Были сборы недолги, от Кубани до Волги мы коней поднимали в поход.

Точнее, от Белой до её притока с названием Инзер, который так окрестили первопереселенцы по аналогии с рекой, протекающей рядом с Межгорьем. Правда, там течёт Малый Инзер, а здесь — просто Инзер. И на Старой Земле Инзер, образующийся от слияния Малого и Большого Инзера, впадает в реку Сим километрах в шести от впадения Сима в Белую, то здесь он вливается в местную Белую непосредственно, а на месте их слияния стоит город Советск.

Да и коней никаких не было. Даже под капотом какой-нибудь машинёшки, так как в свой поход я ехал на поезде. Честно говоря, оно так даже удобнее: вечером упал на вагонную полку, а утром тебя уже встречают на вокзале в другом городе.

Наташу с собой не брал. Из-за беременности она чувствовала себя не очень хорошо, остро реагировала на резкие запахи. Токсикоз не в самой сильной форме, но за пару дней, пока он проявился, успел попортить и жене, и мне, немало нервов. Особенно — во время обратного путешествия из Лаборатории на нашем «уазике», попахивавшем бензином. Её время от времени начинало тошнить, и пришлось пару раз остановиться, чтобы супругу обдуло свежим ветерком. А поскольку  мне нужно было объехать всё Лукоморье и почти всё Загорье, в пути могло быть всякое. Ведь из Верхоречья в Целинники мне всё равно придётся машиной добираться…

Зачем это всё? Да приказали мне! Мой непосредственный начальник генерал Воздвиженский и приказал!

Дело в том, что описанные переговоры с Большой Землёй были первыми, но не последними. 17 июля мы ещё дважды разговаривали с Иваном Ивановичем. Согласовали и сроки отправки специалиста по оборудованию, и нашего с Наташей перехода, и заявки на первые взаимные поставки. Названные Максимом Георгиевичем объёмы ценностей, которые могла поставить Советская Республика, ошеломили моего куратора из ФСБ, и чтобы растопить его недоверие, глава СГБ решил отправить меня в своеобразную инспекцию. Мне следовало прямо на месте снять на мой цифровой фотоаппарат производственные мощности и хранилища, чтобы после перехода на Большую Землю предъявить «партнёрам» доказательства того, что Воздвиженский не привирает. А поскольку времени оставалось не так уж и много, после возвращения домой 18 июля я начал собирать вещи для командировки.

Люда Ячнева, разумеется, расстроилась из-за нашего отъезда, но они с Наташей договорились созваниваться раз в два-три дня. А нам с супругой предстояло наконец-то вернуться в нашу квартиру. Жаль, мне пришлось переночевать в ней после приезда из Лаборатории всего одну ночь. Ну, ничего! После командировки наверстаю!

Вечерний поезд до Верхоречья приятно удивил. Да, старенькие вагоны, но внутри чисто, опрятно. Видно, что недавно его ремонтировали. Вместо дермантиновой обтяжки полок — что-то вроде гобеленовой ткани. В окнах недавно поменяны рамы, а местами и стёкла. Линолеум на полу тоже не очень затёртый. Проводники разносят травяные чаи и кофе, действует вагон-ресторан с кусачими ценами. Ну, и в СССР так было!

Местная особенность — купе-оружейная комната и регулярно обходящий поезд поездной наряд милиции. Базируется он в «штабном» вагоне по соседству с вагоном-рестораном, от которого вскоре после отправления по всему составу проехалась тележка с бутылочной водой, пирожками и прочей снедью, не требующей разогрева.

Меня соседи по купе узнали даже больше по камуфляжу, запомнившемуся по газетным фотографиям, чем в лицо, и мы до самого отбоя разговаривали: я рассказывал про события, произошедшие после закрытия Перехода на Большой Земле, они — о местной жизни. Разумеется, предлагали пойти выпить за знакомство, но я наотрез отказался, сославшись, что на службе. На самом же деле я просто не люблю пить в дороге. Кроме того, наутро мне предстояло много дел, и не хотелось являться к встречающим «с выхлопом».

Золотое встретило меня грозой. Не тропическим тайфуном, как было в Магнитке, не шквальным ливнем мокрого сезона в Порто-Франко, а давно забытой летней грозой. Ещё толком не рассвело, и вспышки молний озаряли полнеба. Хорошо, что оба перрона вокзала, одноэтажного здания с двумя колоннами по бокам от входа, были прикрыты навесами, а то я вымок бы до нитки, пока топал сначала до перехода через первый путь, а потом до привокзальной площади.

Правда, парень лет двадцати пяти встретил меня прямо у вагона, и мы по открытому пространству шли с ним под зонтом, но левое плечо мне всё равно изрядно промочило. И когда уселись в «копейку», на которой он должен был отвезти меня в городское управление СГБ, сиденье в машине я ему всё-таки подмочил.

Начальнику управления я всего лишь предъявил служебное удостоверение, а о цели моего визита он уже был предупреждён. Зато от кофе и лёгкого перекуса не отказался: из-за разговоров с соседями по купе мне удалось поспасть часа четыре, и теперь требовалось взбодриться. Заодно поделились с полковником подробностями событий тех дней, когда шла ликвидация заговора.

Оказалось, что здесь всё прошло не так уж и гладко. Дело в том, что Сквирчевский, до того, как ушёл на повышение в Советск, работал в Золотом начальником управления СГБ, а нынешний хозяин кабинета пришёл ему на смену из Рыбачьего. Поэтому нашлось несколько человек, поддержавших заговор. Чисто из-за того, что были «людьми Сквирчевского», его протеже.

— И что теперь с ними?

— Не сажать же их из-за этого! Одного уволили, поскольку не захотел дальше служить. Двоих понизили в должности и перевели подальше: пограничных пунктов в стране достаточно. Люди ничего плохого совершить не успели, вот и пусть ума набираются. Года через три, при очередной ротации, могут и в более цивилизованных местах очутиться…

Пока мы завтракали и разговаривали, гроза закончилась, и взошло солнце. А туча, пришедшая со стороны Тёплого океана, ушла куда-то в сторону Широкого нагорья. И город засверкал свежей, омытой дождём листвой.

По составу растительности чувствовалось, что здесь климат отличается от Советска. Там на погоду влияли тайфуны и воды Холодного океана, а здесь ещё сказывалось тёплое течение, идущее из экваториального пояса. Здесь было теплее и значительно больше осадков. Поэтому среди деревьев преобладали широколиственные. На такое различие климатических условий повлияли и Барьерные горы. Преобладающие западные и юго-западные ветры ещё доносят тепло и влагу течения до Золотого, а Советску от него почти ничего не достаётся, поскольку остатки дождей выпадают на западных склонах, понижающихся перед Широким нагорьем Становых гор.

Подобное наблюдается и на моём родном Урале. Как только начинаешь с востока спускаться к Аше, лес резко меняется. Вместо сосен, берёз и осин вдоль трассы М5 появляются липы, клёны, дубы. И к тому моменту, когда дорога уходит из долины ручья с названием Ук, вдоль которого она бежит несколько километров, ты оказываешься в совсем другой климатической зоне.

Странная вещь, человеческое сознание. Не знаю, почему, но именно с этим куском дороги, со спуском по долине Ука, у меня ассоциируется песня Визбора:

Может быть, из-за следующих строчек? Ведь чаще всего этот кусок я проезжал именно ночью, когда и стоп-сигналы впереди вспыхивают, как сигарета, и фарами перемигиваешься со встречными…

А может, потому что именно на этом участке мне, вчерашнему школьнику, рассказывал о своём знакомстве с Визбором дальний родственник из Уфы, который сопровождал барда в песенном туре по уральским городам? Уже точно и не скажу. Но всегда, проезжая этот кусочек трассы, напеваю песню про то, что хуже мне без дорог, даже если они трудны.

Напеваю… Напевал! Всё, осталась от меня за тридевять миров и моя любимая трасса М5, прозываемая дальнобойщиками «дорога смерти», и спуск от «симской ямищи» к Аше по долине говорливого ручейка Ук! Для кого-то она, может быть, и дорога смерти, а для меня — моя жизнь. И замерзал я на ней, и горел в машине, и снегами меня на ней засыпало, и дождями заливало, а не могу без неё!

Что-то я в ностальгию ударился, а мне ещё работать и работать…

Для начала глянуть своими глазами на добычу золота в долине реки Тихой. Здесь мне много разъяснять не требуется: мой родной Миасс не зря называют городом в Золотой Долине, а самый крупный из сохранившихся в мире золотых самородков, весящий более 36 килограммов, найден неподалёку от города, в посёлке, ныне называемом Ленинск. Знаю я, и что такое драга, и как гидромониторы работают, и какие нормы выработки у миасских старателей. Тем не менее, показатели две тонны добычи с каждой драги в год меня впечатлили.

— Да вы же здесь, получается, просто по золоту ходите! — не удержался я от фразы, которую сам не единожды слышал от гостей Миасса.

— Фактически да! — засмеялся прикреплённый ко мне старший лейтенант, встречавший меня на вокзале.

— А как справляетесь с незаконной добычей? — вспомнил я головную боль миасских правоохранителей.

— А никак. Просто скупаем у населения за половину реальной стоимости. Вы ещё в местные ювелирные магазины не заходили?

— Нет, а что?

— Да стоит оно у нас здесь сущие копейки. Двадцать рублей грамм. Ну, намоет кто-то граммов пятьдесят за месяц. Дороже госцены у него никто не купит, а за эти пятьдесят граммов упашется он куда больше, чем если бы за двести пятьдесят рублей на заводе месяц вкалывал. Бывают, конечно, счастливые находки, вроде полукилограммового самородка, что нашёл на прошлой неделе парень, копая выгребную яму для дачного сортира. Кто-то не хочет сдавать, на память оставляет. Если бы в городе пожили, наверняка столкнулись бы с тем, что у кого-то мелкие самородочки в качестве украшений интерьера на видном месте лежат. Ну и пусть будут: мы с заграницами не торгуем, куда нам это золото?

Я-то знаю, куда!

После этого заехали на медеплавильный завод, где не только из медной руды попутное золото извлекают, но и самородное обогащают до «трёх девяток». То есть 99,9%. Там застали любопытную картину: рабочий толкал по проходу тележку со штабелем слитков, пышущих жаром. Вдруг посреди прохода остановился, вытряхнул из пачки сигарету, наклонился к своему грузу и… прикурил прямо от слитка.

— Стас, сигарету не одолжите?

— Вы же не курите!

— Надо!

Я догнал рабочего и попросил разрешения также, как и он, прикурить от раскалённого металла. Тот захохотал, поняв суть просьбы, и я довольно смоля цигаркой, спустя минуту вернулся к сопровождающим:

— Да у меня же все знакомые от зависти передохнут, когда я похвастаюсь, что от тонны золота прикуривал!

Даже больше, чем от тонны! Три слоя по тридцать слитков, каждый весом более 12 кг. Удачно мы попали на завод! А фотография тележки прекрасно проиллюстрирует, что производство золота в Советской Республике — не миф.

Было потом посещение хранилища золота.

В Форт-Нокс мне не доводилось заглядывать, а вот подземелья в окрестностях Золотого, скрытые в горном массиве и охраняемые не менее серьёзно, чем Лаборатория № 1, оставили впечатление! Начнём с того, что здесь хранится не только золото в слитках и крупных самородках. Огромные опечатанные стеклянные банки, заполненные небольшими негранёными алмазами, рубинами, сапфирам, изумрудами впечатляли количеством «камешков» внутри них. Отдельные боксы занимали самые крупные представители мира драгоценных камней: алмазы, размером с лесной орех, друзы самоцветов, самые крупные кристаллы в которых превышали 30-40 сантиметров в высоту. Ну и, само собой разумеется, штабеля трапецеидальных золотых слитков, длиной 25 сантиметров и шириной 7 сантиметров. Таких, от которых я прикуривал несколько часов назад.

По моим прикидкам, в этой пещере Али-Бабы, не менее трёхсот тонн золота. Ошибся я ненамного. «Хозяин» всех этих сокровищ назвал цифру 391,5 тонн. Твою мать! Да это же больше, чем весь золотой запас России на 2000 год! Если память не изменяет, историческая Родина на начало того года, когда мы перебрались в Новый Мир, обладала где-то 380 «с копейками» тоннами.

Да уж, подразграбили страну ельциноиды! В Миассе золото вывозили из подземного хранилища, расположенного на территории Ильменского заповедника, грузовиками. Ходили сплетни, что восьмитонный Камаз с драгоценным металлом просто исчез, выехав с охраняемой территории, но не добравшись до указанного в накладной места назначения. Как выяснилось при проследовавшей за этим проверке документов, требование на его загрузку и доверенность со всеми печатями и подписями оказалось фальшивкой. Качественно изготовленной, но фальшивкой. Было ли это на самом деле, судить не берусь, но учитывая масштабы дерибана советского наследия и бардака, творившегося в стране, вполне правдоподобная история!

Перед поездом, где я намеревался отоспаться, пока еду до самой дальней точки своего путешествия, мы ещё раз встретились с начальником управления СГБ.

— Ну что, всё нормально прошло?

— Нормально. Вымотался, правда, как чёрт.

— Ничего, в поезде отоспитесь! Передавайте привет Сергею Петровичу, моему коллеге в Приволье!

На этот  раз поезд бы не скорый, как Советск-Верхоречье, которым я добирался до Золотого, а обычный пассажирский, самого длинного в Советской Республике маршрута Химик-Приволье. Останавливающийся, как утверждали пассажиры, «возле каждого столба». В среднем — один раз каждые два-три часа. Эх, товарищи, забыли вы, что такое поезд, останавливающийся возле каждого столба! Я-то хорошо помню состав Кумертау-Учалы, чапающий 380 километров от Миасса до Уфы четырнадцать часов! Притом, что фирменный № 13 «Южный Урал» пробегает этот путь за 6 часов, а скорый — за восемь.

И опять мне не удалось сохранить инкогнито, даже несмотря на переодевание из камуфляжа в спортивный костюм. Спустя полчаса прицепилась соседка по купе, дама лет сорока:

— А где вы такой костюм покупали?

Отбрехаться, что жена где-то по случаю урвала, не удалось: ну, не продают здесь «Адидас»! И кроссовок таких не шьют. А следом меня и в лицо признали. Пришлось чистосердечно каяться, что всё приобреталось в Москве. И понеслось: «попробуйте, какие у меня пирожочки», «может, по пивку за знакомство?». И самое злободневное — «а как теперь ТАМ?» Куда нашего человека не загони, даже за тридевять миров, но даже его дети будут интересоваться, как теперь в России!

Вот так и я незаметно, под разговоры соседей, заснул, как герой песни моего земляка Олега Митяева. В полусне только почувствовал, как сердобольная соседка, едущая к сестре в Избенку, заботливо накинула на меня простыню…

Проснулся только в Верхоречье. От того, что поезд не качается. Улыбнулся сонной соседке, приоткрывшей глаза, когда я зашевелился, аккуратно закрыл дверь в купе, выйдя в коридор, и потопал к тамбуру.

— Сколько ещё стоять? — поинтересовался я у проводницы, скучающей на перроне.

— Пятнадцать минут. Только на вокзал не бегайте, можете не успеть вернуться.

А мне туда и не нужно. Я просто хочу подышать свежим воздухом, поглазеть, как сонные пассажиры плетутся по перрону от вагонов к вокзалу. Вот-вот рабочий день начнётся…

— Заходите, — командует проводница. — Нам уже зелёный дали!

Как это всё знакомо, как я от этого отвык за два года на Новой Земле!

Соседка уже встала, а сосед с верхней полки ленится. Ему ещё часа четыре ехать с нами вместе, сойдёт на небольшом полустанке, где он работает в сельхоз-артели, производящей овощные консервы: маринованные огурцы, помидоры, кабачки и прочие дары полей. Так что не только жители Лукоморья обеспечивают прилавки продовольственных магазинов разными вкусностями.

Ему часа четыре ехать, а мне — целые сутки…

— Сейчас плотину ГЭС проезжать будем, — подсказывает сосед, переворачиваясь на живот на верхней полке. — Вид с неё красивый.

Вид действительно красивый. Место для постройки электростанции нашли удачное: реку, зажатую теснинами, перегородили там, где горы начинают расходиться в стороны, открывая на север необъятные таёжные просторы. Река вполне судоходная, даже небольшой порт ниже плотины имеется, но ниже по течению никаких городов нет, лишь небольшие посёлочки лесозаготовителей и охотников. А после того, как она впадает в Таёжную, самую мощную реку на континенте, и вовсе никакого жилья. Осваивать да осваивать эти просторы!

И осваивают! Не на пустом же месте снимали перепев старинной ленты «Девчата», так понравившийся Людмиле. Проблема в том, что людей для освоения не хватает. В первые годы, как Переход закрылся и многие заводы, работавшие на Большую Землю, сократили производство, много народа в Загорье переселилось. Потом как-то всё более или менее устаканилось: старые предприятия переориентировались на местные потребности, появились новые заводики и фабрики, пытающиеся компенсировать возникающий то тут, то там, дефицит самых элементарных бытовых вещей и устройств. Но рабочих рук всё равно как не хватало, так и не хватает. И ещё долго будет не хватать, если хотя бы по сто тысяч ежегодно сюда не переправлять.

Мне ещё сутки ехать…