Мне от тайны зловещей себя не отвлечь, Ни в былые года, ни под старость: Почему так послушно пошли они в печь, За себя постоять не пытаясь? Почему, не стараясь хоть голой рукой С близстоящим разделаться немцем, Так и двигались молча тупою толпой, Сквозь Майданек и через Освенцим? Вспоминаю, хотя вспоминать не хочу, О смертельной той газовой бане, Где никто из бредущих — в кадык палачу Не пытался вцепиться зубами. Почему так покорно толпа эта шла, Возникает вопрос невесёлый. Потому ль, что раздели их всех догола, — Человек же беспомощен голый? Потому ль, что надежд берегла огонёк Их молитвы печальная фраза, Что внезапно еврейский вмешается Бог, И спасёт их от пули и газа? Лишь частично на это ответили мне Чёрно-белые старые снимки, Где Варшавское гетто пылает в огне, И дымятся бараки Треблинки.