Ступора хватило до середины коридора. А потом — как окатило горячим жаром прозрения. Обожгло с головы до живота адреналином по артериям, венам. Ноги задрожали.

Таня остановилась, сопротивляясь подталкивающему давлению Виталия. Резко, будто в стену врезалась. И онемение ее прошло, тот ступор, который сковал, заморозил все тело после слов Миши.

— Машины продаешь?! — хрипло спросила она, повернувшись к Виталию лицом. Губы дрожали. — Ты сказал мне, что торгуешь машинами!

Дрожь с губ перешла на подбородок. Плечи затряслись. Ее всю снова начало колотить. Но руки Витали держали очень крепко. Не отступить. Не высвободиться.

— Я продаю машины, — спокойно отрезал он.

И глянул тяжело. Веско, будто намекая на что-то. Возможно, что лучше бы замолчать и остановиться. Не углубляться, не ворошить.

Но Таня была сейчас не в том состоянии, чтобы воспринимать намеки. Ее трясло все сильней. И ни она, ни Виталий, кажется, не могли справиться с этим ее тремором. Хоть он и пытался обхватить ее еще плотнее.

— Машины?! Машины?! И это все, что ты мне говоришь? — голос сорвался в крик. — И друг твой, не на зоне, а за границу выехал?!

Виталий помрачнел еще больше. Сурово сдвинул брови. И так сжал зубы, что на его щеках прорезались глубокие вертикальные складки.

— Таня…

Возможно, он хотел привлечь ее внимание и как-то приглушить этот крик. Но Таню еще больше затрясло от того, что он назвал ее по имени. Она дернулась. Начала в буквальном смысле брыкаться, стараясь вырваться из его рук.

— Ты мне врал! Все это время, Виталий — ты каждый день меня обманывал! Пусти!

Она заорала в полный голос.

И он отпустил. Позволил Тане отойти на два шага.

— Куда ты уезжал, когда говорил, что работаешь?! Когда на какие-то встречи ездил?! Что ты делал, когда мне звонил? Когда я звонила тебе?!

Виталий молчал, мрачно глядя на нее. А ей это только сильнее взрывало сознание и мозг. Перевернуло представление об их мире с ног на голову.

— Все — ложь?! Вообще… Все эти дни, недели, месяцы?! Все обман и ненастоящее?

Не могла говорить нормально. Орала. Потому что дико страшно стало от понимания, что все рушится, теряется…

Никогда, кажется, не была в таком состоянии. Ни разу в жизни. А сейчас — словно обезумела. И внутри такая дикая, обжигающая боль разливалась…

Будто сердце рвалось. Он, по живому, каждым жестом, движением и словом… Молчанием своим — отрывал от него куски. И этим отстраненным злым взглядом, полностью изменившим глаза Витали, которые она так любила…

Незнакомец. Совершенно неизвестный ей человек.

— Кто ты? — сиплым шепотом спросила она. Голос сломался от прошлого крика. — Я вообще не знаю тебя, выходит. С чужим человеком живу…

Его аж подбросило, как-то. Всего. Виталий рассердился, даже не пытаясь скрыть. Сжал руки в кулаки и глянул на нее разъяренно. Задело его сильно. Только Таня не могла извиниться за свои слова, потому что — правда же.

— Ты знаешь обо мне все! То, что существенно, Таня! Остальное — шелуха и не имеет значения. И тебе оно не надо! — отрезал он таким тоном, что у нее по спине мороз прошел.

Злым. Раздраженным. И уязвленным…

Только не могла сейчас Таня проявить понимание.

— Не надо? — хрипло переспросила она. — Шелуха?! — снова голос ломается… — Ты мне говорил, что машины продаешь! А сам… Сам…Чем ты, вообще, занимаешься, Филатов Виталий?! Кто ты такой, Казак?! Что делаешь или делал?

Никак не получалось себя в руки взять. Тело сотрясало крупной дрожью.

А в голове такие предположения и догадки, что и появлению седины не удивилась бы. И пульс сбился, “звезды” перед глазами от ужаса мелькают…

Правая рука “смотрящего… Главный исполнитель его планов…

Это что? Кто? Как? Что под собой подразумевает?

Он убивал? Или только раздавал указания, как заместитель? Грабил? “Отжимал” бизнес, если опираться на намеки Миши? Вымогательство?

Что это значит, черт возьми?!

Таня не могла выговорить эти вопросы. Но они, и не озвученные, повисли между ними в темноте коридора так ясно, словно кто-то написал их горящими буквами. И Виталий каким-то образом понял все, что трясло ее, что она выговорить не могла…

Вновь этот взгляд. Мрачный и темный. Весом в тонну.

Не оставляющий надежды, что Таня что-то понимает не так. Размазывающий ее по земле. Перемалывающий в фарш, как Виталий когда-то говорил… Господи, как больно-то! И страшно…

А у него подбородок напряжен. Выдвинул вперед, отметая ее претензии и нападки. Жесткий разворот плеч, до которых ей теперь и дотронуться страшно. А ведь еще вчера утром, едва проснувшись, царапала их в страсти. И следы эти: от ее ногтей, от ее губ — не исчезли до сих пор.

— Я делал все, чтобы выбраться из того дерьма, в котором родился, Таня, — жестко бросил Виталий.

Емко.

Одним словом ответил на десяток вопросов. Да?

Заколотило так, что зубы застучали. Прикусила себе губу.

Адреналин в кровь выбросился в безумном количестве.

Виталий приблизился на шаг. Навис над ее лицом. Ухватил пальцами за подбородок, за щеки. Сильно. Без компромиссов. Заставил смотреть на него.

— Не всем повезло стартануть нормально, как тебе, Танюша, например. — Виталий цедил слова сквозь зубы.

Почему-то от ласкового обращения ей стало только хуже. Как-то омерзительно от ужаса случившегося. Происходящего сейчас.

— И для того, чтобы выжить при таком раскладе, чистоплюйство приходится заталкивать себе в зад, или в глотку тому, кто тебя растоптать пытается. — Виталий крепко держал ее лицо. Запрокидывая. Даже было неприятно. И шею ломило. Но он не пускал. — Тут не до принципов, Танечка. Или про тебя и памяти не останется.

Отпустил, ослабил пальцы. Скользнул ладонью по подбородку, заглаживая. Словно понял, что делает ей больно. Но отступить не дал. Теперь за шею ухватил, вновь удерживая.

— А кто я — ты сама знаешь, ведь, правда, Зажигалочка? — Сблизил их лица. Навис. Прижал. Лоб в лоб. — Мужчина, которого ты любишь. Помнишь? Несмотря ни на что. Всегда. Так ведь?

Зажмурилась, не в силах смотреть в эти глаза. И дыхание грудь сдавило. Ни туда, ни обратно. Разрывая ребра, а выдохнуть не получается.

Больно. Очень.

— НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК! — вдруг заорала она, даже для себя неожиданно. Зарыдала, почему-то, сильнее. — У меня имя есть. Не надо мне этих… ваших “погонял”! — выплюнула Таня, обхватив свои плечи руками.

Но отступить от него, оторваться от кожи Виталия, оказалась не в состоянии.

Как морок какой-то. Дурман. И она от него зависима даже тогда, когда внутри все от боли и обиды рвется. Задыхалась от ужаса из-за понимания.

А он дернулся. Вздрогнул всем телом. Будто бы она его ударила…

— Хорошо, Таня, — сделал акцент. — Имя, так имя.

Виталий тоже не отступал, не отодвигался. Кожа к коже.

Такие родные, Боже! И настолько незнакомые друг другу, как выяснилось вдруг.

— Не в имени дело. В нутре. И суть ты знала всегда. Так в чем претензии, Танечка? — вновь надавил на ее затылок, теперь заставляя открыть глаза. — Любишь же меня?

Его пальцы сжались. Впились в ее кожу.

Она сдалась, открыв веки. Посмотрела в его глаза.

— Люблю, — прошептала хрипло.

Захват ослаб. И показалось, что Виталий выдохнул. Притянул ее еще ближе. Обнял своей жадной хваткой. У Тани не было сил противиться.

— Только, оказалось, что сама не знаю, кого именно…

Виталий принял этот удар. Застыл на мгновение всем телом. Чувствовалось. И все-таки, не отступил и не произнес ни одного слова извинения или объяснения. Обхватил ее плечи и снова начал тянуть в сторону спальни.

— Все. Хватит. Пошли. Спать пора, — не отвечая на выпад, велел Виталий.

И ясно было, что не собирается больше ничего ни обсуждать, ни объяснять.

Как?! Как можно спать сейчас?! Он, вообще, в реальном мире находится? Или у него реальность другая? Или это Таня не такая какая-то, что ее трясет и мир по кусочкам разваливается?!

Тане хотелось эти вопросы прокричать, только сил не было. Схлынуло. Зато навалились слабость и страх при мысли, что все не так, как она думала или представляла себе. Вообще иначе. Все.

Едва ноги переставляла. Но Виталия это не остановило. Наверное, и на плече дотащил бы до спальни, замри Таня снова.

В комнате свет не горел. Наверное, как и сама Таня, Виталий, проснувшись, шел по памяти в темноте. Искал ее. Сейчас же, как только вошли, настойчиво подтолкнул ее к постели. Но Таня вместо этого зачем-то пошла к подоконнику. Уставилась в ночь, хотя ничего же не видно. Только все тот же дождь стучит по стеклу. И пальцы дрожат, которыми она вцепилась в подоконник.

Виталий замер за ее спиной, в двух шагах, видимо, не собираясь оставлять Тане поле для маневра.

Пыталась как-то прийти в себя, собраться с мыслями. Но ничего не получалось. Сумбур в голове. В душе — как самосвалом прошлись. Все перевернуто, сметено, разворочено.

Простояли так минут пять, наверное. А потом она почувствовала, как впритык приблизился. Опустил ей подбородок на плечо. Обнял со спины руками.

— Таня, — позвал ее тихо, в самое ухо.

И дрожь по спине от его шепота, от тепла дыхания Виталия.

Любит? Любит…

Как можно любить того, о ком не знаешь ничего? Кто врал тебе каждую минуту?

— Почему, Виталь? Почему ты мне не сказал? — всхлипнула.

Глупый вопрос. Такой же, как все ее вопросы и поступки этой ночью. Как о таком говорят?

И, будто мыслям ее вторя, как это часто у них случалось, Казак хмыкнул:

— А когда я тебе это сказать должен был? А? Как? Когда в поезде знакомился? Или когда в ресторане на ночь остаться уламывал? Чтобы ты от меня бежала дальше, чем видела? Или когда переехать предлагал, надо было просветить, а, Танюш? Или после того, как ты мне про брата своего все выложила?

Он повернулся и прижался губами к ее шее. Втянул кожу, прикусывая. Не сильно. Но она вздрогнула. Не от боли. От сарказма и иронии, с которой он перечислял это все.

— Я ж не дебил и не идиот. Хватило мозгов представить, как ты на такие откровения отреагируешь.

Она зажмурилась. Смысл держать глаза открытыми?

Все равно темно. Снаружи. Внутри.

Беспросветно…

Всем телом его ощущала. Тепло кожи, жар дыхания, мощное тело, охватывающее ее, окружающее. Считала поддержкой, а теперь… Вдохнуть не могла.

— А как не сказать о таком можно? — прошептала она. — Как лгать столько? Заставлять меня верить в то, чего не было и нет…

Виталий выдохнул. Недовольно. Резко. И руки его дернулись. Словно ждал, что вырываться начнет. Сцепил пальцы надежней.

— Чего нет, Таня? Не истери. Все есть. Ничего не выдумано. Ты, я. Мы. Что тебе еще надо? — отрезал он, задевая губами ее кожу. Знал ведь, как именно это на нее влияет.

Только в этот момент Таня, словно отдельно от тела жила. Есть оно, тело ее, реагирующее и трепетавшее от прикосновений, объятий любимого мужчины. Стремящееся к нему. Еще ближе.

А есть разум. Душа. Которую порвало на ошметки, растерзало понимание, ужасное осознание, что ничего она не знала и не знает о нем — мужчине, которому так легко и безрассудно себя доверила несколько месяцев назад.

Диссонанс. Разрушено все представление об их мире, и она пытается как-то выбраться из этих руин, а они ее только сильнее погребают под собой.

Нет здравых мыслей.

За спиной щелкнула зажигалка и слабый огонек загорелся в темноте. Дым окутал ее вместе с дыханием Виталия.

Что ей еще надо?

Он не понимает?! Правда? А Тане казалось, что они мысли друг друга понимают и читают… Полное совпадение. Две части одного…

Оказалось, что вообще ничего о нем не знает. Мысли, желания, цели, заставившие его стать тем, кем он, как выяснилось, является. Что руководит этим человеком, руки которого она до последней полоски вен знает? Что он делал и делает этими руками, которыми сейчас так крепко ее обнимает?

— Ты знал обо мне все, — покачала она головой. — Вообще все. Я ничего не скрывала…

— А что ты обо мне не знаешь, Таня? — резко оборвал ее Виталий, зло затянулся.

И в голосе та обида, которая нет-нет, а прорезалась в нем всегда, когда сомневался, когда считал, что им пренебрегают.

Выдохнула. Вдохнула. Закашлялась от дыма

Как ему объяснить? Как подобрать слова, чтобы он ее услышал? Да и этого ли она хочет сейчас? Таня и себе не могла ответить.

— Пошли.

Затушил сигарету в пепельнице, что стояла на подоконнике.

Больше не оставляя ей пространство для отступления, Виталий потянул ее к постели, и в этот раз заставил таки лечь. Держал двумя руками так же крепко. Укрыл одеялом до шеи. Со всех сторон окружил, опутал. Дышать еще сложнее. И на грудь давит.

— Спи. — Распорядился.

Ее это просто взорвало. Повеление.

Таня вдруг засмеялась ни с того, ни с сего.

Странно. Три минуты назад еще рыдала. Теперь хохот. Тело колотит, и живет своей жизнью, а сознание заторможено и отстранено. А глаза так и не открыла. Будто это помогло бы ей отрицать новое знание.

Виталий напряженно замер. Словно затаился, готовясь к чему угодно.

— Спать? Действительно? Ты шутишь? — хрипло, сквозь этот непонятный смех утончила она.

— Спи, Таня, — уверенно повторил он, с тем же указанием в голосе.

Абсурд какой-то. Он думает, что если она сейчас уснет, то утром этого, как бы, не будет? Что она все забудет, или что?

Может скорую вызвать и в дурдом? Она себя сейчас очень безумной ощущала. Прямо совсем, вот.

Несколько минут молчания, потерявшихся в темноте. Только ее судорожное дыхание почему-то громко звучит.

— Ты убивал?

Сама не знала, как это сказала? Как такое с ее губ соскользнуло, повисло в воздухе?

Но не вернуть уже назад. Камнем упало в постель между ними.

Виталий сжал ее плечо рукой.

— Да.

Отрывисто и коротко. Как ножом в живот, ей-Богу. И больно так, по-настоящему, реально. Обжигающе. Она всем телом вздрогнула. Сжалась в комок в его руках.

— Воровал?

Вышло едва слышно и сипло. И эта дурацкая дрожь вновь, с которой не получалось справиться.

В этот раз Виталий молчал немного дольше.

— Не в том смысле, Таня, что ты вкладываешь. Я не обчищал квартиры и не срывал с прохожих золото. Кошельки не вытягивал… Хотя, было дело пару раз по детству, когда совсем голодно, попрошайничал… Не в том смысле…

— Рейдерство? — уточнила она, вспомнив то, что говорил Михаил.

— Было.

Он и не думал отрицать. Похоже, решил дать ей то, чего Таня только что требовала — откровенность. А она уже и не знала, надо ли ей это. Так больно. Почти невыносимо.

И от этой боли мысли еще больше путались.

— Что еще?

— Все, что было необходимо, я тебе уже это говорил, Танюша.

Виталий сгреб ее в охапку и прижал к своему боку. Вытащил на себя, уложил сверху. А она даже не поняла, что снова плачет. Прижалась к его коже, дышит им, слушает его сердце, ощущает, как грудная клетка Виталия от его дыхания движется — и плачет. Слезы капают на него.

Как это принять? Как пережить? Что делать? Как для себя осознать и смириться? И ведь оторваться не может. Сил нет отстраниться, лишить себя его касаний, присутствия, тепла.

Больше ничего не спрашивала. И Виталий ничего не говорил. Так и лежали. Молча. И оба так и не уснули больше. Она просто не могла — голова взрывалась от мыслей, которые не выходило осознать: рваных, путаных, горячечных. А он… не знала Таня. Может, Виталий просто ее сторожил, чтобы быть уверенным, что не денется никуда, если он уснет. Но стоило Тане хоть как-то пошевелиться, тут же за ней тянулся и из кольца своих рук не выпускал.

Дотянули до рассвета. Неясно на какой выносливости долежали. На чистом упрямстве, наверное. Оба. Пока будильник не включился.

Таня потянулась, чтобы выключить. А Виталий дернулся как-то судорожно, вцепился в нее руками, не пуская. Кажется, все же задремал под самое утро. А она его растревожила своим движением. Испугала, что вырывается?

Замерли, глядя в глаза друг другу. Ее заплаканные. Его сонные, настороженные, напряженные. Тоже красные, усталые.

Зажмурилась, убеждая себя, что от недосыпания глаза печет.

— Мне на работу надо.

К чему сказала? Он и так это знает. А вот Таня вообще не представляла, как сейчас работать будет. После этой ночи. С такой разрухой в голове и душе.

— Да. Отвезу. У меня тоже встречи…

Пауза.

Тишина повисла. И Таня зажмурилась. Спрашивать или нет, что за встречи? С кем? Или снова ложь?

— Таня, — тихо позвал ее Виталий.

По имени. Ни разу после ее крика прозвище не упоминал. Но она так и лежала с закрытыми глазами. Сил не было смотреть. Эта ночь ее разрушила — душу и мозг размозжила. И как себя собрать, как прийти в себя, она еще не успела придумать.

— Танечка…

Надавил ей на затылок, прижал ее лицо к своему. Кожа к коже. Губы к губам. Начал целовать. Руки жадные, по спине, по плечам, пальцами в волосы. Перекатился, подминая ее под себя. Окружил со всех сторон.

А ее надвое, на части разрывало. Как “разрушилась” ночью, так до сих пор не могла себя собрать. И от его страсти, от его прикосновений — только хуже. Потому что тело в дрожь, в жар, в безумие страсти бросает, тянет к нему. А в мозгу пульсирует “Ты убивал? Да. Что еще? Все…”

Она закричала, упираясь ему ладонями в плечи. Дикий какой-то стон. И не плач, и не ор. Словно боль эту, раздрай душевный — из себя наружу пыталась выплеснуть. А оно не выходило. Цеплялось за мозги, за внутренности, за легкие, по артериям пульсом текло — разрывало.

— Отпусти, Виталь, — прошептала как-то жалко ему в рот, умоляя. — Не сейчас. Дай мне это хотя бы осознать. Обдумать. Отпусти! — в конце снова крик.

Он сжал ее плечи. Обхватил голову ладонями, загребая волосы в жмени. Держит крепко. Вся под ним. В его власти. Чувствует это мощное, сильное тело. Такой большой. В его же власти вся сейчас, не противопоставить ему ничего. И ощущает, как застыл, стиснул челюсти, как мышцы напряглись. Недоволен. Обиделся. Злится?

Никогда не боялась его.

А в этот момент… Не знала. Не смогла бы ответить: боится его или нет? Но раньше, ведь, и вопроса такого не возникало…

— Любишь? — резко, сипло, как-то зло… но и жадно. Со страхом, который она услышала, хоть он, наверное, и не хотел показать.

И так натянул ее пряди, что выгнулась.

Заставил-таки посмотреть прямо в глаза. Родные такие, и крапинки эти, чертовы! И совсем незнакомые, ведь! Но и соврать ему не сможет. Да и не привыкла врать.

— Люблю…

Всматривается, словно проверяет. Будто душу под микроскопом через глаза рассматривает. Выдохнул. Расслабился немного. Опять поцелуем на ее рот набросился. Но теперь недолго. Ослабил хватку. И поднялся. Ее потянул за собой.

— Ладно. По ходу разберемся.

Он не отпускал ее ни на шаг. Даже душ принимали вместе. Словно Виталий не доверял, опасался, что стоит отвернуться — и Таня исчезнет. Испарится за мгновение. Рядом сидел за завтраком. Курил. Ничего не ел, запивая свои сигареты кофе. И не мигая, смотрел, как она давится, пытаясь в себя что-то впихнуть. А оно не лезло. Таня даже не смогла бы объяснить, зачем, вообще, пытается. Голода не было. Ее выворачивало от вида еды и запаха.

Сдалась, в конце концов, отодвинула от себя резко тарелку. Не рассчитала силу. Да так, что та слетела со стола и разбилась. Осколки керамики разлетелись по полу вперемешку с творожной запеканкой, вилка зазвенела о плитку, отскочив в другую сторону.

Как их жизнь…

Таня заторможено наблюдала за этим несколько секунд, пока не дошло окончательно, что случилось. Охнула, подскочила, дернулась, собираясь убрать. Виталий резко поднялся, бросив окурок в раковину, и перехватил ее. Обнял.

— Дай, уберу, — прошептала, не глядя на него.

— Домработница уберет. Мы ей платим за это, — отрезал Виталий, не отпуская.

Прижал к себе. А она — как кукла. Руку поднять не может. Тело какое-то ватное. Бесчувственное. Словно стержень из нее выдернули. Ничего не может. Соображает и то с трудом.

И он это видел, понимал, Таня ощущала недовольство, неуверенность и напряженность Виталия, кажется, просто не знающего, что сейчас делать с ней и ее состоянием. Как поступать? И она не знала.

— Поехали, обоим не помешает на воздух выйти. Развеемся, — видя, что она так и стоит истуканом, наконец, решил он.

Таня не спорила. Натянула куртку, взяла сумку и телефон, и вышла во двор.

Как доехали — не запомнила. Смотрела в окно, а не видела ничего. И о чем думала всю дорогу — не смогла бы сказать. Вроде бы ни о чем. И обо всем сразу. С удивлением уставилась на клинику, когда Виталий остановился. Показалось, что минута-две прошло, а выходит — почти полчаса.

— Я заеду за тобой.

Виталий протянул руку и погладил ее щеку. Отвел волосы за ухо. Наклонился и поцеловал в губы. А она все в том же ступоре и не чувствует ничего.

— Хорошо, — прошептала ему в губы.

Если честно, автоматически, не задумываясь, что говорит. Как-то нервно, резко отстранилась, будто отдернулась. Виталя сжал зубы, отчего его щеки снова прорезали складки, придавая настороженный, злой вид.

Но она ничего не сказала в свое оправдание или для объяснения. Просто кивнула, неуверенно облизнув губы, и вышла из машины, пока он вновь прикуривал. Хотела сказать, напомнить ему, что нельзя столько курить, вредно… и не смогла. Внутри все дрогнуло, но губы так и не произнесли слова.

Опустошенность прошла. Схлынула. Изнутри вены обожгло…

Но Таня только посмотрела на Виталия долго-долго, держа двери авто открытыми. Он тоже застыл, выдохнув дым, и так же напряженно, тяжело и сумрачно смотрел на нее. И, из-за этого, может, так больно снова стало внутри, что Таня даже задохнулась, закашлялась от дыма. Но покачала головой, когда он потянулся к ней через сиденье. Еще раз кивнула и захлопнула дверь. Пошла к клинике, не оглядываясь. А внутри все просто пульсировало, лопалось от боли. Каждая мышца, казалось, болела, каждая клетка…

Зашла в холл на автомате, осмотрелась, чувствуя себя сбитой с толку суматохой персонала, готовящегося к смене, оглушенной приветствиями, посыпавшимися на нее со всех сторон. Шумом и гамом ранних пациентов и тех, кто оставался в клинике на ночь. К горлу подкатил противный комок, и ноги задрожали. Таня вдруг поняла, что не выдержит, не справится сегодня. Нет у нее сейчас сил находиться среди людей, решать какие-то проблемы, улаживать конфликты. Ни на что энергии и эмоций не осталось.

Зря пришла. В своей бы жизни разобраться сейчас.

Сказала администратору, что простыла, и лучше отлежится дома. Оставила за старшего вместо себя Павла, анестезиолога, не обратив ни малейшего внимания на помрачневшего Вадима. Распорядилась, чтобы звонили, если уж совсем критическая ситуация будет. И снова вышла на крыльцо.

Виталий уже уехал. Но это и хорошо. Таня не хотела сейчас его видеть или говорить. Ей надо было все осмыслить и обдумать. И она медленно побрела к своему дому, ключи от квартиры же так и таскала в сумке, забывая все время выложить. И здесь пешком десять минут.

Едва дошла, под конец ноги совсем не держали. Непонятно от чего. То ли отвыкла пешком ходить, то ли недосыпание сказалось. Поднялась в лифте. Открыла дрожащей рукой дверь. И навалилась всем телом на нее, закрывая изнутри. Сползла спиной, почти рухнув на пол. И свернулась клубочком на полу коридора, заревев в полный голос, будто малая девчонка. Захлебывалась этими слезами, вздохами, ревом, размазывая рукавами слезы по лицу, и снова рыдая.

Телефон разрушил тишину в квартире своим звонком. Таня уже не плакала. Давно. Правда, не смогла бы сказать, сколько времени прошло: час или три. Слезы кончились, а вот облегчение не наступило. И она все еще лежала на полу в коридоре, не раздевшись, скрутившись клубком.

Вытащила телефон из кармана, пытаясь одновременно откашляться, чтобы горло не так сипело. Посмотрела на экран. “Любимый” и фото Виталия, случайно пойманное, когда он смеялся во время бритья, весь в пене…

— Да? — ответила, зажмурившись от нового приступа боли, взорвавшейся одновременно в голове и груди.

— Я сейчас приеду и заберу тебя из клиники, один день разгребутся сами. Сходим куда-то, поговорим, решим… — решительно, напряженно, распоряжаясь.

— Я не в клинике, — прервала она Виталия.

— А где? — казалось, он насторожился.

— Дома.

— Таня, ну елки-палки! Я сколько говорил, чтобы и не думала на маршрутках ездить! В пику и назло мне? — начал отчитывать ее.

— Я не ехала, Виталь. Я у себя в квартире. Пешком пришла, — вновь вклинилась в его недовольство.

Виталий молчал несколько мгновений. И словно бы понял куда больше, чем Таня сказала.

— Зачем? — отрывисто. Резко.

— Мне подумать надо… — пыталась вздохнуть, но вышло плохо из-за осипшего горла. Да и нос отек. Наревелась, дурочка. Глаза болели от слез. — Я… Виталь, я не представляю, как это можно решить… — честно призналась в том, о чем и думала все то время, что лежала на полу.

Виталий выругался.

— Я сейчас приеду, — бросил уже ей.

И отключился, не дослушав, что она попыталась сказать “не надо”.