Большой кабинет тонул в полутьме. Высокие несгораемые шкафы высились вдоль стен, молчаливо скрывая чьи-то надежды и, возможно, чьи-то судьбы в многочисленных папках. Стол для совещаний упирался в массивный письменный стол, на котором горела одинокая лампа. Лампа и работавший плоский монитор в два цвета освещали волевое худощавое лицо, высокий лоб и морщинки в уголках прищуренных глаз. На спинку кресла был небрежно наброшен китель с полковничьими звездами.

На столе резко звякнул телефон.

Полковник снял трубку.

– Сергей Иванович, мне задержаться? – раздался мелодичный женский голос.

– Нет, Марина, спасибо. Идите домой, я задержусь.

Услышав еле слышный вздох сожаления, Косинский улыбнулся и положил трубку. Его секретарша не оставляла попыток проявить немного больше заботы, нежели положено по должности. Многие его коллеги женского пола пытались сделать то же. Неженатый, сильный во всем, привлекательный. К нему льнули дамы всех должностей и всех званий. Косинский выдвинул ящик стола и в тысячный раз, наверное, полюбовался на фотографию жены. Его первую и единственную настоящую любовь за все годы не мог заменить никто. Да и шансов он не давал никому.

Убрав фото, полковник некоторое время сидел, собираясь с мыслями. Потом скривился, словно от зубной боли, и набрал номер.

– Алло.

– Приветствую, хаммар.

– У вас усталый голос, Сергей Иванович.

– Я бы хотел поговорить. Лично. У меня появились вопросы. Сомнения.

В трубке воцарилось минутное молчание.

– Хорошо. Приезжайте. Вы слишком важны для нас, чтобы оставлять вас наедине с сомнениями.

Косинский положил телефон, встал и, подойдя к окну, стал смотреть в темноту. В памяти всплыло воспоминание, как они с Наташей любили зажигать свечу, ставить ее на подоконник, и смотреть, обнявшись, на свое отражение в стекле. Он навсегда запомнил ее взгляд, направленный ему в глаза с такого милого и родного лица, окруженного тьмой. И сейчас ему вдруг пригрезился любимый образ, смотревший на него с укоризной. Ведь почти каждый день он отдавал приказ на уничтожение очередного человека. Его душа зачерствела еще в молодости, среди голых, таивших смерть скал чужой страны. Там, где все было просто: кто в «зеленке» – тот свой, а кто в халате и уродской шапке – тот враг. И в этой зачерствевшей душе, все эти годы любившей давно умершую женщину, впервые шевельнулось что-то, отличное от чувства долга и чувства мести.

Впервые за годы служения праведному делу Коссинского кольнуло сомнение в правильности выбранного жизненного пути.

* * *

– Рябинушка, сынок у нас пропал.

Женщина лет пятидесяти слегка поклонилась. Милада не смогла вспомнить, как ее звали, но хорошо помнила ее мужа, Вячеслава, бывшего механизатора, а при нынешней жизни – мастера на все руки, к которому, как она знала, со всей деревни таскали на починку все подряд. От сломавшейся косы до неработающего телевизора. Этот гений-самоучка с равным успехом возвращал из небытия и ржавое железо, и отказавшие микросхемы.

Женщина стояла перед домом, робко поглядывая на маленькую ведунью, сидевшую на крыльце, и изредка бросая взгляд на Миладу с Оксаной, скромно притулившихся к перилам. На их присутствии настояла Рябинушка, тем самым всячески подчеркивая свое доверительное отношение и поднимая, таким образом, их статус в глазах деревенских. Хотя статус Милады после спасения из горящего дома двух детей и так был высок дальше некуда. Правда, смешивался с известной толикой страха. Всякое общение с ней деревенские вели с большим уважением в голосе, но с опаской во взгляде.

Было раннее утро. Девушки недавно встали, но уже успели прополоть морковные грядки и наносить воды в дом. В свободное от занятий дневное время Рябинушка требовала от них работать по хозяйству, что нравилось Оксанке, вечно возившейся дома с цветочными горшками, и бесило Миладу, которая этих сельхоз-упражнений терпеть не могла. Но, поскольку ее зад уже пару раз отведал гибкой хворостины наставницы, она помалкивала, помня о своем обещании подчиняться.

Из дальнейшего рассказа Милада узнала, что младший сын этой пары, Сашок, вопреки родительской воле подался в Москву на заработки и связался там с какой-то темной компанией, контролирующей захудалый райончик. Проще говоря, стал бандитом. Мелкой сошкой преступного мира. История как история. Сотни таких сюжетов появляются каждый день по всей стране. Ей только было не совсем понятно, почему Рябинушка слушает ее с таким интересом. Любопытное началось дальше, когда мать непутевого сынка начала рассказывать, как недавно у нее «захолонуло сердце». Да так, что она даже слегла на сутки. И с того дня от сына – который, по старой родительской науке, звонил им почти каждый день с неизменным «все в порядке» – ни слуху ни духу. Ко всему прочему, на заборе с той ночи уселась каркающая ворона, которую никак не удается прогнать. Несмотря на все усилия, проклятая птица прилетает каждое утро и каркает, пока на крыльце не показывается Вячеслав с ружьем. Спустя три дня встревоженные вконец родители решили обратиться к ведунье. Вячеслав уехал в Москву, разузнать про сына, а Алевтина – вспомнила ее имя Милада – пришла к Рябинушке.

– Успокойся, Аля, – ласково сказала ведунья. – Если бы он умер, ты бы почувствовала это по-другому. А найти мы его найдем. Ты принесла то, что я велела?

Женщина закивала и полезла в ворот платья. Достала три небольших медальончика, висевших на шейной цепочке, раскрыла один из них, самый маленький, и достала плотно связанный светлый пучок. Волосы, поняла Милада. У Алевтины трое детей, соответственно три медальона. Милада вспомнила, что видела похожие медальончики почти у всех взрослых жителей деревни. Они что, с ума посходили, вдруг подумала она с высоты уже полученных знаний. Это же материал для прямого магического воздействия! Она и сама уже, имея чьи-то волосы и используя тот небольшой доступный ей багаж наговоров, могла приворожить и наслать порчу. Но почти сразу девушка вспомнила, что эти медальончики могли быть и защитными амулетами для детей, устанавливая некую связь с родителями. Связь, через которую те могли делиться с детьми чувствами и жизненными силами.

Рябинушка, не оборачиваясь, протянула пучок волос Оксане. Та торопливо шагнула вперед и взяла его.

– Ступай, Алевтина, – мягко сказала ведунья. – Найдем мы твоего Сашка. Дай мне один день.

Женщина закивала, поблагодарила ее, и пошла, прижимая ладонь ко рту и всхлипывая. Калитка за ней закрылась с тихим металлическим щелчком.

Рябинушка поднялась на ноги.

– Крыльцо не подметено, – строго сказала она. Милада чуть не взбеленилась. Она подметала крыльцо мокрым веником дважды в день уже вторую неделю. Это было наказание за дерзость, после того, как она высказала Рябинушке за то, что та отправила ее в Схожий Мир и за свой страх. Сегодня Милада еще не успела подмести, будучи занятой на огороде. Она уже открыла, было, рот, чтобы возмутиться, но ведунья, не обращая внимания на ее возмущенное сопение, сошла по ступенькам и направилась к землянке, бросив на ходу: – Обе за мной.

Последующие несколько часов они готовили плотный пук из трав, пропитанных особым отваром, над которым затем Рябинушка долго шептала наговор, предварительно выгнав их на улицу. После чего вручила Миладе обмотанный тряпицей сверток и сказала:

– Отнесешь это на двор Алевтине и зароешь под калиткой с внутренней стороны. Лично. Где их дом, ты знаешь.

Милада хотела по привычке возмутиться, почему это должна делать именно она, но Рябинушка смотрела на нее так серьезно, что Милада взволнованно сглотнула.

– Это очень непростое дело, девочка, – сказала ведунья. – Но я надеюсь, ты справишься. Считай это первым профессиональным испытанием.

Милада с сомнением посмотрела на сверток в руках. Испытание? А поездка в Схожий Мир? Чем была она?

– Что, просто донести и закопать? – недоверчиво поинтересовалась она. Рябинушка кивнула. – А в чем подвох?

– Иди медленно, не беги. Трясти сверток нельзя. По дороге ты не должна ни с кем разговаривать и не должна сходить с дороги. С топтаной земли на траву…

– Налево пойду – коня потеряю… – пробормотала Милада, глядя на грязную ветошь в руках.

– Милада!

– Да иду уже, иду…

Выйдя за калитку, девушка немного постояла, собираясь с неожиданно разбежавшимися мыслями. Она уже немного начала нервничать. Все, что на вид было простым, обычно оказывалось прямо противоположным.

Было часа три, осеннее уже солнце светило по-летнему ярко, но Миладе показалось, что краски вокруг немного поблекли, словно она смотрела старый цветной советский фильм. Она вздохнула, оглянулась на дом, не увидев уже ни Оксанки, ни Рябинушки. Потом решительно зашагала по тропинке через луг.

Свет солнца, колыхание высокой травы вокруг, какие-то летящие пушинки, стрекозы, бабочки настраивали на легкий, беззаботный лад. Она внезапно подумала, что уже пару недель не выходила никуда со двора. Милада вздохнула полной грудью, ей захотелось сбегать на пруд, несмотря на сентябрь, проплыть пару раз туда-сюда в холодной воде, полежать на берегу, впитывая последнее тепло уходящего лета. Потрепаться с деревенскими парнями, увидеть, как медленно, не подавая при этом вида, закипает от ревности Во, и почувствовать от этого дикое удовольствие…

Пруд уже показался. Купалась местная ребятня, которой никакие запреты и никакой Ильин День были нипочем, потому что ни для кого не секрет, что любая ребятня всегда купается до посиневших губ. Несколько взрослых складывали скошенную траву в небольшие стога. Вокруг пруда трава росла с какой-то фантастической быстротой. Ее косили, кажется, через день.

Милада вышла к крайним домам, зашагала по натоптанной до мелкой пыли деревенской улице, вдоль заборов. В деревне ее знали все, так что незамеченной пройти не удалось. Один из купающихся мальчишек помахал ей рукой, шлепнул по воде, подняв фонтан брызг, в которых на мгновение вспыхнула радуга.

– Милада! Милада! Иди к нам!

Она хотела помотать головой, холодно, мол, уже, как вдруг осеклась, разглядев лицо мальчишки. И едва не споткнулась…

…В четвертом классе, когда она еще не перешла в Оксанкину школу и училась в совхозе, где у нее были друзья детства, они с пацанами ходили купаться на реку, на свое излюбленное место. Туда, где русло делало поворот, образовав небольшой затон. На берегу, сильно заросшем деревьями, высокими кустами и крапивой, стоял скособоченный, сломанный молнией дуб. На толстом суку, нависающим над водой, старшеклассники устроили тарзанку из пожарного шланга, завязанного на свободном конце огромным узлом, который было так удобно обхватывать руками или ногами. В тот день Милада с товарищами с визгом прибежали к берегу и начали торопливо стаскивать одежду. Было почетно первым завладеть тарзанкой. В процессе разоблачения кто-то крикнул: «Смотрите!». И все увидели, что трава берега пестреет множеством серебристых рыбьих тел. Мальки, мелкая плотвичка, бычки, валялись там и тут. Детвора издала дружный вопль, предвкушая вечернее пиршество для котов и кошек, которые тогда были, кажется, в каждой семье. Опомнившись, все кинулись к болтающейся на суку тарзанке. Милада в этот раз была бы первой, но ее опередил Лёшка Коробейко, который, в нарушение всех договоренностей, прыгнул на тарзанку, не сняв даже шорт. Медленно качнувшись под дружный возмущенный вопль, грязно-бежевый пожарный шланг вынес его на середину затона и вернулся обратно уже пустым. Ловко перевернувшись в воздухе, Лешка вошел в спокойную воду «рыбкой».

Раздался страшный треск, что-то блеснуло, и Лешка страшно закричал, судорожно дергаясь. Мальчишки бросились к воде, чтобы вытащить друга, но едва Игорек Хныков, которого все звали просто Хнык, шагнул в воду, как его вопль остановил всех. Упав на спину, Хнык судорожно тер ногу, которую внезапно перестал чувствовать. Девочки, в том числе и Милада, громко завизжали, глядя на медленно перевернувшееся лицом вверх тело Лешки в воде. Он открыл глаза и в наступившей внезапно тишине громко простонал:

– Мама… как же мне больно…

Глаза его закрылись. Девчонки снова завизжали и бросились назад, прочь от берега. Милада осталась с мальчишками, сгрудившимися возле воды, и во все глаза смотрела на неподвижное, искаженное лицо одноклассника, чье тело, медленно кружась в слабом течении, подплыло к берегу.

Они впервые видели смерть так близко. Вообще впервые видели смерть кого-то, кто только что был рядом, смеялся… Но Миладе почему-то испугалась, возможно, это был шок. Она ни о чем не думала, только пыталась представить себе, что чувствует сейчас Лёшка. И чувствует ли вообще.

– Глядите! – Хнык указал рукой куда-то в сторону. – Это ток!

В зарослях на берегу стоял знакомый им всем старый деревянный столб, к которому со стороны поля тянулись нити проводов. Столб был привычным, они сто раз уже видели его, когда ходили купаться. На другом берегу стоял такой же, линия от него уходила через вездесущие огороды к коровнику. Над рекой провода были оборваны и на противоположном берегу их концы намотаны на керамические изоляторы. Они никогда не обращали внимания на то, что концы проводов на этом берегу речушки болтались свободно. Сейчас один из них, блестя оголенным металлом, лежал в воде.

– Кто-то глушил рыбу, – высказал Сашка Исаев общую мысль.

И только в этот момент до Милады дошло, что, если бы не шулерство одноклассника, в мелкой воде у берега бледным лицом к небу сейчас плавала бы она… И вот тогда ее затрясло.

…Как и теперь.

Лёшка Коробейко, ничуть не изменившийся внешне, весело махал ей из воды.

– Милка! Ну чего ты! – Его задорная мальчишеская улыбка, сейчас неестественная, перекошенная, как от боли, пробрала ее насквозь. – Давай! Вода теплая! Че молчишь-то? – Он вдруг нахмурился, потому что девушка молчала, глядя на него во все глаза. – Ты идешь или нет? А?

Милада торопливо отвернулась и ускорила шаг, слыша за спиной:

– Как на смерть меня послать, так смогла, да? Эй! Не молчи, Милка! – Голос его сорвался на визг, пробравший девушку до костей. – Не молчи! Не молчи, слышь?! Ты должна была тогда быть первой! Ты! Скажешь, нет?!

Нет, думала зажмурившаяся Милада, мотая головой, не должна была! Нет! Ты сам… Ты нарушил правила, поэтому опередил! Голос Лёшки резал ей уши, давил, бился в голове, как набат. Вызывая у нее чувство вины, желание начать оправдываться, убеждать в том, что она не виновата в его гибели…

Преследуемая возмущенными криками, зажмурившись, ощущая под ногами теплую утрамбованную землю улицы, она прошла почти вслепую еще несколько домов.

– Вон, глядите! – Вдруг раздался возмущенный бас. – Видали, какая молодежь пошла? Мимо идет, и даже с дедом не поздоровается! Совсем совесть потеряли! А ведь я ее во-о-т такой вот нянчил, пока Тамарка в свое училище моталась.

Милада не удержалась, открыла глаза. На лавочке, мимо которой она проходила, сидели несколько местных стариков, опиравшихся на палки. Трое, по местной нелепой моде одетые в неизменные джинсы и рубахи, и ее дедушка Федот Федорович, в неизменных же галифе и любимом сером пиджаке с двумя орденскими планками. Дед курил папиросу и рассматривал ее пристально и с осуждением.

– Я ж тебя с пеленок нянчил, девка неблагодарная. Хоть бы поздоровалась с дедом!

Милада испуганно молчала, невольно остановившись. Воспоминания о дедушке были смутными, ей едва исполнилось лет пять, когда он умер. Видеть сейчас реального человека во всех подробностях было странно. И страшно. Она смотрела во все глаза, стараясь запомнить каждую черточку живого сейчас лица, виденного на выцветших фотографиях. Дед же нахмурился, потом глубоко затянулся, прищурился от густого дыма, не сводя с нее осуждающего взгляда, и сурово пробасил:

– Я тебя спрашиваю! Совсем совесть потеряла? Почему не здороваешься с дедом?

Потому что ты покойник, дедушка! – чуть не выпалила Милада. Но только с трудом отвела глаза и сделала шаг, потом другой, отвернула голову, застав себя смотреть на дорогу.

– Эй, ты куда?! – закричал дед сзади. – Неблагодарная! Я что, за то, чтоб ты вот так молча мимо пройти могла, воевал? Мы крови своей не жалели, у меня осколок под сердцем после Курска! А ты вон как? Ни словечка, словно чужая?! Милада! С тобой говорю!

Идти было тяжело, словно она растягивала приклеившийся к спине резиновый жгут. С каждым шагом этот жгут утончался, пока через десяток шагов не лопнул совсем. Ощущение было настолько сильным, что Милада даже качнулась вперед.

Ей предстояло обойти пруд, перейти на другую сторону деревни, вытянувшейся по обе его стороны. Милада приблизилась к выезду на дорогу. Луг, на котором они в первый приезд увидели множество заброшенных фундаментов, был сейчас покрыт неровными рядами бледно-желтой скошенной травы. Женщины, размеренно ворошившие сено граблями и вилами, помахали ей. Милада кивнула в ответ, не решаясь выпустить из рук сверток. Одна из женщин подошла, мило улыбаясь, остановилась рядом с дорогой в нескольких шагах впереди, поджидая Миладу. Девушка остановилась, как вкопанная.

Тетя Аня…

…Однажды, когда Милада прожила лето в деревне у бабушки Нины, эта от природы очень красивая, но тихая, забитая мужем до рабского состояния женщина часто приходила к ним за разными мелочами и просто посидеть за чашкой чая с кусковым сахаром. Они с бабушкой долго чаевничали, ожидая, пока благоверный тети Ани, Николай, не угомонится после вечерних возлияний. С утра, мучаясь жестоким похмельем, он обычно срывался на жене, и на следующее чаепитие тетя Аня обычно приходила с синяками. Чуть позже, в конце того лета, у нее был весьма предсказуемый в такой жизненной ситуации короткий роман с приезжим дачником, молодым, интересным и энергичным. Роман короткий и трагический. Место влюбленные выбрали очевидное, но неудачное. В поле, в густой траве. У дачника был сказочный по тем временам маленький пузатый импортный магнитофон, с которым он стал звездой вечерних гуляний. Видимо, в тот день магнитофон был призван дополнять музыкой романтическую атмосферу, и Анна с кавалером сделали звук погромче, а сами увлеклись настолько, что не услышали подъехавшей сенокосилки.

Проводить тетю Аню на кладбище упившийся вдрызг Николай так и не вышел, во всеуслышание заявив, что Господь покарал неверную жену, а сам он видеть ее, даже покойную, теперь не желает. Милада, вместе со всеми стоявшая на улице возле их дома, у гроба, покоившегося на двух табуретках, видела, однако, что он украдкой подглядывает из-за кружевной белой занавески в окне. Анна лежала, укрытая саваном, и выглядела такой красивой и умиротворенной, что деревенские женщины, жалеючи ее, голосили вполне искренне, но радовались при этом, что ушла от постылой доли…

…Мир снова утратил краски, Милада стояла, не в силах двинуться с места, во рту у нее пересохло от страха, руки крепко прижимали сверток к груди.

С левой стороны платье тети Ани было разорвано. Обрубок руки дергался, Милада видела искромсанную, мертвенную плоть под грудью, там, куда в тот давнишний роковой день вонзались стальные зубья косилки, когда женщина привстала, услышав шум.

– Здравствуй, Миладочка, – улыбнулась тетя Аня. – Как я рада тебя видеть! Ты так выросла… А я, видишь? – она грустно посмотрела на обрубок руки и на страшную зияющую рану, сквозь которую проглядывали переломанные ребра. – Скажи, очень некрасиво, да?

Она вопросительно подняла брови, глядя на Миладу. Девушка не двигалась с места, не отрывая взгляда от дыры в боку покойницы. Помертвевшая плоть вокруг раны влажно блестела.

Ей было очень страшно. Тетя Аня выглядела страшнее Лёхи и деда, и ужас медленно поднимался в Миладе, готовый затопить все ее существо. Раньше она всегда очень боялась при просмотре ужастиков, где были всякие мертвецы и зомби, хотя и прекрасно осознавала, что это всего лишь картинка на экране. Когда они смотрели подобные фильмы вместе с Сашкой Митрофановым, соседом по этажу, у него в такие минуты всегда просыпался дикий аппетит. И когда на экране вскрывали очередную голову, чтобы высосать мозги, она уходила на кухню, а он обычно радостно орал: «Милка! Принеси чего-нибудь пожрать!»

И сейчас улыбающаяся тетя Аня пугала ее до холодного пота, проступившего на спине. Ноги Милады враз стали ватными, когда искалеченная покойница сделала пару шагов в ее сторону, оказавшись на дороге, и протянула целую руку.

– Ну что же ты молчишь, девочка? Я стала совсем некрасивая, да?

Милада лихорадочно думала. На этот счет Рябинушка не дала никаких указаний. Неси, не разговаривай и не сходи с пути. А тетя Аня стояла как раз почти посередине дороги. Промежуток между ней и травой по обе стороны казался достаточно широким, но Милада очень боялась подойти к мертвой. Девушка обернулась, подумывая об отступлении, и вздрогнула. Сзади к ней медленно приближались дед и Лёшка. Дед шел медленно, держась за сердце. Врачи после ранения советовали ему никогда не напрягаться, но однажды он не удержался и, лежа в очередной раз в больнице, решил открыть банку компота, накрепко затянутую бабушкой… Лёшка шел, дергаясь всем телом, словно его до сих пор било током. Но они оба были еще далеко. Милада обернулась и с ужасом увидела, что тетя Аня подошла совсем близко, протягивая в ее сторону и целую руку, и культю. Из зияющей раны на боку, и из обрубка вдруг толчком выплеснулась черная слизь, заставив Миладу вздрогнуть и сделать несколько шагов назад. Она торопливо перебирала в голове знакомые наговоры и не могла вспомнить ни одного подходящего. Как обычно это с ней бывало, все знания разом вылетели у нее из головы. Тогда Милада подобралась и сделала быстрый шаг в сторону, словно собиралась обойти мертвую слева. Тетя Аня дернулась туда же, шагнула пару раз, качнулась. И в этот момент девушка рванулась в образовавшийся проход. Покойница тут же дернулась обратно, махнула культей, немного не достав до Милады, которая припустила бегом. Но тут же, вспомнив, что трясти сверток нельзя, сбавила шаг. За спиной раздалась разноголосица, обращенная к ней.

За следующие две сотни шагов, показавшихся ей сущим кошмаром, Милада встретила всех умерших родственников и всех покойников, которых знала при жизни. Волосы у нее встали дыбом, девушка была вся в холодном поту, отчего рубашка противно прилипла к спине, когда, дойдя до дома Алевтины, она обернулась под мерзкое карканье сидевшей на калитке вороны.

Толпа мертвецов стояла неподвижно в десяти шагах от нее. Лица, прежде такие знакомые, такие близкие, сейчас были искажены злобой. У Милады давно пересохло во рту, язык ворочался непослушным оковалком. Она уже собиралась толкнуть калитку, когда ее прабабушка Мотя шагнула вперед, обратив к ней слепое лицо с ввалившимися веками, закрывшимися за несколько лет до смерти, ткнула в девушку трясущейся рукой. А ворона вдруг прервала карканье и произнесла скрипучим голосом, перекрывая невнятный гул остальных покойников:

– Мы дождемся тебя, Милада! Когда ты выйдешь обратно, мы будем ждать тебя. Но если ты попросишь нас уйти – мы уйдем. – Воздух с противным свистом вырывался из клюва в промежутках между словами. – Только попроси.

Милада задрожала, обведя взглядом лица, прежде такие близкие и знакомые. Представив, что вся эта толпа будет ждать ее за калиткой, она безумно захотела закричать, что она их любит, но чтобы они убирались ко всем чертям! Это желание было так сильно, что она уже раскрыла рот…

– Попроси!

– Не бойся их, дочка. – Раздался голос у нее за спиной. Милада стремительно обернулась.

Отец стоял, небрежно облокотившись плечом о дощатый забор. В клетчатой рубашке, в брюках клёш, руки в карманах, волосы взлохмачены. Таким она видела его на старых фотографиях, таким его встретила и полюбила мама. Отец выглядел хорошо, не было той смертельной худобы, с которой он ушел, фигура дышала силой. Кожа его была более смуглой, чем при жизни, почти коричневой, и Миладе вдобавок показалось, что глаза отца слегка светятся оранжевым.

– Входи спокойно. Когда ты выйдешь, никого из них не будет. Я обещаю. Молчи! – Желание обнять его, и говорить с ним было почти нестерпимым, но отец опередил ее своим возгласом, и Милада захлопнула рот. – Иди. Иди спокойно, Головастик.

Головастик. Так он шутливо называл ее в детстве. Слезы сбежали по щекам девушки, она опустила голову и молча, толкнула калитку.

Алевтина, стоявшая у крыльца, встретила ее испуганным молчанием. Милада огляделась, увидела прислоненную к стене дома садовую лопатку и молча, направилась к ней. Ворона, внимательно следившая за ней, каркнула и скрипуче произнесла:

– Бесполезно, девочка. Мы ждем и тебя, и ее Сашка!

Алевтина охнула и села на крыльце. Милада упрямо, хоть слезы от недавней встречи с отцом еще не высохли на щеках, схватила лопатку и вернулась к калитке. Можно ли выпускать сверток из рук она не знала. Поэтому, неуклюже стараясь ровно держать его одной рукой, второй она ухватилась за черенок и, неуклюже упираясь ногой, принялась ковырять утрамбованную землю. Ворона прыгала по калитке, каркала на нее, скрипуче требовала выйти и держать ответ за свою наглость. Милада не обращала на нее внимания. Выгребать землю одной рукой было страшно неудобно, но она справилась. Опустила в яму сверток, который неожиданно зашевелился, вызвав у нее приступ панического ужаса, и торопливо закидала землей под непрерывное карканье сверху.

Милада затоптала горку земли, сровняв ее с дорожкой. Подчинившись внезапному порыву, подняла голову на ворону, глядевшую на нее одним глазом, и с глухим раздражением процедила сквозь зубы:

– Пошла вон!

– Дррругого спасешь – сама прррропадешь!! – прокаркала ворона, срываясь с места и хлопая крыльями. Когда черная точка пропала вдали, Милада услышала, как в доме запиликал мобильник. Алевтина сорвалась с места и скрылась в сенях. Милада устало стояла у калитки. В голове звенело, сердце гулко билось в груди. Дорога сквозь мертвецов, мгновения встречи с отцом, или его призраком, взволновали ее. Слезы текли по ее щекам, не останавливаясь. Милада прислонилась лбом к столбу калитки и стала тупо смотреть, как капли падают в пыль у ее ног.

С крыльца послышался шум. Девушка обернулась и увидела побледневшую Алевтину, глаза которой влажно блестели.

– С Москвы это, – сдавленно произнесла женщина. – Из больницы. Сашка к ним привезли. Подстреленный, но живой. Говорят, скажите спасибо дворнику, который ни с того ни с сего в дом, под снос идущий, заглянул. Там Сашка бросили, за мертвого сочли. Сказали, что еще пара часов – и не было бы на свете сынка моего, кровью бы истек.

Алевтина медленно спустилась с крыльца, не сводя глаз с Милады и, подойдя, повалилась ей в ноги.

– Спасибо! Спасибо, ведунья!

Милада не нашлась, что ответить. Ей-то за что, собственно? И только молча подняла женщину с колен.

Она постояла немного, не решаясь выйти наружу. Потом вытерла слезы, попрощалась с Алевтиной и, глубоко вздохнув, решительно толкнула калитку. Деревенская улица была пуста. Мертвые исчезли. Милада посмотрела туда, где стоял отец. На заборе, в том месте, где он прислонялся плечом, темнело обугленное пятно. Милада подошла и, испачкав палец в копоти, медленно провела им по лбу и щекам, изобразив подобие боевой индейской раскраски. Отец страшно любил фильмы про индейцев, особенно с Гойко Митичем в главной роли.

Чувствуя пустоту внутри, Милада быстро обошла пруд, задерживаясь взглядом на тех местах, где к ней подходили мертвецы, и мысленно просила их покоиться с миром. Вернувшись домой, она молча прошла мимо стоявших на крыльце Рябинушки и Оксанки, легла на кровать в своей комнате, отвернулась к стенке и закрыла глаза.

До утра ее никто не тревожил.

* * *

Россия.

Мариинск, Кемеровская область

Они сошли в Мариинске уже после обеда. Поезд отстал на два часа от расписания.

Мака смотрела, как ребята помогают Ире спуститься на перрон, передают друг другу рюкзаки. Представила, сколько километров ей придется тащить свой, и поморщилась.

– Мака! – Олег строго посмотрел на нее. – Ты так и будешь стоять?

– А что? – фыркнула она. – Ворочать ваши громадины?

– Нет, – улыбнулся он. – Сходите с Машей за пивом. Мы пока разгрузимся, а вы – тут как тут! – Он зажмурился. – Ммммм… С холодными, запотевшими бутылочками…

– Алкаши, – снова фыркнула Мака. Маша спрыгнула с подножки и подошла к ней.

– Ну что, в буфет?

– Пошли, – Мака тряхнула волосами. – Я сама уже от жажды помираю.

Когда они вернулись на перрон, обнаружилось, что двое полицейских проверяют документы у группы. Ребята, не ожидавшие такого пристального внимания, удивленно переглядывались.

– Москва? – удивился один из сержантов. – Далековато вы, господа туристы, забрели. У нас тут, в Мариинске, достопримечательностей нет.

– Зато у вас есть леса, – улыбнулся Олег. – В Москве таких лесов не найти.

– Это да. – Сержант вернул паспорта. – Такого добра в вашей деревне не сыскать.

Парни вежливо улыбнулись избитой остроте.

– Что это с ней? – поинтересовался второй полицейский, кивком головы указывая на Ирину, неподвижно стоявшую рядом с рюкзаками. Верхнюю часть лица девушки закрывала широкая повязка, скрывающая глаза и половину носа, цветная ткань была расшита кельтским орнаментом.

– Авария, – нехотя пояснил Олег сержанту. – Осколки глаза распахали. Стесняется без повязки ходить. У нее там шрам на шраме.

Сержант сочувственно покачал головой.

Полицейские подошли к другим приезжим, и Олег повернулся к девушкам.

– Держитесь рядом с нами. – Он взял Иру за руку.

Все это время за ними внимательно следили две пары глаз.

Долго, с наслаждением, пили пиво.

Довольно отрыгнув, Андрей осмотрел всех.

– Ну? Готовы к труду и обороне?

– Готовы! – Мака, Маша, Олег, Михаил, Иван, Станислав и Костя ответили хором. Ирина, как всегда, промолчала.

Они взвалили на плечи багаж и бодро зашагали по городу. Через полчаса, уже еле передвигая ноги, Мака поняла, что никогда не носила ничего тяжелее, чем этот рюкзак. Она оглядела всех. Никто не жаловался, даже Ира бодро вышагивала, держась за локоть Олега.

Группа шла по городу. Мимо пятиэтажек с одной стороны и невысоких частных домов старой постройки – с другой. На большом перекрестке Олег свернул налево, и вскоре они шагали цепочкой вдоль дороги, которая лежала, судя по изредка доносившимся звукам, вдоль железнодорожного полотна. Дорога упиралась в широкую автотрассу, на которой они повернули налево. Мака почувствовала запах влаги. Вскоре впереди показался мост.

Перейдя реку, они вышли на поля. Автострада продолжала свой путь на юго-восток, но они свернули севернее. Городской воздух сменился ароматами травы и полевых цветов. Все приободрились, заговорили. У Маки открылось второе дыхание. Рюкзак уже не пригибал к земле так, как в начале. Костик достал из чехла гитару, повесил на шею и выдал «Ничего на свете лучше нету». Все подхватили, Мака, радостно и немного не попадая в ритм, орала вместе с товарищами. Песенка была бодрая, веселая. Под нее прошагали поле до первой лесополосы, и Мака увидела впереди озеро в форме подковы. Обойдя его слева под не менее задорное гитарное исполнение, они перешли через железнодорожное полотно и увидели впереди океан деревьев. Погода была теплая, солнце уже двинулось к горизонту, но светило еще ярко, голоса друзей бодрили. Мака была почти счастлива.

Вскоре они углубились в лес. В будний день тут никого, кроме них, не было. Они миновали множество мини-полянок, обустроенных бревнами и закопченными кирпичами, заваленных мусором в количестве, дававшим понять, что местные жители частенько выбираются на природу. Олег уверенно вел их по маршруту.

– Далеко нам еще? – Маша утерла пот со лба.

Олег остановился, коротко переговорил с Ирой, водящей головой из стороны в сторону, потом достал карту.

– Нет. Еще часок ходьбы.

Часок пролетел незаметно. Весело зеленела листва, не спешившая окрашиваться в осенние цвета, несмотря на календарное окончание лета. Костик бренчал на гитаре что-то мажорное и мурлыкал что-то ласковое. Все улыбались, всем было хорошо.

Через некоторое время Ира тронула Олега за руку, он сошел с просеки и углубился в лес. Группа потянулась следом. Долго шли по совсем нехоженым местам.

Поляна открылась неожиданно и выглядела на фоне обжитых местечек, которые они миновали, уголком, совершенно не тронутым цивилизацией. Почему ее не облюбовали под пикники, Мака, в принципе, понимала. Деревья вдруг просто кончились, и от открывшегося вида у нее захватило дух. Сосны, ели и березы образовывали почти правильный круг, затянутый изумрудным травяным ковром, окружающим огромных размеров валун, вросший в землю недалеко от центра поляны. Камень поседел от белесого известкового налета. Светлые разводы замысловатым узором огибали разбросанные по валуну сочно-зеленые пятна мха. Мака услышала, как рядом громко вздохнул Андрей. Чуть поодаль Олег шепотом описывал Ире поляну. Девушка хмурилась, и Мака закусила губу.

– Давайте хоть пару дней побудем, – просительно обратилась она к остальным. – Такая же красота! Мы ведь не сильно ограничены во времени, да и припасов у нас полно.

– А правда, – неожиданно поддержали ее Михаил и Иван. – Олег! Что нам мешает покайфовать тут пару деньков? Отдохнем. Не ожидали ведь, что так быстро прибудем…

Старший оглядел их хмуро. Потом коротко переговорил с Ириной и кивнул.

– Два дня. Считайте это отпуском.

– Урраааа!!! – грянуло над поляной.

Мака подошла к вросшему в землю валуну и положила ладони на его бок. От нагретого камня исходило приятное тепло. Ей неожиданно захотелось прижаться к нему, впитывать это тепло всем своим существом. Она повернула голову и встретилась взглядом с Олегом. Торопливо отпрянула от камня и пошла разбирать рюкзак.

Через час поляна представляла собой уютный лагерь. Аккуратно поставленные полукругом палатки обращали входы к профессионально оборудованному месту для костра. Припасы были сложены под натянутым тентом, девушки начали доставать продукты для обеда.

Костик затренькал на гитаре. Михаил подошел к Маке и предложил помочь, после чего принялся вскрывать консервы. Затем отправился на поиски ручья и вскоре радостно сообщил, что он буквально в ста метрах. Потом парни быстро собрали хворост, и как результат все получили вкуснейший суп из настоящего котелка. Мака ела и жмурилась, настолько было вкусно, и так хороша атмосфера. Они болтали, травили анекдоты. В общем, изо всех сил старались расслабиться.

Ира не отворачивала лица от камня. Мака тоже то и дело бросала взгляд на него, чувствуя невидимую энергию, исходившую от испещренной природными узорами поверхности. А что, если отказаться? Вот просто взять – и отказаться? Мысли пришли как-то неожиданно. Она испытывала смутное ощущение неправильности своих действий. Грусть накатила на нее. Чтобы немного отвлечься, она разглядывала спутников.

Ребята достали пиво. Костик уже орал что-то матерное, но разухабистое. Какие-то частушки. Маша, не любившая крепкие выражения, все же улыбалась. Мишка умело аккомпанировал парой ложек по алюминиевой тарелке, присвистывая в такт. Андрей слушал, усмехался и медленными движениями точил свой любимый длинный нож. Стас и Иван лежали на траве и молча курили, выпуская в быстро темнеющее небо ровные кольца дыма. Олег начал тихо переговариваться с Ириной. Девушка слушала, опустив голову. Узор на ее повязке блестел серебристыми нитями в свете костра.

Частушки кончились.

– Давай «Машину», – попросил Станислав, не изменив позы.

Костик взял несколько аккордов, по которым Мака поняла, что сейчас прозвучит «Я пью до дна». Она усмехнулась. «Я угадаю эту мелодию с трех нот», помню-помню. Вспомнилось ее детское отчаяние, когда участники приснопамятной передачи «Угадай мелодию» делали вид, что не узнают музыку и с семи нот. В то время как она, сидя перед телевизором, давала верный ответ, едва выслушав описание песни, которое представляло собой одну большую подсказку. Ну почему, думала она, не я стою сейчас перед Пельшем? Призы передачи были всегда тем, что она хотела.

Допеть им не дали.

Едва вся компания, вслед за Костиком, подхватила: «Я пью до дна! За тех, кто в море», из темноты леса раздался треск.

С жалобным звоном гитара полетела в траву. Через секунду парни стояли, держа в руке кто нож, а кто туристический топорик или просто палку из костра.

Мака почувствовала дикое желание прижаться к огромному камню, высившемуся в нескольких шагах, словно он мог защитить ее. Краем глаза она заметила, что Ирина выпрямилась и вперила свой невидящий взгляд в сторону шума.

Вся команда напряглась. Шум приблизился.

– Кабан! – возбужденно шепнул Андрей. – Класс! Завалим… Запечем…

В темноте заблестели два огонька. Глаза! Мака и Маша невольно отступили назад. Послышалось нарастающее пыхтение. Парни подались вперед. Захрустело совсем близко, светящиеся глаза почему-то оказались слишком высоко для кабана.

Костик, Андрей и Иван со Станиславом дернулись, занося оружие. Мака зажмурилась. Через несколько секунд, не услышав ничего страшного, она снова открыла глаза. Ребята спокойно шли вперед, к трем незнакомцам, вывалившимся из леса на поляну.

Двое мужчин несли на скрещенных руках молодую женщину, лицо которой было перекошено от боли. Женщина была в очках, отражающих пламя костра. Их-то они и приняли за кабаньи глаза. Мака взглянула на ее ногу и сглотнула.

Сломанная кость торчала наружу, заляпанная кровью, темной в свете костра. Под самым коленом. Плохо дело.

Мужчины остановились, потом один из них, худой, небритый, негромко сказал:

– Можно нам к костру? Девахе совсем худо.

Мака заметила, что он внимательно и настороженно рассматривает их, словно пересчитывает. Она задумалась, чем они отличаются от простой компании туристов-походников.

Олег шагнул к палатке и показался со спальником в руках. Пришельцы аккуратно положили женщину на спальник поближе к огню. Она не стонала. Мака подивилась ее выдержке.

Андрей подбросил хвороста, все столпились вокруг пострадавшей. Только Ирина не двинулась с места. Второй мужчина, тот, что в очках, выглядевший постарше и поинтиллегентнее, поднял голову и посмотрел на склоненные лица.

– У вас есть аптечка? Или, может, кто-то из вас знает, что надо делать? До города, боюсь, мы ее ночью не донесем.

Они все знали, конечно. Вот только аптечки, которую обязательно берут с собой грамотные туристы, у них не было.

– Вань, у нас еще осталась вода? – Олег посмотрел на товарища.

– Нет, – тот помотал головой.

– Сгоняй за водой, – обратился старший к Станиславу. – Стас, Андрюх, притащите хвороста еще немного. Воды вскипятим, надо промыть.

Парни отошли в темноту, подсвечивая себе вытащенными из палаток фонарями. Олег достал нож и аккуратно разрезал джинсы девушки выше колена, отхватил штанину, оголив ногу.

– Засучите рукава, – буркнул интеллигент. – Испачкаетесь. Вон, у вас уже кровь на куртке.

– Ничего, – Олег аккуратно ощупывал ногу. Мака вдруг заметила, как напрягся худой. – Вправлять пытались?

– Пытались… Он… – пробурчал худой, кивая на очкарика. – Но не смог, похоже. Она от этого сознание потеряла. Я-то не с ними, уже так нашел. Шел-то в город, слышу, кричит кто-то.

– Ночью? – вырвалось у Маки. – Через лес?

Незнакомец посмотрел на нее и усмехнулся.

– Я местный. Что тут идти-то? А поезд ждать не будет, – он вдруг нахмурился и вскинулся к ним: – Сколько времени?

Андрей достал мобильный.

– Полпервого.

– Ну вот! – Худой криво усмехнулся. – Можно не торопиться.

– Это очень благородный поступок, – произнесла неслышно подошедшая Ирина. – Помочь ночью в лесу попавшим в беду людям может не каждый.

– Да… – проговорил мужчина, не отрывая глаз от ее наглазной повязки. – Не каждый.

Он медленно поднялся, одновременно каким-то неуловимым образом подавшись назад, за пределы освещенного круга.

Парни повернулись к Ирине, и та уверенно кивнула:

– Да.

Дальнейшее произошло очень быстро. Мака успела прыгнуть к своей палатке и выхватить из-под спальника «Вектор». Растяпа! Надо под рукой держать, корила она себя. Но ведь это несколько противоречит образу туристов, нет?

Видимо, кто-то из ее товарищей думал иначе, а может, просто был умнее, потому что она услышала два выстрела. Выглянув наружу, поводя стволом из стороны в сторону, она искала колдуна. Рядом в тех же позах, припав на одно колено и прикрыв глаза, замерли парни из ее команды. Иван и Станислав прекрасно стреляли на звук. Она не сомневалась, что слышала именно их выстрелы. Лес вокруг шумел кронами, поскрипывал стволами, скрадывая и маскируя действия врага. Двигаясь очень медленно, Мака приблизилась к по-прежнему неподвижно стоявшей Ирине, держа под прицелом сектор слева. Справа Ирину прикрывал Олег.

– Ушел, – Олег опустил ствол своей «Гюрзы». – Вань, Слав, обойдите периметр, север. Миш, Андрей – юг.

Все четверо гибко поднялись и скрылись в темноте. Мака взяла Иру за руку, собираясь отвести от освещенного места. Но девушка не поддавалась. Пригнувшись, она водила головой из стороны в сторону, словно принюхиваясь. Мака заметила, что позабытый в суматохе интеллигент обнимает вновь потерявшую сознание женщину и со страхом смотрит на Ирину, выглядевшую в бликах слабеющего пламени действительно жутковато. Мака обшарила взглядом свой участок леса и прислушалась. Тихо. Колдун затаился. Может напасть в любую секунду. Она бросила взгляд на подопечного Слепца. Ирина вытянулась вперед, наклонилась под невообразимым углом, поводя головой влево – вправо, словно марионетка, подвешенная на паре ниточек. Рот ее был открыт, показались кривые зубы, с губы свесилась ниточка слюны, блестевшая в свете костра. Зрелище могло испугать кого угодно. Мака посмотрела на интеллигента и увидела его выпученные глаза. Глаза все выпучивались и выпучивались, руки все сильнее сжимали тело не приходящей в себя женщины.

Пока не ушли в нее по локти.

Тогда Мака опомнилась и принялась стрелять.

И вопить.

Пули вгрызались в одежду интеллигента со звучным чавканьем. Утопив руки в женщине по плечи, он прижался к ее спине лбом, и через мгновение его голова скрылась в чужом теле. Новообразовавшееся существо неуклюже поднялось на четыре ноги, которые удлинились и стали, похоже, многосуставчатыми. Женские руки вытянулись, утончаясь, и неожиданно гибко хлестнули вперед, словно плети. Раздался громкий щелчок и хруст.

Голова Ирины смялась внутрь, словно сделанная из папье-маше, забрызгав все вокруг кровавыми ошметками. Тело девушки рухнуло в костер, подняв облако искр, конвульсивно задергалось, разбрасывая угли. Синтетический комбинезон тут же занялся пламенем.

Стреляли уже все. Пули рвали тело, сросшееся из двух людей, выбивали фонтанчики крови, черной в свете костра. Одежда «интеллигента» и его спутницы была изрешечена дырами.

Мака торопливо сменила обойму. Но этого не потребовалось, потому что уродец тяжело опрокинулся навзничь и замер, подрагивая. Мака услышала щелчки и клацанье затворов: парни перезарядили оружие. Она со слезами посмотрела на охваченное огнем тело Ирины. Проклятье! Первый выход… И так по-глупому потерять Слепца… Почему? Почему они не следили за пришельцами? Мака подняла взгляд и увидела застывшее лицо Олега. Это была целиком его вина, как хаммара. Чтобы реабилитироваться, ему придется приложить немало усилий.

Не пришлось.

Длинные руки-плети неожиданно хлестнули Олега, обвившись вокруг его торса и прижав руки к бокам. Следующим движением мертвая с виду тварь притянула хаммара к себе. Олег забился, словно прилипнув к гротескно перемешанным телам, закричал. Мака хотела выстрелить, но дергающееся тело Олега мешало, а она боялась попасть в него. Когда его голова, словно в тесте, утонула в раздувшемся теле женщины, и крик оборвался, Мака запоздало поняла, что лучше бы она пристрелила командира.

Не обращая внимания на впивающиеся со всех сторон пули, монстр оттолкнулся ногами от земли и колобком откатился в темноту.

Иван и Станислав продолжали стрелять, прикрыв глаза. Тварь ворочалась где-то неподалеку. Мака слышала приглушенные чавкающие звуки, свидетельствующие о попаданиях. Андрей и Миша осторожно приблизилась, силясь разглядеть что-либо в темноте. Не углядели. Снова вылетевшие из темноты многосуставчатые руки мгновенно утащили обоих за пределы освещенного участка. Раздались дикие крики, которые, впрочем, тут же смолкли. Оставшиеся ребята посмотрели друг на друга, но вдогонку не кинулись. Они тоже были всего лишь неофитами, новичками, а не полноценными каркатами. К тому же требовалось сберечь себя для главного задания.

Мака судорожно дышала. Горячка боя прошла, уступив место страху того, что ждет в темноте. Ничего подобного она не ожидала встретить. Их пули это явно не брали.

– Ребята… – дрогнувшим голосом сказал Иван. – Вы поняли, что это такое?

– Пластилин, мать его… – процедил Стас, опуская пистолет. – Он сейчас занят построением тела. Минут десять у нас есть. Но сейчас к нему лучше не соваться. Тем более в темноте. Ему наши серебряные пули, как слону – дробина.

– Пластилин? – спросила Мака. Она никак не могла понять, о чем они.

– Раньше он в руководствах фигурировал, как Тесто. Потому что лепит из людей себе почти любое тело, как из теста. Но когда появился пластилин, прижилось новое название. Ааа…. – протянул Стас. – Вы его еще не проходили… Он в красной категории.

– Чем же его? – угрюмо спросил Иван. Мишка был его приятелем.

– Мы – ничем, насколько я помню, – Стас вдруг громко сглотнул. – Таких, как он, мать его, берет только колдовство. Заговоренное оружие…

– Мы должны уничтожить зло! – сказала Мака, сжимая рукоять пистолета.

Всеми позабытая Маша неслышно, как призрак, материализовалась за их спинами. – Так, – она обвела всех взглядом. – Наше дело швах. Я принесла фонари. Помнится, в темноте эта тварь имеет преимущество.

– Ну, что, девчонки… – Стас посмотрел на них, словно прощаясь. – Мы его попробуем хоть немного задержать, а вы, раз такое дело – сделайте то, зачем приехали. Пока целы.

– Не поминайте лихом, девчонки, – добавил Иван. – Мака, ты мне всегда нравилась. Пошли, брат.

– Я с вами! – Маша передернула затвор пистолета, досылая патрон. – Мака, если успеешь – взрывай и вали к городу со всех ног. Ты младшая. Доложишь о нас…

– Останься с ней! – сказал Стас. – Еще колдун рядом, не забыла?

Маша осеклась, кивнула и шагнула назад, разворачиваясь и поднимая пистолет.

Вооружившись фонарями, парни осторожно двинулись в сторону звуков возни.

Начиная всхлипывать и стараясь не замечать вони горелого мяса – а никто не прикоснулся к телу Ирины в костре – Мака бросилась к палатке Олега и принялась торопливо доставать из его рюкзака пластит, завернутый в одежду. Выскочив, она прислушалась к ночному лесу. Ни звука, только шум деревьев. Маша стояла у портала, водя стволом по сторонам. Подбежав к ней, Мака торопливо принялась лепить пластит на шершавую каменную поверхность. Бруски были маленькие, но Мака знала, что разрушить этот камень можно только очень мощным взрывом. Схватив коробку с детонаторами, она вернулась к валуну, возле которого стояла Маша. Зачем я это делаю, мелькнула мысль. Портал не выглядел опасным. Скорее наоборот, он придавал уверенности и спокойствия, внушал ощущение того, что все будет в порядке, что бы ни случилось. Мака опустилась на пятки и погладила ладонью поверхность камня. Продолжать начатое не хотелось.

– Ну что же ты! – резко сказала Маша. – Давай скорее, а то все напрасно!

Мака захотела сказать ей о том, что думала, но в этот момент из леса раздался дикий крик.

Справа внезапно посветлело: от разлетевшихся ранее углей занялась огнем палатка. Маку мучили неправедные мысли. Ей не хотелось уничтожать портал. В глубине души зародилось сомнение в правильности своих действий. Она мотнула головой. Нет, это обманчивая внешность, ложное ощущение спокойствия, которое внушает этот камень! Портал пропускает в мир множество тварей. Он пропустил этого… Пластилина, который погубил стольких друзей! Портал должен быть уничтожен!

Палатка разгорелась вовсю.

Снова раздался крик. Потом второй, тут же оборвавшийся. Грохнул выстрел. Всего один.

Маша не выдержала, и шагнула было на звук, но в этот момент из леса выскочила худощавая фигура и, промелькнув мимо, скрылась в темноте.

Маша медленно повернулась к Маке всем телом, запрокидывая голову. И девушка, словно время потекло медленнее, видела, как на ее шее открывается широкая щель, из которой фонтаном бьет кровь, а сама голова откидывается все больше, пока не падает за спину, повиснув на куске плоти. Труп качнулся и повалился под ноги замершей от ужаса Маке.

Девушка вздрогнула. Торопливо и осторожно, потому что от удара могло рвануть сразу, но недостаточно сильно, начала втыкать в пластит остальные детонаторы, оглядываясь на лес, пытаясь успеть до того, как смерть придет либо с той, либо с другой стороны. Ей страшно не хотелось умирать, ей хотелось жить, любить, рожать детей. Посвятить себя служению благородному делу помощи людям. Делу, в котором она еще так мало успела, почти ничего… Ей нужно выполнить задание! Иначе все убитые друзья погибли зря! Иначе всё зря.

И тут до нее дошло.

Детонаторы были ударными. Без запальных шнуров. В спешке она, не подумав, схватила не ту коробку. Значит, нужно было достать другие. Девушка поднялась на ноги и сделала шаг в сторону палатки Олега. Но в этот момент раздался приближающийся треск в той стороне, где ворочался Пластилин. Она поняла, что может не успеть.

Мака всхлипнула, подобрала с земли пистолет Маши и взяла его за ствол. Вспомнила давно умершую маму, которую не спас знахарь, в которого та верила больше, чем во врачей. Отца, погибшего в аварии. Друзей, чьи лица промелькнули перед ней вереницей…

И занесла рукоять пистолета над детонатором.

Но ударить не успела.

Оно вывалилось из темноты и сразу, очень быстро, бросилось на нее. Огромное, толстое. Мака замерла от ужаса, увидев распахнутые в немом крике рты страшно искаженных лиц Олега и Андрея, мелькнувших на груди и бедре человекообразного монстра, фигура которого была слеплена из перемешанных и кровоточащих человеческих тел, а в следующий момент Пластилин возник уже рядом. Страшный удар отбросил ее от камня прямо к деревьям. Мака сильно ударилась спиной о ствол, вскрикнула, рухнула, оглушенная ударом. Пистолет вылетел из ослабевшей руки. В голове ее помутилось, рот наполнился кровью. Пухленькие губы девушки, такие красивые прежде, лопнули, как спелые вишни. Мака перевалилась на бок, закричав от боли, и затрясла головой, пытаясь разогнать муть перед глазами. Но все плыло, все было, как в тумане, от удара саднило лицо и болели губы. Она смутно видела не спеша приближающуюся тень, нечеткую на фоне яркого пятна света. С грустью подумала, что вот именно так, от уродливого монстра, в лесу, ей умирать не хотелось. Да еще и не выполнив задания. Страшное создание медленно приближалось. Мака отчаянно искала выход.

Ей нужно к порталу! Девушка подобралась, собираясь сделать последний отчаянный рывок.

Что-то ярко-красное мелькнуло перед ее глазами, оставив светящийся след в воздухе. А на бедре твари, прямо поперек видневшегося на нем лица Олега, пересекая его, внезапно раскрылась багровая щель. Нога подломилась, и существо, взревев, неуклюже рухнуло прямо на Маку. Девушка успела откатиться в сторону, а вокруг монстра металось что-то темное, словно опутывая тварь светящимися лентами. Пластилин ревел от боли, поляну заливала темная кровь, хлеставшая из множества ран, появляющихся от очередного светящегося красным росчерка. Монстр пытался отбиваться «руками», каждая из которых была телом кого-то из ее товарищей. Их собственные руки, служившие Пластилину подобием длинных пальцев, размахивали, безуспешно пытаясь схватить неуловимое нечто, которое медленно, но верно убивало его. Через полминуты все было кончено. Тварь с утробным ревом повалилась на землю, тела, гротескно вытянутые и переплетенные, распались, обнажив худое подобие скелета, блестевшего в свете пламени. Светящиеся росчерки растаяли, оставив после себя ярко-красные, словно раскаленные, руны на клинке короткой кривой сабли в опущенной руке неподвижно стоящего человека.

Худого.

Мака смотрела на него. Невероятно быстро двигавшегося несколько секунд назад.

Убившего Машу.

Спасшего ей жизнь. Готового убить… Мешающего осуществить задуманное.

– Ты знаешь, зачем мы здесь, колдун? – Она неуклюже, морщась от боли, поднялась на ноги. Негоже каркату валяться в ногах врага.

Худой кивнул.

– Но ты не хочешь этого делать, ведь так? – хрипло спросил он, поворачиваясь к ней всем телом. Саблю, с которой капала кровь, он держал в опущенной руке, но Мака понимала, что двигаться этот клинок может молниеносно. Она лихорадочно искала пути выжить. И сделать задуманное. Ей надо добраться до телефона.

– Не хочу, – кивнула она, только сейчас осознав, что так оно и есть. – Это… неправильно как-то. Но я должна. У меня задание, ради которого погибли остальные. И та, которую убил ты!

– Я не хочу тебя убивать, – сказал он. – Ты еще можешь исправиться. Твою подругу мне… пришлось, потому что рунам на клинке нужна свежая женская кровь для активации, чтобы сталь подействовала на этого монстра. Прости, если она была твоей подругой, но мужская кровь не годится.

– Ты позволил им умереть! – крикнула Мака. – Мог вмешаться раньше!

– И получить пулю в голову? – усмехнулся он. – Мне нужно защитить Исток, который вы явились взорвать. Но, боюсь, придется вызывать подмогу, раз вы уже протоптали сюда тропу. Третьего отряда мне не выдержать в одиночку.

До Маки не сразу дошел смысл его слов. Значит, их группа уже вторая…

– Все, кто был до тебя, уже неисправимы в своей ненависти. Но ты – другое дело.

– Мне незачем исправляться! – упрямо мотнула головой Мака. – Я и так на верном пути. Поэтому, если ты не будешь мешать мне, я позволю тебе уйти. На время. За то, что спас меня от Пластилина.

Худой расхохотался. Через секунду на его месте таяло темное пятно, а Мака, поворачивая голову, уперлась подбородком во что-то холодное и острое. Горлу стало больно. Скосив глаза, она поняла, что порезалась о клинок сабли, который был прижат к ее шее. Руны на лезвии горели багровым светом. Символы были ей не знакомы. На занятиях такие не изучались.

– Засучи рукав, – приказал голос худого из-за спины.

Секунду помедлив, Мака закатала рукав кофты, обнажая предплечье с выжженным клеймом. Выжженным недавно.

– Какой ранг? – спросил худой. – Ты ведь еще не каркат.

– Нет еще. – Мака говорила сквозь зубы, лезвие сабли прижимало ей челюсть, вынуждало вздергивать подбородок. – Еще далеко до карката.

– Я – ведьмак. И я не могу позволить тебе взорвать Исток. Но и убивать тебя не хочу. – Клинок отодвинулся от ее горла. – Я могу читать твои мысли, Мака. И я знаю, что ты не убийца. В душе ты еще все та же маленькая девочка из приюта, мечтающая о настоящей семье. – Она вздрогнула. Он действительно читал ее.

– У меня есть семья!

– То, что они забрали тебя из детдома, кормили и относились к тебе ласково, еще не делает их твоей семьей.

– Нет, – просто сказала Мака. – Не делает. Но я получила больше, чем имела. И когда-нибудь у меня будет нормальная семья.

– Сомневаюсь…

Худой убрал лезвие от ее горла. Внезапно Мака почувствовала страшную усталость, которая заставила ее опуститься на колени, а потом и сесть на землю, глядя на камень, освещенный редкими всполохами. Худой не препятствовал, стоял за ее спиной.

– Нельзя его взрывать, Мака, – произнес он глухо. – Если ты его уничтожишь, то тут появятся сотни собратьев нашего Пластилина. Мы удивляемся, как вы там у себя упорно не понимаете, сколько дряни лезет через дыру, пробитую уничтоженным Истоком.

– Почему ты называешь его Исток? – устало спросила Мака. – Это портал, через который нечисть попадает в наш мир. Уничтожив его, я устраняю еще один путь для нечисти.

– Это не порталы! Вы уничтожаете не двери – вы уничтожаете замки на дверях! После вашего, так сказать, труда – мы воюем не покладая рук. Разыскивая и убивая тех, кого вы по своей дурости впустили на Землю. Истоки затыкают дыры, не дают тварям извне проникнуть сюда. Пропускают лишь магическую силу.

– Не ври мне, колдун! Я знаю! Вы мастера врать!

– Тебе вбили это в голову твои хозяева. Это они впускают в наш мир разных тварей вашими руками!

– У нас нет хозяев! – вскинулась Мака. – Мы служим делу добра добровольно!

– Масло масляное, – хмыкнул колдун, выходя у нее из-за спины и направляясь к камню, попутно отшвыривая ногой валяющийся Машин пистолет. – Я не стану тебя убивать, глупая девчонка. Убирайся назад в свою келью и передай остальным, чтобы не совались сюда. Найди там главного, я знаю, что у вас демократия, и скажи ему, пусть обратят внимания, сколько монстров появляется в местах уничтоженных Истоков. Сопоставьте факты. Вы же сами потом боретесь с этой заразой! Тут мы с вами заодно!

Мака смотрела ему вслед, не слушая, а только видя трупы друзей, изуродованные враждебной магией монстра. Друзей, соратников, которые умерли ради того, что она не смогла доделать. Мака сжала зубы в порыве гнева. На себя, на колдуна, так гладко солгавшего о сути портала. Представила возвращение к хаммарам – без Слепца, без команды, без выполненного задания.

Рука ее нашарила обрезок полена, не попавшего в костер.

– Ты мог вмешаться гораздо раньше, ведь так? – глухо спросила она. – Когда привел к нам этого монстра. Мог не допустить всего этого, не дать убивать нас. Но не стал.

Худой остановился, чуть повернув голову. Промолчал. Подошел к камню. Мака восприняла его молчание однозначно.

– Значит, – прошептали ее губы, – все, что о вас говорят – правда…

Он уже протянул руку, чтобы оторвать от камня прилепленную взрывчатку, когда брошенное ею полено ударило в детонатор…

…Мака пришла в себя от басовитого бурчания. Разлепив тяжелые веки, она увидела прямо перед собой лицо колдуна с широко открытыми мертвыми глазами. Посреди лба из его головы торчал треугольный кусок камня. Пока она смотрела на него, голова сдвинулась и пропала из поля зрения. Бурчание усилилось, стало как будто ближе. Мака с трудом перевернулась на спину. Тело болело. Она вся была в мелкой каменной крошке. Обнаженные руки были все в крови, в них засело множество маленьких осколков. Скосив глаза, она увидела существо без кожи и почти без плоти. Непропорциональное, перекошенное, блестевшее в свете слабого пламени чего-то, горевшего рядом, испуская мерзкий запах горелого пластика. Существо пристраивало к своей руке тело колдуна. Мака увидела, как труп изгибается, оборачивается вокруг костей, вытягивается, прирастая к сухожилиям или чему-то очень похожему на сухожилия.

Удовлетворенно пробурчав, монстр пошарил рукой и поднял еще одно тело, уже искаженное.

Мака прикрыла глаза. Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. И почти сразу она услышала приближающееся бурчание с другой стороны! Второй! Обострившимся от ужаса слухом Мака слышала шорох травы. Все ближе и ближе. Мысль о том, что она может послужить материалом для лепки тела подобной твари, привела ее в ужас. Девушка открыла глаза и, увидев прямо над собой темный блестевший силуэт, с воплем откатилась в сторону и вскочила на ноги. Пошатнулась, раскинула руки, удерживая внезапно нарушившееся равновесие.

Не два. И даже не три. На поляне, среди разбросанных взрывом вещей, бродили четверо отвратительных бескожих уродцев.

Мака испытала тошноту не только при виде их, но и от мысли, что колдун был прав. Прав на все сто. Потому что из темной ямы на месте взорванного валуна прямо на ее глазах начал вылезать пятый Пластилин. Мака лихорадочно огляделась, видя, как трое еще совсем тощих, без плоти, монстров полукругом, медленно, замирая на секунду после каждого движения, подходят к ней.

Мака поняла, что уйти ей не дадут. Спина ее наткнулась на дерево. Испуганно оглянувшись, она прямо на уровне глаз увидела вонзившийся в ствол изогнутый клинок колдуна. Незнакомые руны все еще, хоть уже и тускло, горели красным.

Решительно вырвав саблю из дерева, Мака провела клинком по окровавленному предплечью, с удовлетворением увидев, как ярко вспыхнули руны. Сжала эфес обеими руками и встала в стойку. С холодным оружием у нее всегда получалось лучше, чем со стрельбой.

Глаза ее прищурились от ярости. Только от ярости.

Страха больше не было.