Слава посмотрел на часы. В пятый раз за последние полчаса.

Без двадцати минут шесть утра.

Ему бы стоило уйти. Но никак не получалось заставить себя встать и лишиться тепла сонного тела Наты.

Святослав бодрствовал уже три часа.

И проснулся он с пониманием, которое оглушило его, поставило с головы на ноги все, в чем Слава видел до этого смысл.

Но не об этом он думал все это время.

Открыв глаза в ее постели, Слава понял, что половину ночи обнимал Наташу во сне, а она — прижималась к нему настолько крепко, что еще немного и могли бы остаться синяки на плечах от захвата ее пальцев.

И все прошедшее с пробуждения время — он продолжал лежать в том же положении, наплевав на занемевшую спину и простреливающие боли в ногах.

Святослав смотрел на ее спокойное, умиротворенное лицо, на губы, чуть натертые его, немного грубоватыми после долгой разлуки поцелуями. Впитывал в себя вид каждой любимой черточки, каждый вздох, срывавшийся с тех самых губ во сне, каждое движение глаз под закрытыми веками.

Он обожал эту женщину. Любил.

Господи! Нет, это, определенно, было не то слово. Не настолько обыденно и мелко. Нечто большее, такое, что не вмещалось пока в его осознании и разумении.

Еще тогда, принимая решение уйти, чтобы не причинять боль, не отягощать Нату — он знал, что любил ее.

Сейчас он знал больше — ему не удастся реализовать это решение.

Никогда Святославу не уйти от Наташи. Никуда не убежать.

Разве хоть день за эти три с половиной недели он удержался от того, чтобы не приехать, пусть и издали, но посмотреть на нее?

Нет, бес все побери!

И теперь, когда хмель немного выветрился из его дурной головы, Слава осознал еще кое-что. Он не просто не сможет исчезнуть из ее жизни. Он будет раз за разом возвращаться к ней. Даже если не сможет ходить, Слава понимал, что не удержится, приползет, на руках приползет, черт его раздери…

Немного наклонив голову, он прижался губами к ее лбу. Просто потому, что дико хотел этого.

Наташа что-то невнятно пробормотала во сне, слабо улыбнулась, и прижалась к нему еще крепче.

Время неуклонно бежало вперед.

Без пяти минут шесть.

Он опять перевел глаза с электронных цифр на лицо Наташи.

Она так мирно спала.

Но даже во время ее сна, Слава видел то, чему сам был причиной.

Не мог убрать этот, недолгий пока сон, следы всех тех бессонных ночей, которые Наташа провела по его вине. Не успел еще стереть темные тени под ее закрытыми глазами, не округлил скулы, которые стали гораздо острее за эти недели.

Слава сжал зубы, испытывая дикую вину.

Он ее мучил. Даже уйдя, в попытке избавить от горя — причинял боль.

Ему захотелось дотронуться до ее щек. Провести по ним пальцами. Самыми кончиками. Так, словно только повторял контур, чтобы Наташа и не ощутила.

Но Святослав не хотел ее будить. Сегодня выходной. Она заслужила отдых.

А вот ему — в самом деле, пора уходить.

Не потому, что он хотел оставить ее одну этим утром, после всего, что сказал и сделал ночью. Нет, черт возьми! Нет!

Просто Славе надо было решить, что делать теперь.

Он не мог больше тянуть.

Не тогда, когда осознал все, как есть — ему надо определиться, наконец, как поступить со своей жизнью дальше.

Нет, Слава не избавился от своих страхов. Черт! Да, скорее, добавил новых!

Но уже поздно было искать отговорки.

Еще крепче стиснув зубы, чтобы не дать рвущимся проклятиям нарушить ее сон, Слава осторожно обхватил ладонь Наташи и, до безумия медленно, отвел один за другим каждый тонкий пальчик от своей кожи. Больше всего на свете он хотел бы сейчас не шевелиться. Так и лежать, слушая сонные вздохи.

Однако, тогда он должен будет все рассказать Нате.

В ушах Славы тихо прозвучал ее вопрос. Тот, что хрипло, со слезами, которые любимая так старательно прятала, Наташа задала, даже не осознавая, насколько близко подобралась к его тайне: «может быть, ты и мне позволишь решать? Это ведь мое счастье…»

Ему придется ей все рассказать, Святослав был бы дураком, если бы не признал очевидного. Однако перед тем, как попытаться что-то объяснить Нате, Слава сам должен все обдумать и расставить в своей жизни на правильное место.

И сделать это достаточно быстро, чтобы Наташа, все-таки, не решилась послать Славу подальше со всеми его проблемами.

Оперевшись на локоть, он приподнялся в кровати, стараясь повернуться на бок и высвободить свои ноги из «плена» ног Наты, которые буквально оплетали его.

Может он и являлся эгоистичной сволочью, но больше всего в этот момент Слава хотел бы остаться здесь.

В этой постели. С этой женщиной.

И разбудить ее через несколько часов поцелуем, только для того, чтобы опять заняться любовью.

Но, вместо этого, Святослав, стараясь двигаться совершенно бесшумно, что (разрази его гром!), было весьма и весьма тяжело, выбрался из-под одеяла.

Спустив ноги на пол, он обернулся, чтобы еще раз посмотреть на Наташу.

Она продолжала спать.

Но теперь ее лицо не казалось уже таким умиротворенным, а тонкие брови хмурились. Пальцы Наташи сжались в кулаки, будто в попытке ухватить, удержать то, чего ее лишали.

— Слава? — пробормотала она во сне.

Он напряженно замер. Даже дышать перестал. Но Наташа спала.

Слава наклонился к ней, прижался лбом к виску Наты и тихо-тихо вдохнул, наслаждаясь запахом любимой.

— Все хорошо, солнышко, — то ли сказал, то ли подумал он. — Спи.

Не открывая глаз, Наташа облегченно вздохнула, словно бы этот эфемерный шепот успокоил ее, и морщинка, залегшая до этого меж тонких бровей — разгладилась.

Прекрасно, ему стоило убираться, пока она спала. Потому что если Ната проснется, если посмотрит на него своими синющими глазами…

Он пропадет. Впрочем, разве Слава еще не пропал?

Святослав прикрыл собственные веки и заставил себя отстраниться от нее.

Да, сейчас он должен уйти.

Потому что не собирался оставаться в жизни Наты с неопределенностью и «дамокловым мечом» балансирующим над его шеей. Или ногами, если уж уточнять.

Святослав дал себе сутки для принятия решения. Последние сутки без нее. А потом…

Впрочем, всему свое время.

Но перед этим он собирался сделать еще кое-что.

За следующие полчаса Святослав мысленно вспомнил весь арсенал матерных выражений, которые приобрел за свою жизнь. Окончательно испортил свою рубашку, которую, впрочем, практически не жалел, и трижды опек язык.

Но кто обращает внимание на такие мелочи?

Самым удивительным Славе показалось то, что Наташа так и не проснулась, пока он шебуршал в ее квартире. И за это Святослав благодарил и ее звезду, и просто судьбу. Правда, скорее всего, сказалась усталость Наташи за последние дни.

В последний раз заглянув в спальню, убеждаясь, что все нормально, Слава посмотрел на свой пиджак, в который вчера утром укутал Нату в том проулке.

Подумал пару секунд, но потом так и оставил его на спинке стула.

Наклонившись к спящей Нате, Слава пальцем пригладил тонкую прядку, завитком лежащую во впадинке ее шеи.

А потом, резко прервав контакт, сжал руку в кулак и быстро вышел из комнаты, подбирая по коридору свои вещи.

Он ушел из ее квартиры в половине седьмого, осторожно прикрыв двери и закрыв замок запасным ключом, который висел на одном из дальних крючков вешалки в коридоре.

Теперь, зная, что Наташа в безопасности, Слава мог спокойно подумать о том, что следует сделать в первую очередь.

Пешком спустившись на первый этаж, Святослав наконец-то вызвал такси, чем грозился всем вокруг с прошлого вечера.

Она знала, что его нет — едва проснулась.

Еще не открыв глаза, только переступив в сознании тонкую грань между сном и реальностью, Наташа поняла, что Святослав ушел.

Она не смогла бы объяснить, как именно догадалась об этом. Просто знала. Потому что и воздух без него казался ей другим. В нем не хватало кислорода для дыхания.

Заставив себя сесть в кровати, Ната тяжело вздохнула и, наконец-то, открыла глаза, глядя на подушку, на которой он спал. Обычно гладкая поверхность наволочки — была примята.

Она протянула руку и легко провела по складочкам ткани пальцами.

Этот мужчина ее доконает.

Или она сама, не выдержит, и убьет его, чтобы не мучиться.

Глупо, конечно, даже думать о таком, но, Господи! Ну почему? Почему он опять ушел?!

Наташа выдохнула и уткнулась лицом в его подушку, пытаясь ухватиться за нечто призрачное, что он мог бы оставить в ее постели после себя. Хоть аромат. И была вознаграждена за свою надежду, ощутив легкий запах одеколона Славы, который доказывал Наташе, что все, случившееся вчера — оказалось настоящим.

По крайней мере, она знает, что ей это не приснилось. А дальше…, что ж, дальше она решит, что делать.

Закрыв глаза, Ната потерлась щекой о наволочку, вспоминая, как ночью, в полудреме, ощущала себя такой счастливой в кольце его рук. Как прикасалась щекой к коже Славы.

Нет, черт возьми! Этот мужчина садист. Определенно.

Разве можно ее так мучить? Дарить такую ночь, признаваться в любви (а Наташа решила именно так расценить ту фразу о галстуке), и потом — бесследно исчезнуть утром.

«Наверное, она сама виновата», с кривой улыбкой Наташа еще раз вдохнула его запах, «нечего было просить так мало и ограничивать желание одной ночью. Стоило сразу требовать всю жизнь».

Хмыкнув, она перевернулась на спину и уставилась в потолок.

Черт, Наташа была человеком. Простым человеком, хоть и с деревенскими ведьмами в роду. И ей было больно.

Обидно до чертиков.

Хотелось закричать, завизжать так, чтоб даже соседи услышали. И очень сильно хотелось кое-кого поколотить.

Сколько можно издеваться над ней, испытывая на прочность ее веру в него и в их чувства?!

В раздражении Ната ударила кулаком по матрасу, пытаясь хоть так дать выход всему, что накапливалось, закручивалось тугой пружиной внутри.

В голове, опять, пусть она и пыталась отогнать их, появились неуместные, казалось бы, решенные и сотню раз обдуманные уже вопросы.

Разве можно было сомневаться в том, что она небезразлична ему? Ведь не остался бы Святослав вчера, если бы Наташа не имела значения. Не говорил бы всего того. Не обнимал бы так, и не держал бы в своих руках почти всю ночь. А она точно знала, что Слава обнимал ее — несколько раз просыпалась в его объятиях.

И все же, подобно подругам, над которыми так часто смеялась и подшучивала, Наташа не могла снова и снова не задаваться вопросом «а правильно ли она все поняла?».

— Пффф, — решив, что самоедство, тем более спросонья, не доведет ее до добра, Ната заново села в кровати, постаравшись задвинуть все свои страхи и обиду подальше.

Для начала, она выпьет кофе.

И только потом, после второй или третьей чашки, определиться, сможет ли простить его, или, все-таки, прибьет при первой же встречи. А может, позвонить, пожаловаться Деньке?

Такой вариант показался довольно заманчивым.

Впрочем, она знала, что никогда не поступит настолько мелочно.

Однако было довольно не просто заставлять себя спокойно сидеть. Даже уговорить себя попробовать найти ему оправдание удавалось с огромным трудом.

Черт, это оказалось настолько сложно, что Ната часто-часто моргала, не давая слезам обиды и разочарования сорваться с ресниц.

Но она всегда считала себя разумным человеком, стремящимся понять каждого. И не раз уговаривала подруг поставить себя на место тех, кого они обвиняли. Она никогда не спешила определять виновных безусловно, стараясь докопаться до сути поступка человека.

А значит, ей и самой стоит последовать такому совету и попытаться разобраться в том, почему Святослав, раз за разом, причиняет ей боль своими действиями.

Но и над этим она начнет размышлять после.

Повернувшись, Наташа опустила ноги с постели и обвела глазами комнату. Взгляд задержался на тумбочке с ее стороны.

Задохнувшись от внезапно образовавшегося в горле комка, который не давал сделать вдох, она поняла, что не удержалась, и все-таки расплакалась. И причем, наверняка, улыбаясь при этом самым глупым образом.

На полированной, темно-горчичного цвета, поверхности тумбочки, стояла ее чашка, до краев наполненная кофе…

Ей никто, никогда в жизни, не делал кофе в постель.

Мама и Денька — не в счет. Это же совершенно другое, родственники.

Но не один из тех, с кем Ната вообще позволяла себе проводить ночи, даже не рассматривал подобную возможность. Более того, само собой разумеющимся считалось, что именно Наташа отвечает за такую мелочь…

— Ах, ты ж! — всхлипнув, она попыталась вытереть слезы, убеждая себя, что не к чему так бурно реагировать. Однако, кажется, только больше размазала их дрожащими пальцами по щекам.

Это не было мелочью

Нет, определенно, нет.

Сейчас, глядя на кружку, полную кофе, рассматривая корявый и кривой узор из какао на просевшей пенке, который Слава, наверняка, попытался сделать, используя один из имеющихся на ее кухне трафаретов — Наташа не смогла бы утверждать, какой из его подарков ценнее. Потому что в данный миг, эта чашка с еще теплым напитком, казалась ей не менее дорогой, чем платиновый браслет.

А может, и вовсе, бесценной.

Потому что он сам, своими руками, приготовил этот напиток для нее.

Поднявшись, она взяла чашку в ладони, пытаясь рассмотреть рисунок. И с огорчением поняла, что это просто нереально. То ли Слава так и не смог совладать с трафаретом, то ли, осевшие пузырьки подвели его, исказив фигурку до неузнаваемости.

Впрочем, разве это имело значение?

Главным было то, что он вообще такое совершил.

Ната поднесла кружку к губам, испытывая восторг, любопытство и, чего уж там скрывать — некоторый страх. Слава не раз предупреждал ее, что не обладает талантом в кулинарии.

Кофе оказался чересчур крепким, и кроме того, уже почти остыл.

Однако Наташа могла бы доказывать кому угодно, что никогда не пила ничего вкуснее. Ведь этот кофе приготовил для нее мужчина, которого Наташа любила. И который любил ее, хоть раз за разом и делал все, чтобы убедить Нату в обратном.

Отставив пустую чашку назад на тумбочку и, подойдя к окну, она в который раз попыталась уговорить себя, что у Славы есть причины так поступать.

«И в его же интересах провернуть все так, чтобы эти причины оказались достаточно вескими», подумала Наташа, «иначе, она заставит его серьезно пожалеть».

Решив, что выскажет Славе все, что думает, когда он позвонит, или когда появится под ее домом в следующий раз, она направилась на кухню. И, оценив степень его старания приготовить хороший кофе, с веселым вздохом принялась за уборку.

Судя по бардаку, Слава не сразу получил результат, который его удовлетворил, и которой он признал пригодным для того, чтобы оставить ей. Это радовало, что ни говори.

И как только Наташа не проснулась? Ведь наверняка он шумел?

Наверное, устала слишком сильно за эти недели, а рядом со Славой, почувствовала себя … спокойно.

Наташа не собиралась сегодня ехать в Кофейню, там справится и управляющая.

Могла же Ната позволить себе немного отдохнуть?

Однако, к концу дня, так и не дождавшись ни одного звонка от Славы, и не сумев самостоятельно дозвониться ему, хотя честно пыталась, Наташа уже серьезно жалела о том, что осталась дома.

Против всякого желания и попыток убедить себя в том, что все равно сумеет переупрямить этого мужчину, Наташа начинала терять веру и хандрить.

А может, причиной был просто весенний авитаминоз. Кто знает?

Во всяком случае, именно в этом она пыталась себя убедить, натянув одеяло почти на голову, и свернувшись в клубочек, в попытке унять накатывающую тоску.