Дрогоут Котур,

сатината 8855 года

- Все государства нашей планеты - лад-княжества - подчинены императору. А потому и деньги в обиходе повсеместно одинаковые. Основная монета называется тим. Однако ж стоит она немало, и простые люди редко её видят. Тим состоит из двенадцати катимов - эта монета уже не столь редка. Ещё чаще можно встретить макатимы.

- А макатим, я догадываюсь, это одна двенадцатая часть катима?

- Верно. Ты весьма сообразителен. Однако ж чаще сего ходят по рукам самые мелкие деньги - полушки, четвертаки и шестаки. Есть ещё одна монета, которая в ходу только среди очень богатых людей. Это золотой тим. Стоит он как двенадцать простых тимов.

Весь день мы с Асием брели под палящим солнцем по обширнейшей долине, и он без устали, лишь иногда прикладываясь к фляге с водой, рассказывал мне о местных обычаях, государственном устройстве, денежном обращении - обо всём, что, на его взгляд, могло помочь мне адаптироваться в здешнем мире. Долина называлась Божья Столешница. Травяной покров здесь произрастал не сплошь, а частыми островками, разделёнными "морем" из красной, твердой как камень глины. Деревья встречались чрезвычайно редко, их высокие тонкие стволы и жиденькие облачка крон почти не давали тени. Поэтому свои частые остановки для отдыха мы, старый да убогий, делали прямо на обочине дороги, похожей на застарелый шрам от нанесенного исполинской саблей удара. Дороги покрывают Божью Столешницу гигантской паутиной. В местах их пересечений стоят похожие друг на друга дрогоуты. Каждый из них представляет собой маленькую крепость, предназначенную защищать селян от лихих людей и, главное, от свор крысобак, страшного бича здешних мест. Горе путнику, которого ночь застала вдали от жилья: наутро от несчастного даже костей не сыскать, всё исчезает в ненасытных утробах этих тварей.

За день мы прошли мимо двух таких поселений, а в третьем решили искать пристанища на ночь. Дрогоут назывался Котур. Намного крупнее тех, что я успел увидеть ранее, он, судя по всему, процветал, чему способствовало его расположение на пересечении аж трёх дорог, одна из которых, внешне ничем не отличающаяся от других, носила гордое название Великий Северный Торговый Путь. Поэтому здесь, в отличие от многих других дрогоутов, имелся гостиный двор, отгороженный на всякий случай от основного поселения ещё одной стеной: мало ли кто по большим дорогам ездит!

Подкрепившись нехитрой и недорогой едой, мы сидели в трапезной, отдыхали и наблюдали за местной жизнью. Заезжего люда в трапезной собралось довольно много, в основном мужчины. Ели-пили, отдыхали после долгой и утомительной дневной дороги, вели неспешные разговоры. Небольшая компания в углу, обнявшись вкруговую, горланила грустную песню про "жизнь загубленну-у-у". Кто-то тащил приглянувшуюся, кокетливо отнекивающуюся служанку на топчан, специально стоящий у дальней стенки для желающих заняться любовными утехами. Здесь это считалось в порядке вещей и повышенного интереса не вызывало. За большим центральным столом играли в карты. Мне стало интересно, и я подошёл посмотреть. Весьма простая игра, в которую увлечённо резался приезжий люд, называлась "мерабо" - по первым слогам слов "меньше", "равно" и "больше". Колода состояла из семидесяти двух карт шести мастей - по дюжине карт каждой масти. Крупье выкладывал по три карты себе и игроку, в задачу которого входило угадать, больше у него в сумме очков, чем у сдающего, меньше или одинаково. Если угадывал - получал столько же, сколько поставил. Мелкие медные деньги - резные цилиндрики различной длины, похожие на огрызки карандашей - то и дело меняли хозяев, постоянно переходя из рук в руки, из одной кучки в другую. После того, как старая засаленная колода прокрутилась пару раз, я уже запомнил все рубашки карт и знал их лучше, чем многодетная мамаша своих пострелят.

Я вернулся к Асию.

- Много ли у тебя денег? - спросил я старика.

- Чуть поболее макатима мелочью. Не много, но до побережья нам хватит.

- Одолжи мне макатим. Поиграть хочу...

- Стоит ли оно того? Проиграешь - жалеть будешь. Да и выиграешь... Не идут впрок такие деньги. Но здесь чаще проигрывают.

- Догадываюсь,- отмахнулся я.- Теория вероятности в такой игре работает на крупье. Но всё же хочу попробовать.

О теории вероятности старик ничего не знал, слово "крупье" тоже слышал впервые, но, повздыхав и попеняв на мою неразумность, макатим мне выделил. Я вновь подошёл к игровому столу.

- Фто, молодой феловек, рефылись, наконец, сыграть? - прищурился на меня раздатчик.

- Да. Ставлю макатим! - вывалил я на стол горсть цилиндриков.

Моя фраза привлекла внимание окружающих: макатим в этом заведении считался очень крупной ставкой. И игра началась.

Играли мы довольно долго: чтобы не быть заподозренным, я не мог выигрывать постоянно. Приходилось время от времени и проигрывать, иногда и по-крупному. Но всё равно, медленно, но неуклонно раздатчик проигрывал. Вокруг стола собрались уже почти все присутствующие и, разделившись на два лагеря (одни - за меня, другие - за крупье), дружно орали при очередном вскрытии карт. Крупье то бледнел, то аж зеленел, а потом начал передёргивать и выкладывать по равному количеству очков: самая меньшая вероятность, труднее всего угадать. Я это видел, но не спешил ловить его за руку: всё равно я видел любой расклад. В конце концов, он объявил, что полностью проигрался, зло сунул в карман колоду и ушёл, громко хлопнув дверью. Я пересчитал деньги: мой выигрыш составил без малого десять катимов. Угостив пивом своих наиболее рьяных болельщиков, я поднялся наверх, в общую спальню, где, не дождавшись меня, уже спал Асий. Здесь, как и в любом помещении, где ночует слишком много народа, было душно, стоял спёртый неприятный запах. Кто-то громко храпел, кто-то бормотал во сне.

"Может, стоит заказать отдельный номер? Деньги теперь есть",- подумал я. Но будить очень утомившегося за день старика не хотелось. Да и сам я устал, а потому поленился сходить поискать хозяина гостиного двора, прилёг рядом с Асием и тут же уснул - словно в омут провалился.

Проснулся я среди ночи от того, что чьи-то руки осторожно меня обыскивали.

- Кто это? - со сна глупо спросил я.

- А, фтоб тебя! - раздалось в темноте злобное бормотание, после чего я получил такой удар в лицо, что сознание меня покинуло.

Утром Асий лечил меня от нестерпимой головной боли настойкой трав, купленных на последние деньги у местного ведуна. Из тех же трав он приготовил и примочку для моего заплывшего глаза. Старик ничего не говорил, но молчание это воспринималось мною хуже иных укоров. А, кроме него, сочувствия ждать не от кого: даже все мои вчерашние фанаты, узнав, что произошло, стали дико ржать и указывать на меня мизинцем - один из самых неприличных жестов в этом мире.

- Но я же знаю, кто это сделал! - кипятился я.- Это же грабёж! Он должен ответить по закону!

- Здесь не город, здесь один закон - закон сильного,- грустно ответил Асий, вновь смачивая тряпицу в травяном взваре.- Ты готов вызвать его на кулачный бой?

Мне? Драться?! В моём-то нынешнем воплощении? Да на меня дунуть - на ногах не удержусь. Осталось лишь заткнуться. Как только мне стало чуть лучше, мы снова двинулись в путь. Без единого шестака в кармане.

Дрогоут Реути,

сатината 8855 года

За день, такой же знойный, с безжалостно палящим солнцем, мы прошли ещё мимо двух дрогоутов, колосящиеся поля вокруг которых несколько скрашивали уже поднадоевший своим однообразием пейзаж Божьей Столешницы. Когда светило приблизилось к горизонту, вдалеке показался третий, и мы поспешили к нему, выбиваясь из последних сил, потому что за весь день у нас не побывало во рту и малой крошки съестного. Дрогоут оказался небольшим, без гостиного двора, так что о приюте на ночь здесь следовало просить хозяев.

- Скажи, уважаемый,- обратился Асий к одному из деловито снующих по большому двору крестьян,- как называется этот замечательный дрогоут, и кто здесь старший, у кого я могу попросить о ночлеге?

- Дрогоут Реути,- буркнул тот не слишком приветливо.- А хозяин здесь лэд Лоди. Только не вздумай к нему самому соваться. Видишь вон там, подле обоза, мужик такой невысокий? Это Есса, старший двора. Вот к нему и иди.

- А не приключилось ли хвори у какой живности в вашем дрогоуте? - продолжил выспрашивать старик.- Я неплохой скотознатец, и за скромную плату...

- Только попробуй, старый хрыч, у меня кусок хлеба отбить! Пожалеешь, что мимо дрогоута не прошёл! - рыкнул на Асия крестьянин.

Есса, маленький и кругленький улыбчивый человек, сновал между телегами, деловито распоряжаясь погрузкой обоза, который, судя по репликам работающих здесь людей, наутро должен отправиться на Взморье.

- Вон там, под навесом, на сене располагайтесь,- великодушно разрешил он.- Места не жалко. А ежели шестак-другой найдётся, так на кухне и покормят от пуза.

- Досадно, что здесь есть свой скотознатец,- сказал мне Асий, когда мы отошли.- Придётся ночевать натощак. Вот когда можно пожалеть, что я не фигляр!

- А что, артистов здесь уважают? - поинтересовался я.

- Фигляров не уважают нигде. Однако ж смотреть на лицедейство любят. Особенно в дрогоутах: поживи-ка в такой глуши!

"А что? Попытка - не пытка! Авось, в случае неудачи меня, убогого, очень больно бить не будут!" - решился я и заорал во всё горло:

- Эй, славные жители Реути! Слушайте, и не говорите, что не слышали! Только один раз! Проездом в Париж! Лауреат межрайонного смотра-конкурса моноспектаклей!..

Очень странно, но тот факт, что я говорю и думаю на языке, доселе мне совершенно неизвестном, я обнаружил только тогда, когда вознамерился декламировать стихи Пушкина. Как-то всё и звучало не так, и рифмы, что называется, "не били". Однако язык Ланелы (примерно так в фонетическом преобразовании здесь звучат слова "земля" и "Земля") весьма гибок, мелодичен и имеет множество синонимов. Поэтому очень скоро я поднаторел переводить любое стихотворение "с ходу". Получалось, судя по реакции слушателей, весьма недурно. И крестьяне, и местный лэд, не избалованные обилием культурно-массовых мероприятий, принимали "на ура" любой мой репертуар, до слёз хохотали над самыми незатейливыми шутками, от души рыдали над мелодраматическими сценами. Подогреваемый такой всенародной любовью, во мне проснулся недюжинный лицедейский талант. После "Скупого рыцаря" я разыграл в лицах "Двенадцатую ночь" Шекспира, которую, как и многие другие произведения, с помощью открывшегося во мне дара помнил до последней запятой в тексте. Выступление прошло при полном аншлаге. На концерт собралось всё население хутора. В"царской ложе" восседал лэд Лоди со своей семьёй. В "партере" копошилась детвора. "Бенуар" занимали крестьяне и крестьянки, а "галёрку" - толпа каких-то лысых людей. "Каторжники, что ли?" - подумалось мне.

Часа через три у меня с непривычки элементарно сел голос, и выступление пришлось закончить. Благодарные зрители щедро набросали мне под ноги цилиндрики мелких монет- шестаки, четвертаки и полушки. А растроганный лэд торжественно вручил полновесный катим.

Сытые и потому довольные, мы с Асием возлежали на большущей копне свежего сена под навесом, глядя на кипучую жизнь крестьянского подворья: погрузка обоза, прерванная моим выступлением, продолжалась при свете факелов. Людей по двору сновало много, но больше всего тех, лысых.

- Кто это такие? - спросил я Асия.- Странные какие-то. Даже не могу понять, мужчины это или женщины.

- Это бепо, бесполые,- ответил он.

- То есть как - бесполые?

- Странная прихоть Того иль Другого. Не мужчины, не женщины, чада от них не плодятся. Потому-то они и признаны повсеместно существами низшими.

Асий окликнул одно из бепо, которое тут же подбежало к нам и стало беспрестанно кланяться, напомнив мне супервежливого японца:

- Чем И-Ко может угодить господам?

- А ну-кось, разоблачись, да повернись на разные стороны,- Асий бросил ему мелкую монету. Бепо, подхватив деньги, с готовностью сбросило одежду и стало вертеться перед нами, поглаживая и нахваливая своё тело, действительно, напрочь лишённое каких бы то ни было половых признаков: формы усреднённые, волосяной покров полностью отсутствует.

- У И-Ко хорошее тело, красивое и крепкое. Господа желают ИКо? Как они его желают? ИКо умеет по-разному! И-Ко знает, как доставить удовольствие господам! И-Ко умеет и вот так,- бепо изобразило немыслимую камасутровскую позу,- и вот так, и вот так...

- Уже ступай себе! - махнул рукой Асий.

- Как? Господа не желают? Совсем? Очень-очень жаль. Но если господа передумают, то пусть они скажут, чтобы позвали И-Ко. ИКо все знают. И-Ко тут же примчится!- лопотало бепо, отступая спиной вперёд и всё так же непрерывно кланяясь. Язаметил, что оно строит фразы так, чтобы не говорить о себе в среднем роде.

Асий поведал мне, что по какому-то капризу природы бепо составляют самую большую часть новорожденных. Они более живучи и менее подвержены болезням. О рождении бепо здесь стараются замалчивать, в то время как рождение девочки превращается в праздник. А если, что случается ещё реже, на свет появляется мальчик, то это служит поводом для недельной беспробудной пьянки.

Вскоре старик задремал, а мне отчего-то не спалось. Я лежал, глядя сквозь дыры в навесе на незнакомые созвездия, и думал о бепо: почему-то именно их существование бесповоротно убедило мое всё ещё на что-то надеявшееся сознание в том, что я всё-таки на чужой планете.

В тишине опустевшего двора раздались частые лёгкие шаги. Кто-то приблизился и остановился рядом с навесом.

- Эй!.. Эй!..- раздался тихий детский голосок.- Эй, фигляр...

Я подобрался к краю копны и глянул вниз. Там, задрав растрепанную головку, стояла маленькая девочка.

- Ты меня зовёшь? - спросил я, и она радостно закивала.- Чего ты хочешь?

- Сама-то я хочу спать. А вот юная лэд-ди хочет, чтобы я тебя к ней привела.

- Какая жестокая у тебя хозяйка! - шутливо нахмурился я.

- Нет! - сердито топнула ножкой девочка.- Юная лэд-ди Та добрая! Она сказала: "Быстренько сбегай за фигляром, а потом беги спать в свою кроватку!" И если ты прямо сейчас же не пойдёшь со мной, то значит, ты сам и есть настоящий жестокий!

Аргумент оказался непробиваемым, поэтому я спрыгнул с копны и поспешил вслед за девочкой в господский дом.

В девичьей светёлке меня встретили сама юная лэд-ди и две её подруги. Но, признаться, подруг на фоне хозяйки я не сразу-то и приметил. Боже мой, до чего она была прекрасна! И, прежде всего, глаза: огромные, малахитово-зелёные, они искрились добротой. Не берусь описывать её внешность - мне это не по силам. Одно могу сказать: каждая черта её лица, каждая линия фигуры дышали совершенством. Я застыл, очарованный, не в силах ни сделать малейшего движения, ни произнести хотя бы звук. Только ещё более остро накатило осознание своей физической ущербности, прорезавшей бездоннейшую пропасть между мною и этим неземным существом. И больше всего меня в этот момент терзала мысль: "Как нехорошо, что я нахожусь перед ТАКОЙ девушкой с ТАКИМ синяком под глазом!" Как будто мою нынешнюю рожу хоть что-то могло испортить ещё больше!

- Извини, любезный, что мы потревожили твой отдых,- ласково сказала юная лэд-ди.- Нам очень понравились твои рассказы. Их хочется слушать ещё и ещё. Я бы слушала их бесконечно. Но ты странник. Наутро ты уйдёшь, и, кто знает, приведут ли тебя вновь Тот либо Другой в наш всеми забытый дрогоут. Ведь так?

В ответ я смог лишь судорожно кивнуть.

- Я тебе хорошо заплачу. Понимаю: ты устал, у тебя сел голос. Но, думаю, это замечательное вино поможет тебе. К тому ж, здесь не надо надрываться и кричать на весь двор. Умоляю, расскажи нам что-нибудь... Что-нибудь красивое, доброе. Что-нибудь такое, от чего щемит грудь, а к глазам подступают слёзы счастья. Расскажи, прошу! Хотя бы шёпотом...

- С удовольствием, прекрасная юная лэд-ди,- просипел я (более от волнения, нежели от усталости голоса), принимая из её прекрасных рук бокал.

Очень неплохое молодое вино несколько уняло моё волнение и, действительно, смягчило натруженное горло. Девушки, опершись локтями о стол и подперев ладошками головы, смотрели на меня с нетерпеливым ожиданием. Даже маленькая девчушка, приведшая меня сюда, не спешила в свою кроватку, а, придерживая пальчиками закрывающиеся веки и чуть приоткрыв рот, ждала, когда же я начну.

- Что же вам рассказать? - призадумался я на мгновение.- Пожалуй, вот это... "Вдвух семьях, равных знатностью и славой..."

- Как всё это прекрасно! Бескрайнее море... алые паруса вдали... прекрасный юноша...- в грустной задумчивости произнесла юная лэд-ди. В светёлке все, кроме нас двоих, уже спали, в маленькие окна начинали проникать первые утренние лучи, с улицы доносились звуки просыпающегося двора.- Однако как всё это далеко от действительности!

- Не печалься, госпожа. И в твоей жизни будет свой алый парус,- попытался утешить её я, но вышло это как-то очень неубедительно.

- Парус? - грустно усмехнулась она и повторила.- Парус... Не только алого паруса, но и моря мне не суждено увидеть. Вместо прекрасного Грея с командой удалых матросов к нам в дрогоут на праздник Благодарности Обоим За Урожай завалится вечно пьяный лэд Пиро с гурьбой своих друзей-собутыльников. Несколько дней все они будут беспробудно пить. Потом он отвезёт меня четвёртой женой в свою Икорику, ещё дальше вглубь Божьей Столешницы: плодить детей да управляться по хозяйству. Да что ж делать! Видать, на то воля Того либо Другого.

- Была у меня мечта,- продолжила она после некоторого молчания,- сродни тем алым парусам: однажды приедет в наш дрогоут красивый, благородный лэд на могучем вороном рике. А копыта у того рика - серебряные... И рога такие же, так и сверкают на солнце! Склонится он с седла, подхватит меня сильными руками, усадит перед собой на своего рысака, поцелует нежно-нежно и увезёт отсюда... ох, как далеко! Туда, где счастье живёт.

- Ладно, не будем об этом,- прервала себя юная лэд-ди и протянула мне мешочек, в котором позвякивали монеты.- Это тебе за твоё искусство. Иди, буди своего спутника. Вы ведь в сторону Взморья идёте? Сейчас туда отправляется обоз: я попрошу Ессу, чтобы он позаботился о вас и устроил в одной из повозок.

- Прощай, прелестная юная лэд-ди. Ты и в самом деле прелестна. Как жаль, что я не красавец-лэд, и у меня нет вороного рика с серебряными копытами.

- Уже ступай! - махнула она рукой в сторону двери и резко отвернулась.

Дорога на Комукут,

-7 сатината 8855 года

Диск солнца только-только успел оторваться от линии горизонта, когда мы выехали из Реути на головной повозке обоза. Старший каравана, он же старший двора, тот самый крестьянин Есса, через слово расхваливая мой актерский талант, предложил мне и Асию места рядом с собой в головной повозке. Подозреваю, с той же целью, с которой в наших автомобилях устанавливают аудиоаппаратуру. Предварительно он осведомился о том, куда мы направляемся. Признаваться, что мы бредем абы куда, конечно, не стоило, поэтому целью нашего путешествия Асий назвал прибрежный город Суродилу. И отчасти это было правдой, потому что, посоветовавшись, мы решили странствовать по городам и весям Взморья, где и климат не такой жаркий, как в центре континента, и крысобаки не водятся.

- В Суродилу мы не заходим, но до Комукута я вас довезу,- сказал Есса.- Аоттуда до Суродилы всего ничего, с пяток силей.

С утра до полудня, пока жара не успела набрать полную силу, я устраивал походные представления, избрав в качестве сцены повозку Ессы. Все обозники, за исключением дежурных возчиков, шли рядом и внимали классике поэзии и прозы моей Земли. Да и дежурные, надо сказать, частенько пренебрегали своими обязанностями, полностью полагаясь на риков, о которых хочется сказать особо.

Эти животные покорили меня с первого взгляда. Они настолько сообразительны, что трудно не поддаться всеобщей уверенности местных жителей в их разумности. Жеребёнок рика очень дорого стоит, а потому имеются они только в зажиточных хозяйствах, где о них заботятся даже более, нежели о любом из членов семьи. Мясо рика никогда не употребляется в пищу - это считается грехом сродни каннибализму. Умерших или погибших, их хоронят, несмотря на неимоверную трудоемкость этого процесса.

Когда я впервые увидел рика, он чем-то напомнил мне рыцарского коня в боевом снаряжении- такое же сочетание грации и мощи. Прочные кожаные щитки, бархатистые от короткой пушистой шерсти, покрывают всё тело животного, но нисколько не лишают его подвижности, а в сочетании с массивным мускулистым хвостом и растущими из скул рогами делают его несколько похожим на доисторического ящера. Спина животного настолько широка, что седло можно устанавливать лишь в одном месте - у основания шеи. (Позже мне доводилось видеть и другой вариант упряжи, наподобие слоновьей: небольшая башенка укрепляется на середине спины. Но это - только для женщин, чьи мужья или отцы занимают очень высокое положение в обществе: лад-лэд-ди и юных лад-лэд-ди.)

Рик - царь местной фауны. Никто не помнит случая, чтобы даже большая стая крысобак напала на этот сухопутный крейсер. Взрослого рика приручить невозможно. Лишь только воспитывая жеребёнка с самых первых дней его появления на свет, можно добиться его послушания и любви. Здесь я не видел ничего, похожего на удила или шпоры. Рик не терпит никакого насилия, и управляется всадником исключительно с помощью голоса и лёгких похлопываний по шее. Правильно воспитанный рик предан и послушен. Именно поэтому возчики, дав своему рику "цэ-у", спешили на мой концерт, который заканчивался лишь с наступлением самой жаркой части дня. После этого все разбредались по своим возкам, под тенты, где большинство из них предавались довольно длительной сиесте. Тем же самым занимался и Есса. Под его заливистое похрапывание Асий продолжал рассказы о Ланеле.

- За меру длины у нас принята длина локтя. Она так и называется: локоть. Или, по другому, макасиль. Но ведь у разных людей и длина локтя различна! Раньше, бывало, нечестные торговцы этим пользовались, отмеряя, к примеру, ту же материю "мерными локтями" одной длины при покупке, и совсем другой длины - при продаже. Но сейчас - совсем другое дело. У каждого Строгого Судьи есть "образцовый локоть". И если, не приведи Тот или Другой, при проверке окажется, что "мерный локоть" торговца хоть на чуть короче, то его самого в тот же день укоротят на голову. Дюжина дюжин макасилей - это касиль. А большие расстояния, например, между городами, меряют силями. А в одном силе, как ты,наверное, уже догадался, дюжина касилей.

Вечером, по приезду в очередной дрогоут, небесприбыльные для меня концерты возобновлялись. И надо сказать, в своем репертуаре я не повторялся. Произведения, которые я исполнял дважды, трижды и более - исключительно те, которые меня просили повторить "на бис".

Суродила,

сатината 8855 года

До Суродилы, столицы одноимённого лад-княжества, мы дошли пешком уже под вечер. Город встретил нас лаем цепных псов из подворотен и зловонием окраинных трущоб, которое прямо-таки протаранило мои хилые лёгкие, успевшие за дни нашего странствия привыкнуть к жаркому, но чистому и благодатному дыханию Божьей Столешницы. Кучи мусора во многих местах запруживали сточную канаву, повторяющую изгибы кривой улицы. Жёлто-зелёная жидкость истекала через них ленивыми каскадами, нередко разливаясь широкими труднообходимыми лужами. Хороший ливень, единственный чистильщик этой клоаки, давненько не посещал здешние места. Прикрыв носы ладонями, мы поспешили к центру города. Кроме рвущих ноздри миазмов нас подгоняли ещё и недобрые взгляды, которые я почти физически ощущал. Кособокие домишки подслеповато щурились бельмами крошечных окошек, затянутых чем-то похожим на бычьи пузыри, но каждое из них, тем не менее, представлялось мне амбразурой вражеского дота.

- Паго, де додью иден,- пробурчал Асий из-под ладони.

- Тто, тто? - не поняв, переспросил я.

Старик отнял руку от лица и повторил голосом, то и дело перехватывающимся от царящей вокруг вони:

- Благо, не ночью... э-гд... идём. Ибо крысобаки - агнцы пред стюганами. Телишь... э-гд... глад утоляют и не мучают жертву безвинно.

Зря он это сказал именно здесь. От пушечного удара ногой, чуть не сбив нас, распахнулась дверь халупы, мимо которой мы проходили, явив на свет Божий некое гориллоподобное существо с кривым перебитым носом и сильно прореженными в драках зубами. Растопырив локти параллельно горизонту и чертя указательными пальцами круги на уровне пояса (видимо, аналог нашей блатной "растопырки"), этот тип стал надвигаться на нас, заставляя пятиться к сточной канаве.

- Это чем же ж тебе, стрюк седой, стюганы не вздюмбрили? - неожиданно высоким и визгливым голосом стал "наезжать" громила.- Кайя не кавая? Или фырты не клоские? Да я тебе, трук сивый, дудло на крус натрымкаю! Вот эта смердючка твоей последней дрыхлянкой станет! Так что позырь вокруг последний раз, да похнычь о том, что по трезвяни фысы разбросишь!

Хотя я и не знал местной "фени", общий смысл сказанного уловить было не так уж и сложно. И я понял, что эта образина не просто рисуется, а, действительно, хочет развлечься по-своему: убить прохожего старика и его компанию, то есть меня: и весело, и, глядишь, поживиться удастся макатимом-другим. Я почувствовал мощный выброс адреналина, и... время вдруг стало растягиваться: все движения в окружающем мире замедлились, взвизгивания гориллообразины стали низкими и гундосыми, как из магнитофона, "зажевавшего" ленту. Читал я про состояние боевого транса, но сам такое испытал впервые. И вот стою я как боевой тушканчик перед гиеной и лихорадочно соображаю: что же такое героическое во имя спасения собственной жизни совершить? Да, преимущество во времени теперь у меня есть. И что дальше? Перед мысленным взором пронеслись самые острые фрагменты из фильмов с Джеки Чаном, Брюсом Ли и иже с ними. Однако я не нашёл в них абсолютно ничего подходящего для моего нынешнего субтильного воплощения, которому и пяток килограммов - неподъёмный груз. Хотя... Если схватить горсть пыли и швырнуть в эти поросячьи глазки... Наверняка изо всех домов наблюдают за бесплатным развлечением и не дадут, хотя бы из чувства корпоративности, далеко уйти "обидчикам" своего - хоть и не уважаемого, но своего! - соседа, но всё же это какой-никакой, а шанс. Но только лишь я начал нагибаться, как что-то загудело как мощный трансформатор. Яоглянулся на звук и увидел, что в нашу сторону плывет по воздуху боевая стрела - настоящее произведение искусства. Вокруг древка спиралью извивалась мастерски нарисованная красная змея. Тщательно подобранное серо-чёрное оперение упруго дрожало в потоках воздуха, вращая древко, и казалось, что рептилия ползёт, ползёт, но всё никак не может доползти до плоского стального наконечника, хищно сверкающего в солнечных лучах. Двигаясь мимо лица нашего обидчика, стрела аккуратно разрезала кончик его перебитого шнобеля, превратив в подобие утиного носика. Я проследил дальнейшую траекторию её движения и с огорчением обнаружил, что путь чудесного снаряда должен закончиться всё в той же сточной канаве. Это показалось мне ужасно несправедливым, поэтому, когда стрела поравнялась со мной, я обеими руками крепко ухватился за древко. Сила инерции оказалась настолько велика, что стрела протащила меня пару шагов прежде, чем стать послушной вещью в моих руках.

Оглянувшись, я увидел, что выражение лица громилы постепенно меняется с нагло-запугивающего на офонаревшее. В воздухе перед ним медленно парило множество красных шариков. А в начале улицы, в полусотне шагов от нас я увидел и хозяина стрелы: в руках он держал лук, на тетиве которого уже покоилась родная сестра той, которую я держал в руках. На великолепном гнедом рике восседал могучий парнище с кудрями и бородой того же цвета. И упряжь скакуна, и одежда всадника, выдержанные в красно-бордовых тонах, в сочетании с рыжим создавали неповторимый эффект, особенно на фоне начинающего багроветь вечернего неба.

Состояние боевого транса схлынуло так же внезапно, как и накатило. Время пошло как обычно. Воздух огласился диким разъяренным воплем громилы, мгновенно перешедшим в низкое растерянное "ы-ы-ы...", лишь только этот тип обернулся в сторону стрелявшего. Видимо, рыжего всадника здесь хорошо знали, потому что стюган тотчас же, зажав рукой раненое место и оставляя за собой цепочку из красных точек, рысью бросился к двери, из которой только что на нас вывалился. Захлопнув её изнутри, он заверещал оттуда так, что зазвенело в ушах:

- Ой, соседушки-братушки! Ой, да что ж это такое деется! Да куды ж бедняку-то податься! Это ж каждый, кто верхом, покалечить тебя безнаказанно может! Ох, убью я его, убью! Убью, а опосля к Строгому Судье пойду да в ножки паду! Да как увидит он меня, покалеченного, так не спасут обидчика и золотые тимы, коих в кошельке у него не меряно! - при этом из хижины доносились бряцающие звуки явно немирного характера. Рыжий всадник тронул рика и, подъехав к нам, коротко бросил: "Держитесь за стремена!"

Тем временем, заслышав о золотых тимах, изо всех щелей начало выползать местное население. Сказать, что их глаза лучились добротой, а в руках они держали хлеб-соль, было бы, мягко говоря, преувеличением.

Теоретически, бежать, держась за стремя, намного легче. Практически же я не успевал даже переставлять ноги, хотя рик и бежал лишь лёгкой трусцой. Поэтому всю дорогу- несколько кварталов - я попросту провисел, держась за стремя. Влюбое другое время я бы просто сверзился вниз, не удержав собственного веса. Но ощущение опасности придавало сил, и я, вцепившись клещом, болтался с левой стороны рика, в то время, как Асий занимался тем же самым справа. Доехав до небольшой площади, всадник остановился.

- Всё. Сюда они не сунутся,- сказал он и спешился.

Мы тоже спешились, если, конечно, это слово можно применить в отношении двух рухнувших на утоптанную землю мешков с костями. Во всяком случае, себя я ощущал именно так. Наш спаситель что-то пошептал на ухо своему скакуну, легонько шлепнул его по шее и пошёл в трактир, стоящий тут же на площади. Рик, осторожно обойдя наши тела, направился к яслям со свежей травой.

Спустя некоторое время мы нашли в себе силы для того, чтобы сесть.

- Надобно... поблагодарить... доброго человека,- прохрипел Асий.

- Ага...- мотнул головой я.- И покушать... тоже не помешает...

Однако ни он, ни я не двинулись с места: просто были не в состоянии это сделать. Продолжали сидеть, тупо глядя друг на друга.

На площадь выбежала стайка ребятишек, все сплошь одетые в какие-то невообразимые одеяния: что-то перешито из взрослой одежды, что-то напялено так, болтаясь как на вешалке. Не разберешь, где мальчик, где девочка, где... право, не знаю, как называется ребенок среднего пола.

- Лэд Большая Глотка! Идет лэд Большая Глотка! - завопили они, стараясь перекричать друг друга. Тотчас вслед за ними на площадь выступила небольшая, но очень торжественная процессия. Впереди шёл стражник с алебардой. За ним, пыхтя и обливаясь потом, два человека тащили большой медный гонг. Идущий следом с выражением огромной значимости на худом лице нёс на вытянутых руках колотушку для этого самого гонга. Семенящий за ним кругленький толстячок, также пытаясь изобразить торжественность, нёс простой деревянный табурет. Также на вытянутых руках. За ними без всякой помпезности, но с истинным, отнюдь не напускным достоинством, шёл высокий сухопарый человек, который, как я предположил (и не ошибся!), и оказался тем самым лэдом Большая Глотка. Замыкал шествие ещё один стражник. Достигнув центра площади, процессия остановилась. Стражники развернулись лицом к трактиру, приставили алебарды к ноге и замерли в торжественной позе. Тащившие гонг установили его на земле и отошли, вытирая со лбов капли пота. Лэд воссел на услужливо подставленный табурет и коротко мотнул головой в сторону трактира. "Начальник табурета" мигом укатился туда и вскоре вернулся, неся лэду большую деревянную кружку с пивом. "Колотушечник" подошёл к гонгу и сильно ударил. Над улицами поплыл низкий и гулкий мелодичный звук.

На площади стал собираться народ. Нам с Асием волей-неволей пришлось встать, чтобы не быть затоптанными. Народ всё прибывал, образуя плотное кольцо вокруг глашатаев, но лэд спокойно сидел, потягивая пиво. Спустя некоторое время человек с колотушкой снова ударил в гонг, на этот раз дважды. "Второй звонок!" - догадался я. Тем временем народу собралось столько, что в толпе уже стало тесно. Люди здоровались друг с другом, переговаривались, высказывали догадки относительно того, о чем поведает лэд. Отдельной кучкой стояла сине-красная группа молчаливых монахов, которые лишь изредка обменивались между собой только им понятными знаками.

Над площадью стоял ровный гул голосов, который мгновенно смолк, лишь только гонг прозвучал трижды. Лэд, не торопясь, допил пиво, встал и набрал в грудь воздуха. Я почему-то подумал, что он сейчас заверещит, как муэдзин с минарета. Ничего подобного. Глашатай имел красивый баритон, и такой мощный, какого мне не приходилось когда-либо слышать.

- Наш любимый правитель могучий лад-лэд Лейтес поручил мне передать вам, славные жители великого города Суродила,- сказал он голосом напряжённым, но не переходящим в крик,- что презренный Валдав из городишки Отонар поимел наглость объявить войну нашему лад-княжеству!

Над площадью пронесся возбужденный говорок и тут же стих.

- Война состоится завтра в полдень. Ставки принимаются уже сейчас напротив дома Строгого Судьи. Я всё сказал! Слава великому лад-лэду Лейтесу!

- Слава! Слава! Слава! - вразнобой прокричал собравшийся люд.

Процессия собралась и, сопровождаемая всё той же стайкой ребятишек, двинулась дальше. Народ, несмотря на большое возбуждение, расступился, уступая им дорогу. Однако возбуждение это показалось мне каким-то на удивление радостным. Когда мы выбрались из толпы, я не преминул спросить об этом у Асия.

- Полностью с тобой согласен: забава жестокая,- ответил он.- Однако же обыватели, аки чада малые, жаждут развлечений. То не вина, а беда их.

- Подожди, подожди... Что-то я совсем ничего не... Забава, развлечения... В моем понимании, война - это смерть, голод, разруха, сожжённые села, разрушенные города...

- Ах, вот ты о чём!.. Да, в незапамятные времена и у нас то же происходило: и горе, и страдания, и пожары. Но было это только до тех пор, пока не пришли Мечпредержащие. И вот с того времени война перестала быть бедствием, ибо не топчут поля, не сжигают деревни дружины лэдов, а сходятся в честном бою на ристалище, а люд простой смотрит на подвиги отважные, криками своими отваги бойцам прибавляет, героям славу поёт.

- Ясненько! Война как таковая трансформировалась в гладиаторские бои с тотализатором. По-видимому, тот лад-лэд, чья дружина победит, получает власть в княжестве - я правильно понимаю?

- Истинно.

- А народ к этому как относится?

- Народу всё едино, кому дань платить.

- Кстати, ты мне ничего не рассказывал об этих... Мечпредержащих.

- К слову не молвилось. Тебе ещё о многом не поведано.

- Вот и молвилось. Рассказывай.

- Рассказ не короток. Не лучше ль в сей час оттрапезничать? Да и благодарность доброму человеку принесть?

- И то правда,- согласился я, и мы направились в трактир.

Трактир был двухэтажным, одним из самых высоких зданий Суродилы. Выше него были только здание храма и замок лад-лэда - цилиндрическое сооружение на холме в центре города. Нижний этаж трактира, довольно высокий и просторный, делился перегородками на четыре части. Три из них служили трапезными: отдельно для мужчин, отдельно для женщин, отдельно для бепо. Женскую и беповскую части трактира обслуживали исключительно бепо, юрко шныряя между длинными столами. За мужчинами же ухаживали несколько девушек, одетых так, что, если бы они ходили между столами абсолютно обнажёнными, это было бы гораздо менее вызывающе. Добавить бы к этой картинке толстую "маман", нахлобучить на мужиков широкополые шляпы, нацепить им на пояса "кольты" и "смит-вессоны" - чистый Дикий Запад голливудского разлива. Ещё несколько точно так же одето-раздетых красоток жеманились, томно улыбались и совершали недвусмысленные телодвижения, стоя в широких дверях четвёртой комнаты, ярко освещённой множеством свечей, хотя на дворе лишь только-только начинало смеркаться. Назвать эту часть помещения "номерами" не поворачивался язык: она просматривалась насквозь. В ней находился только широченнейший топчан, застеленный соответствующих размеров лоскутным одеялом со множеством подушек, разбросанным поверх него.

Трактир одновременно служил и постоялым двором. Комнаты для приезжих располагались на втором этаже. Трактирщик, плотный усатый мужичок средних лет, стоял за стойкой и пересчитывал деньги.

- Добра в дом,- поприветствовал его Асий.

- Да покровительствуют тебе Оба,- ответил хозяин.- Как богато откушать изволите?

- Подай-ка нам яств и пива на полушку. Да большой жбан пива вон тому господину,- Асий указал на сидевшего за столом в глубине зала нашего избавителя.

- Красному Лучнику?

- Имени его не ведаем.

- Это у него в обычае: спасти кого и не представиться. И вас, поди, спас? От кого: от крысобак иль от привольных?

- От стюганов.

- Ох-хо-хо... Ныне и стюганы - что те разбойники,- он перешёл на шёпот.- Распустил их нынешний лад-лэд. Одна надежда: ежели волей Того или Другого в завтрашней войне он проиграет, то лад-лэд Валдав им спуску не даст!

- А ежели волей Того или Другого в завтрашней войне лад-лэд Лейтес выиграет, то ему будет очень интересно знать, что о нём говорят некоторые трактирщики! - раздался рядом громкий торжествующий голос. Мы и не заметили, как рядом с нами оказался худющий мужичонка с лицом, словно вырезанным из растрескавшегося полена.

В трактире наступила тишина. Все присутствующие обернулись с второну стойки. Прислуживающие девушки и бепо испуганно замерли там, где их застала эта фраза. Хозяин стал белее мела, опустил глаза долу и лихорадочно, совершенно бесцельно принялся перекладывать трясущимися руками монеты из одной кучки в другую.

- Я, это... господин Тринез, я совсем... То есть, я сказал, но... имел в виду, что...

- Вы, двое,- Тринез упёр в нас тонкий кривой палец,- должны подтвердить перед Строгим Судьёй всё то, что сейчас слышали!

- Мы только лишь сделали заказ,- твёрдо сказал я, глядя в серые мутноватые глазки тощего.- Трактирщик ТОЛЬКО ЛИШЬ пожелал нам приятно оттрапезничать. Остальное тебе померещилось, дядя!

- А ты нагл, уродец! Где-то я тебя раньше видел? А ты, старик, тоже скажешь, что мне померещилось?

- Стар я, слышу плохо,- уклончиво ответил Асий.

- Да вы... Как смеете!.. Вы должны! Обязаны, как верноподданные!..- он заорал так, что все обернулись.

- Лично я никому не подданный, и никому ничего не должен,- сказал я.

- Ах, вот как! - Его лицо засветилось такой злобной радостью, что я понял, что сморозил что-то не то.- Так ты из привольных? То-то я гляжу, знакомая образина. А ну, пошли!

Тринез схватил меня за воротник и уже намеревался куда-то потащить, когда со стороны одного из столов раздался громкий и уверенный голос:

- Тринез! Ты, никак, запамятовал наш последний разговор? Я предупреждал тебя, чтобы ты не смел портить мне аппетит своей тухлой рожей? - Красный Лучник сидел на скамье вполоборота, держа правую руку на излёте. Тощий скосил глаза в его сторону, уголки губ у него зло дёрнулись, но он не произнёс ни звука в ответ.

- Предупреждал! - ответил за него Красный Лучник.- Говорил, что тебе не поздоровится? Говорил! Поэтому СЛАВА ВЕЛИКОМУ ЛАД-ЛЭДУ ЛЕЙТЕСУ! - громко заорал он и швырнул в доносчика большим медным блюдом. Тринез быстро пригнулся, но совсем увернуться ему не удалось. Пролетая на бреющем полёте, блюдо с громким "бом-м-м!" шоркнуло его по покрытой редким пушком макушке и, после того, как со вторым "бом-м-м!" влепилось в противоположную стену, надтреснуто задребезжало по половицам.

- Мы ещё встретимся,- истерично взвизгнул Тринез непонятно в чей, мой или Красного Лучника, адрес, и, схватившись рукой за вырастающую на глазах шишку, опрометью выскочил из трактира. Красный Лучник широко махнул рукой, предлагая нам сесть рядом. Мы присели за его стол, и тотчас служанки расставили перед нами заказ.

- Прими, спаситель, в знак признательности,- сказал Асий, передвигая большой жбан пива ближе к Красному Лучнику.

- Что ж, не откажусь,- не стал ломаться тот.

- Красный Лучник из Суродилы,- представился он после того, как залил себе в рот половину содержимого жбана, и выставил перед собой раскрытую ладонь. Мы тоже представились и по очереди хлопнули его по ладони, как это полагается при знакомстве.- Тебя, случаем, моей стрелой не зацепило? Как-то ты дёрнулся не по-хорошему, когда я выстрелил.

Я отрицательно помотал головой и вытащил из сумки стрелу - ту самую, с красной змеёй, которую, несмотря на суматоху, успел припрятать - и протянул её владельцу. Тот молча принял стрелу и долго вертел в руке, многозначительно глядя на меня: как говорится, ежу понятно, что ни разыскать её в куче мусора, ни даже просто поднять с земли в тот момент я бы не успел.

- Да-а, парень...- задумчиво сказал он.- Если бы тебя при рождении не обделили... А так - даже за себя постоять не можешь. И поэтому вот что скажу: влип ты, как муха в дёготь. Тринез- доносчик на должности. Его подлым речам Строгий Судья верит более, чем всем нам, вместе взятым,- он усмехнулся,- и порою не без основания.

- А сам не боишься, что Тринез побежит на тебя жаловаться? - спросил я.

- Я вообще никого не боюсь. Тем более - какого-то Тринеза! Да о чём он сможет донести? О том, что я в приступе верноподданического ликования случайно его ушиб? Ведь именно так всё было, друзья? - обернулся он ко всем присутствующим.

- Так! Да! Так! Истинно! - дружно и весело загалдели те.

- Видишь, сколько у меня свидетелей? Да и не интересен этот проступок Строгому Судье. Подумаешь, Тринеза побили! Разом больше, разом меньше... А вот с тобой всё иначе,- продолжил он уже очень негромко.- Обвинение в бесподданстве - очень серьёзное обвинение. Правда, сейчас всем не до тебя, к войне готовятся, но до её начала советую вам из Суродилы исчезнуть. Могу посодействовать. Утром в Мойилет выходит обоз. Караван-лэд Колт- мой друг. Если я попрошу, он возьмёт вас.

- Благодарим тебя, добрый человек! Непременно воспользуемся твоим предложением, да будут к тебе Оба благосклонны! - склонил седую голову Асий.

- Ну что ж, на том и порешили! До встречи утром!

- Да будет твой сон спокоен и безмятежен!

Как оказалось, Красный Лучник не имел своего дома и жил здесь же, на постоялом дворе. Он удалился наверх, в отведённую ему комнату. К нам же подсел, спросив разрешения, дородный мужчина, не старый, но, как бы у нас сказали, предпенсионного возраста. У них с Асием завязался разговор на тему: "А вот в наше время...". Я сидел и поглощал огромную гору жареного мяса, удивляясь, куда в меня всё это входит, когда моё внимание привлекло происходящее в "love room". Туда заглянул один из посетителей, и его обслуживали сразу четыре девицы, выделывая такие фортеля, от созерцания которых меня аж в жар кинуло. Ясудорожно сглотнул и исподтишка огляделся. Несмотря на то, что это действо, перед которым бледнели все "шедевры" порнографического кино, происходило практически у всех на виду, интереса оно ни у кого не вызывало. Взгляды присутствующих, если и обращались в сторону этой сексуальной группы, скользили по ней не задерживаясь. Гораздо больше их внимание привлекал толстый горожанин, который на спор, не глотая, вливал в себя уже четвёртый жбан пива. Смазливенькая девица, стоявшая на пороге "номеров", заметив мою реакцию, стала строить мне глазки, весьма эротично поглаживая свои выдающиеся формы и многозначительно переводя томный взгляд то на меня, то на свою грудь, то на своих подружек, уже вошедших в такой раж, что топчан ходил ходуном, грозя развалиться. А что я, не мужчина, в конце концов? Пусть не красавец... Однако "жриц любви" отнюдь не личные качества интересуют. К тому же, уж очень хочется попробовать в деле то единственное достойное внимания, что мне досталось в наследство от Посланника.

- Слышь, Асий! - тихонечко толкнул я старика.- А сколько стоит... Ну, вот это... Вон с теми девочками... это... любовью заняться.

- Достойно ль за любовь деньги брать? - искренне удивился тот.- Однако ж, ежели будешь настаивать, она тебе шестак заплатит. А очень понравишься, так и два.

Я чуть не поперхнулся от такой информации. Оказывается, "гусары денег не берут"! А старец, сообщив эти сведения, вернулся к прерванному моим вмешательством разговору. Я ещё немного поперемигивался с шалуньей. Потом, решившись, встал из-за стола и, стараясь казаться уверенным, направился к своей пассии. Она подхватила меня под руку на пороге комнаты и, страстно прижимаясь, повела к топчану, громко шепча на ухо:

- Ты такой бесстрашный! Не побоялся сказать Тринезу поперёк! Меня так возбуждает твоё бесстрашие!

- И меня! И меня тоже! Страшно возбуждает бесстрашие! - схватила меня за другую руку ещё одна девица.

- Отстань! - взвилась на неё первая.- Меня бесстрашие возбуждает страшнее!

- Не ссорьтесь, девочки! - начал было рисоваться я.- Моего бесстрашия за глаза хватит на двоих!

- А на троих? На троих хватит? - раздался сзади меня низкий протяжный голос. Яобернулся. За мною стояла ещё одна кокетка. Чтобы увидеть её лицо, мне пришлось поднять голову. Поверх нависающих огромных грудей на меня смотрело нечто волоокое.

- Э-э... право, не знаю...- пролепетал я.- Не уверен...

- Ну так мы прямо сейчас и проверим! - с этими словами великанша опустилась на колени и, накинув на голову подол моей хламиды, смачно лизнула мою щиколотку. Второй раз она лизнула чуть повыше, затем ещё повыше, ещё, и...

- Ы-ы-э-э-от это... это... Такого я... Девочки, все сюда! Бегом! Это надо видеть!

Я понуро выходил из "комнаты любви", провожаемый кислыми взглядами девиц, открыв ещё одну причину, по которой Посланник добровольно расстался со своим телом. Где-то около часа весь "трудовой коллектив" специального отделения трактира, применяя все мыслимые и немыслимые способы, абсолютно безуспешно пытался активировать моё сокровище. А так как всё происходило практически на виду у всех, то я ожидал, что сейчас со всех сторон посыплются насмешки, каждый посчитает необходимым пустить шпильку в мой адрес. Однако, к счастью для меня, всеобщее внимание привлекало совсем другое. Собеседник Асия разложил перед собой деревянную шкатулку, множество каких-то склянок и убеждал старика плюнуть в одну из них, на что тот категорически не соглашался.

- Дай, я! Есуча, дай мне! Я хочу! - возбуждённо приплясывал рядышком какой-то поддатый мужичок.

- Тебе, дружок, нельзя: ты уже вчера плевал. На каждого эта чудесная шкатулочка только единожды срабатывает.

В конце концов этому самому Есуче удалось убедить моего спутника, и тот плюнул в склянку, где плескалось немного какой-то жидкости. Есуча поболтал содержимое, посмотрел его на свет, почему-то крякнул, опустил сосуд в шкатулку, закрыл её. Потом накрыл ящичек широким куском материи, сделал над ним несколько пассов и, жестом профессионального иллюзиониста сдернув плат, откинул крышку. В шкатулке вместо склянки лежало сочное румяное яблоко, которое и было торжественно вручено Асию.

- Ай да Есуча! Ай да ловкач! - раздалось со всех сторон.- А ну-ка, давай ещё! Ещё!

- С превеликим удовольствием! Кто здесь ещё не пользовался волшебством моей шкатулки? Не хочешь попробовать, молодой человек? - обратился он ко мне.

А почему бы и нет? Запросто! Я от души плюнул в подставленную склянку. Итотчас же жидкость, содержащаяся в ней, зашипела, посинела, над горлышком появился белёсый дымок.

"Ёлы-палы! Да ведь это же тест! - дошло до меня, и где-то в области желудка зашевелился ледяной комок страха. - Этот тип под видом фокусов проверяет всех на наличие в слюне какого-то вещества! И я, похоже, влип! Чёрт его знает, что они тут делают с инфицированными: хорошо ещё, если просто изгоняют из города!"

- О-о... Этот синий цвет говорит о том, что чудо будет особенно удачным! - Есуча говорил весело, но в веселье этом я уловил нарочитость. Его голос чуть заметно дрожал. Дрожали и руки, держащие склянку.

На сей раз шкатулка явила на свет сразу четыре яблока, после чего "чудотворец" объявил, что на сегодня представление окончено. Народ вернулся к трапезе и возлияниям.

- Молодой человек! - торопливо зашептал мне на ухо Есуча.- По твоему виду можно понять, что ты догадался о том, что все эти манипуляции совершаются отнюдь не для потехи. Однако уверяю, бояться тебе совершенно нечего! Да, действительно, таким образом я давно и безрезультатно искал нужного мне человека. Ивот, наконец, нашёл. Иумоляю тебя пойти со мной. Это недалеко, всего через дом! Уменя к тебе имеется предложение, приняв которое, ты не будешь знать нужды до конца своих дней - да продлят их Оба несчётно! - и будешь пользоваться уважением многих почтенных жителей Суродилы. А если ты сомневаешься в моей порядочности,- а это простительно, ты ведь видишь меня впервые - то можешь заручиться у почтенного трактирщика.

Я вопросительно посмотрел на Асия, который всё слышал.

- Что ж,- сказал тот,- не след уклоняться ищущему от путей, ему открывающихся. Заручимся словом трактирщика и отправимся искать неведомое.

- Нет, я схожу один. А вы с нашим другом Красным Лучником подождите моего возвращения,- решил всё-таки подстраховаться я. Есуча понимающе развёл руками.

Дом, в который меня привел Есуча, полностью соответствовал рекламе одного автомобильчика: внутри больше, чем снаружи. Его наземная часть играла роль прихожей очень больших апартаментов, которые язык не поворачивается назвать подвалом. Спустившись вниз, мы оказались в просторном коридоре с драпированными дорогой пурпурной материей стенами и высокими потолками, богато украшенными лепниной. По обе стороны, как в гостинице, тянулись длинные ряды дверей. Заканчивался коридор ещё одной дверью, огромной и резной, более похожей на церковные врата. Мы прошли вдоль всего коридора, и Есуча распахнул передо мной дверь слева от ворот.

Мы очутились в богато, но без излишеств обставленной комнате: стол, стулья, кровать. Есуча трижды хлопнул в ладоши, и тотчас же в комнату вошли две служанки: одна с большим подносом, уставленным разнокалиберными тарелками, тарелочками и тарелюшечками, а вторая - с маленьким, на котором стояли отливающие золотом кувшин и бокал. Женщины молча поставили всё на стол и удалились. И вот ведь парадокс человеческой натуры: буквально только что с превеликим наслаждением я поглощал куски пережаренного мяса, казавшиеся мне верхом кулинарного искусства, а сейчас жалел об этом, сетуя про себя на недостаток свободного места в моём желудке! Не знаю, как назывались и из чего были приготовлены эти блюда, но все они... если сказать "таяли во рту", значит, ничего не сказать. А вино! Да я такого в жизнях не пробовал! Ни в той, ни в этой!

Есуча ни к чему не прикасался, однако это совершенно не вызывало у меня никаких опасений. Он смотрел на меня так, как мать смотрит на своего нагулявшегося и оголодавшего сорванца.

- На вино не налегай. Тебе предстоит принять важное решение, которое может полностью изменить твою жизнь. Так что голову лучше иметь светлую,- посоветовал он. Вэто время откуда-то снаружи донеслись звуки флейты, и лицо его приобрело несколько озабоченное выражение.

- Хочу тебя предупредить. Обо всем, что ты сейчас увидишь, ты не должен никому рассказывать, иначе навлечешь на себя гнев весьма влиятельных людей. Ядаже не требую с тебя клятвы молчания, ибо в противном случае за твою жизнь никто не даст и потёртого шестака.

Есуча сдвинул драпировку на стене. Между крупными блоками обнаружилась узкая горизонтальная щель, скорее всего, незаметная с другой стороны, через которую удобно просматривалось всё происходящее в зале, находящимся за большими вратами. Там собрались человек тридцать, исключительно мужчины и женщины различных возрастов, ни одного бепо. На каждом красовалась шапочка-маска, скрывающая волосы и верхнюю часть лица. И более из одежды - ничего. Все они в вольных позах сидели на пушистых коврах, расстеленных вокруг странного сооружения, более всего напомнившего мне голубятню, стоявшую у нас в глубине двора: небольшой домик на четырех красивых витых столбиках. Кдверям "голубятни" поднималась широкая лестница-трап, покрытая ковровой дорожкой. Откуда-то раздавалась музыка, хотя самих музыкантов видно не было. Мелодия отдалённо напоминала те, что звучат в индийских фильмах. Вот в ней зазвучали торжественные ноты, и среди собравшихся возникло оживление, тотчас сменившееся почтительным молчанием. Взал, с трудом передвигая ноги, вступил очень толстый и оплывший старик в парчовом одеянии. Его появление встретил дружный, с придыханием в конце возглас "о-о-о!", будто бы вырвавшийся из одних уст.

- Лэд Понди-оди-тун,- шёпотом прокомментировал Есуча.

В тишине зала еле уловимо звучала флейта. Старик прошаркал к лестнице, с трудом, держась обеими руками за перила и преодолевая каждую ступеньку с правой ноги, поднялся по ней и скрылся за дверями "голубятни". Тотчас в зал вошла ещё одна обнажённая женщина с большим золотым подносом и, продефилировав по кругу, поставила его между четырьмя столбиками, точно по центру. Из домика послышалось кряхтение. Все присутствующие хором скопировали его, присовокупив в конце стон вожделения. Ещё несколько звуков, раздавшихся из недр "голубятни" и старательно воспроизведенных участниками этого мероприятия - и у меня исчезли всяческие сомнения: сооружение представляло собой ни что иное, как роскошный сортир, а люди вокруг с нетерпением ждали, когда старик опорожнит свой кишечник. И ждать им пришлось довольно долго. Но вот, наконец, свершилось: из дырки внизу сортира прямо на золотой поднос выпал кусок долгожданного... в общем, именно того, чего все с нетерпением дожидались.

- А-ах! - вырвался всеобщий восхищённый возглас. Всё та же женщина взяла поднос и стала обходить присутствующих. Тот, перед кем она останавливалась, склонялся над подносом и с жадностью вдыхал запах, для пущего эффекта подгоняя к своему лицу воздух ладонями. По-видимому, запах оказывал наркотическое действие, потому что нанюхавшийся приобретал вид человека, готового вот-вот чихнуть и в таком виде, только чуть покачиваясь, на длительное время входил в транс. Вскоре качались уже все. Музыка постепенно приобрела чёткий ритм. Покачивания синхронизировались и продолжались довольно долго. Зрелище уже начинало надоедать, как вдруг первая фаза воздействия этого, мягко говоря, необычного наркотика кончилась, и началась вторая, буйная. У нас бы сказали, началась оргия. Однако оргия как понятие подразумевает пьянство и блуд. Здесь же мужчины не обращали никакого внимания на женщин и наоборот, а всё внимание, всё вожделение было направлено на то, что лежало на подносе. Каждый стремился ухватить кусочек, размазать по своему телу, соскрести с соседа то, что успел намазать тот. Шум, визг, стоны, мелкие потасовки. Впрочем, это продолжалось недолго. Очень резко наступила третья стадия. Дальнейшее напоминало встречу Нового года в дурдоме, в отделении для тихих. Все были грязными и по-идиотски счастливыми. Каждый существовал сам по себе и не обращал ни малейшего внимания на остальных. Кто-то валялся на спине, размахивая в воздухе руками и ногами. Кто-то мелкими прыжочками передвигался по залу, изображая то ли зайчика, то ли тушканчика. Кто-то строил фигуры из своих пальцев, сосредоточенно разглядывая их и, судя по всему, улавливая в этом некий глубокий философский смысл.

- Так будет продолжаться около часа,- сказал Есуча и закрыл щель драпировкой.

- Зачем ты мне это показал? - спросил я.- Хочешь, чтобы я вступил добровольным членом в этот клуб любителей вони?

- Нет, и ещё раз нет. Первое "нет", потому что это общество избранных, сюда входят лишь немногие из числа очень уважаемых горожан. А второе "нет", потому что этот запах на тебя не действует, о чем свидетельствует посиневший раствор в склянке. Впрочем, как и на меня. Именно поэтому я - Главный Распорядитель КПЗ.

- Чего-чего распорядитель? - поразился я.

- Ка-Пе-Зе,- повторил он по буквам.- Комнаты Приятственных Запахов Дома Отдохновения. Хочу тебе кое о чем поведать. Все люди делятся на тех, на кого действует запах, коих подавляющее большинство, и остальных, на кого он не действует. Вторых ничтожно мало. Именно они, и только они могут этот запах создавать. Ксожалению, лэд Понди-оди-тун очень стар. Он дряхлеет с каждым днём, всё меньше кушает, и, соответственно, всё реже собираются гости в Доме Отдохновения. Как ни грустно это говорить, но уже недалёк тот день, когда Оба призовут его на Высший Суд, и сердца достойных граждан Суродилы опечалятся. Поэтому я предлагаю тебе подготовиться к занятию этой почётной должности. Приняв моё предложение, ты из безвестного бродяги превратишься в уважаемого господина, получишь титул лэда. Послушай, как гордо звучит: лэд Вольф-оди-тун! До конца своих дней ты не будешь знать ни нужды, ни заботы. Десятки слуг будут стараться предугадать любое твоё желание. Аобязанности твои, как понимаешь, будут естественны и необременительны. Ну, что скажешь?

- Скажу вот что: мне кажется, что ты что-то недоговариваешь. Один момент твоего повествования вызывает у меня сомнения. Ты сказал, что на тебя запах тоже не действует. Так почему бы тебе самому не стать лэдом Есуча-оди-тун, раз это так распрекрасно?

- Да, ты прав. Кое о чём я пока умолчал. Впрочем, об этом всё равно придётся говорить, так почему бы и не сейчас? Так вот, для того, чтобы содержимое твоей утробы приобрело необходимые, ценимые здесь качества, требуется соблюдение двух условий. Первое - употребление в пищу строго определённого набора продуктов. Впрочем, со здешними поварами это совершенно не угнетает. Тем более, что не возбраняется пить любые, в том числе и хмельные, напитки. Гораздо сложнее второе условие: абсолютное воздержание от любовных утех, для чего иссекаются некоторые части организма. А у меня семья: две жены, да третью собираюсь подсватать... Дети, опять же...

-...и поэтому ищешь кого-нибудь, кто за тебя подставит под нож эти самые части своего организма?

- Да. И говорю тебе об этом прямо. Но сам посуди: что взамен можешь получить ты, а что я? У тебя будет совершенно другая жизнь, лишённая страхов и каждодневных забот! А что приобретаю я? У меня всё есть. Я прибавляю только титул лэда, но при этом теряю свою семью. Согласись, обмен неравноценный.

- Надо подумать,- протянул я, умолчав о том, что предлагающиеся к иссекновению части этого тела давно, если не всегда, являлись лишь бесполезным придатком.

- Конечно, думай! Хоть сколько, хоть целый день! Хотя на твоём месте я бы... Ноо чём тут говорить - каждому из нас определено Тем или Другим своё место! Эй, Касерен! - На зов вошёл плечистый паренёк, даже под просторной одеждой которого угадывался крутой рельеф мускулатуры.- Видишь этого господина?

Тот окинул взглядом мою фигурку и не удержался от жалостливой гримасы.

- Его зовут господин Вольф. Отныне он твой хозяин. От всех других обязанностей по дому ты освобождаешься.

Паренёк молча кивнул. На его лице отразилась кислая смесь из послушания и жалости к себе: надо же, быть слугой у такого урода!

- Слушайся его и, что самое главное, оберегай. Вскоре он станет новым лэдом-оди-тун нашего Дома,- Есуча говорил об этом как об уже безоговорочно решённом. И надо было видеть, как волшебно преобразилось лицо слуги. Всё! Отныне он меня обожал, был готов носить на руках и перегрызть горло любому, кто косо посмотрит в мою сторону.- Подожди своего нового хозяина в коридоре.

Касерен вышел, сияя от счастья и распирающего его чувства ответственности за доверенную ему миссию.

- Я думаю, мне пора вернуться в трактир.

- Зачем? - насторожился Есуча.

- Хотя бы для того, чтобы мои друзья не волновались. К тому же, если я и соглашусь, в чём пока до конца не уверен, у меня будет одно обязательное условие.

- Какое?

- Асий.

- Твой спутник? Мудрый старик. Признаться, я хотел поговорить с ним попозже и пригласить его на должность Хранителя Манускриптов Дома, ибо ныне библиотека до невозможности запущена и более похожа на склад, нежели на сокровищницу мудрости.

- Без меня бы он не согласился.

- Как и ты без него. Это радует. Ну что ж, ступай. И молю Обоих в надежде как можно быстрее вновь увидеть здесь и тебя, и его. Касерен проводит тебя.

Суродила,

ночь с 8 на 9 сатината 8855 года

Первое, что я увидел, перешагнув порог трактира,- желчное самодовольное лицо Тринеза, которое с левой стороны венчала огромная лиловая шишка.

- Вот он, хватай его! - завопил доносчик, и моё плечо будто зажали в тиски. Яоглянулся. Оказалось, что в этот раз Тринез пришёл не один, а привёл с собой стражника и ещё четырёх человек. Эти четверо, как-то зло прищуриваясь, вглядывались в моё лицо. Особенно злым показался мне один из них, лысина которого представляла собой огромный рубец, как будто в недавнем прошлом на нём вспыхнули и в момент сгорели все волосы. Из всей компании только держащий меня стражник оставался непробиваемо-спокойным. Глядя на него снизу вверх, я, несмотря на дрожь в коленях и холодок под ложечкой, почувствовал невольное восхищение. Это было что-то! Боевая машина десанта в образе человека! От него прямо-таки веяло непреодолимой мощью и смертью. Касерен, отважно бросившийся меня защищать, куклой отлетел к стене, получив короткий удар левой рукой, и остался лежать без движения, а равнодушное выражение на бородатом лице стражника не изменилось ни на миг.

- Ну что, узнаёшь обидчика? - спросил Тринез лысого.

- Как не узнать, узнал! Такого урода трудно забыть!

- Он, точно он,- закивали головами трое остальных.- Ни с кем эту образину спутать невозможно.

- Ну что, крысобакин сын, попался? - зашипел лысый мне в лицо и, похлопав себя по уродливой плеши, спросил.- Где же те роскошные кудри, которые должны были вырасти после применения твоего бальзама?! Смотри, гадёныш, что стало с моей головой! Иза это я заплатил целый катим! Но я с тобой ещё не до конца рассчитался. Вот тебе!

С этими словами он плюнул мне в лицо: ещё один привет от слишком уж часто поминаемого мною Посланника. А лысый продолжал:

- Но окончательно рассчитавшимся с тобою я буду считать себя только тогда, когда собственными глазами увижу, как тебе на медленном огне отжарят левую ногу, как это положено за незаконное врачевание.

- А кроме незаконного врачевания этот мошенник обвиняется в принадлежности к привольным! И я сам, и трактирщик слышали, как он это собственноустно признал! - провозгласил Тринез.

Бледный трактирщик стоял за своей стойкой ни жив, ни мертв, опустив глаза. Понятно, что он подтвердит что угодно: куда ему деваться!

- Веди его в узилище,- приказал Тринез стражнику.- И вот этого прихвати! - указал он на Асия.

- Его-то за что? - возмутился я.

- А для проверки слуха! - съехидничал доносчик.

Всю дорогу до тюрьмы стражник прошагал молча, не обращая внимания на наши с Асием трепыхания. Казалось, он просто не замечает, что в каждой руке у него дёргается по человеку. Нам оставалось только семенить рядом: ощущение такое, словно случайно зацепился за паровоз. Наше незавидное положение усугублял ещё и гнусный Тринез, вприпрыжку бегущий следом и по очереди пинающий то меня, то Асия. Впромежутках между грязными ругательствами в наш адрес он самодовольно бормотал:

- Обхитрить меня хотели! До начала войны до вас никому нет дела? Как бы не так! Всех мерзавцев привольных предписано уневоливать, не глядючи ни на ночь, ни на праздник. Так что вам дополнительная наука будет: назавтра война, после, как водится, три дня празднования чьей-нибудь победы, а на пятые сутки о вас, глядишь, и вспомнят, на довольствие поставят. Тухлую воду да гнилые лепёшки принесут. То-то обрадуетесь снеди!

В тюрьме стражник впихнул нас в камеру и, погремев ключами, закрыл на большой висячий замок. Ещё некоторое время покривлявшись перед заменяющей дверь решёткой, ушёл ненавистный Тринез, ехидно пожелав нам приятных сновидений.

Мы сидели на устилающей пол прелой соломе и сквозь решётку безучастно наблюдали за стражником. А тот, подкрепившись каким-то варевом из котелка, принялся за физические упражнения: принял упор лёжа, одну руку завёл за спину, а на другой стал отжиматься. Один, два, три... пятьдесят шесть, пятьдесят семь... девяносто два, девяносто три... Без устали, без малейшего напряжения, как автомат.

- Что нас ожидает, Асий? - спросил я.

- Судя по тому, что наговорил доносчик,- смертная казнь.

- Какая?

- От того зависит, в каковом настроении Строгий Судья пребывать будет. Добрым будет - лёгкую смерть назначит.

- Ни хрена себе, добренький. Послушай, Асий! А Есуча?! По его словам, он знаком со многими влиятельными людьми города. Может быть, он сможет нас вызволить?

- С чего бы ему о нас заботиться?

Я вкратце рассказал своему наставнику обо всём, что видел в Доме Отдохновения и о должностях, которые нам предложил занять Есуча.

- Невелика надёжа,- в сомнении покачал головой старик.- Ни разу не слыхивал о случае, когда привольного отпускали. Непременно всех казнили. Этот закон даже не от лад-лэда. Императорский закон...

- Но ведь я же не привольный!

- Ты в присутствии свидетеля признал, что не являешься ни чьим подданным. Сиречь, ты есть привольный. Трактирщик тебя выгораживать не станет. Кто ты ему? Себе дороже. Ачтобы опровергнуть его и доносчика обвинение, надо на каждого, кто показывает против тебя, найти двоих, кто бы за тебя показал, да сверх того ещё одного. Итого пять. А чтобы снять обвинения в незаконном врачевании и того больше надобно: девять.

- Где ж мы их найдём?

- То-то и оно...

- Неужели надеяться не на что?

Асий задумчиво прищурился, глядя на всё ещё продолжающего отжиматься на одной руке охранника.

- Имеется у меня одна задумка,- сказал он.- Токмо слушайся меня безоговорочно, да выполняй всё, что тебе прикажу, безропотно. Согласен?

Я кивнул. Асий подошёл к решётке и обратился к стражнику:

- Усердно делаешь, служивый, но неверно. Ибо только тот труд хорош, что добрые плоды приносит.

Не прекращая своего занятия, тот повернул голову и недоумённо посмотрел на старика.

- Сей юноша покажет тебе, как надлежит делать,- продолжил Асий, после чего скомандовал мне не хуже того генерала.- Упал! Отжался!

Я не видел в этом смысла, однако же перечить не стал, как и договаривались. Принял упор лёжа. Р-раз... ручки дрожат, дыхание перехватывает, зубы стиснуты от напряжения. Д-два... трицепсы (или что там у меня вместо них?) ломит, вместо дыхания - судорожное кряхтение, по спине словно гиппопотам побегал, коленки приросли к полу - не оторвать. Тр... тр... труп! На третьем отжимании - уже труп! Ни рукой, ни ногой не пошевелить! Асверху - голос Асия: "Отжимайся! Я кому сказал? Нешто не понял? Отжимайся!" Ну, чисто сержант-сверхсрочник!

- Не могу... Устал!..

- Ты должен! Отжимайся!

- Нет, не могу. Я устал до невозможности. Не издевайся надо мной!

Тут я услышал рёв разгневанного тигра и, подняв голову, увидел, что стражник, вцепившись в решётку, яростно трясет её, с ненавистью глядя на меня. Яопешил: что случилось, в чём дело? За что он так на меня?

- Успокойся, сын мой, успокойся! - Асий произнес это негромко, но тот почему-то сразу стих.- Ты видишь, какое у этого человека прекрасное немощное тельце? Как мало в нём сил? Как мгновенно оно устаёт? (При этих словах стражник снова взревнул.) Ты хотел бы иметь его?

Со вздохами, похожими на судорожные всхлипы, наш цербер часто-часто закивал головой.

- А получится? - спросил он робко.

- Если нам удастся уговорить моего друга, то вне сомнений,- ответил Асий.

Ёлы-палы! Нечего сказать, хорош планчик! Подложить меня под эту озабоченную гору мышц, а самому в это время смыться! А я-то, я-то! Наставником его считал и другом! Уговорить они меня хотят! Как же! Уже бегу соглашаться! Да лучше уж смерть от топора, на виселице, на дыбе, где угодно - но не под этим бульдозером!

- Успокойся, друг мой! - услышал я голос Асия.- Что тебя так взволновало? Мне казалось, что ты готов пожертвовать своим телом...

- Ага, как же! Спешу, спотыкаясь и падая!..

-...в обмен на это, полное сил. Создавалось впечатление, что то тело, в котором ты находишься, тебя не совсем устраивает.

Ёк! Так это... Это совсем не... Ну я и балбес! Ну и кретин! Как я только мог так подумать про Асия!

- Прости, Асий. Я не то... Я неправильно тебя понял, наклеветал на тебя в мыслях своих. Прости! - я оглянулся: стражник стоял, прижавшись лицом к решетке, с видом напряженного ожидания. Казалось, он расплачется, если я откажусь.- Но, скажи на милость, зачем ему это тело? Почему он так хочет обладать им?

- Этот человек раньше служил в одном из отрядов Неутомимых, гвардии императора. В этих отрядах служат с младенческих лет. Туда отбирают отроков покрепче, потом с ними что-то делают - я не ведаю, что именно - и для них самым наивысшим наслаждением, многократно превосходящим все остальные, становится усталость.

- Свалиться от усталости - как это прекрасно! Как я мечтаю об этом, как давно со мной этого не происходило! - умильным голосом произнес стражник.

- Да, сие их всеобщая беда. Всё время занимаясь физическими упражнениями, годам к двадцати пяти они попросту теряют способность уставать, становясь злыми и раздражительными, неуправляемыми. Одни ищут смерти, другие сгорают во хмелю.

- А я? Вдруг я тоже стану искать смерти, взяв это тело?

- Думаю, что не станешь. Ощущение, к коему стремится Неутомимый, тебе неведомо и уже недостижимо. Так не ведающий опьянения не стремится его достичь.

- Ну что ж, давай попробуем.

- Согласился, согласился! - восторженно зашептал Неутомимый, который, как я понял, особым умом не отличался. И то сказать: везде, где учат качать мускулы и преподают искусство убивать, слишком умные никогда почётом не пользовались. От возбуждения он чуть не приплясывал и несколько раз ронял ключ, пытаясь попасть им в замочную скважину. И вдруг замялся.- Атолько вот... Как я...

- Что смущает тебя? - спросил его Асий.

- Так ведь... надо же где-то жить... что-то кушать... Не возьмут меня тогда больше в стражники-то, с таким-то телом...

- Об этом не печалься. Мы отведём тебя туда, где "у тебя будет совершенно другая жизнь, лишённая страхов и каждодневных забот",- процитировал я Есучу.

Обмен телами произошёл как-то буднично и внешне очень просто. Асий потребовал два куска хлеба. Стражник, смущаясь, протянул надкусанную лепёшку, которую Асий переломил пополам. Порывшись в своем дорожном мешке, старик извлёк из него глиняную бутылочку, накапал из нее на каждый кусок по несколько бесцветных капель и, заставив нас полностью раздеться, уложил рядышком. Струдом сжевав кусок ставшей чрезвычайно горькой лепёшки, я отключился. Всебя меня привёл звук, похожий на тот, что издаёт лопнувшая струна. Я открыл глаза и сел. Рядом со мной, так же, как и я, высовываясь из своего тела как из спального мешка, сидел Неутомимый. В своём внетелесном воплощении он явился таким, каким виделся себе в самых сокровенных мечтах: худой, бледный, немощный.

Мы только коротко кивнули друг другу и поменялись местами. Смешно, но, когда я сливался со своим новым, могучим телом, во мне возникло чувство сродни тому, которое я испытал, первый раз садясь за клавиатуру компьютера - радостное предчувствие новых, доселе недоступных возможностей. "Я здесь!" - мысленно произнес я, и сознание вновь померкло.

Очнулся я от того, что кто-то не слишком смело и не очень сильно, но весьма нахально пинал меня в бок, а знакомый противный голос нудно лез в уши:

- А ну вставай, бездельник! Нашёл, с кем спать, извращенец! Из-за твоей похоти чуть не сбежали два опасных преступника! Хорошо ещё, я вовремя подошёл! Вот сообщу обо всём лад-лэду, лишит он тебя своего покровительства!

Ещё не совсем очнувшись, я сел, сграбастал за грудки наклонившегося надо мной Тринеза и в раздражении отпихнул от себя. Как мне показалось, совсем не сильно, но, тем не менее, тот пронёсся сквозь весь тюремный коридор, влетел в открытую дверь камеры, впечатался головой в противоположную стенку и, изрядно оглушённый, тихонечко сполз на солому, где и остался сидеть, выпучив глаза и высунув язык. От произведённого нами шума очнулся и бывший стражник. Он сел и с блаженной улыбкой принялся нежно ощупывать вновь приобретённое тело. К нам подошёл Асий.

- Как звать тебя? - спросил он меня.

- Раньше звали Вольфом. Теперь - не знаю.

- А тебя? - спросил он моего соседа.

- Четыреста Двадцать Первый,- ответил тот.

- А человеческое имя у тебя есть? - продолжал спрашивать старик.

- Не знаю. Меня всегда так звали: Четыреста Двадцать Первый.

- Запомни хорошенько: отныне тебя зовут "господин Вольф",- наставительно сказал я.- Ивсегда так звали. А в отряде Неутомимых ты никогда не служил. Если кто-нибудь узнает о нашем обмене, твое тело могут у тебя отобрать, не дав ничего взамен. Идаже господину Есуче, к которому мы пойдём, этого знать не стоит.

Он быстро-быстро согласно закивал и тут же, перевернувшись, начал делать отжимания. Надо отдать должное его выносливости и стремлению достичь цели: при тех же самых физических параметрах он одолел десять отжиманий, после чего свалился с несказуемо блаженной физиономией.

Когда я уже заканчивал одеваться и пристегивал к бедру ножны кинжала, входная дверь распахнулась. В темницу ворвалась небольшая, человек из десяти, толпа чем попало вооружённых людей: самое "страшное" оружие - ржавый и зазубренный меч с отломанным кончиком. Возглавлял этот отряд Касерен, воинственно размахивая какой-то штуковиной, напоминающей нунчаки.

Мне ещё ни разу не приходилось драться более чем с одним человеком одновременно, но сейчас у меня была твёрдая уверенность: напади они - я справлюсь со всеми. Десяти секунд для этого за глаза хватит. А если осторожно, чтобы никого не покалечить, то пятнадцати. Однажды в прошлой жизни один мой приятель назначил мне встречу у себя дома, но, когда я пришёл, его не оказалось. Мама приятеля предложила мне подождать в его комнате. Он опоздал на три часа. Как я сердился на него тогда, и как благодарен сейчас! Дело в том, что от нечего делать я перелистал всю его богатую библиотеку по карате, кунг-фу, тхэквондо и иже с ними. Теперь всё это мгновенно вспомнилось и, наложившись на немалую боевую подготовку Четыреста Двадцать Первого, сделало меня, осмелюсь думать, одним из лучших рукопашных бойцов здешнего мира.

- Что ты с ним сделал, кровосос антурийский? - завопил Касерен, увидев распростёртое на полу уродливое тельце.

- Полегче на поворотах, уважаемый! Я тебя, как мне помнится, не оскорблял,- ответил я.- Ствоим господином ничего страшного: утомился и отдыхает.

- Ты врёшь!

- Не веришь мне - спроси у почтенного старца,- я сделал жест в сторону Асия. Тот утвердительно кивнул.

- Коли так - твое счастье! А теперь защищайся!

- Зачем?

- Как зачем? - опешил Касерен.- Ты что, не понял? Мы пришли за ним.

- Тогда не теряйте времени, забирайте.

- К-как? Ты не будешь защищаться?

- Не буду,- подтвердил я и добавил.- Если нападать не станете.

- Да ты просто струсил! - скривил губы Касерен.

- Струсил,- послушно согласился я.

- Поня-ятно...- презрительно протянул он.- Тогда ещё вот что: мне очень не понравилось, как ты со мной обошёлся в трактире. Поэтому получай! - с этими словами он попытался огреть меня своим приспособлением. Зря он это сделал. Спустя мгновение Касерен сидел на полу с распухающим на глазах носом и, осоловело глядя на вращающиеся вокруг меня в пропеллерном темпе нунчаки, тупо соображал: как так могло случиться, что его собственное оружие его же и ударило.

- Ещё желающие есть? - поинтересовался я. Таковых не оказалось. Штурмующие опустили своё дрекольё и растерянно топтались, не зная, что делать дальше.

- Значит так,- распорядился я,- забирайте всех троих и ведите к господину Есуче. Всё понятно?

Те торопливо закивали. Асий подошёл ко мне и, положив руку на плечо, тихо сказал:

- Всё правильно, друг мой. Так будет лучше для всех нас. Отныне я бы стал для тебя обузой. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти. Прощай. Да ведут тебя Оба и твое Предназначение.

И он, не оборачиваясь, пошёл к выходу. Остальные наскоро одели бывшего Четыреста Двадцать Первого, подхватили его на руки и, поддерживая шатающегося Касерена, покинули тюрьму.

В наступившей тишине узилища послышался тихий шорох. Быстро обернувшись, я увидел, что пришедший в себя Тринез пытается на четвереньках пробраться к выходу. На его голове справа, почти симметрично первой, вздувалась ещё одна шишка.

- А ты куда, козлик? А ну, обратно! - прикрикнул я на него. Тринез с юркостью таракана шмыгнул обратно в камеру. Закрывая его на висячий замок, я не без злорадства приговаривал:

- Наука тебе будет: назавтра война, после, как водится, три дня празднования чьей-нибудь победы, а на пятый день о тебе, глядишь, и вспомнят, на довольствие поставят, тухлую воду да гнилые лепёшки принесут. То-то обрадуешься снеди!

Чтобы усугубить страдания этой подленькой душонки, я решил оставить ключ от камеры в зоне досягаемости, но... Длинный стержень ключа очень красиво намотался вокруг одного из прутьев решетки. Сможет размотать обратно - его счастье!

Заперев доносчика, я вышел на улицу и присел на крыльцо тюрьмы. Светало. За всеми этими приключениями ночь пролетела незаметно. В тишине городских улиц до моего слуха донеслось цоканье копыт по булыжнику. Звук в предутренние часы слышен далеко, а потому всадник выехал из-за угла только минут через пять. Уже издали по неясному силуэту я узнал Красного Лучника. Он направился прямиком ко мне и, остановив рика в нескольких шагах от крыльца, произнёс:

- Знаешь ли ты меня?

- Пусть Оба даруют тебе долгие дни, Красный Лучник! Кто ж не знает тебя в славном городе Суродиле! - ответил я. Если его и задел мой ненавязчивый урок вежливости, внешне он этого никак не выдал.

- Хотел бы и я пожелать тебе долгих дней,- продолжил он,- но, боюсь, этого не случится, если не отпустишь старика и убогого, которых привёл сюда вечером.

- Кто они тебе? - спросил я.

- Не важно. Это хорошие люди, и я хочу, чтобы ты их освободил!

- Не могу, и не проси!

- Я не прошу, я приказываю,- вслед за этими словами Красный Лучник выхватил из седельных сумок лук и стрелу, натянул тетиву и нацелился мне в грудь. Сделал это он настолько сноровисто, что все действия показались одним движением.

- Это невозможно...- я нарочито игнорировал наставленное на меня оружие.

Басовито пропела тетива, и знакомая красная змейка устремилась к моему сердцу с неуёмной жаждой крови. Я увидел, как она успела повернуться пару раз, сверкнув яркой киноварью в первом луче показавшегося над крышами солнца, и перехватил стрелу сантиметрах в десяти от своей груди. Несколько мгновений стрела, зажатая в кулаке, ещё вибрировала, потом успокоилась. Ябеззаботно почесал ею затылок и продолжил:

-...потому что их там нет.

- Лжёшь...- сказал он неуверенно, ошарашено глядя на стрелу в моих руках.

- Проверь! - предложил я ему, указав стрелой, как указкой, на дверь тюрьмы. Он спрыгнул с рика, шлёпнул его ладонью по шее и, сказав ему "Посторожи-ка, Огонь, этого... ловкача!", прошёл внутрь. Рик, наставив на меня свои грозные рога, стал молча и медленно приближаться. Я спокойно посмотрел ему в глаза, и тут произошло то, что очень трудно описать словами, имеющимся в нашем лексиконе. Каким-то доселе неизвестным способом я ПОЧУВСТВОВАЛ животное, а после этого ОТКРЫЛСЯ ему.

Я ласково гладил сурового Огня по морде, а он, играясь как жеребёнок, пытался ухватить меня губами за воротник. Красного Лучника, в полнейшем удивлении вышедшего обратно, эта картинка окончательно добила, и он опустился на ступеньки рядом со мной.

- Где они? - спросил он немного погодя.

- В безопасности,- ответил я.

- А где именно?

- Чем меньше людей об этом знает, тем они в большей безопасности,- сказал я и, возвращая ему стрелу, добавил.- Ты мой должник

- Я твой должник,- кивнул тот.

- Как ты понимаешь, мне нельзя оставаться в Суродиле. Я бы хотел наняться охранником в караван, который сегодня утром отправляется в Мойилет. Ты можешь дать поручительство начальнику каравана?

- Могу.