Наше время
- Я не знаю, Миша, - попыталась честно ответить она на вопрос о том, «как» они дошли до такого в своих отношениях. – Пыталась понять все эти месяцы… Я так тебя любила. И люблю…
Не в состоянии высказать все, что душило, перекрывало горло, Марина подняла голову, пытаясь взглядом показать. И застыла, встретившись с глазами Миши. В этом взгляде было столько всего намешано, что мороз по коже шел, а воздух в легких, наоборот, вдруг обжигающе горячим показался: и его любовь, в которой она почти никогда не сомневалась, и боль, и вина. И в то же время - все та же властность, уверенность в его праве на нее. Уйма эмоций, которые изнутри сердце скребли, до боли нервы натягивали.
Его руки прижали Марину еще крепче. Одна ладонь скользнула вниз, ведя по телу, надавила на бедро, так что она и без слов поняла - он хочет, чтобы она всею собой его обняла, как плющ оплетает дерево. И не смогла отказать, сама хотела того же до дрожи в каждой мышце. Сидя на краю стола, Марина чуть откинулась назад и обхватила Михаила еще и ногами.
Он зажмурился и резко выдохнул.
- Я пять раз приезжал за тобой. Пять раз. Последний – две недели назад.
Он сжал ее еще крепче. Но Марина впала в какой-то ступор от его слов, и даже не заметила некоторой болезненности от силы этого объятия. А может, сама так соскучилась по сильным рукам Миши, что готова была все впитывать с радостью. Любые ощущения, которые, казалось, захватывали ее все сильнее и сильнее, будто бы до этого она была заморожена весь год, а теперь стремительно оттаивала от тепла его рук, тела, жара голоса.
Пять раз?! И она ни о чем не подозревала ни разу?! Жила и думала, что он поставил точку на их отношениях после ее побега.
- Ты хоть представляешь, каково это – жить без тебя, солнце? Понимаешь? – он вновь зарылся лицом в ее волосы, при этом собирая все еще влажные пряди в кулаки, наматывая их на пальцы.
Пришел черед Марины зажмуриться от эмоций, которые сейчас жгли глаза слезами. Она знала, каково это – жить без него. Когда тебе словно обрубили руки и ноги разом, разрезали грудную клетку, а все чувства оставили. И сколько бы ни убегало дней, сколько бы ни прошло ночей, тяжелых, одиноких, изматывающих – эта боль не исчезала, не уменьшалась. Марина научилась жить с ней, научилась делать еще что-то, а не тихо скулить от потребности быть рядом с ним. Научилась не плакать. Но эта боль, нужда в Мише, продолжала рвать ее душу и мозг на части.
- Представляю, как без тебя… - шепотом ответила она, куда-то ему в шею, так и не открыв глаза. Продолжая обнимать его изо всех своих сил.
Прав он был: они оба друг от друга зависимы. И это ей не удалось из себя ни вырвать, ни вылечить. Только узнать, что есть и иной путь, на котором они все еще могут исправить прошлые ошибки.
Его губы прижались к ее щеке. Так близко с губами! Ей захотелось самой повернуться и поцеловать его, но руки Миши так крепко держали, что было не пошевельнуться. Марине удалось только коротко вздохнуть.
Буря продолжала бушевать за стенами дома, но слишком качественные окна почти не пропускали шума. И в кабинете стояла просто оглушающая тишина, которую их шепот и дыхание не только не нарушали, а словно усугубляли.
- Почему же ты не забрал? Не подошел ни разу? – тем же тихим шепотом спросила она, не понимая.
Михаил усмехнулся. И это движение его губ, прижатых к лицу Марины, заструилось по ее коже, словно сыпался песок от порыва ветра.
- Потому что не хватало сил. Стоило мне увидеть тебя – и я оставался сидеть в машине. Ты стала такой спокойной, уравновешенной. И перестала в безумных дозах пить успокаивающее. Да, мне докладывали люди, которые присматривали за тобой, что ты полностью прекратила прием таблеток, - объяснил Миша в ответ на ее удивленный вздох, который Марина все же не смогла удержать.
Оказывается, за ней аж настолько… «присматривали». До таких подробностей.
- Тебе явно было лучше. И я не хотел все снова пускать под откос, заставляя тебя. Мне нужно было, чтобы ты сама решила вернуться, - в этот раз его губы накрыли уголок ее рта, словно дразня.
Только вот ее Миша дразнил, или самого себя, - Марина точно не смогла бы ответить. Но ее сердце уже колотилось в груди как сумасшедшее, и в глазах потемнело. Так что можно было уже и не жмуриться, все равно все ее чувства были поглощены только этим мужчиной.
- Но я приехала потому, что отец начал жаловаться на здоровье… - попыталась она вернуть себе здравый смысл.
- Неправда, солнце, - Миша дернул головой, отметая ее отговорки. – Он пытался связаться с тобой и давить на это и раньше. Но ты не приезжала. Значит, сейчас что-то изменилось, и ты решилась попробовать заново.
Вот странно, но ее даже развеселило то, что Миша не допускал иного варианта, что она могла решить и дальше жить одна, к примеру. И ее это радовало, если честно. Потому что сейчас, обнимая его, сама сжатая его руками, Марина по-новому поняла, насколько же хочет быть рядом с Михаилом.
- Так ты знал, что я возвращаюсь? – не подтверждая пока его выводы, поинтересовалась она.
Михаил хмыкнул и, на секунду приподняв голову, посмотрел на нее с упреком, после чего вновь поцеловал, и снова не в губы. У Марины все внутри завибрировало.
- Понятия не имел о таком маневре. Узнал потому, что тебя Дэн на вокзале засек. Он встречал посыльного нашего партнера. Крестный не предупреждал о своих планах. А люди, которые за тобой присматривали, смогли до меня дозвониться уже после Дэна. Утром было совещание. Ты быстро собралась и приехала.
Марина не стала отрицать: очень быстро. За полтора часа собралась и взяла отпуск на работе, купила билет на первую же электричку. Наверное, прав был Миша, она созрела для того, чтобы вернуться к нему и попытаться что-то изменить. Чтобы любить, не разрушая ни его, ни себя.
- Ну так что, Мариша? – Хриплый голос Миши внезапно стал очень тихим. – Попробуем все исправить, солнце?
Его лицо нависло над ее в двух сантиметрах, не более. И карие глаза смотрели так напряженно, что Марина впервые остро до боли ощутила, что властна над ним настолько же, насколько от него и зависима.
Вместо слов она потянулась и сама прижалась к его рту со всей накопившейся потребностью, тоской, любовью.
Видимо, иного ответа Михаилу и не требовалось. Он воспринял этот поцелуй как полное обнуление. Его губы тут же завладели ее ртом, руки заскользили по всему телу, и Марина сама не поняла, как оказалась в воздухе: Михаил подхватил ее, оторвав от стола и, не прекращая целовать губы, щеки, шею, оглушая жадным, горячим дыханием, шагнул куда-то в сторону стены. Не к дивану, точно. Но думать оказалось некогда, надо было успеть самой дотянуться до его бровей, щек, поцеловать этот упрямый волевой подбородок.
И только когда он вместе с ней завернул за стеллаж с папками и книгами, когда на секунду оторвался от ее губ, чтобы повернуть ручку еще одной двери, она вспомнила, что они планировали сделать небольшую гостиную, совмещенную с его кабинетом.
Однако то, что предстало ее затуманенному взгляду, мало напоминало место, где можно было проводить встречи. Скорее походило на довольно скудно обставленную спальню очень одинокого и чрезмерно занятого человека: все те же голые стены, покрытые белой штукатуркой под отделку, кровать, явно застеленная второпях, по которой к тому же были разбросаны какие-то документы, стул, с переброшенным через спинку пиджаком, и небольшой платяной шкаф. У кровати стоял столик, вообще не сочетающийся с остальной мебелью, плетеный, больше похожий на те, что ставят на верандах. На этом столике также лежали какие-то бумаги. И фото в рамке – ее, Марины, фото.
А у торца кровати стояла ее сумка. Та, с которой она сегодня приехала и которая вроде бы оставалась в доме отца. Миша… Он такой, такой… Миша. И в некоторых вещах вообще не менялся.
- Ты меня уничтожить хочешь? – простонала Марина, уткнувшись лицом ему в грудь, пока Миша ногой захлопывал за ними дверь этой импровизированной спальни.
- Почему, солнце? – он посмотрел на нее с искренним недоумением, проглядывающим и за той безумной страстью, которая пылала в глазах Миши.
Михаил даже насторожился, она поняла это по тому, как замерло его тело под ее руками, и насколько усилилась хватка его и без того не слабых рук. И при этом действительно не понимал, о чем она. Марина видела это по глазам любимого. Его грудь ходила ходуном, а дыхание с шумом вырывалось через нос, но Миша ждал ответа.
Обреченно застонав, она опять зажмурилась, ощущая внутри дикую какофонию противоречивых чувств: вины перед ним, потребности дать Михаилу всю заботу и комфорт, какие только можно дать родному человеку и чего она его лишила своим побегом; своей любви и желания к нему… И в тоже время - понимания, что нельзя, нельзя вновь проваливаться в эту бездну самообвинения и принесения себя в жертву! Это было так непросто, изматывающе. И Марина предпочла сейчас остановиться на том, что обоими, кажется, воспринималось первоочередным: лишь отмахнувшись от настороженного взгляда, которым все еще «сверлил» ее Михаил, она вновь подставила ему свои губы для поцелуя.
И он, совсем по-новому, не настаивал на ответе, требуя до последнего. Хоть и было заметно, что Михаил очень желал бы получить объяснения ее восклицанию. Однако, кажется, и в его случае, имелась более сильная потребность. А также были сделаны выводы из прошлого.
- Мы еще поговорим об этом, - хмуро пообещал ей Михаил в самые подставленные губы и вновь принялся целовать.
Так алчно, так открыто показывая, насколько сильно хочет ее, как нуждается в том, чтобы Марина была близко.
- Обязательно, - чувствуя, что дыхания не хватает, согласилась она. – Мы теперь будем много разговаривать. Очень, - пообещала Марина, и начала покрывать короткими, жадными поцелуями его подбородок и шею, чувствуя, как пробившаяся щетина царапает губы, щеки.
Видит Бог, она скучала и по этому!
- Миша…
Так и продолжая держать ее на руках, Михаил сел на кровать, так что Марина оказалась поверх его бедер. И тут же принялся стягивать с Марины кофту. В этот момент, когда его горячие и большие ладони коснулись ее обнаженной кожи, когда кофта полетела на пол, а вслед за ней отправились и брюки, а ее собственные пальцы, путаясь и дергая, стягивали с него рубашку, – она отключилась от всего, кроме самого Миши. На второй план отошло все, что было между ними, что мучило и душило. Сейчас ей не давало дышать только огромное желание ощутить кожу любимого на своей, вспомнить, как звучит его дыхание, когда между телами нет пространства и влажная, пылающая кожа трется друг о друга. Когда слова не способны передать все то, что рвет грудь от переизбытка, и когда тихое «кричи», произнесенное низким шепотом Миши, забирает любой контроль и сдержанность.
В этой сфере между ними никогда не было недопонимания или проблем. Оба стремились дать другому по максимуму, и так же по максимуму брали предлагаемое. А уж сейчас, после такой разлуки…
- Миша… - она не знала, зачем звала его, что хотела сказать. Просто казалось необходимым повторять его имя.
Руки Миши, казалось, были повсюду: он гладил и сжимал ее плечи, жадно ласкал грудь, стаскивая с нее уже бюстгальтер, и тут же заменял пальцы ртом, а его ладони тут же обхватывали ее бедра, стискивая ягодицы. А Марина задыхалась от страсти. Впивалась своими пальцами в его плечи, тянула Мишу за волосы, заставляя вернуться к ее рту губами. И снова отпускала, сама норовя поцеловать каждый кусочек его кожи, до которого могла дотянуться.
Пульс стучал в голове, а сердце рвало от избытка эмоций, от потребности. В глазах потемнело, а может, она просто вновь зажмурилась и не ощущала этого. Но и не стремилась сейчас вернуть себе зрение. Ей просто хотелось наслаждаться ощущениями, касаниями, запахами его кожи, его волос. Чуть шершавым прикосновением пальцев и ладоней, царапаньем подбородка. А потом и вовсе все стало несущественным: когда большое, тяжелое и горячее тело Михаила закрыло ее от всего мира, вдавливая в хлопок простыни и мягкие подушки, – даже воздух показался ей лишним.
- Миша! - Марина тихо и почти жалобно застонала от удовольствия, такого острого, что легко путалось с болью от долгого воздержания, когда он погрузился в нее.
Безумно хорошо! И непонятно в этот момент, как жила без него настолько долго?! Как существовала без этих жадных рук, которые стремились обхватить, сжать, стиснуть ее, делая с ним одним целым. Как без этого жара его огромного возбужденного тела - ночи выдерживала?
Михаил замер, но только на мгновение, а потом и сам тихо, гортанно застонал ей в самое ухо. Обхватил руками ее плечи, затылок, так что Марина оказалась замкнутой в кольцо его тела, и начал двигаться: мощно, резко, с силой вдавливая ее в матрас еще глубже, а себя – в нее.
Господи! Сколько же раз ей это снилось за последние месяцы! И сколько раз она мучилась, не в силах заснуть, мечтая о любимом и желая его!
А сейчас – сил не было тянуть и медлить, хотелось еще больше, чтобы он двигался сильнее, чтобы погружался глубже! Резче… И не останавливался. Только не останавливался!
И, кажется, Миша был полностью с ней согласен. А может, как и обычно, читал ее, словно открытую книгу. Но и его движения становились все отрывистее, мощнее.
- Миша! – она не выдержала, уже в голос закричав.
Его движения стали еще сильнее, теряя всякую сдержанность. Мощные, бескомпромиссные, покоряющие… А Марину трясло, лихорадило жаром и страстью, огромной любовью к нему. Она выгнулась, вдавливая пальцы в его спину, еще сильнее сжимая его сильные бедра ногами, ощущая, как сводит сладкой судорогой каждую мышцу от удовольствия.
- М-и-ш-а! – в этот раз прозвучало ломано и хрипло.
- Да, солнце, я! – так же хрипло выдохнул он, вжавшись лицом в ее щеку, у самого уха.
И Марина всей кожей, каждой клеточкой своей ощутила, в себя впитала его дрожь удовольствия, пронзившую все огромное тело Михаила с последним рывком.
Как же она его любила! И всем сердцем надеялась, что они еще смогут исправить все, что натворили ранее…
- Ты стал еще большим трудоголиком.
Он приподнял голову и вопросительно глянул ей в глаза. Марина в ответ на это махнула рукой на бумаги, сейчас разбросанные по всей комнате.
- Мне надо было чем-то заниматься, пока тебя не было рядом, - он пожал плечами, не уверенный, что может подобрать слова, чтобы действительно объяснить все. Даже ей.
Марина как-то грустно, даже виновато вздохнула, зарывшись еще глубже в его руки, в его тело, словно в одеяло. Устало прикрыла глаза. А он только и мог, что крепче держать ее. Уже и руками, и ногами придавил к матрасу, к себе притиснул, а все равно – казалось, сейчас проснется, как сотни раз за этот год, и окажется один, а Марины рядом нет.
- Почему ты спишь здесь, Миша? Почему не в настоящей спальне на втором этаже? Она ведь там должна быть, верно?
- По проекту, - опустив лицо в ложбинку между ее плечом и шеей, тихо согласился Михаил. – Но мне одному она вообще не нужна. Только время, чтоб туда подняться-спуститься, приходилось бы тратить. – Он глубоко вдохнул, словно таким образом подтверждая для себя ее «истинность» и присутствие здесь, в его объятиях. – Так удобней, и в кабинет долго спускаться не надо, если что-то необходимо проверить…
- У тебя телефон не звонил ни разу, - вдруг с удивлением прервала его Марина.
И попыталась сесть в кровати. Возможно, чтобы посмотреть на него. Но он просто не мог отпустить. Сейчас это было выше его сил. Еще немного, но ему был необходим полный контакт.
- Прости, солнце, не могу. Ты слишком долго думала, а я терпел. Потерпи ты теперь немного, - словно и извиняясь, и объясняя свои объятия-тиски, попросил он. – А телефон выключен. На сегодня. Костя нам честно пытается дать время все выяснить. Если уж совсем будет все гореть, он через ребят меня достанет, - имея в виду охрану, ответил Михаил на ее вопрос.
И снова притянул Марину, уложив ее голову себе на плечо. Она даже не пыталась вырваться, но…
- Миша, мне было необходимо это время, понимаешь?
Он понимал. Кажется. Действительно видел, что тогда она была НЕ счастлива, несмотря на все его старания. Но сейчас эти все объяснения и знания все равно не перевешивали. Отпустить он ее не мог. Просто не мог. И почти не сомневался, что никогда больше не сможет. Даже если опять будет совершать неверные шаги в ее понимании.
- Поверь мне, солнце, я каждый чертов день за эти месяцы пытался это понять.
Марина невесело усмехнулась, похоже, поняв все то, что он в этом предложении не высказал.
- Спасибо, любимый. Спасибо, - не пытаясь больше высвободиться, она просто повернулась к нему лицом. Поцеловала его в подбородок, легко коснулась губ. – Ты сделал гораздо больше, чем я ожидала. Правда. Мне казалось, что после моего поступка ты вообще поставил на нас точку… - отведя глаза, тихо призналась она. – А на самом деле…
Миша прижался своим лбом к ее. Вдохнул-выдохнул. Шумно и тяжело.
И пока он пытался подобрать слова, чтобы хоть как-то донести до нее, насколько нереальным был бы такой вариант, Марина заснула. Учитывая все, что ей довелось сегодня выдержать, Михаил вполне мог допустить, что она вымоталась. И потому так ничего и не сказал, продолжая держать ее спящую и слушая глухие порывы стихающей за окном бури.
Эта женщина была его слабостью. Самой огромной болевой точкой. Таким уязвимым местом, что и при всем желании он не смог бы это ни от кого скрыть. Самым страшным кошмаром Михаила Граденко было не то, что он может потерпеть неудачу в бизнесе, не то, что может подставить партнер или кто-то из криминала, с кем уже давно было все решено и поставлено на рельсы своих договоренностей, вдруг решит переиграть – нет. Самым большим его ужасом был страх потерять Марину. Буквально потерять. Навсегда. Навечно.
Он помнил, как впервые ощутил эти ледяные щупальца, стискивающие узлом его внутренности. И как, еще слабо понимая весь масштаб этой проблемы и ужаса, сорвался из дома и несся по дороге, когда дрожащий, срывающийся от рыданий голос Марины прохрипел ему в трубку, что они с родителями разбились…
Этот ужас не был результатом одного вечера. Но тогда он зародился. И потом только рос и расширялся с каждым днем, с каждым годом. Так, что однажды даже мог стать реальной проблемой в другой области: при том уровне влияния, которого он достиг в городе, при тех методах, на которые иногда приходилось идти, чтобы достичь поставленных целей, учитывая степень и ранг интересов людей, с которыми он теперь вел дела, – иметь такую болевую точку становилось смертельно опасно. Для них обоих. Это понимал и сам Михаил, и его близкое окружение. Именно тогда они с Костей - единственный друг, на которого Михаил действительно опирался и рассчитывал - решили идти ва-банк, выбрав не очевидный путь. Друг и сам знал Марину едва не с ее детства, и относился к ней достаточно тепло. И хоть не раз намекал Михаилу, что у него заскок, и при всей любви и страсти не стоит настолько перегибать палку, – сумел понять, что иначе у Миши просто не выходило. Он не мог расслабиться в том, что касалось ее. Не мог. Потому что раз уже вытаскивал из покореженного автомобиля, почти уверенный, что она на волосок от того света.
В общем, поняв, что спрятать и утаить это ни от кого не удастся, они поступили иначе: Миша почти выставлял их отношения напоказ перед всеми. Чтобы ни у кого не возникло сомнений: да, Марина – его женщина. И он любого уничтожит, если только попробуют дернуться в ее сторону. Граденко мог обсуждать условия договоров, мог торговаться и вести переговоры; мог даже понять человеческую слабость и неумение сопротивляться искушению, потому те, кто пытались его обворовывать, имели шанс отделаться лишь лишением всего и официальным следствием. Но если кто-то только намекал или допускал вероятность того, что Граденко стоит подумать о безопасности Марины и не переходить кое-кому дорогу, если кто-то только мыслил повлиять на него, упоминая ее имя, – этих людей находили не скоро. Если вообще обнаруживали.
Михаил давно усвоил, что бизнес в их стране мало отличается от волчьей стаи, и пусть он сам в нелегале и криминале предпочитал не участвовать, контакты приходилось поддерживать со многими. И потому находил с кем «дружить против» того, кто пытался влиять на него подобными методами.