Оказывается, у праздников есть запах и вкус. Раньше она никогда не знала этого. Те конфеты, что им всегда дарили по случаю Нового года в приюте, слишком быстро заканчивались, и имели даже не вкус, а скорее, привкус все того же одиночества. Словно подчеркивали, насколько именно они, дети из этого детского дома, никому не нужны. Теперь же, еще даже не притронувшись к шоколадке, которая лежала на столе, в гостиной у Саши, она точно знала, каков на вкус этот праздник. И дело было не в сладостях.

Терпкий, тягучий и липкий, как смола, застывшая капельками на стволе и по всему коридору, свежий-свежий запах хвои пропитал дом. Он окутывал каждого, кто только переступал порог квартиры и заставлял глаза всех, даже взрослых, сверкать совсем по-другому. Настя же просидела перед елкой целый час, просто нюхая воздух. И не могла надышаться этим ароматом. Он казался ей настолько нереальным, и таким волшебным, что она боялась упустить и самую маленькую частичку. Она, если честно, даже несколько раз отщипывала длинные сизо-зеленые иглы сосны и жевала те, наполняя рот горьковато-терпким вкусом. Насте хотелось еще лучше распробовать и запомнить все-все.

Сашка смотрел на нее с выражением сомнения на лице, пытался убедить, что это не самый вкусный обед. А потом не выдержал и сам сжевал пару иголок, из интереса, и за компанию с подругой.

А еще этот праздник пах мандаринами. Они были не очень большие, с чуть зеленоватыми боками, но показались и Насте, и Сашке, такими вкусными, что дети не только моментально слопали выделенное им угощение, но и шкурки от тех сжевали. В большой пиале на подоконнике в кухне лежали остальные мандарины, и им не запрещали те брать. Но и, несмотря на нетерпение, они не торопились за новым фруктом. Саше и Насте самим хотелось растянуть это удовольствие настоящего праздника как можно дольше.

Тетя Наташа и бабушка Аня, соседка Саши сверху, весь день что-то резали и варили на кухне. То и дело они подключали к готовке и их с Сашкой, и друзья с упоением подносили банки с солеными огурцами и горошком из кладовой, резали яйца и, облизываясь, поглядывали на колбасу, которую нарезала бабушка Аня. Мелко-мелко, чтобы казалось, что той больше, как объясняла соседка с улыбкой.

Они вихрем носились по кухне, успевая и заглянуть на пекущийся пирог через стекло горячей духовки, и утащить по кусочку толстой, жирной селедки, пока тетя Наташа отвлеклась на закипевшую картошку на плите. То и дело взрослые с улыбкой прикрикивали на них и отправляли в гостиную, чтобы «не путались под ногами». Но уже через минуту звали опять, требуя что-то принести или, наоборот, спрятать.

И Настя с Сашкой, который на правах старшего руководил их передвижениями, радостно носились по квартире туда-сюда.

И все-все это казалось ей искристым и звонким. Все запахи переплетались между собой, смешивались с ароматом хвои и мандарин, и, как ни странно, эта какофония не отталкивала, наоборот, делала праздник очень «вкусным» и потрясающим.

Утром, с самого-самого утра, еще до того, как окончательно посветлело на улице, тетя Наташа забрала ее из приюта. Мама Саши где-то смогла раздобыть целых два пригласительных на детский утренник. И они с Сашкой, который ворчал, что уже большой, чтобы выряжаться пиратом и водить хоровод с мелкотней, пошли смотреть представление. У Насти тоже был костюм. Бабушка Аня пошила ей наряд лесной феи из какого-то старого платья. И Настя то и дело подбегала то к зеркалу в холле детского дома культуры, то заглядывала в отражения окон — любуясь на себя. Даже Сашка перестал ворчать, увидев, сколько восторга принес ей этот утренник. Улыбался, подшучивал, дергал ее за ухо, но все равно — начал вместе с подругой искренне радоваться празднику.

А Настя — она не просто радовалась. Она, казалось, всей кожей впитывала каждый звук и мерцание мишуры, загадочное покачивание елочных игрушек, отражающих блики света. Даже представление показалось ей самым настоящим. Не игрой актеров, а всамделишней историей, разворачивающейся на ее глазах. Никогда, даже будучи самой маленькой, она не воспринимала представления так. А теперь — теперь верила в сказку. И все — благодаря немногословному, но такому доброму и веселому мальчишке, который сидел рядом, хохоча над игрой актеров на сцене. Ее самому лучшему, настоящему и единственному другу — Сашке.

Все последние месяцы стали сказкой для Насти, и все из-за него. Никогда бы она не поверила, что в ее жизни может появиться друг. А он не только появился, но и целую «семью» с собой привел. И пусть Настя понимала, что тетя Наташа не ее мать, и пусть давала себе отчет, что Анна Трофимовна — в принципе, совсем чужая женщина, это никак не отражалось на ее восприятии. Эти несколько человек стали настолько близки и дороги ей, что Настя даже не смогла бы выразить степень своих ощущений словами. Они были единственной семьей, которую она знала и имела. И пусть Вера Семеновна несколько раз предупреждала ее, чтобы Настя не привязывалась к тем очень сильно, ведь удочерить тетя Наташа ее никогда не сможет, не позволят ей. Пусть объясняли девочке, что все эти люди — чужие ей, Настя кивала головой, и не верила. Ведь в душе точно знала — нет у нее людей ближе и родней.

Особенно Сашка. Для него она на что угодно была готова. Этот мальчик сделал столько для нее, сколько Настя и не считала вероятным или возможным. Он наполнил каждый ее день чем-то новым и интересным. Он дружил с ней, несмотря на то, что она была из приюта, и девчонка, и слишком много не знала об окружающем мире. Саша рассказывал ей то, что не было написано в учебниках, купленных для Насти воспитателями. Делился с ней знаниями, полученными в школе. Он давал ей читать свои книги, которых и в помине не было в библиотеке детского дома «Солнышко». Книги, полные захватывающих приключений, и невероятных событий, пиратов, изобретателей, инопланетян и чужеземных захватчиков.

Саша научил ее кататься на коньках и подарил Насте лед. Нет, не буквально, конечно. Но без него она никогда бы не узнала, как это здорово: скользить по твердой белой глади, наслаждаясь невероятным ощущением плавности и «почти парения». Это вовсе не напоминало бег или еще что-то, что Настя знала до этого. Ощущение было совсем другим, особенным.

Настя сейчас даже прикусила язык и сжала пальцами мочку уха, пытаясь подобрать сравнение. Но то никак не приходило на ум.

Она сидела перед елкой, рассматривая снежинки, которые они с Сашкой сами вырезали, и мишуру, принесенную бабушкой Аней. На всей елке имелось только три стеклянных игрушки, но они все не грустили, украсив ту собственными украшениями из цветной бумаги, конфетами и орехами, завернутыми в фольгу из крышек от молочных бутылок.

— Насть!

В комнату влетел Сашка, которого перед этим послали в магазин за хлебом. Мальчишка был весь мокрый, на улице с самого утра лил дождь, и стояла совсем не зимняя погода с десятью градусами выше ноля. Но им даже это не могло испортить праздника.

— Насть, пошли, там мама с… — Друг замер и попытался перевести дыхание, стараясь верно выговорить слово. — Сейс… Сч… Они кремом торт мазать будут, — наконец, сообщил он. — Пошли, поможем.

— Пошли, — согласилась она и проворно вскочила с пола. В тайне надеясь, что и им перепадет немного из остатков крема.

Они честно помогли украсить торт. И так же честно слизали со стенок кастрюльки все остатки сладкого, пахнущего ванилью, лакомства.

А потом началась суматоха последних приготовлений к празднику. Из кухни был перемещен стол, накрыт праздничной белой скатертью, и поверх — прозрачной клеенкой, чтобы не наставить на ту пятен. Из серванта извлекли «особые» тарелки. По рассказам друга, те были привезены его дедушкой после войны из «самой Германии». И берегли эти тарелки так тщательно, что за прошедшие десятилетия разбилась только одна. Настю в этом рассказе поражала не столько давность тарелок, а сама история. История семьи. То, что существовали поколения: матери и дочери, бабушки, отцы, деды, сыновья. Это было настолько невероятно и запредельно для ее понимания, что Настя снова и снова просила друга рассказать ей об этом. Впрочем, Сашке быстро надоедало, да и не знал он много. И тогда Настя приходила со своими просьбами и интересом к тете Наташе. А та с радостью рассказывала все новые и новые истории из жизни их семьи. Только никогда не касалась отца Саши. И сам друг предпочитал о том молчать. Настя не была дурочкой, и однажды поняв, что вопросы о том причиняют другу боль, да и его мать не веселят — больше не касалась тех в своих интересах и разговорах.

Когда тарелки заняли положенные места на столе, а по бокам от них разложили вилки и ножи, Насте было поручено снабдить всех салфетками. И она с гордостью и прилежностью выполнила поручение, то и дело пиная Сашку. Друг норовил стащить уже разложенные ею салфетки и превратить те в самолетики. А еще ее мелкотней называл. Можно подумать, сам такой взрослый!

А потом появились красивые стаканы для них, и другие, на высоких ножках, искрящиеся светом, «фужеры» для тети Наташи и бабушки Ани. Пространство стола начало заполняться блюдами и вазочками, наполненными едой.

Гостиная сразу стала шумной, яркой. В углу весело подмигивала мишурой сосна, тихо бормотал телевизор, показывая злоключения героев, за которыми, если по правде говорить, никто толком и не следил. И все крутились вокруг стола, что-то рассказывали, толкались, и никак не могли усесться, все за чем-то бегали на кухню, и смеялись, когда в очередной раз обнаруживали, что еще не все расставили.

И все это было так здорово, так весело и замечательно, что Насте совсем не хотелось, чтобы этот волшебный день заканчивался. Даже, несмотря на то, что и завтра она проведет здесь. Ей хотелось еще немного, хоть чуть-чуть, растянуть тридцать первое декабря подольше. Как можно полнее распробовать его запах и вкус.

— Насть, Настя. — Шепот Сашки заставил ее раскрыть глаза, которые слипались от усталости и огромного количества событий этого волшебного дня.

— Что? — Она свесила голову с кровати и посмотрела на друга, лежащего на полу.

Их отправили спать минут пятнадцать назад, когда выяснилось, что время уже далеко за полночь и даже бабушка Аня уже «клюет носом». Как и обычно, в таких случаях, Настя заняла постель друга. Себе же Сашка постелил на полу.

— С Новым годом, Насть! — Тихо прошептал Сашка, в ответ на ее вопрос.

И Настя ощутила горячие пальцы Сашки на своей руке, быстрое крепкое пожатие и что-то прохладное, твердое.

— Что это? — Любопытство прогнало сон.

Настя с интересом принялась ощупывать непонятный предмет, пластиковый, похоже. Небольшой, квадратной формы. Точнее было не разобрать — свет включить нельзя и, как назло, уличные фонари тоже не горели.

— Подарок, — немного смущенно, прошептал Сашка. — Я забыл его раньше вручить. Все думал, думал, ждал, когда можно будет. И забыл. Не обижайся.

— Ты что! Спасибо! — Настя и не думала обижаться, наоборот, так обрадовалось, что сна ни в одном глазу не осталось.

Сама она вручила Сашке свой подарок еще утром, когда он только пришел за ней в приют с матерью. Да и что там был за подарок? Так, просто очень хотелось сделать другу приятное. Денег то у нее никогда не было, и все, что Настя могла — это нарисовать рисунок. Она хорошо рисовала, ее всегда хвалили воспитатели, и в этот раз она особо постаралась, изобразив на листе хоккеиста, в форме так любимой другом команды «ЦСКА». Даже попросила у тети Наташи какую-нибудь ненужную фотографию и, вырезав Сашкино лицо, вклеила то на рисунок, так, словно бы это он уже был игроком «армейцев».

Рисунок Саше очень понравился. Едва придя домой, друг сразу прицепил тот к стене и то и дело бегал смотреть на «себя» в командных, сине-красных цветах.

— А что это? — не имея возможности рассмотреть, и не веря собственной догадке, спросила Настя, продолжая ощупывать подарок.

— Харламов, — все еще смущенно ответил друг.

— Сашка! — Настя едва не закричала от восторга.

— Тс! Тихо! Мама сейчас придет! — попытался умерить ее восторг Саша. Но было слышно, что ему пришлась по душе ее радость от этого подарка.

— Сашка! Ты, что?! Ты уверен? — Настя не могла поверить, что друг добровольно расстался со своим сокровищем — квадратным пластмассовым брелоком, с фото известного хоккеиста, погибшего несколько лет назад, еще до рождения самой Насти.

Она спрыгнула с постели и чуть ли не залезла на Сашку, пытаясь заглянуть ему в глаза. Друг рассмеялся и сдавленно ухнул, когда она случайно задела коленом его живот. Попытался ее утихомирить, но Настя не могла успокоиться.

Это же! Это же… Это же было просто невероятно в ее представлении!

Отчего-то, именно этот игрок тронул сердце Насти, и она очень сильно увлеклась им, прочитала все, что только можно было найти. Сотни раз дергала Сашку, чтобы друг еще рассказал ей что-нибудь. Тот смеялся и подшучивал, что Настя, похоже, влюбилась и нашла себе кумира. А она только смущалась и рассматривала брелок, любуясь на спрятанное в тот фото. Но даже никогда не думала, что Саша подарит брелок ей. Ведь ему тот подарил тренер, привезя из самой Москвы!

— Уверен, — Сашка взъерошил ее короткие кудряшки. — Любуйся своим кумиром, когда пожелаешь, — не удержался он от усмешки.

Она смущенно фыркнула, но промолчала, за такой подарок готовая простить другу что угодно.

Солнце понемногу припекало, балуя оттепелью. Детвора высыпала на улицу, радуясь теплым денькам, наконец-то сменившим пасмурные и дождливые дни апреля. Май не просто наступил, обрушился на город лопающимися почками, пробивающейся травой, желтыми, пушистыми головками одуванчиков, и тонким, протяжным гомоном ласточек. И все так быстро, едва ли не за неделю. И солнце, и жара, и настоящее лето!

Ну, почти лето. Но, хоть по календарю и шла лишь вторая неделя мая, на улице стояла взаправдашняя летняя жара. Все дворы, мимо которых они шли по дороге к дворцу спорта, были заполнены шумными ватагами ребят, от самых маленьких, копошащихся в песочницах под любящими взглядами мамочек, до подростков. Последние носились: с деревьев — на крыши гаражей, по чердакам, и снова скатывались во дворы, играя кто в «казаки-разбойники», а кто в простую «войнушку».

Но Насте и Саше некогда была тратить время на такие мелочи. Как и всегда по субботам, они собирались еще на одну, их личную, тренировку. Нет, конечно, ей нравилось тепло солнца, радовало буйство зелени, внезапно захватившей мир. Почему-то, именно этой весной Настя замечала и ощущала все куда ярче, острее. Чувствовала аромат каждой абрикосы и вишни, под белыми ветвями которых они проходили. Но, как ни странно, ей совсем не хотелось остаться в каком-нибудь из дворов, не хотелось примкнуть к одной из шумных компаний и влиться в игру. Нет, ни капельки. Ведь она шла сейчас помогать своему самому лучшему другу! Разве могло хоть что-то быть важнее или интереснее этого занятия? Настя точно знала — нет, не может.

Потому, наверное, и улыбалась так, что щеки немного покалывало. И на каждом шаге сдерживала себя, чтобы совсем по-детски не начать подпрыгивать. И вот так было всегда, каждый раз, когда они куда-нибудь отправлялись вместе. Тетя Наташа, заметив как-то Настин энтузиазм, теперь всегда с усмешкой велела Сашке придерживать подругу за руку. Не ровен час, «улетит» еще, ведь худющая, так ветром в прыжке и подхватит, сдует. Настя немного смущалась, а Саша, хоть и посмеялся шутке, все же, предусмотрительно следовал совету матери. А ей так нравилось, и так хорошо было от этого теплого касания его крепкой ладони, что Настя и не думала обижаться или спорить.

В самом дворце было, как и всегда, темно и прохладно. В коридорах стояла та же гулкая тишина, что и при первом Настином посещении. Но сейчас она уже не боялась потеряться. И не только потому, что Саша был рядом. За эти месяцы Настя исследовала дворец спорта вдоль и поперек, облазила с другом все этажи, даже подвал и чердак, знала все ходы и выходы. Просто так, из любопытства. Да и потом, в этих переходах так правдоподобно получалась играть в космических исследователей и покорителей неизвестных планет, заблудившихся в чужих кораблях или на инопланетных станциях.

Однако сейчас было не до таких игр. Переодевшись, они вышли на лед, и принялись тщательно отрабатывать технику приема, который тренер показал своим воспитанникам вчера. Точнее, это Сашка принялся отрабатывать, а Настя смотрела за тем, чтобы друг все делал так, как демонстрировал Эдуард Альфредович. Она специально вчера внимательно-внимательно следила за тренером и запоминала каждый жест.

Потом, когда обоим показалось, что Сашка уже неплохо справляется, Настя привычно стала на ворота и, ехидно показав другу язык, натянула шлем. Вот пусть теперь и попробует ей забить! За эти месяцы она стала не таким уж и плохим вратарем.

Через полчаса, когда условный счет показывал ничью, по количеству пропущенных и отбитых ею ударов, их тренировку вдруг, совсем неожиданно, прервали.

— Саш! Настя! Идите сюда. — Возле выхода на лед стоял Эдуард Альфредович, который никогда не появлялся здесь в субботу. И махал им рукой.

Немного удивленные, но радуясь появлению тренера, они прервались и заскользили к ограждению.

И только тут заметили, что за спиной Эдуарда Альфредовича стоят еще двое мужчин. Казалось, что они не только что подошли, а уже какое-то время наблюдали за тем, что делали Настя и Саша. Она присмотрелась. Один из мужчин, по виду, ровесник тренера, сидел на скамье. А второй, явно моложе, высокий, по-спортивному подтянутый, подошел к ограждению почти вплотную, и внимательно следил за их приближением.

Он был такой… Такой… У Насти даже слов не было, чтоб описать этого мужчину. Невероятный, наверное. И очень красивый. Она, конечно, мало кого видела. Но этот мужчина показался ей самым красивым из всех, виденных. Даже не верилось, что люди бывают настолько красивыми. Как в книгах пишут. С черными-черными, густыми волосами, крупным, но очень уместным на его лице носом. Выразительными глазами, внимательными настолько, что, казалось, мужчина замечает каждое их движение, каждый жест. Этот человек выглядел настолько… не к месту здесь, что ли. Словно какая-то важная персона, по ошибке заглянувшая в их старый и ветхий дворец спорта.

Она растерялась. Настя глянула на Сашу и по глазам друга поняла, что и тот не знает, кто это такие. Не предполагал он, похоже, и то, зачем тренер пришел в субботу. Только подмигнул Насте, словно предлагал не гадать, а доехать и все узнать. Что они и сделали.

— Здравствуйте, Эдуард Альфредович! — не сговариваясь, хором поздоровались дети.

— Здравствуйте! — Усмехнулся тот этому приветствию. — Я был почти уверен, что найду тебя здесь, Александр. — Тренер повернулся к ее другу. — Давайте, ребятки, заходите сюда, тут с тобой поговорить хотят.

Эдуард Альфредович немного отошел, освобождая им проход, и Саша, а следом и Настя, покинули лед.

— Это Альберт Романович, — тренер указал на пожилого мужчину, сидящего на скамейке. Тот кивнул детям.

Они с любопытством поздоровались в ответ.

— А это — Дмитрий Валерьевич. — Тренер указал на того мужчину, который был, кажется, моложе, на взгляд Насти.

Определенно, не такой старый, как другие. И красивый.

— Альберт Романович — мой старинный друг, — продолжал рассказывать Эдуард Альфредович. — Когда-то мы вместе играли. Да так и продолжаем дружить. А Дмитрий Валерьевич — работает вместе с ним. Они приехали из Санкт-Петербурга, Саша. Там они работают в хорошей команде. Отбирают ребят и тренируют подрастающую смену состава. Сейчас они приехали и у меня погостить, и посмотреть на вас, моих ребят. Вот я и привел их сюда. Давно хотел показать знающим людям, как ты играешь.

— Привет, — поздоровался Дмитрий Валерьевич. — Как тебя зовут, полностью? — Спросил он у ее друга.

И только когда и через минуту Сашка не ответил, Настя удивленно повернулась, перестав разглядывать мужчин. Одного взгляда на друга хватило, чтобы понять — он в панике. И, наверняка, боится даже рот открыть, чтобы не начать путаться. И чтобы его не посчитали идиотом. Она очень хорошо знала его страхи.

Именно в этот момент Настя осознала, что произошло. То, самое! То, чего они с Сашей и тетей Наташей так ждали! Оно!

— Верещагин Александр Анатольевич. — Выпалила она вместо Сашки, поняв, что друга надо срочно спасать. — Играет с восьми лет. В этом году ему исполнится четырнадцать.

Все на одном дыхании, но совершенно бесстрашно. За Сашку она готова была на что угодно. Хоть сама вытолкать его на лед для демонстрации, если понадобится.

Тренера удивленно перевели глаза на нее. Эдуард Альфредович улыбнулся, а Дмитрий Валерьевич даже рассмеялся.

— Ты, смотри какая бойкая у тебя сестра, — покачал он головой. — С такой не пропадешь. Младшая? — Спросил он, видно, поняв, что парень растерялся от их неожиданного появления.

— Она не сестра, — вдруг серьезно возразил Саша. Совсем забыв о своем запинании, кстати. И это Настю очень порадовало. — Она мой друг. Лучший. — И он так глянул на тренеров, словно собирался драться, если кто-то попробует хоть что-то возразить или сказать по этому поводу.

— Друг? — очень серьезно переспросил Дмитрий Валерьевич. — Хороший друг, вон, сама на нас с кулаками готова броситься, если мы тебя обидим, — он усмехнулся.

А Настя смутилась, поняв, что и правда, стоит, сжав кулаки, и даже прищурилась немного, следя за этими мужчинами, которые настолько выбили из колеи Сашку.

— Я… Нет! Что вы?! — она вдруг отчаянно испугалась, что эти люди могут уйти из-за нее.

Уйти, и не увидеть, как замечательно играет Саша. Какой из него может выйти великолепный хоккеист. Испугалась, что подведет друга.

— Я, наверное, лучше уйду. А вы обязательно посмотрите, как он играет. Он очень хорошо…

Саша, похоже, поняв ее испуг, взял ладошку Насти и крепко сжал, словно ободрял.

— Никуда ты не пойдешь, — буркнул он, продолжая с вызовом смотреть на тренеров. — Только со мной. Домой. Мама обещала печенья испечь, ты что, забыла?

Взрослые рассмеялись.

— Да, правильно. Такого друга прогонять и терять нельзя, — кивнул Дмитрий Валерьевич. — Ты ее крепко держи, Саша, — подмигнул он парню. — А на игру мы его уже смотрели и на то, как ты его гоняла, заставляя отрабатывать удар. — Теперь уже Дмитрий Валерьевич улыбался Насте. Чем смутил ее донельзя. — Еще на общую тренировку придем — опять посмотрим. — Мужчина подмигнул.

Настя почувствовала, что совсем растерялась и покраснела. Она совсем не привыкла, чтобы кто-то из взрослых, ну, кроме тети Наташи или воспитателей, обращал на нее столько внимания. Особенно мужчины. Сашка вдруг, сердито хмыкнул и дернул ее за руку, так, что Настя немного покачнулась на коньках. Пришлось переступить с ноги на ногу.

Она удивленно и непонимающе посмотрела на друга. Чего это с ним? Но Сашка только хмуро глянул на нее, и вышел немного вперед, так, что Настя оказалась за его спиной.

— Вот что, Саш, — все еще с усмешкой поглядывая на них, решил Эдуард Альфредович. — Давай-ка, и мы с вами, к тебе домой заглянем. С мамой твоей поговорим. Ты не против?

Саша еще раз внимательно осмотрел всех троих, словно, вдруг, перестал доверять своему тренеру.

Но Настя видела, что ему очень хочется. И что страшно. И что не верится. И что ее друг очень-очень, ну вот очень сильно надеется! И молчит. Эх, надо спасать ситуацию.

— Конечно! — Она даже подпрыгнула в своих коньках, чтобы выглянуть из-за Сашкиного плеча. Друг был гораздо выше. — Конечно, пойдемте. Он совсем не против. Он очень рад, Эдуард Альфредович!

Она толкнула Сашку в спину.

— Да. — Буркнул друг. — Очень.

— Спасибо за приглашение, — посмеиваясь, «поблагодарил» Дмитрий Валерьевич.

Подталкиваемые Эдуардом Альфредовичем, ребята быстро переоделись и, в сопровождении тренеров, пошли к Сашке домой.

— Ты что, сбрендил? — Настя возмущенно смотрела на друга. — Ты чего себя так вел? Это же… Это же…

Она развела руками, не зная, как высказать одним словом все, что хотела.

Они сидели в комнате Саши, куда их отправили после обеда и обещанного печенья. Тетя Наташа осталась на кухне с тремя тренерами. Они уже минут сорок о чем-то там разговаривали. Дети все это время сидели тихо-тихо, как мышки, в надежде разобрать хоть что-то из разговора. У них получалось плохо и, наконец, не выдержав, Настя решила потребовать у Сашки объяснений. Правда сделала она это шипящим шепотом.

Друг одарил ее хмурым взглядом и отвернулся.

Так. Эту гримасу она знала. Будет в молчанку играть.

— Саш, ну ты чего? Ты же так этого ждал? — растерявшись, спросила Настя. И перелезла по кровати так, чтоб видеть его лицо. — Это же шанс! Тот самый! Тебя заметили! Тебя в команду возьмут!

Она так сильно хотела, чтобы это было правдой. Внутри все просто горело и танцевало при одной только мысли, что Сашка сможет стать настоящим хоккеистом. Самым настоящим! И самым лучшим из всех-всех!

— А я, может, уже этого и не хочу, — буркнул Сашка вдруг, и снова отвернулся.

Настя обалдело уставилась на его затылок. Моргнула. Решила, что ослышалась, и опять полезла заглядывать ему в глаза.

— Ты — точно сбрендил! — заключила она, рассматривая поджатые губы друга. — Как это — не хочешь? Ты же всегда мечтал стать хоккеистом. И вот…

— Что «вот»?! — Сашка вдруг вскочил на ноги. — Что? Ты — что, маленькая? Не понимаешь, что ли? — он посмотрел на нее почти зло.

— А ты у нас взрослый, что ли? — Ничуть не испугавшись, хмыкнула Настя и растянулась на кровати во весь рост. Не очень большой, правда. — Саш, ну ты что? Что я не понимаю?

Она внимательно-внимательно смотрела на его грустные глаза и на решительно выдвинутую вперед нижнюю челюсть.

— Ничего, — опять проворчал друг и отошел к окну.

«Ну и?», хотелось спросить Насте.

Вместо этого она вздохнула и, закрыв глаза, сделала вид, что задремала. И никакие-такие мальчишки-грубияны на нее тут не кричали. И, вообще…

— Ты чего так на этого Дмитрий Валерьевича тогда уставилась? — голос Сашки был подозрительным и недовольным.

Настя удивилась и раскрыла глаза, посмотрела на друга.

— Ничего. — Она пожала плечами. — Он просто такой… Я не знаю, даже. Не как все, что ли. Кажется, как актер или еще какая звезда. Странно смотреть на такого человека среди нас. Словно он не такой, не обычный. — Она перевернулась на живот и посмотрела на друга. Но тот глядел в окно, и нельзя было понять, что он думает. — Да и мама твоя, видел, как на него смотрела, — хихикнула Настя, вспомнив, как они вернулись домой. — И он на нее. Как две стату?и застыли, и глядели, глядели. Даже Эдуард Альфредович засмеялся.

Настя улыбнулась смешной заминке, которая случилась, когда все стали знакомиться.

— Ста?туи, — поправил друг. Казалось, он разозлился еще больше. — И, вообще, причем здесь мама? Она взрослый человек! И свободная.

— А я, что, занятая? — удивилась Настя, не поняв логики. По поводу возраста спорить было нечего, что против правды скажешь?

— А ты — моя! — вдруг огрызнулся Сашка. — Мой… Друг. Лучший, — пояснил он, видя, что Настя растерянно хлопает ресницами и с удивление смотрит на него.

— Саш, так я же не перестану быть твоим другом, если посмотрю на кого-то минуту, — совсем растерялась она.

Села назад на кровать и запустила пальцы в волосы. Те, конечно же, были короткими, чтобы, не дай Бог, вши не завелись. И от того, что их вечно стригли, от природы кудрявые, они торчали в разные стороны, как смешная шапка.

— Ты что, из-за этого сердишься? — Настя посмотрела на Сашку. — Ты что. Я же для тебя… За тебя… Я же… — она не могла подобрать слов, чтоб рассказать, передать, что на все-все для него готова. И не нужен ей никто больше. Разве он не знает? — Мне же больше и не нужен никто, Саш. Ты же и мой лучший друг. Вот, хочешь, я тебе поклянусь? Хоть на крови? — Настя вскочила, вдруг придя в восторг от такой идеи.

В книжках же так и делали! Тогда он точно поверит, и больше не будет сердиться!

Но Саша только усмехнулся, отчего-то грустно, и покачал головой.

— Не надо, Насть, ты чего? Мелкая ты еще, с кровью связываться. Еще в обморок грохнешься, — поддел он ее.

Теперь уже Настя обиделась и сдвинула брови. Отвернулась.

«Дите-дите». Он смотрел на нее, и не мог успокоить всего того, что вдруг закрутилось, завертелось, сжалось внутри, когда он понял, что может случиться. А она обижается. До сих пор не поняла. Двенадцать лет через месяц, а, и правда, два плюс два сложить не может, как ребенок. И так за его интересы, за его удачу радуется. Не понимая, что все сразу он получить не может.

А вот Саша понял. Сразу как-то. Едва увидел этих мужчин за спиной тренера — так и дошло. Его мечта, и правда, может стать реальностью. Только, он уже действительно не был уверен, что хочет этого.

То есть, хочет, конечно. Тут и вопросов нет. Очень хочет. Одна проблема — если все будет так, как видится сейчас ему и Насте, то Саша уедет. Не просто далеко. Не в чужой город. В другую страну. На долго. Может, и навсегда. А Настя? Кто ее с ними пустит?

Никто. Им не отдадут девочку из приюта. Он уже просил маму узнать об этом. И она призналась, что разговаривала с директрисой, но та объяснила, что это просто невозможно. У них не полная семья. Вот так вот. Кто-то так решил, что лучше них знает, какие семьи могут воспитывать детей, а какие не могут. Да у него — самая лучшая мама на свете! Она бы прекрасно воспитала Настю, и та была бы с ними очень счастлива! Но нет, им не дадут так сделать.

Сашка сердился, когда узнал об этом. Но, поскольку, никто и не запрещал им дружить, а Настя практически все свое время проводила у них, то и разницы особой не было.

Однако теперь, теперь все может поменяться. А он не хотел этого! Не хотел уезжать и оставлять ее здесь! Так же нельзя, просто! Она же, и правда, его! Самый лучший и настоящий, единственный друг! И другого такого никогда не будет, Саша точно знал! Как же он может уехать, пусть и заниматься хоккеем, а ее оставить? У него в голове это сейчас не укладывалось.

Даже то, что Дмитрий Валерьевич, как верно заметила Настя, как-то подозрительно долго глазел на его мать по приходу, Сашу так не разозлило. Нет непонятно, конечно, чего он пялится. Но мама-то, Саша точно знал, всегда будет с ним. А Настя… Ее он может потерять. И уже так скоро.

Как? Как можно выбрать между мечтой и лучшим другом? Как!? Саша не понимал и приходил в ужас от мысли, что вот-вот может очутиться перед таким выбором.

Она говорит, что готова для него все-все сделать. Так и он, ведь, готов! Все. Что ни понадобится. И, кажется, даже остаться. Мечту, в конце концов, можно и другую завести, а настоящего друга — нет. Это же очень серьезно. Тем более, такого друга, как Настя.

У нее же, кроме него и его мамы, больше никого на целом свете нет! Она даже дня рождения своего не знает! И не праздновала никогда! Это он, Саша, предложил, чтобы они его первого июня отметили. В день защиты детей. Ему мама рассказывала, что такой праздник есть.

А Насте нужна защита. Как никому нужна. Это она с виду колючая и боевая. А на самом деле, он-то уже знает, что она очень впечатлительная. И ранимая. Ее ничего не стоит задеть, а она потом спрячется и целый день будет ногти грызть. Под самый корень. Но ничего не скажет. Ни словом не выдаст. Ее пытать надо, чтобы узнать, что же произошло. Как тогда, когда Леха со своими парнями стали ее «подкидышем» звать. Тайком. Когда он не слышал. Издевались над ней, говорили, что Саша с ней из жалости дружит. И мама его тоже. Сашка, когда выяснил, спокойно отвел ее в приют. А потом — нашел этих идиотов, и хорошо им врезал. Ему, конечно, тоже досталось. Все-таки, ничего не изменилось, и расклад был: трое на одного. Но он подрос за эти месяц. Да и регулярные тренировки делали его сильнее. Тем более что Леха, Клим и Балка, в последнее время, больше пиво пили, да сигареты где-то тягали, чем о здоровье или каких-то тренировках думали. Они врагов брали массой и страхом. А Саша уже научился их не бояться.

Мама, конечно, расстроилась, увидев новые синяки. Но Саша, как мог, объяснил, что у него не было выбора. Друзей надо защищать. Всегда. Она же сама его такому учила. И мама согласилась, хоть и вздыхала грустно весь вечер. А вот Настя начала на него кричать на следующее утро. И плакать. С чего, спрашивается? Он ей все постарался объяснить. Но она не поверила в то, что он споткнулся на лестнице. Умная, хоть и мелкая. И начала говорить, что зря. И он не должен был.

Глупая. Да за нее он и с десятью биться бы пошел. Не то, что с Лехой и его пацанами. Он же и сам для нее все-все готов сделать. И на крови клясться не надо. Зачем? Разве это что-то изменит, или сделает их дружбу еще крепче? Нет. Крепче и сильнее, уже просто некуда.

О чем разговаривали взрослые на кухне, они узнали только вечером. Когда все мужчины, разу по третьему, выпив чаю, и съев все печенье, наконец-то, ушли. Тетя Наташа еще какое-то время следила за ними из окна кухни, и выглядела при этом, как показалось Насте, очень даже мечтательно. Даже вздохнула раз, другой. И почему-то, Настя могла бы поспорить, что вздыхает Сашкина мама не вслед Эдуарду Альфредовичу или Альберту Романовичу.

Ага, как же!

Сегодня, впервые, наверное, там, на льду, глядя на Дмитрия Валерьевича она поняла, кто она. Она девушка. Ну, или станет ею вскоре. И теперь, глядя на спину мамы Сашки, Настя ощущала некую сопричастность с ней. Не такую, как раньше. Не как к матери друга. А как к женщине. Она почти понимала, что заставляет тетю Наташу так смущенно улыбаться, а ее щеки краснеть. И почему пальцы тети Наташи теперь все время за что-то хватаются и стараются переставить то тарелку, то чашку, то скатерть поправить.

Ей понравился этот мужчина. Настя точно знала. Вот этим новым, открывшимся ей чувством сопричастности. Каким-то внутренним знанием. И совсем не потому, что и ей понравился Дмитрий Валерьевич. Зря Сашка злился. Она просто никогда еще не видела таких мужчин, вот и смотрела тогда.

Но Настя точно знала, что и у нее, наверное, начали бы вот так дрожать пальцы, если бы Сашка посмотрел на нее так, как этот тренер смотрел на тетю Наташу.

Настя, правда, пока не очень поняла, что это значит. Но точно знала, что не ошиблась.

— Они еще несколько раз будут приходить на тренировки, — рассказывала тетя Наташа, вертя в руках чашку и, кажется, находясь мыслями совсем в другом месте. — Посмотрят на твою игру. Запишут на камеру, покажут потом основным тренерам клуба. Если их устроит твоя игра — нас пригласят на смотрины в Санкт-Петербург.

Тетя Наташа замолчала. Через пару секунд улыбнулась чему-то своему. Да так и осталась сидеть: молча и улыбаясь.

А Сашка, вот, напротив, стал еще мрачнее.

— Я не уверен, что хочу этого, мам, — хмуро заметил ее друг.

Тетя Наташа удивленно подняла голову. Но Настя уже перестала следить за ее настроением.

Она вдруг поняла. Только сейчас. Когда вот так сказали, прямо и четко. Ясно.

Саша может уехать. Уедет, скорее всего. В совсем другую страну. Навсегда.

А она… Она никуда не сможет уехать. Так и останется в своем приюте. Но уже без своего лучшего друга.

Что-то сдавило внутри. Так сильно, что и вздохнуть не получалось. Аж до боли. И сильно-сильно захотелось плакать. Настя уставилась в стол перед собой и прикусила большой палец.

Она не должна показать, что ей больно. Не имеет права. Это же его мечта. Он так много старался, чтобы его заметила. Она не должна…

Настя даже не заметила, как принялась грызть ноготь.