[Из стенограммы заседания Международного Военного Трибунала от 27 февраля 1946 г.]

Показания свидетеля Ройзмана С., гражданина Польши

Смирнов: Я хотел бы перейти к следующему разделу моего доклада, посвященному тайным пунктам, созданным германским фашизмом для уничтожения людей. Это - не концлагеря, потому что пребывание людей в этих пунктах, как правило, исчислялось периодом от нескольких десятков минут до двух часов. Из числа этих зловещих пунктов, созданных германским фашизмом, я хотел бы привести Суду доказательства по двум: в деревне Хелмно (Польша) и в Треблинском лагере.

В связи с этим я прошу Суд о вызове одного из свидетелей. Этот свидетель представляет интерес уже потому, что это, собственно, человек «с того света», ибо дорога в Треблинку называлась немецкими палачами «дорогой на небо». Я говорю о свидетеле Ройзмане, польском гражданине, и прошу разрешения вызвать его в качестве свидетеля и допросить...

(Вводят свидетеля)

Председатель: Как ваше имя?

Свидетель: Ройзман Самуил.

Председатель: Повторяйте за мной слова присяги...

(Свидетель повторяет слова присяги)

Смирнов: Разрешите приступить к допросу?

Председатель: Пожалуйста.

Смирнов: Скажите, свидетель Ройзман, чем вы занимались до войны?

Свидетель: До войны я работал бухгалтером в экспортной фирме.

Смирнов: Когда и при каких обстоятельствах вы оказались узником Треблинки-2?

Свидетель: В августе 1942 года меня увели из варшавского гетто.

Смирнов: Сколько времени вы пробыли в Треблинке?

Свидетель: Я был в Треблинке один год до августа 1943 года.

Смирнов: Таким образом, вам хорошо известно, как поступали с людьми в этом лагере?

Свидетель: Да. Я хорошо знаю это.

Смирнов: Я прошу вас описать Трибуналу, что представлял собой этот лагерь.

Свидетель: Ежедневно туда приходили транспорты в зависимости от числа поездов (3—5 поездов), наполненные исключительно евреями из Чехословакии, Германии, Греции и Польши. Немедленно после прибытия все люди в течение пяти минут выводились из поездов и должны были стоять на платформе. Все те, кто покидал поезда, немедленно разделялись на группы: мужчины отдельно, женщины и дети тоже отдельно. Все должны были немедленно раздеваться донага, причем эта процедура проходила под нагайками немцев, которые этими нагайками устрашали. Рабочие, которые там прислуживали, немедленно брали всю одежду и несли ее в бараки. Таким образом, люди голыми должны были проходить через улицу до газовых камер.

Смирнов: Я прошу вас сообщить суду, как называлась немцами эта дорога до газовых камер.

Свидетель: Эта улица называлась по-немецки «химмельфартштрассе».

Смирнов: То есть «дорога на небо»?

Свидетель: Да.

Смирнов: Сколько времени жил человек, попадающий в треблинский лагерь?

Свидетель: Вся процедура — раздевание и путь в газовую камеру — продолжалась для мужчин 8—10 мин., для женщин 15 мин. Для женщин 15 мин. было потому, что до того, как они шли в газовую камеру, им стригли волосы.

Смирнов: Зачем им стригли волосы?

Свидетель: По идее «господ», эти волосы должны были служить для фабрикации матрацев для немецких женщин.

Председатель: Вы хотите сказать, что протекало только 10 мин. с того времени, когда их сгружали с грузовиков, до того времени, как их отвозили в газовые камеры?

Свидетель: Я уверен, что у мужчин это занимало не более десяти минут.

Смирнов: Включая сюда и раздевание?

Свидетель: Да.

Смирнов: Люди в Треблинку привозились поездами или грузовиками?

Свидетель: Главным образом привозились поездами. Только евреи из окрестных местечек и деревушек привозились на грузовиках. На грузовиках было написано «Экспедицией Шпер», приезжали они из Вайнгрова, Соколова.

Смирнов: Какой вид впоследствии имела станция Треблинка?

Свидетель: Вначале не было никаких надписей на станции. Но после нескольких месяцев начальник лагеря Франц Курт устроил первоклассную железнодорожную станцию с надписями, а на бараках, где находилась одежда, были надписи «буфет», «касса», «телеграф», «телефон» и др. Было даже печатное расписание прихода и ухода поездов на Гродно, Сувалки, Вену, Берлин.

Смирнов: Правильно ли я вас понял, что на станции Треблинка был устроен бутафорский вокзал с объявлениями о расписании поездов, с указаниями отправления поездов с платформы якобы на станцию Сувалки и др.?

Свидетель: Когда люди выходили из поездов, у них действительно создавалось впечатление, что они находятся на хорошей станции, от которой путь идет в Сувалки, Гродно, Вену и т.д.

Смирнов: А что дальше происходило с людьми?

Свидетель: Этих людей прямо вели через «химмельфартштрассе» в газовые камеры.

Смирнов: Как вели себя немцы при умерщвлении людей в Треблинке?

Свидетель: Если дело идет об убийстве, то всякий из немецких надсмотрщиков имел свою специальность. Я вспоминаю только один пример. У нас был один шарфюрер Менц. Его специальностью был надзор над так называемым лазаретом. В этом лазарете были убиты все слабые женщины и маленькие дети, у которых не хватало сил, чтобы собственными силами подойти к газовой камере.

Смирнов: Может быть, свидетель, вы опишите Трибуналу, как выглядел этот лазарет?

Свидетель: Это была часть площади, огороженная деревянной изгородью. Туда уводили всех женщин, стариков и больных детей. При входе в этот лазарет висел флаг Красного Креста. Менц, чьей специальностью было умерщвление всех людей, которых привозили в этот лазарет, никому не уступал этой работы. Могли быть сотни людей, которые хотели знать и видеть, что с ними будет, но он никому не поручал этой работы, он хотел это делать только собственноручно.

Один пример того, что случилось там с детьми. Привели из вагона одну десятилетнюю девочку с двухлетней сестрой. Когда старшая десятилетняя сестра увидела, что Менц взял револьвер, чтобы убить ее двухлетнюю сестру, она бросилась к нему с плачем, спрашивая, почему он хочет убить ее сестру. Он не застрелил ее сестру, а только живьем бросил ее в огонь, а потом немедленно убил старшую сестру.

Был еще один пример. Привели одну пожилую женщину с ее дочерью, которая была в последней стадии беременности. Их привели в лазарет, положили на траву и привели нескольких немцев, чтобы они присутствовали при рождении этого ребенка в лагере. «Спектакль» продолжался два часа. Когда ребенок родился, Менц спросил бабушку, т.е. мать той женщины, которая родила, кого она предпочитает, чтобы убили раньше. Она сказала, что просит, чтобы убили ее. Но ясно, что сделали как раз наоборот. Сначала убили только что рожденное дитя, потом мать ребенка, а потом бабушку.

Смирнов: Свидетель, знакомо ли вам имя Курт Франца?

Свидетель: Это был заместитель начальника лагеря Штенгеля, самый главный убийца в лагере. Курт Франц за то, что он опубликовал в январе 1943 года, что в Треблинке был убит 1 млн. евреев, стал из оберштурмфюрера оберштурмбаннфюрером, т.е. получил более высокий ранг.

Смирнов: Я прошу вас, свидетель, рассказать о том, как Франц Курт убил женщину, которая называла себя сестрой Зигмунда Фрейда, — если вы помните это?

Свидетель: Прибыл поезд из Вены. Я стоял на платформе, когда люди выходили из вагонов. Одна пожилая дама подошла к Курту Францу, вынула какой-то документ и сказала, что она является родственницей или сестрой Зигмунда Фрейда. Она попросила, чтобы ей дали легкую работу в бюро. Франц очень серьезно просмотрел ее документы, сказал, что здесь, вероятно, была какая-то ошибка, подвел ее к расписанию поездов и сказал, что через два часа будет опять поезд в Вену. Она может все свои драгоценности и документы оставить и должна пойти в баню, а после бани для нее будут приготовлены бумаги и билет в Вену. Ясно, что эта женщина в баню пошла, но оттуда уже не вернулась.

Смирнов: Скажите, свидетель, почему вы сами остались в живых в Треблинке?

Свидетель: Я стоял уже совершенно раздетый и должен был пройти через эту «химмельфартштрассе». В моем транспорте прибыло 8 тыс. евреев из Варшавы. Но в последнюю минуту перед тем, как я очутился на этой улице, меня заметил инженер Галеский, т.е. мой друг из Варшавы, которого я знал в течение нескольких лет. Он был надзирателем над рабочими среди евреев. Он сказал мне, чтобы я ушел назад с этой улицы. Так как там нужен был переводчик с древнееврейского, французского, русского и польского на немецкий язык, то он воспользовался этим, чтобы получить разрешение на то, чтобы меня оставили в живых.

Смирнов: Значит, вы были в составе рабочей команды лагеря?

Свидетель: Вначале моя работа состояла в том, что я должен был носить одежду убитых людей в вагоны.

После того, как я был в лагере два дня, привезли из г. Венгерово мою мать, сестру и двух братьев. Я принужден был смотреть, ка-к их вели в газовую камеру.

Несколько дней спустя, когда я носил одежду в вагоны, мои товарищи нашли документы моей жены и фотографию моей жены и моего ребенка. Это все, что мне осталось от всей моей семьи, — только фотография.

Смирнов: Скажите, свидетель, сколько человек ежедневно привозилось в треблинский лагерь?

Свидетель: От июля до декабря 1942 года были в среднем ежедневно три транспорта по 60 вагонов каждый. В 1943 году транспорты приходили реже.

Смирнов: Скажите, сколько в среднем человек в день уничтожалось в треблинском лагере?

Свидетель: В среднем, я думаю, в Треблинке уничтожалось от 10 до 12 тыс. человек ежедневно.

Смирнов: В скольких газовых камерах происходило умерщвление?

Свидетель: Вначале было только три камеры, а потом выстроили еще 10 камер. План был таков, чтобы повысить число камер до 25.

Смирнов: Откуда вам это известно?

Свидетель: Потому, что все строительные материалы были привезены и лежали на площади. Я спросил: «Зачем, ведь уже нет евреев?». Мне отвечали: «После вас еще придут другие, и будет много работы».

Смирнов: Как еще называлась Треблинка?

Свидетель: Треблинка стала очень популярной, тогда они сделали большую вывеску с надписью «Обермайданек».

Смирнов: Я прошу разъяснить, что значит «очень популярна»?

Свидетель: Это значит, что люди, которые прибывали в этих транспортах, очень скоро узнавали, что это не фешенебельная станция, а место смерти.

Смирнов: Для чего был устроен фальшивый вокзал?

Свидетель: Исключительно с той целью, чтобы люди, которые выходили из поезда, не волновались, чтобы они спокойно раздевались и чтобы не было никаких инцидентов.

Смирнов: Значит, я вас правильно понял, что эти методы преступников преследовали определенные психологические функции: успокоить на первых порах обреченных на смерть?

Свидетель: Исключительно психологический момент...

Смирнов: У меня нет больше вопросов к свидетелю.

Председатель: Хочет ли кто-либо из других обвинителей допросить свидетеля? Хочет ли кто-либо из защитников задать вопросы свидетелю?

(Молчание)

В таком случае свидетель может быть свободен.

ИЗ ПОКАЗАНИЯ ПОЛЬСКОГО СЛЕДОВАТЕЛЯ — СУДЬИ ОКРУЖНОГО СУДА В ЛОДЗИ ЗДИСЛАВА ЛУКАШЕВИЧА, ДАННОГО ПЕРЕД ГЛАВНОЙ КОМИССИЕЙ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ НЕМЕЦКИХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ В ПОЛЬШЕ [333]

[Документ СССР-340]

...Нагих мужчин, женщин и детей отправляли дорогой, ведущей к камерам, причем объявляли, что все они идут купаться. В первое время даже было приказано держать в руке один злотый, как плату за вход в купальню, чтобы возбудить у людей доверие...

Для того, чтобы в камерах поместилось большее число жертв, людей загоняли с поднятыми руками, а на головы им бросали маленьких детей.

Эсэсовец Зепп Гейтрейдер был специалистом по убиванию младенцев, которых сам хватал за ножки и убивал, ударяя головкой о забор. По показанию свидетелей, умерщвление в камерах продолжалось 15 минут...

Характерно, что в лагере находились учреждения, имеющие целью обмануть жертвы относительно предназначения лагеря. Для этого, например, был построен фиктивный вокзал... там были надписи «буфет», «станционный зал», «кассы», путевые столбы, знаки, указывающие узловую станцию и путь на «Восток».

ИЗ ПОКАЗАНИЙ ВЛАДИСЛАВА БЕНГАЖА, ОКРУЖНОГО СУДЕБНОГО СЛЕДОВАТЕЛЯ В ЛОДЗИ [335]

...В деревне Хелмно находился необитаемый, окруженный старым парком особняк —собственность государства. Вблизи... сосновый лес с густыми, непроходимыми зарослями. В этом именно месте немцы устроили лагерь истребления. Лес был огорожен высоким деревянным забором, так что нельзя было видеть всего того, что происходило в парке и в самом особняке. Население деревни Хелмно было изгнано...

Организация истребления людей была настолько хитро обдумана и выполнена, что следующий транспорт до последней минуты был не в состоянии угадать, какова судьба людей предшествующей группы. Отправление всего транспорта (1000—2000) человек из деревни Завадки в лагерь уничтожения и истребление прибывших продолжалось до 14 час. дня.

Нагруженные евреями автомашины, прибывшие в лагерь, останавливались перед особняком, к прибывшим обращался с речью представитель «зондеркоманды». Он убеждал их в том, что они едут работать на Восток. Обещал справедливое к ним отношение властей и достаточное питание, объявлял одновременно, что перед отъездом они будут купаться, а одежда их будет дезинфицирована. Со двора евреев провожали в теплый зал, находившийся во втором этаже особняка. Там они раздевались и только в белье спускались вниз, проходили через коридор, на стенах которого были вывески: «К врачу», «В купальню». Стрелка при надписи «В купальню» вела к проходным дверям.

Выходящим из коридора во двор евреям немцы объявляли, что в купальню поедут на крытой автомашине. На самом деле вблизи выхода из коридора большая автомашина с дверью в задней стене была так установлена, что выходящие из особняка евреи попадали прямо на лестницу, ведущую внутрь автомашины. Погрузка евреев в автомашину происходила очень быстро. В коридоре и у автомашины находились жандармы. Криками и ударами они заставляли евреев быстро входить в автомашину, делая невозможным проявление какого-нибудь защитного рефлекса. После того, когда все евреи находились уже внутри автомашины, двери тщательно запирались, шофер включал мотор, и с того момента начиналось отравление газом находящихся внутри.

...Наименьшее число уничтоженных жертв в Хелмно мужчин, женщин и детей, от новорожденных до глубоких стариков, надо принять равным 340 000...

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ВОЕННОГО ТРИБУНАЛА ОТ 28 ЯНВАРЯ 1946 г.

Показания свидетеля Клод Ваиян-Кутюрье

Французский обвинитель Дюбост: С разрешения Трибунала мы перейдем к той части французского обвинения, которая является допросом свидетеля, находившегося в продолжение более трех лет в концентрационных лагерях Германии.

Председатель (обращаясь к свидетелю): Встаньте, пожалуйста. Вы будете давать французскую присягу. Скажите ваше имя?

Свидетель: Клод Вайян-Кутюрье.

Председатель: Повторяйте за мной присягу: «Я клянусь говорить без ненависти и без страха...»

Свидетель: Я клянусь говорить без ненависти и без страха.

Председатель: «Клянусь говорить правду, всю правду, только правду...»

Свидетель: Клянусь говорить правду, всю правду, только правду...

Председатель: Поднимите правую руку и скажите: «Я клянусь в этом».

Свидетель: Я клянусь в этом.

Председатель: Вы можете сесть. Говорите медленно. Как вас зовут?

Свидетель: Вайян-Кутюрье, Мари-Клод Вожель.

Обвинитель: В настоящее время вас зовут мадам Вайян-Кутюрье?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Вы вдова Вайян-Кутюрье?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Вы родились в Париже 3 ноября 1912 г.?

Свидетель: Да, я родилась в Париже 3 ноября 1912 г.

Обвинитель: Вы француженка?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Вы француженка по происхождению?

Свидетель: Да.

Обвинитель: И ваши родители тоже французы по происхождению?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Вы депутат Учредительного собрания?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Вы награждены орденом Почетного легиона?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Орден был вам вручен в «Доме инвалидов» генералом Лежантийомом?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Вы были арестованы и депортированы? Вы можете дать свидетельские показания?

Свидетель: Я была арестована 9 февраля 1942 г. французской полицией Пэтэна, которая шесть недель спустя передала меня в руки германских властей.

Я была привезена 20 марта в тюрьму Сантэ, находящуюся в немецком квартале. 9 июня 1942 года я была подвергнута допросу. В конце допроса меня хотели заставить подписать заявление, которое не соответствовало тому, что я показала. Я отказалась подписать это заявление потому, что оно не соответствовало тому, что я говорила. Когда я отказалась подписать, офицер, который меня допрашивал, начал угрожать мне, и после того, как я сказала, что не боюсь смерти, не боюсь расстрела, он ответил: «Но в нашем распоряжении есть еще значительно худшие средства, чем расстрел, средства, с помощью которых можно убить человека». Переводчик же добавил: «Вы не знаете, что с вами произойдет. Вас отправят в германский концентрационный лагерь, оттуда же никогда не возвращаются».

Обвинитель: После этого вас отправили в тюрьму?

Свидетель: Да, я была возвращена в тюрьму Сантэ, и мое пребывание в ней держали в секрете. Но тем не менее я смогла переговариваться со своими соседями по камерам через окно и перестукиваться по канализационной трубе. Я находилась в камере по соседству с камерой философа Жоржа Политцера и физика Жака Соломона, зятя профессора Ланжевена, ученика Кюри, одного из первых исследователей вопроса о расщеплении атома.

Жорж Политцер мне сообщил путем перестукивания через канализационную трубу, что во время допроса, после того, как его подвергли пыткам, от него потребовали, чтобы он писал теоретические брошюры в защиту национал-социализма. Он отказался, и тогда ему заявили, что его включат в первую группу заложников, которые будут расстреляны.

Что касается Жака Соломона, то и его жестоко пытали. Потом он был брошен в карцер; он вышел из него лишь в день казни, чтобы попрощаться со своей женой, которая тоже была арестована и брошена в тюрьму Сантэ. Элен Соломон, дочь Ланжевена, рассказала мне в форту Ромэнвилль, куда я была переведена из тюрьмы Сантэ и где я с ней встретилась, что когда она приблизилась к своему мужу, чтобы обнять его, он издал стон и проговорил: «Я не могу тебя обнять потому, что не в состоянии двинуть рукой».

Каждый раз, когда заключенные возвращались с допроса, через окна были слышны их стоны, и они говорили, что не в состоянии передвигаться.

В продолжение пяти месяцев, которые я провела в тюрьме Сантэ, оттуда неоднократно увозили на расстрел заложников.

После того, как я была увезена из Сантэ, 20 августа 1942 года, меня перевели в форт Ромэнвилль, который был местом заключения для заложников. Дважды за время своего пребывания там, 21 августа и 22 сентября, я присутствовала при взятии заложников. Среди заложников, которые были увезены, находились мужья женщин, которые были направлены имеете со мной в Освенцим, там погибла большая часть из них. Эти женщины в большинстве случаев были арестованы лишь за деятельность их мужей, сами же они ничего не совершали.

Обвинитель: Когда вы были увезены в Освенцим?

Свидетель: В Освенцим меня отправили 23 января 1943 г., а прибыла я туда 27 января.

Обвинитель: Вы были отправлены туда с партией заключенных?

Свидетель: Я входила в партию из 230 француженок. Среди нас находилась Даниэль Казанова, которая погибла в Освенциме, Майя Политцер, умершая в Освенциме, и Элен Соломон. Среди нас были женщины преклонного возраста...

Обвинитель: Каково было их социальное положение?

Свидетель: Деятели науки, преподавательницы, люди самые различные по своему социальному положению.

Обвинитель: Кем была Майя Политцер?

Свидетель: Майя Политцер была врачом, она — жена Жоржа Политцера. Элен Соломон была женой физика Соломона, это дочь профессора Ланжевена.

Обвинитель: Вы знаете профессора Ланжевена?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Кем была Даниэль Казанова?

Свидетель: Она была по специальности хирургом-дантистом. Это она возглавила движение сопротивления среди женщин, находившихся в заключении.

Обвинитель: Сколько из вас — из двухсот тридцати человек возвратилось?

Свидетель: 49. Среди заключенных, входивших в эту партию, были пожилые женщины: я вспоминаю одну из них 67 лет, арестованную за то, что она хранила на кухне охотничье ружье в память о муже; она не сообщила о ружье, так как его у нее отобрали бы. Спустя две недели после прибытия в Освенцим она умерла.

Председатель: Когда вы сказали, что возвратилось только 49 человек, вы имели в виду, что только 49 человек прибыло в Освенцим?

Свидетель: Только 49 человек вернулось обратно во Францию.

Среди нас были калеки. Например, у одной певицы по профессии, не было ноги. В Освенциме ее отделили от других женщин и отравили газом. Среди нас была шестнадцатилетняя девушка-лицеистка Клодин Герен, которая также умерла в Освенциме. В нашу партию входили две женщины, которых впоследствии оправдал германский военный трибунал. Их звали Мари Алонзо и Мари-Терез Флери. Они умерли в Освенциме.

Переезд происходил в исключительно тяжелых условиях. В каждом вагоне находилось по 60 человек. В пути нам не выдавали ни еды, ни питья. Солдаты-лотарингцы, которые были мобилизованы в германскую армию и охраняли нас, когда мы начинали разговаривать с ними во время остановок, говорили: «Если бы вы знали, куда вас везут, вы бы не торопились приехать туда»,

Мы прибыли в Освенцим рано утром. Наши вагоны были распломбированы, и нас выгоняли наружу ударами приклада для того, чтобы направить в лагерь Биркенау, который входил в систему лагеря Освенцима. Лагерь Биркенау находился на большой равнине, в которой в январе месяце свирепствовал мороз. Мы совершили этот переход в лагерь, неся свой багаж. После того, как мы миновали ворота лагеря, мы остро почувствовали, что мало надежды выйти отсюда живыми. Мы это поняли, так как на пути нам встретилась колонна живых скелетов, колонна людей, направляющихся на работу. Мы ощутили это столь остро, что, пройдя ворота, мы запели Марсельезу, чтобы придать себе мужество.

Нас направили в большой барак, затем — дезинфекционную камеру. Там нам вытатуировали на левой руке порядковый номер. Затем нас перевели в большое помещение, где держали под паром, после чего окатили ледяной водой. Все это происходило в присутствии эсэсовцев — мужчин и женщин, хотя мы, женщины, были раздеты. После этого нам выдали разорванную, грязную одежду: платья из хлопчатобумажной ткани и такие же кофты. Поскольку это заняло много времени, мы успели увидеть лагерь для мужчин через окно помещения, в котором мы находились. Под вечер мы увидели, что снаружи расположился оркестр. В это время шел снег, и мы спрашивали себя, почему оркестр играет. В это время появились «команде» — партии заключенных, которые возвращались с работы. Следом за каждой рабочей партией шли люди, несшие трупы. Так как они и без того еле передвигались, их поднимали ударом сапога или приклада каждый раз, когда они падали от изнеможения.

Затем нас перевели в помещение, где мы должны были жить. Там не было кроватей. Нары были размером 2X2 метра, и мы без подстилок спали по девяти человек на каждых нарах: первую ночь мы провели без одеял. В таком помещении мы оставались в течение многих месяцев. Всю ночь нельзя было спать, так как каждый раз, когда один из девяти человек на нарах начинал двигаться, он беспокоил остальных, и так было постоянно, потому что все были больны и один человек беспокоил всех других, спавших на тех же нарах.

В половине четвертого раздавался грубый окрик охраны, которая нас будила и поднимала с жалкого ложа ударами дубинок на перекличку. Ничто на свете не могло освободить от переклички, даже умиравшие должны были ползком выходить на нее. По пять человек в ряду мы должны были оставаться на перекличке до того, как светало, т.е. до. 7 или 8 часов утра, а когда стоял туман, то мы оставались там до полудня. После этого команды приходили в движение и направлялись на работу.

Обвинитель: Простите, вы могли бы описать, как производилась перекличка?

Свидетель: Для переклички нас ставили по пять человек в ряд, и так мы стояли до тех пор, пока совершенно не рассветало и надсмотрщицы, т.е. наша военная немецкая охрана, начинали нас считать. У них были дубинки, и направо и налево щедро наносились удары.

В числе наших подруг находилась Жермен Рено — преподавательница из Азей-ле-Ридо во Франции. На моих глазах ей во время переклички проломили череп ударом дубинки.

Работа в лагере Освенциме состояла в разборке разрушенных зданий, строительстве дорог и прежде всего в осушении болот. Осушение болот было наиболее тяжелой работой, потому что в течение всего дня приходилось работать стоя в воде и под постоянной угрозой того, что увязнешь в болоте. Постоянно приходилось вытаскивать товарищей, которые иногда по пояс погружались в болото. Во время работы нас охраняли эсэсовцы, мужчины и женщины, которые наносили удары дубинкой и натравливали на нас собак. У многих моих товарищей на ногах были следы от укусов собак. Мне пришлось видеть, как одна женщина была разорвана собаками. Она умерла на моих глазах, в то время как эсэсовец Таубер продолжал натравливать на нее свою собаку и глумился при виде этого зрелища.

Причины смертности были весьма различны. Прежде всего она была вызвана полным отсутствием элементарных гигиенических условий. Когда мы приехали в Освенцим, на 12 тысяч заключенных был лишь один кран с водой, непригодной для питья, и эта вода не всегда бывала. Так как этот кран находился в немецкой умывальной, немцы разрешали подходить к нему лишь мимо охраны из немецких заключенных-уголовников, которые при этом нас жестоко избивали. Таким образом, было почти невозможно вымыться или выстирать свое белье. В течение более трех месяцев мы не меняли белья. Когда шел снег, мы растапливали его для того, чтобы умыться. Позже, весной, идя на работу, мы поочередно мыли руки в лужах, которые образовались по обочинам дороги от растаявшего снега. Мы умирали от жажды, потому что только два раза в день нам выдавали четверть литра похлебки.

Обвинитель: Уточните, пожалуйста, в чем состояла перекличка в начале февраля?

Свидетель: 5 февраля было то, что называли общей перекличкой.

Обвинитель: 5 февраля какого года?

Свидетель: В 1943 году. В половине четвертого весь лагерь...

Обвинитель: Утром?

Свидетель: В половине четвертого утра весь лагерь был разбужен и выведен на перекличку на равнину, тогда как обычно перекличка производилась в половине четвертого внутри лагеря. Мы оставались на этой равнине перед лагерем до пяти вечера, не получая пищи, стоя на снегу. После того, как была отдана команда, мы должны были пройти через дверь, поочередно один за другим, и каждому заключенному наносили удар в спину дубинкой для того, чтобы заставить его бежать. Те, которые не могли бежать, потому что были слишком стары или больны, были схвачены и помещены в 25-й блок, в котором ожидали отравления газом. Десять француженок из нашей партии, прибывших в лагерь, были схвачены и помещены в тот же день в 25-й блок. После того все заключенные были приведены обратно в лагерь, была сформирована колонна заключенных, в которую входила и я. Эта колонна направилась на равнину, которая напоминала поле сражения, так как ее покрывали горы трупов. Мы перенесли во двор 25-го блока как мертвых, так и умирающих, которые находились там в обстановке большой скученности.

Блок №25, если можно так выразиться, был преддверием к смерти, он был мне хорошо известен, так как мы к тому времени были переведены в блок №26 и наши окна выходили во двор 25-го блока. Во дворе можно было видеть горы трупов, и время от времени голова или рука одного из сваленных в кучу тел приходила в движение — это была умирающая, которая стремилась выбраться из горы трупов, чтобы спастись.

Смертность в этом блоке была еще более высокой, чем в других, так как обреченным на смерть давали пить и есть лишь в тех случаях, когда оставались остатки пищи в кухонных котлах, т.е. часто в течение многих дней они оставались без капли воды.

Однажды одна из моих подруг — Анетт Эпо, красивая, молодая женщина, 32 лет, проходила мимо блока. Ей стало жаль этих женщин, которые кричали с утра до вечера на всех языках: «Пить, пить, пить, воды». Она возвратилась в наш блок, чтобы принести им немного похлебки, но в тот момент, когда она протягивала ее через решетку окна, надсмотрщица заметила это и, схватив Анетт Эпо за ворот, швырнула ее в 25-й блок.

Никогда в жизни я не забуду Анетт Эпо. Двумя днями спустя ее посадили в грузовик, чтобы отправить в газовую камеру. Она поддерживала старуху-француженку Лин Поршэ и, когда грузовик тронулся, закричала нам: «Если вы возвратитесь во Францию, не забудьте о моем маленьком мальчике». Потом они начали петь Марсельезу.

Можно было видеть, как по двору 25-го блока бегали громадные крысы, которые объедали трупы и даже набрасывались на умиравших, у которых не было сил с ними справиться.

Другой причиной смертности или эпидемий было то, что нам давали есть в больших красных котелках, которые каждый раз прополаскивали только холодной водой. Так как все женщины были больны и они не могли выйти ночью к месту, которое не поддается описанию, — к канаве, где они могли отправить свои естественные потребности, — они использовали эти котелки не по назначению. На следующий день котелки собирали, выливали их содержимое в помойную яму, и днем их пускала в употребление следующая группа людей.

Другая причина смертности — положение с обувью. Кожаная обувь приходила в полную негодность через одну, две недели, так как ее носили здесь по грязи и снегу. В связи с этим ноги отмораживали, на них образовывались раны. Из страха, что обувь украдут, приходилось спать в грязных башмаках. Почти каждую ночь, в тот момент, когда нужно было выходить на перекличку, раздавался жалобный крик: «У меня украли туфли». Тогда приходилось ждать, пока все выйдут из помещения, чтобы найти что-нибудь под нарами. Иногда это были два ботинка на одну ногу, или же башмак и сабо. Это могло позволить выйти на перекличку, но для работы это была дополнительная пытка, так как от этой обуви на ногах образовывались раны, которые быстро растравлялись из-за отсутствия ухода. Многие из моих подруг, у которых были раны на ногах, ложились в лазарет и более оттуда не возвращались.

Обвинитель: Что делали с заключенными, которые выходили на перекличку без обуви?

Свидетель: Евреек, выходивших на перекличку без обуви, немедленно отправляли в 25-й блок.

Обвинитель: Следовательно, их уничтожали с помощью газа?

Свидетель: Их уничтожали с помощью газа за что бы то ни было. Вообще их положение было совершенно ужасно. Нас собирали по 800 человек в блоке, и скученность была такой, что мы с трудом могли двигаться по помещению. Их же было в блоке такого же размера 1 500 человек, т.е. значительная часть из них не могла ни спать, ни даже улечься на ночь.

Обвинитель: Не могли бы вы дать показания относительно лазарета?

Свидетель: Чтобы попасть в лазарет, нужно было сперва просить об этом, каково бы ни было состояние...

Обвинитель: Могли бы вы уточнить, что за лазарет был в лагере?

Свидетель: «Лазаретом» был блок, в который помещали больных. В действительности это место не может быть названо лечебным заведением потому, что оно не соответствует тому, что принято подразумевать под этим словом. Чтобы туда попасть, надо было получить разрешение начальника блока, а это было чрезвычайно трудно. Наконец, надо было выстоять в очереди перед лазаретом, какая бы погода ни была, шел ли снег или дождь. Для того, чтобы быть допущенным, приходилось выстаивать в очереди в течение многих часов даже с температурой 40°. Часто больные умирали у входа в лазарет еще до того, как они могли туда попасть. К тому же даже собираться перед лазаретом было опасно: когда там было слишком много народу, эсэсовцы хватали всех женщин, стоявших в очереди, и направляли их прямо в 25-й блок.

Обвинитель: То есть они попадали в газовую камеру?

Свидетель: Да, в газовую камеру. Вот почему зачастую многие женщины предпочитали не ходить в лазарет и умирали на работе или во время переклички. После вечерней переклички зимой ежедневно поднимали трупы упавших в канавы.

Единственное преимущество, которое получали те, кто попадал в «лазарет», заключалось в том, что пребывание в нем освобождало от выхода на перекличку, но там приходилось лежать в ужасных условиях, не менее четырех человек на одной кровати в метр шириной, людям, страдавшим различными заболеваниями, и это приводило к тому, что тот, кто попадал в лазарет из-за ран на ногах, заражался от соседа тифом или дизентерией. Подстилки были страшно грязны, и их меняли лишь тогда, когда они окончательно сгнивали. На одеялах было множество вшей, которые кишели, как муравьи.

Одна из моих подруг Маргерит Корренже рассказывала мне, что в то время, когда она была больна тифом, она не могла спать всю ночь из-за вшей, которых она, отвернув одеяло, сбрасывала на бумагу и затем в стоявший около кровати ночной сосуд, и так ей приходилось делать целыми часами.

В «лазарете» не было медикаментов, больных оставляли лежать без присмотра, не создавали им гигиенических условий, не давали мыться. В продолжение многих часов живые лежали вместе с мертвыми. Когда же трупы обнаруживали, их просто вытаскивали из кроватей и сваливали перед помещением. Те, кто переносил трупы, приходили туда и перетаскивали их на небольших носилках, с которых свешивались голова и ноги трупа. С утра до вечера заключенные, перетаскивавшие трупы, курсировали между «лазаретом» и мертвецкой.

Во время сильных эпидемий зимой 1943 года и 1944 года, когда мертвецов было слишком много, носилки заменили повозками. Во время этих эпидемий ежедневно умирало от 200 до 350 человек.

Обвинитель: Сколько людей умирало в это время?

Свидетель: Во время больших эпидемий тифа зимой 1943—1944 года от 200 до 350 человек в день.

Обвинитель: В «лазарет» допускали всех заключенных?

Свидетель: Нет. Когда мы были привезены в лагерь, евреям не разрешалось ложиться в «лазарет», их прямо направляли в газовую камеру. В Освенциме был блок, в котором производили медицинские эксперименты...

Обвинитель: Не расскажете ли вы сначала, как производилась в блоках дезинфекция?

Свидетель: Время от времени, в связи с тем, что в помещении было невероятно грязно, а это приводило к распространению вшей, которые вызывали частые эпидемии, блоки дезинфицировали с помощью газа. Но и дезинфекция была причиной значительного числа смертных случаев, потому что в то время, как блоки окуривали газом, заключенных отправляли в душевую, затем у них отбирали одежду, которую помещали в паровую дезинфекционную камеру. Заключенных заставляли дожидаться под открытым небом, совершенно раздетыми, пока одежду дезинфицировали, после чего ее возвращали насквозь промокшей. Даже больных, которые могли держаться на ногах, подвергали этой процедуре, и, конечно, очень многие из их числа при этом умирали. Во время дезинфекции больных, которые не могли передвигаться, мыли в тех же ваннах, что и остальных заключенных.

Обвинитель: Как вас кормили?

Свидетель: Мы получали ежедневно 200 граммов хлеба, 3/4 или 1/2 литра, в зависимости от случая, жидкой похлебки, а вечером несколько граммов маргарина или кусочек колбасы. Это было питанием на день.

Обвинитель: И оно было таким вне зависимости от того, какую работу приказывали заключенному выполнять?

Свидетель: Вне зависимости от того, какую работу было приказано выполнять заключенному. Некоторые из них работали на заводах, на которых производили снаряды и гранаты. Эти заключенные получали так называемый «цулаге» — дополнительный паек в том случае, если они выполняли норму. Как и нас, этих заключенных вызывали утром и вечером на перекличку, и, кроме того, они работали по 12 часов на заводе. После работы они возвращались в лагерь и путь от лагеря на завод и обратно проделывали пешком.

Обвинитель: Какой это был завод «Унион»?

Свидетель: Это был завод, на котором производили боеприпасы. Я не знаю, какой компании он принадлежал.

Обвинитель: Там был лишь один завод?

Свидетель: Нет, был еще большой завод в Буне, но, поскольку я там не работала, я не знаю, что там производили. Заключенные, которых брали на завод в Буне, более не возвращались в лагерь.

Обвинитель: Не могли бы вы дать показания о медицинских экспериментах, если вы были свидетелем их?

Свидетель: Говоря об опытах, я могу сказать, что видела в лазарете, в котором я работала, молодых евреек из Салоник, которые находились перед рентгеновским кабинетом, где их ожидала стерилизация. Кроме того, мне было известно, что в лагере для мужчин производили операции по кастрации. Я была в курсе медицинских экспериментов над женщинами, потому что моя подруга доктор Адэ Оваль из Монбельяра, которая возвратилась во Францию, работала в течение многих месяцев в этом блоке, ухаживала за больными, хотя всегда и отказывалась участвовать в проведении экспериментов.

Женщин подвергали стерилизации, делая впрыскивания, а также путем облучения. Я видела и знала многих женщин, которые были стерилизованы. Среди подвергавшихся операции по стерилизации была высокая смертность. Четырнадцать евреек из Франции, отказавшиеся подвергнуться стерилизации, были направлены в штрафную рабочую команду «штрафарбейт», т.е. на них наложили наказание, назначив на работу.

Обвинитель: Возвратились ли на родину те, кто работал в этих командах?

Свидетель: Редко, в виде совершенно исключительных случаев.

Обвинитель: Какую цель преследовали эсэсовцы при совершении стерилизации?

Свидетель: Они не скрывали цели, которую преследовали, производя стерилизацию. Они говорили, что стремятся найти лучший метод стерилизации, чтобы заменить коренное население оккупированных стран немцами после того, как используют одно поколение местных жителей в качестве рабов, работающих на немцев.

Обвинитель: Видели ли вы в «лазарете» беременных женщин?

Свидетель: Да. Если еврейские женщины, попадавшие в лагерь, находились на первых месяцах беременности, им делали аборт. Когда же они находились на одном из последних месяцев, то после того, как они производили на свет ребенка, его топили в ведре с водой. Мне известно это, так как я работала в «лазарете» и знала, что этим руководила немка-акушерка, сидевшая по обвинению в уголовном преступлении — совершении абортов. Спустя некоторое время приехал новый врач, и в продолжение двух месяцев новорожденных еврейских детей перестали убивать. Но однажды из Берлина пришел приказ, в котором говорилось, что их снова следует уничтожать. Тогда матерей с детьми вызвали в лазарет, посадили на грузовики и увезли в газовую камеру.

Обвинитель: Откуда вы знаете о приказе, пришедшем из Берлина?

Свидетель: Потому, что я была знакома с заключенными, работавшими в секретариате СС. В частности, я знаю словацкую женщину, которую звали Херта Рот и которая в настоящее время работает в отделении ЮНРРА в Братиславе.

Обвинитель: Это она сообщила вам о приказе?

Свидетель: Да. И кроме того, я знала людей, которые входили в команды, работавшие в газовых камерах.

Обвинитель: Вы только что говорили о еврейских матерях. Были ли в лагере матери других национальностей?

Свидетель: Обычно, когда женщины нееврейской национальности производили на свет детей, их не отбирали у матерей, но в связи с тем, что условия в лагере были ужасны, новорожденные редко выживали более 4—5 недель.

В лагере был блок, в котором находились польские и русские матери. Однажды русских обвинили в том, что они производят слишком большой шум. Их вызвали на перекличку и заставили целый день стоять перед своим блоком с детьми, совершенно раздетыми, в продолжение всего дня.

Обвинитель: Какой дисциплинарный режим был установлен в лагере? Кто обеспечивал надзор и дисциплину? Каковы были меры наказания?

Свидетель: В целях ограничения своего персонала эсэсовцы использовали обычно заключенных для надзора в лагере. Сами же эсэсовцы осуществляли лишь верховный надзор. Эти заключенные были взяты из числа уголовных преступников или проституток-немок, или иногда иной национальности. В большинстве случаев это были немки. С помощью коррупции и терроризирования их превратили в животные существа. Заключенные страдали от их действий не в меньшей степени, чем от действий самих эсэсовцев. Они били так же, как били эсэсовцы, подобно эсэсовцам, мужчины вели себя так же, как женщины, а женщины были столь же жестоки, как и мужчины. Между ними не было разницы.

Используя целую систему для того, чтобы максимально принизить человеческие существа, эсэсовцы терроризировали их и с помощью террора принуждали совершать поступки, которые должны были заставить их краснеть за самих себя; эта система привела к тому, что они не являлись более человеческими существами. Вот к чему стремились эсэсовцы. И требовалось невероятное мужество, чтобы противостоять этой атмосфере коррупции и террора.

Обвинитель: Кто налагал наказания?

Свидетель: Командиры СС — мужчины и женщины.

Обвинитель: В чем состояло наказание?

Свидетель: В зверских телесных наказаниях. В частности, одним из наиболее употребительных наказаний было 50 ударов палкой по пояснице, которые производились специальной машиной. Эту машину я видела. Она состояла из системы балансов, приводимых в движение эсэсовцами. Кроме этого, были бесконечные вызовы днем и ночью на перекличку или гимнастические упражнения: ложиться плашмя — вставать, ложиться плашмя — вставать, и так в течение нескольких часов. Тех, кто падал, осыпали ударами и направляли в 25-й блок.

Обвинитель: Как обращались эсэсовцы с женщинами? Я имею в виду также и женщин СС.

Свидетель: В лагере Освенцим был дом терпимости для эсэсовцев и также для заключенных, занимавших определенные должности. Таких заключенных называли «капо».

Кроме того, когда эсэсовцам была нужна прислуга, они приходили в сопровождении «оберауфзеерин», т.е. начальницы лагеря, и в то время, когда производилась дезинфекция, указывали на молоденькую девушку, которую начальница вызывала из рядов. Они осматривали ее, и если она была красивой и нравилась им, хвалили ее физические достоинства и с согласия «оберауфзеерин», которая говорила, что отобранная должна выражать полное послушание и делать все, что от нее потребуют, брали ее в качестве служанки.

Обвинитель: Почему они приходили в то время, когда производилась дезинфекция?

Свидетель: Потому, что во время дезинфекции женщины были раздеты.

Обвинитель: Эта система коррупции и морального разложения была исключением?

Свидетель: Нет, эта система была во всех лагерях, где я находилась. Та же система существовала и в тех лагерях, в которые меня не помещали. Об этом я узнала из разговоров с прибывшими из этих лагерей. Система была совершенно одинакова во всех лагерях. Я думала, что Освенцим был одним из лагерей с наиболее суровым режимом, но затем меня направили в Равенсбрюк, и там также был дом терпимости, в который также набирали женщин из числа заключенных.

Обвинитель: Из того, что вы сказали, следует, что были использованы все возможные средства для того, чтобы принизить заключенных в их собственных глазах?

Свидетель: Да.

Обвинитель: Вы знаете, что было с партией евреев, которая почти одновременно с вами прибыла из форта Ромэнвилль?

Свидетель: Когда мы выехали из форта Ромэнвилль, находившиеся там еврейки продолжали там оставаться. Затем их отправили в направлении Дранси, и мы вновь встретились с ними в Освенциме спустя три недели после нашего приезда туда. Из общего их числа 1 200 человек в лагерь попало 125 чел., остальных немедленно по прибытии отравили газом. Месяц спустя из этих 125 евреек в живых осталась только одна.

Прием прибывающих в лагерь производился следующим образом. Вначале, когда мы только попали в лагерь, когда прибывала партия евреев, прежде всего производился отбор стариков и старух, матерей и детей, а также больных и слабых на вид. Их погружали на грузовики. Оставляли только молодых женщин, девушек и молодых людей. Последних отправляли в лагерь для мужчин.

Обычно из прибывавших партий от 1 000 до 1 500 человек в лагерь попадало не более 250 человек, самое большее 250. Остальных тут же отправляли в газовую камеру.

Также производился отбор здоровых женщин 20—30 лет, которых отправляли в блок, где производились медицинские эксперименты, и женщин более старшего возраста, а также тех девушек, которых не использовали в указанных целях, все же направляли в лагерь, предварительно обрив и вытатуировав клеймо.

Весной 1944 года был организован блок для близнецов. Это было в то время, когда прибыла колоссальная партия венгерских евреев; их было приблизительно 700 000. Доктор Менгеле, который производил эксперименты, отбирал во всех прибывших партиях близнецов. Он руководствовался желанием получить обоих близнецов, вне зависимости от того, какого они были возраста. Поэтому в этом блоке находились и маленькие дети и подростки. Я не знаю, что с ними делали, помимо того, что у них брали кровь и производили их измерение.

Обвинитель: Были ли вы очевидцем отбора, который производился по прибытии партии заключенных?

Свидетель: Да, так как в то время, когда мы работали в блоке, который был пошивочной мастерской, блоке №44, а блок, в котором мы тогда жили, был перед тем местом, куда прибывали составы, в систему приема прибывающих партий было внесено усовершенствование: вместо того, чтобы производить отбор на платформе, состав подводили по запасному пути почти к самой газовой камере. Он останавливался в 100 метpax от газовой камеры, как раз перед нашим блоком, который, конечно, отделяло два ряда колючей проволоки. Таким образом, мы видели, как распломбировывали вагоны, как солдаты выводили из них женщин, детей и мужчин. Мы присутствовали при душераздирающих сценах, видя, как разъединяли пожилые супружеские пары, как матерей понуждали оставлять своих юных дочерей, так как те попадали в лагерь, в то время как матерей и маленьких детей направляли в газовую камеру. Все эти люди не знали, какая участь им была уготована. Они находились в состоянии растерянности, потому что их отделяли друг от друга, но они не знали, что их ведут на смерть.

Чтобы разрядить атмосферу приема, в ту пору, т.е. в июне — июле 1944 года, во время отбора после прибытия состава, оркестр из молодых, красивых заключенных, одетых в белые блузки и синие матросские юбки, играл веселые арии из оперетты «Веселая вдова», баркаролу из «Сказок Гофмана» и т.д. Прибывшим говорили, поскольку они не попадали внутрь лагеря и видели лишь небольшую, окруженную зеленью платформу, на которой играл оркестр, что это трудовой лагерь. Конечно, они не могли представить себе, что их ожидает. Тех, кто был отобран для отравления газом, т.е. стариков, детей и матерей, направляли в здание из красного кирпича.

Обвинитель: Производили ли перепись этих людей?

Свидетель: Нет.

Обвинитель: На них не ставили клейма?

Свидетель: Нет, их даже не считали.

Обвинитель: На вас было сделано клеймо?

Свидетель: Да. (Свидетель показывает Суду клеймо на руке.) Отобранных направляли в здание из красного кирпича, на котором имелась надпись «бад», т.е. «баня». Там их вначале заставляли раздеться и прежде, чем направить в так называемую душевую, им выдавали полотенца. Но в дальнейшем, когда стали прибывать большие партии из Венгрии, более не было времени для того, чтобы разыгрывать представление и мистифицировать заключенных. С них безжалостно срывали одежду. Мне известны эти подробности потому, что я была знакома с молоденькой французской еврейкой, которая жила со своей семьей во французской республике...

Маленькая Мари была единственным членом семьи в девять человек, который выжил. По прибытии в лагерь ее мать и семь братьев и сестер были отравлены газом. Когда я с ней познакомилась, ей было приказано раздевать детей перед тем, как они попадали в газовую камеру. После того как люди раздевались, их заставляли пройти в помещение, которое внешне напоминало душевую. Через пробой в потолке в это помещение кидали капсюли с газом. Один из эсэсовцев наблюдал через глазок за тем действием, которое оказывал газ. Спустя пять — шесть минут после того, как газ сделал свое дело, этот эсэсовец подавал знак для того, чтобы открыли двери, и люди в газовых масках (это были заключенные) проникали в помещение и вытаскивали тела. Они нам рассказывали, что заключенные испытывали перед смертью сильные мучения, о чем свидетельствует то, что несколько тел было сцеплено друг с другом и стоило большого труда их разъединить.

После этого приходила команда, которая занималась тем, что вырывала золотые коронки и снимала искусственные челюсти, и уже после того, как тела были превращены в пепел, его просеивали снова в поисках золота.

В Освенциме было 8 крематорных печей. Но с 1944 года этого количества стало недостаточно. Эсэсовцы заставили заключенных вырыть колоссальные рвы, в которых устанавливали перекрестные перекрытия. Их обливали бензином и поджигали. Трупы сбрасывали в эти рвы.

Мы видели из нашего блока, как спустя примерно 3/4 часа или час после прибытия партии заключенных, из печей крематория начинали вырываться большие языки пламени и на небе возникало зарево от огня, поднимавшегося над рвами.

Однажды ночью мы были разбужены страшным криком, и на следующее утро мы узнали от людей, которые работали в «зондеркомандо» (команде, работавшей при газовой камере), что накануне не было достаточно газа и еще живых детей бросали в топки крематорных печей.

Обвинитель: Не могли бы вы сообщить об отборе, который производился перед наступлением зимы?

Свидетель: Ежегодно, в конце осени, в «лазарете» производили большой отбор. Видимо, это протекало в соответствии с определенной системой.

Я говорю это потому, что могу делать выводы за тот период, который я находилась в Освенциме, и такие же выводы были сделаны теми, кто находился в лагере более длительный срок, чем я.

Весной во всей Европе производили облавы на мужчин и женщин, которых отправляли в Освенцим. В живых оставляли лишь тех, у которых было достаточно сил для того, чтобы работать в течение лета. Конечно, в течение этого периода люди умирали ежедневно, но наиболее сильные, которым удавалось продержаться шесть месяцев, как, например, я, настолько ослабевали, что в конце концов попадали в «лазарет». Тогда-то осенью, и производили большой отбор, чтобы не кормить зимой лишние рты. Всех женщин, которые были наиболее истощены, отправляли в газовую камеру, как и тех, кто болел довольно продолжительный срок. Евреек травили газом почти без всякого повода. Так, например, отравили евреек, находившихся в блоке для чесоточных, хотя каждому известно, что от чесотки можно вылечить при достаточном уходе за три дня. Я вспоминаю, что из 500 больных тифом, находившихся в блоке для выздоравливающих, 450 было отправлено в газовую камеру.

В рождество 1944, нет — 1943 года, в рождество 1943 года, когда мы находились в карантине, помещавшемся перед блоком №25, мы видели, как совершенно раздетых женщин привозили в этот блок. Затем прибывали грузовики, которые не были покрыты брезентом, и на них погружали этих совершенно раздетых женщин в таком количестве, в каком грузовики могли их вместить. Затем каждый раз, когда грузовик трогался с места, заслуживший себе известность Гесслер, осужденный впоследствии на Люнебургском процессе, бежал за грузовиком и наносил этим раздетым, идущим на смерть женщинам двойной удар своей дубинкой. Женщины знали, что их везут в газовую камеру, и пытались вырваться. Их избивали жесточайшим образом. Они пытались выпрыгнуть из грузовика, и из нашего блока мы видели, как проезжали грузовики, и слышали страшные крики этих раздетых женщин, которые ехали, зная, что они будут отравлены газом. Многие из них могли бы свободно выжить, так как у них была лишь чесотка или небольшое истощение.

Обвинитель: Г-жа Вайян-Кутюрье, вы сообщили нам, что стоило угоняемым сойти с поезда, как их, даже не пересчитав, отправляли в газовую камеру. Что делали с их одеждой и их багажом?

Свидетель: Что касается евреев, то вопрос о них должен быть рассмотрен отдельно, потому что лица нееврейского происхождения сами должны были нести свой багаж в блоки, где его сортировали. Евреи должны были по прибытии оставлять все свои вещи на перроне. До того, как их пропускали, им приказывали раздеться, и их одежда и прочие вещи, которые они с собой привозили, все это оставалось на перроне, а затем направлялось в большие бараки, где производила разборку вещей команда, которую называли «Канада». В бараках вещи сортировали и отправляли в Германию. Там были всевозможные предметы: драгоценности, меховые манто и т.д.

Так как в Освенцим евреев отправляли целыми семьями, говоря им, что это нечто вроде гетто и поэтому они должны брать с собой все, что у них имеется, они привозили с собой значительные драгоценности. Я вспоминаю, что когда прибывали евреи из Салоник, им выдавали почтовые открытки, внизу на этих открытках указывалось, что адрес отправителя — Вальдзе, хотя такого пункта не существовало. Им выдавали также печатный текст с тем, чтобы они написали своим родным: «Здесь мы хорошо устроились: у нас есть работа, с нами хорошо обращаются и хорошо кормят. Ждем вашего приезда». Я лично видела такие почтовые открытки, и писари в каждом блоке получали приказ раздавать их заключенным, чтобы те отправляли их своим семьям; мне известно, что такие случаи имели место в Греции, и я не знаю, применяли ли этот метод в других местах, но в Греции (как и в Словакии) целые семьи приходили в бюро по вербовке в Салониках, изъявляя желание присоединиться к своим родным. Я вспоминаю профессора-филолога из Салоник, который с ужасом узнал в приехавшем родного отца.

Обвинитель: Могли бы вы дать показания о лагерях для цыган?

Свидетель: Рядом с нашим лагерем находились на расстоянии трех метров два лагеря, отделенные колючей проволокой. В одном из этих лагерей находились цыгане, которые в 1944 году, примерно в августе месяце, были все отравлены газом. Там были цыгане из всех европейских государств, в том числе и из Германии. По другую сторону от нашего лагеря находился так называемый лагерь для семей. В него были помещены евреи из Терезиенштадта (из гетто в Терезиенштадте), которые в отличие от нас не были выбриты, не носили вытатуированного клейма. У них оставили их одежду, они не работали. Так они прожили шесть месяцев, а спустя шесть месяцев все обитатели этого лагеря были отравлены газом. В лагере было около 6—7 тысяч евреев. Через несколько дней из Терезиенштадта прибыли новые значительные партии евреев, они также были привезены целыми семьями, и шесть месяцев спустя их всех, как и первую партию, отравили газом.

Обвинитель: Г-жа Вайян-Кутюрье, не могли бы вы дополнительно показать о том, что вы увидели перед самой отправкой из этого лагеря и при каких обстоятельствах вас из него увезли?.

Свидетель: В 1943 году перед тем, как мы были увезены из Освенцима, нас поместили в карантин.

Обвинитель: Когда это было?

Свидетель: Мы пробыли в карантине в течение 10 месяцев: с 15 июля 1943 года по май 1944 года. Затем мы были возвращены на два месяца с лагерь, после чего нас отправили в Равенсбрюк.

Обвинитель: Среди вас были только француженки из вашей партии, которые остались в живых?

Свидетель: Да, это были только француженки, оставшиеся в живых из нашей партии. От прибывших из Франции примерно в июле 1944 года евреек мы узнали, что лондонское радио сообщило о нашей партии заключенных, причем были упомянуты Майя Политцер, Даниэль Казанова, Элен Соломон и я. Мы узнали, что после этого из Берлина был отдан приказ поместить француженок, входивших в эту партию заключенных, в лучшие условия, нежели остальных заключенных. Так мы попали в карантин. Это был блок, находившийся перед лагерем по другую сторону колючей проволоки. Я должна сказать, что мы — 49 человек, которые остались в живых, обязаны жизнью этому карантину, так как через четыре месяца после нашего прибытия в лагерь нас осталось лишь 52 человека. Поэтому, несомненно, мы не смогли бы перенести 18 месяцев лагерной жизни, если бы десять месяцев мы не провели в карантине. Карантин этот был создан в связи с тем, что в Освенциме свирепствовал сыпной тиф. Поэтому для того, чтобы выйти на свободу или быть переведенным в другой лагерь, или же для того, чтобы предстать перед судом, надо было предварительно пробыть в течение двух недель в карантине, так как две недели длится инкубационный период при заболевании сыпным тифом.

Также в тех случаях, когда приходили бумаги, в которых говорилось о возможном освобождении какого-либо заключенного, его отправляли в карантин, где он находился до тех пор, пока приказ о его освобождении не был подписан. Иногда это длилось в течение многих месяцев. Минимальный срок пребывания там был две недели.

В течение этого периода проводилась политика освобождения уголовников и антиобщественных германских элементов в целях направления их в качестве рабочей силы на германские заводы. Поэтому невозможно себе представить, чтобы во всей Германии могло быть неизвестно, что существуют концлагери, могло быть неизвестно, что в этих лагерях происходит, потому что трудно предположить, что все женщины, возвращавшиеся из этих лагерей, никогда о них не рассказывали. Кроме того, на заводах, на которых работали заключенные, были «форарбейтериннен», т.е. немки-мастера — гражданские лица, которые общались с заключенными и могли с ними разговаривать. «Ауфзеериннен», работавшие в Освенциме, приехали на заводы Сименса в Равенсбрюке, чтобы работать на той же должности. Они работали прежде в качестве работниц по вольному найму на заводах Сименса в Берлине, и в Равенсбрюке они встретились с мастерами-немками, которых знали по Берлину. При нас они рассказывали последним о том, что увидели в Освенциме. Поэтому нельзя предположить, что в Германии не знали о том, что происходит в концентрационных лагерях.

Когда мы оставляли лагерь Освенцима, мы не верили самим себе, и у нас сжимались сердца при виде того, что из всех нас, т.е. из общего числа — 230, когда мы прибыли туда 18 месяцами ранее, осталась маленькая группа в 49 человек. Мы испытывали такое чувство, как будто мы оставляем ад, и впервые у нас зародилась надежда на то, что мы выживем и вновь увидим мир.

Обвинитель: Г-жа Вайян-Кутюрье, куда вас затем отправили?

Свидетель: Из Освенцима нас отправили в лагерь в Равенсбрюке. Там нас поместили в блок «НН», т.е. «нахт унд небель», что означает «секретный блок». В этом блоке вместе с нами находились польские жен-шины; некоторых называли «кроликами», потому что их использовали в качестве подопытных существ. Из партий польских женщин отбирали здоровых девушек со стройными ногами и производили над ними операции, у одних удаляли из ноги часть кости, другим делали впрыскивания, для чего именно, я не знаю. Среди подвергавшихся операциям была большая смертность.

Тех, кто отказывался идти в «лазарет», где над ними должны были произвести операцию, силой отправляли в карцер, где их оперировал приехавший из Берлина профессор. Он производил операции в военной форме, не принимая никаких антисептических предосторожностей, не надевая халата, и не вымыв рук. Среди этих «кроликов» были такие, которым удалось выжить, и они испытывают страшные страдания до настоящего времени.

Обвинитель: Ставили ли на заключенных по их прибытии в лагерь клеймо?

Свидетель: Нет. В лагере в Равенсбрюке клейма не вытатуировывали, но подвергали гинекологическому осмотру, и, так как при этом не принимали никаких предосторожностей, пользовались одними и теми же инструментами, это приводило к распространению заболеваний, причем следует учесть, что уголовные и политические заключенные находились вместе.

В блоке №32, в котором мы находились, были также русские военнопленные, которые отказались работать добровольно на заводах по производству боеприпасов. В связи с этим они были помещены в лагерь в Равенсбрюке. Поскольку они продолжали отказываться работать, их подвергали всяческим преследованиям: заставляли стоять целый день перед бараком, не давая пищи. Часть из них потом была отправлена в Барт, другая была использована при переноске ведер. В «штраф-блоке» и «бункере» также были помещены заключенные, которые отказались работать на военных предприятиях.

Обвинитель: Вы имеете в виду тюрьмы лагеря?

Свидетель: Да, тюрьмы лагеря. Впрочем, тюрьма лагеря, я ее посетила, была гражданской тюрьмой, настоящей тюрьмой.

Обвинитель: Сколько французов было в лагере?

Свидетель: От 8 до 10 тысяч.

Обвинитель: Каково общее число женщин, которые там находились?

Свидетель: К моменту освобождения, в соответствии со списками, общее число равнялось 105 тысячам с лишним человек.

В лагере производили и казни. Утром на перекличке вызывали по номерам, после этого женщин направляли в комендатуру, и их больше не видели. Спустя несколько дней их одежду помещали в вещевой склад — «эфектенкаммер», где хранили вещи заключенных.

Обвинитель: Вся система содержания в лагере была такой же, как в Освенциме?

Свидетель: В Освенциме преследовалась совершенно определенная цель — уничтожение. Производительность труда заключенных не представляла интереса. Их убивали безо всякой причины. Было достаточно заставить их стоять на ногах с утра до вечера, что же касается того, носят заключенные один или десять кирпичей, этому не придавали значения. Там полностью отдавали себе отчет в том, что людей — человеческий материал — использовали как рабов, чтобы заставить их умереть. Это и было целью, тогда как в Равенсбрюке вопрос о производительности труда играл большую роль. Это был распределительный лагерь. Когда в лагерь прибывали партии заключенных, их спешно направляли либо на предприятия по производству боеприпасов, либо на пороховые заводы, либо на строительство аэродромов, а в последнее время на рытье окопов. Отправка на заводы производилась следующим образом: промышленники, или мастера, или же уполномоченные ими лица сами приходили в лагерь в сопровождении эсэсовцев, чтобы произвести отбор. Создавалось впечатление невольничьего рынка: щупали мускулы, изучали выражение лица, после чего останавливались в своем выборе на ком-либо. Затем отобранные проходили в раздетом виде перед врачом, и тот принимал решение, могут или же не могут они работать на заводе. В последнее время врачебный осмотр был только проформой, так как брали кого бы то ни было.

Работа была непосильная, особенно потому, что не хватало пищи и было мало времени для сна, т.е. приходилось напряженно работать по 12 часов и утром и вечером выходить на перекличку. В самом Равенсбрюке был завод Сименса, на котором производились телефонное оборудование и радиоаппаратура для самолетов.

Кроме того, внутри самого лагеря находились мастерские по производству камуфляжа, военного обмундирования и всевозможных предметов, используемых солдатами...

Обвинитель: Сможете ли вы сообщить суду, в каком состоянии находился в момент освобождения лагерь, в котором содержались мужчины, и сколько осталось в живых?

Свидетель: Когда немцы покинули лагерь, они оставили в нем 2 000 больных и некоторое число добровольцев, в том числе и меня, для того, чтобы ухаживать за больными. Нас оставили без воды и без света. К счастью, на другой день прибыли русские. Таким образом, мы смогли отправиться в лагерь, где помещались мужчины, и там мы увидели неописуемое зрелище. В течение пяти дней у заключенных не было воды. В лагере находилось 800 человек тяжело больных, три врача и семь медсестер, которые не успевали выносить мертвых из помещений, в которых лежали больные. Благодаря содействию Красной Армии мы смогли перевезти этих больных в чистые блоки, оказать им необходимую помощь и покормить их. К сожалению, я могу назвать лишь число французов. Когда мы прибыли в лагерь, в нем находилось 400 французов, но только 150 вернулось во Францию. Что касается остальных, то было слишком поздно, несмотря на оказанную им помощь...

Обвинитель: Присутствовали ли вы при казнях, и при каких обстоятельствах они совершались в лагере?

Свидетель: Я не присутствовала при казнях. Я знаю лишь, что последняя казнь имела место 22 апреля, за неделю до прихода Красной Армии. Как я уже говорила, заключенных отправляли в комендатуру, затем возвращалась только их одежда, а их карточки вынимали из картотеки.

Обвинитель: Являлось ли положение в этом лагере исключением, или вы полагаете, что такова была система?

Свидетель: Трудно дать точное представление о концентрационных лагерях, когда лично сам в них не побываешь, так как можно только привести примеры зверского обращения, но невозможно дать почувствовать это медленное, монотонное существование. Когда спрашивают, что являлось самым ужасным, невозможно на это ответить, так как все было ужасным; ужасно умирать от голода, от жажды, быть больным, видеть, как умирают вокруг товарищи по заключению и не иметь возможности что-либо сделать. Ужасно думать о своих детях, о своей стране, которых никогда больше не увидишь. Иногда наступали такие моменты, когда мы сомневались, не кошмар ли это, так эта жизнь нам казалась по своему ужасу нереальной.

В течение месяцев и годов у нас было одно желание: чтобы несколько из нас осталось в живых и мы рассказали всему миру о том, что такое нацистская каторга, так было всюду — в Освенциме и в Равенсбрюке. А те, которые были в других лагерях, рассказывают же самое— всюду систематически проявлялась беспощадная воля к тому, чтобы использовать людей в качестве рабов и, когда они больше не в состоянии работать, убивать их.

Дюбост: вы больше не можете ничего рассказать?

Вайян-Кутюрье: Нет.

Дюбост: Я закончил допрос.

Руденко: Я вопросов не имею.

Максвел Файф: Я вопросов не имею.

Маркс: Я говорю от имени защитника организации СС адвоката Бабеля. Доктор Бабель не может присутствовать на сегодняшнем утреннем заседании, так как ему предложено явиться на совещание к генералу Митчеллу. Господа Судьи! Я позволю себе задать свидетелю несколько вопросов.

Госпожа Кутюрье, Вы заявили, что Вы были арестованы французской полицией?

Вайян-Кутюрье: Да.

Маркс: На каком основании Вы были арестованы?

Вайян-Кутюрье: За участие в движении Сопротивления.

Маркс: Теперь следующий вопрос... Какое у Вас образование, и какие должности Вы занимали?

Вайян-Кутюрье: Где?

Маркс: Например, были ли Вы учительницей или лектором?

Вайян-Кутюрье: До войны?

Маркс: До войны.

Вайян-Кутюрье: Я не могу понять, что имеет общего Ваш вопрос с настоящей темой. Я была журналисткой...

Маркс: Как же можно объяснить то, что Вы сами так легко отделались и что Ваше состояние здоровья настолько хорошее?

Вайян-Кутюрье: Во-первых, я была освобождена год тому назад, а год достаточный срок для восстановления своих сил. Затем я была в течение 10 месяцев, как я об этом уже говорила, в карантине и мне посчастливилось не умереть от сыпного тифа, хотя я и болела им три с половиной месяца.

С другой стороны, так как я знаю немецкий язык, в Равенсбрюке я в последнее время работала на перекличке в лазарете, и поэтому мне не пришлось страдать от непогоды...

Маркс: Вы здесь сообщали только свои личные наблюдения или же и сообщения из других источников?

Вайян-Кутюрье: Каждый раз я указывала в моем заявлении, о чем идет речь; я ничего не сказала кроме того, что было проверено по первоисточникам, причем несколькими лицами, но большинство моих показаний основывается на личных наблюдениях.

Маркс: Как можно объяснить тот факт, что у Вас есть точные статистические сведения, например, что 700 000 евреев прибыло из Венгрии?

Вайян-Кутюрье: Я вам сказала, что работала в канцелярии, а что касается Освенцима, то я сказала, что была знакома с секретарем, фамилию и адрес которой я называла суду.

Маркс: Утверждают, что только 350 000 тысяч евреев прибыло из Венгрии, по данным начальника гестапо Эйхманна.

Вайян-Кутюрье: Я не желаю спорить с гестапо. У меня есть веские основания считать, что то, что заявляет гестапо, не всегда бывает точно

(Смех а зеле).

Маркс: Как с Вами лично обращались, с Вами хорошо обращались?

Вайян-Кутюрье: Как и с другими.

Маркс: Как и с другими. Вы ранее сказали, что немецкий народ должен был знать о происходящем в Освенциме? На чем Вы основываетесь, утверждая это?

Вайян-Кутюрье: Во-первых, на том факте, что когда мы направлялись в лагерь, солдаты германской армии, уроженцы Лотарингии, говорили нам в вагоне, что если бы мы знали, куда мы едем, мы не спешили бы туда прибыть.

Во-вторых, на том факте, что немки, которые выходили из карантина и направлялись на работу на заводы, знали об этих фактах и все они заявляли, что расскажут об этом вне лагеря. И, в-третьих, на том факте, что на всех заводах, где работали заключенные, они общались с немецким гражданским населением. Кроме того, надзирательницы также общались со своими семьями и друзьями и часто хвастались тем, что они видели.

Маркс: Еще один вопрос. До 1942 года Вы могли наблюдать поведение немецких солдат в Париже. Разве немецкие солдаты вели себя там непристойно, и разве они не платили за все, что они отбирали?

Вайян-Кутюрье: Я не имею об этом ни малейшего представления. Я не знаю, платили ли они за то, что отбирали. Что касается достойного обращения, то слишком много из моих было убито или истреблено, чтобы мое мнение не отличалось от Вашего по этому вопросу.

Маркс: У меня нет больше вопросов к свидетельнице...

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ВОЕННОГО ТРИБУНАЛА 15 АПРЕЛЯ 1946 г.

Показания свидетеля Рудольфа Гесса

Д-р Кауфман (защитник подсудимого Кальтенбруннера): С разрешения Трибунала я вызываю свидетеля Рудольфа Гесса.

(Свидетель занимает свое место.)

Председатель: Встаньте. Назовите свое имя.

Свидетель: Рудольф Франц Фердинанд Гесс.

Председатель: Повторяйте за мной слова присяги:

«Клянусь богом, всемогущим и всеведущим, что я буду говорить чистую правду, ничего не утаю и ничего не прибавлю».

(Свидетель повторяет присягу.)

Председатель: Садитесь.

Кауфман: Свидетель, ваши показания будут иметь большое значение. Вы, вероятно, единственный человек, который может пролить свет на еще неизвестные факты и показать, кто давал приказы на уничтожение евреев, проживающих в Европе, какие эти приказы и в какой степени их выполнение было секретным.

Председатель: Д-р Кауфман, задавайте, пожалуйста, свидетелю вопросы.

Кауфман: Вы с 1940 по 1943 год были начальником лагеря Освенцим?

Гесс: Так точно.

Кауфман: За этот период времени сотни тысяч людей были там уничтожены? Это правда?

Гесс: Так точно.

Кауфман: Правда ли, что вы сами не имеете точных записей о количестве этих жертв, так как вам запрещали делать подобные записи?

Гесс: Да, это правда.

Кауфман: Верно ли, что только один человек, фамилия которого Эйхман, вел такие записи, человек, которому были поручены организация этого дела и сбор людей?

Гесс: Так точно.

Кауфман: Правильно ли, что Эйхман заявил вам, что в общем в Освенциме уничтожено более двух миллионов евреев?

Гесс: Так точно.

Кауфман: Мужчин, женщин и детей?

Гесс: Да.

Кауфман: Вы участвовали в мировой войне?

Гесс: Так точно.

Кауфман: В 1922 году вы вступили в партию?

Гесс: Так точно.

Кауфман: Вы были членом СС?

Гесс: С 1934 года.

Кауфман: Правильно ли, что в 1924 году вы были осуждены к довольно продолжительному заключению за участие в убийстве?

Гесс: Так точно.

Кауфман: В конце 1934 года вы попали в концентрационный лагерь в Дахау?

Гесс: Так точно.

Кауфман: Какие задачи у вас были там?

Гесс: Сначала я был руководителем блока заключенных, затем вел учет заключенных и, наконец, был хранителем их имущества.

Кауфман: Как долго вы были там?

Гесс: До 1938 года.

Кауфман: Где вы были с 1938 года? Какие должности вы занимали?

Гесс: В 1938 году я попал в лагерь Саксенхаузен, где сперва я был адъютантом начальника лагеря, а затем начальником лагеря, в котором сидели лица, находившиеся в превентивном заключении.

Кауфман: Когда вы были начальником лагеря в Освенциме?

Гесс: Я был начальником лагеря в Освенциме с мая 1940 года по 1 декабря 1943 года.

Кауфман: Сколько заключенных было в Освенциме при предельной наполненности лагеря?

Гесс: Максимально в Освенциме было приблизительно 140 тысяч заключенных мужчин и женщин.

Кауфман: Правильно ли, что в 1941 году вы были приглашены в Берлин к Гиммлеру? Расскажите кратко содержание вашей беседы?

Гесс: Хорошо. Летом 1941 года я был приглашен лично рейхсфюрером СС Гиммлером в Берлин. Я не могу дословно повторить, что он мне говорил, но смысл его слов был таков: фюрер приказал окончательно разрешить еврейский вопрос. Мы, т.е. СС, должны провести этот приказ в жизнь. Если теперь, в данное время, мы не сделаем этого, то позднее еврейский народ уничтожит немецкий народ. Он сказал, что он выбрал Освенцим потому, что он расположен наиболее удобно в смысле подвоза людей по железной дороге, и потому, что на этой местности легко установить заграждения.

Кауфман: На этом совещании Гиммлер сказал вам, что вся кампания является «тайным государственным делом»?

Гесс: Да, на это он обратил мое внимание особо. Он сказал, что даже своему непосредственному начальнику Глюксу я не должен ничего говорить об этом. Настоящее совещание касается лишь нас обоих, и я должен хранить полное молчание по отношению ко всем остальным людям.

Кауфман: Какую должность занимал Глюкс, которого вы только что назвали?

Гесс: Группенфюрер Глюкс был инспектором концентрационных лагерей и подчинялся непосредственно рейхсфюреру.

Кауфман: Название «тайное государственное дело» означает, что знающий что-либо о нем ни одним намеком не может о нем рассказывать, не подвергая свою жизнь опасности?

Гесс: Да. Это означает, человек, знающий что-либо о нем, не должен говорить о нем ни с кем другим и что он ответственен своей головой за то, чтобы никто не знал о нем.

Кауфман: Скажите, вы нарушили когда-нибудь это возложенное на вас обязательство, рассказав об этом кому-нибудь?

Гесс: Нет, до конца 1942 года я никому ничего об этом не говорил.

Кауфман: Почему вы называете именно эту дату? После вы говорили что-нибудь какому-либо третьему лицу?

Гесс: В конце 1942 года тогдашний гаулейтер Верхней Силезии своими замечаниями обратил внимание моей жены на то, что делается в моем лагере. Позже моя жена спросила меня, соответствует ли это действительности, и я ответил ей утвердительно.

Это единственное нарушение обещания, которое я дал рейхсфюреру. Больше я никому ничего не говорил.

Кауфман: Когда вы познакомились с Эйхманом?

Гесс: С Эйхманом я познакомился примерно через четыре недели после того, как я получил приказ рейхсфюрера. Он приехал в Освенцим, чтобы обсудить со мной порядок выполнения этого приказа. Как рейхсфюрер сказал мне во время нашей беседы, он поручил Эйхману обсудить его со мной. Все остальные указания я получал от него, от Эйхмана.

Кауфман: Опишите кратко, правильно ли, что лагери в Освенциме были совершенно изолированы? Какие меры были приняты для того, чтобы держать в строжайшем секрете проведение возложенной на вас задачи?

Гесс: Лагерь Освенцим как таковой находился в трех километрах от города. В округе на 20 тысяч моргенов все население должно было покинуть свое местожительство. На всю эту территорию разрешалось вступать лишь эсэсовцам, гражданские служащие имели специальные пропуска. Лагерь Биркенау, превращенный после в лагерь уничтожения, находился от Освенцима на расстоянии двух километров. Самые сооружения лагеря, использовавшиеся вначале, находились в лесу, были хорошо замаскированы и издали совершенно незаметны. Кроме того, зона была объявлена запретной, и даже члены СС, которые не имели специальных пропусков, не могли проходить на нее. Таким образом, никто, кроме уже указанных лиц, не имел возможности вступать на эту территорию.

Кауфман: Иногда прибывали железнодорожные эшелоны. Через какие промежутки времени они прибывали и сколько примерно людей находилось каждый раз в таком эшелоне?

Гесс: До 1944 года соответствующие кампании проводились в разных странах; в разное время, так что нельзя говорить о систематическом поступлении людей в лагерь. В течение примерно 4—6 недель ежедневно прибывало 2—3 эшелона с примерно двумя тысячами человек каждый. Сперва эшелоны переводились на запасный путь у Биркенау. Паровоз, доставлявший эти эшелоны, отправлялся обратно. Охрана, сопровождавшая эшелоны, должна была сейчас же покинуть эту область, а заключенные, приехавшие с эшелоном, принимались охраной лагеря. Затем два эсэсовских врача определяли их трудоспособность. Трудоспособные заключенные шли в Освенцим или в Биркенау; нетрудоспособные доставлялись сначала во временные помещения, о которых выше шла речь, а затем — в новоотстроенный крематорий.

Кауфман: На недавно проведенном мной допросе вы заявили, что приблизительно 60 человек были назначены для приемки этих эшелонов и что эти 60 человек были обязаны соблюдать тайну, так, как это было описано ранее. Вы подтверждаете это?

Гесс: Так точно. Эти 60 человек должны были быть всегда наготове направлять нетрудоспособных заключенных в построенные сооружения. Они, а также и еще около десяти младших командиров и командиров, врачей и санитаров, несколько раз письменно и устно подтверждали свое обязательство держать в строжайшем секрете все, что происходило в лагере.

Кауфман: Мог посторонний человек, наблюдавший прибывавшие эшелоны, подумать, что люди, находящиеся в них, предназначены для уничтожения, или такая возможность была невелика уже потому, что в Освенциме было очень большое движение эшелонов, подвозились материалы и т.д.?

Гесс: Так точно. Наблюдатель, который не ставил себе специальной цели наблюдения за эшелонами, не мог составить себе общей картины, так как прибывали не только эшелоны с новыми заключенными, которые использовались в лагере. Довольно большое количество эшелонов уезжало из лагеря с трудоспособными или предназначенными для обмена заключенными. Двери товарных вагонов были плотно закрыты, так что наблюдатель не мог видеть находившихся там людей. Кроме того, каждый день в лагерь прибывало до 100 вагонов с материалами, продуктами питания и пр., и, с другой стороны, они увозили военную продукцию, изготовленную в мастерских лагеря.

Кауфман: Правильно ли то, что по прибытии в лагерь жертвы должны были снимать с себя всю одежду и сдавать ценные вещи?

Гесс: Да.

Кауфман: И затем их сразу отправляли туда, где их ждала смерть?

Гесс: Да.

Кауфман: Скажите мне, руководствуясь вашим опытом, знали эти люди о том, что их ожидало?

Гесс: В большинстве случаев они ничего не знали, т.е. принимались меры в том направлении, чтобы не посеять в них сомнение и не вызывать подозрения, что им предстоит смерть. Так, например, на дверях и стенах были развешаны объявления, которые указывали на то, что заключенным предстоит пройти процедуру дезинсекции или санитарной обработки в бане. Это объявляли заключенным на нескольких языках через посредство других заключенных, которые прибыли с прежними эшелонами и при выполнении всей акции работали в качестве подручных.

Кауфман: Смерть наступала через 3—15 минут, как вы мне об этом уже говорили. Не так ли?

Гесс: Да, так точно.

Кауфман: Затем вы мне говорили, что до наступления смерти жертвы теряли сознание?

Гесс: Да. Как мне удалось установить благодаря своим собственным наблюдениям или через врачей, в зависимости от температуры и количества людей, находящихся в камерах, срок наступления потери сознания или смерти был очень различен. Люди теряли сознание через несколько секунд или минут.

Кауфман: Вы сами имеете семью и детей, у вас когда-нибудь была жалость к этим жертвам?

Гесс: Да.

Кауфман: Но почему вы все-таки проводили это?

Гесс: При всех тех сомнениях, которые у меня возникали, единственным руководящим началом оставался обязательный приказ рейхсфюрера Гиммлера и данное им обоснование этого приказа.

Кауфман: Я спрашиваю вас: осматривал Гиммлер лагерь и убеждался ли он сам в том, как происходил процесс уничтожения?

Гесс: Да, конечно. В 1942 году Гиммлер посетил лагерь и проследил за одним процессом целиком, с начала до конца.

Кауфман: То же самое можно сказать и об Эйхмане?

Гесс: Эйхман несколько раз был в Освенциме и знал все хорошо...

Кауфман: Что вам известно о так называемых медицинских опытах с живыми заключенными?

Гесс: Медицинские опыты проводились в различных лагерях. В Освенциме производились опыты по стерилизации профессором Клаубертом и доктором Шуманом и опыты над близнецами эсэсовским врачом доктором Менгеле.

Кауфман: Знаете вы доктора Рашера?

Гесс: В Дахау был врач военно-воздушных сил Рашер, который делал опыты над заключенными, приговоренными к смерти, с целью определить сопротивление человеческого организма в камерах с сжатым воздухом и при низкой температуре.

Кауфман: Вы сами знаете, насколько подобного рода опыты были известны другим людям, находящимся в лагере?

Гесс: Конечно, эти опыты, как и все остальное, проводились как «тайное государственное дело». Но нельзя было избежать того, чтобы эти опыты, которые проводились в таком большом лагере и которые заключенные сами должны были как-то наблюдать, стали известны.

Насколько эти опыты стали известны вне пределов лагеря, я не знаю...

(Далее допрос переходит к представителю обвинения от США полковнику Эймену.)

Эймен: Я прошу, чтобы свидетелю показали документ номер 3868-ПС, который я представляю Трибуналу в качестве документального доказательства за №США-819.

(Свидетелю передается документ.)

Вы подписали это письменное показание добровольно, свидетель?

Гесс: Да.

Эймен: И это письменное показание, данное под присягой, верно во всех отношениях?

Гесс: Да.

Эймен: Господа судьи, мы имеем это письменное показание на четырех языках.

Вы уже частично осветили нам некоторые вопросы, которые содержатся в этом письменном показании. Поэтому я опущу некоторые части этого показания. Следите, пожалуйста, за текстом, когда я буду читать. Экземпляр письменного показания перед вами?

Гесс: Да.

Эймен: Я опускаю первый абзац и начинаю со второго:

«Я постоянно имел дело с администрацией концентрационных лагерей, начиная с 1934 года, и служил в Дахау до 1938 года. Затем я был адъютантом начальника лагеря в Саксенхаузене с 1938 года до 1 мая 1940 г., когда меня назначили начальником лагеря в Освенциме. Я был начальником этого лагеря до 1 декабря 1943 г. Я думаю, что по крайней мере 2 500 000 жертв было там истреблено путем отравления в газовых камерах и сожжения, и по крайней мере еще 500 000 человек погибло от голода и болезней. Таким образом, общая цифра погибших достигает приблизительно трех миллионов человек, т.е. 70 или 80% всех лиц, посланных в Освенцим в качестве заключенных. Остальные заключенные попали в число отобранных для использования на принудительных работах в промышленных предприятиях, которые имелись при концентрационных лагерях. Среди казненных и сожженных лиц имелись русские военнопленные, которые были изъяты гестапо из лагерей для военнопленных. Эти военнопленные были доставлены в Освенцим в армейских эшелонах офицерами и солдатами регулярной германской армии. Среди остальных погибших было примерно 100 тысяч немецких евреев и множество лиц, принадлежавших в большинстве случаев к еврейской национальности, из Голландии, Франции, Бельгии, Польши, Венгрии, Чехословакии, Греции и других стран. В течение лета 1944 года только в Освенциме мы казнили примерно 400 тысяч венгерских евреев».

Это все правильно, свидетель?

Гесс: Да.

Эймен: Теперь я опущу несколько первых строк третьего абзаца и начну с середины его...

Скажите, свидетель, правильна ли дата в конце третьего абзаца, в том месте, где говорится о том, что только в Освенциме в течение лета 1944 года было казнено 400 000 венгерских евреев. Это было в 1944 или в 1943 году?

Гесс: 1944 год. Частично число это относится и к 1943 году, но только частично. Я не могу сейчас точно указать количества, во всяком случае, конец относится к осени 1944 года.

Эймен: Хорошо.

«4) Массовое истребление путем отравления газом началось летом 1941 года и продолжалось до осени 1944 года. Я лично осуществлял наблюдение за казнями в Освенциме до 1 декабря 1943 г. Благодаря своей инспекторской должности, занимаемой мною в лагерях в течение долгого времени, мне известно, что эти массовые казни продолжались так же, как и раньше. Все массовые казни путем удушения в газовых камерах проводились по непосредственному распоряжению, под наблюдением и под ответственностью главного имперского управления безопасности. Все распоряжения о выполнении этих массовых казней я получал непосредственно от него».

Свидетель, эти показания верны и соответствуют действительности?

Гесс: Да.

Эймен: «5) 1 декабря 1943 года я был назначен начальником 1 отдела группы «Д» главного административно-хозяйственного управления. На этом посту я занимался координированием всех вопросов, возникавших между РСХА и концентрационными лагерями, находившимися в ведении главного административно-хозяйственного управления. Я оставался на этом посту до самого конца войны. Поль, бывший начальником главного административно-хозяйственного управления, часто вел письменные и устные переговоры по вопросам, касавшимся лагерей».

Вы уже сообщили нам об объемистом отчете, который вы привезли Кальтенбруннеру в Берлин. Поэтому я опускаю остальную часть 5-го абзаца.

«6. Окончательное разрешение еврейского вопроса означало полное уничтожение всех евреев в Европе. В июне 1941 года мне было приказано позаботиться об оборудовании для истребления их в Освенциме. В то время в генерал-губернаторстве существовали три лагеря уничтожения: Бельзен, Треблинка и Вольцек. Эти лагери подчинялись эйнзатц-командам полиции безопасности и СД. Я поехал в лагерь Треблинка, чтобы ознакомиться с тем, как там проводилось истребление. Начальник лагеря в Треблинке сказал мне, что он ликвидировал 80 тысяч человек в течение полугода. Он занимался главным образом истреблением евреев из варшавского гетто. Он применял газ моноксид, но я считал, что этот метод не очень эффективен. Поэтому, когда я устроил в Освенциме помещение для уничтожения, я применял циклон Б — кристаллизованную синильную кислоту, которую мы бросали в камеру смерти через небольшое отверстие. В зависимости от климатических условий в этой камере люди умирали в течение 3—15 минут. О наступившей смерти мы узнавали по тому, что находившиеся в камере люди переставали кричать. Перед тем как открывать двери, чтобы убрать трупы, мы выжидали обычно с полчаса. После того как трупы были вынесены, наши особые команды занимались тем, что снимали с жертв кольца и извлекали золотые зубы».

Все это правда и соответствует действительности, свидетель?

Гесс: Да.

Эймен: Кстати, что делали с золотом, которое вынимали изо рта трупов, вы это знаете?

Гесс: Да.

Эймен: Скажите же это Трибуналу.

Гесс: Золото расплавлялось и передавалось главному санитарному управлению СС в Берлине.

Эймен: «7) Другое усовершенствование, которое мы провели по сравнению с лагерем Треблинка, было то, что мы построили нашу газовую камеру так, что она могла вместить 2 000 человек одновременно, а в Треблинке десять газовых камер вмещали по 200 человек каждая. Жертвы мы выбирали таким образом: в Освенциме два дежурных врача осматривали заключенных, прибывавших эшелонами. Заключенных направляли к одному из врачей, который тут же на месте принимал решение, Пригодных к работе направляли в лагерь, остальных же немедленно посылали на фабрики истребления. Маленьких детей истребляли всех, так как они не могли работать.

Еще одно усовершенствование, которое мы ввели по сравнению с Треблинкой. В Треблинке жертвы всегда знали, что они умрут; у нас жертвы думали, что их подвергнут санитарной обработке. Конечно, часто они догадывались о наших действительных намерениях и иногда начинались бунты и возникали затруднения. Очень часто женщины пытались спрятать своих детей под одеждой, но, конечно, когда мы обнаруживали их, мы отправляли их в камеры уничтожения. Нам было приказано проводить все это истребление тайно, но ужасающий и тошнотворный смрад от постоянного сжигания трупов заполнял всю территорию, и все население, проживающее в окрестностях, знало, что в Освенциме проводилось истребление людей».

Скажите, свидетель, все это правильно и соответствует действительности?

Гесс: Да.

Эймен: Теперь я пропущу параграфы 8-й и 9-й, где говорится о медицинских экспериментах, о которых вы уже дали показания. Перехожу к параграфу 10-му.

«10. Рудольф Мильднер был начальником гестапо в Катовицах примерно с марта 1941 года до сентября 1943 года. В качестве такового он часто посылал в Освенцим пленных для заключения или казни. Несколько раз он сам приезжал в Освенцим. Трибунал гестапо и штандгерихт СС, которые судили лиц, обвиняемых в различных преступлениях, как, например, побег военнопленных и т.д., часто заседали в Освенциме, и Мильднер нередко присутствовал на разбирательстве дел таких лиц, которых обычно казнили в Освенциме вслед за вынесением приговора. Я показал Мильднеру весь комбинат истребления в Освенциме; он был в этом непосредственно заинтересован, так как он должен был посылать евреев со своей территории для истребления в Освенцим».

«Я понимаю английский язык, как об этом сказано выше. Вышеприведенные показания правильны; это показание было дано мной добровольно и без принуждения; я подписал его по прочтении 5 апреля 1946 г. Нюрнберг».

Теперь я спрашиваю вас, свидетель, правильно ли все то, что я зачитал вам?

Гесс: Да.