Татьяна Устинова

Прошлое неотступно преследует нас

Много ли нужно, чтобы мир преобразился? Чтобы в одночасье жизнь из однообразной и серой превратилась в яркую и зажигательную?

Мне достаточно одной книжки!

Для нас, читателей, жизнь с новым детективом качественно отличается от жизни без нового детектива. Мысль о нем согревает и придает сил. Еще пять минут назад казалось, что день категорически не удался, а сейчас в руках новый роман Евгении Горской «Под защитой высших сил». Счастье и ликование, есть что почитать!

Вы ведь тоже мучаетесь с выбором книги на ночь? Когда роешься на полках домашней библиотеки, перебирая корешки уже прочитанных и перечитанных книг, мечтая о легком, захватывающем, интересном, в меру опасном и – самое главное – новом приключении. Вот… чтобы все, как мы любим, но только новое!

Поэтому я всегда с нетерпением жду очередную книгу Евгении Горской. Я в ней заранее уверена, и детектив «Под защитой высших сил» с лихвой оправдывает все ожидания.

Хорошая книга!.. Таких сейчас пишут мало, ах как мало! Читать стало пугающе нечего, несмотря на разнообразие обложек в книжных магазинах. Выручает Евгения Горская – она пишет отличнейшие детективы. Ее тексты искрометны, точны, легки и игривы, а интриги тщательнейшим образом продуманы и старательно запутаны – без помощи автора нам ни за что не разобраться! Роман читается быстро, залпом, на одном дыхании: с первых страниц затягивает в бешено бурлящий водоворот, казалось бы, не связанных событий и характерных – смешных и страшных – персонажей.

Горская в очередной раз заставляет нас вцепиться в ее новую книгу как в спасательный круг и сломя голову нестись навстречу новой, увлекательной и парадоксальной развязке.

Какой бы сногсшибательно интересной и лихой ни была интрига, нам всегда нужна минута, чтобы перевести дыхание, отвлечься, осознать произошедшее. Это правило железно срабатывает и в литературе, и жизни. Время от времени нам необходима короткая пауза, после которой можно бежать дальше. И Евгения Горская умело жонглирует сюжетными линиями, «переключает» и смешит нас – ее увлеченных и благодарных читателей. Наше внимание легко и незаметно переключается с детективной интриги на любовную. Вот мы вместе с героиней Настей сначала недоумеваем, откуда взялся серый «Форд», из которого злодеи вроде бы следят за ней, хотя зачем за ней следить, она самый обыкновенный инженер, и тут же радуемся, что рядом оказался Денис, новый начальник и непонятный человек, который приходит на помощь в самый нужный момент.

Читаешь «Под защитой высших сил» и до самой последней страницы не веришь: неужели герои и правда смогут выпутаться из этого ужаса?! Кто строит козни против несчастной Насти? Кого на самом деле любит Денис? И почему семейная реликвия – сердоликовый слоник с рубиновыми глазками – достается вовсе не тому, кому предназначался?..

Что скрывается в прошлом, какие страшные тайны, какие скелеты в шкафу?.. А там есть что прятать, уверяю вас! Чего только нет в этих старых пыльных шкафах, каких только ужасных происшествий, недоделанных дел, неосуществленных любовей! Ведь недаром говорят, что прошлое неотступно преследует нас, и хорошо, если оно светлое и радостное, а если стыдное и страшное? Как быть? Выход только один – жить дальше здесь и сейчас, а за грехи прошлого пусть отвечают те, кто их совершил, или тогда уж не отвечает никто. Жизнь слишком коротка и непредсказуема, чтобы тратить ее на оплату чужих счетов.

Разумеется, мир не может преобразиться в одно мгновение, да, собственно говоря, этого и не нужно. Но есть время читать, и это не одно мгновение, а, к счастью, больше, гораздо больше!.. Пока вы читаете эту книгу, мир вокруг вас, может, и не изменится, но уж точно ваш собственный, личный, маленький мир станет ярче, объемнее и интересней!

Среда, 27 октября

Она ненавидела Анастасию Берсеньеву так сильно, что иногда ее это по-настоящему пугало. Временами ей казалось, будто вся ее жизнь сосредоточена только на одном: на необходимости срочно, сию минуту, сделать что-то, чтобы Берсеньева не только никогда больше не попадалась ей на глаза, но чтобы ее вообще не было. Чтобы она попала под машину, или умерла от скоротечной болезни, или ее убил бы за жалкие копейки обкурившийся наркоман.

Но и эти картины ее не радовали, она понимала, что Настина смерть не принесет ей облегчения, это слишком низкая цена за те муки, которые она испытывала из-за самого Настиного существования. Берсеньева должна не просто умереть, она должна умереть в муках. И обязательно знать, кто принес ей смерть и муки. Должна рыдать, и вымаливать прощение, и каяться, и ползать у ее ног, и только после этого ненависть, такая оглушающая и острая, пойдет на убыль, а потом исчезнет совсем, и она сможет наконец-то жить спокойно. Как жила до встречи с Берсеньевой.

Ненависть была давней, и она уже почти привыкла к ней и понимала, что сделать ничего с Настей не сможет, и только боялась, что это чувство разъест изнутри ее собственный организм, и из-за неминуемых болезней еще больше ненавидела ее.

Она вздохнула, провела ладонями по лицу и медленно потянулась к телефону.

– Настюша, – грустно произнес Боря, – я сегодня к тебе не приду. К маме поеду. Горло болит, и температура наверняка есть. Работать совсем не могу. Ты-то как?

– Я нормально, – отчиталась Настя.

– Ну слава богу. Придешь домой, позвони.

– Обязательно.

Ей хотелось сказать, что ухаживать за ним она сможет не хуже его мамы, но не сказала. Болеть Борис всегда ездил к матери. Чтобы ее, Настю, не заражать.

– Не хочу, чтобы и ты заболела, – произнес грустно Боря. – Ты уж поосторожней, не простудись.

Заразить маму он почему-то не боялся.

– Поправляйся, Борь, – попросила Настя и добавила совсем лишнее: – Я буду тебя ждать.

Он нисколько не сомневался, что она будет его ждать.

Настя бросила телефон в сумку и потянулась за сигаретой.

Ей давно уже пора привыкнуть к тому, что Борис живет на два дома. Даже не так: он живет у мамы, а к ней, к Насте, просто приходит в гости. С ночевкой.

Пора привыкнуть, но она не привыкла. Ей надо знать, приедет он вечером или нет. И строить планы на выходные. Но планы она не строила давно, потому что Борис в любой момент мог бросить ее одну.

– Мне необходимо съездить к маме, Настюша, – вспоминал он в субботу утром. – Приезжает тетя Тоня, я давно ее не видел.

Или нужно съездить с мамой на дачу. Или сделать еще что-нибудь гораздо более важное, чем побыть с ней, Настей.

Ее он с собой никогда не приглашал.

Ей хотелось, чтобы у них была «семья», но семьи не получилось.

Настя достала сигарету из пачки, покрутила и сунула руку в карман брюк – зажигалка была на месте. Давно надо бросить вредную привычку курить и радоваться тому, что ей придется идти в пустую квартиру, например.

Настя отъехала на кресле от рабочего стола, посмотрела в погасший экран компьютера и отправилась в курилку на холодную пожарную лестницу.

* * *

Ракитин мог думать только в абсолютной тишине. Любые звуки: музыка, разговоры – его раздражали, от этого мысли путались, терялись, и это вызывало еще большее раздражение. В курилке он был один и думать мог сколько угодно.

Размышлять ему было о чем. Он третий день занимал солидную должность заместителя директора солидного проектного института. Не то что он очень стремился к этой должности, но, когда совсем недавно знакомый по бесчисленным совещаниям директор смежного института предложил ему стать своим заместителем, согласился сразу. Даже раньше, чем успел удивиться неожиданному предложению.

Ракитин уставился на неработающую камеру внутреннего наблюдения и едва не вздрогнул, когда гулко хлопнула тяжелая металлическая лестничная дверь.

К счастью, появившаяся девушка была одна, стояла тихо и размышлять не мешала.

Надо узнать, почему не работает камера, решил Ракитин. И приказать, чтобы починили. Потом мысленно прошелся по длинному перечню проектов, которые нужно было сдать к новому году, и только тогда понял, что смотрит украдкой на бледный профиль незнакомой девушки. Профиль был красивый, необычный, только он не мог понять, в чем его необычность. Как на старинной монете, почему-то подумалось Ракитину, хотя старинных монет он и в руках никогда не держал, только на картинках видел.

Девушка повернулась к нему лицом, сбрасывая пепел, и он поспешно отвернулся. Снова мысленно прошелся по перечню проектов, который уже знал наизусть, и украдкой посмотрел на девушку. Теперь она стояла к нему вполоборота и в полумраке показалась ему похожей на античную статую.

Красивая, не смог не признать Ракитин, решительно погасил сигарету и быстро спустился на пол-этажа к собственному, еще непривычному, кабинету.

* * *

Настроение после Бориного звонка окончательно испортилось. Не хотелось работать, и не хотелось идти домой. Что она будет делать одна весь вечер? Одной ей было тоскливо. Она мечтала приготовить для Бори ужин и рассказать ему, что соседка Эмма Владимировна, которую Настя встретила утром у подъезда, завела новую собаку неизвестной породы. Совсем маленькая собачка испугалась большой Насти и спряталась за хозяйку.

Или еще что-нибудь рассказать, или просто помолчать, глядя на уставшего Борю.

С трудом сосредоточившись на проекте, Настя заставила себя углубиться в очередную схему и, подняв голову на стук открываемой двери, над которой висели часы, удивилась, что рабочий день подошел к концу.

– К завтрашнему утру нужно подготовить справку по всем текущим проектам, – лениво приказала вошедшая Таня Саморукова. Татьяна, став несколько месяцев назад начальником отдела, всегда говорила лениво, чуть растягивая слова. И всегда именно так: «Нужно сделать». Впрочем, иногда Таня говорила не «нужно сделать», а «вы можете сделать то-то и то-то?», и никогда – «сделайте, пожалуйста». Наверное, чтобы не произносить «пожалуйста». Вместо «спасибо» же просто кивала.

Саморукова, войдя в комнату, где, кроме Насти, было еще два человека, ни к кому конкретно не обращалась, но все понимали, что справку придется готовить Насте. Витя Торошин, только летом окончивший институт, и Инна Марковна, которой уже давно полагалось быть на пенсии, выжидательно уставились на молодую начальницу, а Настя и не взглянула на нее.

Она уже давно с трудом выносила Саморукову и сейчас с грустью подумала, что придется увольняться.

Увольняться не хотелось. Работа Насте нравилась, люди в отделе тоже, добираться до института было удобно, и даже зарплата в последнее время стала очень приличной.

– Настя, ты меня не слышишь? – спросила Татьяна.

– Слышу.

– Ну и умница. Так не забудь, к завтрашнему утру.

Татьяна повернулась и бесшумно исчезла за дверью.

Придется увольняться, хоть и не хочется.

Они с Татьяной учились в одной группе и сюда, в институт, пришли одновременно на преддипломную практику и остались работать в одном отделе. Настя, сразу попав под руководство старого и признанного проектировщика Льва Владимировича Россмана, быстро стала работать самостоятельно, радовалась похвалам шефа и конвертам с деньгами, которые он вручал ей все чаще, и жалела Татьяну, без конца переходившую из одной группы в другую и ничему так и не научившуюся.

Хотя это ее, Настю, надо было жалеть. Потому что Саморукова все семь лет, что они провели в институте, делала главное: мелькала в кабинетах начальства. И домелькалась до того, что, к удивлению и недоумению сотрудников, вышел приказ о назначении ее и.о. начальника отдела.

– Нелепость какая! – возмущался Лев Владимирович. – Хотите, Настенька, я к директору схожу? Вы – гораздо более подходящая кандидатура. Я считаю, что вы единственный достойный претендент на эту должность. Мне-то все равно, я не сегодня завтра на пенсию уйду, а вам под этой дурищей работать ни к чему.

– Нет, Лев Владимирович, – улыбнулась Настя на «дурищу», очень уж странно было слышать столь нелестную характеристику из уст безукоризненно воспитанного человека. – Не хочу. Назначили и назначили. Я локтями толкаться не умею и учиться этому не собираюсь.

Очень скоро отдел был прочно поделен на приближенных к молодой начальнице и всех прочих, и Настя, не стремившаяся в «приближенные», все чаще думала об увольнении.

Справка была готова, когда институт совсем опустел, а на улице темнела мрачная и ранняя ноябрьская ночь.

Покурю напоследок, решила Настя. Она никак не ожидала кого-либо увидеть на черной лестнице, но опять наткнулась на незнакомого мужика, с которым курила днем.

Он был очень высокий и какой-то… щеголеватый, что ли, в темно-сером костюме и при галстуке. В институте народ одевался просто: джинсы, свитер. В костюмах разгуливало только начальство.

Татьяна тоже попыталась внедрить в обиход офисные костюмы. Причем для женщин, мужская одежда ее почему-то не занимала. Теперь тех, кто хотел получить ее одобрение, стало видно по одежке. Настин вид, свитер и брюки, одобрения не вызывал.

Настя вернулась в комнату, еще раз перечитала справку, отправила ее на Татьянин электронный адрес и выключила компьютер.

Одеваясь у встроенного шкафа, посмотрела на себя в зеркало и поморщилась: бесцветная облезлая тетка. «Завтра накрашусь. Накрашусь и волосы уложу», – пообещала себе Настя.

* * *

Ракитин никак не ожидал увидеть ее так поздно в пустом здании и опять незаметно попытался рассмотреть. Зачем ему разглядывать незнакомую девицу, он и сам не понимал. Ухаживать за ней он не собирался, как вообще ухаживать за кем бы то ни было, ему бы со своей личной жизнью разобраться, но смотреть на нее отчего-то хотелось.

Она похожа на античную статую, окончательно решил он, косясь на ее плотно сжатые губы. На статую, ожившую в самое неподходящее время. Впрочем, ему нет дела ни до каких статуй, и он отвернулся.

Девушка ушла, тихо хлопнув дверью, и он, сам не зная зачем, бросил недокуренную сигарету и метнулся к кабинету. Наспех натянул плащ, запер дверь, подергал зачем-то ручку, как будто замок мог открыться, и направился к лестнице.

Идущий сверху лифт остановился: видно, кто-то вызвал его, а ждать не стал или уехал на другом. В открывшихся дверях стояла ожившая статуя, и он испугался, что она решит, будто кабину вызвал он. Будто он не способен спуститься пешком с четвертого этажа, как дряхлый дед.

Ракитин быстро прошел мимо открытой кабины и побежал вниз по лестнице.

Он направлялся к автомобильной стоянке, замешкавшись в темном, еще плохо знакомом дворе, когда она обогнала его, прошла через калитку окружавшего здание металлического забора, и он зачем-то стал смотреть ей вслед.

Она подошла к трамвайной остановке, расположенной всего в нескольких шагах от института, посмотрела налево, высматривая трамвай, постояла несколько мгновений и, решившись, побрела к метро, сунув руки в карманы куртки.

Потом Ракитин удивлялся, что заметил тронувшуюся за ней неприметную машину. Девушка шла медленно, и машина ехала медленно, Ракитину все это отчего-то очень не понравилось, и он сам не осознал, зачем пошел к не нужному ему метро, не выпуская ее из виду.

Ехать ей оказалось всего ничего, одну остановку.

Он стоял рядом с ней в полупустом вагоне, но она его не замечала, и это отчего-то его задело.

Девушка вышла наверх с редкой толпой пассажиров, когда он, решившись и ругая себя за это, догнал ее, осторожно тронул за рукав и буркнул:

– Я вас провожу.

Настя увидела рядом с собой давешнего мужика и чуть не брякнула как дура: «Здравствуйте». К счастью, вовремя остановилась.

– Зачем? – без улыбки спросила она.

Несмеяна, подумалось Ракитину. Когда-то в детстве бабушка читала ему сказку про Несмеяну. Он не предполагал, что когда-нибудь вспомнит это забытое слово.

– Поздно уже, – объяснил он. – Темно. Я вас провожу.

– Спасибо, – отказалась она. – Мне недалеко. И иду я по освещенной улице.

– Я вас провожу, – повторил он и стал смотреть мимо нее, ожидая, когда она сдвинется с места.

– Н-ну… спасибо, – сдалась она наконец, пожала плечами и, не оглядываясь, зашагала по действительно ярко освещенной улице.

Девушка не обманула, она и в самом деле жила совсем рядом с метро.

– Я пришла, – Настя остановилась и кивнула на дверь подъезда. – Спасибо.

Несмеяна. Ожившая статуя.

Подъезд оказался освещенным. Безопасным. Так ехала за ней темная машина или ему померещилось?

– Я провожу вас до двери.

– Ну это уже лишнее, – отрезала она. – Извините. И еще раз спасибо.

Была машина или ему показалось?

– Вы… одна живете? – Она решит, что я спятил, запоздало ужаснулся Ракитин.

– У меня… гражданский муж, – отчиталась она после некоторой заминки и, резко повернувшись, скрылась за темной дверью.

Про гражданского мужа говорить было нельзя, это прозвучало глупо и пошло. Впрочем, какое ей дело до незнакомого мужика из курилки? Пусть думает что хочет. Даже, что она круглая дура.

Ракитин терпеть не мог «гражданские» браки. Гражданским считался брак его родителей, он был зарегистрирован в загсе и не освящен церковью, и никаких других «гражданских» браков Ракитин не признавал. А она явно имеет в виду другое.

Его раздражало, когда правильное понятие подменяли неправильным. Но сейчас он чувствовал раздражение по другому поводу: она живет с каким-то мужчиной. Впрочем, какое ему до этого дело?

Он еще постоял и отправился назад к метро, к институту и к собственной машине.

Киллер, проводив взглядом темную фигуру, поднялся с деревянной лавочки, в последний раз посмотрел на только что зажегшиеся окна жертвы, бросил окурок в стоявшую рядом урну и не торопясь пошел вдоль длинного дома. Впрочем, пока он еще никого не убил, киллером ему только предстояло стать.

А пока он был самым обычным человеком.

Нет, не обычным. Он отчего-то почти не помнил об этом и, вспоминая, каждый раз удивлялся, словно не мог до конца поверить в то, что с ним случилось.

Достав на ходу очередную сигарету, он остановился, прикуривая, и сразу же зашагал дальше, отметив, что почти не нервничает. Как будто знает, что все будет хорошо.

Подходя к собственной машине, он еле слышно выругался. Нечего заниматься самоанализом, нужно думать о деле.

О том, например, что он висит на крючке у Заказчика так прочно, что нет никакой возможности сорваться с этого крючка. И даже если он сделает то, что от него требуется, то есть устроит этой девчонке несчастный случай, для него самого это может означать только отсрочку.

Он не верил, что Заказчик отпустит его на все четыре стороны.

Конечно, не отпустит.

«Думай, – приказал он себе. – Думай, и решение придет».

Звонок телефона Настя услышала, еще отпирая дверь, и еле успела схватить трубку.

– Настюша, ну что так поздно? – облегченно вздохнул Боря. – Я уже изнервничался весь.

– Справку по проектам составляла, – с трудом стягивая одной рукой куртку, объяснила Настя. – Справка понадобилась к завтрашнему утру.

– Ну и что? – возмутился он. – Пусть еще кто-нибудь сделает!

– Да некому больше, ты же знаешь.

– Это не твоя головная боль. Нужно было отказаться! Нечего одной по улицам болтаться, вон темень какая.

– Ладно, Борь, – Настя наконец-то сняла куртку и повесила на вешалку. – Я уже пришла, что теперь говорить.

– В следующий раз не задерживайся, – велел он. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – удивилась Настя. – У нас ты больной, а не я.

– По такой погоде простудиться проще простого.

– Как ты, Борь? Температура есть?

– Температуры нет, – вздохнул он. – А самочувствие ужасное. Голова болит, горло саднит. Да ты еще куда-то запропастилась.

– Поправляйся, Боренька.

– Настя, – он понизил голос. Вероятно, чтобы мать не услышала, – я уже соскучился.

– Ну так приехал бы, – брякнула она. – Болеть и здесь можно.

– На-астя, – строго упрекнул он. – Ну что ты говоришь? Ну куда я поеду? Я ног не таскаю.

– Поправляйся, Боренька.

Почему-то ей было неприятно слушать про его беспомощность. Ей казалось, что незнакомый мужчина, ни с того ни с сего проводивший ее до дома, никогда не стал бы так отчаянно жаловаться.

– Целую тебя, родная.

– И я тебя.

Готовить не хотелось. И есть не хотелось. Настя включила чайник, переоделась в старенький халат, как обычно, подумав, что халат давно пора заменить, и подошла к книжным полкам. Найти бы какой-нибудь давно забытый детектив и читать весь оставшийся вечер, и не думать ни о Боре с его болезнями, ни о Татьяне Саморуковой с ее «ну и умница».

Подходящий детектив не находился. Настя заварила чай и вновь вернулась к книжным полкам.

И отчего-то испуганно вздрогнула, когда зазвонил стоявший рядом городской телефон.

– Здорово, Настюха, – засмеялись в трубке. – Как жизнь молодая?

– Привет, Игорек, – улыбнулась Настя. – Нормально. А ты?

– Я-то? Я отлично.

Игорь был ее единственным близким по возрасту родственником. Родственником в полном смысле этого слова Игоря назвать нельзя. Дядя Лева, Настин двоюродный дед, бабушкин брат, женился на тете Лиле, матери Игоря, когда тому было уже лет восемь. Мальчика дядя Лева усыновил, любил и считал за родного. Брак оказался неудачным. Тетя Лиля, которая была гораздо моложе дяди Левы, очень скоро его бросила, и с тех пор Лева жил один.

Настя, бывая у него в гостях, нередко встречала Игоря. Он был шумным, веселым, но Настя отчего-то очень от него уставала. Как будто, разговаривая с ним, выполняла тяжелую работу.

Еще студентом Игорь женился на своей однокурснице, дочери бизнесмена, сейчас стал директором в фирме тестя, каждые полгода менял машины, обязательно демонстрируя очередную Насте и подробно объясняя преимущества данной модели, на ее взгляд, почти не отличающейся от предыдущей. Носил умопомрачительные по стоимости костюмы и запредельно дорогую обувь и был всегда доволен собой, своим положением и жизнью.

– Ты чего так поздно-то? Я тебе уже два раза звонил.

– Да так. В институте задержалась.

– В институте? Ну ты даешь! Бросай ее к черту, эту службу. Красивые женщины не должны работать, они должны украшать жизнь мужчинам.

– Ладно, Игорь, я подумаю над этим, – усмехнулась Настя, сразу почувствовав привычную усталость от разговора с ним.

– А я знаешь чего звоню-то? У Льва ведь день рождения скоро. Насчет подарка посоветоваться хочу. Ты ему что подаришь?

– Не думала еще. До дня рождения больше месяца.

– Не думала она! Думать надо заранее, а не в последнюю неделю по магазинам бегать. Я вот советуюсь, может, ему камин купить?

– Господи, Игорь! Зачем камин в обычной московской квартире?

– Как зачем? Для престижу.

– Ерунда какая-то. То есть покупай, если очень хочется. Он его может потом на дачу отвезти. Хотя на даче печка есть.

– То есть ты камин не одобряешь?

– Не знаю. Я бы камин точно не хотела, а как дядя Лева… не знаю.

– Сомневаешься, значит?

– Сомневаюсь. Как Лена?

Лена, жена Игоря, Насте нравилась. Тихая, спокойная женщина, по уши влюбленная в своего громогласного мужа.

– Ленка-то? Ленка нормально. Ну ладно, Настюха, бывай. Если я еще что надумаю насчет подарка, я тебе позвоню.

Настя положила трубку и неожиданно поняла, что очень устала.

Вообще устала. От жизни.

И от разговора с Игорем.

Ей было шесть лет, когда она впервые увидела Игорька.

В то время дядя Лева жил вместе с бабушкой. Дедушка умер, когда Настя была совсем маленькой, и бабушка съехалась с братом Левой. Выходные Настя, как правило, проводила у них и бабушкину квартиру считала своим вторым домом.

В тот день у них появилась тетя Лиля с сыном Игорьком. Взрослые сидели за накрытым, как к празднику, столом и на детей почти не обращали внимания.

– Пойдем на улицу, – предложил ей Игорь, – двор мне покажешь, и вообще…

– Не хочется. – Насте совсем не хотелось гулять. Никого из детей она в бабушкином дворе не знала, потому что одну ее гулять не пускали, да и дома с дядей и бабушкой было гораздо интереснее, чем с ребятами.

– Не хочешь? – удивился Игорь. – Ну и что! Я-то хочу! Одевайся быстро, и пошли.

Наверное, Настя так хорошо и запомнила тот день, потому что едва ли не впервые в жизни стала делать то, чего делать вовсе не собиралась. И не потому, что так велели взрослые, а… бог его знает почему.

Она послушно оделась и показывала Игорю окрестные переулки, и очень хотела домой, и еле дождалась, когда папа за ней приехал.

До тех пор она никогда не рвалась к родителям от бабушки и дяди Левы…

Настя вернулась на кухню, заварила чай и взяла в руки горячую чашку.

Господи, как же она устала.

Кажется, это называется осенней депрессией.

Четверг, 28 октября

Ракитин узнал ее сразу. Народ подтягивался к институту неохотно. В девять, когда, собственно, и начинался рабочий день, почти никто еще не пришел, разве что уборщицы. Вчерашняя девица появилась на дорожке перед главным входом в девять десять. Ракитин смотрел из окна кабинета, как она приближается к ступеням крыльца, и только тогда вспомнил, что еще не включил компьютер, а дел у него столько, что впору волосы на себе рвать.

Она исчезла под козырьком подъезда, а он сел на свое новое рабочее место. Включил компьютер, постучал пальцами по столу, ожидая, когда тот загрузится, потом решительно встал и отправился в курилку. Она только что пришла и, может быть, выйдет покурить.

Курилка была пуста. Ракитин несколько раз затянулся, выбросил окурок, вернулся в кабинет и наконец-то принялся за дела.

В десять ровно в кабинет постучали, и в дверях показалась начальница проектного отдела Татьяна Юрьевна Саморукова. Хорошо, что он запомнил, как ее зовут.

– Денис Геннадьевич, – робко улыбаясь, напомнила Саморукова, – вы просили справку. Я принесла.

– Здравствуйте, Татьяна Юрьевна. Зачем же на бумаге? Лучше бы по почте прислали. Я же вам вчера адрес продиктовал.

– Но… – смешалась Саморукова, – я всегда… на бумаге.

– Ну давайте, – вздохнул он и спохватился: – Садитесь, пожалуйста.

Читать, когда сидящая напротив женщина ест его глазами, было трудно и неприятно, но он себя заставил.

– Я не понял, – он поднял на нее глаза. Саморукова была хороша. Чуть полная блондинка с правильными чертами лица и прямыми волосами до плеч. То есть это он раньше подумал бы, что она хороша, пока не видел ожившую статую. Вот «статуя» хороша, это точно. – Почему на восьмом объекте стоит старая версия системы? Везде новая, а на восьмом старая?

– Я… не знаю. Я… распоряжусь, – она так откровенно перепугалась, что ему стало ее жаль.

– Не надо распоряжаться, вы мне просто объясните.

Через пять минут стало ясно, что Саморукова в работе ею же самой возглавляемого отдела ничего не понимает. Он никогда не поверил бы, что такое может быть, если бы не наблюдал это сейчас собственными глазами. Чудеса! Кто же и за что выдвинул ее на столь ответственную должность?

– Пожалуйста, пригласите ко мне ведущих разработчиков, – попросил он, – прямо сейчас.

– Я все выясню, Денис Геннадьевич…

– Не надо ничего выяснять. Пригласите ведущих разработчиков. – Он не любил дур. Тем более дур руководящих.

Как он мог совсем недавно подумать, что она красива? Сейчас она казалась ему ущербной.

Саморукова ворвалась в комнату, кипя от ярости. Она всегда приносила начальству подготовленные подчиненными документы, улыбалась и встречала ответные улыбки. Ей даже в голову не приходило, что кто-то может допрашивать ее, как студентку на экзамене.

А почему? Потому что дура Берсеньева дурацкую справку не смогла как следует составить.

– Настя, ты даже элементарную справку подготовить не в состоянии! – закричала Татьяна. – Я из-за тебя полчаса у руководства краснела! Отдел премии лишить могут, ты это понимаешь?

«Надо увольняться, – с тоской подумала Настя, – надо немедленно увольняться».

– Ты что, не слышишь?

– Слышу. – Господи, только бы не заплакать.

– Иди к новому заму!

– Куда?

– Что – куда? Я сказала, к новому заму!

– А мы не знаем, где сидит новый зам, Татьяна Юрьевна, – улыбнулся Витя Торошин, оторвавшись от компьютера. – Мы работаем, нам некогда кабинеты начальства запоминать.

– Торошин, – сразу успокоившись, улыбнулась Татьяна, – ты еще не знаешь, что означают записи в трудовой книжке. И не советую узнавать. Ничего хорошего не будет, поверь мне.

– Перестань, Витя, – Настя поднялась из-за стола и повернулась к начальнице: – Так куда идти-то? Вы не сказали номер кабинета.

Татьяна помедлила и, резко развернувшись, понеслась к лестнице на четвертый этаж.

– А побыстрее нельзя? – сделав несколько шагов, повернулась она к отставшей Насте.

– Можно, – Настя прибавила шагу.

Новый заместитель генерального директора сидел в кабинете номер 417.

Вчерашний мужчина в костюме и галстуке. Щеголь, который зачем-то отправился ее провожать.

– Ракитин Денис Геннадьевич, – представился он, поднявшись из-за стола.

– Берсеньева Анастасия Александровна, – мрачно отрапортовала Настя.

– Можно, я вас буду звать Настей? – пристально ее разглядывая, спросил он.

– Можно.

– Татьяна Юрьевна, вы свободны, – он повернулся к замершей Саморуковой. – Спасибо.

Татьяна вспыхнула, хотела что-то сказать, но под взглядом Ракитина сникла и исчезла за дверью.

Нужно немедленно увольняться.

– Садитесь, Настя. – Он дождался, когда она усядется, и сел сам. – Кто руководит проектами в вашем отделе?

– Россман. Лев Владимирович. – Настя украдкой осмотрела кабинет. Она впервые была здесь. – Но он болеет давно, поэтому… я.

Кабинет производил впечатление. Массивная мебель темного дерева, удобные стулья, даже потолки казались гораздо более высокими, чем в их отделе, хотя этого уж точно не могло быть, поскольку все этажи здания были спроектированы совершенно одинаково.

– А… Саморукова?

Настя пожала плечами.

– Понял.

Она покосилась на плотно сжатые губы Ракитина. Отчего-то ей показалось, что он и в самом деле все понял.

– Почему на восьмом объекте стоит старая версия системы?

– Мы делаем только часть объекта. Частично АСУ уже существует, и там стоит система. Старая версия. Ставить две нецелесообразно. Обслуживать дорого.

Он спрашивал, она отвечала.

У нее есть «гражданский» муж. Значит, у него нет никаких шансов.

Ну и не надо.

В отдел Настя вернулась не скоро, часа через полтора.

У стола Инны Марковны сидела табельщица Антонина Ивановна, которой, как и Инне, давно полагалось быть на пенсии. Антонина Ивановна в новом пиджаке в соответствии с требуемым теперь стилем одежды сообщала Инне последние новости. Пиджак на невысокой и бесформенной Антонине сидел плохо, и Настя мимоходом ее пожалела.

– Танечка в отпуск собирается. В Египет. Там сейчас хорошо, не жарко, – сказала Антонина.

– Так она же была в отпуске, – удивилась Инна. – В июне.

– Тогда она только две недели отгуляла.

– Да? А по-моему, она отгуляла весь отпуск целиком. У нас тогда настоящая запарка была, конец квартала, четыре проекта одновременно сдавали, нам лишние руки очень были нужны, а Саморукова в отпуск отправилась.

– Так это же хорошо, – подал голос Витя. – Не мешала, под ногами не путалась.

– Да ну вас, – жалобно замахала рукой табельщица. – За что вы ее так не любите?

«А ведь я тоже могу уйти в отпуск, – подумала Настя. – И спокойно искать работу».

В этом году она не отдыхала. Летом стояла несусветная, невообразимая жара, и Борис жил с мамой на даче: там жара переносилась гораздо легче. У Насти дачи нет, и она жила в Москве. Дача есть у дяди Левы, вернее, даже не дача, а настоящий загородный дом на огромном участке. Дядя Лева был бы рад внучатой племяннице и в самую жару звонил каждый день и требовал, чтобы она немедленно ехала к нему «на природу». Настя не поехала. Не поехала потому, что родственники воспринимали их с Борисом как семью, а семьи у них не получилось, и признаться в этом Насте было стыдно. Ну как бы она объяснила дяде Леве, что приедет одна, потому что Боре и так неплохо с мамой за городом.

Настя все лето ходила на работу. Не дома же сидеть одной. Здесь хотя бы кондиционер есть.

– Антонина Ивановна, – окликнула табельщицу Настя. – Я хочу пойти в отпуск. Заявление на бланке писать или от руки?

– В отпуск? – насторожилась Антонина. – Ты спроси у Татьяны. Все-таки конец года, самая сдача, а ты в отпуск собралась. Лучше возьми после Нового года.

– После Нового года у Насти будет следующий отпуск, – напомнила Инна. – А недоделанных проектов она никогда не бросает. Все успеет, можешь не беспокоиться.

– А почему Антонина Ивановна должна беспокоиться? – не понял Витя. – С каких пор это входит в функции табельщиц? Простите, Антонина Ивановна, я не хочу вас обидеть, но…

– Не ищите смысла, Витя. У нас в отделе нет больше должностных инструкций, – объяснила Инна Марковна. – Если бы они были, начальника отдела пришлось бы немедленно снимать. За профессиональную непригодность.

– Так заявление писать на бланке или от руки? – спросила Настя.

– На бланке. Ну что вы все на Татьяну взъелись? Она работает, старается…

– Угу. Старается. Перетрудилась и второй раз в отпуск идет? Не морочь мне голову, никаких дней от отпуска у нее остаться не могло. Я прекрасно помню, что она отгуляла все четыре недели.

«Пойду в отпуск, точно. На Египет у меня денег нет, так хоть дома отдохну», – подумала Настя.

Телефон в сумке заиграл неожиданно, и Настя только теперь вспомнила, что еще не разговаривала с Борей. Она, кажется, даже не вспомнила о нем за все сегодняшнее утро.

А раньше думала о нем непрерывно.

– Ты где, Настюша? В институте? – спросил он.

– Да, Борь. Как самочувствие?

– Так себе. Я работу на дом взял, но делать ничего не могу: голова тяжелая.

– Ну и не делай.

– Ты-то как? Не простудилась?

– Нет. Я в порядке. Боря, я собираюсь пойти в отпуск.

– Сейчас? – удивился он. – Время какое-то… неподходящее. А меня что же, одного бросишь?

Насте вдруг стало противно. Не обидно, как иногда бывало, а именно противно, чего до сих пор не было ни разу.

Он все полтора месяца адской жары просидел за городом, ему даже не пришло в голову предложить ей тоже отдохнуть на даче, а сейчас в его голосе слышалась обида маленького ребенка.

– Я тебя не брошу, – пообещала она. – Я просто хочу посидеть дома.

– Ну-у, не знаю. Странно это как-то. Неожиданно.

– Почему неожиданно? – удивилась Настя. – Ты же знаешь, что я не была в отпуске в этом году.

– Я думал, мы всегда будем вместе отдыхать…

– Я тоже так думала.

– Ты… меня упрекаешь? – напрягся он.

– Нет, Боря. Я просто хочу отдохнуть. И больше ничего.

– Ну, как знаешь.

Он отключился, значит, обиделся всерьез. Она только не поняла, на что. Впрочем, это неважно. Когда он обижался, она обычно звонила ему до тех пор, пока обида совсем не исчезнет из его голоса. Раза три подряд как минимум.

Время шло, а киллер так и не принял окончательного решения.

Нет, он не дергался, не нервничал, не психовал, он спокойно просчитывал варианты, хваля себя за выдержку и хладнокровие.

Он хвалил себя с той самой минуты, как человек, который тогда еще не был Заказчиком, протянул ему пачку фотографий. Тогда киллер не понял, что в них такого особенного, и удивленно посмотрел в холодные улыбающиеся глаза Заказчика.

Что к чему, он сообразил через несколько минут. И тогда же до него дошло, что его прежней веселой жизни пришел конец.

Сейчас он запретил себе отвлекаться на ненужные воспоминания.

Сейчас ему предстоит выбирать.

Вариантов было два. Несчастный случай с девушкой Анастасией, которую провожал накануне высокий мужик в дорогом плаще. Или несчастный случай с самим Заказчиком.

Второй вариант киллеру нравился больше, но он был сложнее, потому что Заказчик далеко не дурак и наверняка постарается себя обезопасить.

Почти перед самым обедом позвонила жена Игоря Лена. С ней Настя разговаривала редко, только когда они поздравляли друг друга на день рождения да на Новый год. И встречались редко, обычно в дни рождения дяди Левы и бабушки. Ну и Игоря, конечно. Тетю Лилю бабушка терпеть не могла и никогда после развода брата ее не приглашала, а к Игорьку относилась по-родственному и без него никакое семейное торжество не мыслила.

Лена понравилась и Насте, и бабушке сразу же, когда Игорь привел ее познакомить с новыми родственниками, и с каждой новой встречей нравилась все больше. Немногословная Лена походила на Настиных родственников и на саму Настю больше шумного Игоря, разговаривать с ней было легко, и в их семье она сразу стала своей. Более своей, чем Игорь.

– Настя, мне очень нужно с тобой поговорить. Давай встретимся, – предложила Лена.

– Давай, – удивилась Настя. – А что случилось?

Никогда раньше Лена не предлагала ей встретиться наедине, просто так.

– Ничего, – с заминкой ответила Лена. – Ничего. Ты не волнуйся. Просто… у меня проблемы. Ты на работе?

– Да.

– Можно, я к тебе приеду? Ты ведь сможешь выйти?

– Конечно. – Настя объяснила, где находится институт.

– Я буду минут через двадцать, – пообещала Лена и отключилась.

Доехала она еще быстрее, Настя не успела даже толком просмотреть предложения по очередному проекту, присланные ей из соседнего отдела по электронной почте.

– Я внизу, – сообщила Лена. – В машине. Сижу рядом со входом.

Настя накинула куртку и в дверях столкнулась с Саморуковой.

– Я могу узнать, куда ты направляешься? – зло и ехидно улыбнулась начальница.

– Можешь, – кивнула Настя, показала на висевшие над дверью часы и объяснила: – На обед. Половина первого – обеденное время.

Придется увольняться, выносить Саморукову становилось все труднее с каждым днем.

– Что-то случилось, Лен? – тревожно спросила Настя, залезая в серебристую «Хонду».

Если бы у Насти были деньги, она тоже купила бы точно такую. Скромная и очень красивая машина удивительно шла бледной худощавой Лене с небрежно собранными в хвост светлыми волосами и в небрежно расстегнутом баснословно дорогом пальто.

– Нет. – Лена быстро посмотрела на нее и отвела глаза. – Настя… Мне просто некому больше сказать… С Игорем что-то происходит в последнее время.

Она замолчала, и Настя, покосившись на грустное Ленино лицо, поторопила ее:

– Что? Что происходит?

– Не знаю, – прошептала Лена, все так же глядя прямо перед собой. – Что-то его беспокоит. Понимаешь, с фирмой все в порядке, договоров много, прибыль нормальная, даже отличная, а он какой-то… озабоченный все время. Думает о чем-то…

– Ну и что? – не поняла Настя. – Мало ли о чем человек может думать. Ты не фантазируешь?

– Нет, – уверенно покачала головой Лена. – Не фантазирую. Его что-то беспокоит, и это связано с тобой.

– Со мной?! Да мы с ним общаемся-то только по большим праздникам. По-моему, он обо мне и вспоминает только перед дядь-Левиным днем рождения. Лен, ну какое ему до меня дело? С чего бы ему из-за меня переживать?

– Ну, во-первых, дело ему до тебя есть. Он тебя любит, я знаю, и относится к тебе как к сестре. Так что ерунду не говори.

В том, что Игорь ее любит, Настя сомневалась. Иногда она сомневалась даже в том, что он вообще способен кого-то любить, кроме себя. Впрочем, к жене Игорь всегда относился с большой заботой. Да и к дяде Леве тоже.

– А… с чего ты взяла, будто его что-то беспокоит в связи со мной?

– Трудно объяснить. Он думает о чем-то, и лицо у него делается такое… тревожное. А потом заговаривает о тебе. Вот вчера… Весь вечер молчал, а потом сказал, что ты не отдыхаешь совсем. Что хорошо бы тебя в Африку отправить. Кстати, может, тебе действительно отпуск взять и съездить куда-нибудь?

Насте никогда не пришло бы в голову, что Игорь помнит, была ли она в отпуске. Впрочем, она мало думала об Игоре.

– В отпуск я действительно собираюсь. А ехать никуда не хочу. Дома буду.

Лена понимающе кивнула. Настя никому не говорила, что Борис в отпуске уже был, но сейчас ей показалось, что чуткая Лена об этом догадывается.

– Настя, у тебя никаких неприятностей нет?

– Нет, – твердо уверила ее Настя.

У нее нет никаких неприятностей. Если не считать того, что Боря болеет у мамы, и ей приходится возвращаться в пустую квартиру. А еще придется искать работу, потому что видеть и слышать Саморукову больше нет никаких сил.

– Настя, ты подумай, – попросила Лена. – Ну из-за чего Игорь может нервничать?

– Не из-за меня. Точно. Лен, а ты точно не фантазируешь? Он мне звонил вчера, и я не заметила, чтобы он нервничал. Балагурил, как всегда.

– Зачем он тебе звонил?

– Он собирается подарить дяде Леве камин. Советовался, – усмехнулась Настя.

– Камин? Бред какой. Зачем дяде Леве камин?

– Вот и я не знаю.

– Может… это просто был повод? – Лена развернулась и посмотрела на нее в упор. Глаза у нее были тревожные, и Настя всерьез забеспокоилась.

– Леночка, у меня нет ничего такого, из-за чего он мог бы волноваться. И делить мне с ним нечего. Если у него какие-то трудности, то это со мной никак не связано.

– Ладно, – вздохнула Лена. – Ты извини, что я тебя с работы сорвала.

– Да ну, ерунда какая. Я всегда рада тебя видеть.

– Я тебя тоже. Надо нам почаще встречаться. Может, прямо в эти выходные? – оживилась Лена. – Приезжайте к нам с Борей.

– Он болеет.

– Ну так одна приезжай. Приезжай, Настя. Что тебе дома одной сидеть? А я рада буду, и Игорь тоже.

И опять Настя поразилась ее проницательности. Как она догадалась, что Боря болеет у матери?

– Приезжай обязательно, – велела Лена. – Хочешь, я за тобой заеду?

– Спасибо, – улыбнулась Настя. – Это лишнее.

– Значит, договорились. Мы тебя ждем. В субботу. Часа в три. Подходит?

– Подходит, – опять улыбнулась Настя.

Она ничего не планировала на выходные. Да и что было планировать? Стирку? Поход в магазин за продуктами? А ведь это здорово, провести субботний вечер в гостях. С чуткой Леной. С громогласным Игорем, который в присутствии жены становился совсем не шумным и не надоедливым. Вернее, не таким шумным, как обычно.

Помахав Лене, Настя вернулась, зашла к Антонине Ивановне, взяла бланк на отпуск, написала, что берет двадцать четыре дня начиная с одиннадцатого ноября. Ровно через две недели с момента подачи заявления. Точно в соответствии с трудовым законодательством.

Оставила заявление на столе у табельщицы и уселась перед компьютером, соображая, как за две недели закончить четыре больших проекта. Конечно, время будет и после отпуска, но вчерне все необходимо сделать до него.

Татьяна ворвалась в комнату в самом конце рабочего дня, когда ни Вити, ни Инны Марковны уже не было: трудовая дисциплина в институте соблюдалась слабо.

– Ты решила меня подставить, да? – выдохнула бывшая однокурсница с такой злобой, что Настя опешила.

– Что я… решила?

– Ты думаешь, уйдешь в отпуск, и отдел развалится, да? Без тебя никто ничего не сможет? – Татьяна перешла на визг.

Такой Настя Саморукову еще не видела. Она часто говорила злые и оскорбительные слова, но обходилась без крика. В институте повышать голос было не принято.

– Ты думаешь, я тебя упрашивать буду? Не надейся! Я подписала тебе заявление! Ты хочешь меня подсидеть, да?

– Тань, ты в своем уме?

– Я-то в своем! Это вы все здесь чего-то не понимаете. Инна ваша языком мелет, думает, я не знаю? Ей на пенсию захотелось? Так это я мигом устрою! Так ей и передай!

– На пенсию ты ее, наверное, отправить можешь, хотя я сомневаюсь. Она здесь всю жизнь проработала, и ее директор знает получше тебя. Сообразит, я думаю, что такими специалистами не разбрасываются.

– Не тебе решать, кем тут разбрасываются!

– Что здесь происходит? – удивился новый зам Ракитин, появившись перед ними словно ниоткуда. Он спокойно переводил взгляд с одной женщины на другую и ждал объяснений.

– Я вам нужна, Денис Геннадьевич? – Татьяна, мгновенно преобразившись, смотрела на него в меру ласково, без заискивания, говорила спокойно и негромко.

Настя так не умела. Она знала, что теперь несколько дней будет вспоминать отвратительный разговор и уговаривать себя не обращать внимания.

– Нет. Но я хотел бы знать, что здесь произошло.

– Я собираюсь пойти в отпуск, а Татьяне Юрьевне это не нравится, – объяснила Настя.

– Почему не нравится? – удивился зам. – Это ваше право.

– Анастасия Александровна чего-то не поняла, – улыбнулась Татьяна. – Я подписала ей заявление.

Денис Геннадьевич пожал плечами и повернулся к Насте:

– Покурить не хотите? То есть курить не обязательно, даже не надо, – запутался он. – Просто мне надо с вами поговорить. Конфиденциально.

Он весь день о ней думал. Это мешало работать и вообще было ни к чему, и Ракитин на себя злился. Она говорила мало, но каждое слово, ею сказанное, было ему абсолютно понятно, хотя обычно он женщин не понимал, даже Ларису. Объясняться с ней было для него сущим мучением. Он не понимал, почему она обижается, хотя ничего обидного он не сказал, или почему смеется, когда он говорит о вещах абсолютно серьезных и уж в любом случае совсем не смешных. С Настей, похожей на ожившую античную статую, он разговаривал, как с давно знакомым близким человеком, с которым можно обходиться почти без слов, и это было удивительно.

Впрочем, сегодня она уже не напоминала ему статую. Сегодня у нее были накрашены глаза, совсем мало, почти незаметно, но он заметил и не знал, нравится ему это или нет. Утром у себя в кабинете он осторожно ее разглядывал, стараясь делать это не очень заметно, но так и не разглядел. Во всяком случае, ему хотелось смотреть на нее еще.

«Я должен выяснить, ехала ли за ней машина, – объяснил он себе собственный интерес к чужой девице. – Если это так, ее надо хотя бы предупредить». Объяснение его устроило, и, направляясь в отдел проектирования, он чувствовал себя спокойно и уверенно, как обычно.

Только услышав, как на нее орет Саморукова, он понял: что-то изменилось, потому что ощутил неожиданное и всепоглощающее желание защитить Настю. Никогда раньше у него такого желания не возникало. Может быть, потому, что женщины рядом с ним вполне могли постоять за себя сами.

«Она мне этого не простит, – с тоской подумала Настя, посмотрев на замершую Саморукову. – Она никогда мне этого не простит».

Искать работу и увольняться.

Настя достала сигарету из лежащей на столе пачки и молча двинулась за Ракитиным. Он толкнул дверь и, как истинный джентльмен, посторонился, пропуская ее вперед.

Настя молчала и на Ракитина не смотрела, только в курилке вопросительно подняла на него глаза.

– Часто она так… бушует? – спросил он и затянулся сигаретным дымом.

– Да нет. В первый раз. – Настя покрутила зажженную сигарету.

Он подумал вдруг, что не хочет с ней расставаться, ему отчаянно захотелось провести с ней вечер. В ресторан сходить, например. Пить вино под негромкую музыку, шутить, рассказывать ей что-нибудь смешное. И чтобы она смеялась, а он, не стесняясь, на нее смотрел.

Она ждала, когда он заговорит, и дольше тянуть было нельзя.

– Я хочу вас проводить, – сказал он.

– Зачем?

– Не зачем. Почему, – решился Ракитин. Настя смотрела на него спокойно, и это его отчего-то разозлило. Нет, скорее обидело. – Настя, я прошу вас отнестись к моим словам серьезно. Вчера, когда вы шли к метро, за вами ехала машина.

– Ну и что?

– Она ехала медленно. Понимаете? Она ехала за вами.

– Чушь какая! Извините, – опомнилась она.

– Я бы тоже решил, что чушь, – согласился он. – Если бы не видел это собственными глазами.

– Там могло быть сколько угодно машин, – объяснила Настя, – и ехать они могли куда угодно. Но ко мне это не имеет отношения. За мной некому ехать.

– Это имеет отношение именно к вам.

– Да почему?

– Потому что, кроме вас, на улице никого не было. Никого. Только вы одна.

– Да нет, ерунда какая-то. Вы поэтому пошли меня провожать? – Этого спрашивать было нельзя ни в коем случае. Она ведет себя как идиотка. Конечно, поэтому. Почему же еще? Неужели влюбился в нее с первого взгляда?

– Не только. Мне просто захотелось вас проводить.

Она точно идиотка, поставила и его и себя в глупое положение. Теперь ему придется как-то выкручиваться, чтобы ее не обидеть.

– Я и сейчас вас провожу. Если позволите.

– Нет, Денис Геннадьевич, – Настя решительно потушила только что раскуренную сигарету. – Спасибо. У меня есть… друг, и ему это будет неприятно.

И этого говорить было нельзя. Получилось, что она расценивает его заботу как ухаживание.

– Я помню. – Он тоже наклонился над урной, туша окурок. – У меня хорошая память. У вас есть гражданский муж. Но я все-таки хотел бы вас проводить.

– Нет, – твердо отказалась она, – спасибо.

Ракитин посмотрел на захлопнувшуюся за ней дверь, зло стукнул кулаком по стене и воровато покосился на камеру. К счастью, она по-прежнему была выключена: он не вспомнил о ней и не распорядился привести ее в порядок.

Быстро сбежав по лестнице, он метнулся в свой кабинет, схватил плащ, наспех запер дверь и уже через несколько минут, выехав с автомобильной стоянки, пристроил машину рядом со входом в институтский двор.

Как и вчера, Настя медленно вышла из решетчатой калитки, постояла на трамвайной остановке, подождала немного и побрела в сторону метро мимо уже облетевших голых деревьев – подобия скверика.

Как и вчера, она была одна на безлюдной улице, только сегодня ни одна машина не тронулась за ней следом.

Ракитин хотел развернуться, но почему-то проехал вперед, остановился в двух шагах перед ней, перегнулся через сиденье, открыл дверь и позвал:

– Садитесь.

Она, помедлив мгновение, послушно залезла в машину и кивнула – спасибо.

До ее подъезда они ехали молча.

– Спасибо, – поблагодарила она, вылезая, и, не оглядываясь, скрылась за железной дверью.

Нужно было позвонить Боре, но звонить почему-то не хотелось.

В подъезде Насте неожиданно стало очень грустно. А вот новый зам вряд ли обиделся бы, если б его жена решила взять законный отпуск. И сам он едва ли стал бы проводить отпуск без нее. Без жены. Если, конечно, у него есть жена. Обручального кольца на руке у него нет. Впрочем, какое ей дело до нового зама и его жены?

Тут ей пришла в голову мысль настолько удивительная и неожиданная, что она замерла с ключом в руке. Как хорошо, что Бори нет дома, подумала Настя. Сейчас она отопрет дверь, найдет полузабытый детектив, поужинает, глядя в книжку, и не будет думать о том, как бы чем-то случайно не обидеть Борю. Она все последние годы боялась его обидеть, и сейчас ей стало за это стыдно.

Настя не только перед родными, она и перед собой делала вид, что у них с Борей – семья, а никакой семьи нет. Есть двое людей, живущих каждый своей жизнью, – Боря, считавший вполне допустимым просидеть весь отпуск с мамой на даче. И она, Настя, и ей сейчас очень хочется провести месяц дома, одной, без Бори и без опасений его обидеть. Настя отперла замок, вошла в прихожую и захлопнула за собой дверь.

Ракитин посидел, жалея, что он за рулем и даже в ресторан пойти не может, он бы сейчас с удовольствием выпил и поел нормально. Проехал по дорожке между домами и влился в неплотный поток машин.

Нужно поскорее и навсегда о Берсеньевой забыть. О ней и о ее «гражданском» муже.

Когда раздался звонок в дверь, Ракитин уже успел улечься на старом диване с только что купленным в киске у метро боевичком. Автора его Ракитин не знал и был уверен, что покупает очередную чушь, которую с трудом сможет осилить до конца, а потом положит на подоконник в надежде, что кто-нибудь, соблазнившись, возьмет почитать этот боевичок.

Как ни странно, незнакомый автор увлек его с первой же страницы, и Денису не хотелось принимать никаких гостей. Вернее, гостью. Без предварительного звонка к нему являлась только Лариса.

– Заходи, – посторонился он, впуская давнюю подругу.

– Привет, Ракитин, – она обняла его за шею и чмокнула в щеку. – Чем это пахнет?

Скинув плащ, она мгновенно ринулась на кухню и заглянула в стоящую на плите кастрюлю.

– Пельмени? Ну их, Дениска, пойдем в кабак. Пойдем, а?

– Не хочу, – отмахнулся Ракитин, успев удивиться, что совсем недавно мечтал поужинать именно в ресторане.

– Ну не хочешь, и не надо, – легко согласилась Лариса.

Она всегда легко соглашалась со всеми его нехитрыми желаниями. Наверное, поэтому их отношения и тянулись так долго, еще с девятого класса. То есть тогда ни о каких «отношениях» не могло быть и речи, просто с Лариской Шелеховой ему всегда было весело и легко. Она не была клинической дурой, какими он считал большинство своих одноклассниц, с ней не приходилось мучительно придумывать тему для разговора. С ней он мог потрепаться ни о чем или просто помолчать.

В школе их не считали «парой», и потом, в институте, тоже не считали, но и совсем чужими их назвать было нельзя.

Они вместе ходили на дискотеки, пили вино на студенческих вечеринках, оставались друг у друга на ночь, когда родители были в отъезде, и вовсе не задумывались о совместной жизни.

На третьем курсе Лариса впервые вышла замуж. Его тогда это ужасно удивило, но совсем не обидело и не расстроило, и, отговаривая ее перед свадьбой от опрометчивого шага, он вовсе не собирался предложить ей собственную руку. Ему это даже не пришло в голову.

Избранник был ее сокурсником и среди студентов не выделялся ничем, кроме папы – депутата то ли городской думы, то ли еще какой-то. Развелись они меньше чем через год. К тому времени папа-депутат уже был не депутатом, он не стал даже рядовым бизнесменом под крылышком тогдашнего всесильного мэра. Не поделив чего-то с кем-то из сильных мира сего и попав в поле зрения правоохранительных органов, он вернулся в свой научный институт, из которого и вышел когда-то в заманчивый мир большой политики. Конечно, в институт он вернулся человеком весьма не бедным, да и сейчас, насколько Ларисе известно, не бедствует.

Ларисин развод к приключениям свекра прямого отношения не имел, просто терпеть трусливого и никчемного мужа, от отцовских бед впадающего в ступор, оказалось выше ее сил.

Сейчас Лариса находилась в четвертом браке, каждый раз выбирая себе в мужья почти точную копию первого супруга. Почему ее так тянет к слабым и зависимым мужикам, Ракитин понять не мог. Она меняла мужей, но имела одного постоянного любовника – его, Дениса. Сколько было других, не постоянных, он не знал и никогда этим не интересовался.

Он смотрел, как она ловко и быстро накрывает на стол, иногда замирая и любуясь результатом собственных усилий, и чувствовал непонятную неловкость. Раньше он никогда не испытывал дискомфорта в обществе давней подруги.

– Ешь. – Лариса сунула вилку ему в руку, и, улыбаясь, уселась напротив.

Худенькая и стройная, коротко стриженная, она выглядела лет на десять моложе своего возраста.

– Что ты меня разглядываешь?

Ракитин виновато пожал плечами и улыбнулся. Он и сам не знал, почему так пристально ее разглядывает.

– Я постриглась. Нравится? – Она покрутила головой, глядя на свое отражение в темном окне кухни.

– Отлично, – похвалил он, не видя никакой разницы между нынешней прической и прежней.

Ему хотелось понять, красивая Лариса женщина или не очень. Почему-то раньше он никогда не задавался этим вопросом. Наверное, красивая, раз меняет мужей, как надоевшие свитера.

Он отстраненно подумал, что похожая на античную статую девушка, пожалуй, является для него эталоном красоты. Ему все время вспоминалась Настя, и от этого было неловко перед школьной подругой.

Аппетит у него отчего-то пропал, и он через силу запихивал в себя восхитительно пахнущие пельмени.

– Как работается на новом месте?

Он молча пожал плечами – еще не разобрался.

– Слушай, Ракитин, – деловито посмотрела на него Лариса, отложив вилку. – У меня есть три миллиона бюджетных денег. Их нужно обязательно освоить в этом году, а то, сам понимаешь, в следующем нам финансирование урежут.

Это он понимал. Выделенные бюджетные, то есть государственные деньги полагается тратить до копейки в запланированный срок. Почему-то экономия здесь не приветствовалась, и если, не дай бог, какая-то организация не расходовала всех выделенных средств, в следующем году ей урезали финансирование. Это была невероятная глупость, и все это понимали, но делали вид, что существующее положение дел разумное и правильное.

В отличие от своих мужей Лариса сделала замечательную карьеру, уже третий год является директором фирмы, курирующей системы автоматизации в отрасли. Сама фирма занималась исключительно распределением средств между организациями – разработчиками систем и была никому не нужна, кроме Ларисы и тех чиновников, которые получали «откаты». Впрочем, ничего уж совсем криминального Лариса себе никогда не позволяла, а должность директора ей очень нравилась, и своим положением она была вполне довольна.

Сейчас она искренне хотела ему помочь, и Ракитин это оценил. Привлекать заказчиков входило в его прямые должностные обязанности, и принести в институт три миллиона в первые же дни работы означало отлично себя зарекомендовать.

– Спасибо, Лар, – поблагодарил он. – Я еще не разобрался с делами, не уверен, что мы сможем отработать твои деньги до Нового года. Но все равно спасибо.

Лариса через стол протянула ему руки, и он по привычке поцеловал тонкие пальцы.

– Господи, как редко мы видимся. – Обойдя стол, она обняла его за плечи.

Интересно, как в институте делятся средства между исполнителями? До настоящих разработчиков деньги доходят? Нужно выяснить, велел он себе. Завтра же.

Почему-то ему казалось, что громогласная Саморукова себя при дележе не обижает.

А неулыбчивую Настю?

– Ты что, Ракитин? – опешила Лариса, когда он мягко отодвинул ее и встал, отвернувшись к окну.

– Извини, Лар. Я… устал что-то. – Ему было неловко на нее смотреть.

– Устал? – Она подошла и встала рядом, не прикасаясь к нему. – Ракитин, а ты случайно бабу не завел?

– С чего ты взяла? – удивился он, уставившись на нее.

– Да так… – засмеялась Лариса, тряхнув короткими волосами. – Ты, Ракитин, бабу не заводи. Не морочь ей голову. Знаешь почему?

– Почему? – как дурак спросил он.

– Потому что жить ты можешь только со мной. А я с тобой. Так что женишься ты на мне и больше ни на ком.

– Тебя посадят, – усмехнулся он. – У нас двоемужие запрещено законом.

– А я разведусь, – успокоила его она. – Ладно, Ракитин, раз уж ты… устал, пойду я. А насчет денег подумай и позвони. Только не тяни. Неделя – самое большее, что я могу тебе дать.

А она несчастна, неожиданно подумал Денис, подавая ей плащ.

Ему сделалось так отчаянно жаль ее, что он боялся на нее взглянуть.

Он с облегчением запер за ней дверь и устыдился этого облегчения.

Пятница, 29 октября

Заманчивым Ларисиным предложением насчет бюджетных денег стоило воспользоваться. Ракитин позвонил Саморуковой, едва придя в институт. На месте ее не оказалось. И через полчаса не было, и через час. Появилась начальница отдела проектирования только в половине двенадцатого, почти в разгар рабочего дня. Ракитина, всегда считавшего, что любой руководитель должен быть примером для подчиненных во всем, и в вопросах дисциплины тоже, это неприятно удивило. Впрочем, он уже имел о ней некоторое представление, и удивление его быстро прошло.

– Татьяна Юрьевна, – он вежливо привстал, когда запыхавшаяся Саморукова появилась у него в кабинете, и показал ей на стул. – Скажите, пожалуйста, какая загрузка у вашего отдела до конца года?

– Какая загрузка? – не поняла она.

– Ну… какие текущие проекты должны быть сданы до конца года, кто разработчики? Какие проекты начнутся уже в этом году и, опять-таки, кто разработчики? Сколько денег у отдела на остаток года?

– Я… выясню, – пролепетала Татьяна.

– Да хотя бы приблизительно, без подробностей, – попросил он. Такие элементарные цифры начальнику отдела полагалось помнить наизусть.

Она молчала, только на щеках начали разгораться пунцовые пятна. Она не знала, какие проекты разрабатываются в ее отделе и на какие деньги. Ему стало жалко сидевшую перед ним женщину. Он уже понимал, что будет добиваться, чтобы ее сняли. Впрочем, еще неизвестно, кого следовало пожалеть, Саморукову или его самого, потому что снять с должности гораздо труднее, чем назначить.

– Ладно, Татьяна Юрьевна, – вздохнул он, – подготовьте справку. И заодно мне нужны данные по зарплате всех сотрудников.

– Это можно в бухгалтерии узнать, – с облегчением объяснила она.

– Ну так узнайте.

Она отчего-то дернулась, как будто он предлагал ей нечто совершенно недозволенное, вспыхнула, хотела что-то сказать, но промолчала и вышла из кабинета.

Через час с проектами ему все стало более-менее ясно, чего он не мог сказать о зарплате. Оклады, надбавки к ним, чистая «белая» бухгалтерия… Но ведь были еще выплаты, не учтенные в официальных документах, он знал это совершенно точно. Какие-то деньги вручались сотрудникам в конвертах, поскольку обеспечить достойными зарплатами инженеров, не пользуясь всевозможными финансовыми лазейками, в наше время совершенно невозможно.

– А… «серая» зарплата? – осторожно поинтересовался он у непонятно чем довольной Саморуковой.

– Серая? – удивилась она.

– Ее что, не было?

– Была, – Татьяна опять начала краснеть, – но я… Я не помню суммы.

– Ну и не надо помнить. Вы мне документы принесите.

– Какие документы? – она удивленно подняла на него глаза.

Ракитин знал, что суммы, выделяемые на отделы, раздавались их начальникам, а они уже собственноручно делили деньги между сотрудниками, он и предположить не мог, что эти деньги исчезают без следа. Без каких-либо документов.

Он никогда бы не поверил, что такое бывает, если бы эта красивая женщина не смотрела сейчас на него непонимающими глазами.

– Какие суммы вам выделялись в течение года, вы можете припомнить? Вернее, не припомнить, а принести мне платежки. Или как там это у вас называется.

Она кивнула.

– Общие суммы, – пояснил он. – Общие суммы на отдел.

С деньгами необходимо разобраться.

Время приближалось к обеду, но почти ничего из намеченного на утро Настя сделать не успела. Сначала пришлось готовить очередную справку для Татьяны, теперь уже по всем проектам до конца года. Потом она долго разбиралась со связистами, которые перепутали выходные сигналы в очередном проекте. Настя заметила это случайно, указывать на чужие ошибки ей было неприятно, и от этого упало и без того не лучшее настроение.

Она едва успела вернуться от связистов, как позвонили соисполнители из Твери, и пришлось долго объяснять, почему нельзя реализовать их пожелания.

Настя уже почти закончила разговор, когда в отделе появилась начальница. Постояла, понаблюдала за немногочисленными подчиненными и, когда Настя положила трубку, укоризненно произнесла:

– Настя, ну нельзя же так подолгу занимать телефон. В конце концов, ты мешаешь всем остальным.

Как будто она трепалась с подружкой о вчерашней вечеринке, а не вела чисто служебный разговор.

«До отпуска осталось меньше двух недель, – напомнила себе Настя. – Меньше двух недель, и я больше не буду ее видеть и слышать».

Инна Марковна повернулась к Татьяне, по-видимому, собралась вступиться за Настю, но не успела: в комнату вошел Денис Геннадьевич.

– Здравствуйте, – поздоровался он в дверях, прошел на середину комнаты и оглядел присутствующих. – У меня к вам просьба. Ко всем. И к вам, Татьяна Юрьевна, тоже. Пожалуйста, напишите, кто и сколько денег получил в этом году. Тех, что не перечислялись на банковские карточки.

– Хорошо, Денис Геннадьевич, – пообещала Татьяна. – Мы напишем. Я вам принесу.

– Не нужно приносить, – отказался зам и, обведя взглядом проектировщиков, успокоил: – Не торопитесь, я подожду.

Подвинул себе незанятый стул и скромненько уселся у стенки.

Конечно, все, и Настя тоже, понимали, что деньги, которые вручаются им, и суммы, которые начальство оставляет у себя, несоизмеримы. Периодически возникали разговоры на эту тему, особенно когда Татьяна отправлялась в очередной вояж за границу, но все настолько привыкли, что до настоящих разработчиков доходят только крохи, что дальше разговоров дело не шло.

Почему новый зам этим заинтересовался? Хочет навести порядок?

Впрочем, еще неизвестно, какие цели он преследует. Может быть, как раз наоборот, считает, что проектировщикам переплатили.

Конверты с деньгами им вручали приблизительно раз в квартал, и все суммы Настя отлично помнила. Их трудно было не запомнить, потому что получила она три раза по тридцать тысяч рублей. В первом квартале, во втором и в третьем.

И тут совершенно не вовремя засветился лежащий на столе телефон. Настя быстро схватила аппарат, но он все-таки успел тренькнуть.

– Да, Борь, – прошептала Настя. Почему-то ей было неловко разговаривать при Денисе Геннадьевиче.

– Что ты не звонишь? – недовольно произнес Борис.

Еще бы ему быть довольным: она не позвонила вчера вечером, хотя понимала, что он на нее обиделся. Обиделся за то, что она собралась в положенный ей законом отпуск. Раньше Настя всегда чувствовала себя виноватой, когда он на нее обижался, даже если не прав был он, а сейчас почему-то ее возмутил его недовольный голос.

– Закрутилась с утра. Как ты? – спохватилась Настя.

– Получше. Слабость только.

– Поправляйся. Борь, а… на выходные у тебя какие планы?

Она все время чувствовала присутствие Дениса Геннадьевича, и это отчего-то мешало разговаривать.

– Какие у меня могут быть планы, если я болею? – удивился он.

– А меня Лена в гости пригласила. Завтра.

– Это еще зачем? – не понял он.

– Просто так. Повидаться.

– И ты что, пойдешь? Без меня?

– Да, – подтвердила Настя.

– Ну, как знаешь. – Теперь он обиделся окончательно, но Настю это почему-то не расстроило.

Может быть, потому, что за спиной сидел Ракитин, и ей очень хотелось узнать, зачем ему понадобились эти странные отчеты об их «серой» зарплате.

И Настя, и симпатичная пожилая женщина, и молодой парнишка, смотревший на него с нескрываемым любопытством, написали несколько цифр очень быстро, но Ракитин медлил, сидел и смотрел в пространство, словно задумавшись, пока наконец, как учитель в школе, не собрал протянутые ему листки.

Когда Настя, воровато ерзая, зашептала что-то в трубку, ему сразу стало скучно, неинтересно, а попытки разобраться с оплатой труда показались откровенно глупыми и наивными, недостойными зрелого мужчины, занимающего вполне солидную должность.

Саморукова к этому моменту куда-то исчезла, а он даже не заметил.

Он все перестал замечать, когда Настя зашептала в трубку.

Нужно поскорее о ней забыть. Какое ему до нее дело? Ему Ларисы хватает.

Через несколько минут он знал, как Саморукова делит деньги внутри отдела. Проще простого: восемьдесят процентов суммы себе, а остальное приблизительно поровну между всеми. Секретарю и табельщице чуть поменьше, проектировщикам чуть побольше.

Вместо премирования разработчиков она занимается неподотчетным пополнением собственного бюджета. Просто и незатейливо.

Как же она стала начальником отдела?

Он примерно представлял, как. Как Лариса. Та пробивалась локтями, ногтями и зубами.

Нет, расплачиваться собственным телом Ларисе никогда не приходилось, боже упаси. Да она и не стала бы. Впрочем, в этом он не уверен.

Первую свою руководящую должность Лариса получила вполне заслуженно и не очень красиво.

Она была тогда рядовым сотрудником в фирме, названия которой Ракитин не помнил: Интер-чего-то-там. Начальницей у нее была дама предпенсионного возраста, быстро с Ларисой сдружившаяся. Дама водила Ларису на совещания в министерство, знакомила с нужными людьми и радовалась способной, умной и ответственной помощнице.

Примерно через полгода в фирме наметилась очередная реорганизация, при которой даме предполагалось дать должность начальника департамента, а Ларисе – ее место начальника отдела. К тому времени возраст начал брать свое, дама частенько уходила на больничный, а молодая и здоровая Лариса с ее обязанностями справлялась отлично. А самое главное, что все, кому надо, – то есть начальство – это прекрасно знали, тут уж Лариса постаралась.

Ракитин тогда не понял, почему Ларисе казалось таким важным обойти начальницу, он и сейчас этого не понимал, но цели своей его подруга достигла. Не постеснялась пойти к директору, пригрозила уволиться, напомнила, как часто дама бывает на больничном, и выбила заветную должность начальника департамента.

Она долго хохотала, забравшись с ногами на ракитинский диван, и подробно описывала, как онемела дама, узнав, что Лариса отныне является ее непосредственным начальником.

– Лар, – робко сказал тогда Ракитин, – но ведь это… не очень порядочно, что ли.

– Непорядочно? – удивилась подруга, ничуть не обидевшись. – Это еще почему? Я свое дело знаю. И должности соответствую. Что же, мне теперь всю жизнь за ее спиной маячить? Не-ет, Денис, я так не хочу. Я хочу выбиться в жизни, понимаешь? И выбьюсь.

Она и выбилась. Она стала самой успешной из всего их школьного выпуска. А ведь училась так себе, средненько.

Ракитин встал, подошел к окну и уставился на проезжающие внизу машины.

Настя разговаривала с мужчиной, никаких сомнений.

«Забыть, – приказал себе Ракитин. – Ей нет до меня дела, а мне до нее».

Она шептала в трубку и слегка потряхивала головой, и волосы, сколотые сзади, лениво колыхались, и ему очень хотелось до них дотронуться.

Нужно работать. Ракитин еще немного постоял, вернулся к столу и набрал номер, который помнил наизусть.

– Да, Денис Геннадьевич, – услышал он злой голос. У Саморуковой был определитель, и она знала, кто ей звонит.

– Татьяна Юрьевна, – произнес он в трубку, – подготовьте мне объяснение по поводу распределения денег. Коротко. Какой вклад в проекты внес каждый человек и насколько вознаграждение соответствует этому вкладу.

– Хорошо, – согласилась она.

Это было объявление войны, и оба они это знали.

К середине дня Лариса поняла, что не может сосредоточиться на работе. Это ее удивило: работа в ряду жизненных ценностей всегда стояла для нее на первом месте. Нет, не на первом, если быть уж совсем честной, на втором, потому что на первом месте всегда был Денис Ракитин.

Они учились в шестом классе, когда, выбежав из школы после занятий, Лариса с подругами нашла совсем маленького, неизвестно откуда взявшегося котенка. Стоял апрель, только недавно сошел снег, на мокрой голой земле школьного двора котенку было холодно, он пищал так жалобно, что Лариса чуть не расплакалась.

– Нужно его покормить, – деловито распорядилась Наташка Зайцева. – Давайте молока купим и нальем ему во что-нибудь.

Лариса сунула тощенькое невесомое тельце себе под куртку и, поглаживая крошечную пушистую головку, чувствовала себя абсолютно несчастной. Взять котенка домой мама не разрешит ни в коем случае, в этом Лариса не сомневалась. Мама даже к ближайшей подруге тете Римме старалась не ходить в гости, потому что у той жил кот, которому дозволялось все, в том числе и залезать на обеденный стол. Мама была чистюлей и, приходя от тети Риммы, подолгу вспоминала, как ей кусок не лез в горло, и ругала ее кота, а заодно и его хозяйку, целующую кота в нос, а потом спокойно продолжающую есть торт. Мама котенка взять не разрешит, а оставить его на холодной земле Лариса не могла.

– Ты что, Шелехова! – закричала Наташка. – Не трогай! У него лишай может быть!

Лариса хотела сказать, что у самой Зайцевой лишай, но не успела, потому что вышедшие из школы мальчишки с любопытством остановились около их маленькой группы. Впрочем, любопытство их оказалось недолгим, а Денис Ракитин, поправив на плече ранец, протянул руку и тоже погладил пытающегося вылезти из Ларисиной куртки котенка.

– Домой возьмешь? – поинтересовался он.

– Нет, – покачала головой она, – мне его взять не разрешат.

Ракитин потоптался, повертел головой, опять поправил ранец и решительно велел:

– Пойдем к метро.

– Зачем? – не поняла Лариса.

– Попробуем его отдать кому-нибудь.

– Делать вам нечего! – фыркнула Зайцева.

– Пойдем, пойдем, – поторопил Денис, потянув Ларису за рукав. Поднял с асфальта ее ранец, который она пристроила на более-менее сухое место, и снова потянул ее за куртку.

Ракитин был почти на голову ниже Ларисы. Тогда почти все мальчишки были ниже ее, и идти рядом с маленьким Денисом она стеснялась. Но только первые пять минут, а может быть, и еще меньше. Потому что потом Лариса перестала стесняться и только боялась, что ему надоест возиться с ней и с котенком, и он уйдет, и она опять станет самой несчастной на свете.

Котенка они пристроили часа через полтора. Отдали какой-то тетке, долго и ласково на них смотревшей. На них многие смотрели ласково, качали головами, гладили тихо попискивающего котишку, и Ларисе казалось, что это никогда не кончится, но страшно ей не было. Она уже понимала, что Денис что-нибудь придумает.

Женщина взяла котенка, улыбнулась им на прощание и скрылась в метро, а Ракитин выдохнул с облегчением.

Им отчего-то стало очень смешно, и они долго хохотали, уставившись друг на друга. Потом Денис кивнул ей и почти сразу растворился в плотном людском потоке, выходившем из метро.

Потом он долго не обращал на нее никакого внимания, до девятого класса. Но тогда он стал уже на голову выше.

– Лариса Максимовна, еще правки будут? – переминаясь с ноги на ногу, спросила секретарша Кира.

Доклад, в котором Лариса сейчас не понимала ни слова, готовили для нее вторую неделю. С ним ей предстояло выступить в городской думе, и Лариса вторую неделю придиралась к каждому слову. Придиралась не из самодурства, от этого доклада многое зависело в ее дальнейшей карьере, а к таким вещам она относилась исключительно серьезно.

– Сбрось мне его по электронной почте, – возвращая секретарю листы бумаги, распорядилась Лариса. – Я еще посмотрю и сама поправлю.

Она не любила Киру, почти не выносила. Девушка была племянницей человека, ссориться с которым Ларисе было никак невозможно, без его согласия она никогда не села бы в свое сегодняшнее кресло. Кира работала исключительно добросовестно, со всеми была безукоризненно вежлива, но неприязнь начальницы, похоже, чувствовала, и Лариса надеялась, что она вскоре уволится. Уйдет мирно, потому что придраться было не к чему: Лариса тоже старалась быть с Кирой безукоризненно вежливой. Иногда срывалась, конечно.

Видеть Киру у Ларисы не было никаких сил: она напоминала ей Ленку Миронову.

Миронова была самой незаметной девочкой в классе, только училась лучше всех. Лариса с ней почти не разговаривала, не о чем было. Миронова ходила с двумя дурацкими косичками, даже сережек не носила, и вызывала бы у Ларисы острую жалость, если бы ей пришло в голову о Ленке задуматься.

Все изменилось, когда Лариса заметила, как смотрит на тихую отличницу Денис Ракитин. Они оканчивали восьмой класс. Была перемена, Миронова стояла у окна, смотрела вниз на школьный двор и не видела, как Ракитин, прислонившись к стене, не сводит с нее глаз.

Лариса на свою беду это увидела. Тогда она еще не знала, как называется злость и ненависть, переполнившие ее и исчезнувшие только следующей осенью, когда стало известно, что Ленка перешла в другую школу.

Наверное, ненависть исчезла не до конца, потому что, впервые увидев Киру, Лариса поняла, что не успокоится, пока не выгонит ее из собственной приемной.

Впрочем, это была не ненависть, а так, ерунда, легкая неприязнь. Настоящее чувство Лариса испытывала сейчас, после того, как Ракитин вчера «устал», когда она хотела его обнять. Вот в этом ее чувстве сплелись как раз настоящая ненависть и настоящая злость, и что-то еще, переросшее в жуткую тревогу и страх потерять Ракитина. Она давно поняла, что Дениса ей не заменит никто и никогда, что он главное в ее жизни, и жить без него она не сможет.

Все, что угодно, только не это.

Нет, работать сегодня она не способна.

Теперь она знала, как называется это чувство – ревность.

– Кира, – бросила Лариса, запирая кабинет, – меня сегодня не будет.

Ждать пришлось долго. Усевшись в машине поудобнее, Лариса терпеливо смотрела на проходящих мимо людей. В районе, где теперь работал Денис, она не бывала давно. Здесь все изменилось. На месте бывшего скверика, где на притаившихся среди кустов сирени лавочках юная Лариса с подругами любила проводить время, стояло высоченное офисное здание.

Скверик был довольно далеко от бывшего Ларисиного дома, и ходили девочки сюда нечасто, как правило, по субботам. Шли в расположенный рядом кинотеатр, а потом сидели на лавочке до половины девятого, потому что в девять следовало быть дома. Ларисе сейчас хотелось выйти из машины и посмотреть, работает ли еще кинотеатр или уже давно превратился в какой-нибудь торговый центр, но она не рискнула, боялась пропустить Ракитина.

Нужно позвонить Наташке, напомнила себе Лариса. Наташа Зайцева была единственной из класса, с кем Лариса периодически созванивалась, а иногда даже встречалась. Кроме Ракитина, разумеется. Зайцева стала врачом-стоматологом, очень хорошим, дорогим, и зарабатывала, пожалуй, не меньше самой Ларисы.

Странно, но, вспоминая школу, Лариса почему-то всегда думала не о Зайцевой и даже не о Ракитине, а о самом неприятном – о Ленке Мироновой.

О том, как Денис смотрел на нее.

Лариса тогда еле досидела до конца занятий. ее все время тянуло посмотреть на Ленку, понять, что такого интересного нашел в ней Ракитин. Ну что? Глазки самые обычные, не поймешь какого цвета, а косички – так вообще как у мыши. Сама Лариса уже понимала, что внешностью бог ее не обделил, и если она не самая красивая в классе, то уж в первую тройку входит бесспорно.

Миронова рядом натягивала курточку. Если бы Лариса так пристально ее не разглядывала, она никогда не заметила бы, что около плечевого шва курточка аккуратно зашита подходящими по цвету нитками.

– Ты что, Миронова, – удивилась Лариса и брезгливо поморщилась, показывая пальцем на небольшой аккуратный шов, – бомжиха?

Она до сих пор помнит, как испугалась тогда, произнеся слово «бомжиха». Испугалась, что услышит Ракитин. Ей не хотелось, чтобы он… слышал.

Дениса рядом не было, и кличка «бомжиха» прилипла к Мироновой сразу и навсегда. Никто не удивился, что она перешла в другую школу.

А Лариса до сих пор удивлялась, как легко она тогда справилась с ситуацией.

Она и сейчас справится, никаких сомнений. Если, конечно, ее подозрения не беспочвенны.

Лет пять назад Лариса встретила Миронову в метро. Некоторое время она сомневалась, разглядывая сидевшую напротив холеную женщину в дорогом кашемировом пальто. Сомневалась до тех пор, пока не встретилась с ней глазами и не увидела в спокойных глазах что-то такое, отчего ей сразу захотелось оказаться подальше от шумного вагона, от редких пассажиров и рекламных плакатов, приляпанных где придется.

Миронова смотрела на нее с жалостью, правда, недолго, а потом просто перестала ее замечать.

Тогда Лариса еще не стала директором фирмы, но уверенно покоряла одну карьерную вершину за другой и была собой вполне довольна. Она тем же вечером позвонила Зайцевой и, аккуратно расспрашивая про бывших подруг, постаралась хоть что-то выяснить о Мироновой, но так ничего и не узнала. После восьмого класса Миронова никаких контактов с бывшими одноклассниками не поддерживала.

Затекли ноги. Лариса вышла из машины и постояла, переминаясь. Темнело, основная масса людей давно вышла из института, и Ракитина она едва не пропустила, устав неотрывно смотреть на двери здания.

– Денис! – закричала она, зачем-то замахав руками.

– Что случилось? – Он не на шутку встревожился, подходя к ее черной «Ауди».

– Ничего, – облегченно выдохнула она. Ракитин был такой, как всегда, зря она напридумывала себе ерунды. – Ничего не случилось. Просто проезжала мимо. Хочешь, домой тебя отвезу?

– Хочу, – улыбнулся он. – Только не домой, а к родителям. Я сегодня своим ходом ехал. У машины замок сломался, дверь не запирается.

– Жалко, – посочувствовала Лариса, усаживаясь в машину. – А к родителям просто так или по делу?

– По делу, – кивнул он, устроившись рядом. – Они решили мебель переставить.

– Как Галина Викторовна? – спохватилась Лариса, вспомнив, что мать Ракитина недавно долго болела.

– Нормально, – не сразу ответил он.

Лариса искоса взглянула на него, потом проследила взглядом за какой-то девушкой, удалявшейся по тротуару от ее машины. Ракитин смотрел на девушку, как когда-то на Миронову.

Суббота, 30 октября

Идти в гости Насте не хотелось. Ей ничего не хотелось с того момента, как вчера она увидела Дениса Геннадьевича с красивой темноволосой женщиной, весело замахавшей руками при виде заместителя директора. Настя спускалась по лестнице как раз за ним и боялась, что он обернется, увидит ее и опять пойдет провожать, а Настя не знала, о чем с ним разговаривать, и боялась показаться тупой и нелюбезной.

Ракитин не обернулся. Он быстро подошел к ждавшей его женщине, улыбаясь, что-то говорил ей, и было ясно, что это не случайная знакомая. Жена, скорее всего.

Настя не выдержала и, проходя мимо черной машины, в которую сел Денис Геннадьевич, незаметно заглянула внутрь: ей зачем-то очень хотелось получше рассмотреть эту даму.

Хотела посмотреть на женщину, а встретила взгляд Дениса Геннадьевича.

Это было ужасно. Настя шла к метро по исхоженной дороге, стараясь не бежать, и от стыда готова была провалиться сквозь землю. Что он будет теперь о ней думать, ей страшно было даже представить.

Идти в гости не хотелось, но рядом с чуткой Леной Настя почти сразу почувствовала себя легко и почти забыла, что Дениса Геннадьевича встречала красивая женщина, а она, Настя, как идиотка, заглянула в ее машину.

– Ты чем-то расстроена? – тихо спросила Лена, как только Игорь, отправившись к бару за спиртным, оставил их одних.

– Есть немного, – призналась Настя, устраиваясь за накрытым столом на мягком стуле. – С начальницей… не сработались. Буду другое место искать.

– Приходи к нам, – предложил вернувшийся с двумя бутылками Игорь: мартини для дам и водкой для себя. – Сделаю тебя начальницей какого-нибудь отдела, и будешь сама подчиненных гонять в свое удовольствие.

– Нет. Спасибо.

– Почему это нет? Я ей дело предлагаю, а она нос воротит.

– Игорь! Перестань! – одернула мужа Лена. – Не все мечтают под твоим руководством работать.

– Ворочу, – улыбнулась Настя, как обычно, удивившись непохожести тактичной Лены и грубого Игоря.

– А почему, можно полюбопытствовать? – Игорь улыбнулся виновато, и Настя сразу перестала на него сердиться. Тоже как обычно.

– Любопытствуй. Я хороший инженер и хочу работать инженером. И чтобы зарплата у меня была нормальная. И чтобы коллектив был нормальный.

– Ну и запросы у тебя, однако!

– А у вас торговая фирма, я в торговле ничего не понимаю и понимать не хочу.

В фирме Лениного отца сейчас всем заправлял Игорь и не впервые предлагал ей работу, и Лена предлагала, но к любой торговле у Насти было стойкое отвращение. Непонятно почему.

– Брезгуешь, значит, – подытожил Игорь, накладывая дамам закуски. И, поймав грозный взгляд жены, засмеялся: – Шучу, Настюха, не злись. А насчет работы знай, что у нас место для тебя всегда найдется. Это я серьезно. Твои успехи!

Мартини было великолепным. Закуски восхитительны и красиво поданы, у Насти так профессионально сервировать стол никогда не получалось.

Она боялась, что Игорь спросит про Бориса и ей придется объяснять, почему тот живет у матери, но Игорь не спросил. Наверное, Лена его проинструктировала.

– С Левой поговори, – посоветовал он.

– Я ни в какую торговую фирму не хочу, ни в вашу, ни в дяди-Левину.

– Я не про фирму. Он же до того, как бизнесменом заделался, в инженерах ходил. Даже выше бери, он кандидат технических наук. Был, правда, всего начальником лаборатории, но знакомства-то сохранил наверняка.

– Поговорю. – Это была дельная мысль, поговорить с дядей Левой. Знакомых и приятелей у бабушкиного брата пол-Москвы, и со всеми он ухитрился сохранять если не дружеские, то вполне доброжелательные отношения.

– Интересно, – задумалась Лена, – почему Лева так долго не женился? Ему ведь было хорошо за сорок, когда они с твоей мамой расписались. Начальник лаборатории, кандидат наук, да ему бабы должны были прохода не давать.

– Он был женат, – буркнул Игорь. – В смысле, до матери.

– Да-а? – удивилась Настя. – А я не знала.

– Не интересуешься родственниками, вот и не знаешь.

– А ты интересуешься? – с сомнением уточнила она. Ей казалось, что Игорю нет дела ни до кого, кроме себя.

– Представь себе, – неожиданно серьезно ответил он. – Я интересуюсь всеми, кто меня окружает. Секретарями, менеджерами, уборщицами. Про партнеров я уж и не говорю. Я стараюсь все про людей знать, иначе я не стал бы хорошим управленцем. А я хороший управленец.

– Хороший, хороший, – улыбнулась Лена, – отличный.

Несмотря на всю их несхожесть, было очевидно, что супруги очень близки и с ходу чувствуют и понимают друг друга.

Совсем не так, как Настя с Борей.

А Денис Геннадьевич и его жена? По тому, как она замахала руками, выходит, что им тоже хорошо вместе.

Впрочем, ей нет дела до Дениса Геннадьевича, у нее своих проблем полно. Работу вот надо искать.

– И что потом стало с этой дядь-Левиной женой? – Удивительно, но никто из родственников никогда не упоминал о его загадочной первой жене.

– Не знаю, – отмахнулся Игорь, но Настя ему не поверила. Знал он о той женщине, только почему-то не хотел говорить.

Потом они долго обсуждали подарок дяде Леве, но так ничего и не придумали. Потом разговаривали просто так, ни о чем, и Настя засиделась допоздна.

– Хорошо, что ты приехала, – сказал Игорь, провожая ее до такси. – На больших семейных сборищах и поговорить толком не удается. Приезжай почаще, хоть раз в месяц.

– Спасибо, Игорек. – Настя вдохнула неожиданно чистый ночной воздух и призналась: – Хорошо у вас. Вы такие дружные, я прямо душой отдохнула.

– Ну вот видишь, – засмеялся он. – Правильно я придумал – тебя позвать.

– Это не ты, – улыбнулась Настя. – Это Лена.

– Запомни, – он приблизил к ней лицо и серьезно произнес: – Ленка всегда делает то, что я хочу. Всегда.

Настя уселась в машину, помахала ему и неожиданно поняла, что первая дяди-Левина жена отчего-то очень ее интересует.

Трудиться по субботам Ракитин привык, ему это даже нравилось: никто не мешает, не отвлекает, не лезет с ненужными разговорами. На прежнем месте он часто работал по выходным и с переходом сюда потерял не меньше двух-трех месяцев отгулов. Впрочем, ему не приходило в голову просить отгулы.

Он приехал в институт часам к двенадцати, чтобы окончательно разобраться с текущей загрузкой подчиненных ему отделов, и к вечеру не столько устал, сколько жутко захотел есть, поскольку прихватить с собой бутерброды не догадался, выходить в ближайший магазин поленился, а столовая по случаю выходного дня была закрыта.

Глядя из окна кабинета на мерцающую размытыми огнями проезжающих машин улицу, Ракитин решил, что сегодняшним днем доволен: теперь он более-менее ясно представляет себе не только общее положение дел, но и трудности, которые могут возникнуть, если он решит воспользоваться Ларисиным предложением насчет дополнительных средств. Главная трудность: отсутствие достаточного числа толковых специалистов. Прямо беда: сотрудников полно, а работать некому.

Он понимал, что все держится на нескольких людях.

И одна из этих людей – Берсеньева Анастасия Александровна.

Ожившая статуя.

Ракитин выключил компьютер, оглядел напоследок кабинет, запер дверь, сбежал по лестнице и, попрощавшись с охранниками, которых уже узнавал в лицо, уселся в одиноко стоявшую на пустой стоянке машину. Обычно, выезжая со стоянки, он поворачивал налево и пробирался к дому переулками, стараясь избегать шумных улиц с без конца останавливающимися трамваями. Сейчас он почему-то повернул направо, теперь дорога домой пролегала почти мимо дома Насти Берсеньевой. Почти, потому что ехал он по улице, по которой Настя ходит от метро до дома. Сам же дом прятался в глубине двора.

Притормозив за стоявшими машинами, он не сразу понял, что впереди произошла мелкая авария. Ракитин терпеливо ждал, когда к обреченно прохаживающимся около своих автомобилей водителям, не поделившим дорогу, приедут гаишники, смотрел в окно и не сразу узнал в девушке, вылезающей неподалеку из такси, Настю.

Все дальнейшее произошло само собой. Ракитин сдал назад, нырнул в ближайший переулок, торопливо выскочил из машины и почти мгновенно очутился у ее подъезда.

В темном дворе было пусто: ни гуляющих пенсионерок, ни собачников, ни детей. Впрочем, какие дети, почти одиннадцать. Засиделся он на работе, ничего не скажешь.

Стоять у подъезда было глупо, Ракитин поднял голову и оглядел редкие светящиеся окна. Потом медленно побрел по асфальтированной дорожке к брошенной машине. Попытался переключить мысли на текущие и будущие проекты, но, внезапно остановившись, опять оглядел слабо светящиеся окна лестницы над дверью Настиного подъезда.

В окнах между первым и третьим этажом света не было. Ракитин замер, пытаясь определить, что ему так не нравится в тихом полумраке двора, и только тогда заметил слабый огонек, мелькнувший в окне над дверью подъезда. Там кто-то курил в темноте.

Курить мог кто угодно. Ракитин потоптался, чувствуя себя полным дураком, а еще испытывая непонятную тревогу, и слишком поздно заметил свою сослуживицу, резко открывшую дверь подъезда и почти сразу скрывшуюся за ней.

Он успел удивиться, что мгновенно очутился возле закрывшейся обитой желтыми деревянными панелями железной двери, и был уверен, что сейчас выломает ее, но она вдруг открылась легко и беззвучно. Ракитин краем глаза увидел щепку, застрявшую в дверном проеме и не давшую створке захлопнуться.

– Настя! – закричал он, рванув вверх по лестнице, и облегченно выдохнул, увидев ее в свете уличного фонаря.

Настя стояла на лестнице, привалившись к стене, и натужно кашляла, схватившись руками за шею.

– Настя, – он сжал руками ее плечи и заглянул в глаза. – Что случилось?

Она пошевелила губами и беззвучно заплакала.

– На тебя… напали? – спросил он.

Она ничего не ответила, даже не кивнула. Конечно, напали.

– С тобой… все в порядке?

Она опять не ответила.

– Пойдем, – Ракитин подтолкнул ее вверх по лестнице. – Пойдем. Где ты живешь?

– С-сумка. – Она потянулась рукой вниз. Ракитин подобрал валявшуюся на ступеньке сумку и опять подтолкнул ее к площадке второго этажа.

Он был уверен, что на его крик сбежится весь подъезд, но никто из своих норок не вылез.

Настина квартира оказалась на втором этаже. На площадке было темно.

Ракитин посветил телефоном, чтобы Настя смогла отпереть дверь, помедлил, пропуская ее в прихожую, и приказал:

– Запрись и никому не открывай, кроме меня. Я… сейчас.

Подъезд был пуст. Он дошел до последнего, девятого, этажа. Нигде никого.

Тот, кто поджидал Настю, куря от скуки, испарился? Скрылся в своей квартире?

Ракитин дошел до стальной решетки перед входом на чердак и потрогал врезанную в нее дверь. Она была приоткрыта.

Человек, поджидавший Настю, ушел через чердак?

Денис обошел чердачное помещение, поочередно дергая двери, ведущие в каждый из шести подъездов. Открытой оказалась дверь в четвертый. Ракитин спустился на пол-этажа. Так и есть, и здесь врезанная в решетку дверь оказалась приоткрытой.

Преступник ушел через этот подъезд? Или живет здесь и скрылся в собственной квартире?

Впрочем, квартиру можно снять.

Снять жилье, чтобы напасть на Настю ночью?

Бред. Тихая, скромная девушка. Инженер-проектировщик. Кому она могла помешать?

Или нападавшему была нужна любая девушка? Все равно какая?

Ракитин быстро достал телефон, заснял на камеру из окна двор и улицу, еще прошелся по чердаку и стал спускаться к Настиной квартире.

Страх пришел, когда за Денисом Геннадьевичем захлопнулась дверь. До этого страха не было, только тупой ступор. Даже когда кто-то схватил ее сзади рукой за горло, ей не стало страшно, она просто не успела испугаться, только подумала, что это происходит не с ней. Потому что с ней, Настей, такого не может быть никогда.

По-настоящему жутко ей стало сейчас. Настя метнулась к телефону и, нажимая кнопки, удивилась, что руки у нее не дрожат. А ей казалось, что она вся трясется.

– Боря, – пролепетала она и опять удивилась, что в состоянии разговаривать, – Боренька, приезжай, пожалуйста.

– Настя? Ты представляешь себе, который сейчас час? – удивились в трубке.

– Боренька, приезжай, на меня напали. Я боюсь.

– Что?! Ты где?

– Дома. На меня в подъезде напали.

– Та-ак. Ну-ка спокойно и по порядку, – приказал Боря.

– Боря, приезжай! Я не могу говорить!

– Настя, – строго призвал Боря, – прекрати истерику. Кто на тебя напал?

– Не знаю, – устало сказала Настя. – Я не видела.

Странно, но страх прошел. Осталась одна усталость.

– Ты можешь объяснить по-человечески, что произошло?

– Не могу, – честно призналась Настя. – Мне… не хочется об этом говорить.

Она никогда не думала, что Боря может не приехать к ней, когда она его об этом попросит, когда кто-то неизвестный и страшный зажимал локтем ее горло, не давая дышать.

– Настюша, – терпеливо попросил Борис, – объясни, что произошло. Я же беспокоюсь.

– На меня кто-то напал в подъезде, но его… спугнули, и он убежал, – через силу проговорила Настя. – Сосед какой-то вошел следом за мной.

Говорить Боре про Дениса Геннадьевича ей почему-то не хотелось.

– С тобой все в порядке?

– Да. – С ней все в порядке, ее только кто-то пытался задушить, а Боря не хочет к ней приехать.

– Вот что, – распорядился он, – позвони этому… участковому своему.

– Диме Воробьеву, – подсказала Настя.

– Да. Позвони, все расскажи и ложись спать. Чай какой-нибудь успокоительный выпей.

– Может… ты все же приедешь?

– На-астя! Ну куда я попрусь среди ночи? Матери что скажу? Ну зачем ее волновать? Позвони участковому и ложись спать. И впредь по ночам не болтайся. Все нормальные люди спят давно.

– Спокойной ночи.

– Не смешно, – после некоторой заминки упрекнул он.

– А я и не смеюсь.

Настя положила трубку и побарабанила по ней пальцами.

Какой уж тут смех.

Телефон зазвонил прямо под рукой. Настя помедлила, ей не хотелось больше разговаривать с Борей. Никогда.

– Добралась? – тихо спросила Лена.

– Да.

– Все в порядке?

– Да. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Слезы покатились сразу и обильно, Настя вытерла глаза ладонями, размазывая тушь, и почти ощупью побрела к ванной.

Мимо нее уже давно никто не проходил. Лариса третий час сидела в машине напротив ракитинского подъезда, без конца посматривая на темные окна его квартиры. Подъезжая, она была уверена, что он дома, и даже не додумалась взглянуть на окна, и только стоя перед закрытой дверью, почувствовала, как на нее наваливается тупая усталость. Она пешком спустилась по лестнице, вышла на улицу, и с тех пор сидела, равнодушно наблюдая за подъездом.

Денис мог быть где угодно, но Лариса знала – он с ней. С той девушкой, которой смотрел вчера вслед. Она уговаривала себя, что он взрослый мужчина и может провести вечер с кем угодно. Встретиться с друзьями или просто поужинать в ресторане, он любит вкусно поесть. Или поехать к родителям. Впрочем, это вряд ли, у родителей он был вчера. Ну, тогда еще куда-нибудь… Она уговаривала себя, но не верила.

Почему-то она считала, что никакой другой женщины в его жизни уже не будет. Раньше дамы появлялись, каждый раз ввергая Ларису в полное отчаяние. Ракитин ни о каких своих симпатиях никогда не рассказывал, конечно, но она каким-то непостижимым образом угадывала и старалась не подать виду, что догадывается, и старалась быть с ним веселой, как всегда, и необременительной и терпеливо ждала, когда его очередное увлечение пройдет. Увлечение проходило, и исчезал жуткий страх, что он женится и что она, Лариса, останется одна. Без Ракитина Лариса всегда была одна, несмотря на всех своих мужей.

Почему она решила, что женщин больше не будет? Потому что их не было последние пять… нет, шесть лет? Ему только тридцать семь, он еще десять раз может жениться. У него еще все впереди.

Она опять посмотрела на темные окна. Нужно уезжать. Нельзя допустить, чтобы он знал, что она ждет его, сидя под темными окнами. Она всю жизнь старалась, чтобы он не догадывался, насколько ей нужен.

Он и не догадывался. Сейчас ей казалось, что она и сама до сегодняшнего дня не понимала, как страшно ей его потерять. Нет, не до сегодняшнего, до вчерашнего, когда он уставился вслед незнакомой девице.

Нужно уезжать, но представить себе, что сейчас придется о чем-то разговаривать с мужем, Лариса просто не могла. Она никого не хотела сейчас видеть.

Даже Ракитина.

Лариса обвела взглядом ночную улицу с тусклыми фонарями, немного поерзала, пытаясь устроиться поудобнее, и опять уставилась на окна.

Когда-то она мучительно ждала от него самых важных слов. Что она одна нужна ему, что без нее его жизнь не имеет никакого смысла, и еще какой-нибудь ерунды в том же духе. Ждала с тех самых пор, когда он после дня рождения Наташки Зайцевой пошел Ларису провожать.

Они учились тогда в девятом классе. У Наташки собрался почти весь класс. Лариса потихоньку посматривала на Ракитина, ей очень хотелось, чтобы он пригласил ее танцевать, и он пригласил. Потом она поняла, что ее робкие взгляды Денис скорее всего заметил, и не исключено, что пригласил ее из жалости. Ну и что? Для нее это не имело значения. Главное – то, что она весь вечер с ним танцевала, а потом шла по темной Москве, и ей было радостно и весело. И ему с Ларисой было… нескучно, это она понимала уже тогда.

Она вообще очень быстро научилась чувствовать его настроение, еще пятнадцатилетней. Знала, когда пошутить, когда посочувствовать. Впрочем, сочувствия Ракитин не терпел, с трудностями предпочитал справляться без посторонней помощи, и поддерживать его было для нее задачей не из легких. Но она с ней справлялась.

Лариса последний раз взглянула на темные окна и, стараясь сосредоточиться на дороге, небыстро поехала к собственному дому.

Ракитин думал, что Настя откроет ему сразу, а пришлось нажимать на кнопку звонка дважды, и в те несколько секунд, что он стоял перед ее дверью, он понял неожиданное и важное: необходимость видеть ее. Не только сейчас увидеть, а видеть постоянно. Мысль ему не понравилась, но он не успел ее додумать, потому что Настя наконец открыла дверь и посторонилась, впуская его в квартиру.

– Вашего… друга сегодня не будет? – мрачно спросил он, вешая плащ.

– Нет.

– Тогда есть два варианта. Или я сейчас отвожу вас куда-нибудь… Ну, не знаю – к маме, к папе… Или мы едем ко мне.

Он старался не смотреть по сторонам, боясь наткнуться взглядом на мужские вещи.

– Спасибо, Денис Геннадьевич, – она замялась, решая, куда его пригласить, и шагнула в сторону кухни. – Это лишнее. Кофе хотите? Или чаю?

– Все равно, – ему хотелось поскорее увезти ее из этой квартиры к себе и спокойно разобраться, во что такое она вляпалась. – А вам лучше выпить не кофе и не чаю, а… коньяка, что ли. Или водки. Есть?

Она молча пожала плечами и включила чайник. Ракитин видел, она хочет, чтобы он ушел.

– Настя, – усаживаясь на стул, тихо произнес он, – я не уйду. То есть уйду, но только с вами.

– Зачем? – отвернувшись от плиты, она внимательно на него посмотрела, и он увидел, что глаза у нее заплаканны.

– Не знаю зачем. Просто я не допущу, чтобы вы оставались одна, пока не разберусь, что происходит.

– Вы думаете, что… он ждал именно меня?

– Не знаю.

– Но… зачем?

– Не знаю. Настя, давайте поедем ко мне. Мы во всем разберемся, я вам обещаю.

– Да в чем разбираться?

– Где вы сегодня были?

– У родственников.

– Кто об этом знал?

– Денис Геннадьевич, – вздохнула она. – Я вам очень благодарна, но…

– Я не оставлю вас одну в квартире.

Настя посмотрела на закипевший чайник и уставилась в темное окно. А ведь ей действительно страшно остаться одной. Очень страшно. Она вспомнила, как чья-то рука сжимала ей горло, и потрогала шею.

Он прав, нужно уехать. К родителям? Это означает перепугать маму до полусмерти. К бабушке – то же самое. Вариант один: к дяде Леве.

– Я поеду к дяде. Только это очень далеко, за городом. Не нужно меня отвозить, я такси вызову.

– Я отвезу. Одевайтесь.

Он стоял в прихожей, пока она шуршала чем-то в комнате. Квартирка крошечная совсем, чистенькая, и какая-то… женская. Фарфоровые статуэтки на книжных полках, какие-то безделушки, дамские романы и детективы.

Мужские только тапочки в углу прихожей, но на них Ракитин старался не смотреть.

– Настя! – негромко крикнул он. – Давайте сначала в полицию заедем. Вы знаете, где ваше отделение? Или хотя бы позвоним.

Особого смысла в этом не было, нападавшего Настя не видела, но сообщить в полицию надо просто для порядка.

– Я завтра участковому позвоню, – она открыла дверь комнаты и оказалась совсем близко. – Это мой одноклассник бывший. И живет он совсем рядом. В соседнем доме.

– Тогда лучше позвонить сейчас.

– Неудобно. Ночь уже.

– Позвоните, – решил Ракитин, взглянув на висевшие на стене часы. – Только начало двенадцатого. А участковый ваш с его работой к ночным звонкам привык.

Она послушно полезла в сумку за телефоном. Денис Геннадьевич говорил то же самое, что и Боря, но… по-другому. Борису, в общем-то, было все равно, позвонит она Диме или нет. Элементарная вежливость требовала, чтобы он проявил участие, он и проявил. А уж тащиться к черту на рога, чтобы отвести ее к дяде, ему бы и в голову не пришло.

Денис Геннадьевич совсем другой, он готов возиться даже с чужой женщиной. Его жене здорово повезло. Или не жене? Не стал бы он приглашать Настю, если в доме жена. Или стал бы?

– Денис Геннадьевич, – замерев с телефоном в руке, наконец-то догадалась спросить Настя, – как вы здесь оказались? Около подъезда?

– С работы ехал и видел, как вы из такси вылезали. Решил приглядеть на всякий случай, поздно же, – отчитался он.

Дима Воробьев ответил сразу же, как будто ждал Настиного звонка. И почти сразу же появился в квартире. Сначала внимательно выслушал Настю и Ракитина, потом отправился вместе с Денисом на чердак, а потом, вернувшись в квартиру, молча что-то обдумывал. Настя и Ракитин терпеливо ждали, пока наконец бывший одноклассник не произнес:

– Две недели назад похожий случай в двенадцатом доме был. Тоже гад какой-то на девчонку напал, а соседи спугнули. Правда, тот не через чердак ушел, по лестнице сбежал. Ты уж пока по ночам одна не ходи, Насть.

Она кивнула.

Дима еще помолчал, сурово глядя куда-то в угол потолка, кивнул каким-то своим мыслям, потом кивнул Насте и Ракитину и ушел, тихо закрыв за собой дверь.

В прихожей было темно. Лариса не столько удивилась, сколько испытала облегчение: значит, Владимир лег спать, и ей не придется с ним объясняться. Вообще-то никаких объяснений она не боялась, врала первое, что придет в голову, да муж и не требовал от нее никаких отчетов. А она от него.

И все-таки отсутствие света в прихожей слегка озадачило: за неполный год, что они были женаты, он впервые лег, не дождавшись ее. И свет выключил.

Обычно свет он оставлял, даже если ложился. И никогда не засыпал, пока она не придет. Лежал, читал и терпеливо ждал ее возвращения.

Лариса разделась, стараясь не шуметь, включила чайник и пожалела, что халат оставила сегодня в спальне, а не в ванной, как обычно. Очень хотелось переодеться, полностью почувствовать себя дома и постараться забыть хоть на какое-то время о Ракитине и о девице, от которой он вчера не мог отвести глаз.

Невозможность надеть халат ее раздражала. Обычно раздражение вызывал муж, его голос, его слова и даже просто его присутствие. Впрочем, с этим Лариса легко справлялась.

Раздражение крепло, и она решительно направилась в спальню. Не включая свет, быстро скинула джинсы и свитер и уже потянулась за халатом, когда не столько увидела в темноте, сколько почувствовала, что в комнате никого нет.

Она, включив свет, еще какое-то время тупо смотрела на пустую кровать, зачем-то обвела глазами комнату, словно надеясь увидеть мужа, и обошла квартиру, чувствуя, что с каждой секундой наполняется непонятным страхом.

Квартира была пуста.

Потом она долго набирала номер мужа, постукивая пальцами по недавно купленному телефону и слушая длинные гудки.

Куда еще позвонить, она не представляла.

Родителей у него не было, детей тоже, бог миловал.

Друзей его и сослуживцев она помнила смутно. Видела один-единственный раз на собственной свадьбе, или, правильнее сказать, бракосочетании. Как таковой свадьбы у них не было. Посидели за столом с Ларисиными родственниками, потом с Володиными друзьями, и все.

Сначала он пытался рассказывать ей о своих приятелях, об их проблемах, женах и детях, но Ларисе это было абсолютно неинтересно, и он отстал.

Он работал на бывшем оборонном, а теперь непонятно каком заводе главным инженером. Его рабочего телефона Лариса не знала. Она вообще мало что о нем знала.

Знала, что он коренной москвич, когда-то он был женат, но давным-давно развелся.

Вот, пожалуй, и все, что ей о нем известно.

Нет, еще известно, что он доктор наук.

Про это она узнала недавно и совершенно случайно. Разговаривала по телефону, разгуливая с трубкой по квартире, и случайно бросила взгляд на подписанный им и перечеркнутый крест-накрест лист бумаги. Это оказалось письмо, чем-то мужу не понравившееся, отчего он текст и зачеркнул. Около подписи стояли буквы «дтн».

– Володя, что такое дэ-тэ-эн? – крикнула Лариса, положив наконец трубку. Вообще-то она, конечно, догадывалась, что это такое, но не спросить не могла.

– Доктор технических наук, – усмехнулся муж, возникнув рядом.

– Ты мне не говорил, что ты доктор, – почти обиделась Лариса.

– А ты не спрашивала. – Он вернулся на кухню к недопитому чаю и уткнулся в какой-то затрепанный детектив.

Тогда она, пожалуй, впервые заметила, что муж изменился: он давно не лезет к ней с разговорами, и живут они скорее как добрые соседи, чем как супруги. Впрочем, это ее вполне устраивало, да и некогда было думать о своей замужней жизни, она думала о Ракитине и больше ни о ком.

Лариса снова набрала номер и снова услышала длинные гудки.

Что-то случилось, и она не представляла, что ей делать.

Где-то у нее был записан телефон его бывшей квартиры.

У него была большая двухкомнатная квартира в центре, в которой он родился и вырос. Непонятно почему он ее категорически отказывался сдавать. Вообще-то он хотел, чтобы они жили у него, и долго Ларису уговаривал, но не преуспел в этом. Ее теперешнюю квартиру она получила в наследство от пьяницы-дядьки, который долго тянул деньги из ее родителей и из нее тоже и представлял для всех родственников сплошную головную боль.

Как ни странно, квартиру свою дядька не пропил, не обменял на какую-нибудь халупу у многочисленных мошенников, а оставил по завещанию любимой племяннице, за что Лариса была ему до смерти благодарна.

Зачем же она станет уезжать из собственного жилья?

Телефон она нашла быстро в старой записной книжке и опять долго слушала длинные гудки.

Только под утро, лежа в постели и зная, что не заснет, она поняла, что, если с мужем случилось что-то страшное, она останется совсем одна. Без тыла.

Даже если случится то, чего она ждала всю свою сознательною жизнь, если Ракитин немедленно сделает ей предложение, она никогда не почувствует себя такой защищенной, какой чувствовала себя с Володей.

Позвонив дяде с дороги и путано объяснив, почему она направляется к нему среди ночи, Настя совсем не удивилась, увидев его стоящим около калитки. Удивилась она только тому, что сразу, как в детстве, почувствовала себя в абсолютной безопасности. Впрочем, нет, в безопасности она чувствовала себя и с Денисом Геннадьевичем, только… по-другому. С новым замом ей было и спокойно, и тревожно одновременно, и не хотелось от него уходить, и было мучительно вспоминать о темноволосой женщине, которая так радостно ему махала.

– Ничего себе домик, – кивнул Ракитин на трехэтажный особняк. – Дядя – олигарх?

– Нет, – улыбнулась Настя. – Он средний бизнесмен. Спасибо вам, Денис Геннадьевич.

– Не за что, – ему стало тоскливо оттого, что она сейчас исчезнет за высоким забором. – Домой завтра поедете? Или прямо на работу?

– Не знаю.

– Хотите, я за вами заеду?

– Ну что вы, нет, конечно. Не надо. Спасибо.

Она тихо хлопнула дверью машины. Ракитин немного посидел, глядя на решетчатую калитку в высоком глухом заборе, и аккуратно развернулся на темной дороге.

– Ну, докладывай. – Чмокнув ее в щеку и обняв, дядя быстро зашагал к дому по выложенной плиткой дорожке. – Что случилось?

Докладывать не хотелось, мешали мысли о том, жена Денису Геннадьевичу или не жена та темноволосая женщина.

– На меня напали в подъезде, – усаживаясь за кухонный стол, Настя кратко рассказала о печальных событиях сегодняшнего вечера.

– Есть хочешь? – Дядя, помолчав немного, загремел чем-то на плите.

– Нет. Чайку попью.

– А где Борис?

– Болеет.

Она ожидала расспросов, но их не последовало.

– А этот Денис Геннадьевич почему оказался около твоего дома? У тебя с ним что-то… намечается?

– Ничего у меня не намечается, – буркнула Настя. – Он ехал мимо и видел, как я из такси выходила.

– Жаль.

– Что жаль?

– Жаль, что не намечается. Этот-то понадежней твоего Борьки будет.

– Перестань, дядь Лева, я не хочу это обсуждать. – Она и сама знала, что «этот» понадежнее Бори. Гораздо надежнее. Денис Геннадьевич не лег бы спать, если бы его жену кто-то пытался задушить в подъезде.

– Может, у меня поживешь? Я машину организую, будут тебя привозить и отвозить.

– Не хочу. Дома надо жить. Не буду больше поздно ходить одна, и все.

– А это и есть твой дом, – усмехнулся дядя, протягивая ей чашку с чаем. – У меня давно написано завещание: дом тебе, квартира московская Игорю. А фирма пополам.

– Дядя Лева! – ахнула Настя. – Зачем?..

– То есть как зачем? У меня двое детей: ты и Игорь, – Лев Аркадьевич уселся напротив и усмехнулся, глядя на нее. – Ты что же, думала, я тебя обделю?

– Нет, но…

Конечно, она так не думала. Разбогатев в смутные годы, Лев Аркадьевич изо всех сил пытался помочь Настиным родителям, не говоря уже о бабушке. Настя прекрасно помнила, как родители сопротивлялись этой помощи, и понимала, почему. Потому что содержать семью отец всегда считал своей обязанностью и больше ничьей, и мама так считала, и попытки дяди Левы приобрести что-либо для семьи племянников вызывали у них, мягко говоря, раздражение. Настя даже догадывалась, что разменять свою трехкомнатную квартиру на две однокомнатные родители решили только из опасения, что дядя купит Насте жилье, чего они никогда бы не смогли себе позволить. Она как раз оканчивала институт, когда они затеяли обмен. Обменяли квартиру очень удачно, обе новые оказались недалеко друг от друга и в том же районе, где они жили раньше.

Настя тогда была на седьмом небе от счастья, мечтала, как они поженятся с Борей, как будут обустраивать свое жилье и какое огромное счастье их ждет впереди.

Настя радовалась, а дядя обиделся всерьез.

– Ты бы приезжала почаще, Настюша, – неожиданно попросил он. – Я ведь… скучаю.

Настя смотрела на него и вдруг увидела, как сильно он постарел, и от всего пережитого за этот бесконечный вечер, и от того, что только сейчас заметила, как постарел единственный и любимый дядя, заплакала, как в детстве, вытирая глаза ладонями.

– Ну, перестань, – неловко засуетился он. – Перестань. Все хорошо, что хорошо кончается. Это страх из тебя выходит.

– Игорь знает, что ты все поделил между нами? – высморкавшись, зачем-то поинтересовалась Настя, снова вспомнив о нежданном будущем наследстве.

– Конечно. Я ему сказал недавно. Да он и сам прекрасно понимал, что так будет. Все справедливо. Квартиру я оставляю ему, потому что сейчас они живут в Ленкиной, а это… неправильно. А загородный дом – роскошь. На роскошь нужно заработать самому. Если ты мужик, конечно. И фирму я поделил правильно, пятьдесят один процент акций ему, сорок девять тебе. Он коммерсант от бога, ему и решать, как развивать бизнес. Решать будет он, и на жизнь тебе всяко заработает.

То, что говорил дядя, действительно было справедливо, Настя знала, что он очень ее любит, и сама его любила, но отчего-то ей стало неуютно. Тревожно.

Неловко перед Игорем.

Нет, скорее перед Леной.

Впрочем, дядя в полном здравии, а что будет когда-нибудь, никто не знает.

– Пойдем спать, дядь Лева, – устало предложила Настя. – Скоро утро.

Воскресенье, 31 октября

К утру Ларисе, отупевшей от неизвестности и бессонной ночи, уже казалось, что она всю жизнь так и будет сидеть, прислушиваясь к каждому шороху и поминутно косясь на телефон. И она никогда больше не увидит человека, который часто ее раздражал и о котором она практически ничего не знала.

Вернее, знала только одно: что всегда может на него положиться.

В начале апреля они возвращались с дачи. Владимиру ехать на дачу не хотелось. Лариса видела, что в пятницу он принес с работы какие-то бумаги, видимо, хотел поработать в выходные дома, но ей очень хотелось за город, разжечь огонь в русской печке, дышать сырым подмосковным воздухом, сидя на крыльце, любоваться на звезды. Лариса любила смотреть на звездное небо. Она решила немедленно ехать на дачу, и Владимир поехал.

Суббота тянулась еле-еле. Еще везде лежал снег, о походе в лес не могло быть и речи. Там, где снег растаял, была непролазная грязь. Лариса до вечера провалялась на стареньком диване, листая старые журналы, сотнями валявшиеся на чердаке, сколько Лариса себя помнила. И вечером решила возвратиться в Москву.

По дороге она злилась на Володю, покорно согласившегося непонятно за каким чертом ехать на накрытый весенней распутицей участок. Отказался бы сразу, им не пришлось бы теперь тащиться по грязной трассе.

Она злилась, от злости и села за руль его машины – свою ей все-таки было жалко гваздать на подмосковных дорогах. Она до сих пор с содроганием вспоминает свой ужас и как вцепилась в руль и не могла оторвать от него рук, понимая, что черная, мелькнувшая перед лобовым стеклом тень и мягкий толчок означают конец ее прежней жизни. Она не помнит, как остановила машину. Помнит только, как Володя отдирал ее руки от руля и повторял ей словно глухой:

– Уходи отсюда, быстро. Уходи. Иди назад, мы только что проехали тропинку к станции. Садись на электричку. Все будет нормально. Иди, Ларочка, иди.

Потом она долго брела по дороге к железнодорожной платформе, смотрела в черный квадрат окна электрички, а уже дома все ходила по квартире как заведенная, пока наконец не услышала тихий скрежет открывающегося замка. Она вцепилась в Володю так же намертво, как незадолго до этого в руль, и долго не понимала, что ничего непоправимого не произошло.

Мужик, неожиданно выскочивший на дорогу, был мертвецки пьян, ехала она медленно, отделался алкаш только синяками. Даже гаишников вызывать не пришлось. Матерящийся мужик стал требовать от Володи на бутылку, потом, получив деньги, никак не хотел ехать в травмопункт, но Володя его отвез, несмотря на сопротивление. Никаких переломов, никакого сотрясения мозга.

Володя не знал этого, когда гнал ее на станцию. Он рисковал ради нее собственной свободой.

Ни один из ее предыдущих мужей никогда так не поступил бы. Никому бы не пришло в голову взять на себя ее вину. Наоборот, это ей пришлось бы любого из них успокаивать, хотя тюремный срок грозил ей.

Почему она считала, что Володя такой же никчемный, как ее прежние мужья? Потому что не стремился делать карьеру? Не ставил такие же высокие планки, как она?

Или потому что никогда с ней не спорил? Терпеливо сносил ее капризы и плохое настроение?

А Ракитин? Он заставил бы ее уйти с места происшествия, рискуя оказаться в тюрьме? Ей очень хотелось думать, что он поступил бы как Володя, но она понимала, что это… сомнительно. Вот ради той девицы, которой он смотрел вслед, возможно. А ради нее, Ларисы, вряд ли.

Ей так сильно захотелось увидеть Володю, что она застонала и съежилась, испугавшись собственного голоса.

Телефон зазвонил неожиданно. Лариса сняла трубку, не надеясь узнать что-то о муже, и только боялась, что звонит кто-то из родственников, и ей придется разговаривать, а говорить у нее не было сил.

Незнакомый усталый женский голос рассказывал ей, что вчера Владимир Дмитриевич попал в аварию, сейчас он в больнице, и Лариса тупо кивала и почти ни слова не понимала из того, что ей говорили. Хорошо, что рядом с телефоном лежала ручка и старая записная книжка, и Лариса машинально записала номер больницы, потому что, положив трубку, она этого номера не помнила. До сих пор она никогда не жаловалась на память.

Она хотела заставить себя позавтракать, но не смогла, наспех выпила растворимого кофе, который терпеть не могла, вызвала такси и нескончаемо долго ждала у подъезда быстро подъехавшую машину, зябко обнимая себя руками, и удивлялась, что еще вчера осень казалась ей удивительно теплой.

В больнице ей повезло, она сразу нашла нужного врача, догадалась сунуть пятитысячную купюру в карман халата и очень скоро входила в палату реанимации, куда входить было запрещено.

Лариса редко бывала в больницах, в прошлом году несколько раз навещала лежавшую на обследовании мать да еще однажды, совсем давно, подругу, которой вырезали аппендицит. Тогда больницы вызывали у нее тоскливое раздражение, ей хотелось побыстрее уйти, и она не знала, о чем говорить с лежавшими там людьми.

Сейчас палата реанимации вызвала у нее давно забытое чувство абсолютной беспомощности. Владимир спал, во всяком случае, глаза у него были закрыты, а на трубки, тянувшиеся к капельнице, она старалась не смотреть.

Ей очень хотелось узнать, куда и зачем поехал он в субботу вечером, даже больше того, как произошла автомобильная авария. Лариса наклонилась и тихо позвала мужа. Он не пошевелился. Что делать еще, она не знала, потопталась и вышла.

В пустом коридоре у окна одиноко стояла женщина в накинутом на плечи белом халате. Лариса огляделась, никого из медперсонала не увидела и нерешительно направилась к выходу из корпуса. Женщина в наброшенном халате окинула ее равнодушным взглядом, и Лариса едва не замедлила шаг: незнакомка была поразительно хороша. Темноволосая, с такой же короткой стрижкой, как у самой Ларисы, тонкий нос с горбинкой, красивые губы и раскосые, широко поставленные темные глаза, придававшие ей загадочный и благородный вид.

Уже дома, лежа на диване и разглядывая потолок, Лариса неожиданно подумала, что той женщине нечего было делать в коридоре напротив палаты реанимации. Если только… не ждать, когда очнется Ларисин муж.

Куда и зачем понесло его вечером в субботу?

Уж не к этой ли красотке?

Лариса метнулась к телефону, путаясь, начала нажимать на кнопки, выискивая в электронной памяти номер утреннего абонента, неизвестной женщины с усталым голосом, сообщившей страшную новость.

Номер оказался билайновским, и ответила женщина сразу же, как будто ждала Ларисиного звонка.

– Извините, – стараясь говорить вежливо и одновременно кипя от злости, начала Лариса.

– Меня зовут Полина Колыбанова, – устало представилась женщина и объяснила не успевшей задать ни одного вопроса Ларисе: – Я работаю с Владимиром Дмитриевичем.

Мог этот голос принадлежать красавице в накинутом на плечи белом халате?

Черт его знает, наверное, мог.

– Мы проводили эксперименты, и Владимир Дмитриевич хотел взглянуть на результаты, – объясняла сотрудница, отвечая на невысказанные Ларисины вопросы.

– В выходные проводили? – не сдержалась Лариса, не скрывая злости.

– Да, – тихо ответила Колыбанова. – Это химические опыты, и не всегда можно точно определить, когда результат будет достигнут. Вчера мне показалось, что получилось то, чего мы ждали. И я позвонила Владимиру Дмитриевичу.

Злость на незнакомку переполняла Ларису, но на этот раз она сдержалась.

– Как это… произошло?

– Я не видела. Нам в лабораторию позвонили из пункта охраны, но охранники тоже ничего толком не видели. Машина вашего мужа столкнулась с «Вольво». Обе машины были сильно покорежены. Обоих водителей увезли «Скорые». С вашим мужем поехала я.

– А пораньше вы не могли мне позвонить? – спросила Лариса. – Я всю ночь не спала.

– Не могла. Извините. Не знала вашего номера. Узнала и позвонила.

Эта Колыбанова говорила все так же тихо и устало, и Лариса отчетливо поняла, что авария с ее, Ларисиным, мужем, является для нее настоящим горем.

А с какой, собственно, стати?

Владимир ее муж, и никто не должен по нему страдать, кроме нее, Ларисы.

– Я узнала ваш телефон от Лукина, это заместитель Владимира Дмитриевича.

Про Лукина Лариса слышала, еще когда Владимир надоедал ей разговорами о своем дурацком заводе.

С кем же она сейчас разговаривает? Неужели все-таки с красоткой из больницы?

Лариса натянуто поблагодарила женщину, положила трубку и уставилась в стену, на которой висел скромный пейзажик: несколько деревьев на фоне вечереющего неба. Пейзаж Лариса купила несколько лет назад за сущие копейки у молодого парня, продающего свои картины у входа на ВДНХ. Впрочем, сейчас ВДНХ называется как-то по-другому, Лариса никак не могла запомнить новое название.

Она шла на выставку оборудования, где должна была делать доклад, времени у нее было навалом, потому что приезжала Лариса на любую встречу заблаговременно, а уж на собственный доклад тем более. На картины, выставленные плохо одетыми молодыми людьми, она внимания не обращала, пока не замерла около этого неприметного шедевра.

На доклад она явилась с картиной под мышкой.

Сейчас пейзаж висел криво. Нужно было поправить, но Лариса не стала.

Если женщина с усталым голосом, для которой Владимир является не просто сослуживцем, та самая красотка у окна, то ее, Ларисины, дела совсем плохи.

И не только потому, что она гораздо красивее Ларисы и заметно моложе, и даже не потому, что с ней он может разговаривать о работе, и ей эти разговоры будут интересны, и она никогда его не оборвет.

Было что-то такое в этой женщине, что вселяло уверенность: она никогда не станет ему изменять. Не только ему, любому.

Не станет лгать, строить козни.

Не станет выбивать себе должность всеми доступными и недоступными способами.

Лариса опять потянулась к телефону и вызвала такси.

Женщины в коридоре больницы не оказалось.

Лариса толкнула дверь палаты, подвинула себе стоящий у стены стул, села и стала вглядываться в безжизненное лицо мужа.

Ей больше всего на свете хотелось, чтобы он открыл глаза, прошептал ей, что она очень ему нужна. Больше любых красоток.

Потому что, кроме него, Лариса не нужна никому. Только родителям, но это не в счет.

Ракитину она точно не нужна.

Выходные у Дениса давно проходили по само собой сложившейся схеме: по субботам он или работал, или бездельничал, а по воскресеньям шел в прачечную и в ближайший супермаркет за продуктами на неделю.

Сегодняшнее воскресенье отличалось от прошлых только тем, что Ракитин не знал, чем себя занять. То есть в прачечную он наведался и за продуктами тоже, а вот дальше привычное течение дня было нарушено: не хотелось ему ни с книжкой валяться, ни фильмы смотреть. Ему хотелось позвонить Насте, но он не догадался спросить ее телефона.

Вчерашний разговор с симпатичным участковым Воробьевым Ракитина почти успокоил, то есть разгуливающий на свободе грабитель или кто-там-еще – это очень опасно и страшно, но лучше, чем человек, охотившийся за ней лично.

Вчерашние снимки, сделанные из окна подъезда, Ракитин начал разглядывать просто потому, что во всем любил порядок и не любил незаконченных дел. Через полчаса он выключил компьютер, торопливо оделся и пешком направился к Настиному дому, благо идти было недалеко, всего минут сорок.

В уже знакомом дворе было пусто, окна ее не светились. Ракитин потоптался под холодным ветром, зашел в подъезд вслед за какой-то не вполне трезвой парочкой, поднялся на второй этаж и стал терпеливо ждать, уговаривая себя, что она обязательно приедет, хотя бы для того, чтобы переодеться перед работой.

За городом было хорошо, темный лес навевал спокойствие, и даже вчерашнее происшествие, хоть и вызывало противный холод в груди, перестало казаться таким жутким, как вчера.

Настя с удовольствием поехала бы домой на электричке, но дядя настоял, вызвал ей такси и заранее расплатился с водителем.

Надо было ехать домой, там осталась куча дел, стирка например, но Настя поехала к бабушке. Любопытство пересилило.

– Бабуль, – с порога заявила она, – дядя Лева был женат?

– Что с тобой, Настюша? – улыбнулась бабушка. – Ты разве не знаешь?

– Я не тетю Лилю имею в виду, – целуя ее, засмеялась Настя. – Раньше, до тети Лили, он был женат?

– Был, – не сразу ответила бабушка. – Ужинать будешь? Я как раз сегодня котлет наделала, давай пожарю?

– Нет. Ужинать не хочу. А кто была его жена?

– Пойдем, – бабушка отправилась на кухню и загремела чайником.

Усевшись за стол, Настя привычно поразилась безукоризненной чистоте бабушкиной квартиры. Она всегда выглядела так, будто бабушка ежеминутно ждала гостей. У самой Насти так не получалось, всегда оставалась то кастрюля на плите, то немытая чашка в раковине, то еще что-нибудь не на месте.

– Почему тебя это вдруг заинтересовало?

– Я всегда считала, что знаю о вас все, и вдруг оказывается, что у дядь Левы была жена, о которой никто никогда даже не упоминал. Что за тайна?

– Никакой особой тайны нет, – неохотно возразила бабушка, накрывая стол к чаю. – Но и хорошего мало. Жалко, я не знала, что ты придешь, пирог бы испекла.

– Бабушка! Рассказывай!

– Этот брак был обречен с самого начала. – Бабушка налила в чашки крепкий, как любила Настя, чай и наконец села за стол. – Лев и Аля были очень разные.

– Аля – это?..

– Альбина. Они были очень разные. У нас семья была интеллигентная, хоть и нескромно так говорить. И дело даже не в том, что в трех, с тобой уже в четырех, поколениях у всех было высшее образование. Не только в этом. Тогда жизнь была такая, что тебе представить трудно. В магазинах пусто, ну разве что были хлеб да молоко. Одежду, книги, билеты в театр, – бабушка обвела глазами кухню, – посуду, светильники, абсолютно все, даже еду повкуснее покупали по знакомству. Тогда говорили «достать по блату». Так вот Аля была из тех, кто оценивал людей по степени приближенности к этому «блату». Если у человека есть кожаная куртка, значит, он стоит неизмеримо выше того, у кого такой куртки нет. Какой-нибудь заведующий продовольственным складом в ее представлении был намного уважаемее космонавта. Потому что завскладом продавал потихоньку нужным людям вверенный ему товар и взамен имел все, чего желала его душа. От нужных людей имел, разумеется.

– Ну, это ты преувеличиваешь.

– Преувеличиваю? Нет, я не преувеличиваю, именно так все и было.

– Нет, преувеличиваешь в другом. Не мог Лева на такой дуре жениться.

– Знаешь, – задумалась бабушка, – я никогда не считала ее дурой. Просто она была другая, не такая, как мы. А насчет космонавтов именно это она мне когда-то и сказала. Мы смотрели по телевизору встречу с космонавтами, которые только что вернулись на Землю. И я сказала, какие, должно быть, счастливые у них жены. Я имела в виду, что женщины встретили своих мужей, за которых страшно волновались, и теперь, конечно же, безмерно счастливы. А Аля поняла по-своему и фыркнула. Космона-авты? Да любой завскладом достанет больше, чем ваши космонавты.

– Кошмар какой!

– Конечно, кошмар. Ну могло что-нибудь путное получиться из этого брака?

– Кто его знает, – философски заметила Настя, – а куда она потом делась, Аля эта?

– Погибла, – неохотно призналась бабушка. – Выбросилась из окна.

– Господи, ужас какой! А… почему?

– Они с Левой перед ее смертью расстались. Она собиралась от него уйти к другому. Лева должен был ехать в командировку, и как раз накануне она ему и объявила, что встретила большую и пламенную любовь и Лев ей больше не нужен. Он тогда ночевать приехал ко мне и утром от меня же поехал на вокзал. Больше они не виделись.

– Лева сильно переживал?

– Смерть? Или измену?

– И то и другое.

– И то и другое переживал очень. Он Алины способности оценивал трезво и иначе как «моя дурочка» о ней не говорил, но любил ее сильно. И предательства от нее не ждал. Той ночью перед командировкой он был убит, конечно, но настроен решительно. Сказал, что к его возвращению супруга должна квартиру освободить, и больше он ее знать не желает, но я думаю, через какое-то время он бы ее простил.

– Если бы ей нужно было его прощение…

– Оно было ей нужно, – кивнула бабушка. – Месяца не прошло, как Аля явилась ко мне вся в слезах, просила, чтобы я написала Леве, как она раскаивается, что ему необходимо ее простить.

– Большая новая любовь не состоялась?

– Думаю, именно так. Хотя Аля утверждала, что беременна от Льва и хочет растить ребенка в нормальной полной семье. Зная Алю, я в это не верю. Я думаю, что любовнику она в качестве жены оказалась не нужна, ни с ребенком, ни без ребенка, а деваться ей было некуда, кроме как назад к мужу.

– А почему она к тебе пришла, она что, сама не могла ему написать?

– Она писала, только он ее писем не читал. Во всяком случае, ничего ей не ответил.

– Ты написала?

– Да. И почти сразу получила ответ, что его жена может отправляться, куда ей угодно, и никакой совместной жизни у них не будет. Через несколько дней она погибла. Вот и вся история.

– Ребенок у нее действительно должен был родиться?

– Да.

– От Левы?

– Кто же его знает, – вздохнула бабушка. – Я думаю, Аля и сама-то не знала. Генетических экспертиз тогда не существовало. Так что, чей ребенок, неизвестно.

– Бабуль, а у тебя фотографии этой Али есть?

– Нет. Перед командировкой Лева все уничтожил. Он с этого и начал. Пришел, поставил чемодан, кинулся к альбомам с фотографиями и начал рвать все, что с Алей. Я тогда фотографировать очень любила, все семейные торжества фиксировала, альбомы составляла. У меня снимков Левы и Али было больше, чем у них самих. Когда Лев стал их рвать, я без слов поняла, что у них произошло. Впрочем, тут любой дурак бы понял.

– А какого пола был ребенок, известно? – зачем-то спросила Настя.

– Мальчик, – неохотно призналась бабушка. – Знаешь, мне иногда кажется, что Лев на Лиле женился только потому, что Игорек напоминал ему о собственном неродившемся сыне.

– Так он все-таки считал, что ребенок у этой Али был его?

– Ничего он не считал. Ну их, Настюша, прошлые дела, давай о чем-нибудь другом поговорим. Тебе еще чаю налить?

– Налей.

Ей хотелось еще поспрашивать, но она не стала, видела, что бабушке почему-то неприятно рассказывать о бывшей жене брата.

От бабушки Настя вышла, когда начало смеркаться, а дверь собственного подъезда открыла, когда уже совсем стемнело. Сегодня свет горел на всех этажах, она заставляла себя не бояться, и это почти получилось. Почти, потому что подняться по лестнице все-таки было страшно, и Настя поехала на лифте. Испугаться, увидев сидевшего на ступенях лестницы мужчину, она не успела. Она узнала его сразу, хоть и совсем не ожидала увидеть.

Ракитин смотрел на нее молча и не делал попыток подняться со ступеньки.

– Денис Геннадьевич, – вздохнула Настя, – не надо.

– Почему? – помолчав, спросил он. – Потому что у вас гражданский муж?

Вот как раз «гражданского мужа» у нее больше нет. Она никогда не сможет простить Бориса, это Настя знала точно. А ведь могла прожить с ним всю жизнь и не знать, что он не кинется ей на помощь, когда ее чуть не задушили.

– Так почему?

Почему? Потому что у него есть женщина, которая радостно ему машет, и она, Настя, не хочет больше непрерывно думать о ней и ломать голову, жена она ему или нет. И почти ненавидеть ее, хотя она не сделала ей ничего плохого.

– Ну хорошо, – вздохнул Ракитин, сидя на ступенях. – Дайте мне только телефон вашего участкового.

– Зачем?

Денис не ответил, он здорово на нее разозлился. На нее, на судьбу и на все человечество.

– Вы что-нибудь… узнали? – Ей было очень любопытно, но после того, что она ему сказала, спрашивать было нелепо, и Настя продиктовала номер Димы Воробьева, который помнила наизусть.

Ракитин кивнул, запоминая и не делая попытки записать цифры. Она помедлила чуть-чуть и вошла в квартиру, захлопнув за собой дверь.

До отпуска осталось десять дней.

По проектам она постарается сделать все, что можно, а потом накупит себе книг или скачает из Интернета, и будет читать целыми днями, и поедет в ГУМ, и купит себе что-нибудь красивое и не очень нужное, и будет крутиться перед зеркалом и напоминать себе, что у нее еще вся жизнь впереди и она встретит своего единственного, которому никогда не будет махать никакая другая женщина.

Она не успела переодеться, когда зазвонил телефон.

– Настя! – возмутился Борис. – Ты соображаешь, что делаешь? Что ты не звонишь? Я чуть с ума не сошел! Да еще мобильный твой не отвечает!

– Я у дяди Левы ночевала. А мобильник зарядить забыла.

– А обо мне ты тоже забыла? Ты не понимаешь, что я переживаю?

– Борь, – вздохнула Настя, – если бы ты действительно за меня беспокоился, ты бы вчера приехал.

– Я не мог! Ты что, не понимаешь этого?! – он закричал так, что Насте стало его жалко и как-то… неприятно.

– Боря, – она решила покончить со всем этим поскорее. – Я не смогу больше с тобой жить.

– Что? – изумился он. – Ты в своем уме?

– Борь, извини.

– А что со мной будет? Это тебе не интересно, да?

– Боря, я не смогу.

– Настя, – тихо спросил он, – что случилось?

– Если ты не понимаешь, что случилось, то и объяснять бесполезно.

– Но я не мог приехать! Не мог!

– Боря, я не хочу больше это обсуждать.

Настя положила трубку и решительно выдернула шнур из разъема.

Если бы ей сказали два дня назад, что она сама порвет с Борисом, она бы не поверила. Ни за что и никогда.

Она влюбилась в него без памяти на первом курсе. Он был самым умным в группе, он с лету понимал самые сложные математические выкладки, он единственный из всех молодых людей пропускал девушек перед собой в аудиторию, он был остроумным и добрым, и Настя не понимала, как можно интересоваться кем-то еще. Потом, когда она заметила, что он смотрит на нее чаще, чем на других, когда он стал на лекциях садиться с ней рядом, а потом провожать домой, она почувствовала себя самой счастливой на свете. Она долго считала себя самой счастливой.

Тогда она не представляла, что может обидеться на Борю. И даже когда обижалась, сердилась на себя, а не на него. Наверное, у нее скверный характер, если она обижается на Борю, он же самый лучший и самый правильный, это она знала точно.

Сначала обид было немного. Он пошел на встречу одноклассников, а ее не пригласил. Настя и сама не пошла бы, ее не слишком тянуло в незнакомую компанию, но Боре даже в голову не пришло ее позвать, и это было неприятно. Он не позвал ее на встречу с приехавшим из Америки дядей, и это ее обидело. Потом еще что-то подобное, потом еще.

Редкие обиды копились, и летом, когда он уехал на дачу спасаться от жары, Настя заметила, что давно перестала чему-либо радоваться. Она понимала, что устала, и говорила себе, что Боря тут ни при чем.

Только сейчас она отчетливо поняла, что причина как раз в Боре. В том, что она никогда не могла на него положиться и в глубине души давно чувствовала это. Сейчас она уже не помнила, как и когда внушила себе мысль, что Боря – ее единственно возможное счастье и что без него она пропадет.

Настя заставила себя поужинать, залезла в горячую ванну и долго не могла вылезти: у нее не переставая текли слезы, и их без конца приходилось смывать водой.

Участковый Воробьев Ракитину понравился еще вчера. Парень оказался немногословным, серьезным и внимательным и сразу вызвал доверие, что Дениса даже несколько удивило: он скептически относился к сотрудникам правоохранительных органов. Впрочем, он их практически не знал.

Он почти не сомневался, что вчера в подъезде Настю угораздило нарваться на случайного подонка и что отъезжающая машина, которую он разглядел сегодня на кадрах в телефоне, снятых накануне с чердака, не имеет к нападению на нее никакого отношения, но показать их участковому считал необходимым.

Разговор с Воробьевым, который действительно жил в двух шагах от Настиного дома, затянулся, тот проявил к ракитинской информации явный интерес. Сначала пристально разглядывал снимки, сидя за таким «навороченным» компьютером, которого Денис никак не ожидал увидеть у участкового инспектора. Потом опять подробно расспрашивал Дениса о вчерашнем происшествии. А после они выпили полбутылки водки, нашедшейся у Воробьева в холодильнике, и разговаривали просто так, ни о чем.

Только придя домой, Ракитин неожиданно понял, что никакого «гражданского» мужа у Насти нет, и он будет защищать ее и от придурковатой Саморуковой, и от всех подъездных подонков, нравится ей это или нет.

Понедельник, 1 ноября

Татьяна еле дождалась понедельника, чтобы позвонить Федору. Он не любил, когда она звонила ему в выходные, похоже, боялся, что жена разозлится или пристанет с вопросами. Татьяне на жену было глубоко наплевать, но он противно пугался и старался скомкать разговор, а Татьяне было необходимо, чтобы он выслушал ее внимательно и проникся.

С Федором ей повезло, если бы не он, она едва ли обошла бы Берсеньеву. Господи, как же Татьяна ее ненавидела. Ненавидела с тех пор, когда Борька Головин после очередного экзамена не ушел домой, как обычно, а ошивался в коридоре института, и Татьяна решила, что он дожидается ее, а оказалось, что Борис ждет Берсеньеву. Они тогда учились на первом курсе, кажется. Или на втором?

И не то чтобы Головин как-то особенно Татьяне нравился, просто по нему многие сохли, и ей очень хотелось заполучить его в поклонники.

Ладно, черт с ним, с Головиным. Не очень-то Берсеньева с ним счастлива, работает, как лошадь, а одевается так себе. На фитнес не ходит, за границу отдыхать не ездит. Для нее, Татьяны, такая жизнь хуже смерти.

Федор откликнулся сразу же, после первого гудка.

– Федя, ты можешь со мной поговорить? – торопливо и растерянно спросила Татьяна. Хорошо спросила, в меру испуганно, в меру жалобно. Самое то, что надо.

– Конечно, – удивился он. – Что-то случилось?

– Н-нет. – Она замялась и выпалила: – Возьми меня в свое управление. Я не хочу больше здесь оставаться. Забери меня отсюда.

– Танечка, что случилось? Я тебя заберу, конечно. Во всяком случае, попытаюсь, – поправился он. – Но это только в новом году. Раньше у нас вакансий не будет. Так что произошло, девочка?

– Я… – замялась Татьяна, – не хочу работать с Ракитиным. Это наш новый зам. Вместо тебя пришел. Ты его знаешь?

– Видел несколько раз. Таня, что случилось?

– Ничего особенного… Я не хочу с ним работать. Не могу.

– Он… к тебе приставал? – наконец-то догадался Федор. Татьяна уже боялась, что не спросит.

– Нет, – запротестовала она. – Не то чтобы приставал. То есть ничего такого он мне не предлагал. Просто… мне не нравится, как он на меня смотрит. Не хочу ждать, когда предложит.

– Вот мразь. Я ему морду набью!

Татьяна сомневалась, что отметивший полувековой юбилей располневший Федор сможет набить морду подтянутому Ракитину, и это совсем не входило в ее планы. Она даже не хотела, чтобы Федор поговорил с Ракитиным. Ни в коем случае! Федор проглотит все, что она ему скажет, а вот директор, если до него дойдет… Директор может засомневаться. А уж главный инженер Ирина Анатольевна тем более. А с ней директор дружит. Ирину Татьяна терпеть не могла, и было за что. Она относилась к Татьяне свысока, как к какой-нибудь секретарше. В чем конкретно это выражалось, Саморукова объяснить не могла, но отсутствие симпатии чувствовала. Даже не так. К секретаршам Ирина как раз относилась с большой теплотой, шутила с ними, трепалась ни о чем. А с ней никогда.

– Ты что?! Не вздумай! Он мне действительно ничего такого не предлагал. Правда. Просто смотрит, как будто раздевает. Знаешь, как неприятно… И ведь этого не докажешь. Забери меня, я хочу работать с тобой.

– Забрать я тебя заберу, но раньше нового года не получится. Может, мне с Ракитиным поговорить?

– Нет! Не надо, прошу тебя!

– Вот ведь сволочь! А с виду и не подумаешь. Я его с подругой видел. Думал, у них любовь, а он за чужие юбки цепляется.

– С какой подругой?

– С Ларисой Шелеховой. Она тогда в управлении работала, сейчас директор какой-то фирмы. Я с ними обоими как-то на выездной конференции был.

– Почему ты решил, что у них любовь? – перебила его Татьяна.

– Потому что он ночевал в ее номере, – усмехнулся Федор. – А номер находился с моим по соседству.

– Федор, я хочу с ней встретиться! – Татьяна не знала, зачем ей нужна подруга Ракитина, просто чувствовала, что это… удача.

– Зачем? – искренне удивился он.

– Федор, ну пожалуйста. Мне надо с ней поговорить.

– Тань, ну как ты себе это представляешь? Я позвоню Ларисе и скажу, что некая Саморукова хочет с ней поговорить? Ты из меня дурака-то не делай, пожалуйста.

– А где она директор?

– Да не помню я! В шарашке какой-то. Ты можешь объяснить, какого лешего тебе понадобилась Лариса?

– Я тебе все объясню, только не сейчас. Пожалуйста, помоги мне. Позвони этой Шелеховой и скажи, что я хочу… устроиться к ней на работу. Пожалуйста, Федор.

Таня знала, что он не откажет. Он давно уже не мог ни в чем ей отказать.

Он и не отказал.

– Ну… ладно, – недовольно произнес он.

– Федор, – Татьяна почти шептала в трубку, – я тебя очень люблю. Ты помни об этом, пожалуйста.

– Я тоже тебя люблю, – помолчав, заверил он.

Господи, как же ей повезло с ним.

– Мам! – крикнула Татьяна, вскакивая с кровати. – Завтрак готов? Я опаздываю.

Тут ей стало так весело от этого глупого слова «опаздываю», что она замурлыкала какой-то прилепившийся мотивчик. Как будто она может куда-то опоздать! Это Берсеньева может опоздать на работу и получить за это выговор, а она вовсе не обязана соблюдать идиотские правила. Она уже давно приходит, когда сочтет нужным, и уходит, когда захочет.

Так есть, и так будет всегда, и никакой Ракитин ей не помешает.

Татьяна вприпрыжку побежала в ванную, а потом на кухню.

– Ой, вкуснота какая! – радостно закричала она, любуясь на фруктовый салат. – Спасибо, мам.

Она ни минуты не сомневалась, что справится с Ракитиным. Конечно, справится, какие могут быть сомнения?

Но ей хотелось, чтобы Ракитин понял, что она самая красивая и самая умная и что сам бог велел ему в нее влюбиться, а Берсеньева чтобы завидовала, страдала и злилась, и она, Татьяна, ее жалела.

– Когда придешь? – поинтересовалась мама, забирая пустую тарелку дочери.

– Не знаю, – пожала та плечами, – как получится.

У нее все получится. Обязательно. Нужно только не торопиться и тщательно продумывать каждый свой шаг.

С утра Настя успела сделать очень многое, практически закончив первый том проекта. Она внимательно просмотрела все сегодняшние правки, проверила наличие чертежей и отправила проект по электронной почте в смежный отдел на согласование, а заодно Саморуковой. В том, что та смотреть проект не станет, Настя не сомневалась, до сих пор начальница не обременяла себя изучением выпускаемой в отделе документации, но послать полагалось, и Настя послала.

За окном сияло мягкое осеннее солнце, в этом году стояла удивительно мягкая осень, как будто природа извинялась за безобразное, мучительное в своей аномальной жаре лето. Настя постояла у окна, не решив, выходить на улицу или сделать побольше, посмотрела на проезжающие внизу машины, вздохнула и, вернувшись за стол, потянулась к телефону.

– Мам, привет. Расскажи мне про Левину первую жену, – попросила Настя. Мать сняла трубку после первого же гудка, это означало, что она у себя в кабинете и одна. Когда у мамы, работавшей в крупной компании, были люди, трубку снимала секретарша.

– Господи, Настя! – засмеялась мать. – С чего вдруг такой интерес? Разве ты ее помнишь?

– Нет, конечно. Я и не знала, что Лева был женат до тети Лили.

– Аля погибла, когда тебе было два года. Вообще-то ты ее любила. Когда мы собирались семьей, Лева тебя с рук не спускал, и Аля тоже. Я думаю, она с тобой возилась, чтобы продемонстрировать ему любовь к детям. Она вообще перед ним старалась казаться добренькой. И у нее это получалось.

– А на самом деле?

– А на самом деле это была хитрая стерва. Хитрая, завистливая, жадная. Недаром бабушка ее терпеть не могла с первой минуты, у нее чутье на людей.

– А в чем выражалось, что она хитрая стерва?

– Во всем, – вздохнула мама. – При Леве Аля сидела паинькой, рвалась нам с бабушкой помогать на стол накрывать, а стоило ему выйти… Она говорила такие гадости, которых я ни от кого не слышала ни до, ни после. Меня она особенно задирать опасалась, я ведь и ответить могу, и Льву нажаловаться. Мне она говорила гадости по мелочи. Какое у тебя платьице хорошенькое, и не скажешь, что копеечное. Оно ведь дешевое, правда?.. А вот на бабушке отыгрывалась по полной. Очень любила удивляться, что я ни на кого из папиной – то есть деда твоего – родни не похожа, хотя это бред полный. На дедушку я не похожа, это верно, а на тетку его очень похожа, этого просто нельзя не заметить. То намекала, что бабушка из библиотеки книги домой носит, ворует, попросту говоря. Иначе откуда же у нас столько книг? Бабушка тогда заведующей библиотекой работала. Постоянно говорила что-нибудь в том же духе. Но это было уже потом, когда они поженились. А сначала Алечка была нежной девочкой, которую всем хотелось погладить по головке. Кстати, Ирина Анатольевна, через которую я тебя на работу устраивала, была Алиной подружкой. Они вместе работали. Ира была единственной, кого Аля с нами познакомила. И на свадьбе с Алиной стороны были только ее мать и Ира.

– Надо же! – удивилась Настя. – Я считала, что Ирина твоя подруга.

– Так и есть. Аля нас познакомила, и Ира стала моей подругой. В отличие от Али.

– Мам, – не выдержала Настя, – эта Аля действительно была такой отвратительной? Ты же раньше ни о ком так плохо не отзывалась. И бабушка тоже.

– Я уже и сама не знаю, – помолчав, призналась мать. – Аля была какой-то… другой. У нас в семье все относились друг к другу с любовью. С доверием. Аля стала отваживать от нас Льва с первого же дня. Когда у бабушки день рождения, у Али болит голова, или сердце, или еще что-нибудь, и она никак не может приехать. И Лева не может, потому что вынужден ухаживать за больной-пребольной женой. Каждый раз такое, конечно, происходить не могло, Лева же не дурак, но от семьи она ухитрилась отдалить его здорово. Конечно, это не могло нам нравиться. С другой стороны, ничего особо подлого она никому из нас не сделала, это надо признать. А вот Льву она жизнь сломала. До встречи с ней он был совсем другим. Веселым, ироничным. После свадьбы веселости в нем поубавилось. А уж потом… Он улыбаться-то стал, только когда Лиля с Игорьком появились.

Простившись с мамой, Настя попыталась углубиться в следующий проект, но через несколько минут встала и решительно направилась к кабинету главного инженера Ирине Анатольевне, маминой подруги, которую знала с детства. Настя тогда училась, надвигалась преддипломная практика, и Ирина Анатольевна предложила ей работу в институте. Насте было все равно, где работать, никаких пристрастий у нее не имелось, и она согласилась. И Саморукову позвала. На свою голову.

– Ну наконец-то, – заулыбалась Ирина. – Я думала, ты уж совсем обо мне забыла. Садись. Чаю хочешь?

– Нет, спасибо, – оглядевшись в уютном кабинете, Настя уселась напротив Ирины Анатольевны.

– Ну как жизнь?

– Так себе, – призналась Настя. – Уволюсь, наверное.

– Почему? Россман тебя хвалит. Твоя фамилия вообще часто звучит на совещаниях, и директор о тебе наслышан, и все ведущие разработчики.

– Да так, – замялась Настя. – Я вообще-то не поэтому пришла.

– Подожди, – железным незнакомым тоном оборвала ее Ирина. – Что случилось? Тебе же нравилось у нас.

– С начальством не сработалась.

– С Саморуковой?

– Да.

– Татьяну продвигал Федор Левашов, бывший зам генерального. Он недавно в Главное управление перешел, теперь наше начальство.

Настя кивнула, она знала, кто такой Левашов и что он перешел куда-то с солидным повышением. В институте новости распространялись быстро.

– Уж не знаю, для какой надобности ему надо было Саморукову продвигать. На любовника ее он не похож, я его давно знаю, и его жену, у них прекрасная семья, дружная. – Ирина Анатольевна поднялась и прошлась по небольшому кабинету. – Собственно, когда обсуждали вакансию начальника отдела, вариантов было два: ты и Саморукова. Мне казалось, что тебя лучше ориентировать на научную деятельность, работать ты умеешь и любишь. А администратор из тебя получился бы так себе. Знаешь, Настюша, начальник должен уметь обижать людей. Не обязательно, что придется это делать, но уметь нужно. Понимаешь? Может случиться так, что придется уволить хорошего человека, а оставить плохого, например. Да много чего приходится делать вразрез с собственными симпатиями и антипатиями. И мне казалось, что тебе это будет… сложно. Но я никак не могла предположить, что ты решишь увольняться. Татьяна знает, что я тебе не чужой человек?

Ирина опять села за стол и в упор посмотрела на Настю.

– Не думаю. Я, во всяком случае, ей не говорила.

– Значит, не знает, – кивнула Ирина. – Иначе бы побоялась тебя задирать.

– Я хочу пойти в отпуск. С одиннадцатого ноября.

– Ну и отлично. Отдыхай, а мы что-нибудь придумаем. Я не допущу, чтобы из-за какой-то дуры и стервы уходили перспективные специалисты. Даже если бы речь шла не о тебе, я приняла бы меры, а уж тебя в обиду не дам точно. А с новым замом ты познакомилась?

– Угу, – кивнула Настя.

– Симпатяга, да?

– Ир, я хотела у тебя спросить про Левину жену. Мама говорит, вы подругами были.

– Странно, ты второй человек, который меня о ней расспрашивает в последнее время.

– А кто первый?

– Игорь.

– Какой Игорь?

– Ваш Игорь, естественно, – засмеялась главный инженер. – Левин приемный сын.

– Я от него впервые и услышала, что у Левы была жена до тети Лили.

– Странно, что вас это заинтересовало. Обоих.

– Заинтересовало, – подтвердила Настя. – Сама не знаю, почему. Наверное, потому что о ней никто никогда не говорил.

– Мы не были подругами с Алей. – Ирина уставилась в окно. – Насколько я знаю, у Али вообще не было подруг. Она интересовалась исключительно мужчинами. Просто мы работали вместе. Я молодым инженером, а она чертежницей. Больше никого в отделе, подходящих по возрасту, не было, вот мы и оказались… непонятно кем. Но уж не подругами, это точно. Так… В кино иногда вместе ходили, по магазинам. Кстати, с Левой она познакомилась в кинотеатре. И до самой свадьбы тщательно его скрывала.

– Зачем?

– Ну как зачем? – усмехнулась Ирина. – Чтобы не отбили, не дай бог. Правда, я на три года старше Али, а в молодости это очень много значит, но, думаю, она рисковать не хотела. Ну а представить, что кто-то не кинется отбивать холостого мужчину, она просто не могла.

– Она что, была законченной стервой?

– Знаешь, а ведь, пожалуй, нет, – задумалась Ира. – Аля была ничуть не хуже многих других. Просто она не такая, как твой дядя. Как твоя мама. Аля не понимала, что иметь любовника непорядочно и поэтому стыдно. Она считала, что не изменяют мужьям только те, кто никому, кроме своих мужей, не нужен. А вместе с тем она была отзывчивой. У одной нашей сотрудницы погиб сын. Страшное горе. Так Аля помогала организовывать поминки, стояла в очередях за продуктами, собирала деньги на похороны. Она сочувствовала людям, которым плохо. Она только совершенно не выносила, когда кому-то хорошо. Впрочем, людей, которые радуются за других, вообще немного. Нет, она не была законченной стервой, но я все равно жалела Леву, такого умного, интеллигентного. Я ведь знала, что Аля… Как бы поточнее выразиться?.. Мало того, что дурочка, так еще и находится в постоянном поиске.

– В поиске мужчины?

– Угу. И замужество вовсе не являлось этому преградой. Причем мужиков она искала не только для развлечений, для выгодного устройства собственной судьбы тоже. Лева ей подходил, потому что у него квартира в Москве. Потому что не имел детей и не платил алименты. Да и вообще к тому времени она уже боялась засидеться в девках. А получив Леву в мужья, она стала искать более выгодную партию. И почти нашла…

– У нее был любовник?

– И не один. Хотя… Может, она и привирала. У меня тогда никого не было, и Аля любила рассказывать мне о своих мужиках. Ей хотелось, чтобы я ей завидовала. – Ирина не торопясь встала, прошлась по кабинету и уставилась в окно, опершись о подоконник. – Самое обидное, что я ей действительно завидовала.

– А кто у нее последним любовником был, ты знаешь? К кому она хотела от Левы уйти?

– Нет, – покачала головой Ирина, все так же глядя в окно.

– Ира, ты веришь, что она сама?..

– Нет. Не верю, – Ирина, вздохнув, повернулась к Насте. – И никогда не верила. Она бы заставила Леву ее простить. Ну а не простил бы, так жилплощадью поделиться вынудила бы. И алименты платил бы исправно, тут уж она бы постаралась. Не из-за чего было ей из окна бросаться.

– От несчастной любви? – предположила Настя.

– От любви? – усмехнулась Ирина. – Это вряд ли. Вряд ли Аля была способна на любовь. На такую, ради которой расстаются с жизнью.

– Выходит, ее убили?

– Не знаю. Это мог быть несчастный случай. А ты уж не убийцу ли собралась искать?

– Я не умею, – засмеялась Настя. – А то попробовала бы. А Игорь зачем Алей интересовался?

– Понятия не имею. Самой любопытно, с какой стати вы проявляете такой интерес к прошлой Левиной жизни.

– У тебя есть ее фотографии, этой Али?

– Есть, конечно.

– Ирочка, покажи мне, пожалуйста, – попросила Настя. – Мне так хочется на нее посмотреть.

– Ладно, – засмеялась Ирина Анатольевна. – Поищу и принесу. А насчет работы не волнуйся, отдыхай спокойно. Я обязательно что-нибудь придумаю.

Едва проснувшись, Лариса привычно прикинула намеченные на сегодня дела: ничего особо срочного не было, но появиться на работе стоило, хотя бы для того, чтобы подчиненные не расслаблялись. Расслабляться Лариса не позволяла никому – ни подчиненным, ни себе.

Она совсем уже решила ехать в офис, но, облачившись в новый костюм, за сумасшедшие деньги купленный недавно в ГУМе, поняла, что никуда не поедет.

Не сможет она работать, если есть вероятность, что какая-то баба будет дежурить у постели ее мужа, смотреть на него, поправлять одеяло. Улыбаться или, наоборот, плакать.

С чего Лариса взяла, что какая-то женщина мечтает о Владимире, она и сама не понимала. Просто кое-что ей очень не нравилось.

Не нравился уставший голос незнакомой Полины.

И очень не нравилась красотка у окна больничного коридора.

Наличие влюбленной в мужа женщины волновало Ларису гораздо больше его здоровья, и она невесело усмехнулась, мимоходом отметив это. Впрочем, он легко отделался: переломами бедер, ушибами и травмой головы.

Какого черта его понесло на завод?

– Кира, – позвонив секретарше на мобильный, попросила Лариса, – у меня муж в больнице, я сегодня, скорее всего, не приду. Если что срочное, звони.

– Хорошо, Лариса Максимовна, – откликнулась Кира и тихо спросила: – Что с вашим мужем?

То ли Ларисе показалось, то ли действительно Кирин голос прозвучал участливо, и от этого участия Ларисе стало легче. Не так противно, как минуту назад, когда она думала о красотке у окна.

– Он попал в автомобильную аварию. Особенно страшного ничего нет, но…

– Не беспокойтесь, Лариса Максимовна. Я все сделаю. – И опять ей показалось, что Кира искренне ей сочувствует.

– Если что, ты сразу звони.

– Обязательно.

Лариса сунула телефон в сумку, лежавшую на тумбочке в прихожей, и постояла, глядя в зеркало. Зеркало было роскошное, итальянское, Лариса купила его несколько лет назад и до сих пор радовалась. Она вообще радовалась удачным покупкам и никогда не забывала, где и почем покупала свои вещи.

Вещам радовалась, а вот людей вокруг почти не замечала. Ей нравилось быть одной. Сильной, независимой. Она всегда была одинока, даже со всеми своими мужьями. И с Ракитиным она была одна, и это нисколько ее не тяготило.

Сейчас ей совсем не нравилось быть одной.

Сейчас ей хотелось убедиться в том, что ее семейной жизни ничто не угрожает.

Как она и договорилась накануне, Владимира перевели из реанимации в одноместную палату. Не шикарную, но и не такую отвратительную, как все остальные, где несчастным больным приходится терпеть присутствие друг друга.

Почему-то Лариса была уверена, что опять найдет мужа спящим, но он смотрел на нее спокойно и внимательно и даже ободряюще кивнул, когда она замерла в дверях.

– Володя, – не смогла сдержаться Лариса, подходя к кровати. – Кто такая Полина?

– Полина? – удивился он. – Химик.

– Какая она?

– Что?

– Какая она? – терпеливо повторила Лариса, пододвинув к себе стул. – Сколько ей лет?

– Не знаю, – усмехнулся он. Или ей показалось, что усмехнулся? – Не интересовался.

– Володя, прекрати. Ты же прекрасно понимаешь, о чем я спрашиваю. – Лариса знала, что говорить нужно совсем другое, что надо хотя бы поинтересоваться его самочувствием, но выяснить про красотку у окна было для нее сейчас самым важным. Таким важным, что заслоняло собой все остальное.

– Полина Колыбанова талантливый химик.

– Она красивая?

– Не присматривался. – Теперь он отчетливо улыбнулся, и Лариса сразу успокоилась.

Ей незачем беспокоиться из-за других женщин, пока он так ласково и насмешливо ей улыбается.

Собственно, из-за этой улыбки она и выделила его из множества мужчин, с которыми сталкивала ее жизнь.

Она делала доклад в городской думе, рассказывала, как и куда расходовались выделенные на модернизацию производства средства. Оттарабанила выученный почти наизусть текст, ответила на вялые вопросы честно и уверенно, а потом отчего-то разволновалась, как студентка на экзамене. Причин для этого не было, и собственное волнение вызвало у нее только злость на себя саму да на сидящих в зале людей, мимо которых она пробиралась после доклада к своему месту. Очень хотелось пить, Лариса терпеливо ждала перерыва в заседании и от этого злилась еще больше.

– Вы отлично доложились, – наклонившись к ней, произнес сидящий справа немолодой мужчина.

– Что?

– Вы отлично доложились, – повторил он и почти незаметно улыбнулся. – Все хорошо, не переживайте.

Лариса не спросила тогда, как он понял, что она… переживает. Ей сразу стало спокойно и даже весело, и она подумала, как расскажет Ракитину о сегодняшнем докладе. А еще подумала о том, что никто из ее одноклассников в думе не только не докладывался, но даже и не бывал здесь, и от этого вернулась привычная уверенность, и Лариса осторожно покосилась на сидящего рядом мужчину. Мужик был ничего, нормальный. Седой, плотный. На светлой в мелкую полоску рубашке, выглядывающей из-под темного пиджака, виднелось еле заметное пятнышко, и Лариса сразу подумала, что он не женат. Потом, когда само собой получилось, что новый знакомый пошел ее провожать, этот вопрос – женат он или нет – беспокоил ее так же сильно, как сейчас вопрос насчет Полины.

Наверное, потому что никто, кроме Володи, не умел одной только улыбкой возвращать Ларисе уверенность в себе.

Владимир оказался неженатым и через несколько месяцев стал ее мужем.

– Володя, – Ларисе хотелось побыстрее покончить с собственными сомнениями, – она в тебя влюблена?

– Кто? Полина? Чушь какая. Она моложе меня лет на двадцать. Что с тобой, Лара?

Лучше бы он этого не говорил. Она, Лариса, моложе Володи всего на десять лет. Раньше она думала, что этого вполне достаточно, чтобы всегда чувствовать себя уверенной в браке с ним, а оказывается…

Впрочем, раньше она вообще об этом не думала. Все ее мысли занимал Ракитин.

– Она брюнетка с раскосыми глазами, да? – уже зная ответ, все-таки спросила Лариса.

– Лара, перестань, – поморщился он. – Что на тебя нашло?

Он отвечал, как отвечал бы любой муж, которого жена мучает необоснованной ревностью, к тому же Лариса видела, что говорить ему трудно, и жалела его, но понимала, что ее спокойной жизни пришел конец.

Ее теперь удивляло, что она считала свою ненормальную жизнь с кучей мужей и Ракитиным в придачу спокойной.

– Как ты себя чувствуешь? – наконец-то через силу спросила она, потершись о его небритую щеку.

Через полчаса, идя по территории больницы к оставленной у ворот машине, Лариса радовалась, что не стерла из записной книжки за ненадобностью номер давнего знакомого: охранника с места своей первой работы, Максима Кутасова. Когда-то Кутасов за ней всерьез ухаживал, чем очень Ларису развлекал. Представить себя рядом с секьюрити она могла только в страшном сне. Тем не менее раза два в год она с ним встречалась, мило болтала за ужином, а однажды даже провела с ним ночь. Как раз перед свадьбой с Володей.

– Макс, – обрадовавшись, что он сразу ответил, сказала Лариса. – У меня к тебе просьба.

– Все, что пожелаешь, – засмеялся он.

– Я хочу знать все о Полине Колыбановой. Работает на заводе «Альстрим». Лет двадцать пять – тридцать. Может, и побольше, но не намного. Сделаешь?

Когда-то Кутасов хвастался своими связями в МВД. Как будто ей было какое-то дело до его связей.

– Попробую, – удивленно произнес он. Хотел что-то спросить, но воздержался. – Это будет стоить денег. Для тебя не очень больших. Только ты не думай, бабки пойдут не мне. Это плата за информацию.

– Да хоть бы и тебе. Макс, ты оцени свои труды, сколько скажешь, столько я и заплачу.

– Не надо, – засмеялся он. – Я готов всю жизнь на тебя работать бесплатно. А за информацию придется заплатить, тут уж никуда не денешься. Сведения нужны срочно?

– Срочно.

– Когда?

– Вчера.

– Понял, – опять засмеялся он.

Лариса швырнула телефон в сумку, постояла, вдыхая влажный воздух осеннего скверика, и поняла, что в офис не поедет.

Пожалуй, впервые в жизни ей не было дела до работы.

Ракитин поставил машину на уже привычное «свое» место, переступил слегка затекшими ногами и не торопясь направился к выходу со служебной стоянки. Камеру, висевшую у въезда, он заметил случайно и не сразу понял, что это такое, и круто развернувшись, направился к будке охранников.

То ли его должность заместителя генерального произвела впечатление, то ли скучающий охранник просто оказался отзывчивым, но уже через пятнадцать минут после недолгих переговоров Ракитин внимательно рассматривал номера проезжающих вечером в прошлую среду мимо стоянки машин. Камера висела удачно, и нужный автомобиль Ракитин нашел быстро.

Какое-то время он тупо рассматривал номер неприметной машины, который помнил наизусть, потому что тот же номер был на очень похожем автомобиле, зафиксированном его мобильным телефоном, когда он наугад водил камерой, стоя на чердаке Настиного дома. Ракитин медленно поднялся, удивляясь полному отсутствию мыслей, вышел из будки и направился в проектный отдел, боясь даже подумать о том, что Насти может там не оказаться.

Вместо привычной тишины из комнаты раздавался смех. Рывком распахнув дверь, Ракитин увидел немногочисленных обитателей проектного отдела, столпившихся около незнакомой круглолицей женщины, которая, казалось, одним своим присутствием заряжает воздух веселой радостью.

– Тебе не надоело дома сидеть? – улыбалась пожилая дама, фамилии которой Ракитин не помнил.

– Сама не пойму, – пожала плечами веселая незнакомка и засмеялась, с любопытством разглядывая Ракитина.

– Здрасте, – поздоровался Денис, решительно взял за руку стоявшую рядом Настю и потащил к двери под удивленными взглядами сотрудников.

Ему нужно было срочно выяснить у нее массу вещей, но спросил он совсем другое:

– Кто это?

– Галина Антоновна Новикова, она у нас раньше работала, а потом на пенсию ушла. – Настя осторожно высвободила руку. – Она к нам часто приходит. Просто так. Повидаться.

Он видел, что она рада незнакомой женщине, и это его слегка задело. Наверное, потому, что ему она так не радовалась.

Он слегка подтолкнул ее по направлению к лестнице, а потом вниз, к собственному кабинету.

– Настя, – пропуская ее в кабинет, начал Ракитин.

Посмотрел на захлопнувшуюся за ними дверь и неожиданно крепко прижал Настю к себе, понимая, что это глупо и преждевременно, и боясь, что кто-нибудь постучит и ему придется ее отпустить.

Настя замерла, она понимала: нужно немедленно это пресечь, и так боялась, что он ее отпустит, что почти перестала дышать.

– Почему?.. – почти неслышно спросил Денис, почувствовав, что она пытается отстраниться.

Она не ответила, но он угадал, в чем дело, и объяснил:

– Это была моя одноклассница.

Он наконец отпустил Настю, а потом не удержался и провел рукой по ее волосам.

– Это моя одноклассница, – вздохнув, повторил Ракитин.

Настя уселась на ближайший стул, и он пристроился рядом.

– Она замужем.

Настя молчала, опустив голову, но он понял, что говорит то, что надо. Ему тоже хотелось спросить ее про «гражданского» мужа, но он не рискнул – боялся услышать то, что ему не понравится. Впрочем, он знал, что не отступится от нее, несмотря ни на каких «мужей».

– Настя, – он помедлил и вздохнул, поражаясь нереальности того, что сейчас скажет. – Убить пытались тебя. Именно тебя.

– Что? – Она совсем не ожидала, что он заговорит про какое-то убийство.

Она думала, что он скажет совсем о другом, и не знала, что ему ответить, и понимала, что все ее мысли последние дни заняты только им одним, и она совсем не удивилась, когда он обнял ее: ведь чувствовать его руки для нее счастье и необходимость.

– Помнишь, я говорил, что за тобой ехала машина? Когда я первый раз пошел тебя провожать?

Она кивнула. Ей не было дела ни до какой машины, ей хотелось слышать, что он не может без нее жить, что ничего подобного с ним никогда не случалось, и только сейчас он встретил свою единственную женщину, и эта женщина она, Настя. Или какую-нибудь другую глупость в том же духе.

– Когда я был на чердаке, сфотографировал двор. Одна машина отъезжала от дома. Я вчера эти фотографии Воробьеву показал, он должен номер пробить по своим каналам, но еще не звонил. Так вот. Сейчас я просмотрел записи с камеры наблюдения на нашей стоянке и увидел ту же машину. Это она ехала за тобой в среду. Настя, таких совпадений не бывает. У кого из твоих знакомых старый серый «Форд»? Посмотри, – он подошел к компьютеру и двинул мышкой, пробуждая экран.

– Ни у кого, – покачала головой Настя, послушно переместившись за ним к компьютеру.

Волосы у него слегка вились, и ей хотелось уткнуться лицом в его склоненную над экраном голову.

«Прекрати, – одернула она себя. Он же не сказал, что жить без нее не может. – Он всего лишь заботливый и надежный начальник. Если бы старый «Форд» ехал за какой-нибудь другой женщиной, а потом кто-то напал на нее, он беспокоился бы точно так же».

– Никуда не выходи из института, – велел он. – Ни при каких обстоятельствах. Вечером я за тобой зайду. Или сама приходи. Поняла?

– Спасибо, Денис Геннадьевич. Но…

Она точно знала, что следить за ней никто не мог, и нападать на нее специально никто не стал бы, а то, что с ней случилось, просто печальное стечение обстоятельств. Ей было страшно и жутко об этом вспоминать, и она уже успела заверить себя, что такого никогда больше не случится, если соблюдать элементарные правила осторожности. Не ходить одной по ночам, например.

– Настя, – поморщился он на «Дениса Геннадьевича». – Не создавай мне трудности. Я все равно одну тебя никуда не выпущу. Без меня ни шагу, поняла?

– Да, – как дура кивнула Настя.

Что «без него ни шагу», она поняла. Она не понимала только, что будет делать, когда ему надоест заниматься ее проблемами, непонятными машинами и переговорами с Димкой Воробьевым.

Что она будет делать потом, если уже сейчас не может думать ни о чем, кроме него?

– Это какое-то недоразумение, – терпеливо объяснила она. – Меня некому и незачем убивать.

– Разберемся, – пообещал Денис.

Он вовсе не был уверен, что сможет разобраться, от этого противно сосало под ложечкой, и он на себя разозлился. Должен разобраться, значит, разберется.

В комнате было тихо. Галина Антоновна ушла, и Настя пожалела, что не успела с ней попрощаться.

– На-астя, – с упреком протянула, покачиваясь в ее кресле, Татьяна Саморукова. – Ты бы брала телефон с собой. Или звук выключай. Мы уже обалдели от твоих мелодий. Все-таки здесь служебное помещение, не забывай.

До отпуска всего девять дней, напомнила себе Настя.

– Извините. – Настя взяла лежащий на столе телефон и просмотрела список неотвеченных вызовов. Звонил Боря.

– Нечего извиняться, – откликнулась Инна Марковна. – Телефон звонил только два раза и очень недолго. Просто Татьяна Юрьевна имеет обыкновение придираться к тебе при каждом удобном случае. Пора бы уж привыкнуть.

– Что?! – Татьяна медленно поднялась. – Вы соображаете, с кем разговариваете? Или из ума выжили?

– Нет, – улыбнулась надвигающейся на нее начальнице Инна. – Не выжила и вряд ли выживу. Я мозги тренирую, знаете ли. Проекты вот делаю. И вам советую чем-нибудь заняться, хотя обычно советов не даю.

– Инна Марковна, – Татьяна остановилась в полуметре от нее и тихо приказала: – Пишите заявление об уходе.

– Не напишу, – усмехнулась Инна. – Если есть за что, увольняйте. Только увольнять меня не за что, я со своей работой справляюсь. Делаю все в срок и с отличным качеством. В отличие от вас, уважаемая Татьяна Юрьевна. Вы в нашей работе ничего не смыслите, и доказать это проще простого. Я докажу, не сомневайтесь. И главному инженеру докажу, и генеральному директору. Я в институте, к вашему сведению, больше сорока лет, и с руководством знакома с молодости. Они меня выслушают, будьте уверены.

– Вы совершаете большую ошибку. – У Татьяны на лице проступили красные пятна, и Насте неожиданно стало ее жалко.

– О-ой, ну пугать меня уж совсем ни к чему. Чего мне бояться? Пенсии? Так у меня дети отлично зарабатывают, не пропаду. Это вы, Таня, совершаете большую ошибку, когда всеми правдами и неправдами пытаетесь выжить классных специалистов. Ну окружите вы себя дурами вроде… ладно, уточнять не стану. И что дальше? Работать-то кто будет? Подружки ваши, которые в рот вам смотрят? Так они ничего не умеют и никогда не научатся.

– Инна Сергеевна, – влезла Настя, – не надо. Татьяна погорячилась.

Саморукова круто развернулась и выскочила из комнаты. Все думали, что она шарахнет дверью, но створка закрылась почти бесшумно.

– Ну зачем вы, Инна Марковна? – вздохнула Настя. – С ней разговаривать, только себе нервы трепать.

– Да ну ее к лешему! Слышать не могу, как она над тобой издевается.

– Пойду в отпуск и буду искать работу.

– Если ты уйдешь, я тоже уволюсь, – сообщил Витя. – Без тебя тут совсем от тоски помрешь.

– Очень хорошо, – похвалила Инна Марковна. – Давайте все уволимся, этой дуре на радость. Ну, Настю я понимаю, она не спецназовец, чтобы с кем-то постоянно сражаться, а тебе, Витя, должно быть стыдно. С какой стати тебе увольняться? Пусть Саморукова уйдет. Ты хороший инженер, работай и делай карьеру. Назло всяким… Саморуковым.

Телефон, который она крутила в руке, опять заиграл, и Настя вышла в коридор. К счастью, звонил не Боря, а Игорь.

– Ну-ка быстро говори, что там у тебя стряслось, – зло рявкнул он.

– А-а…

– Ты меня за болвана-то не держи. Лев звонит, крутит вокруг да около… Я что, по-вашему, идиот и не понимаю ничего? Выкладывай быстро, что с тобой случилось.

– На меня какой-то кретин в подъезде напал, – вздохнула Настя. – Сосед вышел и его спугнул, вот и все.

– Что значит напал? Ну говори, говори.

– Игорь, отстань. Напал и напал. Я тебе что, буду сейчас в подробностях все описывать?

Ей не только говорить, ей думать было жутко об этих «подробностях» и до смерти хотелось о них забыть.

А еще больше ей хотелось сейчас думать о Денисе Геннадьевиче и вспоминать его руки на собственной спине, и теплое дыхание, и стук его сердца…

Она не помнила, чтобы у Бори когда-нибудь так стучало сердце, когда он ее обнимал.

– А нам, значит, сказала, что все в порядке. Мы тебе чужие совсем, выходит?

– Нет. Просто… Ну сорвались бы вы, приехали, и дальше что? Сидели бы меня утешали? Кончай, мне тошно об этом вспоминать.

Утешать ее должен был Боря. Но ему не хотелось беспокоить маму. И лень тащиться ночью через пол-Москвы.

– Я тебя заберу после работы.

– Нет, – отрезала Настя. – У меня… дела.

Денис Геннадьевич велел ей никуда без него не уходить, она так и сделает. Даже если к вечеру он о ней забудет.

– Какие дела? – усмехнулся Игорь. – Свидание, что ли?

– Не скажу. Ладно, Игорек, мне некогда. Целую. Лене привет.

– Подожди… У тебя есть не только дядя Лева, у тебя есть я, – буркнул он.

– Я знаю, спасибо тебе.

– На здоровье.

Настя потерла телефоном подбородок, вздохнула и вернулась в комнату.

До отпуска сделать предстояло еще многое.

Лена видела: с мужем что-то происходит. Никто другой не заметил бы, а она заметила. Она знала о нем все с тех давних пор, когда они, еще студентами, поехали купаться на Пироговское водохранилище. День был жаркий, им досаждали какие-то мушки, а вода оказалась неожиданно прохладной, почти холодной, и купаться Лене совсем не хотелось. Но солнце было таким ослепительным, небо невероятно синим, облака белыми, как на лубочной картинке, и ощущение счастья было таким острым и сильным, что мир вокруг казался нереальным. Лена улыбалась неизвестно чему и не отрываясь следила глазами за Игорем, высоким и стройным, как молодой греческий бог, и смеялась его шуткам, и понимала, что только с ним она может быть такой бесконечно счастливой. От этого тревожно сжималось сердце, совсем немного, чуть-чуть, потому что она видела, что ему так же хорошо, как и ей. Ну, почти так же.

Она никогда не была такой счастливой ни до той поездки, ни после.

Даже когда Игорь поехал к Лениному отцу «просить ее руки» и она знала, о чем он хочет поговорить с ним, она не была так счастлива, как душным летним днем на Пироговском водохранилище.

Ей казалось, что она полюбила Игоря с первой минуты, как только его увидела. Наверное, это не так. На первом курсе она охотно принимала ухаживания однокашников и совсем не думала об Игоре, хотя он был самым красивым и самым умным студентом на потоке. А может быть, ей потом стало казаться, что он самый красивый и самый умный.

За Леной ухаживали многие. Еще бы им не ухаживать, если внешностью бог ее не обидел, а на занятия она приезжала на «Мерседесе», да не на каком-нибудь разваливающемся на ходу, а на самом что ни на есть новеньком, последней модели. И папа у нее бизнесмен, почти олигарх, это все знали, хотя она никому об этом специально не говорила.

Девчонки ей завидовали, парни вились вокруг нее, как осы у блюдца с вареньем, а что такое быть счастливой, она узнала только на поросшем травой берегу водохранилища.

В офис к Игорю Лена ездила редко. Она бы ездила чаще, ей нравился тихий переполох, возникающий при ее появлении, нравилось, когда испуганные секретарши и какие-то еще люди, должностей которых она не знала, кидались поить ее кофе, если муж был занят и она не могла войти к нему в кабинет немедленно. С работниками фирмы Лена вела себя безупречно, всех, с кем хотя бы однажды разговаривала, знала по именам, благо память и на имена, и на лица у нее была отличная, и относились к ней в фирме тепло.

Она бы приезжала почаще, но мужа это раздражало. Он никогда об этом не говорил, но она чувствовала, конечно. Игорь считал, что семейные и рабочие дела следует четко разделять и никогда не путать, и она старалась «не путать».

Сегодня, послонявшись по огромной квартире, Лена поняла, что поедет в фирму, несмотря на недовольство Игоря. Ей просто необходимо было увидеть его немедленно и выяснить наконец, что заставляет его хмурить лоб в последние дни.

Лена метнулась в гардеробную, быстро схватила что попалось под руку, потом, подумав, выбрала неброский брючный костюм от Армани, придирчиво оглядела себя в огромном зеркале и осталась довольна. Тщательно «дымчато» накрасилась, стараясь, чтобы макияж был практически незаметен, еще раз оглядела себя уже в зеркале в прихожей, накинула плащ и через полчаса улыбнулась, здороваясь, пожилой секретарше Тамаре Ильиничне.

– Ой, Елена Владиславовна, здравствуйте, – всполошилась Тамара, чуть не насильно стаскивая с нее плащ, который Лена расстегивала на ходу. – А Игорь Сергеевич как раз свободен.

Лена опять улыбнулась перепуганной секретарше, высвободила руки из рукавов плаща и толкнула дубовую дверь кабинета.

Игорь сидел в кресле за столом сгорбившись, и она чуть не сделала ему замечание: она всегда следила за осанкой – и за своей, и за его. И почувствовала противную слабость, только когда муж поднял на нее злые и усталые глаза.

– Что? Игорь, что случилось? – Лена приблизилась к нему и испугалась, что сейчас заплачет: он не любил женских слез.

– Лева звонил, – равнодушно сказал Игорь, не меняя позы, и это его равнодушие показалось ей более страшным, чем слова, которые он произносил. – Настю, оказывается, чуть не убили в субботу.

– Что?! Когда?

– Когда она от нас возвращалась.

– Но… Но ведь я ей звонила… – Лена наконец смогла нормально вдохнуть воздух, все-таки она очень испугалась, увидев Игоря таким несчастным.

Лена тронула руками стул, потом, передумав, устроилась на подлокотнике мужниного кресла. Не удержалась и поцеловала его в волосы.

– Вот именно, – дернул он головой. – Звонила. И она ничего нам не сказала.

– А… почему? – Лена опять изо всех сил старалась не заплакать, теперь уже от того, что он дернулся, когда она его поцеловала, как будто не мог больше выносить ее поцелуев.

– Сам бы хотел знать, почему.

– А… как ее чуть не убили? – Лена осторожно слезла с кресла и, подвинув стул, уселась напротив мужа.

– Какой-то урод чуть не задушил Настю в подъезде. Сосед случайно ее спас.

– То-то мне показалось, что у нее голос какой-то… странный.

– Ты никому не говорила, что она к нам должна приехать?

– Нет, – подумав, покачала головой Лена. – Никому. А ты?

– Я тоже.

Он замолчал, и Лена ахнула:

– Господи, Игорь! Ты думаешь, кто-то из наших знакомых хочет убить Настю? Ты с ума сошел?

– Ничего я не думаю, – буркнул он. – Просто… странно это все.

– Да уж, – согласилась Лена.

– А ты чего приехала-то? – он наконец посмотрел на нее нормальным взглядом, и у Лены отлегло от сердца.

– Я приехала, – честно объяснила она, – потому что хочу знать, что с тобой происходит. И не уйду, пока не узнаю.

– И что же такое со мной происходит? – усмехнулся он, окончательно становясь «ее» Игорем.

– Не знаю. Поэтому и спрашиваю.

– Кончай, Лен, не дури.

– Игорь! Сказала же, не уйду. Это… как-то связано с Настей?

– С Настей? – удивился он. По-настоящему удивился, она видела.

Игорь тяжело, как старик, поднялся из-за стола. Постоял, передернув плечами, и лениво потянулся, словно отбросив от себя ненужные мысли. Лена смотрела на него, упрямо сжав губы, и неожиданно показалась ему удивительно похожей на своего отца. До сих пор он считал, что Лена – копия своей матери.

– Я хочу знать, почему Лев женился на моей маме, – наклонившись к ней, серьезно сообщил он.

– Что? – опешила Лена. – Что ты хочешь знать?

– Что слышала, то и хочу, – заметно раздражаясь, выговорил он. – Ладно, Лен, хватит. Езжай домой, мне работать надо. И так все утро псу под хвост.

– Игорь, – она поднялась и наконец спросила самое главное, то, что не давало ей покоя все последнее время, только она этого не понимала: – Ты меня любишь?

Он так удивился, что ответил не сразу, словно решал для себя, любит он или не любит собственную жену.

– Люблю, – кивнул он и засмеялся. – Безумно.

И только когда он одной рукой прижал ее к себе, а другой потрепал по волосам, она окончательно успокоилась.

А еще отчего-то с грустью вспомнила острое ощущение счастья на берегу подмосковного водоема.

Участковый Воробьев позвонил, когда Ракитин, изнывая от беспокойства, уже собирался звонить ему сам. Машина, номер которой Дима «пробил» по своим каналам, принадлежала некоей фирме «Сотус». Про саму фирму Воробьев ничего не знал, адрес продиктовал, и располагался ее офис не так уж далеко.

«Съезжу», – решил Ракитин, понимая, что сосредоточиться на работе все равно не удастся.

Через двадцать минут он с трудом нашел неприметную вывеску рядом с желтой неприметной же дверью серого облезлого здания, принадлежавшего раньше какому-нибудь государственному предприятию, а теперь находящегося в чьей-то собственности. До здания у новых хозяев не доходили руки, и оно благополучно ветшало в агрессивном московском климате.

Потом Ракитин долго смотрел из окна машины на закрытые ворота, которые казались всеми забытыми, и за ними вполне могла скрываться та загадочная машина, что преследовала Настю. Ему было необходимо ее найти.

Ни дверь офиса фирмы «Сотус», ни ворота рядом ни разу не открылись, исчезать ему так надолго из института было недопустимо, и Ракитин, так ничего и не выяснив и успокаивая себя тем, что не отпустит Настю от себя ни на шаг, вернулся в институт.

Время, которое киллер сам отвел себе на «решение проблем», постепенно, но неумолимо уменьшалось, а у него до сих пор не было четкого плана действий. Да что там четкого, у него не было никакого плана, больше того, он даже не знал, чего хочет больше: выполнить «заказ» или избавиться от Заказчика.

Избавляться от Заказчика придется обязательно, это он понимал. Не станет же он всю оставшуюся жизнь проводить под дамокловым мечом возможного разоблачения. Но и Заказчик наверняка понимает, что стоит у него поперек горла, и приложит мозги, чтобы защититься, а мозги у Заказчика качественные, в этом киллер не сомневался. Иначе не было бы у Заказчика такого количества денег, которое киллер и представить себе не мог. То есть ни точного, ни приблизительного размера его капитала киллер, конечно, не знал, но по всему выходило, что бабки этот человек имеет такие, какие у нормальных людей в голове не укладываются.

Нет, затею справиться с Заказчиком нужно обдумать капитально, не впопыхах, так что хочешь не хочешь, а сначала придется заниматься «заказом».

Девчонкой.

Субботняя неудача киллера не расстроила. Жаль, конечно, что с первого раза не получилось, но что же теперь, волосы на себе рвать?

Киллер провел рукой по непривычно коротким волосам – он постригся под ежик совсем недавно, специально, чтобы никому в глаза не бросаться, а до этого несколько лет не стригся, стягивал волосы в хвост. Почему-то с хвостом он чувствовал себя увереннее, понимал, что настоящая жизнь все еще впереди, а что он торчит месяц за месяцем в дурацкой фирме непонятно кем, так это временно. Эпизод.

Из субботней неудачи киллер извлек главное: голыми руками он ничего сделать не сможет, несмотря на то, что в детстве какой только борьбой не занимался, сначала с подачи родителей, а потом сам.

То есть он и в субботу пошел на дело не с голыми руками. В кармане лежал отличный удобный шнур, но когда девчонка оцепенела от ужаса под его руками, про шнур он забыл.

Сейчас киллер понимал, что больше рисковать нельзя, нужно найти настоящее оружие.

Не нож, потому что ударить живое существо ножом он не сможет. Не сможет, и все.

Нужен пистолет. Только вот достать его у него никакой возможности нет, бог миловал – никакой связи с преступным миром у него не было. А начнет искать – окажется если не за решеткой, то у полиции на заметке. Нет, это не подходит.

К тому же где и как он будет стрелять? Он и пистолета-то сроду в руках не держал, только автомат в армии.

Нужно действовать по-другому, и ему показалось, что он знает как.

Пожалуй, это будет верное решение.

Ракитин наметил позвонить Насте за пятнадцать минут до окончания рабочего дня и, отгоняя все прочие мысли, заставил себя сосредоточиться на деле. Совсем отбросить мысли о ней не удавалось, и он улыбался, не замечая этого, когда вспоминал, как она смотрела на него с удивлением и радостью и словно ждала того, что только он один, Ракитин, мог ей дать.

Ему так хотелось увидеть ее, и было так радостно от того, что скоро увидит, что даже темная и страшная история с покушением не казалась ему страшной. Хотя совсем тревога за Настю не отпускала.

Когда до назначенного времени оставалось совсем немного, и он уже ни о чем не думал, разглядывая медленно меняющиеся цифры часов на экране компьютера, совсем некстати, ломая все его планы, зазвонил внутренний телефон, и Ракитин, мысленно чертыхнувшись, услышал бодрый голос директора.

Насти не оказалось ни в рабочей комнате, куда он метнулся сразу же, ни в курилке. Где еще ее можно искать, Ракитин не знал и, злясь на себя, что так и не удосужился узнать ее мобильный телефон, побрел к кабинету директора.

По пустому коридору лениво прогуливалась Саморукова, то ли не спеша направлялась куда-то, то ли кого-то поджидала.

– Татьяна Юрьевна, – напомнил Ракитин, останавливаясь, – справку по поводу денег подготовьте, пожалуйста. Я жду.

– Справку-у? – протянула Саморукова, удивленно разглядывая пустой коридор. – Знаете, Денис Геннадьевич, насчет денег вам лучше у вашего предшественника спросить. Деньги делила не я, а он.

Денис знал, что она врет. И она отлично знала, что Ракитин это понимает, и улыбалась вежливо и нагло, и почему-то сегодня чувствовала себя намного увереннее, чем раньше.

Ему некогда было анализировать поведение Саморуковой, он только понял, что бесит она его по-настоящему. Кивнул, еле заметно усмехнулся, с удовлетворением заметив, что Саморукова все-таки слегка сникла, и отправился на позднее совещание к директору.

Через два часа, тщетно подергав запертую дверь отдела проектирования и обойдя уже полутемные по случаю окончания рабочего дня коридоры, Ракитин запер кабинет, спустился по безлюдной лестнице и вышел на продуваемое порывистым ветром крыльцо.

Нужно ехать к ней домой и убедиться, что она нормально добралась.

– Привет. – К Ракитину из темноты мокрого институтского двора шагнула легкая фигурка, и от неожиданности он удивился и обрадовался, в первую секунду решив, что это Настя, а потом почувствовал тоскливое разочарование.

– Привет, – покивал Ракитин.

– У меня все плохо, – ровно проговорила Лариса. Помолчала и уткнулась лбом ему в грудь. Она ждала, что он ее обнимет, но он не обнял.

– Что случилось? – стараясь не выдать досады, спросил Денис.

– Ракитин, пойдем домой, – попросила Лариса. – Я тебя ждала очень долго. Замерзла.

– Ты без машины?

– Да.

– Что случилось, Лар?

– Случилось? – Она отодвинулась от него и отвернулась, глядя на тусклые уличные фонари.

В нескольких шагах от них стояла какая-то девица. Ларисе показалось, что она жадно их разглядывает, но Ракитин не обращал на девицу никакого внимания, и Лариса тут же о ней забыла.

Случилось то, что не могло случиться с ней, Ларисой Максимовной Шелеховой, успешной, сильной и уверенной. И прекрасно обеспеченной, кстати. Лариса не была ослепительной красавицей и прекрасно это знала. Но и дурнушкой ее никто бы не назвал, она была стильной, очень ухоженной, модно и со вкусом одетой женщиной. Умной, остроумной и знающей себе цену. Мечта любого мужчины…

– Муж попал в аварию.

Ракитин что-то промычал. Лариса, не глядя на него, зябко поежилась.

– Сейчас он в больнице.

– Серьезное что-нибудь?

Лариса дернула головой – не хочу об этом говорить.

– Денис…

– Да?

Ей некому больше рассказать, что есть молодая и красивая женщина, которая – Лариса абсолютно уверена в этом – влюблена в ее мужа, и он – в этом Лариса почти уверена – относится к ней с большой симпатией. Может, и не влюблен, но и не равнодушен. И Ларисе больно, обидно и страшно, потому что мужа своего она почти не знает и им не о чем разговаривать по вечерам, а с той молодой красоткой ему наверняка есть о чем поговорить. А может быть, им и говорить не надо, они понимают друг друга без слов.

– Ракитин, ну пойдем, я правда замерзла.

Ей было страшно думать, что будет, если Володя ее бросит. Она останется совсем одна, вот что будет. Без семьи, без детей и даже без подруг. Раньше она была уверена, что старость они будут встречать вместе с Ракитиным, но сейчас сильно в этом сомневалась. Он должен был ее обнять, но не обнял. Из-за девицы, на которую он недавно смотрел не отрываясь из окна машины. Впрочем, у Ларисы не было сил об этом думать.

Сейчас ей нужно только одно: оказаться с ним в тишине его квартиры, приготовить нехитрый ужин, налить вина, поговорить о Володе, о ракитинской новой работе, о чем-нибудь еще и вновь стать собой, «железной леди», и думать о будущем как раньше, – без страха и сожаления. В конце концов, о том, что будет, знает только господь бог, и нечего зря ломать голову, нужно только принимать правильные и дальновидные решения.

– Залезай, – он открыл ей дверь машины и включил печку. – Тебе, наверное, в больницу надо?

– Нет, – она покачала головой. – Я там и так весь день провела. Поедем к тебе.

– Лар, – не глядя на нее, признался он. – Мне… в одно место заехать надо. Давай я тебя домой отвезу.

– Поедем вместе. Я тебя подожду.

– Я не могу. Правда.

– Денис, – жалко попросила Лариса, – проведи со мной этот вечер. Пожалуйста.

– Ларочка, я не могу. Извини.

Она понимала, что просить бесполезно. У него своя жизнь, в которой есть девица, заглянувшая несколько дней назад в окно машины, и будут другие девицы, и она, Лариса, только одна из них. А может быть, даже и не одна из них, а просто давняя любовница. Никто.

У него еще все впереди, ему совсем не поздно завести семью, детей, новую жизнь.

Поздно ей, Ларисе.

– Ладно, – кивнула она, – вези домой.

Очень хотелось заплакать, но она не смогла.

Глядя на движущиеся огни встречных машин, Лариса неожиданно и как-то сразу успокоилась. Почти успокоилась. Девка эта у него не первая и не последняя. Лариса раньше справлялась и сейчас справится. Пройдет время, и она будет вспоминать этот вечер как нечто мимолетное и совершенно неважное в их с Ракитиным жизни.

Плохо было только то, что сегодняшняя обида словно объясняла ей, что Ракитин – ложная цель, что вся ее жизнь потрачена впустую и нужно что-то срочно менять, пока не поздно. А таких мыслей Лариса не любила.

К шести комната опустела. Инна Марковна ушла как обычно, в пять. Витя чуть позже.

Настя посмотрела напоследок электронную почту и стала раскладывать пасьянс. Пасьянс никак не сходился, Настя вновь и вновь раскладывала карты, пока наконец-то компьютер не поздравил ее с победой радостным салютом.

Оказалось, что уже восьмой час. Настя достала сигарету, не торопясь выкурила ее на пожарной лестнице и решительно не знала, что делать дальше. Спустилась на четвертый этаж, постучалась в кабинет заместителя генерального директора, замирая от страха, что у него могут быть люди и она покажется всем абсолютной дурой, дернула дверь и убедилась, что она заперта.

Настя решительно и быстро вернулась в свою комнату, выключила компьютер, оделась, стараясь не смотреть в зеркало на собственную унылую физиономию с дрожащими губами, заперла дверь и сбежала по лестнице, порадовавшись собственной бодрой походке.

Она совсем не ожидала, что Денис Геннадьевич может о ней забыть. Идиотка.

Прогрохотал приближающийся трамвай. Настя шагнула к растворяющимся дверям, развернулась и пошла пешком, проводив взглядом желтые трамвайные окна. Влажный туман превратился в мелкий дождь. Настя поглубже натянула капюшон.

– Извините, девушка. Девушка! – Какой-то молодой человек попытался остановить ее у самого метро.

– Что?

– Извините, у меня телефон разрядился. – Он потряс перед ней зажатым в руке мобильным. – Очень надо позвонить. Я заплачу.

– Не нужно мне платить, – Настя порылась в сумке, вытащила мобильный и сунула парню.

Как ни странно, он звонил маме. Отвернувшись от Насти, выпалил скороговоркой, что опаздывает и волноваться не надо, и Настя почувствовала к нему что-то похожее на уважение.

Парень повернулся, с удивлением посмотрел на Настин телефон в собственной руке, опять потыкал в кнопки и через несколько секунд вернул ей тоненькую «Нокиа».

– Спасибо. Меня зовут Анатолий. Можно Толя, Толик. Толян. На выбор.

Настя через силу улыбнулась и убрала телефон в сумку.

– Давайте я вас провожу. Вы без зонта, промокнете.

– Нет, – Настя решительно обошла парня и шагнула в подземный переход.

Отперев дверь квартиры, она не сразу поняла, почему в прихожей горит свет, и даже постояла в удивлении.

– Насть, – вышедший из комнаты Боря стал снимать с нее куртку, – давай поужинаем и поговорим.

– О чем? – Она отвела его руки, скинула куртку и повесила на вешалку. Аккуратно поставила сумку на тумбочку перед зеркалом, нашарила ногой тапочки и переобулась.

– Ну перестань, – он обнял ее одной рукой, быстро отпустил и виновато улыбнулся. – Я так соскучился. Ты не представляешь, как я за тебя переволновался.

Она не думала о Боре весь день. Она просто о нем забыла. Еще несколько дней назад она не поверила бы, что такое может быть.

– Боря, ты меня прости, но я не могу больше с тобой жить. – Стараясь не смотреть на него, Настя прошла на кухню, машинально выключила кипевший чайник и уставилась в окно.

– Ты можешь объяснить мне, в чем дело? Я имею право это знать, как ты думаешь? – Он старался говорить спокойно, но Настя видела, что он готов сорваться на крик, и ей стало за него стыдно.

– Имеешь.

– Что?

– Имеешь право знать, что случилось. Мне было плохо и страшно, я просила тебя приехать, но ты отказался.

– О господи! Ты что, идиотка? Как ты себе это представляешь? Я должен был мать до полусмерти перепугать, до сердечного приступа довести из-за твоих капризов?

– Боря, – устало попросила Настя. – Мы друг друга не поймем. Давай расстанемся… нормально.

– Как это нормально? И что за «расстанемся» ни с того ни с сего? Я тебе что, щенок приблудный, захотела – взяла, захотела – выгнала? Столько лет был хороший, теперь вдруг стал плохой? Нет уж, ты мне объясни, сделай одолжение!

– Я объясняю, но ты не хочешь понять.

– Знаешь что? – Он развернул ее к себе и потряс на плечи. – Я сейчас уйду и не вернусь, пока ты мне не объяснишь, что происходит. Истеричка.

«Нужно сменить замок», – подумала Настя, когда за ним захлопнулась дверь.

Высадив Ларису у ее дома, Ракитин по пустой Москве быстро доехал до Настиного двора. Одно из окон ее квартиры светилось. На кухне, вычислил Ракитин. Нужно подняться, объяснить ей, почему он не смог ее проводить, но он сидел, не двигаясь и не выключая двигатель. В какой-то момент она появилась в окне, отдернув занавеску. Потом занавеска опять скрыла от него и кухню и Настю.

По крайней мере, она дома и в безопасности.

Нужно немедленно все ей объяснить. Ракитин смотрел на светящееся окно, догадываясь, что Настя думает о нем, и теряется в догадках, и строит самые немыслимые предположения. Нужно подняться к ней и сказать, что он сам не понял, как она стала для него единственным интересом в жизни. Что ему не захочется ехать на работу, если там не будет ее. Он прожил тридцать семь лет, а до сих пор не знал, что за несколько дней чужой, посторонний человек может стать самым необходимым.

Ракитин смотрел на светящееся окно, и перед ним стояло несчастное лицо Ларисы.

Он достал телефон и, дождавшись ответа, произнес:

– Лар, ты меня… прости. Хочешь, я приеду сейчас?

– Нет… В другой раз, – помедлив, ответила Лариса. – Спокойной ночи, Ракитин.

Денис медленно выехал из заставленного машинами двора и повернул по направлению к дому.

Вторник, 2 ноября

Проснулся Ракитин рано, до будильника. Принял душ, соорудил нехитрый завтрак и, когда стрелка приблизилась к половине восьмого, решил, что звонить можно.

– Лар, – начал он. – Не разбудил?

– Нет.

– Лара, мне надо тебе кое-что сказать.

– Ну говори, – вздохнула она.

Представлять этот разговор казалось проще, чем выговорить все, что он хотел ей сказать.

– Господи, Ракитин. Говори же наконец. Что ты тянешь?

– Лар… – промямлил он.

– А-а, догадалась, – зло засмеялась она. – Ты решил сделать мне предложение, да? И от этого волнуешься?

Он не отозвался, только отметил, что впервые в жизни слышит в ее голосе истеричные нотки.

– Или нет? Как раз наоборот, да? Ты решил жениться не на мне и теперь просишь моего благословения? Ну не молчи, Ракитин, скажи же что-нибудь.

– Я… виноват перед тобой.

– Я тебя ненавижу, Ракитин, – устало выдохнула Лариса. – Господи, как я тебя ненавижу!

Он никогда не воспринимал Ларису как спутницу жизни. Он даже почти не вспоминал о ней, пока она не появлялась у него на пороге.

«По-моему, ты морочишь девчонке голову», – много лет возмущалась его мама.

Он ее искренне не понимал. Ничего он никому не морочил. Ничего никому не обещал. Лариса была для него другом, а секс… так, довесок к дружбе.

Сейчас он понимал, что они с Ларисой очень… близкие люди. Они знают и чувствуют друг друга куда лучше собственных родителей, не говоря уже обо всех остальных людях.

Он только не знал, что ему теперь делать. В самом деле жениться на Ларке? Отказаться от Насти?

Тут он почувствовал такую острую тоску и скуку, что додумывать этот вариант у него просто не осталось сил.

Нужно разобраться, что за странности творятся вокруг Насти, ухватился он за спасительную мысль. Сначала разобраться, а потом… видно будет.

Настя проснулась рано, еще до звонка будильника. Сна не помнила, помнила только липкий ужас и невозможность пошевелиться, убежать, спрятаться от этого холодного ужаса. В первый момент ей показалась, что она не может дышать, она хотела позвать Борю и надсадно закашлялась. И только потом вспомнила, что она уже звала Борю, а он не приехал. А вчера назвал ее истеричкой. Настя лежала, смотрела на еле видные городские огни за занавеской и старалась не заплакать, потому что нужно идти на работу, а идти зареванной не хотелось. Но слезы все равно текли, и она вытирала их ладонью.

Попробовала переключить мысли на очередной проект, но думала только о том, как вчера ждала Дениса Геннадьевича, а его кабинет оказался запертым. Тут слезы полились так обильно, что пришлось встать и тащиться в ванную, а потом долго стоять под душем и умывать лицо.

Краситься ей тоже пришлось долго, но вид все равно был ужасный, как у тяжелобольной.

Как хорошо, что скоро отпуск и можно будет никуда не ходить почти целый месяц.

На улице моросил дождь. Настя постояла на крыльце подъезда, поглубже натянула капюшон, подумала и полезла в сумку за зонтом. Дениса Геннадьевича она скорее почувствовала, чем увидела. Он был в сером плаще.

– Я вчера у генерального застрял, – отчитался Ракитин.

Она пожала плечами – застрял и застрял.

– Пошли, – он потянул ее за руку.

Не может он жениться на Ларисе. Когда Денис увидел Настю, растерянную и жалкую, на крыльце подъезда, у него так сжалось сердце, что никаких вариантов, кроме одного – быть с ней, для него больше не существовало.

У Ларисы есть муж, успокоил он себя.

– Нет, – Настя вырвала руку и смутилась. Похоже, она в самом деле превращается в законченную истеричку.

– Почему? – удивился он.

Почему? Потому что она больше не хочет ждать его, и метаться по пустым институтским коридорам, и не знать, забыл он о ней или действительно застрял у генерального.

– Ну до института-то я могу тебя довезти?

– Ну, до института можете, – вздохнула Настя.

Ей не хотелось с ним ехать. Зачем? Чтобы завтра утром, если он не появится, одиноко брести к метро, а потом бояться встретиться с ним в курилке? Чтобы думать о темноволосой женщине – «однокласснице» – и завидовать ей?

– Настя, я тебя прошу, – вертя головой при выезде из двора, начал Ракитин. – Не уходи без меня из института. Не уходи. Ты влезла во что-то очень нехорошее, и одной ходить тебе нельзя.

– Денис Геннадьевич, – перебила Настя. – Я вам очень благодарна, но свои проблемы я буду решать сама.

– Почему?

Она не ответила, только закусила губу, рассматривая унылую мокрую улицу.

– Я тебе мешаю? – спросил он.

– Нет. Просто я не привыкла обременять посторонних людей. Мне это неприятно, понимаете?

– Понимаю, – согласился он. – Только ты все равно без меня не уходи. И к тому же я не совсем посторонний. Я за тобой ухаживаю. Хочешь, в театр приглашу?

– Хочу, – улыбнулась Настя. Ей вдруг стало очень весело, но отчего-то вновь подступили слезы, и она испугалась, что опять заплачет.

– А пока билетов нет, давай приглашу в ресторан. Сегодня вечером. Это я не спрашиваю, – пояснил он, – я ставлю тебя в известность. И вот еще что, меня зовут Денис. Поняла?

– Поняла, Денис Геннадьевич, – опять улыбнулась Настя.

Ракитин припарковался на институтской стоянке, и, выбираясь из его машины, на соседнем парковочном месте Настя увидела Татьяну. Она и не знала, что Саморукова ездит на работу на машине. Еще совсем недавно Татьяна ездила на метро, как почти все.

Ничего хорошего от этой встречи Настя не ждала.

Не стала дожидаться, пока замешкавшийся Ракитин запрет машину, взбежала на крыльцо, миновала проходную и, поднявшись в лифте на четвертый этаж, постучалась в кабинет главного инженера.

– Принесла? – обрадовавшись, что Ирина на месте, спросила Настя. – Не забыла?

– Не забыла. Что это с тобой? – пытливо на нее глядя, удивилась Ирина, оторвавшись от бумаг.

– Со мной ничего, – растерялась Настя.

– Бледная ты очень. Глазки красные. – Ирина потянулась к зазвонившему стационарному телефону с множеством кнопок и быстро проговорила: – Посмотри почту, я тебе вчера несколько фотографий отправила. Там Аля крупным планом.

– Спасибо, Ирочка. – Настя чмокнула ее в щеку, пока та еще не успела снять трубку, и тихо закрыла за собой дверь.

Фотографий оказалось всего шесть. Никого, кроме Ирины, Настя на них не знала и задумчиво разглядывала незнакомые лица. Почему-то тридцать лет назад все женщины стриглись очень коротко и почти одинаково.

Застолья за накрытыми калькой рабочими столами. Застолья в каких-то маленьких комнатках, наверное в гостиничных номерах. Группки людей на фоне зеленеющих деревьев.

– Инна Марковна, – позвала Настя коллегу. – У меня тут старые фотографии, хотите посмотреть?

– Боже мой! – ахнула любопытная Инна и с интересом спросила: – Откуда это у тебя?

– Ирина Анатольевна прислала, – пришлось признаться Насте. Спохватившись, она придвинула Инне свободный стул. – Садитесь, пожалуйста.

– Ты что, ее близко знаешь?

– Они с моей мамой давно знакомы. Вы тут кого-нибудь знаете? – кивнув на экран с незнакомыми девушками, поторопила Настя.

– Конечно, – улыбнулась Инна, усаживаясь и листая фотографии. – Вот Галочка, неужели ты ее не узнала?

– Ой, правда! – ахнула Настя, не понимая, как могла не узнать молодую Галину Антоновну Новикову. – Красивая какая.

– Молодые все красивые, – вздохнула Инна. – А зачем тебе старые фотографии?

– Тут должна быть жена моего дяди. Альбина. Я не знаю точно, какая у нее фамилия, дядина или девичья.

– Мир тесен. – Инна внимательно посмотрела на Настю. – Альбина Талызина. В замужестве Кирсанова. Твой дядя Кирсанов?

– Угу.

– Вот она, – Инна Марковна вынула карандаш из стоящего на столе стаканчика и ткнула в экран.

Собственно, такой Настя жену дяди Левы и представляла. Невысокая пухленькая блондинка с сильно подведенными глазами.

– А у вас дома разве нет ее фотографий? – удивилась Инна.

– Нет, – призналась Настя. – Я вообще о ней услышала совсем недавно. Случайно узнала, что дядя был женат на какой-то Але и она потом погибла. Вы ее знали?

– Она в соседнем отделе работала. Курили иногда вместе. Здоровались. По-моему, противная была девка. И дура. Что это его угораздило на ней жениться?

– Любовь зла.

– Галя ее лучше знала. Они жили где-то рядом, часто вместе ездили на работу. – Инна Марковна листала фотографии и остановилась на последней: улыбающаяся Аля, молодая красивая Галина Антоновна и какой-то мужик лет тридцати с длинными волосами по тогдашней моде. Впрочем, носить волосы, которые можно заплетать в косу, тогда все-таки не додумались.

– А это кто? – показала Настя на мужчину.

– Самой интересно. Всех знаю, кроме него. По-моему, он не наш, не институтский. – Инна Марковна опять внимательно посмотрела на Настю, хотела что-то спросить, но не стала.

Скорее всего, собиралась спросить, с какой стати Настю так заинтересовали старые фотографии.

Инна еще полистала снимки, вздохнула и потянулась к телефону.

Через минуту она выяснила, что у Галины Антоновны дома есть компьютер, и уточнила ее электронный адрес. А еще через несколько минут, отправив ей фотографию с незнакомым мужчиной, узнала, что человек этот не институтский, а из райкома комсомола. А сама фотография сделана, когда Галя и Аля были на комсомольской учебе.

Нужно было действовать, а Лариса никак не могла отойти от разговора с Ракитиным. Она и сама не понимала, что ее выбило из равновесия до такой степени, что теперь она не может думать ни о чем, кроме этого разговора.

Жалость, вот что, поняла она наконец. Он ее жалеет и поэтому готов пожертвовать собственным драгоценным временем. Готов оставить на минуточку свою девку и побыть с ней, с Ларисой.

Это было так унизительно и обидно, что Ларисе захотелось запустить в стену тонкую кофейную чашечку с недопитым кофе. Чашка была от сервиза, английского и очень дорогого. Лариса не спеша встала из-за кухонного стола и аккуратно поставила чашку в мойку.

Раньше Ракитин никогда ее не «жалел». Он радовался, если она приходила «вовремя», то есть когда он хотел ее видеть. Даже не так, не «хотел видеть», а не возражал против ее присутствия, потому что, по большому счету, ему было все равно, придет она или нет. Когда она приходила «вовремя», они весело трепались или обсуждали что-то серьезное, ужинали в ресторане или дома и отлично проводили время в постели.

Иногда она приходила «не вовремя». Тогда Ракитин был мрачным, неразговорчивым, она почти молча готовила ему ужин и осторожно пыталась его разговорить. Иногда разговорить удавалось, иногда нет, но это не имело особого значения, потому что потом, в постели, им все равно было хорошо. Хотя ей было хорошо всегда от одного его присутствия.

Так, может, воспользоваться его жалостью? Лариса подошла к окну и, отдернув занавеску, посмотрела на мрачный мокрый двор.

Стать в его глазах бедненькой, несчастненькой, развестись с Володей и заставить Ракитина жениться? Лариса знала, что ничего из этого не получится. Не получится, потому что для нее быть бедненькой и несчастненькой страшнее, чем умереть. Она может быть только самой собой – уверенной и сильной. И никто не смеет ее жалеть, даже Ракитин.

Было и еще одно обстоятельство, для Ларисы немаловажное: она не отдаст Володю девице с раскосыми глазами. Не отдаст даже в обмен на Ракитина.

Это ее муж, и он будет принадлежать ей.

Лариса прошлась по квартире, ненадолго остановилась перед зеркалом. Лицо бледное, конечно. Прошлую ночь она почти не спала, да и сегодня спала не больше пяти часов. И все-таки хорошо она выглядит, даже отлично, несмотря на бессонницу. Лариса достала телефон из сумки и потыкала в сенсорную панель – занято.

Она снова подошла к окну, теперь уже в комнате. Внизу сосед, с которым она много лет здоровалась, но имени его не знала, садился в новый «Форд». Во дворе машины парковались тесно, и Лариса равнодушно наблюдала, как движется новенький «Форд» в опасной близости от ее любимой «Мазды».

Машину она покупала, еще живя с предыдущим мужем. Он настаивал на «Ауди», без конца рыскал по каким-то сайтам, сравнивал цены, технические характеристики, убеждал Ларису, кричал, обижался, как будто машина покупалась ему, а не ей. И покупалась, кстати, на Ларисины деньги. Денег предыдущий муж почти не зарабатывал, у него был бизнес – какая-то программистская фирма, грандиозные планы и практически никаких доходов. Впрочем, Лариса допускала, что доходы он от нее утаивал.

Она выгнала его, когда он в третий раз попросил у нее денег «на бизнес». Деньги у Ларисы были, но делать из себя дуру она никому не позволяла. Тогда она ожидала долгих и неприятных сцен, но их не последовало. Муж быстренько собрал вещи и ушел. Теперь регулярно звонит ей перед Новым годом и в день рождения, и она ему звонит в день рождения, это называется «остались друзьями».

Лариса никогда не смогла бы «остаться другом» для Володи.

Ей даже подумать страшно, что он станет жить с какой-то бабой, заботиться о ней, ездить с ней на дачу, а она, Лариса, будет поздравлять его с днем рождения.

Она опять метнулась в прихожую за телефоном и, не успев набрать номер, ответила на грустную мелодию:

– Слушаю.

– Лариса Максимовна, – робко спросила Кира, – извините, вы сегодня будете на работе?

– Ты же знаешь, – едва сдерживая бешенство, прошипела Лариса. – У меня болеет муж.

– Извините, но вас все спрашивают. Что мне говорить?..

– Я-не-знаю, – четко выговаривая слова, отрезала Лариса, – что-тебе-говорить. Сама решай.

Нажала «отбой» и зло сжала телефон. На самом деле показаться в офисе нужно обязательно. Наверняка накопилась куча бумаг, которые необходимо срочно подписать, но думать об этом Лариса не хотела.

Пусть Кира выкручивается, как может. В конце концов, ее никто не звал в секретари, сама навязалась на бедную Ларисину голову.

Телефон заиграл опять, и Лариса облегченно вздохнула.

– Узнал?

– Узнал, – она слышала, что Кутасов усмехается, разозлилась, но сдержалась.

Полине Николаевне Колыбановой было двадцать семь лет, она окончила химический университет – этих университетов сейчас развелось больше, чем ПТУ при советской власти, – имела однокомнатную квартиру в Чертанове и ребенка пяти лет. Девочку. Мужа нет и не было. Работает на заводе химиком-технологом.

Все примерно так, как Лариса себе и представляла. Кроме ребенка. Почему-то она не думала, что у красотки Колыбановой может быть ребенок.

– Максим, – подумав, решила Лариса. – Она должна уволиться.

– Ты хочешь, чтобы я ее припугнул? Ребенком? – помолчав, уточнил он.

– Я не знаю, что ты сделаешь! – взорвалась Лариса. – И знать не хочу. Мне нужно, чтобы она уволилась. Я плачу любые деньги. Любые.

– Ларис, ты соображаешь, что говоришь? Как я заставлю ее уволиться?

– Я сказала – любые деньги. Тебе что, деньги не нужны?

– Знаешь, подруга… Я все-таки не бандюган. Другого ищи. Или сама дерзай. А за информацию денег мне не нужно, считай, я тебе подарок сделал. – Он помолчал немного и посоветовал: – Бросила бы ты это дело, а то, смотри, в тюряге окажешься. Ладно, пока. Желаю удачи.

Такого удара она не ожидала. Кутасов, занюханный охранник, ничтожество.

Сейчас Лариса ненавидела его даже больше, чем косоглазую Колыбанову.

Сейчас она ненавидела весь белый свет.

Лена не любила своего отца. Скорее даже терпеть не могла. Но и о другом не мечтала. Отец дал ей все, что она сейчас имеет, – деньги. Большие деньги. Лена прекрасно понимала, что, не будь его, Игорь никогда не занял бы такую должность, какую занимает в компании отца. И их с Игорем ждала бы трудная жизнь. Конечно, в фирме дяди Левы Игорю место всегда найдется, но это совсем не тот уровень. И деньги не те.

Отец менялся вместе с накоплением капитала. Когда-то давно он работал простым инженером, копал на даче грядки, катал маленькую Лену на велосипеде. Велосипед был старый, папа сам смастерил сиденье для Лены. Тогда они втроем – папа, мама и Лена – ходили на пруд купаться, по вечерам пили на веранде чай со свежесваренным вареньем, а потом подолгу смотрели старенький телевизор.

Сейчас Лене казалось, что все это было в какой-то другой жизни: веселый отец, веселая мать и абсолютно счастливая она. То есть это теперь она понимала, что была тогда абсолютно счастлива.

Потом в семье появились деньги. Лена пробовала невиданные заморские фрукты, носила такую дорогую одежду, какой не было ни у кого в классе, а в школу папа отвозил ее на самом настоящем «Мерседесе». Тогда была мода на «Мерседесы».

И тогда же она перестала быть счастливой. Отец стал приходить поздно, иногда не приходил совсем. Мать, бросившая работу, как только появилась такая возможность, наняла домработницу, массу времени проводила в каких-то салонах красоты и стала совсем другой. Она почти не улыбалась, цеплялась к домработнице, цеплялась к Лене. В доме поселился страх.

Лена не сразу это поняла. Сначала она старалась ничем маму не огорчать, совала ей дневник с пятерками, хвалила ее новую прическу и новое платье, а потом перестала.

Она поняла, что все в доме зависит от отца. Если он захочет, чтобы в доме звучал смех, он зазвучит, мама будет улыбаться как миленькая. Захочет тишины – будет тишина, и они обе перейдут почти на шепот. Захочет – придет, не захочет – не придет.

Мама панически боялась, что папа ее бросит. И до сих пор боится. Только теперь к ее страху прибавился страх Лены. Страх, что отец уйдет от матери, женится на молоденькой шлюшке, и они окажутся в нищете. Лена до сих пор этого боится, хотя давно уже замужем и давно не просит у отца ни копейки.

Разговаривать с ним не хотелось, но положение было безвыходное.

Лена включила посудомоечную машину, пощелкала каналами телевизора – смотреть нечего, накинула на уютный домашний костюм куртку и вышла на балкон. Выкурила сигарету у открытого окна застекленного балкона, потом постояла просто так, разглядывая копошащуюся внизу улицу, и решительно направилась к телефону.

– Привет, пап, как дела?

– Нормальные у меня дела, – хмыкнул он.

– Пап, у меня к тебе просьба…

– Ну ясно, что просьба, – усмехнулся он.

– Я хочу знать, с кем разговаривает Игорь.

– Разговаривает по телефону? Или вообще? – после некоторого молчания уточнил отец. Странно, но теперь он говорил без барского хамства в голосе, и Лена почувствовала к нему почти благодарность.

– По телефону, конечно. По всем телефонам, по рабочему, по мобильному. Я бы хотела знать, и с кем он вообще разговаривает, – усмехнулась она. – Но это же невозможно.

– Невозможного не бывает. Он что, бабенку завел?

– Нет. – Она боялась, что отец начнет расспрашивать, но он ничего не спросил. На самом деле ему было глубоко наплевать и на нее, и на Игоря.

– За какой период тебе нужны его разговоры?

– За последнюю неделю. Нет, за две, – поправила себя Лена. – Я хочу получать такую информацию каждый день.

– Получишь.

– И еще, пап, – заторопилась Лена, боясь, что он отключится. – Мне нужны не только номера телефонов, но и имена. То есть фамилии. Кому он звонил.

– Это я и сам сообразил.

Лена послушала короткие гудки в трубке и опять вышла курить на балкон.

Она повторяет судьбу своей матери, пришла в голову чудовищная и правдивая мысль. Она панически боится, что ее бросит муж.

Берсеньева окончательно испортила Татьяне настроение. Оно и так было паршивым со вчерашнего дня, когда Татьяна увидела болтающуюся в отделе Галину Антоновну. Новикову она на дух не переносила еще с тех пор, когда та была ее начальницей, заставляла без конца переделывать дурацкие чертежи, а однажды даже посоветовала ей сменить профессию. Дура. Татьяна тогда очень быстренько из-под руководства Новиковой вырвалась и, потеснив секретаря, прилепилась к тогдашнему начальнику отдела. Можно сказать, стала его правой рукой.

Новикова уволилась в тот день, когда вышел приказ о Танином назначении. А жаль. Она, Татьяна, быстренько бы ей объяснила, кому надо менять профессию.

Вчера она весь день ждала, когда Галина придет к ней подписывать пропуск на выход из института. Ждала и радовалась. Она бы объяснила, что посторонним нечего делать в ее отделе и мешать ее сотрудникам работать она никому не позволит. Новикова не пришла, подписала пропуск у кого-то другого, и Татьяна весь вечер не находила себе места. Даже любимый сериал смотреть не стала.

А сегодня еще хлеще! Берсеньева вылезает из машины нового зама! Ведь специально зараза подгадала, чтобы побольше народу это видело. В самый институтский «час пик» приехала.

Татьяна посмотрела в Интернете погоду, потом новости. Поразмышляла, не выпить ли чаю, и едва не вздрогнула от громкого телефонного звонка служебного аппарата. Давно хотела сказать табельщице, чтобы вызвала кого надо звонок отрегулировать, да все руки не доходили.

– Слушаю, – мягко произнесла она в трубку.

– Как дела, Танюша? – ласково спросил Левашов.

– Фе-одор, – обрадовалась она. – Наконец-то.

– Танечка, – покаялся он. – Я пока не смог Ларисе Шелеховой дозвониться. Ее второй день на работе нет.

– Ну нет так нет, – легко согласилась она. – Но ты дозвонись, пожалуйста. Когда-нибудь же она появится.

– Таня, – осторожно спросил он, – что ты затеяла? Зачем тебе Лариса?

– Фе-одор, – укорила Татьяна. – Неужели ты думаешь, что я могу тебя подвести? Ты, пожалуйста, так не думай. Просто скажи ей, что твоя знакомая ищет работу, и все. И пусть она не удивляется, если я ей позвоню.

– Я беспокоюсь не о себе, а о тебе. Ты собираешься работать у Ларисы?

– Нет, конечно. Я просто хочу с ней поговорить. А может, и разговаривать не буду, я еще не решила.

– Таня, мне это очень не нравится.

– Да ну тебя. Ну не хочешь звонить, так и скажи. Что ты целую бодягу развел? Ерунду попросить нельзя!

– Я… позвоню, – пообещал он. – А… как у тебя с Ракитиным? Все нормально?

– Да, – успокоила Татьяна. – Не волнуйся.

– Целую тебя, девочка.

– Я тебя тоже.

– Потерпи до нового года, и будешь работать со мной, – пообещал он напоследок.

С Федором ей повезло, впору бога благодарить. Если бы не он, она не только бы не стала начальником отдела, а, пожалуй, в самом деле пришлось бы увольняться.

А ведь специально Татьяна почти ничего и не делала.

У предыдущего начальника был юбилей. Праздновали в небольшом ресторанчике, Татьяне там понравилось. Провозгласили первые тосты, народ разбился на группки, курящие вышли на крыльцо, некурящие тоже – так, постоять рядом. За столом мало кто остался, и Татьяна пристроилась на чье-то место рядом с симпатичным дядькой, про которого знала только, что он заместитель директора. Дядька явно выпил лишнего, начал предлагать ей вина, она поотказывалась немного и выпила. Коллеги подходили к столу, что-то ели, что-то пили, но Татьяна места своего никому не уступила. Впрочем, никто особенно и не претендовал. Дядька – Федор Николаевич – за Татьяной прилежно ухаживал, потом они танцевали и как-то незаметно оказались в числе последних, кто покидал ресторан.

На ногах Федор Николаевич стоял нетвердо, и вежливая Татьяна вызвалась его проводить, не слушая никаких возражений. Потом она так же не слушала возражений, провожая его до квартиры, – уже знала, что жена его в Турции, а сам он выбраться туда не смог, дела задержали. Что-что, а добывать информацию она всегда умела.

А потом получилось так, что протрезвевший, перепуганный и счастливый Федор сам провожал ее домой, уже утром.

Сначала он противно пугался, встречая ее в институте, но Татьяна ничем ему не докучала, здоровалась ровно, как со всеми, случайных встреч не искала, в столовой не подсаживалась. Она совсем не удивилась, когда через два месяца ей предложили работать его секретарем. Должности такой не было, должность у нее оставалась прежняя – инженер, а вот жизнь пошла совсем другая. Отличная жизнь.

И сейчас у нее могла быть отличная жизнь. Да не со старым женатым Федором, а со стройным Ракитиным. Татьяне нравились мужчины с хорошей фигурой.

Если бы не Берсеньева, все бы так и было.

Татьяна открыла электронную почту и поморщилась – Берсеньева легка на помине, очередной отчет прислала. Конечно, это хорошо и правильно, что Настя отчеты делает, а она, Татьяна Саморукова, на них расписывается, но куда как лучше было б, если бы Берсеньевой здесь и не пахло.

Татьяна смотрела на текст письма, потом зачем-то раскрыла приложение: сам отчет. Смутная мысль обретала четкие очертания.

Теперь Татьяна знала, что ей делать.

Где находится Володин завод, Лариса не помнила. Когда-то он показывал ей несколько зданий за огороженной территорией – они тогда случайно проезжали мимо, но Лариса места не помнила. Пришлось лезть в Интернет, распечатывать карту. К проходной она добралась только к десяти часам.

Посидела в машине, глядя на редкие фигурки, исчезающие за стеклянными дверями заводской проходной, понимала, что нужно немедленно уезжать, и не трогалась с места.

Черноволосую Полину Николаевну Лариса, конечно же, не увидела. Да если бы и увидела, что Лариса могла сказать молодой женщине? Руки прочь от моего мужа? Бред и дикость.

А все-таки желание узнать, где сейчас красотка Полина, было нестерпимым. Болезненным. Знать бы, что она на работе, химичит в свое удовольствие и не претендует на ее мужа… Лариса понимала, что знание это ничего ей не даст. Полина представляет и всегда будет представлять для нее потенциальную опасность. Достаточно только вспомнить ее безвольно опущенные плечи в коридоре больницы. Нет, Володя Полине не безразличен, и никто не убедит Ларису в обратном.

Пошел дождь, мелкий, противный, улица совсем опустела. Лариса медленно тронулась, прикидывая, как быстрее добраться до больницы.

Сегодня Володя выглядел по-другому, почти здоровым. Прошла пугающая синюшная бледность, губы уже не казались бескровными.

– Тебе лучше? – обрадовалась Лариса, войдя в палату.

– Мне отлично, – засмеялся он, откладывая книжку.

– Что это? – Лариса взяла книгу в руки. – Фантастика? Бред какой.

– Бред, – согласился он. – Но все равно интересно.

Книга была новая, нечитанная, в дешевой мягкой обложке.

– Откуда это у тебя? – Она могла бы и не спрашивать. Она знала откуда – Полина принесла. Жена не догадалась принести ему чтиво, а Полина догадалась.

– Коллеги принесли. Хочешь почитать? – Он поймал ее руку и погладил пальцы.

– Какие коллеги? – Она вырвала руку. – Полина твоя?

– Почему моя? Она не моя.

– Володя, кто принес тебе фантастику?

– Лара. – Он откинулся на подушки, заложив руки за голову. – Прекрати. Ну что за ерунда, в самом деле?

Лариса видела, что разозлился он всерьез. Пожалуй, это с ним было впервые.

– Я хочу выписаться, – заявил он.

– Почему? – не поняла она.

– Потому что мне здесь не нравится. Надоело. Мне нужно работать.

– Но у тебя переломы и сотрясение мозга.

– Вот именно. Я же не в очереди на операцию лежу.

– Ну… хорошо, – сдалась Лариса. – Я поговорю с врачом.

– Не надо. Я уже поговорил. Я сегодня выпишусь.

– Сегодня? – опешила она. – Но… у нас даже обеда нет.

– Ничего, – улыбнулся он. – Я перебьюсь.

Почему ей всегда казалось, что она все решает за себя и за него? Ничего она не решает, кроме ерунды – ехать на дачу или не ехать.

– Ладно, – покорно согласилась Лариса. – Я съезжу на работу и потом тебя заберу. Два часа ты можешь подождать?

– Два часа могу, – улыбнулся он. – Но вообще-то я могу и такси вызвать.

– Нет. Я хочу сама тебя отвезти.

Он опять улыбнулся, и Ларисе вдруг показалось, что он ее жалеет. Странно, но отчего-то это подействовало успокаивающе.

Ей вдруг захотелось, чтобы он опять погладил ее пальцы, но он сунул руки обратно под голову. Если он ее бросит, она останется совсем одна. Как она не понимала этого раньше? Она и сейчас не поняла бы, не появись красотка Полина.

За два часа успеть надо многое.

– Привет, – бросила она Кире, врываясь в приемную.

Достав на ходу ключ от кабинета, отперла дверь, швырнула сумку на стул, на нее же бросила плащ и наконец-то включила компьютер.

– Лариса Максимовна, вас Моршанский искал. Позвать его? – спросила Кира, стоя в дверях.

– Нет, – бросила Лариса, нетерпеливо барабаня пальцами. Проклятый компьютер долго загружался.

– Еще звонили… – попыталась перечислить Кира.

– О господи! – взорвалась Лариса. – У меня есть заместители! Ты же видишь, что я приехала на пять минут, мне некогда звонками заниматься!

Кира не могла знать, что Лариса приехала на пять минут, и обе они это понимали. И обе знали, что никаких серьезных вопросов Лариса заместителям решать не позволяет.

Кира тихо прикрыла за собой дверь, и Лариса торопливо ввела пароль.

«Увольняйся немедленно, если не хочешь неприятностей себе и ребенку», – отбила заготовленный по дороге текст. Текст был глупым, но ничего умнее она придумать не смогла.

– Кира, – крикнула Лариса, – дай мне конверт!

– Какой? – беззвучно возникла в дверях секретарша.

– Почтовый, естественно. Какой еще-то?

– С логотипом фирмы?

– Нет! Самый простой почтовый конверт! Неужели не понятно?

Лариса сунула листок с текстом в принесенный конверт, схватила сумку и плащ и, впопыхах заперев дверь кабинета, ринулась к машине. Усевшись за руль, полезла в сумку за листком, на котором записала полученные вчера от Кутасова сведения, в какой-то момент похолодела, боясь, что потеряла его, и облегченно вздохнула, когда он нашелся.

Полина жила в облезлой девятиэтажке. Лариса вошла вместе с какой-то девочкой-школьницей в ее подъезд, дождалась, пока за ребенком закроются двери лифта, и долго стояла у почтовых ящиков, не решаясь опустить конверт. В конце концов вздохнула и, когда где-то наверху хлопнула дверь, сунула конверт обратно под мышку и выскочила из подъезда.

В глубине двора виднелись мусорные баки. Подлетев к ним, Лариса, надорвав плотный конверт, достала лист с отпечатанным текстом и разорвала его на мелкие клочки. Осторожно, стараясь не испачкаться, опустила обрывки в контейнер и, воровато оглядевшись, направилась к машине.

Если Полина расскажет Володе про письмо, он догадается. А Лариса вовсе не уверена, что он простит, если узнает, что она угрожала ребенку.

У края дорожки небольшой кучкой лежали собранные дворником желтые листья. Лариса остановилась, тупо разглядывая их, закурила, бросила окурок в листву и нырнула в салон машины.

Не стоит пороть горячку. Нужно спокойно подумать. Она заставит Полину уволиться, она обязательно придумает, как это сделать. Ей не привыкать избавляться от соперниц, любовь к Ракитину ее приучила.

Любовь к Денису ее ко многому приучила, например, не замечать, что жизнь проходит мимо.

После обеда приехала делегация из Германии. Ракитин еле вырвался, чтобы предупредить Настю, что может задержаться и чтобы она его обязательно дождалась. В проектном отделе уже никого не было, кроме нее, – почти шесть часов. Она сидела одна, бледная и грустная. Ему очень хотелось ее поцеловать, но он не рискнул.

– Настя, – начал он, склонившись над ней и ее компьютером. – Я еще час-полтора буду занят. Ты не уходи. Пожалуйста.

Она не успела ответить. Заиграл лежащий на столе телефон, и они оба отчего-то смутились.

– Я внизу, – объявил Игорь.

– В каком низу? – не поняла Настя.

– У твоей проходной. Спускайся.

– Сейчас. За мной приехал брат, – убирая телефон, объяснила она Ракитину.

– У тебя есть брат?

– Двоюродный, – не стала вдаваться в подробности Настя. – Я поеду с ним, Денис Геннадьевич.

Хватит того, что она вчера весь вечер ждала его, как последняя дура.

Ракитину стало грустно из-за «Дениса Геннадьевича» и почему-то оттого, что у нее есть брат. Надо было спешить, он потоптался немного и, ничего не сказав, заторопился к немцам и затянувшимся переговорам.

– Что случилось? – усевшись в очередной Игорев джип, спросила Настя.

– Это я тебя собирался спросить, – зло усмехнулся он.

– Игорь, я тебе все рассказала. Я не знаю, кто… на меня напал. Я ничего не видела. В подъезде было темно.

Он правой рукой притянул ее к себе так, что она уткнулась лицом ему в грудь. Подержал немного и отпустил. Никогда раньше он ее не обнимал.

– Я понимаю, – барабаня пальцами по рулю, сказал он, – ты ничего не видела и не знаешь. И все-таки… Настюха, он ждал именно тебя?

– Не знаю. Игорь, хватит об этом. Ты меня отвезешь?

– Ну ясное дело, отвезу. Не здесь же брошу, – буркнул он. Теперь это снова был привычный Игорь, которому никогда не пришло бы в голову ее обнять.

Он мягко тронул огромный джип.

– Игорь, ты почему дядь-Левиной женой заинтересовался?

– Потому.

– Ну правда, Игорь, зачем тебе это?

– Я же тебе объяснял, – засмеялся он. – Я люблю все про всех знать.

Настя поняла, что тема ему неприятна, а еще ей показалось, что Игорь знает что-то такое, о чем не должны знать другие.

– Зайдешь? Я тебя ужином покормлю, – предложила она.

– Нет. Ленка ждет. – Он насвистывал какой-то мотивчик и не смотрел на Настю.

Она постояла, посмотрела вслед черному джипу и поплелась по лестнице к пустой квартире.

Сейчас она горько жалела, что не согласилась ждать Дениса Геннадьевича. Дениса.

Делать было абсолютно нечего. Настя достала флешку с фотографиями первой дядиной жены, включила компьютер и опять принялась разглядывать снимки, которые уже помнила почти наизусть.

Зазвонил городской телефон. Боря, решила Настя. Он не понимает, что сделал. Не понимает и никогда не поймет. Приличные люди никому не звонят среди ночи, а она ему позвонила. Истеричка.

А то, что ее пытались убить… Не убили же.

Телефон все звонил, и Настя сняла трубку.

– Настюша, привет, – не сразу узнала Настя тетю Лилю. – Только вошла?

– Нет, теть Лиля, здравствуйте. Я давно уже дома.

– Я тут неподалеку. Не возражаешь, если заскочу на минуточку?

– Конечно, не возражаю. Приходите, я очень рада, – искренне обрадовалась Настя, только теперь поняв, как тошно ей дома одной.

Торопливо оглядела кухню, наспех протерла стол и метнулась на звон дверного звонка.

Она не сразу узнала молодого человека, стоявшего перед ней с букетом белых роз.

– Как ты меня нашел? – От злости она даже не заметила, что назвала на «ты» практически незнакомого человека.

– Ну… зная телефон, это не проблема, – засмеялся вчерашний Анатолий, он же Толя, Толик и Толян, и запоздало поинтересовался: – Ты замужем?

– Я не замужем, – отчеканила Настя. – Но я не люблю незваных гостей.

– Ну так пригласи, – посоветовал он.

– Спасибо за совет. Я сама решаю, кого мне звать.

– Ну… извини, – смутился он.

Внизу хлопнула подъездная дверь, зашумел лифт.

– Цветы хотя бы возьми.

Лифт остановился на Настином этаже. Анатолий понуро побрел вниз по лестнице.

Зря она так. Парень ни в чем не виноват, а она его обидела. Правильно Боря говорит, истеричка.

А бесится она из-за того, что Денис второй день не может провести с ней вечер.

– Ты что, Настасья? – засмеялась вышедшая из лифта тетя Лиля и посмотрела на исчезающего за поворотом лестницы Анатолия. – Ухажера с лестницы спустила?

– Вроде того, – вымученно улыбнулась Настя. Пропустила Лилю в квартиру и повесила на вешалку ее элегантное пальто.

– Чистенько у тебя, – оглядевшись, похвалила Лиля.

Вот именно, чистенько. Как в гостиничном номере. Когда-то Насте очень хотелось, чтобы в квартире было уютно, красиво, радостно. Она ездила по магазинам и вернисажам, пыталась вытащить Борю, но ему было все равно, что и как будет в Настиной квартире, он не считал ее своей, и Настя очень быстро потеряла к магазинам и вернисажам всякий интерес.

– У меня есть пельмени, котлеты и сосиски. Еще огурцы, помидоры, зелень. Яйца.

– Давай салатик, и будет с нас. Я ведь у тебя только один раз была, на новоселье.

– Да, – подтвердила Настя.

– Совсем не видимся, – вздохнула Лиля. Посмотрела на хлопочущую на кухне Настю и достала из объемной сумки бутылку вермута. – Давай-ка выпьем.

Настя достала тарелки, рюмки и критически оглядела скромный стол.

– Садись, – поторопила Лиля. Открыла бутылку и разлила вино. – Со встречей.

– Со встречей, – откликнулась Настя.

– А Борька твой где?

– Мы разошлись. – Настя допила вермут и наколола на вилку кусочек огурца.

– Оно и к лучшему, – внимательно посмотрела на нее Лиля. – Вы друг другу мало подходили.

– Почему? – удивилась Настя.

– Давай-ка еще выпьем, – Лиля разлила вино. Она пьяна, заметила Настя. Не то чтобы пьяна, но пила и до вермута.

Настя с жалостью смотрела на сидевшую напротив очень красивую даже в свои без малого шестьдесят женщину. Сразу вспомнились обрывки разговоров, которые мама и бабушка немедленно прекращали при дяде Леве и старались не вести при Насте. Лиля любила выпить, еще когда жила с дядей Левой.

– Тебе нужен настоящий мужик. Сильный, уверенный. А Борька… ему нянька требуется. Чтобы нос вытирала. Ты помнишь, как он палец порезал?

Настя кивнула. Конечно, она помнила историю с пальцем и многое другое, о чем ей совсем не хотелось вспоминать.

На прошлое Рождество они с Борей поехали к дяде Леве. Решили подышать свежим деревенским воздухом, пройтись по чистому снегу, просто отдохнуть. Они не ожидали увидеть кого-либо, кроме дяди, а встретили Лилю, Настиных родителей, каких-то Левиных знакомых. Женщины спешно готовили еду, Настя принялась им помогать, а Боря вызвался колоть дрова.

Настя так и не поняла, каким образом он ухитрился попасть себе по пальцу. Рана была неглубокой, не слишком кровила, Настя обработала порез, перевязала Боре руку стерильным бинтом, подула, поцеловала и поняла, что у Бориса катастрофически испортилось настроение. Она поняла это почти сразу, а остальные через некоторое время. К собственному здоровью Боря относился трепетно, любую царапину бежал показывать врачу, и Настя принялась уговаривать его поехать в травмопункт. Она уговаривала, он вяло сопротивлялся, а остальные старались на них не смотреть – рана была пустяковой.

Потом Лева подробно объяснял им, как проехать к ближайшей больнице, там они разговаривали с усталой женщиной-хирургом, которая, осмотрев Борину руку, никак не могла взять в толк, чего, собственно, они от нее хотят, и наконец догадалась сделать укол от столбняка, объяснив, что вероятность подхватить его зимой практически равна нулю. Насте было стыдно за себя, за Борю, пугающегося ерундовых царапин, и очень хотелось поскорее очутиться дома, в собственной квартире.

– Ладно, черт с ним, с Борькой. Настасья, я хочу подарить тебе одну вещь. – Лиля полезла в карман пиджака и достала небольшую коробочку. – Смотри.

– Ой, прелесть какая. – На черном бархате ювелирной коробочки стоял искусно вырезанный крошечный сердоликовый слоник. Слоник был старый, потертый, с заметными трещинками и все-таки производил впечатление очень дорогой вещи.

– Глазки-рубинчики, – пояснила Лиля. – У меня прадед купцом был, от бабушки и осталось. Она рассказывала, что после революции семья кое-какое золотишко припрятала, но потихоньку все продали. Гражданская война, потом Отечественная. Она много раз и слоника этого хотела продать, когда детей кормить было нечем, но не продала. Считала, что он счастье приносит. Никакого счастья он мне уж точно не принес, а вещь красивая. Жалко чужим людям отдавать. И продавать жалко.

– Почему продавать? У вас сын есть.

– Чтобы Ленке слоник достался? Ни за что на свете. Да я лучше его в помойку выброшу.

– Господи, тетя Лиля! Да почему? Она же Игоря любит. И он ее. Что вам не нравится?

– Ленка любит только деньги, а через Игоря перешагнет. И через любого перешагнет, если ей надо будет. Это такая зараза…

– Тетя Лиля, вы не правы.

– Еще как права! У меня ничего ценного, кроме этой безделушки, нет, и я хочу, чтобы она осталась в семье. Моя семья – это Игорь, Лева и ты. Возьми, Настасья, я тебя прошу.

– Но…

– Мне осталось жить несколько месяцев. Ты только никому не говори, успеют узнать.

– Что?!

– У меня рак.

– Но…

– Не но, сделать ничего нельзя. И все, хватит об этом. Короче, слона я тебе оставляю, что хочешь с ним делай. А если вздумаешь отказываться, лучше выброси. Только не отдавай Ленке.

– Теть Лиля, Игорь знает?

– Нет. – Тетка тяжело поднялась, опять плеснула себе в рюмку вермута и залпом выпила. – Такси вызову.

Достала из сумки телефон, продиктовала адрес и, пройдясь по комнате, остановилась у компьютера.

– Работаешь? Или так, развлекаешься? – Лиля тронула мышь, и на экране проступила фотография. Первая дядина жена Аля и молодой незнакомый мужик, который отчего-то казался Насте знакомым.

Лиля вгляделась в экран, резко развернулась и уселась на стул спиной к компьютеру.

– Дрянь был человечишко, – задумчиво произнесла тетя.

– Кто? – не поняла Настя. Подумала и пристроилась на диване.

– Серега, Игорешкин отец. Вот ты скажи, Настасья, почему мне так не везет, а? Первый муж карьерист, пьяница и бабник. Второй… Лев, конечно, человек хороший, но меня полюбить так и не смог. А я ведь красивая была.

– Вы и сейчас красивая.

– Да ладно.

Зазвонил Лилин телефон, такси ждало у подъезда.

Настя грустно смотрела, как мать Игоря надевает свое роскошное пальто.

– Настя, – помедлила у двери тетка. – Когда меня не станет, ты Игоря не бросай. У него никого нет, кроме тебя.

Настя заперла дверь, вернулась в кухню, плеснула себе вермута, как недавно тетя Лиля, и так же залпом выпила.

Почему Лиля заговорила о своем первом муже?

Этого не может быть!

Настя метнулась в комнату и уставилась на экран компьютера. Вот кого напоминал ей незнакомый мужик на старой фотографии. Игоря.

Брата Игоря, который еще не знает, что его мать умирает. Или знает?

Настя вернулась в кухню и крепко сжала в кулаке сердоликового слоника.

Ракитин освободился не через час и не через полтора, а только через два с половиной. Отпер собственный кабинет, выключил давно «заснувший» компьютер, посидел, глядя в темный экран, и понял, что очень устал.

Нужно было позвонить Ларисе, хотя бы узнать о самочувствии ее мужа. Позвонит завтра, трусливо отложил он. Он должен сказать ей то, чего она совсем не заслужила. Что их почти двадцатилетняя нелепая связь кончилась и она больше никогда не должна приезжать к нему. Он всю жизнь морочил ей голову, права мама.

Думать о Ларисе было невыносимо. Ракитин запер кабинет, кивнул охранникам, идя через проходную, и наконец, пройдя через темный двор, уселся на сиденье собственной машины.

Настя на него обиделась, внезапно понял он. Обижаться было не на что, но эта мысль почему-то показалась ему приятной. Даже усталость вроде бы отпустила.

Выезжая со стоянки, почти машинально он свернул направо, к Настиному дому. По пустой вечерней Москве ехать было одно удовольствие. Ракитин притормозил, пропуская выезжающий из Настиного двора темный «Форд» и тупо смотрел на номер, который намертво врезался в память, – это была та самая машина, что преследовала Настю. Ракитин нагнал ее быстро, на узких улочках скрыться было трудно.

Денис ехал за «Фордом» почти вплотную, чувствуя подступающее бешенство и зная, что сейчас выбьет из ехавшего впереди человека все до самого последнего слова.

Водитель «Форда» погоню заметил. Ракитин понял это по тому, как тот неожиданно, не включая поворотников, свернул с прямой улицы в какой-то маленький переулок – Денис еле ухитрился повернуть следом. Потом «Форд» свернул еще раз, потом еще, и Ракитин его потерял.

Он долго ездил по близлежащим улицам. Приткнув машину, бродил между домов – «Форда» нигде не было.

Вдоль Настиного дома машины стояли сплошь, и он приткнулся у соседнего. Подходя к подъезду, взглянул на ее окна – одно светилось. Денис поднимался по лестнице и холодел от страха, он вовсе не был уверен, что тот, в «Форде», не сделал Насте ничего плохого.

Она открыла ему сразу, как будто ждала его, и тогда он сказал то, чего вовсе не собирался говорить:

– Я люблю тебя.

Лена просматривала присланный отцом на ее электронную почту список абонентов, с которыми разговаривал сегодня Игорь, и с болью понимала, что оказалась права. То, что мучило Игоря все последнее время, было связано с Настей. Иначе с какой стати ему звонить сестре, с которой он совсем недавно виделся и разговаривал только вчера?

Хлопнула входная дверь. Лена торопливо закрыла почту и выбежала в прихожую.

– Игорь, – уткнувшись лбом ему в грудь, сказала Лена, – я так соскучилась.

– Не прислоняйся, я мокрый весь. На улице дождь. – Он чмокнул ее в макушку, разделся и, притянув одной рукой, поцеловал в ухо.

– Ужинать будешь?

– Попозже.

Лена смотрела, как муж переодевается, потом подавала ужин, потом пила травяной настой, сидя на кухне, и не знала, что ей делать. Она привыкла, что у Игоря нет от нее тайн, теперь тайна появилась, и ей казалось, что это разрушает ее устоявшуюся жизнь.

– Игорь! – крикнула Лена, услышав негромкий звонок его оставленного в кармане пиджака телефона. – У тебя мобильный звонит.

– Да. – Игорь с телефоном прошел в кухню и глазами показал ей, чтобы включила чайник.

– Ты знаешь про тетю Лилю? – устало спросила Настя.

– Да. А ты откуда узнала? – удивился он.

– Неважно.

– Откуда?

– Не скажу.

Он понял, что действительно не скажет. Это было на Настю не похоже, и он криво усмехнулся.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Неужели можно, а я не делаю? – взорвался он и уже тише объяснил: – Такой лейкоз нигде не лечится.

– Пока, – Настя отключилась.

Он был благодарен ей, что она не стала задавать ненужных вопросов.

– Что случилось, Игорь? Кто это? – испугалась Лена.

– Настасья. – Он опять сунул телефон в карман пиджака и, вернувшись, сел напротив Лены.

– Игорь, что случилось?

Он посмотрел на ее испуганное лицо, встал и, наклонившись, обнял Лену.

– Игорь! – Она вырвалась и, ухватив его за плечи, потребовала: – Говори немедленно!

Он нехотя стряхнул ее руки и опять уселся за стол.

– Мама умирает.

– Что?!

– Все. Кончили.

Лене стало стыдно, что она испытывает такое огромное облегчение. Она напридумывала бог знает что, а у него умирает мать.

Она встала к закипевшему чайнику. Нужно было что-то сказать, но она молчала.

Среда, 3 ноября

Утром вчерашняя ревность показалась Ларисе временным помрачением рассудка. Помешательством. А про чуть не опущенное в Полинин ящик письмо просто стыдно было вспоминать. Она и старалась не вспоминать.

– Володя! – крикнула она мужу. – Кофе хочешь? Принести тебе?

– Носить не надо. – Он приковылял в кухню и устроился за столом напротив. – Налей чашечку.

Забыть про Полину. Сейчас она допьет кофе, поедет на работу, а вечером вернется к своему мужу, накормит его тем, что приготовит на ужин соседка Алла Михайловна, которая три дня в неделю занимается их хозяйством. С ней Ларисе повезло – специально искать домработницу она не стала бы, лень и времени жалко, к тому же пускать в дом чужого, незнакомого человека, какая бы фирма его ни рекомендовала, Лариса опасалась. А соседку она знает давно, и та ей нравится: тихая, спокойная, неприметная. Алла, едва достигла пенсионного возраста, попала под сокращение, она работала то ли на каком-то заводе, то ли еще где, Лариса толком не помнила. Соседка ни о чем ее не просила, просто пожаловалась по-женски, всплакнула даже, когда они вместе ждали лифта. Тогда Лариса и предложила ей помогать им по хозяйству, главным образом покупать продукты, на что у самой Ларисы не было ни времени, ни особого желания. Соседка согласилась, и с тех пор они обе об этом ни разу не пожалели. Алла оказалась отличной кулинаркой, готовила вкусно, в квартире наводила идеальную чистоту и очень упростила Ларисе жизнь.

Лариса налила мужу кофе в большую кружку, из которой он всегда пил и чай, и кофе, и молоко.

Сидеть Володе было неловко и больно. Он аккуратно прислонил книжку к сахарнице и поморщился.

– Володя, тебе фантастику Полина принесла, да?

– Да, – с некоторой заминкой признался он.

– Она в тебя влюблена? – не могла остановиться Лариса.

– Лара, перестань. Она мне в любви не признавалась.

– Но ты же не дурак! – взорвалась Лариса. – Ты что, ничего не понимаешь?

– Мы работали вместе… не помню сколько лет. – Он поставил кружку на стол, поерзал и опять поморщился. Лариса видела, что ему больно. – Я всегда мог на нее положиться.

– Почему работали? Теперь ты не будешь с ней работать?

– Теперь не буду. Она уезжает на ПМЖ в Германию.

– Что?

– Она уезжает на постоянное место жительства. У нее родственники в Германии.

– Когда?

– Когда уезжает, не знаю. А на заводе сегодня последний день. Я сам подписал ей заявление об увольнении. Лара, хватит об этом. Я тебя не обманывал и обманывать не собираюсь.

По подоконнику еле слышно застучал нудный осенний дождь. Лариса подошла к окну и стала вглядываться в темноту за стеклом.

Если бы она опустила письмо и Володя об этом узнал, он догадался бы в ту же секунду, кто его написал. Лариса все сделала, чтобы он догадался. Она изводила его этой Полиной, и она одна не знала, что та уезжает. Ее спас бог, не иначе.

– Знаешь, я не поеду в офис, – решила Лариса.

– Почему? – удивился он. – Ты же собиралась.

– Не хочу. Хочу быть с тобой.

Странно, но тревожное чувство не уходило. Наоборот, усилилось.

– Володя, почему ты развелся со своей первой женой? – Лариса включила чайник, сполоснула свою чашку и привалилась к столу.

– Не сошлись характерами.

– Володя, я серьезно.

– Это было очень давно, Ларочка.

– Ну и что. Пожалуйста, скажи. Мне это очень важно.

– Ну если так важно… – усмехнулся он. – Мы разошлись, когда я узнал, что у нее есть другой.

– Ты ее не простил?

– Она об этом не просила.

– А если бы просила? Ты ее простил бы?

– Нет.

– Почему?

Он промолчал, и Лариса поняла, что тема закрыта. Почему ей казалось, что она им управляет?

– Володя, почему ты на мне женился? – Странно, что ее никогда раньше не занимал этот вопрос.

– Потому что мне с тобой хорошо, а без тебя плохо.

– Володя, я серьезно! – Она заварила себе чай и уселась, обхватив кружку руками.

– Я тоже. – Он протянул руку и погладил ее пальцы. – Потому что на самом деле ты потерянная маленькая девочка, которая изо всех сил старается казаться взрослой, и мне спокойнее, когда я за тобой приглядываю.

Лариса хотела что-то сказать, но не стала. Она только мечтала, чтобы он подольше не убирал свою руку.

Она тратила свою жизнь на Ракитина и чуть не пропустила свое счастье.

– Настя, – Денис наблюдал, как она хлопочет у плиты, не выдержал и притянул ее к себе. Она замерла под его руками, и ему показалось, что у него сейчас остановится сердце. От счастья. Неужели еще несколько дней назад он жил без нее и считал себя вполне счастливым человеком? – Ты что-нибудь знаешь про такую фирму – «Сотус»?

– Ничего не знаю. – Она высвободилась, а потом снова его обняла. – А что это за фирма?

– Сам бы хотел знать. – Он наконец оторвался от нее и уселся за стол, следя за ней глазами. – Вчера ничего… необычного не происходило?

– Происходило, – улыбнулась она. – Ты ко мне пришел. Яичницу с колбасой будешь? Или котлеты?

– Яичницу. – Ему вдруг так захотелось есть, как будто он ничего не брал в рот несколько суток. – И котлеты.

– Как хорошо, что сегодня короткий день, – засмеялась она, доставая сковородки.

– Угу, – подтвердил он и предложил: – Давай не пойдем на работу.

– Давай пойдем. У меня много дел до отпуска. Я иду в отпуск, ты помнишь?

– Конечно, помню. Ты будешь сидеть дома и ждать меня. А в следующий отпуск мы поедем на Канары. Или в Индонезию. Ты куда больше хочешь?

– С тобой хоть на Северный полюс. – Она улыбнулась, и ему опять показалось, что сейчас остановится сердце, только теперь почему-то от щемящей жалости. – Почему ты спросил про фирму?

– Я вчера опять видел ту машину, которая за тобой ехала. Видел здесь, она выезжала со двора.

– А фирма тут при чем? – Настя подала ему обильный завтрак и уселась на краешек стула с чашкой чая. Подумала и положила себе на тарелку две котлеты.

Раньше она никогда не завтракала. Не хотелось.

– Машина принадлежит этой фирме.

– Денис, никакая машина и никакая фирма не могут иметь ко мне отношения. Выброси это из головы.

Он вовсе так не считал. Ему было необходимо разобраться с ее загадками, только он не знал, как это сделать, и от этого бессилия тревога разрасталась, путая мысли.

Успокаивало только то, что больше он никуда не отпустит ее одну.

Настя пришла в отдел первой. Полила цветы, посмотрела почту, открыла документацию и отвернулась от компьютера к телефону.

– Мам, привет. Что случилось с Игоревым отцом?

– Ну вот, – засмеялась мама. – С Алей все выяснили, теперь давай про Лилиного первого мужа.

– Мама!

– Когда Лев на ней женился, Лиля была вдовой.

– Это я знаю. А что с первым случилось? Отчего он умер?

– Погиб. Какой-то несчастный случай. По-моему, он утонул. Мы особенно-то Лилю не расспрашивали, сама понимаешь…

– Почему вы с бабушкой ее не любили? Тетю Лилю?

– Ну… не любили – это сильно сказано, – осторожно поправила ее мама.

– Не любили, – настаивала Настя. – Бабушка, во всяком случае, не любила. Раньше я этого не понимала, а теперь поняла.

– Лева очень обжегся в первый раз. Он ведь на Але женился неожиданно для всех, они и знакомы почти не были. И в браке был несчастлив, хоть и любил Алю. С ней он стал какой-то… забитый. По-моему, он все время боялся, что она ему изменит. А может, я и придумываю… Но крепкого тыла у него не было, это точно. И вдруг он опять приводит женщину, с которой знаком всего ничего. Да еще с ребенком. Конечно, мы отнеслись к ней настороженно.

– Ну хорошо, сначала так отнеслись. А потом? Лиля-то была ему хорошей женой, я же помню, как она ему обеды готовила из пяти блюд. Ты нас с папой сроду так не кормила.

– Дело не в этом, – серьезно объяснила мама. – Ты же знаешь, бабушка Льва намного старше. Она его нянчила и очень его любила. С Лилей Лев тоже не был счастлив, и бабушка это видела. Чувствовала.

– Да почему вы решили, что он несчастлив? По-моему, у них было все нормально. И Игоря дядя Лева любил.

– Игоря любит, – согласилась мама. – А насчет нормально… Было бы нормально, Лиля бы не ушла.

– А кстати, почему она ушла?

– Не знаю. Никаких видимых причин не было. То есть причина была, но появилась она уже перед их разрывом. Лиля выпивала. Во всяком случае, я несколько раз видела ее просто пьяной. А в один прекрасный момент Лев позвонил и сказал, что они решили расстаться. Бабушка тогда вытянула из него, что это Лилина инициатива. Вот, собственно, и все.

В комнате появилась Инна Марковна, за ней Витя, и Настя свернула разговор.

Вчерашняя слежка киллера разозлила. В том, что это был Заказчик, он не сомневался. Кто же еще?

Ясно, что это напоминание. Как будто он нуждается в напоминаниях. Как будто он мог забыть, что у Заказчика хранится такой страшный, убойный компромат, что он всю оставшуюся жизнь будет делать то, что ему прикажут. Безо всяких напоминаний.

Нужно торопиться, понимал киллер. Вернее, не так – как раз торопиться нельзя, чтобы опять не получилось промашки, как тогда, в субботу, в подъезде.

Спешить нельзя, нужно просто не затягивать.

Лариса искренне жалела неработающих женщин, даже прекрасно обеспеченных. Во-первых, никто не застрахован от того, что мужа уведет какая-нибудь более ловкая особа, и прощай тогда обеспеченная жизнь. Во-вторых, сама возможность руководить, командовать, давать указания доставляла ей такое огромное наслаждение, что Лариса не понимала, как можно себе в этом отказывать. Конечно, далеко не у всех женщин имеется возможность руководить, но в том, что все нормальные люди к этому стремятся, она не сомневалась. Ну а в-третьих, она просто не знала, чем можно себя занять, если не ходить на работу.

Вот и сейчас, перебрав свои пиджаки и блузки и прикинув, в чем идти на работу после праздников, Лариса потихоньку начала изнывать от скуки. Читать она не любила, по телевизору смотреть было абсолютно нечего, диски с фильмами навевали еще большую скуку, и чем заняться, она не представляла.

Володин мобильный зазвонил негромко, но ей показалось, что оглушительно. Она осторожно, словно боясь испачкаться, взяла в руки старенький, оставленный мужем в прихожей телефон. На экране высветилась женская фамилия, слава богу, не Полинина.

Лариса заглянула в комнату – муж, неловко пристроив на животе ноутбук, бодро стучал по клавишам.

– Баба какая-то, – протягивая ему аппарат, доложила Лариса.

– Да, Нина.

Мало ей Полины, еще Нина какая-то объявилась.

Володя слушал сбивчивый женский голос, и Лариса видела, как твердеет его лицо. Сейчас перед ней был совсем незнакомый человек, перед которым она неожиданно для себя как-то… оробела.

– У меня на карточке триста тысяч. – Он еще послушал, что тараторит ему неизвестная Нина, и велел: – Держите меня в курсе.

– Кто это? – разозлившись на себя за дурацкую робость, требовательно спросила Лариса, еле дождавшись, когда Нина наконец перестанет захлебываться словами.

– Нина Карташова. Подруга Колыбановой. У Полины похитили ребенка.

– Что?! – отказываясь верить, ахнула Лариса. Господи, этого не может быть. Неужели Кутасов?.. Неужели Максим все-таки решился?.. Ерунда какая. Этого не может быть, он однозначно послал ее куда подальше. Нет, Максим не может иметь к этому никакого отношения. Ей нечего бояться, абсолютно нечего. – А при чем тут триста тысяч?

– Ерунда, – отмахнулся он. – Нина насмотрелась детективов. Ищет деньги на тот случай, если будут требовать выкуп. Выкуп потребуют вряд ли, потому что ребенка увез отец, а вот проблемы с отъездом он создать может.

– Володь, – удивилась Лариса, успокаиваясь. – А как можно похитить собственного ребенка?

– Ну-у… Если родители друг друга ненавидят, наверное, можно.

– А они друг друга ненавидят? – Лариса тихонько присела на краешек дивана.

– Понятия не имею. Уж во всяком случае, вряд ли живут душа в душу, раз такое дело.

– Вот что, – решила Лариса. – Я сейчас позвоню нашему начальнику охраны, он что-нибудь придумает.

– С чего вдруг такое участие? – криво усмехнулся он.

Его здорово волнует судьба ребенка, поняла Лариса. Или судьба Полины? Она попыталась отогнать ревность.

Главное – что она, Лариса, здесь ни при чем. Слава богу, что не опустила письмо. Хотя… Если Кутасов узнает, что похитили ребенка женщины, напугать которую Лариса его просила, он не поверит, что она не имеет к этому отношения. Хорошо, что узнать ему об этом неоткуда.

– Я не люблю, когда крадут детей. И я хочу, чтобы твоя Полина уехала в свою Германию, – почти честно призналась Лариса.

– Я тебе уже говорил, что Полина не моя. И ее отъезд не имеет к нам никакого отношения.

– И кстати, Володя. У меня на карточке тоже есть деньги. Если все-таки выкуп потребуют…

Он ничего не ответил. Лариса снова попыталась отогнать ревность, но не смогла.

Она чувствовала, что он где-то там, с красоткой Полиной и ее ребенком, и это было еще страшнее, чем думать о Кутасове и о том, что он может каким-то образом узнать о похищении.

Лена наметила на день многое: нужно было просмотреть зимние вещи, прикинуть, что еще необходимо купить к долгой изматывающей зиме, но не сделала ничего – из головы не выходила мысль о болезни свекрови. К Лиле Лена никак не относилась, она о ней просто не вспоминала. При нечастых встречах женщины друг другу улыбались, никогда не говорили никаких колкостей, и только теперь Лена поняла, что свекровь она не любит. Терпеть не может, сама не зная почему. Та никогда не возражала против брака единственного сына. Впрочем, даже если бы и возражала, Игорь вряд ли сказал бы жене об этом.

Сейчас ее беспокоила даже не сама свекровь, хотя Лена искренне сочувствовала Игорю. Ее беспокоило то, что Игорь ничего ей не сказал. А ведь она чувствовала: происходит что-то неладное. Только почему-то думала, что это связано с Настей. Наверное, потому что про свекровь она попросту забыла.

То, что Игорь ничего ей не сказал, ее не только обидело, но и испугало. Она всегда считала, что все знает о своем муже, а он скрыл от нее болезнь матери. Зачем? Почему?

Хорошо, что и Насте он ничего не сказал. Иначе обида была бы куда сильнее.

Когда в двери зашуршал ключ, Лена с удивлением обнаружила, что уже почти два часа, а ей казалось, что еще утро.

– Ты что так рано? – удивилась она, выходя в прихожую. Обычно Игорь раньше вечера дома не появлялся.

– Да ну, – махнул он рукой, раздеваясь. – Короткий день. Надоело на работе сидеть, вот и пришел.

– Игорь, – Лена прижалась к нему, стараясь не обращать внимания на то, что он не делает попытки ее обнять. – Не знаю, что тебе сказать, но я очень тебя люблю.

– Я знаю, – серьезно подтвердил он. Легко ее отодвинул и прошел на кухню. – Сделай чайку, что ли.

Лена не обиделась. Она понимала, как ему тяжело.

– Игорь, – напомнила она, наливая ему чай в большую кружку, которую они когда-то привезли с Кипра. – Леве нужно подарок купить.

– Я помню.

– Камин?

– Знаешь, значит, – усмехнулся он. – Да нет, это я так. Шутил. Купи что-нибудь сама, мне об этом сейчас думать тошно.

Он поймал ее руку и слегка сжал, и Лена почувствовала себя абсолютно счастливой. Несмотря на болезнь свекрови.

– Игорь, – вдруг спросила она, усевшись напротив. – Ты отца помнишь? Своего настоящего отца?

– Помню, – ничуть не удивившись, ответил он. – Нечетко, но помню. Я вообще многое помню, самому удивительно.

Он поднялся, подошел к окну и уставился на голые деревья, отвернувшись от жены.

– Помню, как они с матерью ругались. Мама плакала, и я ее жалел. Как-то он на рыбалке поймал маленькую такую рыбешку, она билась, а я убежал, чтобы этого не видеть. Ч-черт, какая ерунда в голову лезет. – Он помолчал и проговорил совсем тихо, так, что Лена скорее угадала, чем расслышала: – Неисповедимы пути господни…

– Это ты о ком?

– О матери. – Он тронул стоявшую на окне герань и вернулся за стол.

– Она была с твоим отцом несчастна?

– Откуда я знаю? Мал тогда я был и глуп.

– Еще чай будешь?

– Буду. – Он подождал, пока она снова нальет ему чаю. – Вот с Левой она точно была… не шибко счастливой. Даже странно. Мужик-то он хороший.

– Знаешь, я не встречала женщины красивее Лилии Викторовны, – призналась Лена.

– Я тоже. Разве что ты… – усмехнулся он.

– Ты… понял, почему Лев на ней женился? – улыбнулась Лена.

– Да, – серьезно ответил он.

– И… почему?

– Расскажу как-нибудь. Не сейчас.

– А почему они развелись, Игорь?

– Этого я долго не понимал. Не хотел, чтобы они разводились. Я Леву любил в детстве, он со мной много возился. Мне иногда кажется, он и в бизнес пошел, чтобы у меня все было. А когда мать надумала разводиться, я боялся, что по миру пойдем. Зря боялся – Лев нас обеспечивал отменно. Не как тебя папаша, конечно, но тоже ничего.

– Почему они развелись? У них же сейчас хорошие отношения.

– Вот именно, что хорошие. Как у добрых друзей. Они развелись, потому что Лев маму не любил. Все делал, чтобы она ни в чем не нуждалась, а не любил. Когда у нас машина появилась, он все время в гараже торчал, чтобы домой не идти. Это я сейчас понял, не тогда. А мать обузой быть не хотела, вот и ушла.

Лене расхотелось расспрашивать его о родителях. Она не знала, станет Игорю обузой или нет, но была уверена, что сама не уйдет ни при каких обстоятельствах.

Лариса ни минуты не сомневалась, что Иван Юрьевич Говоров – начальник охраны здания, где располагалась ее фирма, – ей не откажет, и оказалась права. Вообще-то Говоров ей не подчинялся, она была только одной из директоров фирм, снимавших в здании помещения, а набиралось таких фирм с десяток, к тому же знакома она была с ним только шапочно, но на ее сбивчивую просьбу Иван откликнулся сразу же.

Минут через сорок Лариса села в его бежевый «Опель», остановившийся под ее окнами, и снова повторила то немногое, что знала о похищении ребенка.

– Куда ехать? – хмуро спросил Иван, когда она закончила. Смотрел он почему-то не на нее, а куда-то в сторону, Ларисе даже интересно стало, куда он упорно пялится.

Она чуть не брякнула адрес Полины и, доставая из сумки телефон, поняла, что едва не совершила огромную ошибку. Объяснить Ивану, откуда ей известен адрес, она не смогла бы. То есть, конечно, наплела бы что-нибудь, например, что заранее побеспокоилась и узнала адрес от мужа, но ей почему-то казалось, что Иван Юрьевич ей бы не поверил.

Он вообще сейчас казался совсем другим, не таким, каким Лариса привыкла видеть его при нечастых встречах. Крепкий, веселый, добродушный мужик лет пятидесяти теперь вовсе не выглядел ни веселым, ни добродушным. Даже обширная лысина, которую он, к чести его будет сказано, никогда не пытался скрыть, как будто налилась угрюмой озабоченностью.

Володя продиктовал адрес с ходу, и она опять почувствовала болезненный укол: он знает, где живет красавица-химичка. Не должен бы знать, а знает.

Подруга Полины сразу не понравилась Ларисе – это была очень высокая, стройная блондинка с водопадом густых пшеничных волос и огромными синими глазами. Лучше бы Лариса ее не видела. Никогда.

Обе девицы их приходу не удивились, из чего следовало, что Володя их предупредил. Лариса в который раз постаралась подавить поднимающуюся злость.

Окончательно нелепость ситуации вывела ее из себя через несколько минут, когда Иван сел рядом со сжавшейся на диване Полиной и взял ее за руки. Полина была совсем некрасивой, синюшно-бледной, с ввалившимися красными глазами, но вызывала у Ларисы куда большую ненависть, чем красавица Нина.

История, которую девицы рассказали Ивану, была предельно идиотской: подруги приехали за девочкой в детский сад, а оказалось, что ту забрал отец всего за несколько минут до их прихода.

При чем тут похищение, Лариса не понимала, и вообще весь спектакль ей до смерти надоел, и она немедленно высказала бы свалившимся ей на голову подругам все, что о них думает, если бы не суровая серьезность Ивана Юрьевича.

Лариса огляделась в небольшой комнате, рассеянно подошла к окну, потом к стоявшему в углу столу с аккуратной стопкой бумаг.

– Вы знаете, где искать бывшего мужа? – спросил Иван у хозяйки, и Лариса поняла, что злится на него тоже. Причем ничуть не меньше, чем на идиоток-девок.

Полина покачала головой и почти прошептала:

– Он мне не муж. – Как будто это имело принципиальное значение. А потом еще тише: – Он наркоман.

Нечего было рожать от наркомана, со злобным удовлетворением подумала Лариса.

– Он живет один? – продолжал допытываться Иван.

Полина опять покачала головой:

– Не знаю. Мы с ним почти совсем не общаемся. Иногда он приезжает с Дашей повидаться, но всегда при мне. Звонит заранее, и мы договариваемся встретиться. Иногда Дашу из сада вместе с ним забирали, вот воспитательница его и запомнила. У него внешность необычная, очень длинные волосы.

– А родители его?

– Они нас не признают. Совсем.

Слава богу, Иван больше не держал Полину за руки. Лариса потопталась около окна, поразглядывала улицу с редкими машинами, почти не слушая, что говорит незадачливая мамаша, и тронула стоявшую рядом Нину.

– Где здесь можно покурить?

– Пойдемте, – высоченная Нина метнулась в прихожую, нащупала в висевшей грудой одежде собственную куртку, накинула ее и предложила: – Оденьтесь. Холодно на улице.

Лариса, с трудом подавив желание объяснить этой дуре, чтобы заботилась о ком-нибудь другом, послушно надела куртку и прошла за Ниной через вторую комнату, совсем крошечную, судя по разбросанным игрушкам, детскую, на балкон.

– Спасибо вам, – зачастила, закурив, Нина. – Спасибо вам большое.

– Что же вы в полицию не пошли? – перебила ее Лариса.

– Мы пошли. Только в полиции, как узнали, что Дашку родной отец забрал, так… – Нина махнула рукой. – Не будут они ребенка искать. Говорят: вы бы ему позвонили для начала.

– А вы звонили?

– Звонили, конечно. Только у него телефон выключен.

– Ну так на городской позвонили бы. Родителям.

– Да не знает Поля, где он живет. А родители, как сказали ей шесть лет назад, чтобы никогда у них не появлялась, так с тех пор она с ними и не виделась.

– Как же ее угораздило с наркоманом связаться? – с максимальным сочувствием спросила Лариса, стряхивая пепел.

Собственно, история оказалась примерно такой, как Лариса себе и представляла. Жила скромная девочка Поля, хорошо училась, поступила в институт, и случилось так, что рядом с ней оказался веселый красавец Вадик. На лекциях они сидели всегда рядом, к экзаменам готовились вместе, а свободное время проводили по-разному. Девочка Поля не любила веселых компаний, вечерами сидела дома, а вот Вадик как раз наоборот, компании очень любил, просто жить без них не мог, был завсегдатаем модных тусовок и ночных клубов, и конец его загульной жизни наступил вполне ожидаемый: на последнем курсе института Вадик попал в клинику, где наркоманов лечили по какой-то новейшей методике, дающей стопроцентную гарантию излечения.

Беда заключалась в том, что в то же самое время девочка Поля поняла, что ждет ребенка. Она попыталась разыскать исчезнувшего Вадика, но безуспешно. Его убитые горем родители слушать ее не пожелали, где искать Вадика, не сказали, и Поля стала классической матерью-одиночкой. Хорошо, что хоть институт успела окончить и получила диплом.

Потом Вадик Полину разыскал, конечно. Тем более, что и искать особенно не пришлось, она как жила с родителями, так и продолжала жить.

Рождение дочери Вадик воспринял, как и полагается наркоману, вполне равнодушно, заключить брак не предложил и появлялся в Полиной жизни по нескольку раз в год, принося ребенку ерундовые игрушки и выпрашивая у нее совсем не ерундовые по ее зарплате деньги.

Нина рассказывала, и по ее щекам текли крупные слезы, но она их почему-то не вытирала, и все это ужасно раздражало Ларису – и рассказ, и слезы, а больше всего то, что Нина словно не замечала собственной красоты.

Потом родители Полины уехали на ПМЖ в Германию, а она осталась непонятно зачем. А спустя некоторое время и она засобиралась в благополучную Европу, примерно с год назад.

Как раз тогда, когда Володя женился на Ларисе. Он женился, и несчастная Полина решила уехать навсегда. Очень благородно с ее стороны. Господи, лучше бы она, Лариса, этого не слышала.

– Так что он будет деньги требовать, это точно. Дашка ему на фиг не нужна.

По всему получалось, что Нина права.

Ларисе очень хотелось спросить, какого черта Нина бросилась звонить ее мужу, прекрасно зная, что тот ничем Полине помочь не может. С какой стати? Он что, тоже им подружка, которой нужно немедленно сообщить о несчастье?

Лариса не спросила, конечно.

В комнате за время их отсутствия ничего не изменилось: Иван все так же сидел рядом с Полиной, что-то спрашивал, та что-то отвечала, и все же Лариса почувствовала, что беседа подходит к концу.

– Я подожду внизу, – заявила она Ивану.

Тот кивнул, Лариса ободряюще тронула Нину за руку и побрела вниз по лестнице. В подъезде никого не было, она прошла мимо почтовых ящиков, зачем-то заглянув в Полинин. Ящик был пуст. Какого черта она вообще здесь делает? Загудел лифт, Лариса задержалась у дверей, надеясь увидеть Ивана, и обрадовалась: это действительно оказался он.

– По-моему, ничего страшного, – резюмировала она. – Отец есть отец, ничего плохого ребенку не сделает.

– Я так не считаю, – он внимательно на нее посмотрел и почему-то усмехнулся.

– Но… мы ведь все равно вряд ли сможем отыскать девочку.

– Я попробую. – Иван пропустил ее вперед, выходя из подъезда.

Ну что же, пусть пробует. Чем скорее эта Полина уберется отсюда, тем спокойнее будет Ларисе. Она чувствовала, что длинная Нина ей не опасна, несмотря на ее рекламную красоту. Она не нуждается в сочувствии, и Володя едва ли станет о ней беспокоиться.

Беспокоиться… Лариса поежилась, почувствовав, что открыла главное в своем муже – он словно несет ответственность за всех, кто его окружает. За несчастную и очень красивую Полину, например. Дурак.

А на ней, Ларисе, он женился, потому что считал, будто она нуждается в его защите. «Мне спокойнее, когда я за тобой приглядываю…» Интересно, что ей теперь делать с этим его спокойствием? Корчить из себя несчастненькую? Что ей делать, если она больше всего на свете хочет, чтобы он всегда за ней «приглядывал», всю жизнь?

– Иван Юрьевич, – усевшись рядом с водительским местом, произнесла Лариса, покосившись на него. – Я оплачу вашу… ваш труд. Сколько?..

Ей было не жалко денег, она вообще легко относилась к деньгам. Легко их зарабатывала и легко тратила.

– Десять тысяч в день, – серьезно откликнулся он. – Будем надеяться, что управлюсь быстро.

Десять тысяч. Не хило оценивает свой труд Иван Юрьевич, не хило.

– У ближайшего метро меня высадите, – попросила Лариса.

Она не спросила, что он собирается делать, куда ехать и с кем разговаривать. Не догадалась. Да и какая ей разница?

Впрочем, разница есть, чем быстрее Иван найдет ребенка, тем раньше Полина окажется на ПМЖ, и можно будет вздохнуть свободно.

День начался не то чтобы совсем плохо, но и не слишком хорошо. Хотя утро оказалось солнечным, радостным, так и хотелось петь и крутится перед зеркалом. Татьяна и покрутилась немного, примеряя новый австрийский костюм. Костюм был куплен еще весной, в маленьком безумно дорогом бутике, когда она вместе с подружкой Юлькой привычно прогуливалась по магазинам. Воскресный шопинг был для Тани и Юльки обязательным ритуалом уже много лет. Когда-то давно они только примеряли роскошные вещи, потому что денег для таких покупок у них не было. Теперь деньги появились. У Татьяны – потому что она успешно делала карьеру, а у Юльки – потому что удачно находила спонсоров.

Когда-то она Юльке завидовала. Живет себе подруга припеваючи, не работает, с утра до ночи занята исключительно собой, как тут не позавидовать. Теперь Татьяна рассуждала иначе. У Юльки что впереди? Ничего хорошего. Молодость проходит, со «спонсорами» чем дальше, тем будет труднее. Профессии никакой, то есть диплом-то у нее имеется, да что от него толку, от диплома, если Юлька ни дня в жизни не работала. Одна надежда – замуж удачно выйти. Да и тут гарантии никакой – уведет какая-нибудь проворная красоточка мужа, и все. А проворные красотки с каждым годом подрастают.

Так что теперь пусть Юлька ей завидует. А завидовать есть чему – у Татьяны и зарплата солидная, и должность, и перспективы. Есть и еще нечто такое, чего Юлька понять не в состоянии, потому что никогда этого не испытывала, – власть. У Татьяны власть, конечно, не слишком большая, но и не маленькая. Начальник отдела многое может, например, отпустить сотрудника пораньше или вообще разрешить денек-другой дома посидеть. Те, кто поумнее и попроворнее, это хорошо понимают, с Татьяны пылинки сдувать готовы. Она может зарплату повысить или в должности. Правда, тут не все гладко, окладами и должностями главный инженер распоряжается, черт бы ее побрал, но про это подчиненным знать не обязательно.

Татьяна еще раз оглядела себя в зеркале и осталась довольна. Отличный костюм, девчонки обзавидуются. Улыбнулась своему отражению, брызнула на волосы новой туалетной водой и порадовалась собственному хорошему настроению.

Настроение подпортилось, когда она опять увидела Берсеньеву вылезающей из машины зама. Испортилось настолько, что в институт Татьяна не пошла, прогулялась сначала по расположенному рядом торговому центру. Только время потеряла, смотреть было не на что, а уж покупать – тем более.

– Здравствуйте, Танечка, – в лифте она оказалась вместе с табельщицей Антониной Ивановной.

– Здравствуйте, – кивнула Саморукова. Можно было бы напомнить Антонине, что уже двенадцатый час, давно пора находиться на рабочем месте, но Татьяна не стала, пожалела тетку.

– А что, Настя Берсеньева нового начальника раньше знала? – почему-то шепотом спросила Антонина, хотя в лифте, кроме них, никого не было.

– Дениса Геннадьевича? – удивилась Татьяна. – Нет, я сама их познакомила.

Хорошо удивилась, в меру равнодушно, в меру заинтересованно.

– Что-то быстро они сдружились, – продолжала шептать Антонина.

– А они сдружились?

– Наверное, если он ее по утрам на работу привозит.

Татьяна чуть улыбнулась и пожала плечами – это их дело, люди взрослые.

– Она ведь не замужем? Ее раньше молодой человек часто встречал… – Лифт остановился, и женщины вышли на пустую площадку.

– Не замужем. А молодой человек – это наш бывший однокурсник. Они с самого института живут не расписываясь.

– Не понимаю я этого, – вздохнула Антонина. – Если он жениться не хочет, зачем за него цепляться?

– Никто не понимает, – грустно улыбнулась Татьяна. – Настя, как влюбилась на первом курсе, так и ходит за ним как приклеенная. Мы ее даже жалели. Давно бы уж другого нашла.

– Так она и нашла, – улыбнулась Антонина. – Только что-то уж очень быстро, он всего неделю работает.

– Ну, если он зам генерального, лучше поспешить, кто-нибудь опередить может.

– Все-таки я от нее этого не ожидала. Такая скромная, тихая, и на тебе, не стыдится при всех из чужой машины вылезать.

– Ой, Антонина Ивановна! Ну кто теперь о приличиях думает? Нормальный древний способ обеспечить карьеру и зарплату.

Они еще немного потрепались, и Татьяна наконец-то вошла в свой кабинет, а то уже ноги затекли на каблуках.

Дружба Берсеньевой с Ракитиным ничего хорошего ей не сулила. Это плохо. Даже очень плохо. Во-первых, Ракитин будет продвигать свою подружку, это уж как пить дать. А куда ее двигать, если не на Татьянино место?

Во-вторых, у Берсеньевой язык хорошо подвешен, в том, что касается работы, естественно. Если она начнет появляться на совещаниях вместе с Татьяной, у руководства может сложиться неправильное мнение. А Ракитин наверняка будет ее таскать с собой.

В-третьих, если все прошлые «серые» выплаты можно списать на прежнее руководство, то впредь распоряжаться деньгами так же свободно Татьяна не сможет. И ведь не скроешь ничего, если Берсеньева протопала к заму дорожку.

Было еще и четвертое, самое обидное. Что бы Татьяна Федору ни говорила, а уходить из института не собиралась. Зачем? Кем она может быть в управлении? Каким-нибудь главным специалистом, и то если повезет. А здесь она начальница, причем настоящая, не только по записи в трудовой книжке. Здесь ей чай подают и пирожные покупают, а там, не дай бог, самой придется кому-нибудь что-нибудь подавать. Хорошо, если Федору, а если дуре какой-нибудь? К тому же здесь она давным-давно до конца рабочего дня не сидит, а там такое едва ли пройдет. Нет, вариант с переходом в управление ее не устраивал.

Но и в институте оставаться, если Берсеньева у зама в любимицах ходить будет, не годится. Подсидят, оглянуться не успеешь. Да и смотреть на счастливую парочку никаких сил нет.

Татьяна вздохнула, настроение было испорчено окончательно. Посмотрела в Интернете про погоду, потом прошлась по каталогам модной одежды, просто так посидела, ни о чем не думая, и стала звонить Федору.

– Да я совсем не за этим, – обиделась, когда тот с ходу стал оправдываться, что не смог еще дозвониться до ракитинской любовницы. – Я просто хотела тебя услышать. Я соскучилась. Федор, давай встретимся. Сто лет уже не виделись…

Произнеся это, Татьяна вдруг поняла, что действительно хочет увидеть Федора. И правда соскучилась. Ну а кроме того, она прекрасно знала, что «с глаз долой – из сердца вон» не на пустом месте придумано, и совсем не хотела проверять это на себе. Береженого бог бережет. Федор ей сейчас очень нужен, очень. Кроме него, ей обратиться не к кому, не через Интернет же работу искать, в самом деле, если, не дай бог, Ракитин решит от нее избавиться.

Он замялся, и Татьяна чуть не заплакала. Нервы ни к черту с этой Берсеньевой.

– Федор, ну хоть на пять минут, – взмолилась она. – Три дня выходных, неужели ты на пару часов вырваться не можешь?

– Танечка, мы собрались на дачу, – виновато признался он. – К нам гости должны приехать, я никак не могу. Я очень по тебе соскучился, но… не могу. Давай потерпим немножко, после Нового года будем каждый день видеться.

Как будто она под словом «видеться» имела в виду встречи на работе! Странно, Татьяна отлично знала, что Федору с ней очень хорошо в постели. Очень. Но почему-то инициатором их свиданий всегда приходилось выступать ей.

– А сегодня? Сегодня ты сможешь? Давай уйдем с работы прямо сейчас, я не доживу до Нового года.

– Давай, – сразу отозвался он. – Я тебя очень люблю, Танечка.

Она положила трубку и радостно замурлыкала прицепившийся с утра мотивчик. Набрав новый номер, Татьяна повелительным тоном сказала:

– Мам, раньше одиннадцати дома не появляйся. И позвони, когда будешь подъезжать.

Лариса позвонила не вовремя. Ракитин спустился на первый этаж в буфет за сигаретами, а когда, купив их, подошел к лифтам, увидел Саморукову. Первой мыслью было не дожидаться лифта, подняться к себе в кабинет по лестнице, но это выглядело бы совсем глупо, и он, вежливо раскланявшись с Саморуковой, остался стоять. Тут и затрясся телефон у него в кармане.

– Да, Лар, – проговорил он, отвернувшись от Татьяны.

– Ракитин, возьми деньги, – попросила Лариса. – Возьми, мне совершенно некому их пристроить.

– Какие деньги? – не понял он, вошел в подошедший лифт, покосился на Саморукову и опять отвернулся, она смотрела на него с таким жадным любопытством, что он опешил.

– Бюджетные. Ракитин, ты что, забыл?

– Нет. Я не забыл. Понимаешь, я не уверен, что мы сможем их освоить…

– Да ладно, – перебила она. – Не сможете и не сможете. Подумаешь! Я же тебе акты все равно подпишу.

– Ларис, не знаю, – сомневался он.

– Возьми, Ракитин, – устало проговорила Лариса. – Мне некогда возиться с этими деньгами.

– Ладно, – сдался он, вышел из лифта, не посмотрев на Саморукову, и сунул телефон в карман.

Деньги брать нельзя. Разработчики и так загружены полностью, да еще Настя уходит в отпуск. Но и отказать Ларисе он не мог. В крайнем случае, сделает сам, решил он.

В четыре часа он решил, что можно отправляться домой, все-таки предпраздничный день. Что это за праздник такой – День народного единства, Ракитин не понимал и относился к нему так же, как и все остальные – как к лишнему выходному дню. То есть понимал, конечно, что 7 ноября нужно было срочно чем-то заменить, когда советская власть оказалась «тоталитарным режимом», но почему четвертое, а не пятое или шестое, так и не уразумел. Не поленился, посмотрел в энциклопедии – пятого День разведчика. Четвертого был праздник Казанской иконы Божьей Матери, но ведь у нас церковь отделена от государства, объявлять выходным церковный праздник по меньшей мере странно.

В проектном отделе оставалась одна Настя, уныло раскладывала пасьянс, покачиваясь в кресле.

– Я боялась, что ты не придешь, – прошептала ему в ухо, когда он обнял ее вместе с креслом.

– Как это не приду? – не понял он и даже отстранился, заглянув ее в глаза.

– Не знаю, – она уткнулась лбом ему в живот. – Просто боялась, и все.

– Я не могу к тебе не прийти, – он снова обнял Настю и зарылся носом в ее волосы. – Мне нечего без тебя делать.

– Где? – уточнила она. – На работе?

– Нет, – серьезно пояснил он. – Вообще в жизни.

– Раньше ты же находил, что делать. – Ей очень хотелось слушать то, что он говорит.

– Раньше это был не я. Я настоящий только с тобой. Пошли, – он потянул ее, поднимая с кресла, и поцеловал напоследок.

Если бы не нападение в подъезде, она шла бы сейчас к Боре, так и не узнав, что такое настоящее счастье. Вернее, просто счастье, потому что ненастоящего счастья не бывает.

– Насть, – уже подъезжая к ее дому, вспомнил Ракитин. – Мы сможем выполнить еще один проект до конца года? Небольшой, для типового объекта?

– Сможем. – Для него она сделает все, даже если придется не спать ночами. – Что за проект?

– У Ларисы, у моей одноклассницы, – ты ее видела, есть бюджетные деньги, которые срочно нужно списать.

– Сделаем, – пообещала Настя, хотя про одноклассницу ей слышать было неприятно.

Пообещала и вспомнила, что собирается увольняться. Впрочем, ей не хотелось думать про дела, ей ни о чем и ни о ком, кроме него, не хотелось думать.

Звонок в дверь раздался, едва они успели поужинать. Ужин получился скудным: жареная картошка, колбаса и маринованные огурцы – она давным-давно не ходила в магазин, а Ракитин только сейчас вспомнил о том, что продукты нужно время от времени покупать. Впрочем, скудный ужин его вполне устроил. Он даже мог совсем обойтись без ужина.

– Дима? – открыв дверь, удивилась Настя.

– Привет, – бросил ей участковый, а подошедшему Ракитину пожал руку. – Я тут нарыл кое-что.

«Нарыл» Воробьев список сотрудников загадочной фирмы «Сотус».

Настя внимательно вчитывалась в незнакомые фамилии.

– Никого не знаю, – твердо сказала она, отложив принтерный лист со списком. – И фирму такую не знаю.

– У тебя дядька бизнесмен, – подсказал Дима. – Это не его фирма?

– Нет, конечно. Его фирма называется ЗАО «Магиста».

– Все-таки спроси у него. Может, он про такую слышал. Спроси, Насть, надо искать концы.

– Спрошу, – пообещала она. – Но… это ерунда какая-то.

Ракитин не мог оторваться от списка, даже когда за Воробьевым закрылась дверь. Информации была стандартная: имена-отчества, фамилии, годы рождения, должности да домашние адреса. Сотрудников в фирме было немного, всего семнадцать человек.

– Настя, – попросил он. – Включи комп.

Денис внимательно изучал карту, сверяясь со списком. Если предположить, что неизвестный на «Форде» ехал вчера домой, то подходят три человека. Трое жили в той стороне, где он пытался догнать темный «Форд». Еще один адрес подходил, но там жила женщина, а она никак не могла напасть на Настю. Или могла?

Вообще-то адрес в отделе кадров и фактическое место проживания вполне могут не совпадать. Далеко не все живут там, где прописаны.

– Я уеду ненадолго, – решил Ракитин, выключая компьютер.

– Куда? Ты хочешь проверить, что это за люди? Денис, ну что за глупость.

– Нет, – не стал вдаваться он в подробности. – Я хочу сделать другое.

– Что?

– Я хочу найти машину.

– Я с тобой.

– Нет, Настя, – твердо сказал он. Ему было спокойнее, когда она находилась дома. В безопасности. – Ты будешь мне мешать. Я быстро. Я только посмотрю, нет ли где этого «Форда», и сразу вернусь.

– Только посмотришь, и все?

– Да.

– Ну… хорошо, – согласилась Настя. – Только ты поскорее, ладно?

– Угу, – пообещал он.

Ей очень не хотелось, чтобы он уезжал. И вместе с тем Настя понимала, что он уедет, несмотря на все ее возражения, так как считает это необходимым.

Боря бы не поехал. Или поехал, но вместе с Настей, потому что один он терялся в любой сложной ситуации. Как маленький.

Прошлой осенью Настя с Борей однажды провели выходные на даче. Ходили за грибами, жгли опавшие листья, пили вино, глядя на веселый огонь в печке. В воскресенье, собравшись уезжать, на крыльце соседнего дома увидели пожилую соседку Карпушину, тяжело опирающуюся о дверной косяк. Поздоровались, перекинулись несколькими словами, а через день узнали, что Карпушина той же ночью умерла.

Еще через несколько дней Боря открыл дверь квартиры сыну той самой соседки, и как-то само собой получилось, что разговаривать с молодым Карпушиным пришлось подошедшей Насте, а Боря сразу спрятался за ее спиной. Никаких претензий Карпушин никому не предъявлял, да и какие могли быть претензии… Просто Настя и Боря были последними, кто видел его мать в живых, и ему хотелось их об этом расспросить. Потом они все вместе пили чай на кухне, и Боря рассказывал, что женщина показалась ему бледной, а больше ничего необычного он не заметил. Настя никакой особой бледности не заметила и больше молчала.

Ей было неприятно, что Боря спрятался за ее спину. Так неприятно, что она постаралась поскорее об этом забыть. И все-таки раньше Борина… несамостоятельность вызывала у Насти понимание и сочувствие.

А теперь было просто противно вспоминать.

Она могла прожить с ним всю жизнь и не встретить Дениса.

Схожу в супермаркет, решила Настя. Она уже оделась, но сбросила куртку, достала с книжной полки старую записную книжку, полистала и набрала номер.

– Ирочка, ты можешь со мной поговорить минутку?

– Могу, конечно. Что случилось? – Настя давно не звонила домой главному инженеру.

– Ничего не случилось. Скажи, пожалуйста, ты показывала Игорю фотографии, которые мне переслала?

– Нет, – удивилась Ирина. – Я вообще никаких фотографий ему не показывала.

– А почему ты решила, что он интересуется Алей?

– Мы с твоей мамой смотрели старые снимки на ее последнем дне рождения. Я тогда пришла пораньше, помогала на стол накрыть. Игорь с Леной тоже рано приехали, стол был уже накрыт, делать было нечего, мы стали смотреть альбом, и Игорь к нам подсел. Потом спросил про Алю, кто она такая. Потом приехали вы с Борей, и мы сели за стол.

– Только и всего? Я решила, что он действительно… заинтересовался.

– Он заинтересовался. Почему-то из всех женщин его привлекла именно Аля. А там было много разных дам. Мы с твоей мамой на экскурсиях с подругами, с которыми давно связь потеряли. Какие-то групповые снимки. А Игорь выбрал почему-то одну Алю.

– Выбрал – это как? Просто спросил, кто она такая?

– Чем-то его Алины фотографии привлекли. Он рассматривал только их еще до того, как узнал, что это Левина первая жена. Не знаю, мама заметила или нет, а мне это бросилось в глаза.

– А потом он про Алю расспрашивал?

– Да нет, в общем-то. Потом все сели за стол, и разговор пошел общий.

– Спасибо, Ирочка. С наступающим.

– Спасибо, – засмеялась Ирина, – тебя также. Какие планы на выходные?

– Никаких. Отдыхать буду.

– Ну и правильно.

Настя натянула куртку и отправилась за покупками.

Соседка Алла уже успела приготовить отличный обед. Лариса, здорово проголодавшаяся за время поездки к дурам, потерявшим ребенка, с удовольствием втягивала носом восхитительные запахи, открывая крышки кастрюль.

– Володя, ты обедал?

– Нет, – муж приковылял на кухню и улыбнулся, глядя на голодную Ларису.

Он улыбнулся, а у нее сразу пропал аппетит – он улыбнулся через силу, изо всех сил стараясь скрыть тревогу, но это у него получалось плохо. Наверное, еще несколько дней назад она этого не заметила бы, теперь Лариса замечала в нем все. Как в Ракитине.

Почему-то злость и обиду на мужа, думающего о совершенно чужих девках и о чужом ребенке, Ларисе захотелось выплеснуть на Ракитина. Наверное, потому что она потратила на него жизнь, а ему нет дела до ее проблем и до нее самой.

Не было бы Ракитина, Лариса занималась бы мужем и никогда бы не пропустила появления в его жизни какой-то там Полины.

– Иван надеется найти девочку, – буркнула она, доставая тарелки. – Садись.

– Ларочка, – Володя осторожно погладил ее по плечу. – Я люблю тебя.

– Садись. – Ей захотелось разбить о стену красивую итальянскую тарелку.

Она не может скрыть ревности, и он ее жалеет. Мерзость какая.

– Не брыкайся, мне больно, – улыбнулся он, целуя ее в шею.

Или в самом деле любит?

Аппетит из-за чужого горя у Володи не пропал, Лариса почти успокоилась, глядя с удовольствием на обедающего мужа.

Вымыв посуду, послонялась по квартире, попробовала посмотреть телевизор и сразу выключила: передачи были такие, будто кто-то специально хотел отбить охоту у населения включать телевизор.

Заглянула к мужу: тот полулежал на диване с ноутбуком, Лариса не стала ему мешать. Подумала, достала телефон из сумки и набрала номер Ивана.

– В квартире урода этого никого нет, – доложил он. – Я узнал, у его бабки есть дом в деревне. Сейчас туда поеду.

– Я с вами, – решила Лариса.

Перспектива самой отдать ребенка убитой горем матери казалась ей заманчивой, Володе наверняка это понравится. И у Полины лезть к ее мужу охоты поубавится, совесть же какая-то должна быть. Да она будет молиться на Ларису всю оставшуюся жизнь.

Вообще-то не похоже, чтобы Полина очень уж лезла к Володе, но сейчас Лариса об этом забыла.

– Нет, – отрезал Иван. – Ехать за вами – это час потерять как минимум, а то и больше. А девочка с наркоманом…

– Не надо ничего терять. Диктуйте адрес, я сама доеду.

Место оказалось хорошо знакомым, недалеко от Ларисиной дачи. В детстве она проводила там все лето и окрестные деревни знала отлично.

Ехать имело смысл на электричке – впереди три дня выходных, наверняка дороги из Москвы забиты машинами, хоть и поздняя осень.

– Володя, – крикнула Лариса, обуваясь, – я ухожу.

– Куда? – он вошел в прихожую, держась за стену.

У них было не принято спрашивать, куда она уходит. Лариса сама установила такие правила. Сейчас она была благодарна ему за то, что спросил.

– Иван узнал, у этого… отца девочки есть дом за городом. Я тоже хочу поехать.

– Зачем? Он наверняка сам справится, твой Иван.

– Иван не мой, – Лариса потопала новыми сапожками. Сапожки были модные, кожаные. Лариса подумала, не найти ли старые, прошлогодние, все-таки она едет в деревню, но решила не переобуваться. Черт с ними, с сапогами. – Я поеду.

– Сама никуда не лезь, – предупредил муж.

Лариса кивнула, и он аккуратно и легко обнял ее, обнять по-настоящему ему было больно.

Она никому его не отдаст.

Лариса не ездила на электричках бог знает сколько лет, она даже не сразу сообразила, как сунуть билет в автомат, чтобы пройти на платформу. Электричка шла битком набитая, но Ларисе повезло, еще в черте города освободилось место, и она пристроилась рядом с какой-то теткой, судорожно вцепившейся в тележку с сумкой.

В вагоне было душно, разболелась голова. Когда-то они с Ракитиным часто ездили к ней на дачу. Она звала, он соглашался. Тогда у них еще не имелось своих квартир, а снимать было дорого, и возможность побыть вдвоем казалась настоящим счастьем. Для нее, для Ларисы. Для него это было просто приятное времяпрепровождение.

Зачем она цеплялась за него всю жизнь? Ведь знала же, что он ее не любит.

Она могла быть счастливой с Володей, а думала только о Денисе.

Сейчас она думала о Ракитине совсем не так, как раньше. Теперь она его ненавидела. Ненавидела за то, что ревнует Володю так, что даже не может этого скрыть. За то, что мечтает, чтобы красотка Полина навсегда исчезла с Володиных глаз, и боится, что не исчезнет. И вынуждена трястись в переполненной электричке. За то, что у нее нет и уже не будет детей. За все.

Даже за то, что ей пришлось снова предлагать ему бюджетные деньги, а он нехотя согласился. Как будто сделал ей одолжение.

Лариса чуть не застонала, подумав, что всю жизнь так было: он делал ей одолжение, принимая ее любовь.

Она была рядом с ним, поддерживала его, когда его матери поставили страшный диагноз, а потом радовалась вместе с ним, когда диагноз не подтвердился. Она ухаживала за ним, когда он заболевал, бегала в аптеку и варила ему бульоны. Лариса никогда не думала, что он пожалеет для нее час свободного времени, когда она будет стоять перед ним растерянная и жалкая, как позавчера у его института.

До нужной остановки ехать было еще минут десять, но Лариса вышла в холодный тамбур. Какие-то молодые парни пили пиво, курили, негромко матерились. По ней скользнули равнодушным взглядом и отвернулись: старовата она для них. Она для всех старая, кроме Володи. «На самом деле ты потерянная маленькая девочка, которая изо всех сил старается казаться взрослой…»

Лариса шагнула на платформу и остановилась, вдыхая свежий осенний воздух. Листва почти облетела, сквозь пристанционную лесополосу просвечивали крыши ближайших домов, пахло осенью, прелыми листьями, мхом. Было удивительно спокойно и тихо, но у Ларисы почему-то тревожно сжалось сердце.

– Я на станции, – достав телефон, сообщила она Ивану.

Хорошо, что она поехала на электричке – Иван еще не доехал. Пробки.

– Господи, как я соскучилась! – Татьяна повисла на Федоре, не давая ему раздеться. Опомнилась, отпустила холодный плащ и радостно засмеялась: – Раздевайся.

– Радость моя, – притянув ее одной рукой, прошептал он.

– Раздевайся, раздевайся, – поторопила Татьяна, мимоходом оглядев себя в зеркале. Новый домашний брючный костюм был куплен в ЦУМе и стоил сумасшедших денег, но и выглядел так, что никаких денег не жалко. Сначала ей казалось, что сиреневый с черным мрачноват для дома, а теперь она видела, что в самый раз. Костюм шикарный, жаль, Федор не оценит. Он, как и большинство мужиков, в тряпках ничего не понимал.

– Ты есть хочешь?

– Нет. Не знаю, – снова притянув ее к себе, прошептал он ей в ухо. – Потом.

Татьяна поморщилась, уткнувшись лицом ему в плечо, – он все время шептал, находясь у нее дома, как воришка, и ее это здорово раздражало. Конечно, у нее хватило ума скрыть раздражение, это, в конце концов, не единственное, что ее в нем раздражало.

– Фе-одор, – прошептала Татьяна, когда он, подняв ее на руки, понес в спальню. Он неплохо ориентировался в ее квартире.

Ужин у них получился отличный, мама успела наготовить всяких вкусностей, даже его любимые тушеные баклажаны. Татьяна когда-то мимоходом отметила, что Федору понравились ее баклажаны, и мама запомнила. Умница.

– Я просто жду не дождусь, когда мы будем вместе работать, – признался он, с удовольствием запивая прекрасную еду отличным вином, купленным им по дороге. – Кстати, я разговаривал с Ларисой Шелеховой.

Он вздохнул, ему было неприятно звонить не слишком знакомой женщине на мобильный. На работу – другое дело. А на мобильный… Конечно, номер Лариса дала ему сама, но беспокоить ее он никогда бы не стал, если бы его не просила об этом Таня. Он опять вздохнул, глядя на улыбающуюся, сидящую напротив женщину. Протянул руку и погладил пухлые пальцы. Раньше ему очень нравились ее пальцы с длинными бордовыми ногтями, а сейчас ее руки почему-то показались похожими на кошачьи лапы. И вся она вдруг показалась ему похожей на сытую кошку.

– Да-а? – оживилась Татьяна, осторожно высвобождая руку. – Расскажи.

– Я сказал, что одна моя знакомая ищет работу. Как ты и просила. В общем, в понедельник можешь ей позвонить. То есть не в понедельник, а… какой там день будет рабочим после праздников? Воскресенье. Начиная с воскресенья она должна быть в офисе. С этими переносами выходных одна морока.

– Да, – согласилась Татьяна. – Я тоже терпеть не могу длинную неделю.

Вообще-то ей как раз нравились длинные выходные. А то что же получается? В четверг праздник, а в пятницу опять трудиться? Глупость какая. Ну а длинная рабочая неделя… Так в середине недели можно денек отдохнуть. Сказать, что голова болит, или простудилась, или еще что-нибудь. Да ей и придумывать что-то совсем необязательно, скажет табельщице, что ее завтра не будет, и все дела. Никто ничего спросить не посмеет.

– Таня, так все-таки зачем тебе Лариса?

– Мне просто хочется на нее посмотреть. Мне любопытно, какая у Ракитина подруга.

– Таня…

– Федор, – перебила его она. – Ну ты же знаешь, что я тебя не подведу. Я никогда ничего не сделаю тебе во вред. Просто поинтересуюсь, что она может мне предложить, и все. К тебе это не имеет никакого отношения.

– Я боюсь не за себя, а за тебя. Я не хочу, чтобы ты влезала в какие-то авантюры.

– Когда это я влезала в авантюры? – искренне удивилась Татьяна.

Он виновато засмеялся. На авантюристку она действительно не походит. Она похожа на очень расчетливую и хитрую женщину. Ему вдруг захотелось оказаться где-нибудь подальше от нее, от этой квартиры, от вкусной еды и великолепного вина.

– Скажи, пожалуйста, – задумалась Татьяна. – Если заключить договор, а работу не выполнить, что будет?

– Как это не выполнить? – не понял он.

– Ну-у… Сделать некачественный проект?

– Ничего не будет. Заказчик напишет замечания, проект исправят, и все.

– А если заказчик вообще откажется принимать такой проект?

– Так не бывает. Разумные люди стараются не наживать себе врагов. В крайнем случае, заказчик больше не будет обращаться к этому исполнителю. У нас девяносто процентов работ халтурные. Ну, не девяносто, так пятьдесят. И ничего, все трудятся, зарплату получают.

Он говорил и понимал, что ей это совершенно неинтересно. Ее волнует только то, что касается ее лично, и ничего больше.

– Я пойду, Танечка, – он слегка отодвинул тарелку, подумал, налил себе вина и залпом выпил.

– Иди, раз надо, – она не стала его задерживать.

Она получила от него все, что ей нужно на данный момент.

Он надел пиджак и наклонился над ней, целуя в волосы. На бледно-голубой рубашке у самого галстука отчетливо виднелось неяркое пятнышко от губной помады. Жена заметит, не может не заметить. Татьяна грустно улыбнулась и попросила:

– Приезжай почаще, Федор. Мне без тебя плохо.

На улице было безветренно, отвратительный московский воздух казался чистым, и Настя с удовольствием медленно шла через двор, а у угла дома едва не столкнулась с молодым человеком, совсем незаметным за еще не полностью облетевшими кустами сирени.

– Ты что здесь делаешь? – прошипела Настя, узнав Анатолия. Толю-Толика-Толяна.

– Домой иду, – удивился он, засмеялся и кивнул в сторону соседних домов. – Я здесь живу. А ты что подумала?

Настя почувствовала, что заливается краской, и разозлилась на себя еще больше, чем минуту назад на Толю.

– На самом деле я очень хотел за тобой поухаживать, – сообщил он, заговорщицки наклонившись к ней. – Но раз ты меня отшила, не буду.

– Извини, – Настя попыталась его обойти, но он легко удержал ее за рукав.

– Раз уж ты меня спросила, я тоже спрошу. Куда направляешься-то?

– В магазин.

– На угол? – оживился он.

Он действительно живет где-то неподалеку, только местные жители называют большой супермаркет, расположенный на перекрестке улиц в нескольких минутах ходьбы, магазином «на углу».

– Я тоже схожу, – решил он и на всякий случай спросил: – Не возражаешь?

– Нет, – улыбнулась Настя, от его присутствия ей почему-то стало легко и весело, как в ранней юности.

– Ты давно здесь живешь?

– Давно.

– Странно, что я тебя раньше не видел. Я думал, что всех красивых девушек в районе знаю.

– Толя!

– Ладно-ладно, – засмеялся он. – Не буду. Ты не красивая девушка.

– Сейчас один пойдешь, – пригрозила Настя и засмеялась.

Она давно не шутила с молодыми людьми, она много лет спешила домой к Боре.

Супермаркет открылся недавно и располагался в новом высотном доме. Местная общественность долго и безуспешно сражалась с властями против строительства этого дома, возведенного на месте небольшого скверика. Раньше в скверике по утрам гуляли молодые мамы с детишками, ближе к вечеру стайками собирались подростки, а еще позже жители старались через скверик не ходить, потому что туда стекались местные алкаши. И все-таки, несмотря на алкашей, жители сквер любили, и Настя любила и, идя домой от метро, с удовольствием проходила по узким дорожкам между кустами сирени и боярышника.

Дом построили, конечно. Прилегающую территорию обнесли забором, оставив совсем узкий проход для тех, кто не имел счастья жить в элитной новостройке. Один из углов дома отвели под супермаркет, куда поначалу заходили только редкие прохожие. Постепенно жители к магазину привыкли, покупателей стало заметно больше. Настя тоже привыкла.

Сейчас народу в магазине оказалось немного. Настя прошлась между полок привычным маршрутом, наполняя магазинную тележку.

– Бери больше, я донесу, – предложил Анатолий. Сам он почти ничего не взял, кроме бутылки минеральной воды и пакета сока.

Сумки действительно оказались тяжелыми. Он легко подхватил их и бодро зашагал, замедлив шаг, только когда увидел, что Настя отстает.

– Муж дома? – у самого подъезда спросил он.

– Нет. – Настя порылась в сумке, доставая ключи.

– Это хорошо, – он опять засмеялся. – По крайней мере, никто с лестницы меня не спустит. Разве что ты опять.

– Извини. Я была не права. Спасибо тебе.

Ключи наконец-то нашлись, но тут из подъезда вышла соседка Эмма Владимировна с песиком на руках.

– Из магазина, Настенька?

– Да, – Настя погладила собачку. – Добрый вечер, Эмма Владимировна.

Соседка улыбнулась и одобрительно кивнула, внимательно и приветливо оглядев Анатолия.

Странно, но от веселого настроения почти мгновенно ничего не осталось. Настя тряхнула головой, отгоняя недобрые тревожные мысли.

– Спасибо, Толя. – Она решительно перехватила сумки со своими продуктами и, не оглядываясь, вошла в подъезд.

Дома тревога отпустила. Настя разобрала покупки, постояла у окна, рассеянно глядя на огни противоположного дома, вздохнула и направилась к телефону.

– Извините, Галина Антоновна, здравствуйте, это Настя Берсеньева. Я ни от чего вас не отрываю? – спросила она у бывшей сослуживицы.

– Не отрываешь, – весело ответила Галина. – Я рада тебя слышать, Настюша.

– Инна Марковна говорит, вы Альбину Кирсанову хорошо знали…

– Ты по поводу вчерашних фотографий? – перебила ее Галина. – Кстати, откуда они у тебя?

– Ирина Анатольевна дала. Они подруги с моей мамой. Дело в том, что Альбина была женой моего дяди…

– Я помню твоего дядю, – опять перебила Галина и, помолчав, констатировала: – Не устаю удивляться, как поразительно тесен мир. Я помню твоего дядю, он приходил ко мне после смерти Али.

– Галина Антоновна, – взмолилась Настя. – Расскажите мне, пожалуйста, и про Алю, и про дядю.

– Зачем тебе, Настя? – мягко спросила пожилая женщина. – Зачем? Али давно нет в живых. Пусть все ее тайны останутся при ней.

– Галина Антоновна, мне почему-то тревожно, – призналась Настя. – Дядя потом еще раз женился… В общем, сейчас его приемный сын заинтересовался той давней историей. Не знаю почему, но я… беспокоюсь. Тот человек на фотографии, которого Инна Марковна не смогла узнать, был Алиным любовником, да?

– Подожди. Какое дело твоему брату до первой жены его отчима?

– Не знаю. Не знаю и хочу разобраться.

– Вот что, Настя… Кому другому я бы не сказала, а тебе, пожалуй, расскажу. Думаю, что ты это никому во вред не используешь. Только помни, что это тайны человека, который не может нам с тобой ответить. Да, это был Алин любовник. Во всяком случае, она так говорила. Вообще-то, мужичок был дрянь дрянью. То есть внешне он был как раз очень даже хорош. Высокий, спортивный, язык подвешен. У нас была комсомольская учеба, он нас курировал от райкома комсомола. Днем говорил правильные слова про моральный облик, а вечером смотрел на девчонок маслеными глазками и облизывался, как мартовский кот. А был женат, между прочим.

– Фамилии его вы не помните?

– Нет. Фамилии не помню, а звали его Сергеем. Алю он присмотрел в первый же вечер. А может, это она его присмотрела. В общем, каждый вечер они уходили гулять в лес. Никого особенно не стеснялись. Алька хвасталась, что он бросит семью и они поженятся, я в это не верила, и она очень злилась.

– Почему вы не верили?

– Потому что то, что он законченный карьерист, было написано у него на лбу крупными буквами, а бросить семью в советское время для райкомовского работника означало погубить свою карьеру. Я оказалась права, мы вернулись в Москву, и все разговоры о новом замужестве прекратились. Она даже стала меня избегать, наверное, боялась, что я дяде твоему расскажу, мы ведь жили недалеко друг от друга. Встречались иногда на улице. Альке очень повезло с твоим дядей, даже непонятно, как она его подцепила. Ведь не красавица, а дура так просто редкостная. А по нему сразу было видно, что человек порядочный. Он сейчас-то чем занимается?

– У него свой бизнес.

– Не бедствует?

– Нет, – засмеялась Настя. – Не бедствует.

– Тогда, конечно, все было по-другому. Тогда он был инженером, денег получал мало, как мы все. Вот Аля себе и подыскивала кого-нибудь побогаче. Но с Сергеем она промахнулась, он бы никогда на ней не женился, даже если бы был свободен. На кой черт она ему? Была бы писаная красавица, и то неизвестно, женился бы или нет. Такие, как он, женятся с большой выгодой и никак иначе. Он тогда проговорился, что приезжий. Значит, сумел в Москве прописаться, а это очень непросто. Ловкий малый, это было видно сразу.

– Галина Антоновна, вы верите, что Аля могла покончить с собой?

– Нет. Тогда не верила и сейчас не верю. И в несчастный случай не верю. Сама подумай, ну как взрослый человек может выпасть из окна?

– Вы думаете, ее убили?

– Не знаю, Настя.

– А когда дядя к вам приходил, он про что спрашивал?

– Про Сергея, – сразу ответила Галина Антоновна. – Он уже откуда-то знал, что у Али случился пламенный роман. Но я ничего ему не сказала. Ничего. – Галина Антоновна помолчала и, когда Настя уже хотела прощаться, медленно добавила: – Я не сказала и самого главного, что я видела Сергея около Алиного дома в день ее смерти. Если бы ко мне кто-то из милиции пришел, я бы все рассказала. А твоему дяде… Зачем?

Настя попрощалась, положила трубку и не сразу поняла, что ей страшно. Почти так же страшно, как несколько дней назад на лестнице, когда ее душил неизвестный мужчина.

Ракитин проложил маршрут неудачно. Прикидывал и так и этак, хотел объехать все четыре адреса побыстрее, а вышло, что к последнему приехал, когда уже совсем стемнело. Все близлежащие к нужным домам дворы Ракитин обходил тщательно, но время ушло не столько на это, сколько на дорогу – казалось, что этим вечером машин на улицах не в два раза больше, чем обычно, а черт знает во сколько.

На этот раз ему повезло, он припарковался удачно. Оставил машину где смог, а оказалось, что не только у нужного дома, но даже у нужного подъезда. Ракитин посмотрел на окна панельной девятиэтажки, потом зачем-то на бумажку с адресами, хотя прекрасно помнил и номер дома, и номер квартиры. Опять взглянул на окна, понимая, что вычислить нужные ему не сможет. Собственно, пока в этом не было необходимости.

От сидения в машине неприятно затекли ноги, он потоптался и медленно двинулся вдоль дома, внимательно разглядывая припаркованные машины. Он не представлял, что станет делать, когда и здесь не найдет «Форда», только чувствовал, что опасность, угрожавшая Насте, реальная и страшная, и защитить ее, кроме него, некому. От беспомощности стало противно, даже подташнивало.

Ракитин дошел до конца дома. Рядом светился огнями небольшой магазинчик. Он зашел внутрь, купил бутылку газированной минеральной воды и выпил ее, стоя на крыльце. Лариса утверждала, что пить газированную воду исключительно вредно, она вообще очень бережно относилась к своему здоровью и Ракитина приучала. Он выбросил пустую бутылку в урну, пожалел, что не спросил Ларису, как чувствует себя ее муж, и тут же забыл и о муже, и о Ларисе.

Вернулся к дому, где проживал сотрудник загадочной фирмы, и вошел во двор, стараясь не пропустить ни одной стоявшей там машины.

Двор был темным и каким-то унылым, даже собачников не наблюдалось. Ракитин дошел до середины здания и остановился у почти облетевших кустов, доставая сигарету. Он не успел ничего почувствовать, когда на его голову обрушился кусок ржавой железной трубы. Он не чувствовал ничего и потом, падая на холодную ноябрьскую землю.

Ждать Ивана пришлось долго, минут двадцать. Лариса прогуливалась вдоль дороги, ведущей к деревне, отходя ближе к растущим по обочинам деревьям, когда мимо проезжали машины. Чтобы не приняли за искательницу приключений. Впрочем, искательницам приключений на этой тихой дороге делать нечего, им нужно на трассу, к придорожным ресторанчикам и магазинам. Да и поздно Ларисе подаваться в «ночные бабочки», она же не Ракитин, у которого все еще впереди: и семья, и любовь, и дети. Она усталая немолодая женщина, вокруг мужа которой вьются молоденькие красотки.

Странно, но с той минуты, когда она увидела Полину в больничном коридоре, вся ее болезненная любовь к Ракитину исчезла, словно до этого Лариса смотрела на мир через запотевшие очки, а потом их протерла. Она не заметила, как за недолгое время последнего замужества обрела то, чего никогда не было в ее жизни, – тыл. С Володей у нее появился тыл, которого она никогда до этого не знала, о котором никогда не мечтала, но потерять его сейчас ей было страшнее всего на свете.

А ведь она вполне могла проглядеть свое законное счастье, достаточно вспомнить понурые плечи красотки Полины у палаты реанимации. Что бы там Володя ни говорил, а влюблена Полина в него, и никто Ларису в обратном не убедит. И Володя к Полине относится лучше, чем Ларисе хотелось бы, и кто его знает, что бы могло получиться, если бы она по-прежнему была занята Ракитиным.

Вспоминать о Денисе было больно, Ларисе даже казалось, что у нее начинает болеть сердце, когда что-нибудь напоминает о нем. Больно не потому, что он смотрел на незнакомую девку, как когда-то на Ленку Миронову, и даже не потому, что не провел с ней вечер, когда она его об этом просила. Больно потому, что, занятая Ракитиным, она могла потерять Володю.

Человеку нужно, чтобы его любили. Если он не чувствует любви дома, он обязательно будет искать любовь на стороне, даже не желая этого. Она могла по-прежнему жить одним Ракитиным и остаться ни с чем. И опять, как недавно в электричке, Лариса почувствовала такую ненависть к Денису, что застонала сквозь стиснутые зубы.

Упрекать надо было себя, но на это мало кто способен.

Иван затормозил медленно и плавно. Только садясь в машину, Лариса заметила, что новые сапоги все в грязи, постучала ногами, чтобы не пачкать салон, и отчаянно пожалела новую обувь.

Деревня производила приятное впечатление: чисто, спокойно, аккуратные заборы, веселые светящиеся окна. Нужный дом прятался за сплошной высокой металлической оградой. Иван, стукнув несколько раз в глухую калитку, не дождался ответа и шарахнул так, что калитка распахнулась настежь. Может быть, просто была не заперта.

До крыльца небольшого деревянного дома было рукой подать, метров десять. В приоткрытую дверь на них смотрела толстая тетка в накинутом на плечи пуховом платке, смотрела испуганно и со злостью, и Лариса безошибочно угадала, что ребенок здесь.

– Где девочка? – Иван мгновенно очутился возле тетки, пока Лариса приближалась по грязной дорожке.

– Вы кто? – кашлянув, спросила тетка. – Какая еще девочка?

Со стороны соседского участка забор был редкий, из железных прутьев. Он окружал всю территорию, на которой стоял огромный двухэтажный кирпичный дом. Ларисе всегда казалось, что сплошными заборами окружают именно такие дома, а здесь было все наоборот. Дверь соседского дома открылась, на крыльце появился мальчишка лет восьми и стал внимательно и бесцеремонно разглядывать и Ларису, и Ивана, и тетку в пуховом платке.

– Где девочка? – Иван напирал на тетку, та отступала, и все они очутились в небольшой, очень чистой кухне.

Лариса вытерла ноги о небольшой половичок, а Иван не стал, так и топтал грязными ботинками стерильный деревянный пол.

– Нету здесь никакой девочки. – Хозяйка дома плюхнулась на табуретку и вдруг зло и жалобно заплакала. – Нету, хоть обыщите.

– Я не говорю, что она здесь, – сказал Иван, наклонившись над ней, и от его тона у Ларисы по спине пробежали мурашки. Интересно, где он раньше работал? Уж не в гестапо ли? – Я спрашиваю, где она?

– Да какая девочка-то? – никак не хотела сдаваться тетка и испуганно сжалась.

– Так, – распрямился Иван. – Мне надоело. Тебе что, в тюрьму захотелось? Так это запросто. Сейчас позвоню, и пойдешь на казенные харчи вместе с сыночком. Документы, быстро.

Хозяйка дома метнулась к комоду, задвигала ящиками и протянула паспорт в потертой обложке.

– Топилькина Клавдия Ивановна, – медленно, как полуграмотный, прочитал Иван и одобрительно кивнул. – Все верно. Собирайтесь, гражданка Топилькина. Поехали.

– Сами документы покажите, – вдруг перешла в наступление та. – Вы кто вообще? Врываются в дом, угрожают. Покажите документы! Может, вы бандиты какие.

– Поехали, Клавдия Ивановна. Там вам все покажут. Похищение ребенка – тяжкое преступление. Одевайтесь. – Иван открыл стоявший около входной двери шкаф и приглашающе взмахнул рукой. – Наденьте пальтишко, холодно.

– Ну-ка, – Лариса рукой отодвинула Ивана от шкафа и заглянула внутрь. Так и есть, на дне, почти невидный, лежал небольшой потертый заяц с розовой ленточкой на шее.

– Ну вот и все, – взяв из ее рук зайца, печально произнес Иван. – Вот и все. Пятнадцать лет по нашим гуманным законам.

– Да это же внучка моя, – опять плюхнулась на табуретку тетка и заплакала, обращаясь к Ларисе. – Что же я теперь, кровиночку свою увидеть не могу?

– Внучке-то сколько лет? – зло усмехнулся Иван.

– Пять, – послушно ответила тетка.

– Пять, – повторил Иван. – За пять лет сколько раз вы внучку-то родную видели? А?

Тетка молчала. Повезло Полине, что эта «родня» не захотела их с ребенком знать, подумала Лариса. Повезло.

– В последний раз спрашиваю, где ребенок?

– Не знаю, – взвизгнула Топилькина. – Не знаю я. Нет ее здесь. Пропала она.

На его счастье, начал накрапывать мелкий дождик. Подогнав «Хонду» настырного мужика к самым кустам, киллер оглядел двор – никого. Стараясь не торопиться, посмотрел на окна дома – почти все светились. Его вряд ли кто-то мог видеть, от дома он был отгорожен кустами. Поднял лежащее на земле тело, взвалил на спину. Тащить мужика было тяжело, но он знал, что справится. Со стороны наверняка кажется, что тащит пьяного друга.

Киллер усадил тело на заднее сиденье, оно завалилось, сползло, поправлять он не стал, некогда. Опять внимательно осмотрел двор и аккуратно, не включая фар, выехал со двора. Теперь главное – не нарушить правила. Чужая машина шла плавно, послушно, он давно хотел себе такую.

Своей машины у него не было, пользовался рабочей, с фирмы. Это его устраивало, машина была за ним закреплена. На его личные поездки начальство смотрело сквозь пальцы, да иначе и быть не могло, ему часто приходилось ездить за товаром, о котором поставщики сообщали только накануне вечером. Завод, откуда он привозил собранные схемы, располагался за городом, далеко, только-только обернуться за день. Ясно же, что заезжать в фирму за машиной глупо, только время терять в утренних пробках.

Его вообще работа устраивала. Мать, конечно, ворчала, что человеку с высшим образованием в экспедиторах не место, но он не обращал внимания. Платили нормально, он даже на тачку деньги давно собрал, будет необходимость, сразу купит. И его сверх головы не загружали, два-три раза в неделю съездит за схемами, а в остальное время основная задача – создать видимость занятости. Это он умел. Часами в Интернете сидел, техническую литературу просматривал. Для других, конечно, просматривал, для тех, кто мимо его компа проходил. Самому ему и без того есть на что в Интернете посмотреть.

А высшее образование при его работе необходимо, тут мать не права. Все-таки он схемы у поставщиков принимает, а не колбасу.

Киллер свернул к лесопарку, похвалив себя, что не паникует. Подъехал к темной стене деревьев и остановился, наблюдая за редкими проезжающими машинами. Место было неплохое, но он, подумав, проехал чуть дальше, где небольшая дорога уходила прямо в глубь деревьев. Тут его никто не мог увидеть. Киллер вышел из машины, прошелся, опять сел за руль и, только устроив «Хонду» в плотном кустарнике, остался доволен.

Стянул перчатки, которые натянул сразу, как только увидел у своего дома «Хонду», которая преследовала его накануне, и с удовольствием закурил. Пепел стряхивал на землю, а окурок, поморщившись, сунул обратно в пачку сигарет. Береженого бог бережет.

Медленно, стараясь не слишком испачкаться на влажной земле, побрел к дороге, идущей вдоль лесопарка, на ходу доставая телефон.

– Мне нужен пистолет. Срочно, – негромко произнес в трубку, услышав голос Заказчика.

– Это ваши проблемы. – В таком ответе киллер не сомневался.

– Нет, – усмехнулся он. – Это наши общие проблемы. Мы теперь команда. Кстати, у меня включен диктофон, вы меня уж совсем-то за дурачка не держите.

– Хорошо, – после небольшой паузы пообещал голос. – Куда приехать?

– Держите пистолет при себе, – велел киллер. – Куда приехать, я скажу часа через полтора. Может, раньше.

Сунул телефон в карман и снова закурил, направляясь к автобусной остановке. Пистолет у Заказчика был, киллер заметил его, когда тот приезжал с ним договариваться.

Теперь нужно привезти сюда «заказ» – симпатичную девушку Настю, за которой так не вовремя стал ухаживать настырный мужик на «Хонде».

Может девушка Настя пристрелить своего хахаля? Вполне. Почему нет? Приревновала и пристрелила. А потом сама застрелилась с перепугу. Нормальная ситуация, и не такое бывает.

Из темной кухни двор был хорошо виден. Настя выкурила сигарету в приоткрытую форточку и теперь стояла просто так, высматривая высокую фигуру Дениса.

Зазвонил телефон. Отходить от окна не хотелось, она словно прилипла к нему, тупо глядя на блестевшую под фонарем дорожку, ведущую к подъезду.

– Да, дядь Лева, привет. – Услышав в трубке его голос, Настя изо всех сил постаралась казаться веселой.

– Ты что грустная такая? Что-то случилось?

– Нет, что ты. Устала просто. Все нормально.

– Три выходных. Может, приедешь, Настюша? Приезжай. Так хорошо в деревне. Сухо. В лес сходим.

– Обязательно, – пообещала Настя. – Завтра вряд ли, по дому дел много, а потом обязательно приеду.

– Только, когда решишь ехать, позвони. Я за тобой машину пришлю.

– Зачем? – удивилась Настя. – Я на электричке отлично доеду.

– Не спорь. Не хочу я, чтобы моя любимая внучатая племянница тряслась в электричках. Поедешь на машине как барыня, и не переживай, мне это ничего не стоит. Машина за тобой заедет из фирмы. Из «Сотуса». Они там, бездельники, только штаны протирают, пусть хоть мою племянницу привезут.

– Откуда? – ахнула Настя.

– Что – откуда?

– Фирма как называется?

– «Сотус». Что тебя так удивило?

– Сама не знаю. У тебя новая фирма?

– Не то чтобы совсем новая, перевел часть людей из «Магисты». Чтобы выжить, приходится идти на маленькие хитрости. Тебе правда интересно?

– Интересно, – подтвердила Настя. – Потом расскажешь, когда приеду. А директор там кто? Тоже ты?

– Директор там Кочетов Александр Иванович. Но это так, формально. Я хочу, чтобы Игорь был там директором, но у него на это времени почти нет. Игоря тесть использует по полной, как крепостного. Конечно, и деньги у него крутятся другие, не как у меня. Но все равно Игорь мне помогает, у него мозги-то получше, чем у Кочетова. А редко все-таки мы с тобой общаемся, Настюша, если ты этого не знаешь.

– Редко, – согласилась Настя и, услышав звонок в дверь, заторопилась: – Ой, пришел кто-то. Я обязательно приеду, дядь Лев, присылай машину. Целую тебя. Пока.

Денис. Она не знала, что от звонка в дверь могут сразу исчезнуть все страхи и плохие мысли. Настя подлетела к двери, рывком открыла ее, и улыбка застыла у нее на губах, превращаясь в некрасивую гримасу.

– Боря?

– А ты кого ждала?

Он видел, что радость в ее глазах сменяется усталой настороженностью, и не хотел в это верить. Он соскучился, да и мама порядком его достала, ее сложно выносить в больших количествах. Ему очень хотелось помириться, он так долго ждал, что Настя, как всегда, первая пойдет на примирение, заплачет, и тогда он нехотя, не сразу, ее обнимет, и все будет как раньше.

Ему было хорошо с Настей, он привык, отсюда было гораздо удобнее добираться до работы, ему нравилось, когда она хлопочет вокруг него, и сама Настя ему нравилась, она красивая и нежная, не требует денег, вообще ничего не требует, только чтобы он был рядом. И если иногда его посещали мысли, что годы идут, Настя не молодеет, а вокруг появляются совсем молоденькие девочки, он не увлекался этими мыслями. Конечно, посмеяться, пошутить с молоденькими дурочками он любил, но менять на одну из них умную и тактичную Настю не собирался. Пока, во всяком случае.

– Так кого ты ждала? – Он попытался улыбнуться, ему очень хотелось вернуть их тихую размеренную жизнь. Он даже решил не ждать, когда она кинется ему на шею, и протянул руки, забыв про свой неукоснительный принцип никогда не делать первым шагов к примирению.

Она отступила, и он медленно опустил руки, как дурак. И сразу же разозлился на нее, как злился все последние дни.

– Боря, я не могу больше с тобой жить.

– Почему? – Он вошел в квартиру и, захлопнув за собой дверь, прислонился к косяку. – Я не напрашиваться пришел, ты не думай. Я просто хочу знать, что случилось.

– Я тебе объясняла.

– Не-ет, дорогая, – протянул он. – Ничего ты мне не объяснила. Так почему я вдруг стал плох? А? Столько лет был хороший, теперь стал плохой, да?

Она молчала, и от этого вся его злость сменилась страхом, ему показалось, что он сейчас умрет или упадет в обморок, если она немедленно не заплачет, не попросит прощения. Если она не станет его Настей. И он тут же почти возненавидел ее за этот свой страх и знал, что никогда не простит ей своего страха, и она всю оставшуюся жизнь станет за него расплачиваться. Он с трудом взял себя в руки, все-таки нужно ее вернуть. Он не представлял себе жизни без нее.

– Ладно, Настя, – устало произнес он. – Давай мириться. Мы оба были не правы.

– Это невозможно, Боря.

– Да почему? – Он ждал ответа, но она молчала. – У тебя что… другой появился?

– Да. Но это не имеет значения. Я все равно не смогла бы с тобой жить.

– Ах, во-от оно что! Ну ты и стерва… Меня использовала, а себе другого подыскивала! И повод какой придумала!.. Напали на нее! Да кому ты нужна, нападать на тебя. Покажи синяки, если на тебя напали. Ну, покажи, покажи.

Он надвинулся на нее, и Настя протянула руку, останавливая его растопыренными пальцами.

– Господи, ведь меня же предупреждали! Мне же сто раз говорили, что тебе только квартира моя нужна.

– Боря, опомнись! – Настя с жалостью посмотрела на него. – Когда я претендовала на твою квартиру?

Этого не стоило говорить, и она сразу пожалела, что сказала. Зачем? Он что, сам не знает, что жил все эти годы у нее и вопрос проживания с его матерью никогда не рассматривался и не поднимался? Все он прекрасно понимает, и Насте стало больно, что их прежняя жизнь кончается так отвратительно и пошло. Впрочем, она с трудом верила, что кто-то может разойтись красиво, разве только те, кто никогда не был друг к другу привязан.

Он хотел еще что-то сказать, но словно поперхнулся. Шарахнул рукой по стене рядом с дверью и с ненавистью посмотрел поверх ее головы. Сейчас это был совсем незнакомый Боря, чужой и ожесточенный, но впервые за все последнее время Насте стало жаль и его, и себя, и всю их так плохо окончившуюся жизнь.

– Ты… ты еще пожалеешь об этом, – жалко пообещал он.

Потом она долго стояла у захлопнувшейся двери, ни о чем не думая и вытирая слезы обеими руками, пока слез не стало так много, что пришлось идти в ванную.

– Что?! – тихо переспросил Иван. Переспросил тихо, а показалось, что рявкнул.

Странно, но на этот раз тетка не испугалась. Она вообще как-то сразу изменилась, теперь ее и теткой-то назвать язык бы не повернулся. Сейчас перед Ларисой и Иваном стояла статная, очень решительная, очень озабоченная и уверенная в себе женщина средних лет. Она как будто стала выше ростом, и платок на плечах совсем не выглядел деревенским, а казался вполне уместным в прохладный осенний вечер. И, что уж совсем странно, кухня с русской печкой, только что казавшаяся Ларисе отличной декорацией к старому советскому фильму о колхозной жизни, тоже мгновенно изменилась и стала вполне современной, уютной, а старинный комод так просто замечательно выглядел, придавая помещению законченный и достойный вид. Лариса с удовольствием купила бы такой же себе на дачу, но подозревала, что это дорого даже при ее немаленькой зарплате.

В женщине отчетливо наблюдалось нечто, указывающее на устоявшуюся привычку к руководству, твердый взгляд, уверенная посадка головы. Мэрия или что-то вроде этого, решила Лариса. Посмотрела повнимательнее и отвела взгляд – ей увиделось в Топилькиной что-то очень похожее на нее саму.

– Боже мой, – взглянув на висящие над комодом часы, встревоженно произнесла хозяйка дачи и повернулась к Ивану: – Уже ночь скоро, куда же она запропастилась!

Потрясающе, не могла не отметить Лариса. Бывшая тетка Клавдия Ивановна Топилькина на Ивана смотрела требовательно и осуждающе, как будто вызвала его искать пропавшую внучку, а он почему-то не ищет, пустые разговоры ведет.

– Давайте по порядку, – зло усмехнулся Иван и покачал головой – преображение Клавдии Ивановны и его поразило, не только Ларису. – Где был ребенок, когда вы видели его в последний раз?

– Во дворе. Девочка бледненькая такая, я ее погулять выпустила. Господи, где же она?

– Когда это было? Во сколько?

– Не помню, – огрызнулась она, опять превращаясь в тетку. Запнулась и продолжила тоном любящей бабушки: – Я готовила ужин. Ребенок бледный, смотреть страшно. Я ее и выпустила погулять. Потом посмотрела в окно – нет ее. Я всю округу обегала. Что вы стоите? Искать надо, а вы…

– Где ужин?

– Что?

– Где ужин, который вы готовили? – показав на пустую плиту, спросил Иван.

– Мы сейчас ужин будем искать? – прищурив глаза, зло поинтересовалась несостоявшаяся бабушка. – Или все-таки ребенка? Посмотрите, темень какая! Ну что вы стоите, ее же найти надо!

Иван опять покачал головой, восхищаясь стоявшей перед ним лицедейкой.

– Где ваш сын?

– Что? Вам что, делать нечего?

– Где ваш сын?

– Уехал.

– Когда и куда?

– В Москву.

Странно, агрессивности в ее голосе прибавилось, но Лариса поняла, что женщина Ивана боится. Боится больше, чем когда была теткой.

– Когда он уехал?

– Днем еще. Когда… девочка была здесь.

Иван выскочил во двор, быстро обошел участок. Женщины за ним едва поспевали.

Участок был ухоженный. Грядки аккуратно вскопаны на зиму, кусты смородины и крыжовника ровно подрезаны. Цветов не было. Лариса представила себе маленькую девочку на голой ноябрьской земле, перепуганную, без игрушек, и впервые за все это время почувствовала страх за чужого ребенка.

– Телефон участкового есть? – Ивану было противно смотреть на Клавдию, и он не смотрел.

– Есть.

– Звоните. Надо обойти поселок, – объяснил он Ларисе, когда Клавдия скрылась в доме. – Нас к себе никто не пустит без участкового.

Находиться в этом дворе было тошно, и они вышли на улицу. Когда ехали сюда, Лариса не разглядела, что улица прекрасно освещена невысокими желтыми фонарями.

– Она не могла далеко уйти, – сказала Лариса, поглядев в обе стороны дороги. – Если только…

– Да, – зло согласился Иван. – Если только.

Много всяких «если» может встретиться пятилетнему ребенку. Например, машина с пьяным водителем.

Тихо скрипнув калиткой, рядом с ними появился мальчишка из соседнего особняка, который недавно наблюдал за ними с крыльца. Он вышел степенно, как взрослый, и вблизи казался очень серьезным в очках и удивительно похожим на Знайку из детской книжки. Следом так же степенно вышла огромная черная собака. Она лениво огляделась и остановилась чуть позади мальчишки. Лариса в породах собак не разбиралась, но почему-то сразу уверилась, что пес очень дорогой. Он впечатлял. Пес был чуть пониже мальчишки, а из-за его ленивых движений Лариса почти замерла от ужаса.

– Привет, – не обращая на собаку никакого внимания, повернулся к мальчишке Иван. – Ты видел здесь девочку? У твоих соседей?

Мальчишка набычился, закусил губу, и стало ясно, что девочку он видел.

– Лен, – открыв дверь в ванную, Игорь вымученно улыбнулся лежавшей в пене жене. – Я отъеду ненадолго. Мне сейчас мужик один позвонил, лекарство для матери достал, я его заберу и ей отвезу.

– Какое лекарство?

– Австрийское. – Игорь достал из кармана бумажку и прочитал название. – Никак запомнить не могу.

– Так, может… – Лена резко села и с надеждой посмотрела на мужа.

– Не может, – отрезал он. – Ей ничто не поможет, и она это знает. А лекарства все… так, для собственного успокоения. Ну ладно, Лен, поехал я.

Он наклонился и ласково погладил ее мокрые волосы.

Одеваясь в прихожей, он неожиданно подумал, в каких разных условиях живут они с Настей. Вся ее квартирка целиком поместилась бы в его гостиной, которой они с Леной почти не пользовались. Только гостей принимали, а гости к ним приходили редко, разве что родственники по большим праздникам. Со всеми остальными они, как это теперь принято, встречались в ресторанах.

Впрочем, сейчас ему не до Насти. Он понимал, что чуда не произойдет, никакие пилюли мать не спасут, и гнал от себя все надежды, но все-таки в глубине души надеялся и злился на себя за это.

К дому, где он жил с тех пор, как мать разъехалась с отчимом, Игорь подъехал, когда совсем стемнело, и снова почему-то вспомнил о Насте, о том, что из всех его родственников у нее, пожалуй, самая плохонькая квартирка.

Поднимаясь на третий этаж пешком, как делал это всегда, когда еще жил с матерью, он думал не о ней, а о Льве. Когда-то, впервые войдя в эту квартиру, Игорь был поражен, никак не ожидал, что она окажется ничуть не хуже той, в которой они жили втроем с отчимом. Пожалуй, даже лучше. По расположению – почти самый центр, толстые стены и высокие потолки. А самое главное – здесь сохранился дух старой Москвы, дореволюционной. С чаепитиями, чтением стихов и фортепьянными вечерами. Этого никак не могло быть, поскольку дом был построен перед самой войной, когда о старой Москве запретили не только говорить, но и думать, и все-таки что-то в этом доме если не примирило его с разводом матери, то, во всяком случае, сгладило неприятную перемену жизни.

Звонить в дверь пришлось дважды. У него тревожно сжалось сердце, когда мать не сразу открыла, он разозлился на нее за свой страх и облегченно выдохнул, когда она наконец отперла дверь. Она выглядела как обычно, не знай он страшного диагноза, ничего даже не заподозрил бы.

– Вот, привез, – протянув ей небольшой пакет с лекарствами, он чмокнул ее в щеку, а потом, чего за ним никогда не водилось, уткнулся лбом в красиво уложенные волосы.

– Спасибо, Игорек, – Лилия Викторовна ободряюще улыбнулась, и он вдруг испугался, что заплачет. – Ужинать? Чай?

– Чай, – решил он, раздеваясь.

– Как дела?

– Нормально. Да, мам, – вспомнил он. – Ты Насте сказала, да? Ты же не хотела никому говорить.

– Сказала, – отозвалась Лилия Викторовна, хлопоча около плиты. – Я подарила ей бабушкиного слоника.

– Ты что, спятила? – искренне удивился Игорь. – Какое она имеет отношение к нашим родственникам? При чем тут она? Это наша семейная реликвия.

– Какая реликвия, Игорь? – опешила Лилия Викторовна. – Этому слонику по вашим с Ленкой доходам цена полкопейки. Было б у меня что-то действительно ценное, я никому бы не подарила. И знаешь почему? Потому что предвидела такую реакцию.

– Да при чем тут реакция? Это вещь моей прабабки. Понимаешь, моей! При чем тут Настя?

– Ну, положим, и ты особого отношения к Левиной фирме не имеешь, но он же оставляет тебе ее, а она дороже старого слоника.

– Половину фирмы.

– Пусть половину. Но оставляет же.

– Мам, прекрати, – разозлился Игорь. – Ты сама всегда утверждала, что я ему как сын. А Настасья тебе кто?

– Племянница. Любимая.

– Нет, это сумасшедший дом. – Игорь уселся за стол и, усмехнувшись, потряс головой. – Единственное, что осталось от моих предков, ты отдаешь чужому человеку.

– Мне она не чужой человек. И тебе тоже.

– Ладно, – он махнул рукой. – Подарила и подарила. Черт знает что!

А ведь Лена обязательно вспомнит про слоника, когда обнаружит его пропажу. Слоник жене нравился, она всегда теребила его, приходя к свекрови. И то, что его мать отдала слоника Насте, ей не понравится. Мать права, по их доходам это не ценность, но Лена любила все свои вещи. Как и он сам.

Он не ожидал, что пропажа грошового слоника всерьез его разозлит.

– Знаешь, Игорь, – мама налила чаю, оглядев накрытый наспех стол, и села напротив, – я всегда боялась, что ты станешь похожим на своего отца.

– Ну и как? Похож?

– Внешне – да. Всегда был похож. Но душа у тебя все-таки другая.

– Какая? – Его злил этот разговор. Еще больше, чем пропажа слоника.

– Не уверена, что стоит это тебе говорить… – мать помешала чай, попробовала и поморщилась – горячо. – Сергей был плохим человеком. Жадным, хитрым. Сначала-то он мне не нравился. Не то чтобы я к нему какую-то неприязнь испытывала, я тогда вообще на него внимания не обращала. Он очень нравился одной моей подружке из группы, ты ее не знаешь, она как уехала из Москвы после института, так никогда больше и не объявлялась. Мне, во всяком случае, никогда не звонила. Подружка была иногородняя, жила в общежитии, как и он. В общем, с нее Сережа перекинулся на меня. Мне сначала это очень не нравилось. А потом… С ней, с подружкой этой, он был грубым, анекдоты дурацкие рассказывал. В кино смеялся, когда плакать надо было… Со мной он стал другим – нежным, заботливым. Ты что не пьешь?

– Пью, – Игорь отпил крепкого, как он любил, чаю, взял конфету, повертел и положил назад в вазочку.

– Он женился на мне, потому что я обеспечила ему прописку в Москве, а твой дедушка – карьеру. Я это поняла довольно быстро. Вся его заботливость исчезла, как только он начал работать в райкоме комсомола. Мы с тобой ему были не нужны, и он никогда этого не скрывал. И тогда я поняла одну очень важную вещь, Игорь: непорядочный человек всегда и со всеми будет непорядочным. Это как умный и дурак. Умный – он всегда умный, а непорядочный – всегда непорядочный. Всегда и со всеми. Он может это успешно скрывать, но верить ему нельзя.

– Ну и к чему ты мне это говоришь?

– Я за тебя боюсь. – Мать медленно обвела пальцем край чашки. – Тебе не на кого положиться, кроме Насти.

– Мама! Прекрати!

– Да, Игорь. На Лену полагаться нельзя.

– Перестань, – устало попросил он. – Ты прекрасно знаешь, что несешь чушь. Если меня кто и любит, то это Ленка.

Его измотал этот разговор, захотелось поскорее домой, в тишину и уют собственной квартиры. Игорь засобирался, догадываясь, что очень скоро, когда матери не станет, он пожалеет, что мало с ней общался.

Телефонный звонок застал Лену в ванной.

– Да, пап, – запыхавшись, едва успев накинуть халат, Лена подбежала к аппарату и с удивлением увидела на определителе номер рабочего телефона отца.

– Привет. Ты как, говорить можешь, или на мобильный перезвонить?

– Могу. Игорь к матери уехал.

– Жалко Лилию Викторовну, – вздохнул отец. – Хорошая женщина. Жалко.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Лена.

– Я знаю все и обо всех, – засмеялся он. – И про собственную сватью тоже. Иначе, Ленок, нормальных денег у меня не было бы. Короче, так. Никакой бабы у Игоря нет, можешь быть спокойна.

– Да я в этом и не сомневалась.

– Кончай! Именно в этом ты и сомневалась, уж мне-то голову не морочь.

– А ты что, собирал об Игоре информацию?

– Конечно, – удивился отец. – Ясное дело, что собирал. Я и без твоих проблем на ним присматривал – все-таки он к моим деньгам имеет отношение, а я их кому попало не доверю. Ну а уж после твоего звонка – тем более. Короче, Лен, с Игорем все в порядке. Из-за матери он переживает, но это дело понятное. А больше ничего. Спи спокойно.

– Пап, мне больше не нужны распечатки его разговоров. Не присылай.

– Как скажешь, – усмехнулся отец. – По мне, так информация лишней не бывает, но не хочешь – не буду.

– Не хочу, – отчеканила Лена. – Не хочу следить за собственным мужем.

– Как знаешь, – развеселился отец. – А я за ним приглядывать буду. Конечно, больших денег у него нет, но и за небольшими пригляд нужен. Ну ладно, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – отозвалась Лена.

Очень захотелось курить. Она вернулась в ванную, включила фен, быстро, не просушив как следует, обдула волосы, накинула куртку, вышла на балкон и широко распахнула пластиковую створку окна.

От разговоров с отцом всегда оставался неприятный осадок, но сейчас было тошно как никогда. Почему-то опять вспомнилось, как она наблюдала за Игорем на берегу Пироговского водохранилища, и ей казалось тогда, что впереди ее ждет нескончаемое счастье.

Сейчас ей ничто не мешало быть счастливой, но счастливой она себя не чувствовала.

Больших денег у него нет, сказал отец. Лена и раньше догадывалась, что больших денег отец Игорю не даст, но слова отца отозвались настоящей болью.

Если отец на старости лет женится на какой-нибудь шлюшке, они с Игорем останутся ни с чем.

Думать об этом было невыносимо. Лена потушила окурок и стояла просто так, глядя в открытое настежь окно.

Остается фирма дяди Левы, но ее придется делить с Настей, Игорь давно ей сообщил, как Лев собирается распорядиться своим имуществом. Мало того, что придется делить фирму, всегда существует вероятность, что Лева не напишет завещания, тогда Игорь вообще ничего не получит, он же ему не родной сын.

Лена трезво и честно оценивала себя и знала, что ей для счастья – даже не для счастья, просто для того, чтобы чувствовать себя спокойно, – деньги очень нужны. Необходимы. И чем больше их будет, тем лучше.

Она любила деньги, но самое печальное было в другом – Игорь любил их еще больше. Станет ли он жить с ней, если она окажется нищей?

Время тянулось медленно. Настя совсем измучилась, наблюдая, как медленно движутся стрелки на старых, подаренных бабушкой кухонных часах. Наконец не выдержала, набрала номер Дениса и, слушая длинные гудки, чувствовала, как от безысходного страха перехватывает дыхание. Она так и сидела на диване, зажав в руке мобильный телефон, пока тот наконец не засветился у нее в руке и на дисплее не проступили буквы «Денис».

– Да, – выдохнула Настя.

Она не сразу поняла, что ей говорит незнакомый голос в трубке, она даже не сразу сообразила, что это не Денис. Незнакомому собеседнику пришлось повторить несколько раз, что Денис Геннадьевич Ракитин попал в аварию, «Скорая» привезла его в больницу номер такой-то, и он очень просил сообщить об этом ей, Насте.

Она еще какое-то время посидела, тупо глядя на погасший дисплей и пытаясь стряхнуть тупое оцепенение, и неожиданно подумала, что голос в трубке показался ей не совсем незнакомым.

Надо ехать. Настя заметалась по квартире, надевая на себя первое, что попадало под руку. Уже в куртке, замерев на несколько секунд, бросилась в комнату и сунула в карман сердоликового слоника.

Выскочив из подъезда, она подумала, что нужно вызвать такси, но ждать его не было никаких сил, и она быстро зашагала к метро, где всегда стояло несколько свободных машин.

Спешили редкие прохожие, около супермаркета смеялись и щебетали молоденькие девчушки. Город жил незнакомой ночной жизнью, Настя казалась себе чужой на ярко освещенной улице и почему-то старой.

– Настя!

Она остановилась, только когда Толя дернул ее за рукав.

– Ты чего? – весело удивился он. – Ты куда на ночь глядя?

Она молча смотрела, как улыбка сползает с его лица.

– Да что случилось-то? Что с тобой? – Он переложил целлофановую сумку с продуктами – видно, только что вышел из супермаркета, – из одной руки в другую.

– Толя… – Она кашлянула, ей очень захотелось отпить воды из бутылки, которая торчала из его сумки. – Мне срочно нужно в больницу… – она с трудом вспомнила номер клиники и похолодела от страха, что могла забыть его совсем. Раньше на память она не жаловалась. – Ты знаешь, где это?

– Знаю. У меня дед там лежал. У тебя кто-нибудь заболел?

– Да. – Она, словно опомнившись, рванулась к стихийной остановке такси и внезапно почувствовала волну страха, когда Анатолий опять придержал Настю за рукав из-за ее спины.

– Давай я тебя отвезу. Моя машина рядом.

– Толя, – Настя медленно повернулась, стряхивая его руку. – Почему ты пытался меня убить?

– Ты нам помоги, пожалуйста, – попросил Иван мальчишку. – Нам обязательно нужно найти девочку, ее мама очень волнуется. Смотри, темнотища какая. Ты знаешь, где она?

– А зачем она вам? – подумав, уточнило дитя.

– Ее мама попросила нас найти. Девочка потерялась, мы ее ищем, – терпеливо объяснил Иван. – Если бы ты потерялся, тебя мама тоже бы искала.

– А зачем ее Вадим сюда привез? – допытывался мальчишка, смешно потирая нос. Ларисе захотелось дать ему подзатыльник.

– Не знаю, – признался Иван.

– Кончай придуриваться. – У Ларисы лопнуло терпение. – Не тяни время. Девочку нужно найти и вернуть матери.

Мальчишка смерил ее внимательным взглядом. Собака лениво подалась чуть вперед, и Лариса замерла.

– Вадим Дашин папа, да? – обратился мальчишка к Ивану.

– Да, – подтвердил тот, смирившись с допросом.

– А Клавдия Ивановна бабушка, да?

– Да.

– А почему ее мама Клавдии Ивановне не позвонит?

– Потому что не знает ее телефона. Вадим и Клавдия Ивановна увезли Дашу без разрешения. Тебя как зовут, кстати?

– Иван.

– Отлично. Я тоже Иван. Ты что, тезка, дома Дашу спрятал, да?

Парень опять потер нос.

– У вас документы есть?

– Права. Подойдет?

– Давайте, – согласился маленький Иван. Права большого Ивана он рассматривал вдумчиво, со всех сторон. Вздохнул, вернул их хозяину и признался: – Могут быть поддельные. Я не отличу. У меня родители в театр пошли, – подумав, сообщил он. – Папа приедет, отвезет Дашу домой.

– Ты что, спятил? – удивилась Лариса. – Да ее мама за это время с ума сойдет.

– А откуда я знаю, зачем она вам? – резонно объяснил мальчишка. – Может, вы ее на органы купить хотите?

– Ты делаешь все правильно, – чуть отодвинув Ларису плечом, сказал Говоров. – Давай вот как договоримся, я дам тебе телефон, вы позвоните Дашиной маме, и мы сделаем, как она скажет. Кстати, а что вы сразу-то ее маме не позвонили?

– Да она маленькая совсем, – сокрушенно вздохнул маленький Иван. – Номера не знает. А я в ее годы знал.

– Молодец, – похвалил его большой Иван. Достал телефон, потыкал в кнопки и заговорил в трубку: – Полина, не отключайтесь, сейчас вам ответят.

Протянул телефон мальчику и поинтересовался:

– Идея спрятать Дашу твоя была?

– Моя, – признался тот, опять почесав нос. – Она стояла во дворе и плакала. Ужас.

– Ужас, – согласился Говоров. – Ну давай, иди, пусть Даша ответит поскорее. Мама волнуется.

– Не пускай их, Герцог, – бросил собаке бдительный хозяин.

Собака опять лениво переместилась, загородив калитку.

– Симпатичный парень, – признала Лариса.

– Угу, – буркнул Иван, глядя, как маленькая фигурка скрывается за дверью большого дома.

У Ларисы вполне мог быть такой же мальчишка. А мог быть и лет на десять постарше.

Если бы не Ракитин.

– Не могу найти визитку, – запыхавшись, подоспела Клавдия Ивановна. Век бы ее не видеть. Лариса пригляделась повнимательнее, сейчас на руководящую даму та была похоже больше, чем на деревенскую тетку.

Подул легкий ветерок, шурша последними осенними листьями. Володя поправится, и будем за город выбираться каждые выходные, пообещала себе Лариса, вдыхая прохладный воздух.

– Уже не надо, – процедил Иван, не глядя на Клавдию.

– Она что, у Вани? – догадалась несостоявшаяся бабушка. – Невероятно! Они мне за это ответят!

– Хватит! Не испытывайте мое терпение! Если для вас все обойдется без суда, молитесь на Полину до конца своих дней. – Он повернулся к ней и проговорил совсем тихо: – Сыночек поехал квартиру выторговывать, да?

– Да, – за тетку ответила Лариса. – Не пропадать же жилью. А больше с нее взять нечего, с Полины-то.

– Вы… Вы что, с ума сошли? Вы об этом можете о-очень пожалеть… – процедила сквозь зубы Клавдия.

Иван махнул рукой, чтобы она отвязалась, а Лариса хотела ответить, но промолчала – на крыльце появились Иван и маленькая девочка в красной куртке. Девочка сжимала в руках вязаную шапку и держалась чуть позади мальчика.

Парочка была похожа на детишек из сказок братьев Гримм. Грэтхен и… Как звали мальчика, Лариса не помнила. Лубочная картинка, да и только.

Лубочные картинки ее всегда раздражали.

Вернуть ребенка, и забыть обо всем этом.

Лариса хотела отвернуться, но продолжала смотреть на детей, которые вполне могли быть ее собственными.

Если бы не Ракитин.

– Я тебя узнала. Я узнала твою руку и рукав куртки. – До этой минуты Настя не помнила, что видела руку нападавшего в свете уличного фонаря. Наверное, она и сейчас его не узнала бы, если б не полумрак улицы и страх, который накатывал на нее, когда Анатолий оказывался за ее спиной.

«Нужно отвести ее подальше от ярко освещенного входа в супермаркет. Здесь наверняка висят камеры видеонаблюдения и слишком много случайных прохожих», – подумал он.

– Я очень жалею, Настя, – признался Анатолий. – Ты не бойся, больше я тебя не трону. Сейчас все расскажу, и будем решать, что нам делать.

Она смотрела на него в упор и молчала. Какая-то тетка задела его сумкой на колесиках, и он немного отступил.

Молчать было нельзя, но он словно онемел.

– Я работаю в фирме «Сотус».

– Я знаю, – перебила она. – Это фирма моего дяди. Ни за что не поверю, что он меня… заказал.

– Нет, конечно, – поморщился Анатолий. – Мы зовем его старым хозяином. Там есть еще молодой…

– Ну и что? Это его сын. Ты рассказывай, рассказывай, только быстро.

– Короче… – Он оглянулся, никого рядом не было. – Я убил человека.

Она опять замолчала, и ему стало страшно под ее взглядом, и он постарался отогнать страх.

– Я случайно убил человека. Понимаешь, к нам на фирму, во двор бомжи повадились по ночам пробираться… В общем, я был там однажды ночью, а на меня какой-то бомж пьяный с ножом полез. Я его толкнул… неудачно. Он головой о кирпич шмякнулся. Насмерть. Я с перепугу убежал. Как до утра дожил, не знаю. Я вообще там случайно оказался, у меня машина днем барахлила, хотел посмотреть, в чем дело. У нас тогда охраны не было.

Страх отступил, говорить ему стало легче. Он сделал небольшой шаг назад, и Настя машинально к нему придвинулась.

На самом деле все было не так, конечно. Бомж забрел на территорию, это верно, но так перепугался, увидев Толю, что ему до сих пор было смешно.

Он ударил бомжа просто так, от скуки, от безнаказанности. Бомж вонял, и бить его было противно. И потом, когда он понял, что бомж не дышит, ему стало противно находиться рядом с ним, и позднее, когда Анатолий холодел от страха, боясь, что кто-то мог его видеть, он помнил вонь, исходящую от бомжа.

А вот про то, что едва дожил до утра, сказал чистую правду. Ничего в его жизни не было страшнее той ночи, когда ему все чудилось, что сейчас придут его арестовывать. Бог даст, и не будет.

Тогда к матери пришла подружка. Они пили водку, тихо смеялись за стеной, выходили курить. Ему очень хотелось заснуть, а они мешали. Старались не шуметь и говорить тихо, просто он прислушивался к каждому шороху и мечтал, чтобы подружка эта провалилась сквозь землю, потихоньку матерился и постоянно включал бра, разглядывая костяшки пальцев. Ни синяков, ни ссадин не осталось, невозможно было доказать, что он кого-то ударил, и он успокаивался ненадолго. Он даже начинал дремать, но за стенкой вновь слышался тихий смех, он просыпался, матерился вполголоса и снова рассматривал свои руки.

Потом, когда подружка ушла, а мать наконец выключила свет в своей комнате, он сидел до утра на кухне, изредка выходя курить на лестницу, как недавно мать с подружкой. Даже не сидел – стоял у окна, рассматривая вход в подъезд и замирая, когда издалека доносился шум моторов проезжающих мимо дома машин.

– Короче, тогда все обошлось. Менты поспрашивали, кто из наших ночью на территории был, никого не было, они и отстали. А две недели назад мне позвонил… Заказчик. Там, видишь ли, камера висела, только Заказчик запись уничтожил. То есть не уничтожил, конечно, просто ментам не отдал. И он велел, чтобы я тебя убил. Вот такие дела, Настя. – Анатолий опять чуть отступил, и она придвинулась к нему.

– Кто Заказчик?

– Это я тебе потом скажу. Обязательно его назову, только… чуть позже. Сейчас давай думать, что нам делать.

– И ты готов опять убивать из-за того, что у кого-то есть запись? Ты что, агент КГБ, спецподготовку прошел? Да тебя же поймают обязательно. Если ты тогда защищался, тебе ничего не будет.

– Да-а? – удивился он. – Много ты знаешь случаев, когда за самооборону оправдывают? Нет, я в тюрьму не хочу.

– Так ты туда быстрее попадешь.

– Нет, – покачал он головой и неожиданно улыбнулся. – Не попаду.

Они находились уже у его машины.

Настя не успела заметить, как дернулась его рука. Она ничего не успела понять, согнувшись от дикой, неправдоподобной боли. Она не знала, что бывает такая чудовищная боль.

Он не дал ей согнуться совсем, подхватив под руку. Впихнул ее на заднее сиденье, посмотрел, как она ловит ртом воздух, огляделся – все спокойно. Никто не обращал на него внимания, да и обращать было почти некому, все давно дома, у телевизора.

– Отдыхай пока, – бросил Анатолий скрючившейся Насте. Обошел машину, насвистывая какой-то мотивчик, и уселся на водительское место. – Отдыхай. И без фокусов. Сделаешь все как надо, останешься живой и здоровой.

Боль медленно отпускала. Настя смогла вздохнуть, вытерла левой рукой выступившие слезы и поняла, что правой рукой судорожно сжимает в кармане сердоликового слоника.

Ракитин пришел в себя сразу и вспомнил, как шел вдоль многоподъездного дома со стороны двора. Он только не понял, что находится в собственной машине, один, и по крыше еле слышно барабанит легкий осенний дождь. Голова была налита вязкой тяжестью, рук он совсем не чувствовал, они были связаны за спиной. Он попробовал пошевелиться, с трудом повернулся, пытаясь сесть на сиденье. Понимал, что времени в обрез, но спасительные мысли не спешили прийти в голову, и он словно со стороны наблюдал, как истекают последние минуты его одиночества.

Дождь перестал, легко шуршала листва под ветром. Он опять попробовал пошевелиться и почувствовал под ногой выпуклость на недавно купленном коврике. Нужно думать, как спастись, а он пытался понять, что за предмет валяется под его ботинком.

Он вспомнил и мгновенно наполнился липким страхом, что не успеет, не сможет воспользоваться шансом, который ему послал господь, не иначе.

Это был складной нож. С месяц назад они с Ларисой ездили в лес. Просто так, даже не за грибами. Разожгли маленький костерок, жарили на нем сосиски, пытались запечь картошку, но картошка не пропеклась, и ее пришлось выбросить. Потом Лариса срезала его ножом ветки с желтыми и красными листьями для зимнего букета и, укладывая ветки на заднее сиденье, потеряла нож.

Ракитину очень хотелось домой, ему надоело в мокром лесу, у него было много работы, он увольнялся и должен был переделать кучу дел до своего увольнения.

– Черт с ним, с ножом, – сказал он. – Найдется.

Сейчас нож нашелся, и только в нем было его спасение. Ему казалось, что прошли часы, пока он пытался достать нож связанными сзади руками. Временами Ракитин думал, что все бесполезно, что господь просто решил над ним жестоко поиздеваться, но все равно заставлял себя корежиться между сиденьями.

Потом он долго, холодея от страха, что не успеет, прилаживал нож, пытаясь разрезать то, чем стянуты руки. Когда наконец руки разъехались в стороны и он тер их, совершенно онемевшие, одну о другую, они были все в крови, и Денис мимолетно отметил, что, к счастью, не задел ножом вены.

Руки были связаны простой бельевой веревкой. Когда-то давно такие веревки были натянуты на балконе в родительской квартире. Ракитин сунул обрезки за спину, поудобнее перехватил нож и привалился к сиденью.

Теперь оставалось только ждать.

Клавдия Ивановна рванулась к девочке, запричитала, собака невозмутимо переместилась, отрезая ей путь к детям, а маленький Иван шагнул вперед, загораживая Дашу.

– Дашенька, деточка, ну как же так? Солнышко мое… – всхлипнула Клавдия. Лариса специально пригляделась – слезы по ее лицу текли самые настоящие.

– Сейчас, – бросил Иван детям, ухватил Клавдию за локоть и тихо объяснил: – Если уберетесь отсюда без шума, считайте, что я вас никогда не видел и не знаю. Если нет…

– Отец имеет право взять собственного ребенка, – отчеканила та. – И не надо мне угрожать, не смейте.

– Имеет, имеет, – отмахнулся Иван. – Кто же спорит. Я о другом говорю. Бизнес у вас хоть и небольшой, но прибыльный, а я в органах двадцать лет отпахал. Понимаете?

Значит, все-таки Клавдия – бизнес-леди. Не мэрия.

Топилькина поняла. Открыла рот, закрыла и молча скрылась на своем участке.

– Дашенька, – наклонился к девочке Говоров. Собака неслышно сместилась, как будто понимала, что в охране необходимость отпала. – Почему ты решила убежать?

– Это не она, это я, – сообщил маленький Иван. – Она плакала и все мне рассказала. Ее папа привез, а они с мамой должны в Германию ехать послезавтра. А мне папа говорил, что ни с кем никуда ехать нельзя. А у Клавдии Ивановны никакой внучки нет, я знаю. Значит, они Дашку обманули. А Вадим с ними не живет, значит, он Дашке никакой не папа. Ну я ее и спрятал.

Послезавтра. Красотка Полина работала до последнего дня, чтобы подольше побыть с ее, Ларисиным, мужем.

– Ну ладно, – взяв девочку за руку, поторопила Лариса. Пора брать инициативу в свои руки, не зря же она сюда потащилась. – Поехали. Ночь уже, а нам еще до Москвы добираться.

Девочка послушно семенила за ней к машине, маленький Иван с большой собакой следом.

– Как вы узнали про ее бизнес? – Оперативность Ивана Ларису всерьез занимала.

– Работа у меня такая. Правда, на этот мне раз просто повезло, соседка у них очень разговорчивая оказалась. И про дом в деревне выложила, и про бизнес. Дамочка вино из цистерн в бутылки разливает, на хлебушек должно хватать. – Он на ходу достал телефон и заговорил: – Полина, мы выезжаем. Ваш муж… отец Даши не появлялся? Появится, задержите его. Придумайте что-нибудь, усадите чай пить… Постарайтесь.

– Не появится он, – не выдержала Лариса. – Мамаша уже наверняка ему позвонила.

Она усадила девочку рядом с собой на заднее сиденье, посмотрела, как маленький Иван машет им вслед, тоже помахала, как дура, и уставилась вперед, в темноту, еле освещенную фарами.

– Ты есть хочешь, Дашенька? – спросил Иван, стараясь разглядеть ее в зеркале.

– Нет, спасибо, – впервые подала голос девочка. Лариса уже думала, что она совсем не заговорит.

– А пить?

– Нет.

– Захочешь, скажи. У меня вода есть, яблоки, печенье.

Интересно, он всегда с собой воду с печеньем возит или заранее побеспокоился? Иван раздражал Ларису не меньше сидящей рядом девочки, а та раздражала ужасно. Собственно, такой Лариса ее и представляла, бледной, большеглазой, молчаливой. Она, когда вырастет, будет несчастной, беззащитной, чтобы все вокруг нее плясали. Лариса таких терпеть не могла.

Человек должен уметь за себя постоять, и женщина тоже.

Настроение испортилось окончательно и бесповоротно. Лариса знала почему. Потому что девочка очень напоминала Ленку Миронову, самое отвратительное Ларисино воспоминание. А маленький Иван напоминал маленького Дениса, даже очки не уменьшали этого сходства, а почему-то усиливали, хотя Ракитин очков сроду не носил.

Иван тихонько переговаривался с девочкой. Лариса понятия не имела, о чем говорить с ребенком, и от этого чувствовала себя законченной дурой.

Впрочем, ей не было дела до них.

Беда в том, что, если бы Ракитин позвонил ей сейчас, или потом, когда-нибудь, и позвал с собой, в свою жизнь, она бросила бы все в ту же минуту. Она бы и не вспомнила о Володе.

Она знала, что Ракитин не позвонит.

Он даже один вечер отказался с ней провести, когда ей было по-настоящему плохо.

Лариса не понимала, любит она сейчас Ракитина или ненавидит. Она знала только, что, будь у нее пистолет и гарантия, что она не попадет в тюрьму, она убила бы его не задумываясь.

Чтобы наконец-то жить нормально.

Ближе к лесу дорога стала совсем пустой, даже удивительно для вечерней городской улицы. Анатолий в зеркало покосился на замершую сзади Настю. Она молчала, и это раздражало. Ему хотелось, чтобы она плакала, умоляла, сама ловила его взгляды, а он бы на нее прикрикивал или, наоборот, поиграл в благородство, пообещал что-нибудь несбыточное – например, отпустить ее с миром.

Отпускать ее было нельзя, он отлично это понимал – она обязательно заявит в полицию. А если и не заявит, то он будет ждать этого каждую секунду, а такой жизни ему не надо.

– Так хочешь узнать, кто Заказчик? – не выдержал он.

– Я знаю, – хриплым голосом ответила она, помедлив. Он уж думал, что не ответит, хотел остановить машину и врезать ей еще разочек, чтобы слушалась.

– Да-а? Ну, и умница. А за что тебя заказали, тоже знаешь?

– Догадываюсь.

А вот он не знал, и ему было очень интересно, чем помешала скромная тихая Настя богатенькому Заказчику.

Вообще-то он таких, как эта Настя, не любил. Он любил девок ярких, компанейских, шумных, с которыми весело, за которыми не нужно подолгу ухаживать. Время свое Анатолий ценил и жалел.

Он остановился у поворота к кустам, за которыми оставил машину настырного Настиного ухажера, съехал с дороги, заглушил мотор.

– Руки давай, – приказал ей, повернувшись.

Она послушно протянула руки, он ловко обмотал их веревкой и прикрутил к переднему сиденью.

– Посиди пока.

От ее молчания ему вдруг стало как-то тревожно. Уж слишком гладко все шло, неправдоподобно гладко. Возникло глупое и совершенно неожиданное желание перекреститься. Он не перекрестился, конечно, вылез из машины, негромко хлопнув дверью, пнул ногой попавшуюся на дороге ветку.

Мужик в «Хонде» очухался, смотрел через стекло злыми глазами.

– Потерпи, – улыбнулся ему Анатолий. – Скоро все кончится.

Достал сигарету, закурил, с удовольствием подумав, что мужику тоже наверняка хочется курить. Вернулся к дороге, стараясь на всякий случай держаться за кустами. Заказчик должен был подъехать с минуты на минуту.

Думать о Заказчике было и приятно, и неприятно. Приятно потому, что тот теперь будет зависеть от него до конца своих дней, а неприятно, потому что зависимость эта Заказчику не понравится и от Анатолия он попытается избавиться.

Обезопасить себя можно было единственным способом – напугать Заказчика, уверить, что вся история выйдет наружу, если с ним, Анатолием, хоть что-нибудь случится. Впрочем, сейчас надо было доделать начатое, собственной безопасностью он займется потом.

Неожиданно он подумал, что еще не поздно все переиграть, взять Настю и мужика в союзники, припугнуть Заказчика и вынудить его отдать запись с бомжом.

Похолодало, дорога из мокрой сделалась скользкой. Он бросил окурок, потоптался, достал новую сигарету, закурил. Нужно позвонить матери, он не сказал ей, что придет поздно. Потянулся к карману куртки за телефоном и передумал – не до матери сейчас.

Наконец из-за поворота показался свет фар. Анатолий шагнул на дорогу, помахал рукой с сигаретой.

Заказчик остановился метрах в трех, вышел из машины, огляделся. Вдохнул чистый воздух, криво улыбнулся приближающемуся Анатолию. Поднял руку и не торопясь начал стрелять почти в упор. Выстрелы оказались негромкими, пистолет был с глушителем.

«Не успел», – последнее, о чем подумал Толя. Не успел принять правильное решение – взять Настю в союзники.

Все вышло так, как Лариса и предполагала. Счастливая мамаша прижимала к себе девочку и все благодарила, благодарила то ее, то Ивана. Вначале Лариса даже испугалась, что она бухнется на колени, но Полина просто присела перед дочерью на корточки. Прижимала к себе ребенка и тупо улыбалась. Сцена вышла донельзя пошлой, а пошлости Лариса не выносила.

– Ваш муж… отец Даши то есть, не появлялся? – Похоже, Иван тоже не любил приторных сцен, потому что принялся рассматривать книги на переполненных полках.

– Нет, – ответила за подругу Нина. – Вы думаете, они хотели выкуп потребовать?

– Я думаю, жилплощадь они хотели потребовать, – буркнул Иван. – Вы квартирой как распорядиться думаете?

– Сдавать, – опять ответила Нина. – Я найду квартирантов и буду деньги в Германию переводить. Продавать жалко, мало ли как все сложится.

– А этот… Вадим записан как отец в свидетельстве о рождении?

– Нет, – покачала головой Полина. Она наконец-то поднялась, но Дашу не отпустила, прижимала одной рукой к себе.

– Ваше счастье. Он бы вас до нитки обобрал. Имел бы право не дать разрешение на выезд.

– Лариса Максимовна, Иван Юрьевич, – вспомнила Полина, жалко улыбнувшись. – Сколько я вам?.. Вы ведь потратились…

– Нисколько, – опередил Ларису Иван. Потрогал забавную зверюшку на полке между книгами и повернулся к Ларисе: – Давайте я вас отвезу.

– Спасибо, – покачала головой она, ей хотелось задержаться здесь одной, без него. – Сама доберусь.

– До свидания, Дашенька. – Иван потрепал девочку по волосам.

– До свидания, Иван Юрьевич, – послушно ответила та и улыбнулась, став поразительно похожей на мать.

– Может быть, чаю? – спросила Нина, заперев за Говоровым дверь.

– Нет, спасибо, – отказалась Лариса.

Даша мягко высвободилась из материных рук и вприпрыжку убежала к себе в комнату.

– Отстань от нее, – посоветовала Нина, видя, что Полина готова рвануться за дочерью. – Она тоже испугалась, дай ей в себя прийти.

– Лариса Максимовна, я просто не знаю, как вас благодарить… – начала Полина.

– Не надо меня благодарить, – перебила Лариса. – Я вам просто хочу сказать, что за дочкой нужно присматривать, а то ведь в самом деле похитить могут. Если уж завели ребенка, так занимайтесь с ним, воспитывайте. Она у вас даже собственного телефона не знает, и бледная, как… не знаю кто. – Лариса знала, что все это неправда, девочка совсем не производила впечатления неразвитой или больной. Она вдруг показалась себе похожей на Клавдию. Впрочем, ей было все равно. – Вы бы с ней гуляли побольше, чем на работе по субботам торчать. Я понимаю, вы женщина одинокая, а на работе мужчины, хоть и женатые, с ними веселее. Если ребенок не нужен, матери отдали бы, что ли.

Она видела, как мгновенно побледнела Полина, а Нина покраснела, словно томатная паста. Лариса ждала, что ей ответят, но обе молчали.

Она сокрушенно покачала головой, укоризненно вздохнула и, не прощаясь, вышла из квартиры.

На унылой улице махнула частнику, еле-еле говорившему по-русски, и, усевшись на сиденье, уставилась в окно машины. Остался неприятный осадок, она не сразу поняла отчего. От того, что пунцовая красотка Нина смотрела на нее с откровенной жалостью, а она, Лариса, сразу это не поняла.

Ну и черт с ней, с Ниной. В конце концов, Лариса защищала свой брак, единственное, что у нее есть.

В том, что Ракитина у нее больше нет, она была уверена. Она не забудет, как он смотрел на девицу из окна машины около института. И что отказался провести с ней вечер, тем более не забудет. Раньше, до этой дурацкой истории с Полиной, когда она была уверена в Володе, когда ей просто не приходило в голову, что на ее мужа может кто-то претендовать, Лариса запаслась бы терпением, дождалась, когда Денис слегка подустанет от новой любви, и незаметно вернулась бы на свое привычное место – подруги-любовницы.

Сейчас у нее просто не было на это сил. Ей хотелось только одного – забыть Ракитина навсегда. Она знала, что не забудет. И опять пожалела, что у нее нет пистолета и она не может его убить.

Если бы они были женаты, она могла бы хоть чем-то ему досадить, хоть как-то выплеснуть обиду и злость. Квартиру отнять или еще что-нибудь сделать в том же роде.

Был бы у них совместный бизнес, отняла бы бизнес.

А ведь, пожалуй… Кое-что она вполне может сделать – не принять у него проект, если они оформят договор. Конечно, осуществить это совсем непросто, но попытаться можно. При желании в любом проекте можно найти недостатки.

Вообще-то в документации Лариса смыслила мало, самой ей с этим не справиться, но найти подходящего человека можно. Нужно только все продумать как следует.

Удар будет сильный, от такого можно и не оправиться: получить назначение и сразу же завалить работу. Пожалуй, после этого на его карьере можно ставить жирный крест – круг специалистов узок, все друг про друга знают.

Ракитин Ларисе никогда не завидовал. Он к директорскому креслу не стремился, и правильно делал, между прочим. Директора как назначили, так и сняли в один момент. Бумаги подписывать любой может. А технического специалиста не очень-то снимешь – заменить его некем. Таких людей куда меньше, чем желающих подиректорствовать. Ракитин был настоящим специалистом, это все признавали.

Как ни странно, молчаливый кавказец Москву знал неплохо и довез Ларису быстро. Входя в квартиру, она была твердо уверена, что карьеру Ракитину подпортит.

Правда, она сомневалась, что ей станет от этого легче.

В темноте было плохо видно. Ракитин старался ступать бесшумно, но не получалось. Если бы не оставленный в машине похитителя свет, Настю он не разглядел бы.

К счастью, «Форд» оказался не заперт.

– Сейчас, потерпи, – шептал Денис, перерезая бельевую веревку.

Она молча заплакала, как только его увидела и узнала.

– Пойдем, Настя, быстро. – Он бросил обрезки веревки, быстро поцеловал ей пальцы и потянул из машины. – Идти можешь?

Она часто и мелко закивала, выкарабкиваясь. У нее шок, понял Ракитин. На переднем сиденье валялись его собственные ключи от машины и мобильный, Денис, перегнувшись через спинку сиденья, ухватил и то и другое. Руки у него слегка дрожали.

– Идем, – он, взяв ее за руку, потащил к своей машине, боясь не найти дорогу.

Машина оказалась рядом, в нескольких шагах. Не включая фар, он осторожно тронул с места родную «Хонду». Сквозь тихое гудение мотора послышались какие-то хлопки, но он не обратил на них внимания.

Настя уцепилась за его локоть и не собиралась отпускать. Выехав на слабо освещенную дорогу, он наклонился и поцеловал судорожно сжатую руку. Через несколько минут съехал на обочину и крепко прижал ее к себе.

– Настя, – гладя влажные от дождя волосы, Ракитин чуть отодвинул ее. – Нужно позвонить в полицию.

– Нет!

– Почему?

– Нет.

– Да почему? Зачем он тебя сюда привез?

– Убить, – она отодвинулась и потерла виски. – А ты… как здесь оказался?

– Это Анатолий Петрович Васенко. У его дома меня ударили по голове. Очнулся здесь, в своей машине, связанный. Это он, точно.

– Я знаю. То есть фамилии не знаю, он назвался Анатолием. Это он душил меня в подъезде, я его узнала сегодня. Он крутился около меня в последнее время.

– Зачем?

– Набивался в любовники, – тут она почти не соврала. Ей не хотелось Дениса обманывать. – Но не набился.

– Он поэтому на тебя напал?

– Да. – Она многое бы отдала, чтобы это было правдой.

– Откуда ты его знаешь? – спросил Денис.

– Познакомились случайно на улице.

– Почему ты не хочешь звонить в полицию? Настя, мы сами не справимся. Не убивать же его, в самом деле.

– Денис, я не хочу никого сажать в тюрьму.

– Насть, – устало спросил Ракитин. – Ты спятила? Мы сейчас же поедем в полицию, и больше никаких разговоров. Если ты не хочешь сажать его в тюрьму, так я посажу.

Он тронул машину, Настя тихо заплакала. Через несколько десятков метров дорога оказалась перерытой, там велись какие-то ремонтные работы, пришлось поворачивать обратно.

Чуть позже Ракитин снова остановился, впереди столпилось несколько машин, мигали сигнализацией полиция и «Скорая».

– Что случилось? – спросил Денис у огромного небритого мужика.

– Вроде человека сбили. Хрен его разберет. – Мужик залез в обшарпанную «четверку» и резко тронул с места. Одна задняя фара у него была разбита.

Настя подошла, уткнулась Ракитину в плечо. Какие-то люди подняли накрытое простыней тело, положили на носилки. Край простыни отлетел под ветром в сторону – на них смотрело мертвое лицо Анатолия.

– Его сбила машина? – спросила Настя.

– Вроде бы, – пожал плечами Денис.

– Пойдем, – Настя подергала его за рукав. – Пойдем, Денис. Его бог наказал. Без нашей помощи.

– Я не верю в бога. – Ракитин неохотно поплелся за ней.

Не нравилась ему неожиданная гибель похитителя. Как-то это странно.

– Денис, – у самой машины Настя повернулась к нему и крепко прижалась. – Мне страшно.

– Не бойся, – он укрыл ее полами куртки и зарылся лицом в волосы. – Все уже позади.

Ему очень хотелось в это верить.

– Я не об этом. Я боюсь, что могла прожить жизнь и не встретить тебя.

– Этого не могло быть, – твердо сказал он.

– Ладно, Денис, поехали, – отпустила его Настя. – Я хочу домой. Только сначала в одно место заедем.

Дома Лариса поняла, как сильно устала за этот длинный бестолковый день.

– Ты почему не ел? – крикнула она мужу, приподнимая крышки кастрюль. Вся еда осталась нетронутой.

– Тебя ждал, – улыбнулся он, появляясь в дверях кухни.

Ей очень хотелось в это верить, но она подозревала, что не ел он по другой причине, волновался за чужого ребенка.

– Ты девочку видел когда-нибудь? – Лариса наполнила тарелки тушеным мясом с овощами себе и Володе.

Есть хотелось нестерпимо, она положила в рот кусочек мяса и зажмурилась от удовольствия. Им здорово повезло с соседкой, готовила она отменно.

– Видел. – Он тоже проголодался. – Вкуснота какая.

– Да-а? И когда?

– Несколько раз. Полина приводила ее в офис, когда работала по субботам. Забавная девчушка.

– И часто она по субботам работала? – Господи, почему ей раньше не приходило в голову поинтересоваться, где пропадает вечерами ее собственный муж. Ясно почему, просто не хотела услышать встречных вопросов. Потому что думала об одном Ракитине.

– Случалось иногда.

– А ты не догадывался, – Лариса отложила вилку, у нее разом пропал аппетит, – что мне это может не понравиться?

– Перестань, Лара, – поморщился он. – Тебе было все равно, чем и где я занимаюсь.

– Мне было не все равно, – возмутилась она. – Как мне могло быть все равно, когда мой муж с какой-то… девкой торчит по вечерам неизвестно где?

– Я не торчал. Я работал.

– Рабо-отал? Да она в тебя влюблена, как мартовская кошка. Тебе не приходило в голову, что она уезжает из-за тебя? Не хочет разрушать твою семью? Нет?

– Нет, – отрезал он. Подумал и тоже отложил вилку. – Я женатый человек и не собираюсь изменять своей жене. Ни с какими девками. Полина хороший работник, ей было интересно то, чем она занималась. И мне жаль, что она уезжает. Но к нам с тобой это не имеет никакого отношения. Не имеет и иметь не будет. И давай закончим на этом.

Лариса опять принялась есть, но теперь еда не казалась ей такой вкусной. Она хотела, чтобы он сказал, как Полина ему надоела и он рад, что она наконец от него отстанет. Хоть бы соврать догадался.

– Девчонка действительно забавная, – согласилась Лариса. Она так не считала, но ему об этом знать не обязательно.

– Как твой Иван оценил свой труд? – Он тоже подвинул к себе тарелку.

– Никак. Очень благородно с его стороны.

– Не ерничай.

– Да ладно! Была бы Полина старая и страшная, он взял бы деньги как миленький. – Лариса вовсе не была в этом уверена. Она сама не понимала, почему ее так тянет Володе возражать. – Чай будешь?

– Коньяк.

– Я тоже, – решила Лариса, собрала тарелки и сунула в посудомоечную машину.

Она не была любительницей выпить, она вообще давно не заглядывала в бар и очень удивилась, увидев целую батарею бутылок.

– Володь, ты алкоголик?

– Был бы алкоголик, – улыбнулся он, – давно бы все выпил.

Он улыбнулся, и ей вдруг сделалось спокойно. Не хотелось больше спорить, огрызаться. Зачем? Он здесь, с ней, и так будет всегда.

Только от одной его фразы слегка сжималось сердце. Он сказал, что не будет изменять, потому что женат. Вроде как из чувства долга. А она бы хотела услышать, что он безумно ее любит.

– Вот что, – сообщила она, налив ему коньяку, а себе вермут. – Больше я тебя в выходные одного на работу не отпущу.

– Отлично. Я научу тебя простейшим операциям, и ты будешь мне помогать.

– Володя! Я серьезно.

– Я тоже.

Она не выдержала и рассмеялась.

– А после работы ты отвозил Полину домой?

– Как когда, иногда отвозил. У нее нет машины, насколько мне известно.

– Запомни. – Лариса обошла стол и прижала к себе голову мужа. – Больше ты никогда не будешь подвозить молодых красивых баб.

– А молодых и некрасивых? – он поймал ее руку и поцеловал.

– Тоже.

– А красивых, но немолодых?

– Таких не бывает, – засомневалась Лариса и разрешила: – Немолодых можно любых.

– Лара. – Она хотела вернуться на место, но он ее придержал. – Ничего не выдумывай. Я люблю тебя.

Ракитин никогда ей этого не говорил.

Она потратила на него жизнь, а Денис принимал ее любовь, ничего не давая взамен. И сейчас он наверняка с какой-нибудь бабой, Лариса даже догадывалась, с какой. С той, на которую он смотрел, как когда-то на Ленку Миронову.

– Тебе не много будет? – покачал головой Владимир, наблюдая, как она вновь наполняет свой бокал.

– В самый раз.

Нужно как следует обдумать, как зарубить проект Ракитина.

– Кого это черт несет? – поморщился Игорь. Звонок в дверь прозвучал мелодично, негромко, а ему отчего-то показалось, что оглушительно.

– Я открою, – кинулась к двери Лена, но он ее опередил, распахнул дверь сам.

– Настасья?

– Настя, что с тобой? – ахнула Лена.

Та только сейчас заметила, что вся перепачкана, а на сапоги налипли комки грязи.

– Леночка, ты меня извини, мне нужно поговорить с Игорем. Наедине. – Настя потерла грязный рукав куртки, боясь посмотреть на брата.

– А-а…

– Иди на кухню, – усмехнулся Игорь, оглянувшись на жену. – Если человеку приспичило поговорить на ночь глядя, надо его выслушать. Да раздевайся ты, не здесь же будем стоять, – бросил он Насте и, не оглядываясь, направился в небольшую, самую любимую комнату, которую Лена называла его кабинетом.

Комнату Игорь любил, а слово «кабинет» терпеть не мог. Не возражал, только чтобы Ленку не расстраивать.

Настя бросила куртку на пуфик, грязные сапожки аккуратно поставила на резиновый коврик, в одних колготках прошла за Игорем и остановилась в дверях, прислонившись к косяку.

– Игорь, почему ты хотел меня убить?

– Что?! – Он вскочил с кресла, в котором развалился за минуту до этого. – Что?

Если бы Настя не знала точно, что стоящий рядом человек заказал ее убийство, сейчас, наверное, усомнилась бы. Слишком натурально он разыграл удивление.

– Кончай, Игорь, – поморщилась Настя. – Ты заказал мое убийство Анатолию Васенко, и я хочу знать, зачем.

У него странно забегали глаза, Настя никогда раньше не видела у него таких глаз.

– Кстати, меня внизу ждет человек, и если я не выйду через пять минут, через десять здесь будет полиция. – Это она придумала на ходу. Денису пришлось соврать, что она обещала заехать к родственникам за лекарством, которое надо отвезти дяде на дачу. Выдумка была так себе, но он поверил. «Я никогда больше его не обману, – пообещала себе Настя. – Никогда».

– Человек, говоришь? – Глаза у него бегать перестали, ей показалось, что Игорь даже улыбнулся, усаживаясь назад в кресло. – Выйдешь ты через пять минут, не бойся. И вообще не бойся, больше с тобой ничего плохого не случится. Я тебе обещаю.

Все-таки Игорь обладал большим обаянием, Настя ему почти поверила.

– Да проходи ты. Садись. И дверь закрой, ты же не хочешь, чтобы Ленка все слышала? – спросил он.

Настя послушно прикрыла дверь и уселась в угол небольшого дивана. Диван был мягким, уютным и наверняка стоил гораздо больше Настиной зарплаты.

– Почему, Игорь? Из-за фирмы?

– Что? – не понял он.

– Потому что дядя Лева мне полфирмы завещал?

– А? – задумался Игорь, уставившись куда-то мимо Насти. – Нет. Нет, конечно.

Одна занавеска на окне висела криво, и его это раздражало. Игорь тяжело встал, поправил занавеску, да так и остался у окна, разглядывая через щель темноту за окном. Он словно мгновенно постарел, ссутулился.

– Знаешь, я тебе в детстве ужасно завидовал. – Он оставил занавеску в покое и привалился к стене, глядя мимо Насти. – У тебя было то, чего не было у меня. Детство.

– И теперь ты решил мне за это отомстить? – усмехнулась Настя.

– Нет, – вздохнул он. – Это я так, к слову.

– И не говори ерунду. У тебя было нормальное детство. У тебя замечательная мама, и дядя Лева тебя очень любил. Уж мне-то можешь не рассказывать. Я прекрасно помню наше детство.

– Нет, – покачал он головой. – Вот тут ты не права: Лев меня не любил. Возился со мной много и баловал, но не любил. Ты уж мне поверь.

– Я знаю, что это не так, но мы отвлеклись. Почему ты хотел меня убить, Игорь?

– Так вот, Насть. – Он опять отвернулся к щели в занавесках, он не мог на нее смотреть. – Детства у меня не было, я слишком рано стал взрослым. Знаешь когда? Когда понял, что отец нас с матерью не любит. А понял я это года в четыре. Отец нас терпеть не мог, а мама это от бабушки с дедом тщательно скрывала. Сам не понимаю, как догадался, что живем мы в сплошном вранье. Отец-то ничего не скрывал, мы при нем пикнуть не смели. А вот мама все пыталась создать видимость семьи, особенно на семейных торжествах. Она создавала видимость, и я тоже. Когда бабушка приходила, я к папеньке все с вопросами лез, а он мне отвечал. Бабушка уходила, и я старался от него держаться подальше. Он меня не бил никогда, нет. Он и мать никогда не трогал, но… В общем, детство у меня было так себе.

– Игорь, ты говоришь не о том.

– О том, о том. Когда отца не стало, мы с мамой вздохнули с облегчением. А потом, когда появился Лев, вообще все было отлично. И все-таки я тебе завидовал. – Он наконец отвернулся от окна и посмотрел на нее в упор. – Тебя все любили, но не в этом суть. Мне хватало маминой любви. Главное то, что ты никогда не притворялась. У тебя не было такой необходимости. А я уже так привык к постоянной фальши, что сам не понимал, какой я настоящий.

– Игорь, давай вернемся к дню сегодняшнему.

– Давай, – согласился он. – Появление Левы счастья не принесло ни мне, ни матери. Больше того, оно принесло нам несчастье. Мама его любила и очень страдала, потому что он-то ее как раз и не любил. Может, поэтому она сейчас и умирает. Я даже уверен, что поэтому. Горе всегда выливается в болезнь.

– Ты хотел меня убить, чтобы Леве стало плохо? Игорь, ты забыл, что он тебя вырастил?

– Нет, – усмехнулся Игорь. – Не забыл.

– Ты сумасшедший?

– Мне все немного сумасшедшие. Нормальных людей не бывает, это в любом учебнике по психиатрии написано. И вот что, ничего не бойся, больше тебя никто никогда не тронет.

Странно, но она ему верила.

– Ты решил меня убить, потому что брак Льва и Лили оказался неудачным? Игорь, я не уйду, пока ты не скажешь мне правду.

– Я сказал тебе правду. – Сейчас Игорь показался ей не просто постаревшим, а каким-то выжатым, как смертельно больной.

– Нет, – покачала головой Настя. – Нет. Ты мне правду не сказал. Откуда ты знал Левину первую жену? Ты ведь ее знал, да?

– Знал, – усмехнулся он. – А тебе Ирка протрепалась, да? А ведь умная баба, недаром большую зарплату получает.

– Игорь!

– Ладно, так и быть. Получай свою правду. Я эту… Альбину, – он словно выплюнул это имя, – помню. Я ее видел в собственной квартире. То есть в доме родителей. Мамы не было, в командировку уехала или еще куда-то… Короче, проснулся я среди ночи, пошел в туалет, а на кухне папаша с незнакомой тетей отношения выясняет. То ли я испугался очень, то ли еще почему, но тетку я запомнил. На всю жизнь. Она говорила, что у них будет ребенок, а я не понимал, как это ребенок может взяться ниоткуда, потом даже у мамы спросил. Тетка говорила про ребеночка, а папа ее выгонял. Вот такие дела. До туалета я тогда не дошел и о разговоре этом никому не сказал. И когда теперь я узнал, что это была Аля… Я сложил два и два. Мой отец был любовником Левиной жены. И скончался при загадочных обстоятельствах.

– Господи, Игорь… Неужели ты думаешь, что Лева… убил твоего отца?

– Я не думаю, я знаю, – отрезал он.

– Что за чушь?

– Это не чушь, Настя. Я был с отцом у озера в тот день. Он ловил рыбу, а я играл на берегу. Ему на глаза старался не попадаться, он бы меня отправил на дачу – мы тогда на даче жили. А туда я не хотел, мне там скучно было. Поэтому и видел, как к папе подошел какой-то дядька, и они стали драться. Я испугался и убежал. А потом выяснилось, что отец утонул.

– Игорь, я не верю… – Насте хотелось сказать это твердо, но она не смогла.

– Я бы дядьку этого не запомнил, но очень скоро Лев стал каждые выходные на озере появляться. Это было его ошибкой. Вот так, Настя.

– Игорь, я не верю. Ты всю жизнь это знал?..

– Да ничего я не знал, – поморщился он. – Я же только недавно выяснил, кто такая была та загадочная тетя. Ну а после этого… Говорю же, сложил два и два.

– Но зачем? Зачем Леве убивать любовника своей жены, даже если он знал о нем? Жены-то уже не было… Зачем убивать человека?

Игорь смотрел на нее улыбаясь. Настя почувствовала, что ей становится очень страшно. Так же страшно, как недавно в машине наедине с собственным убийцей.

– Игорь, это все ерунда… Так не бывает, – пролепетала Настя.

– Бывает, бывает, – уверил он. – Ты правильно догадалась, мой отец убил Левину жену, она со своим будущим ребенком могла сильно подпортить ему карьеру. Лев об этом узнал и убил моего отца. Отомстил по-мужски. А потом Лев женился на жене убитого, то бишь на моей матери. Не иначе как совесть мучила, не хотел, чтобы я сиротой рос. Хотел нас с матерью осчастливить. Лев ведь сначала со мной познакомился, я все время у озера торчал, а через меня уже с мамой. Какого лешего, скажи мне, ему нужно было к нам на озеро тащиться, если он рыбалкой ни до, ни после этого не увлекался? А если решил порыбачить, под Москвой что, мест мало? Нет, Настя, все было только так и никак иначе.

– Откуда ты знаешь, что твой папа убил Альбину? Как тебе вообще эта мысль пришла в голову?

– Я, когда про Алю узнал, нанял частного детектива. Не к Леве же было обращаться… Так что про эту дамочку я теперь все представляю. Не могла она в окно прыгнуть. Кто-то ей помог. Не догадываешься, кто?

– Игорь, это только твои домыслы!

– Да ладно, Насть. Какие тут домыслы? Именно так все и было.

– А Лева откуда мог знать, что его жену убили? Милиция же сказала – несчастный случай.

– Лева свою жену, наверное, не хуже других знал. И любовника ее вычислить по свежим следам не такое уж безнадежное дело. На папашу мне наплевать, а вот матери Лева жизнь сломал.

Настя молча поднялась и вышла из комнаты.

Она заплакала только внизу, уже в салоне, когда Ракитин медленно встраивал «Хонду» в неплотный поток машин.

Лене было страшно стоять в темной кухне и еще страшнее видеть мужа. Она так и не включила свет, когда Игорь с Настей закрылись в кабинете. Стояла у окна, смотрела вниз, на тусклые пятна фар проезжающих машин.

Она не пошевелилась, даже когда Игорь загородил собой свет из прихожей, прислонившись к дверному косяку.

– Подслушивала? – Лена почувствовала, что он усмехнулся.

– Да. – Мысли в голове ворочались вяло, а может, их и совсем не было.

Он включил свет, налил в стакан воды из чайника и молча выпил. Все было буднично и от этого еще страшнее.

– Игорь, – Лена оторвалась от окна и заставила себя повернуться к нему. – Зачем ты это сделал?

– Что – это? – опять усмехнулся он.

– Почему ты сказал, что?..

– Ладно, Лен, не трухай, – он потрепал ее по волосам. – Выкарабкаемся.

– Почему ты не отрицал, что это ты?.. – Она села за стол, обняв себя руками. Ее бил озноб, и ей показалось, что она никогда больше не сможет согреться.

– Потому что на меня она не донесет. Никогда.

– Почему?

– Она считает, что это принесет Леве страдания. А моей матери сократит последние дни.

– А это принесло бы Льву страдания?

– Откуда мне знать? Рассказывай, Лен, нам нужно что-то со всем этим делать…

– Как ты догадался, что это я?

– Не бином Ньютона. Догадался. Шаришь, значит, у меня в компе? – засмеялся он, заваривая им чай. – Ну и ладно. Я когда киношку увидел, как Толька Васенко бомжа прикончил, чуть не обалдел. Я в то утро в фирме случайно оказался, уж не помню, за какой надобностью. Как раз когда бомжа нашли. Запись я на всякий случай прибрал, еще не зная, что там увижу. Потом хотел ментам отдать, но не стал, пожалел Тольку. Он нормальный парень, мы с ним трепались иногда. Кадры надо беречь, этому я у твоего папаши научился. Когда Настасья Тольку упомянула, мне все стало ясно. Ты это, Леночка. Ты, больше некому. Я только не пойму, за каким чертом тебе понадобилось от Настасьи избавляться. А, Лен?

Она молчала, грея руки чашкой с горячим чаем.

– А, Лена? Я понимаю, ты ненавидишь всех, кто богаче, я их сам ненавижу. Но Настя-то чем тебе помешала? – Он с удовольствием отхлебнул чаю. – Ну, не хочешь говорить, не надо. Значит, ты заказала Толику Васенко Настю. Когда и как? Показала ему запись?

Лена кивнула.

– Когда?

– Две недели назад. – Говорить ей было трудно, губы не слушались.

– Что было потом?

– Потом, – Лена кашлянула, – он мне позвонил и велел привезти пистолет.

– Откуда он знал, что у тебя есть оружие?

– Видел. Я доставала сигареты из сумки, когда… делала заказ. Я тогда зачем-то взяла пистолет. – Лена отпила немного из чашки, чай был крепким, горячим, как она любила.

– А оружие где взяла?

– У тебя в столе.

– Дальше!

– Сегодня он мне позвонил и велел привезти пистолет. Я поехала и его убила. Когда ты к маме ездил.

– Застрелила?

– Да.

– Д-дура! Если бы пистолет был зарегистрирован, мы бы уже в наручниках сидели! Куда ты его дела?

– Выбросила в Яузу по дороге.

– Хоть на это ума хватило! Где? Где это произошло?

– Застрелила я его у Лосиного Острова. Мы договорились там встретиться. Я приехала, он подошел, и я его застрелила. И пистолет выбросила там же, недалеко. Меня никто не видел, ни одной машины и близко не было.

– А Настя где была в это время?

– Не знаю. Я… очень испугалась.

– Раньше надо было пугаться!

– Игорь, а ты… уверен, что она никому не скажет?

– Уверен. – Игорь побарабанил по столу пальцами. – Хоть и невозможно понять логику непрофессионалов.

– Что? – не поняла Лена. – Что ты сказал?

– Это не я сказал, это Мюллер в «Семнадцати мгновениях». Невозможно понять логику непрофессионалов. Мы с тобой, Леночка, профессионалы. А другие, Настасья например, дилетанты.

– Дилетанты в чем? – Лена почувствовала, что начала отогреваться. Очень захотелось еще чаю, и она благодарно кивнула Игорю, когда он поднялся и долил ей ароматной горячей жидкости.

– Дилетанты по жизни. Они дилетанты, а мы профессионалы. У нас с тобой будет все: и деньги, и власть, – если мы этого захотим. Власти, в смысле. Ты власти хочешь?

– Нет, – покачала головой Лена. – Единственное, чего я хочу, – это быть с тобой.

– Нет, Лен, – не согласился он, усмехнувшись. – Ты власти хочешь, очень даже хочешь. Ты секретаршей работать не пойдешь, правда ведь? И директором ты работать не пойдешь, потому что директор тоже от кого-то зависит. А ты ни от кого зависеть не желаешь, разве что от меня.

– Да, – не стала спорить Лена. – Я ни от кого не желаю зависеть, кроме тебя. Но это не значит, что я мечтаю о власти.

– Не лукавь. Общество – та же собачья стая, или ты командуешь, или подчиняешься. Подчиняться ты не желаешь, значит, предпочитаешь командовать. Ну да ладно, давай не будем философствовать. Ты мне лучше скажи, чем тебе Настасья не угодила?

– Игорь… – Лена отодвинула чашку. – Ты прав. Я люблю власть и деньги. Впрочем, это одно и то же. Но тебя я люблю больше всего на свете, без тебя мне ничего не надо – ни власти, ни денег.

– Но Настя-то на меня не претендует, – хмыкнул он.

– Не претендует, – согласилась Лена. – Ты на нее претендуешь. Ты ведь ее любишь, правда?

– Ты что, Лен, спятила? – искренне удивился он.

– Ты ее любишь, Игорь, – Лена встала и включила чайник. – Единственная, кого ты любишь, – это она. Ну и Лилию Викторовну, конечно. Меня тоже любишь, но я на третьем месте. Не спорь, я знаю.

Он хотел возразить, но не стал. Игорь никогда не считал, что любит Настю, он и сейчас так не считает. Он только очень хорошо помнил, как впервые увидел очень красивую девочку с длинными кудрявыми волосами. Сейчас волосы у Насти почему-то перестали виться. Помнил, как они впервые гуляли во дворе старого Левиного дома и как потом очень долго он мог думать и говорить только о ней. Он и теперь постоянно о ней думает, даже когда занимается другими делами. Думает о том, что ей не повезло с Борькой, потому что тот слабак и нытик. О том, что ей давно нужно сменить работу, потому что вкалывать за гроши глупо и недопустимо. И просто так думает, безотносительно к чему-либо.

Ни с какой любовью он это не связывал. Он вообще не очень верил в какую-то там любовь, он верил только в комфорт совместного существования. Он давно привык к своей Ленке. Она никогда его не раздражала, ну, почти никогда. Ему было легко с ней, и он не хотел никакой другой жены.

– Помнишь, как мы ездили на Пироговское водохранилище?

Он кивнул. Он тогда все никак не мог решиться сделать Ленке предложение. Знал, что надо, но все оттягивал момент. Ему не хотелось на ней жениться. Впрочем, потом он никогда не жалел, что женился.

Он оказался хорошим мужем, даже самому удивительно. Он никогда ей не изменял, даже не смотрел на других женщин.

Ему нужна Настя?

Он никогда не женился бы на Насте, даже если бы это пришло ему в голову. Он не мог себе позволить быть нищим, лучше уж умереть.

– Мне хотелось поехать с тобой вдвоем, а ты зачем-то потащил еще и Настю. Так вот, я помню, как ты тогда на нее смотрел… Я так и не смогла этого забыть, хоть и старалась. Она выходила из воды, а ты на нее смотрел…

– Ну и как я смотрел? Она мне все-таки как сестра, не забывай.

– Ты смотрел на нее так, что было ясно – ты ее любишь, и никто больше тебе не нужен. Но самое страшное даже не это… Другое. Я до того момента тебе верила. Понимаешь, я тебе верила, я считала, что самая счастливая на свете, а оказалось, что ты любишь другую, а меня просто используешь. Вот этого я Насте простить не могла.

– Лен, – он поднялся, наклонился над ней и крепко прижал к себе. – Я не помню, что когда было. Я люблю тебя, и никто больше мне не нужен.

Он обнимал жену и удивлялся, что мать смогла увидеть в Лене то, о чем он даже не догадывался.

Он уже знал, что будет делать.

Ракитин слишком устал и не заметил, что тревога за Настю не отпустила его, даже когда он увидел мертвое лицо убийцы, а отпустила потом, когда она заплакала в машине по дороге к дому. Ему очень хотелось обнять ее, но он упорно смотрел на дорогу и даже не пытался ее утешить. Он обнял ее только в квартире, мешая раздеться, и сказал:

– Все будет хорошо, Настя. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.

Что такого может для нее сделать, он и сам не знал, но слова оказались правильными, она перестала быть каменной под его руками, а он отчего-то старался не шевелиться. Он так и стоял, медленно водя губами по пушистым волосам.

– Ты выйдешь за меня замуж? – не то спросил, не то сообщил он.

Она слабо кивнула, но это было лишнее, он в этом нисколько не сомневался, он только запоздало испугался, что мог не принять предложения поменять работу или мог не получить этого предложения и не узнать, что без нее жизнь совсем не жизнь, а так… непонятно что.

Еще он подумал о том, что завтра же нужно позвонить Ларисе. Думать о Ларисе было стыдно и больно, и он догадывался, что эти стыд и боль останутся с ним надолго, даже если он будет напоминать себе, что инициатива их отношений всегда исходила от нее, что он ничего ей не обещал и поэтому ничем ей не обязан.

Понедельник, 8 ноября

Утро выдалось суматошное, телефон звонил не переставая, у Ларисы от бесконечных разговоров разболелась голова, и она не сразу поняла, про какую женщину, ожидающую в приемной, говорит ей Кира.

– А-а, – вспомнила Лариса. – Пусть заходит минут через десять. Я пока чайку выпью. Чаю мне принеси.

Недавно позвонил Федор Левашов из министерства и долго и путано просил ее принять какую-то его знакомую. Лариса так и не поняла, что этой знакомой от нее нужно. Левашов позвонил не вовремя, в ее кабинете толпились люди, объясняться с Федором было некогда. Пусть приходит в понедельник, решила тогда она, даже не спросив, как зовут его знакомую. Татьяна Юрьевна Саморукова, оказывается. Впрочем, может быть, Федор и назвал имя, просто Лариса его не запомнила за ненадобностью.

Она еще повертела в руках визитку Саморуковой, которую дала ей Кира, и сунула под клавиатуру компьютера.

– Ну неси чай-то, я пить хочу.

– Извините, Лариса Максимовна, – протянула ей какую-то бумагу Кира. – Я хочу подать заявление.

Заявления этого Лариса долго ждала – об уходе по собственному желанию. Странно, но никакой радости она не почувствовала. Работала Кира хорошо, без нее Ларисе будет трудно. Кира никогда ничего не путала, не теряла бумаг, печатала исключительно грамотно, в делах фирмы отлично разбиралась.

– Куда идешь? – равнодушно спросила Лариса, откинувшись в кресле. – Или дома будешь сидеть?

Она ничего не знала о секретарше. Не знала, есть ли у нее молодой человек. Есть, наверное, Кира девка красивая. Впрочем, это ни о чем не говорит, и красивые бывают одинокими. Почему-то именно то, что она ничего не знает о своей секретарше, вызвало у Ларисы неприятное сосущее чувство чего-то навсегда упущенного.

Опять зазвонил телефон, Лариса потянулась к трубке, и Кира вышла, не успев ответить.

Попрощавшись с телефонным собеседником, Лариса подписала заявление, выпила принесенный Кирой чай и поняла, что настроение окончательно испорчено. Дело даже не в том, что более толкового секретаря у Ларисы никогда не было. На Киру она всегда могла положиться, знала, что та никогда не будет сплетничать о ней, никогда не скажет ничего лишнего и не попытается Ларису подставить. Пожалуй, Кира была вторым после Володи человеком, с кем она могла чувствовать себя абсолютно надежно.

Веселой легкости, с какой она жила последние дни, после того как Полина уехала наконец в свою Германию, как не бывало. Лариса не поленилась, соврав Володе о срочных делах, поехала в аэропорт, сама убедилась, что Полина с девочкой прошли таможенный контроль. Тогда ей казалось, что радость, с которой она возвращалась домой, не пройдет никогда. Она разговаривала с Володей, мыла посуду и чувствовала себя по-настоящему счастливой в своей любимой квартире рядом с надежным любящим человеком.

Радость прошла быстро, сразу после вчерашнего звонка Ракитина. Конечно, она не ждала услышать от него слов, которых ждала всю жизнь, но почему-то совсем не ожидала известия, что он навсегда уходит из ее жизни.

– Мы не сможем больше видеться, – сообщил Ракитин.

– Ты женишься? – почти не удивилась Лариса. Тогда она еще была полна радости от присутствия мужа, от того, что уехала Полина и больше ничто не угрожает ее примитивному женскому счастью.

– Да.

– Значит, нам просто сложнее будет встречаться, вот и все. – Конечно, факт женитьбы ее не обрадовал, но и не убил. Жена ему быстро надоест, он слишком долго жил один, привык к своей свободе, и только она одна, Лариса, способна сохранить его свободу, будучи рядом. Никакой молоденькой дурочке это не под силу.

– Мы не будем больше видеться. – Ей показалось, что он хотел что-то добавить, и она даже догадывалась: что-нибудь вроде «прости».

Он ничего не добавил, и она положила трубку. Тогда ей еще казалось, что она счастлива с Володей, сейчас она понимала, что само существование Дениса не даст ей возможности быть счастливой никогда и ни с кем.

Лариса откинулась на спинку кресла, закинув руки за голову. Она не нужна Ракитину. Она никогда не была ему нужна и никогда не будет. Зачем она обманывала себя всю жизнь? Она опять подумала, что убила бы его, если бы не боялась сесть в тюрьму.

Зарубить его работу, твердо решила Лариса. Пусть оправдывается перед своим начальством, пусть выкручивается, как может. Скорее всего, выкручиваться он не станет, это совсем не в его характере. Просто уйдет. Но с таким пятном на репутации новое место ему будет найти непросто, удар будет сильным, наповал. Лариса повеселела, сейчас она примет эту… как ее? Саморукову. А потом продумает, как составить договор, чтобы уничтожить Дениса как специалиста.

– Кира, приглашай, – наклонилась она к селектору.

Саморукова показалась ей знакомой, Лариса только никак не могла вспомнить, где ее видела, и это здорово ее раздражало.

– Я… я работаю вместе с Денисом Геннадьевичем, – лепетала Саморукова, жадно разглядывая Ларису. – Я знаю, что вы хотите с нами договор заключить, но… понимаете… мы его не сможем выполнить…

– Стоп, – остановила ее Лариса. – Почему вы пришли с этим ко мне? Идите к своему начальству и выясняйте с ним, что вам делать, чего не делать.

– Понимаете, – Саморукова приблизила к ней лицо, перегнувшись через стол, и почти зашептала: – Денис Геннадьевич старается для своих… для своей… Он себе любовницу завел и для нее старается, – выпалила она наконец. – Договоры набирает, чтобы она денег побольше получала. А выполнить договоры мы не сможем.

– Почему не сможете? – Нужно было гнать эту посетительницу в шею, но Лариса заинтересовалась.

– Не сможем, – хитро улыбнулась Саморукова. – Я вам точно говорю.

Мысль завалить проект пришла к Татьяне неожиданно и оказалась гениально простой. Берсеньева всегда посылает ей готовые работы, надо всего-то заменить несколько страниц, распечатать, подписать у зама Ракитина, и все. Вряд ли Ракитин будет весь проект просматривать, подмахнет не глядя.

Лариса наконец вспомнила, где видела эту женщину. На крыльце ракитинского института, когда уговаривала его провести с ней вечер. Интересно, слышала Саморукова их разговор или нет? Наверное, слышала и все правильно поняла, раз пришла с предложением, которое Лариса сама обдумывала как раз перед ее приходом.

Достаточно только кивнуть, и Саморукова все поймет правильно. И уничтожит Ракитина сама, Ларисе даже делать ничего не придется. Ей принесут проект, в котором будет какая-нибудь полная ерунда. Конечно, Лариса не примет его.

Саморукова поедала ее глазами. Лариса отвернулась к окну. Удар будет сильный, Ракитин долго не оправится. Пусть заплатит за унижение, которое она испытывает сейчас под жадным взглядом сидящей напротив женщины.

– Мы с Денисом Геннадьевичем старые друзья, – задумчиво произнесла Лариса. – Очень старые. Я подпишу любую его работу.

Она опять уставилась в окно и не видела, как посетительница сначала побледнела, потом покраснела и выскочила из кабинета.

Хорошо, что телефон молчал, она ни с кем не смогла бы сейчас разговаривать.

Эпилог

Среда, 15 июня

Звонок, которого он долго и мучительно ждал, раздался в середине дня. Игорь пытался вчитываться в текст бумаг, которые должен был подписать, но слова не складывались в фразы, смысл ускользал, и он подписал все документы не читая, чего раньше не делал никогда. Впрочем, он многого раньше не делал, например, не заказывал убийство собственной жены.

Теперь нужно ждать, когда кто-нибудь сообщит ему, что его жена трагически погибла, выпав из окна их огромной квартиры. Договариваясь с киллером, Игорь особенно настаивал на том, чтобы она выпала из окна, ни на какой другой несчастный случай не соглашался. Киллер был дорогой, надежный, Игорю пришлось потратить кучу денег, чтобы на него выйти.

Он дотянулся до пульта кондиционера, уменьшил температуру. В кабинете и так было прохладно, но ему казалось, что нечем дышать. Конечно, мыть окна Ленке в голову не пришло бы, а с цветами возиться она любит, у них все подоконники уставлены горшками. Как раз накануне сломался кондиционер, Игорь даже удивился, что техника как будто ему подыгрывает и окна в квартире наверняка открыты. Впрочем, это не его забота, он и так заплатил за заказ колоссальную сумму.

– Я не похож на отца, мама, – прошептал Игорь и испуганно замер. Он никогда раньше не разговаривал сам с собой.

Он не похож на отца, для него деньги не главное. Он специально торопил киллера, все надо сделать быстро – тесть лежал в больнице с инсультом и мог скончаться в любую минуту. Случись так, Игорь окажется баснословно богатым человеком, но и смерть жены вызовет тогда ненужные подозрения.

И он отказался от немыслимого состояния тестя.

Странно, что Лена до последнего ничего не чувствовала. Он приходил домой, улыбался ей, ездил с ней за город, строил планы и с удивлением наблюдал ее счастливую безмятежность.

Игорь достал сигарету, прикурил, напомнив себе, что нельзя курить больше обычного – он же еще ничего не знает.

Догадаться о том, что случилось на самом деле, могут только два человека – Настя и Лев. На Льва Игорю было наплевать, а чтобы догадалась Настя, он хотел, потому и требовал именно падения из окна. Догадается, сложит два и два, Настя далеко не дура. Догадается и все поймет правильно – он никогда бы не поднял на нее руку. Никогда. Настя должна понять, что ее заказала Лена и это стоило ей жизни. Если уж Настя сочла его убийцей, пусть знает, что убить он может кого угодно, только не ее.

С того вечера, когда Настя выбежала из его квартиры, они виделись только однажды, на похоронах его матери. Они стояли у гроба рядом, Настя, он и Лена, и никто не догадался бы, что видеть друг друга им мучительно и тягостно. Никто и не догадался. Лев продолжал приглашать их с Леной на все семейные праздники, и Игорю приходилось выискивать причины, по которым они не смогут приехать. Один раз, в день рождения Настиной бабушки, они с Леной даже специально полетели на Красное море, хотя ни загорать, ни плавать Игорю до смерти не хотелось. Он вообще не любитель проводить время на пляже.

На пляже ему было хорошо только однажды, когда он смотрел на выходившую из воды Настю. Рядом сидела Лена, он знал, что сделает ей предложение, и не догадывался, что без Насти жизнь окажется неинтересной. Тогда ему не приходило в голову, что он любит ее, ему казалось, что он догадался об этом только сейчас.

Почему-то к Борьке он Настю никогда не ревновал, а к теперешнему ее мужику, которого тогда, на похоронах, единственный раз и видел, ревновал и пытался скрыть это от Ленки. Он тогда как раз искал киллера и чувствовал себя перед женой виноватым.

Игорь потушил сигарету и повернулся на звук открываемой двери.

– Игорь Сергеевич, – испуганно пролепетала секретарша. – К вам из полиции. Елена Владиславовна…

– Что? – постарался удивиться Игорь.

Секретарша молчала, и в тиши кабинета отчетливо слышался птичий гомон за окном.

– Так в чем дело?

Игорь слушал, что говорит ему молодой человек в полицейской форме, смотрел на сочувствующие лица и удивлялся, что раньше не слышал никакого гомона. Наверное, просто не обращал внимания.

На берегу Пироговского водохранилища когда-то тоже громко щебетали птицы и совсем юная Лена смотрела на него с немым обожанием.

Игорь тряхнул головой, ему не хотелось вспоминать ту, давнюю, Лену. Нужно было что-то ответить человеку в форме, но он никак не мог заговорить, только открывал рот как рыба.

Вышло убедительно, сочувствия в глазах полицейского прибавилось.

За окном продолжали гомонить птицы.

Игорь кашлянул и наконец выговорил что-то подходящее случаю. Теперь можно начинать новую жизнь.

– Фе-одор.

Левашов поморщился, он не любил, когда Татьяна входила в кабинет без стука.

– Федор, – она обняла его за шею, стоя позади кресла, и он отметил вдруг, какие приторные у нее духи. Странно, что раньше ему безумно нравился ее запах. – Ты знаешь, что организуется московское предприятие?

– Конечно. – Он погладил ее по руке и осторожно высвободился.

Предприятие это планировалось сделать «координирующим» и было никому не нужно, кроме тех, кто собирался там работать, получая немаленькую зарплату, но все делали вид, что происходит модернизация отрасли. Курс на модернизацию был провозглашен президентом, и Федор иногда с тоской думал, как много денег уходит в никуда вместо того, чтобы идти на развитие промышленности.

– Я хочу быть там директором. – Татьяна уселась за стол напротив него и с улыбкой положила голову на сомкнутые руки.

– Что? – опешил Федор.

– Я хочу быть там директором, – терпеливо повторила Татьяна и опять лукаво улыбнулась, показавшись ему почти умственно отсталой.

За те полгода, что она работала под его непосредственным руководством, он от нее смертельно устал и уже давно, не признаваясь себе в этом, мечтал от нее избавиться. Любым способом. Любым. Но ведь не таким же…

Несколько дней назад он столкнулся в коридоре с давним приятелем, через которого и попал в свое теперешнее кресло, и тот долго жаловался ему, что нет подходящей кандидатуры на место директора нового предприятия.

Посоветовать ему Татьяну?..

На прежней работе у нее вышла какая-то некрасивая история с деньгами. Кажется, она выписывала себе слишком большие премии. Но ведь эта история не вышла за рамки пустых слухов, а у директора в любом случае зарплата будет весьма значительной.

Президент часто говорит о том, что нужно смелее выдвигать молодежь. Правда, он далек от техники и может не знать, что хороший инженер формируется даже не годами – десятилетиями. Но Татьяна же не в инженеры хочет, она стремится всего-навсего ими руководить.

Впрочем, если подобрать ей толковых заместителей, большого вреда от нее не будет…

Конечно, он догадывался, что никого хоть чуть-чуть умнее себя Татьяна никогда не допустит в свое окружение, но он не желал об этом думать. Ему хотелось нормально жить. Без нее, без ее захаживаний в его кабинет, без ее терпких духов и лукавых улыбок, которые он уже не мог видеть. Ему хотелось смело смотреть в глаза жене, чувствовать себя дома в полной безопасности и не вздрагивать от неожиданных звонков.

– Я попробую это устроить, Танечка, – пообещал он и улыбнулся с облегчением.

Ему так хотелось от нее избавиться, что он старался не замечать противного холодка в груди. Тоскливое сосущее чувство еще какое-то время мешало ему, и Федор упорно отгонял его, не понимая, что чувство это называется совестью.