Он и забыл, что май может быть таким. Выгоревшим, почти желтым и невероятно жарким. В Питере, когда они уезжали, лил дождь, и все еще кутались в плащи и ветровки. А здесь — трава уже выгорела от солнца, а зелень на деревьях была не прозрачно-салатной, а темной, почти болотного оттенка.

— Ну что, дом, милый дом? — усмехнулся Дима, выбравшись из такси следом за Сашкой.

— Да, пожалуй, — согласился он, с удовольствием потягиваясь. — Господи! Какая жара. Я забыл о том, что так может быть. Реально, забыл.

— «Реально»? — тут же одернула его мать, так же выходя из такси. — Саш, прекрати, перестань по поводу и без употреблять это слово.

— Прости, — Откликнулся Сашка, осматривая окрестности.

Впрочем, все знали, что это внушение подействует недолго. Но, так как, не в пример своим друзьям и ровесникам, Саша употреблял очень мало жаргона в речи, и совсем не ругался, мать и отчим сильно не сердились.

Впрочем, это мама считала, что он не ругался. Они-то с Димой знали, как дела обстоят в реальности. Но, не сговариваясь, а без слов прекрасно понимая друг друга, как мужчина мужчину, решили не сообщать ей о таком нюансе. Ну, невозможно не ругаться при такой жизни, как у него. Когда, нет-нет, а вырвется некрасивое слово и у тренера, и у партнера по команде. И неудивительно, что вырывается. Так и хочется ругнуться, когда эта св… своенравная шайба летит совсем не туда, куда ты ее посылал, а соперник впечатывает тебя мор… извините, лицом в перегородку. И на уроках ты не бываешь, потому как, и дураку ясно, что тренировки важнее. А после двух-трех тренировок в день до учебников и под палкой не долезешь. Да и учителя все понимают, свои люди. Не трогают особо ребят из команды, ставят оценки так.

Но для мамы он старался. Так что она не имела полного представления о плачевно-богатом словарном запасе сына.

Поймав смеющийся взгляд отчима, Сашка подмигнул в ответ и достал их чемоданы из багажника, пока Дмитрий расплачивался. Поставил те на раскаленный асфальт и еще раз осмотрелся, только уже вдумчивей, внимательней, присматриваясь к мелочам и деталям.

Странно, прошло четыре года, а ничего и не поменялось. Так, может, по мелочи. Старые качели все те же, только проржавели еще больше. И тополь с огромным дуплом под окнами соседнего дома никуда не делся.

Только вот, двор меньше стал, что ли? Или это так только кажется? Все такое знакомое и такое непривычное, одновременно. Вроде бы знаешь каждую мелочь, каждый камешек в асфальте. Но что-то и не так. Словно достал из шкафа старую, поношенную и забытую на верхней полке рубашку. Любимая и родная вещь, вроде, а понимаешь, что не оденешь больше. Не влезешь, просто. Вот и с двором так. Да, что там, со всем городом. Вырос Сашка из него. Привык уже совсем к другому ритму большого и шумного мегаполиса.

Только вот, от знакомых картин защемило в сердце. Привычно, но от этого не менее горько. Вроде и вырос он, и друзей нашел достаточно, а все не мог забыть колючую и бойкую девчонку, с кучерявой шапкой волос. Так и не перестал вспоминать о Насте, своем первом и самом лучшем друге. Он давно прекратил донимать мать разговорами о ней, делал вид, что не думает. Но так и не снял со стены не очень умелый рисунок двенадцатилетней девчонки. И слишком часто пытался угадать, где она сейчас? Что с ней? Как Настя живет? О чем она думает? Вспоминает ли о нем? Бесполезные мысли при том, насколько загруженным был каждый его день, но они не оставляли голову Сашки. А здесь, в этом дворе, накинулись на него с новой силой.

Вот, реально, казалось, обернешься — и увидишь ее. Он, даже, почти наяву, услышал ее голос, почти вспомнил, как тот звучал, хотя в последнее время мог уловить тот только в своих снах. А сейчас, почти досконально вспомнил, как она на него кричала во время тренировок и…

— Убери руки, Леха! Переломаю и плакать не буду! — громкий, явно девчачий крик, привлек всеобщее внимание и заставил их обернуться.

У Сашки сердце похолодело, несмотря на жару. Да, нет. Быть не может. Это от ностальгии и оживших воспоминаний померещилось.

— Ну, Настасья, чего ломаешься? Я ж не обижу, у Маринки спроси, — вслед за этой фразой из-за детского павильона раздался мужской хохот.

— Вот к Марине и цепляйся, а от меня отстань. Серьезно говорю, Леха. Мне на занятия надо. Пропусти!

Еще не до конца поняв, что происходит, Сашка дернулся и рванул с места, не обратив внимания на удивленный окрик матери.

Быть такого не может, конечно. Но этот голос и имя…

Он добежал до павильона за минуту, но там никого не оказалось, зато голоса продолжали долетать сбоку. Саша свернул за угол и оторопел. Словно на четыре года назад вернулся, е-мое.

Три п… придурка, в которых он не без удивления узнал Леху, Клима и Балку, окружили девушку, и явно не давали той прохода. Хоть до драки пока не дошло. Вот только, вместо коротко стриженых волос, по плечам девушки рассыпались густые темные пряди. Совсем такие же, кудрявые-кудрявые.

Он глазам своим не верил. Смотрел, видел, понимал, и не верил. Настя. Его Настя. Только такая… такая… до невозможного красивая. До жути просто. Он и представить не мог, что она такой станет. И к ней тянет руки эта падла!

— Руки убрал. Или глухой стал, Леха? — негромко, но с явной угрозой, медленно протянул Сашка.

Чего-чего, а опыта драк, причем, с куда более серьезными противниками, у него теперь было немеряно. На льду по-другому не выходит. И эти трое его совсем не пугали, они явно не смогут долго продержаться, даже кучей. Он быстро оценил свои шансы, пока компания, куда он вмешался, удивленно оглядывалась и пыталась понять, кто он такой. Леха с подручными, явно, не справлялись с этой задачей. А вот Настя…

Сашка не смог сдержать улыбку, видя, как округляются ее глаза. И рот тоже, за компанию. Она, определенно, его узнала. И дар речи потеряла, видимо.

— На роду мне написано тебя от них спасать, что ли? — усмехнулся Саша, с удовольствием наблюдая за подругой. — Ну, что стоишь? Иди сюда, — велел он, и протянул Насте руку.

Ее оторопь прошла в секунду. Завизжав, натурально завизжав от радости, Настя скинула со своего плеча руку ошалевшего Лехи и бросилась к нему.

— Сашка! Боже мой! Саша! Это ты?! Правда, ты?!

Она замерла в шаге от него и с искренним восторгом, почти благоговением, уставилась на Сашу.

— А что, не узнаешь? — он не мог сдержаться, улыбка сама собой растягивала рот так, что щеки свело. — Так поменялся?

— Сашка! — снова радостно закричала Настя и, преодолев последний шаг, неожиданно крепко ухватилась за его пояс, обнимая. — Сашка! Как же я скучала!

— А я как, — испытывая какое-то непередаваемо светлое и легкое счастье, признал он, обняв Настю в ответ.

И вот тут светлая, искренняя и детская радость от того, что он ее наконец-то нашел, сменилась иным, однако, не менее искренним чувством…

У Насти, оказывается, появилась грудь. И бедра. И губы, на запрокинутом к нему лице вдруг показались такими пухлыми и манящими.

Мама дорогая!

Сашку будто током шибануло. И центр радости, кажется, сместился из груди, куда-то пониже. Его подруга стала девушкой. Причем, не просто красивой, а очень даже… фигуристой такой красавицей. То есть, не то, чтобы у нее что-то чересчур выпирало, но все было так… ладненько, просто зашибись. И запах! Душистый, горячий, обалденный запах ее кожи, дурманящий, как аромат сирени, отцветающей во дворе.

Его тело моментально отреагировало на всю эту красоту, прижатую к нему. Но это же его Настька! Малявка, которая заставляла Сашку отрабатывать удары до седьмого пота, и похлеще Эдуарда Альфредовича ругала за случайно оброненное матерное слово. Саша постарался взять себя в руки и призвать к порядку заколотившееся сердце и встрепенувшееся тело. Осторожно отодвинулся, чтобы она ничего не заметила.

— Ты гляди, немой явился, не запылился! — вслед за этой фразой раздались неуверенные, тихие смешки.

Он отвел глаза от Насти и глянул на Леху и его парней, которые, как-то неопределенно мялись неподалеку. Вроде и понимали, что не того поля ягоды, чтобы теперь с ним связываться, но и просто так уйти, спустив Саше то, что прервал их развлечения, не могли по положению.

И вот тут он вспомнил, чему именно помешал. Намерения Лехи, однозначно, не были светлыми и добрыми, и сам Сашка сейчас, как никто, наверное, во всей полноте понимал, что испытывает парень, глядя и касаясь Насти. К итак не легкому коктейлю из радости, эйфории и сексуального возбуждения тут же добавилась еще и жгучая ярость. Захотелось тут же врезать Лехе по носу, причем так, основательно врезать, чтоб больше неповадно было лезть к его Насте грязными лапами.

— Еще раз полезешь — не то, что руки, а все конечности переломаю, — проигнорировав робкое оскорбление в свою сторону, с угрозой в голосе уведомил он Леху.

Парни попытались выражением лиц показать степень своей оскорбленности, но Сашке было уже не до этих идиотов. Он опять посмотрел на Настю. Подруга, кажется, не заметила всего того бардака, что с ним творился, только с выражением неописуемого счастья на лице, продолжала держать своими ладошками Сашку за руки.

— Пошли, там мама с Димой, — Сашка отвернулся от пацанов и потянул Настю в сторону, откуда прибежал. — Они, знаешь, как тебе обрадуются! И… — и вот тут его осенило. — А ты что тут делаешь, Настя? — вдруг встал он посреди дороги. — Тебя же, того, в приют забрали же. Я… Мы искали.

От этого непонятного осознания, он растерялся так, что совсем слова растерял. А вот Настя, до этого покорно идущая за ним следом все с тем же счастьем в глазах, как-то грустно и смущенно улыбнулась.

— Я сбежала, — шепотом произнесла она, потерев плечо через рукав тонкого платья. — Из приюта того сбежала. Несколько месяцев пыталась сюда добраться, — Настя отвела глаза. — Только, опоздала. Вы уже уехали. А меня бабушка Аня к себе взяла. Она мне рассказывала, что вы искали. Спасибо, Саша, — Настя вдруг снова бросилась его обнимать. Ее тонкие руки обвили его шею.

Ох-хо-хо.

Ему это безумно нравилось, что лукавить. Но в целях конспирации своих безбашенных гормонов, приходилось несколько приглушать ее пыл, все время отстраняясь. Да и то, что она рассказывала, не на шутку его встревожило.

— Как это — сбежала? Что значит — сюда добиралась? Как? — ощущая нехорошее предчувствие, Саша ухватил подругу за плечи и немного отодвинул от себя, стараясь заглянуть Насте в глаза.

Но она прятала взгляд.

— Неважно уже, — улыбнулась Настя, глядя ему за спину. — Главное, что добралась. А ты что тут делаешь? Ты же в Питер уехал? Тебя приняли, да? Взяли в команду? — она, наконец-то посмотрела на Сашку. — Я знала! Всегда знала, что тебе возьмут, что у тебя получится! — голос Насти был полон восторга, да и сама она, казалось, едва не подпрыгивала на месте.

Однако это не отвлекло Сашку от предыдущей темы.

— Мы квартиру продавать приехали, — отмахнулся он от ее интереса. — Но это потом, не важно. Ты мне нормально объясни, как это ты сбежала?

Он легонько встряхнул ее. Но и Настя, похоже, отступать не собиралась.

— Ой, Саша, мне бежать надо, — словно бы только спохватилась она, глянув на часы на его запястье. — До конца учебного года три дня осталось, конечно, но прогуливать не стоит. Еще экзамены, — Настя глянула на него с каким-то страхом. — Ты когда уезжаешь?

Он ощутил, как ее пальцы ухватились за его футболку. И не смог не улыбнуться. Почему-то ее беспокойство вызвало глупую радость. Словно бы и так не было понятно, что Настя очень скучала.

— До конца лета, вероятней всего. У меня отпуск, — ощущая себя как-то очень взросло, сообщил он.

А что, ведь звучит как — отпуск! Не каникулы, а именно отпуск, как и у всех работающих людей. И он работал, и зарплату уже получал, даже пару раз выходил играть в основной команде, пусть для пробы и в мало значимых матчах, но выходил же! А тренера остались довольны. И ему так хотелось рассказать об этом Насте! И еще о куче вещей, всем-всем поделиться.

— А тебе, точно, надо идти? — Сашка скривил жалостливую рожицу. — Может, ну ее, ту школу? Предложил он, подумав, что сам, ну очень часто пропускал уроки. Собственно, последние два года перед окончанием почти и не посещал. Тренировался.

— Не могу, Саша, — по глазам Насти было видно, что ей хочется поддаться, но она не будет этого делать. — Я бабушке Ане обещала хорошо учиться и не прогуливать никогда. А она столько для меня сделала — не буду обманывать ее доверия. — Решительно проговорила Настя, но испортила все, тяжко и горестно вздохнув в конце.

Сашка ее понимал, самому подругу отпускать никуда не хотелось, и так, вон, сколько не видел. И вдруг, ему пришла в голову идея. Не такая классная, как прогул, конечно. Но все же. Сашка снова схватил Настю за руку и потащил.

— Саш! Саш! Мне не туда! — попыталась возмутиться Настя. — Я в двадцать первой учусь. Которая за парком.

— Я тебя провожу сейчас. Только родителям скажу, — объяснил Саша. — Мам! Я Настю провожу и вернусь. Туда и обратно! Потом все объясню! — издалека крикнул Саша матери, которая так и стояла под подъездом вместе с Димой.

— Здравствуйте! — неловко крикнула Настя его удивленным матери и отчиму.

Те, не менее удивленно, кивнули ей в ответ.

— Я скоро! — не позволив им начать обмениваться вопросами, опять пообещал Саша, и не менее рьяно потянул Настю уже в другую сторону.

— Слушай! — Сашка вдруг резко затормозил минуты через две. — А как это тебя бабе Ане оставили? А нам не разрешили тебя усыновить. То есть, удочерить, — Саша даже нахмурился. — Мама точно узнавала, но попечительская служба сказала, что это невозможно.

Настя улыбнулась, теперь уже сама потянув его в сторону дороги к школе:

— А бабушка ни у кого не спрашивала, — с таким видом, словно ужасную тайну открывала, призналась Настя. — Она когда увидела меня после всего, когда выхо… Ну, не важно, — Настя замолчала, не договорив, но Сашка не успел вставить вопрос. Подруга тут же продолжила рассказ. — В общем, она соврала всем. У нее паспортистка наша, та, которая раньше работала в паспортном столе, подруга закадычная. И они с ней меня пожалели, придумали план. Бабушка Аня сказала, что я ее внучка. Что у нее дочь пила сильно и давным-давно уехала в село с каким-то загульным. И она о ней ничего не слышала. А потом, вроде как, дочь с сожителем своим, сгорели при пожаре в хате, и с ней соседи связались. Так она про меня узнала. А у меня, ни документов же, ни образования, ничего. В общем, они с Любовь Семеновной все на это давили, что дочь бабушки Ани пила сильно, и не занималась мной. А село глухое, вот никто и не сообщал никуда раньше. И вроде как при пожаре мое свидетельство о рождении сгорело. По их показаниям мне новое и выписали, и день рождения — первого июня. — Настя вдруг смутилась и отвела глаза.

А Сашка ухмыльнулся. Он помнил, что сам этот день для нее выбрал. И так горячо в груди стало. И приятно до жути. Реально. Вот как она про него помнила!

— Ну, в общем, они меня и в школу устроили, правда, тяжко было по началу, я ж почти не занималась. Но после легенды моих бабок никто этому и не удивлялся. Я и не ходила в школу по их рассказам, дико жила. — Настя улыбнулась. — А потом, ничего, втянулась. Бабушка Аня меня у себя прописала. Так и жили, крутились.

Они как раз подошли к крыльцу школы, по ступенькам которого, торопясь успеть до звонка, взбегали ученики. Она все смотрела на него и никак не забирала руку. И говорить уже закончила, а казалось, что между ними звучат какие-то слова: и радость от такой неожиданной встречи, и вся тоска, что накопилась за эти годы, и еще что-то, такое легкое и веселое, и щекотное, что ли.

— Мне пора, Саш. — Напомнила Настя.

Но оба так и остались стоять перед школой.

— Ага. Иди. — Он продолжал держать ее за руку и смотреть в глаза.

И тут, разрывая это непонятное притяжение взглядов, из дверей школы донеслось звонкое, громкое и ясное звучание звонка.

— Ой! — Переполошилась Настя, дернувшись. — Все. Я вернусь домой к двенадцати.

— Хорошо. — Сашка неохотно отпустил ее руку, но, в непонятном ему порыве, протянул ладонь и погладил кучерявые пряди. — Я буду в нашей квартире. Заходи. Или я зайду, обязательно! — Уже крикнул он вдогонку подруге.

Она на ходу обернулась и с улыбкой кивнула, исчезая в дверях.

Наверное, зря она так рвалась на уроки. Стоило прислушаться к предложению Саши. Все равно, сидя сейчас за партой, Настя не видела и не слышала ничего вокруг. Все ее мысли и чувства были сосредоточены на том, что казалось невероятным, невозможным и просто, каким-то чудом. Сашка вернулся!

Ей хотелось визжать и прыгать от радости!

Ох, это было невероятно, нереально, и просто, просто, просто…

Настя не могла подобрать слов для своей радости, все, что приходило на ум, это радостное: «А-а-а-а!!!». И еще — «Ух!», потому что Сашка стал таким, что дух захватывало. Просто обалденным!

Стараясь не привлекать к себе внимание учительницы, как раз объясняющей сейчас тему, Настя обвела глазами класс. Одноклассники, в большинстве своем, занимались тем же, чем и Настя — то есть, не слушали урок, а думали о чем-то своем. Кто-то рисовал в тетрадях, кто-то шептался на задних партах, а кое-кто, явно прогуляв вчера большую часть ночи, дремал, прикрыв лицо ладонью и уперев локоть в парту, чтобы удержат на весу голову.

Разумеется, учительница это все видела, но не делала замечаний, пока кто-то из учеников не пресекал определенных границ. Конец учебного года, да и школы в целом, немного меняли правила и нормы. Им сейчас прощалось больше, чем ранее.

Но Настю интересовали не занятия бездельничающих одноклассников. Она рассматривала мальчишек. Именно мальчишек, потому как назвать их «парнями» у нее теперь язык не поворачивался.

Боже! Как же все они отличались от Сашки!

Да, конечно, справедливости ради, надо было вспомнить, что ее друг старше большей части ее одноклассников, но все же. Эти нескладные, высокие и худые мальчишки, с тонкими руками и щуплыми телами, прячущимися под болтающейся на них одеждой, не шли ни в какое сравнение.

Ох, Насте было стыдно от того, чем она сейчас занимается. Она, вообще, никогда не «страдала» подобным. Ее не интересовали мальчишки, и Настю благополучно миновала эпидемия еженедельной влюбленности в кого-то нового, чем «переболели» едва ли все ее одноклассницы. Обычно роль Насти сводилась к безразличному наблюдению за душевными метаниями и терзаниями более любвеобильных подруг. Но сейчас, сейчас она, кажется, поняла, что заставляло тех вести себя так глупо и по-идиотски.

У нее горели щеки, и колотилось сердце, а в животе сладко замирало при одной мысли о том, как она смотрела на Сашку, о том, как он смотрел на нее. И хотелось смеяться не останавливаясь от того, что и друг, судя по всему, не забыл ее. В голове было горячо и легко одновременно, и никак не получалось стереть с лица глупую улыбку, которую приходилось прятать под ладонью от внимания учительницы.

До чего же Саша стал красивым! Он и поменялся, и остался все тем же, одновременно. Настя не знала, как объяснить точнее, просто ощущала так. Его внешность изменилась, однозначно. Лицо совершенно утратило округлость, которая ей помнилось, черты вытянулись и стали резче, чуть грубей. Но это только добавляло ему привлекательности на безыскусный взгляд Насти. А тело…

Ох, мамочки! Неужели она думает об этом?

Выходило, что да. И не могла избавиться от воспоминаний о том, как обняла его. И каким он оказался на ощупь.

Кошмар! Думает о Сашке, как об обивке дивана. На ощупь! Надо же, совсем сбрендила. И, тем не менее, она его щупала, пусть тайком и стесняясь, но не могла отказать себе в этом удовольствии, и перестать обнимать друга. Сашка всегда немного отличался от сверстников, сказывались ежедневные тренировки. В конце концов, хоккей никогда не считался забавой и легким видом спорта. И сама имея опыт катания на льду благодаря тому же Сашке, Настя прекрасно знает, насколько хорошо надо быть физически подготовленным, чтобы не просто откататься, а еще и бороться за свою команду с противником. Очевидно, что и за прошедшие четыре года, Саша не стал уделять спорту меньше времени. Даже больше, судя по тому, насколько крепким было его тело и сильными мышцы.

Ох. Охо-хо. Мамочки.

Насте пришлось крепко зажать рот ладонью, чтобы не захихикать совсем дурацким образом.

Право, стыдно так думать о лучшем друге, словно он всего лишь набор мышц, образующих потрясающее тело…

— Алтунина, с тобой все нормально?

Нет, а разве не заметно?

Ей пришлось прервать размышления, потому как учительница уже начала подозрительно коситься в ее сторону, видимо, заметив и подрагивающие плечи, и лихорадочный румянец Насти.

— Да, Татьяна Николаевна. — Не очень твердым голосом отчиталась Настя, принявшись усердно создавать впечатление, будто внимательно слушает. И игнорируя при этом любопытные взгляды приятельниц. — Жарко просто.

Хорошо, что погода, и правда стояла жаркая. Учительницу это объяснение удовлетворило и, кивнув, Татьяна Николаевна вернулась к своим объяснениям.

А Настя, сделав вид, что не видит обращенного к ней интереса соседки по парте, вернулась к мыслям о Саше.

Конечно, конечно же, он был не только обалденно красивым парнем! Нет. Это был ее друг, и ей совсем не хотелось уходить от него, пусть и на уроки. Хотелось схватить Сашку за руку, утащить куда-нибудь, на первую попавшуюся скамейку, и расспросить, выспросить все-все о том, где он жил, как? Что с командой и тренировками? Что он делал, с кем дружил, как играл?

Настя нахмурилась, поняв, что у нее появился и еще один, неожиданно очень нервирующий вопрос — встречался ли он с девушками? Непонятное, ужасно противное и горькое чувство, возникшее от одной мысли о подобном, несколько притушило радость от встречи. И, рассердившись на себя за такие глупости, Настя погнала эту мысль прочь из разума. Что это она, серьезно? Какая разница?

Настя лукавила. Понимала это, но не хотела себе признаваться. Оттого постаралась направить размышления в другую сторону.

Она все-все выспросит у Саши. И сама ему столько всего расскажет! Не все, конечно, некоторые вещи просто не надо вспоминать и озвучивать. Например, не к чему ему знать о том, как и почему Настя сбежала из приюта. Зря она, вообще, затронула эту тему, хотя, как-то же надо было ответить на вопрос Саши. Но теперь Настя будет осторожней.

Конечно, особой тайны во всем этом не было. Просто ей не хотелось вспоминать те ужасные месяцы и то, какая она, на что, оказывается, способна. Уж тем более, ей не хотелось рассказывать Сашке о том, как она воровала, чтобы что-то съесть, или не мылась месяцами. Ну, уж нет. Об этом Настя не расскажет ни слова. Она не хочет потерять его дружбу, не желает, чтобы Саша стыдился ее. Лучше она будет спрашивать о нем, все, даже самые мелкие мелочи узнает и выспросит.

Радость от предвкушения их разговоров и новых встреч горячей волной прошла по ее телу, смывая всю горечь. А потом этот жар ударил в голову и обжег лицо, такой же горячей, соленой струйкой побежав на губы.

Зажав ладонью нос, Настя лихорадочно полезла в карман за платком. Носовые кровотечения начались у нее после тех месяцев скитаний и часто сопровождали сильные эмоции, и радостные, и печальные. Обычно она расстраивалась и стеснялась, когда у нее начинала идти кровь. Не сегодня. В этот момент Настя даже обрадовалась. Ведь у нее появился законный повод уйти с урока.

— Татьяна Николаевна! — Настя подняла свободную руку, привлекая внимание учительницы.

Та, оторвавшись от объяснений, посмотрела на ученицу и тут же поняла, в чем дело.

— Можно мне выйти в медпункт?

Учительница вздохнула.

— Иди, Алтунина. И, знаешь, наверное, посиди там немного, и отправляйся домой. Все равно, ничего особенного не пропустишь. Я предупрежу остальных учителей. — Позволила она.

Настя поднялась из-за парты, не веря своему счастью. Но как-то умудрилась сохранить на лице подобающее выражение. Подхватив свою сумочку, в которой, как и у всех одиннадцатиклассников, имелась лишь одна тетрадь, да ручка, Настя покинула кабинет. И, благополучно миновав медпункт, поспешила к выходу из школы. Слишком уж сильно ей хотелось увидеть друга и удостовериться, что его возвращение не было сном.