Глава 1. МАРК ЛОУТОН, ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ

Интересно, как у других людей складывается их день, если утром они встали не с той стороны кровати, или – как иногда говорят, с левой ноги? Лично у меня плохое настроение вызывает не только хаос в мыслях, но и создает разрушительную тенденцию даже в обыденных моих действиях и делах; вероятно, в таких случаях я начинаю излучать волны неизвестной природы, но весьма катастрофических последствий. Пока они имеют локальный характер, и нашей планете ничего не угрожает… Конечно, я справляюсь с такими ситуациями, но с каждым разом эти – будто бы незначительные! – диверсии вещей и домашней утвари приобретают все более масштабный характер. Я уже не говорю о носке, упорно не желающем попадаться мне на глаза, горячем чае, стремящемся излить свой пыл на мою руку, вечно исчезающем телевизионном пульте, мобильнике, ручке… доходит до того, что даже мебель пытается оскорбить меня всеми доступными ей способами…

…В то пасмурное утро ничего не предвещало «бытового цунами» – то бишь мелочного, но ужасно меня раздражающего – подтачивания домашнего порядка. Впрочем, тогда я даже не подозревал, что оказывается (!), был действительно счастлив до этого, особо ничего не предвещающего, сентябрьского утра. (Как часто мы находимся в состоянии подобного неведения! Да и впоследствии редко осознаем собственное счастье в очередной, «белой», полосе своей жизни.)

Накануне я заснул поздно, поэтому просыпался медленно, как-то тягуче, лениво, постепенно поднимаясь к осознанию реальности и получая легкую эйфорию от такого, неспешного и комфортного, пробуждения. Я был доволен, что время, за которое я выспался, совпало с минутой моего подъема, к тому же спешить мне было некуда. Отличное утро выходного дня: не надо никуда бежать, суетиться, напрягая свои нервы и тело, при этом раздражаться от собственных неловких и суматошных движений… Мне нравится такое размытое и неопределенное состояние: не сон, не бодрствование, не дрема. Не знаю, как его называют физиологи, психологи, сомнологи и другие исследователи нашего сознательного и бессознательного, но для себя этот транс я обозначил, как «установка пассивного старта». К сожалению, такое приятное пребывание в постели у меня случается не так часто, как мне хотелось бы.

Мое тело, окутанное невесомой вуалью материального бытия и не испытывающее отчетливого желания ощутить на себе его гравитационную составляющую, на некоторое время застыло в другом измерении.

Легкие лучи новомодного будильника, имитирующие восход солнца, касались моих век. Электронное «светило» тактично давало понять: подъем желателен, хотя можно пока обойтись и без фанатизма. А вот спустя минуту вредная игрушка применила в борьбе с моим бездействием «тяжелую артиллерию», и уютная тишина спальни сменилась мелодичным фоном: шумом водопада, пением птиц, шелестом листвы… Однако вся эта комфортная прелюдия грозила плавно, но с нарастающим эффектом, перейти в беспорядочную какофонию звуков разбушевавшейся стихии. И если на определенном уровне громкости не применить к электронике легкого насилия – риск лишиться слуха вполне реален, потому что дальнейшие звуки будильника вполне схожи с ревом пусковых двигателей ракеты, более уместным на космодроме мыса Канаверал, нежели в спальне добропорядочного гражданина. Разумеется, до такой стадии я не дохожу и легким касанием руки выключаю «звуки природы». Такой, затяжной, подъем – оптимальный вариант для меня. И я не понимаю выбора людей, прерывающих свой сон посредством пронзительных трелей, оглушительных звонков, душераздирающих воплей и визгов… по-моему, весьма спорный результат деятельности всевозможных электронных игрушек. (Если так «страдает» техника, что в таком случае происходит с человеческой психикой?) К слову сказать, у меня есть, правда, весьма отдаленное (чему я несказанно рад) представление об этом.

Как-то, вопреки своим правилам, я остался на ночь у одной очень привлекательной, но несколько агрессивно-сексуальной особы. Ночь была плодотворной и яркой; и уже под утро, когда я, изможденный бурными ласками, впал в прострацию глубокую сна и, пробыв в нем, похоже, всего лишь мгновение, был оглушен, буквально расплющен, визгливым ревом тормозов и воем полицейской сирены. Такая «приятная» неожиданность, к счастью, тогда не произвела ощутимого разрушительного воздействия на мой организм. И как оказалось впоследствии, разбудившая меня психическая атака была – всего лишь! – звонком будильника моей новой подруги, а не высадкой инопланетного десанта, как я подумал поначалу. (Кстати, та милая особа так и не состоялась в качестве моей герлфренд. Если я и нуждаюсь в адреналине, то уж точно, не с самого утра и не в таких количествах.)

Воспоминания о моих бывших подругах плавно перетекли в размышления о дне насущном. Пробыв в такой нирване минут десять, я вдруг ощутил настоятельные рекомендации моего тела – в частности его особо уязвимого органа, не терпящего длительного промедления, – в необходимости быстрого подъема (пустой желудок, по сравнению с ним – марафонец в состязании на стойкость и выносливость). Нехотя мне все же пришлось последовать этому своевременному совету. Исходя из своего жизненного опыта, я знал: переполненный мочевой пузырь не сочетается с ощущением кайфа и безмятежности. Однако некоторое время я продолжал лежать, неожиданно почувствовав еще что-то… Предвкушение сегодняшнего дня отозвалось в душе необъяснимым чувством тревоги, каким-то мутным осадком неясных впечатлений… то ли обрывки снов застряли в моих размышлениях, то ли их странный симбиоз вызвал во мне неясный, но неприятный сигнал опасности. Поначалу это беспокойство было зыбким и еле уловимым, но в поиске причины его возникновения я вдруг почувствовал смятение, а затем и панику… Возникло чувство, будто мое сознание готовится вот-вот покинуть свое вместилище… или по какой-то причине мое сердце собирается остановить свой ритм, устав от ударной работы по перекачке вязкой красной жидкости, жизненно необходимой какому-то двуногому… а самой-то сердечной мышце этот процесс давно уже опостылел… К моей радости, такое состояние, охватив меня всего лишь на миг, также внезапно исчезло. Что это было? Ничего похожего со мной раньше не происходило… и я попытался проанализировать этот странно затмение.

Страх начинается с невозможности объяснить какое-либо явление, однако ничего непонятного или особенного в последнее время со мной не происходило, да и со здоровьем у меня никогда не наблюдалось серьезных проблем. Но своей интуиции я доверял, неоднократно убеждаясь в ее действенности. И, несмотря на то что от сиюминутной паники не осталось и следа, толика оставшегося беспокойства подчинила себе все мои мысли. Я не мог понять причину своего внутреннего дискомфорта.Чем он вызван? Быть может, это какая-то шероховатость, незначительная на первый взгляд деталь, промелькнувшая в обычных событиях последних дней?.. Такое ощущение «занозы» в мозге действует на меня весьма нервозно, раздражает, как крошки в постели, вроде бы мелочь, а спать мешает. Подобный мандраж не такой уж частый гость в моей голове, но отвратительно то обстоятельство, что воспринимается он моим сознанием как дурное предзнаменование. Значит, и сейчас нельзя исключить такой вероятности, поэтому предчувствие и сигнализирует мне о наступлении проблемного периода в моей жизни; жаль только, что оно застыло в своем развитии и не может подсказать мне каких-либо конкретных очертаний грядущих неприятностей. Вчера у меня не было такого ощущения, а сегодня возникло. Что случилось вчера? Или это беспокойство вызвала какая-то ассоциативная мысль, вырвавшая нечто плохое из моего прошлого?.. Как бы то ни было, но выход в подобных ситуациях у меня был один: быть осмотрительнее и продумывать каждый свой шаг… как в шахматной партии. После пятиминутного внутреннего разговора, то бишь самовнушения, наступающий день стал восприниматься мною более оптимистично.

Я продолжал лежать, закрыв глаза и не обращая внимания на стоны моей мочевыводящей системы. Из-под смеженных век мне было видно, как за мной наблюдает хитрюга Клео, единственное существо женского пола, которое я могу терпеть подле себя длительное время. В свою очередь умное животное талантливо притворяется, что снисходительно принимает мою любовь, хотя допускаю: где-то, в глубине своей загадочной кошачьей душе, Клеопатра отвечает мне взаимностью.

Это чудо подарила подарила мне моя последняя подруга Айрис. Повод для такого подарка был весомый – разумеется, по мнению девушки, зацепившей меня на целых полгода (рекордный период в моих отношениях с женщинами). Но, будучи умной, она вскоре поняла, что матримониальные планы не являются приоритетными в моей шкале жизненных ценностей на данном временном отрезке, и я был очень признателен ей за это. И вот в нашу последнюю встречу девушка преподнесла мне свой, как говорится, «подарок отмщения» – трехмесячную Белладонну. Сюрприз я принял, радуясь, что наше расставание обошлось без истерик, битья посуды и возможного кровопролития (даже очень умные женщины нередко подвержены неразумному выбросу эмоций). «Ядовитое» имя животного я изменил на «Клеопатру» (невзирая на тот факт, что в переводе с итальянского bella donna – красивая женщина), сразу усмотрев в маленькой кокетке «королевские» замашки. И по происшествии трех лет с момента появления в моей жизни Клео, пришел к выводу, что месть моей бывшей подруги почти удалась: иногда, при взгляде на это чудесное существо, мне вспоминалась Айрис… но без сожаления.

Я всегда считал, что нет некрасивых кошек. Но моя Клео – существо фантастической красоты: огромные, широко поставленные глаза, цвета апельсина, создавали удивительный контраст с сизовато-пепельным окрасом плотной шерсти, отливающей серебристым инеем. Гибкая, грациозная, с точеным телом и царственной осанкой, Клео, полагаю, являлась великолепным результатом работы селекционеров, хотя, возможно, и страстной кошачьей любви.

Мы неплохо понимаем друг друга: Клеопатра аристократически сдержана в своих эмоциях и не любит проявления сантиментов, а я на них весьма скуп, поэтому в этом вопросе у нас не возникает трений. Иногда бывают, конечно, некоторые разногласия, к примеру в выборе телепрограмм, а вот музыкальные предпочтения у нас полностью совпадают.

Эта красавица на каком-то, непонятном мне, уровне мгновенно схватывает мое настроение. Вот и сейчас, зная, что я уже не сплю, она слегка приблизила к моему лицу свою треугольную мордочку, распахнув солнечные глаза. Ее взгляд выражал беспокойство и настороженность. Клео сразу уловила не только мою тревожность, но и легкую растерянность, возникающую у меня при отсутствии конкретного источника волнения. И теперь четвероногая подружка терпеливо ожидала моих ответов на невысказанные ею вопросы. Однако мне нечего было ей сказать, во всяком случае пока, а мое притворство животное сразу бы учуяло.

– Все будет хорошо, милая. Не волнуйся, – сказал я, подменив откровенность довольно-таки обтекаемым приветствием.

Понимающе мурлыкнув, Клео изящно спрыгнула с кровати и величаво направилась к лестнице, ведущей на первый этаж. Подражая ей, я тоже попытался прыжком привести свое тело в вертикальное положение, но получившийся результат назвать «грациозным» можно было бы только с хорошего перепоя. Впрочем, для меня никогда не являлось проблемой найти себе оправдание, тем более что сегодня смягчающие обстоятельства были просто очевидны: я не так молод, как Клео, нередко позволяю себе выпивку, и не только молочного происхождения, да и последствия вчерашнего ужина все еще пребывали со мной и, надо сказать, совсем не облегчали мой подъем.

Напялив махровый халат и нащупав голыми ступнями тапки, я подошел к окну. Вчера, ближе к ночи, над городом сгустились темные тучи, а ночью прошел дождь. Сквозь сон я слышал его монотонное стаккато по стеклу и крыше коттеджа; спалось мне под такую мелодию неплохо, но вот бодрствовать не хотелось. Да и утро упорно пыталось соответствовать моему настроению: такое же хмурое и тоскливое. Густой и, похоже, вязкий туман вытеснил прозрачность сентябрьского воздуха и, поднимаясь вверх, застрял в зелени сада, а солнце совершенно не спешило хотя бы немного оздоровить сей мрачный пейзаж. Судя по всему, дождь еще возможен. Все как-то мрачно и грустно. Между тем и мои мысли тоже затянулись вязким клейстером лености и депрессии, впрочем, спустя некоторое время вновь возникшее беспокойство привело их в некое подобие движения.

Немного постояв у окна, я заметил, что верхушки деревьев слегка раскачиваются, так что ветер имел намерения и реальную возможность разогнать тучи и прибить туман к земле, хотя в природе, несомненно, такого быть не может. Чтобы ветер прибил туман?.. Какая еще нелепость может возникнуть в моем мозге? Без всякого сомнения, последний бокал вина за вчерашним десертом был лишним. Похоже, мне бы не помешало всю ненужную информацию, заполнившую мою черепную коробку, спрессовать в маленький шарик и закатить его в дальний уголок своего сознания. Вероятно, нейроны устроили там хаос, подобный броуновскому движению. По дороге в туалет я попытался помассировать руками свой затылок в тщетной попытке «причесать» мои мысли, однако неожиданно встретившийся на пути дверной косяк справился с этой задачей намного лучше. После такого столкновения мне пришлось немного побыть в состоянии легкой прострации, зато в моей голове уже не было никакой мешанины из слов и образов; впрочем, вдруг всплыло огромное, давно забытое, количество выражений непечатного формата, имеющее вектор неприличного направления. Да, действительно, за все надо платить, а уж за ясность ума – тем более. Впрочем, небольшая шишка на лбу не такая уж высокая плата за активизацию умственного процесса.

В конце концов прохладный душ, стакан апельсинового сока, две чашки кофе успешно закончили начатое дверным косяком дело: окончательно меня разбудили, взбодрили и «отформатировали» мои мысли. Постепенно привычная активность подавила утреннюю досаду и смятение. Никогда не позволять дурным предчувствиям овладевать сознанием – жизненное кредо фаталиста-оптимиста, коим я являюсь. Даже к случаям с несчастливым исходом (смерть, к примеру, разве всегда – плохой финал?) лучше все же относится бесстрастно, с хладнокровием умудренного жизнью философа. Зачем тратить время на пустые переживания?.. По сути, в этой моей сентенции есть только один существенный недостаток – ее трудно воплотить на практике.

Размышляя о конкретике сегодняшнего дня, я вдруг сообразил, что уже более часа не видел Клео, даже не удосужившуюся позавтракать. У нее было много мест, облюбованных для своих размышлений, и одно из них находилось в моей спальне.

По-видимому, кошка не могла забыть мое вчерашнее свидание с девушкой, восприняв ее как серьезную угрозу для своего жизненного уклада, конечно же, боясь утратить возможность манипулирования мною. Наверное, все существа женского рода хотят одного и того же – единовластия над своим мужчинами. Может, в представлениях Клео я таковым для нее и являлся? Выбора-то у бедного животного пока не было, а я пока особо не задумывался об устройстве личной жизни своей питомицы.

Войдя в гостиную, я присел на корточки перед своей расстроенной подругой. Она лежала с закрытыми глазами. Затем, очевидно, почувствовав мое присутствие, приоткрыла их на миг и изменила позу, приняв вид оскорбленного патриция. Полежав так еще некоторое время, все же не выдержала и посмотрела на меня с немым укором. Вероятно, мои глаза выдали огорчение, возникшее у меня, потому что Клео грациозно приподнялась и, протянув свою лапку к моей щеке, погладила ее. Когда, пару лет назад, кошка впервые проделала со мной такой фокус, я так расчувствовался, что приехал на работу в домашних тапках, и тот казус совершенно не огорчил моих коллег.

Но сегодняшнее мое прощение было еще не совсем полным, поэтому его следовало бы закрепить. Погладив великодушное животное, я прошел на кухню и достал из холодильника эксклюзивные консервы, припасенные на подобные случаи. Кошка восприняла этот жест с королевской благосклонностью, так что на какой-то период времени я был прощен, но в ближайшие лет десять мне о женитьбе лучше все же не помышлять, впрочем, в этом вопросе мое видение своего будущего совпадало с желанием Клео. Но, чтобы еще больше закрепить наше примирение, я подошел к музыкальному центру и поставил «Дни нашей жизни» незабвенного Фредди Меркьюри. Услышав первые такты, кошка встрепенулась и посмотрела на меня с искренней признательностью. Кстати, почему-то я был уверен: Клео знает, что певец любил кошек.

Тем временем погода слегка улучшилась. Тучи, похоже, раздумали выплескивать остатки своих пресных слез; полуденное солнце, вовремя одумавшись, принялось за работу, и его лучи, пока еще не утратившие своей летней пылкости, яростно пытались пробиться в мою спальню сквозь замысловатый капельный узор оконного стекла. А я, окрыленный заметным улучшением погоды, легко смахнул тревожные предчувствия. Не мне, убежденному фаталисту, бояться будущего! Тем более что в моем активе не менее половины предков имеют романские корни, так что на меня солнечный свет и тепло действуют как хорошее вино: кровь начинает бурлить, провоцируя на подвиги (не всегда, правда, хорошие).

Спускаясь на первый этаж, я раздумывал о планах на сегодняшний день. Больше месяца я гостил у своих родственников в Милане и возвратился домой пару дней назад, поэтому пока находился в промежуточном состоянии между активным отдыхом и пассивной работой, а мой психологический настрой на продуктивную деятельность явно завис в гравитационном поле лени, значит, нужно было срочно предпринимать любые попытки, чтобы вытянуть его оттуда.

На моей светлой кухне, совмещенной с гостиной, пока было чисто и уютно. По хозяйству мне помогает одна супружеская пара, живущая неподалеку от моего коттеджа. За умеренную плату я избавил себя от «радости» уборки и прочих хозяйственных «прелестей». Эта полезная, по сути, деятельность вызывает раздражение и сбой в работе моих обоих полушариях мозга. Сам я, к сожалению, не отношусь к аккуратистам, и у меня существует две градации порядка: первая – это когда ничего не мешает свободному движению по дому, а при взгляде на окружающие предметы моя нервная система не начинает страдать. О втором критерии лучше не упоминать, но обстановка, его заслуживающая, бывает в моем доме крайне редко. Так что относительный порядок для меня все же предпочтительнее. Систематически, после очередной уборки миссис Риттер, я даю себе обещание быть более аккуратным в быту (с интеллектуальной собственностью все обстоит вполне нормально). Такого, волевого, настроя мне хватает на пару дней, после которых в моем жилище наступает небольшой хаос, медленно, но верно стремящийся к бытовой энтропии. В итоге я пришел к компромиссному решению: не валяется на полу разный хлам, посуда на кухне чистая – вот и славно. А устраивать истерику из-за слоя пыли на бабушкиной вазе – это всецело женская прерогатива. И когда на вещах и мебели все же образуется микроскопическая субстанция, чуть загрязняющая атмосферу, мы с ней мирно сосуществуем и ждем прихода миссис Риттер.

Я люблю свой дом, в котором витает «итальянский» дух, несмотря на то что его оформлением занимался мой покойный отец, уроженец Туманного Альбиона. В дизайне моего жилища преобладают теплые тона: песочный, персиковый, оливковый – поэтому даже в преддверии холодного времени года, такая, летняя, гамма согревает мне душу и радует глаз.

Иногда, в выходные дни, мой утренний ритуал заканчивается вторым легким завтраком, Клео тоже постоянна в этом отношении. Открывая холодильник, я заметил, как серебристо-голубой волной она просочилась в чуть приоткрытую дверь. Кошка уселась у своего столика и гипнотизирующим взглядом уставилась на меня в ожидании повторения своей трапезы, не издав при этом ни единого звука. Вновь покормив свою привередливую питомицу, я приготовил завтрак и себе: пару сэндвичей с пармской ветчиной и сыром. В свои тридцать пять мне удается сохранять спортивную фигуру. Удается, потому что считаю вкусную еду одним из важных атрибутов полноценной жизни, но ограничивать себя в этом удовольствии мне все же приходится.

Расположившись в мягком широком кресле, я включил телевизор и бросил взгляд на часы: одиннадцать утра. Новостная программа пичкала зрительскую аудиторию горячими сплетнями из жизни знаменитостей, казалось, человечество ни дня не может прожить без сообщений, кто с кем развелся или наоборот. Вполуха слушая подробности личной жизни Гвинет Пэлтроу, я вдруг уловил себя на мысли: а зачем мне, собственно говоря, тот факт, что актриса развелась со своим мужем? Жениться я на ней не собирался, во всяком случае в ближайшие пару лет, даже если бы она этого страстно желала. Тем более мне никогда не нравились пресные блондинки, хотя, несомненно, есть приятные исключения: та же Шерлиз Терон или Мишель Пфайфер, типаж вроде бы тот: светлоглазые блондинки… но особый характер этих актрис ощущается на расстоянии! Вообще-то, внешность женщины нечасто играет для меня первостепенную роль, главное, чтобы нам с ней было нескучно, и не только в постели, кроме того, моей партнерши не должно быть много (имеется в виду не только физическая масса тела).

Почувствовав нарастающее раздражение – не в отношении новостей и не в отношении актрисы, которая знать не знает о моем существовании, – я направил пульт дистанционного управления на монитор, выключил телевизор и пошел собираться на прогулку.

Облачившись в спортивный костюм и кроссовки, я вышел в свой ухоженный дворик с небольшим садом и палисадником. Заниматься садоводством мне, конечно, тоже как-то не с руки. Но есть люди, которые могут вдохнуть жизнь в любое растение, даже если оно уже находится на стадии увядания. Моими насаждениями занимался студент-ботаник, иногда его консультировал местный ландшафтный дизайнер Ларс Слэйтер, с которым мы неплохо общались, но приятелями нас не назовешь.

Закрыв на электронный замок дом, предварительно не забыв включить сигнализацию, я направился в парк, глубоко вдыхая воздух, насыщенный кислородом и сложным коктейлем из озона, ароматов зрелой листвы и бодрящей хвои. В парке было достаточно много таких же любителей бега, желающих вкусить свежесть и прохладу сентябрьского полудня. Я нередко совершаю короткие пробежки по парку, получая от бега трусцой огромное удовольствие, а при такой погоде, как сегодня – просто обалденный кайф.

Получасовой бег помог мне сбросить затянувшиеся негу и лень, в которых погряз мой организм за месячный период праздного безделья. Поэтому домой я возвратился в отличном настроении, ощущая чувство радости от того, что мой отпуск наконец-то закончился. На самом деле я устроил себе месячный отдых по просьбе моей матери, живущей в Милане. На своей второй родине я не был больше года, но не потому, что не было возможности; просто длительное пребывание в гостях у своей многочисленной итальянской родни перепрограммирует мое сознание на несколько рискованную установку, заключающуюся в том, что наступающий день надо прожить не менее насыщенно, чем предыдущий, будто возможный конец света уже на подходе, а следующего дня может уже и не быть. Находясь в гостях у моих родственников, я попадаю в атмосферу, переполненную общением и весельем, вакханалию эмоционального буйства, от которых несложно впасть в безумие. На подобный «отдых» мне приходилось затрачивать столько эмоциональных и физических сил, что после окончания такого отпуска на восстановление своего здоровья может уйти немалое количество времени. После такого сумасшедшего безделья, дабы не втянуться в депрессию, следует заняться какой-нибудь плодотворной деятельностью, а в моем случае – работой. Более того, подобное беззаботное времяпрепровождение меня развращает и дестабилизирует, что и подтвердила моя сегодняшняя недолгая пробежка.

Заскочив в спальню, я обнаружил свое животное, спящим в гамаке, по-видимому, переусердствовало с экстримом. Почувствовав мой приход, Клео приоткрыла глаза и, сладко зевнув, продолжила свое основное занятие. Умилительная картинка! Вот уж никогда не думал, что смогу так привязаться к этому надменному и удивительному созданию! Улыбнувшись, я вновь направился в ванную.

Обычно утренний туалет занимает у меня не более получаса. Полагаю, что любая среднестатистическая женская особь не укладывается в такое же время. «Особь» в данном случае отнюдь не оскорбление, просто в безудержных попытках видоизменить свою внешность, эти прекрасные сущности мне кажутся гостьями из другой Галактики. Но удивляет меня больше не количество средств, способов, времени и других важных для этих процедур факторов, а тот странный феномен, получающийся в результате таких, поистине титанических, усилий. Часто, по моему мнению, производимый эффект после такого «улучшения» бывает обратный желаемому.

Когда у меня гостит женщина (их было не так уж много, как мне хотелось бы, но намного больше, чем позволяли приличия, как считала Клео), то время ее утреннего туалета занимало пару часов. Два часа ежедневно! Можно сказать, вычеркнуты из жизни безвозвратно! Хотелось бы знать, о чем в это время думает дама, кроме своего зеркального отражения? Я понимаю: красота спасает мир. Но, исходя из того суммарного количества времени, затраченного среднестатистической женщиной на улучшение своего внешнего вида – причем весьма относительного и неоднозначного – наша планета уже несколько веков должна пребывать в мире, гармонии и всеобщем благоденствии.

Мужчинам, действительно, проще. Правда, иногда мне приходиться тратить некоторое время на поддержание в должном виде своей трехдневной щетины а-ля Джордж Майкл. Когда мне кто-либо из моих знакомых мужчин говорит, что безразличен к своей внешности, я подозреваю, что это ложь. Мы озабочены своим внешним видом не меньше, чем женщины, а иногда и больше, что, по моему глубокому убеждению, тоже не есть хорошо. Я не безразличен к своей внешности, но и не отношусь к метросексуалам.

И вот сейчас, глядя на себя в зеркало, я с удовольствием отметил, что легкая отечность глаз, расстроившая меня после пробуждения, прошла. Нечасто позволяя себе переусердствовать с алкоголем, в целом свое отражение в зеркале я нахожу привлекательным. От матери-итальянки я унаследовал голубые глаза и чуть смуглую кожу, высокие, резко очерченные скулы. От отца – русые волосы, высокий лоб и твердый подбородок. В общем-то, судя по своей популярности у женщин, гены, унаследованные мною от всех своих предков, сложились вполне гармонично; и дамы нередко проявляют ко мне интерес, иногда все же чрезмерный. Но это обстоятельство, полагаю, предпочтительнее женского равнодушия или антипатии.

Я редко вспоминаю свое детство, хотя оно было вполне счастливым и даже прикольным из-за моей многочисленной и эксцентричной итальянской родни, которая появилась в моей жизни достаточно рано. Честно говоря, сам факт моего появления на свет божий можно назвать чудом. Мой отец Питер Лоутон был редким экземпляром патологического интроверта, угрюмого и нелюдимого, и, несмотря на свою весьма привлекательную внешность, долгое время сторонился женщин. Во всяком случае, он так мне рассказывал, и я ему верил: отец просто не умел врать. Другое дело – моя мать, Сильвия Санторо, красивая, но чрезмерно коммуникабельная и эмоциональная женщина. Подозреваю, что при встрече со своим будущем мужем, этим эффектным дикарем, она отчаянно влюбилась в него. А спустя некоторое время, Сильвия, вероятно изнасиловала беднягу (не буквально, надеюсь), чудесным образом женив его на себе. Очевидно, обалдевший мужчина находился в такой прострации от случившегося, что еще некоторое время пребывал в зомбированном состоянии, адекватно не воспринимая реалий. Мое рождение, видимо, привело его в чувство. Впрочем, подозреваю, что темпераментные и экзальтированные родственники моей любимой матушки более основательно поработали над чувствами и характером мистера Лоутона, и через год после моего рождения мать уговорила своего мужа покинуть Англию и переехать на ее родину, в Милан. Многочисленная и любвеобильная итальянская семья Санторо решила, похоже, совместными усилиями вырвать своего «отмороженного» зятя из его глубокой, по их мнению, «заморозки», то бишь неспешного и размеренного бытия. Но они явно не учли хромосомный набор этого английского джентльмена-стоика. Наверное, отец согласился на переезд в Италию вполне осознанно, чтобы через какое-то время получить возможность оставить жену и сына на попечение их средиземноморской родни. И я его вполне понимаю. Думаю, что пробуждение этого героя женских грез от любовной сказки было достаточно жестоким, и о какой-то совместной жизни с семьей моей матери не могло быть и речи. Его мужества и терпения хватило на пару месяцев, а затем отец возвратился на родину. И это был лучший выход для всех. Если бы он остался в Милане – вероятность не до жить до своей старости у него была бы более чем реальной.

У меня запаса прочности оказалось больше – вероятно из-за того, что в моей крови присутствует ее «итальянская» составляющая. Но небольшое разрушение моей эмоциональной защиты все же случилось, к тому же совпало оно с гормональной перестройкой подросткового организма. Совпадение весьма символическое. Надо сказать, что наше общение с отцом длительное время ограничивалось редкими телефонными разговорами, состоящими обычно из пары-тройки банальных фраз. Когда мне исполнилось двенадцать, он все же соизволил пригласить нас с матерью к себе в гости. И мать согласилась, о чем впоследствии, возможно, немного сожалела, потому что наше недельное пребывание в доме отца открыло мне истину, быстро перепрограммировавшую мое сознание: оказывается, свобода существует! Я впитывал благостную тишину отцовского дома, пьянея от уютного и неспешного бытия, наслаждаясь умиротворением и покоем окружающего пространства. Конечно же, я мечтал о постоянстве такого блаженства. И в осуществлении этого желания мне неожиданно, но вполне сознательно помог отец. Нам было уютно вместе молчать, заниматься своими делами, а при обоюдном, нечасто возникающем желании – поболтать или подискутировать на какую-нибудь тему. Все же осознание того, что ты не одинок, спасает от ощущения оторванности от мира, по крайней мере в моем случае. Мы не стали с ним задушевными друзьями по той причине, что исключали для себя возможность изливать кому-либо свои душевные переживания. Это качество просто не входило в наше хромосомное наследие. Хотя, думаю, что у отца, безусловно, все обстояло более серьезно, чем у меня. Когда мы с матерью приехали к нему погостить, ему было уже за пятьдесят; конечно же, багаж прожитых лет не мог не оставить на характере этого замкнутого и сурового мужчины шероховатостей и трещин, при этом пощадив его внешность. Появившиеся морщины и седина придавали киношной красоте отца образ мужественного героя. Так что местные фанатки Клина Иствуда получили возможность лицезреть двойника любимого актера, занимающегося вполне обыденными делами.

Что же касается матери – она помогла мне совершенно невольно. Будучи по натуре очень деятельной, Сильвия изнывала от безделья и скуки. Англичане показались ей еще более замкнутыми и необщительными, чем прежде, что было не так уж далеко от истины. Наслаждаться великолепием природы прибрежного городка женщине надоело через пару дней. А так как летние каникулы только начались, мать – не без нашего с отцом совместного давления – все же решилась оставить меня в Англии на некоторое время. Так что «некоторое время», оговоренное когда-то с Сильвией, к моей непередаваемой радости, длится уже более двадцати лет. Не могу сказать, что это счастье далось мне без моральных и нервных потерь. Впрочем, оно того стоило. Даже сейчас, находясь на немалом расстоянии от Милана, моя мать и вся остальная многочисленная родня, особенно ее женская часть: бабушки, кузины, жены и даже соседки – пытаются быть в курсе всех моих дел. Я свято выполняю взятые на себя обязательства: раз в неделю общаюсь с Сильвией (она предпочитает, чтобы я называл ее по имени, мне тоже так более комфортно) по скайпу. К этому дню я готовлюсь не только морально, но и технически, то есть занимаюсь организацией всевозможных ухищрений: звонка в дверь, телефонной трели или сбоев в электронной связи, – которые случаются с подозрительно частой регулярностью. Я люблю Сильвию и всю свою родню, но находиться под их «неусыпным оком», к тому же пытающимся контролировать меня круглосуточно, без перерыва на сон, обед и другие мои потребности… это слишком! Такая опека может сломить даже более крепкого человека, чем я. А если еще учесть, что на обычное взаимное приветствие у нас уходит не менее получаса, а прощание затягивается в воронку бесконечности, то мне элементарно просто не хватило бы времени на все остальное.

Родственники долго не могли смириться с моим желанием жить с отцом, но нужно отдать себе должное: я смог настоять на таком, твердом, намерении остаться с ним, аргументируя это решение вполне весомыми доводами.

Дело в том, что несколько поколений семьи Санторо успешно занимается фармацевтическим бизнесом, и меня с детских лет интересовали медицина и химия. А в Тауэринг-Хилле есть и медицинская школа, и химико-фармацевтический университет. Благодаря Сильвии у меня не было проблем с английским языком, школьные дисциплины я тоже усваивал весьма успешно, поэтому меня приняли в государственную среднюю школу. Получив GCSE – сертификат о среднем образовании, я продолжил обучение в медицинской школе, освоил программу A-levels и, успешно сдав экзамены, поступил на факультет химических технологий университета. Получив степень бакалавра естественных наук, я не стал продолжать обучение на курсе высшей ступени, завербовавшись в армию. Полгода проходил предварительное обучение при бригадном депо, а затем прослужил еще три года в отделе разведывательного корпуса, косвенно связанного с Хоум-офисом. Но затем по некоторым причинам ушел с государственной службы и поступил в небольшую юридическую фирму в Брайтоне, принадлежащую моему армейскому другу. Это был правильный выбор, несмотря на то что поначалу мне было достаточно трудно: скудность моих познаний в юриспруденции не могла меня не огорчать. Поэтому я стал совмещать работу с учебой – по вечерам и выходным дням. Заочно окончив Лондонскую межуниверситетскую школу права и получив степень магистра, я стал ощущать себя увереннее. Тем временем наша фирма стала вполне преуспевающей, и мне было несложно отрабатывать столько часов, сколько было необходимо для безбедного существования. Слонялся я по большей части в офисах, выслушивал показания и делал предварительную работу для своего босса. Это была вполне обычная жизнь, которая могла бы продолжаться достаточно долго, и в конечном счете я стал бы полноправным партнером… Однако все закончилось в один день, который был вполне обычным, но почему-то я вдруг осознал, что мне ужасно скучно. Скопив за это время небольшой капитал и даже получив неплохое наследство от одного своего итальянского родственника, я мог позволить себе взять тайм-аут, что, собственно говоря, и сделал, решив возвратиться в Тауэринг-Хилл, чтобы поразмышлять над своей дальнейшей жизнью. Мой отец тогда служил в полиции города обычным констеблем. Как его туда занесло – отдельная история. И конечно же, тяжелый характер моего родителя доставлял массу проблем как ему самому, так и всем окружающим. В конце концов он ушел в отставку и стал работать в службе безопасности фармацевтической компании «Старлингтон энд Парк». Возвратившись домой, я некоторое время бездельничал, но длилось это недолго. Спустя пару месяцев мой отец умер. Его смерть стала для меня более жестоким ударом, чем я мог представлять когда-то. Все случилось неожиданно и вроде бы без видимых на то причин. Отец никогда ни на что не жаловался, и я даже не видел, чтобы он принимал какие-нибудь лекарства. Как оказалось впоследствии, этот скрытный, суровый и физически крепкий с виду мужчина умер от сердечной недостаточности. Бездыханное и холодное тело отца обнаружил я, когда далеко не ранним утром постучал в его спальню и не услышал ответа. Я не знаю, как прошла последняя ночь (или ее часть, может, час, минута?) моего родителя перед его уходом в вечность. Накануне вечером все было в порядке. Возможно, он не захотел сообщать мне о своем недомогании. А я, как обычно, был поглощен делами, которые мне тогда показались очень важными, такими «важными», что даже потом мне было сложно вспомнить суть их значимости для себя. Отец же, заметив мою загруженность, плотно задраил все свои эмоциональные шлюзы и не стал беспокоить меня «по пустякам»… Одно время меня мучили мысли, что, возможно, среди ночи ему стало плохо, а я дрых, как суслик-песчаник, и ничего не слышал. Может, он звал на помощь, которую я не оказал и теперь уже никогда не смогу это сделать… Успокаивало меня только одно: отец был доволен нашим совместным проживанием, мне даже кажется, что он был действительно счастлив, хотя мы с ним никогда не говорили о своих чувствах. Несомненно, я рос и формировался под его, в основном молчаливым влиянием. Именно отцу я обязан тем, что смог в себе выработать требовательность, целеустремленность и ответственность, а ведь никаких психологических бесед он со мной не проводил, наше с ним общение происходило в большей степени на каком-то, телепатическом, уровне. До переезда в Англию я мог похвалиться только повышенной эмоциональностью и бесплодным растранжириванием своих сил, способностей и времени. Без всяких усилий со своей стороны, отец помог мне обрести вектор приложения моей беспорядочной деятельности, чуть охладивший бурлящую доминанту моего итальянского темперамента. Тот факт, что на момент приезда в Тауэринг-Хилл я был еще неоперившимся птенцом, может, конечно же, служить некоторым оправданием моей безалаберности, но, боюсь, состояние собственной инфантильности могло затянуться надолго, присовокупив ко всему прочему проблемы пубертатного периода. Сейчас, по прошествии какого-то времени, я стал лучше понимать отца. И как мне кажется, за этой маской суровой отстраненности от внешнего мира скрывался достаточно азартный человек, который так и не смог реализовать свою авантюрную сущность. Не знаю почему, но именно такое ощущение осталось в моих воспоминаниях о нем.

После смерти отца у меня начался период депрессии, перманентно прерывающийся философско-созерцательными раздумьями и вяло текущей рефлексией, плавно перетекающими в тоску и уныние. Но природный оптимизм, жизнелюбие и желание сохранить свое реноме – «bella figura» – своеобразный кодекс норм и принципов внешнего поведения, очень важный для итальянцев – по всей видимости передался и мне. Моя мать никогда не позволяла себе выйти на улицу – даже в соседний магазинчик за хлебом – небрежно одетой, в старом платье, с унылым лицом, похожим на сморщенную куриную гузку, и с гнездом волос на голове. И совсем не потому, что Сильвия играет на публику, просто она пытается всегда и всех восхищать своей красотой. И в этом плане моя мать отнюдь не уникальна: для многих итальянцев такое отношение к себе и окружающим – норма. Поведение, стиль общения, речь, манера одеваться – все у них подчиняется внутренней логике игры.

И вот как-то раз, в период моих нелегких раздумий о собственном предназначении, мне позвонил мой приятель по университету Макс Адлер, возглавляющий один из отделов столичного Центра биохимических исследований и молекулярной диагностики, и предложил работу. И этой исследовательской деятельностью я очень увлекся… да так, что решил поднабраться знаний и опыта, чтобы впоследствии организовать свое дело в Тауэринг-Хилле. Пройдя в Центре серьезную подготовку и обучение, спустя три года я смог реализовать эти планы.

Надо сказать, что нашему городу повезло с коррупцией. Не в том отношении, что ее нет, а в том смысле, что она незначительная, во всяком случае у многих жителей Тауэринг-Хилла сложилось именно такое впечатление. Градообразующим предприятием нашего городка стала фармацевтическая компания, основанная сэром Уильмом Старлингтоном и мистером Кристофером Парком в шестидесятых годах прошлого столетия. И сейчас в холдинг «Старлингтон энд Парк», кроме торгово-фармацевтического производства, входили несколько предприятий общественного питания и рекламное агентство. Почти двадцать лет президентом этой компании, в которой так или иначе работает большая часть населения города и его пригородов, являлась Элизабет Старлингтон, женщина амбициозная, умная и достаточно жесткая. И уж если кумовство и семейственность имели место быть, то все же, думаю, в небольших масштабах и более-менее адекватном формате, хотя бы по той причине, что в первую очередь миссис Старлингтон оценивала своих сотрудников в зависимости от их профессиональных качеств. К счастью, я не работаю на эту женщину, бесспорно выдающуюся во всех отношениях, просто потому, что не люблю подчиняться, хотя в некоторой степени все же завишу от руководства холдинга, так как несколько лет арендую офис и две лаборатории в здании, принадлежащем «Старлингтон энд Парк». Надо заметить, что я вложил в свое дело немало средств, сил и времени, но был вполне доволен своим выбором. Тем более что год назад каким-то чудом я смог стать членом профсоюза Ассоциации Британских Сыщиков. «Чудом», потому что с той рекомендацией, которую мне дал Алекс Теллер, инспектор полицейского участка Тауэринг-Хилла, меня бы даже не взяли и в клининговую компанию. Поначалу работа на детективном поприще не очень-то вдохновляла меня на особые подвиги. Может из-за того, что ко мне обращались с банальными, а иногда и откровенно неприятными делами. Ничего захватывающего или интересного… выслеживать чужих жен, любовниц (мужей, любовников), а затем снимать на камеру их сексуальные утехи… Что в этом увлекательного? Меня уже и так тошнит от всеобщего «сексоголизма». Поэтому моя небольшая компания занималась в основном лабораторными исследованиями, выполняя заказы на проведение различного рода анализов. За пару месяцев до моего предполагаемого отпуска к нашему небольшому коллективу присоединился Фрэнк Тодескини, хороший приятель Макса и отличный программист. Правда, у него не было подготовки в «биохимической» деятельности, но что касается его осведомленности в сфере информационных технологий – ему не было равных, по крайней мере среди моих знакомых. И Тодескини оказался намного полезнее, чем предполагалось мною ранее, казалось, этому парню известны все интернет-узлы нашей галактики. Надо сказать, за время нашей совместной работы мы с ним нашли общий язык, но близкими приятелями стать не успели. Теплая атмосфера, возможно, не самое главное в деятельности большой компании, но в моем коллективе трудилось всего лишь несколько человек, а я убежден: только в нормальной и дружеской обстановке (без фамильярности) работается радостно и плодотворно. И мне искренне хотелось продолжить наше с Фрэнком общение и в свободное от работы время. Хотя поначалу он показался мне прожженным циником, алчным и беспринципным. Но Макс отзывался о нем очень хорошо, и я посчитал, что первое мое впечатление об этом хакере, вызвано, видимо, продуманным им образом. И через очень короткое время я понял, что не ошибся в своем, более взвешенном, предположении. Тодескини обладал, на мой взгляд, очень редким качеством: нередко он оценивал людей и обстоятельства под каким-то своим, достаточно неожиданном, углом зрения. Кроме того, импонировало мне и своеобразное чувство юмора Фрэнка.

После моего возвращения домой я еще не виделся с ним. Тодескини жил в Лондоне и за время нашей совместной деятельности приезжал в Тауэринг-Хилл совсем не часто.

Размышляя о своих планах на сегодняшний день, я вдруг вспомнил, что вчера по телефону разговаривал со своей приятельницей Лорой Кэмпион. И тут меня внезапно осенило: в этом-то и заключались неприятные «крошки» моего утреннего беспокойства. Женщина была явно чем-то расстроена, говорила со мной в какой-то странной, несвойственной ей, манере. Речь Лоры была немного скомканной, и в ее голосе, как мне показалось, прозвучали тревожные нотки, которые она пыталась скрыть. А я, немного перебрав с выпивкой, прозрел на этот счет только сегодня! Хорошо, что хотя бы не забыл о самом факте состоявшейся беседы! Как вообще этот момент мог вылететь у меня из головы? По-видимому, нельзя мне так много отдыхать… или выпивать? А может, мне показалось? Возможно, Лора, почувствовав, что я не один, ощутила неловкость и свернула разговор? Но сделать какие-то выводы я не успел, услышав приятный рингтон своего мобильного телефона – «для друзей».

Даже не посмотрев на экран дисплея, я понял: звонит сам объект моих сиюминутных раздумий. Приветливо поздоровавшись, я даже не сразу узнал голос своей приятельницы. Мои губы автоматически растянулись в радостной улыбке, а в моей голове промелькнула мысль, что Лора, очевидно, научилась читать чужие мысли и позвонила, чтобы внести ясность в мои размытые воспоминания о нашем вчерашнем разговоре. Но через мгновение мое благодушие сменилось недоумением и беспокойством: голос женщины звучал приглушенно и торопливо, будто она боялась чужих ушей. Из трех реплик мисс Кэмпион я сделал три вывода: во-первых, моя интуиция работает также хорошо, как и ранее, во-вторых, мучившее меня тревожное предчувствие касалось Лоры, и, в-третьих, мои планы на завтрашний день нужно пересмотреть по той простой причине, что журналистку хотят убить, так ей, во всяком случае, кажется. А я могу помочь мисс Кэмпион понять, что с ней вообще происходит, и при необходимости предпринять возможные способы предотвращения ее преждевременной смерти.

Честно говоря, я был не очень удивлен услышанным, так как уже слышал похожие стенания этой дамы, но раньше ей удавалось самостоятельно решать различного рода трудности. Дело в том, что свою деятельность в качестве журналистки Лора начинала в аналитическом жанре, специализируясь в сфере театра и кино. Со временем ее рецензии, обзоры, статьи стали достаточно авторитетными в этой области искусства. И журналистка успела приобрести известность как проницательная театральная критикесса, своего рода «предсказательница» будущих звезд в этой, весьма притягательной, сфере. Мисс Кэмпион обладала даром рассмотреть в обычной, казалось бы, артистической «породе» настоящие самородки, поэтому для многих ее рецензии были либо приговором, либо путевкой к славе. Но спустя некоторое время Лора решила стать стрингером, то есть работать в жанре журналистских расследований. Как она сама мне признавалась, этот вид деятельности ей намного интереснее и выгоднее. Конечно же, женщина знала и о возможных опасностях, связанным с этим видом журналистики, но желание подвергнуть свою жизнь риску являлось для нее, вероятно, каким-то дополнительным удовольствием.

С Лорой меня познакомила миссис Старлингтон, когда я удосужился попасть на какую-то театральную премьеру. Обе женщины, как оказалось, нередко совместно проводили время на различного рода гламурных мероприятиях, киношных и театральных тусовках, к тому же Элизабет была давней поклонницей театра и кино. Общих интересов у этих дам было достаточно, дабы со временем стать хорошими приятельницами, но, судя по всему, не подругами. Для миссис Старлингтон – похоже, само понятие женской дружбы – вне сферы ее понимания.

Зато мы с журналисткой стали хорошими друзьями, хотя могли бы стать и любовниками, но я рад, что этого не произошло. До знакомства с Лорой я считал – как, впрочем, большинство людей, – что дружбы между мужчиной и женщиной не может быть априори, особенно если они физически друг другу симпатичны; и уж если между ними пробежала искра – исход дальнейших отношений вполне логичен и предсказуем. Самое любопытное: все эти факторы имели место. Впрочем, нас что-то удержало от такого очевидного, а иногда даже обоюдно желаемого развития событий, хотя и я, и она на тот момент находились в свободном полете. И это «что-то» – вероятно, можно назвать «чутьем». Уверен, мы оба ощутили, что хорошие, дружеские отношения между нами будут более продуктивными для нашего общего, но «параллельного» будущего.

Наше знакомство произошло года два назад. И даже сейчас я не могу объяснить, почему меня к ней потянуло (внешность Лоры весьма далека от того женского образа, который активизирует постыдную необузданность моего воображения). Журналистка обладает несколько пышными формами. Но она относится к тем очаровательным дамам, которым легкая полнота придает женственность и шарм. Эта тридцатисемилетняя женщина выглядела моложе своих лет благодаря открытому, даже несколько наивному взгляду и притягательной, очень искренней улыбке. Несмотря на свою профессию, ей, похоже, хотелось верить в Божий промысел, а именно в то, что человек по своей божественной сущности не способен на зло. И даже позже, когда она осознавала свою ошибку, начинала искать оправдания объекту своего заблуждения, что, надо признать, ей удавалось нередко. Да и саму Лору многие поначалу воспринимают как застенчивую библиотекаршу, способную только на стеснительное порицания нерадивого пользователя за сдачу книги с годичным опозданием. Во всяком случае, так подумал я, когда увидел женщину впервые. Возможно, из-за темных густых волос, заплетенных в нереально длинную аккуратную косу или из-за старомодных очков в грубой оправе. А уж ее мягкая манера общения, тем более не могла ассоциироваться с жесткостью и злой иронией. Но это впечатление оказалось обманчивым. В своей работе Лора могла быть достаточно бескомпромиссной, решительной и желчной. Видимо, при знакомстве с журналисткой, я не сразу обратил внимание на ее твердый, несколько тяжеловатый подбородок и широкую линию лба. В тот момент меня все же пленили достаточно выдающиеся формы женщины, хотя ее жизнерадостная и ослепительная улыбка была не менее притягательна. А Лоре понравилось во мне, как она впоследствии призналась, умение слушать и проявлять искренний интерес к собеседнику. Наше с ней знакомство и последующее общение состоялось легко и непринужденно, к тому же мы быстро поняли, что дружеские отношения принесут нам больше пользы, нежели обычная любовная интрижка. Лора, отличающаяся особой проницательностью, сразу сообразила, что я предпочитаю свободу от каких-либо обязательств и не собираюсь в ближайшие годы искать себе постоянную спутницу жизни. Иногда, размышляя над этим вопросом, я все больше склоняюсь к мысли, что брак, в любой его форме, отнюдь не улучшит мои личностные качества. А кроме того, уж точно не доставит ожидаемого счастья моей потенциальной супруге. Честно говоря, холостяцкий образ жизни для меня более удобен, по крайней мере сейчас. Так что, перефразируя Сартра, могу сказать: я не одинок в своем одиночестве, поэтому компания у меня с самим собой вполне приятная.

А мисс Кэмпион стремилась совершенно к другому; далеко не многие дамы, независимо от своих личных качеств, способны подавлять свои природные инстинкты. Да и зачем? Лора мечтала о семье или хотя бы о ребенке, но пока ее желания оставались в состоянии застывших на неопределенное время фантазий. Конечно же, она никогда не плакалась мне из-за своей личной неустроенности, но ведь, чтобы понять или почувствовать другого человека достаточно пространства между строк. Тем не менее сложившиеся отношения между мной и мисс Кэмпион нас вполне устраивали. Вообще-то, я уверен, сексуально-романтическая связь усложняет общение: начинаются взаимные претензии, выяснения отношений, ссоры, примирения, ревность… Список причин, отравляющих взаимное влечение, можно пополнять ежедневно. О какой дружбе при таких обстоятельствах может идти речь?

…В конце концов я закончил мысленный анализ своих отношений с журналисткой и перешел к проблемам текущего дня. Честно сказать, просьба моей приятельницы все же заставила меня призадуматься, но не о сиюминутных и конкретных шагах предполагаемой помощи (будет подробная информация – будет активность моего мозга), а о планах на завтра.

Мои надежды на завтрашний вечер, далекие от платонического созерцания роскошного тела Дениз (вчера оно уже состоялось) разбились. Не могу сказать, что «говорящая» сексапильность женских форм меня так уж привлекает, скорее наоборот, но иногда я бываю не очень придирчив, по всей видимости, в такие дни мои гормоны настойчиво заставляют меня проявить мнимую близорукость. Хотя Дениз вполне отвечала моим требованиям: в ней гармонично сочетались интеллект и физическая привлекательность. Вчерашнее свидание было очень обещающим. И я уже даже спланировал антураж нашей следующей встречи: отменный ужин в ресторане, отличное шампанское, а затем приятное продолжение вечера у меня дома. В качестве музыкального оформления десерта я выбрал композицию патриарха канадского фольк-рока Леонарда Коэна «Моя тайная жизнь». Этот автор и певец очень нравился Дениз, мне, впрочем тоже. Так что завтрашний день обещал быть очень приятным… Что ж, придется эти планы отложить на будущее, а свое либидо сублимировать в более высшую форму существования сексуальной энергетики – то есть интеллектуальную. Конечно, мне не верилось, что Лоре угрожает серьезная опасность. Женщины, к тому же творческих профессий, склонны преувеличивать реальные факты; тем более, как уже упоминалось, существовало еще одно важное обстоятельство: в прошлом мисс Кэмпион уже были подобные прецеденты.

Мы не виделись с Лорой более двух месяцев. В конце июля она уехала в Париж, а затем отправилась в круиз. А я почти весь август отдыхал в Италии. За это время мы пару раз созванивались, но ограничивались обычными фразами. Что могло приключиться с этой чрезвычайно любознательной дамой, проявляющей к тому же бульдожью хватку в поиске сенсации, за прошедший период времени? Мое любопытство вдруг ожило, пробудившись от затянувшийся летаргии; встрепенулся от неожиданного и долгожданного триггера адреналин, впавший за время моего отпуска в тоскливо-дремотное состояние; да и азарт предстоящей охоты (сейчас меня могла бы устроить даже видимость оной) взволнованно замер в предвкушении приключений. С такой женщиной, как наша журналистка, это вполне возможно: несмотря на свою внешнюю серьезность и «правильность», она совсем не лишена хорошей порции авантюризма.

Но вдруг в этом, моем радостном, возбуждении появилось неприятное послевкусие… так бывает, когда откусив яблоко, чувствуешь в его сочной и ароматной мякоти мерзкий привкус гнили, затмевающий все гастрономическое удовольствие. И дословно вспомнилась произнесенная Лорой фраза. Она сказала: «Я чувствую, что меня убьют!» Все же наши ощущения, если они искренние, мы выражаем автоматически и конкретным глаголом. Журналистка не сказала: «знаю, что убьют», «думаю…», «предполагаю…», – а именно «чувствую», хотя ее нельзя отнести к категории очень мнительных и суеверных дам. Несомненно, мы далеки от животных, улавливающих, к примеру, землетрясение или другое стихийное бедствие, но я не сбрасываю со счетов и человеческое чутье. А что имела в виду испуганная женщина, применив слово «чувствую», хотя ее достаточно сложно устрашить? По каким-таким приметам можно почувствовать собственную смерть, если, конечно, человек не страдает серьезным заболеванием? Мое шестое чувство угрюмо и тоскливо безмолвствовало, видимо решив, что в этот раз я не стану обращать внимание на любые его предостережения, просто заглушив и залив их адреналиновым потоком гипотетической авантюры… Если бы в тот момент мое предчувствие не стало бы молчать… мое будущее могло быть более приятным. А возможно, интуиция и пыталась что-то сказать, но мой мозг услужливо и вовремя подсуетился и стал нашептывать мне различные рискованные факты из биографии мисс Кэмпион, а память освежила ее проблемы с сердечно-сосудистой системой (известно, что таких больных часто посещает страх близкой смерти). Такой вариант тоже нельзя было исключить, ведь Лора давно мне жаловалась на свои проблемы со здоровьем, но, по-моему, она не очень-то торопилась к врачу. Вероятно, отпуск журналистки был очень бурным, а это обстоятельство никоим образом не способствует укреплению здоровья. Вот и разгадка ее состояния. Облегченно вздохнув, я вдруг осознал, что мое внутреннее чутье совсем не получило удовлетворения и продолжает пребывать в беспокойном состоянии.

…Возможно ли изменить судьбу? Мне кажется, нет. Даже если бы я тогда по-другому расценил известные мне факты, обстоятельства и роль некоторых участников всех последующих событий – сложилось ли бы все иначе? Мы ежедневно, а часто и ежесекундно, своими действиями вольно или невольно влияем на судьбы многих других людей, почти не задумываясь над этим. Вряд ли другой, мною выбранный, путь изменил бы исход всей случившейся впоследствии истории. Разве мы можем соперничать с прерогативой Высшего Разума? Впрочем, если вспомнить Брэдбери, – вполне вероятно, «гром» имел бы шанс состояться.

Лора звонила мне из Лондона (гостила у своих родителей). На днях она должна была возвратиться домой и рассчитывала встретиться со мной как можно скорее.

После разговора с журналисткой мне было уже сложно переключиться на другие дела. Меня вновь охватила лихорадка, сродни любовной, а затем к ней присоединилась неуемная жажда деятельности. Мои мысли, подогретые таким зудом, завертелись в вихре пляски, они сталкивались друг с другом, разбегаясь и оседая где-то на краю моего сознания. Было бы, конечно лучше, если бы они там расположились упорядоченно, по «файлам», чтобы при необходимости я смог бы «перетащить» нужную мысль на «рабочий стол» своего сознания.

Женщина так озадачила меня, что я даже не обратил внимание на непривычную тишину, царящую в доме. Я люблю музыку и редко обхожусь без ее звучания, даже в качестве фона. По-моему, Нитцше утверждал, что «без музыки наша жизнь была бы ошибкой», и я абсолютно с ним согласен. При выборе той или иной музыкальной композиции я обычно прислушиваюсь к себе, чтобы уловить: какая мелодия меня порадовала бы в конкретный момент. Немного подумав, я поставил композицию Эрика Клептона «Река слез», очевидно, повинуясь какому-то подсознательному порыву, хотя ее ошеломительная, вытягивающая душу, энергетика грусти и печали никак не соответствовала моему возбужденному настроению. Но сегодня она меня особенно тронула, вызвав в моей душе такую тоску, что мне стало не по себе. Неожиданно на глаза стали наворачиваться слезы, неприятно меня поразив. Не помню, когда я последний раз чувствовал их солоноватый вкус. Что со мной случилось, может, заболел? Какие еще возможны объяснения, ведь я не отличаюсь особой чувствительностью? Дослушивал мелодию я в несколько растерянном состоянии: необыкновенный восторг окрасился ощущением неясного беспокойства.

Нужно было чем-то себя занять хотя бы до завтра. Понедельник не всегда тяжелый день, по крайней мере, в сложившихся обстоятельствах. А чем заняться сегодня? Такие ситуации исключительны для меня, и я даже растерялся от неопределенности и странной бессмысленности сегодняшнего дня. Энергетического потенциала во мне было предостаточно, а вот возможности его реализации оказались вне зоны моего сознания. И стало абсолютно понятно, что я уже не смогу ни на чем сосредоточить свое внимание. И чтобы не заниматься бесплодной мастурбацией мозга, гоняя свои мысли по одному и тому же кругу, необходимо увлекательное занятие. Самый оптимальный выход в такой ситуации – интересное общение или любовное свидание, но реально претворить что-либо из этих теоретических вариантов мне не представлялось возможным. И я решил поехать в Лондон и просто погулять по городу. Тем более что погода улучшилась а, судя по всему, она неплохо постаралась, не стоило игнорировать ее усилия. Но не успел я подняться на второй этаж, как вновь услышал звонок своего мобильника. Это был Фрэнк. Поговорив с ним, мне пришлось чуть подкорректировать свои первоначальные планы, что я и сделал с большой радостью. Изменения состояли в том, что в Лондон я поеду не на машине: не следует совмещать обычные посиделки с дальнейшим вождением автотранспорта.

Я еще утром подумывал позвонить Фрэнку, но меня обрадовала его инициатива. Он пригласил меня к себе в гости часам к пяти.

До полудня было еще немало времени, но я неожиданно нашел для себя увлекательное занятие. В Милане я купил себе пособие по персонологии, дабы хоть как-то загрузить свои мозги, хотя отношусь к околонаучным дисциплинам скептически, но не потому, что считаю их несостоятельными, а по той причине, что люди, позиционирующие себя: астрологами, экстрасенсами, магами и прочими специалистами – в лучшем случае закончили годичные курсы. Образная условность многих утверждений, иносказательность и «размытость» большинства формулировок позволяют немалому количеству таких «экспертов» «подогнать» свои выводы под реальную ситуацию без предоставления возможности объективно проверить истинность своих трактовок. Впрочем, я могу поверить человеку, посвятившего достаточно много времени изучению той же хиромантии или физиогномики, а в силу своей профессии меня всегда интересовала именно последнее. Нельзя спорить с очевидным: частое проявление определенных эмоций оставляет на лице характерные черты, позволяющих судить о личностных особенностях того или иного человека. Греческий философ Гермес Трисмегист еще пять тысяч лет назад высказал гениальную мысль: «Что внутри, то и снаружи». Сохранились сведения о том, что Платон по внешнему виду ученика определял его уровень интеллекта и способности к философии; Сократ оценивал свойства характера человека по мельчайшим движениям мышц лица. Безусловно, я не претендовал на такое знание «предмета», но понять общую тенденцию постарался. Мне даже удалось «потренироваться» на некоторых своих родственниках и знакомых, и результат этой «проверки» оказался более чем удовлетворительным.

Повторное штудирование книги меня серьезно увлекло, и я даже забыл о бранче. Но не забыла об этом Клео. Покормив кошку и разогрев себе пирог с телятиной, я немного поел и поднялся в спальню, чтобы переодеться к выходу. Все мои дурные предчувствия развеялись. Предвкушая приятный вечер и интересный досуг, я запретил себе даже думать об опасениях мисс Кэмпион. Каждый человек в конечном итоге получает то, к чему очень стремится. Лора хотела авантюры – она ее получила, но я, безусловно, выслушаю ее. Хотя что-то мне подсказывало: по всей видимости, у женщины случился несчастливый роман, и ей теперь нужно поплакаться на верной мужественной груди, так сказать, излить свою горечь за неспешной дружеской беседой. И я, конечно же, предоставлю ей такую возможность.

Расписание электричек, идущих в Лондон, я знал наизусть. Надев серые слаксы и голубую рубашку, я отправился на вокзал.

По дороге до Лондона, мне вновь захотелось на практике закрепить прочитанное, но посторонние мысли не позволяли мне это сделать, хотя я смог направить их в другое русло и стал размышлять о Фрэнке.

Некоторые люди могут маскироваться под разными образами весьма талантливо; никому и в голову не придет, что это обличье – очередная продуманная маска для определенной ниши своей жизнедеятельности: учебы, работы, различного рода досуга. За время нашего недолгого общения с Фрэнком мне стало понятно, что он обладает такими разноплановыми способностями, о каких я и не догадывался.

Хотя ему было далеко не двадцать пять, внешне его сложно было воспринимать серьезно. Худощавый, но не худой, высокий, с рыжей шевелюрой вьющихся волос, он казался мне типичным хакером, круглосуточно обитающим в своем виртуальном мире, отвлекаясь только на быструю еду и на некоторые другие потребности. Иногда что-то инородное в нем проскальзывало, но идентифицировать это «что-то» даже приблизительно мне так и не удалось. Как-то на мой вопрос о возможностях современного компьютерного взлома, Фрэнк мне хитро ответил, что»… компьютеры, как женщины и дети, думают, что умеют хранить секреты».

Так что некоторые реальные аспекты в его жизни все же присутствовали, и мне было бы любопытно о них узнать чуть подробнее. В любом случае, сегодняшняя встреча в неформальной обстановке позволит нам лучше узнать друг друга. А как еще по-другому расценивать его приглашение? Откровенно говоря, я был бы не прочь приобрести приятеля, хотя уже лет пять не ощущал такой потребности. Раньше был жив отец, и наших с ним посиделок, приправленных виски, мне вполне хватало… Странно, что я вообще подумал об этом. Как бы то ни было, я собирался предстоящий вечер провести насыщенно и разнообразно, вне зависимости от характера нашей встречи с Тодескини.

От вокзала Виктория я доехал на метро до станции «Бонд-стрит», а затем направился к улице Парк-Лэйн. Оказывается, Фрэнк неплохо устроился поблизости от американского посольства и Гросвенор-сквер. Этот район мне показался небольшим живописным оазисом на фоне чопорного и холодного Мейфэра.

Фрэнк встретил меня приветливо, откровенно сказав, что рад меня видеть. На нем были джинсы и черная футболка с надписью на груди: «Права человека под присмотром. У тирании есть свидетель». Так вот скромно и достойно Фрэнк демонстрировал окружающим свои взгляды на жизнь, хотя может, это – своего рода нейтрализация его несколько женственного облика, вероятно, подсознательной природы.

У него были очень длинные и неестественно тонкие пальцы музыканта, неширокие запястья, высокий лоб мыслителя и холодный взгляд прожженного циника.

Квартира у Тодескини была большой и светлой, но уютной ее назвать было бы сложно. Фрэнк бегло показал мне свои апартаменты, привычно расчесывая пятерней свои медно-рыжие кудри.

Мы расположились в просторной гостиной, совмещающей лаунж-зону и кабинет. Судя по доминирующей в интерьере серо-голубой гамме, холодную погоду молодой человек переносил менее болезненно, чем я.

Пока хозяин готовил кофе, я сидел в удобном кожаном кресле и смотрел новости на большом экране плазменного телевизора, установленного на противоположной стене. Успев заметить, что большая кухня, примыкающая к гостиной, напичкана современным оборудованием и всякой кухонной утварью, я сделал вывод, что Тодескини не такой уж равнодушный и всеядный, как пытался в этом убедить меня и моих коллег. Успешно сработала и другая его уловка вроде язвительной ухмылки и циничного прищура хитрых глаз. Вообще-то, у Тодескини было симпатичное лицо: большие голубые глаза, окаймленные длинными темными ресницами, тонкий нос, хорошо очерченные губы. Некоторую женственность облика слегка «утяжелял» широкий подбородок. Когда Фрэнк стирал со своего лица дерзкое и нагловатое выражение – россыпь веснушек на светлой коже придавали ему некоторую детскость и простодушие. Но эта внешняя безобидность и наивность была, очевидно, обманчивой: Тодескини был очень умен и хладнокровен, не слишком отягощенный чрезмерной скромностью или душевной рефлексией. Причем умственные процессы в его голове протекали с непостижимой для меня скоростью, а уж картина под названием «трепанация сервера» для меня вообще гениальное произведение сродни органной пассакалии Генделя.

Своей внешностью, судя по всему, Фрэнк был доволен и предпочитал содержать ее в творческой небрежности. Время от времени «гений взлома» приводил свою прическу в относительный порядок, коротко и собственноручно стриг челку, а когда она была слишком длинной – закалывал ее перламутровой заколкой.

Размышляя над многими, известными мне, фактами, я уже понял, что Тодескини может быть полезен не только как талантливый хакер, но и как хороший аналитик.

Прихлебывая пиво, мы разговаривали о звучащей композиции Брюса Спрингстина, а затем перешли к обсуждению других тем. Оказалось, наши музыкальные пристрастия во многом совпадают. Спустя пару часов приятного разговора «по верхам и обо всем» и неспешного поглощения легкого алкоголя у меня появилось ощущение, что мы с Фрэнком приятельствуем уже несколько лет. Понятна мне стала и позиция мужчины относительно его сексуальных предпочтений: наша любовь к женщинам обоюдно нас порадовала, но как и я, Фрэнк не относился к гомофобам. Он мельком заметил, что иногда геи делали ему непристойные предложения, но в конечном итоге, поняв бесплодность своих попыток, оставляли хакера в покое. Хотя женщины, как признался Тодескини, своими преследованиями доставляли ему немало хлопот; стоило Фрэнку провести время с какой-нибудь дамой – его жизнь начинала усложняться, поэтому он пытался избегать каких-либо связей.

Тодескини любил и знал свое рискованное дело, снискав себе на этой ниве завидную, но опасную популярность.

Фрэнк родился в состоятельной семье. Он из тех одаренных детей, которые становятся блистательными студентами и сразу же делают быструю карьеру, если ставят перед собой такую цель. Но молодой человек предпочитал свободу от любых обязательств и всегда пытался не делать того, чего не хочет. По-видимому, в каком-то отношении он был лишен честолюбия. Тодескини знал о своих выдающихся способностях, поэтому, собственно, не отличался скромностью, и его самомнение нередко зашкаливало. Быть может, у него просто отсутствовала психологическая потребность выглядеть достойно в глазах окружающих, его, похоже, не заботило, нравится ли он окружающим. Подозреваю, что мужчину даже раздражала симпатия некоторых людей по отношению к себе. Но искреннее и доброжелательное отношение отдельных своих знакомых Тодескини благосклонно принимал и отвечал взаимностью. По-видимому, он считал, что не все общепринятые правила поведения применимы к его персоне. За время нашего совместного сотрудничества мне иногда приходилось наблюдать проявляемые им высокомерие и надменность, но я также заметил, что он успешно подавлял такие вспышки, переводя их в разряд шутливой иронии. Хотя не раз он бесил меня до чертиков, но внешне я смог тогда сохранить хладнокровие, подозревая некую провокацию с его стороны. Тодескини тоже просек этот момент и стал испытывать ко мне что-то вроде исследовательского интереса, будто я сдал какой-то неизвестный мне, но им предложенный экзамен. Возможно, Фрэнку было интересно расшифровать меня получше, вроде как найти соответствующую «папку» в своем «внутреннем» компьютере, вложить туда «файл» с моей характеристикой, надписать на нем точный «ярлык» и отправить в «корзину»; судя по всему, к этой работе он приступил уже давно, но на каком-то этапе она у него застопорилась из-за дефицита сведений обо мне. Кроме того, как уже упоминалось, Тодескини обладал блестящими знаниями в сфере информационных технологий и хорошими аналитическими способностями. Ему не раз удавалось удивить меня своим умением цеплять мелкие детали и собирать их в цельную картину.

 – Ну что, перекусим? – ухмыляясь, спросил Фрэнк. Его голос был своеобразным, низкого тембра, нередко в нем угадывались нотки сердечности, но с модуляциями властности и уверенности, легко переходящими в неприятный и презрительный тон надменной усмешки.

Его предложение о трапезе я принял с удовольствием. И спустя полчаса мы были на Гросвенор-сквер, начав свою воскресный обход злачных мест с паба на Бонд-стрит, продолжив нескучный вечер в траттории «Чиприани». (Я никогда не был богат для этого заведения, но Фрэнк, вероятно, решил убедить меня в обратном, при расчете все же проявив великодушие.)

Это заведение привлекало посетителей низкими столиками, венецианским освещением и окошком – «живым иллюминатором», создававшим иллюзию пребывания на яхте в открытом море, и это впечатление нас даже немного отрезвляло (!), удерживая от окончательного опьянения, а оно вызывалось не только алкоголем. Соблазнительные модели, у которых в ресторане, похоже, проходило профсоюзное собрание без перерыва на обед, действовали на нас как дополнительный психостимулирующий допинг. Но что-то нас все же остановило в попытке предпринять авантюрные действия, возможно, память о скором начале рабочей недели. В конце концов, проявив твердость и недюжинную силу воли, мы с Фрэнком решили остановиться на достигнутом и без всяких приключений разъехались по домам, весьма довольные проведенным временем.

 

Глава 2. ЛОРА КЭМПИОН, СТРИНГЕР (краткая ретроспектива)

Лора устала. День она провела провела в утомительном и бесплодном общении, а целый вечер просидела за монитором компьютера, отыскав совсем немного информации о заинтересовавшей ее актрисе. Женщина медленно сняла очки для дали. Несмотря на среднюю степень миопии, работать за ноутбуком она предпочитала в очках. Выпрямив спину и расправив руки, она сделала несколько вращательных движений головой и расслабленно откинулась на подголовник кресла, закрыв глаза, переутомившиеся явно больше, чем мозги, для изнеможения которых найденной информации было маловато. Лора вынула пузырек с тауфоном из новой упаковки, стоящей рядом с ее рабочим блокнотом, и закапала препаратом уставшие глаза. Она страдала близорукостью с детства. Но когда-то у нее была всего лишь «минус» одна диоптрия, а сейчас – почти три с половиной, так что очки снимались только на ночь, а без них журналистка ощущала себя слабой, неуверенной и беспомощной, как инвалид; мир для нее сразу же терял свои краски и очертания. А вот лицо женщины становилось более привлекательным из-за обычного увеличения размеров глаз, несколько теряющих свою выразительность за стеклами очков. Операция, которая могла бы решить эти проблемы, планировалась ею уже давно, но сейчас появлялись дела поважнее, во всяком случае, ей так казалось. В конце концов вновь можно прибегнуть к линзам. Мысленно согласившись с таким решением, Лора перешла к воспоминаниям о театральной премьере, ее поразившей. Не так уж часто удается разглядеть творческий потенциал в незнакомой актрисе, особенно, если этот дар достаточно скрыт, и каких-то явных признаков его наличия даже не наблюдается. Хотя отнести этот ее вывод к какому-то сенсационному открытию было бы слишком смело.

В последнее время в работе образовались застой и скука, к тому же театральная жизнь тоже замерла: никаких премьер и кино-новинок. Впрочем, для лета такое затишье – привычное явление. Судя по всему, жаркая и влажная погода даже мозги обволакивала вязкой паутиной лени, затягивающей в свои сети любые желания и мысли. Но для человека, имеющего сильную мотивацию в виде круиза и журналистского расследования, вырваться из монотонности будней и скуки более чем легко и приятно! «Да, – произнесла женщина вслух. – Весьма неожиданное и своевременное событие, изменившее мои планы. Что ж, буду надеяться, что эта коррекция окажется отличной «приправой» к ожидаемому «блюду». Самое главное, кажется… нет, она даже уверена, несмотря на некоторую вязкость мыслительных процессов, что эта одаренная актриса Кристель Ферра – похоже, будущая прима театральных подмостков! Это открытие возбуждало и лихорадило Лору, наверное больше, чем возможное известие о присвоении ей Пулитцеровской премии. Вчерашний спектакль был бы пустым звуком, если бы не игра этой девушки. Причем роль-то ей досталась второстепенная, но она смогла вытянуть эту бездарную пьесу, напичканную всяким бредовым постмодернизмом, на смотрибельный уровень. Однако немного зрителей, бесспорно, смогли рассмотреть в игре Кристель искру таланта: слишком уж небольшую отвели ей роль. А вот Лоре, с ее способностями и опытом, это удалось. Хотя не только артистический потенциал мадемуазель Ферра взволновал журналистку, не менее важный момент состоял в том, что эта девушка напомнила мисс Кэмпион другую одаренную актрису Мишель Байю, умершую более двадцати лет назад. Несмотря на то что сама Лора была тогда еще подростком, игра Мишель Байю ей очень нравилась. Любовь к театру и кино девочке привили в раннем возрасте ее родители. Может, мадемуазель Ферра – родственница умершей актрисы? Тем более обе актрисы – француженки. Плохо только, что Кристель отказаласьдать ей интервью, оказывается, она улетает в США на кинопробы и ей сейчас недосуг! Позже, правда неизвестно когда, актриса сделает это с огромным удовольствием. Жаль, но можно пока поговорить с людьми, которые ее знают, объективности ради.

Интернет немного рассказал Лоре об этой молодой француженке. Но женщина надеялась вытащить из полученной информации хотя бы что-нибудь для дальнейшего своего расследования. Позвонив в частную школу-интернат, где училась мадемуазель Ферра, Лора договорилась о встрече.

Наконец все проблемы разрешились вполне удовлетворительно. Все уже запланировано, и можно вплотную заняться подготовкой к отпуску. Завтра утром она летит в Париж, а затем на Корсику. Ужинать Лора не стала. Возбуждение угнетает аппетит, что было для нее всегда весьма актуально.

С бокалом божоле и ноутбуком Лора устроилась в кресле, подкатив поближе мобильный столик. Недавно она посмотрела триллер «Красные огни», снятый режиссером Родриго Кортесом, с участием Робертом де Ниро и Сигурни Уивер, и затем собиралась почитать отзывы о нем. У нее самой осталось неоднозначное впечатление о фильме. Безусловно, актеры играли великолепно. Хитросплетения сюжета, детективная фабула с мистическим налетом, сопутствующая музыка – все атрибуты первоклассного триллера не могли не увлечь зрителей, хотя ей не удалось разгадать все полунамеки автора. Можно было бы, конечно, просмотреть фильм еще раз, но мозги женщины не хотели заниматься решением чужих загадок, и Лора упростила себе задачу, ограничившись чтением отзывов о фильме.

Читая и потягивая золотистый напиток, ей неожиданно захотелось немного вздремнуть. Откинувшись на подголовник, она ощутила легкое состояние транса, накрывшее ее сознание невесомой вуалью полусна; обонятельные рецепторы медленно обволакивались легким шлейфом цветочно-цитрусовых ароматов, погружая ее в море незнакомых запахов; внутреннее зрение – в мир ярких фантастических пейзажей; а слух – в океан восхитительной мелодии. Такое невероятное состояние абсолютной легкости, радости, счастья и свободы! «Это рай? Я умерла?» – подумала Лора, совершенно не испугавшись такого открытия. Ей казалось, что она уже вечно пребывает в состоянии блаженства и неизведанной доселе эйфории. Но вдруг картина чудесного видения резко изменилась: солнечный свет стал меркнуть, лишив ее возможности видеть, затем исчезли запахи и звуки, как будто женщину разом лишили всех ее органов чувств. Но полностью погрузиться во мрак Лоре не удалось: остался ужас и страх перед чем-то или кем-то неведанным и невидимым, и она вдруг почувствовала: вот-вот должно появиться Нечто… Оно заберет ее душу и унесет этот божественный дар в зловещую тьму и неизвестность преисподней, где ее сущность будет вечно страдать, а тело останется здесь – гнить и разлагаться. Но женщина заблуждалась: она была жива, просто на мгновение впала в глубокий, как кома, сон, пробыв в нем всего лишь несколько секунд и, неожиданно вынырнув на его поверхность, оказалась в обычном, вполне обыденном, человеческом кошмаре, хотя его начало обещало вполне счастливое и радостное сновидение. Ей снился приятный незнакомый мужчина. Держась за руки, они идут вверх, по снежному склону горы, навстречу Солнцу. Огромный светящийся шар завис над их головами, кажется, что светило зацепилось за острый пик горной вершины. Все сверкает и ослепляет своим блеском, и повсюду – россыпи драгоценных камней. Лора и незнакомец бросаются собирать эти камни, но они острыми осколками впиваются в их кожу и застревают там… Этих безжалостных скальпелей – бесчисленное множество. Нестерпимая боль – в израненных руках… Кровь фонтаном орошает все вокруг алым заревом… Вдруг мгновенно наступают сумерки, и мрак опускается на Землю. Оглушающую тишину и кромешную тьму разрывает зловещий хохот. Лора пытается найти незнакомца, но того нигде нет. И вдруг в проблеске грозовых разрядов молнии женщина видит сидящую в кресле фигуру. Лора подходит ближе, чтобы узнать, кто сидит в этом троне, но лицо сидящего скрыто черным капюшоном. «Это, наверно, незнакомец, – думает она, – хочет испугать меня». И неожиданно чувствует нестерпимый жар, липкий страх сковывает все ее тело клейковиной панического ужаса, горячим сургучом запечатывая воспаленные уста… Двигается только ее рука, с неимоверным трудом дотягивающаяся до края черного, в бордовых пятнах запекшейся крови, капюшона и очень медленно, дюйм за дюймом, приподнимает его, открывая то, что скрыто под ним. Лора видит, как ее рука окрашивается в багровый цвет, и кровавый дождь фонтаном бьет из-под земли. Но женщину почти не трогает это пламенное светопредставление: с огромной силой ее гипнотизирует и притягивает фигура в черно-красном бархате, застывшая в кресле. И тут темная статуя вдруг разворачивается. И Лоре хочется закричать от ужаса, но ее уста намертво скреплены уже не сургучовой печатью, а металлическими скобами; она пытается убежать, но ее ноги по колено завязли в вязкой кипящей смоле. Все, что она может, – это видеть медленно поворачивающийся капюшон, открывающий застывшую в зловещем оскале страшную маску смерти…

Лора очнулась от ужасного кошмара и почти проснулась от страшного грохота и резкой боли: на кресло, в котором женщину угораздило забыться таким сном, упал огромный торшер. И осколки оранжевого стекла абажура, как в пережитом кошмаре, впились в ее руку. Но она даже обрадовалась этому: пусть раненая, но хотя бы живая. Теперь можно объяснить страшное сновидение: во сне, испугавшись, она стала беспорядочно двигаться и задела торшер. Падая, тот задел журнальный столик, хрупкий абажур разбился, и несколько осколков поранили ее руку. Вид исколотой, израненной руки и собственной крови ее не испугал: после того, как по тебе проехались катком, удар по голове почти не ощущается.

Женщина взяла с кофейного столика полотняную салфетку и слегка перебинтовала ею особенно кровоточащую рану, чтобы по пути в ванную не украсить паркет гостиной алой мозаикой. Хорошо, думала она, что не задеты крупные сосуды, да и ранки имеют несерьезный, поверхностный характер.

Рука болела… Один тонкий и острый, как игла, кусок стекла впился в ее оголенное предплечье. Багровые струйки крови скатывались вниз, к ладони, и, попадая в круговые складки кожи, украсили запястье женщины алым браслетом. Она аккуратно вынула осколки – к счастью, их было всего два – и обработала ранки антисептиком, наклеив на них пластырь.

«Все обошлось вполне благополучно, – прошептала Лора. А ведь могло быть намного хуже. Если бы так легко и просто объяснялись и другие мои кошмары, участившиеся в последнее время. Хотя объяснения этого сна вполне логичны, но почему тогда какая-то ядовитая язва в голове нашептывает мне, что это только преддверие чего-то более страшного? Хуже всего, когда в тебя крепко – не прогнать! – вгрызается предчувствие беды… И сердце в последнее время стало побаливать… Что тут думать… Нужно будет в ближайшее время проконсультироваться с врачом. А он, конечно же, направит сделать анализы, кардиограмму. И растянется это «удовольствие» на полмесяца. Прощай, отдых, расследование… В конце концов я сама себе хозяйка. Могу взять отпуск хоть на полгода. Съезжу в круиз, проведу предварительное расследование, а затем уже займусь своим здоровьем».

Тем не менее произошедший инцидент ее расстроил и, наверное, впервые в жизни Лора не знала, что делать. На часах – полночь, спать не хочется и на то есть причины, но и заниматься чем-то – нет никакого желания. Но все же она легла в постель и, к своему удивлению, заснула быстро, крепко и без всяких сновидений. Таким же легким и бодрым стало пробуждение. На утренний туалет, плавание в бассейне и завтрак журналистка отвела себе полтора часа. А еще через три она уже была на высоте шести милей над Ла-Маншем.

* * *

Париж встретил ее дождем и ветром. День выдался прохладным, и Лора накинула на голову шелковый шарф, хотя предполагала, что он будет скрывать ее голову от ярких солнечных лучей. Какое там солнце! Сизыми, почти черными, тучами небо нависло над городом. Но промокнуть под редкими струями осадков она не успела, быстро шмыгнув в свободное такси.

Спустя сорок минут журналистка зашла в свою небольшую уютную квартиру в квартале Сен-Жермен-де-Пре. Достаточно часто в бывая в Париже, в основном по работе, пару лет назад Лора купила себе здесь уютную квартиру на верхнем этаже, с отдельным входом и лоджией, с одной большой спальней, из которой был вход в ванную. Большая гостиная с открытой планировкой включала место для кухни и столовой. В Париже у нее было достаточно знакомых, но несколько дней она хотела посвятить себе, впрочем, от нового интересного знакомства не отказалась бы, подспудно надеясь, что в предстоящем морском путешествии ей посчастливиться это осуществить.

Распаковав дорожную сумку и развесив одежду в просторной гардеробной, женщина приняла теплый душ и переоделась в домашнее платье. Захотелось есть, несмотря на то что ланч в аэробусе был достаточно калорийный. Все ее попытки есть меньше заканчиваются, не успевначаться. Какие только диеты не были испробованы! Новая жизнь начиналась с очередного понедельника, Рождества, Дня Святого Стефана, Дня влюбленных, и даже… Дня сурка… Несколько дней, а то и пару недель полуголодного существования приносили отличный эффект, но он держался ровно столько, сколько длился период ее инквизиции над своим телом и мозгом, в котором билась, громыхая по всей черепной коробке и угрожая ее пробить, одна единственная мысль: хочу есть! Смысл – отказывать себе в мучном и сладком, чтобы через некоторое время до тошноты объедаться конфетами и пирожными? И Лора решила прибегнуть к другой тактике обмана своего организма: разрешить ему все, что тот захочет. Может быть, через некоторое время зоны мозга, отвечающие за чувство насыщения, «поймут», что никакие ограничения, в том числе и голод, организму не грозят, следовательно, аппетит угомонится, и она перестанет поглощать все подряд, постоянно что-нибудь жуя, не отрываясь от ноутбука, книги или фильма… будто завтра – конец света. Разумеется, Лора понимала, что таким образом будет набрано еще несколько фунтов лишку, но для ее габаритов это будет незаметно. При росте пять футов, семьдесят семь дюймов (172 см), ее вес составляет 178 фунтов (около 80 кг), что чуть больше нормы. И вот эти «чуть больше» ей никак не удается сбросить. Можно было бы уже перестать бороться, но она не сдавалась и кое-что придумала: ей срочно нужен морской круиз недели на две, и булимия будет побеждена. Лора не то, чтобы страдала морской болезнью, просто пребывание на море заметно подавляло ее аппетит. Только никогда раньше отдыхать на морском судне больше двух дней женщине не приходилось. А за две недели «дрессировки» своего организма можно будет получить результаты, а самое главное – привить привычку: есть понемногу и часто, как и советуют все диетологи.

Эта принципиально новая идея: каким образом привести себя в порядок, так захватила и воодушевила ее, что сейчас, глядя на себя в зеркало, Лора даже не очень-то и расстроилась: скоро все будет по-другому!

Приятное возбуждение от принятого решения воодушевило женщину на активные действия. Прежде всего нужно заказать билет на скоростное судно, следующее из Ниццы на Корсику, в Бастию. Курортный сезон был еще в разгаре, поэтому с билетами могли возникнуть трудности, но не только это обстоятельство являлось осложнением. Экспресс-катер может отправиться из порта при высоте волны не более двенадцати футов (3,6 м), в ином случае – придется переправляться на обычном пароме. Можно, конечно, полететь самолетом, ну уж очень не терпелось Лоре приступить к новому образу жизни. Открыв ноутбук, журналистка принялась за дело. Ей повезло с билетом на экспресс-катер Corsi Ferries, удалось и забронировать номер в гостинице «Les Oliviers». По поводу проката автомобиля Лора решила не париться: вождение по серпантину лучше оставить для экстремалов. Хотя автострады и шоссе на Корсике вполне нормальные, но вглубь острова она все же решила проехать по узкоколейке. Можно будет полюбоваться окрестностями – живописными долинами и глубокими ущельями, а перспектива сломать шею, управляя автомобилем по гористой местности, ее совсем не привлекала.

Отправившись на такси в супермаркет и в фирменную кондитерскую, Лора смогла заполнить холодильник почти недельным запасом еды. Все еще пребывая в состоянии радостного предвкушения завтрашней прогулки, она даже решила приготовить на ужин что-нибудь торжественное под бокал хорошего вина. А чтобы получить настоящее удовольствие от предстоящего вечера – не мешало бы погулять, тем более что дождь закончился, хотя всего лишь час назад внешний вид туч не обещал такой быстрой скорости своего обезвоживания.

Она решила перекусить дома, несмотря на то что для полдника было рановато. Перекус состоял из двух чашек чая и печенья, оставивших в ее рту миндально-фисташковое, шоколадное и еще какое-то фантастическое послевкусие. Удовлетворенная женщина вышла на длительную прогулку по Парижу. Давно она не позволяла себе такого удовольствия. Дома – постоянная спешка, в лучшем случае пятнадцать-двадцать минут быстрой, почти вприпрыжку, ходьбы по пересечению местности, которую никак не назовешь прогулкой. И сейчас ей предоставлялась возможность посвятить такому праздному отдыху несколько дней! Самый лучший подарок себе самой к предстоящему дню рождения, хотя он будет только осенью. Подумав об этом, мысли Лоры плавно окунулись в далекое прошлое. Вспомнилось, как ее родители устраивали детские праздники для своей любимой дочурки, не очень-то любившей эти торжества, но этот факт малышка тщательно скрывала, чтобы не расстраивать своих близких. Нет, ей, конечно, нравилось получать подарки и надевать красивое новое платье, но сидеть за праздничным столом девочке не очень-то хотелось: с одногодками Лоре было скучно, а с взрослыми – не разрешалось. После поздравлений и коллективного обжорства именинница мечтала о том, чтобы все поскорее ушли: и гости, и ее родители. Она была самостоятельной девочкой уже лет с пяти. Поначалу, когда родители уходили по вечерам в кино (театр, гости), оставляя свою дочь с няней, молодой девушкой-студенткой, возмущению Лоры не было предела. Девочка искренне недоумевала, за какую работу ее родители платят этой лентяйке деньги? Саманта, так звали няню, целый вечер смотрела телевизор или болтала по телефону с многочисленными приятелями и подругами. А Лора, устав ждать ужин, готовила его сама. И вскоре чаша терпения девочки переполнилась. И как-то раз, дождавшись прихода своих родителей, шестилетняя девчушка аргументировано доказал им, что за те же деньги она сама за собой в состоянии присмотреть. С фактами не поспоришь, и ее стали оставлять по вечерам одну. И впоследствии это обстоятельство стало серьезной ошибкой супругов Кэмпион, впрочем, причинно-следственная связь этих факторов не была такой уж очевидной.

Лоралюбила читать и смотреть телевизор, а спустя некоторое время обнаружила, что «приправлять» эти занятия долгим и вкусным ужином – приятнее вдвойне. Но в идеале количество времени, потраченное на утоление информационного и физиологического голода должно совпадать. Также быстро девочка смогла понять, что идеальность – понятие философское и достаточно многослойное. Желанное времяпрепровождение за книжкой вкупе с едой стало привычкой, незаметно перетекшей в психологическую потребность. И совсем скоро такое удовольствие отразилось на внешности Лоры. Но когда ребенку лет семь – его легкая полнота даже вызывает умиление. К сожалению, в подростковом возрасте она имеет свойство увеличиваться, и симпатия окружающих плавно меняется на доброжелательную снисходительность в лучшем случае, а в худшем – на высокомерную насмешливость. Сам же обладатель лишнего веса начинает тихо ненавидеть весь мир, в том числе и себя. Был такой период и у Лоры. Комплексом неполноценности из-за своей полноты она начала страдать во время гормональной перестройки своего организма, к тому же положение усугублялось и другими «приятными» дополнениями: прыщами на круглом лице с двойным подбородком и очками, визуально уменьшающими ее глаза. При наличии таких факторов стать гармоничной личностью довольно-таки сложно, тем более девушке; в лучшем случае можно превратиться в мизантропа, а в худшем – социопата или самоубийцу. Но Лоре в этом отношении повезло: кроме перечисленных, не очень привлекательных, внешних качеств, она обладала хорошими умственными способностями, так что ей удалось избежать такой незавидной участи. Став достаточно взрослой, Лора все же не похудела, но научилась с этим комплексом жить вполне комфортно; девушка смогла избежать испытание ненавистью к собственному несовершенству. Она смирилась со своей незавидной, на ее взгляд, внешностью, но при этом девушка невольно стремилась к некой компенсации собственных изъянов, поэтому тщательно сканировала недостатки других людей, и не только их внешние дефекты. Со временем Лора немного похудела и вытянулась, исчезли прыщи и двойной подбородок, а умение находить недостатки у окружающих удачно конвертировалось в способность критически оценивать что-то или кого-то. Окончив факультет журналистики университета, она спустя некоторое время смогла проявить себя талантливым автором критических статей и рецензий, касающихся театра и кино. Стиль ее письма был жестким, хлестким и язвительным, поэтому недругов и недоброжелателей девушка нажила себе достаточно быстро. Но несмотря на такие неприятные факторы, мисс Кэмпион удалось завоевать определенный авторитет в этой сфере искусства, нередко становящейся ареной конкурентной борьбы, скандальных разоблачений и других нелицеприятных слухов и разборок.

Окунувшись в воспоминания, Лора и не заметила, как подошла к башне Монпарнас, откуда, с террасы на крыше, открывалась великолепная панорама города. Но при взгляде на черный небоскреб у женщины возникли мрачные и тоскливые ассоциации, и она решительно двинулась в обратную сторону, не забыв выпить чашечку кофе в кафе на пересечении бульваров Монпарнас и Распай. С непривычки, почувствовав легкую усталость, она подумывала проехаться на метро, но это было бы несколько малодушно в свете ее новой стратегии сбрасывания веса. Поэтому Лора прошлась по бульвару Сен-Мишель, миновав сад Марко Поло, Люксембургский сад, повернула на бульвар Сен-Жермен и, только дойдя до станции «Одеон», вполне удовлетворенная собой, все же доехала до сада Тюрильи – одно из самых ее любимых мест. Вроде бы и ничего особенного, но он нравился Лоре даже больше, чем Люксембургский сад. Может быть потому, что здесь было не так многолюдно.

Женщина подошла к пруду и присела на раскладной стул. Погода окончательно наладилась. Дождь принес долгожданную прохладу и, казалось, что даже воздух стал прозрачнее. Лора смотрела на серо-голубую гладь пруда и мечтала. Она многого достигла в своей профессии, причем достаточно быстро, ее финансовый достаток тоже был более чем удовлетворительный (бабушкино наследство, конечно, внесло ощутимую лепту в основной фонд ее благосостояния). Но почему-то женщина не чувствовала себя счастливой. Время от времени онаподумывала о замужестве: семья существенно смогла бы наполнила ее жизнь смыслом и радостью. Но личная жизнь складывалась не очень-то успешно, и Лора не понимала причины этого. Вполне привлекательная внешне, несмотря на легкую полноту, в меру умна и способна идти на компромисс. «Что же во мне не так?» – спрашивала она неизвестно кого. И приходила к основному выводу: скорее всего, упущено время. Когда тебе нет еще тридцати, флирт и романтические взаимоотношения складываются быстрее и проще.

Были они и у Лоры, когда-то очень влюбчивой девушки, отдававшей очередному избраннику всю себя без остатка. Но каждый новый возлюбленный быстро разочаровывался в ее полном растворении в нем самом: «охота» удалась, «дичь» убита – нужно выслеживать следующую. И девушку отставляли, как неплохую, но уж слишком простую и легкую «добычу». Ей хватило ума достаточно быстро это понять. Она сосредоточилась на карьере и вскоре достигла впечатляющих результатов. Тем временем и мужское внимание не заставило себя ждать. Но, переболев болезнью под названием «сильный пол», Лора выработала иммунитет, а ее любовь к поиску различного рода мужских «шероховатостей», не говоря уже об откровенных, на взгляд женщины, изъянов, – окончательно сформировали в ней даму, разбивающую сердца.

Но быстротечность времени, возраст и одиночество шептали о том, что желание мести себя уже исчерпало, и пора подумать о нормальных взаимоотношениях с мужчиной или хотя бы о результате подобной связи. Поэтому иногда, поглядывая на жизнерадостных и хорошеньких малышей, женщина мечтала о таком же счастье. Значит, нужно найти потенциального отца, а может быть, и мужа. Неплохо было бы и внешне измениться, к примеру, похудеть фунтов на десять. Это увеличит ее шансы во всех отношениях, а если учесть возможность беременности – при своем нынешнем весе она будет похожа на сухопутный дирижабль. Но неожиданно возникшая проблема со здоровьем все же обеспокоила Лору. В последнее время стало побаливать сердце, хотя и не настолько, чтобы отказывать себе в небольших удовольствиях, вроде выпивки. А вот с оздоровительным сексом дела обстоят несколько проблематично. Встретить подходящего для себя мужчину не так уж и легко. А если, к тому же сделать ставку на его возраст (кандидаты моложе тридцати лет игнорировались), относительную свободу от определенного рода обязательств, личностные качества (акцент на интеллект и порядочность), материальную состоятельность… то задача, поставленная журналисткой перед собой и судьбой (и не только своей!) была практически неосуществимая. И она это осознавала, решив для себя, что если в ближайшее время не удастся встретить на своем пути потенциального спутника жизни, то уж с более-менее приличным любовником познакомиться все же не так сложно.

С огромным удовольствием она прогулялась по парку, зашла в музей Оранжери, сразу же попав в большой светлый зал, в котором восемь огромных панно располагались в виде круговой панорамы – знаменитые кувшинки Клода Моне. Лора вспомнила, что художник в конце своей жизни практически ослеп и «Кувшинки» писал будучи почти незрячим. Горькая насмешка судьбы. Бетховен, потеряв слух, никогда так и не смог услышать свою девятую симфонию. А Моне так и не увидел в законченном виде «Кувшинки», названные им своим духовным завещанием. Задумчивый, какой-то тоскливый взгляд Коко Шанель на портрете работы Мари Лорансен надолго приковал к себе внимание мисс Кэмпион. «Успешная женщина, казалось бы, добившаяся многого, но ее глаза… не очень-то сияют счастьем», – подумала Лора о Grande Mademoiselle.

Полюбовавшись собранием полотен и других импрессионистов: Ренуара, Пикассо, Сезанна, Матисса, Модильяни – она вышла из музея и, пройдя через парк Тюильри, зашла в Лувр. Музей, конечно же, огромен, поэтому Лора решила остановиться на просмотре галереи Рубенса. Уже слегка устав, женщина зашла в кафе, где выпила чашечку эспрессо, а затем, остановив такси, доехала до своего дома.

Вечер прошел также приятно. Она приготовила салат из морепродуктов и запекла кусочек курицы. С десертом решила не упражняться, соревноваться с фирменными парижскими кондитерскими – нонсенс. Заснула Лора рано, предварительно составив план действий на утро следующего дня.

Солнце разбудило женщину приятным, теплым и нежным касанием своих лучей вкупе с прохладным легким ветерком, помассировавших ей макушку, затем пощекотавших ее сомкнутые ресницы, округлые щечки и прямой, аккуратный носик, торчащий из-под тонкого одеяла. От этого нежного, воздушного касания Лора окончательно проснулась и вновь уловила себя на мысли о ребенке. «Как замечательно, наверно, просыпаться от прикосновения детских ручек, голоса и смеха маленького человечка», – грустно вздохнула она. Усилием воли женщиназаставила себя подняться, рассудив, что помечтать сможет и позже.

Приняв душ, Лора сварила кофе, а чуть позже позавтракала тостами и морковным джемом.

Собрав небольшой дорожный кофр, женщина оделась для поездки на Корсику. Погода обещала быть жаркой, и она надела легкий бежевый костюм из тонкого «жатого» хлопка и открытые туфли. Никаких украшений, из аксессуаров – маленькие стильные часики, дамская светло-коричневая сумочка и кожаный атташе-кейс в тон.

На такси Лора приехала в аэропорт Орли и через полтора часа была уже в Nice-C`ote d`Azur.

Из Ниццы экспресс-катер отправился в час дня. С такой жадностью и наслаждением она вдыхала морской воздух, будто боясь, что он скоро закончится. Женщина вдруг поймала себя на мысли, что удача стала к ней благосклонна: возможные проблемы вдруг перестали быть ими, и даже погода учитывает ее пожелания.

Дорога до Бастии заняла больше трех часов, но ей было так комфортно, что она и не заметила как пролетело время. Внимание Лоры немного расслаивалось: великолепные морские картины переплетались с мечтами, такими же красивыми, радужными и оптимистичными.

Прибыв в гостиницу после полудня и поселившись в номере, журналистка сразу же позвонила в школу-интернат, находившийся близ Корте, и договорилась о встрече на завтрашний день.

Находясь в открытом море, женщина даже не вспоминала о еде. Но сейчас желудок и лишенная глюкозы кровь истошно сигнализировали мозгу о своем бедственном состоянии. Вскоре жестокая паника охватила весь организм, не оставив ей путей к отступлению. Сделав вид, что сдалась, Лора, ополоснувшись в душе и переодевшись в льняной брючный костюм, кремового оттенка, отправилась гулять по городу, мысленно пообещав организму заправиться по пути энергией.

Она никогда не была на Корсике, но теперь, оказавшись на этом сказочном острове, вспомнила Наполеона, когда-то говорившего, что «узнал бы свою родину по запаху». Весной заросли вечнозеленой маккии, состоящей из пахнущих пряностями растений и трав: мирта, розмарина, лаванды, можжевельника – покрывают половину острова благоухающим ковром. Но даже сейчас, летом, в воздухе все равно ощущался сладковатый пьянящий аромат. Это распустились белые цветы мирта – самого жаростойкого растения маккии. Перед поездкой Лора прочитала много интересных и удивительных фактов об этом, своего рода континенте в миниатюре. И сейчас ей не терпелось на себе испытать магнетизм и притягательную силу Корсики.

На окаймленной платанами площади Сен-Никола она перекусила в кафе запеченной дорадо с помидорами, луком и зеленью, отдав должное домашнему вину. Затем прошлась по улице Наполеона, по обе сторонам которой теснятся магазины и бутики; осмотрела церковь Сен-Рош, а в церкви Непорочного зачатия полюбовалась статуей Мадонны и отделкой интерьера, не торопясь проследовала к Старому порту. Миновав парк Ромье, она поднялась по лестнице на скалу, расположенную напротив бывшей генуэзской крепости. Последними достопримечательностями в ее сегодняшней программе стали Цитадель и церковь Сент-Мари.

В гостиницу Лора вернулась под вечер совершенно обессиленная, но чрезвычайно довольная. Есть она не стала: информационное и эмоциональное насыщение смогли заменить ей физиологическую подпитку.

Проснулась женщина поздно, в десять утра, с удивлением обнаружив себя лежащей в платье на заправленной постели. Несмотря на голод и некоторую физическую заторможенность, настрой у нее был активный и нацеленный на плодотворную работу.

Неторопливые сборы, душ и завтрак заняли немного времени.

Путешествие по узкоколейной железной дороге от Бастии до Корте длилось чуть меньше двух часов, и вновь для Лоры этот временной отрезок пролетал незаметно, вероятно, из-за великолепия природы, открывавшейся ее взору. Сочные пейзажи не только восхищали, но и удивляли совершенно особенными картинами. Живописные виды окрестностей: каштановые деревья высотой свыше 60 футов (18 м), горный массив Ротондо, вершины Эгюий-де-Пополаска – приводили журналистку в восторг. Погода тоже не уставала привносить в ощущения совершенно очарованной женщины радостные, жизнеутверждающие нотки. Воодушевленная такой энергетической волной, Лора негромко стала напевать какую-то мелодию и ее даже не смутил угрюмый вид таксиста, подвозившего ее из Корте в долину Рестоника, в окрестностях которой находилась частная школа-интернат.

Из Интернета Лора узнала, что кампус школы располагается на огромной площади лесопарковой зоны, на территории усадьбы девятнадцатого века. Обучение – совместное, и на полном пансионе в школе обучаются около двухсот человек.

Странно, но, подъезжая к окрестностям долины, она почувствовала странное ощущение озноба; кроме того, местность, открывшаяся ее взору, показалось женщине несколько зловещей из-за какого-то фантастического, нереально драматичного, сюрреализма, навеявшего ей ассоциации с фильмами-ужасов о готике. И даже погода стала менять свое настроение по мере приближения к цели поездки: погожий летний день померк, чистое небо омрачилось тяжелыми, будто появившимися ниоткуда, сизыми тучами. Казалось, неожиданно наступил вечер: потемнел небосвод, и атмосфера вдруг стала густой и вязкой.

Дождь еще не начался, но Лору, не захватившую зонта, испугало не это. Ее огорчило свое внутреннее состояние, очень похожее на панику. Через несколько минут это неприятное чувство пропало, однако на его смену пришли другие тоскливые ощущения: грусть, уныние и удрученность – все это показалось ей плохим предвестием. Более-менее журналистку успокоило обещание хмурого водителя ее подождать.

Машина остановилась недалеко от кованых ворот, преграждавшими вход в монастырский двор, судя по всему, располагавшийся по соседству с школой.

На территории монастыря виднелась церковь, золотистый шпиль которой пронзал, как гигантский нож, жирные темно-фиолетовые тучи. И вновь Лора ощутила страх, на нее накатила ужасная обреченность, и на этом мрачном фоне внутренней черной картинки стали медленно расцветать яркие искры опасности, грозящие перерасти в пламя. Прямо-таки всемирная безысходность перед скорым концом света! Женщине стало стыдно из-за своего беспричинного страха (смешно, в самом деле, так испугаться непогоды), давно она не испытывала подобных ощущений и уже успела забыть, что с ними делать и как их преодолеть.

Миновав монастырский двор, огражденный высоким забором, из темного, терракотового кирпича, машина подъехала к другим, металлическим, воротам, более современным, ажурным и совсем невысоким; они, вероятно, в большей степени создавали видимость ограждения.

Отогнав усилием воли все свои страхи, журналистка вышла из такси.

На медной табличке, блестевшей так, будто ее только что почистили, сообщалось название учебного заведения и дата основания: 1965 год. Лора остановилась под прямоугольным глазком высоко вмонтированной камеры наблюдения и нажала кнопку звонка. Раздался вполне приятный голос, явно молодого мужчины:

 – Добрый день. Слушаю вас.

 – Добрый день. Меня зовут Лора Кэмпион, я договаривалась о встрече.

Спустя несколько секунд – очевидно, невидимый собеседник сверял ее фамилию со своим списком – до нее донеслось: – Можете проезжать.

Створки ворот беззвучно распахнулись, и такси заехало во внутрь большого двора административного центра.

С правой стороны от ворот находилось небольшое застекленное здание. Лора без труда догадалась, что от нее ждут и вышла из такси. Подойдя к окну, она протянула журналистское удостоверение симпатичному парню в форме охранника. Тот кивнул и поздоровался, взял ее документ в руки, сделал какие-то пометки в своем журнале, а затем возвратил «корочку» мисс Кэмпион. «Надо же, – подумала журналистка. Охрана, как будто бы здесь не обычное учебное заведение, а разведшкола. Похоже, реклама этой школе совсем не нужна. А я-то только на нее и делала ставку…»

Машина, мягко шурша по гравию подъездной аллее, двинулась по направлению к фасаду обычного трехэтажного административного здания, за которым виднелись учебные корпуса.

Удивительно, но в окрестностях парка Лора не увидела ни единой живой души. Да и во всей атмосфере школьной резиденции не наблюдалось признаков деловой активности, хотя до вечера еще было далеко. Летние каникулы тоже не в полной мере объясняли причину такого мрачного затишья, которое можно ощутить, пожалуй, на ночном кладбище. Журналистке показалось, что она попала на съемки какого-то фантастического фильма с ужасным финалом, в котором все живое внезапно исчезает. Но, когда машина подъехала чуть ближе к центральному входу здания, мисс Кэмпион заметила, что на одной из стоящих у цветочной клумбы скамеек сидят женщина и девушка-подросток и о чем-то оживленно разговаривают.

Таксист припарковал машину рядом с серебристо-голубым «порше» и черным «лексусом».

Захватив свою сумочку, Лора вышла из такси, внутренне порадовавшись отсутствию дождя и отметив, что в этой местности даже погода ведет себя странно: дождь, не успев начаться, сразу же закончился.

По направлению к ней, по дорожке, шла высокая худощавая женщина. Когда она подошла достаточно близко, журналистка смогла рассмотреть ее лучше: правильные черты бледного лица, серые холодные глаза за стеклами больших серебристых очков; светлые волосы, будто присыпанные пылью, были гладко зачесаны и затянуты в маленький узел, выглядевший шишкообразном наростом на вытянутом черепе; слабая улыбка тонкогубого рта не могла бы обмануть в своей фальшивой приветливости даже ребенка. В своем зеленовато-голубом брючном костюме женщина была похожа на гусеницу в очках. Но удивительно было другое обстоятельство: Лора, несмотря на свой немалый опыт и некоторые знания в физиогномике, так и не смогла определить хотя бы примерный ее возраст, колебавшийся в диапазоне от тридцати до пятидесяти пяти.

– Добрый день. Мисс Кэмпион? – полувопросительно пропела гусеница высоким, чуть визгливым голосом. Ответное приветствие и утвердительный кивок журналистки, по-видимому, не оставил у нее никаких сомнений в идентификации личности гостьи, и она продолжила:

– Меня зовут мадемуазель Дэвэро, я секретарь мадемуазель Домье.

Лоре почему-то показалось, что женщина практически не разжимала своих тонких губ. И ей даже захотелось оглядеться в поисках суфлера мадемуазель Дэвэро.

 – Я провожу вас к ней, – сухо, будто делая одолжение, проговорила «замороженная» секретарша, так и не предоставившая журналистке ни малейшей возможности более точно определить свой возраст. На тонкой алебастровой коже этой дамы не было следов макияжа, не заметны были даже мимические морщины… маска, а не лицо. Глаза секретарши, похоже, не прятались за стеклами очков, эти большие застывшие капли серой ртути просто ничего не выражали. «Не слишком ли мадемуазель Дэвэро старается убедить меня в своей абсолютной отрешенности?» – подумала Лора, окинув взглядом фигуру своей визави: голова, шея, спина женщины образовывали строго вертикальную плоскость, словно ее туловище приклеили к невидимой доске, подвязав туда же предплечья и кисти тонких рук.

Женщины проследовали по асфальтированной дорожке, обсаженной с обеих сторон высокими зелеными кустами, усеянными, будто снегом, кремовыми цветочками. От них веяло таким приторным и сладким ароматом, что мисс Кэмпион, обладающая сверхтонким обонянием, почувствовала приступ тошноты.

Наконец они подошли к центральному входу, поднялись по каменным ступенькам к широкой стеклянной двери, сразу раздвинувшейся перед ними. Затем обе дамы проследовали через светлый холл с дубовыми стенными панелями и вошли в приемную, также обшитую светлым дубом. В приемной, за одним из столов, сидел молодой, модельной внешности мужчина и разговаривал по мобильному телефону, но заметив вошедших женщин, он поднялся и, поздоровавшись несколько высокомерно, быстро вышел из помещения. Тем не менее Лора успела заметить его военную выправку и испытующий взгляд темных глаз.

Мадемуазель Дэвэро распахнула перед ней деревянную дверь и пригласила проследовать в кабинет. Еще не успев войти, Лора сразу же учуяла «тихий» букет элегантных духов: древесно-цветочный с аккордом цитруса и зелени.

Овальный кабинет впечатлял своим современным дизайном, но при этом был уютным, как домашняя библиотека, в которой глоток хорошего коньяка, чашка кофе и сигара расслабляют, одновременно стимулируя умственные процессы. Такое смешение стилей, пожалуй, можно назвать «деловым комфортом»: мягкие бежевые и коричневые тона, много горшечных растений и комнатных цветов, преобладание овальных форм, рациональный и удобный набор мебели и электроники.

Хозяйка кабинета изящно поднялась навстречу им из-за округлого стола.

Неожиданно было увидеть в роли руководителя школы такую молодую, лет тридцати, и красивую женщину, внешний вид которой мог бы служить рекламой успешной современной бизнесвумен: гармоничное сочетание физической красоты и скрытой чувственности с уверенностью и профессиональной деловитостью.

Впрочем, сексапильность этой женщины была не нарочитой, а завуалированной подростковой хрупкостью фигуры, короткими волосами, цвета потемневшей платины, и огромными голубыми глазами. Наряд молодой женщины, можно сказать, девушки – строгое платье цвета морозного зимнего неба – тоже нельзя было назвать таким уж привлекательным: слишком холодным был цвет. Казалось бы, какой уж тут эротизм? Впрочем, по всей видимости, такое смешение образов – девочки-подростка и самоуверенной, искушенной, опытной женщины, сквозившее во всей ее кошачьей грации, – и является самой опасной ловушкой для многих мужчин.

– Добрый день, мисс Кэмпион. Мадемуазель Жюльетт Домье, – чуть капризным, но не лишенным мелодичности голосом, сказала дама, ослепительно улыбнувшись, но взгляд ее оставался изучающим и холодным. На идеальном лице – еле заметный макияж, не было и украшений в созданном этой девушкой образе. «Совершенство не требует дополнительных деталей», – подумала Лора, незаметно вздохнув.

– Присаживайтесь, пожалуйста. На данный момент я исполняю обязанности директора школы и смогу вам уделить немного времени.

– Спасибо, мадемуазель Домье, что согласились встретиться со мной.

Жюльетт Домье вновь заняла свое место, секретарша быстро вышла, а Лора заняла кресло напротив «временной» директрисы. С минуту обе женщины молчали. Мисс Кэмпион уже не один раз обдумывала все вопросы, которые хотела бы задать. Но сейчас, глядя на эту молодую даму, она вдруг почувствовала, что ответов, скорее всего, не будет, а вот немалая порция дополнительных вопросов возникнет обязательно.

– Что я могу вам предложить: кофе, чай или воду? – Улыбка Жюльетт была вполне доброжелательной, но тон вопроса явственно давал понять: «Я чрезвычайно занятой человек и не расположена на длительный разговор». Этот прозрачный намек раздосадовал журналистку, но ей не хотелось показывать свое раздражение. Ведь насколько эта девушка со своей «морозной» красотой будет с ней откровенной, настолько будет благодатным материал для будущей статьи. «Если мне позволят ее напечатать, – мрачно подумала Лора. – Что-то здесь слишком тихо для рая, который мне хотят продемонстрировать».

В то же самое время, но в другой огромной гостин ой , за кофейным столиком у камина, пила чай по-английски немолодая дама, вольготно расположившаяся в роскошном кресле . Она была одна и никого не ждала, но на белой скатерти овального столика находилось все необходимое для проведения чайной церемонии: чайная пара, чайник с чаем, кувшин с кипятком, молочник, приборы, десертные тарелочки, сахарница с кусковым сахаром, щипцы для сахара, ситечко и подставка для него, шерстяной чехольчик для чайника с чаем и вазочка с мармеладом.

Женщина уже поела, но иногда она предпочитала пить чай очень медленно, погрузившись в свои размышления, будто с каждым глотком ароматного напитка к ней приходили какие-то воспоминания или новые мысли. Однако сегодня ей некогда было заниматься мысленным просмотром прошлых эпизодов своей жизни: последние события приобретали угрожающий характер, и дама опасалась, что ее первые впечатления об ушлой и упрямой журналистке далеко не ошибочны. Прочитав сообщение на мобильном телефоне, лежавшем на столешнице, тонким указательным пальцем она нажала кнопку пульта. На стене, находящейся напротив кофейного столика, раздвинулось панно с изображением бушующих морских волн; светлым прямоугольным пятном засветился и ожил большой экран . Женщина явственно, как будто она находилась рядом с происходящим, услышала голос мисс Кэмпион:

– Кофе, пожалуйста.

Мадемуазель Домье, нажав кнопку селектора, произнесла:

– Клэр, принесите нам, пожалуйста, кофе с обычным набором.

«Надо же. Оказывается, снулую рыбу зовут Клэр», – мысленно усмехнулась Лора.

Заметив иронию на лице гостьи, Жюлетт чуть приподняла красивые темно-русые брови, но ее голос прозвучал спокойно:

 – Наша беседа займет некоторое время и, если вы не против, я совмещу ее с ланчем, хотя он у меня отнюдь не полезный, если верить врачам. – Заметив недоумение на лице журналистки, девушка, чуть усмехнувшись, пояснила: – Я имею в виду сладкое и мучное. – Она бросила оценивающий взгляд на журналистку, очевидно, чтобы визуально определить, сколько такой «отравы» будет достаточно для своей гостьи. Та невольно поежилась. – Или вы на ланч предпочитаете что-нибудь белковое? – вновь спросила Жюльетт, окинув мисс Кэмпион теперь уже слегка надменным взглядом, даже не пытаясь скрыть свое высокомерие.

И в этом взгляде Лора смогла прочитать все, что хотела ей дать понять эта дамочка: «Я скажу тебе ровно столько, сколько посчитаю достаточным, а если в твоей будущей статейке я найду хоть какие-нибудь «домысливания» – затаскаю тебя по судам и раздену до нитки. Я этого уже даже хочу». Конечно, не исключено, что мадемуазель Домье просто презирает полноватых женщин, с ее-то худобой… «Похоже, я ей просто завидую, но симпатии к этой особе совсем не испытываю, – подумала Лора. – Начало разговора не предвещало его плодотворности, во всяком случае для меня, – огорчилась она. – Отсутствие взаимной симпатии автоматически исключает доброжелательную атмосферу. Почему-то эта холодная красавица сразу меня невзлюбила. А может, ей испортил настроение кто-то другой? Вот теперь она и срывает на мне свою досаду. Как мне расположить эту девушку?»

Ее мысленный анализ возможных причин высокомерия мадемуазель Домье прервало появление молодой девушки в форме официантки, вкатившей в кабинет тележку с блюдами, накрытыми стеклянными полусферами – клоша; вернее сказать, поначалу возник аромат свежеиспеченных булочек и кофе. Ловко подвинув мобильный столик, официантка расставила на нем посуду и блюда с угощением. «Судя по всему, Жюльетт предпочитала принимать еду в кабинете, чтобы не отрываться от работы», – мысленно резюмировала Лора, почувствовав, что проголодалась.

– Так что вас интересует? И я не очень поняла, какое издание вы представляете? – глотнув кофе, спросила директриса. – Насколько я знаю, мадемуазель Ферра пока еще не кинозвезда и не прима театральных подмостков. Почему вдруг вызаинтересовались посредственной актрисой?

«Она явно смеется, подвергая сомнению мой профессионализм, дабы я, доказывая свою компетентность, сама бы выложила ей все, что знаю о Кристель», – предположила Лора, решив бросить пробный камень.

– Вы знаете, я поэтому и завоевала определенный авторитет в театральных кругах, потому что с ранних лет пыталась рассмотреть яркую индивидуальность и потенциальный талант молодых актеров. Кстати, у меня это иногда получалось. И еще один момент, – журналистка драматично замолчала, заметив интерес во взгляде Жюльетт, но через мгновение та смотрела на Лору так же холодно и равнодушно, – мадемуазель Кристель мне показалась очень похожей на другую актрису, к слову сказать, тоже показавшуюся мне когда-то очень талантливой и перспективной.

– Но ведь это не такая уж редкость, – удивленно повела красивыми бровями мадемуазель Домье. – Например, похожий типаж. По-моему, довольно-таки распространенное явление. – На секунду она задумалась, а затем обратила внимание на круглое блюдо с разнообразными канапе, отдав предпочтение рыбному бутерброду. Съев две крошечных закуски, девушка дополнила свою мысль: – Не исключено, что мадемуазель Ферра может быть родственницей какой-либо актрисы. Но в любом случае, мне о такой неизвестно, – рассеянно заметила она, чуть приподняв левую руку над вазочкой с миндальным печеньем, как бы раздумывая, стоит ли «травить» себя дальше. – А о какой актрисе вы говорите? – равнодушно спросила мадемуазель Домье, все же выбрав печенье.

– Вряд ли вы о ней слышали. Она умерла лет двадцать назад. – Помолчав, мисс Кэмпион добавила: – Причем при весьма странных обстоятельствах.

– А почему вас это заинтересовало? – недоуменно пожала плечами Жюльетт.

– Только из-за своих тщеславных побуждений, – улыбнулась Лора. – Проверить свою проницательность. Если бы я узнала, к примеру, что упомянутые мною актрисы имеют любую родственную связь, могла бы сказать себе: браво! Ведь игру этих молодых девушек я могла наблюдать совсем немного, то есть у меня практически нет каких-либо оснований делать такой вывод, но, тем не менее мне почему-то видится именно такая интрига, – она повела плечами. – Можете назвать это интуицией.

– А как звали умершую актрису? – Мадемуазель Домье уже не скрывала своего любопытства.

– Ее звали Мишель Байю.

При этих словах журналистки рука худощавой зрелой женщины, сидящей в мягком кожаном кресле у камина, резко замерла с чашкой чая на пол-пути ко рту . Горячий напиток коричневато -бежевыми пятнами расплескался на ее шелковы е серо-голубые брюк и . Но дама даже не обратила на это внимания.

Лора Кэмпион молча ждала реакции своей собеседницы.

Но произнесенное ею имя не произвело на мадемуазель Домье никакого видимого впечатления. Либо имя актрисы было ей действительно неизвестно, что вполне возможно, либо Жюльетт хотела скрыть свою осведомленность.

«Может, никакой это не частный интернат, а разведывательная школа на базе студии актерского мастерства? Или наоборот? Но суть одна. И ведется здесь подготовка разведчиц, таких себе, Мата Хари, современных подружек Джеймса Бонда», – подумала Лора, глотнув кофе. Есть ей почему-то совершенно расхотелось. Возможно, от обычного возбуждения. «А вдруг я права? Разве таких школ не существует?» – мысленно продолжала она развивать свою сенсационную версию. Почуяв взрывоопасный материал, мисс Кэмпион не могла усидеть на месте. Кроме того, журналистка поняла, что мадемуазель Домье специально пытается разозлить ее. «Но зачем этому совершенству такое притворство?.. Возможно, все эти эмоции – холодное равнодушие, сменившееся на высокомерие и недоумение – всего лишь игра, вернее, жалкие потуги, претендующие на естественность. Может быть, я ошиблась в своем предположении и теперь забиваю гол в свои ворота?»

Тем временем мадемуазель Домье не стеснялась в полной мере продемонстрировать свой аппетит, впрочем, как и удовольствие, получаемое от этого процесса. Мисс Кэмпион молча ждала, предположив, что такой растянутый по времени ланч, возможно, тоже является элементом непонятного ей спектакля.

Наконец Жюльетт чуть нехотя произнесла:

– Только давайте, обойдемся без диктофона и других журналистских ухищрений, тем более что сообщить вам о Кристель я могу совсем немного, потому что пришла в эту школу преподавателем химии три года назад. – Она посмотрела на Лору очень внимательно, возможно, чтобы понять, насколько хорошо та восприняла эту просьбу, больше похожую на приказ. Судя по всему, директрису ничего не насторожило, и она стала рассказывать: – Воспитывалась Кристель в приюте при монастыре Святой Анны, затем обучалась в нашей школе. В старших классах мадемуазель Ферра стала заниматься в любительской театральной студии, проявив себя очень способной актрисой. – Заметив удивленный взгляд журналистки, Жюльетт пояснила: – Так говорили многие ее одноклассники. Но все эта информация – на уровне слухов. – Она замолчала и отпила порядком остывший кофе, по-видимому, он ей пришелся не по вкусу и, недовольно поморщившись, мадемуазель Домье поставила чашку на блюдце. – Конечно, пару раз мне довелось разговаривать с этой девушкой по телефону. Ведь мы должны быть в курсе того, что происходит с некоторыми нашими подопечными, но мадемуазель Ферра ничего не говорила мне о каких-либо своих успехах в артистической карьере.

 – Но есть же и другие преподаватели, которые работали здесь в период ее обучения? Кто был ее опекуном?

Красивое лицо мадемуазель Домье на мгновение исказила гримаса досады.

– Это вы спросите у нее. Я не интересовалась этим, ведь она не была моей ученицей. – Жюльетт чуть сузила выразительные глаза. – Хотя не думаю, что она будет с вами очень откровенна. Вообще-то, ее не считали любительницей задушевных бесед, – резко ответила мадемуазель Жюльетт. – Что касается преподавателей, длительное время общавшихся с этой девушкой, многие из них сейчас находятся в отпуске. Но вы можете поговорить с настоятельницей монастыря. Возможно, она сможет вам больше рассказать о Кристель. Я могу судить лишь по отзывам о ней. Мадемуазель Ферра училась блестяще, но, выбрав карьеру актрисы, несколько огорчила наших преподавателей. Во всяком случае, от нее ожидали более достойного выбора профессии. Думаю, весь наш школьный коллектив придерживается того же мнения. – Жюльетт автоматически пригубила кофе, который недавно ее разочаровал, но, вероятно, она об этом забыла. Легкая улыбка тронула ее полные губы. «Интересно, – подумала журналистка, – с чем связана эта улыбка: с какими-то воспоминаниями или с тем, что Кристель, в глазах Жюльетт, оказалась аутсайдером?»

Тем временем мадемуазель Домье медленно потягивала напиток, хотя уже и без прежнего наслаждением. Впрочем, при взгляде на нее, у Лоры складывалось впечатление, что эта дамочка получает удовольствие от всего, что делает. А если никакого удовлетворения не ожидается – мадемуазель Домье просто не будет начинать неинтересный для себя процесс. Почему же сейчас она изменила своим принципам? Будто прочитав мысли мисс Кэмпион, Жюльетт иронично сказала:

– Я не скрываю своей любви к еде. – В первый раз улыбка на ее лице была действительно искренней и даже какой-то детской. – Вы, наверное, тоже?

– Да. Но я не могу так радоваться этому.

– Напрасно. Надо радоваться жизни, даже если она не всегда полезна.

– Потому что ведет к смерти… Возможно. Но не у всех это получается.

– Делайте все с увлечением, – жизнерадостно посоветовала мадемуазель Домье. – Это страшно украшает жизнь.

– Сенека? – наугад спросила мисс Кэмпион.

– Да… – медленно и чуть недовольно проговорила девушка. – Приятно иметь дело с эрудированным человеком. К сожалению, далеко не все журналисты могут этим похвалиться, – самодовольно прокомментировала Жюльетт. – Я услышала эту фразу в детстве, и с тех пор это выражение стало моим жизненным кредо. – Она посмотрела на тонкий серебристый браслет часов, единственное украшение, которое заметила Лора. – Я могла бы поговорить на эту тему, но мне действительно некогда. – На миг дама задумалась. – А вы не допускаете возможность ошибки в предполагаемой вами возможной связи той, покойной, актрисы и мадемуазель Ферра? Все-таки прошло, как вы говорите, более двадцати лет…

– Допускаю, и тем более хотела бы в этом убедиться.

Жюльетт чуть помолчала, слегка нахмурив брови.

– Понятно. Конечно же, вы правы. – Затем, прямо посмотрев на Лору, директриса доброжелательно добавила: – Что же касается Кристель, она обещала мне сообщить о дате своего возвращения во Францию. Вы можете мне оставить любые свои координаты для связи, лучше электронный адрес. – Чуть оживившись, девушка спросила: – Кстати, вы планируете в ближайшее время возвратиться в Англию?

– Нет, я уезжаю в отпуск, а точнее, собираюсь в круиз по Средиземноморью в следующий вторник.

– В круиз? Летом?

– Да, лето – пора небольшого затишья в моей работе. А жару я легче переношу в море, нежели в душном Лондоне.

– А до вторника вы будете во Франции? Я спрашиваю на тот случай, если вдруг Кристель возвратится в этот период.

– Да, – автоматически ответила Лора, тем не менее раздумывая, к чему эти вопросы.

– А на сколько рассчитан ваш круиз? – Жюльетт взяла блокнот с ручкой. – Чтобы я знала, когда можно будет с вами связаться. Наверное, не стоит вас беспокоить во время отдыха.

– На две недели. Но я предполагаю после его окончания возвратиться в Лондон. Я оставлю вам свою визитку, – Лора открыла свою сумочку и, достав оттуда ламинированную карточку, протянула ее Жюльетт. – И когда Кристель вернется в Европу, сообщите мне, пожалуйста.

– А почему вы не хотите взять у нее интервью по телефону? – удивленно спросила мадемуазель Домье. – Хотя вам, разумеется, лучше знать.

 – Вы правильно думаете. В каждой работе есть свои профессиональные тонкости, – Лора чуть поморщилась, неожиданно почувствовав тянущую боль под левой лопаткой. Сделав паузу и задержав дыхание, она, незаметно выдохнув, продолжала:

– Конечно, я могу ошибаться в своих предположениях. И Кристель, быть может, не такая талантливая, как мне показалось. – Женщина на секунду умолкла, задумавшись. – Что же касается ее схожести с мадемуазель Мишель Байю… Я видела ее всего лишь в трех пьесах, когда мне было лет тринадцать, а Кристель – вообще в одной…

– Не слишком ли мало информации для такого серьезного вывода?

– Не исключено. Но я привыкла быть уверенной не только в своих победах, но и в своих ошибочных предположениях. – Допив остывший кофе, журналистка поднялась и поблагодарила Жюльетт за беседу и угощение, напоследок спросив: – А все-таки могу я еще с кем-нибудь поговорить?

– А зачем? – удивленно спросила мадемуазель Домье, вновь слегка нахмурив широкие, красивого рисунка брови. – У меня возникает впечатление, что вы ведете какое-то странное расследование… или собираетесь писать о нашей бывшей воспитаннице мемуары, – язвительно добавила она.

Мысленно Лора согласилась с Жюльетт. Журналистка и сама не могла понять, зачем ей это нужно. Возвратиться Кристель, и многие вопросы можно будет выяснить у нее. Но интуитивно она почувствовала, что напала на что-то странное и непонятное; присущий ей исследовательский интерес, не спрашивая согласия женщины, включился в аналитическую работу, а с учетом свойственного Лоре перфекционизма, такое копание в заинтересовавшем ее деле – норма для журналистки, но рассказывать об этом посторонним, безусловно, не стоило.

– Вы собираетесь посетить и приют, где воспитывалась мадемуазель Ферра?

– Не знаю. Я хотела бы составить собственное представление об этой девушке. А поговорить о ней с другими… Почему бы нет? Коль я уж все равно здесь.

– Возможно, вы правы, – резюмировала мадемуазель Домье после небольшой паузы. – Сейчас в школе, по-моему, есть преподаватели биологии и математики. Можете пообщаться с ними. Всего хорошего, мисс Кэмпион. Вас проводит мадемуазель Дэвэро. – Директриса нажала кнопку селектора и, встав из-за стола, равнодушно кивнула на прощание.

* * *

Спустя час Лора сидела в кафе в ожидании «паровозика» – так любовно называют корсиканцы поезд местной железной дороги. Ей было о чем поразмышлять и красоты Корсики уже не очень-то привлекали внимание женщины.

…Возвратившись в свой номер, Лора приняла душ и купила билет на самолет в Париж. Поужинав у себя в номере и вяло поразмышляв о сегодняшнем дне, она легла спать. После полудня следующего дня мисс Кэмпион улетела в Париж.

Город вновь встретил ее плохой погодой. Небо затянулось тучами, поднялся ветер. Лору радовало, что она вовремя успела возвратиться в Париж, и мысль, что все необходимое для вкусного ужина имеется в холодильнике, тоже грела ее душу.

Раздевшись, женщина зашла в душевую кабинку. Стоя под упругими струями воды, она вновь и вновь мысленно возвращалась к своей поездке в Корте.

На вид мадемуазель Домье – не больше тридцати, но в ней чувствуется твердый характер. Только один раз она проявила живой интерес к беседе, когда было упомянуто имя покойной актрисы. Хотя Лора была уверенна, что Жюльетт с самого начала их встречи была переполнена жгучим любопытством. И сейчас эта дамочка должна была пребывать в убеждении, что ловко сыграла роль «холодной железной леди». Но Лора сомневалась: любопытство ли это было? Может, настороженность или даже опасение? Впрочем, то обстоятельство, что мадемуазель Домье и раньше слышала о Мишель Байю, все же более правдоподобно.

Настоятельница монастыря, с которой Лоре потом удалось немного побеседовать, показалась журналистке родной сестрой «снулой рыбы», только более зрелой, в возрасте от пятидесяти до семидесяти. Монотонным голосом, засыпая на ходу, настоятельница пробормотала мисс Кэмпион о «страшной тайне»: мать Кристель привезли в родильный дом в бессознательном состоянии, и бедная женщины скончалась во время родов. Одежда и внешний вид умершей роженицы были в плачевном состоянии, документов при ней не было, поэтому и сделали вывод о ее бездомности. Никто несчастную не разыскивал. А малютку через некоторое время отправили в монастырский приют. Девочка росла жизнерадостной, здоровой и очень смышленой. Никто ее не посещал, и до приезда Лоры никто сироткой не интересовался.

Все же Лора не пожалела о посещении школы и монастыря. Журналистское чутье, похоже, не подвело ее. Что-то не так с этой школой… да и с рассказом о Кристель – тоже, – размышляла она.

После вчерашнего визита в эту, весьма странную, местность, где расположены школа-интернат и монастырский приют, у нее появилось тягостное чувство, даже зловещее ощущение, будто она ступила на тонкий лед, еще немного и смертельная полынья сомкнет холодные воды над ее головой.

Всю обратную дорогу Лора раздумывала о том, что такого опасного может заключаться в ее расспросах о жизни Кристель Ферра. А может, это связано с Мишель?.. Или с ее смертью? А если смерть актрисы не была несчастным случаем? Но что можно установить по истечении такого количества времени? Полный бред… В любом случае, после отпуска она возьмет интервью у Кристель Ферра и напишет статью на основании этой беседы. Только как быть с ее журналистским рефлексом, учуявшем сенсацию? А возможно ли, что ее интуиция ошибается? Хотя окончательное решение по этому вопросу она может отложить на будущее. «После полноценного отдыха я сама пойму: стоит ли огород городить», – решила женщина.

В конце концов прохладная вода смыла усталость и, придав ей бодрости и оптимизма, настроила на решение более насущных задач: приготовление ужина и организацию вечернего досуга.

Надев любимый махровый халат, светло-терракотового цвета, и вытирая полотенцем роскошную гриву волос, Лора подошла к большому окну в гостиной. Дождь еще не начался, но сгустившиеся тучи создавали мрачную атмосферу, обещая феерическое по своему накалу развитие событий. Зачем в такую погоду куда-либо выбираться, если можно наблюдать реальное фантастическое шоу за своим окном, уютно расположившись в мягком кресле и смакуя домашнее корсиканское вино?

Лоре нравились драматические ощущения, возникающие при стороннем созерцании такого буйства природы. И сейчас ей предоставлялась возможность посмотреть все фазы развития спектакля, устроенного силами земной стихии, так сказать, пощекотать себе нервишки… но, конечно, без трагического финала для кого бы то ни было.

Забыв обо всем, она устремила свой взгляд вдаль, почувствовав возбуждение, прилив адреналина и учащенное сердцебиение. Какой-то другой частью своего сознания женщина наблюдала и оценивала свое состояние: такие или очень похожие ощущения у нее появлялись в предвкушении любовного свидания или при просмотре интересного триллера.

А в это время за окном в главной роли выступало солнце. Медленно погружаясь в темную синеву, порозовевшее светило будто раскалывалось от сдерживаемой в себе мощи и, расплескав часть своего содержимого по небу, окрасило чернильные тучи в кровавую купель. Вся эта палитра красок и каскад причудливых форм менялись на глазах, создавая калейдоскоп фантастических картин. Свет стал меркнуть. Постепенно сгустилась тьма. Казалось, еще мгновение – и все погрузиться во мрак дантовского ада. Вдруг, в какой-то момент, Лора почувствовала страх вместо привычного и ожидаемого восхищения. Паника возникла в самом ее сознании, и женщине вдруг показалось, что какой-то его частью на миг овладело Нечто Чужое, как иногда показывают в фантастических фильмах. Испуганная Лора быстро опустила жалюзи и отошла от окна. Включив свет и телевизор в гостиной, она опустилась в широкое кресло. Что с ней такое было? Приступ шизофрении, проявившийся раздвоением личности?.. Как бы то ни было, но те секундные ощущения, мягко говоря, были кошмарными. Ужас, охвативший женщину при мысли, что ее сознанием пытается овладеть кто-то другой, невозможно описать обычными словами, хотя этот бзик мог быть ее собственным внушением. Но почему он возник именно сейчас? Что стало сигналом для его появления? Хотя много ли мы знаем о собственном мозге?.. Сходят с ума, вероятно, тоже не сразу. По-видимому, какие-то изменения в определенной части мозга и вызвали начало такого процесса, а его финал может вылиться в безумие, по сравнению с которым болезнь Альцгеймера покажется легким недомоганием. Воображение, усиленное мнительностью женщины, рисовало ей «приятные» картинки…

«Нужно срочно успокоится», – подумала она и, поднявшись, проследовала к бару. Решив, что вино сейчас не поможет, Лора взяла початую бутылку «Хеннесси» и, плеснув золотисто-шоколадный напиток в пузатый бокал, вновь возвратилась на место. Глотнув чуть терпкий, с легкими нотками чернослива и миндаля, коньяк Лора попыталась проанализировать свое состояние. Итак, чувство тревоги и даже страха, иногда возникающие у любого человека, вполне естественны. Но вот такая странная паника… совершенно неожиданна для нее. Тем более что для такого ощущения нет никаких видимых причин. Конечно, то минутное умопомрачение абсолютно не связано с наблюдаемой панорамой буйства природы. Корни возможной опасности произрастали, очевидно, из другой почвы, возможно, что-то угрожающее ее жизни затаилось в глубине ее подсознания. Или все же этот приступ – болезнь ума, какое-то нарушение, произошедшее в ее психики? В этом случае алкоголь не самое лучшее лекарство от такого недуга. «Но другого-то у меня сейчас нет, – сделала она вполне логичный вывод. А как-то пережить ночь нужно. Вот если еще раз повторится такое – пойду к врачу», – решила она, сделав глоток коньяка, и вновь занялась анализом предыдущего дня.

«Вчерашняя поездка. В ней все дело. Несомненно, мой мозг заметил что-то странное или опасное, пропущенное сознанием, но сделал при этом акцент на каком-то важном моменте, но каком?».

Сложно понять, когда это могло быть и при каких обстоятельствах. Однако Лора чувствовала: подсказка будет, главное, чтобы не очень поздно.

Приготовление ужина немного успокоило ее, а в процессе его поглощения она смогла почти забыть о своем странном состоянии, хотя, не исключено, что это все же алкоголь смог ее «уговорить».

Весь вечер, не расставаясь с бокалом (что ранее для нее было нетипичным), Лора провела за просмотром телепередач и каких-то фильмов, в смысл которых она даже не пыталась вникнуть. Превосходный вкус и букет «Хеннесси» сделали свое «благородное» дело: женщина постоянно хихикала и блаженно улыбалась, затем смешливость сменилась икотой и чиханьем. В конце концов уставшая от всех своих переживаний, утомленная выпивкой, но и радостная тоже, Лора заснула у выхода из своей квартиры, на прорезиненном коврике для обуви, показавшемся ей вполне уютным для приятного отдыха.

Сон был глубоким, но не совсем здоровым. Храп, по мнению медиков, опасный симптом. Но Лору это не беспокоило, а кого-то другого, кому могли бы мешать издаваемые женщиной звуки, поблизости не было.

Проснувшись, мисс Кэмпион долго не могла понять: где она и что с ней. Все, что она смогла вспомнить – это сон: очень много воды везде и всюду. С трудом определив свое местонахождение, она вдруг четко осознала, что если сейчас не доползет до источника воды – потеряет не только сознание, но и другой, основной, источник всех своих желаний и побуждений.

После удачного броска к воде и поглощения неимоверного количества благословенной влаги, так же быстро Лора совершила рывок к унитазу, но с целью, диаметрально противоположной предыдущей. После такого бурного стресса настало некое умиротворение для всего ее организма, желания оставили мозг страдалицы в относительном покое, правда, остался какой-то невидимый дятел, упорно пытающийся пробить дырки по всей голове несчастной женщины.

Проявив немалые волевые усилия, она прошла на кухню в попытке найти хоть какие-нибудь таблетки от головной боли. Но раньше голова у нее болела редко, тем более не наблюдалось такого ужасного похмелья. Может, об этом вчера сигнализировало ее подсознание? Такое алкогольное возлияние способно и убить.

Поиски «молотка» для «дятла» закончились неудачей. Подумав, что, возможно, смогут помочь апельсиновый сок и мокрая салфетка на голове и, проделав для этой цели все необходимые телодвижения, она улеглась на софе в гостиной; спустя пару минут ее блуждающий взгляд вырвал из художественного беспорядка, царящего на кофейном столике, пустую бутылку из-под коньяка, вчера так приятно и радостно веселившего ее. Воспоминания об этом заставили Лору оторвать свое тело от благословенного горизонтального положения и быстро направить его в туалет.

На приведение себя в относительный порядок понадобилось не менее трех часов. Такое состояние в течение этого времени было более-менее терпимым для тела женщины, но отнюдь не для ее сознания. Оно подверглось «огню», который устроила ему Лора. Было ужасно стыдно. Если бы она занималась сексом на скамейке многолюдного парка – ощущение позора впоследствии было бы, очевидно, менее кошмарным.

К полудню Лора поднялась с постели – нужно было чем-то заняться, хотя бы утолить слабо проклюнувшийся голод, но аппетит на этот раз был не на высоте, так что хватило чашки чая и одного круассана. Да, хоть один факт порадовал ее на фоне всего остального! Вообще-то, привычка из всего извлекать уроки, их положительную составляющую, не прошли для женщины напрасно: во-первых, она решила никогда больше не злоупотреблять алкогольными напитками, а во-вторых, начать диету с сегодняшнего дня и, не дожидаясь круиза, провести разгрузочный день сегодня.

* * *

До морского путешествия было чуть меньше недели. И оставшиеся дни Лора провела с большой пользой для себя. Посетила д`Орсе – знаменитый музей импрессионистов и, конечно же, Лувр. Удалось побывать со своей старой подругой-однокурсницей и ее мужем в Крейзи Хорс. Не была забыта и Гранд Опера. Состоялись приятные встречи и совместные трапезы и с некоторыми другим приятными людьми: бывшим бойфрендом в «Voltaire», кузиной и ее мужем – в «Chez Omar»… Очень удобно – жить в центре города, гулять можно до полуночи, если погода позволяет; днем забегать домой и дать возможность мозгу отдохнуть от непрерывного информационного «обжорства», а телу и ногам – от длительных пеших прогулок. К концу недели благодаря интенсивным двигательным нагрузкам и низкокалорийной диете Лоре удалось сбросить почти шесть фунтов. Теперь можно было приобрести себе новый, «более стройный», гардероб, что она и сделала в Галерее Лафайет.

Мисс Кэмпион была очень довольна проведенным временем, можно сказать, почти счастлива, если бы ни одно обстоятельство: несколько раз за время своих прогулок по Парижу у нее возникало ощущение, что она является объектом постороннего наблюдения, не то, чтобы за ней велась слежка, но иногда женщина чувствовала себя в поле каких-то неприятных волн, будто поблизости находится источник, генерирующий опасные лучи, или какая-то незримая тень кого-то или чего-то незримо присутствует где-то рядом. И это – хорошо, что нечастое! – странное состояние заставляло ее оглядываться по сторонам. Лора никогда не страдала чрезвычайной мнительностью или крайней подозрительностью, но такие ощущения стали ее беспокоить, хотя и не так уж сильно – так, на уровне навязчивой мелодии. Да и большое количество впечатлений от такого активного отдыха вкупе с приятной физической усталостью отвлекали женщину от тревожных мыслей.

* * *

…И вот наконец-то она – на восемнадцатипалубном лайнере, однако это не корабль, это – целый сверкающий город, фантастический остров развлечений, чудесное место исполнения желаний. Здесь можно найти все, что приносит удовольствие, веселье, радость, азарт, блаженство… на любой вкус, фантазию, воображение… Здесь можно получать эстетическое наслаждение от созерцания красоты и роскоши круглосуточно. И ощущения от своей человеческой сущности тоже могут быть очень приятными и радостными. Здесь не допустимо быть уродливым, бедным, глупым и заурядным. Ты – исключителен, поэтому ты здесь, на этом острове-счастья, пусть даже недолго, всего лишь две недели. Но разве длительное ощущение счастья может продолжаться бесконечно долго? Не наступит ли пресыщение, убивающее основное содержание легкости и эйфории? Во всяком случае, так считала Лора, не собиравшаяся откладывать свою работу на длительный период.

Апартаменты с балконом ей очень понравились. Но и круиз она выбрала дорогой, поэтому номер был комфортабельный, рассчитанный на проживание одного человека. При выборе предстоящего морского путешествия она ставила акцент именно на этом – не хватало еще какой-нибудь престарелой соседки со своими навязчивыми разговорами о детях, внуках и прочих родственниках! – круизный отдых весьма специфичен и рассчитан на определенную возрастную категорию туристов: публика пенсионного возраста в летнее время предпочитает именно такой отдых на море.

Лору не раздражали откровенные старики, если они были на определенном расстоянии от ее жизненного пространства. Что ее удивляло – так это их смелость: в таком почтенном возрасте они не боялись умереть в подобном длительном круизе.

Переодевшись в легкие капри и рубашку, Лора отправилась на прогулку по лайнеру, решив пропустить ланч. Ей удалось осмотреть почти весь плавучий город только к вечеру. Она не спешила, подолгу останавливаясь на какой-нибудь палубе, и просто смотрела на Средиземное море, восхищаясь его красотой и многоликостью. Погода стояла чудесной и, казалось, неприятных погодных сюрпризов не ожидается. Иногда ей встречались молодые мужчины и женщины, но чаще – вполне зрелые пары, хотя и ненамного старше ее, во всяком случае, визуально.

Свой номер Лора нашла достаточно быстро и легко. В ее почтовом ящике лежал буклет с перечислением всех мероприятий, планируемых на все время отдыха с учетом заходов в порты и с кратким описанием рекомендуемых экскурсий. Кинофильмы, концерты, шоу… где, что, во сколько. Здесь же была и листовка с подробным описанием сегодняшнего вечера. Особенно порадовало женщину приписка о торжественной форме одежды. Сейчас она была вполне удовлетворена своей внешностью. Впрочем, не мешало бы похудеть еще на столько же, тем более что удовольствие от достигнутого эффекта, как правило, мотивирует человека на дальнейшие подвиги. Радовало, что удалось изменить свое отношение к такому, безусловно важному аспекту жизни как еда; у женщины получилось принципиально умерить аппетит и уменьшить рацион, и при этом у нее не возникало ощущение голода, что являлось не менее важным фактором.

Капитанский вечер – это действительно должно впечатлить и запомниться надолго! Ведь для каждого отдыхающего на этом корабле-острове неведомо собственное будущее: будет ли в его жизни еще один морской круиз?

Лора рискнула надеть вечернее платье, длинное, но не в пол. Струящийся шелк темно-бордового цвета облегал фигуру в «нужных» местах, подчеркивая высокий бюст и слегка приоткрывая красивые, стройные ноги. Из украшений женщина надела комплект из белого золота с мелкими рубинами: браслет и перстень. Приятно радовала и ее новая прическа: толстая коса превратилась в роскошное длинное «каре», цвета темного шоколада. Последний штрих: клатч в тон платью и темно-коричневые туфли.

Мисс Кэмпион осмотрела себя в большом, овальном зеркале и восхитилась своей, ставшей более привлекательной, внешностью.

* * *

…Антураж огромного зала ослеплял яркостью красок: цветов, шаров, гирлянд. Оркестр негромко исполнял что-то бравурное. Официанты в черных фраках предлагали многообразный ассортимент выпивки и закусок. Пассажиры лайнера, облачившиеся в вечерние туалеты, радостно улыбались в предвкушении торжества. Гладкие прически, блеск драгоценностей и лучезарных улыбок, разноязычная, но уверенная речь успешных людей.

Музыка стала громче, и под бурные аплодисменты появился капитан.

Лора тоже поддалась всеобщему ликованию, хотя всегда относилась с некоторой предвзятостью к такого рода «стадному» ликованию. Но ей действительно было радостно и весело, она ощутила забытое чувство легкости и беззаботности, впрочем, бокал шампанского тоже внес свою лепту в состояние ее приятной эйфории.

Капитан поприветствовал присутствующих, представил команду.

«Очень привлекательный мужчина, – подумала Лора, – жаль только, что капитан. Ему не до флирта. Хотя хорошо, что такой уверенный в себе мужчина руководит такой многочисленной командой. Его речь, произнесенная твердым голосом, вселяет надежду, что в круизе не произойдет никаких эксцессов… Все же море – опасная стихия».

Ресторан был украшен тоже очень торжественно. Журналистка сидела за одним столом с двумя пожилыми семейными парами, французами. Разговор касался погоды и тех стран, и городов, где им предстояло побывать. Тем временем концертное шоу продолжалось. Чувствовалось, что организаторы круиза постарались на славу, и все присутствующие действительно получали удовольствие от первого дня своего пребывания на лайнере.

Ближе к полуночи началась танцевальная программа. Лора подошла к стойке бара и уселась на высокий, но удобный барный табурет. Этим вечером она была осторожна с выпивкой, помня свой недавний опыт, особенно его последствия. Есть тоже не очень хотелось. Взяв еще один бокал шампанского, женщина увлеченно наблюдала за веселящейся, подвыпившей публикой; конечно, ее интересовали привлекательные, молодые (и не очень) мужчины. Спустя некоторое время в толпе танцующих она приметила симпатичного молодого человека. У него была внешность, которую Лора считала нестандартной, но его особая привлекательность состояла в том, что мужчина был без спутницы или спутника, по крайней мере на этом празднике. Надо сказать, что и молодой человек обратил внимание на Лору. Вскоре он уже сидел с ней рядом, за барной стойкой. Тонкий аромат туалетной воды мужчины заинтриговал женщину. Несмотря на свои выдающиеся обонятельные способности, не ухудшившиеся за короткий период ее «курительного» прошлого, полностью раскрыть шлейф его парфюма она не смогла, может потому, что вся атмосфера представляла собой огромное облако смешанных, сложных ароматов. Но, безусловно, букет обонятельной привлекательности этого молодого человека был элегантный и в то же время дерзкий: древесно-цитрусовой с сафьяновой нотой. Ей понравился этот аромат, а какой-то, незнакомый в нем аккорд для нее, приятно возбуждал. Лора даже подумала, что мужчина, похоже, использует одеколон с феромонами для более быстрого и легкого обольщения.

Серж Морель, так звали нового знакомого мисс Кэмпион, был рыжеволосый и веснушчатый. Его коротко стриженные волосы, медного оттенка, своеобразно сочетались со светло-карими глазами, почти золотисто-желтыми, как у некоторых пород кошек. А длинные ресницы и густые широкие брови были почти черные. Поначалу журналистка даже подумала, что они крашеные, так контрастно смотрелось это сочетание, особенно при искусственном освещении, однако «игра» генов тоже могла дать такую, своеобразную, полярность. Этот вопрос можно было бы задать генетикам, но в столь поздний час они решили их не искать. Общая эйфория, настрой на приятное приключение, легкий алкоголь, интересная беседа да и взаимное влечение сблизили их быстрее, чем это могло бы произойти при обычных обстоятельствах.

За непринужденным разговором Лора узнала, что Сержу около сорока, живет в Ницце, бизнесмен, разведен. Ее радовало, что мужчина не относился к самодовольным красавцам. Обаятелен, с хорошим чувством юмора, эрудирован и умен; не очень высокий, но без лишнего веса, с хорошей, спортивной фигурой. В круиз он собирался отправиться со своей подругой, но накануне они серьезно повздорили, а Серж решил все же не отказываться от путешествия, предполагая развлечься и без сопровождающей его дамы.

В разговорах они провели время до самого рассвета. Вообще-то, обычно Лору рассмешить было совсем не просто, но Сержу это удалось легко и непринужденно. Женщина хохотала до слез. Под утро мужчина проводил мисс Кэмпион в ее апартаменты, на прощание поцеловав свою новую знакомую в щечку и пожелав приятного отдыха.

Зайдя в свой номер, Лора присела на банкетку и попыталась привести свое, крайне возбужденное, состояние в приемлемую норму, но это ей не удалось. Автоматически раздеваясь и после принимая душ, женщина вспоминала прошедшую ночь, смакуя каждую деталь своего неожиданного свидания: как Серж смотрел на нее и не скрывал своего восхищения, как пытался ей понравиться и не боялся это показать, тем не менее она была уверена, что он не стал бы навязываться, если бы Лора попыталась его отшить, похоже, с чувством собственного достоинства у ее нового кавалера проблем не было. Тогда Лора предприняла свою обычную тактику – выискивание недостатков у Сержа, при этом она понимала, что если не сможет их наскрести – это может стать для нее серьезной проблемой, хотя в глубине души осознавала: катастрофа уже произошла. После многократного обдумывания, всевозможного анализа, бесконечного мысленного просмотра их ночного общения Лора признала этот факт окончательно. И что теперь с этим делать? Все, что она могла предпринять на данный момент – это определить тактику своего дальнейшего поведения. Конечно, она уже и так проявила свой интерес к Сержу. Что ж, Лора и в дальнейшем будет его проявлять, но тоже ненавязчиво. А там… все зависит от мужчины: чего именно хочет он. Если его устраивает легкий, ни к чему не обязывающий флирт, то почему бы и нет? Ее тоже устраивает такое развитие событий.

Возбужденная женщина долго не могла уснуть. Переизбыток эмоций и воспоминаний о прикосновениях Сержа, взбудораживших ее изголодавшуюся чувственность, рисовали в воображении Лоры картины, весьма откровенного содержания.

В конце концов, когда все возможные варианты развития их отношений уже были болееменее исчерпаны, а Морфей все еще не спешил со своими объятиями, Лора решила принять легкое снотворное. Чтобы выглядеть сексуальной, красивой и желанной – прежде всего необходимо выспаться.

Проснулась она ближе к полудню. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь голубые шторы окна, беззастенчиво ласкали ее разнеженное тело, еще больше улучшив настроение женщины до ощущения безоблачного счастья. Ей снились светлые и красивые сны, и у Лоры возникло твердое убеждение, что сегодняшний и все последующие дни будут самыми счастливыми в ее жизни.

…Впоследствии так и случилось. Возникшая обоюдная симпатия плавно, но достаточно быстро из легкого флирта переросла в страстный роман. Хотя надо отдать должное Сержу: в самом начале их близости он тактично и мягко дал понять женщине, что после окончания круиза он не расположен к продолжению их отношений. Для него одного брака оказалось достаточно, чтобы понять свое отношение к такому роду сожительству. Совместная упорядоченная жизнь с женщиной убивает его творческий подход к быту: оставшийся на утро бокал с недопитым пивом никогда не был для него серьезной проблемой и, бесспорно, не становился поводом испортить настроение себе и другим.

Лора поняла точку зрения Сержа и даже испытала к нему благодарность за такую откровенность. Она, конечно же, быстро влюбилась в этого интересного мужчину, и, несмотря на все доводы рассудка, отчаянно хотела видеться с ним в будущем. Пусть не брак, и даже не какие-то частые встречи, но ей не хотелось ставить окончательную точку в их отношениях, пусть будет хотя бы многоточие.

Две недели пролетели, как один день. Последний вечер на лайнере прошел так же феерично красиво. Все присутствующие – вновь в торжественных нарядах. И почти также блестят их глаза и улыбки. Но оттенок легкой грусти и некоторого сожаления слегка нивелировал их недавний яркий блеск.

Лоре не было грустно, ей было очень больно. И вылечить эту боль она не могла, а анестезию для нее пока еще не придумали. Серж пытался ее расшевелить и рассмешить. И она вымученно улыбалась со слезами на глазах, пытаясь скрыть свои истинные чувства. Конечно, мужчина обо всем догадывался и даже пообещал как-нибудь позвонить. Но и он, и она знали, что этого не будет. Тем не менее Лора была благодарна судьбе за это двухнедельное нежданное счастье.

Они стояли на палубе и смотрели на огни Венеции. Прощаясь, Серж сослался на то, что не очень хорошо себя чувствует. Ночь Лора провела одна, второй раз за весь круиз. Она не спала, ей было уже не комфортно засыпать одной. Но все же под утро женщина забылась тяжелым и беспокойным сном.

Серж не врал женщине о своем самочувствии. Он действительно переживал отвратительную гамму ощущений. Мужчина был зол и в первую очередь на себя: в какой-то момент он упустил ситуацию из-под своего контроля. Сетовал молодой человек и на сложившиеся благоприятные обстоятельства, и на журналистку, потому что она действительно ему понравилась, чего с ним давно не случалось. Слишком поверхностно мужчина относился к женщинам, пытаясь их просто использовать, преследуя свои эгоистические цели. Да и женщины, которых Серж встречал на своем пути, были под стать ему: практичные и лишенные сантиментов; эгоцентризм доминировал над всеми другими их качествами. Отношения таких пар подобны состязанию в шахматах: логика, расчет, хладнокровие. Кто проявит эмоции и чувства – тот проиграл. Интересно и азартно, конечно, своеобразная гимнастика ума, соревнование характеров; душевные порывы в таких забавах даже мешают, душа «спит», да ее никто и не хочет беспокоить. С Лорой все было по-другому. С ней не было скучно, даже когда они молча сидели на палубе и любовались погружающимся в море солнцем; а в отношениях с нею затрагивались все аспекты его личности, не только мозг и физиология. Возможно, у них и могло бы что-нибудь получиться, но, судя по всему, не в это время или не в этой жизни, или не на этой планете. Никогда еще Серж не испытывал такого омерзительного состояния. Он никогда не считал себя подлецом, а после произошедшего стал в этом сомневаться.

Утром Лора уже летела в Лондон. За два дня ей нужно было привести свои мысли в порядок и в понедельник заняться работой – это лучшее средство от душевной боли, кроме, без всякого сомнения, времени. Зная себя, женщина понимала, что еще очень долго будет думать о Серже. Хорошо, что он живет в другом городе и даже в другой стране. В ином случае Лора, выходя из дома, в каждом идущем навстречу мужчине искала бы знакомые черты. Все правильно, лучше сразу отрезать больной орган, чем отсекать его частями, оставляя рваные кровоточащие раны. Время операции по удалению душевной острой боли – от двух дней до трех месяцев, а нередко и дольше, реабилитационный период – никому неизвестен.

 

Глава 3. ЭНН СТАРЛИНГТОН, БОГАТАЯ НАСЛЕДНИЦА (ретроспектива)

Этой ночью девушке приснился ее давно умерший отец, которого она очень плохо помнила, точнее, не могла вспомнить, хотя ей было около шести лет, когда он погиб. Да и увиденный ею сон был больше похож на визуально-слуховую галлюцинацию, чем на сновидение. Но она не употребляла алкоголь, не курила, не принимала снотворное и другие психотропные препараты, не говоря уже о наркотиках. Температура тела и физическое состояние тоже были в порядке, поэтому предположить видения в горячем бреду ей тоже не представлялось возможным. Образ отца в виде силуэта высокого мужчины в белой тоге, очень внимательный взгляд его голубых глаз и печальное сожаление, застывшее в них…

Все утро она мысленно возвращались к этому странному сну-видению. Так и не сделав какой-то вывод о природе этого явления, Энн все же не смогла забыть выражение глаз мужчины… Отец о чем-то очень сожалел и страдал от этого. Что он хотел сказать ей, Энн? Ему жаль, что он рано погиб и не смог помочь своей дочери в ее противостоянии окружающему миру, невзлюбившему девушку? Этот мир так и не принял Энн в качестве обычного человеческого существа, достойного хотя бы малости любви или сострадания… Хотя какой смысл роптать на судьбу, если даже собственная мать испытывает к ней чувство, похожее на брезгливость? Что в таком случае можно ожидать от окружающих? «Но ведь я старалась, – думала она, – пыталась быть лучше, несмотря на свои сложности… Может, плохо старалась? Не получилось… махнула на себя рукой… Почему бы не сделать еще одну попытку? Тем более что какие-то результаты все же есть… Но как?»

Чем больше Энн размышляла над своими проблемами, тем больше убеждалась в том, что кто-то – Бог? Отец? Собственное подсознание? Нечто, некто? – подал ей знак, который она должна расшифровать. Но разве первая мысль, пришедшая в ее голову после такого сна, не есть Провидение? И быть может, настало время перепрограммировать свое сознание?..

Целый день, занимаясь обыденными делами, она раздумывала над своими проблемами и в конечном итоге обрела четкую уверенность в том, что теперь не сможет жить по-прежнему… Но с чего начать Новую жизнь? Что прежде всего ей не дает покоя? «Конечно же, внешность, – вслух сказала она. – Каждое утро, когда я умываюсь и чищу зубы, то очень спешу, чтобы побыстрее закончить эту экзекуцию – видеть собственное отражение в зеркале. Когда нет зеркал – намного легче. Значит, прежде всего мне нужно быть смелой! А разве мне не приходилось проявлять смелость и даже мужество? Чего стоит выдержать высокомерный взгляд моей матери! Себя-то мне нечего бояться. Следовательно, нужно быть честной перед собой, определить проблему и способы ее решения».

Она поднялась с кресла и прошла в ванную комнату. Раздевшись до трусиков, девушка посмотрела на электронные весы с таким страхом, будто те представляли серьезную угрозу для ее жизни. Весы Энн подарила ее кузина Линда. Такой «приятный» подарок не был проявлением тонкой иронии, скорее, это была грубая насмешка, но Линда Доэрти не считала нужным проявлять такт с теми, кого она презирала, разумеется, хорошо скрывая этот факт, но Энн всегда чувствовала флюиды такой «доброжелательности».

Постояв несколько минут с закрытыми глазами, Энн включила весы и, глубоко выдохнув, решительно встала на прохладное стекло безжалостного «орудия пыток» современной инквизиции. Девушка немного ошиблась в своих предположениях, на дисплее высветилось: 211 фунт (95,7 кг)! И это при росте 5,74 фута (1,75 м)! Более внимательно и отстранённо взглянув на себя в зеркало, Энн попыталась понять: действительно ли она так отталкивающе выглядит, как «мило» подзуживает ей Линда? Хотя Энн никогда не доверяла сестре, но сейчас вынуждена была признать, что действительно выглядит старше своих лет, и этот факт еще не самое большое зло во всем ее внешнем облике.

В который раз за день тяжело вздохнув, девушка натянула на себя неопределенного цвета спортивные штаны, растянутые на коленях и такую же футболку, широкую и бесформенную. Ей хотелось плакать, нет, выть в голос, забиться куда-нибудь в угол и вопить, скулить, рыдать до сердечного приступа, чтобы раз… и Все! И никаких проблем! На этом выводе Энн задумалась: «А почему я считаю, что Потом не будет проблем? Если я не могу решить свои трудности в этой жизни, отчего же Там мне будет хорошо и приятно? Значит, выход один: решать свои земные задачи здесь и сейчас! Конечно, слезы принесут облегчение, правда, на некоторое время. А что потом? Тем более что за свою недолгую жизнь я уже наплакалась лет на двадцать вперед. Надо подумать и выработать стратегию дальнейших своих действий, тем более что есть серьезное основание взяться за себя всерьез: завтра мне исполняется восемнадцать!»

Энн прошла в ванную и умылась холодной водой, а затем прошла на кухню. Конечно, есть уже хотелось, но она не собиралась сейчас завтракать, разве что можно выжать себе апельсиновый сок и сварить кофе.

За бокалом напитка, кофе, открытым ноутбуком и тетрадью девушка провела несколько часов, зато к полудню уже могла сдавать зачет по физиологии питания. Устав конспектировать, Энн вдруг уловила себя на мысли: «А ведь с умственными способностями у меня не так уж и плохо!», и этот вывод еще больше подстегнул ее усердие.

Разгрузочный день прошел плодотворно во всех отношениях. Поздно вечером удовлетворенная своими успехами, Энн отправилась в постель. Спать не хотелось, по-видимому из-за информационного вала, обрушившегося на ее мозг, но она и не сопротивлялась возникшим в ее голове мыслям. И пожалуй, в первый раз за всю свою жизнь Энн окунулась в свои воспоминания без привычной горечи, тяжелых страданий и мучительного стыда; в сознании девушки осталась только легкая грусть сожаления.

При всем своем, казалось бы, скудоумии Энн обладала специфическими способностями, о котором никому не рассказывала: она могла легко сканировать скрытые чувства и ощущения некоторых людей. Эту способность девочка осознала лет в восемь, года через два после одного странного и необъяснимого случая. Самое важное и неприятное для нее состояло в том, что Энн до сих пор не могла вспомнить, что же с ней приключилось лет двенадцать тому назад; да и вся ее жизнь до шести лет казалось девушке какой-то размытой, состоящей из разных абстрактных картинок, склеенных как попало и скрытых запотевшим стеклом. Какое-то необъяснимое явление или врожденное заболевание словно решило сыграть с ней плохую шутку, стерев из памяти Энн почти шесть лет ее детства, оставив в памяти всего лишь несколько эпизодических моментов. Она даже не помнила похорон своего отца и, похоже, ее сознание пробудилось только в семилетнем возрасте. К сожалению, это пробуждение не стало для нее нормальным. Память немного восстановилась, но девочка стала какой-то апатичной, ленивой и равнодушной почти ко всему. Казалось, что она живет в каком-то душном пространстве, будто на другой планете, где сила тяжести расплющивает плоть; отравляющая атмосфера съедает мозги; а плотная, вязкая паутина закрывает глаза; будто бы ее сознание словно захвачено монстром, уничтожающим все нормальные человеческие желания. Иногда Энн думала, что скоро может потерять и душу, но даже эта страшная мысль спустя некоторое время перестала ее угнетать.

Девочка очень плохо училась. Ее считали безнадежно тупой и ограниченной. Да и сама Энн себя ощущала такой. А Элизабет Старлингтон, ее мать, совершенно перестала интересоваться делами дочери, видимо решив, что такие изъяны не поддаются исправлению, и переключила свою внимание на воспитание Линды Доэрти, двоюродной сестры Энн. Иногда, глядя на себя в зеркало, девочка задумывалась о самоубийстве – несерьезно, конечно, понимая, что на такой шаг все же требуется либо сильное отчаяние, либо мужество, коих у нее не было, впрочем, как и острого желания решить все свои проблемы разом. Она росла заброшенной и нелюдимой, несмотря на то что в их доме было немалое количество обслуги, создающей комфортное бытие, но никто особо не проявлял к несчастному ребенку хотя бы немного участия или тепла, не говоря уж о ласке или любви; никого не волновало: где девочка и что с ней. Маленькая наследница могущественной империи иногда задумывалась: почему Бог, лишив ее ощущения радости жизни, оставил ей ноющую, сродни зубной, боль души? Перманентное пребывание в состоянии тоски и безысходности – тяжелая участь для взрослого человека; а ребенок, даже пройдя такое испытание, вряд ли сможет стать нормальным членом общества.

Свою странную и необъяснимую способность девочка обнаружила совершенно неожиданно. Она сидела рядом с Линдой за обеденным столом в ожидании десерта. В столовую вошел официант и стал менять тарелки, и Энн вдруг почувствовала, как от него исходит волна страха и тоски. Когда молодой человек вышел из гостиной, это ощущение ослабло. А от Линды, ее кузины, исходило что-то похожее на презрение, смешанное с самодовольством. Вскоре после этого случая Энн узнала: у официанта умерла мать. Тогда она еще не знала, как называется способность, позволившая ей уловить состояние убитого горем официанта. Поначалу она могла различать только два оттенка ощущений: плохо или хорошо ей находится рядом с тем или иным, конкретным, человеком, однако спустя некоторое время внутреннее состояние Энн стало разноплановым, как слоеный пирог, но это обстоятельство не сделало ее жизнь легче, пожалуй, наоборот. Стоило девочке немного побыть рядом с другим человеком, как она вдруг начинала ощущать флюиды, исходящие от него, и невольно чувствовать его эмоциональное состояние. Разумеется, происходящее с ней находилось на каком-то иррациональном уровне. Для себя она объяснила это специфическое умение весьма упрощенно, но понятно, сравнив себя с собакой, которая на расстоянии может почувствовать адреналин в крови человека. Конечно, об этом открытии Энн не стала никому рассказывать. Ее и так считали не совсем нормальной… Зачем же давать повод для новых насмешек?

Судьба не была к ней благосклонна, а странный дар еще больше отравлял ее существование. Как можно сосредоточиться на чем-то конкретном, если собственное сознание погружается в пучину противоречивых эмоций и чувств? Она не сошла с ума по той причине, что далеко не многих людей таким образом ей удавалось сканировать. За всю свою недолгую жизнь Энн ощутила на себе многообразный спектр человеческих чувств и эмоций: равнодушие и зависть, любопытство и презрение, брезгливость и ненависть, раздражение и страх… Конечно, иногда были и «теплые» эмоции: радушие, интерес, воодушевление, доброта… Но отнюдь не все эти ощущения были направлены непосредственно по отношению к ней. А вот чувство, называемое громким словом «любовь», Энн так и не удалось «услышать» ни по отношению к себе, ни по отношению к другим.

Энн Старлингтон считалась трудным ребенком и до семи лет с ней занималась гувернантка. Затем все же девочка смогла продолжить обучение в частной школе-пансионе университетского городка.

Условия содержания в школе были жесткие – вернее сказать, драконовские. Выходные дни разрешалось проводить дома, если позволяли успеваемость и хорошее поведение, что давалось Энн совсем не легко, но и домой ей не очень-то хотелось. Зачем стремиться туда, где тебя никто не ждет? Разве только для того, чтобы послушать тишину и побыть в ставшем приемлемом для нее состоянии оторванности от всего мира. Нередко ей приходила в голову мысль, что она, вероятно, родилась с этим ощущением абсолютного одиночества, заковавшим ее сознание в тяжелый панцирь безысходности и сдавившим мучительным грузом тоски. Но со временем такое положение дел стало для Энн необходимым и важным, как гипсовый корсет, скрывающий увечье и его же лечащий. Спустя время девушка неплохо научилась создавать вокруг себя «островок отчуждения»; она вросла в свой склеп и смогла абстрагироваться от чужой энергетики. Но иногда сама Энн, возможно подсознательно, в попытке защитить себя, генерировала волны страха, тоски и печали за пределы своего личностного пространства, поэтому окружающие стали держаться с ней, мягко говоря, отчужденно.

В их огромном доме, Старлингтон-холле, она, конечно, тоже не была предоставлена сама себе, но все же не в такой степени, как в школе. Обустройством ее быта занималась тридцатилетняя Джемма Бартон, незамужняя и вполне обычная девушка, чуть выше среднего роста, нормального телосложения, с заурядным лицом, примечательным лишь россыпью веснушек на курносом носу и ярким естественным румянцем. Джемма была достаточно умна и в меру общительна. Энн в этой девушке нравилось те качества, которые отсутствовали в ней самой: энергичность и жизнерадостность. Свою работу мисс Бартон выполняла четко, качественно и очень быстро, дабы посвятить остальное время своему досугу. Джемме тоже импонировала непритязательная и совсем не капризная воспитанница и, особенно то обстоятельство, что девочка не нуждалась ни в чьем внимании. Энн было приятно вспоминать о Джемме, в их отношениях все было просто и легко: они не мешали друг другу.

Когда девочке исполнилось одиннадцать, в их доме стала жить Линда Доэрти, тринадцатилетняя племянница ее матери. Эта юная особа сразу нашла общий язык со всей прислугой.

И вскоре Энн стала замечать, что Джемма изменилась. Зеленоватые глаза молодой женщины стали часто поблескивать нездоровым, лихорадочным блеском, а яркий румянец на все округлое лицо мисс Бартон стал ее визитной карточкой. Она заметно прибавила в весе и стала похожа на румяную кухарку. Вскоре для многих стало очевидным ее увлечение алкогольными напитками. И юная наследница стала подозревать в такой метаморфозе мисс Бартон свою кузину, впрочем, никаких доказательств у Энн не было.

Как-то девочка услышала разговор своей матери с Джеммой, вернее, его финал.

«Мисс Бартон, я всегда добиваюсь цели, рано или поздно. Если подчиненные не выполняют свою работу качественно, я их заменяю теми, кто выполняет», – говорила Элизабет Старлингтон ровным и равнодушным голосом. В ответ Энн услышала лишь неразборчивое мычание. Ее мать не уволила Джемму, но отнюдь не из чувства жалости, просто ей было недосуг заниматься поиском новой прислуги, тем более что миссис Старлингтон была высокого мнения о своей родной племяннице Линде, успешной и умной девочки, а на собственную дочь уже больше не стоило тратить ни сил, ни времени. Энн этому не удивилась.

Что же касается Джеммы – та нашла в себе силы не злоупотреблять спиртным и сохранила свое рабочее место.

Лет в пятнадцать Энн влюбилась. Что может быть более худшим наказанием для такой, как она? Кроме отвратительного ощущения своей никчемности прибавились еще и страдания неразделенной влюбленности. Но удивительное дело, несмотря на то что это чувство не было взаимными, девушка чуть похудела и стала больше следить за своей внешностью. Это, конечно, не помогло ей измениться в значительной степени, но она хотя бы поняла, что такое потребность чего-то желать. К сожалению, достигнутый успех был так незаметен, что вскоре ее вновь охватило отчаяние. Так что грядущее восемнадцатилетие совершенно не радовало мисс Старлингтон. Какая разница сколько девушке лет, если у нее рыхлое лицо, похожее на старый пудинг, а фигура – на громоздкий комод? Но сегодня что-то в ее сознании изменилось… Легкое облачко приятной энергетики накрыло окунувшуюся в воспоминания девушку, и та заснула.

* * *

Проснулась она поздно, потому что по-настоящему крепкий сон пришел к ней только под утро. Открыв глаза и чуть сощурившись от солнечного света, Энн улыбнулась, хотя причин для радости у нее вроде бы и не было. Но этим утром даже отражение в зеркале уже не очень расстраивало девушку.

Приняв душ и надев новый халат, она зашла в свою гостиную и обнаружила лежащие на кофейном столике сиреневые розы. Взглянув на визитку, Энн нашла в себе силы иронично улыбнуться: если сегодня она не отравится их ароматом – сделает вывод, что ее организм уже вполне привык к яду «любимой» кузины. Ее мать тоже соблюдала приличия, хотя и не любит лицемерия, поэтому вечером ограничиться сухим, формальным поздравлением. Подумав о своих близких родственниках, девушка невольно посмотрела на свое отражение в зеркале – и ужаснулась: такое злобное лицо, пылающее гневом и ненавистью, ей приходилось видеть разве что в фильмах-ужасах. Растерявшись, Энн вяло опустилась на вращающийся стул у туалетного столика. Неужели она действительно ненавидит весь мир, в том числе и себя? «Может быть, если я смогу полюбить себя, изменится и мое отношение к окружающим? И люди станут относится ко мне по-другому? Я же могу ошибаться в своем мироощущении. Почему бы не попробовать? Что терять, если терять нечего и некого? Возможно, если бы я сразу не восприняла Линду враждебно, мы могли бы действительно с ней подружиться? – размышляла она. – Но я ведь не без причины ее невзлюбила, так что нечего оправдывать эту интриганку!»

Окрыленная своим вчерашним решением и многочасовыми занятиями по изучению человеческого метаболизма, Энн почувствовала приятное возбуждение и готовность начать жизнь с чистого листа, тем более что для этого были и другие причины. В какой-то момент, вероятно неслучайно совпавший с гормональной перестройкой ее организма, депрессивное состояние стало реже беспокоить девушку; даже к учебе появился интерес. Не исключено, что некоторые болезни проходят с возрастом. Во всяком случае, в последние несколько лет она стала наблюдать оптимистические тенденции в отношении своих умственных способностей.

Неожиданно Энн вновь почувствовала радость и даже легкую эйфорию. Никогда еще раньше она не чувствовала себя так хорошо: хотелось жить интересно и ярко, иметь цели, желания и надежды. Подумав об этом, она вдруг четко вспомнила облик своего отца. Сколько раз девушка пыталась вырвать его образ из своей памяти, прочно окутанной перманентной амнезией! Фотографии, видеозаписи – это не то! Она хотела вспомнить его и себя в какой-то конкретной ситуации, выражение его глаз, улыбку, слова, обращенные к ней… И наконец ей это удалось! Уже один этот факт можно считать бесценным подарком судьбы! Ее отец погиб в автомобильной катастрофе, когда девочке исполнилось пять с половиной лет. Возможно, что врачи, обследовавшие Энн, были правы, и ее болезнь – посттравматический шок, вызванный этой трагедией? Прошло немало времени, быть может, ее сознание уже в состоянии воспроизвести забытое?

Девушка села в кресло и закрыла глаза, и в ее голове ожил эпизод из далекого детства.

Они с отцом гуляют по парку. Вечер. Уже появились звезды. И отец стал рассказывать о созвездиях и мифах, связанных с ними. Ей было интересно, но важнее было чувствовать тепло его рук, внимательный взгляд потемневших в сумерках глаз отца и свою абсолютную защищенность перед незнакомым, интересным, но, возможно, и небезопасным миром. Ей было тогда так легко и радостно, как ни с кем другим. И никогда более Энн не испытывала подобных ощущений. Наверное, то чувство и являлось любовью?

Открыв глаза, девушка некоторое время сидела неподвижно, испытывая грусть и сожаление. Но затем в голове Энн, не слишком загруженной такого рода информацией, стали возникать различные варианты развития возможных событий, если бы ее отец был жив. Не заставили себя ждать и вопросы, появившиеся в результате этих размышлений, главных из которых был несчастный случай, произошедший с Генри Старлингтоном. Из-за чего погиб ее отец, единственный человек, которому она, похоже, была нужна?

Почувствовав лихорадочное возбуждение, она резко поднялась и подошла к окну своей гостиной. Энн попыталась успокоится, но ее разбуженное сознание вкупе с взбудораженной психикой не подчинялось мысленным приказам. Возникший интерес к смерти отца был продиктован, несомненно, далеко не обывательским любопытством. Если бы он был жив – наверняка, жизнь его дочери была бы не столь безрадостной. Но сейчас у нее появилась хотя бы надежда изменить ее к лучшему. «Во всяком случае, если мои мозги постепенно смогут очиститься от очагов беспамятства и тупости – я, пожалуй, смогу понять многие странности, произошедшие со мной в прошлой жизни, – оптимистично подумала Энн. Оказывается, день рождение не самый плохой праздник, даже удовольствие, если только настроить свое внутреннее состояние на его получение. Зачем же терять целый день, проживая его без смысла и радости? Может, начать хотя бы с легкого макияжа?»

Пару лет назад мать ей подарила большой косметический набор, но она им ни разу еще не воспользовалась. Отойдя от окна, Энн прошла в спальню и, открыв нижний ящик туалетного столика, стала по очереди вынимать оттуда разнообразные баночки, тюбики, коробочки, футляры, пузырьки и прочие средства, жизненно необходимые для многих особей обоих полов. Наступило и ее время примкнуть к этому огромному миру людей, озабоченных как красотой вообще, так и своей собственной в частности.

Почти все, извлеченное на свет божий, после тщательного изучения на предмет пригодности было выброшено в мусорную корзину, но кое-что можно было использовать еще какое-то время. Девушка протянула руку к темно-зеленой упаковке с флаконом «Пуазон». Это было единственное обонятельное средство обольщения, имеющееся в ее арсенале и вызывающее у Энн тупую головную боль. Кто мог подарить ей этот «яд»? Конечно же, Линда. Обычное и даже не очень завуалированное издевательство, кстати, совсем не дешевое. «Почему я его сразу не выбросила? – недоумевала она. Где я и где этот одурманивающий и сексуально притягательный эффект?» – усмехнувшись, Энн стала читать описание букета этого известного парфюма от Кристиана Диора: «…нарастающая сила композиции вскипает, рвется на свободу, взрываясь накалом страстей… чувственная энергия ароматного взрыва… В магической пляске показывают свои экзотические лики жасмин, роза и флердоранж, гвоздика и цейлонская корица. Солируют насыщенно-притягательные, бархатистые смолы опопанакса и ладана. Шлейфом рунических завитков расстилается финальная композиция, которая медленно оседая, очищает «ядовитый» эликсир, превращая его в звонкую и влекущую ароматную сущность». Получив почти смертельную дозу садисткой насмешки, Энн чуть было не швырнула пузатый флакон с таким «магнитом для зазевавшихся самцов» в зеркало туалетного столика, но в последний момент что-то удержало девушку от такого безрассудного поступка, последствия которого могли бы действительно надолго отравить атмосферу в ее апартаментах.

Опомнившись и минутку подумав, она аккуратно положила подарок кузины в мусорный контейнер, а затем облегченно рассмеялась, но, взглянув на часы, удивленно умолкла: на утренние размышления, ревизию всех косметических средств и уборку гардеробной комнаты ушло несколько часов… За делом она даже забыла о завтраке, а с учетом ее позднего подъема, можно было уже и подумать о более серьезной трапезе.

Энн тщательно оделась, выбрав новый костюм цвета фиалки, и слегка уложила волосы. Потом последовала попытка подкрасить лицо. Шанс стать красивой при помощи набора голубых теней для век был использован, и эффект «чудесной» метаморфозы был ошеломительным, но совершенно не таким, как хотелось бы мисс Старлингтон. Взгляд больших глаз девушки, в обрамлении темно-голубых теней и черной туши, мог бы ассоциироваться разве что с видом испуганной панды, но не как с обликом гламурной красавицы. Но этот факт совсем не ухудшил ее настроение. Смыв синеватые разводы, она надела красивые солнцезащитные очки с серо-голубыми стеклами, что было вполне уместно: погода стояла солнечная и ясная. Посмотрев на себя в зеркало еще раз, Энн пришла к выводу, что кого-нибудь сильно испугать она пока не сможет, а это уже первый шаг к победе. Всего-то нужно: сбросить фунтов двадцать, а лучше – тридцать. Но ведь нет ничего невозможного, если есть цель, которая хоть и появилась неожиданно и немного запоздало, однако оказалась такой желанной, что у Энн даже возник вопрос: как же она жила раньше без этого ощущения, да и жила ли она? Может, это и есть счастье, о котором девушка ранее не подозревала и не смела даже мечтать?

Никого не поставив в известность о своем намерении пойти прогуляться (разве это кого-нибудь интересовало?), мисс Старлингтон вышла из дома, сразу окунувшись в приятную прохладу июньского полудня.

Энн гуляла по парку в одиночестве, впрочем как всегда, но сегодня она вдруг заметила, что это занятие ей стало нравиться. Даже природа, похоже, приобрела новые яркие оттенки и удивительные формы, вдохнувшие в окружающий мир энергетику радости, любви и созидания. Люди, которых она раньше сторонилась, сейчас воспринимались ею очень доброжелательно; она стала ощущать радость познания другого, обновленного, мироздания. Такое острое восприятие мира бывает, наверное, только в детстве. И как здорово, оказывается, ощущать себя в атмосфере отдыха и спокойной радости, чувствуя сопричастность к неспешной легкости бытия! Раньше она часто испытывала усталость и раздражение даже от короткой пешей прогулки, не говоря уже о более интенсивной физической нагрузке. А сегодня весьма длительный променад доставил ей неиспытанное никогда ранее удовольствие. К тому же Энн сделала для себя еще одно приятное открытие: она ощутила чувство острого физиологического голода, что тоже в ее жизни было редким событием, потому что дневной рацион питания девушки был распределен по времени, а при таком расписании восполнения энергетических потерь ощущение голода не могло возникнуть ни теоретически, ни практически. А если еще учесть тот факт, что Энн достаточно часто перекусывала между основными приемами пищи, то лишний вес за такой гастрономический разврат был абсолютно неизбежен.

Энн присела за столик на открытой террасе кафе. После тщательного двадцатиминутного взвешивания «за» и «против» и небольшой внутренней борьбы победил здравый смысл. Но она, помня о своем решении, нашла компромисс, заказав минеральную воду без газа, салат с морепродуктами, чай и совсем небольшую порцию десерта. Полностью отказаться от сладкого она пока была не готова. Ожидая кофе с десертом – всего лишь один шарик мороженого, – девушка медленно потягивала «Перье». Несмотря на рой приятных мыслей и грез, вызывающий легкое опьянение, Энн успевала наблюдать за прохожими, гуляющих неподалеку. Окружающий мир все еще не потерял для нее свою удивительную новизну и продолжал радовать ее взгляд. Оказывается, как интересна жизнь! И можно ею наслаждаться! И плевать на лишний вес и двойной подбородок. Через три года у нее будут немалые деньги и можно будет вырваться из этой тюрьмы, под названием «Старлингтон-Холл», и уехать… увидеть весь мир, стать наконец-то другой: более умной и привлекательной!

Живой взгляд мисс Старлингтон приметил среди гуляющих знакомую пожилую пару. Девушка сразу узнала местных «супругов Кюри»: профессора Алана Биггса и его супругу Джоан. Он талантливый в недалеком прошлом нейрохирург, она биохимик, доктор медицины. Эта супружеская пара совсем еще не старых людей уже находились на заслуженном отдыхе. Возможно, если бы не болезнь профессора – они бы до сих пор работали в университете. Энн пришло в голову, что впервые видит их гуляющими вместе, надо признать, что как пара они смотрятся весьма комично.

Профессор был в каком-то костюме, непонятного бурого цвета и будто присыпанного вековой пылью. Маленький, худой, остроголовый, с мелкими чертами лица, длинными руками-плетями, он походил на диковинную серенькую птичку. И миссис Биггс, невысокая полная женщина, в платье травянистого цвета, напоминала большой шарик на ножках. На круглом лице женщины застыла тонкая улыбка, будто прибитая гвоздями; бусинки маленьких глаз напоминали ядовитые капельки металлической ртути; шеи, похоже, не было, голова, в окружении пышных темных волос, плавно стекала на могучие плечи… монолитная глыба, а не женщина.

Энн была немного знакома с супругами и собиралась поприветствовать их кивком головы, но те не обращали на нее внимание, поглощенные разговором. Несмотря на заслуги известной четы, местные жители считали их странной парой, возможно, из-за их чрезмерной закрытости и необщительности (правда, для девушки это не являлось странностью, она и сама была такой), но относились к супругам, безусловно с большим пиететом.

Профессорская чета видно тоже решила зайти в кафе, очевидно, отдать дань традиции полуденного чая. Хотя, судя по комплекции миссис Биггс, та не отказывала себе и в других гастрономических удовольствиях. Наконец профессор, заметив мисс Старлингтон, чуть заметно кивнул ей, стыдливо отведя взгляд в сторону, словно его застали за неприличным занятием. Его супруга тоже автоматически кивнула, но, узнав Энн, как-то занервничала, глаза ее испуганно забегали. Впрочем, суетливость дамы длилась всего лишь несколько мгновений. Если бы даже девушка не обладала способностью чувствовать энергетику других людей, она смогла бы по несколько странному поведению миссис Биггс заметить: есть нечто или некто, смутившее почтенную даму. А может, это она, Энн Старлингтон, стала причиной странной заминки женщины? Девушку заинтересовало произошедший, почти мимолетный казус миссис Биггс. И стоило бы посмотреть за дальнейшим развитием любопытной ситуации; солнцезащитные очки сейчас были более чем кстати.

Супруги остановились у соседнего свободного столика и присели за него, хотя, похоже, если бы они заметили девушку раньше – скорее всего, присели бы где-нибудь подальше.

Принесли десерт и кофе. Девушка решила заказать еще и воду, не потому, что испытывала жажду, ей хотелось подольше наблюдать за профессорской четой.

К соседнему столику подошла официантка и приняла заказ супругов Биггс. В ожидании своей трапезы, мужчина и женщина сидели с отсутствующим видом, почти не разговаривая, хотя до того момента, как они увидели Энн, беседовали вполне оживленно. Почему-то девушка обратила внимание на миссис Биггс, профессор интересовал ее в меньшей степени. И вскоре Энн уже не могла отвести взгляд от короткопалых рук миссис Биггс: красноватые, со следами старых ожогов, царапин и пухлыми пальцами, они показались девушке щупальцами какого-то раскормленного насекомого или животного, исполняющего лихорадочный танец. Но не это взволновало мисс Старлингтон. У девушки появилось четкое ощущение, даже уверенность в том, что эти руки она уже когда-то видела, очень давно, в далеком детстве. Было ли это чувство состоянием дежавю? Ответить было сложно. Джоан Биггс, вероятно ощутив на себе пристальный взгляд Энн, прекратила лихорадочную суету. Левая рука женщины зеленой муреной скользнула в объемную сумку, стоящую у нее на коленях, и достав оттуда журнал и тонкую пачку каких-то листов, положила их на столешницу. В это время к их столику подошла официантка, поставила на столешницу воду и бокалы, слева от женщины – корзиночку с хлебом и чуть правее – наполненный светло-зеленой массой стеклянный салатник, а перед мужчиной – хайбол с напитком морковного цвета. Пальцы миссис Биггс вновь стали жить какой-то своей, отдельной, жизнью и никак не могли угомониться, бесцельно шаря по столу, перекладывая с места на место листы и журнал, и по этой лихорадочной суете чешуйчатых и пятнистых рук, бегающим и часто моргающим глазкам миссис Биггс, Энн оценила масштаб волнения ученой дамы. Странно, но это нервозность женщины передалось и ее супругу. Девушка с трудом отвела глаза от этой картины, пытаясь сосредоточиться. Ее мозг буквально взрывался от попыток вспомнить что-то очень важное, связанное с этими руками-щупальцами. Энн переполняло чувство жизненной необходимости этих воспоминаний, судя по всему весьма далеких. Где-то в глубине ее сознания, возникли неясные, туманные ощущения; расплывчатые, нечеткие штрихи; тени детских снов и страхов… и вдруг появилась твердая уверенность, что в этом отголоске прошлой жизни кроется самая важная разгадка, объясняющая многое – а возможно даже, причину ее длительного болезненного состояния.

Совершенно неосознанно и рефлекторно Эннзакрыла глаза. И поначалу размытая, обрывочная мозаика красок стала постепенно приобретать четкую форму, послышалась тихая мелодия, звучали чьи-то голоса… и ей даже показалось, что ее обоняние улавливает аромат свежеиспеченных булочек с корицей и ванилью. В голове девушки вдруг яркой вспышкой ожила сцена из детства: память наконец-то смогла перенесла ее в прошлое.

…Ей чуть больше шести. Недавно погиб ее отец, и она вновь проплакала целую ночь, вспоминая единственного человека, который ее любил, уделял ей время, рассказывал о многих интересных вещах, которые были пока не доступны ее пониманию. Девочке нравилось отвечать на его вопросы, даже если и не знала ответов, она пыталась размышлять, и отец часто хвалил Энн, называя ее «моей умненькой малышкой».

В тот день девочка сидела за огромным обеденным столом, но есть ей совершенно не хотелось. Она ковыряла вилкой в тарелке с запеченной курицей, ощущая, как слезы вновь застилают глаза, а затем медленно катятся по щекам и капают в остывшее мясо с овощами. Все было бы не так явно и не очень заметно, если бы не нос, мгновенно заполнявшийся влажной слизью, и ей приходилось шмыгать носом, что совершенно не допускалось правилами этикета. Девочка боялась, что сейчас войдет ее мама и заметит неподобающее состояние своей дочери. Нет, она никогда ее не ругает, но может так на нее посмотреть, что Энн становится ужасно плохо и хочется мгновенно оказаться у себя в детской. Эта боязнь собственной матери стала для девочки настоящим кошмаром; она нередко боялась засыпать, иногда ей снился один и тот же страшный сон, в котором стоящая в гробу миссис Старлингтон преследовала свою дочь по темному, жуткому лабиринту.

Вскоре в столовую действительно вошла ее мать. Но она, даже не взглянув на Энн, и тоном, не терпящим возражений, сказала дочери, что если та не хочет есть, пусть выпьет чай и возвращается в свою комнату. От радости, что можно уйти, девочка быстро выпила чай и направилась в свою спальню. Ей хотелось умыться, а затем прилечь и постараться ни о чем не думать. К счастью, заснула она мгновенно.

И сейчас, сидя этим погожим июньским днем в кафе, Энн удалось вспомнить, что с ней произошло после пробуждения.

…Ее – нет и она – есть, вернее ощущаются только слабые проблески сознания, а тело девочки – всего лишь точка, двигающаяся с огромной скоростью по какому-то бесконечному туннелю. И внезапно этот полет заканчивается. Но малышка не знает и не понимает: кто она и где она, потому что не ощущает себя, не чувствует своей физической сущности. Постепенно Энн вспоминает, что когда-то у нее было тело: глаза, рот, руки, ноги… Девочкапытается хоть что-то почувствовать и с огромной радостью ощущает вдруг мизинец на правой руке, пытается его согнуть и ей это удается, она хочет закричать от радости, ноне может разлепить губы, пытается раскрыть глаза, но может только слегка приоткрыть тяжелые, будто каменные веки. Сквозь ресницы малышка видит проплывающую фигуру в белом, с шеи которой свисает тонкая змея с круглой стеклянной головой. Эта двигающаяся статуя в белом наклоняется к ней… Что мочи девочка пытается заорать от ужаса, но почти сразу же понимает: эта змея – медицинский приборчик со сложным названием, а фигура, медленно приобретающая очертания, женщина-врач. У нее круглое лицо, маленькие стальные глазки. Она улыбается Энн еле заметным, похожим на тонкий разрез скальпеля, ртом, но взгляд женщины при этом остается холодным и колючим. Затем эта дама опускает свое шарообразное тело на стул, стоящий у кровати, и кладет на стол красные пухлые руки. Черная полированная столешница, как зеркало, отражает толстые пальцы, похожие на сосиски. И кажется, что у этой женщины много рук и множество пальцев, и не человек это вовсе, а огромная паучиха в белом халате и шапочке…

…Девушка невольно улыбнулась своим воспоминаниям, почувствовав себя наконец-то свободной и счастливой. Сколько лет она пыталась заполнить этот пробел в своей памяти! Этот эпизод будто стерли из ее сознания ребенка, впрочем, не только этот. Казалось, мозг Энн был длительное время частично атрофирован или находился в каком-то перманентном трансе посттравматического шока. И вдруг, сейчас, по истечении стольких лет, в нем произошли невероятные вспышки озарения, и с огромной скоростью он стал наполняться неисчислимым количеством эпизодов из той ее жизни, о которых она мало что помнила до сегодняшнего дня, когда случайно – или нет? – узнала эти сосисочнообразные пальцы почти не изменившихся рук. Девушка вспомнила себя совсем маленькой: очень живым и подвижным ребенком, рано научившимся говорить, считать, читать. С того события, когда ей вдруг стало плохо и она оказалась на больничной койке, все изменилось… и Энн стала совершенно другой: заторможенной, недалекой и безразличной. Хотя спустя лет восемь после того странного случая небольшой прорыв в этом вязком депрессивно-тоскливом состоянии все же произошел: Энн стала чуть меняться после знакомства с Марком, потому что влюбилась. И это обстоятельство показалось девушке тогда чудом в ее пресной и лишенной красок жизни. Быть может, это произошло на фоне гормональных изменений, а может потому, что она уловила тепло и сочувствие, исходившие от этого молодого человека? Или эти два фактора совпали? Как бы то ни было, ее просто с головой накрыло цунами противоречивых чувств, эмоций и желаний, но даже тогда, невзирая на свою глупость, Энн осознавала тщетность своих надежд. Несмотря на отнюдь не радужные перспективы ее первой влюбленности, сам факт, что такое ощущение счастья для нее возможно, – уже удача. Кроме того, юная девушка осознала: она совсем не моральный урод и способнаиспытывать желания и эмоции. Радость от предвкушения предстоящей ночи, когда можно было предаться сладким грезам – пусть даже несбыточным – наполняло ее существование новым смыслом. Как приятно просто мечтать, рисуя в своем воображении яркие картины будущей жизни, наполненной любовью и счастьем! И как оказалось, ее достаточно красочные фантазии не отличались скромностью.

Энн стала немного лучше учиться, даже закончила колледж и чуть похудела. Но ее активность стала постепенно снижаться. Ночью девушкауже ни о чем не мечтала, а только лелеяла свои страдания, бесконечно задавая себе вопрос: зачем она вообще родилась, если ее появление на свет не принесло радости и хоть какого-то смысла ни ей, ни окружающим? Просыпалась Энн уставшей и раздраженной, а депрессия, по всей видимости, вновь почувствовала себя полновластной хозяйкой ее жизни.

И вдруг – сегодняшний подарок, в ее восемнадцатилетие! Желание жить! Тому, кто не испытал того, что пришлось пережить ей, такую радость не понять и не осмыслить. Состояние эйфории заполняло все клеточки ее большого тела, но в ней вдруг появилось такая легкость, что она казалась самой себе невесомой. Хотелось летать! Представив себя парящей над головами посетителей – этакое НЛО – дирижабль в фиолетовом костюме – она невольно рассмеялась. Шумы и звуки, типичные для кафе в полуденное врем, стали тише. Некоторые их присутствующих недоуменно покосились в сторону одинокой смеющейся девушки, но ожидаемого шоу не последовало, и все вновь принялись за прерванные занятия. Но мисс Старлингтон не трогала реакция окружающих, она была безмерно благодарна этому дню, этому кафе и особенно миссис Биггс, точнее ее рукам. Хотя та, уже совершенно спокойная, с заметным удовольствием поглощала очередное блюдо, абсолютно не догадываясь, что наследница миллионов семьи Старлингтон именно ей обязана своим счастливым смехом и весьма действенным шансом к своему возрождению.

Но у этого удивительного дня, оказывается, еще не закончились приятные и радостные сюрпризы для нее. Энн увидела Марка Лоутона, который решительной походкой направлялся в ее сторону. Очень привлекательный, он подошел к ее столику и, обаятельно улыбаясь, слегка прищурил выразительные голубые глаза. «Странно, как все же он действует на меня. А ведь Эдвард Крайтон намного красивее Марка по классическим, как мне кажется, канонам, но этого красавчика, вечного адъютанта моей матери, я терпеть не могу, несмотря на всю его неземную красоту, да и он отвечает мне «теплой» взаимностью», – подумала она, предложив подошедшему мужчине присесть.

– Рад вас видеть, мисс Старлингтон! Вы сегодня просто великолепны, – искренне и чуть удивленно поздоровался Марк.

– Спасибо, мистер Лоутон. Я давно себя не чувствовала так превосходно. Так что ради такого случая, – она радостно улыбнулась, – можно просто Энн.

Лоутон тоже ответил ей улыбкой.

– Значит, я могу претендовать на «просто Марк»? Раз уж такой особенный случай?

– Я – за!

– Желаю вам побольше таких приятных дней.

– А вы не хотите у меня спросить… почему? – осмелилась девушка задать довольно-таки щекотливый в ее понимании вопрос.

– Хочу, но не решаюсь.

Подошедшей официантке Марк заказал чай. При этом мисс Старлингон мысленно отметила, что та ему кокетливо улыбнулась. А вот ей официантка почти не выказала своей улыбчивости. Подождав, когда работница сервиса отойдет подальше, Энн неожиданно для себя самой почувствовала желание пошутить или хотя бы попытаться это сделать:

– Мужчина должен быть решительнее, – она лучисто улыбнулась, покачав головой. – Сегодня я начала новую жизнь.

– Да? – чуть громче, чем следовало, воскликнул он, удивленно округлив глаза и внезапно замолчав. Затем все же нашелся: – Обычно это делают с понедельника. А вы решили с воскресенья?

– Но это же не запрещается? – серьезно и обеспокоенно спросила девушка, пытаясь не засмеяться, наблюдая за реакцией чуть обескураженного мужчины. Видимо, он никогда не мог представить, что «заторможенная» мисс Старлингтон способна на иронию.

– Ну если вы решили, что по каким-то критериям воскресенье для этой цели предпочтительнее понедельника, – это, скорее всего, неплохой итог первой половины сегодняшнего дня. – Слегка преувеличив обеспокоенность в своем голосе и подхватив иронию своей собеседницы, Марк переключил внимание на принесенный официанткой чай. Пригубив напиток, он посмотрел на Энн с надеждой, что та в состоянии понять его шутливый ответ.

– Представляете, Марк, именно сегодня звезды расположились для меня в нужном порядке! – серьезно ответила она.

– Ночью или днем? – еще шире улыбнулся он, качая головой. – Я рад за вас… Вам можно по-хорошему позавидовать. Мне бы такую благосклонность небесных светил. – Его выразительное лицо отражало забавную смесь разноплановых чувств. – А могу я узнать, что явилось спусковым крючком для такого грандиозного решения?

Чуть улыбнувшись, девушка кокетливо сказала:

– Нет, Марк. Я и так с вами разоткровенничалась. Хотя, быть может, когда-нибудь…

Молодой человек пристально посмотрел на нее.

– Что ж, я весьма польщен…

Минутку они помолчали. Марк неспешно пил чай, с улыбкой глядя на засмущавшуюся мисс Старлингтон.

– Энн, я искренне вам желаю достичь тех целей, которые вы поставили перед собой сегодня. И верьте, звезды всегда будут хорошо расположены для вас! – Мужчина посмотрел на девушку с такой симпатией и поддержкой, что той показалось, будто какие-то лучи доброты и тепла коснулись ее лица.

– Мне было приятно увидеться с вами, Энн. Но, к сожалению, я должен идти, – озабоченно промолвил он, мельком взглянув на свои наручные часы. Оставив купюру на столе и поднявшись из-за стола, мужчина ее мечты напоследок ободряюще улыбнулся, пожелав Эннудачи в ее «новой» жизни.

Всю обратную дорогу домой девушка думала о Марке. Сможет ли она когда-нибудь навсегда похоронить свою влюбленность к нему? Когда она его долго не видит – ее чувства к этому мужчине засыпают тревожным и хрупким сном; но стоит кому-нибудь просто упомянуть его имя – они просыпаются и начинают терзать ее израненную душу. Именно Марк как-то сказал ей о чем-то: «… это похоже на зубную боль души», не подозревая, что эту ноющую боль влюбленная девушка испытывает с тех самых пор, как увидела его в первый раз. Тогда Эннувидела участие и искренний интерес к себе в глазах постороннего человека. В нем было, да и есть, то качество, которому она смогла дать определение только сейчас: Марк умеет слушать так, что ощущаешь себя самым важным человеком в его жизни. Может быть, из-за особой позы, открытого и доброжелательного взгляда голубых, искренне теплых глаз, несмотря на их прохладный цвет? Но самое главное, девушка чувствовала его энергетику добра. А не это ли – самое главное качество, которое должно быть в людях?

* * *

Энн удобно расположилась в кресле самолета, попивая «Перье» и рассматривая в иллюминатор потемневшее предвечернее небо. Чуть раздосадованная своей рассеянностью и тем обстоятельством, что ей никак не удается сосредоточиться, девушка убрала книгу в сумку и вновь окунулась в воспоминания, откинувшись на спинку сиденья. Иногда она ловила на себе заинтересованный взгляд симпатичного мужчины, сидящего рядом. До сих пор Энн так и не привыкла к откровенному восхищению, которое за последнее время замечала все чаще и чаще. Слишком быстро произошли в ее жизни такие глобальные перемены. Хотя пять лет не так уж и малый срок для эволюции некоторых, даже не очень успешных, индивидуумов. Но последние полтора года, которые она провела вдали от Англии, оказался самым результативным в ее личностном становлении. И самое важное – девушка изменилась не только внешне. Если бы в сутках было бы больше двадцати четырех часов – она задействовала бы и оставшиеся. За прошедшее время Энн увидела столько новых мест, что многим для этого потребовалось бы несколько лет: Париж, Нью-Йорк, Прага, Вена, Монтрё, Ницца, Канны, Берн, Бастия… Но это еще не все чудеса, преподнесенные ей судьбой и подарившей девушке удивительное, почти фантастическое открытие, которое много объясняет, и в которое ей трудно поверить даже сейчас. До сих пор она еще не успела привыкнуть к себе «новой»… Непостижимым образом вновь обретенные, а когда-то «утерянные» способности превратили ее жизнь в уникальную сказку. Хотя, по сути дела, она обрела то, что всем остальным, или почти всем, дается при рождении, как данность. Казалось бы, обычная возможность Познания! Только далеко не все ценят этот неповторимый шанс, неповторимый, потому что мироздание меняется каждый миг, а человеческий век так скоротечен. Как можно не ценить Этого? И Энн отдавала должное такому бесценному подарку фортуны, относилась к нему как к хрупкому, чудесному волшебству, будто боясь ненароком мыслью, словом, поступком растворить этот дар в обыденной, незначительной суете. И только одно обстоятельство по-прежнему омрачало радость мисс Старлингтон…

Сейчас, когда ей исполнилось двадцать два года, она, оглядываясь назад, могла бы быть более беспристрастной в оценке всей своей жизни, но все равно не могла понять причину такого длительного периода своего психического состояния, которое, безусловно, не вписывалось в норму. Энн много прочитала об аутизме и о других заболеваниях мозга, но никакой из всех известных ей недугов психики не описывал симптомы, отравившие годы ее детства и юности. Что же с ней произошло? Размышления на эту тему давно уже привычно обосновались на немалом участке ее мозга. Хотя многое говорило о том, что причина ее болезни, похоже, кроется в том странном обмороке, который случился с ней в шестилетнем возрасте. И пока остается только одна возможность узнать разгадку этой тайны, поэтому девушка надеялась, что удача еще не устала ей улыбаться. Когда год назад она узнала о смерти миссис Биггс – была просто потрясена этой новостью. А ведь женщина была совсем не старой. Уже тогда Энн серьезно забеспокоилась: профессору Биггсу уже под семьдесят. Он может умереть в любую минуту, унеся с собой тайну, которая касалась и ее, Энн… Если, конечно, она правильно поняла собственную интуицию. Но попытаться можно, а вдруг?.. Девушка осознавала: ее мысленные пожелания о хорошем здоровье профессору носят абсолютно эгоистический характер. Но мисс Старлингтон не было стыдно из-за этого: ее подозрения в косвенном или непосредственном отношении супругов Биггс к событиям шестнадцатилетней давности почти оформились в убежденность. Ее прошлая жизнь, наполненная горечью, тоской и безысходностью, несомненно, явилась следствием того странного и необъяснимого случая. Возможно, это и не так, но лучше проверить. Во-всяком случае, она приняла именно такое решение. И пока Алан Биггс жив, живет и ее надежда. Знать о себе даже отвратительную или страшную правду – лучше, чем пребывать в неизвестности, постоянно занимаясь пустыми терзаниями своего сознания. Но оптимистически решив, что с недавних пор судьба стала к ней чрезвычайно любезна, можно предполагать логическое продолжение такого отношения к себе со стороны фортуны, несмотря на ее коварность. «Удача просто не может проявлять такую ветреность в своих предпочтениях, хотя бы в ближайшие пару месяцев, – думала Энн. Я попытаюсь разговорить профессора. Правда, говорили, что у него уже лет десять не все в порядке с головой, но обо мне тоже сплетничали всякое. Вряд ли стоит верить такой клевете».

Девушка облегченно вздохнула и откинула голову на подголовник кресла, разметав густые пепельно-русые волосы по плечам. Сидящий рядом мужчина чуть пошевелился, вновь бросив взгляд на красивую соседку. Уже минут пятнадцать он размышлял о небанальном начале тривиального флирта. Время для этого еще оставалось. Зачем же его терять? Но девушка, к его огорчению, проявила стойкое равнодушие к попыткам мужчины завести с ней разговор. Такая молодая и такая искушенная! Как ловко избегала общения… это несказанно подогревало его охотничий азарт. Нечасто с ним случались такие казусы. А ведь все говорило ему о том, что эта особа – обычная любительница легких приключений и, конечно же, не чурается быстрых удовольствий, особенно если для их получения не требуется много усилий. Красотка, судя по всему, либо богатая бездельница, либо модель. Тонкий аромат дорогих духов, неброский костюм цвета гиацинта – явно творение знаменитого дизайнера. Из украшений: узкое золотое ожерелье-ошейник, тонкое колечко и стильные часики, подчеркивающие изящное запястье. Он хорошо знал эту категорию легкомысленных экзотических пташек-колибри, непринужденно порхающих по жизни и выбирающих себе самое красивое оперение, самый вкусный нектар и все самое лучшее в жизни, дабы вкусить максимальное количество удовольствий от своего повседневного бытия. И ему всегда было интересно проверить, насколько далеко готова пойти такая птичка в поисках приключений на свой аппетитный хвостик. Его мысли, грустные размышления несостоявшегося бонвивана, вдруг прервала неприступная соседка, обратившаяся к нему с каким-то вопросом, и в тот момент мужчина увидел ее огромные темно-голубые глаза. Ему еще не приходилось встречать красивых представительниц женского пола, лишенных высокомерия и даже малой толики надменности; тщательно скрываемые гордыня, тщеславие и самонадеянность просачивались сквозь невидимые поры их безупречной кожи, струились из картинно-красивых глаз. Их вроде бы ненавязчивый эротизм был откровенно прицельным, как, впрочем, и мысли, далекие от сексуальных желаний, но испытывающих вожделение другого порядка, подразумевающее под собой вполне материальные субстанции. А в необыкновенно выразительных глазах этой красивой соседки таилась сокровенная грусть. В одно мгновение мужчина изменил свое прежнее представление об этой девушке, мысленно признав свою ошибку. Он даже не сразу сообразил, о чем его спрашивают, и ей пришлось повторить свою просьбу. Оказывается, она сбросила обувь, а молодой человек нечаянно придвинул одну ее туфлю к проходу. Подавив печальный вздох, мужчина исправил свою оплошность, а затем, все оставшееся до прилета время, размышлял о том, что же могло приключиться с этой красавицей, сумевшей задеть его доселе спокойную и безмятежную душу.

Мисс Старлингтон, аккуратно всунув свои узкие ступни в туфли, закрыла глаза и попробовала – в который раз! – обдумать тактику своего поведения в Тауэринг-Хилле. До посадки в Хитроу оставалось еще минут двадцать. В первый день своего возвращения в Англию она решила остановится в гостинице, чтобы немного времени – пару недель или больше? – адаптироваться, а затем уже сообщить о своем приезде родственникам. Подумав о них, Энн уловила себя на мысли, что наконец-то может проанализировать свои прошлые отношения с Линдой и Элизабет (ей всегда было сложно называть ее матерью) вполне равнодушно и отстраненно: ненависть и жажда мщения перегорели в новой концепции ее собственного мироощущения. И Энн надеялась: эти негативные мысли и ощущения навсегда покинули ее сознание. Хотя она все же немного побаивалась, что при возобновлении непростого общения с родственниками, метастазы гнева вновь могут проклюнуться в ее душе и начнут выделять свои ядовитые миазмы. Странно то, что с ее окончательным выздоровлением, она стала хуже чувствовать окружающих: не то, чтобы девушка полностью утратила эту способность, но степень этих ощущений значительно понизилась. Да и сейчас Энн не испытывала уверенности, что ее опыт в таком специфическом умении был достаточно объективным. Что ж, будущее покажет, в любом случае, интуиция просто обязана подсказать ей оптимальную тактику поведения в родном «осином гнезде».

Ко многим изменениям, произошедшим в ней самой, Энн пока так и не привыкла. Но все же обретенная уверенность в своих способностях, уме и внешней привлекательности должна помочь ей противостоять тем людям, которые когда-то сознательно унижали и презирали несчастную, жалкую, нескладную толстушку. И размышления мисс Старлингтон постепенно потекли в более приятное русло. А кто может быть интереснее и значительнее объекта любви и девичьих грез в таком романтическом возрасте?.. Марк… как он ее встретит? Но воспоминания о своей первой влюбленности сразу же вызвали другие ассоциации, связанные с Фрэнком, и они были отнюдь не невинными. До сих пор Энн было стыдно за свою глупую выходку. Можно, конечно, найти массу оправданий своему поступку, но довольно-таки сложный, длительный этап становления мисс Старлингтон воспитал в ней критическое отношение к себе, напрочь отбив желание проявлять малодушие. Да, алкоголь в таком количестве был у нее впервые в жизни, но… все равно виновата только она одна!

После того памятного разговора с Марком в кафе девушка все же нашла в себе силы (желание уже было) измениться в лучшую сторону, и детектив, конечно же, заметил это и даже как-то, при случайной встречи, сделал девушке красивый и небанальный комплимент. Но затем уже не проявлял к ней какого-либо интереса. По большому счету, его равнодушие и стало триггером для ее решения уехать на какое-то время из Тауэринг-Хилла и вообще из Англии. Были, безусловно, и другие причины, но когда Энн задавала себе вопрос: если бы у Марка возник к ней особый интерес, и у них завязались бы романтические отношения, смогла бы она уехать? И она честно себе отвечала – нет. Слишком сильна была ее влюбленность в этого мужчину. Возможно, такое поведение Лоутона и подтолкнуло ее на короткую интрижку с Фрэнком. Все это так, но вина за любые глупости лежит на самом человеке, их совершившем. Тем не менее, невзирая на некоторую тревожность мыслей (обычные сомнения в возможности исполнения каких-либо приятных событий), уверенность в своем счастливом будущем не покидало девушку, поэтому она позволила себе полностью погрузиться в мечты, которые неустанно и красочно рисовало ее воображение. Вот Марк видит ее, такую красивую и стильную, а затем обнаруживает, что интеллект девушки стоит того, чтобы присмотреться к ней повнимательнее… Потом следовал сценарий такого любовного и страстного романа, что если бы Марк смог подсмотреть хотя бы часть эпизодов со своим непосредственным участием, нарисованных богатой фантазией мисс Старлингтон, – рисковал бы потерять покой и здоровый сон на длительное время. Энн предполагала возможную отрицательную реакцию любого мужчины на такое, желаемое ею, развитие событий. Но девушка самоуверенно решила, что она вполне способна приручить любую мужскую особь. Затем шла свадьба, дети, интересная и счастливая совместная жизнь, но что будет дальше воображение умолчало, «усмехнувшись» красивым многоточием. Невзирая на свои матримониальные мечты, Энн не собиралась выходить замуж в ближайшие пять лет. К тому же она была достаточно умна, поэтому подозревала, что большинство мужчин предпочитают свободные отношения достаточно длительный период. Да и не исключено, что ее потенциальный избранник может относится к категории мужчин, которые остаются холостяками почти до старости.

Энн взглянула в иллюминатор – показались огни вечернего Лондона, и она почувствовала приятное и будоражащее волнение от встречи «новой» мисс Старлингтон со своим «прошлым» в теперешнем его настоящем.

 

Глава 4. ЛОРА КЭМПИОН, СТРИНГЕР (ретроспектива)

Настало время подсчитать плюсы прошедшего отпуска. Вообще-то, в отлично проведенном ею времени минусов-то и не было! Несмотря ни на что! Достаточно посмотреть на себя в зеркало: похорошела, похудела на целых десять фунтов. Да уж, любовные переживания неплохо способствуют диете. Кожа приобрела легкий бронзовый оттенок. Она стала очень привлекательной, возможно даже красивой. Многих мужчин ожидает приятный сюрприз… только, к сожалению, ей это не очень интересно.

Большой дом мисс Кэмпион, ухоженный сад, палисадник, бассейн и все остальное хозяйство не были оставлены без присмотра в ее отсутствие. За садом и другой флорой ухаживал садовник Харли Таунсенд. Всю работу по обслуживанию и нормальному функционированию большого бассейна организовывал студент местного колледжа Джон Бэнкс. Лора известила о своем приезде миссис Таунсенд. Пятидесятилетняя Стелла и ее муж Харли Таунсенд работали в небольшом поместье мисс Кэмпион не один десяток лет. Когда-то двадцатилетняя Стелла эмигрировала из Румынии и нашла работу у миссис Джоан Кэмпион, бабушки Лоры. Девушка заняла место домработницы, недавно умершей Виктории Таунсенд, а через пару лет Стелла завладела и сердцем сорокалетнего вдовца, не забыв при этом и о других, не менее важных материальных атрибутах законного брака. Харли Таунсенд уже давно работал садовником у миссис Кэмпион, но жил в своем коттедже по соседству с усадьбой. Вскоре у молодоженов родилась дочь. Мать называла девочку Мирелой, что в переводе с румынского означает «восхитительная», хотя толкователи приписывают владельцу этого имени такие черты, как невозмутимость, подозрительность и двуличность. Удивительно, но еще будучи ребенком, Мирел оправдывала все эти качества. Девочка росла очень красивой, будто бы вобрав от своих родителей, отнюдь не блещущих красотой, только достоинства их внешности: густые черные волосы, темно-карие глаза в обрамлении длинных ресниц и широких темных бровей, тонкие черты лица. Если многие красивые дети с возрастом и теряют свою исключительную привлекательность, то внешность Мирел приобрела еще большее очарование. Но это редкое в пубертатном периоде внешнее качество девушки-подростка имело свою неприятную подоплеку, которую можно было заметить только при длительном общении с ней. Ее родители поняли, что их дочь отстает в своем умственном и психическом развитии, когда той исполнилось три года. Но легкая форма дебильности не помешала девочке вполне удовлетворительно закончить среднюю школу. Ограниченность абстрактного мышления и отсутствие способности к сложным обобщением не повлияло на установление нормальных взаимоотношении Мирел с окружающим миром. Ее речь для обиходного общения была развита вполне достаточно. Ее считали обычным, правда, несколько агрессивным подростком. По-видимому, с возрастом в умственном развитии Мирел произошли прогрессивные изменения. Супруги Таунсенд списали эти заметные улучшения в психическом состоянии своей дочери на гормональную перестройку ее организма. Возможно, такой вывод соответствовал истине. Мирел успешно освоила необходимое количество знаний и профессиональных навыков, чтобы работать в качестве официантки. Можно было бы попытаться достигнуть чего-нибудь большего, но она не захотела. С самого детства девушка помогала матери заниматься не очень сложным домашним хозяйством мисс Кэмпион, которая требовала поддержание чистоты и порядка в доме и необременительной готовки. Большие приемы Лора организовывала редко и для этой цели всегда приглашала службу кейтеринга. Но иногда у людей, перенесших некоторые психические отклонения, встречается односторонняя частичная одаренность. Мирел не обладала способностью к умножению в уме больших чисел, как, впрочем, и другими выдающимися талантами, но некоторые ее возможности, очевидно, нуждались в более пристальном внимании окружающих. Она обладала достаточной хитростью и определенной проницательностью, кроме того, степень ее осведомленности о личной жизни многих обитателях Тауэринг-Хилла могла бы их весьма удивить, если бы им пришло в голову спросить девушку об этом. На самом деле все имеет свое объяснение, хотя это слово не совсем подходит по своему смыслу в данном случае.

Дело в том, что Мирел лет с двенадцати, в период значительного улучшения своего мышления, увлекалась системами прорицания, а именно: магией и гаданием на картах Таро. Миссис Таунсенд не стала запрещать дочери это, не такое уж безобидное, увлечение, рано поняв, что Мирел, немного отстававшая в своем умственном развитии, вполне преуспевала в формировании своего сексуального интереса. К тому же девушка быстро приобрела весьма выдающиеся формы и вполне могла составить конкуренцию эротичным моделям «Плейбоя». Ее родители понимали, что их дочь нельзя отпускать далеко от дома: повышенная сексуальность и некоторая расплывчатость нравственных критериев – опасный симбиоз, последствия которого могут быть не очень хорошими. Поэтому увлечение мистикой на фоне такого сочетания они посчитали вполне невинными шалостями. Возможно, все бы так и обстояло, если бы характер Мирел не варьировался от приветливого и добродушного до агрессивного, мстительного и злобного, хотя девушка, обладающая большой степенью двуличности и лицемерия, умела это скрывать. Поэтому в настоящее время сложившийся жизненный уклад устраивал как мисс Кэмпион, так и семейство Таунсенд. Конечно же, Лора, как и другие окружающие не догадывались о том, что у красивой прислуги были такого рода проблемы: Мирел очень хорошо справлялась со своей работой, не навязывала свое общение, что можно было бы ожидать от некогда не совсем здорового ребенка. К тому же гости Лоры получали эстетическое удовольствие, наблюдая такую совершенную физическую красоту в прелестном женской обличье. И черный кофе, оттеняющий белизну фарфора в изящной руке Мирел, казался им более ароматным. Но все же многие знакомые семьи Таунсенд недоумевали: почему неглупая молодая и красивая девушка не занимается своим образованием, впрочем, объяснение, что дочь хочет помогать своим родителям, было вполне приемлемым. На самом деле Мирел все более чем устраивало: у нее были свои планы и она преуспевала в их реализации.

Мисс Кэмпион любила свой дом. Выбранный ею готический стиль интерьера трехэтажного особняка был достаточно мрачен, несмотря на тот фактор что внутреннее его убранство оживлялось пятнистой палитрой всевозможных оттенков желтого, зеленого, голубого, коричневого цветов, хотя все эту пеструю картину создавали неживые существа. Лора с детства обожала земноводных и пресмыкающихся животных и собрала достаточно большую и многообразную коллекцию игрушечных представителей этих классов и видов. Лягушки, жабы, ящерицы, змеи, игуаны, черепахи, вараны, аллигаторы, крокодилы… от микроскопических до десятифутовых. Все ее знакомые знали о необычном хобби журналистки и считали своим долгом преподнести ей в подарок особо редкие экземпляры. Пока еще в большом доме находилось место для многочисленных рептилий и земноводных, однако в скором времени могли возникнуть проблемы для размещения постоянно увеличивающейся коллекции.

Поначалу семья Таунсенд не понимала увлечение своей хозяйки, но постепенно привыкли к этим почти готовым персонажам для ужастиков и фантастических триллеров. Миссис Таунсенд, непосредственно занимающаяся уборкой в особняке, нередко даже разговаривала с ними, стирая пыль с их морд, лап и других частей тела. Хотя, наверно, в большей степени, она это делала, чтобы заглушить свой внутренний страх или, возможно, брезгливость.

Приятная, чуть полноватая, но весьма энергичная женщина обожала заниматься домашним хозяйством. Такое отношение для Лоры было за гранью ее понимания, но за эту «грань» характера она была очень благодарна своей прислуге. Приятно, когда наемный работник относится к своей работе как к хобби, и занимается ею в силу своей душевной потребности, а не только из-за материального поощрения.

Миссис Таунсенд обрадовалась возвращению своей хозяйки и была в восторге от таких перемен ее внешности, но будучи дамой с опытом понимала, что дело не только во внешних изменениях. Лора в двух словах рассказала ей о своих впечатлениях от круиза по Средиземноморью, пытаясь быть ровной и доброжелательной и, похоже, прислуга не догадалась, что творилось у нее в душе.

Сделав необходимую работу по дому, женщина ушла. Лора прослушала автоответчик, просмотрела электронную почту, которую за время круиза открывала всего лишь пару раз; и сейчас обнаружила в ней массу различных приглашений на премьеры спектаклей и фильмов, светские приемы, всевозможные выставки и показы. Затем немного пообщалась по скайпу с матерью. Журналистке повезло, ее родители были заняты своей жизнью и особо не вмешивались со своими советами и нравоучениями в дела женщины. При этом у нее с матерью и отцом сложились замечательные отношения, но отсутствовала психологическая потребность общаться чаще двух раз в неделю.

Затем Лора занялась пересмотром своего гардероба. Многократные примерки ее обрадовали: почти весь свой старый гардероб нужно менять, но этот факт ее только обрадовал. С недавних пор ей стал нравиться сам процесс примерки и покупки новых вещей. Завтра она этим займется, хотя и привезла с собой целый чемодан обновок, но в основном летнего сезона, а не мешало бы уже подготовиться к осени, которую журналистка очень любила.

Несмотря на внутренние переживания, в целом ее настрой оставался оптимистичным, только не очень обрадовал вдруг появившийся аппетит, по-видимому, любовные страдания не смогли окончательно его подавить, а она уже немного отвыкла от его наличия в своих желаниях. Впрочем, это вполне нормально. Единственный выход: усилием воли сдерживать желания своего желудка, впрочем, мозг в этом деле играет первую скрипку. Некоторые моменты своей тактики и стратегии женщина уже продумала. Зная свою любовь к сладкому, она еще перед круизом купила заменитель сахара. Конечно, это не очень полезный для здоровья препарат, но носить на себе лишние килограмм не менее вредно. Тем более что порошок стевии – если верить Интернету – даже полезен. Таким методом она попытается обмануть организм, употребляя меньше углеводов в виде сдобы, шоколада и кондитерских изделий. В морском путешествии Лора даже не успела толком попробовать этот заменитель, но сейчас он должен будет ей помочь в стабилизации достигнутого веса; пару раз выпивая искусственно подслащенные напитки, ей не понадобились сладкое дополнение. Но эксперимент, проведенный на лайнере, не может являться показателем: там и так не было аппетита, да и влюбленность стимулировала желание сбросить вес.

Вечер женщина решила провести дома: не хотелось куда-нибудь идти, а видеться с кем-либо – тем более.

Лора сказала мисс Таунсенд, что хочет сама заняться своей вечерней трапезой (иногда у нее просыпалось желание что-нибудь приготовить). На ужин она нарезала овощной салат и запекла в духовке небольшой кусочек рыбы, к которому полагалось белое вино.

Поужинав, женщина налила себе еще бокал шардоне, чтобы хоть немного сгладить чувство утраты, и громко включила одну из композиций Джорджа Майкла (под нее они с Сержем кружились в легкой танцевальной эйфории). Воспоминания, музыка и алкоголь окончательно надорвали ей душу. Разумеется, результат получился совершенно противоположный ожидаемому (хотя подспудно она, скорее всего, и хотела именно страданий). Долго сдерживаемые чувства накрыли Лору волной горя и тоски. Эта мощная лавина ощущений захлестнула ее здравый смысл, обнажив бескрайний остров разочарований и жалости к себе. Хорошо, есть на свете слезы. Рыдала она горько и бурно, как никогда ранее. Даже когда погибла ее маленькая собачка несколько лет тому назад, Лора не плакала столь безутешно. А десять лет назад умерла ее бабушка, которую она тоже очень любила. Но тогда, как ей сейчас казалось, боль утраты не была такой безысходной и удручающей. Или это только видимость? Время час за часом, день за днем, год за годом втягивает в себя человеческую тоску, печаль, невыносимую боль души, горечь поражений и потерь, оставляя на память неразрывный клубок воспоминаний и грусти, и ясное осознание того, что многое из прошлого уже невозможно повторить, ушедших навсегда – никогда не вернуть, а каждый миг жизни – абсолютен в своей неповторимости. Счастье ли это? Или наказание? Время – безвозвратно, «черная» дыра на планете, ненасытная и всеядная, поглощающая все без разбора: и хорошее, и плохое, по человеческим критериям конечно. У времени – космические законы, вполне возможно, что справедливые и разумные. Или, вероятнее всего, оптимальные, коль действуют они именно так, а не иначе. Только человек не может понять эту высшую справедливость как в силу ограниченности своего ума, так и в силу конечности своей жизни.

Лора сидела в своем любимом кресле и уже пила розовое бордо, слегка разбавленное и подсоленное ее слезами. Рядом, на кофейном столике, стояла бутылка, в которой «лекарства» от любовных страданий было более чем достаточно. И похоже, ее уже совсем не волновал тот факт, что может повториться печальный опыт перебора с алкоголем и последующего, совсем не радостного, похмелья. В конце концов слезы иссякли, душевная боль притупилась, как утихает зубная боль после обезболивающей таблетки: больной зуб продолжает еще немного ныть, но микробный очаг хотя бы не бьет электрическим разрядам по нервам.

«Нет, раскисать я не буду, – печально думала женщина, – мне уже далеко не двадцать, но поплакать было необходимо». Она решительно поднялась, правда, твердость ее походки была несколько смягчена не совсем точной координацией движений. Покопавшись в своем айфоне и не найдя никаких сообщений от Сержа, она уверенно стерла номер его телефона из памяти аппарата. «Вот так бы легко стереть и самого мужчину из своего сознания», – подумала она, проделав то же самое со своим ноутбуком. «Все, никаких следов не осталось», – громко сказала Лора вслух, надеясь при этом на большую действенность произнесенного. Вспомнилась прочитанная у кого-то фраза, что «больше всего ранят осколки разбитого счастья». Но все же какая-то неясная мысль, возможно, призрачная надежда, иногда посещала ее голову, но размышлять об этом она не стала.

На следующий день, в воскресенье, Лора проснулась рано. Накануне с вином она почти не переусердствовала, так что проснулась в свой постели, выспавшаяся и более-менее успокоившаяся.

Погода приятно радовала не очень жарким солнцем и ясным небом.

Приняв душ и облачившись в новый домашний костюм, купленный в Венеции, женщина пошла на кухню завтракать. На сегодняшний день никаких планов она пока не строила. Можно было пока отдохнуть, потому что настроить себя на плодотворную работу Лора не смогла бы. Сегодняшнее расписание дня зависело от ее настроения, погоды и спонтанных желаний; «отпускное» состояние прочно приковало ее сознание к праздному безделью.

Позавтракала она обычным завтраком: яблочным соком, чаем и свежим круассаном (спасибо миссис Таунсенд). И в какой-то момент почувствовала, что соскучилась по своему дому. Вчера ей некогда было с ним «поздороваться» поближе.

Особняк мисс Кэмпион располагался недалеко от парка и озера. Архитектура и дизайн дома были разработаны профессионалами, работы которых нравились Лоре, и она была не разочарована полученным результатом.

Каждый этаж был выполнен в своем стиле: от готики до эклектики. Часть стен дома были расписаны французскими и итальянскими миниатюрами. Журналистку настолько увлек процесс оформления интерьера, что почти все мелкие детали декора она подбирала самостоятельно, проявив при этом художественный вкус и чувство стиля.

Но сейчас, спустившись в гостиную, выполненную в готической манере, немного разбавленным эклектикой (как же без большого плазменного экрана и современной бытовой техники? Все же не пятнадцатый век), женщина вдруг почувствовала неясное чувство страха. Странно, но месяц назад Лора испытывала совершенно другие ощущения. Готика ей нравилась своей мрачностью, но почему-то не сегодня. Она даже бросила тревожный взгляд на часы, выполненные в форме большого яйца, привычно и спокойно отражающие конкретный момент вечности в широко раскрытой пасти оливково-коричневой кобры. Бронзовый гамадриад, казалось, не собрался трапезничать раньше положенного времени.

Скоро должны будут подойти садовник Харли Таунсенд и ландшафтный дизайнер Ларс Слэйтер, который занимался оформлением зеленого пространства, окружающего ее особняк. И сегодня ему предстояло заняться устройством альпийских горок на участке.

Допив чай, Лора поднялась в гардеробную переодеться. Менять наряды в течение дня стало для нее привычным делом, хотя и не новым, просто раньше не было ощущений эстетического удовольствия от созерцания своего отражения в зеркале. Она хотела произвести на Ларса впечатление. Дизайнер ей нравился, он почему-то напоминал журналистке школьного преподавателя физической культуры: мускулист, но не гипертрофированно, достаточно симпатичное лицо с правильными чертами, большие глаза – за стеклами очков: то ли серые, то ли серо-голубые. Высокий и светловолосый. На вид – лет двадцать восемь. И как она узнала впоследствии, Ларсу исполнилось тридцать пять, сейчас мужчина получает второе образование ландшафтного дизайнера, по первому образованию он биохимик, холост. «Что-то много симпатичных холостяков появилось в моем окружении, – усмехнулась про себя Лора, – но и этот тоже, похоже, убежденный. Какие-то мутации произошли в генах современных мужчин, многих из них природа лишила инстинкта продолжения рода, и самое обидное, что «мутировали» самые симпатичные и умные. Радует, что хотя бы Ларс, судя по его оценивающему взгляду, гетеросексуал». Мисс Кэмпион нормально относилась к гомосексуалистам, многих знала, высоко ценивала их способности, творчество, неординарность. Просто она сожалела, что они не смогут передать свои качества последующим поколениям, впрочем, при нынешнем уровне развития суррогатного материнства есть надежда, что кто-нибудь все же «продолжит себя».

Лора поднялась на третий этаж, где располагался зимний сад. Под него она выделила самую светлую комнату, с большим количеством окон во всю стену и стеклянным потолком. Отсюда открывается красивый вид на университетские корпуса, парк и чуть затуманенную гладь Хрустального озера. Полюбовавшись красотами и заметив Харли и Ларса, направляющихся к крыльцу дома, женщина спустилась вниз и вышла из дома. Поздоровавшись с мужчинами и с удовольствием выслушав их восхищенные комплименты, она возвратилась в гостиную, дав возможность мужчинам заняться своими делами.

Приготовив себе еще тост и чай, Лора расположилась в широком мягком кресле за кофейным столиком, у огромного камина. В круизе она редко включала телевизор, впрочем, и до путешествия Лора нечасто целенаправленно смотрела телевизионные передачи, выбирая наиболее интересные для себя. Но сейчас женщина решила просмотреть хотя бы информационные программы. Выпив чашку чая и съев тост, Лора незаметно для себя уснула, откинув голову на мягкий, приятно пахнущий сафьяном подголовник кресла. И уже засыпая, вспомнила, что такая же нотка аромата была одной из составляющих букета туалетной воды Сержа. С воспоминанием о любимом мужчине она заснула.

Журналистке снилась она сама, сидящая в этом же кресле. Только во сне она пила кофе и смотрела телевизор. Затем Лора поднялась из кресла и медленно пошла по залу и в какой-то момент заметила фигуру рыцаря в латах, без головы. В металлических перчатках рыцаря находилось что-то, завернутое в черную бархатную хламиду. «Откуда здесь взялся этот металлический исполин без головы? Я ведь его не заказывала. Да и не вписывается он в мою гостиную, какой-то моветон», – подумала Лора и вдруг увидела, что на руках у рыцаря лежит девушка (мертвая, сразу поняла она), но завернутая не в бархат, а обсыпанная черно-антрацитовой землей и сверкающим углем. Странно только, что у этой покойницы ужасно раздутое лицо. И вдруг женщина ужаснулась: это же ее собственное лицо!.. Неожиданно стало очень жарко, потому что вокруг, по всей гостиной, были расставлены горящие свечи, пылал камин, внезапно превратившийся на глазах Лоры в печь крематория… «Нет, напрасно я выбрала готический стиль. И что-то надо делать с телом этой несчастной, тем более у нее такая страшная, одутловатая физиономия утопленницы, с седой паклей на оголенном черепе. Неужели я такая уродка? Лучше это тело сжечь», – решила женщина, повернув голову к огромному жерлу печи. Как она о ней забыла? Отличное решение. Интересно, сколько времени горит человеческое тело и сколько фунтов золы образуется? Хорошо, что девушка такая худая. Но достаточно ли будет температуры для его горения? А ведь надо еще успеть вечером на премьеру с Мишель Байю. Актриса, оказывается, не умерла. Вот только как Серж пойдет без головы?» Она знает, это он спрятался под рыцарскими доспехами. Просто любимый так шутит. Раздалась мелодия мобильного телефон. Но где сам аппарат? Мелодия доносится из жерловины печи. Лора пытается бежать туда, но что-то удерживает ее на месте. Очень медленно, ценою невероятных усилий, она подходит к камину и выхватывает из пламени красный от накала аппарат. Он обжигает Лоре руку, которая покрывается огромными багровыми волдырями, они лопаются и брызгают ей в лицо кровавым дождем… И вот она вновь сидит в своем кресле. Ей страшно, потому что женщина знает: она не одна в гостиной, и кто-то тихо стоит за ее спиной. Лора не знает, кто этот неизвестный, но чувствует волны опасности, исходящие от подголовника кресла. Ее охватывает панический ужас, но она не может оторвать свое тело, оно кажется ей приклеенным к сидению. Вдруг на ее плечи опустились кисти чьих-то рук, они холодные, скользкие и мокрые. Хотя женщина видит: это не руки, а пупырчатые лапы, и их – бесконечное множество, они крепко обвивают шею Лоры, и вот она уже не может дышать, сердце в груди разбухает, раздувается, как огромный, воздушный шар, который вот-вот лопнет, слышится хруст шейных позвонков… и наконец-то, с криком ужаса Лора вырывает свое сознание из чудовищного кошмара.

…Распластавшись, женщина все так же полулежала в широком кресле. Ей казалось, что она только что побывала под прессом асфальтоукладчика. Болело все тело. По ее жилам, похоже, вместо крови, тяжело и вязко двигалось расплавленное железо, оставлявшее на своем пути ржавые и ядовитые бляшки. Стало очень жарко. Пот струйками стекал по онемевшей щеке женщины. Она задыхалась, но не могла поднять голову. В конце концов пришла спасительная мысль: «Господи, да я заболела. Поднялась температура. Возможно, во сне я свернулась в позу эмбриона, и тело просто онемело. Простая и логическая причина для такого страшного сновидения».

Постепенно чуть успокоенная Лора распрямила туловище, вытянув вперед ноги. С огромной радостью ощутила, как к ней возвращается энергия жизни; тело, пусть даже слегка приболевшее, пока не ощущалось совсем уж умершим. Женщина медленно, как старая черепаха, доползла до овального зеркала, висевшего в холле и, набравшись смелости, взглянула в него. Она боялась, что вместо своей каштановой копны увидит седые космы, а вместо привлекательного лица – распухший кровавый пузырь. Но зеркало обрадовало и почти окончательно успокоило ее: никаких серьезных перемен с внешностью не произошло, разве только лицо слегка примялось, глубже стали носогубные складки, покраснели и припухли веки воспаленных глаз. Болеть очень не хотелось и необходимо было принять серьезные меры, чтобы купировать недуг в начальной его стадии. Лора решила выпить таблетки и лечь в постель. Ощущая себя выпотрошенной рыбой на раскаленной решетке, она доковыляла до огромной кровати и свалилась в нее безжизненной биомассой. Женщина не хотела засыпать, боясь повторения кошмара. Журналистка никогда не задумывалась о разгадке сновидений, хотя и не отрицала, что символика снов это – подсказка подсознания, и такая же наука, как астрология или хиромантия. А любое серьезное исследование требует профессионального подхода. Кошмарный сон ее больше испугал, чем расстроил, и скорее всего, он был просто подсознательным проявлением начинающейся простуды; ей хотелось верить, что правильно расшифровала такую немудреную загадку. Намного больше волновало женщину страх, возникший «вдруг и ниоткуда», перед своим, ранее таким любимым, гостиным залом, и какое-то неясное предчувствие опасности. Либо нужно поработать со своей психикой, либо… заняться полным изменением стиля гостиной, что делать совершенно не хотелось. Стало быть, надо бороться со своими новыми неприятными ощущениями и страхами – в конце концов! – она же не маленькая девочка, чтобы бояться надуманных ужастиков. Приняв такое решение, Лора успокоилась и даже почувствовала себя намного лучше. Пора было приступать к активным действием: слишком много планов она наметила на сегодняшний день. Полежав минут пятнадцать, женщина все же поднялась с постели и спустилась на кухню. Аппетита не было, но кофе стоило выпить. Он должен, просто обязан ее взбодрить.

Действительно, после чашки крепкого кофе она почувствовала себя почти здоровой и стала думать о предстоящей работе.

Начался театральный сезон, будет много премьер и большое количество просмотров. Такой огромный объем деятельности, что можно забыть не только о личных неурядицах, но и многом другом.

Сделав себе еще чашку кофе и захватив ее с собой, Лора направилась в зал, вспомнив рекомендации психологов о применяемых и действенных методах в борьбе со своими фобиями. Вновь усевшись в кресло, она проанализировала свои ощущения: никакого страха не было, просто было немного не по себе, но ведь это только первый шаг, да и времени после кошмара прошло совсем немного. Постепенно возвращалась и радость бытия. Можно было себя даже похвалить: скоро время бранча, а она съела только два небольших тоста без всяких сладких углеводов. Раньше женщина к этому времени навернула бы немало мармелада или шоколадных батончиков, а сейчас хватило кофе с натуральным заменителем сахара. Как замечательно, что она смогла найти верное решение в своей бесконечной борьбе с лишним весом! Но это была только небольшая часть новой методики. Самое существенное в ее новой диете было то, что она, разрешив себе все, больше не испытывала желания объедаться. Конечно, большую роль сыграл круиз… и Серж. Нет, не думать больше о нем! Может быть, когда-нибудь в будущем, но не сейчас… слишком больно. Она ему очень благодарна. И хватит об этом!

Решительно допив кофе, Лора взяла телефон и стала обзванивать своих многочисленных коллег, приятелей и приятельниц с сообщениями, что «она уже в сети». В этом ее намерении сквозило совершенно естественное желание узнать последние новости, и, конечно же, слухи. Будучи в круизе, женщина почти полностью «выключила» себя из общения. «Серж заменил мне весь мир», – иронично ухмыльнувшись, подумала она.

На звонки и разговоры ушло немало времени, несмотря на то что у многих был включен только автоответчик, хотя женщину вполне устраивало такое обстоятельство: не так уж хотелось муссировать подробности своего отпуска. На самом деле в ее окружении было всего несколько человек, с кем ей действительно хотелось бы общаться. Элизабет Старлингтон была одной из таких, хотя она и не являлась близкой приятельницей мисс Кэмпион. С Элизабет Лора общалась довольно-таки часто, их сблизило хобби миссис Старлингтон, которая была горячей поклонницей театра и кино. Женщины часто бывали вместе на многих спектаклях, а затем, за приятным ужином, они обсуждали увиденное и услышанное. И надо сказать, мнение миссис Старлингтон было для Лоры всегда любопытным, хотя отнюдь не бесспорным. Иногда Элизабет видела детали, которые ускользали от внимания журналистки, и наоборот, поэтому их общение было весьма интересным для обеих.

Лора позвонила миссис Старлингтон на ее личный, мало кому известный номер мобильного телефона, но сообщить о своем приезде смогла тоже только автоответчику.

Здоровое состояние почти вернулось в ее тело, а вместе с ним и не менее здоровый аппетит. Она вышла на террасу и глубоко вдохнула воздух, наполненный ароматами свежескошенной травы и хвои. Погода стояла чудесная: для себя Лора называла ее «теплой прохладой». Женщина наслаждалась условной тишиной, потому что звуки сада: негромкий шепот ветра, шелест травы и листвы, журчание пруда, птичьи голоса, жужжание пчел и стрекот кузнечиков – все настраивало ее на веру в свое счастливое будущее. Можно просто дышать, радоваться теплым сентябрьским лучам, вдыхать аромат деревьев и земли и позволять своим мыслям свободно плыть по течению.

Погуляв минут пятнадцать по саду и получив немалую порцию благодати, она возвратилась в дом, по пути решив перекусить в Брайтоне. Оглядев себя в зеркало и вполне удовлетворенная осмотром, женщина тщательно вымыла руки и надела линзы, расчесала волосы, чуть освежила кожу лица тоником и нанесла светло-коралловый блеск на губы.

Для выхода она выбрала брюки из светло-голубого денима и кремовую рубашку. Захватив свою повседневную сумочку и ключи от машины и включив сигнализацию, она закрыла входную дверь на электронный замок и прошла в гараж. Садясь в бордовую «мазду», она вдруг почувствовала приятное возбуждение, явственно ощутив, что соскучилась по вождению.

Дорога была не очень оживленная, что было вполне обычным для выходного дня. Лора проехала по Мейн-стрит и свернула на дорогу, огибающую университетский городок, состоящий из комплекса многофункциональных зданий и представляющий собой интересный архитектурный ансамбль. Центральное здание возвышалось над корабельными соснами, многочисленные стеклянные переходы издалека казались ажурными паутинами, сверкающими прозрачностью своих стекол. Особую красоту этой картине придавал густой, ухоженный парк: огромное количество вечнозеленых кустарников и цветущих аллей, альпийских горок и журчащих водопадов, зеленых скульптур-топиарий и великолепных каскадов лестниц.

Миновав университетские корпуса и пригород, «мазда» подъехала к подножию возвышенности, получившей название Королевского холма. Этот курган, своими очертаниями напоминающий корон, возвышался над всей остальной местностью Тауэринг-Хилла. Отсюда открывался живописный вид на округу: синюю гладь Ла-Манша, уходящую за горизонт, волнообразные холмы, чередующиеся с прямоугольниками полей, прорезанными стрелами трасс и извилистыми дорогами; виднелись аккуратные коттеджи, величественные особняки, зеркальный овал озера, высотные здания административно-торгового комплекса и развлекательного центра, большие фермы и пастбища – куда ни взгляни – все радовало глаз.

Выехав на трассу, Лора подъехала в бензоколонке, у которой никого не было, кроме бритоголового мужчины, одетого в рабочий комбинезон. Мужчина усердно полировал кузов черного хетчбэка, который, похоже, недавно помыли. На подъехавшую Лору он взглянул с интересом, явно обрадовавшись симпатичной клиентке и бросив полировку, подошел к машине. Чуть нагнувшись к открытому окну, мужчина, поздоровавшись, спросил:

 – Вам помочь, мисс?

Журналистка заметила, что у мужчины красивые белые зубы и россыпь мелких веснушек на носу, зелено-карие глаза и рыжеватые брови. Вполне симпатичный молодой человек напомнил ей Сержа. «Господи, как долго я его еще буду вспоминать!» – злясь на себя, подумала она и, по-видимому, эта досадливая мысль отразилась на ее лице, потому что мужчина удивленно округлив глаза, растерянно произнес:

 – Вам плохо?

 – Нет, нет, извините. Просто задумалась, – ответила она и, лучезарно улыбнувшись, добавила: – Спасибо. Я сама.

Разочарованно улыбнувшись, работник заправки направился к кузову хетчбэка.

Лора вышла из машины, отвинтила крышку бензобака и сняла шланг с крюка. Залив бак, женщина вошла в дверь неподалеку стоящего магазина, чтобы оплатить покупку бензина, и спустя пять минут она выехала из автозаправки в направлении прибрежного шоссе А27, ведущего в Брайтон. Дорога была пустынной, что позволило Лоре быстро доехать до «Лондона-на-море», хотя это прозвище легендарного курорта не отражает всех его достоинств. Но прежде чем заняться покупками женщина решила прогуляться и перекусить.

Центр Брайтона – Лейн – представляет собой своеобразную сеть узких улочек, запруженных ресторанами, барами и магазинами, поэтому прежде чем пройтись по такому лабиринту нужно было оставить машину на парковке, которая здесь отнюдь не дешевая, и Лора зашла в магазин, чтобы приобрести ваучер для этой цели.

Оставив «мазду» на стоянке неподалеку от площади Олд-Стин, она прошлась к ближайшему кафе и, поднявшись на второй этаж, присела за столик открытой террасы. Кощунство – сидеть в помещении при такой погоде. В ожидании своего заказа Лора потягивала безалкогольный «Мохито», бесцельно оглядывая посетителей и не вспоминая свой утренний кошмар. Но через некоторое время женщина ощущала какое-то неясное беспокойство, почти сразу поняв его причину.

Когда Лора, припарковав машину, зашла в кафе, ей показалось, что за ней следом зашел мужчина, которого она уже где-то видела или встречала. Даже не доев овощной салат, она решила спуститься на первый этаж и посмотреть: там ли находится этот человек? Не помешало бы убедиться в своей ошибке. А может, его нескладная внешность просто кого-то ей напоминает? И почему это обстоятельство вдруг стало ее тревожить?

Спускаясь по лестнице, ведущей со второго этажа в обеденный зал кафе, она действительно там заметила мужчину, которого раньше успела чуть рассмотреть.

Он сидел за столиком, неподалеку от барной стойки, и ел какое-то блюдо, запивая его пивом. Мужчина быстро, почти молниеносно, поднял глаза на Лору и быстро отвел взгляд, задумчиво разглядывая что-то за окном. У него было полное лицо, небольшие глазки и крупный нос. Светлые жиденькие волосы окаймляли розовую лысину. Он был выше среднего роста и грузной комплекции. «Похож на гризли, – подумала журналистка. Очень неприятный тип, даже отодвинул стул на некоторое расстояние от стола, чтобы можно было поудобнее разместить свой «пивной» живот», – мрачно усмехнулась она. На нем был неброский темный костюм и серая рубашка. Гризли ей показался смутно знакомым. Где-то она его видела, но где? И даже если это так, что в этом странного или удивительного? Ведь раньше, встретив внешне знакомого человека, она могла только задаться вопросом: знакомы ли они, где могли видеться? И всегда вспоминала правильный ответ. А сейчас, кроме этого вопроса, у нее появилось странное чувство, что этот неопрятный тип за ней следит. Зачем и почему? Она зашла в туалет, но не для основной цели его посещения, просто ей не хотелось вызывать подозрения у этого мужчины. Но когда Лора мыла руки, ей вдруг вспомнилась поездка на Корсику. Память вспышкой озарила мозг: перед возвращением в Бастию она тоже зашла в кафе и присела за столик. Разглядывая посетителей в ожидании заказа, женщина заметила двух мужчин, сидящих за барной стойкой, спиной к ней, поэтому она не могла рассмотреть их лица, зато имела «счастье» мельком обратить внимание на лысину одного из них. Он обладал широкой спиной и, похоже, грузным туловищем, и тоже пил пиво. «И что из этого? Что, лысина – такая же уникальная часть тела для идентификации личности, как и отпечатки пальцев? Конечно, да. Но у тебя нет такого прибора, и даже если бы он был, как ты себе представляешь процедуру снятия ее отпечатка? – зло усмехнулся ее внутренний голос. – И толстяк с радостью подставит тебе свою черепушку!.. Подумай, сколько в мире толстых мужиков с животом!» Несмотря на стенания своего внутреннего оппонента, Лора была уверена этот тип – тот самый лысый толстяк, которого она видела в Бастии. Профессия журналиста научила женщину быть наблюдательной и внимательной к деталям, и она нередко по одному жесту могла узнать малознакомого человека. А тут – далеко не один жест, а масса разных деталей. Совпадение? Возможно. Кому нужно за ней следить? Какие и чьи секреты она узнала? Нонсенс какой-то. Стало быть, просто случайная встреча. По крайней мере, если это ошибка – в скором времени она об этом узнает. «Допустим, за мной следят, но, в таком случае, совсем не профессионально. А может, они хотят, чтобы я это знала? Зачем? Испугать и предостеречь? От чего? Почему они? Может, он или она?», – напряженно размышляла женщина, напрочь забыв о своей трапезе. Отличное настроение мгновенно улетучилось, пропало и желание обновлять сегодня свой гардероб, тем более что особой срочности в этом не было.

Не став доедать растаявшее мороженое и расплатившись, Лора вышла из кафе. Ей не терпелось проверить свои подозрения. Сев в машину, она медленно двинулась мимо только что покинутого заведения, не переставая наблюдать за выходом. Через несколько минут, явно спеша, оттуда выкатился гризли, что и требовалось себе доказать. Но, как ей казалось, стало понятно и другое: ее хотят предупредить – слишком уж наглядно ведется за ней слежка – толстяка, выполняющего роль «хвоста» вычислил бы и ее силиконовый крокодил. Кто шлет ей такие предостережения? Похоже, несложно догадаться. Она тогда еще там, на Корсике, кожей почувствовала, что не все ладно в той школе… да и в монастыре с приютом. Только в чем именно кроется важный секрет, если, конечно, допустить его наличие: в самом учебном заведении, монастыре… или в жизни Кристель, смерти Мишель, а может, в комплексе всех этих вариантов? В Интернете о приюте и школе немного информации: только общие фразы. Монастырь был построен еще в девятнадцатом веке, приют – в тридцатых годах двадцатого века, школа основана в шестидесятых годах. Финансирование всего комплекса осуществляется за счет учредителей, спонсоров, различных благотворительных фондов, организаций, ну и пожертвований прихожан. Судя по дорогому интерьеру школы, спонсоры там люди не бедные. А какое отношение имеет ко всему этому смерть при странных обстоятельствах Мишель Байю? А с чего она решила, что «странных»? Информации о смерти актрисы недостаточно, чтобы сделать такой вывод. Ах, ей так кажется… ну и ну. Впрочем, может, мадемуазель Байю вообще не имеет отношения к ее подозрениям. «Но ведь мое чутье тогда еще, при беседе с Жюльетт, громко нашептывало, что мадемуазель Домье не очень хорошо играет свою роль» . Лора вновь почувствовала азарт расследования, почуяв своим нутром, что напала на след, но… ей нужно идти дальше, необходимо больше информации, чтобы получилась цельная картина. Предупреждений и запугиваний она не боялась, это в политических расследованиях убивают журналистов, но в сфере искусства?.. Конечно, папарацци немало рискуют своей жизнью, но она же не папарацци. Впрочем, если на кону стоят большие деньги или преступление, то театральная среда даст фору любой политической интриге. И что ей делать сейчас? Остается ждать какого-либо сообщения с «мягкой» рекомендацией: о чем или о ком ей не следует писать в статье или, наоборот, что писать. Что ж, она почитает, но по-тихому будет делать то, что считает нужным, как всегда. Такого рода предупреждения отчасти служили ей подсказкой: где именно «копать». «Странно, – подумала Лора, – раньше меня не привлекало рыться в чьем-то прошлом и извлекать на свет божий всякие нелицеприятные истории. Стоп… как это не привлекало?! Себе хотя бы не надо врать! Если бы мне было это неинтересно, стала бы ли я заниматься такого рода расследованиями? Ну и что? В современном мире никто из журналистов не стыдится вытаскивать скелеты из фамильных шкафов. Почему бы и мне этим не заниматься? Кроме того, это совсем не скучное занятие… и разоблачительный материал оплачивается более чем достойно. Существует, безусловно, немалый риск… Ну и что? А кто ей обещал безоблачную жизнь? Поборемся!» – решительно сказала женщина вслух и даже стала испытывать к толстяку что-то похожее на благодарность: его нелепая слежка стала для нее тем адреналиновым уколом, который ей сейчас был так необходим. Потенциальная опасность и реальная возможность в процессе своего расследования получить сенсационный материал и составляют смысл ее жизни, по крайней мере на текущий период. Это новое дело сможет вырвать ее из депрессии, любовного страдания и даже начинающейся простуды, впрыснет в ее вялую и застывшую кровь приятное возбуждение и творческую активность.

Тем временем лысый толстяк стоял неподалеку от входа в кафе и разговаривал по мобильному телефону, время от времени, как бы невзначай, бросая взгляд на автомобиль Лоры, который она вновь припарковала – на зло толстяку – совсем рядышком. Женщине было просто смешно: не на ту они напали! Ее не запугать, тем более такими неуклюжими попытками. Ей захотелось подразнить гусей и позвонить Жюльетт сегодня, а не завтра, как собиралась ранее. Хотя та сама пообещала позвонить журналистке, но только тогда, когда Кристель вернется во Францию. Лора же хотела застать врасплох мадемуазель Дамьен и нанести удар первой. Пока, правда, у нее не продуманы все вопросы, но еще есть время. И ей наплевать, что сегодня – воскресенье. Они начали первые: слежка их рук дело.

Женщина решила позвонить по дороге домой и, сев за руль, достала «hands-free», гарнитуру к своему мобильному телефону. Пристегнувшись ремнем безопасности, она тронулась в путь.

По дороге домой журналистка вспоминала, что она откопала в Интернете об умершей актрисе. Родилась и воспитывалась в полноценной семье, в предместье Парижа. Окончила театральную студию. Пьесы, в которых играла. Больше никаких сведений Лоре обнаружить не удалось. Собственно говоря, вполне понятна причина такой скудности биографических сведений об этой девушке: свой талант Мишель не смогла раскрыть полностью, так и не успев став знаменитостью. К тому же, столько лет прошло…

Вырулив с прибрежного шоссе на трассу, ведущую к Королевскому холму, Лора услышала звонок своего айфона. «Конечно, Кристиан позвонил сам, не дождавшись моего звонка… Даже не верится, что еще недавно я была влюблена в него, как… кошка. А почему, собственно говоря, кошка? Что я знаю о кошачьей любви? Надо будет спросить у Марка, – усмехнулась женщина. – Хотя ему откуда-то знать?»

– Добрый день, Крис, – приветливо сказала она своему абоненту.

– Добрый, дорогая, – усмехнулся Стюарт. – Слышу, ты совсем по мне не соскучилась…Голос равнодушный и даже какой-то высокомерный.

– А что ты подразумеваешь под словом «соскучилась»? Ты имеешь в виду наши постельные утехи? Так я нашла тебе достойную замену.

Мужчина засмеялся низким, бархатистым смехом, который действовал на женщину безотказно. «С его голосом надо работать в «сексе по телефону», – подумала она, – от клиенток не будет отбоя, хотя он и так весьма востребован: дамочки впадают в транс и без применения Крисом гипноза, а что касается денег… тоже полный порядок. Как необдуманно призналась мне Мирел, что если бы даже Стюарт был похож на Квазимодо, она бы хотела провести с ним ночь только из-за его сексуального голоса. У него даже смех, как у дьявола, – подумала она. – А я что? Когда-то слышала смех падшего ангела?»

– Слышала, слышала, – ответил ей бывший любовник.

То, что иногда Стюарт может читать ее мысли, не удивило Лору. Безусловно, она не знала, как делается этот фокус, но на то Кристиан и экстрасенс.

– Может быть, только сейчас не помню, где.

– Мой тембр голоса просто похож на голоса актеров, выступающих в таком амплуа. Хотя я позвонил не для того, чтобы напомнить тебе свой смех, а по другой причине… – Он замолчал, но Лора слышала его дыхание. – Но и не для секса по телефону, – вновь засмеялся он. – У меня к тебе дело, и как ты, очевидно догадываешься, оно может тебя очень заинтересовать.

– Короче, Крис!

– По телефону – не хочу. Могу сказать, что эта тайна стоит немало, но и риск, безусловно, есть.

– И только мне одной ты хочешь ее сообщить?

– Я не занимаюсь торговлей, ты же знаешь. Не надо так упрощать, Лора. Мне кажется, собственный, скажем, постыдный секрет – это бомба замедленного действия, но когда его узнает другой – это минное поле, на котором приходиться жить, а иногда и собирать урожай вместе с оторванными частями тела, в том числе нередко и своими собственными.

– Да, можешь ты поднять настроение, – задумчиво парировала женщина.

– Это не я, милая. Мир таков. Что же касается чужих секретов… Смысл тайны заключается отнюдь не в том, что о ней никому не рассказывают.

– А в чем же еще? – перебила Лора, зная привычку Стюарта растекаться мыслью по древу.

– В том, дорогая, что неизвестно, знает ли о чужой преступной подноготной кто-либо еще, кроме тебя. И сам того не осознавая, ты можешь стать одним из участников заговора, призванного скрыть нелицеприятный факт.

– Крис, я не меньше твоего знаю, что такого рода секрет не является таким уж подарком, в общем-то, ни для кого.

– Как и все в этом мире, Лора. Не существует одной стороны медали. Наш мир дуален. Наша реальность имеет выраженную зеркальную симметрию, и ее дуальная природа проявляет себя во всем.

– Кристиан, я бы с удовольствием с тобой поспорила на эту тему, но, как ты мог уже понять, мне нужно еще вести машину. Скажи мне, в чем суть твоего предложения, а я подумаю, хотя у меня уже есть одно дело. Но… почему бы и не совместить, если мне, конечно, будет интересно. – Она чуть не пропустила поворот и негромко чертыхнулась.

– Пригласи меня на чай, и я тебе все изложу, – хмыкнул мужчина. – Не хочу, чтобы из-за меня у тебя произошла авария. К тому же разговор долгий, и я должен видеть твои глаза. Собственно говоря, я-то тебе и позвонил, дабы узнать о твоих планах. Вписываюсь ли я в них… хотя бы в качестве делового партнера?

– Вписываешься.

– Жду звонка! Лучше не затягивать. Целую тебя, моя радость. – Кристиан засмеялся тихим демоническим смехом.

– Хорошо, постараюсь, – ответила женщина, нажав на кнопку «отбой».

* * *

Спустя десять минут Лора, поставив машину в гараж, вошла в свой дом. Еще не успев отключить сигнализацию, она сращу ощутила, а точнее ее острое обоняние уловило в привычной родной атмосфере очень слабый чужеродный запах, причем один из самых отвратительных для чувствительного носа женщины: смесь потного, давно немытого мужского тела и дешевых сигарет. Она еле успела добежать до туалета: от такой мерзости ее стошнило. Такой неожиданный и грубый удар буквально ее сразил. Высморкавшись и умывшись, она включила аппарат чистки и озонирования воздуха. Через несколько минут дышать стало легче, постепенно прошла и тошнота.

Каким образом и кто мог проник в ее дом, несмотря на сигнализацию, которая почему-то не сработала? Обойдя все свое жилище, ошеломленная журналистка не нашла больше ни одного признака проникновения кого-то постороннего в свой особняк. Просмотр записей камер наружного наблюдения тоже ничего не дал: никто не пытался проникнуть в ее дом. Лору не очень-то удивила возможность такого вторжения: при нынешних компьютерных технологиях и уровне мошенничества в этой сфере… Банки грабят, так что просочиться в чужое, частное жилье несложно, для профессионала конечно. Все тщательно осмотрев и проверив, она сделала вывод, что ничего не пропало, да и каких-либо следов проникновения чужака или вора она больше не обнаружила. Звонить в полицию? А что она предоставит в качестве подозрения? Запах, которого уже нет. Кстати говоря, человек с обычным обонянием эту вонь мог бы и не учуять. Ни один разумный вывод не приходил ей на ум, вернее сказать, не было даже глупых версий произошедшего. Осмотрев все более внимательно и тщательно, Лора осталась при своем первоначальном мнении. И тогда пришел более-менее логический ответ, для чего это было сделано: к ней проникли, стараясь это сделать максимально незаметно, чтобы поставить электронные жучки. «Так, видимо, спешили, пока меня пас гризли, что перед этим забыли помыться», – усмехнулась она. Пару лет назад такой прецедент уже был (правда тогда никакого запаха она не учуяла), и на такой случай у нее был доверенный человек. И сейчас она молилась, чтобы ему дозвониться. Ее молитвы были услышаны.

Адам, так звали «санитара» пообещал приехать через час. В ожидании его приезда Лора приготовила легкую закуску. В кафе она поела очень мало и сейчас решила наверстать упущенное. Женщина налила в бокал немного выпивки, домашней терновки, принесенной миссис Таунсенд, сделала сэндвич с отварной телятиной, нарезала сыр и фрукты. За размышлениями о происходящем, в компании с едой и вкусной, но крепковатой наливкой, час прошел незаметно.

Адам Миллер был приятным молодым человеком, лет двадцати пяти, с добродушным округлым лицом и жизнерадостным характером. Округлая талия Адама в скором будущем обещала увеличить свой диаметр, а намечавшийся животик выдавал в нем любителя вкусно поесть и выпить, но при этом не нагружать себя лишними телодвижениями и какими-либо переживаниями. Его образ мог бы служить действенной рекламой счастливого человека без комплексов и каких-либо проблем. Судя по всему, у этого парня их никогда и не возникало; по-видимому, в его голове не могли бы появиться вопросы о смысле жизни и о собственном предназначении. Все казалось для него простым и элементарным. У него и в лексиконе, насколько помнила Лора, было два этих слова: «просто» и «элементарно». И не потому что молодой человек был глуп, на самом деле у него были вполне хорошие умственные способности, но его словарный запас оставлял желать лучшего.

Миллер отказался от угощения и выпивки. Распаковав свой потертый кейс, он вынул необходимую аппаратуру и вооружившись ею, тщательно прошелся по всему дому. Постепенно привычная улыбка счастливого человека на его лунообразном лице стала меняться на легкое недоумение, а в конце своего поиска – на очень «тяжелое». Журналистка даже испугалась за него, как бы он не впал в кому от неизведанных до селе ощущений. Затем Адам проделал еще раз визуальный осмотр. Молодой человек был ошеломлен результатом своей работы и, очевидно, не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свои мысли, которых, судя по всему, стало больше, чем обычно, и описать их двумя словами ему не представлялось возможным. Итог его поисков был нулевым. Вероятно, такого происшествия в жизни парня еще не было, в виду его молодости, и сейчас он считал, что должен найти электронных шпионов, если человек, вызвавший его на помощь, уверен в их наличии. Самым плохим результатом стал бы для Адама факт, что установленная в доме мисс Кэмпион электроника, относится к новейшим разработкам, ему еще неизвестным, и его собственное оборудование просто «не ловит» подобные новинки.

Все же Миллеру пришлось сделать печальный для себя вывод, что никакой «подсматривающих» и «подслушивающих» устройств в доме мисс Кэмпион нет, вся электроника «чистая», и можно спокойно общаться и работать. Адам попытался выяснить у Лоры, что могло ее насторожить и навести на такой вывод. Но выслушав невнятные объяснения журналистки о наличии неприятного и незнакомого запаха в привычной атмосфере особняка, он так и уехал с застывшим выражением недоумения на несколько поглупевшем, но так же улыбающемся лице.

Лора тоже пребывала в состоянии некоторой прострации, совершенно не зная, что можно еще предпринять в такой ситуации. Было бы проще, если бы ее подозрения подтвердились, как это было раньше. Обнаружить факт уже начавшейся войны – для нее предпочтительнее, чем ожидание ее начала.

Но женщина не привыкла отступать от уже принятого плана. Взяв айфон, она решительно набрала номер мобильного Жюльетт Домье, но услышала вполне ожидаемое: «…абонент не доступен».

А буквально через минуту раздался звонок ее аппарата, и на дисплее высветилась надпись: «Элизабет Старлингтон».

 – Добрый день, дорогая Лора, – услышала она характерный голос миссис Старлингтон, скорее тихий, чем звучный, более густой и низкий, чем обычный, более высокий, женский тембр.

 – Рада вас слышать, Элизабет, – искренне, не скрывая радости, ответила журналистка. – Спасибо, что нашли время перезвонить мне.

 – Я ждала вашего возвращения, – доброжелательно ответила та. – Нет в моем окружении таких достойных оппонентов, как вы, дорогая.

 – А Эдвард? – спросила Лора, не пытаясь скрыть иронию: у ее собеседницы было отличное чувство юмора. В ответ она услышала непринужденный смех:

 – О, Эдвард слишком совершенен, чтобы не быть таким уж беспристрастным зрителем, – ответила Элизабет. А у всех остальных, в том числе и у Линды, не хватает критической составляющей в выражении собственного мнения и некоторых других потрясающих качеств, присущих вам.

 – Не думаю. Но спасибо вам за заблуждение, – Лора приятно удивилась комплименту обычно скупой на похвалу миссис Старлингтон.

 – Надеюсь вы хорошо отдохнули в круизе и готовы к своей работе, а иногда и моему участию в ней?

– Более чем.

 – Кстати, я была по делам фирмы в США и еще раз посмотрела там спектакль с участием Кристель Ферра и теперь склонна с вами согласиться: девушка действительно талантлива. К сожалению, я не сразу это рассмотрела, в отличии от вас. Да, а как обстоят дела в отношении интервью с ней?

 – Я разговаривала с актрисой накануне ее гастрольной поездки, но ее, оказывается, пригласили на кинопробы в США. Поэтому мы договорились об интервью на сентябрь, возможно, по телефону, если она останется в Америке для съемок в очередном американском шедевре. Просто мне бы хотелось более откровенное, «домашнее» интервью с интересной фото-сессией.

 – Чтобы потом сказать: «Я открыла эту приму»? – чуть язвительно спросила Элизабет, но сразу добавила: – Лора, не обижайтесь, я не хотела вас как-то задеть. Тщеславие не самое плохое качество, хотя и очень распространенное.

 – Не беспокойтесь, Элизабет, – чуть резко сказала она. – Меня сложно обидеть.

 – Лора, вы извините, но мне сейчас нужно уезжать. Давайте с вами сходим на какой-нибудь спектакль, лучше бы на премьеру. Я заранее согласна с вашим выбором. – Секунду помолчав, женщина тихо промолвила: – Иногда мне кажется, что наша собственная жизнь была бы более занятной и интересной, если бы мы могли наблюдать ее со стороны, как пьесу в театре. Не правда ли? – и не ожидая ответа, попрощалась, сказав: – Я позвоню вам на днях, и мы с вами все обсудим. Приятного вам вечера, дорогая мисс Кэмпион.

Лора не стала откладывать в долгий ящик просьбу своей приятельницы и занялась просмотром анонсов ближайших театральных премьер. Она вообще не привыкла отдыхать, хотя в этот раз прошедший отпуск расслабил ее волю в большей степени, чем она хотела». С отдыхом и Сержем покончено», – подумала женщина, налив в бокал немного божоле (терновка оказалась слишком крепкой для нее).

До позднего вечера она просидела в Интернете, «прошерстив» все новости кино и театра, просмотрев немало анонсов предстоящих премьер, а также отзывов на уже состоявшиеся спектакли и новинки кино-индустрии. Составив примерный план работы и досуга на следующую неделю, Лора решила побаловать себя легким ужином: сыром, фруктами и кофе. Несмотря на поздний час, спать ей не хотелось, так что кофе в этом отношении ни на что повлиять не мог, а с задачей – взбодрить еще на небольшой объем работы – вполне подходил.

За окнами каминного зала сгустились сумерки. Взглянув в окно и увидев потемневший сад, Лора вдруг неожиданно для себя заметила, что когда-то молодые сосны заметно выросли, чуть вытянулись и низкорослые ели. Сад оставался таким же привычным и немного грустным, уютно-ностальгическим напоминанием о счастливым детстве.

Однако сегодня что-то изменилось и в ауре ее сада. Она редко обращала внимание на отрывистое постукивание игольчатых листьев по стеклу французского окна. Но к вечеру поднялся ветер, быть может, для первой репетиции предстоящей осенней непогоды. И частые, чуть скользящие удары хвойных веток стали беспокоить и неприятно раздражать женщину. Вдруг показалось, что потемневшие и помрачневшие деревья хотят ворваться в дом. Воображение Лоры разыгралось, обострив восприятие: перед глазами стали оживать не самые приятные эпизоды из всяких триллеров, фантастических кинолент и других «бодрящих», особенно ночью, ужастиков.

Сад тускло освещался парковым фонарем, а фонарный луч проникал и в каминный зал, стрелой пронизывая стоящий у кресла новый торшер, приобретенный взамен разбившегося, но не в качестве осветительного прибора – как источник света он был не вполне удобен: слишком высокий, с огромным золотистым абажуром – торшер напоминал одуванчик, зато он забавно вписался в готический стиль зала, слегка его оживляя. Сейчас же «одуванчик» отбрасывал тень, похожую на человеческую фигуру с большой головой и длинным туловищем. Почувствовав некоторый дискомфорт, Лора включила редкое, точечное освещение, расположенное на потолке гостиной. «Человеческая» тень исчезла, а дискомфорт остался. Можно было бы подняться в спальню, подальше от этого мрачного средневековья, но при этом потерпеть поражение в борьбе со своей, недавно родившейся, фобией. Некоторое время она провела в раздумьях, взвешивая плюсы победы и минусы поражения. Конечно, перевесили первые, поэтому Лора, больше не раздумывая о вреде алкоголя, подошла к бару и остановила свой выбор на более крепком, чем вино, напитке. Любимый «Хеннесси» делает ее смелой и бесстрашной. Бокал с основательной порцией «микстуры» от страха недолго томился в руке журналистки. И в тот момент возможные последствия принятой, хотя и солидной дозы ее не пугали: она надеялась сразу же крепко заснуть. А подумать об этом своем новом, но слегка настораживающем увлечении можно будет завтра, когда его результаты проявятся. Прошедший день был весьма нелегкий для нее, так что коньяк в таком случае лучше любого лекарства.

Основательно осмелев, Лора пошла поплавать в бассейне и спустя полчаса, приняв душ и почистив зубы, лежала в постели, уже ничего не боясь. А деревьям она прокричала в окно, чтобы те перестали стучать по стеклу, иначе их завтра вырубят. И женщине показалось, что те вняли ее просьбе. Она была горда собой и с этим чувством уже через минуту уснула.

Проснувшись с сильной жаждой и легкой головной болью, Лора обрадовалась, что не наоборот. Из-за этого не получилось и чуть понежиться в постели. Пришлось спуститься на кухню. Когда дефицит жидкости был полностью удовлетворен вначале обычной водой, а затем апельсиновым соком, ее самочувствие стало вполне удовлетворительным и почти пригодным для дальнейшей деятельности. Но прежде всего для полного восстановления здоровья, она решила немного поплавать в бассейне и направилась в левое крыло дома.

Когда Лора рассматривала проект своего будущего особняка, то особое внимание обратила на предложенный архитектором план искусственного водоема. Лора отвергла классический и викторианский стили, остановив свой выбор на китайской тематике. Строительство большого водовместилища проходило в несколько этапов. Получилось очень интересно: бассейн с прозрачным дном и встроенной ванной-джакузи. Правда, в этот стиль журналисткой был внесен собственный, весьма спорный момент восточной экзотики. По «берегам» водоема, в искусственных зарослях, «отдыхало» несколько представителей пресмыкающихся и земноводных, которые не смогли бы наслаждаться такой разношерстной компанией в естественной среде своего обитания.

Быстро приняв душ и переодевшись в купальник, женщина подколола свои густые волосы. Затем она оглядела себя в зеркало, определив проблемные места на талии и бедрах, подтянуть которые можно с помощью интенсивных физических нагрузок и диеты. Но и уже достигнутый ею результат весьма впечатлял.

Почти час Лора интенсивно занималась плаванием и водной гимнастикой, решив, что отныне каждое утро и вечер будет давать себе такую нагрузку. Приняв душ и переодевшись, она прошла на кухню приготовить легкий завтрак. Чай, тосты и сыр и дали ей необходимый заряд энергии.

Журналистка предпочитала работать в гостиной, а не в кабинете. Атмосфера каминного зала вносила в ее творческие занятия особые флюиды и флер магии. Во всяком случае, ей казалось так раньше.

Проходя в гостиную мимо двери, отделяющую кухню от каминного зала, боковым зрением она заметила на стеклянной мозаике витража легкое движение, подобное проплывшей тени шара, и это мгновенное видение, безусловно, не могло быть отражением ее самой. Она знала это точно, потому что в течение многих лет после полной реконструкции дома, по несколько раз в день курсировала мимо этого витража и ничего подобного не наблюдала. «Конечно, просто показалось, – подумала Лора, – слишком много алкоголя за последнее время, но с сегодняшнего дня я возьму перерыв. И все мои галлюцинации, в том числе и обонятельные, пройдут».

Не забыв чашку с кофе, женщина уселась в кресло. И вновь ее обостренное обоняние выхватило знакомый аккорд кожи, напомнив Лоре о Серже. «Может, я в него и влюбилась потому, что в его туалетной воде присутствовал такой родной для меня тон», – усмехнулась журналистка, и воспоминания вновь нахлынули на нее. Память изощренно, подобно иезуиту, колола ее мозг длинными тонкими иглами тоски и безнадежности.

Женщина вспомнила последний день круиза, который они провели вместе с Сержем, гуляя по Венеции. Они прокатились на гондоле, отведали местный деликатес – пасту с чернилами каракатицы в знаменитом «Харрис Баре», продегустировали самую лучшую граппу в мире, пили кофе с десертом в самом старом кафе Европы «Флориан», а ужинали в кофейне «Лавена». Лора держала свои чувства в стальной узде и старалась быть веселой. Но за ужином все же не сдержалась: медленно допивая «Спритц», она наблюдала, как на дне бокала образуется желтоватая, мутная гуща и тоскливо думала, что такой же горьковатый осадок останется и у нее в душе. Она плакала молча, даже без всхлипываний, только потом, спустя несколько минут, все же прошла в туалет. Пробыв там некоторое время, сотрясаясь от рыданий и постоянно сморкаясь, женщина немного успокоилась. За столик она возвратилась уже в спокойном или, быть может, чуть в отрешенном состоянии, но покрасневшие глаза и припухший нос женщины были красноречивее любых слов и эмоций. Ее любовник, заметив это, ни о чем ее не спросил и никак не успокоил. «Пусть бы он лучше соврал, что, возможно, мы еще сможем увидеться или хотя бы созвониться», – расстроенно думала Лора. Но любимый мужчина молчал: он не давал обещаний, которые не собирался выполнять.

…Волевым усилием Лора оторвала свое сознание от жалостливых воспоминаний, направив их в рабочее русло. Ведь раньше ей было не так уж плохо в своем одиноком мирке, тем более что она вообще редко испытывала чувство одиночества. Просто у нее не было для этого времени. Да и сравнивать было не с чем. Но ведь жизнь еще не закончилась. В мире много интересных людей и мест, в которых она еще не была. Можно и нужно касаться и других, не менее увлекательных, граней жизни, а в некоторые ее аспекты не мешает погрузиться с головой, особенно в такой период врачевания своих душевных ран. И кто знает, что будет у нее впереди, в том числе и в отношениях с мужчинами? Лора и сейчас пребывала в уверенности, что она смогла действительно серьезно увлечь Сержа; значит, сможет заинтересовать и другого мужчину. Постепенно мозги женщины стали работать в другом направлении. И она вновь задумалась о деле, к которому почувствовала особый интерес, нередко обозначающий высокую вероятность обнаружения жареных фактов. И Лора решила начать свои поиски в Интернете теперь уже более целенаправленно и активно. Через пару часов ей удалось нарыть немного информации о мадемуазель Байю. Выписав обнаруженные сведения в свой рабочий блокнот, журналистка задумалась. Странно, а почему все-таки Мишель неожиданно для всех бросила работу в театре, хотя ее талантливую игру уже заметили и оценили профессионалы, оставалось только добиться признания широкой публики, и начало к славе было бы положено. Актриса пропала на год, по слухам – восстановить здоровье: у нее возникли какие-то проблемы с голосовыми связками. Мишель, кроме своего актерского таланта, действительно обладала красивым тембром голоса. Спустя год после своего отсутствия она возвратилась в родной театр и стала играть еще ярче. На вопросы о причине ухода – демонстрировала красивое пение.

Самое простое и логичное объяснение напрашивалось автоматически: молодая и талантливая актриса стала содержанкой богатого поклонника и уехала с ним в длительное путешествие, а восстанавливать при этом здоровье тоже совсем не лишнее. Но через некоторое время роман Мишель с ее спонсором по какой-то причине закончился, что вполне вероятно и даже ожидаемо. А через пару месяцев после своего возвращения в театр, актриса умерла от анафилактического шока. Все, что удалось разыскать Лоре, не могло позволить ей, безусловно, выстроить логичную версию, отвечающую на все ее вопросы. «Чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку, нужно вести расследование на месте событий, то есть в Париже и, по всей видимости, где-то еще, – сделала она вывод. – Но прошло столько времени, более двадцати лет. Вполне вероятно, никакой информации о давних событиях нет и там. Возможно ли, что отпуск Мишель связан, например, с ее беременностью? Почему нет? Но ведь мать Кристель умерла при родах. Если актриса и была в положении – это обстоятельство еще не говорит о родстве Мишель с мадемуазель Ферра. Как возможную версию можно рассмотреть, что скрытность мадемуазель Домье и настоятельницы монастыря касается не Кристель, а Мишель. Но почему? Значит, есть что скрывать. Если это так – ответ очевиден: смерть актрисы стала следствием убийства, а не результатом несчастного случая. Но при чем здесь школа-интернат? Ответ очевиден: там тоже есть скелеты в шкафу, но «свои», не имеющие отношения к Кристель или Мишедь. А сотрудники школы и приюта просто недолюбливают или опасаются журналистов… Кто же хочет возможной публикации нелицеприятных фактов?.. Публика предпочитает выискивать «грязное» белье во всем, может для того, чтобы почувствовать себя более «чистым», нежели кто-то другой, особенно, если речь идет о какой-нибудь известной личности.

Позвонив Кристель Ферра и услышав вполне ожидаемое: отсутствие абонента, в расстроенных чувствах Лора прошлепала на кухню, с опаской посматривая на стекло двери, но визуальных галлюцинаций не заметила.

* * *

…Вторую половину понедельника она провела в активном общении. Ей перезванивали все те ее многочисленные знакомые, которых она не застала в субботу, но оставляла им голосовые сообщения на автоответчиках их телефонных аппаратов.

От такого интенсивного общения она отвыкла и вскоре, почувствовав усталость и отклонив несколько предложений об ужине, тоже прибегла к услугам механической записи.

Спустя какое-то время она вновь неожиданно почувствовала себя вялой. Хорошо все-таки быть независимым журналистом, свобода в выборе того, чем хочешь заниматься в конкретный момент – лучший подарок судьбы; не менее важным является и другой аспект: возможность не делать то, к чему не лежит душа. Ей в этом отношении повезло: обеспеченные и умные родители, позволившие получить ей то образование, которое девушка выбрала сама, но, конечно, и она приложила не мало времени и сил для достижения этой цели. И сейчас Лора ни о чем не хотела думать, за исключением неясной историей с актрисами, загадочными школой и приютом. Она никак не могла решить для себя дилемму: начинать ли ей расследование или ставить на нем точку после интервью с Кристель. Дело было не в том, что женщина чего-то боялась, просто преступление, совершенное так давно, очень трудно расследовать, практически невозможно, не говоря уже о какой-то успешности такого следствия. Еще вчера она была полна энтузиазма и готовности преодолеть непреодолимое. А сегодня ее сознанием овладело тоскливое уныние, поглотившее и азарт, и твердую решимость журналистки. Ну а как быть со слежкой и этим запахом, непонятно откуда взявшимся? Все списать на совпадение и «просто показалось»? Значит так, она дает себе неделю для проверки всех этих непонятных явлений, а затем вынесет окончательный вердикт по этому делу.

Такой, в общем-то оптимистический, итог ее размышлений подвиг Лору на рывок к бассейну. Раньше она не получала такой удивительной радости от пребывания в воде, тем более от интенсивных водных упражнений, а чтобы заставить себя пойти – просто поплавать – приходилось уговаривать себя минут пятнадцать. И сейчас женщина огорченно думала о потерянном ею времени. Нет, она должна быть несказанно благодарна и новой диете, и круизу, и Сержу. Тоска и грусть уйдет, останется удовольствие от своих новых форм и от осознания того факта, что она смогла справиться со своими слабостями. Это поможет ей укрепить, кроме всего остального, и здоровье. В последнее время Лору вновь стало немного беспокоить сердце. И по своей глупости она даже не нашла времени посетить врача, чтобы узнать свой диагноз. Хотя у кого сейчас хорошее здоровье? А вот диету нужно было соблюдать намного раньше. Несомненно, она успела ухудшить состояние своих сосудов, длительное время потчуя их всякими деликатесами, по сути – холестерином и глюкозой, разрушающих не только сердечно-сосудистую систему, но и весь организм. Вспоминая в связи с этим юмористическую повесть Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», женщина все же надеялась, что с ее здоровьем все обстоит не так уж плохо.

Как все же благотворно действует вода на ее организм! Она почувствовала прилив энергии и творческий подъем; пожалуй жаль, что отказалась поужинать сегодня с Эдвардом и Линдой. С ними интересно общаться, к тому же им нравится и ее общество. Когда-то он пытался охмурить Лору, но она всегда с предубеждением относилась к красивым мужчинам, но это не помешало ей влюбиться затем в Кристиана, не менее привлекательного кавалера. Женщина стала вспоминать обстоятельства своего знакомства с Эдвардом. Однажды миссис Старлингтон, Эдвард Крайтон, Линда Доэрти, и Лора пришли на театральную премьеру. После окончания спектакля Элизабет пригласила всех к себе на ужин. Тот вечер превзошел все ожидания журналистки, и не только гастрономические – что, безусловно присутствовало. Общая атмосфера застолья была непринужденной и замечательной. После того вечера Лора стала вхожа в ближний круг Элизабет Старлингтон.

Как-то раз, после просмотра нашумевшего фильма, на подобной вечеринке присутствовала и дочь Элизабет, Энн Старлингтон, показавшаяся Лоре совсем заурядной, апатичной и вялой девушкой. Познакомившись с нею ближе, женщина стала лучше понимать миссис Старлингтон: почему та редко выходит в свет со своей дочерью; скорее всего, миссис Старлингтон было неловко за мисс Энн, ее невзрачность и некоторую заторможенность. Мисс Кэмпион стала иногда бывать в доме миссис Старлингтон. Неоднократно вся компания приходила и к Лоре на чашечку кофе и рюмку хереса. Нередко они играли в бридж, сблизившей их еще больше. А затем к ним присоединились и более сильные игроки: Дэвид Старлингтон со своим бойфрендом Джеймсом. Эмма Старлингтон, младшая сестра Дэвида, тоже влилась в их команду, хотя в качестве интересного собеседника, а тем более партнера по карточной игре, девушка была весьма слабовата. Лора даже предполагала, что Джеймс и Дэвид брали ее с собой, чтобы, мягко говоря, постебаться над ее глупыми комментариями.

Самое интересное, что когда-то Эмма и Джеймс жили вместе, но девушка так и не смогла окольцевать интересного мужчину, который не очень-то скрывал не только свои иждивенческие интересы, но и свою бисексуальность.

Собственно говоря, впереди еще много вечеров! Не так уж и плохо провести иногда вечер в одиночестве.

На кухне женщина приготовила себе кофе, капнув в него молока и немного порошка стевии – получилось совсем несладко, пришлось добавить еще чуть заменителя сахара. «А на упаковке написано, что маленькая щепотка подсластителя заменяет ложку сахара. Конечно, врут», – раздраженно подумала она, почувствовав, как энергия созидания почему-то вдруг резко перешла в гневливость, но Лора взяла себя в руки. «Не стоит из-за такой ерунды портить себе настроение», – сказала она вслух. После кофе вместо ужина она налила себе немного вина, заглушив свой внутренний протест и оправдывая себя тем, что в последнее время ей стало не очень-то уютно оставаться одной в своем «готическом замке», особенно по вечерам. Пока женщина не боялась серьезной зависимости от алкоголя, будучи уверенной, что сможет вовремя остановиться. Хотя она неоднократно слышала и читала о коварстве механизма человеческой зависимости от чего бы то ни было, из-за которого граница необратимости процесса становится весьма размытой.

Заснула Лора быстро и легко, но спалось ей чуть беспокойно. На утренний ритуал ушло больше двух часов. А оставшийся день прошел в многочисленных примерках и покупках. Наконец-то ближе к вечеру уставшая, с огромным количеством покупок, но довольная женщина приехала домой. Новым гардероб был на три размера меньше прежнего – мечты сбываются! После раннего завтрака Лора ничего не ела, но не чувствовала голода из-за приятного возбуждения и ощущения собственной привлекательности, которого у нее давно не было, хотя почти никто из ее окружения не считал журналистку некрасивой и до ее похудения; просто она всегда относилась к себе слишком критично.

Развешивание всей купленной одежды отняло много времени и сил, и женщина решила отказаться сегодня от вечернего плавания – «гимнастики» было и так вполне достаточно.

После освежающего душа, переодевшись в домашний брючный костюм, Лора прошла на кухню, вынула из холодильника филе камбалы, посолила, поперчила и сбрызнула его лимоном и, положив на решетку, включила гриль. Налила себе белое вино и устало опустилась на стул у небольшого столика возле окна. И тут ее взгляд остановился на чашке с остатками кофе, стоявшей на ореховой столешнице. Женщина никогда не оставляла грязную посуду, и вдруг – чашка с засохшим коричневым ободком, по которому ползала неизвестно откуда взявшаяся большая зеленая муха. Забыла? Что это с ней произошло? Очень странно. Лора брезгливо и очень осторожно при помощи свернутого журнала попыталась вытурить муху в открытую кухонную дверь и только минут через двадцать ей это удалось. Аппетит как-то сразу испарился, пришлось выбросить ароматно пахнущее филе в мусор, туда же последовала и чашка – глупый поступок, но она сделала его в порыве гнева.

Женщина отправилась в постель с мрачными раздумьями о происходящих с ней причудах. За время ее отсутствия в дом точно входила домработница Стелла. Но она относится к уборке очень скрупулезно, и если бы Лора забыла вымыть чашку – Стелла бы ее вымыла и убрала. Электронный ключ от дома имеется только у миссис Таунсенд, но его берут и члены ее семьи. Харли заходит в дом, чтобы ухаживать за зимним садом и другими горшечными растениями, Мирел нередко помогает матери с уборкой, а иногда и заменяет ее. Вдруг женщину пронзила догадка: «Это Мирел! Это ее проделки! Но почему?» Ответ пришел мгновенно: «Да она же неравнодушна к Кристиану. Не зря же девушка вместо дальнейшей учебы нашла себе подработку в его магическом салоне. И что делать? Но может, все-таки это я ее забыла? Странно, даже не могу вспомнить, когда я могла оставить эту злополучную чашку». Раздумывая над новой проблемой, журналистка долго не могла заснуть, но физическая усталость победила, дав ей возможность погрузиться в спасительную прострацию сна.

Поутру, невзирая на полноценный отдых, тревоги Лоры не исчезли полностью: мутными, темными пятнами они застряли в ее сознании, как грязные разводы в волокнах ткани. И это беспокойство, как казалось мисс Кэмпион, постепенно стало полностью овладевать всеми ее мыслями. Но нужно было брать себя в руки! Как же иначе продолжать жить с таким расстроенным состоянии психики и нервной системы? Кое-как – при помощи мысленной дискуссии – она привела свои душевные ощущения в относительный порядок. Нужно продержаться еще хотя бы пять дней. А затем, если такой беспорядок в ее голове и в собственном доме будет продолжаться – она обратится к специалистам.

Но странности и причуды не закончились. Целую неделю Лоре казалось, что за ней следит целая компания переодетой массовки: лысый толстяк-гризли, крупная женщина в очках и лиловой шляпке, выгуливавшая нечто, похожее на жирного хомяка, молодые девушка и парень, явные студенты, и один старик с тростью, прикидывавшийся слепым. К концу недели журналистка стала бояться, что у нее развивается мания преследования. Она не могла дождаться приезда Марка Лоутона. (Недавно Лора получила от него приятное сообщение с известием о его скором приезде.) Хотя, не исключено, что Марк просто не сможет ей помочь, если у нее, к примеру, проблемы с психикой. Но с его помощью она хотя бы выяснит: какое из двух зол, имеющихся в наличии на данный момент – развивающаяся паранойя или преследование полу-инвалидной группой каких-то странных субъектов – выбрало Лору в качестве своей жертвы. И тот, и другой вариант мог бы выглядеть весьма любопытно, если бы… эти странные «забавы» не происходили с ней. Она будет надеяться, что хотя бы избежала их «приятного» сочетания.

Следующий день прошел спокойно: никто за ней не следил и никаких странностей не замечалось.

Но в среду утром, плавая в бассейне, Лора вдруг забыла, чем собиралась заниматься после завтрака. Вначале ощущение амнезии показалось ей минутной потерей сознания при сохранении всех остальных функций организма. Впрочем, через мгновение умственные процессы стали постепенно восстанавливаться, но складывались «пазлы» памяти медленно, и не все кусочки идеально сочетались между собой. Все же спустя некоторое время при помощи методических раздумий и пошаговых воспоминаний картинку удалось нарисовать полностью. Этот странный срыв в ее сознании грубо вырвал женщину из атмосферы радостного настроения и ностальгических воспоминаний, подкрашенных теперь уже легкой грустью. А причины для таких, вполне счастливых, ощущений были: во-первых, в решении возникших проблем ей скоро поможет детектив Лоутон, ее хороший приятель, а во-вторых, на нее стали обращать внимание немалое количество симпатичных мужчин. И глядя на себя в зеркало, женщина вполне разделяло их восхищение, уже не сомневаясь в своей притягательности для противоположного пола. Как же все-таки комплекс «лишнего веса» повлиял на ее самооценку! Но теперь-то можно и порадоваться за себя: период метаний от любовного рабства до оголтелого феминизма наконец-то закончился. И можно начинать строить полноценную жизнь красивой, успешной, молодой женщины, имеющей все шансы на счастье. «Есть еще и другие мужчины, которые могут увлечься мною серьезно и искренне, не цепляясь за свой статус холостяка, как Серж. Ну и пусть Он не будет очень привлекательным (зачем ей «мечта» всех дам?) и даже не совсем молодым (на это есть другие любительницы юных телес) и даже не особо состоявшимся; пусть будет обычным мужчиной, успешным в своей профессии, с хорошей эрудицией, интеллектом и чувством юмора, без лишнего веса и комплексов, порядочный и, безусловно, гетеросексуал, свободный, но мечтающий о семье. Разве это завышенные требования? По-моему, нет… Только вот где же такого взять?» – не без сарказма и грусти вздохнула она.

Увлекшись приятными мыслями о потенциальном бойфренде, Лора постаралась заглушить тревожные воспоминания о недавнем приступе амнезии. Честно говоря, у каждого есть свое «слабое звено», многие, например, ежедневно страдают мигренью, являющейся распространенным заболеванием и классическим примером человеческого несовершенства.

Надев новые очки, которые ей очень шли и полюбовавшись улучшенной формой своей фигуры, она переоделась в шерстяные брюки, свободного кроя, и бежевый трикотажный свитер, собрала свои волосы в хвост и прошла на кухню. За легким завтраком и кофе просмотрела свежие газеты, а затем открыла свою электронную почту и обнаружила там короткое сообщение от Кристель Ферра. Актриса сообщала, что прилетает во Францию через две недели и будет готова дать интервью мисс Кэмпион. Новость чрезвычайно обрадовала Лору, все складывалось просто замечательно! Сегодня вечером она с удовольствием пойдет на церемонию открытия нового ресторана после его реконструкции. Это заведение год назад выкупил холдинг «Старлингтон энд Парк», и после основательной реконструкции оно должно было открыться. Да!.. Сегодня она поужинает в компании своих друзей! « А ведь я, похоже, об этом совсем забыла!» Но Лора не стала вновь погружаться в анализ этого: слишком уже устала от самокопания… да и много всего нужно успеть сделать к вечеру.

Лора не виделась со своими приятелями и приятельницами уже больше месяца, поэтому подготовка к вечернему событию должна быть особенной. «А почему бы мне не обратить внимание на красавчика мистера Крайтона? Хоть я не очень-то жаловала Эдварда, но уж очень хочется мужского внимания и восхищения. Да и Линде, несмотря на наши с ней неплохие приятельские отношения, можно дать легкий щелчок по ее надменному носику. Совсем маленький щелчок, но такой, чтобы от него пошли сигналы к ее сознанию, не тронутому самокритикой и даже тенью сомнения в своем превосходстве над окружающими».

* * *

День пролетел незаметно. Стилисты преобразили мисс Кэмпион до неузнаваемости. Из салона вышла девушка, лет двадцати девяти, не манекенщица, но стройная, эффектная и не лишенная яркой индивидуальности. Густые каштановые волосы, уложенные в длинное «каре», тщательный макияж, стройная, пропорциональная фигура с высокой грудью и длинными ногами. «Упаковка» для этой красивой дамы была продумана не менее ювелирно: туалет, не лишенный легкого флера сексапильности, но без вульгарной демонстрации оголенных частей тела. Вертикальные линии материала, положенные по диагонали, создавали красивую композицию: терракотовое платье чуть выше колен, демонстрирующее красивые ноги и стройные бедра, смотрелось на молодой женщине лаконично, но тем не менее элегантно. Шоколадного цвета туфли с подносочной платформой, на очень высоком каблуке, клатч – в тон платью, с необычным коричневым узором. За неделю после возвращения с отпуска она похудела еще на несколько фунтов и теперь была абсолютно готова к роли опытной соблазнительницы.

Сказать, что Лора произвела фурор на всех присутствующих, было бы наименее подходящей фразой, просто, потому что многие не узнали ее с первой минуты. И, вероятно, далеко не все присутствующие в ресторане были искренни в своих комплиментах. Пожалуй, только мужчины и миссис Старлингтон проявили чистосердечие. Дамы, по большому счету, вели себя двояко: либо сдержанно, либо чрезмерно льстиво. Особенно мисс Кэмпион поразила своим эффектным появлением Эдварда, который даже не пытался скрыть свой восторг, что явно задело Линду, которая тщетно пыталась завуалировать свое огорчение отстраненным равнодушием, но обмануть этим приемом ей удалось немногих.

Часам к девяти Лоре и еще некоторым гостям стало немного скучно, и журналистка пригласила к себе несколько человек, которые и составляли основной круг ее друзей, хотя отношениями с ними она характеризовала бы как приятельские. Согласились, к удивлению журналистки, все. Может, из-за того что компания в таком составе давно не проводила время за бриджем, да и замечательная трапеза вкупе с выпивкой немало поспособствовали продолжению праздника.

Богатый ассортимент бара гостиной дома мисс Кэмпион мог удовлетворить самого искушенного почитателя изысканных напитков. Вечер обещал быть достаточно интересным. Лора и Элизабет затеяли разговор на их любимую тему, касающуюся новостей театра и кино. В конечном итоге в беседе, быстро принявшей вид полемики, приняли участие и все остальные. Хозяйка, по-видимому, находясь под действием алкоголя и своего феерического успеха, рассказала о том впечатлении, которое произвела на нее Корсика, не забыв упомянуть о круизе, но умолчав о романтической подоплеке своего морского путешествия.

Лоре было радостно и хорошо, здесь ее друзья; все страхи и опасения женщины растворились в эйфории всеобщего веселья и необременительного, интересного общения.

От внимания журналистки не ускользнуло и то обстоятельство, что Эдвард Крайтон весьма настойчиво проявлял знаки внимания по отношению к ней, вызывая ревность не только у Линды, но и у Эммы Старлингтон. То, что мисс Доэрти питает особую симпатию к этому яркому мужчине никого не удивляло, но Эмма… оказалось, что она тоже попала в сети мистера Крайтона.

А Эдвард, обычно спокойный и невозмутимый, вел себя несколько раскованно и даже игриво, что было ему абсолютно не свойственно.

Спустя пару часов, когда все стали собираться разъезжаться по домам, прощаясь и обмениваясь шутливыми фразами, Эдвард подошел к Лоре и тихо, но без обиняков предложил ей помощь в уборке посуды, зная, что это будет всего лишь легкая видимость оной. Что предполагалось под этим «санитарно-гигиеническим» мероприятием, было понятно им обоим. Но женщина, к своему неожиданному удивлению, ответила согласием.

Ночь полностью удовлетворила их обоих, особенно формат отношений, который они хотели друг от друга: хороший секс и разговор, немного приправленный «постельным» юмором. Лору радовал обстоятельство, что она не увлеклась Эдвардом и, похоже, не сможет им увлечься в дальнейшем. Этот факт не мог не понравиться и ее партнеру: Эдварду, как и многим мужчинам, иногда был нужен секс, но в меру и без каких-либо обязательств. К тому же Лора действительно интересно провела с ним время, кроме того, она смогла удовлетворить и свое женское любопытство. Мужчина не брезговал немного позлословить об их общих знакомых, причем с такой стороны, о которой она и не подозревала. Расстались они утром, довольные друг другом и установленными взаимоотношениями, которые не нуждались в своем дальнейшем развитии, но вполне могли существовать в таком же виде.

Эдвард уехал рано, чтобы заехать домой – переодеться перед работой.

Несмотря на то что спала Лора всего несколько часов, бодрость и энергия переполняли ее. Что ж, красавчику удалось произвести на женщину должный эффект. У нее появилось ощущение затянувшейся эйфории похожее на чувство слабого опьянения, как будто она приняла наркотик пролонгированного действия.

Было еще очень рано, но этот фактор только придавал особую прелесть ее легкому, восторженному состоянию. Радовало и веселило все вокруг: дождь, монотонно барабанящий по крыше; чайник, булькающий на кухне, и даже серое угрюмое небо.

Лора подошла к окну и раздвинула портьеры, даже не вспомнив о пульте управления «умным домом».

«Что там, за кулисами моей «сцены»?» – подумала она. В «партере» был привычный сад, но взгляд женщины сфокусировался на большой черной вороне, сидящей на толстой ветке платана у самого окна. Застывшими круглыми глазами она смотрела на женщину. Неподвижная фигура птицы казалась чучелом, созданным талантливым таксидермистом, или эбонитовой изваянием – произведением выдающегося резчика по дереву. Прошло несколько минут, в течение которых длилось «взаимопроникновение» их взглядов, но Лоре эти мгновения показались почему-то вечностью. И вдруг она ощутила волну безотчетного спонтанного ужаса, огромную, как горный вал, накрывающий все тело и мгновенно проникающий во все клеточки ее хрупкой человеческой сущности. Казалось, эта странная и жуткая птица – эпицентр вселенского зла, продуцирующий панический страх, будто она – дьявольский посыльный, одним своим взглядом, как льдом, сковывающий все живое.

В таком ступорообразном состоянии оцепеневшая женщина простояла неопределенное количество времени; ей представлялось, что она каким-то образом попала во вневременное пространство. Чтобы снять невидимые и прочные нити, связавшие ее, Лора резко тряхнула головой. Еще влажная после душа тяжелая грива волос резкой пощечиной хлестнула женщину по лицу. И это ощущение колючего и неожиданного массажа возвратило ее к действительности.

Что вернуло к реальности злую птицу, Лора не знала. «Чучело» вдруг моргнуло, отвратительно каркнуло и, взмахнув угольно-черными крыльями, улетело, постепенно растворяясь в утренних лучах сентябрьского солнца.

Холод страха растопило тепло наступившего утра. Новый день принес с собой обычные заботы, но обыденность предстоящего дня не была абсолютной и безусловной. Надежда, что наступивший день будет интереснее и счастливее предыдущего, почти всегда оставалась для Лоры обязательной.

Есть не хотелось и она решила вначале просмотреть почту, ноутбук пылился в сонном ожидании со вчерашнего утра. Вздрогнув от прикосновения, он радостно засветился и угодливо открыл несколько интересных приглашений на презентации и рауты, выдав немного информации, которая оказалась важной для нее. За работой разыгрался аппетит, поначалу пытавшийся сдвинуть с места ее «пятую» точку, но обманный маневр не удался, и пришлось напрямую обращаться к мозгу журналистки. Тот не подвел. И Лора решила удовлетворить естественные притязания организма. Вчера она практически ничего не ела, поэтому завтрак позволила себе более плотный, чем обычно. Затем вновь принялась за прерванную работу. Женщина почувствовала такой информационный голод, что читала почти до самого вечера, отрываясь от монитора только для похода в туалет и на кухню.

Как-то, совсем незаметно, сгустились сумерки, расплескавшись сине-серыми чернилами по вечернему небу и затмив яркий блеск далеких звезд.

Лора была совершенно одна в своем большом особняке, но у нее осталось ощущение чьего-то присутствия. Описать себе самой это странное состояние тревоги и душевного смятения она бы не смогла. Женщине явно представлялось, что ее привычный мир соприкоснулся с другой реальностью, и ранее непроницаемая граница, разделяющие эти пространства, стала постепенно размываться, и теперь можно было ощущать существование другого измерения также реально, как и своего собственного; кроме того, ей казалось, что иногда, в доли секунды, своим периферийным зрением она замечает других сущностей в виде неясных призрачных теней. Но при этом Лора осознавала, что какой-то реальной угрозы для ее жизни в данный момент нет. Существует лишь высокая вероятность сойти с ума. И возможны всего два варианта объяснений, происходящих с ней странностей: либо эти призрачные тени, время от времени появляющиеся в ее поле зрения, существуют только в собственном воспаленном воображении журналистки, либо эти бесплотные существа живут в своем мире, были здесь всегда, и если и ощущают присутствие Лоры, то воспринимают ее как привычную сущность из другой реальности. И раньше она видеть их просто не могла, не умела, а сейчас умеет по какой-то неизвестной причине. От этого открытия ей не стало легче… хотелось просто бежать из дома. И что с этим всем делать?.. женщина пока не представляла. Было уже достаточно поздно, можно было бы, конечно, провести ночь в отеле, что ей казалось вполне разумным решением, но почему-то она осталась дома, похоже, подсознательно Лору тянуло прикоснуться к другому миру, несмотря на ее страх.

Видения начались ближе к вечеру… как-то неопределенно, постепенно, и поначалу казались просто оптическим обманом – размытыми, неясными тенями наступающих сумерек.

Лора сидела в кресле, как изваяние. Еще утром такой мумией женщина считала сидящую на дереве ворону, а сейчас она сама была застывшей каменной статуей, и теперь с завистью думала о той, мрачной большой, птице, сумевшей взмыть в небо. А Лора даже не могла поднять свое отяжелевшее тела из мягкого кресла. Испуганной женщине казалось, что это – ее островок безопасности. Кое-как, очень осторожно и тихо, будто опасаясь кого потревожить, крадучись и оглядываясь, она доковыляла до бара. Бутылка бренди плясала в ее руках, будто пораженных болезнью Паркинсона. Расплескивая на ходу «антистрессовое снадобье» и собрав остатки своей смелости и воли, Лора двинулась в обратный путь к своему островку.

И вновь для нее наступило странное «безвременье». Постепенно состояние прострации погружало ее в странное ощущение транса – размытые тени вдруг стали приобретать более четкие очертания людей, которых она знала, но теперь они предстали перед ней в странных образах: женщина с головой акулы в костюме, который Лора видела на Элизабет, Серж с длинным и гибким телом хамелеона, Линда – огромная кобра, пытающаяся заглотнуть толстую жабу – Энн, Эдвард – змей-искуситель, Марк – всадник на деревянном коне, Жюльетт – большая стрекоза… и много других людей, которых женщина не знала. Весь этот странный карнавал масок увлекал ее в быстрый хоровод какой-то сумасшедшей пляски, увеличивающей скорость своей вихревой спирали до состояния воронки, в которую закручивались все участники этого кошмарного безумия. В какой-то момент Лоре показалось: она сейчас упадет и потеряет сознание, хотя, не исключено, что разум женщины уже и так был не с нею… Но все когда-то заканчивается. Странный бред или галлюциногенный психоз накрыл ее разум спасительным сном…

Проснулась Лора рано, раскинувшись на диване в гостиной. Некоторое время она пролежала в странном оцепенении, но постепенно память стала дозировано демонстрировать ей эпизоды вчерашнего представления, но как такового страха у нее не было, возможно, он, как это часто бывает, растворился в лучах наступающего дня. Все больше и больше она склонялась к выводу, что ночной спектакль был все тем же, очередным, кошмаром, только очень реальным, а это обстоятельство, естественно не является нормой. Почувствовал легкое онемение левой руки, женщина легла на спину, высвободила руки и положила их на живот, невольно подумав, что она приняла позу покойника. «К черту предрассудки, так действительно можно свихнуться», – сердито подумала она. Спустя некоторое время, после тяжелых размышлений, Лора приняла решение. Ночное представление – призрачный спектакль с участием аллегорических персонажей – поставил перед ней жесткий выбор. Сегодня же она поедет в Лондон, в гости к родителям, тем более что она им это обещала, иначе, до приезда Марка… она сойдет с ума. Вновь возвращаясь к вчерашнему вечеру, журналистка вдруг поняла, что вчера просидела целый день дома и даже не вышла прогуляться по парку. Скоро должны были подойти Фред и Ларс, поэтому она решила выйти в сад и подышать осенней прохладой в одиночестве и это желание, к сожалению, не являлось сиюминутным капризом – казалось, атмосфера гостиной вибрирует от напряжения и какой-то потусторонней энергетики. Лора вновь почувствовала признаки нарастания панического ужаса. Не думая о своем внешнем виде (помятое лицо и спутанные волосы), она хотела только одного: освободить свое сознание от этого кошмара. Воздух, открытое пространство… куда угодно, только подальше от этого ужаса… «А что потом?» – думала она. Придут люди: супруги Таунсенд и Ларс, и ей будет не так страшно заниматься своими дорожными сборами».

Она вышла второпях в сад, успев набросить на плечи шерстяной вязаный жакет. Пройдя вдоль террасы, женщина вышла к старому платану и с некоторой опаской посмотрела на дерево, боясь вновь увидеть ворону, так испугавшую ее вчера. Но птица не сидела на ветке, она лежала чуть поодаль, под платаном, со свернутой шеей, и остекленевшими антрацитовыми глазами «смотрела» на Лору.

 

Глава 5. МАРК ЛОУТОН, ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ

Надев темно-синюю рубашку и джинсы, я вышел из дома. Вчера мы неплохо посидели с Фрэнком в пабе, но у меня хватило воли обойтись без яростной бомбардировки своего организма ударными дозами пенного напитка, впрочем, мой приятель в этом отношении тоже показал твердость намерений и стойкость характера.

Стояло великолепное утро. На западе еще виднелись тучи, но остальное небо сияло радостной голубизной. Природа ожила после ночного дождя и, казалось, осень ее совсем не испугала.

Я направился в свой офис по одной из аллей парка. Погода была настолько упоительной, что мне совсем не улыбалось сидеть в закрытом помещении. И я уже решил для себя: пару часов, а то и меньше мне будет достаточно для обсуждения с Шарлоттой текущих дел.

Дорога к деловому центру города, где на тринадцатом этаже высотной башни делового центра «Олимп» располагались мои небольшие владения, занимала минут пятнадцать неспешной прогулки.

Административно-торговый центр по своему архитектурному решению напоминал колбу, увеличенную до размеров высотного здания. Впрочем, такой выбор вполне оправдан и символичен – химия для жителей Тауэринг-Хилла и других ближайших городов графства – далеко не абстрактная наука. В тридцатых годах прошлого века лорд Ричард Старлингтон, профессор биохимии, стал основателем медицинской школы и химико-фармацевтического университета, а сэр Уильям, его сын, перевел дело отца на более прагматичные рельсы, создав компанию «Старлинтон энд Парк», и заложил строительство Колбы. Заканчивала возведение этой фантастической конструкции его невестка Элизабет Старлингтон, которая не могла не внести в этот шедевр архитектурной мысли свои дополнения, построив поблизости этой высотки развлекательный комплекс «Эйфория», состоящий из нескольких зданий сферической формы, соединенных между собой стеклянными переходами (подразумевается часть пептидной цепочки эндорфина – гормона радости). Кроме того, при строительстве этого комплекса был применен особый бетон, привычные представления о котором недавно были разрушены немецкими специалистами, добавившими в бетонный состав оптическое стекловолокно. Получился материал с неожиданным для бетона свойством – прозрачностью, при этом он не утратил своих обычных механических и физических свойств. Поэтому наша Колба, облицованная прозрачными бетонными плитами, выглядела невесомой, да и весь этот уникальный комплекс смотрелся очень впечатляюще: будто картинка из какого-то фантастического фильма в стиле Люка Бессона. Когда я в первый раз увидел макеты «Олимпа» и развлекательного «дополнения», то не был особо удивлен решением миссис Старлингтон: несколько эпатажно, претенциозно и провокационно, но совершенно в ее вкусе. Хотя мне тогда казалось, что воплотить в жизнь такой архитектурный замысел весьма сложно. Но для этой женщины, похоже, не было и нет ничего невозможного. Весь этот центр стал визитной карточкой нашего городка, не так давно сделавшего ставку на получение статуса круглогодичного туристического курорта.

В просторном и уютном холла центра было малолюдно: рабочий день давно начался. Но с некоторыми знакомыми мне удалось перекинуться парой приветственных фраз.

Прикоснувшись к электронному датчику своей прокси-картой, я прошел сквозь раздвинувшиеся передо мной тонированные двери. И через пару минут стеклянная капсула лифта взметнула меня на тринадцатый этаж башни. Прошагав по светлому широкому коридору, с некоторым волнением я открыл ореховую дверь своего офиса.

Сидевшая в небольшой приемной перед открытым ноутбуком, Шарлотта Денч, моя секретарша и верная помощница, быстро вскочив, тепло поздоровалась со мной, не скрывая радости от моего появления. Я подошел к ней и нежно поцеловал ее в щечку.

С этой девушкой мне вообще очень повезло; природа наделила ее теми качествами, которыми, как мне кажется, и должен обладать отличный административный помощник: ненавязчиво и тонко предвосхищать желания своего босса (интим исключен), и, безусловно, профессионализм во всем остальном. Вполне заурядная внешность Шарлотты в силу ее обыденности, не отвлекает ни меня, ни других немногочисленных моих сотрудников от работы. Мисс Денч знает об этом и, будучи девушкой умной, принимает факт своей внешней тривиальности нормально, твердо стоит на ногах, не витая в мечтах о славе кино-теле или какой-либо другой звезды. Но в ней имеется еще один очень важных плюс: Шарлотте чудесным образом удается избежать привычной составляющей такого рода работы – влюбленности в своего босса, а в силу этого – и некоторого заискивания перед ним; впоследствии такой процесс может перерасти в легкий служебный флирт с дальнейшими банальными и анекдотичными ситуациями вроде «аэробики» на столе, диване… и так далее, на сколько хватит фантазии, умения и сил по претворению в жизнь бессмертного учения камасутры. Моя заслуга в отсутствии таких сомнительных радостей – приверженность некоторым, почти религиозным постулатам: не лезть в петлю самому и очень сильно сопротивляться, если у кого-нибудь возникнет желание набросить мне ее на шею. У моей помощницы такого желания, по всей видимости, не возникало, хотя, не исключено, что она его тщательно скрывала, прочувствовав мое отношение к этому вопросу. Как бы то ни было, у нас сложились замечательные деловые отношения, доверительные, но без фамильярности.

Выглядела Шарлотта этим утром привлекательней, чем обычно. Еще недавно, месяц назад, внешне она напоминала мне не самую хорошую копию Рене Зельвегер в одной из ее очень известных ролей. За время моего отсутствия мисс Денч заметно похудела, что не могло не польстить моему мужскому самолюбию (с чего я взял, что она худела ради меня?). Конечно же, девушка похорошела ради какого-то другого мужчины или даже для себя, тем не менее меня не могла не порадовать такая метаморфоза: весьма приятно, когда твой взгляд получает удовольствие от такой, гармоничной, картинки. Впрочем, иногда я рассуждаю по-другому, но только по той причине, что из всего стараюсь извлечь для себя плюсы.

Новая прическа девушки открывала лоб, пряди темно-русых волос слегка прикрывали несколько широкие скулы округлого лица. Брючный костюм цвета опавшей листвы хорошо сидел на ее ладной фигурке. Серо-зеленые глаза были подкрашены как-то иначе, но в чем заключалось новизна макияжа, я не понимал да и не собирался вникать в такие мелкие детали.

За кофе Шарлотта рассказала мне о всех текущих делах, которых оказалось не так много, в основном они касались проведения несложных анализов, но одно дело стояло отдельно. И я обратил на него особенное внимание, во-первых, оно в какой-то мере предполагало небольшое расследование, во-вторых, просьба исходила от нашего священника Джейсона Коварта; а я считаю, что не по-христиански отказывать в помощи церкви и полиции. Нашего викария я уважал безмерно и был рад оказать ему услугу. А дело состояло в следующем.

Полторы недели назад сторож городского кладбища показал священнику пару могил, которые кто-то пытался как-то странно осквернить. Невдалеке от одной надгробной плиты были вырваны несколько кустов плюща и мака, а у подножия другого памятника, в нескольких местах, был немного разрыхлен верхний слой почвы. Я не стал спрашивать у Шарлотты, откуда известно, что речь идет о плюще и маке. Зная нашего сторожа, живущего рядом с кладбищем, и особенно о его приверженности к своей работе, сомневаться в таком выводе не приходилось. Вчера Фрэнк уже упоминал об этом деле, на прошлой неделе он установил скрытые камеры наблюдения, но подобное хулиганство больше не повторилось, так что в последние дни обстановка на погосте, как доложила Шарлотта, вполне располагала к тихому, пассивному отдыху. Выслушав свою помощницу, я зашел в лабораторию поздороваться с лаборантами Скоттом и Норой. (Сегодня у них не было сложных анализов, поэтому они работали в обычной препараторской.) Вчерашние студенты оказались добросовестными сотрудниками, относящихся к своей работе ответственно и с огромным интересом.

Оказавшись в просторном помещении, разделенном стеклянными стенами, в одном из отсеков я увидел, как Скотт бесшумно скользил в мобильном кресле вдоль длинного белого прилавка, работая одновременно на нескольких компьютерах. Увидев меня и приветливо улыбнувшись, он поприветствовал меня взмахом руки и сразу же углубился в изучение разноцветных узоров, веселой мозаикой украсивших монитор. Голубоглазая блондинка Нора, на миг оторвавшись от микроскопа и доброжелательно улыбнувшись, громко произнесла: «Привет, Марк! Рада тебя видеть!» и вновь с озабоченным видом приклеилась к окуляру. Мне импонировала такая сдержанность: в лаборатории не уместны пространные разговоры.

Возвратившись через приемную в свой кабинет, я подошел к окну и с удовольствием окинул взором привычный живописный пейзаж за стеклом, порадовавшись своему возвращению к работе.

Интерьер моего офиса неплохо совмещал деловой стиль с комфортом, кроме того благодаря усилиям наших девушек он стал очень уютным: ореховая мебель светло-палевых тонов, обитые бежевым арпатеком офисные кресла и стулья на фоне стен оливкового цвета, горшечные растения, не устающие радовать меня своим цветением (еще одна заслуга Шарлотты).

Усевшись за письменный стол, я включил офисный ноутбук и стал просматривать свою почту и другие рабочие материалы, скопившиеся за время моего отсутствия. Поработав часа полтора, я почувствовал легкую усталость и, потянувшись, встал из-за стола и вновь подошел к окну.

Стоя у большого прозрачного периметра, я задумался, но это не помешало какой-то частью моего сознания наслаждаться открывающимся видом: безмятежной гладью озера, морским побережьем, утопающими в зелени садами и парками, ажурными мостами, церковным шпилем, аккуратными коттеджами и особняками… Но буквально через пять минут погода решила вспомнить свои летние капризы. Быстро и неожиданно небо затянулось темными тучами, решившими освободиться от своей ноши, и крупные капли дождя забарабанили по крыше и стеклу башни.

Такие изменения атмосферы мне не понравились, но изменить это обстоятельство мне не представлялось возможным. Поэтому, усевшись за стол, я стал заниматься тем, что мне было посильно. Несколько раз просмотрел записи скрытых видеокамер, установленных в нескольких местах кладбища и церкви, но ничего криминального обнаружить мне не удалось. Хотя посидев пару минут с закрытыми глазами, пытаясь ни о чем не думать, я все же смог уловить одну неопределенную странность. Какая-то деталь, возможно, мелочь зацепила мое подсознание, но мозг пока не мог ее «увидеть». Может, это и неважно, но я привык все проверять. А для этой цели мне нужно было покинуть свой кабинет, надежную защиту от дождя и непогоды.

Взглянул в окно, я с удивлением обнаружил, что дождь уже закончился. Погрузившись в работу, я этого даже не заметил, что меня несколько огорчило, но несильно, потому что мой мозг, определив для себя новую загадку, вспрыснул в кровь порцию адреналина; и, вскочив, я стал мерить комнату шагами, ощутив, как энтузиазм и азарт разогрели меня, окатив горячей волной приятного возбуждения.

Мое состояние передалось и Шарлотте. Она очаровательно, как-то особенно улыбнулась, лукаво прищурив глаза, но ничего не спросила, а молча сделала для меня чашку кофе. Перед этой девушкой мне было не стыдно проявлять свою щенячью радость.

Выпив кофе и подмигнув на прощание Шарлотте, я накинул «дежурную» легкую курточку, захватил зонт, забытый мною месяц назад, пластиковый пакет, несколько бумажных салфеток и вышел из приемной. В ожидании лифта я продолжал думать о Шарлотте и о том, как мне с ней все же повезло: девушка правильно догадалась о моих дальнейших планах, поэтому и не стала задавать вопросы, суеверно боясь спугнуть свои да и мои надежды на возможное интересное дело. (Есть у меня одно (?), не очень хорошее качество: воодушевленный какой-либо новой идеей, я могу потухнуть, не успев разгореться.)

Обогнув округлый фасад здания, я направился через парк к городскому кладбищу. Мне намного лучше думается при неспешной прогулке на свежем воздухе, поэтому я направился к озеру, рассудив, что прибыть к месту вечного упокоения еще как-то успею. Надеюсь, что небеса меня тоже пока не торопят.

После прошедшего дождя стало чуть прохладнее, но дискомфорта я не ощущал. Влажный воздух приятно бодрил, и желания ускорить шаг у меня не возникало.

В парке в это время дня было малолюдно. Симпатичная молодая девушка и спортивного вида юноша оживленно что-то обсуждали, ничего не замечая вокруг себя. Влюбленная парочка излучала такой поток счастья, что мне даже удалось к нему слегка прикоснуться. Несколько собачников выгуливали своих разнокалиберных питомцев.

Гуляя по дорожкам парка, я наслаждался великолепием окружающей красоты, в который раз мысленно отмечая, насколько же природа совершенна, все в ней органично, и эту гармонию можно наблюдать в любое время года. Начиная с конца весны и до средины лета в парке, под ажурной тенью сосен, происходит волшебство цветения рододендронов. Чтобы описать буйство красок этой лавины цветочной пены необходим особый талант, а уж передать чудесный букет ароматов… просто невозможно, этот благоухающий океан опьяняет тонко и упоительно. Что может сравниться с такой силой эмоционального воздействия на человека, кроме музыки, конечно? Сейчас же здесь царила атмосфера зрелого лета, но уже несколько уставшего от активного и жаркого времени.

Спускаясь к Хрустальному озеру, я все еще размышлял об устройстве мироздания, хотя меня должны были волновать совершенно земные задачи. Усилием воли мне удалось направить движение мыслей в нужное русло.

Зеркальная стальная гладь озера искаженно отражала желтоватые облака, вяло плывущие по голубому небу. Но постепенно облачность рассасывалась, и выглянуло пока бледное и робкое, но подающее надежды солнце. По контрасту с этой картинкой на водной палитре озера яркими мазками выделялось семейство диких уток, активно добывающих себе на завтрак более мелкую и пассивную озерную живность.

Садовые скамейки были мокрые после дождя. Но меня это не испугало, салфетками вытерев деревянную поверхность лавки и положив на нее пластиковый пакет, я чуть нивелировал возможные неприятные ощущения и уселся на скамейку неподалеку от утиного домика. Хотя это был все же опрометчивый шаг с моей стороны, потому что рядом рос огромный дуб, ронявший время от времени тяжелые, мокрые листья и орошая меня застрявшим в его кроне дождем. Лень было искать более сухое место, тем более зная, что здесь, у озера, я его точно не найду. Глядя сквозь ветви плакучих ив на водную серебристую амальгаму, я пытался схватить промелькнувшее в моей голове расплывчатое воспоминание, явно связанное с тем смутным подозрением, которое возникло у меня при просмотре видеозаписей городского погоста.

Вдруг сзади раздался хруст веток и шелест листьев. Оглянувшись, я увидел двойника собаки Баскервилей, во-всяком случае, знаменитый персонаж детективной повести мне представлялось именно таким.

Огромный черный дог, размером с хорошего теленка, не мигая, уставился на меня. Я замер в немом восторге. Горделивая осанка, мощь и красота пса произвели на меня неизгладимое впечатление. Все в нем было гармонично и соразмерно: рост, сила и элегантность. Не зря говорят, что дог – Аполлон среди собак.

«Аполлон» был настроен явно дружелюбно, но смотрел откровенно изучающе.

Боковым зрением я увидел спешащую к нам светловолосую девчушку, лет десяти.

– Сэр, не бойтесь! – звонким голосом прокричала она. – Амадей добрый! Он филантроп!

– Вуф! Вуф! – низким, полнозвучным лаем подтвердил «филантроп» это смелое утверждение, наклонив набок породистую морду.

– Я и не сомневаюсь! – ответил я, лучезарно улыбаясь Амадею, надеясь, что буду им понят правильно.

Кобель подошел ко мне поближе. Чуть наклонившись, я отважно подал псу руку, хотя совершенно не был уверен в правильности своего поступка, в тот момент совершенно позабыв о «собачьем» этикете. Пес тоже не стал размышлять о таких мелочах, обрушив огромную лапу на мою ладонь. Затем он аккуратно обнюхал мои кроссовки и, очевидно, решив, что я не представляю опасности для его хозяйки, уселся в трех футах от меня, вполне удовлетворенный проведенной работой, но все же толика настороженности оставалась в его умных блестящих глазах.

– А почему Амадей? Он сочиняет музыку? – попытался пошутить я, сразу сообразив, что попытка получилась грубоватой и далеко не остроумной.

– Вы напрасно иронизируете! – обиженно заметила девочка. Музыку сочиняю я, а Амадей ее чувствует.

– Аа, – понятливо прокомментировал я. – Какой необычный пес. – Лесть прозвучала несколько фальшиво, но у меня совершенно не было опыта в сочинительстве подобного рода комплиментов.

– Ну, в этом я, пожалуй, с вами соглашусь, – серьезно ответила девчушка и, чуть помолчав, заключила: – Вы наблюдательный.

– Спасибо, – пытаясь не рассмеяться, сказал я. – С вашим другом я познакомился. Меня зовут Марк Лоутон. А как зовут вас, юная леди?

– Вивьен-Маргарет – смутившись, проговорила девочка. – Хотя это мой сценический псевдоним, на самом деле меня зовут Мэри Джонс, но это слишком просто, – вздохнула она. Когда я вырасту – стану известной пианисткой, а к этому нужно готовиться уже сейчас.

– Верно, – подтвердил я.

– Вуф! – кивнул за компанию черной мордой Амадей.

– А знаете почему? – спросила Мэри.

Я неуверенно пожал плечами, промолчав, предполагая, что именно такой реакции от меня и ожидали.

 – Чтобы обрушившаяся на меня слава не стала неожиданностью для моей головы, – с глубокомысленным видом заключила она. – А вы часто здесь гуляете? Мы часто, но вас здесь не встречали.

– К сожалению, я гуляю не так часто, как мне хотелось бы.

– А почему? – Хорошенькое личико девочки слегка покраснело. – Извините меня. Мои родители часто делают мне замечания… я слишком любопытна и болтлива, – тяжело вздохнула она и оглянулась, очевидно, убедиться, что они где-то неподалеку. Посмотрев в ту же сторону, я увидел молодую пару. Они не очень-то спешили: с такой охраной, как Амадей, родители Мэри, по-видимому, не опасались за безопасность своей дочери. – Я борюсь с этим, – продолжала свой рассказ девочка, – но иногда, когда уж очень интересно, разрешаю своим недостаткам меня победить!

– Думаю, это нормально для ваших лет, мисс Джонс. А бываю я здесь редко, потому что нет времени.

Огромные голубые глаза Мэри алчно заблестели в предвкушении предполагаемого интервью. Судя по ее одержимому виду, меня ожидала лавина вопросов, готовых сорваться с пухлых губ девочки, но пока неуемное любопытство Мэри сдерживалось рамками традиционного воспитания. Хотя спустя минуту усилия ее родителей стали разрушаться на моих глазах.

– А почему у вас нет времени? – И без всякого ожидания моего ответа, последовало: – А как вы думаете, сколько мне лет?

– Я много работаю, – ответил я и, сосредоточенно прищурив глаза, добавил: – Думаю, что вам около двенадцати, – польстил я девчушке, прибавив пару годков (как все меняется у женщин с возрастом!).

– Скоро будет, – радостно крикнула она, бросив осторожный взгляд на Амадея. Тот удивленно склонил набок огромную морду, в его взгляде сквозило легкое недоумение. Мэри тоже это заметила, поэтому сконфуженно уточнила: – Скоро будет… через два года, но разве это много?

– Нет, конечно. Это вообще доля секунды… в масштабах космоса.

– Вот видишь, Амадей. Я не лгала, только чуть преувеличила.

Пес, похоже, согласился уже привычным для меня «Вуфф». Он, наверное, приготовился и дальше внимательно слушать наш диалог, совершенно не подавая признаков нетерпения. Очевидно, для него это не было чем-то необычным: его хозяйка явно обладала талантом втягивания потенциального собеседника в активный диалог, мягко игнорируя нежелание возможного оппонента.

В этой хорошенькой девчушке, судя по всему, уже проснулось одно из женских качеств: легко корректировать конкретный факт в выгодную для себя форму. Я взглянув на ее симпатичное личико и понимающе улыбнулся огромным голубым глазам. И тут что-то в моей голове щелкнуло.

Сама того не зная, Мэри помогла мне в моей бесплодной попытке сфокусировать смутные и расплывчатые подозрения, и неясная картинка обрела четкие очертания. И я вспомнил другую, давно умершую, девочку и теперь знал, где искать подтверждение своей догадке.

Мои объяснения причин необходимости своего скорого ухода я облек, конечно, в завуалированную форму, заверив, что буду чаще приходить к озеру. Мэри приняла их, чуть нахмурившись, а пес – весьма благожелательно. Будущая музыкальная звезда взяла с меня «честное слово», Амадей тактично промолчал, подав на прощание лапу.

Я торопливо шел по центральной улице университетского городка, названной аллеей Альпийских роз. И это название было совсем не вымышленным – действительно, эта часть парка демонстрировала огромное количество рододендронов. Несмотря на то что период цветения этих удивительных растений уже прошел, их листья еще не затронуло касание осени.

Миновав парк, я вышел на наш Стрэнд. Только если в Лондоне одноименная улица соединяет политическую и деловую части города, то у нас – старую часть Тауэринг-Хилла и кампус.

У второго светофора улица разветвлялась. Пойдешь прямо – Айви-стрит выведет к набережной. Повернув направо, я вышел к торговому центру города. Здесь было все, что требовалось местным жителям: от скобяных товаров и одежды до различного рода салонов и многих развлекательных заведений. Я уже достаточно проголодался, но желание подтвердить или опровергнуть свои подозрения было сильнее голода, да и сверлящее нервное возбуждение не дало бы мне почувствовать вкус еды, а стало быть я мог лишить себя удовольствия. Мне же этого не хотелось: жизнь так коротка… А ланч на некоторое время можно и отложить, зато потом наслаждение от еды будет острее.

Мысль о голоде промелькнула и погасла; у меня на тот момент была другая, более существенная, тема для размышлений: а догадался бы я о той «невидимой» моим мозгом странности, которую я почувствовал при просмотре видеозаписей съемки, если бы не моя встреча с Мэри?

Будучи убежденным фаталистом, я верю, что вся моя жизнь протекает по уже созданному кем-то сценарию, как, впрочем, и жизнь других людей. И если мне приходиться отклоняться от заданного сценария – провидение мягко, а иногда и не очень, корректирует мои действия. Мысль отнюдь не нова, и я не сделал открытия. Думаю, любая, казалось бы, случайная встреча далеко не является такой, и уже предопределена свыше. Я понял это давно, анализируя прошлое и настоящее, как свое, так и знакомых мне людей. Иногда, когда я хотел что-то изменить – у меня не всегда это получалось, а через какой-то период наступали более благоприятные обстоятельства, приводящие к оптимальным для меня переменам, о которых я даже не подозревал ранее. Конечно, мне хотелось надеялся и верить, что «сценарий», созданный для меня небесами, вполне благоприятный. Пока это было так.

Вскоре показался золотистый шпиль церкви, а спустя пять минут и городское кладбище.

Надо сказать, меня всегда привлекали места вечного упокоения. Сложно описать ту сложную гамму чувств и ощущений, которые охватывали меня при их посещении. Может, поэтому я не упускал случая побродить среди могил, чтобы попытаться проанализировать свое внутреннее состояние и в конечном итоге «навесить» на него характерное клише или окончательно примириться с тайной и недосказанностью кладбищенской атмосферы.

Но сегодня у меня была вполне конкретная цель.

У кованных ажурных ворот, обвитых жизнерадостным плющом, пошатывался Морис Глэдли, смотритель кладбища и по совместительству гид, в общем-то, сполна оправдывающий свою фамилию. Мужчина любил свою работу и отдавался ей безоглядно. Счастливое и жизнеутверждающее выражение лица редко покидало Мориса и могло бы заразить оптимизмом и жизнелюбием многих, но, к сожалению, его постоянное и многочисленное окружение было не в состоянии разделить с ним радость бытия. Даже искренняя скорбь Глэдли на чьих-либо похоронах была какой-то жизнерадостной, но совсем не обидной ни для родственников усопшего, ни для других участников похоронной процессии, не говоря уже о самом виновнике печального мероприятия.

Морису было почти семьдесят. Но выглядел он на десяток лет моложе, и это, несмотря на то что трезвым его не видел никто из живущих нынче в Тауэринг-Хилле, хотя – и откровенно пьяным – тоже.

Маленький, худосочный, юркий, хитроватый, но весь из себя такой живчик, брызжущий энергией, проворный, как ртуть, смотритель напоминал Чарли Чаплина, только без усов и котелка, а его растоптанные, откровенно большие ботинки усиливали это сходство. Морис осознанно подражал великому комику, но делал это так талантливо и смешно, что не вызывал замечаний у окружающих, а наоборот – смех и поощрение. И это на кладбище! Нередко доходило даже до курьезов.

Морис являлся своего рода достопримечательностью города. За его трудолюбие и смешливость этому бодрячку прощалось его многолетнее поклонение Дионису. К тому же он отлично изучил вверенный ему объект и неоднократно оказывал помощь по разным хозяйственным вопросам, да и в качестве гида мужчина был незаменим.

Жил Глэдли в маленьком веселеньком домике, рядом с кладбищем. И как он сам рассказывал, такое тихое и спокойное соседство его очень устраивает.

Сейчас смотритель-гид стоял, крепко держась за крыло ангела. Мраморный розовый херувим привычно улыбался, но в его улыбке не было признаков радости от такого соседства.

На свежеокрашенных черных воротах блестела бронзовая надпись: «Parva domus, magna quies» («Малое жилище – великий покой»).

Хитро прищурившись, Морис поприветствовал меня. Смотритель был чрезвычайно словоохотлив. Сам с собой он пока не разговаривал, но разговаривал с могилами, вернее, с теми, кто нашел в них свое упокоение, при этом его монологи были такими яркими и выразительными, издалека напоминавшими фанданго, что ему даже хотелось ответить. Хотя, по-видимо, за прошедшую ночь старик все же соскучился по живому общению.

– Что-то вас давно не было видно, мистер Лоутон, – вместо приветствия констатировал он приятным и почти трезвым голосом.

– Да, вы правы, мистер Глэдли.

– Были в отъезде?

– Как вы догадались? – деланно удивился я.

 – Это легко, – самодовольно ухмыльнулся старик, не решаясь все же оставить мраморного ангела на произвол судьбы. – Вы как-то говорили, что на кладбище вам хорошо думается. Сомневаюсь, что за последнее время у вас не возникла необходимость о чем-либо хорошенько поразмышлять, – иронично захихикал он. – Значит, вы для этой цели бродили среди других могил.

 – Браво, мистер Глэдли, ваша логика меня восхищает, – без всякого скепсиса заметил я. – Я навещал своих родственников, проживающих в Милане.

 – О, Италия! – Он восторженно причмокнул.

А я в этот момент понял, мне срочно нужно ретироваться, дабы избежать его монолога, тем более мне показалось, что мои мозги наконец-то настроились на нужную волну. – А вы еще не видели сегодня отца Коварта? – У меня не было необходимости видеться со священником, но привычка «заметать следы», по-видимому, у меня в крови.

– Как же не видел? – возмутился Морис. – Минут десять назад он направлялся в сторону церкви. Так что там вы его и найдете. – Любопытство Мориса росло, как аппетит у страдающего булимией, и требовало дополнительных порций информации. Я знал, что теперь он последует за мной, особо не прячась.

– Благодарю вас, мистер Глэдли. – Хорошегодня! – попрощался я и, следуя своей легенде, последовал к церкви через кладбище.

Слева, сразу за воротами, на небольшом холмике, перед моими глазами предстала маленькая часовня, обновленная и сверкающая бежево-кремовой палитрой, но в моих ассоциациях казавшаяся воздушным пирожным, не совсем уместным в таком месте. Перед входом в часовню радовала взор клумба-цветник, усыпанная мелкими яркими цветочками. В центре клумбы журчал аккуратный грибок фонтанчика. Были здесь и деревянные скамейки, обычно не пустовавшие в теплое и сухое время года. Отсюда, с этого холма, открывался вид на многие захоронения. На могильных плитах пестрели еще не увядшие цветы, оживляющие бело – серую гамму мраморных крестов и каменных надгробий. Веяло ничем не нарушаемым покоем – просто идиллия! Но мне, к сожалению, некогда было наслаждаться этой пасторалью и я направился к интересующим меня могилам.

Ярко-красная шапочка Мориса, как поплавок на воде, время от времени всплывала поблизости, среди редких деревьев и кустарников. Задумавшись о своих насущных вопросах, я споткнулся о выступающий корень могучего платана, и тот окатил меня с головы до ног мощной струей холодной влаги. По прыгающей, как воздушный шарик на ветру, красной шапочке и сдерживаемому смешку я понял, что хоть кого-то рассмешил сегодня и почти без усилий со своей стороны.

Наконец-то весь мокрый и продрогший, я подошел к нужному мне захоронению.

Моя догадка подтвердилась: на плите с надписью о том, что здесь покоится ушедшая в мир иной семилетняя Лилиан Адлер, лежали уже слегка поникшие, мокрые от дождя, бледно-розовые хризантемы. А рядышком, на могиле ее отца Тома Адлера, лежали темно-бордовые, почти черные розы. Откуда они взялись? И почему? Более пятнадцати лет после странной гибели Тома Адлера и его похорон на этой могиле никогда не было никаких цветов. Ходили упорные слухи, что талантливый ученый свел счеты с жизнью. Несмотря на то что факт самоубийства доказан не был, его вдова Кэтрин Адлер была убеждена в самоубийстве супруга, покончившего с собой из-за тяжелой болезни их дочери Лилиан (девочка умерла от сердечного заболевания через полгода после смерти своего отца). Миссис Адлер так и не простила мужа. Психика бедной женщины явно пострадала после обрушившегося на нее горя. Она оставила работу в лаборатории при медицинском центре и вела тихую, закрытую для посторонних, не считая прислуги, жизнь. Их старший сын – Макс Адлер – мой бывший босс, а сейчас коллега и близкий приятель, пошел по стопам родителей и блестяще окончил медицинский и биохимический факультеты университета. Он полностью содержал свою мать и, судя по состоянию дома и штату обслуживающего персонала, ни в чем ей не отказывал. О трагедиях, случившихся в его семье, мы с Максом не разговаривали, но как-то он заметил, что не верит в самоубийство отца, но со своей матерью на эту тему никогда не разговаривал и не пытался ее разубедить. Когда Макс посещает кладбище, то приносит цветы только на могилу своей сестры, чтобы не вызвать психический срыв у миссис Адлер. Если кто-то посторонний возлагает цветы у надгробия покойного ученого – миссис Адлер, ежедневно и неоднократно посещающая кладбище, их забирает и, очевидно, куда-то выбрасывает. И вдруг на могиле Тома Адлера появились розы. Кто их сюда положил?

Несмотря на то что мои недавние подозрения подтвердились, настроение мое от этого не улучшилось, а беспокойство, пожалуй, еще более усилилась. Скрытая камера, установленная Фрэнком на скульптуре скорбящей мадонны у выхода из кладбища, захватывала только малую часть надгробия Тома Адлера. И сегодня утром, просматривая вчерашние записи видеокамеры, я смог заметил только один бутон из кроваво-красного букета, но поначалу не сообразил, что же меня смутило. А разговор с Мэри какими-то ассоциативными путями вызвал в моей голове образ другой девочки, Лилиан. Затем на помощь мозгу пришли воспоминания о запечатленных на видеозаписях надгробиях Тома и Лилиан Адлеров. Напрашивалось самое очевидное объяснение произошедшем: миссис Адлер наконец-то простила своего почившего супруга. Но почему именно вчера? Что для нее значит вчерашняя дата? Если у психически нормальных людей неисповедимы игры подсознания, что тогда устраивает подсознательное с менее нормальными? И как это проверить? И вдруг меня ошеломила совершенно справедливая мысль, а зачем мне это нужно знать? Я чуть было не рассмеялся от облегчения. Я же не психоаналитик. Какое имеет отношение букет роз на могиле Тома Адлера к моему расследованию? Может быть, психика вдовы со временем пришла в норму, и женщина, выздоровев, опомнилась? И, к примеру, вспомнила о каком-то памятном для их семьи дне? Раннее я не страдал нездоровым любопытством, но сейчас мой – несколько странный! – интерес к психическому здоровью матери Макса весьма насторожил мою собственную психику.

Некоторое время я бесцельно бродил среди ухоженных надгробий, иногда приостанавливался, слушая тишину, но почему-то не ощущал покоя, всегда здесь снисходившего на меня; а я зациклился на анализе своего внутреннего состояния, боясь обнаружить в себе еще какие-нибудь странности. Нужно было отвлечься, поэтому я решительно зашагал к церкви, чтобы рассказать нашему викарию о принятых моими сотрудниками мерах по выявлению нарушителя кладбищенского покоя.

Сентябрьское солнце, разогнав все облака, наконец-то громогласно объявило о своем существовании, и у него это получилось совсем не слабо. Дневные лучи с особой яростью пронизывали зелень деревьев и кустарников, будто хотели прожечь их насквозь, как, впрочем, и мою куртку. Сняв ее, я почувствовал себя лучше, к сожалению, только физиологически. Воспаленное сознание устроило мультипликацию картинок, мыслей, в том числе и бредовых, подавлявших потенциально разумные идеи своим количественным превосходством. Они сталкивались в моей голове, словно бильярдные шары, и исчезали так же быстро, как мыльные пузыри, не успев сообщить моему сознанию что-нибудь существенное. Такое состояние бывает у меня нередко, но… сейчас меня все-таки смущал этот злосчастный букет роз, я не понимал, почему мысль об этих розах «неуютно» и крепко засела в моей голове и раздражает меня, как гвоздь в ботинке? Может, приезжал Макс и посеял зерна сомнений в стойком убеждении миссис Адлер в самоубийстве ее мужа? Но в таком случае мой приятель мне бы позвонил (обычно он всегда это делал, когда приезжал в родной город). Адлер ведь знал, что я вернулся вчера домой. В последний раз я разговаривал с ним неделю назад, и мы договорились о встречи по моему возвращению… Все же как-то странно все это…

* * *

Джейсон Коварт стоял у входа в церковь. Священник был высок, строен и красив, как герой романа «Поющие в терновнике» Ральф де Брикассер. Книгу я не читал, фильм не смотрел, но фабула мне известна, и в моем представлении наш викарий – типичный киногерой – олицетворение благородства и добродетели. Высокий лоб в обрамлении темно-пепельных волос, тронутых серебром, тонкий нос и четко-очерченные подвижные губы. На бледном, классически правильном лице шестидесятилетнего мужчины выделялись глубоко посаженные, большие темно-голубые глаза, нередко, под определенным углом света, создававшие потрясающий гипнотических эффект. Хорошо, что мистер Коварт выбрал такую стезю, иначе он мог бы прославиться далеко не добродетельными делами.

«Олицетворение добродетели» лукаво мне улыбалось. Солнечные лучи искрились голубоватыми искрами в его глазах. Ему были свойственны скептицизм и несколько ироничное отношение к жизни. Определенная, но очень незначительная толика зла в человеке все же является, как мне кажется, нормой. Абсолютная добродетель в реальном мире невозможна. И если скептицизм и ироничность, присущие священнику, вряд ли можно отнести к добродетельным качествам, то это обстоятельство и является той «каплей дегтя», примиряющей меня со «святостью» его облика.

Мне очень нравилось общаться с Джейсоном Ковартом. Его интеллект и эрудиция меня безмерно восхищали. Священникдоказывал возможность существования высшего разума с поразительной логикой и неопровержимой аргументацией. При этом Джейсон был наделен невероятной щедростью ума. Жаль, что у меня нечасто находилось время для общения с ним.

Мы поговорили с отцом Ковартом не более десяти минут. Поначалу он удивился моему «мокрому» виду и немного посмеялся над объяснениями произошедшего казуса. В конце разговора он что-то сказал мне на латыни. К моему сожалению, я не придал тогда особого значения этой фразе, брошенной священником на прощание… Прояви тогда я большее внимание… возможно, мне бы удалось предотвратить хотя бы одну трагедию в дальнейшей истории… А я был уверен, что в Тауэринг-Хилле все почти спокойно, разве что иногда наше тихое болотце забулькает парочкой пузырей несерьезных разборок влюбленных дамочек, да и сплетнями злопыхателей… Впрочем, в киношном Твин Пиксе, очевидно, до поры до времени тоже все было «чинно и благородно».

На обратном пути я встретил Кэтрин Адлер, чему абсолютно не удивился, давно и твердо уверовав в провидение. Моя вера не была слепой. Как сказал Анатоль Франс: «Случай – псевдоним Бога, когда он не хочет подписываться своим собственным именем». И в этом я соглашусь с писателем.

Последний раз я видел эту несчастную женщину еще летом, но сейчас легко ее узнал по сутулой худой фигуре, срубленной сверху коричневато-серым беретом. Этот берет был не отделим от образа миссис Адлер. Снимала ли она его перед сном, и какого цвета он был в момент своего создания? Об этом Присцилла Лестер, многословная прислуга Кэтрин Адлер, умалчивала, хотя о многом другом распространялась весьма охотно. Мисс Лестер не уступала по комическим талантам Морису, а не в меру живое воображение женщины помогало ей рисовать довольно-таки гротескные картины жизненного уклада своей хозяйки. Макс как-то даже хотел уволить болтливую женщину, но его мать стеной встала на ее защиту. Явно преувеличенные и часто лишенные элементарной логики рассказы Присциллы не слишком отягощали ее совесть, однако по своей натуре она все же была доброй женщиной. По какой-то причине миссис Адлер относилась к россказням своей прислуги безучастно, впрочем, как и вообще – к любого рода сплетням.

В руках Кэтрин было два букета мелких кустовых роз: белых и желтых.

Голова ее была опущена, да и весь облик женщины напоминал поникший и больной цветок. Меня женщина заметила слишком поздно, чтобы попытаться избежать встречи, именно такое поведение было ее постоянной тактикой в отношениях с окружающими. Вдова практически ни с кем не общалась, за исключением отца Коварта, своего сына и прислуги. Что же касается меня – я был рад этой случайной (?) встрече.

Поравнявшись со мной, женщина невнятно и тихо поздоровалась, намереваясь меня обойти и проследовать дальше. В любой другой день я бы предоставил ей такую возможность, но только не сегодня, поэтому на время забыл правила приличия и такта.

– Здравствуйте, миссис Адлер, – слишком громко, чем следовало бы, сказал я и остановился в узком проходе перед Кэтрин, чуть ли не прижав бедную вдову к возвышающейся глыбе склепа. Я стоял, как соляной столб, не зная, что сказать дальше. Миссис Адлер застыла, будто окаменевшая жена Лота. В принципе, нам никто не мог помешать долгое время изображать скульптурную группу, тем более что такое изваяние здесь было бы вполне уместно, но я опасался возможных истошных воплей моего пустого желудка. Стоит ли так пугать несчастную даму? Не стоит, решил я и рискнул, бросив наугад:

– Миссис Адлер, Макс ведь недавно приезжал? – и не став ожидать ее ответа, торопливо продолжил: – Мне очень нужно с ним увидеться. Он уже уехал?

– Мистер Лоутон, вы бы охладили свой итальянский темперамент, – она даже не пыталась скрыть насмешку. – На вас мокрая одежда, а кроссовки измазаны какой-то грязью. Вы решили разнообразить водные процедуры и принять душ в одежде? – Широко распахнутые серые глаза смотрели на меня по-детски невинно.

Я все же не подозревал, что последствия дождя, которым меня оросил дуб, так разрушительны. Но разволновался в тот момент я по другой причине, внезапно обнаружив, что взгляд Кэтрин стал на мгновение ироничным и проницательным. По выражению моего оторопевшего лица женщина, вероятно, поняла свою оплошность. Но как ни в чем ни бывало вновь надела на себя маску «женщины чуть-чуть не в себе». Хотя я тоже мог допустить ошибку: ведь миссис Адлер не страдала безумием или непроходимой глупостью. Не исключено, что она сознательно притворилась психически ненормальной после случившихся несчастий, оградив себя от расспросов, сочувствия и прочих проявлений любопытства окружающих людей.

Все время играть нелегко. Был ли этот ее поступок – продемонстрировать мне свою нормальность – продуманным или это получилось случайно? После недолгих раздумий я все же склонялся к мысли о проявлении миссис Адлер обычного женского тщеславия, коего она, очевидно, не была лишена. За столько лет душевные раны могут немного затянуться, но память о них может толкнуть практически любого человека на жестокие действия. Может, букет кроваво-красных роз для умершего мужа символизировал отказ Кэтрин от склепа прошлой жизни и ее готовности к активным действиям? Сигнал для кого? Или для всех?

– Почему вы думаете, что мой сын недавно приезжал? – На миг посмотрев на меня холодно и отстранено, она сразу же отвела взгляд в сторону, расправила плечи и подняла изящной лепки голову. Как неузнаваемо меняют человека взгляд и осанка! Из жалкой, тщедушной, нелепой – почти старухи – Кэтрин предстала передо мной привлекательной и хрупкой моложавой женщиной. Несмотря на безвкусный наряд: неопределенного цвета и формы одеяние, напоминавшее мешок для овощей; темная обувь, пережившая, наверно, Вторую мировую; незабвенный берет и канареечного цвета огромный шарф, больше похожий на питона, приготовившегося то ли к удушению, то ли к обеду, – все это не смогло скрыть породу, которую нельзя закамуфлировать одеждой. Удивительная метаморфоза. По-видимому, и причудливость ее нелепого наряда тоже была продуманной. Но никогда ранее я не замечал в Кэтрин что-то подобное, хотя, честно говоря, мне даже в голову не приходило присмотреться к ней получше.

Вдове было около пятидесяти трех, но выглядела она моложе. Нацепив на себя панцирь уродливой отчужденности, она, похоже, «законсервировала» свой, весьма привлекательный, облик от посторонних глаз. А теперь, очевидно, уже не было необходимости в «куколке», и бабочка расправила свои красивые крылышки.

У миссис Адлер были мелкие, но правильные и гармоничные черты лица. Кожа бледная, гладкая и почти без морщин. Светло-рыжая челка выбивалась из-под берета и липла к высокому лбу. Русые брови и темные длинные ресницы оттеняли прозрачность светло-зеленых глаз. Такое лицо легко могла бы украсить улыбка и легкий макияж. Но в данный момент ничего этого не было.

Возможно, женщина уже не видела смысла в своем притворстве? Решив проверить свою догадку, я вновь умышленно допустил бестактность, сказав:

– Миссис Адлер, вы изменились. У вас, похоже, все нормализовалось?

– А разве я чем-то болела? – улыбнулась она, но ее глаза были полны горечи; в уголках рта застыли скорбные складки.

Мне стало неловко. Но как сгладить свою некорректность, я не знал. Но иногда скальпель целесообразнее примочки, не правда ли? Почему бы его не применить?

– Вам лучше знать, – улыбнулся я. – Может, тогда ответите: почему вы вдруг стали приносить цветы на могилу своего умершего мужа? Вы простили его? Извините за такой личный вопрос, но задан он не из простого любопытства. – Я отлично понимал, что допускаю вопиющую наглость и даже хамство, и нет мне прощения… Но ощущение важности этого знания взрывало мне мозг.

– Скажите, Марк, неужели мой букет таит угрозу для жизни кого бы то ни было? Если это так – я их не буду больше приносить. В чем вы меня подозреваете? – Язвительный тон женщины задевал меня больше, чем издевательский смысл ее слов. – Если вы детектив, это не значит, что вы имеете право задавать мне такие интимные, даже оскорбительные вопросы!

Кэтрин ловко ушла от ответа, умудрившись при этом не слабо меня задеть, но, к моей радости, меня это уже не трогало, потому что я и так все понял. Меня осенило! Вчера я звонил профессору Биггсу для небольшой консультации. И во время нашего с ним телефонного разговора я смог расслышать несколько фраз, смысл которых мне стал понятен только сейчас. Женский голос, но несколько измененный из-за телефонной связи, произнес: «Спасибо. Вы сняли камень с моей души. Мне нужно идти. Не провожайте меня». Я тогда еще подумал, что по телевизору транслируется какой-то фильм, потому что профессор в тот момент не прервал разговор со мной. Алан Биггс и Том Адлер были коллегами… Возможно, профессор что-то знал о смерти Тома, но смог рассказать вдове только по истечении длительного времени… «Скальпель» уже горел в моих мыслях: зачем отрезать хвост по кусочкам?

– Простите меня, миссис Адлер, а как себя чувствует профессор Биггс? – похоже этот вопрос стал для бедной женщины действительно режущим. От неожиданности она побелела, глаза ее закатились. Еще немного – и обморок был бы неизбежен. Я подхватил миссис Адлер под руки, но она быстро смогла взять себя в руки. Смутившись, женщина отвела в сторону потемневшие глаза, явно намереваясь солгать:

– Извините, Марк. Мне нужно идти. Я не очень хорошо себя чувствую, – скороговоркой пробормотала она. – Если вас интересует здоровье мистера Биггса – спросите у него сами. До свидания. – И Кэтрин быстро засеменила в сторону места захоронения своих родных.

Насчет своего самочувствия она, конечно, соврала. И мы с ней это знали.

Ну, и денек выдался! Интересно, закончились ли его шутки?

По дороге к своему офису я думал о Максе Адлере и был уверен в том, что он недавно приезжал. У меня не было никаких конкретных фактов, было только ощущение: миссис Адлер мне врала почти во всем. Вполне возможно, Макс сообщил что-то матери об отце, что реабилитировало того в глазах Кэтрин. И женщина пошла с расспросами к профессору Биггсу. Ну и что в этом секретного? И мой друг не обмолвился ни словом об этом. Значит, какая-то тайна в его молчании есть. А почему, собственно говоря, он должен мне рассказывать о своих семейных проблемах и загадках? И почему это случилось именно сейчас? Хотя, может быть, он уже давно переубедил свою мать? Только она не считала нужным что-то менять в своем поведении. Или я все преувеличиваю? А цветы – всего лишь долгожданное прощение и прощание. А нормальность миссис Адлер – следствие длительного лечения временем. Ответов пока не было, вернее они были, но их было слишком много для одного вопроса, и был ли среди них правильный? Можно было бы, конечно, спросить обо всем Макса. Я бы это сделал, если бы он хотя бы на часть был итальянцем. Но самое важное состояло в том, что у меня уже раскалывалась голова от застрявшего в ней вопроса: мне-то какое дело до всего этого… букета роз, странностей миссис Адлер и ее семейной трагедии? Да уж, трудно сделать укладку блошистой собаке… Есть у меня ужасный недостаток: совать нос туда, куда не следует, вынюхивать, высматривать… будто мерзкая любопытная старуха, выслеживающая своих соседей и пытающаяся жить их жизнью, потому что своей-то у нее и нет. Но у меня-то есть… Или это качество – издержки профессии, ставшие частью моей натуры, такие же необходимые, как протез инвалиду?

Досадуя на себя, в особенности на то обстоятельство, что бесплодно расходую свое время, энергию и мозги на всякую ерунду, я незаметно подошел к торговому центру. Сделав себе последнее предупреждение в отношении своей скверной привычки, я решил все же поесть.

Завтра мне предстояла встреча с Лорой, которую кто-то хочет убить. Так что нужно было подготовиться еще к одной порции сюрпризов. Только приятных ли? Интуиция мне подсказывала: моя приятельница подбросит мне еще загадку, и, видно, не одну. Что ж, без элемента неизвестности жизненная игра теряет смысл.

В тот момент я не очень-то был склонен к философским размышлениям и, конечно же, не задумывался о том, что в скором времени цепочка последующих событий будет мне казаться частью серпантина времени, начало которого – в далеком прошлом, и всего лишь небольшой ее виток являет собой настоящее (об этом я и так знал, но в каких-то абстрактных категориях, и отнюдь не применительно к себе самому). Самое интересное, что мне тогда, похоже, было известно – безусловно, на каком-то подсознательном уровне, что кончик одной спирали бесконечного серпантина будущего находится у меня в руках, и тем не менее к его распутыванию я отнесся весьма легкомысленно А ведь от моих действий зависело не только течение моей последующей жизни, но и судьбы других людей. Однако в ту минуту собственного настоящего мне казалось, что этот, пока еще виртуальный, огромный шар будет раскручиваться бесчисленными спиралями судеб всего земного и без каких-либо поступков скромного детектива Марка Лоутона, а его «героическое» время просто еще не пришло… Хотя мне и хотелось принять активное участие в создании общего светлого будущего, но наверно, только в своих фантазиях. А так как я эстет (во всяком случае, мне так казалось), то мое стремление написать красивую картину, энергетически вдохновляющую на созидание, более чем понятно. Впрочем, и во мне есть некое количество зла, которое, вероятно, и привело к трагедии. И это зло – равнодушие, точнее, недостаточное желание проявлять искреннее участие в жизни другого человека. Так что все последующие мои поступки были обусловлены желанием добиться справедливого возмездия для инициаторов преступных замыслов и их непосредственных исполнителей. Собственно говоря, только таким образом я мог как-то себя реабилитировать…к сожалению, исправить что-то было уже невозможно. Смогу ли я предупредить подобное впредь?.. Хотелось бы верить…

После легкого обеда я возвратился в свой офис. Просмотрев всю почту, я еще раз убедился в следующем своем постулате: когда у тебя много родственников – это очень хорошо, но когда они находятся на некотором расстоянии – это счастье. Односложно ответив почти всем, кто нуждался без промедления получить от меня весточку, я облегченно вздохнул. Следующие пару часов мы с Шарлоттой потратили на обсуждение набросков наших новых визиток и рекламы. В процессе этого творческого поиска к нам присоединились Скотт и Нора, но увеличение общего умственного потенциала не повлияло на результативность наших потуг. Так и не придя к каким-то конкретным результатом, мы решили дождаться приезда Фрэнка.

Было уже четыре часа пополудни, когда я решил, что на первый рабочий день, мне выпала, можно сказать, непосильная нагрузка; и уже не менее часа мой обессиленный организм нуждается в отдыхе. Попрощавшись со своими сотрудниками, привычным маршрутом я покинул здание Центра.

Звонок от Элизабет Старлингтон застал меня на пол-пути к дому. Дама вежливо поинтересовалась моими планами на вечер. Я ответил: они, то бишь планы, находятся в моем сознании в несколько размытой форме. Миссис Старлингтон предложила мне помочь в процессе их более четкого оформления. Я не такой экстремал, чтобы отказывать этой женщине: не стоит подвергать себя необдуманному риску, тем более что у меня на сегодняшний вечер вообще не было никаких планов, даже в их эскизном варианте.

Пребывая в достаточно обалдевшем состоянии от последовавшего предложения, я согласился на встречу с миссис Старлингтон без всяких раздумий, стараясь по возможности приглушить восторженные ноты в тембре моего голоса. Домой я пришел в таком же, растерянном, состоянии, поэтому немного поразмышлял вслух на предмет будущей встречи. Услышав мой голос, сизым клубочком в гостиную вкатилась Клео (иногда она, впадая в детство, носится за своим хвостом). Но заметив, что в комнате, кроме меня, никого нет, она лениво зевнула и возвратилась к своей игре: к моим монологам кошка давно привыкла. Умное животное, очевидно, пришло к выводу: с таким моим, не самым отвратительным, недостатком она может спокойно сосуществовать.

После небольшого и не очень качественного аутотренинга (из-за многочисленных вопросов, сразу засуетившихся в моей голове, элементарно не мог сосредоточиться), я стал анализировать все, что могло заинтересовать Элизабет Старлингтон, к тому же имеющее отношение ко мне. Но ничего толкового на ум не приходило. Что ж, пару часов «маринования» моего любопытства – полезно для воспитания стойкой выдержки.

Но все же взвинченность мозгов мешала мне заниматься чем-то конкретным, тем более что и нервозное состояние не собиралось меня покидать. Не люблю я нервничать, особенно если на то нет конкретных причин.

Безусловно, я был знаком с миссис Старлингтон, но еще ни разу она мне не звонила лично, тем более с просьбой о встрече.

Элизабет Старлингтон… своего рода, миф и тайна для многих, а скорее всего, для всех. Ее ненавидели, боялись, но, бесспорно, уважали; ей завидовали, прислуживали и льстили, за глаза называя Минервой (в римской мифологии богиня мудрости). Она отвечала окружающему миру бесстрастным равнодушием. Ее фотографии не часто украшали первые полосы газет и журналов. Однажды она заметила: настоящее богатство и «негромкая» власть не нуждаются в фотовспышках. Женщина процитировала эту фразу, вероятно, не имея в виду себя, но такой комментарий к ней, конечно же, относился. Если и появлялись пресс-релизы о миссис Старлингтон, то только с ее ведома и, подозреваю, не без определенной цензуры. Так что ее равнодушие все же было отнюдь не абсолютным.

Выше среднего роста, худощавая, без малейшего намека на какие-либо округлости, неопределенно-среднего возраста, Элизабет выглядела достаточно молодо, без видимых признаков старения, хотя ей было уже чуть за пятьдесят. Впрочем, разве это возраст для амбициозной женщины с огромными финансовыми возможностями?

У нее было аскетичное, даже худосочное, лицо, которое сложно назвать красивым, несмотря на правильность его черт. Светло-пепельные, коротко подстриженные волосы иредкого голубовато-стального оттенка большие глаза на бледном лице создавали образ холодной и недосягаемой снежной вершины. Удивительно, но при этом женщина не страдала излишним высокомерием или снобизмом, хотя небольшая доля надменности ей была присуща. Что же касается общего образа ее внешности, судя по всему, при желании Минерва могла бы быть более женственной, но не обременяла себя такими, по ее мнению, мелочами.

О ней знали ровно столько, сколько она хотела показать.

Родилась она в Истборне, в семье преуспевающего фармацевта. Но уровень благополучия семьи был все же местечкового размаха. Супруги Доэрти души не чаяли в своей дочери. И надо сказать, девочка с ранних лет поражала окружающих своими незаурядными качествами: аналитическим складом ума, целеустремленностью и честолюбием; казалось, блестящие успехи не стоили ей никаких усилий. Родители Лиз поощряли ее страсть к познанию. Девушка окончила медицинскую школу, а затем биохимический факультет университета и отделение менеджмента.

Несомненно, я пытался узнать о ней больше. Немало интересных эпизодов из жизни миссис Старлингтон и ее семьи рассказывал мне мой отец, некоторые сведения я получал из газет и, что греха таить, не брезговал и местными сплетнями, безусловно, рассматривая их с достаточной долей скептицизма. До сих пор мне не понятны причины своего интереса к Элизабет. Нет, это мое странное увлечение не было окрашено даже тенью влюбленности: я не способен испытывать романтических – и не только – чувств к ледяной статуе, ею можно только восхищаться, что я и делал. Возможно, мною двигало и двигает обывательское любопытство: узнать о выдающейся личности что-нибудь не очень лестное для нее, а тем самым потешить собственное самолюбие, заодно повысив и самооценку; неприглядный факт биографии известного человека, возведенного обществом в статус привилегированной элиты, подтачивает его пьедестал. Насколько соответствовали истине сформулированные мною личностные характеристики Элизабет Старлингтон, я не знаю. Многое из прошлого этой женщины было закрыто. Но, полагаю, что с ранних лет ею двигало стремление обладать властью (во всяком случае, я сделал именно такой вывод); а чтобы обладать ею – надо умело манипулировать людьми, правильно использовать их сильные и слабые стороны, желания, устремления, комплексы и страхи. Для этого, в свою очередь, надо изучить основные психологические особенности и качества окружающих людей, понимать мотивацию их поступков, просчитывать возможные варианты развития событий. Задача, безусловно, не из легких, но для целеустремленных людей нет ничего невозможного. Судя по тому, что мне известно, наукой манипулирования миссис Старлингтон овладела на достойном уровне.

В двадцать два года мисс Элизабет Доэрти стала старшим администратором клинической больницы Тауэринг-Хилла. Но это был лишь первый уровень в воображаемой ею пирамиде власти. А чтобы достичь ее вершины, кроме талантов, знаний и опыта, не лишним бывает еще и статус, который дает соответствующее происхождение. Этим Элизабет не могла похвалиться. Но разве не для такой цели существуют мужчины с аристократической родословной? Во второй половине двадцатого века снобизм, диктующий негативное отношение к мезальянсу, несколько поубавился. И для амбициозной девушки судьба сама позаботилась об объекте ее матримониальных планов, даже более того – нужный кандидат былочевиден.

У богатого вдовца сэра Уильяма Старлингтона было двое детей: старший сын Генри и младшая дочь Элис. Мистер Генри Старлингтон подходил мисс Доэрти по всем критериям: очень симпатичный и способный ученый-биохимик, поглощенный своими научными исследованиями, но не настолько, чтобы не замечать и других радостей жизни. Кроме своих многочисленных талантов, Элизабет могла подарить потенциального супругу и внешность, достойную для обрамления ее аристократическим ореолом. Девушка подвергла тщательной шлифовке свои неплохие, но отнюдь не блестящие внешние данные; и обычный камень приобрел блеск и яркость драгоценного.

Ухоженность, вкус и стиль преображают практически любую женщину. И если для достижения этой цели есть средства, желание и время, да еще при современном уровне развития косметологии, то это вполне посильная задача.

В конечном итоге мое давнее расследование вкупе с анализом сложились в законченную картинку. Поставив перед собой цель в виде Генри Старлингтона, мисс Доэрти разработала тактический план его завоевания в качестве мужа. Мужчина обладал незаурядным умом и внешней привлекательностью, кроме того, был достаточно искушен в отношениях с женщинами и совсем не жаждал связывать себя узами брака. Конечно, к нему нужен был особый подход, очень осторожный и тщательно продуманный.

Полагаю, Элизабет принялась за сэра Уильяма, стремившегося достойно женить сына. Сэру Старлингтону, давно страдавшему онкологическим заболеванием, было уже за шестьдесят и ему, по-видимому, было бы спокойнее за свое дело, если бы Генри женился на женщине, способной стать тому хорошим партнером в семейном бизнесе. Союз талантливого ученого и отличного администратора, вероятно, в глазах сэра Уильяма был предпочтительнее, нежели брак своего сына с аристократкой, не обладающей «нужным» набором способностей, тем более что проблем в то время – восьмидесятые годы прошлого столетия – у старого бизнесмена было немало: его юная дочь Элис сбежала с каким-то рокером, младшего брата Роберта Старлингтона убили из-за карточных долгов последнего. И на попечении сэра Уильяма осталась семья непутевого Роберта: супруга Маргарет и двое малолетних детей: пятилетний сын Дэвид и двухлетняя дочь Эмма. Так что эффективное развитие семейного бизнеса было не только очень важным, но и жизненно необходимым для всего клана Старлингтонов. Поэтому тридцатилетнему Генриследовало взять ответственность за продолжение, укрепление и развитие компании «Старлингтон энд Парк».

Своей незаурядностью мисс Доэрти, бесспорно, выделялась на фоне остальных потенциальных невест для мистера Генри. И конечно же, его отец не мог не обратить внимание на способную и честолюбивую девушку, понимая, что с таким талантливым менеджером можно добиться хороших результатов во многих совместных проектах. Для успешной деятельности любого предприятия важен не только высокий профессиональный уровень сотрудников, но и другой важный аспект: их преданность интересам компании. А что может быть в этом плане лучше семейных связей, если, конечно, отношения между родственниками строятся на взаимном уважении и здравом смысле? И любовь в этом случае не играет такой уж значимой роли, нередко это чувство является большой роскошью, требующей огромных затрат, и их материальная составляющая отнюдь не самая высокая плата. Очевидно, лучшей кандидатуры, чем мисс Доэрти, в качестве супруги для Генри Старлингтона, просто не существовало.

Такой девушке, как Элизабет, думаю, несложно было очаровать сэра Уильяма. В своей работе она уже успела проявить организаторские способности, ум, волю, решительность и стрессоустойчивость. Не у многих мужчин найдется такой «букет» качеств! Видимо, и сын сэра Уильяма оценил достоинства потенциальной невесты; так что через некоторое время мисс Доэрти вышла замуж за Генри Старлингтона. Вскоре у супругов родилась дочь Энн, чуть позже умер сэр Уильям. А спустя еще шесть лет мистер Генри разбился в автомобильной катастрофе. И в настоящее время Элизабет Старлингтон является президентом компании, основанной ее свекром, кроме того, ей принадлежит контрольный пакет акций торгово-производственного холдинга.

Несомненно, Минерва обладает многими талантами и какой-то неоднозначной харизмой, скорее, обаянием хищницы сродни пантеры, поэтому пока я склонялся к мысли, что ее энергетическое поле нередко несет в себе отрицательный заряд. Между собой сотрудники компании да и многие другие жители Тауэринг-Хилла, как уже упоминалось, называли миссис Старлингтон Минервой. Я не знаю, кто первый дал женщине это прозвище, но она вполне ему соответствовала. В римской мифологии Минерва – это богиня мудрости, искусств открытий, городов, покровительница ремесленников. Элизабет, конечно же, знала об этом, но относилась к своему прозвищу с легкой иронией, впрочем, как и ко всему прочему; тем более что сравнение с богиней вряд ли может кого-нибудь обидеть. У нее еще было одно негласное имя – Дама – понятно и кратко.

Я не психоаналитик, но, похоже, миссис Старлингтон не способна была на сильные чувства по отношению к другим людям, в том числе и к своим родственникам. Любила ли она своего мужа? Я не был с ним знаком и не могу судить о характере их взаимоотношений. Хотя, скорее всего, даже если бы ее муж и был бы жив, очень сомневаюсь, что супруги Старлингтон дали бы хоть какую-нибудь возможность охарактеризовать их семейный микроклимат. Такой вывод следовал из блеклой и серой картины взаимоотношений Минервы со своей дочерью Энн. Может, пословица, что на детях талантливых родителей природа отдыхает, верна? Во всяком случае, в отношении мисс Энн Старлингтон она себя не очень-то утруждала. При таких неограниченных возможностях наследница холдинга была напрочь лишена не только честолюбия, но и обычного женского тщеславия, и проявляла странное равнодушие к перспективе когда-нибудь надеть «корону» империи. Но, справедливости ради, надо заметить, жизнь этой девушкибыла скрыта от посторонних глаз. И такие выводы основывались не только на затворническом образе жизни Энн; другие, весьма разнообразные источники, из которых я черпал сведения, тоже не были комплиментарными по отношению к юной мисс Старлингтон.

За все время моего, более чем двадцатилетнего пребывания в Тауэринг-Хилле я нечасто общался с этой странной и нелюдимой девушкой. Нас познакомил мой отец. Работая в службе безопасности миссис Старлингтон, он как-то взял меня с собой, конечно, с ведома миссис Старлингтон. Энн тогда было лет шесть и она мне показалось славным и любознательным ребенком. Поэтому позже, когда я слышал различные слухи о мисс Старлингтон – считал их несколько преувеличенными из-за зависти или по какой-то другой причине. После той, давней, встречи мне не приходилось с ней встречаться даже мельком. Но когда я встретил ее уже подросшей – был очень удивлен. Славненькая и неглупая девчушка превратилась в совсем непривлекательную и заторможенную девушку: прыщавая кожа, сонные, безучастные глаза на рыхлом лице, напоминающем сдобу плохого качества, сальные жиденькие волосы какого-то неопределенного мышиного цвета – в общем-то, не самый хороший комплект внешних данных для будущей наследницы миллионов. Достаточно высокая, с вполне округлившимися формами, не очень заметными на ее полной фигуре, Энн показалась мне апатичной и неразвитой личностью. При этом юная мисс Старлингтон обладала очень красивым голосом, бархатным и не по-детски чувственным. У нее были большие голубые глаза и правильные черты, но, утонув в жировых складках пухлого лица, они безнадежно утратили свою выразительность. За длительный период, прошедший с того времени, в девушке изменилось не так много, как следовало бы. Ее мать, скорее всего, давно махнула рукой на нерадивую дочь. Что ж, и на Солнце бывают пятна. Остальная элитная тусовка тоже относилось к Энн с нескрываемым пренебрежением. А мне было жаль девушку. Какая злая ирония судьбы! Подарив этой девочке удачу родиться в знатной и могущественной семье, она забрала у нее одну из самых важных потребностей для любого человеческого существа – желание познавать, умение мыслить и развиваться, то есть все то, что обеспечивает человеку полноценную жизнь. Трудно назвать такой обмен хорошим, тем более – счастливым. Я очень сочувствовал мисс Старлингтон, но чем я мог ей помочь?

То ли дело двоюродная кузина Энн, мисс Линда Доэрти. Ее родители погибли в авиакатастрофе. Отец Линды, Майкл Доэрти, был старшим братом Элизабет. Миссис Старлингтон, оформив опекунство, стала воспитывать тринадцатилетнюю племянницу в своем доме. Надо сказать, девочка оказалось очень способной в освоении учебных дисциплин. Но по тем немногим, мимолетным встречам, которые у меня случались с Линдой, я сделал вывод: мисс Доэрти – чрезвычайно любопытная особа, проявляющая повышенное внимание не только к наукам.

Через какой-то период времени Энн Старлингтон избавилась от следов гормонального взрыва: кожа на лице стала чище, а волосы приобрели красивый пепельно-русый цвет. Она стала еще выше ростом, но лишние килограммы делали ее большой и неуклюжей, а очень короткая стрижка еще больше подчеркивала мужеподобный вид девушки. Эннс трудом закончила колледж и на этом решила остановиться. Я не знал, чем мисс Старлингтон занималась несколько лет. Но больше года назад, когда Энн исполнилось двадцать один год, она, вступив в право наследования, внезапно уехала «посмотреть мир».

Линда Доэрти блестяще закончила художественный колледж, а затем отделение рекламы и маркетинга нашего университета. Девушка работала в рекламном отделе компании и, похоже, надеялась в самом скором времени его возглавить. Мисс Доэрти обладала хорошей фигурой и очень симпатичным лицом. Среднего роста, с густыми, волнистыми рыжевато-медными волосами и лучистыми зелеными глазами, она выглядела всегда привлекательно и сексапильно. Ее амбициозность и целеустремленность были совсем не удивительны и только подтверждали родственную связь Линды с миссис Старлингтон, поэтому именно мисс Доэрти намного больше подходила бы в качестве дочери Элизабет, нежели Энн. Этот факт замечали многие, если не все окружение семьи Старлингтон. Приходилось только удивляться странной, даже насмешливой логике генетики. Но как бы то ни было, все обстояло именно таким образом. Подозреваю, такое положение вещей не приносило радости Минерве, но она никогда не позволяла себе это показывать: детей ведь не закажешь, как платье у портного.

Тем не менее Линда и Энн, по-видимому, оставались подругами, несмотря на их явную непохожесть, безусловно, имеется в виду не только внешность кузин. Одно время казалось, что их связывают более близкие отношения, но эти подозрения не подтвердились, и этот факт весьма обрадовал представителей менее прекрасной половины человечества. Линда для многих мужчин была объектом вожделения. Но пока никого из страждущих ее внимания кавалеров она им не удостоила. Как водится, всю свою энергию и время племянница миссис Старлингтон отдавала работе и совершенствованию своего образования, не размениваясь на недостойные ее интереса объекты. И похоже, вследствие этого для многих стала еще более желанной. Я избежал такой «счастливой» участи: мне не нравятся такие «зацикленные» на своей карьере девушки.

Вот так обстояли дела в нашем самом знаменитом семействе: спокойно и вполне оптимистично… как и во всем тихом Тауэринг-Хилле. И я даже не предполагал, что грядут достаточно бурные и трагические события. Случайно ли было их совпадение с возвращением Энн Старлингтон? Основная наследница богатства и семейного бизнеса на днях должна была возвратиться в свой родной город. Об этом мне сообщила сегодня Шарлотта.

До встречи с миссис Старлингтон было еще немало времени. Я принял контрастный душ, бреясь и глядя на свое отражение в зеркале, в который раз обещал себе вновь отрастить трехдневную щетину, которую совсем недавно сбрил. Все же мне больше импонировала продуманная легкая небрежность, тем более что она мне шла. Но огромный минус такой небрежности парадоксален: требует больше времени и усилий, чем обычное бритье. Расчесывая влажные волосы, я вдруг подумал: а может, Лора сообщила о своих страхах миссис Старлингтон, своей приятельнице? И та решила поговорить со мной именно о проблемах нашей общей знакомой журналистки? Что ж, в скором времени мне предстояло это узнать.

Надев голубую рубашку, серый костюм свободного кроя, классические темно-серые туфли и захватив зонт, я вышел в освежающую прохладу.

Вечер выдался действительно более прохладным, чем обычно в это время года. Несмотря на шерстяной костюм, комфорта я не ощущал. Весь парк был окутан сизой дымкой. Если основная часть нашего города располагалась на возвышенности, то озеро и примыкающий к нему парк – в низине, поэтому утренний или вечерний туман здесь не такая уж редкость. К вечеру небо вновь потемнело и не только из-за сумерек. Низкие тяжелые тучи, казалось, стремились упасть на землю, и только мощные кроны деревьев не позволяли им укрыть парк плотным и влажным одеялом. Еще не было и семи, а небосвод уже стал безнадежно темным и мрачным; и лишь только невысокие фонарные столбики, отражаясь в мокрой траве сюрреалистическими светлячками, освещали тропинки.

У меня возникло двойственное чувство: странного, какого-то «космического», одиночества и ощущения себя самого как объекта наблюдения. Все это вызвало не очень приятные эмоции, заставившие меня невольно ускорить шаг.

Миссис Старлингтон пригласила меня на встречу в бизнес-клуб «Цилиндр», располагающийся на последнем этаже «Эйфории», и членом которого я, конечно же, не являлся.

Уже несколько лет Элизабет занималась, кроме всего прочего, ресторанным бизнесом, но особенный интерес для нее представляла молекулярная технология приготовления блюд.

Хотя ее внимание к этой, уже далеко не новой, ветви кулинарии было мне понятно. Не лавры Феррана Арне и Хестона Бюменталя, законодателей этой моды (другие источники утверждают, что основоположниками являются Херв Тис и Николай Курте), не давали спокойно спать Минерве, у которой предостаточно было и своих достижений, а обычный исследовательский азарт и масса технологических возможностей для такого, достаточно сложного с технической точки зрения, производства, ну и, возможно, обывательское любопытство.

В нашем небольшом городке лет двадцать назад было всего лишь несколько питейных заведений, но постепенно их стало явно не хватать для всех страждущих «хлеба и зрелищ». Заинтересовавшись новыми гастрономическими веяниями и прикинув пусть небольшую, по ее масштабам, но все же прибыль, наша Дама построила развлекательный центр «Эйфория», куда, кроме всего прочего, входили паб «Атом», кофейня «Молекула», ресторан «Центрифуга», где с «молекулами» священнодействовал шеф-повар Виктор Сенье со своими помощниками, хотя во всех этих заведениях предлагалась не только молекулярная, но и классическая кухня.

Из дома я вышел я за час до назначенного времени. Центр развлечений находился совсем недалеко от моего коттеджа. Но мне хотелось посидеть и немного поразмышлять о предстоящей встрече, дома этот процесс у меня несколько рассеивался, распыляясь в свободном плавании. Хотя пребывание в разного рода увеселительных заведениях не всегда для меня бывает плодотворным (иногда бывает просто трудно сосредоточиться); наблюдения за окружающей публикой направляют мои мысли в пессимистическое русло. Итог таких рассуждений однозначен: все предприятия массового развлечения – «еды и веселья» – по совместительству – ад и рай «в одном флаконе», потому что именно здесь естественное желание утолить голод плавно склоняет нас к чревоугодию, алкогольные возлияния мягко растворяют нити, сдерживающие и все остальные человеческие пороки: гордыню, алчность, похоть, зависть, злобу… Действительно, иногда некоторые отдыхающие веселятся с таким огоньком (особенно в пятницу вечером), будто уже не надеются дотянуть до понедельника. Как-то, в один из вечеров моих «мысленных зарисовок» подобного «отдыха» некоторых «хомо сапиенсов», я попытался понять: какими путями дьявол закрадывается в души людей. Казалось бы, достаточно всего: алкоголя, вкусной еды, красивой музыки, улыбок, радости… но чего-то еще, какой-то малости, не хватает для ощущения полноты праздника. Добавляется спиртное, затем легкий наркотик, вроде марихуаны… И через некоторое время прежняя «порция» любой пагубной привычки уже не доставляет ожидаемого кайфа – надо увеличить количество или разнообразить качество. Тут бы остановиться и осознать, что тело, сознание и душа уже наполнены ядовитым зельем, и вскоре именно оно будет управлять человеческими желаниями и волей. Дьявольская хитрость заключается в плавности этого приятного и совсем не быстрого процесса. Это – как по капле добавлять в воду марганец – поначалу изменений совсем незаметно, а потом, даже как-то неожиданно, раствор становится малиновым. Так и у человека: вскоре получаемый результат ранее приятного процесса становится жизненно необходимым как воздух. Без него человек превращается в полу-труп, физически и нравственно парализованного инвалида, готового продать свою душу за «лекарство» от предсмертной агонии. Только он, к сожалению, уже не в состоянии понять: акт купли-продажи им уже совершен, и его душа, сознание и воля давно проданы за призрачную иллюзию будто бы вечной эйфории и счастья.

Я тоже не миновал многих соблазнов… были и травка, алкоголь, кокаин, амфетамины (курево на этом фоне – безобидный леденец), но каким-то чудом мне удалось вовремя понять: этот приятный процесс в конце концов плавно трансформируется в физиологическую и психологическую необходимость, а этот фактор может затянуть в такой ад при жизни, что выход можно будет найти, пожалуй, только в суициде, который-то облегчением-то в итоге и не станет. Кроме того, если, конечно, успеешь дожить до любого – «счастливого»? – исхода, со своей свободой распрощаешься раз и навсегда. Все твои потребности будут проходить сквозь призму «основного наркотика», которым может стать, кстати, и еда, особенно ее «сладкая» часть. Вообще-то, я пришел к выводу, что в жизни можно попробовать многое… при условии наличия железной воли, а если уж нацепил «радужные очки», надо хотя бы попытаться не проехать «нужную» остановку… но ведь некоторые зависимости, особенно химической природы, разрушают волю. К сожалению, я не был достаточно волевым человеком, чтобы самостоятельно решить некоторые свои проблемы. Лет десять назад, страдая от рефлексии и жестокой внутренней борьбы и осознав свое бессилие, я пришел к выводу: исходя из закона термодинамики, в борьбе с энтропией одних внутренних ресурсов недостаточно. Что может помочь при «энтропии» человеческого сознания и души?.. Тогда я еще не успел стать алкоголиком или наркоманом, но почва для углубления одного из таких процессов была весьма благодатной. Как человек увлекающийся, к тому же перфекционист и большой любитель разнообразия, я мог бы легко и быстро разрушить свой, быть может, единственный шанс на бессмертие души. В случае со мной произошло чудо… на первый взгляд. Как-нибудь, возможно, я расскажу об этом… Мне удалось совладать почти со всеми дьявольскими «угощениями». Полностью не удалось завязать только с алкоголем. Думаю – хотя, возможно, оправдываю свою слабость, – что небольшая порция яда иногда может служить лекарством, надо только держать этот процесс под контролем. Мне это удается. Вообще-то, чем меньше зависимостей – тем больше степеней свободы. Свобода – вот настоящий кайф! И я был рад за себя, что уже более девяти лет «рассадник» дурных соблазнов для меня таковым не является.

Я пересек Шахматную площадь, названную так из-за большого количества кустарников, расположенных в шахматном порядке), поднялся по розовой мраморной лестнице на второй этаж развлекательного центра и оказался у Г-образного бара. По терракотовому ковролину я пересек небольшое уютное помещение и направился в туалет. Я специально пришел пораньше, чтобы немного подумать, оценить обстановку и себя в ней.

Усевшись на барный стул и заказав кофе, я огляделся. Теплые цвета стен, мебели, скатертей и посуды: бежевый, молочный, кофейный. Чуть розоватая подсветка потолка. Мягкие удобные диваны и кресла. В зале было мало посетителей, сюда приходят для приятной трапезы и беседы, но в будние дни желающих задержаться здесь надолго было немного (для продолжительных застолий существовали другие заведения).

Повернув голову к входу, я увидел Эдварда Крайтона, секретаря-референта миссис Старлингтон. С ним я познакомился лет восемь назад и сразу его невзлюбил, до сих пор не понимая почему. Более компетентного и талантливого сотрудника – «знающего и умеющего все» – трудно представить. Хотя непрофессиональных работников в концерне просто, похоже, не могло быть. На мой взгляд, Крайтон слишком совершенен, чтобы считаться нормальным; по-видимому, поэтому я и испытываю к нему антипатию: обыкновенная зависть посредственности к почти идеалу. Может, он вообще – инопланетянин? Но если это и так, станет ли мне от осознания такого факта легче? Не уверен.

Как бы то ни было, миссис Старлингтон ценила не только профессионализм своих «вассалов», но и их внешнюю привлекательность. Чье-то высказывание, что «ничто так не украшает интерьер женщины, как удачно подобранные мужчины», с полным основанием можно отнести и к Минерве. Хотя, справедливости ради, надо заметить: прекрасная часть человечества, работающая в холдинге, тоже радовала взор обывателя; а это заслуживает уважения: все же наша Дама прекрасно осознавала свои далеко не юные годы и возрастные показатели зрелой внешности, кроме того, лесбийских «оттенков» в ее поведении тоже не замечалось. Значит, она просто получала эстетическое удовольствие от созерцания красоты. И в этом я с ней солидарен. Что же касается тщеславия и женской ревности – приходится признать, что Элизабет, очевидно, лишена этих, весьма популярных, человеческих качеств; либо, что более вероятно, она уверена в своей особой привлекательности и неотразимости. Нельзя все же исключить комплекс полноценности, коим она страдает, впрочем, очень тактично. При такой точке зрения на себя и окружающих – конкуренции можно не опасаться. У ее племянницы Линды тоже имеется комплекс собственной исключительности, но «болеет» она им отнюдь не так деликатно.

Эдвард Крайтон, пожалуй, был красив. Высокий и стройный сорокалетний брюнет с большими глазами и очень широкими черными бровями, которые не портили мужчину, а, наоборот, придавали его слегка надменному взгляду большую выразительность и какой-то демонический аккорд. Даже цвет глаз этого красавца был вызывающе притягательный: сине-зеленый. Поначалу я вообще подозревал Крайтона в ношении линз.

Эдвард щедро наделен всеми мыслимыми и немыслимыми внешними достоинствами: тонкий прямой нос, четкие линии скул жесткого симметричного лица, легкая полнота и чувственность губ, не переходящая в женственность и мягкость. Такое лицо обладает легким гипнотическим эффектом, а многих… просто очаровывает. Я даже рад, что питаю к нему некоторую враждебность, иначе мне бы пришлось задуматься о прочности своей традиционной сексуальной ориентации. Тем не менее в Крайтоне чувствовалась какая-то искра опасности. Хотя, не исключено, что мне просто хочется так думать. Но уверен, мужчина скрывает многое, позволяя видеть себя таким, каким ему хочется быть в глазах окружающих, впрочем, как и его босс. При этом Эдвард не старается выглядеть в каком-то исключительно благоприятном свете. Иногда мне кажется, что этот везунчик, по-большому счету, циничный и откровенный пофигист. Ему можно было бы простить скрытность: будучи доверенным лицом первого лица большой компании, такое качество – закономерная необходимость. Но в том-то и дело, что особой замкнутостью Эдвард не страдал. Безусловно, я слишком категоричен в своих суждениях относительно нашего местного секс-символа, но моя предвзятость выросла не на пустом месте. Тем более что мне нередко приходиться смотреть на многое сквозь призму подозрительности (не самое лучшее качество, но есть у меня такой грех).

Предполагаю, молодость нашего секс-символа протекала весьма бурно. Будучи восемнадцатилетним студентом университета, Эдвард подрабатывал моделью и даже пытался сниматься в кино, но не получилось, похоже по той причине, что молодой человек не мог выйти из своего образа – «мистера совершенство».

Пожалуй, я еще не видел ни одного человека, который оставался бы равнодушным, увидев Крайтона в первый раз. Было любопытно наблюдать реакцию людей на него. Крайтон, казалось, и вправду обладает какой-то магией. Даже находясь с ним рядом, многие, очевидно, испытывали волнение. А молодые девушки просто впадают в ступорообразное состояние или транс вроде сабспейса (эндорфинного опьянения). Иногда я задумываюсь о странности такого понятия, как редкая, совершенная красота: благословение ли это?.. Или наказание? А может, «наивысшая степень целесообразности», как сказал кто-то из известных писателей? Но хотел бы я знать, что ощущают действительно красивые люди. Счастливы ли обладатели совершенной телесной оболочки? Глупый вопрос? Не уверен. Но в этом контексте, под словом «счастье» я не имею в виду то необъяснимое ощущение, которое подразумевается в его общепринятом понимании. Какое это чувство на «вкус», знание, что собственная красота затмевает все остальное, и ее обладатель может претворить в жизнь свои самые смелые планы? Однако, как мне кажется, такая внешность не может не развращать своего владельца, особенно, если у того не очень высокие нравственные и моральные устои. И вполне вероятно, что потеря такого дара становится серьезным испытанием для его обладателя, да и осознание самого факта скоротечности и исключительной хрупкости такой красоты должно нередко омрачать настроение подобного красавца. Для подтверждения этой сентенции достаточно взглянуть на многих красивых звезд, готовых перекроить себя вдоль и поперек, дабы удержать свое внешнее совершенство. И когорта подобных счастливчиков, прибегающих к различного рода ухищрениям в попытке обмануть природу, становится заложниками своей внешности, и далеко не каждому удается вырваться из замкнутого круга, в котором красота – синоним успеха. А если, что не редкость, природа совершает «великодушный» поступок, наградив человека красивой оболочкой, но посылает ему скудоумие… «в отместку»? Такой тандем… насколько хороший приз судьбы?

Впрочем, Эдварду Крайтону действительно повезло: он умен и обладает другими замечательными качествами и способностями. Его низкий и глубокий тембр голоса тоже не разочаровывал окружающих, ненавязчиво демонстрируя им интеллект и самодостаточность Крайтона. Бедные женщины! Хотя у нас есть еще один мужчина, обладающий красивой внешностью и бархатистым голосом. Зовут его Кристиан Стюарт, к тому же он холостой, успешный и далеко не бедный. Кроме всего прочего Стюарт является экстрасенсом (горожане называют его Магом, а его сестру-помощницу Кейт – Ведьмой) и неплохим ресторатором. Кроме того, в ресторанном бизнесе Кристиан создает конкуренцию нашей Минерве; открыто пока они не враждуют, но, думается, это временно. Вскоре, полагаю, между ними начнется борьба за тендер по реконструкции старой рыночной площади и прилегающей к ней достаточно большой заброшенной территории.

Заметив меня, Эдвард подошел и поздоровался. Некое подобие интереса на миг промелькнуло в его глазах.

– Как провели отпуск, Марк? – спросил он, прервав мой анализ о камне преткновения Мага и Минервы.

– Спасибо, Эдвард. Неплохо.

– Я предполагал, что найду вас здесь.

Это было неудивительно: мы часто с ним здесь виделись, иногда даже общались, но не более пяти минут.

– Я хотел вам сообщить, что миссис Старлингтон будет ждать вас в новой лаунж-зоне бизнес-клуба, которая находится за рестораном. Недавно там закончилась реконструкция. Знаете, как найти?

– Да, спасибо, мистер Крайтон, – поблагодарил я самого выдающегося «вассала» Минервы. (Впоследствии оказалось, что новая Морская лаунж-зона клуба была еще закрыта для остальных акул бизнеса.)

Бросив взгляд на часы, я мысленно отметил, что до назначенной встречи еще семь минут. Но кофе я уже допил, поэтому, расплатившись, вновь направился в туалет. Сообщение Эдварда заставило мое любопытство всеми своими виртуальными междоузлиями совершить скоростной рывок, уподобляясь бамбуковой пальме. Результатом такого скачка стала мобилизация моего умственного потенциала, как будто бы мне предстоял серьезный экзамен.

У входной двери ресторана стоял статный, с военной выправкой, администратор; мне даже захотелось отдать ему честь, но я решил воздержаться от такого, глупого, ребячества. Учтиво улыбаясь, мужчина распахнул передо мной темную стеклянную дверь.

Зайдя вовнутрь, я сразу ощутил свежий, солоноватый запах моря. Зал имел форму эллипса, и все его поверхности были выполнены из толстого прозрачного стекла. И если бы сквозь крышу не было бы видно небо – то возникло бы полное ощущение, что находишься в огромном пузыре на морской глубине. Под ногами и за стенами – гигантские аквариумы со всевозможными обитателями водной стихии. Вообще-то, этот мини-океанариум был не совсем похож на зону релаксации, и находится здесь – удовольствие, пожалуй, не для всех.

У одной из стен полукругом располагались широкие кожаные кресла. Перед каждым из них – мобильные столики. Все – в сине-глубых тонах, как и положено для воссоздания картины водного мира. Бесшумно сновали два официанта. Под мягкий шепот волн тихо звучал саксофон.

За одним из столиков сидел шеф службы безопасности компании «Старлингтон энд Парк» Фред Хантер, прозванный Кербером (персонаж греческой мифологии: трехголовый пес, из пасти которого течет ядовитая смесь).

Миссис Старлингтон стояла у одного из аквариумов, по-видимому что-то в нем рассматривая, но каким-то образом заметив меня, легкой походкой направилась ко мне навстречу, приветливо улыбаясь. Надо заметить, что на нее всегда было приятно смотреть: Элизабет удивляла своей стремительностью, почти порывистостью молоденькой девушки.

Кожаный темно-синий жакет с подкладными плечами отлично смотрелся на женщине, прекрасно подчеркивая талию. Голубая рубашка, черничного цвета брюки – все лаконично и стильно. Хотя я и не являюсь таким уж тонким ценителем и знатоком модных веяний, но ее наряд мне пришелся по вкусу.

Фред встал, поздоровавшись со мной легким пожатием руки. Высокий, стройный и по-своему привлекательный он, несмотря на свою легкую седину – а может, благодаря ей – был немного похож на киношного Джеймса Бонда, в исполнении Джорджа Лэзенби, что отнюдь не мешало Керберу в его профессиональной деятельности. Ни для кого не было секретом, что Хантер за двадцать лет своей безупречной службы в компании стал, как считали многие, для Элизабет в большей степени другом, чем подчиненным. Одно время поговаривали, что их связывают более тесные отношения, но наше сарафанное радио до сих пор так и не пришло к однозначному выводу: Минерва не дает народу ни единого шанса на какую-либо информацию в этом плане. Одно остается бесспорным: Фред стоит на защите интересов миссис Старлингтон, как верный пес, поэтому его и прозвали Кербером, и это прозвище сразу прижилось. У меня была своя версия взаимоотношений Фреда и Элизабет. Полагаю, он был влюблен в женщину, но та не отвечала ему взаимностью, однако не по причине отсутствия интереса к нему. Для нее, как мне кажется, были не допустимы любые близкие отношения с мужчиной вообще, и не из-за досужих разговоров, просто смысл ее жизни состоял исключительно в работе, ничего другое, похоже, Минерву не интересовало. Зачем, в таком случае, расходовать свой потенциал на мужчину, даже умного, привлекательного и достойного? К чему создавать для себя дополнительные проблемы? Но так думал я. А как на самом деле обстояли дела у этой парочки, судя по всему, никому не было известно. Быть может, оставаясь с Кербером наедине, она набрасывались на него, как бобер на дерево?

Мне нравился Фред. Держался он всегда спокойно и непринужденно, иногда позволяя себе иронию, уж если не в улыбке, то в карих, слегка прищуренных глазах. Но такое выражение лица Хантера было настолько мимолетно, что даже я, знавший его более десяти лет, сомневался в своих выводах. Сейчас же его взгляд был серьезным, без тени улыбки на лице. И я мог предполагать причину некоторой обеспокоенности Фреда: в скором времени предстоял торжественный прием, по случаю полувекового юбилея компании «Старлингтон энд Парк», что являлось для Хантера и его подчиненных дополнительной головной болью и возможных неприятных ощущений в других частях тела.

Миссис Старлингтон пригласила меня за столик. Буквально через пару минут в зал вошел Эдвард и присоединился к нам, непринужденно улыбаясь.

Пару минут я осматривал «морское пространство». Остальные не мешали моему занятию, обмениваясь друг с другом своими впечатлениями о законченной реконструкции этого немалого помещения.

На меня же «океанариум» произвел неоднозначное впечатление. Миссис Старлингтон нажала указательным пальцем левой руки на кнопку пульта, лежащего на кобальтовой столешнице. И окружающий интерьер изменился: кремовые, розовые и красноватые бра, выполненные в виде больших медуз и фантастических кораллов, изнутри наполняясь неярким светом, стали медленно увеличиваться в своих размерах.

Напротив нашего стола располагался самый большой аквариум. Круглые софиты бледно-желтыми лучами освещали агрессивно снующих, вечно голодных небольших акул. Несмотря на свою любовь к красоте форм, звуков и красок, Минерве, похоже, нравились эти хищные зубастые твари, ради удовлетворения своего голода поглощавших все на своем пути.

(Кстати, в детстве у меня тоже был период увлечения этими удивительными созданиями, и я пересмотрел немало документальных, и не только, фильмов о них.)

Меня не удивляло сие обстоятельство: вопреки своей внешней хрупкости миссис Старлингтон обладала жестким и волевым характером, но иначе она и не смогла бы построить свою «империю». (Хотелось бы мне знать: как много скелетов скрыто от посторонних глаз на ее пути к вершине власти?)

Во всем пространстве, окружающем нас, протекала жизнь морских обитателей. Надо заметить, в каждом аквариуме жизнедеятельность существ, находящихся в них, была разной, тем не менее действие законов экосистемы можно было наблюдать в их непосредственной близости. И существование одной части обитателей водного пространства было достаточно трудным, но быстрым, потому что их проблемы непринужденно решали другие, более крупные хищники, хотя смерть в пасти другого существа вряд ли можно назвать легким выходом из жизненного лабиринта. А для некоторых, к примеру черепах, время застыло на столетие в лучшем случае, а в худшем – и на пару столетий, «законсервировав» этих свидетелей вековой истории в панцирь монотонности и вялой тягучести их медленного и странного бытия.

Освещение стало ярче. Стерео-звуки волн, искусно наложенные на джазовую композицию, усиливали чувство нереальности и тревожной неизвестности. Мелодия, тихо звучащая в нижнем регистре, стала похожа на унисон кларнета и гобоя.

Сюрреалистический подводный мир, достойный кисти художника, магнитом притягивал наши взгляды. Феерическое зрелище!

– Как вам дизайн, мистер Лоутон? – дружелюбно спросила Элизабет.

– Можно, просто Марк, – не очень уверенно ответил я. – По моему мнению, мрачновато, но весьма впечатляюще. Для того чтобы получить здесь удовольствие от трапезы, надо обладать достаточно крепкими нервами.

Миссис Старлингтон негромко рассмеялась. Фред чуть усмехнулся. Эдвард никак не отреагировал, продолжая время от времени спокойно пить воду из хрустального бокала.

– Мне нравится, Марк, что вы не стараетесь мне угодить. Немалое количество людей в таких случаях захлебываются в комплиментарной лести. Вы всегда говорите то, что думаете?

– Нет, к моему сожалению. Но считаю более разумным говорить правду, чем беспричинно лгать. Только многие этот факт не всегда понимают. Я, впрочем, тоже.

– А как у вас обстоят дела с нервной системой? – лукаво спросил она.

– Спасибо, миссис Старлингтон, я уже ужинал.

Женщина чуть помолчала, оценивающе глядя на меня.

– Можно, Элизабет, – наконец медленно произнесла Минерва. – Вежливо, но остроумно, – чуть улыбнулась она. – Я тоже не ужинаю так поздно. Ну а напитки с легкой закуской?

– Почему бы и нет? Предполагаю, предстоит какой-то разговор… – Я умолк выжидающе. Но так как все изучающе смотрели на меня, продолжил: – Не думаю, что вас интересует мой прошедший отпуск.

– Правильно думаете, – ответила женщина. – И спасибо, что вы согласились встретиться с нами. – Чуть прищурившись, она окинула присутствующих спокойным взглядом и уточнила: – Мои коллеги помогут мне в некоторых моментах, потому что беседа, возможно, окажется несколько неожиданной для вас… – Она замолчала, пытливо посмотрев на меня. – Выберите, пожалуйста, Марк, что бы вы хотели, – сказала Элизабет, кивнув острым подбородком в сторону лежащих на столе синих кожаных папок.

Незаметно материализовались два официанта, облаченные в темно-голубую форму, и застыли в трех футах от нашего столика. Может, они все время здесь присутствовали, слившись с интерьером зала, но быстро поняв, что некоторые гости за столом уже готовы сделать заказ, подошли к нашему столику поближе.

У меня иногда возникает ощущение, что и обслуживающий персонал всех аналогичных заведений холдинга Минервы тоже «лепят» на молекулярной кухне: все официанты и бармены молоды, красивы и неуловимо похожи друг на друга, как биороботы из фантастических фильмов, поэтому мне нередко хочется увидеть среди служителей сервиса общепита обычное человеческое лицо, живое и настоящее, «сидящее» на заурядном теле, дабы лишний раз убедиться, что не все еще на этой планете сошли с ума.

Пока остальные делали заказ, я тоже созрел, отдав предпочтение молекулярной кухне, выбрав мусс из лайма и классический латте. Эдвард и Минерва заказали севиче из морского гребешка и бутылку «Мюскаде де Севр э Мэн». Фред придерживался консервативных вкусов и предпочел стейк из говядины с картофелем и пинту пива. Меня несколько удивил выбор миссис Старлингтон. Алкоголь она употребляла чрезвычайно редко. Значит, либо разговор будет действительно сложным, либо предстоящее зрелище обещает быть слишком кровавым, хотя нельзя исключить сочетание этих вариантов. Такой мой вывод базировался, разумеется, на собственном понимании причин употребления алкоголя малопьющими людьми.

Приняв заказ, официанты бесшумно растворились в окружающей водной стихии.

Я молча и неторопливо разглядывал обитателей морских глубин. Посмотреть действительно было интересно. Не знаю, как с возможностью релаксации в таком интерьере, но любой, даже мало-мальский любопытный, человек вряд ли смог бы здесь медитировать, закрыв глаза и расслабившись в мягком кресле. «Здешние» рыбки все же отличались от своих сытых собратьев, кайфующих в домашнем аквариуме. Некоторых хищников, представленных в этом зале, пожалуй, невозможно накормить досыта. Развить эту мысль я не успел: Элизабет прервала мои размышления о различиях в физиологии отдельных представителей морских глубин, спросив:

– Знаете, Марк, как я назвала этот зал?

– Возможно, дайвинг-клубом или залом любителей подводной рыбалки?

– Не угадали, – по-детски обрадовалась женщина, на миг забыв о своей привычной невозмутимости. – Я назвала его Морским Коллизеем.

– А что, здесь будут проходить рыбные бои? – озадаченно спросил я.

– В том числе. Но в большей степени в этом Коллизее можно будет наблюдать людей, вернее, проявление ими своих эмоций.

– А следовательно, лучше понять их порочность, – закончил Хантер фразу Минервы.

Эдвард хранил молчание.

А я даже не знал, что ответить, поэтому обратил свой взор на одно из самых причудливых и непривлекательных существ океанического дна: рыбу-каплю.

– Что привлекло ваше внимание, Марк? – спросила Элизабет.

– Рыба-капля. Ее унылый вид может разрушить мой оптимистический настрой, но она действует на меня как-то гипнотически.

– Вы предлагаете несчастную рыбешку убить из-за этого? – нарушил молчание Эдвард.

– Насколько я знаю, они несъедобны, – ответил я.

– Ну я же не предлагаю вам ее на ужин, – усмехнулся Крайтон: – А вы знаете почему у нее такой тоскливый вид?

Я пожал плечами.

– Из-за внешнего вида, конечно, – удивился я такому, не самому умному, вопросу.

– Это и так понятно, – великодушно улыбнулся Эдвард. – Дело в том, что у этих рыб межорбитальное пространство шире диаметра их глаз, – блеснул эрудицией мужчина.

– Надо же, – прокомментировал я. – Как же я мог спокойно жить, не зная о такой проблеме несчастных существ?

Все непринужденно засмеялись, вероятно, не моей, отнюдь не искрометной шутке, а скорее для того, чтобы немного разрядить обстановку. Честно сказать, я не чувствовал себя комфортно в такой компании и пока еще не мог понять: для чего меня сюда пригласили.

Появились официанты, прикатив на тележке напитки и еду. Ловко расставив все на столе, они отошли к барной стойке.

– Я заметила, мистер Лоутон, ваше легкое, едва заметное удивление в тот момент, когда мы заказали вино, – полувопросительно промолвила Элизабет.

– Да, я действительно удивился… говорят, вы вообще не употребляете алкоголь.

– Ну как и все слухи, этот тоже несколько преувеличен. Я просто считаю, что наше восприятие реальности и так далеко от объективности – зачем же рисковать и подвергать их субъективность алкогольной агрессии? – медленно объяснила она, очевидно считая, что более быстрый темп ее речи будет не совсем понятен моему мозгу. – Но иногда и в небольших дозах я позволяю себе эту слабость. И я совсем не призываю к абсолютно «выхолощенному» образу жизни. Мы же не роботы, хотя и есть исключения, но я к ним не отношусь, – чуть надменно произнесла Минерва, безмятежно откинувшись на спинку кресла. – Как мне кажется, ко всему нужно подходить разумно и с чувством меры. А вы что думаете по этому поводу? – спросила она, пригубив вино и с усмешкой посмотрев на меня.

Фред и Эдвард неспешно поглощали еду, не принимая участия в беседе.

– Думал и думаю так же, – ответил я. Но раньше мне не хватало воли ее не превышать. Да и хотелось, скорее всего, проанализировать свои ощущения в то время, когда мое сознание пребывает в несколько искривленной плоскости восприятия реальности.

– Ну и как? – Эдвард, похоже, решил проявить интерес к моему опыту общения с наркотическими препаратами. Во всяком случае, выражение его лица мне на это намекало.

– Сразу оговорюсь, ни с чем «тяжелым» я не экспериментировал, так что в этом отношении вряд ли смогу удовлетворить ваше любопытство, мистер Крайтон. Все же я получил соответствующее образование и знаю, как влияют на мозги кокаин, амфетамины, не говоря уже о других наркотиках. – Сделав паузу, я пригубил латте, а затем продолжил: – Воздействие алкоголя на человека, по-моему мнению, проявляется несколько хитрее, но последствия его злоупотребления не менее разрушительны.

– И в чем же его хитрость? – Фред сделал большой глоток пива, вероятно, игнорируя таким образом мой убийственный выпад.

– Тем, что спиртное не так стремительно подтачивает сознание. Безусловно, не для кого это не является новостью, но многие об этом забывают.

– Может, все же рискнете свое сознание чуть подточить? – лукаво улыбаясь, спросила Элизабет. – Хочу вам кое-что сегодня продемонстрировать.

– Почему бы и нет. – Я чуть повернул голову в сторону барной стойки. Один из официантов, поймав мой взгляд, подошел к нашему столику. – Бокал «Амароне», пожалуйста, – попросил я.

Подождав, пока мне принесут вино, женщина нажала кнопку пульта.

В центральный аквариум запустили несколько разнокалиберных рыбешек. Одна галапагосская серая акула, чуть больше трех футов длиной, продемонстрировала свое намерение напасть (немногие виды акул это делают): она прогнула спину, подняла голову и опустила плавники, а затем, чуть проплыв, стала крутиться и переваливаться с боку на бок. Другая акула, того же вида, но чуть меньшего размера, почти синхронно повторила этот маневр. (Надо заметить, галапагосская серая акула опасна для человека, кроме того, этот вид акул чувствителен к некоторым запахам и может определить наличие крови при очень незначительной ее концентрации, сравнимой, насколько я помню, с чайной ложкой крови, вылитой в бассейн; к том же они очень любопытны: сопровождают корабли и преследуют аквалангистов.)

Оторвавшись от воспоминаний, я стал наблюдать за разворачивающимся действом. Эти две акулы устроили безмолвную, кровавую бойню. Через несколько секунд все было кончено, но аппетит прожорливых тварей явно не был удовлетворен. Каким-то образом более мелкая акула была ранена, и вскоре ее постигла участь съеденной рыбы.

У миссис Старлингтон заблестели глаза, она улыбнулась, обнажив безупречные зубы. Я сидел рядом с ней и, казалось, даже почувствовалволну возбуждения, исходящую от Элизабет, совсем не сексуальную, а какую-то первобытную, сродни охотничьему азарту: будто это она одержала неоспоримую победу в кровавой схватке и теперь упивалась своей силой и могуществом. Вот она, слабость Минервы, о которой, наверное, подозревают немногие. Похоже, нечасто она позволяет себе так откровенно демонстрировать свою ахиллесову пяту, тем более передо мной, в общем-то, чужеродным «элементом» в ее компании. Быть может, это было проделано специально?

Фред и Эдвард оставались равнодушными. Хантер, бывший полицейский, и ему приходилось сталкиваться с неоправданной человеческой жестокостью и цинизмом, поэтому естественное поведение хищников не оказало на него какого-то ощутимого воздействия. На лице Крайтон застыла маска беспристрастности, как у статуи Фемиды. Интересно, как часто он ее снимает? Не знаю, что было написано на моем лице, но меня все же покоробило явное удовольствие миссис Старлингтон от этой жестокой расправы.

Вся произошедшая сценка заняла не более минуты. По ее окончанию Хантер и Эдвард принялись за еду. Элизабет неспешно смаковала вино. У меня поначалу пропало желание есть, но вскоре оно появилось. И я, не забывая о превосходном муссе (все-таки в молекулярной технологии есть свои преимущества), стал наблюдать за большой старой (?) черепахой, спокойно и равнодушно лицезревшей привычное зрелище из дальнего угла аквариума. Спустя кое-то время это зеленовато-коричневое существо медленно вытянуло морщинистую шею, приоткрыло тяжелые веки и, перебирая слоновьими лапами по стенке аквариума, двинулось в сторону разыгравшейся трагедии, очевидно, надеясь, на какие-либо оставшиеся крохи и для своей трапезы.

Элизабет прервала мои наблюдения, спросив, обращаясь ко всем:

– Знаете, что я хотела сказать, продемонстрировав эту быструю и беспощадную расправу? – И не дождавшись ни от кого ответа, продолжила: – Расправу – не с рыбешками, а со своей, более слабой и раненой подружкой?

Ответ был понятен, но все молчали, предполагая, что продолжение монолога миссис Старлингтон не заставит себя ждать. Так и случилось.

– Резюме простое, и даже банальное: не всегда нужно оставаться джентльменом. И леди тоже, – усмехнувшись, пояснила она и замолчала, наверно, для того, чтобы мы переварили услышанное.

Я пригубил вино, мне нравилось его длительное шоколадное послевкусие, как и сочный бордовый цвет. Но сейчас, глядя на свои пальцы сквозь толщу вина на другой стороне бокала, мне казалось, что они окрашены запекшейся темно-багровой кровью; мне даже стало как-то не по себе. Вырвав свое сознание из минутного оцепенения, я посмотрел на Минерву ясным взглядом примерного ученика, что означало: ваша мысль мне понятна, и я скорее соглашусь с таким выводом, чем буду его оспаривать. Предпочтительнее все же съесть самому, чем быть пищей для кого-то. А не лучше ли найти компромиссное решение? Не в акульей среде, безусловно. Но мы-то должны жить не только инстинктами, тем более что в некоторых случаях диета оздоравливает, и не только тело.

Но вслух свои философские сентенции я озвучивать не стал.

Минерва, вероятно, оценила мое усердие по достоинству. Судя по выражению ее лица, женщина собиралась перейти к основной цели нашей встречи.

Однако в этот момент подошли официанты, чтобы убрать грязную посуду и выслушать новый заказ. Все, за исключением Эдварда, решили повторить свою выпивку. Красавчик, попрощавшись, ушел. Минерва отлучилась в дамскую комнату. Я тоже решил воспользоваться паузой и направился в туалет. Фред остался сидеть за столом: о возможностях его мочевого пузыря в Тауэринг-Хилле слагают легенды.

Опорожняя свой капризный уринозный накопитель, я размышлял об истинных отношениях, скрепляющих эту троицу. Предполагать, конечно, можно все что угодно, но вряд ли когда-нибудь у меня будет достаточно фактов для определения более точной характеристики этой связки: сотрудничества или дружбы-сотрудничества, объединяющих Минерву, Красавчика и Кербера.

В тот момент я всего лишь обыденно размышлял о причине ухода Эдварда и даже не мог себе представить, какие сюрпризы готовит нам грядущее.

Разумеется, Элизабет далеко не все доверяет своему помощнику. Хотя он, возможно, в курсе всех нюансов предстоящего разговора и ему просто стало неинтересно слушать нашу дальнейшую беседу. Крайтон, по-видимому, уже решил, что в моем психологическом профиле для него уже не осталось «белых» пятен. Скромно надеюсь удивить его в будущем.

Выбросив из головы Эдварда, я попытался вообще больше ни о чем не размышлять, чтобы мое восприятие предстоящего рассказа Минервы или Фреда – а скорее всего, и его, и ее – было более точным и объективным.

– Вы же еще не виделись с мисс Кэмпион? – спросила у меня Элизабет, когда я возвратился на свое место.

– Нет, – чуть помедлив, ответил я. Похоже, моя версия о предмете нашего разговора подтверждается. – Она мне звонила, и мы договорились встретиться с ней завтра.

Женщина скользнула взглядом по беснующимся рыбам, получивших новую порцию еды. Фред, вальяжно развалившись в кресле, тоже смотрел на морских обитателей, время от времени посматривая то на меня, то на руки миссис Старлингтон. Действительно, сегодня ее маникюр был достаточно ярким, насколько мне известно, для нее такой цвет ногтей – вишневый – слишком радикальный. Может, она решила, что агрессивность в ее маникюре вполне уместна для того кровавого зрелища, которое мы наблюдали недавно? Но, честно говоря, теперь мне уже казалось, что это и не маникюр вовсе, а темно-красные капли запекшейся крови обагрили пальцы ее рук, и такая картина не могла не притягивать взгляд, вызывая в моей голове поток самых разных и противоречивых ассоциаций.

– Я так и предполагала, поэтому хочу кое о чем поговорить с вами сейчас, – тем временем продолжала Элизабет, делая вид, что не замечает эффекта, произведенного своим маникюром. – Тем более что Лора сама попросила меня об этом. – Она замолчала, чуть хмурясь. И я сделал вывод: просьба журналистки не привела Элизабет в восторг.

– Значит, все-таки что-то случилось? – внезапно заволновавшись, спросил я.

– В том-то и дело, что видимых причин для беспокойства нет. Но почему бы не подстраховаться? – ответила женщина, задумчиво посмотрев на меня.

– Логично. А я могу у вас спросить, почему Лора обратилась с этой просьбой именно к вам?

– Я ожидала этого вопроса, – улыбнулась Элизабет. – Думаю, причин несколько, во-первых, я присутствовала при некоторых обстоятельствах, вызвавших особый интерес мисс Кэмпион, а во-вторых, пока она не хочет ни к кому обращаться… кроме вас. Вы же знаете, – она вскинула на меня серо-голубые глаза, – что нас с Лорой связывают теплые приятельские отношения. И потом, мы с ней предположили, что предстоит небольшое расследование, а вы занимаетесь такого рода деятельностью. Быть может, вы бы смогли взяться за это дело, хотя… пока еще неизвестно, есть ли оно вообще. Я просто хотела у вас узнать, может ли Лора рассчитывать на вашу помощь? Насколько мне известно, вы очень избирательны в выборе дел, за которые беретесь.

– Да, все зависит от предлагаемой задачи… насколько она мне интересна. Ну а Лоре, конечно, я не отказал бы в любом случае. – Я хотел задать вопрос, но тут раздался рингтон телефона. Фред, кивнув головой, таким образом принося свои извинения, легко встал из-за столика и вышел из зала.

– Две причины вы назвали, Элизабет. Существуют еще что-нибудь?

– Да. Мы вместе были на том спектакле, с которого все и началось, и я более-менее согласна с выводами мисс Кэмпион. – Она замолчала, ожидая момента, когда подошедший официант расставит на столе принесенные напитки и отойдет. А у меня на языке вертелся вопрос и я его задал, опередив женщину:

– Почему «более-менее»?

– Я сужу об актерской игре как обыватель, к тому же не являясь заядлой театралкой. – Видимо, на моем лице отразилась тяжелая форма олигофрении, потому что у миссис Старлингтон неожиданно округлились глаза, но, быстро успокоившись, она рассмеялась: – Простите, Марк. Я же вам еще не рассказала основное. Суть в том, что мисс Кэмпион очень понравилась игра мадемуазель Кристель Ферра, почти неизвестной молодой актрисы, сыгравшей эпизодическую роль в одной постмодернистской бездарной пьесе. Эта девушка напомнила журналистке другую актрису, умершую более двадцати лет назад. Мисс Кэмпион захотела узнать более подробно об этой француженке. Но, начав свое расследование, Лора обнаружила слежку, да и в ее доме стали твориться не вполне объяснимые вещи. Понятно, что это ее несколько напрягло. Вы были в отъезде, мне же мисс Кэмпион доверяет. Да и обращаться к кому-то постороннему из-за такой, вроде бы незначительной, проблемы Лоре не очень-то и хотелось. – Женщина замолчала, увидев подходящего к столику Фреда, внимательно окинула его взглядом, затем неторопливо поднесла бокал с вином к четко очерченным, красивого рисунка губам и чуть заметно улыбнулась. Подождав, пока мужчина займет свое место, я озадаченно заметил:

– Но ведь Лора совсем не из пугливых. Ей неоднократно угрожали, когда она брала на себя смелость вмешаться в какую-либо театральную интригу или откопать какой-то компромат на власть имущих.

– В том-то и дело. Но на этот раз, как уверяет она, все обстоит совершенно по-другому, потому что какой-то реальной угрозы-то и нет, но журналистка действительно испугалась своего физического устранения. – На аристократическом лице Элизабет отразилось легкое недоумение и, обратившись к Фреду, она продолжила: – Мистер Хантер в курсе всего, потому что присутствовал при нашей встречи с мисс Кэмпион.

Действительно, Кербер, словно верный пес, уловив невысказанный приказ, мгновенно перехватил инициативу:

– Я позже изложу вам, Марк, известные нам с миссис Старлингтон факты.

Минерва, одобрительно кивнув (хороший песик!), дополнила:

– К тому же мистер Хантер сделает это более профессионально. – Она вновь посмотрела на меня как-то оценивающе (может, ей одной собаки мало?): – У Фреда и его сотрудников и так много работы, а еще предстоят юбилейные торжества, поэтому он не сможет лично заняться этим делом. И еще кое-что. – Женщина умолкла, на миг задумавшись, затем, вероятно, вспомнив о чем-то, слегка понизила тембр своего голос: – Дело в том, что наш научно-исследовательский центр перешел к последней стадии экспериментальной разработки одного препарата. – Миссис Старлингтон пригубила вино и, чуть прищурив глаза, промолвила: – Я знаю, мистер Лоутон, вы получили медицинское образование, поэтому быстро поймете, о чем я сейчас коротко расскажу. – Она выжидательно и чуть вопросительно посмотрела на меня. Я не стал ее разочаровывать, лаконично ответив:

– Постараюсь.

– Вы, возможно, слышали, что до своей болезни профессор Алан Биггс руководил лабораторией молекулярной нейробиологии. Еще в семидесятых годах прошлого столетия он со своими сотрудниками стал заниматься одним из ведущих направлений в этой области медицины, стереотаксисом. Что-нибудь слышали об этом?

– В общих чертах, – ответил я, мучительно размышляя, слышал ли я хотя бы что-нибудь подобное. Спустя пару секунд какие-то смутные воспоминания забрезжили в моей памяти.

 – Что именно? – Миссис Старлингтон отставила бокал с недопитым вином в сторону. – Поверьте, я не собираюсь вас тестировать. Просто исходя от уровня вашей осведомленности, мне не придется повторять уже известные вам факты.

– Я читал, что стереотаксис – это технология, обеспечивающая возможность щадящего и конкретного доступа к глубоким структурам головного мозга, а значит, можно разработать способы дозированного воздействия на них. Своего рода замена нейрохирургии, так как на уровне клеток работа мозга связана с химическими превращениями различных веществ, поэтому эти исследования и основаны на поиске и синтезе соответствующих препаратов.

 – Верно, – удивленно улыбнувшись и чуть приподняв брови, промолвила Элизабет. – Я только добавлю, что сотрудники нашей лаборатории разрабатывают новые методы диагностики заболеваний мозга, проводят поиск химических веществ белковой природы, которые способны нормализовать нарушения в ткани мозга при паркинсонизме, эпилепсии, наркотической и алкогольной зависимости. Основа стереотаксиса – математика и точные приборы. Именно они обеспечивают прицельное погружение в мозг тонких инструментов, позволяя им просканировать нашу голову. При этом используется позитронно-эмиссионная томография, магниторезонансная томография, компьютерная рентгеновская томография. – Женщина вновь на меня пронзительно посмотрела. Но я слушал ее очень внимательно, и она продолжила: Так вот, для стереотаксического метода лечения очень важно знание роли отдельных «точек» в мозге человека, понимание их взаимодействия, знание того, где и что именно нужно изменить в мозге для лечения той или иной болезни. – Она сделала паузу, глотнув воды, и сказала: – Супруга профессора, Джоан Биггс, заведовала лабораторией нейроиммунологии. Нарушения иммунорегуляции часто приводят к возникновению тяжелых заболеваний головного мозга. Это состояние можно диагностировать и подобрать лечение – иммунокоррекцию. Типичный пример нейроиммунного заболевания – рассеянный склероз, правильнее сказать, рассеянный энцефаломиелит, которым лет десять назад заболел и сам профессор. Вот какая жестокая ирония, – печально заключила Элизабет, вновь нахмурив тонкие брови, будто потеряв нить разговора.

Мы с Фредом молчали, предполагая, что сейчас последует финал рассказа. И миссис Старлингтон не заставила нас долго ждать:

– Супруги Биггс стали заниматься одним препаратом, который невозможно было бы открыть без сочетания исследований в стереотаксисе и нейроиммунологии. Так вот, их ученики, продолжив разработки супругов, синтезировали некий препарат, который может привести к революционному перевороту в нейроиммунологии. Ни для кого не является секретом, что корпоративный и промышленный шпионаж тоже весьма преуспели в своих инновационных технологиях. И, к сожалению, нам не приходиться сомневаться, что и в нашей компании может существовать подобного рода опасность. Поэтому ничто не мешает предположить, что сотрудники соответствующих ведомств выискивают всевозможные подходы к персоналу холдинга. А Лора Кэмпион неплохо знает и общается со многими сотрудниками нашей компании, в том числе и со мной. Так что нельзя исключить вариант, что некто пытается использовать журналистку втемную; и это могло совпасть с расследованием Лоры ее «театральной» версии и подозрений женщины относительно слежки. Разве такое развитие событий так уж фантастично или абсурдно? – Элизабет рукой поправила прядь волос, упавшую на ее правый глаз. Надо заметить, что во время своего пояснения, она была чуть менее бесстрастна, чем обычно. Что ее взволновало?

– Миссис Старлингтон, я ведь тоже не отрицал такой возможности. Сейчас даже любого жителя города, включая младенцев и стариков, могут использовать для неблаговидных целей, – спокойно ответил Фред.

– Но вы, мистер Хантер, как-то скептически отнесли к рассказу мисс Кэмпион.

– Только по той причине, что почти все женщины могут из крошечной искорки раздуть шаровую молнию. Но проверить надо, не спорю. – Он посмотрел на меня с улыбкой, в которой я смог прочитать: «Мы-то, мужчины, знаем о ваших бзиках. Но стоит ли с женщинами из-за этого ругаться? Лучше согласиться, не правда ли, Марк?»

– Я скорее тоже соглашусь, – подтвердил я, кивнув головой, – такое развитие событие вполне допустимо.

Не спеша допив вино, миссис Старлингтон резюмировала:

– Вот по этой причине я тоже несколько озабочена настоящей ситуацией и сама являюсь заинтересованным лицом в предстоящем расследование. Необходимо разобраться с этими странностями в жизни мисс Кэмпион. Разумеется, я не предлагаю вам выискивать «кротов» в моей компании. Этим займутся другие. Мы с Лорой хотим попросить вас проверить только ее… странности. И я, в случае вашего согласия, конечно, хочу обсудить предварительную сумму гонорара.

Я немного помолчал, обдумывая сказанное, затем ответил:

– Это понятно, но давайте отложим обсуждение этого вопроса на некоторое время. Я ничего не могу сказать, пока не выслушаю мисс Кэмпион. Мне ведь надо хотя бы приблизительно знать, чем предстоит заняться мне и моим сотрудникам, и какое время займет это расследование.

– Марк, мне это тоже понятно, просто я немного неправильно выразилась. Конечно, вам нужно поговорить с Лорой. Но Фред уже сейчас может вам кое-что рассказать. Не думаю, что его рассказ может как-то повлиять на объективность вашего восприятия.

– Естественно, я с удовольствием послушаю мистера Хантера. – Улыбнулся я, подумав при этом, что шеф службы безопасности и бывший полицейский присутствует здесь не только для того, чтобы поведать мне об обстоятельствах дела. По-видимому, ему лично нужно оценить мои профессиональные качества как детектива, хотя бы навскидку.

– Тогда я оставлю вас вдвоем. Марк, вы можете заказать все, что хотите. Надеюсь, такое предложение вас не оскорбит, тем более что у нас сегодня скромная презентация новой лаунж-зоны для узкого круга людей.

Кивнув на прощание, женщина легко поднялась и грациозно проследовала к выходу. К моему удивлению, Кербер не бросился ее провожать. Он спокойно посмотрел на меня, а затем кивнул официанту и заказал еще пинту пива для себя и бокал вина для меня, предварительно спросив меня об этом.

Рассказ Фреда меня больше озадачил, чем заинтересовал. И в тот момент я вообще подумал, что проблема в большей степени надуманна, особенно вкупе с «приправой» из журналистского воображения и типично «женских» качеств: впечатлительности, повышенной мнительности и буйного воображения… В этой ли своей убежденности и крылась тогда моя ошибка? Возможно и нет, я же не прорицатель. Мой просчет, наверное, состоял в том, что я настроил себя на простое и незатейливое расследование. Мягко говоря, весьма опрометчивое мнение!

После разговора с Фредом я некоторое время просидел в «океанариуме», пребывая в легком недоумении. Заказав еще порцию мусса, я вновь прокрутил в голове прошедший вечер. Значит, всего лишь проверить, следят ли за мисс Кэмпион или нет. Почему Минерва наняла меня для такого несложного дела, с которым справились бы пару «солдат» из отдела Фреда? Я медленно ел мусс из лайма (молекулярная технология), сок, впрыснутый в многочисленные шарики азота, попав на язык, взрывался вкусом и испарялся бесследно, также как и мои мысли.

Мое желание: постичь хоть малейшую логику в поставленной передо мной задаче, потерпело фиаско. Вернее, логика-то была, но уж очень странная, на мой взгляд. В какой-то пьесе эпизодическую роль играет молодая способная актриса, похожая на другую актрису, давно умершую. Ну и что из этого? Какой в этом может быть криминал? Теоретически, конечно, все может быть, но если только рассматривать такой сюжет в качестве сценария для триллера, а в жизни все проще. Во всяком случае, у меня пока не было каких-то оснований серьезно относиться к подобной истории. Может, они есть у Элизабет? Тогда почему она не рассказала мне все? «Ну ты странный! Так она и тебе и расскажет Все!» – зло прошипел мой внутренний голос. И я с ним согласился.

 

Глава 6. Линда Доэрти, племянница миссис Старлингтон

С самого утра Линда пребывала в отвратительном настроении, которое в итоге вылилось в приступ ярости. Маска гнева исказила ее хорошенькое и очень привлекательное лицо, преобразив двадцатичетырехлетнюю девушку в карикатурный образ злой и несчастной женщины средних лет. Самой Линде казалось, что смертоносное пламя ненависти сжигает ее изнутри: мозг взрывался от напряжения, все клетки тела увеличились в размерах и, похоже, скоро начнут лопаться, как мыльные пузыри, а кровь, недавно спокойно циркулировавшая по сосудам, закипев, превратилась в огненную плазму, грозящую в сию минуту обагрить шипящей алой пеной стены шикарной ванной комнаты. И как только ужасная картина дантовского ада предстала перед глазами девушки, она немного пришла в себя. Яркое воображение мисс Доэрти мгновенно изобразило перед ее мысленным взором интерьер ванной комнаты, который сложно было бы отличить от кровавой палитры, украшающей цех по разделке туш крупного рогатого скота, при таком развитии дальнейших событий. Адское представление! Тем более что белоснежный кафель комнаты и так пестрел аляповатыми ярко-красными маками.

Линда присела на крышку унитаза и попыталась беспристрастно проанализировать сегодняшнее утро, чтобы определить: насколько сильно ее чувства и эмоции затопили голос разума, и способна ли она сейчас обуздать рев адреналина в жилах.

Все, вплоть до последней вечеринки, складывалось замечательно, почти как в красивых мечтах мисс Доэрти.

До двенадцати лет Линда росла в Истборне, в благополучной, но не очень богатой семье Роберта Доэрти, старшего брата Элизабет Старлингтон. Девочка посещала хорошую школу и успешно училась, но то, что ее школьное окружение относилось к более преуспевающим в финансовом и социальном аспекте семьям, конечно же, ранило болезненное самолюбие Линды. Поэтому она рано научилась не только лелеять в себе ненависть, но и смогла познать пьянящее чувство мести. Хотя самое важное состояло в том, что девочке почти всегда удавалось управлять этими монстрами человеческой психики, по крайней мере, хорошо их скрывать. Понимая, что в обозримом будущем ее семья не сможет вырваться из своих, весьма скромных финансовых возможностей, Линда решила взять на вооружение известный постулат: «Кто владеет информацией, тот владеет миром». Девочка стала внимательно изучать окружающих, невольно повторяя в этом отношении свою родную тетку, миссис Старлингтон. Но в отличии от Линды, Элизабет росла в достаточно богатой семье, и почему-то ей одной всецело была посвящена родительская любовь, чего, по непонятной причине был лишен ее брат, ставший впоследствии отцом Линды. Видимо, поэтому женщина никогда и не испытывала к окружающим ненависти, да и природа наградила Элизабет другим складом ума, и ее манипулирование людьми было продиктовано прагматизмом и масштабом поставленных перед собой задач. Миссис Старлингтон умела подчинять свои чувства и эмоции холодным и бесстрастным доводам ума. Она поняла важность этого правила давно, еще в детстве, когда в пятилетнем возрасте постигала азы шахматной игры. Побеждает только тот, кто не допускает своим чувствам управлять разумом и волей. И это важно не только в шахматах. «Imperare sibi maxima imperaria est» – высшая власть – это власть над собой – кредо, ставшее для Элизабет образом жизни. Исключения все же были, хотя и чрезвычайно редко – очевидно, совсем не многим удается противостоять гормональной свистопляске. Элизабет не любила вспоминать свои ошибки, несмотря на то что высоко оценивала их значимость в своей жизни. Аналитический склад ума, гибкость и критичность мышления позволили ей достигнуть поставленных перед собой целей с минимальными затратами и максимальным эффектом. Во всяком случае, при скрупулезном анализе всей своей жизни, она приходила к такому, вполне приемлемому для себя, выводу. Но Линда обладала не только иным складом ума, но и другим темпераментом: холерический норов стал доминирующим в характере девушки. Несмотря на этот фактор, мисс Доэрти все же удавалось сдерживать свои эмоциональные вспышки, поэтому никто из окружающих, кроме миссис Старлингтон, не догадывался о возможных, несколько специфических проявлениях чувств этой достаточно умной и серьезной девушки.

Когда-то, еще будучи ученицей начальной школы, Линда выработала для себя свой (как она считала) метод изучения человеческой психики. Девочка сосредоточенно изучала и анализировала слова, жесты, мимику, поступки как своих сверстников, так и взрослых людей. По мелким элементам, как по кусочкам мозаики, она составляла психологические портреты своих родителей, одноклассников, преподавателей, и ей казалось, что она почти не ошибается в своих выводах. Но в одном Линда все же допускала серьезную погрешность: она не брала в расчет собственное несовершенство. Кроме того, в складе ее мышления преобладал анализ, а процесс синтеза был достаточно слабый, и вследствие этого выводы девушки не всегда были верны. Но к Линде тянулись люди. У нее было располагающее к доверительным беседам лицо, добрые глаза и проникновенный, участливый голос. И как-то незаметно для многих она стала выполнять роль всепонимающего и сочувствующего слушателя, можно сказать, ей исповедовались, как священнослужителю. Вот только священник, как правило, оставляет полученные сведения при себе; Линда же очень ловко их использовала, мастерски и изощренно плела кружева интриг, ненавязчиво подсказывая имя лже-автора каких-либо некрасивых деяний. Естественно, она же и выбирала определенного человека на роль козла отпущения. И никому не удавалось изобличить ловкую интриганку.

Став подростком, Линда быстро научилась тонкому лицемерию и показному сочувствию. Слезы сострадания блестели в ее выразительных ореховых глазах, и никто никогда не усомнился в искренности чувств девушки. Вскоре мнение о ней изменилось. Уже никто из одноклассников не насмехался над ее нарядами, которые никак нельзя было отнести к брендовым маркам одежды. Рейтинг юной мисс Доэрти рос на глазах, как бамбуковое дерево. Даже преподаватели считались с мнением этой молодой особы. Но когда Линде исполнилось тринадцать, ее родители погибли в автокатастрофе, и миссис Старлингтон стала опекуншей девочки. В мгновении ока она приобрела все то, о чем ранее могла только грезить: богатство и те возможности, которые оно дает; тем более что Элизабет относилась к своей племяннице вполне благосклонно. Линда стала учиться в той же частной школе, которую посещала и Энн, дочь миссис Старлингтон. Несмотря на то что мисс Доэрти была на два с половиной года старше своей кузины, общий язык, похоже, им найти удалось, и со стороны сестры казались подругами. Внешне Энн очень проигрывала Линде, да и другими своими качествам юная мисс Старлингтон не могла похвалиться.

Странно, но Энн, казалось бы, такой недалекой и даже глуповатой, почти сразу удалось раскусить сущность Линды, к тому же при всей своей умственной убогости, младшая из сестер умело скрывала этот факт не только от окружающих, но и от самой мисс Доэрти, весьма проницательной особы.

Линда же, получив щедрый подарок судьбы, поставила перед собой масштабные цели. И в этом отношении она решила затмить достижения своей тетки. Для этого у девушки, как ей казалось, были более выигрышные стартовые условия, нежели когда-то имелись у молодой Элизабет Доэрти.

Девушка была благодарна судьбе за хорошую школу борьбы за выживание, раскрывшей ее природный талант в искусстве притворства, лицемерия и многоходовой интриги. А будучи честной перед собой, она признала и тот факт, что автокатастрофа, убившая ее родителей, оказала ей весьма ощутимую услугу. Не то, чтобы Линда совсем их не любила, но наличие отца и матери могло все же надолго затормозить реализацию ее жизненной программы.

Новая школа, колледж и университет отточили мастерство молодой честолюбивой и тщеславной девушки, претендующей к тому же на лавры искусной интриганки. «Всякий видит, чем ты кажешься, немногие чувствуют, кто ты на самом деле» – высказывание, приписываемое Макиавелли, Линда в своих отношениях с окружающими применяла по какому-то наитию. Чуть позже, прочитав его в какой-то книге, она поздравила себя с такой исключительной проницательностью. А когда девушка стала жить в Старлингтон-Холле – вооружилась еще одним афоризмом: «Люди так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя обмануть».

В общем, задачи, поставленные перед собой на данный возрастной период, Линда успешно выполнила. Но не менее важным было и то обстоятельство, что и миссис Старлингтон должна была по достоинству оценить таланты и достижения своей племянницы. Элизабет, безусловно, воздала должное способностям Линды, не идеализируя ее и допуская, что та способна на ложь и лицемерие, но женщина, по-видимому, недооценила изощренное коварство своей родственницы. А та в своих мечтах уже видела себя в роли основной преемницы семейного дела, и, вполне возможно, ее грезы были не так уж утопичны: существовали реальные факторы для их успешного осуществления, и одно из важных обстоятельств заключалось в окончательном разочаровании миссис Старлингтон своей дочерью.

Однако капризная фортуна припасла для Линды несколько двусмысленный сюрприз. Хотя «подарок» был, несомненно, хорош во всех отношениях – красавчик и умница Эдвард Крайтон, правая рука Элизабет. Мужчина интересовался Линдой, но его внимание было более сходно с любопытством психолога, разделяющего концепцию Чампиона Курта Тойча о наследственных моделях поведения или теорию семейных сценариев Эрика Берна. Хотя девушка была согласна на любую подоплеку интереса Эдварда к своей персоне. В конечном итоге, думала она, Крайтон умен и не может не понимать взаимной выгоды их возможного брака. Но мужчина пока упорно сопротивлялся последовать такому простому и логичному выводу. Она не понимала, почему этот рафинированный и прагматичный красавец медлит, игнорируя такой достойный сценарий их совместного будущего. А ведь Линда Доэрти представляла собой весьма неплохую партию для многих мужчин, желающих видеть в своей будущей супруге красивую и сексапильную женщину, не обделенную умом, весьма успешную и амбициозную… и перспективную во всех отношениях. Почему же Эдвард, несмотря на обоюдную выгоду от их возможного союза, не делал более серьезных шагов к их сближению, ограничиваясь легким флиртом, даже не пытаясь затащить ее в постель? Линда, конечно же, старалась не афишировать свой интерес к этому мужчине, но ее увлеченность Крайтоном индуцировала специфические волны, пронизывающее пространство вблизи объекта ее влюбленности, и даже не очень проницательным людям было заметно такое, особое отношение, девушки к одному из главных помощников ее тетки.

Самолюбие Линды было уязвлено. Хотя можно было бы перешагнуть через свою гордость и проявить инициативу, но понимание того, что таким образом она может не только не привлечь к себе интерес Эдварда, а что более вероятно – оттолкнуть его от себя, останавливало девушку. И это же обстоятельство быстро охлаждало ее недвусмысленную готовность обнажить перед Крайтоном многое из того, что заставляет мужчин распылять свое воображение в своих откровенных фантазиях. Но судьба действительно благоволила к этой, весьма предприимчивой молодой особе: в какой-то момент Эдвард все же соизволил проявить к ней более пристальное, откровенно «мужское» внимание, пригласив девушку поужинать в «Центрифуге». Нередко они встречались на светских приемах и гламурных тусовках, оба интересовались театром и кино, то есть их общение было достаточно активным… но до близких отношений дело так и не дошло. Эдвард хорошо играл в гольф и был членом гольф-клуба. И Линда уже подумывала, а может, и ей стоит заняться этой игрой? И недавно решила разработать конкретные шаги по реализации этого плана. Возможно, в таком случае она могла бы попросить Эдварда с ней позаниматься. Что-то нужно делать, ведь конкуренция не спит. Бесспорно, на Крайтона заглядывалась чуть ли не половина жителей Тауэринг-Хилла, и не только прекрасная ее часть, но красавчик никого пока не одарил ни своим эмоциональным теплом, ни своим сексуальным телом. Хотя поговаривали о его связи с какой-то столичной замужней дамой, однако местные жительницы были им пока не востребованы. И вот сейчас он преподнес Линде, да и другим своим воздыхателям обоих полов, просто оскорбительный сюрприз, завязав довольно-таки откровенный и пошлый роман с Лорой Кэмпион. И что теперь ей, Линде, делать?!

Тяжело вздохнув, девушка встала под душ. Она усилила напор и температуру воды, по-видимому подсознательно надеясь, что хлесткие струи обжигающей жидкости, выбьют из ее сознания неприятные воспоминания, прочистят одурманенные гневом мозги. А когда она согреется и чуть успокоится, возможно, в ее голове возникнут новые, более эффективные, методы борьбы за свое заслуженное место под солнцем! Так и случилось. Выйдя из душевой кабинки, обнаженная Линда стала перед большим зеркалом. Девушка, отразившаяся в нем, ей откровенно нравилась. Даже пару лишних фунтов не оскорбляли ее пристальный взгляд, тем более что большая часть этих «излишеств» выгодно разместилась в красивом бюсте Линды.

Вполне успокоенная девушка, переодевшись в мягкую пижаму, золотисто-фисташкового цвета, улеглась на шелковую постель и погрузилась в приятные и оптимистичные мечты: действительно, ведь любую проблему можно решить при наличии молодости и ума, красоты и здоровья, ну и богатой тетушки, конечно! Затем мысли Линды плавно переместились в другое русло: на днях возвращается ее кузина Энн. Сестры не общались почти полтора года. Они давно повзрослели и пришли к логическому выводу, что нет смысла притворяться близкими подругами, но ради приличий сохранять видимость родственных отношений было все же необходимо. Она давно поняла, что младшая сестренка не питает к ней симпатии, а уж теперь-то, после своего возвращения, точно не будет навязывать ей свое общество. Хотя Энн могла измениться. Впрочем, между ними были вполне нормальные взаимоотношения, без особой любви, но и без ненависти тоже. Как Линда могла ненавидеть такое жалкое существо, как Энн Старлингтон? Таких бы побольше! Возможно, кузина все же смогла измениться в лучшую сторону за прошедшее время, тем более что ей удалось достичь некоторых успехов еще до своего отъезда. Но вряд ли она со своими ничтожными потугами смогла достичь действительно высокого уровня во всех своих личностных аспектах. Для многих девушек такая задача относится к категории сложных, а уж для Энн – просто невозможных. Погрузившись в легкую дрему, Линда вызвала в своем сознании образ Эдварда, его синие бездонные глаза, чувственную улыбку чуть полноватых, но таких притягательных губ, совершенную шею, сильные руки с длинными тонкими пальцами. Такой детальный облик любимого мужчины вызвал в теле девушки сладострастный отклик, почти оргазмическую разрядку. Чтобы нивелировать «почти» – ей хватило доли секунды. А затем сознание девушки растворилось в приятной неге блаженного сна.

 

Глава 7. АЛАН БИГГС, ПРОФЕССОР-НЕЙРОХИРУРГ (ретроспектива)

Всю свою будущую жизнь профессор Биггс запланировал шестьдесят лет назад, в один из пасмурных и дождливых дней. Тогда ему исполнилось семь лет. И Алан решил, что пора уже резюмировать итог своей пятилетней и кропотливой деятельности, направленной на изучение себя и мироздания. Выводы, к которым пришел мальчик, были вполне оптимистичные, и с того момента он методично и целеустремленно шел к своей цели…

…И сейчас, спустя шестьдесят лет, профессор Биггс сидел на скамеечке, во дворе большой церковной усадьбы, и размышлял о своей жизни. Отсюда ему хорошо был виден золотистый ажурный шпиль церкви, четко вырисовывавшийся на фоне чистого темнеющего неба. Со стороны Хрустального озера надвигались сумерки. В сентябрьском воздухе пока еще не ощущалось готовности природы к осеннему увяданию, казалось, что и окружающая флора, пребывая в спокойном зрелом умиротворении, не волнуется из-за своего предстоящего отдыха.

Алан приподнял голову, взглянул на шпиль церкви и улыбнулся, поймав себя на мысли, что наконец-то он стал ощущать гармонию и покой. Но вместе с этой благостью в сознании мужчины поселилось острое, как клинок, чувство скоротечности жизни, особенно его отточенное лезвие ранило и саднило душу профессора в такие, теплые сентябрьские, дни. И это ощущение было далеко не однозначным, а будто сотканным из противоречивых и даже, казалось бы, взаимоисключающие друг друга оттенков; с одной стороны Алан считал, что шестьдесят семь лет его жизни пролетели быстро и незаметно, но, оглядываясь назад, он вдруг понимал, как много всего было в этих ушедших годах. А сейчас время как-будто остановилось в одной точке, затянувшейся в какую-то воронку вечности одного монотонного, нескончаемого дня… А сам он уподобился метроному, отсчитывающему бессмысленное для него время суток: утро, вечер, день, ночь… «Что ж, – думал Алан, – пожалуй, материалист Лукреций Кар прав:

Профессор закрыл слезящиеся глаза. От чего они слезились? От угрызений совести? А была ли она у него? Видимо, все же была, если сейчас чувство стыда поселилось в его сердце и грызет, точит с сардонической насмешкой его внутренности, как вечно голодная мышь, страдающая булимией. А может, это заходящее солнце, пронзив золотистыми лучами бархатную зелень листвы, прожгло его глаза, проникнув в его мозг кусочком расплавленного металла, чтобы испепелить всю его сущность? Но шло время: секунды, минуты… А он был жив: дышал, слышал шорох насекомых и далекие крики чаек, ощущал запахи травы, цветов и легкое дуновение ветерка… Зачем ему все это, если нет уже никаких желаний? Почему старуха с косой только насмешливо моргает ему пустой глазницей, уподобляясь опытной проститутке, дразнящей нищего импотента?..

Профессор тяжело вздохнул: какая интересная жизнь у него была… и в каком вязком, пресном безвременье он сейчас пребывает! Если бы можно было все это оборвать одним разрывом нейронной цепочки… Но нет же, все равно приходится совершать какие-то телодвижения и унизительные процессы, обеспечивающие слабую физиологическую деятельность его немощной плоти…

…Год назад умерла умерла Джоан, его жена. Алан был рад за нее: тихо и, очевидно, безболезненно она перешла в тот мир, о котором они немало дискутировали… Вполне возможно, что умершая женщина, в какой бы ипостаси она сейчас не находилась, уже смогла получить хотя бы толику того Абсолютного Знания, о котором размышляет любой смертный, а не только ученый-исследователь. Хотя супруги были атеистами и считали, что со смертью мозга, безусловно погибает и сознание; мертвый человек перестает быть личностью. Только мозг продуцирует сознание, умирает мозг – исчезает сознание. Сколько раз он сверлил хирургической дрелью черепную человеческую кость, чтобы сделать операцию на мозге, к примеру, для удаления опухоли, и после удачно проведенной процедуры человек приходил в сознание и продолжал вести нормальную жизнь. Не менее показателен и другой пример – бактериальный менингит, при котором бактерии поражают наружный слой полушарий головного мозга, называемый кортексом. Именно он отвечает за мышление, память, речь, эмоции… И если вовремя не начать лечение – нарушится деятельность участков мозга, осуществляющих самые важные функции, которые определяют человеческие свойства. Какие могут быть еще доказательства? У профессора на сей счет никогда не возникало сомнений. Его жена, женщина отнюдь не глупая, думала точно так же.

Алан никогда не любил Джоан, но он привык к ней, как привыкают к коллеге или отличному оппоненту, хотя нередко очень уставал от ее неусыпной опеки. Некоторое время после ее кончины, мужчина был счастлив и упивался своей свободой, которую он потерял почти сорок лет назад, когда сочетался с этой дамой законным браком. Но прошло всего лишь пару месяцев после ее похорон, и ему стало скучно и бессмысленно жить просто так, не ставя перед собой никаких целей, и к тому же безрадостно, потому что только при наличии какого-либо желания, человек стремиться к его осуществлению, а в конечном итоге получает удовлетворение и радость… А у Алана осталось только жалость к самому себе. Как и для чего он теперь будет жить? Самоубийство было для него пока неприемлемым, но не из-за религиозных догм, которые профессор презирал, пренебрегая ими всю жизнь, а из-за отсутствия мужества: не так-то легко лишить себя жизни. Мужчина попытался как-то выпить яд мгновенного действия, но не смог и больше уже не пробовал.

Профессор привстал с деревянной скамьи и несколько минут простоял почти без движения, прислушиваясь к тишине и вглядываясь в окружающий мир. В эту минуту и величественная церковь, и кладбище, и позолоченные солнцем деревья казались ему уместными и даже необходимыми в его теперешней жизни. Затем мужчина медленно прошелся вокруг церкви, раздумывая, не зайти ли вовнутрь. В нем вдруг заиграл мальчишеский азарт. Если он подойдет к какой-либо входной двери, и она окажется открытой – он войдет. С легким волнением в груди, ему пришлось даже задержать дыхание (Биггс не мог вспомнить, когда он ощущал такой трепет), профессор подошел к первому, встретившемуся на его пути, входу (западному или восточному?) и потянул деревянную, полированную как морская галька, дверную ручку: дверь легко открылась, будто давно его ожидала и была рада его приходу. Облегченно выдохнув, Алан вошел внутрь помещения, наполненного разноцветными бликами огромного витража, подсвеченного золотистыми лучами чуть уставшего за день солнца. Но было и еще что-то… Только что? Впервые размышляя над этим фактором (никогда раньше ему бы и в голову не пришло разглядывать церковный интерьер и уж тем более мелкие элементы декора), Биггс присел на скамью, недалеко от алтаря, украшенному зеленью и горшками лилий. Под серо-голубыми сводами царил полумрак. Профессор обратил внимание на старинный витраж, багровые, лиловые, оранжевые и сапфировые фрагменты которого стали удивительно яркими и сверкающими под лучами заходящего солнца. Мужчина ощутил сладковато-приторный аромат лилий и вспомнил Джоан (а давала ли она ему возможность когда-нибудь себя забыть, хоть до, хоть после своей смерти?); в последние дни эта вампирша перманентно присутствовала где-то рядом… ему казалось, что какая-то темная, бесплотная тень, которую невозможно увидеть, но которая ощущается более явственно, чем любой реальный предмет, иногда следует за ним. Дошло до того, что даже зайдя в туалет, он мысленно просил супругу подождать за дверью. И Алан при этом четко представлял себе отвратительную ухмылку Джоан, ее узкий змеиный рот, готовый извергнуть из своего распухшего нутра какую-нибудь скабрезную пошлость. А здесь ощущение ее присутствия было более явно из-за тяжелого запаха этих белых цветов, который ассоциировался у него с похоронами миссис Биггс. Конечно, он преувеличивал удушливую тяжесть их аромата, но так уж было велико влияние этой женщины на несчастного профессора. Алан и сейчас не мог ответить себе на вопрос: каким образом ей удавалось столько времени держать его подле себя в качестве придворного талантливого ученого? Что за колдовство было в ней? Биггс, безусловно не верил ни в какие разновидности магии и сопутствующие ей средства: привороты, заклинания, зелье и прочую околонаучную ерунду. Хотя теперь, оглядываясь назад, он допускал тот факт, что, возможно, ошибался на этот счет. Когда-то ему пришлось смириться с определенными обстоятельствами, которые стали уродливыми последствиями его единственной (ой-ли?) ошибки…

Более сорока лет назад двадцатисемилетний Аланс – случайно (или закономерно?) и впервые! – оказался в постели с девушкой, лишившей его невинности. Этой девушкой была Джоан Уилкокс, ставшая затем его женой. Впоследствии молодой человек неоднократно прокручивал в своих мыслях тот злополучный вечер, плавно перетекший в ночь странной игры двух потных тел, упражняющихся в дурацкой гимнастике, называемой сексом. Правильно говорил Леонардо да Винчи, что если бы люди могли видеть себя со стороны во время соития, человечество бы вымерло! Их соединенные в чудовищный узел тела, дряхлая кровать, прикроватная колченогая старая тумбочка, очевидно пережившая, войну Алой и Белой розы, и стоящая на ней настольная лампа – все это представляло собой единый неуклюжий доисторический механизм, который содрогался, пыхтел, скрипел, стонал и бился в предагональных, паралитических судорогах. Пару раз за всю ночь для Алана наступали кратковременные минуты счастья пред новым витком сексуального апокалипсиса. В эти моменты Джоан, с трудом отрывавшая свою массу от раскатанного в слоеное тесто щуплого тела мужчины, вытирала несвежим, в пятнах от зловонных выделений, полотенцем его мокрый маленький член, скукожившийся от страха в жалкий узелочек плоти, и водила им по своему заросшему жесткими курчавыми волосами лобку, ставшим для его чресел наждачной бумагой. В какой-то момент Биггс погружался в бесчувствие, но в его тщедушном изможденном теле еще теплилась искра сознания, слабо индуцирующая одну-единственную мысль: он страстно завидовал настольной лампе, для осколков которой уже наступила вечность… «Как хороша смерть: в ее преддверии уже не надо думать о будущем», – размышлял тогда молодой ученый. Он и сейчас мог вспомнить чуть округлое лицо Джоан и капельки пота, застывшие в ее темно-русых усиках над верхней губой… Тошнотворные запахи пота и липких выделений… Помнил он и ее визгливые стенания, всхлипывания вкупе с тяжелым дыханием, как у больной аритмией сердца… Алан даже побаивался, что у девушки может случится приступ стенокардии. Но нет… Джоан насиловала его изощренно и дерзко, с фантазией и трудолюбием опытной садистки. Лучше бы она тогда его кастрировала своим «точильным» лобком, а еще лучше, чтобы не было той встречи, тогда бы у него не отняли шанс оставаться девственником! После той безумной и чудовищной ночи молодой человек навсегда возненавидел секс и все, что с ним связано. И это не было для него чем-то удивительным: таким образом проявлялось одно из последствий гипофизарного нанизма. К его счастью, болезнь была выявлена не так поздно, дабы серьезно отразиться на его интеллекте, но и не так рано, чтобы впоследствии у него не возникло некоторых сексуально-психологических расстройств. Впрочем, несмотря на это, Алан был в некотором роде благодарен своему заболеванию, так как оно помогло ему выбрать ту сферу деятельности, которая смогла его увлечь достаточно серьезно. Молодой человек блестяще окончил химический факультет университета Тауэринг-Хилла, получил докторскую степень в медицинской школе Эдинбургского университета, затем была ординатура; возвратившись в Англию, он работал в общей больнице Тауэринг-Хилла, специализируясь в нейроэндокринологии. Окончив аспирантуру по специальности цереброваскулярной нейрохирургии, Алан занялся преподавательской деятельностью в медицинской школе университета Тауэринг-Хилла в должности адъюнкт-профессора по неврологии. Ему исполнилось двадцать семь лет, когда он начал работать нейрохирургом в центральной городской больнице, но через некоторое время Алан полностью посвятил себя научной работе.

Молодой человек никогда не отличался внешней привлекательностью: невысокий, худой и сутулый он напоминал воробья, больного дистрофией; а небольшая голова с высоким лбом, маленькие, близко посаженные темные глаза только усиливали это сходство. Но и к категории совсем уж не привлекательных мужчин отнести его было бы некорректно.

Биггс давно определил для себя жизненные приоритеты, и личная жизнь ни коим образом в них не вписывалась. Некоторые женщины интересовали его как объект изучения, но о каких-то отношениях с ними даже не могло быть и речи. И такое положение вещей вполне устраивало молодого человека… И все было бы хорошо, если бы не та ночь с Джоан, чудовищная по своим последствиям и исключительная в своем роде…

К его счастью, тот кошмарный эпизод стал единственной и последним в его жизни. Несмотря на свой блестящий ум талантливого ученого, Алан был болезненно самолюбив и тщеславен. О личной жизни молодого человека ничего не было известно, поэтому о нем говорили разное, но тем не менее такая закрытость окружала личность молодого ученого аурой тайны, вызывающей дополнительный интерес со стороны дам, и это обстоятельство не могло не интриговать. Биггсу импонировал такой ореол загадочности, но пару лишних порций алкоголя на корпоративной вечеринке, предшествующих Рождеству, легко разбили интригующий флер Алана, раскрыв Джоан постыдный секрет молодого человека. Импотенция, безусловно, не самый страшный недостаток мужчины, но и гордится такой «ерундой», тоже, пожалуй, странно. Мужская несостоятельность будущего профессора могла легко стать достоянием общественности Тауэринг-Хилла, что для Алана стало бы убийственным фактором.

На свою любимую работу после той, страшной для него, оргии, он шел как больной, страдающий параличами Белла, Дюшен-Эрба и Паркинсона. У него даже возникла мысль покончить с собой. Не думая ни о чем, мужчина побрел к набережной.

Было раннее утро, и здесь, на берегу моря, было пустынно. Солнце пронзительно красиво скользило по живой, казалось бы, фантастической «коже» огромного разумного существа, названным океаном; его чувствующая, дышащая поверхность была так многолика… она так оптимистически мерцала вселенским спектром цветов: лиловым, изумрудным, аквамариновым, голубым, пурпурным, золотым, сапфировым блеском!.. И зло, недавно родившееся в душе и сознании ученого, стало уныло трепетать в своей предсмертной агонии. А Алан, ощутив великолепие этого мига, этой сиюминутной реальности, которая жила и менялась на его глазах, оставаясь все так же ослепительно красивой и неповторимой, почувствовал себя бесконечно счастливым из-за своей сопричастности к дыханию Вселенной…

Судьба в лице Джоан обошлась с мужчиной все же милосердно, во всяком случае в то время он думал именно так. Если бы мисс Уилкокс была глупа – молодой человек действительно мог бы стать всеобщим посмешищем и героем анекдотов. Но Джоан обладала острым умом, к тому же ночь близкого и страстного «знакомства» с подающим надежды ученым отнюдь не была случайной. Конечно, в первую очередь для нее была важна карьера, но почему бы не укрепить свои позиции во всех отношениях? Брак двух талантливых людей принесет взаимовыгодную пользу, кроме того, от этого выиграет наука, а потом уже и их личные амбиции. Так рассуждала молодая женщина, не очень симпатичная внешне, но, безусловно, умная и целеустремленная. Джоан никогда не обманывалась в отношении своих перспектив. О мужчинах девушка думала мало, но не потому, что ее мысли были заняты исключительно наукой; просто она хорошо понимала: умный и привлекательный мужчина вряд ли сможет заинтересоваться ею до такой степени, чтобы жениться, а Джоан нечего было предложить потенциальному партнеру, кроме своего интеллекта. Но в мире много неглупых женщин с привлекательной внешностью. Мисс Уилкокс не могла похвалиться своим происхождением, проблематично обстояли дела и с ее финансовым положением. Сметливая девушка сразу поняла, что молодой и способный нейрохирург хирург Алан Биггс – ее шанс, хотя тогда ничего особо выдающегося в нем не было. Джоан почувствовала эту перспективу Биггса, пожалуй, интуитивно, однажды увидев в его темных непроницаемых глазах какую-то одержимость и фанатизм. А затем все чаще думая об Алане и анализируя его поведение, она сделала вывод о его болезненном самолюбии и тщеславии. К тому же тот факт, что молодой человек сторонился девушек, добавил необходимые штрихи к его портрету. Все остальные замеченные ею мелкие детали, касающиеся Алана, дорисовали некий прогноз их возможного совместного будущего. И этот эскиз понравилась Джоан тем, что она смогла увидеть себя в качестве художницы предполагаемой картины, но самое главное – при таком раскладе молодому ученому тоже будет комфортно во всех отношениях. А в этом девушка абсолютно не сомневалась: уж она-то сможет заставить Алана почувствовать его счастье!

Джоан все продумала и так же четко и аргументировано изложила свои выкладки Биггсу. В начале разговора молодой человек был возмущен и даже шокирован, но когда девушка пообещала ему, что никаких интимных притязаний с ее стороны не будет, Алан немного успокоился, тем не менее категорически отказавшись от столь лестного предложения. Конечно же, мисс Уилкокс не была удивлена отказом, собственно говоря, именно такой ответ она и ожидала, пребывая в уверенности, что вода камень точит. Постепенно, призвав на помощь все свои лучшие качества, Джоан сумела понравится Алану в качестве остроумного собеседника и хорошо эрудированного оппонента в их совместных научных дискуссиях. А что еще нужно умному мужчине, для которого секс не является целью в отношениях с женщиной? Внешне Джоан была еще более заурядна, чем ее избранник: кругленькая, хотя и миловидная. Но Алану было все равно: девушку он воспринимал только как коллегу. В конце концов состоявшийся брак стал более удобной формой для их совместной жизни. Поначалу все шло замечательно: Джоан очень старалась, управляла своим мужем аккуратно и совсем не заметно для него.

Тем временем их совместная научно-исследовательская работа стала давать ощутимые результаты. Вскоре Алан возглавил отделение стереотаксической радиохирургии, а миссис Биггс стала его ассистенткой. Но через какое-то время Джоан стала меняться, и, к сожалению, не в лучшую сторону. Ее хорошенькое, округлое личико обросло тяжелыми складками щек и подбородка, набрякшие веки сузили разрез небольших глаз, а полная, короткая шея стала напоминать кусок гофрированной трубы. Русый пушок над верхней губой превратился в темные жесткие усики, но увеличение тестостерона в организме женщине оказало влияние не только на ее внешность: характер дамы, никогда не «страдающей» деликатностью и доброжелательностью, приобрел оттенки грубости и вседозволенности. Откровенное хамство миссис Биггс все же пресекалось, в основном благодаря усилиям миссис Старлингтон, но с истечением времени «неформат» в отношении Джоан к своим коллегам и подчиненным стал непререкаемой нормой, что объяснялось этой дамой просто: талант имеет право на некоторые «недостатки». А для профессора Биггса настал своеобразный семейный террор: атмосфера тотального контроля и так называемой опеки Джоан затягивала профессора в удушающий узел ее вселенской любви (акула ведь тоже очень любит своих жертв). И эта любовь не давала Алану свободно дышать даже тогда, когда супруги не было с ним рядом и… сейчас, когда она уже наконец-то умерла.

…Окунувшись в воспоминания, Алан невольно отметил, что здесь, у алтаря, ему стало легче, несмотря на ужасные мысли, которые все чаще стали посещать его. Когда-то, очень давно, мужчина возомнил себя всемогущим только по той причине, что смог понять совсем ничтожную часть процессов, происходящих в человеческом мозге. И молодой человек безапелляционно уверовал в то, что со своим талантом сможет к концу жизни разгадать хотя бы часть тайн, скрытых в сложной и бесконечной паутине, сотканной из сонмища нейронов. Но по мере изучения феноменального органического устройства, мужчина стал понимать, что любая новая информация из этой области знаний преподносит еще большее количество загадок, и раскрыть их даже незначительную часть за всю свою жизнь ему, по всей видимости не удастся. А может, ему просто не позволят? Возможно, наше подсознание и является «подконтрольным механизмом» управления поведением человеческой особи? Ведь иногда человек, не задумываясь, совершает какое-либо действие, радикально меняющее его судьбу. Что, к примеру, тогда его заставило посмотреть вполне обычный фильм, после просмотра которого их с Джоан жизнь совершенно изменилась? Разве до той минуты он не видел подобных, вполне заурядных, детективов? А что заставляет людей опаздывать на самолет, который впоследствии терпит катастрофу? Ответ, казалось бы, прост: судьба. Но кто устраивает преграды на пути такого счастливчика (хотя, возможно, ему уготованы более страшные испытания)? Насколько абсурдна версия об управлении нами кем-то?… Но в таком случае можно оправдать любые человеческие преступления… Где ответ? Профессору вспомнилось высказывание Рене Декарта: «Для отыскания истины необходимо раз в жизни, насколько это возможно, поставить все под сомнение». Может, для него именно сейчас и наступил этот миг? Ведь, несмотря на все свои постулаты и атеизм, какой-то червячок сомнений у него все же оставался. И почему теперь настал день и час, когда ему стало невыносимо стыдно за некоторые свои поступки? А он никогда не страдал избытком совести. Наука и муки совести – понятия абсолютно несовместимые. Если бы этот морально-нравственный аспект трактовался иначе – человечество лишилось бы огромного количества открытий (ведь животные тоже испытывают страх и боль) и давно бы уже вымерло. «И что мне теперь делать с этими мучительными и пронзительными страданиями своей новой сущности, которой раньше не было, а может, она спала вкупе с моей совестью? Кто их разбудил и зачем? И что хочет от меня эта, внезапно появившаяся, часть моей личности? Что я должен сделать, чтобы она перестала кромсать на части мое сознание?.. И… может… душа все-таки существует? Будет ли хоть какая-нибудь, пусть ничтожная, подсказка?» Мужчина задумался… «А если это и есть подсказка: то, что я сейчас нахожусь в церкви просто так, без всякой на то очевидной необходимости. Вероятно ли, что это обстоятельство и есть необходимость, пусть и не очень явная?»

Охваченный давно забытым нервным возбуждением, профессор провел немало времени в раздумьях, с головой погрузившись в далекие воспоминания. Решив быть честным и беспристрастным, он стал методично, по кирпичику разрушать давно возведенную защитную крепость. Алан впервые позволил своему прошлому бурлящим потоком ворваться в его память, и эта лавина окончательно смыла все преграды на своем пути. Далеко не все эпизоды из той, казалось бы, уже забытой и сложной жизни принесли ему радость и приятные ощущения. Нервная, адреналиновая лихорадка придала его воспоминаниям яркость и остроту, явно преувеличенную, но мужчина, понимая это, оставался безжалостным и даже жестоким, не выискивая никаких оправданий для собственной реабилитации. Этот сеанс реминисценции принес Алану душевные страдания, которых он уже давно подсознательно жаждал, но не знал, что ему необходимо предпринять для подобного мазохистского обнажения души.

…Окунувшись в воспоминания и нелегкие размышления, мужчина невольно отметил, что сидя здесь, на скамейке у алтаря, он уже не испытывал сожаления, что еще жив, несмотря на те муки совести, которые ему пришлось испытать… Только что ему делать дальше?.. И вдруг нечаянно где-то на краю его сознания забрезжила какая-то точка, которая стала постепенно увеличиваться в своих размерах, приобретая некое подобие странной, но интригующей мысли. И Алан цепко ухватился за нее, будто боясь потерять, а в ней, как он понял, и заключается смысл его будущей, а может и прошлой жизни. Через какое-то время он счел свои размышления несостоятельными, если не сказать, бредовыми. Но затем мужчина решил, что если это и так – терять-то ему все равно нечего. А на какое-то время, во всяком случае до своего последнего вздоха, ему будет чем занять свои мозги. И самое важное, такая работа придаст смысл его безрадостному существованию. Профессор как-то сразу приосанился, почувствовав жизнь во всем своем теле; ему казалось, что какой-то энергетический вихрь влил в его кровь фантастическую по своей мощи силу, способную предотвратить разрушение старческого ума и тела. Даже дряхлеющее сердце Алана забилось быстрее, но не от страха и не в ожидании инфаркта, а так, как, например в предвкушении приятной встречи… как бывает у влюбленных… Мысль о женщине вызвала у профессора новый всплеск воспоминаний, но сейчас он мог думать о своей прошлой жизни с новыми ощущениями по отношению ко всему тому, что в ней происходило. Жалел ли он о том, что было так, как было, а не так, как могло было бы быть? И на этот вопрос Алан ответил себе, что не жалеет, мгновенно устыдившись своему лживому ответу… Очень сожалеет… испытывает чудовищный стыд за многие ошибки, которые он допустил сознательно, хорошо представляя себе последствия своих поступков. Почему он проявил тогда такое малодушие? Ведь он понимал сущность многих процессов, происходящих в человеческом мозге и теле… Врач, исцели себя сам. Почему он себя не исцелил? Хотя ответ очевиден… Зачем тратить энергию на то, что не представляет интереса? Тогда не представляло… А сейчас? Пришло время задуматься? Или расплатиться? Что ж, пожалуй, он готов. Пожалуй? Пока – да, но есть еще время, чтобы «вырезать» из своего ответа это «пожалуй», да и из своего сознания – тоже. Алан мог теперь четко определить план своих дальнейших действий, как когда-то давно. Сегодняшний вечер он посвятит воспоминаниям, любым, которые только придут ему в голову, нырнет в свое прошлое бесстрашно и свободно, не оправдывая ни себя, ни других, бесстрастно препарируя события и участвующих в них людей. И дальше мысль профессора заработала четко и вполне логично: он изложит самые важные части своей научной деятельности в дневнике или мемуарах, наплевать, как это называется. Главное – успеть и сохранить все в тайне до поры до времени. Приняв такое решение, мужчина вдруг почувствовал легкость и эйфорию: он смог найти смысл своей оставшейся жизни! Удивительно, но и внутренняя «данность» перестала мучить профессора, умиротворенно затихнув где-то в таинственной глубине его личности. Ему стало спокойно и уютно. Давно он не испытывал такого, общего, комфорта: и нравственного, и телесного… и душевного.

Профессор еще долго сидел в той церкви… Он не молился, потому что не умел. Алан разрабатывал тактику своих дальнейших действий, вновь почувствовав такую мощную энергетическую волну, что ему захотелось приступить к выполнению своих решений незамедлительно, хотя уже был поздний вечер. И это был единственный фактор, который несколько унял его пыл и возбуждение.

По дороге домой он шел подпрыгивая, как когда-то в далекой молодости, радостный и полный надежд на приятное будущее в свои шестьдесят семь! Живой взгляд мужчины был устремлен в вечернее небо, он расправил сгорбленную спину, а его счастливые глаза и улыбка разгладили скорбные морщины… Его душа пела…

Возвратившись домой, Алан разогрел ужин, приготовленный домработницей Полин, и съел его с огромным аппетитом, который давно у себя не наблюдал. Однако на этом помолодевший разом мужчина не стал останавливаться. Он поднялся на второй этаж и через тускло освещенный холл прошел в свой кабинет, совмещенный с библиотекой; ему вдруг не понравился холодная и мрачная атмосфера, царившая в помещении, но это было вполне исправимо. Биггс включил свет, и большая хрустальная люстра засверкала веером золотистых капель. Затем он растопил камин и с некоторым трудом отомкнул дверцу старинного резного бюро, стоящего по другую сторону от камина. Тщательно осмотрев его содержимое и немного поразмыслив, мужчина извлек оттуда приземистую бутылку и бокал – необходимые атрибуты праздника, слегка припавшие пылью. Спускаясь на кухню по деревянной лестнице, мужчина поймал себя на мысли, что его уже не раздражает необходимость дополнительных физических усилий, а, наоборот – радует.

Кухня и столовая дома занимали почти весь первый этаж. Это просторное помещение служило не только для приготовления еды, но и для ее приема; здесь вольготно могли расположиться человек десять гостей, если бы кто-нибудь их удосужился пригласить. С той поры, как с его женой случился инсульт, он проводил здесь большую часть суток, сменив свой темный кабинет на светлую гостиную.

Левая часть большой комнаты была отведена под прекрасно оборудованную кухню (Джоан обожала комфорт и все технические новинки). Но надо отдать ей должное, понимая, что не обладает художественным вкусом, миссис Биггс для оформления дома пригласила декораторов. Просмотрев дюжину проспектов, женщина остановилась на скандинавском стиле, который отличался простотой и даже изысканностью. Светло-бежевый, кремовые тона и минимум элементов декора. Для создания контраста – ваза цвета зрелой вишни и такого же оттенка посуда.

Смыв пыль и поставив принесенный «инструментарий» на стол, Алан открыл холодильник и увидел там бутылку содовой. «Очень кстати, – подумал он, – молодец Полин». Водрузив все необходимое на поднос, профессор осторожно поднялся в свой кабинет. Правда, на половине своего подъема, он чуть было не помыл золотистым и отнюдь не дешевым напитком ступеньки, но, по-видимому, кто-то там, на верху, разрешил ему устроить праздник.

Открыв скотч, профессор плеснул его в бокал на два пальца и долил доверху содовой. Сделав затяжной глоток, мужчина слегка оторопел от вполне ожидаемой алкогольной составляющей напитка, впрочем, ее практический эффект оказался сильнее теоретически предполагаемого.

Вскоре Алан, расслабившись и согревшись, радостно улыбался, покачивая старой, протертой тапкой, которая хоть и не украшала его ногу, но почему-то беспричинно смешила профессора. Обычно бледное лицо мужчины слегка окрасилось румянцем, и не только отблески пламени были тому причиной. Лиловатые сухие губы профессора порозовели и увлажнились. О чем еще может мечтать стареющий человек, жизнь которого подходит к своему логическому финалу?

…Ранние солнечный лучи восходящего солнца, с трудом продираясь сквозь тяжелые темно-оливковые портьеры, полностью закрывавшие окно, все же смогли разбудить Алана, но не своим светом (уставшей от работы люстре это не удалось; огню, тлеющему в камине, в этом отношении было проще – он давно угас), а слабым осенним теплом.

Несмотря на достаточное количество алкоголя для не имеющего опыта обильных возлияний профессора и с учетом его субтильности, он, проснувшись, чувствовал себя превосходно. Мысленно поздравив себя с этим фактом, радостный Алан занялся утренним туалетом. Принимая контрастный душ и мурлыкая под нос арию из «Травиаты, мужчина обдумывал начало своих мемуаров.

Переодевшись в теплый махровый халат и домашние брюки, он подошел к зеркалу и внимательно рассмотрел свое отражение: неухоженная борода закрывала нижнюю часть лица, темные, с незначительной сединой волосы отросли, закрыв уши и шею. «Еще немного, – усмехнулся мужчина, – и я буду похож на старого рокера. Останется только вдеть в ухо серьгу и еще во что-нибудь. Как, кстати, это называется? Рислинг, пилинг, прислинг? – не вспомнив нужное слово, профессор немного расстроился. – Если не вспомню – посмотрю в Интернете», – решил он. Затем, взяв бритвенный станок, Алан начал сбривать всю растительность на своем лице, отнюдь его не украшавшую. «А чуть позже пойду в парикмахерскую и позвоню Марку. Ему я могу доверять».

На кухне он приготовил себе легкий завтрак: овсяную кашу с молоком, тосты и мармелад; на несколько минут застыл в раздумьях о выборе напитка, остановившись на самом простом. Насыпав в чашку растворимый кофе и сахар, мужчина залил его кипятком, сверху соорудив сливочную пенку.

Чуть позже, сидя в гостиной перед включенным телевизором и поглощая завтрак, Алан неожиданно вспомнил слово, упорно не приходившее ему на ум совсем недавно. «Пирсинг!» – громко крикнул он, подумав, что для него, пожалуй, это воспоминание по своей значимости такое же открытие, как «эврика» для Архимеда, тем более что этого «пирсинга» никогда не было в его лексиконе.

После завтрака профессор разыскал в письменном столе новую тетрадь. Печатать свои воспоминания на компьютере профессор не захотел, подумав, что все великие деятели науки и литературы писали от руки. Пока стояла теплая погода, предпочтительнее было бы излагать свои мысли на свежем воздухе и в «нужной» обстановке. При Полин он тоже будет «шифроваться», хотя ей доверяет, но некоторые знания могут быть опасными для их обладателя. Безусловно, Алан понимал, что небольшой риск во всем его предприятии все же существует, но логика рассуждений Биггса подсказывала: опасность совсем незначительная, и ею можно пренебречь и не волноваться без серьезных на то оснований.

…На следующий вечер Алан Биггс вновь сидел на скамейке церковного двора. В голове профессора еще продолжало звучать эхо колоколов, и он с трудом пытался собрать свои размытые, как в акварельной лессировке, мысли. Немолодой мужчина сидел в тени живой изгороди и все никак не мог решиться открыть свой потертый, когда-то шоколадного цвета, кожаный кейс. А когда он мог похвалиться своей решительностью в той небольшой части своей жизни, не касавшейся науки? Любые обычные проблемы, возникающие даже на бытовом уровне, вызывали у него состояние предэпилептического припадка.

«В конце концов, – думал Алан, – никто за мной не следил и не следит. Для кого я сейчас представляю интерес? Столько лет удавалось симулировать заболевание, почему же теперь мои руки и тело сковывает страх разоблачения? Что может быть страшнее смерти в данном случае, даже если она уже кем-то для меня приготовлена? Видимо, только ее ожидание, вернее, скорое приближение ангела смерти. In extremis… Хотя, в моем случае, это стало бы избавлением от всего: физической немощи и окончательного угасания работы мозга, ставшего, наверно, похожим на сыр-альпидамер…»

Но спустя минут десять он все же праздновал победу над своей трусостью: перед ним, на деревянной столешнице, лежала синяя толстая тетрадь, справочник по органической химии и перьевая ручка «паркер» с золотым пером, подаренная его женой на тридцатилетний юбилей их брака. Рядом со скудным канцелярским набором находился не менее скудный ассортимент еды: термос с кофейным напитком (назвать содержимое термоса кофе было бы кощунством) и два сэндвича с ветчиной и сыром – Алан никогда не относил себя к гурманам.

Мужчина уже полчаса сидел в бесплодных попытках хоть что-нибудь написать в новой тетради, которая в будущем должна будет стать его дневником. Вести записи личного характера он собирался в чрезвычайной секретности, поэтому здесь и лежал раскрытый справочник, обеспечивающий конспирацию, так, во всяком случае ему казалось. Профессор придумал новую легенду, что для приостановления прогрессирующего склероза он пытается тренировать свою память и моторику, выписывая из книги забытые им формулы, законы и прочую научную информацию. Конечно же, это решение стало продолжением той мистификации окружающих, которую он затеял много лет назад. Обладая с детства отличной памятью, Алан не наблюдал ее ослабления даже в таком почтенном возрасте, впрочем, интеллектуальный багаж профессора тоже был почти не затронут возрастными изменениями, хотя остальные органы и системы тщедушного тела мужчины находились в худшем состоянии.

«Странная все же эта вселенная – наше подсознание», – думал профессор, вспоминая, как началась его «болезнь», прервавшая работу, которой он посвятил всю свою жизнь. Один момент в их с Джоан совместной жизни совершенно изменил дальнейший ход ее течения…

Более восьми лет назад они с женой смотрели телевизионный фильм: не то детектив, не то триллер. Для супругов Биггс просмотр любых телевизионных передач был признаком начинающегося психического расстройства. И сейчас он даже не мог вспомнить, каким образом они стали смотреть фильм, повергший их сознание в состояние дискомфорта и тревоги.

В боевике обыгрывался банальный финал: соучастников преступления, хорошо информированных обо всех «подвигах» своего босса, изощренно убивают, и автор фильма дает понять, что теперь все следы злодеяний тоже похоронены вместе со свидетелями и соучастниками преступлений – конец фильма, но не для супругов Биггс. Некая конфиденциальная информация, известная профессорской чете, вдруг предстала перед ними в каком-то, страшном, свете, а финал просмотренного боевика мог повториться для них в реальности, став очевидным эпилогом их жизни. Супругов обуял панический страх за собственную безопасность. Но просто так бояться и не предпринять никаких мер для своего спасения Алан не мог. Удивительно, но Джоан, казавшаяся здоровее и крепче своего супруга, морально оказался намного слабее. Вскоре у женщины случился инсульт и, пролечившись в больнице, миссис Биггс ушла на заслуженный отдых. Залечь на дно профессору помогли его знания, хотя ему было необходимо действовать хитрее, чтобы сохранить жизнь им обоим. Кто, как ни он, знал все симптомы рассеянного склероза? К его счастью, ни у кого из сотрудников научно-исследовательского центра не возникло ни малейших подозрений в таком обмане: ведь профессор очень любил свою работу. Зачем бы ему понадобилось по своей воле ее лишаться, да еще и слышать в свой адрес насмешки, вроде: «какая жалость» и «какая ирония судьбы»? Несомненно, Алан смог вооружился и документальными подтверждениями, раздобыть которые ему было несложно, а затем подсунуть их кому надо… своему заместителю, чему тот был искренне рад. Страх за свою жизнь и даже за безопасность своей нелюбимой жены помог «мнимому больному» виртуозно играть свою роль достаточно долгое время. Никто особенно не настаивал на проведение консилиума: преклонный возраст Алана и его непререкаемый авторитет в области нейрофизиологии – избавили профессора от каких-либо дополнительных вопросов; а его нежелание выступать в роли исследуемого объекта были вполне понятны и объяснимы. Удалившись на покой со всевозможными почестями, профессор продолжил свои актерские «этюды» – на всякий случай – предположив, что за ним какое-то время будет вестись скрытое наблюдение.

В начале своего отдыха супруги некоторое время чувствовали себя как-то не очень радостно, но постепенно, адаптировавшись, стали находить даже некоторое удовольствие от такого времяпрепровождения. Книги, шахматы и даже телевизор оказались вполне ими востребованными. Профессорская чета всегда вела закрытый образ жизни, а затем супруги и вовсе стали затворниками. Они были вполне удовлетворены новым поворотом в их судьбе, а может, просто пытались себя в этом убедить. Да, их научная деятельность и любимая работа остались в прошлом, но ведь все когда-нибудь заканчивается…

Очнулся Алан от своих воспоминаний из-за прохлады, постепенно проникшей в его давно остывшую кровь. Взглянув на часы, он с удивлением отметил, что сидел, погрузившись в прошлое, почти два часа, не написав при этом ни строчки. Но ничего, он еще успеет, теперь просто обязан успеть!

По дороге домой Биггс вновь ощущал себя энергичным и бодрым, потому что обрел смысл жизни, даже если ее осталось совсем мало, пусть – час, день, год…

Воспоминания и размышления еще долго не давали ему уснуть, но Алан был благодарен бессоннице, впервые почувствовав исцеление, даже несмотря на тот факт, что оно может внезапно прерваться… Разве плохо уйти в вечность, будучи безмятежным и умиротворенным?

И только под утро, окончательно выработав для себя алгоритм своих последующих шагов, мужчина крепко, будто канув в омут бесчувствия, уснул. Но, проспав всего несколько часов, он проснулся вполне бодрым и отдохнувшим; у него даже появилось ощущение, что к нему возвратилась его прежняя, завидная, работоспособность.

Приняв прохладный душ, он почистил зубы и тщательно побрился. Придирчиво рассматривая себя в зеркале, профессор с удовлетворением отметил, что стал выглядеть лет на десять моложе. Стоя в одних трусах, он впервые иронично и безбоязненно осматривал свою худую и сутулую фигуру; она-то и в молодые годы не отличалась атлетизмом, но сейчас впалый живот и отсутствие малейшего намека на жировые отложения могли сослужить ему неплохую службу, если, конечно, облачить эти жалкие мощи в более-менее достойную одежду.

Из платяного шкафа своей спальни профессор вынул новый домашний костюм, хорошо сдобренный горьковатым ароматом лаванды. Алан мысленно поблагодарил Полин… если бы не она – все бы его жилище пропахло затхлостью и пылью. Надев шерстяные брюки, трикотажную рубашку и вязаный кардиган, мужчина, насмешливо улыбнувшись, вновь взглянул на себя в зеркало. Теплый бежево-оливковый цвет порадовал его, во всяком случае, сейчас, в свои шестьдесят семь, он нравился себе больше, чем в то время, когда ему было двадцать, тридцать, сорок… Точнее, теперь мужчина был действительно похож на шестидесятисемилетнего профессора, а не на восьмидесятилетнего старика. Для усиления омолаживающего эффекта оставалось только постричься. Удивительно, но седина почти не тронула его густых темных волос и широких, чуть нависающих на веки бровей. Да и небольшие, близко посаженные карие глаза мужчины стали в тот день как-то по-особенному поблескивать, будто он принял на грудь немного алкоголя… Или после… После чего еще могут удовлетворенно сиять глаза, Алан домысливать не стал: все равно испытать подобное состояние ему было не дано.

Довольно улыбнувшись таким метаморфозам, Биггс чуть ли не вприпрыжку спустился на кухню. Сварив себе кофе, он налил его в вежвудскую фарфоровую чашку с белым выпуклым рельефом в виде камеи и поставил ее на блюдце, чуть подумав, добавил в густой ароматный напиток молоко и сахар и направился с ним в гостиную. Удобно разместившись в мягком кресле, мужчина поставил кофейную пару на столешницу кофейного столика, выполненного из розоватого австралийского лайсвуда. Он не спешил с началом своего обычного завтрака: наступившее утро было для него очень значимым, и Алан хотел прожить его с новым наполнением и смыслом. Не стал включать он и огромный экран плазменного телевизора, как делал это ежедневно и совсем не для того, чтобы развлечься: причина такого фонового сопровождения заключалась в страхе остаться в тишине… наедине с собой. Но когда он смог побороть эту фобию, ему до исступления захотелось ее послушать. Сделав небольшой глоточек кофе, профессор задумался над этой мыслью, внезапно осознав, что не помнит, было ли такое время, когда он, находясь здесь, пребывал в относительном безмолвии. Пока была жива Джоан, ее высокий тембр голоса, зачастую переходящий в повизгивание безнадежно расстроенной скрипки, заглушал любое звучание мироздания. Казалось, что ее полное, круглое тело вбирает в себя, подобно черной дыре, все звуковые волны. Поэтому первый счастливый случай произошел с Аланом в тот день, когда с Джоан произошла трагедия (иногда горе ближнего, оказывается, радует!). Чудом пережив первый инсульт, она на некоторое время замолчала. И тогда профессор понял, что невозможность для его жены раскрывать свой рот, чтобы исторгать оттуда чудовищные звуки, – самое страшное, судя по всему, для нее наказание. Но женщина оказалась сильнее болезни, хоть и ненадолго.

Наслаждаясь тишиной и покоем, Алан наконец-то, обрел свободу! Как долго он к этому шел! Как тяжело и мерзко…

Допив кофе, профессор прошел на кухню и сделал себе незамысловатый завтрак: подсушил в тостере пару кусочков хлеба, вынул из холодильника сливочное масло, ветчину и джем. Затем мужчина сварил еще одну чашку кофе, аромат которого как-то по-новому его взбудоражил. Водрузив все на поднос, Алан через гостиную отправился с ним на террасу. Совсем недавно здесь проводила все свое свободное время Джоан. Последствия первого инсульта оказались не столь серьезные, как могли бы быть. Когда женщине стало плохо, рядом находилась их помощница Полин, которая сразу вызвала «скорую помощь», поэтому миссис Биггс удалось избежать паралича и других серьезных последствий.

Алан поставил поднос на деревянную столешницу и уселся в плетеное кресло. Отсюда открывался живописный вид на озеро и сосновую аллею. Сегодня все было по-другому: пронзительная красота пейзажа околдовала профессора. Он долго размышлял о мистической власти мироздания над человеческим сознанием, хотя и сам человек является непостижимой его тайной. Завороженный совершенной гармонией природы, Биггс совершенно забыл о голоде: эмоции, переполнявшие его, захватили все мысли мужчины.

Было раннее утро, и в восходящих лучах солнца легкая дымка тумана казалась светящимся нимбом, сквозь которую угадывалась амальгама озера, таинственно мерцающая серебром, сверкающая позолотой и россыпью ярких бликов. Никогда еще ранее он не испытывал такого острого желания просто жить и наслаждаться каждым мигом земного бытия. Он не наблюдал за временем, хотя теперь у него появилась необходимость спешить, чтобы многое успеть… Жизнь действительно прекрасна! Только почему это знание пришло к нему так поздно?

 

Глава 8. МАРК ЛОУТОН

Как мы и договаривались, Лора позвонила мне днем и попросила меня приехать к ней домой вечером, часам к семи. Ее голос звучал ничуть не лучше, чем в предыдущий наш разговор. На мои вопросы женщина отвечала очень кратко и неохотно, объяснив, что сейчас чувствует себя несколько разбитой, но уверенно пообещала восстановиться к предстоящей встрече и все подробно мне рассказать. В этом отношении она была права: не стоило такие вопросы обсуждать по телефону. Но все же журналистка мельком упомянула о своих подозрениях: за ней и ее домом ведется наблюдение, причем осуществляют эту слежку какие-то странные личности, напоминающие актеров массовки. Она упомянула, что Адам проверил ее дом на всякие электронные «штучки» и ничего не обнаружил. В конце нашей беседы в ее тусклом и пугающе монотонном голосе прорвался аккорд мрачной усталости, грозивший обрушиться пронзительной истерикой. Я внутренне сжался, почувствовав неприятное волнение в ожидании эмоционального взрыва моей приятельницы, но Лора оказалась сильнее, чем я полагал. Трудно успокоить рыдающую женщину даже когда находишься с ней рядом, а уж по телефону… Журналистка попрощалась со мной почти спокойно, а я, услышав звуки отбоя, облегченно вздохнул, как обычно найдя себе оправдание. В этот раз мне быстро удалось заглушить робкий стон моей совести, пообещав ей скорое решение всех проблем взволнованной женщины. Знал бы я в тот момент результаты своей будущей деятельности!.. Как все же великодушно мироздание, скрывая от нас завтра и забирая вчера! Хотя иногда хочется, чтобы и сегодня испарилось!

К фамильному особняку Лоры я подъехал без пятнадцати семь, хотя считаю, что приходить раньше назначенного времени – утонченное издевательство над пригласившим тебя человеком. Поэтому оставшееся до встречи время, предварительно выйдя из машины, я прогуливался по ближайшим окрестностям, но ничего подозрительного не обнаружил. Никакая группа лиц, настороживших Лору, меня здесь не ожидала, хотя подходящих мест для укрытия в этой местности, похоже, и не наблюдалось.

Особняк мисс Кэмпион располагался вдали от других домов и походил на небольшой замок, окруженный аккуратненьким маленьким поместьем. Лора унаследовала его после смерти своей бабушки, умершей более десяти лет назад. Конечно, журналистка здесь почти все перестроила с учетом своего вкуса. Здание было выполнено в стиле неоготики с элементами модерна и ар-деко: вытянутые своды и черные остроконечные крыши башенок, большие окна и многоцветные витражи, монументальность форм и изящество отделки. Издали особняк казался фантастической огромной бабочкой с блестящими крыльями. Но, честно говоря, внутреннее оформление дома было несколько мрачновато, хотя, очевидно, мое видение домашнего комфорта разительно отличается от представлений мисс Кэмпион в этом вопросе. Мне любопытны животные, в том числе и рептилии, однако отношусь к ним все же с небольшой долей опаски, даже если они не могут навредить мне физически, так как душевное спокойствие для человека считаю не менее важным. А замок Лоры, на мой взгляд, похож на огромный «террариум», несмотря на то что его многочисленные обитатели представляют собой всего лишь синтетические копии настоящих животных; поэтому, находясь в гостях у журналистки, я испытываю какую-то озабоченность и даже тревогу (и насколько мне известно, я не одинок в своих ощущениях). Возможно, при наличии семьи с дюжиной детишек, многочисленных родственников и прислуги – мне бы жилось здесь спокойно, по крайней мере, не тревожно (к тому же меня нельзя причислить к категории впечатлительных людей). Зато сама хозяйка этого великолепия чувствовала себя в этом замке очень комфортно, во всяком случае, до некоторых пор. Что ж, каждый имеет право на свои маленькие странности… Вопрос только в том, насколько они «маленькие».

Невысокая изгородь из ели и туи, окружающая большой двор особняка, не скрывали мастерство ландшафтного дизайнера. В филигранных пропорциях примыкающей к замку территории не было нарочитости и вульгарного пафоса. Небольшой сад, оранжерея, бассейн, искусственные водоемы, теннисный корт были ухожены с любовью и единственной целью – приносить эстетическое наслаждение, удовольствие и радость бытия.

Десять минут спустя я уселся в свой синий «мазератти» (подарок моей любимой Сильвии) и собирался было нажать на клаксон, как ажурные металлические ворота распахнулись, и я въехал на ухоженный двор участка. Выключив двигатель и захватив свой рабочий чемоданчик, я вышел из машины. Лора шла мне навстречу. Выглядела она, вопреки моим ожиданиям, великолепно: спокойная и уверенная в своей неотразимости. Я даже немного оторопел от ее сногсшибательного вида.

Женщина молча мне улыбалась, видимо, ожидая, когда я приду в себя. Через некоторое время и с некоторыми усилиями мне это удалось.

– Добрый вечер, Лора, – я восхищенно причмокнул губами, покачав головой. – Ты сегодня фантастически красива!

– Спасибо, я хотела тебя поразить, – сказала она, лучезарно улыбнувшись. Ее темные глаза слегка прищурились под лучами заходящего сентябрьского солнца и можно было подумать, что Лора иронизирует надо мной или моими словами.

– Ты весьма преуспела в этом! – Я поцеловал ее в щеку.

Обменявшись дружескими поцелуями, мы пошли с ней по дорожке к дому.

– А может, ты не достаточно критичен ко мне? – засмеялась она.

– Не знаю, не знаю… Но помнится, ты сама не раз говорила, что у меня есть вкус. Ты изменила свое мнение?

– Нет, что ты! Я всегда считала, что у тебя отличный вкус, особенно в отношении женщин. Но я в него «не вписывалась», – засмеялась она, приблизившись ко мне и вновь лукаво улыбнувшись, слегка прикоснулась губами к моей щеке. Я ощутил запах, исходящий от ее волос и кожи. В нем были новые, совершенно незнакомые мне нотки, своего рода аромат-намек: сочетание свежести и легкой сладковатой томности какого-то цветка. Никогда ранее Лора не пыталась меня соблазнить… так тонко, что ли; пару лет назад она действовала достаточно прямолинейно, но сегодня в ее арсенале присутствовала чувственная композиция ароматов, хрупкий шлейф обещаний… С чего бы это? Надо будет подумать на досуге.

Справа от вымощенной гравием дорожки, в предвечерних сумерках, матово блестел декоративный пруд, окаймленный разноцветными камушками. Я заметил появление новой альпийской горки и живых зеленых пирамид.

Тем временем Лора продолжала радостно щебетать:

– Вот теперь и думаю: либо ты стал льстецом со времени нашей последней встречи, либо… я действительно стала красивой?

Я молчал, задумавшись, не притворство ли ее веселье? Не очень-то это сочеталось с утренней тревогой моей приятельницы. Или она хочет показаться мне храброй, какой и была всегда? Быть может, женщине просто неприятно вспоминать о проявленной ею слабости: трусливые стрингеры не берутся за криминальные расследования.

От размышлений меня оторвала Лора. Она даже остановилась в ожидании моего ответа и вопрошающе смотрела на меня. Вспомнив ее вопрос, я быстро нашелся:

– Я обдумывал твое предположение, чтобы ответить на него максимально честно. Конечно же, ты стала удивительно красивой, – искренне ответил я, улыбнувшись, тем более что такой вывод вполне соответствовал истине. Шутливый настрой, оживленное лицо и радостные искорки, поблескивающие в ее выразительных глазах, привели меня в отличное состояние духа; все недавние проблемы показались вдруг какими-то нереальными, даже нелепыми. Скорее всего, у Лоры случилась обычная депрессия, а в таком состоянии многие склонны видеть все в мрачных тонах.

– Я так тебя ждала! – оживленно продолжала она. – Но боюсь, мой рассказ может занять полночи. – Женщина внимательно посмотрела на меня: – Надеюсь, тебя никто не ждет в ближайшие два часа?

– Какие два часа? – притворно возмутившись, ответил я. – Ты только что пообещала мне полночи, на меньшее и не рассчитывай! Да и раньше двенадцати Клео не пустит меня домой: ей спокойнее, когда я гуляю до полуночи. В таких случаях, как правило я прихожу один.

– Стало быть, исключения все же были? – засмеялась она.

– Почти, нет.

– Марк, мне сложно понять такой ответ, – протянула Лора чуть насмешливо.

– Ну ладно, – картинно вздохнул я. – Была парочка эксклюзивных вариантов. Но подробнее рассказать не могу.

– Я и не хочу таких откровений.

Я засмеялся.

– Дело, дорогая, не в моей скромности. Если бы в нашем распоряжении была целая ночь, а не половина, я бы тебе поведал несколько поучительных историй. – Я на минуту замолчал, вспоминая в большей степени поведение Клео в тех ситуациях.

– Ты считаешь, что твой рассказ мог бы меня чему-то научить?

– Я неправильно выразился. Те истории были весьма назидательны для меня и Клео. Я сделал вывод, что мое животное не потерпит в нашем доме какую-либо женщину.

– Нервничает?

– Надо признать, да. Но не беспокойся о ней: я даю ей витамины для нормализации деятельности нервной системы.

– Для чьей нервной системы? Твоей или кошачьей?

– Для обеих, – засмеялся я. – Клео не будет волноваться, что неплохо будет и для меня.

– Похоже, тебе не грозит скорая женитьба.

– Да уж, – вновь притворно вздохнул я. – В ближайшие десять лет мне не удастся вкусить радости семейной жизни.

– Сочувствую тебе, дорогой. – Она бросила на меня лукавый взгляд. – Ну ты же знаешь, у моих животных с нервами все в порядке. Они железные.

– Скорее, резиновые.

– А ты знаешь, Марк, я бы не отказалась завести настоящее животное.

– Какое? – удивился я. – Знаешь, с твоей работой…

– Знаю, – на полуслове перебила меня Лора. – Я думаю о котенке или, может, об аквариуме. На время моих отлучек Стелла бы за ними присматривала. Ты же доверяешь Клео миссис Риттер.

– В принципе, ты права.

Переговариваясь, мы подошли к крыльцу главного входа. Я искренне уверовал, что у Лоры все нормализовалось. Но когда мы стали подниматься по керамогранитным ступенькам, ведущих к входной двери, настроение женщины резко изменилось: ее шоколадные глаза потемнели, в застывшем взгляде отразился страх, будто она увидела нечто ужасное, золотистая нежность щек, казалось, обесцветилась, превратив радостное красивое лицо в безжизненную маску. Но длилась эта, испугавшая меня метаморфоза, пару секунд. Судорожно сглотнув, Лора взяла меня за руку и, умоляюще посмотрев мне в лицо, тихо промолвила, скорбно скривив губы:

– Не надолго же меня хватило.

Я подхватил ее, но женщина вновь обманула меня:

– Не волнуйся, Марк. Я не собираюсь падать в обморок. – Ее рука сжала мою руку. – Ты ведь мне поможешь?

– Конечно, Лора, – ободряюще – надеюсь! – сказал я, пытаясь изобразить на своей физиономии улыбку всемогущего человека (какой она мне представлялась). Журналистка в ответ мне тоже улыбнулась, хоть и не очень уверенно. Либо я плохой актер, либо у меня неправильные представления о могуществе.

Женщина тревожно посмотрела на меня:

– Знаешь, Марк, мне так уже надоело жить в этом круглосуточном кошмаре зыбкой реальности. Может, я действительно больна?

– Лора, для решения любых проблем времени у нас достаточно. Совместными усилиями что-нибудь придумаем, ну а уж если нам вдвоем не получится разобраться в этом деле – привлечем дополнительные ресурсы, – успокоил я ее, ни чуть не претворяясь: у меня вдруг действительно появилось убеждение в быстрых и положительных результатах нашей предстоящей работы.

Лицо журналистки просветлело, ее глаза посмотрели на меня с такой теплотой и надеждой, что я растрогался.

– Ты знаешь, Марк, когда я тебя увидела – просто ожила. Надо отметить нашу встречу, – решительно предложила она, заметно оживившись.

Не очень хороший симптом, подумал я, заметив:

– Прежде чем мы будем ее отмечать, надо все проверить.

– Ты думаешь, меня могли отравить?

– Все возможно. Будем действовать методом исключения. А выпить можно… немного, чуть позже. Вероятно, разговор у нас предстоит серьезный. – Я внимательно посмотрел на внезапно смутившуюся женщину. Та, правильно истолковав мой пристальный взгляд, ответила:

– Ты знаешь, я заметила, что в последнее время стала злоупотреблять алкоголем. Но как только я, точнее, мы решим мою проблему… я смогу побороть эту привычку.

– Ну хорошо, – вздохнул я, остановившись у мозаичных стеклянных дверей, ведущих в дом. – Как давно, ты говоришь, Адам проверял дом?

Журналистка чуть нахмурила лоб, вспоминая. Затем рукой провела по лбу, по-видимому, разглаживая невидимые пока морщинки.

– Чуть больше недели назад, – ответила она, вновь чуть напрягшись. – Ты думаешь, что могли установить камеры видеонаблюдения позже?

– Да. Если за тобой действительно ведется наблюдение – мой приезд не останется незамеченным. Будем считать, что мы приняли условия их игры и решили бороться. Но сейчас сделаем вид, что не предполагаем установки в твоем доме электронных шпионов. Пока я все не проверю, будем делать вид, что ничего серьезного не произошло, тем более что о нашей дружбе известно многим.

– Но ведь здесь, на крыльце, тоже могли установить…

– Да, – перебил я женщину, поняв ее мысль, – только я совершил оплошность. Надо было оговорить этот момент раньше… Ладно, посмотрим на результаты моего поиска, а тогда уже определим наши оптимальные действия.

Мы вошли в холл. Атмосфера окружающего пространства не показалась мне устрашающей – разве что, как обычно мрачной: не люблю я готический стиль.

Пройдя в гостиную, я положил на дубовый консольный стол свой кейс и окинул взглядом гостиную, представляющую собой большой темный каминный зал. Сразу вспомнилось, что в первый раз я испытал здесь не самые приятные эмоции. Когда неожиданно натыкаешься на тусовку рептилий – в твоей голове не возникает каких-либо разумных объяснений, а срабатывает подсознательный рефлекс. Но такой казус случается с людьми, имеющими тонкую душевную организацию и не очень крепкую нервную систему. В этом отношении я достаточно стрессоустойчив, тогда мне быстро удалось сообразить, что террариум ненастоящий, и за моей реакцией пристально наблюдают. Впоследствии Лора мне призналась, что обычно предупреждает новых гостей о своей специфической коллекции, но я ей показался таким непробиваемым, что она решилась на достаточно смелый розыгрыш. А надо заметить, что ее многочисленная и разнообразная коллекция пресмыкающихся выполнена настолько мастерски, что искусственность этих чудовищ практически незаметна, и мне удалось только интуитивно почувствовать этот факт.

Но тогда не только этот момент погрузил меня в «неуютное» состояние, сама гостиная неприятно поразила мое воображение не столько своим масштабом, сколько весьма странной, на мой вкус, обстановкой: слишком темные тона стен, мебели, паркета; оттенки бордового, шоколадного и зеленого. На полу и на всех горизонтальных поверхностях застыли в разных ракурсах фигуры всевозможных рептилий и земноводных, и отнюдь не с улыбчивыми мордами. Мрачноватая картина. Только широкий мраморный камин и бархатные шторы освежали своим воздушным кремовым цветом тяжелую атмосферу гостиной, да и еще, пожалуй, притягивали взгляд яркие спирали гадюк и змей: светло-бежевая кобра, желтый австралийский шипохвост и оранжевая свиномордая змея (об их названиях мне чуть позже поведала хозяйка).

Теперь же, оглядывая весь этот мертвый мир рептилий и земноводных, с которыми у меня ассоциируются не самые приятные человеческие качества, я вполне представлял, как творческие мозги Лоры постепенно «слетают с катушек». Даже не понимал, как они могли так долго продержаться в более-менее нормальном состоянии?! Мои бы мозги, ежедневно наблюдая такую «доброжелательную» атмосферу, «двинулась» бы через пару дней. Да, здесь помощь необходима, но, боюсь, только, что не моя, лучше бы – психолога или психиатра. Озвучивать вслух мои мысли я, конечно, не стал. Безусловно, я сделаю все, чтобы помочь приятельнице, если это только в моих силах! Но насколько в моих? Чтобы правильно истолковать происходящее, надо поначалу хотя бы внимательно и беспристрастно выслушать Лору, отбросив досужие домыслы. Со своим скоропалительным выводом об отклонениях в ее психике я, возможно, поспешил: в мире достаточно странных коллекционеров, и далеко не все они являются психами. А сколько людей содержат у себя дома экзотических животных, в том числе и рептилий, и никто их не считает ненормальными. Собственно говоря, все мы далеки от нормы, так что на фоне многих других диковинных увлечений игрушечный террариум выглядит невинной забавой.

Несмотря на свои логические выводы, буро-зеленого девятифутового (около 3 м) гавиала я обошел с некоторой осторожностью. Силиконовый крокодил, находящийся в ярде от меня, казалось бы, действительно увидел добычу и хищно оскалил узкую длинную морду в предвкушении скорого ужина. Жуткая картина потрясала своей реалистичностью, поэтому даже обладатель скудного воображения мог бы легко представить дальнейшее развитие событий.

Подойдя к барной стойке, я выбрал шерри, Лора – бордо. Мы приподняли бокалы и почти в унисон провозгласили тост за встречу. Сделав пару глотков, я оставил бокал на стойке, подошел к консольному столу и подал Лоре указательным пальцем условный знак, который понятен для всех.

Я не считал, что в доме установлена видео-аппаратура, допускал только возможность «прослушки», но решил проверить все, начав с поиска радио-жучков. Такого рода «вредитель» излучает радиосигнал, а значит, его можно обнаружить. Именно на принципе пеленгации радиосигнала основана работа сканера. Он прослушивает весь диапазон, и на какой бы частоте не работало «насекомое», детектор его обнаружит. Дальше – проще. Нужно переключить сканер «жучков» в режим ближнего поиска, и он укажет координаты зловредного прибора с точностью до дюйма. На случай, если подслушивающее устройство отключено и активируется, к примеру, только после начала разговора, в детекторе есть режим постоянного сканирования эфира. Я нацепил наушники, поставил прибор для обнаружения «прослушки» в этот режим и заговорил с Лорой о погоде, но мой детектор не поднял тревогу. Можно было бы и успокоится на этом, но я предположил, что в доме могли установить более совершенные «вредители», и мой анализатор их просто «не услышал». На этот случай у меня имелось другое оборудование, но я его еще ни разу не применял. Что ж, теперь предоставилась такая возможность. К сожалению, я не такой продвинутый электронщик и, возможно, не смогу «расшифровать» какие-нибудь сигналы, но почему бы не попробовать.

Лора присела в кресло и, потягивая вино, с нескрываемым любопытством наблюдала за моими действиями.

Взяв из кейса классический анализатор, электронно-измерительный прибор, я вновь стал расспрашивать Лору о погоде и прочих малозначительных вещах. Женщина меня поняла и активно поддержала беседу «ни о чем». Одновременно я пытался разобраться в своей «навороченной» технике.

Предварительно подключив широкодиапазонную антенну к входному разъему анализатора спектра, я ожидал увидеть на его экране отображение всех принимаемых излучений. Для специалиста не составляло бы труда определить частоту, уровень и тип модуляции полученных излучений и отделить легальные передатчики от «жучков прослушки». Но я, увы, не спец. Повозившись минут двадцать с прибором и инструкцией к нему, я вроде бы во всем разобрался, и если считать свой первый опыт удачным – в доме никаких электронных шпионов не было. От такого современного анализатора спектра, способного охватить диапазон от нескольких мегагерц до нескольких гигагерц, можно скрыть лишь «жучки», работающие с переменной частотой. Такие передатчики способны изменять частоту излучения в быстром и псевдослучайном режиме, не оставляя следов на экране анализатора, тем более оставаясь незамеченными для более простых детекторов. Хотя я недавно читал, что если такие передатчики и существуют, то представляют собой технологическое чудо и доступны для очень немногих. Но я все же решил устроить еще одну проверку на скрытые видеокамеры при помощи сканера, которым владею хорошо. (Вдруг я все-таки не совсем правильно понял свой новый детектор.)

Я взял из кейса другое устройство, использующее рассеянный свет лазера. Если он уловит сигнал, отраженный от объектива «жучка» – тут же сообщит мне об этом. Причем этот детектор никогда не спутает блики от видеокамеры с бликами от зеркал или оконных стекол. Так что этому прибору совершенно все равно, включена или нет видеокамера, передается картинка по кабелю или в эфир – спрятать от него объектив «вредителя» в любом случае невозможно. Но и на этот раз мне ничего не удалось обнаружить. Оставалась еще возможность телефонной «прослушки». Защитить себя от такой проблемы, как запись телефонных разговоров, практически невозможно, но с этим бороться легче. Достаточно не использовать телефон для передачи информации, не предназначенной для посторонних ушей. О чем я и попросил Лору, докладывая о своих, казалось бы, положительных результатах поиска. Вот только ответить: насколько отсутствие шпионов хорошо для Лоры, я не мог. Если бы что-нибудь обнаружилось – тогда можно было бы действительно говорить о наличии серьезных проблем.

Возвратившись в гостиную, я присел рядом с застывшей в той же позе хозяйкой, погрузившейся в глубокий транс. Казалось, она пристально изучает свои руки, как будто видит их впервые. В ее руках замер бокал с вином. Такая картина вызвала во мне тревожные предположения. Я осторожно дотронулся до ее плеча – испуганно вздрогнув, Лора выронила хрупкий сосуд с бордовой жидкостью на темный паркет. Звон стекла, похоже, ужаснул журналистку, но зато помог ей выйти из своего застывшего состояния. Растерянно извинившись и забыв о разбившемся бокале, Лора внимательно посмотрела на меня. В ее темных непроницаемых глазах застыл вопрос, и она явно боялась моего ответа. Я придвинулся к ней ближе и взял холодную руку женщину в свою, приобняв ее другой рукой за хрупкие плечи. Любой мой вывод не смог бы порадовать Лору, но полагаю, что если бы мне удалось что-нибудь найти, – для нее это стало бы меньшим злом. Когда есть реальный враг – с ним можно бороться. А вот как сражаться с призраками? Я не знал, в чем ей честно и признался, при этом пытаясь мягко успокоить огорченную женщину. Пообещав, что выслушаю ее подробный рассказ, даже если для этого понадобится целая ночь, я заметил некоторое улучшение эмоционального состояния Лоры.

Не мешало еще осмотреть пространство вокруг дома. Сказав об этом хозяйке, я вышел на улицу и обошел особняк, который отнюдь не назовешь неприступной крепостью. Самое уязвимое место для возможного проникновения в дом – французское окно, выходящее на большую террасу; кроме того, существовало достаточно способов проникнуть в окна второго и третьего этажей.

Внутри дома находилась обычная сигнализация, которую обслуживала местная частная охранная фирма. В общем-то, все обстояло без особой подстраховки: невысокая изгородь, сигнализация, «тревожные кнопки», видеокамеры, контракт с охранным предприятием. На свою флешку я перекачал оставшиеся записи с камер наружного наблюдения, но изучать их не стал, просто просмотрел последние. В итоге, все, что можно было выяснить для определения уровня защиты от «чужих», мною было сделано.

Когда я вошел в гостиную, Лора меня встретила заметно повеселевшей, и не только мое возвращение было тому причиной: некогда темная бутылка вина стала наполовину светлее. Решив не отставать от хозяйки в желании мобилизовать свои гормоны радости, я, пригубив херес, направился к ней и расположился в широком, удобном кресле напротив женщины.

– Марк, посиди пять минут. Я быстро, – сказала она и, поднявшись, проследовала на кухню. Пока она занималась приготовлением закуски, я анализировал произошедшие с ней изменения. Ее внешность, безусловно, преобразилась, причем в значительной степени. Мужчина? Видимо, да. Не имеет ли он отношения к тем странностям, из-за которых журналистка пристрастилась к алкоголю? А может, это чрезмерное употребление горячительных напитков породило разного рода аномалии?.. Мои размышления прервала Лора, вкатившая тележку, похожую на официантскую, но декорированную готическими элементами. Не знаю почему, но ей нравилось такое странное сочетание различных стилей в интерьере, в котором преобладали мрачные детали декора. (Может, это и есть китч?)

Раскладной кофейный столик из темно-вишневого венге состоял из двух столешниц, вращающихся на 360 градусов, и явно относился какому-то современному стилю. Это инновационное произведение мебельной промышленности украшал (или охранял?) изумрудный древесный удав, вырезанный из зеленого мрамора; а рядом со столом стояли массивные начищенные шандалы с искусственными (радует, что не с настоящими) бордовыми свечами. Пожалуй, многие элементы декора этого дома были бы весьма интересны для изучения человеческой, в частности женской психики, в особенности – представительниц творческих профессий.

Лора легко переставила с тележки блюда с сэндвичами, тарталетками с различными наполнителями, сырным ассорти, тостами и фруктами на отсвечивающую красноватым светом столешницу стола. Я удивился, почему нас не обслуживает Мирел, красивая двадцатипятилетняя дочь супругов Таунсенд, правда, ее чрезмерное увлечение «колющими» украшениями и татуировками несколько «убили», на мой взгляд, женственность девушки, но не думаю, что журналистка игнорировала ее помощь по этой причине.

Женщина расположилась на темно-вишневом кожаном диване, напротив меня.

За едой мы не стали приступать к какому-то серьезному разговору и обсуждали последние новости, не преминув немного посплетничать. После бокала хереса и вкусных закусок, я почувствовал себя вполне готовым к длительной и, предполагаю, нелегкой беседе. Но, судя по поведению Лоры, ее мнение на этот счет было неоднозначным. Не очень-то она спешила к изложению своей истории, и я подозревал причину этого: ей, по всей видимости, было сложно решиться на откровенный рассказ, несмотря на то обстоятельство, что мы с ней не раз в своих беседах касались сексуальной тематики. Но ведь одно дело, когда обсуждение интимных проблем ведется в абстрактной форме, другое дело – когда этот аспект жизни касается тебя лично, хотя у меня теплилась надежда, что до таких тонкостей нам не придется прибегать. Женщине нужно было помочь, но она опередила меня, вновь проявив решимость:

– Марк, в духовке у меня стоит рыба. Как ты смотришь на запеченную с овощами камбалу? Она будет готова минут через двадцать. – Она виновато пожала плечами. – Я забыла включить духовку.

– Люблю камбалу, но, честно говоря, я наелся. Можно, мою рыбу оставить на потом?

– Честно говоря, я тоже наелась. Тогда кофе?

– Не откажусь.

Лора грациозна поднялась и стала составлять грязную посуду на тележку. Я помог ей и пошел следом на кухню. Вдвоем мы загрузили грязную посуду в посудомоечную машину.

Пока женщина варила кофе, я спросил ее о Миреле. Вернее, Лора первая начала разговор о ней.

– Почему ты не спросил о моей прислуге? – спросила она.

– Ждал, пока ты сама мне о ней расскажешь. – Я пристально посмотрел на Лору, и женщина ответила мне твердым и даже дерзким взглядом.

– Я ее уволила еще до моего отпуска. Кстати, инициатива исходила от нее.

– То есть она попросила у тебя расчет?

– Если бы так… Она меня спровоцировала на этот шаг… Сейчас расскажу.

Спустя минуту запахло ароматным кофе.

– Кофе готов, – сказала журналистка, – пойдем в гостиную.

– Что ты будешь с кофе? Может, бренди? – спросила женщина, когда я уселся в кресло, на свое прежнее место.

– С удовольствием. – Позволь, мне за тобой поухаживать, – проявил активность я и, поднявшись, прошел к барной стойке. Взяв тускло мерцающую бутылку с бренди и коньячные бокалы, я возвратился к столу и разлил бренди по бокалам.

Усевшись, я глотнул напиток, и посмотрел на Лору. Уж не знаю, что прочитала в моем взгляде женщина, но она как-то смутилась и потупилась, а потом неловко засмеялась и посмотрела на меня глазами нашкодившей собаки.

– Нет, нет, не подумай, – стала оправдываться она, – мои кошмары происходят не на фоне злоупотреблений горячительными напитками, – женщина судорожно сглотнула, – наоборот, мое увлечение такого рода успокоительным, случается только после… не знаю даже, как их толком назвать, пусть будет – галлюцинациями.

Вновь пригубив янтарную жидкость и подержав ее немного во рту, я почувствовал приятное, но вполне ожидаемое терпкое и теплое покалывание.

– Лора, я тебе рассказывал о своих… увлечениях такого рода, однако не говорил тебе о тех трудностях, которые мне надо было преодолеть, чтобы они не превратили меня в раба. – Заметив, как женщина протестующе подняла руку, очевидно, с желанием возразить, но я не дал ей это сделать, продолжив: – Поверь, я не собираюсь тебя воспитывать и читать нравоучения, просто имей в виду, соблазн и искушение так же мягко и ненавязчиво проникают в сознание человека, как эта толика энергетической субстанции вливается сейчас в нашу с тобою кровь, меняя ее формулу и запуская пагубный механизм разрушения, постепенно подчиняя себе разум, волю, желания… в конечном счете овладевают и человеческой душой. Ты сможешь по себе определить, в какой момент закончится созидание и начнется хаос?

Грустно усмехнувшись, Лора тихо промолвила:

– Ты считаешь, что и в моем сознании, видимо, начались не совсем понятные процессы? И не при помощи ли такого рода источника приятных удовольствий и чувственных наслаждений я потеряла разум? – мрачно спросила она. Наверно, моя физиономия стала для женщины открытой книгой. Желчно усмехнувшись, журналистка заметила:

– Если бы все было так просто, Марк! Я бы заметила, у меня стаж в этом отношении совсем не большой. Ты же помнишь! Всего лишь пару месяцев назад ничего подобного не наблюдалась. Так быстро не спиваются даже женщины!

– Это меня успокаивает. Очень надеюсь на твой разум.

– Я тоже, а еще больше – на твою помощь. Разве что… – Она замолчала, закусив губы.

– Что, Лора? Не надо скрывать то, что сейчас тебе может показаться незначительным.

– Только то, что я медленно схожу с ума… и мне надо обратиться к психиатру. – Приятельница поникла, ссутулившись. Глядя на нее сейчас, мне трудно было представить, что эта женщина способна была написать язвительные рецензии и разоблачительные статьи. Конечно, врагов и недоброжелателей она нажила себе немало. Только не поздно ли она ко мне обратилась, чтобы с моей помощью оградить себя от всех желающих отправить ее в мир иной? Хотя я тоже склонен сгущать краски…

Несколько минут мы молчали. Затем Лора, приподняв бокал с бренди на уровень своих глаз, стала им покачивать. Мерцание золотисто-бордовых бликов гипнотизировало мой взгляд. Такая красивая цветовая гамма получалась благодаря сочетанию рубинового стекла бокала и янтарного напитка. (Как мне когда-то рассказывала журналистка, эти антикварные бокалы были изготовлены из стекла красных оттенков с добавлением золотых нитей; такая посуда была популярна в Римской империи, а в Англии малиновое стекло вошло в моду в Викторианскую эпоху.)

Женщину, по-видимому, тоже заворожили сверкающие вишневые блики. Некоторое время мы провели в каком-то молчаливом трансе. Затем Лора медленно допила бренди и, посмотрев на меня как-то особенно грустно, сказала:

– Ну вот. Я готова исповедоваться.

– Лора, предварительно мне надо рассказать, что тебе необходимо сделать буквально завтра.

Женщина догадливо кивнула:

– Ты хочешь сказать, что мне нужно сдать кровь на анализы.

– Не только. Я тебе кратко расскажу о методах определения наркотиков и их производных.

Журналистка протестующе подняла руку, но я быстро сказал:

– Лора, тебе могли куда-нибудь их подсыпать, не обязательно чистый наркотик, а любой психотропный препарат. На всякий случай это надо сделать. А некоторый анализы совсем не сложные. Ты можешь сама их сделать. Я тебе дам несколько экспресс-тестов на определение наркотиков в моче. Они по виду и устройству похожи на тесты для определения беременности и представляют собой бумажные полоски, на которые наклеены что-то вроде промокашек, пропитанных в определенных местах несколькими химическими и белковыми составами. Тебе рассказать, как их проводить?

– Не надо.

– Только здесь вывод будет обратным. То есть, если в течение 5 минут в средней части полоски появятся две коричневато-красных поперечных черточки – все в порядке – наркотика нет. Если поперечная черточка будет одна, то наркотик есть. А если черточек вообще нет, значит, ты что-то сделала неправильно и все надо переделать. Каждая тест-система рассчитана на определение только одного типа наркотиков. Я тебе дам четыре теста для определения: опиатов и их производных, кокаина, алкалоидов конопли и амфетаминов. Но этот метод позволяет определить наличие наркотиков до 5–7 дней после употребления. Так что тебе нужно будет еще сдать кровь. Такой метод может «прочитать» наркотики и некоторые психотропные препараты, если они бы попали в твой организм в течение последнего месяца. Сделаешь все это в моей лаборатории как можно быстрее, – твердо сказал я и внимательно посмотрел на Лору.

Она посмотрела мне в глаза и так же твердо ответила:

– Конечно, Марк. Я же понимаю.

– Вот и замечательно. Ты не будешь против, если я запишу нашу беседу на диктофон? Я просто не надеюсь на свою память.

– Если бы кто-то другой попытался это сделать… – мягко улыбнулась она. Тебе можно, а в этом случае – даже нужно.

Я встал из-за стола, подошел к консольному столику и вынул диктофон из кейса, затем возвратился на свое место и включил аппарат. А Лора начала рассказывать. С одной стороны тот факт, что она опытная журналистка – хорошо, не будут упущены мелочи; но с другой стороны творческая профессия накладывает свой отпечаток на ее видение произошедших обстоятельств и их причинно-следственную связь, а от этих факторов может серьезно пострадать объективность изложения, тем более что последствия предпринятого журналисткой расследования, возможно, уже вторглись в ее жизнь.

Наша беседа длилась более трех часов, прерываясь, разумеется, на необходимые паузы. Необходимости в большом количестве вопросов с моей стороны не было. Лора была со мной откровенна, как со своим врачом… скажем, окулистом. Пару раз, когда она вспоминала о Серже, ее глаза влажно поблескивали, да и голос от волнения прерывался.

Странные все же эти существа – женщины: плачут над своими же иллюзиями, когда те бесследно растворяются в их реальной жизни. Кто же их просит воображать любовь почти сразу же после возникновения взаимной симпатии (да и то не всегда) или флирта, и как его последствие – совместную жизнь в любых ее форматах! Причем мужчины об этом их абсолютно не просят, хотя могут, конечно, позволить себе легкий, практически невесомый, намек. Но он же такой призрачный, что никак не может быть реальным! А потом несчастные создания, то бишь дамы, страдают от горя и обиды, потому что их мечты и надежды не осуществились. Поэтому мне легко было понять, что толкнуло Лору на близость с Эдвардом. Таким образом она, вероятно, хотела заполнить образовавшуюся пустоту, прекрасно осознавая, что этот шаг, мягко говоря, неразумный, своего рода утоление сиюминутной жажды, и, скорее всего, отнюдь не физиологической. Кроме того, Серж, судя по всему, серьезно ранил ее самолюбие. А тут подвернулся такой красавчик… Хотя бы потешить свое тщеславие, да и других дам обставить. После того как женщина пережила такую любовную драму, кто может ее в этом упрекнуть?

Бесспорно, пищу для размышлений журналистка предоставила мне весьма богатую, хоть и неоднозначную. Но после определенных раздумий над основной частью ее рассказа, я все же пришел к выводу, что за ней никто не следил. А уж убивать?.. за что? Убивать лишь на том основании, что – предположительно! – существует какая-то связь между давно умершей актрисой и ныне живущей девушкой? И Лоре показалось (а может и нет, ну и что из того?), что с нею в школе-интернате не были откровенны все те, с кем она беседовала. А в какой школе, скажите на милость, будут делиться своими секретами с журналисткой? Тем более в женской обители, то есть монастыре! Уж там-то наверняка есть свое кладбище скелетов и в прямом и в переносном смысле. Так что я склонен был думать, что у Лоры, скорее всего, на данный момент существуют проблемы психического характера, уж не знаю, на каком основании. Собственно говоря, что тут думать! Может ли оставаться в нормальном состоянии нервная система и психическое здоровье эмоциональной и впечатлительной женщины, если она живет (не менее семи лет!) в трехэтажном замке, интерьер которого выполнен в мрачном готическом стиле, и «опекают» ее бородавчатые жабы, «улыбчивые» крокодилы и змеи с «добрыми» глазами, пусть даже и ненастоящие? Многим бы хватило и меньшего количества времени, чтобы слечь с психозом… Тем не менее, чтобы остановиться на таком объяснении происходящего с Лорой, нужно отсечь другие версии. А ведь нельзя исключить и сочетание двух и более возможных вариантов развития событий. Поэтому все гипотезы нуждались в дополнительной проверке. Разумеется, причины для этих непонятных явлений были: нет дыма без огня. Но прежде всего женщине все же не помешало бы обследоваться.

Казалось, она почувствовала мой пристальный взгляд, но, вероятно, неправильно его истолковала. Расправив плечи и воинственно вздернув несколько тяжеловатый подбородок, Лора прямо и открыто посмотрела мне в глаза:

– Ты знаешь, Марк, мне очень стыдно, что я так раскисла. Мне же и раньше угрожали, пытались купить мое молчание… или, наоборот, требовали, чтобы я написала заказную статью… да к каким только методам не прибегали. Но никогда мне не было так страшно, как сейчас. – Голос журналистки прервался, чуть помолчав, она продолжила: – Ужасно жить в состоянии маниакальной паранойи… всюду мерещатся враги, а собственный дом превратился в съемочный павильон какого-то триллера. – Лора вновь задумалась, очевидно, пытаясь что-то вспомнить. Она поставила пустой бокал на стол и нахмурила темные густые брови. Между ними образовалась складка, и Лора, спохватившись, вновь попыталась разгладить ее указательным пальцем левой руки. Хотя, по-видимому, этот жест помог ей вытащить из памяти что-то еще: приятельница вскинула на меня почти радостный взгляд.

– Марк, ну даже если предположить, что у меня тогда была обонятельная галлюцинация, но ведь после применения ионизатора запах все же исчез. – Она вопросительно посмотрела на меня, спросив: – Думаешь, самовнушение?

– Возможно. Насколько мне известно: такие случаи бывали. Впрочем, на этот вопрос могут ответить только специалисты. – Разлив по бокалам бренди, я спросил:

– Ты сказала, что ничего не было взято, как и оставлено. И мы как-будто сегодня вечером в этом убедились. Тогда зачем сюда кто-то приходил, к тому же остался не замеченным видеокамерой наружного наблюдения?

– А этот неизвестный мог поменять запись, например, продублировав другой день?

– Я просмотрел их, но в этом я тоже не специалист. Попрошу Фрэнка проверить. – Я задумчиво посмотрел на змею, пытающуюся проглотить «время». До полуночи оставался час. Что ж, у меня появилась отличная возможность в самом ближайшем будущем лицезреть призраков воочию. С некоторым усилием мне удалось оторвать свои мысли от жутких эпизодов из фильмов-ужасов, но почему-то не с участием безобидных приведений, а с картинами кровавых разборок зомби и вампиров. – А почему – «он»? – очнувшись, спросил я.

– Не знаю… Интуиция подсказывает.

– Ну для краткости, пусть будет «он». Хотя… уж если против тебя организована кампания, то «они» – будет вернее. Но все рано я не понимаю смысла… если только…

– Что? – воскликнула Лора, взволнованно повысив голос.

– Возможно, тебя кто-то хотел запугать именно таким, необычным, способом больше похожим на розыгрыш. И вся «ряженная» слежка, быть может, рассчитана именно на это.

– В таком случае, у этого любителя розыгрышей дурной вкус.

– Не исключено. Но если его целью было тебя расстроить – ему это удалось. А ведь о твоих обонятельных способностях знают не так уж много людей.

– Надеюсь. Во всяком случае, я не демонстрирую их на телевидение.

– Но почему нет письма с угрозами, как это было раньше?

Она замолчала, задумавшись и сцепив руки в замок.

– Вот этого я не знаю. А может, еще не время, – вновь огорчилась женщина, мельком глянув на часы. И мне стало вполне очевидно: ее страшит предстоящая ночь. Лора пригубила бренди и, по-видимому, только мое присутствие сдерживало женщину в желании основательно нагрузиться алкоголем. Я ее не осуждал и, в принципе, понимал. Со стороны легко давать советы, но когда сам оказываешься в сложной ситуации, собственная пресловутая мудрость куда-то испаряется.

Будто продолжив мои мысли, журналистка тихо и удрученно промолвила:

– После моих систематических кошмаров, я уже и сама смогу написать не один сценарий для триллера.

– Лора, полагаю, разгадка твоих снов куда проще, чем все остальное. Это всего лишь подсознание сигнализирует о каких-то болезненных процессах, происходящих в твоем организме. – Мне пришла в голову мысль о ее проблемах со здоровьем. – Тем более ты сама мне как-то жаловалась, что у тебя стало пошаливать сердце.

Женщина задумалась. Затем, расслабленно раскинувшись на спинку кресла, она ответила:

– С таким выводом я могла бы согласиться, но как быть с призрачными тенями, которые появляются в то время, когда я бодрствую?

– У меня есть на этот счет имеется слабенькая версия.

– Какая?

– Изложу ее позже… – я ободряюще улыбнулся, – скоро, как только проверю.

Женщина устало вздохнула, подавив зевок.

– Не знаю, может быть, я несколько преувеличиваю опасность, – вяло проговорила она. – Я даже не могу сказать, что существуют серьезные причины чего-то опасаться. – Помолчав минуту в раздумье, она спросила:

– Марк, ты же тоже веришь в интуицию?

– Безусловно.

– Я не буду распространяться о журналистском чутье. – Лора вновь преобразилась: глаза ее возбужденно заблестели, хотя нельзя, конечно, исключить участие алкоголя в этой метаморфозе, но, уверен, воодушевление сыграло более значительную роль в этом процессе. – У тебя ведь тоже бывает такое чувство, свой профессиональный нюх? – Она внимательно взглянула на меня, игриво покачивая своим бокалом и расплескивая по его стенкам янтарно-красные блики.

– Несомненно, – согласился я.

– Вот я и чувствую, что в этом деле с французскими актрисами, школой и монастырем много подозрительного. Только пока не пойму, какие детали навели меня на такой вывод. – Женщина сидела, опустив глаза и о чем-то сосредоточенно думая либо вспоминая что-то важное.

Мне показалось, что ее не надо отвлекать от раздумий, тем более что мне все равно необходимо было вновь отлучиться в туалет.

Когда я возвратился – понял по выражению лица Лоры, что ей удалось прийти к какому-то конкретному результату своих размышлений. Но высказывать их она не спешила. Легко приподнявшись из кресла и сообщив мне о недолгой паузе в нашей беседе, она направилась в туалет.

Возвратившись, Лора предложила мне кофе, но я предпочел более действенный напиток, как, впрочем и она. Разлив бренди по бокалам и чуть пригубив, журналистка медленно, будто бы пребывая в каких-то сомнениях, промолвила:

– Когда я читала о Мишель… и особенно о ее смерти… мне пришла в голову мысль, что ее убили.

– Почему?

– Объясню. Представь, картину. Красивая и талантливая, но пока еще не очень знаменитая актриса наконец-то приобретает известность. И в самом начале своей растущей популярности, можно сказать, в преддверии настоящей славы, она вдруг исчезает с театральных подмостков… куда и почему? Все слухи о необходимости лечения актрисы кажутся мне не очень убедительными. – Лора вновь посмотрела на меня иронично, чуть прищурив свои удивительно красивые, но несколько печальные глаза. – Разве это не странно?

– В твоем выводе есть логика. Но, согласись, актриса, заболевшая, к примеру, какой-то серьезной хворью, вряд ли будет об этом распространяться. А такое обстоятельство нельзя исключить. К тому же, столько лет прошло… Какое теперь может быть расследование?

– Почему бы не попытаться? Не забывай, я все-таки журналистка, и хватка у меня неплохая. Если я что-нибудь заподозрю – буду идти до конца. – Она решительно вскинула голову. – А то, что касается большого количества времени, прошедшего с той поры… это, конечно, верно. Но для некоторых людей достаточно небольшого слуха, намека на прошлый, уже давно истлевший скелет в шкафу, чтобы испортить им настоящее и будущее.

– Ты рассказывала об этой своей версии кому-нибудь?

Лора удивленно приподняла брови:

– Ты имеешь в виду убийство?

– Ну о других версиях ты мне пока не рассказывала.

Лора задумалась, вспоминая.

– Ну конечно, я не кричала об этом на каждом углу, но обсуждала возможные варианты смерти Мишель со многими своими знакомыми. – На последнем своем слове журналистка вдруг поняла смысл моего вопроса: глаза ее округлились, судорожно сцепив тонкие пальцы и отведя отрешенный взгляд в сторону, она посмотрела куда-то вдаль, мимо меня. Несколько мгновений Лора казалась мне застывшей статуей, но через несколько мгновений женщина ожила, плавным движением руки отбросив назад густую прядь волос, и вновь посмотрела на меня, силясь улыбнуться:

– Я не хочу умирать, Марк. Мне страшно. И до твоего приезда я даже не могла у кого-нибудь поплакаться на плече или просто поговорить. Я очень одинока. Но раньше, пребывая в состоянии одиночества здесь, у себя дома, я чувствовала себя замечательно, жила работой, приняв для себя, как должное, что не всем везет с личным счастьем, – вздохнув, она виновато заметила поникшим голосом: – Так откровенно я еще никому не исповедовалась.

Казалось, женщина постарела на глазах: ее взгляд стал усталым и равнодушным, носогубные складки стали четче, подчеркнув изможденность похудевшего лица, даже блеск каштановых волос потускнел и приобрел оттенок искусственного дешевого парика. Такая скорбная картина вызвала во мне амбивалентные чувства: симбиоз саднящей жалости и нарастающего раздражения. В конечном итоге досада, оказавшаяся доминирующей, трансформировалась в созидательный, хотя и жестокий порыв. Я пересел к ней на диван и, взяв приятельницу за руку, громко и твердо сказал:

– Лора, я не узнаю тебя! Ты молода, красива и успешна! Откуда такой пессимизм? – Я чуть сжал ее холодные пальцы. – Любые проблемы можно решить. Надеюсь, ты же не хочешь, чтобы я испытывал к тебе жалость?

Удивленная моим эмоциональным всплеском, усиленным непривычно громким голосом, журналистка оторопело посмотрела на меня. Тягостная пауза длилась несколько секунд. Затем она протянула руку к бокалу с бренди и охватила его напряженными пальцами, немного подумала и поднесла напиток ко рту, решительно допив оставшийся алкоголь.

Помолчав еще некоторое время, она вдруг скривила темные губы в скептической ухмылке:

– А знаешь, Марк, похоже, значение трезвости явно переоценивают. Посуди сам: до вечера у меня была свежая голова, но мне было грустно, тяжело и очень страшно, жизнь казалась мне безрадостной и утомительной. А мне сейчас – до свежести, как до вершины Монблана, но я весела, счастлива и бесстрашна. Разве нет?

– Это так, но буквально несколько минут назад, ты выглядела очень несчастной, а чтобы дойти до такого, как ты говоришь, счастливого состояния, тебе потребовалось дополнительное химическое вещество, в народе известное как этанол.

– Может, мне не хватает своего гормона радости?

– Не исключено, но ведь раньше тебе его хватало. Ищи его в другом, иначе можно навсегда забыть о разуме.

– Знаю, Марк, – серьезно и трезво ответила мне Лора. – Мне просто хотелось подурачиться и спровоцировать тебя на какую-нибудь выходку, – улыбнулась она. – Неплохо я изобразила тоску и безнадежность?

Немного опешив, я медленно произнес:

– Да, надо признать, тебе удалось меня одурачить.

– Да уж, хотя мне не очень-то пришлось напрягаться. Но после нашей беседы я действительно стала лучше себя чувствовать.

Удивительно, но после ее признания о таком нелепом розыгрыше мои ощущения стали чуть радостнее.

– Ты знаешь, я тоже сейчас чувствую себя сейчас замечательно, – ответил я, улыбаясь.

– Может, все-таки этанол?

– Ну скажем, не без участия оного. Но, уверен, наш разговор имел оздоровительное действие на нас обоих.

– А знаешь, детектив, я рада, что рассказала тебе о многом, хотя далеко не все имеет отношение к этому делу. – Лора благодарно посмотрела на меня и легко поцеловала меня в щеку. – Спасибо, что ты с таким вниманием и сочувствием выслушал «соло одинокой совы».

Я чуть заерзал в кресле, чувствуя себя неловко. Никогда не мог спокойно выслушивать женские истории. Но женщина больше не стала рассыпаться в благодарностях, зная, что мне это совсем не понравится.

– Подумай, может, эти странные происшествия все же имеют отношение к какому-то другому, прошлому, делу?

– Нет, Марк. Я уверена, кожей чувствую. Целый месяц я только этим и занималась: думала, анализировала. И мой журналистский, да и жизненный опыт подсказывают, что я на верном пути. Ты же знаешь, что у меня нередко получались неплохие прогнозы для актеров и актрис… хотя были и такие люди, которые не оправдали моих надежд, но по причине сугубо их личностных качеств. А занимаюсь я таким прогнозированием, можно сказать, с подросткового возраста, – уверенно и чуть раздосадованно прокомментировала она мои сомнения, в общем-то, неверно их истолковав. – Меня всегда интересовал театр и кино, но желания стать актрисой у меня никогда не было. Дальнейшее ты знаешь: я выбрала журналистский факультет, закончив и режиссерские курсы.

– Такими способностями, обладают, наверно, небольшое количество специалистов в этой сфере искусства?

– Почему? В том-то и дело, что у многих людей есть такое «видение», и я совсем не уникум в этом отношении. Это качество, по-моему, в большей степени, интуитивное, которое оттачивается с годами и опытом, впрочем, это относится и к другим профессиональным навыкам и природным талантам, при постоянном их развитии конечно. А я среди театральных критиков, похоже, была одной из самых зловредных, – язвительно и несколько цинично заметила она.

– Ну ты же решила перейти в разряд криминальных репортеров, по сути, стала стрингером. Хотя, вероятно, эти понятия не очень-то различаются.

– Пожалуй, но в этом деле, думается, есть и криминал, и театр, поэтому мне тем более интересно.

– Но почему тебя вдруг затронула именно эта, как там ее, Кристель…

– Ферра, – подсказала Лора.

– Да. Разве нет других молодых и талантливых?

– Ты думаешь таких много?

– В общем-то, я над этим никогда не задумывался. Но тебя, безусловно, заинтересовало сходство двух актрис. Но что в этом удивительного? Мало ли бывает похожих людей, и не только в актерской среде. Или тебя заинтересовала смерть Мишель Байю?

Задумавшись, журналистка механически поглаживала мраморную голову змеи, вперившей свой гипнотический взгляд в область моей промежности. Я знал, что этот ползучий гад не сможет меня чего-нибудь лишить, да вот только мастерство скульптора, создавшего сие творение, было выше всяких похвал, однако мне совсем не хотелось восхищаться его талантом: время от времени мои руки стремились прикрыть уязвимую часть моего тела, и мне приходилось мысленно одергивать их от такой вопиющей глупости. Но ведь мы не всегда вольны управлять своими рефлексами!

Мои размышления о роли инстинктов в жизни прервала Лора. Собственная убежденность женщины в предчувствии сенсационного расследования очень украсила ее. Воодушевление и азарт преобразили привлекательную даму, придав ее образу страстность и волнующий шарм: выразительные глаза, казалось, излучали внутренний энергетический магнетизм, полные губы призывно и откровенно обнажали искрящуюся белизну зубов, каскад шелковых волос ниспадал шоколадной волной на оголенные плечи. Если бы не серьезность сегодняшнего разговора, наше взаимное целомудрие, подозреваю, могло бы подвергнуться испытанию на прочность.

– Почему меня затронула именно она? – Тем временем Лора озвучивала свои мысленные раздумья. – Дело, конечно, не только в том, что Кристель показалась мне талантливой и красивой девушкой (кстати, совсем не частое сочетание в актерской среде), но, ты прав, именно факт сходства двух актрис меня и заинтриговал в большей степени… – Она на миг замолчала, задумавшись. – И дело не только во внешнем подобии, другие факторы: жесты, голос, мимика, даже улыбка Кристель – очень напомнили мне Мишель. – Растущее возбуждение не давало Лоре усидеть на месте. Она встала с дивана и подошла к французскому окну. Я тоже последовал за ней. Наша беседа длилась уже более трех часов, и хотелось хоть немного размять мышцы. Не сговариваясь, мы вышли в сад.

Сентябрьская ночь была теплой и безветренной, но совсем даже не тихой: мелодичные звуки садового оркестра, журчание фонтанов накладывались на далекий шум океана… и замирали где-то высоко в небе, пронзительные крики чаек создавали уютную атмосферу единения природы и человека. В такие минуты я часто думал о том, что эта музыка планеты почти бессмертна. Меняется все: техника и технологии, люди и животные, моря, горы и леса, а эти звуки Земли как будто вечны…

Лора запрокинула голову и стала напевать какую-то мелодию, но, похоже, не с целью внести свой вклад в общий хор природы, а, видимо, для того, чтобы я не мешал ее раздумьям. И, действительно, через несколько минут она мне сказала:

– Уверена, Марк, что если бы Мишель не погибла тогда, то стала бы известной театральной примой. И в этом случае не только я одна смогла бы заметить сходство этих актрис. А так… Мишель умерла молодой, так и не вкусив настоящей славы. Кто ее сейчас вспоминает? Так что, не думаю, что вообще кому-то придет в голову сравнивать этих двух женщин. А Кристель еще очень молода, и ее талант может раскрыться не так скоро. Способности – это всего лишь потенциал, с ним нужно усиленно работать. Как часто талантливые люди об этом забывают, и вместо яркой звезды мы наблюдаем погрязшее в наркотиках животное.

– Но ведь существуют достаточно много похожих людей.

– Согласна. Но меня заинтересовала смерть Мишель, странная и нелепая. И этот ее длительный отдых… Вот представь, ты начинающая актриса, прикладываешь много усилий, чтобы добиться успеха, и наконец наступает момент, когда тебя стала узнавать публика, появились поклонники, ты начинаешь приобретать популярность… – Лора возмущенно вскинула гривой волос, и те тяжелой волной упали на ее лицо. Успокоившись, она убрала волосы со своих глаз и спросила: – Ты наплюешь на приобретенную небольшую толику известности и уедешь отдыхать?

– Нет, конечно. Разве только действительно серьезно не заболею. Может, у Мишель так и случилось? И в таком случае, ее смерть вполне объяснима.

– Не исключено, конечно, хотя я уверена в другом. Но, как бы то ни было, я хочу убедиться: либо – в своей правоте, либо – в своей ошибке, – решительно сказала она. – Пока у меня, к сожалению, мало информации, чтобы сделать правильный вывод.

– И поэтому ты решила начать свое расследование?

– Да. И, видишь, что из этого вышло. – Вспомнив о цели нашей встречи, голос журналистки вновь прозвучал тускло и безрадостно. Она обхватила себя руками в попытке согреться: все же для оголенных рук температура воздуха не была достаточно теплой.

– Пойдем-ка, в дом. Сейчас я бы не отказался от чашечки кофе. Можно даже с пирожными, – пошутил я.

– С пирожными? – удивилась женщина. Что с тобой случилось? – недоумевая, она пожала плечами. Никогда раньше не замечала за тобой таких странностей.

– Я сам не наблюдал! А как стал проводить много времени с Фрэнком – заметил.

– У него что, особая диета?

– О да! Рацион, который себе прописал Тодескини, трудно соблюдать человеку со слабой нервной системой. В принципе, все остальное тоже должно быть крепким.

– Он чем-то болеет? – иронично спросила она, подхватив мой шутливый тон.

– У него очень серьезная болезнь, и самое плохое, она неизлечима и очень заразна.

– Так ты уже заразился? – притворно охнув, она попыталась скрыть улыбку.

– Почти. И сейчас буду заражать тебя.

– Марк, меня хотя бы пощади. Эта действительно страшная болезнь пока не отразилась на твоей фигуре. А вот то, что касается меня… – Она заразительно рассмеялась. – Я-то уже и забыла, что сама страдала этой болезнью не один год. Но мне удалось вылечиться. Так что заразить тебе меня не удастся: иммунитет, знаешь ли.

Шутливо переговариваясь, мы возвратились в гостиную. Усевшись в кресло, я сразу ощутил сонливость. Лора – похоже, тоже.

– Марк, может, давай спать. А завтра продолжим. – Она жалостливо посмотрела на меня. – Очень сложно в таком состоянии что-то воспринимать, не говоря уже о каком-то анализе. – Женщина была права. Сонливость и ударная доза алкоголя не самый лучший коктейль для брейнсторминга.

– Только… оставайся у меня. – Она посмотрела на меня такими умоляющими глазами, что я решил остаться. Ее взгляд говорил мне о многом, но страха в нем было больше, чем желания. (Хотя, полагаю, если бы я тогда проявил активность – возможно, многое сложилось бы иначе… Но «у завтра нет слов для вчера».)

Как обычно, я выбрал гостевую спальню с более-менее светлым оформлением. Быстренько приняв душ и почистив зубы, я рухнул в широкую постель, не став облачаться в новую пижаму, выделенную мне Лорой (у нее были такие теплые одеяла, что даже трусы показались мне лишними).

* * *

Утро разбудило меня мягким и ласковым касанием солнечных лучей. Легкими мазками золотистого света и свежей прохлады, оно вдохнуло в большую комнату энергию нового дня, заразив меня активностью и оптимизмом.

Развалившись на большой постели, я решил помечтал об абстрактной любви, не вдаваясь в эротику, что было бы с моей стороны несколько опрометчиво, но взгляд, брошенный на часы, заставил меня отложить несвоевременные фантазии на будущее. К тому же очень хотелось пить. На ночном столике стояла полная бутылка воды «Хилдон», но утолить ею жажду мне удалось лишь на короткое время. Хотелось еще, впрочем, апельсиновый сок был бы тоже очень кстати.

Гостевая комната, где я отлично провел ночь (без кошмаров, да и вообще, без всяких сновидений), была расположена на втором этаже особняка. Мне здесь всегда было комфортно. Во-первых, из всей огромной коллекции хозяйских любимцев в этой спальне находилась только три зверушки: мягкая пушистая черепаха в качестве коврика для ног, оливковый лягушонок-ночник и подсвечник, выполненный в форме кадуцея – крылатого жезла, обвитого двумя змеями – символа медицинской профессии. Из всех земноводных и пресмыкающихся они мне наиболее симпатичны, тем более человечество лягушкам и змеям многим обязано; хотя крокодилам – тоже, особенно это касается прекрасной половины человечества.

Во-вторых, интерьер этого помещения был выполнен в моем вкусе, во всяком случае, касательно цветовой гаммы, двумя словами – персик и фисташки. Да и аура здесь была здоровая.

Гигиенические процедуры заняли у меня немного времени, и вскоре я уже был в большом каминном зале.

Лора, достаточно бодрая для раннего утра, сидела на том же месте, перед ней на столе стоял ноутбук и чашка чая. Услышав мои шаги, она оторвала взгляд от монитора и посмотрела на меня, тепло улыбнувшись:

– Доброе утро, Марк. Как спалось?

– Отлично. А ты хорошо отдохнула? – Я уселся в кресло напротив Лоры, выглядевшей свежей и отдохнувшей, но я смог рассмотреть в ее темных глазах затаенную тревогу. Тем не менее сейчас она казалась мне более спокойной и уравновешенной, чем вчера. Без макияжа, со стянутыми в «конский» хвост волосами, женщина выглядела еще моложе. Молочно-кремовый цвет домашнего, чуть растянутого пуловера ей очень шел.

– Да. Давно я так не спала. Что приготовить тебе на завтрак?

– Я не скоро захочу поесть. После вчерашнего ужина, добротно сдобренного алкоголем…

– Но от сока ты не откажешься?

– Не откажусь даже от апельсиновой рощи.

Лора выпорхнула из-за стола и направилась на кухню. Тем временем я вышел на террасу подышать утренней атмосферой. Стояла отличная погода. Вдохнув свежую прохладу, наполненную запахами сада и чуть подсоленную морским бризом, я почувствовал себя обновленным, во всяком случае, так сообщили мне собственные органы чувств. Половина пинты апельсинового сока усилили это ощущение.

На террасе стояла плетеная мебель из ротанга. Расположившись в креслах цвета меда и потягивая сок, мы продолжили вчерашнюю беседу.

– Что ты узнала о Мишель? – спросил я у Лоры.

– Очень мало. Не забывай, она родилась в шестидесятых годах прошлого века. Девушка умерла, не сыскав себе славы для того, чтобы оставить свое имя в анналах истории. И даже сведения о месте ее рождения не представляются мне достоверными.

– Лора, вчера я не хотел тебя обижать своими сомнениями… Но ведь тебе было чуть больше десяти лет, когда Мишель стала играть в театре?

– Чуть больше, лет двенадцать-тринадцать. – Она скептически пожала плечами. – Считаешь, что я была очень незрелой для адекватной оценки актерской игры?

– Не знаю, – недоуменно покачал я головой.

– По большому счету, я с тобой согласна. Но ты не знаешь степени моей одержимости театром и кино в тот период моего взросления. Я этим жила. А если принять во внимание мои неплохие способности и память… Так что это не является каким-то феноменом.

– Ну хорошо. Какими сведениями ты располагаешь?

– Мишель родилась в предместье Парижа, в семье врача и домохозяйки. Сестры и братья неизвестны. Достоверно то, что она закончила театральную студию и поначалу играла в любительском театре. Замужем не была, детей не имела. Умерла от анафилактического шока двадцать два года назад.

– Это тоже достоверно?

– Честно говоря, не могу это утверждать.

– И с такими сведениями ты собираешься что-то расследовать?

– Добуду сама. Я никогда не любила легких путей. – Она недовольно нахмурила брови, бросив на меня колючий взгляд. – Кстати, раньше не было Интернета, и полицейские успешно расследовали дела прошедших лет.

– Ну ты же не работаешь в полиции.

– Журналисты тоже раскрывали старые, давно забытые криминальные истории. Разве нет? – Лора иронично усмехнулась: – И потом, ты мне сам когда-то говорил, что Фрэнк может выудить из компьютера любые секреты.

– Почти так, хотя, не исключено, что я несколько преувеличивал, находясь под впечатлением от возможностей Тодескини.

– Попробовать-то можно? – Она эмоционально встряхнула каштановой гривой волос. – Марк, ну не верю я в естественность этой смерти. – Лора все больше входила в раж, пытаясь мне доказать необходимость расследования.

– Расскажи подробно, что тебе еще удалось узнать об обстоятельствах смерти актрисы.

– Поздно вечером, седьмого сентября, она возвратилась домой после спектакля. А на следующий день ее обнаружили мертвой. Умерла от остановки сердца в результате анафилактического шока. В квартире было много живых цветов. Полицейские обнаружили пустой антигистаминный препарат. Никаких следов присутствия посторонних людей обнаружено не было, как и признаков насильственной смерти.

– Немного, – скептически хмыкнул я. – Моя дорогая, расследовать это дело все равно, что искать иглу в стогу сена, в котором ее никогда не было.

– Знаешь, Марк, если бы у меня не было никаких подозрений – я бы даже не задумывалась что-то предпринимать, – сердито парировала женщина.

– Но ведь у тебя нет и конкретных фактов насильственной смерти этой мадемуазель.

– Нет, – резко перебила она. – Но есть чутье.

– Чутье иногда подводит.

– Согласна. Вот поэтому мне и нужна твоя помощь. Если ты ничего подозрительного не обнаружишь в моем окружении – значит, мне нужно будет обратиться в клинику неврозов, что я и сделаю. – Лора кокетливо наклонила голову и вновь тряхнула копной шелковистых волос, глядя на меня своими широко распахнутыми глазами в ожидании моего ответа.

Чуть помолчав, я ответил:

– Конечно, мы все проверим. То, что происходит с тобой в последнее время требует логического объяснения. Ты предположила, что Кристель может быть родственницей Мишель?

– Да. И не только. Возможно, мною, ко всему прочему, движет и обывательское любопытство. Но что в этом плохого? Все мы в той или иной степени любопытны. Ладно, пойду сварю кофе или, может, чай?

– Лучше кофе.

Лора удалилась на кухню, а я раздумывал над ее доводами. Спустя минут семь она возвратилась с красивым, серебряным подносом, на котором стояли чашки, кофейник, сливочник, блюдо с сэндвичами. А затем женщина принесла свежие булочки, тартинки, мармелад, сливочное масло, сахарницу и вазочку с печеньем.

Поставив все на стол, она уселась и, пожелав мне «приятного аппетита», налила в свою чашку с кофе немного сливок и, размешав ложкой, пригубила полученный напиток. Поставив фарфоровую кобальтового оттенка чашку на столешницу, журналистка продолжила: – Детей у мадемуазель Байю не было, но нельзя исключить ее дальнее родство в Кристель, и если я этот факт смогла заметить по внешним деталям… есть шанс потешить свое тщеславие и похвалить себя за проницательность и цепкость. – Лора замолчала и уже с явным удовольствием занялась кофе. – Разве это так невозможно?

– Это, пожалуй, более вероятно. – Я тоже глотнул кофе, без сливок и сахара, но с шоколадным печеньем, особо есть мне пока не хотелось. – Какие ты собираешься предпринять действия в ближайшем будущем? – спросил я, прожевав рассыпчатое «сердечко».

– Кристель возвращается на следующей неделе во Францию. Она мне написала, что высоко ценит мой интерес к ее начинающей карьере и, конечно, понимает значение благожелательного отзыва такого авторитетного критика, как я, в своем будущем.

– Все это интересно, но что в этом криминального или опасного?

– Вот и я так думала, но теперь в этом не уверена. А к какому предварительному выводу пришел ты?

– Определенно я могу сказать только то, что если бы целью было твое, скажем, физическое устранение – все твои земные заботы на данный момент были бы уже решены… Причем окончательно. – Я серьезно посмотрел ей в глаза. – Хотя ты и сама об этом знаешь. Скорее всего, эти, назовем их «странностями», являются психологической атакой. Ты и сама знаешь, что такого рода давление – испытанное и мощное оружие закулисного противоборства в любой сфере деятельности.

– Возможно. Но ты знаешь, что мне кажется самым странным и непонятным в этой истории с Мишель?

– Наверно, факт, на котором ты уже делала акцент, что мадемуазель Байю исчезла из Парижа в тот момент, когда ее наконец заметили.

– Это, во первых, а во-вторых… – Лора замолчала, отдав должное шоколадной «ромашке». Я ждал продолжения, допивая чуть остывший кофе.

– Так вот, – продолжила журналистка, облизав коричневую крошку с верхней губы, – почему она возвратилась через год? Выздоровела после тяжелой болезни?

– Может, ей кто-нибудь угрожал?

– Не исключено. Но полагаю, все было намного проще. Она была на содержании у какого-то богача и уехала с ним отдыхать.

– А возвратилась из-за разрыва отношений?

– Да, хотя ее любовник мог быть женатым мужчиной и не готов был связать свою жизнь с актрисой, – она нахмурилась, – не вижу другого объяснения ее поступку: либо любовь, либо деньги, а еще лучше, когда и то и другое.

– Звучит логично. Но можно выстроить немало версий, но как найти подтверждение хотя бы одной из них?

– Вот поэтому мне и нужна помощь твоего коллектива, – эмоционально воскликнула женщина.

Я с ухмылкой посмотрел на нее:

– Ну тогда тебе сейчас придется потрудиться.

Лора вновь чуть наклонила голову и хитро прищурилась:

– Написать свое расписание на ближайшее время?

– Почти. И я бы выпил еще чашечку кофе.

Женщина пошла на кухню, а я направился в туалет, захватив на обратном пути свой блокнот и ручку. В ожидании Лоры мои размышления вновь, приняв независимое от моего желания решение, принялись обкатывать ту же колею, уже и так зеркальную. Что они хотели там найти, кроме тех версий, которые были проанализированы мною тысячу раз? Вряд ли даже миллионный повтор этого пути внесет в мои рассуждения что-то новое. Устав бороться с этим обстоятельством, я остался безвольным наблюдателем. Такая пассивность длилась минут десять. Приход Лоры совершил то, что не удалось мне: на фоне солнечных лучей фигура женщины приобрела золотистый ореол, подчеркнув ее женственность и сексуальность. Мои мысли вдруг опомнились, но мой рассудок проявил редкое и потому особо ценное целомудрие.

Выпив полчашки кофе, я посмотрел на Лору, которая эротично облизывала ложку с мармеладом, не скрывая своего наслаждения. Не специально ли она меня провоцирует? – подумал я. И оторвавшись от весьма привлекательного зрелища, подытожил:

– Первую и самую несложную проверку мы начнем незамедлительно. Ты накануне вечером будешь присылать мне свой распорядок следующего дня. В некоторых комнатах дома я установлю скрытые видеокамеры. Займемся проверкой предполагаемой тобою слежки. Ну а затем будем исходить из полученных результатов. Если ты не можешь успокоиться… я имею в виду твой предвечерний мандраж – могу приехать вечером и остаться у тебя до утра.

– Только в качестве любовника, – засмеялась Лора. – Нет, Марк, сейчас я почти не боюсь. И ты же понимаешь, это не выход.

Безусловно, она была права. Я открыл свой блокнот и попросил журналистку перечислить имена всех тех, кому она могла – «по секрету!» – рассказать о своем расследовании.

– Сейчас я понимаю, что допустила ошибку. Просто не думала, что разговоры об актерских способностях Кристель, ее отказе в интервью, о Мишель, которую почти и не знали, таят в себе опасные секреты. Поэтому я откровенно высказывала свое восхищение Кристель, вспоминая в связи с этим и Мишель Байю…

– У тебя цепкая память. Не спеши и подумай.

Пока Лора думала, я съел две тартинки с телятиной и форелью и один сэндвич с пармской ветчиной. На булочке с мармеладом мне пришлось отдохнуть.

– Записывай, – сказала журналистка.

Прожевав кусочек булочки, я взял ручку и открыл блокнот.

– Джулия Парк, Эдвард Крайтон, Кристиан и Кейт Стюарты, Линда Доэрти, Элизабет Старлингтон, Фред Хантер, Ларс Слэйтер, Анна Теллер, Дэвид и Эмма Старлингтоны, Джеймс Локхарт. Пожалуй, все. – Лора опустила глаза, потупившись. – Я не делала из этого секрета! – вспыхнув, сказала она.

Я вздохнул, почесав переносицу.

– То есть все твои гости на последней вечеринке?

– Да.

– А если учесть, кому эта компания могла бы потом рассказать… полгорода, по всей видимости, тоже уже в курсе твоих дел.

– Извини, но я даже не подозревала, что мое, казалось бы, невинное замечание вызовет такие последствия. – Лора удрученно пожала плечами.

– Не переживай, что-нибудь придумаем.

– Ладно, – слабо улыбнулась она, а затем вновь посмотрела на меня с бесенком в глазах:

– Так как? Испугала я тебя своим предложением?

– Напротив, – усмехнулся я. – Предложение весьма лестное для меня. Когда мы разрешим твои проблемы – подумаем и об этом.

– Будем считать, ты дал мне обещание. – Женщина ослепительно улыбнулась, и у меня возникло чувство, что она совсем успокоилась, вручив свою жизнь в мои надежные руки, стало быть, беспокоится больше не о чем. Мне бы ее уверенность!

Расправившись с булочкой и солидной порцией мармелада, я попросил Лору принести мне последнюю чашечку кофе. После вкусного завтрака мне захотелось подремать, мой мозг чуть размяк и практически впал в состояние легкой лени. Иногда кофеиновая встряска ему необходима, как инсулиновая инъекция диабетику.

Пока женщина отсутствовала, я, обдумывая план действий на текущий день, автоматически взял в руки небольшую пластиковую упаковку с сахарозаменителем, которая информировала, что это – натуральный подсластитель, экстракт из стевии. Читая дополнительную информацию об этой добавке, я нечаянно вымазал белую упаковку шоколадом, оставшимся на моих пальцах. Но коричневое пятнышко было совсем маленьким, так что я не стал признаваться в содеянном. Проявив обычное любопытство, я всыпав немного порошка этого экстракта в принесенный Лорой кофе. Получилось достаточно сладко, даже приторно. Заметив выражение моего лица, женщина проявила великодушие и принесла мне еще одну чашечку ароматного напитка. Глотнув кофе, я спросил:

– Лора, а разве стевию разрешено использовать в качестве сахарозаменителя в странах ЕС?

– Прежде чем ее употреблять, я собрала о ней много информации. Никакого вреда от этого препарата не обнаружено, только польза.

– Понятно. Если громогласно признать пригодность стевии не только для диетического и низкокалорийного питания – производители синтетических заменителей потерпят немалые убытки.

– А если учитывать, что фруктоза, да и другие натуральные подсластители обладают высокой калорийностью, то этот сахарозаменитель может стать вне конкуренции, – добавила Лора.

– Как сказал какой-то анонимный чиновник от фармацевтики, что «если бы мы могли, то запретили бы и морковь», – невесело усмехнулся я.

– Вот, вот.

– Лора, у кого есть ключи от дома и как отключается сигнализация? – возвратился я к более важной для нас, чем проблемы конкурентной борьбы фармацевтических компаний, теме.

– Электронный ключ есть у моих родителей и, конечно же, у миссис Таунсенд. Сигнализация отключается автоматически при открытии карточкой двери и также включается – при закрытии. Но если, войдя в дом, в течение трех минут не нажать на скрытую дополнительную кнопку – сигнализация сработает, хотя эту дополнительную страховку я включаю не всегда, пару раз о ней забывала, и срабатывала сигнализация, – отчиталась моя приятельница и принялась за рогалик с мармеладом. Съев кусочек рогалика, она добавила: – Вполне обхожусь тем, что есть. Да, не забывай еще о видеокамерах!

Тем временем солнышко стало пригревать, его лучи золотистым блеском отражались в маленьком пруду у альпийской горки.

– Смотрю, Ларс неплохо потрудился, – кивком головы я указал на новые живые скульптуры.

– Да, я очень довольна его работой. Он талантливый молодой человек.

– Он любит растения и, судя по всему, только к ним относится серьезно. Но во всем остальном Ларс мне кажется легкомысленным авантюристом, – скептически ухмыльнулся я. – Хотя не исключаю, что мною движет зависть к его молодости и таланту. Да, а ты хранишь в доме какие-нибудь ценные предметы?

– Нет. Немного драгоценных украшений. Остальное – в банке. Антиквариатом я не увлекаюсь. Мои помощники, супруги Таунсенд, работают в этом доме, – она обвела рукой вокруг террасы, – в общей сложности более двадцати лет. Электронные ключи ни у меня, ни у моих работников не пропадали. – Чуть подумав, она добавила: – Насколько мне известно, конечно.

– А парень, ухаживающий за бассейном?

– Джон Бэнкс. Он берет ключ у миссис Таунсенд. Тем более он приходит не так часто и обычно в то время, когда та занимается уборкой в особняке.

– Понятно.

Допив оставшийся глоток кофе, я уверенно сказал:

– Мы поступим следующим образом: до следующего понедельника я и мои коллеги будем проверять, ведется ли за тобой слежка. Посмотрим, как пройдут эти шесть дней и примем решение. – Не устояв перед соблазном, я потянулся за кусочком шоколада, жалобно посмотрев на пустую кофейную чашку.

– Я пойду сварю еще кофе, – смеясь, предложила Лора.

– Нет, кофе достаточно. А вот от воды я бы не отказался. Хорошо, что ты умеешь читать по глазам.

– У тебя это было написано не только в глазах, – усмехнулась она и легкой походкой направилась в сторону кухни.

А я не мог отделаться от какой-то мысли, засевшей у меня в голове. Я закрыл глаза, но погружение в темноту не помогло мне собрать картинку из отрывочных кусков возникших предположений. Засевшая в мозге какая-то ассоциация была похожа на рыболовный крючок, зацепивший что-то важное в моих смутных подозрениях, но этот «улов» рассмотреть мне пока не удавалось.

Лора принесла две бутылки воды и два бокала. Налив мне и себе воды, она присела и стала рассказала мне о своих планах на сегодняшний день.

– Да, – опомнился я. – А что случилась с Мирелой. Почему она отказалась работать у тебя?

– Я заподозрила ее в мелком шпионаже и намекнула ей об этом. Ну и она проявила характер.

– А шпионила девушка для Кристиана?

– Конечно! Девчонка, похоже, его боготворит.

– Но если Мирел работала у него в салоне, это же не значит, что она ему обо всем докладывает.

– Марк, поверь мне на слово, – Лора презрительно скривила губы. – Ты видел, что она с собой сделала?

– Нет еще. Мне не приходилось встречать ее после отпуска. А что?

– Знаешь, у меня не хватит слов… Лучше раз увидеть.

– Жаль, красивая девушка, – заметил я, недоуменно пожав плечами. – Зачем себя так уродовать?

– На этот вопрос мне сложно ответить.

Я допил воду и подумал, что мне пора приступать к выполнению своей намеченной программе действий. Пора было прощаться. Уходить совсем не хотелось, но не потому, что в своих мыслях я почти нарушил очень тонкую и хрупкую грань, отделяющую нас от возможной и вполне логичной развязке. Только не это. В таком случае мы легко бы свели на нет наши отношения, которые достигли не без сознательных усилий. Я не хотел уходить, потому что мне было по-настоящему больно за эту достойную, но бесконечно одинокую женщину. Я хотел бы разделить ее страдания, если бы мог. Но, по-видимому, Всевышнему лучше знать: кому и какая голгофа полагается в нашей земной жизни.

Лора тоже была чуть расстроена, но, решительно вручив мне мой кейс, провела меня к машине и поцеловала на прощание в щеку.

Выехав из ворот и немного проехав, я остановил «мазератти» и вышел на улицу прогуляться по окрестностям участка. Если за домом Лоры ведется наблюдение – меня не могли не заметить и, надеюсь, идентификация моей личности прошла успешно. Думаю, что если «они» все же существуют в реальности, а не в журналистском воображении мисс Кэмпион, не исключено, что я мог спровоцировать их на какие-нибудь дальнейшие действия. А если слежка существует на самом деле – ответный ход нам придется ждать недолго. Тем лучше! Я не боялся за Лору. Тогда мне казалось, что убивать ее никто не собирается, во всяком случае в ближайшее время.

Взглянув на освещенный солнцем замок мисс Кэмпион, я мысленно пожелал ей и ее «милым» животным хорошего дня.

Заехав домой, покормив Клео и немного с ней пообщавшись, я отправился на работу, чтобы рассказать своим сотрудникам о новом деле и выработать совместный план действий.

 

Глава 9. ЭЛИЗАБЕТ СТАРЛИНГТОН, ПРЕЗИДЕНТ ФАРМАЦЕВТИЧЕСКОГО ХОЛДИНГА

Раннее сентябрьское солнце бледным золотом коснулось остроконечных башенок, украшавших большой, современный особняк. Солнечные лучи, вдохновленные огромным кремовым холстом, своими легкими мазками создавали на нем яркие, разноцветные картины. Благо, что многочисленные витражные стекла позволяли им это сделать с особой фантазией, не экономя на палитре красок. Золотистые стрелы, резко преломляясь на стеклянной поверхности, повсюду рассеивались искрами многочисленных бликов, похожих на блеск драгоценных камней. Величественное здание не очень-то походило на замок, которым, собственно говоря, оно и являлось еще пару десятилетий назад. В этом роскошном великолепии, казалось бы, не может случиться каких-либо неприятностей, тем более – бед. Во всяком случае, глядя на это сказочное поместье, вольготно раскинувшееся у самой окраины города недалеко от Хрустального озера и соснового бора, складывалось впечатление, что именно такие дома выбирают в качестве своего пристанища гармония и красота, чтобы здесь, в тишине и уюте, отдохнуть от человеческого несовершенства. Удается ли им это?.. Впрочем, все условия для беззаботной жизни совершенных человеческих существ в особняке уже созданы. По крайней мере, окружающая природа для такого райского времяпрепровождения внесла свою весомую лепту. Спокойное, уединенное, бесспорно, великолепное место с атмосферой абсолютной радости бытия и королевского благополучия, в котором вся обстановка сулит освобождение от горестей, несчастий и трагедий, вселяя уверенность в вечности этого рая на земле.

В это ясное сентябрьское утро Элизабет Старлингтон сидела в уютной гостиной, находящейся в левом крыле фамильного поместья, и поглощала свой скудный завтрак. Скудность его определялась количеством, но отнюдь не качеством. Женщина давно уже привыкла к небольшим порциям еды и абсолютно не чувствовала дискомфорта после поглощения ее мизерного количества. А большое количество жидкости, употребляемое ею в течение дня, создавали иллюзию сытости.

Элизабет не любила есть в столовой, как и работать в своем кабинете. В основном все эти процессы происходили в ее собственной гостиной. Можно сказать, что последние десять лет миссис Старлингтон именно здесь проводила большую часть своего досуга. В этом большом и холодном царстве кремовых и серо-голубых тонов она чувствовала себя комфортно, как и ее аквариумные рыбки, медленно снующие в огромном, на всю стену, аквариуме. Элизабет не любила смотреть на огонь, предпочитая в этом отношении воду, хотя в этом зале не обошлось и без богатого камина, изготовленного из гранитного «блу перл» с голубой иризацией, но этот шаг был продиктован в большей степени данью вековым традициям, нежели собственному желанию хозяйки.

Жемчужно-лиловый цвет ее домашнего костюма гармонично вписывался в интерьер гостиной, однако справедливости ради, надо заметить, необычайно ей шел.

На кофейном столике стояли ноутбук, застывший в «спящей» фазе, и тарелка домашней гранолы – овсяной каши с орехами и изюмом, рядышком лежала свежая пресса, ожидавшая своей очереди. За трапезой Элизабет обычно читала, поэтому предпочитала есть в одиночестве, не жалуя компании и по возможности избегая их. Вообще-то, миссис Старлингтон вела себя скромно почти во всех аспектах своей весьма активной жизнедеятельности, игнорируя публичность, хотя это ей удавалось в большим трудом по причине своего социального статуса. Она была частым гостем на различного рода светских мероприятиях – «noblesse oblige»; но обычно не задерживалась на них дольше допустимого деловым этикетом минимума, считая, что терять время в разговорах «ни о чем» или собирать сплетни – несусветная глупость, потому что такие беседы не приносили обычно никакой нужной информации, да еще и сбивали мыслительный процесс с нужного направления. И тем не менее Элизабет с этим легко мирилась, используя такие тусовки для изучения тех или иных человеческих психотипов. На всяких презентациях, светских раутах и прочих подобных мероприятиях женщина пыталась оставаться в тени, насколько это было возможно, хотя многие догадывались о значимости ее решений в жизни обычных горожан. Являлась ли она «серым» кардиналом в административном управлении города – неизвестно, но даже если этот факт и имел место, то ни у кого он пока не вызывал возражений, по крайней мере случаев каких-либо выступлений, подвергающих миссис Старлингтон публичной критики, пока не наблюдалось.

У этой активной женщины очень редко бывало плохое настроение. Но сегодняшнее утро стало для нее таким вот неприятным исключением. Во-первых, Элизабет чувствовала себя в не лучшей физической форме, обычная легкость телодвижений испарилась, привычное скольжение женщины по внушительной территории особняка трансформировалось в болезненное перетаскивание своего отяжелевшего тела с немалым напряжением воли и усилием в ослабевших мышцах. И самое плохое, что не было никаких конкретных причин для этого: совершенно ничего не болело. Хотя это был уже не первый прецедент за последние полгода, и этот факт настораживал. Она с детства отличалась хорошим здоровьем, да и на протяжении всей своей дальнейшей жизни никакие болезни и не пытались даже поселиться в ее сильном организме.

В июне Элизабет исполнилось пятьдесят три, но разве это возраст для активной и здоровой женщины? А она его и не замечала. Какая разница сколько человеку лет, если он находится в отличной форме! Казалось, само время обходит миссис Старлингтон стороной, боясь не справиться с гиперактивностью этой незаурядной особы. Хотя этот фактор, возможно, объяснялся ее внутренней психологической установкой: не существует невозможных целей, по крайней мере для нее лично. С самых ранних лет у Элизабет было стойкое ощущение, даже убежденность, что она обладает некой уникальностью, наделившей ее неуязвимостью для любого потенциального неприятеля или препятствия, будь-то стихийное бедствие или болезнетворная эшерихия коли, притаившаяся на компьютерной мышке. У нее всегда была Цель, именно с заглавной буквы, достигнув которую, девочка, а затем уже девушка, женщина незамедлительно намечала следующую. Наличие таких масштабных ориентиров всегда было для нее очень сильной мотивацией, дающей миссис Старлингтон огромный энергетический заряд и тонус.

Элизабет всегда жила полнокровной жизнью. Вот почему время от времени повторяющиеся негативные симптомы стали доставлять ей, кроме плохого самочувствия, тревожную обеспокоенность и депрессивное настроение. По-видимому, пришла пора посетить врача. Как не кстати! Но только не сегодня, во второй половине ей предстоят важные встречи, которые она не может перенести! И настроиться на максимальную работоспособность просто необходимо. Как трудно это сделать, если ощущаешь себя расплющенным мотыльком на ветровом стекле несущегося болида. Но нужно брать себя в руки! Проблем и трудностей женщина никогда не боялась, они, наоборот, стимулировали ее на твердое, а нередко даже жесткое их решение и преодоление.

Женщина доела кашу: плохое настроение почти лишило ее аппетита. Кофе с молоком она выпила, а вот банановые хлебцы, обычно завершавшие завтрак, вызвали у нее приступ тошноты. Элизабет не стала вновь утруждать себя анализом причин своего плохого самочувствия, на такой случай у нее всегда имелся единственный выход: не акцентировать свое внимание на болезненных ощущениях и заняться работой. И это правило всегда помогало ей направить разрушительную энергию боли на решение насущных проблем, и сегодняшнее утро не стало в этом отношении исключением. Уже около полугода обычные, казалось бы, задачи уже не решались ею с привычной легкостью: несложный вопрос мгновенно обрастал сложной паутиной каких-то деталей, разобраться в которых ей становилось все труднее. Может быть, начинающийся климакс оказывает такое разрушительное действия на ее умственные способности? Гормоны – удивительно важные регуляторы здоровья, нельзя пренебрегать их балансом. А может, это ее подсознание решило хотя бы таким, жестоким, способом устроить ей дополнительный выходной, чтобы разобраться в создавшейся ситуации? Что ж, первую половину дня она займется этим разбирательством. Поэтому не мешает позвонить Эдварду и предупредить его, что она приедет после полудня.

Быстро просмотрев газету, Элизабет вновь обратилась к странному посланию, ставшему для нее вчера дополнительным неприятным сюрпризом, хотя она не принимала такого рода анонимные письма всерьез. Эта анонимка была не первой и не последней, конечно же. Безусловно, прежде чем взять в свои руки подобный конверт, его всегда тщательно обследовали в отделе ее личной безопасности. Фред Хантер, ее верный телохранитель, друг и коллега, проживал в небольшом коттедже на территории поместья, и, можно сказать, был всегда под рукой.

Раскрыв серый конверт, она достала оттуда такой же серый листок, развернув который, прочитала: «Дорогая миссис Элизабет! Вы, надеюсь, знаете банальную истину, за все надо платить. Когда-то вы проявили некоторое легкомыслие и долгое время пребывали в уверенности, что все сделали – как всегда! – идеально! Не знаю, возможно, за прошедшее время, вы все же потеряли хотя бы часть своей уверенности в собственном совершенстве, и мое письмо не станет для вас неожиданностью. Но, в любом случае, тогда вы допустили серьезную ошибку. Человек даже такой совершенный, как вы, не может учесть все мелочи, потому что не обладает абсолютным знанием.

Последствия вашей ошибки могут стоить вам очень дорого! Конечно, вас интересует сумма… Но речь пока не об этом. Просто хочу, чтобы вы знали: о вашем просчете знает еще кое-кто. А на сегодняшний день я только хочу вам испортить настроение. Что мне захочется позже… пока не знаю».

Элизабет откинулась на спинку кресла, автоматически расправив плечи и выпрямив спину. «Нет. Никому меня не запугать. Да и вообще, за все то, что имею, я уже расплатилась!» – думала она. Странно, но это письмо сейчас, при повторном прочтении, вдруг вывело ее из апатичного состояния и настроило на активность. Что, в общем-то, и требовалось. Ее новый (или старый?) враг или недруг сослужил ей неплохую службу. Такое состояние почти абсолютного своего могущества Элизабет любила и ценила превыше всех остальных жизненных радостей. На самом деле сложно было конкретизировать чувства, охватившие женщину… ее ярость характеризовалась отсутствием бурной реакцией вроде беспорядочной чехарды с битьем посуды и прочими атрибутами агрессии. Наоборот, на миссис Старлингтон находило спокойствие и хладнокровие. В голове что-то щелкало, и мозги включались в беспрерывную работу по построению логической цепочки для выяснения дополнительной и крайне важной информации, наверняка хранившейся в ее памяти, только, по-видимому, где-то очень глубоко. Нужно только вытащить эти забытые факты. Если для сознания они прошли незаметно – подсознание их зафиксировало. За несколько секунд, казалось бы, разум женщины соединялся невидимым каналом с ноосферой планеты, а еще через время все задачи, стоящие перед нею, распадались на отдельные части-головоломки, обдумывание которых становилось интересным, а иногда и забавным занятием. Их логическое решение занимало какое-то время, а затем уже из полученных ответов синтезировался оптимальный (удобный, красивый, неординарный, парадоксальный, эффектный… в зависимости от конкретной ситуации) вывод. Что может быть увлекательнее такого времяпрепровождения? Но достичь такого транса отнюдь не легко. Конечно, обычному человеку без помощи некоторых средств, например, гипноза, вспомнить какой-то, на первый взгляд, малозначительный факт из своего давнего прошлого достаточно сложно. Но не зря же когда-то умная и целеустремленная мисс Доэрти выбрала предметом своей деятельности фармацевтику «вкупе» с супругом, талантливым ученым-биохимиком. Конечно же, существуют хорошие препараты – нейростимуляторы, разработанные в их лаборатории, имеющее целенаправленное действие и почти без побочных эффектов. В аптеке, безусловно, их не купишь. О них знают, используют далеко не многие, да и область применения таких препаратов достаточно специфична. Элизабет, конечно, может применить подобный препарат на себе и узнать о так называемой «ошибке», совершенной ею когда-то, но нельзя исключить, что анонимка – это блеф, и не существует никакого просчета с ее стороны. Когда она узнает об этом точно – сможет принять соответствующие меры. Нет, видит Бог (в которого миссис Старлингтон не верила), в ней нет жестокости или злости. Она не научилась даже ненавидеть, да и необходимости в такой «учебе» не было. Зачем дополнительные траты нервной и эмоциональной энергии? Все может решить логика, а почти любые чувства и эмоции можно подчинить холодному расчету; в таком случае и сложных проблем не возникнет. А жесткость… такова жизнь: иногда приходиться быть беспощадной. И люди в этом отношении ничем не отличаются от животных, а чаще даже превосходят их в кровожадности, изобретая изощренные и изуверские методы в борьбе за достойное существование. Все правильно: тем, кому нужно не просто выживание, а интересная и содержательная жизнь, приходиться бороться за соответствующие условия (если они не даны априори, по праву рождения). Ей это удалось! И она никому не позволит разрушить свой, созданный не без труда, очень особенный мир.

Элизабет мягко поднялась с кресла и подошла к окну. Отсюда открывался пейзаж до самого леса и верхушек темно-зеленых сосен, растущих почти у самой кромки воды. На милю к западу раскинулось озеро, охраняющее окрестные берега. Печать вечности лежала на этой живописной картине. И вдруг в душе женщины возник беспричинный страх, разом погасивший надежду в благополучном исходе всех ее настоящих проблем. Решительным жестом изящной руки она откинула пепельную прядь волос, вложив, таким образом, в это физическое движение неожиданно возникшую панику. Это всегда помогало Элизабет, выручило и в этот раз.

Круто развернувшись, она направилась в гардеробную: решение принято и нужно его исполнять. Физическая слабость, болезненные ощущение исчезли: бурлящий поток возбуждения подмял, затопил на своем пути все вредоносные для Цели нервные импульсы, его рев заглушил стенания заболевшего тела. Миссис Старлингтон всегда считала, что в такие минуты ее мозг подчиняет себе нервно-гуморальную регуляцию жизненных процессов ослабевшего тела, быстро обеспечивая боеспособность всего организма.

Через двадцать минут Элизабет уже была готова к выходу. Ей очень шло темно-серое шерстяное платье, чуть облегающее фигуру и на пол-ладони прикрывающее колени. Жакет, оттенка синий электрик, подчеркивал глубину ее выразительных серо-голубых глаз, идеальную кожу и здоровый блеск платиновых волос. Минимум макияжа, из украшений – скромный гарнитур из белого золота: тонкий браслет-часы и перстень с крохотным сапфиром.

Она уже позвонила своему водителю. Обычно ее сопровождал Фред, но сейчас у него и его людей много работы, а встретятся они позже, как обычно, на вечернем совещании, ставшим ежедневным ритуалом, редко подвергающемуся какой-либо коррекции.

По дороге на работу, уютно расположившись в комфортабельном салоне «бентли», миссис Старлингтон пыталась вычислить: кто же послал ей анонимное письмо. Хорошо, когда существует хотя бы несколько возможных вариантов: методом исключения можно найти возможную версию исходных событий, послуживших основанием для потенциального вымогательства, ну и вероятного кандидата на роль шантажиста. Хуже, когда нет никаких видимых объяснений. Задача с недостающим количеством условий не решается посредством логических умозаключений. Можно попытаться угадать ответ, призвав на помощь интуицию, но, к сожалению, Элизабет никогда не доверяла своему шестому чувству, и оно в конце концов ответило ей взаимностью, бесследно растворившись в ее подсознании.

Наслаждаясь восхитительными картинами, медленно проплывающими за окнами автомобиля, женщина планировала предстоящую работу, но другая часть сознания время от времени погружалась в события давно минувших лет. С ней ли все происходило? Бесспорно, но только это была одна их ее «версий», обладающая несколько другой сущностью, а следовательно, иными сознанием, энергетическим полем и физическим телом. Настоящая Элизабет – это миллионная доля секунды, микроскопическое мгновение настоящего, все остальное – миллиарды фантомов ее личности, расплывающихся в прошлом со скоростью света. Существуют и ее виртуальные фантомы, которые только готовятся слиться с ней настоящей в очередном миге наступающего бытия. Впрочем, наступает момент, когда виртуальные фантомы заканчиваются, ведь они имеют конечное множество своих физических «живых» проявлений. Когда он настанет для нее?

* * *

Было уже семь вечера. Еженедельное совещание директоров филиалов и руководителей отделов холдинга «Старлингтон энд Парк» прошло достаточно плодотворно, как и всегда. День был нелегкий, и Элизабет была рада его окончанию. Почти все насущные задачи успешно разрешились. Другого и не ожидалось: у нее работали профессионалы, хотя одну нерадивую сотрудницу ей да и другим приходилось все же великодушно терпеть. Женщина вновь мысленно вернулась к докладной заведующего биохимической лабораторией Пола Эсселла, аргументированно изложившего причины неверно проведенного анализа и указавшего виновницу произошедшего. Докладная истошно взывала: «До коле мне терпеть это безобразие от рядовой лаборантки?» На такое снисходительное отношение со стороны руководства к этой безобразнице были свои причины: во-первых, она очень старалась и делала успехи, во-вторых, звали ее Эмма Старлингтон, а была она двоюродной кузиной Генри Старлингтона, умершего мужа Элизабет. Эта девушка, будучи одной из наследниц династии, являла собой отличный пример того, что не всегда композиция даже самых «отменных» генов бывает успешной.

Элизабет стояла под жесткими прохладными струями воды в душевой кабинке, находившейся в зоне отдыха, которая примыкала к ее кабинету. К вечеру весь накопившийся негатив активно подчинял себе все ее мысли, пытаясь занять ведущую позицию в мозговом центре женщины, подавляя волю Элизабет и навязывая ей свои желания. С какого-то момента маленький шарик раздражения может увеличиваться, набухая гневом и яростью, и такой пузырь неминуемо грозил взорваться; чтобы этого не случилось надо вовремя сделать в нем прокол и вывести токсины по определенным каналам из своего сознания – своеобразное удаление шлаков – по аналогии с физиологическими отправлениями, которые человек совершает за сутки неоднократно. А разве в сознании не образуется скверна, не говоря уже о душе? Но Элизабет не верила в существовании души, поэтому «чистила» только свое сознание и разум, благо ее работа позволяла заниматься такими процедурами хотя бы раз в день.

Приняв душ, обнаженная женщина прошла в гардеробную комнату и в раздумье застыла перед зеркалом, но не для того, чтобы полюбоваться своей фигурой: ее чрезмерной худобой восхищаться было довольно-таки сложно. Многие считали ее худосочность не совсем приличной, но женщина из-за этого не переживала: лавры секс-бомбы ее не прельщали.

Элизабет внезапно остановилась в попытке вспомнить один эпизод, который ей показался очень важным, хоть и произошел он более двадцати лет назад. «Заякорив» для себя некоторые ассоциативные моменты, она с легкостью отпустила это, не полностью воспроизведенное, воспоминание. Будет время заняться этим позже, все необходимое для реконструкции прошлого было успешно «запущено».

Над вечерним нарядом женщина не стала особо задумываться, остановившись на сине-голубом твин-сете, состоящим из тонкого свитера с коротким рукавом и кардиганом. Черничного цвета юбка-карандаш и туфли в тон сбалансировали наряд: без пафоса и уместно. Рабочий настрой и отличное расположение духа вновь воцарились в ее сознании. «Если бы все так легко решалось», – скептически подумала миссис Старлингтон, вновь возвращаясь в свой кабинет, который можно было вполне охарактеризовать одним словом – статусность. В нем, казалось бы, не было ничего лишнего или экстравагантного, но легкий флер претенциозности все же присутствовал. Мебель не смотрелась массивной, больше – стильной и не лишенной комфорта. Темный гранатовый цвет обстановки и декора казались чуть светлее и ярче, чем требовалось бы для специфического стиля офисного помещения, возможно из-за большого, почти на всю стену, окна. Великолепный вид, открывающийся взору с такой высоты, мог бы с легкостью, очевидно, отвлечь от решения производственных задач любого сотрудника фирмы, но на Элизабет эта фантастическая картина действовала как своего рода символ ее цели, некий маяк или новая вершина, которую нужно покорить. Женщина любила вечера, когда, заработавшись допоздна, она могла устремить свой взгляд вдаль, туда, где виднелся чуть размытый вечерний горизонт… Открывающаяся ее взору картина казалась мерцающим сизовато-голубым перламутром, бескрайним единым океаном, ежесекундно меняющим оттенки цвета, очертаний и настроения; сияла набережная, украшенная ожерельем огней; высились айсберги яхт и кораблей, сверкающих белизной на фоне темнеющего неба; а чуть западнее виднелись современные высотные здания и разноцветные коттеджи, ажурные мосты и ухоженные парки, серебристая гладь озера и золотистый купол церкви. В этом материальной воплощении человеческой мысли и энергии женщина видела определенную реализацию и собственного предназначения. Иногда, думая о том дне, часе, секунде, миге, когда ее сознание окутает последнее и Окончательное ощущение Себя, Элизабет уже сейчас, представив этот момент перед наступлением вечной тьмы, испытывала радость и облегчение от мысли, что его планирование для нее не представляется чем-то невозможным. Нет, такого желания у нее пока не возникало, но чувство обладания такой властью над собственной жизнью и смертью давало ей ощущение абсолютной свободы и могущества.

В ожидании миссис Старлингтон Эдвард Крайтон и Фред Хантер, ее самые верные и профессиональные помощники, находились в кабинете Элизабет, но нельзя сказать, что мужчины проводили это время с какой-то ощутимой пользой.

Эдвард вольготно расположился за кофейным столиком. На нем были серо-голубая рубашка и графитного цвета слаксы. Он сидел в кресле перед открытым ноутбуком, но его взгляд был рассеян, время от времени черные широкие брови Эдварда хмурились, прочерчивая на переносице вертикальные морщинки, но, судя по всему, этот факт сейчас меньше всего тревожил мужчину. Он действительно не мог сосредоточиться ни на чем, вновь и вновь пытаясь понять, когда эта пошлая, даже абсурдная ситуация вышла из под его контроля. Все было так замечательно, и ничего не предвещало серьезных проблем. Если бы ему когда-то сказали, что он будет бояться какой-то женщины, влюбленной в него, Эдвард уничтожил бы такого предсказателя одним своим взглядом. Почему он не понял раньше, что Эмма просто безумна и способна на все! Иногда мужчина хотел себя изуродовать, чтобы спастись от всех кошмаров, которые могут устроить слабые существа, называемые женщинами!

Своим собственным обществом Крайтон был вполне удовлетворен. Бессмысленные тусовки и совместная выпивка вкупе с досужими разговорами и сплетнями наводило на него скуку и раздражение. То, что мужчина хотел знать о своих многочисленных знакомых, коллегах, он и так знал благодаря своим наблюдениям. Тщательный анализ скупой информации давал достоверную картину личностных качеств того или человека. Эдвард не был мизантропом; просто считал, что общение с людьми, не превосходящих его самого по уровню интеллекту, – пустая трата времени. Были, бесспорно, исключения, но их было на удивление мало в университетском городке.

Мужчина никого и никогда не любил и не нуждался ни в чьей привязанности. Родителей своих он не знал, потому что воспитывался в приюте. Несмотря на многочисленное окружение, Эдвард был одинок, что его вполне устраивало. И, скорее всего, он бы отверг любые другие варианты своего детства и отрочества (даже в кругу любящей и заботливой семьи), если бы, конечно, существовал такой гипотетический выбор. При этом Крайтон прекрасно осознавал, что его эмоциональная скудность – это своего рода аномалия. Ну и что? Что в этом плохого? В мире и так достаточно психопатов, неврастеников, шизофреников и прочих психов, щедрых на эмоциональные всплески и депрессивные самоубийства.

Личностное становление Эдварда было достаточно сложным, и его красивая внешность была в этом отношении, скорее, проблемой, нежели фактором, облегчающим выживание. Острый ум и быстрая реакция помогали ему просчитывать оптимальные решения во многих проблемных ситуациях. Он рано научился быть сильным и умел давать достойный отпор даже более старшим подросткам. Как-то раз двое старшекурсников-гомосексуалистов зажали его в темном уголке с вполне понятной и конкретной целью. Эдвард не стал делать попыток вырваться или звать на помощь, он просто сказал, глядя на них своими огромными сине-зелеными немигающими глазами, что они вдвоем, конечно, смогут изнасиловать его, но он их потом убьет и совсем «не нежно». Что-то было в глазах и голосе юноши такого, что молодчики безоговорочно ему поверили и не стали добиваться от него взаимной страсти. Хотя, бесспорно, исключительные внешние данные во многом помогали молодому человеку. Но одной красивой внешности Крайтону было маловато, чтобы добиться тех целей, которые он поставил перед собой. Даже если бы Бог не дал ему такой исключительной внешней привлекательности – Эдвард смог бы добиться желаемого с помощью своего ума.

Когда-то жизненные цели Крайтона были вполне банальны: богатство и его производное – роскошь, которой можно было владеть и наслаждаться. У него было не так уж сильно развито чувство собственничества, поэтому молодой человек не жаждал стать коллекционером, однако как в наше время можно восхищаться предметами искусства или просто красивыми вещами, не обладая ими? Да и жить приятнее в окружении стильной и великолепной обстановки. А вот власть его не интересовала, потому что в своей основе она всегда предполагает отсутствие личной свободы, а этого Эдвард хотел избежать также, как и активного общения с другими людьми, что вполне ему удавалось; свои контакты он пытался сократить до необходимого минимума, приемлемого для нормального существования в социуме.

Сейчас Эдварду было около сорока, хотя выглядел он лет на пять моложе. К своей заветной цели мужчина шел медленно, но основательно, и пока его еще не тяготила необходимость работать для достижения этой мечты, возможно потому, что с некоторых пор, неожиданно для себя, он стал получать удовольствие от рабочего процесса. Это открытие, поначалу его озадачившее, впоследствии больше мужчину огорчило, чем обрадовало: как плохо, оказывается, он себя знал. Такое изменение своей жизненной позиции вскрыло ему мозг, основательно обрушив его уверенность в хорошем знании себя самого. Но горевать из-за этого Крайтон, безусловно не стал: все складывалось вполне приемлемо. Он был достаточно богат, хотя еще и не достиг желаемого уровня финансового благополучия. Роскошный особняк Эдварда отвечал самым высоким эстетическим требованиям и современным критериям бытового комфорта. Гардеробная комната по количеству одежды, обуви и аксессуаров напоминала небольшой бутик брендовых нарядов. Мужчина не был равнодушен к искусству, в частности к театру и живописи, музыка его волновала в меньшей степени.

Свои отношения с женщинами Крайтон строил быстро, как песочный замок; возводил легкую и ажурную конструкцию и одним дуновением своего желания так же быстро ее сметал, готовя новую площадку для очередного изящного проекта. А чтобы женщины не доставали его в своих симпатиях, он сразу говорил им, что является убежденным холостяком и асексуальным типом, несмотря на то что в действительности ему было весьма далеко до монаха-бенедиктинца.

То, что Линда и Элизабет рассчитывали на предстоящие более близкие, родственные, отношения с ним, бесспорно, не являлось секретом для Эдварда. Не хотелось пока их разочаровывать, но даже на все мировые запасы золота мужчина не собирался менять свою свободу. Пока его маневры вполне вписывались в приятный для всех рисунок взаимоотношений. Бедная Линда! Как она ошибалась в своей уверенности, что блестяще манипулирует людьми. Хотя, надо признать, девушка действительно обладает соответствующими способностями. Но куда девушке до Эдварда… просто потому, что он намного старше ее, и времени для оттачивания такого рода таланта у него было несравнимо больше, к тому же его школа выживания была суровее и жестче. И, самое главное – он мужчина и априори умнее, а значит, более техничен в жестких, логических схемах. Да, он не умеет испытывать определенные категории эмоций и чувств, но хорошо считывает их в других людях.

Линду нужно было поставить на место, но аккуратно, как бы невзначай. Ему не нравились ее далеко идущие планы в отношении себя. Он сам планирует свое будущее, и она допустила серьезную ошибку, посчитав, что внимание к ней с его стороны и даже имевшая место прелюдия к близости (которая так и не случилась: Эдвард этого не хотел), дает ей основание впредь рассчитывать на исключительность их отношений. Крайтон сознательно пошел на неприкрытую связь с Лорой, чтобы охладить Линду. Но сейчас в его поле зрения попала возвратившаяся Энн, дочь миссис Старлингтон. Он был приятно удивлен той разительной перемене, которая произошла с этой девушкой. Эдварду нравились красивые люди, он любовался ими, получая эстетическое удовольствие от гармонии форм, линий, цвета… И теперь, безусловно, мисс Доэрти очень далеко до того уровня пленительного женского образа, которого достигла Энн Старлингтон!

Тем временем Фред стоял у окна, широко расставив ноги и заложив за спину руки, – любимая его поза в режиме «ожидания». Хантер рассматривал вечернюю панораму города, погрузившись в раздумья. Он уже сменил свой темно-коричневый костюм на бежевый пиджак и оливковые слаксы.

Эти двое мужчин, не испытывавших друг к другу симпатии, смогли найти тот баланс взаимоотношений, который вполне удовлетворял не только их обоих, но и требования миссис Старлингтон к нормальной рабочей атмосфере. Хотя иногда, когда они втроем оставались для совместной производственной пятиминутки (планерки, летучки, совещания… или беседы), сочетаемых с приятным ланчем (обедом, ужином… или выпивкой), искры мужского соперничества окрашивали чуть напряженную атмосферу вспышками взаимной неприязни (только по отношению друг другу), но мужчины не позволяли себе яркого проявления этих эмоций, расслабляясь только во взаимном, вполне допустимом, ерничестве. Но если Эдварда в таком мужском противоборстве волновал только профессиональный успех, то у Фреда доминировало обычное соперничество самца из-за самки. Хотя «самка», то бишь миссис Старлингтон, это качество Фреда для себя вообще не рассматривала, во всяком случае в настоящее время. Хантер хорошо это понимал, но ничего сделать с собой не мог. Конечно, ни коим образом внешне он старался этого не показывать. Все вместе они составляли интересное и яркое трио, и не только из-за киношной внешности Крайтона, «морозной» красоты Элизабет и «джеймсбондовского» образа Хантера, хотя он был несколько тяжелее британского супер агента. Атлетичный, но чуть больше, чем требовалось бы для отставного военного, претендующего на аристократичную утонченность; смуглый с шоколадными глазами и жесткими черными волосами, Фред являл собой контрастное, но весьма уместное дополнение к вызывающей красоте Эдварда и рафинированной холодности миссис Старлингтон. В этом трио сочетались красота, интеллект, воля, власть и, разумеется, деньги.

Когда Элизабет вошла в кабинет, мужчины приветственно улыбнулись. Эдвард Крайтон сидел перед своим ноутбуком, вглядываясь в монитор, на котором были изображена таблица с записями и рядами чисел. Но женщина, всего лишь на мгновение взглянув на Крайтона, сразу же заметила его озабоченность, хотя мужчина старательно «сделал» беззаботное лицо, понимая, что Минерва быстро его вычислит (жаль, безусловно, что актер он весьма посредственный). Эдвард очень хотел отвлечься и уйти с головой в работу, но… не настолько он оказался «железобетонным». «Значит, все намного серьезнее, чем я полагала», – подумала женщина. Что же касается Фреда – тот и не думал скрывать свою обеспокоенность, и это обстоятельство тоже не могло не волновать Элизабет. Однако надо признать, что при посторонних шеф безопасности был невозмутим, как олимпиец. А вот наедине со своим боссом (Эдвард – не в счет) Хантер позволял некоторое послабление мышцам своего лица, тела и эмоциям, чему способствовало и употребление алкоголя. На кофейном столике стояла бутылка «Лагавулина» и пустой бокал. Слегка покрасневшее лицо и маслянистый блеск темных глаз Фреда могли бы послужить рекламой этого виски: «Отлично поработал – отлично отдохни!»

Рядом с ноутбуком Крайтона тоже стоял рокс с порцией виски, судя по всему почти нетронутый.

Миссис Старлингтон подошла к Фреду и несколько секунд молча посмотрела на мужчину, но этого было вполне достаточно, чтобы тот получил от нее телепатический приказ, понятный, по-видимому, только ему одному. Во всяком случае, Эдвард в этой лаконичной сцене не заметил ничего особенного для возможного напряжения своих умственных извилин. Крайтон ничего не увидел, но почувствовал: слишком хорошо они изучили друг друга, чтобы не заметить еще одну дополнительную волну беспокойства в отнюдь не расслабленной атмосфере вечера.

Миссис Старлингтон улыбнулась, повернувшись к Эдварду:

– Может, посидим на террасе? Погода просто сказочная, – предложила она.

– Я на это и надеялся, – ответил Эдвард.

– Было бы неплохо, – равнодушно промолвил Фред.

Элизабет подошла к своему рабочему письменному столу, и, чуть присев на краешек эргономичного офисного кресла, нажала на кнопку селектора:

– Хелен, закажите нам, пожалуйста, легкую закуску. Мы посидим на свежем воздухе. – Взглянув на своих собеседников и, считав с их лиц, похоже, всю необходимую для себя информацию, дополнила: – Все, как обычно.

Фред одним глотком допил виски. И, чуть виновато посмотрев на миссис Старлингтон, спросил:

– Вы будете?

– Пожалуй, больше – да, чем – нет. Только пока не знаю что. – Чуть подумав, Элизабет конкретизировала свое желание: – Шерри. Фред, посмотрите, пожалуйста, в баре. Там стоит початая бутылка «Apostoles».

Чуть повеселев, Хантер прошел в представительскую зону, и, раздвинув створки барного холодильника, достал початую, чуть охлажденную бутылку хереса.

Они проследовали на террасу, захватив с собой бутылки с напитками и бокалы. Молча направились к «своему» столику, в овальную нишу зала, увитую живописным фиолетово-розовым ковром клематиса, и расположились в креслах, каждый на «своем» месте. Фред налил в мадерную шарообразную рюмку немного хереса для Элизабет, себе – на два пальца виски. Эдвард принес с собой свой рокс с алкоголем. Миссис Старлингтон поднесла бокал с темно-янтарным напитком и, чуть вдохнув легкий древесный аромат, сделала небольшой глоток напитка. Затем взяла дистанционный пульт и включила плазменный экран телевизора. Некоторое время все молча слушали новости… или делали вид. Никто не проронил ни слова, пока официант не расставил приборы, дополнительное стекло, минеральную воду с газом и без, блюда с различного видами тартинками, холодной телятиной, пармской ветчиной, сыром и фруктами. После того, как он разлил всем желающим минеральную воду без газа и, пожелав «приятного аппетита», удалился, миссис Старлингтон, сделав глоток воды, твердо сказала:

– Выкладывайте, Эдвард. Я не узнаю вас в последнее время. – Она чуть поджала губы, не заботясь о том, что таким способом лишает их светло-розового блеска; помолчав и пытливо посмотрев на Крайтона, заметила: – Вы ведете себя несколько смешно.

– Да уж, – ухмыльнувшись, поддакнул Фред.

Эдвард не спешил, глотнул виски, окинув мысленным взором все то, что хотелось сказать лаконично и без эмоций. Хорошо бы не сорваться. Все они и так в последнее время находятся в каком-то оцепенении, в состоянии странного тревожного ожидания, как у подножия вулкана, готового вот-вот извергнуть из себя кипящую магму, чтобы утопить их в смертельной плазме. «Как все же неприятно, даже отвратительно – осознавать свою трусость и нерешительность. – Ну и ладно. Что может быть хуже, чем уже есть», – подытожил мужчина, в глубине души прекрасно понимая: судьба может предоставить такие сюрпризы, что его настоящая проблема будет выглядеть действительно смешной вроде сложностей в выборе цвета трусов перед встречей с проституткой.

– Элизабет, я сам не свой, потому что впервые, наверно, не могу решить такую, будто бы ерундовую, проблему… И честное слово, мне стыдно.

– Это не придает вам веса в наших глазах, – желчно заметила миссис Старлингтон, хорошо осознавая, что такими словами больно ранит своего помощника, но, возможно, таким образом сразу сможет вскрыть «гнойную паронихию».

Действительно, Крайтона это разозлило, и в то же время воодушевило на едкую, пусть и мысленную, критику в отношении Минервы. «Ей-то в любом случае хуже, чем мне. Такую родственницу легче удавить, чем перевоспитать», – про себя съязвил Эдвард, мельком вспомнив свои фантазии на тему физической устранения Сущности, такое прозвище он придумал Эмме. Своей насмешкой Элизабет побудила его к откровенности, приоткрывшей шлюзы накопившейся ненависти. И теперь Крайтону уже приходилось себя сдерживать, чтобы не дать своему гневу все испортить. Он перешагнет через это унижение… Не первое и не последнее, вероятно.

Женщина знала о том эффекте, который произвели на Эдварда ее слова, хотя держался он при этом отлично… что ж, ее школа. Цель достигнута, и это – главное. А сопли и слезы он сможет вытереть сам. Все можно вылечить, все! Даже неизлечимую болезнь… смертью.

– В том-то и дело, что с виду – ничего страшного, но… на самом деле – думаю, это важный вопрос, который необходимо решить как можно быстрее… Хотя я даже не представляю каким образом. – Голос Крайтона действительно звучал тревожно и даже растерянно (неплохая игра, похвалил он себя). – Видите ли, Эмма, похоже, окончательно тронулась мозгами, – промолвил Эдвард, выждав минутку для оценки реакции своих собеседников, но те пока никак не спешили выразить свое отношение к сказанному. – Извините за сленг, но у меня нет нормальных слов, чтобы передать все ее закидоны. – Выражение лица Эдварда стало мрачным. – Стоило вам с Фредом уехать на пару дней, как Эмма перешла в агрессивное наступление. – Взглянув на миссис Старлингтон, он твердо произнес: – Она серьезно больна, Элизабет.

Женщина чуть вздохнула, хотя уже давно предполагала что-то подобное, но все равно, несмотря на высокую вероятность плохих новостей, удар, по своей сути, можно отнести к запрещенным, потому что разрешить любую ситуацию, связанную с Эммой, ей пока не представлялась возможным. Дочь непутевого младшего брата сэра Уильяма – палата психиатрической клиники в концентрированном ее варианте. И как можно ее исправить? Можно ли перевоспитать взрослую тридцатидвухлетнюю женщину?.. Абсурд! Мало того, что девушка не отличалась хоть какими-нибудь способностями (это еще можно было бы пережить), но она была безнадежно глупа и одержима мужчинами. И эта ее идефикс не находила ни малейшего отклика в сердцах – и не только – представителей мужского населения Тауэринг-Хилла, да, очевидно и в других уголках планеты, где Эмме приходилось бывать в поисках своего женского счастья. В период ее подросткового становления, эта озабоченность девушки была списана на гормональные бури, вырвавшие, очевидно, с корнем все те небольшие ростки здравого смысла, на которые еще можно было возлагать хоть какие-нибудь надежды. С течением длительного времени должно было наступить относительное «затишье» в ее организме, но к такому самопожертвованию Эмма была не готова, хотя внешне она пыталась сдерживать свои порывы. Окончив фармацевтический колледж, девушка стала работать лаборанткой в Центре биохимических исследований компании «Старлингтон энд Парк». Эту работу мисс Старлингтон выполняла неплохо, но о дальнейшем обучении она и не помышляла. Все ее желания и цели были устремлены на поиски мужа и создание семьи, что для большинства женщин вполне естественно, но у Эммы это полезное и важное устремление содержало половник фекалий, превращающих все ее матримониальные потуги в дурно пахнущее месиво; она выбирала таких мужчин, которые не могли заинтересоваться ею априори, даже в том случае, если бы она была единственной женщиной на Земле. Впрочем, свой первый гражданский брак с красавцем Джеймсом Локхартом девушка все же сумела организовать. Но сказать, что все сложилось благополучно было бы не совсем верно, несмотря на то что некоторое время Эмма была счастлива, возможно и не понимая, что этот яркий и харизматичный мужчина по своей сути типичная шистосома – кровяной сосальщик, живущий с ней из-за ее денег и дальнейших перспектив. Но вскоре Джеймс понял, что ошибся (не в отношении денег, а в отношении перспектив) и переключил все свое внимание на брата Эммы Дэвида. Тот был умен (в свое время он отговаривал Эмму от постыдного сожительства с Локхартом), но это не помешало ему самому вдруг (?) воспылать нежными чувствами к Джеймсу. Дэвид даже смог увлечь своего любовника хоть какой-то работой. Уход Джеймса от Эммы стал серьезным разрушительным фактором для ее психики. К тому же она не могла понять причины: почему Джеймс бросил ее? Разве она недостаточно его любила? Осыпала любимого подарками, делала все то, что он хотел, нередко забывая о своих собственных интересах. В общем-то, девушка повторила вполне распространенную ошибку, когда женщина полностью растворяется в своем партнере. Хотя в ее случае не этот аспект послужил причиной их разрыва. Находясь под удушающим гнетом любви Эммы, Джеймс не считал для себя нужным игнорировать более перспективные варианты. В конечном итоге Джеймс поставил свою герлфренд в известность о своей гомосексуальности. Конечно же, он беззастенчиво врал. На самом деле, ему было все равно с кем заниматься сексом, лишь бы это хорошо оплачивалось, и он был готов рассмотреть любое предложение из всех возможных альтернатив. С Дэвидом Джеймс нашел то, что ему было необходимо на текущий момент. Локхарту исполнилось тридцать и до этого времени он «специализировался» на женщинах, поэтому Дэвид стал первым мужчиной в его «коллекции». Джеймс поражался своей глупости: если бы он не зацикливался исключительно на дамах – был бы уже сейчас достаточно богат; тем не менее обвинял он в большей степени не себя, а женщин, которые гроздьями вешались на него, а у него даже не было возможности рассмотреть другие, более интересные, варианты. Но, впрочем, честно признавался себе, что ему было просто лень предпринимать какие-то действия: что подворачивалось на его пути, то и брал. И сейчас молодой человек был очень рад наступившему прозрению: не такой уж плохой итог его деятельности. Он молод, здоров, умен, красив и обаятелен. Кто же, если не он, заслуживает роскоши и беззаботной неги?

Что же касается Эммы, то после признания бывшего бойфренда в гомосексуализме, она довольно-таки быстро успокоилась и вышла из своего депрессивного состояния, сделав вывод, что теперь-то уж будет более тщательно проверять своего избранника на предмет его сексуальных пристрастий. И с новыми силами, фанатичным огнем в глазах и неутоленной страстью в теле, Эмма принялась за активное и бурное окучивание всех окружающих мужчин, не обращая внимания на их внешность, возраст и другие мелочи. Вскоре ее имя стало нарицательным, о девушке стали слагать небылицы и анекдоты; и у нее, судя по всему, появились все шансы стать в ближайшем будущем сознательной нимфоманкой-общественницей, если бы какой-нибудь мужчина вдруг захотел ее общества, в любом его формате.

Молодая женщина была всегда довольна своей внешностью, чем приводила в легкое замешательство окружающих. У Эммы были роскошные медные волосы и выдающееся тело. Что касается тела, то выдающимся его можно было назвать разве что за внушительные габариты: высокий рост, массивный бюст, впрочем, заметно проигрывающий монументальным бедрам. Полное и чуть вытянутое лицо девушки нередко выражало апатичность, что не придавало привлекательности ее образу. Но Эмме нравилось свое отражение в зеркале, поэтому она не стеснялась отдавать предпочтение ярким, насыщенным краскам как в гардеробе, так и в макияже.

После небольшой депрессии, вызванной разрушенными иллюзиями о счастливом супружестве, Эмма, утерев слезы, стала лихорадочно подыскивать себе новый – достойный! – вариант мужчины для самого главного дела своей жизни – создание семьи; и, конечно же, не могла пройти мимо такого красавца, как мистер Крайтон. Тем более что уж он-то точно предпочитал женщин, причем, тоже ярких и эффектных. А кто бы осмелился назвать ее, Эмму, не эффектной и не яркой? Девушка не раз замечала, как оборачиваются ей вслед мужчины, да и женщины – тоже. На нее нельзя было не обратить внимание, хотя по непонятным причинам (скудоумия, отсутствия вкуса, искаженного эстетического восприятия реалий, отсутствия самокритики…?) Эмма принимала недоумевающие и насмешливые взгляды окружающих за искреннее восхищение своей внешностью.

Поначалу Эдвард неправильно истолковал интерес Эммы к своей персоне. Он даже не мог представить себе, что эта «цыпочка» может серьезно думать о каких-либо отношениях с ним! Не особо вникая в досужие сплетни, Крайтон все же был наслышан о некоторых странностях мисс Старлингтон, но считал их надуманными, обычным проявлением зависти людей к любому проявлению успешности (в случае с Эммой: исключительно в отношении ее родословной, потенциальных возможностей и материального достатка). Тем более что несмотря на духовную ограниченность девушки, круг ее общения был достаточно широк; в местную элитную тусовку она влилась еще в детстве благодаря своему происхождению и своим именитым родственникам, хотя с возрастом качества характера и личные заслуги Эммы только мешали ее пребыванию там. А Эдвард проявил к ней всего лишь обычное участие (вряд ли бы он это сделал по отношению к несчастной девушке, не имеющей такого родства), причем не собираясь перейти в категорию близкого приятеля, советчика и уж тем более любовника; участь Эсмеральды ему претила, хотя Эмму все же нельзя было сравнивать с Квазимодо, и при должном подходе из девушки можно было бы «вылепить» вполне нормальную даму. Не предполагая каких-либо неприятных последствий своего шага, мужчина бездумно сыграл роль сочувствующего и стал общаться с мисс Старлингтон чуть чаще, чем раньше. Беседуя с молодой женщиной на разные темы, Крайтон анализировал себя со стороны, оценивая свою игру «благородного утешителя» более чем удовлетворительно, но постепенно стал тяготиться выбранной ролью. Заигравшись, Эдвард с опозданием обнаружил, что характер их взаимоотношений с Эммой стал развиваться по какому-то кошмарному сценарию, что не могло его не обеспокоить. Однако он еще долгое время пребывал в плену убежденности, подобной иллюзии алкоголика, считающего, что в любой момент сможет «завязать». Но сама девушка сделала для себя странное, неожиданное – и весьма приятное! – открытие, что ее в большей степени стал интересовать сам процесс охоты на выбранную ею цель, чем финальный результат такого, специфического, сафари на крупного хищника-самца, названного «мужчиной». Это захватывающее действо – составление подробного плана установки «капканов», «флажков», «самоловов» и других необходимых охотничьих аксессуаров с учетом «маскировочных» нарядов – образно говоря, оказалось куда увлекательнее, нежели физически сложные гимнастические упражнения в постели (хотя одно другому не мешает). Да и не созрела она еще для семьи, рассуждала Эмма, готовясь к очередному акту обработки достойного экземпляра «ди-чи», которого в настоящий момент олицетворял Мистер Бирюзовые Глаза. Эдвард Крайтон должен был стать первым трофеем на ее воображаемой подставке-медальоне. Наконец-то молодая женщина поняла, что для нее значит счастье!.. Окончательно примирившись с фактом отсутствия желающих разделить с ней любовь, Эмма взяла себе на вооружение девиз: ей теперь на это наплевать! Со своей напористостью тяжелого локомотива и наглостью бетоноукладчика, она сможет свести с ума не одного самца, а то обстоятельство, что их «сумасшествие» будет несколько специфического характера, это уже не ее проблемы. Теперь Эмму устраивал любой ход событий. Кто знает, какой сбой произошел в генетическом коде этой вполне обычной девушки, но теперь ее жизненным кредо стала программа разрушения. Хотя одна жертва – слишком скучно. Значит, все другие люди, окружающие основную цель, тоже могут стать дополнительным развлечением, что, несомненно, отличает такую охоту от классических вариантов, но Эмма решила диктовать собственные правила игры.

Конечно же, Эдвард не подозревал о таком раскладе карт, тем более о том факторе, что он, оказывается, уже вовлечен в чужой игровой процесс. Вернее, мужчина даже не подозревал такой (!) уровень женской глупости, самовлюбленности и наглости, диктующий беспардонное и безграничное их проявление. Со временем Эмма стала намекать Крайтону на более близкие отношения. Тот, в свою очередь, тактично дал понять, что ему это совсем не интересно, смягчив свой отказ своей чрезвычайной занятостью перед подготовкой к юбилею компании. Эдвард наивно полагал: этого объяснения будет вполне достаточно, чтобы девушка сделала соответствующие выводы. Но он ошибся… Эмма буквально стала преследовать мужчину: звонками, «случайными» встречами, эсэмэс-сообщениями и электронными письмами (узнать «закрытые» узлы связи оказалось для нее не так сложно). Все же мужчина надеялся, что этой Сущности в конце концов надоест игра в одни ворота. Но, судя по всему, девушку очень увлекло это преследование, и она не собиралась прекращать свое развлечение. Если раньше он полагал, что в любой момент сможет оборвать ухищрения Эммы, то по истечению некоторого времени стал четко осознавать: у этой молодой женщины, бесспорно, существуют проблемы психической природы. И именно он, Эдвард, затеял этот фарс, когда намеренно и лицемерно зажег огонек сочувствия в своих глазах к «несчастной» девушке, источая на нее яд лживых комплиментов, таких изощренных, что их тонкость и невесомую насмешку смогли бы оценить далеко не многие. И теперь эта игра стала напоминать ему известный триллер; хотя в отличие от кинематографической любовницы героя Эмму, при всем желании, нельзя было назвать привлекательной, да и о сексе с ней не могло быть и речи. А воспоминание о судьбе героя фильма, воплощенного Майклом Дугласом, действовала теперь на сознание Эдварда подобно жуткой новости о собственном смертельном недуге. Постепенно самочувствие мужчины стало ухудшаться: появились головная боль и тошнота, иногда он не мог сосредоточиться на работе. Для окружающих эти болезненные состояния мужчины пока еще оставались незамеченными, но что могло помешать их прогрессу? Эдвард решился на крайние (как ему тогда показалось) меры, демонстративно закрутив роман с Лорой. Но в конечном итоге этот факт не охладило пыл Эммы. Могут ли остановить атомный ледокол скованные льдом воды? В мыслях Эдварда мисс Старлингтон уже давно стала ассоциироваться с Верминой, Принцессой Даэдра, чья сфера – ночные кошмары и пытки, по крайней мере, причастность Эммы к вампиризму он прочувствовал на себе. Только если в играх Вермину изображают женщиной в роскошном платье, то мисс Эмму Старлингтон можно было назвать Сущностью в кричащем наряде, имеющей в своем святилище черный камень, который может пленить душу разумного существа, в частности его, Эдварда.

Их последняя беседа наглядно продемонстрировала Крайтону, что он вскоре может стать крохотной подопытной мышкой в больших и опытных руках Эммы.

…Пару дней назад Эдвард сидел в кафе, погрузившись в тяжелые раздумья. На столе стоял большой бокал, на донышке которого поблескивал коньяк, и чашка кофе. Его голова раскалывалась от неприятных мыслей: каким образом безболезненно вывернуться из той железной сети, которую набросило на него кошмарное чудовище по имени Эмма. Напитки стояли нетронутыми уже минут десять, потому что при одном воспоминании о Сущности, ему становилось дурно. Но мужчина уже привычно преодолевал тошноту, чтобы не умереть от анорексии. И теперь он казался себе ничтожным придурком. На него вновь накатила волна презрения к самому себе; она насмешливо вздымалась черной стеной в попытке обрушить на него всю свою мощь, дабы окончательно раздавить чувство собственного достоинства Крайтона. Да, он идиот. Он хотел когда-то стать актером, и теперь несостоявшаяся мечта толкнула его учинить пошлый спектакль. Зрители довольны! Смех! Аплодисменты! Занавес! И его смех, только уж очень жалкий. Будь у него под рукой кнут, Эдвард бы отхлестал себя, чтобы через ад физической боли выдавить из своей головы ядовитую желчь, разъедающую его сознание.

Заметив Эмму, решительным образом водружавшую свои монументальные телеса на мягкое сиденье кресла, почти поглотив ими хрупкую мебель, он уже не удивился. Сейчас его могло изумить только ее отсутствие в этом кафе и за этим столиком.

– Вот вы где, – широко улыбнувшись, Сущность предъявила окружающим свои крупные и белые, как керамический унитаз, зубы.

– Знаете, мисс Старлингтон, а мне известно всего лишь пару мест, где я мог бы не наслаждаться вашим присутствием.

Девушка весело расхохоталась, предоставив миру лицезреть и другие детали своей ротовой полости.

– Ты смеешься надо мной, Эдвард, – кокетливо сказала Эмма, но зеленоватые глаза девушки зло сощурились. И мужчину прожгла мысль, что это не он зло пошутил над Сущностью, а, скорее, она над ним. Почему он решил, что она такая дура? Может, притворяться идиоткой ей просто удобно и выгодно? Возможно, она тоже мечтала о карьере актрисы; и когда Эдвард предоставил ей «подмостки», девушка воспользовалась этим весьма талантливо, показав яркую и самобытную игру?.. И теперь собирается доиграть эту пьесу до логического финала, то бишь свести его с ума?

Эта новая кошмарная мысль ужаснула Крайтона. Пребывая в некоторой растерянности, он автоматически взял бокал с напитком в руку, и, игнорируя ритуал смакования золотистого нектара, сделал немалый глоток напитка. Благо, Эмма безостановочно щебетала о погоде, затем перешла к своей затее: взять в ноябре отпуск и отправиться куда-нибудь, где зимой тепло и солнечно. Ее болтовня агрессивно и напористо выдворила тишину, так уютно заполнявшую атмосферу его столика. Тепло ли в Австралии? Или лучше Доминикана? А может, Турция? Там уж точно тепло. Но разумно ли туда ехать одной? К ней будут приставать с непристойными предложениями. Что бы ей поесть? Она не ела с самого утра! И выпить, конечно же, она не откажется составить компанию ее дорогому другу Эдварду. Вскоре перед дамой стоял «кайпиринья» (бразильский выриант «дайкири»), который был выпит между тремя короткими отзывами о «дерьмовом сервисе в этом шапито». Услышав «шапито», Эдвард очнулся от своих мыслей. Видимо, алкоголь обострил восприятие мужчины, а может, «шапито» так ранило его тонкий слух, что он решил вступить в монолог Эммы, стремящийся растянуться на пару часов. К тому же внезапно возникшая мысль о возможном изощренном притворстве мисс Старлингтон направила мышление Крайтона в область критического и отстраненного анализа сидящей напротив молодой женщины.

Если существует идеал уродства, думал Эдвард, глядя на свою собеседницу, то Эмма много сделала для того, чтобы приблизиться к нему. Хотя, очевидно, что и природа «не сидела сложа руки» в процессе создания такого физического несовершенства. В какой-то момент он даже предположил, что девушка больна акромегалией: на крупном, чуть вытянутом лице выделялись надбровные дуги, зрительно уменьшающие светло-зеленые, будто выцветшие глаза; широкий рот, казалось, рассекал своим тонким срезом тяжелую нижнюю челюсть; во всем облике Эммы искреннее восхищение вызывали, пожалуй, только роскошные темно-рыжие пряди густых волос. Эдвард так абстрагировался в своем исследовании возможного эндокринного заболевания Вермины, что не сразу услышал ее вопрос. Тогда Эмма, решив привести его в чувство, перегнулась через стол и положила на его правую руку свои полные пальцы, обросшие кольцами и увенчанные пурпурным маникюром. Ярость и ненависть захлестнула Крайтона. И от разрушительного накала таких чувств Эдвард впал в состояние агрессивного аффекта, больно при этом прикусив язык, но болевой шок помог ему расслабить свою нервную систему: адреналиновая составляющая крови чуть ослабла, постепенно испарилось и желание активных действий. Мужчина беззвучно зашевелил губами и раненым языком, пытаясь смягчить боль и унять кровотечение. Поняв, что быстро ликвидировать последствия неосторожного укуса ему не удастся, он одним глотком опустошил бокал. Солоноватый привкус крови определенно придал пикантность бархатистой терпкости напитка; алкоголь приятно согрел колючую агрессивность Эдварда, и тот вдруг мгновенно успокоился.

Эмма восприняла его молчание и нелепое шевеление губами как легкую растерянность от ее прикосновения. Никогда еще девушка не позволяла себе такой вольности по отношению к Крайтону. Первый шаг был сделан, и все произошло вполне хорошо. Ей, во всяком случае, очень понравилось. Можно теперь переходить к следующему этапу развития их флирта. Эдвард просто не очень опытен с таким незаурядными девушками, как Эмма. Но ничего, она его научит. Эдвард же видел картину, далекую от любовной романтики. Он не мог отвести взгляд от похожих на толстые захваты щупальцев Сущности, которая при помощи своих лопатообразных кистей упорно копает лазейку в его жизнь. Все это легко и красноречиво читалось в выражении припухлых глаз, в жестах и мимике одержимой манией любви женщине. И еще он понял одну важную для себя истину: этого монстра в женском обличье остановит только ее физическое уничтожение. Все увещевания, вплоть до угроз, бесполезны, не стоит тратить на это силы и время. Но ни в коем случае нельзя было ее злить. Кто знает, какие еще демоны притаились в лабиринтах психики этой ненормальной?

Эдвард сослался на плохое самочувствие, что, безусловно, соответствовало действительности, оставил наличные за свой заказ и, попрощавшись, вышел из кафе. Решение было им уже принято и домой в тот вечер он возвратился в более-менее хорошем настроении, наверное, впервые за последний месяц.

…Но сейчас, сидя за столом с Элизабет и Фредом, Крайтон, конечно же, не стал излагать подробности преследования, предпринятого мисс Старлингтон по отношению к нему (хотя он сделал бы это с большим удовольствием, возможно, даже испытывая при этом почти садистское наслаждение). В этом не было необходимости, потому что его собеседники были в состоянии домыслить недостающие детали. Они хорошо знали Эдварда не только как отличного сотрудника, но и как толкового рассказчика; и его четкий, бесстрастный монолог в очередной раз подтвердил этот факт. Кроме того, Крайтон неплохо разбирался в людях, особенно в женщинах; и фактор исключительной красоты отдельных представительниц женского пола совсем не влиял на его объективность в оценке их личностных качеств.

Своим рассказом мужчина в очередной раз подтвердил вывод миссис Старлингтон: почти все умные мужчины, впрочем женщины тоже (Элизабет называла их «программистами»), считают, что все мироздание «работает» по определенным законам, которым подчиняется, в том числе и человеческая психика; при этом они, «программисты» прекрасно осознают распространенность комплексов и иррациональных мотивов, часто доминирующих в поведении многих других людей, (называемых ею «толстолобиками»), следовательно, нередко «программисты» просто не могут понять, куда может завести «толстолобиков» их алогичное поведение и отсутствие каких-либо четких закономерностей в нем. Самое парадоксальное заключается в том, что часто и сами «программисты» ведут себя, как недоумки. Вот почему некоторые задачи не всегда по силам и опытным психологам. И если многих женщин Эдвард более-менее мог просчитать – в случае с Эммой он столкнулся с неразрешимой для себя проблемой. Миссис Старлингтон поняла это сразу.

Что касается Фреда, тот не стал глубоко погружаться в исследование мотивов поведения Эммы Старлингтон. Мужчина смотрел на Крайтона спокойно, но с некоторой задумчивой иронией, которую и не думал скрывать. На самом деле, Фред чувствовал достаточно сильное, но хорошо завуалированное злорадство, хотя эта «вуаль» ничего не скрыла ни от Элизабет, ни от Эдварда. Но Хантеру на это было наплевать. Сейчас он в некоторой мере воплощал авторитетную власть, уверенную и действующую. Мужчина неплохо знал Эмму, намного больше, чем может изложить сухая «curriculum vitae»(краткая биография). Но по выражению лица миссис Старлингтон Фред пока заметил лишь проявление небольшой озабоченности, ставшим для него сигналом готовности для… чего? Пока он не знал, как и не знала пока сама Элизабет. Выслушав Крайтона, она пообещала поговорить с Эммой. И Эдвард прекрасно представлял, как может поговорить Минерва! Поэтому счел, что домогательства толстомордой нимфоманки прекратятся, и беспокоиться из-за этого больше не стоит.

* * *

Разговор Элизабет и Эммы состоялся вечером следующего дня.

Женщина, как обычно сохраняла невозмутимость и холодную отстраненность, ни на йоту не проявив своего негодования и уж тем более гнева, возникшего у нее уже только от одного вида нерадивой родственницы. Та молча выслушала миссис Старлингтон: инстинкт самосохранения у девушки был развит достаточно хорошо. Элизабет говорила убедительно и даже равнодушно, хотя вместо нотаций она с большим удовольствием придушила бы эту тупоголовую сучку, но престиж компании и семьи был превыше эмоций, переполнявших миссис Старлингтон в тот момент.

Эмма инстинктивно поняла, что надо прикинуться виноватой. Это было совсем не сложно: самое главное, не смотреть Горгоне, то есть Минерве, в глаза. А это для девушки вообще являлось нормой: она с трудом переносила пристальный взгляд Элизабет; Эмме казалось, что та может лишить ее воли. И последовательница Артемиды приняла пристыженный вид комнатной собачки, справившей нужду в туфлю своей хозяйки: сникла и ссутулилась, опустив хитрый взгляд блеклых глаз и скорбно поджав бесформенную полоску бордового рта, напоминавшую исхудавшего дождевого червя. Девушка понимала: спорить с Минервой не только бесполезно, но и опасно.

Речь миссис Старлингтон заняла почти двадцать минут. Эмма в это время думала совершенно о другом, но очень надеялась, что ей удалось скрыть свои чувства: если бы ненависть могла испепелять – от Элизабет давно бы уже не осталось и пепла, как, впрочем, и от других некоторых ее родственничков. Девушка с огромным удовольствием отправила бы в такой, пусть и виртуальный, крематорий не меньше половины города. В Тауэринг-Хилле легче бы дышалось без этих распутных и ехидных шлюх: Лоры, Линды, Джулии, Анны, Кейт и… Энн. Хотя дочь Элизабет ничего плохого ей сделать еще не успела… ну мало ли что, на всякий случай. Слишком много у Эммы стало соперниц. Вот бы взять их всех и отправить куда-нибудь подальше, на какой-нибудь необитаемый остров. Они бы там точно друг друга перегрызли. Но это все несбыточные фантазии… Хотя кто-то сказал, что нет ничего невозможного для одержимых желанием; есть же и магия, привороты, зелье да и другие возможности. Не помогло одно средство – помогут другие! Как же такое очевидное решение раньше не приходило ей в голову! Надо опять сегодня поговорить с Мирелой, единственной красивой девушкой, к которой она относится хорошо. Подруга знает, что делать. Вот уж у кого гениальная голова! Этот вывод изрядно поднял дух Эммы. Повеселев, она пролепетала виноватым голосом слова раскаяния, пообещав больше не навязывать свое обществу бедному мистеру Крайтону.

Элизабет внимательно наблюдала за внешними метаморфозами, происходящие на ее глазах с этой дурочкой. Конечно, та неплохо притворялась виноватой, но ее-то ей обмануть не удалось. Впрочем, миссис Старлингтон и не рассчитывала достучаться до здравого смысла Эммы (если его нет, как до него можно достучаться?). Нагнать страх – это было целью жесткого (пока без произнесенных вслух угроз) монолога женщины. И миссис Старлингтон надеялась, что у нее это получилось, хотя бы на время. А там – посмотрим.

Вежливо попрощавшись и мысленно пожелав «чтоб ты сдохла, старая медуза!», Эмма вышла из офиса после пяти вечера. Рабочий день закончился, и девушка, выбросив из головы все проблемы, а с ними и Горгону с ее внушениями, отправилась в торговый центр за покупками.

Проведя около двух часов в бутиках, Эмма приобрела изящный черно-синий осенний костюм от Валентино. Несмотря на свою любовь к ярким нарядам, она решила, что рыжеволосым девушкам темные цвета очень идут; они создают эффектное контрастное сочетание. Затем были приобретены брендовые сапоги, сумочка и перчатки. Хотя иногда, купив какие-либо обновки, а затем, примеряя их дома, Эмма несколько разочаровывалась: то, что казалось таким удачным в бутике, дома казалось ей совсем не интересным. Но в этот раз она осталась довольна всеми своими покупками.

За приятными примерками девушка напрочь забыла об ужине, что с ней бывало весьма редко; эта Горгона, Элизабет, чуть не отбила мне аппетит. А терять свои формы Эмма не собиралась. Она позвонила в пиццерию и заказала на ужин несколько салатов и немаленького размера пиццу. В ожидании трапезы девушка включила телевизор (через пару минут – очередная серия мелодраматической эпопеи), не забыв налить себе бурбон (легкая ностальгия по бывшему гражданскому мужу). Как-то он заметил, что крепкий алкоголь для ее роскошного тела более предпочтителен, чем, например вино; и вскоре девушка действительно поняла, что кукурузный виски для нее самый оптимальный вариант.

Ужин был доставлен через полчаса. И по истечению такого же времени объемный ужин был поглощен ею с огромным удовольствием. Кинематографическая бесконечная сага многослойных душещипательных, любовных отношений подходила к концу, но Эмма не была огорчена: ей было чем заняться. Девушка вновь решила посмотреть по Интернету услуги магов, колдунов и прочих экстрасенсов, которые смогли бы ей помочь в достижении своих целей. Один раз она это уже делала, но… пока безрезультатно. Есть, конечно, мистер Стюарт и его сестра Кейт… хотя тогда они ей отказали. Ну а вдруг передумали? Надо подумать об этом варианте. Что же все-таки лучше: приворожить к себе любимого мужчину или «отсушить» от него этих вульгарных потаскух? А что, собственно говоря, миндальничать с этими бледными уродками? Для абсолютной гарантии надо сделать и то и другое.

 

Глава 10. МАРК ЛОУТОН

Биохимические исследования крови Лоры дали отрицательные результаты, то есть ничего подозрительного мы не обнаружили. Но этот факт, к сожалению, не означал, что никаких галлюциногенов не было ранее. Во-первых, некоторые препараты быстро разлагаются на те, которые может синтезировать сам организм, а во-вторых, каждый день изобретаются новые психотропные средства, и об их индикаторах не сообщают по радио. С Шарлоттой и Фрэнком мы распланировали нашу работу по делу мисс Кэмпион, пришлось даже привлечь к работе двух внештатных помощников. И в течение всей следующей недели мы исправно и более чем старательно пытались обнаружить хоть какие-нибудь, даже самые незначительные признаки наблюдения или слежки за журналисткой. Но ничего, абсолютно ничего криминального нам выявить не удалось.

С Лорой мы созванивались ежедневно. И как-то очень быстро нормализовался весь ее жизненный уклад: будто бы по мановению волшебной палочки прекратились кошмары, видения и прочие странности женщины. Я далек от мания величия, чтобы считать такое, полное, восстановление нормальной жизни журналистки своей или коллективной заслугой. Обычное совпадение? Не очень-то верится, но с фактами не поспоришь. Что все же тогда происходило с Лорой? Мы с Фрэнком, Шарлоттой, Норой и Стивом ломали голову над этой загадкой целый вторник, хотя вечером ее ломать было веселее: пиво в этом деле нам всемерно способствовало. В итоге определились три версии, которые нуждались в дополнительной проверке. Одну, касающуюся психического здоровья мисс Кэмпион, по понятным причинам мы проверить не могли. Зато рассмотреть два оставшихся варианта было вполне возможно. Но на следующий день, в среду утром, позвонила Лора и пригласила меня приехать к ней, конечно, когда мне будет удобно. Мне было удобно буквально спустя полчаса.

Оказывается, ничего не случилось. Жизнерадостная женщина попросила меня больше не беспокоиться о ней. Не стоило также продолжать и наше расследование. Прошла неделя, которую мы с ней отводили на проверку вероятных версий. Они не подтвердились, ну и замечательно! Ведь все наконец-то закончилось. Безусловно, я догадывался о подоплеке такого молниеносного решения: у Лоры как-то неожиданно «случился» роман с Эдвардом. А кому в таком случае хочется быть объектом пристального внимания? Лоре не хотелось. Она искренне поблагодарила меня и даже попыталась всучить мне чек. После непродолжительной борьбы мы нашли компромиссное решение. На прощание женщина взяла с меня обещание, что я буду на ее дне рождения в пятницу.

Домой я возвращался в мрачном настроении. Ну вот, одно расследование закончилось, не успев начаться. На душе у меня было муторно и противно, как-будто меня провели, как выжившего из ума старого маразматика. Была бы хоть малейшая зацепка, что за Лорой кто-то действительно следил! Но ничего не было, абсолютно ничего! Не то, чтобы мне хотелось подтверждения слежки, просто где-то в глубине моей души затаилось подозрение, что какой-то неприятный нюанс в этом деле все же присутствует. И это сомнение проникло в мое сознание ядовитым жалом, отравив все мысли и ощущения, подточив обычно присущий мне оптимистический настрой; а в таком состоянии говорить о радости бытия было просто невозможно. Хотя мне и казалось, что я несправедлив к себе: ведь случаются подобные психические отклонения и у вполне нормальных людей. А в жизни Лоры было достаточно моментов, которые могут вызвать замыкание в мозге. У нее случилось – быстрое и короткое. Хотелось бы в это верить! Что ж, получу деньги миссис Старлингтон и опыт (никакая практика не бывает лишней), а Лора – спокойствие и важное предостережение о том, что психика – очень хрупкая и уязвимая субстанция любой человеческой особи и может легко пострадать от многих факторов, начиная от дефицита витаминов и заканчивая лоботомией. А вот точно известно, что злоупотребление алкоголем совсем не способствует оздоровлению психики и просветлению сознания. Хотя при помощи наркотических средств можно активизировать мышление, но такой способ чреват весьма суровыми последствиями, и деменция не самое худшее из них. Сигнализирует ли увлечение Лоры игрушечными крокодилами о легком психическом расст-ройстве? Думаю, все же нет. Но о чем-то же оно говорит? Конечно, но только о том, что все люди отличаются друг от друга. Многие любят собак, а некоторые – змей. Сколько существует фобий, которые происходят из-за различного рода комплексов (или наоборот?), но в основе их лежат психические процессы, протекающие в человеческом мозге. На эту тему можно размышлять достаточно долго, а мне необходимо было прийти к конкретному выводу как можно скорее. Что есть на данный момент: психическое состояние Лоры вполне нормализовалось. Не мешает, конечно, понаблюдать дальнейшее развитие событий… однако осторожно и на отдаленном расстоянии. Никогда ранее у Лоры не наблюдалось проблем с алкоголем. Возможно, это увлечение пройдет в силу того, что исчезли (?) конкретные основания для повторения подобных странностей. К тому же журналистка упоминала о возникших проблемах с сердечно-сосудистой системой. При таком раскладе только самоубийца не задумается о последствиях своей чрезмерной дружбы с Дионисом. Немного поразмышляв на эту тему, я все же решил, что для серьезных волнений у меня нет причин; стоило отбросить все свои опасения и «удалить в корзину» это странное и нелепое расследование. Но, чтобы окончательно развеять неприятный осадок, я решил повидаться с Кристианом Стюартом, нашим местным экстрасенсом и ресторатором. Не так давно он был любовником Лоры, и, вполне возможно, может обладать какой-либо интересной информацией, хотя не факт, конечно, что он захочет мне ее поведать, но попытаться стоит. Кстати, когда я спросил Лору, не обращалась ли она к нему за помощью, женщина ответила, что не верит в его способности. «Все его таланты основываются на умении гениально собирать слухи, сплетни и, бесспорно, достоверную информацию и, что не менее важно, талантливо это использовать», – ответила мне женщина.

Ноги безотчетно понесли меня в паб «Веселый вдовец», владельцем которого являлся Кристиан Стюарт. На самом деле он не был вдовцом по той простой причине, что никогда не был женат. И как утверждал сам Стюарт: перспектива стать когда-либо вдовцом для него исключается напрочь. Паб ему достался в наследство от отца, который действительно был вдовцом, но назвать его «веселым» можно было бы только с большого бодуна. Судя по тому, что я слышал о мистере Роджере Стюарте, его «веселье» было на грани фола. Подозреваю, что и вся его сущность барражировала где-то в пограничной зоне между злом и еще большим злом, впрочем, мужчина был способным травником, занимался целительством и по слухам – вполне успешно. Но многие полагают, что покойный Роджер Стюарт был последователем Киприана и состоял в Ордене Чернокнижников. Я не особо в это верю, но: iFlamrnafutnoestproximo(пламя следует за дымом). Не исключено, что эти толки распространял сам Кристиан, который не только успешно продолжил дело родителя, но и вывел этот специфический бизнес на качественно новый уровень при помощи специалистов по информационным технологиям, так сказать, внес ветер инноваций в древнюю сферу оккультных услуг. Несмотря на мой скептицизм в отношении магии и прочей мистики, кухня в заведениях Стюарта отменная, и его предприятия общественного питания не менее популярны, чем ресторанная сеть миссис Старлингтон. Паб «Веселый вдовец» мне импонировал в большей степени, чем таверна «Дырявый котел», которую Кристиан назвал так же, как когда-то именовалось знаменитое заведение XVI века небезызвестной Дайзи Додридж. Но прежде чем дойти до паба, я оказался перед тускло освещенной – эффект «аметистовых сумерек» – стеклянной дверью магического салона «Хрустальный георгин», также являющимся детищем неутомимого Кристиана. Вообще-то, мое отношение к Стюарту было сложным и неоднозначным, так что пока я не пришел к какому-то конкретному выводу. Несмотря на его весьма противоречивую сущность и высокий отрицательный потенциал личностных качеств, мне он нравился, как может нравиться умный и беспощадный хищник. Крису было около сорока пяти, внешне – весьма привлекательный, но красавцем его назвать было бы нелепо. У него были большие светло-карие, почти желтые глаза, крупный нос с горбинкой, тяжелый подбородок, впалые щеки, очень высокий лоб с небольшими залысинами, длинные волосы цвета вороного крыла и такие же темные широкие брови. Он мог быть надменным, но чаще казался харизматичным, этаким Мистер Волшебная Улыбка. А Стюарт действительно обладал очень располагающей и обаятельной улыбкой. Кстати, ему прижилось прозвище Волшебник, но отрицательное обаяние в этом, безусловно, интересном мужчине, как мне кажется, превалировало над его добродушием. Этот «волшебник», по-видимому, действительно обладал какой-то магией, потому что не выглядел старше сорока, но, подозреваю, что при желании мог бы выглядеть еще моложе, только по какой-то личной причине решил, очевидно, остановиться на таком возрастном уровне. В принципе, вполне объяснимо: сорок пять – отличный возраст! Уже есть определенные знания, опыт и зрелость, тело и мозг полны желаний – все это обеспечивает отличные возможности для максимальной реализации своих способностей, идей и амбиций. Хотя в наше время не нужно быть магом, чтобы скостить себе лет десять-пятнадцать, достаточно желания и определенной суммы денег. Вполне возможно, что вкупе с магией в процессе омоложения Стюарта поработал хороший пластический хирург, но эти выводы не имеют под собой какой-либо реальной подоплеки, в большей степени досужие домыслы или, быть может, вновь зависть моего «темного» Я.

Просторное двухуровневое помещение салона уходило вглубь, и его довольно-таки сдержанный дизайн не просматривался с улицы. Меня никогда не интересовала магия, хотя любопытства ради я заглядывал сюда пару раз. Но сейчас мне захотелось проверить одну свою мысль, весьма очевидную, на мой взгляд (чтобы спать спокойно – лучше проверить все зацепки).

Задержавшись у входа, казалось бы, всего на несколько секунд, я впал в какое-то состояние безвременья, и очнулся от не менее странного ощущения, что являюсь объектом чьего-то пристального внимания. Я поднял глаза и посмотрел на витражные стекла, но кроме размытых бликов полуденного, на редкость скупого, солнца ничего не смог увидеть. Неожиданно входные стеклянные двери салона бесшумно раздвинулись, и как мне показалось, настойчиво «пригласили» войти вовнутрь темного холла. Не задумываясь, я воспользовался приглашением.

Освещение в большом помещении, которое функционировало как приемная и гостиная, стало чуть ярче. Но меня никто не встретил. Видимо, кроме дверей, никто не спешил одарить меня радушным вниманием. Я расправил плечи и уверенной походкой прошел к центру холла, где можно было присесть в широкое кресло и подождать дальнейшего развития событий. Не мешало бы мне при этом выглядеть убедительным, дабы моя решительность отразилась в скрытых видеокамерах гостиной.

Я присел в кресло и огляделся. Дизайн салона наглядно демонстрировал возможности современных технологий. Напротив меня антрацитовым блеском тускло мерцала плазменная панель медиацентра, вокруг которой располагались: полукруглый диван, несколько широких кресел и низкий пуф-стол цвета кобальта – вполне уютно для шизоида, проявляющего низкий уровень эмоциональной экспрессии, но убийственно для отчаявшегося неврастеника. (Мне было вполне комфортно, поэтому пришлось задуматься: нормальный ли я?) Общий фон интерьера: оттенки фиолетового, лилового и синего цветов; никаких зеленых растений, впрочем, много изделий из стекла, камня, пластика и металла – причудливой и даже вычурной формы – весьма спорные шедевры последователей рокайльного искусства; гравюры с соответствующей тематикой и прочая атрибутика: то ли эзотерическая, то ли оккультная; последний аккорд – напольное покрытие, стилизованное под бессерную кладку. Но мой взгляд притягивала стойка ресепшн, представляющая собой световой короб-лайтбокс, по которому медленно проплывали картинки двойной плотности, имитирующие 3-D формат. Я смотрел на плывущие по фиолетовому полотну светящиеся розовато-лиловые, пурпурные, коралловые, бирюзовые изображения, напоминающие то ли иероглифы, то ли узоры. Загадочная бегущая палитра пульсирующего света притягивала мой взгляд, и спустя пару минут я ощутил, что вновь оказался в поле действия какой-то неизвестной мне силы. Логическая часть моего мозга пыталась вырвать меня из этого транса, убедительно мне поясняя, что он, транс, вызван именно этими картинками; и алгоритм их воздействия на человеческое сознание давно расшифрован, а я, безусловно, знал об этом. Знал и понимал, но тем не менее эти блики стали для меня черной дырой, захватившей мой взгляд и индуцирующей повсюду ментальный туман и волны релаксакции. Приятное тепло растеклось по всему телу. Изо всех сил я пытался сопротивляться, дабы не закрыть глаза. Какой-то аромат, насыщенный и приторный, застыл в атмосфере гостиной. Он мне показался таким плотным и густым, что я захотел было потрогать его рукой, но сладкая дрема слепила мои веки липкой паутиной сна, и я забылся в счастливой безмятежности.

Пробуждение было странным, но вполне приятным. А ведь со мной, вероятно, даже не успели провести соответствующую работу. По-видимому, чтобы выдержать магический сеанс у Кристиана, нужно обладать устойчивой психикой.

Спустя несколько секунд, когда я раскрыл глаза, то увидел Стюарта, который сидел напротив и обворожительно улыбался, хотя у меня не было уверенности, что его улыбка предназначалась детективу Марку Лоутону. Так улыбаются только объекту своего вожделения, коим я уж точно не являлся, во всяком случае для моего визави.

– Как вы себя чувствуете, Марк? – спросил Стюарт своим низким тембром а-ля Леонард Коэн, не скрывая легкую иронию в голосе. Но его выразительные, редкого песочного оттенка глаза, казалось, излучали неподдельную радость. Вопрос был вполне закономерен, если учесть, что всего лишь минуту назад я пребывал на другой планете, в каком-то фантастически красивом мире, где познал удивительную легкость, счастье и всеобъемлющую космическую любовь. Поэтому, очнувшись здесь, отягощенный земными заботами и гравитационным полем Земли, я чувствовал себя не очень уютно, но не признаваться же в этом директору туристического бюро, организовавшего, похоже, мое путешествие?

– Спасибо, неплохо. А вы? – Заданный вопрос, несомненно, не относился к категории умных: Кристиан выглядел абсолютно счастливым человеком, пышущим здоровьем, оптимизмом и могуществом. В светлом кардигане и белоснежной рубашке, он совсем не походил на зловещего мага-чернокнижника, а, скорее, – на успешного и знаменитого шоумена. Скуластое лицо, смеющиеся золотистые глаза, лучезарная широкая улыбка; густые длинные волосы, отсвечивающие в аметистовом освещении лиловым нимбом, затянутые на затылке в «конский» хвост – словом, готовый образ для «слуги дьявола».

– Неужели, глядя на меня, вы можете заподозрить меня в плохом самочувствии? – улыбнулся он. – Просто вы на какое-то мгновение отключились, и я обязан был задать вам подобный вопрос.

– На мгновенье? Вы, очевидно, живете с каким-то иным понятием о времени, нежели мы, смертные.

– Вы будете смеяться, но я тоже, к моему счастью, смертен.

– Нет, не буду.

– Почему? – Он удивленно приподнял брови.

– Считаю, что нормальный человек не может хотеть вечной жизни.

– Вы заблуждаетесь, Марк. Большинство так называемых нормальных людей мечтают об этом. Просто они грезят не о такой жизни, которую ведут многие из нас: скучную, серую и достаточно трудную.

– А бывает ли другая? Без сложностей и проблем, без унылых ритуалов, бесконечных в своем ежедневном повторении?

– Я готов вам ответить, но позже.

Разочарованно пожав плечами, я ответил:

– Что ж, не смею настаивать.

– Тем не менее я вам хочу кое-что пояснить. – Он вальяжно закинул ногу на ногу. – Сейчас вы все будете воспринимать сквозь призму раздражения и некоторого разочарования. Вы очень голодны и озабочены своими переживаниями. – Стюарт чуть нахмурил широкие брови. – Нужно вкусно, но не чрезмерно поесть и посмотреть на свои текущие, похоже весьма сложные задачи под другим углом. Я могу вам в этом помочь. Хотите?

Теперь пришел мой черед удивляться.

– Благодарю вас, но свои проблемы я постараюсь решить самостоятельно.

– А я и не сказал, что это будет делать кто-то другой. И к тому же, подозреваю, вы не о том подумали, – вздохнул он и посмотрел на меня снисходительно. Я не собираюсь оказывать вам помощь посредством магии или других каких-либо услуг. Вы же ведете расследование, а разве у меня не может быть какой-нибудь информации, небезынтересной для вас? Вы же со многими пытались и пытаетесь поговорить на эту тему. Почему же вы априори отказываетесь от разговора со мной?

Вот оказывается, что придумал дяденька-волшебник! Ведь он, похоже, знал, с какой целью я к нему пришел, хотя ничего удивительного в этом нет: не надо обладать какими-то экстрасенсорными способностями, чтобы построить такую очевидную цепочку.

Немного помолчав, обдумывая слова Стюарта, я попытался искренне улыбнуться:

– Вы абсолютно правы, Кристиан. У меня нет контраргументов, сдаюсь.

– Вот и прекрасно, – громко и заразительно, ничуть не смущаясь, расхохотался маг. – Тогда я приглашаю вас на поздний ланч.

* * *

Паб «Веселый вдовец» находился в десяти минутах ходьбы от салона. Это заведение мне немного напоминало идеальный городской паб «Луна под водой», воплощенный Джорджем Оруэллом в одном из его эссе.

Здесь было достаточно оживленно, чтобы сюда захотелось еще зайти, но не слишком шумно, чтобы нельзя было спокойно поговорить. Правда, в нашем пабе викторианская обстановка была все же несколько модернизирована, но вот приветливых официанток, обращающихся к каждому посетителю «милый», увы, нет. В оформлении интерьера Кристиан не стал изменять классическим традициям и остановился на строгом и сдержанном стиле: зелень над входом, витражи на окнах, деревянная мебель. (Надо заметить, Стюарт не был единственным в своем подражании писателю; лет десять назад пабов «Луна под водой» в Британии насчитывалось около четырнадцати, и владел ими пивоваренный холдинг. А Манчестерская «Подводная луна» до сих пор считается самым большим пабом в Британии.)

Несмотря на пасмурный день, а может, и на контрасте с хмурой погодой, в пабе было уютно и комфортно. Теплое свечение, исходящее от витражей и ореховой мебели, не мало этому способствовали; ненавязчивая музыка и удобные кожаные кресла приятно расслабляли.

Сегодня зал заведения был заполнен меньше чем наполовину. Было уже два часа пополудни, и основная работающая публика уже успела утолить голод.

Почти не разговаривая, мы неспешно съели по два сэндвича с паштетом и бужениной. Меня это устраивало: я мог бы попытаться разгадать секрет обаяния Стюарта. Иногда некоторые важные мысли приходят в мою голову слишком поздно. Раньше я не особо задумывался, что скрывается под маской этого мужчины, когда-то решив для себя, что он обыкновенный, хотя и очень способный мошенник, делающий деньги на доверчивости обывателей, попавших в беду или желающих получить подарок судьбы, будь-то: любимый (ая), деньги, власть, здоровье (их совокупность в различных вариациях); или желающих отнять у кого-либо: любимого (ую), деньги, власть, здоровье, жизнь (их совокупность…). Для человека с фантазией возможны множество вариантов – выбор, поистине, неограничен. Я редко общался с Кристианом, просто не представлялось удобного случая. При нечастых встречах мы ограничивались вежливым приветствием. Но сегодня, всего лишь немного поговорив с магом, я вдруг почувствовал, что Стюарт каким-то образом смог почти очаровать меня. И теперь мне хотелось понять природу его харизмы. Вскользь поглядывая на него, увлеченного едой, я тоже делал вид, что полностью поглощен сэндвичем с паштетом, что отчасти было правдой, но моя голова, вернее, некий островок ее лобной доли, формировал энграмму деталей лица мужчины. (Не зря же я недавно штудировал практическое пособие по персонологии.)

Не исключено, что где-то в глубине души мне всегда было интересно узнать, является ли Кристиан мошенником высокого класса? Впрочем, он действительно мог обладать экстрасенсорными способностями. Более того, кто может помешать человеку, наделенного природой специфическим талантом, быть шарлатаном? К тому же неплохо было бы прояснить для себя, что от меня нужно Стюарту?

Тем временем Кристиан, промакнув салфеткой губы, принялся за кофе. Сделав глоток, он посмотрел мне в глаза:

– Марк, а вы, по-видимому, считаете меня аферистом?

В общем-то, я действительно считал именно так, но сказать ему об этом прямо мне почему-то не хотелось. Помолчав, я ответил:

– Полагаю, что ваши способности несколько преувеличены. Собственно говоря, а почему бы предприимчивому бизнесмену не извлечь из такого обстоятельства определенную выгоду.

Он как-то улыбнулся, а мне отчего-то вдруг стало нехорошо: тело словно потеряло опору, шум в ушах заглушил блюз Эрни Уоттса, а еще через мгновение я уже плохо видел своего визави. Но длился этот странный приступ несколько секунд, затем все пришло в норму. Заметил ли мое состояние Стюарт или мое затмение – его «невинная» шалость, так сказать, наглядная демонстрация экстраординарных способностей?

– Не стану вас переубеждать, но я, чтобы впоследствии не испытывать угрызений совести, хотел вам кое-что рассказать. Так что, эта… будем считать, наша случайная встреча – результат моего эгоизма, – чуть печальным голосом резюмировал Кристиан. – Конечно, вы можете мне не верить, но меня сей факт, мягко говоря, совершенно не волнует. Но даже у мошенников, коим вы считаете и меня, – он тихо рассмеялся, – есть свой кодекс чести. Во всяком случае, у меня он присутствует.

– Вы объяснили причины нашей… гм, случайной встречи. Что ж, я готов потворствовать вашему эгоизму.

Улыбнувшись без последствий для меня, Стюарт сказал:

– Вам предстоят сложные времена, мистер Лоутон. Одна ваша приятельница попала в серьезный переплет, и мой прогноз для нее крайне неприятный, а если вы попробуете ей помочь… – Он замолчал и пронзительно посмотрел мне в глаза. – А мне уже абсолютно ясно, что вы, по-крайней мере пообещали ей это, – ваше будущее чревато не менее плохими последствиями. – Очевидно, на моем лице что-то отразилось, потому что мужчина чуть громче отрезал: – Марк, вы неправильно интерпретировали мой прогноз: я вам вовсе не угрожаю. Поверьте, мне это без надобности. Все, что я могу, вернее, на что имею право, – это предостережение… не более того.

– А вы не можете рассказать подробнее?

– О ком? – усмехнулся Стюарт. – О вас или о мисс Кэмпион?

– Хотелось бы… и о ней, и обо мне.

– Что ж, я расскажу… Только, что вы будете с этой информацией делать?.. Не боитесь?

Я не спешил отвечать, раздумывая над его вопросом. В конце концов решил сказать правду:

– Есть немного.

– «Немного», – это потому, что вы не очень мне верите?

– Скорее всего, да.

– Стало быть, вам будет проще. – Мужчина глотнул кофе и медленно проговорил, словно боясь, что я его плохо пойму: – К сожалению, мисс Кэмпион не доживет до своего сорокалетия. Я говорю совершенно искренне: Лора – очень интересная женщина, и мне действительно жаль, что у нее такая печальная участь. Но я не могу ее уберечь от этого. – Стюарт чуть нахмурился и посмотрел на меня отстраненно, будто находясь где-то далеко, в другой реальности, не имеющей ничего общего ни со мной, ни с этим залом. Но этот его «уход» длился несколько секунд. – Она сказала вам правду: ее действительно хотят убить. И очень похоже, что это произойдет достаточно скоро.

– Вы так говорите, как будто на Лору уже наведен курок киллера, – вспылил я.

– Извините, возможно, я действительно категоричен… ну во-первых, я уверен, что вы не скажете ей о нашем разговоре, а, во-вторых, я же шарлатан. Стоит ли мне верить? Тем более что этот разговор нужен был мне, а не вам.

– А мое будущее?

– Криво усмехнувшись, он пожал плечами:

– Зачем вам заведомая ложь?

Обдумывая ответ, действительно, зачем? – я не спеша смаковал кофе. – Признаюсь, Кристиан, вы все же заинтриговали меня. А вдруг вы действительно маг и чародей? – иронично заметил я.

Желтые глаза Стюарта зло сощурились, он посмотрел на меня холодным змеиным взглядом – и на миг все его обаяние и благожелательность куда-то испарились. Но эта метаморфоза длилась всего лишь мгновение, и позже я даже стал сомневаться: имел ли место сей факт? Может, мне показалось?

– Вам предстоит трудное расследование, связанное с риском для жизни. И пока я не знаю, как сложится ваша судьба. Не вижу даже: останетесь ли вы живы… Извините, – злорадно добавил он, посмотрев на антикварный брегет (хронометр от Картье), – больше мне вам сказать нечего. Мне пора идти… работа, знаете ли, обязывает. Всего хорошего. Если вам понадобиться помощь – вы знаете, где меня можно найти. И благодарю вас, что согласились выслушать мои бредни. – Он встал и, обойдя стол, подал мне руку.

Я тоже поднялся и, отвечая на его рукопожатие, произнес:

– Спасибо, Кристиан, за вкусный ланч и предостережение. Во всяком случае, вы теперь в ладах со своей совестью, а я буду осторожнее.

После ухода Стюарта я в меланхоличном раздумье выпил еще одну чашку эспрессо, пытаясь изгнать из головы невеселые мысли. Плохо было то, что я поверил ему, а его слова о Лоре… И что мне теперь с этим делать?

* * *

Заскочив домой, я покормил Клео, просмотрел свою электронной почту и сделал несколько звонков.

К обеду туман испарился как-то сразу и даже неожиданно. Переодевшись в легкую голубую рубашку и серые слаксы, прихватив с собой пособие по персонологии, я направился подышать морским воздухом, ну и надеюсь, результативно поразмышлять.

Шел я медленно. Солнце ярко сияло. Стволы сосен отливали медью, а малахитовая хвоя живописно выделялась на фоне голубого неба. Миновав парк, я спустился к набережной. Чайки с криками кружили над морской идиллией. В мире все было по-прежнему, ничего не изменилось; и ни морю, ни птицам не было никакого дела, что в моем микрокосмосе образовалась зияющая трещина, склеить которую мне представлялось непростым делом. С таким настроем наслаждаться в полной мере отличной погодой и окружающим великолепием я уже не мог, и у меня было убеждение, что такое тягостное ощущение в ожидании гипотетичсеких несчастий покинет меня отнюдь не скоро. Но выхода не было. И дело было не в моей мнительности: у меня ведь с утра было плохое предчувствие, а слова Стюарта вытолкнули их на поверхность сознания, хотя в способностях Кристиана я все же сомневался. Но почему бы не попытаться понять причины инициированной им сегодняшней встречи? Однако я был по-прежнему убежден, что она произошла только из-за моего решения встретиться с ним.

На набережной было немного гуляющих, поэтому свободный столик на террасе одного из кафе обнаружить было несложно. Приветливая и весьма симпатичная официантка приняла у меня заказ на чай и трайфл с белым шоколадом и малиной, которые были принесены спустя несколько минут. Но я не стал приступать к еде, пока не проверил свою зрительную память, мысленно восстановив в деталях лицо моего нового приятеля-экстрасенса. Проверка показала, что ягодный десерт я буду есть вполне заслуженно.

Несмотря на неоднократное штудирование пособия, полученных мною знаний было явно недостаточно для моей сегодняшней работы. А рассуждения некоторых современных авторов физиогномических трактатов о том, что этой системой в полной мере может овладеть любой упорный человек, кажутся мне, по меньшей мере несерьезными.

…Спустя полчаса, выискав нужные страницы, я смог составить краткую персонологическую характеристику Кристиана, которая, не могла, разумеется, претендовать на точное совпадение с его действительным психологическим профилем, но общие тенденции, похоже, получились вполне убедительными. А если учитывать, что делал я только первые шаги в практическом применении этой науки – дальнейшие перспективы для меня выглядели весьма оптимистично, хотя этот процесс оказался действительно сложным: одних только видов глаз физиономисты различают более сорока. И если еще добавить, что значение любой черты усиливает или уменьшает значение других черт, становится очевидным тот факт, что одновременно учесть и объективно оценить сразу все детали не представляется возможным.

Итак, о чем мне «поведало» лицо мага? В первую очередь обращаешь внимание, безусловно, на его выразительные, слегка «выпуклые» глаза, редкого песочного цвета. И как сказано в книге: «…люди с «выпуклыми» глазами обладают какой-то особой харизматичностью. Они вроде бы ничего не делают для завоевания внимания окружающих, но очень редко бывают незаметными». Высоко поднятые брови округлой формы (не думаю, что она искусственная) выражают врожденный артистизм. Такой человек не обязательно должен стать актером, но будет всегда «играть на публику». Стюарт действительно подкупил меня своей живостью и непринужденностью, неплохо уловив, интуитивно почувствовав мой настрой, сыграл в «нужных» моментах искреннее огорчение, переживание, досаду и даже злость. Он знал, каким хочет выглядеть в моих глазах, и соответственно себя «подал». Но, подозреваю, что у моего приятеля отсутствуют жесткие принципы и прочные морально-нравственные убеждения, поэтому несмотря на его хорошую игру, теперь я не верил в те объяснения, которые он привел в качестве причины нашей встречи. По-моему, нет у Стюарта никакой совести, чтобы можно было почувствовать ее угрызения. И, несомненно, артистичному человеку, обладающего талантом вживаться в «нужный» образ, легче обмануть кого-то, нежели человеку, не имеющего таких способностей. Конечно же, при составлении характеристики я не забывал основной принцип персонологии: «Ни одна врожденная черта характера не может считаться хорошей или плохой сама по себе, все зависит от того, как она используется». Усиливали артистизм Кристиана и дополнительные качества экстраверта: эмоциональность и решительность (большие глаза, внешние уголки приподняты), чувственное мышление (верхнее веко не нависает над ресницами), высокие и выпуклые скулы (авантюризм). Изучил я и остальные его черты: форму лица, лоб, подбородок, нос, губы и область рта, цвет кожи. С учетом характера мимических морщин «портрет» говорил о том, что его обладатель склонен к мошенничеству и не заслуживает доверия. Но… в глубине моей души, причем – в такой глубокой, что свет не так часто достигал этой темной бездны, проснулся завистливый червь, шепнувший мне мерзко и насмешливо, что опять я завидую неотразимому, талантливому, успешному и богатому магу, поэтому и его персонологическую характеристику состряпал «хромую на четыре ноги». Так, может, устроиться к нему в подмастерье? И все у меня будет: молодость, власть, деньги и все, что пожелаю… Выслушав дьявольский шепот червя, я ему мысленно ответил, что если он не заткнется – сверну ему голову. Угроза сработала – шепот затих. Хотя в одном он был прав: характеристика априори не могла быть объективной. Но хуже было другое – ответ на вопрос: для чего Кристиан устоил недавнее представление, я так и не смог получить.

* * *

День сегодня действительно выдался ясным и солнечным. Казалось, весь парк купался в позолоченной пыльце, но мне некогда было наслаждаться этим великолепием. Погрузившись в свои мысли, я и не заметил, что вышел к аллее Альпийских роз. Несмотря на будний день, в парке было достаточно многолюдно. Профессора Алана Биггса, с которым раньше, до его болезни, общался очень активно, я приметил издалека. После своего ухода на пенсию он стал сторониться окружающих, в том числе и меня, хотя я и сам не очень-то стремился к беседе с больным и старым человеком. Что в таких случаях говорят? Банальное сочувствие, которое никому, в общем-то, не нужно? Слова утешения – еще большая глупость. Но, наблюдая за ним сейчас, я вдруг заметил, что профессор стал выглядеть лучше, чем полгода назад. И вдруг неожиданно у меня появилась одна интересная мысль. Профессор явно решил прогуляться к Хрустальному озеру. Туда направился и я. Сложностей для организации «случайной» встречи не было никаких, и обычный разговор не мог ему навредить. К тому же, не исключено, что старику удалось каким-то образом приостановить ухудшение своего здоровья. Возможно, мне удастся его разговорить. Только сможет ли он что-нибудь вспомнить? Но»… что может случится наихудшего, если я пойду вперед?» – говорил нефтяной миллиардер Поль Гетти. Я еще даже не миллионер, но с чего-то надо же начинать!

Вблизи профессор выглядел еще лучше, чем я ожидал увидеть. Маленький и худенький, он сидел на скамейке, нахохлившись, как старый воробей, уже растерявший все свои желания: весело чирикать, прыгать по зеленой травке и клевать, разбросанные в изобилии хлебные крошки. Я слышал, что после смерти своей супруги, он еще больше сдал, перманентно впадая в состояние душевной и умственной прострации. И теперь, наблюдая за ученым, я пришел к выводу о пребывании того в некой фрустрации, несмотря на то что Биггс спокойно сидел передо мной и неотрывно смотрел на сверкающую гладь озера. Быть может, его поза или странная отрешенность стали причиной такого моего вывода.

Я подошел близко к скамейке, оказавшись в поле зрения Алана. Но он, казалось, ничего вокруг не замечал. Поздоровавшись, я чуть повысил голос:

– Профессор, вы позволите присесть рядом?

Старик медленно, как старая черепаха, повернул морщинистую, худую шею в мою сторону и посмотрел на меня блеклыми, пустыми глазами; долго всматривался, слеповато щурясь, затем наконец-то промолвил:

– Марк Лоутон? Конечно, присаживайтесь.

Я присел, лихорадочно раздумывая, как начать разговор и как вытащить из памяти Бриггса кое-что полезное для меня? Да и помнит ли он хотя бы что-нибудь из своей жизни, не так давно насыщенной и плодотворной? Я не знал, что сказать и поэтому молча смотрел на солнечные стразы, рассыпанные на водной поверхности озера и так приятно радовавшие взгляд.

– Вы любите здесь бывать? – спросил профессор, слегка повернув голову в мою сторону. Бедный старикан! Совсем запамятовал, как мы с ним здесь раньше часто встречались. Но мужчина не стал ждать моего ответа и продолжил свою речь: – Вы знаете, Марк, я могу показаться вам странным, но здесь я счастлив, несмотря на свое слабоумие. Казалось бы, зачем жить, если ты можешь, да и то с некоторым трудом, выполнять только физиологические потребности своего тела? И нет никакой надежды, что хоть когда-нибудь можно будет полноценно задействовать свой мозг? В чем смысл? – Он тяжело вздохнул и закашлялся. – Как вы думаете, почему я в своем нынешнем, мягко говоря, не очень хорошем состоянии разума и тела, могу радоваться жизни?

На секунду я задумался и посмотрел на него внимательнее.

– Наверно, только сейчас, когда ваша голова не занята наукой, вы можете смотреть на мир другими глазами, созерцать красоту природы, этого озера, наступившей осени… Да много еще чему. Разве этого мало?

Профессор скептически хмыкнул:

– Возможно, вы правы… Скорее всего, это так. Но вы спросите об этом у законченного наркомана или алкоголика.

– О чем? Радуется ли он осени?

– Хотя бы. Предполагаете ответ?

– Ну, примерно.

– Так вот, нам с Джоан только работа приносила удовольствие и радость. – Старик вновь посмотрел на меня, слегка прищуриваясь, и мне показалось, а может и нет, что его глаза приобрели какой-то оттенок лукавства и интереса. – Работу, свой наркотик, я потерял, почему бы мне теперь не желать смерти?

– Но кто нам позволит назначать дату собственной смерти? – Я был готов дискутировать на любую тему, лишь бы втянуть мужчину в разговор.

– Почему же нет? – Некоторые это могут и делают, – оживился Биггс и посмотрел на свои немного скрюченные артритом пальцы, словно пытаясь одним взглядом их распрямить. И это ему немного удалось: его ладони стали похожи на серые пятнистые клешни какого-то животного, и мужчина как-то пугающе хищно скосил на меня глаза. У меня возникло ощущение: не собирается ли он проверить силу своих щупалец на моей шее, чтобы доказать таким образом, что можно выбрать время смерти, если уж и не своей, то хотя бы чужой. Я сделал крутой вираж и сменил тему разговора, конечно, не потому, что испугался, мне надо было направить беседу в нужное русло.

– Но, насколько я знаю, вы же сами решили уйти на пенсию?

Алан вновь скосил на меня глаза и чуть помолчал, будто в чем-то засомневался. Затем отвернувшись, тихо ответил:

– Конечно, я же не окончательно растерял мозги, чтобы продолжать работу, имея на плечах больную голову. – Он скептически поджал бескровные серовато-лиловые губы. – Какая ирония судьбы! Всю свою жизнь посвятить совершенствованию умственных процессов, чтобы в старости впасть в обыкновенный маразм! Тем более что шестидесятилетний возраст в современном мире давно считается всего лишь зрелостью!

– Но ведь можно было что-нибудь предпринять… какое-нибудь лечение, замедляющее этот процесс?

– Продлить агонию?

– Но вы, наверно, ведете записи? Насколько я знаю, многие люди, страдающие нарушением памяти, прибегают к такому методу, чтобы не забыть о своих каких-либо важных делах… Даже здоровые люди ведут ежедневники.

Мужчина заметно вздрогнул, приоткрыв в немом возгласе рот. Но все же он быстро взял себя в руки.

– Вы смеетесь, Марк? – то ли негодующе, то ли испуганно повысил голос профессор. Его взгляд стал жестким и колючим. – Что мне записывать? Рацион вчерашнего ужина или консистенцию своего утреннего стула?

– Извините, я не хотел вас обидеть, – растерянно ответил я, опешив. – Я даже не понимаю, почему мне пришла в голову такая мысль? Может, слышал или читал что-то подобное, – сказал я виновато, посматривая на своего визави. Похоже, он успокоился. И я осмелился продолжить: – Говорят, что люди, заболевшие склерозом, давние события помнят лучше, чем то, что произошло недавно.

– Да, в моем случае, это так, – уверенно резюмировал Алан.

И я решил рискнуть:

– Но тогда вы могли бы писать мемуары. Это могло быть интересно многим.

Профессор как-то слишком пристально посмотрел на меня, словно хотел продырявить меня своим взглядом, но через несколько секунд отвел взгляд в сторону.

– Многим… возможно. Но не мне, – устало ответил он, пытаясь подняться, опираясь на свой старомодный зонт. Я слегка поддержал его, почти сразу поняв, что моя помощь профессору не особенно нужна.

Мы медленно пошли по тропинке к аллее. И меня вдруг осенило, что с профессором можно говорить начистоту, потому что к вечеру он уже обо всем забудет… может быть.

– Я провожу вас, мистер Биггс?

Алан Биггс посмотрел на меня, нахмурив темные торчащие брови и неожиданно громко для своей тщедушной, сутулой фигуры гаркнул:

– С каких это пор, Марк, я для вас «мистер Биггс». Если вы хотите получить от меня какую-то информацию, то и обращайтесь ко мне, как и раньше: «профессор».

Вот так номер, подумал я. Не лукавит ли старик о своей немощи? И память у него, возможно, не хуже моей? Хотелось бы мне поскорее узнать ответы на эти вопросы.

Мужчина, по-видимому, догадался о моих чувствах.

– Я разве не дал вам понять, что мозги у меня еще не совсем атрофированные? И вам, Марк, похоже, что-то от меня нужно. – Алан хитро прищурился и даже выпрямил спину, будто сбросив с плеч непомерную тяжесть. – Мы же часто с вами встречались здесь. Я прав?

– Да, профессор. Но я не хотел вас обидеть. Извините, я больше поверил слухам о вашем, скажем, не очень хорошем состоянии здоровья, чем своим глазам.

– Ладно, принимаю ваши извинения, – чуть дрогнувшим голосом ответил он.

А я даже предположил, что Биггс сейчас выбросит свой ветхий зонт, но этого, конечно, не произошло. Хотя преобразившегося на глазах пожилого мужчину уже трудно было назвать стариком.

– Так что вас интересует? Если прошлое, то, может, я и смогу вам помочь, – уверенным голосом и даже снисходительно промолвил профессор.

– А почему вы думаете, что меня интересует прошлое? – Я с готовностью решил ему подыграть.

– Ну… об этом несложно догадаться. Я ведь уже несколько лет веду жизнь обычного, никому не нужного старика. И потом, все сегодняшнее – это следствие далекого и не очень далекого прошлого, – голос Алана потускнел, но он не стал впадать в ностальгическое уныние. – Спрашивайте, Марк. Не думаю, что у вас много времени. Это у меня его много… – печально усмехнулся мужчина, – целая вечность впереди. – Он остановился и внимательно посмотрел на меня, затем неуверенно и даже смущенно спросил:

– Зайдете ко мне в гости на чашечку кофе?

– С большим удовольствием.

Мы прошли по аллее и свернули на Сосновую улицу, оправдывавшую свое название: коттеджи здесь «росли» среди елей и сосен.

Небольшой особняк профессора, похожий на пряничный домик с разноцветной черепицей, утопал в пушистом изумрудно-ореховом саду, сияющем под яркими солнечными лучами всеми оттенками сочной цветовой палитры. Мы остановились у изгороди из ягодного тиса. Было заметно, что Алан любит свой дом: его взгляд, обращенный на отрывающийся перед нами вид, потеплел. Подойдя к невысокой ажурной калитке, он легко ее открыл, жестом приглашая меня войти.

Несмотря на то что шли мы не очень быстро, профессор все же чуть запыхался.

Мы прошли по тропинке к дому мимо ухоженного палисадника и небольшого водоема, у которого «сидела» небольшая топиарная лягушка. Чуть поодаль расположились каменистый рокарий и живые самшитовые скульптуры, изображающие спираль и пентаграмму. Я спросил у профессора: кому принадлежала идея создания таких произведений топиарного искусства. Но старик не стал мне отвечать, а хитро улыбнувшись, спросил:

– А знаете ли, вы, Марк, что символизируют эти фигуры?

Его вопрос меня не очень обескуражил (я знал эту жестковатую профессорскую манеру ведения дискуссий). Что-то я читал об этом, но моя память пока не спешила предоставить мне нужную информацию. Алан смотрел на меня, насмешливо улыбаясь. Наконец-то я «созрел»:

– А о каком значении пентаграммы вы у меня спрашиваете? Насколько мне помнится, у этого символа есть несколько значений: общее, магическое, человека совершенного… Больше не помню.

– Ну и что вы скажете о человеческом совершенстве?

– Пентаграмма – пятиконечная звезда является символом совершенного человека, стоящего на двух ногах с разведенными руками. Можно сказать, человек – это живая пентаграмма, то есть человек обладает пятью добродетелями и проявляет их: доброта, справедливость, мудрость, истина, любовь. Истина принадлежит духу, любовь – душе, мудрость – интеллекту, доброта – сердцу, справедливость – воле.

– Верно. Эх, Марк! Не дали вы старику покуражиться.

– Я оставляю вам для «куража» спираль, – смеясь, ответил я.

– А вы будто не знаете?

– Нет.

– Врете, небось.

– Как я могу! Вы ведь знаете: не умею я врать.

– Так как сейчас, не умеете, – рассмеялся он как ребенок, на лбу разгладились хмурые морщины, и карие глаза заискрились радостью. Успокоившись, он уверенно сказал:

– Так что вы, молодой человек, можете мне сказать по этому вопросу?

– Спираль – многозначное обозначение, символ созидательной силы на уровне космоса и микрокосма. Символ времени, смены сезонов года, рождения и смерти. Спиральные формы встречаются в природе очень часто; молекула ДНК имеет форму двойной спирали, галактики, смерчи, раковины моллюсков, рисунки на человеческих пальцах… – Я замолчал, припоминая, что еще знаю об этом. Но мы уже подходили к двери дома, и я не стал развивать тему дальше.

Профессор открыл дверь своим ключом, и мы вошли в сумрак прохладного холла. Широкие двери с правой стороны помещения вели в большую золотистую от мягкого света и палевого интерьера гостиную. Сквозь большое окно комнаты лучи полуденного солнца, крадучись по причудливым узорам светлого ковра, неторопливо подползали к кофейному столику. Здесь не было особых декоративных изысков, но гостиная была приветливой, с удобными, цветочного орнамента, диванами и креслами у камина. Мне импонировала такая уютная обстановка. (Несмотря на то что мы когда-то часто общались, в гостях у Алана Биггса я был впервые. Полагаю, он просто стеснялся лишний раз занимать мое время, к тому же его зловредная жена скончалась всего год назад.)

– Присаживайтесь, Марк. – Он указал рукой на диван и два широких кресла, стоящих у низкого кофейного столика. Я присел в кресло, оказавшимся вполне удобным. Старик уселся напротив и заметил: – Это моя личная гостиная. Я вижу, что вам здесь нравится. – И увидев на моем лице одобрение, он продолжил: – С некоторых пор я здесь провожу все свое время.

– Но почему «личная»?

– У нас с супругой часто не совпадали вкусы на многие стороны нашего быта, поэтому у нее были свои гостиная, спальня и кабинет. – Заметив мое недоумение и усмехнувшись, Алан пояснил: – Говорю вам по секрету, хотя какие могут быть теперь у меня секреты… нас с Джоан ничего, кроме науки, не связывало. Секс, слава богу, тоже: ни меня, ни ее, по крайней мере мы с ней так решили.

Я покачал головой скорее для видимости; на самом деле, Алан не удивил меня своим признанием.

– Странно, но я об этом ничего не слышал. Все считали, что вы – идеальная семейная пара.

– Ничего странного. Вы же знаете, что мы вели закрытый образ жизни. И мы действительно были идеальными партнерами, но только в работе и в научной деятельности. – Он нахмурился, огорчительно спросив неизвестно кого: – И было ли это вообще? – Профессор замолчал, уставившись глазами в пол, но вскоре очнулся, видимо, вспомнив обо мне и почти бодро спросил:

– Кофе или чай, Марк?

– Если можно, кофе с молоком, – попросил я, но, сообразив, что мы не встретили прислугу, спросил:

– Вам помочь?

– Спасибо. Я не такой уж немощный, как кажусь. И сварить кофе для гостя еще в состоянии.

Алан Биггс вышел в прилегающую с гостиной кухню. Я включил диктофон на максимум и положил его в правый карман пиджака, поближе к креслу, которое занял профессор, а потом все же прошел на кухню.

Стоя у открытого холодильника, мужчина доставал оттуда пакет сливок, сыр и еще какие-то упаковки с продуктами. Повернувшись, он улыбнулся и спросил:

– Однако, какой вы нетерпеливый.

– Я просто подумал, что вдвоем мы быстрее управимся. Да, а где ваша помощница?

– У Полин выходной. Она ко мне приходит два-три раза в неделю. Чаще мне не требуется. Нам, вернее уже мне, повезло с этой девушкой: замкнутая, не особо общительная. А то бы все, и вы в том числе, были бы в курсе нашей семейной жизни, точнее, знали бы, что она отсутствует в том виде, который считается нормальным.

Засыпав кофейный порошок в кофеварку и включив ее, Алан поставил на поднос чашки, сахар, сливочник, сыр и печенье, а я отнес угощение в гостиную и переставил все на кофейный столик. Спустя пару минут пришел профессор, держа в руке шоколадного цвета кофейник. Затем он аккуратно разлил ароматный кофе по коулпортовским фарфоровым чашкам. Меня удивил тот факт, что рука мужчины почти не дрожала.

Глотнув кофе, профессор, чуть устало откинувшись на спинку кресла, спросил:

– Так что вас интересует, Марк?

Я не стал говорить околичностями, сразу решив перейти к делу:

– Скажите, профессор, а какие отношения у вас были с супругами Старлингтон? – спросил я и тоже глотнул бодрящий напиток.

Алан изумленно посмотрел на меня и покачал головой.

– Вот уж не думал, что вас может интересовать такое… Хотя, что я знаю о работе детектива? – Он растерянно пожал плечами. – Прежде чем ответить, скажу то, о чем вы и так знаете… просто хочу сделать акцент на этом: я никогда не интересовался личной жизнью окружающих. – Он потянулся за миндальным печеньем. – И отношение окружающих к моей персоне не особенно меня волновало, если оно, безусловно, не затрагивало мою научную деятельность. – Мужчина аккуратно откусил небольшой кусочек кондитерской выпечки, а прожевав, уверенно продолжил: – Даже о том, что Элизабет и Генри собираются вступить в брак, я узнал, похоже, позже всех. – С мелодичным звоном он поставил чашку на блюдце.

– Но ведь вы же общались с Генри почти ежедневно?

– Да, но только на работе и разговаривали мы только о ней. Мы не сплетничали ни о своей, ни и о чужой личной жизни.

– А что вы можете сказать об их браке? Даже если вы не очень-то интересовались личной жизнью своих коллег, какое-то мнение у вас должно было бы сложиться об этом союзе.

– Конечно, думать я тогда еще умел. – Алан замолчал, очевидно, погрузившись в свои воспоминания. Но через минуту продолжил: – Не знаю, зачем вам это нужно, но подозреваю, что интересуетесь вы не из-за простого любопытства. – Он отпил кофе и продолжил: – Полагаю, это был брак по-чертовски хорошему расчету, с учетом интересов компании, семейного бизнеса, решения старика Уильяма Старлингтона, и, конечно же, желания Генри и Элизабет. – Мужчина замолчал, вновь откусил печенье и отхлебнул кофе.

– И вы думаете: никаких чувств между Генри и Элизабет не было?

– Со стороны мисс Доэрти, возможно и были, но это не противоречит расчету. Элизабет выигрывала от этого брака очень много бонусов. Даже если бы Генри был похож на крокодила, она все равно бы вышла за него замуж. Но молодой ученый был талантлив, красив и богат. И я думаю, что Элизабет, наверно, любила мужа, во всяком случае была им увлечена. А вот ему нравились многие привлекательные дамы, и те отвечали ему взаимностью. Вариант относительной свободы все же более предпочтителен для мужчин такого склада. Но мужчина понимал, что жениться все равно придется. А Элизабет, с ее умом и способностями, амбициозностью, привлекательностью, вкусом – отличный вариант. Тем более что его отец сэр Уильям был без ума от девушки и не видел лучшей партии для Генри. – Биггс замолчал, а затем посмотрел мне в глаза требовательным взглядом, чуть наклонив голову и хитро улыбнувшись: – Знаете, Марк, вы смогли разжечь во мне интерес. Признайтесь старику, зачем вам дела давно минувших дней? Сэр Уильям умер, Генри погиб. Какое теперь имеет значение, что связывало в браке Элизабет и Генри? Любовь или расчет? Или их оптимальное сочетание? Какие могут быть другие причины?

На секунду я задумался.

– Честно говоря, не знаю. И вы, безусловно, правы. Я не могу рассказать вам о сути расследования… и оно может и не иметь какого-либо отношения к жизни наших знаменитых супругов, пока я этого точно не знаю. – Конечно, я беззастенчиво врал: мое расследование, по всей видимости, абсолютно не касалось взаимоотношений, которые когда-то связывали Элизабет и Генри. И спрашивал я из-за обычного, обывательского любопытства: меня очень интересовала неразгаданная мною «тайна» по имени «Элизабет», скрывающаяся под красивой, холодной и неприступной внешней оболочкой. Я вообще не доверяю безупречным людям, особенно прекрасной половине человечества. Мне кажется, чем совершеннее такая особа, тем больше «пятен» в ее образцовой биографии. Но не так уж и плохо узнать у профессора какие-либо сведения, по-моему, никакая информация не бывает лишней, хотя и не всегда. Я взял печенье и, откусив, запил его кофе, пытаясь быть естественным. Иногда, правда очень редко, я могу лгать виртуозно, но сегодня, чувствовал, не мой день. Профессор, по-видимому, понял, что с лицедейством у меня как-то не получилось. Он проговорил, не давая себе труда завуалировать свой сарказм:

– Очень жаль, что вы в своей работе вынуждены копаться в чужом белье. – Огорчение в его голосе было явно нарочитым. – Могу вам только сказать, что Генри не был безразличен к красивым женщинам, но назвать его ловеласом было бы неправильно, может быть потому, что свою работу он любил больше, а эта «дама» не выносит конкуренции. Все остальное вы можете домыслить сами, – констатировал профессор, всем своим видом показывая, что на эту тему распространяться больше не намерен.

– А действительно ли Генри Старлингтон был самым способным вашим учеником и талантливым ученым? – решил я оживить беседу более интересной, как мне казалось, темой.

– И да, и нет. Самым талантливым был, пожалуй Том Адлер, в нем чувствовался огромный исследовательский потенциал, но, к сожалению, он не успел его реализовать. А Генри был способным ученым, но не более того. – Наверное что-то вспомнив, Алан задорно, почти по-мальчишески, усмехнулся. – Он некоторое время носился с одной идеей. Очевидно, из-за своего интереса к женщинам. Даже меня этим слегка заразил, – профессор замолчал и увлеченно принялся еще за кофе.

– И что-же за идея? – тихо спросил я, боясь спугнуть словоохотливость старика.

– Его идея была не столь абсурдна, как кажется на первый взгляд. Некоторое время он работал над так называемым «стимулятором совершенства», который был бы относительно безвредным с точки зрения биохимических процессов женского организма. Ни много ни мало, но молодой ученый хотел создать такой препарат, который мог бы совершенствовать современную женщину. – Заметив мое недоумение, Алан иронично прищурил глаза и добавил: – Я изображу очень краткую схему, чтобы вам было понятнее: например, рождается девочка, и группа ученых наблюдают за ее развитием, выявляет ее психофизический профиль наследуемых качеств, то есть создается некий виртуальный образ, максимально приближенный к реальной девочке. А затем компьютер выдает программу: какие способности нуждаются в интенсивном развитии, в том числе и личностные качества, а какие, наоборот, необходимо максимально нивелировать. То же касается и внешности. В наше время, со всеми его фантастическими технологическими возможностями, это не так уж сложно представить… и даже воплотить. А ведь Генри стал заниматься такого рода темой более двадцати лет назад. Несомненно, идея отнюдь не нова. И, может быть, где-то и кем-то уже осуществляется. Профессор Старлингтон так и назвал свой проект: «женщина совершенная». Но его ранняя смерть помешала реализации этого плана.

– Ну прямо фантастика, – теперь я уже не скрывал своего скепсиса. Правду говорят, иногда лучше промолчать. Но, к счастью, профессор не обиделся. Наоборот, моя ирония вызвала в нем азарт былых научных диспутов.

– Послушайте, молодой человек, когда-то и обычный мобильный телефон был из области фантастики! – Алан, несомненно, был явно рад возможности подискутировать, оживившись на глазах и даже помолодев. – Интернет, нанотехнологии в медицине и не только…

– Пожалуй, вы правы, профессор, неоспоримая аргументация. – Я поместил пустую чашку на блюдце, будто поставив таким образом точку в нашей несерьезном споре, окончательно согласившись со своим визами. – Вы сказали о безвредных стимуляторах… Не могли бы вы подробнее об этом рассказать, тоже схематично, скажем, для понимания неотесанного обывателя.

Алан Биггс радостно улыбнулся, глаза его заблестели. Вальяжно раскинувшись в кресле, он спросил:

– Эти сведения помогут в вашем расследовании?

– Честно? Нет. Мне просто очень интересно вас слушать. – Комплимент благополучно достиг нужных мне ушей.

– Вы не поверите, Марк, каких высот достигла биохимия, молекулярная биология, генная, ядерная медицина, нейрофизиология, психофармакология, биомехотроника… – Возбужденность мужчины набирала обороты. – То, что происходит сейчас за закрытыми дверями огромного количества научно-исследовательских лабораторий, действительно фантастично. Более семидесяти процентов научных достижений в этих областях, по очень приблизительным данным, находятся по грифом «сверхсекртности». – Он быстро оторвал свою худое туловище от спинки кресла, даже чуть подпрыгнув. – Если уж можно запрограммировать человека на поступки и какие-то действия вопреки его воле, то при воздействии различных препаратов на отдельные участки мозга – можно как совершенствовать человеческую особь, так и привести ее к деградации до «овощного» уровня, – затарахтел старик, словно боясь, что не успеет мне все изложить. – Многочисленные убийства, самоубийства, несчастные случаи – бесспорно, обратная сторона медали этих феноменальных научных открытий. Комбинация гидергина, ацетилхолина, вазопрессина, винпоцетина и центрофеноксина плюс небольшая доза радиоактивного индикатора для сканера. Каждый в отдельности – безвредный стимулирующий препарат. Есть группа нейростимуляторов, усиливающие ощущения. Винпоцетин ускоряет мозговой метаболизм. Центрофеноксин не просто стимулирует, но и омолаживает. Гидергин усиливает кровообращение мозга и ускоряет метаболизм в его клетках. Вазопрессин – гормон мозга, приносящий облегчение людям, употреблявших кокаин, амфетамины и другие наркотики. Все возможно при желании и наличии хоть какого-нибудь воображения, – мужчина закашлялся и глотнул кофе. А затем налил в стакан воды из стоящего на столе графина и залпом выпил полстакана. – Видите, как сказывается на голосовых связках длительное молчание. Раньше у меня ничего подобного не было. – Он умолк, тяжело вздохнув.

Я решительно перехватил нить разговора, дав Биггсу передохнуть, и спросил:

– А хоть что-то в этой области профессору Старлингтону удалось сделать?

– Хоть что-то удалось, – Алан улыбнулся слегка порозовевшей ниткой тонких потрескавшихся губ, но не думаете же вы, что я буду об этом рассказывать? Вы же видите, как изменилась традиционная роль женщины в мироздании в прошлом и уже в этом веке. Генри решил этот процесс усовершенствовать, направив в его нужное, как ему казалось, русло. Он хотел, чтобы в женщина будущего была красивее, а в умственном и сексуальном плане была больше похожа на мужчину, ему хотелось немного снизить в своих экспериментальных «галатеях» силу материнского инстинкта. Да уж! – Профессор ударил ладонью по тощим коленям, худобу которых не могли скрыть шерстяные коричневые брюки, свободного кроя. – Это же надо, осмелиться кинуть вызов природе! – восхищенно чмокнув губами, воскликнул Биггс. – Генри говорил, что рождаемость человечества должна как-то сдерживаться и лучше контролироваться.

– Как, простите, и кем?

– Он считал, что сама природа должна будет этот процесс упорядочить: ведь если женщины будут иными, то рождаемость естественным образом снизится.

– Но у нас и так упала рождаемость!

– Да, но не в Китае, Африке и Индии. – Пожал плечами он. – Марк, это была не моя идея, а Старлингтона. – Алан замолчал, устало прикрыв морщинистые веки. Такой долгий разговор явно утомил мужчину. Пора было уходить, к тому же я интуитивно почувствовал, что больше от него ничего не узнаю. Я задумался. Профессор тоже сидел молча, прикрыв веки. И через минуту мне стало понятно, что он задремал, а спустя пару минут Биггс заснул, безмятежно сопя и причмокивая. Мысленно поблагодарив спящего хозяина, блаженно улыбающегося во сне, я вышел из коттеджа, тихо закрыв за собой дверь. Она защелкнулась на замок. Я это проверил автоматически, будто предполагая, что этот факт когда-нибудь мне может пригодиться.

Из разговора с профессором я вроде бы ничего существенного и не узнал. О фантастических свойствах «секретных» препаратов знают многие. Это вообще секрет Полишинеля. Хотя у меня оставалось четкое ощущение, что я узнал нечто очень важное для себя, но пока пребывал в полнейшем неведении, что именно существенным было в этой встрече: факт, деталь, мысль, ассоциация… Как ни пытался мой несовершенный разум уцепиться за какую-нибудь подсказку – в итоге ничего конкретного ухватить мне не удавалось, и это обстоятельство навязчивой незавершенности моих раздумий совсем меня не обрадовало. Но есть один человек, который мог бы мне, вероятно, рассказать о предмете моих упорных и пока бесплодных размышлений. Если он захочет, конечно, быть со мной откровенным, кроме того, необходим еще один фактор: хотя бы относительная ясность сознания этой дамы. Я имел в виду нашу местную сумасшедшую Кэтрин, вдову талантливого ученого Тома Адлера. Для организации «случайности» я решил с ней встретиться завтра на кладбище, куда она, как на работу, ходит каждое утро. Глубоко вдохнув кислородный коктейль и окинув взглядом великолепие окружающей природы, я подумал, как все же прекрасна жизнь, когда ты здоров и молод. Но мое восхищение оказалось недолгим: вспомнилась неуверенная походка профессора Биггса, легкий тремор его рук и внезапный стариковский сон. Хотя чем больше я думал об Алане, тем больше приходил к мысли, что мой недавний собеседник рассуждал вполне ясно и логично, и этот факт не очень-то вписывался в картину его деменции, а теперь, после некоторого анализа нашего общения, у меня возникла мысль, что профессор немного сфальшивил в своей игре, особенно в финальной ее части. Зачем это было ему нужно? Значит, в ближайшее время надо вновь организовать встречу с ним, чтобы попытаться ответить на этот вопрос… Или я уже стал патологически подозрителен?

Часы показывали пять пополудни: организм уже давно сигнализировал мне о нормальной еде, проигнорировав в этом качестве печенье. Я повернул на бульвар Канта и зашел в кафе-бар «Акциденция» (случайность), очень приятное место, в котором мне нравилось все, что я ценил в подобного рода заведениях: уютную обстановку, вкусную еду и хороший сервис.

Ее я увидел сразу, как только вошел, и на пару секунд мне стало не по себе: после возвращения дочери миссис Старлингтон к родным пенатам мне еще ни разу не случалось ее встретить. Почему мне сразу стало понятно, что сидящая за барной стойкой изящная длинноногая блондинка с тонким, аристократическим лицом – «новейшая», стократ улучшенная «версия» неуклюжей, тяжеловесной глупышки Энн Старлингтон. Не знаю, очевидно, во мне неожиданно открылись какие-то паранормальные способности, о которых я и не подозревал до того момента.

Девушка была занята светло-желтым напитком, видимо соком, но, похоже, оживленная беседа с симпатягой Стивеном, барменом, увлекла ее намного больше. Несомненность этого факта проявлялась в негромком смехе мисс Старлингтон, и в сиянии глаз и улыбки работника сервиса. Но спустя пару минут этот маг напитков, волшебник чудодейственных трансформаций, превращающий в считанные секунды нашу жизнь в праздник, на глазах восхищенной девушки стал творить красочное представление – шоу фристайла и спидмиксинга под композицию Стинга «Send your love». И, судя по всему, своим творческим блеском бармену удалось прямо-таки всецело завладеть вниманием блондинки, да и не только ее: многие посетители, по-видимому, даже забыли о цели своего прихода в кафе, увлекшись театрализованным действом. Зачем отправлять любовь в будущее, как просил Стинг, если она нужна в настоящем? Так что Стивен Тернер, пожалуй, заслужил благосклонность Энн и аплодисменты благодарных зрителей. Помимо безупречного владения профессиональными навыками этот парень обладал определенными психологическими и физическими данными. Тернер был коммуникабелен и доброжелателен, умел слушать, слышать и чувствовать человека; к тому же в конфликтных ситуациях не терял самообладания. У него было то, что кроме выпивки ждут от бармена: понимания, сочувствия или просто хорошего настроения. И Стивен искренне хотел доставлять людям радость. Он не был ни мачо, ни красавцем, но обладал чертовским обаянием и харизмой, а его внешняя схожесть с Пьером Ришаром только усиливали притягательность этого тридцатилетнего мужчины.

Энн не видела, как я вошел. Предпочитая максимально возможный обзор окружающей обстановки, я сел у окна так, чтобы можно было наблюдать и за барной стойкой. Судя по слухам, мисс Старлингтон приехала в Тауэринг-Хилл на пару дней позже меня. Мне рассказывали о том фуроре, который она произвела своей внешностью, поэтому вывод, что красавица, сидящая за барной стойкой, является Энн, сделал был мною не совсем интуитивно: такой образ я мысленно рисовал, опираясь на различного рода сведения, касающиеся изменения ее внешнего вида. Но реальность увиденного превзошла все мои эстетические притязания на тему женской красоты. Нервное возбуждение вкупе с жгучим любопытством – она-не она – сделали свое дело: есть мне расхотелось, но другие желания имелись, поэтому я заказал бокал калифорнийского шардоне.

Тем временем в кафе постепенно собирались энергетически истощенные особи обоих полов. Смакуя великолепное вино, обладающее гармоничным сочетанием дубовых тонов с ананасовыми оттенками, я незаметно рассматривал светловолосую девушку, увлеченную беседой с барменом. Пепельная волна волос, длинная шея, изящные руки… Приталенная белая рубашка мужского покроя подчеркивала ее хрупкость и заставляла задуматься, как выглядит эта длинноногая нимфа без нее… Обычные на вид джинсы, открывающие узкие щиколотки, стильные лоферы. Раздумывая, чтобы мне предпринять, я заметил, как в зал вошли еще две девушки, узнать которых мне не составляло труда: Линда Доэрти и Полин Форестье. Красавица и серая мышка. В том, что этих дам связывают какие-то отношения, весьма странные на мой взгляд, может, и не было ничего удивительного: противоположности, как известно, притягиваются, но, думаю, здесь было еще кое-что… Только что? Девушки, увидев «мой» объект, подошли к Энн и стали с ней о чем-то разговаривать. Конечно, я не слышал о чем шла речь, но тема беседы, судя по выражению их лиц, была не очень приятной для всех участников разговора. Между тем, Линда выглядела, на мой вкус, слишком «солнечно»: оранжевый шейный платок от «Hermes» (известная символика этого бренда, поэтому даже я был в курсе), такого же цвета и той же марки сумка, брючный костюм и оксфорды на высоком каблуке – все в зеленовато-песочных тонах. Хотя, надо признать, такие цвета гармонировали с ее ореховыми глазами и золотистыми светло-каштановыми волосами. На таком фоне «серо-пепельная» Полин выглядела угрюмой, мрачной тенью. Разговаривали в основном Линда и блондинка, которую уже с уверенностью можно было считать дочерью Минервы. Минут через пять, похоже, закончив беседу, Линда и Полин сели за дальний столик. Полуобернувшись, предполагаемая Энн заметила меня. Если она и удивилась, то не показала вида. Девушка вообще на меня никак не отреагировала, будто я был частью интерьера. Но затем она все же мило мне улыбнулась, как улыбаются продавцу машинок для стрижки волос в носу. А спустя минуту неспешно и как-то нехотя эта красавица подошла к моему столику и остановилась, неуверенно посмотрев на меня. В ее темно-фиалковых глазах застыли слезы. Что они значили: боль, печаль, разочарование, сомнение? Я не мог ответить. Или не хотел? В глазах окружающих мы, очевидно, выглядели странно. Но спустя какое-то время мне удалось разлепить свои губы и поздороваться с девушкой нормальным голосом, без волнительного придыхания.

– Добрый вечер, Марк! – ответила мне Энн, по-видимому, ей тоже удалось взять себя в руки. Она лучезарно улыбалась, не скрывая своего триумфа и откровенно наслаждаясь моим затянувшимся состоянием ступора. – Вы позволите присесть?

– Конечно же, мисс Старлингтон! Извините меня, я совсем растерялся…

Усевшись напротив, она посмотрела на меня вполне спокойно, во всяком случае, какой-то видимой нервозности у нее не наблюдалось. Хотя ничего удивительного в нашем взаимном волнении не было: когда люди, общавшиеся раннее, не видятся друг с другом достаточно долго – при первой встрече вполне объяснимо их обоюдное смятение. По крайней мере, именно так я оправдал свой мандраж.

– Вы сразу меня узнали, мистер Лоутон? – спросила Энн. К счастью, бархатный голос девушки не стал хуже за прошедшие полтора года, и в нем я не услышал даже тени намека на ожидание комплимента с моей стороны по поводу великолепной метаморфозы ее внешности.

– Не знаю, мисс Старлингтон, как вам ответить, – я улыбнулся, вложив в эту улыбку всю свою симпатию, радость, восхищение, на которые был способен. Я был абсолютно искренен в своих чувствах. И Энн ощутила это. Она тоже улыбнулась с каким-то детским восторгом и ликованием. Я не верил своим глазам: не могут, по моему убеждению, такие красавицы выражать свою радость так непосредственно, без тени лукавства и кокетства. Слезы вновь выступили на ее глазах, но, похоже, уже от избытка приятных чувств. И сразу же исчезла напряженность атмосферы, испарилась неловкость наших ощущений: стало легко и просто. Я понял: никакие комплименты не заменили бы моего бессловесного восторга. Иногда прочитанное между строк более значительно, чем сами строки.

– Я могу вас угостить, мисс Старлингтон? – спросил я.

– Можете. Если вы вспомните, о чем мы договаривались в нашу последнюю с вами встречу, – сказала она, теперь уже не без кокетства.

– А если не вспомню, то вы будете меня угощать? – улыбаясь ответил я, лихорадочно вспоминая, о чем мы с ней когда-то договаривались. Но, помимо того что Энн решила кардинально изменить свою жизнь, ничего на ум не приходило. Я уже собрался было покаяться в своей забывчивости, когда меня осенило: девушка, скорее всего, имеет в виду наше решение обращаться к друг другу по имени. Сказав ей об этом и увидев вспыхнувшие радостью глаза Энн, я облегченно вздохнул.

Подошедший официант ненадолго прервал нашу идиллию, но, быстро приняв заказ, мгновенно испарился.

– Я рада вас видеть, Марк. – Энн смотрела на меня слишком пристально, будто хотела что-то выяснить для себя или понять меня лучше. Я не смог долго выдержать ее взгляд, хотя врать мне тоже не хотелось.

– Вы всегда так откровенны, Энн?

– Не со всеми. Но для меня ложь, вообще-то, несколько утомительное занятие. Приходиться затрачивать больше энергии и времени, а результат таких усилий не всегда оправдывает мои ожидания. Когда-то я часто мечтала посидеть с вами в каком-нибудь уютном месте, вроде этого… Знала, что эти мечты никогда не осуществляться, но все равно грезила, – она грустно улыбнулась, неловко пожав плечами.

Я даже несколько опешил от такого признания и молчал, словно онемев. Потом закашлявшись, вроде как – запершило в горле, сделал большой глоток вина.

– Но все-таки кое-что из несбыточного свершилось, – заметил я почти спокойно. – Мы сидим в приятном кафе и общаемся.

– Да. Но лучше бы это случилось в другой день.

– Почему? Вы спешите?

– К сожалению, да. Впрочем, у меня есть немного времени. – Она почему-то потупила взгляд, а затем тихо произнесла: – Могу я вас кое о чем попросить?

– Конечно.

– Расскажите мне о вашем восприятии той, прошлой, Энн, если, разумеется, я вас не о многом прошу. – Девушка смело посмотрела мне в глаза.

– Сложная и несколько неожиданная просьба, – смущенно протянул я, не зная, что ответить.

– Только прошу вас, Марк, максимально честно и не смягчайте краски, боясь меня ранить. Я успела нарастить жесткую броню. И мне придется приоткрыть склеп своей прошлой жизни, чтобы строить будущее… любое, но только не такое пресное и «ватное», каким было мое прошлое, – умоляюще произнесла она, по всей видимости, решив, что я уже согласился. Ну что ж, не хотелось ее обижать своим отказом.

– Хорошо, Энн. Но как бы я сейчас не описывал ту Энн, знайте: я всегда относился к ней с искренней симпатией и сочувствием, и… – я сделал драматическую паузу, – с уважением.

– С уважением? – темно-русые, изящной формы брови девушки приподнялись, выражая то ли удивление, то ли недоумение. – Я могу понять ваше сочувствие и даже… с большой натяжкой – симпатию… Но уважение… Мне абсолютно непонятно. Почему?

– Поясняю: отношение окружающих к вам было, мягко говоря, не совсем доброжелательное. И вы, уверен, чувствовали это. Но не сломались! И нашли в себе силы измениться!

– А разве у меня был выбор? Тем более что у окружающих были все основания испытывать ко мне неприязнь, они ведь не знали причин моего такого, странного, состояния. Хотя вы тоже не знали, но тем не менее не испытывали ко мне антипатии. – Энн чуть наклонила свой бокал, опустив глаза и расплескивая по стенкам высокого бокала вино. Было заметно, что она что-то преодолевает внутри себя, с чем-то борется, пребывая в некотором смятении. Наконец девушка подняла глаза и пристально посмотрела на меня своими выразительными глазами. Зал кафе медленно наливался вечерней сентябрьской зеленью, и в этом сумеречном свете глаза Энн, обрамленные черными ресницами, казались огромными и темными, как чернильные эллипсы на белоснежной бумаге. – Я была влюблена в вас, Марк, очень сильно и очень долго… И очень безнадежно. – Она улыбнулась. – Вернее, эти чувства к тебе испытывала та Энн…

Я молчал в раздумье, но затем решил ответить честно на такую беззащитную и почему-то щемящую откровенность:

– Я догадывался об этом. Но тем не менее надеялся, что настоящая Энн не такая слабая и пассивная, как может казаться. Я подозревал, что она надела защитный кокон, в котором… ей будет проще отражать жестокие и несправедливые удары окружающего мира… Не знаю, как продолжить дальше… не хотелось бы говорить банальные вещи.

– Да… я понимаю. Но мне кажется, что вы испытывали ко мне жалость.

– Даже если и так. Что в этом плохого?

– Не знаю, однако мне не хочется, чтобы меня жалели, – заметила она, пригубив бордо.

– Теперь уже не буду, – усмехнулся я и разлил по бокалам воду. Разговор и алкоголь спровоцировал жажду, хотя вино принесло некоторое облегчение и даже умиротворение, правда, несколько вялое, но я был рад и этому. Сейчас мне хотелось просто любоваться красивой девушкой и ни о чем не думать. Конечно, я слышал, что Энн стала красавицей, впрочем, действительность превзошла все мои самые смелые представления о том, как может измениться человек за не такой уж большой промежуток времени. И дело даже не в удивительной метаморфозе ее внешности: для этого достаточно желания и воли. Как-то ощущалось, что за такой короткий период она стала совершенно другим человеком, и хотя мы еще не успели поговорить на «умные» темы, я уже видел разницу между «старой» и «новой» Энн. И контраст этот был просто ошеломительный. Девушка очень похудела, почти не потеряв при этом нужных объемов, став хрупкой, естественной и ошеломительно сексуальной. Не знаю, как другие мужчины, но меня в женском лице волнуют умные, живые и красивые глаза, хотя чувственные губы только усиливают эффект предвкушения… чего-то. Густые волосы Энн платиновым ореолом обрамляли красивое лицо с тонкими чертами и высокими скулами; изящная шейка и маленькая ложбинка между ключицами, в которой сверкала крохотная капля какого-то прозрачного камня… Призрачное и хрупкое очарование ангелоподобного существа…

– О чем вы задумались, Марк? – мягко улыбнулся «ангел».

– Мне говорили, что вы похорошели, и сейчас я думаю, что глагол «похорошеть» не совсем правильное слово в вашем случае. И я, признаюсь, даже растерян: затрудняюсь подобрать достойный вас комплимент.

Энн смутилась и отвела глаза, а затем вновь посмотрела на меня как-то особенно:

– Марк, я прощу вам банальность и даже буду ей рада, хотя, честно говоря, меня вполне устраивает немое восхищение. – Лукавый тон и чуть дерзкий взгляд синих глаз сказали мне больше, чем слова. «Новая» мисс Старлингтон оказалась не такой уж простой девушкой. Мне даже показалось, что в выражении ее лица промелькнула тень чего-то неясного… злорадства или надменности? Окажется ли Энн мстительной особой по отношению к тем, кто когда-то относился к ней с презрением и насмешкой? Сможет ли она простить и мне тот факт, что я сочувствовал ей? Далеко не все понимают разницу между жалостью и сочувствием. Понимала ли ее Энн? Очнувшись от своих раздумий, я попросил: – Расскажите мне хоть что-нибудь из вашей жизни, произошедшее за последние полтора года. – Мой голос прозвучал с каким-то странным отчаянием, которое стало для меня неприятной неожиданностью. Девушка удивленно посмотрела на меня, очевидно почувствовав в тоне моего голоса нечто большее, чем простое любопытство. Затем посмотрела на меня, грустно улыбнувшись, и мягко ответила:

– Когда-нибудь, Марк, только… не сейчас и не сегодня. Может быть, когда-нибудь я расскажу вам все… или почти все, что приключилось со мной за это время. Полтора года… такая малость, а мне кажется, что целая вечность отделяет меня от той Энн, такой убогой, жалкой и глупой. – Девушка сделала небольшой глоток светло-рубинового напитка.

– Думаю, вы несправедливы к той несчастной девочке. Конечно, она не была такой восхитительно красивой, как двадцатидвухлетняя мисс Старлингтон, но она была очень трогательной и беззащитной. И скорее всего, очень нуждалась в помощи. Только никто ей не помог, в том числе и я. И мне стыдно, что я, наблюдая ее беспомощность, проявил равнодушие и отстраненность.

– Нет, Марк. Все должно было случиться так, как случилось. И я очень рада, что сама оказала помощь тому, слабому, существу. Его неадекватное восприятие реальности было, по-видимому, совсем не случайным, но оказалось вполне конвертируемым в удовлетворительные, как видите, результаты. – Энн замолчала, заметив приближение официанта. Все время, пока тот убирал с нашего столика пустые бокалы и расставлял на кремовой льняной скатерти наш чайный заказ, она смотрела в окно. Я не мог рассмотреть выражение лица девушки, однако мне удалось заметить ее очевидное эмоциональное возбуждение, которое, как мне казалось, в большей степени носило оттенок мрачной агрессии, нежели радостного ожидания, к примеру приятного вечера. Наконец Энн отвернулась от окна и, посмотрев на меня чуть удивленно, спросила:

– Вы хотите меня о чем-то спросить?

– Да, – изумленно ответил я. Могу я вам задать вопрос… хотя он, наверно, не очень приятный. Но если не хотите – не отвечайте.

– Я отвечу на любой ваш вопрос.

– Скажите, а какие сейчас у вас взаимоотношения с Линдой?

Девушка чуть наклонила голову и удивленно повела плечами, затем грустно улыбнулась.

– О, на этот вопрос мне ответить очень легко. Если я, к примеру, буду стоять на краю пропасти, моя кузина, не задумываясь, столкнет меня в нее и будет хохотать от счастья, а затем будет всем рассказывать, как пыталась меня спасти.

– Понятно. Ну а ваше отношение к этому? Такая же «любовь»?

– Нет, Марк, – вздохнула девушка. – Я не умею ненавидеть, но и жалости к Линде не испытываю. – Некоторое время Энн о чем-то думала, отрешенно глядя в никуда, а затем пояснила: – Пожалуй, то ощущение, которое я испытываю к Линде, можно примерно определить как брезгливость.

Некоторое время я пил чай в молчании, хотя его нельзя было назвать тягостным. Я понимал, что не такое далекое прошлое стало для Энн более важным и значительным, чем настоящее сегодня. Быть может, там, в том времени, таилось что-то особенное и непонятное для нее. И это – нечто – не позволяло ей окончательно сбросить с себя затвердевшую оболочку своих прежних страхов. И сможет ли кто-нибудь помочь ей в этом… или эту задачу она должна решить самостоятельно? Я любовался девушкой, не так откровенно, конечно, как мне хотелось бы, и она об этом знала, но не делала попыток прервать мое любование собой. Льстило ли ей мое восхищение? Уверен, что да. Я люблю женщин и наивен в своем оптимистическом восприятии этих удивительных существ, часто безрассудно щедр и откровенен в своих чувствах и эмоциях, а моя любовь к созерцанию женской красоты не всегда приносит мне благо. Но пока я не хочу меняться: почти все жизненные удовольствия чреваты разрушительными последствиями, впрочем, без них жизнь скучна. И я был рад хотя бы тому, что еще ни одна женщина не уловила меня на крючок, но боялся, что это может произойти в любой момент моей жизни. Вот и сейчас, глядя на прелестную мисс Старлингтон, на ее длинные пальцы с розовыми ногтями, так соблазнительно обхватившими бокал с водой, я чувствовал себя реактивным лайнером на взлетно-посадочной полосе: собственная готовность к головокружительному полету, казалось, вышибла из моей головы здравый смысл и благость намерений. Энн, будто услышав мои мысленные сладострастные стенания, отвернулась от окна и насмешливо посмотрела на меня, и по ее улыбке мне стало ясно, что она прекрасно поняла, о чем я думаю. А мне вдруг вспомнился рассказ Энн о ее способности воспринимать чужое биополе. Может, девушка меня сейчас и просканировала на предмет моих тайных желаний? Мне пришла в голову дерзкая мысль: спросить ее об этом. Но вдруг она отвела взгляд и искоса посмотрела в сторону барной стойки: ее темно-голубые глаза потемнели, широко распахнувшись, легкий загар лица приобрел серый оттенок… беспокойство, а скорее страх, так же быстро пропал, как и появился. Взгляд Энн, обращенный на меня, вновь заискрился радостью, лицо осветилось приятным румянцем. Возможно мне показалось, и это была светотень? Никаких чудовищ среди посетителей кафе не наблюдалось. Кого могла испугаться мисс Старлингтон? В ее поле зрения в ту минуту попала барная стойка, за которой сидели Ларс Слэйтер, Мирел Таунсенд и хозяин заведения Кристиан Стюарт, кузен бармена. Мог ли все же кто-нибудь из них вызвать такую тревогу моей собеседницы?

– Что вас испугало, Энн? Вернее, кто? – спросил я без обиняков.

– Не буду вам лгать, Марк. Я побаиваюсь Стюарта, нашего мага.

– Обаяшку Кристиана? Но почему?

– А вы думаете, что его магический салон всего лишь дань моде? И вся мистика или эзотерика, связанная с мистером Стюартом, – искусный обман для ловкого выкачивания денег из кошельков суеверных граждан?

– Не знаю, но думаю, что слухи о его экстрасенсорных способностях серьезно преувеличены, – усмехнулся я. – Ну а если серьезно… не исключено, что наш Крис далеко не такой идеальный перец, каким пытается казаться. Честно говоря, не думаю, что он действительно этого хочет. По-моему, ему абсолютно по барабану: кто и что о нем думает, – уверенно заключил я и, пригубив остывший чай, добавил: – Мне кажется, что придумывают и распространяют слухи люди, страдающие духовным вакуумом, завистливые, злобные и ленивые. И особенно им хочется опорочить либо знаменитостей, либо людей скрытных, либо действительно хороших. Вы знаете, что говорят обо мне и мисс Кэмпион?

Девушка чуть нахмурилась, но быстро стерла легкую морщинку.

– Да, наслышана. Но это другое. Хотя я понимаю, что вы имеете в виду, – ответила она, лениво помешивая мороженое, потом вновь лукаво взглянув на меня, спросила:

– А хотите убедиться в моих способностях?

– Каких? Не знаю, о чем вы, – беззастенчиво соврал я, прекрасно осознавая, что обмануть девушку мне не удастся. И она тоже это понимала.

– Хорошо, – хитро сощурилась она, чуть улыбнувшись, – но обещайте, что если я прочитала ваши ощущения правильно, вы это подтвердите! И не пытайтесь меня обмануть! Я это пойму, но мое мнение о вас будет не таким уже лестным.

Энн замолчала и занялась подтаявшим мороженым таким образом, видимо предоставляя мне время на обдумывание ответа. Я не стал его затягивать:

– Хорошо.

Неспешно, с нескрываемым удовольствием она доела десерт, промокнула салфеткой губы и негромко, но не без оттенка сарказма, почти пропела:

– Вы откровенно меня раздевали, но надо отдать должное, ваше идеальное Я очень сопротивлялось нескромным, мягко говоря, желаниям вашего реального Я… и… дальше, думаю, вы можете сами продолжить… – Чуть склонив голову набок и прикрывшись прядью волос, вероятно изображая звезду эротического фильма, девушка шутливо прошептала:

– Ну как? Об этом вы мечтали?

– Да. Только мне кажется, эта мечта огромными буквами светилась на моей физиономии! Но я и не отрицаю, что вы обладаете какими-то особым талантом.

– Я вам больше скажу, – ответила она, чуть занервничав. – Крис Стюарт обладает подобными способностями, но более высокого порядка. Во-первых, вы не видите его сущности, потому что с ним, должно быть, нечасто общаетесь. А во-вторых, он очень талантливый актер.

– Когда вы успели это понять? И каким образом? – изумился я.

– Успела. Еще до своего отъезда.

– Ну хорошо. Но мне показалось, что вы все-таки кого-то испугались.

– Нет. Это не так. Я просто остерегаюсь и по возможности избегаю его, – несколько поспешно ответила она. – Марк, я хотела бы попросить вас еще кое о чем.

– Я отвечу на любой ваш вопрос, даже если он касается моих интимных секретов, но вы не договорили: почему вам надо остерегаться Кристиана?

– Стюарт поймет, что я его просканировала, – чуть нахмурилась она и тихо добавила: – Хотя, похоже, он уже и так это понял.

– Ну и что?

– Марк, я уверена, что он не очень-то жаждет быть хорошо «прочитанным». У него далеко идущие планы, и я не удивлюсь, если своими благими намерениями Стюарт выстроит ад местного значения. Но, конечно, я могу ошибаться… я бы даже этого хотела, – вздохнув, она лукаво сверкнула белозубой улыбкой и спросила: – Ну что? Приступим к обсуждению ваших, как вы выразились, интимных тайн? – Бархатистый голос Энн волнующе завибрировал.

Несколько растерявшись, я неуверенно промямлил:

– Спрашивайте. – И подумал: может, Энн хочет сделать мне непристойное (непристойное – с точки зрения молодой леди, но отнюдь не с моей) предложение?

– Только, если позволите, чуть позже, – ответила она, рассмеявшись и бросив взгляд на свои изящные часики. – Вы бы видели свою физиономию. Когда-то я и мечтать не смела, что мне удастся так вас смутить. Да, пожалуй, ради этого стоило похудеть, – игриво пошутила она.

– Вам срочно нужно уйти? – огорчился я.

– Да, к сожалению. Но у меня есть предложение… – Она исподлобья взглянула на меня.

– Давай перейдем на «ты».

– Давай… те, – растерялся я.

– Приятно было поболтать с тобой, Марк!

Грациозно поднявшись и обещающе мне улыбнувшись, она медленно и с оттенком какой-то особой значимости произнесла:

– Я действительно обрадовалась нашей встрече с тобой. И в ближайшее время я не собираюсь куда-либо уезжать. Пока, Марк! Спасибо за вкусный десерт. – Усмехнувшись чуть двусмысленно, девушка упорхнула.

– Кстати, мне ведь тоже не мешало бы поторопиться, – шепотом сказал себе я, почти не соврав, но все же продолжал сидеть за столом еще минут десять – трудно было избавиться от странного наваждения, навеянного Энн Старлингтон. И что она имела в виду, произнеся таким тоном «за вкусный десерт»? Какой десерт она подразумевала?

 

Глава 11

Лора Кэмпион и Кристиан Стюарт сидели на сером кожаном диване за круглым столом в бизнес-клубе «Цилиндр». Молодая женщина выглядела очень привлекательно, и Стюарт поймал себя на мысли, что немного сожалеет об их разрыве. Ему не нравились очень худые дамы, полные вызывали в нем брезгливость, а вот такое гармоничное сочетание упругого тела и не очень большого бюста было, по мнению мужчины, оптимальным вариантом женской привлекательности. Он любил проводить ассоциативные параллели и двусмысленные аналогии в сравнивании женщин с цветами или животными, поэтому терпеть не мог, к примеру женский типаж, напоминающий ему розу сорта «Фальстаф», – яркую, откровенно сексуальную, навязчивую и прогнозируемую; другое дело – роза «Эглантайн», есть в ней какая-то недосказанность, которую хочется разгадать. Лору же он сравнивал с пантерой: умной, сильной и хищной, опасной и любящей риск, с ней было интересно не только в постели.

– Ты отлично выглядишь, – бархатным голосом промолвил он.

На эту встречу мисс Кэмпион выбрала изумрудно-зеленое платье-футляр, не очень облегающее, что было, безусловно предпочтительнее, нежели вариант более откровенной демонстрации женских форм.

«Все-таки какой у него голос… – подумала Лора. Не надо даже смотреть на его лицо, чтобы… забыть обо всем на свете». Но вслух она сказала:

– Спасибо. Ты тоже – неплохо, впрочем, как всегда.

Сегодня на нем был темно-синий костюм в тонкую голубую полоску, рубашка на полтона светлее – все сшитое на заказ. Вместо галстука мужчина повязал голубой шейный платок, узел которого был небрежно заколот галстучной булавкой, украшенной жемчужиной, но запонки из белого золота были выполнены в другом, в отличие от галстучной заколки, стиле. Как говорил Стюарт: «Мужские аксессуары, выполненные в одной манере, выглядят старомодно и пафосно».

– Немногие мужчины могут подобрать для себя стиль, так хорошо демонстрирующий их сущность, как это умеешь делать ты.

Подошел официант с напитками и закусками. Кристиан выждал, пока тот отойдет, и, усмехнувшись, спросил:

– И что же, по-твоему, я хочу продемонстрировать в своем стиле?

Лора задумалась, пригубила сухой мартини и, чуть сузив карие глаза, ответила:

– Сложный вопрос. Трудно описать некоторые оттенки ощущений.

– Попробуй, кому же, если не тебе? Тем более у тебя была возможность меня узнать достаточно хорошо.

– Побойся Бога, Кристиан! – воскликнула Лора, чуть округлив глаза. – Ты приложил максимум усилий, чтобы я вообще тебя не смогла узнать! – вспыхнула женщина. Отвернувшись в сторону, она закусила губы и постаралась взять себя в руки. «Я думала, что все прошло, и Серж мне помог… но Сержа нет, а Кристиан есть, звучит его вкрадчивый голос, а его взгляд… я чувствую себя кроликом перед пастью удава. Зачем я согласилась на эту встречу?» – мысленно восклицала Лора.

– Ты жалеешь, что согласилась прийти, Лора?

Мисс Кэмпион вздрогнула: «Неужели он действительно может читать мысли?» – со страхом подумала она.

– Да, Лора. Я умею читать чужие мысли, но только в том случае, если они написаны на лице моего собеседника, особенно таком выразительном, – он тихо рассмеялся, – как у тебя сейчас.

– Крис, у тебя, такого занятого бизнесмена, появилось время для дискуссий на отвлеченные темы? Или ты просто хочешь меня вернуть?

– Браво! Ты вовремя вспомнила о лучшем методе защиты. – Он отпил мартини и стер с лица самодовольную улыбку. – Ты права. У меня нет времени на дискуссии, и как ты знаешь, я не люблю затягивать прием пищи посредством досужих разговоров. Ответ на второй вопрос – нет. В качестве любовницы ты мне не нужна, – жестко отрезал Стюарт и не менее жестко посмотрел в глаза женщины. Он знал силу своего «особого» взгляда.

Лора внутренне напряглась, стараясь скрыть свою нервозность. Ей хотелось убежать куда глаза глядят… Но Кристиан отвернулся, он не собирался причинять женщине боль: ей и так в скором времени предстоит нелегкое испытание… хорошо, что хотя бы последнее… в этой жизни. А дальше… он и сам не хотел заглядывать.

Журналистка чуть успокоилась и сделала большой глоток светло-соломенного напитка. Она пока не догадывалась, о чем пойдет речь, но зная Стюарта, была уверена: чего-то хорошего от него ждать не приходиться.

Кристиан же, казалось, был очень доволен поворотом беседы. Он вальяжно раскинулся на диване и напоминал ей эдакого кота-садиста, которому нравится жестоко поиграть с мышкой, прежде чем откусить ей… лапку.

– Ничего опасного, Лора. Я знаю, ты любишь риск и иногда ведешь себя несколько опрометчиво. Прежде чем перейти к делу, я бы хотел задать тебе вопрос: ты занята сейчас каким-либо журналистским разоблачением?

– Ты же знаешь, – ответила она. – Мне трудно назвать свой интерес к французским актрисам каким-то конкретным понятием.

– А как все-таки с ними обстоят дела? – равнодушно спросил мужчина. Ни по голосу, ни по лицу Кристиана женщина не могла определить смысл этого безразличия: то ли Стюарт спросил проформы ради, то ли тщательно скрывает свой интерес. Ни придя к какому-то определенному выводу она молча доела салат из сельдерея, выпила воды, и только потом спокойно сказала:

– Я пока ничего нового не предпринимала.

– Из-за проблем со здоровьем?

– И из-за этого – тоже.

– Да? – скептически хмыкнул он. – А у меня другие сведения, но это и лучше, что ты сейчас не особо занята. Тогда я могу с чистой совестью предложить тебе одно дело.

Лора чуть натянуто улыбнулась:

– Крис, ты и чистая совесть – совершенно несовместимые понятия.

Мужчина искренне рассмеялся:

– Извини, оговорился. Я не приемлю таких категорий, как совесть, и уж тем более – чистая совесть.

– Да уж. А какое дело ты мне хотел предложить? И могу ли я от него отказаться прямо сейчас?

Стюарт изобразил огорчение: глаза его опечалились, уголки рта опустились, широкие дуги черных бровей сошлись на переносице.

– Мне очень жаль, моя дорогая девочка. Но, боюсь, не можешь. – Он неторопливо принялся за коктейль из морепродуктов. Минуту спустя, заметив состояние своей собеседницы, мужчина снизошел до пояснений:

– Лора, ты боишься меня… Почему? Неужели ты считаешь, что я хочу доставить тебе какие-нибудь неприятности?

Журналистка устало вздохнула, скорбно поджав губы. Она действительно себя не узнавала: с такими взвинченными нервами и нездоровой психикой ей действительно пора лечиться, а не расследованием заниматься. Надо взять себя в руки, хотя так надоело это делать…

– Я знаю, Крис, ты не хочешь доставлять мне каких-либо проблем. Ты любишь, чтобы все твои мерзкие интриги протекали без сучка и задоринки. То, что какой-нибудь человек из-за твоих проделок может покончить с собой, – так это мелочи, издержки производства. Ведь так? Или ты мне мстишь за то, что я отказала в работе твоей шпионке Мирел?

Вперив в переносицу женщине свои желтые, будто налитые желчью, глаза Кристиан медленно и очень тихим голосом, от которого у Лоры вспотели ладони, произнес:

– Лора, позволь мне тебя немного исправить… не моих, как ты выразилась, «проделок», наших, мисс Кэмпион, наших, – прошептал он и, радостно улыбаясь, откинулся на спинку дивана. Взглянув на нее с жалостью, Стюарт скептически спросил:

– Дорогая, ты не забыла, кем был тот человек? Или, может, ты запамятовала, сколько ты заработала на тех разоблачительных статьях? – Он несколько секунд смотрел на нее испытывающим взглядом и, в конце концов дождавшись, когда женщина опустит глаза, спокойно продолжил: – Что же касается Мирелы… такая низкая месть с моей стороны не оставила бы камня на камне от репутации нашего с Кейт предприятия, – чуть улыбнувшись, мужчина дополнил: – не говоря уже о чувстве собственного достоинства. Если я и решусь на месть… – он вновь пронзил ее взглядом, – она будет более изощренной.

Побледневшая женщина дрожащей рукой подняла бокал с мартини и, поднеся его ко рту, чуть расплескала содержимое изящного сосуда на свое платье.

Этот казус чрезвычайно рассмешил Стюарта.

– Не огорчайся, дорогая, болезнь Паркинсона все же предпочтительнее, чем недуг Альцгеймера. Лучше расплескать выпивку, чем забыть, куда ты поставил бутылку, – холодным тоном заметил он, добавив:

– Это я к тому что ты, похоже, не очень хорошо себя чувствуешь. – Он слегка коснулся рукой ее бедра. – Извини, я не сразу это заметил. Я не буду с тобой сегодня разговаривать и не буду тебя больше нервировать, – Стюарт взглянул в сторону барной стойки. – Я напишу тебе е-mail, где очень кратко изложу свое предложение, от которого тебе отказаться будет непросто. Но выбор за тобой. Я дам тебе время… скажем, неделю, чтобы ты подлечилась. Выздоравливай, дорогая Лора. – Поднявшись из-за стола, он направился к барной стойке, чтобы расплатиться за ужин.

Лора осталась сидеть на месте, но, когда Стюарт ушел, женщина немного успокоилась, хотя и понимала, что мужчина сделал это отнюдь не из-за сочувствия к ней – просто коту неинтересно забавляться со слабой, больной мышкой, куда привлекательнее – со здоровой и сильной. Печальным взглядом она окинула зал. За соседним столиком сидела молодая пара. Мужчина о чем-то рассказывал симпатичной женщине, а та смотрела на него влюбленным взглядом. Лора огляделась: уютный и элегантный дизайн, приятные люди, изящный фарфор, искусно составленные букеты, легкий шум разговоров и веселья за соседними столиками. А она чувствовала себя чужой и далекой от таких человеческих радостей, понятных, простых… и недоступных для нее.

* * *

Кристиан задумчиво смотрел в спину неспешно выходившего из салона Марка. «Что-то детектив зачастил ко мне со своими визитами… Может ли он помешать нашим планам? Я бы не назвал его достаточно умным, но, к сожалению, мне не удалось так уж хорошо его раскусить: слишком много посторонних мыслей у него в голове. Надо, чтобы с ним поработала Кейт. С женщиной он будет себя чувствовать более расслабленным. А меня он воспринимает с определенной степенью настороженности. Хотя, если Лора и сможет сообразить, откуда ветер дует, вряд ли она будет рассказывать о себе неблаговидные подробности… Ладно, будущее покажет. Только быстрее оно бы показало… Если Кейт не ошиблась – Лора умрет через пару месяцев, и мы бы всё могли успеть… к моей досаде, последний раз… Но что поделать? У каждого в конце концов своя смерть. Ничего личного, как говорят. Хотя мне она нравилась. Не так часто успешная женщина так самоотверженна в постели, и к тому же так откровенна и безрассудна. Мне ее будет не хватать», – печально, но не без иронии констатировал Стюарт.

Мужчина энергично поднялся и направился в глубь холла, где его сестра готовилась к приему клиентки. Иногда она просила Кристиана ей ассистировать. Но сегодня он сам решил проявит инициативу. Посетительница, которая записалась на прием, ему была очень интересна, не как женщина безусловно, к счастью, он не извращенец. Эмма Старлингтон была ему нужна совсем в другом качестве.

Миновав полутемный холл, мужчина оказался перед серебристой металлической дверью. «Как в морге», – чуть улыбаясь, подумал он. Кристиан ничего не имел против увлечений Кейт. На самом деле, он сам предпочитал готический стиль и даже смог заинтересовать им Лору. Воспоминание о мисс Кэмпион вновь чуть укололо его самолюбие. «Неужели ее тот, «круизный», самец лучше меня? Нет, конечно, просто журналистка хочет замуж до умопомрачения. Я ей четко дал понять, что скорее стану монахом… А новое увлечение Лоры позволило ей лелеять надежду». Кристиан довольно усмехнулся, подумав, что даже самая умная женщина остается глупой в отношении своих матримониальных иллюзий.

Стоя перед закрытой дверью, он закрыл глаза, глубоко вдохнул и мысленно представил мисс Кэмпион. Воображаемая им женщина стала покрываться черной краской, пламя огня охватило ее тело, и образ журналистки стал уменьшаться в размерах, превратившись в горстку пепла, а затем мощная волна смыла ее прах в море. Кристиан шумно выдохнул воздух и рукой энергично взялся за прохладную металлическую ручку.

Кейт Стюарт и Джулия Парк сидели за столом и пили чай с тимьяном. Просторная комната была оборудована всевозможным современным технологическим оборудованием, но уютной ее назвать было бы трудно: много металла и холодного слепящего белого цвета. Несмотря на свою любовь к черным тонам, кухню Кейт оформила именно в такой гамме. Когда девушка только рассматривала предложенные дизайнером варианты, она даже не помышляла, что такая, белоснежная, кухня – столовая может ей понравиться, а уж Крису – тем более. Но представив себя: высокую, стройную, черноглазую брюнетку на фоне этого «морозного» интерьера, она поняла: белая кухня – это то, что надо.

Джулия Парк, ее приятельница, работала внештатным сотрудником в рекламном агентстве, принадлежавшем миссис Старлингтон. Мисс Парк была отличным фотографом, но самое главное с точки зрения Кейт состояло в другом: Джулия являлась дочерью Кристофера Парка, одного из основных учредителей компании «Старлингтон энд Парк».

Кейт и Джулия вместе учились в школе, обеим было по тридцать лет, привлекательные, незамужние и бездетные. Встречались девушки часто, но не для того, чтобы поделиться друг с другом какими-либо личными переживаниями, в большей степени приятельницы занимались обсуждением общих знакомых, коих у обеих было немало. Безусловно, и Джулию, и Кейт интересовали мужчины, но цель их интереса была разной. Мисс Парк хотела выйти замуж, иметь семью и детей и не скрывала этого. Кейт не хотела ни мужа, ни детей и тоже не скрывала этого. Джулия была влюблена в Кристиана, брата Кейт, но тот не спешил отвечать взаимностью, хотя и не отказывался от приятного отдыха с девушкой. Что касается Кейт – у нее все обстояло сложнее, потому что ей никто никогда не нравился. Она не была мужененавистницей, просто считала, что мужчины – в силу своей физиологии и биологического смысла существования вида – примитивны и легко прогнозируемые. Нет, есть несомненно, особи достаточно высокоразвитые, но в очень узком аспекте человеческих категорий. Даже ее брат: умен, красив, талантлив, образован и богат, но все равно его не очень сложно «препарировать». Тем не менее Кейт понимала женщин, вернее, их желание иметь семью, но не завидовала им и как могла помогала дамам, приходящих к ней в салон, иногда даже бесплатно.

Сидя за столом, перед открытым ноутбуком, Кейт слушала рассказ Джулии, стараясь понять, не допустила ли та ошибку в недавно случившемся разговоре с Линдой Доэрти. И она переспросила свою гостью:

– Джулия, не слишком ли ты воинственно настроена против любимой племянницы миссис Старлингтон?

Девушка, удивленно взглянув на подругу миндалевидными зелеными глазами, капризно пожала плечами:

– Она слишком много мнит о себе… – Взгляд Джулии стал злым и колючим. – Зарвавшихся сучек надо ставить на место, Кейт! Тебе это известно еще в большей степени, чем мне.

– Ну, ну… – Приподняв черные округлые брови, мисс Стюарт скептически ухмыльнулась, пристально посмотрев в глаза своей подруги. – А ты от меня ничего не скрываешь?

Джулия, ответив Кейт прямым, открытым взглядом, спокойно сказала:

– Я себе не враг, дорогая. Когда я в таких вопросах что-то скрывала? – серьезным тоном риторически спросила она. – Ты для меня просто мать Тереза. Я уж и забыла… – весело проговорила девушка, рассмеявшись и зажмурившись от полуденных солнечных лучей, прорвавшихся сквозь белые жалюзи. – Кстати, а сколько лет прошло с тех пор?

– Много, моя дорогая, много.

На самом деле, ни одна из них никогда и не забывала, что послужило началом их странной дружбы.

…Джулии тогда исполнилось шестнадцать, и она решила поделиться своими сомнениями с кем-нибудь из одноклассниц. С самого детства девочка задавалась вопросом: почему она совсем не похожа на своих родителей. Этому, кстати, удивлялись все, кто знал семью Джулии: ни Кристофер Парк, ни его супруга Маргарет, мягко говоря, не отличались привлекательностью. Поэтому их хорошенькая дочь казалась им чудом природы. Да и сама девочка не раз ловила себя на мысли, что если бы она родилась похожей на своих родителей, то в лучшем случае сделала бы себе пластическую операцию, а в худшем… На этом она останавливала дальнейший ход своих мыслей. «А являются ли Маргарет и Кристофер моими биологическими родителями?» – неоднократно задавала себе вопрос Джулия, но спросить у них не осмеливалась. Хотя жить с таким грузом в душе было тяжко, и тогда она обратилась к Кейт. Конечно, выбор Джулии не был случайным. О богатой семье Стюартов ходили самые противоречивые слухи. Говорили, что родители Кристиана и Кейт, продав душу дьяволу, стали обладать сверхъестественными способностями, несмотря на то что никто не видел их за какими-нибудь странными или ненормальными занятиями. Красивая и молодая Сьюзен Стюарт, их мать, метле предпочитала «мерседес», Роджер, отец детей, на ужин выбирал скотч, а не кровь невинно убиенных младенцев, старший сын Кристиан увлекался биохимией, но не пытался превращать низменные металлы в золото посредством философского камня, младшая Кейт тоже росла вполне обыкновенным ребенком. Семья вела спортивный образ жизни и не устраивали групповых оргий, хотя некоторые ее члены, возможно были бы и не против. Но нет дыма без огня, и чуть позже, когда Сьюзен, заболев, умерла, а через несколько лет скончался и Роджер, «огонь», породивший сплетни о семье Стюартов, все же обнаружился, однако не в том масштабе, который рисовался в буйном воображении некоторых горожан.

Как известно, экстрасенсорика делится на три части, и самой простой считается целительство. В некоторой степени к целителям можно отнести гипнологов и врачей-психотерапевтов, которые используют свои способности для лечения больных людей. Кристиан Стюарт обладал некоторыми паранормальными способностями, в частности гипнозом, а тринадцатилетняя Кейт обнаружила в себе другие таланты, одним из которых было ясновидение. (Но яснознание – умение видеть прошлое – у нее было развито совсем не значительно.) Она сама не понимала, как ей удается улавливать энергетические потоки других людей, и как этот энергетический фон определяет дальнейшие события жизни того или иного человека. К счастью Кейт, весь процесс такого действа был достаточно сложен и требовал определенных усилий, поэтому она и не собиралась посвящать свою жизнь такому роду деятельности. Зачем платить своим здоровьем и временем ради счастья, а может, и несчастья других людей, даже если при этом она будет обладать огромным богатством? Когда она успеет им насладиться, тем более что Стюарты были и так далеко не бедные люди. Учась в школе, Кейт – развлечения ради да и для повышения своего рейтинга – сделала несколько прогнозов, касающихся некоторых своих одноклассников и двух учителей. Предсказания девушки сбылись, как и то, что ее авторитет вырос до значительного уровня. А если учесть необычную, действительно колдовскую красоту Кейт, то свое будущее она могла предвидеть уже в то время и без всяких способностей. Но свое реноме надо поддерживать, и юная Ванга продумала, каким образом это можно сделать, не тратя собственного энергетического поля, что называется, без особых усилий. Астрология, хиромантия, карты Таро… всевозможные системы гаданий по-настоящему увлекли Кейт; и она успешно развивала свои способности. От Кристиана девушка не скрывала свое увлечение, и брат с готовностью стал оказывать ей помощь. Новые познания молодого человека в области экстрасенсорики, безусловно, способствовали его личностному и профессиональному росту. Кристиан унаследовал ресторанный бизнес отца, укрепил его и расширил. Но молодой человек не любил останавливаться на достигнутом и, когда ему исполнилось тридцать, он открыл магический салон, рассчитывая, что сестра, окончив университет, займется этим видом бизнеса. Всё так и случилось. В то время Кейт успешно обучалась на отделении менеджмента и маркетинга и все свое свободное время помогала Кристиану в развитии семейного бизнеса. Ее не интересовали молодые люди, что же касается секса, Кейт считала, что при нормальном подходе к этой сфере человеческих взаимоотношений, он не требует больших затрат времени и усилий. А вот на дружбу приходилось растрачивать и то и другое, поэтому свои посиделки с подружками и многочисленными приятельницами она сводила к минимуму, да и то, пытаясь извлечь из подобных чаепитий максимальную пользу для себя и для их с Кристианом целей. Джулия Парк, пожалуй, была одной из самых «полезных» ее приятельниц, поэтому такие дружеские встречи за чашкой чая стали у подруг почти традицией. Близость мисс Парк к холдингу Минервы стал решающим фактором в хорошем отношении брата и сестры к Джулии, которая когда-то имела неосторожность обратиться к юной гадалке, дабы узнать правду о своих родителях. Некая ирония состояла в том, что Кейт не обладала даром яснознания, но она ответила Джулии в привычной для всех аферистов-«эстрасенсов» манере: расплывчато и неопределенно. После гадания Джулии на картах Таро, изучения ее натальной карты и ладоней девушки, она так и не уяснила для себя, родная ли она дочь супругам Парк, но, попав в некоторую зависимость от своей новой подружки, Джулия решила, что Кейт, ее жалея, умолчала правду. И, наслушавшись комплиментов о себе, Джулия окончательно определилась: «Я, к счастью, родилась в очень богатой семье, и мои желания беспрекословно выполняются. Я красива и умна! Так какая разница, кто меня родил на самом деле?» И действительно, в этой девушке все было в меру: выразительное лицо, пропорциональная фигура, средний рост. Натуральная шатенка с ореховым тоном густых, длинных волос, миндалевидный разрез зеленых глаз, ровный нос, полные, красиво очерченные губы, светлая, с легким персиковым оттенком кожа – при таких натуральных достоинствах не нужен практически никакой макияж, а уж другие ухищрения – тем более. Для обычной женщины и это было бы наградой. Плохо было то, что мисс Парк обладала слабыми аналитическими способностями, поэтому редко подвергала простому анализу поступки и слова окружающих. Но еще худшее состояло в том, что склонность Джулии к иррациональному познанию мира, нередко ей мешала. Она жила, руководствуясь в основном чувствами и эмоциями, хотя бывало, разумеется, что интуиция девушки заменяла ей подробный анализ ситуации. Мисс Парк мыслила образами, поэтому, очевидно, и считалась талантливым фотографом; абстрактные схемы, лишенные эмоциональной образности, выводили ее из себя. Мышление Джулии часто не служило чувствам, а лишь вращалось вокруг них, и если какой-то логический вывод противоречил ее ощущениям – такой результат отвергался девушкой мгновенно, он даже не успевал дойти до ее сознания. Мисс Парк была темпераментна, импульсивна и склонна к необдуманному риску, поэтому всегда была готова принять вызов.

– Джулия, что ты имеешь в виду, говоря о Линде, которая ведет себя вызывающе? – спросила Кейт, наливая из белого фарфорового чайника зеленовато-коричневый напиток своей подруге и улыбаясь вошедшему на кухню Крису.

– Привет, Джулия. – Подойдя к девушке, тот наклонился и поцеловал девушку в щеку. – Ах, какой аромат, дорогая! Ты сводишь меня с ума!

– Ты говорил об этом лет десять назад… Неужели Джулии все никак не удается лишить тебя разума? – усмехнулась Кейт.

– Она не очень-то старается, – рассмеялся мужчина. – Кто я такой в изумительных глазах этой неприступной красавицы? Всего лишь один из экземпляров мужских особей, коих на планете великое множество! Не правда ли, моя милая?

Джулия, как обычно, чуть порозовев от смущения, не сразу нашлась, что ответить.

– Ты же знаешь, Крис… – неуверенно начала она и умоляюще посмотрела на подругу.

– Братец, нам бы поболтать о женском. У меня, ты же знаешь, мало времени.

– Если вам надо поговорить о критических днях и поделиться выводами мониторинга гигиенических прокладок, то я, пожалуй, пойду. А все остальное мне крайне интересно.

Кейт беззаботно рассмеялась, Джулия, похоже, смутилась еще больше.

– Оставайся, Крис. Мониторинг всех гигиенических средств мы провели лет пятнадцать назад, – ответила его сестра. – Мы обсуждали мисс Линду Доэрти.

– О… это мне чрезвычайно интересно, – протянул Стюарт, но заметив огорченный взгляд мисс Парк, быстро уточнил: – Не в том плане, дорогая. Ты же знаешь, она не в моем вкусе.

– Да? – еще больше расстроилась Джулия. – А многие говорят, что мы с ней похожи…

– Внешне – да, – не растерялся мужчина. – Я говорю о личностных качествах этой интриганки.

Стюарт знал, куда бить: Джулия сразу же воодушевилась, собираясь, по-видимому, фактами подтвердить вывод Кристиана.

– Продолжай, Джулия, – мисс Стюарт уселась в кресло напротив гостьи, а Крис подошел к плите и, повернувшись спиной к столу, чтобы не смущать «неприступную красавицу», стал готовить себе кофе.

– Так вот, – начала уверенно Джулия. Как вы считаете, есть ли у меня вкус и художественное видение мира?

– Это даже глупо обсуждать! – отозвался Крис, двигая по горячему песку джезву из кованой меди.

– Ты смеешься, подруга! – ответила Кейт, и тут раздался рингтон ее смартофона. – Привет, Эмма, – поздоровавшись, девушка замолчала, внимательно слушая абонента. Спустя минуту она спокойно ответила: «Хорошо».

Затем, недовольно нахмурившись, пояснила присутствующим:

– Сеанса сегодня не будет. Эмма заболела. Так что, моя дорогая, у меня есть время тебя выслушать не торопясь.

– Отлично, – сказала мисс Парк, повеселев.

– Так вот, я тоже надеюсь, что Минерва отдает предпочтение профессионализму своих сотрудников, невзирая на родственные отношения, поэтому все же согласится с моей точкой зрения. – Джулия внимательно обвела взглядом своих собеседников и, убедившись, что те ее слушают, продолжила: – Извините, но начну с небольшой лекции. Из всех процессов, составляющих успешность того или иного продукта на рынке, реклама – самое важное, но и достаточно сложное дело. Вернее, труден путь ее эффективного претворения в жизнь, потому что в создании рекламы необходим творческий подход в отличие от всех иных технологических процессов…

– Подожди, – перебил ее Стюарт, – во всех этих этапах тоже нельзя без креативности.

– Да, но не в такой степени. Многие считают рекламу специфическим видом искусства. И способных рекламщиков немало, а вот талантом видения «нужной» и эффективной рекламы на конкретный момент времени обладают единицы. Этому сложно научиться, с этим рождаются, как рождаются с абсолютным слухом или феноменальной памятью. – Девушка отпила немного чая. – У меня есть такое «чутье», а у Линды нет.

– И она считает, что твои работы не заслуживают высокой оценки? – спросил Стюарт, садясь рядом с Кейт. Он поставил крохотную фарфоровую чашечку с кофе по-турецки на белую столешницу стола и посмотрел на Джулию.

– Прямо она, конечно, не скажет, но Линда – лживая и двуличная тварь, которая найдет средство, чтобы очернить меня в глазах своей тетки, – зло отрезала мисс Парк.

– По-моему, ты сгущаешь краски, – будничным тоном заметила Кейт, точно зная, что после таких слов, к тому же произнесенных такой интонацией, Джулия будет выпрыгивать из штанов, несмотря на свою юбку, чтобы убедить окружающих в своей правоте. (Разговор о семье Старлингтонов был чрезвычайно интересен как сестре, так и брату, но они скрывали этот факт. Планы Стюартов и интересы миссис Старлингтон совпадали в одном аспекте, но знать об этом еще кому-либо было не нужно.) Кейт верила заверениям Джулии, что рекламный процесс не самая сильная сторона в деятельности Минервы и Ко, поэтому внимательно слушала свою подругу.

Возбуждение Джулии почти достигло апогея, и она приготовилась наповал сразить своей информацией как Кейт, так и Криса, но тому позвонили, и ему пришлось покинуть «операционную» (так он называл кухню из-за стерильного интерьера).

Поднимаясь на второй этаж, чтобы зайти в свои апартаменты, Кристиан думал об Элизабет. Тринадцать лет назад он стал ее любовником. Ему исполнилось тридцать два, а миссис Старлингтон была сорокалетней вдовой. Но Стюарт изучал эту женщину и все ее окружение, по меньшей мере лет двадцать; и сейчас был уверен, что близок к истинному отражению весьма специфической структуры холдинга, многих его звеньев и характера взаимоотношений, сложившихся в компании на данный период. Мужчина полагал, что Элизабет может погубить ее самоуверенность и недооценка других людей, хотя она обладала аналитическим складом ума и, несомненно, определенными психологическими познаниями. Заслуги миссис Старлингтон в стремительном процветании компании были вне всякого сомнения, но некоторые акционеры фирмы были в родственных с ней отношениях (Дэвид, Эмма, Энн, Линда), а своих главных заместителей: Эдварда Крайтона и Анну Теллер – Минерва, можно сказать, взрастила и «вылепила». Кристофер Парк был другом и партнером сэра Уильяма Старлинтона и был, безусловно предан Семье. Его дочь Джулия на вопрос преданности смотрела не так старомодно, как ее отец, но тем не менее относится к Элизабет с известной долей пиетета. По сути дела, несколько человек из вышеперечисленных и составлял ядро компании; и всем этим личностям – некоторые из которых отличались незаурядностью – не приходило в голову что-то менять из-за многих обстоятельствах, тоже вполне обоснованным. Расстановка сил и устоявшееся положение дел устраивало почти всех руководителей отделов по некоторым причинам, самыми главными из которых были: боязнь потерять свою «нишу» в случае какого-либо противоборства со стороны «вассалов», и отсутствие у заинтересованных лиц необходимых качеств для организации сильного лобби. И самое важное, что для создания такой коалиции нужен был человек со стороны, воспитанный в другой семье и среде, с не зашоренным взглядом и далекий от гипнотического воздействия клана Старлингтонов; кроме того, такой человек должен быть очень амбициозным и честолюбивым, лишенный моральных и нравственных принципов, но по личностным качествам не уступающий миссис Старлингтон. «Но никакой подходящей кандидатуры для такой операции у меня нет в наличии», – чуть досадуя, подумал Кристиан, переодеваясь в светлый костюм. «Следовательно, разрушить империю Минервы пока не представляется возможным, хотя нанести ощутимый ущерб – можно попробовать. У некоторых народов практикуется одна тактика: чтобы сломить стадо слонов, надо «подсадить» на определенный «крючок» самых лучших из них, и тогда стадо станет слабым и управляемым. А у людей таких «крючков» совсем не мало: алкоголь, наркотики, женщины, игра… Если бы Элизабет не стала влезать в мой бизнес – не стал бы я с ней воевать. Да и еще, разумеется, участие Минервы в тендере на реконструкцию рынка… Вот – главная задача на сегодня!.. Есть, конечно, более легкий путь – жениться либо на Линде, либо на Энн, которая возвратилась такой похорошевшей, хоть и несколько тощей… А ведь у этой малышки было отнюдь не много шансов стать нормальной; очевидно, она все-таки встретила «своего» Родена, который отсек от ее фигуры все лишнее, хотя, по-моему, он несколько перестарался. Да, есть же еще Эмма. Ее легче будет потом отстранить, но с ней даже рядом стоять невозможно, чтобы не стошнило».

Полностью одетый и готовый к выходу, Кристиан посмотрел на часы – одиннадцать часов – есть время кое-что набросать. Из гардеробной мужчина направился в свой кабинет, замыкающий анфиладу комнат второго этажа, но по пути передумал и завернул в гостиную.

Выбирая дизайн своей квартиры, Стюарт смог удивительным образом соединить два достаточно разных стиля, назвав получившуюся манеру оформления дома «комфортным функционализмом». В выборе цветовой гаммы он отдал предпочтение бежевым и коричневым тонам.

Усевшись в кожаное цвета корицы кресло, он взял со стола свой ежедневник и пробежал глазами по открытой странице. Прочитав предпоследний пункт сегодняшнего плана, Стюарт чуть нахмурил высокий лоб и зло сузил глаза: необходимость звонка Лоре несколько омрачило его настроение. Он хорошо относился к журналистке, несмотря на то что ее отношение к нему очень изменилось, а Кристиан считал это обстоятельство вопиющей несправедливостью по отношению к себе. Да если бы не он – смогла бы она накропать столько разоблачений? Острая на язык, умная, рискованная, правда, слишком амбициозная и честолюбивая, но это исправимо… Главное, с ней не соскучишься – мозги устроены как-то удивительно; ему так и не удалось раскрыть ее до конца… «Все хватит о ней, – резко одернул себя мужчина. Надо провести еще одну «чистку» своих мозгов». Он закрыл глаза и вновь мысленно вызвал образ мисс Кэмпион, но смутный женский силуэт расплывался в сознании черным пятном, как большая клякса на промокательной бумаге. «Отлично, – подумал Стюарт. – Одной проблемой меньше». Открыв глаза, мужчина перевернул следующую страницу ежедневника и сделал на ней запись. Подумав о предстоящей встрече с мэром города, Кристиан решительно поднялся и, выйдя из гостиной, прошел в свой кабинет, чтобы захватить кейс-атташе. Закрыв квартиру электронным ключом, мужчина спустился по лестнице, ведущей во внутренний двор. Сев за руль «бугатти вейрон», Кристиан криво усмехнулся: «Еще бы эти плебеи не считали меня черным магом… можно ли добрыми делами заработать на такой автомобиль?» Потом, без всякого перехода, он неожиданно подумал: «Нет, мысль о возможной женитьбе на одной из родственниц Минервы не только глупейшая шутка, это – моветон… Это – моя капитуляция. А мне нужна борьба и победа в этой борьбе. Мне не нужна империя Элизабет, мне нужно ее разрушение. Я так ненавижу эту ведьму, что только лишив ее всего, смогу обрести свободу и душевный комфорт!»

 

Глава 12

Джулия ответила Линде на ее прощальное «до завтра» и вышла в светлый коридор рекламного агентства «Премиум», принадлежащего миссис Старлингтон, миновала пустую приемную – «где эта вездесущая Патрисия, интересно?» – и вышла на улицу. Как все же хорошо быть свободным художником! Не нужно сидеть в офисе до самого вечера, особенно в такие чудесные дни! Но работать она сегодня уже точно не будет: разболелась голова и хочется спать, хотя это вполне объяснимо; ночью ей почему-то ужасно спалось, и если бы не важное дело – она бы осталась досыпать дома.

Отомкнув замок велосипеда, Джулия легко оседлала полезный транспорт и покатила в сторону Солнечной улицы. Природа, которую девушка могла наблюдать по пути к своему дому, тоже должна была радовать ее взор, но, к сожалению, не этим днем: уж очень невеселые размышления занимали ее симпатичную и неглупую головку.

Каким образом ее угораздило влюбиться в Кристиана? Для любой женщины такое явление может стать настоящим проклятием. А если она к тому же обладает гипертрофированным чувством собственного достоинства, что хорошего получится из такой любви?.. Хотя Джулии долгое время удавалось сохранять хладнокровие, она все же неплохо осознавала: какую опасность представляет для обычной женщины даже несерьезная связь с этим мужчиной. В действительности мисс Парк отнюдь не считала себя заурядной, как раз наоборот… Джулия с самого детства пребывала в уверенности, что вся Вселенная вращается вокруг ее солнечного сплетения. Ну а как же иначе? Посмотреть только на ее родителей – одного взгляда будет достаточно, чтобы никогда забыть… И надо же было случиться такому чуду: у такой экстремально некрасивой пары родился такой хорошенький ангелочек… Значит, не просто так! Значит, она – избранная! К тому же ее семья была отнюдь не бедной. Кроме хорошенького личика, Джулия обладала и другими талантами, во всяком случае ее работы ценились очень высоко. Казалось, что можно еще желать красивой и способной девушке? К сожалению, можно было бы пожелать большего хладнокровия, остатки которого таяли, как снег под солнечными лучами… И сейчас она мечтала только об одном: прикоснуться к его волосам, густым и жестким; или к великолепной шее, красивее которой она просто никогда не видела, а уж ее привередливый взор профессионального фотографа немало раз фиксировал физически совершенных представителей человеческой расы. Влюбленность Джулии почти сразу же превратилась в наваждение всего лишь после вполне обычного для взрослых мужчины и женщины события. Приятный, ни к чему не обязывающий флирт был для Кристиана всего лишь очередной страницей в его жизни, которую можно перевернуть и легко забыть, о чем там вообще шла речь. А для девушки произошла точка невозврата, во всяком случае, ей так казалось. Будет ли у нее еще когда-нибудь беззаботное и счастливое время, когда ее душа сможет радоваться жизни? Ответа Джулия не знала.

Она приехала домой еще более раздраженная, чем обычно, хотя основания для этого, разумеется были: возвратившаяся из отпуска Лора очень похорошела, и Кристиан сделал на нее стойку. Джулия знала об их, мягко говоря, продуктивном сотрудничестве. Конечно, бизнес бизнесом, но в деловых спорах нередко нужна пауза, чтобы расслабиться и найти возможные точки соприкосновения. А уж в сексе этих точек – как звезд во Вселенной. Лора, несомненно, страдает от своего несчастного романа с месье Сержем, а эта страстная любовная связь, судя по ее рассказу, была серьезнее, нежели тривиальный курортный роман и уж тем более – флирт. На вопрос Джулии, что же мешает его продолжению – ее подруга ответила не совсем внятно. И тут вновь появляется Кристиан! Быстренько подсуетился! Он же может оч-чень эффективно помочь в заживлении сердечной раны, хотя его «лекарства» не купишь в аптеке, но более результативного средства, пожалуй, найти невозможно.

Джулия поставила велосипед в гараж, неподалеку от бордового «бентли», и возвратилась к палисаднику, пока еще радовавшему ее сочными красками осенних цветов. Девушка любила наблюдать за растениями, но больше ей нравилась вода, причем во всех проявлениях этой животворящей стихии. А вот огонь она не любила, как и миссис Старлингтон, несмотря на его важность для человеческой жизни. Чем чаще Джулия думала об Элизабет, тем больше находила у себя качества, которые были присущи и Минерве; да и темно-вишневую «бентли» девушка приобрела, конечно же, совсем не случайно. Только у Минервы автомобиль цвета «мокрого асфальта», но ведь Джулия и не собиралась копировать женщину во всем: все-таки у них разные возрастные категории, да и некоторые другие факторы тоже не стоит сравнивать.

Девушка считала, что ей повезло родиться именно сейчас, она считала себя человеком новой эпохи и нового поколения, более продвинутого во всех отношениях, хотя Джулия и не собиралась занимать какой-то руководящий пост, ее волновало только собственное творчество. Вот только Линда ставит ей палки в колесах, а вот с Эдвардом мисс Парк сразу же нашла общий язык. И самое приятное, что никакого сексуального влечения девушка к нему не питала, однако, надо признать, он действительно очень красив, но ведь она же не испытывает вожделения к чайнику китайского фарфора династии Мин. Да и Эдвард относится к ней с огромным уважением, видит в ней талантливую личность, а не коллегу женского пола и весьма облегченного поведения, коих в холдинге было бы совсем не мало, если бы он не принадлежал Минерве. У Крайтона, как и у Джулии, был отменный эстетический вкус, и это чувство общности не разочаровало их впоследствии. В какой-то момент они почти одновременно заметили еще одну важную деталь – а для этого нужен очень острый глаз, – о которой, по ее мнению, больше никто не подозревал, так как внешние факторы, казалось бы, не претерпели заметных изменений. Дело было в том, что миссис Старлингтон перестала быть движущей силой компании. Так, во всяком случае думала Джулия. И дело здесь было не в ее возрасте: чуть больше пятидесяти не возраст для женщины в наше время. Было что-то другое, подтачивавшее энергетику Минервы, хотя глядя на нее, об этом нельзя было и подумать. Мисс Парк стал замечать, что усталость в глазах миссис Старлингтон стала появляться достаточно часто. (Не может быть, чтобы Эдвард – правая рука Элизабет! – этого не заметил! Безусловно, он молчал и никоим образом не показывал своих подозрений.) Рабочий темп этой фантастической женщины вроде бы и не замедлился… та же активность и фанатичная работоспособность; но, похоже, сейчас вся деятельность Минервы держалась на автопилоте, подобно однажды заведенному механизму, набравшему высокий темп оборотов, и в какой-то момент весь процесс уже может продолжаться с инерционной скоростью. Отец девушки, вице-президент холдинга, мог бы ответить на некоторые ее вопросы, нужно только дождаться подходящего для такого разговора случая.

Зачем ей это было нужно – такой вопрос, несомненно, возник бы у мистера Парка; она же не собирается работать в компании на какой-либо должности. Как Джулии уйти от ответа? На самом деле, девушка прочувствовала, что это нужно Ему, Стюарту, а она очень хотела быть ему полезной.

…Стоя у аккуратной клумбы и глядя на мелкие кустовые розы, мисс Парк совсем не видела их красоты, погрузившись в свои размышления. Но вот в поле ее зрения попал совсем маленький паучок, пытающийся взобраться на розовато-бежевый цветок… И это, почти микроскопическое, создание смогло переключить мысли девушки (а в глазах паучка – целой галактики) на другую волну! (Подозревал ли этот представитель паукообразных, как он повлиял на раздумья «галактики»? Абсурдный вопрос, но… заставляет задуматься.)

Можно было бы сделать несколько замечательных кадров, но Джулии совсем не хотелось. «Так распускаться нельзя», – подумала девушка. Несчастливая любовь не должна мешать работе, тем более творчеству». Конечно, ей не нужно думать о хлебе насущном, но это не только ее заслуга.

Вздохнув, она поднялась по каменным ступенькам к парадной двери своего дома. Сбросив с плеча ремень репортерской сумки и оставив ее на кресле в гостиной, Джулия направилась в ванную, где минут десять простояла под прохладным душем в безразличной прострации, кое-как все же сумев смыть с себя пот и грязь. Если бы можно было этими мыльными потоками живительной влаги смыть с души и овладевшее ею демоническое наваждение!

Отключив все телефоны и надев пижаму, она легла в постель и мгновенно заснула.

* * *

Проснулась Джулия отдохнувшей и вполне жизнерадостной. Приняла душ и включила телефоны. «Тихий вечер дома», – сказала она себе, надевая домашний брючный костюм, в котором можно было бы появиться и на модной тусовке. Глубокий бордовый цвет жакета великолепно оттенял влажную гриву золотисто-каштановых волос, подчеркивая выразительность зеленых глаз. Стоя перед зеркальной стеной гардеробной комнаты, девушка медленными движениями расчесывала свои волосы, оглядывая себя с разных ракурсов. Потолочный свет, чуть просвечивая тонкий шелк, мягко обрисовывал силуэт ее пропорциональной, спортивной фигуры, позволяя себе отражаться в красивых глазах Джулии, скользить по ее округлой шее, будто бы ненароком просачиваясь в ложбинку меж аккуратными конусами груди. Подсушив и уложив волосы феном, девушка решила не останавливать на достигнутом и сделала легкий макияж лица. На самом деле, обещая себе провести вечер в одиночестве, она лукавила, в глубине души надеясь, что это будет не так. Джулия все же нарушила свое решение не звонить Кристиану. Она недолго сопротивлялась своему желанию вновь услышать его чувственный голос, когда случайно встретилась с ним сегодня утром на кухне у Кейт. И, покинув свою приятельницу, все-таки позвонила Стюарту, который ей не пообещал вечернего свидания, но и четкого отказа она тоже не услышала.

Посмотрев на себя в зеркала «итоговым» взглядом, она осталась довольной. Взглянув на настенные часы, девушка подумала, что даже если Он и придет, то не раньше семи. Можно было бы и поужинать. Джулия всегда была довольна своим обменом веществ, тем более что похудевшей она себе совсем не нравилась: слишком уж изможденный вид приобретала ее внешность.

Девушка приготовила овощной салат и спагетти с томатным соусом. Налив себе бокал кьянти, Джулия устроилась в уютной гостиной. Она жила в особняке, который ей подарили родители. Дизайнер, оформлявший этот подарок, не сделал ни одного шага без одобрения молодой хозяйки, хотя своей фото-студией мисс Парк занималась сама. Просторные комнаты, отделанные панелями орехового дерева, обставленные мягкими диванами, глубокими кожаными креслами и удобными шкафами, представляли собой огромную лаунж-зону, в которой было приятно не только отдыхать, но и заниматься любимой работой, результаты которой украшали стены особняка.

Джулия любила предвечерний сумрак и не спешила включать освещение, вместо этого она нажала кнопку пульта дистанционного управления телевизором, собираясь бездумно посмотреть какую-либо передачу или очередное реалити-шоу. С удовольствием съев салат, она поднялась из-за стола и, утопая босыми ногами в персидском ковре, прошла к огромному окну и посмотрела на набережную, сверкающую огнями и, как обычно, весело встречающую наступающий вечер. Ей тоже захотелось туда, где шумно и радостно и где, казалось, всегда праздник. Когда она смотрела на веселящихся людей, стоя в одиночестве у окна, то чувствовала себя несчастной и потерянной. Но сегодня у девушки было другое настроение. Возможно, у нее еще появится шанс обрести счастье. Бесспорно, он мог бы быть, если бы не… Лора. Почему бы ей не свалить куда-нибудь?.. в страну, в которой, к примеру происходят боевые действия… она же жаждет сенсаций даже с риском для жизни! Нет, она никому не желает зла, тем более Лоре, просто иногда приходят нехорошие мысли в голову. Звонок телефона помог ей отрешиться от плохих прогнозов будущего мисс Кэмпион.

Джулия постаралась не спешить, возвращаясь в глубь гостиной, где на кофейном столике лежал ее ай-фон. Еще не глядя на дисплей аппарата, она знала, кто звонит, и дело даже не в особом рингтоне телефона, за минуту до звонка девушка уже почувствовала: Он позвонит. И тут же дала себе слово: быть хладнокровной и неприступной! Только так она сможет его завоевать!

Спустя полчаса Джулия открыла Кристиану дверь и, прохладно поздоровавшись, повернулась к нему спиной, направляясь в гостиную. Мужчина последовал за ней, мысленно досадуя на такой прием, но иного выбора, как идти следом, у него не было. «Что ж, – подумал Стюарт. Я еще успею отыграться за это. Сейчас надо использовать удобную ситуацию по максимальному разряду, пока девушка испытывает ко мне достаточно сильное влечение, хотя и пытается скрыть сей факт, но так неуклюже это делает, что догадаться несложно и слепому».

– Подожди пару минут, – сказала Джулия и направилась в туалет, где после основной процедуры не спеша освежила макияж и удовлетворенная своим видом возвратилась в гостиную.

Тем временем, как оказалось, Кристиан включил матово-кремовый торшер, стоящий у ее кресла. Джулия не стала делать ему замечание по этому поводу. Предложив гостю кьянти и получив положительный ответ, она прошла на кухню и принесла оттуда початую пузатую бутылку вина, оплетенную лыком, и бокал. Молча налив ему половину бокала, девушка уселась в кресло напротив.

– Мне не хочется ссориться, дорогая. Но что за срочность? – спросил Кристиан, взглянув на нее исподлобья.

– Мне бы хотелось, чтобы ты наконец-то определился.

– С чем, Джулия? Со своей сексуальной ориентацией я определился еще в детстве, когда, закрывшись в ванной комнате, предавался рукоблудию в компании фотографий обнаженных девиц.

– Если ты будешь издеваться, то не скоро сможешь покинуть это кресло…

– А что, собственно говоря, изменилось? – неласково перебил ее мужчина и с видом мученика воздел взор к потолку.

– Как обстоит ваш бизнес с Лорой?

– Почему бы тебе не спросить у нее? – искренне удивился мужчина. – Вы же подруги, тем более ты ей часто помогала в организации съемок, вы – можно сказать, коллеги. – Он глотнул вино. – Отличное кьянти. – Кстати, коль разговор зашел о Лоре… Надеюсь, ты не забыла, что у нас с ней взаимовыгодное сотрудничество.

– Не забыла. – Она сжала пальцы в кулак, чтобы не позволить разогнаться своей гневливости, которая пока еще находилась в управляемой стадии. – Как и то, что вы неплохо взбадриваете его постельными утехами.

– Ты обо всем знала с самого начала. Для меня секс интересен сам по себе, – он чуть наклонил бокал, с удовольствием наблюдая за гранатово-красными винными «ножками», медленно стекающими по стенкам сосуда. Вдохнув фруктовый аромат с ноткой фиалки, Стюарт сделал небольшой глоток и прикрыл глаза; казалось, его абсолютно не волновал предмет их разговора с Джулией. «Как и я сама, пожалуй», – грустно подумала девушка, хотя ее немного успокоили его спокойные и уверенные действия, которые можно наблюдать у сомелье при дегустации вин.

– Я не обвязываю секс кружевами, не вышиваю на нем цветочки, чтобы потом вставить его в красивую рамочку и обливаться сентиментальными слезами при каждом воспоминании о пережитых замечательных моментах, – ядовито констатировал Кристиан. – Зачем страдать по тому, что можно еще неоднократно повторить. – Он вдруг неожиданно задумался. – Хотя уверен, не буду переживать, если когда-нибудь пойму, что впредь уже не смогу этим заниматься. Я, видишь ли, как Вселенная, которая не терпит пустоты, – он весело рассмеялся. – Найду адекватную замену, если понадобится, конечно. – Кристиан резко прервал свой смех и посмотрел на хозяйку странным взглядом, от которого той захотелось сжаться в комочек, маленький и незаметный.

– Джулия, если хочешь вырезать себе сердце – не стоит начинать с ампутации ноги. Я не буду меняться, по крайнее мере в ближайшие двадцать лет. Если мне нравится женщина, и она тоже смотрит на меня так, как нужно, зачем отказываться от взаимного удовольствия? Ты же умная и взрослая женщина. Не мне тебе рассказывать такие азбучные истины. – Стюарт хмуро посмотрел на нее. – И, запомни, я с тобой разговариваю на эту тему в последний раз. Не захочешь секса со мной – не стоит напрягать ни себя, ни меня. Нужен тебе мужчина для серьезных отношений, для брака в конце концов, – ищи. В этом я тебе мешать, безусловно, не стану, но и помочь не смогу… – Он поставил бокал на стол. – И не из вредности, ты знаешь. Просто я не занимаюсь организацией всякого рода знакомств. – Тебе всё понятно?

– Да, – тихим, но ровным голосом сказала она, отнюдь не испытывая спокойствия и сдерживая закипающую где-то внутри себя ярость.

Стюарт вздохнул, досадуя за свою несдержанность.

– Извини, за резкость… Сам не понимаю, что на меня нашло… – сказал Кристиан примирительным тоном. – Но ты же знаешь, я терпеть не могу, когда меня допрашивают.

Джулия понимала его правоту и тоже мысленно обругала себя за свой недопустимый вопрос, с которого и началась эта безобразная ссора. А ведь она совсем не хотела выяснять отношения… Неправда, выяснений хотела, но не таких.

– Это ты меня извини. Веду себя, как сварливая жена…

Кристиан лучезарно улыбнулся.

– Ну вот и замечательно. Если хочешь – можем подняться в спальню. Вообще-то, у меня к тебе небольшое дельце, но мы можем обсудить его позже, – он продемонстрировал свое обаяние, широко улыбнувшись, не забыв увлажнить ставшими темными глаза в вожделенном предвкушении страсти. Ничего не стимулирует мозги так, как небольшой отдых после взрыва эмоций. Мужчина поднялся с кресла и направился к лестнице, абсолютно не сомневаясь, что она последует за ним. Она последовала. У неё не было иного выбора. Для некоторых женщин, одурманенных любовью, противоядие найти невозможно.

…Спустя час Кристиан вышел из особняка мисс Парк, но он не спешил домой. Вместо этого он решил прогуляться к окраине города, где еще полгода назад был старый рынок и полуразрушенный комбинат – немаленький участок местности, ставший камнем преткновения в его отношении к миссис Старлингтон. (Хотя Минерва еще не знала, что соотношения их сил несколько изменилось.) У каждого из них был свой интерес к заброшенным строениям и примыкавшей к ним огромной территории. А выиграть тендер по использованию этой местности для мужчины было бы отличной заявкой для дальнейшего развития не только его собственного бизнеса, но и всего их города.

Стюарт проследовал вдоль ухоженных коттеджей и вышел к Хрустальному озеру. Прогулявшись вдоль озера, он подошел к мосту, через который перебрался на другой берег. Обогнув Шахматную площадь, мужчина спустился по извилистой тропинке и оказался у восточного периметра заброшенного участка старого комбината. Постояв немного у небольшого оврага, от которого исходил торфяной запах, Кристиан, обойдя этот заросший островок, вышел к пустырю, где когда-то давно был разбит обычный парк, превратившийся впоследствии в несколько акров дикой природы. Эта невзрачная территория в скором времени могла бы стать настоящим Клондайком! И Кристиан собирался приложить все свои силы и возможности, чтобы его имя вошло в историю Тауэринг-Хилла… хотя почему бы и не всей Великобритании?

 

Глава 13

Несмотря на мое недавнее и искреннее заверение, на день рождения Лоры я попасть не смог. В пятницу утром позвонила матушка и сообщила мне плохое известие: скончался мой двоюродной дядя… И я улетел в Милан.

Возвратился я только в понедельник днем и сразу же позвонил Лоре, договорившись с ней о совместном ужине. Памятуя о ее недавней просьбе, в Лондоне я купил имениннице подарок, правда, был он весьма далек от обычных презентов; мое «поздравление» издавало мелодичные звуки, любило молоко и упорно пыталось взобраться мне на голову, не забыв предварительно помочиться в мои тапки. Но этот шоколадно-палевый клубочек с огромными голубыми глазами смотрел на меня так трогательно и доверчиво, что я даже не смог погрозить ему пальцем.

Клео очень ревностно наблюдала за попытками бедного малыша органично войти в реальность странного, чужого мира. Вероятно устав от тягот адаптации, котенок проспал на моей подушке до полудня. А проснувшись, он вновь наивно распахнул глаза для познания мироздания. Как бы мне хотелось, чтобы этот, пока еще незнакомый для него, мир не обманул его доверия. Хотелось бы, конечно, чтобы наша красивая планета была доброй для всех живущих существ. Только почему в этой сказочной Вселенной есть немало двуногих, творящих зло? Неужели белое не может существовать без черного?.. Видимо, нет… К сожалению, законы философии незыблемы для всех сказок.

Приняв душ, я перекусил парой сэндвичей и лег отдохнуть, заснув незаметно для себя. Но проснулся я вовремя, чтобы успеть к назначенному Лорой времени.

Погода была чудесной и теплой, длились бы такие денечки до самой весны! Немного помечтав на эту тему, я подъехал к особняку мисс Кэмпион.

Лора встретила меня радушно и приветливо и самое главное – мой подарок ее очаровал. Взрослая дама радовалась чудесному котенку, как маленький ребенок. Ее восторг плавно трансформировался в умиление, а маленькое существо, по-видимому обладающее музыкальным слухом, поддерживало сюсюканье женщины тихим и стеснительным повизгиванием. На котенка обрушилась такая лавина нерастраченной нежности и любви, что бедный малыш описался, уж не знаю почему: от радости или от испуга. Честно говоря, я не ожидал от моей обычно сдержанной приятельницы такой бурной, даже несколько экзальтированной реакции – еще один штрих, над которым стоило задуматься.

Спустя минут тридцать, когда котенку обустроили угол, спальное место и обеденный стол, Лора все же вспомнила, что мне тоже не мешало бы уделить внимание. Разумеется, она не забыла искренне поблагодарить меня за чудесный подарок. В искренность Лоры я поверил, но вот какой-то штрих в ее поведении показался мне несколько фальшивым. И я, кажется, понимал природу этого обмана. Для меня лучшая тактика в разговоре с такими людьми, как Лора, – отсутствие всякой тактики. Лучше, безусловно откровенная правда, даже если она не очень приятная. Иногда такт и дипломатия могут сыграть не самую хорошую роль. Но мне даже не пришлось давить на женщину: ее горящие глаза, блуждающая улыбка, мечтательный взгляд – все говорило о готовности Лоры поделиться со мной какими-то приятными новостями.

Отдав должное превосходному ужину и выпивке, мы заметно расслабились. Лора отпустила прислугу, и затем уже рассказала мне о том, как прошел ее день рождения, и какими новыми экспонатами пополнился ее «зверинец».

Внимательно слушая женщину, в отдельных моментах ее рассказа я чувствовал некоторую недосказанность. В прошлый раз ей пришлось признаться мне в своем флирте с Эдвардом, так как их «постельный» роман совпал с началом нашего расследования, но сейчас причин для откровенности вроде бы и не было. Лора упорно попыталась убедить меня в том, что их отношения с Эдвардом объясняются только одним, сугубо физиологическим интересом и не более того. Попытки журналистки не убедили меня, вернее, такое объяснение могло касаться Крайтона, но не ее: Лора никогда не относилась к мужчинам только с позиции сексуальной гимнастики. (Хотя лично я ничего не имею против такого, целенаправленного, времяпрепровождения.) Думаю, моя приятельница немного лукавила, и она отнюдь не является исключением: многие женщины прибегают к различного рода уловкам даже в тех случаях, когда у них ни о чем и не спрашивают. Я все же подозревал, что сложившаяся, достаточно неоднозначная ситуация в их компании не могла не волновать Лору. И, по-видимому, не только ее одну. Соперничество красивой и молодой Линды с яркой и умной журналисткой за право занять место в постели с Эдвардом, очевидно, не на шутку взбудоражило монотонное и пресное бытие обывателей Тауэринг-Хилла. Об Эдварде, не грезили, наверно, только я, Элизабет и старухи, мечтающие разве что о погосте. Но Крайтон, насколько мне известно, ни одну женщину не пускал в свою жизнь. А зная невозмутимость Эдварда, думаю, вряд ли его вообще волновал исход этой женской борьбы за место рядом с ним. Слушая Лору, я механически взял коробку с заменителем сахара и обратил внимание на то, что шоколадное пятно, оставленное мною ненароком в прошлый раз, исчезло, хотя упаковка была точно такой же. Наверное, миссис Таунсенд отмыла его.

Лора все щебетала о том, как все же приятно ощущать себя в обычной, нормальной обстановке. Ужасные сновидения и галлюцинации довели бедную женщину до нервного истощения. Конечно, можно было предположить, что слежку за ней приостановили из-за нашего вмешательства, но я склонялся к мысли, что ее и не было: уж очень нелепым, судя по ее рассказам, выглядело это преследование. Если хотели припугнуть или предостеречь – картина такого давления выглядела бы несколько иначе; а уж если нужно было бы физическое устранение журналистки – возможностей для такого исхода было предостаточно. Единственный вывод, который мог бы объяснить причины происходящих странностей, – это проблемы в голове женщины. Но я не стал ей об этом говорить. Я вообще мало говорил, и мой вклад в беседу ограничивался несколькими невнятными междометиями и скудным языком жестов: кивками головы (согласие), приподнятостью бровей (удивление) и пожатием плеч (многовариантная трактовка). «Болезнь» Лоры, по-видимому, прошла. Хотелось бы думать, что рецидива не будет. В какой-то момент, наблюдая за журналисткой, я понял, что пора уходить. В поведении Лоры чувствовалась какая-то суетливость, ранее ей несвойственная: торопливость в жестах, легкое раздражение во взглядах, которые она время от времени бросала на часы, безусловно, пытаясь делать это незаметно для меня. Она явно кого-то ожидала, и не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться кого. Когда я сказал Лоре, что мне уже нужно уезжать, в ее глазах промелькнуло мгновенное облегчение. Попрощались мы тепло, как обычно, но в этом прощании я все же почувствовал еще какой-то, не очень приятный для себя, оттенок… то ли досады, то ли отчуждения.

По дороге домой, пытаясь более детально проанализировать нашу с ней беседу, я вдруг почувствовал себя уставшим и разбитым. Радовало то, что и в таком, «разобранном» состоянии можно обнаружить для себя пользу.

Она, то бишь польза, «случилась» позже: когда я, уже перекочевав в постель, сразу канул в темный глубокий омут сна. Но среди ночи я неожиданно проснулся, хотя настоятельную потребность посетить туалет после достаточно плотного ужина трудно назвать «неожиданной». И мне не пришлось об этом пожалеть по двум причинам, одну из которых озвучивать нет смысла в силу ее очевидности. Вторая… правду говорят, неизвестно, когда тебя посетит озарение. Иногда можно добавить: и чем ты будешь занят в этот момент. Возникшая в моей голове идея не помешала основному физиологическому процессу, но, вероятно, сам процесс, который я никак не мог приостановить, смог оскорбить эту нужную мне мысль. Приходиться признать: отсутствует, к сожалению, в отправлении естественных потребностях человека утонченная эстетика, поэтому мое озарение длилось недолго. Поначалу верная, как мне тогда казалось, догадка проскочила яркой искрой где-то на краю моего сознания и сразу стала меркнуть, растворившись в галактике нейронов. Уже лежа в постели, я упорно пытался вспомнить исчезнувшую версию, которая, пожалуй, достаточно логично и правдоподобно объясняла многие странные явления, произошедшие с Лорой. Но той ночью мои попытки так и не увенчались успехом. Через какое-то время я заснул, погрузившись в мрачные размышления о своем скудоумии, хотя ближе к утру меня вновь что-то неожиданно разбудило, и это «что-то» никакого отношения к моей физиологии не имело. Открыв глаза, я увидел привычный, чуть застывший полумрак своей спальни, услышал обычные ночные звуки дома и сада. Мои органы чувств сканировали обыденность обстановки. Ничего подозрительного. Клео спокойно спала у меня в ногах. Но, почувствовав мое пробуждение, она тоже встрепенулась, подняла голову, удивленно блеснув глазами. Настороженно застыв и не обнаружив никакой активности с моей стороны, разбуженное животное вновь улеглось, очевидно, пребывая в легком недоумении. Иногда, среди ночи, такие прецеденты случались, и Клео позволяла себе нарочитое удивление. Но этой ночью у меня возникло какое-то странное чувство, и эта «странность» находилось за гранью моего понимания. Не заразился ли я от Лоры ее загадочным заболеванием? Предчувствие беды? Со мной или с кем-то еще? Возможно, декабрьский конец света, предсказанный майя, все же порадует их современных адептов, страстно мечтающих о таком, всеобщем, финале? Я к ним не отношусь, к тому же апокалипсис мне не нужен. Может, настала пора пересмотреть свои взгляды? Пролежав неподвижно минут десять, вяло фантазируя о будущих стихийных бедствиях и возможных смертельных исходах в связи с ними, я пришел к выводу, что в любом случае умирать от чего-то придется. И зачем об этом заботиться сейчас? Кроме того, хотел бы я знать, какие-такие мои личные потуги могут спасти планету от смертельной катастрофы? Но, судя по своему взвинченному состоянию я решил, что заснуть в ближайший час, а то и два, мне, вероятно, не удастся. Один внутренний голос советовал мне мысленно рисовать белые символы бесконечности на белом фоне. Дугой – скептически заметил, что эти уроки живописи не смогут помочь человеку со слабым торможением в ЦНС. Я внял совету скептика и, применив все известные мне техники активизации мышления и памяти, попытался вспомнить недавно пришедшую мне в голову идею. Я лежал и раздумывал о дальнейших своих шагах, и, конечно же, мои мысли вращались вокруг Лоры. Стоило ей достаточно похудеть, изменить прическу, снять очки, предпочтя им линзы… и миру предстала красивая, сексапильная и умная женщина! И теперь я даже почувствовал некоторую досаду, что когда-то не воспользовался шансом. Странно все-таки устроен человек или это я такой? Сам не захотел принять почти открытый намек Лоры на возможность необременительного секса, и впоследствии стал испытывать легкую ревность. Может потому, что я стал относиться к этой женщине более трепетно и не хочу, чтобы такие как Серж, Эдвард и подобные им эгоцентричные самцы ранили ее душу, растоптав чувства и надежды женщины, пусть даже иллюзорные; тем более что один из них это уже сделал. Мои противоречивые мысли постепенно стали терять свою четкость, растекаясь и растворяясь в сознании, как мыльная пленка на воде, и я заснул. Мне приснились Лора, Энн и еще какая-то незнакомка. Девушки наряжали в разноцветные чепчики оживших крокодилов из коллекции мисс Кэмпион и весело забавлялись, совсем не боясь оскала кровожадных чудовищ. А затем Лора надела черную шляпку с вуалью, взобралась на каминную полку и застыла в позе манекена рядом со своей коброй. Я хотел снять женщину с мраморного пьедестала, но она сама мне показалась каменной статуей. В сильном рывке я проснулся, нечаянно задев Клео, удивив и раздосадовав ее, но мудрое животное, видимо, правильно истолковав происшествие и почувствовав мое искреннее раскаяние, сразу же простила меня и вновь улеглась на свое место. А я посмотрел на часы: семь утра. Засыпать уже и не следовало бы, но поваляться в постели минут двадцать было можно. Размышлять над своим странным сновидением я не стал: никогда не видел смысла в разгадывании снов: что должно произойти – все равно исполнится. Зачем тогда тратить свои силы и время на бесполезное занятие? Поэтому и это сновидение я отнес к странному и нелепому синтезу разного рода дневных картинок, запечатлевшихся в моем мозге. Честно говоря, я не мог и вспомнить, когда – за исключением прошедшей ночи – у меня были такие яркие сны, обычно в моем сознании на момент пробуждения оставались всего лишь какие-то обрывки бессюжетных картинок, смутных и расплывчатых. А этой ночью мое ополоумевшее подсознание, накрученное рассказами Лоры, и, похоже, изнывающее от ревности к Хичкоку, продемонстрировало мне эпизод психологического триллера. По своему опыту я привык характеризовать тусклые и разбавленные сновидения очень просто (да простят меня сомнологи!), если чувствую себя легко и спокойно – будущее не сулит мне никаких неприятностей, если утреннее настроение – не на высоте, стало быть, возможны некоторые проблемы. Но тут на выручку всегда приходили моя устойчивость к стрессу и незыблемая вера в свои силы, а скорее, вера в «хороший» сценарий для скромного и непритязательного детектива Марка Лоутона.

Сегодня утром, после пробуждения, я почему-то пребывал в мерзопакостном состоянии, и никакие жизнеутверждающие установки не помогли мне снять мрачные предчувствия надвигающейся беды. Оставалось надеяться, что обычный утренний ритуал понизит мою тревожность и нивелирует душевный дискомфорт.

Приняв душ и приведя в аккуратный вид свою трехдневную щетину, я поплелся на кухню заниматься завтраком для кошки. Она тоже пребывала не в самом лучшем настроении, по-видимому чувствуя мое состояние, но я не мог ее успокоить, потому что и сам не мог совладать со своими ощущениями: мой мозг работал, как старый проигрыватель, «зацикленный» на одной и той же, заезженной и безнадежно унылой, мелодии, и постоянно продуцировал волны печали и тоски.

Выпив апельсиновый сок, я позавтракал яичницей с ветчиной и тостами, почти сразу ощутив, что мои рецепторы и мозг не получили гастрономического удовольствия, а мое тело извлекло из этого действа всего лишь банальное физиологическое насыщение. Обидно, я привык получать радость практически от всего. Чуть позже, почувствовав сонливость, я залил это дремотное состояние кофе с молоком. Решив заменить в этом безрадостном поглощении напитка сахар шоколадом (все же полезнее и вкуснее), меня вновь зацепила какая-то «сладкая» деталь, то есть возникли ассоциации, имеющие отношение к десертам, но конкретное видение этой «конфетки» я рассмотреть пока не мог. Раздумывая, я автоматически, сам того не замечая, поглотит немалое количество черного десерта. Пока лишний вес мне не грозит, как некоторым моим знакомым женщинам, положившим на плаху своей отчаянной борьбы с собственной физиологией возможность побаловать себя маленькими радостями жизни. И как только я об этом подумал – меня осенило! Еще одна деталь встала на свое место в пестрой разноцветной мозаики под названием «Лора и ее галлюцинации». Мою догадку необходимо было проверить, хотя я и был уверен в своей правоте. Нужен срочный разговор с миссис Таунсенд! Но за окном – еще раннее утро, и пару часов мне нужно было занять себя другой работой, чтобы время до десяти пролетело незаметно. (На работу я собирался после полудня, так как возвратился из Италии даже раньше оговоренного с Шарлоттой времени.) Раздумывая чем бы мне заняться, я вдруг вспомнил, что салон Кристиана открывается в девять, а в застекленном стеллаже его магазина были выставлены различные эфирные масла, всякие травяные сборы, специальные подушечки, долго сохраняющие запах… Почему бы мне не пойти и не взглянуть на эти любопытные витрины?..

 

Глава 14

Миссис Таунсенд открыла дверь особняка своим ключом-карточкой. Сегодня она пришла чуть раньше, чем обычно. В последнее время пятидесятилетняя женщина страдала от бессонницы, но снотворное принципиально не принимала: бороться с наступающим климаксом лучше при помощи гормональных средств, хотя визит к гинекологу-эндокринологу Стелла откладывала, но не только потому, что процедура осмотра не обещала приятных ощущений, а еще и по причине технической сложности ее выполнения: несмотря на свою подвижность, женщина обладала несколько массивными бедрами и очень стеснялась этого. Вздыхая и мысленно уговаривая себя не комплексовать по поводу лишнего веса, она взглянула на напольные часы, стоящие в сумрачном холле. Не успев еще как следует рассмотреть положение стрелок на золотисто-бежевом циферблате, миссис Таунсенд услышала, что часовой механизм громогласно объявил половину девятого. Это было немного неожиданно для нее, обычно она приходила чуть позже, и никогда еще не очень приятный, оглушительный бой курантов не раздавался так близко от ее ушей. Женщина вздрогнула. Не было еще девяти часов, и в это время журналистка обычно работала либо в своем кабинете на втором этаже, либо в гостиной – на первом. Если мисс Кэмпион не было на первом этаже, миссис Таунсенд поднималась в кабинет – поздороваться. В бассейне Лора занималась обычно до восьми утра, иногда она отдыхала на третьем – в зимнем саду; когда же журналистке приходилось уезжать – всегда предупреждала прислугу об этом.

Странно, но этим утром Стелла нигде не могла обнаружить свою хозяйку. Обойдя практически весь дом, запыхавшаяся женщина все же заглянула в бассейн. Здесь было тихо и спокойно: застывшие в различных позах аллигаторы привычно скалили свои зубы. Что-то подтолкнуло миссис Таунсенд подойти поближе к бортику бассейна. Почувствовав неприятное волнение, женщина интуитивно не стала смотреть вниз, а, механически запрокинув голову к верху, боязливо взглянула на зеркальный потолок.

Утренние лучи октябрьского солнца, проникая сквозь цветные стекла витражных окон, прорезали неподвижную голубую гладь бассейна, мерцая по водной поверхности россыпью блестков.

Светло-голубой купальник мисс Кэмпион почти сливался с водой, поэтому казалось, что части загорелого стройного тела покоятся на дне бассейна сами по себе: длинные ноги, изящной формы руки и голова, обрамленная каштановым, слегка колыхающимся ореолом густых волос, похожим то ли на бурые водоросли, то ли на какой-то фантастический цветок.

Было все же утро, поэтому еще никто, кроме прислуги, не хватился мисс Кэмпион. Но Лоре было уже все равно; хотя, кто знает, что происходило с ее душой в тот момент, когда она физически перестала себя ощущать? Сожалела ли женщина о безвременной кончине своей материальной оболочки, родной, привычной, не всегда послушной, но умной, трудолюбивой, страдающей и… живущей? Ведь даже к старому платью испытываешь какую-то теплоту и сожаление, когда его приходится выбрасывать. Как же тогда быть с мертвой, бездыханной плотью, еще совсем недавно казавшейся неотделимой от человеческой личности, – молодой, находящейся в отличной форме и возрастном периоде для радостного и счастливого бытия, творчества, любви?.. Незаконченные дела, невыполненные обещания, несбывшееся надежды, нереализованные желания… Наступил короткий, конкретный миг, и все человеческое будущее перестало существовать для счастливой до того момента женщины. Возможно ли, что она будет более счастливой в другом мире? Только вряд ли кто-то из живущих сможет узнать об этом…

В зеркальном части потолка миссис Таунсенд ничего толком рассмотреть не смогла, но, когда она опустила голову – увидела синий махровый халат Лоры, небрежно брошенный на светло-зеленый шезлонг, рядом с которым стояли и ее кожаные сланцы. Стелла не была глупой и, чтобы связать несколько моментов и деталей в логический вывод, ей потребовалось пару секунд. Она не смогла сдержать вопль ужаса, но зрелый возраст и немалый опыт пережитых стрессов помогли ей взять себя в руки, удержав от паники и необдуманных действий. Плавать миссис Таунсенд не умела, тем более ей и так было понятно, что с помощью уже можно не спешить. Насмотревшись детективов, женщина знала, что лучше ничего не трогать и сразу вызвать полицию. Она поймала себя на мысли, что не удивилась произошедшему, давно предчувствуя беду, и даже неоднократно предупреждала Лору об опасности ее хобби. Миссис Таунсенд была убеждена в том, что все предметы имеют свой энергетический заряд, тем более – игрушечные чудовища… Это они создали в доме отрицательное поле, негативно влияющее на человеческую психику и, безусловно разрушая ее. То-то мисс Кэмпион после своего возвращения была временами какой-то странной, пугливой и заторможенной.

Миссис Таунсенд, воспользовавшись своим мобильным телефоном, позвонила в Службу спасения и четким, ровным голосом рассказала о случившемся. Все, чем она могла помочь застывшему неодушевленному телу, недавно принадлежавшему молодой и красивой женщине, огорченная дама сделала.

* * *

До десяти у меня еще оставалось немного времени. Быстро просмотрев электронные сообщения и ничего интересного для себя не обнаружив, я взял свой рабочий блокнот и, открыв в нем новую страницу, стал чертить еще одну схему произошедших с Лорой событий, но под другим углом зрения (спасибо Кристиану и его гербарию!), пытаясь применять технику латерального мышления. На черчение у меня ушло чуть более пятнадцати минут, но результат примитивного рисования превзошел все мои ожидания: за короткое время неплохой урожай нужных мыслей! Возвращение капризного озарения исправило мое настроение, и я почувствовал прилив сил и бодрости. А вскоре меня уже вновь переполняло азартное возбуждение и решимость незамедлительно проверить свою «ночную» версию (все последние догадки неплохо укладывались в ее логическую канву). То, что сама Лора просила меня больше ничего не выяснять, не очень-то меня останавливало. В этот раз предполагаемое мною расследование уже не требовало слежки за женщиной и ее любовными встречами. Все было так просто!

Взглянув на часы, я обнаружил начало одиннадцатого. Мне было известно, что в это время Лора обычна доступна для телефонного разговора, хотя меня в большей степени интересовал разговор с миссис Таунсенд, ее прислугой.

От возбуждения и азарта, я не находил себе места. Казалось, пелена, так долго скрывавшая от меня очевидное, наконец-то спала с моих зашоренных глаз. Но проведенная аналитическая работа выдала мне несколько дополнительных объяснений произошедших событий и, чтобы выделить верную – необходимо было выяснить историю с шоколадным пятном, когда-то оставленным мною на упаковке со стевиозидом.

Однако мой звонок Лоре вмиг разрушил всю выстроенную мною логическую цепочку, разбросав ее звенья в моей голове, как бочонки в игровом барабане. Поначалу я выслушал: «… абонент временно не доступен», а когда я позвонил миссис Таунсенд (ведь мне нужна была именно она, а номера телефонов своих помощников мне дала Лора, когда я проверять ее подозрения насчет слежки), то услышал от нее, что журналистка утонула в собственном бассейне!

Я не сразу вник в смысл сообщения и только с некоторым опозданием смог понять, что трагические обстоятельства внесли жестокую коррекцию в мои планы, предварительно сняв с повестки дня и все страхи мисс Кэмпион. Время и пространство, казалось, остановились для меня на витке какой-то спирали, вместе с ними на полпути своего бега застыли и мои мысли. Нарушила картину этого «ледникового периода» Клео, неслышно подплыв ко мне и настойчиво промурлыкав. Сковавшее меня поле другого измерения враз рассыпалась, но его осколки, видимо проникли в мой мозг, оставив в нем зияющую рану, от которой хотелось выть. Еще несколько минут я был не в состоянии что-либо делать, но потребности другого живого существа, за которое я в ответе, заставила меня действовать. Mia tristeza es mia y nada mas; моя печаль – это моя печаль, кошка-то в чем виновата? Почему кто-то должен расплачиваться за мои ошибки?

Мне неоднократно приходилось читать, что героя «затопило острое чувство вины», признаться, я всегда считал такого рода выражения несколько преувеличенными. И сегодня я понял, что эта фраза не может отразить и толику моих чувств. Ядовитый спектр ощущений безысходности, горя, тоски… – кошмарное состояние, когда знаешь, что мог повлиять на благополучный исход какого-либо дела, но из-за того, что не воспринял его с должным, серьезным, подходом, и случилось несчастье… которое уже не исправишь! Я не смог помочь, и моя неспособность привела к трагичным последствиям!

Что можно сделать, когда обычное, относительно комфортное состояние души и сознания вдруг начинает трансформироваться в какую-то пронзительно стонущую субстанцию? Как прекратить этот внутренний безмолвный вой, когда уже не помогают никакие логические доводы и веские аргументы? Это абсолютное, вселенское чувство вины подчиняет себе все мысли, чувства и эмоции… оно не знает никаких преград, охватывая для своих прожорливых целей все закоулки разума. Чтобы не сойти с ума, есть только один выход – не поддаваться панике самобичевания. Да, немного цинично или парадоксально, но по-другому нельзя. Прочность черепной коробки – утопия, если сознательно не противостоять внутренней энтропии хрупкого разума.

Известный афоризм, что у каждого врача есть свое кладбище, как мне кажется, нуждается в продолжении: после слова «врача» следовало бы поставить многоточие. И этот эвфемизм правдиво отражает уязвимость и трагическую статистику других специальностей, хотя на этой важной особенности многих профессий редко делается акцент. Что ж, сегодня и для меня настал момент открытия «собственного кладбища». И если мне вообще нельзя было избежать этого обстоятельства, то факт, что его первой жертвой стала Лора Кэмпион – особенно нестерпим для бестолкового детектива Лоутона.

В каком-то состоянии очумелой прострации я переоделся и через полчаса подъезжал к особняку Лоры. Но основное действо уже закончилось. Тело мисс Кэмпион уже увезли, но зеваки не расходились, к ним подходили все новые лица, алчущие узнать правду из первых рук. До пресс-конференции дело еще не дошло, но, судя по всему, «первые руки» не отказывались от этой идеи. Несчастье притягательно, и оно часто предпочитает компанию любопытствующих, для которых любое событие из чужой жизни более значительно, чем их собственная история.

Сидя в машине и все еще находясь в состоянии нервной лихорадки, я пытался собрать свое разбитое состояние хоть в какое-то подобие единого целого и, желательно, мыслящего существа. О том, чтобы немного успокоиться, пока не стоило и мечтать. Навязчивая мысль о том, что я виновен в смерти журналистки доводила меня до психической агонии. А такие обстоятельства не создают благоприятных возможностей для общения с кем бы то ни было. Но это было, пожалуй, единственное, что я мог делать, и все, что мне теперь оставалось – выяснить причину смерти Лоры. И если это был все-таки несчастный случай – возможно, я смогу жить почти с чистой совестью. «Почти», – потому что надо было убедить женщину обратиться к врачу-психиатру или хотя бы – к психоаналитику. А я этого не сделал. И гадать теперь о причине смерти женщины абсолютно бессмысленно. Узнать правду – единственный для меня выход и, похоже, хоть какое-то выполнение своего долга перед Лорой, пусть даже после ее смерти. Альтернативы просто нет.

Не успел я выйти из машины, как услышал трель своего мобильника. Даже не посмотрев на дисплей телефона, я «прочувствовал» личность абонента. Безусловно, Элизабет была уже в курсе произошедшего и, по-видимому, предприняла какие-то действия. В своем предположении я не ошибся. Миссис Сталлингтон вновь попросила меня о срочной встрече (это становилось приятной тенденцией, что могло бы меня, конечно, порадовать, но не сегодня).

Я подозревал, что от нее узнаю все, что на данный момент известно полиции. Поэтому оставаться у дома, навсегда потерявшего свою хозяйку, для меня уже не было смысла. Бесспорно, я сюда еще вернусь.

Спустя двадцать минут я уже входил в красновато-коричневый, отсвечивающий легким золотистым отливом, зал кафе-бара. Не знаю, почему такая цветовая гамма нравилась Элизабет, мне она казалась несколько тяжеловесной. Но приглушенный свет и приятная музыка создавали здесь уютную обстановку. Я огляделся по сторонам. В баре было малолюдно. С обеих сторон от подковообразной стойки стояли столики, за одним из которых сидела миссис Старлингтон. Перед ней, на столешнице стола, стоял раскрытый ноутбук, но Элизабет почти не смотрела на его мерцающий монитор, устремив свой взор куда-то вдаль. Несмотря на ее кажущийся отстраненный взгляд, женщина заметила меня. Она приветливо кивнула, чуть улыбнулась, печально приподняв уголки твердой линии губ.

Я подошел к столику, и она пригласила меня присесть.

Выглядела она сегодня не броско: серо-коричневый костюм по цвету неплохо вписывался в дизайн зала, но женщину, как мне кажется, такой наряд немного старил.

– Трудно здороваться сегодня привычным «доброе утро». Не правда ли, Марк? – Она внимательно посмотрела на меня, не ожидая ответа. Кивнув в сторону небольшого экрана сенсорного меню, встроенного в столешницу стола, Старлингтон спросила:

– Что вы будете, Марк?

Есть мне не хотелось, честно говоря, мне было настолько тошно, что хоть в петлю лезь. Но, не думаю, что это могло бы что-либо исправить. Заказав кофе, я выжидательно посмотрел на Элизабет. Та не стала попусту терять время, мрачно сказав:

– Уверена, что вы уже обо всем знаете.

Я молча кивнул, но женщина ждала еще чего-то.

– Я ничего не знаю, – хмуро ответил я.

– Марк, я хочу вас нанять для расследования смерти Лоры, – без всяких вступлений промолвила она, пристально посмотрев на меня стальными глазами.

Я не выказал удивление, потому что его не было.

– Вы уже знаете какие-нибудь факты, говорящие о криминальной подоплеке этого несчастья?

– Нет. В том-то и дело, все выглядит, как несчастный случай, по крайней мере, предварительный осмотр особняка мисс Кэмпион указывает на такую версию, – она пожала плечами, – так мне рассказал старший инспектор Теллер. Но вся работа еще впереди. – Она взяла бокал с водой и сделала несколько глотков. – Я имею в виду патологоанатомическое исследование тела, анализы крови, тканей и так далее. – Женщина чуть поморщилась. – Но я хочу не только подстраховаться… хочу любыми способами узнать истину. И потом, – замолчала она, ожидая пока официант поставит чашечку с чаем для нее, и кофе – для меня, – я хотела бы предложить вам усложнить дело, которое мы с мисс Кэмпион поручили вам расследовать, потому что считаю смерть Лоры и ее журналистские изыскания о французских актрисах звеньями одной цепи. Поэтому не верю в смерть моей приятельницы вследствие несчастного случая, тем более ее самоубийства, – она пригубила чай и продолжила:

– Хотя я склоняюсь к варианту отравления мисс Кэмпион галлюциногенами. – Замолчав, миссис Старлингтон вопросительно посмотрела на меня.

Я не спешил отвечать и сделал глоток кофе.

– Мне пришлось бы заняться смертью Лоры в любом случае. Конечно же, я согласен. – И у меня есть одно предположение, которое нужно проверить. И если оно подтвердится – можно смело утверждать, что Лоре подсунули какой-то психотропный препарат. – Я умолк и посмотрел на Минерву. Она, как обычно, была беспристрастна, но тень одобрения, промелькнувшую на ее лице, мне удалось заметить. – Человек даже с крепкой нервной системой под действием таких веществ ведет себя неадекватно, а у мисс Кэмпион в последнее время были с этим проблемы. Хотя о действии химии на человеческий организм вы знаете, безусловно не хуже меня.

– Вы имеете в виду, что отравление какой-то гадостью могло привести к таким последствиям?

– А вы разве исключаете такую возможность?

– Нет, конечно. Вполне может быть, – задумчиво проговорила она. – Я незамедлительно попрошу инспектора Теллера рассказать вам о результатах предварительного расследования и всячески содействовать вам в этом деле.

– Спасибо.

– Лора мне еще неделю назад сообщила, что вы пришли к обоюдному решению – прекратить вашу работу, так как слежки за ней вы не заметили, к тому же ее странности тоже неожиданно прекратились. – Женщина испытывающим взглядом посмотрела на меня, но мне скрывать было нечего.

– Да. Мы с ней договорились, что она вам об этом скажет. И гонорар мне за эту работу не нужен, а своим сотрудникам я плачу зарплату. И могу признаться честно, на это ушло совсем не много времени, тем более что Лора… была для меня не просто заказчицей… – вздохнул я, чуть нахмурившись.

– Ну что ж, – не став ждать продолжения, сказала Элизабет, – я не настаиваю. Марк, у меня нет выходных. Это я сообщаю вам в интересах нашего дальнейшего сотрудничества, – слегка улыбнулась она. – Тем более вы и так уже были готовы включиться в это расследование.

– Да. Это, пожалуй, единственное, что я могу теперь сделать для нее.

– Чувство вины?

– Да, к сожалению… плюс – профессиональное самолюбие. – Я отставил кофейную чашку в сторону. Теперь мне захотелось чего-нибудь холодного и освежающего.

– Миссис Старлингтон, вы хотите чего-нибудь еще?

– Вы забыли, Марк? Можно просто Элизабет. Я отношусь ко всему проще, чем, возможно, следовало бы, иногда игнорируя общественное мнение о себе. – Женщина поднялась из-за стола, сообщив, что отлучиться в туалет и попросила заказать ей эспрессо.

Что я и сделал, решив для утоления своей жажды выпить безалкогольный «Мохитто», а затем тоже вышел в туалет, по дороге анализируя услышанное. У меня пока не было дополнительной информации о смерти журналистки, хотя теперь появилась возможность поближе узнать миссис Старлингтон… правда, какой ценой! Но мне необходимо было умственное напряжение, как воздух, поэтому я хотел переключить работу своего мозга в конструктивное русло. Итак, Элизабет… с какой стороны она мне откроется? Как бы человек не старался быть закрытым для окружающих, при любом контакте он невольно проявляет свои качества. Нужно только правильно их истолковывать. Мне очень импонировала эта «богиня мудрости, искусства, войны и городов»; за ней было весьма любопытно наблюдать и не менее интересно общаться, надеюсь, что и предстоящее сотрудничество ни кого из нас не разочарует. Эта дама всегда говорила то, что думала, но это, подозреваю, всего лишь видимость. Очевидно, что она молчала тогда, когда не хотела давать в руки собеседнику информацию, которую хотела бы использовать сама… или пока ее откровенность была бы несвоевременной, или лишней. Мне нравились женщины, знающие чего они хотят и как этого добиться; далеко не все обладают таким талантом. Для достижения любой цели нужен комплекс задач, но без мотивации, воли и дисциплины ничего не получится. И если говорят, что человеку повезло – а это бывает – то без этих качеств трудно удержаться на гребне подвернувшейся удачи.

За стол я вернулся позже миссис Старлингтон! Такого короткого времени, потраченной женщиной для посещения дамской комнаты, мне не приходилось наблюдать! Еще одно «неженское» качество нашей Минервы. А если добавить аналитический склад ума, скудную эмоциональность, к тому же присовокупить властность и одержимость работой – ее психологический портрет все больше приобретал «мужские» очертания.

Объект моих сиюминутных размышлений был занят ноутбуком. Но как только я присел за столик – женщина отодвинула компьютер в сторону.

– Марк, я хотела бы оговорить ваш гонорар.

Мне не хотелось совсем уж отдавать инициативу в ее руки и подстраиваться под такой темп беседы, поэтому я намеренно затягивал время (все-таки я не ее подчиненный), тем не менее мои ухищрения не должны быть откровенно абсурдными.

– Предварительно не мешает обсудить некоторые моменты, – ответил я, пригубив прохладный коктейль.

– Могу я проверить свою смекалку? – лукаво спросила она, позволив себе невесомое кокетство, очевидно, только для снятия напряжения, нередко возникающего между малознакомыми людьми, особенно с учетом трагических обстоятельств.

– Пожалуйста, – удивился я.

– Вы хотите сказать, что, возможно, будете задавать мне и моему окружению не совсем корректные вопросы.

– Да.

– Я понимаю, потому что знаю необходимость этого.

– Что ж, тогда начнем с вас, если, конечно, вам позволяет время.

Она посмотрела на свои небольшие и, на мой взгляд, обычные наручные часики (хотя я не являюсь знатоком такого рода женских аксессуаров).

– У нас с вами есть минут сорок, – сказала Элизабет.

– В данный момент мне понадобится намного меньше. – Я так понимаю, что у Лоры не было от вас секретов?

Женщина задумалась, но ненадолго.

– Почему же, были. – На мгновение взгляд Минервы переместился куда-то поверх моей головы, будто там демонстрировались кадры из ее прошлой жизни. Не больше минуты она хранила молчание, затем посмотрела на меня потемневшими глазами и прокомментировала свою небольшую паузу:

– Мне хотелось быть более объективной в своей оценке личности мисс Кэмпион касательно этого вопроса. Наверно, я знаю всего лишь двух человек, доверяющих мне свои некоторые секреты. Как вы думаете почему?

– Теперь вы хотите проверить мою сообразительность?

– Конечно, – усмехнулась она, обнажив красивые зубы. – Должна же я знать: кому я поручаю, нелегкое, похоже, дело.

– Это не очень трудный вопрос. Думаю, вы не хотите брать на себя такую ответственность. Выслушивать чужие исповеди не так легко, если нет задачи их использовать в своих целях. Этот процесс требует усилий: душевных, эмоциональных, интеллектуальных и даже физических. А вы, как мне кажется, для этого слишком прагматичны.

Элизабет чуть удивленно улыбнулась, приподняв брови.

– Марк, вы слишком дипломатичны. Со мной это совсем не обязательно. Я бы на вашем месте использовала другую формулировку, к примеру: черствая, жесткая и так далее.

Теперь усмехнулся я.

– Хорошо, Элизабет. Я понял ваш завуалированный намек. Но со мной тоже можно без «кружевного» оформления. Что же касается моего гонорара, я буду работать без денежного вознаграждения. Думаю, вам не надо объяснять почему. И я рад, что могу себе это позволить. Все остальное, я имею в виду текущие расходы, меня устраивает раннее оговоренный вариант.

– Что ж, ваше право. – Выразительно на меня взглянув, женщина уточнила: – Ничего не имею против… никогда не упускаю возможности сэкономить. У вас есть еще ко мне вопросы?

– Пока нет.

– Вы можете мне звонить в любое время. Я бы хотела, если вы, конечно, не против, чтобы вы поэтапно посвящали меня в свои дальнейшие планы касательно этого дела, после того, конечно же, как придете к каким-либо версиям. В общих чертах, безусловно.

Я чуть склонил голову, соглашаясь.

– Разумеется.

– Открыв клатч, она достала визитку и передала ее мне. – Вот по этим телефонам вы можете мне звонить. Но можно присылать короткие сообщение по электронной почте, хотя все подробности, уверена, лучше обсуждать при личной встречи. – Элизабет на миг задумалась, неожиданно спросив:

– А вам лично не любопытна эта история с актрисами? – Минерва очаровательно улыбнулась, но ее взгляд оставался холодным и бесстрастным. Я еще не знаю вас, чтобы делать какие-то выводы, но коль мы решили быть с вами откровенными… – Элизабет намеренно замолчала, пристально гладя на меня и, очевидно ожидая моего хода. Я был готов:

– Так что же вы все-таки думаете обо мне?

– А вы уже подтвердили мои предположения… Я так и считала, что после смерти Лоры, вы будете испытывать чувство вины и некоторые сомнения в собственном профессионализме. – Секунду помолчав, она дополнила: – Не исключено, что судьба бросила вам вызов. А может и нет. Но это вы сможете узнать только сами.

– Мне нечем вам возразить, – мрачно ответил я. Воспоминания о Лоре вновь отозвались в моей душей пронзительной болью. А вот Элизабет, судя по всему, тщательно скрывала свою печаль… хотя, быть может, она ее и не испытывала.

За время нашей беседы я исподтишка изучал миссис Старлингтон, стараясь не показывать насколько велик мой интерес к ней. В моей голове, как в пчелином улье, сновали десятки вопросов, но задавать их женщине было бы равносильно самоубийству, причем способом медленным и мучительным. И только ближе к окончанию нашего разговора я более-менее понял, в чем заключался ее «фокус», хотя, надо признать, она его и не очень-то прятала. Просто хотелось понять, является ли ее обычная невозмутимость и холодное равнодушие продуманной маской, или действительно эта женщина обделена способностью воспринимать мир на уровне чувств и эмоций? Или ее видение и ощущения окружающего пространства достаточно яркие и разнообразные, но отражать эту палитру адекватно женщина просто не спешит? Я понимаю и приветствую сдержанность, но так контролировать себя даже в малейших деталях… Меня вдруг охватило сильное желание узнать настоящую миссис Старлингтон. Какая она? И существует ли «другая» миссис Старлингтон?

Я так задумался, что и не заметил вроде бы равнодушного взгляда своей визави, но мне показалось, что она пытается прочитать мои мысли. И частично ей это, возможно, удалось.

– Может, у вас все же появились вопросы. У меня действительно есть время, не будем его терять. Задавайте, – жестко сказала она, вновь устремив на меня свои глубокие, ставшими темные как свинец, глаза. И меня смущало и озадачивало то обстоятельство, что я не мог дать точную характеристику ее взгляда. Он не был тяжелым, надменным или пристальным; его даже нельзя было назвать проницательным, внимательным… пожалуй, больше всего для его описание подходило бы выражение: «отстраненное констатирование». Но выдержать взгляд Элизабет было все же нелегко. Почувствовав это сразу, я понял, что надо заставить себя не реагировать на такое замаскированное давление. И можно сказать, мне это удалось, кроме того, надеюсь, что у меня получилось скрыть свое острое желание незамедлительно заняться этим расследованием. (Когда я приступаю к какому-нибудь делу, то доверие с моей стороны к окружающим должно, несомненно, дозироваться с фармацевтической осторожностью.) Огромное количество вопросов, скопившихся к этому времени, я уже давно умозрительно выстроил в порядке очереди, но сделал вид, что задумался. Слегка прищурив глаза и нахмурив широкие брови, я спросил:

– Скажите, Элизабет, вы же видели игру этой актрисы Кристель Ферра?

– Да, видела. Могу сказать больше: в свое время я видела игру и Мишель Байю. – Женщина замолчала и пригубила порядком остывший эспрессо. Поставив чашку на блюдце, она вновь устремила бесстрастный взор вдаль, и через минутную паузу продолжила: – Мисс Кэмпион, по моему мнению, была права, хотя я, конечно же, не специалист в этом деле. Эти две актрисы, одна из которых уже покойная, безусловно, талантливы, вернее, одна из них была талантливой. И Кристель очень похожа на Мишель: внешними данными, тембром голоса и манерой игры, даже в каких-то эпизодических деталях. – Заметив мой удивленный взгляд, женщина холодно промолвила:

– Не смотрите на меня так снисходительно, Марк. Я всегда любила театр, и у меня все же неплохие способности к анализу, да и память хорошая. Кстати, Лора мне не раз об этом говорила.

– Вы не совсем правильно истолковали мой взгляд, миссис Старлингтон. Наоборот, я восхищаюсь подобными талантами. Но даже если и так, допустим, вы с мисс Кэмпион не ошиблись. Пусть даже их сходство не случайность, и Кристель – родственница Мишель или даже ее дочь, о которой никому неизвестно. Что в этом криминального? На какой секрет могла наткнуться Лора? Каким боком здесь монастырь и школа?

– Не знаю, – ответила она, растерянно пожав плечами. – Это вы и должны узнать. Может, и ни при чем. К сожалению, в этом ключе я не могу вам что-то подсказать, – чуть усмехнулась она. Я специализируюсь в другой сфере деятельности. Вот если в расследовании понадобятся какие-либо сведения из области фармацевтики – мои сотрудники вам помогут.

– Спасибо. Скажите, Элизабет, а когда вы в последний раз общались с мисс Кэмпион?

– Вчера, после вашего ухода. Лора мне позвонила. Говорили мы всего лишь пару минут. Она спешила, судя по ее торопливой манере разговора, а так как это ей несвойственно, такой вывод очевиден. Но женщина не рассказывала мне о своих планах на вечер, просто обозначила, что у нее мало времени. – На секунду задумавшись, миссис Старлингтон продолжила: – Предугадывая ваш вопрос, отвечаю, Лора спросила о моих планах на предстоящий уик-энд. Я ответила, что пока не могу выделить свободного вечера. Она объяснила свою просьбу весьма туманной причиной, пояснив, что хочет со мной немного посплетничать. Но как мне показалось, журналистка просто не стала откровенничать по телефону. Что касается ее голоса… – Минерва чуть задумалась, – в нем я не почувствовала какой-то печали, огорчения или озабоченности. Вполне жизнерадостная, но слишком быстрая речь.

– А еще раньше Лора рассказывала вам о своем новом друге, с которым познакомилась в круизе?

– О Серже? Буквально несколько незначащих фраз. Двухнедельное увлечение, серьезное с ее стороны, однако бесперспективное для их совместного будущего. – Вопросительно взглянув на меня, женщина потянулась рукой к сенсорному меню.

– Еще латте, пожалуйста, – попросил я ее.

Кивнув головой, она сделала заказ.

– А что вы подумали о флирте вашего помощника Эдварда с мисс Кэмпион?

Чуть помолчав, Элизабет ответила:

– Полагаю, Лоре нужно было всего лишь заполнить пустоту в своей жизни, образовавшуюся после расставания с Сержем. А мистер Крайтон… Он всегда был высокого мнения о мисс Кэмпион, считал ее умной и интересной женщиной, но внешне, похоже, она была не в его вкусе, во всяком случае раньше. А тут вдруг Лора стала эффектной и красивой. Почему бы не воспользоваться взаимным интересом к постельным забавам? Но кроме этого, как мне кажется – хотя Эдвард не откровенничает со мной о своей личной жизни, – таким способом мужчина попытался немного охладить пыл других своих поклонниц.

– Вы имеете в виду вашу племянницу?

– К сожалению для него, не только. Все имеет свою обратную сторону, даже красивая внешность.

– И кто же эти дамы, желающие подарить себя Крайтону?

– Вы полагаете, что Лору могли убить из-за ревности?

– Во всяком случае, исключить такую версию нельзя.

– Вы знаете, Марк, я знаю всего лишь немногих из его списка. Подозреваю, что эти влюбленные дамочки изрядно раздражают Эдварда, но ведет он себя достойно. И я не могу даже назвать каких-то его романов, потому что действовал мой помощник всегда настолько скрытно, что никто, пожалуй, не смог бы обвинить его в любовных похождениях. И, несомненно, случившийся быстрый флирт с мисс Кэмпион был несколько демонстративным с его стороны. Уж поверьте, я неплохо знаю Эдварда. – Женщина приумолкла, заметив подплывшего официанта, неприлично красивого и стройного. Как фокусник, ловкими, завораживающими движениями он поставил заказ на стол, и грациозно уплыл.

– А как повлияла эта демонстрация на мисс Доэрти?

– Отвратительно, но она сильная девушка и справится с этим. Мне она не плакалась, конечно, предполагая мою реакцию. Да и, надеюсь, девушка не лишена самолюбия. Хотя, считаю, возможный союз Линды и Эдварда мог бы быть плодотворным и удачным во всех отношениях. Успешный брак, на мой взгляд, должен быть результатом работы мозга, а не сердца.

– Ну… ведь один аспект не исключает другого, – возразил я.

– По моему мнению и опыту, чувства в большей степени мешают продуктивности любого совместного предприятия; я не имею в виду родственных связей. Хотя этот аспект имеет в своей основе психологическую природу. – Она мельком взглянула на свои часы и посмотрела на меня чуть насмешливо. – Если вам будет интересно поговорить со мной об этом – я пойду вам навстречу, но не сегодня. Вы же не собираетесь жениться в ближайшие пару дней?

– Думаю, что и в предстоящие пять лет – тоже.

– Значит, у нас с вами достаточно времени, чтобы сделать оптимальный вывод в этом вопросе.

Глотнув горьковато-сливочный латте, я спросил:

– А если все это окажется пустышкой. Лора могла ошибаться в своих предположениях о наличии сенсации в истории с актрисами и умереть, к примеру, чего-то испугавшись. Плавала журналистка не очень хорошо, как она сама мне признавалась, дополнительным отягощающим обстоятельством могли стать ее проблемы с сердцем. Кстати, она не говорила вам об этом?

– Мельком как-то упоминала, но Лора, похоже, не особенно на этом зацикливалась, – медленно проговорила Элизабет, чуть нахмурив высокий лоб. – А несчастный случай в воде?… Конечно, нет ничего невозможного, нельзя исключить и такой вариант. В любом случае, это надо проверить… и не только для собственного спокойствия. Поэтому отрицательный результат будет приемлем почти также, как и положительный. По крайней мере, Лора собиралась проверить свою версию. – Сделав паузу, женщина допила кофе и, взглянув на меня, спросила:

– А вы разве считаете по-другому?

– Нет. Я с вами абсолютно согласен.

Элизабет тактично дала мне понять об окончании нашей встречи (причем, сделала она это на каком-то телепатическом уровне), но и мне было тоже не досуг здесь засиживаться, поэтому договорившись о дальнейших совместных шагах, мы расстались вполне удовлетворенные разговором и будущим сотрудничеством.

По дороге домой я позвонил Алексу Теллеру, инспектору нашего полицейского участка. Подозреваю, что просьба Минервы не очень порадовала Алекса, но выхода у него не было. Назначив встречу вечером в пабе «Веселый вдовец», он пообещал мне рассказать обо всем, что ему будет известно к тому времени. В свою очередь я ему сообщил, что вчера виделся с мисс Кэмпион, и если необходимо – дам письменные показания.

Меня это устраивало. Следующим пунктом моей программы была беседа с миссис Таунсенд. Женщина со своей семьей жила по соседству с особняком мисс Кэмпион.

Возвратившись домой, покормив Клео и переодевшись в более легкую рубашку и свободного кроя темные брюки, я позвонил женщине на мобильный телефон. Миссис Таунсенд ответила мне, что она сейчас гуляет по парку, неподалеку от озера, так как дома ей находиться невмоготу, и пригласила меня к ней присоединиться.

Погода была просто чудесная, и мне стало почти физически больно от ясного осознания того факта, что Лора уже никогда не ощутит этого обычного и в то же время фантастического чуда: возможностью дышать пьянящим коктейлем из хвои, ароматов листвы и сентябрьских цветов… Кроме того, в глубине души я надеялся, что на свежем воздухе в мою голову придут какие-нибудь стоящие мысли. Я давно заметил: на плодотворную ауру нашего парка у меня уже выработался условный рефлекс, как у собаки Павлова, только у той на звоночек усиливалось слюноотделение, а у меня активизировался мыслительный процесс; и с некоторых пор такая «дыхательная смесь» стала наркотиком не только для моих мозгов, но и для эффективной деятельности всего моего организма.

Миссис Таунсенд сидела на скамейке у озера. Я подошел к ней поближе, но вид у женщины был такой отстраненный и даже отрешенный, что мне подумалось о бессмысленности нашего с ней предстоящего разговора. Но коль я был здесь, почему бы не попробовать?

Включив диктофон, лежащий в боковом кармане брюк, я направился к одинокой и застывшей, как восковая фигура из музея мадам Тюссо, Стелле Таунсенд. Грустно посмотрев на меня, она тихо поздоровалась. По моим данным, женщине было пятьдесят, но выглядела она чуть старше. Я не стал ждать приглашения присесть, решив это сделать без ее разрешения. Глаза дамы были припухшими и покрасневшими, на коже круглого лица проступили мелкие капиллярные сетки. Высокая и чуть полноватая миссис Таунсенд была когда-то очень привлекательной и эффектной девушкой. А после рождения дочери она быстро потеряла форму, но пострадала не только фигура женщины, правильные черты лица Стеллы оплыли, потеряв свою четкость и выразительность. Ее темно-карие глаза «потерялись» в припухших, тяжелых веках; некогда изящный подбородок стал гофрированным; тонкий нос чуть увеличился в переносице, утратив свою аристократичность. Мирела, их с Харли дочь, была очень на нее похожа, разумеется на «молодой» ее образ, но девушка стала «совершенствовать» себя таким радикальным способом – многочисленные татуировки и пирсинг, – что свою эффектную внешность рисковала превратить в скором времени в эпатажный, причем не в самом привлекательном отношении, образ.

Несмотря на некоторую полноту, миссис Таунсенд всегда была очень активной и энергичной дамой, но сейчас мне показалась, что ее обычное жизнелюбие куда-то испарилось. Это впечатление усиливали темно-коричневый жакет и такого же цвета округлый берет, состарившие женщину на добрый десяток лет. Похоже, смерть Лоры стала для миссис Таунсенд настоящим горем, а не просто огорчением или поводом для сплетен, как для некоторых других знакомых мисс Кэмпион или для людей, знавших журналистку не очень хорошо.

После обычного приветствия, слов соболезнования с моей стороны и сухого ответа расстроенной дамы, я замолчал, не зная, что сказать для продолжения беседы. Но интуитивно вдруг почувствовал, что если я немного расскажу ей о той удивительной дружбе, которая связывала меня и Лору, и как сожалею о ее смерти, то, возможно, такая, пронизанная красной нитью вины, исповедь поможет женщине выйти из погруженного в собственное несчастье состояния, и Стелла сможет мало-мальски обрести душевное равновесие.

Мои грустные воспоминания не заняли много времени, и вскоре стало заметно, что женщиной овладел нескрываемый интерес к этому рассказу, а затем и обычное любопытство к возможной тайне, которую миссис Таунсенд собиралась утолить, видимо за мой счет. В общем-то, частично я мог позволить ей это сделать. Но мне и самому было важно, чтобы сведения, которые я собирался ей сообщить, достигли как можно большее количество ушей местных сплетниц.

– Так как Лоре это уже не сможет как-то навредить, я вам могу рассказать о некоторых загадках, случившихся в ее жизни, которые пока остаются неразгаданными.

– Не волнуйтесь, мистер Лоутон! Мне можно доверять любые секреты, будьте уверены! – Глаза женщины почти восстановили свою прежнюю округлую форму и заблестели живым, азартным блеском. Уверенности в умении миссис Таунсенд хранить чужие тайны у меня не было никакой, скорее наоборот, но в данном случае мне и было нужно. Поэтому, понизив голос, как тайный агент в шпионском фильме, я почти прошептал:

– Несколько недель назад мисс Кэмпион показалось, что за ней следят, и кто-то, кроме вас и остальной прислуги, побывал в ее доме. И в это же время Лору стали мучить кошмары и странные видения. Но затем все это неожиданно прекратилось, поэтому мисс Кэмпион и отказалась от моих услуг. – И совершенно напрасно, – подумал я про себя, надеясь, что чувство вины не отразилось на моем лице. Не стоило давать миссис Таунсенд слишком много пищи для размышлений, дабы избежать пресыщения.

По мере моего краткого повествования состояние женщины, судя по всему, более-менее нормализовалось. Официальные показания, которые она давала в полиции, не смогли снять ее стрессовое состояние, а в таких трудных случаях лучшим лекарством является доверительный разговор с кем-то, кого искренне трогает случившаяся беда.

Очевидно, у миссис Таунсенд скопилось такое количество информации, что держать ее в себе женщина была уже не в состоянии. Искреннее горе в сознании этой дамы, вероятно, вполне органично уживалось с сильным желанием выговориться на эту тему; к тому же в самой смерти мисс Кэмпион и в ее преддверии, как полагала сама Стелла, таилось много непонятных и даже мистических факторов. В данный момент, как бы это не показалось циничным, признание дамы стало для меня неплохим бонусом.

– Мистер Лоутон, я вам точно говорю, в смерти Лоры повинны эти чучела. Они свели ее с ума, – безапелляционно заявила миссис Таунсенд.

– Но ведь Лора начала собирать эту коллекцию более семи или даже десяти лет назад, – возразил я. – Почему вдруг сейчас?

– Но ведь раньше в доме у бедной девочки не оставались на ночь мужчины, – задумчиво пробормотала дама. – Возможно, они приревновали ее…

От такого дикого предположения я напрочь забыл, что хотел сказать. Наверно, на моем лице отразилась такая гамма «нецензурно» читаемых эмоций, что женщина вжалась в скамейку, испуганно затихнув.

Надо было срочно ее успокоить, и я примирительно сказал, надеясь, что фальшь в моем голосе прозвучит не слишком явно:

– Хотя все может быть… Но ведь я тоже не раз оставался на ночь в доме мисс Кэмпион.

– Вы же, наверно, по-другому оставались, – пояснила она. Что значит «по-другому» мне было понятно, но откуда Стелла знает, для чего я оставался?

Впрочем, развивать эту тему не стал, наоборот, прикинувшись конкретным олухом, я риторически спросил:

– Хотя, что мы знаем о том поле, которое излучают предметы, тем более такие… кровожадные чудовища?

Настороженно взглянув на меня и заметно успокоившись, Стелла экзальтированно ответила:

– Вот и я ей не раз говорила об том! Да помилуйте, мистер Лоутон, что же здесь непонятного? – возмущенно воскликнула она. Я даже протирала их с осторожностью и могу признаться, что всегда побаивалась этих чудищ, кроме, пожалуй, черепах. Крокодилы с разинутой пастью, змеи, игуаны… страх какой! А жабы и лягушки… такие противные и мерзкие! И находиться в их компании, да еще по ночам! Да я бы ни за какие деньги не стала! Вы скажете, это нормально?

– Ну, все мы далеки от нормальности, – заметил я. Мне стало понятно, что версия домработницы основывается на ее собственных фобиях. Поэтому я решил приступить к своим вопросам, пока в женщине горел исследовательский азарт вкупе с обычным любопытством.

– Скажите, миссис Таунсенд, вы случайно не протирали пластмассовую упаковку с заменителем сахаром – стевиозидом, небольшую белую с зеленой надписью? Я просто нечаянно вымазал ее в шоколад, а в последний раз, когда я был в гостях у Лоры, шоколадное пятно исчезло?

Женщина вновь затихла и с паническим выражением лица посмотрела на мои руки темными, чуть выпуклыми глазами. То, что мои верхние конечности спокойно лежали на кейсе, ее немного успокоило. Скорее всего, испуганная дама причислила и меня к категории психически ненормальных людей.

– А какое теперь это имеет значение? – наконец пробормотала она. – Я свою работу выполняла очень качественно. На меня никогда не было никаких нареканий. Я ведь работала еще у бабушки мисс Кэмпион. – Стелла умолкла, сосредоточенно хмурясь. Помолчав, она возмущенно добавила:

– Но скажу честно: не помню я никаких шоколадных пятен… и, чтобы я их протирала… тоже! – От негодования лицо миссис Таунсенд вновь раскраснелось. Я поспешил ее успокоить:

– Нет, нет, я и не собирался делать вам какие-то замечания. Извините меня, пожалуйста… Наверно, и у меня из-за этой крокодильей коллекции тоже начались галлюцинации. – Мои слова немного успокоили женщину, и она, чуть встрепенувшись, спросила:

– Но ведь вы же ничего подозрительного не обнаружили?

– В том-то и дело, что не обнаружил, – уверенно солгал я и, помолчав пару секунд, спросил у своей собеседницы, вид которой был немного озадаченный:

– Скажите, миссис Таусенд, а вы сами ничего странного в доме мисс Кэмпион не замечали до ее смерти и после? Я еще не читал ваших показаний, поэтому мне вновь придется вам задать некоторые из тех вопросов, которые вам, возможно, уже задавали. Ничего не пропало? Или, наоборот, что-то появилось?

– Ничего не пропало, хотя… я уже рассказывала в полиции, – ответила она. Чтобы почувствовать фальшь в ее чуть дрогнувшем голосе и отведенных в сторону глазах, не нужно быть хорошим физиономистом, поэтому я твердо и пристально посмотрел на нее. Моего взгляда, хотя он был весьма далек от гипнотизирующего, женщина не выдержала. Смутившись и покраснев, она виновато проговорила:

– Вчера вечером я приходила к мисс Кэмпион. Она попросила приготовить на ужин мое фирменное блюдо, фаршированную куропатку, и Лора показала мне ваш подарок, котенка. Полиция мне разрешила его взять себе. Так что Дым у меня. Вы хотите его забрать?

– Нет, нет… я рад, что он вам пришелся по душе, боюсь у меня, вернее у моей Клео возникли бы возражения на проживание Дыма в нашем с ней доме, – ответил я, внезапно почувствовав слабость во всем теле и сжимающуюся от тянущей, ноющей боли грудь. Честно говоря, о котенке я напрочь забыл, но душа у меня заболела совершенно по другой причине.

– Так, я могу его оставить себе, мистер Лоутон?

– Пока, безусловно, да. Но надо подождать решения родителей мисс Кэмпион.

– О, в этом отношении я спокойна, у отца Лоры аллергия на кошек.

– Скажите, миссис Таунсенд. Получается, что женщина ждала кого-то, если вызвала вас так внезапно. Я правильно понимаю?

– Да, но она мне не сказала, кто придет к ней в гости. Просто сообщила, что будет гость. Но вчера его не было.

– Откуда вы знаете?

– Так мой пирог так и остался стоять в духовке, и по грязной посуде можно было определить, что мисс Кэмпион ужинала одна, хотя и не притронулась к моей выпечке, – ответила она, недовольно поджав губы. – Если у вас больше нет ко мне вопросов – я пойду домой, а то уже становится прохладно. – Дама зябко поежилась и вновь помрачнела, видимо вспомнив, что случилось по соседству с ее симпатичным коттеджем.

Я поднялся, решив, что больше пока мне ничего не удастся у нее узнать и, прощаясь, попросил у женщины разрешения ей позвонить, если у меня появятся еще какие-нибудь вопросы; кроме того, дал даме свою визитку на случай, если она что-то вспомнит, даже не очень важное на ее взгляд. Уверив меня в своей готовности помочь, женщина поднялась и, попрощавшись, направилась к тропинке, чуть покачивая тяжелыми бедрами, когда-то, видимо, у нее это получалось легко и соблазнительно.

Я не очень-то хотел идти домой, чувствуя, что там мне будет еще тяжелее, а предпринять конструктивные шаги у меня вряд ли получится. Я открыл кейс и вынул из одного, можно сказать, секретного отделения фляжку с виски, припасенную для чрезвычайного случая, который настал неожиданно быстро и как-то подло, исподтишка. Закрыв кейс и оставив его на деревянной скамье, я подошел поближе к воде. Некоторое время я бездумно смотрел на спокойную и безмятежную гладь озера, похожую на зеркальную дверь, скрывающую загадочную и неизведанную чужую среду обитания; мне же предстояло узнать тайну, а весьма вероятно и не одну, нашего мира.

Тем временем помрачневшее небо опускалось все ниже, как-то быстро стемнело, но не от наступающего вечера, а от сгущающихся туч.

Я систематически прикладывался к горлышку фляги, постепенно ощущая некоторое успокоение, больше похожее на опустошенность или душевную вялость. Ожидаемые легкость сознания и даже некоторое подобие психической нормы наступили спустя энное количество глотков «препарата». Надо было извлечь хоть какую-то пользу из этого, уже не такого нервозного, состояния, и я наконец стал думать о деле.

Начал я с того, что определил для себя смерть Лоры, как случившуюся в результате преднамеренного убийства, просто по той причине, что «ощущал» преступление всеми своими органами чувств, то есть первым фактором такого вывода стала моя интуиция; вторым – логика: много совпадений, различного рода незначительных странностей и деталей, рисовавших весьма «мутную» картину; ну и третий: даже если я ошибся, то приду к правильному решению методом исключения. Исходя из виктимологии – науки о жертве преступления – мне нужно было объективно и отстраненно составить психологический профиль талантливой журналистки Лоры Кэмпион. По сути дела, я знал свою приятельницу не так уж и хорошо, особенно в области ее профессиональной деятельности, поэтому мое мнение о ней базировалось в основном на рассказах самой журналистки. Я принимал во внимание и обычные слухи, безусловно, осознавая их возможную недостоверность. Но, бесспорно, Лора была неоднозначной и неординарной личностью. Жесткая, нередко даже жестокая, бескомпромиссная и упрямая, азартная и несгибаемая. Мне достаточно было вспомнить, как уже упоминалось, прямолинейность и откровенность, проявленные мисс Кэмпион в самом начале нашего знакомства. Сколько мне пришлось придумать всяких звукоподражательных слов, фразеологизмов и других междометий, чтобы завуалировать свой отказ и не обидеть женщину. Лора тогда меня молча выслушала, лукаво улыбаясь, а затем спросила: «Марк, почему бы тебе не сказать мне правду? Мы сэкономим время и твои нервные клетки». И только после этих фраз я понял ее тактику: она меня откровенно провоцировала, а я повелся, как лох, попавшись в расставленные сети. Конечно, я не полностью раскрылся в своем мычании, но умеющий хорошо видеть и слышать вычислил бы меня без труда. А Лора это умела и вывод тогда сделала правильный. Не сомневаюсь, что журналистка использовала эти приемы и во всех остальных аспектах своей жизни. В своих статьях и рецензиях она принципиально не использовала завуалированные намеки, а ее ироничные замечания обычно принимали форму едкого сарказма. Несмотря на свои качества характера, мисс Кэмпион смогла завоевать авторитет в театральных и кинематографических кругах, а затем – и в криминальной журналистике. Враги? Несомненно, были и, очевидно, совсем не мало. Преступление из мести? Теоретически – да, может быть. Теоретически, вообще, нет ничего невозможного, даже преступления, совершенного инопланетянином, но практически – земляне все же вероятнее. Да и если рассматривать в качестве мотива месть, то все обстояло бы по-другому, и убивают в наше время из-за мести достаточно редко. Поэтому на данный момент мне была близка версия самой Лоры, озвученная ею совсем недавно, а именно: неожиданно для себя она наткнулась на что-то чрезвычайное, но не успела даже толком понять подоплеку возможной сенсации. Так что какая-то зацепка у меня есть. Все ее последние неприятности начались из-за расследования, предпринятой журналисткой; а касалось оно двух французских актрис, одна из которых умерла более двадцати лет назад. Следовательно, мне тоже стоит заняться этим.

Пора было возвращаться. Я подошел ближе к воде и посмотрел вдаль, на кроны деревьев, на гуляющих в парке, на противоположном берегу озера, людей, играющих с собаками, смеющихся детей… Странно, а вот здесь, на этой стороне водоема, людей почти не было. Вдруг неподалеку от меня появилась черная ворона, озабоченная собственным пропитанием. Покосившись на меня непроницаемым темным глазом, она вяло каркнула и стала привычно долбить своим большим клювом песок, усеянный оспинами недавнего дождя. Неужели со смертью Лоры ничего не изменилось во Вселенной? Не верится… со смертью любого человека что-то в мире меняется, просто эти метаморфозы не всегда сразу заметны. Я согласен с трансперсональной психологией, рассматривающей человека как космическое и духовное существо. Возможно, живой человек – это «флешка» Абсолютного Разума, и в момент физической смерти конкретной личности его сознание переходит в холотропическое состояние, то есть становится частью мировой информационной сети. Может, я и ошибаюсь, но пока мне никто не предоставил более достоверной аргументации других теорий устройства мироздания, хотя, откровенно говоря, у меня нет проверенных фактов, подтверждающих и трансперсональную гипотезу, но быть может, иногда достаточно просто веры?

Над озером и парком тучи сгущались совсем уж драматично, хотя, несомненно, они тоже подчиняются какой-то заданной программе и действовали целесообразно и упорядоченно. И выполнив свою миссию, частично превратившись в дождь и сопутствующие ему факторы, они поменяют планы других существ, в частности мои…

Мне больше не нужно было выпивать, но мрачное и нависшее над озером небо, казалось, пыталось законсервировать меня в своем огромном стальном батискафе. Я даже на миг почувствовал приступ клаустрофобии, а притаившаяся было скорбь вновь вцепилась в меня своими острыми клешнями, намереваясь искорежить уцелевшую часть моей души. Я сделал большой глоток виски, чтобы удержаться в пока еще приемлемо искаженной эмоциями и алкоголем реальности. В первый раз за десять лет захотелось курить. Искушение нежно и ласково уговаривало мое сознание сделать исключение на сегодняшний день, такой тяжелый и трагичный! Соблазн, подобно черному омуту, поглотил все другие мои желания, и я решил было наплевать на все… Но, вероятно, мое намерение не совпадало со сценарием Всевышнего: стал накрапывать дождь, и я поспешил избежать своего длительного пребывания во власти стихии.

Ускорив шаг, я миновал парк и заскочил в уютное кафе под названием «Беседы и суждения», хозяин которого был последователем религиозно-философской системы, основанным Кун-цзы (Конфуцием). Все стены заведения были расписаны изречениями и афоризмами китайского философа. Мне особенно импонировала цитата, украшавшая барную стойку: «Перейти должную границу то же, что не дойти до нее». Судя по вечерней публике, каждый из отдыхающих расценивал это выражение очень индивидуально, но любителей «перейти должную границу» было все же больше.

Несмотря на сильный дождь, в зале было не многолюдно, вероятно по причине наступившего затишья перед пятичасовым чаем.

Я сел за столик у окна, выходившего на Бодлер-плейс. В этом квартале располагалось немало бутиков и магазинов, поэтому здесь всегда было весьма оживленно. Есть мне не хотелось: любой стресс притуплял мой аппетит. О желании взбодрить себя никотиновой дозой я уже забыл благодаря пробежки под дождем. А вот алкоголь… С ним, похоже, мне сегодня будет отнюдь не легко, точнее без него. Ну что ж, и не такие трудности переживали, поэтому особо не размышляя, я заказал себе скотч со льдом и содовой. В течение десяти минут я продолжал ни о чем не думать. Но затем, глядя в окно, я заметил Линду Доэрти, направляющуюся, видимо, в магазин модной одежды, которым владеют Дэвид Старлингтон и его любовник Джеймс Локхарт. Несмотря на свою творческую специальность, девушка одевалась несколько экстравагантно, на мой вкус конечно. Впрочем, не исключено, что по современной меркам меня уже можно отнести к diluvii testes (свидетелям потопа). (Я не понимаю, зачем прошивать свои видимые и не совсем закрытые части тела стальными скобами, кольцами, булавками и прочей продукцией металлургической промышленности; необъяснимой для меня является и художественная роспись по телу – татуаж, грозящий со временем превратится в сюрреализм, совсем не достойный кисти Дали. Мне многое неясно в нашем бесконечно «продвинутом» поколении. Но я не очень переживаю по этому поводу, поскольку Цицерон когда-то придерживался такого же мнения: «O tempora! O mores!»)

Мисс Доэрти все же не относилась к суперсовременным девушкам: ни пирсинга, ни тату на ее теле – во всяком случае, на его видимых постороннему взгляду частях – не наблюдалось. А все остальное – дело вкуса, безусловно. Из своих, чуть вьющихся золотисто-ореховых волос, Линда соорудила бесформенное гнездо, водрузив его на макушке. Возможно, это и стильно, но мне ее вид напомнил военное время (из фильмов, конечно) когда женщины, не имея возможности вымыть голову, собирали волосы в пучок, чтобы скрыть их плохое состояние. Ярковатый макияж. Брючный костюм цвета экрю плохо сочетался с загорелой кожей девушки и немного ее полнил. Выражение очень симпатичного лица мисс Доэрти было озабоченным и высокомерным – бездна гонора и амбиций. Она скользнула взглядом по витрине магазина и, довольно улыбнувшись, вошла вовнутрь. Линда не вызывала во мне симпатии, но сегодня я был ей благодарен: появление этой девушки активизировало мои мозги. Я пытался не спешить напиваться, и у меня это пока получалось. Для затягивания по времени вожделенной «аккреции» алкоголя в мое тело я даже поел, правда без всякого аппетита, но хотя бы смог удержать свое сознание в нужной кондиции до самого вечера. Просидев в кафе пару часов, я медленно и, конечно, не очень четко, осознал наступление сумерек и вспомнил о Клео.

Помнится, по приходу домой, во взгляде моей кошки я не заметил брезгливой жалости и осуждения; ее солнечные глаза выражали сочувствие и любовь. И, наверно, только в тот момент я почувствовал, что стальной обруч скорби и вины чуть меньше стал сдавливать мое сознание. Вечер для меня наступил как-то быстро и неожиданно, впоследствии оставшись в моей памяти смутными перманентными эпизодами легкого забытья, плавно перешедшими в свою тяжелую форму, но мне было все равно, потому что я уже пребывал в другом измерении.

Несмотря на то что такого «упойного» дня у меня не случалось со времен того же потопа, тяжелого похмелья на следующее утро у меня не было. Сахара, безусловно, господствовала во всем моем организме, но эту проблему решить было несложно: источники воды, к моему счастью, за ночь не иссякли; так что спустя некоторое время водный баланс моего организма был восстановлен. Кроме того, мое душевное опустошение уже не было абсолютным: где-то, глубоко в сознании, появилось пару квантов надежды и оптимизма, но эффект их суммарного взаимодействия проявился рождением слепой ярости и гнева. Мне известно немного способов их правильного преобразования, поэтому я вышел на пробежку.

Было раннее утро, и в парке было малолюдно. После вчерашнего дождя погода располагала к тому, чтобы любители подышать свежим воздухом получили максимальное количество кислорода. Как бы то ни было, но мне стало лучше. Не могу сказать, что я был очень активен: все же трудно было ожидать от моего тела чего-нибудь достойного после вчерашней «комы».

Для начала я попытался понять: насколько можно доверять миссис Таунсенд. Вспомнив не только нашу с ней вчерашнюю беседу, но и краткие реплики Лоры о своей домработнице и ее семье, я пришел к выводу, что все же склонен верить прислуге. Кроме того, смерть мисс Кэмпион ставит под удар финансовое благополучие их семьи. Но невзирая на искренность чувств Стеллы в проявлении своего горя, она могла стать невольной соучастницей в организации этого «несчастного случая», в который я, безусловно, не верил, хотя именно он занимал все мои мысли. В моей голове шел мучительный поиск вариантов, приведших к смерти журналистки. Хаотичное движение многочисленных и разрозненных деталек мысленного калейдоскопа не спешило порадовать меня красивым и правильным узором, может потому, что в нем отсутствовал конструктивный стержень. Как можно убить человека в закрытом изнутри доме, не проникая вовнутрь помещения? Газ, лучи, низкочастотные звуки… Способов, которые не оставляют видимых следов, не так уж и мало. Но первое, что пришло мне на ум – это яд отстроченного действия. И вдруг что-то, как мне показалось, очень важное промелькнуло в пестрой фантасмагории красок незаконченной мозаики; причем это «что-то» ассоциативно было связано, по-видимому, с необъяснимым страхом Стеллы перед игрушечными, как она выразилась «чудищами», упомянутом ею в недавнем разговоре. Я замер, пытаясь остановить на мгновение умственный хаос, чтобы медленно и осторожно, не дав запутаться этой единственной пока, и, возможно, важной нити в общем клубке путаницы, вытянуть ее на «рабочий стол» сознания. И мне кое-что удалось… всего лишь маленький кончик ниточки! Но теперь я хотя бы немного прозрел. Одна мозаика сложилась, правда, частично; это была всего лишь схема, относящаяся к смерти Лоры, примерная версия ее убийства, то бишь понимание того, как оно могло произойти. Но… чтобы обнаружить факты и возможные улики, подтверждающие эту гипотезу, нужно было проникнуть в дом мисс Кэмпион, тем более что предполагаемый убийца тоже должен был его посетить. И у меня в этом отношении появилось небольшое преимущество. Если все продумать и устроить ловушку, да еще попросить удачу о содействии в проведении такого мероприятия, – есть шансы ответить на вопросы: как, зачем и кто. Но когда это можно будет сделать? Не раньше того дня, когда будет оглашено официальное заключение о причине смерти журналистки. А почему, к примеру, не сейчас? Полагаю, что предполагаемый мною противник не будет рисковать раньше времени, если, конечно, мои соображения верны хотя бы частично. Да и планировать какие-то конкретные шаги я смогу только после встречи с инспектором Теллером. Ну а пока можно заняться подготовкой предстоящей вылазки.

 

Глава 15

Для инспектора Алекса Теллера наступившее утро было совсем нерадостным. Мужчина проснулся с признаками простуды: головной болью, першением в горле и слабостью во всем теле; ему пришлось звонить на службу, чтобы предупредить о своем более позднем приходе, хотя ничего важного на утро им и так не планировалось. Патологоанатомическое исследование тела мисс Кэмпион назначено на утро, поэтому первичные результаты будут известны только к полудню, хотя Алекс и так не сомневался, что Лора утонула без всякой посторонней помощи и только по собственной глупости. А что вообще криминального могло произойти в их тихом городке? Инспектор Теллер надеялся без всяких неприятных и сложных расследований сменить на посту Кристофера Бартона, своего начальника, который в скором времени собирался уходить на покой. Хорошо, что в городе у них живут добропорядочные граждане, и их спокойствию пока ничего не угрожает.

Анна, его «любимая» супруга, уже ушла. Миссис Теллер курировала сеть предприятий общественного питания, принадлежащей холдингу «Старлингтон энд Парк», можно сказать, являлась правой рукой миссис Старлингтон. (По подсчетам Алекса таких «правых рук» у Элизабет было немало, как у многорукой богини Шивы.)

Будучи «жаворонком», Анна поднималась ни свет ни заря, чем на первых порах их супружеской жизни очень раздражала мужа. Детей у них не было, что когда-то очень расстраивало женщину, но чрезвычайно радовало Алекса.

Миссис Теллер, крупная женщина с грубоватым, но приветливым лицом, выглядела несколько старше своих сорока трех лет. Надо сказать, что Анна и в юности не была привлекательной девушкой, но, обладая сильным характером, совсем не комплексовала из-за своей внешности. Девушка воспринимала свой внешний облик как факт, решив компенсировать недостатки лица и фигуры другими своими качествами характера; она не отличалась особым интеллектом и сообразительностью, но ее усидчивости и упорства с лихвой бы хватило на нескольких человек. Благодаря этим качествам и финансовому положению ее родителей девушка успешно закончила химико-технологический колледж и университет. Элизабет Старлингтон стала для нее эталоном руководителя, и Анна достигла такого уровня своего карьерного роста, к которому упорно шла. Миссис Старлингтон очень ценила и уважала миссис Теллер за ее профессионализм и ответственность, а то отвечала ей своей работоспособностью и преданностью интересам компании. Анна была очень требовательной к своим подчиненным, но при этом справедливой, поэтому снискала заслуженное уважение коллег, что не так часто встречается в торгово-производственной среде, по количеству интриг, безусловно, не уступающей любой другой. И в настоящее время женщина была почти довольна своей жизнью, но абсолютному ее счастью мешал муж. Когда-то двадцатилетняя мисс Кендрик впервые в жизни влюбилась в молодого, но перспективного студента юридического факультета. Ее радовало, что Алекс не был красавцем и самовлюбленным эгоистом. Конечно, Теллер не был девушке ровней, но ее родители понимали, что их единственная дочь может и не найти себе более достойную партию, поэтому согласились на брак Анны с Алексом, тем более что молодой человек, казалось, искренне ее любит. На самом деле у того был обычный прагматичный интерес к этой неглупой, но не очень-то привлекательной девушке. Долгий этап притворства оказался намного труднее, чем представлялось Алексу поначалу. Его расчет был не совсем правильным: если мужчину и женщину особо ничего не связывает – их совместное проживание превращается в изнурительную каторгу. Удовольствием от плотских утех с женой для Теллера, если можно так сказать, стала их чрезвычайная редкость. Он придумывал различные предлоги, чтобы избежать такой «радости» физической любви. Алекс ненавидел рыхлое и грузное тело своей жены, трясущееся во время их соития, как плохо застывшее желе, а ведь было еще немало и других причин для раздражения. Его хватило на год, Анна продержалась намного дольше. Она не была дурой и быстро поняла, что Теллер ее никогда не любил, а только вынужденно терпел женщину подле себя; и ей было понятно ради чего: комфортного дома, который оставили девушке ее родители, переехавшие на родину своих предков в Шотландию, благополучной жизни и возможности не делать того, чего не хочется. Но Анна еще долгое время не хотела развода, потому что любила этого не очень аккуратного, даже неряшливого мужчину, на самом деле не блещущего умом и не удовлетворяющего ее сексуально. Постепенно Алекс стал раздражать женщину своими плебейскими привычками. В конце концов супруги пришли к договоренности, что хозяйство будут вести раздельно, а что касается всего остального – найдут компромисс. С годами миссис Теллер превратилась в интересную женщину, на вооружение ею были взяты достижения современной косметологии, не побоялась она воспользоваться и услугами пластического хирурга. А ее супруг стал угрюмым, погрузневшим мужчиной с наметившимся «пивным» животом, и если бы не полицейский дресс-код, инспектор располнел бы еще больше. Анна интересно проводила свой досуг, и мужчины стали проявлять к ней внимание. У Алекса была только работа, хотя и она нередко вгоняла его в состояние депрессии без видимых на то причин. Его досуг ограничивался просмотром спортивных передач под пиво и чипсы. (К радости инспектора, Тауэринг-Хилл не славился криминальными происшествиями.) Недавно, в свой сорок пятый день рождения, Теллер подводил неутешительные выводы в отношении своей жизненной успешности, но сейчас ситуация изменилась: фортуна чуть улыбнулась ему. Но насколько ее усмешка была доброй и искренней, Алекс пока не знал. Он решил рискнуть. В конце концов должна быть в его жизни хоть какая-то справедливость! Чем может обернуться для него предполагаемая авантюра, инспектор предпочитал не думать. Безусловно, он стоит на страже закона, однако суровость некоторых юридических канонов и постулатов иногда можно подвергнуть легкой коррекции.

Часы пробили девять раз в тот момент, когда Теллер зашел на кухню. После горячего душа он почувствовал себя немного лучше. Видимо, все же не простудой были вызваны его утренние слабость и головная боль, решил Алекс, а последствиями вчерашнего вечера. Зачем он поддался слабости, пытаясь запить пивом тревогу и злость: проблемы не исчезли, а мерзкий осадок в голове и теле остался.

Мужчина включил электрический чайник, достал банку растворимого кофе, насыпал немного порошка в фарфоровую чашку, добавил пару ложек сахара и залил смесь горячей водой. Подумав, он долил кофе холодным молоком, тяжело вздохнув, глотнул. Полученный напиток напоминал микстуру от кашля, но на хорошем кофе инспектор экономил, отдав предпочтение дорогим сигаретам (с введением запрета на курение, он стал курить реже, что отразилось на его фигуре совсем не лучшим образом). Вообще-то, жена не запрещала ему брать кофе, купленный ею, качественный и дорогой, но после очередного скандала Алекс решил проявить своего рода демонстрацию и теперь «держал марку».

Теллер с самого начала совместной жизни с Анной отстранился от каких-либо трат на содержание их большого дома, тем более что на первых порах влюбленная жена сдувала с него пылинки, кормила вкусными обедами и ужинами в знаменитых ресторанах многих городов мира, в которых они успели побывать. Мужчина быстро привык к дорогим напиткам и сигаретам, хотя сама Анна редко выпивала и боролась с его курением. Алекс носил брендовые марки одежды и стал разбираться в хорошем парфюме. Незнакомые женщины стали смотреть на импозантного мужчину с кокетливым интересом. И он даже позволил себе завести хорошенькую и молодую любовницу, которая быстро бросила Алекса из-за его скупости. Все, возможно, бы было не так уж и плохо, если бы Теллер мог лучше притворяться, но он был уверен, что жена будет любить его вечно, и не очень-то напрягал себя в проявлении даже видимости любви, толики нежности и тепла; и очень серьезно просчитался. Миссис Теллер не была уверена в изменах мужа, но она, бесспорно, чувствовала его отношение к себе. И вскоре вся эта, счастливая пора материального достатка и благоденствия, Алекса стала постепенно таять, как и слепое обожание Анны. У мужчины осталась привычка ко всему качественному, но жена лишила его возможности иметь этот высокий класс. Стало плохо, но более-менее терпимо. Теллер стал откладывать деньги, экономя на многом, за исключением сигарет, предчувствуя, что может быть еще хуже.

Свободными отношениями между супругами в наше время уже никого не удивишь, и, конечно же, инспектор был в курсе взаимной симпатии своей жены и ландшафтного дизайнера Ларса Слэйтера, который был моложе Анны на добрый десяток лет. Сейчас же, как предполагал Теллер, легкий флирт влюбленной пары перерос в свою «тяжелую» форму. Алексу пришлось изменить тактику своего поведения: никогда еще он не вел себя так унизительно, пресмыкаясь перед женой, пытаясь ей угодить, и не мог не презирать себя за это, успокаивая свое самолюбие тем обстоятельством, что такая жизнь у него скоро закончится. Но если бы он только знал, какое омерзение к нему испытывает Анна! Женщина не скрывала своего пренебрежения к мужу, но, кроме этого чувства, были и другие, тоже не самые приятные эмоции, которые Анна пока не демонстрировала. Отношения супругов сплелись в странный узел, развязать который представлялось весьма проблематичным делом, а вот разрубить… можно было бы попробовать. Безболезненно не получится, впрочем, Алекс надеялся, что предполагаемая акция обойдется малой кровью.

Утреннее настроение Теллера было не лучше, чем вкус той бурды, которую он пил. Он чувствовал, что с делом журналистки не все так просто, как кажется. И, скорее всего, Элизабет права, но он, безусловно, дождется результатов вскрытия. Конечно же, надо встретиться с Марком, хотя инспектор и не переваривал этого выскочку, как когда-то и его отца. Раздражение вдруг накатило на Теллера с такой силой, что ему захотелось разгромить, разрушить все вокруг, начинать, к примеру, с этой молочно-сливочной кухни, похожей на глянцевую картинку из журнала о дизайне, а закончить чем-то похуже. Не выпив и половины кофе, он с яростью поставил красивую белоснежную чашку на стол. Хрупкий лиможский фарфор, не выдержав такого накала разрушительной энергии, раскололась на части. Бурая жижа растекалась по белой скатерти причудливым узором. На шум пришла прислуга, пятидесятилетняя миссис Финч, спокойная, немного флегматичная женщина. Она не показала своего удивления, впрочем, Теллер давно считал, что эта дама просто не может испытывать подобных эмоций, но тем не менее счел необходимым пояснить свою оплошность, хотя это было сказано скорее для того, чтобы таким образом погасить вспышку ярости и предостеречь себя от каких-либо других аналогичных действий. Неизвестно, удовлетворил ли миссис Финч нелепый комментарий случившегося – выражение ее лица оставалось таким же: доброжелательно глупым. Конечно же, Теллер понимал, что причина его недовольства и досады заключается в нем самом, но он упрямо не хотел в себе что-то менять, вот если бы окружающий мир вдруг перестроился в угоду ему, однако тот почему-то не спешил этого делать. Хотя почему же не поспешил? А удача, которая недавно сделала ему маленький аванс? Может, в конечном итоге она расщедриться на доброжелательную улыбку? Мысль Теллера вновь и вновь возвращалась к весьма интригующему открытию. Догадывается ли еще кто-нибудь о том, что понял он, Алекс? Сомнительно. Впрочем, даже если существуют такие же прозорливые – у него имеется масса преимуществ, которые дает служба в полиции. Конечно, продумать надо все, чтобы избежать неожиданностей… и тогда ему можно будет наплевать на весь мир, которому все же придется измениться.

* * *

А в это время миссис Теллер с удовольствием поглощала свой первый завтрак в кафе административно-делового центра. Анна уже давно привыкла к небольшим порциям еды и различного рода овощным, фруктовым сокам, салатам и муссам. Блюдо из овощей в качестве завтрака для кого-то могло бы показаться странным, но женщине предстоял трудный день, впрочем, это было для нее скорее правилом, нежели исключением. И она была рада этому. А то что, следующий прием пищи мог случиться только к вечеру… что ж, в любой работе не мало минусов, но именно этот аспект Анна расценивала для себя в положительном свете.

Ее темно-каштановые волосы с легким шоколадным оттенком были уложены в стильную короткую стрижку, которая необычайно ей шла, несмотря на чуть полноватое лицо; небольшие темные глаза, своей формой напоминавшие вишню, крупный нос с горбинкой, низкие надбровные дуги – не очень-то украшали облик женщины. Благодаря красивым губам, ослепительной улыбке и светлой коже Анна все же не была лишена привлекательности. Но, чтобы добиться этого, женщине понадобилось немало времени. Свою некогда «квадратную» форму тела миссис Теллер превратила в статную, женственную фигуру. Надо отдать должное ее непосредственной начальнице, миссис Старлингтон, которая порекомендовала в свою время Анне похудеть. Совет был дан таким безапелляционным тоном, что миссис Теллер не оставалось ничего другого. И сейчас она стала серьезно задумывалась о ринопластике, кстати, Элизабет благосклонно одобрила это решение.

Анна допивала чай без сахара, с небольшим кусочком шоколадного маффина, пытаясь настроиться на рабочий процесс. Ежедневно, за завтраком, она разрешала себе предаться приятным размышлениям, но уже в конце своего утреннего приема пищи женщина переходила к обдумыванию производственных вопросов. Хотя этим утром миссис Теллер не могла переключить свои мысли на насущные проблемы: рассуждения о смерти мисс Кэмпион доминировали в ее сознании, и все попытки Анны упорядочить затянувшийся умственный раздрай были практически безрезультатны.

В кафе было немного посетителей: многие сотрудники центра завтракали дома. Миссис Теллер забыла, когда она в последний делала так же: присутствие Алекса в доме все больше отравляло жизнь женщины, так что любой прием пищи для нее становился кошмарным процессом. Какое уж тут удовольствие и хорошее настроение! Она оттягивала разговор о разводе, возможно и вообще бы не помышляла о нем, если бы муж так сильно не раздражал ее. Замуж женщина не собиралась, несмотря на то обстоятельство, что действительно была не на шутку увлечена Ларсом Слэйтером. Хотя ей было очень любопытно: если бы она была свободна, женился бы на ней Ларс? И честно, не без огорчения, отвечала себе: нет. Но она была очень благодарна этому мужчине: он украсил ее насыщенную работой жизнь фейерверками счастливых мгновений, пряными ароматами сладострастия, лукавым флером нежности. Однообразие будней превратилось в частые сюрпризы приятных встреч и настоящей радости. Несмотря на свою влюбленность, Анна отнюдь не идеализировала своего избранника: он нравился ей именно своими «хулиганскими» качествами. Ларс обладал какой-то загадочностью и притягательной непредсказуемостью, так что в своем внутреннем монологе женщина называла его «марсианином», сама не понимая, почему ею был выбран гипотетический житель Марса. Слэйтер был с ней – а впрочем, как и с другими – откровенным, нередко – циничным, и почти всегда – ироничным. Но для нее особенно важным фактором был тот, что молодой человек действительно получал удовольствие от их совместного времяпрепровождения. Такое искреннее отношение к себе доселе ей было неведомо; любовь Алекса была фальшивой, и если бы Анна была опытнее, то смогла бы понять двуличность своего жениха намного раньше, чем случился их несчастливый брак, более похожий на бездарную имитацию оного. А Слэйтеру не было нужды играть какую-то роль. Точнее, его можно было бы обвинить в недосказанности, но не в двуличии, так, по крайней мере, считала миссис Теллер. За многие годы их совместной жизни с Алексом женщина достаточно изучила его жуликоватые повадки, и теперь, как ей казалось, могла заметить фальшь даже в поведении хитрых лабораторных крыс. Ларс разительно отличался от Теллера. Молодой человек был страстный в постели (и как она справедливо полагала: не только с ней), он просто любил секс; по-видимому, обладание такой крупной и властной женщиной, как Анна, было для него впервые, и эта новизна приводила молодого человека в восторг. До знакомства с Ларсом миссис Теллер уже и не надеялась на взаимные и страстные чувства с каким-либо мужчиной, но провидение решило иначе. Влюбленная женщина, безусловно, знала, что когда-нибудь, возможно даже завтра, этому хрупкому, как весенний цветок, чувству придется завянуть, и не по ее инициативе… Ну и пусть! Пусть ненадолго, но хотя бы раз в жизни любой женщины должна произойти подобная сказка! А иначе зачем жить? Ларсу от нее ничего не было нужно: он был вполне обеспеченным мужчиной, успешным и талантливым; привык всего добиваться сам: мечта – не мужчина, а если бы он был и моногамен!.. Как часто женщины хотят видеть в своем избраннике взаимоисключающие качества, впрочем, мужчины хотят от женщин того же. Но Анна не собиралась исправлять Ларса, ведь кроме всего прочего, за это ее свойство он ценил их взаимоотношения. А разве женщина, пусть не очень молодая и не очень красивая, не может нравиться из-за других своих качеств? Влюбляются в глупых и умных, толстых и худых, старых и молодых… Почему отношения двух людей не могут строиться на позициях взаимного откровенного желания, даже если весь мир не будет разделять такую концепцию их связи? Конечно, со стороны Анны это был весьма опасный порыв, способный увлечь туда, откуда не так легко выйти без потерь. Но многие ли могут управлять своим сердцем? И стоит ли переживать о возможных проблемах раньше времени? «Не горюй о минувшем: что было – то сплыло. Не горюй о грядущем: туман впереди…», разве не истинно это выражение Омара Хайяма?

Удивительно, а может, как раз и нет, но свои собственные проблемы вытеснили из головы Анны ее недавние философские размышления о смысле бытия и его бренности; о призрачной целесообразности ежедневной жизненной программы любого живущего, или отсутствия таковой в силу краткости его земного существования и ухода в абсолютное безвременье вечности.

Взглянув на часы, миссис Теллер подавила в своем сознании две неожиданно возникшие мысли, одна из которых требовала дополнительного пищевого удовольствия в виде «эклера» и стойко сопротивлялась приказу разума – опомниться, другая – робко напоминала о последствиях. Какое все-таки примитивное создание человек, подумала Анна о себе, только что философствовала о вечном и сразу же перешла к размышлению об удовлетворении низменных инстинктов: хлеба и секса. В конце концов дисциплина и воля одержали победу. Чуть вздохнув и расплатившись, Анна решительно направилась в свой кабинет, располагавшийся этажом ниже. По пути зашла в туалет и, поддавшись соблазну, некоторое время осматривала себя в большом зеркале, из которого ей улыбалась приятная дама, успешная и стильная. Строгое бордово-коричневое платье оттенялось кремовым жакетом, такого же тона длинные нити жемчужных бус смягчали тяжеловесность подбородка и удлиняли шею. Открытое лицо и приветливая улыбка придавали женственность всему ее облику в той степени, которую, по представлениям Анны, могла позволить себе женщина – руководитель высокого ранга. Получив жизнеутверждающий допинг на целый день, миссис Теллер была готова к решению всех производственных проблем.

 

Глава 16

Дэвид Старлингтон и его любовник Джеймс Локхарт жили в фамильном особняке, принадлежащему нескольким поколениям семьи Старлингтон. Отец Дэвида и его младшей сестры Эммы, «прославил» свою фамилию далеко не лучшими делами: за огромные карточные долги его убили более тридцати лет назад; их мать ненадолго его пережила, хотя она прослыла вполне обычной женщиной, без особых талантов, но и без пороков, которыми щедро был наделен ее супруг. Сэр Уильям Старлингтон, их дядя, выплатил долги своего младшего непутевого брата, взяв на себя заботу о его детях. После смерти сэра Уильяма Дэвид и Эмма унаследовали особняк, принадлежащий их несчастливой семье, и вполне приемлемое количество акций компании «Старлингтон энд Парк». Генри Старлингтон, их кузен, опекал и помогал своим малолетним родственникам до совершеннолетия Дэвида.

Сейчас тридцатипятилетний Дэвид возглавлял рекламное агентство «Премиум», принадлежащее холдингу «Старлингтон энд Парк». Тридцатидвухлетняя Эмма никогда не стремилась к учебе, но все же окончила колледж и стала работать лаборанткой в научно-исследовательском центре холдинга, хотя благодаря наследству сейчас уже могла позволить себе не очень утруждаться в зарабатывании на хлеб насущный.

Дэвид, в отличии от своей сестры, был намного амбициознее и, безусловно, умнее. Несмотря на помощь своего кузена, в студенческому годы молодому человеку приходилось подрабатывать: в то время прибыли компании не были достаточно высокими, да и принадлежащий ему пакет акций не позволял мужчине вести то существование, какое он хотел бы.

Высокие и полные брат и сестра были похожи: густые волосы, рыжеватого оттенка, небольшие светлые голубовато-зеленые глаза, крупный нос и двойной подбородок. На этом их сходство заканчивалось. Дэвид явно следил за собой; свои густые волосы он стягивал в аккуратный хвост, у него была приятная слегка загорелая кожа, прозрачный блеск на полных губах, безупречные зубы, маникюр и соответствующая образу манерность.

Эмма тоже пыталась выглядеть стильно; возможно, чрезмерный макияж, яркая одежда и относились к какому-то стилю, но он явно не принадлежал предпочитаемой в Европе школе дизайнеров моды. Но дресс-код компании все же обязывал к определенному имиджу. И для походов в офис у девушки было множество однотипных добротных костюмов серо-голубой гаммы от очень светлых до темных – цвета грозового неба и штормовой волны, хотя, по большому счету, они ей были не нужны, потому что для работы в лаборатории требовалась специальная одежда.

Бывший гражданский муж Эммы, Джеймс Локхарт, представлял собой отличный образец профессионального альфонса, хотя он некоторое время скрывал эту «мелочь». Внешне – вылитый гламурный красавец, галантный, блещущий остроумием и эрудицией, знаток живописи, музыки, театра и кинематографа, он сражал женщин мгновенно и навсегда. Девушка прощала ему все, терпела его выходки, капризы, измены, покупала ему дорогостоящие подарки… Что ж, женщины выходят замуж за убийц, извращенцев, гомосексуалистов, наркоманов, пьяниц, психически ненормальных, инвалидов… Терпят от них побои, увечья, унижения… Зачем и почему? Что ими движет, если не пресловутая слепая любовь? Или их абсолютная убежденность, что они смогут благодаря своей заботе и любви вылепить из проходимца, подонка или лентяя мужчину их мечты? Да, наверное, бывает такое чудо, но так редко, что такое исключение только подтверждает правило.

У Эммы сказки не получилось. Она, скорее всего, и дальше терпела бы Джеймса и его дорогостоящие капризы, не желая терять возможность видеть его и хотя бы иногда ощущать на себе его благосклонность. Но спустя всего лишь полгода Джеймс ушел к ее родному брату, признавшись, что он воспылал к Дэвиду любовью, коей, бесспорно, не было.

Дэвид не скрывал своей нетрадиционной сексуальности, но никогда ее и не афишировал и до своей связи с Джеймсом ни с кем не собирался проживать совместно под одной крышей. Свой дом Дэвид очень любил. Лет пять назад архитекторы, нанятые молодым человеком, проделали большую работу. Старая постройка в Эдвардианском стиле была расширена восстановлена до норм, отвечающих современным требованиям. Новая резиденция состояла из основной части и отдельно стоящей студией. Центральный двор был оборудован для отдыха, тем более что особняк располагался в живописном и уединенном уголке Тауэринг-Хилла, недалеко от побережья, окруженный с одной стороны лесной опушкой, а с другой – отвесной скалой, с вершины которой открывался сказочный вид на Ла-Манш.

Управляла всем этим владением шестидесятилетняя миссис Кэтрин Хаусон – педантичная, чопорная и несколько тяжеловесная дама, она была под стать своему хозяину. Благодаря своим качествам и опыту женщина вела домашнее хозяйство безупречно и на должном уровне. Но сегодня управляющая пребывала в некотором недоумении: часы показывали десять утра, завтрак уже почти готов, а ее хозяева опаздывают, что более чем странно. Хотя она еще вчера вечером почувствовала нарастающее напряжение, ставшее уже перманентным в атмосфере дома с той поры, как здесь поселился Джеймс Локхарт. Но ни ссора любовников, и ни дискуссия, касающаяся их совместной деятельности, и даже не жаркий спор, связанный с тенденциями современной моды – не были тому причиной. Кэтрин это знала точно. Нелепая смерть мисс Кэмпион? Вовсе нет. Известия об этом несчастье с журналисткой они получили еще вчера, в первую половину дня, и самочувствие мистера Старлингтона, несомненно, испортилось: выглядел он искренне огорченным. Но уже к вечеру, когда любовники возвратились домой, их настроение можно было назвать обычным, умеренно мажорным, и длилось оно до конца ужина. Затем мужчины отправились в библиотеку, куда им подали кофе, и уже через некоторое время из-за закрытых дверей комнаты до нее донеслись звуки достаточно громкого разговора, поэтому она сделала соответствующий вывод. А затем мистер Оно (Кэтрин давалось с большим трудом называть любовника своего хозяина Джеймсом или мистером Локхартом, причем она осознавала тот факт, что обязана уважать выбор мистера Старлингтона) выбежало из комнаты с видимыми «издержками» этого разговора на своем лице, хотя на его прическе и наряде это могло быть и не очень заметно: молодой человек почти всегда выглядел «принесенным из будущего». Вчера, например, к ужину он вырядился в фиалкового цвета шелковую блузу, желтые брюки и туфли. Затянутый на тонкой, девичьей талии кушак лимонного цвета был не менее «говорящим», как и золотые украшения с янтарем вкупе с бежевой гаммой легкого макияжа его лица. «Сегодня Оно, по-видимому, хочет солнечного настроения и любви», – подумала тогда миссис Хаусон, усмехнувшись. (Она недолюбливала Джеймса и не могла лишить себя хотя бы мысленного и не очень обидного, как ей казалось, стеба над такими изысками молодого человека. Но ближе к ночи голубки, очевидно, нашли общий язык, так как ночь провели вместе, что, скорее всего, и явилось причиной их опоздания.

Взглянув на пышный и румяный омлет с ветчиной и горошком, миссис Хаусон подумала, что если в ближайшее время Они не соизволят появиться, то очередной шедевр кулинарного мастерства Антонио будет окончательно испорчен…

Тем временем Дэвид уже проснулся и размышлял над их совместными с Джеймсом планами. Дней десять назад он удачно приобрел одно неплохое помещение и теперь они планировали переоборудовать его под бутик, в связи с этим Дэвид взял недельный отпуск, который неплохо совмещал с работой в домашней студии. Но такое сочетание неспешной и необязательной деятельности с вялотекущим и нередко пассивным отдыхом порождал негу, плавно переходящую в сонливость. В свою очередь сон продуцировал леность, которую преодолеть – ну никак не получалось! – а, собственно говоря, не очень-то и хотелось, поэтому апатия активно приправлялась вкусной едой и не менее частыми алкогольными возлияниями. Итоги пребывания в праздной ломке не заставили себя ждать и оказались весьма результативны: три фунта жировой прослойки на двух талиях, одна из которой и без того не могла похвалиться особой тонкостью. Дэвид был практически раздавлен этой новостью: сбросить даже небольшую толику своих «излишков» стоило ему титанических усилий. Джеймс по такому ничтожному поводу вообще не парился: его вклад в эти «закрома» был незначительный, метаболизм не огорчал, да и пищевой зависимостью он не страдал, в отличии от своего бойфренда.

Старлингтон не спешил покидать теплую постель и красивого любовника и совсем не потому, что вновь ощутил желание. Он просто млел от вида действительно красивого лица и великолепно сложенного тела спящего Джеймса, хотя Старлингтон испытывал такое же наслаждения и от созерцания совершенных женских форм. Поразительным являлся тот факт, что возраст наблюдаемого объекта никогда не играл для него важной роли. Дэвид счастливо улыбнулся. А почему бы, собственно говоря, ему не радоваться жизни? Он богатый, талантливый и успешный. Когда-то только два обстоятельства не давало мужчине быть по-настоящему счастливым. Он не понимал себя… нет, понимал, но его сознание стремилось к гармонии между Я примитивным и Я идеальным, и вот этого созвучия – совершенной симфонии духовного комфорта – молодой человек не мог добиться.

Дэвид довольно-таки рано осознал, что физическая сторона любви для него возможна только с мужчиной, не обязательно женственным, но обязательно красивым. Это открытие, безусловно, поначалу шокировало юношу, вернее, ту часть сознания, которое отвечает за морально-нравственный аспект его личности. И он стал бороться… Иногда его идеальное Я побеждало, но этот успех достигался с таким трудом, что в итоге молодой человек не получал никакой радости, несмотря на торжество физиологии. Со временем такие пирровы победы перестали устраивать мужчину, и он перестал себя ломать, примирившись со своей участью, тем более что его способности и упорство наконец-то стали приносить высокие результаты в карьерном росте. Но время от времени эта, казалось бы, зарубцевавшаяся рана души начинала воспаляться, саднить и гноиться. И Дэвид стал бояться распространения этого «некроза» на остальные стороны его жизни; и действительно, потерь не удалось избежать: творческий застой доставил ему немало беспокойств. «Можно ли безболезненно ампутировать душу?» – с тоской думал он тогда. Но со временем его стало радовать уже то, что свою гомосексуальность мужчина стал воспринимал как меньшее Зло, с которым он в конце концов нашел общий язык, убедив себя, что это – данность, небольшая слабость, свойство натуры, которая нуждается в хорошей подпитке, чтобы затем найти достойное выражение в его жизни и особенно – в творчестве. Этой щедрой «подпиткой» для него стал Джеймс Локхарт; и Зло окончательно трансформировалось в любовь. А разве такое солнечное чувство может исходить от дьявола? Не будучи религиозным, Старлингтон решительно и бесповоротно выжег в своем сознании любые душевные стенания, тем более что существовало Настоящее Зло, с которым – он знал – никогда не сможет примириться и, по-видимому, в самом скором времени решится на его искоренение, возможно, даже после своего отпуска. Этот тяжкий и жестокий крест прочно обосновался в его теле, и сознание мужчины омрачалось одной постыдной тайной. Мистер Старлингтон – тонкий и трепетный эстет, рафинированный аристократ (!) был «одарен» мужицкой внешностью. Страдания этого ценителя совершенных форм и гармонии цвета были жестокими и безутешными. В юном возрасте он иногда даже подумывал о самоубийстве. Оголтелая ненависть к своему телу отлично у него уживалась со страстной любовью к еде, особенно к ее десертной составляющей. Отлично понимая, что недостатки своей внешности можно в какой-то степени сгладить, Дэвид стал яростным сторонником здорового образа жизни. И ему удавалось время от времени удерживать в узде свое обжорство, но иногда происходили срывы, и тогда все его усилия, ранее направленные на «удержание оков», с удвоенной силой обрушивались на бесконтрольное и безграничное поедание не только запрещенных десертов, но и всей остальной, в том числе вредной еды. Тяжелая степень булимии может оказаться не менее опасным заболеванием, чем многие другие недуги. Разрушение психики наряду с губительными воздействиями на все остальные органы человеческого тела… что может быть хуже? Джеймс видел страдания своего партнера. Понимал, но он не хотел разделять депрессию Дэвида, считая, что такое состояние любовника – это падение в бездну, из которой выбраться трудно. А зачем падать? Жизнь прекрасна.

После жарких споров и дискуссий они пришли к решению взять паузу: отдохнуть, расслабиться, встряхнуться… ну и все остальное, что под этим подразумевают успешные, здоровые и состоятельные мужчины, и уж после такого броска «во все тяжкие», заняться принципиально новой работой над собой. Во-первых, обратиться к профессионалам. А после этого будет проще сделать и «во-вторых», которое заключалось в кардинальном решении: лечь под нож хирурга для пластической операции на лице. Джеймс поначалу был против таких крайностей в силу сугубо эгоистичных доводов своего рассудка, о которых он решил не распространяться. Но затем, наблюдая несокрушимую твердость такой установки Дэвида, он согласился, понимая бессмысленность дальнейшего спора на эту тему. Наступила идиллия, сдобренная приятными удовольствиями и отличным настроением. Смерть Лоры Кэмпион несколько омрачила их неспешное праздничное бытие, но присущий им цинизм не позволил испортить их уютный, тихий «триумф жизни».

Отпуск длился почти неделю, но Дэвиду пока еще не надоело это сибаритство. Побочные эффекты такого кайфа уже можно было наблюдать воочию. Если его фигуру еще можно было подать в смотрибельном формате, то с лицом все обстояло сложнее. Джеймс, конечно, способный визажист, но Дэвид боялся, что таланта любовника может быть недостаточно для того, чтобы «облагородить» оплывшую физиономию Старлингтона. Ладно, думал он, совместно с Джеймсом они что-нибудь придумают. Чуть приободрившись, Дэвид вновь посмотрел на спящего друга: темные длинные ресницы – бархатное обрамление темно-синих, как грозовое небо, красивых глаз; тонкий профиль, чувственный изгиб полных капризных губ, роскошная грива золотисто-русых волос и шелковистая кожа – миндаль с молоком, слишком нежная для взрослого, двадцатисемилетнего, мужчины, любителя вкусить всех мыслимых и немыслимых запретных плодов. Безупречный торс, широкие плечи, длинные ноги, пропорциональная фигура. Джеймс – профессиональный танцор, но достичь заметных успехов на этом поприще ему помешали лень, отсутствие упорства и честолюбия; Локхарт относится к категории людей, предпочитающих отдых работе. Дэвид не обольщался на его счет, сознавая, что Джеймс не пылает к нему страстной любовью. Но он знал также и то, что его любовник вряд ли вообще способен на сильные чувства. Что ж, в жизни, очевидно, не возможен идеальный расклад, поэтому надо выбирать самый приемлемый из предоставляемых судьбой вариантов. И он, Дэвид, судя по всему, смог найти для себя вполне оптимальный удел.

Мужчина вновь посмотрел на часы: девять утра. Пора было вставать, но не потому, что у них существовали какие-то планы на сегодняшний день, а просто по той причине, что ему надоело лежать и хотелось вкусить первую порцию каких-нибудь удовольствий, вкусный завтрак к примеру, абсолютно подойдет.

Поднявшись с постели, он набросил халат, избегая смотреть на свой выпирающий «беременный» живот, на котором уютно лежали складки почти женской груди, из категории – небольших, отвисших и некрасивых. Тяжелый зад и массивные бедра устойчиво поддерживали все это «великолепие». Но с телом все же проще: прикрыл синим бархата халата и – прочь плохое настроение. После очередного вчерашнего пиршества взглянуть на свое лицо в зеркало Дэвиду было по-настоящему страшно. Успокаивало разве что принятое им решение – радикально себя изменить. Он зашел в кабинку душа, так и не посмотрев на свое зеркальное отражение, надеясь, что после водных процедур сможет взглянуть на себя без истерики. И это ему почти удалось. Содрогания, конечно, были, но до агонии, к счастью, дело не дошло.

Глядя на себя в зеркало, он тщательно побрился и собрал густые рыжевато-русые волосы в хвост. Шикарной, чуть вьющейся гривой волос и белыми ровными зубами Дэвид мог бы гордиться, если бы все остальное было не так плохо. Небольшие глаза казались голубовато-зеленоватыми узкими щелями из-за опухших век, большого мясистого носа и налитых, как крупные румяные яблоки, щек. «Генетика – самая отвратительная штука, – думал он, – родители были вполне привлекательными людьми, родственники тоже считались достаточно симпатичными представителями рода человеческого, а вот мы с Эммой получились форменными уродами», – подумал мужчина, огорченно вздыхая. «Эту безобразную морду лицом не назовешь, – подытожил Дэвид осмотр своего лица. То ли русский черносошный крестьянин, то ли портовый грузчик», – шепотом промолвил он. Почему «русский черносошный крестьянин», мужчина не знал и даже себе не представлял, как этот крестьянин выглядит, просто по какой-то странной ассоциации на ум пришло такое сравнение. В конце концов (!) он нашел выход из этого ужаса. Стоит ли теперь продолжать издевательства над собой? Все можно изменить, а пока лучше радоваться жизни!

Взбодрившись, Дэвид прошел в гардеробную комнату, переодевшись в любимый светло-коричневый костюм, спустился в гостиную и уселся в удобное кресло орехового дерева с оливковой обивкой и инкрустацией. Тонкие, изящные изгибы подлокотников и спинки, казалось, могут сломаться от такого массивного груза. В ожидании своего партнера Дэвид стал просматривать почту, аккуратно разложенную на антикварном журнальном столике. Никаких писем он не ждал, какие могут быть письма в наше время? А вот возможные приглашения на какие-либо мероприятия его могли заинтересовать, но их было немного, тем более они ему были совсем не интересны, и мужчина пренебрежительно бросил тонкую стопку приглашений на нижнюю ажурную полочку. И тут его взгляд наткнулся на конверт, лежащий под столиком. По всей видимости, Дэвид нечаянно уронил его и не заметил. Мужчина осторожно приподнял и осмотрел его; тот был абсолютно чистый, без каких-либо надписей и марок, заклеенный и отнюдь не пустой. Получатель по какой-то причине не был указан. Почему? Видимо, потому что отправитель знал, что хозяин в этом доме – именно он, Дэвид Старлингтон. Мужчина взял нож для вскрытия конвертов. Мысль о возможной опасности пришла в его голову позже, когда он уже вынул листок бумаги с напечатанным на нем кратким текстом. Пробежав глазами послание, Дэвид облегченно вздохнул, из трех зол: анонимки, бомбы или яда – первое все же предпочтительнее. Еще не успев как следует вникнуть в прочитанное, он услышал шаги и интуитивно положил письмо в карман пиджака.

Тем временем в размышления миссис Хаусон вторглась мысль, продиктовавшая ей конкретные действия: женщина услышала шаги и шелестящие звуки, доносившиеся из гостиной. Она чуть кивнула головой Саре, дав понять, что нужно приготовиться, но пока завтрак не подавать. Но, зайдя в гостиную, домоправительница увидела только своего хозяина, что-то прошептавшего. Поздоровавшись обычным «доброе утро, миссис Хаусон», он сказал, что завтракать они будут позже. Кивнув, Кэтрин неслышно удалилась, а Дэвид, поднявшись, направился в столовую. Он придирчиво осмотрел просторное, светлое помещение, хотя другая часть его сознания была занята злополучным письмом.

Роскошная столовая, в дизайне которой нашла отражение эксцентричность Эдвардианского стиля, привычно радовала его взгляд. Впрочем, интерьер и всех остальных жилых комнат был не менее оригинальный, хотя в основном особенности стиля были соблюдены, в оформлении активно использовались комбинации мягких пастельных тонов и оттенков нейтральной палитры с насыщенными цветами: теплыми розовыми, желтыми, зелеными. Тем не менее такая цветовая гамма и изящная мебель создавали элегантную и уютную обстановку, а затейливые элементы декора были всего лишь некой умозрительной загадкой. Этим двум мужчинам весьма импонировала такая претенциозность, и это касалось всех аспектов их жизни, особенно – в совместной работе и творческих поисках. Возможно, такая любовь к эпатажу объединяла любовников в большей степени, чем их сексуальные предпочтения.

Постояв немного в столовой, Дэвид направился на террасу: нужно использовать погожие деньки; предстоит еще немало дней, чтобы наслаждаться трапезой в столовой.

…Джеймс проснулся давно, но не хотел, чтобы Дэвид, обнаружив этот факт, разрушил хрупкое приятное облако неги и благости, которое в это утро снизошло на молодого человека. Не так уж часто он испытывал такое состояние покоя и счастья, почти абсолютного. По глубокому убеждению Джеймса, категория «абсолютного счастья», то бишь блаженства, является мимолетным состоянием, которое хочется удержать, но такой «фокус» никогда не получается, во всяком случае у него. Обычно спустя какое-то мгновение парящая легкость души и сознания постепенно начинает наполняться ежедневными, суетными проблема бытия; и вскоре эфемерная субстанция светлой радости перестает ею быть, трансформируясь в серость обыденности и скуки. Но сегодня процесс неприятной метаморфозы не предвиделся: последствия их с Дэвидом совместного решения оказался для Джеймса более чем удовлетворительным.

Молодой человек дождался, пока Старлингтон выйдет из комнаты, а затем открыл глаза. Солнечный свет проникал сквозь кремовую органзу гардины, подсвечивая золотом розовато-бежевые портьеры. День обещал быть погожим, что тоже не могло не радовать Джеймса. Сладко потянувшись, он взглянул на часы: до завтрака оставалось совсем не много времени. Набросив халат, мужчина прошел в свою комнату, находящуюся по соседству.

Спустя полчаса он уже спускался в столовую. Конечно, ему не хватило времени, чтобы тщательно продумать свой наряд, но он и не любил по утрам особо напрягаться: в легкой небрежности есть свои преимущества, особенно при том условии, что на нем отлично смотрятся любые стили и практически все цвета, а вернее их оттенки. Его внешность не нуждалась в дополнительных акцентах, но он, как и Дэвид, был отнюдь не равнодушен к драгоценностям, дорогим аксессуарам и роскошной обстановке.

Однако уютная и светлая столовая была пуста. «Действительно, – подумал Джеймс, – в такое погожее утро завтракать в помещении – нонсенс». Он прошел на террасу, где уже, нетерпеливо поглядывая в сторону входной двери, его ожидал Дэвид, потягивавший апельсиновый сок. Перекинувшись несколькими репликами, Джеймс занял место напротив друга. Не успел молодой человек усесться за прекрасно сервированный стол (при хорошей погоде терраса тоже подготавливался заранее, на всякий случай), как прозвучал рингтон мобильного телефона Старлингтона.

Обычно Дэвид злился, когда ему звонили так рано. Это было нечасто, но этот факт ничуть не умалял его раздражение: это же надо (!), кому-то взбрело его отвлечь от того, чем он занимается в данный момент (даже если бы он и бездельничал!). Поэтому Старлингтон решительно нажал на «отбой», мельком взглянув на номер телефона звонившего. «Ничего страшного, дела подождут», – подумал мужчина и посмотрел напротив: перед ним сидел молодой человек с идеально ухоженным видом модели из каталога: «не пропустите нашу рождественскую распродажу роскошных домашних туфель».

Сара, привлекательная молодая женщина, лет тридцати, поставила сок перед Джеймсом. Затем расставила на светло-бежевой скатерти тосты, масло, джем, булочки и омлет с ветчиной. Несмотря на вчерашний поздний и плотный ужин, Джеймс уже чувствовал голод; в отличие от него, Дэвид ел апатично, вяло ковыряясь вилкой в омлете, что ему было абсолютно не свойственно, хотя на это у него была веское основание. И сейчас Старлингтон раздумывал: обманывать ли Джеймса, который чувствовал все нюансы перепадов его настроения, или все же раскрыть причину своего беспокойства.

Миссис Хаусон, безусловно, не могла не заметить угрюмое выражение лица своего хозяина. Причин плохого настроения мистера Старлингтона она не знала, но тем не менее испытывала легкую растерянность и даже чувство вины. Дэвид был справедливым, хотя и требовательным хозяином, но какие-либо бытовые проблемы обычно не отражались на его настроении. «Может, он заболел или все дело в плохой ночи», – стыдливо подумала она, и ее обычно бледное лицо порозовело от фривольной картинки, представленной ее сознанием. Волевым усилием миссис Хаусон направила течение своих мыслей на текущие дела, которые требовали непосредственного ее участия и четких организационных распоряжений.

Тем временем Джеймс с немалым удовольствием отдавал дань мастерству сорокалетнего Антонио, которое проявлялось даже в приготовлении обычной еды, впрочем, омлет нельзя отнести к категории совсем уж простых блюд. Когда-то, по словам самого повара, он работал в «Casa Botin», любимом ресторане Хемингуэйя. И если верить Антонио и Книге рекордов Гиннеса, то это заведение – самый старый ресторан мира. (Тот же Гиннес утверждает, что Гойя в голодные годы своей жизни работал в этом почтенном ресторане мойщиком посуды?) Меню на неделю вперед Антонио составлял сам, конечно, с учетом пожеланий и вкусовых пристрастий своих хозяев и их гостей.

Джеймс не стал спрашивать о причинах отсутствия аппетита у Дэвида, хорошо изучив своего любовника, он ждал, когда тот сам ему расскажет об этом. Мистер Старлингтон недолго раздумывал о том, каким образом обмануть Локхарта:

– Джеймс, – мягким тенором промолвил он, – у нас появилась проблема, но прежде чем рассказать тебе о ней, мне нужно кое-что уточнить. – Дэвид поднял глаза от тарелки с раскуроченным омлетом и посмотрел на молодого человека. Тот молча ожидал, не проявляя каких-либо эмоций.

Старлингтон неспешно промокнул льняной салфеткой жирные губы.

– Я сейчас поеду в Лондон, вернусь вечером, встретимся за ужином, – кратко сообщил Дэвид чуть обеспокоенным голосом и, поднявшись из-за стола, покинул террасу.

Локхарту спешить было некуда. Нервозность любовника не могла не вызвать у него тревожных раздумий, но, в отличие от Старлингтона, он с огромным удовольствием доел свой завтрак. Затем посмотрел новости, не очень в них вникая: мозги были заняты своими собственными проблемами. Что могло случиться за это утро? Почему у Дэвида испортилось настроение? Ведь до завтрака он был в чудесном расположении духа (Джеймс это ощущал там, в спальне). Логика подсказывала только одну причину: какое-то неприятное известие. В мире все, по-видимому, обстояло без каких-либо серьезных потрясений: очередной апокалипсис отложили на неопределенное время, Соединенное Королевство удовлетворяло притязаниям Джеймса, как, впрочем, и Тауэринг-Хилл… Значит, это что-то касается Дэвида. Но стоит из-за этого переживать раньше времени? Не стоит, решил он.

Спустя какое-то время Локхарт услышал, как автомобиль любовника выехал из гаража. Часы показывали половину двенадцатого пополудни. Терзать себя бесплодными размышлениями Джеймс не считал для себя нужным. Разве нельзя найти более интересного занятия, когда не нужно думать о хлебе насущном?

День прошел в приятном времяпрепровождении. Подготовка к ужину заняла у Джеймса более часа: то, что видел молодой человек в зеркале ему абсолютно не нравилось. Несмотря на свою любовь к экспериментам, сегодня их результат не соответствовал его притязательному вкусу. В конце концов он остановился на вчерашнем песочно-фиолетовом туалете.

Возвратившийся Дэвид тоже успел принять душ и переодеться. На нем был серо-голубой костюм от Вивьена Вествуда из коллекции «для джентльменов, готовых пересмотреть принципы мужской элегантности сквозь призму собственного индивидуального подхода». Поэтому вместо галстука мужчина повязал шелковый шарф, сложного рисунка с бордовыми разводами, который органично сочетался с рубашкой и туфлями, сшитыми на заказ. Но весь наряд был слегка перегружен украшениями и аксессуарами из белого золота с сапфирами и брильянтовым напылением.

Старлингтон уже сидел за столом, и по его виду трудно было сделать какие-то конкретные выводы о его настрое.

– Привет, дорогой, – поздоровался Джеймс.

– Привет, – чуть хмурясь, ответил «дорогой». – Ты опоздал, а я ужасно проголодался.

– Извини, что-то не очень получалось с вечерним туалетом.

– Мне бы твои печали… Я к тебе заходил, когда приехал, но ты спал. Не выспался за ночь?

– Представляешь, даже не помню, как заснул, – ответил Джеймс, улыбнувшись.

Бывает. – Дэвид пригубил изысканное белое испанское вино и осмотрел сервировку стола: семь видов домашнего хлеба (соевый, с подсолнечником, пшеничный, из пресного теста с оливковым маслом…), три соуса: гуакамоле, айоли, томатный; три вида соли: с дымком, с розовым перцем, орегано и тимьяном; три вида сливочного масла, четыре вида оливкового… Они с Джеймсом сегодня решили устроить особый ужин – отметить годовщину их совместной жизни. Дэвид скрупулезно сверился с красочно оформленным меню – все было выполнено на должном уровне.

Элтон, молодой симпатичный официант, внес крохотные закуски: жареные молодые кальмары; микросэндвичи с пюре из лисичек, голубым сыром и шпинатом; ярко-красные молодые креветки в соусе карамель; мельчайшие моллюски. Как считал Дэвид, миниатюрные порции – еда для миллионеров, к которым он пока не относился, но очень этого хотел и упорно шел к этой цели. Джеймс молча посмеивался над упражнениями своего бойфренда в миниатюризации, но снисходительно прощал ему эту слабость, совсем не желая вызвать в Дэвиде злость и раздражение: Локхарт тоже хотел стать миллионером, ну в крайнем случае, супругом оного.

Звонок мобильного телефона оторвал Дэвида от поглощения поданных деликатесов. Недовольно поморщившись, он вышел на террасу, захватив с собой источник беспокойства. Джеймсу не были слышны реплики друга, но он надеялся, что по возвращению Дэвида в столовую, тот наконец расставит точки над i. Тем не менее Локхарт ошибся, Старлингтон поднялся в свой кабинет по лестнице, ведущей из террасы на второй этаж. Джеймс быстро почувствовал тревогу, а возможно, даже страх своего любовника, ведь Дэвид всегда и во всем был с ним откровенен… А вот сейчас он явно не был расположен поделиться причиной своей паники. И это обстоятельство не могло не тревожить Джеймса, который верил в свою исключительность и в то, что он достоит жить так, как ему хочется, и совсем не важно, кто позаботится об этом. И никаких препятствий на пути к этой жизни у него не должно быть! Дэвид просто обязан все ему рассказать! И если ему необходима будет помощь, Джеймс ее окажет, и никакие моральные или нравственные принципы его не остановят.

Стерев, словно губкой, все мрачные мысли, еще с утра перманентно терроризировавшие его мозг, он с наслаждением вдохнул изумительный аромат маринованного кабана с «какао-вуаль» – очень вкусным пенным муссом. Вошедший официант, без суеты и спешки, налил в бокал красное вино, хорошо оттеняющее вкус мяса. Джеймс медленно смаковал чуть терпкий напиток, не забывая о еде, и этот приятный процесс повысил тонус его настроения. Но многие явления в мире имеют тенденцию заканчиваться во времени и в пространстве, особенно быстро это происходит с удовольствиями. И закончив вкусную трапезу, молодой человек стал подумывать о продолжении кайфа. Кивком дав понять Элтону, что тот может удалиться, он подошел к барной стойке и налил свой любимый бурбон «Blanton`s». Сделав небольшой глоток отличного виски, Джеймс ощутил ноты ириса, цедры, а затем – аромат дуба. Вскоре окружающая действительность стала беспричинно радовать взгляд Локхарта, который, казалось, вместе с порцией бурбона глотнул немалую порцию оптимизма и уверенности в том, что он, Джеймс Локхарт, сможет все. Разве у него может что-то не получиться?

В то же самое время Дэвид сидел в своем огромном кабинете, совмещенным с его персональной гостиной. Беленая дубовая мебель (слоновая кость с патиной) отличалась респектабельным шиком и была комфортной для работы и отдыха. Изящный камин из итальянского розового мрамора, бронзовые светильники и бра, антикварные каминные часы с канделябрами, статуэтка собаки породы пойнтер известного французского скульптора Пьера Мене, старинный ситзендорфский фарфор и веджвудская керамика создавали неповторимую «живую» ауру этого помещения. У окна, наполовину прикрытыми шторами, цвета молочного шоколада, стоял письменный стол. На одной из стен отсвечивал темным экраном плазменный телевизор, напротив которого матово поблескивали пухлые кожаные кресла и кофейный столик.

Дэвид подошел к окну и посмотрел на освещенный садовыми фонарями сад, пестревший в это время года яркой цветовой гаммой. Искусственный грот отсвечивал бархатистой зеленью мха и лишайника. Ковер из опавших листьев покачивался на серебристо-графитной поверхности водоема.

Мужчина больше всего любил осень, удивительно меняющую цветовую палитру окружающего мира. Казалось, что вся природа наполнена золотистым сумеречным светом. На саркококке созревали ягоды прошлого сезона, а вскоре растение вновь зацветет. Чуть позже покраснеют листья японского клена и гортензии дуболистной. Бело-розовые кружева астр и пауковых лилий, ярко-оранжевые ягоды пираканты, сиреневые облака гортензии… И этот фантастически красивый мир, его мир, кто-то пытается разрушить! Руки Дэвида самопроизвольно сжались в кулаки, костяшки пальцев побелели от напряжения. Он до боли стиснул челюсти: так ярко и реалистично предстала перед его глазами воображаемая картина разрушения его дома. Мужчина резко отвернулся от окна и подошел к письменному столу. Тяжело присев в кресло, Дэвид вынул из кармана маленький ключ на позолоченной цепочке и открыл им верхний ящик стола. Злополучное письмо лежало в верхней стопке рисунков и эскизных набросков. Старлингтон осторожно, как воришка, вынул листок с напечатанным текстом и прочел его еще раз: «Запретный плод сладок, и его нельзя срывать незрелым – велика вероятность бессонных ночей впоследствии преступного деяния… избежать которых можно… при наличии дорогого лекарства. Но солидная репутация стоит еще дороже. На размышление времени мало. Что выберет «джентльмен» из двух зол? Если отсутствует нравственность, то может, присутствует здравый смысл?»

Дэвид знал, что пока он не придет к какому-либо конкретному выводу о своих дальнейших шагах – не сможет больше ни о чем думать. Но послание сформулировано в такой обтекаемой форме, что он даже не догадывается о сути этой странной анонимки. Предполагать можно многое… Но что же конкретно имеется в виду? Какие-то требования тоже пока не предъявляются… По всей видимости, ключевое здесь слово – «пока». Конечно же, такой метод шантажа выбран специально, дабы держать шантажируемый объект в неведении, то бишь в состоянии нервозности и тревожного ожидания. Безусловно, у него есть причины бояться определенной информации, если он правильно истолковал довольно-таки прозрачный намек анонима. Никогда не стоит уповать на то, что «скелеты в шкафу» не захотят покинуть свое убежище, и последствия этого могут разрушить все, достигнутое немалым трудом. И теперь ему остается только ожидать. Но неужели кто-то мог знать о той старой истории? Кто?! И могла ли эта информация быть у Лоры? Ведь она, мягко говоря, дружила с Кристианом… А у этого чернокнижника есть, вероятно, компромат даже на римского понтифика… Журналистка, к счастью, уже не сможет ему навредить, но, к сожалению, это не означает, что можно расслабиться… Тем более что не только он участвовал в тех…гм гм… мероприятиях. А ведь тот человек, уже даже не миллионер, а уж о его могуществе лучше даже не думать. Что может стоить его, Дэвида, жизнь, если о той истории станет известно не только ее участникам?.. Текст анонимного письма мужчина уже выучил наизусть: снова и снова ядовитые фразы убийственного послания, как тошнотворная мелодия, раздавались в его голове, разболевшейся от зуда мрачных мыслей и дурного предчувствия.

Дэвид включил настольную лампу и стал изучать анонимку в розоватом свечении светло-карминного абажура. Буквы явно напечатаны на принтере, но ничего особенного в них не было, во всяком случае ничего, что можно было бы рассмотреть невооруженным глазом. Да и в самом листке с запиской тоже не нашлось ничего примечательного. Даже если он вычислит шантажиста, что это ему даст? Очевидно ничего, если только не привлечь к этому делу полицию. А он, безусловно, не сделает такого шага. Знать бы сейчас, по крайней мере, что от него хотят. Шантаж – вполне распространенный способ обогащения, и более чем вероятно, что от него потребуют большую сумму денег. А может, шантажисту (или шантажистке) нужна какая-либо услуга? Прочитав письмо первый раз утром, он сразу подумал о том, что анонимку писала женщина, а сейчас был уже практически уверен в этом… Стиль письма. Не будет мужчина «облачать» анонимку в воздушные кружева… Поездка в Лондон ему не помогла, хотя он потратил на эту цель усилия и деньги. Ничего выяснить не удалось, что неудивительно: времени прошло немало.

Дэвид вновь взглянул на конверт: на штемпеле была указана дата и время обработки послания; почтовый индекс указывал на местное отделение связи. Ни у кого из его знакомых и жителей города не было видимых причин желать ему зла. Хотя с чего он взял, что ему кто-то этого желает? Его могут безмерно любить, но это совсем не означает отсутствие обычного финансового интереса. Зачем отказываться от дополнительных денег, если их можно «вежливо» попросить?

Мужчина взглянул на небольшой зеркальный бар, призывно светящийся в причудливом сочетании золотистых лучей заходящего солнца и светло-рубинового потока искусственного света. Выпивка, несомненно, не могла решить возникшую серьезную проблему, но она поможет изменить его отношение к этому, неожиданному и крайне неприятному, сюрпризу. А там, может быть, придет и решение. Умный человек всегда найдет выход из любой ситуации. И какие-то морально-нравственные переживания – это не для него, а для – неуверенных и слабых. Хорошие мозги, кроме прочего, найдут убедительные оправдания собственных, скажем, не очень достойных поступков.

Он подошел к бару и налил порцию скотча с содовой. Взяв бокал с напитком, Дэвид подошел к окну и услышал стук в дверь.

– Войдите, – сказал мужчина громко и немного удивленно, зная, что Джеймс в это время смотрит программу о новых тенденциях в моде и прервать это занятие не сможет даже стая НЛО, пролетевшая в поле его зрения.

В дверь кабинета темной тенью вплыла взволнованная миссис Хаусон. В серо-синем платье, худая и плоская, как жердь, с лицом, исчерченным узкими полосками морщин, глаз и губ, Кэтрин олицетворяла собой мрачный пессимизм и суровую безнадежность бытия. Но несмотря на такую, по-своему колоритную, внешность, женщина проявляла замечательные организаторские способности, что по достоинству и оценивал мистер Старлингтон.

– Что случилось, миссис Хаусон? – спросил Дэвид, с трудом сдерживая раздражение.

Та, взволнованно моргая, ответила:

– Извините, мистер Старлингтон. Я хотела у вас спросить… – она запнулась: продуманная ранее речь вдруг исчезла из ее памяти, и теперь смутившаяся женщина не знала, как тактично сформулировать вопрос. Заметив растерянность и волнение своей управляющей, Дэвид, не повышая голоса, поинтересовался:

– Миссис Хаусон, что случилось? Пожар, наводнение, быть может, недостача канцелярских скрепок?.. У меня много работы, и мне хотелось бы знать причину вашей тревоги.

– Да, да. Извините меня, мистер Старлингтон. Просто вы сегодня ничего не ели… и я забеспокоилась, уж не заболели ли вы?

Дэвид молча смотрел на это «воплощение пессимизма», пытаясь держать себя в руках: ведь не миссис Хаусон прислала ему письмо. А вдруг это она? И сейчас только прикидывается такой расстроенной, а в душе смеется над ним. «Господи, я действительно заболел, если мог так подумать об этой фанатично мне преданной селедке», – мысленно возмутился он.

– Нет, все в порядке. Вы же знаете: скоро юбилей фирмы. Много работы, ну и, конечно, в такой ситуации не обойтись без проблем, – пояснил он и, пригубив виски. – К вам и ко всем остальным в этом доме у меня нет никаких претензий. Успокойтесь и идите к себе, – чуть улыбнувшись, промолвил мистер Старлингтон.

– Спасибо, сэр, – вздохнув с облегчением, прогундосила женщина и вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

Сделав несколько глотков «успокоительного», Дэвид взял мобильный телефон и позвонил своему хорошему приятелю в Лондон, в Центр биохимических исследований. Он неплохо знал Макса Адлера и надеялся, что тот ему поможет.

Теперь предстоял разговор с Джеймсом. Дэвид и не собирался умалчивать факт получения анонимного письма просто потому, что не сможет скрывать поселившуюся в его мыслях тревогу. Тем более что Джеймс автоматически попадает под удар. Да и чувства… Любовь и надежда помогают преодолевать любые трудности.

Джеймс выслушал сообщение молча. Затем он спросил: в перчатках ли Дэвид осматривал послание, хмыкнул, услышав возмущенный возглас отрицания. Попросив друга больше не прикасаться к конверту и подождать его минут пять, Локхарт вышел из кабинета. Вскоре Джеймс возвратился с латексными перчатками. Натянув их на пальцы рук, он сел в кресло и стал внимательно изучать послание. Затем откинулся на спинку кресла и констатировал:

– Невооруженным взглядом никаких особенностей не вижу. Надо посмотреть через лупу.

Он поднялся и подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков стола и вынул оттуда лупу. Рассмотрев послание через увеличительную линзу, Джеймс восторженно сказал:

– В первой строчке видны погрешности печати принтера. – Он поднял глаза на Дэвида, который наливал себе вторую порцию скотча. – Это нам может как-то помочь?

– Нет. Поменяют картридж, поменяются и особенности печати, – Дэвид раздраженно заметил: – Даже если на анонимке имеются отпечатки пальцев шантажиста, которые я уже смазал, что ты предлагаешь? С чем мы их будем сверять?

– Если ты не хочешь обращаться в полицию… Хотя с этим я, в принципе, согласен. Можно обратиться к какому-нибудь хакеру и взломать необходимую базу данных.

– Джеймс, ты же читал анонимку. Разве ее автор похож на дебила?

– Но проверить-то не мешает?

– Согласен, но у нас нет времени. Такая проверка займет не один день. И когда ты меня спросил о перчатках, ты сам-то, хотя бы сейчас понимаешь абсурдность своего вопроса? Как ты себе представляешь такую картину?.. Сижу я за кофейным столиком, просматриваю почту, и вдруг меня озаряет: а не надеть ли мне латексные перчатки?.. Так, на всякий случай. Может, кто письмецо мне пришлет, с ядом, к примеру, или бомбой. А я уже и подсуетился – разз, и готовы пальчики преступника… – Ехидно улыбаясь, он посмотрел на Джеймса, который недовольно поморщился:

– Да, признаю… сморозил глупость. Не будем об этом, – Локхарт обаятельно улыбнулся. – Налей мне лучше бурбона.

Через пару минут, пригубив виски, Джеймс выстрелил чередой вопросов:

– Что делать-то будем? Ты же что-то уже надумал? И куда ты ездил сегодня днем?

– В Лондоне я ничего не смог разузнать, но я звонил Максу Адлеру. Он пообещал проконсультироваться с одним своим приятелем из отдела поведенческой психологии Полицейского департамента. В общем, любой более-менее хороший специалист может составить примерный психологический портрет шантажиста. Ну а я, исходя из составленного профиля, подумаю, кто может быть этим анонимом.

– Ну и что дальше?

– Пока не знаю. А у тебя есть другое предложение?

Джеймс молчал, задумчиво глядя на бокал с алкоголем.

– Что я могу тебе на это ответить? Ты мне сказал об этом письме десять минут назад. – Он чуть возмущенно пожал плечами. – Подумаю… хотя даже не представляю, что можно предпринять. Может, когда получим вторую анонимку, сможем выработать какое-либо приемлемое решение…

– Какое? – раздраженно спросил Дэвид, подойдя к окну. И вновь, глядя на свой сад, окутанный бархатными сумерками, он почувствовал волну ненависти, ярости и страха. Несовместимое, казалось бы, сочетание эмоций, но не такое уж и невозможное для некоторых людей.

– Ты, очевидно, знаешь шантажиста, – чуть повеселев, заметил Джеймс.

– Ну и что? – С надеждой в голосе произнес Дэвид, повернувшись от окна. – Как это может помочь?

– Пока не знаю.

– Чему же ты тогда радуешься? – обиженно спросил Старлингтон.

– У меня появились некоторые соображения. – Он встал из-за письменного стола и подошел к расстроенному мужчине. – Пойдем присядем. Только тебе не мешает взять себя в руки. Раздражение никогда еще не помогало в решении проблем.

Дэвид угрюмо молчал, уставившись в окно. Затем обычным тоном резюмировал:

– Ты прав. – Отвернувшись от картины вечернего сада, он прошел в другой конец комнаты и расположился в широком низком кресле за кофейным столиком.

Джеймс, не забыв захватить с собой бутылки с бурбоном и скотчем, уселся в кресло напротив. Затем, скептически посмотрев на любовника, спросил:

– Может, принести лед?

– Пожалуй, да, – ответил Старлингтон после некоторого раздумья. – Не следовало бы напиваться.

Джеймс многозначительно хмыкнул, воздержавшись от комментариев, и направился к барной стойке. Открыв небольшой льдогенератор и положив щипцами несколько кубиков льда в хрустальную креманку, он возвратился назад и, разложив лед по хайболам, наполнил их алкоголем. Глотнув золотисто-янтарный напиток и откинувшись на спинку кресла, Локхарт сказал:

– Несмотря на эту неприятную ситуацию, у нас есть возможности ее переломить…

– Каким образом? – прервал его Дэвид, вновь прибегнув к агрессивному тону.

– Если ты не будешь меня перебивать – у меня будет шанс высказать свои соображения.

– Извини, – виновато ответил Старлингтон, сделав большой глоток спиртного.

– Во-первых, насколько мне известно, шантаж – это преступление одиночек.

– Не всегда.

– Но, во всяком случае, групповой шантаж менее распространен. Согласен?

– Пожалуй.

– Двое не самых, надеюсь, глупых мужчин смогут противостоять одному умному?

– А может, он или она умнее десятка таких, как мы с тобою?

– Если бы это было так – ему или ей не пришлось бы прибегать к такому методу обогащения.

– А если предполагается иное?

– Например?

– Допустим, услуга или информация?

– Все может быть, – задумчиво промолвил Джеймс. – Если верить Александру Дюма, то за большие услуги можно рассчитаться только неблагодарностью. И улыбнувшись, заметил: – А знаешь, эта анонимка, похоже, нас прилично взбодрила. Даже стало как-то интересно: ощущаю себя героем детектива.

– Еще бы… К тебе-то эта история не имеет прямого отношения, – обиженно скривил полные губы Старлингтон. – Но я не могу разделить твою радость.

– Дэвид, я только пытаюсь настроить тебя на достойное противостояние, даже на борьбу, которая должна увенчаться нашей, слышишь! Нашей победой! Может, я выбрал не самый лучший способ… Но ты размяк, раскис, как…

– Это я раскис? Я зол, раздражен, но не потерял самообладание, – решительно заявил Старлингтон.

Джеймс мысленно себе поаплодировал: его тактика сработала – Дэвид не терпел критику в свой адрес, и особенно если та попадала в цель. Вот теперь можно было надеяться, что их беседа будет более конструктивной.

– Возможно, мне это показалось, – примирительно согласился он.

– Так ты думаешь, я знаю шантажистку?

– Уверен, она состоит членом местного «змеиного» клуба.

– Я тоже это подозреваю, – полные губы Дэвида вновь скривились, но уже презрительно и гневно. – Это уже кое-что.

– Ладно, я не спрашиваю тебя ни о чем… Но ты сам-то предполагаешь, что имеет в виду шантажистка?

– Точно не уверен. Но предположения есть, – тихо проговорил Дэвид и замолчал, а затем, слегка смущаясь, еще тише произнес: – Мне нужно хорошо подумать, да и память свою хорошенько напрячь.

– Должны, наверно, существовать и компьютерные программы – анализаторы такого рода писем?

– Разумеется. Полагаю, полицейские психологи руководствуются выводами подобных программ. Но мнение одушевленного последователя Фрейда нам тоже не помешает.

– Неужели ты сомневаешься в наших способностях? – иронично спросил Джеймс.

– Нет, конечно!

– Так почему мы должны омрачать такой вечер? Ты уже забыл?..

Удивленно посмотрев на Локхарта, Дэвид вдруг вспомнил об их годовщине и звонко хлопнул себя по лбу.

Улыбнувшись друг другу, они облегченно рассмеялись.

Компания Джеймса и его готовность помочь, несомненно, улучшили настроение Дэвида. Вечер начинался не так уж и плохо. Все-таки любовь – отличная вещь!

* * *

Впервые, наверное, за время, прошедшее после возвращения домой Энн Старлингтон, Линда проснулась в отличном настроении. И причины для этого были: для кого-то чужая смерть – горестная утрата, сожаление, отчаяние или разочарование, но найдется, бесспорно, немало людей, для кого уход из жизни знакомого и даже близкого человека – радость и облегчение, а иногда – исполнение многих надежд и желаний. Конечно же, мисс Доэрти тщательно скрывала переполнявшее ее счастье, еще бы! Одну, весьма серьезную, конкурентку можно было вычеркнуть из списка потенциальных невест Эдварда Крайтона!

Линда вытянула руку, чтобы отключить мелодию будильника, а затем вновь откинулась на подушки и натянула шелковое одеяло из экофайбера, больше похожее на кремовое кружевное облако, до подбородка. Спать не хотелось, но погрузиться минут на десять в приятную негу мечтаний было просто необходимо, хотя этим планам помешало воспоминание девушки о просьбе Дэвида и Джеймса присмотреть за их салоном одежды, но это занятие ей нравилось, поэтому она проводила в их салоне-магазине много свободного от своей основной работы времени. В общем-то, Линда работала в рекламном агентстве, директором которого являлся Дэвид Старлингтон, но подумывала в перспективе заняться предпринимательством, связанным с индустрией модной одежды, и такой опыт девушке был, безусловно, необходим. Она восхищалась способностями Дэвида. Надо же, он даже смог заинтересовать своего любовника-лентяя такого рода деятельностью, а Джеймс, по-видимому, сам удивился собственному энтузиазму. Линда знала, что Старлингтон приобрел еще одно помещение для открытия бутика модной одежды. Интересно то обстоятельство, что их салон всего лишь за полгода приобрел солидную клиентуру, в принципе, не так уж это и удивительно, не зря Дэвид считался успешным рекламщиком. Проведя тщательный маркетинг, мужчина сделал вывод, что бутиков одежды в их городе достаточно, а вот салона-магазина, оказывающего еще и услуги, нет; для таких целей люди ездили в Брайтон или Лондон. Никто из местных предпринимателей не хотел рисковать с такого рода бизнесом, а Дэвид дерзнул… и выиграл! Хотя надо отдать должное способностям Джеймса, эпатажность которого нашла свое достойное применение. Конечно, отпуск любовников был формальный, на самом деле, они контролировали ситуацию в своем салоне, а в рекламном агентстве у Дэвида был неплохой заместитель.

Самой же девушке работа в салоне нравилась намного больше, чем в агентстве, и она рассчитывала, что через какое-то время у нее будет больше возможностей развиваться именно в в этом направлении; поработает в новом бутике Дэвида, наберется знаний и опыта, а потом уйдет в самостоятельное плавание. Конечно, надо признать, что без денег Элизабет, ее имени и помощи честолюбивые мечты Линды даже частично вряд ли могут исполнится, но, к счастью, тетка не боится вкладывать свои инвестиции в новые виды бизнеса. Удалась же ее авантюра с заведениями, практикующих молекулярную технологию приготовления пищи, хотя многие ее отговаривали – мол, в провинции… какая там «атомная кухня», а Минерва не стала никого слушать и правильно сделала!

Линда сладко зевнула и потянулась, как вдруг в ее голове появилось воспоминание о кузине, что враз испортило хорошее настроение девушки, заставив ту досадливо поморщиться… Энн Старлингтон! Если бы не стало и этой выскочки – мир стал бы чище и лучше для нее, Линды. Темная тяжелая субстанция, похожая на отравляющую желчь, вытеснив кровь, стала растекаться по жилам, оседая в груди тяжелым камнем ненависти. Даже мысленно мисс Доэрти не хотела себе признаться, что Энн смогла затмить признанных местных красавиц и не потому, что была красивее – вопрос, безусловно, вкуса – а потому, что была непосредственна и естественна. Кузина возвратилась как раз к осеннему показу мод, который проводили Дэвид и Джеймс. Да, мужчины сделали правильный ход, пригласив Энн в качестве модели. Конечно, великолепная организация всего показа, оформление подиума, фуршет – все было продумано тщательно и с безупречным вкусом. Этого у гомиков не отнять. Да и сам городской Дворец и площадь Радужных Фонтанов представляли собой красивое зрелище; цветы на клумбах были подобраны с определенной последовательностью: разноцветье красок создавало впечатление удивительных рисунков. Интерьер зала, где проходил показ, украшали многочисленные панно, скомпонованные из растений зеленых, желтых, голубых и красных оттенков. Фонтаны, легкий шлейф ароматов (разумеется, применялось озонирование воздуха), приятный блюз, чувственные улыбки, грациозные движения, струящийся шелк… Блеск гламура и чуть эпатирующей роскоши… Совсем «чуть», чтобы не оскорбить сдержанную эстетику настоящего богатства. Сам показ был срежиссирован Дэвидом и Джеймсом как зрелищный спектакль с продуманным сценарием, кроме того, позиционировался в виде театрального действа, а не банального процесса купли-продажи. Вечер тогда прошел замечательно… до определенного момента, после которого у Линды испарилось малейшее желание предаваться веселью… И память вновь услужливо продемонстрировала неприятные эпизоды того вечера перед ее мысленным взором. Помечтать о прелестях любви не получилось. Зато негативные ощущения мобилизовали в ней спортивную злость и желание безжалостной войны. Как писал Лопе де Вега: «Чем больше трудностей в борьбе, тем и победа будет краше»!

Без сожаления расставшись с теплой и уютной постелью, Линда быстро накинула на себя махровый халат, но не стала завязывать на нем пояс. Босиком пробежав к зеркальной стене в дальней части спальни, она сняла свое облачение и осмотрела свою фигуру, которая могла бы украсить обложки глянцевых журналов, а вот «язык» подиума – вряд ли. Разве что возникнет потребность в невысоких манекенщицах, а это, в принципе, более чем сомнительно. Что ж, существуют другие варианты… Девушка понимала, что ее серьезно ранило превосходство Энн именно в том, модельном, показе. Глупо было завидовать. Линда сознавала сей факт, но пока ничего не могла поделать с этой, какой-то детской и нелепой, завистью. Вылечить эту глупость могло время и… еще кое-что.

Улыбнувшись своему отражению, девушка вновь надела халат и, завязав пояс, возвратилась к своей кровати, сунула ноги в домашние туфли и подошла к огромному окну. Раздвинув светлые розовато-бежевые шторы, Линда посмотрела в окно: утро порадовало безоблачным небом и мягким неярким светом осеннего солнца. Легкий свежий ветерок прорвался в открытую часть окна, привнеся в комнату свежесть и очарование наступающего дня.

После легкой пробежки и душа, Линда прошла на кухню и включила телевизор; достала из холодильника апельсины и яблоки и приготовила из них сок. А затем, подсушив пару тостов, она приготовила из них бутерброды с нежирной ветчиной и отварной телятиной, приправив закуску свежими овощами и зеленью. Свежесваренный кофе с молоком завершал ее обычный утренний ритуал. Каши она не любила, а чаю обычно предпочитала кофе, какао или горячий шоколад. За едой Линда просматривала газеты, время от времени прислушиваясь к транслируемым телепередачам, но ничего, заслуживающего ее внимания, не было.

Переодевшись в брючный костюм из легкой шерсти светло-фисташкового цвета, она прошла в гараж, где стояла ее машина. До места работы мисс Доэрти было пятнадцать минут неспешной прогулки, но Линда решила проехаться. Через десять минут она припарковала свою вишневую «мазду» на стоянке у небольшого торгового центра и направилась в сторону Стрэнда. Миновав ратушу, построенную в традициях готического стиля и похожую на уменьшенную копию лондонского Гиндхолла, девушка неспешно пересекла городскую площадь.

Салон «Лаборатория моды» даже в ясный день притягивал взгляды прохожих, а уж в ненастное утро его витрина смотрелась особенно привлекательно. Изящные манекены, похожие на представителей инопланетной цивилизации совершенных существ, надменно улыбались дефективным землянам. Аккуратные головки из полистирола или стеклопластика с безупречными лицами венчали стройные, идеально пропорциональные фигуры, не имеющих ни малейших изъянов, если, конечно, учесть, что в современном обществе искусственность давно уже не является дефектом и даже стала более предпочтительнее естественной нормы. Наряды манекенов переливались яркими золотисто-терракотовыми оттенками: новая коллекция «Осенняя сказка», по-видимому, действительно создавалась для сказочных героев, живущих в замках из золота и брильянтов. Взглянув на всю эту ослепительную картину, девушка самодовольно подумала: «Роскошное обрамление для леди и джентльменов! И в создании этого великолепия я принимала совсем не второстепенное участие!»

Когда-то, тринадцать лет назад, одиннадцатилетняя Линда поняла, что точные дисциплины ее не очень-то интересуют (а чтобы сделать карьеру в науке одного упорства недостаточно), поэтому можно было подумать об административной сфере деятельности, но путь к достижению успеха в любом виде бизнеса – весьма длительный процесс. И Линда стала размышлять о какой-либо творческой профессии, к тому же у нее имелись необходимые способности; она хорошо рисовала, чертила, ее фантазия и воображение тоже были развиты достаточно прилично, хотя чувство меры иногда подводило девушку, но примеры эпатажа стали уже нормой, и не только в модельном бизнесе, поэтому она не считала это свое качество недостатком.

Получив среднее образование, Линда выбрала художественный колледж Кембервелл, где обучалась искусству иллюстрации, живописи и скульптуре. Элизабет Старлингтон отметила ее способности и считала выбор своей племянницы вполне приемлемым, пообещав той помощь и любое содействие, тем более что Линда аргументировала свой выбор достаточно логично. Дальнейшее свое обучение мисс Доэрти продолжать не стала, решив попробовав себя в деле. Девушка пошла работать в рекламное агентство графическим дизайнером, но сейчас уже подумывала о другом виде деятельности: менеджмент моды ей казался более интересным и перспективным.

Войдя в салон, Линда довольно улыбнулась: Полин и Камилла – консультантки магазина – являли собой живое воплощение закона философии: единства и борьбы противоположностей, а это в таком бизнесе, как мода, весьма ценно: противоречия всегда выступают движущейся силой, а не тормозом.

Двадцатидвухлетняя Камилла – яркая кокетливая брюнетка, худощавая и смуглая, подвижная как ртуть, эмоциональная и общительная, предупредительная и корректная.

Полин Форестье обладала другими качествами. Внешне неприметная и даже безликая, она, тем не менее имела немалый круг «своих» клиентов. И это легко объяснялось: на фоне ее заурядной внешности даже не очень привлекательная дама, примеряющая какую-нибудь модную тряпку, смотрелась достаточно эффектно. Хотя при небольшом желании и таком же количестве усилий Полин могла бы выглядеть вполне симпатичной девушкой: высокая, слишком худая, без видимых примет груди, талии и бедер; пепельно-русые, будто поникшие, жиденькие волосики, обрамляющие остроносое лицо; небольшие, но красивого миндального разреза светло-серые глаза, тонкие губы, бледная тонкая, как папиросная бумага, кожа. Мисс Форестье обходилась минимальным набором косметических средств, которые, по всей видимости, были заметны ей одной. Но такой внешний вид Полин не ухудшал качество ее работы, а, возможно, был даже более предпочтителен, особенно в тандеме с эффектной Камиллой Райз. Эти две девушки были отличными сотрудницами. Первое время слишком яркая, экзотическая внешность мисс Райз действовала на Линду несколько раздражающе, но воспоминания о том, что в переводе с латинского имя Камилла означает «прислужница богов», мисс Доэрти самодовольно улыбалась, на время забывая о досаде. Она сама не могла понять, почему невольно завидует этой девушке, ведь ее собственную внешность окружающие считали яркой и сексапильной, и мисс Доэрти была с ними абсолютно согласна. Но… быть бы ей только повыше ростом!

И Полин, и Камилла были заняты клиентками. Линда отметила про себя, что ей не знакомы эти две дамы, одной из которых было явно больше пятидесяти, а другой – не более тридцати. Женщины не были очень уж похожи между собой, но что-то указывало на их родственную связь. Обе – ухоженные и привлекательные, окутанные совсем легким флером тонкого, дорогого парфюма. Дама в возрасте: худощавая, с очень короткими и очень светлыми волосами, тонкими чертами бледного лица, в тонированных очках. На ней был серо-голубой жакет от Шанель, лацканы и рукава которого оформлены вручную плетеным кантом; мышиного цвета блуза, классические брюки – на полтона темнее; шейный платок, туфли и сумка – все оттенки серо-голубого цвета. Несомненно, что и глаза, скрытые сизыми стеклами очков в серебристой оправе, не должны были разочаровать окружающих цветом своей радужной оболочки. Ее молодую спутницу тоже нельзя было упрекнуть в плохом вкусе. Легкая небрежность пепельно-русых волос; платье-футляр с вертикальными линиями геометрического орнамента. Массивная темная оправа очков делали девушку слишком серьезной и добавляли ей пару лет. Но Линде показалось, что так было задумано. Зачем? Но она не стала тогда задумываться об удивившем ее факте, вспомнив об этой, казалось бы, незначительной встречи много позже. А в тот момент ее мысли были заняты Ларсом Слэйтером, появившимся на противоположной стороне улицы. В этом не было ничего удивительного: молодой человек проводил в своем недавно открытом бутике цветов много времени. Странность заключалась в том, что он покидал «Цветочную феерию» в начале рабочего дня, в период, когда помощь Слэйтера была необходима его сотруднице Джейн. Но ее не волновали причины ухода Ларса, хотя мысли непосредственно о нем еще некоторое время занимали голову Линды. Ей нравился молодой востребованный ландшафтный дизайнер и начинающий флорист, и она задумывалась о его кандидатуре в качестве «запасного» варианта на тот случай, если у нее ничего не получится с Эдвардом. Девушка была уверена: одного ее намека будет достаточно для того, чтобы Ларс забыл о своей толстой старухе. Линда вообще была уверена в том, что мужчина закрутил роман с Анной Теллер от скуки и собственной лени. Никаких хлопот, да и физиология не страдает. А Ларс – весьма интересный молодой человек, оч-чень перспективный… Есть, правда, в нем какая-то чертовщинка… Но так даже интереснее. В общем, неплохой вариант. Может, даже и не хуже Эдварда. Что ж, будущее покажет, но помочь ему не мешает…

 

Глава 17

Утро, к моему счастью, оказалось намного лучше, чем я прогнозировал. Времени для подготовки ночной вылазки в особняк мисс Кэмпион было достаточно, тем более что планировал я ее все-таки не на сегодняшнюю ночь по нескольким причинам: во-первых, не хотелось бы без особых причин нарушать закон и проникать на чужую собственность. И надо было бы заручится хотя бы разрешением родителей Лоры (хотя если следовать букве закона – они тоже пока не имеют на это права, но этим я решил пренебречь и рискнуть), а во-вторых, мне нужно было время, чтобы о моих планах узнали другие.

Быстренько проделав почти весь свой утренний ритуал, за исключением душа и завтрака, – есть после вчерашнего не хотелось – я сделал себе апельсиновый сок и кофе, а затем решил устроить небольшой променад по парку. Ничего так не дисциплинирует мысли и не снимает нервный мандраж, как физическая нагрузка. Получасовая пробежка и прохладный душ превратили мою нервную систему в каркас стальных канатов. Я ощущал себя хладнокровным супер-агентом, на манер героев Брюса Уиллиса или Джейсона Стэтхэма. Захватив свой блокнот с записями, ручку и диктофон, я направился на террасу (погода «улыбалась»).

Все, что можно было сделать до вечера, так это расписать по пунктам и расположить в хронологическом порядке всю информацию, полученную от мисс Кэмпион, миссис Таунсенд и миссис Старлингтон. Кроме того, нужно было определить более-менее значительные или просто странные события, произошедшие в течение двух месяцев до смерти Лоры; и попробовать расставить хоть какие-нибудь «маркеры».

Конец июля. Лора и Элизабет идут на спектакль, после просмотра которого журналистка высказывает свое восхищение молодой, мало известной французской актрисой Кристель Феррье, очень похожую – и внешне, и манерой игры – на умершую двадцать два года назад французскую актрису Мишель Байю, тоже, по слухам, талантливую. Об этом своем открытии Лора поведала всем, с кем часто общалась. А если учесть возможности «сарафанного радио» получается, что людей, знающих о ее пристальном интересе к этим актрисам, немало. И еще одно обстоятельство: ранее Лора слыла талантливым театральным критиком, но несколько лет назад она приняла решение стать известным стрингером и занялась журналистскими расследованиями, и намеченный план у нее весьма успешно реализовался (хотя «успешно» – это смотря с какой стороны посмотреть, если бы ей кто-то сказал о таком финале ее деятельности, взялась бы она за такого рода расследования?). А я в свою очередь полагал, что в этом деле ей оказывал информационную помощь наш экстрасенс Кристиан Стюарт, но доказательств такого сотрудничества у меня не было.

Далее… Кристель отказывает Лоре в интервью, что уже весьма удивительно, но актриса объясняет свой отказ тем, что уезжает на гастроли. Лора узнает, что актриса – сирота, воспитывалась в приюте, и журналистка едет на Корсику, где провела свое детство и отрочество Кристель. Там женщину принимают нормально, но при этом сообщают чрезвычайно мало сведений о мадемуазель Ферра. Лора делает выводы, что ее собеседники что-то скрывают. После этого посещения журналистка подозревает за собой слежку и этот факт, по мнению мисс Кэмпион, имеет отношение к ее расследованию. И школа, и монастырь показались ей довольно-таки подозрительными, хотя какие-то конкретные причины для такого вывода она назвать не смогла, выразившись, что у нее «чутье на сенсацию».

Я прервался на несколько минут и пошел на кухню покормить кошку, не забыв и о себе. Положил в миску Клео ее любимый лососевый паштет, я обнаружил, что о себе стал заботиться намного меньше, чем о кошках и женщинах: в холодильнике, в скорбном одиночестве, застыл мумифицированный кусок пирога, слегка украшенный гербарием из овощей и сморщенной зелени. Все это «великолепие», опрометчиво названное мною «пиццей», было усыпано скрюченной, как в предсмертной агонии, сырной стружкой. После пятиминутного мозгового штурма я смог припомнить свой урок кулинарного мастерства, который я в пьяных (!) сумерках вчерашнего вечера демонстрировал Клео. Но она даже не стала пробовать этот «шедевр» поварского искусства; сомневаюсь, чтобы вообще какая-нибудь женщина сподобилась бы на такой смелый шаг. Супруги Риттер уехали всего лишь на пару дней, и я оказался таким беспомощным! Стоило ли теперь привередничать? А еще говорят, что мужчина не способен на лишения! Мой организм, правда, попытался сопротивляться такой трапезе, но небольшое насилие вкупе с двумя чашками кофе сломили его негодующий протест. Впрочем, надо признать, по окончании процесса мне стало непонятно – зачем я устроил себе такую экзекуцию? Возможно, таким наказанием я пытался хотя бы немного заглушить пронзительные стоны своей беспокойной совести?.. Судя по дальнейшим результатам дня, мне это частично удалось, но, скорее всего, не из-за проблем своего желудочно-кишечного тракта, а благодаря небольшой активизации умственных процессов моего мозга.

Мне всегда было нелегко расставить правильные «маркеры» при анализе произошедшего и происходящего: среди множества фактов и различного рода обстоятельств всплывает огромное количество деталей и, казалось бы, мелочей. А что в расследовании действительно существенно, и что – нет? Иногда даже помехи неплохо вписываются в звучание основной темы музыкальной композиции. Как отделить зерна от плевел? Имеет ли значение исчезнувшее шоколадное пятно на баночке с заменителем сахара? Объяснений его исчезновения может быть немалое количество. И все это, возможно, не имеет отношения к моему расследованию.

Я качался в кресле на террасе, окутанной лучами полуденного солнца, время от времени записывая все, что приходило мне в голову, дабы ничего не забыть, а затем уже в ближайшей перспективе предстояло отсеять явную ересь, хотя именно ею, ересью, казались мне сейчас все мои записи. Неплохие мысли, надеюсь, все же были, но они пока казались мне похожими на размытые тени проплывающих аквариумных рыбок, медлительных и вялых. Лучше бы их вообще не было, тогда возможно, если верить парапсихологам, у меня бы открылся канал подключения к ноосфере, так сказать, к порталу информационной сети планеты… Я бы столько всего перекачал в себя!.. Мои смелые мечты, вероятно, имели бы шанс воплотиться в в этой реальности, но злополучный телефонный звонок их нагло распугал. «Пугалом» выступил инспектор Теллер – что, в принципе, недалеко от истины, – сообщивший о своей готовности встретиться со мной. Мы договорились с ним о встрече в семь вечера в «Молекуле». После короткого разговора с инспектором мои размышления неожиданно перестали быть разноцветными и вдруг окрасились в тревожный оранжевый цвет, может быть, по ассоциации с моей Клео. (Когда она бывает очень злой и рассерженной – ее огромные глазищи приобретают ярко-апельсиновый цвет.) Мысли в моей голове стали активнее, но и в то же время – беспокойнее, как те аквариумные рыбки, получившие вместе с кормом немного наркотиков, и теперь – одуревшие! – не знали, что делать: то ли – есть, то ли – воздержаться.

Но все же гора родила мышь. Роды случились в душе. Мыльная пена, приятно пахнущая мятой, геранью и кедром вызывала противоречивые чувства: успокаивала и будоражила. Казалось, смывая грязь с моего тела, она удалила туман, окутавший мою голову ватным одеялом. Мысли стали проясняться, и произошедшее стало приобретать хоть какую-то логику, пусть даже и не объясняющую многих обстоятельств. Во всяком случае, мне удалось вспомнить и понять, что даже если шоколадное пятно и пытались удалить, то нарушили бы и целостность бумажного стикера с аннотацией на данное вещество. Шоколад содержит жир, и напечатанные слова, при попытке удаления пятна, затерлись бы. А этого не было! Мне только одно было непонятно, почему я раньше (!) не пришел к такому очевидном выводу! Да и другие моменты стали вполне объяснимыми.

Вполне удовлетворенный водными процедурами, а больше – их последствиями, воодушевленный и настроенный на принятие новой информации, я поднялся наверх, в свою мини-гардеробную. Здесь мне предстояла легкая задача: выбор одежды для встречи с Алексом не составлял никаких затруднений. (Лет пять назад тот вообще перестал заморачиваться в выборе для себя какого-либо стиля в одежде: Теллер перешел в другую весовую категорию, несколько «округлую», да и разлад с женой, видимо, отразился на его финансовых возможностях. Так что теперь инспектор обходился без всякого стиля.) Но после встречи с Алексом мне предстояло свидание Элизабет, которая замечает все! Она просто сканирует окружающее пространство через увеличительные призмы всех своих органов чувств и записывает полученную информацию на свой «жесткий диск», несомненно, для личного просмотра и пользования. Следовательно, мне желательно быть чрезвычайно аккуратным и тщательным во всем без исключения. Плохо только, что миссис Старлингтон, насколько мне известно, редко высказывает свои замечания, тем самым не давая возможности окружающим исправить допущенный ими промах; хотя уверен, этот ее метод наблюдений не относился к производственной сфере.

Погода была просто чудесная, и я решил выйти на встречу с Алексом пораньше, чтобы пройтись по парку и подышать осенней прохладой. Из одежды я выбрал беспроигрышный вариант: темно-серый блузон на микрофлисе и темно-синие брюки из тонкой шерсти. Получилось немного уныло, хотя вполне приемлемо и корректно в свете вчерашней трагедии. Я знал, что весь наш город гудит, обсуждая смерть нашей знаменитости, а все наши увеселительные заведения будут пополнять кошельки своих владельцев, как в рождественские праздники; и цинизма в этом никто не видит. Впрочем, я – тоже. Рождение и смерть идут по жизни рука об руку, но, несмотря на понимание этого, мне было грустно и вновь захотелось напиться. Правда, позволить себе еще раз такой вираж – категорически запрещено: обязательства и необходимость решения уравнения со множеством неизвестных требовали немало выдающихся способностей, коими я, даже будучи трезвым, не мог похвалиться, а уж, находясь под воздействием алкоголя, – тем более. Что ж, иногда получаешь удовольствие в самом отказе от такового. Вот выпить бы немного коктейля из каких-нибудь супер мощных нейростимуляторов, но в обычных барах такое не продается, так что придется обойтись без помощи такого рода препаратов.

Я вышел из дома и попал в ту предвечернюю пору, когда дневной свет медленно тает, а парковые фонари еще не торопятся прийти ему на смену. Упоительный воздух, наполненный флюидами чуть уставшей зелени, сладковато-древесный, но при этом свежий и прохладный, одарил меня энергией удачи и уверенностью, что все в конечном итоге будет замечательно, и у меня получится решить задачи, которые передо мной поставила – не без присущего ей сарказма – судьба. Я шел по парку и просто наслаждался живописной природной палитрой красок и полутонов, причудливыми формами флоры, фоновым звучанием вечернего досуга парка и его обитателей…

Терраса ресторана пустовала в ожидании посетителей, чему я был рад: можно было присесть за давно облюбованный мною столик – а он нравился не только мне – отсюда открывался красивый вид на морское побережье. После короткого, но бурного спора одного внутреннего голоса с другим, победу одержал я, решив придать божественной октябрьской благодати легкую сафьяновую нотку терпкости посредством молодого каберне. Вино – все же меньшее зло, нежели виски или джин.

Алекса я заметил издалека. Он, по всей видимости, тоже хотел выпить, потому что шел от полицейского участка пешком, хотя, насколько я знал, инспектор не являлся любителем пеших прогулок. Мы с Алексом Теллером состояли в отношениях «женской дружбы» двух змей, одна из которых умеет плавать, но не умеет кусаться, а другая – кусается, но не плавает, однако противоположный берег нужно достичь обеим.

Алекс – крепкий и коренастый мужчина, выглядевший под пятьдесят, с обветренным и грубоватым лицом; он больше похож на малограмотного крестьянина эпохи «махрового» феодализма, чем на бравого полицейского офицера. Но это впечатление обманчиво и длится оно до тех пор, пока не встретишься взглядом с его глазками-буравчиками, ввинчивающимися в тебя, как штопор в пробку, весьма ощутимо, и не всегда такая, визуальная, дуэль, имеет хорошие последствия для «пробки». Жиденькие темные волосы окаймляли его крупную голову со скошенным затылком, а узкие губы застыли в желчной улыбке, по-видимому с младенческих лет. Несмотря на отсутствие физической привлекательности, инспектор не комплексовал. По-моему, он и понятия не имел, что такое комплексы. Во всем его облике чувствовалась грубоватость, даже наглость, но редко – мужская решительность. Честно говоря, мне не нравился Алекс, поэтому, быть может, мое восприятие этого человека было таким субъективным и противоречивым. Ко мне, думаю, он питал еще большую «любовь». В общем-то, мы друг друга доброжелательно ненавидели, хотя иногда вполне плодотворно сотрудничали. Я не удивился, что на вызов приехал именно он: как-никак Лора была местной знаменитостью.

Теллер тоже заметил меня, но ритм своей неспешной, несколько тяжеловатой походки не изменил и подошел к моему столику с неизменной ухмылкой на широком, округлом лице. Невысокий, полноватый Алекс напоминал мне комичный персонаж полицейского из какой-то французской комедии. Его лицо удивительным образом сочетало в себе противоречивые особенности: добродушие полных щек, хитрость близко посаженных щелочек-глаз, бульдожью хватку тяжелого подбородка и ограниченность низкого и узкого лба. Но самое интересное, что внешность инспектора абсолютно соответствовала такому же, не очень приятному на мой взгляд, внутреннему ее содержанию.

Хмуро поздоровавшись, Алекс удобно разместился в кресле напротив меня. Приятная джазовая композиция звучала приглушенно, что для меня было не самым последним фактором при выборе им места для нашей беседы, сегодня это было его прерогативой; радовало, что в некоторых аспектах наши вкусы совпадают.

Привлекательная и высокая официантка грациозно несла свое тело по направлению к нашему столику, вероятно, представляя себя на подиуме. Минут десять назад она принимала у меня заказ с дежурной и равнодушной улыбкой безработной манекенщицы, а сейчас выражение ее лица было откровенно радостным, а взгляд, которым девушка одарила Алекса, со стороны казался мне многообещающим авансом… как будто, Теллер был не полицейским, а редактором глянцевого журнала, так что его простой заказ – бокал пива и бифштекс с картошкой – совсем не разочаровал красотку. Неужто эта симпатичная официантка была пассией инспектора? Хотелось бы знать, что находят в нем женщины?

– Марк, я очень хочу есть, а совмещать еду с разговором не люблю, ты же знаешь, – чуть надменно сказал мужчина, сделав большой глоток пива. Свое легкое высокомерие он, наверное, оттачивал годами до такой филигранной точности, что ему удавалось не скатываться до откровенного хамства. Я давно изучил эту манеру Алекса. Он был плохим актером, но это был как раз тот случай, когда количество переходит в качество.

– Знаю, Алекс, не волнуйся, – спокойно ответил я, изобразив на своем лице умиротворенное ожидание, и пригубил вино. Интересно, думалось мне, насколько его хватит? Как долго он будет строить из себя комиссара Мегрэ? Похоже, я даже понимал, для чего ему это было нужно: обычный способ самоутверждения. (Судя по всему, комплексы у инспектора все же были, и не исключено, что они уже давно взывали о профессиональной помощи. Или опять-таки, это внешнее проявление внутренней борьбы его противоречивой натуры?)

Я молча ждал, всем своим видом показывая, что торопиться мне некуда. Алекс тоже молчал, небрежно изображая Атланта, скорбно и мужественно несущего на своих плечах все тяготы мира. Спустя пару минут поза и выражение лица инспектора несколько изменились: то ли мировые проблемы сошли на нет, то ли алкоголь изменил отношение Теллера к ним. Он расслабился и даже улыбнулся. Настроение его заметно улучшилось, хотя свой голод Алекс еще не успел утолить: его бифштекс, грациозно покачиваясь в изящных руках модельной официантки, только сейчас появился в моем поле зрения.

Я выпил полбокала вина (есть мне совершенно не хотелось), пока Теллер страстно и самозабвенно поглощал мясо с овощами. Наконец мужчина вытер салфеткой жирные губы и удовлетворенно откинулся на спинку кресла, плотоядно поглядывая на подошедшую официантку. Та принесла второй бокал пива Алексу, а мне – чай.

– Поведай мне, Марк, что происходило с твоей приятельницей мисс Кэмпион в последнее время, – пренебрежительным тоном проговорил он, алчно косясь на стройные ноги двух молодых девушек, усаживающихся за соседний столик.

– Алекс, что плохого тебе сделала Лора? – резко спросил я, решив сразу сбить его апломб.

Он пожевал свои змеиные губы и негодующе фыркнул:

– Терпеть не могу этих проныр – журналюг, папарацциев всяких… Подглядывают, вынюхивает, подслушивают, копаются во всяком дерьме, а потом вываливают кучу грязи на наши головы. От них все беды и распутство. Проститутки они все, как, впрочем, и частные детективы… доморощенные Шерлоки Холмсы.

– Ну твое недовольство мне понятно, – спокойно отреагировал я, хотя внутри у меня стала подниматься волна гнева и вскоре, достигнув точки кипения, грозила обрушиться шквалом негодования на голову инспектора. Этого нельзя было допустить, как бы мне не хотелось: информация, которой обладал Теллер, была для меня жизненно важна. Но самое главное – инспектор хотел меня разозлить. Такое удовольствие я не собирался ему предоставлять.

– Лора не была такой.

– Откуда тебе знать, – язвительно усмехнулся Алекс. – Не думаю, что она тебе исповедовалась во всех своих грехах.

– Стоит ли сейчас обсуждать ее грехи. У тебя их, наверное, нет? – надменно усмехнулся я. Этот, отнюдь не риторический, вопрос заставил мужчину зло сузить глаза, которые и в нормальном состоянии не могли похвалиться красивым разрезом. По выражению его лица было заметно, что ему очень хочется разразиться в мой адрес уничижительной тирадой, но он сдержал свой порыв. Однако, чтобы успокоиться, ему пришлось немного помолчать.

– Ладно, – спустя минуту примирительно сказал он. – Это ты можешь заниматься всякой ерундой… Выкладывай, что тебе нужно. – Он вновь злобно просверлил меня зрачками своих неподвижных, змеиных глаз.

– Мне нужно все, – нагло ответил я. И посмотрел на него с тем же высокомерием, которым он недавно щедро одаривал меня. Я не боялся, что Теллер может скрыть от меня какие-нибудь факты: такая смелость может ему дорого стоить. И Алекс это хорошо знал: не выполнить просьбу – имея в виду приказ Элизабет – инспектор был просто не способен. Трусость прекрасно уживалась в нем с осторожностью и хитростью.

– По заключению экспертов и патологоанатома: мисс Кэмпион умерла от асфиксии, попросту: захлебнулась и утонула, – равнодушно проговорил он и замолчал, будто сообщил мне все и, поставив жирную точку, цинично улыбнулся. Это легко было расшифровать: я должен был задавать вопросы, чтобы он вальяжно и нехотя на них отвечал.

– Что установило предварительное расследование?

– Ничего криминального. И судебно-медицинское обследование трупа это подтвердило. Никаких улик, указывающих на то, что мисс Кэмпион убили, нет. Отпечатков пальцев – множество, но свежие принадлежат самой журналистке и ее обслуге. Умерла она позавчера вечером, около десяти часов. Никто к ней не заходил ни утром, ни накануне поздним вечером: записи всех шести наружных видеокамер это подтверждают. С видеокамерами тоже все в порядке, никто с ними не проводил никаких манипуляций. Кстати, ты же был у нее в тот день.

– Да, я же тебе сам говорил. И если нужны письменные показания – я готов. Только я ушел ранним вечером. Собственно говоря, мне нужно было поздравить Лору с прошедшим днем рождения.

– Да знаю я, – прервал меня инспектор. – Все говорит о том, что смерть мисс Кэмпион произошла в результате несчастного случая, – почти на одном дыхании проговорил Теллер. – Да, у журналистки обнаружили порок сердца в начальной стадии. Возможно, она даже и не подозревала об этом.

– А версию самоубийства вы рассматривали? – спросил я больше для проформы: Лора была стоиком, и такое решение проблемы, даже чрезвычайно сложной, не являлось для нее приемлемым. Хотя если произошли какие-то сдвиги в психике женщины… тогда все возможно. Но я в это не верил.

– Более чем маловероятно. Никакими подтверждениями в пользу этой версии мы пока не располагаем. Ни писем, ни записок, ни дневников. В ноутбуке – только ее статьи о спектаклях, фильмах, актрисульках всяких… так, рабочие материалы наверное. Ничего подозрительного мы не обнаружили, но самое главное… – он резко замолчал, обратив все свое внимание на оставшийся кусок мяса. Я не стал прерывать этот, не очень эстетичный, на мой взгляд, физиологический процесс в исполнении Алекса. Доев и глотнув пива, он продолжил: – Так вот… Накануне вечером мисс Кэмпион звонила родителям и обещала приехать к ним во вторник, то есть вчера. Получается, что самоубийство она не планировала, по крайней мере на этой неделе.

– А что обнаружили в ее аптечке?

Он пожал массивными плечами.

– Ничего подозрительного: никаких психотропных препаратов, наркотиков или галлюциногенов. Только легкое снотворное, симвастатин и обычные медикаменты от простуды и насморка.

– Симвастатин?

– Да. Выписывал лечащий врач несколько месяцев назад, но женщина выпила всего лишь пару таблеток. Видимо, увлеклась диетой, – он недовольно хмыкнул, – вон как похудела, и препарат для уменьшения количества холестерина в крови ей уже был без надобности.

– Какое заключение сделал судмедэксперт?

– Смерть журналистки наступила вследствие обтурационной асфикции. – Он устало посмотрел на меня. – Марк, если хочешь подробностей – поговори с Джорджем Адлером. Он проводил вскрытие. – Вынув из кармана платок, инспектор вытер вспотевшую физиономию. (Меня покоробило его «вскрытие», нет бы сказать «судебно-медицинское исследование».) – Больше ничего не знаю и, честно говоря, мне этого вполне достаточно. – Он чуть повысил голос: – Ты думаешь, что люди не тонут в своих бассейнах? Некоторые в собственной ванной умудряются захлебнуться, – раздраженно заметил Алекс.

– Ну, положим, если человек перепил или под действием наркотиков…

– А сердечники? – перебил он меня. – Были случаи, когда от инфаркта умирали водители, находясь за рулем транспортного средства… Ты знал, что у нее были проблемы с сердцем? – усталым голосом спросил инспектор.

– Знал, но все равно мне непонятно, что могло спровоцировать такую смерть? Она ежедневно занималась в бассейне, хотя, правда, признавалась, что так и не научилась хорошо плавать… как же так получилось, что она захлебнулась?

– Почти все, кого мы опрашивали, говорят, что мисс Кэмпион в последнее время вела себя несколько странно. – Он пристально посмотрел на меня: – Я думал, ты мне тоже сможешь рассказать что-нибудь интересное. Неспроста же вы с миссис Старлингтон так всполошились.

Я кратко рассказал Теллеру о том, что с Лорой действительно в последнее время происходили странные вещи: ее посещали всякие видения, возможно, галлюцинации, и что я и другие ее знакомые, были обеспокоены этим обстоятельством, а мне даже пришлось проводить расследование, но ничего подозрительного моей команде обнаружить тоже не удалось. Обо всем прочем я скромно умолчал, зная, что Алекс сам задаст те вопросы, которые у него должны были возникнуть. А я постараюсь на них ответить так туманно, чтобы у Теллера появилось желание закончить нашу беседу как можно скорее.

– А чем она занималась в последнее время?

– Да так. Лору заинтересовала какая-то французская актриса, умершая больше двадцати лет назад. Мисс Кэмпион показалось, что другая молодая и современная актриса на нее похожа. И журналистка предполагала выяснить родственные связи умершей актрисы, – монотонно и скучно промямлил я.

– Бред какой-то, – прокомментировал Алекс и, судя по его виду, инспектору стало совсем не интересно слушать об этом: он нарочито посмотрел на свои наручные массивные часы и тяжело вздохнул. Но я игнорировал его вздохи, мне важно было уяснить для себя: все ли он мне выложил, что знал, хотя бы из-за его собственной безопасности: шутки с Минервой заканчиваются далеко не так, как хочется шутнику.

– А может, за ней действительно следили? – виновато спросил я, натужно изображая на лице чувство вины, надеясь, что Алекс клюнет на это. Допив вино, я продолжал монотонным голосом «похоронного» клерка высказывать свою версию: – На фоне беспокойства у нее и развился маниакальный психоз с привидениями. Когда она ко мне обратилась за помощью – слежку за ней прекратили, и у журналистки прошли галлюцинации.

– Ты сам-то в это веришь? – клюнул Теллер. Ехидная улыбка на его лице стала до неприличия довольной. – Или просто хочешь себя в этом убедить? – злорадно скривился он. – Да и меня заодно? А может, тебя мучит чувство вины за плохо проделанную работу?

Все, что я коряво «написал» на своей физиономии явно обрадовало моего собеседника. Мужчина с удовольствием хлебнул пива и пренебрежительно взглянул на мою тарелку с недоеденным бифштексом и на пустой бокал из-под вина. Ответить на выпад Алекса было нечем, вернее, это мне пока было невыгодно.

– Да, ты прав, Алекс, есть такое дело, – понуро вздохнул я. По-видимому, мое чистосердечное признание несколько удивило инспектора.

– Да ладно, не переживай, – благосклонно порекомендовал он. – Все равно ничего уже не исправишь.

– Но ведь это только предварительные выводы? – Глоток воды смягчил мои голосовые связки и чуть усмирил злость на инспектора. Хотя, скорее всего, получив небольшой эффект в результате своих актерских поползновений, я просто впал в легкую эйфорию от самого процесса лицедейства. – А не могли ее отравить? И так случилось, что в этот момент она плавала в бассейне, ей могло стать плохо, например, прихватило сердце, женщина стала терять сознание… ну и захлебнулась.

– Возможно. Во всяком случае, миссис Старлингтон тоже предположила такую же версию, – безразлично согласился Теллер и замолчал, недовольно хмурясь. Но вскрытие этого не подтвердило, разве что был использован какой-то, неизвестный нашему гению-«трупорезу», яд. (Мне захотелось его ударить, но я сдержался.)

– Думаю, что все намного проще. – Он скептически посмотрел на меня. – Журналистка испугалась своих же галлюцинаций. Так что твой рассказ только подтвердил предварительные выводы следствия о несчастном случае, – отрезал он, явно разозлившись. – Вот я и говорю: нечего совать свой нос во всякие расследования, чтобы потом не страдать бредовыми кошмарами.

– И что предприняла миссис Старлингтон в связи со своим предположением?

– А разве ты еще не в курсе? – удивился он.

– Нет, – спокойно ответил я. Признаваться в своей вчерашней пьянке и отключенных телефонах мне не хотелось. – Мне предстоит встреча с ней. – «Заковав» свой взгляд в «свинец», я пристально посмотрел на Алекса, с удовлетворением заметив, что «металл» свою задачу выполнил: апломб инспектора поубавился.

– Ну… если ты еще не знаешь… Элизабет попросила, – он хмыкнул, – ну ты знаешь, как она «просит»… взять образцы биоматериала и отправить их на судебно-химическое исследование, гистологию и прочее. Но результаты этих исследований, сам знаешь, придется подождать.

– Не думаю, что это будет долго. Полагаю, в этом случае будет сделано исключение. – Мое предположение не было надуманным: городское Бюро судебно-медицинской экспертизы благодаря Минерве было оснащено супер современным оборудованием для проведения различного рода анализов, и специалисты, работающие там, были дотошными исследователями.

– Есть еще кое-что… можешь ответить мне… честно, – неуверенно промямлил Теллер. – Следствие-то пока не закончено. Мало ли что еще может всплыть. Не хотелось бы мне потом, глядя на твое краснеющее лицо, уличить тебя во лжи. Или ты не краснеешь?

Что за песню ты поешь, старый попугай, – думал я. Ты очень бы хотел уличить меня во лжи! Ты так этого жаждешь, что готов сейчас прикидываться другом, братом, отцом и даже родной матерью… только, чтобы развести меня сейчас на откровенность. Ну что ж, получите, Мистер Скудоумие!

– Ты знаешь, Алекс, этого атавизма у меня никогда не было. Я просто с возрастом пришел к выводу, что говорить правду все же выгоднее, но не всегда. – Воспользовавшись моментом, я глотнул остывший чай, а шестеренки моего мозга лихорадочно вращались, пытаясь мне что-то подсказать, но где-то произошла пробуксовка, и подсказки не получилось. Выручила интуиция:

– Я ни разу не спал с Лорой Кэмпион… Ты это хотел узнать? – тихо, но с чувством спросил я, в общем-то, уже не нуждаясь в его ответе: лицо Теллера постепенно стало наливаться молодецким румянцем. Но опасаться, что у инспектора может случиться апоплексический удар, не стоило: у некоторых людей неслабое проявление эмоций – чаще – негативных – вкупе с алкоголем окрашивает кожный покров их физиономий в цвета розы сорта Жюбиле дю Прэнс де Монако, то бишь – в вишнево-малиновый. И у Алекса сейчас было не лицо, а «этюд в багровых тонах».

– Ну, ну, – только и смог затравленно промычать он, но решился на атаку:

– И что же ты теперь будешь делать со своим расследованием?

Я помолчал, делая вид, что не знаю, насколько могу быть откровенен с Алексом. По-видимому, это у меня получилось неплохо, потому что глаза инспектор алчно блеснули:

– Не очкуй, Марк. Ты же знаешь, я могу быть полезным, особенно когда меня об этом просила… сам знаешь кто.

– Мм… да есть у меня одна версия… – растерянно начал я, – так… ерундовая, но проверить хотелось бы, чтобы совесть свою успокоить.

Теллер молчал, старательно делая вид, что ему совсем неинтересно.

– Даже стыдно и рассказывать, – продолжил я нехотя.

– Да, ладно, может, подскажу…

– Надо бы мне проникнуть в особняк журналистки, – пояснил я уже увереннее. – Но ты же понимаешь, что это возможно будет сделать только после разговора с родителями Лоры, а они приезжают завтра… Хотя лучше это сделать ночью…

– Понятно, хочешь устроить засаду, – перебил меня Алекс.

Я удивленно округлил глаза.

– Марк, не прикидывайся. У тебя это плохо получается. Или ты считаешь, что я глупее твоей кошки?

На самом деле я не считал инспектора глупее моей Клео, просто, как мне казалось, его мозги имели очень упрощенную, плоскую и прямоугольную, систему отсчета, где у одной точки могут быть только две координаты: абцисса и ордината. Но говорить об этом я, разумеется, не стал.

– Да, ты прав. Я склонен думать, что Лору все-таки убили.

– Но мы же там все осмотрели, – возмутился Теллер.

– Не сомневаюсь… Собственно, я и сам пока не уверен… Посмотрю на месте.

– Что ж, попробуй, – кивнул Алекс, скривив пренебрежительную ухмылку, и вновь, демонстративно взглянув на часы, стал глазами искать официантку, чтобы рассчитаться, во всяком случае мне так показалось, но останавливать его не стал: каюсь, хотел посмотреть, как он будет расставаться с деньгами (инспектор слыл известным скупердяем). Симпатичная шатенка в мгновение ока, уловив взгляд инспектора, подплыла к нашему столику. Алекс улыбнулся девушке, но как-то жалко. Я не стал затягивать его унижение: мне стало стыдно за него. Будто бы невзначай, я заметил:

– Остынь, Алекс, я расплачусь – моя очередь.

К нему сразу же возвратилась его обычная надменность:

– Да уж, – самодовольно разрешил он.

– Может, еще пива? – бросил я ему «затравку».

В душе Алекса, судя по всему, шла кровопролитная борьба, хотя на его лице отразилась не вся эта «бойня». Помолчав минуту, он с трудом выдавил:

– Не надо, мне уже пора.

– Ну что ж… Не смею настаивать. Спасибо, мистер Теллер, за встречу.

– Надеюсь, что это вам поможет, мистер Лоутон. Будут новости – сообщу. – И он, тяжело поднявшись, чуть торопливо покинул ресторан.

Я понимал поспешность Алекса: очевидно, инспектору пока еще не удалось победить свою вредную привычку. А стоит ли начинать вечер с небольшого аперитива, вроде пива, не подкрепив его сигаретой? Так что Алекс спешил домой с вполне конкретной целью – достойно продолжить начатое.

А я подвел итоги… По заключению экспертов и патологоанатома (надо поговорить с судмедэкспертом) мисс Кэмпион умерла от асфиксии. Но будут проведены токсилогический и гистологический анализы крови и биоматериала…того, что было недавно телом несчастной Лоры. Возможно, что-то подозрительное будет найдено…

Сумерки уже давно вступили в свои права. Терраса была увита вьющимися лианами, и канва их естественного рисунка мягко светилась мелкими серебристыми лампочками. На каждом столике находились светильники, но я не стал включать свою: не хотелось разрушать очарование ночи. От озера повеяло прохладой, а со стороны побережья – солоноватым бризом. Полное ощущение растворения моего сознания в мироздании… Придя в себя, я поймал себя на мысли, что сейчас не могу согласиться с Софоклом (а это нечасто бывает), когда-то сказавшим: «Для тех, кто не родился, возможно, это высшее благо». От философских размышлений меня оторвал звонок мобильника. Голос Элизабет звучал устало и даже сонно. Она сообщила мне, что знает все последние новости, и нам остается ждать результатов анализов. Женщина уверила меня, что ожидание не будет долгим. Значит, сегодня свидание с ней у меня не состоится…

Домой я возвращался поздним вечером. Бесстрастный звездный свет был ярким, но холодным и безучастным. Вселенной не было дела до человеческих страстей и трагедий. А может, мироздание привычно лукавило, изображая мнимое равнодушие? И где-то там решается участь каждого из нас, в каком качестве мы бы не находились в данный момент: в физическом теле или уже – вне его… И сейчас, возможно, определяется исход и моего расследования. Хотя, предполагаю, что оно уже и так предрешено. Мне ли, убежденному фаталисту, задавать такие вопросы?

Я тихо открыл входную дверь, несмотря на то что знал: Клео ждет меня у двери. Я не припомню, чтобы она когда-нибудь изменяла этой своей привычке. Но такое ее поведение касалось только вечерних моих приходов. В другое же время, в течение светового дня, эта хитрюга не очень-то была обеспокоена моим отсутствием и далеко не всегда встречала меня у двери. Правда, печали и заботы, терзавшие меня уже два дня, не могли отразиться на состоянии моей сензитивной четвероногой подружки. Бедное животное совсем измучилось в тягостном предчувствии какого-то смутного времени. И, скорее всего, она у же ощущала, что скоро я покину наш с ней дом неизвестно на какой срок: то, что мне нужно будет продолжать свое расследование во Франции, я не сомневался. Просто пока не знал: когда смогу осуществить это намерение. Если и существует разгадка всего происшедшего – она находится, похоже, там, на Корсике. Хотя я мог и ошибаться…

Заснул я с чувством некоторого успокоения. Я не могу бездействовать, для меня лучше хоть что-то попытаться сделать, а не пережевывать одни и те же мысли. Даже если при этом совершу ошибку. Как сказал Гораций: «In vitium ducit culpae fuga.» («Желание избежать ошибок вовлекает в другую».)

Проснулся я среди ночи от странного ощущения, что в нашу уютную с Клео компанию проник кто-то еще, возможно, не питающий к нам, вернее ко мне, особой симпатии. Я лежал и пытался проанализировать свои ощущения: в доме было тихо (привычный звуковой фон ночи моей маленькой вселенной я всегда считал тишиной), и абсолютно ничего не подтверждало мое подозрение. Клео даже не шевельнулась. Наверное, мне приснился плохой сон, отпечатавшийся в моем одурманенном сознании странными, растерзанными клочьями тьмы, разбавленными мерцанием восковых фигур, отголосками погребальной мелодии и жутким хрустом ломающихся и сыплющихся костей… – видимо, это дурное сновидение так плохо повлияло на меня, оставив в моей душе мерзкий и липкий осадок страха.

Заснул я с некоторым трудом, но несмотря на то что хорошо отдохнуть мне не удалось, чувствовал я себя утром относительно энергично. Изгнав из своей головы ночной деймос, я с оптимизмом встретил новый день. С воодушевлением принял душ, поработал над своей щетиной, а затем с удовольствием позавтракал. От двухдневной депрессии, затянувшей меня в мрачную воронку тоски, казалось, не осталось и следа. Хотя где-то, в глубине моей души, темнел небольшим пятном островок дискомфорта. Мне была известна причина его возникновения, состоящая в обычном недовольстве собой; а последствия такого состояния омерзительны не только для меня: маленький червячок досады мгновенно вырастает в огромное чудовище гадкого, разрушительного раздражения, что не так безобидно, как может показаться поначалу. Это «чудовище» инициирует всеобщий хаос, и любой мой созидательный настрой претерпевает сокрушительное фиаско. Я не мог себе это позволить и минут пятнадцать вспоминал все свои успехи, мысленно рассказывая себе, что я не только симпатичный, неглупый и способный мужчина, но еще и очень привлекательный, супер интеллектуальный и офигительно талантливый, можно даже сказать… нет, не надо забывать об украшении скромностью! Спустя некоторое время под приятный джаз я успешно прошел тест у зеркала, исполнив несколько хвалебных од, цветистых дифирамбов и панегириков, и в конце концов смог задавить душевного «паразита». На фоне моей незаурядности и исключительности меркли любые сомнения, и я был готов к составлению плана работы на сегодняшний день. В общем, у мира не было шансов… Иногда, быть может, завышенная самооценка все же лучше ее отсутствия…

* * *

Профессор Биггс выходил на длительную прогулку почти ежедневно. А в такое роскошное утро, которое подарил природе сегодняшний день, ему даже умирать расхотелось! «Какой, оказывается, фантастически красивый мир подарила нам Вселенная! – подумал мужчина. – Или все же Всевышний?» Алан не стал рассуждать на эту тему (все же атеизм глубоко пустил корни в сознание ученого), осознавая, что его вера еще слишком слаба, и может, только, почувствовав дыхание вечности, он уверует в Божественное происхождение всего Сущего.

Солнечный сентябрьский день поднимал настроение, удивительное и очаровательное благоухание осени настроило мужчину на романтический лад. Он присел на свою любимую скамейку напротив Хрустального озера и с упоением окунулся в романтические воспоминания, хотя никогда не был склонен к особой чувствительности. Улыбаясь и щурясь от яркого солнца, Биггс вновь почувствовал радость и безмятежность. Забыв о своем возрасте, профессор преобразился: морщинистая кожа лица разгладилась и посветлела, глаза стали ярче и зорче. Мужчине даже показалось, что все его органы чувств вмиг помолодели.

И вот в состоянии такой благостной ностальгии, он увидел идущую к нему навстречу Энн Старлингтон, вид у которой был весьма решительный, казалось, девушка собиралась войти в клетку с тигром. Профессор запоздало понял, что в качестве «тигра» она определила дряхлого и слабого старика. И вдруг в свернувшуюся маленьким клубочком душу резко постаревшего мужчины стал заползать страх, поначалу принявший вид маленького червячка, который стал точить его сознание с аппетитным разрушающим хрустом. Когда Энн подошла, и профессор увидел огромные печальные глаза девушки, то на месте маленького паразита, вгрызшегося в его нутро, объявился удав; огромный монстр уже открыл свою пасть, дабы заглотнуть сжавшееся от ужаса сознание мужчины… Но тут в голове профессора произошла какая-то вспышка-мысль: «Что ж, я ждал этого давно… Наконец-то мои страшные ожидания закончились!» И Алан сразу же успокоился. Ведь он, когда-то не верующий в Бога, да и в дьявола – тоже, сейчас, на последнем этапе своего жизненного пути, несмотря на все свои прошлые расплаты, уже точно знал, что грядет очередное искупление… Что ж, он готов. Только как она догадалась? Что они не учли? Хотя и так все понятно: возомнить себя всемогущим – недостойно и логически неверно для любого, даже самого совершенного человеческого мозга, тем более для исследователя… постичь структуру сущего не представляется возможным, ибо нельзя познать бесконечность; а все наши знания – всего лишь мизерная толика неиссякаемого…

А вот что собирается предпринять со своим знанием мисс Старлингтон?.. Скоро ему это станет известно.

Энн сразу ощутила панический страх этого старого больного человека и даже в какой-то момент почувствовала к нему жалость и сострадание. Самым оптимальным ей представлялось успокоить и убедить его в том, что она не хочет причинить ему зла или неприятностей, ей только нужно узнать, что произошло с той маленькой девочкой тогда, шестнадцать лет назад… Конечно же, она ничего никому не расскажет. Через несколько мгновений Энн почувствовала, что профессор готов к этому разговору и даже хочет его, пожалуй даже больше, чем она. И девушка сдержит свое обещание, потому что к ней пришла радость бытия, а счастливые не мстят. Зачем так бестолково расходовать неповторимо прекрасную, но короткую жизнь?

…Такую откровенную исповедь старого человека, уже вышедшего на финишную прямую, можно было проникновенно излить только в то удивительное осеннее утро, когда сама природа еще радовалась жизни, но уже безропотно готовилась к безмятежному зимнему сну. И кто сказал, что человеческая жизнь – это не подготовка к новой «весне», следующему витку возрождения человеческой сущности и души?..

Двое почти незнакомых друг с другом людей: старик и девушка, недавно ступившая на беговую дистанцию под названием жизнь, неспешно беседовали о многих вещах с откровенностью, которую могут позволить себе только близкие люди… Долгое время ни у профессора, ни у Энн не было такой возможности. Раннее Алан Биггс отрицал как религию, так и философию, считая все философско-теологические выкладки досугом бездельников, а разговоры о душе… а где она? Сказки да фантазии, но год назад его мировоззрение кардинально изменилось… и с этой метаморфозой к нему пришло Понимание и благостное облегчение от возможности покаяния…

…Судьба, похоже, не покидает своих любимчиков, не бросает их на произвол, которого просто не может быть; и уж тем более не позволяет совершать поступки, которые им не дозволены. Можно ли человеку или Вселенной отклониться от однажды заданной программы своего развития?.. Вопрос, на которой человечество вряд ли когда-нибудь сможет ответить правильно… И кто подтвердит или опровергнет эту «правильность»? А может, любой ответ является истинным?.. «Каждый получает по вере своей…» Возможно ли, что именно неверующие могут выбирать то или иное жизненное предназначение (им терять нечего), их путь при любом варианте ведет к энтропии; это как в математике: при любых численных значениях «икса», уравнение равняется «нулю»… Не слишком ли просто?..

Однако кажется, что о счастливых фортуна все же заботится единолично. И в ту ночь она наконец-то позаботилась о старом профессоре, исполнив его последнее, но очень страстное желание.

 

Глава 18

В тот, памятный для меня, день, который мог стать последним в моей жизни, утро выдалось пасмурным и хмурым. Сад тонул в густом тумане, а на небе сизыми мазками лениво растекались тучи, постепенно сгущаясь над золотисто-малахитовыми вершинами холмов.

По причине мрачной и тоскливой погоды я решил ограничиться короткой пробежкой, хотя иногда мне нравилась такое настроение атмосферы, но сегодня оно могло подействовать на меня излишне угнетающе.

Проснувшись на рассвете, я детально расписал предстоящий день, безусловно, оставив в намеченном плане орбиталь вероятной коррекции, и мне очень не хотелось бы увеличивать ее радиус.

Неспешной трусцой я направился к тропе, начинающейся в трехстах ярдах от моего дома, но пролегала она не через парк, а вела к восточному берегу озера. Тропа была скользкой, кроме того, на ней было немало торчащих корней и камней, и мне приходилось смотреть себе под ноги, чтобы не прекратить пробежку раннее намеченного времени. А выбрал я такие сложности по причине своей лени: не хотелось мне никакой разминки! Хотелось приступить к выполнению своей программы. Но без специфической информации сделать этого я не мог. Не уверен, что Джордж Адлер, наш судмедэксперт, исчерпывающе и бодро ответит на мои вопросы в половину восьмого утра.

Спустя минут десять туман стал понемногу рассеиваться, и я стал различать контуры металлического мостика, висящего над водой и соединяющий холмы противоположных берегов озера. Я подошел поближе к воде. Здесь тропа разветвлялась на две тропинки, одна из которых спускалась к озеру, а другая поднималась к мосту. Усложнять себе жизнь – похоже, одна из причуд моего характера, с ней можно жить, но иногда эта странность проявляет себя независимо от моего желания. Поэтому спустя минуту я уже поднимался к мостику, осознав сей факт по внезапно усилившемуся напряжению икроножных мышц и отсутствию легкости дыхания. Преодолев самый крутой участок пути, я оказался у моста. (В детстве я не боялся высоты, наоборот – она меня притягивала и манила. Но в какой-то момент, я вдруг ощутил, что вместо всплеска «приятного» адреналина стал чувствовать липкий страх и «онемение» мыслей; успокаивало только то, что по всем признакам акрофобии у меня пока не наблюдалось. Тем не менее я все равно отдавал предпочтение местам, возвышающихся над окружающим ландшафтом.)

Уверенно взявшись рукой за влажный поручень, я проследовал по шатким перекладинам моста, вибрирующего под моим вкрадчивыми шагами. Дойдя до середины, я остановился, замерев от восхищения. Из-за густого тумана, умиротворяющей тишины и пьянящего кислородно-адреналинового коктейля мне казалось, что я парю среди облаков. Молочная пелена тумана, похожая на инопланетное существо, ползла по спящим склонам холма, поглощая своим студенистым телом кустарники и деревья. Громкий звонок мобильного телефона показался мне взрывом гранаты, которая детонировала в непосредственной близости от моих, ничего не подозревающих гениталий. Они вяло шевельнулись, что меня несколько успокоило и помогло понять, что жизнь продолжается. Взглянув на дисплей мобильника, я подумал, что такой, ранний, звонок Фрэнка, пожалуй, не менее неожиданный, чем гипотетическая бомба в моих штанах.

– Кажется, я решил твою задачку, – вместо приветствия прорычал мне в ухо радостный Тодескини.

– Надеюсь, ибо в противном случае в ближайшее время тебе грозит ответный звонок и, не думаю, что ты будешь от этого в восторге.

– И это твоя благодарность? – зевая, спросил Фрэнк. – Если моя информация тебя уже не интересует, я могу и скромно промолчать в трубочку.

– Ты даже молчать скромно не умеешь, – усмехнулся я, сдерживая заразительный зевок. – Рассказывай. Вселенная отблагодарит тебя.

– Она меня уже отблагодарила… духовно. Хотелось бы теперь материальный эквивалент благодарности.

– Верь, и будет тебе.

– Иногда моей вере мешают доморощенные Шерлоки Холмсы, – нагло хмыкнул Фрэнк. – Ладно, я тебе все отправил. Ты же просил сразу сообщить, как только обнаружу подтверждение твоей версии. Все, пошел спать. – И он отключился.

После такой новости я уже не мог спокойно наслаждаться открывающимся с моста красочным видом озера и парящей над ним многослойной молочно-перламутровой пеленой тумана.

Пребывая в лихорадочном угаре, дорогу до дома я почти не заметил. Быстро приняв душ и сварив себе кофе, я уселся за ноутбук и стал изучал присланную Фрэнком информацию, напрочь забыв о завтраке не только для себя, но и для Клео, хотя ее «шведский уголок» редко грешил скудным выбором кошачьих деликатесов.

Выяснив необходимые для себя детали, с чувством приятной усталости я отправился на кухню. Сделал пару сэндвичей с пармской ветчиной и телятиной и, приготовив себе кофе, я водрузил все на поднос, не забыв о тостах и мармеладе. Несмотря на пасмурную погоду, решил позавтракать на террасе. Ел я быстро: не терпелось позвонить судмедэксперту. Я вдруг вспомнил, как вчера откровенно обрадовался известию, что исследованием мертвого тела Лоры (даже мысленно не могу сказать «трупа») занимался старина Джордж. Боже мой! Какое кощунство! Я был рад! Красивая умная и молодая женщина, которая недавно искренне радовалась жизни, страдала, мечтала, строила планы на будущее… и распотрошенное холодное тело на ледяном столе прозекторской… Что за цинизм! По-видимому, я просто не способен на длительное страдание… как и на сильную любовь.

Тридцатисемилетний Джордж был родным племянником покойного Тома Адлера. С Джорджем мы учились в медицинской школе, приятельствовали, но не очень активно. Потом наши пути разошлись, хотя иногда я консультировался с ним по какой-либо медицинской проблеме. Адлер окончил университет, ординатуру, аспирантуру, но лечению живых людей предпочел исследование мертвых. Серьезно увлекшись гистологией и поработав пару лет в патологоанатомическом отделении больницы, Джордж перешел на работу в городское Бюро судебно-медицинской экспертизы, в судебно-гистологическое отделение. Но, как он мне когда-то рассказывал, вскоре ему там стало не очень интересно, и, пройдя специализированный курс, перешел работать в отделение экспертизы трупов, выбрав для себя стезю судебно-медицинского эксперта. Все свое время Джордж посвящал работе и зарекомендовал себя отличным специалистом. Адлера, по его собственному признанию, кроме криминальных трупов, больше ничего не интересовало. При этом мужчина не был этаким бирюком, он любил выпить и побалагурить в теплой компании, но в окружении объектов своего пристального изучения ему, видимо, было интереснее. Насколько мне известно, Джордж нечасто общался и со своими родственниками, Кэтрин Адлер и ее сыном Максом, впрочем, судмедэксперт был нарасхват, так как ему приходилось нередко выезжать и в другие города графства. Удивительно, но этот, ужасно циничный, курчавый, худой, нескладный, похожий на циркуль, брюнет пользовался успехом у дам. Почему женщин так привлекают «плохие» парни? И которые, к тому же равнодушны к их уловкам?

Адлер, конечно же, был занят, и я записал свою просьбу на автоответчик его мобильного телефона. К моей неожиданной радости, он перезвонил мне спустя десять минут и сообщил, что я могу к нему «прилететь», так как у него сейчас «окно» для ланча, а подвергать себя экзекуции – есть и говорить по телефону – Джордж не считал для себя возможным. «Miscere utile dulci» – сочетать приятное с полезным – любил повторять мужчина.

Бюро судебно-медицинской экспертизы находилось на втором этаже морга клинической больницы. Этот небольшой комплекс представлял собой вполне современное двухэтажное здание из розовато-кремовой плитки «под мрамор», совсем даже не унылое и не зловещее, а светлое и приятное. Одноярусная хвойная аллея вела к центральному входу, перед которым цвела жизнеутверждающая клумба с вечно зелеными насаждениями. Пожалуй, глядя на эту, радующую взор, красоту, умирать не очень-то и хотелось, но все же приходилось.

В нашем городке, где количество жителей не превышало двадцати тысяч человек, люди умирали и рождались по приемлемому графику, поэтому клиническая больница университетского научного комплекса вполне справлялась с нагрузкой как для встречи вновь прибывших, так и для отправления уже поживших в этом мире, хотя «конечный» пункт назначения не был известен ни «провожающим», то бишь медицинским работникам, ни самим «путешественникам», то бишь усопшим. С продлением же периода между этими самыми важными событиями в жизни каждого жителя Тауэринг-Хилла, врачи клиники справлялись не столь успешно. Но здоровый цинизм последователей Гиппократа, имел право на жизнь; врачи, конечно же, могут ошибаться, но иногда они совершают ошибки вполне сознательно, преследуя свои цели: корыстные, исследовательские, амбициозные или любые другие; допускают халатность, равнодушие и даже жестокость, что уже является преступлением. Но, к счастью, такие случаи являются исключением, безусловно, хотелось бы, чтобы их вообще не было. Об этих философских вопросах, относящихся к медицинской теме, я размышлял, следуя по длинному прохладному коридору к кабинету Джорджа.

Постучав в деревянную дверь, я услышал: «Войдите!» Меня всегда восхищал хорошо поставленный, благозвучный и уверенный голос Адлера. Ему бы перед публикой выступать, а не трупы исследовать. Судя по всему, эксперт почти закончил свою трапезу. Но финал ланча меня устраивал больше, чем его начало: голод вызывал у Джорджа раздражение и агрессию, похоже он сам того не ведая, все же стал мизантропом.

Я знал, что Джордж нередко остается на работе, так что его кабинет был обставлен деловито, хотя и не без предметов роскоши: классеры с металлическими креплениями на полках, собрание книг медицинской направленности, просторный письменный стол с компьютером и принтером. Но всю остальную обстановку: широкое кожаное кресло, комфортный диван с атаманкой, бар-холодильник, плазменный телевизор, стильную настольную лампу и ореховый кофейный столик – вряд ли можно отнести к «спартанскому» дизайну.

Джордж сидел на диване у столика и просматривал какие-то записи, при этом что-то сосредоточенно жуя. Доброжелательно улыбнувшись, он кивком дал мне понять, что я могу присесть рядом. Прожевав, он привычным жестом потер указательным пальцем переносицу и, сняв очки, взглянув на меня близорукими глазами. Без очков он казался несколько моложе и менее увереннее: взгляд близко посаженных, чуть выпуклых карих глаз казался мягким и обезоруживающим. Пару лет назад Адлер, почувствовав необходимость в очках, заметил, что «благодаря одной линзе – микроскопу, он стал нуждаться в двух».

– Марк, у тебя двадцать минут. Извини, столько накопилось бумажной волокиты… Тебя, конечно, интересует мисс Кэмпион, – утвердительно сказал он. – Там все просто. Не понимаю, что могло вас, тебя и миссис Старлингтон, насторожить? – В бархатистом тембре голоса Адлера появились нотки раздражения, он вообще не считал нужным скрывать свое недовольство.

– Джордж, ты сам сказал, что у тебя мало времени, а объяснение… скажем, нашему интересу к этому делу, длинное и непростое… Но поверь мне: причины есть.

– Кофе будешь? – примирительно спросил Джордж.

– Нет, спасибо.

– Ну, тогда не будем терять времени. По просьбе миссис Старлингтон я выделил органокомплекс для проведения дальнейших исследований. Хотя считаю, что это ничего не даст. – Он наморщил лоб и бросил в мою сторону скептический взгляд. Затем, видимо пересмотрев свою позицию, откинулся на спинку дивана и благосклонно улыбнулся.

– Джордж, никто и не сомневается в твоей компетенции, – чуть заискивающе проговорил я. – И если ты поставил определенное заключение, оспариваться оно не должно. Но дело в том, что мисс Кэмпион могли помочь захлебнуться, а для этого необязательно было удерживать ее голову под водой. Ты не хуже, если даже не лучше, знаешь, какими темпами сейчас развивается фармакология.

– Я знаю, о чем ты хочешь сказать, – нетерпеливо перебил меня Адлер, затем, водрузив на тонкий нос массивный очки, продолжил: – Марк, у тебя все-таки есть некоторые познания в медицине, но, боюсь, ты не обладаешь необходимым научным багажом, чтобы… – Джорд растерянно замолчал, не находя нужных слов.

– А я и не претендую на какие-то далеко идущие выводы. И просто хочу, чтобы ты мне разъяснил, почему Лору не могли, к примеру предварительно отравить.

– Я не говорил, что этого не могло быть. – Мужчина внимательно посмотрел на меня, будто прикидывая, хватит ли у меня ума понять его аргументы. Спустя несколько секунд судмедэксперт довольно улыбнулся, вероятно, оценка моих умственных способностей оказалась вполне удовлетворительной. Может, судебные медики уже способны визуально определять интеллект собеседника?

– Что показало вскрытие моего мозга? – усмехнулся я.

– Жить будешь, – улыбнулся он, бросив быстрый взгляд на часы. Удивительно, как у некоторых людей меняется внешность в зависимости от их остроты зрения. Без очков близорукий Адлер казался растерянным, неловким и даже заторможенным. Стоило ему водрузить на свою аристократическую переносицу крупные очки, он мгновенно преображался: взгляд становился острым, проницательным и жестким; и сам Джордж казался очень уверенным, компетентным и властным.

– Я тебе постараюсь кое-что объяснить более подробно, – великодушным тоном заметил он. Только прежде выпью, пожалуй, еще кофе. Ты как, не созрел?

– Созрею в процессе. Знаешь ли, omne nimium nocet.

– О! Всякое излишество вредно. Ты делаешь успехи в латыни, Марк.

– Да я теперь к встрече с тобой буду изучать лекции по судебной медицине, – ответил я абсолютно серьезно. Но Адлер, тем не менее, смог уловить мою иронию.

– Напрасно иронизируешь. Если бы ты действительно изучал медицинскую литературу, мы бы сегодня не потратили столько времени.

– Теперь уж обязательно обращу! Хотя ты не совсем прав – я почитываю.

– Для тебя этого недостаточно.

Адлер деловито поднялся и, пройдя к буфетной стойке, включил кофейный автомат. В течение времени, пока готовился кофе, он молча и сосредоточенно смотрел в окно. Сигнал автомата, сообщившего о готовности напитка, казалось, оторвал его от каких-то важных мыслей. Очнувшись, Джордж открыл холодильник, достал оттуда сливки и, поставив чашки, сахарницу, тарелку с галетами на поднос, подошел с подносом к кофейному столику. Методично расставив на столе угощение, больше похожее на солдатский сухой паек времен второй мировой войны, налил сливки в сливочник со вспенивателем и взбил молочную субстанцию в густую пену. Надо сказать, этот ритуал заметно повысил мое настроение. Джордж тоже повеселел. Глотнув напиток, он сказал:

– Одной их самых распространенной форм асфиксии вследствие аспирации и является утопление, то есть закрытие дыхательных путей жидкостью, в данном случае водой.

– И смерть в собственном бассейне – нормальное и вполне обыденное происшествие?

Чуть нахмурившись, Адлер раздраженно ответил:

– Не надо передергивать, Марк. И твой скепсис неуместен. – Голос мужчины понизился, в нем появилась прохлада. – Чтобы утонуть, глубина совсем не обязательна. Как, впрочем, не требуется даже погружения всего тела в воду. Достаточно, чтобы жидкость закрывала нос и рот. И случается это не так редко, как представляется тебе. Но в таких случаях часто возникает вопрос, и даже не один.

– Это мне понятно, – перебил я, не выдержав его менторский тон. Но показывать свою досаду было бы весьма опрометчиво с моей стороны. Хотя Адлер только усмехнулся, во всяком случае, не разозлился, а гневливость ему была свойственна.

– Мне можно продолжать?

– Джордж, извини меня… нервы на пределе, – повинился я. – Ведь Лора обращалась ко мне за помощью… Видишь, я так ей помог, что теперь тебе приходиться устанавливать… от чего она умерла.

– Каждый умерший имеет право знать свой диагноз или хотя бы причину своего exitus letalis, то есть смертельного исхода, – цинично заметил Адлер. – Так вот, возникают вопросы, которые ставит следствие перед судебно-медицинской экспертизой. Имеет ли место: утопление, смерть в воде или тело, точнее труп человека был сброшен в воду. – Он замолчал в раздумье. Может, сожалел, что существует всего лишь три причины подобного финала человеческой жизни в водной стихии? С такой маниакальной страстью к исследованию трупов, являющейся смыслом существования Джорджа Адлера, мое предположение отнюдь не представляется фантастическим.

– Хотя был случай, и, вероятно, не один, когда самоубийца, стоя на мосту, стрелял в себя и падал в воду. Ранение было не смертельным, а он утонул. То есть вариаций может быть много, но причина смерти всегда одна. Невозможно умереть многократно. – Эксперт вновь замолчал, но на этот раз – в каком-то мрачном оцепенении, даже позабыв о лимите своего времени.

Допив кофе, я спросил:

– Так что все-таки случилось с Лорой?

– Чтобы ты больше не сомневался в моем заключении – поясняю. Когда человек начинает тонуть, у него возникает резкое возбуждение: он машет руками, ногами, кричит, то есть предпринимает любые усилия, чтобы всплыть. Затем у него появляется одышка и более глубокие вдохи, и в это время вода попадает ему в верхние дыхательные пути. Рефлекторно наступает спазм бронхов, кашель, в результате чего вода смешивается со слизью, покрывающей трахею и бронхи, в этом процессе участвует и воздух; в итоге образуется светлая пена, которая содержит много слизи, что обеспечивает ее высокую стойкость. Она не смывается водой, несмотря на то что располагается вокруг рта и носа, долго сохраняется даже после того, как труп вынимают из воды. Помимо прочего, когда утопающий глотает воду, у него открываются «слуховые трубы». – На этом Адлер прервался, чтобы глотнуть кофе. А я воспользовался паузой:

– Джордж, ты не забывай, что я окончил только медицинскую школу, и было это, можно сказать, до нашей эры.

– Извини, Марк. Об анатомии человеческого тела я привык разговаривать с компетентными людьми.

– В следующий раз я подготовлюсь.

– Ты уверен?

– А ты о чем? О моей подготовке или о вероятности следующего раза?

– Обычно я думаю о многом, но в определенной последовательности, – сердито парировал он.

Я понял, что надо притормозить.

– Так что там с «трубами»? – супер вежливо спросил я.

– В носоглотке человека имеются тонкие каналы, – сразу оживился Джордж, – соединяющие полость рта с полостью среднего уха, располагающегося внутри черепа в височной кости. Благодаря этим канальцам поддерживается равновесие атмосферного давления с давлением в полостях среднего уха. – Адлер налил в стакан воды из бутылки, стоящей на столе, и жадно сделал несколько глотков.

– Ну да, вспомнил. В полете «закладывает» уши, но стоит сделать глотательные движения, эти канальца открываются, давление выравнивается, и слух нормализуется.

– Верно. Похожее происходит при утоплении: утопающий глотает воду, «слуховые трубы» открываются, и вода изо рта попадает в полость среднего уха; и обнаружение ее там – достоверный признак утопления, так называемый «признак Свешникова». И если человек умер в воде, но по какой-то другой причине, то этого признака не будет. – Джордж вновь чуть надменно бросил на меня пронзительный взгляд, по-видимому, чтобы оценить впечатление, которое произвела на меня его лекция. Что-то в моем лице ему, очевидно, не понравилось и, нахмурившись, мужчина подытожил:

– Не все, кстати, эксперты проводят такое исследование, потому что эта процедура несколько трудоемкая и требует определенных затрат времени. Для этого нужно взять долото, молоток и сколоть пирамидку височной кости.

Наверное, мое лицо спонтанно отразило не очень приятную, по мнению Адлера, гамму чувств, и он внезапно всем телом отклонился назад, его высокий лоб прорезала глубокая морщина, узкие губы скривились в недоброй усмешке.

По-видимому, мое, слишком самостоятельное, лицо реально могло испортить дальнейший разговор, вернее, монолог мужчины, поэтому срочно потребовалось волевое вмешательство.

– Джордж, ты так образно рассказывал, что я воочию представил этот процесс, и мне как-то стало не по себе.

Медэксперт расслабил плечи и шею, благосклонно склонив голову, и саркастически произнес:

– Марк, за всю свою практику я еще никогда не скалывал пирамидку височной кости у живого человека, – злорадно усмехнулся он. – С твоей работой весьма опасно иметь такое, живое, воображение. – Ну так что, мне рассказывать дальше?

«Когда-то этот малый был добрее к своим собратьям. Неужели покойники могли так его испортить?» – подумал я, но сказал, оправдываясь, другое:

– Ты прав, Джордж. Я же тебе говорил: моя нервная система в последнее время совсем расшаталась.

– Ладно, продолжим. В этот же период вода проникает и в желудок утопающего, что также является признаком утопления. Затем у тонущего человека наступает редкое глубокое дыхание, он опускается на дно, наступает терминальная пауза, когда утопающий не дышит тридцать – пятьдесят секунд. Потом возникает несколько терминальных, глубоких вдохов, в результате чего вода проникает в легкие и заполняет альвеолы, при их растяжении стенки альвеол разрываются, вода попадает в сосуды, а затем в левую половину сердца. – Он сделал паузу, глотнул воды и возбужденно – чуть ли не радостно (!) – продолжил: – Да, важно то, что после остановки дыхания сердце еще некоторое время продолжает медленно сокращаться. Поэтому кровь, разбавленная водой и микроскопическими частицами различных веществ (в зависимости от того, где произошло утопление), поступает во внутренние органы, в том числе и в костный мозг. Факт наличия этих инородных субстанций во внутренних органах и в костном мозге также является несомненным признаком утопления. Кроме этих доказательств существует еще одна проба… – Джордж выжидающе посмотрел на меня: – Тебе любопытно, что еще мог придумать ненасытный человеческий мозг?

– Более чем!

– Надо взять сердце с кровью и положить его в заморозку. В крови левой половине сердца много воды, и она замерзнет, а в правой половине сердца останется жидкая кровь, так как ее точка замерзания другая. Вода попадает в левую половину сердца только в том случае, если человек утонул, – торжествующим голосом, уподобляясь телевизионному диктору, резюмировал он.

– Тебе бы триллеры снимать, – искренне восхитился я, несмотря на то что картина «замороженного сердца» была описана Адлером весьма устрашающе, впрочем, как и весь процесс утопления. Не знаю, но по какой-то ассоциации, мне почему-то вспомнились фильмы Хичкока, хотя в его кинолентах ужас нагнетался совершенно по-другому, как бы – «исподтишка». – А сколько времени длятся все фазы смерти, произошедшей в результате утопления?

– В воде – минут шесть, но может быть и меньше, если вода холодная или утопающий находится в состоянии алкогольного опьянения. – Мысль о времени, очевидно, натолкнула его позаботиться об окончании нашей беседы. Взглянув на свои наручные часы, мой «добрый» приятель спросил: – Ну что, я убедил тебя, Марк? Но даже если и нет, – усмехнулся он, – вряд ли кто-нибудь сможет рассказать, а уж тем более предоставить тебе иную доказательную базу случившегося.

– Нет, Джордж. Ты был чрезвычайно убедителен. Но у меня есть предположение, что мисс Кэмпион долгое время одурманивали какими-то препаратами, возможно галлюциногенами. Что ты думаешь по этому поводу?

Джордж задумался и медленно проговорил:

– Я размышлял об этом. Меня тоже удивила смерть этой талантливой женщины… Именно – такая смерть, – тихим голосом промолвил Адлер. – Одно из последних открытий, которое было подтверждено в ходе научных исследований, состоит в том, что остатки наркотиков, других ядов и токсинов скапливаются в жировой ткани человека и могут там оставаться долгое время. В этой ткани можно обнаружить такие вещества, как: мышьяк, железо, алюминий и прочие – даже спустя десять лет после их поступления в организм, причем независимо от дозы. Ни наркотиков, ни лекарств, никаких подозрительных химических веществ мне не удалось обнаружить в крови и в тру… в теле мисс Кэмпион. Но это, к сожалению, не доказывает того, что их там не было. – Он развел руками. – Увидев свирепое выражение моего лица, Джордж приподнял руки в капитулирующем жесте: – Успокойся, Марк, я думаю, что Лора Кэмпион сознательно ничего не употребляла из такого рода препаратов. Но ей, безусловно, могли подсыпать, к примеру, яд замедленного действия, органического происхождения. К сожалению, не все токсические вещества можно обнаружить. – Он встал из-за стола и поспешно произнес:

– Ничего нельзя исключить. Посмотрим, что покажет токсикология. И если у меня возникнут какие-либо идеи, я тебе обязательно позвоню.

– Спасибо, Джордж, что уделил мне столько времени, – искренне поблагодарил я его и тоже покинул удобный диван. Мы тепло попрощались, вполне удовлетворенные беседой. Несмотря на безусловный авторитет Адлера в научно-медицинских кругах, его объяснения меня убедили в высоком профессионализме эксперта в большей степени, нежели слухи. А Джордж, похоже потренировавшись в ораторством искусстве, потешил свое тщеславие. Собственно говоря, я и без этой лекции почти не сомневался в том, что Лора утонула, но считал, что ей в этом помогли. Впрочем, Адлер не дал мне доказательств, подтверждающих мою версию, и в душе я чувствовал, что и результаты анализов меня не обрадуют. Остается только один путь, весьма рискованный для меня и очень сомнительный для получения убедительных результатов. Но шанс есть, он есть всегда, просто мы не всегда используем его в нужное время и в нужном месте. С другой стороны, может стоит отворять все двери, открывающиеся на пути, чтобы уж потом не сожалеть о том, что прошел мимо?

Выйдя из здания, я направился в торговый центр, чтобы нормально поесть и подумать. После этого угощения я, пожалуй, стал еще более голодным, чем до его употребления. Мне было известно, что Адлер не делал из еды культ, но не до такой же степени извращать саму идею нормального или хотя бы вкусного питания, если уж не получается совмещать оба этих критерия. А ведь этот человек знает все о процессах, протекающих в человеческом организме! Что ж тогда ожидать от немалого количества несведущих обывателей, к которым я себя, разумеется, не причислял.

Домой идти не хотелось. Не знаю, по какой причине, но после беседы с Джорджем у меня осталось какое-то странное «послевкусие» в мыслях, которое я для себя называю «последумием», и мне нужно было с этим разобраться, но только не на полупустой желудок.

Слегка перекусив в кафе, я все же направился домой.

Предварительно проверив сканером свое жилище на наличие «жучков» и убедившись в их отсутствии, я позвонил Фрэнку, чтобы дать ему несколько поручений. Затем сделал еще несколько звонков, один из которых был родителям Лоры. Приехав накануне, они и другая немногочисленная родня журналистки поселились в отеле на Французской набережной. (Со слов самой мисс Кэмпион я знал, что еще несколько лет назад она составила завещание, где все свое основное имущество завещала своим родителям. Журналистка тогда занималась весьма серьезным и рискованным расследованием и этот шаг ей казался разумным, хотя, насколько я знаю, у нее и не было других близких родственников.)

После всех телефонных разговоров, я разложил все свои записи и наметил план своей работы на предстоящий день, а возможно, и ночь. У меня была довольно-таки стройная версия убийства Лоры, но не было улик, ее подтверждающих, а в таких случаях можно применить метод «ловли на живца», которого у меня тоже не было, хотя я уже предполагал одну кандидатуру на эту роль, и мне, несомненно, было ее по-родственному жаль, но выхода не было; поэтому я и предпринимал любые возможности, чтобы о моих планах теперь узнали и другие.

* * *

Окончательный вердикт по делу журналистки звучал кратко: смерть мисс Лоры Кэмпион наступила вследствие несчастного случая.

До сегодняшнего дня я не был знаком с родителями Лоры. Но, думаю, они были наслышаны обо мне со слов своей дочери. Джеймс и Дебора Кэмпион были красивой и гармоничной парой. Оба стройные, выше среднего роста, и выглядели, на первый взгляд, моложе своих шестидесяти лет. У Джеймса были темные волосы, чуть тронутые сединой, черты лица достаточно правильными, но несколько грубоватые; Лора была на него похожа, а от матери она унаследовала карие выразительные глаза. При близком взгляде на супругов мне стало понятно, что их моложавость всего лишь видимость: безысходность, скорбь и тоска – уже наложили свои отметины на лица этой пары; и было заметно, что постарели они быстро и неожиданно. Казалось, супруги держат свои спины прямыми из последних сил, еще немного – и тяжелый груз горя сдавит их плечи и состарит эту несчастную пару еще на добрый десяток лет.

Мне очень не хотелось дополнительно расстраивать их своими, на первый взгляд бесполезными и нелепыми, просьбами. Ведь ничто и никто в мире уже не вернет им их умершую дочь.

Но мои опасения не оправдались. Супруги согласились выслушать меня с большой готовностью, казалось, они готовы были ухватиться за любые сведения и подробности из жизни Лоры, при этом все же проявив интерес, возможно потому, что мое расследование позволило бы им лучше узнать свою дочь… хотя бы после ее смерти.

Я пригласил их выпить кофе на террасе кафе. Погода все еще пребывала в прекрасном настроении, и мне не хотелось пропускать такие солнечные и погожие денечки.

Странно, но чувство неловкости, которое часто бывает между людьми, познакомившимися несколько минут назад, не возникло. Возможно, доминирующая атмосфера грусти и печали стерла все остальное: несущественное и мелкое. Мы пили эспрессо, к которым полагались крошечные миндальные пирожные, в результате так нами и не оцененные.

Мой рассказ поверг родителей Лоры в недоумение и даже легкий шок. За несколько дней до смерти журналистки Дебора разговаривала с ней, и дочь не показалась ей обеспокоенной, а вот недели полторы-две назад Лора проявляла некоторую нервозность и раздражение. Но это у нее иногда случалось во время какого-либо сложного журналистского расследования, хотя Лора сказала миссис Кэмпион, что не выспалась из-за ночного кошмара и чувствует себя разбитой. Другие беседы со своей дочерью как по скайпу, так и по телефону не встревожили супругов Кэмпион, наоборот, их дочь была счастлива, что очень похудела, и находилась в предвкушении нового, более счастливого витка, своей жизни. Ни о каких-либо преследованиях, галлюцинациях они не подозревали и не знали до сегодняшней нашей встречи. Мой рассказ о том, что Лора занималась расследованием, связанным с двумя французскими актрисами, и, возможно, из-за этого дела ее и могли убить, не произвел на них какого-то впечатления. Мне пришлось в доказательство своей версии кое-что приврать, и они сдались, тем более что супруги пока еще не решили, что делать с особняком дочери. Они собирались туда наведаться, чтобы возвратить вещи, которые изымала полиция на время следствия. Меня это весьма обрадовало: я надеялся, мягко говоря, тоже их изъять. Не раздумывая, Джеймс Кэмпион дал мне один комплект электронных ключей. Уточнил дату похорон, которые должны были состояться согласно традиции через девять дней после смерти Лоры, я расплатился за кофе и попрощался.

Предстоящая ночь была в полном моем распоряжении. И только одно обстоятельство существенно отравляло мне кровь: преступнику не составляло особого труда проникнуть в жилище журналистки в одну из ночей, прошедших после смерти мисс Кэмпион. В наш век взломать электронный ключ не является проблемой для опытного хакера. Но я надеялся, что убийца или те, кто за ним стоит, обладают достаточным умом, чтобы выждать некоторое время. И сейчас, когда вердикт о причине смерти мисс Кэмпион, похоже, не вызывал ни у кого сомнений, можно было наведаться в ее особняк, не опасаясь быть замеченным, безусловно, приняв меры предосторожности, а затем удалить компромат из карт памяти видеокамер. В любом случае, у меня пока не было других вариантов, кроме, конечно, продолжения расследования, начатое Лорой. А, судя по всему, мне это делать придется, но шанс – проверить и свою версию все же есть.

До наступления темноты было еще немало времени. Я успевал встретиться с Харли Таусендом, садовником Лоры и мужем Стеллы, их дочерью Мирел и Ларсом Слэйтером, ландшафтным дизайнером, который тоже был вхож в дом погибшей журналистки.

Позвонив Стелле Таунсенд, я договорился о встрече. С Ларсом получилось еще проще: вечером он будет в джаз-кафе «Джем-сешн». Моя просьба либо не удивила флориста, либо он неплохо скрывал свои эмоции.

Я не стал переодеваться, в очередной раз порадовавшись своей мужской сущности. Покормив Клео, я направился в гараж. Несмотря на свою любовь к пешим прогулкам, на это развлечение сегодня у меня не было времени. Усевшись в машину, я завел уже соскучившуюся по работе «мазератти» и выехал на Каштановый бульвар. Проехал сквер с музыкальным киоском и террасами кафе, миновав центр города, с его переплетением узких улочек, я подъехал к Тенистой улице. Дорога вела через большую прямоугольную площадь, окаймленную парком, одна из аллей которого спускалась к берегу озера. Пять минут спустя я остановил машину у небольшого коттеджа, окруженного аккуратным, ухоженным садом, рядом с которым располагалась и усадьба мисс Кэмпион. Прежде чем выйти из машины, я посмотрел на себя в зеркало заднего вида. После сегодняшней ночи, проведенной мною в перманентных метаниях от полусна до призрачной реальности, выглядел я не так уж плохо, разве что впалые щеки и легкая тень под глазами выдавали напряжение и усталость последних дней. Вздохнув, я вышел из машины и подошел к живой изгороди и низкой, в большей степени – символической, деревянной узорчатой калитке. Нажав на кнопку звонка, я приготовился к ожиданию. Но буквально через минуту седоватый ежик волос мистера Таунсенда показался из-за куста можжевельника. Мужчина заметил меня поверх невысокой кустарной посадки. Открыв калитку и приветливо поздоровавшись, садовник пригласил меня войти. По моим расчетам мистеру Таунсенду было уже под семьдесят, но у меня даже мысли не возникало думать о нем, как о старике. По-видимому, работа с зелеными насаждениями способствует омоложению человеческого организма. Высокий и мускулистый он производил впечатление спортивного тренера. Загоревшее широкое лицо, небольшие, близко посаженные глаза под темными кустистыми бровями, белые зубы и твердый подбородок – приятный и располагающий к общению мужчина.

Ухоженный двор, ведущий к коттеджу, размещался на небольшом участке, но каким-то странным образом здесь вольготно расположились и аккуратная «фасолинка» искусственного водоема с миниатюрным каскадом водопадов, окруженная буйной растительностью, и цветущий палисадник, и чудесный сад! Пагода, каменные горки, фонарики – специфические дальневосточные элементы садовой эстетики. Лора рассказывала мне о замечательных талантах своего садовника, и сейчас я в том убедился. Молча улыбаясь, но явно польщенный моим восхищением, Харли спросил меня, что я предпочитаю: войти в дом или поговорить во дворе. Я предпочел второй вариант. Неподалеку от миниатюрного водопада радовала глаз беседка, увитая неизвестным мне растением, похожим на пушистый зеленый коврик в мелкий розовато-лиловый цветочек.

Мы уселись в удобные плетенные кресла. Гостеприимный хозяин предложил выпивку, мне не очень-то хотелось выпивать, но, чтобы не обижать мистера Таунсенда, которому явно не хватало мужской компании, я согласился на домашнее молодое вино. Мужчина открыл небольшой холодильник и, вынув оттуда темную бутылку, разлил вино по бокалам, которые уже стояли на столе. Очевидно, супруги любили здесь посидеть за чашкой чая или бокалом вина.

Мы пили очень неплохое малиновое вино, сдобренное монологом садовника об удивительном мире флоры. Мне с трудом удалось поучаствовать в беседе и задать несколько вопросов. Мое терпение было вознаграждено: кое-какую информацию я смог выудить из узкоспециализированной словоохотливости мужчины. Оказывается, незадолго до трагедии Лора обнаружила в своем саду ворона со свернутой шеей! Я не знал об этом! Почему она не рассказала мне о такой странной смерти птицы?

Возвращаясь домой и размышляя о разных моментах, связанных с Лорой Кэмпион, я все больше и больше приходил к неутешительному для себя выводу: немного же мне было известно о своей приятельнице! И теперь, чтобы узнать, кто ее убил, надо постараться понять и разобраться в характере покойной журналистки, впрочем, я всегда считал, что аспект виктимологии очень важен в расследовании любого уголовного дела. Просто раньше я был почему-то уверен, что Лару Кэмпион я изучил очень хорошо. Тяжело осознавать свою такую, серьезную, ошибку и собственную самонадеянность. Боже мой, глупость человеческая, в частности моя, беспредельна в своем совершенствовании! Я пытался ответить на вопрос, насколько погибшая женщина была откровенна со мной, но понимал, что ответа уже никогда не получу, и волна уныния захлестнула меня, вновь повернув мои воспоминания в те времена, когда журналистка была еще жива и даже счастлива.

Заехав в свой двор, я застыл за рулем, уставив свой взгляд в темнеющее небо… Может быть, Лора и сейчас счастлива? Кто сказал, что умершие несчастны?

* * *

…Джаз-кафе «Джем-сешн», куда я направлялся, находился на территории кампуса. Идея его открытия возникла лет десять назад у местного бизнесмена, страстного любителя джаза. Богатый фанат планировал организовать в своем заведении творческие встречи джазовых музыкантов для совместного музицирования и проведения импровизированных конкурсов в исполнительском мастерстве. Но постепенно, конечно же, из-за демократичных цен заведения основной публикой здесь стали студенты, неравнодушные к этому виду искусства и нередко участвующие в самодеятельных конкурсах, которые часто имели весьма отдаленное отношение не только к джазу, но и к нормальной музыке вообще.

Небольшое двухэтажное здание с двумя террасами было декорировано без особой роскоши, но в стиле музыкального салона XIX века: кирпичная кладка, каминные ниши, кожаная обивка кресел с металлическими заклепками. Атмосфера легкомысленности и неторопливой размеренности бытия действительно настраивали на спокойной и беспечный отдых. Так что я понимал студентов да и остальных посетителей, пытавшихся хоть на какое-то время ощутить ностальгический дух беззаботного веселья.

Я поднялся в бар второго этажа. Оформление здесь было выдержано в приятной бежевато-терракотовых и шоколадных оттенках. Слабые световые инсталляции создавали мягкое освещение и не раздражали взгляд. В баре – преддверие аншлага, но Ларса я увидел сразу: он сидел за ореховой стойкой бара, потягивая пиво, и увлеченно беседовал с длинноногой брюнеткой, которую я видел частично (длинная челка закрывала пол-лица девушки), поэтому не смог ее сразу узнать. Она была скорее раздета, чем одета: черные кожаные шорты, короткий жилет, с трудом скрывающий отсутствие самой привлекательной части тела, высокие сапоги на шпильках. Для общей гармонии не хватало хлыста, наручников и прочих атрибутов жестких развлечений. Но девушка и Ларс, судя по всему, не очень переживали из-за их отсутствия и пока довольствовались оживленным разговором. Ларс сидел лицом ко входу и, увидев меня, улыбнулся еще шире. Его собеседница, очевидно заметив это, слегка повернула голову в мою сторону. И в этот момент наступило время удивляться мне: с трудом, но я все же узнал в «кожаной» незнакомке Мирелу Таунсенд. Последний раз я видел девушку несколько месяцев назад в доме Лоры. Но тогда Мирел, облаченная в скромную униформу, подавала нам кофе, а сейчас девушка выглядела несколько эпатажно, как готовая садо-мазо модель для порнофильма. Но это было только первое впечатление, подсказанное моим воображением. А когда я подошел поближе, то пересмотрел свою первую версию о порнофильме, точнее, произвел некоторую коррекцию. На бровях, носу, губах и подбородке Мирел сверкали рубиновые капли пирсинга. Шею и выбритую часть затылка «украшали» татуировки-иероглифы и какие-то символы. В мочке уха, вернее, там где она когда-то была, сверкал мини-фонарик (если это украшение использовалось для практической цели, быть может, мне стоило пересмотреть свои взгляды на такого рода аксессуары?). Еще недавно сексапильная фигурка мисс Таунсенд превратилась в тощую, изможденную мумию. Мрачный макияж лица логически завершал образ, вполне подходящий для празднования Хеллоуина. Какие ошеломительные метаморфозы за такой короткий период, – подумалось мне. Изобразив приветливую улыбку (надеюсь, она не была кривой), я поздоровался.

Кивнув, Мирела неожиданно громко расхохоталась, заглушив Энн Леннокс, безответно вопрошающую уже пару десятилетий: «Way?» (на самом деле, я в восторге от этой певицы).

– Не смущайтесь, мистер Лоутон. Я, наверно, сегодня чуть перебрала с алкоголем. Но меня этот факт совсем не огорчает.

– Меня, в общем-то, тоже, – заверил я ее почти весело, переключаясь на их волну легкой эйфории, не забывая при этом о цели своего прихода. Поэтому я сразу же обратился к Слэйтеру, решив, что с Мерил поговорю в другой раз, когда она будет в адекватном состоянии.

– Мне нужно поговорить с вами, Ларс.

– Я готов, Марк, хотя ожидал, что вы проявите это намерение несколько раньше. – Он, казалось, был вполне искренен. – Присядем пока еще есть свободные столики?

– Да. Вы идите, а я сейчас подойду.

Захватив свои бокалы с пивом, веселая парочка направилась к ближайшему, чудом уцелевшего от поползновений подвыпившей публики, свободному столику. Подождав пару минут пока мне нальют пинту «London Pride», я присоединился к ним.

– Так что вас интересует, Марк? – спросил Ларс, похоже, чуть обеспокоенно.

Я пригубил эль и не спешил с ответом, чтобы ухватить какую-то мысль, промелькнувшую в моей голове. Дело в том, что пару лет назад Слэйтер занимался благоустройством моего сада. Тогда он делал только первые свои шаги в овладении искусством ландшафтного дизайна, и сейчас можно было уже резюмировать, что он вполне преуспел в этой деятельности. В то время молодой человек мне показался достаточно скрытным, но несмотря на это, пару раз мы с ним беседовали на тему музыки, философии, психологии, безусловно, не вдаваясь глубоко в суть обсуждаемых проблем; и у меня осталось двойственное впечатление об этом тридцатипятилетнем мужчине. Привлекательный, атлетически сложенный, совсем не глупый и целеустремленный; интроверт и эгоист, нечасто, похоже, проявляющий эмпатию к окружающим, осторожен и скуп в словах, жестах и мимике. Немного впалые, большие серые глаза Ларса скрывали тонированные очки в тонкой серебристой оправе. Светлые короткие волосы, высокий лоб, аристократический нос, слегка вытянутое лицо, тонкие губы, иногда, правда, он растягивает их в скептической улыбке. Кожа чуть тронута загаром, хотя от природы, насколько я помню, она у него светлая. Часто работая под открытым небом и не желая, по-видимому, терять свою врожденную аристократичную бледность, Слэйтер, наверно, пользуется солнцезащитными кремами. В общем, вполне симпатичный, чуть глянцевый, но без слащавости; по моему мнению – для женщин, предпочитающий плод с гнильцой. Во всяком случае, Лоре он понравился. Может, мое отношение к нему было предвзятым из-за возникших у меня подозрений, больше основанных на интуиции, чем на фактах. И мне удалось поймать ускользнувшую мысль – похоже, что за прошедшие пару лет Ларс изменился, только я пока не понял – как, и неплохо бы увидеть: в чем. Вновь пришлось применить недавно обретенные знания в персонологии. Пытаясь не нарочито, я рассматривал своего собеседника в течение нашей беседы, чтобы потом сделать выводы об изменениях, которые произошли в мужчине или которых я, быть может, просто не замечал ранее. Честно говоря, я подозревал Ларса в причастности к смерти мисс Кэмпион. А, собственно говоря, мне больше некого было подозревать среди тех, кто был вхож в ее дом в качестве наемного работника. Нет, были еще, конечно же, члены семьи Таунсенд, одна из представительниц которой сидела сейчас напротив меня и уже была изрядно подшофе. Но пока их причастность мне казалось маловероятной. Кроме того, мне не казался подходящим на эту роль и студент Джон Бэнкс, ухаживавший за бассейном журналистки, тем более что его не было в городе с воскресенья. Да и Слэйтер… даже если он и был преступником, то действовал, вероятно, по заданию кого-то другого.

Мне пришлось слегка приоткрыть свои карты:

– Ларс, я хотел бы у вас спросить. – Сделал я драматическую паузу, посмотрев ему в глаза, вернее, на поблескивающие в лучах искусственного освещения стекла очков. – Миссис Старлингтон не верит в смерть мисс Кэмпион вследствие несчастного случая, как, впрочем, и я. А вы?

Он усмехнулся:

– А вас интересует только мое мнение?

– Нет, конечно.

Задумавшись, Слэйтер потер рукой гладкий острый подбородок, «говорящий» о врожденном упорстве. А упорный человек в жизни нередко бывает игроком. Судя по всему, Ларс азартен и любит риск, а ради самоутверждения способен преодолевать многие преграды. Интересно, в чем же заключается движущая сила мистера Слэйтера? Только флора и ландшафтный дизайн? Где здесь риск? Да и скучно, на мой взгляд. Вероятно, мысленно рассуждая о своем визави, я стал выглядеть несколько рассеянно, потому что Ларс спросил, не скрывая иронии в голосе:

– Марк, вам еще интересен мой ответ?

– Извините, Ларс, конечно.

– Вопреки очевидным фактам, я скорее соглашусь с вами.

Это было несколько неожиданно для меня, но я попытался скрыть удивление вопросом:

– А вы не вспомните, когда вы виделись с журналисткой в последний раз?

Ларс медленно снял очки и, чуть прищурившись, внимательно посмотрел на свой опустевший бокал, будто хотел в пивном осадке прочитать ответ на мой вопрос.

– Еще по одной? – подала голос Мирел, оторвав сосредоточенный взгляд от своего маникюра, выполненного в темных тонах, определить основной цвет которого не представлялось возможным. – Я бы добавила, – с придыханием произнесла она, глядя на Ларса с откровенным вожделением.

Цветочник покачал головой.

– Я планировал сегодня пораньше лечь спать, милая, – чуть насмешливо ответил он. – Да и тебе, по-моему, достаточно. Дорогая, избыток алкоголя превращает девушку в вульгарную шлюху.

– А ты считаешь, что я на нее еще не похожа? – попыталась рассмеяться она, но голос девушки предательски сел, и вместо смеха послышалось прерывистое кудахтанье.

Я делал вид, что не слушал их диалог, и рассеянно оглядывал публику, постепенно заполнявшую зал. За соседним столиком, рассчитанным на четверых, сидел молодой парень, очевидно студент, который давно уже допил свой кофе и, разложив перед собой стопку листов, книгу и ноутбук, полностью погрузился в решение своих задач, не обращая внимания на окружающих. Мне было интересно узнать, кто же попросит его свернуть этот учебный процесс, но при этом я не переставал внимательно слушать легкую перепалку моих собеседников. Похоже Мирел, притворяясь достаточно выпившей и не смущаясь моего присутствия, откровенно соблазняла Ларса. Но тот только усмехался ее дилетантским потугам. Мужчина пока так и не ответил на мой вопрос, но я не переживал из-за этого. По большому счету, мне было все равно, что он скажет, я хотел за ним понаблюдать, как он говорит, как меняется его мимика, голос, жесты, и постараться понять, когда он врет, а когда говорит правду. Для этой цели я и пришел сюда, хорошо сознавая, что на некоторые вопросы Ларс мне соврет или, в лучшем случае что-то не доскажет. Спустя пару минут Мирел, потерпев поражение, хмуро надула пухлые губки.

– Марк, извините нас за это выяснение отношений, – усталым голосом сказал молодой человек.

Следующий мой шаг был совсем не скромным, а даже наглым, но мне нужна была провокация:

– А я думал у вас, мистер Слэйтер, отношения совсем с другой женщиной.

Ларс, судя по его виду, оторопел (и я его понимал!), однако он быстро пришел в себя:

– Отношения бывают разными. Вам ли этого не знать, мистер Лоутон, – едко ответил он. – Вы знаете, я действительно хочу отправиться домой, – грубо сказал мужчина, видимо, решил отплатить мне такой же монетой. – Так что задавайте ваши вопросы. Я ведь в курсе, что вы ведете собственное расследование смерти мисс Кэмпион, – он огорченно вздохнул. – Мне нравилась Лора, то есть мисс Кэмпион, – чуть расстроенным голосом проговорил Ларс.

– А можно спросить, почему она вам нравилась?

– Это имеет отношение к ее смерти?

– Пока не знаю. Но хотелось бы знать.

– Она делала то, что ей нравилось и не скрывала свой интерес к различного рода специфической информации, в том числе и щекотливого характера.

– Но ведь Лора была журналисткой! Что же в этом удивительного?

– А я и не собирался вас удивлять, просто констатировал факт, – мужчина лучезарно улыбнулся. – Вы можете мне не верить, но об этом женщина сообщила мне сама.

– Отчего же, верю, – заторможенно ответил я. – А можно узнать, что вам еще рассказывала мисс Кэмпион?

Усмехнувшись, Ларс тихо спросил:

– А хотите дословно?

– Ну, если вы можете… – неуверенно произнес я, интуитивно чувствуя подвох, но не мог сообразить, в чем же он заключается.

– Так вот. Лора Кэмпион как-то сказала мне: «Я не скрываю свой интерес к различного рода специфической информации, в том числе и щекотливого характера». – Слэйтер замолчал, глядя на меня печальными глазами английского мастифа. Пауза затягивалась.

– Ну а дальше? – спросил я, не выдержав.

– А дальше… все, – проговорил он, сверкнув белозубой улыбкой.

– Как все?

– Марк, вы спросили меня, почему мне нравилась мисс Кэмпион, я и ответил. Больше добавить мне, к сожалению, нечего.

Мирел внимательно слушала наш разговор, проявляя в жестах худых, как плети, рук некоторую нервозность: тонкие, длинные пальцы, похожие на паучьи лапки, с острыми – оказывается – синими ногтями судорожно обхватили торчащие птичьи коленки, которых мне не было видно, но я их явственно представлял. И эта судорожная нервозность девушки была связана, скорее всего, с закончившимся допингом. Порыскав по столу огромными, потемневшими до антрацитового цвета глазами, она огорченно и чуть картинно вздохнула. Затем поднялась и, вихляя сушеными ягодицами и тощими бедрами, направилась к барной стойке.

Я же молча пил эль, пытаясь погасить досаду, но помня, что в любую минуту этот шутник-ботаник может уйти, поэтому спросил вполне миролюбивым тоном:

– Так когда вы видели…

– Не надо повторяться, Марк. Извините, что перебил. – Ленивым жестом он вновь нацепил очки и провел рукой по волосам. – Что-то я сегодня немного устал… Я помню ваш вопрос… Видел я мисс Кэмпион в это воскресенье. Предвосхищаю ваш следующий вопрос. Запомнить этот день недели мне было несложно. Когда я услышал о гибели журналистки, я автоматически подумал, что видел-то ее живой и здоровой всего пару дней назад. Да и приходил я к Лоре по важному делу. – Он мельком взглянул на возвратившуюся Мирел, которая, видимо, обидевшись на своего спутника, выглядела злой фурией. Усевшись, она молча стала цедить свое пиво. – Да, мне нужно было обсудить с женщиной окончательный вариант ландшафтного проекта ее участка, – продолжил дизайнер. – Ну и буквально на днях я уже вспоминал об этом факте… при разговоре с инспектором Теллером.

– Ничего странного не заметили в тот день или, может быть, ранее?

– Марк, я представляю, что вы подразумеваете под этими вопросами… Но я ничем вам не могу помочь. И не потому, что не хочу, просто не знаю. – Он передернул плечами. – Правда, был один момент, не совсем вписывающийся в тот образ журналистки, который я себе уже составил. Обсуждая вопросы, связанные с переустройством ее участка, мы, безусловно, затрагивали и другие темы, шутили, а иногда и сплетничали. Она всегда была жизнерадостной, вернее, жадной к жизни, пыталась все попробовать, испытать… Не знаю, как это описать. Конечно, я могу ошибаться, но я ее почувствовал именно так, хотя сейчас могу констатировать, что этого очень мало для какого-то вывода. И почему у меня возник именно такой образ… тоже не могу объяснить. Поэтому рассматривать в этом случае версию самоубийства, думаю, абсурдно.

Я был немного озадачен: мое восприятие Лоры было совершенно другим. Какой же она была на самом деле? Впрочем, кто сказал, что в человеке не могут уживаться, казалось бы, несовместимые черты характера? Очнувшись от раздумий, я попробовал затронуть другую тему:

– И вы даже не пробовали с ней флиртовать?

– Даже не пытался.

– Почему же? Легкий флирт, по-моему, ни к чему не обязывает. Тем более возвратившись из отпуска, женщина стала настоящей красавицей.

– Умные и знаменитые дамы пока не в моем вкусе. Да, милая? – усмехнувшись, Ларс посмотрел на Мирел, не очень-то доброжелательно взглянувшую на него.

– Да, я пока совсем не знаменита. Но кто сказал, что я этого хочу? Хорошо уже то, что я неглупая, – ответила девушка, выразительно посмотрев на меня своими темными глазами.

– Так что вас удивило тогда, какой момент? – спросил я, уяснив для себя, что у Лоры и Слэйтера не было «отношений», то есть поверил дизайнеру.

Глотнув пиво и чуть нахмурив высокий лоб, Ларс стал рассказывать:

– Как-то на прошлой неделе я пришел к мисс Кэмпион обсудить некоторые детали моего дизайн-проекта. Поднявшись на второй этаж, я услышал из приоткрытого кабинета финал телефонного разговора Лоры с неизвестным мне абонентом. – Ларс задумался, но за стеклами очков я не смог рассмотреть движение его глаз. – Не могу отвечать за абсолютное соответствие сказанной журналисткой фразы, но до меня донеслось примерно следующее: «…это не телефонный разговор. Не знаю, смогу ли тебе помочь… Все это, мягко говоря, настолько рискованно, а еще, пожалуй, подло». Затем она минутку помолчала и вновь недовольно сказала, что «кто бы говорил», и все. Но за точность этих фраз журналистки поручиться не могу.

– Вы рассказывали об этом инспектору?

– Да. Но ведь мисс Кэмпион была в некотором смысле скандальной журналисткой. Во-всяком случае, пыталась ее быть. А люди, избравшие подобного рода деятельность, должны быть готовы к определенному риску. Инспектор Теллер тоже, вероятно, так посчитал.

– И вы не догадываетесь, кто может быть ее анонимным собеседником?

Слэйтер не успел ответить, его внимание отвлекла Мирел: она резко поднялась из-за стола и, сердито бросив нам фразу «сейчас приду», направилась в сторону туалета.

Мужчина проводил ее долгим, задумчивым взглядом. А затем, серьезно посмотрев на меня, сказал: – Помилуйте, Марк. Это мистер Стюарт у нас экстрасенс, а я всего лишь садовник, хотя и талантливый… Не догадываюсь и не люблю предполагать, не имея хоть каких-нибудь оснований для конкретных подозрений.

– Ларс, вы сказали, что знаете ответы на те вопросы, которые меня могут заинтересовать. А как насчет тех вопросов, которые, по-вашему, меня интересовать не могут?

Притворно вздохнув, мужчина лениво и медленно проговорил:

– Я бы с удовольствием вам рассказал, мистер Лоутон, но не хочу встречать Рождество, не приняв душ… кроме того, для этой цели мне, по-видимому, больше подойдет другая компания. – Полуобернувшись, и, очевидно, не увидев опасности в лице приближающейся мисс Таунсенд, он пояснил: – Не люблю пьяных дам и слишком любопытных мужчин. – Красивое лицо Ларса приобрело несколько высокомерное и надменное выражение.

Я не стал комментировать эту колкость Слэйтера, обратив внимание на появившуюся со счастливым лицом Мирел, вдохновленную, вероятно, своим походом в туалет. Марихуана или крэг? Впрочем, что я знаю о женской физиологии?.. Возможно, это был всего лишь естественный физиологический процесс.

Злобно посмотрев на Ларса, девушка схватила свой бокал с таким видом, будто у нее его хотят отнять.

– «Обесточилась», милая? – чуть брезгливо спросил Слэйтер.

«Странно, – подумал я, – если она у него вызывает такие чувства, почему он с ней общается?»

– Заткнись, – агрессивно парировала «милая», сделав жадный глоток вожделенного напитка. Но спустя минуту девушка успокоилась, искусственно состаренное лицо помолодело и оживилось, на нем появилось блаженное выражение, воочию являя величие и торжество науки. Да, химия – великая вещь!

– Можете зачислить меня в ваши ряды, мистер Лоутон, – усмехнулась девушка. – Я тоже не верю в то, что мисс Кэмпион захлебнулась. И если вы это докажете – сниму перед вами… – Мирел лукаво мне подмигнула, сразу же скосив глаза на Лоутона, – шляпку.

– А ты ее хоть раз надевала? – спросил Ларс, благодушно рассмеявшись.

– Для такого случая – надену, – почти сопрано пропела та.

Посмотрев на свои часы, флорист доброжелательно произнес:

– Думаю, что пока больше ничем не смогу вам помочь, Марк. – Он вновь снял очки и посмотрел мне пристально в глаза, пытаясь, наверное, таким образом передать мне всю искренность своего признания.

– Вы сказали «пока». У меня есть шанс, что вы мне сможете помочь в будущем? – полуутвердительно спросил я.

– Насчет будущего – это не ко мне. Поживем – увидим. – Ларс опять нацепил очки, словно поставив точку в своих откровениях. – В нашем мире все может быть. Кто знает… Марк, – загадочно сказал он и, улыбнувшись, поднялся из-за стола.

– Да, если я о чем-то забыл спросить у вас…

– Я – к вашим услугам. Но, вообще-то, забывчивость – опасное качество для детектива, мистер Лоутон, – ехидно заключил он. – Плодотворного вам вечера! – Ларс вновь превратился в циничного плейбоя. – Не волнуйтесь, если что-то вспомню – позвоню. Тебя проводить, радость моя? – обратившись к Мерил, спросил он.

– Не стоит, тем более что твоя… древняя, пятидесятилетняя «радость» ревнует меня к тебе. Не хочу быть причиной ее инфаркта.

– И я тебя люблю, моя прелесть, – ласково ответил Ларс и, наклонившись, прикоснулся к щеке девушки, а затем, попрощавшись, ушел.

Тем временем я поменял свое первоначальное решение отложить разговор с Мирел на другое время. Незаметно наблюдая за ней во время нашей беседы с Ларсоном, я резюмировал, что она все же притворялась изрядно захмелевшей: некоторые девушки иногда используют такой метод, чтобы мужчина, находящийся с ней рядом, вел себя раскованнее. Во всяком случае, я сделал такой вывод. Хотя Ларс, судя по его реакции, остался равнодушен к ее флирту.

После его ухода Мирел заметно огорчилась и сникла: выразительные темно-карие глаза девушки как-то погрустнели, улыбка померкла, но она пыталась держаться. По-видимому что-то решив для себя, мисс Таунсенд обратила свой взор на меня, как говорится, лучше маленькая рыбка, чем пустая миска.

Для начала я улыбнулся Мерил. И судя по тому, как она улыбнулась в ответ, вопрос с поиском подходящего бойфренда у нее обстоял весьма остро. Конечно, я не мог помочь ей в разрешении этой щекотливой проблемы, но зачем расстраивать такую красавицу раньше времени?

Часы показывали семь вечера. Я подумал, что не мешало бы мне поужинать; но, предложив Мирел составит мне компанию, получил отказ. Допивая эль, я спросил девушку: почему она думает, что мисс Кэмпион убили? Некоторое время красотка задумчиво молчала, а потом тихо попросила:

– Вы сможете сохранить в тайне, если я вам кое-что расскажу?

– Думаю, что-да, мисс Таунсенд. Если вы, конечно, своими глазами не видели убийство журналистки.

– Нет, этого я не видела. Да я и не совсем уверена, что мисс Кэмпион убили. Просто, подозреваю, что у нее было много врагов и недоброжелателей… А если вы, Марк, так считаете и миссис Старлингтон – тоже… значит, так и есть. Вы люди умные, стало быть, у вас есть какая-то информация, которой нет у меня. Логично?

– Пожалуй, да, – согласился я. – И только на этих осованиях вы сделали такой вывод?

– Ну вы же сами сказали, что это – логично! – удивленно воскликнула она, наивно хлопая длинными, как тычинки гименокаллиса (перуанского нарцисса), ресницами.

Да, разочарование было слишком велико, чтобы я мог его завуалировать. Она явно придуривалась, даже не пытаясь это скрыть.

– Так в чем же тайна, Мирел? – спросил я на всякий случай, а вдруг ошибся?

Та высокомерно посмотрела на меня, тоже не в силах скрыть разочарование:

– Значит, Марк, вы не очень-то и умный. Я же вам все сказала, – пренебрежительно скривила она темно-кровавые губы.

В тот момент я даже не нашел нужных слов для продолжения разговора. Меня выручил мобильный телефон, издававший странные звуки в кожаном жилете девушки. Взглянув на дисплей аппарата и прочитав сообщение, она явно повеселела. И, глядя на меня уже совсем другими глазами, Мирел сказала:

– Мистер Лоутон, мне срочно нужно идти. Если захотите еще со мной поболтать – вы знаете где меня найти. Кивнув мне на прощание черной «медузой горгоной», украшавшей (?) ее голову и позабыв о недопитом напитке, она направилась к выходу.

А я сидел и мрачно раздумывал о том, как виртуозно постебалась надо мной это «милая» парочка.

У меня еще было много времени до момента «х», поэтому не мешало бы все же поужинать. Дома, в холодильнике, морозилась пицца, поэтому решение пришло без особых колебаний. Но тема еды не была лейтмотивом моих размышлений: в голове метался целый рой других мыслей, отнюдь не связанный с физиологией; мне сложно было разобраться в нашей недавней беседе с Ларсом и Мирел. Садовник, казалось, был вполне искренен в своей симпатии к Лоре, проявив сожаление из-за ее смерти. А вот девушка… с ней было намного сложнее.

Я встал из-за стола и, усевшись за барной стойкой, заказал эспрессо, а затем вновь возвратился к анализу информации. Последняя загадочная фраза Ларса заставила меня задуматься. Он ясно дал мне понять, что знает нечто, касающееся смерти Лоры, но говорить не захотел. Почему? Из-за своей приятельницы? Или у него в этом деле какой-то свой интерес? По-видимому, чтобы понять причину его скрытности, мне нужно будет поговорить с ним тет-а-тет. А что касается Мирел… Чем больше я думал о ней, анализируя ее сегодняшнее поведение, тем больше склонялся к той мысли, что девушка отлично меня развела, прикинувшись дурочкой. В том, что мисс Таунсенд действительно умна, мне пришлось убедиться чуть позже, а в тот момент я только осознал, что слишком поверхностен в своем суждениях о людях, хотя оправданием для себя, бесспорно, являлся факт наличия у меня скудной информации о них. Иногда логика бессильна помочь, как в случае с Мирел тем вечером. То, что девушка неплохо притворяется, было понятно. А если смыть с нее этот дурацкий «готический» макияж, сменить наряд дешевой проститутки на стильный туалет – ей было бы сложнее изображать недалекую глупышку. И я предположил, что эту маску вульгарной и разбитной девахи мисс Таусенд иногда примеряет в каких-то своих, вполне конкретных, целях. Зачем? Или, быть может, все дело в переизбытке «любовных» гормонов? В таком, иногда опасном для мужчин, периоде некоторые женщины способны на многое…

Допив кофе и расплатившись, я вышел на улицу. Погода испортилась, ей было все равно, что, надеясь на погожий вечер, я не захватил зонт. Дождь был не очень сильный, и я решил пойти домой пешком. Это будет быстрее, чем ожидание такси, да и полезнее. Но, пройдя половину пути, я в полной мере смог оценить коварство хитрых туч, выливших на меня явно больше намеченной по плану влаги. Холодные и острые струи дождя наждачной бумагой царапали мое лицо. Однако вскоре кожа адаптировалась, да и щетина, покрывавшая ее уже пару дней, смягчила эти точечные, но многочисленные уколы. А когда, уже весь мокрый, я подходил к своему дому, дождь прекратился. Свинцовые тучи расползались, оставив после себя жалкие серые лохмотья; и в образовавшемся просвете показался лиловый отблеск разбушевавшейся где-то неподалеку стихии. Воздух стал острым в своей пронзительной свежести. Если бы его можно было бы выпить – такой допинг не повредил бы моему уставшему мозгу, тем более что ему еще предстояла нелегкая и, вероятно, рискованная работа.

Не слишком меня порадовала и Клео, проигнорировавшая мой приход и даже свой ужин. Лентяйка лежала в моем любимом кресле, делая вид, что раздумывает о чем-то важном и высоком. Я не стал с ней заигрывать, будучи поглощенным своими размышлениями, и, судя по отстраненно-созерцательному взгляду Клео, конечно же, менее серьезными, нежели ее.

Положив в кошачьи миски еду, я разогрел себе пиццу и без аппетита поел (волнение и аппетит в моей физиологии находятся в обратно-пропорциональной зависимости). Налив себе немного сока, я прошел в гостиную и разложил свои записи на столе. За размышлениями незаметно прошел час.

Уже стемнело, хотя идти в опустевший дом Лоры было еще рано, но и дома мне было не усидеть. Поднявшись, я вышел на террасу. Глубоко вдыхая свежий воздух с хорошей порцией озона, я складывал мозаики возможных и невозможных версий случившегося, но никакой – действительно стройной – мне выстроить пока не удавалось. По старой школьной привычке при решении любой задачи неизвестного противника я обозначал каким-нибудь именем или просто буквой, даже если подразумевалось некоторое количество неизвестных. В деле расследования смерти Лоры предполагаемого преступника я обозначил «Х». Конечно же, я рассматривал тот вариант, что Х может узнать о моем нахождении в доме мисс Кэмпион, когда бы я туда не проник: хоть глубокой ночью, хоть под самое утро – так что с моей стороны это была смелая и открытая провокация. Невзирая на опасность, я должен был это сделать; и вовсе не потому, что страдаю избытком храбрости или безрассудства: просто у меня не было на данный момент другой, более безопасной, альтернативы. И мой следующий шаг, как в любой контактной игре, был обязателен. Можно было бы, конечно, сдастся без боя, но такой вариант мною абсолютно исключался. Эту партию я обязан был выиграть, если хочу вообще когда-нибудь, в будущем, участвовать в любого рода состязаниях.

Вылив остатки сока в раковину и ополоснув стакан, я стал собирать в свой рабочий кейс все то, что мне должно было помочь в обнаружении вероятных улик, подтверждающих мою главную версию, отвечающую на вопрос: как, но пока не открывающую анонима под именем Х; впрочем, эта гипотеза не сможет прояснить и другой важный аспект: почему…

Переодевшись в джинсы, рубашку-поло и черную ветровку с огромным количеством карманов, укомплектованных всем необходимым для проживания некоторого времени на необитаемом острове, я подошел к Клео и, прощаясь, погладил ее, стараясь внушить – скорее больше себе, чем ей, надежду на хорошее завтра. Она посмотрела на меня с таким жалобным укором, что у меня в каком-то недобром предчувствии защемило сердце.

 

Глава 19

Я шел по умытому бульвару, освещенному тусклыми фонарями. Было уже начало десятого, но в парке было многолюдно. В основной своей массе это были парочки влюбленных, в различных вариациях их гендерной принадлежности, хотя собачников со своими питомцами было тоже немало. Несмотря на то что я не ощущал прохлады, меня стало чуть потряхивать, как наркомана в ломке. Я взял с собой «успокоительное», но запас времени позволял принять его из бокала и в окружении себе подобных, проводящих таким образом свой досуг.

Спустя десять минут я уже сидел в своем излюбленном пабе «Веселый вдовец», от которого было недалеко до особняка Лоры. Меня била мелкая дрожь: то, что я собирался предпринять через каких-то пару часов должно стать премьерным спектаклем в моем расследовании, а может, и его квинтэссенцией. Я собирался пойти во-банк, и будущее должно будет меня либо вознести, либо низвергнуть. Как говорится, tertium non datur, и если мне не удастся подтвердить свою гипотезу – это будет жесточайшим ударом для меня, можно сказать, крахом начального этапа расследования, и все нужно будет начинать сначала.

В пабе, кроме традиционного самообслуживания, нередко подрабатывали симпатичные девушки-официантки. Несмотря на большое количество посетителей, мне удалось занять свободный столик, рассчитанный на двоих. Но я знал, что в одиночестве пробуду недолго. Некоторые гости, как обычно, затеяли партию в дартс, другие – набирали команды для викторины, но сегодня такие игры мне были совсем не интересны. Меня ожидала другая, куда более захватывающая, игра… быть может. А может, и не быть, что даже более вероятно, судя по состоянию моей интуиции.

Ожидая свой заказ, я стал мысленно повторять алгоритм будущих моих действий, проверяя не только свою память, но и возможные, незамеченные мною ранее, ошибки. Где-то на середине этого визуального пути, мне принесли порцию скотча в тяжеловесном тумблере и воду со льдом и лаймом – в высоком, изящном роксе. Глядя на эту соразмерность форм, я подумал о том, что в жизни такую гармонию, к сожалению, достичь намного сложнее. Сколько всяких подводных камней… как и с Лорой… Я никогда не идеализировал свою приятельницу, но теперь стал понимать, что видел в ней только то, что хотел видеть, отсекая все остальное: хочется иногда знать, что идеальные (почти!) женщины все же существуют, и очень хорошо, что к тебе они не имеют никакого (почти!) отношения. Порция скотча чуть помогла мне смириться с человеческим несовершенством, а повторная – расслабить нервную систему и усыпить интуицию с ее нехорошим предчувствием…

Дошел я до особняка покойной журналистки довольно-таки быстро, хотя спешить особой необходимости не было, но подогретая алкоголем кровь требовала активных действий, даже если они могли привести к негативных для меня последствиям.

Открыв электронным ключом металлическую калитку, я вошел во двор и по тропинке направился к центральному входу дома. Не составило труда открыть электронный замок витражной двери и отключить сигнализацию, код которой мне сообщили супруги Кэмпион. Входил я в дом с тяжелым сердцем, казалось, весь мой хмель разом испарился в мрачной атмосфере этого паноптикума, населенного застывшими пресмыкающимися и иже с ними. Не то, что мне было страшно, но как-то очень неуютно. Лучше бы я боялся хотя бы игрушечных зверей и замковых приведений. Тут все вполне понятно и конкретно. Страшно – сидеть в этом огромном доме и ожидать неизвестности. Во всей этой истории я надеялся на два самых важных обстоятельства, одно из которых, бесспорно основное, состояло в том, что предполагаемые мною улики реально существуют и оставлены в этом доме. Менее значимый аспект подразумевал не только наличие такой же осведомленности у Х, но и факта моего нахождения здесь с целью поиска этих доказательств. И, рассказывая всем и каждому о проведении своего расследования, я надеялся, что убедил в этом тех, кого было нужно, если «они», конечно же, все еще продолжают наблюдение за мной. Провокация примитивная, впрочем, мне нужно было показать своим противникам, что я не страдаю избытком ума и уж точно не подозреваю о какой-то слежке за мной и о наблюдении за домом журналистки (кстати, я действительно не имел доказательств этого, в наличии имелось только мое предположение).

Первым делом я закрыл жалюзи (их открыла миссис Таунсенд в день обнаружения Лоры в бассейне) и включил минимальное освещение в каминном зале, правда, этот процесс у меня получился не сразу: чтобы научиться дистанционно управлять «умным» домом, надо обладать, судя по всему, отнюдь не слабым интеллектом. Потом, надеюсь незаметно, закрепил особый вид датчиков у центрального, черного и пожарного входов, не забыв о двери, ведущей в гараж. Затем сделал вид, что проверяю самые основные помещения особняка на наличие скрытых «жучков» и видеокамер. И, конечно же, ничего не обнаружил. Но в ходе своего обхода я обнаружил неуловимую деталь, отмеченную, очевидно, моим подсознанием, но не идентифицированную сознанием, и это нечто меня крайне насторожило. Что-то, видимо, в моей схеме было не так. Я растерялся, но делать было нечего. Выбрав местом своей дислокации каминный зал, я дал себе немного времени для осмысления, вынул из кейса фляжку с виски и присел в широкое кресло у кофейного столика. Стоило мне сделать пару глотков… и, похоже, недавнее прошлое стало чуть призрачным настоящим. Воспоминания… хорошие и не очень… Чтобы люди делали без них? Но иногда они приносят вполне ощутимую, разрывающую сердце боль… Хотя моя память о Лоре была светлой, и ее смерть уже не воспринималась моим сознанием очень болезненно. Может, это и правильно: инстинкт самосохранения помогает преодолевать, казалось бы, даже невозможное. Конечно, в случае с Лорой, меня в большей степени тяготило чувство вины, нежели сам факт смерти женщины. Несомненно, звучит очень эгоистично и цинично, но опять-таки, это – правда, хотя она меня и не красит. Зачем себя обманывать? И сейчас, уже вполне оправившись от стресса, вольготно расположившись в том же кресле, за тем же столом, что и в последний раз моего пребывания здесь, я анализировал свои прошлые ощущения. По сути дела, мы с журналисткой не так уж и долго общались, но я успел к ней привязаться, не очень близко, по-приятельски, если так можно выразиться. И сейчас у меня возникло стойкое ощущение, что она просто куда-то уехала, возможно надолго, и когда-нибудь, пусть нескоро, вернется, как уже неоднократно было. Разумеется, в будущем мне будет не хватать общения с этой интересной женщиной, но, пожалуй, нечасто, а через какое-то время я забуду о том эстетическом удовольствии, которое получал при виде ее выразительного лица, умных, лучистых глаз и соблазнительной иронической улыбки.

Мои воспоминания о живой Лоре плавно перетекли в «заезженные» рассуждения о причинах ее смерти, но я ничего не мог с собой поделать: не всегда можно управлять течением своих мыслей. В крови журналистки был обнаружен алкоголь, но в небольшом количестве:1,1 промилле. И женщина умерла не от отравления, а именно от того, что захлебнулась: в легких обнаружена вода из ее бассейна. Если даже предположить, что ее отравили ядом, который мог бы затем быстро распасться, и следы его нельзя было бы обнаружить при токсикологическом анализе крови, то картина смерти была бы иной. Яд парализует центральную нервную систему, наступает паралич дыхательных и сердечных мышц, в зависимости от вида отравляющего вещества. А пути попадания яда в организм могут быть разными: через еду, напитки, воздух, кожу. Но схема его действия примерно одинаковы, и в этом случае судмедэксперт сделал бы другое заключение.

Взглянув на часы, я решил, что пора действовать, хотя мои размышления уложились минут в десять. Окинув взором гостиную, я остановил свой взгляд на пятнистом капюшоне, устрашающе «раскрытом» огромной королевской коброй. Вольготно расположившись на каминной полке, эта пятнистая фарфоровая тварь от «Краун Дерби», казалось, не сводит с меня своих алчных изумрудных глаз. Она выглядела так реалистично, что у меня возникло желание свернуть этой гадине шею. А, почему, собственно говоря, я решил, что несчастная женщина умерла по воле неизвестного мне Х? Да, эти «милые» игрушки могли свести с ума любого крепкого мужчину, не говоря уже о женщине с богатым воображением и тонкой внутренней организацией. Находясь здесь не более получаса, я уже почувствовал себя одиноким путешественником во времени, попавшим в мезозойскую эру – период расцвета тиранозавров. Так что шанс – слететь с катушек в результате ночного бдения – мне был обеспечен, и тогда итоги моей вылазки могут быть весьма печальными: и преступника не поймаю по причине его отсутствия, и нервный срыв себе заработаю в лучшем случае (о худшем я старался не думать).

Но, сделав пару глотков скотча, я почувствовал себя почти смелым, во всяком случае близкое соседство кобры, меня перестало волновать. Но пора было приступать к главному действию, на которое я сделал основную ставку. Предполагая появление «гостей» не ранее чем к середине ночи, я специально растягивал «удовольствие» – проверку моей версии – по той причине, что панически боялся подтверждение ее абсолютной несостоятельности. Поэтому выдумывал для себя любые причины, чтобы только не идти к бассейну. В случае, если бы я был уверен в своей теории – давно бы уже был там.

Решительно поднявшись и захватив свой кейс, я направился в левое крыло через небольшой холл, где по стенам стояли шкафчики, а в середине уходила вверх служебная лестница. Бассейн располагался на первом этаже, и я решил проследовать туда через служебный путь, чтобы заглянуть в прачечную и кое-что там проверить.

Включив свет и миновав еще один коридор, я оказался перед ярко-голубым эллипсовидной формы бассейном, искусственность которого ощущалась только из-за частичного зеркального потолочного покрытия, которое было выполнено тоже в форме элипса. Все остальное пространство потолка было стеклянным, как и большая часть стен. Верная своей любви к тропической флоре и фауне, Лора заказала дизайнерам стилизовать бассейн с окружающим его пространством под островок мангровой экосистемы канала Кумбарджуа на Гоа (там есть единственный вид крокодила, обитающий в солоноватой воде огромного канала). Хотя не думаю, что настоящий канал по своей геометрической форме похож на овал, но, по-видимому, в представлениях мисс Кэмпион, такое озеро вполне могло существовать. Настоящих мангровых зарослей по краям бассейна, конечно, не наблюдалось, но были их ненатуральные, искусно выполненные аналоги: кустарники и деревца, относящиеся к семействам ризофоровых, вербеновых, мирисиновых, соннетариевых и комбретовых (о растениях мне рассказывала журналистка).

Убедительность этого оазиса крылась в деталях, выверенных, но не настолько, чтобы они не бросались в глаза: песок искрился стерильностью, сухие водоросли, будто выброшенные волной на берег, были безжизненными, камни – очень правильной формы, ну и все остальное отдавало искусственностью аквапарка. Впрочем, если не вдаваться в эти детали – общий вид бассейна впечатлял.

Водрузив кейс на большой покатый камень, я достал оттуда рабочий инвентарь. Натянув латексные перчатки, начал осматривать заросли светло-зеленого кустарника с мелкими кремовыми цветочками и бархатными листочками, даже на ощупь казавшимися «живыми». У меня было некоторое представление о том, что я должен найти, но не было уверенности, что мне это удастся. Осматривая увеличительным ультрафиолетовым сканером парочку почти одинаковых двухметровых крокодилов, «отдыхающих» на «берегу», я обратил внимание на тот факт, что один из них был покрыт микроскопической пылью, а другой – какой-то, еле заметной, белесой пыльцой. Причем силиконовая «кожа» этой парочки визуально была абсолютно идентична. Все остальные экземпляры синтетической фауны тоже были покрыты такой же, еле заметной невооруженным взглядом, пылью. Следовательно, не мешало бы заняться «особым» крокодилом. Осторожно приступив к делу, я почувствовал специфическое волнение, своего рода «вакуум» в желудке и легкое адреналиновое возбуждение. Такое состояние обычно вызывалось у меня интуитивным предчувствием важного открытия или находки. Совершенно не задумываясь, по какому-то наитию, я вынул баллончик с краской и, подняв заднюю крокодилью лапу, капнул на ее подошву небольшое пятнышко белой краски. В складках кожи лапы белесая пыль была заметна даже без увеличительной лупы. Достав шпатель, я соскреб загадочный порошок в специальный вакуумный пакетик для улик и, отрезав маленький кусочек «кожи», положил его в другой конверт. А затем все найденное аккуратно поместил в боковой карман ветровки. Собираясь заняться проверкой еще одной своей догадки, я направился к кейсу, как вдруг услышал тихий писк датчика, находящегося в верхнем кармане моей курточки. Тревожный сигнал обозначал, что кто-то пытается проникнуть в дом через черный ход. Вот оно – то, что и ожидалось! Похоже, мои предположения оказались верны, но радоваться пока было рано. Проведя одной рукой по карманам и убедившись, что средства защиты и нападения на месте, я быстро подошел к кейсу, вынул из него очки ночного видения и водрузил их на голове. Затем метнулся к коридору, ведущему к лестнице. Оказавшись в холле, я, повинуясь скорее интуиции, чем логике, глубоко засунул пакетики с порошком и кусочком отрезанного материала в открытую пасть керамического гамадриада, уже несколько лет «готовившегося» к броску. Повернув в коридор, ведущий к черному ходу, я замер, пытаясь что-нибудь расслышать, потому что рассматривать было нечего: в темном туннеле никого не было. Каких-то звуков, кроме биения своего сердца, я тоже не расслышал. Усилием воли я пытался сдержать рев адреналина в крови, но мне это слабо удавалось: Джеймс Бонд, по-видимому, из меня никогда не получится. Вновь прозвучавший зуммер датчика показался мне оглушительной сиреной, и одновременно с этим послышался шум за дверью черного хода. Подойдя поближе, я отчетливо услышал легкий шум шагов по гравию, но неизвестный явно не спешил входить. Я вынул из кармана баллончик с нервно-паралитическим газом, ни на секунду не забывая, что гостей может быть двое (более двух – все же слишком комплиментарно для меня), один из которых в этот момент, не исключено, пытается проникнуть в особняк со стороны пожарного или центрального входа. И тут вдруг откуда-то сверху послышался шум водопада, подняв голову, я в ту же секунду различил движение какой-то темной массы, падающей с потолка на мою голову… И следующей секунды для меня уже не существовало…

* * *

Полин Форестье редко опаздывала, но сегодня она проспала, чего с ней давно не наблюдалось просто потому, что отсутствовали причины для дефицита сна; и известие о смерти мисс Кэмпион тоже не выбило ее из привычной колеи. Журналистка упорно хотела такого финала, думала Полин. В конце концов каждый выбирает свой путь. Значит, такова судьба Лоры. Есть ли смысл сожалеть об этом ей, Полин? Тем более они не были приятельницами. Так что сон мисс Форестье был крепким и безмятежным, причин для каких-либо других тревог тоже, к счастью, не существовало.

В свои двадцать девять Полин смогла избежать любых волнений, связанных с личной жизнью, которой у нее почти не было: ни серьезных отношений с кем-либо, ни обычной влюбленности. Хотя, конечно, у девушки иногда возникал интерес к молодым людям, причем, ее избранники были весьма привлекательны и умны, но не спешили отвечать ей взаимностью. Мужчины, которые оказывали ей знаки внимания, почему-то совсем не соответствовали ее вкусу, а зачем в таком случае огород городить. Полин и «не городила». Но одиночество совсем не тяготило мисс Форестье, являясь в большей степени нормой ее жизненного уклада. Она сделала для себя определенные выводы и не собиралась страдать из-за отсутствия любовных историй. Девушка совсем не расстраивалась из-за своей девственности, и даже вероятный предстоящий переход затянувшегося целомудрия в его «хроническую» стадию, не пугал ее. Такое равнодушие мисс Форестье к обретению ею в недалеком будущем статуса старой девы, безусловно, имело свои причины: Полин мечтала совершенно о другом, и все ее желания, помыслы были подчинены одной цели. В скором времени она рассчитывала стать достаточно богатой, чтобы начать другую жизнь, в котором не будет тягостной атмосферы хосписа, приторных ароматов увядающих цветов, тошнотворных миазмов обреченных, немощных тел и тусклых, застывших в немом вопросе глаз… В которой не будет смазливой личинки-гусеницы Линды и блистательной бабочки-стрекозы Камиллы… Если только у них все получится… Цель уже близка, осталось совсем немного.

Полин родилась во Франции. Отца своего она никогда не видела, а мать жила и лечилась в хорошем частном пансионате. В Англию девушка приехала по приглашению своей дальней одинокой родственницы, после смерти которой Полин в качестве наследства достался скромный коттедж и небольшая сумма наличных, позволившая ей вести вполне нормальное существование. После окончания медицинской школы девушка не захотела продолжить дальнейшее обучение и пошла работать медсестрой в клинику… Постепенно работа стала вызывать у нее приступы спонтанной ярости. Боясь последствий такого своего состояния, Полин перешла на работу в хоспис, где смены были короче, но самое главное состояло в том, что обреченные больные не вызывали у нее каких-либо эмоции: ни хороших, ни плохих. К своему стыду, девушка не чувствовала к несчастным жалости или сочувствия, которое обычно возникает у нормальных людей на каком-то ментальном уровне. Ей приходилось изображать сострадание и отзывчивость. Это было нелегко, но все же работа в хосписе ей нравилась. Полин не хотела глубоко копаться в своем подсознании, чтобы понять, почему ей не нравятся больные, пытающиеся выздороветь. Она подозревала, что знает ответ, но не хотела соглашаться с ним даже мысленно. Зачем вызывать в себе душевную рефлексию, если можно ее избежать? Однако администрация хосписа хоть и не имела каких-то серьезных претензий к работе девушки, но все же Полин чувствовала не очень хорошее отношение к себе как со стороны пациентов, так и со стороны своих коллег; и тогда она стала работать на полставки, а чтобы компенсировать финансовые потери, мисс Форестье устроилась помощницей продавца-консультанта в салон-магазин «Лаборатория моды». Но, к своему удивлению, вскоре обнаружила: новая работа пришлась ей по вкусу, даже несмотря на то что ее коллега Камила и помощница владельцев салона Линда Доэрти не вызывали у нее симпатии, хотя и антипатии – тоже. Правда, через некоторое время ее отношение к этим девушкам стало окрашиваться в темный цвет. Подработка в качестве прислуги у супругов Биггс тоже не приносила ей удовольствия и часто вызывала у Полин сильнейшие чувство ненависти. И если бы мысли могли убивать – профессор Джоан Биггс умерла бы уже давно, а ее смерть была бы длительной, многократной (виртуальность, к счастью, это позволяет) и очень разнообразной по своей жестокости. Хотя девушка иногда раздумывала, может, это она убила миссис Биггс, посылая на голову той все мыслимые и немыслимые кары; конечно, все получилось не так, как ей мечталось, но результат, тем не менее был достигнут.

После смерти Ёрмунганда (чудовище, символ зла и разрушения в скандинавской мифологии – так мысленно Полин называла Джоан Биггс) пребывание в профессорском коттедже стало для мисс Форестье очень приятным и необременительным. Старик был не привередлив в еде, да и в других бытовых вопросах – тоже, не ворчал по-стариковски и не впадал в детство и маразм, несмотря на свою болезнь, при этом оплачивал ее работу не скупясь. Девушка приходила к нему два-три раза в неделю: произвести уборку, закупить продуктов, отдать в стирку белье и незначительную часть одежды, да и приготовить что-нибудь простенькое и незатейливое. Мистер Биггс, даже будучи моложе, не отличался завидным аппетитом, а теперь-то вообще ел, как птичка.

Полин знала о себе все, и при этом оценивала свои качества достаточно объективно (?): не занижая и не завышая собственную самооценку. Она обладала обычной внешностью и вполне заурядными способностями. Но когда человек это знает, он вполне способен эффективно использовать свое знание, что и делала мисс Форестье. Разумная и целеустремленная, но только в отношении того, что было нужно лично ей. Поставив перед собой цель, она трудилась упорно и добивалась результатов. Ничего и ни в чем не позволяла себе лишнего. У нее не было подруг и друзей: она в них не нуждалась. Невзирая на свои двадцать девять, выглядела Полин чуть за тридцать. В облике девушки все сливалось в сероватой невзрачной гамме: редкие, мышиного цвета волосы до плеч вытягивали еще больше узкое, угрюмое лицо с пепельной, будто грязноватой, кожей; блеклые, выцветшие, как у старухи, глаза; высокая, сутулая и худая, как хилое деревце, выросшее без света и тепла… Она и облачала себя в бесформенную одежду тускло-серых цветов. Поэтому прозвище – Серая Моль – ей очень подходило, и оно даже нравилось Полин, ведь для ее Цели такая внешность была вполне подходящей. Удивительно, но у этой невзрачной девушки были пухлые, красиво очерченные губы и фарфоровой белизны зубы. Ослепительная и жизнерадостная улыбка могла бы украсить ее унылый вид, хотя улыбалась девушка вяло и, казалось, с каким-то усилием, будто ее губы удерживаются на месте невидимыми хирургическими стежками, доставляющими при улыбке нестерпимую боль. Никто и не догадывался, что такой жалкий облик мисс Форестье был ею продуман давно, и пока такая версия образа невзрачной медсестры, прислуги и продавщицы устраивал Полин. Впрочем, самое странное и удивительное состояло в том, что в салоне у нее появилось достаточно много клиенток, которые стремились консультироваться именно у нее, игнорируя красавиц Камиллу и Линду. Правда, надо заметить, все эти покупательницы совсем не отличались привлекательностью, но главное, что они оставляли в магазине немалые деньги, а этот фактор не замедлил отразиться и на финансовом благополучии мисс Форестье. Поэтому Полин сделала вывод, что с хосписом пора закругляться. Она уже предупредила администрацию больницы о своем скором уходе, но там восприняли эту новость с еле скрываемым облегчением! А ведь хоспис очень нуждался в сотрудниках! Но над этими странностями девушка не стала задумываться: в жизни есть более интересные темы для размышлений.

Скоро наступит время, когда все изменится. Пока она обладает безликостью, но ведь на ней можно «нарисовать» любое лицо. Свое превращение в красавицу Полин оставила на потом, когда будет по-настоящему богата. Хотя и сейчас девушка вела ту жизнь, которая ей нравилась, правда, иногда некоторые особи вызывали у нее глухое раздражение и странный коктейль других чувств и эмоций: ненависти, презрения, злобы, зависти… Тем не менее она считала себя счастливым человеком. Просто представления о счастье у мисс Форестье были достаточно специфические. Все то, что было у нее на данный момент жизни, ее вполне устраивало. И если Полин и мечтала о чем-то другом, то просто считала, что для этого еще не пришло время. А ждать она умела и была благодарна судьбе, которая, видимо, неспроста подарила ей здравый смысл, обделив одним из основных человеческих инстинктов. Хотя Полин была рада, что может пренебречь своим либидо в силу его незначительного присутствия в своих потребностях. Нет желания – нет проблемы!

Полин плотно позавтракала. Ей всегда приятно было думать, что богатые не могут купить себе хороший обмен веществ. Хорошо, что хотя бы природа справедлива, и толстосумам далеко не все позволено в этом мире. Вот Линда, к примеру, вечно находится в полуголодном состоянии, ходит со злыми глазами, алчно рыща повсюду в поисках еды. Сотрудники их салона могут перекусить в комнате отдыха (поесть плотнее можно в недорогом кафе по-соседству), вот мисс Доэрти и околачивается у них, когда приходит после своей основной работы в рекламном агентстве; причем нередко эта гусеница отдыхает в лаунж-зоне, предназначенной для всего коллектива, а стерва Линда оккупировала ее практически единолично. «Конечно, она неформальный заместитель директора; ей все позволительно», – в который раз мысленно негодовала Полин. Но вскоре злость девушки уступила место практическим размышлениям.

Закрыв на ключ свой небольшой уютный коттедж, она миновала многоярусную цветочную клумбу, чудесное творение Ларса Слэйтера, и направилась к дому профессора Биггса.

Этим утром погода не стала изменять своему хмурому настроению: день не был погожим, но Полин нравилось почти любое состояние атмосферы, за исключением разве что откровенного буйства стихии. Правда, никогда еще девушке не случалось наблюдать подобное в непосредственной близости от себя.

Несмотря на свое двадцатиминутное опоздание, Полин не волновалась по этому поводу: вряд ли профессор это заметит. А даже если и зафиксирует несколько поздний приход своей прислуги, то безучастно промолчит: для него теперь временные категории, похоже, не имеют особого значения.

Вчера вечером был дождь, который вскоре прекратился, но уже глубокой ночью начался ливень, поливавший до утра. Профессор мог заснуть в кресле, оставив приоткрытыми окна, и за холодную ночь вполне мог простудиться: он легкомысленно относился к своему здоровью и часто говорил Полин, что хотел бы заболеть и тихонечко отойти в мир иной. Иногда девушка спрашивала себя, что она почувствует, когда желание профессора умереть исполнится? Но обычно на гипотетический вопрос она не утруждала себя ответом. Ей почему-то нравился Алан Биггс, хотя он нечасто позволял себе утолять любопытство и желание Полин заполнить пробелы в полученных ею знаниях. Странно, что преподавательская деятельность не нравилась профессору, иногда размышляла Полин; его редкие лекции были чрезвычайно интересными и яркими. Но удивительно, что и девушка была симпатична профессору, казалось, что он не замечает невзрачной внешности своей прислуги и ему импонируют ее сообразительность и своеобразное чувство юмора, из разряда черного. Даже в молодости Алан Биггс был равнодушен к женским прелестям, и этот факт нашел свое подтверждение в его женитьбе на Джоан, которая была, как говорят, очень умна, но и настолько же некрасива. Когда-то, еще до своей работы у профессорской четы, Полин задавала себе вопрос: как вполне привлекательный мистер Биггс мог влюбиться в такую уродливую женщину, как Джоан, но потом поняла, что в природе подобного обстоятельства – влюбленность профессора Биггса! – просто не могло бы возникнуть. Вот еще одно подтверждение того факта, что лучшая основа для брака – правильный расчет, а не чувства. Вывод, к которому пришла Полин в результате анализа своих наблюдений состоял в том, что сильные и взаимные чувства со временем способствуют разрушению уважительных взаимоотношений.

Большой и современный коттедж профессора находился в десяти минут ходьбы от ее дома. Открыв калитку, девушка прошла по тропинке и поднялась по каменным ступенькам центрального входа; остановившись, она достала ключ. Но, вставив его в замочную скважину, Полин вдруг обнаружила, что дверь не заперта. Полин этому не очень-то удивилась: иногда старик забывал закрыть дверь на замок. Мисс Форестье вошла в дом, прикрыв за собой дверь. В коридоре было темно, и девушка включила стенной, закрытый миниатюрным витражом, светильник. Сделав несколько шагов по освещенному холлу, Полин остановилась и громко крикнула:

– Профессор Биггс, вы дома? – Она не боялась разбудить старика, если бы тот спал или дремал в этот момент: он сам просил ее о таком одолжении. – Но ответом ей была тишина.

Полин почувствовала смутное беспокойство, но не до такой степени, чтобы запаниковать: она вообще всегда старалась держать себя в руках, и это ей удавалось, может потому, что ничего неординарного в жизни мисс Форестье пока не происходило. Конечно же, ей не раз приходила в голову мысль, что когда-нибудь она может обнаружить тело Алана Биггса, заснувшего навсегда. И сейчас, застыв на полпути к гостиной, Полин вдруг поняла, что далекое и нереальное «когда-то» наступило этим пасмурным осенним утром. Она попыталась проанализировать свои чувства, будучи даже не вполне уверенной в своей интуитивной, ничем не обоснованной, догадке, но поняла, что ощущения, ее охватившие, можно назвать «приятным возбуждением»; похожее состояние неоднократно наблюдалось у Полин и в хосписе.

Сделав глубокий вдох и медленный выдох, девушка зашла в гостиную, надеясь, что профессор ее не разочаровал и покинул наконец-то этот мир. Хотя, разумеется, он мог бы умереть и в своей спальне или в кабинете. Но она предпочла бы для такого действа гостиную. Ей импонировал Алан, как, впрочем, и эта комната, такая приятная и уютная – просто прекрасное место для комфортного ухода из жизни. Полин лукавила, у нее был и свой личный интерес в выборе места упокоения старика. Но она не спешила себе в этом признаваться. Свою особенность – никогда не думать о себе плохо – девушка всячески поощряла и развивала. Но сейчас у нее было достаточно других вопросов, требовавших безотлагательных действий. Хорошо, что она никогда не боялась мертвецов. Учась в медицинской школе, Полин неоднократно могла наблюдать, как приходиться трудно тем, кто испытывает страх и даже ужас при виде застывших покойников. Это ее весьма удивляло. Сама девушка относилась к смерти как к логическому и естественному финалу, тем более, когда умирали старые или больные люди. Зачем ежедневно испытывать боль, заставляя свое немощное тело повторять практически неизменный ритуал бытия? Говорят, что человек через свои физические и душевные страдания приходит к мудрости, покаянию и очищению. Возможно… А к чему могут прийти психически больные люди? К испытанию здоровых? К тем, кто заботится об их более-менее нормальном существовании? А кому тогда нужно это существование? На этом вопросе Полин обычно заканчивала свои размышления. Девушка не была религиозной, но не могла причислить себя и к атеистам по той причине, что у нее не было каких-либо серьезных знаний, опирающихся на материалистическую концепцию устройства мироздания. Полин всегда подчиняла любую теорию своим личным желаниям, нередко вопреки не только общепринятым представлениям, но и логике. Если ты стар, дряхл или болен – не является ли смерть – благословением? И если вдруг правомерен буддизм или индуизм – умерший получит новое тело, возможно и лучшую судьбу, ну а если – нет, значит, не повезло. Конечно, желательно и в этой жизни вести себя положительно, – рассуждала она. «Положительно» и «отрицательно» были излюбленными словами мисс Форестье, но границы этих понятий в ее сознании были настолько размыты, что на многие вопросы, требовавшие однозначных ответов, к примеру в чем «положительность» того или иного происшествия, она могла недоуменно заметить: «Ну… это зависит от обстоятельств». И на гипотетический вопрос: что хорошего в тайфуне? Отвечала: «… а вдруг из-за него погибнет человек, который в будущем может уничтожить планету». Поэтому любое происшествие Полин не только пыталась представить в «положительном» для себя свете, но и искренне в это верила.

Профессор не подвел ожиданий своей прислуги: он действительно нашел смерть в своей любимой гостиной и в своем любимом кресле. Темноволосая голова мужчины покоилась на бежевой спинке бержера, правая рука свободно свешивалась, а полусогнутая левая – лежала на поясе. Глаза были закрыты, на губах застыла легкая, может, чуть ироничная улыбка. Махровый бежевый в шоколадную полоску халат обнажал худые сероватые щиколотки. Ничего не подозревающие старые тапки по-прежнему пытались согреть его холодный ступни. Девушка сразу поняла, что старик мертв, хотя его поза и несколько лукавое выражение лица могли бы обмануть многих: внешне – мертвый Алан Биггс ничем не отличался от живого Алана Биггса, погрузившегося в безмятежный, а может, и приятный сон. Только человек, неоднократно наблюдавший в непосредственной близости прикосновение смерти к другому своему соплеменнику, мог бы заметить, что черты бледного лица профессора заострились; казалось, они стали приобретать восковую искусственность, превращаясь в муляж и выражая полную отрешенность и безучастность. Видимо, Алан Биггс наконец-то обрел то, к чему стремился в своей земной жизни.

Вдруг выглянуло солнце, и яркие лучи, проникнув сквозь кремовые шторы золотистым потоком света, образовали на темном полу гостиной четкий ореол. И в центре этого круга стояло кресло с неподвижной фигурой профессора. «Будто подиум сцены, – подумала мисс Форестье, – а почему бы нет? Сцена смерти из спектакля под названием «Жизнь».

Подойдя к профессору, она приложила свою руку к худой и морщинистой шее старика – автоматический жест, продиктованный многолетними профессиональными навыками. Тело профессора было холодным. Полин внимательно осмотрела лицо старика: в углах полузакрытых глаз образовались тусклые участки треугольной формы, так называемые пятна Лярше, из-за высыхания кожа на краях ноздрей потемнела, слизистая оболочка губ стала серо-бурой и морщинистой. По этим признакам девушка сделала вывод, что профессор умер не раньше 4–5 часов назад. В процессе своих размышлений о дальнейших шагах Полин, тем не менее делала то, что знала и умела. Мысль о том, что мистера Биггса могли убить, приходила ей в голову. Но почему-то такая версия смерти старика ей показалось маловероятной: все было как обычно – спокойно и тихо; да и насколько она могла увидеть, а в большей степени почувствовать: следов постороннего присутствия в коттедже не наблюдалось. И самое важное, девушке предстояло выполнить одно из главных своих дел в этом доме; мысль об этом заставляла ее сердце биться сильнее, а инициированный возбуждением адреналиновый вихрь подавлял любые опасения и страх.

Застыв на месте, она внимательно осмотрела гостиную: беглый взгляд подтвердил ее первые впечатления. На кофейном столике – пустая кофейная чашка, полупустой коньячный бокал и коробка открытых шоколадных конфет. Такой натюрморт – вполне обычная утренняя картина одинокого старика: чашка крепкого кофе, крошечная порция «Хеннесси», конфеты из черного шоколада с дробленым миндалем. Ночь, наполненная сонмищем дум, воспоминаний, эхом голосов и калейдоскопом полустертых образов, – угасла для Алана, угасло и все то, что наполняло и ночь, и день в этом доме…

Быстрым, но цепким взглядом Полин осмотрела первый этаж, затем зашла в небольшой чулан, где хранился хозяйственный инвентарь, выбрала новую пару латексных перчаток и, захватив их с собой, поднялась на второй этаж направляясь в кабинет профессора. Тихо открыв дверь, будто опасаясь разбудить старика, она вошла в комнату. Из-за темных штор здесь царил полумрак. Девушка включила светодиодную подсветку книжного шкафа и, подойдя ближе к середине стены, отыскала глазами свою «памятку» – фигурку маленькой керамической совы. Натянув на руки перчатки, Полин стала аккуратно вынимать из стеллажа книги, пытаясь унять лихорадочное волнение, но удавалось ей это с большим трудом. Вскоре она увидела металлический сейф, шифр которого знала наизусть, но все ее телодвижения оказались ненужными: тайник был и так открыт. Удивленная Полин обнаружила в нем только несколько старых газет, но дневника профессора там не оказалось. «Кто-то оказался проворней меня, – с ужасом подумала девушка. И как бы мне теперь не составить «теплую» компанию старику в прохладной атмосфере морга». На несколько мгновений ее охватил паника, по спине пробежал озноб страха. Но усилием воли Полин уняла предательскую дрожь и, осторожно присев в кресло, попыталась проанализировать создавшуюся ситуацию. «Профессор мертв не менее четырех часов, и если его убили, то убийца, захватив с собой дневник, вряд ли бы ждал меня, дабы не завтракать в одиночестве. Но мне, безусловно, тоже не стоит этого делать». Интуитивно чувствуя, что она в доме одна, не считая мертвого старика, Полин успокоилась. Оставив все как есть, а чтобы полицейские увидели пустой сейф, она сбросила книги на пол и, чуть подумав, взяла шерстяной плед, лежавший на диване, и протерла им открытую дверцу сейфа, положив плед на место, спустилась на первый этаж. Заглянув в гостиную и убедившись, что профессор продолжает мило улыбаться, девушка достала из своей сумочки мобильный телефон и стала звонить старшему инспектору Теллеру. Она не забыла о его просьбе: если так получится, что именно Полин обнаружит бездыханное тело старика (интересно, а кто бы еще, кроме нее, мог это сделать?), то надо прежде всего позвонить ему. Инспектор даже соизволил объяснить свою пожелание, мол, у него есть информация, что в их городе появились желающие незаконно экспроприировать библиотеку профессора и его записи, если таковые найдутся, так что»… надо быть начеку, но распространяться об этом категорически запрещено». Судя по всему, мистер Теллер был прав. Разумеется, она ему позвонит в первую очередь. Девушке нравился инспектор, очень «положительный» мужчина! Тем более старика-то могли и убить: входная дверь дома открыта, а сейф пуст. Конечно, о сейфе она говорить не станет. Позвонив инспектору, Полин больше не стала ничего предпринимать: мистер Теллер ответил, что теперь сам все организует.

В ожидании инспектора и полицейских девушка вышла на улицу и присела на скамейку под высоким платаном. Иногда она поглядывала на небо, огорченно наблюдая, как плотный слой серых облаков, намеревающихся плавно превратиться в темные осенние тучи, закрывает полуденное солнце. Небеса, похоже, находились в раздумье: стоит ли в ближайшее время поливать дождем небольшой английский городишко, где уже во всю орудует старуха с косой? А разве где-то есть места радостнее и беззаботнее? Огорчение мисс Форестье не было показным, но расстроилась она не из-за смерти профессора, впрочем, полиции знать настоящую причину ее печали не следовало бы. Поэтому пусть думают, что она переживает из-за кончины мистера Биггса. Почувствовав, что замерзла, девушка возвратилась в дом.

…Инспектор Теллер стоял у древнего распахнутого сейфа и не верил своим глазам: кто, черт возьми, разбил его единственную Надежду! Даже не надежду, а Смысл его жизни! Чувствовал он себя отвратительно с самого утра: головная боль не давала сосредоточиться на самых элементарных вещах. Мужчина выпил уже две обезболивающие таблетки, но его страдания, казалось, теперь усилились многократно! Что ж, шансы найти преступника у него есть! Хорошо, что девчонка ему сразу позвонила. Дело важное: убийство и кража! По-видимому, и для него пришло время побороться за свое счастье! И он его выгрызет у кого угодно, если на то будет необходимость!

 

Глава 20

Cознание приходило постепенно, поначалу обозначившись ощущением себя в качестве сконцентрированной каким-то фантастическим образом микроскопической точки пространства, беспрерывно и с огромной скоростью мчащейся по извилистому, бесконечному белому лабиринту. Затем скорость движения моего сознания – точки стала замедляться… и наступила темнота. Длился этот мрак, может, мгновение, может, сутки-другие… Потом наступило слияние точки с чем-то физическим, более материальным, и трансформировалось в тяжесть век и песочную сухую горечь рта. С огромным трудом удалось разлепить веки, раскрыть которые не получилось из-за налипшей на них комочков земли, хотя этот факт определился мною позже. С покалывающей резью в глазах пришло осознание того, что я жив. Затем, с медленным ощущением некоторых частей своего тела, пришел холод, но он был всего лишь толикой зла в преддверии ада. Но и тот не заставил себя ждать, явившись в обличье смертельной жажды. Во рту, казалось бы, наполненного хинной корой, стоял тошнотворный привкус алкоголя и еще чего-то, не менее отвратительного. Пить! Все-что угодно! У меня возникла полная уверенность, что я – в аду, и вместо крови у меня – раскаленная магма. Но спустя какое-то время я сообразил, что преисподнюю мне устроили пока еще в этой жизни. С трудом удалось пошевелить пальцами ног… стало понятно, что на ногах у меня какая-то обувь, следовательно, спать я тоже не ложился (у меня нет дурной привычки заваливаться в постель обутым). Но и то, где я находился, мало напоминало кровать или любое-другое место, предназначенное для этой благой цели. Не открывая глаз, с усилием я попробовал приподнять свинцовую руку. Частично удалось. Попытался себя ощупать. Обрадовало то, что моя ветровка – «выручалка» – на мне. Очухавшаяся память подсказала нужный карман. Чуть влажный платок помог глазам и немного зрению. Но увиденная картина, точнее, отсутствие возможности что-либо рассмотреть, затмила радость от того факта, что я остался в большей степени живым, чем мертвым: отравленная кровь или уже другая жидкость вместо нее, тяжело и вязко ползла по моим сосудам. Громкий гул в ушах наплывал, перманентно затихая и возвращаясь. Я почувствовал, как меня охватил озноб, а холодный пот, смешанный с грязью, мочой и другими земляными субстанциями, сцементировал все мое тело. Нужно было сбросить с себя этот кокон, грозящий превратиться в саван. Может, напрасно у меня такой жизнелюбивый и стойкий организм? Зачем было приходить в себя, если повторный уход в забытье обязательно произойдет, и ад случится еще накануне смерти?.. Вокруг было темно, только где-то, в глубине темного свода, мерцали какие-то точки, то ли звезды, то ли шляпки гвоздей… понятно чего. Тем более что лежал я то ли в яме, очень похожей на могилу, то ли – в деревянной емкости, предназначенной для места вечного упокоения, хотя дерево пока не обнаруживалось… Господи, вот оказывается: какое оно, счастье! Прийти в себя и обнаружить, что ты не в гробу! Может, в последний момент, у моего врага проснулось человеколюбие, рука его дрогнула, и он не довел начатое дело до логического конца? Лучше бы гуманность моего неприятеля спала… Однако делать было нечего: если я не погиб, то нужно было выбираться из ловушки, которую сам же и помог организовать своим противникам по собственному скудоумию!..

Спустя некоторое время я смог поднести руку поближе к своим глазам: светящийся циферблат часов «обрадовал» меня тем обстоятельством, что мой «анабиоз» длился почти пять часов! Ужас открытия вспрыснул хорошую дозу адреналина и норадреналина в мои скованные льдом сосуды, немного разогрев их. Мне удалось с трудом подняться на ноги. Откуда-то, из глубины моих полудохлых внутренностей, подкатила волна тошнотворной массы, но в последнюю секунду мне удалось извергнуть ее в сторону от своего, пока еще живого, тела. От слабости ноги не держали меня, дрожали все части моего жалкого существа, я казался себе дряхлым стариком, страдающим болезнью Паркинсона в самой ее последней стадии. Очень хотелось пить. Появилась мечта: о речке, ведре воды, дожде, снеге, грязной луже, моче и даже не своей собственной, наконец. Ничего этого не было, в том числе и мочи, ее я, видимо, излил, пребывая в блаженной прострации. Пришлось поставить мысленный запрет на это желание хотя бы до тех пор, пока не выберусь из этой могилы. Хорошо, что куртка была на месте, но очков ночного видения не было; зато в одном из карманов ветровки был фонарик. Вынув его, я стал проверять содержимое всех остальных отделений куртки: все было на месте, за исключением смартфона. Осветив все вокруг, я осознал, что мысль о могиле отнюдь не являлась преувеличенным силлогизмом; мой кейс лежал в одном из углов прямоугольного вместилища для усопших. Я смог добрести до этого угла, ставшим для меня символом оптимизма и веры в прямом и переносном смысле, потому что здесь, кроме моего рабочего чемоданчика, стоял старый деревянный крест, кем-то заботливо прислоненный к земляной стене. Стало быть, меня не собирались убивать, даже решили оказать некоторую помощь для возвращения в реальную жизнь. А, собственно говоря, зачем меня теперь убивать? Все улики, вероятно, уже уничтожены. Тем не менее«…даже в безысходности есть надежда на борьбу». Что я могу доказать? Очевидно, не получится даже доказать, что на меня было совершено нападение. Я до сих пор чувствовал себя недостаточно протрезвевшим, хотя помнил только то, что выпил совсем немного. Но, вполне возможно, что мои новые «друзья», с которыми мне пока не удалось познакомиться, помогли мне дойти до предельной алкогольной кондиции или вкололи какую-нибудь гадость, хотя похоже, меня вырубили электрошокером (чувствовалось небольшое жжение в левом боку). (Странно только, как это могло у них получиться? Но размышлять об этом я буду позже, если, конечно, мне удастся выбраться из этой ловушки.) Для мистификации потенциальных окружающих облили алкоголем, поэтому от моей одежды и несло спиртным, как от бочки с забродившим суслом. Или мои враги посчитали, что своим нормальным видом и запахом я могу оскорбить эстетические чувства моих нынешних соседей? В таком случае, чувство юмора мистера Х и Ко находится за гранью моего понимания.

Первым делом, я вынул из кейса бутылку с водой и выпил ее залпом. Стало чуть легче. Сделав шаг, я вступил, похоже, в собственную мочу и рвоту. Но «вступление» в свои же нечистоты подействовало на меня жизнеутверждающим образом: вкупе со стыдом я вдруг почувствовал злость, а вместе с ней и сокрушительную ярость, направленную на своего неизвестного врага (впрочем, моей вины в случившемся было немало).

Поначалу мне удалось выбросить из могилы свой кейс. Ураган эмоций так захлестнул все мое существо, что я получил огромнейшую порцию гормонального смерча, преобразовавшегося в бурный всплеск энергии; в конечном итоге это обстоятельство помогло мне проявить обезьянье мастерство и за несколько мгновений взобраться на крест. Нащупав у края какое-то металлическое ограждение, я подтянул свое ожившее тело и перебросить его на какие-то камешки, впоследствии оказавшиеся чьими-то костями. Фонариком осветив их, я почти пришел в чувство, увидев голый череп в страшном оскале, венчавший хорошо сохранившийся скелет. Мне оставалось только принести свои извинения этим останкам чьей-то былой физической сущности за неосторожное вторжение в его жилище. Хотя я был уверен, что и крест, и этот скелет сюда были принесены тем же мистером Х, чтобы лишний раз поиздеваться надо мной. Да, приходилось признать, что мои враги обладают своеобразным чувством юмора и не обременяют себя высокими морально-нравственными принципами. А то, что в группу мистера Х входило минимум два человека – теперь уж можно было не сомневаться. Погрузочно-разгрузочные работы с моим «наэлектризованным» телом не мог проделать один человек. Нет, теоретически, конечно, можно представить, но ведь и в особняке Лоры был маневр у парадного входа на отвлечение моего внимания. Почти без усилий с моей стороны, память стала воспроизводить картину произошедшего до того момента, как нечто упало (?) мне на голову, хотя, подозреваю: не это обстоятельство повлияло на мое сознание, вернее на его отключение. (О происхождении этого упавшего «нечто» тоже надо будет подумать!) Разумеется, хотелось бы мне еще узнать и детали проводимой на моем теле операции (возможно, оно, тело, и не самое замечательное, но я к нему привык!) Взглянуть бы на этих «кардиологов», не брезгующих подработкой в «ритуальных услугах»!.. Агрессивные намерения вновь разбудили во мне заснувшую было ярость, породив гнев. А гнев, при правильном его применении, может трансформировать окружающую действительность в форму, пригодную для ее целесообразного использования. Я даже легко отмахнулся о вновь возникшей жажде. Достав баллончик с аэрозольной краской, я нанес совсем небольшое пятно на первом же погосте, располагавшимся рядом с местом моего временного «упокоения». Затем достал из кейса складной большой рюкзак, разложил его и, поместив в него все остальное, я повесил свою ношу за спину. Осветив фонарем вязкую окружающую мглу и воочию убедившись в моих предположениях о своем местонахождении, я немного взбодрился: атмосфера заброшенного кладбища все же уютнее микроклимата благоустроенного морга, но тем не менее ненамного теплее. Чтобы согреться, нужно было принять горячий душ, выпить кофе и лечь в мягкую постель, укрывшись с головой теплым одеялом. Судя по всему, всю эту, казалось бы, малость, мне никто не спешил предоставлять. Оставался один вариант: интенсивно двигаться туда, где я смогу воспользоваться благами цивилизации. Но из-за густого тумана нельзя ничего было рассмотреть на расстоянии двух ярдов. Мне было все равно, куда направлять свои стопы, как известно, все пути ведут в Рим. В моем случае эту поговорку нужно было воспринимать в буквальном смысле.

Из-за скользких мокрых листьев, устилавших землю, первые шаги в сторону вечного города чуть было не закончились для меня фиаско, но небольшой надгробный памятник помог мне удержаться на месте. Это было весьма удачно, потому что в полураскрытой ладошке гранитного ангела сохранилась толика вожделенной влаги. Так что, похоже, обстоятельства мне благоволили. Я даже стал ощущать, что мистическая атмосфера кладбища постепенно успокаивает мою издерганную земными заботами душу. На самом деле мне, вероятно, хотелось так думать. Присев на надгробную плиту, к сожалению, не для того, чтобы подумать о вечном, я вовремя вспомнил о пешеходном навигаторе (выпивка весьма поспособствовала развитию амнезии), притаившемся в одном из карманов ветровки. Вынув его, я уже через несколько минут смог оценить свое местоположение, кроме того, мне все же пришлось признать, что у моих противников присутствует определенный кодекс чести: расстояние до Тауэр-Хилла не превышало четырех миль. Вполне возможно, что со мной хотят сразиться в равной борьбе, и поэтому на данном этапе нашего противоборства немного облегчили мне задачу, позволив благополучно вернуться к родным пенатам. Мысль, что меня пока не собираются освободить от всех земных желаний, придала мне колоссальный приток энергии, и я двинулся в путь, который, очевидно, нельзя будет назвать приятной ночной прогулкой.

Плотный занавес тумана закрывал не только предполагаемые мною небо и луну, но и поглощал все звуки ночи. Только густой, сладковато-гнилостный запах увядших листьев, тяжелые испарения сырой земли, да скудное мерцание редких звезд вселяли в меня веру, что я еще нахожусь в том же мире и в том же качестве. Я не прочь когда-нибудь испытать пребывание своей сущности в другом измерении, но желательно (для меня, во всяком случае) к этому путешествию немного подготовиться (если, конечно, мне будет это позволено).

Не очень-то уповая на вялый луч фонаря, бесплодно пытающегося прорубить узкий коридор видимости в плотном тумане ночи, я буквально нащупывал дорогу дрожащими от холода и навязанного похмелья руками. Спотыкаясь и натыкаясь на обрушившиеся старые памятники, плиты, статуи, кресты, я добрел еще до одного надгробия, на котором в смутных очертаниях угадывалась небольшая скульптура то ли девушки, то ли нимфы, держащей в руках округлой формы чашу. У меня возникло чувство, что само провидение помогает мне избежать смерти от обезвоживания и воспрянуть духом и телом.

Минут через двадцать я вышел к проселочной дороге. Туман здесь был менее густым и казался мне легкой перламутровой дымкой. Около получаса я шел по пустынной дороге, как заправский бэкпекер, а затем, сверившись с навигатором, подошел к лесу. Здесь уже можно было кое-что рассмотреть и услышать, да и древесно-пряный букет лесных ароматов вдыхать было очень приятно. Смолистая аура леса побуждала к решительным действиям. Сильнейшее желание выбраться из этого переплета, а скорее мысль о реванше, почти излечили меня и от отравления, и от холода, да и от других неприятных последствий моего пребывания в могиле. Я почти не обращал внимание на мокрые ветви деревьев, упорно пытающихся мне выколоть глаза. Лес не спал, хотя пытался создавать иллюзию покоя. Повсюду слышались звуки лесной ночной жизни. Хотя мне ни разу ни удалось увидеть зеленых или золотисто-блестящих глаз птицы или зверя. Возможно, здесь водились дикие кабаны и другие опасные животные; иногда я даже ощущал на себе чьи-то взгляды, но шел напролом, как торпедоносец, и от меня, по-видимому, исходила такая волна агрессии, что никто из возможных лесных хищников не захотел меня преследовать. Да и мозг мой был занят составлением различных схем возможного контрнаступления. Картина произошедшего мне была более-менее понятна, хотя я до сих пор не знал: кто за всем этим стоит. Но то, что я уже нажил себе сильного врага, не вызывало никаких сомнений; и, похоже, все следы преступления, которые можно уничтожить – уже ликвидированы.

Древесные стволы, стоящие рядами темных колонн и окутанные сизой дымкой, представлялись мне бесконечным лесным океаном, а небо было скрыто сплошным потолком густых темных ветвей. За каждым шагом или поворотом я ждал просвета, но деревья вставали ряд за рядом, может, они были и не очень высокими – до тридцати-сорока футов, но сейчас, ночью, виделись мне армией исполинов, враждебных, безмолвных, непобедимых.

В конце концов лес раздался, будто бесшумно разъехались театральные кулисы. И теперь я мог наблюдать медленное таяние ночи: темный мрак словно просачивался в земную твердь, тая на глазах. Серо-сизые проблески утра казались мне удивительно прекрасными. Вот что значит побывать одной, точнее – двумя ногами в могиле! Всю дорогу до дома я размышлял, вспоминал, сопоставлял и сделал некоторые выводы. Во-первых, у меня вновь теперь было два клиента: миссис Старлингтон и я сам. Только от второго клиента я не получу финансового вознаграждения, зато, может быть, помогу ему продлить возможность решать собственные и чужие проблемы еще некоторое количество времени, да и Клео не хотелось бы огорчать.

Добрался я до своего дома к пяти часам утра. На пороге, перед входной дверью, лежал мой смартфон, а с другой стороны двери лежала смертельно напуганная кошка. Я поднял Клео на руки, и от переполнявшей ее радости бедное животное стало лизать своим острым, шершавым язычком мое грязное, заросшее щетиной лицо, вызвав у меня слезы умиления. Надо же, а кошки иногда бывают похожи на собак или на людей. Наконец, отдав дань восторженным сантиментам, я снял грязные кроссовки и в дурно пахнущих носках (лучше бы мне остаться в обуви!) прошел на кухню и первым делом выпил не менее литра воды, затем выбросил нетронутую и заветренную кошачью еду в мусорное ведро. Тщательно помыв миски, я наполнил их новыми порциями корма. Особых приглашений не потребовалось: Клео, не взирая на амбре, исходящее от меня (зловоние носков, полагаю, было всего лишь легким флером), с жадностью набросилась на пищу, но вскоре «королевская» кровь заставила ее вспомнить об этикете, и она резко замедлила темп своего насыщения. Убедившись, что с четвероногой подругой все в порядке, я поднялся на второй этаж и вошел в ванную комнату – объект моего недавнего страстного вожделения и самой горячей мечты.

Стоя под горячими мощными струями воды и млея от наслаждения, я почти стонал, ощущая многократные вибрации всех клеточек своего тела, желая только одного, чтобы этот точечный массаж продолжался как можно дольше. Но через некоторое время эйфория стала спадать. Я давно заметил, что пик удовольствия заканчивается в тот момент, когда тело уже получило необходимое количество тепла. Впрочем, это относится ко всем видам человеческого кайфа, поэтому я стараюсь, к примеру, есть медленно и останавливаться, не достигнув полного насыщения, чтобы через небольшой промежуток времени можно было бы вновь наслаждаться едой. В некоторых других видах чувственных радостей все обстоит несколько сложнее: иногда волевое усилие оказывается слабее физиологии. Но этим ранним утром я даже не пытался затягивать свое пребывание в душевой кабинке: мне нужно было вновь возвратиться в дом, где получил такой коктейль ощущений, что последствия этого до сих пор время от времени скручивали мой желудок в тяжелый узел боли, а воспоминание о кладбищенских запахах вкупе с вонью разложившихся носков сводил мой рот в предсмертной судороге. После душа я подошел к унитазу, чтобы окончательно избавиться от результатов своей ночной встречи с моими новыми «друзьями». Процедура очищения вполне удалась, и я стал чувствовать себя бодрее, хотя аппетита не было, но пару стаканов апельсинового сока и чашечка крепкого кофе оказались весьма кстати. Взглянув на часы, я примерно подсчитал лимит времени, в который мне нужно было уложиться в особняке журналистки. Полученный расчет меня почти успокоил. Только бы не помешали непредвиденный обстоятельства. Собираясь отправиться в дом мисс Кэмпион почти в шесть утра, я надеялся, что эта вылазка останется незамеченной для всех, в том числе и для мистера Х. Надеюсь, они не считали меня безумцем! Но, безусловно, у меня не было в этом уверенности. Я и сам-то себя не считал таковым… до сегодняшнего утра! Придется рисковать, пока еще утро не вступило в свои права, потому что позже шанса – хоть как-то сохранить секретность – у меня уже не будет.

Хорошо бы завалиться в постель и немного поспать… я был согласен даже на легкое, невесомое прикосновение своей щеки к мягкой и приятно пахнущей свежестью подушке, но… если бы я это сделал – то, несомненно, обрушился бы всей свинцовой массой своего загнанного и смертельно утомленного организма на подходах к любой горизонтальной поверхности, даже отдаленно не похожую на мою постель… Жестко, даже по-садистски, я поставил жирную точку на своей такой, несбыточной в ближайшем будущем, фантазии. Раньше мне приходилось ставить такие точки только в период моего пубертатного взросления при взгляде практически на любую человеческую особь женского пола. Тренировок было так много, что сейчас мне удавалось ставить мысленный запрет на многие свои желания почти без всяких усилий.

Переложив из многострадальной ветровки, достойной кисти Дали, необходимый инвентарь для предстоящей работы в другую куртку, почистив свой рабочий кейс, я вышел навстречу новым приключениям. Перед своим уходом я не забыл подойти к спящей Клео, которая нашла в себе силы раскрыть сонные глаза и взглянуть на меня относительно спокойно, совсем не так, как прошлой ночью. Кому-то такое суеверие может показаться смешным, но мне оно придало уверенности в том, что на этот раз моя вылазка закончится более-менее благополучно.

Для экономии времени и сил я решил полпути проехать на машине, которую даже не стал осматривать на предмет чего-нибудь подозрительного: все-таки в моем, казалось бы, недавнем поражении оказалось немало положительных сторон. Меня могли убить, однако не сделали этого и, подозреваю, отнюдь не из-за моих достоинств, а по той простой причине, что я еще был нужен им для чего-то. А судя по последним событиям, я был удручающе предсказуем для своих противников. И в слежке за мной уже не было никакого смысла: меня полностью лишили возможности что-либо доказать – разумеется, в практическом аспекте. Но теоретически – нет: невозможно что-либо совершить и не оставить никаких следов. Впрочем, с такими супер мощными электронными технологиями, какие применяются в нашем современном мире, этот постулат все же претерпел некоторые изменения. Хотя истина от этого не меняется: все равно будут существовать улики, только другого порядка. Надо только уметь их обнаружить, не забывая о психологической подоплеке той или иной мотивации человеческих поступков, и вследствие этого – имеет место специфическая логика поведения индивидуального человека. И сейчас я очень надеялся, что найденные и спрятанные мною в пасти кобры возможные улики преступления, не были обнаружены моими недругами. Проанализировав все, я теперь был почти уверен в своей неуязвимости, на какой-то, конечно, отрезок времени.

Сев в машину, я поставил «Baker Man» датской поп-группы «Laid Bak»; мне нравилась эта вещь, но, кроме того, сейчас бы мне не помешало так же оптимистически смотреть в свое будущее, как это делал пекарь из клипа песни, радостно парящий в воздухе.

Выехав на проезжую часть, обрадовавшей меня тишиной и легкой дымкой тумана, лениво клубящемся у самой поверхности асфальтового покрытия, я вдруг подумал об одной «мелочи», на которую когда-то не обратил должного внимания. Известный афоризм, что «дьявол – в деталях», я иногда пропускал мимо своего сознания, но успокаивало то, что хотя бы об этом не забываю. Неоднократно бывало так, что я недостаточно тщательно выискивал недостатки, шероховатости своих схем и планов, сосредоточившись только на поиске возможных улик. Впредь об этом не стоило забывать. А та деталь касалась взаимоотношений Дэвида Старлингтона и Лоры. Я вдруг вспомнил, что журналистка как-то вскользь заметила, что у этого наследника империи рыльце в пушку, но подробнее на эту тему, к сожалению, она тогда распространяться не стала. Самое интересное, что навела меня на это воспоминание песня о том-же пекаре: по какой-то ассоциации в моей голове возникла мысль о поросенке, ну а дальше построить ассоциативный ряд мне не составляло труда. Был ли у Лоры компромат на Дэвида? И знал ли он об этом?

Добравшись до парковки, находящейся у административного центра, я припарковал «мазератти» между двумя другими автомобилями, темневшими в предрассветной мгле. На пару минут я плотнее прижался к спинке сиденья и выждал еще некоторое время, пытаясь услышать свою интуицию, но та молчала. Может, я окончательно ее разочаровал? А чего, собственно говоря, мне сейчас бояться? Я контролировал события, направлял их и надеялся на удачу.

Не спеша выйдя из машины, я направился в сторону озера, чтобы подойти к особняку Лоры окольным путем. Конечно, времени на дорогу ушло минут на пятнадцать больше, но прогулка мне пошла на пользу: удалось частично снять сонливость.

Небо начало светлеть, но утро обещало быть серым и хмурым, как и мое настроение. Хотя не могу охарактеризовать свои ощущения как негативные, скорее я был озабочен, но, несмотря на пережитое, мой настрой был достаточно боевым. Кроме того, радовало отсутствие дурных предчувствий.

Вокруг царило относительное безмолвие: слышался только шелест по гравию моих новых кроссовок и негромкое покрякивание завтракающих уток.

В особняк я вошел так же просто, как и в прошлый раз. Отключив сигнализацию, я постоял пару минут, прислушиваясь к тишине, дом молчал, но в этом молчании я не почувствовал угрозы. Включив настенный светильник, стилизованный под факел, я оглядел холл: первые солнечные лучи, просочившись сквозь мозаичный витраж, образовали в дальней части холла световое пятно, похожее на ползущую черепаху. В этом, похоже, и состояло единственное визуальное отличие утреннего вида помещения от его ночного варианта. В гостиной зубоскалил гавиал, скучал тупоголовый аллигатор, в жизни остальных рептилий заметных изменений тоже особо не наблюдалось, будто бы этой ночью никто и не проникал в их жилище. Меня устраивал такой расклад, обитателей зверинца, по-видимому, тоже. Но уточнять это обстоятельство я не стал – у меня были более срочные и важные дела. Прежде всего я снял поставленные мною скрытые видеокамеры. Их оставили на месте. Почему? У меня сразу же возникло не очень хорошее предположение, которое позже благополучно подтвердилось (они были пусты). Повторяя вчерашний маршрут, я чувствовал небольшое волнение, что было вполне объяснимо: слишком большая ставка была сделана мною на предыдущую свою вылазку; очень не хотелось бы воочию убедиться в провале той «кульминационной» операции. Если это произойдет – все придется начинать сначала.

Засунув чуть повлажневшие пальцы в раскрытую пасть кобры, я на миг задержал дыхание, будто остерегаясь, что змея его почувствует. Но огромный желтый гамадриад, застывший в броске, меня порадовал: моя «ставка» покоилась в утробе керамического аспида. Выдохнув в темный зев ядовитого гада волну радости, я осторожно положил драгоценные пакетики с «пыльцой» и «кожей» крокодила в карман куртки. Собственно говоря, можно было бы на этом остановиться, но я прошел к бассейну и включил освещение на самую слабую мощность. Затем подошел поближе к огромному водному пространству и посмотрел на его зеркальную поверхность; искусственный свет какого-то странного, опалового цвета пронизывал толщу воды до самого дна, вызывая яркое голубовато-зеленое свечение, магнетически притягивающее взгляд. Почему-то мне захотелось подойти еще поближе и увидеть свое отражение на ровной водной поверхности бассейна. Осторожно я подошел к краю и слегка наклонился, и вдруг вместо ожидаемого отражения своей головы перед моим глазами проплыл, как в тумане, бледный, словно выточенный из молочного опала, силуэт обнаженной женщины. От страха я резко запрокинул голову и чуть ею потряс, стараясь отогнать неприятную картину из своего разыгравшегося воображения. Может, у меня тоже начались галлюцинации? С некоторой опаской я еще раз посмотрел на воду, но в этот раз действительно увидел свое отражение, хотя оно, чуть деформированное и ошарашенное, не очень-то меня успокоило.

Решив не заниматься больше такого рода экспериментами, я занялся делом и, подойдя к крокодилу, которого недавно промаркировал белой краской, стал осматривать его лапу. Отметины не было, следовательно, это была уже другая игрушка. Когда-то я задавался вопросом: может ли один и тот же вывод вызвать в человеке диаметрально противоположные чувства? Наконец-то наступило время получить убедительный ответ на этот вопрос. Результат обследования силиконового широкомордого каймана меня чрезвычайно обрадовал и очень испугал. Убедительное подтверждение моей версии вызвало радость, но… теперь я был уверен, что мне придется сражаться не с одним заурядным убийцей, а с подготовленной группой профессионалов. Хотя об этом факте я подозревал с самого начала своего расследования, а точнее, со дня смерти мисс Кэмпион.

Аккуратно отщепив микроскопический кусочек материала, из которого «изваяли» эту милую зеленую игрушку, я поместил его в пакет. Затем вооружился лупой и внимательно осмотрел еще раз силиконовое животное на предмет какой-либо заводской маркировки: серийный номер, к примеру. Минут через пять мне удалось найти какие-то цифры и буквы, который я сфотографировал и переписал. Затем я запечатлел на свой фотоаппарат весь этот уголок дикой природы. Но вскоре здесь меня ожидал еще один «подарок» – длинный черный волос. Похоже, мои враги совсем расслабились! Пожалуй, от счастливых, оргазмичных конвульсий меня удержала только ноющая боль в боку – последствие электрического «поцелуя». Придя в себя от такой неожиданной радости, я сделал предпоследний шаг в прямом и переносном смысле слова, состоящий в заборе воды из бассейна для дальнейшего ее лабораторного анализа. Особых трудностей на этом пути я не встретил. Последним шагом стал для меня поиск поздравительной открытки или визитки, которая могла (?) быть прикрепленной к подарочному крокодилу. Поднявшись на второй этаж, я зашел в кабинет журналистки, но мои предчувствия, что я ничего похожего не найду, подтвердились: конечно же, ее изъяли.

В гостиной к моим трофеям добавился ноутбук Лоры и ее мобильный телефон. Кроме того, я переписал на свой диктофон все имеющиеся записи автоответчика стационарного телефона. Не теряя здесь больше времени, выключив за собой свет и включив сигнализацию, я быстрым шагом направился к своей машине, но уже не окольным путем, а коротким – через спящий торговый центр. Почти бессознательно я остановился перед магическим салоном Стюарта и заглянул внутрь сквозь витрину, но не увидел ничего, кроме расплывающихся темно-багровых пятен на стенах. Удивленно пожав плечами и размышляя об увиденной мозаике, я подошел к стоянке. Осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, открыл машину и сел за руль. Обозначив в компьютерном навигаторе предстоящий маршрут до места нахождения моей тихой и «уютной» ночлежки, я тронулся в путь, который проделал меньше чем за полчаса.

Припарковав «мазератти» на небольшой поляне, я пошел искать могилу, чуть не ставшую моей навсегда. Спустя десять минут мне удалось найти то место, откуда всего лишь часов пять назад я выполз на свет божий. Только никакой могилы и скелета здесь не было. Хотя своему навороченному навигатору я верил безоговорочно, да и белой отметине на соседнем погосте – тоже. Даже мои следы отсутствовали, как и любые другие. На месте моего недавнего убежища на ровной поверхности дерна росла пожелтевшая травка. Я стоял на заброшенном деревенском кладбище и не понимал, что происходит: может, я все-таки заразился от Лоры ее странной болезнью? Такой вывод меня абсолютно не устраивал, и я стал самым тщательным образом осматривать ближайшие окрестности. Вскоре я уже понял, что не болен: кто-то тщательно замел, в буквальном смысле этого слова, все следы моего недавнего пребывания здесь. Земля на «моей» могиле и дорожка от нее были более рыхлыми и влажными, чем поверхность других захоронений. Облегченно расслабившись, я подумал, что наступившее утро преподнесло мне весьма приятные сюрпризы, а ведь все начиналось совсем не так радужно, когда лежа здесь, на дне ямы, в грязной и вонючей луже, я с трудом вспоминал собственное имя… Может, арендовать на пару лет эту «счастливую» могилку, дабы иногда прибегать к такому, весьма экзотическому, способу привлечения удачи?

Успех меня окрылил! И с чувством огромной радости, что со мною и с моей памятью все в порядке и мне не придется в будущем помечать места своего нахождения белой краской, я стал буквально рыть землю в поиске возможных улик, уподобляясь трюфельной свинье. Во всех детективах, которые я когда-то читал или видел в фильмах подобного формата, на месте преступления всегда находят какую-нибудь улику: окурок, пуговицу, зубочистку, след протектора, оторванный кусочек ткани, нитку… ну хоть что-нибудь! Я провел на этом кладбище больше получаса, облазив все окрестности вокруг злосчастной могилы, вооружившись современнейшей аппаратурой, тщательно разрыхляя землю… и…нашел свой предполагаемый «трюфель». Он был уже несъедобен: кто-то до меня его уже пожевал, но я был счастлив, что мне оставили этот неказистый, сплющенный, но относительно «свежий» (старого мусора здесь было немало) кусочек жевательной резинки. Возможная улика не лежала рядом с «тем» местом, но этот использованный «сюрприз», завернутый в зеленый фантик, валялся неподалеку. Возможно ли, что мистер Х или его напарник уронил резинку случайно? Судя по аккуратному конвертику для жвачки, этот человек отличался аккуратностью и педантизмом. И такой казус можно объяснить только тем, что предыдущая ночь и для него, по-видимому, не была легкой. Конечно же, я понимал, что этот «артефакт» может относиться к человеку, не имеющего ко мне никакого отношения. Хотя сомневаюсь, что совсем недавно – причем после дождя – кто-либо еще, кроме меня и моих «друзей», выбрал этот погост для ночного променада. Конечно, имеются любители таких прогулок, но, как мне казалось, не в этом случае. Побродив безрезультатно еще некоторое время, я посмотрел на часы: восемь минут девятого. Удивительно, но пасторальная прогулка по заброшенному кладбищу меня оздоровила и взбодрила: спать расхотелось и появился аппетит. Усевшись в машину, я поставил «High society girl» той же группы, и мне вдруг стало интересно: а как премируют в фермерских хозяйствах особо отличившуюся трюфельную хрюшку?.. Господи, что вытворяет мое уставшее подсознание?! И как теперь мне разобраться в этом ассоциативном ряде?

Приехав домой, я не стал ложиться спать, хотя время для этого у меня было. Несмотря на некоторую проблемность прошедшей ночи, в целом она принесла неплохие результаты. Радостное возбуждение – плохое снотворное для меня. Да и зачем такое пьянящее чувство расходовать на сон?

Вновь тщательно проверив свой коттедж на возможные скрытые «уши и глаза», я полностью расслабился. Все было чисто, что не удивляло. Ведь сейчас я играл со своим противником с открытыми картами. Правильный вывод из произошедших ночных событий мог сделать даже недалекий человек. Я все же причислял себя к мужчинам, обладающим умственными способностями выше среднего уровня. Тем не менее скрывать мне нужно было, к сожалению, не так много информации. Конечно же, пока я не собирался рассказывать кому-либо, за исключением Фрэнка, о своих приключениях. Попытку выяснить, чем меня отравили, я отсек сразу же по двум причинам: во-первых, в душе мне удалось рассмотреть след от электрошокера, то есть меня ничем не травили, иначе я не смог бы так быстро прийти в себя, а действие электрического «снотворного» рассчитано на несколько часов. Что же касается второй причины: что падало мне на голову там, в особняке, – эту задачу решить самостоятельно я пока не мог, вернее мог, но для этого потребовалось бы время, а с Фрэнком разгадать такой не очень сложный ребус у меня получится намного быстрее. Да и не так уж и важно на данный момент, что там было, и можно пока не париться.

Естественно, Алекс задаст мне некоторые вопросы, но мне пока нечего было ему сказать. Пока я не нарушил закон, да и никаких улик у меня еще нет. А то, что было – так это моя личная авантюра. Тем более что Теллер назвал мое мнение о смерти журналистки абсурдом. Вердикт оглашен, и в нем отсутствует криминальная составляющая. Надеюсь, что когда-нибудь я смогу доказать ошибочность этого вывода.

Прежде всего я позвонил в свой офис и сообщил Шарлотте, что занят новым делом и сегодня подъеду чуть позже, а затем минут двадцать сидел в кресле с чашкой крепкого свежесваренного кофе в руке и думал. На кофейном столике стоял ноутбук и тарелка с двумя нетронутыми сэндвичами. Мой слух ублажал мелодичный саксофон, а глаз – короткое, но отличное сообщение от Фрэнка, суть которого я вскоре должен буду услышать от самого Тодескини.

Допив одну чашку кофе, я почувствовал, что мой мозг готов к работе. Но, чтобы в этом окончательно убедиться, я сварил еще одну порцию крепкого напитка, вкупе с которым были съедены и сэндвичи. Возбуждение постепенно растворилось в активном размышлении, в процессе которого у меня появились некоторые дельные мысли и идеи. Открыв в ноутбуке папку, содержащую все файлы расследования, я ее дополнил новой информацией, скопировав все на флешку. Это заняло у меня немало времени.

Около одиннадцати у меня вновь проснулся аппетит, вероятно, организм пытался компенсировать свои потери. О смерти профессора Биггса я узнал, когда доедал английский паштет (спасибо супругам Риттер). Неприятная новость, конечно, огорчила меня, но почему-то не удивила. Очевидно, в свете всех последних событий меня трудно будет чем-либо удивить (как мало тогда я знал о себе, да и о знакомых мне людях – тоже). Конечно же, сообщила мне об этом миссис Старлингтон. Причина смерти Алана Биггса пока не была установлена. Расследование занимался инспектор Теллер. Хотя, мягко говоря, чего-то подобного я ожидал. Один камень, скатившийся с горы, вызывает камнепад. Аналогия грубая, но я не мастер образных выражений.

Механически размешивая в чашке горячий капучино, я уловил себя на мысли, что пить мне его совсем не хочется. Хотелось подумать о старом профессоре, но вместо этого я стал думать о старости и смерти, как о естественных категориях мироздания, удивительно, что печальный блюз о любви «Please Forgive Me» в исполнении Брайана Адамса очень гармонично вписывался в мои философские размышления о вечном.

Чуть позже я позвонил родителям Лоры, сообщив им в двух словах, но без всяких подробностей, что убедился в насильственной смерти мисс Кэмпион (миссис Старлингтон я тоже рассказал об этом в двух словах). Пока у меня еще не было доказательств убийства, может, и не стоило раньше времени говорить о подтверждении своей версии супругам Кэмпион, но я решил, что, возможно, у них теперь появится естественное желание найти убийцу, и это обстоятельство станет, пусть небольшим, но хотя бы каким-то отвлекающим моментом в их горе. (К примеру, если бы возникла дилемма выбора смерти: смерть при участии в военной операции, Лора все же занималась своей работой, поэтому «военная операция» в этом случае не самое большое преувеличение или нелепая смерть в результате асфиксии, первый вариант для меня был бы предпочтительнее.) Затем я позвонил Фрэнку, Максу, инспектору Теллеру и мисс Форестье, которой все-таки удалось меня удивить! Полин просила меня о встрече, но о причинах своей просьбы предпочла умолчать, а я не стал допытываться. С Полин мы договорились встретиться завтра, за ланчем. По правде говоря, за это утро меня еще удивил Фрэнк, сообщивший мне тоже не менее оглушительную новость: он теперь живет не один! У моего приятеля появился… попугай! Какой-то дальний родственник Фрэнка, в прошлом достаточно известный оперный певец, находясь при смерти, попросил молодого человека о таком одолжении! И самое интересное, что Тодескини согласился!.. Судя по бурным событиям прошлой ночи и различного рода неожиданностям сегодняшнего утра, жизнь обычного детектива Марка Лоутона, похоже, превращается в захватывающий триллер! Хорошо еще, что моих итальянских родственников нет поблизости! Воспоминание об этом громким тревожным сигналом отозвалось в моем сознании: я вчера пропустил сеанс разговора с Сильвией! И это, к сожалению, не впервые! Но на составление подробного письма моей матери у меня уже не осталось ни сил, ни желания: организм жестко и упорно требовал отключки. Поэтому, включив будильник, я вознаградил себя крепким сном, без всяких сновидений.

Проснулся я в два часа дня. Приняв душ и покормив кошку, я вдруг почувствовал сильнейший голод, но дома мне есть уже не хотелось, несмотря на немалое количество провианта в моем холодильнике. Мне захотелось к людям! Но совсем уж голодным идти на работу не следовало бы.

Налив в стакан холодного молока, выложив на красно-сине-золотую фарфоровую тарелку от «Краун-дерби» галеты и черный шоколад, захватив блокнот и ручку, я вышел на террасу. Усевшись в кресло, я неторопливо стал поглощать замечательный, на мой взгляд, десерт. Вскоре должны будут подойти супруги Риттер, так что о Клео да и обо всем остальном волноваться мне не придется. (За едой я успел написать подробную записку, адресованную моим помощникам, особенное внимание уделив подробному перечню продуктов, которые нужно было закупить именно сегодня: я предполагал в ближайшие дни пригласить в гости Фрэнка.) Напоследок удовлетворительно оценив желание погоды мне понравиться, я возвратился в дом и стал собираться на работу. Возможности собственной лаборатории могли удовлетворить мои насущные притязания. Кроме того, мне нужно было рассказать своим сотрудникам о нашем новом деле, безусловно, воздержавшись от подробностей прошедшей ночи, и определить фронт работы на ближайшие дни.

Надев светлую рубашку, серо-голубой легкий пуловер и слаксы цвета асфальта, я уложил свои «драгоценности» в рабочий кейс, туда же последовал ноутбук и мобильник Лоры. Погрузив все в машину и усевшись за руль, я выехал на улицу, объехал парк и, вырулив к центральной площади, подъехал к автостоянке делового центра.

Я был рад тому, что несмотря на медленное течение этого расследования, оно хотя бы сдвинулось с мертвой точки, и всю дорогу думал о тех, кому могла помешать Лора, а, судя по всему, желающих ее смерти было немало. И не исключено, что вся история с французскими актрисами никакого отношения не имеет к ее убийству.

На все мои объяснения ушло не более двадцати минут. Мои сотрудники весьма воодушевились новым расследованием: просто выполнять биохимические анализы им, особенно Скотту (тому хотелось хоть какой-то интриги), уже надоело!

Мне надо было спешить в Лондон: Фрэнку предстояла не менее важная часть работы, поэтому для проведения анализов я отдал свои находки Норе и Скотту и уехал на пригородный вокзал. Я очень редко езжу в столицу на машине: во-первых, на дорогу в таком случае у меня уходит больше времени, а во-вторых, там я себя чувствую туристом. Я так привык к маленькому и тихому Тауэринг-Хиллу, что с каждой очередной поездкой в Лондон я ощущал себя там иностранцем. Весь столичный уклад: городской шум, сумасшедший темп, новые ритуалы и правила – требовали от меня немало усилий и эмоциональных затрат. Стоило ли себя так истязать?

 

Глава 21

От вокзала Виктория на метро я доехал до станции «Oxford Circus», а оттуда по Оксфорд-стрит, самой длинной торговой улице Европы, направился в сторону самой большой площади Мэйфэра – Гровенор-сквер. Ее еще называют Маленькой Америкой, наверно, из-за здания посольства США – не очень привлекательной, на мой взгляд, коробки с гигантским кованым орлом на фасаде.

В Лондоне стояла пасмурная погода и, подставив лицо под моросящий дождик, я дошел до первого, приглянувшегося мне, кафе. Несмотря на спешку, я все же собирался поесть, прежде чем идти к Фрэнку. Рабочий день был близок к финишу, и свободных столиков было немного. Я нашел такой в нише, в своего рода уютном зеленом оазисе, созданным при помощи вьющихся густых растений. Сочетание ореховых, кремовых и салатовых красок приятно радовали глаз и создавали комфортную атмосферу отдыха. Я вдруг почувствовал усиление аппетита. Вероятно, в этом заведении работали не только дизайнеры, но и психологи.

Съев овощной мусс и потягивая апельсиновый сок в ожидании рулета из индейки со шпинатом, я разглядывал дождь за окном. Только сейчас я почувствовал, как прошедшее с минуты моего пробуждения время укротило бешеную лихорадку мозга. Столько событий за такой короткий срок! Бесперспективное и, казалось бы, бесполезное расследование в скором времени должно будет обрести некоторые очертания. Если, конечно же, мне удалось избежать принципиальных ошибок в своих предположениях. Но уже сейчас я чувствовал своим спинным мозгом, что не ошибся! Свой ранний обед я закончил чашкой двойного эспрессо.

…Тодескини открыл меня дверь с ироничной улыбкой на лице, с пиратской серьгой – в ухе, и с Бифитером (так звали его питомца) на плече. Голову хакера украшала черная бандана с рисунком черепа, но она терялась на фоне гавайской рубашки, выполненной в стиле творения американского художника Джима Дайна «Боевая раскраска Венеры». А вот пестрая, но мрачная расцветка бермудов мне напомнила уже представителя лэнд-арта Вика Муница. Интересно, знает ли сам Фрэнк, чьи «произведения искусства» расцвечивает его наряд?

Отнюдь не маленькая птичка, жевавшая мочку уха Тодескини, завидев меня, прервала свое увлекательное занятие и прокричала: «Аншлаг! Трубадур». Безусловно, я был ей признателен за такое искреннее проявление радости.

– Я тоже рад знакомству с тобой, Бифитер! Но зовут меня чуть проще, Марк, – обратился я к попугаю и протянул руку, чтобы поздороваться с его хозяином, выбравшем в своем вечернем туалете стиль Джона Силвера (я имею в виду пирата). Мы обменялись приветствием и прошли в гостиную и я, не ожидая приглашения, уселся в кресло. Фрэнк, видимо, прочитав на моем лице некую иронию, полувопросительно произнес:

– Ну как тебе мой новый приятель?

– Я в восторге! – Действительно, мне понравился попугай, хотя красавцем его назвать было сложно. Он был крупным, чуть больше одного фута (около 40 см), и серый. Его голову покрывали короткие перышки, напоминающие чешуйки, а глаза окружали довольно-таки большие участки голой и чуть морщинистой кожи. Зато эту серость оживлял красноватый хвост.

– Ты знаешь какой он породы?

Не раздумывая, я ответил:

– Судя по его внешности, это жако. Насколько мне известно, они самые говорливые.

– Не только! У него непревзойденные способности. Биф знает больше сотни слов и фраз. Кроме того, у него талант к имитации тембра голоса, интонации говорящего и даже вокальные данные.

– Он еще и поет? – скептически хмыкнул я.

– Марк, я не шучу! Эта порода способна запоминать и насвистывать незатейливые мелодии. Говорящего жако легко спутать – на слух, конечно – с говорящим человеком!

Подожди, он к тебе чуть присмотрится и еще споет пару арий.

– Да я не спорю. А как он в содержании?

– Особенных проблем с ним нет, но у Бифа сложный характер. Он долго привыкал к моей обстановке, пытался меня воспитывать, был немного криклив. Любил передвигаться по квартире пешком, демонстрировал плохое настроение. Но я, похоже, смог найти с ним «общий язык», и Биф уже крайне редко проявляет плохие привычки.

Фрэнк замолчал, а затем, хитро сощурив глаза, спросил: – А твоя ироничная улыбка относилась к Бифу?

– Да я и не иронизировал.

– А-а… значит, мне показалось. Я подумал, что ты не в восторге от моего наряда.

– И ты не ошибся. – Скривил губы в скептической улыбке, я пояснил:

– Мне кажется в нем много мрачного. Особенно – в бермудах.

– Да? – удивился Тодескини. – Но темный цвет в штанах – это же нормально.

– Не спорю. А ты знаешь, что за рисунок на них изображен?

– Нет. Я даже не увидел в этой расцветке какого-то рисунка.

– Как-нибудь расскажу.

– Ну, ладно, – добродушно согласился Фрэнк. – Что ты хочешь выпить?

– Кофе, – попросил я, посмотрев на попугая проникновенным, как мне казалось, взглядом. – Птица склонила голову набок и, глядя на меня круглым глазом, похоже, задумалась на пару секунд. Затем прокаркала, явно с утвердительно-восклицательной интонацией:

– И вискаря Бифитеру!

– Тебе, Биф, не стоит увлекаться алкоголем, – безапелляционно сказал я и, ухмыльнувшись, перевел взгляд на Фрэнка, продолжавшего стоять у барной стойки. Тот, улыбнувшись мне в ответ, преувеличенно проникновенным тоном, ответил:

– Бифитер выпивает исключительно за компанию, тем более время уже семь, а работы у нас много. Стоит ли тебе сегодня возвращаться домой? – Судя по всему, попугай уловил смысл объяснений своего хозяина и стал вновь щипать того за мочку уха. Мне сложно было правильно истолковать ответную реакцию Бифитера, но по довольной улыбке Тодескини я расценил поведение птицы в одобрительном аспекте.

– Я вижу, Бифитер стал воспринимать меня уже как близкого вашей семье человека, коль позволяет вести себя так непосредственно и даже интимно?

Смешивающий коктейль Фрэнк замер, задумавшись на пару секунд, а затем радостно согласился:

– Да, пожалуй. Он, по-видимому, сегодня собирается быть, как никогда, общительным. – Похоже, эта птица все-таки нуждается в публике, как и его бывший хозяин. Вероятно, Бифу надоело услаждать своим пением слух всего лишь одного зрителя. – Правда, мой друг? – обратился Фрэнк к попугаю.

– Не особенно, но весьма возможно, – каркнул тот.

– Слушай, да он отвечает в стиле наших дипломатов! – удивился я. – Простому смертному и не понять, что он имеет в виду.

– Угу, – пробормотал Тодескини, соглашаясь. – С Бифом довольно-таки трудно вести полемику. – И посмотрев в мою сторону, Фрэнк спросил:

– Ты голоден?

– Нет.

– Ну тогда чуть позже что-нибудь закажем. Я пока тоже не голоден. Ну так что? – Фрэнк повернулся к барной стойке, а Бифитер слетел с его плеча и уселся на жердочку. – Ты действительно думаешь, что у нас получиться сделать работу за пару часов? Смысл останавливаться на полпути?

– Уговорил, – ответил я. Тогда, то же, что и себе.

Тодескини стал колдовать у барной стойки и спустя минуту, подойдя к кофейному столику, подал мне стакан с напитком. А затем присел в глубокое кресло напротив. Сделав глоток виски с содовой, Фрэнк сказал:

– Прежде чем перейти к делу, может расскажешь мне подробнее о рисунке на моих бермудах? – Просительный тон в голосе Тодескини я слышал впервые и, безусловно, не смог ему отказать:

– Ты слышал об лэнд-арте?

– Искусство земли?

– Да. Это направление в современном искусстве, основанное на использовании реального пейзажа в качестве материала и объекта творчества.

Фрэнк смотрел на меня несколько озадаченно, затем, посмотрев куда-то вдаль, поверх моей головы, заметил:

– Меня никогда не привлекало это направление, но уж если оно имеет отношение к моим штанам, я хотел бы узнать о нем подробнее.

Я довольно улыбнулся: мне стало доставлять искреннюю радость чувство, что есть некоторые аспекты, к примеру в искусстве, о которых я знаю больше, чем он:

– Представители лэнд-арта осуществляют крупномасштабные проекты: создают искусственные холмы, гигантские скульптуры, при помощи бульдозеров выкапывают рвы и траншеи, используя природные материалы и предметы человеческого производства, – сказал я и промочил горло.

– Это они раскрашивают горы?

– Да. Они пытаются соединить искусство и природу.

– А причем тут мой наряд?

– Не уверен, но рисунок на твоих шортах очень похож на произведение Вика Муница «Сатурн, пожирающий одного из своих сыновей».

Фрэнк удивленно округлил глаза:

– Как? Это же роспись Франсиско Гойя на стене его собственного дома?

– Да, но Муниц взял эту же тему. Только «собирает» он свои картины из различного мусора, промышленных отходов, беря за основу произведения классического искусства. Муниц выкладывает их в огромных производственных помещениях, а потом фотографирует из кабины подъемного крана. В «натуральном» своем виде, как ты понимаешь, они не доступны зрителям. – Я вновь сделал глоток прохладного горьковатого коктейля. – Поэтому такого рода шедевры могут восприниматься только на фотографиях, видеопленках… да и на твоих бермудах, – смеясь, закончил я свою коротенькую лекцию. Надо отдать должное Фрэнку, он тоже рассмеялся, а затем, чуть задумавшись, глядя на низ своего живота в области паха, заметил:

– Ты прав, мне как-то тоже перестала нравится эта картинка…

– Ты теперь не будешь их носить?

– Почему не буду… Они же на резинке – буду надевать их задом-наперед.

– Логически верно, – согласился попугай и, вытянув длинную шею, окунул свой клюв в бокал Фрэнка. – Судя по всему, птице удалось сделать небольшой глоток напитка.

– А ничего, что это виски с содовой, Биф? – спросил я.

– На каждого мудреца довольно простоты, – ответил тот.

Мы расхохотались.

– По-моему, это Островский?

– Да, мой покойный родственник любит декламировать русскую прозу. Ну и Бифу, видимо, понравилось.

Успокоившись и посерьезнев, Фрэнк спросил:

– Ну что, приступим?

Выразительно посмотрев на свой бокал с алкоголем, я ответил:

– Да уж, пора, хотя у тебя мозги иногда работают с непостижимой для обычного человека скоростью, поэтому ты вполне способен справиться с полученной информацией за короткий промежуток времени.

– Я-то да. Но тебе все равно потребуется немало времени, чтобы все подробно нам изложить.

– Нам? Ты имеешь в виду Бифа? – удивился я.

– Да. Ты мне можешь не верить, но он довольно-таки часто попадает «в яблочко».

– Хочется верить, – иронично хмыкнул я.

– У тебя есть шанс услышать, кроме всего прочего, отрывки из оперных арий-хмыкнув, ответил Фрэнк.

– Ah, forse lui che l`anima solinga ne`tumulti», – почти мелодично прогундосил Бифитер.

– Не ты ли мне в тиши ночной в сладких мечтах явился, – перевел я. – Верди, «Травиатта». Это эксклюзивное исполнение для меня?

– Не обольщайся, он всем ее поет. Вернее, пел, когда мой родственник приглашал к себе гостей, и меня в том числе, – пояснил мой приятель, явно довольный «пением» своего питомца. – Но, могу заметить, что Биф не пел арий при первом знакомстве.

– Надо же, прямо кодекс чести какой-то, как у девушки, – звучно причмокнув губами, пытаясь имитировать щелчки попугая, прокомментировал я.

– В его репертуаре достаточно арий.

– Быть свободной! Быть беспечной! – проорал Бифитер где-то очень близко, и я почти сразу сообразил, что он у меня на левом плече. Чуть повернув свою голову, я встретился с ним взглядом, в котором плескалась действительно беззаботная радость бытия и свобода выбора. Но я уже стал несколько опасаться такой фамильярной беспечности. Понимает ли эта наглая птица, что не все в этой жизни можно делать так, как хочется?

– Не волнуйся, он не станет делать это, сидя у тебя на плече, – правильно истолковав мой опасливый взгляд, успокоил меня Фрэнк. – Тем более что у него сейчас будет ужин. – Поставив свой стакан с напитком на кофейный столик, мужчина проследовал за барную стойку. Попугай полетел за ним, одобрительно щелкая клювом. Спустя полминуты они появились. Тодескини размахивал пакетиком с «Бэкон стрикиз». Возбужденная птица издавала какие-то радостные звуки, которые невозможно было передать человеческим языком. Фрэнк насыпал лакомство на блюдце, и попугай увлекся едой. Мы плодотворно воспользовались паузой, которая длилась достаточно долго, потому что, поклевав и запив свою трапезу водой, птица уселась на жердочку и, закрыв глаза, видимо, погрузилась в приятную дрему.

Мой рассказ был не таким уж долгим, как предполагал Фрэнк. Он не перебивал меня вопросами, лишь на несколько минут отвлекся, когда из ресторана неподалеку доставили его ужин (я от еды отказался). Поев, он сварил нам по чашке кофе, к которому предложил коньяк и горький шоколад, помня о моей слабости.

Смакуя «Remy Martin Coeur de Cocnac», мы сосредоточенно молчали. Я, конечно, наслаждался фруктовым букетом ароматов первоклассного коньяка, но это не мешало мне анализировать свой рассказ, и на тот момент меня волновала избирательная забывчивость моего мозга, которая иногда случалась. Но, кажется, в этот раз благодаря своим записям, я ничего не забыл. Погрузившись в свои размышления, Фрэнк тоже молчал некоторое время, сфокусировав свой взгляд на янтарном блеске напитка. У него была отменная память, и я был уверен, что ничего из моего рассказа не выпало из его внимания.

– Ты уверен, что упаковки со стевией в первый твой визит к Лоре и в последний были разные? И не могла ли журналистка купить другой такой же заменитель? – спросил наконец Тодескини.

– Уверен, что разные, – твердо ответил я. – Первая упаковка была почти полная. Зачем бы ей понадобилось покупать точно такую? И пятно нельзя было стереть, хотя бы чуть-чуть не нарушив вида той, первоначальной этикетки.

– Хорошо. Будем считать, что ты прав. – Правой рукой он отбросил назад прядь волос со лба. На высоком лбу прорезалась горизонтальная морщинка.

– Она тебе рассказывала подробности своих галлюцинаций или кошмаров?

– Да, о нескольких своих особо неприятных сновидений журналистка мне рассказала.

– Расскажи мне, только постарайся точно, не искажая ее описание.

– Ну… я не знаю. Когда я ее выслушивал, у меня и мысли не возникло, запоминать какие-то детали. Я же тебе не сомнолог и не толкователь сновидений. Попытаюсь. – С трудом вспоминая сны Лоры, мне все же удалось «слепить» подобие сценария к фильму ужасов.

– Да, – только и промолвил Фрэнк и мягко, с отеческой заботой, пожурил: – Нельзя, дорогой Марк, так непозволительно легкомысленно для детектива относиться к сновидениям своей клиентки.

– Знаешь, я не считаю себя таким уж приверженцем Фрейда, – сердито буркнул я.

– Напрасно. Иногда сновидения подсказывают не самые плохие ответы на сложные жизненный ситуации, – как-то уж очень добродушно сказал он и язвительно добавил: – Или ты не согласен?

Несомненно, Тодескини был прав.

– Согласен. Но толкованием сновидений должен заниматься специалист, а я им, к сожалению, не являюсь. Ты что ли можешь?

– Мог бы попробовать. Ну а диктофон-то присутствовал при ваших беседах?

Я оторопело уставился на своего приятеля. Как я мог забыть? Я же действительно записывал все наши с Лорой беседы на диктофон, но почему-то не очень внимательно выслушивал подробности кошмаров женщины и мне казалось, что диктофон их тоже должен «проигнорировать». Какой-то странный перенос своих предпочтений на неодушевленный предмет! Мысленно досадуя на себя, при этом обзывая себя всякими уничижительными словечками, из которых «придурок» было самым, пожалуй, нейтральным, я открыл кейс и, вынув оттуда аппарат, отдал его Фрэнку.

– Я потом сам послушаю, – благодушно сказал он. – Расскажи мне о своих выводах. А потом обсудим и постараемся совместными усилиями составить дальнейший план наших действий. – Фрэнк посмотрел на часы, я тоже: 20.05. – Надеюсь за час мы управимся, – резюмировал он.

– Тогда скажу тебе мой основной вывод: тебе предстоит еще кое-что взломать.

– Я об этом, представь себе, и сам догадался. – Но пока меня интересует твоя версия. – Он благостно развалился в широком, удобном кресле.

– Для этого мне надо открыть свою почту. Думаю, некоторые результаты анализов готовы, и Скотт мне их уже переслал.

– Садись за мой ноутбук и смотри, – сказал Тодескини и, поднявшись, направился в туалет.

Усевшись за открытый компьютер, я с некоторым волнением открыл свою почту, но спустя минуту, ознакомившись с полученной информацией, облегченно вздохнул.

«Пыльца», которую я соскреб с крокодила, оказалась осадком, состоящим из небольшого количества минеральных солей и веществ: цинка, йода, фосфора, меди, марганца и ароматических добавок. «Кожа» первого крокодила изготовлена из кремниево-уретановой резины, разновидности силикона высокого качества, а второго – из этого же материала, но более низкого качества. Вода из бассейна – тоже высокого качества (я в этом и не сомневался, Лора мне говорила, что у нее в бассейне вода очищается супер современными ультрафиолетовыми очистителями), сбалансированная по содержанию минеральных веществ, соответствует по составу «пыльце». Что же касается остальных анализов: жевательной резинки и волоса – нужно было подождать.

Когда Фрэнк возвратился на свое место, я изложил ему свою версию:

– Лора была убита роботом-рептилией, которую ей подарили на день рождения. Под кремниево-уретановое покрытие поместили множество электрических, механических, гидравлических и пневматических устройств. В черепную коробку – компьютер и видеокамеру. – Я внимательно посмотрел на Тодескини, пытаясь оценить его реакцию на мою, отнюдь не фантастическую гипотезу. Но Фрэнк был серьезен: ни тени насмешки не промелькнуло на его лице. Тогда я, глотнув коньяку, продолжил, приведя в качестве доказательства один известный факт: – Несколько лет назад на выставке товаров для взрослых «Adult Entertainment Expo» в Лос-Анджелесе компания «True Companion» представила первого в мире «разумного» секс-робота. Эта силиконовая «девушка» могла многое. – Я умолк, вновь внимательно взглянув на Тодескини. Тот изобразил на своем лице странную, чуть скабрезную, ухмылку. – Если ты хочешь посмаковать подробности кибернетического коитуса, то не волнуйся: иногда я могу быть очень красноречивым, – вспылил я.

– Если ты приобретешь такую, с позволения сказать, «девушку» и изобразишь этот процесс, думаю, это мне понравится больше. – Взяв бутылку с коньком, он разлил напиток по бокалам. – Только позже. Сейчас лучше об убийстве.

– То есть, ты допускаешь такую вероятность?

– Почему нет? Травили журналистку какими-то галлюциногенами, а насколько я понял, с сердцем у нее были проблемы, – утвердительно проговорил Фрэнк, – хотя это обстоятельство не мешало ей баловаться алкоголем. – Кстати, у нее действительно было плохое сердце?

– Порок сердца в начальной стадии, но журналистка, похоже, не подозревала об этом, – раздраженно сказал я, пытаясь защитить или оправдать мою погибшую приятельницу. – Просто таким образом, пусть и плохим, она пыталась бороться со своими страхами.

– Ну да, вот и «доборолась», – непонимающе пожал он плечами. – Да успокойся ты, я не собирался оскорбить память о ней. Я сам больной на голову и отнюдь не являюсь трезвенником. Продолжай дальше.

– А на чем я остановился?

– На «секс-роботе».

– А, ну вот. Крокодилом, безусловно, дистанционно управляли. Возможно, двухметровое чудовище ожидало Лору уже в воде. Может быть, она удивилась, что рептилия каким-то образом соскользнула в воду. Хотя это было не так уж странно: крокодил лежал на «берегу» и мог оказаться в воде. Например, домработница или кто-то из прислуги нечаянно туда его столкнули.

– Возможно, но ведь на теле Лауры не было следов от борьбы с той же рептилией.

– А это и не нужно, – уверенно сказал я, догадываясь, что Фрэнк притворяется эдаким простачком. И он действительно не стал продолжать свой спектакль. Тодескини поднял руку и усмехнулся, давая понять, что предполагает дальнейшее, хотя у него было намного меньше времени для размышлений, чем у меня.

– Ты говорил, у Лоры очень чувствительное обоняние, – продолжил Тодескини вместо меня. – Эфир исключен, картина смерти при использовании подобных веществ получается иной. Журналистка могла, безусловно, испугаться. Но разве можно умереть от страха?

– Нет, но он мог привести к сердечному приступу. При испуге в ее кровь произошел мощный выброс адреналина, спровоцировавший огромную нагрузку на миокард и, как следствие – сердечный приступ. А если учесть, что она находилась в воде, причем не отличалась хорошими успехами в плавании, то дальнейшее представить несложно.

– Она потеряла сознание, но не сразу, а, успев наглотаться воды. Тогда не будет никаких насильственных следов, и происходит вполне натуральное утопление, на первый взгляд конечно. Так?

– Если не копать.

– А зачем кому-то копать? – скептически улыбнулся мужчина, явив миру красивые зубы. – Когда человек оказывается под водой, он вначале рефлекторно задерживает дыхание, но потом, когда весь кислород израсходован, он открывает рот – это непреодолимый рефлекс и через очень короткое время захлебывается и тонет. – Фрэнк со звоном поставил пустой бокал на стол и посмотрел на меня блестящими, похоже, от азарта и удовольствия глазами. – Затем наш аллигатор выполз на сушу, включил обогрев в своем зеленом туловище и буквально высушил все свои следы.

А если бы Лора испугалась бы, но послабее, во-всяком случае, не до смерти? – Тодескини задал вполне разумный вопрос.

– Подозреваю, что, может, ее и не хотели убивать, нужно было просто вывести журналистку из строя. У человека с больным сердцем мог бы случиться, к примеру, инфаркт или инсульт.

– Значит, преступник знал о ее проблемах?

– Вероятно. Но если учесть коммуникабельность Лоры и круг ее общения – осведомленных людей могло быть немало. Впрочем, нельзя исключить, что ее хотели убить. И, полагаю, у них было смоделировано несколько вариантов убийства, в зависимости от поведения женщины в первом случае. Не забудь, за ней велось наблюдение. – Я отломил кусочек шоколада и забросил его в рот. – Ну как тебе такая версия?

Чуть подумав, хакер медленно проговорил:

– Ну пока у меня нет особых замечаний. Подожди, но ты же проверял ее особняк на «чистоту»?

– Да. Но день рождения у нее был почти через неделю после окончания нашего расследования. А я проверял ее дом в начале нашего следствия.

– Ну а с заменителями сахара ты разобрался?

– Конечно.

– Слушай, какого черта ты тогда мне морочишь голову, если сам уже все распутал? – разозлился Тодескини.

– Ну… я далеко не во всем разобрался, к сожалению. Да и не уверен я пока во всех моментах своей гипотезы, – вздохнул я и, улыбнувшись, кивнул головой в сторону попугая. – Хотелось бы услышать ваше мнение. К тому же работы нам предстоит в любом случае немало.

Обсудив остальные вопросы и распределив фронт нашей деятельности на сегодняшний вечер, мы принялись за работу, время от времени прерываясь на кофе, туалет и перекус. В полночь мы сделали небольшой перерыв, дабы обсудить наши успехи. К этому времени Фрэнк, прослушав на диктофоне записи наших с Лаурой бесед, согласился ответить на некоторые мои вопросы.

– И что же тебе подсказал сны Лоры?

– То, что и было с ней наяву: высокая степень беспокойства, тревоги. Возможно, она предчувствовала свою смерть. Потом… этот Серж…

– Да, кстати, что ты думаешь по поводу их отношений с журналисткой? – спросил я.

– Думаю, это знакомство было запланировано.

– Я тоже пришел к такому же выводу.

– Но зачем? – недоумевая, спросил Фрэнк. Подсыпать галлюциногены можно было бы и без такой сложной схемы.

– Не согласен. Каким образом кто-то посторонний мог бы это сделать? И потом… почему бы не совместить приятное с полезным? Если установить близкие отношения с человека – можно лучше его прочувствовать, а соответственно легче смоделировать его поступки. Хотя мне не дает покоя одно обстоятельство. – Я взглянул на Бифитера, очнувшегося от дрема. Попугай внимательно прислушивался к нашему разговору и, похоже, собирался внести в него свою лепту.

– Harmant Souvenir! Harmant Souvenir! – прокартавила птица.

– Что он говорит? – спросил Тодескини. – Никак не могу разобрать.

– Похоже, что «память очаровательна», – перевел я. – Не помню из какой оперы, – замолчал я, пытаясь активизировать свои извилины.

– Ария Надира. Жорж Бизе «Искатели жемчуга», – подсказал Фрэнк.

У меня отвисла челюсть.

– Ты так хорошо знаешь классическую музыку? – поразился я.

– Марк, расслабься, а то твои брови сложились домиком. – Я-то не знаю, но ее хорошо знает Бифитер. Что-то похожее напевал мой родственник, причем на английском языке, а когда ты перевел эту фразу – я вспомнил. – Мужчина вздохнул. – Теперь мне придется изучать классику.

– Зачем? – удивился я.

– Мне же нужно понимать, что он хочет сказать.

– Ты действительно в это веришь?

– Нет, конечно. Но иногда его бессмысленные реплики действительно мне подсказывали хорошие идеи. – Он встал, размялся и в бесплодной попытке подавить мощный зевок, отвернулся от меня и подошел к окну. Сцепив за спиной руки, Тодескини молча смотрел на огни ночного Лондона.

Мне тоже захотелось размяться и я, подойдя к нему, спросил:

– Кстати, а почему Бифитер?

– А он любит джин, но просит почему-то виски.

– Похоже, даже у птиц игры подсознания не поддаются анализу, – констатировал я и, по-видимому, по какой-то ассоциации вспомнил о Лоре.

– А почему, как ты думаешь, у Лоры так быстро нормализовалась психическое состояние незадолго до смерти? Закончился психотропный препарат? Или что-то другое? – спросил я.

– А что ты предполагаешь? – ответил вопросом он.

– Склонен предполагать, что его, каким-то образом, изъяли.

– Заменив на безопасный стевиозид?

– Да.

– Но почему и кто?

– У меня есть версия, но слишком зыбкая, – пояснил я. – Не хочу тебя ею «зомбировать». Может, в твою голову придет что-то более правдоподобное.

– Подумаю, – приглушенно ответил Фрэнк.

– Oh nuit enchanteresse.

– Divin ravissement! – «пропел» Бифитер.

– О ночь волшебница, божественный восторг, – продекламировал я, надеюсь, более благозвучно, нежели попугай. – Та же ария?

– Да. У него много в репертуаре Бизе и Верди.

– Джеймс Уэбб был замечательным певцом и незаурядной личностью. И, наверное, единственным другом моего отца.

– Странно, что у него не было семьи.

– Вполне обычная история. Его нужно было окружать заботой. А ты встречал женщин, которая бы посвятила себя мужчине?

– Конечно да, – удивленно ответил я.

– Но такие женщины вполне заурядны. Согласен?

– Смотря что подразумевать под этим словом.

– Женщина яркая и талантливая хочет самореализации. Логично?

– Несомненно.

– А Джеймсу нравились только незаурядные женщины. Поэтому прочный союз с такой дамой априори не мог состоятся. Другие ему были совсем не интересны.

– Тем не менее он, очевидно, не был лишен женского внимания?

– Даже более чем! Что вполне объяснимо. – Он оглянулся и посмотрел на настенные часы, стилизованные под ручную осколочную гранату (!). (Что Фрэнк хочет этим сказать своим гостям или, может, себе?)

– Ну что? Пойдем еще немного поработаем? – спросил мой загадочный друг.

– Пойдем, – уныло вздохнув и оторвав свой взгляд от красивой панорамы ночного Лондона, пробормотал я, возвращаясь к своему креслу. А Фрэнк засел за компьютер для дальнейшего поиска нужной нам информации.

К началу второго ночи ему удалось прояснить больше половины важных моментов; исходя из вновь полученной информации, наше расследование следовало продолжать во Франции.

И я, и Фрэнк, не говоря уже о Бифитере, заметно устали. Надо было отдохнуть, чтобы с утра продолжить работу. Хакер и его сонный попугай, чудом удерживавшийся на плече мужчины, проводили меня в комнату для гостей и, пожелав спокойной ночи, отправились спать.

Гостевая спальня была достаточно комфортной. В стенном шкафу я нашел новые халат и пижаму, но явно не «моего» формата, да и стиль для меня был слишком «карамельный». К зубной щетке претензий у меня не возникло, хотя я так устал, что даже если бы они и были, внятно их выразить я бы, пожалуй, уже не смог. Быстренько приняв душ и нацепив на себя пижаму, я завалился на широкую постель, расцветка которой вызвала у меня ассоциации… додумать я не успел, провалившись в глубокий и крепкий сон.

Когда я проснулся, было восемь часов утра. Для полноценного отдыха мне явно не хватило дополнительного времени, но я не стал закрывать глаза, хорошо зная, что за этим может последовать. Лежа с открытыми глазами и наблюдая за солнечным светом, мягкими волнами наполняющим комнату, я планировал сегодняшний день. Частично мне это удалось, но, обдумывая послеобеденное время, я заметил, как чуть приоткрылась входная дверь. Ожидая увидеть лохматую голову Фрэнка, я улыбнулся, но она, голова, не торопилась появляться. Удивившись, я наполовину высвободился из-под одеяла и сел в постели, но ничего не увидел, зато услышал: какой-то стук или скрежет непонятного происхождения. Затем послышался звук пылесоса, и я уже было подумал, что подвергся слуховой галлюцинации, но вовремя вспомнил, что попугаи вида жако часто пытаются повторить звуки, издаваемые электробытовыми приборами. И тут в поле моего зрения появился Бифитер. Неуклюже переваливаясь с боку на бок и опираясь при ходьбе на клюв, он семенил к середине спальни. Я ждал приветствия, и оно прозвучало:

– Не ждешь ее – но здесь она!

– Привет, Биф!

– Привет, Биф! Все будет так, как я хочу!

– Никто в этом и не сомневается, – ответил появившийся Фрэнк. – Он разбудил тебя?

– Нет, я уже проснулся. Буду вставать.

– Как спалось?

– Спасибо, отлично.

– Биф, полетели на завтрак. Пусть Марк приведет себя в чувство.

– Думал ты – пташка, но взмах крыла – и в облака, – ответил попугай, взлетев на плечо Тодескини.

– У любви, как у пташки, крылья, ее нельзя никак поймать, – почти приятным сопрано пропел Фрэнк, выходя из спальни и поглаживая птицу по голове.

Приведя себя в порядок и переодевшись в свой «родной» наряд, я вышел в гостиную, где вкусно пахло булочками и свежеваренным кофе. Попугай раскачивался на жердочке что-то бормоча. Фрэнк сидел за ноутбуком, его руки порхали по клавиатуре, глаза блестели азартным блеском, оживленное лицо светилось радостью. Как все же прозаично счастье, которое мы не всегда замечаем! Заметив мой приход, он, улыбнувшись, сказал:

– Есть хочешь?

– Пока не особо.

– Весьма особенно, весьма особенно, но не все возможно, – прогнусавил Биф.

– А ты выспался, Фрэнк?

– Вообще не выспался. Я рано встал, вернее, меня разбудила эта вредная птица. Сейчас проверю кое-что и завалюсь спать часа на три, – проговорил он, зевая. – Да, я уже поел. – Кивнув в сторону кухни, Фрэнк пояснил: – На столе стоит все необходимое для завтрака.

– Высококалорийного?

– Это уж, как захочешь. Если хочешь здоровой еды – можешь поклевать то, что осталось в кормушке у Бифа. Там семена сафлора, белое сорго, канареечное семя, подсолнечник полосатый, овес, просо, кукуруза, кароб. Ассортимент разнообразный, на любой вкус. И все, заметь, полезное и низкокалорийное. Можешь есть, сколько захочешь. У меня вся кладовая забита этой птичьей радостью.

Чуть подумав, я ответил серьезным голосом:

– Я бы выбрал кароб. Правда, не знаю, что это такое.

– Это плоды рожкового дерева. Судя по Бифу, они вкусные. Должны и тебе понравиться. Мой Бифитер, кстати, очень привередлив в еде. Во всяком случае, избирательнее нас с тобой.

– Хорошо попробую, но позже, – обещающе ответил я, поворачивая голову на шум, доносящийся со стороны вольера. Сытый и, вероятно, довольный попугай скрипел клювом, быстро водя подклювом из стороны в сторону. Затем он зевнул, широко разевая клюв.

– Интересно было бы познакомить мою Клео с Бифом, – улыбнувшись, заметил я, направляясь на кухню. Есть мне пока не хотелось, но сок и чай – это то, что нужно. Вынув из холодильника графин с апельсиновым соком и подумав пару секунд, я все же положил парочку круассанов в электродуховку. Услышав вибрацию мобильного телефона в кармане брюк, я взглянул на часы и мысленно усмехнулся: в девять часов утра мне мог звонить только один человек. Я и впрямь не ошибся и не удивился. Миссис Элизабет сообщила мне, что смерть профессора Биггса произошла по естественным причинам от остановки сердца, ничего криминального в ней не было, хотя, похоже, кража каких-то записей имела место, причем никаких технических улик вор не оставил (надевал перчатки), но факт самого вторжения – разбросанные книги – не скрывал. Но больше – никаких зацепок, если, конечно, эксперт-криминалист тщательно провел свою работу. Возможно ли, что старик, обнаружив пропажу своих записей, не смог этого пережить? Забыв о завтраке, я подошел к окну со стаканом сока в руке. Стоя у окна и взирая на спешащих внизу пешеходов, я думал о профессоре Биггсе. Несмотря на то что старик умер по естественным причинам, мне казалось, что между убийством Лоры и смертью профессора есть связь, хотя никаких логических оснований для такого вывода у меня не было; что ж, возможно, разговор с Полин сможет прояснить нам некоторые моменты.

Я подошел к Фрэнку, который, по-видимому, частично слышал мой разговор, и сейчас посмотрел на меня вопрошающе. Пересказав ему суть состоявшегося разговора, я задумался о мисс Форестье. Странно, все-таки зачем я ей понадобился? С этой девушкой у меня было шапочное знакомство. Может, она тоже решила стать моей клиенткой? Кстати, Фрэнк скептически высказался о моих намерениях поговорить с Полин. Интересно, что же произошло на самом деле с Аланом Биггсом и его записями? Я очень сомневался в том, что полиция сможет узнать правду. Вспомнив одну из наших бесед с Аланам Биггсом, я подумал, что пропавший дневник вполне мог таить в себе компрометирующую информацию на кого-либо. Но была ли она важна для нашего расследования? Профессор занимался научными исследованиями, вряд ли его интересовали французские актрисы, монастырь на Корсике и журналистское расследование мисс Кэмпион… (Спустя отрезок времени и, к сожалению, отнюдь не короткий, я вновь удостоверился в том, что наше абсолютное убеждение в чем-либо может достаточно удлинить и усложнить путь к истине!)

Позавтракав, я вновь возвратился в зону деловой активности Тодескини. Тот все также «играл» на компьютерной клавиатуре, а у Бифа наступил период физической деятельности. Он сидел на месте, энергично размахивая крыльями. Как пояснил Фрэнк, такую зарядку попугай делает несколько раз в течение дня. Хакер прервал свое занятие, и мы обсудили дальнейшие наши действия. Я собирался поехать домой и после обеда встретиться с Полин Форестье, хотя Тодескини так же упорно выступал против этого шага. Не знаю, чего он опасался. Возможно, он был прав, но, в любом случае, даже если предстоящий разговор с девушкой окажется бесполезным – мы ничего не теряем. Зато потом не придется жалеть, что проигнорировал очередные «открытые двери», да и моя интуиция подсказывала, что в этот раз я могу не беспокоится.

– Скажи, какая могла существовать связь между молодой успешной журналисткой и больным, выжившим из ума, стариком? – упорствовал Фрэнк. – Зачем ты на это будешь тратить время?

– А вдруг он ей рассказал компрометирующую информацию о ком-то?

– Но профессор страдал рассеянным склерозом! Это же всем было известно! – досадовал Тодескини.

– А я некоторое время назад стал сомневаться в этом. Этот, как ты говоришь, выживший из ума старик вполне здраво рассуждал незадолго до своей смерти.

Так что слухи о его болезни были, похоже, весьма преувеличены; и, думаю, профессор сам способствовал их распространению.

Фрэнк озадаченно посмотрел на меня.

– Так это меняет дело… – присвистнул он. – А что же ты об этом молчал?

– А у нас что, вчера было много времени, чтобы еще, кроме всего прочего, анализировать возможную деменцию профессора Биггса? Вот сегодня оно появилось, и я тебе рассказал о своих подозрениях.

– Интересно, мог ли он знать убийцу Лоры? – Тодескини явно воодушевился новым витком нашего расследования. – Значит, и его могли убрать те же люди, которые убили журналистку.

Я растерянно развел руками:

– Вот это одна из причин, из-за которой я хочу поговорить с мисс Форестье.

– Просто иногда информация, не имеющая отношения к основному вопросу, может подсознательно отвлечь мозг от решения главной задачи, – чуть хмурясь, он наконец-то пояснил причину своего упорства. – Происходит размывание мыслительного процесса. А нам надо сконцентрироваться на насущной проблеме, но твое замечание по поводу того, что профессор, возможно, и не страдал слабоумием… меняет многое.

– Кроме этого, есть еще один момент. Фрэнк, поверь мне: иногда не знаешь, из какого источника выудишь какой-нибудь важный факт.

– Наверное, ты прав. Извини, – улыбаясь, сказал он, задумчиво почесав указательным пальцем свою переносицу. – Все-таки ты детектив, тебе лучше знать. А вдруг… Зачем упускать шанс? – Взглянув на Бифа, он довольно ухмыльнулся. Я тоже посмотрел на птицу, которая занималась своим туалетом. Попугай перебирал, чистил свои перышки и почесывался. Затем стал осматривать свои лапы и когти. Наблюдать за всеми этими птичьими делами было очень любопытно. В голову пришла мысль, что созерцать тандем кошки и попугая было бы еще интереснее. Надо, по-видимому, подумать о знакомстве наших с Фрэнком подопечных. От таких милых и приятных мыслей меня оторвал Бифитер, который закончил прихорашиваться и стал свистеть и укать. А затем… чихать. Я тревожно посмотрел на Фрэнка, но тот меня успокоил, пояснив, что это нормально. И мы занялись обсуждением наших планов на ближайшее время (хакера касался только один единственный пункт: «впасть в сон, как в кому»). В конце концов все обсудив, я, поблагодарив Фрэнка и Бифа за гостеприимство, уехал домой.

* * *

С Полин мы договорились встретиться за ланчем в одном из кафе кампуса. Без пяти час пополудни припарковав машину на стоянке, я направился в студенческое кафе-клуб «Гаудеамус». О таком времени встречи меня попросила мисс Форестье. Я никогда не обращал на нее пристального внимания, да и при взгляде на эту совершенно невзрачную девушку не у многих мужчин, очевидно, возникало бы желание посмотреть на нее внимательнее, тем более – попытаться завязать с ней знакомство. Но в последнее время я стал замечать, как некоторые мои знакомые стали проявлять новые, весьма любопытные качества, своего характера, о которых я и не подозревал, поэтому теперь, пожалуй, появление Полин, скажем, облаченную в костюм а-ля Леди Гага или – в балетную пачку, меня вряд ли удивит. Похоже, от скуки наши жители сошли с ума и стали изгаляться кто во что горазд. Почему бы и заурядной, серенькой мышке мисс Форестье не продемонстрировать какой-нибудь китч?.. Но, к счастью, я уже поднаторел в наблюдении актерских стараний многих своих сограждан, так что у меня наконец-то появилось неплохое оружие в деле «срывания масок» с людей, испытывающих мое терпение. Что же касается масок… то женщины их используют все же чаще, нежели мужчины. И это средство существовало с незапамятных времен… Вкусив плод, Ева обрела знание и поняла, что ее красота – действенный метод в достижении своих желаний, вероятно, поэтому нормальная женщина мало-мальски тщеславна. Мне стало весьма любопытно: насколько мисс Форестье – по сути своей – женщина? Хотя у нас и деловая беседа, но женское естество – при условии его наличия – проявляется практически всегда и во всем.

Полин пришла без минуты час. Она меня даже немного разочаровала: ничего яркого или вызывающего. Хотя я не сразу ее узнал: девушка была в шерстяном платье карамельного цвета, и на ее лице был заметен легкий макияж. Чуть подкрашенные серые-глаза и тронутые блеском губы, уложенные пепельные волосы, отливающие серебристо-фиолетовым ореолом, – весьма привлекательный образ! Фигура Полин не изменилась, но это и не требовалось. Все что было нужно мисс Форестье, так это – держать спину прямо и не смотреть «глубоко в себя». Полин выбрала наряд, подчеркивающий ее тонкую талию и стройные ноги. Я нечасто имел счастье встречать эту девушку, но обычно ее внешний вид вызывал у меня недоумение и тоскливые мысли о тяжелом детстве Мышки, но сегодня образ мисс Форестье радовал мой взор.

Ушлый официант, опередив меня, отодвинув перед ней кресло.

– Доброе день, мистер Лоутон, спасибо, что вы откликнулись на мою просьбу, – Полин радостно улыбнулась, наверное, заметив, что ее преображение произвело на меня должное впечатление.

Мне показалось, что даже тембр ее голоса приобрел интригующий и сексуальный шарм. Как умело, оказывается, женщины могут одурачивать мужчин, если захотят. А я еще себя мнил тонким психологом и знатоком женской натуры! Сколько раз я видел Полин и ни разу не смог рассмотреть в ней привлекательную девушку. Видимо, каждая женщина носит в себе набор разных образов, и являет миру тот, который ей нужен в данный момент.

– Добрый день, – ответил я, невольно распрямив плечи. – Это я должен вас поблагодарить, – запнувшись, я замолчал, чуть растерявшись. Никогда не мог выражать свою печаль или огорчение. Да и зачем? На самом деле я считал уход профессора в мир иной вполне удовлетворительным, хотя бы по той причине, что он этого хотел, поэтому и не считал нужным впадать в сентиментальную риторику, к тому же в основе своей – лицемерную. – Мисс Форестье, мне очень важны обстоятельства смерти мистера Биггса. Я очень ценил наше с ним общение. И, надеюсь, что сейчас профессор обрел те недостающие знания о мироздании, о которых он грезил здесь, в этом мире, – я говорил искренне, но не забывал при этом наблюдать за выражением лица моей привлекательной собеседницы. Ее глаза, казалось, погрустнели, но тень легкой улыбки мелькнула на губах Полин. Мимо моего внимания не ускользнул артистический рисунок бровей девушки, ее высокие скулы, свидетельствующие о склонности к авантюризму. Увлекшись анализом, я даже не заметил, что Полин смотрит на меня удивленно и выжидательно. – Да, хочу вам сказать: вы сегодня ослепительно выглядите, – с опозданием выпалил я скороговоркой банальный комплимент, надеясь, что минутную паузу она спишет на мое молчаливое восхищение ее внешностью. – Может, сделаем заказ, а поговорим за кофе?

– Пожалуй, но если вы не против – я начну рассказывать раньше, а за кофе вы сможете мне задать вопросы, если они у вас возникнут. Только не обращайтесь ко мне так официально, можно, просто по имени.

– Хорошо, Полин. Но у меня аналогичная просьба.

Полин слегка пожала плечами, кокетливо улыбнувшись:

– Отлично.

Ни мне, ни ей не понадобилось смотреть меню. Видимо, как и я, она тоже часто бывала в этом уютном заведении. Здесь вкусно готовят, демократичные цены, единственный недостаток: ассортимент блюд не отличается большим выбором и не часто пополняется новыми яствами.

Подошел официант с подносом и стандартной улыбкой, очевидно, он ее тоже получает на складе вместе со своей униформой. Поставив на бежевую скатерть наш заказ, молодой человек пожелал нам приятного аппетита, но мимика его лица абсолютно не изменилась.

Достаточно быстро мы съели овощные салаты и сэндвичи: я – с телятиной и ветчиной, Полин – с тунцом и паштетом. Описание девушкой недавнего трагического события с профессором Биггсом заняло немного времени, но Полин смогла достоверно и обстоятельно передать мне картину случившегося в доме Алана Биггса; у меня даже появился эффект собственного присутствия на месте трагедии. Особенно впечатлило то, как девушка описывала вид недавно умершего старика. Видимо, Полин изложила мне ту же версию смерти профессора, которую рассказывала и полицейским. Такой вывод следовал из ее четкого изложения, возможно, даже заученных фраз. По некоторым невербальным признакам я пришел к не очень приятному для себя итогу: моя привлекательная и хитрая визави мне лгала. Может, не во всем, безусловно, но тем не менее, а это обстоятельство навело меня на определенные размышления. Я не стал разочаровывать девушку, сделав вид, что абсолютно ей поверил. Но самое главное она мне сказала за кофе; и это ее сообщение повергло меня в шок: оно не могло быть неправдой!

Глотнув капучино, Полин сказала:

– Я назначила вам встречу, потому что об этом меня попросил профессор Биггс.

От удивления я чуть было не пролил из своей чашки латте макиато, но, удержавшись от вопросов, которые пчелиным роем загудели в моей голове, молча ждал продолжения.

– Нет, не подумайте, мистер Биггс не умер у меня на руках, прошептав в предсмертной агонии свою последнюю просьбу, касающуюся вас, Марк. Так бывает только в кино.

– В книгах тоже.

– Да, конечно. Но в жизни все обстоит несколько сложнее. Не правда ли?

– К сожалению. Я бы даже заметил: намного сложнее.

– Так вот. Я могу точно вспомнить тот день. Я же у старика бывала два-три раза в неделю. – Она достала из сумочки носовой платок, и коснулась им своих широких ноздрей. – Это было за пару дней до его смерти.

– И я так понимаю, что после того вы уже не видели его живым? – Я специально перебил Полин, сделав на этом акцент, чтобы увидеть ее реакцию. Похоже, она в этом случае не врала.

– Правильно понимаете. Был вечер. Я сварила кофе себе и профессору. Мы разговаривали о том, как похорошела мисс Энн Старлингтон. Кстати, мистер Биггс нечасто позволял себе такую редкость, я имею в виду общение. – Взглянув на меня пристально, Полин пояснила: – Во всяком случае, со мной, а уж тем более он не опускался до обсуждения чьей-то внешности или поступков… Профессор не был сплетником. Так вот, допив кофе, я поднялась из-за стола и тут мистер Биггс произнес такую фразу: «Полин, я, возможно, уже не смогу увидеть детектива Марка Лоутона, передайте ему при встрече, пожалуйста, что француженку убили. Очень вероятно, что убийца – женщина». Я тогда удивленно посмотрела на него, но он попросил меня ничему не удивляться и добавил следующее: «Если вдруг я его встречу – сам скажу». А я у него спросила: – А как я узнаю, что вы ему это уже сказали?» Он ответил: «Все равно скажите. Надеюсь, это моя просьба не составит вам большого труда?» Я ответила, что, конечно, нет. И буду только рада оказать ему любезность. – Полин замолчала, внимательно глядя на меня. Я тоже молчал, размышляя о сказанном ею и наблюдая, как медленно тает узор цветка на поверхности моего «запятнанного молока», старания бариста я смог оценить пока только визуально. Затем, все же сделав пару глотков порядком остывшего напитка, я спросил:

– Полин, вы передали мне фразу профессора слово в слово?

– Да. И, предвещая остальные ваши вопросы, сразу поясню: ничего больше мне мистер Биггс не говорил и не пояснял.

– И вы не знаете, о какой-такой француженке говорил мистер Биггс?

– Понятия не имею.

– Хорошо. Спасибо, Полин. Вы действительно оказали мне помощь. – На самом деле, девушка доставила мне головную боль, которую нельзя было вылечить при помощи таблеток.

– Вы знаете, я об этом не рассказывала инспектору. Но я же обещала профессору, что скажу только вам. – Запнувшись, мисс Форестье сцепила тонкие пальцы с едва заметным розовым маникюром в замок. – И я не знаю, что мне теперь делать.

– Прежде всего, Полин, успокойтесь. Вам ничего не нужно делать. В смерти профессора нет ничего криминального. И еще раз хочу сказать вам большое спасибо.

– Да я действительно хотела угодить профессору, – прерывисто ответила она, склонив голову набок и, чуть настороженно взглянув на меня. – Хорошо, я так и сделаю, – решительно сказала девушка и спросила: – Скажите, Марк, а что вы думаете о смерти мисс Кэмпион? Вы верите, что она сама утонула? – Полин, заметно успокоившись, проявила обычное любопытство, но почему-то задала совершенно не тот вопрос, который я ожидал и который логически вытекал из нашей беседы. А это было очень важно!

– У меня пока нет доказательств, что ей кто-то в этом помог, – отрезал я, тут же пожалев о своем тоне. – Извините, я не хотел вас обидеть. Просто я еще очень болезненно воспринимаю все, касающееся мисс Кэмпион. – Я лгал, но не мог на ходу придумать что-то более правдоподобное, и моя резкость была вызвана тем, что я уже стал подозревать Полин во лжи. – А у вас что, есть какие-то соображение по этому поводу?

– Нет… ничего конкретного, просто как-то странно… – засмущалась она, похоже, искренне. – Просто не верится. И тут вдруг смерть профессора, хотя он был уже стар и болен. Но ведь кто-то же украл его дневник! Разве полиция не должна искать вора?

– Несомненно, должна. А почему вы решили, что она этим не занимается?

Полин посмотрела куда-то в сторону, чуть огорченно опустив уголки рта. Затем, посмотрев на меня, девушка ответила потухшим голосом:

– Не знаю. Как-то вяло они там работали.

– Это, Полин, еще ни о чем не говорит. А скажите, вы были знакомы с мисс Кэмпион?

– Нет. Конечно же, я много слышала о ней, а она, возможно, обо мне. Но мы не были друг другу представлены каким-либо общим знакомым.

Я задумался ненадолго, но вовремя вспомнил о своей собеседнице.

– Хотите еще кофе или какой-нибудь другой напиток, десерт? – спросил я у нее.

– Нет, спасибо, Марк. Мне надо уже идти. – Она стала высматривать официанта, чтобы, по-видимому, расплатиться.

– Я оплачу счет, Полин. И не возражайте, я был обязан профессору. Позвольте мне сделать хотя бы такую малость.

– Хорошо, – облегченно, как мне показалось, согласилась девушка, но затем вновь смутилась. Похоже, изображать смущение у нее получалось лучше всего. – Удачи вам в расследовании.

– Спасибо. И вам удачи, – пожелал я несколько растерянным голосом.

Мисс Форестье почти грациозно приподнялась из-за стола и, не очень успешно копируя походку манекенщицы, направилась к выходу.

Улыбчивый официант принес мне счет. Расплатившись, я заказал еще эспрессо.

* * *

Погода стояла на удивление теплая. Небо ясное, и солнцу ничего не мешало хорошо прогреть осенний воздух. Направляясь к машине, я услышал мелодию своего мобильника. Звонил Фрэнк! Нет, мир сегодня окончательно свихнулся: девушка, тихая серенькая мышка, буквально взорвала мой мозг своим сообщением, а мой приятель, пребывавший в это время в «коматозном» сне, и которого вряд ли могли разбудить даже залпы салюта в его квартире, сам мне звонит! Не слишком ли много сюрпризов пришлось на этот полдень? А ведь день еще не закончился…

– Привет, детектив, – слишком бодро для недавно проснувшегося человека поприветствовал меня Фрэнк. Ты где?

– Еду в машине домой. Что, я так понимаю, есть новости?

– Да. В принципе, уже могу выслать счет за свои услуги.

– Вначале вышли свой отчет, чтобы я мог определить: насколько будет обоснована сумма твоих претензий.

– Только что выслал и тешу себя надеждой, что ты все же найдешь в своей душонке мужество проявить себя джентльменом и оценить мою гениальность по достоинству.

– Ну, ну… Блажен, кто верует. Знаешь, твое гипертрофированное самомнение о собственных талантах не имеет размеров и раздуто до бесконечности. А я человек простой и у меня обычные, вполне приземленные критерии оценки той или иной информации. Вот и жди результатов труда моего, не претендующего на гениальность мозга, минут через сорок. Приложу все свои усилия, чтобы не оказаться скрягой в расчете твоего гонорара. До скорого, – отключился я, чтобы не выслушивать монолог Фрэнка о нем любимом. Не хотелось сейчас прерывать свои размышления; нужно было прокрутить в своих мыслях состоявшийся разговор, чтобы разобраться: в чем мне врала Полин, а в каких моментах сказала правду. Я думал об этом и по дороге домой, и потом уже дома, сидя на террасе и заполняя свой блокнот новыми вопросами. Мне пришлось неоднократно вспоминать нашу недавнюю беседу с Полин, подключив к этой работе диктофон, который я включил сразу, как только мисс Форестье подошла к моему столику, там, в кафе. Разработав целую теорию с огромным количеством деталей, иногда весьма противоречивых, я пришел к выводу, что сам пока не в состоянии разобраться: мозг был перегружен. Нужна была передышка, чтобы вся информация, заполняющая мою голову, более-менее упорядочила в ней свое местоположение.

В шесть часов вечера я прервался на чай, благополучно заменив его пивом. А еще через час приехав Фрэнк, вчера мы с ним договорились об этом; все-таки скоро мне предстояло уехать в другую страну и, возможно, на длительный период. Зачем же раньше времени доставлять страдания Клео?

Тодескини был бодр и весел. Это легко объяснялось: ему все же удалось дома поспать пару часов. Фрэнк присел на корточки перед Клео и, не пытаясь ее погладить, просто смотрел на чуть удивленное животное. Пристально на него взглянув, она пока не шла на более близкий контакт. Но то, что Клео не выразила своего неодобрения, для начала уже было успехом. Несколько минут длилось их молчаливое знакомство. Затем мой гость произнес:

– Привет, Клео. А ты очень красивая.

Странно, но кошка, похоже, почувствовала, что оценка ее внешности была достаточно высокой. Она грациозно потянулась, демонстрируя себя во всей красе, как опытная модель, и довольно мурлыкнула. Фрэнк протянул ладонь и погладил ее, а та вполне благосклонно приняла такое, достаточно интимное для нее, прикосновение незнакомца; хотя думаю, что радушие моей подруги было связано в большей степени с половой принадлежностью нового гостя, нежели с его личностными качествами, а значит, у Клео не возникло ревности и причин предполагать, что кто-то может посягнуть на ее права. Вполне удовлетворенная встречей и знакомством, кошка отправилась в свое кресло.

– Фрэнк, пойдем на второй этаж, покажу тебе твои апартаменты.

– Пойдем, на первый взгляд, у тебя вполне уютненько.

– Не думал, глядя на твое жилище, что уют относится к твоим приоритетам, – поддел я его.

– А он и не является. – (Поддеть не удалось.) – Но иногда хочется пожить в «приглаженном» гнездышке.

По винтовой деревянной лестнице мы поднялись наверх. В моем коттедже было всего лишь две гостевых комнаты, что с моим образом жизни мне было даже много. Одна комната была оформлена в английском стиле (конечно, в моем понимании), а другая – в итальянском, более теплом. Фрэнк осмотрел их и сделал «патриотичный» выбор, что меня не удивило. «Английская» спальня не отличалась особым дизайном, но с точки зрения комфорта – в ней было вполне неплохо. Широкая кровать, напротив – изображение английского флага на всю стену, в центре которой плазменный экран телевизора. Под ним – передвижная консоль, которая может служить столиком. По обеим сторонам кровати – круглые тумбочки с настольными лампами, стилизованных под большой вопросительный знак. Углы комнаты закрыты закругленными зеркальными витражами, тонированными под «осеннюю зелень», как и платяной встроенный шкаф. Небольшой балкон. Ванная комната. Все – в приятных, мягких фисташковых, оливковых, бежевых тонах. В «итальянской» гостевой преобладали тоже теплые цвета: бежевато-кремовый, абрикосовый, персиковый, но, очевидно, в большей степени это был «женский» стиль дизайна. В принципе, она дублировала мою спальню.

Оставив Фрэнка, я направился к себе, быстренько принял душ и переоделся в домашний трикотажный костюм.

Спустя четверть часа мой гость спустился в гостиную. Клео вновь встретила гостя приветливо и благодушно, тем более что тот привез ей разнообразные кошачьи деликатесы. Усевшись в кресло, Тодескини полчаса поглаживал лежащую на пуфике кошку по спинке, рассказывая той, какая она красивая, умная, удивительная… Сидя напротив и наблюдая эту картину, я подумал: а ведь он мог бы осчастливить любую девушку! Фрэнк был так красноречив, что мы с Клео слушали его, затаив дыхания и позабыв о важном: Клео – о еде, я – о выпивке.

В конце концов он охрип. А я с «красивой, умной, удивительной» воспользовались этой паузой, заполнив ее приятными занятиями: кошка – едой, я – выпивкой, в частности пивом. Фрэнк, не очень долго раздумывая, тоже поддержал меня в этом деле. Минут сорок я ему рассказывал о моей встрече с мисс Форестье. Безусловно, профессорское послание, переданное мне Полин, мягко говоря, обескуражило моего гостя. Но не верить девушке мы, тем не менее не могли. Каким образом та могла знать о расследовании, которое вела мисс Кэмпион? Нет, теоретически, конечно, могла: «слухом земля полнится». Но зачем Полин такая ложь? Когда умерла Мишель… мисс Форестье было лет семь-восемь. Обмозговав ее сообщение и так и этак, мы решили, что девушка сказала мне правду. Но тогда возникал вопрос, а откуда профессор узнал обо всем этом: расследовании, убийстве актрисы двадцати двухлетней давности и самое главное, что к этому убийству причастна женщина? Значит, Лора общалась со стариком? Но ведь журналистка еще не начала свое расследование, чтобы прийти к выводу об убийце-женщине. Вопросов накопилась немало… Возможно, ответы – в пропавшем дневнике? В любом случае, нужно было выяснять, что же все-таки произошло с мадемуазель Байю…

Доклад Фрэнка о проделанной им совместно с Бифом работе тоже занял немало времени, впрочем, некоторое время мы с Клео не роптали. Но где-то на двадцатой минуте его монолога кошка начала активно зевать, хотя, поняв, что мы не собираемся реагировать на ее демонстрацию, надменно взглянув на меня, а затем – на впавшего в раж рассказчика, удалилась. Мне скучать не пришлось. Часам к восьми Тодескини закончил излагать добытую им информацию, и я пошел готовить поздний ужин. Точнее, он был приготовлен миссис Риттер, оставалось только его разогреть.

За едой – овощным салатом и штруделем с треской – у нас разгорелась дискуссия, начало которой положил Фрэнк, спросив:

– Ты ведь понимаешь, что профессора могли убить?

– Из-за дневника?

– Конечно. Думаю, старик мог бы много чего рассказать из серии «секретных материалов».

– Но ведь ничего не нашли, – нехотя попытался протестовать я.

– А разве всегда находят, Марк? Ты же сам в это не веришь. Во-первых, не всегда следы яда можно обнаружить при токсилогическом анализе. Я прав?

– Да, – вынужден был согласиться я.

– А, во-вторых, как ты себе представляешь картину: профессор, положив дневник в сейф, закрыл его и вытер свои отпечатки какой-то тканью… или же проделал всю операцию в перчатках. Не абсурд ли?

– Абсурд, – вновь согласился я.

Фрэнк промокнул губы салфеткой и, довольно улыбнувшись, неожиданно спросил:

– Надеюсь, ты не забыл о десерте? Что-нибудь, кроме кофе.

– Ну, есть сыр, печенье, шоколад, мармелад… фрукты, – удивленно ответил я.

– Я не такой десерт имею в виду, – ухмыльнулся гость. – Я же впервые приехал к тебе в гости, – с фальшивой обидой в голосе промолвил он.

За этим спором я действительно забыл предложить Фрэнку и другую, кроме пива, выпивку, но быстро исправил этот промах. Из предложенных напитков он выбрал джин.

Я подошел к бару и взял бутылку джина «Бомбейский сапфир», тоник, два рокса и вазочку с колотым льдом.

Выпив по глотку коктейля, мы продолжили нашу беседу.

– Ты же не предлагаешь мне взяться еще за расследование обстоятельств смерти Алана Биггса? – полюбопытствовал я.

– Нет, конечно. Но разве ты не должен обо всем информировать инспектора Теллера?

– А в чем я нарушил закон? Полиция пришла к выводу, что смерть Лоры – несчастный случай. Наши домыслы пока не подтверждены фактами, – я пожал плечами. – А профессор Биггс… так у него были проблемы с головой. Мало ли что он мог придумать… Кроме того, если человек имеет какое-либо заболевание, связанное с головным мозгом, можно не особо удивляться тому, что он открывает сейф в перчатках. Опять-таки, старик постоянно мерз, может, ему было просто холодно и он оделся. Такая версия имеет право на жизнь?

– Имеет, имеет, – саркастически усмехнулся приятель. – А почему тогда профессора нашли в тапках, а не в унтах, если он мерз.

– Решил согреться коньяком.

– Логично, – улыбнулся Фрэнк. – Вижу, у тебя на все есть ответ.

– И потом, может быть, самое главное… Это мое личное дело. Оно стало моим, как только я согласился оказать помощь Лоре.

– Ты прав, конечно, – он слегка нахмурился, но через секунду вертикальные морщинки между бровями, называемые омегой меланхолика, разгладились. И Тодескини продолжил более уверенным голосом:

– Просто я подумал, что ты можешь не все знать о расследовании в отношении Алана Биггса. Впрочем, миссис Старлингтон держит руку на пульсе, стало быть и ты тоже. Но она же не является непосредственным шефом инспектора Теллера? И он ей не обязан докладывать все детали.

– О, дорогой Фрэнк! – засмеялся я, тоже не скрывая сарказма. – Ты много чего не знаешь. В этом случае я, к примеру, вполне могу предположить, что просьба нашей Минервы для инспектора Теллера значит больше, чем приказ главного констебля графства.

– Серьезно?

– Более чем. И Элизабет понимает фразу «держать руку на пульсе», можно сказать, буквально. А ты что думал?

Фрэнк сосредоточенно молчал, затем, поставив стакан на стол, подошел к окну. С минуту понаблюдав темнеющее небо, он ответил:

– Думал, что теперь ты сможешь предложить ему равноценный обмен, но ты мне все доходчиво объяснил. Так что на этом можно закончить, ты прав.

– Хорошо, а что ты можешь еще узнать?

– Думаю, что все, тобою перечисленное. Но в Англии достаточно много компаний, производящих на заказ такого рода силиконовые игрушки. На то, чтобы взломать их сайты потребуется какое-то время. И мне, вероятно, нужна будет помощь своих коллег.

– Но у нас целая ночь впереди, – удивился я пассивности приятеля, зная, что тот нередко проводил бессонные ночи, выполняя тот или иной заказ.

– Уже поздно… – вздохнул он. – Я устал, выпил и, честно говоря, плохо соображаю. А, главное, несколько часов сна за прошедшие сутки не смогли полностью восстановить мою гениальность. – Фрэнк заразительно зевнул, прикрывая рот рукой. – Ты же не завтра улетаешь в Париж. Отложим на утро, – промямлил мой гость, взглянув на меня глазами совы, дремлющей с полуприкрытыми веками, вновь устало зевнул и потянулся. – Не волнуйся, – лениво проговорил Фрэнк, – я знаю, без моей помощи тебе будет сложно.

Он был прав: мне действительно не обойтись без его талантов. Но наше расследование нельзя было назвать совсем уж безопасным. Поэтому я захотел узнать, как хакер относится к другому виду риска:

– А ты не боишься?

– Ну ты же не испугался после того, что с тобой провернули, – чуть оживившись, ответил он. – Мне кажется, я осторожнее тебя, без какой-либо подстраховки не пошел бы в замок – ловить на «живца».

– Подстраховку я организовал, но не все учел… Кстати, я даже рад, что получилось то, что получилось.

– Возможно. После такого происшествия сомнений в убийстве журналистки уже не осталось.

– Ну ладно, давай оставим на утро, – согласился я.

Пожелав друг другу хорошего сна, мы разошлись по своим комнатам. На прощание Фрэнк любезно попросил меня быть осторожнее, ибо отныне его драгоценная жизнь может пострадать от моих глупых и необдуманных действий.

* * *

Памятуя о том, что на ночь нельзя наедаться, вчера мы вполне успешно выполнили это правило, но как-то благополучно «забыли», что с выпивкой тоже не стоит перегибать палку. Конечно, я тормозил себя в этом занятии, но наутро понял, что вчерашние ограничения таковыми отнюдь не являлись. Безусловно, оправданий для вчерашней, относительно скромной, пирушки даже не нужно было искать в виду их очевидности: благодаря Фрэнку мы продвинулись вперед. Собираясь лететь в Париж, я был уверен, что к церемонии похорон мисс Кэмпион успею возвратиться, триумфально завершив наше расследование, хотя на все про все оставалось уже меньше недели.

После легкого завтрака – апельсиновый сок, сэндвичи и чай – мы обсудили текущий план работы для нас обоих, и Фрэнк засобирался домой. После того, как его яркий «ягуар» огромным желтком растворился в лучах наступившего утра, я переоделся в джинсы, трикотажный серый джемпер и направился в городской архив.

Здание местной библиотеки было старым и обветшалым. Вместо капитального ремонта строители его слегка «припудрили» и «подкрасили», пытаясь скрыть «морщины» времени, хотя умудрились только больше их подчеркнуть.

Войдя в высокие двери и спустившись в подвальное помещение, я оказался в большом зале архива, находившемся в некотором запустении; конечно же, его нельзя было сравнивать с университетским архивом, где царили такие аккуратность и глянец, что иногда мне бывало стыдно за отсутствие смокинга. Впрочем, и само здание библиотеки кампуса больше смахивало на музей современного абстрактного искусства – в духе времени и стиля Элизабет, поэтому сейчас я искренне сожалел, что миссис Старлингтон не имеет отношения к городской библиотеке.

Но делать было нечего: интересующая меня информация могла быть только здесь. У ближней стены зала стояли громоздкие ящики на колесах. Казалось, один неверный шаг, и эти металлические гробы придут в наступательное движение с целью задавить нерадивого посетителя, как в фильмах-ужаса в стиле Стивена Кинга. Ящики доверху были наполнены разбухшими папками, набитыми пожелтевшими от времени газетами, вырезками и фотографиями. Но, к моей радости, часть архива все же была компьютеризирована. В дальнем конце зала я заметил стойку со светящимися экранами компьютеров. Как все же хорошо, что в мире есть люди, которые получают удовольствие – в любом его эквиваленте – от перевода миллиардов слов в пиксели!

Ко мне подошла симпатичная девушка-архивариус и вызвалась помочь. Поиски можно было вести с любого экрана по именам, датам, событиям, и программа мне укажет, в каком ящике находится запрошенная информация. Поблагодарив девушку, я принялся за дело.

Надо сказать, что за три часа, проведенных за этой работой, нередко весьма занимательной, я узнал много интересного о некоторых людях нашего городка, что ж, возможно, когда-нибудь мне это понадобится. На всяких случай я сделал нужные заметки, кое-что сфотографировал на свой смартфон и, удовлетворенно вздохнув, вышел из архива.

Голод давал о себе знать, пока еще ненавязчиво, но стоило пройтись по Кипарисовой аллее и подышать ее хвойным букетом, агрессивные намеки моего желудка стали мешать мне наслаждаться отличной погодой и красотой окружающей природы. Комфорт моего состояния находился под угрозой, и я зашел в кафе, чтобы ее ликвидировать.

Я сидел в полупустом кафе и в ожидании своего заказа просматривал записи, сделанные мною в архиве. Но пока у меня еще не получалось свести найденные сведения в какую-то стройную картину. Впрочем, такой результат и не мог получиться по одной простой причине: слишком разрозненной была полученная информация, да и касалась она абсолютно разных людей. Конечно, добытые сведения могли мне пригодиться в будущем, только вот в каком? Не похоже, что – в ближайшем. На этом пессимистичном выводе не стоило зацикливаться, и я стал думать о приятном, тем более что его мне уже подали: сырный гратен с креветками и перчиком чили. Сигнал своего мобильника о получении сообщения помешал мне незамедлительно умять это восхитительное блюдо, но прочитанная новость несколько умерила мой аппетит, хотя ее можно было отнести к категории отличных. Фрэнк писал, что у него все готово, и он меня ждет. Что ж, времени у меня оставалось достаточно, чтобы собрать дорожную сумку, позвонить Элизабет и кратко рассказать Клео о причинах моего отъезда.

В течение ближайшего часа я позвонил супругам Риттер и предупредил их о своей командировке, оплатил авиа-билет в Париж и, кроме этих дел, с удовольствием съел гратен, а пунш с малиной окончательно залатал брешь в моем физиологическом дискомфорте.

Домой я пришел в отличном настроении, а заглянув в гостиную, увидел привычную картину, которая меня всегда успокаивала и умиляла: Клео была на своем любимом месте, в моем кресле-качалке, и задумчиво смотрела в потолок. Заметив меня каким-то, но точно не боковым, зрением, кошка лениво перевела взгляд на дверь, чуть задержала его на моей макушке и, вероятно, не сделав особых различий между мною и деревом, закрыла глаза. Значит, она хорошо поела, потому что быстро погрузилась в свою кошачью философию, решил я.

Я тоже был сыт, но что-то внутри меня «чего-то» хотело, и этой «неясности» нужно было дозреть, поэтому я, захватив ноутбук, вышел на террасу.

«Для вас есть почта», – радостно сообщил мне компьютер. Кликнув по почтовому ящику, я обнаружил в нем письма: от Сильвии, дяди Тони, тети Аманды и другой моей итальянской родни; «порадовали» меня многочисленные спамы туристических фирм и компаний, предлагающих ритуальные услуги. В середине списка я обнаружил сообщение от Фрэнка, подписанное «Биф».

Около часа я прилежно отвечал своим родственникам, заодно причислив к ним и «Бифа». Затем мне пришлось заняться важными звонками, многие из которых были посвящены Парижу, особенно пришлось поизгаляться, чтобы забронировать относительно недорогой (?!) номер в отеле «Костес» и столик в одном из парижских ресторанов. Более проще было заручиться помощью одного своего французского коллеги. В итоге осталось самое сложное – разговор с Клео.

…Беседа с кошкой прошла не так гладко, как переговоры с миссис Старлингтон. Но я все же надеялся, что моя питомица с возрастом станет мудрее, и у нас с ней больше не возникнет каких-либо недоразумений.

Собрав все необходимое в дорожную сумку, подготовив свой рабочий кейс и надев темно-чернильные джинсы, серый легкий свитер и синюю клубную куртку, я подошел к Клео, лежавшей в кресле, присел на корточки и погладил ее по холке. Она посмотрела на меня печальными глазами и своей мордочкой потянулась к моему лицу. Прощание оказалось более тяжелым, чем я ожидал.

Еще не было и шести вечера, но на небольшой железнодорожной платформе было тихо и одиноко. Желающих трястись вечером на электричке в Лондон было мало.

Сгущались сумерки. В лицо дул сильный ветер, но я не обращал внимание на это обстоятельство, поглощенный своими мыслями. Посторонние звуки тоже не могли отвлечь меня от вороха разноплановых размышлений. Если бы мои раздумья были разноцветными – мое сознание рисковало бы свихнуться от яркого, фееричного салюта, ежесекундно взрывающегося в моей голове. Я впервые сталкивался с такими странным и сложным для меня делом, тем более что мои прежние расследования не были связаны с убийством. Но когда-нибудь это же надо начинать, если, конечно, я хочу состояться в качестве детектива высокого класса. Вдруг на меня нахлынули какие-то сомнения, и я почувствовал неуверенность в себе: своих способностях, знаниях, опыте… Мною стали овладевать пессимистичные мысли и депрессивное настроение. По зубам ли мне это расследование? Не такой уж я амбициозный и честолюбивый! Не нужна мне слава Холмса или Пуаро, но… и отказаться уже было невозможно. Слишком поздно! Я теперь просто обязан сделать все, что в моих силах, чтобы не ощущать, как чувство вины медленно разъедает мою душу, как ржавчина металл. Если бы точно знать, что мы не допустили существенных ошибок в деле журналистки, сейчас мне было бы проще… Но я этого не знал. И мне ничего не оставалось, как постараться это узнать.

Я смотрел в окно и не замечал живописных пейзажей, быстро сменяющих друг друга. План дальнейших действий у меня был, и я хотел поговорить об этом с Фрэнком. Я чувствовал, что сегодня должен произойти серьезный прорыв в нашем расследовании. А, судя по всему, Фрэнк может поведать мне многое. Похоже, я перестал замечать некоторые детали, возможно, мелкие, кажущиеся незначительными, потому что мой взгляд уже стал «замыленным», следовательно, очевидные вещи могли проплыть мимо моего сознания и осесть где-то в подсознании, и неизвестно, когда они «всплывут на поверхность». Мои размышления прервал звонок мобильного телефона. Тодескини просил меня заехать в боулинг, где он черпал вдохновение для создания новой компьютерной игры, сюжет которой брал свое начало в аналогичном заведении. Мой приятель, по-видимому, полагал, что в Париж я полечу с одной зубной щеткой! Но подавив раздражение, я согласился. Странно, этот факт меня обрадовал, безусловно, не то обстоятельство, что мне придется тащиться в боулинг с кофром и кейсом, а то, что я смог совладать с моим давно укоренившимся отвратительным качеством – привычкой раздражаться, собственно говоря, из-за всяких мелочей. Смысл терроризировать свою нервную систему по пустякам, тем более что не в моих силах это изменить? Находить компромисс с самим собой не менее важно, чем с другими. Лучше бы мне взять пример с Фрэнка. Он легко мог переключаться на другой вид деятельности, не забывая при этом детали предыдущей работы или текущего дела. К сожалению, я так не могу. Я буду круглосуточно думать, анализировать, буквально вариться в том, чем занимаюсь на данный момент; и самое плохое, что нередко закон перехода количества в качество в моем случае имеет исключения, и озарение часто игнорирует мои терзания.

На вокзале Виктория я сел в такси и доехал до нужного мне спорт-бара, неоновая вывеска которого агрессивно разбрасывала ультрафиолетовые блики в окружающее пространство. Расплатившись, я вышел из машины и спустился по лестнице вниз. В полутемном помещении я не сразу заметил Фрэнка. Несколько человек сидело у стойки бара, но Тодескини среди них не было. Посмотрев в сторону боулинга, я увидел Фрэнка. Он стоял неподалеку от «пьяной дорожки» и наблюдал за играющими, стройным мужчиной и пышной дамой, формы которой здесь смотрелись вполне гармонично. Мой приятель держал в руке высокий бокал с напитком и, похоже, меня не очень-то ждал. Но когда я подошел, он повернулся в мою сторону и улыбнулся, казалось, изо всех сил сдерживая смех. Ну конечно, придурок с кейсом и дорожным саквояжем пришел покатать шары! Мне бы тоже хотелось посмеяться, если бы не я был этим «туристом-любителем боулинга»! Но, памятуя о своей недавней победе над раздражением, я тоже улыбнулся, мысленно отметив, что мимическая ужимка, которую с трудом можно было бы назвать улыбкой, действительно подняла мое настроение.

– Марк, рад тебя видеть! – воскликнул Фрэнк, лучезарно улыбаясь. – Пойдем присядем. И он направился к столику, находившегося неподалеку, я – следом.

– Что ты будешь? – спросил он, подойдя к столу, но продолжая стоять. Поставив свой багаж и усевшись в темное кожаное кресло, я ответил вопросом:

– Разве способы саморазрушения имеют значение?

– Конечно, имеют, и ты обычно достаточно требователен к виду деструктивных средств, – ехидно парировал Тодескини. – Вот я, например, делаю выбор в зависимости от ситуации, но примерно представляя, что мне доставит максимальное удовольствие.

– Ладно, сделаю попытку. Наверно, бокал белого вина.

– Итальянского?

– Пожалуй.

– Сейчас принесу. – Развернувшись, Фрэнк быстрой походкой направился к барной стойке.

А я окинул взглядом окружающую обстановку. В баре было полно народу, в это время люди заходили сюда не на несколько минут, а на достаточно длительное время, чтобы хорошо расслабиться после рабочего дня. Посетители беспрестанно пили, жевали, говорили и смеялись. И казалось, в мире нет никаких проблем и несчастий: нет убийств и войн, нет голода и болезней, нет техногенных катастроф и природных катаклизмов… Все счастливы и довольны, можно с радостью заниматься собственным досугом.

Хотя, честно говоря, мне тоже захотелось напиться. Но не стоило: завтра предстояло воздушное путешествие и совсем не нужно, чтобы в полете мне сопутствовали головная боль, ужасный привкус во рту, тошнота в желудке и другие «радости» похмелья.

За соседним столиком сидели две симпатичные светловолосые девушки. Они усиленно делали вид, что заняты только своей беседой и напитками, а все остальное, разумеется, их абсолютно не волнует. Но тут появился Фрэнк. Высокий и худощавый, с широкими плечами и длинными ногами, с распущенными вьющимися рыжевато-медными волосами, он был похож на звезду подиума. Девушки обратили на него внимание, даже не пытаясь как-то скрыть свой явный интерес. Тодескини поставил передо мной бокал с вином и сел напротив. И я поспешил ему сообщить о том внимании, которые проявили к нему две симпатичные особы. Сидевший к ним в полуоборота, Фрэнк, хмыкнув, сказал:

– Ты же знаешь: куда сублимируется моя сексуальная энергия. Поэтому оставь себе этих девушек.

– Стало быть, ты считаешь меня существом, которое не способно свое либидо сублимировать во что-то более достойное?

– Почему ты так плохо о сексе? – изумился он. – Я считаю секс – вполне достойным занятием. Просто у нас много других, не менее важных дел, которыми мы должны заняться не позднее сегодняшнего вечера. – Картинно, явно играя на публику, Тодескини поднес олд-фэшн с виски к своим губам, продемонстрировав публике красивый, надменный профиль и тонкие длинные пальцы пианиста.

– Вон там, через столик, сидит один крепенький мужлан и тоже бросает на тебя маслянистые взгляды, – беззлобно заметил я.

– Ты же знаешь, что мужчины меня не интересуют в этом качестве, – хмыкнул он. – Что-то я тебя не узнаю. В связи с чем у тебя такое игривое настроение?

– Сам не знаю. Наверно, боюсь, что, приступив к делу, рискую обнаружить свою полную несостоятельность в успешном завершении этого расследования.

– Да, ладно тебе. Расслабься. – Фрэнк посмотрел на меня проникновенно, но в глазах его промелькнула тревога, хотя он быстро взял себя в руки и уверенным, низким голосом твердо произнес: – Я убежден, мы на правильном пути, и чуть позже постараюсь тебе это доказать. А сейчас тебе не мешает чуть отдохнуть и оторваться. – Заметив, мое недоумение, он пояснил: – Я же не говорю, что ты должен напиться! Можно обойтись и небольшим количеством алкоголя. – Он обвел глазами зал, а затем перевел взгляд на меня: – Тебе здесь нравится? Если – нет, тогда поедем в другое место или ко мне домой.

Я вздохнул, непонимающе пожав плечами.

– Зачем? Здесь вполне уютно, – ответил я. Легкая приятная музыка звучала не так громко, чтобы мешать общению. Освещение зала тоже было достаточно мягким и комфортным. С каждым глотком вина мне все больше здесь нравилось. А недавно сказанная Фрэнком фраза меня вообще успокоила и даже обрадовала. И я воодушевился:

– Давай, действительно лучше о деле. Нам еще предстоит сегодня выработать план моих действий во Франции и продумать максимально возможную твою помощь.

Но Тодескини, похоже, не расслышал меня.

– Я сейчас приду, – сказал мой приятель, одним глотком осушив свой бокал. – А ты можешь пока пококетничать с девушками глазами и жестами. Только не превращай ничего не обязывающий флирт в банальный съем, а то мне будет за тебя стыдно. – Сверкая улыбкой, Фрэнк поднялся и пошел по направлению к лестнице, по-видимому, там располагались туалеты. Тем временем я уже почувствовал приятное возбуждение, но не из-за алкоголя, а из-за своей уверенности в успешности предстоящего расследовании. Судя по всему, Фрэнку сегодня удалось немало нарыть, коль он так светится от радости и даже меня смог заразить своим оптимизмом.

Хакер возвратился с новой порцией виски для себя и бокалом вина для меня. Не исключено, что такое ударное начало праздника сулит не совсем приятный его финал. И наше чрезмерное возбуждение, пожалуй, нелегко было притормозить, но надо было хотя бы попытаться, пока я еще был почти трезв. Да и Фрэнк, вероятно, тоже объективно оценивал свое состояние. Впрочем, по-моему, любая выпивка и объективность – понятия несовместимые.

Сделав глоток, Тодескини приступил к делу. Он перечислил несколько английских компаний, которые, кроме известных сексуальных приспособлений – «для тех, кто любит погорячее» («поострее» или «побольнее»), изготавливали и другие силиконовые игрушки. За год, оказывается, заказывалось не так уж и мало всяких резиновых представителей рептилий и земноводных. Тодескини достал из кармана темных слаксов листок и отдал его мне. Интересующий меня список он свел в таблицу. Фамилии некоторых заказчиков были мне знакомы, но нас интересовал человек, заказавший две рептилии одного вида. Первый крокодил предназначался для специфической «начинки» и последующего убийства, а второй – для замены его на первый уже после смерти Лоры. Нужную запись в переданном мне списке можно было и не искать – она выделялась ядовитым желтым цветом. Что бы сказал психолог о подсознании Тодескини? Маркировка заказанной рептилии в списке совпадала с переписанным мною номером с лапы крокодила в доме мисс Кэмпион. Тодескини обнаружил два почти одинаковых заказа, причем были они отправлены в один и тот же день, незадолго до дня рождения журналистки, из Интернет-кафе, находящегося в Корте. В графе «доставка» проставлено «самовывоз». Некто, месье Серж Морель, заказал двух, почти одинаковых, крокодилов, но разных по цене, то есть материалы из которых они были изготовлены отличались друг от друга качеством. И это легко объяснялось: более «качественный» крокодил был подарен журналистке к ее дню рождения, а второй… она бы уже не увидела. Зачем же переплачивать? Да, экономный товарищ, этот месье. Скорее всего, его сообщник забрал заказ, а затем было проделано все остальное. Только как преступники презентовали журналистке своего «троянского коня»? В особняке мисс Кэмпион я не нашел визитки от дарителя по имени Серж. А Лора не могла принять такой дорогой подарок от человека, которого она не очень хорошо знала. Но подписывать его от имени близкого знакомого человека тоже было рискованно, ведь женщина обязательно поблагодарила бы за подарок. Да и Серж с предполагаемым сообщником, скорее всего, воспользовались фальшивыми именами. Значит, там, в особняке Лоры я сделал правильный вывод: мои «друзья» ее изъяли. А имя Серж… Как жаль, что я не узнал фамилию любовника журналистки по круизу! Но лезть в такие подробности! Ошибка состояла в моем легкомысленном отношении к просьбе Лоры!.. Сколько в мире мужчин носят такое имя! То-то и оно… Просто совпадение, бесспорно, а как хорошо все могло сложиться… но очень уж просто. Так, но мы же можем взломать сайт и получить список пассажиров лайнера! Хотя, что это даст? Ну докажем мы, что этот Серж и есть убийца, а что дальше? Конечно же, это – вымышленное имя… Надо подумать…Следует ли из этих предположений вывод о том, что журналистка неплохо знала своего убийцу? Да, вполне возможно, но есть и другие варианты, пусть и не очень вероятные. Как бы то ни было, но мои пути ведут в Париж. Я взглянул на Фрэнка. Он смотрел не на меня, а на двух девушек, отдыхающих за соседним столиком. Видимо, они с моим приятелем уже находились на нужном уровне визуального контакта, за которым могло последовать и более близкое знакомство. Хотя эти дамы были не в моем вкусе. Крупные, дородные блондинки из категории бывших спортсменок, давно забросивших даже пешие прогулки и активно полюбившие все то, что когда-то им запрещалось. Впрочем, рекламировать здоровый образ жизни на фоне процветающей молочной фермы они были еще вполне способны. Можно, конечно, было бы затеять небольшую интимную тусовку, но я помнил о завтрашнем дне. Поэтому я стал высокопарно благодарить Фрэнка за список, рассыпаясь в цветистых комплиментах, и мне удалось оторвать его от активного перемигивания с потенциальными «доярками». Он благосклонно выслушал мои дифирамбы и, позабыв о флирте, переключился на рабочую волну. «Фермерши» загрустили.

Мы пробыли в баре достаточно много времени, погрязнув в обсуждении вечных тем и новых идей, правда, далеко не все они имели отношение к убийствам: большая их часть сводилась к проблеме вечного двигателя и диспута о пользе силиконовой «разумной» подружки-робота, хотя, эту часть нашей беседы я помню не очень детально. Вскоре наш общий алкогольный градус стал превышать свою обычную норму, почему-то захотелось чего-то неординарного, и я был неприятно раздосадован прозвучавшим телефонным звонком. Инспектор Теллер, быстро сообразив, что я отдыхаю, попросил меня перезвонить ему в любое удобное для меня время. Поначалу просьба Алекса очень разозлила меня, но впоследствии некоторого времени я смог оценить для себя своевременность этого звонка. Минутный разговор с инспектором привел нас с Фрэнком в чувство. Допив виски и посмотрев на меня трезвыми глазами, мой приятель твердо резюмировал, что все вопросы совещания рассмотрены и нам пора отдыхать, так как с завтрашнего дня понадобится вся мощь его интеллекта, да и мне необходим крепкий, здоровый сон, потому что от меня потребуется немало активных физических действий, ну и в небольшой степени – умственных усилий.

Кивнув на прощание девушкам, мы вышли из бара и на такси добрались до дома Тодескини.

* * *

Проснулся я от жажды. Было раннее утро. Спустившись на кухню и попив воды, я зашел в туалет. Затем опять лег в постель. Уже засыпая, я не без ехидства подумал, что у Фрэнка жажда будет сильнее. Хотя оснований так думать у меня не было: несмотря на то что Тодескини выпил больше меня, выглядел он вчера почти трезвым.

Поспав еще неопределенное количество времени, я как-то неожиданно очнулся и заметил отсутствие привычных звуков и других ощущений, но с некоторым опозданием сообразил, что нахожусь не у себя дома, и успокоился. Однако ненадолго. С легким намеком на панику я взглянул на часы: восемь часов утра, что ж, это лучше, чем я от себя ожидал.

После вчерашней выпивки в голове стучал дятел, не очень сильно стучал, чуть постукивал… птенец, наверное.

Утро не радовало: слишком хмурое и безнадежное. Казалось, весь мир погрузился в мрачную атмосферу пессимизма, лишенную тепла и радости, причем – навсегда. Было бы неплохо снова улечься в постель, несколько часов поспать, потом выпить большое ведро апельсинового сока… хотя сок не помешал бы и сейчас… Но такая, вроде бы мелочь (пару часов сна) сейчас была не осуществима: аэробус в Париж ожидать меня не будет.

Я обязал себя встать под душ, включил холодную воду и заставил себя постоять немного под резким, колючим массажем. От полученных многочисленных ледяных уколов тело постепенно стало согреваться, но не сказать, что сразу стало приятно, однако ощущение бодрости и даже определенного кайфа все же пришло. Теперь можно было добавить горячей воды, чтобы намылиться и смыть с себя грязь, а возможно, и остаточный хмель.

Вытираясь толстым махровым полотенцем, я подошел к зеркальной стене. В ванных комнатах квартиры Фрэнка были применены пленочные нагреватели, поэтому свою физиономию я смог рассмотреть без такой помехи, как запотевшее зеркало. Вполне удовлетворенный осмотром, я оделся и, захватив с собой мобильный телефон, спустился в гостиную. Фрэнк, по-видимому, еще был у себя. Биф спал. Есть не хотелось, но жажда ощущалась. Я прошел за барную стойку и открыл холодильник; достал оттуда бутылку «Voss» и несколько апельсинов; одним махом выпил стакан воды, а затем выжал себе немного сока. Стало ощутимо легче. Спустя пару минут допив все, я уже был почти готов к нормальной активной работе. Первым делом я позвонил инспектору Теллеру, но тот, вероятно, не очень жаждал общения со мной. Я было хотел уже нажать «отбой» и облегченно вздохнуть, как услышал хрипловатое:

– Привет, Марк. Спасибо, что позвонил. Слушай… тут такое дело… Ты что-то обнаружил в связи со смертью мисс Кэмпион?

– А почему это тебя интересует?

– Да, я слышал так… ничего определенного. Мм… ты можешь поделиться? Конфиденциально, конечно.

Голова у меня соображала, но играть в шахматы сейчас я бы не стал, поэтому мое краткое и очень неполное изложение информации было так туманно и расплывчато, что, будь я на месте Теллера, послал бы себя куда подальше. Но Алекс мужественно держался, хотя в итоге назвал мой рассказ «подтасовкой, домыслами и бредом, вызванными изрядным количеством алкоголя», и всего этого было недостаточно, чтобы возобновить полицейское расследование. Меня такой вариант вполне устраивал, и совесть моя была чиста. Но на мой аналогичный вопрос о смерти профессора Биггса, инспектор ответил соответствующей пародией на меня. Хотя кое-что я понял: в крови профессора Биггса не удалось обнаружить каких-либо препаратов или веществ, которые могли бы вызвать его смерть. Но выясняются обстоятельства по факту возможного несанкционированного проникновения постороннего лица на частную территорию. После такого «конструктивного» разговора, я, тем не менее вздохнул с облегчением.

Затем я отправил отчет – правда, тоже не очень полный – миссис Старлингтон.

Я уже стал подумывать о легком завтраке, как появился Фрэнк с выражением лица, которое неплохо бы смотрелось на похоронах близкого родственника. Но его мрачность рассеялась после моего рассказа о разговоре с Теллером. Я давно подозревал, что Тодескини относится к инспектору не только пренебрежительно, но даже с долей какой-то брезгливости. Впрочем, в моем представлении Фрэнк казался человеком в большей степени равнодушным к кому бы то ни было: затрачивать собственную энергию на человека, недостойного его, Фрэнка, внимания было бы, по-меньшей мере, неразумно. Так, во всяком случае, он мне говорил.

Сделав себе бутерброд и чай, я поставил их на поднос, и направился в гостиную. Щелкая пультом и жуя бутерброд, я смотрел на большой экран, на мелькание кадров, не вникая в смысл транслируемых передач. Думал о том, что наша жизнь тоже по своей сути – мельтешение мгновений… Вот рождение, детство, юность… Но в какой-то момент для некоторых, как для Лоры например, наступает пауза длиною в вечность, и уже невозможно досмотреть финал даже собственного фильма. Хотя многие, несомненно, досматривают… Только получают ли они удовольствие от этого просмотра?

Погрузившись в раздумья, я не услышал вопрос Фрэнка. Он повторил:

– Ты не опоздаешь? Вызвать такси?

– Да, спасибо, – очнувшись, ответил я.

Тодескини с чашкой кофе в руке присел напротив:

– Марк, дай мне пару дней, чтобы дописать коды к своей игре. Мне осталось немного. – Он кивнул в сторону компьютерного стола-трансформера, где змеилась длинная лента распечатки. – И я к тебе присоединюсь.

– Думаешь, я один не справлюсь?

Фрэнк откровенно смутился, чем поверг меня в изумление, приятно обрадовав. Если человек может смущаться – значит, ничто человеческое ему не чуждо. Но, надо признать, моему приятелю замечательно удается изображать циника.

– Я думаю, ты иногда необдуманно рискуешь. Но дело не в том. – Он поставил чашку на столешницу. – Подозреваю, расследование будет весьма непростым. Вдвоем нам будет проще, ну и быстрее.

Тодескини был прав, и я честно ему об этом сказал. Мы еще немного обсудили наши предстоящие шаги, и я поднялся в свою комнату, чтобы забрать свои сумку и кейс. Затем попрощался с Фрэнком и проснувшимся Бифом, а спустя сорок минут уже был в аэропорту Хитроу. Но для хорошего настроения у меня не было никаких причин: плотный туман, окутавший аэропорт, мог задержаться надолго. С раздражением я смотрел в окно, сидя за столиком в кафе и попивая «Эвиан». Прохладная жидкость постепенно облегчила физическое самочувствие, а воспоминание о вчерашнем вечере немного улучшило мое душевное состояние. Несмотря на небольшое алкогольное возлияние, наша встреча с Фрэнком прошла результативно. Сосредоточенно размышляя о произошедших событиях под другим углом зрения, я и не заметил, как объявили регистрацию на мой рейс. Через пять минут я был уже у стойки регистрации и вскоре протягивал посадочный талон симпатичной и улыбающейся стюардессе. Лишь устроившись в удобном кресле и закрыв глаза с одним-единственным намерением – погрузиться в сон, я расслабился и приготовился отключиться. Но как обычно бывает: долгожданное забытье не приходило, зато мою голову стала осаждать мысль – она же – проблема: каким образом я попаду в эту закрытую школу-интернат? Вчера Фрэнк мне подал одну идею, но она предполагала риск, и ее следовало хорошо обдумать, чтобы не попасть в ситуацию, которая на этот раз может закончиться для меня совсем не желательно; испытывать судьбу еще раз так бездумно, как пару дней назад, уже не хотелось.