17 СЕНТЯБРЯ 1939 ГОДА
Прошло четыре года. Я уже работал в Москве, инспектором кавалерии Красной Армии. И снова часто встречался с Семеном Михайловичем Буденным. Он теперь был заместителем народного комиссара обороны и командовал войсками Московского военного округа. Часто я вспоминал нашу первую встречу, лет тридцать пять назад, в харчевне в станице Платовской; мы провели сорок лет в боях и в походах, сорок лет в строю. Постарели ли мы? Я считаю, что нет. В нашей стране нелегко состариться. Глаза Буденного светятся тем же молодым огнем, что и сорок лет назад, и он так же, как прежде, играет на гармони, поет, и по-прежнему песен и прибауток у него неистощимый запас.
Наша мирная жизнь была внезапно прервана.
1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Гитлеровские войска стремительно продвигались по территории Польши, приближаясь к границам Советского Союза.
Советский Союз должен был немедленно остановить это наступление фашистских войск, не позволить им прорваться к нашим рубежам. К тому же советский народ не мог равнодушно отнестись к судьбам братского населения Западной Украины и Западной Белоруссии, нельзя было оставить его под фашистским игом.
В сентябре 1939 года я выехал на Украину, на советско-польскую границу, в кавалерийскую часть. Кавалерийской частью командовал лихой конник генерал-майор Шарабурко. 17 сентября мы получили приказ командующего Украинским фронтом товарища Тимошенко — перейти границу и освободить народы Западной Украины и Западной Белоруссии от панского гнета.
С необычайным подъемом бойцы выслушали приказ.
Советские разведывательные бронетанковые части двинулись в путь. Вскоре послышалась артиллерийская и пулеметная стрельба. Противник сопротивлялся. Вперед пошли наши кавалерийские полки. Копыта коней утопали в осенней грязи. Побывав на командном пункте, я с двумя адъютантами отправился на легковой машине догонять наши разведывательные части. Была ночь, темно, хоть глаз выколи. Шофер с трудом находил дорогу. Дороги были незнакомые, немощеные, от дождя размокли. Машину трясло, она пробиралась с трудом. Вскоре мы обогнали кавалерийские полки. Дождь не переставал. Мы двигались все дальше и дальше, но наших разведывательных частей нигде не было. Они проскочили вперед. Мы проехали уже сорок километров; стало светать.
— Какой ближайший городок? — спросил я своего адъютанта.
— Вышбрудок.
— Вот там, очевидно, мы и найдем наших танкистов.
— Товарищ начальник, а если там наших частей еще нет? — с тревогой спросил шофер. — Не опасно ли нам туда ехать?
Но я был уверен, что в городе Вышбрудке стоят наши.
— А мы-то разве не часть? — пошутил я. — Едем.
Шофер дал газ. Действительно, вскоре мы догнали двигавшиеся по грязной дороге танки. Мы обогнали их, обогнали и пехоту, посаженную на грузовики. В небе прояснело, дождь перестал, и вскоре я увидел колокольню. Это, очевидно, и был Вышбрудок.
Вот и окраины городка, бедные, покосившиеся домишки со слепыми окошками, грязные переулки. Мы завернули за угол и увидели такую же грязную, не очень большую площадь. На площади толпился народ.
— Товарищ начальник, полицейские! — воскликнул шофер.
Разворачиваться было поздно и негде. Действительно, возле большого дома, очевидно полицейского управления или ратуши, стояла шеренга вооруженных до зубов полицейских — человек восемнадцать-двадцать. А впереди стоял офицер.
— Гони прямо на полицейских! — сказал я шоферу.
Он так и сделал. Круто развернул, затормозил. Полицейские, само собою разумеется, приняли нас за свое начальство. Они вытянулись в струнку. Я вылез из машины и сразу понял, что наших частей здесь еще не было. Очевидно, они проскочили Вышбрудок, устремясь дальше и обойдя этот городок стороной. Ко мне подходил старший полицейский. Он отдал честь и отрапортовал:
— Господин генерал, в городке все в порядке, налицо девятнадцать полицейских...
Тут он осекся. Не давая ему опомниться, я сказал:
— Вам известно, что Красная Армия двинулась на освобождение народов Западной Украины и Западной Белоруссии? Приказываю сложить оружие и отойти назад на два шага.
Оторопев, он скомандовал по-польски. Полицейские сняли винтовки и револьверы и сложили их перед собой. Потом отошли назад на два шага и стали «смирно», растерянно глядя, как адъютанты грузят в машину винтовки, и револьверы, и множество гранат.
— Теперь идите в полицейское управление, — сказал я адъютанту Белякову, — и перережьте провода.
Адъютант вошел в здание, оказавшееся действительно полицейским управлением, и на глазах у находившихся там чиновников перерезал провода. Теперь Вышбрудок был отрезан от польских частей.
К машине сходились горожане, принялись расспрашивать нас. Раздались голоса:
— Да здравствует Красная Армия! Ура!
Многие жали нам руки, обступили нас со всех сторон, окружили полицейских. Вдруг ко мне подскочил их старший:
— Вы уезжаете? Оставьте нам хоть один револьвер.
— Это еще зачем?
— Вы уедете, народ нас убьет.
— Будьте покойны. Народ вас не тронет, если вы с ним будете обращаться по-человечески.
Обезоруженные полицейские прямо-таки тряслись от страха. Они знали, что народ их не помилует.
В это время подошли танки, которые мы обогнали в пути. Население радостно приветствовало танкистов. Я предложил командиру части навести в городе порядок. Мы же двинулись дальше, на Тернополь.
ВНЕЗАПНОЕ РЕШЕНИЕ, ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ
В Тернополе шел бой. Жандармы и полицейские забились в квартиры, в костелы, на колокольни и обстреливали из пулеметов наши части. Очистить город от панского охвостья было нелегко. Командир кавалерийской части, занявшей город, генерал-майор Шарабурко показывал пример своим кавалеристам, боровшимся буквально за каждый дом, за каждый переулок, за каждую улицу. Постепенно удалось выбить из забаррикадированных квартир отчаянно защищавшихся стрелков. На это ушло два дня. 18 сентября генерал-майор Шарабурко доложил мне, что член Военного совета приказывает мне организовать мото-танковый отряд, сегодня же двинуться в путь и 19-го войти во Львов.
Приказ необходимо было выполнить во что бы то ни стало в срок. Через час триста конников в боевой готовности сидели на грузовых машинах. К семи часам вечера на окраине города был собран весь наш небольшой отряд. Пятнадцать танков двинулись вперед по дороге Тернополь—Львов как передовой отряд. Остальные машины выступили следом.
Снова мы шли не останавливаясь по абсолютно незнакомым дорогам, и шоферы наши показывали чудеса ориентировки и самообладания. Наш отряд был очень невелик: всего тридцать пять танков и броневиков и триста пятьдесят бойцов. До Львова оставалось сто тридцать километров.
Небо было затянуто тучами, и только изредка из-за туч вылезала луна. Водители вели машины вслепую. Фары были потушены, мы не хотели обнаружить себя противнику. Мы ведь не знали, что можем встретить впереди. Я знал только, что польские части, потеряв свое главное руководство, бросившее их на произвол судьбы, отовсюду тянутся во Львов, чтобы соединиться с львовским гарнизоном.
Так и есть! Впереди что-то движется. Мы оказались в хвосте колонны. Велика ли колонна, трудно было определить.
— Все шоссе запружено впереди войсками, — тихо доложил мне адъютант.
Что делать? Я принял решение: двигаться вперед. Это, несомненно, польские части, и довольно крупные. Им не придет в голову, что наш отряд невелик. Попробуем прорваться. Загудели машины. Солдаты расступились по сторонам, открывая нам дорогу. Значит, они действительно принимают нас за своих!
— Полным ходом вперед!
— Вперед!
Неистово загудели машины. Мы рванулись вперед. Слева и справа в темноте двигались войска противника. Мы с обеих сторон были зажаты.
Колонна казалась бесконечной.
Я принял решение разоружить ее, чтобы избежать сопротивления. Приказал шоферу, проскочив к голове колонны, круто развернуться и зажечь фары. То же самое сделают и другие. Это будет своего рода «психическая атака». Мы хотели избежать пролития крови.
Здесь был, конечно, известный риск. Противник мог открыть стрельбу. Но решение было принято. Мы проскочили колонну. Впереди было чисто — никого! Водитель круто развернул машину, включил фары и загудел. Вслед за ним то же самое сделали и остальные водители. Это могло нагнать страх на кого угодно. Ослепительные огни фар, неистовый вой...
Колонна замерла на месте. Командир головного броневика направил пушку и пулеметы на передние ряды. Он взмахнул рукой — и неистовый вой сирен прекратился.
— Сдать оружие! — приказал командир.
Бойцы мои соскочили с машин. Вид у них был чрезвычайно решительный. Солдаты стали сдавать оружие. Через полтора часа на краю дороги, в канаве, лежала гора винтовок, наганов и шашек, в поле толпился табун в двести пятьдесят оседланных лошадей. Оказалось, мы разоружили два полка пехоты, саперов, кавалеристов и артиллеристов.
Что нам делать с трофеями? Ведь 19-го утром необходимо подойти ко Львову. Задерживаться больше нельзя было ни на одну минуту. Я приказал у пушек снять замки, ручное оружие свалить в канаву, оставил охрану.
Командир головного броневика направил пушку на передние ряды.
ПОД ЛЬВОВОМ
Обгоняя небольшие отряды вооруженных польских солдат, мы продвигались ко Львову. Я решил приложить все усилия, весь свой воинский опыт, чтобы выполнить приказ командования.
Деморализованные польские воинские части, брошенные правительством и штабами, попадались нам на каждом шагу. Они стягивались ко Львову.
Начинало светать. Мы находились в пятнадцати километрах восточнее Львова. Вдруг мы нагнали длинную цепь подвод. Подводы двигались тоже во Львов, а на подводах сидело множество жандармов и полицейских. Такую силу оставить у себя в тылу мы не могли. Ввязываться с ними в бой тоже было опасно — ведь они были отлично вооружены. Тогда я решил повторить «психическую атаку». Мы проскочили вперед. Я насчитал триста подвод, на каждой подводе сидело по пять человек. Машины развернулись, отчаянно загудели...
В течение получаса полицейские были разоружены и отправлены в тыл.
Вскоре мы въехали в местечко Подгорцы. Остановились. Я вошел в одну хату, увидел страшную нищету. Стол да лавка с покосившимися ножками — вот и вся меблировка. Невольно я вспомнил детство, родной хутор и нашу бедную кибитку.
Когда я вышел из хаты, нас окружили крестьяне. Вначале они говорили несмело, потом начали засыпать нас вопросами.
По дороге двигались танки. Чумазые ребятишки бегали за машинами, выпрашивая у танкистов звездочку.
Прошла машина с пленными офицерами...
Вот здесь, под Львовом, у его ворот, девятнадцать лет назад стояла Первая Конная армия. Но городу тогда не суждено было стать советским. И вот Красная Армия снова стоит у львовских ворот.
Мы увидели колокольни львовских соборов, величественные здания и дворцы. Мы подошли к восточной окраине города.
Командир двадцатитысячного гарнизона генерал Ленгер объявил о сдаче. Оставалось войти в город.
Но все улицы и переулки были забаррикадированы. Гарнизон сопротивления не оказывал, он вышел из города, но в городе остались жандармы, ксендзы, полицейские. Так же как и в Тернополе, они засели на баррикадах, в домах, на чердаках, колокольнях.
Броневики дальше пройти не могли. Шоссе пересекал широкий и глубокий ров. За рвом возвышались баррикады, из-за которых в нас стреляли засевшие там враги.
Я собрал группу командиров, и мы обсудили, как проникнуть в город. Вслед за нами пойдут спешенные кавалеристы. Они освободят дорогу броневикам.
Одолев первую баррикаду, мы с боем стали продвигаться к центру города. Стреляли отовсюду — из окон, с крыш, с чердаков. Наконец мы добрались до дворца воеводства, ворвались во дворец и забрали в плен его защитников. Борьба за советский Львов закончилась. Население нас приветствовало. Девушки бросали цветы.
Это было утром 19 сентября. Приказ был выполнен точно в срок. Мы могли рапортовать об этом командующему Украинским фронтом товарищу Тимошенко.
ПРИДУТ ДЛЯ ВАС НОВЫЕ ВРЕМЕНА
Мне приходилось часто встречаться с трудящимся населением и солдатами польской армии. Особенно были разговорчивы пленные нижние чины. Почти все они не скрывали своей радости, что остались живы. Они бурно приветствовали бойцов и рассказывали, как им втолковывали о жестокости красноармейцев, говорили, что красноармейцы не берут польских солдат в плен, а уничтожают. И вот они столкнулись с действительностью. Наши бойцы очень хорошо обходились с ними. Пленных приютили, одели, накормили, дали им газеты, журналы. Один солдат — из батраков — подошел ко мне и, смущаясь, спросил:
— Скажите, неужели мы теперь будем иметь право на работу и даже на отдых?
— В этом не сомневайтесь.
Солдат смахнул рукавом шинели слезу:
— Я годами работал на помещика. Батрачил у него. Трудился день и ночь, но прокормить свою семью не мог. Не мог даже купить себе обуви и работал босиком. Зарабатывал один-два злотых в день. Разве можно прожить с семьей на такой заработок?!
Другой солдат рассказал, как он работал у пана в усадьбе и получал за свой труд, за двенадцатичасовой рабочий день, по одному злотому и двенадцати грошей. А чтобы не быть голодным, надо было истратить полтора злотых!
— Вот так и жили: впроголодь, — закончил он свой рассказ.
Жаловались на свою тяжелую жизнь при панском владычестве и белорусские крестьяне, и ремесленники, не говоря уже о рабочих. Те не жили, а прозябали — в лачугах, сколоченных из досок, кусков железа; недоедали, недосыпали; на работу вставали с зарей и возвращались домой поздно ночью.
— Все это в прошлом! — говорил я им. — Теперь для вас наступят новые времена. К старому возврата не будет. Будете спокойно жить, работать и отдыхать. Больше не будут над вами издеваться паны.
Я не ошибся. Труженики освобожденных областей Западной Украины и Западной Белоруссии, вступив в единую семью народов Советского Союза, обрели свободную, счастливую жизнь.