И все равно, как ни старалась сдержаться, а утром эта тема вылезла. Зацепила, когда завтракали. Сама не поняла, как оно у нее с языка «прыгнуло». И назад не вернешь уже сказанное:

— Виталь, а что будет, когда Калиненко выйдет? — спросила, глядя в свою чашку с чаем.

И в животе замерло. Будто в воду с обрыва…

— В каком плане? — глянул на нее исподлобья, постукивая зажигалкой по столу.

Оба не выспались, уснули после часа, а поднялись все равно рано, по ее будильнику. Такой режим изматывал, учитывая, что и перед этим нормально не помнила, когда отдыхали. А усталость, и моральная, и физическая, усиливала неуверенность, добавляла нервозности.

Таня передернула плечами, бессмысленно вращая пальцами свою чашку. У обоих, похоже, аппетита с утра не было. Слишком много сигарет и тяжелых разговоров ночью. Чересчур тяжело давит все, что так и недосказали.

— Вообще, — выдавила из себя, видя, что он молчит и в упор смотрит, намекая на «расширение» вопроса. — Что-то же поменяется? Ваша деятельность …

— Таня, прекрати! — резко велел Виталий, прервав ее неуверенный лепет. Отбросил зажигалку. — Не делай этого! Не говори! И думать прекрати! Ясно?!

— О чем? — ее задел этот тон. И выражение лица Виталия. Непроизвольно, Таня сама «ощетинилась». — Что не думать? Я просто уточнить хотела. Вы же не только машинами заниматься станете тогда, или таким, чем-то. Да?

— Таня, — Виталий глянул так тяжело, что его глаза ей темными до черноты показались. — Прекрати. Я же сказал. Не делай этого! Я чувствую, как твои мысли воняют, Таня! Не пытайся ставить меня перед выбором: ты или Дима. Такого не будет, ясно?!

— Я тебе и не говорила ничего подобного! Просто задала вопрос! — уже и она повысила голос.

Раздражение нарастало, подпитываемое обидой, страхом и измотанностью.

— Я просто поинтересовалась планами на будущее! Все! Нельзя?

Таня отодвинула чашку от себя и поднялась, крепче запахнув полы халата.

— Я не вчера родился, Таня, — с сарказмом хмыкнул Казак, наблюдаясь ней. — Подоплеку вижу. Нечего меня шантажировать. Не куплюсь.

Сам он крепко держал свой кофе. Но не пил. Следил за каждым шагом Тани. За каждым движением.

— Шантажом у нас, в основном, ты увлекаешься, Виталь, — со злым сарказмом, из-за обиды, ввернула она. — Я так не умею, куда уж?! Опыт не тот! — передернула плечами.

Он сжал губы. В упор уставился на нее, перестав даже моргать, кажется.

Шикарное утро. Просто великолепное! Поговорили, блин! «Пнули» друг друга словами и упреками, не жалея.

— Ок. Хорошо. Прекрасно, — не видя в ситуации ничего хорошего, ни, тем более, прекрасного, она раздраженно мотнула головой. — Думай, как хочешь! А мне на работу пора. Если ты сегодня никуда не едешь, я или такси вызову, или водителя своего давай, — добавила она, видя, что Виталий еще больше насупился при упоминании такси.

Атмосфера в кухне потяжелела, став какой-то плотной и почти непереносимой. Тане, почему-то, даже дышать тяжело теперь было, и слезы на глаза навернулись от обиды.

— Не выдумывай. Я тебя отвезу! — отрезал он, поднявшись.

Тоном, который и не предполагал споров. А она и не планировала, молча пошла одеваться, если честно, опасаясь еще что-то говорить.

Да и всю дорогу на работу молчали. А она размышляла над его словами.

И не думала его перед выбором ставить… Кажется. Или уже делала это, отвергая род деятельности любимого мужчины? И прав Виталий, что она, может и не осознанно, а на подсознательном уровне хочет, чтобы он выбрал ее, предпочел своему прошлому и тому же Калиненко. Все былое бросил?

Таня была достаточно честна, чтобы обдумать это и признать, что, вероятно, хотелось бы ей такого. Самого простого варианта. Смогла бы смириться с его прошлым, возможно, если бы точно знала, что в будущем и настоящем нет криминала, и не предвиделся. Но насколько это честно? И имеет ли она, в принципе, право ставить перед любимым человеком такое условие? Совесть говорила «нет». Малодушие же не отказалось бы от такого выхода из ситуации. И все же… Простой выход для самой Тани. Но насколько он верный для Виталия?

Он жил такими законами и понятиями много лет и, в отличие от ее брата, имел хотя бы обоснования такому жизненному выбору. Таня не оправдывала Виталия, нет. Но долго размышляя после их ссоры-скандала, да и за последний месяц, пришла к определенным выводам. Другой вопрос, как самой принять все это? И сможет ли Таня, в принципе, сделать такой шаг? Пока, однозначного ответа у нее не было.

Всю следующую неделю над ними довлел этот утренний то ли спор, то ли разговор. Виталий даже не приезжал, только звонил. Зато каждый день. Хотя, сложно сказать, что они продуктивно что-то обсуждали. Скорее нет.

Но, честно говоря, у Тани столько проблем было, что может так и лучше. Не представляла, как выдержала бы еще и напряжение от его давления и морального шантажа. Да и Виталий, как она поняла, был загружен.

А у самой Татьяны не находилось времени поднять голову в гору. Собака, которую она должна была оперировать, но перепоручила Вадиму, никак не поправлялась. И лечение, вроде бы, верное назначено, и операцию провели по плану, судя по отчету и тому, что говорил сам Вадим, да и анестезиолог подтверждал. И все-таки, что-то было не так. Какую-то ошибку допустили, иначе собака не гасла бы на глазах.

Хозяева пациента злились, и Таня не могла их осуждать. И даже не особо сердилась за то, что они устроили скандал и достучались до владельцев клиники. В подобной ситуации и она бы поступала так же.

Честно говоря, Таня сама три ночи на неделе ночевала в клинике, опасаясь оставлять животное без наблюдения. Вадим не считал ее действия корректными. Настаивал, что раз уж Таня пациента отдала, то не должна вмешиваться в дальнейшее лечение. И он сделал все, как следует. Возможно, просто, организм немолодого животного все же оказался чересчур ослабленным, чтобы перенести операцию. И она неверно определила показания. Однако сейчас, не должна оспаривать его назначения, подрывая авторитет. Дежурить рядом с животным Вадим не собирался. Заявил, что у него есть, с кем ночи проводить. Татьяна Николаевна не может не понять, что такое «семейные проблемы», с намеком на ее недавний отъезд из клиники, замечал он.

И Таня оказалась между трех огней: владельцами животного, ежедневно кричащих на нее, и требующих спасти питомца (Вадим отказывался встречаться с ними после единственного разговора, мотивируя тем, что не обязан слушать истерики; да и Таня понимала, что ничем хорошим такой разговор не окончится), самим Вадимом, и владельцами клиники. А еще непосредственно волнение за пациента. И звонки Виталия сверху. Таня спать уже не могла. Возможно, помогло бы снотворное, только как его себе позволить, если ночью едва дремлешь, прислушиваясь к каждому тяжкому вздоху, к каждому поскуливанию пса? Следишь, чтобы не стало хуже? Оставалось курить, и пить кофе. Чай не помогал. На состояние «головы», которую от этого «водило» немилосердно, Таня махнула рукой.

В одно из таких дежурств, она и решила послать все к черту. На часах три ночи, а животное, кажется, все слабее; уходит, и Таня ничего понять не может. Тогда она позвала одного из ординаторов, дежуривших этой ночью, и самостоятельно сделала УЗИ, которое отказался проводить Вадим, мотивируя безосновательностью процедуры. У нее имелись основания. На пса без слез смотреть было невозможно. Или это Таня стала слишком нервной и впечатлительной, издерганной ситуацией. Но все же, она провела процедуру, пусть сердце кровью обливалось от жалкого скулежа животного, которого лишний раз куда-то переносили. И увидела то, что заставило ее вспомнить очень много слов из лексикона Витали. В брюшной полости животного имелось затемнение, явно вызванное воспалением. И судя по размеру, у Тани имелись предположения, что могло его вызвать.

Она не стала уже никого вызывать. Их было трое на дежурстве, достаточно. Велела ординаторам немедленно готовить животное к ревизии брюшной полости, на ходу рассчитывая наркоз и план вмешательства. Теперь боялась упустить и минуту, понимая, почему животное угасает, несмотря на проводимое лечение. И дело было вовсе не в возрасте.

Во время прошлой операции в ране забыли один из марлевых тампонов, для промокания крови. И инородное тело провоцировало воспаление, подрывая силы и так ослабленного организма животного. Они извлекли этот тампон, обработали брюшную полость. Ушили все. Главное, что животное выдержало, пережило повторное хирургическое вмешательство.

Таня сама поменяла раствор в капельнице и описала ход операции в карте. Вышла на улицу, понимая, что ноги не держат.

Ух ты! Оказывается, уже рассвело! Начало седьмого…

Попыталась потянуться, чувствуя, что голова кружится. Когда ела нормально? Не помнила, если честно. Кусок в горло не лез. Сделала глубокий вдох. Хорошо, что потеплело… Выдохнула. Достала сигарету и зажигалку. Повертела телефон в руках.

Очень хотелось позвонить Витале. Очень…

Но зачем его дергать, пусть хоть кто-то выспится из них двоих. Что-то подсказывало Тане, что и он в эти дни работал на износ.

Она уже написала владельцам сообщение, что просит приехать с утра. Описала ситуацию, и признала, что будет настаивать на увольнение Вадима. Одно дело, когда он ее донимал — тут Таня не хотела смешивать интересы. Но халатность в работе, более того, нежелание признавать вероятность ошибки, что могло привести к смерти пациента — она терпеть не собиралась. Ошибаются все. Не бывает святых и врачей со сверхспособностями. Но тем и отличается хороший, грамотный врач, что помнит об этом, и готов признать, исправить последствия до того, как случится непоправимое. Самодовольству и гордыне в операционной места не было.

Спрятав все-таки телефон, Таня попыталась прикурить. Но, как и обычно, зажигалка не желала ее слушаться. И так все время, какие бы варианты этого механизма Виталя ей не дарил! Такое ощущение, что в руках Тани они все прекращали работать!

Она щелкнула раз, второй, а потом не выдержала, со всей силы запустила зажигалку об пол! И даже рыкнула от гнева. Только этот возмущенный возглас, почти моментально, перешел во всхлип. И Таня, как последняя дурочка, разрыдалась на крыльце клиники, выкинув сигарету, которую так и не сумела прикурить.

Она так устала! От всего! От этой ситуации, от переживаний за пациента, страха за Виталия, просто, от постоянного напряжения! Казалось, сил уже нет ни на что. И все тело болит. Откинулась на стену, поняв, что ноги не держат. Неудивительно, после операции и бессонной ночи, в общем-то.

Слезы не прекращались. Хорошо, хоть не было рядом никого. Таня постаралась отдышаться, взять себя в руки. Практически на ощупь нашла зажигалку, все-таки сумела добиться огня. Прикурила новую сигарету. Затянулась. И тут же, с первым «глотком дыма» накрыло такой тоской по Витале, что едва опять реветь взахлеб не начала. Скучала страшно. Пять дней не видела. Как те три недели выдержала? Сейчас понять не могла!

Вновь затянулась, стараясь этот вихрь эмоций унять. Виталя покупал и ей давал какие-то дорогие сигареты, они даже пахли иначе, чем все остальные, имели еще какой-то аромат, к которому Таня так привыкла рядом с ним.

Плохая замена любимому, и все же. Хоть что-то.

Поднялась, ощущая все более сильную боль в пояснице. Переступила несколько раз с ноги на ногу, «разгоняя кровь». Затушила сигарету в банке из-под кофе, заменяющей на улице пепельницу, так и не докурив. И пошла в сан-комнату: умываться и приводить себя хоть в какой-то порядок. Хотелось еще и душ принять, чтоб хоть как-то адекватно выглядеть, когда начнется разбирательство с Вадимом и владельцами клиники.

Но до этого разговора Таня так и не дошла. Хорошо? Плохо ли? Богу ведомо.

Ей показалось кошмаром.

Зайдя в душ, Таня поняла, что у нее началось кровотечение. Сначала подумала, что менструация. Попыталась вспомнить, когда последняя была? И не смогла, вообще из головы вылетело. Хотя в этот момент Таня и не могла понять, как такое могла забыть? Впрочем, при такой ситуации и напряжении…

Однако, все же, что-то не складывалось. Промежуток показался большим, все равно. И слишком больно, нетипично для нее. И сам характер кровотечения… Тане потребовалось минуты три, чтобы дойти до единственно верного вывода, особенно, когда вспомнила, что пару раз за последние месяцы они были слишком беспечны, пусть и оправдывали это напряжением и претензиями, вспышками потребности. А прерванный половой акт нередко оказывается плохим способом контрацепции, она слышала эту рекламу, да и физиологию понимала прекрасно. Потому скорую начала вызывать еще в душе, на ходу одеваясь и пытаясь вытереться, понимая, что впадает в панику.

Она не поднимала трубку. Целый день.

Бл**ь! Он же предупреждал! Говорил Тане, чтобы не смела так поступать!

С каждым часом его трясло все больше! И, как назло, никакой возможности сейчас вырваться! Гребанный день! Вся неделя!

Его затянуло в эту трясину юридических нюансов по Мартыну и переделу. Ничего не хотел упустить, что дожать следовало. Даже не ради себя, за Батю рвал всех.

И понимал, что, может, перегнул палку с тем наездом на Танюшу. Она ж, и правда, ничего не говорила такого уж, крамольного. И шантажа не было. Его страх. Его напор и наезд на нее. Его опасения, что вопрос о подобном выборе может таки встать с ее стороны.

А как извиниться — не придумал толком. Не выходило вырваться, а по телефону… Блин, не клеилось у него с извинениями или с тем, чтоб утрясти это все. Соскучился по ней — страшно! Кажется, как помешанный уже. Люди вон, в офисе косятся, адвокаты намекают, что можно и помягче быть, а Виталя не выдерживает, срывается на всех.

Дерьмо! Какого хе*а она не берете?!

Его от бешенства уже колотить начало. Сорок восемь неотвеченных вызовов. Количество непросмотренных сообщений тоже зашкаливало за рамки разумного. Но он себя в данный момент и ощущал ненормальным. И злым, как черт!

Спрятал телефон. Осмотрелся: адвокаты стояли поодаль, решая что-то по документам и нервно косились в его сторону. Да уж, Виталя сегодня не сдерживался, начиная с пятого безрезультатного звонка Тане, когда стало очевидно, что любая операция уже должна была закончиться. Глянул на часы — четыре вечера…

И вдруг все допекло! Вот достало! Терпение и «обоснуи» для самого себя кончились!

— Разбирайтесь сами дальше, я на телефоне, — бросил адвокатам, проходя мимо.

Те даже не спорили. Такое чувство, что облегчение испытали. Ну их, на фиг! Не до того вообще! Буквально сбежал вниз, перепрыгивая по две ступени. Ворвался в машину, резко захлопнув двери. И снова начал набирать Таню.

Когда найдет ее, всыпет по первое число. Чтоб больше ему так нервы не трепала!

— Ответь, трезвонит целый день, пока тебя не было, уже достал. Волнуется же, видимо, кто-то, — соседка по палате подошла и взяла телефон с тумбочки. Протянула ей.

Таня моргнула, еще не до конца понимая, что к чему. С трудом соображала. Голова — будто ватная. Мысли в ней, как сквозь снег проталкиваются, вязнут, замерзают. Уставилась на экран, не понимая, кто звонит? Смотрит на фото, а понять не может. Пока сообразила, что Виталя звонит, пока потянула руку, чтобы принять, вызов уже оборвался. Экран погас. Только светится количество пропущенных. И смс-ки.

Господи! Уже почти восемь вечера?! Столько времени прошло? Она не заметила даже, не поняла… Больше шестидесяти звонков от «Любимого»…

Ее как подбросило. Оперлась на подушку, приподнялась, и сама набрала номер. Она же так и не успела ему позвонить: скорая, приемный, один врач, второй, капельница, операционная…

Он поднял сразу:

— Виталь…

— Таня! Твою налево! Ты себе что думаешь, а?! — заорал он до того, как успела хоть слово вставить. Объяснить. — Что я шутил? Я предупреждал же, бл…ин! Говорил же тебе, Зажигалочка, чтоб не думала даже меня на игнор ставить! Ты где, леший тебя раздери?!

Виталий заорал так, что соседки по палате удивленно оглянулись на нее. Таня поморщилась.

— Виталь, подожди, — говорить было так же сложно, как и думать.

— Подожди? Ни х**а! Или ты мне сейчас же скажешь, где ты, леший тебя за ногу, или я весь этот гребанный город вверх дном переверну, от меня же не скроешься, Таня! И до Киева достану, если ты туда решила смыть…

— Я в больнице, Виталь, — вновь попыталась вставить она хоть что-то.

Едва сползла с кровати и еле-еле, по стенке практически, поплелась к выходу в коридор, чтобы никого не шокировать таким разговором.

— Не ври! Вот просто — не ври мне, Зажигалочка!! — Виталий заорал еще громче, хотя, куда уж, казалось ей. — Я был в твоей гребанной больнице! Тебя там нет! Я сам проверил! И мне никто не может сказать, где ты! И дома у тебя был, бл…ин! Где ты, ТАНЯ?!

— Я в больнице, Виталь, — повторила она, тяжело привалившись к стене коридора, — в обычной больнице. Я. Сама…

Он молчал несколько секунд. Она слышала его дыхание, пока его взбудораженный и, явно гневающийся разум, уловил смысл ее слов.

— Бл**ь! — Виталя перестал совсем слова подбирать. — Танечка! Свет мой ясный, — его голос упал тонов на пять разом. И таким стал, что у нее в горле запершило… — Где ты, в какой больнице? Что с тобой? Где? — снова не позволяя ей ответить, начал он сыпать другими уже вопросами. — Ты почему не позвонила, не написала? Бл**ь! Танечка, где? Куда ехать?!

— Виталь… — она пыталась как-то вклинится между его вопросами. Только ни сил, ни скорости, ни сообразительности сейчас не хватало. — Виталя, прости меня, я не знала, правда. — На глаза опять слезы навернулись, когда подумала, вспомнила. — Не знала! Сама не понимаю, как? Почему не поняла, не заметила? Не додумалась, идиотка! — всхлипнула, кусая губы.

Ноги не держали. А до диванчика в коридоре так далеко. Навалилась всем телом на ближайший подоконник. Кровопотеря сказалась.

— Таня, х*ен с ним, со всем! Потом объяснишь! Куда ехать, Таня?! — потребовал он таким тоном, что заставил ее встряхнуться. Почувствовал ее потерянность и раздрай, однозначно.

— Да, поздно уже, Виталь, тебя не пустят. Завтра уже…

— Таня, — опять прервал. Ну что за человек? Неужели не чувствует, как ей тяжело с мыслями собраться? Говорить? — Это мои проблемы. Ты просто адрес скажи.

— Я… Я не знаю точно адрес, Виталь. Это роддом, первый. Я в гинекологии…

— В роддоме? Какого…. — Он замолчал. — Танечка, что случилась? — как-то иначе спросил он. Мягче. Но и настороженно.

— Я ребенка потеряла, Виталь, — она не выдержала, зарыдала опять. — Я не знала, правда. Не поняла, срок совсем небольшой. И все это: на работе, мы с тобой, и то, что я с животными постоянно — могло сказаться, врач говорит. Они уже взяли анализы… Но… Я не знала. Господи, прости меня, Виталь, что…

— Таня, прекрати. Перестань, свет мой. Решим все. Успокойся. Слышишь! Просто успокойся! Я сейчас приеду. Просто дождись и не думай дурного, Таня. Слышишь?!

Он так говорил… Жестко. Требовательно. Но и осторожно. Словно пытался достучаться до ее разума сквозь эту истерику. И ему удавалось.

Она втянула воздух. Сделала вдох. Кивнула. Хоть он и не видел.

— Да. Слышу, Виталь.

— Хорошо. Хорошо, — повторил он. — Просто дождись меня. Я через полчаса буду. Максимум. Только адрес выясню. Все нормально, Танечка. Все нормально, поняла?

— Ага, — она всхлипнула, пытаясь унять еще накатывающие рыдания.

— Таня, — он услышал.

— Я… просто, — она прижала глаза пальцами. — Господи! А я еще и курила! — прорвало ее по-новой.

— Танечка, я уже еду, слышишь? Уже, — он не прерывал связь, и она действительно услышала, как он завел машину. — Сейчас, еще совсем немного, и буду. Ты просто жди и ни о чем не думай. Когда приеду, разберемся, ок? Просто жди. Давай, Таня. Вдохни.

Ей было тяжело это остановить. Очень трудно просто вдохнуть. Трясти от истерики начало. Но она попыталась.

— Я стараюсь, правда…

— Не надо стараться, Танюш. Ты вдохни просто, и все. — Она слышала, как он едет, как двигатель работает, как что-то шумит в машине.

— Вдохнула, — против воли она улыбнулась, пытаясь вытереть слезы ладонью.

— Не слышу, Тань, — с намеком заметил Виталий.

Она хихикнула. И не хотела, вроде. А оно само от его тона, от слов, сорвалось. Шмыгнула носом, показательно втягивая воздух.

— Хорошо, — похвалил Виталий. — А теперь выдохни. Давай, это несложно, — и он сам, словно показывая ей пример, шумно выдохнул на том конце связи.

Ее затрясло. Порвало на частицы, просто. Но в этот момент Таня постаралась управлять собой. Ради него.

— Люблю тебя, — на том самом выдохе прошептала она в трубку. — Очень.

— Вот и хорошо. Это правильно. Я уже недалеко, если мне не соврали с адресом эти адские механизмы в навигаторе, — с иронией заметил он.

Таня опять хихикнула.

— Снова вдох, Танечка, — напомнил Виталя.

Хоть и было слышно, что он немного расслабился.

— Не хочется, Виталь, — попробовала не согласиться она.

— А я тебя не спрашиваю. Я говорю, ты делаешь. Ясно? — вновь сменил тон на приказной.

Она шире улыбнулась. Хоть и вряд ли, чтоб нормально вытерла слезы. И лицо опухло, глаза, наверняка.

— Ясно, — прошептала она в трубку, подчиняясь, и набирая воздух через рот.