А еще через три дня все-таки не выдержала. Смирение-смирением, но у Инги психика и терпение, к сожалению, оказались не железными, и она закатила истерику, сорвавшись. И не хотела, вроде бы, все время частью сознания понимала – Нестор о ней заботится в первую очередь. И не выдержала.

Хотя, тут многое совпало, наверное. У нее часто на середине менструации настроение становилось отвратительным: у кого-то «до» такое случалось, с кем-то – после. А вот Инге «везло» с гормональными бурями и истериками в «самом процессе». И если обычно ей помогала взять себя в руки загруженность на работе, таблетка «Ново-пассита», или шоколадка, хотя бы, то сейчас она оказалась лишена всех своих способов борьбы с депрессией.

А еще и курить было нельзя. Оно, вроде бы, тоже, все это время не особо раздражало, хотя иногда «накатывало» так, что она готова была что угодно пообещать за сигарету. Только Лютый на эти обещания и мольбы не реагировал. В другое время Инга даже обрадовалась бы, наверное, что рядом настолько непоколебимый в этом вопросе человек, и она наконец-то имеет все шансы навсегда избавиться от вредной привычки. Но сейчас…

Сейчас всего оказалось чересчур. Особенно этого контроля. И когда он в очередной раз проговорил: «пора», имея в виду необходимость замены тампона – заорала:

– Прекрати!! Просто прекрати, Нестор! – в полный голос закричала Инга, и в отчаянии ударила руками по столу, не заботясь о том, что не так давно обещала ничего подобного не делать. – Я не робот! И не заводная игрушка! И сама могу решить, когда мне менять или не менять средства гигиены! Или, когда мне спать ложиться! Или зубы чистить, в самом деле!

Все это она кричала, выплескивая злость, раздражение и то чувство своего бессилия, неспособность что-то ему доказать, которые просто переполняли ее в эту неделю. Не обращая внимания ни на реакцию Нестора, ни на его глаза, глядящие на нее в тот момент неотрывно.

Лютый даже не моргал, похоже.

А она не могла остановиться. И понимала, что глупость делает, что это все пустое и уж точно не стоит по такому поводу закатывать истерику, а прекратить не могла. Как тогда, когда взорвавшись, сама себе первая волосы остригла, а Нестор ее затею только «поддержал».

Что же он сейчас устроит?

Вроде испугаться надо. Такого человека-то. А Инга не боялась.

И сама не смогла бы сказать, когда прекратила опасаться этого мужчину? Быть может тогда, когда он впервые объяснил, что ее руки надо вылечить? Или когда потом накормил? Или когда стал между ней и собакой, закрывая от агрессии животного? Или, когда просто сказал, что не хочет делать ей больно?

Этих моментов было столько. Бесконечно много за какие-то две недели. И, наверное, каждый из них по кусочку разрушал ее страх и опасения, превращая совершенно незнакомого Инге человека с довольно опасной и, чего лукавить, асоциальной профессией, в очень близкого. И знакомого. Не интересами и жизненными увлечениями, о которых Инга и сейчас представления не имела. А каким-то интуитивным, самым древним и простым способом узнавания, когда глядя, просто касаясь – признаешь и принимаешь человека «своим». Не потому, что от него сейчас жизнь твоя зависит: по большому счету не Нестор решил оставить ее в живых, насколько знала Инга. А потому, наверное, что глядя ему в глаза, всматриваясь в лицо этого мужчины, не отличающегося эмоциональностью, у Инги появлялось странное, но очень твердое убеждение, что она его понимает.

Однако сейчас Инга думала не об этом всем. Она в принципе не думала, просто кричала.

А он смотрел. И этот взгляд…

Бог его знает, что стояло в голубых глазах Нестора, но она вдруг осознала, что ей надо выйти. Прочь. На улицу. Срочно. И глубоко вдохнуть. Глубоко-глубоко, чтоб аж голова закружилась, и в глазах зарябило от избытка кислорода.

Повинуясь этому импульсу, она круто развернулась и направилась к двери. Вот только, у Лютого имелось совершенно иное мнение на этот счет, что она могла бы предвидеть. И не успела Инга сделать и два шага, как ее плотно и крепко обхватили его руки.

– Что?

Ей почему-то плакать каждый раз хотелось, когда он говорил. Она не смогла бы внятно выразить это ощущение. Ведь общалась с десятками людей ежедневно ранее, и всегда считала естественным, если человек объяснял свои действия. Но когда говорил Нестор… Инге самой становилось больно. Словно она физически ощущала то, что приходилось ему преодолевать, чтобы озвучить ей свои мысли. Так иногда чувствуешь себя, когда разговариваешь с больным ангиной – сам ощущаешь, как больно собеседнику слово проговорить. Но у Нестора словно бы не горло болело, так не казалось, несмотря на вечную сиплость голоса. А будто бы вся грудь огнем горела, и разрывалась от боли от самого простого слова. И хоть она в принципе не знала, с чего подобное выдумала, Инга готова была многое отдать, чтобы понимать его мысли. Лишь бы Нестору не приходилось так себя принуждать. Ведь несмотря ни на что, он раз за разом старался с ней говорить, преодолевая все, чтобы его не терзало.

Близким. Он стал ей очень близким.

Глупо? Вероятно. Но у Инги сейчас не было сил и возможности об этом размышлять. Иногда бесят и самые близкие люди.

– Отпусти! Мне надо выйти! – прохрипела она, ощущая удушье.

Не потому, что он крепко держал.

Ее душил этот дом. Ее истерика. Вся ситуация. Мысли.

– Что с тобой? – повторил он, и не думая ее послушать.

– Ничего!! – она просто не сумела сдержаться.

И даже для себя неожиданно, отчаянно вцепилась в его руки, стараясь освободиться. Принялась извиваться и дергаться.

– Нестор, я просто хочу выйти на улицу! Или я уже и дышать не имею права по своему желанию?! – в каком-то исступленном отчаянном возмущении, закричала Инга. Да, что там, заорала просто. – Я задыхаюсь, понимаешь? Мне нужно выйти!

Ей действительно не хватало кислорода в воздухе. Не по физическим причинам или составу «газовой смеси», которую она вдыхала. Ингу колотило и трясло от переизбытка эмоций.

То ли ощутив это, то ли от незнания, как в этот момент себя повести, Нестор ослабил хватку, и Инга вырвалась из его рук, подлетела к двери, резко рванув ручку. А когда оказалась на крыльце – едва не согнулась пополам. Уперев ладони в колени, она сделала глубокий вдох.

Сзади приблизился Нестор. Наверняка, в упор смотрел на нее, не допуская расстояния между ними больше полуметра.

Инга медленно выпрямилась. Ей не стало лучше. Кроме того, стоило им обоим оказаться на крыльце – зашлась лаем собака. Не то с перепугу, не то приветствуя «хозяина», который в последние два дня, наверное, учтя «угрозу» Инги, что она сама пойдет кормить бедное животное, если он этого делать не хочет, подкармливал «волка». Собака никуда не отходила от дома, и Инга начала серьезно опасаться, что животное истощиться. Правда, о том понимании и даже какой-то ласке, которую Инга видела между ними перед нападением, речи не шло. Нестор даже ничего не говорил животному, никак не проявлял своей привязанности, если таковая и имелась. Просто оставлял еду. Категорически запретив Инге приближаться к собаке.

И сейчас лишний шум никак не способствовал улучшению настроения Инги. Более того, на фоне взвинченных нервов, показалось, что даже животное «издевается» над ней, стараясь разозлить сильнее.

– Заткнись! – рявкнула она со всей твердостью и раздражением, почему-то утратив всякий страх перед этой собакой.

Животное послушалось, как ни странно. Перестало заходиться лаем, даже присело на задние лапы. И только как-то тихо и неуверенно тявкнуло. Это принесло Инге некоторую толику удовлетворения. Слабую, но все же, радость от победы над своим страхом. Теперь она не боялась эту собаку, однозначно.

Не оборачиваясь к Нестору, все еще кипя внутри, Инга двинулась в противоположную сторону твердым, даже тяжелым шагом, ощущая, что мышцы продолжают дрожать от накопившихся эмоций. Остановилась у края старого огорода, заросшего молодой травой. Осмотрелась.

Сразу за огородом начинался лес. Сейчас, когда уже начала появляться листва, он казался веселее и более жизнерадостным, нежели ранее, когда массивная громада деревьев с голыми ветками темнела со всех сторон от хаты. Но и таким, он воспринимался Ингой как нечто темное и враждебное. Она нигде в последнее время не ощущала себя спокойно. Ничто не внушало ей доверия теперь.

Почти ничего…

Она сделала еще один глубокий вздох. Посмотрела вокруг, делая вид, что не замечает Нестора. Но у нее это не вышло, слишком внимательно и пристально этот мужчина смотрел на нее, слишком глубоко заглядывал внутрь ее сущности. Пришлось совершить единственное, что пока было доступно – она зажмурилась. Отвернула голову и только потом снова посмотрела вокруг. Инга старалась рассредоточить внимание, расслабиться. Раздражение и злость схлынули, оставив чувство пустоты и какой-то невыразимой печали. Инга ощутила себя бесконечно несчастной. Захотелось разрыдаться от жалости к себе.

Проклятые гормоны!

Позади нее, около задней стены дома, лежало старое бревно, полностью очищенное от коры. Видимо, имитирующее здесь скамейку.

Отступив на шаг, она опустилась на это бревно. И, поддавшись порыву, опять зажмурилась, даже ладонями закрылась от окружающего мира. Она действительно сейчас все воспринимала враждебно и со страхом. Кроме Нестора, почему-то.

Это было совсем неразумное. И она уже не раз повторяла себе все аргументы. Но факт оставался фактом – Инга все равно испытывала к этому мужчине доверие. Практически абсолютное. Только от этого, почему-то, она почувствовала себя еще горше.

К тому же, ей вдруг стало очень стыдно. Он для нее столько делает, так старается, а она срывается, потому что не может обуздать свое настроение и гормоны? Это, определенно, недостойное поведение. И еще было бы простительно для ребенка. Ну, подростка от силы. Но она-то взрослая женщина. Как до такого докатилась?

Однако это понимание и стыд не только не уменьшили жалости к себе. Они ее усилили. Даже не жалость, наверное, а расстройство. Печаль, в которую трансформировался весь тот безумный коктейль раздражения и эмоционального возмущения, что руководил ее сознанием в последние пять-семь минут. Это вызвало совершенно ненормальную реакцию – по щекам Инги потекли слезы. Она не хотела плакать. Действительно не хотела. Но не могла с этим справиться. Это было настолько же сильно и мало контролируемо, как и ее истерика после своей «стрижки».

И, ясное дело, не успела Инга и три раза всхлипнуть, как Нестор, все это время стоявший рядом, но все же оставляющий ей некоторое пространство, уже оказался впритык. Она ощутила, как Нестор крепко обхватил ее ладони и потянул их вниз. Сильно. Так что, несмотря на свое полное нежелание показывать ему собственную слабость, Инга не смогла удержать руки на месте. И ей пришлось посмотреть прямо ему в лицо.

Нестор смотрел напряженно. Она почти ощущала его взбудораженное сознание и непонимание, которое чуть ли не вибрировало вокруг мужчины.

– Плохо? Что болит? – то же непонимание сквозило и в его сиплом, натужном голосе, заставив Ингу испытать еще больше стыда и самоуничижения.

– Ничего, – она всхлипнула и попыталась вытереть слезы. Но он продолжал ее держать, и достать до щек пальцами оказалось почти невозможно. – Прости, Нестор. Серьезно, я не хотела.

Инга набрала воздух в легкие, и почему-то закашлялась. Он показался ей слишком холодным для такого теплого дня. Холодным и колючим. Каким бывает воздух при морозе.

Нестор продолжал молчать, и смотреть прямо в ее глаза, явно требуя объяснений. Внятных и убедительных. Иначе… Господи, она даже вообразить не могла, чем все могло закончиться и к каким выводам сможет прийти этот мужчина, если она не сумеет рассказать, что же с ней такое. И какой новой «оберегающей» заботой это все может закончиться для нее.

– Извини, – еще раз повторила Инга, прилагая максимум усилий, чтобы голос не дрожал. Слезы все еще рвались наружу. – У меня такое бывает. Гормоны. Я обычно успокаивающие пью, или шоколад. А тут – накопилось все, и курить хочется, и твое постоянное дерганье. Нет, я понимаю, что ты обо мне в первую очередь думаешь, но это все как-то слишком… – она всплеснула руками, не зная, как донести это все мужчине.

Это женщина поняла бы ее с полуслова. А тут… Любому мужчине такое объяснить непросто. А уж Нестору, как казалось Инге, попросту нереально. Что он знает о ПМС? Или о несомненной и неоспоримой пользе шоколада в такие дни? Он, вообще, когда-нибудь сам ел шоколад? Инга не была уверена в положительном ответе.

И, не зная, что еще добавить, в отчаянии посмотрела ему в глаза.

Нестор не понимал. Он не мог сопоставить факты. Совершенно не улавливал причинно-следственную связь происходящего. И не понимал, что послужило причиной слез Инги.

Она выглядела не довольной. Не спокойной. Не счастливой.

Почему? Ведь он обеспечил все, чтобы Инга испытывала довольство. И покой.

Вместо этого – она плакала.

Нестор уже видел ее слезы. Однако тогда они его не задели. Он четко знал их причину и понимал, что поступает единственно верно. Он должен был вылечить ее руки. И некоторая болезненность была неизбежным спутником того процесса. Сейчас же он совершенно не понимал, что заставило Ингу плакать. Кричать. И нервничать, определенно, причиняя себе дискомфорт и неудобства.

Это все казалось неправильным. Совершенно. Она не должна плакать.

Что-то внутри него буквально рычало от этого. От того, что по ее щекам текли слезы, а он не мог найти этому объяснения. Не мог оценить – имеется ли реальная угроза ее самочувствию и здоровью. Не имел достаточно данных, чтобы сделать правильные выводы.

Он вновь допустил где-то ошибку? Где? Какую?

Воздух зашуршал с неимоверной силой, чего не случалось все эти дни. И стал колюче-острым, задевая кожу, царапая его бронхи и легкие при каждом вздохе.

– Что… надо… сделать? – преодолевая сопротивление напряженных мышц, потребовал он ответа, удерживая руки Инги своими и не позволяя ей отвернуться. – Чтобы это прошло?

Она облизнула губы и посмотрела на него с виной. И со стыдом.

Чего она стыдится?

Этим чувствам в глазах Инги он так же не мог найти обоснования. Как и слезам.

Инга рассмеялась. Придушенно и сквозь слезы. Но рассмеялась.

Он все еще ни черта не понимал, что с ней происходит, несмотря на то, что очень неплохо улавливал причины любых человеческих поступков. В Инге же сейчас ощущал лишь растерянность. И опустошенность. Но непонимание источника этих эмоций его настораживало.

– Может, ну так, случайно, у тебя есть шоколад? – еще раз шмыгнув, спросила она.

У него не было шоколада. И он в принципе сомневался в том, что какая-то еда тут поможет. Разве он плохо кормил ее? Лютый тщательно следил за тем, чтоб рацион был сбалансирован и содержал все необходимое количество белка, жиров и углеводов. Так что Нестор нуждался в большем количестве информации об этом.

Факты. Их не хватало.

– Ну, я так и думала, – Инга слабо усмехнулась, когда он не ответил. – Мне умыться надо. Извини, Нестор, я действительно сожалею о своей истерики, – опять повторила она.

Промолчав, он отрицающе качнул головой и поднялся сам, потянув за собой и Ингу. Отвел ее в дом, мимоходом отметив, что собака так и не решилась больше лаять на Ингу. Силу эти животные всегда уважали. Силу воли больше, нежели тела. Инга доказала ей свой авторитет, не выказав в этот раз и толики страха.

Довел ее до ванной, сам принес горячую воду в чайнике, дождался, пока она умоется и наконец-то сменит тампон, что его довольно выраженно напрягало все это время. А потом, так ни слова и не сказав, отвел Ингу в спальню и жестом руки велел лечь.

– Я в поселок, – пояснил он, так как собирался сегодня покупать продукты, и время поджимало, заставляя его уезжать, когда стоило бы остаться.

Инга как-то напряженно и нервно хмыкнула. Но легла, хоть и со вздохом.

– Я не могу с тобой поехать, да? – тихо поинтересовалась она без всякой надежды в голосе.

Он видел, чувствовал, что Инга не ждет и не рассчитывает на его ответ, тем более на согласие. Однако, отчего-то, ощутил потребность объяснить.

– Тебя еще ищут. Милиция… Не стоит никому видеть…

– Да, я понимаю. Это так, просто, вырвалось, – прервав его, Инга передернула плечами.

И отвернулась к стене, укрывшись одеялом почти до подбородка, хотя день сегодня выдался теплым и он даже грубу топил едва-едва, только, чтобы готовить.

Развернувшись, Нестор вышел. Осмотрел все пространство дома. И впервые за все эти дни – собрал все, что посчитал опасным (не для себя, он и голыми руками смог бы себя убить, для Инги), вынеся из дома в сарай. Нестору очень не понравилось то чувство опустошения, которое отчетливо проецировала Инга всем своим поведением.

Запер двери и дома, и сарая. Собственный просчет, который он никак не мог выяснить, добавлял недовольства собой, заставлял перестраховываться.

Лютый мысленно выделил себе сорок минут на все, и на покупку продуктов, и на получение хоть какой-то информации. Ноутбук он все эти дни оставлял в машине, не видя потребности в этом устройстве. Так же как и 3-G модем, который, к сожалению, здесь не «ловил» сигнал станции. Не зря когда-то этот дом пришелся ему по душе. Полностью изолированный.

Времени почти хватило, хотя был момент, когда Нестор едва не прекратил поиски необходимого, считая более насущным вернуться к Инге. Он купил продукты. И шоколад. А еще ромашку, мяту, мелису и валериану, несмотря на то, что испытывал сомнения в правильности проведения старушкой сбора и засушки этих трав. Однако пока не имел иного варианта. У этой же старухи он купил и небольшой моток красной шерстяной нити. Так что был почти доволен, когда возвращался.

Инга и не спала, и не бодрствовала. Она пребывала в каком-то странном, отрешенном состоянии. Не спокойном. Бессильном. Опустошенном. Инга еще какое-то время плакала после того, как Лютый уехал. Вообще без причины. Чувствуя себя идиоткой.

Сейчас слезы кончились. Да и истерика, вроде бы, улеглась. А легче не стало. Совершенно. Только щеки горели и глаза немного пекло, а на душе было все так же тяжело. И грудь давило, словно бы Инга задыхалась. Тяжело. Ей было очень тяжело. И очень хотелось, чтобы Нестор скорее вернулся.