К темнице Хурха меня сопровождал Алл с несколькими воинами. Мы ехали не спеша по узкой каменистой дороге. Воины держались немного в стороне, давая нам возможность поговорить.

— Скажи, Алл, что ты знаешь о вампирах? — спросил я.

Алл пожал плечами:

— Странный вопрос. У нас они не водятся, но я слышал о них из древних преданий. Говорят, что вампиры были созданы Богами, пришедшими на землю еще до второго потопа. Они должны были следить за людьми и заставлять их работать. В общем, стражи людей и палачи. Насколько я понимаю эти Боги, и были теми пришельцами из Внешнего мира, из-за которых потом был создан союз Черного дракона и закрыты проходы во Внешние пределы. А почему ты спрашиваешь?

— Орей упомянул о них, и мне стало интересно, — ответил я. — А что значит знак Черного коршуна, несущего дракона в своих когтях? Ты видел когда-нибудь такой знак?

— Ого! Откуда тебе известен этот знак?! Это знак ордена очень древнего и тайного. Я мало что знаю о нем. Только то, что храмовники этого ордена были как-то связаны с аннурами — воинами Света, воевавшими когда-то с темными силами во всех пяти мирах. Но уже много тысячелетий прошло с тех пор, как исчезли и сами воины-аннуры, и храмовники древнего ордена. Как ты узнал о них?

— Слышал предание, но никто ничего не может рассказать мне о них, кроме того, что сказал ты.

В это время из-за поворота показалась небольшая долина. Она, как вмятина на неровной поверхности, лежала между несколькими горными вершинами. Высокая одинокая башня стояла среди окружавших ее голых серых скал. Она была похожа на срезанный прут бамбука — длинная и тонкая, без дверей и окон на ровных стенах. Только на самой верхушке темнели узкие стрельчатые проемы, смотрящие на четыре стороны света.

Странное понимание того, что значит «отпустить на покой», несколько озадачило меня, когда я узнал, где проведет остаток жизни свергнутый жрец.

Как только мы подъехали к самому подножию башни, в стене с тихим шорохом открылся вход, из него выступил человек, одетый в черные одежды. Он поклонился и молча указал рукой на дверь, приглашая меня следовать за ним.

Внутри застенок был пуст, только крутая витая лестница вела в заоблачную высь, теряясь в ее темноте. Человек так же молча указал на лестницу, но сам остался внизу. Я начал подниматься по крутым каменным ступеням, обвивавшим тонкий каменный столб, стоящий в центре. Когда человек скрылся из виду, я помчался наверх с привычной для меня скоростью. Долгое пребывание среди людей и сдерживание вампирских способностей уже начинало тяготить меня.

На самом верху лестница окончилась небольшой комнатой. Там, прикованный к столбу невидимыми путами, стоял жрец.

Незастекленные узкие окна, пропускали в комнату свет и ветер. Наверное, когда разыгрывается непогода и идет дождь, узнику приходится несладко: помещение слишком мало и брызги свободно достигают его. Я заметил, что столб поворачивался вокруг своей оси и пленник мог смотреть в ту сторону, в которую хотел. Но вряд ли это доставляло ему удовольствие, так как вид из окон был тягостным. Только голые скалы и кусочек голубого неба были видны из его темницы.

Хурх стоял, закрыв глаза. Он был мертвенно бледным и изможденным. Старость покрыла его лицо сетью глубоких морщин и высеребрила длинные волосы.

— Вы хотели говорить со мной? — спросил я.

Он вздрогнул и с трудом открыл глаза.

— Да. Я хотел видеть тебя, — проскрипел он тихим голосом и опять устало прикрыл глаза.

Я стоял и ждал, когда он заговорит. Хурх некоторое время молчал. Его глаза были почти закрыты, но у меня было такое чувство, будто он внимательно наблюдает за мной.

— Мне очень жаль, что так случилось, — проскрипел, наконец, жрец, не открывая глаз, — я не хотел испортить твой праздник. Эти проклятые нигрумы никогда не могли проявлять должную выдержку и терпение. — Он судорожно вздохнул и вновь замолчал на несколько минут.

Я решил не торопить его и выждать. Пусть сам раскроет все, что задумал.

— Я лишь хотел, чтобы ты знал, в какую опасную бездну тебя толкают эти, с позволения сказать, «доброжелатели». Им было важно, чтобы ты выполнил поручение Теда и принес элементы. Вот увидишь: Орей предложит оставить их здесь. Он станет уверять, что этот мир — самое безопасное место! Но я никогда не был согласен с этим. Я говорил ему, что они должны оставаться там, где были. Раз столько тысячелетий они были недосягаемы, зачем тащить их сюда? Тебе не приходило это в голову?

— Приходило. Но, возможно, пришло время принести их.

— Да? Ты знаешь, что с ними делать? Для чего они нужны? — Хурх открыл глаза и вопросительно взглянул на меня. — Может, Орей рассказал тебе правду о твоем рождении, и ты знаешь, что нужно от тебя Союзу?

— Не понимаю о чем вы?

— Конечно не понимаешь! Ведь тебе не сказали, что ты не просто преемник Теда, ты еще и хранитель священного ларца, так же, как и Тьедвальд. Только ему не повезло: он погиб, защищая ларец. Он передал эту обязанность по наследству, когда понял, что больше не в силах уберечь его.

— Но у меня нет этого ларца! И как связан Тьедвальд с водой и камнем?

— Он был хранителем ларца и секрета этих элементов. Ты не знаешь, где ларец, потому что не прошел всех испытаний! Тебе придется еще не раз столкнуться с болью, разочарованием и опасностью, прежде чем твоя воля станет настолько сильной, что ты сможешь противостоять мощи ларца. Такова плата за обладание этой тайной. Сейчас ты только стоишь на пороге познаний. Тебе еще не ведома вся трагедия твоей жизни и смерти. Но я покажу тебе, чем ты жертвуешь ради сомнительной чести — быть хранителем символов чужой власти.

Хурх закатил глаза и зашептал какие-то заклинания, перемежая древние слова с числами. Затем открыл помутневшие глаза, глядевшие, казалось, сквозь толщу времени и запел.

Я почувствовал, что проваливаюсь в бездну и невольно зажмурился.

Влажный ветер коснулся моего лица. … нет … не моего … Не знаю. Какое-то странное чувство: я был собой и … не был собой!

Я ощутил в себе присутствие другого человека! Или я был в его теле? Чужие мысли, чужие чувства. Но почему они мне так близки? Не открывая глаз, я слушал его мысли. Они были тревожны.

Он думал о том, что боги перестали заботиться о его народе. С каждым годом сезонные ураганы приносят все больше разрушений. Реки и каналы переполняются и выходят из берегов, уничтожая посевы. Море пустеет. Рыба уходит от берегов, за ней уходят и морские животные. Птицы гибнут, не успев отложить яйца. Народ, населявший несколько обширных долин у берегов океана, начинает голодать. Жрецы не в силах умилостивить гнев богов даже большим количеством человеческих жертв. В прошлом году семьдесят человек вступили в ритуальную схватку, их кровь обагрила священную площадь пирамиды Луны, но в этом году Эль-Ниньо принес еще больше разрушений.

Что-то произошло тридцать лет назад, когда верховный жрец пирамиды Луны внезапно умер и на его место пришел другой. Он сильно отличается от прежних верховных жрецов своей ненасытностью в человеческими жертвами. Посвященные, которым жрец передавал волю богов, говорят о его необыкновенной силе, которую он не утратил за тридцать лет. Рассказывают, что глаза жреца горят жутким кровавым огнем из-под ритуальной маски, когда он пьет теплую человеческую кровь. Об ужасных клыках и когтях, растущих во время церемонии расчленения и снимания кожи с жертвы, которую он потом одевал на себя. Поговаривали, что это сам Шбаланке — бог-ягуар воплотился в жреце, потому что непереносимый страх терзает всякого, кто находится рядом с ним. Люди рассказывают о его необыкновенной проницательности и мудрости, поэтому, несмотря на трепет, паломники со всей империи сходятся к его храму.

Вслушиваясь в мысли незнакомца, я начинал понимать, что он каким-то образом связан со мной и красноглазым, ведь, без сомнения, он размышлял о нем или о другом вампире.

Я хотел открыть глаза, но не смог. Наверное, человек, в тело которого я попал, стоял с закрытыми глазами. Тогда я попытался поднять руку — не получилось. Значит, «хозяином тела» был он.

А «хозяин» продолжал размышлять.

Ему предстояло идти в храм Луны и встретиться с верховным жрецом. Священнослужитель потребует ответа, но он не знал, что сказать. Ведь тайна, в которую его посвятили, не должна открыться никому, даже всесильному жрецу.

«Хозяин» перебирал в памяти события последних дней. Он вспоминал, как его подняли среди ночи несколько дней назад и скрытно вывезли из храма Солнца. Они всю ночь поднимались к вершинам священной горы. В ее тайных пещерах еще с начала времен находятся древние святилища. Только в самых крайних случаях люди беспокоят предков. Самые храбрые или отчаявшиеся из людей добровольно уходят в лабиринты подземелий, чтобы соединиться с миром предков и поведать им о нуждах живущих.

«Хозяин» вошел в пещеру один. Его провожатые остались у входа: никто из смертных не мог вернуться из мира ушедших. Жуткий липкий страх сковал ноги тугими путами. Тишина давила тяжким грузом. Застоявшийся воздух пещеры не позволял вдохнуть полной грудью.

Наконец длинный извилистый тоннель окончился небольшой пещерой. В ее глубине стоял человек необычайно высокого роста. На нем были сияющие одежды из пурпурного полотна.

— Входи, Атаутельмек, — произнес человек низким голосом. — Сегодня пришло время посвятить тебя в великую тайну, которую ты должен сохранить, во что бы то ни стало. Смотри, видишь этот знак на стене? Это замок, замыкающий вход в святилище, в котором хранятся священные реликвии. А это ключ, при помощи которого можно открыть дверь. — Незнакомец протянул «хозяину» небольшую золотую пластину в виде диска, в центре которого сияло выпуклое изображение солнца. — Запомни, никто в мире не должен знать об этом. Ты передашь знание своим потомкам, они своим. Когда настанет конец мира, твой род сможет уберечь человечество от гибели.

— Я не смогу выполнить твое поручение, — юноша опустился на колени перед божеством, — потому что должен отправиться в мир предков, чтобы передать мольбу о прощении моего народа.

Внезапно сияющий человек прикоснулся к голове «хозяина».

— Теперь ты защищен, — сказал он и начал таять на глазах изумленного Атаутельмека.

— Запомни: никто не должен знать. Никто! — утихающее эхо еще долго звучало в пещере.

Атаутельмек вздохнул и открыл глаза. Я увидел, что он стоит на плоской средней площадке длинной пирамиды, имевшей три террасы соединенные между собой. Справа от него поднималась высокая стена с широкой лестницей, ведущей на верхнюю площадку пирамиды. Слева виднелась нижняя площадка. На верхней площадке стоял дворец его отца: правителя этих земель и носителя титула Ах-Кина — верховного жреца Солнца. На нижней — ритуальный храм и место захоронения человеческих жертв солнечным божествам. Стены пирамиды, ступени которой спускались узкими высокими уступами к обширной площади, были облицованы солнечным металлом — золотом. На другом конце площади напротив солнечной пирамиды высилась пирамида Луны. Закат окутал ее кровавой дымкой. Солнце большим кругом плыло в необычном темно-красном мареве. Весь небосвод пылал, словно гигантский пожар.

За спиной послышались шаги. Атаутельмек оглянулся — несколько жрецов приближалось к нему.

— Пора, — подумал юноша, и его сердце дрогнуло, предчувствуя беду.

Жрецы повели его в покои, где обрядили в дорогие одежды. Он должен предстать перед жрецом храма Луны во всем великолепии наследника трона, ведь он единственный сын правителя и преемник на посту верховного жреца Солнца. Все его старшие братья были принесены в жертву и уже стали посланниками в мир духов, но ни один из них не смог убедить богов усмирить свой гнев, и несчастья по-прежнему преследуют их народ.

— Отец желает говорить с тобой, Атаутельмек, — склонился в низком поклоне, вошедший в его комнату слуга, — он ждет тебя.

Юноша поднялся на верхнюю площадку пирамиды Солнца.

Атаутельмек оглянулся — пирамида Луны, облицованная цветной керамической плиткой с изображениями богов и их тотемов по нижней ступени, в золотых и серебряных пластинах верхних, сияла в кровавых прощальных лучах солнца. Что-то зловещее было в этих непривычно мрачных тонах. Его сердце вновь сжалось в предчувствии беды.

После обширной передней дворца правителя, он прошел в покои отца один. Дальше посторонним входить не полагалось. Юноша прошел через первый зал, он был украшен перьями ярко-желтого цвета, сплетенными в своеобразный гобелен и повешенными на стенах в виде изящных драпировок и фестонов. В следующем зале стены украшали орнаменты из сверкающих перьев «синей птицы». Третий зал, завораживающей красоты, был украшен перьями чистейшего и самого ослепительного белого цвета. Последний зал, где стоял трон отца, был убран перьями ярко-красного цвета, взятыми от самых красивых птиц.

Правитель стоял у окна и смотрел на небо. Солнце село, и красное зарево понемногу становилось еще более зловещим.

Атаутельмек опустился на колени и поприветствовал правителя, коснувшись лбом пола у его ног.

— Встань, сын мой, — проговорил глухим старческим голосом правитель. — Сегодня пришло твое время, и я хочу проститься с тобой.

Верховный жрец вздохнул и отвернулся от окна.

— На тебе лежит великая ответственность: ты должен убедить Чака, бога воды и дождя смирить свой гнев. Пятеро сыновей отправил я к нему с такой просьбой, но никто не смог уговорить его. Вот уже тридцать лет он посылает на наши земли множество бед в виде ураганов и ливней. Размыты каналы, поля превратились в болота, море оскудело. Я очень надеюсь, что ты, мой последний сын, сможешь убедить богов Кукулькана и Кинич-Ахау стать на защиту нашего народа и повлиять на Чака.

Ты должен узнать причину, по которой боги гневаются на нас. Возможно, это поможет тебе в разговоре с ними.

Много лет назад, когда наши воины отбили вражеские полчища, напавшие на эти земли, жрецы принесли богам многочисленные жертвы. Все боги были удовлетворены, кроме Кавеля — бога войны. Ты знаешь, что обычно воины, захваченные в плен, жертвуют ему свои жизни, но в этот раз его жрец потребовал, чтобы на высокий алтарь была положена царская дочь.

Царь, правиший нашей страной в то время, не имел своих дочерей. Он направил посольство к правителю Кольуакана, чтобы просить одну из его дочерей стать символической матерью Кавеля. Верования того царства были другими. Царь Кольуакана, не заподозрив ничего дурного и будучи польщен таким знаком отличия, предоставил им дочь, которую сопроводили в наш город, где ее с большим торжеством принесли в жертву. С нее была снята кожа, которая стала одеянием жреца. Несчастного отца пригласили на эту церемонию, чтобы тот мог сам увидеть обожествление дочери. В мрачных залах храма бога войны он сначала не мог понять, куда клонится этот ритуал. Но когда ему дали смоляной факел, он увидел главного жреца, одетого в кожу его ребенка, и которому поклонялись верующие. Он в порыве гнева и ужаса проклял наш народ. Боги не приняли жертвы, принесенной принудительно. С тех пор несчастья преследуют нас, и никакие добровольные жертвы не могут уговорить богов забыть обман.

Сейчас ты пойдешь в пирамиду Луны, чтобы встретиться с ее верховным жрецом. Он скажет тебе все, что следует знать тому, кто отправляется в долгий путь по загробному миру. Я правлю днем, он — ночью. Мир мертвых — его область.

Верховный жрец Солнца и правитель подошел и обнял сына.

— Хотя я не должен скорбеть, мне жаль, что все так случилось и на тебе прервется наш род.

Это было высшим проявлением отцовской любви и заботы. Еще ни разу отец не выказывал к нему такого внимания. У юноши защемило сердце.

* * *

Первый зал храма Луны встретил Атаутельмека мрачными отблесками факелов на серебряных кирпичиках, которыми были выложены его стены. Кровавые сцены жертвоприношений и ужасающие маски ночных богов и духов смотрели на него со всех сторон.

Юноша нервно передернул плечами, отгоняя позорное чувство страха. Он вскинул голову и храбро вошел в следующий зал. Этот зал был отделан прекрасными морскими раковинами всевозможных разновидностей и самых ярких и нежных оттенков, в которые были вставлены драгоценные камни, поблескивающие в свете факелов.

Атаутельмек знал, что кровавый жрец, один вид которого вызывал у людей ужас, ждал его в четвертом зале. Не останавливаясь, только бросив мимолетный взгляд на золотое убранство третьего зала (он еще ни разу не был здесь), юноша прошел дальше.

Четвертый зал мерцал зловещими отблесками на стенах, облицованных блестящим кроваво-красным камнем. Огромные статуи Ах-Пуча — бога смерти и владыки мира мертвых, Иш Таб — богини жертвоприношений и ритуальных самоубийств, Кими — бога смерти, Сипакна — демона подземного мира и Шбаланке — бога-ягуара выстроились вдоль стен и грозно взирали на людей своими устрашающими глазами.

Посреди зала на невысоком постаменте расположился верховный жрец этих мрачных божеств. Он был почти наг, только короткая юбка из диковинной ткани на разукрашенном теле, да огромный головной наряд из перьев украшали жреца.

Юноша подошел к постаменту, встал на колени и коснулся лбом пола, затем, подняв голову, смело посмотрел на жреца.

Жрец молчал. Он долго смотрел на Атаутельмека, не позволяя ему подняться.

Я всматривался в лицо жреца, стараясь найти в нем знакомые черты. Но при тусклом свете факелов и из-за толстого слоя краски на лице я не мог понять, был ли жрец красноглазым или другим вампиром.

— Духи поведали мне, что ты покидал храм несколько дней назад. Разве тебе неизвестно, что это запрещено? Что заставило тебя покинуть пределы пирамиды? Ты осквернил неосвященной землей свое тело! Наверное, причина была столь важна, что ты не остановился даже перед этим преступлением! — произнес жрец.

И я тотчас узнал его по голосу: все то же высокомерное выражение и те же презрительно-насмешливые нотки. Он не изменился за многие сотни лет.

— Меня позвал Небесный Человек, сын Солнца, — ответил смиренно юноша.

У меня замерло в груди. Неужели он настолько скован страхом, что не сможет противостоять красноглазому?! Но ведь красноглазый может читать его мысли! Или нет?! Может, тот человек в пещере знал о красноглазом и поэтому сказал, что Атаутельмек защищен?

— Небесный человек?! — воскликнул вампир. — Куда он позвал тебя?

— Мне запрещено об этом говорить, — юноша склонил голову в знак смирения.

— Он что-то передал тебе?

— Я не могу сказать.

— Мне?! — вампир вскочил со своего места. Перья на его голове всколыхнулись, отбросив огромную тень на стены храма. Но быстро справившись с собой, он произнес громовым голосом, — ты должен отвечать на все мои вопросы! Без промедления! — жрец гордо выпрямился во весь рост, возвысившись над коленопреклоненным юношей.

Юноша мочал. Я видел, как страх перед кровавым жрецом сжимал его сердце, но в то же время его поддерживала могучая вера в Небесного Человека, которому он доверял больше, чем всему пантеону зловещих богов. Я понимал, что Атаутельмек скорее умрет, чем предаст сына Сияющего Солнца.

— Отвечай мне, или я лишу тебя чести быть принесенным в жертву. Во всем подлунном мире нет большего позора, чем быть отлученным и изгнанным из своего рода, — красноглазый схватил голову Атаутельмека, поднял ее и долго всматривался в глаза юноши.

Но тот молчал.

— Ну что ж, можешь идти. Ты мне больше не нужен. Завтра на закате я скажу, что решили боги, — вампир презрительно толкнул юношу босой ногой в грудь. — Я подожду. У тебя есть время до вечерней зари.

Атаутельмек вернулся в свои покои. Сняв с себя тяжелые одежды, он сел на подоконник, отделанный дорогим деревом и задумался.

Все казалось бессмысленным. Если Сияющий человек — Бог, то он должен знать о том, что Атаутельмеку предстояло быть принесенным в жертву. А если его покроют позором и выгонят из страны, ему уже никогда не иметь семьи и потомства. Кому же в таком случае он передаст тайну?

Мысли Атаутельмека улетели в другую сторону. Он вспоминал девушку. Она была прекрасна. Когда его братья были еще живы, она предназначалась ему в жены. Они обручены с самого детства, но ему должен был исполниться двадцать один год, прежде чем он смог бы жениться. Прекрасная Таилькона.

Вдруг его глаза накрыли чьи-то ласковые и нежные руки. Послышался тихий смех, и легкий поцелуй коснулся шеи под собранными в длинный хвост волосами.

— Таилькона! Как ты …

Юноша соскочил с высокого подоконника и подхватил девушку на руки.

Она была красива, но не это поразило меня: у нее был запах Дианы. Я не мог ошибиться … никак не мог! Я вдыхал его и вдыхал и никак не мог насладиться ее чудным ароматом.

Так вот, о чем говорил Хурх! Я попал в свою предыдущую жизнь! Мы с Дианой любили друг друга и в прошлых жизнях! Нам суждено быть вместе. Поэтому сто лет назад я узнал ее запах при первой же встрече в роще перед замком!

— Тсс … не так громко. Матери заснули: кто-то угостил их изрядной порцией коки, — девушка лукаво улыбнулась, — и мне удалось ускользнуть на несколько минут.

— Но «женский дом» на другом конце города. Как ты добралась так быстро?

— Я спешила. У нас так мало времени, Атаутельмек, а ты болтаешь о глупостях. Я пришла сказать, что вчера к нам приходил жрец Луны. Он долго о чем-то разговаривал с верховной матерью, а потом они позвали меня. Жрец ни о чем меня не спрашивал, только смотрел своими жуткими глазами несколько минут, а потом резко повернулся и ушел. Мне страшно. А вдруг он выбрал меня для жертвоприношения?

— Завтра, на празднике Луны, я должен выйти на жертвенный бой.

— Нет! — девушка вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Так было решено. Я уже прошел очищение, но пару дней назад случилось нечто очень важное. Теперь моя судьба в руках жреца Луны. Он или допустит меня к бою, или отправит в изгнание. В любом случае нам больше не суждено быть вместе, — Атаутельмек поднял голову девушки и нежно коснулся губами ее пальцев, сквозь которые текли слезы.

— Изгнание? Тебя выгонят из города, и ты будешь проклят навеки? За что?!

— Я видел Бога, Таилькона. И мой Бог дал мне поручение. Я не могу рассказать тебе об этом, потому что поклялся молчать. Но теперь я не знаю, как выполнить его.

— Ты можешь мне ничего не рассказывать. Я верю каждому твоему слову. Скажи только, что нужно сделать, и я помогу тебе, — Таилькона решительным движением вытерла слезы.

Атаутельмек невольно улыбнулся, глядя, как эта хрупкая девушка смело бросилась ему на помощь.

— Я должен кое-что передать по наследству своим детям, вот и все. Но как я сделаю это, если меня убьют или изгонят?!

Таилькона нахмурила лобик и задумалась на секунду, а потом спросила:

— Ты уверен, что это был Бог?

— Конечно! Он сиял, как тысяча солнц! А потом растаял у меня на глазах, как утренний туман!

— И жрец узнал об этом! Он выспрашивал тебя, а ты ему ничего не сказал! — девушка восхищенно посмотрела на юношу.

— Я дал слово.

— Значит, нужно бежать! — воскликнула Таилькона.

— Что?! Куда?! — не понял Атаутельмек.

— Мы с тобой убежим! Сейчас же! Поручение твоего Бога важнее, чем все жрецы, вместе взятые. Если бы это было не так, он пришел бы к ним, а не к тебе! Теперь ты — верховный жрец. Собирайся, уходим прямо сейчас. Ночь только началась, нас не хватятся до самого утра!

— Правильно! Только бежать я должен один. Ты не можешь рисковать своей жизнью из-за меня.

— Если ты убежишь, жрец не оставит меня в живых. Он сдерет мою кожу, когда мое сердце еще будет биться в его руках. Пусть я умру, но умру рядом с тобой, а не у позорного столба.

Не раздумывая больше, Атаутельмек бросился в свою комнату и вернулся через минуту с золотой пластиной, которую ему дал Сияющий Бог. Он обнял девушку и, крепко поцеловав, повел ее к тайному ходу, через который они вышли далеко от города, в густых зарослях сельвы на пустынном берегу канала.

К рассвету беглецы успели подняться в горы, покрытые густыми непроходимыми лесами. Они уходили все дальше от страшного жреца и ужасной участи, быть принесенными в жертву. Постепенно их тревога рассеивалась, и на смену ей приходило восхитительное чувство свободы.

Они больше не боялись. Атаутельмек и Таилькона были счастливы так, как бывают счастливы влюбленные, оставшиеся, наконец, наедине. К полудню, поднявшись высоко в горы, они остановились у небольшого ручья. Наскоро перекусив плодами, которые собрали по дороге, беглецы вновь пустились в путь, стараясь уйти как можно дальше от города.

Я надеялся, что им удастся уйти от красноглазого, но знал, что он не позволит добыче ускользнуть так легко. Он будет их искать. И ему в этом поможет умение читать чужие мысли и острый нюх.

Как бы я хотел им помочь! Я начал усиленно пробиваться в мысли Атаутельмека, но у меня ничего не получалось. Он не слышал меня. Его мысли сначала были тревожными, полными страха. Потом они наполнились восторгом и любовью. Он с восхищением смотрел на свою храбрую и такую умную спутницу, смело вышагивающую рядом.

К вечеру путники поднялись высоко в горы и остановились на крутом склоне горного хребта. Рядом высились две горы, поднимавшиеся как гигантские остовы затонувших кораблей.

— Я хочу спрятать пластину …

— Нет. Ты не должен говорить об этом даже мне. Ты дал слово. Иди один, я подожду тебя.

Атаутельмек благодарно посмотрел на свою спутницу. Наклонился и поцеловал ее, а затем повернулся и решительно зашагал по тонкой, едва заметой тропе, пробираясь сквозь густые заросли сельвы.

Выйдя на вершину утеса, у самого подножия двух гор, Атаутельмек огляделся. Далеко внизу, в узком горном ущелье, блестела на солнце широкая лента реки. Среди вековых деревьев виднелись каменные горбы, выступавших из травы глыб. Юноша слышал предание, что на этой вершине находилось старинное капище с огромным камнем посредине. Он начал искать его. Выйдя на небольшую площадку, очищенную от деревьев он увидел треугольную платформу, вырубленную в скалистой почве. На платформе стоял искусно обтесанный из цельной скалы камень.

— Интиуатана — место, к которому привязывается солнце, — почтительно прошептал Атаутельмек и склонил колено перед древним алтарем.

Затем нашел острый камень и начал рыть землю у основания платформы. Вырыв узкий глубокий подкоп, он засунул в него диск, обернутый вытканной из хлопка холстиной, и аккуратно засыпал его землей. Утрамбовав ее и уложив дерн, удовлетворенно оглядел свою работу: никому и в голову не придет, что здесь что-то спрятано.

Я внимательно следил за действиями «хозяина», запоминая приметы. Теперь я знал, в какую сторону направить дальнейшие поиски. Одно оставалось неясным, на каком континенте это происходит. Пирамиды сбивали с толку. До сих пор я считал, что они есть только в Египте. Но все указывало на прямо противоположное место: там пустыня — тут дикие джунгли, там пирамиды островерхие — здесь со зданиями на плоских вершинах.

Атаутельмек вернулся к девушке, и они направились в глубь горного кряжа. Нужно было спешить. До наступления темноты оставалось не так много времени.

Поднявшись на голый горный хребет, выступавший из щетины сельвы, они увидели, как по крутой тропе к ним поднимается небольшой отряд воинов, состоявших на службе жреца пирамиды Луны. Погоня была неожиданно близко.

Беглецы бросились под укрытие деревьев, но я уже знал, что им не скрыться. Во главе погони шел красноглазый. Часа через два воины окружили изменников и, связав им руки, поставили на колени перед жрецом. Все было кончено.

* * *

Вопреки правилам, публичная казнь провинившихся была назначена не на поздний вечер, как обычно, а на полдень. Но и дело-то было не совсем обычным: за все время существования этой цивилизации не происходило ничего подобного.

Народ собрался на площади за несколько часов до начала, чтобы рассмотреть привязанных к позорному столбу Атаутельмека и его возлюбленную. Несмотря на большое скопление людей, на площади не было шумно. Все говорили шепотом. Многие, хотя и побаивались жреца, все же сочувствовали влюбленной паре.

День выдался погожим и солнечным, как будто в насмешку. На высокой террасе пирамиды Луны, под большим красочным балдахином, отделанным золотыми и серебряными пластинами, сидел красноглазый жрец.

Я знал, что он специально передал пленников правителю и жрецу Солнца. Всю ночь красноглазый бился над беглецами, но ни один из них не проронил ни слова. И тогда их истерзанные тела были выставлены на солнцепек.

По закону, в дневное время казнью должен распоряжаться жрец Солнца. Он появился на площади в сопровождении свиты ровно в полдень, когда солнце встало в зените. На площади раздались звуки флейт, барабанная дробь и низкие голоса больших морских раковин. Было видно, что правитель сильно постарел всего за несколько часов.

— Люди священного города! Перед вами отступники, совершившие невиданное доселе преступление, — заговорил жрец Солнца в наступившей тишине. — Они отважились преступить законы предков и выбрали позорное бегство, вместо почетного права пройти дорогой посланников к нашим богам. Вы знаете, какие беды терзают нашу страну много лет. Мы надеялись, что этот человек сможет донести богам наши просьбы, но он предпочел оскверниться соитием с женщиной, нежели вступить в священные чертоги богов.

Жрец перевел дыхание и продолжил:

— В мире нет большего преступления, чем то, которое они совершили. Нет такой казни, которая смогла бы очистить их от скверны. Поэтому они будут подвержены сожжению, а их пепел развеян, дабы даже их кости не могли бы поганить землю предков. Да будет так! Я сказал! — жрец опустил свой жезл в знак неоспоримости приговора.

Толпа ахнула от столь сурового наказания. Стать пеплом, пылью, без места погребения … такого еще не было в истории их империи.

Атаутельмек вскинул голову и посмотрел на отца. Жрец невольно взглянул на него, их глаза встретились.

— Отец! — беззвучно крикнул юноша.

— Прощай, — так же безмолвно ответил отец.

На площадь под бой барабанов, рев флейт и раковин несколько воинов внесли вязанки. В один миг вокруг столба, к которому были привязаны пленники, выросла огромная куча из соломы и тростника.

Все стихло. Жрец Солнца высек искры из огнива, … затеплился трут, … пучок сухого хлопка вспыхнул ярким пламенем. Помощник жреца поднес к огоньку скрученный жгут соломы. Она задымилась, словно сопротивляясь, но потом показался крошечный огонек. Жгут вспыхнул. Помощник зажег он него несколько факелов, которые держали младшие жрецы и все, повернувшись, опустили факелы к кострищу.

Я смотрел на происходящее глазами Атаутельмека. Он ни о чем не думал. Только всесильная вера в Сияющего Бога все еще билась в его сознании тонкой ниточкой надежды.

И вдруг солнце померкло. Стало быстро темнеть. Все подняли головы к небу и, взглянув на солнце, люди увидели, как на него справа надвигается что-то черное, и оно имеет не привычный круглый, а серпообразный вид, как стареющая луна. Вот уже от солнца остался узенький яркий серпик, его лучи уже почти не согревают, становится прохладно. Еще несколько мгновений, и над площадью, городом, и долиной с неимоверной быстротой проносится странная гигантская тень. Солнце совсем исчезает и становится темно, как в поздние сумерки. День внезапно превращается в ночь. На потемневшем небе появляются яркие звезды, а на месте Солнца виден черный круг, окруженный растрепанным серебристым сиянием.

Толпа замерла в оцепенении. Факелы выпали из рук жрецов. Костер слабо дымил, не получив достаточной огненной пищи.

И тогда Атаутельмек закричал:

— Слушайте, люди, на священную гору спустился сын Сияющего Солнца! Он предсказал, что настанет конец мира! Вы должны отпустить нас! Мы сможем …

Но красноглазый, не дал Атаутельмеку договорить. Он в мгновение ока оказался рядом и, смотря прямо в его глаза, впился зубами в горло, потерявшей сознание, Таильконы.

Юноша замер от ужаса!

А вампир, улыбаясь окровавленным ртом, уже тянулся к его горлу …

…Я вынырнул из глубокой тьмы, задыхаясь и судорожно схватившись за свое горло. Я все еще чувствовал острую боль от зубов вампира, впившегося в горло Атаутельмека.

В голове бился один единственный вопрос: почему красноглазый не дал Атаутельмеку договорить?! Ведь тогда он смог бы узнать все, что вызнавал у несчастных влюбленных целую ночь пыток.

— Что ты узнал?! — голос Хурха прозвучал, как выстрел среди безмолвия.

Я встретился с его взглядом и вздрогнул от той небывалой мощи, которая сквозила в его глазах. От слабости жреца не осталось и следа. Он стоял, выпрямившись во весь рост, и, казалось, невидимые путы больше не в силах удерживать его.

— Ты отправил меня в мою прошлую жизнь, но сам даже не догадываешься о том, с чем мне пришлось столкнуться?! Ты надеялся, что так добьешься моего доверия? Ты ошибся, жрец!

Я спускался по лестнице, а в комнате, наверху одинокой башни, обманувшийся жрец хрипел в бессильной злобе.

Вечером того же дня состоялось секретное совещание во дворце Орея. На нем решался вопрос: где будут храниться добытые мною реликвии.

Орей сидел во главе длинного стола и молчал. Он предоставил возможность другим высказаться в пользу тех или иных предложений.

Алл и его военачальники настаивали, что элементы следует хранить в их мире, так же как когда-то хранились и те, которые в свое время добыл Тед. Несколько жрецов настаивали на том, что священные реликвии следует отдать мне.

Я равнодушно водил пальцем по узору на столешнице. Мне было все равно, какое решение примет совет. Я знал, что элементы останутся здесь.

То, что мне довелось пережить несколько часов назад, по-прежнему сжимало горло цепкой лапой смерти. Взгляд красных глаз убийцы стоял передо мной, куда бы я ни посмотрел, и я все еще чувствовал его клыки на своей шее. Я знал, что боль утраты, вина, теперь не только перед Дианой, но и Таильконой больше никогда не покинут меня.

Я несу смерть любимым. Все мои смутные надежды на встречу с Дианой, которые я питал вопреки всему, теперь выглядели в другом, еще более мрачном виде. Если нам суждено любить друг друга в каждой жизни, то эта любовь несет только смерть.

Красноглазый вмешивается в мою жизнь на протяжении тысяч лет, неся горе и смерть не только мне и моей семье. Значит, пришло время его остановить. Сколько жизней на его счету? Слишком много зла он принес людям, чтобы продолжать свое существование. И как бы ни был близок конец света, в первую очередь я должен очистить Землю от этой твари, не знающей жалости.

Споры, наконец, затихли, и все обратили свои взоры на нас с Ореем.

— Наследник, я думаю, уже принял решение. Ему принадлежит последнее слово, — Орей вопросительно взглянул на меня. — Он принес огонь и воду, устранил опасность, которая грозила от Хурха и нигрумов. Теперь нам ничего не угрожает, но, повторюсь, — последнее слово за ним!

— Священные элементы останутся в вашем мире, — сказал я и, не проронив больше ни слова, вышел из зала.

Через несколько часов я стоял на острове, окруженном безбрежным морем. Разноцветные волны плескались у его скалистого подножия. Орей, Елея, Алл и Тэй провожали меня.

— Запомни, Мишель, Тэй — твой проводник в наш мир. Как только у тебя возникнет потребность в нашей помощи или в совете, ты должен произнести несколько фраз из вот этого манускрипта — Орей подал небольшой пергамент. Он был совершенно белый. гладкий и блестящий.

Я подумал, из шкуры какого животного можно сделать такой пергамент? — Но вслух ничего не сказал.

— Спасибо тебе, Мишель, — Елея поднялась на носочки и коснулась губами моей щеки. — Прощай, я никогда не забуду тебя.

Алл молча пожал руку. Тэй прощально взмахнул рукой. Орей прошептал несколько слов, и я упал в бездну.

Через мгновение я стоял в пещере острова Крит, у входа в лабиринт минотавра.