Глава 5

В аэропорту Campo dell`Oro города Аяччо, что на Корсике, мы приземлились после полудня. Неподалеку отсюда, в десяти милях к югу, располагался роскошный курорт Портиччио: пляжи с мелким песком, много солнца, рестораны с изысканной кухней, полуобнаженные девушки, с манящим взором, – то есть все то, чего, по-видимому, так не хватало симпатичному частному детективу и не менее привлекательному хакеру для успешного и приятного расследования.

На такси мы добрались до небольшого отеля, в котором забронировали двухместный сьют, оформленный как отдельный домик с частным бассейном. Я надеялся, что реклама не очень-то преувеличивает великолепие ландшафта. Во всяком случае, панорама, которую мы могли наблюдать из окна машины, была весьма живописной. Но, выйдя из такси и увидев утопающие в экзотическом саду отдельно стоящие бунгало, бирюзовую гладь моря, яркую лазурь неба, изумрудно-малахитовые склоны холмов… я сразу понял, что для меня уже невозможно найти более изумительного места, где можно насладиться природными красотами и комфортом курортной жизни. Даже недолгое пребывание в таком сказочном месте, наверно, сможет стать отличным средством для исцеления от стрессов городской жизни. Пальмовый сад, открытый бассейн с температурным режимом, уютный ресторан с террасой… А неподалеку отсюда, в отеле «Eden Rok», был еще один ресторан «La Toque Imperiale» – один из лучших заведений в регионе Аяччо.

Расплатившись с водителем такси и не успев еще выйти из автомобиля, мы заметили спешащего молодого человека в форменной одежде. Представившись – Эндрю, младший сотрудник службы гостеприимства – и приветливо поздоровавшись, он подхватил наши сумки и предложил следовать за ним, что мы и сделали.

Внутри административного здания было прохладно и вполне комфортно. В светлом холле было пустынно, только за стойкой рецепции стояла хорошенькая шатенка, лет двадцати пяти. На ее светло-фисташковой блузке белел квадратик бейджа: «Одри, администратор службы гостеприимства». Увидев нас, она приветливо улыбнулась.

– Здравствуйте. Добро пожаловать в «Collana di Perle»! Меня зовет Одри. Чем могу быть вам полезна?

– Добрый день. Меня зовут Марк Лоутон.

Фрэнк тоже поздоровался.

А я добавил:

– Мы бронировали двухместный бунгало.

Тодескини достал свой паспорт из кармана куртки и подал их девушке, я тоже последовал его примеру.

– Минуточку. – Девушка взяла наши паспорта и скан брони, а я в очередной раз порадовался своему французскому, хотя до лингвистических способностей Фрэнка мне было еще далековато (единственное его слабое звено-медицинские термины).

– Да, сейчас посмотрим. – Ее тонкие пальцы с аккуратными бледно-розовыми ногтями забегали по клавишам компьютера. Длинные ресницы девушки скрыли блеск интереса, промелькнувшего в ее золотистых каре-зеленых глазах.

Уточнив номер заявки, она чуть сморщила ровный носик и приоткрыла в радостной улыбке полные губы. Контрастная картинка коралловых влажных губ с белизной зубов не могла не взбудоражить мое воображение. Да и фигурка у Одри была не менее волнующей: невысокая, но ладненькая, с тонкой талией и весьма аппетитными округлостями (радовало, что «сочность» ее форм не была чрезмерной). Судя по всему, она относилась к редкой категории женщин, гармонично сочетающих в себе ум и чувственность. Я предпочитал именно таких: даже в сексе мозги нередко могут помочь максимально хорошо осуществить поставленную задачу. Одри была в моем вкусе, и легкий флирт, не исключая его необременительного продолжения, мне бы не помешал (слишком уж затянулось наше расследование, так что вариант моей относительной «всеядности» не исключался).

– Да, все верно. Номер оплачен пока на сутки. Я очень рада, что вы выбрали наш отель, и мы приложим все усилия, чтобы вам у нас понравилось. – Девушка улыбнулась еще ослепительнее (учитывая, что октябрь не самый лучший месяц для туризма, ее искренняя радость была вполне обоснованной).

Одри подняла голову-и в ее глазах на миг отразилось легкое разочарование, по-видимому, девушка предположила, что у меня с Фрэнком «особые» отношения. Тодескини тоже это понял и, опередив меня, хорошо поставленным голосом «сугубо гетеросексуального» мужчины (не знаю, как ему это удается!) сделал Одри комплимент, добавив, что мы уже и так пребываем в восторге и счастливы в предвкушении приятной работы и отдыха. Привычно приняв лесть, девушка провела регистрацию и подала нам регистрационные карточки для подписи. А я подумал, что в привычной мужской конкуренции я уже проиграл, причем, еще не успев нанести ни одного удара.

Взяв ключи и пожелав Одри хорошего дня, мы последовали за Эндрю в свой сьют.

Бунгало «Жемчужина «вполне соответствовал своему названию и более чем отвечал нашим ожиданиям. Перед входом – терраса под навесом, оборудованная плетеными креслами и столиком, откуда открывался отличный вид на сад и море. Эндрю объяснил нам, как работает прачечная и другие службы сервиса, показал, как пользоваться спутниковым ТВ, кондиционером и прочими благами современной цивилизации и вышел, поблагодарив за «чаевые».

Мы осмотрелись. Элегантный бунгало был выполнен в морском стиле. Две просторных спальни с душевыми кабинками, оснащенными гидромассажем, просторная гостиная и кухня. В общем, сьют был оборудован всем необходимым для комфортного отдыха и работы.

В бунгало пахло свежестью – сочетание цитруса, дерева и моря – весьма приятно для моего обоняния. Небольшой светлый коридор вел в светлую (песочно-кремовые тона) гостиную. Слева и справа от гостиной находились спальни. (Я был более чувствителен к цветовой гамме интерьера, даже как-то по-женски, из-за этого было немного стыдно, но поделать с собой я ничего не мог, да и не хотел по-большому счету.) Осмотрев спальни, я выбрал более «теплую», выполненную в персиковых и светло-кофейных тонах. Другая была оформлена в холодной – серо-голубой гамме. В каждой спальне: широкая кровать, прикроватная тумбочка, на которой стояла настольная лампа причудливой формы, похоже, из вулканического стекла; на стене – симпатичный пейзаж с парусником; на полу – мохнатый коврик; встроенный платяной шкаф, мобильные консоли, которые вполне могут служить мини-столиком и широкое кресло. В гостиной стояли кресла из плетеного бамбука, кофейный столик, барная стойка из камыша. К оснащению бунгало электронной техникой у нас тоже не возникло претензий.

Из обеих спален и гостиной можно было выйти на террасу. Пока Фрэнк обследовал свою комнату, я раздвинул стеклянные двери и вышел на свежий воздух. Мое внимание привлекли две подзорные трубы, «смотрящие» в сторону пляжа. Я тоже решил немного осмотреть наши окрестности в некотором приближении. Взглянув в окуляр, я некоторое время наблюдал за кремовыми кружевами волн, снующими по небу чайками и еще какими-то птицами, похожими на ворон, с деловым видом расхаживающих по золотистому пляжу. Затем я со всех сторон обошел бунгало, обозрев замечательные картины залива, холмистых участков с густым лесом… – вся, эта красота, безусловно, радовала глаз. Глубоко вдохнув эйфорию, заполнявшую окружающее пространство, я вдруг вспомнил, что нас ждет работа, а не отдых, к моему сожалению… Но разве не замечательно совмещать работу с таким кайфом?… Воодушевившись на новые подвиги в нашем деле, я возвратился в бунгало, где Тодескини, судя по доносившимся звукам, принимал водные процедуры. Мне тоже не мешало последовать его примеру.

Минут двадцать спустя я сидел в гостиной со своим блокнотом и обдумывал план предстоящей работы. Аренду машины мы организовали заранее, но – с завтрашнего дня, резонно решив, что в первый день своего пребывания на Корсике нам, возможно, что-то придется изменить в ранее намеченной программе.

Однако долго пораскинуть своими мозгами у меня не получилось: из дверей появился Фрэнк. Его голова, обернутая оранжевой банданой, как конфета фантиком, повернулась в мою сторону, и я увидел хищную физиономию, алчущие глаза и свирепый оскал голодного зверя; мой друг в перманентные периоды обострения его желудочной «болезни» был очень похож на рыжего волка, поэтому никаких вопросов по поводу наших дальнейших действий у меня уже не возникло. Но надо отдать ему должное, Фрэнк благосклонно позволил мне переодеться.

Ужин на террасе ресторана прошел замечательно. И, несмотря на внушительный ассортимент алкогольных напитков, мы с Тодескини ограничились половиной бутылки местного сухого вина. За едой мы обсудили наши планы на завтрашний день, а затем я, возвратившись в бунгало, лег спать. Фрэнк же решил прогуляться. Кто ему составит компанию-мне не составляло труда догадаться.

На самом деле спать мне не хотелось, поэтому я намеренно решил остаться в одиночестве, чтобы обо всем хорошо подумать. Налив себе бокал местного персикового вина и захватив свой блокнот, я уселся в кресле, накануне приняв решение просмотреть все свои записи с самого начала моей работы, то есть с нашего первого разговора с Лорой Кэмпион. Все это время меня точила мысль, что я упустил еще что-то важное в этой истории. Эта мысль, подобно ржавой дрели, сверлила мою черепную коробку, оставляя там сгустки запекшейся крови; и эти «тромбы» мешали моему плодотворному мышлению, так что, можно сказать, сегодня ночью я собирался начать операцию по удалению этих помех. Закрыв глаза, я приготовился думать.

…Забыть о том, что окружает… и вспомнить все, что было… отстраненно, не вмешивая в логическую канву событий свои домыслы, только факты, проверенная информация и вывод. Я медленно и тщательно раскладывал все факты в ряд, как костяшки домино. Итак, начало, породившее всю цепочку событий. Исходная точка – открытие (громкое слово, но ладно) Лоры Кэмпион: актрисы Кристель Ферра и покойная Мишель Байю удивительно похожи, и не только внешне. Журналистка в этой области искусства была достаточно авторитетным специалистом. Принимаем это обстоятельство следующей точкой отсчета. Кристель воспитывалась в приюте, а Мишель была беременна, хотя Полин Форестье, племянница умершей актрисы, утверждает, что родившийся младенец умер, что не доказано, а значит, пока не принимается мною в расчет. Необходимо взять образец ДНК Кристель Ферра и сравнить с ДНК мисс Форестье. Кто-то, судя по всему, очень не хотел привлекать внимание к этой истории. А мисс Кэмпион была журналисткой, не раз успешно проводившая собственные расследования, в результате которых общественность узнавала не очень приятные факты из жизни некоторых видных деятелей театра и некоторых сфер бизнеса. Следовательно, и в последнем случае могло состояться какая-то разоблачительная сенсация. Только вот что? Смерть Мишель – убийство? Или что-то нелицеприятное происходит в стенах монастыря или частной школы? Хотя не исключена возможность совпадения этих двух вариантов и даже более… Но связь, безусловно, существует. Какие-либо случайности я не учитываю. Соединяющее звено – Оливия Виар и ее дети. После приезда Лоры в школу, семейка, по-видимому, слегка всполошилась. Журналистка сама рассказала мадемуазель Домье о своем круизе. Скорее всего, эта компания организовала слежку, затем Серж подсыпал Лоре галлюциногены. У нее возникла мания преследования, впрочем, не без оснований – «хвост» был. Но препарат вызвал у нее не только манию преследования, но и видения, кошмары, галлюцинации. Что бы сделал нормальный человек? Пошел бы к врачу и сделал анализ крови. Однако журналистка ведет себя не совсем, по их мнению, адекватно. То обстоятельство, что она заливает алкоголем свои страдания от неразделенной любви, в итоге получив странные видения и кошмары – это даже логично. Но ведь надо и к врачу в конце концов обратиться! О здоровье своем подумать! Но, видимо, никто не предполагал, что она обратиться к приятелю– детективу, который ничего не обнаружил! Потому что слежки уже не было, хотя видения-то остались! И вместо того, чтобы заняться своим здоровьем, Лора увлеклась другим мужчиной, но о начатом ею расследовании не забывает. Нужно что-то радикальное! И вот – «сюрприз» с крокодилом. Но журналистка не испугалась, а умерла. Вернее, испугавшись, захлебнулась в воде. А если бы этой смерти не случилось? Тогда, очевидно, предприняли бы что-то другое. И этот затянувшийся спектакль устроили только из-за давней смерти, пусть даже убийства, которое, кстати так и не было установлено? Лора, с ее чутьем, почувствовала сенсацию во всей этой истории, а опасность, исходящую от нее, она по привычке проигнорировала. Но, чтобы удостовериться в своих подозрениях, журналистка обращается ко мне. Следовательно, я невольно послужил катализатором, и костяшки домино стали рушиться. Препарат изымают (Ларс?), в нем нет особого смысла, потому что Лора продолжает расследование и уже собирается встретиться с Кристель. Или, возможно, все же готовится ее убийство, и галлюциногены, на всякий случай, лучше изъять. И вдруг – несчастный случай в воде. Дело закрыли. Но я не успокаиваюсь, как, впрочем, и Элизабет. Об этом становится известно мадам Оливии. Каким образом? От Полин? Скорее всего. Хотя я и не скрывал своего расследования. Никто, кроме супругов Кэмпион, не знал о моей вылазке в особняк Лоры. Значит, либо за мной велась слежка, либо меня «увидела» камера противника, находящаяся в особняке Лоры. И так быстро отреагировали? Или они предполагали, что я приду в дом журналистки, чтобы попытаться разыскать возможные улики? Второй вариант мне казался более правдоподобным. Кто меня «хоронил»? Ларс и Полин? Абсурд. А ведь меня не убили, только слегка «подлечили» электрошокером и уложили «отдохнуть» в могиле. Но почему все-таки не убили? А зачем дополнительные проблемы? Доказательств убийства Лоры у меня нет, и даже если я их добуду, то как смогу выйти на настоящих убийц? И опять… кто-то узнает о моем интересе к смерти Мишель. Слежки и прослушки не было, я проверил. Кстати, а почему меня не «слушали»? «Жучок» не обязательно устанавливать в моем доме или телефоне. Коттедж у меня стоит на отшибе. Можно подъехать и при помощи специальной аппаратуры подслушать мои разговоры по телефону. Но это маловероятно, тем более что никаких «таких» телефонных переговоров я не вел. А специалисты-инженеры электронной «разведки», так сказать, коллеги Фрэнка? Узнать, что я заказывал билет в Париж через Интернет мог даже начинающий хакер, во всяком случае, мне так кажется. Электронный адрес нашего сайта есть на визитках детективного агентства, а вскоре я получаю первое сообщение. А этот факт – неожиданность уже для меня – подсказка, что насильственная смерть Мишель имела место быть, по крайней мере, если верить автору того письма. Значит, кому-то нужно было возобновить расследование убийства двадцатидвухлетней давности. Можно было бы предположить обман, но все говорит об искренности намерений анонима. И главное, тот факт, что неизвестный подсказчик не стал скрывать свой IP-адрес, ни воспользовавшись ни прокси– адресом, ни анонимайзером, как бы приглашая нас на Корсику. Кто? Родственники Мишель? Психически больная сестра? Или бывший любовник актрисы, отец ее ребенка. Но зачем? Месть? Почему так долго ждал или ждали? Сможет ли нам помочь Николь Сорель, старшая сестра Мишель и мать Полин? И есть еще два важных факта, которые пока не вписывались в эту схему: смерть (или все же убийство?) профессора Биггса и кража дневника(?) или чего-то еще из его сейфа. А почему не вписывается, если профессор через Полин передал мне сообщение об убийстве французской актрисы? Могла ли это сообщение придумать сама Полин? Откуда она знает, что в убийстве ее тетки виновата женщина? Кроме того, во всем этом деле появляется «бомба» – фактор связи покойного мистера Старлингтона и семьи Домье-Виар, которая имела непосредственное отношение и к Мишель, и к Кристель. А что если предположить, что любовником умершей актрисы был Генри Старлингтон? Фантастика? Чем больше живешь на свете, тем больше получаешь доказательств того, что сама жизнь создает такие, казалось бы, фантастические события, какие не сможет придумать и самый безумный или «парадоксальный» человеческий мозг!

Я встал из кресла и, подойдя к окну, поднял жалюзи: сказочная по своей красоте картина на миг остановило мое дыхание, а затем волна счастливой благодати накрыла меня с головой. Я вдруг подумал о том, что человечество в одну секунду может уничтожить этот (и не только!) земной рай. Ради чего? В борьбе за власть или золотой унитаз? Хотя все эти потуги, по большому счету, сводятся к золотому тельцу. Может, стоит какой-либо, мягко говоря, не бедной женщине, не покупать себе тысячную по счету сумочку по баснословно вульгарной цене или очередной бриллиант своей собачке, а помочь голодному ребенку? Сделать мир счастливее, добрее, красивее… Дорогу в ад или рай мы строим сейчас. «К чему нам в быстротечной жизни домогаться столь многого?», как сказал Гораций. И разве он не прав?…

Закрыв глаза, я подставил лицо легкому бризу. Можно было выйти на террасу, но, взглянув на часы, я понял, что этот вариант дальнейшего своего времяпрепровождения лучше отменить. Полночь не всегда хорошее время для прогулки. Я вновь сел в кресло и прижал ладони к вискам, чтобы подытожить свои размышления. Ступор. Думать больше не хотелось. Но бессознательно в моей голове возник вопрос… Эта встреча с Мадам в ресторане. Случайно? Вряд ли. Но почему я так уверен, что это была Оливия Виар? Не знаю. И ее взгляд… в котором я не почувствовал какой-то опасности. Что в нем было? Я попытался вспомнить свои ощущения в тот момент… Немного удалось. Это был явный интерес или любопытство ко мне… как к мужчине или как к частному детективу Марку Лоутону? Будто женщина хотела сверить свое состоявшееся мнение обо мне со своей же реакцией на вполне конкретного человека: как-бы прочувствовать, просканировать его своим взглядом. Но странность состояла в том, что она смогла меня заинтриговать и, кроме ответного любопытства, я ощутил к этой даме симпатию. А ведь, очевидно, по ее «просьбе» меня «угостили» электричеством! Может, я испытываю к ней такое чувство по той простой причине, что еще жив? А возможно, это не она? Почему бы не предположить две группы во всем этом деле? То есть несколько пересекающихся сценариев развития событий. В таком случае можно построить несколько логических цепочек. Нельзя сказать, чтобы я об этом не думал раньше, просто были затруднения в разделении этих версий и не так много информации для их выстраивания, а сейчас я видел их более четкие контуры.

Но что-то я вновь упускал из виду. Катастрофически не хватало дополнительных сведений, чтобы конкретизировать… что?… Будем надеяться на нашу поездку в этот пансионат для одиноких стариков. Хотелось бы думать, что родная сестра Мишель сможет нам хоть как-то помочь…

Взглянув на часы, я удивился. Мои размышления заняли чуть более часа. Пора ложиться спать. Завтра будет нелегкий день, а Фрэнку, судя по всему, на это обстоятельство наплевать. Может, я ему завидую? С мыслью о собственном несовершенстве я заснул.

Проснуться в восемь утра мне было легко и приятно. Теплое солнце, голубое небо, синее море! Такое утро обещает отличный день. Приняв душ и облачившись в рубашку и джинсы, я подошел к спальне Фрэнка и тихо постучал в дверь. Если бы мы прибыли сюда на отдых – я не стал бы его будить. Но у нас – конкретные планы на сегодняшний день! И они не должны страдать из-за гормональных волнений, произошедших, по-видимому, накануне у Тодескини. Я стоял у двери и слушал тишину, ощущая, как глухая волна раздражения начинает вытеснять мое хорошее настроение. Не знаю, чем бы это закончилось, но дверь внезапно открылась, и передо мной предстал Фрэнк, свежий, бодрый и даже радостный – похоже, ему удалось утихомирить беспокойство тестостерона.

– Доброе утро, Марк, – энергично сказал он, чуть дыхнув на меня мятной свежестью.

– Ну, ну, – промычал я, глядя на него изучающе. – Доброе…

– Ты не представляешь, как мне хочется есть!

– Отчего же? Очень даже представляю…

…Вскоре мы уже сидели за столиком, на увитой виноградной лозой террасе небольшого кафе. Плетеная мебель, светлая гамма в интерьере, великолепный вид, открывающийся вокруг, свежий воздух… Даже если не очень хочется есть, то просто посидеть здесь за чашечкой кофе – уже приятный отдых. За тремя другими столиками сидели посетители и, судя по обрывкам разговоров, долетавших до нас, они уже заканчивали свою трапезу и остались вполне ею довольные.

Мы не успели просмотреть все меню, как к нам уже подошла официантка, молодая полненькая девушка, чуть похожая на потолстевшую и порыжевшую Скарлетт Йоханссон. Золотисто-каштановые кудрявые локоны «Скарлетт» были подобраны и подколоты светлым гребнем. Светло– коралловая блузка обтягивала полную грудь, коричневая форменная юбка была ей тесновата, но в целом, здоровый, полнокровный вид девушки должен был способствовать хорошему пищеварению.

– Доброе утро, месье. Могу ли я вам помочь в выборе блюд?

– Доброе утро, – в унисон поздоровались мы.

– Можете, – улыбаясь, продолжил Фрэнк и посмотрел на официантку, на миг задержав взгляд на ее груди, но, по-видимому, для того, чтобы прочесть имя этого милого создания. Я тоже последовал его примеру. Надо сказать, девушке очень подходило имя-Абелия – пастушка.

– Скажите, Абелия, а что такое «fiadone»? – спросил Тодескини.

– Это творожный пирог из молодого сыра броччу, – продолжая улыбаться, ответила «пастушка», чуть смущенно моргая длинными, пушистыми ресницами. – Очень вкусно.

– Тогда мне, пожалуйста, «Эвиан» со льдом, паштет из дикого кабана и этот пирог, который вы порекомендовали. Да, и потом – двойной эспрессо. – Записав заказ в блокнотик, Абелия внимательно, но не без легкого кокетства, взглянула на меня большими светло-карими глазами.

– Пожалуйста, лимонад со льдом, омлет с ветчиной, овощами и зеленью, пончики из каштановой муки, – попросил я, добавив: – Да, и потом еще, пожалуйста, кофе-латте.

Официантка удалилась. Сзади ее фигура казалось еще более массивной, это впечатление усиливалось благодаря рельефным, как у чемпионки по бодибилдингу, икроножным мышцах девушки, на которых синели татуировки – какие-то восточные иероглифы или узоры. Абелия не забыла украсить свою широкую щиколотку крупной золотистой цепочкой. Интересно, что это бедное дитя хотело подчеркнуть? Вероятно, я совсем отстал от современных тенденций в молодежной моде, а может, обладаю извращенным вкусом. На самом деле, любой психолог, по-моему, мог бы сказать, что эта юная особа хочет привлечь к себе внимание любым методом, на который был способен ее, далекий от классической эстетики, вкус.

По установленной привычке, мы молча ожидали заказ. Я не стал задавать Фрэнку каких-либо вопросов, а он тоже не спешил со мной делиться своими душевными переживаниями, хотя, весьма сомневаюсь, что они у него были. Да и выглядел мой приятель хорошо выспавшимся, но такое впечатление могло быть обманчивым: иногда для того, чтобы казаться счастливым, нужен отнюдь не крепкий сон.

– Марк, ты сегодня какой-то хмурый. – Тодескини картинно сдвинул на переносице широкие брови. – Не выспался?

А ведь он был прав, подумал я. Только после его слов я понял, что утренняя энергия и бодрость куда-то испарились.

– Я полночи ломал голову, в отличие от некоторых, – не смог я удержаться от колкости.

Тодескини самоуверенно рассмеялся, однако при виде появившейся официантки сразу же замолчал. Абелия поставила на лимонно-фисташковую скатерть бутылки с водой и лимонадом и заказанные блюда. Подождав ее ухода, Фрэнк предложил:

– Давай с тобой заключим соглашение об очередности, чтобы иногда позволить себе расслабиться, – вполне серьезно предложил он.

– Нет уж! Я как-нибудь после… по твоему выражению, расслаблюсь. – А у меня возникло впечатление, что ты высыпался неплохо. Во всяком случае, недавняя ночная прогулка точно уж не понизила твой жизненный тонус, – заметил я и с наслаждением сделал несколько глотков лимонада.

– Честно говоря, Марк, Одри действительно хорошая девушка, – мягко сказал Тодескини, приступив к трапезе. – И мы просто общались, если тебя интересуют подробности нашей прогулки. У меня даже и мысли не возникло… Нет, вру, конечно, мысль возникла, но я смог ее задавить еще в зародыше. А ты знаешь, Одри, вообще-то, интересовалась тобой. – Тодескини посмотрел на меня, сузив глаза в притворном негодовании. – Но не думаю, что она единственная приятная женщина на всю округу. Тем более что в случае острой необходимости я смогу решить эту проблему. Мне импонирует в этом отношении фраза, сказанная, по-моему, Вуди Аленом: «…я часто упражняюсь в одиночку».

– Твой цинизм, Фрэнк, когда-нибудь сыграет с тобой злую шутку.

– Какой цинизм, Марк? Это реалии жизни, – отметил он почти равнодушно, так как все его внимание было обращено на паштет из кабана. Мне тоже надоело дискутировать, тем более что времени у нас было не так много. И мы плотно занялись едой.

* * *

Частный пансионат-клиника, где проживала Николь Сорель, располагался недалеко от Каланш, удивительного каменного леса, в районе Порто и Джиролата. Из Аяччо в направлении Корте мы выехали на арендованном «рено логан» и, проехав чуть больше мили по 193 шоссе, свернули на D81 в северном направлении, к перевалу Листинконе. Дорога вела вниз в Чинарку – долину реки Лиша. За рулем был Фрэнк, которому срочно требовалась порция адреналина. Перед поездкой на Корсику мы почерпнули кое-какую информацию об этом острове, поэтому знали, что дороги здесь хорошие, но достаточно крутые, к тому же – немало серпантинов, безусловно, доставляющих удовольствие водителям-экстремалам; и, конечно же, Тодескини не устоял перед таким искушением. Эту малость я ему уступил с большой радостью, решив, что еще успею испытать судьбу, тем более что открывающиеся моему взору картины восхищали своей удивительной красотой. Долина, защищенная от ветра горными грядами, была похожа на раскинувшийся на холмах огромный сад с фруктовыми деревьями и виноградниками. Но дорога через каньон была узкой и извилистой, и я, честно говоря, не так уж был уверен в водительских способностях Тодескини. Впрочем, вопреки моим опасениям, он справился с управлением автомобиля, как пилот «Формулы-1». Мне даже пришлось попросить его ехать чуть помедленнее, потому что пейзажи, окружавшие нас, были на редкость живописны.

Недалеко от деревни Тьючча мы остановились, чтобы немного размяться. (Я вспомнил, что в этом месте, на скале, находятся руины крепости Капрая, которая когда-то принадлежала графам Чинарка. Они же владели и всеми окрестностями. Покуда Генуя и Пиза боролись за власть над Корсикой, графу удалось подчинить себе весь остров, за исключением Бонифачо. Но затем граф решил затеять политическую игру, и его изгнали с Корсики, отправив в ссылку.)

Объехав мыс Капильоло, мы полюбовались побережьем и вскоре оказались в Сагоне, старейшем поселении острова, расположенном на берегу залива. В этот залив впадают реки, бегущие с гор, и их дельты образуют множество маленьких бухточек. Когда-то это местечко являлось важным портом и епископской резиденцией. Но теперь о том замечательном времени, закончившемся из-за нападения сарацинов и заболачивания местности, напоминали только руины собора и генуэзская башня на дороге, ведущей в деревню Карджезе. Болота давно осушили, а Сагоне стал обычным поселком, где основные достопримечательности – отели и песчаный пляж. Правда, Карджезе, раскинувшаяся на северном конце залива, процветает благодаря туризму.

Далее наша дорога следовала по шоссе D 81, а затем – через мост Чьюни и Бокка-ди-Лава. И здесь нашему взгляду открылась деревня Пьяна, расположенная на высоте более тысячи четыреста футов (434 м) над заливом Порто.

Вскоре мы подъехали к сказочному каменному лесу Каланш, о котором я читал совсем недавно. Этот удивительный лес представлял собой причудливые скальные формации, странные порфировые образования посреди мирного ландшафта, прорезанного речушками и зелеными пастбищами. Ветер, солнце и дождь вырезали в каменной породе расселины, трещины и ямы, сформировали причудливые картины. У каждой из скал – свое название, к примеру: «Сердца влюбленных», «Собачья голова». Иногда у этих произведений природы можно различить лица, фигуры людей и животных. Таким образом объясняются названия «Епископ», «Черепаха», «Орел». Даже существует легенда о том, что скалы Каланш – творение рук самого дьявола.

По всем окрестностям были проложены туристские тропы, откуда открывались изумительные виды на Каланш. Несмотря на предстоящие дела, мы решили прогуляться. Как сказал Фрэнк, работа будет всегда, стоит ли в таком случае пренебрегать обычными радостями жизни?

Мы выбрали тропу, ведущую, судя по внешнему виду, от «Собачьей головы» до «Крепости». Ароматный воздух, наполненный, удивительными и незнакомыми флюидами, пьянил и будоражил. Наш променад занял не более получаса, но энергетическую подпитку мы получили, похоже, на весь день. И самое важное и интересное состояло в том, что я вновь убедился в одной из особенностей своих мыслительных процессов: различные ароматы окружающей атмосферы стимулировали определенную зону в моем мозге, индуцирующую в нем весьма неожиданные мысли и идеи, сродни наитию. Когда мы наслаждались сказочными видами, созданными природой, у меня появились неясные ощущения, которые постепенно оформились в некую версию. Я не знаю, откуда пришло это озарение. Не думаю, что оно передалось из ноосферы по какому-то информационному каналу, и не потому, что не допускаю такую возможность для себя, но по своим ощущениям я все же склоняюсь к мысли, что это мое подсознание решило внести свою лепту в наше общее дело. Вообще-то, мне представляется работа «визави» нашего сознания примерно по следующей схеме: вся информация – визуальная, аудиальная, тактильная, обонятельная, вкусовая – «записывается» в нашем мозге «симпатическими чернилами», и иногда, под действием каких-либо факторов, она становится «читаемой» для сознания. То, что я мысленно обсуждал ad infinitum (до бесконечности) в конечном итоги дало некий результат. А вот насколько он будет плодотворным-покажет будущее.

Возвратившись к машине и дождавшись, когда Фрэнк вырулил на шоссе – так сказать, для подстраховки, дабы его не испугать, – я высказал ему свою идею:

– Ты знаешь, я думаю, вернее, даже уверен в том, что мадам Оливия-родная сестра Генри Старлингтона.

– То есть она находится среди живущих в этом мире?

– Да.

Фрэнк ненадолго задумался, но при этом, к счастью, не забыл о дороге, удачно вписавшись в поворот.

– Марк, я все время помнил об этой твоем задании, однако пока ничем не мог тебя порадовать. Я не смог найти ни одного снимка пропавшей Элис, сестры мистера Старлингтона. Не забывай, она родилась в 1957 году, а знаменитостью эта девушка тоже не была… С чего бы ей быть в мировой сети? Но, к моему удивлению, я не смог найти и какие-нибудь фотографии Мадам. Насколько я могу предположить, она отнюдь не публичный человек, да и к какой-то гламурной элите тоже не относится. – Он виновато нахмурился.

– А почему ты мне об этом сказал так поздно?

– Я хотел еще попробовать кое-что сегодня вечером, а потом уже рассказать тебе. – Если твоя версия верна – получается вполне интересная, довольно-таки, логичная картинка, – улыбнувшись, он покосился на меня. – Сразу объясняются некоторые факты. Да, скорее всего, ты прав, мой друг, Шерлок!

– Нам давно это можно было проверить, но по-другому, – огорченно, злясь на себя, заметил я.

– Как?

– Ну… должна, к примеру, Мадам водить машину или?… не знаю…

– Марк, но у нас и так было немало работы… – чуть досадуя, сказал Тодескини. – Мы же не сидели сложа руки. В конце концов мы сможем это сделать… чуть позже. Тем более, уверен, еще ничего не потеряно. Дай мне подумать немного, Марк.

– Может, мне сесть за руль?

– Не волнуйся, я, безусловно, не Цезарь, но кое-какую работу могу сочетать, не понижая ее качества. Мне понадобится всего пару минут тишины, – хитро взглянув на меня, он продолжил: – Мне уже стало казаться, что нам не хватает какого-то толчка.

– Да и я размышлял о том, что мы смотрим на это странное дело под одним углом зрения, поэтому и продвигаемся вперед со скоростью перебравшего виски одноногого слепого.

– Да, пожалуй, – неуверенно согласился Фрэнк, направляя машину на дорогу, сжатую отвесными скалами Каланш. Прошло несколько минут, и Тодескини сказал:

– Опишу тебе картину прошлого, как я ее увидел, вернее, что смог узнать, хотя пока особо ничего не искал в таком ключе. Так что это в большей степени мои домыслы. Судя по всему, Генри Старлингтон был заядлым холостяком, и, несмотря на свои таланты ученого, этот джентльмен не был «сухарем «и женский пол любил. Его сестра Элис, тоже весьма способная девушка, влюбившись в какого-то малоизвестного рокера, сбегает с ним во Францию. Сэр Уильям вычеркивает свою дочь из своей жизни и наследства. Но он стар и болен, и, конечно же, хочет, чтобы единственный сын женился. Самую лучшую кандидатуру для такой благородной цели сэр Уильям видит в лице молодой амбициозной и весьма способной мисс Доэрти, несмотря на то что девушка не принадлежит к аристократическому сословию. Но пришли другие времена: конец двадцатого века, и можно наплевать на вековые предрассудки. Если уж королевские семьи допускают мезальянс… – хохотнул Тодескини, – то что говорить о других. Очевидно, старик считал, что мисс Доэрти, став членом их семьи, будет способствовать максимальному расцвету его компании. – Фрэнк замолчал, сосредоточившись на сложном участке серпантина. – И он не ошибся.

– Ты прав, но это ни для кого не являлось секретом. Только причем здесь Элис-Оливия?

– Сейчас попытаюсь изложить свои домыслы. Судя по всему, Генри Старлингтона вполне устроил такой вариант, тем более что он, похоже, был осторожный в своих любовных интрижках.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

Фрэнк ухмыльнулся:

– Мне рассказал об этом Макс Адлер. А ему в свою очередь поведал его мать, а Джордж Адлер подтвердил.

– Что именно? – С недоверием спросил я.

– То, что я сказал о любвеобильности ученого, которую он хорошо умел скрывать.

Я на миг задумался, пытаясь понять, куда Фрэнк ведет. И я решил, что ему в голову пришла моя(!) «ночная» мысль.

– И ты предположил, что Мишель была любовницей молодого мистера Старлингтона? – сердито спросил я.

– Ну, он тогда был не так уж и молод. Но такой вариант мы же не можем исключить?

– Не можем, – согласился я. – И вчера я уже подумал об этом.

Фрэнк резко вывернул руль, но, к счастью, ему удалось справиться с управлением.

– Это правда? – глухим голосом спросил Тодескини.

– Честное слово. Возможно, «детективная» муза хотела посетить тебя, но ты вчера был занят Одри, вот ей и пришлось постучаться в мою голову, – ухмыльнулся я. – Но как видишь, озарение не забыло о тебе.

– Ну ладно, тогда я его прощаю, – снисходительно проговорил он и заулыбался, завидев на горизонте здание, похожее на какое-то предприятие общепита.

– А все же, какие основания у нас есть, чтобы предполагать тождество Элис и Мадам? – спросил Фрэнк, припарковав машину и заглушив мотор.

Заулыбавшись, он кивнул своим рыжим хвостом в сторону появившегося на нашем пути кафе.

– Пока никаких, но почему бы не предположить?

– Ладно, пойдем перекусим, а там и поговорим… Во всяком случае, попытаемся развить эту версию.

Я отстранено согласился, потому что уже погрузился в свои размышления, которые мне показались весьма интересными.

* * *

Небольшой курортный городок Порто раскинулся на берегу залива, окаймленному лесистыми склонами и крутыми склонами скал. Перед нами открывалось необычайное по контрасту красок зрелище: множественные оттенки серого на скалистых склонах, пышная зелень и голубое море – и все это купалось в золотистом океане золотистых лучей полуденного солнца. Не зря залив Порто включен ЮНЕСКО в список природных объектов мирового значения.

Мы пообедали на открытой террасе кафе, наслаждаясь вкусной едой и замечательным видом на море и генуэзскую башню – символ Порто. Затем зашли в магазинчик, расположенный по соседству с кафе, и купили для мадам Сорель всяких сладостей и несколько бутылок воды-для себя.

И уже в дороге я стал излагать свои предположения.

– Фактор первый. Ежегодные отчисления компании «Старлингтон энд Парк» в Фонд развития естественных наук, основанный Патриком Домье. Налицо пока непонятная связь Старлингтон-Домье-Виар. Так?

– Да. И ты полагаешь, что мистера Генри с мсье Патриком связывала жена последнего, то бишь младшая сестра ученого, поменявшая свое имя Элис на Оливию. Кстати, тут даже фонетически прослеживается общее звучание.

Нахмурив широкие брови и закусив нижнюю губу, Фрэнк одной рукой достал из нагрудного кармана светло-зеленой рубашки очки от солнца и нацепил их на свои глаза.

А затем спросил:

– Одна из твоих версий состоит в том, что Мишель забеременела от главного наследника династии Старлингтон?

– Почему нет?

Мой приятель сосредоточенно молчал, преодолевая сложный участок пути. Затем промолвил:

– А теперь хорошо подумай о супруге мистера Старлингтона, тем более что ты намного лучше меня знаешь Элизабет, – съехидничал Тодескини. – Я знаю, ты в восторге от этой, по-видимому, действительно уникальной, женщины, но постарайся быть беспристрастным.

– Можешь не переживать, несмотря на мое восхищение миссис Старлингтон, я не собираюсь закрывать глаза на ее возможные мотивы в этом деле, – раздраженно ответил я. – Не помню, кстати, в своей жизни людей, которых я идеализировал! Быть может, я и был снисходителен к их недостаткам, но отнюдь не по той причине, что я их не замечал… Тем более если говорить об умных, интересных и красивых женщинах… – чуть резче, чем следовало бы, добавил я.

– А что ты можешь сказать о супругах Старлингтон?

– Когда Генри погиб, мне было девятнадцать, но, конечно, такая неординарная пара не могла не вызывать определенного интереса к себе, и не только у меня, – ответил я, неожиданно почувствовав жажду (хотя, почему неожиданно? Наш сегодняшний обед отнюдь не был диетическим и бессолевым), дотянувшись рукой до пакета, лежавшего на заднем сидении, достал оттуда бутылку воды и, сделав несколько глотков, продолжил: – Я могу тебе рассказать о своих впечатлениях, но не более того, к тому же мне выпадало наблюдать появление этой четы в поле моего зрения совсем не часто… Ну и слухи, конечно. У меня сложилось мнение, что Генри Старлингтон обладал менее сильным характером, нежели его супруга. И я думаю, что Элизабет подавляла своего мужа. Возможно, мужчина далеко не сразу понял, насколько талантлива его жена в искусстве интриги. И о ее способностях ловко манипулировать окружающими, он узнал уже после женитьбы. Не исключено, что ученый в глубине души побаивался Минервы, и ему нужен был своего рода противовес, которым и стала его сестра.

Фрэнк хмыкнул, а затем удовлетворенно сказал:

– Я примерно так и думал. Интересно, а как он смог ее разыскать?

– Ну об этом как раз и несложно догадаться. Возможно, она его нашла. Я помню разговоры о том, что брат с сестрой были очень близки. Кстати, и мой отец говорил мне о переживаниях Генри, когда Элис сбежала с музыкантом. Но все-таки не надо забывать, что это версия – только наше смелое предположение, ничем, к сожалению, пока не подтвержденное, однако весьма любопытное и многое объясняющее.

Тодескини неожиданно встрепенулся, я даже подумал, что возникли какие-то проблемы на дороге, но он возбужденно сказал:

– А надо поработать в этом аспекте.

– Что ты имеешь в виду?

Тодескини некоторое время сосредоточенно молчал, а затем пояснил:

– Мне надо кое-что уточнить. Возвратимся в отель, и я займусь этим.

– Объясни хотя бы в двух словах, может, мне тоже что-нибудь придет в голову.

Он пожал плечами и неуверенно пояснил:

– У меня возникла какая-то ассоциация, касающаяся музыки… Хотя я совсем не уверен в ее важности.

– Я не ослышался? В музыке? – изумился я.

– Да, представь себе.

– В этом плане, пожалуй, я вряд ли смогу оказать тебе помощь, – покачал я головой.

– Поэтому я и не спешил об этом говорить.

– Ладно, оставим эту тему. – Я допил воду и предложил: – Давай подумаем, какие мы можем найти факты, подтверждающую нашу версию о связи молодого Старлингтона и мадемуазель Байю, или наоборот, ее опровергающие. Чтоб бы уже не зацикливаться на этой теории. Итак, во-первых, активное участие мадам Виар в судьбе Николь Сорель и ее дочери Полин.

– Второе, – перебил меня Фрэнк, – забота о Кристель Ферра, являющейся, уверен, дочерью Мишель и Генри. Подумай, стала бы женщина так опекать чужого человека?

– Неверно мыслишь. Об этом нам ничего неизвестно. Опирайся только на факты, а не на свои домыслы.

Тодескини нахмурился, но вскоре лицо его просветлело.

– Марк, а давай мы напишем нашему подсказчику письмо, в котором изложим наши предположения.

Я изумленно посмотрел на приятеля, мысленно возмутившись, – почему такая простая мысль не пришла в мою голову?

– А если мы узнаем еще какие-нибудь подробности у Николь Сорель?… – Он покосился на меня, чтобы, по-видимому, оценить мою реакцию.

– Такой вариант вполне возможен, – я снял свои очки от солнца и вытер носовым платком влажный лоб. – Даже психически больные люди могут рассказать что-нибудь важное.

– А все-таки… Могла ли Мишель шантажировать отца своего ребенка? – спросил мой приятель.

– Видимо, да.

– И Генри нанял киллера, – уверенно заключил Тодескини.

– Девушку-студентку, которая поселилась этажом выше?

– Как вариант, почему бы и нет?

– Странная убийца, – скептически заметил я.

– Почему странная? Убила так, что убийство легко сошло за несчастный случай.

Фрэнк притормозил у обочины, видимо, чтобы размяться. Мы вышли из машины и спустились по тропинке к небольшому ручью.

Остановившись, чтобы полюбоваться окружающей картиной, Тодескини продолжил свою мысль:

– И впоследствии мадам Оливию, подозревавшую своего брата в причастности к убийству, вдруг замучили угрызения совести, – сделал вывод хакер, закинув руки за голову и подставив лицо солнцу.

Пока одна часть тела Фрэнка принимала солнечные ванны, можно было продолжить его умозаключения.

– И внезапно опомнившаяся женщина, замученная собственной совестью, жаждет с нашей помощью восстановить справедливость, – съязвил я.

– А что? Разве такой вывод так уж невозможен?

– Я этого не говорил. Но у меня тоже появилась одна мысль… – Я подошел поближе к участку, где ручей расширялся и спадал вниз широкой и, похоже, глубокой лентой. Присев на корточки и зачерпнув прохладной воды, я плеснул ее себе на лицо.

Фрэнк последовал моему примеру и вдруг возбужденно сказал:

– Хотя мне кажется более вероятным другая версия: актрису убила женщина, возможно, из ревности. Например, Элизабет.

– Не думаю. Она знала о любвеобильности своего супруга. Полагаю, судя по слухам, конечно, что Генри не должен был бросать тень на их брак, а сам он был волен продолжать ту жизнь, к которой привык.

– Но это только сплетни…

– Об этом мне говорил, кстати, и профессор Биггс. А его-то трудно подозревать в искажении фактов.

– Но разве рождение ребенка у Мишель не могло послужить поводом?

– Разумеется, могло. Но, подозреваю, что сам мужчина не стал бы разводиться со своей женой. Материальный интерес, как бы то ни было, чаще важнее, чем любовь. Зачем успешному бизнесмену такой расклад? Вспомни, много ли тебе известно успешных мужчин, которые бросали все ради своих любовниц?

– Я вообще таких не знаю, – хмыкнул Тодескини, поднимаясь в полный рост.

– Хотя есть более веский аргумент. – Я последовал за ним. – Ты способен представить, что Минерва – можно сказать, женщина-компьютер, способна хоть на какие-нибудь чувства? Мисс Доэрти вышла замуж по холодному расчету, родила дочь, чтобы стать полноправной хозяйкой в семье Сарлингтон и прочно войти в их бизнес, – пояснил я, садясь в машину. – Да и потом… Об этом я тебе могу сказать, уже основываясь на своих наблюдениях: наша «богиня» не очень-то занималась воспитанием своей дочери. Конечно, ей было недосуг. Да и Энн, бесспорно, не была такой дочерью, которой можно было бы гордиться. Не исключено, что Минерва даже стыдилась своего чада.

– Ну и что? – спросил Тодескини, трогая машину с места.

– Просто смысл… Бывшая мисс Доэрти, способная привлекательная девушка, родом из семьи среднего достатка и такого же социального статуса, в конце концов получила все, что хотела. Зачем ей было рисковать всем и убивать очередную любовницу своего мужа?

– А если Мишель стала шантажировать Элизабет своей связью с ее супругом и их ребенком?

– Фрэнк, ты забыл, что младенец умер почти сразу после своего рождения, хотя…

– Что?

Я не отвечал, задумавшись.

– Собственно говоря, я сам себе противоречу. Если я уверен, что Кристель-дочь Мишель, то какой-же тогда ребенок умер?

– Может, у нее родилось двое детей? – предположил Фрэнк. Один умер, а второй стал актрисой, – засмеялся Тодескини. Так что шантаж нельзя исключить.

– Да, верно. Впрочем, если следовать нашей с тобой версии, вариант смерти ребенка мадемуазель Байю в таком возрасте вряд ли может иметь отношение к мадемуазель Ферра, – заметил я. – А шантаж… логичнее было бы в таком случае обратиться к своему мужу и решить каким-то способом возникшую проблему, – не совсем уверенно заметил я. – Но, безусловно, Мишель могла угрожать разоблачением в СМИ, как и выдвинуть другие требования, к примеру, денежное содержания на себя и ребенка.

– К тому же, миссис Старлингтон обратилась к тебе с просьбой расследовать смерть мисс Кэмпион.

– В том-то и дело. Минерва не могла не понимать: у нас могут возникнуть подозрения и в странной смерти Мишель.

– Кстати, а почему Элизабет заинтересовало убийство журналистки. Они же не были близкими подругами?

Я громко рассмеялся.

– Фрэнк, ты в своем уме? Наша Минерва даже сама с собой не может быть близка.

– Я не имею в виду лесбиянство.

– А я о нем и не говорю. Смотри на вещи шире, – усмехнулся я его ассоциативному ряду и добавил: – И есть еще один очень важный вопрос… Не догадываешься?

Тодескини, чуть повернув ко мне голову, полуутвердительно спросил:

– Ты хочешь сказать, что если мы представляем миссис Старлингтон в качестве некой умной машины без чувств и эмоций, то узнай она о существовании внебрачной дочери своего мужа-могла бы предпринять более кардинальное решение? И девочка не дожила бы до своего совершеннолетия?

– Не знаю. Но, как видишь, Кристель дожила. Может, теперь пришло время, и мадам Оливия включилась в борьбу за наследство. – Я умолк, почувствовав усталость от разговора, и был рад, что показалась рыбачья деревушка Джиролата.

Это место – охраняемый архитектурный комплекс с бухтой, окаймленный эвкалиптами, цитаделью, – раскинулось на берегу залива к северу от Порто и являло собой весьма живописное поселение с красивыми домами, ресторанам и барами. Но Джиролата расположена в Региональном природном парке Корсики, и въезд сюда на автомобиле был запрещен.

Мы выехали на прибрежное шоссе D81, ведущее к курортному поселку Галерия – первую цель нашего сегодняшнего маршрута. Оставив машину в поселке, мы направились от залива Галерия по долине Фанго к горе Палья – Орба. Там находился частный пансионат, частично функционирующий как клиника, где уже много лет жила мадам Сорель, старшая сестра Мишель и мать Полин.

Долина представляла собой идеальное пространство для пеших походов: великолепные леса, берега и затоны. Но, кроме обзора сказочных видов открывающего ландшафта, нам было важно хорошенько размять застывшие в форме автомобильного кресла наши телеса.

Шли мы молча, глубоко вдыхая воздух, насыщенный райскими ароматами благоухающей природы. Не хотелось ни думать, ни размышлять. Не сговариваясь, мы оставили все разговоры на потом, в глубине души надеясь услышать от Николь Сорель любой факт, который мог бы хорошо вписаться в какую-нибудь из наших версий, спутанных сейчас в единый клубок.

Вскоре мы оказались перед достаточно большим владением, окруженным живой изгородью, совсем не похожим на психиатрическую клинику, а действительно напоминающим уютный и весьма комфортный пансионат для не бедных людей. Подошли к металлической темно-зеленой калитке, удачно вписавшуюся по цвету в изгородь (если бы не ворота и не подъездная дорога, ее сложно было бы разыскать), нажав кнопку домофона, я поздоровался и сказал о цели нашего визита. Мне не задали ни каких вопросов, будто бы уже были осведомлены об этом. Калитка бесшумно сдвинулась и спряталась в невидимом глазу зазоре. Судя по всему, администрация клиники дружила с современным техническими достижениями.

Мы вошли в красивый большой парк и проследовали по центральной аллее, окаймленной хвойными карликовыми деревьями и круглыми фонариками, росшими, похоже, из грунта вместе с зелеными насаждениями. Все дышало умиротворением, как в настоящем дзен-саду. Трехэтажное здание клиники, с башенками и открытыми лоджиями, напоминало кремовое пирожное, легкое и воздушное. Открытая терраса с уютными столиками и креслами, выполненными в светлой гамме, овальный бассейн с чистой голубой водой – все радовало глаз и навевало мысли о рае. Хотелось бы мне отдохнуть в таком месте, вдали от суетного мира и порочных соблазнов. Но, подозреваю, я недолго бы смог пребывать здесь; по истечении какого-то времени, несомненно, у меня появилась бы мысль, что я уже умер, и волею высших сил оказался уж в слишком спокойной нирване. (Пока я-то надеюсь: небольшое количество грехов и пороков помогут мне попасть в более оживленную пастораль.)

Из центрального входа здания вышел невысокий, полный мужчина в песочного цвета халате, накинутом на серый костюм, и стал спускаться по ступенькам навстречу нам. На его округлом лице застыла сдержанная улыбка, но когда мужчина подошел ближе, я заметил в его светлых глазах некоторую настороженность, которая могла бы объясняться немалым количеством причин: от банальной изжоги этого толстячка до групповой оргии в подведомственном ему «раю». Боковым зрением я заметил, что лицо Тодескини сохраняло непроницаемое выражение.

При более близком рассмотрении я смог оценить неординарную внешность встретившего нас мужчины: лет сорока с небольшим (выглядит старше из-за лишнего веса), белесые волосы слабо маскировали плешивость круглой головы, ярко-голубые глаза, слегка округлой и выпуклой формы, окаймленные редкими, белесыми ресницами, сливочный цвет лица с легким румянцем-весь его облик вызывал у меня ассоциации с ангелом, который к старости сбился с пути истинного.

«Служитель небесной канцелярии» подошел к нам и, растянув тонкие губы в формальной улыбке, поздоровался, явив миру крупные, чуть выпирающие вперед зубы (в нижней части лица мужчины не было ничего «ангельского»), представился:

– Доктор Бенуа Брошер – заведующий психотерапевтическим отделением пансионата, – звучным, достаточно высоким для мужчины, голосом произнес он.

Мы также представились и озвучили цель нашего визита (старая «песня» о возможном наследстве, но теперь уже касающаяся Мишель Байю). Месье Брошер заметно расслабился. Тень настороженности в его глазах растаяла, уступив место алчному интересу, но сразу же он изобразил лучезарную улыбку, больше похожую на оскал, и по-детски распахнул свои круглые глаза в простодушном принятии мира. Похоже, месье Бенуа хотел нас убедить в известной байке: со временем психиатры сами становятся похожими на своих подопечных. Его старания, на мой взгляд, не дотягивали до Оскара, но «нужная школа» у него явно была. Что ж, подходящие подмостки для оттачивания своих талантов у доктора, судя по всему, имелись. Быть может, наличие актерских способностей у врача-психиатра-немаловажное условие для сохранения нормального функционирования собственной психики?

– Мы можем пройти в мой кабинет или присесть здесь, на террасе, – предложил тем временем доктор, пояснив: – Наши жильцы отдыхают после обеда, поэтому сейчас у нас тихо, – почти шепотом пояснил он, будто боясь разбудить спящих, и добавил с утверждающей интонацией: – Не правда ли, у нас, как в раю.

Все было так, но почему-то этот «эдем «мне казался слишком приторным и благостным, чтобы быть реальным. Доктор мгновенно уловил физиогномику эмоций моего лица, безусловно, благодаря наработанной практике, хотя я не исключал высокий уровень его интуитивного мышления в понимании наших ощущений и невысказанных вслух вопросов. Тревожность вновь вспыхнула в его глазах, потемневших на долю секунды.

По умолчанию я взял инициативу разговора на себя и предложил расположиться на террасе. Доктор обрадованно кивнул и решительно, чуть пружинисто, направился к самому дальнему столику, спрятавшемуся от солнечных лучей под бледно-голубым зонтом. Кресла были изготовлены из светлого дерева, на поверку оказавшиеся удобными и располагающими к комфортной неспешной трапезе и беседе.

– Могу ли я предложить вам какие-либо напитки? Кстати, у нас очень хорошее кафе. – И заметив удивление на наших лицах, пояснил: – С чего вообще вы решили, что у нас психиатрическая клиника? Здесь когда-то было такого рода медицинское учреждение, лет двадцать назад, но его… скажем, почти полностью перепрофилировали в элитный пансионат для одиноких, пожилых людей, имеющих… некоторые странности… гм… гм… в умственном или психическом развитии, хотя здесь таких немного; и их особенности имеют незначительные отклонения от общепринятых норм. – Его голос в своей окраске приобрел более низкий и уверенный тон. Очевидно, месье Брошер оседлал своего любимого конька.

– То есть ваши… мм… жильцы имеют свободу в любых своих передвижениях? – не выдержал Фрэнк.

Доктор тяжело вздохнул, раздраженно пожав плечами. На его лице отразилось презрительное недоумение.

– Я же сказал, что наши жильцы страдают в большей степени одиночеством, нежели каким-либо психическим заболеванием. Так почему же они не имеют право чуть украсить свою жизнь. Конечно, под определенным наблюдением. – И вновь в тоне доктора проскользнула тень легкой досады.

Месье Брошер вынул из кармана пиджака пульт и нажал на нем какую-то кнопочку.

– А вы можете нам привести пример этих, как вы сказали, «странностей», – вновь подал голос Фрэнк. – Только объясните, пожалуйста, по возможности простым языком.

– Извольте, – доктор ответил спокойно, без тени раздражения. – С возрастом некоторые комплексы у небольшого количества людей приобретают… более углубленный характер. К примеру, у нас живет шестидесятилетний мужчина месье Оньесс, который избегает любого общения. Для него легче проживать здесь, потому что в этом случае он может свести свои контакты до минимума. Об этом все знают и даже не всегда здороваются с месье Оньессом, чтобы лишний раз его не волновать. К нам этого мужчину привез его сын пару лет назад. И надо сказать, что здесь месье Оньесс чувствует себя замечательно. Но есть и другая категория людей, чрезмерно общительных, говорливых, и они составляют большую часть проживающих. У себя дома некоторые представители этой когорты навязывали свое общение продавцам, официантам или прохожим. Как вы понимаете, находясь здесь, они имеют то, чего не было у них дома. – Он самодовольно улыбнулся. – Как видите, мы создали здесь, без всякого преувеличения, райский уголок. – Мужчина развел руками и пронзительно посмотрел на меня, будто хотел убедиться, что у меня не возникло никаких сомнений на этот счет.

– Скажите, а как обстоят дела у мадам Сорель? – спросил я. – Какой комплекс у нее с возрастом приобрел угрожающий характер?

Но доктор не спешил отвечать, глядя куда-то поверх моей головы. С секундным опозданием я тоже услышал приближающиеся легкий шаги. К нашему столику подошла симпатичная, пухленькая женщина, лет сорока, в форменном голубом брючном костюме. Поздоровавшись и мило улыбнувшись, она подала нам розовые папки меню и отошла чуть поодаль. Есть мне совершенно не хотелось, но даже если бы мой желудок скрутило от жесточайшего голода – не стал бы я трапезничать в этой райской обители, хотя никаких причин предполагать злой умысел доктора у меня не было. Впрочем, я, в отличие от месье Брошера, выбрал бы другую характеристику для здешнего заведения, что– то вроде сказанного Аль Пачино в «Адвокате дьявола»: «Убивать добротой – это наш секрет».

Просмотрев неплохое меню, я предпочел «Эвиан», Фрэнк – содовую, но без виски, хотя я теперь должен буду сесть за руль автомобиля. Я не стал выражать свое удивление по этому поводу, по-видимому, этот элитный пансионат вызвал и у моего приятеля легкую настороженность, поэтому Тодескини решил встретить возможные неожиданности в трезвом уме и памяти. А может, благоприятная атмосфера тишины и умиротворения внушила ему нужную установку? Надолго ли?

Доктор выбрал молочный коктейль. Если предпочтения в напитках или еде могут характеризовать человека – такой выбор месье Бенуа говорил о противоречивости его натуры.

В ожидании официантки доктор по мобильному телефону давал указания, вероятно, какой-то медсестре. Вскоре наши напитки были бесшумно расставлены на кремовой скатерти. Месье Брошер незамедлительно схватил запотевший бокал с пенной сливочной шапкой. Обхватив узкими губами длинную коктейльную трубочку, он с нескрываемым наслаждением втянул в себя молочную жидкость. И опять у меня возникли какие-то ассоциации, но уже не связанные с херувимами и ангелами, а с другими персонажами: то ли из сказки, то ли из фэнтези. Утолив жажду, мужчина аккуратно поставил бокал и, свободно расположив пухлые ладони на полных ляжках, произнес:

– То, что касается мадам Сорель… – Чуть склонив голову набок и глядя на свой недопитый коктейль, он продолжил: – Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за визит. – Мужчина огорченно вздохнул и глазами, полными боли, посмотрел на меня. – Мадам Сорель очень одинока, несмотря на то что она все время находится в окружении наших жильцов. Ее посещает дочь раза два в год и мадам Виар.

– Скажите, а мадам Николь все же страдает каким-то психическим заболеванием?

– У нее наблюдается небольшая деменция. Но дело не столько в диагнозе, сколько в фанатичном желании мадам Сорель жить в своем прошлом, когда она была еще совсем молода. Но справедливости ради, надо заметить, что мадам Николь с детства страдала незначительным умственным отставанием от своих сверстников. Она, что называется, ребенок «пьяного зачатия». Конечно, ей с трудом давались школьные предметы, а насмешки окружающих не смогли не сформировать у девочки заниженную самооценку. А добавьте ко всем этому проблемы переходного периода. Девушка стала пользоваться успехом у юношей, но в силу своей недалекости не понимала, как может сказаться это обстоятельство на ее будущем. В результате такого промискуитета Николь родила дочь, но от этого не стала умнее и даже, возможно, счастливее. У мадам Сорель была младшая сестра Мишель, которая рано уехала в Париж и наведывалась в родительский дом крайне редко. Мать сестер умерла достаточно рано, отец девушек ненадолго пережил свою жену. Затем и Мишель ушла в мир иной. Мадам Виар, их дальняя родственница, позаботилась о несчастной молодой женщине, оставшейся с малолетней дочерью на руках. – Сделав драматическую паузу, мужчина вынул из бокала коктейльную трубочку и положил ее на бумажную салфетку, а затем сделал глоток напитка из высокого бокала. – С тех пор, вот уже более двадцати лет, мадам Сорель живет здесь. Предвосхищая ваш вопрос, могу сказать, что мадам Оливия все эти годы оплачивает ее пребывание здесь, и уверяю вас, у мадам Сорель есть все основания для счастья. Да и мадемуазель Форестье, полагаю, довольна своей жизнью. – Солнечные лучи послеобеденного солнца на миг осветили его порозовевшее лицо. – Позволю заметить, в нашем пансионате отличный уход и условия более чем комфортные. Да вы и сами можете это наблюдать, – самодовольно усмехнулся он. – Что же касается ее, скажем, отклонений, то оно у нее одно: мадам Сорель любит немного выпить. Да, кстати, этот пакет для нее? – Он кивнул в сторону лежащего в кресле яркого свертка. После нашего подтверждения и уверения, что в нем нет алкоголя, мужчина продолжил свою речь: – Не исключено, что, если бы ее здесь не ограничивали в этом… гм-гм…увлечении, то женщина могла бы стать алкоголичкой. – Доктор вновь развел руками, презрительно скривив тонкую, будто разрезанную скальпелем, линию рта. – Дурная наследственность… гены, знаете ли, еще не научились исправлять. – Мужчина удовлетворенно замолчал, преисполненный гордостью за свой впечатляющий монолог, и вновь принялся за порядком сникший коктейль. Я хотел было задать вопрос, но доктор отказывался закончить свою речь:

– Видите ли, искусство врача-психотерапевта состоит в том, чтобы помочь пациенту увидеть возможности, которые перед ним открываются и направить его на правильный стиль поведения.

– Правильный – для психотерапевта или пациента? – опередил меня Тодескини.

– Для всех, – не без надменности отрезал месье Брошер.

Да, скрыть истинные чувства бывает труднее, чем изобразить какие-либо эмоции. Хотя все это зависит, очевидно, от уровня артистического таланта того или иного человека… – Видите ли, молодые люди, перспективы у современной медикаментозной терапии огромные, хотя я отдаю первостепенное значение терапевтическим беседам. Но это хорошо только в том случае, если сам человек хочет измениться и прикладывает к этому хотя бы малейшие усилия.

Жестикуляция месье Брошера вкупе с набором слов и жесткий взгляд «ангельских «голубых глаз вызывали у меня смутный сигнал тревоги.

– Скажите, доктор, а сама мадам Сорель знает свой диагноз? – спросил я.

Мужчина расслабленно откинулся на кресло и благодушно улыбнулся (полагаю, доктор был сладкоежкой и, получив порцию углеводов, окончательно успокоился, к тому же наши вопросы, вероятно, не таили в себе какой-либо опасности для него).

– Конечно, – жизнерадостно хохотнул мужчина, но резко оборвал свой приступ веселья и, нахмурившись, взглянул на круглый циферблат массивных наручных часов, емко заметил:

– Месье, прошу прощения, но мне сейчас нужно проводить сеанс психотерапии. А вы можете побеседовать с мадам Сорель. Но только через час, когда она выйдет после чая на прогулку. Ее приведет сестра Патрисия. Если пожелаете чего-нибудь перекусить или выпить – нажмите на зеленую кнопочку. – Доктор показал на небольшую панель, похожую на мини-светофор, находящийся в центре круглой столешницы. Мы приподнялись со своих мест с целью поблагодарить и попрощаться с месье Бенуа. На прощание доктор вежливо ответил и поднялся, на ходу застегивая пуговицы своего желтовато-бежевого халата; и вскоре циничный оптимист – психотерапевт, похожий на большого цыпленка-переростка, унес свои пухлые телеса прочь. Доктор еще не успел скрыться в чреве здания, как Фрэнк нажал на зеленую кнопочку (а я выключил диктофон). Это было вполне разумное решение: час ожидания встречи с мадам Николь нужно было использовать целесообразно для тела и мозга. Все наши впечатления от беседы с месье Брошером можно было оставить на потом, на время обеда, хотя для такой плотной трапезы было рановато, но мы учитывали время, которое у нас уйдет на обратную дорогу. Я подозревал, что наш разговор будет прослушиваться, но не был против, дабы уважаемый доктор услышал о себе далеко не лестное для его ушей мнение (по виду Фрэнка я определил, что тот вполне со мной солидарен; хотя я побаивался возможной похабщины с его стороны-не хотелось бы неожиданного выдворения из этого «райского сада»). Я внимательно посмотрел на друга, пытаясь передать ему эту мысль. Фрэнк, ухмыльнувшись, понятливо кивнул.

– Я вообще-то очень голоден, – недовольно буркнул Тодескини.

Улыбнувшись, я тоже кивнул ему в ответ.

Мы с большим энтузиазмом стали изучать меню, исключив свои прежние мысли о возможном отравлении. Меню нас не разочаровало.

Через несколько минут подошла та же официантка, бейдж которой сообщал имя женщины – Анна. Она мило улыбнулась и выжидательно на нас посмотрела.

– Мне, пожалуйста, салат из морепродуктов, суп-пюре, филе из говяжьей вырезки под перечным соусом с картофельным пюре и ежевичное вино в качестве аперитива, – вкрадчивым и елейным голосом сделал свой заказ Тодескини, чем вызвал легкую, не лишенную кокетства улыбку женщины.

Я заказал греческий салат, суп-буйабес, приготовленный из мелкой рыбешки, рагу из телятины и вино, настоянное на мирте.

Официантка удалилась. А я в уме прикинул и успокоился: здесь наш счет не должен был потянуть на стоимость малолитражки, хотя с таким сотрапезником как Фрэнк, считающим себя современным Крезом, такая вероятность меня вряд ли уже могла испугать. А еще мне вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, где-то есть скрытая видеокамера, поэтому не стоило особо «разбрасываться «эмоциями.

– Ну и? – промычал мой приятель.

– Я думаю: доктор Брошер – талантливый специалист.

– В психотерапии?

– Ага, – усмехнулся я и выразительно посмотрел на Тодескини, подумав, что этот «талантливый» специалист месье Брошер долго, по-видимому, репетировал свою речь или часто ее произносил; и мне показалось, что он пытался отвлечь наше внимание от чего-то другого. Зачем это ему?

– А мне доктор очень понравился. Такая душка… – глаза Тодескини нагло смеялись. Несомненно, он осознавал, что переигрывает, хотя и пытался держать свой язык на привязи. Я уже сейчас предвидел, какой ушат помоев выльет он на несчастного доктора, когда мы покинем это место, хотя, справедливости ради, надо заметить, что месье Брошер этого не заслуживал. Он просто вызывал у нас антипатию… и еще какие-то, пока неясные чувства.

Наш заказ принесли достаточно быстро, да и ели мы чуть торопливо, не слишком пытаясь растягивать удовольствие, предполагая скорую встречу с мадам Сорель. Все оказалось достаточно вкусным. И корсиканский деликатес – простые вина, настоянные на ежевике и мирте, тоже были весьма приятными и ароматными. За обедом мы разговаривали ни о чем, не собираясь делиться с месье Брошером нашими с Фрэнком планами на ближайшее будущее. Но в конце трапезы я все же решил бросить пробный шар, обмолвившись, что давно от мадам Оливии не было никаких подсказок относительно смерти Мишель, в душе надеясь: а вдруг она захочет с нами встретиться, к примеру, в Кальви и поговорить обстоятельнее?

Прошло более пятидесяти минут ожидания. Фрэнк расплатился за обед и заказал себе еще полпинты пива. Официантка все также продолжала улыбаться, и я было подумал: общение с чрезмерно говорливыми жильцами для нее уж точно не прошло без последствий; очевидно, здесь немало таких, о которых говорят, что у них сбита «кукушка».

Вскоре из центрального входа небольшого корпуса высыпалась небольшая толпа: по одному или группами. Но рассаживаться за столами появившиеся люди-в основном немолодые – не стали, а разбрелись по парку и саду, наверное, чтобы нагулять аппетит перед ужином.

Через некоторое время из той же двери появились две женщины, на одной из которой, весьма худощавой, был светло-оливковый брючный костюм, а на другой, крупной даме – голубое платье с белым воротничком. Не составляло труда понять, что к нам приближаются Николь Сорель со своей сиделкой.

Мы встали, чтобы поприветствовать дам и познакомиться с ними. Женщины подошли и поздоровались. Та, которая в моем представлении была сиделкой (бейдж у нее отсутствовал), высокая и грузная, как шкаф, сказала:

– Я сиделка мадам Сорель. Меня зовут мадемуазель Патрисия Ренье. Оставляю мадам Сорель на ваше попечение, месье, – голос у сиделки был низкий, с легкой хрипотцой, да и внешне она больше походила на медбрата, чем на медсестру. У мадемуазель Ренье была короткая стрижка, цвет волос – «соль с перцем», маленькие темные глаза и двойной массивный подбородок. Но, несмотря на внушительный внешний облик, выглядела дама моложаво – лет на сорок с небольшим – может, благодаря мощной энергетике, исходящей от ее большого и, видимо, мускулистого, но уже оплывшего жировыми излишествами тела. Судя по количеству работников пансионата с избыточным весом, я сделал два вывода: либо в этом заведении работает непрофессиональный диетолог, либо доктор Брошер – действительно талантливый врач, сумевшим внушить как себе, так и окружающим, мысль, что полнота не самый худший вариант из существующего многообразия комплексов.

– А можно мне выпить немного вина? Ко мне же приехали гости! – звонким, неожиданно красивым и молодым голосом обратилась мадам Николь к «шкафу».

– Конечно, дорогая. Какое вы хотите? – Тон ответа сиделки стал слащавым и противным, как завалявшаяся карамель, и уж точно более высоким, чем предполагал ее естественный тембр голоса.

Я отодвинул кресло для мадам Сорель и помог ей присесть. Мы с Фрэнком тоже уселись на свои места.

– Пожалуй, миндальное, – радостно ответила «дорогая». – Да, и кусочек торта с миндалем и орешками пинии.

– Но не много ли орехов, мадам? – не удивляясь, и, по-видимому, проформы ради, уже «своим», прокуренным, голосом спросила сиделка.

– Нет, немного. Вы разве забыли, Патрисия, что орехи улучшают цвет кожи и состояние волос? К тому же они способствуют омоложению всего организма, – продекламировала мадам Сорель. – Сколько раз вам повторять, мадемуазель Ренье? – Глядя на сиделку исподлобья и по-птичьи наклонив голову, раздраженно спросила ее подопечная. Но тут мадам Николь заметила лежащий в кресле пакет. В маленьких глазках женщины промелькнуло детское любопытство, но усилием воли она сдержала рвущийся из уст вопрос и перевела свой изучающий взгляд на Тодескини. И пока она оценивала моего приятеля, я смог рассмотреть ее.

Николь, действительно, выглядела моложе своих пятидесяти лет, но, подозреваю, что это не было заслугой орехового рациона; да и на первый взгляд, казалось, что собственная внешность не очень-то заботила женщину. Темные волосы, выгоревшего серо-коричневого цвета, короткие и торчащие, похожие на плохо постиранную меховую шапку, открывали низкий, гладкий лоб. Черты лица мелкие и вполне заурядные. Наверное, в молодости она обладала своеобразной привлекательностью, но до красоты Мишель ей было далеко – жестокая шутка родительских генов. Кстати, мисс Форестье не была похожа на свою мать. Цвет лица мадам Сорель-то ли «пепел розы», то ли «серебристый пион» – не добавлял ей привлекательности, но подтверждал диагноз доктора Брошера. Зато морщины не очень-то спешили проявиться на лице и шее женщины. Темно-карие круглые глаза, близко посаженные к переносице, смотрели настороженно, но не без удивления. Она напоминала мне маленькую птичку, опасающуюся хищника. Это сходство усиливала слегка наклоненная к левому плечу маленькая головка Николь. Да и сама дама была не то чтобы хрупкой, но какой-то тщедушной и скукоженной. Хотя несколько раз в ее испуганном взгляде мелькнула тень радостного ожидания. Только на что было направлено это предвкушение удовольствия?… На общение с нами или на предстоящую трапезу?

Принесли бокал вина и кусочек торта для Николь. Фрэнк не стал впадать в новаторские поиски и вновь заказал пиво. У меня еще оставалось почти целый бокал напитка, настоянного на мирте, но он мне стал напоминать лекарственную микстуру и вызывал нездоровые ассоциации, поэтому я попросил принести мне бокал апельсинового вина.

Мы молчали, ожидая пока мадам Сорель пригубит свою – очевидно, ранее оговоренную с врачом – порцию алкоголя. Она осторожно поднесла бокал к бледным и слабо очерченным губам, и мне стало заметно, что женщина прилагает определенные усилия, дабы не выпить его залпом. Похоже, наличие определенного контроля в пансионате помогало ей бороться со своей пагубной привычкой. С пирожным Николь не осторожничала и съела его быстро. Подошедшая с бокалом апельсинового вина, пивом и своей «хронической» улыбкой Анна посмотрела на Николь, презрительно щурясь, и лицо официантки на миг стало похоже на маску сатира, выражающую жестокую усмешку. Да, подумалось мне, пребывание в этой благодати, по-видимому, отнюдь не безопасно для здоровья; хорошо, что мы скоро его покинем.

Не торопясь с расспросами и ожидая пока женщина доест свой праздничный полдник, я мысленно продумал все вопросы, которые собирался задать мадам Сорель, тем более что пока вела она себя нормально, без каких-либо признаков, указывающих на ее психические отклонения. Все доев и допив, мадам Николь спросила, указав тоненьким мизинчиком на мой бокал с апельсиновым вином:

– А можно мне это тоже попробовать?

– Не зная, что делать, я нажал на зеленую кнопочку и спросил об этом появившуюся Анну. Не выразив никаких эмоций, кроме улыбки, теперь уже похожую на изощренное издевательство, официантка принесла бокал вина и для Николь. Та вновь пригубила теперь уже апельсиновый напиток и, не скрывая удовольствия, отметила:

– Очень вкусно, лучше миндального.

– Рад, что вам понравилось, – сказал я, мучительно раздумывая, как начать разговор. Но долго думать мне не пришлось. Вполне удовлетворенная трапезой, женщина опередила меня, проявив любопытство:

– Я вас не могу вспомнить. Скажите правду: вы притворяетесь моими знакомыми?

– Нет, мадам Сорель. К сожалению, мы никогда не были с вами знакомы, – ответил я.

– Я не хочу, чтобы вы ко мне так обращались! – Красивый голос женщины не испортили злость и раздражение.

– Простите, а как бы вы хотели? – В голосе Фрэнка не было оттенка жалости или презрения – только обычный интерес и некоторое смущение.

– Называйте по имени, Николь. А можно мне вас тоже называть по именам?

– Конечно, – ответили мы с Фрэнком почти одновременно.

– Ну так, расскажите мне – зачем вы здесь… что хотите узнать у старой, выжившей из ума Николь, – кокетливо спросила она, задумчиво нахмурив тонкие брови, и добавила: – Правда, у меня ума-то никогда и не было… и слава Господу.

– Почему? – удивился я такому выводу.

– А моя психика… все равно бы разрушилась, – философски заключила она.

Я же подумал, если мы сейчас перейдем на отвлеченную тему – нескоро сможем задать интересующие нас вопросы, к тому же, я был уверен, что даже, если мы пойдем гулять, то это не избавит нас от прослушки («жучок» мог быть в одежде нашей чудаковатой дамы). Но у нас-то особых и секретов не было от мадам Оливии (а что за всем этим стоит неуловимая мадам Виар, я почти не сомневался).

– Мадам… простите, Николь, я вам сейчас все объясню. Мы живем в Англии, в Тауэринг – Хилле, где живет и работает ваша дочь, мисс Полин Форестье. Накануне мы виделись с ней и вот… – Я приподнялся и, взяв из кресла пакет, передал его женщине, продолжил: – С разрешения вашей дочери… гм… мы осмелились вам купить немного сладостей. Зная, что мы уезжаем на Корсику, мисс Полин попросила нас заехать к вам, узнать как вы себя чувствуете, возможно, вам еще что-то нужно… – Я потрясенно замолчал, увидев, как задрожали губы и опечалились глаза нашей собеседницы. А затем они заблестели и, наполнившись слезами, стали похожи на темные вишни. Крупные, как у ребенка, слезы медленно покатились по впалым щекам мадам Сорель. Но женщина быстро взяла себя в руки и, вынув из кармана платья темный носовой платок, стыдливо высморкалась в него. Странно, давно я не испытывал такого сочувствия, как в тот момент к почти незнакомой мне женщине.

– Знаете, ведь я только и живу надеждой, что Полин заберет меня через несколько лет. Моя дочь любит меня… она мне обещала, и я знаю, что моя девочка сдержит свое обещание. – Николь опустила голову, затем вдруг встрепенулась и, подняв глаза, испуганно посмотрела на меня, взволнованно сказав: – Нет, нет. Вы не подумайте ничего плохого. Мне здесь очень хорошо, честное слово. Я бы и мечтать не могла о лучшей жизни. Но я так хочу быть со своей дочкой. Пусть даже она выйдет замуж… у нее будет своя семья, а я просто буду жить неподалеку… Я ведь не буйная… И у меня тоже когда-то, очень давно, наверно, вечность назад, была семья… Может, и не самая лучшая, но мне ее очень не хватает. Вы ведь знаете, у меня была младшая сестра, очень красивая и талантливая. Ее звали Мишель. Она могла бы стать известной актрисой. – Николь взяла в руки бокал, и я быстренько воспользовался моментом прервал монолог, чтобы направить его в нужное русло.

– Николь, а что стало с вашей сестрой? – очень мягко и осторожно спросил я.

Мадам Сорель не спешила отвечать, сделав пару глотков и заметно успокоившись, она расслабленно откинулась на спинку кресла. Глаза ее затуманились и смягчились. Очевидно, она уже давно оплакала смерть своей сестры и, возможно, разговор о ней вызывал у Николь удивительное сочетание щемящей грусти и приятной ностальгии. Наконец мадам Сорель посмотрела на меня абсолютно трезвым взглядом:

– Мне сказали, что она умерла в результате несчастного случая. Но я в это не верю. У Мишель была аллергия на цитрусовые, и кто-то этим воспользовался. – Женщина замолчала, сосредоточенно о чем-то задумавшись.

– А вы говорили об этом следователю? – спросил Фрэнк.

– Да. Но он сказал, что цитрусовых в квартире не было, зато было много цветов, а значит, нельзя было исключить, что у моей сестры была еще аллергия на какой-то цветочный аромат.

Удивительно, но все больше общаясь с Николь, я постепенно приходил к выводу, что некоторые знакомые мне женщины намного глупее этой «умственно отсталой». Возможно, когда-то это было и так, но человеческая психика – «terra inkognito» и, быть может, в какой-то момент произошли прогрессивные изменения в умственном и психическом состоянии Николь, и теперь перед нами сидела вполне нормальная женщина, не без некоторых, конечно, странностей. А у кого их нет? У меня самого их больше, чем, к примеру, у того же Фрэнка! Хотя хочется надеяться, что все же меньше… И живем мы в социуме, как вполне нормальные люди, не преступники и не психи, и даже можем обходиться без серьезной придури, умудряясь радоваться этому безумному миру. Больше ведь негде жить, а может, еще не время. Другой-то мир, лучший, пока никто не предлагает. Да и неизвестно, насколько другая среда обитания будет оптимальнее. Прервав свой философский экскурс в неизведанное и бесконечное, я осмелился глотнуть апельсинового вина, оказавшегося приятнее, нежели предыдущее. Обратив внимание на мадам Сорель, я подумал: нельзя совсем уж исключить и тот вариант, что Николь не менее талантливая актриса, чем ее сестра. Тут подсуетился Фрэнк, очнувшийся от своих раздумий:

– А ведь мадемуазель Байю, кажется, собиралась выйти замуж? Ваша дочь упоминала об этом.

Не обращая внимания на вопрос Тодескини, мадам Сорель стала вынимать из пакета небольшие упаковки с конфетами, печеньем, орехами и шоколадом. Она внимательно рассматривала каждую коробочку, медленно читая надписи на них и сосредоточенно шевеля губами. Лицо ее просветлело от радости и вожделения. Довольно улыбаясь, Николь стала выкладывать эти упаковки на столешницу в каком-то определенном порядке, вероятно, пытаясь что-то построитьиз них построить. В конечном итоге плитки шоколада, упаковки с печеньем и вафлями, пакетики с орехами и другими сладостями образовали некое строение: то ли домик, то ли крепость.

Я боялся дышать, чтобы ее «шоколадно-ореховое нечто» не разрушилось. Вдруг тогда у нее случится истерика или припадок? Пожалуй, рановато я решил, что у Николь с головой все в порядке. К моей радости, да и не только к моей, Фрэнк тоже сидел, как мумия фараона, забальзамированная в сидячем положении, – «домик» обосновался на кремовой скатерти столешнице вполне устойчиво. Судя по всему, Николь нередко практиковалась в этом деле.

– Вы что-нибудь знаете об этом? – очень тихим голосом осмелился спросить Фрэнк.

Я думал, что женщина переспросит вопрос. Но, оказывается, она прекрасно помнила, о чем спрашивал Тодескини до момента создания ее «монумента».

– Тогда я подозревала, что моя несчастная сестра обманывалась насчет своего предстоящего замужества. Она ведь забеременела от того мужчины… – тяжело вздохнула Николь и мизинцем левой руки толкнула один из верхних «кирпичей». Шоколадный батончик «Баунти» упал на стол. Мадам Сорель взяла его в руку и, аккуратно сняв часть бумажной упаковки, откусила небольшой кусочек конфеты. Прожевав, она глубокомысленно изрекла: – Женщина всегда надеется на то, что ее любимый бросит все и станет строить семью именно с ней… Вот и Мишель, наверно, так думала… И я верила, когда сама забеременела. Но у нас город маленький, и все надо мной потешались. Да что там… – Она махнула рукой. – С кого теперь спрос? Сама виновата… я тогда была дурочкой и потаскушкой. Хотя, честно говоря, я-то и сейчас точно не знаю, кто отец Полин. Да Бог с ним. Спасибо ему за нормальную дочь.

– Так жених, вернее, любовник вашей сестры был женат? – перебил я ее речь, чтобы вновь вернуть оплакивающую свою судьбу Николь к нужной для нас теме.

– Этого я не знаю. Я вообще его не знала. – Пожала она худыми плечами. – Но то, что он был – это точно. – Странность этой фразы заставила нас с Фрэнком недоуменно переглянуться. Но Николь, по-видимому, это тоже поняла, поспешив объяснить:

– Я имею в виду, что у Мишель был конкретный мужчина, от которого она забеременела, а не так как я. – Вновь нахмурив чуть заметные ниточки бровей, женщина досадливо поджала губы. Поняв, что мадам Сорель подразумевала под «конкретным «мужчиной, я спросил:

– Неужели Мишель вам ничего не рассказывала о нем?

Женщина вспыхнула и гневно посмотрела на меня, казалось, еще немного-и она запустит в мое лицо упаковкой с кешью, которую держала в руках, но Николь все же сдержалась, и, подозреваю, не меня ей было жалко.

– Вы думаете: мы часто виделись с ней? Она же презирала меня, наших родителей, да и многих других! Очень ей было интересно со мной откровенничать! Как же! За все время после своего отъезда в Париж сестра соизволила приехать домой только пару раз, чтобы, наверно, похвастаться передо мною.

– А чем же? – тихо и даже вкрадчиво спросил Фрэнк, по-видимому, опасаясь летящих плиток шоколада, с которыми теперь стала забавляться эта, почти «нормальная»(?!), женщина с мастерством заправского жонглера.

– Да этим же… беременностью, – почти равнодушно, тусклым голосом ответила Николь. Мне стало понятно, что состояние ее нервной системы, быстро миновав стадию возбуждения и агрессии, перешло в стадию безразличия. Но, я полагал, что возможен и обратный процесс. Судя по всему, эта милая дама и сама не подозревала о многогранности своей натуры. И будто бы в продолжении моей мысли, мадам Сорель добавила:

– Мишель знала от кого ждет двойню. И родственница этого мужчины помогла нам с Полин. Я каждый день молюсь за ее здоровье, – монотонно и безразлично поведала Николь и принялась за вино, похоже, решив, что она заслужила поощрение.

Я замер, можно сказать, окаменел, даже в большей степени, нежели «мумия» Тодескини. Некоторое время мы с Фрэнком пребывали в состоянии такой «стабильности». Не обращая на нас никакого внимания, мадам Сорель распотрошила содержимое упаковок и увлеченно стала раскладывать на потемневшей от шоколадных крошек скатерти симпатичную мозаику из разноцветных конфет и орехов… Не приходилось сомневаться, что не только Мишель относилась к творческим натурам. Я посмотрел на Фрэнка, он – на меня.

– Ты понял? – мысленно спросил я его.

– Я похож на глухого? – также, не раскрывая рта, «ответил» Тодескини.

– Двойня-это просто роскошный вариант!

– Кристель и кто? А если «кто» умер?

– Будем надеяться, что нет. Я уверен, что «кто» жив, и даже подозреваю, «кто есть кто»!

– Гонишь!

– Отнюдь, я просто гений, – скромно, хорошо, что мысленно, парировал я.

– А что с тем мужчиной? – спросил вслух Тодескини, обратившись к Николь, оторвавшей у «животного» на столе (то ли собаки, то ли кошки) коричневое «ухо». Похрустев миндалем в шоколаде, она почти радостно ответила:

– Он умер… от горя, наверно. Сразу после Мишель. Вот какая была чудесная любовь… Как в кино.

– А что с случилось с двойняшками? Это были девочки? – пристально глядя в темные глаза женщины, спросил я.

– Двойняшки? – удивилась она. Нет, их было больше, то ли трое, а может, и четверо… как в пословице.

– В какой пословице? – очумело спросил Фрэнк.

– Четыре баптиста и собака, – улыбаясь, сказала Николь. – Или их было трое в лодке, но без собаки?… Не помню, я же вам говорила, что у меня не все в порядке с головой… И понять по ее лицу-шутит ли она или говорит серьезно – не представлялось возможным. Но, подозреваю, мадам Сорель издевалась над нами.

Некоторое время мы молчали, приходя в себя. А вот наша шутница время даром не теряла. Ее взгляд из вполне нормального и доброжелательного вдруг превратился в колючий и жесткий. Карие радужки впалых глаз превратились в черные, горящие злобой, провалы. Мне вдруг показалось, что еще немного, и эта щуплая, маленькая женщина превратиться на наших глазах в хищную птицу, этакую гаргулью, но прошло время, а ужасного превращения не случилось. Я посмотрел на Тодескини: тот выглядел вполне нормально.

– Так что все-таки произошло с детьми вашей сестры? – вежливо поинтересовался он.

– А не было никаких детей, – ухмыльнулась мадам Сорель. Конечно, она врала и даже не пыталась выглядеть правдивой. Допив вино, женщина сказала: – И я уже устала от вас. А если вы меня снова будете донимать своими глупыми вопросами-я пожалуюсь главному поросенку, – не скрывая злорадства, произнесла она. – Мне нужно прогуляться. Можете мне составить компанию. Или вы уже все узнали, что хотели? – вполне спокойно спросила она, отведя свой потухший взгляд куда-то в сторону.

– Мы с удовольствием прогуляемся с вами, Николь. – Я встал и предложил ей опереться на мою руку. Радостная улыбка озарила ее посветлевшее, ставшее вдруг симпатичным, лицо.

Прогулка с Николь оказалась несколько странной: женщина что-то бормотала себе под нос, и как я не напрягал свой слух-ничего связного расслышать мне не удалось. Но мне удалось вытянуть из женщины примерный портрет мадам Виар и, судя по некоторым штрихам, Незнакомка из ресторана была похожа на это описание.

Проводив нашу даму до жилого корпуса, мы беспрепятственно вышли из ворот и направились по парку, за пределами которого оставили наш автомобиль.

По пути мы делились нашими впечатлениями от разговора с Николь, и почти во всем мое мнение совпадало с мнением Фрэнка. Безусловно, женщина имела психические отклонения и если бы она находилась «на свободе»– вероятно, в большей степени могла бы злоупотреблять алкоголем, поэтому такой комфортный, хотя и несколько навязчивый, присмотр ей все же был необходим. Наши общие выводы сводились к тому, что, в принципе, и не требовало особых умственных усилий: Николь нам говорила правду во всем, за исключением того, что ребенок Мишель умер сразу после рождения. Мы полагали, что сегодняшний спектакль в клинике был срежиссирован мадам Виар, но прошел с некоторыми шероховатостями: актерские способности доктора Паскаля явно не дотягивали до уровня мастерства мадам Николь. Теперь нам стало понятно: лицедейство в крови у всех членов семьи Сорель, только явить миру свой талант удалось лишь Мишель; хотя Полин еще молода и у нее есть шанс прославиться на этом поприще. Но, подумав, мы пришли к выводу, что Николь в целом не играла, а только в последнем «акте», после нашего вопроса о возможных детях Мишель, ее злость и агрессия была даже искренней. Но мы-то почти(?) знали, что дочь актрисы жива, и тест на ДНК Кристель и Николь или Кристель и Полин должен подтвердить их родственную связь. В общем, Фрэнк решил, что мы зря организовали эту поездку, а я спорил с ним до хрипоты. Он утверждал, что разговор с мадам Сорель был практически безрезультатным: то, о чем она нам сообщила-мы и сами предполагали. Я ему ответил, что подтверждение наших подозрений уже сделали нашу поездкой плодотворной. С этим он, конечно, согласился. Но Тодескини продолжал настаивать на том, что женщина сознательно нас дурачила, упомянув двоих детей Мишель Байю. Я же считал эту невероятную новость правдой, и даже более того – одной из самых значительных, на которую мы могли только рассчитывать.

Обратный путь мы проехали быстро, практически без остановок. Всю дорогу я не переставал размышлять о полученном известии, вернее, о его истинности. В конце концов я сделал такое допущение. Если у Мишель родилось двое детей, то что произошло со вторым ребенком? Насколько я был прав в своем предположении, что второй младенец тоже женского пола?… Не стоило себя так, конечно, накручивать, потому что в этом случае легко скатиться к подтасовке фактов. К тому же пока остаются неизвестными убийцы Мишель(?), Лору и профессора(?). Человек или группа людей, лишивших жизни Лору, очень опасны. Не ждет ли меня или Фрэнка, или нас обоих смерть в результате несчастного случая? Необходимо быть намного осторожнее. Эта компания убийц, дабы замести следы своих преступления, не только убьют нас «естественной смертью», но свернут и голову Бифу, как говорящему свидетелю наших с Фрэнком разговоров, – да так, что это будет похоже на самоубийство несчастной птицы… а как же моя Клео?… Я устал думать, но выхода-не думать-у меня не было. Пришлось размышлять… Мог ли Алан Биггс умереть своей смертью? Мог. Но где дневник? А был ли он? Несмотря на усталость, мне хотелось действовать, хотелось получить ответы на наши вопросы, хотелось раздвинуть тяжелую завесу обмана и лжи, чтобы пролить свет на все произошедшее более двадцати лет назад и на те события, которые случились совсем недавно. Тем более что еще ничего не закончилось, и я был уверен, что в скором времени нас, вероятно, ждут отнюдь не радостные сюрпризы.

* * *

К своему отелю мы приехали к восьми часам. И вскоре я уже принимал душ, Фрэнк – судя по всему, тоже. После душа, переодевшись в легкий серый костюм и захватив свой ноутбук, я вышел на террасу и просидел там в ожидании Тодескини минут двадцать, хотя скучать мне было некогда: во-первых, наслаждаться природой и погодой уже само по себе удовольствие, а во-вторых, я обдумывал свою догадку, касающуюся второго ребенка умершей актрисы, собираясь поведать о своих соображениях Фрэнку за вечерней чашкой чая, хотя и подозревал, что одним чаем мы не обойдемся, да и вообще, вряд ли этот, несомненно, вкусный и полезный, напиток будет присутствовать в нашем вечернем меню.

Так и произошло. Взяв по банке пива и по паре «крок-месье», мы устроились за столиком на террасе. Просмотрели электронную почту, но ни я, ни мой приятель не обнаружили каких-либо посланий от анонима, впрочем, меня это факт не удивил. А вот Фрэнк разозлился, по-видимому, он ожидал, что наш подсказчик пришлет подробное письмо с описанием расследуемых преступлений и с указанием точных координат места, где хранятся все улики к делу. Тогда, дабы успокоить приятеля, я ему изложил свой вывод: никаких писем больше не будет, если, конечно, еще не произойдет чего-нибудь экстраординарного. Исходя из того, что все, необходимое для нормального расследования, нам уже сообщили, и ожидать каких-либо дополнительных известий, было бы наглостью с нашей стороны. А вот написать ответное письмо, где мы изложили бы свою версию двух преступлений-убийства мадемуазель Байю и «несчастного случая» с мисс Кэмпион – было бы неплохо. При этих моих словах Фрэнк посмотрел на меня примерно также, как накануне на мадам Сорель с целью диагностики ее умственного расстройства.

– Ты хочешь сказать, что у тебя появилась гипотеза, которая связала эти два убийства в одну логическую схему? – Вытаращив свои глаза (в обычном их состоянии-вполне красивые), он медленно приподнялся.

– Да, – ровным голосом ответил я. – Правда, мне не все, конечно, понятно. Но встреча с этим нашим анонимным помощником могла бы поставить все точки над i.

Фрэнк беззвучно рухнул на место. Пару секунд он сидел без движения, затем, сделав глоток пива, спросил:

– А ты уверен, что это наше признание не получит настоящий убийца?

– Не уверен. Но хочу рискнуть.

Все видимое спокойствие Тодескини вдруг испарилось. Хакер вскочил с перекошенным от ужаса лицом.

– Марк, ты обалдел? Тебе мало одних благополучных «похорон»? Ты хочешь, чтобы эти люди довели начатое дело до успешного финала, присовокупив к твоим бренным остаткам и мое модельное тело?

– Фрэнк, будь добр, присядь и успокойся. Я почти все продумал, и, разумеется, мы организуем все так, чтобы с нами ничего не произошло.

Тодескини присел и, судя по его лицу, немного успокоился.

– А почему ты раньше молчал? – почти спокойно спросил он.

– А я раньше и не знал. Эта версия сложилась у меня во время разговора с мадам Сорель. – Откусив бутерброд и запив его пивом, я посмотрел на своего коллегу и улыбнулся, стараясь, чтобы моя физиономия обошлась на этот раз без самодовольной иронии. – Мне не хватало одной, весьма важной, детали, о которой мне и сообщила мадам Сорель.

– И это деталь заключается в том, что у Мишель была двойня? – С улыбкой смертельно больного человека спросил Тодескини.

Я молча развел руками – «говорило» мое лицо.

– И ты в это поверил? – Слабая улыбка Фрэнка, похоже, дождалась агонии.

– Да. Может, по той простой причине, что у меня было некое подозрение, а скорее, его тень. И тот факт, что у актрисы было двое детей, превращает мою догадку в недостающий кусочек мозаики.

– Интересно, – уже спокойнее сказал Тодескини. – И ты знаешь, кто этот второй ребенок?

– Точно, конечно, не знаю. Но очень подозреваю.

– Ну и? Долго ты будешь испытывать мое терпение?

– Нет. Мы сейчас напишем письмо нашему анониму и подождем его реакции, хотя… – Я приподнял руку в жесте президента, дающего присягу на верность Конституции. – Если и не будет никакого ответа, мы сможем по-другому доказать мою версию… конечно же, при том условии, что она действительно правомерна.

Составив письмо и отправив его, мы разошлись по своим спальням.

 

Глава 6

Проснулся я рано, но самочувствие было отличным по той причине, что мне удалось хорошо выспаться. А вот лицо Фрэнка просто «кричало» о неважном его настроении, что тоже легко объяснялось: слишком шокировала его моя догадка, кстати, никем и ничем пока еще не подтвержденная.

Завтракая в кафе, мы обсуждали наши дальнейшие шаги. В конце концов решив ехать в Кальви (анонимное сообщение было прислано из этого города, а сегодня утром Тодескини смог выяснить, что там же располагается офис фирмы «Мир ароматов», которой руководила мадам Виар), мы забронировали двухместный номер в отеле города.

Выехали мы сразу после полудня. Расстояние от Аяччо до Кальви составляет около сто одной мили.

Первая половина пути была нам знакома со вчерашней поездки, поэтому мы нигде не останавливались. Я был за рулем, а Фрэнк улучшал свое состояние крепким сном, хотя судить об этом я мог только визуально, время от времени посматривая в его сторону.

Проснулся мой товарищ, когда я, следуя по шоссе D 81, проезжал мост Чьюни и Бокка-ди-Лава. Впереди располагалась деревня Пьяна, возвышавшаяся на высоте более 1400 футов (около420 м) над заливом Порто. Прибрежное шоссе D 81 вело к курортному поселку Галерия, пользующемуся успехом у любителей подводного плавания и серфинга. Миновав долину Фанго, мы выехали на дорогу, ведущую в небольшое местечко Арджентелло, тоже весьма популярному у туристов.

Мы хоть и не были туристами, но воспользовались гостеприимством поселка и остановились, чтобы передохнуть и перекусить, а вскоре, проехав полуостров Ревеллата, оказались в Кальви.

Отель «La Magnolia» находился в центре города; и когда мы зашли в наш номер, было уже шесть вечера, поэтому желания знакомиться с городом после такой длительной дороги у нас, конечно же, не возникло: я, да и Фрэнк чувствовали себя уставшими. Хотелось в душ, а затем не мешало бы насладиться вкусной трапезой и хорошим фильмом, какой-нибудь смешной комедией, чтобы ни о чем не думать. Позволить себе ужин мы могли, но вот с комедией… возникли осложнения. Все, на что мы могли рассчитывать, так это – на вялый разговор, если у нас получиться не уснуть за десертом.

Двухместный номер оказался вполне удобным, сервис тоже был на хорошем уровне, поэтому приняв душ и переодевшись, мы расположились в гостиной в ожидании заказанного ужина. Массаж контрастного душа принес энергию телу и легкость мыслям. Надо было закрепить достигнутый эффект вкусной едой и очень небольшим количеством алкоголя. В противном случае, при избытке горячительного, мы действительно могли бы не сохранить обретенную бодрость до конца трапезы.

Надо сказать, что блюдо из каракатиц и морских ежей, огромная пицца и творожный пирог вкупе с пастисом (анисовый напиток со льдом) в качестве аперитива и десерт – «Cedratine» (известный ликер из сиропа цитрусовой цедры; ни я, ни Фрэнк не любим ликеры, заказали из чистого любопытства), отлично справились с поставленной перед ними задачей. Однако нашего оживления и бодрости хватило ненадолго. Мы вяло и бессвязно обменивались какими-то своими мыслями, впечатлениями и предположениями. Не сомневаюсь, что со стороны наша беседа напоминала разговор глухого и немого из известного анекдота. Но я неплохо понимал, что хочет сказать Тодескини, сознание которого с трудом пыталось преодолеть сонливость… А Фрэнку, похоже, в определенный момент стало все равно, есть ли у него вообще какой-либо собеседник, и уж тем более – что он говорит.

В конце концов, разбудив задремавшего в кресле Фрэнка и собрав по крохам свою волю и физические силы, я отправился в свою комнату, где, превратившись в бесчувственное бревно, рухнул на кровать и отключился.

Утро разбудило меня тепло и приятно. Настенные часы, стилизованные под штурвал корабля, показывали восемь утра. В номере было тихо, очевидно, Фрэнк еще спал. Я не стал расхолаживаться в теплой постели и, быстро приняв душ, слегка подбрил растительность на своем отдохнувшем и вполне симпатичном лице. Облачившись в рубашку и джинсы, я вышел через гостиную на балкон. Погода настойчиво приглашала выйти на прогулку, и спустя какое-то время нужно будет воспользоваться ее приглашением. Вчера мы не занимались проверкой наличия «жучков»: не было необходимости. Впрочем, я полагал: в машине такое электронный «шпион «уже установлен (мы предоставили нашим противникам такую возможность и время). Хотя я был уже почти уверен, что мадам Виар – наша союзница, во всяком случае, касаемо смерти Мишель, да и сомнительно, что ее люди убили Лору. За всем этим делом стоял кто-то другой. У меня были подозрения на этот счет, но нужны были доказательства, и я пока не знал, где их искать. Да и, честно говоря, твердой убежденности в истинности своей версии у меня не было.

Вернувшись в свою спальню, я достал из своего атташе-кейса детектор и начал проверку. В номере было чисто. А в машине-нет. Как и ожидалось, в нашем средстве передвижения была установлена беспроводная камера GSM с встроенным высокочувствительным микрофоном, использующая сотовую связь для передачи видео по каналам мобильного Интернета GPRS и EDGE. Хорошо, что я не рассуждал о своей последней версии в автомобиле; насколько я помню, этого рода камера начинает работать при движении либо звуке. Что ж, будем делать вид, что мы ничего и не искали.

Войдя в номер, я услышал звуки жизнедеятельности, доносящиеся из комнаты Фрэнка. И вскоре источник этих шумов появился в гостиной: заспанный и взлохмаченный. Поприветствовав меня, он сообщил, что будет готов к завтраку через двадцать минут. Время можно было не засекать – в вопросах еды и выпивки Тодескини был по-королевски вежлив. Но вышел он уже готовым к выходу спустя пятнадцать минут (я все-таки, не удержавшись, засек время).

– Почему ты появился на пять минут раньше? – озабоченно спросил я.

Мужчина почесал затылок и потянулся.

– Сам не знаю, что со мной случилось. Может, заболел? Но ты не волнуйся, больше этого не повторится, – извинительным тоном проговорил Фрэнк, с фальшивой стыдливостью потупив глаза.

– Сомневаюсь.

– Почему? – досадливо удивился он, что свидетельствовало об обострении «склероза» желудка и возможного голодного припадка.

– У заболевшего человека аппетит обычно притупляется, – пояснил я.

Фрэнк почесал затылок в поисках достойного ответа, но его хитроумный мозг, вероятно, не получив энергетическую подпитку, завис на неопределенное время.

– Ладно, не напрягайся, приятель, потом отыграешься. Кстати, – оживился я, – теперь наша очередь дать небольшое представление.

Тодескини, посмотрев на меня понятливым взглядом, кивнул и цинично улыбнулся, как монах– вуайерист, подглядывающий в замочную скважину чужой спальни. Правда, я такой картины ни разу не видел, но разве этот факт имеет значение? Имеющий воображение-да представит.

Позавтракали мы в номере, за едой обсудив программу наших действий на первую половину дня, так как от успеха или же отсутствия оного зависели планы на все оставшееся время. Первым пунктом утреннего расписания был вопрос о нашем визите в офис филиала компании мадам Виар, хотя приглашения от нее мы не получали, как, впрочем, и ответа на отправленное накануне вечером письмо.

Закрыв номер и отдав ключ портье, мы прошли на стоянку, хотя могли бы и пройтись, но надо было сыграть хотя бы первый, а возможно, и последний «акт» нашей пьесы.

Фрэнк сел за руль и, покосившись на меня, радостно и как-то торжественно спросил:

– Слушай, Марк, а не пора ли нам расслабиться?

Пытливо взглянув на него и чуть было не сорвавшись, я все же успел прикусить язык. Собственно говоря, а что мне можно было ожидать? Алгоритм действий для взлома сервера департамента полиции?… Хотя в большей степени мне не понравилась излишняя нарочитость вопроса. Фрэнк переигрывал, и по-видимому, сам это понял, потому что лицо у него сморщилось, как у того же монаха– вуайериста, обнаружившего в замочной скважине внутреннюю затычку.

– Ты уже нашел здесь… мм… приемлемые варианты?

Тодескини абсолютно естественно рассмеялся, похоже, стал входить в роль.

– А чем же, как ты думаешь, я ночью занимался?

– И когда мы пойдем… к этим дамам? – растерянно спросил я, ощущая, что эту эмоцию мне не надо было изображать-я ее пропустил через себя. – А когда мы поедем к мадам Виар?

– Подумаем, время у нас еще есть.

На самом деле вначале мы хотели взяться не за самое сильного члена команды мадам Оливии. Этим слабым звеном, как нам пока казалось, была актриса Кристель Ферра. И мы решили одним выстрелом убить двух зайцев, хотя если мы и не сможем стать такими стрелками-виртуозами, это не так и важно, главное для нас в этой «охоте» – испугать «зверей», то есть сделать ложный ход. Мы собирались просто посетить офис компании и всего лишь сделать попытку встретиться с мадам Оливией, тем более что мы действительно этого хотели.

Припарковав машину, мы вышли на узкую улочку и, прогуливаясь, оказались у бульвара Вильсона, затем зашли в кафе на улице Клемансо и выпили там кофе. Удивительно, но в Кальви кемпинги расположены практически в центре города, который во многом был похож на тихий средиземноморский городок с неизменным кофе и круассаном по утрам, вином с сыром на вечер, купанием в бассейне при отеле и отдыхом на белых шезлонгах в сиесту. Чистое теплое море, вокруг красные скалы и запах разогретого солнцем эвкалипта…

К сожалению, мы приехали сюда не отдыхать, поэтому немного погуляв, направились на набережную Ландри, где рядом с парфюмерном бутиком мадам Оливии, на первом этаже небольшого современного здания, располагался ее офис.

В небольшой приемной было очень свежо: кондиционер не щадил своих сил, дабы молодая девушка, сидящая за стеклянным столом, не расслаблялась; судя по всему, работой она была не очень-то нагружена, но, наверно, чтобы окончательно не заснуть – секретарша что-то тихо напевала. Перед ней стоял открытый черный ноутбук, рядом с которым лежала крошечная панель какого-то устройства.

Удивленно взглянув на нас, девушка перестала мурлыкать и выжидательно посмотрела на нас. Затем все же она решила проявить инициативу и, приоткрыв пухленький розовый ротик, спросила:

– Добрый день, месье. Чем могу вам помочь? Или вы пришли по-какому вопросу? – Высокий тембр голоса девушки немного разочаровал меня, да и все остальное у нее было стандартное, на мой вкус. Худощавая блондинка с голубыми глазами, правильными чертами лица и белоснежной улыбкой; легкий загар, почти незаметный макияж; синяя шелковая блуза с английским воротником подчеркивала красивую шею, украшенную ниткой жемчуга; декольте было немного приоткрытым, но ровно настолько, чтобы не нарушать требования делового этикета. Все на высоком уровне: вполне строго с неким налетом женственности, но индивидуальности такой образ был лишен. Хотя так, очевидно, и нужно для работы в качестве секретаря небольшого офиса.

Я шагнул вперед:

– Добрый день, – как бы растерянно сказал я. Мы хотели бы побеседовать с мадам Оливией Виар по личному вопросу. Да, простите, мы не представились. Я частный детектив Марк Лоутон, а этот молодой человек, – я посмотрел на Фрэнка, – мой помощник Фрэнк Тодескини.

– А вам назначена встреча?… – непонимающе пропела девушка, высоко приподняв красивые брови и и слегка округлив миндалевидные глаза.

– Нет, но хотелось бы, – ответил Тодескини.

– Простите, но мадам Виар нет сегодня в офисе, – улыбнулась Сильвия (я смог прочитать имя девушки на бейдже).

– Мы просто на это очень надеялись, – с толикой отчаяния в голосе проблеял я.

– Что ж, мне придется вас разочаровать, – еще шире улыбнулась она. Очевидно, ей нравилось разбивать надежды посетителей офиса, хотя дамочка, похоже, весьма успешно тренировалась в этом деле и в свободное от работы время. – Пожалуйста, присядьте, месье. Я постараюсь вам помочь. – Встав из-за стола, отработанным легким шагом девушка направилась в кабинет.

Мы молча присели на стоящие у стены кресла, вполне удобные для длительного ожидания.

Но вскоре секретарша появилась, так же улыбаясь, хотя за этим формальным радушием, вероятно, можно было ожидать все что угодно.

– Мадам Виар сегодня не будет, – огорченным голосом сообщила нам эта милая крошка, нацепив на свое лицо маску сочувствия. – Она будет послезавтра, во второй половине дня. Оставьте, пожалуйста, визитную карточку. Вам позвонят, – чуть веселей добавила она.

Я тоже искренне улыбнулся в ответ: радостно было осознавать, что молодое поколение еще сохранило остатки милосердия.

Поблагодарив и попрощавшись с девушкой, мы спустились вниз по лестнице и вышли на набережную. Это был лучший вариант из всех возможных. Мы очень надеялись, что своим утренним разговором в машине смогли убедить Оливию в том, что без ее помощи нам не справиться, и от такой безысходности будем ожидать полудня среды, моля небеса о ее звонке с приглашением на встречу, а следовательно, останемся в Кальви до этого дня.

На самом же деле мы собирались лететь в Ниццу, там жила Кристель Ферра. Театральный сезон начался уже давно, но актриса только в начале октября возвратилась домой (немало информации о девушке выудил из Интернета, конечно же, Тодескини). И завтра мы могли попасть на спектакль с ее участием, но не только для того, чтобы оценить ее артистический талант. Нам действительно нужна была дополнительная информация (а желательно и образец ДНК мадемуазель Ферра), и если мы не совершим некоторые, не вполне законные, приемы в получении нужных сведений – то надолго останемся в одном месте, которое совсем не благоухает фиалками; эту информацию, конечно же, не предполагалось предоставлять суду, она бы предназначалась только для нашего личного использования. Кроме того, предстоящее действо, отнюдь не театральное, но имеющее с лицедейством некоторые общие черты, будет своего рода экзаменом для моего помощника. И если театральный актер может иногда быть далек от идеального воплощения своего персонажа, заслужив всего лишь отсутствие аплодисментов, то для Тодескини такой вариант может обернуться длительным пребыванием в заключении. Уверен, что ему это не подойдет: он рискует перевести свой «склероз» желудка в его последнюю стадию, да и виски с содовой в французской тюрьме, наверно, не предлагают, даже не бедным своим «гостям»; хотя, кто его знает, но проверять все же не хочется.

Возвратившись в гостиницу, мы заказали билеты на завтрашний авиарейс в Ниццу и разошлись по своим комнатам. Я принял душ, прилег полежать и, неожиданно для себя заснув, проспал почти два часа. Судя по тишине в номере, Фрэнк занимался тем же. Но спустя минут десять я услышал журчание воды, доносящееся из туалетной комнаты, похоже, Тодескини был занят подготовкой к вкусному и приятному ужину. Подождав еще минут десять, я поднялся и прошел туда же, а затем вошел в его комнату. Фрэнк сидел в кресле, откинувшись на его спинку и закрыв глаза, и я было подумал, что мой приятель-хакер-детектив вновь задремал после трудов праведных. Но, по-видимому, догадавшись о моих мыслях, он открыл глаза и глубокомысленно заявил, что занят размышлениями и вновь прикрыл веки. Чтобы пресечь возможные дискуссии, я взяв инициативу в свои руки и предложил ему существенную помощь в этом занятии. Фрэнк приоткрыл один глаз и, наверное, рассмотрев серьезность выражения моего лица, приоткрыл и другой, тем самым давая мне понять, что готов к совместному обсуждению. Указав мне своим подбородком на другое кресло, он стал высказать мне свою версию о возможном шпионаже в отношении фармацевтических препаратов. Кроме того, ему в голову пришла мысль, что, быть может, в том частном пансионате, который мы посетили вчера, проводятся какие-нибудь исследования и даже эксперименты, поэтому доктор Брошер и занервничал при нашем появлении, услышав же о цели нашего приезда, месье Бенуа заметно успокоился. В этом предположении Фрэнка был резон. Я тоже думал об этом, но все же я склонялся к другой версии, хотя у меня пока не было фактов ее подтверждающих. Затем в нашем обсуждении возникла тема о втором ребенке Мишель. Тодескини с пеной у рта доказывал мне, что не стоит нам распыляться еще и на розыски мифического дитя.

– Может, у актрисы была тройня, а может, и целый квартет? – возмутился Тодескини, бодро вскочив с кресла. – Давай искать и их! Возможно, лет через пять мы воссоединим всю семью! А что? Очень хорошая реклама для детективного агентства! О нас даже могут снять документальный фильм! Ты, как хочешь, Марк, но лично я не хочу, чтобы мой Биф, увидев меня в таком фильме, покрутил пальцем у виска.

– У птиц нет пальцев, Фрэнк, – наконец я смог вклиниться в его истерические стенания.

Похоже, мое замечание несколько обескуражило моего весьма темпераментного приятеля. Чуть успокоившись, он сел на свое место.

– Ну… пером, – сказал он и… засмеялся, по-видимому, представив эту картину. Рассмеялся и я, а отсмеявшись, заметил:

– Фрэнк, да ты дашь фору всем моим итальянским родственникам! Может, ты все же послушаешь мои выводы?

– Хорошо, – уже почти спокойно ответил он.

– Допустим все же существование второго ребенка Мишель только гипотетически, никаких телодвижений для розыска его мы предпринимать не будем. Я даже уверен, что это и не нужно.

– Почему?

– Потому, что если этот ребенок был и жив в данный момент, он «выплывет» со временем… Поверь мне пока на слово.

– Ну хорошо. Но я все равно не понимаю, почему ты считаешь, что промышленный шпионаж не имеет какого-то отношения ко всем этим событиям?

– Я не отрицаю, потому что и сам до конца, к сожалению, не понимаю всего.

– Ну тогда, может, пойдем ужинать? Зачем напрасно сотрясать воздух?

– Незачем, – согласился я, – тем более ты его уже и так достаточно потряс!

Тем временем солнце разошлось не на шутку. Я переоделся в легкий светло-коричневый костюм свободного кроя. На мое удивление у Фрэнка был похожий костюм, только голубовато-зеленый, и мой приятель в этот раз обошелся без всякого эпатажа.

– Знаешь, а тебе идут костюмы, – сделал я ему комплимент.

– Чем же?

– Выглядишь как настоящий мужчина.

– А ведь я еще не наложил макияж, – засмеялся он.

– Давай ты будешь экспериментировать со своей внешностью в мое отсутствие.

– Почему же? Ты меня стесняешься?

– Нет, просто, если накрасить твою смазливую мордашку, боюсь, девушки вообще перестанут обращать на меня внимание.

* * *

В Ниццу мы прилетели после полудня; из международного аэропорта Nice-Cote d`Azur добрались на такси до отеля «Four Points Sheraton Elysee Palace Nice», расположенного на Английской набережной, и уже вскоре отдыхали в комфортабельном номере с видом на море. У нас еще было время на обед, за которым мы собирались обсудить дальнейшие наши действия. В ожидании доставки очередных заказанных яств, Фрэнк посвящал меня в некоторые основы хакерства, однако не с целью обучения этой, в принципе незаконной, деятельности, просто объяснял прописные для себя истины, но не совсем очевидные для меня. Пояснял он мне эту «азбуку» на понятных для «чайников «примерах:

– Как ты думаешь, любой ли сейф можно взломать?

– Думаю, да, – ответил я уверенно.

– Но ведь для этого нужны определенные условия, такие как снятие сигнализации, нужный ключ, пароль или взрывчатка. Если тебе это удастся, нужно еще выбраться с содержимым сейфа без всяких негативных последствий. Учти, Марк, это грубая аналогия.

– Но ты же можешь взломать нужную операционную программу или сайт виртуально, не приближаясь к «сейфу».

– Конечно, – засмеялся Тодескини. – Но не всегда. Существует много степеней защиты и на их взлом уходит иногда немало времени. А вот если я имею непосредственный доступ к электронному носителю информации – могу поступить проще.

– А ты уверен, что это получится?

– Стопроцентной гарантии дать не могу: может, у меня случится сердечный приступ от страха, что проник в чужое жилище без ведома хозяина… Ну а так… что-нибудь да смогу сделать. Будем надеяться, что Кристель – обычный компьютерный пользователь. Я даже не пытался взломать ее электронную почту, потому что мы с тобой решили, мягко говоря, изъять образец ее ДНК, – пояснил он.

– Ты так говоришь… «изъять», что я представил кровавую картину: несчастную актрису, прикованную наручниками, и мы… с длинными, окровавленными ножами.

– Ты же сам сказал, что это не так сложно. Всего-то… незаметно проникнуть в ее гримерку и забрать оттуда какую-нибудь вещь Кристель…

– В том-то и дело… Фрэнк, что совсем не любую.

– Я знаю, – раздражаясь, ответил он. – Что-нибудь интимное, к примеру, трусики…

– О!.. Да ты еще и фетишист! – засмеялся я.

Ответить хакер не успел, услышав стук в дверь и недовольно нахмурив брови, но сообразив, что доставили нашу трапезу, расцвел в улыбке.

…После салата с креветками, телятины в винном соусе с ягодами можжевельника, кабаньей ноги с картофельным пюре и каштанами, легкого лимонно– меренговым пирога мы были готовы смотреть не только спектакль из классического репертуара, но даже слушать оперу на немецком языке. (Я ничего не имею против немецкого языка, но предпочитаю его использование в другом виде… искусства.)

До начала спектакля у нас еще было время, которое можно было бы использовать для прогулки по городу. Мы переоделись в соответствии случаю костюмы (не каждый день удается посмотреть пьесу из классического репертуара). (Кристель состояла в труппе театра «Алфавит «под руководством Андре Лежендре, специализирующегося на пьесах Мольера.) Находился театр на бульваре Карабасель, недалеко от центра города, а жила Кристель на окраине, в относительно современном квартале Пастера.

Прогулявшись по Английской набережной, мы миновали громадную стальную арку городского парка Альберта Первого. При входе в парк нас «встретил» бюст бывшего всемогущего мэра Ниццы Жана Медесэна (кстати, с этого парка на мини-поезде отправляются обзорные экскурсии по городу). Пройдясь по площади Массена, мы повернули на главную торговую улицу Ниццы – авеню Jean-Medecin. Широко открытые двери универмагов и торговых центров, от классической Galeries Lafayette до ультрасовременного Nice Etoile-Center, настойчиво приглашали нас к шопингу, но сегодня у нас были другие планы и мы решили пройтись по Старому городу – историческому центру Ниццы, затем свернули на восток от площади Массена и бульвара Жан-Жорес. Миновав Старую префектуру, дворец Ласкарис, мы прошли площадь Сен-Франсуа и полюбовались приходской церковью Сен-Мартен-Сент-Огюстен, выдержанной в стиле барокко. Но исповедоваться было еще рановато(?!) (человеческое самодовольство, пожалуй, так же трудно объяснить, как и безосновательное чванство), впрочем, отнюдь не мешало бы это сделать в ближайшем будущем. Повернув на север, мы оказались на площади Гарибальди – историческом символе города, окруженной красно-желтыми зданиями и крытыми галереями, напомнившими мне Турин. В модном Grand Cafe de Turin было многолюдно, но нам удалось выпить по освещающему коктейлю, а вскоре мы уже были у театра.

В «Алфавите «давали комедию Жана – Батиста Мольера «Амфитрион». Кристель Ферра играла главную роль Алкмены – жены Амфитриона. Несмотря на то что я, к сожалению, не являюсь поклонником классики, в частности Мольера, первый акт пьесы меня увлек. Но Кристель появилась только в конце первого действия, так что мы могли созерцать ее игру совсем немного. Однако мне (а я не являюсь большим специалистом в оценке сценического таланта) игра девушки понравилась. И я дал себе слово досмотреть эту пьесу с участием Кристель в другой раз, потому что сегодня у нас было не менее важное, чем просмотр спектакля, дело.

Фрэнку предстояло поставить кейлоггер на ноутбук или планшет актрисы. Кейлоггер-это клавиатурный шпион, современный, эффективный и невидимый для антишпионских программ, работающий в фоновом режиме и не отображающийся в трее и списке запущенных приложений. И если нам будет сопутствовать удача – мы сможем узнать не только записи, голосовую связь в будущем времени, когда Кристель активизирует ноутбук или планшет, но и некоторую информацию, скопившуюся в электронной технике за последние пару месяцев. Кейлоггер отправит уведомления и записи разговоров в сетевую папку нашего ноутбука. И еще мы должны были получить образец ДНК девушки, но я считал, что изымать для этой цели ее трусики совсем не обязательно, можно обойтись несколькими волосами актрисы, снятых с ее расчески… В ожидании антракта я размышлял об одной мысли, не дававшей мне покоя с того момента, как я увидел Кристель воочию. Игра мадемуазель Ферра, во всяком случае, в той части пьесы, которую я посмотрел, меня впечатлила. Девушка действительно обладала талантом перевоплощения. Но меня не покидало ощущение, что молодая актриса кого-то мне напоминает, но как-то неопределенно и уж точно – не внешне… что-то в голосе, жестах… Но как-то так неуловимо, ничего конкретного. Я пытался отвлечься от этих размышлений: мой мозг не был в состоянии что-то проанализировать, поэтому нужно будет посмотреть еще раз спектакль и ответ найдется.

Честно говоря, я не очень-то надеялся на нашего «шпиона»(если Фрэнк, конечно, сможет его установить), вернее, на то, что мы сможем обнаружить какую-нибудь ценную для нашего расследования информацию. Во-первых, наверное, Кристель общается в основном по мобильнику, а во-вторых, не думаю, что она может знать какие-то секреты мадам Оливии. Мы с Фрэнком были уверены, что актриса даже не подозревает о том, что она – дочь Мишель Байю и, возможно, Генри Старлингтона, а значит, может претендовать на наследство семьи Старлингтон. Хотя эта версия нуждается в подтверждении. А вот получить образец ДНК Кристель мне представлялось самой легкой частью нашего дела. Невзирая на такие, казалось бы, серьезные логические выкладки, в глубине души я боялся, что они в любой момент могут рассыпаться… и все придется начинать сначала. Иногда, несмотря на мой фатализм, меня посещало сомнение, что все идет так как надо…

* * *

Страх не покидал Кристель с того момента, как ей все-таки удалось расклеить веки и более-менее проснуться. Страшное сновидение медленно растворялось и уходило с темнотой ночи, но ужас, казалось бы, реально пережитого оставался. Сердце стучало так часто и гулко, что даже заглушало барабанный стук дождя и привычные уличные звуки уходящей ночи. Девушка пыталась внушить себе логические объяснения плохого сновидения – по-видимому, она приняла неудобную позу, в результате которой защемился какой-либо нерв или произошло давление на сердечную мышцу – и подсознание просигнализировала ей о необходимости проснуться. Кристель успокаивала себя, стараясь унять адреналиновый взрыв в крови, шум в ушах и дрожь в руках. Но человек не волен над своим, всего лишь микроскопическим(!) увеличением гормонов в кровотоке!

Обеспокоенная тревожными раздумьями девушка повернулась на другой бок… что же предпринять… устроить ранний подъем – непозволительно: при недосыпании начинаются головные боли, поэтому заснуть вновь было бы очень желательно, тем более что репетиция в театре сегодня назначена на вторую половину дня, и у нее масса времени, чтобы хорошо отдохнуть; но ей была страшно даже погрузиться в дрему: вдруг ужасный сон имеет продолжение и финал, далекий от хэппи-энда. Спустя минут десять сложных раздумий Кристель немного успокоилась, однако стоило ей чуть вздремнуть, как вдруг какой-то шум пробился сквозь зыбкую пелену сна, вновь окатив ее сознание новой волной панического страха. Она замерла, напряженно вслушиваясь в относительную тишину и всматриваясь в сереющую тьму уходящей ночи. Но испуганное сердце, казалось, переместилось в область ушей и громко колотилось там, эхом отзываясь в висках и мешая отличить реальные звуки от физиологических проявлений стресса.

Прошло некоторое время. Осторожно, словно боясь кого-нибудь разбудить, Кристель напряженно приподняла верхнюю часть своего затекшего тела и посмотрела на светящейся циферблат будильника: жестокий механизм ехидно показывал пять часов. И этот фактор помог ей взять себя в руки. Решительно, но также тихо, она открыла ящик прикроватной тумбочки и вынула оттуда газовый баллончик – не бог знает, какое оружие, но хоть что-то. Странно, она всегда была смелой и даже слегка бесшабашной. Эти качества помогли ей выжить в приюте и в актерской школе – террариуме сплошных талантов и гениев, а театр – просто психиатрическая клиника, куда попадают все вышеозначенные сверх одаренные личности в период сезонного обострения.

Все эти мысли и нелегкие воспоминания раззадорили Кристель, вселили в нее такой бойцовский дух и ярость, что она уже даже хотела кого-нибудь встретить на своем пути и приложить к этому неизвестному, ставшему причиной ее страха и унижения, всю свою внезапно возникшую агрессию и злость. Такого она ни от кого не потерпит!

(Но мужчину, действительно хотевшему проникнуть в ее квартиру, остановила вполне серьезная, но весьма пошлейшая причина – за ужином он имел слабость переесть жирных устриц. А ведь некоторые физиологические позывы организма поэтому и называются приступами, потому что внезапны; так что у несчастного мужчины в тот момент было только одно, но жизненно важное и абсолютно неотложное желание, и в поисках возможности его осуществления он метался, как раненый зверь, по лабиринту многоквартирного дома. Сбылась ли мечта этого незадачливого фаната молодой актрисы? Скорее всего-да, так как поутру в одного из домов квартала Пастера ничего особо криминального, вроде трупа, обнаружено не было… но вот уборщица, занимающаяся уборкой третьего подъезда, некоторое время разговаривала сама с собой весьма громко и совсем не лицеприятно.)

… Кристель обошла свою небольшую, но уютную квартиру. Следы пребывания кого-нибудь постороннего отсутствовали. Вполне успокоенная, но раздраженная и сонная она нацепила мягкие тапки, теплый халат и поплелась на кухню пить кофе.

Крепкий кофе с сахаром и молоком, теплая булочка с маслом и клубничным конфитюром придали сил, бодрости. Настроение Кристель улучшилось, и даже раздражение почти улеглось.

Приснился кошмар! Разве в первый раз? Ну послышались какие-то звуки, что из того? «С чего я стала вдруг такой пугливой?» – расстроилась она. Но что-то все же заглушало доводы рассудка: слишком много непонятного стало происходить в ее жизни; и объяснений им пока не было. Кристель редко чего-либо боялась, хотя не очень-то любила тайны и любую недосказанность. Если она обнаруживала что-то необъяснимое для себя – конечно, не в проявлениях законов квантовой механики, теории относительности и других научных дисциплин – пыталась найти истину своим умом. В конце концов она успокоила себя тем, что при появлении дополнительных странностей сразу постарается что-нибудь предпринять. Стоит ли волноваться раньше времени? Как Скарлетт О`Хара, она подумает об этом завтра или послезавтра, а может, и вообще не придется морочить себе голову.

Достаточно успокоившись, Кристель отправилась принять душ. Зайдя в ванную комнату, девушка сбросила с себя халат и пижаму и в процессе своего постепенного раздевания стала подсматривать за своим отражением в большом овальном зеркале. Она не страдала нарциссизмом, но будучи актрисой, чрезвычайно трепетно относилась к своей внешности, а кроме того, всегда пыталась анализировать и запоминать свой образ в сочетании с определенными, невербальными, проявлениями каких-либо эмоций. Эту привычку девушка приобрела давно, лет в тринадцать, когда в первый раз прочитала роман Сомерсета Моэма «Театр», тогда же она и решила стать актрисой, поэтому невольно стала подражать Джулии Ламберт, героине книги.

Девушка в зеркальном отражении, в общем-то, ей нравилась, несмотря на ее чрезмерную худобу и почти полное отсутствие женственности. Угловатая и высокая, с маленькой грудью и худыми бедрами, зато с длинными ногами и неординарным лицом, обрамленным густыми волосами цвета черного винограда… просто созданная для подиума, мечта кутюрье. Коротка стрижка открывала точеную шею и яркое лицо с безупречной, очень светлой кожей, четко очерченными высокими скулами, огромными синими глазами, аккуратным носиком и чуть великоватым ртом.

Кристель не была наделена классической красотой, но яркой индивидуальностью она была одарена сполна. В ее внешности, характере и поведении отражался взрывной коктейль холерического и сангвинического темпераментов, хотя доминирующим был все же холерический. Очень энергичная, артистичная, пластичная и музыкальная она не могла не вызывать к себе повышенного интереса и всеобщего внимания. Когда Кристель покидала какое-либо общество, казалось, что с ее уходом в том образовывался вакуум. Но иногда ее бывало слишком много, и зная эту свою особенность, она пыталась себя «дозировать».

Девушка нередко проявляла дерзость и прямолинейность, но с возрастом природный ум и опыт суровой школы выживания Кристель смягчили ее резкость, научив дипломатии и мудрости; будучи по своей натуре доброжелательной и незлобной, она не шла напролом к своим целям, потакая желаниям, приходящим в ее честолюбивую и тщеславную головку. Не секрет, что многие служители Мельпомены, Талии и Терпсихоры считают: для достижения цели все средства хороши, хотя так думает немалое количество представителей и далеких от творчества ремесел.

Придирчиво осмотрев себя в зеркале, Кристель не нашла особых последствий бессонной ночи, разве что, была бледнее обычного, но эту малость исправит контрастный душ; а вот корни волос в скором времени надо подкрасить. Природа наградила ее светло-русыми волосами, но очень темный цвет волос придавал ее облику большую выразительность.

Только встав под горячий душ, она поняла, что слегка замерзла. Жесткие струи воды смыли с нее остаточную сонливость, усталость и переживания, вызванные кошмарным сновидением.

Вытирая голову махровым полотенцем, девушка зашла в гостиную и уселась в кресло. Затем, оглядев самую большую и светлую комнату своего гнездышка, она довольно улыбнулась. Несмотря на тот факт что при оформлении этой квартиры актриса попыталась задействовать собственные представления о комфорте, здесь была заметна и работа хорошего дизайнера. Цвета коврового покрытия, мебели и обоев радовали ее взор ореховой и светло– салатовой гаммой с вкраплениями абрикосового и кремового. Причудливые светильники – одиночные и двойные бра – располагались на стенах в определенном порядке. Большие окна дарили много света, а вид Парижа, открывавшийся взору, – радовал взор; да и в целом интерьер квартиры создавал ощущение покоя и защищенности.

Кристель хотела было пойти на кухню и приготовить себе грейпфрутовый сок, как внезапно ее пронзил острый приступ головной боли. Ошеломленная она почти упала назад, в кресло. Спустя буквально пару секунд резкий спазм прошел, но девушка не успокоилась, вдруг вспомнив вчерашний вечер.

…Тогда она сидела в своей гримерной опустошенная, несмотря на переполнявший ее восторг и эйфорию от прошедшего волшебного действа, шквала аплодисментов и всеобщего восхищения… С ней всегда было так, казалось, что там, на сцене, Кристель оставила все свои жизненные соки, всю энергию и даже душу. Безусловно, колоссальный драйф, абсолютно ни с чем не сравнимый, но… где потом взять силы, чтобы снять грим, привести себя в порядок и отправиться домой. Очень хотелось есть, но не было энергии даже на это. Только спать. Ее личный театральный сезон начался недавно, пьеса, в которой она была задействована, отнюдь не нова; можно было бы играть уже и не с такой отдачей всей себя, перевоплощаясь и погружаясь в свою героиню без остатка, но девушка так вжилась в свою роль, что иногда ей казалось: Кристель исчезла, а есть Алкмена. Это она думает, спит, ест, улыбается…Такое нервное напряжение не может продолжаться долго. А ведь на сцене она еще совсем новичок, по сути, только начинает свою актерскую карьеру… И вот такой эффект! Самое плохое, что Кристель уже не могла заснуть самостоятельно, приходилось все чаще прибегать к снотворному, что совсем не есть хорошо… Так и до психушки – рукой подать. Что случилось? Ведь раньше, когда она училась в театральной студии, такого не было. Какие-такие у нее могут быть психические отклонения? В который раз черной ядовитой змеей в ее сознание закралась мысль, а может, это гены тихого или даже буйного помешательства ей передались от неизвестных родителей или родственников? Что-то нужно с этим делать. Вскоре скрывать это обстоятельство будет невозможно. Участившиеся головные боли, потеря аппетита… Ее худобу и так уже многие воспринимают не совсем адекватно. А режиссер напрямую спросил: «…уж не заболела ли ты? Может, заменить тебя на актрису из дублирующего состава?» Хорошо, что завтра другой репертуар: она сможет отдохнуть и позвонить мадам Виар. Только она сможет ей помочь, тем более что женщина давно обещала рассказать ей о ее родных…

Девушка окинула пустым взглядом свою гримерку, роскошные букеты уже не радовали ее, а их аромат раздражал и вызывал головные боли. Казалось, что Кристель окутывает какой-то ядовитый туман, и в черепной коробке полыхают молнии, пытаясь расколоть ее череп, как ореховую скорлупу. Не поднимаясь с кресла, актриса дотянулась до своей сумочки, упавшей на пол, и достала из нее небольшую упаковку с таблетками. Глазами она поискала воду и нашла бутылку с вожделенной жидкостью почти напротив. «Оказывается, даже этот элементарный процесс мне уже сложно сделать!» – с ужасом подумала Кристель. Запив болеутоляющую таблетку, девушка просидела в каком-то «ватном» трансе до тех пор, пока ее сознание не выдернула из этой ваты упавшая на пол бутылка воды.

Каким-то чудом она вызвала такси и добралась домой…

И вот сегодня-похожий приступ. Что ж, если есть проблема-значит, существуют и способы ее разрешения. Кристель клятвенно пообещала себе, что завтра же примет меры, тем самым успокоив свои душевные терзания. В конце концов можно, сославшись на плохое самочувствие, согласиться на замену. Впереди еще будет много ролей и спектаклей. Сейчас важно сохранить в норме психическое состояние и снять нервное напряжение… Интересно, а куда же она все-таки засунула свои черные кружевные трусики?

 

Глава 7

Рядом с живописной долиной Рестоника, где зеркальная амальгама горных озер меняет свой блеск от яркого изумруда до глубокого аквамарина, находится географический центр Корсики, город Корте. Когда-то этот город был столицей острова и резиденцией правительства независимой Корсики.

Неподалеку от этого города, южнее деревни Калакучча, среди корабельных сосен уютно устроилось скромное с виду владение: трехэтажная современная вилла с бассейном, теннисным кортом и коттеджем для прислуги.

В то утро стояла чудесная погода: на высоком синем небе – ни облачка, но жизнерадостность солнца не была чрезмерна по своей яркости, а приветливость прохладного ветерка не превращалась в назойливость отвергнутого любовника. Кроны сосен дозировано фильтровали активность солнечных лучей, чтобы те согревали, но не ослепляли своим светом компанию из трех человек, расположившуюся под светлым тентом, на просторной террасе, увитой зеленью. Кремовая скатерть, серебро и хрусталь-такая церемонность была отнюдь не исключительна: мадам Оливия Виар относилась к любому приему пищи с пиететом, хотя ее дети: пасынок Серж Дамьен, младшая дочь Адель Дамьен и отсутствующая старшая Жюльетт – не разделяли такого отношения женщины к трапезе и редко обходились без ироничных реплик. Несмотря на обычно здоровый аппетит всех присутствующих, в этот день их завтрак имел «лицо» скорбного, если не похоронного ритуала. И хотя тем для срочного обсуждения было немало, начало разговора странно затягивалось. Мадам Виар не могла понять, что случилось. Безусловно, она неплохо знала своих детей, а в особенности то обстоятельство, что они никогда не оставались пассивными в подобном случае, проявляя активность даже тогда, когда нужно было бы отдать прерогативу более опытным и зрелым собеседникам. Мадам Виар решила начать разговор после того, как миловидная прислуга Нина, работающая у них более пяти лет, подала им кофе с легким ягодно-творожным десертом.

Оливия, несмотря на свои пятьдесят пять, выглядела моложаво и энергично, хотя никогда не прибегала к каких-либо сложным косметологическим процедурам. Светло-русые короткие волосы женщины были уложены, но без той, особой, тщательности, которую демонстрирует стилист-парикмахер, пытающийся из каждой, даже повседневной прически создать свой неповторимый шедевр. Это же относилось и к ее макияжу, которого практически не было. На Оливии был светло-голубой брючный костюм, удивительно освежавший бледную кожу ее лица, весьма притягательное миловидностью своих черт и выразительностью больших голубых глаз. Казалось, возраст не отразился на их по-детски задорном и в то же время проницательном взгляде; да и от худощавой фигуры этой дамы веяло энергетикой молодости и оптимизма.

Двадцативосьмилетняя Адель совсем не унаследовала внешних черт своей матери, но эта девушка не очень-то была похожа и на своего брата Сержа, хотя гены их отца, отвечавшие за цвет волос и особенности пигментации кожи, очевидно, передались им обоим. Оба – рыжие, только у Сержа в оттенке волос преобладала медь, а у сестры – золото. А вот в цвете их глаз гены, вероятно, решили поиграть в контраст: у брата они были светло-карие, почти желтые, миндалевидной формы, а у Адель – темные, цвета спелого каштана, большие и слегка выпуклые. Кожа девушки была лишь слегка припудрена светлыми веснушками, будто чуть присыпана золотистой пыльцой; на ее брате меланин отыгрался и усеял кожу мужчины темными пятнышками, точками родинок, веснушек и их многообразными сочетаниями. На округлом, с правильными чертами лице невысокой и пухленькой Адель всегда сияла добродушная и смешливая улыбка. Долговязый брат с мускулистым телом и вполне симпатичным лицом улыбался редко. Черты его лица были резкие и даже жесткие. Однако всю эту вяло жующую троицу объединяло то, что первоначальное восприятие внешности каждого члена семьи не совсем соответствовало их индивидуальным личностным качествам, разумеется, в некоторых аспектах. Адель по своей натуре была намного жестче и увереннее своего брата, впрочем, и своей матери тоже. А Серж относился к созерцательно-философскому складу характера, и поэтому казался пассивным и мягким – если не сказать, ленивым. Мадам Оливия гармонично сочетала в себе решительность и практицизм, совсем не чуждые философии справедливости и добра. Но этот оптимальный баланс, а скорее, мудрость, женщина приобрела с возрастом благодаря своему жизненному опыту и каждодневному труду.

Когда-то молодая, умная и способная девушка собиралась сделать карьеру в фармацевтической сфере, чтобы продолжить семейное дело. Но неожиданно для всех, а прежде всего для себя, влюбилась в талантливого французского рок-музыканта, с которым познакомилась на каком-то рок-концерте в Лондоне. Элис, не взирая ни на свои планы, ни на чувства родных, уехала с Рене Виаром на его родину – «каштановое королевство «Корсики – в Кастаньиччи. Мать Рене приняла невесту сына не очень приветливо (своего отца молодой человек почти не знал), но все же благословила пару на создание семьи. И в 1975 году в приходской церкви Сент-Маргерит местечка Каркето произошло их скромное бракосочетание. Скромное, потому что со стороны невесты не было ни единого родственника, а со стороны жениха – его мать, несколько соседей и друзья Рени, нищие служители музы Эвтерпы. Сэр Уильям, отец Элис, вычеркнул некогда любимую дочь из своей жизни и запретил всякое упоминание о беглянке, его супруга, мать девушки, не дожила до такого проступка своей дочери. Генри Старлингтон, старший сын сэра Уильяма, любил свою младшую сестру, но он был еще слишком молод, поэтому не попытался умалить гнев отца.

Первые месяцы семейная жизнь молодых супругов протекала вполне счастливо. Край, в который попала Элис, разительно отличался от пейзажей родной Англии: каштаны высотой до шестидесяти пяти футов (20 м), давшие название среднегорью Кастаньичча, создавали удивительный по красоте ландшафт, и в то же время – дикий и неприветливый из-за крутизны гор. Весной каштановые рощи стояли в полном цвету, а осенью поражали разнообразием красок.

Элис, будучи привлекательной и трудолюбивой девушкой, устроилась официанткой в небольшой ресторанчик при гостинице Le Refuge в городке Пъедикроче. Рени со своей рок-группой гастролировал по небольшим европейским городам, но так и не достигнув признания и славы, молодые музыканты постепенно втянулись в глубокую наркотическую воронку. И в один из таких дней супруг Элис, попытавшись в очередной раз посредством химического яда достичь нирваны, переусердствовал в своих стараниях и остался в ней безвозвратно. На самом деле юная мадам Виар быстро успела разочароваться в своем муже, а его смерть даже отрезвила молодую женщину. Несмотря на то что она находилась в чужой стране, деля кров со свекровью, не испытывавшей к невестке теплых чувств, Элис почувствовала облегчение и радость от полученной свободы. Год после похорон молодая вдова носила траур, не позволяя себе никаких вольностей с гостями ресторана и постояльцами гостиницы; даже помогала своей свекрови оправиться после смерти Рене и после того, как арендовав скромное жилье, уехала из дома семьи Виар. А вскоре судьба наградила Элис неплохим подарком за ее стойкость, доброту и трудолюбие. «Подарок» выглядел вполне реально и физически ощутимо: золотисто-рыжие волосы, умные карие глаза на округлом, добродушном лице, небольшой животик и процветающий бизнес.

Месье Патрик Домье, парфюмерный коммерсант в третьем поколении, неоднократно приезжал на Корсику по делам своего бизнеса. Дело в том, что весной, в апреле и мае, остров покрывается благоухающим ковром маккии, источающим пьянящий аромат. Непроходимые заросли вечнозеленой маккии состоят из пахнущих пряностями растений и трав, таких как мирт, ладанник, дрок, розмарин, можжевельник и лаванда; и эти заросли покрывают больше половины острова. Такой природный океан сильных ароматов не мог не привлечь профессиональный интерес предприимчивого бизнесмена, не жалевшего средств, времени и сил на исследовательские разработки в сфере парфюмерии.

В один из похожих дней разведенный мужчина, воспитывавший малолетнего сына, приметил симпатичную и не по годам умную и серьезную девушку. Вскоре он знал об Элис почти все. А будучи человеком целеустремленным и предприимчивым, месье Домье окружил молодую вдову заботой и вниманием, не допуская при этом настойчивости и даже малейших намеков на более близкие отношения. Патрик был умен и знал, как строить свои отношения с женщинами, дабы достичь желаемого. Девушке понравился этот обаятельный и чрезвычайно эрудированный бизнесмен, хотя внешне мужчина был совершенно не в ее вкусе. Но первый семейный опыт мадам Виар – в какой-то степени неудачный – заставил Элис пересмотреть свои приоритеты на качества характера своего будущего мужа. Девушка перестала грезить о синеоких стройных брюнетах (одного такого было вполне достаточно) и скоро стала замечать, что месье Домье – очень симпатичный кавалер. И надо отдать ему должное: не каждый мужчина ради понравившейся ему дамы станет ограничивать себя в еде и выпивке, займется спортом – теннисом и бегом. Спустя полгода после знакомства счастливый и стройный Патрик Домье женился на Элис Виар, ставшей Оливией Виар. Девушка изменила свое имя, полагая, что с новым именем изменится и ее жизнь. Но фамилию своего первого мужа менять не стала по своим личным причинам, о которых рассказала Патрику, и тот вынужден был согласиться с доводами своей супруги. Оливия не перестала вспоминать своих родных, особенно брата Генри. Обида на отца прошла, и она надеялась, что через некоторое время будет прощена, а с прежней фамилией ее разыскать будет проще. И Генри Старлингтон действительно ее разыскал, но только после кончины их отца, сэра Уильяма. На момент встречи Оливии со своим братом, тот уже был женат. Как поняла женщина из разговора с Генри, его брак произошел почти по математическому расчету и, возможно, мог бы претендовать на идеальную семейную конструкцию… Если бы Элизабет, его жена, была мудрее и хотя бы иногда прикидывалась, что все же глупее своего супруга. Кроме того, Элизабет оказалась невероятно властной и амбициозной особой, и для Генри такого великолепия своей жены оказалась слишком много. Сила характера молодой женщины слишком подавляла утонченную и несколько рафинированную личность ее супруга. По истечению небольшого количества времени Генри смог организовать в противовес миссис Старлингтон свою тайную коалицию в лице своей сестры Оливии и ее семьи. Мужчина сообщил своим родным в Англии, что Элис давно умерла, прекрасно осознавая, что этой новостью никого, к сожалению, не огорчит: оставшиеся родственники, двоюродные брат и сестра Дэвид и Эмма Старлингтоны родились уже после побега Элис, да и выросли они достаточно эгоистичными, чтобы переживать из-за кончины какой-то виртуальной для них девушки, которую даже не упоминали в домашних беседах, а ее фотографий не было ни в одном семейном альбоме. Так и произошло: все были слишком заняты своими, вполне земными, в основном меркантильными, проблемами. В то время Элизабет проводила реорганизацию компании, и вся ее деятельность посвящалась работе. Надо было отдать ей должное: миссис Старлингтон, как никто другой в этой семье, радела не только о собственных интересах, она ставила перед собой более масштабные задачи, достигнув многого в этом отношении. Но а как иначе, если с самого детства жизненной установкой Элизабет стало известное высказывание Пита Райли: «Если ваши дела не становятся лучше, значит, они становятся хуже».

В завещании сэра Уильяма был один важный пункт: старик оставил 10 % акций компании будущему первенцу Генри и Элизабет, урезав при этом финансовые интересы Дэвида и Эммы. Через какое-то время основание для «важного пункта «было обусловлено появлением на свет божий Энн Станрлингтон, дочери Генри и Элизабет. Все шло, как и планировала миссис Старлингтон, да и ее супруг тоже был вполне удовлетворен своей жизнью. И будущее не предвещало никаких серьезных проблем, тем более – несчастья. Но в 1996 году мистер Старлингтон погиб в автомобильной катастрофе, впрочем, его жена стойко перенесла удар судьбы. У нее была работа, которой женщина отдавалась фанатично, даже с некоторым остервенением, и это обстоятельство незамедлительно принесло свои плоды: увеличились прибыли компании, и открылось несколько филиалов холдинга. А Элизабет стала подумывать о создании международного концерна, но затем обратила свое внимание на другие отрасли хозяйственной деятельности, в частности – на ресторанный и рекламный бизнес.

Оливию очень ранила смерть брата. Поначалу она даже заподозрила преступный умысел в его гибели, но ни полиция, ни нанятый ею частный детектив не нашли ни единого криминального следа в той автокатастрофе. Мадам Виар не стала раскрывать свое инкогнито, хотя ее супруг вложил немалые инвестиции в развитие компании семьи Старлингтон. После смерти Патрика акции «Старлингтон энд Парк» достались его детям, мадам Виар вполне хватало дивидендов, которые обеспечивались успешным парфюмерным бизнесом. Серж, Жюльетт и Адель были миноритариями, то есть не являлись крупными держателями акций, тем не менее несколько раз они появлялись на заседании Совета акционеров, проводимых в Тауэринг-Хилле. Но эти их появления были обусловлены обычным любопытством, потому что мелкие акционеры не могут принимать какое-то действенное участие в делах компании. Конечно же, тайна их матери в том, что она являлась дочерью сэра Уильяма, была сохранена. Зачем ворошить прошлое? Мадам Оливия ни на что не претендовала, но своим появлением могла бы нарушить вполне удовлетворительный баланс распределения прибылей между семьями своих родственников, кроме того, факт ее «воскрешения» не мог не вызвать мутный поток домыслов, слухов, расспросов… Тогда бы журналисты, подхватив эту новость, не отказали бы себе в удовольствии покопаться в грязном белье, которое есть в каждой семье, а в такого рода пиаре женщина не была заинтересована. Но это была не единственная тайна Оливии. Вот почему появление журналистки Лоры Кэмпион со своими предположениями о родстве Мишель и Кристель серьезно испугало мадам Виар: если бы ушлая журналистка потянула эту ниточку – могла бы раскрутить клубок информации, предавать огласке которую Оливия пока не собиралась. Конечно же, убивать мисс Кэмпион у нее и в мыслях не было. Мадам Виар дала задание штатным психологам составить психологический профиль журналистки; всевозможные сведения о ней были собраны незамедлительно: жизненный уклад, вкусы, привычки, планы на ближайшее будущее… Психо– эмоциональный образ был успешно составлен. Можно было приступать к реализации плана по некоторой переориентации интересов Лоры Кэмпион. Обладая этой информацией, Серж Домье, «одолжив» на время фамилию своей биологической матери Клэр Морель, отправился в круиз, чтобы увлечь журналистку и подсыпать ей вполне безвредные галлюциногены. Все почти удалось, но, отправляя Сержа в романтическое плавание, психологи не потрудились составить психологический профиль самого молодого человека. То, что он увлечется журналисткой, в некоторой степени допускалось, однако, чтобы так сильно… вплоть до готовности жениться… Этого психологи не предполагали. Мадам Виар тогда даже серьезно задумалась об уровне профессионализма этих деятелей. Впрочем, и сама Лора стала строить другую, отличную от прогнозируемой, линию поведения. Нужно было что-то срочно делать. Во-первых, Ларс, «внештатный шпион» семьи Домье-Виар, заменил препарат, вызвавший у женщины галлюцинации. Затем было решено пригласить журналистку для серьезного разговора. И конечно же, Оливия уже не возражала против романа своего пасынка с мисс Кэмпион, однако они опоздали. Мадам Виар до сих пор не знала: произошел ли несчастный случай вследствие принятия женщиной злосчастных препаратов или ее убили. И теперь женщина испытывала чувство вины за содеянное; гнетущее, тягостное ощущение не давало спокойно жить этой, уже немолодой, женщине. Безусловно, она собиралась встретиться с детективом Марком Лоутоном и его странным помощником, но опасалась их некомпетентности и субъективности в оценке происходящего. О том, что Мишель Байю могла быть убита, ей сказал брат, но он так и не выяснил: кто убийца. В прошлом у актрисы могли быть другие любовники, женатые на ревнивых женщинах, да и в театре у девушки было немало врагов. Так что в этом деле мадам Виар не видела какой-то перспективы, хотя у нее были определенные подозрения, впрочем, что стоит версия, если нет возможности подкрепить ее конкретными фактами? Мотивы были у многих…

…Взглянув на своих детей, Оливия огорченно вздохнула, однако к Сержу у нее были небольшие претензии: слишком нерешителен для своего возраста, хотя умен и настойчив. Раньше мадам Виар думала о нем, как об очень добром и порядочном человеке, но все же не стоило врать себе. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить его подсыпать Лоре галлюциногенный, можно сказать, наименее безвредный препарат из всех имеющихся, а теперь назвать пасынка «исключительно порядочном» мужчиной было уже трудно. А разве возможно в современном мире наличие в людях такого, безусловно, эксклюзивного качества? Она давно ответила себе на этот вопрос и, к сожалению, для нее самой, ответ был отрицательным.

Жюльетт, ее старшая дочь, тоже пока не расстраивала Оливию. А вот Адель… И направление мыслей женщины вкупе с нравственно-философскими размышлениями не могли не затронуть личность ее младшей дочери. Вот кто вызывал у мадам Виар серьезные опасения. Она что-то упустила в воспитании Адель, а может, время настало такое, и мир слишком изменился: почему-то важные общечеловеческие ценности претерпели странные и отнюдь не положительные метаморфозы. Жесткое и прагматичное общество, не терпящее выражения сочувствия и соблюдения основных моральных принципов и ставящее во главу угла только культ потребления. А он прорастает в человеке огромной черной дырой, поглощая все хорошее, что в нем есть и превращает его в зомбированного биоробота, озабоченного только материальным аспектом собственного бытия… И ее дочь Адель нередко говорила, что если ты не пойдешь по головам окружающих, то по твоему собственному черепу пройдет толпа алчных и кровожадных монстров. Дочь не разделяла нравственных терзаний своей матери, но пока еще не переходила совсем уж пограничную черту, во всяком случае, Оливии хотелось в это верить.

…Адель надоело затянувшееся молчание. С улыбкой поглядывая на мать и брата, девушка погрузилась в раздумье: не слопать ли ей еще маленький кусочек пирога из каштановой муки с орешками пинии, миндалем и изюмом? Правда, она уже выпила две чашки кофе и съела творожный пудинг с ежевикой, но совсем не чувствовала себя наевшейся. Она всегда ела много, но набрав 132 фунта (60 кг) при росте 5 футов и 4 дюйма (160 см), ей удалось стабилизировать этот вес и больше не поправляться. Конечно, несколько фунтов были лишними. Но легкая полнота ей шла, что не так часто бывает у женщин, а ее формы как раз и привлекали мужчин своей аппетитной сексуальностью. Она об этом знала и не комплексовала по этому поводу. А раз так – зачем же отказывать себе в небольшом удовольствии? Девушка потянулась очаровательной пухленькой ручкой и, взяв длинными пальцами кондитерские щипцы, ловко подхватила ими немалый кусок пирога, делая вид, что не замечает укоризненного взгляда матери и ухмылки брата. В поисках прислуги Адель обернулась и, увидев Нину, попросила ее сделать ей капучино без сахара.

– Адель, так нагружать свой желудок углеводами с самого утра! – возмутилась мадам Виар. – Ты уже и так попала в группу риска! Или ты забыла о том, что уровень глюкозы в твоей крови превышает норму?

– Мам, не будь занудой! – Девушка картинно приподняла тонкие брови и облизала нижнюю полную губу. – Я помню, – чуть высунув изо рта острый розовый язык, она легко коснулась им серебристой выпуклой поверхности десертной ложки, – как и то, что превышение совсем небольшое. – Она замолчала, подождав, пока Нина поставит перед ней капучино.

– А ты хочешь поставить рекорд в показателях уровня сахара, а заодно – и холестерина? – отозвался брат.

– У отца до некоторого времени все с этими показателями было в порядке: сладостями и жирными продуктами он не злоупотреблял, занимался спортом. И что? – пожала покатыми плечами мисс Домье. – Это разве спасло его от рака поджелудочной железы? – резко спросила она. – Я фаталистка и умру той смертью, которая мне предназначена, вне зависимости от количества употребляемых мною десертов на завтрак, обед и ужин.

– Тебя, такую пухленькую, никто замуж не возьмет, – поддел, ухмыляясь Серж, с опозданием осознав отсутствие юмора в своей сомнительной шпильке.

– То-то я вижу, как ты в свой сороковник наслаждаешься семейным счастьем, – парировала его сестра. – А такие аппетитные, умные и богатые, как я, замуж выйдут всегда, если, конечно, захотят. Но у меня нет пока никакого желания обзаводится мужем и детьми. – Адель осторожно пригубила напиток, но несмотря на ее осмотрительность, кремовая шапка капучино оставила след на ее ярких от природы губах. – Мне живется и так в кайф. Зачем его обламывать раньше времени? А может, мы сменим тему? – сердито спросила она. – По-моему, у нас назрели более серьезные проблемы, чем результаты моих анализов. Но если вам эта тема очень интересна, то я могу сообщить, что количество уробилиногена в моей моче-6 миллиграмм на литр, что в пределах нормы. Меня, в принципе, не затруднит сбегать за остальными показателями жизнедеятельности моего организма, – она весело рассмеялась, но, заметив странное выражение лица своей матери, оборвала свой смех и спросила: – Что ты приготовилась нам сообщить, мам? Извини меня, ты все еще не можешь привыкнуть к моим шуткам. – Девушка кивнула в сторону брата. – Бери пример с Сержа… Смотри, с каким аппетитом он ест пудинг. – Невзирая на шутливый тон ее голоса, лицо Адель, внезапно нахмурившись, приобрело суровое выражение. – Я же вижу, Оливия, ты не знаешь как начать разговор. Давайте это сделаю я, – девушка чуть разозлилась, – как самая решительная в нашей пластилиновой семейке. – Она внимательно посмотрела потемневшими глазами на мать, а затем перевела твердый взгляд на переставшего жевать мужчину. – Вот что я надумала, – низким, чуть хрипловатым, голосом сказала Адель. – Давайте в конце концов пригласим этого детектива с его адъютантом. И просто послушаем их, посовещаемся, а уже в зависимости от предоставленной нам информации, приоткроем им карты ровно настолько, насколько это выгодно нам.

– Не знаю. У меня есть некоторые сомнения, – ответила мадам Виар.

– Касательно чего? – спросил Серж.

– Из-за возможной предвзятости этих молодых людей, – неуверенно пробормотала Оливия.

– Но если мы будем растягивать это сомнительное удовольствие от своих мазохистских шатаний в бесплодных попытках узнать это точно – можем опоздать, как в случае с Лорой, – глухим и слегка поникшим голосом заметил Серж, сразу же вспомнив заразительный смех и огромные темные глаза женщины, которая могла бы стать его женой.

– Серж прав. У нас нет другого способа узнать, насколько эти двое будут честны, – лукаво улыбнувшись, согласилась Адель. – Хотя даже встреча с ними не может гарантировать правильной тактики наших дальнейших действий.

Оливия задумчиво отпила остывший чай, чуть недовольно сморщив нос и поставив чашку на место. Можно было бы налить горячий напиток, но женщина вдруг поняла, что уже почти не ощущает вкуса еды. Какой тогда смысл что-то менять?

– Да, пожалуй, другого выхода и вправду нет, – ответила мадам Виар. – Они еще в Кальви?

– Ну а где же им еще быть? Ты же слышала: они растеряны и не знают, что делать дальше. У них и остается только надежда на разговор с нами. И завтра они придут в твой офис, маман, как миленькие, – решительно сказала девушка и добавила: – Машина их стоит на стоянке у отеля. Дружок этого детектива богат, вот они и не дергаются, бухают поди. – Взяв чашку с уже «поникшим» капучино, она глотнула напиток и откусила кусочек пирога, зажмурившись от удовольствия и тщательно прожевав, спросила: – Кстати, Серж, что там наш компьютерщик нарыл на этого рыжего панка?

– Адель, не употребляй ты, этот сленг. Ты же в школе работаешь, – вновь устало возмутилась ее мать, но скорее следуя привычке, уже даже не пытаясь хоть как-то повлиять на свою дочь.

– Могу я расслабиться хотя бы дома? Мам, ты отстала от жизни навсегда, – чуть громче, чем следовало бы, воскликнула девушка.

Мадам Виар расстроенно вздохнула.

– Оливия, это бесполезно, – скептически заметил Серж и снисходительно повел плечами. – Ты же ее знаешь. Не обращай внимания… у нее еще не закончился пубертатный период в умственном развитии. Это физически наша Адель выглядит как мамаша Кураж… только без детей, – насмешливо добавил он.

– А ты хоть помнишь, как она выглядела? – не скрывая обиды, спросила девушка, подумав про себя, что в скором времени жестоко отыграется на брате.

– Не помню, как ее описывал Бертольт Брехт, но я себе ее представлял примерно так.

– Хм… не думаю, братец, что у тебя здоровая фантазия. Может, старина Фрейд прав?

– Ты хочешь продлить беседу на эту тему? – резко перебил ее мужчина. – Мне рассказывать или продолжим наши препирательства?

– Нет. В следующий раз, – раздраженно бросила Адель.

– Рассказывай, Серж, – попросила мадам Виар, мельком взглянув на изящные часики и подумав, что их трапеза непозволительно затянулась.

– Итак, – начал мужчина, взяв свой блокнот, лежащий на столе, рядом с бокалом для воды. Открыв его, он прочитал: «Фрэнк Тодескини, тридцать два года, родился в богатой семье, но никогда не афишировал этот факт. Проживает в аристократическом районе Лондона. Его предки входили в совет директоров фондовой биржи с момента ее основания. Фрэнк получил образование в сфере компьютерных технологий, но себя никак не проявил. Работал по контрактам, но подробности узнать не удалось, как, впрочем, и многое другое. – Серж поднял голову от блокнота и продолжил: – Учитывая, что молодой человек ранее безвылазно сидел дома, сутками на пролет, по-видимому, за компьютером, можно предположить, что играет на бирже, возможно, через подставных лиц. Но недавно он решил все же попробовать поработать и ничего лучшего не придумал, как попытаться стать помощником частного детектива, хотя не обладает для этого даже минимальными знаниями и навыками. – Он вновь опустил взгляд на блокнот. – Никогда не был женат, гетеросексуал, хотя постоянной подружки не замечено. Умен, тщеславен, склонен к риску. Меломан, циник и игрок. Не равнодушен к спорту, но безразличен к религии, политике… – Нахмурившись, Серж добавил: – Честно говоря, что-то больше узнать об этом типе нам не удалось.

– Но не будет же этот Марк таскать его за собой в качестве бесполезного компаньона, – скривив пухлые красивые губы, риторически заметила девушка.

– А этот Фрэнк не может быть хакером? – задумчиво спросила мадам Оливия.

– Вполне. Но ты же знаешь, что у нас применяется мощная и комплексная защита от взлома: криптографическая, встроенные брандмауэры и системы IDS, сканеры безопасности, контроль целостности данных. Видишь ли, если бы не существовало антихакерских программ-мир накрыл бы компьютерный апокалипсис, – подытожил свои пояснения Серж и, подумав, добавил: – И если бы не эти контрмеры-многие бы могли пострадать, и мы в том числе.

– Но мы же не занимаемся промышленным шпионажем, – заметила мадам Виар.

– А вторжение в частную жизнь? – возразил ее пасынок. – Да не беспокойся, если бы что-то пошло не так, мы бы об этом уже знали. Наши компьютерщики не зря получают свои немалые деньги.

– Как и наши психоаналитики? – язвительно спросила Адель.

– Ну, извини, человека иногда сложнее «взломать», чем компьютер. – Серж, вновь нахмурив широкий лоб, неуверенно предположил: – Даже, если он и хакер, то, скорее всего, не особо продвинутый.

– Так что в этом отношении я могу быть спокойна? – чуть нервно спросила мадам Виар.

– Оливия, если бы все было так легко, то в полиции вместо детективов орудовали бы хакеры. Нет, неофициально, конечно, этот факт имеет место быть, но не так масштабно, как можно предполагать.

– Ну хорошо. Так и сделаем. Завтра отошлем им после обеда приглашение… – несколько рассеянно сказала женщина и замолчала, задумавшись.

– А куда? – озабоченно спросил Серж.

– Еще не знаю. Надо кое-что уточнить.

– А что там в нашем «клубке целующихся змей»? – отозвалась молчавшая все это время Адель. По-моему, Элизабет все сложнее управляться со своей семейкой, да и другим, так сказать, близким окружением?

– Судя по тому, что мне известно, каждый из них преследует свои личные цели, и предполагать создание какой-то мощной коалиции, направленной против миссис Старлингтон, – смешно. Но меня немного волнует другое. – Мадам Виар напряженно стиснула пальцы рук, лежащих на ее коленях. – Я до сих пор не понимаю, какую игру ведет Кристиан Стюарт.

– А что тут непонятного? Он хочет выиграть тендер на реконструкцию старого рынка и всей территории, прилегающей к нему, – недоумевая, ответил Серж.

– Это понятно, – досадуя, проговорила женщина и устало прикрыла глаза. – Какой способ он может применить в этой борьбе?

– Ну… не магию, очевидно, – нервно заметила Адель. Ей уже надоел разговор и девушке не терпелось покинуть террасу, чтобы заняться своими делами, которые ей казались более важными, нежели планы Стюарта. – Какое это имеет значение для нас?

– Может иметь, Адели, – решительно ответил Серж. – Мистер Стюарт-известный любитель нечестной борьбы. И он мог задействовать для достижения своих целей мисс Кэмпион.

– А потом по каким-то причинам ее убить? – перебила его девушка.

– Почему нет? – ответил мужчина.

– При помощи магии? – скептически спросила мадам Оливия.

– Странно, что вы, являясь женщинами, сбрасываете со счетов этот вариант. На самом деле талантливый гипнотизер или целитель-а особенно сочетание определенных способностей в одном человеке – дают возможность организовать убийство так, чтобы его невозможно было бы раскрыть.

– Это очень сложно, – заметила Адель.

– Да. Но исключить такой вариант нельзя! – резюмировал Серж.

– Но мы же не расследуем смерть журналистки! – возмутилась мадемуазель Домье. – Зачем нам это обсуждать?

– Тебе совсем не интересно? – поникшим голосом спросил Серж.

– Наверно, не в такой степени, как тебе, – резко парировала Адель. – Вот и занимайся этим, если больше нечем заняться! У нас другая цель! Правда, мам?

– Адель, думаю, что все произошедшее может иметь отношение к нашим задачам, и этот факт нельзя игнорировать.

– Мам, а зачем нам вообще вмешиваться во всю эту историю? Нам что? Денег не хватает?… Или дополнительных проблем? – Девушка даже не пыталась успокоить свое нервное возбуждение.

Оливия вдруг побледнела, почувствовав боли в сердце, поэтому не сразу ответила своей дочери.

– Нет, мы не можем оставаться в стороне. К счастью или к сожалению, но эта, как ты выразилась, история касается людей, которые мне небезразличны, – жестко, как отрезала, ответила женщина. – Тем более я многим обязана своему погибшему брату. Так что дискуссию на эту тему считаю закрытой. А если тебя, Адель, эта тема не интересует, никто и не принуждает тебя участвовать в наших действиях.

Девушка почти спокойно отреагировала на эту отповедь своей матери, почти не изменившись в лице; только твердо поджатые губы и чуть сузившиеся потемневшие глаза говорили о ее досаде.

– Что ж, пойду заниматься своими делами, – ровным голосом сказала онати, улыбнувшись несколько надменно, встала из-за стола, добавив к сказанному: – Надеюсь, свежие новости не обидят вас долгим ожиданием.

Мадам Виар огорченно вздохнула, но тоже, скорее привычно, нежели в искреннем сожалении. Серж молча поднялся и последовал за сестрой, задумчиво теребя мочку золотистого уха. Мадам Оливия, вновь взглянув на часы, недовольно покачала головой, но осталась сидеть за столом.

– Что-то еще, мадам? – участливо спросила домработница.

– Нет, Нина, спасибо. Мне тоже уже пора. – Солнечный луч, выискавший щель в тенте, осветил мягкую улыбку женщины. «Что ж, – подумала она, – предстоит новый раунд борьбы. Мне не привыкать. Жаль только, что он будет с собственной дочерью».

Тем временем мадемуазель Домье поднялась в свою гостиную, располагавшуюся в левом крыле особняка. У девушки был выходной, и таких дней в году у нее было немало. Адель, к сожалению своих родных, относилась к своей работе весьма специфично. Администрация и педагогический состав билингвальной школы-интерната работали исправно в те периоды, когда мадемуазель Адель отсутствовала, хотя ее деятельность в последнее время касалась только школьной библиотеки. Когда-то она не очень-то утруждала себя процессом познания научных дисциплин, но все-таки окончила биохимический факультет университета, однако преподавательская деятельность ее отнюдь не привлекала. И поначалу девушка стала работать в качестве неофициального помощника директора школы, коим являлся ее брат. Но в школе Адель снискала себе плохую славу, ее откровенно боялись, и нередкие приезды мадемуазель Домье с целью контроля состояния школьных дел, могли уложить некоторых, не совсем здоровых, преподавателей на больничную койку. Такая ситуация безмерно расстраивала мадам Виар, и та настояла на том, чтобы дочь перешла на другую работу. Адель выбрала школьную библиотеку, впрочем, продолжать свою инквизиционную политику в отношении окружающих она не перестала.

Девушка придирчиво рассмотрела свои ногти: маникюр нуждался в обновлении, да и цвет волос давно уже пора изменить. Хотелось новизны и в своей внешности, и в своих ощущениях. Неплохо было бы пообщаться с этими детективами… выглядят они очень даже ничего. Дело никогда не мешало мадемуазель Домье забыть о том, что она чрезвычайно обольстительна и может составить счастье понравившемуся ей мужчине, но не более чем на пару месяцев. Постоянство в отношениях между мужчиной и женщиной Адель считала признаком ограниченности; и у нее пока не было случаев, когда не исполнялись ее желания. Может, по той причине, что мужчины в своем большинстве, также как и эта девушка, предпочитали секс без всяких обязательств.

Она прошла в свою туалетную комнату, чтобы освежить легкий макияж. Сережки – «жемчужная слеза»– идеально подходили к овалу ее лица и подчеркивали белизну зубов. Затем девушка направилась в гардеробную комнату, чтобы переодеться к выходу. Домашнее платье черничного цвета из тонкой шерсти слегка обтягивало ее – чуть широкие, если сравнивать с современными представлениями о женской фигуре – бедра. Красивые лодыжки были слегка загорелые, а одну из тонких щиколоток украшала цепочка из белого золота, сверкающая в солнечных лучах брильянтовым напылением. Своими параметрами она напоминали женственную фигуру Мерелин Монро, сводившую с ума миллион мужчин и даже ставшую своего рода брендом. Адель обладала более стройными и длинными ногами, чем незабвенная кинодива, но тем не менее мадемуазель Домье сознательно копировала походку звезды экрана.

Для поездки в Корте девушка выбрала шелковую рубашку цвета мяты и сине-зеленую юбку из плиссированного шелка. Придирчиво оглядев себя в зеркало, Адель осталась довольна своим внешним видом. Захватив клатч из крокодильей кожи на длинной цепочке и надев полуоткрытые туфли на пробковой платформе, она спустилась в гараж к своей любимой коралловой «феррари».

Мадам Оливия видела из окна, как уезжает ее дочь, с которой они давно перестали быть близки. Когда-то Адель делилась с матерью своими секретами, но эти времена уже канули в Лету. Чувство глубоко огорчения уже давно сформировали в сознании женщины какой-то болезненный шрам, отзывающийся в ее душе не переходящей болью.

За весь период взросления Адель мадам Виар испытывала обычное беспокойство и тревогу, возникшие у нее еще в момент понимания своего интересного положения; (будучи беременной Жюльетт, она не испытывала подобных ощущений). Впоследствии ее старшая дочь никогда не доставляла ей каких-то особенных переживаний, и Оливия до некоторой поры даже гордилась ею, как, впрочем, и Сержем, хотя в какой-то момент, не так давно, Жюльетт изменилась, и не в лучшую, по мнению женщины, сторону.

… Она и Патрик очень хотели ребенка, и их молитвы были услышаны. Старшая дочь родилась здоровым и удивительно красивым младенцем. Или им так казалось? Тем не менее Жюльетт росла очаровательным ребенком: улыбчивой, смешливой и любознательной. Супруги и сын Серж не чаяли в ней души. Жесткий в делах бизнеса, Патрик буквально таял на глазах, когда общался с дочерью и, надо сказать, та отвечала ему взаимностью. Спустя год год после рождения Жюльетт Оливия поступила в университет Корте на факультет биохимии. Тем временем бизнес ее супруга развивался на Корсике весьма успешно. Патрик купил небольшое поместье и перестроил старый особняк в современную виллу. Серж учился в частной школе-интернате, в пригороде Грасса. Все складывалось замечательно. Оливия нашла общий язык с Сержем и очень скучала по пасынку, резко повзрослевшему, но не утратившего своего обаяния. Молодая женщина с жадностью погрузилась в учебу; в воспитании Жюльетт ей помогала тридцатилетняя гувернантка. Девочка росла смышленым и умным ребенком. После окончания университета мадам Виар стала активно помогать своему супругу в его бизнесе. А вскоре она поняла, что вновь ждет ребенка. Адель тоже родилась здоровым и очаровательным ребенком. Но семейная идиллия продлилась около тринадцати лет: в какой-то момент у Патрика начались проблемы со здоровьем; свой страшный диагноз мужчина скрывал до того момента, когда уже маскировать свои внешние изменения было весьма сложно. К сожалению, обратился он к врачу достаточно поздно, и уже что-либо предпринять было просто невозможно. Однако этот мужественный человек и перед смертью пытался работать и быть в курсе всего происходящего как в бизнесе, так и в семье. Его смерть стала для многих невосполнимой утратой, но больше всего уход месье Домье ударил по его старшей дочери. Жюльетт в тот момент вступила в сложный возрастной период, и обрушившееся на юную девушку горе, не могло не сказаться на ее характере и поведении. Она стала очень замкнутой, хотя это обстоятельство не помешало Жюльетт проявлять агрессивность, упрямство и раздражительность по отношению к окружающим ее людям. Правда, спустя несколько лет девушка смогла смягчить эти качества и поменять такое негативное восприятие внешнего мира. Впрочем, как сейчас думала мадам Виар, Жюльетт просто смогла хорошо скрывать свой цинизм и эгоцентричность: она так легко надевала на свое лицо улыбку радушия, будто наносила ее с ежедневным макияжем. Но постоянно прятать свои истинные чувства под маской доброжелательности невозможно, и люди, хорошо знавшие мадемуазель Домье, иногда могли ощутить на себе ее жесткость, надменность и даже презрение. Впрочем, благодаря природному уму и воспитанию Жюльетт редко афишировала свое превосходство над окружающими в совсем уж нарочитой форме. Осознание того факта, что к ней испытывают любовь только мать и брат, совсем не огорчало девушку. Она хорошо окончила факультет биохимии университета, но продолжать свое обучение на кафедре не захотела, и уж тем более ей претила сама мысль о преподавании в школе (детей мадемуазель Домье не любила). Однако административная деятельность ей нравилась. Став совладелицей школы-интерната при монастыре Святой Анны, Жюльетт почувствовала интерес к предпринимательской деятельности и в этой сфере достигла немалых успехов, проявив коммерческую хватку вкупе со своей жесткостью и решительностью. В общем, мадемуазель Домье была довольна своей жизнью, а то, что ее взгляды и личностные качества не нравились ее матери… это, собственно говоря, проблемы самой Оливии.

И сейчас мадам Виар в который раз спрашивала себя: почему ее любимые девочки стали такими циничными и равнодушными? В чем заключалась ее материнская вина? Старания женщины развить в своих дочерях общечеловеческие ценности и моральные принципы оказались бесплодными. Но разве она сама постоянно соблюдала их в своей жизни? Пыталась, но не всегда у нее получалось следовать собственным принципам и общепринятым правилам нравственности в нашем, так сказать, гуманном социуме. А разве он действительно гуманен, полон добра, любви и гармонии? Нет, конечно. Однако имела ли она моральное право вносить в этот мир и свою толику разрушения посредством обмана, хитрости и зла? Не имела, но делала это, хотя и пытается теперь замаливать свои грехи благотворительностью (крупные пожертвования стали обязательным аспектом деятельности Оливии). Самое плохое состояло в том, что ее дочери не были по-настоящему близки между собой – мало того, они не испытывали друг к другу любви. Такие разные и такие одинаковые: Жюльетт, умеющая хорошо скрывать свое пренебрежение к окружающим, холодная и равнодушная, и Адель, не считающая нужным маскировать отсутствие в себе таких качеств, как сострадание и доброта. В современном мире формы выживания человеческой особи претерпели принципиальные изменения, и ее дочери впитали в себя, как губка-влагу, не самые хорошие черты этой новой технократической эпохи. Вероятно потому, что и общечеловеческие ценности тоже изменились – стали в порядке другие правила и приоритеты: виртуальное общение и секс, однополые браки, различные формы семейных отношений, а отсутствие гуманности – вообще и милосердия – в частности, становятся нормой. И немалое количество людей задаются вопросом: почему бы не исповедовать Зло и не служить Ему, коль именно оно постепенно овладевает миром? А что в результате будет с человечеством? Так это когда еще будет?… А что будет с собственной душой? Так это неизвестно… Может, и Там есть Зло? Главное, чтобы Сейчас, в эту минуту, было в кайф… Что делать с людьми, запрограммировавших себя на саморазрушение?… Оливия не знала. Она не знала, что делать со своими дочерьми… как тут управиться со всем миром?… Да и надо ли? Если люди этого хотят… Одни вопросы… Может, Жюльетт и Адель правы, обвиняя ее в заскорузлости мышления? Да, наверно. Видимо, поэтому, в некоторых ситуациях мадам Виар чувствовала себя, как девственница на мужском стриптизе.

Оливия тяжело вздохнула и провела по своим волосам тонкой, до сих пор изящной, но уже слегка тронутой пигментацией старости рукой, как будто пытаясь стереть из своих невеселых размышлений совсем уж мрачные мысли. «К работе нужно приступать с желанием и оптимистичной установкой», – печально подумала она и… расплакалась впервые за столько лет.

* * *

Как мы и ожидали: почти никакой важной информации наш кейлоггер (электронный шпион) не сообщил, но кое-какую, весьма удивившую нас, новость узнать все же удалось. Оказывается, Кристель Ферра была знакома с Энн Старлингтон! Судя во их скудной переписке, мы сделали вывод, что девушки познакомились в США. Хотя чуть позже меня поразила другая информация, повергнувшая меня то ли в шоковое состояние, то ли в тяжелый транс, впрочем, точно парализовавшая мои органы чувств на некоторое время.

До этого, последнего, известия, у меня было вполне хорошее настроение. Я заказал ужин в номер и вышел на балкон. Вечерняя Ницца завораживала своими яркими красками и праздничным флером. Бухта Ангелов сияла мириадами разноцветных огней и, казалось, что не может мир, где царит такая безмятежная красота, погрязнуть в отвратительных пороках, чудовищных преступлениях и ужасах войны. Но долго размышлять на эту тему я не смог: мозг попытался проанализировать факт общения двух совершенно разных девушек, и логический вывод был очевиден: Энн вдруг стала интересоваться театром и познакомилась с актрисой на какой-нибудь киношной или театральной тусовке.

Надо было обсудить эту догадку с Фрэнком, и я возвратился в гостиную, где мой приятель сидел, развалившись в кресле, попивая виски с содовой. И вот когда Тодескини сделал несколько глотков, закрыв глаза и откинув голову на спинку кресла, он и выдал сногсшибательную новость:

– Странно, а она мне не говорила, что знакома с Кристель. Хотя почему она должна была мне это сообщать?

– Кто она? – совершенно офигев, спросил я и сел на всякий случай в кресло.

– Энн.

– А ты что, знаком с мисс Старлингтон?

– Ну определение «знаком «это, пожалуй, сильно сказано. – Фрэнк открыл глаза и, приведя голову в исходное состояние, посмотрел на меня, как обычно, цинично улыбаясь, и произнес:

– Я просто переспал с ней. Один раз. Разве это знакомство?

– Да, пожалуй, это отнюдь не знакомство, – автоматически сказал я и растерянно умолк, пытаясь хоть немного склеить разбившиеся мысли. Тодескини тоже молчал, но он был в полном порядке: даже весел и почти трезв; и я поначалу подумал, что Тодескини надо мной просто издевается.

– Знаешь, Фрэнк, это – какая-то плохая и даже неуместная шутка. Ты на глазах теряешь остроумие и чувство меры.

Тодескини устало вздохнул и, вновь откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.

– А я и не шучу, мой друг. Что было, то было, – монотонным голосом произнес мой приятель.

– А почему ты мне об этом не говорил раньше?

Фрэнк закашлялся, и теперь ему уже пришла очередь выражать свое недоумение:

– Марк, а с какого-такого перепугу я должен рассказывать о своей сексуальной жизни? Если я начну описывать тебе свои интимные истории, нам придется прервать наше расследование на очень большой промежуток времени.

– Но Энн?…

– Послушай, я же раньше не знал, что она знакома с Кристель. А то, что Энн – дочь миссис Старлингтон… так и что с того? У меня были подружки из более аристократических и знаменитых семейств.

Я не мог спокойно переварить эту новость и тоже решил немного себя успокоить небольшой дозой виски.

Постучали в дверь. Фрэнк открыл официанту, вкатившему тележку с нашим ужином. Пахло изумительно, но мне почему-то расхотелось есть. Однако начав клевать овощи, я почувствовал возвращение аппетита; и, медленно поглощая салат, стал раздумывать о том, что нам этот факт может дать. Тодескини, чуть насупившись, тоже ел молча, по-видимому, он решил таким образом продемонстрировать свое недоумение из-за моей реакции на свое признание. И надо заметить, мой приятель был прав. Какое, собственно говоря, мне дело, с кем он развлекается в свободное время? С Энн или еще с кем-то? Но, чтобы быть честным, придется признать, что услышав эту новость, я почувствовал укол ревности, хотя никаких прав на это у меня не было. Или обычное чувство собственности, без всякой на то логической подоплеки? Просто Энн когда-то была в меня влюблена… и по этой причине я решил, что теперь она будет питать ко мне безответные чувства всю свою жизнь? Конечно же, я был неправ, и Фрэнк совершенно в этом не виноват, и это мне было хорошо известно!

Доев салат, я перешел к рыбному блюду. Прожевав тающую во рту запеченную форель, я попросил Фрэнка рассказать о знакомстве с Энн поподробнее и, конечно же, не имея в виду их сексуальные забавы.

Тодескини мне поведал следующее.

Как-то мой приятель-хакер решил отдохнуть от трудов праведных и взять длительный тайм-аут; он быстро влился в тусовочную жизнь богемы – «тяжелые» будни рожденных в богатстве и роскоши, благо знакомых в этой среде у него было немало.

Тогда он отдыхал в Каннах и пошел с каким-то своим приятелем в клуб, где и познакомился с Энн. Так получилось, что они провели ночь вместе. А совсем недавно Фрэнк с Максом Адлером отправились в паб и встретили там Линду Доэрти с ее кузиной Энн. Девушки, похоже, выясняли отношения, но, заметив знакомых мужчин, изобразили взаимную благожелательность. Посидев минут двадцать в пабе, Макс с Фрэнком пригласили девушек на ужин в «Harry`s Bar» – закрытый частный клуб, расположенный в центре Мейфэйера, где компания славно повеселилась. Адлер увлекся Энн, Фрэнку, честно говоря, было все равно, он ни с кем не собирался развлекаться в постели. Тем не менее мисс Старлингтон дала четко понять Максу, что ей интересен Тодескини. Под утро Адлер, вызвав такси, отправил Линду домой. А Фрэнк и Энн поехали к хакеру домой, но увлеклись разговором и о сексе даже не вспомнили. Вообще, когда у них случилась близость в первый день знакомства, Тодескини был очень удивлен и даже ошарашен: девушка совсем не была похожа на любительницу быстрого секса после почти что шапочного знакомства. Еще больше мой приятель изумился, поняв, что Энн-девственница! И она его нагло использовала, чтобы исправить этот «недостаток»! Тогда в отеле, Каннах, утром они расстались довольные проведенной ночью; насущные физиологические потребности были выполнены к их обоюдному удовольствию, и желание девушки не продолжать отношения абсолютно совпадало и с намерениями хакера. Фрэнк был рад, что может спокойно вздохнуть: редко ему приходилось проводить время с дамой, которая не пыталась с ним встретиться еще раз. Что же касается Энн… он подумал, что, может, женщинам каким-то образом мешает их девственность. Кто знает их психологию, кроме них самих? Очевидно, не было бы дискомфорта – не рвалась бы девушка таким образом лишиться невинности.

Помолчав, я спросил у Фрэнка:

– И тебе нравится Энн?

– На мой вкус, слишком худая, – ответил Тодескини, скривив губы в скабрезной ухмылке. – Кости тощих женщин немного натирают мне кожу, – манерным тоном аргументировал он.

Немного поразмыслив, я сказал:

– Тебе для дела все-таки придется изменить своим принципам.

– Что ты имеешь в виду? – испуганно спросил Фрэнк.

– Успокойся, я не собираюсь предлагать тебе переспать с дюжиной монашек, я же не садист. Понимаешь, мы должны подобраться к мобильнику Энн и поставить на него программу-шпион и шпион для восстановления данных… или кейлоггер на ноутбук. В общем, чем больше, тем лучше, – уже уверенней предложил я и, заметив облегчение, отразившееся на лице приятеля, спросил:

– Ну что? Я вижу: ты успокоился.

– Меня радует, что ты не садист. – Он поднялся. – Я сейчас. – И Фрэнк прошел в туалет, а на обратном пути налил себе и мне еще по порции виски с содовой.

– Продолжай, – сказал он, – подавая мне бокал и усаживаясь в кресло. – Не понимаю, зачем нам это?

– Я уверен, что записи с ноутбука Кристель – это всего всего лишь вершина айсберга. И теперь кое-что подозреваю. А если мы узнаем подробности пребывания Энн за границей, думаю, что мы получим ответы на некоторые наши вопросы. Почему-то мне кажется, что знакомство Кристель и Энн произошло совсем не случайно.

– А чем обоснованы твои подозрения?

– Ничем конкретным. Только моим чутьем, интуицией, внутренним голосом. Называй, как хочешь.

– Ты вот говоришь: «мы», «нам». Ну так сам и переспи с Энн.

– Да я бы мог, конечно. Ну ты же знаешь, что я не такой компьютерный гений, как ты, – просящим и жалостливым голосом проблеял я. – А тебе что, трудно? Всего лишь один разок.

Фрэнк тяжело вздохнул и уныло нахмурился.

– Честно говоря, Марк, я верил, что у тебя есть какие-то принципы, но ты оказался беспринципнее меня…

Я виновато молчал: его слова открыли мне неприятную правду о самом себе. Безусловно, этот факт меня огорчил… хотя и не исправил.

– Понимаешь… – промямлил Тодескини. – Для меня переспать с одной и той же женщиной второй раз-это все равно, что жениться на ней.

– У тебя что? Комплекс на этой почве? – изумился я.

– Если бы комплекс! Фобия!

– Впрочем, в одном я уверен. – Сделав паузу, я призадумался, не ошибся ли я в своем выводе.

– Так в чем ты уверен?

Сделав глоток напитка, я продолжил:

– Подозреваю, что Энн никому не говорила о своем знакомстве с Кристель. Иначе Минерва сказала бы мне об этом факте.

– Но, как я понял с ее же слов, девушка не жалует многих своих родственников и никогда не была с ними близка.

– В этом отношении ты прав. Они всегда презирали Энн и не очень-то рвались общаться с ней. А она, похоже, не забыла об этом.

Вальяжно раскинувшись в кресле, Фрэнк снисходительно сказал:

– Ну допустим, я согласен провести с ней ночь, чтобы постараться установить «шпионскую «программу. Но с чего ты взял, что мисс Старлингтон мечтает о сексе со мной?

– Может, до секса дело и не дойдет. Это я перестраховываюсь. Мы не будем действовать так прямолинейно. Пригласим девушку на встречу. Скажем, что хотим задать ей несколько вопросов в связи с нашим расследованием. Короче, предоставь это мне. А там – как пойдет.

– И когда ты это планируешь? Если завтра мы должны встретиться с мадам Виар. Или ты думаешь, что она нас продинамит?

– Полагаю, нет. Мадам, похоже, тоже пребывает в некоторой прострации, – медленно пояснил я.

– С чего ты взял?

– Интуиция.

– Так почему бы тебе не заставить свою интуицию нормально работать! А то – какие-то недомолвки, подозрения… – Фрэнк потянулся и зевнул. – Может, спать? – спросил он, допивая остатки виски.

– Давай, иди. А я хочу еще позвонить миссис Риттер: узнать, как там моя Клео. И отправить отчет миссис Старлингтон. Да и пораскинуть мозгами не мешает.

– Только не раскидывай их так, чтобы потом не собрать… мыслитель.

Надеюсь, ты не очень откровенен с Элизабет?

– А что?

– Интуиция, – усмехнулся Фрэнк и, пожелав мне успешного анализа, пошел в свою спальню.

С Клео было все в порядке. Отчет для миссис Старлингтон получился скудный. Спать мне не хотелось, хотя завтра нужно было рано вставать. Авиабилеты я не стал заказывать: уверенности, что Мадам пригласит нас на встречу, не было, а если и пригласит-совсем не обязательно, что в Кальви.

Продолжая сидеть в кресле, я вдруг вспомнил профессора Биггса. За последние пару месяцев произошло немало событий… и появляется все больше вопросов, нежели ответов. Да и атмосфера в Тауэринг-Хилле стала какой-то тревожной, как перед грозой или ураганом; и это обстоятельство я уже ощущал своей кожей. А ведь все случилось в такой короткий отрезок времени! Не верю я в такие совпадения… Стоило только начать расследование, как посыпались «сюрпризы»… А ведь эти, известные нам факты, как говорится, только вершина айсберга. Когда же мы дойдем до того, что скрывается под толщей темной воды?

Поднявшись с кресла, я подошел к стоящему у прикроватной тумбочки кейсу и достал распечатку переписки Ларса с неизвестной или неизвестным Ниагарой. У меня появились некоторые догадки в отношении «милых» растений, упомянутых в письме. Может, сейчас получиться его расшифровать? И я еще раз прочитал отрывок, который удалось узнать Фрэнку:

– «Непентес: Ты думаешь, что лилии мертвой лошади не нужны трюфеля?

– Ниагара: Лилия мертвой лошади хочет раскрыть лживые часы. Ей могли быть интересны земляные черви, но не настолько, чтобы рисковать своим петухом и лягушкой.

– Непентес: Ну а Эйфелева башня?

– Ниагара: Она действительно высокая, ей-по фигу. Главное, чтобы лягушатник плодился. А может, все-таки мышеловка?

– Непентес: «Не знаю, возможно, лев. Он зарянку окучивает, будто та зовет его сеять углерод. Мог дать сыра.

– Ниагара: А свинья не кукует?

– Непентес: Бывает кукует, но в этой норке – нет. Хрюшка убаюкивает мутинус собачий, поэтому лучше сделает себе обрезание, чем станет мешать смердящему рогу осьминога. Хотя напрасно ты ее так…

– Ниагара: «Кукольные глазки так же дружит с гиднорой…»

Если предположить, что Ларс-шпион мадам Виар, то Ниагара либо сама Оливия, либо кто-то из ее детей. Серж? Нет, скорее-Жюльетт, лживые часы, возможно, убийство Лоры или Мишель. Эйфелева башня, скорее всего, Минерва, мышеловка, наверно, Полин… Нет, похоже, у меня не хватает фактов для дальнейшей расшифровки, а предполагать-можно все что угодно…

…Утром мы все же получили сообщение, что мадам Виар будет нас ждать завтра, к пяти часам вечера, на своей вилле в Бонифачо. Адрес был указан.

Заказав авиабилеты в Санта-Каталину и позавтракав, мы двинулись в аэропорт.

В Кальви мы прибыли чуть раньше полудня, собрав свои вещи и рассчитавшись за проживание, выехали в Аяччо, решив пообедать где-нибудь по пути. Обратная, уже знакомая дорога, заняла почти три часа. Остановившись в Порто, мы пообедали в отличном ресторане отеля Le Romantique. Сегодня нам спешить было некуда, поэтому ели мы не спеша, наслаждаясь вкусной едой, местным вином и великолепным видом на море. Погода была отличной: тепло и солнечно. Приятный бриз дышал запахом моря и букетом новых, незнакомых и специфических, ароматов зелени и пряностей. Но чудесная атмосфера окружающей природы не смогла, к сожалению, улучшить нашего настроения: последняя рискованная авантюра с планшетом Кристель не принесла ожидаемых результатов. Ее электроника упорно молчала. У нас теплилась надежда, что завтра мадам Виар прольет свет на некоторые, неизвестные нам, обстоятельства. Впрочем, честно говоря, верилось в это с трудом… Не окажется ли ее приглашение в свою резиденцию для нас ловушкой? Что ж, похоже, в этом мире невозможно избежать двух фактов: собственных рождения и смерти…

* * *

Линда Доэрти сидела в своей гостиной, удобно расположившись в широком кресле, и смотрела какое-то телевизионное шоу. Она редко смотрела телевизор, хотя и сейчас не особенно-то ему уделяла внимание.

Вечер дышал приятной прохладой, но девушке не хотелось куда-либо идти, чтобы развлечься. Она пришла с работы, приняла душ и переоделась в домашний брючный костюм, красивого, нефритового оттенка, подчеркивающий нотку зелени ее ореховых глазах.

Надо было бы поужинать, но и еда не вызывала у нее положительных эмоций, что не было для нее редким событием. Когда у Линды возникали проблемы, то она их не «заедала», как некоторые женщины. Хотя возникнувшие обстоятельства сложно было бы назвать проблемами, особенно людям, которым ежедневно приходится думать о хлебе насущном. Мисс Доэрти не нужно было заботиться о таких «мелочах», поэтому она думала о великом, например, о будущем империи Старлингтон; и эти мысли отнюдь не были оптимистичными. Несмотря на свое умение льстить, манипулировать, плести интриги, лгать, перед собой Линда была честна, да и миссис Старлингтон обмануть она не смогла бы. Как-то девушка попыталась это сделать, но такой шаг имел для нее весьма неприятные последствия. Что ж, в конечном итоге этот негативный опыт помог ей впоследствии не ввязаться в более серьезную авантюру. И теперь она беспокоилась о нелегкой задаче, которую ей предстояло решить. Сможет ли она претворить свой план в жизнь так же идеально, как это ей представлялось в собственных мыслях?

Грациозно привстав, она подошла к барной стойке и остановилась в некотором раздумье. Спиртное она позволяла себе далеко не часто, но полностью отказаться от него, пока не считала нужным. Остановив свой выбор на розовом вине «All`ametista rugiada», она открыла небольшой бар-холодильник и достала початую бутылку, а затем все же приготовила себе легкую закуску: сырное ассорти и фрукты.

Налив в высокий хрустальный бокал вино, сразу окрасившее ажурное стекло, Линда подняла сосуд на уровень своих выразительных глаз и в очередной раз подивилась аметистовому блеску вина и совершенству природы в своей бесконечной вариаций форм, оттенков, звуков… Вспомнилась фраза Жана Бодрийяра, французского культуролога, теоретика постмодернизма, которую она когда-то заучила наизусть, готовясь к экзамену, что «…стекло является наиболее эффектным из всех возможных материальных выражений фундаментальной двойственности атмосферы: оно совмещает в себе доступность и отдаленность, близость и отказ от близости, контакт и отсутствие контакта. Стекло – это прозрачность без проникновения».

В озабоченном сознании Линды эта ассоциация появилась неслучайно, ее взаимоотношения с Эдвардом были такими же двойственными, как и этот стеклянный сосуд: хрупкими и неопределенными, несмотря, казалось бы, на их прозрачность. А с возвращением к родным пенатам кузины Энн эти отношения стали подобны красивому бокалу с вином: если его поставить на край стола – он рискует упасть и разбиться, расплескав все свое содержимое, а если крепче сжать сосуд – он может расколоться, поранив ее руку до крови и вызвав острую боль, и растекшееся вино оставит на коже лишь липкий и неприятный след. И если бы только на коже… Разрушиться красота форм, исчезнет сложный букет ароматов и вкусов содержимого бокала.

Пригубив напиток, девушка раздумывала над тем, как ей вести себя дальше со всеми своими недругами. Сколько преодолено препятствий на пути к достижению цели! И она почти достигнута. Почти…почти… Как много значат такие малости! Мultum in parvo – «многое в малом».

Не допив вино, Линда решительно направилась в гардеробную комнату. Она стала перед огромным зеркалом и внимательно посмотрела на свое отражение: изгиб красивой шеи и плеч, чувственные выпуклости под мягкой тканью пуловера и тонких шерстяных брюк. Линда не отличалась хрупкостью, но выглядела соблазнительно и сексуально. Могла изобразить страстность гетеры и наивность нимфетки. Когда хотела – умела быть очаровательной и загадочной.

«Да, – подумала девушка, – я очень многогранна!» Она с раннего детства обучилась двум трюкам. Первый из которых-ложь, вполне простой и известный многим метод манипуляции, но далеко не все могут органично и талантливо врать. Второй трюк, почти безотказно действующих на мужчин, – производить впечатление физической беспомощности. Женщины высокие и с выдающимися формами служат для мужского внимания маяком; невысокие – на их фоне теряются. Об этом своем качестве, не очень выигрышном для себя, Линда, безусловно, знала, поэтому вынуждена была прибегать к другой тактике. Известно, что почти любому мужчине нравится выглядеть сильным и всемогущим, эдаким спасателем мира а-ля Брюс Уиллис. Так почему же этим не воспользоваться маленькой, хрупкой девушке? Тем более что мужчины так легко ведутся на лесть. Женщину обмануть сложнее, а Линде предстояло перехитрить не только мужчин, к сожалению. Но еще не все было потеряно. Просто удар, который нанесла ей Энн Старлингтон, был настолько неожиданным и сильным, что Линда, впервые, пожалуй, так растерялась.

Осмотрев себя еще раз придирчиво и критично, она немного успокоилась, вспомнив еще об одном важном своем таланте, отнюдь не лишнем в «приручении» мужских особей в силу их физиологических особенностей, одной из которых является потребность в сексе. Девушка обладала особым чутьем и неплохо знала, как пользоваться своим красивым телом, чтобы поймать в сексуальную ловушку двуногим самцов; ведь в этом процессе важны не только технические приемы, которым может обучиться практически любая женщина при наличии желания. Можно отлично играть на скрипке, но не каждому дано стать Паганини… С этим нужно родиться. Так вот, в сексуальной игре мисс Доэрти считала себя своего рода виртуозом; достаточно редкий дар для женщины, к великому сожалению мужчин. Но тот, кого Линда хотела удержать подле себя, не страдал зависимостью от постельных радостей. Эдвард, как казалось ей, вообще не имел каких-либо слабостей или вредных привычек. Что ж, в резерве оставалось хотя бы то, к чему он не совсем равнодушен: к деньгам и социальному статусу. И до приезда кузины Энн Линда почти не сомневалась в счастливом развитии ее отношений с мистером Крайтоном, во всяком случае, они не требовали особой коррекции. Минерва тоже смотрела весьма благожелательно на их возможный союз. До недавних пор Эдвард относился к мисс Доэрти с симпатией и интересом; а у нее были возможность и время, чтобы упрочить к себе симпатию и внимание этого мужчины. Но потом Эдвард выкинул такой фортель: открыто завел интрижку с Лорой! Удар был неожиданным и подлым, но Линда готова была простить изменника, тем более что журналистка так удачно выбыла из списка потенциальных невест. Однако теперь могла помешать Энн. Эдвард, как и любой другой мужчина, проявлял интерес к красивым женщинам, и это нормально. Но кузине он стал вдруг оказывать особые знаки внимания. А вдруг Эдвард все же сможет влюбиться в Энн?… Линда всегда была уверена, что присущая Крайтону эмоциональная скудность никогда не даст тому возможность испытать сильное чувство к какому-либо существу. А если это не так?… И этот удивительный, умный и красивый мужчина способен на влюбленность или даже любовь?

Возвратившись в гостиную и усевшись в кресло, Линда методично проанализировала последние события. Девушка глотнула вина, но оно не принесло ей ожидаемого чувство легкости, хотя бокал был почти пуст. Голова гудела от обилия мыслей, хотя найти выход из этого лабиринта она пока не могла, а отвлечься на что-то другое – тоже не получалось. К тому же Линда не относилась к тому типу женщин, которые предпочтут выждать и посмотреть, как будут развиваться события, а затем уже принимать какие-либо меры. Мисс Доэрти устраивали только активные действия, и ей нужны были дополнительные меры подстраховки. После некоторых раздумий, девушка вновь подошла к барной стойке, которая условно делила помещение на две функциональные зоны. Подойдя к стильному буфету цвета темного шоколада, она открыла один из навесных шкафчиков и вынула оттуда обычную толстую тетрадь. Затем Линда налила себе вина и уже в более приподнятом настроении направилась в гостиную.

Расположившись в кресле и положив тетрадь на кофейный столик, девушка пригубила вино и откусила кусочек сыра Бри, затем открыла свой личный ежедневник-дневник и расчертила его на шесть вертикальных столбцов. Что-то сосредоточенно обдумывая, она время от времени вносила в тетрадь какие-то записи. Постепенно эта привычная для нее работа увлекла девушку и принесла ей ту легкость и состояние эйфории, которое не смог ей обеспечить чудесный напиток. Все свои проблемы Линда решала при помощи бумаги и ручки. Часть исходящих данных у нее была, осталось добавить логику и задуманную интригу. В финале этой увлекательной работы девушка написала свою, своего рода экстраполяцию будущего. Разработанная ею система конструирования предстоящих событий еще ни разу не разочаровала мисс Доэрти. И этим вечером она отправилась в спальню с чувством уверенности в своем счастливом грядущем.

 

Глава 8

Часы показывали без четверти девять, когда Ларса разбудили солнечные лучи, проникшие сквозь неплотно закрытые шторы. Он лежал на роскошной постели, полу-укрытый легким одеялом и наблюдал за тем, как его спальня быстро наполняется золотистым светом. Утро обещало хороший и погожий день, хотя погода не всегда выполняет свои обещания. Но сегодня, как казалось молодому человеку, все должно сложится удачно, во всяком случае для него, просто по той причине, что у Ларса практически не было неудачных дней. Мужчина был так устроен, вернее, он давным-давно попытался поменять свое отношение к возникающим проблемам или сложностям, вдруг в какой-то момент поняв, что разрешение этих трудностей для него оказалось достаточно привлекательным. И постепенно размышляя над этим обстоятельствам, Ларс, еще будучи подростком, пришел к выводу, что человек может развиваться только в преодолении различного рода препятствий, в борьбе за собственную выживаемость, по сути являясь животным; зверь, живущий на воле, намного сильнее домашнего питомца. Поэтому Слэйтер стал искать себе приключений на одну часть своего тела, успешно их находил, но надо признать, неплохо в них себя ощущал. И однажды молодому человеку пришлось признаться самому себе, что он стал адреналинозависимым человеком, но этот факт не испугал и, безусловно, не остановил его в поиске опасных занятий. По складу своего характера Ларс являлся авантюристом, к тому же он родился не в бедной семье, поэтому мог посвятить себя какому-либо экстремальному виду спорта или выбрать профессию, связанную с риском. Однако этот выбор обычно предполагал отсутствии полной свободы в своих действиях, а мужчина не собирался от кого-либо зависеть.

Слэйтер родился во Франции, но спустя лет десять его семья переехала в Англию. Еще в школьном возрасте увлекшись ботаникой, Ларс поступил в сельскохозяйственный колледж, расположенный в пригороде Йорка, после окончания которого продолжил обучение на курсах ландшафтного дизайна. Но этот род деятельности совсем не предполагал каких-либо опасностей и риска, так что для поиска оных молодой человек использовал свой досуг. Деньги у него были, а свое рабочее время он планировал самостоятельно, так что все для него складывалось отлично, и в ближайшее время что-либо менять мужчина не собирался, хотя и предполагал, что новое приключение может закончиться для него не так радужно, как ему хотелось бы. Впрочем, пока намеченный им сценарий протекал так, как нужно.

Соскользнув с кровати, Слэйтер подошел к окну, раздвинул зеленовато-серебристые портьеры и, открыв дверь, шагнул на балкон. Ларс был в одних трусах, но это обстоятельство его нисколько не смущало: балкон выходил на задний двор, и здесь его никто не мог увидеть. Некоторое время простояв босиком на дощатом полу и хорошо проникшись прохладой, мужчина почувствовал себя окончательно проснувшимся. Преодолевая желание – как можно быстрее встать под горячий душ-он неторопливо, искусственно замедляя шаг, направился в ванную комнату. Встав на резиновый коврик в душевой кабинке, Ларс некоторое время постоял под прохладными струями воды и только потом позволил себе насладиться горячим водным массажем. Принимая душ, он любовался приятным светло-зеленым тоном кафельной плитки, аккуратными рядами различных гигиенических и моющих средств, которых у него было не меньше, чем у женщины. Выйдя из душевой кабинки, молодой человек интенсивно растерся жестким полотенцем и тщательно побрился; нанес на кожу лица специальный успокаивающий гель, а на влажные волосы – фиксирующий мусс, уложив их при помощи расчески и, довольно улыбнувшись, направился в спальню, где облачился в джинсы и черную футболку.

Спустившись на кухню, он приготовил чай, жареный бекон, яйца всмятку и тосты. Усевшись за дубовый стол, Слэйтер включил телевизор, но почти не слушал речь диктора, напряженно думая о планах на сегодняшний день. Позавтракав, он пошел проведать свои комнатные растения и, убедившись, что все в порядке, прошел в оранжерею. Удовлетворенный состоянием своих растений, мужчина поднялся на мансарду и провел там не менее часа.

Слэйтеру нравились маленькие городки тем, что расстояние от его дома до делового и торгового центра было весьма незначительным, а это обстоятельство, безусловно, экономило время и деньги. И в это утро Ларс никуда не спешил: доступность нужного для наблюдения объекта вполне удовлетворялись мощной подзорной трубой и биноклем. По его предположениям, времени, чтобы доехать до нужного ему места, было достаточно, но подстраховаться никогда не мешает. Забросив в сумку бинокль и бутылку воды, молодой человек прошел в гараж и сел за руль черного «лотуса».

Спустя десять минут, объехав парк, мужчина остановился в укромном месте. Отсюда ему хорошо была видна дорога, по которой должен был проехать нужный ему человек. Ожидание для Ларса никогда не было проблемой: ему всегда было чем занять свои мозги. И его мысли плавно перетекли в приятную область размышлений-вечером предстояла встреча с Анной. Вспомнив восторг женщины его телом и не только, Ларс цинично ухмыльнулся. Никогда еще ранее у него не было любовницы на восемь лет старше и на столько же фунтов полнее. Но умный человек должен извлекать любую выгоду или пользу из различных ситуаций, даже если они поначалу не выглядят привлекательными, хотя в этом отношении Слэйтеру не пришлось себя насиловать: миссис Теллер оказалась приятной женщиной во всех отношениях, да и ее полнота придавала пикантность их утехам. Она искренне восхищалась своим молодым любовником, обрушив на него такую лавину нерастраченной любви и заботы, что даже смогла немного пробить его многолетний панцирь убежденного циника. К тому же Анна открылась ему с неожиданной стороны, которой он мгновенно воспользовался, – миссис Теллер переоценивала свои умственные способности и считала себя намного умнее многих окружающих, и уж тем более – своего красивого молодого любовника, который только и умеет, что правильно стричь кустики. Женщина отлично понимала, что Ларс весьма эгоцентричен, но не видела в этом обстоятельстве ничего удивительного, главное, Слэйтер был достаточно богат, чтобы его не считали жиголо или альфонсом; кроме того, не так давно он стал довольно-таки востребованным ландшафтным дизайнером. Совсем не многим женщинам выпадает такая удача! И Ларс тоже правильно расценивал это обстоятельство, поэтому их отношения с Анной были обоюдно прозрачны… почти. Мужчина преподносил своей женщине небольшие подарки и от нее принимал тоже весьма недорогие безделушки. И когда однажды миссис Теллер хотела подарить ему дорогие часы, он вежливо, но твердо отказался от недешевого аксессуара; ко всем финансовым вопросам Слэйтер относился крайне щепетильно. И его вполне устраивала та ситуация, которая сложилась на данный момент, хотя Ларс вообще не мог припомнить, когда он был недоволен собой или своей жизнью, искренне считая себя счастливым и удачливым человеком. Мужчина нравился себе, но без самолюбования, был весьма самокритичен, не занимался самобичеванием, хладнокровно анализировал свои ошибки, однако иногда ему приходилось наступать себе на горло. Он считал, что важно не количество ошибок, которое он совершил и еще совершит, а то, чему он смог на них научиться.

Слэйтер действительно был вполне обеспеченным молодым человеком; и отнюдь не деньги подвигли его когда-то на сложную и опасную авантюру. Ларс не представлял своей жизни без риска и азарта; и любую предстоящую деятельность мужчина примерял на себя исходя из наличия таких приоритетов. (Благоразумие, считал мужчина, не способно уберечь от превратностей судьбы.) Кроме этих качеств, Ларс обладал достаточной дальновидностью, чтобы определить время и место для каждой из своих целей, а затем уже осуществлял задуманное. Человеческая жадность часто заставляет нарушать заведенный порядок, принуждая преследовать одновременно множество целей, и в погоне за незначительным, человек упускает существенное. Слэйтер считал, что не родился гениальным или талантливым, и в сущности обладает посредственными способностями, однако умеет ими пользоваться, поэтому находится в более выигрышном положении, чем люди, наделенные выдающимися качествами, но не умеющими их реализовывать.

В таких психологических размышлениях он пребывал минут сорок, когда вдруг увидел приближающуюся к коттеджу машину Кейт Стюарт; сегодня она была выбрана им в качестве объекта наблюдения. (Вчерашний свой вечер он посвятил ее брату.) На самом деле Ларс хотел узнать, что же замышляют эти «волшебники».

Минут через семь Ларс припарковал машину недалеко от нужного ему дома. Затем он вытащил из сумки портативный прибор и направил небольшую параболическую антенну на одно из окон коттеджа. Без специального «жучка», конечно, разговор по обычному телефону прослушать будет невозможно, но если звонок будет произведен посредством мобильной связи, то этот прибор позволит Слэйтеру услышать беседу достаточно четко.

Через несколько минут техника была установлена и настроена, оставалось ждать и слушать. Радовало то, что здесь, на самой окраине парка, вдали от многолюдных мест, можно было не особо опасаться прохожих. Но Ларс все же неплохо замаскировался под густыми орешником. Ждать пришлось не более четверти часа: раздались сигналы в наушниках. Мужчина поправил на голове наушники и стал внимательно слушать. Разговор длился всего несколько минут, но не его длительность была важна Ларсу, ему важна была его суть. Все, что было нужно, молодой человек узнал, оставаться здесь больше не стоило. Сложив всю свою технику в сумку, он тронулся с места.

* * *

В это же самое время Анна Теллер сидела в своей гостиной и пила кофе, просматривая что-то в своем ноутбуке. Огромный экран телевизора рассказывал о подводном мире Тихого океана. Речь шла о кархародонах, больших белых акулах. Миссис Теллер, оторвав уставшие глаза от скучных таблиц и многочисленной армии чисел, зачаровано посмотрела на гамму ярких красок, которую можно было увидеть, по всей видимости, только в толще океанических волн. Палитра цветов была действительно впечатляющей: искрящаяся бирюза, головокружительные переливы белого, желтого, кораллового, пурпурного, изумрудного, кобальтового… столько разновидностей обычных, казалось бы, цветов! И столько оттенков! «Такие, наверно, на суше и не встретишь», – подумала женщина. Но тут красота подводного мира взорвалась нагло вторгнувшейся в ее гармонию опасностью, несущую смерть. Огромная пасть, демонстрирующая миру устрашающие челюсти с рядами внушительных зубов, казалось, собиралась заглотнуть гостиную со всем ее содержимым. На миг Анна застыла, поверив в происходящее, впрочем, спустя долю секунды ей стало стыдно из-за своей слабости, вернее, из-за своего разыгравшегося воображения.

Вообще-то, женщина чрезвычайно редко смотрела телевизор, считая, что созерцание слезливых сериалов, дурацких шоу и викторин – удел глупых домохозяек, ведущих однообразную и скучную жизнь. Но некоторые передачи, оказывается, могут вызвать дрожь в коленках и всколыхнуть уставший от монотонной работы мозг. Усмехнувшись, она медленно допила остывший несладкий кофе. Можно было бы поработать еще, но влюбленность – странное состояние. Несмотря на то что она встречалась с Ларсом более трех месяцев и, казалось бы, новизна ощущений должна была уже немного нивелироваться, у нее этого не произошло – накал ее чувств к нему стал еще более ярче и ощутимее. А ведь она уже далеко не девочка, да и какого-то периода ухаживаний со стороны Слэйтера не было. Все произошло достаточно быстро, как обычно бывает между уже достаточно взрослыми людьми. Естественно, такое мечтательное настроение миссис Теллер не могло не отразиться на ее работоспособности, отнюдь ее не повысив. Анна никому не прощала удовлетворительной работы, а себе – тем более. И с этим нужно было что-то делать. Женщина стала понимать, что уже не может справиться со своими чувствами и, чтобы ее самоуважение оставалось на обычном, а значит, достаточно высоком уровне, Анна приняла окончательное решение, касающееся многих аспектов своей жизни. Во-первых, она берет отпуск после праздника (с миссис Старлингтон этот вопрос уже оговорен), а во-вторых, с Алексом нужно развестись как можно быстрее. Так будет лучше для всех. Анна хотела свободы от брачных уз и она ее получит. Муж пойдет навстречу, она просто оставит его без малейшей возможности выбора: ему нужны были деньги. Покупка вожделенной свободы обойдется ей недешево, но женщина была готова к такой сделке. Разрешением этих проблем нужно будет заняться в первой половине отпуска, а затем она поедет куда-нибудь отдохнуть… Боже мой! Бездумно и расслабленно отдыхать!.. Как давно у нее был такой кайф! Зачем отдыхать от любимого дела? Никогда не было в этом необходимости, и вот теперь появилась.

Завтра ей предстояла поездка в Брайтон, и Анна уже забронировала двухместный номер в «De Vere Grand Hotel» – главной гостинице города. Ларс недостаточно хорошо был знаком с этим курортом, и когда она закончит свои дела – у них будет время насладиться городом. Она очень надеялась, что Слэйтер составит ей приятную компанию. Предстояла замечательная поездка, и предвкушение романтического вояжа сладкой истомой разлилось по телу. Оставалась только одна проблема – необходимость сосредоточиться на делах фирмы. Время для восторженных грез у нее еще будет…

* * *

…На цыпочках Анна прокралась в душ, боясь разбудить Ларса. А Слэйтер и не думал засыпать: что-что, а притворяться он умел. «Наверное, для сцены или кино я был бы неплохим приобретением», – подумал он.

Когда раздался шум воды, обнаженный мужчина достал из стоящего у кровати кейса флешку и подошел к ноутбуку Анны, проделав некие манипуляции с ним, он возвратился к постели. Не суетясь, Ларс спрятал ценную деталь в небольшой карман своего кофра. Вот и все. Молодой человек лег на кровать немного раздосадованным. Он хотел настоящей работы: с риском, азартом и бешеным ревом адреналина в крови. А такую мелочь может сделать кто угодно. Успокаивало только то, что этот момент-один из незначительных этапов его работы.

Мысли Слэйтера незаметно возвратились к настоящему времяпрепровождению. Не очень-то хотелось оставаться здесь еще на ночь, тем более что было только три часа пополудни. Если бы он был один, то с удовольствием занялся бы осмотром города и его достопримечательностей. Не то, чтобы Ларс тяготился обществом любовницы… Но все же свобода предпочтительнее во всех отношениях. Если бы Анна чуть больше занималась своей непосредственной работой… Однако она явно не хотела спешить. Надо что-то придумать, только что? Мужчина вновь полез в свой кофр, достал оттуда крохотную таблетку и опустил ее в бокал своей любовницы, в котором еще оставалось недопитое шампанское.

Вскоре Ларс услышал, что шум воды, доносящийся из ванной комнаты, стал менее интенсивным. Вскоре Анна приоткрыла дверь в спальню, но мужчине уже не хотелось притворяться спящим. На цыпочках женщина проскользнула в комнату, в которой царил полумрак, обеспечивающийся плотными темно-коричневыми шторами. Ларс лежал на спине, заложив руки за голову, и рассматривал танцующие блики света на потолке. Анна поневоле залюбовалась его атлетическим телом, красивым лицом, четким аристократическим профилем. Ей нравились его холодные серо-голубые глаза, иногда очень отстраненные и даже надменные. Быть может, из-за таких «особых» для нее качеств Ларса, секс с ним был каким-то удивительно неповторимым. И сейчас, глядя на его губы, вспоминая их вкус, она вновь почувствовала прилив желания. Впрочем, уже достаточно хорошо изучив своего любовника, женщина постаралась подавить эротический импульс. Миссис Теллер усвоила многие привычки Слэйтера не только в сексуальных предпочтениях, но и во многих других аспектах его жизни. И когда-то поняв, что своей назойливостью или чрезмерной заботой она может его оттолкнуть, дала себе слово: никогда себе этого не позволять.

Ларс повернул голову и, улыбнувшись, тихо, с придыханием пропел своим неподражаемым голосом, окрашенным чувственным тембром:

– Привет, милая.

Его голос, – иногда думала она, – подошел бы мужчине лет за сорок – этакому искушенному и опытному соблазнителю, не имеющего поражений в отношениях с женщинами, а тут – внешность интеллигентного молодого преподавателя колледжа, ведущего спортивный образ жизни.

Уже позже, когда они стали близки, и Ларс оказался действительно замечательным любовником, женщина подумала, что природа не зря дала этому мужчине такой «возрастной» тембр голоса. Кроме этого, Слэйтер обладал врожденной способностью – тонко чувствовать женщину, что вкупе с отличным «техническим обеспечением» процесса давало великолепный результат для обоих партнеров. Этот молодой мужчина относился к своей партнерше, как музыкант-виртуоз к своей скрипке – даже если она и не являлась творением Страдивари – раскрывал всю красоту ее звучания, даря восторг и получая его.

– Привет, дорогой. Я тебя разбудила?

– Нет. Ты забыла, что мне достаточно десяти минут для полного восстановления. Как ты?

– Как всегда с тобой – замечательно, – проворковала женщина нараспев.

Ларс сбросил простыню и обнаженный направился в ванную комнату. В полумраке комнаты женщина позволила себе бросить обожающий взгляд на любимого мужчину, который в такие минуты становился для нее центром вселенной. В состоянии приятного, волнующего ожидания Анна потягивала шампанское, а затем легла в постель и прикоснулась к подушке, на которой недавно спал Ларс. Она глубоко вдохнула его запах и, закрыв глаза, погрузилась в грезы… У них есть еще ночь и день…

* * *

С возрастом я стал побаиваться летать на самолетах. Мне даже странно сейчас думать о том, что когда-то, в детстве, у меня не было пресловутого страха высоты; тогда, по-видимому, я даже не подозревал, что существует такой комплекс. Но повзрослев, неожиданно для себя узнал: боязнь высоты не относится к категории надуманных страхов. Как-то раз – мне тогда исполнилось лет в шестнадцать – я пригласил одну симпатичную девушку на свидание в парк. Мы немного погуляли, но обычная беседа о популярных музыкальных новинках и кино-премьерах в какой-то момент нам надоела: хотелось драйва, и появившийся на небосклоне гигантский сверкающий обод колеса обозрения решил, казалось, нашу проблему поиска острых ощущений. (В детстве кайф от этого аттракциона мне казался самым ярким.) Конечно, в шестнадцать лет ожидаемые ощущения от такого развлечения не могли быть такими выразительными, но я не ожидал, что мой первоначальный восторг так быстро сменится паническим ужасом… Безусловно, присутствие девушки помогло мне тогда подавить свой страх, однако сам факт его возникновения стал для меня серьезным ударом. Я боролся с этим комплексом и даже спустя некоторое время мог поздравить себя с частичной победой. А вот то, что касается авиа-перелетов… паники, конечно, не было, но и эйфории у меня тоже не наблюдалось. Обычно я спокойно смотрю в иллюминатор на уменьшающиеся в размерах здания, поля, леса и прочие пейзажи и до некоторых пор остаюсь в нормальном состоянии, но стоит облакам принять в свои объятия самолет с моим телом, у меня появляется острая потребность подойти к пилотам лайнера и попросить их начать снижение. Хорошо, что этот момент длится у меня недолго.

Мы летели в Лондон. Фрэнк, выпив кофе, дремал в кресле рядом. На меня этот напиток действовал по-другому, хотя со стороны могло показаться, что я тоже погрузился в сон. Но это удовольствие, по-видимому, испытать мне придется нескоро, и дело, к сожалению, не в кофе. Наша встреча, вернее, многочасовой разговор с мадам Оливией разъяснил немалое количество вопросов. Надо заметить, до верного объяснения многих моментов мы дошли своим умом, и почти все наши догадки оказались тоже правильными. Но, к огромному нашему сожалению, мы не были готовы предъявить улики убийцам Мишель и Лоры по причине их отсутствия, не убийц, а улик. Что можно сделать в такой ситуации?… Я не знал и из-за этого обстоятельства мог теперь не спать, очевидно, достаточно долго. Обидно то, что мы, можно сказать, гениально вычислили преступников, но еще обиднее осознавать, что наше расследование может не стать достоянием других людей, в разной степени причастных к этим двум криминальным историям. Да, была еще смерть профессора Биггса и его пропавший дневник… Здесь у нас тоже не было никакой ясности. В общем, мои мысли в связи с расследованием по фактам трех смертей были настолько безрадостные и беспросветные, что в тот момент я совсем не боялся перелета, к тому же где-то на периферии моего сознания зародилась подлая мысль об авиакатастрофе, чтобы таким способом разрешились все мои проблемы. Нет, я, конечно, понимал, что это-чудовищный вариант… Почему из-за моей тупости или еще каких-то качеств должны погибать другие? Ничего подобного я, безусловно, не хотел, просто констатировал факт моей окончательной победы над своим старым комплексом. Незаметно для себя я заснул. Мне приснился профессор Биггс. Во сне мы с ним вновь дискутировали на религиозную тему, но когда я проснулся-вспомнить какую-то конкретику не смог. Хотя одну последнюю фразу старика мне воспроизвести все же удалось. Только я не особо-то верил в провидческий характер сновидений. Есть, несомненно, известные исторические примеры, но может ли провидение помочь именно мне в решении сложного клубка задач? А вдруг?… Эта обнадеживающая мысль убаюкала мое сознание, и я пребывал в блаженном забвении до самого приземления в Хитроу.

Из аэропорта мы с Фрэнком разъехались на такси по своим домам. Прощались скупо, по-мужски: без слез и объятий, хотя сентиментальность в небольшой степени – оказывается(!) – нам была присуща. Но этим вечером Тодескини обещал приехать к нам с Клео (он-де очень по ней соскучился), и от этого его заявления я действительно чуть не прослезился. Как бы то ни было, нам действительно предстояло принять сложное решение: что делать дальше с нашим расследованием? Всю дорогу домой я размышлял, впрочем, делал эту, в общем-то, привычную для себя работу с огромным трудом: мои мысли казались мне нагромождением гигантских, тяжелых валунов… я пытался их приподнять, надеясь… вдруг повезет отыскать ту ниточку, которая выведет нас к свету в конце тоннеля. Но, кроме всего прочего, я должен был решить еще одну, совсем не простую, задачу – составить отчет для представления его Элизабет. У меня уже было видение будущей «милой» беседы, вернее, ее последствий. Безусловно, отсутствие улик означало для меня серьезное поражение, если не фиаско. Конечно, у всех бывают неудачи в расследовании, однако я был уверен, что именно этот случай по своим негативным последствиям может стать отправной точкой в моей дальнейшей деятельности. Мои домыслы и версии, даже если они и верны, не будут приняты без доказательной базы, которой у меня нет. А косвенные улики могут, разве-что, приятно рассмешить мою клиентку, да и не только ее. К огромному своему сожалению, я пришел к выводу: смерть мадемуазель Байю можно отнести к «идеальному» убийству, впрочем, только по той причине, что состоялось оно более двадцати лет назад и, несомненно, время навсегда скрыло все его следы, что же касается убийства Лоры-оно почти безупречно. А вот на «почти» у меня тоже пока нет улик, хотя есть одна ниточка, однако мне она казалась настолько бесперспективной, что не хотелось даже о ней думать. И как мне при таком состоянии дел отчитываться перед миссис Старлингтон? Разве что признаться в своей несостоятельности…

* * *

…Ларс Слэйтер возвращался домой в отличном настроении, почти позабыв о покинутой любовнице. В конце концов он ничего ей не обещал. Остаться на два дня в Брайтоне-сугубо ее решение. Она даже не дослушала мужчину, когда тот сказал, что у него могут быть совершенно другие планы. Анна, если чего-то очень хотела-отключала на время слух и мозги, чтобы не слышать возможных возражений. Что ж, пусть теперь расплачивается за свою «глухоту». Раздраженный мужчина мысленно заметил, что стал непозволительно много времени уделять своей любовнице! Так-плавно и незаметно! – она сядет ему на голову! Стараясь выбросить женщину из головы, он перевел свое внимание на красочные пейзажи, открывающиеся ему из окна такси. Но почти сразу же в нем проснулось азартное возбуждение, и его размышления приняли нужное направление. Все было отлично продумано, и их план просто обречен на успех. Вновь и вновь он анализировал возможные подводные камни, которые могли быть, а они их не заметили, пребывая в мысленной эйфории от найденного неиссякаемого денежного источника. А нашел его он, Ларс, благодаря своему уму, авантюризму и отваге, хотя вопрос материального благополучия для него не был первостепенным. В течение нескольких недель он размышлял, продумывал каждую деталь, с особой тщательностью взвешивал малейшие случайности, не исключая в своих предположениях возможного развития событий и участия «женского «фактора. «Чертовски сообразительный парень, ты, Ларс!» – сказал он себе в конце концов. А ведь он всего лишь однажды позволил себе лишку, не стал ограничивать какими-то этическими, да и юридическими рамками свое воображение… И надо же, какая удача! Эта «курочка «будет нести золотые яйца и после своей смерти», – подумал он и засмеялся такому каламбуру.

Первые два этапа плана прошли успешно – так, как они и предполагали. Поэтому можно прогнозировать удачу и в его финале. Ларс решил сыграть во-банк: «Aut Caesar, aut nihil». «Для меня теперь такого варианта, как неудача, просто не существует! И если вдруг Земля каким-то образом испарится, для меня это будет меньшее зло, чем провал в этом авантюрном предприятии». Хорошо, что завтра выходной, и сегодняшний вечер он сможет посвятить своему любимому досугу: игре и выпивке. И никаких женщин! То количество оргазмов, которое он получил за последние несколько месяцев, хватит ему на предстоящие пару лет, теоретически, конечно. Безусловно, он не собирался проверять эту теорию на практике, но хотя бы недельку отдохнуть от навязчивого женского внимания было просто необходимо. «Бедная Анна, так изголодалась по мужской ласке! – сочувственно подумал. Надеюсь, что я смог ее осчастливить… пусть ненадолго, но она могла и этого не познать», – Ларс равнодушно пожал плечами и переключил свое внимание на собственные текущие вопросы. Несмотря на некоторую физическую усталость – будто бы в тренажерном зале позанимался – чувствовал себя Слэйтер превосходно и надеялся, что такое внутренне состояние теперь у него будет часто.

Подъехав к своему дому и расплатившись с водителем такси, молодой человек прошел по усыпанной гравием дорожке и, поднявшись по каменным ступенькам крыльца, оказался у входной дубовой двери.

Открыв замок, Ларс зашел в коридор, отключил сигнализацию и, включив свет, прошел через светлый холл, а затем поднялся на второй этаж. Зайдя в спальню, он критично оглядел в большом зеркале свое отражение. Сочетание красивой спортивной фигуры несколько сглаживало предвзятое впечатление, исходящее от его утонченного лица. У Слэйтера была небольшая близорукость, но очки в тонкой серебристой оправе с легким голубым тонированием, в которых он был сегодня, придавали его внешности шарм и некоторую загадочность. У Ларса была огромная коллекция очков, однако он предпочитал именно с тонированными стеклами, несмотря на свою приверженность к разнообразию во всем.

Облачившись в легкие серые брюки и светлую рубашку, мужчина вышел из дома и проследовал в оранжерею. Дизайнер действительно любил растения, и эта удивительная любовь к зеленым «существам»-с одной стороны молчаливым, а с другой-очень «общительным» и тонко «чувствующим» – до сих пор изумляла его.

Из-за огромного количества приборов и датчиков оранжерея напоминала небольшую лабораторию. Здесь было все, чтобы не только обеспечивать растением достойный уход, но и позволить вести за ними наблюдения с целью изучения многих процессов, происходящих в их жизнедеятельности. (Слэйтер надеялся внести свою лепту в науку, называемую нейробиологией растений.) Микротермистеры фиксировали температуру флоры, часть датчиков регистрировали потоки растительных соков, сенсоры измеряли транспирацию (испарение воды листьями); здесь были поливальные установки и всевозможные приборы для определения роста растений, степень освещения оранжереи и многих других важных факторов.

Ларс вслух поприветствовал своих зеленых «друзей» и занялся своим ежедневным предвечерним обходом. Подойдя к бородавчатому филодендрону, мужчина посмотрел на показания самописца энцефалографа (к листьям были подключены электроды, посылающие электрические сигналы «нервной «системы растения). Он не поверил своим глазам: обычно плавная линия в какой-то момент превратилась в остроконечные пики! Это говорило о том, что растение испытало сильное волнение и даже страх. Потрясенный Слэйтер проверил записи самописцев электродов, подключенных к листьям герани, расписного сциндапсуса, лазающего филодендрона, аспидистра и остальных растений… Все они были практически идентичны. Ошеломленный Ларс, пошатываясь, подошел к столу, стоящему неподалеку и, тяжело опустившись на стул, просидел некоторое время в какой-то прострации. Однако спустя пару минут его взгляд скользнул по ярким, вишневого цвета, листьям ирезины Линдена. Такая окраска листвы обусловливалась наличием антоциана в клеточном соке растения. Странно, но именно темно-кроваво-красные стебли и овально-ланцетные темно-малиновые листья ирезины, похоже, вывели его сознание из транса. Слэйтер стал размышлять: «паника «всех растений произошла в одно и то же время: чуть позже полудня. Ларс наблюдал за своими саженцами не один год и знал, как они реагируют на изменения условий их содержания или на метарфозы, произошедшие в окружающей среде. Ему было хорошо известно, что даже сигнал растений о нехватки воды или света отражался самописцем совершенно другой линией. А такие или очень похожие пики наблюдались только однажды, когда как-то к нему в гости заглянул его бывший сосед (впоследствии оказалось, что этот мужчина промышлял делами, за которые по закону полагалось немало лет тюрьмы), и тогда оранжерейная флора отреагировала на этого соседа (тогда еще будто бы законопослушного гражданина) аналогичным образом. В теплицу Ларса пару раз захаживал и другой народ, в том числе и Анна, но растения реагировали вполне спокойно. Что могло случиться в этот раз? Злополучный сосед – преступник уже как полгода «кормит «кладбищенскую флору и фауну. Оранжерея закрывалась от возможных незваных гостей, вроде птиц и другой мелкой живности. Растения потревожил какой-то человек (или люди), пришедший сюда отнюдь не с добрыми намерениями. Кто-то, видимо, знал, что Ларс должен уехать на некоторое время. Был ли этот «кто-то «и в доме? Ларс поспешил возвратиться в коттедж. Молодой человек не претендовал на лавры Джеймса Бонда, но некоторую подстраховку для себя он все же организовал. Будучи совершенно уверенным в своей безопасности и неуязвимости, Слэйтер нечасто проверял свой секретный «датчик». И, если сегодня кто-то заходил в его дом, Ларс это поймет. Мужчина зашел в коттедж и внимательно стал осматривать все комнаты в нем; на первом этаже все предметы находились на своих местах. На втором этаже, в рабочем кабинете, находилась его тайная «сигнализация». В одном из ящиков мини-бара были две небольшие лампочки. Одна из них должна была сгореть, если кто-то поднимался на второй этаж в отсутствии хозяина. Лампочка подключалась к сети с большей, чем ей необходимо, мощностью. При подъеме по лестнице незваный гость, наступив на предпоследнюю ступеньку, замыкал цепь, и лампа сгорала. Сам Ларс, когда приходил домой, отключал эту сеть скрытой кнопкой, которая располагалась рядом со сигнализационным щитком. Мужчина поднялся на второй этаж и прежде, чем заходить в гостевую комнату, он осмотрел секретный маркер, представляющий собой тонкую, почти невидимую, но достаточно прочную искусственную паутинку, которая могла порваться только при открытии двери кем-либо. Слейтер правой рукой нащупал на верхней части дверной коробки очень маленькую, практически сливающуюся с деревом липучку, и отклеил ее. Но теперь она представляла собой либо тропический цветок, либо микроскопическую «медузу горгону», потому что многочисленные спиральки прозрачных нитей оборвались и приклеились к липкой пластинке. Что же касается маленькой лампочки – она оказалась сгоревшей. Ларс почувствовал, что его внутреннее напряжение, постепенно сжимавшееся в тугую пружину, сейчас рисковало резко распрямиться, поэтому следовало позаботиться о собственном мозге, чтобы он не превратился в подобную «медузу». Психологическая установка помогла ему собраться с мыслями: паника еще никогда не руководила его поведением! Не получиться у нее и в этот раз.

Осмотрев второй этаж и мансарду, Слэйтер больше не обнаружил каких-либо следов пребывания посторонних. Спустившись в гостиную, он налил в бокал бурбон, долив его холодной содовой. Мужчина подошел к окну и, глядя в никуда, стал анализировать случившееся. Это был не вор, не наркоман, однозначно. Ничего будто бы не искали, потому что обыскать два этажа, мансарду, заглянуть в оранжерею, практически не нарушив заведенный порядок домашней обстановки, абсолютно не реально. Ларс похвалил себя за предусмотрительность: некоторое время назад, решив поиграть в шпиона, он арендовал для этих целей небольшую квартирку в Сифорде и весь свой маленький «шпионский» арсенал держал там. Несмотря на то что вопросы: кто и зачем приходил, остались без ответа, тем не менее пару версий все-таки забрезжили в его уставшей от волнений голове. Конечно же, желанный досуг отменялся: необходимо было проверить свою «тайную» квартиру.

Дорога в Сифорд заняла чуть больше двадцати минут. Припарковав машину на стоянке, Ларс прошел к одному из таунхаусов и поднялся по ступенькам к входной двери своей квартиры. Открыв ключом дверной замок, он зашел в небольшой темный коридор. Почувствовав, что его пульс стал взволнованно учащаться, мужчина остановился и глубоко вздохнул. Затем Слэйтер неторопливо включил бра и, сняв ветровку, повесил ее на крюк настенной вешалки. Несмотря на скромность этой квартиры, иногда он здесь оставался и не ощущал какого-либо бытового дискомфорта. И сейчас Ларс был уверен в том, что все, находящееся в этом помещении, – в целости и сохранности, но проверить все же было необходимо. Собственно говоря, с этой целью он сюда и приехал.

Мужчина прошел на светлую, уютную кухню и, налив себе в бокал виски с содовой, сделал пару глотков. Затем направился в спальню и присел у прикроватной тумбочки. Аккуратно просунул руку к ее боковой стенке и, не выдвигая оттуда ящик, он попытался нащупать там липучку, аналогичную той, какая была у него коттедже. К ужасу мужчины, его пальцы наткнулись на оборванные нити. Судорожно Ларс выдвинул ящик: пакет со стопкой плотных листов с записями лежал на месте. Пересмотрев содержимое, мужчина убедился, что ничего не пропало. Но это обстоятельство не улучшило состояние Слэйтера, а наоборот, – значительно ухудшило. Кто-то выдвигал ящик – это факт, но все фотокопии документа остались на месте. Зачем тогда устроили этот спектакль? Руки чуть дрожали, однако Ларс смог поднести бокал с алкоголем ко рту, не расплескав его содержимого. Панике все же удалось взять реванш у рассудка! И сейчас она, издеваясь, визжала и хохотала над ним.

Усевшись в кресло, молодой человек попытался восстановить события, связанные с его сегодняшним неприятным открытием. Похоже, он когда-то и в чем-то допустил серьезную ошибку; и теперь, чтобы хоть как-то нивелировать плохие последствия оной, нужно понять: во-первых, кто за ним следил, а во-вторых, смысл проникновения в его коттедж и в эту квартиру… если то, ради чего все устраивалось, осталось на месте? Конечно, тот, кто проник сюда, безусловно, сделал себе копии… Но для чего ему, Ларсу, оставили эту, можно сказать, «бомбу»?

Он сделал большой глоток алкоголя и, закрыв глаза, погрузился в размышления.

…Все началось около полугода назад. Как-то Полин сказала Ларсу, что по ее мнению, профессор вовсе не страдает провалами памяти, но не очень-то хочет, чтобы о его нормальном самочувствии знали все остальные, поэтому нередко и «включал больного». Девушка к тому же сообщила, что мистер Биггс иногда пересматривает старые учебники и что-то пытается штудировать. И по какому-то наитию свыше Слэйтер предположил, что старик, возможно, «по-тихому» пишет какие-нибудь мемуары, поэтому и «шифруется». Сделать слепок ключа от профессорского коттеджа со связки Полин было несложно и навестить вечером дом Алана во время его отсутствия тоже удалось без всяких осложнений. И не зря! Искать долго не пришлось, но кодовый замок на сейфе чуть остудил его пыл, но ненадолго-скрытая камера решила проблему. Все странички дневника (назвать писанину старика мемуарами было бы слишком смело) Ларс аккуратно сфотографировал. В тот момент он еще не знал: с какой целью все это затеял, не было никакого конкретного плана, опять-таки, только интуиция или подсознательное желание прикоснуться к чужой тайне и… почему бы ею не воспользоваться каким-то образом? И только дома, прочитав написанное Аланом, молодой человек пришел к выводу, что на воспоминаниях профессора можно неплохо заработать, хотя деньги и не являлись самым важным аргументом в этом приключении.

Некоторое время молодой человек предполагал, что никто так и не узнал о существовании дневника. Разговоры были, но все они-на уровне домыслов. Когда профессор умер, и обнаружился открытый пустой тайник, то полиция предприняла какие-то шаги, впрочем, в конце концов все затухло, так и не начавшись; во всяком случае, дело закрыли за недостаточностью улик, а старик умер своей смертью. Когда Ларс проник вновь в дом Алана после похорон последнего-никаких записей он не обнаружил, хотя библиотеку, завещанную профессором университету, еще не вывезли. Куда пропал дневник? И у кого сейчас он может быть?

Слэйтер был уверен в том, что приход к нему, Ларсу, неизвестного, связан с этими пропавшими записями. Но этот некто, по-видимому, не хотел, чтобы дизайнер догадался, что за ним велось наблюдение (да и теперь ведется, скорее всего). Как на него вышли? Это другой вопрос, и сейчас-вероятно, не самый важный. В коттедже даже не стали особо напрягаться с обыском, понимая, что потом все привести в первоначальный порядок будет сложно, поэтому осмотрев там мельком кое-какие места, напугав при этом его растения, приехали сюда… Первостепенное значение в настоящее время заключается в другом: как ему спасти свою жизнь? Тот, кто его выследил, посетил коттедж, эту квартиру и нашел фотокопии дневника, может предполагать, что и дневник профессора находится у него, доморощенного Джеймса Бонда… или, к примеру, у его соучастника. Но было бы верно и другое предположение, что Слэйтер хранит его в каком-то другом тайнике. Что бы на месте этого неизвестного противника делал бы Ларс? Правильно, организовал бы «серьезную «беседу с целью узнать: куда он припрятал профессорские записи. А то, что ему, скромному ландшафтному дизайнеру, уже вынесен смертный приговор – это и так ясно. Даже, если у него и был бы этот дневник, и он бы его отдал, все равно его должны будут убить: он ведь не мог не прочитать исповедь старика, а значит, узнал то, что узнавать ему не следовало бы. (Правда, Слэйтер сам был не уверен: со всех ли записей профессора были им сделаны фотокопии. Но люди, которые теперь могут его убить, этого факта могут и не знать! А мало ли что еще мог накропать Биггс! Последний раз Ларс проникал к нему дней за пять до смерти старика.) Однако почему эти люди попытались осмотреть его жилища так аккуратно, чтобы он ничего не заподозрил? Правильно, чтобы он, Слэйтер, ни о чем не догадался и пребывал бы в полной уверенности: все протекает замечательно.

Мужчина допил виски, но не почувствовал острой горечи напитка, в его послевкусии явно ощущалась ядовитая желчь страха, опускающаяся по пищеводу вниз, омывающая внутренности и всасывающаяся в кровь, чтобы вскоре наполнить трепещущее сердце острыми иглами и взорвать его на маленькие темно-бордовые ошметки. Ларс резко встряхнул головой, чтобы избавиться от нарисованной его воображением «милой» картинки. Он поднялся, прошел на кухню и налил в бокал еще порцию бурбона, чуть поколебался в раздумьях и, не став его разбавлять, возвратился в гостиную и, присев в кресло, безвольно по нему расплылся. Спустя пару минут мужчина, подняв олд-фэшн с напитком, мысленно отметил, что его руки уже пришли в норму, да и сам он вполне успокоился: знал же раньше о риске… и просчитался. Слэйтер попытался проанализировать сложившуюся ситуацию и взять себя в руки, и это ему удалось. Обычное его хладнокровие подавило истерический эмоциональный всплеск, и мозг стал просчитывать возможные выходы из очень серьезной ситуации, в которую он угодил, допустив какую-то, возможно, очень небольшую ошибку в своих действиях.

Как они его вычислили? Хотя этим пока можно не занимать свою голову, есть более важные проблемы. Важен другой вопрос: почему они решили, что у него нет дневника? Иначе они бы перерыли все в его доме, не пощадив и растений. Вот поэтому они и не стали искать записей ни в коттедже, ни в этой квартире. Возможное и самое очевидное предположение, что дневник уже у них. Даже, если бы они предполагали, что записи у него, то, пожалуй, сейчас бы он не пил виски, развалившись в этом кресле. Тогда почему он еще жив? Что-то не сходится. А если у них нет дневника и они знают по какой-то причине, что его нет и у Ларса, тогда следует другое логическое допущение: у Слэйтера есть сообщник, у которого и находятся профессорские записи. Поэтому он до сих пор жив. Им надо у него узнать: кто сообщник и где записи. Значит, и в коттедже, и в квартире уже установлено скрытое видеонаблюдение и прослушка, да и «ведут «его они, наверно, уже давно. Могли ли они по записи с камер видеонаблюдения понять, что он догадался о незваных гостях? Да, но, без особой в этом уверенности. И спугнуть эти люди его не хотели, чтобы Ларс не сбежал. Вот почему осмотр – а не обыск – его жилья был таким аккуратным. Вычислили его вторую квартиру, а здесь особо утруждать себя поисками и не понадобилось: все на виду. «Это я, хренов Джеймс Бонд, вел себя слишком самоуверенно и беспечно, считая себя самым умным, высокомерно полагая: уж я-то-вне всякого подозрения», – со злостью в голосе прошептал мужчина, вовремя вспомнив о конспирации.

Ладно, это все лирика. Что ему теперь делать для спасения своей шкуры? Во-первых, он будет вести себя спокойно: вроде бы ничего не заметил. Что они могут увидеть по скрытой камере: там, дома, Ларс зашел в теплицу и был немного обеспокоен записями датчиков самописцев. Но делать из этого вывод, что просмотр этих наблюдений вдруг натолкнул его на какие-то подозрения, – абсурд. Да он и сам был бы в этом не очень-то уверен, если бы не липучки. И догадаться по видеопросмотру об этих ловушках – не очень-то легко. Ну хорошо, предположим, что они могут подозревать такой вариант. Что он, Ларс, может изменить? Ничего. А предпринять? Во всяком случае, нужно вести себя так, как и раньше, будто ничего не случилось: обычно и спокойно, пытаясь по-прежнему радоваться жизни. Именно – «пытаясь», потому что испытывать естественную радость бытия у него теперь вряд ли получиться. Вероятно, они готовят ему «теплую «встречу в ближайшем будущем, чтобы заставить признаться: кто его сообщник и где дневник. С арсеналом современных всевозможных препаратов им даже не придется применять к нему силу. А такое удовольствие Слэйтер не хотел им предоставлять. Могут ли они заподозрить Анну? Маловероятно: слишком очевидна их связь. Но даже если они возьмутся за миссис Теллер, он ей уже ничем не поможет. Ну а что делать ему, Ларсу? Хотя он предполагал такой исход-вполне логичный финал любой шпионской деятельности. Впрочем, он просто так не сдастся! Если что, он их тоже потянет за собой… любым способом! Злобно ухмыляясь, Слэйтер с удовольствием сделал пару глотков. Странно, весь страх как-то испарился. Стало действительно интересно жить! Никакой скуки! Вот в чем, оказывается, настоящий адреналиновый кайф! Такие ощущения, очевидно, испытывают летчики-камикадзе или тореадоры. Пожалуй, такая смерть и для него более предпочтительна, нежели скучный финал – дряхлым, старым или больным-в постели. Немного рановато, конечно, но, может, ему еще удастся одержать победу. Надо все продумать и попытаться избежать такого жизненного итога. Ну а если вдруг не получиться, тогда что же… Иногда поражение лучше победы. Если это поражение будет поставлено по его, Ларсу, сценарию. Что можно предпринять в том случае, когда за тобой ведут пристальное наблюдение, к тому же оцениваются все нюансы поведения наблюдаемого. Исходя из логики последних событий, можно с уверенностью сказать, что только та одежда, которая сейчас на нем – «чистая», да и смартфон-тоже. Хотя Анна?… А вдруг она-одна из них?… Нет, тогда бы он уже давно, образно говоря, кормил рыбу в Ла-Манше! Все остальное… под большим вопросом. Однако это обстоятельство уже и не так важно. Самое главное теперь – вести себя естественно, так, чтобы у наблюдателей не возникло ни малейших подозрений в его осведомленности. Но помощь ему нужна. Без нее он проиграет. А ставка в этой игре – его жизнь. Как и у кого попросить помощи, чтобы его противники ни о чем не догадались? Возможно ли это вообще? Телефонный звонок, электронное письмо, да и любое сообщение или разговор сразу же будет известен этим людям. Но выход должен быть! Надо думать. Ларс прошел на кухню и сделал себе еще порцию выпивки, подумав, что сегодня позволил себе многовато алкоголя. Хотя при таком повороте дел-заботиться о своем здоровье – как-то смешно.

Молодой человек подошел к окну и посмотрел на темнеющее небо. Глотнув бодрящего напитка, Ларс совсем не почувствовал той энергии, которая пару минут назад в нем проснулась и на которую он так уповал. Неужели недавнее ощущение активного тонуса и желание борьбы оказались сардонической насмешкой судьбы, всего лишь жалкой иллюзией? И сейчас, глядя сквозь окно на чудесный октябрьский вечер, мужчина вдруг подумал: возможно, ему еще суждено наблюдать такие сумерки неоднократно, но в какой-то из дней он уже не сможет ощутить прохладную синеву осенней ночи. Внезапно его охватил приступ отчаяния. Кто вообще ему может помочь? Он даже не успеет дойти до полицейского отделения, хотя в этом случае ему грозит срок за другие делишки, но тут уже выбирать не приходиться. Его ликвидируют за любую попытку побега или просьбе о помощи. А как же исчезнувший дневник и возможный соучастник?… Так, они вначале выкрадут доморощенного «Бонда», «нежно» допросят, а потом уже… А как же его растения, его планы на будущее? Он только стал приобретать популярность как талантливый ландшафтный дизайнер. После того как Слэйтер оформил зимний сад мисс Кэмпион, к нему обратилось немало желающих с целью изменить дизайн своих садовых участков. И тут Ларс вспомнил, что Марк Лоутон тоже как-то обращался к нему по этому вопросу. И тот последний с ним разговор в баре… Когда они прощались, Марк сказал, что если вдруг ему, Слэйтеру, понадобится помощь, пусть он позвонит и скажет… что скажет? Ларс не смог вспомнить финал той беседы с детективом. «Но, может, стоить попробовать? А вдруг этот сыщик еще в тот раз предвидел не самое лучшее для меня развитие событий? Возможно, Марк уже тогда заподозрил меня в чем-то? Впрочем, можно быть уверенным в том, что обыск, устроенный в моих коттедже и квартире устроил не Лоутон по той причине, что его нет в городе, это-во-первых. А во-вторых, для такой проделки нужна команда другого уровня. Тем более я подозреваю: кто за этим стоит…» Слабенький лучик надежды… однако он смог внушить мужчине оптимистический настрой и воодушевил его на принятие определенных решений. «Прежде всего я смогу теперь вести себя естественно (все равно другого выхода нет), и надо сейчас же позвонить Марку, – подумал Слэйтер, – хотя я не уверен, что детектив уже возвратился домой, но послезавтра должен состояться прием по случаю юбилея компании «Старлингтон энд Парк» и, вполне возможно, мне повезет».

Одним махом допив алкоголь и вынув из кармана куртки смартфон, Ларс набрал номер телефона Марка. Его наблюдатели не смогут ничего заподозрить: разговор действительно будет касаться ландшафтного дизайна. Теперь только остается молиться, чтобы Марк был дома и смог бы понять завуалированный крик о помощи несчастного садовника.

* * *

До вечера было еще много времени, и я в ожидании Тодескини чертил от руки схемы и таблицы, вписывая в них все известные нам факты, хотя подобных рисунков у меня накопилось предостаточно. На этот раз я решил приметить теорию интеллект– карт (Mind Maps), разработанную известными братьями Тони и Барри Бьюзен. Этот метод, прозванный «швейцарским армейским ножом мозга», позволяет обрабатывать обширную и сложную информацию с высокой результативностью. Не могу сказать, что я отлично владею этой «бьюзеновской» теорией, но в моем случае, когда много хаотичной информации и мало времени, «безобразная» интеллект-карта может будет и не такой уж бесполезной. По крайней мере, я ничего не терял: больше запутаться уже, похоже, было невозможно (я ошибался!). Впрочем, честно говоря, я уже не представлял себе, чем могу еще заняться до приезда Фрэнка. В конечном итоге мой нарисованный чертеж или начерченный рисунок напоминал гибрид робота с осьминогом, «щупальца» которого, при дальнейшей моей работе, грозили распространиться на все пространство нашего с Клео жилья. Хорошо, что мой приятель приехал раньше оговоренного времени, иначе моя фантазия вкупе с отсутствием минимальных способностей к рисованию могли бы окончательно спутать все ниточки нашего расследования. А если учесть, что, кроме выше перечисленных качеств, чувство меры меня тоже нередко подводит, индуцируя в моем сознании неуемное желание довести начатое дело до совершенства – финальной картины моих творческих потуг мы могли бы вообще не дождаться. Но все же я нашел в себе силы остановиться в своем совершенствовании часам к пяти пополудни. Немного перекусив, покормив Клео, я сел было за ноутбук, как вдруг уловил вибрацию смартфона в кармане домашнего пиджака. На дисплее высветилось имя нашего священника. Ни чуть не удивившись, я ответил:

– Приветствую вас, отец Коварт.

– Добрый вечер, мистер Лоутон. Извините за беспокойство, но, честно говоря, мне очень нужно с вами увидеться и я очень рад, что вы уже возвратились, – торопливо проговорил священник. – Когда бы вы смогли со мной встретиться?

По его обеспокоенному голосу, я понял, что святой отец тактично настаивает на встрече явно не для теологических дискуссий.

– Когда вам будет угодно, отец Коварт…

– Замечательно, мистер Лоутон. Особой срочности нет, я просто хотел убедиться, что в ближайшее время вы не собираетесь уезжать, – сказал он спокойно. – Что вы скажите по поводу завтрашнего вечера?

– Скажу-замечательно.

– Если ваш друг составит вам компанию, я буду ему признателен.

– Полагаю, это мы вам будем признательны. Спасибо за приглашение, отец Коварт.

Попрощавшись с викарием, я задумался. Может, еще одна ниточка отыскалась? По легкой обеспокоенностью его голоса, я сделал вывод, что предстоящая встреча обещает важный разговор. Только что могло случиться? Опять кто осквернил погост? Нет, тогда бы священник об этом сказал по телефону. Странно, но почему-то звонок священника не удивил меня… После сегодняшнего «полетного» сна, у меня появилась какая-то внутренняя убежденность, что моток, собранный из многоцветной пряжи, будет постепенно раскручиваться в отдельные нити– версии, а разобрать такие разноцветные спирали все же легче. Вернувшись к своим схемам, я стал в них высматривать тот момент, который от меня постоянно ускользал, хотя я чувствовал, что знание об этом существует в моем сознании. Но каким образом вытащить из захламленного чердака моей памяти эту деталь? Размышления о прошлом привели меня к боли, потому что я не мог не вспомнить Лору, даже захотелось чуть погрустить, но не по умершей женщине, а по скоротечности жизни; по тому обстоятельству, что мы не успеваем понять ее стремительное угасание, и многие не успевают даже понаблюдать за этим угасанием… как Лора. И, кроме этого, было бы особенно интересно узнать: куда же мы уплываем потом и осознаем ли мы свое индивидуальное растворение в бесконечности?…

Я подошел к окну и посмотрел на облачное небо. Возможно, и Лора где-то там и, не исключено, что она уже обладает тем знанием, которого мне сейчас так не хватает… Понаблюдав за равнодушным к моим мыслям небосводом, я вернулся в гостиную и поставил «Реку слез», разбудив спящую Клео.

Полностью растворившись в этой фантастической для моей энергетики композиции Эрика Клэптона, я не услышал, как (почему-то на такси) подъехал Тодескини (стало быть не менее одной «чашки чая» он уже пригубил). Вовремя успев дослушать замечательную вещь и убавив громкость, я чуть не оглох от стаккато чего-то твердого по дереву, но быстро вспомнил, что это-Фрэнк. Он добровольно взял на себя роль «дятла», как-то заметив, что трель звонка на входной двери моего дома не очень-то гармонично вписывается в окружающий пейзаж, и стук дятла буде органичнее сочетаться с этим живописным уголком сада. Сейчас я бы мог об этом поспорить, хотя, честно говоря, не хотелось. Если ему хочется иногда побыть «дятлом», пожалуйста! Мы с Клео снисходительны к слабостям своих гостей. Впрочем, я был действительно рад приезду Фрэнка (его отсутствие не очень-то хорошо сказывалось на темпе и интенсивности моих умственных процессов).

Тем временем Клео подплыла к входной двери быстрее меня. Сам Тодескини, похоже, тоже успел по нам соскучиться, несмотря на его обычную браваду о своей эмоциональной самодостаточности.

В одной руке у Фрэнка была синяя дорожная сумка. Его рыжий хвост был заправлен под оранжевую бейсболку. Сняв кожаную серую куртку, Тодескини оказался в черном свитере, который вкупе с черными джинсами создавал неповторимый «шпионский» стиль.

Тепло поприветствовав друг друга (особое внимание гость уделил Клео), мы прошли в гостиную. В двух словах я рассказал ему о наших планах на сегодняшний вечер, о которых он, в общем-то, и так знал, но без детализации. Фрэнк выслушал меня молча, хотя звонок отца Коварта его удивил. Он поднялся в свои скромные апартаменты, а я достал их холодильника пиво и подошел к окну, выходящего на террасу, и в ожидании гостя наблюдал за вялотекущими облаками.

Фрэнк появился спустя минут семь. Он продемонстрировал нам с Клео свой «домашний» стиль одежды: темно-фиолетовый спортивный костюм, который неплохо сочетался с его рыжим хвостом. Поначалу лицо моего приятеля было чуть сосредоточенным, однако две охлажденные банки пива, стоявшие на барной стойке, заметно улучшили настроение нашего гостя, и его лицо осветилось широкой белозубой улыбкой. Мы молча стояли у барной стойки, потягивая ячменный напиток. Сделав пару затяжных глотков, Фрэнк сообщил мне о некоторых своих выводах. Обдумывая его слова, я прошел в к кофейному столику и уселся в кресло, Фрэнк последовал за мной. Этим моментом незамедлительно воспользовалась Клео, быстренько запрыгнув хакеру на колени. Глаза ее довольно поблескивали, но в ее взгляде, брошенном на бокал с алкоголем, на миг отразилась искорка высокомерного пренебрежения, к которому примешивалась жалость, обычно испытываемая снобами к ущербным представителям класса млекопитающих. Отвращение Клео к выпивки нам было известно, но мы предпочитали делать вид, что этого не замечаем, боюсь, правда, кошка знала о нашем лукавстве и не пыталась свое знание скрывать. Спустя несколько минут нам стало понятно: разговор лучше перенести на террасу, что мы и сделали.

Обсуждение началось не сразу-наше внимание вновь привлекло неугомонное животное. Завидев большую ворону, вольготно прогуливающуюся неподалеку, кошка возбужденно встрепенулась. От глаз хитрой птицы этот маневр врага не остался не замеченным, но ворона, тем не менее продолжала нагло, как по своим собственным угодьям, разгуливать по лужайке! Это обстоятельство очень не понравилось Клео, и я ее понимаю (наглость, по нашим с ней представлениям, отвратительное качество, и не только у людей). Пригнувшись к траве и чуть извиваясь, кошка стала приближаться к месту вороньей дислокации. В конце концов, заняв выгодную, по ее мнению, позицию, Клео приготовилась к прыжку. Птица даже не смотрела в сторону нашей охотницы и продолжала наслаждаться прогулкой, надменно поблескивая хитрым антрацитовым глазом. Кошка взвилась в грациозном прыжке, а ворона очень медленно и изящно, с чувством собственного-наглого! – достоинства, упорхнула на ближайшее дерево. Покачиваясь на ветке и высокомерно усмехаясь (я не вру!), она противно каркнула. Я понимал чувства моей красавицы, но даже, если бы я застрелил эту хамку в перьях – все равно не смог бы потешить уязвленное самолюбие Клео; хотя она сделала вид, что ничего не произошло и, никоим образом не показав своего огорчения, гордо удалилась в дом. Что ж, умеет проигрывать-моя школа! Мысль о проигрыше вызвала у меня боль, не только головного, но и спинного отделов мозга; Фрэнк, по-видимому, ощутив вибрацию моих болевых мысленных стонов, сочувственно посмотрел на меня. (Тем временем возвратившаяся Клео вновь разместилась на коленях гостя.) Спустя минуту он вслух стал строить догадки относительно звонка священника. Я не очень-то внимательно его слушал, погрузившись в свои размышления, как вдруг (позже этот момент я буду вспоминать, как озарение) понял, что мой недавний, многочасовой сизифов труд, таковым все же не оказался. Вероятно, провидение, сжалившись надо мной, подкинуло мне какой-то кончик… чего-то… возможно, той «самой» ниточки, дабы я смог решить финальную задачу всей своей жизни, коль мне удалось избежать авиакатастрофы.

– Марк, у тебя такой взгляд, будто ты увидел живую королеву, вместо Клео сидящую у меня на коленях, честное слово!

– А ты думаешь, если бы я увидел мертвую королеву у тебя на коленях – мой взгляд был бы более равнодушным?

– Не знаю, однако мне такое предположение не нравится. Тем более что Клео действуют на меня умиротворяюще, а вот королева… не знаю. Ладно, если живая, но вот мертвая… не думаю, что я был бы в восторге. – Он возмущенно нахмурил брови, но не стал распространяться на эту тему, а спросил:

– Так что случилось? В твоей голове явно произошло какое-то переключение.

– Да… впрочем я решил рассказать о своих соображениях… Клео. – Увидев насмешливую улыбку приятеля, я добавил: – Вот, вот… я и так подозревал, что ты поднимешь меня на смех-стоит мне только заикнуться об этом, а глядя сейчас на твою рожу, я в этом уверен.

Тодескини с трудом скорчил серьезную физиономию и медленно проговорил:

– Обещаю, что буду невозмутим.

– Посмотрим. – Не спеша я взял банку пива и перелил остаток напитка в стоящий на столе бокал и, сделав глоток, сказал:

– Не исключено, что у меня случился пророческий сон.

– Сейчас? – почти не смеясь, но очень сдерживаясь, спросил Фрэнк.

– Нет, еще в самолете.

– Так, тогда понятно, – разочарованно вздохнул он, пожав плечами.

– Ты вначале выслушай, а потом будешь иронизировать! – зло отрезал я.

Тодескини поднял руки в капитулирующем жесте.

– Марк, ты прав, извини. Тем более ты же знаешь, что я с вниманием отношусь к сновидениям. Просто когда ты заявил «пророческий», у тебя был вид великого полководца перед решающим сражением, поэтому меня чуть насмешило выражение твоего лица, а не твое заявление.

С минуту помолчав, оценивая его искренность, я все же соизволил буркнуть:

– Ну ладно, только все равно я буду рассказывать Клео и, обратившись к ней, спросил:

– Клео, ты помнишь профессора Биггса?

Дремлющее животное, услышав свое имя, приоткрыло глаза и, скосив их в мою сторону, моргнуло. Я принял это движение сонной кошки за положительный ответ. Безусловно, начало такого странного диалога заинтересовало Тодескини, и он стал наблюдать за устроенным мною спектаклем. На самом деле не сон натолкнул меня на догадку, а воспоминание об одной моей беседе с профессором Биггсом; и запомнившаяся из сновидения фраза стала как-будто бы продолжением того разговора. Во сне я увидел старика-профессора, сидящего темным вечером на скамейке в парке. Указывая рукой на солнце, восходящее на горизонте и освещающее шпиль церкви, он сказал мне: «Видишь, Марк, там светло». Что могло это означать, если предположить, что сны действительно бывают вещими? Я не знал, но потом вспомнил один из наших с ним разговоров, и последней каплей, приведшей меня к догадке, оказался звонок священника. Но я боялся все же ошибиться, поэтому вначале решил рассказать о той беседе кошке.

Интересно, что Клео быстро прониклась симпатией к старику и в тот теплый летний вечер тоже сидела у него на коленях. Однако меня удивило то, что и Алан был в восторге от моей питомицы. Мы с профессором неспешно потягивали вино и разговаривали о возможностях человеческого мозга. Но в какой-то момент Биггс, поглаживая довольную Клео, спросил у меня:

– Марк, а вы верите в Бога? – Он посмотрел на меня очень пристально, очевидно, таким образом дав мне понять, что мой ответ очень важен для него.

– Верю. А вы, насколько мне помнится, убежденный атеист, – утвердительно заметил я, предполагая жаркую дискуссию на тему теологии. Но ответ Алана стал очень неожиданный для меня:

– Это я раньше был убежденным атеистом, к моему большому сожалению, – огорченно промолвил мужчина, нахмурив широкие, чуть седые брови. Эти его слова и поникший вид меня весьма удивили, и я даже не знал, что ответить.

– Мы не виделись с вами некоторое время… Неужели за это время в вашем мировоззрении произошли такие кардинальные изменения? – спросил я.

Биггс задумался и прикрыл глаза, будто погрузившись в воспоминания, но спустя минуту он посмотрел на меня и сказал:

– Нет, Марк. Эти перемены со мной случились много раньше, просто мы с вами не обсуждали эту тему. Или вы думаете, что я без промедления должен был вас поставить в известность? – лукаво усмехнулся он.

– Нет, конечно. Но, честно сказать, мне очень любопытно, что могло стать причиной таких изменений?

Алан немного помолчал, чуть нахмурившись. Затем его лоб разгладился и он взглянул на меня как-то по-новому.

– Я понимаю и даже разделяю ваш интерес. – Профессор неторопливо глотнул немного вина и добавил: – Вы узнаете об этом чуть позже. А вы, в свою очередь, можете мне ответить, чем была обусловлена ваша вера? Ваша мать-католичка?

– Да, но я бы не сказал, что она относится к категории фанатичных приверженцев веры.

– Ну а вы? На чем основывается ваша вера? Воспитание или внутреннее убеждение… необходимость? Или родившись в католической семье – некоторым образом, конечно – вы без всяких сомнений уверовали во Всевышнего? – Прозвучавшая в его голосе ирония меня не обидела. – И потом никогда не задавались вопросом: так ли это? – замолчал он, глотнув золотисто-коричневый херес.

Я молча пил божоле, но не потому что не хотел отвечать, а просто сам вспоминал: с чего и когда для меня было Начало.

– Если не желаете – можете не рассказывать, – неправильно истолковав мое молчание, огорченно промолвил гость.

– Нет, нет, профессор. Я задумался, хотя ответ на этот вопрос знаю давно. Мне необходимо было как можно более точно передать вам свое собственное видение этой сложной и противоречивой темы… Поэтому пытался более точно вспомнить, как я поверил в Бога… или в Абсолютный Разум. Называть можно по-разному, суть-то одна… – промолвил я, промочив горло большим глотком прохладного напитка.

– Ну и как, вспомнили? – спросил Алан, улыбаясь.

– Представьте себе, – да, – улыбнулся я в ответ.

– Ну так поделитесь со мной своим откровением. Мне ведь скоро, очевидно, придется предстать пред Ним.

– Вот в этом я не уверен. Преклонный возраст – еще не гарантирует скорую встречу с Творцом.

– Согласен. Да и захочет ли Всевышний беседовать со мной, – чуть грустно заметил он. Нотки безнадежности или тоски, прозвучавшие в его голосе, печаль потускневших глаз старика сказали мне о многом. Но профессор вдруг как-то собрался и уже более твердым голосом сказал: – Ладно, обо мне потом. Я хотел бы услышать ваш рассказ. И поверьте, это вовсе не простое любопытство. Мне действительно важно знать.

– Важно для чего, профессор? Чтобы лучше узнать меня? Или… себя? А может, чтобы попытаться разделить мою точку зрения?

– Вероятно, и то, и другое.

– Хорошо. Вам я расскажу об этом с большим удовольствием.

– С большим удовольствием? – удивленно спросил он.

– Ну вы же ученый. И вам нужны доказательства, – самодовольно ответил я.

– Вы хотите сказать, что можете предоставите мне доказательства существования Бога? – скептически и не без изрядной порции иронии спросил Алан.

– Не совсем, конечно. Но разумное зерно и даже определенная логика в моих доводах, думаю, есть. – Я замолчал, дав ему некоторое время прийти в себя, тем временем наполняя бокалы вином; один из которых, с хересом, подал Алану, а себе налил божоле. Профессор сделав глоток, обратил на меня свой внимательный взгляд.

– Вы знаете, что я родился в семье фармацевтов и врачей. Правда, мой отец не относился ни к тем, ни к другим, впрочем, как и ваш покорный слуга, – начал я свое небольшое повествование. – Пожалуй, с самого детства, во всяком случае, достаточно рано, я все подвергал сомнению. И это все, попадающееся мне на глаза, подвергалось «вскрытию «и «препарированию»: от игрушек, бытовых приборов и различного рода устройств до несчастных бабочек, за которых мне до сих пор стыдно. Взрослые не бездействовали, заметив мои опыты по методическому и безжалостному уничтожению безответных существ… – заметив напряженный вопрос в глазах моего собеседника, я поспешил его успокоить: – Нет, нет, профессор, страдали только бабочки и неживые механизмы. Так вот, мои родные, безусловно, волновались из-за моих экспериментов, нередко подвергая меня остракизму. Иногда это помогало… – Я прервался и посмотрел на профессора, чтобы оценить его реакцию. Судя по выражению его лица, мой рассказ ему был пока интересен. – Как-то раз, – продолжил я, – мой дед взял меня в гости к своему приятелю, синьору Джанни Алесси, известному итальянскому ювелиру. До сих пор не знаю, но предполагаю, что по просьбе моего деда, синьор Алесси разрешил мне понаблюдать за своей работой, и я тогда поразился тому волшебному представлению, которое устроил ювелир: поначалу, из обычной, казалось бы, золотой тонкой ленточки, получилась изящная змейка с сапфировыми глазками-бусинками и переливающейся чешуйчатой кожей. Мужчины заметили мое изумление, и синьор Алесси стал мне рассказывать о некоторых других ювелирных изделиях, акцентировав мое внимание на том обстоятельстве, что все они – творение человеческих рук, как и многие другие разнообразные предметы, окружающие нас. И если человек талантливый или хотя бы способный, то и результат его труда должен быть красивым и полезным. По-видимому, тот разговор стал переломным во всей моей дальнейшей жизни, а мои родные, – усмехнулся я, вспоминая, – с того момента успокоились, уже не очень волнуясь о моем личностном становлении. – Я замолчал, откусив кусочек сыра и запив его вином. В образовавшейся паузе, прозвучал голос моего гостя:

– Все это, конечно, интересно, но, Марк, какое отношение ваш рассказ имеет к Создателю? – недоуменно спросил он.

– Не спешите, профессор. Но заметьте, вы сказали: «Создатель».

– Да, сказал, но не вижу связи.

– Плохо, профессор… Где же вам ваша проницательность? – не без иронии спросил я. – Сейчас объясню. Вы ведь лучше меня знаете, насколько «ювелирно» устроен человек, я уже не говорю о такой фантастической конструкции, как человеческий мозг. И чем больше я об этом рассуждал, тем больше убеждался в том, что человек – это творение Бога. Я стал серьезно интересоваться медициной. И постепенно, изучая человеческое тело, его гениальное «устройство», я и решил для себя эту задачу: такой совершенный «механизм» не мог обойтись без прямого участия Творца. – Я вновь замолчал. А затем, чуть насмешливо улыбнувшись, спросил:

– А вы как думаете? Вы ведь длительное время занимались сложными исследованиями человеческого мозга. Интеллект, способности, личностные качества… – совокупность всего того, что представляет собой каждый из нас, зависит, наверно, не только от индивидуального «компьютера» и его «начинки». Уж простите меня за сленг, – добавил я, заметив, как старик недовольно поморщился.

Алан задумчиво молчал, прикрыв глаза, наверное, тоже думал о своей работе, связанной с изучением процессов, протекающих в человеческом мозге. Хотя, судя по его несколько удрученному виду, не все воспоминания радовали ученого. Мужчина поглаживал Клео, но делал это скорее автоматически, – животное, видимо, почувствовав этот факт, бросило на гостя недовольный взгляд и, очевидно, обидевшись, спрыгнуло с его колен. Я молча ел сыр. Наконец-то профессор открыл глаза и, вновь пристально посмотрев на меня, как-то неуверенно произнес:

– Вы, наверно, удивитесь, Марк, однако я скорее соглашусь с вами, чем по старой, укоренившейся, привычке буду устраивать дискуссию. Вы, вероятно, слышали, что иногда я посещаю церковь?

– Да, слышал.

– А в чем, как вы считаете, состоит роль священника? Если вы верите в Бога, зачем вам посредник между вами и Творцом?

– Ну, во-первых, мне нравится бывать в церкви… как-то становится светлее на душе, и потом… мне импонирует общение с нашим священником, – усмехнулся я.

– Мне он тоже нравится, – Алан улыбнулся и спросил: – Ну а в-третьих?

– Думаю, в любой сфере деятельности должны работать профессионалы. Вы ведь не будете удалять больной зуб самолично, а пойдете к дантисту. Так и здесь: к своему сожалению, я очень многого не понимаю в теологии, поэтому и иду к священнику… нечасто правда, за объяснением или просто поговорить на разные темы человеческого бытия.

…В тот вечер я действительно был удивлен этой темой нашей беседы с профессором Биггсом, но все же не настолько сильно, как это могло быть пару лет назад. Я не так часто виделся с профессором, тем не менее заметил перемены, произошедшие с ним всего за год после смерти его жены. И самою любопытное, что пожилой мужчина стал выглядеть намного лучше, чем до ее смерти, хотя обычно бывает наоборот. Я бы даже сказал: Алан чуть помолодел, несмотря на морщины и небольшую седину поредевших волос; его взгляд стал более живой и яркий, чуть распрямились узкие плечи вечно сутулой спины профессора, да и его походка стала увереннее. Мне стало интересно: какие же обстоятельства произошли в жизни Алана Биггса, изменившие не только внешний вид мужчины, но и вызвавшие радикальные перемены в его мировоззрении? Никогда бы ранее не поверил, что такой убежденный атеист, как профессор, может стать если и не верующим, то хотя бы сомневающимся в своих материалистических догмах. Однако я не знал, как вызвать старика на такие откровения, и решил свой вопрос завуалировать в виде шутки:

– И вы знаете, Алан, меня не очень-то поразили эти слухи.

– Да? Ну, теперь вы меня удивили, – хмыкнул Алан и бросил в рот виноградинку. – И почему же мое признание не шокировало вас?

– В этом есть несколько моментов. Первый, извините за напоминание, но с возрастом мы все, очевидно, приходим к мысли о существовании Творца.

– Из-за страха смерти? – перебил меня профессор.

– Не только. Обычный анализ, не более того.

– А другие моменты?

– Эти моменты касаются вас, профессор: вы изменились, причем – в лучшую сторону. – Я немного помолчал, тоже поклевав несколько ягод винограда, а затем, чуть улыбнувшись, продолжил: – Не зная вас, можно предположить, что вы… заинтересовались какой-то дамой. – Прищурившись, я бросил лукавый взгляд на Алана, надеясь, что таким выводом не обидел его.

В явной оторопи он широко распахнул и округлил глаза и некоторое время молчал, очевидно, находясь в состоянии шока, а потом вдруг весело и неожиданно громко захохотал, испугав своим заливистым смехом не только меня, но и задремавшую в своем кресле Клео.

Наконец-то прекратив смеяться и пару раз смешно хрюкнув, Алан с придыханием смог выдавить из себя:

– Я даже в детстве так не хохотал. – Он жизнерадостно допил херес и умилительно посмотрел на меня. – Марк, угостите старика еще бокальчиком хереса. Чудесное вино.

– С удовольствием. – Поднявшись, я прошел к барной стойке; взял из буфета новую бутылку шерри и открыл ее; затем, возвратившись к столику, налил добрую порцию вина в бокал Алана. Меня радовало его настроение. И я провозгласил тост за чудесный вечер и отличное настроение. Мы пили молча, но это молчание было легким и непринужденным. Через несколько минут мой гость усмехнулся и как-то загадочно промолвил:

– Нет и не было у меня никакого романтического приключения. Я просто нашел смысл… в оставшемся-думаю, небольшом отрезке жизни, который мне отпущен… Создателем. И я рад этому.

– Рады чему, Алан? Смыслу или небольшому отрезку?

– И тому, и другому, – улыбаясь, ответил мужчина. – Вас, наверно, интересует: в чем я нашел смысл? – хитро прищурив глаза, спросил он.

Я немного помедлил, но затем с некоторой неуверенностью произнес:

– Любопытно, конечно, но я вовсе не претендую на вашу откровенность, Алан.

– Я отвечу вам, но не сегодня: уже поздно, пора идти домой, пока я еще не слишком напился.

– Так когда же вас ждать в гости в следующий раз?

– Ишь, как я вас заинтриговал. Вы молодой человек, оказывается, весьма любопытны… как дама, – смеясь, сказал он. – Не обижайтесь, Марк. Человек должен быть любопытным или любознательным, хотя я не делаю принципиальной разницы между этими понятиями. – Он допил вино и стал подниматься из-за стола. – Не знаю, Марк. Но если даже мне отпущен совсем мизерный остаток жизни, и мы с вами можем не увидимся больше… вы все равно узнаете о моем недавно обретенном смысле бытия. Уж я позабочусь об этом в самом скором времени.

– Каким же образом, Алан, если мы с вами вдруг не увидимся больше? – пытаясь придать фразе шутливый смысл, тем не менее весьма заинтригованный, спросил я.

– Ну вы же верите в Бога?

– Да.

– Ну, тогда на него и уповайте, – также иронично ответил профессор, а затем вдруг, как-то сразу став серьезнее, добавил проникновенным тоном: – Спасибо, вам, Марк.

– Вас проводить, профессор?

– Нет, не стоит, я еще прогуляюсь перед сном и поразмышляю.

Попрощавшись, Алан Биггс вышел в ночь.

Вот что я вспомнил, сидя у себя в гостиной. Фрэнк внимательно выслушал мои воспоминания, а затем спросил:

– Но вы же потом еще виделись с профессором?

– Да, несколько раз. Но он не возвращался к этой теме, а я решил, что та его фраза о смысле жизни относилась к обычным философским рассуждениям, типа: я и Вселенная, жизнь и смерть и прочее… знаешь, как бывает, когда нет конкретной темы для дискуссии.

– И ты, вспомнив тот разговор, решил, что фраза профессора о смысле жизни имеет отношение к нашей проблеме?

– Да, – уверенно ответил я. – Я вдруг подумал о дневнике. А теперь свяжи в одну цепочку ту беседу с Биггсом, мой сон, вернее, фразу профессора во сне и звонок священника.

– Можно допустить, конечно, что и разговор с Аланом, и звонок святого отца имеют значение, но… сон?

– А ты знаешь, сколько было сделано открытий благодаря сновидениям? – возмутился я.

– Знаю, знаю… Нильсу Бору приснилась Солнечная система и он построил структуру атома, потом, кажется, Менделеев увидел свою таблицу во сне.

– Да примеров немало! Кекуле приснилась змея…

– Да, да, – на полуслове перебил меня Фрэнк, – змея, кусающая себя за хвост, и он вывел формулу бензола. Ну и что? – шутливо подначивал меня приятель.

– А мне приснился профессор Биггс, указывающий на церковный шпиль, к тому же он сказал, конечно же, во сне: «Там светло». – Ну ладно, сейчас я проделаю один фокус, и ты убедишься в моей гениальности, – решительно закончив разговор, я взял со столика свой смартфон.

– А если твой фокус не удастся, тогда что?

– Не думаю. Картинка так хорошо сложилась, что я уже сейчас уверен в своей гениальности.

– Ты меня удивляешь, – парировал Фрэнк. – Раньше ты был намного скромнее в своих выводах.

– Возможно, но обстоятельства изменились. Это – просто констатация факта. – Но вспомнив, как долго мне открывалась «незначительная!» деталь, я все же несколько огорчился и признался в этом своему другу: – Видишь ли, Фрэнк, скажу тебе честно, я настолько же глуп, насколько гениален. – Заметив очумелый взгляд Тодескини, я пояснил: – Непроходимо глуп, потому что вывод, который я сделал совсем недавно, – это наш джокер и лежал он в самом верху колоды карт. Причем давно. – Удрученно замолчал я. – И как я этого не заметил? Столько времени потеряли!

– Ну, сейчас ты слишком критичен к себе. Подумай, сколько всего произошло… и какой-то давний разговор о смысле жизни! Никому и в голову не придет связывать эти события. Тем более что ты можешь ошибаться.

– Нет уж, – вспыхнул я, впрочем не очень уверенно. Радостное возбуждение от недавнего открытия вдруг сменилось сомнениями, и мой оптимизм мгновенно испарился. Теперь я уже не торопился звонить. Тодескини заметил мою неуверенность. Он молча взял мой пустой бокал и прошел в дом, несомненно, к барной стойке. Вскоре мой гость, взяв на себя мои функции, принес мне для бодрости виски с содовой, хотя я ожидал пиво.

– Марк, позвони. Даже если ты ошибаешься… иногда отрицательный результат предпочтительнее положительного.

– Ты прав, но только не в этом случае. – Я медлил, но изрядный глоток алкоголя придал мне решимости. Все мое существо, казалось, замерло в ожидании ответа абонента. Наконец я услышал хорошо поставленный, приятного низкого тембра голос священника:

– Добрый вечер, Марк. У вас что-то изменилось в отношении завтрашнего дня?

– Нет, нет, отец Коварт. У меня к вам только один вопрос. Только, пожалуйста, ответьте односложно. Это важно.

– Хорошо.

– Предстоящая наша встреча произойдет не по вашей инициативе, а по просьбе другого человека?

– Да.

– Спасибо, отец Коварт. Спокойной ночи и до скорого.

– Спокойной ночи и вам, Марк. Жду вас завтра к чаю. Вам удобно к четырем часам?

– Да. Спасибо. Мы обязательно будем.

Я нажал кнопку «отбоя», ощущая, как радостное возбуждение разливается по моему телу. Пытаясь сдержать свое ликование, я закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Наконец-то! Я почти потерял веру в чудо, но ничего не проходит бесполезно. Немалое количество моих душевных стенаний, бесконечного анализа, тяжелый раздумий перешло в качественный результат. Как можно было думать, что закон философии сделал для меня отступление? Давно пора запомнить: законы не имеют исключений!

Тодескини не стал спрашивать меня ни о чем: было и так понятно, что мой «фокус «получился.

Не успел я расслабиться, как мой взгляд остановился на часах: скоро девять, а самый важный звонок мною не сделан! Посмотрев на Фрэнка, я довольно улыбнулся: теперь меня не очень-то страшил предстоящий разговор с Минервой. Тодескини тоже, похоже, теперь поверил, что моя догадка верна и более того: она, очевидно, сыграет немало важную роль в нашем дальнейшем расследовании. Он весело развлекался с Клео, время от времени лукаво поглядывая на меня и хитро улыбаясь.

Миссис Старлингтон ответила мне почти сразу, в ее голосе я услышал металл, наверно, впервые за все время нашего с ней знакомства. Игнорируя любые формы вежливых прелюдий, она сразу перешла к делу:

– Вы закончили расследование, мистер Лоутон?

– К сожалению, нет. И я бы не хотел об этом говорить по телефону.

– Но если у вас нет результатов – какой смысл в разговоре?

– Я не сказал, что результатов нет.

– Но у вас есть надежда, что вы когда-нибудь назовете мне имя убийцы мисс Кэмпион?

– Надежда есть, улик нет, и их появление в скором времени кажется мне весьма проблематичным. – Некоторое, правда, недолгое время я слушал тишину. Затем услышал голос женщины, соответствующий более «мягкому» металлу, что-то вроде олова.

– Хорошо, Марк. Давайте сделаем так. В субботу вы с мистером Тодескини приглашены на официальный прием по случаю юбилея нашей компании. Приглашения вы получите завтра. А в воскресенье на нашей яхте будет организовано неформальное продолжение праздника для всех желающих сотрудников фирмы, членов их семей и их друзей. Так что, пожалуй, там, на яхте, мы сможем все обсудить. До свидания, мистер Лоутон.

Да, весьма конструктивный монолог…

Фрэнк слышал мои ответы, по которым несложно было воссоздать весь разговор, впрочем о некоторых моментах он просто не мог догадаться, и я ему о них рассказал, в частности об уик-энде, который для нас уже организовала миссис Старлингтон.

– Марк, ну почему у нас нет ни одной улики! Только косвенные, да и то… такие размытые, – огорченно вздохнул он.

И я ему печально вторил.

– Фрэнк, приходиться признать, что в реальности торжество справедливости отнюдь не правило. Это только в книгах, фильмах детектив находит какую-нибудь неоспоримую улику и становится героем. Для нас, к сожалению, такой вариант исключен, но будем искать другой выход.

– А ты его уже придумал? – встрепенулся Тодескини.

– Нет, но у нас еще несколько дней впереди. И потом, у меня возникло чувство, что еще будут сюрпризы, и боюсь, не очень приятные.

– Марк, я не верю, что ты вот так сидел-сидел, и на тебя снизошло… озарение… – не скрывая сарказма, заметил приятель.

– А ты помнишь, когда мы с тобой точно также сидели в ресторане, а я в незнакомой женщине сразу смог разглядеть мадам Оливию! – громко парировал я. – Интуиция, Фрэнк, интуиция! И до этого момента, знаешь, сколько времени я «варил» свой мозг! В конце концов, по-видимому, боясь дальнейших репрессий с моей стороны, он выдал результат, который-теперь я знаю! – нам поможет.

– Что ж, это не может не радовать, – Фрэнк радостно улыбнулся, блеснув зубами. – Но мне что-то не хочется сегодня себя напрягать, хочется расслабиться.

– Каким образом?

Закрыв глаза и мечтательно вздохнув, Фрэнк, очевидно, погрузился в мир своих желаний или, быть может, каких-либо фантазий. Спустя пару минут мне пришлось убедиться в своей правоте.

Широко распахнув руки и потянувшись, Тодескини посмотрел на меня и, прищурив глаза, спросил:

– Может, нам пойти в паб-часик потусоваться?

– Почему бы и нет? – ответил я, раздумывая о конкретном варианте. Но телефонный звонок оторвал меня от размышлений. Недовольно взглянув на дисплей и увидев на нем имя звонившего, я даже не удивился: о чем-то подобном мне нашептывала интуиция. Похоже, пришло время собирать камни, а в моем понимании-пора помочь торжеству справедливости (но, пожалуй, не правосудию).

Поначалу голос Слэйтера звучал немного взволнованно и даже напряженно, но когда я ответил ботанику, что рад появившейся у него возможности заняться моим садом, мужчина успокоился. Я понял, что у Ларса произошло нечто важное, и предложил ему приехать ко мне сейчас, не откладывая. Судя по радостному ответу садовника, можно было сделать вывод, что, по-видимому, будущая работа над дизайном моего сада-смысл всей его жизни и вожделенная вершина его мечтаний.

Ботаник приехал минут через двадцать. Выглядел он на этот раз не так элегантно, как обычно, и имел вид биржевого брокера, чуть было не потерявшего миллион своего клиента. Хотя глаза его лихорадочно поблескивали: то ли от накануне выпитого алкоголя, то ли от предвкушения выпивки.

После приветствия мы прошли на террасу, и уже там Ларс спросил меня о возможной прослушки, услышав отрицательный ответ, он заметно успокоился и достаточно кратко, но точно и вполне аргументировано рассказал нам о тяжелой судьбе садовника, совмещающего свою творческую работу по облагораживанию местного ландшафта с не менее творческой деятельностью шпиона и шантажиста, которая на поверку оказалась далекой от его благородных устремлений и, кроме того, опасной для жизни! Об угрозе для своей жизни Слэйтер вещал нам особенно возбужденно и красноречиво, впрочем виски, по-видимому, немало поспособствовали его словоохотливости. Выслушав нашего испуганного гостя, мне пришлось сделать ему весьма сомнительный комплимент о высокой степени наивности естествоиспытателей вообще и дизайнеров в частности. Не стал я скрывать, что решение задачи по спасению драгоценной жизни художника ландшафтов не представляется мне легким, во всяком случае, в ближайшее время. Что же касается работ по улучшению моей скромной усадьбы – ее мы решили отложить до лучших времен… в том случае, конечно, если Ларс будет в состоянии в недалеком будущем заниматься этой мирной и созидательной деятельностью. По моей просьбе ботаник расшифровал свою переписку с Ниагарой, и мне было лестно услышать частичное подтверждение своих догадок. Действительно, дизайнер переписывался с Жюльетт Домье. Лилия мертвой лошади-это мадам Виар, лживые часы-убийство Мишель, петух-Серж, лягушка-Адель, земляные черви-амбиции в отношении компании «Старлингтон энд Парк», трюфеля-дневник профессора, мышеловка-Полин, лев-Стюарт, он же-смердящий рог осьминога, Эйфелева башня-Элизабет, лягушатник-ее компания, зарянка-Джулия, Кейт-свинья, мутинус собачий-мэр города, кукольные глазки-Энн, гидрона-Линда. И тогда их переписка выглядит более-менее понятной:

Непентес (Ларс): Ты думаешь, что Оливии не нужны записи профессора?

Ниагара (Жюльетт): Мать хочет раскрыть убийство Мишель. Она бы могла претендовать на часть своего наследства или акции, но не будет рисковать благополучием Сержа и Адель.

Ларс: А не могла ли Элизабет участвовать во всем этом?

Жюльетт: Думаю, ей по-фигу, важно, чтобы ее компания развивалась. А не могла ли Полин стащить дневник профессора?

Ларс: Не знаю, а может, Стюарт? Он проявляет интерес к Джулии, будто та собирается шпионить в его пользу. Мог ей наобещать чего-нибудь.

Жюльетт: А его сестричка Кейт?

Ларс: Она обрабатывает мэра и ничего не сделает во вред Кристиану.

Жюльетт: А у Энн такие же отношения с Линдой…»

Собственно, обычные домыслы, только облаченные в «шпионскую обертку». Честно говоря, это так по-детски… Но я не стал говорить об этом вслух.

Нам удалось убедить Слэйтера, что мы найдем оптимальный выход из создавшейся ситуации и позвоним ему утром. Проводив гостя до калитки, я возвратился на террасу для выполнения своего обещания.

Появление Ларса, вернее, его рассказ заставил нас забыть о голоде, но сейчас он настойчиво напомнил о себе. Решив, что, возможно, какие-то идеи нас посетят за легким перекусом и не очень тяжелой выпивкой (во всяком случае, я на это уповал), мы приготовили несколько сандвичей. За едой и выпивкой наше обсуждение пошло веселей, а, присовокупив к реальным фактам фантастические картинки, созданные моим воображением и фантазией Фрэнка, – даже смешно. Но одна, возможно, не самая лучшая, однако хотя бы более-менее реалистичная идея все же пришла в голову Тодескини. Поразмыслив, мы решили вполне резонно, что никаких серьезных действий противник Слэйтера предпринимать не будет, по крайней мере, до получения от него второй, конкретной, анонимки. Хотя, в этом случае, наша логика могла и не совпадать с планами «охотника» за головой садовника. Тогда нам показалось, что небольшая встряска, вернее, провокация может стать катализатором многих процессов, которые могут касаться нашего расследования, и не его одного. Взвесив все «за» и «против», мы решили, что на данный момент такой выход вполне приемлем.

Разошлись мы за полночь, и как впоследствии оказалось, что не всем моим надеждам суждено было осуществиться: ни еда, ни алкоголь не оказались легкими, хотя в процессе их употребления мне казалось, что я себя достаточно тормозил.

…Давно уже раннее утро не казалось мне таким солнечным и оптимистичным. Быстро приняв душ и проделав все остальные гигиенические процедуры, я спустился в гостиную, но, как и предполагалось, составить мне компанию никто не спешил, что, в общем-то, меня не расстроило, так как нередко мне предпочтителен именно такой завтрак.

Выпив чашку чая и съев бутерброд, я вышел прогуляться. Было прохладно, но активность раннего солнца давала понять, что к полудню станет теплее. Собственно говоря, в этот день меня переполняла та радость бытия, которая-как я думал все это последнее время-ко мне уже больше не вернется. Но, к счастью, я ошибся.

Я прошелся к озеру и присел на влажную скамейку. Совсем недавно, в аналогичной ситуации, я ощущал дискомфорт от таких посиделок, а сегодня мне было даже приятно. Что значит внутренний настрой! Удивительно, но и мои воспоминания о Лоре, профессоре да и многом другом были окрашены светлой грустью. Мое хорошее настроение не смогли испортить даже вдруг непонятно откуда появившиеся тучки.

Спустя несколько минут приятного созерцания природы я позвонил Ларсу и сказал ему, что все необходимое для садовых работ уже заказано и спросил, может ли он подойти ко мне часов в шесть, чтобы оговорить некоторые детали. Слэйтер все понял, ответив мне согласием.

Домой я возвратился часам к одиннадцати, застав Фрэнка за мытьем посуды. Клео, судя по ее довольному и сытому виду, уже позавтракала. Устроившись на кухонном стуле, она внимательно наблюдала за протеканием нелегкого санитарно-гигиенического процесса, который Тодескини делал вполне споро. Поболтав с ними, я прошел в гостиную и, включив свой ноутбук и телевизор, уселся в кресло.

Следующие несколько часов я занимался разными делами: просмотрел свою электронную почту и ответил на некоторые письма, уточнил некоторые детали, касающиеся нужных мне людей (конечно же, вся моя исследовательская работа относилась к нашему расследованию), смотрел телевизор, пил кофе и даже пообедал. Тодескини все это время просидел за своим ноутбуком, правда, пару раз он тоже поднимался, чтобы поесть и посетить туалет.

А в полдень позвонил Макс и обрадовал меня тем, что его поиски тоже дали положительный результат, а когда он мне сказал имя и фамилию человека, украсившего своим волосом тупую рожу силиконового аллигатора и сплюнувшего использованную жевательную резинку в фантик вскоре после моих «похорон», я, можно сказать, получил оргазм…

В половине четвертого переодевшись, мы вышли из дома и направились к дому священника.

 

Глава 9

В ризнице тикали круглые настенные часы. Было почти час дня; служба закончилась более получаса назад. Преподобный Джейсон Коварт, убрав в шкаф облачение для службы и оставшись в добротном твидовым костюме, стал похож на Ричарда Чемберлена в роли учителя деревенской школы, если бы такой персонаж был в его фильмографии. Викарий поспешно вышел из ризницы и пошел по утоптанной тропинке к себе домой.

Полуденное солнце все же решило выглянуть из рваных обрывков туч; его лучи освещали мраморные могильные плиты и редкую пожелтевшую траву. Но преподобного Джейсона сегодня радовала бы любая погода: он все же увидится сегодня с Марком, и тогда душа профессора Биггса обретет упокоение на небесах. Собственно говоря, Джейсон Коварт не только верил, но и знал: все будет по воле Господа. Времени до прихода гостей у него было достаточно, он успевал попить чая, немного поесть и повозиться в саду. Миссис Джоан Китон, экономка священника, уходила после трех часов, но он и не хотел, чтобы женщина присутствовала при встрече гостей.

…Возвратившись из сада удовлетворенной сегодняшней работы, мужчина принял душ и облачился в светло-серый шерстяной костюм и голубую рубашку, эти цвета как никакие другие подчеркивали глубину его глаз и благородную седину висков.

Зайдя в гостиную, он окинул взглядом чайный столик и стоящую рядом тележку. Перед своим уходом миссис Китон приготовила почти всю сервировку к предстоящему чаю. Мистер Коварт взглянул на часы: без десяти четыре. Насколько он смог узнать Марка, тот отличался пунктуальностью, и Джейсон вышел в передний дворик.

* * *

Отец Джейсон гулял в своем небольшом, но ухоженном саду. Нас он увидел сразу же и, приветливо улыбаясь, подошел к невысокой деревянной калитке, широко ее распахнув. Обменявшись приветствиями и взаимными представлениями, мистер Коварт пригласил нас в свой дом. Светлый и небольшой коттедж был уютный, но его обстановка совсем не отвечала какому-то определенному стилю. Кухонная утварь, бытовые приборы и техника тоже не претендовали на новинки современных технологий. Мы прошли в скромную гостиную и расположились в креслах за овальным небольшим столом. На желтой, усеянной мелкими цветочками скатерти стояли две круглые вазы с печеньем и виноградом. Вообще, как я понял уже давно: священник избегал углов не только в быту, но и в отношениях с людьми. Наверное, служители религиозного культа по складу своего характеру и роду деятельности похожи на дипломатов.

– Могу я вам предложить домашнее малиновое вино, джентльмены? Оно очень легкое, чуть крепче компота. – Джейсон задорно подмигнул.

– Было бы неплохо, – ответил я. Фрэнк скромно промолчал.

Мужчина вышел на кухню и вскоре возвратился, держа в руке стеклянную бутыль. Достав из буфета старинные коньячные бокалы, хозяин разлил в них малиновый напиток. Затем переставил с тележки на стол несколько блюд, закрытыми стеклянными крышками. Сняв клоша, священник радушно улыбнулся и предложил нам отведать угощения, приготовленной миссис Китон. Глядя на сырное ассорти, тарталетки с различными наполнителями, маленькие слоеные пирожки и несколько видов домашнего печенья, я подумал, что экономка викария, несомненно, готовилась к приходу гостей.

– Молодые люди, чай или кофе? – спросил хозяин дома.

– Можно чуть позже, святой отец? – спросил я.

Фрэнк тоже сказал, что попозже не откажется от чая.

Не суетясь, мистер Коварт налил в свою белую чашку молоко из молочника и добавил в нее чай, а затем присел в кресло.

Преподобный поблагодарил нас и поднял бокал с вином, произнеся тост за наше здоровье. Чуть пригубив вино, он произнес:

– Джентльмены, я думаю, что вы люди занятые, поэтому не буду забирать у вас время-перейду сразу к теме нашей встречи. Чуть нахмурив темные брови, мужчина пристально посмотрел на меня и негромко спросил:

– Я так понимаю, Марк, вы недавно вспоминали профессора Биггса?

– Я не только его вспоминал, мне удалось вспомнить и многое другое.

– А можно поинтересоваться, что именно? – улыбнулся священник.

Тем временем Фрэнк положил себе в тарелку пару тарталеток и не стал терять время.

– Мне вспоминалась и наша с вами последняя беседа, точнее, ее финал.

– Да? – удивился мужчина. – Вы хотите сказать, что не забыли и фразу, брошенную мною мимоходом? – изумился Джейсон, пригубив чай и откусив шоколадное печенье.

– Да. Поздновато, конечно. Но хорошо уже то, что сие действо вообще случилось. Меня интересует только одно: откуда вы знали, что профессор вдруг проникнется к вам доверием? Особенно, если учесть тот факт, что он долгое время был атеистом?

Мистер Коварт на минутку задумался, а затем сказал:

– Вы знаете, профессор, как мне показалось, достаточно быстро после смерти миссис Биггс изменил свою религиозную позицию. И, конечно, он не афишировал это обстоятельство. Мы с ним нередко беседовали о многом… Поначалу скорее в форме дискуссий, а затем, я стал замечать, что мистер Биггс стал разделять мою точку зрения, безусловно, частично. В какой-то момент мужчина признался мне, что ведет дневник… – Священник прервался, прикрыв глаза, и пару секунд помолчал, вспоминая, а затем продолжил: – Однажды профессор дал мне понять, что в будущем отдаст мне его на хранение, выразив надежду в отношении вас, Марк. – Он вновь потянулся своей худощавой рукой за печеньем. А преподобный, оказывается, сладкоежка, – не к месту подумал я. Что ж, Бог прощает нам небольшие слабости. То, что Джейсон сказал о возложенной на меня надежде Алана, меня не удивило. После недавнего «озарения» я этого ждал.

– Я вижу: этот факт вас не удивляет, – заметил Коварт. – Хотя меня это обстоятельство тоже вряд ли могло удивить. Профессор нередко говорил о вас, молодой человек, комплиментарно и был высокого мнения о ваших личностных качествах. И в последнюю нашу с ним встречу мистер Биггс обратил мое внимание на несчастье, случившееся с мисс Лорой Кэмпион, подчеркнув, что вы, Марк, сможете разобраться с этим делом. Тогда же он и передал мне свой дневник, – преподобный на миг задумался, – как бы на хранение. Я удивился и спросил его о самочувствии. Профессор радостно засмеялся и сказал, что он закончил все свои земные дела и чувствует: скоро ему откроется Истина, о которой мы с ним часто рассуждали. Он также попросил меня, чтобы я после его смерти не сразу отдал вам эти записи.

– Извините, а чем это было обосновано? – не выдержал Фрэнк, до этого вежливо молчавший.

– Я хотел пояснить этот момент, – с улыбкой ответил священник, бросив оценивающий взгляд голубых глаз на моего друга. – Профессор мне сказал, что вы, Марк, сами должны прийти за ним. Я же вам говорил, что мистер Биггс высокого мнения о ваших умственных способностях. Но, конечно, он учел все моменты, в том числе и ваши… ну, скажем, сложные обстоятельства, из-за которых вам будет не до логических задач. В этом случае, как говорил профессор, мне необходимо действовать по своему собственному разумению.

– И вы, отец Джейсон сделали вывод, что для меня настали нелегкие времена? – спросил я.

– Да. А я ошибся?

– Нет, к сожалению, вы не ошиблись, – бодро ответил я.

Тодескини, утолив свой голод еще парой пирожков, теперь молча слушал, чуть откинувшись на спинку кресла, но не так вальяжно, как он это делал, находясь у меня в гостях.

– Видите ли, – поспешил с пояснениями Коверт, – вы быстро уехали, и я, честно говоря, даже растерялся, тем более что смерть профессора для меня стала неожиданностью: мы же с ним виделись буквально накануне…

– А вы не подумали о том, что за профессором, к примеру, следили и, узнав о ваших с ним встречах, могли бы и вас убить? – спросил Фрэнк, встрепенувшись и не скрывая своей обеспокоенности.

– Из-за дневника? – спокойным голосом уточнил священник.

– Не только, – ответил я.

– Ну, положим, профессор приходил не ко мне домой, а в церковь. И потом… существует тайна исповеди.

– Вы верите, что это может кого-то остановить? – изумился Тодескини.

– Нет, конечно, – усмехнулся Джейсон. – Но на все воля Божья. – Увидев мою тревогу, он обеспокоенно спросил: – Что случилось, Марк?

– Пока ничего, но этот факт, тем не менее не может меня не тревожить. Извините, мне нужна минутка для размышлений. – Замолчав и откинувшись на кресло, я закрыл глаза. Мои собеседники правильно истолковали это обстоятельство и, судя по звукам, молча продолжали трапезу. Минуты три спустя, я открыл глаза и тоже решил попробовать шоколадное печенье, которое так нравилось преподобному.

– Мм… очень вкусно, – похвалил я выпечку.

– Да, это фирменное печенье, которое часто печет миссис Китон, – пояснил Коверт. – Я даже прошу, чтобы она делала это реже, иначе рискую набрать лишний вес. Но сегодня-особый случай: гостей я принимаю не так часто, как мне бы хотелось.

– Отец Джейсон, по-моему, несколько дополнительных фунтов не будут лишними для вашей фигуры, – прокомментировал Фрэнк.

– Возможно, для фигуры-и нет, а вот для крепости духа-да, что для меня более ценный критерий, – пояснил священник.

– Но тогда наличие этой вашей «слабости» на столе-неплохой метод для укрепления духа, – заметил Тодескини.

– Это верно, – рассмеялся мужчина. – Поэтому я буду бить себе по рукам, если еще раз потянусь за этим лакомством. – Затем он выжидательно посмотрел на меня. Фрэнк тоже был весь во внимании, впрочем это не отразилось ни на его лице, ни на позе, только голубые глаза Тодескини тревожно потемнели. Он взял печенье и, как ни в чем не бывало, стал его есть. Они ждали от меня ответа, во всяком случае, священник, а мой друг, полагал я, уже и сам кое-что сообразил.

– С вами ничего не случилось, отец Джейсон, потому что… некто, обозначим так этого человека, благодаря которому с вами ничего не произошло, некоторое время назад дал понять… скажем, не очень хорошим людям, что дневник у него. И теперь вам не о чем беспокоиться.

– Как это не о чем? – возмутился Коварт. – А что будет с этим человеком, который так неосмотрительно себя вел?

– Мы ему поможем. Я думаю, что теперь уже ничего не случится, и многое, надеюсь, в скором времени разъяснится (тогда я действительно был в этом убежден!.. наивный).

– А профессор не говорил вам о каких-либо важных фактах, которые могли быть в его записях? – спросил Фрэнк.

– А как вы сами думаете? – лукаво улыбнулся священник.

– По-видимому, нет, – чуть подумав, ответил Тодескини.

– Значит, вы догадались: почему он ни о чем мне не рассказал, – заключил Коварт.

– Наверно, не хотел возлагать на вас ответственность за сложный выбор между вашей совестью и чувством гражданского долга, – подытожил Фрэнк.

– Видимо, так, – согласился Джейсон, сосредоточенно глядя на яркий бокал с вином, который он слегка покачивал своими тонкими длинными пальцами. – Марк, а вы можете рассказать теперь, что вас надоумило на тот вывод, что профессор передал свой дневник мне.

– Когда мы в предпоследний раз встретились с вами неподалеку от кладбища, то вы, – я обратился к священнику, – спросили меня: занимаюсь ли я расследованием смерти Алана Биггса и, услышав отрицательный ответ, вы произнесли примерно следующее: «Профессор приходил ко мне незадолго до своей смерти и выглядел счастливее, чем когда-либо».

– Да, верно, – удивленно покачал головой священник. – Вы действительно точно передали мою фразу. У вас замечательная память, мистер Лоутон, и не менее замечательные аналитические способности. – В восхищении он покачал головой.

– Спасибо. Просто этот разговор произошел не так давно, – скромно заметил я.

– И все? – обратился ко мне Фрэнк. – Ну а дальше– то что? – Его легкая расслабленность сменилось азартом и живым интересом.

– Затем я сказал: жаль, что Алан Биггс умер и добавил о своих предположениях, будто профессор хотел со мной о чем-то поделиться, но, к сожалению, не успел, – ответил я.

– Тогда я спросил вашего друга, мистер Тодескини, что он подразумевает под словом «жаль». Сожалеет ли он о смерти старика или о том факте, что тот ему чего-то не успел рассказать.

– А я честно ответил: эта фраза была продиктована моим эгоизмом. Но насколько я понял из наших бесед с мистером Биггсом-тот не был против своей смерти, – медленно произнес я и внимательно посмотрел на отца Джейсона – оценить его реакцию сейчас. Однако мужчина казался невозмутимым, как и в ту нашу с ним беседу.

– Честно говоря, я так и не понял, какие слова отца Джейсона послужили для тебя зацепкой, неким основанием для твоей догадки? – недоумевая, спросил Фрэнк.

– Я вам отвечу, мистер Тодескини, – обратился священник к Фрэнку и перевел свой взгляд на меня: – Вы позволите, Марк?

– Конечно, святой отец.

– Я тогда успокоил мистера Лоутона, сообщив ему, что профессор Биггс перед смертью не забыл позаботился о своих земных делах, добавив: и о ваших, Марк, возможно, тоже.

– Да, но тогда я подумал, что вы говорите образно, имея в виду пару книг из библиотеки профессора, которую тот, как оказалось позже, завещал университету. И только недавно, вспомнив наш разговор с ученым, я сопоставил эти фразы и меня вдруг осенило, что они были сказаны не просто так, – быстро проговорил я несколько возбужденно. – Да, и потом мой сон! Я сразу подумал о его возможной смысловой нагрузке. – Мое радостное настроение передалось и моим собеседникам.

– О каком сне вы говорите, мой друг? – спросил священник.

Я еще раз пересказал свое сновидение.

– Видите, Марк, вас не оставляют без помощи. Значит, вы на верном пути! – торжественно заключил Джейсон.

Я понимал, что сейчас он отдаст мне дневник профессора и нам нужно будет уходить.

– Я так понимаю, что профессор вел свои записи втайне от других? – спросил священник.

– Нельзя исключить, что, возможно, кто-то и подозревал, но мистер Биггс неплохо маскировался. – Я не стал дальше развивать эту тему, дабы не наводить Коварта на неприятные размышления.

Ничего лучшего в этой ситуации я уже придумать не мог.

Отец Джейсон оставил нас одних и вышел в свою спальню, вскоре возвратившись оттуда с небольшим пакетом, который вручил мне со словами:

– Надеюсь, это вам поможет. – Я видел: ему интересно узнать, что в пакете, но мужчина тактично молчал. Да меня и самого, безусловно, разбирало любопытство, азарт и еще что-то, чему трудно было подобрать определение. Я искренне поблагодарил отца Джейсона и пообещал ему, что в скором времени все действительно должно разъяснится, и он будет одним из первых, кому я обо всем расскажу.

Священник сдержанно улыбнулся и поблагодарил меня.

Следующие четверть часа мы говорили о туристических перспективах нашего города, выпили по чашки чая и отдали должное готовке миссис Китон. Конечно же, мы с Фрэнком попросили хозяина дома передать ей нашу благодарность за вкусную трапезу.

Мистер Коварт проводил нас до калитки и, пожелав нам удачи, попрощался.

* * *

Анна собиралась домой. День прошел очень результативно, и от вечера она ждала того же. Женщина выключила ноутбук и откинулась на спинку высокого кресла. Закрыв глаза, она мысленно прошлась по списку запланированных на сегодня дел и довольно улыбнулась-приятно, когда сложные вопросы улаживаются без каких-то нравственных потерь и главное, в конечном итоге устраивают всех. Анна давно создала себя собственную трактовку принципа «золотого сечения» или гармонии, хотя ее теория была, скорее, грубой аналогией привычных пояснений такого понятия, как мудрость. Миссис Теллер пыталась придерживаться установки, не очень-то легкой для выполнения: если проблема легко разрешается, то не стоит о ней беспокоиться, а коль ее нельзя разрешить-беспокоиться о ней бессмысленно. Но для соблюдения такого, несомненно, мудрого правила необходимо умение подавлять свои эмоции и чувства, что, конечно же, достаточно трудно, особенно для женщины. Хотя Анна знала такую женщину, во всяком случае, ей казалось, что миссис Старлингтон руководствуется именно этим принципом в своей жизни, и, похоже, без видимых усилий со своей стороны. Миссис Теллер хотела быть такой же, но, к ее большому сожалению, у нее это получалось весьма редко, поистине: «Quod licet Jovi, non licet bovi».

Анна откинула со лба прядь волос, подумав, что пора уже посетить салон красоты. Чуть тяжеловато поднявшись из-за массивного письменного стола, она подошла к большому окну. Мельком увидев свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа, женщина выпрямила спину, расправила плечи и подтянула живот. Да… красота требует жертв, но зачем себя так истязать, если обладаешь вполне заурядной внешностью? Настроение женщины чуть испортилась. Вернее, оно было испорчено со вчерашнего дня… Ларс объяснил свой внезапный отъезд как-то непонятно и даже странно, сказав, что пояснит все при встрече. «Что ж, я не вправе от него что-то требовать. Не стоит на него давить, тем более обижаться… Мы еще сможем куда-нибудь поехать вместе. Только… больно как-то. Такова жизнь, как говорят французы… Вся жизнь-огромная жертва, знать бы только-ради чего?» – подумала она, однако сразу же пристыдила себя за такие мрачные и деструктивные мысли, а великолепный пейзаж за окном помог ей вернуть отличное расположение духа. Вид леса и озера всегда поднимал женщине тонус, даже когда ее эмоциональные переживания заражали своим пессимизмом и психологические установки Анны. «Все рождается в нашей голове: и плохое и, хорошее», – усмехнулась она. Как писал Мильтон в «Потерянном рае: «Наш разум – целый мир, который властен из ада сделать рай, из рая – ад». Сегодня ее мнительность, которая обычно и являлась первопричиной нервозности женщины, крепко спала. И она решила воспользоваться комфортным состоянием души, которое было у нее далеко не часто в последнее время, и насладиться предстоящим отдыхом с Ларсом на полную катушку. А физическую и интеллектуальную усталость можно снять контрастным душем и замечательным ужином. Подумав о вкусной еде, Анна сразу же ощутила судорожные желудочные колики. Последний прием пищи был у нее еще утром, но огромный вал работы помог женщине не вспоминать о ланче до сих пор. Хорошо, что пока не болит голова: голод, подобно стихийному бедствию, оказывал разрушительное действие на на весь ее организм. А к этому – так не кстати, как громкий пук при сексе – добавлялись неожиданные гормональные истерики. Все же нужно посетить гинеколога или хотя бы сдать анализы на уровень женских гормонов. Сорок три– рановато для климакса, но мало ли… Предпосылки события не появляются в один момент с ним. Решение посетить врача вполне упокоило Анну – психологически, но для физиологического успокоения требовалось другое. Она подошла к шкафчику для одежды и взяла с полочки свою сумочку, порывшись в ней, миссис Теллер откопала в ее бездонных недрах молочно-шоколадный батончик с орехами и карамелью и откусила пару небольших кусочков, стараясь, чтобы скорость жевания была хотя бы не мгновенной… Спустя пару секунд у нее в руках осталось чуть меньше половины совсем не крошечной конфеты, однако ее организм, казалось, озверел от голода. Женщина немного поразмышляла, взвешивая «за» и «против»: тело хотело продолжения праздника; здравый смысл пытался взять инициативу в свои руки в этом противостоянии с примитивным желанием, но оказался слабее вульгарного инстинкта: батончик был уничтожен. К своему собственному негодованию, она стала лихорадочно, будто от этого зависела ее жизнь, рыться в сумке в поисках чего-нибудь аналогичного. Когда в состоянии «пищевого аффекта» были уничтожены еще два батончика, женщине хотелось рыдать от своего бессилия пред неумолимой катастрофой. С ощущением панического ужаса Анна подумала, что булимия вновь возвратилась, да она, по-видимому, никуда и не уходила – просто тщательно спряталась, притаившись в какой-то зоне ее мозга. Если верить врачам – это заболевание и не излечивается окончательно: «вирус «такой психологической «инфекции» всегда пребывает в организме в своей латентной форме; и совершенно неизвестно, что побуждает его к активным действиям. Во всяком случае, Анна не могла для себя определить причину этих приступов обжорства.

Что ж, с завтрашнего дня она начнет свою жизнь с «чистого листа»… Начать-то легко, почерк изменить трудно.

Накинув розовато-бежевый тренч и захватив сумочку, она вышла из офиса и спустилась на первый этаж в свое любимое кафе. Анну здесь хорошо знали, несмотря на то что бывала она в этом уютном заведении нечасто: пару раз в месяц, именно тогда, когда просыпалась ее болезнь. Обычно миссис Теллер заказывала разнообразные блюда и не скупилась на чаевые.

До встречи с Ларсом оставалось еще много времени и Анна, смирившись с судьбой, стала выбирать блюда из меню, хотя знала: дополнительные складки жировых отложений вкупе с угрызениями совести не заставят себя ждать… Впрочем, это будет потом. Самое плохое заключалась в том, что и удовольствия от еды она тоже не получит (его можно получить только при трапезе на пустой, в крайнем случае, на полупустой желудок). Более-менее успокаивало одно обстоятельство: после подобного, относительного, обжорства ее «хватит» почти на месяц нормальной-почти» диетической» – жизни.

После овощной закуски, бифштекса с картофелем-фри, Анна перешла к любимым десертам, коим являлись шоколадное мороженое с ореховым топпингом и слоеное пирожное. Пресыщение – по своей сути и чего бы оно ни касалось – не способно принести наслаждение, и миссис Теллер его не получила. Вернее, оно было, но такое мимолетное, что насладиться этим моментом и прочувствовать его, было просто невозможно. Мороженое Анна осилила, однако пирожное уже вызывало у нее чувство, которое совершенно нельзя было назвать приятным. С трудом откусив хрустящую, тающую во рту, выпечку, женщина подумала, что ее нежеланные действия будто бы продиктованы какими-то злыми, неведомыми силами, и она не может им противостоять. И тут неожиданно тихо зазвучал мелодичный сигнал телефонного звонка ее мобильного аппарата. Миссис Теллер вздрогнула, и ее сознание будто бы очнулась от навязанной неизвестно чем или кем программы неустанного поглощения еды. Взглянув на дисплей смартфона, женщина удивилась: звонила Элизабет. Странно… они с ней сегодня виделись… Что могло случиться? Миссис Старлингтон очень редко позволяла себе такую вольность: беспокоить своих сотрудников во время их отдыха. Анна ответила и несколько минут внимательно выслушивала просьбу своей начальницы, все больше и больше удивляясь… Затем миссис Теллер кратко ответила, что незамедлительно приедет в Старлингтон-Холл. Такие визиты относились к категории редких случаев в их взаимоотношениях, доверительных, но не настолько, чтобы приходить друг к другу на чашку чая. Не доев десерт (весьма положительный результат звонка) и расплатившись, она не стала вызывать такси, отправившись пешком в поместье Минервы (та акцентировала внимание миссис Теллер на том факте, что ее подчиненной можно не спешить).

Пару месяцев назад Анна приняла решение совершать по возможности как можно больше пеших прогулок; время пути от дома до работы и обратно занимало около сорока минут, но этот, пусть и небольшой, вклад в общую оздоровительную систему, не только помог ей улучшить свое самочувствие и физическую форму, но и послужил отличным психологическим стимулом для дальнейших свершений женщины.

Изменение погоды не обескуражило Анну: она заметила потемнение неба еще сидя в кафе. Выйдя из здания и достав золотисто-розовый зонт, женщина его раскрыла и подняла над головой-сразу стало веселее: низкое, тяжелое небо казалось ей теперь не таким мрачным. Воздух был прохладным, но, находясь в движении, она совсем не ощущала его колючести.

Дворецкий проводил гостью миссис Старлигнтон в гостиную. Сама хозяйка сидела в кресле за раскрытым ноутбуком и что-то быстро печатала. Почти не поднимая головы, она приветливо произнесла:

– Присаживайтесь, Анна. Подождите минутку, пожалуйста, я уже заканчиваю.

Внезапно почувствовав слабость и легкую тошноту, миссис Теллер опустила свое потяжелевшее тело в широкое кресло. Пока ее босс сосредоточенно работала, она анализировала свое состояние и не могла найти причину этого сиюминутного приступа: либо он был последствием обжорства, либо страхом в преддверии серьезного и неприятного (а в этом она уже была уверена) разговора, впрочем, это могло быть результатом их совпадения. Но жесткий взгляд Элизабет прервал безуспешную попытку миссис Теллер в постановке верного диагноза своего состояния.

– Анна, что я могу вам предложить? Кофе, чай или что-нибудь покрепче? – спросила миссис Старлингтон, улыбнувшись. Но в ее серо-голубых глазах мелькнуло странное выражение, будто она решала: не убить ли ей сейчас миссис Теллер, и какой из напитков будет лучше сочетаться с приготовленным для нее ядом?

– Спасибо, Элизабет. Лучше кофе, – ответила миссис Теллер, подумав, что предложение Минервы – «что-нибудь покрепче» – как-то странно прозвучало. За этим явно что-то кроется. Только что?

Но ей не пришлось долго гадать о странностях постановки вопроса хозяйкой дома.

– Анна, разговор у нас с вами будет непростой: речь пойдет о ваших взаимоотношениях с Ларсом. – Голос Элизабет, несмотря на ее внешнюю невозмутимость, стал жестким, в нем прозвучал аккорд некоторого пренебрежения. Она не смотрела на свою гостью, но не из-за того, что, зная свою подчиненную, хорошо представляла выражение ее лица. Дело было в другом: миссис Старлингтон испытывала к миссис Теллер, рискнувшую бросить тень на весь холдинг, презрение, и оно невольно могло отразиться на лице Элизабет, а сейчас она не могла позволить себе такую вольность. Да и чтений нотаций тоже не ее стиль работы. Анна же недоумевала: ее отношения с Ларсом начались не вчера, а несколько месяцев назад, что не являлось для Минервы новостью. Так почему ее босс затеяла такой разговор спустя столько времени? Кроме того, чем она, Анна, заслужила такой тон? И что вообще произошло? Странное начало разговора повергло миссис Теллер в состояние прострации, тем самым лишив ее возможности рассуждать здраво. Элизабет сделала это намеренно: она просто выбила почву из-под ног Анны, и теперь несчастную можно было брать голыми руками, хотя у миссис Старлингтон было сильное желание придушить влюбленную дуру, посмевшую поставить ее в нелепую ситуацию, хотя, конечно, это было не совсем справедливо по той причине, что никаких особых тайн – как коммерческих, так и технологических – миссис Теллер не знала. На самом деле Анна была только отличным исполнителем и по большому счету отвечала за кадровую политику в компании, хотя и курировала небольшую сеть предприятий общественного питания, принадлежащий холдингу, и о каких-либо нововведениях узнавала уже постфактум. Кроме того, в свое время Элизабет настоятельно рекомендовала своим, действительно доверенным, помощникам быть сдержаннее во всем и всегда.

– Я не понимаю вас, миссис Старлингтон, – наконец тихо произнесла миссис Теллер.

Элизабет опечалено вздохнула, не заботясь об искренности выражения своих чувств, – с Анной, в таком ее состоянии, особо можно было не церемониться-и мягко произнесла:

– Извините меня, я, возможно, чуть поспешила, не разъяснив вам причину моего, мягко говоря, негодования, – ледяной тон миссис Старлингтон несколько потеплел. Улыбнувшись, она виновато добавила: – Вы знаете мое отрицательное отношение к алкоголю, но сегодня вам он точно не помешает.

Миссис Теллер задумалась: не хотелось идти на поводу у Минервы, но она права… Анне сейчас нужно было собрать в себе достаточно мужества для принятия каких-то неприятных новостей, впрочем, ей необходимы и силы, дабы с честью отразить негодование миссис Старлингтон, если, конечно, оно не имеет на то серьезных оснований.

В какой-то степени небольшое количество алкоголя может в этом помочь.

– Теперь уж не откажусь, – чуть резче, чем следовало бы, ответила Анна, немного настроившись на достойный отпор хозяйке. – Тогда, пожалуй, виски с содовой и льдом.

Кристофер, самый юный бармен из работающего в доме персонала, как и пристало вышколенной обслуге, возник ниоткуда, налив на толстое дно рокса виски «Олд Пэппи» тридцатилетней выдержки и, добавив лед и содовую, испарился.

Миссис Теллера сделала быстрый, внушительный глоток и, чуть закашлявшись, прослезилась. Элизабет, казавшаяся ледяной статуей, молча ждала. Анна неторопливо взяла бумажную белую салфетку и вытерла ею внутренние уголки глаз, стараясь не размазать макияж. Это простое, привычное действие успокоило женщину, до которой вдруг с опозданием дошла элементарная мысль, что миссис Старлингтон никогда не стала бы поднимать вопросы, касающиеся личной жизни своих подчиненных, если бы на то не было каких-либо серьезных оснований. Элизабет, в сущности, было наплевать: с кем развлекаются сотрудники ее компании, если только их личная жизнь не бросает тень на репутацию всей фирмы. Значит, Ларс сделал нечто, о чем узнала Минерва, и этот поступок мужчины настолько не понравилось ей, что даже смог вывести эту «замороженную «женщину из себя (редко кому удавался такой подвиг!). И как она сразу не сообразила?

– Что он натворил? – спросила тусклым, поникшим голосом Анна, безрезультатно пытаясь скрыть охватившие ее волнение и тревогу. Она вдруг ощутила, как взмокли ее подмышки и вспотели ладони. Как не вовремя! Женщине вдруг показалось, что из всех ее пор стали исходить миазы страха, липкие и отвратительные.

– Я сейчас покажу, – миссис Старлингтон потянулась рукой за дистанционным пультом. – Только хочу тебя сразу же предупредить… во избежании истерики. – Сделав многозначительную паузу, она внимательно и даже как-то проникновенно посмотрела в глаза своей визави. – Дело в том, что мистер Слэйтер не так давно попал в орбиту наблюдения нашей службы безопасности; и у сотрудников службы появились основания подозревать его в промышленном шпионаже (Анна удивленно округлила глаза), поэтому пришлось поставить в номере отеля, где у вас с ним была последняя встреча, прослушку и камеры скрытого видеонаблюдения. – Женщина замолчала в ожидании прогнозируемой реакции, но ее не последовало. – Вы же понимаете, Анна, в таких серьезных делах не до показной щепетильности.

– Но почему вы не поговорили со мной, Элизабет? – дрожащим от возмущения голосом спросила миссис Теллер.

– Господи, Анна, неужели вы совсем потеряли голову? – Она позволила себе откинуться на спинку кресла. – Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя допускать помутнения собственного рассудка! Перестаньте ныть и хлюпать носом… возьмите себя в руки в конце концов, – спокойно и холодно приказала миссис Старлингтон. Но тон ее голоса имел такой гипнотический эффект, что, подобно резкой пощечине, привел в чувство почти впавшую в истерику гостью.

Обе собеседницы на некоторое время замолчали. Затем Анна приподняла бокал с алкоголем и сделала большой глоток. Воцарившую было тишину нарушало только легкое позвякивание льда о стакан с алкоголем, который все же смог частично выполнить поставленную перед ним задачу.

– Вы все хотите мне показать? – агрессивно спросила Анна, поставив бокал на столешницу и, почти обнажив в яростном оскале розовые десна. Элизабет даже на миг показалось, что женщина сейчас вцепиться в нее своими белыми крупными зубами и растерзает ее на части. Минерва, протянув свою узкую холодную ладонь к Анне, мягко, успокаивающе пожала крупные кисти рук женщины, сцепленные в замок, а затем тихо произнесла:

– Не беспокойтесь: «то» мы смотреть не будем и, помолчав, добавила: – Я не столь жестока и не хочу видеть ваше униженное состояние. – Элизабет скорбно усмехнулась и, повернув голову в сторону барной стойки, негромко попросила принести кофе с ликером для себя и еще одну порцию виски для гостьи. Подождав пока Кристофер принес напитки и слегка пригубив кофе, миссис Старлингтон отчетливо произнесла: – Прежде чем мы начнем, хотелось бы кое-что пояснить, чтобы вы осознали несколько важных моментов. Во-первых, о случившемся знаем только мы с Фредом. И поверьте: больше никто и не узнает. Во-вторых, все не так трагично. В-третьих, а это, пожалуй, самое важное, – все можно исправить. И последнее, миссис Теллер, мы вам доверяем, иначе этого разговора просто не было бы. Я апеллирую к вашему здравому смыслу, Анна. Мы с вами умные женщины, но ведь никто не может похвалиться совершенством. И тем более никто не застрахован от ошибок. В этом случае мы обе ошиблись, поэтому и возникшую проблему будем исправлять вместе, дабы предотвратить ее возможные последствия.

Три минуты просмотра двух эпизодов Анне хватило, чтобы ощутить к себе презрение, запустившее в ее сознании цепную реакцию, результатом которой стали ненависть и ярость. Безусловно, этот опасный и ядовитый коктейль чувств смог выжечь хрупкую влюбленность миссис Теллер, оставив в ее душе огромную горечь и сожаление. Однако такие ощущения не могут быть по своей сути конструктивными, а вот месть может; и это желание вендетты не стоило Анне каких-либо усилий, но, бесспорно, именно оно стало финальным аккордом в разрушительной и яростной схватке противоречивых чувств, охвативших всю ее сущность.

Разумеется, Элизабет предполагала результат разговора и догадывалась о том, что творится в душе миссис Теллер, справедливо полагая: уж сейчас-то в сознании влюбленной женщины нет места для лирических порывов и грез. Впрочем, миссис Старлингтон подозревала: оскорбленная женщина все еще будет испытывать эмоциональное и физическое влечение к Ларсу, пусть и в меньшей степени, но Элизабет надеялась, что желание унизить и уничтожить коварного и лживого любовника будет сильнее и станет доминирующим в поведении Анны, во всяком случае, в ближайшее время. «Кадры, наглядно демонстрирующие шпионские потуги Слэйтера, даже во мне вызвали желание мести, – усмехнулась миссис Старлингтон. – Все это можно использовать с большой пользой, но женщину нужно аккуратно направить, чтобы она не поддалась чувствам и не наделала ошибок». Элизабет уже знала, как построить игру с главными действующими героями в будущем спектакле. Ее сценарий и режиссура будут достойны какой-либо награды, пусть и не «Оскара», тем не менее… впрочем, об этом, к счастью, будут знать только двое, да и предстоящее действо смогут лицезреть немногие; никто и не поймет: кто главный постановщик. А не в этом ли заключается талант хорошего манипулятора?

После обстоятельной беседы, достаточно мягкой, но очень целенаправленной, Анна уехала. А у Элизабет было время подумать: сможет ли миссис Теллер проявить хладнокровие? От ее ответа зависел дальнейший план действий. Однако даже, если Анна проявит твердость характера и сможет убедить в этом миссис Старлингтон, это вовсе не означало, что не следует подготовить несколько страховочных вариантов. Вновь и вновь Элизабет анализировала состоявшийся разговор, и пока ей не удавалось развеять свои мрачные сомнения.

Сможет ли Анна продолжать вести себя с Ларсом так, будто ничего не случилось? Это нелегко, особенно когда женщиной овладевают очень сильные чувства ненависти и ярости к своему любовнику. Ведь не зря говорят, что месть – это холодное блюдо. Но еще немного поразмыслив, она чуть успокоилась: Анна очень любит свою работу, кроме нее, у женщины, по сути, ничего нет. Миссис Теллер приложит максимум усилий, чтобы ни на йоту не разочаровать ее, Элизабет.

Откинувшись в кресле и закрыв глаза, женщина улыбнулась: все пока идет так, как надо: причин для переживаний нет. Неслышно, как по воздуху, к столику подплыл Кристофер и унес почти нетронутые кофе и ликер. Он знал, что, если хозяйка и заказывает какой-либо алкоголь, то только для создания необходимой атмосферы более доверительной беседы, а стало быть, в итоге-нужных результатов.

Но не все еще было понятно миссис Старлингтон. Оставались еще Марк со своим другом. Что им удалось раскопать? Вероятно, ничего важного, иначе они бы уже сообщили. Да и возможно ли успешно расследовать смерть, которая случилась столько лет назад? Какие следы, улики и прочие доказательства? Все давние запутанные и таинственные дела результативно расследуются только в книгах или фильмах. А в этом случае не смог бы помочь ни дедуктивный метод Шерлока Холмса, ни серое вещество Эркюля Пуаро… а уж вязание мисс Марпл-тем более исключается. Хотя Марк и Фрэнк могли бы прибегнуть к способу отца Брауна. Надо при случае спросить… если, конечно, такой случай представиться. И эта история с профессорским дневником… Был ли он вообще? Хотя, судя по всему, он не только был, но и есть… Только у кого? Мог ли профессор Биггс так хорошо изображать больного? А почему, собственно говоря, нет? Особенно если учесть тот фактор, что каждый из нас занят своими личными задачами и даже не пытается вникать в проблемы других людей. И даже она, Элизабет, ничего не заподозрила. И кто, как не профессор-нейрохирург, знающий все симптомы и особенности течения различных заболеваний человеческой психики и мозга, может симулировать подобную болезнь? А возможно ли, что вся эта история с дневником и здоровым Аланом Биггсом все же кем-то искусно придумана и раздута? Нет, очень мало информации, чтобы сделать правильный вывод. Надо ждать результаты поиска Фреда и Пола…

Элизабет посмотрела на каминные часы: что ж, они скоро должны подойти с результатами своего расследования, так что ждать осталось недолго. Кто знает, что накропал в своих мемуарах выживший из ума старик. Тем более если Алан смог сохранить и память, и рассудок. А это – еще хуже, хотя маловероятно, конечно. Нет, нельзя столько времени притворяться больным на голову и ни разу не проколоться. Но все же… Где-то в глубине ее сознания уже появился крохотный узелок сомнений, как нарыв, хотя видимых причин для его образования вроде бы не было, однако именно он не давал женщине полностью насладиться предвкушением предстоящего праздника и своего триумфа. Но вдруг что-то пойдет не так? Если же ее ждет поражение – чего она не допускала даже в самых мрачных своих мыслях – исход будет весьма печален. Нет, допустить подобное она не имеет права!

Женщина решительно встала из кресла и направилась в апартаменты Линды. Предстоящий разговор с племянницей должен быть не таким стрессовым, как недавняя беседа с Анной. Да, к счастью, и оснований для какого-то неприятного прецедента просто не существует.

Для Анны было достаточно уничижительного тона в голосе и чуть надменности, и приемлемый результат стал вполне очевиден. С Линдой она поступит, конечно же, по-другому…

* * *

…Миссис Теллер шла домой и в очередной раз поражалась таланту Минервы тонко управлять поведением других людей, их чувствами и желаниями; знала Элизабет, какой прием нужно применить и к ней, Анне, – чуть надменный тон и легкая пренебрежительность в голосе. «Но ведь босс права и у нее были все основания так разговаривать со мной, – констатировала женщина, – и мне остается только попытаться исправить нанесенный ущерб».

Получасовая прогулка немного успокоила возбужденную нервную систему женщины, смягчила последствия удара, и Анна – посредством мысленных стенаний – смогла унять боль души.

Оказавшись дома, она порадовалась, что Алекса нет. Все нужно было тщательно обдумать еще раз, если, конечно, одного раза будет достаточно.

Женщина прошла в ванную комнату и тяжело, будто совершая какую-то повинность, сняла себя одежду. Встав под душ, она дала волю слезам. Горячие струи воды, увлекая с собой соленые ручьи ее боли, ливнем утекали прочь. Душевой дождь смывал ее плач, а его шум поглощал ее горькие рыдания. В конце концов катарсис произошел. И чуть позже, достаточно обессилив от рыданий, Анна почувствовала настоящее облегчение.

Уставшая и уже немного другая, миссис Теллер неторопливо вытерлась большим оранжевым полотенцем, напомнившим ей лето, но она отогнала от себя эти приятные, хотя сейчас уже в большей степени грустные воспоминания и, облачившись в уютный махровый халат, Анна направилась в гостиную. Налив себе скотч с содовой, она удобно расположилась в широком кресле и, взяв с кофейного столика пульт дистанционного управления, включила телевизор, но совсем не для того, чтобы посмотреть или послушать какую-нибудь передачу или фильм, просто… ей нужно было заглушить свое одиночество. Сделав пару глотков, Анна мысленно возвратилась к разговору с Элизабет и почувствовала, что благодарна той. Если бы Минерва вела себя с ней излишне доброжелательно, проявляя сочувствие и понимание, Анна могла бы расклеиться и растаять, как мороженое в тепле. Но миссис Старлингтон держала себя с ней ровно и только на какой-то миг позволила себе – скорее всего, совершенно сознательно – легкую тень надменности, как в разговоре с провинившейся служанкой. И уничижительная нотка подействовала на Анну, как хлыст на лошадь, участвующую в скачках. И такая тактика действительно помогла миссис Теллер взять себя в руки. Впрочем, Анне теперь нужно было обдумать другой аспект: каким образом ей ни на йоту не проявить своих истинных чувств к Ларсу. Очень трудно делать вид, что ничего не случилось. Но спустя некоторое время, примерно к середине второго коктейля, Анна вдруг с радостью поняла, что не такая это и сложная задача, если правильно себя настроить и соответственно стимулировать. Зато награда в итоге может быть вполне достойной… впрочем, что в таком случае может быть лучше красивой мести?…

* * *

Вечером того же дня мы встретились с Ларсом и оговорили детали его поведения. Тот клятвенно пообещал нам точно выполнять все данные ему инструкции. А затем мы с Фрэнком занялись дневником профессора Биггса. Почерк у старика был вполне разборчив, стиль изложения-ясный и четкий, что еще раз подтвердило мое мнение о нем: с мозгами у мужчины все было в порядке, можно сказать, до самой смерти. Не знаю, конечно, насколько он был правдив в своих воспоминаниях, но думаю, что лгать, искажать факты или о чем-то не договаривать-профессор бы не стал, в этом просто не было смысла. Фрэнк согласился со мной.

Закончили мы далеко за полночь. Разговаривать о прочитанном не было ни сил, ни желания: такое количество информации в формате нелегкой исповеди может… убить любые проявления эмоций, внутренне опустошив своего читателя. И только спустя некоторое время в душе должны будут всколыхнуться чувства жалости и сострадания к этому умнейшему мужчине, который только к концу своих дней все же смог найти в себе мужество признаться в содеянном преступлении.

Той ночью я спал мало: сказалось нервное напряжение последних дней и смутное предчувствие новой беды. Сложно оформить в словесную форму это тягостное ощущение грядущих неприятностей, хотя и конкретных причин для их возникновения вроде бы не было. Но предстоящий грандиозный прием в честь полувекового юбилея компании «Старлингтон и Парк»… и наше дело, которое постепенно подходило к своей логической развязке-все это не могло не будоражить мою нервную систему, к тому же невозможно предусмотреть абсолютно все. Во всяком случае, мне так казалось. А одна неучтенная случайность влечет за собой лавину разномастных оказий. Легче, наверно, предсказать гарантированный конец света, нежели – итог конкурентной борьбы (даже не за внимание мужчин, а просто так!) красивых, умных и успешных женщин, собранных в одном месте, время от времени взбадривающих себя алкоголем и ядовитыми комплиментами. И это предвкушение будущих напастей разделяла со мной, похоже, и природа. Целый день, а в особенности вечер, вся атмосфера города стала будто пропитана этими тревожными испарениями, как перед катастрофой или грозой: все словно замерло в ожидании буйства стихии и связанных с ним разрушений, и «перепрыгнуть «этот мрачный этап, безусловно, никто не сможет.

Проснувшись от тяжелой дремоты, которую сложно было назвать сном, я услышал яростные атаки октябрьского дождя, направленные на мой островок безопасности, согревший мое тело уютом и теплом домашнего очага, укрывший меня от осеннего холода и мрачности ночи. С надеждой на крепость стен моего жилища я все же смог уснуть.

Утро меня обрадовало светлеющим небом и затихающим дождевым штурмом. Я заставил себя встать, хотя хотелось зарыться с головой в одеяло и спрятаться от всех проблем, как бывало иногда в детстве… но оно прошло, а от жизненных сложностей уйти уже невозможно.

Спустя минут десять, после внушительной психологической обработки, мне удалось привести свое тело в вертикальное положение, однако состояние мыслительных процессов мозга меня отнюдь не радовало. Что же касается душевного комфорта… то просто – полный сумбур.

Приняв душ и позавтракав, я начал ощущать некое подобие оптимизма. Проснувшийся Фрэнк завтракал молча, даже Клео, почувствовал наш настрой, быстро поев, растворилась в прохладе сада, хотя прогулки после дождя не ее метод ухода от проблем.

Оставив Тодескини в гостиной, где он уселся за свой ноутбук, я поднялся в свою гардеробную с целью провести ревизию одежды для вечернего выхода в свет. Исходя из текста приглашения на торжество, мне предстояла дилемма между смокингом и костюмом. Смокинг у меня имелся, но я предпочел темно-серый костюм с оливковым отливом, галстук– «шарпей» из серебристо-жемчужного шелка, к которому полагалась булавка с обычным стразом (хотелось верить, что обычному детективу простят отсутствие брильянтов в аксессуарах). Вечерний прием представлялся мне грандиозным по масштабу и фееричным по зрелищности, а посвящался он пятидесятилетнему юбилею компании «Старлингтон энд Парк». На фоне этой солидной даты двадцатипятилетняя годовщина президентства миссис Старлингтон смотрится, несомненно, скромнее. Мисс Линда Доэрти также не стала переносить празднование своего дня рождения на какой-либо другой день и планировала его отменить в предстоящее воскресенье на яхте, в узком кругу приятелей. Я не имел ни малейшего понятия о количестве гостей, которые будут веселиться на приеме, но мы с Фрэнком туда были приглашены совершенно с другой целью. Только с какой, мне пока было неизвестно. Элизабет прямым текстом сообщила, что разговор с ней, вернее, мой отчет о расследовании возможен только при неформальном отдыхе на яхте. Зачем ей наше присутствие на приеме? Однако спорить мы не стали… мало ли что… А значит, нам будет не до веселья. Хорошо бы вообще возвратиться с этого уик-энда домой не в самом больном состоянии, потому что наше гипотетическое плохое самочувствие может совсем не зависеть от вполне обоснованного чревоугодия.

Мне была понятна причина, по которой миссис Старлингтон устроила первый день торжества в своем фамильном особняке, впрочем это обстоятельство, полагаю, понимали и все остальные. Хотя, по моему мнению, подчеркивать лишний раз «кто правит балом «несколько пошло, но Минерва могла преследовать какие-то другие цели. Возможно, миссис Старлингтон решила провозгласить преемника или преемницу в качестве будущего президента компании. Не рано ли? Элизабет еще достаточно молода и здорова, да и подходящей кандидатуры для такого поста в ее окружении я не видел, а почему, собственно говоря, свои домыслы я экстраполирую на мышление миссис Старлингтон?

После полудня я пошел прогуляться. Фрэнк не захотел составить мне компанию. После часового моциона у меня появилось желание и поесть, и поспать, что я и сделал с большим удовольствием.

Проснулся я около четырех часов пополудни, потянувшись и зевнув, бодренько вскочил и направился в душ. Потратив минут двадцать на все гигиенические процедуры, я накинул махровый халат и спустился вниз.

Фрэнк сидел за своим ноутбуком и, судя по картинке на мониторе, занимался разработкой новой игры. Увидев меня и чуть нахмурившись, он сказал недовольным голосом:

– Не хочется прерываться. – Тодескини посмотрел на стенные часы. – Но, пожалуй, надо перекусить и собираться на эту вечеринку. – Ты как?

– Да, ничего. Есть не хочу, но попить чего-нибудь прохладного не помешает. – И я направился на кухню.

Фрэнк последовал за мной. Открыл холодильник, я достал оставшуюся половину графина апельсинового сока и небольшую замороженную пиццу. Налив сок себе и хакеру, я поставил пиццу в духовку. Тем временем мой гость занялся приготовлением кофе. За готовкой мы вяло перебрасывались ничего незначащими фразами и даже не пытались что-то прогнозировать на будущее; на данный период мы вроде бы сделали все, от нас зависящее, но не исключено, что нам так хотелось думать.

Захватив поднос с готовой пиццей, приборами и чашкой кофе, Фрэнк прошел на террасу, я тоже вышел за ним, но не для того, чтобы составить ему компанию, а для сканирования погоды.

Выпив сок, я поднялся к себе и надел приготовленную ранее одежду; затем спустился в гостиную и, усевшись в кресло, стал смотреть телевизор в ожидании Фрэнка. Тот подошел минут через десять, прервав меня на самом интересном месте, когда я рыдал и кусал губы, сопереживая героине сериала (не знаю, правда, ее имени) в момент ее расставания со лживым подлецом-любовником. (Неужели это кто-то смотрит? Впрочем, я же не женщина…) Но я мгновенно успокоился, заметив внешний вид моего приятеля: на нем был классический темно-синий костюм в мелкую полоску, кремовая рубашка и галстук в тон. Честно говоря, я боялся, что в своем чумовом гардеробе хакер подыщет какой-нибудь чрезвычайно «креативный» наряд.

Около пяти часов мы направились к Старлингтон-Холлу и спустя полчаса смогли воочию убедиться, что организация приема заслуживает самой высокой оценки, хотя мы с Фрэнком вряд ли могли претендовать на звание авторитетных критиков подобных мероприятий. Погода тоже приготовилась к событию весьма ответственно, решив порадовать гостей чудесным теплым вечером. Правда, когда мы выходили из моего дома, небо напоминало старое, в грязных, темных пятнах, покрывало. Но сейчас оно было ясным; и можно было предположить, что его предвечерняя чистота вскоре смениться ярким, звездным небосводом.

Потягивая прохладное шампанское, мы с Фрэнком стояли в сторонке от импровизированной сцены, где произносились речи, поздравления и тосты, и разглядывали гостей. Безопасность и порядок на территории поместья обеспечивала охрана, растворившаяся среди толпы гостей. Всего приглашенных было не так много, как можно было бы предположить, по моим прикидкам, около восьмидесяти человек удостоились такой чести: акционеры, руководители филиалов, отделов, ведущие специалисты и их коллеги, несколько киношных, театральных деятелей… Конечно, многие пришли со своими половинами. Все сияло и блестело, но эта роскошь, я бы сказал, «не кричала», а «тихо констатировала» факт безупречном стиля, однако это было мое личное восприятие торжества.

Прием был организован как фуршет. Множество столов были расставлены на английском газоне среди живых зеленых скульптур из самшита и садово-парковых ваз, наполненных благоухающими цветами. Мигали и переливались огнями грозди и гирлянды крошечных лампочек, усеивающих кустарники, деревья, беседки. Из глубины сады доносился легкий ностальгический плач саксофона. Стая официантов порхала, лавируя между выпивающими, закусывающими, непрестанно говорящими, смеющимися гостями. По эффектности своих нарядов присутствующие дамы могли бы легко конкурировать с кинозвездами на любом известном кинофестивале или каком-нибудь гламурном показе мод. Вообще-то, спустя полчаса пребывания на этом приеме я уже порядком устал от такого отдыха. Необходимость комплиментарного приветствия знакомых женщин просто удручала. Не знаю, как Фрэнк, по внешнему виду которого трудно было определить его состояние, но я себя чувствовал изнасилованным. Кроме того, мне до сих пор было непонятно: зачем нас сюда пригласили? Впрочем, как оказалось впоследствии: Минерве было нужно, чтобы на сегодняшнем приеме мы слегка осмотрелись. И через пару часов такого «осмотра» мы обогатились весьма любопытными наблюдениями. Этот прием проходил в нужном ключе, который был вполне ожидаем и соответствовал жестким требованиям отличного качества, предъявляемых к любому Действу, возглавляемому миссис Старлингтон. Но надо отдать ей должное: все были довольны и получили то, что хотели. А человеческие желания в этом отношении не претерпели принципиальных изменений с древних времен – все то же: «хлеба и зрелищ». Разве что эти, вполне понятные, составляющие стали разнообразнее и изощреннее, однако их суть осталась прежней: чревоугодие, алкогольная эйфория (другая здесь строго запрещалась) и обсуждение последних новостей и сплетен… Слишком благополучную и сытую жизнь вели все присутствующие здесь гости, да и хозяева приема-тоже. Поэтому недостаток остроты в повседневной жизни восполнялся посредством интриг за более больший кусок пирога и самое лучшее место под солнцем, а ведь, пожалуй, нередко подобные козни, заговоры создаются искусственно в силу нехватки реальных историй. Все было как во все времена, и шекспировское «ничто не вечно под Луной «в этом случае не работает. Извечная борьба продолжается, хотя кровь в ней проявляется не всегда в виде физиологического раствора, существуют и другие варианты ее модификаций.

Ничего экстраординарного не происходило, поэтому я рассматривал присутствующих на приеме женщин. Миссис Старлингтон была в серебристо-фиолетовом платье. Скульптурность форм и некая античность в покрое этого одеяния делали женщину похожей на древнегреческую богиню, но обилие серебра в ее туалете меня немного покоробило: такой стиль совсем не соответствовал обычным пристрастиям Элизабет. Впрочем на этой церемонии она была хозяйкой и в некотором роде победительницей, так что одеться в такое серебристое платье было, по-видимому, вполне уместно. Да и вообще, этим вечером она выглядела невероятно молодо для своих пятидесяти трех лет. Я не удивился присутствию на приеме Оливии Виар, будучи мелким акционером компании, как и ее дети, она имела на это право. Выглядела дама просто, но элегантно, впрочем как всегда, и своему стилю, судя по всему, изменять не собиралась. Ее дочь Адель, несмотря на то что тоже не являлась крупным или даже средним держателем акций, была одета в драпированное алло-коралловое платье и выглядела броско и ярко; скромность не присутствовала в арсенале ее украшений. Мадемуазель Жюльетт Домье на празднике я не видел, как, впрочем и ее брата Сержа. Остальные, знакомые мне, дамы выглядели тоже роскошно, но были как-то уж очень похожи друг на друга. Выделялась на этом фоне общего гламурного хвастовства, пожалуй, Энн Старлингтон. Обычный брючный костюм цвета корицы ей, безусловно, шел, но он явно не относился к категории вечернего туалета: казалось, что девушка не успела переодеться после работы в офисе. Впрочем, похоже, так было задумано самой Энн. А вот почему?… Приходилось только догадываться, хотя у меня была своя версия такого странного выбора: возможно, это был своего рода протест девушки против Элизабет. Хотелось бы мне поговорить с ней об этом… И еще одна девушка притягивала всеобщие взгляды – Кэйт Стюарт, блистающая в рубиново-красном платье, вышитое пайетками. Оно выгодно демонстрировало потрясающую фигуру девушки, хорошо оттеняя чуть бронзовый тон ее кожи. Полин Форестье выбрала лилово-фиолетовое платье, цвет которого ее старил, да и смотрелась она в нем не очень эффектно, к тому же, казалось, что платье живет своей жизнью. Джулия Парк была в изумрудном платье, но в силу своей яркости оно затмевало привлекательность самой девушки. Линда Доэрти поразила всех голой спиной, и ее драпированное платье кошенилевого цвета хотелось снять. На сексуальном образе Линды избирательность моей памяти взбунтовалась и перестала работать так, как я от нее всегда требовал. Откровенно говоря, частичная амнезия, очевидно, была вызвана другим обстоятельством… слишком много вкусных напитков предлагалось на этом приеме. Но все же от моего внимания не укрылось тот факт, что Анна Теллер пришла с Ларсом Слэйтером. И парочка уже не скрывала свои нежные отношения. Но спустя некоторое время мне удалось перехватить взгляды, которые бросал Ларс на Адель Домье. Но в этих визуальных сигналах молодого человека, судя по отдельным моментам, не было даже намека на флирт, да и посматривал он на девушку, тщательно стараясь скрыть свою заинтересованность. Все ли нам поведал этот садовод? У меня были на этот счет сомнения, и они, похоже, подтверждались. Если бы я скрытно не наблюдал за Ларсом, то мог бы и не заметить этого зрительного контакта между Слэйтером и мадемуазель Домье, делавшей вид, что очень увлечена беседой с Эдвардом Крайтоном. Насколько я понял, их познакомил на этом приеме ее брат Серж, который все же чуть позже здесь появился. Ближе к концу вечера я вновь увидел Ларса, и мне он показался несколько нервным и обеспокоенным. Хотя, возможно, на него так подействовало спиртное и женское внимание, которое бывает излишне назойливым. Его спутница, миссис Теллер, судя по всему, чувствовала себя счастливой и расслабленной, однако мне показалась некая нарочитость в ее поведении, даже в некоторых незначительных моментах, к примеру, когда она с видимым удовольствием поглощала шампанское. Странно устроен человек: волнуется – выпивает, радуется – тоже тянется к бокалу… Может, Ларс влюблен в Адель, и обычная ревность к Эдварду вызвала в нем озабоченность? Честно говоря, мне не верилось, что Слэйтер может серьезно увлечься миссис Теллер. Что же касается мадемуазель Домье, то ее, похоже, не волновали страдания ботаника. Она призывно смотрела на Эдварда Крайтона и заливисто хохотала над чем-то. Адель, по-моему мнению, не относилась к тому типу женщин, которые могут увлечься мужчиной, недостаточно богатым для ее благосклонности. Красивый, умный и обеспеченный-скромный набор мужских достоинств для таких дам. А вот Эдвард Крайтон, по мнению Адель-вероятно, вполне приличный вариант. Но догадывалась ли девушка, что немалое количество женщин, собравшихся на этом торжестве, страждут того же? Невзирая на мою неприязнь к Теду, ему все же можно было посочувствовать. Несмотря на его обычную невозмутимость, тень досады иногда омрачала его красивое лицо.

Часам к десяти я почувствовал усталость и раздражение. Фрэнк затерялся среди столов с яствами, растворившись в атмосфере масштабного веселья, массового пережевывания и обильного слюноотделения. И я вдруг тоже захотел поесть, сразу же позабыв об усталости и сне.

Положив на тарелку всевозможных деликатесов, я подошел к Фрэнку, сидевшего с Энн и Полин за столиком в беседке. Он увлеченно о чем-то им рассказывал, чем меня весьма удивил: обычно в общении с девушками хакер проявлял себя более сдержанно. А те, кажется, нашли общий язык между собой, хотя одна из них, очевидно, и не подозревала о некоторых нюансах своего генеалогического древа. Как меня уверила мадам Оливия (и мы с Фрэнком были в этом с ней солидарны), что пока нужно сохранить в тайне подробности происхождения всех участников этой старой истории. Правда, мы сомневались, что Кристель и Энн смогут сохранить в секрете известные им детали, но мадам Виар была полна уверенности в обратном: девушки понимают серьезность ситуации и не собираются подвергать себя смертельной опасности. Сделав комплименты дамам и немного поболтав с ними, я сообщил Фрэнку, что отправляюсь домой. Мой приятель, усмехнувшись, пожелал мне спокойной ночи, заметив, что он собирается «вдохнуть очарование ночи». Попрощавшись, я отправился домой пешком, рассудив, что мне тоже не мешает «вдохнуть» толику того же.

Принимать душ я не стал, опасаясь заснуть стоя, уподобляясь жирафу. Небрежно стянув с себя костюм (на галстук, рубашку-уже не было сил), я упал в постель и забылся глубоким сном. Проснулся я от странной боли в груди, не сразу сообразив, где я нахожусь и что со мной происходит. Некоторое время бессмысленно уставившись в предрассветный сумрак, я пытался вспомнить хоть что– то… кое-что удалось, во всяком случае, у меня получилось нащупать галстучную булавку, бульдожьей хваткой вцепившуюся в мой сосок. Было больно, но сосок посчастливилось сохранить, правда, не без некоторого урона, хотя я, конечно же, предпочел бы другие отметины на своей груди. Следующие пару часов прошли для меня в спокойном и благотворном сне. Утро тоже не разочаровало, обещая погожий день. Приняв душ и выпив кофе, я понял, что счастлив. Фрэнку повезло меньше, да и выглядел он похуже: уставшим, вялым и печальным. О причине его грусти спрашивать я не стал, хотя наличие такта у детектива-недопустимая роскошь, но когда человек по-настоящему счастлив-стоит ли обращать внимание на такие предрассудки?

Первая половина дня прошла вполне обычно. В очередной раз открыв холодильник и вынув оттуда яблоко, я вдруг уловил себя на мысли, что ем по причине обычного безделья, несмотря на то что наша работа еще не закончена. Но мне так тяжело давался финал отчета, что я любым способом оттягивал момент своей встречи с ним. С большим трудом и с помощью Тодескини мне все же удалось его накропать.

После полудня я собрал свой рабочий кейс и положил в дорожную сумку все то, что могло мне понадобиться на яхте в течение двухдневной морской прогулки. Фрэнк, судя по всему, сделал то же самое. Оставив подробную записку супругам Риттер, я постарался объяснить сложившуюся ситуацию Клео. Выслушав меня внимательно, почти не мигая, она небрежно махнула хвостом и удалилась на террасу, оставив меня пребывать в растерянном недоумении. А еще утром я был так счастлив! Существует ли оно, счастье, на самом деле? Или все, что мы позиционируем за это ощущение – всего лишь призрачная иллюзия?

* * *

На яхте «Звездная», принадлежащей холдингу, мне еще не приходилось бывать, разве что иногда я имел удовольствие наблюдать это большое белоснежное судно издалека. Но сегодня, находясь на этом чудесном плавающем островке комфорта, я пребывал в восхищении от великолепия и роскоши. Яхта по своему устройству напоминала, пожалуй, небольшой лайнер, рассчитанный человек на двести. Интерьер судна мог поразить воображение даже искушенного любителя морских путешествий. Роскошные каюты, три больших бассейна, несколько ресторанов, баров, кинозал, библиотека, тренажерный зал… Каждая каюта включала в себя: балкон, спальню, гостиную и ванную с джакузи. Для внутренней отделки яхты были использованы натуральные материалы: кожа, мрамор, махагониевое дерево, шелк. Общий дизайн мини-лайнера был выполнен в футуристической стилистике, в которой преобладали серые, голубые, синие и кобальтовые цвета, хотя в интерьеры кают, ресторанов и баров была внесена и другая, более теплая, палитра красок.

Мой номер был достаточно просторный, с отличной и комфортной мебелью, суперсовременной техникой и таким пушистым ковром, что в нем запросто можно было утонуть. Иллюминаторы в спальне можно было закрыть оливковыми шторами, а стены гостиной были обтянуты бежевым шелком, но не обошлось и без напоминания о море: в спальне висела акварель с морской тематикой, культовое кресло – «яйцо»(сейчас, вероятно, без него-никак) было голубого цвета, а плазменный телевизор в режиме ожидания транслировал жизнь океанических глубин.

Каюта Фрэнка дышала морем: благородные оттенки серого, голубого, синего. Большие настенные часы, стилизованные под желтый шар солнца, восходящий над морем, перламутровый светильник-ракушка, кофейный столик-медуза кремового цвета… Несмотря на мою любовь к теплым тонам, интерьер каюты Тодескини мне понравился.

Не успел я разложить свои вещи, как появился Фрэнк с ехидной улыбкой на лице и высоким запотевшим стаканом в руке. С ленивой грацией уставшей от славы кино-звезды, он медленно опустился в широкое кресло и сделал приличный глоток напитка. Затем, откинув свою голову на спинку кресла, гость нарушил молчание:

– Ну как тебе этот шик? – спросил Тодескини, не скрывая иронии и окинув свободной рукой окружающее пространство.

– А тебе хотелось бы отдыхать, конечно, в спальне с обшарпанными стенами, спать на проломленной тахте и справлять нужду в полуразвалившийся писсуар?

Фрэнк медленно поднес к губам рокс и глотнул напиток, а затем небрежно пожал плечами.

– Марк, зачем так грубо… К тому же могу заметить: обшарпанные стены развивают воображение.

– Если оно у тебя не достаточно развито-можно поговорить с миссис Старлингтон, и за десять минут тебе оформят такой «уют». И, заметь, как моему другу, совершенно бесплатно.

Недобро усмехнувшись, хакер высокомерно парировал:

– Есть у тебя, Марк, совершенно противный недостаток.

– Да? – спросил я от неожиданности таким фальцетом, что меня самого чуть не стошнило. – А ты у нас соткан из одних достоинств, как я вижу.

– Вот ты сам акцентируешь внимание на своем несовершенстве: не дал мне досказать, перебиваешь… – Состроив обиженную гримасу, он продолжил: – Я-то всего лишь хотел сказать, что все мои высказывания ты утрируешь и облекаешь их в неприлично гипертрофированную для простого обывателя форму. И на мое замечание о роскоши интерьера яхты задаешь мне совершенно абсурдные вопросы. – Фрэнк поднялся и подошел к огромному окну, откуда открывался изумительный вид на морскую гладь. – Мне нравится элегантный и строгий стиль, а здесь много вычурного декора. – Повернувшись в мою сторону и хитро прищурившись, он заискивающе спросил: – Ты не согласен со мной, старина?

– Ну насчет излишеств, пожалуй, ты прав. – Я подошел к бару и приготовил себе коктейль с «Блю Курасао», чем сильно озадачил Фрэнка, удивленно приподнявшего рыжеватые брови.

– Цвет этого коктейля мне сегодня более предпочтителен, – ответил я на невысказанный вопрос Тодескини.

– А почему тебе вдруг перестала нравится цветовая гамма пива или виски? Или такой вывод-результат странной игры твоего подсознания? Или ты не доспал? Мне кажется, что тебе не мешает отдохнуть от нашего расследования.

– Не волнуйся, с головой у меня все в порядке. Просто голубой цвет более органично вписывается в окружающую водную стихию.

– А…э… – только и смог выдавить из себя Фрэнк. Но хорошо промочив горло, он все же сказал: – Знаешь, если дальше развивать твою мысль – можно далеко зайти в своих фантазиях.

– Правильно. Не надо загружать свою голову всяким мусором. – Я тоже подошел к окну: морской пейзаж гипнотизировал и притягивал своей фантастической красотой. Темно-синяя гладь Ла-Манша уходила к серебристо-голубой кромке горизонта; морские волны пенились ажурным кружевом у берега, мягко мерцающим золотистым песком. Феерическая картина была настолько грандиозной и яркой, что казалась нереальной. Не знаю, сколько времени простоял я в сомнамбулическом трансе, пока голос Фрэнка не вернул меня вместе с моими мыслями в гостиную номера.

– Погода чудесная. Выйдем?

Я кивнул. Еще находясь у меня дома, мы с Фрэнком обсуждали тот вариант, что в наших апартаментах могут быть установлены «жучки» и скрытые камеры видеонаблюдения, поэтому и строили наш разговор исходя из этих возможностей. Когда мы уже подходили к двери, я понял, что Фрэнк изо всех сил сдерживает себя, дабы не рассмеяться: свое щенячье повизгивание он пытался замаскировать под кашель. Надеюсь: наши «слушатели «этого не поняли.

Выйдя на палубу, мы отошли подальше от веселящейся толпы, не забыв перед этим взять по бокалу шампанского у пробегающего мимо официанта. Дойдя до лаунж-зоны, мы уселись в удобные шезлонги, стоящие у круглого стола.

День приближался к своему финалу, и об этом красноречиво свидетельствовало солнце, похожее на огромный сплющенный апельсин, погруженный в синюю даль. Низко стелющаяся туманная дымка отражала алый цвет, вызывающий у меня не самые приятные ассоциации, хотя мрачная фантастичность этой картины завораживала. Пляшущие разноцветные блики стремительно проносились над рябью океана. Возможно ли изобразить такую удивительную панораму на полотне?

– О чем задумался? – Тодескини вовремя остановил мои размышления, и мне пришлось вспомнить, что я, к сожалению, не являюсь художником и даже не отношусь к категории отдыхающих на этой морской прогулке.

– Как ты думаешь, они поверили, наблюдая наш спектакль, что у меня слегка сносит крышу? – тихо спросил я Фрэнка.

– Аль Пачино до тебя далеко. Я было и сам поверил, что ты стал переживать из-за цвета напитков. – Он скептически посмотрел на свой бокал с шампанским и, чуть поморщившись, поставил его на столешницу, покрытую золотисто-абрикосовой скатертью. – Так что можешь не переживать: ты и так иногда бываешь похож на психа, без всякого фиглярства.

– Спасибо, друг. Ты действительно меня успокоил. – Я отвернулся от Фрэнка в сторону моря, и тут у меня возникла какая-то мысль, которая показалось мне очень важной. Глядя в мерцающую синюю, я пытался ее ухватить.

– Ты что обиделся, Марк? – озабоченно спросил Тодескини.

– Нет, конечно, – ответил я, недовольно прикрыв глаза и досадуя на себя за неспособность своей памяти воспроизвести нужное воспоминание.

– Знаешь, Фрэнк, я все же волнуюсь… Все ли мы предусмотрели?

Тодескини внимательно посмотрел на меня, и в его лице отразилось искреннее огорчение и боль – чувства, которые он демонстрировал совсем не часто.

– Не знаю, Марк. Все предусмотреть невозможно. Именно по этой причине нельзя совершить идеальное преступление. – Мужчина задумчиво глотнул золотистый напиток и покачал полупустым бокалом. – А ты не боишься?

– Конечно, боюсь, – ухмыльнувшись, ответил я. – А ты?

– Не знаю. Трудно назвать мои ощущения страхом. – Тодескини замолчал, нахмурив брови. – Но то, что какие-то невнятные и неприятные ощущения присутствуют в моем сложном сознании, скрывать не буду. – Допив шампанское, он спросил каким-то дребезжащим голоском: – Может, вернемся в теплую и уютную гостиную, а то я немного подмерз?

– А кто-то совсем недавно критиковал эту гостиную, – улыбаясь, ответил я. Или у тебя просто закончилась выпивка?

– Я – в рубашке и тонком джемпере, а кто-то – в толстом вязаном свитере. Улавливаешь разницу?

– Улавливаю. Пойдем. Тем более что теперь твоя очередь играть ведущую роль.

– Давай любую тему.

– Тема свободная, только не очень перегибай планку. Мне завтра отчитываться перед миссис Старлингтон, – попросил я, одним глотком опустошив свой бокал. – Не надо злить эту достойную женщину. К тому же мы, можно сказать, у нее в гостях.

– Не бойся. Не забуду.

– И потом… нам еще надо будет встретиться с Максом, – уже произнося эту фразу, я вдруг вспомнил нужный эпизод. – И, кстати, с его матерью – тоже.

– С миссис Адлер?

– Вообще-то у Макса одна мать, да и фамилия у нее осталась прежней.

– Но зачем?

– Проверить одну мысль.

– Какую? – озадаченно хмурясь, спросил Фрэнк.

– Вот когда я ее проверю – тогда и узнаешь. У меня пока нет уверенности в своих предположениях.

– Тебе не кажется, что отсутствие уверенности в чем-либо стало твоим обычным состоянием? – вспылил приятель.

Я тяжело вздохнул, огорченно разведя руками.

– Ты прав. Я сам уже обеспокоен этим обстоятельством. Помнишь… Ларс нам рассказал о том, что он обосновывал свои подозрения о проникновении в свой дом посторонних людей всего лишь на «рассказе» оранжерейных растений?

– Конечно.

– И мы поначалу восприняли его аргументы не слишком серьезно.

– Помню. – Фрэнк непонимающе посмотрел на меня. – А что тут удивительного?

– Представь, приход в полицию с подобным заявлением: у меня в доме были воры, мне об этом сказали цветы. За кого тебя примут?

– Согласен, – ухмыльнулся он, почесав затылок.

– Вот поэтому я пока промолчу, – прокомментировал я его высказывание. – Чтобы ты аналогичным образом не подумал обо мне. Тем более ты минуту назад сказал, что я иногда похож на психа! Зачем же мне заливать пожар бензином? А вдруг это действительно так? Такое открытие о моем ненормальном психическом состоянии мне трудно будет пережить… И не только мне.

– А может, это не самый худший выход? Кто знает, что уготовила нам судьба? – философски подытожил Тодескини.

– Пойдем, Сенека! – жизнерадостно предложил я, подымаясь из-за стола. – Спешу насладиться твоей импровизацией.

– Я, кстати, тоже. Только без шампанского… – попросил он, скривившись. – Мое нёбо, похоже, озадачилось таким количеством углекислого газа, усеявшим его поверхность.

– Мой желудок солидарен с твоим нёбом.

Возвратившись почему-то в мой номер, мы сделали себе по привычному коктейлю: виски с содовой. Усевшись в ожидании вечерней неофициальной тусовки, я задал тему разговора, которая уж никак не могла затронуть личностные качества Минервы. Как я был наивен!

– Фрэнк, а у тебя были хотя бы однажды серьезные отношения с женщиной?

Обеспокоенное лицо Тодескини выразительно отразило его чувства. Вероятно, ему не очень понравилась выбранная мною тематика предстоящего спектакля. И мне показалось, что Фрэнк как-то не очень спешил получить удовольствие от своей будущей импровизации. Но все-таки он начал свою игру вполне убедительно, на мой взгляд любителя-театрала, хотя ему и не надо было пока никого изображать.

– Нет, Марк. У меня ни разу не было серьезного романа.

Я выжидательно смотрел на него: какой-то нюанс в голосе приятеля позволил мне надеяться на продолжение его рассказа, и у меня даже возникло чувство, что на этот раз Тодескини будет откровенен со мной. Но вдруг вспомнил и о других «зрителях», поэтому оставалось надеяться, что и Фрэнк будет помнить об этом и не станет упоминать о каких-либо интимных подробностях.

– Знаешь, Марк, у меня, вероятно, могут возникнуть серьезные отношения с женщиной… – Он прикрыл глаза, задумавшись. – Но только тогда, когда после накала страстей и бурных ласк между мною и женщиной не возникнет некоторое… скажем, отчуждение или преграда, пусть даже небольшая, но вполне ощутимая. Когда ты лежишь в темноте на влажных простынях, не засыпая, и думаешь о чем угодно, только не о той даме, которая рядом… И отнюдь не потому, что было не очень комильфо, было, к примеру, даже великолепно. Но то, что было минуту назад, в данный момент уже не имеет никакого значения: оно испарилось бесследно, и в конкретном мгновении тебя это уже совершенно не волнует. А женщина, подарившая тебе радость удовлетворения этого желания, становится абсолютно чужой и ненужной, и очень хочется, чтобы она поскорее ушла и больше не возвращалась, несмотря на всю свою прелесть. – Тодескини замолчал, передохнув и промочив горло, а затем, глядя на меня открыто и прямо, что с ним тоже бывает достаточно редко, спросил:

– А у тебя возникали такие ощущения, Марк?

– Возможно, я тебя расстрою, Фрэнк, но ты в этом отношении совсем не уникален.

– Зато я психически нормален, в отличие от некоторых, – улыбнулся он.

Хотя мне показалось, мой приятель просто вновь надел на себя привычную защиту: недавние откровения не в его стиле. Мы немного помолчали, погрузившись каждый в свои воспоминания.

– Даже не помню в своей жизни такого момента, – начал я свою исповедь, – когда проведя хорошо время с женщиной, мне бы захотелось продлить ее пребывание и в своей постели, и в своем доме. – Задумавшись, я вдруг вспомнил о посторонних ушах, но меня этот факт почему-то перестал беспокоить, и я продолжил свои дальнейшие рассуждения: – А ведь я выбирал интересных женщин, самодостаточных, умных, не говоря уже об их сексуальной привлекательности. Но почему тогда после бурной страсти, постель оказывалась вдруг прохладной и неуютной, как морской берег после отлива?

Тодескини посмотрел на меня, чуть прищурив глаза, хотя лицо его было серьезно.

– Ты знаешь, а я как-то и не выбирал себе партнерш. Это они, мягко говоря, меня выбирали. А я просто спрашивал себя: хочу ли я? Надо ли мне это? Или у меня есть более интересное занятие на данный момент?

– Так, может, мы сами виноваты в том, что не можем вспомнить ни одного достойного романа?

– Ерунда, Марк! Скажи мне честно, а ты действительно хочешь такой, неземной, любви? Посвятить себя одной единственной женщине… думать о ней беспрестанно, раствориться в ней?… Да такая зависимость похуже, чем алкоголизм или наркомания.

– Почему похуже? – подколол я Фрэнка.

Тот раздраженно пожал плечами.

– Не притворяйся, тебе это не идет. Ты прекрасно знаешь почему. Если человек зависит от алкоголя, то если он возьмет себя в кулак-сможет излечиться. А вот с женщиной… не знаю.

– Я тоже не знаю, – согласился я, неожиданно вдруг почувствовав голод, поэтому спорить мне сразу расхотелось, однако моего собеседника было не остановить.

– Нет, Марк, – возбужденно сказал он. – Просто наступила совершенно другая эпоха, и традиционные семейные ценности претерпевают радикальные изменения. Что тут удивительного? – он хмыкнул и широко развел руками, не забыв по пути движения захватить рукой пустой бокал. Поднявшись с кресла, он направиться к мини-бару.

– Но ты не забывай: женщины стали совершенно другими, чем, скажем, лет пятьдесят тому назад, – заметил я.

– Я это и не оспариваю, а ведь инстинкт продолжения рода не исчез.

– Не уверен, – скептически хмыкнул я, пытаясь скрыть зевок.

Держа в руке небольшую порцию коктейля, возвратившийся Тодескини уселся напротив меня. – По-моему, в наш век сумасшедших открытий даже основные инстинкты не могли не претерпеть некоторых изменений. – Он пригладил выбившуюся прядь из своих собранных в хвост медно-рыжих волос.

– Что-ты имеешь в виду?

– Возьмем, к примеру, чувство голода. Нам уже мало просто его утолить… Мир просто сошел с ума в бесконечных попытках изобретать все новые гастрономические шедевры. Давно можно было бы успокоиться и остановиться на достигнутом. Но нет… мы растрачиваем свои мозги, силы, время на придумывание бесконечного количества яств. А лучше бы направили свою энергию на духовное развитие. И что мы имеем в итоге: обжорство вкупе с лишним весом, плохое здоровье, слабое физическое развитие и куча всяких комплексов. – Он похлопал по своему плоскому животу. – Разве не так?

– Конечно, так, Фрэнк. Но кто бы говорил о масштабном чревоугодии… Услышать подобную сентенцию от тебя – просто нонсенс. – Я удивленно покачал головой.

– А я себя и не вычеркиваю из этой когорты несчастных обжор, – блеснув улыбкой, парировал он. – Я, можно сказать, принадлежу к ее верным адептам. – Улыбка Тодескини стала еще более лучезарной. – Если бы нас не было – больше половины бы людей потеряли работу. Кроме того, а пристрастие к алкоголю? Это же полный духовный упадок, – хмыкнул Фрэнк, сделав большой глоток разбавленного содовой виски. – И заметь, я это говорю без всякой иронии.

– Уже заметил.

– Кстати, по поводу этой вредности, – азартно продолжал хакер, по-видимому, войдя в раж. – Четвертый чемпион мира по шахматам Алехин пил во время матча и проиграл его, а затем бросил-и вернул корону. Так что, Марк, будь осторожнее с алкогольными напитками, – серьезно сказал этот «трезвенник», но его глаза при этом откровенно смеялись. – Ты же все-таки детектив! Тебе нужны мозги не хуже, чем у Алехина!

– И это ты говоришь мне?! – возмутившись, я даже забыл о возможных посторонних «ушах».

– Ну я-то кто? Какой с меня спрос?

– Ну и ну… – только и смог я выдавить из себя неопределенное междометие.

– А секс? – вновь возбужденно воскликнул Фрэнк. – Иногда я ловлю себя на мысли, что обходиться без женщин намного проще, во всяком случае, удобнее и быстрее, и уж точно… без всяких ухищрений, – цинично осклабился мой друг.

– Да, извращенную какую-то картинку ты мне изобразил.

– А я в этом случае и не претендую на славу. О том, что картина соития вызывает отвращение, сказал не я, а Леонардо да Винчи. Я не извращаю действительность. И мое мастерство ее словесного изображения не играет в этом случае никакой роли. – Он развел руками. – В мире постоянно происходит товарообмен. Красивые женщины вступают в любовные, скорее, в сексуальные отношения с богатыми мужчинами. Успешные дамы покупают любовь, а точнее, секс различного рода самцов, причем не всегда привлекательных. Думаю, что среди жиголо и альфонсов, конечно же, достаточно много неглупых мужчин, но… Все продают то, что могут, а покупают то, чего не хватает. – Фрэнк фальшиво огорчился и замолчал, по-видимому, о чем-то задумавшись, а затем хитро поинтересовался: – Вот ответь мне честно. Ты бы хотел жениться? Не сейчас, конечно, года через два-три?

– Вообще-то, предметно я еще не думал об этом… – озадаченно ответил я. – Просто для этого не было каких-то серьезных оснований. Что же касается будущего – то, скорее… нет, чем да.

– А почему? – не успокаивался Фрэнк.

– Просто сомневаюсь, что у меня появится такое желание.

– Тогда напрашивается следующий вопрос: зачем размышлять о возможности серьезного романа, если нет желания его логического завершения? – Фрэнк самодовольно улыбнулся. – А скажи, кто тебе нравится из присутствующих здесь женщин?

– Многие, – хмыкнул я, думая о еде, а не о дамах.

– Но какой-то особой симпатии ты разве ни к кому не испытываешь?

Этот прямой вопрос заставил меня почувствовать некоторую неловкость. К одной девушке я все же испытывал не совсем обычный интерес, но озвучивать его вслух не собирался, поэтому ответил кратко:

– Да, – и в отместку за эту неловкость спросил:

– Кстати, мы с тобой не успели посплетничать об Элизабет. – Какое все-таки впечатление она на тебя производит? – задавая такой вопрос, я не провоцировал Фрэнка, заведомо зная, что ему нравится Минерва (насколько это вообще для него возможно), поэтому был уверен, что его комплименты придутся ей по душе. Лучше бы мне так не думать: впоследствии оказалось, что я недостаточно хорошо изучил своего делового партнера… к сожалению.

– О! Миссис Старлингтон – это потрясающе эксклюзивный экземпляр среди женщин нашей планеты, – хитро прищурившись, запел он мадригал. Хотя начало оды заставило меня задуматься: несколько сомнительным комплиментом прозвучало слово «экземпляр», будто я спрашивал о редкой особи какого-то животного или насекомого.

– Хотя иногда, – продолжал Фрэнк свою комплиментарную речь, – в те редкие минуты, когда я имел счастье наблюдать издалека эту изумительную женщину (от такого «сиропа «меня чуть не стошнило), у меня возникали странные мысли. – Он замолчал, прикрыв глаза рукой, а я уже стал бояться дальнейшего – и как показало будущее-не напрасно. Но Фрэнк стойко держал драматическую паузу, а потом брякнул:

– А трахалась ли она когда-нибудь?

Я замер, как сторож-скунс на своем посту, не зная, как выкрутиться из этой убийственной ситуации. Но Тодесикни не собирался останавливаться на достигнутом эффекте погружения своих слушателей в коматозное состояние.

– Может, она вообще не относится к человеческим особям?

– А к кому? – выдавил я.

– Ну, не знаю. Мало ли среди нас инопланетян, да и земных, правда, не очень понятных существ предостаточно.

– Фрэнк, откуда у тебя взялись такие странные мысли?

Тодескини неторопливо глотнул коктейль и довольно улыбнулся.

– Не знаю, с ноосферы, наверно. Что ты привязался с этой темой?

– Я привязался?

– Ну, не я же… И вообще, не уводи разговор в сторону…

– Не буду и хочу тебе сообщить, что очень голоден. А ты?

Тодескини откинул голову на подголовник кресла и закрыл глаза, лицо его расслабилось, уголки рта безвольно опустились. Выждав пару минут, я спросил:

– Ты заснул?

– Нет, просто прислушиваюсь к своему организму.

– Организм тебе сообщает, хочет ли он есть?

– Обычно да. Но сегодня он нем. Хотя я составлю тебе компанию в раннем ужине. Если организм не хочет, а как ты знаешь, это бывает редко, – придется его заставить. И под занавес нашего разговора резюмирую: так вот, по моим представлениям, заниматься сексом с очаровательной Элизабет – все равно, что совокупляться с роботом, несмотря на всю харизматичность и уникальность этой дамы. Извини, если я оскорбил твои чувства, – смеясь, закончил он. Мне же было не до смеха: даже, если Минерва и не была нашим врагом, то после этого разговора – точно им стала.

Пора было собираться к вечеру, дабы «хлеб и зрелища «не обошли нас стороной. Линда Доэрти не приглашала нас на свой праздник, поскольку мы с Фрэнком не входили в число ее приятелей или коллег; так что мы собирались занять столик неподалеку от места торжества сегодняшней именинницы, чтобы поужинать вдвоем и понаблюдать за мисс Доэрти и ее гостями.

До вечеринки, устроенного Линдой в честь самой себя, оставалось еще достаточно времени, и можно было заняться своим внешним видом. Интересно, подумал я, как же сегодня будут выглядеть наши дамы? Вчерашний туалет мисс Доэрти у многих мужчин, подозреваю, вызвал повышенное слюноотделение, фигурально, конечно. Что же будет сегодня? Боюсь, моя фантазия обладает недостаточно сочной и богатой палитрой форм и красок, чтобы представить достойную картину.

Хотя впоследствии оказалось, что виновница торжества несколько нас разочарует. Я еще вчера заметил, что девушка, несмотря на сексапильность своих форм, выглядела как-то тяжеловесно, не то, чтобы она поправилась, но куда-то испарилась ее девичья хрупкость. Она стала походить на молодую женщину, родившую пару-тройку детей. Может, это и неплохо, возможно, даже сексуально, однако это уже дело вкуса. Фрэнк, кстати, согласился со мной.

Переодевшись в серо-голубой костюм свободного кроя, я вышел на палубу, чтобы в ожидании Тодескини подышать морским воздухом. Тот появился в новом наряде, который, как мне впоследствии объяснил Фрэнк, сочетал вневременной casual с модным стилем преппи. Основные черты этого стиля-удобство, шик и опрятность. Честно говоря, не знаю, как можно сочетать заведомо не сочетаемое? Но все же пришлось признать, что брендовый голубой с рыжими узорами джемпер, подчеркивающий спортивный рельеф фигуры Фрэнка, гармонировал с широкими синими брюками дизайнерского кроя и кожаными кедами.

– Мне кажется, что наш спектакль произвел на чужие «уши» нужное нам впечатление, – довольно ухмыльнулся он.

– Надеюсь, – несколько неуверенно ответил я.

В зале ресторана было пока не многолюдно, но гости мисс Доэрти уже, видимо, произносили тосты в ее честь. Мы заняли свободный столик неподалеку от их компании и сделали заказ. Выбранное нами место было удобно расположено, и за едой мы могли ненароком наблюдать за отдыхающими, среди которых, грубо говоря, был наш «агент». Макс Адлер пообещал рассказать нам о том, как пройдет это торжество, если, конечно, будет что-то важное или интересное для нас.

Сама именинница откровенно разочаровала меня этим вечером. Праздничный туалет девушки был «приторным», как мороженое с джемом и карамельным топпингом. Платье медового цвета с вышивкой из стекляруса и бисера слишком облегало аппетитные формы мисс Доэрти. Откровенное декольте, открытые плечи, руки, смелое мини… У меня возникло впечатление, что платье село после стирки… короче, Линда не оставила никакого простора для нашего воображения. Волосы девушки были уложены в каскад струящихся мелких, крупных завитков и спиралей, собранных на макушке, казалось, будто десятки змей сплелись в едином сладострастном порыве. Может, мисс Доэрти хотела примерить образ Медузы Горгоны? В целом, образ именинницы напоминал мне стиль вульгарной и сексуально разнузданной женщины. Возможно, слава Линдсней Лохан не давала ей покоя? Хотя многие мужчины обожают таких дам, правда, я не отношусь к когорте таких обожателей, может, поэтому так критичен…

Наряд Эммы Старлингтон, судя по всему, тоже можно было расценить как некое заявление о том, что «все возможно». Но откровенность ее одеяния была другого порядка: складывалось впечатление, что девушка плохо знает свою фигуру. Темно-бордового платье еще больше полнило ее, создавалось впечатление, что талия у Эммы вообще отсутствует, а большой бюст распластался по широкой, как у профессиональной пловчихи, грудной клетке; ее массивные бедра, плотно обтянутые тканью, так выразительно двигались, что при любом, даже мало-мальском движении Эммы, они будто бы красноречиво приглашали к флирту, «отягощенному» нелегкими последствиями. Девушка излучала такой sex appeal (зов пола), что позже мне даже посчастливилось наблюдать, как один гость, увлекшись телесной «арией «Эммы, чуть было не посчитал своей физиономией ступеньки межпалубной лестницы.

Все остальные дамы были одеты отлично, во всяком случае, мне так показалось. Глядя на этих красоток, я уловил себе на мысли, что не отказался бы стать для них объектом как романтических грез, так и сексуального вожделения. Может, Теда Крайтона в скором времени ждет обструкция со стороны наших женщин, и у меня появится шанс? Но будущее показало тщетность моих надежд… Печальное обстоятельство состояло в том, что самые привлекательные девушки не обращали на меня никакого внимания. А самыми красивыми и элегантными, безусловно, были Энн Старлингтон и Кейт Стюарт. Энн – из-за своего яркого минимализма: аккуратное, длинное «каре» пепельных волос (хотя вчера она была золотистой блондинкой), трикотажное короткое платье аметистового цвета, длинные ноги, узкие щиколотки… А какая кожа! Мед со сливками!

Кейт тоже была безупречна в своем лаконизме: иссине-черные волосы спадали на хрупкие, чуть приоткрытые плечи, коктейльное белое платье, алло-красные туфли и такая же губная помада – ничего лишнего.

В ресторане мы с Фрэнком пробыли недолго, чуть больше двух часов, впрочем ничего настораживающего или странного не заметили. Честно говоря, я хотел уйти раньше, вдруг ощутив усталость и даже сонливость, по-видимому, мне уже стали скучны такого рода ночные развлечения. Может, ранняя старость или мужской климакс? Глядя на Фрэнка протрезвевшим взглядом, я заметил, что и он выглядел отнюдь не блестящим мачо, а офисным клерком, устало отмечающим конец рабочей недели (хотя ранее претендовал на звание метросексуала): потухший взгляд, вялая, замедленная речь, ленивые жесты, и это с учетом того, что спиртное мы с ним перестали употреблять более двух часов назад. Следовало бы отправляться спать, о чем я и сказал Тодескини. На что он мне ответил в излюбленном философском стиле:

– Грустно, мой друг, ничего уж не хотеть. Не правда ли?

– Почему это «не хотеть»? Я очень даже хочу.

– Но ты же хочешь спать, причем без всяких предварительных прелюдий с какой-нибудь приятной женщиной, – алчущим взглядом Фрэнк посмотрел на танцующих, среди которых просто не было обычных дам. Но затем блеск его глаз внезапно померк, и у меня появилось подозрение, что он выискивал какую-то конкретную женщину, но ее здесь, судя по всему, уже не было. А поведение Тодескини мне подсказывало, что объект его интереса недавно здесь веселился. Мне недолго пришлось вспоминать, кем была заинтересовавшая Фрэнка дама. Минут десять назад боковым зрением я наблюдал, как танцпол покинули несколько знакомых нам девушек: Линда, Энн и Полин, причем выходили они из зала в каком-то взвинченном состоянии. А вскоре за ними последовали Эдвард, Кейт и Джулия, тоже весьма возбужденные. Из-за чего такое волнение? Я вновь порадовался, что не отношусь к приятелям Линды и благополучно избежал приглашения на ее торжество. Во-первых, я действительно устал от такого рода отдыха, во-вторых, мне категорически не нравилась мисс Доэтри, несмотря на ее внешность, ум и сексапильность, а в – третьих, я надеялся, что хотя бы этой ночью смогу хорошенько выспаться (из-за этого расследования – вследствие взвинченности моего мозга и нервного напряжения – в последнее время мне не очень-то удавалось провалиться в глубокий сон), и, в-четвертых, я очень надеялся, что уж эта ночь пройдет без всяких происшествий… Блажен, кто верует!

– Ну что, пойдем? Отдадимся старине Морфею? – Голос Фрэнка был непривычно грустный и вялым.

– Придется, очевидно, отдастся этому доброму дяденьке, если больше некому, – так же устало согласился я.

– Пойдем попрощаемся с некоторыми гостями.

– Может, не стоит? – умоляюще спросил я. – Никто и не заметит… все заняты очень активным, хотя и не совсем полезным отдыхом.

– Ты даже с некоторыми девушками не хочешь попрощаться?

Я немного помолчал, вздохнул, допил капучино и, поднимаясь, сказал:

– Ладно, уговорил. А ты знаешь, где они могут быть?

– Предполагаю.

– Что-то ты не договариваешь, Фрэнк… Может, раскроешь тайну предстоящих поисков?

– Пока еще сам толком не знаю. Но хотелось бы взглянуть на компанию ушедших дам поближе… что-то они были взволнованные, даже излишне возбужденные. Похоже, поссорились.

– И ты думаешь, что они ждут не дождутся психологической разрядки вследствие доверительной беседы? – скептически спросил я.

– Нет, конечно. Однако взглянуть не помешает.

Одну из ушедших девушек мы нашли сразу же: Энн сидела в одиночестве за крайним столиком в уютном ресторане, который находился в дальнем конце палубы. Она медленно потягивала какой-то коктейль и выглядела вполне спокойно. С минуту мы понаблюдали за девушкой, оставаясь в тени у стены помещения. Мисс Старлингтон органично вписывалась в шикарную обстановку бара-ресторана, интерьер которого был стилизованный под средиземноморский берег: пушистый желтый ковер на полу, похожий на песок, широкие кресла в форме усеченного шезлонга, пальмы, цветы, фонтаны. Недалеко от места, где устроилась Энн, отсвечивая антрацитовым блеском, стоял рояль. Молодой, приятный мужчина тихо наигрывал одну известную композицию Леонарда Коэна.

В какой-то момент Энн увидела нас, приветливо кивнув. Улыбаясь, мы подошли к ней. Девушка пригласила нас присесть, и нам стало заметно, что ей действительно приятна наша компания. Незаметно у нашего столика возник официант, и мы заказали две порции неизменного виски с содовой. Взглянув на почти пустой бокал Энн, я вопросительно приподнял правую бровь, и девушка тихо произнесла своим бархатным голосом:

– Дайкири, пожалуйста.

После ухода официанта я осмелился спросить:

– Энн, а ваша компания случайно не рассорилась?

– А если и так, вы хотите нас помирить, Марк? – В ее глазах блеснули искорки смеха, и я подумал, уж не играет ли она с нами. – Мы по-женски…мм…немного комплиментарно друг друга оскорбили.

– Это как? – озадаченно спросил Фрэнк.

– Это когда комплименты имеют весьма сомнительный характер, поэтому они воспринимаются обидно.

– Но я вижу, что ты пребываешь в прекрасном настроении, – констатировал Тодескини, довольно улыбаясь.

– Так меня и не успели обидеть, хотя вряд ли у кого-либо могло получиться такого рода действо, – усмехнулась она.

– Почему? – удивился я.

– А от меня отскакивают все обиды, как теннисные мячики от стенки, – смеясь, ответила Энн, потягивая маленькими глотками принесенный дайкири.

– А кого же обидели? – не унимался я, тоже принявшись за выпивку (бедный мой организм напрасно надеялся на более длительный отдых от алкоголя).

– Да никого, Марк, – девушка недовольно передернула плечами. – Это была всего лишь галлюцинация.

– У кого? – одновременно с Фрэнком спросил я.

– У Линды. Ей показалось, что слова восхищения, которыми ее буквально усыпали гости были несколько грубоваты для такой утонченной девушки, как она. А я ей просто сказала, чтобы она не выпендривалась: несмотря на ее симпатичное лицо, кузине все же далеко до аристократки; в ее хорошенькой мордашке нет той специфической тонкости черт, которая присуща представителям голубых кровей.

– Ну а что тут обижаться? – недоуменно ухмыльнулся Тодескини, – так оно и есть. – При этих словах в глазах моего друга появился странный блеск. Он окинул пристальным и уж слишком откровенным взглядом улыбающуюся девушку. Не знаю, какой вид был у меня со стороны, но я вполне разделял его восхищение внешностью мисс Старлингтон. Сегодня она была очень эффектна, хотя, думается, ослепительность ее внешнего вида была тщательно продумана, но так, чтобы произвести видимость некой скромности. Энн будто старалась приглушить свою яркость, однако ее старания, скорее всего, были направлены на усиление своей красоты. Высокие скулы, тонкий нос и огромные глаза темной синевы создавали впечатление некоторой неприступности, а полные, чувственные губы, то и дело обнажающие идеальные зубы, свидетельствовали об обратном и вызывали в моем сознании картины вполне разрушительного свойства. И не уверен, что такие фантазии не окажут отрицательного влияния на мое мужское здоровье. Надо признать, мне хотелось бы увидеть Энн без этого шикарного платья, да и без всего остального – тоже. Можно хотя бы иногда быть честным с самим собою?

Энн, без всякого сомнения, догадалась о моих мыслях. И это было меньшее зло, потому что если бы она могла прочитать мысли Фрэнка, то не стала бы вести себя так непринужденно всякий раз, обращаясь к нему. Хотя, кто знает?…

Мисс Старлингтон беззаботно веселилась; в ее смехе прозвучали победные нотки торжества и даже самодовольства. От той девушки, которую я знал когда-то, по-видимому, осталось совсем немного. Очень жаль. Приходиться окончательно признать итог своего давнего внутреннего спора: внешняя красота развращает всех без исключения, а в сочетании с финансовыми возможностями представляет собой мощный фактор воздействия на окружающих.

Тем временем Энн продолжала вести с нами извечную игру обольщения: она поигрывала бокалом, поглаживая его по ободку тонкими пальцами с приятным, слегка розоватым, маникюром; тихонько напевала под звуки рояля, стреляла глазами, моргая длинными ресницами; облизывала сочные губы в откровенном призыве, оставляя на них притягательный блеск. В общем, продемонстрировала достойный арсенал опытной соблазнительницы. Очень скоро я понял, что мне пора уходить, здоровья ради. Фрэнк об этом сообразил несколько позже меня. Не сговариваясь, мы почти одновременно встали из-за стола, оставив деньги за выпивку и пожелав девушке хорошо повеселиться, удалились. Прохладный морской бриз помог нашим чувствам и организмам прийти в более-менее нормальное состояние; как бы то ни было, но мы предпочли крепкий сон в тоскливом одиночестве.

 

Глава 10

…Тем временем вечер продолжался, и торжество шло своим чередом: толпа, человек тридцать, вкушала деликатесы, запивая их отличной выпивкой, танцевала и шумела, в общем, веселилась от души. Только имениннице было невесело. Нет, все ее поздравляли и говорили комплименты, и Эдвард был очень галантен, но, к сожалению, не только с ней, хотя, к счастью, откровенно он ни с кем не флиртовал. В какой-то момент Линда увидела, что Крайтон подошел к Энн и присел рядом. Он что-то стал рассказывать кузине, которая слушала его поначалу отстранено и не очень внимательно, впрочем, не исключено, что это было игрой с ее стороны. Затем все изменилось: Энн стала лучезарно улыбаться и даже смеяться. Эдвард не преминул подхватить девушку за оголенный локоток и повел ее к выходу из зала ресторана. Ревность ядовитой волной затопило сознание Линды, и алкоголь придал этому чувству дополнительную, разрушительную силу. Только одна миссис Старлингтон придала значение этой сцене, всем остальным было недосуг. Элизабет надеялась, что племянница сможет взять себя в руки. Но шло время, а выражение лица девушки не утратило своей злобной усмешки. Необходимо было что-то срочно предпринимать. Линда, судя по всему, могла сорваться и устроить скандал: сегодня она явно выпила лишнего. Хорошо, что служба безопасности бдительно следила за тем, чтобы на яхту не проникли папарацци и журналисты, однако ведь за всеми не уследишь. Кто угодно из гостей может заснять скандальную сцену, а затем продать ее той же желтой прессе.

Миссис Старлингтон подошла к племяннице и присела рядом. Женщина знала, как можно отрезвить Линду.

– Если ты сейчас не возьмешь себя в руки, – без всяких предисловий холодно произнесла она, – я тебе устрою такое будущее, что ты навсегда забудешь о своих мечтах, – добавила она спокойно, ни на йоту не повышая тембр своего голоса, но странные флюиды злой силы, исходившие от нее, действительно мгновенно подействовали на девушку. – У тебя для этого десять секунд. И радуйся, что никто, кроме меня, надеюсь, не заметил твоей змеиной улыбки и ненависти, брызжущей через край на всех присутствующих здесь дам.

Застывшая гримаса ярости на лице Линды вдруг как-то резко сморщилась и смялась, как резиновая маска. Казалось, она очнулась и вполне трезвым взглядом посмотрела на свою могущественную родственницу. Лицо девушки еще больше покраснело, на лбу выступила испарина, тонкие пальцы сплелись так, что побелели суставы рук. Тихо и даже как-то испуганно она прошептала:

– Я уже спокойна, почти.

– И я могу идти к себе, ни о чем не тревожась?

– Да. Даю слово, – твердо ответила именинница.

– Хорошо. Тогда желаю закончить торжество без всяких эксцессов. Ты ведь именинница, будь внимательна ко всем гостям без исключения, – голос женщины абсолютно не изменился, и было совершенно непонятно, что она подумала, услышав обещание Линды, но то, что миссис Старлингтон ей поверила, было очевидно.

Девушка действительно успокоилась, но отнюдь не из-за теткиного гнева и его возможных последствий. Линда и вправду опомнилась. Никто не должен видеть ее в таком состоянии, и уж тем более не пристало ей дойти до публичного скандала или ссоры. Такого унижения она себе не простит! Она немного подождет, а затем уж отыграется по полной! Тем более что и серьезных оснований для какой-то ревности пока нет. Мало ли с кем Эдвард флиртовал… Да и впредь будет это делать, и женитьба его не исправит. Ей нужно научиться привыкать к этому. А как другие женщины мирятся с тем, что их мужья, например, актеры, изменяют своим женам с актрисами или с поклонницами? Секс, в конце концов, Эдварда не очень-то и волнует, было бы хуже, если бы волновал…

Потягивая вино, девушка наблюдала за веселящейся толпой, но ей было скучно, и никто не спешил ее развлекать. Тут ее взгляд встретился с глазами Макса, танцевавшего с Джулией. Молодой человек ободряюще улыбнулся имениннице. Мисс Парк, увидев направление взгляда своего партнера, тоже посмотрела в сторону Линды, соорудив на своем надменном лице подобие улыбки. Джулия знала, что когда-то у Макса с Линдой был мимолетный роман, впрочем они, к счастью, быстро разочаровались друг в друге, поэтому Адлер во всех отношениях был приятным кавалером, во всяком случае до тех пор, пока не появится Стюарт, который отлучился по каким-то своим делам… «Интересно, какие могут быть срочные дела в субботу вечером? – подумала Джулия. – Хотя у нашего мага все может быть. Ладно, подожду…»

Вскоре возвратились Энн с Эдвардом. «Быстро же они», – ехидно, почти без всякой ревности подумала Линда. К ее удивлению парочка направилась к ней. Наклонившись в шутливом реверансе, Крайтон извинился перед Энн и пригласил именинницу на медленный танец. Вполне удовлетворенная таким поворотом событий, девушка подала руку мужчине и, вполне искренне улыбнувшись кузине, повернулась к Эдварду, слегка прижавшись к нему высокой грудью, чудом удерживающейся в достаточно откровенном декольте.

Около полуночи некоторые гости стали прощаться и расходиться. Остались Линда, Эдвард, Энн, Джулия, Эмма, Ларс (Анна, пожаловавшись на усталость, ушла раньше) Кейт и Кристиан Стюарты, Полин, Дэвид, Джеймс и Макс. Ресторан уже закрывался, поэтому именинница пригласила всех к себе в номер, предупредив, что продолжение танцевальной программы вполне возможно и у нее в апартаментах, как, впрочем, и другие развлечения, в том числе и карточные игры. (Линда заранее подготовилась к такому развитию событий.)

Почти все приняли такое приглашение с восторгом и по вполне понятным причинам. Линде и Эмме необходимо было продолжение будто бы скрытой, негласной, борьбы за внимание Эдварда, но эта тайна перестала уже ею быть, получив статус секрета Полишинеля, поэтому всех интересовал конечный итог этого поединка, в том числе и самих участвующих в нем. Отказалась от приглашения только Полин, сославшись на усталость.

Все плавно переместились в роскошный номер мисс Доэрти и вольготно расположились в гостиной, благо ее размеры позволяли это сделать.

Интерьер комнаты был выдержан в серебристо-кобальтовых тонах с большим количеством металлического декора. На стенах висели большие картины, в основном черно-белые с абстрактными рисунками геометрических форм, хотя среди них было два полотна, на одном из которых была изображена яркая красно-фиолетовая спираль, а на другой – неоновая желто-зеленая. Кроме того, эту радикальную гамму оживляли красивые экибаны и множество ваз с цветами. Жалюзи, цвета темного металлика, закрывали большие овальные окна-иллюминаторы. Не яхта, а просто-таки космический корабль, и закругленные, сглаженные углы большой комнаты усиливали это впечатление. В принципе, футуристический дизайн гостиной с некоторыми элементами неоромантизма вполне соответствовал противоречивому характеру мисс Доэрти.

Пригласив гостей свободно располагаться на немалом количестве полу-горизонтальных плоскостей – удобных креслах и диванах, – сама именинница, взяв в руку реостатный выключатель, выполненный в виде пульта, выбрала под одобрение гостей уютный, мозаичный полумрак.

Майкл и Кристофер, неутомимые служители сервиса, постоянно работающие в Старлингтон-Холле, застыли у барной стойки, по своему сложному архитектурному устройству напоминающую гибрид дисколета с луноходом. Судя по застывшим лицам официантов, «полетной» обстановке гостиной они все же предпочитали привычную земную гравитацию особняка миссис Старлингтон.

Легкие закуски уже были расставлены на кобальтовой столешнице большого, овального, но невысокого столика, вокруг которого на белых мягких диванах и расположилась основная часть гостей. Эдвард сидел между кузинами, напротив устроился Ларс, по одну сторону от которого восседала Эмма, по другую – Кейт и Кристиан, рядом с ними уселись Макс с Джулией. Джеймс и Дэвид расположились в широких креслах.

Гости мисс Доэрти не стали медлить с озвучиванием своих желаний, и ловкие руки официантов-барменов замелькали в таинственном тансёгрити барного искусства, а вскоре все присутствующие неспешно наслаждались результатами этого колдовства. Никто не спешил продолжать дискотеку, хотя звучал медленный, приятный джаз. Всех потянуло на разговор, который вылился в активное обсуждение последних праздничных мероприятий, по сути являя собой обычные сплетни коллег после бурного веселья, изрядно приправленного алкоголем.

И как бывает нередко поначалу обычный разговор приобрел характер жаркой дискуссии, может быть потому, что обсуждаемая тема волновала всех без исключения.

Кейт давно ждала такого момента: все уже были в «хорошей», нужной для нее, форме. Можно было рискнуть – все равно после такой попойки, наутро никто толком ничего вспомнить не сможет. Поднявшись, она подошла к барной стойке и попросила Майкла сделать ей безалкогольный «Мохито».

Возвратившись на свое место и нарочито сделав большой глоток якобы алкогольного напитка, Кейт надменно и несколько развязно сказала, что Минерва в последнее время, похоже, стала сдавать свои позиции. После ее слов воцарилось минутное молчание: никто и никогда еще, в присутствии немалого количества сотрудников компании, не брал на себя смелость высказывать такие рискованные замечания. Но Кейт было плевать на все условности и возможные последствия: она не являлась служащей холдинга, поэтому могла позволить себе такую роскошь. Девушка понимала, что такая возможность вряд ли предоставится ей в скором будущем, а в этот вечер, плавно перетекший в ночь, воздействие алкоголя на мозги и языки присутствующих в полной мере могло поспособствовать их откровениям. У Кейт на этой вечеринке была небольшая задача: посеять сомнения в головах близкого окружения миссис Старлингтон в том, что ее дальнейшее управление компанией будет так же успешно и эффективно. Кто не замечал отдельных ошибок руководства-задумается, а кто задумывался – тот уже не будет в этом сомневаться. За долгое время общения с этими людьми Кейт, конечно, случалось совместно отдыхать с ними, но никто обычно не злоупотреблял алкоголем так, как этим вечером – во всяком случае, в ее присутствии – поэтому грех было не воспользоваться сложившейся ситуацией. У мисс Стюарт никогда не возникало сомнений, что на самом деле испытывают практически все эти люди к своей благодетельнице: не любят – в лучшем случае, а в худшем – ненавидят (даже те, кто ей многим обязан, та же Линда к примеру). Все они: родственники, коллеги, друзья, приятели – в своих мечтах хотели бы ее устранить, не физически, конечно. Получившие благодать не всегда желают воздать должное своему благодетелю. Так уж устроена человеческая психика, и девушка была в этом была уверена. И еще существовал один важный момент, по ее мнению: все сотрудники компании, занимающие более или менее важное место в структуре холдинга, несомненно, стремились к карьерному росту. Некоторые лелеяли мечту возглавить отдел либо филиал, либо даже всю компанию, считая, что именно их работа на том или ином посту будет эффективнее, чем у нынешних руководителей. Успех, статус, деньги… Только далеко не все были готовы взвалить на себя огромную ответственность, «прилагающуюся» к высокой должности. Парадокс, но власть лишает человека свободы выбора, съедая его время, здоровье, досуг и другие радости жизни. Люди, ищущие власть любого рода, должны обладать очень сложным набором качеств, кроме амбициозности, честолюбия и упорства, а таких людей мало, и во всем окружении Минервы, по мнению мисс Стюарт, не было такого человека. Хотя Эдвард Крайтон ей казался наиболее приемлемым вариантом, уж получше, чем Анна Теллер, которую столько лет держали на вторых ролях. У этой дамы не получится даже плохая пародия на руководящий стиль Элизабет. И совсем не потому, что Анна одержима устройством своей личной жизни, просто нет у миссис Теллер «нужного набора» качеств. Да, думала Кейт, у Минервы, похоже, сложный выбор. И Кристиан, брат мисс Стюарт, был согласен с девушкой.

Тем временем высказываться, вопреки ожиданиям Кейт, никто не спешил. Хотя пессимистический прогноз мисс Стюарт не мог не породить определенных вопросов, тем более что брат и сестра являлись своего рода местными экстрасенсами, а значит, по обывательским представлениям, могли предвидеть будущее, а раз так… стоило крепко задуматься. И спустя пять минут досужие разговоры быстро превратились в тематическую дискуссию, подразумевающую обсуждение многих аспектов человеческой жизни и порождающую многие вопросы: «Какие существуют основания для такого предположения?», «Что нас ждет в ближайшем будущем?», «Кого готовит в свои приемники Минерва?», «Есть ли жизнь после смерти?», и вообще… «Есть ли жизнь после смерти?». Кристиан и Кейт по очереди отвечали на немалую лавину вопросов, высказывая доводы, в основе своей надуманные и несколько искаженные, но подаваемые под таким «соусом», что звучали они вполне убедительно. Мисс Стюарт всегда и ко всему готовилась основательно, но, к сожалению, не все смогла учесть. Ее, как и многих других, слишком самоуверенных дам, подвела безусловная убежденность в том, что она самая умная и предусмотрительная, и никто с ней не может сравниться в таких категориях, как коварство и хитрость. На самом деле не все были пьяны в той степени, которую можно было бы предположить судя по внешнему виду собравшихся. И актерские способности отнюдь не являлись таким редкими даром среди присутствующих на этой вечеринке людей. Линда, Кристиан, Эдвард и Макс неплохо изображали среднюю степень опьянения. Но это притворство каждому из них было необходимо по разным, сугубо личным, причинам.

Линда надеялась на обстоятельный разговор с Эдвардом и Энн, во-первых, а во-вторых, она плохо себя чувствовала после определенной дозы алкоголя, поэтому останавливала себя в употреблении спиртного. И притворялась Линда просто потому, что ей хотелось вести себя более развязно и, как думалось девушке, сексуально. В-третьих, в своем смартфоне она незаметно включила диктофон так, на всякий случай. Из-за шума запись могла получиться не очень ясной, однако способный компьютерщик сможет ее восстановить. Не всегда можно угадать, что в этой жизни может пригодиться.

Макс вообще не очень-то «дружил» с алкоголем, но хотел казаться чуть пьянее, потому что так ему было легче наблюдать за всеми остальными. Его не очень-то удивила просьба Марка, и если кто-то из присутствующих предполагал совершить что-либо предосудительное, то в компании, где все уже достаточно приняли на грудь, этот некто не будет слишком осторожничать. Хотя Макс и был уверен, что подозрения Марка не подтвердятся, все же пообещал коллеге понаблюдать за веселенькой компанией.

Кристиан знал о плане Кейт и просто ей подыгрывал. А Эдвард никогда не терял бдительности, к тому же он презирал хорошо поддатых людей и не собирался такое чувство испытывать по отношению к самому себе.

Постепенно остальные – «не притворяющиеся», а действительно хорошо заложившие за воротник, стали весьма откровенны в своих высказываниях. В основном говорили Джулия, Джеймс, Дэвид, Эмма и Ларс. Ничего крамольного сказано не было, но общая тенденция была вполне обещающей для планов Кейт и Кристиана. Так что свое ночное время гадалка потратила с толком. А в дальнейшем они с братом собирались предпринять другие, более существенные, шаги.

Гости весело посплетничали, немного потанцевали и поиграли в смешной покер. Вскоре многие приглашенные, почувствовав усталость, стали постепенно расходиться.

Уже под самое утро за столом остались только Эдвард, Энн и сама хозяйка апартаментов. Но беседа этой троицы протекала скучно и вяло, так что спустя какое-то время гости, поблагодарив именинницу и попрощавшись с ней, ушли.

Линда тоже чувствовала себя разбитой и уставшей: она не привыкла веселиться до раннего утра, поэтому была бесконечно рада, что вечеринка наконец-то закончилась.