Таня потеряла контроль над ситуацией и происходящим. Упустила в какой-то момент, и теперь никак не могла разобраться, как повлиять хоть на что-то? Как объяснить Витале, что так же просто невозможно?! А он и дальше игнорировал любые ее попытки держать дистанцию. Сказал, что это все — только «ее тараканы» и действовал по этому принципу. Приезжал через каждый день-два, практически, и плевать хотел на все ее попытки объяснить, что ей от этого только хуже.

«Мне тоже не в кайф, что ты не дома, а тут шляешься», пожимал он плечами, и на этом вся его реакция заканчивалась. Кофемашину сам новую привез, подключил. А она…

Ничего не могла она решить, ни с чем разобраться была не в состоянии, когда он постоянно и нахрапом рядом.

Несколько раз Виталий забирал ее домой. «К нему», старалась мысленно поправить себя Таня. Однако не могла не признать, что это не совсем так. Казак делал все для того, чтобы пространство воспринималось «их, общим», ничего не убрал и не спрятал. Все ее вещи на виду. И из одежды разрешал забирать по паре единиц, не больше, еще и в обмен требовал, чтобы в ее квартире не накапливался запас. Первый раз и притащил (ну хорошо, привез, но Таня все равно была против), чтобы она хоть что-то себе взяла. Заявил, что иначе плюнет на ее принципы и купит ей шубу. Из меха. Настоящего. И силком будет укутывать. Да, помнит, что Таня против шуб и меха в целом, но ему по хр**у. Потому что со всеми этими ее свитерами протертыми, никакое пальто не согреет. Так что ей вариант выбирать.

Зная Виталия, Таня поверила. И согласилась все-таки поехать «за вещами». И снова пыталась объяснить ему, почему ей так сложно и больно, и отчего она не может просто принять род деятельности Виталия.

— Пока думала, что я только машины продаю, нормально же было? — хмыкнул на это Виталий. — Вот и дальше так думай, — «порекомендовал», видимо.

А ей и плакать, и смеяться от его советов хотелось. Никак не выходило у них найти точки соприкосновения в этом вопросе. Она не могла понять, как к такому можно относиться настолько пренебрежительно? Это же жизни других людей, их судьбы, сломанные и попранные во благо себе?! А Виталий просто отметал ее аргументы, не заморачиваясь «над второстепенным», как он это называл. О его судьбе никто из этих людей никогда не пекся, так какого фига он о ком-то еще кроме себя, нее и Димки думать должен? Обойдутся.

Ее это коробило. И мучило. Потому каждый раз уезжала обратно в свою квартиру. Он психовал, злился, два-три дня не появлялся, только смс-ки писал, иронизируя над ее принципиальностью, называя ханжой. И Таня не спорила. Плакала в подушку. Но при этом и обойтись без Виталия она не могла. Была не в состоянии оставить дверь перед ним закрытой, когда он вновь приезжал.

И не из-за его угроз.

Она без него умирала. Раньше не понимала, как это, без кого-то «свет белый не мил», а сейчас — в полной мере прочувствовала. На своей «шкуре». И сколько бы не напоминала себе, кто он и чем занимается, не помогало. Тоска ее съедала живьем, изгладывала ночами, если Виталя не приезжал. А еще и страх, тревога изводили, стоило ей представить: где он может быть и чем заниматься. И звонить страшно, и неизвестность убивает секунда за секундой.

Но и плюнуть на все, закрыть глаза и жить, как живется — не могла. Сама понимала, что себя изводит и ему нервы тянет. И его обвинения в «двойных стандартах» не отрицала. Вообще, ни с одним обвинением не спорила, не могла. Видела, что и ему так же плохо и тяжело из-за ее «тараканов», как бы Виталий не бравировал своим непробиваемым наплевательским отношением ко всему вокруг.

И от этого — еще больней. Еще сложнее.

Таня искала решение, и не видела. И все чаще в такие ночи, когда одна была, его сигареты из комода вытаскивала. И уже не задыхалась, даже. Хоть и кашляла. Пусть глаза все еще слезились. Зато, с горем пополам, затягиваться получалось. С зажигалкой только сложно справиться было, никак не выходило у нее с первого раза прикурить, огонек не вспыхивал. Проще было спичками. А у Витали всегда так легко получалось…

Он заметил. Но не сказал ничего и не спрашивал. Не упрекнул, не смотрел косо, как половина персонала в ее клинике теперь поглядывали, или родные бы стали, узнай.

Виталий не осуждал. Не передергивал. Молча предлагал сигареты ей, когда сам прикуривал. С зажигалкой так ловко справлялся…

Она чаще отказывалась. На самом деле, ее тянуло курить только тогда, когда его рядом не было. Одну потребность пыталась заменить другой. Тоску по нему, дымом заглушить старалась.

А про семечки и не вспоминала уже, отчего-то.

А он теперь постоянно «забывал» у нее сигареты. Возможно, прекрасно понимал, что сама покупать — Таня стеснялась. И от этого она еще больший стыд испытывала. Пагубная привычка, которую в себе признавать не хотела. Как ее любовь к человеку, которого, спроси кто ранее, громко заявила бы, что ни за что не стала бы любить…

«Сердцу не прикажешь…»

И не только сердцу, как оказалось. И мозгам велеть не получалось, и телу своему, без него словно бы недоделанному; рукам, которые «ломало», если его не касались долго; обонянию, которое без аромата кожи Витали, только сигаретный дым и воспринимало, будто иные запахи исчезли вокруг…

Кошмарная ситуация. На самом деле. Будто попали в аварию и замерли в коме. И едва «теплятся» показатели жизнедеятельности. А улучшения нет.

И почему-то только ночами встречались. Что усиливало ощущение безысходности. Странно так, он днем не приезжал никогда. Правда, писал, да. И звонил иногда. И Таня теперь все время таскала с собой телефон, даже в операционную. Тут уже опасалась, что не так поймет, если не ответит. Патовое положение.

Краем уха она слышала обрывки его разговоров по телефону, какие-то дела, проблемы, что-то важное, что необходимо было как можно скорее решить. Предполагала, что из-за этого, вероятно, и занят все время. Но не спрашивала ничего. Не представляла, как вынесет, если еще что-то «такое» узнает.

И, несмотря на все это, каждый раз бросала в объятия друг друга их потребность, на грани, до боли, до засосов и следов, до крика. До безумия, когда ни о чем другом уже и не думаешь. Обо всем забываешь. Даже об элементарной безопасности, что уж вспоминать о здравом смысле? Нет полумер, не хватает сил быть нежными. Будто и тут пытаются каждый свое доказать, надрывая нервы и кожу.

Невыносимо. А как иначе — ни она, ни он не могли сказать.

Он подарил ей букет роз на восьмое марта, снова такой огромный, что неясно, как держать и куда ставить. И подарочный сертификат в салон красоты на крупную сумму. А Таня психанула. Не из-за цветов или подарка. Просто нервы «ни к черту стали», как Виталя говорит, этот сертификат — лишь повод для срыва.

— Что, совсем страшная стала? Уже не нравлюсь? — сразу «ощетинилась», хотя и брать, вроде, все еще не очень соглашалась. И не ждала подарка, не намекала, не требовала.

Отступила. Обхватила себя руками, будто холодно.

И обижать его не хотела. Нет. Просто у самой в душе такая свалка, такая боль, что ничего хорошего сказать не может. Рот открывает, а эта боль выплескивается. И злость, что все вот так складывается! Даже на работе старалась только о пациентах разговаривать.

И он это понял, кажется. Опустил цветы прямо на пол, туда же сертификат этот. Пересек коридор, не заботясь снять ботинки. И сильно обхватил Таню со спины. Прижался губами к шее, под растрепанным «узлом», в который она волосы скрутила.

— Нравишься? Не нравишься? Да я дурею от тебя, Танюша. И с каждой минутой, все безнадежней залипаю, — тихо хмыкнул. Притянул к своему телу сильнее, хоть она и не вырывалась. А, может, стоило бы? — Но сама же говорила, что я тебя измучил. Вот, искупаю. Расслабишься, потратишь на себя время, забыв обо мне.

Взял и закутал ее в свое же пальто, обхватив со спины полами.

Замерла, прижавшись затылком, спиной к нему. Тепло так. Горячо, даже. Без него ее теперь все время морозило, никакие свитера не спасали. Вдохнула глубоко.

И хрипло рассмеялась.

— Забудешь о тебе, как же. Не могу я с этим справиться, Виталя. Ты у меня в мозгу, похоже, застолбился. Все время только о тебе и думаю. И о том, что и где ты сейчас делаешь…

Он почему-то коротко рассмеялся. Не весело, как-то так…

— Вот пойди и расслабься, отключи пока мозг, — снова прижался губами к затылку, так, что у нее дрожь по всему телу. Обнял сильнее. — Любовь твоя же не в мозгах? — как-то требовательно, с намеком.

Что ему сказать? И в голове тоже, уже поняла это. И не отключить ее, как не пробовала…

— Не слышу, Таня, — обхватил ладонью ее подбородок, заставил повернуть голову.

— Везде она, Виталь, в каждой клетке, даже в ногтях, кажется, и не отключается, окаянная, — иронично и горько хмыкнула. — Сомневаюсь, что СПА поможет…

А он ей в губы впился, прервав. Неудобно и шею тянет. Горячо, давит на грудь второй рукой, обхватывая. И так хорошо, что на все плевать! Если бы можно было все время так — чтоб целовал, а она не могла о чем-то другом думать… Только глупое и жалкое такое желание. Как страус — «голову в песок».

Цветы она поставила в пустой комнате. Той, которая когда-то брату принадлежала. Не потому, что видеть не хотела, а оттого, что приоткрыла форточку, сделав воздух холоднее. Хотелось ей, чтоб эти розы стояли дольше. Пусть в ведре, пусть в пустой комнате, но стояли для нее долго-долго. А Таня постоянно заглядывала и смотрела, подходила, касалась лепестков кончиками пальцев, нюхала.

И впервые, теперь частенько заходя сюда, задумалась над тем, что словно «законсервировала» эту комнату. И саму ситуацию с Женькой. Свои эмоции, боль, обиду, гнев на брата и его выбор в жизни, на все поступки. А сейчас — невмоготу. Из-за Витали, еще и это в себе таить, поглубже заталкивать — не выходило, места в душе не хватало, в разуме. Казалось, голова лопнет от всего, что она игнорировать и прятать столько лет в себе пыталась. И понимание пришло, что надо это как-то решать, менять. Только как — пока не знала. Но хоть заходила, использовать понемногу стала и это помещение. Словно выгоняя из него обиду на Женьку, которую сама здесь и «поселила». И из себя, кажется, тоже. Других проблем теперь — «выше крышы».

И сертификат взяла. Вернее, ей выбора не дали. Виталий просто приехал и отвез ее в этот салон. И давил все на то же слабое место — подарков и их значения для него. Как с колье, которое она с шеи так и не снимала теперь. Бог знает, когда он приедет и что себе придумает, если хоть на ночь на полочку отложит?

Правда, с этим салоном у них очередной скандал вышел по итогу. Когда он через три часа приехал ее забирать и Таня села в машину.

— Какого х*ра? — с ходу ругнулся Казак, повернувшись в ее сторону.

Таня ничего не поняла, особенно причины для такой реакции. Она как раз расслабилась и отдохнула, как он и хотел, вроде бы. Отвлеклась. И тут, вот так.

— Что? — не успела спросить она.

Но Виталий уже ухватил ее волосы в жменю и что-то придирчиво рассматривал, недовольно хмурясь.

— Я же тебе говорил, чтоб не думала стричься, предупреждал же! — намотал ее пряди на пальцы и несильно потянул.

Таня закатила глаза.

— Виталь, я пять сантиметров обрезала. Кончики совсем сухие были. Что мне, как стог сена ходить?

— Таня, я предупредил, мне по фигу на причины. Решай как хочешь, но учитывай. В следующий раз, я найду того, кто тебя стриг и руки переломаю, на каждый палец наступлю лично. Чтоб больше не повадно было. Ясно? Мои просьбы игнорируешь? Ок. Но подумай о человеке…

Он вздернул бровь, глядя на нее. Помолчал, дав ей возможность самой все додумать. Вытащил сигареты.

Таня опешила, с трудом сглотнув, если честно. Вот не казалось, что он шутит. Вообще. Взгляд холодный и недовольный. Из-за чего? Из-за волос?

— Слушай, да какая разница? — не удержалась, все-таки. — Это же волосы, что ты так вцепился в них? А если мне надо будет их обрезать? Вдруг выпадать начнут? Или онко, и химию придется принимать, а они выпадут до одного, тогда кому пальцы давить буд…

Он не дал ей договорить. Резко развернулся, ухватил рукой за затылок и дернул ее на себя, сблизив их лица в сантиметре.

— Замолчи! Вообще, даже не говори такого! Не думай! Сплюнь! — рявкнул Казак, похоже, серьезно разозлившись. — Все с тобой нормально будет!

Но и Таню зацепило. Особенно угрозы эти.

— Это жизнь, Виталя, и никто не застрахован, — огрызнулась она, не в состоянии повернуть голову. — Что с тех волос? Толк какой, или без них, я тебе не такая, и не нужна?

Он посмотрел на нее, как на дуру. И, возможно, именно так про нее в уме и подумал. Шумно выдохнул.

Достал губами сигарету из пачки.

— Чтоб я больше про такое не слышал! — грубо отрезал он. — Ты мне нужна и с волосами, и без. Но если все нормально, на кой ляд их патрать? Мне нравится, когда они такие, — он отпустил ее затылок, и захватил прядь волос, пропустил между пальцами.

— Так не ухоженные же, они тебе и не нравились, — напомнила Таня голосом, который сел.

Казак скривился и бросил в ее сторону хмурый, недовольный взгляд.

— Я предупредил, Таня, — еще раз бросил он в ее сторону. — Будешь без веского повода их трогать, пеняй на себя.

Прикурил, наконец.

И Таня не отказалась от сигареты, которую он ей предложил. Хоть и закашлялась, раздумывая о том, что никак не может в его логике разобраться, и в оценке ценностей. Что такое несколько сантиметров испорченных волос, в сравнении с чьим-то загубленным здоровьем или жизнью? Как о таком, вообще, говорить можно?

Странная ситуация складывалась. Совсем. И не вместе, вроде, и в то же время — не порознь. Или она сама себя обманывает, и он медленно, шаг за шагом, используя ее любовь и все слабые места, подталкивает Таню туда, где хочет ее видеть?

Ответа не было. Или Таня не хотела его замечать.

Так продолжалось где-то полтора месяца. А ей, да и Виталию, кажется, не становилось легче. Таня себя только более несчастной ощущала и измученной от всей этой ситуации. Морально выжатой до дна… Только дна этого самого не было видно.

Но снова стало теплеть на улице, солнце светило чаще, чем шли дожди. И воздух уже пах весной. Правда, Таня теперь не замечала этого всего так, как раньше. Все приглушалось, затерлось, кроме Витали и эмоций, напряжения между ними.

Но однажды случилось то, что заставило ее встряхнуться.

Шла вторая неделя апреля. Четверг.

У нее должна была начаться операция через час, запланированная, обдуманная, согласованная с хозяевами и ассистентами. Не сложная, вроде бы. Таня ее уже дней десять готовила.

И тут ей позвонил Виталий. Странно так. Сначала она увидела пропущенный вызов, хотя звонка не было. Удивилась. На самом деле, он не часто звонил, больше писал днем. Видимо, все же учитывал, несколько раз нарвавшись, что она не так и редко оперирует на работе или занята настолько, что не в состоянии адекватно говорить. Хотя, у них и так с разговорами не особо клеилось все это время. С прикосновениями, эмоциями, потребностью — никаких проблем. А вот с общением — плохо все обстояло. Каждый стоял на своем и, то и дело, срывались на крик. До сих пор. Потому и говорили они редко. Очередного скандала с разрывом оба могли не выдержать, это понимала и Таня, и Виталий. И как их обоих тогда перекликнет, не представляла даже.

И все-таки, у нее на экране телефона светился вызов от него. Который она не слышала. Удивившись, Таня собралась перезвонить. И тут телефон снова принялся мигать и вибрировать. И на экране — его фото.

— Да? — ответила она.

Пауза. Странно. Ведь она слышит, как он дышит. И какой-то шум на заднем фоне.

— Виталь? Что случилось? — ей так страшно вдруг стало.

Непонятно от чего. Без всякой причины.

— Та-ню-ша… — наконец, протянул ее имя Виталя. — Привет.

Тоже непривычно, медленно и… вот, вообще, не так, как всегда. Без обычной иронии или бесшабашности. Без своего непробиваемого напора, что стало характерно для Виталия за последние месяцы, когда не звал — требовал, не говорил — приказывал, ставя ей условия. А сейчас — будто растерянно. Словно сам удивился, что ее номер набрал.

А ей от этого — вообще как-то не по себе стало.

— Виталь, у тебя все нормально? — стала сильнее нервничать почему-то.

— Нормально? Да, — он хмыкнул. — А что у меня плохого случится может. Я ж не потопляемый, Зажигалочка, — и щелкнул, прикурив.

Зажигалочка. Он ее сейчас так называл, только если совсем на пределе…

Виталий тем временем выдохнул.

У нее самой в горле запах дыма появился. И захотелось эту его сигарету взять, затянуться… Но она все пыталась понять, что с Виталей не так: и не пьяный, вроде, и не злой. Но что-то точно не в порядке, она просто сердцем это чувствовала.

И страх какой-то неясный, исподволь разрастался внутри, начал сжимать ребра, не давая вздохнуть нормально.

— Виталь, — забыв уже обо всем другом, если честно, опять позвала Таня. — Ты где? Ты в офисе?

— Нет. Забил на все, — снова как-то иронично хмыкнул он. — Дома.

Она вдруг поняла, что надо что-то делать. Неважно, что именно. Но действовать. К нему ехать…

— Не уходи, хорошо? Пожалуйста. Не уезжай никуда. Я сейчас приеду. Такси вызову… — она быстро вышла из кабинета и пошла к администратору.

— Приедешь? — переспросил Казак удивленно. — И мне даже не придется тебе угрожать или шантажировать?

Она промолчала в ответ на эту сардоническую насмешку. Правда, что тут скажешь?

— Я приеду, — повторила она. — Сейчас, дождись только, пока такси и дорога…

— Честно приедешь? — каким-то таким удивленным и недоверчивым голосом, что она споткнулась на ровном месте, переспросил опять Виталя.

У Тани горло сжалось.

— Да, — хрипло ответила она.

— Не выдумывай с такси, я тебе сейчас водителя из салона пришлю. Быстрее будет, — тоже осипшим голосом распорядился он.

Уже иначе, решительно и властно.

Впервые что-то похожее на поведение ее любимого мужчины. Но Тане все равно легче не стало, все так же что-то изнутри грызло. И она не решилась спорить, почему-то, все еще чувствуя внутри него нечто незнакомое и непонятное, что ее тревожило.

Сказала администратору, что у нее семейные проблемы. Не солгала же. Разве он — не ее семья? Оставила вместо себя Вадима, доверив ему вести операцию, где он и так бы ассистировал. Вроде бы, в последнее время, между ними не было недопонимания и конфликтов. Мужчина с кем-то познакомился, она не уточняла, девочки в клинике шептались. Для нее главное, что Вадим отвлекся. Да и было заметно, что он с кем-то встречается. Стал гораздо адекватней, вроде бы. Даже извинился за свое поведение в последние месяцы, и прекратил навязчивые попытки что-то с ней «завязать». Отчего всем легче стало, и Тане в первую очередь.

И сейчас, решив все в клинике, она уехала с водителем Виталия, который, действительно, приехал очень быстро.

Казак встречал ее прямо в калитке ворот. Буквально вытащил из машины. Вот правда. Словно так соскучился, что не мог утерпеть, пока она сама выйдет. Обхватил за пояс и потащил во двор, отправив водителя назад, заявив, что он больше не понадобится. Таня не спорила. Пыталась понять, что же не так с любимым. Вроде бы властный, командует, ухмыльнулся, когда ее увидел, прижал к себе крепко, наплевав на вся и всех.

И все равно, с Виталием, таки что-то было не в порядке. Она это не столько видела, сколько чувствовала. Хотя, нечто неуловимое в напряженных, усталых чертах лица, какие-то тени в глазах — присутствовали, усиливая ее впечатление.

Но он ее отвлекал. Прижал к себе, впился в губы, едва захлопнул калитку. Прямо во дворе, ни на что не обращая внимания. И минут пять вздохнуть не давал. Словно оторваться не мог, черпал в ней что-то, так ему сейчас необходимое.

— Виталь, что случилось, ты почему такой? — спросила, едва они зашли внутрь дома.

— Какой? — хрипло спросил он.

Стащил резинку с волос, растрепав ее узел. Уткнулся в них лицом. У нее дрожь по позвоночнику пошла от того, как жадно Казак дышал запахом ее волос.

— Не знаю, не могу понять, — честно призналась Таня, пытаясь его взгляд поймать. — Мне так страшно почему-то стало, когда твой голос услышала, тревожно за тебя.

Виталя глянул на нее как-то растеряно. Недоверчиво даже, а потом передернул плечами. Взъерошил волосы. Этот жест вышел каким-то таким усталым, что у Тани в груди все сжалось.

— Нормально все, Танюша, не выдумывай, — отмахнулся он. — Ты — чай? — перевел разговор на другое, потянув за собой на кухню.

Она промолчала, кивнула на его вопрос. Не хочет говорить, ладно. Но опустошенность (поняла вдруг, что сквозило в каждом его движении и жесте), усталость и какую-то потерянность Таня очень явно ощущала. И даже кольнуло внутри, что не хочет делиться с ней тем, что его тревожит.

Глупо. Снова совсем не умно. Ведь сама никак его образ жизни принять не могла. И в то же время, злится, что он с ней теперь не откровенен до конца, не дает помочь и поддержать. А если его опустошение с тем и связано, что Таня не хочет понимать? Стоит или нет выяснять дальше?

Промолчала. Но подошла со спины и обняла, пока Казак ей чай готовил и себе кофе. Прижалась щекой, уткнулась носом во впадинку над линией позвонков. Он накрыл одной рукой ее ладони.

— Любишь, Тань? Ведь, все равно, любишь? — теперь все время спрашивал, даже требовал признания, словно этим и ей, и себе что-то доказывал.

Она зажмурилась.

— Да, Виталь, люблю, — прошептала Таня ему в кожу. — Только, все равно, ничего не просто… У тебя же не с машинами проблемы, да? И не с салоном? — больше интуитивно добавила она, после нескольких минут паузы.

Казак скосил взгляд через плечо. Сдвинул брови тяжело. Сам паузу выдержал. И она не торопила, не требовала.

— Нет у меня проблем, Таня. Давай, лучше, поешь.

Отдал ей чай и отошел к холодильнику. Она отпила глоток, делая вид, что ее не зацепило его отчуждение. Безуспешно, наверное. Но и претензий — не выставить. Сама разве лучше?

Казак тоже молчал. Еще и закурил, продолжая поглядывать на нее через плечо, пока выбирал что-то в холодильнике.

— Я сделал все, чтоб Димку вытащить. На Мартыненко такие факты слил, что не опровергнуть и не откупиться.

Он начал рассказывать, когда Таня и не ожидала, ночью. За полночь перевалило, наверное, уже. И Таня почти спала, измотанная и слишком удовлетворенная физически, как для того раздрая, что творился в душе. Отошел к окну, открыл створку.

— Даже сам помог «погореть» ему пару раз по крупному. И его арестовали, сейчас дело начали. Но Димку, твою ****, только через полгода пообещали выпустить. Еще шесть месяцев он там гнить будет!

Виталя даже дым выдохнул как-то зло и резко, с разочарованием, которое в каждом слове ощущалось.

— Будто мало того, что он уже там столько, как зверь живет, а я здесь, шикую и жизнью наслаждаюсь. — Виталя снова затянулся, с силой, с тем же гневом, но и с опустошением.

Таня перевернулась на спину под одеялом, пытаясь рассмотреть его лицо в темноте. И что сказать? Не зря боялась. Такой рой мыслей в голове мигом. И страх…

С одной стороны — ясно стало это ощущение его опустошения и измотанности. Разочарован, считает себя виноватым, что не справился. Не так, как хотел. И друга, думает, подвел. Да и за все эти годы, похоже, мучается…

А с другой, у Тани даже сердце застыло, как представила, чем это освобождение Калиненко может обернуться для Витали. Пусть и не особо они это обсуждали, поняла она, вроде, что «генератором» идей именно этот Дима и был всегда. И далеко не законных…

— Я не думаю, что ты в чем-то виноват, Виталя, — поднялась с кровати, кутаясь в свой махровый «банный» халат, который он не позволил ей ни разу забрать в квартиру. — Сам же сказал, все сделал, что в твоих силах, — обняла его со всей своей силы.

Решила пока только на его эмоциях сосредоточиться, не поднимая вопрос сомнительной радости от скорого освобождения старого друга.

— Значит, дерьмово сделал! И больше нужно было стараться! — огрызнулся он, не уступая ее словам. — Не дожал.

Но обнял сразу, к себе прижал. А она у него тлеющую сигарету взяла, тоже затянулась. Привыкла, все-таки, пристрастилась. Не то, чтобы в удовольствие. Нет. Но хотелось. А иногда собрать «мозги в кучу» помогало лучше, чем еще что-то, как ни странно. Виталя не сопротивлялся, позволил. Опустил ей щеку на макушку.

А злость и гнев в нем физически ощущается. И недовольство собой, стыд, даже. Вот просто на уровне инстинктов. Волоски дыбом на коже у нее от того, что внутри него бушует, и Виталя, не задумываясь, транслирует вокруг. Как ему помочь? Как хоть немного унять?

— Ты никогда не делаешь мало, любимый, — вернула сигарету. Прижалась к его шее. — Ты всегда делаешь в три раза больше возможного, выше любой крыши и меры прыгаешь, — поцеловала его в шею. — Я же это точно знаю, на своем примере. Личном. Но не все мы поменять можем, Виталь. Есть то, что и не в наших силах, как ни старайся.

Он ее еще сильнее сжал, отложив сигарету в пепельницу. И хмыкнул с иронией.

— Это я тоже уже знаю. На твоем примере, — «уколол».

Она вздохнула только, опять взяла их общую сигарету. Затянулась.

Как ему объяснить, доказать, что в нее эти принципы и понятия о том, что «можно», а что «нельзя» с самого детства вкладывали, учили, «заклинали» почти, а как Женька по «кривой» дорожке пошел, так и того больше, на его примере уже предостерегать стали. Да и она тогда уже видела, как семья страдает от эгоизма одного человека, как все мучаются потому, что он только о своем удовольствии и желаниях думает.

Виталий тоже вздохнул. Понял ее настроение.

— Прости, Танюш. Зря я сюда повернул. Честно говоря, даже не думал, что ты так просто приедешь. Сама… Зацепило меня, Тань, тронуло сильно. Спасибо!

Наклонился снова, поцеловал ее щеку. До губ спустился. Она потянулась к нему сама, целуя в ответ. Может не словами, но самим своим существом пытаясь показать, что любит его. И не может его боль от себя отодвинуть. Его усталость, отчаяние. Виталя принял это все. Будто в себя втягивал. Отстранился. Вновь прижал ее к себе так, что Таня ему в шею уткнулась.

— Но, бл**ь! Так обидно за Димку! Все время кажется, что я больше для него сделать могу, не дорабатываю где-то!

— Это не так, — снова опровергла она.

Действительно верила, что он выше своих возможностей все сделал. Пусть и не знала особо нюансов.

И больше ничего не добавила. Только обнимала, целовала кожу на плечах, на груди, шею его, подбородок.

Ей и хотелось, и боялась Таня задеть тему, расширить ее, хоть как-то усомниться в этом Калиненко, которого не знала. Не потому, что не в курсе была или умаляла роль этого человека в жизни Казака. Просто реальность его возвращения… все сильнее напрягала.