© Наталья Горская, 2016

© Издательство «Написано пером», 2016

* * *

 

 

I. Падение дерева

Есть мнение, что после Венеции всё разочаровывает. Понятно, что после необычайной красоты привычная глазу обыденность уже не воспринимается красивой, а напоминает недостойные претензии на прекрасное. Венеция очаровывает даже тех, кто её никогда не видел. Влияние этого города на мир и культуру столь велико, что в его честь названа целая страна – Венесуэла! Венеция поражает не тем, что принято учитывать при определении красоты города – архитектурой, памятниками, театрами и музеями, уровнем жизни – а своей основой, фундаментом. А в основе её – вода. Города по основе своей делятся, почти как в восточном гороскопе, на стихии камня, металла, дерева и воды. Например, мой город держится на стихии дерева. Дерево присутствует тут всюду. Иногда складывается впечатление, что оно важней и полезней человека. Когда у нас ремонтируют коммуникации, то глубоко под землёй находят остатки гати – кладки из брёвен, которыми в древности мостили дороги, отвоёвывая для поселений пространство у леса и болот. Встречаются обломки длинных стволов лежневой дороги, по которой из трясины вывозили торф ещё в Допетровскую эпоху. И эта опора до сих пор надёжно держит неустойчивую болотистую почву. На полях разваленных совхозов экскаваторы, раскапывающие котлованы под фундаменты коттеджей новой элиты, иногда натыкаются на связки длинных прутьев и жердей – фашины. Ими засыпали овраги для осушки болот несколько веков назад.

Человечество всё время разрастается и отвоёвывает себе место у воды и леса. Семьдесят процентов Земли покрыто водой – приходится отвоёвывать. Раньше болота считались гиблым местом, люди стремились осушать их и использовать землю под поля и пастбища. Заболоченные и заражённые малярией пространства с чахлой растительностью превращались в пригодные для жизни территории. Теперь выяснилось, что болота препятствуют развитию парникового эффекта, и в не меньшей степени, чем леса, их можно назвать «лёгкими планеты». Поэтому практика осушения болот с точки зрения экологии разрушительна.

Есть ещё камень. Мощные глыбы, валуны, круглые, как гигантские грибы-дождевики, на которые можно смотреть очень долго, и это занятие не надоедает. Их много в лесах и водоёмах. Камни в реках служат ориентирами и дают название местам купания или рыбалки. Довольно-таки популярный пляж Камень образовался именно там, где из реки посередине выглядывает валун, метра два в высоту и ширину. С него любят нырять отчаянные головы, потому что на такой небольшой глубине есть риск воткнуться в дно этой самой головой. В озере лежит такой же валун, но значительно больше. Он не выступает из воды, но если доплыть до него, то издали кажется, что люди ходят по воде посреди озера.

Камнем поменьше улицы мостили уже не в древности, а лет двести-триста тому назад. Удивляет, как люди смогли переместить и уложить такую массу камня голыми руками, когда не было никакой техники! Должно быть, дороги тогда строили по несколько десятилетий. Впрочем, у нас их и сейчас делают ничуть не быстрее.

Предполагается, что город можно построить даже на основе воздуха, но этого пока никому не удавалось. Современные города и мегаполисы держатся преимущественно на металле. И ещё на пластике – куда ж нынче без него. Древние города Востока и Азии были основаны на камне. Никакой другой материал не выдержит вечное солнце и песчаные бури. Дерево высохнет, вода испарится. Ошибка думать, что на воде стоят все портовые города. Например, Астрахань хотя и расположена в устье Волги, но город достаточно «сухой», со степным жарким климатом, в шестидесяти километрах от Каспия. Мурманск отдалён от моря на пятьдесят километров и держится на камнях. Даже вода там большую часть года находится в каменном состоянии, в виде льда.

На воде держится немало городов – Венеция, Амстердам и Санкт-Петербург только самые знаменитые из них. Петербург, кстати, мог бы претендовать на звание города, держащегося если не на воздухе, то на туманах точно. А уж его пронизывающий и почти всегда порывистый ветер – тоже стихия воздуха – способен перемещать воды Финского залива так, что они не раз грозились смыть город в море. Если в нём и присутствует стихия металла, то это свинец. Свинцовое небо отражается в свинцовой воде, свинцовый ветер несётся со скоростью свинцовой пули. Этот чёртов ветер может довести до исступления! Но на нём всё и держится.

Петербург очаровывает только тех, кто знаком с ним поверхностно на уровне приятной прогулки с дежурной экскурсией. Но чем глубже его узнаёшь, тем больше он шокирует! После Петербурга уже ничего не страшно, любые жалобы на трудности жизни звучат смешно и нелепо. Особенно, когда понимаешь, что почва под ним – не земная, а искусственная, рукотворная насыпь. Ладно бы, построили город на уже существующих островах в тёплых лиманах и лагунах, проложили каналы в природных проливах между ними, только кое-где подровняли набережные. Но здесь острова – насыпные! Словно кто-то вообразил себя Богом и создал твердь земную по своему усмотрению. А может, это Сам Бог носился тут над водою, где нельзя было отделить свет от тьмы, и где вода была и под твердью, и над твердью…

Сваи из дерева забиты в дно морское, между ними насыпаны камни, а ещё – кости человеческие. Кости тех, кто надорвал себя на фантастической стройке посреди болот. Как они всё это провернули в ледяной воде, на что опирались, когда вбивали сваи, таскали камни, возили землю?! Иногда кажется, эти люди обладали способностью ходить по воде – город не зря носит имя Апостола Петра. Тогда здесь почти не проглядывало солнце, постоянно испарялись болота, и хлестал дождь. Вместо почвы под ногами пружинила топь, от проезжающей мимо кареты покачивались дома, как корабли на волнах. С тех пор климат этой местности очень изменился в результате терраформирования. Такой глобальной перестройки природного ландшафта мир ещё не знал. Она отразилась на характере города.

Не рассказывайте петербуржцам-ленинградцам, что вам тяжело вставать на работу по утрам или не хватает силы воли не кушать после полуночи – вас не поймут. Когда началась Блокада, в Ленинграде существовал Всесоюзный институт растениеводства с гигантским фондом семян, содержавшим несколько тонн уникальных зерновых культур. И вот не было тронуто ни одного зерна! Двадцать восемь сотрудников института умерли от голода, но сохранили материалы, которые помогли послевоенному восстановлению сельского хозяйства в стране. Всю войну как часовые стояли деревья Летнего сада, но ни одно из них не было срублено для отопления или еды, потому что ели даже кору и опилки. В городском зоопарке сотрудники для пропитания животных собирали желуди, рябину, оставшиеся на полях овощи и ботву, рвали траву во всех доступных местах города, ловили крыс и мышей для хищников, которые категорически отказывались становиться вегетарианцами. Благодаря этому выжили медведи, обезьяны, тигры и даже бегемот, которого привезли в Петербург ещё в 1911 году. Когда вышли из строя водопровод и канализация, бегемот особенно страдал – ему надо часто купаться, иначе кожа начнет трескаться и кровоточить. Еле живые от голода и холода работники каждый день привозили с Невы по сорок вёдер на саночках, чтобы наполнить для него бассейн! Что там наше современное нытьё на фоне этого ада? Так, детские капризы.

Всё в этом городе шок – его рождение в результате многолетней изнуряющей войны, количество имён, революции, Блокада. Не шутите с ним.

Холодный, туманный и свинцовый Петербург только с некоторой натяжкой можно сравнить с Венецией – этим лёгким, светлым, тёплым городом, после которого всё разочаровывает. Но я не была в Венеции, поэтому меня пока не разочаровывает та красота, которую я вижу каждый день. А вижу я наш городской парк. Его основали после Великой Отечественной войны, в мае 1950 года на пятую годовщину Победы, как символ возрождения жизни, тогдашние школьники. Поколение моего отца. Они тогда учились в Городской мужской гимназии, где потом была музыкальная школа, а сейчас располагается ОВД. Я даже знаю, где растёт рябина, посаженная моим папой, и как найти клён, который посадил его старший брат – мой дядя. Ещё здесь остались старинные деревья, которые помнят моих прадедов. Потому что парк разбили на месте старинного сквера, который сильно пострадал при бомбёжках.

Как хорошо, что кто-то позаботился, чтобы этот мир был красив даже после войны! А ты просто описываешь эту красоту, потому что такая красота не может остаться незамеченной живым существом. Даже в Райцентре нет такой красоты.

Я знаю тут все стёжки-дорожки: какая куда выходит, как лучше пойти, чтобы выйти на ту или иную улицу. Мне нравилось в детстве выходить из парка на улицу Леонтьевскую, которую после революции зачем-то переименовывали в улицу Коммунара Драндулетова, но это название так и не прижилось – редкий случай в советской истории. Улица эта вымощена крупным булыжником – таких улиц полно в небольших городках России. Я любила шагать по этим гладким и круглым огромным камням, которые напоминали мне мозаику, потому что все были разного цвета и оттенка: розового, кирпичного, серого, кроваво-красного, белого, дымчатого. Особенно красивы были чёрные булыжники со светлыми вкраплениями. И нам, детям, даже в голову не приходило, что мы видим только малую часть камня, его верхушку, а сам он почти весь погружен в землю! А в дождь и морозы булыжники становились блестящими и скользкими, отчего детям ещё больше нравилось бегать по ним. В отличие от погруженных в свои проблемы взрослых, которые не замечали ни многообразия камней, ни их цвета, ни великолепной гладкости.

На улице Леонтьевской открывался очаровательный вид из парка на дом с резными наличниками в конце, а сбоку шли заборы, из-за которых выглядывали заросли жасмина и сирени. Сказочное, гипнотизирующее своей красотой место! Как в волшебных стихах Александра Кушнера:

Всей этой сказке совершенно не шло название «улица Коммунара Драндулетова»! Хоть и был этот Драндулетов по брутальным мужским меркам героем: беспощадно расстреливал белую контру, а потом сама контра вздёрнула его на осине, как Иуду. Потому что был он когда-то в их белом строю, покуда красные идеи не затуманили его буйную голову. Его имя дали улице, к которой он вообще не имел никакого отношения – не жил на ней, не работал и даже есть подозрение, ни разу не ходил по ней. Но произошло какое-то неконтролируемое даже тоталитарной властью отторжение этого нового названия, как кровь иногда отторгает другую кровь при переливании. И тут уж никакая власть не в силах контролировать такой глубинный процесс.

А Леонтьевской улица называлась аж с XVII века. Когда мы были детьми, в стране не было такой многочисленной эстрады, как сейчас. На весь Советский Союз гремели два имени: Алла Пугачёва и Валерий Леонтьев. И некоторым из нас казалось, что улица носит название в честь самого Валерия Яковлевича. Это было бы здорово, но на самом деле жил здесь несколько веков тому назад некий Леонтий, который виртуозно подковывал лошадей. А лошадь в те далёкие времена была что сейчас автомобиль. Вот и шли все к этому Леонтию, как в автомастерскую, поэтому и улица сначала получила название Леонтиева, а потом уж стала Леонтьевской. Красивое название! Звучит, словно прозрачная шёлковая лента струится и неслышно хлопает своими складками в воздушном потоке!..

Так получилось, что на этой же улице, когда она ещё носила своё советское название, родился и вырос будущий местный предприниматель по фамилии… Леонтьев. Бывает и такое. Предприниматель этот дожил до двадцать первого века и оказался одним из немногих, кто уцелел из той бизнес-когорты, что орудовала в городе на базе разваливающегося Леспромхоза и местного Деревообрабатывающего комбината. Многие тогда стремительно богатели, а потом куда-то исчезали. Кто в тюрьму садился за растрату, кто драпал на ПМЖ за границу или даже в Москву. Кто-то банально спивался, искренне не понимая, на что ещё можно потратить такие сумасшедшие деньжищи, которые сыпались на них только от посредничества в перепродаже древесины, торфа и прочих даров леса. Кого-то убивали за долги. Леонтьев оказался единственным, кто обладал предпринимательской жилкой: не разваливал, а пытался сохранить и предприятия, и рабочие места, и подшефные объекты. Комбинат уцелел во многом благодаря его стараниям, за что его очень уважали и ценили работяги, но недолюбливали конкуренты. Спасало то, что его любили менты и рэкетиры, потому что у Леонтьева всегда были деньги для них. В отличие от прочих вертопрахов, которые умудрялись за два-три дня просадить целое состояние, какое в Америке или Европе сколачивают за два-три поколения. От такой непростой жизни он постарел раньше своих лет, страдал язвой желудка и еле волочил ноги по причине отбитых почек и ножевого ранения, полученного ещё в Перестройку. Ходил в телогрейке и кирзовых сапогах, ездил на «УАЗике» – не видел смысла ломать дорогие иномарки на наших колдобинах. То есть был совершенно не похож на бизнесменов, как их принято показывать в современном кино: весёлых беззаботных бабников, ещё и очень глупых, судя по тому, как их с лёгкостью «разводят» недалёкие киношные золушки. Так что зрителю не понятно, как такой дурак и простофиля сумел закрепиться и удержаться в непростом отечественном бизнесе.

С тех пор название улицы стало ассоциироваться именно с предпринимателем Леонтьевым. У ничего не знающих приезжих дачников отвисала челюсть: «Ни фига себе – здесь уже улицы в честь барыг называют!».

Здесь особенно хорошо летом в зной, когда парк «изумрудно мрачен». А как тут красиво золотой осенью, какая кроется во всём этом поэтическая атмосфера!.. И начинаешь понимать, что

Поздней осенью, вопреки устоявшемуся мнению, что это – время смерти природы, становится ещё лучше, когда в безветрие деревья и опавшие листья словно бы спят каменным сном, когда природой можно любоваться, как драгоценностью. Когда «долги дни короткие, ветви в небе скрещены, чёрные и чёткие, словно в небе трещины». И уже снег скрипит под ногами, а деревья похожи на застывшие кораллы на дне морском. Но вот стая воробьёв резко сорвалась с ветвей, и… осыпалось хрупкое чудо!

Люблю парки и сады. Не надо мне стандартных, как близнецы-братья, пляжей с одинокими пальмами, не надо зарослей бамбука – дайте мне сад из деревьев, которые растут в наших краях! Не знаю, на кого как, а на меня наши деревья оказывают какую-то своеобразную терапию: достаточно прогуляться по саду, парку или лесу, и чувствуешь себя так, словно опять десять лет от роду.

А какие парки в пригородах Петербурга! Классические регулярные со строгой симметрией плана и фигурной стрижкой деревьев французские парки Петергофа и Пушкина. И тут же с их геометричностью соседствует романтика пейзажных английских парков, где ничто не напоминает об участии человека в их создании. Парки Гатчины и Павловска, в которых можно заблудиться, как в настоящем лесу! Особенно мне понравилось, как романтично в Павловске названы некоторые аллеи: аллея Белого Султана, аллея Красного Молодца. Это ж как надо любить свои владения, чтобы давать тропинкам такие имена! Это ж вам не переулок Менгиста Хайле Мариама где-нибудь в глухой русской деревушке, к которой этот эфиопский Ильич имеет такое же отношение, как закон Мозли – к изящной словесности. Только у нас до такого могут додуматься, чтоб улицу так обозвать.

Я в детстве тоже давала имена дорожкам городского парка и всем врала, что эти названия придуманы не мной, а утверждены высочайшим указом в Министерстве садов и парков Советского Союза (не знаю, было ли такое министерство или нет на самом деле). Так в парке появилась тропа Золотого Жёлудя, аллея Каменного Цветка и дорога Учёного Кота – там на высоком дубе в самом деле одно лето любил сидеть в ветвях огромный кот. Кто сейчас вспомнит эти мои детские глупости?..

Мой парк – это, конечно же, маленький ребёнок по сравнению с парками, которые составляют «жемчужное ожерелье» Петербурга, но в детстве он казался больше, чем вся Вселенная. Иногда мой маленький, замкнутый на самом себе, мир кажется больше всего остального мира с однотипными эмоциями и страстями. Говорят, если кажется – креститься надо. Я крещусь, но не помогает.

Хотя булыжники на Леонтьевской улице мне не кажутся такими огромными, как раньше, и я не хожу по ним в гололёд, но всё-таки пока ещё замечаю их разные цвета. Ах, камни-камни, эти вечные жители Земли! Они так же лежали тут ещё при моих прапрадедах, их привезли сюда из-под Выборга, где они мирно дремали на побережье в доледниковый период, когда человечество ещё даже не планировалось Богом…

Я думаю, что в России так много поэтов из-за её красивой природы, из-за её лесов и парков, посреди которых даже ленивый начнёт слагать стихи. Но обо всём по порядку.

Началось всё с того, что нарушилось хрупкое равновесие природы, и её разбуженные силы обрушили гнев на Землю в виде разных непредсказуемых стихий и бурь. Они не прощают нам, что до сих пор «как в смирительную рубашку, мы природу берём в бетон». Некоторым из нас кажется, что только так человек может утвердить себя царём и хозяином природы, а на самом деле это – банальные проявления невежества и страха.

И сколько бы люди ни объявляли об окончательной победе над природой, как бы ни захлёбывались в объяснениях самим себе окончательной «отмены» многих её катаклизмов, благодаря своему «гениальному вмешательству» и «поступательному развитию прогресса», а… природа-злодейка ка-ак вмажет миру очередным наводнением или снегопадами! С какими до зубов механизированная и даже автоматизированная Европа не справляется. Так что всем становится понятно, что никакой победы над природой не было и в помине – и слава богу. Зато теперь природа то и дело даёт о себе знать более мощными катаклизмами во всей своей красе, на фоне которых человек слаб и глуп.

Прокатилась в одно лето по нашим краям череда ураганов, каких никогда доселе не бывало на Северо-Западе России. Произошло это за два-три года до окончания ушедшего уже навсегда XX века.

– Я в Казахстане такие ураганы видел, – говорил мой отец, который в юности облазил со студенческими отрядами многие комсомольские стройки. – Там это называли «черти кашу варят».

Начало урагана, в самом деле, напоминало закипание какой-то бурды. Сначала воздух сковала гнетущая тишина, но вот от горизонта понеслась пыльная волна, как сгусток грязно-жёлтого тумана. На город словно бы несётся гигантский локомотив, и нет никакой возможности отбежать с его широкого пути. Да и жалко бросать парк, дом, наконец, шкаф с платьями! Линия горизонта всё ближе и ближе, а в голове одна мысль: сейчас так жахнет…

Ветер поднимает с земли весь песок, сор и прошлогоднюю траву, словно единое покрывало, и начинает его вытряхивать, придавая этой ткани причудливые очертания и формы. Густая пыль клубится и кипит, зловещий ветер гудит и усиливается, что становится по-настоящему страшно: временами кажется, что дом начинает раскачиваться под его порывами. Электричество в таких случаях сразу вырубается на несколько часов, а то и дней. Но без него даже спокойней, так как обязательно или провода перекрутятся, или столб упадёт.

Раньше в форточку, когда пластиковых окон не было и в помине, летом всегда вставлялась самодельная рамка с сеткой, чтобы мухи не залетали, отчего рама не закрывалась. Да этого и не требовалось, потому что всё лето стояла удушающая, как говорил мой отец, «оренбургская» жара. Степная! И вот ураган мало того, что пригнул макушки деревьев к земле, но ещё принёс сильную и непривычно быструю грозу, при которой беспрерывно сверкают вспышки молний вперемешку с такими же беспрерывными и оглушительными раскатами грома. При этом ветер дует в окна, бьёт водой, вливая по ведру за один накат прямиком в мою форточку!

Я, разумеется, прижимаю руками эту форточку, чтобы она не распахнулась совсем, и вдруг с ужасом ощущаю, что… ветер сильнее меня! А окно сотрясается и жалобно звенит под его напором.

– Ма-ма! – шепчу я и невольно крещусь.

Но страшнее всего, что я, когда все нормальные люди прятались в дальних углах своих домов от вспышек молний, оказалась вот так лицом к лицу со стихией! Хотя и через стекло. Смотрю и думаю, чего же в ней больше: леденящего кровь ужаса или притягательной поэзии? Поэзии, пожалуй, даже больше… «Не бойтесь бурь! – вспоминаю «Засуху» Заболоцкого. – Пускай ударит в грудь природы очистительная сила! Ей всё равно с дороги не свернуть, которую сознанье начертило».

Кажется, что молнии бьют прямо в моё окно. Но мне уже не страшно, потому что я вижу во всём происходящем некий смысл:

Вдруг вижу, как в сквере за нашим домом ветром выворачивает мощный тополь, и он со стоном падает, задрав кверху растопыренные корни.

– Батюшки-светы, что же это деетси-и, ой-ё-о-о! – причитает кто-то на первых этажах, а я с ужасом думаю, что будет, если так попадают и другие деревья.

Но тут всё затихает так же быстро, как и началось, словно ураган специально прилетел, чтобы повалить именно это дерево. Куда-то внезапно исчезает ветер, дождь ещё какое-то время льёт, но абсолютно отвесно длинными и толстыми струнами воды. Деревья выпрямились параллельно потоку воды с неба и замерли. А ведь только что ветер сгибал их в дугу, выворачивая листву наизнанку, отчего цвет кроны становился то светлее, то темнее, то вовсе напоминал живую мозаику. Вертикальную композицию из струн нарушает горизонтальный смычок мокрой дороги с чьей-то убегающей от ливня согнувшейся фигурой с натянутой на голову рубашкой.

Дело сделано, дерево повалено, поэтому неприкаянная душа стихии сразу успокоилась. Чёрные тучи уступили место более приятным глазу белым облакам. Я иду гулять и вижу множество дождевых червей на дороге после дождя, которые, как мне казалось в детстве, словно бы не вылезают из земли от ударов воды об неё, а выпадают на землю вместе с самим дождём. Они извиваются вперемешку с оборванными ветками плакучих ив, и проворные птицы рады такому «застолью». Никогда не бывало такого урагана раньше в наших относительно спокойных краях.

– Уф-ф! – приходят в себя деревья, разгибаясь и стряхивая с выкрученных ветром ветвей капли дождя.

В небе проступает яркая и чёткая радуга, а за ней бледной тенью и вторая.

* * *

– Уф-ф! – присел наш мэр Арнольд Тимофеевич, когда рядом с ним рухнул старый дуб. – Однако!

Дуб этот рос, бог знает, сколько лет около здания Горсовета или, как теперь принято говорить, Мэрии. И упал аккурат в полуметре от новенького джипа нашего мэра.

– Эдак он мог и на машину опрокинуться! – справедливо возмутился Арнольд Тимофеевич. – Непорядок.

К концу дня стало известно, что от урагана упало два дерева: тополь за нашим домом и этот дуб у Горсовета. Но в некоторых сердцах поселилась тревога. Тревога застучала в висках: «А что если?..» и переросла в некоторых умах в своеобразную фобию, которая уже не стучала в висках, а во всю мощь давила на мозги.

Арнольд Тимофеевич совершил внеплановый объезд владений, в ходе которых вылезал около каждого дерева, испуганно обходил его со всех сторон, говорил что-то секретарше, та чиркала в блокнотик, и процессия катила дальше. Было принято высочайшее решение избавиться от неустойчивых деревьев во всём городе. К таковым были причислены стволы выше третьего этажа.

– А если оно это, по кумполу кому упадёт? – риторически восклицал мэр.

– Да с чего ему падать-то? Столько лет стояло, а тут вдруг упадёт, – слабо возражали единицы.

– Вот ещё такой ураган налетит, оно и упадёт. Кому-нибудь того… по кумполу.

– Эти ураганы и происходят от вырубки лесов, от загрязнения атмосферы, которую чистят деревья! – горячо вступилась за деревья учительница биологии Лидия Афанасьевна. – Деревья должны умирать стоя. Деревья могут жить от нескольких веков до трёх-пяти тысяч лет.

– Каких веков?! Каких тысяч лет! Это уже не деревья, а сухари. Полвека постояли и будя.

– А как же Летний сад стоит уже около трёх веков? Он ведь даже Блокаду выстоял: люди замерзали, но деревья не тронули даже на дрова. А как же вековые липы Александровского сада…

– Вот вам шибанёт по кумполу, а я отвечать должен, так что ли! – обиделся Арнольд Тимофеевич.

– Зачем во время урагана стоять под деревом?

– Да мало ли зачем? Встанет человек нужду справить, а дерево ему – хрясь! По кумполу. У меня и вовсе машину чуть не раздавило!

– Так не ставьте машины под деревья. У нас места предостаточно для автостоянок. Эх, велика Рассея, а автомобилину свою поставить некуда, да? Вот непременно надо под дерево какое-нибудь приткнуть.

Но это были единичные голоса, большинство же отнеслось ко всему по схеме «начальству видней». Сначала мэр вырубил всё в радиусе двухсот метров от здания своей Администрации. Сбрил, как ненужные волоски на теле, вековые деревья вокруг главной эспланады города, чтобы ни одна ветка, ни один листок больше не упали на его авто. Остались только фирменные голубые ели у Мэрии, как символ власти. Как ели у кремлёвской стены. Слава богу, хоть на них не поднялся топор Арнольда Тимофеевича.

Топоры и бензопилы работали два дня без умолку, после чего их владельцы получили хорошие барыши и разъехались по другим халтурам. Приезжаю я вечером с работы и вижу, что половина сквера за моим домом вырублена. Поднимаюсь на свой этаж и реву. Никому об этом не говорю, вот только вам сейчас, потому что не поймут – тоже мне горе! Как же теперь, думаю, будет петь соловей по весне. Он всегда сидел в густых ветвях огромной осины, а теперь…

А теперь на поваленном дереве сидят и матерятся мужики: спорят про вступление России в Торговую палату. Эта ситуация словно бы говорит мне: «Мат послушаешь вместо соловья, а то ишь цаца какая! Соловья ей, стерве, подавай!». Именно так и скажут мне сурьёзные люди из нашей Мэрии, если я вздумаю вякнуть что-нибудь про песни маленькой и неказистой на вид птички.

На торце пней белеет чистая здоровая древесина. Кто теперь будет задерживать выхлопные газы и пыль с дороги? Где я теперь увижу картину Шишкина «Дождь в дубовом лесу»? Где услышу, как «идёт-гудёт Зелёный Шум, Зелёный Шум, весенний шум!», когда лёгкий ветерок весело треплет шевелюры деревьев? В альбоме. Смотрю на репродукцию знаменитой картины Рылова в альбоме пейзажей, и мне становится совсем горько.

Чему же ещё обрадуется живая душа, как не созерцанию чистой, совершенной и беззащитной природы? И не её ли повсеместное исчезновение и уничтожение так ожесточает современного человека? Она ведь не равнодушная, как считал Пушкин, а разумная и живая, и человек перестаёт быть её частью. Он неразумен и мёртв настолько, что уже не замечает её красоты. Боры и чащи, не знавшие топора, где прячутся живописные озёра с необитаемыми островами – как мало становится на истерзанной нами Земле таких мест.

Некоторые жители города, ещё в советское время приученные следовать любой глупости власти, принялись валить деревья на своих участках, да с таким энтузиазмом, что не обошлось без травматизма. На Балканской улице валили вековой дуб, но дуб стоял до последнего, как крейсер «Варяг», так что его, в конце концов, решили дёрнуть тягачом. Дёрнули так, что снесли заборы с трёх участков, сместили дом с фундамента и повалили веранду у соседнего, где в это время безмятежно чаёвничали какие-то старушки.

– Завалили-таки! – вытирал пот с лица счастливый хозяин участка, как былинный богатырь после битвы с чудищем.

Но потом очень расстроился, узнав, что Мэрия не станет платить ему за поломанный забор и строения. Он-то думал, что это официальный приказ был валить деревья, за выполнение которого хоть что-то полагается, но как всегда вышел полный облом.

Вскоре пошёл слух, которого я больше всего боялась: у мэра зачесались руки на мой чудесный парк. От листопада, понимаешь ли, много грязи, а с дворниками у нас разделались ещё в начале 90-ых. Да тополиный пух провоцирует у народа аллергию и всё такое прочее…

Ох уж эта аллергия – модная болезнь цивилизации, индикатор захламлённости организма современного человека, симптом его разлада со своей природой. Когда глобальное потепление и техногенные новинки вроде кондиционеров привели к видоизменению возбудителей инфекционных заболеваний и ослаблению иммунитета человека, стало модно болеть современными болезнями. И аллергия – одна из них. Вы представляете викингов или, скажем, казаков, которые жаловались бы на болячки, на свои специфические и мало изученные реакции организма на разные проявления окружающего мира, над которыми безуспешно бьются целые НИИ? Давно известно: чем проще привычки и уклад жизни нации, тем сильней и состоятельней она, так как изнеженность и вычурность всегда приводят только к ослаблению и гибели. Не помню, чтобы наши деды жаловались на здоровье. Они бегали так, что нам, молодым, было за ними не угнаться, хотя не всё так уж и ладно было у них с самочувствием. Чего ж удивляться, что это поколение сумело преодолеть столько выпавших на их долю трудностей, когда мы скулим над каждой занозой, полученной по своей же вине и неосмотрительности?

Сложно назвать нацию состоятельной и способной к выживанию, когда значительная её часть заявляет о своих болезнях, как о тайном даре! Словно после полного излечения пропадёт смысл жить дальше. Кто-то вышвыривает из дома кошек и собак, оправдывая свою человеческую недоразвитость этой самой пресловутой аллергией. Продвинутые барышни теперь брезгливо морщатся, когда кавалер подносит им букет цветов: «У меня аллергия на все эти пестики-тычинки, да и на тебя тоже!». Хвать цветы и шварк их в помойное ведро. Красивым девушкам теперь принято дарить не цветы, а какой-нибудь гель от зуда по всему телу. А то она будет зудеть, что подношения в виде цветов сегодня – это слишком банально и… дёшево.

Для многих аллергия стала как мандат о депутатской неприкосновенности. Мол, у меня не какая-то пошлая и легко излечимая болезнь, а серьёзнейшее и современнейшее заболевание, которое позволяет объявить вне закона не только деревья, цветы и братьев наших меньших, но и многое другое. Человек имеет право болеть, но он обязан лечиться. Зачем лишать себя радости общения с окружающим миром из-за банальной сенной лихорадки, как называли аллергию сто лет назад? Чихание – недостаток моего здоровья, и справиться с ним – моя обязанность, и не надо смущать окружающих причудами своего замысловатого поведения.

Бригадир с деревообрабатывающего комбината ездил в своё время ликвидатором в Чернобыль. И у него после этого обнаружилась сильнейшая аллергия. Но он решил от неё избавиться. И, представьте себе, избавился! Занялся собой, бросил пить и курить, перестал ходить по врачам и клянчить у них дешёвые лекарства, стал больше времени проводить на природе и меньше смотреть выпуски новостей по телевизору, установил еженедельные разгрузочные дни… Через год от его болезни не осталось даже воспоминаний! А когда видишь субтильных и малоподвижных товарищей, которые глотают лекарства пачками, собственноручно засоряют себя разной дрянью и после этого плаксивыми голосами затягивают заунывную песнь о неизлечимых заболеваниях, ниспосланных им роком и небом, хочется бежать от них без оглядки. Бывают страшные аллергические реакции на какие-то медикаменты, когда гортань отекает настолько, что человек не может дышать. Но большинство поклонников и приверженцев аллергии просто не умеют или не хотят привести в порядок самих себя. Если в доме всё покрыто пылью, разумно навести там порядок, а не пассивно наблюдать за дальнейшим разложением своего жилища. Но при болезни мы садимся в исконно русскую асану, сгорбившись и подперев щеку рукой, и начинаем вещать о своей исключительной неизлечимости и обязанности всех и каждого выражать нам сочувствие и… рассказать хоть что-нибудь о своих болячках. Иногда достаточно провести генеральную уборку в доме, чтобы выздороветь. О каком здоровье может идти речь в грязном неухоженном жилище?

Исследования показали, что домашняя пыль на семьдесят процентов состоит из частичек человеческого эпителия – отшелушившейся кожи, перхоти, кусочков ногтей и волос. Как видите, не только змеи сбрасывают кожу. Самый верхний слой эпидермиса постоянно отслаивается и заменяется новыми клетками кожи. А мы грешим на Барсика, приписываем ему причину нашей аллергии, поэтому медицина тут, как говорится, бессильна. Пылинки способны поглощать на своей поверхности любые вещества, поэтому в обычной домашней пыли можно найти половину таблицы Менделеева и более сотни органических соединений. Один напёрсток домашней пыли содержит пять миллионов микробов! А житель крупного города за сутки пропускает через лёгкие приблизительно две столовые ложки пыли. Так не навести ли сначала порядок в своём организме и жилище, чем крушить топором окружающую природу?

Болезнь боится активных и любит пассивных. Кстати, именно пассивные люди очень любят болеть. Одно дело, когда на здоровье жалуется бабулька, прожившая долгую и трудную жизнь, но если ей начинает подпевать рослый крепыш, что у него в неполные двадцать-тридцать лет постоянно «то лапы ломит, то хвост отваливается», приходишь к выводу, что нет хуже заболевания, чем любовь к болезням. От этого, в самом деле, никто не вылечит.

«Что цивилизация, помимо пользы, принесла человечеству и страшный вред, никто не станет сомневаться, – сокрушался Чехов ещё сто лет тому назад. – Особенно настаивают на этом медики, не без основания видящие в прогрессе причину нервных расстройств, так часто наблюдаемых в последние десятки лет. В Америке и Европе на каждом шагу вы встретите все виды нервных страданий, начиная с простой невралгии и кончая тяжёлым психозом. Мне самому приходилось наблюдать случаи тяжёлого психоза, причины которого нужно искать только в цивилизации».

Вот и наш надёжа-царь Арнольд Тимофеевич начал страдать от тополиного пуха и пыли. Вроде бы всё намекало на то, что надо выискать в городском бюджете возможность для оплаты труда нескольких дворников, чтобы пуха и пыли их стараниями стало поменьше. Когда-то давно даже в маленьких провинциальных городах дворники каждое утро поливали улицы из шланга, чтобы смочить и прибить пыль. Но зачем такие траты и сложности, когда проще взять в руки топор? Опять-таки злодеи-деревья могут кому-нибудь ломануть. По кумполу.

Тут уж больше голосов выступило против жесточайших приступов дендрофобии у нашего мэра.

– Этот парк был ещё перед Войной, – ругались старожилы. – Даже герр полковник, когда немцы наш город заняли, гулял по дорожкам с хлыстиком и «зер шён!» всё говорил.

– Нашли тоже, кого в пример привести! Фашисты людей истребляли, а вот деревья пожалели.

– Так полковник-то этот всё гулял-гулял по парку, а потом даже передумал цыган расстреливать – вот как на человека красота подействовала!

– Ну и зря, что передумал, – заявил вдруг мэр. – От них одна вонь и грязь… А вот, если кому-нибудь дерево упадёт на кумпол? Ураганы же, мать вашу!..

Ураганов больше не было, но по телевидению и в прессе появились сообщения, что лиха беда начало: то ли ещё будет, ой-ёй-ёй! Экологи и метеорологи разделились на два лагеря: одни в одно ухо пугают, другие в другое ухо успокаивают. При этом и те, и другие уличают друг друга во лжи и подтасовке фактов. Первые всё чаще берут вверх, их доклады больше похожи на камлания с пеной у рта и корчами. Мистически настроенные граждане сообщают, что близится полный абзац, то бишь конец света, слюнявят листы Апокалипсиса и доказывают, что ещё Иоанн Богослов предвидел ураганы в Ленинградской области конца XX века. А уж про Нострадамуса и говорить нечего! Тот якобы даже населённые пункты назвал, только зашифровал, чтобы их обитателям не так тошно было помирать. Если бы не рухнул коммунистический строй, то, я чаю, и в трудах товарища Ленина такие деятели отыскали бы предсказания глобального потепления и прочих катаклизмов.

Короче говоря, от своих намерений мэр отказываться не собирался. Ему и новомодные лекарства от аллергии на тополиный пух подкидывали – лечись, мол. И жалобы в высшие инстанции строчили, что было бесполезно: у него там имелась «своя рука». И хамили в открытую, чтобы катился он в Сахару или Каракумы, где нет ни деревьев, ни пуха, ни духа. Но никакие увещевания на него не действовали. Да и не могли подействовать, потому что на самом деле Арнольду Тимофеевичу деревья не мешали. Задумал он сделать небольшой бизнес, продав территорию парка под участки для дач. Место-то красивое! К тому же, рядом и автотрасса, и железнодорожная станция. И «своя рука» дала добро, что самое главное! Ведь в наше время найти участок под дачу в радиусе ста километров от Петербурга уже почти невозможно, и желающим отдохнуть на не вырубленной окончательно природе приходится ездить за сто пятьдесят, а то и двести километров. Хотя всегда удивляет и не перестаёт удивлять, что в России всё время не хватает места. Вцепятся вот так в пятачок земли и не подумают, что кругом – пустынные поля бывших колхозов и совхозов, где и земля получше, и ландшафт поровнее. Почему бы их ни отдать под застройку? Зачем вырубать для этого красивый парк?

– Тоже мне, вишнёвый сад, блин! – усмехался наш новый Лопахин на тщетные попытки некоторых жителей спасти этот «частокол».

Зачем ему, в самом деле, ехать в Сахару? Он может сделать новую Сахару здесь, в родной Ленинградской области. «Быть может, Бог и сотворил пустыню для того, чтобы человек улыбался деревьям», – размышлял Алхимик у Пауло Коэльо. Но, даже побывав в разных странах мира, и в Египте в том числе, наш мэр не улыбался деревьям, а стал видеть в каждом из них своего потенциального врага, который так и метит стукнуть его. По кумполу. Но что это будет за деревня без деревьев? В конце концов, «деревня» и «дерево» – однокоренные слова.

Дерево, если на то пошло, имеет больше прав на существование. Деревья полезны для среды, для климата и самой планеты, а человек совершенно для неё бесполезен, и благодаря некоторым деяниям даже вреден и опасен. Дерево ближе к природе, а человек не просто от неё отдалился, а окончательно отделился, вышел из неё, нарушил её в себе и продолжает нарушать всеми доступными способами. И чем больше он это делает, тем цивилизованней такого человека принято считать. По сути, современный цивилизованный человек – это такой человек, который неправильно питается, неправильно дышит непредназначенной для дыхания смесью газов, кое-как спит, занимается совершенно противоестественной для человеческого организма деятельностью, вроде многочасовых посиделок в душных кабинетах перед монитором компьютера или в многокилометровых автомобильных пробках. Казалось бы, он должен стремиться сохранить любой клочок природы, любое деревце, чтобы совсем не забыть, как эта самая природа выглядит. Но он истребляет её беспощадно и закатывает в асфальт для новых автостоянок и луж бензина.

Стали мы обречённо ожидать, как в парк однажды придёт ужасный экскаватор и будет корчевать ещё живые пни, как в стихах Бродского экскаватор рушил церковь:

И эта собачья верность – заболевание, страшнее всякой аллергии.

* * *

Хуже всего, что поваленные в сквере за домом деревья потом больше года так и лежали. Там, где упали. Ну, мешали они кому-то, спилили их, надо бы использовать с толком. Но дала себя знать ещё одна русская национальная болезнь под названием «Плевать!». Никто не обращал внимания, что под дождями и снегами гниёт хорошая древесина. Во всём мире подобное отношение к этому ценному материалу называется бесхозяйственностью и безответственностью, а у нас – загадочной русской душой. Нам не до энтих глупостев, нам больше дела есть до состояния здоровья Саддама Хусейна, да вот ещё Мозамбик не приняли в ВТО.

«Руби леса из нужды, но зачем истреблять их? – возмущался чеховский врач Астров, советовавший топить печь торфом. – Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи, и всё оттого, что у ленивого человека не хватает смысла нагнуться и поднять с земли топливо. Надо быть безрассудным варваром, чтобы жечь в своей печке эту красоту, разрушать то, чего мы не можем создать. Человек одарён разумом и творческою силой, чтобы преумножать то, что ему дано, но до сих пор он не творил, а разрушал. Лесов всё меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днём земля становится всё беднее и безобразнее».

Но что сказал бы этот думающий и неравнодушный человек, если бы увидел, как мы обходимся с деревьями нынче, когда уничтожаем их даже не для топлива, а походя, просто так. Есть в этом что-то неполовозрелое и капризно-беспомощное: сломал дитятя живую игрушку и выкинул её за порог дома, словно там за порогом уже не его мир, а чужой. Словно мир делится на маленькую скорлупку его хлипкого дома и огромную территорию для отходов нашей жизнедеятельности. И вот дитятя капризно требует, чтобы кто-то за него убрал это безобразие, которое он создал и продолжает создавать.

Некоторые наивные люди считают, что лес – это самовосстанавливающийся и даже легко возобновляемый ресурс. Но наука подсчитала, что, например, для возрождения русской тайги, гибнущей от ежегодных летних пожаров, варварской вырубки и бесхозности, не хватит и сотни лет. Когда и зачем мы вбили себе в голову, что такое варварское отношение к своим богатствам есть наша национальная черта? А не попробовать ли нам объявить «исконно-русскими» чертами характера какие-то более разумные привычки, а не только пьянку, воровство и инфантильность? Авось, и они приживутся.

Растения вообще и деревья в частности всегда играли заметную роль в жизни человечества. Дерево стало первым домом и источником пропитания самых далёких предков человека. Дерево было культом поклонения во многих древних религиях. Лес для касты друидов являлся одухотворённым и священным существом, и двадцатилетнее отшельничество в нём было первым этапом посвящения. Куст розы в обществе розенкрейцеров почитался наравне с крестом. Раскол внутри могущественной организации мог произойти из-за «распиливания вяза», а долгая и кровопролитная бойня в средневековой Англии получила поэтичное название Войны Алой и Белой розы. Образ дерева использовался в фольклоре практически всех стран, где есть или когда-то был лес. Как у Булата Окуджавы: «Былое нельзя воротить и печалиться не о чем. У каждой эпохи свои подрастают леса». Но что делать, если новая эпоха не только лес предшественницы уничтожит, но и своего леса не оставит?

Наш парк пока не рубили. В Администрации не было денег на оплату такой сложной и опасной работы. Но некоторые решили, раз парк объявлен persona non grata, в нём можно устроить помойку. У нас же ничего не изменилось в сознании со времён Гоголя, и если поставят где какой забор, то вскоре около него будет навалено всякого сору на сорок телег, и никто не сможет сказать, откудова и взялось-то столько всякой дряни. Или всё-таки что-то изменилось? Потому что теперь и забор ставить не надо, и без него натащат целый курган разнообразной грязи.

Кому парк был дорог, ходили убирать эти кучи мусора. А как же он может быть не дорог, если это едва ли не единственная достопримечательность нашего города? Конечно, не считая памятника Вождю мирового пролетариата, который ещё в Перестройку то пытались снести, то куда-то перенести, то спилить верхнюю часть и сделать бюст, а нижнюю… А нижнюю-то часть куда-то тоже надо девать! В конце концов, так намаялись с этим каменным идолом, что проветрившиеся на свежем воздухе при физическом труде мозги обругали своих обладателей: «Кому он, собственно, мешает? Ну, ладно бы весь город был утыкан разнообразными памятниками и скульптурами, а то ведь он тут один одинёшенек! Оставьте вы, ей-богу, старика в покое – мало ль что». Воткнули его у Дома Культуры: места там много, а украсить нечем.

И вот угроза сноса нависла над парком. В ожидании погибели он зарастал отходами. Мы их убирали, но на другой день они снова «вырастали» с завидным постоянством. Словно соревнование какое, кто кого упорней окажется. Есть категория людей, с которых постоянно валится хоть какой-нибудь да мусор. Как с коровы навоз после выпаса. И складывается впечатление, что эти люди обитают преимущественно в нашей многострадальной стране. Попил такой человек лимонаду, и пустая бутылка уже летит в кусты цветущего шиповника. Поел орешков или чипсов – да на здоровье! Но яркая упаковка из-под них уже «украшает» ближайшую канаву, и без того выложенную, как бассейн плиткой, разными видами пакетов и коробок. Ну, слава те господи, поел-попил, теперь надо покурить. И полетели окурки, пачки из-под сигарет, сморкание в пальцы, харканье на всю округу, чтобы дрожали стекла соседних домов. Для таких людей нет ничего более невыносимого, что кто-нибудь не услышит или не заметит шумной деятельности их нутра. Уж теперь-то, казалось бы, всё: и желудок набил каким-то непонятным содержимым, и попил, и покурил… Ан нет, не тут-то было! Наступает деликатный момент: надо нужду справить, для чего выбираются заросли живописной сирени. Да что говорить про наш город, если В Петербурге доводилось наблюдать, как респектабельная на вид молодёжь делает это в кустах прямо у Адмиралтейства, хотя рядом есть туалеты! Наш человек не ищет лёгких путей в решении проблем, наш человек готов голым задом на колючки декоративного кустарника сесть, чтоб никто не думал, что он кого-то там боится или стесняется! Пущай все знают, как смел и раскрепощён наш человек… забитый и затюканный системой.

После этого цикл «поел-попил-покурил-покакал» повторяется заново, и так до бесконечности. Наш современник словно разучился питаться за обеденным столом. Видимо, от образованности своей и неслыханной доселе продвинутости, но у него теперь все желудочно-кишечные процессы осуществляются на людях. Иначе, должно быть, никак не может. И остаётся от такой «ходячей цивилизации» очень неприглядная окружающая среда. При этом человек говорит про грязнуль, что они подобны свиньям, хотя ни один поросёнок так и не сумел переплюнуть его по нечистоплотности. Мы любим приписывать хитрость лисам, жестокость волкам, трусость зайцам, хотя всё зверьё вместе взятое «отдыхает» в сравнении с проявлением этих характеристик в нас самих. И деревья в нашей стране выполняют ещё очень важную и нужную функцию: они прикрывают своим великолепием грязь и мусор. Загляните в сердцевину любого кустарника, и вы сами увидите, что человек доверил ему «хранить».

«Осень – время выбрасывания в лес отслуживших летом и теперь ненужных людям вещей: стекла осколки, бутылки, консервные банки, детские игрушки, старая обувь, части велосипедов, детали мотоциклов, холодильники, газовые плиты, и прочее, и прочее, и прочее… [Они] образуют стихийные свалки – обширные и богатые. Гуляя по лесу, не могу миновать ни одной. Именно здесь я нашел множество предметов, выразивших потом мое отношение к миру», – писал создатель «гроб-арта» Вадим Сидур, который даже печь не топил дровами, потому что в каждом полене видел будущую скульптуру.

К тому же, деревья великолепно маскируют нашу неприглядную архитектуру. Если вообще можно назвать архитектурой то, чем застроена наша страна. Сооружения с покосившимися стенами и облупившейся штукатуркой, под которой проглядывает деформация кирпичной кладки, облезлые хрущёвки-коробки с балконами, которые жильцы по причине тесноты жилища используют как чуланы для разной рухляди и хлама, коих у нищеты всегда много из-за нестабильности жизни. Убрать деревья, и взору откроется картина с сараями, ржавыми гаражами, гнилыми заборами из горбылей, верёвками с застиранным нижним бельём и канавами с мусором. Ещё куда ни шло, если бы наш город был застроен домами в стиле барокко, рококо или с использованием каких-то современных конструкций, чтобы было на что посмотреть. Ладно бы, над горизонтом возвышались прекрасные дома серий «Айсберг», «Колос», «Призма» или даже «Бекерон». Или был бы в городе хоть один Дом-парус, а то и красавцы МПСМ, С220 или С222 (строители поймут, о чём речь). Так нет же: всё заставлено знаменитыми «хрущёбами» К-7. А вместо барочного стиля есть только «барачный»: сохранилась целая улица бараков у самой железной дороги, часть которых уже разрушилась от времени и сотрясений при прохождении грузовых поездов. Наш отечественный архитектурный стиль можно назвать просто: «Мир – хижинам, война – дворцам». Дворцы на слом, а на их место – хижины. Дёшево и сердито.

Посему красотой тут считаются давно требующие капитального ремонта дома типа 1–515/5, 1–515/9М и парочка П-30 – страшные и какие-то аномальные по своей плоскости гиганты, которые того и гляди упадут. Вырубку деревьев оправдывают тем, что они могут упасть от ветра, но почему-то никого не тревожит, что такие дома тоже могут упасть от ветра по всем законам физики. Как непременно упадёт тонкая книга, если её поставить вертикально и подуть. Жильцы таких домов часто жалуются, что при сильном ветре они чувствуют явные колебания своей «недвижимости».

Раньше-то из-за деревьев этот архитектурный ужас было не видно. А тут оголили этакое уродство во всей красе! Повылезали начинающие крошиться углы, обнаружили себя проёмы лоджий, застеклённые неумелыми руками каждая на свой манер в едином стиле «не ваше дело!», заваленные каркасами велосипедов, сломанными лыжами, санками, битыми горшками, ящиками всевозможных размеров, хранимыми десятилетиями на «всякий случай» да на «чёрный день» – неизлечимая болезнь бедных слоёв населения, всю жизнь проводящими в ожидании этого самого чёрного дня. Одна радость, посреди этого увидеть крепкие и коренастые здания так называемого старого фонда, созданного в эпоху, когда жильё ещё строили по ГОСТу, потому что за его нарушение грозил расстрел на месте. Или просто для жизни, как остатки «сталинского ампира» по центральной улице, глядя на которые невольно поймёшь ностальгию старшего поколения об эпохе Отца народов.

Можно сказать, что деревья и есть главное украшение городов наших. Я люблю их рисовать или фотографировать в любое время года. И в последнее время сталкиваюсь с такой проблемой: прежде чем сделать снимок, надо вокруг дерева провести тщательную уборку мусора, иначе он попадёт в кадр. А зачем он мне там? Он и так уже повсюду имеет место быть.

Совсем другое дело, когда деревья «заслоняют» красоту (хотя, деревья красоту не заслоняют, а скорее усиливают) какого-нибудь палаццо, как дворец Медичи-Риккарди во Флоренции. Или «музыку в камне» в виде доходных домов Петербурга XIX века с эркерами и пилястрами, с лепными карнизами и фигурными кронштейнами под изящными балконами, с рустированными углами стен и портиками. Но зачем же рубить скверы, чтобы вылезла наружу вся убогость наших хрущёб, которые Геннадий Хазанов как-то назвал не домами, а кариесом? Уж на что прекрасен Московский Кремль, а и то окружён садом с одной стороны и сквером – с другой.

Когда Доменико Трезини разрабатывал образцы домов для будущих жителей Питербурха, для простых людей был создан образец дома для «подлых». А для зажиточных граждан был создан проект дома для «именитых». У нас же дома имеют такой вид, что не знаешь, как их и назвать-то! На ум приходит только одно: дома серии НДЛ (не для людей). Не хотят у нас строить красиво, да и практичностью тоже не пахнет. Хуже всего, что умеют, могут, располагают всеми необходимыми материалами, да вот не хотят. И с этим уж ничего не поделаешь.

Даже если это посчитать мелочью, то никак нельзя отмахнуться от факта, что после валки деревьев стало ни пройти, ни проехать по многим исхоженным стёжкам-дорожкам, которые теперь были загромождены толстыми стволами и ветками поверженных исполинов. Особенно в сумерки появился реальный шанс переломать ноги, так как с освещением улиц у нас тоже как-то… никак.

Мэра стали донимать жалобами. Начальник он был, конечно, не ахти какой. Небольшой. Но из таких, которые бывают в несколько раз бесчувственнее всяких больших начальников. Частенько он ездил по округе послушать, о чём «калякает этот чёртов народец», и как-то услышал:

– Куда бы услали от нас этого древовала? Весь ландшафт изуродовали по его прихоти! Не город стал, а кладбище для деревьев…

– Ах, поговорили бы вы у меня, кабы на дворе тридцать седьмой год был, – обиделся мэр. – До чего же народ пошёл непочтительный. Тут работаешь как пчёлка с утра до ночи, а благодарности никакой!

– А вот в Европе даже использованные спички собирают, наносят на них серу и снова пускают в оборот, – пробовала его «пилить» библиотекарь Марина, но он, как неподатливый граб, плохо поддавался распилке:

– Ну что за приземлённое у вас мышление?! Европейцы мелочны, а у нас душа широкая, поэтому мы не обращаем внимания на такие глупости.

– Для нас и человеческая жизнь – глупость.

– Эх, Маринка, замуж тебе надо, чтобы не сходить с ума из-за всякой ерунды.

– Да с нашими мужиками ещё быстрее свихнёшься, – не сдавалась Марина. – Я видела в Гостином Дворе испанскую мебель из берёзы продают за бешеные деньги – мне даже на один стул трёх зарплат не хватит. У нас берёзы эти и липы под ногами валяются, а мы рассусоливаем о том, почему кругом такая бедность и неустроенность. У них в Испании нет таких лесов как у нас, поэтому и древесина такая дорогая. Может, её вообще из России им везут. А нам не жаль несколько тонн первоклассного материала сгноить или сжечь.

– Господи, и как у нас в стране женщин воспитывают? Они думают о каких-то скучных, сугубо деловых и практических предметах, о социальных проблемах! Фу, как неженственно думать и рассуждать о социальных проблемах. Настоящим мужчинам никогда не понравится женщина, которая думает об утилизации древесины и прочей лабуде.

– Да куда нам до настоящих-то? Нас бы алкаш какой осчастливил кучей детишек в коммуналке его мамы.

В конце концов, Арнольд Тимофеевич обозвал библиотекаршу вековухой, спрятался в свой джип-броневик и укатил восвояси. Он всегда одиноким бабам выговаривал, что их претензии по поводу чего-либо обусловлены одиночеством, которое обозначал непристойным словом. Скажет ему какая-нибудь незамужняя дама, что надо бы отремонтировать крышу, а то в дожди дом заливает до средних этажей, как он тут же присоветует ей найти «ну хоть какого-нибудь дурака, а не вымещать свою озабоченность на окружающих».

В России ещё со времён сексуальной революции сложилось устойчивое мнение, что все проблемы человека связаны с дисгармонией в интимной жизни: фрейдизм крайнего толка, так сказать. Всем почему-то стало казаться, что человеку не так нужны общение, возможность умственного и духовного развития, культурные ценности и обустроенный быт, как нужен ему интим. А без остального он может обойтись, хоть зарплату не плати – её как раз под эту песню вскоре платить перестали. Дескать, этот самый интим может решить как проблему безработицы, так и низкого уровня жизни. И если какой-нибудь работник врывается в кабинет начальника и требует повышения зарплаты, гнев его моментально гасят тем фактом, что он такой злой не оттого, что ему элементарно хочется жрать, а деньги на еду закончились ещё месяц тому назад, а потому, что у него по всей видимости имеют место быть сексуальные проблемы. Любому человеку становится неловко, когда его подозревают в такой несостоятельности, поэтому конфликт сразу затихает. Так что многие в нашем Отечестве стали насильственно улыбаться, чтоб, не дай бог, кто не заподозрил их в подобном конфузе. И многие стали говорить, что им ничего не надо, потому что у них и так всё хорошо в плане личной жизни, не сомлевайтесь.

Наш мэр освоил эту нехитрую технику в совершенстве, и она пришлась ему по вкусу. Если же к нему обращались с требованиями и жалобами замужние женщины, он им советовал заниматься воспитанием своих мужей.

– Я не виноват, что ваши мужики вас не удовлетворяют, – втолковывал он бабам, когда кто-то из них заикался, почему бы нам не заасфальтировать хотя бы одну улицу в городе. – Когда у женщины полная гармония в этом смысле, она не ворчит, как вы, а молчит и улыбается. Вот так: работает молча и улыбается. А если вам не нравится тут жить, если у вас по голой земле без асфальта ноги плохо ходят, то ищите другое место жительства: за Уралом места полно!

Старикам он объяснял их недовольство влиянием магнитных бурь и приближением старческого маразма. Лица мужского пола никогда не обращались к мэру ни с какими вопросами. Им было стыдно беспокоить серьёзного человека разными глупостями и очень не хотелось, чтобы кто-то подумал, что у них есть проблемы интимного характера. Им под забором не так стыдно было валяться, а вопрос с парком им был, мягко выражаясь, по барабану. У них имелись дела поважнее, как в стихотворении Владимира Высоцкого:

Поваленные деревья так и лежали до осени. Потом были предприняты попытки их сжечь. Но как это сделать, когда на дворе уже дождливая осень? Да и как можно сжечь столько древесины, которой иной рачительный хозяин мог бы несколько зим отапливать дом? Жители частных домов ещё летом пытались что-то растащить по хозяйствам, но вручную это сделать было невозможно, а грузового транспорта ни у кого не было. Да и не подогнать транспорт по такому бурелому. Две старушки присмотрели себе брёвнышко, попытались дотащить его к своим домикам, в результате чего у одной поднялось давление, у другой что-то внутри опустилось. Другие граждане тоже впустую провозились с бесценными ресурсами, как муравьи с неподъёмными для муравьиной силы спичками, надорвали животы. Отпилили, что смогли, но, в конце концов, махнули рукой и разбрелись кто куда.

* * *

Пришла весна, а весной у нас, как известно, начинаются субботники. Дело в том, что весна приносит в наши края не только тепло и солнце, но и открывает горы хлама и мусора – этих вечных спутников человеческой безалаберности, апатии и полного отсутствия культуры общежития. Субботник – это по-русски наивная и тщетная попытка убрать весь накопившийся за год мусор в один день. В последние годы власть поняла-таки, что нереально убрать годовой осадок отходов за один день и теперь стала объявлять месячники борьбы за чистоту на наших улицах. Не знаю, есть ли в других странах субботники, но помню, как на какой-то радиостанции проводили популярный нынче розыгрыш граждан: им звонили и предлагали срочно явиться на субботник. И вот нарвались на какого-то итальянца, который приехал в Петербург по своим делам. Ведущие розыгрыша потом были не рады, что ему позвонили. Итальянец был в шоке, когда узнал, что в России – стране великой литературы и науки – порядок на улицах наводят раз в году! Он кричал со свойственной итальянцам экспрессивностью, что надо срочно довести до сведения властей, чтобы они непременно организовали ежедневную уборку улиц, как это делают в его родной Италии и во всех нормальных странах. Ещё он сообщил, что в Европе и Америке труд уборщиков и дворников хорошо оплачивается, что есть города, которые ежедневно с ног до головы моют чуть ли не шампунем. Под конец он дрожащим голосом спросил, всё ли правильно понял, а то он как-никак иностранец. Ведущие с хохотом бросили трубку. Видимо, субботник – это такое мероприятие, которого нет ни у кого, кроме нас. Додуматься навести порядок раз в году могли только в нашей стране. Это напоминает анекдот про ад. В капиталистическом аду всем грешникам каждый день забивают по гвоздю в зад, а в советском то гвоздей нет, то молоток кто-то «скоммуниздил», то слуга ада, поставленный этим делом ведать, в упитии где-то валяется. Но в конце декады каждый получает-таки свои десять гвоздей в задницу за один подход.

Бытует устойчивое мнение, что русские люди любят жить и работать в аварийном режиме, когда пятилетку – за три года, в конце сессии перед самым экзаменом полугодовые знания усваиваем за неделю, годовые «запасы» мусора убираем за пару дней. Мы, мол, долго запрягаем, зато быстро ездим. Я с этим не согласна. Русским людям такую модель поведения навязала многовековая тупость, которая крепко засела у руководства. Того самого руководства, у которого то молотка нет, когда надо, то гвоздей не допросишься, то вообще руки ни до чего не доходят, так как надо срочно помогать «дружественному народу» далёкого Гондураса или Парагвая.

В первые годы Советской власти субботники и воскресники (и такие тоже были) возникли почти стихийно, как порождение «революционного энтузиазма масс». Такой сознательный, организованный и бесплатный труд на благо общества в свободное от работы время или в выходные (откуда и происходит название) был стопроцентно и от всей души добровольным. Участвовали в нём как ярые коммунисты, так и рядовые «сочувствующие». Впоследствии энтузиазм населения уменьшился. Люди поняли, что новая власть – это всего лишь новая форма старой кабалы, и субботники постепенно стали превращаться в добровольно-принудительную «характерную традицию социалистического образа жизни». Новая эксплуатация со своей системой экзекуции. К немногочисленным «уклонистам», не желающим участвовать в субботниках, могли применяться меры общественного порицания или даже административного воздействия. Некогда задорное и активное мероприятие перешло в разряд обычной брюзгливой и скучной обязаловки «для галочки». Руководство предприятий зачастую использовало «добровольный» труд работников в своих интересах, экономя на заработной плате, на сокращении штата уборщиков, дворников и прочих «незначительных» единиц. В наше время субботники могут объявляться не только по субботам, а вообще в любой день недели, как снег на голову. Потому что мусора на улицах становится слишком много, или когда приближается ситуация «к нам едет генерал». В роли генерала может выступать любой чиновник или высокопоставленное лицо, которое куда-то едет по делам или на отдых, и путь его пролегает через многочисленные населённые пункты, на которые он может мельком глянуть из окна поезда или автомобиля и увидеть… этот бардак! А ну-ка навались, робяты, не посрамим родной город в глазах высокого гостя!

Что это, в самом деле, за странная традиция такая? Словно какую-то нерадивую хозяйку-грязнулю раз в году посещает мысль вымыть полы в квартире, которые, страшно сказать, на что сделались похожими за это время. Гораздо легче и удобней мыть их почаще, чем за раз счищать годовой налёт грязи и ещё много чего другого.

Не хочу никого обижать, но субботники – это непрофессионализм. Они не случайно возникли в эпоху, когда профессионалов стали презирать как класс, а безграмотный и необразованный люд решил, что может сам и город-сад построить, и страной управлять. В итоге настроили бараков, истребили всех, кого можно было назвать профессионалом в своей области: военных, учёных, врачей, изобретателей, земледельцев – среди жертв кровавых революционных и последующих репрессий не встретишь человека совершенно неотёсанного. Если истребляли крестьян, то, как правило, самых домовитых и хозяйственных, которые могли хлеба на всю страну вырастить, на которых вся эта страна и держалась. Зато сельских алкоголиков, болтунов и бездельников эта война с «врагами народа» никак не коснулась – ни одного не тронули, словно специальный отбор проводили! Если брались за армию, то выкашивали именно тех, без кого армия неизменно превращалась в беспомощную, совершенно необученную и плохо вооружённую массу.

Что касается субботников, то на них должны бы заправлять профессиональные строители, архитекторы, дизайнеры, а рядовые участники могут только выполнять их грамотные указания. Есть талантливые организаторы, которые даже в наши дни сумели создать своеобразную культуру субботника вплоть до красивой униформы. Я один раз, ещё в середине, казалось бы, совсем беспросветных девяностых годов попала на такой субботник в Михайловском саду. Возможно, вы будете скептически улыбаться, но я словно в отпуске побывала! Мало того, что это происходило в красивейшем месте в центре Петербурга, но там не было никаких горластых зазывал и занудных агитаторов. Никто не поднимал веником пыль до небес, не жёг тут же собранные помои и не таскал на своём горбу мешки мусора и уж тем более брёвна. Всем выдали симпатичные курточки, кепочки, набор пакетов для мусора, яркие грабли и вёдра. Мы собирали остатки прошлогоднего листопада, грузили их в специальные тележки, которые потом увозили кары. В саду работало много настоящих декораторов, флористов, был даже один режиссёр по постановке света! А волонтёры вроде меня под их руководством помогли работникам сада высадить цветы на клумбы, установить скамейки, разровнять посыпку на дорожках. Это был самый настоящий активный отдых, о каком в последнее время так часто говорят врачи. И всё продумано, чтобы каждому участнику этого чудо-субботника было комфортно, интересно, чтобы труд его был результативен. И результат этот был на благо как сада, так и всего города! Ведь можно, оказывается, и субботник превратить в очень красивое занятие. Просто мы так воспитаны, что «светлое будущее» у нас непременно строилось с мукой на лице, когда по колено в грязи, когда одна половина строителей от цинги умрёт, а другую потом в тюрьмах сгноят. Может быть, именно потому и не получилось ничего светлого, что было сопряжено с каким-то страшным и никому не нужным надрывом каждого «строителя»? Надрыв этот – тоже явный атрибут непрофессионализма. Если вы понаблюдаете за любым профессионалом в любой сфере деятельности, то заметите, что он не просто умеет работать, а не совершает никаких лишних и ненужных движений, которые только силы и время отнимают. Понаблюдайте, как выделывает тесто профессиональный пекарь или как шьёт профессиональная швея. Она не только ни одного ошибочного стежка не сделает, но и ни одного пальца не уколет. Например, профессиональный землекоп – уж не смейтесь, что я такую, казалось бы, совсем непрезентабельную работу в качестве примера привожу, но без них не проложить ни один кабель, – никогда не растянет сухожилия. Ломают кости и рвут связки, калечат себя в работе как раз глупые энтузиасты, которые всё делают в порыве: за котёл схватятся и не подумают, что он горячий. Некогда думать, труба зовёт, подвиг не ждёт! Взвалил шпалу на горб и тащи её с героическим лицом в даль светлую, пока внутренние органы через задний проход не вывалятся – подберёшь их на обратном пути. И даже мысли нет, что можно работать совсем иначе, без членовредительства этого дурацкого.

Многие могут усмехнуться: тоже мне профессия – мусор на улицах убирать! Но если у нас сделали весьма престижные и даже денежные профессии из таких занятий, которые раньше только матерными словами обозначали; если кругом полно людей, которые вообще непонятно чем занимаются, но за это «непонятно что» ещё и солидные деньги получают, то почему же участие в массовых уборках улиц наших городов не признать профессией? Именно профессиональные бездельники и убеждённые безработные придерживаются точки зрения, что любая работа – это туфта, ерунда, которой и учиться не надо. Скажи им, что некто работает, допустим, таксистом, а они докажут, что на самом деле он дурака валяет, а не работает: «Тоже мне работа – сиди на заднице да баранку крути!». Но глуп тот, кто станет их выслушивать или даже спорить с ними. Кто не догадается, что это всего лишь защитная реакция их разлагающихся от безделья души и ума, когда человек словно бы себя перед собой же оправдывает, что в его бездействии нет ничего ужасного: «Как раз все эти так называемые работающие дурят и обирают честных людей!». Любую профессию им назови от продавщицы до лётчика, от учителя до домработницы, и они выдадут протяжно фирменное: «Поду-умаешь, тоже мне работа – вертись весь день (у прилавка, у штурвала, у парты, у плиты)! Всего и делов-то, любой дурак сможет».

Был такой старинный фильм, где казак сказал жене, что она дома бездельничает. Не стала гордая казачка мужу-дураку ничего объяснять, а на день уехала в гости в соседнюю станицу, оставив его, такого делового, один на один с домом, козами, стиркой, тестом для хлеба, огородом, гусями-утками и прочими «бабьими забавами» домашней хозяйки. Казак чуть не умер за этот день! Этот день стал самым ужасным днём в его бравой жизни. Бельё он выстирал в корыте для корма свиней, свиньи от такого «кормильца» разбежались, козы съели всю капусту в огороде. Пока казак за ними гонялся, у него в печи сгорели пироги или что он там из теста налепил пополам с камнями. Казак нехотя, но всё же пришёл к выводу, что в доме без хозяйки плохо, и лучше эту чёртову бабу не злить такими необдуманными заявлениями. Вот что бывает, когда кто-то берётся не за своё дело или высмеивает чужую работу, считая её пустяком.

Конечно, в современной России, пережившей массовую безработицу, когда каждый стал заниматься абы как и абы чем, что подвернётся, лишь бы выжить, к непрофессионализму уже не относятся как к чему-то плохому. Но судите сами: повалили в черте жилого квартала высокие деревья, каждое в диаметре около полуметра, остались пни, огромные ветки. Надо бы всё это убрать, спору нет. Объявляют внеочередной или внеплановый субботник, на который приходит самая активная часть населения, которым не безразлично, что родной город утопает в мусоре – пенсионеры и женщины. И вот начинают они ворочать то, что может убрать только техника. Может, кто и усматривает в этом что-то романтичное, когда бабульки и тётки тягают брёвна в целях экономии городского бюджета для администрации, которая даже не подумала задействовать в таких работах хотя бы один грузовик. Но я кроме откровенного издевательства ничего в этом не нахожу. Видели вы когда-нибудь, как маленькие муравьи суетливо и медленно переносят какую-то травинку, а человек за всем этим наблюдает и вдруг – раз: лёгким движением руки берёт эту самую травинку и перемещает вместе с муравьями ближе к их муравейнику? Человек тут выступает в роли доброго подъёмного крана. Когда смотришь на наши потуги на субботниках, возня бабья и стариков около брёвен и неподъёмных гор мусора напоминает именно муравьёв. Которые медленно, с риском для своего здоровья (а оно у женщин хрупкое, вопреки устоявшемуся на Руси стереотипу, что баба – это нечто вроде никогда не ломающегося бульдозера) перетаскивают с места на место то, с чем могла бы быстро и качественно справиться только современная техника. Сюда бы хоть один экскаватор, который выкорчевал бы пни, погрузил бы их на грузовик, зарыл бы ямы. Бульдозер тоже не был бы тут лишним. Но у нас в стране в силу традиционного наплевательского отношения к людям об этом никто никогда даже не задумывается. В результате люди полдня бьются над одним пнём, угробят остатки уходящего здоровья и выходной день на такой «субботник», а пень – и ныне там. Чего ему сделается? Пень – это же не человек. Это человека легко угробить подобной эксплуатацией.

При строительстве Николаевской железной дороги, когда из «строительных инструментов» были только лопаты и носилки для земли, крепостные умирали сотнями, тысячами, а может и десятками тысяч – никто даже не считал. Не кони же гибли, которые денег стоят, а какие-то бесплатные рабы. Сама насыпь под дорогой в какой-то степени состоит из костей этих безымянных работяг. Но даже тогда, в середине девятнадцатого века, когда не было ни экскаваторов, ни подъёмных кранов, находились люди, которых такое положение вещей возмущало. А на рубеже двадцатого и двадцать первого веков, когда появились и всевозможные машины, и техника, специально придуманная и созданная для облегчения такого необходимого, но всё же каторжного труда, как перемещение всевозможных грузов, больших масс земли при строительных работах, древесины, у нас стало нормой бабам корячиться до выпадения грыжи над каким-нибудь уже пустившим корни бревном десять метров длиной! Никто словно бы не понимает, что это просто дико. Участники субботника сообщают об этом в специальный штаб, и там дают такой «мудрый» совет: а вы его распилите! Опять же, своими силами, ручными пилами. Слава богу, если кто сможет выловить мужика со бензопилой, который тоже вроде как за здорово живёшь свою пилу эксплуатировать не обязан. И распилить-то надо не поленце, а бревнище в три обхвата! Даже если принять за данность, что бревно было успешно распилено на чурки, весом в три-четыре пуда каждая, то участникам субботника их всё равно с места не стащить. И вот тут начинается представление. Приходит какой-нибудь массовик-затейник из так называемого штаба и начинает укорять баб, что это они так ослабли, хотя по утверждению великого русского поэта – того самого, которого до слёз поразила судьба строителей Николаевской железной – наши бабы, панимашь, и коня на скаку охомутают и в загс затащат, и в огне не горят, и в воде не тонут, как известно что:

– А ну-ка навались, лошадушки!

Самое удивительное, что «лошадушки» эти до сих пор находятся. Таких тёток всегда узнаешь по робкой надежде на лице, что их хотя бы за это оценят и даже замуж возьмут. Хотя большинство баб – и это радует – уже не слушают извращённые представления какого-то сморчка о женском предназначении, а уходят с субботника. Завтра у них будут болеть все вывихи и растяжения, какие они получили при подъёме тяжестей, которые ни одна нормальная женщина не додумается поднимать. Если она, конечно же, не профессиональный штангист – и чего это некоторые дамы так стремятся освоить такие сугубо «мужские» виды спорта, хотя и мужчины от них инвалидами становятся? Заняться, что ли, больше совсем нечем?

Опять-таки не хочу никого обижать, но после таких субботников становится… страшнее, чем было до них! Горы недогоревшего мусора, вытоптанная свежая трава, вывернутые куски ещё не просохшей после схода снега земли, остатки такого крупнокалиберного мусора, как брёвна, камни, доски, куски штукатурки и кирпичной кладки. Всё это валяется там и сям, что свидетельствует об одном: люди выдохлись. Это похоже на то, как кто-то решил сэкономить, поэтому не пошёл заказывать платье в ателье, а обратился к бабе Мане, которая вроде как умела когда-то в далёкой молодости гладью вышивать. Города наши после субботников очень напоминают такое самодельное платье, сшитое кое-как абы кем, лишь подешевле обошлось. Можно заказать платье у профессионального портного, а можно самому кое-как сметать. Ради экономии отчего же не попробовать? Всё можно самому! Можно автомобиль в автомастерской чинить, а можно и самому. И компьютер можно не таскать понапрасну в сервис, а самостоятельно его отремонтировать. Молотком, держа на одной коленке. Зато деньги не потратишь на всяких там специалистов, без которых вполне можно обойтись – разве не выгодно? Можно управление своего государства профессионалам доверить, а ведь можно и рядовому гражданину самому править, как заблагорассудится. Отчего же нельзя? Ради экономии-то! Чего там на армию тратиться, да на медицину? Сами с вилами в руках себя защитим, сами все свои болячки вылечим подорожником! Так обычно и происходит при деградации общества, когда утрачивается понятие профессии, образования, культуры, когда общество скатывается к пещерному состоянию.

Практически любую работу можно выполнять профессионально, а можно и любительски: делать фотографии, ремонтировать квартиру, кататься на коньках. Согласитесь, что разница есть, когда «пироги печёт сапожник, а сапоги чинит пирожник». И не только в экономии, но и в качестве работы. У нас тут один умелец, который тоже вообразил, что больше профессиональных электриков в электричестве разбирается, подключил водообогрев, после чего половина подъезда… выгорела. Но умелец не унывал, а ликовал: «А чё! Зато бесплатно установил!». От субботников тоже всё чаще отдаёт таким нездоровым ликованием его организаторов: «Зато бесплатно решили проблему отсутствия дворников! Хотя бы на это лето». Ох, находчивые вы наши, экономные! И ни один при этом от госмашины с водителем не откажется – экономия была бы куда как ощутимей, чем на инвентаре для уборщиц. Ни один от путёвки в санаторий за государственный счёт тоже не отречётся. Отдыхал бы на берегу родной речки с удочкой. Зато бесплатно, экономно же!

На наши субботники надо ходить «со своим инвентарём», как пишут в «приглашениях» на них: со своими вёдрами, граблями, метлами, лопатами и всем прочим. Кто чем богат. В городском бюджете традиционно нет денег даже на малярные кисти для покраски оград и столбов. Каждый тащит что-то своё. Один мажет полусгнивший покосившийся телеграфный столб лысой кистью, другой вообще какой-то тряпкой, намотанной на палку – и так сойдёт. А вы замечали, какая разница между работой профессиональных маляров и этой самиздатовской мазнёй в технике «кура лапой»? Маляр краску не «гоняет» по поверхности лишь бы абы как размазать, а прежде всего эту поверхность зачистит, высушит, покроет первым слоем, даст высохнуть, потом идёт другой слой и уже в другом направлении относительно первого. В итоге профессиональная окраска занимает не пару часов, как хотелось бы приверженцам теории субботника, которые ещё и соревнование могут объявить, кто кого обгонит по скорости этой мазни. Краска – это явление чисто химическое. Она подчиняется законам физики и химии, ей требуются определённые условия и для нанесения, и для высыхания. В результате работа профессионального маляра будет держаться на окрашенной поверхности и защищать её от разрушения годами. А мазня ветошью на палочке после первых же дождей пойдёт шелушиться и через неделю от неё следа не останется! Но всё равно мазня эта тупо совершается каждый субботник. Да ещё и со спешкой, чтобы обогнать «конкурентов», мажущих на другой стороне улицы, как для отчётности: комиссия пойдёт после субботника, увидит, что краска по столбам и заборам успешно и в полном объёме размазана, поставит галочку напротив пункта «малярно-штукатурные работы выполнены».

Это на «диком и загнивающем» Западе есть такие профессии, как дизайнер по клумбам или декоратор по лицевой части дома. Хочет человек улучшить лицевую часть своего дома, так кличет специалиста. Деньги у него на это, слава богу, есть – он их, собственно, для того и зарабатывает, чтобы улучшать свою жизнь и всё, что его окружает, а не для оплаты света-газа-канализации и проезда до работы, как принято у нас. Поэтому нам не до декораторов и дизайнеров. Наш гражданин обязан САМ выполнять практически любую работу.

Как-то на здании милиции возьми, да и отвались кусок штукатурки, никого не спросившись. Здоровенный такой кусок, над самым фундаментом. Сначала плюнули на него, как и положено: в ближайший субботник замажет как-нибудь кто-нибудь. Чем-нибудь. На субботник явились, естественно, одни бабы. Штукатурить стену родного ОВД поручили бухгалтеру Ирине Степановне:

– Ира, не посрами честь заведения. Так уж и быть: шпатель мы тебе выдадим, раз ты свой не догадалась принести. А насчёт штукатурки ты уж сама скумекай, как да что там надо заливать да смешивать.

– Я же не умею! – пыталась отказаться от оказанной ей чести бухгалтерша.

– Да чего там уметь-то? Вот тоже мне – труд великий: мазню по стене размазать! Прямо-таки два института закончить надо, чтобы такую «профессию» освоить, да? Вона бабы с комбината ваще на субботнике будут старый шифер с обвалившегося дома по Фанерному проспекту разбирать и вручную перетаскивать его на ремонт крыши соседнего. А тебе-то, можно сказать, повезло. Не работа, а лафа! Сиди на стремянке, да мажь. Загоришь так, что и на курорт не надо!

Ирина Степановна продолжала слабо верещать и на субботнике, что не владеет навыками работы штукатура. Её быстро осадил наш находчивый мэр:

– Да имейте ж вы совесть, в конце концов! Я не знаю, куда у вас у всех совесть вообще подевалась?! Что за девичьи глаголы «не умею» да «не могу»! Что вы как баба в критический день, ей-богу! Вы же в этом здании работаете. Это же вам нужно, а не нам! Начальство какое приедет, а у вас тут такой дискомфорт на стене. Осрамитесь же по самое не хочу!

Ирине Степановне стало стыдно за капризы. Она стиснула зубы и на свои деньги купила банку шпаклёвки, старательно размазала её по обнажившейся кирпичной кладке, как ей советовали стоявшие над душой десяток-другой членов «комиссии по контролю над успешным проведением работ по благоустройству города» из Администрации:

– Тут ничего особенного уметь не надо. Это любой дурак сможет! Вот так зачерпнула скребком дерьма этого из банки и на стенку его, на стенку!.. Ага, вот так, шлепком да погуще. А потом разгладить, чтобы более-менее ровно было.

Ирина Степановна и хотела сказать, что на банке написано «наносить следует тонкими слоями с просушкой по 24 часа каждый, не менее трёх слоёв». Но как подумала, что её заставят тут три дня на стене висеть, когда дома двое детей, огород, варка обеда, воскресная стирка и прочий «женский досуг», так и промолчала. Поумнела. Размазала, как смогла и как ей подсказывало её личное чувство прекрасного. Профессиональные штукатуры подняли бы на смех такую «работу», но ведь в субботнике главное не результат. Главное – участие. Отучаствовал положенное время, отбыл «от звонка до звонка», отмучился на работе, которую голыми руками, пусть даже вооружёнными «своим инвентарём» в виде ведра и лопаты в принципе невозможно выполнить, да и катись домой, не отсвечивай.

Через год у здания милиции выпал целый угол, аккурат по этим замазкам. Здание сигнализировало, что стены пора крепить каким-нибудь радикальным способом или сносить к чёртовой бабушке за ветхостью. Представляете, чтобы – уж простите за такой пример – в Кремле на каком-нибудь здании облупилась штукатурка. Разве доверили бы там штукатурные работы какому-нибудь прохожему? Идёт, скажем, какой-нибудь кремлёвский политик, который к другому политику по делам заходил, а его комендант Кремля вылавливает и говорит:

– А ну-ка, со своим инвентарём марш на субботник! Вон там кусок стены выпал, так вы замажьте дыру. Как-нибудь. Чем-нибудь. Вы же в этом здании работаете, так что это вам нужно, а не нам. А то, не дай бог, конечно, президент пойдёт или там вице-спикер какой. Осрамимся же по самое не хочу!

И каким бы великим не был тот политик, но никто ему не доверит штукатурить «стены древнего Кремля». Потому что это будет началом какого-то совсем нехорошего безумия. Там соберут «консилиум» профессионалов по архитектуре, строительным работам, которые выяснят отчего и почему кладка «сбросила» штукатурку, да нет ли каких микроскопических трещин или намёка на внутренние разрушения. И всё это признак того, что пока в Кремле есть хорошие хозяева, комендатура, обслуживающий персонал там не напрасно хлеб едят. А там, где бабы на субботниках подпирают то, что давно сносить пора, чтобы оно ещё хотя бы до следующего субботника простояло, хозяев нет, не было и, видимо, уже не будет НИКОГДА. Там всем, кто по должности обязан заботиться о благоустройстве вверенного им города, глубоко безразличен и сам город, и уж тем более его благоустройство. И занимаются они чем угодно, но только не своим городом – они его вообще своим не считают.

Мне иногда говорят: чего ты такие мрачные вещи описываешь? Написала бы, в самом деле, что-нибудь весёлое! Но у меня уже давно утрачено понимание, что в нашей жизни есть весело, а что – мрачно. Например, над произведениями Михаила Зощенко принято смеяться, а мне почему-то грустно. Ведь он ужасные вещи описывает, даже трагические! Самое ужасное, что герои его рассказов никуда не делись и в наши дни, и нисколько не изменились за эти годы: теперь их пошлость и ограниченность с успехом эксплуатируют другие сатирики Михаилы.

Мне тут один случай рассказывали, прямо-таки «задорновский». Приходит некая старушка в Правление какого-то безымянного совхозика в пять улочек, чтобы получить там справку, что у неё в этом совхозике никогда не было частного огорода. Это её из районного управления регистрации «отфутболили», когда она решилась приватизировать свой домишко на шести сотках в соседней деревне, где она, собственно, и проживала всю жизнь. Спокойная такая старушонка, за всю жизнь ни разу не чудила, хотя жизнь у неё очень непростая была. И вот приходит она в это трёхэтажное Правление, а там таблички на дверях: «Ведущий специалист по благоустройству», «Второй заместитель старшего ответственного по архитектуре и градостроительству». На улицах не видно ни одного здания, к которому можно было бы употребить термин «архитектура». Что тут посреди ухабов и рытвин называют «благоустройством» – вообще не ясно. Неужели вот эти покосившиеся хрущёвки с отваливающимися балконами? А специалисты сидят. И хорошо сидят, доложу я вам. И не просто специалисты, а даже ведущие! То есть подразумевается, что есть ещё и не ведущие, а просто специалисты. Есть второй заместитель какого-то «старшего ответственного». Значит, имеется и первый заместитель, и младший или просто ответственный за весь этот бардак с гнилыми сараями и редкими кусками ломаного асфальта на дорогах. У Правления, правда, отутюжена асфальтовая площадка для великолепных авто этих самых «специалистов по благоустройству и градостроительству».

В известном монологе Аркадия Райкина упоминаются завсклад, директор магазин, товаровед, с которыми надо было дружить в советское время, чтобы раздобыть дефицит. Теперь на смену этим всесильным завкомам, домкомам и парткомам пришли «более понятные» развёрнутые названия типа «Отдел по обеспечению населения социально-экономической помощью и постановкой на учёт по инвалидности» или «Комитет по поддержанию городского хозяйства для улучшения дорожного строительства и ремонта». Заучить эти названия человеку со средними способностями невозможно.

Старушка пока в очереди сто сорок восьмым номером сидела, так всё эти таблички на дверях разглядывала, очёчки одевала и снимала, всё думала: не зрительный ли это обман. Потом, когда убедилась, что не обман, начался у неё приступ то ли смеха, то ли рыданий. Как прыснула, так и не смогла остановиться. Только пальцем тычет на эти таблички и на окно, где красуются результаты деятельности «специалистов», чтобы окружающим объяснить причину истерики. Вслед за ней точно так же начали сотрясаться от смеха и другие граждане в очереди за справками типа «предъявитель сего никогда не был верблюдом в совхозе таком-то (за все другие совхозы не ручаимси)». Повыскакивали специалисты, как ведущие, так и их заместители (младшие и старшие), испугались, тоже то ли рыдать, то ли хохотать принялись. Начался классический массовый психоз. Вызвали три машины Скорой помощи – все, какие в районе были. Врачи кому успокоительный укол сделали, кому и пары оплеух хватило. Но закончилось всё довольно-таки мирно. Старушка, правда, померла. От смеха – и такое бывает. То есть домишко свой так и не успела приватизировать, поэтому отошёл он государству. Точнее, специалистам этим. По благоустройству и прочему расстройству городов наших.

И вот что это: комедия или трагедия? Для меня это – трагедия. Хотя многие посчитают комедией и даже скажут, что на основе такого материала можно было бы залудить очень приличный фельетон, а то и сценарий. Для комедии. А то ведь людям в нашей стране совсем уж не над чем смеяться. Да, жалко бабушку, что и говорить, зато от души повеселилась перед смертью. Другие-то куда как скучнее помирают.

Таких ситуаций из разряда «смешно, да не до смеха» сейчас можно сколь угодно в нашей жизни насобирать. Особенно на субботниках. Вот у нас тут мимо станции какой-то министр проезжал, так за пару дней до этого «знаменательного события» созвали внеплановый субботник. Начальник вокзала орал, что надо бы обновить белую полосу по периметру главного перрона чётного пути. А от перрона этого при спуске вообще мало что осталось. Когда-то там был асфальт, но за годы постперестроечной разрухи никто его ни разу не обновлял, поэтому местами проглядывают проплешины голой земли. И вот муравьиная суета субботника после уборки основной массы грязи начинает рисовать эту самую «полосу по периметру». Кто-то где-то нашёл малярную кисть, которая, должно быть, ещё с прошлых субботников провалялась в подвале вокзала, и никто её не додумался от прежней краски отмыть. В банку с водой воткнули, согласно «Книги полезных советов для тех, кому всё время некогда». Да только вода за прошедшее время испарилась, а кисть со слипшейся и перекошенной щетиной осталась. Начальник вокзала выносит вердикт: сойдёть!

– Бабоньки, некогда! Завтра же, завтра же тут САМ министр проедет. Или замминистра, что ничуть не легче. Ему главное полосу эту увидеть, белую. Увидит, что полоса проведена, значит, всё более-менее в порядке содержится.

И начинают видавшей виды кистью малевать эту самую полосу, иногда просто по голой земле, где асфальт не сохранился, по пыли, по лужам, по грязи! Главное – провести. Это становится некой навязчивой целью! Главное, чтобы министр или кто там поедет мимо нас, увидал эту белую линию и сделал вывод: тут ещё не всё разворовано и пропито. Эвон даже кисть какую-то нашли где-то на помойке… Где ещё такое увидишь, чтоб по голой земле рисовали разметку? Только у нас, в России. Все понимают, что по-хорошему тут надо бы выровнять местами просевшие участки, проложить и утрамбовать слой гравия, сменить покосившиеся опоры и треснувшие плиты под перроном, потом закатать это дело в новенький асфальт, излишки его обрезать по прямым линиям. Не голыми руками, а специальной машиной, которая именно для таких работ придумана. И катком асфальт разгладить, а не так, как у нас его лепёшкой плюхнут, а какая-нибудь тётка Гликерья совковой лопатой эту лепёшку разровняет. Да ещё своим стоптанным башмаком прижмёт для верности. И асфальт-то словно самодельный, не в специальных котлах вареный, а пополам с каким-то то ли гуталином, то ли дёгтем смешанный.

Когда снег сходит, именно таким «способом» начинают заделывать образовавшиеся там и сям дыры и ямы на дорогах, обочинах и перронах. Вы спросите любого олигарха: согласится ли он, чтобы у его особняка вот так некая бабка Клаша с ревматизмом в пояснице лопатой асфальт плюхала и ногой разравнивала? Да он пошлёт куда подальше этих энтузиастов, которые втемяшили себе в башку, что они таким макаром якобы «благоустраивают» город и улучшают его внешний вид, и наймёт профессиональных строителей дорог! Можно себе вообразить, чтобы в столице, например, на Кутузовском проспекте наносили дорожную разметку подобным образом? Дурак скажет: «Подумаешь, тоже мне работа – белую полосу провести! Любой баран сможет!». Но согласитесь, что разметка асфальта, выполненная специальной машиной и людьми, которые умеют это делать, – это не то же самое, что мазня облезлой малярной кистью рядового участника стихийно созванного субботника.

Я понимаю, что у нас в стране найдутся миллионы и даже десятки миллионов людей, которые возмутятся:

– Чего ты тут гонишь пургу! Ишь, какая-то там дерёвня сравнивает своё захолустье с Кутузовским проспектом! Ты для себя, что ли, в этих субботниках участвуешь? Нормальные люди на них ходят «для галочки» или вообще не ходят: теперь за это не расстреливают. Поду-умаешь, дыру в дорожном покрытии гудроном пополам с цементом замазали! Одну грязь на дорогах замазали… другой грязью. И так сойдёть!

А вам не кажется, что наша жизнь словно сквозит этим самым «и так сойдёть»? Куда ни бросишь взгляд, а всюду какая-то недоделанность проглядывает. Стоит пенёк, рядом – другой, повыше. На них криво положена то ли сорванная дверь, то ли треснувшая столешница. Что-то вроде скамейки, чтобы было куда зад примостить. Можно было бы сделать хорошие скамейки, нормальные. И древесины для этого предостаточно, и инструментов каких-то мудрёных не требуется: пила, рубанок, молоток с отвёрткой есть практически в каждом доме. Можно-то можно, но… может быть, и так сойдёт, а? Сойдёть! Чего по пустякам зря корячиться? Можно и вообще на земле сидеть, если ноги совсем не держат… Вон там труба горячей воды из земли торчит, протекает, надо бы её проложить под землёй в специальную траншею, как трубе и положено. Надо бы её вообще заменить на новую, но… может, и так сойдёт, ась?.. Сойдёть! Ещё как сойдёть! В развивающихся странах и такой «роскоши» не видели… А вон там бьёт «гейзер» из канализации. Аромат: м-м – «Шанель» отдыхает! Надо бы тоже как-то всё это куда-то деть, завуалировать хотя бы на время, а то сам замминистра или даже губернатор области мимо проедет, чёрт их тут носит!.. Или всё же и так сойдёт? Сойдёть! Наши предки и не в таком дерьме сидели, а мы чем хужее!.. А вот дом стоит в аварийном состоянии, по стенам трещины «гуляют» во всех направлениях, уже и с улицы видно невооружённым глазом: ни в этом году – так в следующем рухнет… Что у нас вообще за дома? И можно было бы настроить комфортабельных зданий, красивых кварталов, все виды стройматериалов в стране есть: лес, камень, песок, глина! В стране этих материалов буквально навалом, так что местами древесину даже сжигают, настолько девать её уже некуда. Ну, были бы мы какой банановой республикой, где кроме этих самых бананов больше нет ничего – было бы понятно. Так ведь всё есть! Более того, в отличие от малообразованного населения банановых республик, где просто умение читать до сих пор экзотикой кажется, у нас есть любые специальности, есть кадры, есть учебные заведения, которые эти кадры готовят и выпускают, есть инженеры, проектировщики, математики, экономисты. Они могли бы все имеющиеся ресурсы грамотно рассчитать, распределить, построить, создать!.. Ага, щас разбежались они тебе строить и создавать. Инженеры наши теперь подержанные автомобили из Польши перегоняют, а у экономистов мысль работает только в одном направлении: как обогатить своего хозяина в ущерб всем остальным слоям населения. Хозяин их за это хорошо кормит.

Да бог с ними, со специалистами – сейчас всё строят выходцы из тех же банановых или хлопковых республик. Но хоть что-то должно работать на нас, на граждан своей страны! Не в пустыне же живём, где кроме раскалённого песка под ногами больше нет ничего – хотя в Арабских Эмиратах вон какие города выстраивают, если верить передачам о путешествиях. Могут сказать, что «у них там так не ворують», у них за один украденный дирхам руку до плеча отсекают любому – и регалии не помогут. То есть воровать-то воруют, конечно же, но не так интенсивно, как у нас. И не так глупо уворованное пропивается и проматывается на разные смутные цели, от которых ничего кроме поражения печени, почек и прочих органов мочевыделительной системы скороспелый богач не получает. Уж, казалось бы, и мог бы пожалеть разнесчастную печёнку свою, которая устала чистить и заменять его отравленную алкоголем и прочими стимуляторами кровь. Уж и мог бы пару-тройку миллионов (не шахтёрским же трудом он их заработал) выделить на дороги-школы-больницы хотя бы в родном городе. Но что-то мешает… Да и что это мы чужие деньги считаем? Нехорошо это, некрасиво. Не для того же он их с таким риском урвал, чтобы теперь назад отдавать, в самом-то деле! Где это видано, что-то украсть, а потом отдать на благородные цели? Никогда такого не будет. Поэтому остаётся надеяться только на бабку Клашу и тётку Гликерью. Хоть и нет у них ни сил, ни средств страну облагородить и вытащить из упадка, но зато она им не безразлична. Им стыдно делается, когда они слышат замечания в адрес своего города, который они не могут привести в полный порядок за один субботник. Они при этом краснеют и даже плачут, оправдываются. И ничего подобного вы не увидите на лицах администрации: там никогда никому ни за что не стыдно – давно вытравили у себя подобные глупейшие комплексы.

Не знаю, как в Эмиратах и прочих странах умудряются строить красивые и современные города для своих граждан, но не ошибусь, если сделаю предположение, что там в центре города дощатый сарай не поставишь и вывеску «Дом Культуры» на него не пришпандоришь. Не сойдёт там сарай за дом культуры-то. А у нас всё сойдёт: торчащие из земли ржавые трубы, дороги в выбоинах и без асфальта, покосившиеся дома с облупившейся штукатуркой, кривые завалившиеся заборы, покосившиеся столбы, словно пьяные. Все эти выбоины и трещины, следы гниения и распада наспех чем-то замазаны, залеплены, закреплены неумелой рукой в стиле «и так сойдёт!». Этот наш знаменитый стиль уже можно смело заносить в учебники по архитектуре и искусству, как «ведущее направление в российском благоустройстве и градостроительстве» на рубеже веков.

Как задумаешься, ради чего это – ещё скверней становится. В самом деле: зачем? Чёрт его знает, в чём тут причина. То ли какая-то патологическая лень в нас сидит, то ли парализующий ум и волю страх перед жизнью и реальностью, что нам её всё равно не переделать, так что лучше и не пытаться: и так сойдёт. Но если попытаться пройти всю цепочку, на которой все лучшие предложения о том, как сделать нашу страну красивой и ухоженной, спотыкаются и исчезают, то приходишь к странному выводу, что наше согласие жить во власти этой кислой философии «и так сойдёть!» служит единственно тому, чтобы… нашему человеку лишний раз с завалинки не вставать. Сиди на этой завалинке сиднем хоть весь век, смоли цигарки да трави байки обо всём, что в поле зрения попадёт. Только хоть кто-нибудь заикнётся о том, что вон там надо бы что-то изменить или переделать, сразу такое потрясение, что вот сейчас надо будет удобно пристроенную на завалинке задницу отрывать, куда-то вяло идти с лицом великомученика, что-то делать, вносить какие-то изменения в эту ужасную картину бытия, что зевота прошибает и губы уже сами выстраивают кодовую фразу: «И так сойдёт». И все с этим медленно, может быть даже нехотя, но соглашаются: «Ну чего ОПЯТЬ кого-то там продрало что-то делать, когда и так сойдёть!».

Неужели на самом деле так? Неужели это именно ради такой примитивной цели делается, чтобы никто никому не мешал… отдыхать от своих непосредственных обязанностей? Вы заметили, с какими лицами у нас везде сидят в конторах, которые вроде бы специально и создавались для благоустройства городов, для улучшения жизни людей? Туда придёшь, а они уже смотрят с выражением лица «лучше бы тебя вообще не было!». Только вот хотели чайку-кофейку затеять, поточить лясы-балясы о том да сём, а тут ты, чёрт бы тя задрал! Только хотели обсудить такие важные вопросы, кто на каком месяце беременности замуж выходил (для наделённых полномочиями женщин) и как там политическая ситуация в Камбодже (тема «сурьёзного разговору» для обладающих властью мужчин), как тут простые смертные лезут со всякой галиматьёй. Поду-умаешь, горе какое: электричества нет вторую неделю! Зажрались, господа хорошие! Наши деды и прадеды и вовсе без ляктричества энтого обходились, и важных людей от государственных дел не отвлекали. В Камбодже вона и не такое творится!..

Потом наши столетние ветераны Войны спрашивают главу государства: отчего у нас никак не могут обеспечить жильём хотя бы их, построить дома хотя бы для «тех, кому за 90». И он вздыхает: на то есть объективные причины. А что он ещё может сказать? Он и сам не знает, что за причины могут быть у такого ужаса. Самое лучшее в такой ситуации – спихнуть вину на эти самые «объективные причины», в результате которых некий субъект так и не нашёл сил побороть гравитацию и оторвать зад от завалинки, когда его призывали заняться своей непосредственной работой. Проболтал свою работу, пролузгал, проходил в каком-то полусонном состоянии, не поддающемся пробуждению. «Ну, подумаешь: ветераны Великой Отечественной до сих пор нормального жилья не имеют – не на улице же они все живут, ели присмотреться. В бараках, в коммуналках, в общагах – ну и нормально! Кто с детьми ютиться, а кто уже и с правнуками. И так сойдёть!»

В результате мы как-то привыкли к неустроенности, к грязи на улицах, к разрухе в домах, к неуважению человека человеком. Я знаю наших соотечественников, которые за границу регулярно мотаются, и там их буквально «ломать» начинает: «Я бы за бугром жить не смог, потому что там какие-то странные люди живут – никто под кусты не писает и шелуху от семечек на мостовую не сплёвывает! Я харнул под ноги от души, меня зачем-то в ихний околоток загребли, дикари чёртовы». Как там жить нашему человеку, если он дома привык к этой безалаберности? Он её даже любить начинает! Он может увидеть картину у подъезда, где накануне кто-то «гудел», оставил после себя кучу бутылок, заплевал и загадил всё в радиусе ста метров, и сказать мечтательно, с патриотической слезой на подбитом глазу: «Зато это – наше, родное, какого нигде больше не увидишь». Недавно такую сцену в одном нашем фильме видела, где пьяный герой показывает на заплёванный стол в заляпанных бутылках и растерзанных консервных банках и говорит собутыльнику, который собирается «свалить за бугор»: «Дурак, куда ты едешь?! Ты понимаешь, что там ничего этого нет!». То есть плевки и следы кала, окурки и бутылки – это главная ценность, которая только и может наших граждан на Родине удержать?

Иных даже начинает раздражать и бесить красота и опрятность. Они могут сломать красивый палисадник не из жизненной необходимости, а просто так, потому что – бесит. Бесит, что кругом такой, извините, срач, а тут некие цацы, мать их растак, лоск навели, панимашь! Ученики городской школы к очередному субботнику в школьной мастерской на уроках труда сделали пару-тройку скамеек для города. Постарались от души, скамейки получились красивые, удобные, массивные – это чтоб не утащили. Установили их в парке, прикопали в землю для устойчивости. Очень красиво получилось: кусты цветущей сирени, а около них – скамейка. А с неё такой вид открывается на спуск к реке и равнину за ней! Идёт человек с работы уставший, сядет, отдохнёт, полюбуется на пейзаж, накопившиеся за день проблемы немного отступят – так казалось, когда мы скамейки устанавливали. Кому-то другому показалось иначе, поэтому он все эти скамейки просто… сбросил в ручей. Если бы он их себе взял, чтобы на огороде или даже у подъезда поставить, это был бы очень хороший симптом, что человек хотя бы не чужд красоты и комфорта. Ученики даже гордились бы, что кто-то их труды облюбовал настолько, что себе прикарманил! Ведь для людей и делали, чтобы было где человеку присесть, посмотреть, как прекрасен мир, если никто его не уродует. А оказалось, что кого-то это так воспалило, ну прямо-таки до аллергической реакции, что он смёл их одним махом, как аллергик сметает в помойку букет цветов! У нас очень много случаев, когда курочат что-то именно ради уродства – никакой другой цели больше не преследуется. Вспоминаешь былые времена, когда в общественных местах воровали элементы городского убранства, но не для поломки, а для себя, и это считалось очень плохим явлением. Конечно, чего хорошего, когда человек крадёт то, что предназначено для общественного пользования? Но сейчас на фоне бессмысленной и пьяной ярости, которая сметает в щепки скамейки в парках, ограды у школ и больниц, навесы у автобусных остановок, телефонные будки, кажется: лучше было, когда люди это крали для себя, а не ломали. Хотя бы так чувствовалось, что они ценят плоды чужого труда, что им хочется приобщиться к уюту.

Одно время была мода на ограды с цепями. И цепи эти воровали безбожно! Отрывали голыми руками и даже с помощью сварки под сенью ночи. Но для себя! Чтобы потом из украденного себе такую ограду смастерить хоть на кладбище, хоть на клумбе, хоть ещё как-то в хозяйстве применить вплоть до молотьбы зерна. Это было дико, но тогда никто даже не догадывался, что вандализм может приобрести ещё более дикие повадки, когда разгром будет производиться просто так, от скуки, от безделья, от тоски, от сволочного характера, от ненависти ко всему тому, что ещё не похоже на свалку и помойку. В 1995-ом году в нашем городе к 50-летию Победы сделали такую же ограду с цепями вокруг могилы Неизвестного Солдата, так их ободрали за одну ночь. Со столбами даже вырывали! Но для чего? Ведь бросили тут же рядом, в овраг с водой. Ни одного кусочка себе не взяли, ни одного колечка! Это какую силу надо было потратить, чтобы стальные цепи оторвать, выдрать звенья из приваренных намертво проушин толщиной в два пальца… и бросить в канаву? Вся «титаническая» работа была проделана только ради создания ещё одного уродства, коих и так пруд пруди вокруг. Вот как некоторых бесит опрятность и элементарный порядок. Не роскошь даже – нет! А просто чистые дорожки в парке, аккуратная оградка, скамеечка рядом. Настолько некоторые наши сограждане привыкли к жизни в условиях «и так сойдёть!».

Есть такие растения, которые только в грязи могут расти. Посади их в красивый горшок с чернозёмом или в нарядную клумбу, они там жить не смогут – погибнут и зачахнут в тоске. Потому что им грязь нужна, зловонные испарения болотного сероводорода, мутная жижа вокруг, уродливые склизкие коряги в качестве «соседей». Они только в таких условиях будут чувствовать себя комфортно и уютно.

* * *

Я почему-то люблю субботники. Это как детская любовь – необъяснимая и иррациональная. Скорее не любовь, а ностальгия по тем временам, когда в жизни было больше задора. И была вера в скорое наступление гармоничной эпохи, а труд каждого, пусть даже самый маленький, её якобы приближал. Теперь веры нет, задор тоже куда-то улетучился. Осталась ностальгия и попытки отыскать в этом явлении что-то положительное. И это положительное есть.

Во-первых, работа – это лучшее и самое сильное лекарство от многих социальных болезней. Она вообще лечит все проблемы общества без побочного эффекта, и я не знаю, почему Минздрав до сих пор не обратит на это внимание правительства, не поспособствует созданию необходимого для здоровья нации количества рабочих мест. К тому же, физическая работа на свежем воздухе – это лучше всякой аэробики и дорогущих курсов похудания.

Во-вторых, субботник всех сплачивает, чего очень не хватает нашему разобщённому обществу, которое из-за этой разобщённости уже фактически перестало быть единым обществом единой страны. Конечно, сейчас очень сильны настроения, что нелюбовь к коллективному труду – признак индивидуальности. Дескать, вы – стадо, а я – личность. По причине такого обострённого индивидуализма люди теперь редко ходят друг к другу в гости, боятся создавать семьи, конфликтуют в рабочих коллективах, что не есть хорошо.

Ну, и в-третьих, человеку на самом деле очень важно, в каком состоянии находится окружающая его среда. Он может заболеть и даже умереть от негармоничного сосуществования предметов в пространстве. Когда кругом всё заплёвано и загажено, люди в такой среде обитания вряд ли будут стремиться к разумному поведению и развитию в себе лучших человеческих качеств.

Некоторые современные россияне ненавидят субботники и никогда на них не ходят. Принципиально. Даже если у них имеется возможность пойти, время и силы, они всё равно не пойдут. Их можно понять. Наши люди теперь знают, что в других странах власти не жалеют средств на поддержание чистоты на улицах, а не рассчитывают на бесплатный труд простых граждан, как у нас, которым и без того надоело работать за бесценок. Люди видят в этом очередную манипуляцию народом, который снова призывают решать проблему, которую похерили чиновники, обязанные заниматься благоустройством населённых пунктов по долгу службы, а не настроения. Они отлынивают от своих непосредственных обязанностей и растрачивают деньги налогоплательщиков неизвестно на что. Агитаторов пойти на субботник теперь рассматривают как неких штрейкбрехеров, как пособников вороватого руководства, которое получает деньги из госбюджета и на ремонты подъездов, и на благоустройство улиц и парков, и для найма необходимого количества уборщиков и единиц техники. Но развращённая отсутствием контроля во всеобщем бардаке восьмидесятых и девяностых годов, тратит эти немалые суммы на «личные нужды». В Райцентре однажды даже драка была на субботнике. Били его участников, что они бесплатно и покорно выполняют работу тех чинушей из городской администрации, которые должны были бы наладить своевременную уборку улиц. Но они за последние годы только и сделали, что на фоне массового обнищания населения вдруг как-то резко «отъелись» и обзавелись нешуточным имуществом.

Ещё народ отталкивает от субботника поведение на нём сильных мира сего, которые даже из уборки мусора умудряются сделать хорошую пиар-компанию. Для себя, любимых. Этакие зазывалы «делай, как я!» помашут грабельками перед телекамерой: мол, мы трудимся с народом на равных, мы ради этого народа, будь он неладен, даже в белых рубашках и дорогих костюмах вышли на субботник! А народ давно знает эти тонкости скрытой рекламы, поэтому «игра в демократию» и дешёвый популизм, который, как известно, проявляется в кризисные периоды, на него слабо действуют. Но пока всё же действуют. Народ-то знает, что на реальном субботнике надо перетаскать на горбу тонны мусора, после чего будет уже не до позирования перед объективами фото– и телекамер. Народу тяжко смотреть на изящных барышень из аппарата какого-нибудь чиновника, которые томно собирают мусор по одному фантику, и возникает чувство, что информационное пространство живёт по законам той же химии. И если в перенасыщенный раствор продолжать добавлять соль, она уже не будет усваиваться, а выпадет в осадок. Это отторжение неусвояемой уже информации, когда одни и те же лица мелькают по всем каналам в разных проекциях, у нас почему-то называют «удачной рекламной акцией».

Но в какой-то момент жить в грязи становится невыносимо не только на эстетическом уровне, а даже на физическом. Не вывозимые по несколько недель гниющие помойки, заваленные разным мелким и крупным сором скверы и парки, мусорные мешки, выбрасываемые некоторыми жильцами многоэтажных домов прямо в окна, не просто уродуют пейзаж, а служат источником заразы и болезней, особенно в жаркое время года. Люди идут наводить чистоту и порядок, потому что они – люди. Они хотят жить по-людски, а не как рыскающие среди разлагающихся отбросов крысы, тараканы и прочие бациллы. И пусть тот, кто назначен отвечать за порядок в городе, их таковыми и считает, и пусть он потирает ручонки от удовольствия, что на «энтузиазизме этих баранов» ему в который раз удалось пристроить бюджетные средства в более выгодный прожект, но люди хотят жить в нормальных условиях и давно понимают, что кроме них самих эти условия никто не создаст.

Многие не ходят на субботники, потому что идея убрать за несколько дней годовой запас мусора в самом деле очень уж утопична. С ним надо планомерно бороться каждый день, а не ждать, когда улицы будут завалены горами отходов. Субботник, честно говоря, никакой погоды не делает. Сколько лет хожу на сие мероприятие, столько же раз убеждаюсь, что один грязнуля за считанные минуты сведёт на нет труд доброй сотни уборщиков-добровольцев. Порядок держится пару дней, а потом снова вырастают горы мусора. Если бы у нас рекламировали не только моющие средства и дурные манеры, согласно которым юноши должны пить пиво исключительно из горла бутылки, отшвыривая пустую тару куда придётся, а девушкам гигиенический тампон надо менять именно на пляже или даже на улице, а никак ни в туалетной комнате. Создал бы талантливый клипмейкер рекламу о том, что как это глупо, некрасиво и даже несексуально – уж коли сексуальность стала самым важным атрибутом для многих жертв сексуальной революции – превращать свой город в свалку отходов своей жизнедеятельности. Тогда, учитывая нашу внушаемость, что-нибудь и сдвинулось бы с места в сознании. Что, в самом деле, привлекательного в мужчине или женщине, а уж тем более в молодой девушке, если из них постоянно валится мусор на каждом шагу? Иногда идёт симпатичный человек, уж всем хорош и пригож, но вдруг остановится посреди улицы и… справит нужду, словно так и надо. И вся симпатичность мигом улетучивается, даже если он одет по последней моде и владеет высшим образованием.

Главный удар по субботникам нанесла смена идеологии. Пусть Россия и была когда-то провозглашена «страной рабочих и крестьян, где любой труд в почёте», но статус человека с метлой был, мягко говоря, невелик. Как раз на капиталистическом Западе многие миллионеры, звёзды кино и политики начинали карьеру с мытья машин и улиц, работы в прачечных и химчистках, и нисколько не комплексуют по этому поводу. Потому что там нет таких понятий, как непрестижная работа. Уборщица или официантка, грузчик или разносчик у них не считается интеллектуально и духовно неполноценным существом, как у нас. В нашем сознании прочно укрепилось представление о престижных профессиях, и обслуживающий персонал в этом списке не числится. Семьдесят лет условно бесклассового общества не заставили желающих побыть господами воспринимать «всю эту челядь» как полноценных людей. А при возрождении классов тем паче изо всех попёрла господская спесь и барский норов, потому что другого ничего нет.

И пусть с фасадов многих зданий до сих пор кричит облупившееся и кое-как замазанное (на субботниках) «Слава труду!» и «Да здравствует рабочий!», но в то же время человек труда как бы негласно объявлен… откровенным дураком и неудачником. Желающему стать рабочим или пахать землю говорят: «Ты что, идиот?!». Нынешние наши олигархи и миллионеры уже строчат мемуары, где можно встретить такие откровения: «После ПТУ я устроился работать почтовым курьером, но работать мне не хотелось, поэтому я «договорился» с грузчиками, чтобы в мою смену почты не было. Таким образом, я на работе занимался чем хотел, а почта валялась на перроне». Чем он хотел заниматься – не называет, но и так понятно, что ничем. Мы теперь это читаем и восхищаемся: вот какой молодец, как умно придумал! Потому что глубоко в сознании сидит, что труд – это наказание, а безделье – благо. В других странах безработица – угроза всей нации, деградация, а у нас такие бывшие курьеры книжки издают «Как срубить реальные бабки не напрягаясь». По этим книжкам снимают фильмы о барышнях, которые живут в праздности с состоятельным мужичком. Мужичок этот с барышней чего только не выделывает от скуки, под кого только не кладёт, к чему только не принуждает. Мораль сказа такова: надо же, сволочь какой! Так истязать бедную барышню… И никто не удивится: а чего она не уйдёт от этого кошмара куда подальше? Ведь не держат же! Такое впечатление складывается, что и мордует-то он её по три раза на дню единственно для того, чтобы ушла. Словно сказать хочет: какого перца ты в меня, в козла такого, вцепилась, молодая, красивая, здоровая баба. Могла бы и работать, и учиться, и кавалера себе получше найти… Нет, вы только не вздумайте сказать о работе. Она тут же фыркнет: «Я не батрачка какая-нибудь презренная, чтобы работать!». Она лучше станет дальше побои терпеть и получать за них потом подарки, как у садистов обычно после мордобоя водится. Хотя бы ради разнообразия в рутине однообразных дней, чтобы пробить брешь в непрерывном беге по кругу из ночного клуба в фитнес-клуб, от маникюрши к массажисту, от модельера к визажисту… Одно и то же каждый день! С ума сойти!

Только у нас могут ставить огромные скульптуры рабочим и колхозницам, делать их символом государственной идеологии, поднимать на «историческую» высоту до тридцати пяти метров против прежних десяти, словно бы от этого в стране что-то изменится. То есть много чего у нас могут выделывать в плане символов и пропаганды, но на деле НИ-КОГ-ДА у нас не уважали ни рабочего, ни колхозницу, ни их труд. Да, надо как-то воодушевить пролетарские массы на новые подвиги и успехи, чтобы они за бесценок лезли в забой, шли на пашню в дождь и зной, добывали уголь и нефть. Надо дать им песню какую-нибудь, что-нибудь типа: «Труд наш есть дело чести, есть дело доблести и подвиг славы!» – пущай горланят по ходу дела. Колхоз – он колхоз и есть. И слово «колхоз» у нас чаще используется не в смысле коллективного хозяйства, а в качестве ругательства. Да-да, у нас давно такое ругательство в ходу, вроде обозначения чего-то невозможно отсталого. Человек пролетарского или крестьянского происхождения – это теперь что-то вроде прокажённого. «Куда ты лезешь, колхоз?! А тебе чего надо, доярка?» – так сегодня могут «срезать» любого, кто на личный «мерседес» не огрёб. При этом человек по роду деятельности может не иметь никакого отношения к сельскому хозяйству. Не сумел пристроиться в жизни, стало быть ты и есть тот самый «кылхоз».

И как бы ни увешивали нашу страну этими «Да здравствует подвиг наших доблестных тружеников!», а где у нас увидишь, чтобы работяга хотя бы к пенсии «здравствовал» если в роскоши, то со всеми удобствами? Не с «удобствами во дворе», а просто с удобствами, какие во всём мире давно стали нормой. У нас до сих пор как на роскошь смотрят, если сталевар к концу жизни комнатёнку в коммуналке получает или военный через тридцать лет службы из той же коммуналки перебирается в отдельную квартиру, где не всегда есть водоснабжение и отопление. Каких гигантов ни возводите «во славу труда», а Россию никак нельзя назвать государством, где ценится труд. Что работягам до триумфов и песен про «дело чести», до прочих идеологических компотов, которые периодически варит им власть? КПСС потчевала народ «развёрнутым строительством коммунизма», сегодняшняя партия власти провозглашает курс на какую-то «консервативную модернизацию», которая больше похожа… на модернизированную консервацию.

В Европе и США не ставят памятников трудящимся, не принимают в партию почётных доярок и ткачих. Просто люди за достойный труд получают достойную оплату. А каков смысл и результат честного и самоотверженного труда в России? Кому он нужен? Можно ли, не воруя и без взяток, построить дом или купить квартиру, достать хорошие лекарства, дать образование детям, достойно похоронить родителей? Именно поэтому в ход и идут эти глупейшие «Слава!» и «Да здравствует!». Слава тому, чем не дай бог заниматься. Трудом вот этим. Работяга стал чуть ли ни синонимом неудачника, а успешные люди не работают, а «рубят бабло». И не «честным и самоотверженным» садомазохизмом на шахтах и в цехах, а «по лёгкому», без особого напряга.

Труд и слава кардинально разошлись в разные стороны. Если они вообще когда-нибудь в России шли рука об руку. Уже много лет не прекращаются разговоры о вопиющем разрыве в доходах российских граждан, о разгуле транжирства узкой группки «везунчиков» и о скудости жизни десятков миллионов «рабочих и колхозниц», которые РАБОТАЮТ. Не прожигают жизнь в казино за счёт богатого папика, а добывают этим папикам нефть, чтобы папику потом было на что сынка от наркомании в модной австрийской клинике лечить.

Над ними смеётся вся Европа, принимая за дикарей. Для европейца очевидно, что подобную дикость могут позволить себе лишь те, кому деньги достались по лёгкому, «от балды». Настоящий бизнесмен, заработавший миллионы честным и многолетним трудом, как это делается во всех странах, кроме России, где ставят памятники работягам и пишут многоэтажные «Слава труду!», так транжирить не станет. Все видят эту ложь, что никакой славы труду у нас нет, что труд в нашем сознании – это проклятье, а везунчики как раз сумели без труда «выловить рыбку из пруда». И пока эта ложь будет царить в обществе, пока наши власти будут не обращать внимание на беснование «элиты» – на пьедесталах будут стоять воры, оборотни в погонах, коррумпированные чиновники, продажные депутаты и подобная им публика. А живые – не каменные и многометровые истуканы, а живые рабочие и колхозницы, солдаты и офицеры, врачи и учителя, инженеры и трактористы будут стоять у этих высоких пьедесталов с протянутой рукой, ожидая очередной прибавки довольствия, каких-нибудь смехотворных рублей к пенсии, издевательских обещаний по увеличению жилплощади на двадцать метров бог-весть к какому году или веку.

За рубежом не увидишь пятиэтажных «Слава труду!». Но там не увидишь и неуважаемых профессий. Это только у нас могут наорать на уборщицу или гардеробщицу, облаять распоследними словами официанта или домашнюю прислугу (новое удовольствие для состоятельных россиян) без видимой причины, а чтобы просто лишний раз доказать их незначительность и никчемность. И «барам» кажется, что именно так должны вести себя истинные господа. А кто из забитых вчерашних «совков» сейчас не хочет побыть хотя бы минуту господином после стольких-то лет простолюдинства? В советских учебниках истории о господах писали именно как о надменных и никого не уважающих баранах с ложным чувством собственного превосходства над человеком труда. Кухарка только у нас считается позорной профессией. Ленин не случайно упомянул её в своём знаменитом изречении об управлении государством, так как в нашем представлении нет существа более примитивного и жалкого, хотя мы все любим покушать. А вот у «проклятых капиталистов» Запада такое предвзятое отношение к любой профессии считается дикостью и признаком социальной незрелости и недоразвитости. Там безо всяких революций и лозунгов понимают, что если не будет уборщиков, то любая цивилизация, какой бы великой и развитой она ни была, утонет в мусоре. Потому что они к стране, как к собственному дому относятся. А мы можем сидеть по ноздри в мусоре и лясы точить о политической ситуации в Палестине или ещё где подальше.

Или таким образом сказывается наказание трудом? Ведь многие знаменитые стройки в России проводились при участии каторжников и заключённых – как при царях, так и при генсеках. Получается, что труд – это мера наказания за преступление, поэтому безделье автоматически переходит в разряд поощрений. Только каждый наблюдательный человек знает, что безработный и беззаботный всегда быстрее деградирует и умирает.

* * *

Наводить порядок – это прекрасно! Как писал Антуан де Сент-Экзюпери, «есть такое твёрдое правило: встал поутру, умылся, привёл себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету… Это очень скучная работа, но совсем не трудная». Человек должен навести порядок на своей планете, в городе, во дворе, в доме, в организме, в душе и разуме. И это совсем не скучно. Беда в том, что не все люди считают нужным по утрам приводить в порядок самих себя: так и ходят весь день неумытыми и нечёсаными, да ещё и гордятся этим. До планеты ли им? Нет порядка в домах – нет порядка и в умах.

Поддержание чистоты ни в коем случае не должно превратиться в навязчивую идею. Это может основательно испортить жизнь и наводящему порядок, и окружающим. Наш мир не музей, где ничего нельзя трогать руками, где не должно быть ни соринки, ни пылинки. И всё же надо помнить, что мы должны оставить следующим поколениям хоть какие-то плоды жизнедеятельности кроме куч гниющего мусора, целлофановых фантиков, пластмассовых бутылок и токсичных отходов. И ещё надо помнить, что склонность к разведению грязи вокруг себя приводит к падению уровня умственного и психического развития.

Мало того, что с весенним таянием снега на нашей многострадальной земле проступают все безобразия человека за прошлый год, а тут они вкупе с гниющими деревьями проступили с такой отчётливостью, что даже Арнольд Тимофеевич вздохнул:

– Придётся принимать меры, мать их растуды!

Некоторые поваленные деревья за год умудрились дать корни по всей длине ствола, так что мы смутно теперь представляли, как отодрать их от земли. Поваленные тополя с огромным запасом жизненной силы в мощных стволах трогательно приготовились распустить свежие листочки на новых побегах, не веря, что их свежая листва может кому-то мешать. Их уже убили, но они продолжают жить, и терпкий запах первой листвы снова плывёт по округе.

Когда почва немного просохла, начались первые поджоги травы.

Весна с недавних пор у меня ассоциируется с запахом дыма. Я даже утеплитель с окон не снимаю до июня, особенно когда весна выдаётся тёплой и солнечной, так как становится совсем невозможно дышать. На улице постоянно жгут мусор.

Ещё во времена Брежнева повсюду висели лозунги: «Экономика должна быть экономной!», но тогда никто не экономил на зарплатах уборщиков и дворников, на бензине, чтобы не гонять туда-сюда мусоровоз. Теперь борьба с мусором ведётся с использованием тактики выжженной земли: авось, мусор сам сгорит. Поэтому на субботник нынче не лишним будет захватить не только ведро и грабли, но и противогаз. Никто уже не вопрошает, что неужели в наш век, которому предшествовала эпоха кибернетики и атомной энергии, нельзя найти хотя бы один грузовик, чтобы вывезти мусор. Потому что экономия всего и вся требует от людей вернуться в эпохи, когда человек ещё не придумал ничего лучше метлы.

К тому же в некоторых отечественных умах почему-то плотно засела мысль, что прошлогоднюю траву и листву обязательно надо сжигать, в противном случае новая не вырастет. Трава появилась на Земле задолго до появления человека и благополучно росла несколько миллиардов лет. А теперь угоревшему от дыма человеку стало казаться, что без его «помощи» она никак не обойдётся. Поэтому у нас всё и горит по весне. Хотя трава на месте пепелищ потом несколько лет вообще не появляется. Раньше поляны за домами и склон оврагов у дорог были усыпаны нежными подснежниками к маю, цвели купальницы и даже жёлтые ирисы. А теперь их можно увидеть только в глухом лесу, куда ещё не добрался гениальный ум человека.

– А что делать? Прошлогоднюю траву надо сжигать. Надо! А то новой совсем не будет, – давятся дымом молодые мамы, выгуливая в дымовой завесе собственных детей, которые буквально синеют в колясочках от угарного газа.

– Правильно. Пусть горит, зато травка густая будет, кхе-кхе, травка будет… кхе-кхе… – поддакивает какая-нибудь старушка дрожащим и дребезжащим старческим голосом и хочет ещё что-то сказать, но не может, так как заходится в мучительном кашле.

Зачем им трава – ещё тот вопрос. Ладно бы они все держали коров и коз, но для этого у нас недостатка в траве никогда не наблюдалось. Памятник Ильичу перед Домом Культуры в иные годы стоит заросший в траве по пояс, и никому она не нужна. Слава богу, если забредут туда какие-то коровки с лошадками и пощиплют её слегка или хотя бы примнут, чтобы Вождь мирового пролетариата совсем не исчез из виду. Чтобы скосить её хотя бы в центре города, нет денег в бюджете. И на фоне такого дурдома, они ещё жгут траву по весне, чтобы новая гуще была! Спрашивается, на кой? Не в полях жгут, не на пашне, а в черте города, в спальных районах!

А ведь край наш богат торфяными болотами, им много не надо, чтобы разразился пожар нешуточной силы. Когда стоит ветреная погода – можно по пальцам пересчитать дни в году, когда нет ветра, – болота так жарко разгораются, что дым доходит аж до самого Петербурга. Иногда электричка весь путь следования тонет в непроглядном дыму, особенно у тех станций, где болота вплотную подходят к железной дороге. И я ни разу не видела и не слышала, чтобы кто-то боролся с теми, кто выбрасывает горящие окурки в окон поездов или личных авто, чтобы хоть раз как следует дали им по рукам. Выбрасывают бутылки и прочую стеклотару, которая разбивается на десятки осколков, и каждый потом может сыграть роль линзы, через которую луч солнца легко воспламенит сухую траву. Если бы хоть раз, пусть даже ради «показательной порки» оштрафовали парочку таких поджигателей на миллион-другой, и деньги эти пустили бы не по карманам нашего прожорливого чиновничества, а на оплату труда сотрудников МЧС, которые потом вынуждены тушить там и сям вспыхивающие по вине безграмотного и просто дикого населения пожары, то наверняка хоть что-то в мозгах у людей встало бы на место. Но нам с нашей болезненной терпимостью и патологическим гуманизмом именно ко всякому отребью, конечно же, пока ещё далеко до такого «прогресса».

Вообще, чего только не бросают у нас в окна поездов и машин! Мы как-то в субботник от своего Завода ходили убирать железнодорожное полотно – там чего только не лежит. Ну, фантиками и пакетами уж никого не удивишь, но скажите мне, какого высочайшего уровня развития надо достичь человеку, чтобы выкидывать в окно поезда использованные презервативы и женские гигиенические прокладки? Мы убирали мусор не в самой колее, куда сливают туалеты в поездах дальнего следования, а собирали его с боковой насыпи, куда он мог попасть только из окна. Что, вот так при всех в купе или в коридоре снять штаны, вытащить оттуда, сами понимаете что, и выкинуть это дело в открытое окно, стало нормой? Нынче это называется «быть без комплексов». Но вот врачи утверждают, что такое поведение наблюдается у людей при поражении или атрофии важнейших отделов головного мозга, когда человек живёт на одних инстинктах, как на автопилоте, и чувство стыда ему неведомо.

Нашу Альбину Павловну с Завода как-то чуть не арестовали в Чехии (тогда ещё Чехословакии) за то, что она выбросила огрызок от яблока в окно автобуса.

– Представляете, какие дикари в этой Чехосракии живут?! – негодовала она. – Огрызок нельзя выбросить! Не с собой же мне его носить, в самом-то деле! Вот МЫ их от фашизма освободили, а они за нашим автобусом на мотоцикле два квартала ехали, чтобы МЕНЯ оштрафовать. Ну не дикари ли?! У нас кидай из окна, что хошь – никто слова не вякнет, а у них проходу русским не дают. А ведь МЫ за них кровь проливали! Взяли моду русских притеснять. А в Турции как мне нервы мотали? Я всего-то окурок с балкона выбросила!.. Нет, ну совершенно дикие народы нас окружают!

– Альбина, ты бы по заграницам поменьше ездила, что ли, – язвил бригадир Чайкин. – А то тебе только одно расстройство там доставляют. Им-то, правда, без тебя никак.

Но это зарубежные реалии, а у нас стало нормой, извините за выражение, какать из своих же окон. У некоторых и вовсе появилось навязчивое желание гадить всеми мыслимыми и немыслимыми способами исключительно из окна, которое они теперь воспринимают как клоаку, а не возможность любоваться из на окружающий мир. Или с балкона – с таким экстримом оно, конечно же, как-то интереснее жить. Но ведь человек является гостем Природы, а в гостях следует вести себя прилично. Даже если согласится с тем, что Природа – наш дом, то почему дома обязательно надо огрызки повсюду раскидывать? Придёшь к такому «хозяину» в дом, а у него вместо жилища – помойка, и он очень комфортно себя в ней чувствует. Как же можно надеяться, что такой человек на улице будет себя чистоплотно вести?

Говорят, что человек эволюционировал очень медленно, в течение миллионов, а то и миллиардов лет. Но вот для полнейшей деградации и одичания ему бывает достаточно буквально пары лет, а то и месяцев. Если не дней.

* * *

Учёные считают, что человечество погибнет не столько от истощения природных ресурсов и экологических катастроф, сколько от неконтролируемого роста своих же отходов. Уже сегодня свалки рядом с крупнейшими городами мира обступают своего «производителя» со всех сторон. Растущие мусорные пирамиды и «эвересты нашего дерьма» словно бы символизируют наступление на человека произведённых им же отбросов. Куда их деть – вопрос не из простых. Эту проблему не решить, как в анекдоте:

– Откуда у нас столько мусора? Надо срочно убрать весь мусор!

– А куда его убрать?

– Вы что, совсем не соображаете! Надо вырыть яму и убрать туда мусор.

– А землю куда девать?

– Надо вырыть такую яму, чтобы туда и мусор, и земля поместились…

По законам физики «такую яму» выкопать невозможно – мусора слишком много.

Великого русского актёра Михаила Ульянова как-то спросили, почему он ездит на стареньком автомобиле. И он ответил очень просто, как могут только по-настоящему гениальные люди: «Потому что возит». Машина должна быть на ходу, а не служить предметом зависти окружающих. Старшее поколение умело спокойно относиться к вещам, иногда даже предпочитая старые вещи новым. У моего отца наручным механическим часам уже лет сорок. И что вы думаете – работают до сих пор! А подарили ему на юбилей новые, современные – через два года приказали долго жить: то пружинка какая-то износилась, то колёсико какое-то соскочило. Или был утюг советского ещё образца, так работал четверть века, и проблем никаких. А купили новый, красивый, нарядный, он бязь и джинсовую ткань вообще не гладит, шёлк мнёт и палит. Да ещё и перегорел аккурат через два дня после окончания гарантии, словно кто-то его так точно запрограммировал именно на этот период. Ещё есть у нас в хозяйстве вентилятор – тот вообще куплен дедом в 70-ые годы. В жару летом он умудряется работать почти беспрерывно – и ничего. Брат купил новый, и тот через две недели уже не работал. В магазине только руками всплеснули: «А что ж вы хотели? В такую жару ЛЮБАЯ техника из строя выйдет!». И таких примеров можно привести сколько угодно по любому предмету быта, по любой вещи от носков до мебели. Почему же теперь всё так хлипко? Для улучшения потока продаж. Ерунду какую-нибудь продадут под лозунгом модернизации непонятно чего, покупатель не успеет купленную вещь до дома допереть, как она уже не функционирует должным образом.

Так называемый цивилизованный мир болен вещизмом, если не сказать – хламизмом. И навязывает эту болезнь другим! «Покупайте! Приобретайте! У нас – скидки 50 процентов! А у нас все 70!» – так и лезет теперь в глаза отовсюду. Иные готовы задать скидку в двести процентов, лишь бы сбагрить, сплавить опостылевший товар, лежащий мёртвым грузом на складах и прилавках: «Захламляйте своё жизненное пространство нашим барахлом, только освободите нас от него, а то уже дышать нечем, света белого не видим!» – вот какой подтекст читается к «акциям со скидками».

В вагон заходит торговец, продаёт какую-то дрянь в виде воздушного шарика, набитого мукой, из которого якобы можно слепить хоть статую Аполлона. Но на деле ничего кроме примитивных фигур вроде груши или яйца не получается: «Данная чудо-игрушка разовьёт моторику и воображение вашего ребёнка!». Любой, даже самый ленивый родитель сварганит такое же из подручных материалов за пять минут. Но тут же тянутся жадные ручонки: «Хочу! Дай! Купи! А-а! Щас умру, если не купите!». Успешный торговец не успел из вагона ноги унести, как несколько «чудесных игрушек» уже порвано в порыве проснувшейся моторики, ритмики и пластики, орущие дети перепачкались мукой, кто-то настороженно предполагает, что это не мука, а «вроде как дустом пахнет», кто-то успокаивает словно самого себя за потраченные деньги:

– Зато не пачкает руки, как пластилин.

– Ага, зато от них теперь резиной воняет! – негодуют те, до кого дошло, что их опять «обули»: умело сыграли на их желании покупать и покупать всё новые и новые порции барахла.

Где эти ошмётки резины и россыпи муки или мела окажутся через час? Хорошо, если кто выбросит это в урну или помойку, пополнив тем самым её и без того несметные запасы. Но нетрудно догадаться, что большая часть этой дряни окажется выброшенной под сиденье в купе, в окно поезда или на перроне станции. Мир продолжает сам себя топить в новых порциях хлама. Общество потребления завалит себя своими же отходами, и на том, видимо, успокоится.

Бережное отношение к вещам теперь считается пережитком. На помойках среди мусора лежат вещи, которые явно ещё не отслужили свой век. Лет двадцать тому назад такого было не увидеть! Иногда бывшие хозяева вещей аккуратно складывают их в более-менее чистый уголок за мусорными баками, чтобы не испачкать. Чтобы кто-то взял и пользовался, если надо. Но всё чаще можно увидеть вполне новое пальтишко или даже не порванную дамскую сумку заброшенными в самую гущу уже разлагающихся отходов. Даже бомжи изумляются: на наших помойках теперь можно одеться, что называется, «от и до» – даже приличного вида галстук и деловой портфель можно откопать, если постараться! Книги выбрасывают! Одна женщина из Санкт-Петербурга рассказывала, что нашла в мусорном баке посреди своего двора совершенно новую… павлопосадскую шаль! Чистая шерсть! В магазине такие стоят несколько тысяч рублей. Ужас, что делается!

Мало того, что люди больны вещизмом, так ещё многих из них поразил синдром «хронического обновления». Не успеет современный человек купить новый телефон, как уже выпущена его «улучшенная версия». Он ещё из магазина не довёз новый компьютер, а для его операционной системы уже выпущены мегабайты обновлений. И данный синдром влияет не только на вещи, но и на отношения между людьми, которые когда-то жили в одной семье всю жизнь, работали на одном предприятии со школьной практики и до самой пенсии, пользовались одной сковородкой по полвека – и сковородка эта до сих пор «жива», и выглядит как новая. Из чего их только делали, сковородки эти, одеяла, утюги, что они могли столько лет служить и не выходить из строя? Прям хоть на экспертизу какую отдавай.

Но теперь такой стиль жизни объявлен анахронизмом. По марке машины, по модели смартфона теперь людей отбирают для общения, дружбы и даже любви. И дело не в том, что девушка одета не модно, а как она осмелилась носить одно платье больше сезона! У культурных людёв так не принято. Не принято у продвинутых и цивилизованных людёв с одной и той же спутницей показываться в приличном обществе чаще одного раза! Разве не общество потребления занесло такую философию в неокрепшие мозги потребителей? Ведь «на свалку» выбрасываются не только опостылевшие и невесть зачем когда-то купленные вещи, которым была найдена «улучшенная и обновлённая» замена, но и люди: мужья, жёны, дети, как досадная помеха на пути навязчивого желания обменивать одни вещи на другие. В глянцевых журналах открыто пишут, как некая светская львица приобрела обезьянку, потому что «в этом сезоне модно заводить обезьянок». Но, намучившись с неугомонным новоприобретённым питомцем, с которым не каждый опытный дрессировщик справится, царственно повелела «пристроить это чучело хоть куда-нибудь, лишь бы я больше его не видела!».

Одряхлевший и изрядно поношенный от переизбытка перемен в жизни пожилой ловелас идёт под ручку с юным созданием.

– Дочь? – интересуются у него соратники по загулам.

– Жена! – шамкает вставной челюстью отвратительный старикашка.

– Как?! Ведь в прошлом году уже была новая.

– Ха! Это – обновлённая версия!

Несчастный ребёнок, у которого половое созревание обогнало учёбу в школе, доволен таким «комплиментом». Хотя завтра эту юную прелестницу могут опять «обновить» другой улучшенной версией: «Стара ты чего-то, мать, стала». Или сама молодая жена «обновит» этого самонадеянного «старого козла» чем-то более продвинутым и отвечающим современному темпу жизни. А отработавшую срок гарантии человековещь на помойку, на помойку её – куда ж ещё! Так и растут свалки повсеместно. Не только на земле, уродуя ландшафт и экологию, но и в отношениях, уродуя души, умы и судьбы.

Да что там свалки на Земле, если уже агентство NASA бьёт тревогу: объёмы космического мусора угрожающе велики. Человечество со своей склонностью оставлять отходы на каждом шагу уже до Космоса добралось! Там, на высоте около восьмисот километров над Землёй мусор держится десятки лет, а на расстоянии до полторы тысячи километров от поверхности нашей планеты – веками. На высоте полёта космических кораблей и на орбите Международной космической станции уже сейчас содержится около 13 тысяч крупных объектов искусственного происхождения, а количество частиц мелкого земного мусора превышает десятки миллионов. Захламили не только свою планету, но уже и за её пределы вынесли «сор из избы». И ведь найдутся земляне, которые при этом самодовольно ухмыльнуться и воскликнут любимое «Знай наших!».

Известный австрийский биолог Конрад Лоренц в своём труде «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества» писал:

«Все блага, доставляемые человеку глубоким познанием окружающей природы, прогрессом техники, химическими и медицинскими науками, всё, что предназначено, казалось бы, для облегчения человеческих страданий, – всё это ужасным и парадоксальным образом способствует гибели человечества. Ему угрожает то, что почти никогда не случается с другими живыми системами, – опасность задохнуться в самом себе. Ужаснее всего, что в этом апокалипсическом ходе событий высочайшие и благороднейшие свойства и способности человека (именно те, которые мы по праву ощущаем и ценим как исключительно человеческие), обречены на гибель прежде всего…

Цивилизованное человечество готовит себе экологическую катастрофу, слепо и варварски опустошая окружающую и кормящую его живую природу. Почувствовав экономические последствия, оно, возможно, осознает свои ошибки, но весьма вероятно, что тогда будет поздно. И меньше всего человек замечает, какой ущерб наносят эти варварские действия его душе».

И в самом деле, трудно «заподозрить» в благородстве и высокой нравственности человека, который истребляет леса и наваливает повсюду помойки, который отучается видеть прелесть в пейзаже пока не исковерканной им природы, предпочитая ей химическое загрязнение атмосферы и уродливо натыканные здания в мегаполисах. Его эстетический вкус нарушен, а этика вообще разрушена. Так называемый «цивилизованный человек» черствеет, отучается общаться не только с природой, но и себе подобными, начинает считать любовь и теплоту в отношениях ненужным атавизмом, так как на первое место у него выходит техника. Техника секса заменяет ему и любовь, и теплоту, и общение. Техника изобретений заменяет ему всё остальное. Он охотней «общается» с компьютером, с телефоном и телевизором, и очень агрессивно реагирует, если кто-то из живых людей отвлекает его от этого неживого общения.

Человек словно бы вывел себя из природы. Даже защитники окружающей среды, когда говорят об экологии, никогда не имеют в виду человека. Именно это больше всего смущает в движении «зелёных», что они вынесли человека за рамки природы и обвиняют его во всех природных катаклизмах, хотя сами являются людьми. Человека они ненавидят, как главного своего врага. Который мешает жить цветочкам, птичкам, рыбкам и прочим замечательным обитателям планеты. Но человек сам является частью экологии, и её нарушение бьёт прежде всего по нему. Выражение «страдает экология» означает, что страдает и природа человека, идёт её деградация и искажение. Как у растений под воздействием химикатов разрушаются важные системы, так и у человека точно так же разрушается психика и мораль.

Возникает парадокс: люди трудятся в поте лица, изобретают разные материалы, бумагу, пластик, с затратой ресурсов и сил изготавливают из природного сырья картон, стекло, цветные металлы, чтобы затем… снова ломать голову и тратить силы в попытках избавиться от всего этого. По оценкам Гринпис почти половина городских отходов состоит из материалов, извлечение и переработка которых может быть экономически прибыльной или по крайне мере безубыточной. Одно только отделение бумаги и картона от общей массы мусора снизит его объёмы на сорок процентов, отделение пищевых отходов, которые можно пустить на компост и биогаз – это ещё тридцать процентов. И только 20–30 процентов образуют мусор, который требует более сложной переработки. Поэтому многие разумные страны давно перешли на раздельное выбрасывание отходов, что нами до сих пор воспринимается с долей иронии. Нам кажется «гламурным капризом», когда какая-нибудь заморская поп-дива приезжает в Россию на гастроли и в перечне требований к организаторам концертов указывает такие «странные» пункты, как наличие на территории, где расположится её коллектив, контейнеров для различного мусора с табличками «для бумаги», «для пищевых отходов», «для пластиковых бутылок», «для алюминиевых банок» и так далее. Мы смеёмся: «Вот блаженная! Не знает, как ещё свою звёздную болезнь продемонстрировать». То ли дело одна наша известная группа ездила в Германию и в райдере прописала только одно требование: «Побольше бухла и жрачки». Скромно так и без выпендрёжа, как реально культурные люди…

Но это не выпендрёж, а просто такое воспитание и привычки. Привык человек с детства, что мусор перед выбрасыванием следует сортировать – казнить её теперь за это, что ли? Житель развитого европейского государства в самом деле растеряется, если явится на помойку, а там не окажется отдельного контейнера «для бумаги». Там и помойку-то назвать помойкой язык не повернётся, такой царит порядок. Это именно станция по сортировке мусора: грамотная, сознательная и полностью зависящая от личной культуры каждого гражданина. А у нас какая там сортировка? На въевшемся в землю корже из отходов стоит один-единственный покосившийся железный бак, да и тот традиционно набит битком, да ещё и с дырой в боку, через которую половина помоев уже выдавилась наружу зловонной кашей. По этой склизкой каше не подойти ближе, поэтому вновь приходящие вываливают мусор рядом, естественно – не домой же назад нести. Такая у нас традиция.

Надо заметить, что раньше у нас в городе никогда не выбрасывали пищевые отходы. Сказывалась близость к деревне, поэтому любые корки хлеба, огрызки, очистки и прочие объедки шли на корм скоту. Даже яичную скорлупу мелко дробили и сыпали курам. Когда у бабушки уже не было сил ухаживать за своей живностью, она её продала, а отходы отдавала тем, кто ещё держал коров и свиней. Даже остатки булки или каши она крошила птицам, обычным уличным воробьям. Это совсем не трудно и не отнимает много времени.

В советских деревнях не осуществлялся вывоз мусора, поэтому их обитатели были вынуждены самостоятельно научиться утилизации любых отходов. Бумажный мусор в виде газет и упаковочных материалов шёл на растопку печи, пластика тогда не было, стеклянные бутылки сдавали в магазин. Благодаря таким житейским привычкам коренного населения у нас никогда не воняло в подъездах и около мусорных баков, потому что мусор по большей части был «сухим», не содержал в себе гниющих или токсичных продуктов. Пищевые отходы отличаются от прочего мусора тем, что очень уж смердят. Тухлые яйца, остатки мяса на обглоданных костях, гнилые овощи при смешивании с обычным мусором выделяют дополнительное тепло и начинают распадаться на ядовитые миазмы, с которыми знакомы практически все по ужасному запаху, который источает любая городская помойка.

Промелькнула заметка в газете, как около одного столичного ресторана местные жители выстроились в пикет из-за ужасно вонючей свалки, которая образовалась на задворках сего заведения. Оказывается, в зажиточном столичном обществе в рестораны теперь ходят на деловые переговоры или чтобы с кем-то познакомиться для флирта на вечер. Что угодно, но не ради приёма пищи. Кушать в рестораны теперь ходят только дикари-с, да-с. А приличный буржуа может разворошить слегка салатик на тарелочке да откусить краешек котлетки и будя – не жрал, што ля! Естественно, никто не хочет показывать свою серость, поэтому даже на сведённом голодной судорогой лице через силу проступает брезгливое выражение к хлебу насущному. Словно лицо это в рестораны и кафе ради духовной пищи ходит, хотя для этого музеи и театры есть. В силу такой странной моды заведения общепита выбрасывают на свалки тонны первоклассных пищевых не отходов даже, а просто первоклассную еду в чистом виде. Такие помойки образуют настоящий клондайк для крыс и гигантских насекомых, которые словно выползли из фильмов ужасов – не случайно их именно обитатели мегаполисов придумывают.

У нас соседка по огороду двух замечательных коров и порося выкормила ресторанными объедками! Подрабатывала на выходных в смену посудомойкой в Питере и каждый день привозила по ведёрку «отходов»: надкушенные пироги с начинкой, настоящий оливье с мясом рябчика с потушенной в него сигарой, залитый французским коньяком гуляш. Провинциальному сознанию трудно понять такое странное отношение к продуктам питания.

– Не зря говорят, что в Ленинграде сейчас только пять процентов коренного населения осталось, ленинградцы до такого не додумались бы. Блокаду люди пережили, клей с дёгтем ели, а теперь их «потомки» великолепную поджарку на помойку выбрасывают! Сами не хотят есть, так город кишит бездомными собаками и кошками – им бы отдавали. Всё ж лучше, чем тараканов кормить. До размеров мыши.

Но не только один человек такой плохой, не только он один производит мусор. Свалки образуют многие живые организмы. Около каждого улья вы найдёте сор и трупы умерших пчёл, под каждым гнездом увидите помёт и скорлупу от вылупившихся птенцов. Но такие «свалки» существуют, пока разложение отходов не поспевает за их поступлением. Если же отходы своевременно возвращаются в геохимический круговорот веществ, то вскоре от свалки не остаётся и следа. Бывают и удивительные исключения, такие, например, как знаменитые чилийские месторождения селитры, которые сформировались из огромных залежей… птичьего помёта.

В разумной природе так всё организовано, что на любые отбросы всегда найдётся потребитель. Начиная деятельностью жуков-навозников и заканчивая почти непрерывной работой бесчисленных грибов и бактерий, природа превращает громадное количество ненужной уже никому органики в минеральные вещества. Но не всегда им удаётся переработать все отходы. Тогда возникают естественные аналоги наших свалок.

Всякая жизнь обязательно включает в себя обмен веществ, в ходе которого во внешнюю среду неизбежно выделяются отходы. Они больше не нужны организму и даже вредны. Мало кто станет существовать среди продуктов собственного метаболизма. Но вот человек существует. Когда-то его далёкие предки жили на деревьях, поэтому выеденные банановые кожурки бросали вниз, где они успешно перерабатывались природой. Потом человек спустился с деревьев, основал первые поселения, занялся земледелием и скотоводством. С какого-то момента крупные поселения стали производить мусор быстрее, чем микроорганизмы, насекомые и черви успевали его разлагать. В результате деятельности человека появилось много материалов, незнакомых природе: ткани, керамика, металлы, пластмассы. И если черепки от горшков или обломки кирпича могли лежать тысячелетиями в земле наравне с камнями, практически не взаимодействуя с окружающей средой, а цветные металлы были слишком дороги, чтобы попадать в отбросы, то на сегодняшний день среди мусора можно встретить такие отходы, воздействие которых на экологию далеко не однозначно.

Самый главный недостаток мусора – его разнородность и смешанность. Бумагу, перемешанную с пищевыми отходами, уже нельзя отделить и восстановить, уже нельзя переработать во что-то более ценное, чем компост. Ускоряется коррозия металлолома, а из выбрасываемых аккумуляторов, для приёма которых у нас даже нет специальных пунктов, вытекают электролиты, отравляя вообще любой вид мусора. На дворе двадцать первый век, и желающих перебирать мусор не так уж много. Это занятие не приносит ни материального, ни морального удовлетворения. Берутся за такую работу в основном бездомные граждане или нелегалы, и добросовестности от них требовать глупо. Автоматизировать такой труд невозможно из-за непредсказуемости и нестабильности мусора. Какой автомат станет выковыривать кусочки стекла из картофельных очисток? Металл иногда отбирают из мусора, погружая его в соляные растворы, но присутствующая в нём бумага и пластик становятся после этого уже непригодными для переработки.

Мусор – это настоящий бизнес. Он может стать весьма выгодным ресурсом! Например, переработка десяти миллионов тонн отходов, производимых ежегодно Москвой, могла бы принести бюджету города около двух миллиардов долларов. Если бы не подпольный бизнес, разумеется. Говорят, что «мусорная мафия» ежемесячно зарабатывает от трёх до пяти миллионов долларов. В «мусорных войнах» случаются и жертвы, когда убивают директоров свалок и полигонов под них. Уже сложилось специальное название для мафии, которая контролирует именно мусорный бизнес, – экомафия. В Европе мусор давно стал легальным бизнесом, но поначалу контроль над перевозками отходов осуществляли мафиозные кланы. И получали многомиллиардный доход, разумеется. Один известный мафиози так и говорил: я превращаю мусор в золото. «Мусорные короли» за считанные годы становятся богатейшими людьми. Но мафия – она мафия и есть. Она может заламывать огромные цены за избавление от токсичных и опасных отходов, а затем соединить их с обычными и просто выбросить на поля.

Трудности переработки отходов создаёт не столько цена, которая посильна для бюджетов даже небогатых городов, сколько сам характер «мусорного бизнеса». Сфера отходов – парадоксальный рынок с отрицательной стоимостью, где «поставщик» товара ещё и платит «получателю», чтобы тот его забрал и уничтожил. «Получателю» такой товар тоже не нужен, поэтому он может взять деньги, а товар не перерабатывать и уничтожать, просто свалив абы где. То есть контролировать нужно каждый этап. Но где появляется многоступенчатый контроль, там заканчивается экономическая эффективность, и появляется соблазн подкупа.

Свалка на сегодня – это, к сожалению, непременный атрибут любого мегаполиса, как забитый калом кишечник привлекательного пока ещё человека, страдающего запором. Гниение организма проглядывает в отдельных фурункулах, прыщах и отвратительном запахе тела, который не перебить даже самым первоклассным парфюмом. Любое здравомыслящее поселение вынуждено задумываться о проблеме утилизации отходов. Многие города это уже делают. Например, про обилие мусора в Венеции прошлых веков было сказано ещё и у Гёте в дневниках, и у Томаса Манна в «Смерти в Венеции». Но сегодня Венеция справляется с мусором так, как нам и не снилось! Исправно работает система, благодаря которой любой горожанин по Интернету или телефону может сигнализировать о каком-либо нарушении от кучки мусора до разбитой брусчатки, и городские службы тут же спешат устранить любые неполадки.

Люди вынуждены задуматься: что же делать с отходами? Если кухарки Парижа XIX века считали улицу публичной лоханью и выбрасывали туда прямо через окно помои и кухонные остатки, а у парадного входа в Гранд-опера выколачивали насекомых из матрацев, то сейчас там вряд ли такое увидишь. Улицы европейских столиц в Средние века были так грязны, что граждане с трудом пробирались по ним, стараясь не попасть под «дождь» из нечистот. Европейского обывателя удалось отучить от этой скверной привычки страшными массовыми эпидемиями оспы и холеры, воспитанием общественного сознания, когда за порогом дома пространство пусть не своё, но и не чужое. К тому же европейские города стали стремительно расти. Стало расти материальное производство, а любая произведённая вещь рано или поздно становится отходом, мусором. Появились полимеры, которые не гниют и не ржавеют, так что в окно их уже не выбросишь в надежде, что какая-нибудь собачка их там съест. Мало того, что мусора стало больше, так он ещё стал очень стойким к разложению.

Когда перед людьми замаячила перспектива жизни непосредственно на помойке, они стали воспринимать выброс отходов в окно как нечто архаичное и дикое. Стало ясно, что традиционные способы обращения с отходами исчерпаны до конца. Появились шифоньеры, сборщики старья. К 1880 году их количество достигло 15 тысяч в одном только Париже. Старьёвщики появились и в России. Кстати, лучшие сорта бумаги в России делали из льняной и ситцевой ветоши, исправно собираемой этими офенями.

Но вот в Европе практически не осталось свободного места под свалки, а горы отходов продолжают стремительно расти. В некогда казавшихся бескрайними США теперь тоже отсутствуют большие безлюдные территории в непосредственной близости от мегаполисов – главных производителей отходов. Кроме национальных лесов и парков, где никто не позволит устраивать свалку. В отличие от нас с нашей широкой душой. Это у нас страна бескрайняя, так что кидай – не хочу. К нам потому сейчас и повадились возить отходы все страны мира, а нашим чиновникам «по барабану»: им деньги дали, а там хоть трава не расти. Пока всю Сибирь не завалят мусором до неба, так и не опомнятся.

У нас, как это ни ужасно, никто пока не считает проблему мусора насущной. То ли из-за малочисленного населения для такой огромной территории, где для каждой какашки место найдётся. То ли из-за малой покупательской способности этого населения, которое ещё у своих бабушек научилось носить обувь и одежду по двадцать лет. Знаю такие семьи, где до сих пор пользуются кухонной утварью прабабок, спят на подушках, полученных в приданое, когда дед или отец женился. И это не из упрямства, а единственно из-за крепко засевшего в голове опасения, что завтра снова обесценится рубль, а в магазинах будет «шаром покати».

Равнодушие властей к чистоте наших городов происходит из-за того, что их больше заботит проблема «как там жизнь на Марсе», а не что происходит под носом. Но как бы ни экономили россияне, а в целом мусора стало больше. От апатии или из-за какого-то смутного протеста непонятно против чего, но наши граждане стали часто бросать мусор себе под ноги. Всплыло в сознании какое-то архаичное отношение к миру, согласно которому за порогом или за окном жилья человека начинается чуждый и даже где-то враждебный ему мир, который не имеет ни значения, ни ценности. Так что не грех запустить в этот мир какой-нибудь грязью. Нашему человеку после пикника на природе кажется ненормальным, даже неприемлемым и несуразным собрать мусор в мешок и занести в свою машину. А вот загадить им красивую опушку леса, потому что её в багажнике себе домой не увезёшь, стало быть, она чужая, не своя – в самый раз. Тело при таком подходе к миру считает: всё, что за его пределами находится, подлежит захламлению отходами этого тела, чтобы хоть как-то обозначить своё присутствие в пространстве, в мире. Этакая психология кота, ставящего повсюду метки. Есть люди, которые могут даже сор и огрызки под собственную кровать замести или в кладовку квартиры набить хлама всякого: глаза не видят, значит, и нет мусора. Ни что так не радует, как идея мгновенно убрать мусор и отходы с глаз долой, закинув их в кусты или в озеро. Тем более, что у нас архаичность и дикость такого поведения теперь иногда воспринимается как излишняя смелость и оригинальность. Мыслят приблизительно по такой схеме: «Этот не может с балкона мусор выкинуть, потому что боится закона или соседей, а я никого не боюсь, поэтому обязан это в очередной раз всем продемонстрировать, а то вдруг кто-нибудь усомнится в моей смелости, подумает, что у меня кишка тонка совершить что-нибудь этакое, чего другие не могут».

Но самое дикое, когда в качестве мусора выкидывают качественную древесину – материал, созданный самой природой, а потому совершенный. Материал, которым многие страны не располагают вовсе, где привычная нам деревянная мебель воспринимается непозволительной роскошью. Но нам не жалко: душа-то широкая. Зато ума и вовсе нет.

* * *

Вышли мы на субботник. Не на официально объявленный, а на стихийно предпринятый. Потому что стало нам, цацам, невмоготу лицезреть чужое дерьмо у себя под окнами. Да к тому же на официальном субботнике теперь всё горьмя горит, так что и не продохнёшь. В прошлом году трёх человек после такого «субботника» госпитализировали с отравлением угарным газом.

Наша бригада: я, Маринка-библиотекарь, медсестра Полина, воспитательница детсада Лиза, диспетчер из котельной Ольга Павловна, да ещё дед Рожнов к нам прибился. Мы перетаскали брёвна, как на известной всем по советским учебникам истории картине художника Иванова «Ленин на Всероссийском субботнике в Кремле 1 мая 1920 года», поближе к дороге, чтобы их было легче вывезти. У нас ещё была глупая надежда, что всё-таки прибудет транспорт, который увезёт мусор. Поскребли граблями оживающую после зимы землю. Собрали мусора несколько огромных куч, но ничего жечь не стали, как у нас принято в последнее время, а купили заранее больших мешков для мусора.

На балкон высунулся Лёха-Примус и вывалил – спасибо, что не нам на голову – своё мусорное ведро. У некоторых есть тяга делать из грязного чистое, а у кого-то руки или что-то ещё чешутся нагадить, да ни куда-нибудь, а как раз на это чистое.

– Девки, а вот по учению квиетизма действие всегда становятся причиной зла, чем бы оно ни мотивировалось. Кто действует, тот всегда потерпит неудачу, поэтому умный человек не действует и не терпит неудачи. «Кто свободен от всякого рода занятий, тот никогда не будет страдать», – процитировал Лёха по какому-то замызганному буклету, какие суют в почтовые ящики всякие свидетели очередного пришествия. – Поняли? А вы всё чего-то суетитесь, всё чего-то надо вам… Эх, да что вам, дурам, объяснять! Моё дерьмо заодно заберите, если не трудно, конечно.

– Ляксей, что же ты творишь? – возмутился дед Рожнов. – Хоть бы в мешочек какой сложил, а то рассыпал на десять метров.

– Ой, старый, и ты тута! Вот я ещё на мешки раскошеливаться буду. Какая вам разница? Вы всё одно тут долго будете корячиться.

– Айда к нам, Лёшенька! – ласково позвала его Ольга Павловна.

– Вот уж хрен вам! Нашли дурака, – Лёха закурил и стал разглагольствовать на тему, что грязь является проявлением жизни, а чистота – это символ смерти, потому что гадит только живой организм, а никак не мёртвый. – Ущучили? В жизни всегда просто-таки обязана присутствовать грязь. А без грязи и жизнь не в радость. Такие чистюли, как вы, несёте в себе смерть.

И Лёха снова швырнул на землю скомканную пачку сигарет.

Удивительно, как это у нас всё базируется на идеях! Даже банальное свинство своё некоторые умудряются на идейные рельсы уложить. То по принципу «ты не можешь нагадить из-за страха и слабости, а я могу!», то вдруг оказывается и вовсе можно подвести под неё целую философскую базу о жизни и смерти. Лишь бы ни черта не делать!

– Вот мой бывший такой же «философ», – сказала Лиза. – Домой придёт, сапоги летят в одну сторону, куртка – в другую. В забрызганных глиной брюках на диван завалится и лежит. Я ему говорю: ты бы хоть сапоги на улице о траву вытер или ополоснул, что ли – луж-то там полно. А он мне: «Не царское это дело». Полдня тратила только на то, чтобы за ним всё убрать. Я поем и сразу тарелку с ложкой вымою, а он поест – горы посуды, словно целый взвод отобедал. Дети с улицы придут, сапожки около стеночки поставят, а он придёт, так на всю квартиру земли да глины кусками натрясёт, хоть огород сажай. Вымоешь всё, уберёшь, а на следующий день всё сначала повторяется. У моих родителей две козы были, корова и гуси, а такой грязи от них не было.

– Вот он и сбежал к другой дуре, что ты его так плохо обхаживала, – съязвила Марина.

– Ой, и не говори. Я сначала так переживала, когда он к этой бабе в Райцентр уехал! Даже, стыдно сказать, хотела на неё порчу навести в отместку.

– Ха-ха-ха!

– Вот ей-богу! А потом как-то увидела её, так и не узнала. Она ведь раньше такой гарной девкой была – слов нет, какой красавицей была! А тут я её увидела: идёт вся согбенная, четыре сумки с продуктами тащит, туфли стоптанные, причёски нет, лицо измождённое, под глазом синяк. Так мне её жалко стало! А ещё так стыдно, что я когда-то ей зла желала из-за своего беглого. Думаю: бедная ты, бедная…

– Во-во, – поддержала разговор Ольга Павловна. – Она, наверно, как тебя увидела, так прокляла, что ты ей такой брак подсунула.

– Да она меня и не узнала.

– Тебя и не узнать теперь. Ты раньше как авоськами обвешаешься со всех сторон, так и не разглядишь – женщина там идёт или танк в наступление едет.

– Неужели я так ужасно смотрелась замужем? Да нет. Это я просто переживать из-за него перестала. Сначала-то переживала, а потом чувствую, что у меня теперь столько свободного времени образовалось, которое раньше на уборку за ним тратила. Мне и сын сказал: «Мама, хватит слёзы лить. Всё равно, ты самая лучшая. Давай в кино и театр по выходным будем ездить». Вот, завтра в «Мюзик-холл» едем.

Вдруг на пятом этаже распахивается окно, оттуда высовывается молодая деваха лет восемнадцати, которую все в округе кличут Вилкой, и с воплем «бе-э!» начинает блевать на землю. На стене дома и стеклах окон нижних этажей остаётся след, как белый и толстый рубец на коже. Лёха так и согнулся пополам от приступа хохота. Мы же переглянулись и, как и положено терпимым людям, пожали плечами, словно хотели выдавить из себя знаменитое оправдание «что естественно, то не безобразно». Нынче вообще все какие-то очень уж естественные стали, как в хулиганской детской песенке «хорошо быть кисою, хорошо – собакою: где хочу – пописаю, где хочу – покакаю». Хотя, где те киса и собака, которые смогли бы столько нагадить?

– Эй, люди, – обращается Вилка к нам хриплым голосом, – а какой сегодня день?

– Суббота, – отвечаем мы хором, растерявшись от своей толерантности.

– А месяц какой? – вытаращила она безумные от водки глаза.

– Апрель.

– Ой-ё! Как же ещё долго до лета!

Зачем ей знать время? Сейчас для многих фактор времени перестал иметь значение. Жизнь остановилась, так что и спешить некуда. И люди уже не понимают, что такое время. Им всё равно не за что в этом времени зацепиться. Они даже не пассивно плывут по течению реки жизни, а тупо держатся на поверхности мутного водоёма со стоячей водой, если согласиться, что жизнь – это непременно какой-то сток воды. И это не обязательно река, может быть и пруд или даже болото.

Но сегодня суббота. Почему-то вспомнилась гравюра Карольсфельда «День покоя», когда Бог «почил от всех дел Своих». Наступил саббат, и Он сидит, сложив руки и прикрыв глаза. Ноги Его упираются в Землю, слева от Него – Солнце, справа – Луна и звёзды. Устал Бог: всё, шабаш. Саббат, суббота. А вчера была пятница – день сотворения человека. И сколько же дел переделал Бог за шесть дней! Иногда кажется, что Он смотрит на наши выкрутасы и думает: «Чёрт меня дёрнул всё это затеять!». Становится страшно, что когда-нибудь Ему это действительно надоест…

Вилку опять стошнило, так что дед Рожнов, в конце концов, не выдержал и вежливо спросил:

– Из тебя ещё долго культура будет вот так кусками выходить, красавица?

«Красавица» Вилка осерчала, распрямилась и метнула бы в нас цветочный горшок, если бы он стоял у неё под рукой. Но у таких хозяек цветы не растут, поэтому она довольно-таки метко кинулась железной кружкой с отбитой эмалью, и нам даже пришлось отскочить в сторону. Окончательно прочистив желудок на стенку дома, юная пьянчуга стала орать, что имеет право «эскулуатировать» собственное жильё по своему усмотрению. Грамотная нынче молодёжь, ничего не скажешь. Лёха-Примус поддерживал её криками: «Так им, Вилка! Блевани ещё! А то ишь, чистюли какие!».

– А ведь она ещё и в институте каком-то училась, говорят, – вздохнул дед Рожнов. – Или в колледже? Названия красивые, а люди получаются чёрт-те какие. И город не помогает. Вот вчера показывали фильм про Эркюля Пуаро. Там в английских деревушках такая чистота! Простые поселяне, обыватели, а никто не додумается около своего или чужого дома помои вылить. А у нас образованные люди не гнушаются из окон вывалить невесть что. Там кругом сады и цветы без заборов, и никому в голову не придёт сломать и вытоптать. А у нас сын преподавателя районного техникума по чужим садам с компанией себе подобных лазает и всё ломает. Сами себя называем великим народом и так низко себя ведём по отношению к своей земле. Я вдоль трассы картошку продавал, так из окон автомобилей беспрестанно мусор сыплется. Все овраги, все кюветы им завалены на несколько километров! Кто его будет убирать? Его за год не вывезешь, не то, что за субботник. В Америке простой фермер не додумается из окна своей машины бутылку или банку выбросить, потому что кругом – его земля, его страна. А у нас все крутые теперь, на навороченных тачках разъезжают, а суть-то человеческая такой же убогой осталась. Уж взялся изображать из себя хозяина жизни, так до конца эту роль и веди. Ущербно смотрится, когда какой-нибудь состоятельный господин из окна своего «мерса» сморкается да плюётся. И никакой он уже не господин, а обычный сморчок, каких пруд пруди.

Мы, конечно же, понимали, что результат нашего труда долго не продержится, но в целом славно поработали. И двинулись к помойке, дабы выкинуть последний «урожай» мусора. Там нас ждала разгневанная глава местного ЖКХ.

– Куда это вы мусор тащите? Помойку ещё через три дня будут вывозить, а вы уже полные баки навалили! Совсем озверели что ли?!

– А куда нам его девать?

– А куда хотите! Хоть домой несите. Пошли вон от помойки! Машина только на следующей неделе придёт, да за выходные тут нанесут… Да куда вы прёте своё говно?! – обратилась глава уже к бабульке из соседнего дома, которая выносила мусорное ведро. – Вы что, не видите, что баки забиты?!

– Так как же это? Так куда же это? – заверещала бабушка.

– Домой к себе несите!

– Да как же это?

– Да вот так же! Ничего страшного не случится, если мусор пару дней дома постоит.

– Какое нам дело до ваших проблем?! – взорвалась Маринка. – Это ВАША работа: наладить своевременный вывоз мусора! Вы свою работу не умеете делать, и думаете, что весь микрорайон должен под это подстраиваться?

– Я с тобой и не собираюсь это обсуждать! В библиотеке своей командуй.

– Мы имеем право выносить столько мусора, сколько сочтём нужным, – веско заявила Ольга Павловна. – Мы все за коммунальные услуги платим своевременно, поэтому потрудитесь обеспечить нам возможность своевременно воспользоваться помойкой.

– Ну и народ пошёл! Все грамотные стали, засранцы! – негодовала глава ЖКХ и решила не подпускать к помойке тех, кто не платил за квартиру последние месяцы, поэтому некоторые опять-таки воспользовались своими окнами или попросту высыпали мусор около подъездов.

Шум дошёл до Арнольда Тимофеевича, и он прикатил разрулить ситуацию.

– Я не понимаю, чего вы всё так усложняете? Вы без меня уже самую простейшую задачу решить не можете! Мусор можно сжигать в огороде, а что не сгорит, то догниёт в земле. Зола к тому же является ценным удобрением, насколько я понимаю в химии – а я кое-что в ней понимаю, как-никак!

– Ага, как же! – иронически заметил дед Рожнов. – Одно дело, когда зола получена из растительного сырья, а от сгоревших пластиковых пакетов и мешков пользы земле никакой, только вред. Какая польза земле от оплавившегося полиэтилена? Ровно никакой. Вы, начальники, все хоть и с высшим образованием, а не знаете того, что любой школьник знает. Я, когда косил траву в черте города, там на что только коса не напарывается! Куски ржавой бочки, разбитой мебели с полировкой в траве лежат и гнить не собираются. Даже в лес свозят мусор на тележках. На «диком» Западе попробуй в лес отходы вывези, тебе там руки сразу обломают. А у нас в лес войдёшь, и под каждым кустом консервные банки да пустые бутылки валяются. Лес буквально испоганен! Раньше, лет двадцать-тридцать тому назад, только по кромке его пройдёшь, а уже полную корзину грибов и ягод наберёшь, вот какой щедрый лес был. И не сам по себе он таким был, а люди другими были, по-другому к окружающему миру относились. Говорят, что экология теперь не та, кислотные дожди всякие виноваты, а я так думаю, что страшнее человека кислоты нет. У меня отец никогда все ягоды с кустов не обдирал и грибницу «с мясом» не выдирал. Говорил: не ты один на свете живёшь, другим людям всегда надо что-то оставлять. Поэтому в лесу было всё, и в реках рыба не переводилась. А сейчас как нагрянет «ягодно-грибной десант» из города, так всё изгадят и заблюют на ближайшую версту. Если чего не могут с собой уволочь, так лучше вытопчут и размажут, чем кому-то оставят. Тут в лес зашёл после выходных, а там словно мамай прокатился: молоденькие деревца все поломаны, даже мухоморы и поганки с корнями вырваны и на ветвях висят. В футбол ими кто играл, что ли, или приёмы каратэ отрабатывал? Это каким придурком надо быть, чтобы так себя в лесу вести… От кустов малины одни голые ветки торчат – с листьями всё ободрали. А зачем? Зачем! Сами не знают – зачем. Говном пахнет, мочой и рвотой – вот и все следы современного «цивилизованного человека» на лоне природы. Сейчас сезон охоты начнётся, так ещё грязи добавят, набегут в лес стресс с депрессией снимать, господа сраные, гопота обкомовская. Теперь ведь у всех стресс с депрессией в одном месте прочно засел, не понятно, с каких трудов. Наши отцы и деды ещё не так вкалывали, в стране полным ходом строительство шло, люди уставали, но как-то обходились безо всяких там стрессов. А теперь в стране почти все производства остановлены – одни офисы кругом! В офисах задницу отсидят, сканворды разгадывая вместо работы, а на выходные едут за город гадить под видом рыбалки или охоты. Настоящие рыбаки и охотники всегда по одному ходят, ступают неслышно, потому что рыба или зверь даже шорох травинки услышат. Настоящие после себя и соринки не оставят, а от этих «стрессоснимальщиков» новые горы мусора каждый раз вырастают. Тоже мне – рыбалка. Наедут сварой с пьяным гиканьем и визгом, от которого рыба разбежится за версту, навезут жратвы и водки, обоссут каждый кустик, по мобилкам орут, как глухие. Егерь с озёр тут сокрушался: сколько же полудурков теперь на охоту ездит! Раньше таких сучек вообще к ружью не допускали, а теперь за деньги любая лярва может лицензию получить. И вот набьются такие лярвы в лес, обопьются до визга поросячьего, потом из засидка вылезут по мобильнику трепаться, когда кабан на них прёт, а егерь потом отвечай, что кабан этого горе-охотника на копыта намотал. А главное: лес после них в помойку превращается. До самых недр лес засрали! Я в том году ходил с внуком за клюквой. На несколько километров вглубь мы с ним зашли, в такие дебри забрели на болото, что я уж подумал: вот тут точно никогда не ступала нога человека. Мы большой лист фанеры постелили на топь и начали ягоды собирать. Вдруг я гляжу, а там в самой трясине склянки да жестяные банки плавают: побывал-таки тут цивилизованный человек, оставил после себя следы… И как весь этот сор сжигать на торфе? Лес весь выгорит!

– Зачем же сжигать? – вмешалась Полина. – Почему у нас всё сжигают да гноят? Сколько можно дышать этим дымом? Форточку весной и летом невозможно открыть! Нигде такого безобразия нет! Это же вредно, в конце концов, и при пожарах большинство людей гибнет как раз от угарного газа, если кто не знает. При пожаре основная опасность для жизни человека не огонь даже, а угарный газ. Он образуется при горении почти любого материала, а вдыхание воздуха «всего лишь» с одной десятой процента угарного газа на протяжении полутора минут практически гарантирует смертельный исход – это я вам как медицинский работник говорю…

– Ах-ах-ах, эрудитка! – решил заткнуть её за пояс Арнольд Тимофеевич. – Ты ещё скажи, что если из крана будет капать по одной капле в секунду, то через год из него вытечет почти десять тысяч литров воды.

– Но это же бесхозяйственность, Арнольд Тимофеич! Мы так всю страну разбазарим. Уже разбазарили!

– Ты сначала стань хозяйкой этой страны, а потом рассусоливай про хозяйственность и бесхозяйственность. У этой страны есть хозяева, и это – не вы. Хозяева страны пусть и думают о том, как в ней хозяйничать, а то каждая кухарка-санитарка тут…

– Я не санитарка, а медсестра.

– Не вижу особой разницы. Ты пробейся сначала в хозяева хотя бы городишки какого замшелого, а потом будешь там свои порядки наводить. Я вот пробился, поэтому в этом городе всё будет так, как я сказал!

– Но Вас же должно волновать, что в Вашем же городе – дым коромыслом? Всё горит – это нормально? В некоторых странах даже осыпавшимся новогодним ёлкам находят полезное применение, а у нас их каждый год сжигают миллионами на свалках и помойках. После Нового года целый курган из них навалят и жгут, а потом удивляемся, отчего в нашем царстве-государстве нет возможности школьников обеспечить бесплатными учебниками. С таким отношением к ресурсам у нас дети скоро будут на газетах учиться писать, как наши деды учились. Ель – это же основное сырьё для целлюлозно-бумажного производства, внутренней отделки помещений, её дубильные свойства используют в кожевенной промышленности. И вот у нас, у идиотов, такой ценный материал горит синим пламенем каждый год! Вам не обидно?

– Ах-ах-ах! Из одного кубометра древесины можно сделать полмиллиона зубочисток, да?.. Да тьфу на них!

– Как же так «тьфу»? Уж ладно бы сжигали в качестве топлива, так и до этого не додуматься с нашей неизлечимой ленью. Вот я читала, что в Вене мусороперерабатывающий завод отапливает третью часть города. Треть города в полтора миллиона человек! У нас же это «топливо» ветер гоняет по округе, а мы только на завалинке сидим и ноем, что во всех наших бедах виноваты то фашисты, то коммунисты, то террористы, то особисты. А сколько можно рабочих мест создать на таком заводе? И расходы на него все окупятся. Это же как вторая нефть!

– Ну всё: туши свет, раз вы Вену стали с нашими реалиями сравнивать, а мусор – с нефтью! – развёл руками мэр и сам уже блеснул эрудицией, полученной на каком-то совещании градоначальников. – Да будет вам известно, что город с населением в один миллион жителей в год производит минимум триста тысяч тонн отходов. Строительство завода, который это будет сортировать и сжигать, стоит около ста миллионов долларов, учёная ты моя. И с этим можно было бы смириться, если бы такой завод на самом деле решал проблему. Такие заводы, как правило, располагаются вблизи городов, чтобы не тратить много денег на подвоз мусора. Его выбросы в атмосферу будут мало полезными и приятными для экологии. И даже при самом высокотемпературном сжигании остаются шлаки, которые составляют почти треть исходной массы. Их тоже надо где-то размещать. И это после того, как истрачены деньги и загажена атмосфера. Да будет тебе известно, начитанная ты моя, что сейчас во всём мире популярность мусоросжигающих заводов стремительно падает. Это у нас их только-только собираются строить – мы же всё время кого-то догоняем полвека спустя. А в цивилизованном мире они уже не кажутся радикальным выходом из мусорного кризиса. Во Франции, например, сейчас сжигается только десять процентов от общего количества мусора. Онкологи вообще выступают за мораторий на строительство таких заводов. А мы об этом пока не задумываемся. Мы же хронически «догоняющая» страна. Мы же всё время кого-то догоняем, да никак не догоним. Нам бы лишь стать такими, как «в европах принято». Мы переняли потребительские стандарты поведения зажиточных обществ, а соответствующую бытовую культуру – нет. Взрыв потребления влечёт за собой и рост отходов. Раньше в каждой семье для покупки масла был отдельный мешочек, для творога, для мяса. Их стирали, сушили, годами с ними ходили в магазин. А теперь всё в пластиковой упаковке. Теперь эти упаковки с мешками ветром гоняет по округе в любое время года. Раньше одно школьное платье по пять лет носили, а теперь «у уважающей себя буржуазии так не принято». Детям обувь покупали на вырост ноги, ватку подкладывали, чтобы они носили её несколько лет. А теперь нацеленность на новизну, чтобы тебя никто нищим не посчитал, предписывает избавляться от вещей задолго до их фактического обветшания. То есть эпоха совершенно безумного дефицита и экономии сменилась переполненными всякой всячиной прилавками. Отходов стало больше, а культуры обращения с ними вообще никакой. А она должна расти параллельно росту потребления, должны меняться бытовые привычки и знание технологий обращения с вещами. У нас скажи некоторым, что разбитый градусник в обычную помойку нельзя выбрасывать, они круглые глаза сделают: «Почему нельзя, если очень даже можно». Тут ещё новые материалы и способы их потребления свалились, как снег на голову, а времени на приспособление и обучение обращению с ними нет.

– Ну и что, если я знаю, как с ними обращаться? – возмутился на это дед Рожнов. – Что толку-то? Например, все знают, что нельзя выбрасывать использованные батарейки и аккумуляторы. Знают, что утилизацией химических источников тока занимаются специальные службы. Но где у нас эти службы? У нас их днём с огнём не сыщешь, как и водителя мусоровоза. А разбитый градусник куда везти? В Райцентр? В своём кармане? А тебя оттуда ещё и в областной центр пошлют, может быть, даже соседний. И потом, чего это Вы сравниваете нас с буржуазией? Какая мы Вам буржуазия? Я тоже слышал, что сейчас благополучные российские семьи выбрасывают до семи килограммов одежды и обуви, но мы же носим всё десятилетиями по старой советской привычке. И если у нас проблема с уборкой мусора, что про большие города говорить? Мы же практически справляемся с отбросами самостоятельно: пищевые отходы идут на корм скоту. У меня своей скотины нет, но я отдаю соседям очистки от овощей и отруби – они поросёнка держат. Солома идёт на кровлю к сараям и ту же подстилку коровам. Сломанный инвентарь и прочий древесный мусор сжигается в печи как дрова, навоз вносят в почву… Нет, как ни крутите, а если мы мусором заросли, то не по причине личного свинства, а только по причине лености властей. Шутка ли: годами не вывозят помойку! Где такое видано? И вместо того, чтобы заняться делом, он тут пламенные речи толкает, что они ни при чём, а как всегда народ во всём виноват.

– А что я-то могу? – обиделся Арнольд Тимофеевич. – Вы думаете, что я бог? Вот пальцами щёлкну, и мне бензин для мусоровозов дадут, и сами машины, да? Никто сейчас ничего не станет делать. Додумались тоже: мусорный завод им подавай! Да тут вообще невозможно жить станет, когда дым повалит с него.

– У нас и без мусорного завода всё горит, – сказала Марина. – А пластик вообще нельзя жечь. В траве сколько пластиковых бутылок валяется, и они сгорают при выжигании травы, а материал, из которого они сделаны, при сгорании выделяет канцерогены. Дети гуляют, дышат этим дымом, и это чревато онкологическими заболеваниями в будущем – Вы же сами только что говорили, что онкологи хотят запретить термообработку мусора.

– Когда?

– Да только что!

– Не помню такого.

– А стекло вообще не горит, только плавится. Вы понимаете, что это на долгие годы останется лежать под ногами людей? Ведь для естественной переработки отбросов требуются иногда даже века. Стеклянная бутылка сохраняется в земле до миллиона лет, консервная банка – сто лет, нейлон, пластмасса, полиэтилен – от сорока до двадцати лет. Простой окурок лежит в земле пять лет.

– Вот я и говорю, что надо всё сжигать, – зевнул Арнольд Тимофеевич.

– Мы же этак сами сгорим! – возмутилась его непрошибаемостью Полина. – На днях по радио сообщили, что в спальном районе Питера таким макаром чуть многоэтажный дом не взорвали. Помойку во дворе подожгли, а огонь по траве перекинулся на подвал. А в подвале повсюду газовые трубы. Одной искры достаточно, чтобы дом на воздух взлетел. Пришлось несколько сотен жильцов эвакуировать. И чего нас терроризмом пугают, если мы сами хуже всяких террористов?

– А в соседнем посёлке четыре дома сожгли, – окончательно решил доконать мэра ещё кто-то. – Хозяин жёг мусор в огороде, день выдался ветреный, огонь на забор перекинулся, с забора на сарай, оттуда на веранду, а по забору пошёл на другие участки гулять. И вместо четырёх домов одни печные трубы остались.

– В самом деле! – подытожила Маринка. – Надоело жить в дыму на этом незаживающем пепелище.

– Надоело на этом, катитесь на другое! Сами виноваты: не бросайте в огонь то, чего жечь нельзя. Бутылки пластиковые где-то в Питере должны принимать: вот съездили и узнали бы, вместо того, чтобы властям нервы мотать.

– Нам делать нечего, как бутылки возить.

– А чего вам ещё-то делать? – хохотнул мэр. – Мужей у вас нет, вот и занялись бы хоть чем-то полезным. А то фантазии хоть отбавляй. У нас подстанцию с восьмидесятых годов не могут отремонтировать, а вам уже завод новый подавай. Думаете, что от рационального использования мусора все богаче станете? Да Россия всю Европу газом снабжает, а своё население как катилось за черту бедности, так и скатилось за черту нищеты. Надо же, на пластиковых бутылках разбогатеть захотели!

– Да мы-то не захотели. Это же Вы нам только что предложили бутылки в Петербург возить…

– Вот правильно раньше бабам учиться не разрешали. Вам теперь, конечно, и мусор жечь не захочется при такой образованности-то. Э-хе-хе, не умеют у нас женщины быть женщинами. Настоящая женщина должна быть легкомысленной и туповатой, вот как маркиза де Помпадур. А вы своей активной гражданской позицией только лишаете себя женского шарма.

– Вы думаете, что мы не хотим быть тупыми дурами, чтобы мужики рядом с нами себя эйнштейнами чувствовали? – возмутилась Маринка. – Да я, например, очень хочу такой быть. Но вы же тогда всю страну пропьёте или распродадите, распылите на все четыре стороны. Вам же на всё наплевать.

– А я-то здесь при чём? – выкатил глаза Арнольд.

– Да-а, как не было у нас порядка, так и не будет, должно быть, никогда, – вздохнул Рожнов. – Я видел, как финны депо строили в соседнем районе: оборудование приходит, они аккуратненько ящики разбирают, гвозди и скобы вытаскивают, распрямляют, всё это убирают на хранение для отправки другого груза. Электроды сжигают почти до самого основания, а не как у нас в два-три вершка уже выбрасывают. Ничего у них на земле не валяется. А на наших предприятиях груз так об землю шмякнут, что ящики разлетятся вдребезги, потом эти доски валяются под дождём, гниют, народ ходит, ноги ломает об них, обувь рвёт. Повсюду ржавые погнутые гвозди торчат, жестяные накладки, скобы, проволока. Цветные металлы хоть подобрали, даже содрали там, где они нужны, а так ничего у нас не берегут. Меня в детстве немцы в плен гоняли, и в Германии я у одного зажиточного крестьянина работал. Он меня научил из прошлогодних листьев и травы делать великолепную садовую землю. До сих пор пригодилась мне эта наука, а ведь другие и без того свои тощие сбережения тратят на навоз и торф. Хотя можно с пользой употребить в хозяйстве, что у нас под ногами валяется и сжигается. Вот древесину сжигаем, а где такое ещё есть? В Европе попробуй так жечь деревья, тебя в сумасшедший дом сразу заберут, потому что не может психически здоровый человек к окружающей природе, частью которой он сам является, подобным образом относиться. Древесина – это стратегически важный сырьевой ресурс, приравненный к нефти и газу. А наш лес вырубается, сжигается или продаётся за бесценок. Каждый год казна теряет десятки миллиардов рублей! К тому же дерево – удивительный материал, пластичный и живой, многозначный и символичный: от древа познания до креста Распятия. Первейший подручный строительный материал русских мастеров: из него и языческих идолов вырезали, и иконы, и наличники на окнах. Все наши народные промыслы что без дерева делали бы? А игрушка Сергиева Посада, а хохломская красочная посуда, а матрёшка? Вот сколько всего может дать дерево человеку. Только человеку для этого надо достичь какого-то определённого уровня понимания и развития.

– Это всё коммуняки виноваты, – сделал «открытие» бывший завхоз школы Василий Филиппович. – Они, падлы, нас скурвили: объявили всё общим, отучили народ от родной земли, отлучили нас от своей страны, как от церкви, вот мы и не могём никак стать её настоящими хозяевами.

– Конечно, – констатировал дед Рожнов: – Хозяйство вести – не жопой трясти.

– Надо депутатам каким-нибудь написать, – предложила Ольга Павловна. – Кто у нас депутат-то? За кого мы голосовали, я уж и забыла?

– Нашла кого вспомнить! Он уж второй год в Испании живёт… с рабочим визитом.

– Ну-ну, – криво усмехнулся Арнольд Тимофеевич и покачал головой. – Вы, ей-богу, как дети. Станут депутаты вашим мусором заниматься.

– Надо не депутатам, а в какой-нибудь экологический комитет обратиться.

– Господи, сколько комитетов развелось с министерствами, а за чистотой и порядком следить некому стало! – ужаснулась какая-то бабулька. – Пруд пруди всяких контор по защите окружающей среды. Развели всяких экологов да эпидемиологов, а толку-то никакого от сволочей.

– Вот и подай идею нашему правительству. Сделают должность министра чистоты. Ну и министерство к нему, естественно, человек этак в пятьсот… тысяч разных чиновников. Они грязи ещё больше разведут: одной бумаги на всякие постановления да приказы изведут тонны.

– Остряки, мать вашу!

– А как бы нам вернуть дворников, а то у нас все дворники от безденежья разбежались, – вежливо спросил мэра дед Рожнов. – Чего на их зарплатах можно сэкономить, какая государственной казне выгода, если мы все вместе взятые получаем меньше, чем какой-нибудь чиновник средней руки? Вот сократили бы парочку чинушей, и была бы ощутимая экономия, а на дворниках-то чего можно сэкономить? На их зарплаты даже в Сочи не съездишь, не говоря уж про Канары. Я к тому говорю, что по телевизору нас всё террористами пугают, а я так думаю, что не от терроризма мы погибнем, а от грязи. Ведь грязь такая, что и террористы в ней увязнут! Или катаклизмами пугают, сказки рассказывают, что скоро Петербург под воду уйдёт, а показали наводнение в Европе, и все заметили, что у них там на воде никакого мусора не плавает. Вода чистая, хоть пей, и клочка мусора на ней не увидишь. А у нас что? И как самим-то не противно!

– Так они же не такие богатые, как мы, – вздохнула Ольга Павловна. – У них, говорят, даже туалетная бумага пронумерована, чтобы расход можно было отслеживать, кто и сколько кусочков израсходовал не по делу. А у нас чистую берёзу сжигают за милую душу кубометрами под видом мусора и отходов. Какая-нибудь тварюга в засуху окурок выбросит в окно автомобиля, и лес выгорает гектарами, но поджигателей даже не ищут. А у них такого изобилия нет, всё на весь золота. Мы их дикарями считаем, что у них нельзя так с лесом обращаться. Они как раз нас назовут опасными для планеты созданиями, которым ничего не жаль из того, чем все другие народы дорожат. Они даже мусором дорожат, дают ему новую жизнь, так сказать…

– Чтобы не было мусора, не надо мусорить, – глубокомысленно перебил мэр.

– Ага, а чтобы воздух оставался чистым, не надо дышать, так что ли? – опять завелась Маринка. – У нас ничего не могут! Разве в Питере или в Москве кто-нибудь станет вот так жечь деревья посреди города? Почему у нас даже мусор вывезти не могут? Тотальная импотенция по всем пунктам!

– А при чём тут импотенция? – встревожился мэр, сплёвывая шелуху семечек.

– Так импотенция в переводе с латыни и означает «слабость, бессилие».

– Ты бы вместо своей латыни тщательнее метлой работала, козявка! – совсем разобиделся Арнольд Тимофеевич. – Сами гадите повсюду, а МЫ должны входить в ваше положение. До чего же народ нечистоплотный у нас! И как нам вас к чистоте приучить? Вот что: будем бить рублём.

Водитель мэра бросил окурок под ноги, тоже сплюнул и сел за руль. Неугомонный мэр укатил восвояси. В тот же день вечером мальчишки подожгли за домами кучу веток, которую мы собрали за день. Безнадзорные дети кидали в огонь найденные тут же баллончики из-под разных освежителей воздуха и дезодорантов, которые взрывались и дарили ничем не занятым подросткам модный и, как нынче заверяют спецы по психологии, крайне необходимый экстрим и драйв. Помойка тоже полыхала всю ночь, так что несколько контейнеров прогорели насквозь, и теперь из них высыпался мусор, а один бак и вовсе сгорел дотла. Глава местного ЖКХ хотела было организовать сбор средств на покупку новых контейнеров для мусора взамен сгоревших, но не нашла понимания со стороны несознательного населения.

Чад над посёлком стоял такой, что даже при заклеенных окнах вся моя одежда пропахла дымом.

– Ты чего, всю ночь на пожаре была, что ли? – удивлялись, принюхиваясь, мои коллеги на работе.

– Не-а, на субботнике.

* * *

Через пару дней картина за домом ничем не отличалась от той, что была до субботника, когда мы вычистили там всё до последнего окурка. Прошла молодёжь с дискотеки, набросала бутылок, алюминиевых банок, пакетов из-под разных сухариков и чипсов. Кто-то пытался сжечь в сквере старый диван и рваные резиновые сапоги, под самыми окнами лежало несколько разорванных мешков с мусором.

Ни разу не слышала, чтобы у нас кого-то оштрафовали или хотя бы как-то иначе приструнили нечистоплотных граждан. Все видят и знают, кто мусорит на каждом шагу, но нет никакой управы на это чудо природы. Не помню, чтобы в советское время кто-то додумался выбросить мусор из окна или сжечь старые вещи под окнами других граждан. Всё правильно: тогда не было такого гуманизма, как сейчас. Сейчас надо гуманно относиться к пьяницам, дебоширам, грязнулям, потакать им во всём. Но когда у нас наступит гуманизм по отношению к тем гражданам, которые вынуждены жить рядом со всем этим – никто не знает.

И опять начались поджоги травы, в которой мусора было, собственно, больше самой травы. Каждое утро люди теперь просыпались не от звонка будильника, а от кислого едкого дыма, который пропитывал собой, казалось бы, всё насквозь. Стало невозможно сушить бельё на балконах: оно всё пропитывалось этим запахом. Хозяйки первых этажей страдали неимоверно, так как у них не было балконов, и бельё приходилось сушить на улице, на верёвках, натянутых между оставшимися деревьями. Уж какая раньше была битва за эти верёвки, когда кто-то хотел на них коврик выколотить, а кто-то тут же вешал сушить выстиранные простыни, и пыль из коврика оседала на них! Теперь они висят сиротливо, и никто на них не претендует.

Дождей как назло нет целую неделю, и информация из источника ОБС (одна бабка сказала) довела до нашего сведения про разгон туч ко Дню рождения Санкт-Петербурга: мол, и не ждите.

– У них там – праздник, – ворчали легковерные граждане, – а нам дожди нужны для урожая, да и от пожаров уже не продохнуть даже дома. Гнали бы все тучи к нам.

Разные организации стали спешно проводить срочную уборку своих объектов. Школьники собрали несколько гор мусора, но их так и не вывезли, поэтому через пару дней ветер всё размёл по прежним углам. Река ещё к середине мая разлилась во всю ширь, но её было не видно под слоем пластиковых бутылок и пакетов. В довершение всего по центру реки торжественно проплыл выброшенный кем-то холодильник. Кого-то это чрезвычайно веселило, а кого-то и огорчало. Но жизнь – борьба, покой нам только снится, и мы в следующую субботу опять кинулись вычищать территорию за домом.

Тут нам не повезло, потому что мэр назначил на этот день официальный городской субботник. А это означало, что весь мусор опять будут сжигать прямо на земле. Наметут-наскребут маленькую кучку мусора и подожгут. В двух шагах подальше сделают ещё такую же кучку и снова подожгут. И таких кучек – сотни, как в состязании по идиотизму. Неугомонный шквалистый ветер раздувает огонь, и пламя принимается лизать стволы уцелевших деревьев. От таких «субботников» город становится только страшнее. Но это словно бы никого и не заботит. Все то ли пьяные, то ли угорели от дыма. Субботник нужен не для чистоты, а чтобы отчитаться где-то там, на следующей ступени отечественной иерархии: уборка на вверенной нам территории успешно проведена!

Удивительно, как ещё не сгорела ни одна машина при сжигании мусора. Хотя был инцидент, когда огонь полыхал у самой стоянки машин между двумя хрущёвками. Горит мусор в траве, и самое ужасное, что он не сгорает полностью: остаются консервные банки, гвозди, которые притаились в жиденькой траве, как ядовитые змеи, пока человек не наступит на них и не разорвёт обувь или ноги. Всё дымится, тлеет, люди кашляют, налетают друг на друга, так как глаза слезятся и вообще ничего не видно. А если смотреть из окна, то над дымом парит памятник Ленину, памятник, уставший от одних и тех же однообразных лиц. Он словно бы хочет сказать, что в его годы так субботники не проводились.

Арнольд Тимофеевич спрятался от этого чада в своей машине, только из окна в мегафон даёт команды:

– Та-ак, девочки, активней работаем, активней и переходим к следующему дому!

– Ты смотри! Девочками нас назвал, – орудует садовыми граблями бабка Валерьяновна.

– А чё? Мы ещё ничё! – вытирает чёрное от дыма лицо бригадирша доярок Маргарита Григорьевна.

– Не боись, девки, прорвёмси! – дурачится Марина-библиотекарь. – Настоящая женщина не теряет привлекательности даже с метлой в руках!

Кроме «девочек» на субботнике из «мальчиков» присутствует только вечный трудяга дед Рожнов, да две бабы с соседней улицы притащили своих мужей. Но те сразу решительно заявили, что им нельзя поднимать тяжести по причине больной печени, поэтому весь субботник сидели на пеньках и горячо спорили про внешнюю политику Муамара Каддафи, а затем перешли к роли Патриса Лумумбы в истории освобождения Африки.

– А ты, баба-дура, не лезь в наш мужской разговор, а граблями активней работай! – огрызались они на бабьи призывы включиться в общий процесс. – Ну, имейте ж совесть, дайте людям поговорить по делу. Мы ж не о ерунде какой бабской трендим, а по делу.

– Не лезьте вы к ним, – посоветовала Маргарита Григорьевна. – Мужиков нынче беречь надо. Мужики нынче стали слабым полом, отвоевали у нас это звание окончательно. Им теперь и слова сказать нельзя, реветь начнут. Народ вообще такой нервный пошёл, что и башку проломят, если им замечание сделаешь. Учитель музыки сделал замечание молодёжи, чтобы они не сморкались с балкона, ему камнями все окна выбили. Сейчас вообще никому ничего сказать нельзя.

– Да-а, людей нынче непонятно каким концом делают: псих на психе сидит и психом погоняет, – проворчал дед Рожнов.

– Так пить надо меньше! А то лакают всякую дрянь чуть ли не с детского сада, пока мозги не растворятся.

– Да дайте поговорить о важном, курвы! Вот если бы не Нельсен Мандела, то наступили бы ихнему ЮАРу давно кранты…

– Так, бабоньки, навалились все на этот участок, навалились! – оглушил нас мэр в мегафон. – Всё в ваших же интересах: чем быстрее уберёте около домов, тем скорее приступите к уборке дороги. Так, а кто там в дыму отлынивает?.. А, это мужик чей-то сидит. Ну, пусть сидит… Бабы, навались! Нет такого говна, которое не одолели бы наши бабы, самые лучшие ба…

– Самые лучшие дуры в мире! – переорала мэровский мегафон своим звонким голосом Марина.

– Кхе-кхе, дайте отдышаться, не могу больше, – задыхается в дыму бабка Валерьяновна.

– Не время для отдыха, вперёд! Что вы как тургеневские барышни! Э-хе-хе, не умеют у нас женщины быть женщинами! Настоящая женщина не станет охать над трудностями, как изнеженная белоручка. Настоящая баба коня, панимашь, остановит, в горящую избу не раздумывая войдёт, – разжигал страсти мэр.

– Да какие же мы тургеневские барышни? – возмутилась Марина. – Те барышни не работали, а только изящно передвигались по жизни. А мы уже и на баб не похожи: вкалываем как ломовики. Это ж только в нашей стране могут мечтать о женщине, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт. Чего она там оставила в горящей-то избе? Мужа запойного, который окурком избу и спалил? От такой «гармонии в личной жизни» и в огонь полезешь. Довели задохлики и пьяницы женщину, она и решилась на самосожжение, а Некрасов в это время мимо проходил и восхитился. Вслух восхитятся, а про себя подумают: ну не дура ли.

– Разговорчики в строю! – гудел Арнольд Тимофеевич в рупор. – Ты, революционерка, прекрати тут свои крамольные мысли высказывать. Этак у нас никто работать не станет.

– До чего же надоел горлодёр этот! – шипит кто-то в дыму. – Чтоб у тебя… бензобак сгорел.

Вдруг откуда-то вылезает Лёха-Примус с подобием веника: это мать выгнала его поработать, пока она дома печёт пироги для буфета на станции. Лёха имеет привычку сжирать дрожжевое тесто в сыром виде.

– Я, может быть, мог бы осчастливить всё человечество, – ворчит он, – мог бы совершить что-нибудь этакое возвышенное и благородное, а вот должен метлой махать! Какая пошлость! А я мог бы…

– Мог бы, да «бы» мешает.

Мы дошли до самой железной дороги, страшные, закопчённые. Как раз проходил поезд со стороны границы. Вдоль полотна деревья тоже были вырублены, сложены в штабеля и за ненадобностью никому сжигались путейцами. Иностранцы, у которых на Родине собирают даже огарки спичек и пускают их в новое использование, с ужасом смотрели на проплывающую мимо Россию, прилипнув к стёклам окон. Для них это – сказка, экзотика, миф про Тугарина-Змея, который пролетел над многострадальной Русью, привлекающей исключительно злодеев, повалил деревья, пожёг землю огненным дыханием. Иноземные граждане с недоумением смотрели и на нас, чумазых растрёпанных тёток в поношенных фуфайках с граблями и мётлами, и переговаривались меж собой видимо о том, что неужели вот это и есть те самые хвалёные русские бабы, которые по утверждению современного рынка по торговле людьми являются все, как на подбор, сексапильными красавицами и которых нынче так модно держать в лучших европейских домах в любом качестве…

Лёха показал им выпрямленный средний палец, и они засмеялись, приветливо замахали ему руками, а Арнольд Тимофеевич заворчал из своего укрытия в джипе:

– Да не показывайте вы свою серость перед людьми-то, позорища!

Мы стали расходиться чуть живые от усталости и дыма. У многих оплавились подошвы резиновых сапог от хождения по горящей земле. Поваленные деревья так и не сгорели. Да они и не могли сгореть, потому что только идиотам могла прийти мысль сжечь такие мощные стволы, из которых делают добротные срубы, и они остаются целыми даже после сильных пожаров. Вот как обращаются со строительными материалами в нашей России, где остро стоит проблема жилья для подавляющего большинства населения. Потом мы все дружно ищем причину своих бед в мировом заговоре против нас, горемычных. Тут любой заговор с ума сойдёт, если с нами свяжется.

Стало ещё страшнее, чем было прежде, и теперь такая картина сохранится до июня, пока спасительная трава не закроет жизнерадостным ковром это безобразие. Хотя ожоги и рубцы, где горел мусор, так и будут чернеть всё лето. Бурелом тоже останется на несколько месяцев, а то и лет.

Когда мы подходили к дому, то мужики с больной печенью всё так же вели спор о чём-то возвышенном и упорно искали смысл там, где его нет и быть не может.

* * *

Но жизнь не так трагична, как иногда кажется. Да и кажется-то от усталости или недостатка кислорода, сгоревшего в атмосфере от бесконечных поджогов мусора. Когда это проходит – а в жизни рано или поздно ВСЁ проходит, – то наступает некое просветление.

Просветление наступило в виде приезда той самой «своей руки», которая поддерживала нашего Арнольда Тимофеевича во всех его начинаниях сверху. «Рукой» этой оказался неприметный с виду, но, как говорили, очень влиятельный чиновник. Для простого человека оно без разницы, так как ему ни тепло и ни холодно от этих политических расстановок. Но тут мы убедились, что чиновничество в России всё же играет определённо полезную роль.

Как это часто бывает, мэр свозил своего гостя сначала в баньку, потом они отобедали и сразу отужинали у него дома. И чиновника этого чего-то понесло на природу, а там – поваленные несгоревшие деревья. Подвернул на одной коряге благодетель Арнольда Тимофеевича ногу, упал, пребольно ударился о кусок недогоревшей старой стиральной машины и разразился такой мат, какого вам лучше и не слышать.

Вот за что я люблю наших всевозможных начальников, чиновников и прочих представителей сего многочисленного сословия, так за то, что они умеют вовремя и в нужном месте упасть, споткнуться, поскользнуться или вляпаться во что-нибудь. То есть конкретно приложиться своим драгоценным телом об жестокую нашу действительность, после чего сразу же начинается какое-то движение, смещение с мёртвой точки, которое, казалось бы, уже никогда не наступит. Обожаю их за это! Должно быть, именно для этого они и нужны.

Показательно, что наши власти хронически «не в курсе» того, что известно любому россиянину. Это у них словно бы неизлечимое заболевание какое-то: не знать, что зимой в России имеет место быть гололёд, да и вообще холодно, так что желательно бы топить в учреждениях и просто зданиях. Что весной случаются паводки. Они ничегошеньки не знают о СВОЕЙ стране, которую в последнее время всё чаще называют просто «эта страна»! Словно бы снег и морозы зимой в наших краях – большая неожиданность. Если в Саудовской Аравии морозы ударят, то это, в самом деле, будет большой неожиданностью. А у нас они, насколько я могу судить в качестве туземца, всегда были, есть и будут. Но вот власти наши хронически к ним не готовы. Годами сидят на руководящих постах, а никак не привыкнут, словно их сюда горячим ветром из Аравии принесло. Может, они о погоде по Канарским островам судят? Они как-то больше к тропическому климату привыкли, проводя отпуск в тёплых странах. Я-то не была на Канарах, но вот в энциклопедии о них написано: «Климат тропический, умеренно жаркий и сухой, смягчается пассатами, дующими с севера на восток, и холодным Канарским течением. Температура зимой от +10 до +25, летом от +20 и превышает +40 градусов по Цельсию. Температура воды не опускается ниже двадцати градусов». О климате России в той же энциклопедии написано: «Средние температуры зимой от нуля до минус 40–50 градусов, во многих районах Сибири и Дальнего Востока – многолетняя мерзлота». А амплитуда температур от нуля до минус пятидесяти – сами понимаете, что это такое. Замёрзло, оттаяло, опять замёрзло – и к гадалке ходить не надо, чтобы понять, во что превращаются дороги и все прочие коммуникации.

Энциклопедия – это вообще-то свод базовых знаний, которые призваны дать только начальные представления о тех или иных предметах и явлениях, на школьном уровне, так сказать. А наши руководители не владеют даже этими базовыми знаниями о стране, которой «рулят»! Получается, что их уровень ниже школьного – так что ли? Они каждую весну шепчут: «Авось, паводков не будет». Каждую зиму надеются и верят: «Авось, снега не будет, и морозы стороной обойдут – где вообще чёрт носит это обещанное ещё двадцать лет назад потепление климата, мать его ити!». Они на проржавевшую насквозь и лопнувшую при «внезапно нагрянувших» холодах в декабре месяце трубу городской канализации глазеют и призывают коррозию металла к совести: «Авось, продержишься ещё сезон, а?». Из той же энциклопедии можно узнать, что НЕ МОЖЕТ такого быть, чтобы железная труба несколько десятилетий лежала в сырой земле и не сгнила! Ну, вот НЕ БЫВАЕТ такого в природе вещей! Но они словно бы этого не знают, словно бы в школе на уроке химии по коррозии металлов все поголовно в носу ковыряли, а не учителя слушали. И их всех потом только за это умение ковырять в носу в руководители и выдвинули. Теперь они смотрят свысока на стоящих по колено в воде около сгнившей трубы сантехников и с видом разгневанных богов восклицают: «Как вам не стыдно?!». Они считают, что наши трубы должны обладать каким-то стыдом и даже совестью, и не поддаваться коррозии, хотя при этом сами давно распрощались с таким «комплексом неполноценности», каковым в последнее время стали считаться стыд, совесть и прочие «пережитки прошлого». Вывести их из этого состояния не так-то просто. Разве что они на собственной заднице всё прочувствуют.

У нас как-то был страшный гололёд – после оттепели резко всё замёрзло, так что объективная реальность в мельчайших подробностях отражалась в зеркальной поверхности льда на дорогах. Гололёд у нас, честно говоря, каждый год случается, как устойчивая традиция, но тут такой зверский гололёдище распластался повсюду, что граждане передвигались по нему исключительно рывками, помогая себе руками и прочими подручными средствами. Кто наждачную бумагу к подошвам приклеивал, кто носки поверх сапог одевал. А у властей словно бы другая реальность: куда надо – отвезут, откуда надо – привезут, доставят, в крайнем случае, доволокут. Поэтому можно понять их полное бездействие в плане принятия хоть каких-то мер. Им, конечно же, намекали, что, так мол и так, трудно стало ходить и участились случаи травматизма особенно среди пожилых людей с хрупкими костями. Но власть на это оптимистично посоветовала кушать витамины с кальцием. Народ до того наполнил свои организмы кальцием, что данный элемент стал оседать во внутренних органах в виде камней. Но гололёд так никуда и не делся, а продолжал мешать людям жить достойно, а не ползать по ледовому панцирю наподобие земноводных гадов.

Не знаю почему, но наши коммунальные службы никогда не знают, что после осени обычно начинается зима, поэтому города каждую зиму оказываются не готовыми к снегопаду, морозам и прочим «неожиданным» зимним выходкам. Из курса природоведения для начальной школы известно, что неубранные залежи снега имеют свойство подтаивать, а после – замерзать. Но деятели наши словно бы и в начальной школе не учились. Они теперь любую привычную России непогоду повадились называть «форс-мажорными обстоятельствами» на манер американских тайфунов и ураганов. Такие природные явления, как тайфуны и ураганы в самом деле трудно предсказать и спрогнозировать. Но сколько веков существует Россия, столько времени в ней после дождливой и слякотной осени каждый год начинается такая же богатая на осадки зима: то снег, то дождь, то всё вместе. А наши власти и всевозможные специалисты по благоустройству страны словно бы каждый год об этом или забывают, или надеются, что вот в этом году после осени возьмёт, да и наступит… сразу лето! А что? Мало ли фокусов может быть в природе. Вот возьмёт, да и наступит! Без этой ужасной русской зимы, без медленной и грозной своими наводнениями весны… То есть они никогда не готовы к тому, что после слякотного ноября наступает снежный декабрь. А приход морозного января после декабря им и вовсе аномальным явлением кажется! Ну вот полным форс-мажором!

В Испании в каком-то году внезапно выпал снег – именно внезапно, потому что для Испании это в самом деле редкость. Но на улицах уже работает техника. То есть у неснежной в целом страны Испании есть на всякий случай техника и даже подготовлен персонал, который в случае чего вычистит населённые пункты от снега. У них эта техника годами без дела стоит, но как понадобилась, так всё в исправном состоянии, всё работает, всё на своём месте. А у нас каждый раз возгласы: «Батюшки-светы, откель така стихия на нашу голову?!». Эка невидаль для России-то, в самом деле – снег! И на весь город выделяется ОДИН наспех «модернизированный» под уборку снега экскаватор, который вместе со снегом и куски асфальта сдирает, так как не приспособлен экскаватор для таких работ.

В новостях показывают Голландию, где неожиданно замёрзли реки и каналы, голландцы вышли кататься на коньках. И сообщается, что Голландию, как и прочую Европу, заморозило и засыпало снегом, но не видно… ни снега, ни гололёда. Чисто и опрятно. И тут же показывают наш канал Грибоедова, в который сваливают самосвалами снег, убранный с дорог и тротуаров. Храма Спаса-на-Крови не видно из-за высыпанных в канал тонн смешанного с дорожной грязью и солью снега. За одно своротили грузовиком чугунную ограду канала, чуть машину туда не опрокинули. Конечно, при таком подходе к делу любые осадки «стихийным бедствием» объявить хочется. Можно ещё на этой панике выгодно сыграть, баллотироваться даже куда-нибудь под дурацкие призывы «сдвинем же дружно ряды в борьбе с форс-мажорными обстоятельствами, нежданно-негаданно навалившимися на нашу многострадальную Отчизну!..» или ещё чего тупее придумать. Масса вариантов! Вместо дела, вместо одного нужного и правильного действия. Вот уже целый кабинет пузатых чиновников с одышкой оправдывается перед утопшем в снежной каше городом: «Даже во Франции не сумели оперативно справиться с осадками, а вы на нас бочку катите! Нехорошо, непатриотично даже!». Всем сразу стыдно становится. Тем, кто посмел роптать на беспорядок на улицах, а не тем, кто его по долгу работы должен, но не собирается ликвидировать. Настолько не собирается, что уже с жаркими странами нашу снежную Россию сравнивает. Оторопь берёт от таких сравнений. Хотя в Америке и Европе не могут предсказать прихода цунами или урагана, но вот наступление зимы за осенью, а весны – за зимой там никто «форс-мажорными обстоятельствами» пока не додумался назвать.

У нас же, как только ни назовут, с чем только не сравнят, лишь бы работу свою не выполнять. А тут возьми, да и приедь к нам «труженик высоких кабинетов». Уж никто и не знал, чего его вдруг посреди гололёда принесло из какого-то министерства или ведомства. Приехал, встретили его, как и полагается, хлебом-солью, пригласили честь по чести в Горсовет. И он до него почти дошёл! Но у самого крылечка поскользнулся, и что было дальше, Арнольд Тимофеевич потом вспоминал с ужасом в течение года – чуть кресла своего не лишился!

– Да у вас же здесь го-ло-лёд!!! – сделал открытие многомудрый и наблюдательный работник министерства или ведомства, воткнувшись бивнями в эту твёрдую и холодную, как отечественная бюрократия, субстанцию, и добавил слезливо: – Зима же, сволочи!

И вся местная власть сразу прозрела: в самом деле – гололёд-с! И зима при нём-с! Странно, как же мы раньше-то его не замечали-с? Очень и преочень странно-с. Не сходить ли к окулисту на досуге-с, хотя какой уж тут у нас досуг при ненормированном-то рабочем дне-с?!

– Заработались, сердешныя! – продолжал выть упавший. – Ужо не видите, что под ногами у вас деетси?! Ничо: я вам зенки-то прочищу, я вас спущу с небес на землю-то!

В тот же день весь наш город до самых границ с лесом обильно посыпали песком в несколько слоёв! И где его столько сразу взяли-то, если до этого власти скулили, что песка нет даже на посыпку хотя бы одной главной городской улицы? Даже на полу магазинов, школ и поликлиник скрипел песок, а люди долго ещё вспоминали добрым словом высокого гостя за его человечность.

Я раньше думала, что это только в нашем захолустье такое может быть, а потом такую же ситуацию наблюдала на своём Заводе в Петербурге, когда в гололёд работники ходили, держась за стеночку, а комендант – мизантроп шестого разряда – смеялся над ними из окна своего кабинета и вопрошал:

– Да где скользко-то, где? Ходить нормально научитесь, криволапые! Да вы не видели ещё, что такое настоящий гололёд!

Веселье его закончилось, когда приехал на Завод какой-то помощник секретаря заместителя председателя из какого-то наисерьезнейшего ведомства и сломал два самых важных пальца на правой руке при падении как раз под его окнами. Комендант после этого онемел, поперхнулся, мучительно откашлялся, после чего самолично бегал с вёдрами песка. Много раз падал, отчего отбил копчик, но посыпал-таки песочком даже самые труднодоступные участки промышленного объекта. Как эта болезнь называется, я до сих пор не знаю, хотя просмотрела многие справочники по психическим расстройствам. То на аварийный участок дороги никто не обращает внимания, то торчащий из земли кусок многотонной арматуры на неосвещённом отрезке пути никого не беспокоит, то промёрзший до мозга стен цех, в котором рабочие примерзают к станкам, никто не торопится отапливать, пока там не получит ущерб здоровью наделённый большими полномочиями человек.

Вот и в этом случае – свершилось! Споткнулся «своерукий», осязал всем телом то, что надо было давно вывезти на свалку.

– Какого х… у тебя тут целые деревья валяются?! Ты что, пилораму развёл на месте городского поселения?

– Так я же, так мы же… Не догорело, не дошло…

– Ты что, совсем ох…л? Ты думаешь, что у тебя несколько тонн древесины за один субботник сгорит, падла бесхозяйственная??!

Наш мэр как-то квёло оправдывался, как в анекдоте по поводу ямы с помоями, которую председатель колхоза принципиально не хотел закапывать перед приездом иностранных гостей: «Нехай клевещуть!».

Долго сверкали молнии и раздавались раскаты грома на месте падения мэрова благодетеля. Но на следующий же день приехал грузовик с какими-то ловкими мужиками, которые лихо распилили остатки деревьев. Прибыл бульдозер и выкорчевал приросшие к земле лежащие стволы. Всё это погрузили в кузов и увезли на свалку. На всё ушла пара часов, потому что это называется «обеспечение выполнения работы согласно требованиям текущего, а не позапрошлого века».

После этого вывоза осталось ещё много грязи, так что мы снова вышли на уборку в ближайшую субботу. Арнольд Тимофеевич был какой-то потерянный и обиженно гундел:

– Чего же вы мне не подсказали-то, что в городе такой непорядок? Почему никто не доложил? Земляки называются, вашу мать…

Поговаривали, что «своя рука» надавал ему оплеух. Как физических, так и моральных.

* * *

Округа была по обыкновению своему страшна: выгоревшая земля напоминала какие-то боевые действия непонятно кого неизвестно против чего. Под лежащими целый год деревьями накопилось много чего, но как говорится, глаза боятся, а руки делают.

– Как будто дома некогда пожрать! Как будто заняты все чем-то до невозможности! – ругалась Валерьяновна, собирая пивные бутылки и бесчисленные яркие пакетики из-под всякой условно съедобной всячины. – Домой прибегут и валяются на диванах перед теликом, а с таким видом на улице хавают, словно дома их научные опыты ждут или написание диссертации. Без остановки жуют! Глисты, что ли, замучили?

– Ах, как было бы хорошо, если бы у нас делалось всё культурно, – опять замечталась Марина-библиотекарь, собирая чьи-то окурки в мешок. – А то летом в реку войдёшь, так обязательно ноги порежешь: чего там только ни валяется. На Диком Западе, говорят, на мусорных контейнерах пишут: для макулатуры, для стекла, для дерева, и потом это всё подвергается переработке для получения новой продукции или энергии. Даже в Чехии и Польше флакончики из-под духов принимают в качестве стеклотары, а у нас теперь и бутылки не сдать. То ящиков нет, то санитарного разрешения никто не дал, то распоряжения какого-то не было. Почему у нас нельзя это наладить как в нормальных странах?

– Ага, размечталась, – разогнулась Маргарита Григорьевна. – У нас менталитет не тот. У нас эти нововведения об нашу разношёрстность споткнутся. Вот в Райцентре гастарбайтеры из Средней Азии ремонтировали квартиру директору рынка, так вообще весь мусор выкидывали в унитаз. Разбитую стеклянную банку туда забили, неиспользованный клейстер. Днище банки встало поперёк главной сливной трубы, сверху клейстер пробкой налился. Весь подъезд говном залило. Пока трубу резали да меняли, дом две недели без воды сидел. Гастарбайтерам объяснять бесполезно: они унитаз от мусорного ведра не отличают. И дело даже не в их гигиенических и бытовых привычках, а просто они не чувствуют себя частью местного общества. Какое им дело до того, что в чужом доме моча с потолка льётся, и станут ли они для этого чужого общества мусор на отдельные компоненты разбирать? В городах ведь все чужие друг другу. Но у нас и местное население не чувствует себя частью общества. К примеру, Лёха-Примус выкидывает мусор в окно, и ничего ты с ним не сделаешь. Есть такие, кто стойко с балконов сморкается, плюётся, окурки бросает, писает даже. И рискни здоровьем, объясни им, что можно как-то иначе свои потребности отправлять, так они тебе за шкирку это сделают, чтобы ты не высовывалась из общего стада. И ведь так глупо у нас с этим борются, словно бы иностранцев пригласили объяснять русскому человеку нормы чистоплотного поведения. Куда ни глянешь, а повсюду дощечки какие-то уродливые: «Не курить!», «Не сорить!». И повсюду помойка аккурат возле этих призывов. Неужели их создатели не понимают, что для наших людей такие надписи, как тряпка для разъярённого быка? Над оврагом за Жерновой улицей зачем-то повесили в своё время табличку: «Свалка запрещена!», и через некоторое время именно там свалка и появилась. Навалили полный овраг всякой дряни! А не было бы этой таблички, и никто не стал бы гадить туда. Никто бы просто не догадался, что тут нельзя мусорить, то есть – нужно! Чего писать эти объявления? И так каждый знает, что свалки устраивать и мусорить – это плохо. Любого в гипноз введи и спроси, хорошо ли гадить на каждом шагу. Нет, скажет, плохо и недопустимо так делать. Тем не менее, делает. В тамбурах электричек написано: «Не курить!», а все курят, даже милиция – сама видела. И курят не абы где, а именно под этими надписями! В головах или где-то пониже сидит принцип противоречия: сделай, как написано, но с точностью до наоборот. В нашем городе урн для мусора нет, а на Невском стоят урны почти на каждом шагу, и народ всё одно сорит мимо них. В двух шагах урна стоит, а всё одно окурок или бумажку какую-нибудь себе под ноги бросят. У нас же многие принципиально не хотят подчиняться каким-то правилам поведения, демонстрируют протест на каждом шагу, так сказать, всё на кого-то обижены за что-то с самого рождения. Мы всё принципиально делаем, у нас даже грязнули принципиально-идейные ходят. Это «безыдейным» иностранцам можно написать на контейнере: «для макулатуры», и они туда именно картонную упаковку, старые газеты и журналы будут выкидывать. А у нас туда накидают то, что ничего общего с макулатурой не имеет. Для нашего народа эти надписи, как красная тряпка для быка: разъярятся только, и рогами ещё больше будут бодаться. Я где-то читала, что у нас уже отваживались на такие эксперименты.

– Ну, и?

– Ну, и набросали в контейнер для пластика бумагу, бак с надписью «для стекла» набили пищевыми отходами. Да и кто у нас будет мусор сортировать? Кому это надо?

– Тому, кто не равнодушен к окружающей среде.

– Ой, Маринка, много ты мечтаешь! Кому сейчас есть дело до этой среды, если людям до самих себя нет дела? Мне вчера какая-то вонючка использованную окровавленную прокладку на балкон бросила. Я всё гадаю, кто это сделал: Манька с пятого этажа, или Верка с четвёртого? Больше некому. И вот молодые девки, наверняка уже за парнями бегают, а такие грязнули. А ты думаешь, что они в нужный контейнер будут выбрасывать своё дерьмо?

– А что? Если мы такие противоречивые, – предложила я, – то надо написать на контейнерах: «Не для стекла!», или «Только не для макулатуры!», или «Бросай, что хошь, но ради бога не пластик!». И тогда туда именно то, что надо, будут выбрасывать.

Мы развеселились, и работа пошла быстрее. Потом Маргарита задумчиво сказала:

– Знаете, у нас такое разумное отношение к среде обитания невозможна даже не потому, что мы такие уж пофигисты, какими у нас теперь модно казаться. Просто у нас порой не могут какой-нибудь ржавый бак для мусора поставить, не говоря уж про несколько контейнеров. И если дисциплинированный немец придёт на помойку и увидит, что контейнер для стекла уже забит до отказа, он тоже выбросит стекло в любой бак, где есть место. Вот у нас полные баки, поэтому приходится бросать рядом. А что делать? Домой назад нести? Или к Мэрии? Такая система может прижиться только при чёткой и бесперебойной работе коммунальных служб, а наши службы сами видите, чем занимаются: агитируют население пореже ходить на помойку. Чистота в Германии – это не только результат врождённой ответственности и аккуратности большинства населения, но и высокого качества работы муниципальных служб. А у нас, особенно в небольших деревнях, посёлках, дачных товариществах, зачастую вообще нет никаких способов утилизации мусора, кроме сваливания их в ближайшую канаву или кусты, где он будет лежать безо всякой переработки, кроме естественных процессов разложения, которые могут длиться годами. Я на курсы в Сельхоз Академию ездила, и нас информировали, что около таких канав даже коров нельзя пасти из-за выделяющихся химических ядов из отходов. Наша почтальонша живёт в соседней деревне, так у неё мешки с мусором по полгода на веранде стоят, пока она выловит хоть какую-то машину, чтобы довезти их до ближайшей свалки. Раньше на верандах летом семьями собирались за чаепитием, а теперь там мусор хранится. Разве это не печально? Все обочины дорог и железнодорожные насыпи давно превратились в многокилометровые и непрекращающиеся свалки. Их вычищай – не вычищай, а через пару дней та же картина будет.

Возникло чувство, что мы занимаемся пустой тратой сил и времени.

– Зря всё-таки столько древесины пожгли да на свалку вывезли, – вздохнула заведующая детским садом Варвара, зализывая мозоли на ладонях. – Если бы были мужики с руками, можно было бы такую хорошую детскую площадку сделать! Из спилов можно было выложить дорожки, скамеечки сделать.

– Да брось ты убиваться-то, – успокоила её Маргарита. – Эти скамеечки максимум неделю простоят, а потом их удаль молодецкая в щепки раскрошит. У нас же молодняк ни учиться, ни работать, ни в армии служить не может. А как найдётся что сломать, то уж тут пощады не жди. Вон Вадька Дрыгунов выхлопотал где-то себе инвалидность, чтобы в армии не служить, а тут на днях в кутузку загремел за то, что в Питере участвовал в разгроме стадиона после футбольного матча. Теперь с такой гордостью всем рассказывает, как он самолично несколько скамеек на стадионе раздолбал в щепки! И ведь ладно бы украли, чтобы на своём садовом участке поставить, так ведь раскрошат в опилки – ни себе, ни людям. Вот как у молодцев нынче руки от безделья-то чешутся. Раньше парни с пятнадцати лет работать начинали, а сейчас их мамы до сорока лет за ручку водят. Э-хе-хе… А чего же ты только сейчас спохватилась? Надо было раньше думать.

– Я давно нашему Арнольд Тимофеичу говорила! Он меня уже видеть не может: как заметит, что я иду, так на всех парусах мимо меня проскакивает. Говорит, что я все нервы ему вымотала со своей детской площадкой. Да что мне площадка! Мне бы забор вокруг детсада поставить, а то кругом пиломатериалы валяются, а у детского сада забора как не было, так и нет. Но мэр и слышать ничего не хочет.

Так за разговорами и шутками мы не заметили, как наступил вечер, и все поспешили домой, потому что надо было успеть отмыться до отключения горячей воды и света. Хорошо вот так устать, чтобы крепко уснуть и видеть хорошие сны. И приснился мне очень красивый и странный сон, будто наш город стал таким ухоженным и уютным, что и на словах не описать! Повсюду стоят аккуратные дома, как игрушки, похожие на здания с гравюр Бенжамена Патерсена, и всё это неповторимое своеобразие и очарование обрамлено опрятными и ухоженными садами и парками. Мне часто такие сны снятся. Потому что наяву в моём городе ничего не обустраивается уже лет тридцать. И в этих снах всё такое выразительное и добротное, что даже петь хочется! Ни покосившихся сараев, ни куч мусора, ничто и никто нигде не валяется, дурным голосом не ругается, и так красиво, так солнечно кругом! И вот иду я среди этой красоты, вдруг смотрю под ноги, а там – не передать словами! – вся дорога вымощена фигурной брусчаткой. Дорога эта приводит меня на набережную, потому что вдруг выясняется, что мой город расположился на берегу моря. Но не холодного и свинцового, а плещется у самых моих ног тёплая волна небесного цвета.

– А как же это так? – растерянно спрашиваю я деда Рожнова, который задумчиво смотрит вдаль бескрайнего царства воды.

– Так экологи же предсказывали потепление. Вот, Петербург утонул, а море продвинулось вглубь материка.

– Как утонул?!

– Да так, как и обещали: по самый шпиль Петропавловки.

– Как?! Мой Петербург! Да как же я без него? Не хочу я моря, верните мне Петербург! – начинаю рыдать я от ужаса и тут же просыпаюсь с вопросом: – Где море?

– Хватит спать! – звенят на сумасшедшем лету стрижи, проносящиеся с бешеной скоростью мимо окон.

* * *

В воскресенье мы решили посадить цветы у подъездов. Вскопали залёгшую за зиму землю, сделали клумбы – долго ли умеючи. И началось чистое творчество. Самое замечательное, что к нам примкнула Юлька из первого подъезда: прямо-таки загорелась создать клумбу у себя под окнами. Замечательно потому, что Юлькино участие в таком деле гарантировало нам, что наш труд не будет вытоптан или ещё как-то уничтожен согражданами, которые принципиально не признают даже намёков на культуру бытия.

Юлькин старший брат недавно вернулся из тюряги. Он там бывал уже бессчётное количество раз, а теперь маялся, как бы снова туда попасть на казённый счёт. Ему там нравится. Там есть тюремный двор, где можно бесцельно слоняться с деловым видом среди себе подобных. А ещё – кинотеатр, какого нет даже в нашем городе, хотя и был когда-то. К тому же, на воле надо работать, а с его биографией трудоустроиться нереально. Да он и сам как-то не очень-то тяготеет к труду, как гуманитарий не предрасположен к точным наукам. Из-за этого обстоятельства семнадцатилетнюю Юльку боится даже самая оголтелая местная шпана. Её угроза «я вот своему брательнику пожалуюсь!» звучит для многих страшнее смертного приговора, тем более что «брательник» совершенно не боится и не пытается избежать тюрьмы, а как раз ищет повод снова туда загреметь. Причём надолго.

И всё же Марина кое-где воткнула таблички на палочках «Не ломать!». Вадька Дрыгунов долго эти таблички рассматривал, топтался на месте, словно о чём-то раздумывал, а потом спросил Маринку:

– А чё вы мне сделаете-то, если я тут всё раскурочу?

– Ничего. А чего с тобой надо сделать-то? Эта табличка не для того, что тебе могут, как ты говоришь, что-то сделать, а потому что с цветами-то красивее клумба. Ты как думаешь?

– Закатай ты ему промеж глаз, – посоветовал Юлькин брат, куривший из своего окна на первом этаже. – Могу даже кастет дать для такого дела. Или вон камень возьми. Он только такой язык и понимает, а она тут бисер перед поросем мечет, дура…

– А Ма-рин-ка ду-у-ура! А Ма-рин-ка ду-у-ура! – заорал вдруг тридцатилетний Вадька, как обычно дразнят друг друга очень маленькие дети, и побежал куда-то в сторону, идиотски оглядываясь назад, как будто кто-то собирался за ним гнаться.

– Ой, как красиво получилось-то! – ликовала Юлька, когда по бокам клумбы мы высадили рассаду анютиных глазок. – Вот пусть теперь только кто-нибудь рискнёт сломать наш цветник. Я своему брательнику пожалуюсь, он борзоту эту в клумбе похоронит.

Прозвучало это убедительней табличек, поэтому на следующее утро все клумбы у нашего дома были в целости и сохранности. Так же их никто не тронул днём, и когда я шла вечером от станции с поезда, они показались мне такими красивыми, что я даже села на скамейку у своего подъезда, чтобы полюбоваться на результат труда, в который тоже внесла лепту.

Там уже сидела бабка Валерьяновна, дышала свежим воздухом перед сном. Днём наконец-то прошёл долгожданный дождь, освежил землю, смыл пыль и золу, поэтому стало легче дышать. Хотя запах гари ещё чувствовался при каждом вдохе.

– Да-а, красиво! – подтвердила Валерьяновна мои мысли. – Да только надолго ли? Сломают ведь всё. Народ нынче хлебом не корми, а только дай побезобразить.

– Пока не сломали.

– Так то-то и оно, что пока. Дай срок. А слыхала, что парк собираются валить на следующей неделе?

– Как?!

– Так, как обычно. Арнольд сам хвастался, что нашёл каких-то таджиков, которые согласны за сущие копейки весь парк вырубить. Опять бурелом устроят лет на пять, пока кто-нибудь из начальства об пенёк не споткнётся.

Но я её уже не слушаю, а с ужасом думаю, что неужели в самом деле это произойдёт. Я не знаю, что и делать, а только чувствую, что очень не хочу, чтобы это произошло.

– Вот и электорат сидит, – из подъезда вдруг выходит мэр.

В нашем подъезде живёт его первая жена Виктория Васильевна, с которой он приехал в наш город сразу после института по распределению. Прожили они вместе много лет, вырастили дочь, работали на самых разных должностях, не страшась трудностей. Когда грянула Перестройка и появилась нестабильность во всём, разводы вошли в моду, а стабильность семейной жизни была признана анахронизмом. Арнольд Тимофеевич тоже, разумеется, не стал отставать от моды и развёлся. Точнее, его «развели»: одна барышня из бывшего Горисполкома заявила, что ждёт от него ребёнка. Прямо вот так домой к его жене пришла и заявила. Жена и дочка-школьница очень переживали, но отнеслись с пониманием. А что поделаешь, коли процесс уже идёт? Арнольд Тимофеевич, конечно же, как всякий порядочный человек, женился. Но ребёнок – увы и ах! – ни через девять месяцев, ни через год, ни через два так и не родился. Потом он сам уже «развёл» свою супругу с другой бабой – подвернулась какая-то машинисточка в бывшем Райкоме комсомола. Потом эта комсомолка тоже показала ему, на что способна «самодостаточная и независимая женщина-личность».

Мэр и сам не знал, зачем ему это. Все чего-то вдруг кинулись жён менять, а Арнольд Тимофеич не привык отделяться от коллектива. А если и задумывался иногда над вопросом «зачем?», то быстро про него забывал. Хм, зачем-зачем… Скорее всего, чтобы хоть чем-то заполнить пустую жизнь, создать в ней хоть какие-то события, хоть какой-то сдвиг. И пусть этот сдвиг непонятно в какую сторону – главное, что сдвиг.

Короче говоря, втянулся он во всё, что на официальном уровне сейчас принято называть «активной интимной жизнью», а в народе по старинке зовётся непрезентабельным словом «потаскушничество». Но чем ближе он подходил к пенсионному возрасту, тем больше ему, как обитателю несуетного провинциального мира, хотелось стабильного и спокойного семейного счастья. Чтобы дети навещали по выходным, чтобы внукам было интересно послушать сказку в его исполнении. Чтобы было такое важное для любого человека ощущение, что жизнь прожита не зря. Он гнал от себя эти недостижимые фантазии новыми приключениями с новыми «самодостаточными личностями» женского пола, но всякий раз, когда приключение превращалось в пошлую и банальную интригу, его тянуло к Виктории Васильевне, которая так и не вышла больше замуж. Хотя и были весьма солидные претенденты на её руку – сам заместитель мэра Райцентра одно время сватался! Дочь их жила где-то во Франции гражданским браком с каким-то архитектором и родителей навещала редко, объясняя это тем, что незачем возвращаться туда, где нет ни настоящего дома, ни нормальной семьи. Хотя злые языки болтали, что архитектор этот – не он, а она, архитекторша. Ну, да кому какое дело: лишь бы войны не было, а остальное всё можно пережить.

– Ой, Арнольд свет-Тимофеевич! – всплеснула руками Валерьяновна. – А мы только что Вас вспоминали! Долго жить будете.

Мэр, как и все наделённые властью люди, иногда любит погутарить с народом, поэтому сел рядом с нами, и мы заметили, что он крепко выпивши.

– Это вряд ли, – говорит он. – Шлёпнут меня скоро.

– Да Вы что!

– Да шучу я, шучу, – невесело смеётся он. – А чего это вы меня вспоминали? Ругали, наверно, да?

– Нет, что Вы, что Вы…

– Да знаю, что ругали, – равнодушно оборвал Валерьяновну Арнольд Тимофеевич и понурил свою голову, отчего его вечно приглаженная иссиня-чёрная шевелюра с благородной сединой свесились вниз крупными блестящими кольцами. – Меня все ругают: такова уж моя стезя. Ах, как я вам завидую! Хоть бы день так пожить: никакой ответственности, никаких отчётов, а то ведь всем чего-то от меня надо, все чего-то канючат: то подай, это сделай! Ох, устал я!.. А меня ведь молодая жена бросила. Слышали?

Мы с Валерьяновной переглянулись и пожали плечами. Мы слышали об этом, конечно же, но как-то глупо было подтверждать это сейчас. А что в нашем маленьком городке можно не услышать, не узнать, когда все друг друга знают, как себя? Идёшь по улице, видишь кого-то и даже если лично с этим человеком не дружишь, всё равно откуда-то знаешь, чей это сын или дочь, и что его (или её) сестра замужем за тем-то, а брат его (или её) матери работает там-то. Видишь окна в многоэтажном доме и знаешь, чьи это окна. Какая семья именно за каждым живёт – знаешь! Но не знаешь: откуда ты это знаешь. Словно на каком-то генетическом уровне знаешь, что вот того мальчика зовут Миша, и он учится на одни «четвёрки». А вот эту женщину – Валентиной Александровной, и её отец в прошлом году перенёс обширный инфаркт. А вот тот мужчина живёт на втором этаже в доме номер восемь по улице Передовиков и в прошлом году его сын Игорь чуть не утонул на Ладоге. Хотя никто тебе об этом специально не говорил, никто тебе их не представлял и не называл. И они тоже всё знают про тебя, словно у них эта информация хранится где-то в подсознании с самого рождения!

Когда у советских граждан не было возможности отдыхать на курортах, то отпуск и каникулы частенько проводили, что называлось, «на деревне у бабушки». И вот приезжих жителей крупных городов иногда шокировал тот факт, что в первый день приезда их знала уже вся округа. А что делать? Таков закон жизни небольших населённых пунктов. Позавчера на субботнике Маргарита Григорьевна серебряную серёжку нашла, а вчера про это уже знали даже в соседних деревнях. А тут – личная жизнь самого мэра! Да это ж для нас, как очередной развод Тома Круза для Голливуда!

Про последнюю жену Арнольда Тимофеевича знали мало, но говорили много. Какая-то хорошенькая девочка лет двадцати из Новгородской области приехала куда-то поступать, не поступила, поэтому пошла работать в какой-то бар, где её и заприметил наш градоначальник. Испытывал он к ней, говорили, самые нежные чувства, а она постоянно бешено с ним ругалась, объясняя это тем, что у неё на всё есть своё собственное мнение, в отличие от «пришибленных деревенских дур». И всё бы ничего, но мнение это почему-то всегда кардинально расходилось с мнением Арнольда Тимофеевича. Прожила она в его роскошном доме пару месяцев, и вдруг сбежала с его личным водителем в неизвестном направлении, прихватив какие-то цацки. Некоторые утверждали, что она украла какие-то фантастические сбережения мэра, которые он якобы задолжал самой мафии. Другие говорили, что он сам выгнал её, в чём она к нему пришла, так как опять нашёл новую и более молодую пассию с ещё более развитой самодостаточной личностью и собственным мнением.

– Вижу, что слышали, – сказал мэр, не глядя на нас. – Вот вы меня ругаете, а у меня горе. Я тут на сафари съездил, чтобы хоть как-то развеяться, и не помогло. Раньше помогало, а теперь – ни фига. Вот сколько ездил по миру, где только ни бывал, а лучше Сочи ничего не видел: дёшево и сердито. И чего только наши люди так рвутся в какие-то экзотические страны, на какие-то острова с крокодилами?

– А Вы были в Венеции? – спрашиваю я.

– А что?

– Да так, просто. Говорят, что после Венеции всё разочаровывает.

– Кто говорит?

– Иосиф Бродский.

– Врёт твой Иосиф, хотя… Он же ленинградцем был, а Венеция и есть Ленинград, только летом. Утеплённая версия, так сказать. Но по мне, так Питер лучше, хоть и холодней, а то в Венеции от тепла вода в каналах гниёт – там ведь нет канализации. Представляешь себе: город без канализации! Это ж не жизнь. Повсюду вонь, теснота, негров с азиатами полно. Ни в какое сравнение не идёт с прогулкой по Неве, где так бодрит ветерок ледяной! А вы сидите всю жизнь в одной дерёвне, ничего не видите… Хотя и правильно: лучше дома ничего нет. Моя вот сбежала. С моим же шофёром! А что у него есть-то? Обычный молодой жеребец хорошего нагула, каких пруд пруди. Она ему надоест через неделю, и бросит он её где-нибудь на произвол судьбы, девочку мою. А со мной она могла бы весь мир посмотреть, я бы мог ей обучение в любом ВУЗе оплатить: хочешь – учись, хочешь – дома сиди, живи в своё удовольствие. Вот дура-то! Э-хе-хе. «Одел заразу в заграничное, хотел, была чтоб симпатичная», а она… Ещё мафия мне нервы мотает, как леску на кулак: наехали вот на меня. Нашли время, когда наехать. А что с меня взять-то? Гол как сокол!

– Да какая же мафия? – удивилась Валерьяновна. – У нас вроде давно отыгрались в эти игры. Мелюзга ещё год тому назад друг друга перестреляла, с тех пор все и успокоились…

– Какая мелюзга?! Если бы мелюзга, я бы и внимания на это не обратил. Вернулся этот волчина с Лесной улицы, Авторитет районного значения, чёрт бы его побрал! За бугром отсиделся, и вот – соскучился по мне. Я сдуру у него ещё до последнего скачка цен денег занял на предвыборную кампанию племяннику, а Авторитет этот и исчез. Болтали, что посадили его, или шлёпнули какие-то добрые люди. А он, оказывается, где-то в Скандинавии жил всё это время, гад непотопляемый! Теперь так плотно меня обложил со всех сторон, сволочь, что и не пикнешь. Всё с учётом процентов и инфляции мне предъявил… А вы говорите, что я долго жить буду. Шлёпнет он меня и не поморщится, живодёр этот.

Мы слушаем пьяные откровения мэра и думаем, бредит он или нет. Наговорит сейчас с два ведра и три ушата, а потом жалеть будет, что ляпнул лишнего. Мафию вот какую-то приплёл. Нынче в России кого только не называют этим словом. Отечественный кинематограф постарался, поднатужился и создал несколько образцов русской мафии. От благородной и богоугодной, так что Робин Гуд отдыхает, до быковатой и туповатой, как раньше иногда любили показывать фашистов в фильмах вроде «Антоши Рыбкина» или «Новых похождениях Швейка». Что непонятно, как эти орды дебилов умудрились захватить Европу и дойти до Волги с таким минусовым уровнем умственного развития?

Вообще, мафией в современной разговорной русской речи называют даже тех, кто просто имеет больше сотни тысяч рублей или руководящий пост. Так и говорят: нефтяная мафия, милицейская (куда ж без неё), мафия эстрадная и киношная. Даже политическая мафия сформировалась! Кремлёвская, в том числе. Хотя все их «преступления» заключаются в том, что каждая социальная группа всегда имеет своих корифеев. Даже у нас на Заводе руководство теперь за глаза называют мафией. А то и в глаза. И никто не обижается. Тем более, что звучит весьма солидно – не Замзавпомначкомлентяжмаш какой-нибудь.

А что касается мафии, которая «наезжает», так есть в стране организованная преступность, жестокая и хладнокровная, больше похожая на тщательно продуманный механизм конторы с хорошей бухгалтерией. Но кому-то хочется верить, что во всём этом должен быть элемент романтики или комедии. Как в некоторых психологических методиках советуют образы врага или опасности вообразить или смешными, или глупыми, или даже дружественными, и тогда уйдёт страх. Хотя сегодня мафия никому не кажется чем-то ужасным. Напротив, бытует мнение, что мафия регулирует отношения и поддерживает порядок там, где бессильно государство. Это, мол, не только особая форма негосударственной исполнительной или экономической власти, но и особый менталитет с довольно-таки своеобразными представлениями о дружбе и уважении.

Когда в СССР впервые показали «Крестного отца» Копполы, как «образец разложения и загнивания капиталистического строя», там шокировало только убийство коня из конюшни строптивого режиссёра, который не дал роль крестнику героя Марлона Брандо. А сам-то Дон Корлеоне показался милейшим стариканом, который помогает землякам, не соглашается торговать наркотиками, да и рассуждения у него такие, как у преподавателя кафедры философии. Младший сын его культурный и хорошо воспитанный юноша, не наркоман, не пьяница, хороший отец и муж. Прямо не бандит, а мечта русских баб, замордованных ужасным бытом и вечно пьяными мужиками!

Когда потом вышел итальянский фильм «Спрут», то все были в шоке: «Какой ужас! Какое зверство!». Тамошняя Коза Ностра то застрелит свидетеля, который «слишком много знал», то придушит в тюрьме зарвавшегося мафиозо-наркомана, и это ТАК шокировало советских граждан! Но потом в стране появилась своя игра в мафию. И никого уже не шокирует, что за долг в двести долларов отечественные бандиты могут распилить человека на пилораме, как бревно. Как ответил бы герой Петра Щербакова из фильма «Зимний вечер в Гаграх», где он рассказывает про афериста, у которого дома нашли сколько-то тысяч рублей: «Я удивляюсь, какие бессовестные люди живут!». Ах, наивное беспечное время! Такими словами современный преступный мир только рассмешить можно.

– Арнольд Тимофеевич, – обращаюсь я к мэру, чтобы как-то сменить тему, – правда, что наш парк будут рубить?

– Угу. Можете жаловаться хоть в ООН! – и он зашагал нетвёрдой походкой в сторону своей роскошной машины с новым водителем.

* * *

Я не умею управлять снами. Иногда можно услышать такой странный совет: если вам снится что-то страшное, попытайтесь включить другой сон или проснуться. У меня во сне никогда не бывает даже мысли, что мне это снится. Когда проснусь, тогда только понимаю, как хорошо (или как жаль), что это был только сон. А в самом сне мне ещё никогда не удавалось догадаться, что это не явь, а всего лишь «небывалые комбинации бывалых впечатлений», как результат отражения осознаваемых и неосознаваемых человеком процессов, связанных с явлениями внешнего мира и физиологическими процессами организма. И вроде бы многое подсказывает, что это – сон, но никак мне не научиться управлять снами.

Приснится какой-нибудь динозавр, хотя где я их могла увидеть наяву, чтобы знать, как они выглядят. Страшно, конечно же, увидеть этакое чудище во сне. Но встретиться с трицератопсом или стегозавром в реальной жизни всё-таки страшней. Вы только представьте себе, какой крик поднимется, если наяву вылезет откуда-нибудь страшенный 23-метровый маменьчизавр и спросит человеческим голосом: «Вы не скажете, как пройти в библиотеку?». Упали бы все замертво, и не верьте голливудским фильмам! У современного малоподвижного человека, питающегося полуфабрикатами и медикаментами, слишком слабое сердце, чтобы пережить такое потрясение, а то ещё и сражаться с его источником. Во сне тоже содрогнёшься в такой ситуации – не без этого. Но всё-таки подскажешь дорогу и даже не задумаешься, мало ли зачем ящеру надо в библиотеку. А что вид его ужасен, то каждый имеет право быть таким, каким его создала природа. Понятно, что не может такого быть наяву, но даже мысли такой не допускаешь, когда видишь об этом сон.

А тут стали сниться страшные сны, что живём мы теперь в пустыне, где нет ни садов, ни цветов. Но все так же чихают, кашляют и жалуются на аллергию от песка. И никто не знает, что делать и о чём говорить с этими вечными страдальцами. Проводятся нескончаемые субботники по уборке нового аллергена – песка, из которого, собственно, и состоит пустыня. Ничего другого там нет. И вот мы его убираем-убираем, а он всё есть и есть. Сон без динозавров, а очень страшно. Зато хорошо после таких снов просыпаться, когда понимаешь, что вокруг ещё остались деревья. Всё-таки правду говорят, что в каждом несчастье есть капля счастья, и наоборот.

Но мне хочется, чтобы снова приснился тот красивый сон про город у тёплого моря, только без утонувшего Петербурга. Счастье без несчастья, прекрасный сон без травматизма и трагизма хочу увидеть я. А где его взять? Для таких снов нужна прекрасная реальность, но она нынче в большом дефиците.

Хотя чего же это я вру? Парк пока не тронули, так что есть какая-то надежда. Парк не тронули, зато вырубили тополиную аллею у детского сада – кому-то показалось, что они сильно качаются при ветре. Попутно спилили ещё пару берёз перед входом. Деревья свалили на территорию сего учреждения дошкольного воспитания.

Лет двадцать тому назад мы, будучи пионерами, сажали эти деревья под руководством нашего бессменного Арнольда Тимофеевича. И зачем он только додумался посадить такие высокие деревья рядом с детсадом? Посадили бы акацию или ещё какой невысокий кустарник, и не было бы нынче мороки. А вообще не удивлюсь, если завтра объявят посадку деревьев на месте спиленных, чтобы через несколько лет их опять валить, создавая новую свалку.

Заведующая детским садом Варвара была вне себя от гнева! Если к её мягкому характеру вообще употребимо такое выражение. Она ходила за мэром и пыталась скандалить, что у неё плохо получалось. Ей никак не удавалось донести до государственного ума простую мысль, что у детей нет нормальной детской площадки с качельками и карусельками. Мало того, что уже несколько лет у детсада нет даже элементарного забора, а тут ещё навалили на его территорию несколько кубометров древесины.

Забор, правда, был. Если это, конечно, можно назвать забором. Его предшественник сгнил ещё лет десять тому назад. Потом он благополучно рухнул и догнивал уже на земле. Лежал лет пять, а то и больше. Девчонки-воспитательницы прошлой весной собственноручно наколотили каких-то колышков в землю по периметру, и натянули самую дешёвую капроновую сетку. Вскоре её местами порезали хулиганы, где-то она оплавилась от поджогов травы. Да и сами детсадовские дети воспринимали её как аттракцион за неимением ничего другого на площадке. Раскачивались в ней, как в гамаке, отчего местами она порвалась, вытянулась и стала похожа на что угодно, но не на ограждение. Когда на неё рухнули высокие тополя, колышки упали, и со стороны это напоминало сеть, в которой запутались гигантские рыбы.

Из построек на площадке детсада можно было отметить только каркасы давно сорванных качелей да огромную деревянную катушку от кабеля, которую оставили связисты, когда прокладывали телефон. Воспитательницы сделали подобие горки, настелив на неё доски. Ещё было несколько старых покрышек разного диаметра, в которых разместились клумбы и песочницы. А те, что поменьше, дети надевали на себя и играли в черепашек-ниндзя.

– Арнольд Тимофеевич, – не давала мэру прохода Варвара. – Нам нужны мужики! Но только нормальные…

– Что-о?! – пугался мэр и бормотал: – Господи, как вам ещё детей-то воспитывать доверяют с такими наклонностями?

– Хотя бы парочку мужичков, чтобы всё это безобразие разгрести, – переходила Варя на скороговорку, пока Арнольд Тимофеевич не скрылся из виду. – Сами посудите: детский сад есть, древесины – бери не хочу, а забора нет. Нам бы парочку хозяйственных мужиков с руками, чтобы они распилили хотя бы несколько деревьев на дощечки. Мы бы сами сделали, но тут мужчина нужен. Только с руками. Мы как кура лапой натыкали колышки, а надо, чтобы настоящий мужик обстоятельно всё сделал.

– Ах, вот оно что? – мэр сделал усталое лицо, оттого что их представления о настоящих мужиках не совпали. – Где ж я вам найду таких обстоятельных и хозяйственных? Из-за границы, что ли, выпишу?

– Найдите! – заканючили и другие воспитатели. – Вы же всё можете!

– С чего это вы взяли, что я всё могу? – мэр распушил хвост от такого комплимента и обречённо согласился: – Ла-адно, найду я вам кого-нибудь… с руками. Парочку.

* * *

«Парочка с руками» объявилась через пару дней. Варькиной радости не было предела! Она даже свои инструменты принесла из сарая: пилы, два топора, какие-то ножовки, отвёртки и прочие детали «мужского маникюрного набора».

– Нас Тимофеич прислал, – хором доложили два мужика из бывшего леспромхоза.

– Ой, радость-то какая! – Варвара аж прослезилась.

– Только вот что, хозяйка, – сказал один из них. – Нам бы покушать, а то мы со вчерашнего дня не жрамши.

– Конечно-конечно, я вас сейчас на кухню отведу, там у нас каша есть…

– Да нет, хозяйка, – остановил её другой. – Какая каша? Зачем мы станем детишек объедать? Ты нам червонец-другой дай, а там мы уж сами сообразим.

Внезапная радость лишила Варвару способности соображать, и это мужское «сообразим» не насторожило. Она, правда, удивилась, как можно нормально поесть на двадцать рублей по ценам того времени, но всё-таки вынула из своего кошелёчка последний полтинник и протянула мужикам с руками:

– Нате.

– Ой, хозяйка, вот спасибо! Щас мы скоренько, щас! Одна нога здесь, а другая – там. Щас мы вернёмся и всё тут перелопатим за полчаса! Работа-то плёвая!..

Приползли они только к вечеру, что называется никакие: на полтинник в подпольной точке розлива им налили дешёвого пойла неизвестного происхождения. Хорошо налили. Варвара выбежала и оторопела: мужики сидели на поваленном тополе и спорили про политику Буша-младшего на Ближнем Востоке. Она в свои сорок лет знала, что нашего мужика от такого «сурьёзного» разговора отвлекать бесполезно. Сначала очень расстроилась, а потом выловила Арнольда Тимофеевича, когда он навещал свою Викторию Васильевну.

– Арнольд Тимофеевич, кого же Вы мне прислали? Я только замешкалась, а они уже… никакие!

– Что значит «никакие»?

Мэр был в хорошем расположении, поэтому позволил Варваре отвести себя за рукав к месту дискуссии несостоявшихся столяров-плотников. Один из них уже крепко спал на куске натянувшейся между двумя упавшими деревьями капроновой сетки, как в гамаке. Другой при этом втолковывал какому-то невидимому собеседнику причину прорыва линии Маннергейма.

– Уже надрались, мастера? – покачал головой мэр.

– Мы-ы? Не-ет! – мужик был не согласен с такими обвинениями. – Мы то-только для создания душевного рав-рав-равновесия, для сти-сти-мула к-к-к ра-бо-те, так сскзть.

– Да мне ваще пить нельзя! – вдруг икнул спящий и открыл один глаз. – У меня же эта… ик, как её… ал-лер-ги-я на алкоголь, ик. Сыпь по всему телу и дышать не могу. Этта вота она нама дала зачем-та полтинник! Мы десятку просили, а она нам полтинник, – он открыл другой глаз, указал перстом на Варвару и снова вырубился.

– Да, – подтвердил другой и тоже закемерил.

– Тут уж ты сама виновата! – обрушил гнев Арнольд Тимофеевич на Варю. – Зачем ты им деньги дала до начала работы?! Ничего нельзя доверить, шагу без меня не могут ступить, всему учить надо! Как ты будешь жить, если вдруг замуж выйдешь? У тебя мужик так и будет день-деньской валяться вдрызг! Жди теперь, когда они проспятся. А я могу только тебе сказать, что это будет не скоро.

– Так я же… Они же сказали, что кушать хотят, со вчерашнего дня не ели, – у Варвары закапали слёзы из глаз.

– А ты уши и развесила, да? Ты посмотри на их рожи! Не ели они… Когда вы уясните себе, что мужиков вообще слушать нельзя?.. В смысле, вот таких слушать нельзя, – и он щёлкнул себя пальцами по горлу.

Мэр удалился, а Варвара разревелась. Так ей стало обидно, что её чистая и наивная вера в людей опять оборвалась столь пошлым образом. А она-то уж размечталась, какую краску купить для нового забора, какую красивую калитку можно будет сделать напротив входа! Хотела, как лучше, а получилось, как всегда.

Но слёзы имеют свойство заканчиваться. После полезной процедуры плача, которая очищает организм от углекислого газа и насыщает мозг кислородом, в Варваре закономерно проснулась активность и решительность. Она сама себя отругала за сопли и бабью слабость и не сразу заметила, как решила обратиться за помощью к своей бывшей подруге, которая много лет тому назад работала с ней в этом самом детском саду. А потом вышла замуж и посвятила себя семье, так как муж сразу сказал, что теперь он – её главная работа. Муж её был человеком, мало сказать, что влиятельным, а был он тем самым ужасным Авторитетом, которого боялся сам Арнольд Тимофеевич. Боялся, но за помощью к нему всё-таки тоже обращался.

Я помню жену Авторитета, когда она работала воспитательницей в нашей группе. Была она высокая и стройная как колосок, хотя детям все взрослые кажутся великанами. А ещё у неё была длинная пушистая коса. И нам, малявкам, почему-то казалось, что коса эта приделана специально для нас, чтобы по ней мы могли залезать на шею к нашей обожаемой Елене Георгиевне. В таких случаях она мило ахала и закалывала косу на затылке, отчего становилась старше и ещё краше, потому что выглядеть старше – это большой плюс в глазах карапузов, мечтающих поскорее вырасти. Воспитательницы все казались нам взрослыми тётями, хотя это были девчонки, только что окончившие школу или училище. Мы их обожали! Наша Елена Прекрасная знала, наверно, миллион всевозможных игр, шарад, считалок, загадок, сказок. Владела в совершенстве искусством сочетания труда и забавы, и ходила на работу каждый день как на праздник. Так обычно и бывает, если человек в выборе профессии попадает в самое яблочко, то есть выбирает ту деятельность, для которой он и был рождён. Хотя некоторым мрачным невеждам и покажется, что воспитатель детсада – это не работа, а пустые и неразумные игры. А настоящая работа – это когда люди камни ворочают или совершают ещё что-нибудь более натужное и рвущее жилы. Они никогда не согласятся с тем, что одинаковой славой осенён и тот, чьей доблестью и силой сохранены и приумножены материальные владения человечества, и тот, кто проник во владения духовные и улучшил их.

Наша воспитательница была из тех взрослых, которые не смотрят на детей как на олицетворение глупости только потому, что ребёнок всеми силами пытается понять и осмыслить окружающий его сложный мир, но не всегда у него это получается. Возрастные шовинисты любят произносить фразы: «Ты глуп, как дитя», «У тебя детская логика» или ещё что-нибудь в таком роде. Она же к нам относилась так, словно детский разум обладает самыми высокими качествами. Ведь люди за своё короткое детство выполняют такую колоссальную работу, какую не осилил бы ни один взрослый ум за всю жизнь. И это тем чудесней, что сами дети даже не подозревают об этом.

К ней на работу иногда заходил мальчик Костя, её сосед. Тот самый, за которого она потом и вышла замуж. А тогда он был учеником старших классов, но тоже казался нам совершенно взрослым дядей из другого поколения. Он умел играть на пианино, которое стояло в танцевальном зале. Для нас это было почти таинством, что кто-то умеет извлекать настоящую музыку из этих клавиш, по которым мы умели только нестройно стучать ладошками, создавая гвалт и какофонию. Даже наш музыкальный руководитель Злата Васильевна так не умела! Она исполняла привычные нам, незатейливые детские мелодии в два прихлопа и три притопа или какой-нибудь «Собачий вальс», который мы все умели «бацать» по точнейшей инструкции: дави только на чёрные клавиши. Сначала на две по очереди надави, а потом на соседние три переходи, потом ещё вот туда, и так повторяй снова и снова, пока не надоест. Нам-то не надоедало, но вот взрослые вскоре хватались за голову.

А он играл какие-то красивые и печальные мелодии, похожие на Таривердиева. И никто тогда предположить не мог, что этот тихий молодой человек скоро будет держать тут весь район в страхе. Хотя именно так всегда и бывает: серые кардиналы рулят миром, а внешне крутые и шумные люди часто оказываются пусты, растратив себя на зрелищные жесты. Мы всегда окружали его со всех сторон и зачарованно слушали, безуспешно пытаясь понять, как же он это делает. А он играл для неё, для нашей воспитательницы-красавицы. Мы это понимали, хотя взрослые почему-то думают, что дети не способны понять таких вещей. Потом она заботливо кормила его на кухне котлетами и пирожками, оставшимися с обеда, и он провожал её домой. Уже в свои школьные годы встретила их неразлучную пару на общем семейном празднике, где вдруг выяснилось, что Елена приходится мне какой-то четвероюродной кузиной – у нас общий прапрадед или ещё какой далёкий предок.

Один раз Злата Васильевна заболела и не смогла провести какой-то детский утренник. Позвали этого мальчика, и он пришёл. Мы заглушили его игру нестройным ором «пусь сигда будит сонце» и «Антоска-Антоска, падём копать калтоску!». Он терпеливо учил нас попадать в ноту, что изначально было обречено на провал: нам почему-то казалось, что чем громче мы орём, тем в большей степени это похоже на настоящее пение. Всем было очень весело. Родители-зрители смеялись до слёз.

Когда перед отправкой в школу мы покидали свой первый в жизни коллектив – детский сад, то ревели в три ручья, повиснув на шее воспитателей. Потому что в школе, как нам поведали побывавшие там старшие братья и сёстры, уже не так весело. Но задолго до этого события на дороге за детским садом машина сбила лесного зайца, и мы все побежали посмотреть на него. Он лежал, вытянувшись в струнку, и прерывисто дышал. Я почему-то решила, что зайца надо взять на руки, и ему станет легче. Взяла, а он так пронзительно закричал! Если бы мне кто раньше сказал, что зайцы так кричат – громким голосом ребёнка! Он кричит, я тоже ору и чувствую, что зверёк внутри весь изломан от удара машины. Куда он потом делся, я не знаю. Помню только, что наша воспитательница силой уводит меня с того места и успокаивает, что зайчик убежал в лес к своим зайчатам. Я хочу оглянуться на него, но мне не дают смотреть туда. Я много позже поняла, что заяц никуда не убежал, а уже умирал. Но детство – это такой отрезок пути человека, когда не веришь в существование смерти, потому что не можешь понять, что это такое. Всё твоё существо настроено самой природой на жизнь, и только на неё. В детстве как-то совсем не задумываешься о конечности жизни, о том, что её можно прервать, разрушить, уничтожить…

После того случая я заболела и дня три лежала в бреду. Мне снился умирающий заяц, как он кричит, как плачут его осиротевшие зайчата и прочие ужасы, которые взрослому человеку ужасами не и покажутся. Наша Елена Прекрасная навещала меня, как всегда в сопровождении своего серьёзного ухажёра. Они подарили мне симпатичного плюшевого зайца, который не кричал, когда его брали на руки. И это больше всего в нём нравилось.

* * *

Пошла, стало быть, Варвара на Лесную улицу, где жила её лучшая когда-то подруга. Теперь подруг у неё не то, чтобы совсем не было, просто дружба, как и всё на свете, требует к себе участия и времени. А жена Авторитета всё время отдавала семье.

Никогда Варя не обращалась к ней с просьбами, но в данной ситуации больше не к кому было. Уже почти дошла до самого конца Лесной, и вдруг испугалась смелости своей, подумала: «А не повернуть ли назад?». И повернула бы, но жена Авторитета сама её заметила, затащила домой, угостила чаем, и разговорились они обо всём на свете. Так долго болтали, пока Варвара не опомнилась, что скоро сам Авторитет заявится, а тут непрошенная гостья сидит: уж очень он не любит чужих в своём доме. Поэтому она быстро изложила суть проблемы и добавила, что просто не знает, кого ещё просить о помощи.

– Ты представляешь, вдоль железной дороги навалено столько берёз и лип, и всё сжигается! Теперь повсеместно валят деревья, на «железке» боятся, что они от ветра на пути или контактные провода упадут. Но зачем же сжигать? Это берёзу-то! Которая во всём мире ценится как идеальный материал для мебели. А какие раньше наличники мужики из неё делали – прямо-таки кружево! Где сейчас такие мужчины – одна пьянь кругом осталась!.. Не соображает, что ли, совсем никто. Путейцы берёзу мазутом обливают и сжигают! А если сделать из неё горки для детей, качели, скамеечки, шкафчики, стульчики? Для забора-то у нас лежат деревья по периметру, но почему бы не сделать красивую площадку у сада? Надо только древесину вдоль путей собрать и привезти, пока всё не сожгли. Уж не знаю, кого и просить. Депутату какому-то звонила – он меня отфутболил к своему помощнику. Помощник посоветовал обратиться к своему заместителю. Заместитель послал в какой-то экологический комитет. В этом комитете сказали, что деревья вдоль путей относятся к железнодорожному хозяйству, а там столько начальников, что можно два года ходить, нужного искать. Им толкуешь про кубометры варварски сжигаемой древесины, а они только зевают: «Нам всё равно её негде хранить и некому обрабатывать». Так создайте производства, рабочие места, пока мужики не все спились от безработицы – люди вам только спасибо скажут. А они опять зевают: «Экономическая модель не позволяет». Что толку к ним ходить? И досадно, и противно, честно говоря. Пока буду ходить по инстанциям, древесину-то всю сожгут, и снова мой детский сад без элементарного забора останется! Я поговорила с бабкой Валерьяновной – на станции её младший брат работает. Он сказал, что ремонтники каждый день ездят туда-сюда. А если к их вагону с автомотрисой платформу прицепить и нагрузить её срубленными деревьями? Ведь из липы делают карандаши, музыкальные инструменты, из берёзы – мебель, паркет, из ольхи делают игрушки и сувениры. У нас же такие сокровища годами гниют на земле под дождём, а власти только отмахиваются: «Недосуг нам всякой ерундой заниматься». Уж могли бы сообразить, что, к примеру, у многих пенсионеров денег на дрова нет, а тут чем тебе не дрова? Мне выделили денег на новую капроновую сетку для ограды, а где это видано, чтобы у детсада такая хлипкая и некрасивая ограда была? Это же детский сад, а не вытрезвитель какой-нибудь! И так обидно, что вокруг столько пиломатериалов даром валяется и гниёт. Тут надо мужика с руками и головой. Твой-то сечёт в таких делах? Если он наш Деревообрабатывающий комбинат попросит посодействовать, ему ведь не откажут, а?

Жена Авторитета обещала поговорить со своим благоверным, хотя не было у неё уверенности, что муж станет заниматься этими детсадовскими делами. Он, как и многие люди, наделённые властью, по его же словам «не страдал гуманизмом». И в отличие же от многих наделённых властью людей, совершенно этого не скрывал. Не любил Авторитет, когда его просили о помощи, потому что такие «сделки» никогда не приносили прибыли. Да его самого и не просили никогда, а обращались «со всей этой глупостью» к жене. А уж она искала к нему подход, что не всегда удавалось. Но тут она решила, что обязательно поможет Варваре, потому что в случае чего она может рассчитывать на своего младшего брата Феликса, который скорее умрёт, чем откажет своей сестре.

Феликс Георгиевич был на все руки мастер. Умел работать и по дереву, и по металлу, и по камню. Был он когда-то кадровым военным, боевым офицером. Много где побывал, много чего повидал, но несколько лет тому назад на Кавказе лишился ноги после тяжёлого ранения. После этого, как обычно в нашей стране бывает, списали его за ненадобностью «на гражданку». Как отработанный материал. Хотели, правда, перед списанием повысить в звании и наградить хоть какой-нибудь медалькой, но потом передумали. В госпитале Феликс Георгиевич отколол очень нехорошую шутку: макнул в ведро с парашей старшего по званию. Да мало сказать, что старшего – какого-то весьма высокого армейского чиновника-снабженца! Этого несчастного чёрт дёрнул огненными речами поднимать боевой дух у раненных, которые в это время рвали зубами подушки и кричали от полученных увечий, как новорожденные беспомощные младенцы, отнятые у матерей в карантин. И вот приспичило снабженцу раззявить бессмысленную пасть там, где людям не до героизма. Они уже перешагнули в другое измерение, где смерть не кажется злом. Где она является ласковой и доброй избавительницей от невыносимых мук. Где как раз мысли и планы о дальнейшей жизни и таких глупых теперь подвигах кажутся верхом абсурда.

Врачи попросили этого чиновника о необходимых медикаментах для лечения обширных ожогов, а он чего-то ляпнул про дедовские методы лечения мочой. Ещё стал распаляться, мол, наш солдат, панимашь, и в огне не горит и в воде не тонет! Дескать, среди нас сопливых хлюпиков нет, и всё такое в том же духе. То есть подтвердил лужёной глоткой неизменную закономерность, что о доблести и героизме больше всего кричат те, кто надёжно и гарантировано защищён от попадания на передовую. Это был представитель той самой армейской элиты, которая менее всего стремится жертвовать жизнью и благосостоянием ради победы, так как для этого всегда можно найти кого-то попроще.

Феликс Георгиевич слушал-слушал, потом вдруг какая-то неведомая сила подняла его с койки. И хоть был он уже без ноги, но умудрился схватить оратора за горло и предложил проверить, не утонет ли он сам в моче. Коли наш человек в воде не тонет, так может и в других жидкостях продержится? Несколько раненных вошли в такой же кураж, наполнили тут же целое ведро, сами догадайтесь, чем, и… Эксперимент показал, что в экскрементах жизнь для человека, пусть даже военного, невозможна. Снабженец, правда, не утонул, но очень уж обиделся.

Феликса Георгиевича хотели даже под трибунал отдать, а потом решили: шут с ним – в тюрьме совсем бандитом станет. Понизили в звании за недостойное поведение и отправили домой в чине капитана с дешёвым протезом на обрубке ноги. Ему бы покаяться, но этого он делать совсем не умел, и уметь не собирался. Наоборот, сказал: «Жаль, что не утопил».

Так неожиданно для себя оказавшись на гражданке, по мужскому обыкновению он сразу раскис и запил, что называется, по-чёрному. Жена его, по женскому обыкновению пыталась «бороться за мужа». Но однажды она ему так надоела с этой борьбой, что чуть не порешил благоверную. Запомнил только её испуганное лицо, как она хватает детей и убегает от него. А у него в руках – нож. Как?! Откуда? Сам испугался больше жены. Понял, что дошёл до ручки, до края. Пора останавливаться. У жены его возникла совершенно недопустимая по мужскому мнению для истинной женщины мысль: «На кой чёрт мне это надо? Я имею полное право на элементарное женское счастье, а великомучениц в русских святцах и так слишком много». Она сгребла двоих детей в охапку и укатила к маме в Псков. Феликс Георгиевич на неё, против обыкновения мужей, у которых всегда жена виновата, не обижался за такой фортель, а очень даже понимал. Тем более, благодаря её поступку, он вовремя опомнился и нашёл в себе силы остановить это медленное самоубийство. Понял, что не просто ногу потерял на войне, а всего себя там оставил. И с этим надо что-то делать.

Зачем он продолжает воевать, создавая сложные условия жизни для самых близких, хотя им и так не сладко? Легко жене было мотаться с ним всю юность по точкам службы? И должна ли женщина подыгрывать и прислуживать этим завоевавшимся дуракам? Что для её мира все эти бессмысленные войны, где они так остервенело молотят друг друга ради какой-то им самим непонятной цели?

За что ты там воевал? «Ради Родины», как лениво блеют избитые слова языки тех, для кого эта самая Родина ничего не значит? Нет, не за свою страну ты воевал, не за благополучие собственных детей, а за обогащение и бесконечное благоденствие чуждой тебе и совершенно чёрствой к таким, как ты, верхушки – различать надо. Если бы ты воевал ради СВОЕЙ страны, в твоём городе по идее не должно быть нищеты и бездорожья, твои дети должны учиться в лучшей школе. А здесь до сих пор нет ни одной нормальной дороги! Двадцать первый век на носу, а кругом бродят какие-то оборванцы, которые по пятьдесят лет непонятно на кого отпахали на заводах и в колхозах, и теперь на бомжей стали похожи. Любой мент по незнанию в кутузку может упечь как «асоциальный элемент». Что они обрели, когда ты якобы ради них свою кровь проливал где-то на чужбине? Ни-че-го.

Собрался он поехать к сестре, но потом передумал. Не захотел её расстраивать своим растерзанным видом. Старшую сестру он обожал и всегда тайно жалел. Была она замужем за матёрым бандитом, хотя при этом умудрялась быть счастливой, так как очень любила своего мужа. Из трёх её младших братьев Феликс Георгиевич был средним. Старший из них – Всеволод Георгиевич был физиком-ядерщиком и ещё в Перестройку уехал с семьёй в Иран. Младший состоял одно время в банде свояка и несколько лет тому назад был убит в уличной перестрелке. Так что из всего некогда большого их семейства сестра осталась самым близким ему человеком. Неугомонный свояк тоже звал в свою банду-команду, но Феликс Георгиевич отказался. Сказал, что навоевался и настрелялся в людей до боли в руках.

Поехал куда-то на Урал в заброшенный монастырь, так что некоторые решили, будто стал он отшельником. Но на самом деле Феликс освоил там кузнечное ремесло, да так виртуозно и самозабвенно стал им заниматься, что от заказов отбоя не было. Он делал непередаваемой красоты решётки для особняков новорусской элиты и такой же непередаваемой изящности оградки на кладбища. Для тех же новых русских. А поскольку и особняков, и богатых могил в последние годы стало появляться всё больше и больше, то и работа стала приносить хороший доход.

Феликс Георгиевич вернулся в родной город, поселился в опустевшем родительском доме и стал выполнять самые разные работы на заказ. Одному банкиру он выковал для усадьбы в Подмосковье точную копию ограды Летнего сада с такой же точной копией ворот Екатерининского дворца в Царском Селе. И хотя классицизм ограды и рококо ворот плохо сочетались друг с другом, но такие нелепые заказы не обладающих вкусом и стилем богачей были нормой. Да и отчего же не выковать, раз человек платит за свой каприз такие безумные деньги? Другому заказчику, финансовому директору солидной столичной фирмы, Феликс сделал копию ограды Фонтанного дома для особняка в Испании. Когда того нашли убитым в этом самом особняке, уже его родственники заказали ограду на могилу в виде решётки Певческого моста в Петербурге. Так же ему заказывали чеканку и травление для отделки богатых гробов.

Благодаря родству с Авторитетом, на него никто никогда не «наезжал», как на других граждан, занимающихся успешной индивидуальной трудовой деятельностью. Третью часть заработанных денег Феликс регулярно и без каких-либо дрязг отсылал бывшей жене в Псков, хотя она даже на алименты не подавала, испытывая перед ним определённое чувство вины. Но он сам так по-мужски распорядился своими доходами. Купил хороший импортный протез с имитацией суставов, научился на нём ходить. Женился на вдове с двумя детьми, через три года родили ещё двоих. Жил, в общем-то, тихо и размеренно. Недостатка ни в чём не испытывал, но и к излишеству себя не приучал. Пить бросил ещё до поездки в монастырь, а теперь выпивал только 23-го февраля на День Советской Армии «боевые» сто грамм. Других праздников не признавал. Так же не признавал он называть этот день Днём Защитника Отечества. Функция армии – выполнять приказ командования, а что взбредёт в голову командованию – защищать или атаковать своё Отечество – никто не знает. Военная тайна. Но присяга не должна исчезать вместе с уходом полководца, а что касается командования, то теперь каждый сам себе генерал.

Целыми днями он пропадал в своей мастерской. Редко кто видел, чтобы он что-то рассказывал или смеялся. Потом прикупил ещё пилораму и увлёкся работой по дереву. По учебникам сам освоил столярку, резьбу, мозаику и многие другие способы обработки древесины. Даже научился готовить липу для выделки шкатулок и матрёшек, а также наловчился вытачивать эти изделия на токарном станке, что является высшим пилотажем в токарном искусстве, если кто не знает. Его жена, учительница рисования и внучка потомственного богомаза, виртуозно их расписывала и даже наладила сбыт в сувенирный магазин в Петербурге.

Символы Советской России уже стали ностальгией, а символы новой России – успех и богатство – всё ещё являются недостижимыми для большинства россиян. И несамобытными в глазах сытых иностранцев, так как позаимствованы они были у того же Запада. Вот и вышла на арену старая новая матрёшка. Не участвовал в её производстве после Перестройки разве что ленивый. Эта румяная Матрёна с именем от латинского mater, означающего мать многочисленного семейства, возможность создать которое для многих современных россиянок стало непозволительной роскошью, с дородной фигурой в виде груши на фоне поджарых и бледных фотомоделей, всегда приветливая и яркая, стала производиться в огромных количествах, пользуясь таким же огромным спросом у иностранцев. Появился и новый вид матрёшки с царями или президентами в чёрно-коричневой гамме мужских костюмов и при постных лицах. Но иностранцы обожают именно матрёшек «старой формации» в образе румяных стопроцентных баб, которые могут и обедом накормить, и развлечь игрой на балалайке или гармошке, и кур с гусями выпасти, и детей нарожать. Для цивилизации западных бизнесвумен такой символ является даже более экзотичным, чем театр Кабуки.

Но это было так, баловство. Основные заказы у Феликса Георгиевича были совсем иными. С заказами к нему приезжали аж из Сибири: кому – гроб с инкрустацией, а кому – с геометрической или рельефной резьбой по всей поверхности. Одному состоятельному покойнику он, по просьбе безутешной вдовы, вырезал крышку гроба в виде сфинкса с Египетского моста. И покрыл её лаком со столетней гарантией, каким рояли покрывают. Такие чувствительные до красоты усопшие были не редкостью. Но если его о чём-то просила сестра, он все дела откладывал и бросался выполнять её просьбу.

Вот она и решила подключить его к делу создания площадки и забора для детского сада. Но насчёт доставки поваленных вдоль железнодорожного полотна деревьев никак было не обойтись без вмешательства Его сиятельства Авторитета.

* * *

Авторитет пришёл домой в меру рассерженным, как и подобает занятому серьёзным делом мужчине. И тут же спинным мозгом почувствовал, что жена хочет его о чём-то попросить, отчего ещё больше впал в какое-то смутное раздражение. Ему ни то, чтобы жалко было что-то сделать для неё, а совсем наоборот. Но раздражало, что просит она всё какую-то ерунду! То в школе крыша протекает, то у бывшей одноклассницы какая-то пьянь мотоблок из сарая свистнула. То у восьмидесятилетней соседки за разрешение на похороны умершей девяностолетней сестры на районном кладбище в погребальной конторе некто требует кругленькую сумму, равную ста пенсиям бедной старушки. И вот он, Авторитет местного значения, должен этим заниматься! Директору школы денег на ремонт дал. Пьянчуга мотоблок сам вернул, как узнал, КОМУ на него «капнули». Да ещё вскопал огород той однокласснице в качестве возмещения морального ущерба, а то мало ли что. Кладбищенского хапугу два часа продержали под неподъёмной каменной плитой в старинном склепе, после чего он стал настолько покладистым, что не только отказался от вымогательства, но даже согласился из своего кармана оплатить очень хороший гроб для покойницы.

Не дела, а игры на сообразительность для средней группы детсада! Так, стоп: детсад, детсад… Где-то он сегодня уже что-то связанное с детским садом то ли видел, то ли слышал. Ах, да! Варвара-краса, заведующая сим важным учреждением, попалась ему у поворота в свой переулок. Не иначе, жена сейчас чего-нибудь для своего любимого детского сада попросит. Проверим свою дедукцию.

Но жена накормила его и стала ждать, когда он впадёт в то счастливое состояние, в какое мужчина впадает после трудового дня, если его вкусно накормить и оставить на некоторое время в покое. Как тесто после замеса ставят на брожение. Даже пледом укрыла для ускорения процесса, когда он уселся в своё любимое кресло. Всё точно рассчитала: сейчас его разум задремлет, выпадет из суеты происходящих в социуме процессов, и станет Авторитет добрым-предобрым, так что проси у него, чего хошь…

«Ну, бабы! – следил за женой из-под прикрытых век Авторитет. – Всё повернут так, как им надо, что и не заметишь. Ведь попросила бы хоть раз что-нибудь для себя, так нет: всё для людей, для людей, гуманистка неисправимая. Упорно создаёт обо мне миф, как о защитнике бедного класса. Вот так и возникают мифы о благородных разбойниках… Другие жёны из своих дураков драгоценности выколачивают, а твоя из тебя – шифер для чьей-то чужой крыши. О-хо-хо… Вот Арнольд Тимофеич на днях плакался в жилетку, как его молодая супруга удрапала с молодым лосем и унесла цацок на десять тысяч у.е., а теперь он, стало быть, гол как сокол, так что и взять с него нечего. Уж с кого, с кого, а с него всегда было, что взять».

Авторитета иногда посещало лёгкое негодование, что он не заметил и не проконтролировал тот момент, когда превратился в исполнителя пусть и самых нехитрых желаний земляков. Шли к нему со всякой фигнёй! И он, такой матёрый бандит, почему-то не мог раз и навсегда их от этого занятия отвадить. Надо отдать ему должное, он пробовал и даже очень решительно, но – идут и идут к нему, хоть ты режь их всех подряд! Боятся, а идут! К нему. К криминальному авторитету. Потому что он хоть и криминальный, но всё же авторитет. И пусть криминальный, но зато – Авторитет. Как бы он им стал без этой криминальности-то, а? Он может сдвинуть любое дело с мёртвой точки, в отличие от всех этих мэринов из мэрии, поэтому каждый простой житель города понимает, что в каких-то особо щепетильных вопросах лучше обратиться всё-таки к нему.

И вот засылают к нему гонца. Выбирают кого-нибудь самого смелого. Как в пещеру к Минотавру. Он даже слышит, как у этого «самого смелого» коленки дрожат и зубы стучат от страха. Но идут, чёрт их дери! А куда же им деваться? Местной власти они давно опостылели, районной и нафиг не нужны, а власти государственной и вовсе никогда не были интересны. Да и знают ли там вообще, что они где-то есть со своими скромными насущными потребностями и даже – мечтами?

Он знал, что достаточно ему кашлянуть или злобно улыбнуться своей фирменной улыбкой удава, и «самый смелый» гонец упадёт кверху лапками: только не убивайте. Он иногда так забавлялся, когда совсем скучно становилось. Но за рамки никогда не выходил, хватал за шкирку окоченевшего от ужаса визитёра, когда тот уже собирался дать стрекача, сажал напротив себя и с мудро-усталым выражением перетрудившегося государственного деятеля душевно спрашивал:

– Чего там у вас опять-то стряслось?

– Касантин Колаич, а на комбинате опять зарплату не выдают, а? Как бы узнать бы, надолго ль этот ступор? За позапрошлый год выдали, благодаря Вашему участию, а вот за прошлый…

– Так надо, – строго отвечал он, если задержка денег на комбинате заранее была с ним согласована, и он имел от этой сделки свой навар.

– А, ну если так надо, то простите ради бога, – и пятились задом, всплеснув руками, что потревожили по незнанию занятого человека. – Простите ещё раз за беспокойство. Ох, спасибочки, дай Вам бог здоровьичка…

Спешно выходили со двора и уже за воротами себя ощупывали, не веря такому исходу: «Господи, никак живы остались».

И никто больше по поводу невыплаченных зарплат не вякал. Так и говорили: «Сам Авторитет сказал, что так надо. – А-а, ну тогда другое дело! Если САМ сказал, что так надо, значит… так оно и надо».

А если Авторитет от этих визитёров узнавал, что в его городе кто-то мимо него хочет сделать «свой маленький бизнес», тут уж мог и сам спасибо сказать за доставленную информацию. И некоторые привыкли так добросовестно и своевременно доставлять ему информацию, что он уж и не знал: оплачивать ли этим бескорыстным осведомителям их честный труд?..

Рядом с Авторитетом уселся толстый рыжий кот, свалявшийся от долгого сна и похожий от этого на большую кроличью шапку, которая целый сезон хранилась в переполненном вещами шкафу. Сверкнул в наплывающих уютных сумерках глазом и умиротворённо замурлыкал. «Тоже, тот ещё специалист по релаксации», – фыркнул про себя Авторитет. Но всё-таки хорошо вот так сидеть вечером в любимом кресле с осознанием, что все намеченные на день дела успешно выполнены, и теперь торопиться никуда не надо, а можно со спокойной душой предаться разным приятным философским размышлениям…

– Послушай, – прервала его размышления жена, когда он, как кот на залитом солнцем подоконнике, начал сыто жмуриться, – мне нужна платформа берёзовых дров.

– Что-что? Какая ещё платформа… Дров? Берёзовых?! Ты что, с ума сошла? – этого уж он никак не ожидал. – Зачем?!

– Для дела.

– Для хорошего дела или для плохого? – стал он заигрывать и притянул жену к себе.

– Для очень хорошего.

– Для очень хорошего? Для детского сада, что ли? Не дам.

– Ну, не капризничай, Котя, – ласково погладила она его по голове, отчего он ещё больше упёрся, не желая так быстро сменить маску жёсткого и сурового Авторитета на образ уступчивого и покладистого мужа.

– Чего ты из меня опять благодетеля делаешь! Я вижу не зря тут твоя Варвара маячила.

– А почему бы ей ко мне в гости не зайти? Мы же среди людей живём, так почему бы ни помочь? Может, они нам потом помогут…

– Ага, щас! Размечталась. Так помогут, что и ног не унесёшь… Чем они тебе помогут? Что у них есть, чего нет у тебя?..

– Да подожди ты. Тебе надо всего-то с начальником станции договориться. Ты его знаешь.

– Не хочу…

– Ты дослушай сначала. Вдоль железной дороги валяется полно поваленных, никому не нужных деревьев. Их даже сжигают, потому что девать некуда.

– Я всегда знал, что из-за меня ты зарыла в землю талант к предпринимательству, – артистично вздохнул Авторитет.

– Их можно просто так взять, пока всё не сожгли.

– Жгут древесину? И это в эпоху энергетического кризиса во всём мире. Ай-яй-яй! А я-то думаю, чего так дымом тянет? – тяжело вздохнул он, закрыл глаза, и мрачно прочитал странные стихи:

Жена дождалась окончания, убедилась, что это не пауза, и снова спросила о деле:

– Так что?

– Не хочу, – вздохнул он обречённо. – Устал.

– Не хочешь, как хочешь. Спи тогда, – жена поправила ему плед и вышла.

Кот боднул хозяина в плечо, залез на колени и свернулся калачиком. Авторитет собрался было вздремнуть полчасика, как обычно делал в это время суток перед ночной вылазкой, да сон не шёл. Стало ему как-то неловко, что расстроил жену отказом. Ведь расстроилась, хотя виду не показывает. И сама расстроилась, и его расстроила! А с другой стороны, почему он, ударник и передовик теневого бизнеса и преступного мира, должен заниматься какими-то глупостями?..

Жена у него никогда ничего не просила. Это у них порода такая – гордые, спокойные и поэтому очень красивые люди. Редкое сочетание в наши дни, когда вместо настоящей гордости в людях всё больше встречается беспочвенная гордыня и спесь, а уж красота и вовсе разучилась быть гордой. Красота нынче заискивает и торгует собой направо и налево.

И братья у неё такие же, замкнутые немногословные мужики со сдержанным хемингуэевским характером. Когда четыре года тому назад его младший шурин, с которым они были ровесники и друзья детства, умирал у него на руках, Авторитет даже подивился: прямо, как истинный самурай, без соплей и лишних слов уходил. Только зубами скрипел, когда совсем скручивало, и судорожно затыкал ладонями бурлящую кровь в развороченном автоматной очередью солнечном сплетении. Авторитет хорошо знал, что после таких ранений живут только несколько минут, испытывая адские мучения. Удирали тогда от преследования на угнанном КамАЗе, и за баранкой он думал об одном: что теперь скажет своей жене. И что она скажет ему? Но она ни слова не сказала, а села рядом с умершим уже братом, когда он дотащил-таки его домой, и закрыла лицо руками. Так часа два сидела, а потом встала, подошла к мужу, и он подумал, что она сейчас врежет ему по морде. Сила-то у неё такая же, как и у братьев, хоть по внешнему виду и не скажешь. Она не то, чтобы его когда-нибудь била, но могла легонько по заднице шлёпнуть или за ухо дёрнуть по-матерински, если он начинал совсем уж забываться и плохо себя вести. Но Авторитет никогда не обижался, а понимал, что получил за дело, и знал, как с ним иногда бывает трудно. А тогда он почувствовал, что хочет она двинуть ему как-то не по-женски. Но она только тихо спросила:

– Что, навоевались? – и упёрлась ему в грудь лбом, словно хотела скалу сдвинуть с места. – Как же мне тебя остановить, Котя? Как?!

«Никак ты меня уже не остановишь, – подумал он тогда. – Я теперь, как выведенный на орбиту спутник, который может только рухнуть вниз, но не остановиться». Уж и рад бы упасть, да именно за счёт этого постоянного падения и движешься по своей орбите. Может, и упадёшь когда-нибудь, как другие. А может, сумеешь как следует разогнаться и оторваться от орбиты, чтобы обосноваться в космическом пространстве в качестве новой планеты. В космосе теперь какого только мусора нет, какого только хлама не вращается вокруг Земли благодаря гению человека. Чего уж тут о наших земных делах говорить…

Но жене, как хороший мальчик, пообещал исправиться. Хотя она уже не слушает, когда он это обещает. Да и не слышно ничего было: жена шурина устроила концерт рёва и визга – вот кто поорать любит, так любит! Ползала по трупу мужа, вся перепачкалась в крови и кишках – всё по правилам классической трагедии. Оторалась и через месяц… снова замуж выскочила. Жена Авторитета потом сказала, что всегда даже завидует таким людям, которые умеют выкричаться, а не таскать в себе боль, как лишний груз. Что ж, всё правильно: кто громче о чём-то кричит, тот быстрей об этом и забывает. Звуковая волна сродни ударной: вышибает память, как при контузии…

Авторитет вытащил из кармана тяжёлый бумажный пакет. Принесли ему сегодня. Так живописно Арнольд расписывал про свои чувства к беглой жене, которую он якобы с ног до головы золотом усыпал, что стало Авторитету интересно: врёт или нет. Дал своим людям задание найти эту беглянку с водителем и вытрясти из них цацки. Уж Арнольд так умолял, чтобы девочку его не искалечили, прямо в ногах валялся. Да кому надо трогать эту угловатую пацанку! У кого на такую секельду вообще хоть что-нибудь поднимется? Вот старый-то пень! Ищет молодых берёзок, чтобы соответствовать новым веяниям. Мужику за полтинник перевалило, а он всё «западает» на каких-то студенток-тусовщиц, которых интересуют только шопинги, лифтинги и прочие дансинги. Уж единственной его дочке под тридцать, наверно, будет, а папаша не угомонится никак: опять пополнил коллекцию бабочек новым экзотическим экземпляром. Нашёл бы себе простую бабу своего возраста – самый надёжный вариант в его годы – да гулял бы с ней в законные выходные по городскому парку под ручку. Женщины этого поколения ещё умеют любить мужчину, как любит сына мать, которая верит, что её сын ни на что дурное не способен. Даже если он ещё ой, как способен. С такой женщиной можно вести мирные и безмятежные разговоры, а не выслушивать прозорливые, как ей кажется, и нервные замечания насчёт твоих недостатков, словно ты сам о них не знаешь. Знаешь, да что толку-то! Как говорит шурин Феликс, люди – всё одно, что деревья: чем больше возраст, тем труднее согнуть. И само оно не согнётся при всём своём желании. Это молодой побег гибок, а старая ветка хрупкая и жёсткая, как кровеносные сосуды, забитые всякой дрянью, образующейся в организме в процессе долгой жизни… «Я, цветок осенний, с ужасом замечаю, как превращаюсь в старое дерево с ободранной корой, глубокими ранами на теле, обломанными ветвями, редкой листвой. Каждый год меня собираются спилить, но я всё ещё плодоношу ко всеобщему удивлению».

Если ветка пойдёт расти куда-нибудь не туда, её потом только сломать можно, а нужную форму придать уже нельзя. Разве что спилить и выпилить из неё, что хочешь. Но тогда получится деревянная игрушка, истукан, сувенир, а не живое дерево, покрывающееся по весне листвой. К тому же, в самой древесине есть пороки, которым только искусный мастер сумеет придать интересное звучание. Есть сучки и червоточины, как есть они в людях: у кого-то – двойная сердцевина, а у кого-то – ложное ядро. Но, как хороший плотник тонко чувствует природу древесины и умеет правильно ею распорядиться, используя пороки дерева для своих целей, так и мудрый человек может чужие свилеватость и косослой употребить в свою пользу. Бывают люди трудногвоздимые, как берёза, зато хорошо полируются. Бывают кряжистые и непривлекательные внешне, как дуб, но с прочной и долговечной душой внутри, которая мало того, что не гниёт, так ещё и обладает красивой текстурой и цветом. А есть люди подобные буку: вроде и прочные на вид, да к тому же статные и высокие, но подвержены загниванию, усыханию и сильно коробятся. Вот как мэр.

Люди Авторитета нашли мэрову жену-малолетку в каком-то польском мотеле кинутой и покинутой – Арнольд как в воду смотрел. Она долго материлась, шипела, как кошка, обозвала своего мужа козлом и ничтожеством, решив, что это он прислал к ней людей за украденными драгоценностями, от которых у неё осталось только два кольца, да в пупке было что-то вставлено – остальное утащил этот водила-разводила, Ромео за рулём. Для извлечения алмаза из пупа пришлось применить силу, но в целом всё прошло без особого травматизма. Не считая пары выбитых зубов у этой драной кошки, чтобы не кусалась. Ещё возмутилась, что её даже не изнасиловали для приличия! Пардон, мадам, педофилов не держим.

Ну, мэр, ну, старый лось! Где нашёл себе такой геморрой на задницу? Говорят, что запал на неё только за то, что к ней лезли под хвост многие посетители элитного кабака, где она работала то ли официанткой, то ли ещё кем. А мэр всех обскакал – женился! Кабацкие кобели сразу утратили к ней интерес, да и мэру скучно стало, что соперничать теперь не с кем. Говорили ему люди умные: имей бабу, о которой все мечтают, а не мечтай о той, которую все имеют.

Вот с Ромео не обошлось без серьёзных кровопусканий… Ах, дети-дети, сидели бы вы дома в самом-то деле! Все вы против меня – дети. Бестолковые, одинокие, неуверенные, наугад идущие по чужим дорогам жизни, постоянно эту чужую жизнь на себя напяливающие. Да вот только размерчик не ваш.

Авторитет вытащил из пакета кулон величиной с грецкий орех, который кот принял за игрушку, которую хозяин принёс именно для него. Живо ударил по играющему искрами камню лапой, так что тот покатился по полу, сверкая алмазными гранями. Кот рванулся с места и тут же закатил драгоценность под диван, после чего азартно посмотрел на хозяина: «Ещё!». Авторитету было лень доставать кулон, и он принялся рассматривать остальное содержимое пакета. Думал, что врёт мэр – просто долг не хочет отдавать, вот и приплёл какие-то бриллианты «для диктатуры матриархата». Оказалось, не обманул. Ювелир и пробы подтвердил, и камни взвесил: в самом деле, тянет на десять тысяч у.е… Ну, тогда живи. Пока живи, а там посмотрим. Страх смерти хуже самой смерти. Иные засранцы так её боятся, что приходится их резать из элементарного гуманизма.

* * *

Несколько лет тому назад все как с ума посходили! Известные актёры и режиссёры, спортсмены и музыканты, экзальтированные светские львицы, экстравагантные модные писатели, даже фотомодели и шоумены заморочились влезть если не в депутаты, то хотя бы в их помощники. Зациклились на политике. Всем страсть как захотелось порулить страной. Вот аж до дрожи! Чтобы автомобиль водить, и то надо хотя бы курсы вождения пройти. Но ещё не факт, что тебя после этого к рулю допустят. Сам Авторитет на работу брал только таких водил, которые не менее десяти лет за баранкой отпахали. Его личный водитель пять лет до этого ракеты возил по бездорожью Брянщины. Умел ездить так аккуратно, что даже покрышки на колёсах не изнашивались! Авторитета по колдобинам возил так нежно, словно боеголовку какую, особо взрывоопасную. Много лет на такой работе надо было обкататься, а тут – целая страна. Крупнейшее в мире государство! Сколько всего надо уметь и понимать – и не перечислишь. А никто ничего не знает, не понимает, вообще не осознаёт, в какой реальности живёт, о России судит по бутикам и казино в центре Москвы. Но всё туда же во власть тупо лезет.

Прямо, наваждение какое-то было! Ну, и криминал, естественно, тоже решил не отставать от модных веяний в обществе. И не только криминал, но и люди, скажем так, умеренной нечистоплотности чего-то зашебуршились, не захотели в сторонке стоять. Вот и Арнольд Тимофеевич решил племянника куда-то пропихнуть от какого-то дальневосточного округа. А денежки на предвыборную кампанию взял у Авторитета.

Оказалось, что политиком у нас может и имеет право быть каждый. Например, стоматологом или машинистом, токарем или сварщиком далеко не каждого возьмут работать. Потому что в любой профессии нужны определённые знания, навыки и многолетний опыт работы. А политикой можно заниматься кому угодно, когда угодно, где угодно и сколько угодно. Чего ж не заняться-то? К тому же, в стране – массовая безработица, десятки миллионов не знают, куда себя деть. Чтобы новую профессию освоить, так это же трудно. А обучиться такому «нехитрому» делу, как политика, можно, оказывается, за пять минут!

Сам Авторитет, что уж греха таить, тоже рванул было туда, в политику. Поддался всеобщему порыву – ох, даже стыдно вспоминать! И чуть было не «постригся в депутаты». Тогда многие из братвы туда подались. Какой простодушный цинизм! Авторитет до сих пор хохочет, когда увидит вдруг на первых страницах ведущих газет или по телевизору кого-нибудь из банды Самсончика, которого так звали за то, что он любил всем рвать пасти на манер фонтана «Самсон, раздирающий пасть льва», с портфельчиком и умным лицом за спиной какого-нибудь помощника или заместителя депутата. А тут сам Поршень – криминальный бонза из соседней губернии – промелькнул в образе толкового и преуспевающего советника какой-то партии, отвечающего на вопросы избирателей. Авторитет чуть не поперхнулся, как услышал из его уст исполненные государственной мудрости, отутюженные политтехнологами слова про «общий кризис морали в стране и прочие болезни, разъедающие нашу Отчизну»! Где такое ещё увидишь, чтобы матёрый бандюга с экрана вещал на всю страну, что «безнаказанность преступности подрывает устои общества, которое и без того находится в весьма болезненном состоянии»? Только в России – стране чудес. Да-а, резвятся ребята, как могут, а нищий избиратель смотрит и соображает, в каком измерении это происходит. И ведь некоторые в такой азарт вошли, что сами уже поверили в свой политический дар.

Вся эта мышиная возня была названа «активной гражданской позицией». Но Авторитет быстро в ней разочаровался: много стёба и мало дела. Стёбом он даже в ранней юности не страдал, как это часто бывает со вступающими в жизнь неустойчивыми подростками, а уж сейчас и подавно. Вовремя понял, что ему так не сыграть, как Поршню-то. Это какие актёрские способности надо было иметь, мир его праху. Лучше б в актёры шёл, а не в политику. Помер Поршень аккурат перед последними выборами. Как говорили, «при невыясненных обстоятельствах». Знаем мы эти «невыясненные»: заигрался дурачок, объявил в качестве подачки к переизбранию тотальную борьбу с организованной преступностью в регионе. Нельзя ж так переигрывать-то. Хотя, что там ещё делать, в политике-то?

Дела конкретного в политике вообще не было, а только дежурная болтовня с народническими придыханиями о том, как дорого обходится государству и казне этот чёртов народ с микроскопическими потребностями, и как ты из кожи вон лезешь ради этого нетребовательного народа, будь он неладен. Да и вообще, лучше быть первым парнем в своей деревне, чем последним мальчиком на побегушках в чужом мегаполисе с несколькими центрами тяжести. Можно и не выставлять свою кандидатуру на выборах, но при этом править миром. Не всем, конечно (на кой тебе этот расплывчатый и неопределённый весь мир), а своим миром.

Но так он стал думать позже. А когда эта лихоманка только начиналась, присмотрел он себе какого-то союзника в помощники, а потом вдруг выяснилось, что помощник этот сам смотрит на него как сюзерен на вассала. Обычная в те годы история: каждый хочет быть господином в стране вчерашних рабов. Но Авторитет не признавал никаких авторитетов и в вассалах никогда не ходил. Он вообще не терпел, чтобы кто-то брал над ним шефство, никогда ни перед кем не заискивал и даже не представлял себе, как это делается. Поэтому пришлось объяснить этому сюзерену доморощенному who is who. Но тут кикс вышел, переборщил малость: объяснил настолько доходчиво, что отдал его недавний союзник богу душу. Сразу понял, что задел какую-то важную деталь в чужом механизме, наступил на хвост чьим-то интересам, и сразу запахло жаренным.

Так у него на войне бывало, когда вдруг останавливаешься и понимаешь, что следующий шаг делать нельзя. Стоит только опустить ногу на землю, как произойдёт взрыв. Вот и после кикса стало всё внезапно взрываться да само собой постреливать. А тут ещё власть чего-то вдруг очнулась и вроде как засобиралась наконец-таки «дать заслон обнаглевшей донельзя преступности» – не могла же вольница начала девяностых длиться вечно. Стали шерстить биографии кандидатов и иже с ними, стали выяснять, откуда в скатившейся за грань нищеты стране у некоторых наглецов имеют место быть такие совершенно безумные деньжищи на предвыборные кампании… Откуда-откуда? Оттуда!

Странная у нас всё-таки власть: спит-спит, а потом проснётся и выдаёт подданным свои сны за реальность. Уж и ежу понятно, что трудом учителя или врача, рабочего или тракториста в нашей стране человек себе на выборы денег не заработает. Уж понятно, что не на вспоможение человек живёт. Ясно, как белый день, что довелось ему преступить какую-то черту, совершить пусть бесчестный, но зато выгодный для себя поступок – в России честность и выгода никогда не дружили. Вот и пришлось впутаться в какой-то бизнес сомнительного качества, кого-то предать и продать, заключить дипломатическое соглашение чуть ли не с самим дьяволом, чтобы заложить на этом предательстве фундамент баснословного состояния. А что делать, если честно работающие граждане у нас копят на пылесос несколько месяцев? Чуть ли не кредит в банке берут для покупки утюга! Это какая должна быть зарплата или пенсия – или как это всё теперь называется – чтобы на неё нельзя было пылесос сразу купить?!

Авторитет вспомнил, как ехал с дочкой по Лиговке, и она вдруг попросила новые наушники для плеера. Зашли в какой-то магазин бытовой техники, и увидел там Авторитет бабульку лет семидесяти. Бабушка божий одуванчик из «Операции Ы» – в таком же пальтишке сталинской эпохи, в стоптанных валеночках. Приценивается бабулька к утюгам, спрашивает девицу в торговом зале, нет ли чего «подешевше». А куда дешевше-то, если самый дешёвый утюг стоит всего-то тысячу рублей? И вот у этой бабки, у которой трудовой стаж, наверно, полвека, а то и больше, нет денег на такой пустяк! Представил Авторитет свою мать, как она, беззащитная старушка, так же будет испуганно шарахаться от дорогих витрин большого и холодного города, искать что-то подешевше. А мимо снуют равнодушные и неживые существа, которых и убивать-то не надо, потому что давно уже умерли. И им теперь ничего другого не остаётся, как торопливо сновать туда-сюда мимо сверкающих и манящих роскошью витрин, этих бастионов современной цивилизации, общества потребления, которое прячется за ними от реального мира, как за щитами, свято веруя в их надёжность.

Чего-то тогда там внутри сжалось, чего никогда с ним прежде не случалось, и купил он самый лучший утюг с гарантией. Сунул бабке той: «На, мать, бери и никому никогда не верь, если тебе будут что-то дешёвое предлагать». Бабка стоит, глаза углами выцветшего платочка с головы утирает, а дочка обняла отца за шею тонкими ручонками и говорит с восхищением: «Папка, ты самый лучший человек на свете!». Хорошо, когда твои дети в тебя так верят…

Вот с сюзереном тогда плохо вышло. Понял Авторитет, что этот сюзерен сам у кого-то в вассалах бегал, и теперь этот кто-то хочет с ним поквитаться за «испорченное имущество». Выяснил он, что этот кто-то – такая большая шишка, что дух захватывает от мысли, что ты можешь завалить такого борова. Так дух захватывает, что даже дышать не можешь… от астмы такой!

Жена тогда сразу почуяла недоброе, взяла его как щенка за холку и вовремя утащила за границу:

– Давай-ка, Котёнок, съездим в Европу. А то ведь, не ровен час, помрём, и не увидим, как цивилизованные народы живут.

Уж он и брыкался, и рвался в бой, и страдал от разлуки с привычным укладом жизни, но жена остудила его пыл.

– Да когда же ты, чёрт седой, навоюешься?! Когда всё ваше мужское племя научится спокойно жить? Вот попробуй, вернись в Россию! Ты поедешь – и я за тобой. Тебя там «шлёпнут» – и меня следом. Так и знай!

Пожили сначала в Финляндии и Швеции, потом в Германии. Больше всего его там пенсионеры удивили. Наши ходят в рванине с виноватым видом, словно задолжали чего кому, а там на лицах стариков такая непоколебимая уверенность и покой, каких и на физиономиях нашей суетливой и наглой элиты не увидишь. И он сам как-то успокоился, подлечил нервишки. Не чтобы специально их лечил, а просто уклад жизни там какой-то не располагающий к нервным болезням. От нечего делать нашёл одного психиатра, русского профессора, который эмигрировал ещё из СССР, потому что развивал неприемлемую для тоталитарного и милитаризированного общества тему: особенности психических расстройств и поражения нервной системы у военных и тех, кто побывал в зоне вооружённых конфликтов. Профессор сказал, что при его мощной комплекции и запущенной форме психоза медикаментозное лечение может иметь непредсказуемые последствия, гипноз не подействует, поэтому показана только беседа – логотерапия. Авторитет даже обрадовался, что не надо таблетки пить, но психиатр предупредил, что таблетки – это ещё не самое горькое лекарство на свете: «Можешь отказаться, пока не поздно, а то меня из вашего брата многие потом убить хотят, столько всего из них выходит. Будет ломать – терпи. Такое говно полезет, что сам удивишься». Но ему понравилось – так много о себе нового узнал! Ломало, правда, конкретно. Астма и «мальчики кровавые в глазах» куда-то пропали, словно и не было их. Даже седина местами почернела!

Смотрел на себя в зеркало с видом расстроенного ребёнка и доставал жену расспросами о потемневших волосах, не стал ли он похож на крашеного.

– Может, наголо побриться?

– Давай, начни народ пугать. Хотя красоту таку уже ничем не испортишь.

– Крашеный мужик! Это ж лучше застрелиться!

– То-то подарок своим врагам сделаешь. Подумаешь, несколько прядей у него потемнело, а он уж в зеркало спокойно смотреть не может.

– Нет, похож! Мужик из русской деревни – крашеный. Во позор-то, а?

Так целыми днями мучился и других мучил за отсутствием каких-либо других дел. Стал раздражительным, как баба на сносях – жена беременной так себя не вела. Зато психиатр ликовал: «Получилось! Процесс пошёл, буянь дальше – скоро катарсис наступит». Вот он и придирался ко всему на свете: чай то слишком горячим казался, то слишком холодным. Добавил своей бабе седины, как пить дать, хотя в её светлых волосах и не заметно. Уж она, бедняжка, даже заставила его «Калевалу» прочитать от корки до корки, чтобы хоть чем-то занять. А то ведь мужчина, в самом деле, невозможным становится, когда совсем некуда ему употребить свою атомную энергию, так что может взорваться в любой момент, как реактор АЭС. Для него так важно быть сильным и успешным, а тут днём и ночью грызёт разрушительная мысль о своей катастрофической нереализованности.

Но он не взорвался. А так заскучал, что сам себе удивился. Никогда ему не было так тошно! Выл, как волк на луну, когда видел по тамошнему телевидению родные края, плакал, уткнувшись жене в колени. А она целовала его в макушку и говорила, что он – самый любимый её ребёнок. Никогда так не выл, даже когда из него пули без наркоза выковыривали. Ощутил он тогда всей своей шкурой, что измызганное его соотечественниками на все лады понятие «любовь к Родине» не имеет ничего общего с тем, чему его прежде учили. Это не собачья верность КПСС или их приемникам-демократам под бравурные марши, не активно-тупое участие в демонстрациях под транспарантами «Голосуй, а то проиграешь!», не напускное сопереживание якобы важным событиям в новейшей истории твоей страны, когда заголовки газет кричат: «Нам не додали золота в Атланте!», «Россиянка стала Мисс мира!!», «Мы перевыполнили план по поставке газа в Европу!!!», а за это «Нашим нагрубили в Куршевеле?!!».

Эта самая любовь к Родине напомнила ему упрямого новорожденного кутёнка, который ползёт поближе к мамке. Он её не видит, потому что пока слеп, но точно знает, где она. И тянет его к ней какой-то необъяснимой, неописанной даже в самых заумных учебниках силой, так что успокоится он только тогда, когда ткнётся мокрым носом в её тощий, отдавший все свои соки детям, бок. Его будут пихать и отталкивать другие более сильные братья – кто придумал глупость, что братья должны дружить и любить друг друга? – будут кусаться пока ещё беззубыми челюстями. Но он всё равно счастлив оттого, что в нос бьёт родной запах материнской шерсти. Это даже не любовь, а больше похоже на инстинкт. Да, есть матери более породистые, откормленные и сильные, но кутёнка тянет именно к своей, измученной и уставшей. Потому что именно она выносила его беспокойное существо в своей надорванной утробе под вечно тревожным за своих неразумных детей сердцем. И так хорошо, что никто не вмешивается в эти трепетные чувства, не пытается их как-то классифицировать и сортировать, никто не советует, как надо любить Родину, в какой позе, что при этом говорить и как доказать эту свою любовь каким-то наделённым в данный момент властью дурням! А если кто и рискнёт вмешаться, нарушив такую идиллию, то возникает такое же сильное и непреодолимое желание сомкнуть свои крепкие зубы на этой говорливой глотке, чтобы навсегда заткнулся её обладатель в кровавой пене.

Дома-то Авторитет привык спать с пушкой под подушкой, когда не знаешь, «что день грядущий нам готовит», когда нервы напряжены до предела, так что сам воздух трещит от разрядов опасности. А в этой Европе жизнь просчитана на сто, а то и двести лет вперёд. Ужас! Как так жить-то можно?! Закон нарушать не выгодно, а выгодно спокойно жить и, конечно, если есть желание, работать. И не просто работать, а… зарабатывать! Но ему работать и зарабатывать было не к чему, так как деньги имелись в достаточном количестве. Все враги остались там, на Родине, где как раз воровать и врать – выгодно. Кто научился это делать, тот и достиг успеха. Это здесь, на Западе, запятнавший себя хотя бы раз во лжи или воровстве потом ни-ког-да не сможет отбелить своё имя, а у нас-то!.. Ворьё и обманщики в первых рядах бодро и уверенно маршируют по жизни. Точнее, по головам тех, кто воровать и врать хронически не умеет или принципиально не желает.

То есть на Родину тянуло, да ещё как. Хуже всего было, что за бугром совершенно не с кем воевать. Каждый день, как в тюрьме, похож на предыдущий и последующий: погулял – покушай, покушал – поспи, поспал – опять погуляй. Когда он уже вернулся в Россию, ему ещё долго снились страшные сны, будто снова там оказался, в Европе! Засыпает и видит, что опять он в этой тюрьме благополучия находится. Даже орать начал во сне. Жена его растолкает: тебе чего, спрашивает, опять война снится?

– Какая война, солнце моё! Война – это моя родная стихия, лекарство от всех болезней. Как же меня можно ею напугать? Мне бы как раз туда…

– Я те покажу «туда»! – и жена, засыпая, нежно трепала его за ухо.

Он совершенно не умел путешествовать, не находил удовольствия в нахождении где-то далеко от дома. Поездки на чужбину у него ассоциировались совершенно с иными эмоциями. Не с курортами и гостиницами, а с участием в бесконечных боевых действиях по «освобождению бесчисленных братских народов от же их собственного идиотизма», как он это называл.

Как и все советские люди, он привык «путешествовать по миру» с помощью чтения книг о дальних странах. Холодная война и Железный занавес не позволяли делать это как-то иначе. А писатели, журналисты и прочие информаторы, владея искусством изящной словесности, иногда настолько увлекательно рассказывают о личных наблюдениях, что истинная картина всегда неизбежно разочаровывает расхождением с литературной. Вот и он был разочарован, как Буратино из популярного в годы его детства фильма, который от кота Базилио и лисы Алисы много слышал о Поле чудес, а когда увидел, воскликнул с досадой: «Вот уж никогда не подумал бы, что поле чудес так похоже на помойку!». Заграница ни в коем случае не была похожа на помойку, но он не увидел там ничего увлекательного, что было в книгах. Его вообще больше интересовала увлекательность рассказа, сочность и яркость красок изложения, а не поиск истины. Истины как таковой никогда не было и быть не могло в силу разного уровня развития людей.

Ещё в детстве он прочёл красивый миф, где Зевс, победив огнедышащего стоглавого Тифона, навалил на него громаду Этны, из вершин которой до сих пор потоками огня и дыма извергается его живое дыхание. А потом увидел эту самую Этну в «Клубе путешественников» и разочаровался: вулкан как вулкан, ничего мифического.

В эпоху странствующих учителей красноречия и мудрости искателям знаний полагалось путешествовать. И не просто путешествовать, а отчитаться перед потомками в увиденном и услышанном, поделиться результатами странствий с другими. Как Платон в сократических диалогах или Геродот в своей «Истории». Как бы сейчас сказали, на первом месте был познавательный туризм. Интеллектуальная атмосфера эпохи заставляла путешествующих интересно описать своё пребывание в разных странах, составлять точные и оригинальные наблюдения, так что невозможно отрешиться от обаяния их повествований. А сейчас мало людей, которые, объехав много стран, повидав разные обычаи, побеседовав с другими народами, сумели бы духовно и внутренне обогатиться, чтобы интересно и красиво об этом написать или просто рассказать. Может, эпоха не та. Или качество людей стало другим?

Он и в Хельсинки, и в Стокгольме повсюду встречал своих соотечественников, которые теперь были все сплошь бизнесменами. На чужой земле всегда начинает тянуть к своим. Именно поэтому эмигранты всегда сбиваются на чужбине в диаспоры. Ходишь по улицам и напряжённо вслушиваешься, не зазвучит ли родная речь. И почему-то радуешься, когда услышишь! А Европа середины 90-ых кишела русскими, так что и язык учить необязательно: практики-то всё одно никакой. Но никто из них не рассказывал о красоте здешних озёр и лесов, о посещении парка-музея Скансен или крепости Свеаборг. Они были похожи на морально дезориентированную, разбитую и отступающую армию. У них словно бы завтра заканчивалась жизнь, поэтому сегодня надо успеть потратить себя на какие-нибудь изощрённые, недоступные ранее приключения. Они напоминали детей, которые вырвались-таки из-под надзора сурового отца, устроив праздник непослушания. Эти господа-товарищи, которых на Западе точно определили термином «ноупроблемс»: очень проблемные новые русские люди с потрясающей способностью создавать проблемы на каждом шагу. Зато теперь они научились на всё отвечать этим устоявшимся словосочетанием. Даже тогда, когда проблемы существуют, да ещё какие. Им кажется, что они от этого будут больше походить на своих кумиров – американцев, у которых этих «проблемс» в самом деле «ноу».

Все они, занятые исключительно «большим русским трахом», возбуждённо горланили, как их где-то в Копенгагене или Гётеборге загребли в полицейский участок за пьяную драку или непристойное поведение в общественном месте. Хотя в советское время на политинформациях им и говорили, что разврат и распущенность, алкоголизм и наркомания – это непременный атрибут «загнивающего капиталистического общества», так что там за это даже не арестовывают, а чуть ли не поощряют. И вот приехали вчерашние целомудренные пионеры-комсомольцы и умудрились-таки удивить «развращённый и пресыщенный» Запад своей бледной, наскоро подзагоревшей в солярии задницей! И теперь они считают своим долгом довести до сведения нищих соотечественников эти приключения через прессу и телевидение. Отчитаться, так сказать, о проделанной работе. Куда до них всем этим наивным античным авторам с их неспешными описаниями висячих садов Семирамиды и египетских пирамид!

Они все подтверждали поговорку про девушку из деревни, которую можно вывезти из этой деревни, но вот вывести деревню из девушки – нельзя. В какие бы заграничные костюмы они себя ни рядили, какую бы крутизну ни изображали, но замаскировать кислую рожу самого обыкновенного подзаборного деревенского пьяницы было не по силам никаким новомодным понтам и наворотам. Их сразу видно за версту: наши. Деревенские кислые пьяницы, москвичи ли это, ленинградцы или сибиряки. Городским россиянам почему-то кажется, что пьянка в их исполнении «не такая, что у прочего быдла колхозного», а какая-то интересная, эффектная, со вкусом и смыслом, что ли. Как же они себе льстят, как заблуждаются! Даже где-то было жалко их за этот самообман.

Он видел там самозабвенно торгующих собой внуков и внучек тех, кто, должно быть, в своё время протопал в худых солдатских сапогах до Берлина, строил города на Дальнем Востоке и осваивал целину. Всё-таки в какие странные комбинации иногда складываются гены…

– Ох, с какими же бл…ми мы погудели в Амстердаме! – взахлёб рассказывал ему в каком-то кафе один из таких российских туристов, впервые вырвавшихся на «свободу» из Совдепии.

Пьяный и опухший то ли от бесконечных возлияний, то ли от этой самой «свободы».

– С какими? – равнодушно поддерживал беседу Авторитет.

– С настоящими! Маде ин Ойропа! Ни какие-нибудь там Фроси-Тоси из Урюпинска за пару капроновых колготок дали, а десять тысяч баксов за ночь! Десять тысяч!.. Заразные, стервы, оказались. Я потом два месяца лечился, но тут и медицина не чета нашей «бесплатной», мать её, ха-ха… А эти датчане, или кто там в этом Амстердаме живёт, такие скучные люди! И чего в Совке нам врали, что здесь все трахаются на каждом шагу? Да они и понятия-то не имеют о том, как надо культурно отдыхать! Дикари, одним словом.

Авторитет спросил его о прошлой жизни, и он нехотя сообщил, что раньше был инженером на каком-то машиностроительном заводе. В городе Урюпинске. И ещё неохотней сказал, что в этом же Урюпинске он и родился. До тридцати лет честно работал от зарплаты до зарплаты, пока государство не прекратило такой глупостью заниматься: зарплату платить. Особенно, честным. Скинулись с бывшими коллегами по работе, купили первый ларёк. Потом кто-то кинул другого, кто-то сам отказался от своей доли, кто-то вовремя понял, что «бизнес – это не моё». Потом рэкетиры убили его жену. Он нашёл новую, но затем она ушла от него к более удачливому «бизнесмену от ларька». Потом вернулась, когда он его «обскакал» в конкуренции по продаже французского белья китайского производства. Потом он сам ушёл к её младшей сестре, которая тогда как раз подалась в модельный бизнес. Денег на раскрутку не было, а тут как раз подвернулся этот стареющий потаскун, жутко комплексующий по поводу того, что жениться на своей ровеснице мужчина может разве что до двадцати пяти лет. А потом ничего не поделаешь – надо увеличивать разрыв, потихоньку переходить на тех, кто годится в дочки, после чего придётся переключиться на тех, кого можно и внучкой назвать. Сам не хочу, а надо – имидж требует. Я ж – бизнесмен какой-никакой, а не абы хто!

Не ахти какой и богатый, но на поездку до Парижу раскрутить можно, а уж там мы не растеряемся, найдём кого поавантажней! Короче, и эта несостоявшаяся модель его кинула. Обычный путь обычного российского бизнесмена постсоветского периода. Ничего оригинального. Как тут не заскучать с такой публикой? Вот Авторитет и заскучал.

Сам он не любил так «гудеть» и высовываться из общей массы в силу замкнутого характера и привычки сидеть в окопе. Высовываться из окопа при его статусе было крайне неразумно: враз подстрелят. Он, может быть, именно потому и выжил в 90-ые годы, что никогда не стремился к эпатажу и китчу, как это делают многие русские люди в условиях внезапно свалившихся денег и свободы. Свободы в виде доступного алкоголя и отсутствия ограничений на его потребление. Он вообще не верил в свободу, как не верил в истину. Зачем стремиться к тому, чего нет и быть не может? Это как на горизонт идти: видишь, что земля и небо там соприкасаются, но сколько ни пройдёшь, всё одно не дойдёшь до того места. Потому что его нет на самом деле. Что такое свобода? Гипотетическое понятие, о котором все говорят, но никто его так и не видел.

По-настоящему свободным может быть только тот, кто обладает свободой от страстей и глупостей. Свобода тела, возможность перемещать это тело куда угодно и как угодно – это для примитивных организмов. Свобода мысли, свобода думать только то, что именно тебе хочется думать, а не то, что популярный фильм или человек из телевизора посоветовали думать. Ехать туда, куда именно тебе хочется, а не по совету рекламы – такой свободой мало кто из этого быдла обладает. Да они и не догадываются о её существовании! Для них свобода: жрать и рыгать на глазах шокированной публики. И при этом никак не могут понять, что даже со своими большими деньгами они здесь всё равно остаются изгоями. От перемены мест человек не меняется, и наши отечественные скобари за границей не становится господами.

Они каждым своим поступком, каждым действием за бугром буквально требовали:

– Бейте нас! Задерживайте! Судите! Нам нужна диктатура! Мы к ней привыкли, а теперь её нет. Теперь всё можно, а мы уже перепробовали даже больше, чем всё. Какая к чёрту демократия – отмените вообще всякую демократию! Где наш Отец народов, куда он вообще смотрит, когда нас тут совращают?! Тирании хотим, Инквизиции с подвалами Лубянки…

Но вот беда: репрессий не происходит, тираном никто быть не умеет да и не хочет. Задержали, полюбовались, выпустили. Для них, вчерашних рабов, это – хуже смерти! Они страдают дальше:

– У-у-у, чтобы ещё такого отмочить, чтобы нас кнутами отходили? Мы же привыкли, чтобы даже за ношение джинсов в кутузку сажали: «Ты пошто Родину продал за заморскую тряпку на заднице, подонок?!». И по морде, по морде! Чтоб зубы в разные стороны. Мы привыкли, чтобы за любой похабный анекдот в СИЗО опускали по полной программе, а тут хоть со Статуей Свободы сношайся у всех на глазах – никто и слова не скажет!

Вся эта пьяная урла русских богачей, повалившая сорить деньгами за границу после провала Перестройки и успешного развала страны, – не более чем запуганная карательной системой Советов шелупонь. Светские львицы больше похожие на драных кошек, их непросыхающие спутники – по базарному горластые и такие же помятые «лигархи» непонятно от какой «лигархии». Многие при этом обвешаны дополнительно не бабами даже, а какими-то школьницами. Запад ещё не дошёл до маразма в виде борьбы за права извращенцев, поэтому в стремлении русских денежных мешков обвешать себя малолетками тогда усматривал нарушение прав ребёнка, намёк на педофилию или ещё чего похуже. А у новых русских уж так повелось: появилось бабло – меняй бабьё. Ту самую жену, которая тебя выбрала, когда ты ещё нищим и простым советским служащим был. А теперь «меняю одну 40-летнюю жену на двух 20, одну 45-летнюю – на трёх 15-летних!», и так далее. Они меняют, их самих меняют и разменивают, и именно это им кажется высшей свободой. Из трусов готовы выпрыгнуть, лишь бы кто это заметил! Прослеживается некий мазохизм: ну хоть кто-нибудь побейте меня, плюньте мне хотя бы в рожу, а потом я – вам. И когда, в конце концов, получают-таки по чавке, то почти ликуют:

– Наших бьют! Народ, за Родину в атаку, ура-а!..

Только народ в гробу видел таких «наших». Ограбленный народ, на чьи деньги вся эта биомасса теперь шокирует Европу и Америку, её даже в большей степени иностранцами по отношению к себе считает. Зачем они народу? Народу даже отрадно, что хоть кто-то там назвал это говно своим именем. Народ уже давно от такого «патриотизма» выздоровел, когда его за уши притягивают к спасению подгулявшего отечественного дерьма за границей. Наоборот, каждый раз хочется добавить им кренделей и поблагодарить того, кто догадался этой шантрапе врезать первым. Авторитет сам не раз ловил себя на подобной мысли, когда видел проделки и слышал о проказах неугомонной «российской элиты» вдали от разорённой Родины.

Самое странное, что ни у кого из них не было больших целей в жизни. Что-то создать, организовать, сформировать, оставить в веках, завещать потомкам – ни боже мой! И мыслишки такой нет. Только мелочное стремление заработать на водку, на тёлок, на новый (подержанный не предлагать!) «мерседес» – всё. Дальше этого фантазия не работала. Когда бабла на тачки, тёлок и пьянку с обжорством стало больше, чем достаточно – а это очень быстро произошло, потому что не так уж и дорого стоит, – они стали банально спиваться и деградировать. Так спиваются простые мужики в деревнях, которые никуда для этого не едут и не суетятся, чтобы нагрести денег на… самую обычную попойку. И кто это, в самом деле, придумал, что на Западе общество аморальное? Ой, да не смешите меня! Оказалось, что никакой «аморалки» тут нет, и не было – вот оно как аукнулось, советское запугивание «нравами загнивающего империализма». Аморальнее общества этих дорвавшихся до свободы вчерашних рабов и представить нельзя.

Они так и не стали свободными. Потому что свобода может быть только внутренней, а внешний мир состоит из взаимозависимостей, взаимоисключающих любую независимость друг от друга. Если переходить дорогу на красный свет, как того требует абсолютная свобода, то попадёшь под колёса машины, так что приходится ограничивать свою «свободу» и ждать, когда загорится зелёный. Внутренняя же свобода замечательна тем, что её никто не может отнять. Кроме тебя самого. А внешняя свобода похожа на желание одной руки жить независимо от всего организма. В борьбе за свободу можно далеко зайти. Можно докатиться до раскрепощения животного начала в себе, до освобождения от оков цивилизованности, которая тоже ограничивает, задавая правила поведения. Именно поэтому многие под свободой слова понимают матершину и допущенный на телевидение юмор в стиле похабных надписей на стенах общественного туалета. В 1917-ом году люди штурмовали Зимний дворец, потому что одни свято верили в эту недостижимую внешнюю свободу и рай на земле, хотя такая свобода может привести только в ад. Зато другие «революционеры» туда бежали с одной лишь целью: нагадить в малахитовые вазы и мраморные чаши, порвать штыками полотна великих мастеров и перетрахать максимальное количество испуганных фрейлин императрицы. И эти другие в силу своего развития тоже совершенно искренне считали, что свобода заключается именно в этом.

Получившие внешнюю свободу люди похожи на птиц, которых выпускают из клеток в чистое и светлое небо, и они вскоре погибают, потому что отвыкли в неволе добывать пищу сами. Или на сорвавшихся с цепи, озлобленных жестоким обращением собак, кусающих теперь каждого встречного за свои обиды. И вот таких «собак» всегда больше, чем «птиц». Сейчас кому-то из бывших советских граждан тоже нужна свобода передвижения по планете, чтобы посетить лучшие музеи мира и получить образование в лучших университетах, если денег хватит. Но большинство всего-навсего банально мечтает высморкаться с Эйфелевой башни всем на головы, а то и ещё чего похлеще отмочить. И этот момент сморкания будет считать самым главным событием своей доселе несвободной «собачьей» жизни. Дворняжек как ни корми и куда потом ни выпусти, а всё одно ничего кроме помойки с объедками их не влечёт.

Тот урюпчанин тоже был из «собак» и считал апогеем судьбы факт общения с голландскими шлюхами, по сравнению с которым меркла вся его прежняя жизнь. Он потом долго хохотал, когда Авторитет сказал ему, что сам в России был как раз главарём рэкетиров. Но бывший инженер машиностроения решил, что это шутка, а когда устал смеяться, то расплакался и нежными словами вспоминал убиенную жену, которая заживо сгорела в машине.

– Это ведь я должен был сгореть, – всхлипывал он, – я! А она из-за меня… А я…

Авторитет смотрел на него и удивлённо думал про себя: почему ему совершенно не жаль этих несчастных людей, с которыми они когда-то были гражданами самой лучшей, как им казалось, страны. Теперь они хвалятся не перевыполнением плана на производстве, как это было раньше, а умением «снять» и оприходовать бабу в иностранном порту, которая сама-то, возможно, прибежала туда тоже откуда-нибудь с безработного и вымирающего Дальнего Востока.

Это похоже на новое Великое переселение народов, когда германцы и славяне стихийно перемещались в Европу, и толчком к этому послужило массовое передвижение на запад гуннов, вызванное взрывом рождаемости в охочей до этого дела Азии. Их опустошительные походы привели к крушению, казалось бы, незыблемой и вечной Римской империи. Теперь Европа стонет от наплыва русских, которые всюду, независимо от своего поведения, хотят видеть уважение и чувствовать комфорт, какого не было, нет и не будет у них дома. Потому что дома власть думает только о заполнении своего безразмерного желудка, а огромную и стремительно пустеющую Россию заселяют плодящиеся ударными темпами азиаты, на которых Авторитет мог смотреть только через прорезь прицела.

Русские в Европе напоминали ему своим горластым и шумным поведением южан, выходцев из бывших советских республик Кавказа и Средней Азии. Они бегут от развязанных своими же вождями войн за свою же независимость от ненавистной им России в ту же сердобольную и зацикленную на спасении всех голодранцев планеты Матушку-Русь, охотно посылающую на кровавые и свирепые войны своих детей. Только ради того, чтобы поддержать престиж на мировой арене, навсегда утратив его в глазах собственного народа. А теперь русские в Европе сами ведут себя так, словно только что спустились с гор и хотят вкусить все плоды цивилизации за один присест. Здесь на них смотрят как на дремучих дикарей, как на шумное сборище гопников и хабалок, а их разъедает дикая гордость за каждую свою выходку. И они совершенно искренне считают себя продвинутыми и по-настоящему свободными людьми! Авторитет там видел такие экземпляры, которые пьяно грозились местной полиции дойти до Кремля или Смольного, если им будут мешать «оттянуться по полной», как это надо делать по их представлениям. При этом они всегда недоумевают, почему в этой странной Европе никто не слышал про них, хотя они и владеют кто ларьком в Тверской области, а кто – бензоколонкой в Орловской. И почему здешняя полиция совершенно не благоговеет перед теми, у кого есть друзья среди тамбовцев или родственники в администрации города Таганрога.

Авторитет почувствовал себя иностранцем среди этой публики, которая жаждала быть скомпрометированной любой ценой, потому что ей казалось, что только так можно завоевать положение в обществе, которого у неё никогда не было. С ними было совершенно не о чем поговорить. У взрослых мужиков в башке – мечты прыщавых школьниц о каких-то виллах на побережьях в жарких странах! Когда и нужен-то дом где-нибудь в лесах Карелии или под Выборгом. Зачем русскому человеку жара? Гораздо комфортнее ему в прохладе. Рыбалка где-нибудь на Ладоге – что может быть лучше? А сон там какой! Зачем он лезет на раскалённый курорт «отдыхать»? Какой при таком скоплении народа и в жаре может быть отдых? То ли дело съездить пусть даже «по делам» в Сибирь или на Урал, где тихо-тихо: на ближайшие пятьсот вёрст – ни души. Это ли не счастье?..

А тут – чистый ад. Пробыл в нём пару-тройку лет и полностью исчерпал интерес к «забугорной» жизни, которая только в условиях тоталитарных запретов и жёсткого паспортного режима могла казаться манящей. С улицы доносятся звуки совершенно посторонней жизни. Соотечественники говорят с ним вроде по-русски, но он их не понимает. Совсем не понимает! И жить среди этих звуков невозможно, но и не жить нельзя. И как он только пулю себе в лоб не пустил в этом аду!

Помогло то, что связь с Отечеством он всё-таки держал и ждал, когда можно будет вернуться. Психиатр аж расстроился – где ещё в мирной Европе он найдёт такой шикарный материал для исследований! Сказал, что у него ещё остались очень сильные блоки, которые никак не хотят поддаваться вскрытию. Могут быть проблемы, особенно в российском криминальном климате: «Если прижмёт, запомни, что лучшие врачи в Германии и Израиле». Но Авторитет почувствовал себя настолько хорошо, что только и пообещал старику ещё когда-нибудь приехать.

Его вакансию в нашем городе заняла какая-то невозможно амбициозная мелюзга, и милиция воевала с ней, искусно стравливая между собой плохо организованные и стихийно спивающиеся банды. Наконец всё затихло. Эпатаж вышел из моды, и крутизной в России уже никого не удивишь, хоть ты напополам тресни. Это лет десять тому назад мобильные телефоны и иномарки были не столько для дела, сколько для форса. А теперь этот форс, как копьё с каменным наконечником в век компьютерного оружия.

Авторитет тихо, как он всегда это делал, вернулся и занял свой трон, опровергнув тем самым поговорку про цезаря: кто Рим покидает, тот Рим теряет. Поговорки и правила влияют на жизнь тех, кто в них верит. Остатки своей прежней команды быстро собрал, переметнувшихся на чужую сторону беспощадно наказал. После чего совершенно законно зарегистрировал в городе к изумлению многих… часовую мастерскую. Обычно бандиты тех лет для маскировки своей деятельности создавали какие-нибудь ЧОПы или склады, открывали рестораны и бани, но Авторитет был оригиналом. Выкупил здание бывшего Дома Быта, не стал менять основное направление его деятельности, а только отремонтировал. Засверкали там разные офисы (слово это только-только стало входить в обиход) ровными гранями отделки по всем правилам евроремонта (тоже очень модное в те годы словечко)! Обыватели туда иногда осторожно заглядывали, чтобы на красоту посмотреть, а то где ещё такое увидишь. На руинах бывшей сверхдержавы теперь, куда ни сунься, от поликлиники до Отделения почты, от Сберкассы до Жилконторы, а всюду одна картина – аварийное состояние. То потолки осыпаются, то полы проваливаются, то стены норовят упасть, так что очередь к врачу или за пенсией весьма кстати – подопрёт своей массой. Если до этого не провалится, конечно.

Даже Арнольд Тимофеевич туда как-то заявился, пересилив страх, и дивился: ох, бохато! Да не особенно-то и богато, просто чисто, ничего нигде не отваливается, двери нормально открываются, а не на тебя падают. И сами же закрываются. Сами! А не втроём на них навалиться надо и хлопнуть так, чтобы стёкла повылетали. Но люди настолько к разрухе привыкли, что им просто ровные полы в помещении уже запредельной роскошью стали казаться. Увидят себя в зеркальной панели – испугаются. Контраста материалов, в котором чёткие металлические линии современного дизайна конфликтуют с заношенным мешковатым китайским пальто, купленным на вещевом рынке Апраксина Двора ещё в Перестройку.

В обновлённом здании остались химчистка, ателье, ремонт обуви, ритуальные услуги, парикмахерская, фотография. И часовая мастерская, естественно. Так Авторитет стал повелителем времени в нашем городе.

Дом Быта перед его возвращением из-за границы вёл ожесточённую борьбу с желающими открыть в нём хоть какой-то магазин. Господи, сколько тогда появилось таких захудалых магазинов, наспех созданных, торгующих всем подряд! Рабочих мест не осталось – одни магазины кругом. И торгуют в них бывшие работники стихийно закрывающихся и уже разваленных предприятий, кто как может и представляет себе советским воображением. В кого ни плюнь, а это или продавец, или грузчик, или охранник из какого-нибудь, да магазина. Товары там свалены в кучи, напоминающие багаж беженцев из эвакуации, полки кое-как сколочены из необструганных досок. На них стоят резиновые сапоги вместе с мясорубками и дрелями, туалетная вода рядом с дихлофосом, в горшки для цветов накиданы бигуди и колготки, тюль вывешен вместе с плёнкой для парников. Пойдёшь пилку для ногтей купить, а тебе впотьмах надфиль продадут! Не магазины, а какая-то пародия на торговлю. Любой угол, любой закуток умудрялись приспособить под торговую точку! Тогда шутили, что магазины скоро начнут открывать в трансформаторных будках. Шутки шутками, но в школе додумались открыть «филиал» по продаже канцелярских принадлежностей… в кладовке туалета. Чтобы хоть как-то концы с концами свести. Все наверняка видели в общественных зданиях такие ниши в стене, куда технички убирают вёдра и швабры. И вот наши люди могут в таком шкафу магазин открыть!

Даже в обычных квартирках их открывали, в тесной комнатёнке пытались примостить прилавок, перегородив всё досками различного калибра, наспех приспособленными под полки. Только в новом веке их стала вышибать СЭС: нельзя в такой антисанитарной тесноте хранить столько товаров с радикально противоположными свойствами вроде мешков с пшеничной мукой и цементом, да ещё самим там жить, иногда с детьми! Но местами они до сих пор остались, как памятник бума отечественной торговли в условиях нагрянувшего рынка, которого никто не ждал.

А тут целое здание стояло без пользы дела! Не самое плохое в городе, как милиция, где стены по швам трещат, хоть и при Сталине построено на совесть (под страхом смертной казни). Даже в военную годину выстояло, когда его взорвать пытались. Но на дворе-то уже конец девяностых, да и следы войны дали себя знать, так что затрещишь тут поневоле! И не новодел последних лет Застоя, когда в глупом ожидании, что вот-вот должен наступить коммунизм, при котором все переедут во дворцы (которые, кстати, никто даже не проектировал), наспех строили откровенную халтуру, времянки. Они первыми вошли в список аварийных, обогнав даже старый фонд.

В Дом Быта давно никто не ходил: покупательская способность населения упала настолько, что люди стриглись сами или вообще забили на это дело, шили тоже сами, если было что. Короче, не до химчисток и новых набоек – было б вообще что носить. Разве что к ритуальным услугам волей-неволей приходилось-таки обращаться…

На само здание было немало претендентов из торговцев, но денег хватало только на аренду. Авторитет же его полностью выкупил и сразу дал понять, что этот пёстрый базар ему не интересен. Такой мелочёвкой заниматься – себя не уважать. Но чем именно он там занимался – не знал никто. Сие есть коммерческая тайна, охраняемая самим Законом. Главное, чтобы с налогами проблем не было. Авторитету поначалу даже не верилось, что вот и он стал почти законопослушным гражданином. Почти.

В Доме Быта действительно заработала настоящая часовая мастерская. Часы тогда ещё многие носили, и не только наручные, но и карманные. И не китайский кварцевый ширпотреб, «ремонт» которого часто заключался в замене батарейки, и не модные в 80-ые годы, но так и не прижившиеся электронные, а механические. Природа этих часов такова, что они нуждаются в периодической чистке, а ремонт их – дело почти ювелирное. Привести в слаженное движение все эти миниатюрные колёсики, рычажки, пружинки, винтики сможет только настоящий мастер. Часовая промышленность и производство собственных часов в России к тому времени были уже почти полностью уничтожены, поэтому люди донашивали часы старые, ещё советские.

Часовщиком работал мрачный мужик в инвалидном кресле, говорили, что бывший сослуживец Авторитета. Только не уточняли, по какой именно службе. Но острый глаз, твёрдая рука и завидная усидчивость выдавали в нём снайпера. Никто не знал, как его зовут, да и не интересовались особо, а так и звали – Часовщик. Был там ещё Ювелир, как старый верный пёс, весь в шрамах. Но этот редко появлялся, только в крайних случаях. Он, в самом деле, умел паять золото и вязать цепи, но к нему за этим почти не обращались. Ювелиром его в большей степени звали за виртуозные способности в изготовлении и ремонте оружия, как холодного, так и огнестрельного. Как заводского, так и самопального, которое не подпадало по своим характеристикам ни под один из существующих серийных видов. Ещё он замечательно переделывал гражданские и служебные стволы, широкому распространению которых способствовала сложная криминальная обстановка в стране, в боевые. Некоторые любопытствующие ротозеи поначалу удивлялись, зачем в таком захудалом городишке, где не каждая женщина украшения носит, свой ювелир. Но особо удивляющимся Авторитет объяснил лично: «Не ваше собачье дело». Поэтому все вопросы вскоре сами собой отпали.

Был там ещё некий Казначей, но его уж совсем мало кто видел, поэтому и не сказать, как он выглядел – и слава богу. Ведал он кассой всей организации, которую они создали ещё лет десять назад, но не растащили даже в отсутствие Авторитета. В немалой степени благодаря стараниям этого самого Казначея. Любые поползновения чьих-то шаловливых ручонок до денег общака он пресекал до примитивного просто – отсечением этих самых ручонок. Даже у тех участников банды, которые занимали в ней весьма значительные посты и периодически пробовали бунтовать – бандиты же, что с них взять. Дай волю – всё растащат. И ведь ладно бы на дело какое потратили, а то могут любые, даже самые сумасшедшие деньжищи спустить на галиматью типа шлюх и жратвы в дорогих ресторанах. Но общак – это вам не госбюджет. В бюджет кто только ручонки не запускает, а их за это… повышением оклада «наказывают», чтоб поменьше воровали. И не найдётся там такого Казначея, который даст крепкой лапищей по этим ручонкам, а ещё лучше – рубанёт тесаком. На древнем и мудром Востоке ещё до нашей эры знали, что ворует человек преимущественно руками. Гребёт и загребает, как невроз какой. Поэтому вылечить его от такой шалости можно только отделением шаловливой конечности от остального организма… Отдавало от подобной практики службой Казначея в какой-то азиатской «дружественной» республике, но в данном случае охотников выяснять подробности не нашлось.

В Дом Быта после его реконструкции мало кто ходил, но фирма сия процветала. И не от наплыва посетителей. Шастали туда всякие подозрительные личности такого вида, с какими лучше в один подъезд не заходить, шептались о чём-то с Часовщиком, а тот уже «записывал» их на приём к Авторитету. Нередко туда бегал и начальник милиции. Наверно, командирские часы чистил. ОВД, кстати, после возвращения Авторитета, вскоре перевели в другое здание, где раньше была музыкальная школа, а ещё до Войны – мужская гимназия. Здание тоже немолодое и виды видавшее, но пока ещё не аварийное. Учитывая, что совсем безаварийных зданий в городе уже не было как таковых. И сделали там такой же ремонт. По европейским стандартам. И туда слонялись изумлённые обыватели, поглазеть на красоту такую, как в музей, включая камеры временного содержания.

– Вы тут совсем одичали. Без меня, – философски размышлял Авторитет, наблюдая безмерное восхищение земляков обычными пластиковыми окнами, которые на зиму не надо утеплять и при закрывании дополнительно шпингалетами подпирать. А то и гвоздями приколачивать. Желательно, кривыми и ржавыми.

Вскоре он ещё больше удивился. На него пробовал наехать какой-то задохлик – дитя криминальных сериалов: дескать, ты не по понятиям живёшь, братву не уважаешь! Позвоночник прямо держать не научился, тополь безъядровый, а про понятия чего-то уже лопочет. Поколение Авторитета так в начальной школе выглядело, как нынешние охнарики двадцати пяти лет от роду, да ещё пытаются под какого-то Godfathera косить, которого только в кино и видели. Прямо, не банды пошли, а подготовительные группы дошколят! Это бабы любят, когда их всю жизнь за школьниц принимают, но им простительно: у них другие критерии в жизни, а этот-то… Перед телевизором, должно быть, всё детство пролежал, а теперь решил себя в роли мафиози попробовать. Верно сказано в одном древнем эпосе: «Тот, кто дурно был воспитан, был неверно убаюкан, тот вовек не поумнеет, мудрость мужа не постигнет, даже если возмужает, если телом и окрепнет».

Он сразу понял, что убьёт его. Не выдержит. Как же ему действовали на нервы такие дуры! Не дураки даже, а именно дуры в мужском обличии. Он не знал, хохотать или плакать, когда на него выходили щенки, по недоразумению вообразившие себя волками:

– Константин Николаевич, возьмите меня к себе на работу!

– А что ты умеешь делать?

– Стрелять умею – я в кино видел! А ещё я убивать умею…

– Тоже «в кине» видел?

– Ага!

Теперь в кино только этому и можно научиться. Поколение, воспитанное телевизором, пока папашки бухали и трахались где-то на стороне, а мамашки пахали на двух-трёх работах, чтобы прокормить эту ораву из глупых и ненадёжных мужей, сыновей, сожителей и их собутыльников. Пока их дети учились калечить и убивать друг друга. По современным фильмам освоили это «нехитрое дело», как им казалось.

Он навсегда запомнил, как из него делали убийцу, как его готовили к этому. Это был очень долгий процесс. Или ему так только казалось?

Он никогда не думал, что это произойдёт с ним, так как не считал себя смелым и не поклонялся смелости, не любил охочих до риска шумных придурков. Он вообще никогда не поклонялся каким-то якобы «мужским» чертам характера, которые восторгают плаксивых дамочек, но ещё больше – самих мужиков. Никогда не лез под пули, изображая из себя памятник героизму, не делал лишних движений, предпочитая сначала изучить обстановку. Не восхищался теми, кто под пули лезет даже там, где никто не стреляет. Он откровенно блевал дня два, никого не стесняясь, когда первый раз увидел убийство. Сопротивление организма и сознания этому ужасу было колоссальное! Потом, много лет спустя, психиатр ему сказал, что это нормально: «Только дегенераты ничего не чувствуют, а ты, значит, психически здоровым человеком был». Значит, всё-таки был. Был! И на том спасибо.

Крайне удивило, что тогда никто над этим не смеялся. Оказалось, «учителя» уже взяли его на мушку и внимательно изучают, прикидывая в уме, получится ли из этого осторожного волчонка матёрый зверюга. Ещё больше удивило, когда он узнал, что выбор пал на него. За что?! Ему ответили просто: «Не твоего ума дело. Так надо. Ты – подходишь». И увесисто дали по морде. Чтоб больше не задавал ненужных вопросов. Позже он узнал, что подходящие для этого кадры не так уж часто и попадаются. Для него было открытием, что в «особые структуры», в спецподразделения по подрывной деятельности не берут добровольцев, а именно вербуют, иногда против воли. И это очень важно, чтобы отбить ненужный энтузиазм, который только мешает делу. Он орал, что не хочет, и не понимал, что именно этим подписывает себе приговор окончательно, как повешенный своим же весом затягивает петлю на шее ещё сильнее.

– Так и замечательно, что не хочешь! Нам такие и нужны – адекватные, которые хорошо чувствуют смерть и упорно не желают подыхать. Тут же придурки в очередь стоят, ноют, на тот свет просятся: «Дяденьки, пустите подвиг совершить, а не то щас усрусь от нетерпения!». Считай, уже мертвецы. Такие всюду погибель найдут, даже рядом с мамой. Но придурки нам не нужны – только Тюльпан работой перегружать. Тут не нужна смелость, подвиги, героизм и прочий онанизм – сыты этим говном уже по горло! Нам надо, чтобы ты тихо и грамотно выполнял задачу и возвращался. Тихо и грамотно! Выполнял и возвращался – последнее обязательно! Ты – сможешь. Все задатки у тебя для этого есть.

Он сам потом готовил таких же щенков. Научился их отбирать из общей стаи. И каждый раз повторялась одна и та же драма, которая даже начинала нравиться. Поэтому теперь его шокировали малахольные переростки, просидевшие всю жизнь за широкими спинами своих сильных матерей и мечтающие стать бандитом или киллером: «Буду получать огромные деньги и путешествовать по миру за счёт заказчика».

На одном пальце у задохлика была сделана наколка вора в законе: как пить дать, сам колол по какому-нибудь справочнику татуировок, какие теперь продаются на каждом углу. Дабы обыватель активней приобщался к субординации и нравам уголовного мира и знал, чем «положенец» отличается от «фраера». Не иначе, у зеркала репетировал, как надо пальцы гнуть.

– Ты чё, никада про меня не слыхал? Ты Лёню-Кобуру не знашь?!

Как же не знаю! Кто в этом мире посмеет не знать такое дерьмо? Про понятия Авторитету толковал и всё на свои руки косился: правильно ли нужную фигуру сложил. Да только Авторитет плевать хотел на все эти «пальцы веером», так как знал одну универсальную фигуру – дулю. А ещё кулак – увесистый аргумент на все века, понятный для всех культур и народов. Никогда никаких понятий он не признавал и не собирался этого делать. Все эти «понятия» казались ему предрассудками, как правила в борьбе. Зачем красиво махать ногами перед противником, как того требуют правила, если можно просто нажать на курок? Кто придумал глупость, что лежачего не бьют, если как раз упавшего врага бить удобнее всего? Предрассудки, одним словом. Игры для взрослых дураков в кодекс чести. В такие игры ещё уместно играть на каких-нибудь костюмированных турнирах, а в реальной жизни война солдат, набранных из грубого сословия, всегда эффективней, чем война благородных рыцарей.

Он прекрасно понимал, что эпоха таких людей, как Вася-Бриллиант и иже с ним, давно прошла, как и сами эти люди. Настоящие «правильные» воры в законе на его взгляд больше походили на безобидных монахов, которые твёрдо блюдут устав своего монастыря вплоть до целибата. А нынче идёт слишком ожесточённая борьба за влияние, чтобы соблюдать правила игры. Это на соревнованиях по каратэ или самбо борцы кланяются друг другу перед поединком и после него, стучат по ковру, если противник слишком сильно выворачивает им суставы. А в жизни, пока ты будешь вот так раскланиваться, тебе быстро всадят нож между лопаток, так что и по ковру постучать не успеешь. Все эти «смотрящие» уместны в крупных городах, где преступный мир существует несколько веков как неизбежная изнанка жизни большого скопления людей, так что имеет смысл регулировать его оживлённое движение. В мегаполисе население похоже на большой двор с гусями, индейками, утками, курами и прочей птицей. Когда какой-нибудь сильный и наглый гусь начнёт давить чужих цыплят, чтобы заглотить побольше корма, хозяйка двора непременно даст ему пинка по толстому заду: каждый сверчок знай свой шесток. А в небольшом-то городишке, население которого ещё двадцать лет тому назад в полном составе послушно вкалывало на единственном комбинате или в совхозе без права другого выбора, два криминальных авторитета – это уже перебор. За кем тут смотреть? За мелюзгой, которая впервые в жизни отведала водки и решила поиграть в братву, как в казаки-разбойники, потому что других игр не знает? В детстве не наигрались. И вот на смену свирепым бандитам начала 90-ых годов пришли эти неустойчивые во всех отношениях переростки с сознанием цыплят! Он должен делиться властью с таким отребьем? Да знают ли они вообще, что такое власть? Догадываются ли, что власть – это не привилегия, а сущее наказание: править идиотами? Он и подвинулся бы, было б перед кем. Но что пришло на смену? Мелюзга!

* * *

Вором он не был. Вот ей-богу, в жизни никогда ничего не крал! Не взламывал замков и сейфов, даже не интересовался, как это делается. Были у него специалисты, которые могли любую дверь открыть без единой царапины, но это больше для эффектности. Пришла жертва домой, а он уже там сидит, пальцами щёлкает. Но чтобы самому стоять под дверью, прислушиваться, примериваться, вздрагивать от шороха – да боже сохрани такой глупостью заниматься в наступившую эпоху неуловимых воров у власти! В эпоху, когда по-настоящему крупные преступления, вроде рейдерских захватов, совершаются «белыми воротничками» – экономистами, юристами и нотариусами, оформляющими бумаги, – тратить силы на банальный взлом каких-то складских сараев?! А потом ещё на нарах несколько лет сидеть, баланду хлебать и хвастать этим? Вот уж увольте! Сами всё вынесут и сами отдадут. Иногда даже без каких-либо слов, в гробовом молчании. Были у него такие дела, когда завалишься куда-нибудь, только устало вздохнёшь, а тебе сразу и кресло пододвинут, и вынесут всё. И тишина! Только биение прощающихся с жизнью сердец слышно. Так хорошо, когда тишина! Когда никто не упрямится и не визжит под струёй автогена. Ведь страшно орут люди, когда их вот так полосуют. А зачем? Всё равно же отдашь, чего так упираться-то? Только себе хуже сделаешь. А если себя не жаль, тогда детей малолетних пожалей: им-то каково под автогеном будет? Разве ты ничего не слышал о главном принципе восточных единоборств «следуй за течением»? Упрямые и непоколебимые борцы, пытающиеся удержать свои позиции любой ценой, только напрасно растрачивают все силы. Гибче надо быть, только это и позволит справиться с любой нагрузкой, сбросить её с себя, как ель сбрасывает тяжёлый снег с ветвей. Для твоего же здоровья важней и полезней. Я же не Гестапо, в самом деле, а ты не молодогвардеец. К чему эти книжные игры в героев? Переломаем всего и возьмём то, за чем пришли. А так хотя бы здоровье у тебя останется…

Вот они, плоды советского военно-патриотического воспитания, когда даже нежным первоклашкам рассказывали, как это красиво и престижно: умереть под пытками во имя идеи! Которую власти уже давно и выгодно продали врагам. Теперь эти дуроломы и сами понимают, как это глупо, а знай, продолжают геройствовать. В результате так его изломают, что гуманней потом добить, чем это искалеченное мясо оставлять жить. Разве это жизнь будет?.. Умение человека проигрывать служит главным залогом сохранения его психического и физического здоровья. Бороться и сопротивляться надо в пределах той ситуации, которую ты в состоянии изменить, и смириться с тем, на что не в состоянии повлиять.

Никто из них никогда не был вором в классическом или просто буквальном значении этого слова. Толпой вышибали дверь, вваливались в дом, брали, что хотели, кого хотели и как хотели. Запугивали, шантажировали, угрожали. Убить одного как-нибудь изощрённо, забить так, чтобы другим страшно стало от одной молвы об этом забивании, и потом эти другие сами всё отдадут. Ещё и просить будут, чтобы взяли! Кто они все после этого? Они редко об этом и задумывались, кем являются и как называется их деятельность в том преступном безумии, которое захлестнуло страну.

В теории, если можно так сказать, «воры в законе» никогда не шли на убийство. А кто из них сумел от убийства удержаться? Да почитай, что никто – каждый, так или иначе, испачкал руки кровью. При этом многие ни разу не сидели в тюрьме – этом обязательном «институте» для получения статуса «правильной братвы». Известно, что претендент на корону преступного мира ДОЛЖЕН отбыть в местах лишения свободы несколько сроков, иметь авторитет среди уголовников и рекомендации нескольких лиц, уже имевших статус «вора в законе». А этим ребятам в тюрьму не хотелось – чего они там забыли? Их жизнь на воле была гораздо интереснее унылой и суровой блатной «романтики». Они за 90-ые годы перебесились, остепенились и окультурились, если можно так сказать. У каждого появились личные юристы, разные адвокаты, даже следователи свои были. Это не в подворотне свидетелей резать, как козлят, чтобы они против тебя в суде не выступили. Теперь и резать никого не надо: законом оперируют, как искусный хирург скальпелем. Что им басни о так называемых «правильных» законниках, которые кроме нар ничего не видели? Не более чем мифы Древней Греции.

В нынешних российских реалиях «воры в законе» стали героями передач и телесериалов, репортажи и книги о них расходятся «на ура». Им подражают! Вор в законе – почти супермен! Там и сям наляпаны нехитрые сюжеты о похищении какого-то «общака», после чего «сходняк» постановил «валить ссученных» – в подобной терминологии теперь разбираются даже ученики младших классов. А если и не разбираются, то не проблема этому научиться: появились учебники типа «Как стать вором в законе» или «Как не спутать честного фраера с обычным пижоном» имеются в любых книжных магазинах страны. Прямо-таки «Как сдать экзамен по математике в ВУЗ» для желающих попасть любой ценой в этот самый «ВУЗ»! И научат, и объяснят, и растолкуют. Это вам не переписанные от руки блатные стихи репрессированной интеллигенции с Колымы на обрывках газет, аккуратно переклеенные в тетрадку. Учебники по фене и тюремным татуировкам можно купить где угодно, на хорошей бумаге, с «подробным иллюстративным материалом».

Авторитет сам видел, когда перед отъездом «за бугор» дочке самоучитель английского покупал на книжном развале у Елизаровской, что-то типа «Как выучить феню за две недели». Глазам не поверил! Полистал, подивился «до чего дошёл прогресс». Просветился за одно, что слово «феня» происходит от офени – название бродячих торговцев, у которых уголовная среда и переняла их жаргон. Кто бы мог подумать! И продаётся не ограниченным тиражом для специалистов в области криминологии, социологии или хотя бы этнографии, а для всех желающих приобщиться, так сказать. А желающих – не мало. За неимением других идеалов. Но сложившиеся у обывателя представления о преступном мире как всегда далеки от действительности. Минули времена, когда в СССР обычная поножовщина становилась ЧП союзного масштаба. Сама жизнь в России сильно изменилась. Став раем для криминалитета, наша страна стала другой и предназначается теперь для других преступников. Кто остался прежним, тот и «слёг» первым.

Уголовные традиции на Руси уходят корнями в Средние века. Такое специфическое преступное явление, не имеющее аналогов в мировой криминальной практике, как «воры в законе», появилось только в тридцатые годы XX века. Тогда в местах лишения свободы скопилось огромное количество воров. Время было суровое и голодное, экономика страны несколько раз и очень болезненно перестраивалась, крестьянство выталкивалось в нежизнеспособные колхозы или в города для работы на заводах – Россия выходила на индустриальный уровень. Ко всем этим трудностям бесчисленные войны и революции сформировали и добавили армию откровенных головорезов, мародёров, грабителей, людей «с большой дороги». Тюрьмы были переполнены. Из этой массы выделилась особая категория, которую от прочих заключённых отличало наличие большого опыта пребывания в лагерях и тюрьмах. Тюрьма для них стала родным домом, и кому как не им было устанавливать там свои порядки. Именно этот факт был определяющим в возникновении их особого класса. Хотя «по роду деятельности» они могли быть самыми мелкими воришками, например, тырившими бельё по чердакам или мелочь по карманам. Романтизация преступного мира в нашей современной культуре создала ложный образ «вора в законе». Ковыряющие в носу перед телевизором инфантильные обыватели стали считать его каким-то виртуозным взломщиком, мастером высочайшего класса по кражам и хищениям. И верить, что за эту-то виртуозность их и выделили в особую касту. Но подобных заблуждений не счесть в современном информационном пространстве.

По одной из версий (коих несколько) понятие и титул «вора в законе» – самого уважаемого в криминальном мире человека – сформулировали… советские спецслужбы. То ли в целях усиления борьбы с преступностью, которая возросла в связи с Коллективизацией и последовавшим за ней голодом, то ли для сортировки заключённых на классы. Тогда на зоне сидел не только уголовно-криминальный элемент, а зачастую и выходцы из культурных и творческих элит. Хотя есть мнение, что именно эта «сортировка» привела к тому, что законники стали основной сплачивающей силой преступного мира и даже провозгласили себя хранителями криминальных традиций аж дореволюционной России! Тенденция полной аполитичности и неподчинения власти стала их основной линией поведения. Первые коронованные зеки быстро выработали свой «кодекс чести» (или даже есть версия, что кодекс этот им «предложило» руководство одной из колоний). Их связывал особый стиль поведения, обычаи и традиции, в число которых вошли полное неприятие общественных норм и правил. «Вору в законе» возбранялось многое: нельзя было жениться, иметь детей, брать в руки оружие, общаться с милицией вплоть до того, что, даже будучи на воле, «короли зоны» отказывались ехать в одном автобусе, если в нём находился сотрудник милиции. А уж что касается дачи показаний, то «вор в законе» их не даст даже в случае расследования покушения на его собственную жизнь. Законник обязан жить только преступным промыслом, «не пятная себя работой», не вступать ни в какие отношения с официальной властью.

В целом, ничего странного для человека, который почти всю сознательную жизнь проводит в «местах не столь отдалённых». Зачем ему семья и дети, если у него фактически нет дома, или он там почти не бывает? Фактически он «живёт» в тюрьме и тюрьмой. Зачем ему отношения с властью, если все его отношения с ней исчерпываются той же тюрьмой? Убивать разрешалось только в крайних случаях, и то каждый случай убийства обсуждался на последующей «сходке». И если убивший другого преступника вор признавался неправым, его ждала та же участь – смерть. Во как!

Первый серьёзный сбой в системе возник из-за того, что некоторые криминальные «авторитеты» принимали участие в Великой Отечественной войне, вступали в ряды Красной Армии, чтобы защитить страну от нацистов. По уголовному канону это было недопустимо: нарушался полный запрет на какое бы то ни было сотрудничество с государственными органами, как в виде участия в проводимых ими общественных мероприятиях, так и содействия им. После победы над фашистской Германией между вернувшимися с войны «законниками» и теми, кто не отступил от традиций преступной среды, началась знаменитая «сучья война», в результате которой обе стороны понесли значительные потери. Есть мнение, что именно тогда старый клан «воров в законе» практически исчез в первоначальном виде, а возродившийся позднее был уже совершенно иного качества.

Стихийное обогащение в 80-ые и 90-ые годы на фоне массового обнищания страны сыграло с преступным миром дурную шутку: стало всё и вся возможным купить. Когда в стране появились так называемые «цеховики» – подпольные производители дефицитных товаров, – к ним сразу же проявили интерес представители криминала. Контроль теневого бизнеса принёс баснословные доходы. Преступные законы «понятия» и сами преступники стали меняться под влиянием денег. Какой уж тут целибат, если жизнь потекла по ресторанам, казино, курортам, где женщины – на любой вкус, цвет и размер? Быть вором оказалось модным и прибыльным, а преступная корона, как оказалось, имеет свою цену. Законники старой формации приняли «покупных» в штыки: «Гуляйте отсюда, вы – не воры!». Прямо-таки разгневанное «вон из профессии!». У знаменитого Япончика уже была жена, он дожил до внуков, но тоже заявлял это «вон из профессии!» вновь прибывшим.

Традиционно «вором в законе» может считаться лишь человек, имеющий судимости, достаточный авторитет в преступной среде, в отношении которого выполнена формальная процедура так называемого «коронования». Однако в последнее время стали известны случаи покупки этого титула людьми, никогда не отбывавшими наказания и даже не судимыми, хотя бы условно. В отличие от многих других криминальных сообществ, эта организация не имеет чёткого ядра и «постоянно функционирующих отделений». Именно эта неустойчивость и усложняет борьбу с ней, так как отсутствуют чёткие определения подобных преступных сообществ, их отличительные признаки. Эпитеты «устойчивая» и «сплоченная» преступность слишком абстрактны для однозначной юридической трактовки. А любая расплывчатая формулировка в законодательстве очень опасна: она позволяет передергивать факты, чем часто пользуются как адвокаты, так и обвинители.

Сообщество «воров в законе» действует на основе полного равенства участников, объединённых жесткими рамками блатных традиций. В число функций данного сообщества входят сплочение отдельных преступников и их групп, контроль над некоторыми сферами преступной деятельности, разрешение конфликтов в преступной среде, организация и контроль использования общих преступных касс, внешние контакты с преступными организациями зарубежных стран. В то же время среди «воров в законе» идёт постоянная борьба за власть, выделяются отдельные противостоящие друг другу группировки: «чёрные» и «красные», «славяне» и «кавказцы», «бубновые» и «пиковые». Особую опасность представляют те «воры в законе», которые контролируют экономическую преступность, имеют доступ к бюджетным деньгам и пользуются влиянием на политические процессы. Говорят, что таких в современной России – 10–15 человек. Хотя, кто там знает? Перепись им проводили, что ли? Но если называют конкретные цифры, стало быть, люди эти не по норам ныкаются, а совершенно открыто «делают дела».

В головах инфантильной публики созрела идея блатной «романтики», окутанной неким манящим ореолом. Бандитские «понятия» иным видятся чуть ли не рыцарством! Мало кто сейчас не понимает, что общество наше криминализировано до крайности. И мало кто об этом теперь не говорит. Но никто не знает, что с этим делать. Эксперты и политики горячо спорят друг с другом до хрипоты, но сходятся в одном: произошло огосударствление и легализация организованной преступности. С улиц «мафия» проникла во власть и теперь угрожает экономической безопасности страны. Неспособность (или нежелание) властей эффективно противостоять ОПГ вызывает серьёзную обеспокоенность у всех, кто в полной мере осознаёт их повышенную общественную опасность. Высказываются самые радикальные способы решить эту проблему: от жесточайшей конфискации до уничтожения всех бандитов по одному, как это сделали в той же Туркмении, как это делают в Китае. Ещё вспоминают знаменитый «подарок» Фиделя Кастро для США, куда он выслал с Кубы вместе с политзаключёнными, не согласными с его режимом, всех наркоманов и преступников.

В России всё спотыкается о вопрос: а сколько их у нас? Кого ими считать? Что греха таить, если у многих известных политиков и бизнесменов, как бы сказать помягче… очень и очень непростое юридическое прошлое. Сколько у нас проворовавшихся чиновников, создающих «питательную среду» для криминала? Сколько коррумпированных сотрудников правоохранительных органов, покрывающих и даже использующих криминальных королей «в своих интересах»? И речь идёт не о каких-то рядовых сотрудниках, которые оступились от унизительного чувства бедности, а о крупных милицейских чиновниках, которые сознательно и, надо заметить, очень грамотно, идут на выгодные сделки с преступным миром. Попробуй, схвати их за руку – вывернутся. Да ещё и пытающегося их схватить на обе лопатки положат. Так приложат, что потом и не встанет.

Ужас в том, что в стране настолько много людей, которые имели в своё время проблемы с законом, что и не знаешь: кого больше. Тех, которые сумели его обойти без каких-либо последствий для себя, или тех, кто всё же запутался в его хитросплетениях. Если взять любой небольшой городок, где после Перестройки были ликвидированы практически все рабочие места, там больше половины мужской части населения уже сидели. Некоторые парни, которые родились в начале 80-ых годов, теперь говорят: «Я как белая ворона остался, потому что мои ровесники уже ВСЕ сидели! Даже как-то неудобно становится, что я ТУДА ещё не загремел». И это ни какие-то кровожадные убийцы, хотя, на почве массовой алкоголизации и показа по всем каналам телевидения сцен насилия и таких немало.

Простой пример: работал молодой человек на фабрике комбикормов. От фабрики имел квартирку двадцать «квадратов» (не хоромы царские, конечно же, но хоть какой-то угол был), зарплату (иногда даже одним комбикормом) и что называют соцпакетом (поликлиника за десять километров от дома). Но вот фабрика закрылась, и даже таких «благ» не стало! Что делать, куда податься сотне-другой таких человек, которые за день потеряли ВСЁ, что у них было? В менеджеры, которые в телевизионной рекламе кофе рекламируют на фоне ослепительного офиса? Двести менеджеров на селе – это, конечно, круто! На программиста или веб-дизайнера быстренько переучиться? Ага, в деревне, где компьютера нет даже у завскладом!.. Он не бездельник, он в трактористы хотел податься в ближайший совхоз, ему даже сказали, что трактористы пока ещё вроде как нужны. Одна беда – тракторов нет. Десять трактористов делят одну машину! Зарплату выплачивают, что называется, по настроению: «А вы её не заработали!».

Многие креативные соотечественники могут презрительно хмыкнуть: «Сами виноваты – надо быть предприимчивей, занялись бы каким-нибудь бизнесом». Но у нас весь двадцатый век над населением для того и бились, чтобы получить абсолютно безынициативного и исполнительного работника, который не будет тратить время на обдумывание приказов сверху. Никто ж из советских идеологов и мысли не допускал, что строительство коммунизма в СССР накроется медным тазом. Вот и выдрессировали народ ходить строем, чтобы строем и загнать в «светлое будущее». А в бизнес и предпринимательство не ходят строем.

После таких «великих реформ в промышленности», после закрытия всех предприятий в округе через пару лет в тюрьме сидит уже половина тех, кто на этих предприятиях работал. Что-то где-то украли, попались, получили срок. Воруют неумело – не профессионалы же, – на суде что-то вяло и беспомощно бормочут:

– Наш директор эти комбикорма посреди бела дня машинами вывозил, и ничего. А я только полмешка взял на самое необходимое… А начальник МТС два трактора куда-то дел, и ему ничего! Мы же только одно колесо взяли, ну, и две покрышки в придачу, чтобы хоть как-то перезимовать…

Да кто там их будет слушать? Никому это не интересно: каждый сам за себя. Судья сидит, подперев щеку рукой, и превозмогает желание рявкнуть:

– Да ты научись сначала, сявка безмозглая, вот ТАК воровать: машинами, тракторами, вагонами, поездами! Тогда тебе никто слова не скажет. А то перечислением этой мелочёвки с полмешка турнепса и коробки шурупов только в сон вгоняете, сволочи!

Не хочешь сидеть – не попадайся. Не умеешь воровать – учись. Он и научится. В тюрьме. Это, в самом деле, такой институт, где многому научат. Сколько туда попало после неудачных проб в роли бизнесмена на наш русский манер: тому не заплатил, там «не подмазал», с налогами напутал, документы какие-то неправильно оформил, партнёры «кинули», дорогу кому-то перешёл. Ещё каких-то 10–15 лет тому назад в России не было такой профессии – бизнесмен. Ей негде было учиться, азы предпринимательства осваивали, что называется, «на ходу».

Безработица – это страшно. Нищета – тоже очень страшно. Нищета людей, которые работают – это вообще война против своего народа. И эта нищета тоже иногда приводит людей в тюрьму. Милая старушка, у которой закончилась пенсия, очень захотела кушать. Пошла в магазин, украла булку, бабушку схватили, отправили в СИЗО. У старушки был такой, как сейчас говорят, комплекс, как совесть: она не умела врать. Поэтому на суде так честно и сказала: «Я не ела два дня. Да, я украла эти булки». За «чистосердечное признание и сотрудничество со следствием» ей дали условно, но она до этого три месяца в камере просидела. Тоже познакомилась с зоной на старости лет.

Жить в городе, где не осталось работы, где население беднеет день ото дня – ужасно. Каждый день там какой-то шухер-махер, кого-то режут, кого-то вяжут, с наступлением сумерек – «гоп-стоп» на каждом углу. Люди людей трясут, убивают, грабят, хотя и брать-то особенно нечего. Человек вынужден или бежать оттуда, или деградировать вместе со всеми. Его пугают по телевизору войной из Сектора Газа и не понимают, что своё население оккупировано и затерроризировано криминальными войнами. Повсюду мелкие хищения, поголовное пьянство, всеобщее озверение. На почве того же пьянства совершается масса всевозможных нарушений – драки, поножовщина, какие-то совершенно бессмысленные кражи, на которые человек в трезвом состоянии никогда не пошёл бы! Сколько каждый год народу попадает в тюрьму по причине этих бессмысленных поступков – даже статистики такой нигде нет. Потерял работу, ушёл в запой, подрался, забрался в какую-то кладовку, зачем-то взял там сточенную, изъеденную ржавчиной тормозную колодку, на улице разбил ею первое попавшееся окно. За окном оказались люди, кому-то колодкой по голове попало, кого-то осколками стекла травмировало – сколько сейчас такого дуроломства, которое в конце концов заканчивается отправкой на зону? Любой деревенский участковый, любой провинциальный следователь знает сотни таких историй. Спрашивать совершившего преступление бесполезно: «Зачем ты туда полез? Зачем ты это дерьмо украл? Зачем тебе вот этот истёртый кусок чугуна?! Зачем в окно им запустил?.. Зачем ты вообще живёшь?!». Сам не знает. Так получилось. Вся жизнь проходит под этим исполненным мудрости девизом «так получилось». И этих случаев так много, что совсем отказываешься понимать, почему у нас все делают вид, что вроде как ничего страшного не происходит. Молодёжь до тридцати лет получает опыт тюремного заключения, и это становится чуть ли не массовым явлением! Молодёжи нужен пример достойного поведения, но взрослые… сами «гнут пальцы веером», изображая из себя блатных, крутых, деловых и ещё, бог знает, каких идиотов.

Когда сейчас кого-то называют блатным – совершенно не понятно, что это означает. Потому что словно бы все блатными стали или метят в блатные. В России всё меньше и меньше остаётся людей, которые не заражены блатными манерами, замашками зоны, даже если они там никогда не были. Очень трудно проследить, когда начался этот психоз. Известно, что знаменитый исследователь литературы и культуры Древней Руси (в частности, такого памятника, как «Слово о полку Игореве»), академик Лихачёв Дмитрий Сергеевич, был узником жутких Соловецких лагерей, куда попал ещё в конце 20-ых годов двадцатого века. Так же известно, что он, в силу склада ума и интереса к русскому языку, заучил и запомнил в лагерях несколько «уркаганских» песен. Тюремный фольклор ему был интересен как составляющая часть языка. Но к нему самому не прилип блат. Он не понёс этот блат в жизнь и по жизни, когда освободился из заключения. Он так и остался самим собой, верным своей культуре, своей науке. Тюрьма не сломила его, не подмяла под себя. Или, например, популярный поэт и фронтовик Михаил Танич, который шесть лет провёл на лесоповале в районе Соликамска только за одно высказывание о низком качестве советских радиоприемников по сравнению с немецкими. У него есть целый цикл песен о зоне, в 90-ые годы он организовал группу «Лесоповал», но это было остроумно, талантливо, не пошло. И опять же, его все знали не как урку, а как культурнейшего и образованнейшего человека, интересного собеседника. А Георгий Жжёнов, а Сергей Королёв, которые тоже прошли все ужасы заключения, но не заразились криминальными нравами, не стали их разносчиками? Может быть, мы потому теперь и говорим о них: великий артист, великий учёный, великий поэт, что они достойно прошли очень тяжёлые испытания и остались сами собой? Почему же сейчас стало так модно казаться блатным? Даже не быть, а именно казаться, как имитация красной икры кажется икрой, но ею не является.

Всё не так просто, начиная с самого определения, кого считать преступником. Со всех сторон слышны фразы типа: «В Кремле мафия засела!», «Шоу-бизнес в руках бандюг!», «Ворьё мирового пошиба распродаёт Россию по кускам!». В какой-то момент начинает казаться, что у нас кругом – одни преступники. В милиции, в медицине, в бизнесе. Появляется какая-то апатия, чувство бессилия: а какой смысл бороться с преступностью, если она теперь всюду, и успех на её стороне? Если удача и везение решительно отвернулись как раз от честных граждан, поэтому для достижения чего-либо надо не на них равняться, а на тех, кто сумел через закон перешагнуть, смог его где-то подмять под себя и даже перекроить. А эти «честные» – просто неудачники и лицемеры, которые и хотели бы украсть, да кишка тонка: «Им смелости не хватило! Они умеют только на работу ходить и в кассе зарплату получать, а не дела проворачивать». И дело даже не в том, что население страны не может поголовно «дела проворачивать», а кто-то должен и хлеб растить, и улицы мести – это любой экономист знает и понимает. Но в умах закрепилось мнение, что честность – это всего-навсего слабость. А сильный человек способен преступить какие-то нормы и запреты. Преступить, то есть стать преступником.

Деяние начинается с мысли об этом деянии. И в мыслях сейчас многие готовы совершить деяние. «Быть способным на поступок» теперь мало чем отличается от «быть способным на преступление», потому что преступление – это тоже поступок и даже больше. Это сильный поступок! А быть честным – да что там уметь-то! Вкалывай за спасибо, на машину копи двадцать лет, жди «улучшения жилищный условий» сто лет – так любой дурак может.

– Вы взяток не берёте, потому что… вам их не даёт никто! – срезают теперь тех, кто пытается критиковать коррупцию.

– Вы своим телом не торгуете, потому что… никто вас не купит! – ставят на место того, кто осуждает проституцию.

А умный человек и взятку взять сумеет, и продаст себя, не продешевив: грех не в торговле собой, а в том, что можно продешевить. Умный человек знает, как получить прибыль, как достичь власти в обмен на кое-какие уступки со своей стороны.

В международном праве в число параметров, определяющих организованную преступную деятельность, входит не только совершение тяжких преступлений и извлечение прибыли, но и достижение власти и влияния. А у нас пойди-пойми, у кого каким путём было достигнуто как извлечение прибыли, так и получение власти. И что теперь со всеми прикажете делать? Всех перевешать? А ну, кого не того вздёрнем? Мало ли у нас случаев, когда десятки миллионов выкашивали «не по теме», как потом выяснялось. К тому же практика показывает, что решения об ужесточении наказаний довольно редко приводят к каким-то заметным переменам в популяции бандитов. Ни наличие института смертной казни, ни огромные сроки тюремного заключения никак не влияют на сокращение преступности в странах, периодически или стойко страдающих приступами гуманизма к антигуманным элементам, то бишь к преступникам. В основном это страны европейские, где правозащитники в кровь бьются, чтобы у серийных убийц и маньяков в камерах всегда был телевизор и унитаз со сливом. И не абы какой, а чистый! Не дай бог, микроб какой укусит в зад обитателя камеры.

Скажем, в Китае такие «правозащитники» встали бы к одной стенке со своими подзащитными, но такая азиатчина неприемлема для «всего прогрессивного человечества». А в наших южных регионах деятельность присяжных вообще необъективна, поскольку все местные жители тем или иным образом втянуты в клановые отношения – такова уж их этническая особенность. Там никто не сможет гарантировать безопасность судей, экспертов, свидетелей. Вообще, в нашей стране любые «меры ужесточения» в отношении преступного мира в последние годы сводятся только к увеличению сроков содержания под стражей преступивших закон. И измученному населению это не говорит ни о чём, кроме как о грядущем повышении налогов для кормёжки и бытового обслуживания обитателей тюрем.

* * *

Существует несколько стадий криминализации общества. На реактивной стадии власти и преступность находятся в активном (здоровом) противостоянии. Сильная государственная власть не имеет необходимости идти на компромиссы с преступными формированиями, преступность ожидает и предполагает естественное и своевременное противодействие со стороны властей. То есть, каждый в своём окопе при своём деле.

Но вот намечается стадия пассивной ассимиляции, которая характеризуется ослабеванием всех государственных институтов, в первую очередь экономических, и началом компромиссов с организованной преступностью, приводящих к появлению выгодных для властных структур институтов теневой экономики, умеренной коррупции и взяточничества. В искусстве и СМИ ведётся пока мягкая своеобразная подготовка к созданию если не позитивного, то нейтрального образа преступного мира. Идут двусмысленные намёки на нечистоплотность тех, кто пытается бороться с этим (не таким уж и страшным) миром или хоть как-то противостоять ему. Значительная доля кино и музыки отводится теме зоны, создаются специальные каналы или радиостанции для любителей шансона типа «Мурки» под видом высших завоеваний демократии и учёта плюрализма мнений. Всё бы ничего, но незаметно исчезают все другие тематики и разновидности передач.

На стадии активной ассимиляции коррупция становится уже безмерной, не поддающейся даже приблизительному описанию и исчислению. Организованные преступные формирования проникают во властные структуры и обеспечивают себе возможность действовать параллельно с официальной властью. Государство в этот период утрачивает контроль над ранее осуществлявшимися процессами взаимодействия с преступностью, а преступные формирования оказывают крайне существенное влияние на экономику и политику. Остаются нераскрытыми даже самые резонансные преступления, от которых трясёт всю страну «до самых до окраин». В искусстве и СМИ образ преступника окончательно обретает черты положительного героя, а противоборствующие ему силы уже недвусмысленно переводятся в разряд героев негативных, отрицательных: «Знаем мы этих ментов – они сами все продажные!». Уже не двусмысленно, а открыто культивируется аморальность противодействия насилию с помощью обращения к органам охраны правопорядка или лицам, выполняющим их функции. Проще говоря, представление о том, что сообщать в милицию о готовящемся преступлении, «стучать» – подло. Так в армии жалоба офицеру на старослужащего, избившего новобранца, автоматически делает этого новобранца «изгоем» среди своего призыва, и, прежде всего, в собственных глазах. Если кто-то увидел, что его знакомый сел за руль пьяным и может сбить человека, пусть лучше собьёт, чем сообщить об этом в ГАИ, стать предателем и стукачом. В фильмах крутые герои, ежели их кто обидел, никогда не обращаются в милицию, а делают морду кирпичом, берут в руки обрез и… Дальше рассказывать не имеет смысла – легче любой современный боевик посмотреть.

Отдельные жалобы отдельных граждан на засилье такого «искусства» и насаждение аморальной морали результата не дают, им советуют переключать каналы, если надоедает смотреть на прелести блатного мира: «Не нравится – не жри!». Хотя по каналам скакать тоже бесполезно, так как другие проекты вообще перестают финансироваться. Криминальные боевики и детективы становятся основным видом кино и литературы. Какой канал ни включи, а там – фильмы об убийствах, грабежах, расчленении трупов. Какую книгу ни возьми, там – то же самое. Каждый «уважающий себя» канал помещает в сетку вещания такие «нужные и отвечающие нормам современности» передачи, как «Криминальные новости» или «Криминальный вестник». Львиная доля газет и журналов даже при беглом взгляде содержит в своём названии намёк на криминальное повествование: «Крими-Нал», «Криминон», «Крим-экстрим», «Кримнозём», «Кримнисекс», «Криминотрафик», «Криминафиг» и так далее. Речь рядовых граждан от блатных вкраплений и тюремных заимствований коверкается настолько, что наряду с учебниками «Как выучить феню за две недели» имеет смысл издавать самоучитель «Как очистить родную речь от арготизмов хотя бы за два года?!».

И, наконец, проактивная стадия, наступление которой означает, что организованная преступность становится основной доминирующей силой в обществе, подчиняет себе как государственные, так и общественные институты. Меняется мораль в самом обществе, взгляды и ценности преступного мира объявляются модными и даже прогрессивными. В искусстве и СМИ вообще уже отсутствует какая-то внятная линия, в первых строчках новостей сообщается о криминальных разборках в стране, о кончине известных воровских вождей или случаях покушения на них. Знаменитых криминальных лидеров хоронят рядом с генсеками с генеральскими почестями, о чём тоже сообщается в самую первую очередь, даже опережая сюжеты о поездках президента по стране и заседаниях правительства. Пресса и литература с шаблонными названиями «Что делать, если…» или «Как сделать то-то» обретает новую нишу: особым спросом начинают пользоваться книги с названием «Как не стать жертвой мошенников», «Как не потерять свою собственность», «Что делать, если на вас наехали оборотни в погонах», «Советы бывалого: как приобрести оружие без проблем с законом». Снимается умопомрачительно много фильмов и бесконечных сериалов о кропотливых и тщательных расследованиях самых изощрённых преступлений, на какие только способна фантазия создателей. Не остаётся актёров, которые бы в этих фильмах или сериалах не поучаствовали. Но это в кино, а в реальной жизни многие преступления продолжают оставаться нераскрытыми. И никого это не удивляет, никого не трясёт – не осталось сил трястись. Сотрудники правоохранительных органов называют такие дела «глухарями» или «висяками» на блатной манер, самих сотрудников тоже на блатной манер открыто начинают называть «мусорами» или «ментами». Даже фильмы с такими названиями выходят – никто не обижается.

Школьники строчат в сочинениях по роману «Преступление и наказание», что Раскольников – дурак, слабак и «псих недоделанный». Он их просто бесит! Как лох последний не сумел, не смог «начать своё дело» на украденные деньги – сейчас полно реальных чуваков, которые смогли бы, да ещё как. Множатся случаи, когда вчерашние друзья сколотили фирму, а потом один из них становится единственным владельцем как всего бизнеса, так и доходов с него: кого-то заказал, кого-то отжал, кого-то слил и так далее. А этот… тьфу! Интеллигентишка вшивый! Даже бабу не может себе приличную «снять, чтобы оторваться по полной» – встречает какую-то бесцветную чахоточную девицу, с которой рассусоливает о Евангельских заповедях. Нормальные парни с такими «сонями» для других дел знакомятся, ищут не родственную душу, а тело…

Одна девочка написала: «Нет, топором убивать я бы не стала – кровищи слишком много, одежду забрызгает, а она у меня фирменная, не китайский ширпотреб. При нанесении подобных рубленых ран в область головы, где сосредоточено множество кровеносных и достаточно крупных сосудов под давлением, кровь разбрызгивается в радиусе больше метра. А вот убить ведением огня из автоматического оружия очень даже удобно, потому что можно сделать это на расстоянии». Другой ученик сокрушался, что каким надо быть идиотом (бедный Достоевский и не догадывался, что у него ещё один роман мог носить название «Идиотъ»), чтобы «пойти на мокруху за такой хилый куш»! Уж завалил бы банкира какого – что за люди, всему учить надо!

Так и пишут – учителя на вечере встречи выпускников зачитывали. Дрожащим от ужаса голосом. Им страшно, что это пишут дети. Дети! А с другой стороны, «устами младенца» глаголет сами знаете, кто. Общество-то криминализировано насквозь. И вот дети этого общества уже не понимают, что убить человека – очень трудно. И очень страшно. Но они каждый вечер видят в кино и компьютерных играх, как это легко и даже весело. И как Раскольников не смог «использовать шанс приподняться» на пожитки никчёмной старухи, которую «не только можно убить, а даже нужно», так и они не смогли уяснить главную мысль романа. Достоевский говорит о том, что его герой не старуху убил, а себя убил. Жизнь чужую оборвал, но и себе жизнь сломал, душу свою загубил, после чего уже всё теряет смысл. А ещё раньше разрушил свою личность допущением о превосходстве над другими людьми. И учителям горько, что они не сумели донести это до детей. Но у них и в самом деле очень мощный противник – пропаганда. Телевизор, пресса, кино. И в кино этом как-то незаметно сотрудники отдела по раскрытию убийств стали представляться: «Убойный отдел». Это настолько въелось в речь, что многие граждане уверены, будто в милиции на самом деле есть такой отдел: убойный. Другие утверждают, что во всём виноват американский сериал 1993 года о работе отдела полиции по расследованию убийств, который в России шёл под названием «Убойный отдел», хотя оригинальное название «Homicide» переводится просто как «убийство», безо всяких убоев забойных.

Да, в любой деятельности есть свой жаргон, во многих профессиях используются такие словечки, что неподготовленным людям их лучше не слышать. Но когда вот так на всю страну начинают щеголять подобными перлами, то кроме циничного отношения к убитым людям и насмешливости по поводу утраты человеческой жизни тут ничего больше не проглядывает. Потому что слово «убой» в русском языке вообще-то означает «забой скота». И вот правоохранительные органы выступают в роли регулировщика на этой «скотобойне», где смерть человека приравнивается к забою какой-нибудь бестолковой курицы или даже крупного рогатого скота. И киношная милиция в этом цинизме бьёт все рекорды! Начальница киношного ОВД измождённым голосом спрашивает подчинённых: «Почему у вас полный коридор терпил?». Она на работу для чего-то другого пришла, а тут терпилы на нервы действуют – всё ходют и ходют, полы топчут, мать их. Терпилы – это на милицейском жаргоне потерпевшие. А слово такое презренно-брезгливое подобрано не случайно. Потому что в криминализированном обществе быть потерпевшим – позор, хуже проституции! Последняя, кстати, в таком прогнившем насквозь обществе позором вовсе не считается, а как раз наоборот. Множатся передачки, где пострадавшим от насилия говорят, что они сами во всём виноваты. И кто говорит? Профессиональные юристы и психологи. Юристы – люди, которых государство специально обучило для обеспечения защиты населению со стороны закона, всеми силами стараются оправдать тех, кто закон нарушает: «Наверняка, вы САМИ спровоцировали его на вспышку ярости». Психологи в этой глупости от них не отстают. Например, женщине, которую избивает муж, они говорят: «Вам надо энергетику почистить и самооценку повысить. И вообще, перестаньте быть жертвой!» Уже и студия вторит: «Да-да, вы перестаньте дурака-то валять, он от вас и отвалит». Ага, грабитель или насильник к человеку в подворотне подвалит, а ему заявят, что буквально на днях перестали быть жертвой – отвалит, как пить дать! Интересно только, к кому привалит? Его же все провоцируют! Ему же надо как-то разрядиться, а тут сплошь и рядом жертвы пошли с повышенной самооценкой и чистой энергетикой. Совсем, стервы, озверели – никакого гуманизма к садисту!

Известный на всю страну актёр поколотил жену, красивейшую актрису, так, что видавшие виды врачи ужасаются: такие побои обычно наносят друг другу какие-нибудь спецназовцы на войне, чтобы наверняка убить. Даже, если допустить мысль, что муж имеет право жену «поучить», то кого тут чему учат? Мужчина с высшим гуманитарным образованием, ученик великого Коршунова, закончил знаменитую «Щепку» – старейший театральный институт России! Пьёт, правда, собака, но то от переизбытку таланта. То есть, талантливому человеку можно, заслужил – только ради этого и работал, чтоб на досуге был повод на грудь принять. Чем крыть рядовым пьяницам, которые так же метелят жён, но не обладают никакими талантами? Вообще, такие истории вводят в ступор всю страну за пределами МКАД, потому что если они в Москве ТАК квасят, что ум за разум заходит, то что депрессивным посёлкам остаётся? Если они так пошло скандалят, проживая в роскошных коттеджах и отдельных квартирах, когда есть куда уйти, то народу совсем не по себе: неужели хорошая жизнь так плохо на людей влияет? Они бы поменялись с какими-нибудь деревенскими старушками жильём этак на годик-два, пожили бы в глуши без света и воды, походили бы пешком в ближайший магазин за хлебушком за пять вёрст, потому что автобус ходит два раза в неделю, да и то не всегда. Глядишь, всю дурь как рукой снимет.

А ведь когда-то на артистов равнялись. Они это знали, поэтому так себя не вели – чувствовали ответственность перед страной. Теперь же сформировалась целая плеяда знаменитых актёров-алкоголиков с садистскими наклонностями, которые «радуют» Отечество не новыми интересными ролями, а различными противоправными выходками, щеголяя, что им за это ничего не будет, потому что они – известные, талантливые, успешные… пьяницы. Им – можно! Собственно, для того и стали известными и успешными, чтобы теперь квасить за рулём, или устраивать разборки со своими гаремами на всю страну, или шокировать обывателя алкогольными истериками без всякой цели. Поклонники ахают: довели талантливого нашего! Начинают выяснять, кто конкретно довёл кумира: гражданская жена в татуировках или официальная со сломанными рёбрами и впечатанным в лицо носом.

– Может, ты ему что-то не так сказала, не тем тоном, не с той интонацией, не так оделась, не там встала, не тут села, не так вдохнула, не в том месте моргнула? Ты сознайся! Может, не под тем углом подошла к великому трагическому нашему? Может, радиус косинуса с учётом интенсивности освещения надо было как-то поточней рассчитать – с известным же человеком живёшь, понимать надо, милочка. И зачем же на всю страну опозорила гения? А с виду интеллигентная женщина, и-эх! Почему его бывшие сожительницы не жаловались на побои? Потому что покультурней тебя будут, сор из избы не выносят… Да ты ещё перед внуками хвастать будешь, какой известный артист тебе моду бил! А не нравится, так иди замуж за сантехника – там вообще армия у всех пройдена. Так врежут, что враг за океаном нападать передумает.

Их хочется спросить: а если вашу дочь изувечат, вы тоже будете ей доказывать, что она сама во всём виновата? Но никто не спрашивает, все улюлюкают: так и надо, поделом этой самозванке, а то, ишь, тута, размечталась о лёгкой жизни – в нашей стране такие номера не проходят! В нашей стране женщина должна владеть приёмами самообороны с использованием скалки, швабры и прочих элементов слесарно-кухонной утвари! В нашем обществе считается, что интеллигент – это человек, которого удобно бить. Не пожалуется. А степень его культурности определяется, насколько он удобен для какого-нибудь садиста. Только интеллигент кого-то не удовлетворил по этим показателям и врезал в ответ обидчику, пусть пока только словом, тут же вопли:

– Хамло неотёсанное! Интеллигенты называются, никакой культуры! Выучили на свою голову.

Но человек умственного, нефизического труда вовсе не обязан быть для кого-то боксёрской грушей!

Защитники насилия что угодно готовы плести, лишь бы не задеть хотя бы краем слова болезненное самолюбие фактически преступника. Уж и так готовы ему подлизнуть, и этак. Но есть закон, по которому никто не имеет права наносить увечья другому человеку, даже если это твоя жена. Если у неё истерика, потому что ты постоянно пьяный, ей тревожно, что ты убиваешь себя этим, так радуйся, что ты ей не безразличен! Обними её и скажи, что всё нормально, прекрати пить, возьми себя в руки ради любимой женщины! Если же ты считаешь для себя оскорбительным что-то делать ради бабья, то на кой ты вообще женился? Если она такая плохая, чего ж ты с ней связался, такой замечательный? Зачем ты женился на женщине, которую не любишь? Если женщина живёт с мужчиной, которого не любит, её называют бл…ю, а ты кто тогда? Тебе не двенадцать лет, чтобы вчера – люблю, а сегодня – уже скучно, другую «люлю» хочу. Но у парня серьёзные проблемы с алкоголем – это видно уже за версту. Когда по телевизору показывают его лицо с характерными «щёчками» – деформациями в области глаз и скул, с которыми так хорошо знакомы наркологи и урологи, то кажется, что даже через экран несёт перегаром. Из одарённого молодого человека превращается в дёрганного распущенного психопата, не способного контролировать себя, хотя актёров профессионально учат управлять собой. Иной актёр способен со сломанной ногой спектакль отыграть или выйти на сцену, узнав перед этим, что умер кто-то из близких, и исполнить комедийную роль так, что никто ни о чём даже не догадается. Дисциплина почти армейская! Не даром когда-то работу актёра на сцене называли службой, в театре служили. А все эти пьяные сопли, что творческие люди – фактически синоним крайней эмоциональной распущенности, рассчитан на такую же пьющую и недалёкую публику, которой отрадно, что известный человек скатился на их уровень.

Если СМИ освещают такие истории, аудитория невольно разделяется на два лагеря: мужчин и женщин. И у мужчин эмоции балансируют на грани гордости: «Так этой дуре и надо, а я – не женщина, поэтому мне такое не грозит» и страха: «Слава богу, что я не женщина – меня точно не поколотят! Вот свезло, так свезло, спасибо папе с мамой, что мужиком родили». Но тут они сильно ошибаются. Они пойдут вечером домой, и на них может напасть такой же разъярённый «доведённый», которому где-то не налили, или на дозу денег не дали, или не так посмотрели и не то сказали, хотя на него вообще никто не смотрел и ничего не говорил. И бесполезно будет оправдываться: «Я-то здесь причём! Это бабы проклятые нашего брата доводят, согласен. Но я-то тебе не женщина, слава те господи». Но такова природа алкоголизма, что разрушает нервную систему и искажает психическую деятельность настолько, что человек запросто может окно с дверью перепутать. А при нападении, мужчина там перед ним или женщина – ему вообще фиолетово.

Есть точная статистика, сколько женщин гибнет каждый год от бытового насилия, то есть от рук собственных мужей, сожителей, братьев и даже соседей. Но сколько убивают мужчин такие вот взбесившиеся пьяницы на улице, дома, по соседству, в дружеских компаниях, в транспорте, на рыбалке, в подъездах и подворотнях – даже приблизительных цифр не найдёте. Но число жертв значительно выше, чем среди женщин – страна теряет каждый год по целому городу! Поэтому напрасно мужчины обольщаются, что им такое не грозит, потому что они «никого не провоцируют». Кто подыгрывает преступникам, оправдывает их, рано или поздно лично убедится, как жестоко он ошибался.

Чем провоцируют насилие к себе дети, которые так же страдают от жестокости взрослых и иногда погибают? Чем провоцируют старики, у которых ещё больше шансов стать жертвой самых разных мошенников и просто мерзавцев? Если рассуждать с позиции преступника (а криминализированное общество именно этим и занимается), то бить и истязать женщин, детей и беспомощных стариков гораздо удобней – они не умеют защищаться. Бывают, конечно, исключения, но редко. В здоровом обществе тех, кто не умеет защищаться, оберегают, а в ненормальном – пользуются этим. Издеваться над ребёнком настолько удобно, что совсем грех не воспользоваться! Ведь сам же провоцирует, что постоянно пищит и плачет, не умеет говорить, никуда не пожалуется, не сможет оттолкнуть о себя взрослую сволочь такими маленькими слабыми ручонками. Но нормальные люди не истязают детей, а растят их и оберегают от опасности, пока дети не окрепнут. Или вот переходит дорогу подслеповатая старушка – её так удобно толкнуть, обидеть, ограбить. Сама спровоцировала – не фиг ходить тут слепой и старой, дома надо сидеть. А если в магазин некому сходить, то опять сама виновата: лучше детей и внуков надо было воспитывать, карга старая! – именно так рассуждают в криминализированном обществе. В здоровом обществе люди переведут старушку через улицу или даже сами купят ей продукты без всяких рассусоливаний в стиле «вот какие мы хорошие». Потому что для них человечное отношение к людям, какими бы те ни были – норма.

Да, есть такое понятие, как виктимность – склонность быть жертвой, предрасположенность влипнуть в какую-нибудь историю. Есть «смелые» девушки, которые ищут себе приключений на задницу с какими-то крутыми засранцами, а потом жалуются, что их изнасиловали в грубой форме. Сюда можно отнести и модный нынче экстрим, который многими расценивается как признак небывалой мужественности, а на самом деле это – никому не нужный риск без всякой цели и инфантильное неуважение к собственной жизни. Некоторые называют неоправданным риском хранить деньги дома или носить их с собой, но представления о допустимой «крупной сумме» у всех свои. У кого-то всю зарплату вытащат, да ещё возмутятся: дескать, что ж так мало денег с собой носишь. Нельзя не вспомнить, как советские бухгалтеры и кассиры предприятий носили деньги в банк без всякой охраны, и даже мысли не было, что на них кто-то нападёт. То ли в самом деле такими наивными дураками были, а дуракам везёт, поэтому никто и не грабил. То ли дефицит товаров сказывался, когда в магазинах нечего было купить, то ли милиция хорошо работала. А может, общество было нормальным, здоровым, не криминализированным?

В современной западной криминалистике допущение, что совершение преступления может зависеть от поведения жертвы, очень непопулярно и подвергается острой критике. Если виктимность – это фактически содействие преступлению, то жертву преступления надо рассматривать как… пособника преступления. Если на жертву преступления, несчастного случая или любого вида насилия возлагается частичная или даже полная ответственность за произошедшее несчастье, то какова роль преступника в преступлении? Так, просто мимо проходил, но учуял жертву – спровоцировала-таки, совратила… Но если и дальше так рассуждать, то на скамью подсудимых станут сажать не преступников, а потерпевших!

В криминализированном обществе наблюдается склонность к обвинению жертв преступлений вплоть до травли. Образами неудачников и лохов, на фоне которых любой преступник выглядит почти приличным человеком, пугают чуть ли не с детства. Насилие превратилось в культуру, и пострадать от этой «культуры» означает позор, в котором даже стыдно сознаться, потому что «сам виноват». На самом деле поведение, которое в виктимологии описывается как неосмотрительное и провоцирующее, не является значимым фактором совершения преступлений. Например, многим кажется, что жертвами сексуального насилия чаще всего становятся легкомысленные девушки в коротких юбках и со «слишком ярким» макияжем. Но по статистике двадцать процентов пострадавших от изнасилований составляют дети, пятнадцать процентов – женщины от 40 до 70 лет, шесть-семь процентов – сами мужчины разного возраста. Так же сильный пол подвергается сексуальным посягательствам в мужских колониях. От изнасилований довольно-таки часто страдают бомжи – грязные, вонючие и пьяные бродяги в лохмотьях, которых уж точно трудно заподозрить в сексуально-провокационном поведении. Насильник равнодушен к эстетике, он озабочен прежде всего реализацией своей наклонности творить насилие. И он её осуществит, как бы жертва ни выглядела. Он ищет тех, кто не сможет дать отпор, поэтому в группу риска входят не бойкие и самоуверенные «зажигалки», а тихони и хорошо воспитанные девочки из приличных семей. Именно воспитание не позволит им послать наглеца куда подальше, ударить его или рассказать кому-либо о случившемся.

Если причислить к провокационному поведению обычную женственность и мягкость, приветливость и привлекательность женщины, которые насильник расценивает как кокетство и поощрение его гнусных поползновений, то вскоре общество получит (а где-то уже получило) женщин грубых и жёстких, которые не хотят никому нравиться и способны сами, что называется, пардон, любому «яйца оторвать». Мало кто из современных мужчин-моралистов не ужасается таким дамам и недоумевает, откуда взялись эти «танки в юбках». И куда же подевались те нежные и милые прелестницы, рядом с которыми он чувствовал себя… просто нормальным мужчиной! Но в какой-то момент встал на сторону ненормальных, которые причисляют банальную женственность и хрупкость к «провокационным формам поведения». Вот и получил, что хотел.

Почему не пострадала от насилия главная героиня фильма «Римские каникулы», наивная и неприспособленная к жизни вне дворца красотка? Представьте, если бы она попала к каким-нибудь угрюмым женоненавистникам вроде талибов – от неё мало бы что осталось. Но ей повезло – она попала к нормальным людям. Просто к нормальным людям, у которых принято восхищаться и ухаживать за хорошенькими женщинами, а не орать с перекошенным лицом, что она «всех совратила, а так никому и не дала – продинамила, панимашь ли, настоящих альфа-самцов!». Кто совсем не переносит женщин как явление, в качестве примера можно привести старинный советский фильм «Подкидыш» о потерявшемся ребёнке. Если такой сюжет возьмутся экранизировать сейчас, то несчастного ребёнка обязательно продадут в сексуальное рабство или на органы, а то и усыновят какие-нибудь внешне приличные садисты. Вообще, когда смотришь старинные фильмы, то ужасаешься, насколько современные люди стали психически нездоровыми.

Откуда идёт эта вера в виновность жертвы? Данный феномен проистекает из желания человека контролировать сразу весь мир и находить объяснения любым событиям. Есть тип людей, который постоянно что-то бубнит, комментирует любое событие, даже если он ничего не понимает в происходящем, но у него нет сил в этом сознаться. Пусть не другим, но хотя бы себе. Поскольку человек в силу своей слабости и ограниченности не способен достичь полного контроля над миром, он решил принять за истину, что в мире ничего не происходит случайно. И если уж кому упал на голову кирпич, то поделом – заслужил. Сам спровоцировал… кирпич. Слабому и недалёкому человеку, который стремится дать оценку любому происшествию и объяснить причину падения каждой капли дождя, отрадно думать, что люди в жизни получают только то, что заслуживают. Хорошие люди награждаются, плохие – наказываются. Если насилие настигает его самого, он согласен причислить себя к плохим, виноватым. К презренным жертвам. Потому что всякому – по его заслугам: «Справедливость узнается по тому, что присуждает каждому своё», как был сформулирован высший принцип юстиции ещё в античные времена. Каждому – своё. Suum cuique. Jedem das Seine… Ничего не напоминает?

Узник лагеря Дахау, немецкий пастор Мартин Нимёллер очень хорошо описал в знаменитом стихотворении, что бывает с теми, кто заигрывает с преступностью. А преступления служителей Третьего рейха давно доказаны в юридическом порядке международным трибуналом. Сам Нимёллер когда-то поддерживал и даже оправдывал деяния нацистов. Пока они не пришли за ним. Потому что преступникам нужны новые жертвы, как бы эти жертвы себя не успокаивали: «Нам ничего не грозит, правда? Мы же – такие удобные и хорошие, мы же согласны с политикой преступников. А те, кого они уже засунули в газовые камеры и печи, – сами виноваты. Под раздачу попали. Но мы-то не попадём, ведь так?». Нет, не так. И не надейтесь!

Уже после освобождения в 1945 году Нимёллер так объяснил бездействие немецкой интеллигенции против истребления населения под видом его улучшения и очищения: «Сначала они пришли за коммунистами, но я не был коммунистом, поэтому не протестовал. Тогда они стали забирать деятелей культуры, но я не был деятелем культуры, поэтому не говорил ничего. Потом они взялись за евреев, но я не был евреем, поэтому опять молчал. Но вот они пришли за мной. И не осталось никого, кто заступился бы за меня». Игра нацистов на вере населения в виновность жертвы поразительна! Они могли запихнуть людей в концлагеря, не кормить их и даже не давать испражняться, довести до безумия и потери облика человеческого, а потом убивать в газовых камерах и объяснять это так: «Мы их убиваем, потому что они как скоты – грязные, вшивые, больные. Посмотрите сами, они только позорят род людской! Поэтому их можно и даже нужно убивать. Они это заслужили». Известны совсем уж фантастические случаи, когда войска SS могли отдать приказ администрации оккупированного города в Европе оплатить расходы на боеприпасы, потраченные на убийства… населения этого города при облавах и расстрелах. И им платили!

Жалко будет, если человечество не извлечёт никаких выводов из этих жестоких уроков. И не дай бог, если придут новые «учителя». А они обязательно придут, если урок понадобится повторить.

* * *

В последние годы очень много говорят о бытовом насилии. Безработица, пьянство, распущенность – всё это бьёт по семейной жизни. «Добытчики горя» тащат в семью недовольство собой и жизнью, озлобленность, грубость, хамство – всё в семью. Лет двадцать не сходят с экранов передачи и фильмы об этом, но они ничего не решают. Если бы решали, такие ситуации сошли бы на нет. А обсуждать вновь и вновь совершаемые преступления на уровне сплетен, как известный спортсмен жену прибил, а популярный продюсер колотит невесть какую по счёту сожительницу, можно и двадцать лет, и пятьдесят, и сто. Но это уже своего рода садистская игра: наблюдать, царапая глазами лицо жертве, и наслаждаться процессом, улавливая малейшие признаки смущения и беззащитности. Рассусоливать об уже свершившихся преступлениях и ничего не делать для их профилактики – это и есть криминализация общества. Если тридцать лет обещать покончить с коррупцией, то все понимают, что с ней НИКОГДА не будет покончено. Потому что в ней уже погрязли те, кто собирался бороться. Разъела она общество, как коррозия сжирает металл, так что не осталось там ничего кроме рыжей трухи вместо крепкой и надёжной стали.

Такие передачи даже не претендуют на звание криминальных, потому что бытовое насилие и мелкий грабёж в криминализированном обществе преступлением вообще не считается. В провинции милиция на такие «ложные вызовы» давно не ездит и заявления не принимает: кто не верит – пусть проверит. Зато с телеэкранов не сходят передачи и даже телешоу на тему насилия человека над человеком. Шоу! Целое представление могут из этого соорудить. Как в древнем мире в цирке хищник драл приговорённого к смерти, или гладиатор забивал другого ряженого в латы раба, а дикари смотрели и улюлюкали: «Добей его! Так ему и надо – сам виноват, слабак». А теперь в двадцать первом веке такие же дикари по телевизору глазеют, как палач терзает жертву, и комментируют. Тихоню муж колотит, чтобы не была такой уж овцой, воинственную стерву – чтобы «не очень-то много о себе мнила». Повод схлопотать по морде всегда найдётся. Лишь бы ни-ни – не оскорбить тех, кто совершает преступление! Ни слова в их адрес, они нынче как бы вне критики – на их стороне сила, а значит, и сама правда! Они смогли ограбить, избить, изнасиловать, убить какую-то презренную жертву, которая не может себя защитить.

Мир так устроен, что делится на ночь и день, зиму и лето, чёрное и белое, преступность и законопослушание, палача и жертву. Можно выбрать только ту или другую сторону. Или чёрное, или белое. Можно защищать слабых, а можно встать на сторону тех, кто вершит насилие. Здоровое общество определяется готовностью защищать себя от преступников и социопатов их осуждением и изоляцией, а в некоторых случаях – и смертной казнью. Общество нездоровое всегда можно узнать по степени восхищения садистами, убийцами, правонарушителями и желанию оправдывать их любыми доводами. Такое общество выбирает чёрное, но всеми силами доказывает, что оно – белое! Это вокруг все виноваты, что САМИ спровоцировали благородного преступника кого-то опять убить или ограбить. Доказывают это с дотошной скрупулёзностью! Оказывается, населению в нашей стране больше совсем нечем заняться, как только ходить и провоцировать преступный элемент на проявление насилия к себе. Если симпатичную девушку попытались изнасиловать: «Сама виновата – не фиг такой красивой ходить, настоящих мужиков провоцировать». Настоящим мужчиной сейчас принято считать плохо воспитанное животное, которое при виде женщины просто-таки обязано из штанов выскочить. Женщина может быть несуразно одетой и вульгарной, но НИКТО не имеет права её за это ручищами хватать. Проходи мимо, если ты такой правильный. А если считаешь, что тебя провоцируют – вообще пробегай! Надо быть идиотом, чтобы знать, что тебя провоцируют, и вестись на это. Не твоё собачье дело, почему она так одета или странно себя ведёт. Ты-то кто такой? Агрегат по исполнению желаний таких же идиоток? Может, она с ума сошла, или у неё нет вкуса, но это опять тебя не касается. А может, она – сотрудник полиции нравов и служит приманкой для сутенёров. Или это социолог проводит эксперимент на степень моральной устойчивости населения. В конце концов, есть статьи в Административном кодексе о непристойном поведении в общественном месте – накатай заявление, пусть оштрафуют.

Но криминализированному обществу такой расклад не катит! В ответ на одно нарушение оно выдаёт другое и заявляет: спровоцировали! Доходит до того, что глава МВД делает заявление, что рост сексуальных преступлений в стране произошёл не от наплыва мигрантов из стран Третьего мира со средневековыми взглядами на отношения полов, а это женщины в России слишком уж откровенно одеты. Он, видимо, не знает, что самый высокий процент насилия над женщиной – в странах Ближнего Востока, где ходит она замотанная в тряпки с головы до пят. Не помогает. Потому что общество так «заточено»: всё, что делает мужчина-насильник, то правильно. Ну, вот приспичило ему, стало быть – на благо всего затюканного общества.

Если напали на мужчину – тоже сам виноват. Надо кастет с собой носить, ствол не проблема купить. Доходит до казусов, когда один с кастетом другому с пистолетом очередь не уступил за сигаретами и схлопотал резиновую пулю в живот с близкого расстояния. Кожа лопнула до спины. Жена потом в студии телешоу показывала его рубашку – вся багровая, словно в тазике с кровью прополоскали. Жена стрелявшего недоумевает, какие претензии к её благоверному:

– А чё он хамит, ваще! Раз хамишь – получи пулю и заглохни. И не надо мне грубить, у мине, между прочим, два высших образования!

Не юридическое ли одно? Точно, юридическое! Герои перестрелки тут же сидят, насупившись, пока их жёны глотками воюют, одна другую гоняет по закоулкам студии окровавленной рубашкой. Столичный юрист очёчки в золотой оправе на носу поправил и спросил осторожно:

– Может, это ваши жёны вас спровоцировали, а? Нет, вы скажите, не бойтесь, кто вас довёл. Может, на улице кто не так посмотрел или на работе не дооценили?

И пошло нащупывание любимой темы «кто довёл Васю, чтобы он зашиб Петю».

А кто «доводит» и провоцирует мошенников, которые совершают крупные финансовые преступления? Десятки и сотни тысяч человек становятся жертвами самых изощрённых «разводов» со стороны всевозможных компаний с лицензиями, на чьи уловки попадаются даже работники правоохранительных органов! Доходит до того, что самая тщательная юридическая проверка не даёт гарантии, что вас не обманут в той или иной конторе, фирме, банке, агентстве. Мастерство мошенников стало настолько изощрённым, а обман организован столь искусно, что многих из них совсем невозможно вывести на чистую воду! Ваучерная приватизация – вообще классика обмана целой страны, который надо бы занести в учебники для подготовки профессиональных грабителей. В процессе приватизации бюджет России получил меньше, чем бюджет Венгрии в результате такой же приватизации в этой небольшой стране – это о чём-то говорит?

Невыплаты зарплат, пенсий и социальных пособий в годы проведения «экономических реформ» стали массовым явлением в России. А ведь это – дикость несусветная, беззаконие и произвол. Мало того, что эти зарплаты и пенсии не обеспечивали прожиточного минимума, так их ещё и не платили годами! Юристы и правозащитники развитых стран относят такие невыплаты к серьёзным нарушениям прав человека и называют прямой угрозой жизни. А наши юристы… помогали «юридически грамотно» оформить банальное воровство и разграбление страны. Уж про то, что это наглое нарушение самой Конституции, и говорить не приходится.

Огромная армия обманутых дольщиков, вкладчиков и прочих потерпевших, вся вина которых в том, что они хотят улучшить условия жизни – социальная катастрофа исторического масштаба. Неоправданно завышены цены на ветхое и аварийное жильё, которое впору людям бесплатно отдавать, да ещё и приплачивать, если они согласятся там жить. Появились свои печальные мировые рекорды по преступлениям с недвижимостью: в Ульяновске на «двойных продажах» одна и та же квартира была продана разным семьям девять раз! Такого нет нигде в мире, в других странах это просто невозможно – опять Россия впереди планеты всей. Другой строительной компании дольщики поверили, потому что вся документация проверялась три раза независимыми экспертами, а генеральным директором являлся депутат и член «Единой России», но даже это не помогло – фирма обманула более двухсот семей, около двух тысяч человек остались и без денег, и без жилья. Когда они ходили по судебным инстанциям, им никто не сочувствовал – чего терпилам сочувствовать. Смотрели со снисходительной усмешкой: «Надо же внимательней быть». Но среди потерпевших оказываются и профессиональные риелторы, которые собаку съели на продажах жилья, и сотрудники ФСБ, и даже экстрасенсы – никто не может просчитать, когда и где столкнётся с мошенничеством! Это чёрт знает, что такое, но опять ни одного нарекания в адрес самих проходимцев. Напротив, множатся восхищения: облапошили целую армию каких-то неудачников – да на таких людей успеха равняться надо! Ни дать, ни взять, стокгольмский синдром.

Что касается депутата-вора, тут вообще кругом сами виноваты – не фиг таких ворюг выбирать! Сами выбрали, вот и получите. Но позвольте, когда его выбирали, он же не сообщал, что станет воровать и заниматься махинациями – он совсем другие песни пел: сделаем, выполним, создадим, обеспечим. Что они там обычно поют в своих предвыборных программах? В итоге ничего не сделал, не выполнил, создал совсем не то, что обещал. Но виноваты в этом – избиратели! А к «оборотню с мандатом» никаких претензий. Совсем наоборот – идёт на повышение!

Криминализация общества очень похожа на алкоголизацию. Алкоголизация – это не обязательно, когда ВСЕ поголовно пьют. Это парадоксальный психологический феномен, когда общество начинает мыслить в интересах алкоголиков и защищать тех, кто мешает жить непьющим людям. И опасны уже не столько сами алкаши, как те, кто их всячески оправдывает. В криминализированном обществе точно так же главную опасность представляет не сам преступник, но и настроения в обществе, которое им восхищается и оправдывает. И если согласиться, что пьянство – болезнь, то алкоголизация общества не допустит, чтобы её героев считали какими-то там больными. Если больной гриппом сделает ошибку в работе, ему скажут: «Лечиться надо, а не кашлем давиться на рабочем месте, да ещё коллег заражать». Если пьяница чего напортачит – довели мирового мужука. Излюбленная тема деградирующего от пьянки общества. Опять не упредили, не разглядели в какой-то очередной бесцветной пьяни непризнанного гения, не догадались, что ему опять не так. «Нет, сам он хороший, и даже слишком, но его достали все эти сволочные тёщи, начальники, завистники, соседи, которые просто не догадываются, с каким сокровищем им выпало жить рядом – да их за это убивать надо! Нет-нет, не нашахо дорогохо Стакан Графиныча, а вот всех этих сволочей, которые его не уберегли, которые его то и дело гнобят и достают».

То, что он сам конкретно достал всех перманентно кривой рожей и неадекватным поведением – такой крамольной мысли в деградирующем обществе не возникает. Нечем такие мысли генерировать – мозги-то пропиты. У кого пока не пропиты, тот стойко защищает интересы тех, кто уже пропил и ум, и честь, и совесть, и почки с печёнкой:

– Та нешта можна так обидеть нашахо драгаценнахо Графин Наливыча?! Да святой жа человек, если разобраться. Особенно, когда трезвым бывает раз в году.

Беспутные, пьяные, друг друга цепляют, убивают, сами калечатся, а бабы должны за всё отвечать. Пьяный сын одной убил сына другой и вот матерей телевизионные проныры уже стравливают: тот виноват или этот. Одна вопит: он хороший, не мог он! Другая вторит, что её сын ещё лучше был. Никто не скажет: «Они у вас и так-то небольшого ума, прямо скажем, а когда выпьют, и вовсе дураки». Не принято. Не по-русски как-то. Зато скулят, что бабы-де всю кровь у них выпили, и ни один алкаш даже не догадается, что настоящий вампир – это он сам. Кому нужна его ядовитая кровь, да к тому же с водкой и желчью смешанная? Любую могут довести до исступления, а потом доказывать, что она сама их провоцирует. И все в это верят: «Ах, надо разобраться! Человек же гибнет, надо спасать». А как его спасать? Сумку за него носить? Работу за него выполнять? С его родственниками отношения строить? Линию поведения за него вырабатывать? Саму жизнь за него прожить, пока он пьянкой занят?

Так и «спасают» пожизненно, проматывают свои жизни целиком и полностью на выяснение, когда же эта падла станет человеком. А он не станет – незачем. Вокруг столько нянек бегает, все участливо заглядывают в глаза: чего изволите. Может, и поделом им, этим «нянькам», раз они так погано к себе относятся, растрачивая СВОЮ жизнь на решение чужих проблем? Может, нельзя так к своей жизни относится, вот она и наказывает…

В Европе и Америке алкоголики добровольно объединяются в анонимные сообщества, потому что пьянство – это ИХ проблема. В России собираются НЕалкоголики и думают за пьяницу, как ему прекратить пить. Как им ублажить алкаша, как перед ним ещё изогнуться, чтобы он прекратил квасить. Сам алкаш на этих собраниях откровенно зевает и козявки катает, размышляя остатками мозгового вещества, что если предложить этим идиотам встать перед ним раком – ведь встанут же! Дружно и организованно. Ведь всё ж сделают, что ни попроси! Как тут не спиться с такими полудурками?!

Как эти собрания могут повлиять на больного алкоголизмом? Если по поводу гриппа провести собрание среди здоровых, то больные гриппом не выздоровеют – это ясно всем. Именно поэтому в Советском Союзе не смогли победить пьянство, что подобные собрания его только больше поощряли вниманием к пьяницам, которые все, как правило, страдают больным самолюбием. И теперь это позорное явление расцвело таким пышным цветом, что нужна глобальная прополка. Да вот пропалывать-то некому – большинство населения на стороне пьяниц. Если сами не пьют, то почти в каждой семье кого-то «спасают».

В нормальных странах от пьянки плохо, прежде всего, самому пьющему. В России плохо НЕпьющим, вынужденным жить и работать рядом с этим извращением человеческой природы. А извращению-то этому хорошо, в натуре! Оно вообще это проблемой не считает: на работе коллектив за всё отвечать будет, дома жена во всём виновата, да ещё тёща. Если не померла от общения с «любимым» зятем. В алкоголизированном обществе жёны и тёщи, мамы и сёстры водят алкаша за ручку по наркологам и прочим проктологам – это же им надо. Ведь мировой мужик гибнет, где ещё… такое дерьмо найдёшь, хотя его и так полные канавы. Тс-с, тихо! Не дай бог, наш глыбокоувыжаемый Портвейн Ликёрыч ТАКОЕ услышит, обидится, в законный запой уйдёт – мы ж будем виноваты! На работе его, горемычного, «проработают», возьмут на поруки – коллеги будут отвечать за каждую его аварию и пьянку на рабочем месте. Это же им надо! Они же его, гады, и довели, ваще!

Это и есть алкоголизация. Страшная, тупая, необратимая. Нормальное общество старается защитить себя от пьянства, ненормальное деградирует вместе с пьяницами, задвинув свои интересы куда подальше ради нытья алкашей. Основная проблема в том, что оно и могло бы себя защитить, но не хочет, не считает нужным:

– А как же наш дырыгой Спирт Пропитыч будет и дальше гибнуть, а нам и дела нет, так что ля?!

Хочется спросить таких: когда вам будет дело до самих себя?

Поражённое криминализацией общество тоже не желает себя защищать. Оно предпочитает нападать на пострадавших от преступности:

– Куды, раззява, смотрела? Надо понимать, в какой стране живёшь! Здесь вам не тут, здесь на чеку надо быть, каждую секунду, как на фронте, чтоб не облапошили, не кинули, не отымели, куда не надо.

На заключительной стадии из криминализации выбраться трудно, если вообще возможно. И проблема уже не в работе правоохранительных органов, а у общества изменилось качество мышления. Мозги уже не те. Как у героинового или спиртового наркомана выжжены важные участки мозга, и он не в состоянии совершать нужные и подходящие моменту мыслительные операции. Люди настолько устали бояться преступности, что решили с ней смириться и даже ужиться. А может, и самим приобщиться. Человек не может бояться вечно. Он убегает от источника страха или, если такой возможности нет, учится жить рядом и даже оправдывает его. А куда деваться? Нравы почти пещерные. Страсти кипят нешуточные! Преступник становится основным героем во всех разом источниках информации. Мужчины с пивным пузом перед телевизором угрюмо гордятся: «Ну, наконец-то в кине стали настоящих мужиков показывать, дождались-таки». Настоящий мужчина в их представлениях занят только нарушением закона, стрельбой, мордобоем и трахом (желательно, с чужими жёнами – со своей-то любой дурак смогёт, а с мужем чужой ещё пободаться можно). В бандитов влюбляются, нервные дамочки писаются от восторга, увидев сериал, где непотопляемый из сезона в сезон герой, подполковник милиции, режет наркодилеру, нежелающему делиться прибылью, пальцы садовым секатором! А потом по причине перепадов настроения, должно быть, предменструальных, расстреливает с полдюжины человек на улице. Довели мужика, стервы, не уберегли, не доглядели! Тут народ ахнул и приуныл: всё, спёкся. Не выплывет. Да не тут-то было! Выплыл. Даже не сидел – был признан психом, ходит на успокоительные уколы, как школяр в детскую поликлинику, попутно совершая новые подвиги против плохих дядек в погонах – своих вчерашних коллег. Тут у создателей явно что-то переклинило, и им самим бы надо в поликлинику, но не детскую. Народ же в восторге и требует продолжения. Зрительницы так счастливы, словно замужем за своим Карповым побывали! Мужчины нервно присматриваются к садовым секаторам в хозяйственных магазинах, куда жена послала за средством от тараканов.

С киношных преступников восхищение переходит на реальных: одна счастливая невеста отхватила себе по переписке с заключёнными серийного маньяка! Сговор и свадьбу крутили по многим каналам несколько раз, три или четыре передачи было посвящено самому процессу знакомства. Невеста в самом деле на седьмом небе от счастья! Появились женщины, которые ищут себе любимого по переписке с зеками. Они живут в вымирающих городах и посёлках, где по-чёрному пьёт 120 процентов мужчин, где даже хронические дуры давно поняли, что при таком раскладе никакой личной жизни не устроишь. Что они видят? Только пьяные рожи да бесконечное нытьё алкоголиков, что презренное бабьё обязано их спасать в обмен на паскудное отношение и бытовую эксплуатацию. А тут целый маньяк образовался – серийный, настоящий, махровый! На пожизненном заключении – не надо ни обеды варить, ни обноски стирать. Да ей завидуют многие! Если он её придушит на очередном свидании, то скажут: «Сама виновата – зачем за маньяка шла, дура». Если она выйдет замуж за алкаша из родного посёлка, и он убьёт её при очередном абстинентном психозе, скажут то же самое, слово в слово: «Сама виновата – зачем за алкаша шла». Так что в её поступке видна логика: куда ни сунься – всюду погибель. Но осудить маньяков или алкоголиков, до чего они довели женщину, которая фактически сошла с ума от такой жизни, ни у кого и язык не повернётся. Да не виноватые они! Да они ваще хорошие, кабы никто их не провоцировал…

Нарушители закона разных калибров и эшелонов власти фигурируют во всех газетах. Блатные герои всех мастей и милицейских званий заполонили экран. Стремительно беднеющее население пассивно фланирует с изматывающей работы к прессе и экрану каждый вечер – на организацию какого-то другого досуга времени, сил и средств не остаётся. Населению навязывается болезненная прелесть преступного мира. Современное искусство и культура его так привлекательно показывают, что дураков, верящих в это, всё больше и больше. Начинает казаться, что преступник всё может, он сильнее «твари дрожащей», которая старается соблюдать закон только потому, что «кишка тонка». Да люди вообще сами по себе все преступники! Просто им мешают быть собой только правила этикета и Уголовный кодекс. Как восхищённо говорила про бандита Фокса героиня знаменитого сериала: «Он способен на поступок! Он дерзок, он смел, он силён! Не то, что остальная мужская братия». Но на что конкретно он способен? Ходить по ресторанам и тратить ворованные деньги? Он дарит подружке Ане кольцо, снятое с трупа другой своей женщины. Так делают только мародёры! Он убивает эту женщину, влюблённую в него, просто так, ни за что. Надоела и убил. Выключил чужую жизнь, как фильм надоевший. Так получилось, что это бессмысленное убийство потянуло за собой и всю банду, но это ему в камере подельники разъяснят. Зачем он это сделал? Прихватил какой-то чемодан с барахлом, уговорил якобы поехать с ним в Крым, чтобы жертва сняла деньги со сберкнижки – сколько таких у него было. Страна после войны, многие мужчины не вернулись или искалечены настолько, что женский мир им уже не интересен. Поэтому никому не нужных баб пруд пруди, и каждая о любви мечтает. Он мог бы её и не убивать, а просто исчезнуть в огромном городе – она бы его не нашла, а то и заявлять о краже не стала бы. Но он – преступник, убийца.

И тут многие не понимают, что лезть со своими восхищениями в преступный мир опасно и глупо. Если опасность кого-то настолько привлекает, лучше с тарзанки попрыгайте. Убьётесь – одним придурком меньше. Если кого-то влечёт сила, то преступник не сильный – он хищный. Он мыслит совсем иными категориями. Если ты не дрессировщик Запашный, не входи в клетку с тиграми. Надо знать, как обращаться с хищным зверем, а если не знаешь, он рано или поздно тебя сожрёт. Некоторые идиоты заводят в квартирах львов, крокодилов, змей, ядовитых пауков. Потом находят убитых членов семьи и удивляются: «Как же тебе не стыдно, скотина? Я ж тебя кормил». Но у скотины нет стыда, и получение еды она считает нормой, а не заслугой хозяина – корми, если не хочешь, чтоб и тебя сожрали. Что там тигры с крокодилами, когда люди часто не справляются с собаками вроде добермана или ротвейлера! Да, они красивые и сильные – друзья от зависти умрут со своими болонками. Но один неосторожный жест или даже взгляд, а то и легкомысленный бокал вина, и такая собака может снять хозяину кожу с лица, а то и вцепиться в горло.

Преступник – это переход из мира зверей в мир людей, это не вполне человек, у него периодически проступают звериные инстинкты. Если перенестись в пещерные времена, то нарушение закона там происходило на каждом шагу. Захотел дикарь есть – убил зверя. Если не удалось справиться со зверем – убил другого дикаря. Есть не хочется, но просто кто-то не понравился, не так посмотрел – тоже убил. Конечно, если не опередили, потому что сам «рожей не вышел». Захотелось секса, если это можно так назвать, – хватай любую бабу, тащи в кусты. Хотя, зачем в кусты, можно и прямо при всех – авось, другие желающие подтянутся. Если она вдруг против – убил, чтоб больше не выпендривалась, схватил другую. Чего жалеть: бабы ещё баб нарожают. Захотел занять пещеру, а там уже кто-то живёт – тоже убил всех и съел почти сырыми, чего церемониться. А почему нельзя? Никто никуда не пожалуется, милиции нет, общества как такового нет, имён нет, речи нет, все одинаково мычат. Нет ни собственности, ни семьи, ни обязательств, все сношаются друг с другом, как кому приспичит, отнимают друг у друга жратву.

Мечта многих наших современников, кстати. Очень многих.

Подвело человека то, что у него всё время развивался мозг, обрастал новыми нервными связями, наращивал массу, множил извилины. Мозг у человека очень сильно изменился с тех времён. Пожалуй, это единственный орган, который претерпел больше всего изменений, пока человек превращался в человека. Медленно, ужасно долго и мучительно, в течение миллионов лет, но плоская черепная коробка древнего доисторического предка человека раздвигала кости, хрустела хрящами, заменяла мягкие соединения на более прочные. Делала всё возможное, чтобы мозгам в ней было вольготно размещаться и удобно развиваться. Всё для защиты и опоры главного своего приобретения – мозга! Человеческого. И вот обладатель сего мозга увидел, что гораздо приятней с другими людьми не только соперничать и воевать, но и ладить, дружить, общаться. Что гораздо приятней, когда тебя любят и ты любишь другого человека, что этот другой рад твоему приходу, а не в ужасе убегает, ожидая самой мерзкой расправы и насилия. Он пришёл к выводу, что надо поддерживать стариков, потому что они дали ему жизнь. Надо защищать женщин, потому что они слабые, даже если обладают взбалмошным характером, который в большей степени от чувства беззащитности перед этим жестоким миром и проистекает. Надо беречь детей, потому что он ещё слабее, часто болеют и не имеют жизненного опыта. У человека уменьшились клыки и произошло опущение гортани, которая вместо рычащих и свистящих звуков стала издавать первые слова. Появилась речь! Люди обрели имена, то есть личность, и стали различать друг друга. Они были уже не стадом, а обществом.

Вот какую работу проделал человеческий мозг. Он есть почти у всех из нас, как бы многие ни пытались от него избавиться с помощью водки, наркоты, непонятных продуктов питания и скотского образа жизни. И он постоянно меняется в зависимости от условий эксплуатации, то есть не всегда в лучшую сторону. Следует заметить, что многие люди прилагают немало сил, чтобы вывести свой мозг из строя. Они даже завидуют примитивным хордовым животным, у которых нет черепной коробки, а зачаточный головной мозг окружен перепончатой оболочкой. За что их-то наградила природа таким сложным механизмом? Ведь он, зараза, никогда не перестаёт работать, даже когда человек спит! Он не даёт покоя, если видит плохие условия жизни, чувствует неуважительное отношение человека к самому себе.

И тут люди делятся на два типа: одни следуют указаниям и подсказкам своего разума, другие предпочитают сделать всё возможное, чтобы он заткнулся. Почему они так поступают? Потому что люди делятся на тех, кто дружит со своими мозгами, и тех, у кого есть некоторые противоречия с разумом. Первый тип людей живёт и действует согласовано с высшей нервной системой: дана команда отдёрнуть руку от горячего, чтобы избежать ожога – команда выполнена. Хочет такой человек стать, например, архитектором, поэтому идёт в архитектурный институт. У второго типа людей наблюдается некоторое нарушение нервных связей. Допустим, он тоже хочет стать архитектором, но идёт… в радиотехникум. Почему? А он к дому ближе на два километра! Да и экзамены туда легче сдать. Но это ничего: многие люди не сразу получают образование по той профессии, в которой хотят работать. И вот идёт наш герой работать намотчиком электромагнитных катушек – тоже ничего ужасного в этом нет. Людмила Зыкина, говорят, токарем в молодости работала, была бы цель в жизни. Но он начинает… пить! Почему? А как же не пить, если он хочет быть архитектором, а приходится заниматься чёрт знает, чем! Мозг ему постоянно говорит, что он делает что-то не то, вот он его и глушит водкой. Чтоб заткнулся.

Мозг всё время сканирует жизнь своего владельца и лишает его покоя, если что-то идёт не так: «Ты хреново живёшь, человек! Ты сидишь в грязи, дома у тебя холодно, а ты решаешь сканворды, считая себя умным, да?». Человек и сам понимает, что надо бы навести порядок в доме, принести дров и затопить печь или провести паровое отопление, а то и вообще подумать, как переехать из этой аварийной халупы в нормальный дом, но… задница всё перевешивает. Неохота! Переживём – и так сойдёт. Лучше правительство поругаем или обсудим с друзьями под пиво политическую ситуацию в… Гондурасе! В результате выстраиваются странные цепи размышлений: «Что ты сделал сегодня, чтобы улучшить свои жилищные условия? – Ругал правительство с собутыльниками и возмущался военной напряжённостью в Анголе! – Что ты предпринял, чтобы приблизить свою мечту и стать архитектором? – Напился с горя!». Человек понимает, что его действия не ведут к нужным результатам, но ничего не может с этим поделать – он не слушает себя же. Он не только мозг не слушает, но и голос сердца ни во что не ставит. У таких всегда несчастная любовь, потому что нравилась девочка в кудряшках из третьего подъезда, а жениться пришлось на этой противной прилипале, которую к тому же разнесло после родов, как бочку! Ну, как тут не запить! А ещё этот проклятый разум точит: «Что ты сделал для того, чтобы встретить свою любовь? – Что-что, напился! Что тут ещё можно сделать? И обозвал свою дуру толстухой! Пущай поревёт – авось похудеет. И чего это я должен гоняться за какой-то любовью? Она сама должна меня заметить, корова патлатая! Как будто догадаться не может, почему я мимо её подъезда ходил когда-то, как дурак… Да эти бабы – все сволочи, доводят нас, мужиков».

Всегда у таких людей действия мимо цели, слова расходятся с делом, желания – с реальностью. Как у невролога на приёме некоторые пациенты никак не могут дотронуться пальцем до кончика носа, а мажут мимо, потому что нарушена согласованность в работе мозга, нервов и самого организма. Человек понимает, что надо бы как-то двигаться по жизни, учиться, развиваться, работать, обустраивать страну, но… каждый раз пробивает зевота. Да, его бесит непролазная грязь вокруг. Но что он делает, чтобы стало лучше? Напивается и сам валится в эту грязь. Мозг понимает, что он здесь не нужен, тут задница – всему голова. А в природе всё так устроено, что если какое-то её изобретение не используется, то атрофируется за ненадобностью.

Известны целые культуры, где выведение мозга из строя и разрушение деятельности высшей нервной системы возведено в национальную идею. Например, люди живут бедно, работают много, но не зарабатывают даже на прожиточный минимум, чапают по грязи в рваной обуви в коммуналки и бараки, переполненные такой же рванью. Это положение дел длится веками, уровень жизни не растёт. Можно догадаться, что даже самый терпеливый народ рано или поздно это заметит и возмутится. Но никто ничего не замечает! Всё пучком – наливай! Не бывает невыносимых условий жизни – бывает мало водки. Пьяным нравятся не только все женщины подряд, но и срач вокруг выглядит прекрасным садом. И сам себе начинаешь нравиться, хотя ходишь по жизни с торчащей соплёй из носа и бубнишь, что это мама или жена не досмотрели. На ходу придумываются целые легенды, что водка-де наш национальный напиток вроде чая у китайцев. Шары залил, мозги усыпил, чтоб не действовали на нервы, не подмечали все подлости несуразной жизни, с которыми не знаешь, что и делать, так как они сильнее людей, не пользующихся мышлением.

Современная зоологическая тоска по животной силе посещает многих зажравшихся представителей так называемого цивилизованного общества и тоже свидетельствует о… деградации мозга. Неправильное питание, плохая экология, малоподвижный образ жизни и «излишества всякие нехорошие» – да-да, такие банальные явления современного мегаполиса могут свести колоссальную работу эволюции на нет в масштабах одной жизни. Если человек с детства питается только чипсами и прочей «модной» едой, которую и едой-то можно назвать весьма условно, то его мозгу просто неоткуда взять питательные вещества для формирования. Болезненные фантазии в стиле садо-мазо и громкие заявления сразу от лица всего человечества, что «это всем нравится», модная фишка называть мужчин и женщин исключительно самцами и самками – кто нынче не сталкивался с этими испражнениями в прессе и на телеэкранах? Ещё немного и детей начнут называть детёнышами. Но кто это создаёт? Деградирующие алкаши из забытой богом деревни? Отнюдь. Об этом пишут столичные журналисты и психологи, историки и философы – образованнейшая братия, выпускники лучших учебных заведений, на которых простолюдины всегда смотрели как на образец культуры нации. Но у них нынче вместо мозгового вещества исключительно половые гормоны плещутся. А сколько в последнее время нападок на медицину, на школу, на науку? У нас в деревнях нет ни медицины, ни науки, ни школ, однако никто туда почему-то не рвётся. Напротив, массово бегут. Потому что по горло сыты полунищим существованием в богатейшей стране мира. Всё чаще звучат заявления, что учиться в школе вообще не нужно. Но и разумных предложений, чем же занять себя, если отказаться от школы, тоже не поступает. Наверняка, телевизор смотреть, чтоб уж ничего не отвлекало. Между тем, в школе ребёнок получает не только знания, но и навык общения, умение выстраивать социальные связи, что в жизни ему всегда пригодится.

Наблюдается какой-то «научно обоснованный» регресс, призывы к отказу от социума, к возвращению в природу «к первобытной чистоте». А эти люди уверены, что она их примет, что она их вообще ждёт? Что они могут ей дать, кроме гор мусора и кучи претензий? Готовы ли они из своих комфортабельных квартир с водопроводом и отоплением или красивых коттеджей переселиться в пещеры? Таков закон природы: носители пещерных нравов в пещеры и вернуться. И напрасно, если кому-то это кажется нереальным. Вы видели, как быстро люди превращаются в бомжей? Не просто юридически теряют права на недвижимость, а теряют себя, психологически пасуют перед жизнью. Бомжей всегда можно узнать не по лохмотьям даже, а по этому потерянному взгляду, по выражению лица «я выпал из жизни». И выпадают туда люди с самых разных ступеней социальной лестницы.

То и дело звучат очередные «открытия британских учёных», что надо жить инстинктами и интуицией, а не разумом. Но где у них находятся инстинкты с интуицией, и что они вообще под ними подразумевают? Они хотя бы догадываются, «учёные» эти, что инстинкты и интуиция – это результат деятельности всё той же высшей нервной системы? Они точно так же управляются мозгом. И механизм управления такой же, как и у других органов восприятия. Просто вокруг интуиции развели сказки и тайны, сотворили мифы и предубеждения, а теперь все ищут пути её развития и «открытия третьего глаза». Безграмотность и серость так и прут под видом «научных открытий». Крепнут ряды мыслителей самого разного рода занятости, которые строчат толстые книги на тему скорого Апокалипсиса, что человечество в своём развитии зашло куда-то не туда, поэтому надо повернуть резко назад, к истокам. Но тут начинаются разногласия, настолько сильно надо миру назад откатиться, чтобы на мыслителей этих нирвана снизошла. Одни кричат: «К реформам Столыпина!». Другие призывают сразу в Киевскую Русь вернуться: «Хэллоу, Украина, мы к тебе по делу». Третьи, угрюмо набычившись, заявляют: «Надо… всех баб приструнить и обрюхатить, чтобы знали, курвы, своё место! Вот тогда-то будет покончено с бездорожьем и ростом цен!». Ну, с этой поллюцией ходячей всё ясно – опять никто не дал. Тяжело с идиотами. Особенно, когда они провозглашают себя мыслителями. Они не догадываются, что такие «мыслители» ещё в пещерах первобытным людям на мозги капали своим нытьём:

– Не туда мы куда-то зашли. Мамонт какой-то некачественный пошёл, мелкий – то ли дело раньше был. Э-хе-хе, не иначе конец света скоро. Надо опять на деревья всем залезть, а наскальные росписи запретить – баловство одно. Но самое первое: всех баб тиграм скормить, чтоб знали, кто тут главный! Тогда и мамонт, может быть, крупней станет, как раньше…

И больше всего их бесит, что какие бы концы света они ни придумывали, но человечество продолжает жить, за что они его люто и откровенно ненавидят. Они так рассуждают о прошлом, словно там жили, да вот по недоразумению угодили в настоящее, которое им решительно не нравится. Потому что его надо обустраивать, им надо заниматься прямо сейчас, а о прошлом можно только рассуждать.

Ошибка считать пещерных людей сильнее и выносливее современных «хлюпиков» – они были глупей. И только поэтому погибали в огромных количествах и очень рано. Сила человека – в его разуме. Человечество очень медленно размножалось при бешенной рождаемости, когда в принципе не существовало каких-либо контрацептивов и моральных ограничений на половую связь. Можно только догадываться, какой высокой была смертность детей в те времена, если даже в начале двадцатого века в Российской империи до года не доживало двадцать пять процентов новорожденных. За сто тысяч лет до нашей эры на планете Земля предположительно жило около ста тысяч человек. Это население таких современных городов, как Выборг или Гатчина. И только через 900 веков оно достигло пяти миллионов – численность населения нынешнего Петербурга. Для сравнения, только за двадцатый век человечество с полутора миллиардов человек выросло до шести. И это – невзирая на многочисленные кровопролитные войны с применением оружия массового поражения и политические перевороты, которыми «славен» этот век.

Древний человек долгое время не просто охотился, а сам являлся объектом охоты со стороны диких зверей и даже птиц. Люди жили огромными стадами только потому, что жить одному было в принципе невозможно – такой человек сразу становился добычей. Жизнь в стаде тоже была сплошным, как бы сейчас сказали, нарушением прав человека, но всех вместе держал страх: могут и сами сожрать или хищникам скормить, а вдруг и защитят, если что. У многих этот необъяснимый архаичный страх перед одиночеством сохранился и поныне, особенно у женщин, которые согласны жить абы с кем, иногда совсем с не подходящими для этого человекообразными, но лишь бы не одной. Куда бежать первобытным безоружным людям, если на них нападал огромный тигр или медведь с когтями, больше столового ножа? Убегали в пещеру, на ходу швыряясь камнями, которые хищнику, как слону – дробина. Да и не поднимет человек такой камень, который сбил бы с ног хищника, а если и поднимет, то не сможет придать ему необходимую скорость для полёта и удара. Люди забегали в пещеру, в панике калечили друг друга, хищник бежал туда же – дверей-то с запорами нет никаких, – сметал всё на своём пути, давил беспомощных младенцев, рвал огромными когтями слабых, которые не могли растолкать локтями других и протиснуться в центр большой перепуганной человечьей стаи, где было относительно безопасно за счёт заслона из тел соплеменников. В конце концов, хищнику выталкивали кого-нибудь в жертву, лишь бы отстал, или он сам её выхватывал, изранив ещё кучу народа, многие из которых потом умирали, так как не было даже самой примитивной медицинской помощи.

Галантность изобретена в новое время, хотя многим и кажется, что рыцарей всё меньше, то ли дело было раньше. Раньше их вообще не было. В пещерную эпоху никто не уступал место женщинам, не защищал слабых. Напротив, этим пользовались. Их выкидывали напавшим хищникам, приносили в жертву, а если и пропускали в пещеру вперёд себя, то чтобы проверить, не притаился ли там тигр или медведь. Сказки о приношении людей в жертву какому-нибудь чудищу вроде Минотавра есть практически в каждой культуре. У некоторых народов они обросли романтическими подробностями, когда Змею о семи головах нужны исключительно красивые девушки. Живёт Змей в глубоком озере, куда с высокого утёса каждую весну (со временем года возможны вариации) сбрасывают ему очередную невесту. Вера жертвы, что её там ещё и замуж возьмут, осчастливят «по самое не хочу», так сказать, нужна была для согласия на смерть без лишних сопротивлений. А чем ещё сердце женское порадовать, как не замужеством? Не беда, что змею достанешься – другие и не с такими крокодилами всю жизнь маются. Зато не одна! Станешь царицей озера, а то и всего дна морского, будешь рыб строить каждый день – короче, есть где фантазии разгуляться. Ещё сохранились древние предания (их не принято рассказывать детям), как жертвам, отказавшимся идти на заклание ненасытному хищнику, приходилось спасаться уже от своих разгневанных соплеменников, потому что таким образом нарушался негласный договор с хищником, которого кем-то надо было накормить. И не хотелось, но он был сильнее.

Человек силён только тогда, когда он пользуется своим разумом – орудием, которого нет ни у одного вида животных. Когда человек ведёт себя как животное, он всегда терпит поражение. Потому что он – очень слабое и уязвимое животное, которому ничего не оставалось, как выходить из животного мира – становиться человеком. Он бегал медленней волка, видел значительно хуже птицы, практически не обладал нюхом, слух у него тоже так себе – глухня полная по сравнению с обычной мышью. Он был почти голым, ему приходилось придумывать для себя одежду и оборудовать надёжное укрытие для ночлега. Его спасла только мыслительная деятельность. Он был вынужден ВСЁ ВРЕМЯ думать, как улучшить свою жизнь. Потому у человека мозг так и развился, что он его усиленно использовал. Даже когда ему становилось лень, грубая жизнь со своими ужасами и опасностями заставляла его развиваться дальше. И нет в этом движении пути назад. Потому что развитый мозг уже не позволит человеку чувствовать себя комфортно в некомфортных условиях. Он его вытолкнет оттуда или просто уничтожит, как ошибку эволюции. К его пещере приходил хищник и требовал новой порции человеческого мяса, и человек понимал, что пора выбираться из этих пещер. Потому что он – не мясо.

Преступность – это пещерный взгляд на мир: бери, что хочешь, и устраняй тех, кто с этим не согласен. Многим современным людям, уставшим от сложного устройства законодательной и экономической системы, нравятся такие примитивные схемы, где нет лишних движений. Но надо всегда помнить: с пещерным мышлением и до пещер недалеко. И не надо недооценивать эту угрозу. Например, нельзя не заметить, что армия бомжей растёт очень быстро, как и количество аварийного жилья. Во многих русских городах за последние 20–30 лет не построено ни одного нового жилого дома, да и там, где они были построены, допущена масса нарушений. Большинство населения таких городов живёт в хрущёвках, которые были рассчитаны на двадцать лет эксплуатации, однако верой и правдой служат уже полвека. Можно предположить, что через десяток-другой лет они начнут заваливаться, а где-то заваливаются уже сейчас – куда деваться этой огромной массе населения, которая в них живёт? В леса или сразу в пещеры? Возможно, власти надеются, что население за это время вымрет естественным путём, но счёт идёт на десятки миллионов, так что кто-то да останется. Кто купит у них эти аварийные квартиры, чтобы они смогли оплатить покупку нового жилья? И где оно, это новое жильё, если его не строят как таковое?

Можно вообще не замечать ничего вокруг, залив зенки водкой. Но кто этого не делает, тот замечает, что мы все до сих пор пользуемся тем, что было создано и построено при Советах. Нового-то нет ничего. Ходят старые автобусы и электрички, старые тепловозы и электровозы – вроде бы в России вообще не осталось заводов по их строительству. На Волге-матушке тонут прогулочные катера и целые теплоходы, потому что давно выработали срок службы. Но их тупо продолжают эксплуатировать, и все это знают. Люди не только живут в старых зданиях, но и работают на фабриках и заводах, построенных ещё… до Великой Отечественной войны, а то и до Великой Октябрьской революции. Что начнётся, когда эта устаревшая уже сейчас техника и аварийные строения начнут окончательно выходить из строя? Пещерная эпоха.

Не даром многие исследователи сравнивают «мягкую» криминализацию с феодализмом. Заказные убийства или выкуп уголовных дел чем-то напоминают средневековые индульгенции, взятка рассматривается как оброк смерда барону. Взятки берут уже в детских садах, куда ходят дети и внуки сотрудников милиции и чиновников, так что вряд ли они об этом не знают. Если детские сады принципиально не берут взяток, то влачат такое существование, за которое их может закрыть любая комиссия СЭС. Современную Россию всё чаще называют феодальным государством, потому что местами её заполонили чиновники, похожие на средневековых помещиков-самодуров – ленивые неповоротливые пьяницы и обжоры с плохо работающими мозгами. Особенно столичные дачники это замечают, когда приезжают в какой-нибудь посёлок или пригород и сталкиваются с тем фактом, что привычные им институты общества здесь не работают. Совсем не работают. И местные этим даже гордятся. Потому что, видимо, больше нечем гордиться. Совсем нечем.

 

II. Интервью с бандитом

Нельзя сказать, что это стало массовым явлением, но в конце двадцатого века в наших краях появилось несколько семей из Москвы и Петербурга, которые решили перебраться в города подешевле. Это были рядовые граждане, не богатые, предпенсионного возраста или старше. Их подкупала не только возможность пожить в тишине после мегаполиса, переполненного приезжими со всего света, но и разница в цене. Одна супружеская пара, оба уже на пенсии – он раньше преподавал в техникуме, она работала в НИИ, – приехали из Москвы хоронить родственницу. Их поразило, что похоронить человека в России можно за сущие копейки, тогда как в столице самые дешёвые похороны обходятся уже в стоимость подержанной иномарки! Потом они узнали, что тут можно купить приличный участок земли за миллион рублей, тогда как в дачных посёлках Подмосковья такие наделы обходятся в десятки миллионов! То же самое с домами и квартирами. Покумекали, поспрашивали, собрали информацию и решили – много ли нам, старикам, надо. Продаём нашу столичную хату, берём участок с домиком, чтобы обязательно был телефон, а остаток денег кладём в банк – на жизнь хватит, если что.

Тогда мало кто рисковал хранить деньги в банках, население было напугано инфляцией, которая сжирала любые накопления. Но люди учились хранить сбережения в валюте, что и сделали вчерашние москвичи, как люди образованные. Муж Илья Михайлович – тихий, спокойный, типичный горожанин, который не имеет ничего против, если в семье верховодит жена, и не считает, что быть под каблуком у неё так уж страшно. Это ж не кованный сапог какого-нибудь фельдфебеля, в самом-то деле, а каблучок туфельки любимой женщины. То есть женщин совершенно не боится, в отличие от пугливых грубиянов, которые считают своим долгом постоянно демонстрировать жене дурной характер, чтобы помнила, кто тут главный. Супруга его, Людмила Евгеньевна, такова, что не очень-то ей чего продемонстрируешь, – и смотреть не станет. Местные её сразу прозвали Москвой.

Она всё рассчитала, прикинула – проживём! И зажили. Поначалу нравилось или не заметили чего-то в суете, связанной с переездом, но вскоре появился некий дискомфорт. Сами не могли себе объяснить природу этого дискомфорта. Началось с того, что у них заболел старый кот, которого тоже перевезли из столицы. Фурункул какой-то на хвосте вскочил. Должно быть, из-за утраты квартирной жизни, при которой кот редко и на улице-то бывал. Нашли в городе ветеринара, но тут выяснилось, что он обслуживает только коров и коз, а на дом к больным животным вообще не ездит. Вроде пустяк, а цивилизованному человеку, привыкшему к определённым нормам бытия, как-то не по себе. Людмила Евгеньевна уж хотела предложить денег этому ветеринару, чтобы сделал исключение для их питомца. Она бы и принесла его, но фурункул кровавит, кот кричит – зачем мучить бедное животное, если есть ветеринар, который может сам прийти? Пошла к нему, а он сидит на рабочем месте в разгар рабочего дня… пьяный вдрызг! Послал её по матушке, увидев изумление, сказал, что при его стрессовой работе пить очень даже дозволительно. Она пыталась выловить его трезвым по телефону, но он или отсутствовал на рабочем месте (хотя где ему быть, если он не выезжает на дом), или просто не брал трубку. Один раз схватил-таки, оказался трезвым, но очень злым, рявкнул на глупую бабу:

– Слышь ты, Москва, достала уже со своей хернёй! Если кошак болеет, так найди какого-нибудь алкаша у себя на улице – он за фуфырь тебе его быстро «усыпит». Ага, вилами!

– Да Вы что! Мне не надо усыплять, мне надо, чтобы специалист фурункул вскрыл и обработал рану, гной выпустил…

– Себе с жопы гной выпусти, идиотка! Куда только твой муж-придурок смотрит? Распустил стерву… Найди себе мужика нормального, чтобы «жарил» тебя качественно, тогда не будешь занятых людей по пустякам отвлекать, сука…

И так трубкой по рычагам шмякнул, что Людмила Евгеньевна испугалась, как бы у неё телефонный аппарат не раскололся. По-бабьи расплакалась – с ней отродясь никто так не разговаривал! Это какой талант надо иметь, чтобы парой коротких предложений так грубо оскорбить кучу незнакомых людей, включая безымянного алкаша с вилами? Потом стала смеяться, когда до неё дошло значение слова «жарить», и как этот пошлый дурак советует такое пенсионерке. Наверняка, образованный человек, учился где-то, ветеринар всё-таки. Что его так разозлило, буквально взбесило? Она предположила, что он нетерпимо относится именно к жителям столицы, но ей сказали, что хамит он всем. Женщинам, в смысле. С мужиками-то местными языку такую волю не дашь – те оторвут и сожрать заставят. Он, видимо, считает, что женщины именно для того и созданы, чтобы говорить им всевозможные гадости. Особенно с похмелья. Женщинам, которые держат коров, коз, гусей, он ещё и не такое говорит. Да они внимания не обращают – чего с дурака взять. Нашёл бы себе бабу… чтоб «жарила». Качественно. Только кто с такими придурком пойдёт?

Местная травница предложила Людмиле Евгеньевне какой-то отвар, промыла коту фурункул, он и зажил через неделю. Она забыла б этот случай, если бы он не встроился в цепь дальнейших событий.

Получилось так, что у них на улице сильно накренился столб линии электропередачи. Они и так все под уклоном стоят, а этот вообще завалился, только провода и держат. Вчерашнюю москвичку удивило, что никто не бьёт тревогу, никуда не звонит. А ведь ходят дети, тянут ручонки к проводам, которые не сегодня-завтра оборвутся под тяжестью опоры, а там как-никак электричество! Но никому и дела нет. Неугомонная Людмила Евгеньевна узнала телефон местной Электросети. Там возмутились: «Звоните в своё ЖоКэХа!», но какое ЖКХ в частном секторе? Выяснилось, что в частном секторе даже электрика своего нет! Такое чувство, словно в девятнадцатый век попали. И чего там кто-то машину времени изобретает, если в прошлые эпохи запросто попасть, отъехав на десяток-другой вёрст от столицы?

Столб вскоре благополучно упал, электричество вырубили на неделю. И опять никаких волнений, словно электричество вообще никому и даром не нать!

– Почему вы никуда не звоните, не требуете, чтобы была ликвидирована авария и вообще… всё это безобразие?! – недоумевала Людмила Евгеньевна.

– Так позвоните, узнаете, – грустно улыбались в ответ местные. – Вы думаете, мы тут совсем одичали? Мы раньше тоже звонили, но не работает ничего. Не работают у нас эти службы, как они должны работать… Нет, попробуйте сами, интереса ради, только нервы зря вымотаете. Хотя, может у Вас и получится…

Она позвонила в родную Электросеть. Нехотя ответил весь такой из себя нервный юноша, словно его от компьютерных игр во время работы оторвали, словно он всем великое одолжение делает, что вообще на работу ходит. Целую лекцию по электротехнике прочитал! Жаль, что не законспектировала. Встаньте на табуретку, говорит, откройте щиток, возьмите отвёртку с индикатором и потыкайте ею по всем контактам. Она уж думала, что после табуретки он ей посоветует взять верёвку и кусочек мыла.

– У вас, вообще-то, столб посреди улицы лежит, потому и света нет, – возмутилась экс-москвичка. – Какие пробки?! В какой щиток я должна лазать? Моё дело – вовремя оплачивать коммунальные услуги, что я и делаю. А ваше дело – исправно эти услуги предоставлять. Я что-то сомневаюсь, чтобы наши чиновники вот так по табуреткам скакали, когда у них свет отключают, если он у них вообще хоть когда-то гаснет.

Высказала всё этому нервному, он на такой визг сорвался, словно ему в одно место ткнули отвёрткой. С индикатором. Кричит, бедолага, последние силёнки растрачивает:

– Мужа себе заведи, дура, пусть он тебе в щиток и лазит! Видать, хреновая ты баба, раз мужа нет – у меня дома такая же истеричка сидит! А не хочешь в своём щитке копаться, то отказывайся от электричества вообще: это тебе не у плиты стоять – тут мозги иметь надо!

Типа, они у него таки есть! Нет, в какой нормальной стране свет отключают через день словно от нечего делать, а людям на вопрос, когда это бл…во закончится, такие «рекомендации» дают? Ещё полчаса жаловался ей на свои трудности работы и неустроенность в личной жизни! И чего это в современных женских журналах пишут: «Не говорите мужчине о проблемах – он этого не любит». Да он не то, чтобы не любит, а обожает сам часами и даже годами о своих проблемах трещать! А света так и нет.

Через месяц столб поставили на прежнее место. Хорошо, белые ночи были: светло и тепло. Электричество дали, потом опять вырубили на два дня. То дали, то взяли, чисто боги. Понаехало начальство из района с портфелями: это у вас фазы нет, говорят. Прям, как Америку открыли: ха, «у вас»! Оказывается, они где-то в другой стране живут, и вот там, у них такой проблемы нет: фаза есть даже там, где её не должно быть! Естественно, опять стали объяснять бабам, что такое фаза и с чем её едят. Мужчинам местным словно бы и не надо ничего, стоят в сторонке, посмеиваются: и начальников дураками обзовут, и баб своих окрестят трёхэтажно, дескать, опять этим курицам чего-то неймётся. Кто-то из баб слушал-слушал, взяли в руки пассатижи, залезли в главную трансформаторную будку (она вообще никогда не закрывается – дверей нет), что-то там зачистили, изолентой обмотали, и появилась эта самая фаза. Начальники с портфелями даже обиделись:

– Ну вот, из-за таких пустяков нас от дел отвлекли! Слыхали, что в Сирии-то (на Кубе, в Тунисе, под Кабулом – да не один ли хрен, где и с кем, лишь бы подальше отсюда) делается, ой-ёй-ёй, э-хе-хе, мда-а… Наш народ ещё хорошо живёт, оказывается.

И так смотрят на народ с укоризной, чего это, дескать, у вас такие старые счётчики и автоматы, почему проводка такая гнилая, как будто это не их обязанность, за всем этим гнильём следить. Как будто сами жители улицы должны опоры ЛЭП устанавливать, менять оборванные провода, пока они будут щеками трясти, политику Хусейна обсуждавши.

Куда обратиться, кому жаловаться – непонятно. В телефонном справочнике куча телефонов всевозможных служб и ведомств, а куда ни позвонишь – отфутболят так, что мало не покажется. Осадят на полном скаку. Но это же их работа! Где это видано, чтобы люди с таким остервенением отбивались от своей работы? Они бы радовались, что кому-то нужны. Пока ещё.

Постепенно Людмилу Евгеньевну стало раздражать буквально всё! Взять хвалёный чистый воздух за городом. Об идиллии и красотах сельской жизни, о счастливом единении с природой на свежем воздухе могут рассусоливать только те, кто в нашей деревне никогда не был. Или ему повезло быть тут наскоком, когда из соседей никто не жёг у себя в огороде мусор. И какой мусор! Кости забитых животных, тухлую рыбу, гнилые корнеплоды. Кислая вонь жжёных костей, тухлятины и гнилья всех мастей так и разливается по округе. В районе какой-нибудь оживлённой столичной автотрассы столько выхлопных газов не наберётся, сколько тут ядов витает в воздухе! Жители этих районов наивно полагают, что только в крупных городах дышать нечем, а за городом у нас исключительно свежий воздух. И если уж там пахнёт дымом, то романтичным и пряным, как от костра на чистой траве и сухих ветках, где-то на берегу реки и под гитару. Но отечественная провинция по бедности своей сжигает гниющие отходы у себя в огороде. И это не вкусный дымок от уютного огня на специальных углях или дровах с пропиткой для камина, а кислый горелый смрад нищеты и разрухи, когда горит какая-то изношенная и пропитанная потом рванина со свалки или не до конца обглоданные бездомными собаками тухлые кости. Нищие обитатели жалеют денег даже на вывоз мусора – всё жгут у себя же под окнами, и сами дышат. И даже не догадываются, как это вредно. Любой воздух изгадят так, что вдыхать через раз будешь! Такие всё могут засрать, испоганить, извратить под себя, под свой ущербный взгляд на жизнь. Бельё после стирки забудешь с верёвок снять – провоняет дымом так, что лучше сразу выбросить. Хотя еженедельный вывоз мусора из частного сектора и стоит-то всего сто рублей в год. В год! Нет, лучше раз в год бутылку дешёвой водки купить и выжрать, чем «на такие пустяки» тратиться. Ходила в Администрацию, а там не понимают, о чём речь, глазами хлопают:

– Какие проблемы, Москва? У нас так принято. Тут вам не столица, здесь всё проще делается, без реверансов. Можете и в своём огороде что-нибудь сжечь, пусть соседи-сволочи понюхают, не всё ж Вам ихней вонью любоваться…

А эти рекламные глупости про своё молочко, сметанку, маслице и прочие «натуральные продукты» в деревне, в отличие от ненатуральных магазинных, якобы «разбавленных всякой химией»! Решила блинов испечь, зашла за молоком к соседке, а та в грядке копается, руки по локоть в земле. Ополоснула руки в каком-то видавшем виды ведре, воду выплеснула на грядку и… в это же ведро наливает молоко! Сами пьют из таких вёдер всей семьёй. Ещё хорошо, если на это же ведро по нужде не ходят.

– Зато своё, парное, не чета вашему городскому порошку на воде! Может, ещё и творожка возьмёте, а?

Мерси, воздержусь! Этот «творожок» болтается на верёвке в каких-то дырявых мешках землистого цвета прямо на улице, впитывает в себя миазмы мусорной гари, да ещё вороны и голуби клюют и тут же гадят в него, как у птиц заведено. Сказать, что антисанитария – ничего не сказать. Зато своё, натуральное… Да тьфу на вас со своим «натуральным»! Людмила Евгеньевна только один дом и нашла, где держали корову и имели водопровод, так что хозяйка располагала чистой посудой для переливания молока:

– Я сама всю жизнь дояркой отработала, сейчас ушла из совхоза, потому что не платят уже второй год. И это Вы верно заметили: в каждый дом, где скотину содержат, и водопровод нужен, и электричество. У меня вот сепаратор установлен, масло делаем, а не как другие чуть ли не собственными ногами его взбивают. Вообще, такие продукты вредны, нельзя их много есть. Удивляюсь, откуда в средствах массовой информации сейчас столько безграмотных заявлений, что домашнее молоко полезней разбавленного магазинного! Это же не из вредности кем-то придуманы допустимые проценты жирности молочных продуктов, чтобы их водой разбавить и больший объём продать, больше денег содрать. Это в результате многолетних наблюдений было выявлено, что высокая жирность приводит к различным заболеваниям, среди которых понос и рвота – самые безобидные. Или вот критикуют пастеризацию и даже не понимают, что если молоко не кипятить, то его потребление может вызывать лихорадку и даже гепатит с менингитом. У меня брат обожал неразбавленное молоко лакать, особенно с похмелья, сметану ел ложками. А своя сметана – она как сливочный крем, жирная и сладкая. Скорее, на мягкое масло похоже, а не на сметану. И умер в пятьдесят лет от атеросклероза. Врачи сказали, что у него сосуды настолько жиром забиты, даже лекарства невозможно было через капельницу ввести. Жир в сосудах спрессовывается и превращается в некое подобие глины, поэтому вены становятся хрупкими, как керамика, ломаются и рвутся при малейшей нагрузке. Говорила я ему, но они ж нынче только телевизору верят: «Зато натуральное едим, не химию какую-нибудь, тёмная ты баба»! Прям, молятся на это натуральное, как дураки, ей-богу! Говно, извините, тоже у всех натуральное, неразбавленное, ну так и что ж с того? Кушать его теперь прикажете? Нет такого понятия, как натуральный продукт! Любой продукт получается в результате сложнейших химических процессов, так что химия – она всюду. Даже сама почва образуется из перегноя, благодаря работе всяких личинок и червяков. Если коровы пасутся на лугу, куда валит дым с завода, то частицы этого дыма и копоти вы выпьете с их молоком, съедите с ягодами и грибами, которые соберёте рядом в лесу. А у нас нынче дым и без заводских труб, сами видите, какой.

Людмила Евгеньевна всё больше разочаровывалась в пользе загородной жизни. Ситуация пошла набирать обороты, когда у её мужа прихватило сердце. Не так, чтобы он был сердечником, а просто увлёкся работой в огороде после сидячей жизни, да и перетрудился. Обычное явление, кстати. Его так и называют «синдромом дачника». Потом сидел в шезлонге на веранде и блаженствовал:

– Хорошо! Славно поработал. Никогда так не работал…

– Да где ж хорошо, Илюша? – суетилась жена, отыскивая в аптечке нитроглицерин. – Кто ж так делает! Дорвался! Нельзя же так. Вот уже морщишься от боли. Не хватало ещё помереть на этих грядках! Что я тут одна буду делать?

Вызвала Скорую помощь. Прошло десять минут, двадцать, тридцать – Скорой нет. Прошёл час, за ним второй. Тут уж Людмила Евгеньевна почувствовала, что сейчас плохо станет ей. Подумала, что Скорую помощь потому и зовут «скорой», что она должна скоро прибывать, быть быстрой, оперативной и безотлагательной, иначе какой в такой «помощи» смысл. А её уж давно пора переименовывать в Медленную.

Стала названивать, напоминать о своём вызове – авось, забыли?

– Прекратите занимать линию, дамочка! – нервно ответили из трубки. – Выехала бригада к вашей бабушке, выехала!

– Какой бабушке? – только и пролепетала ошарашено Людмила Евгеньевна, а на том конце говоривший с ней голос кому-то сказал:

– Опять эта Москва названивает. Надоела, сил нет! Что за странная баба…

И повесили трубку. А у «Москвы» такие эмоции, как будто её по ошибке то ли в дурдом поместили, то ли вообще в концлагерь… Что странного в её ожиданиях получить Скорую медицинскую помощь, раз создана такая служба? Уж сто лет, как такая помощь существует во всех странах, а тут она попала… в другой какой-то век, что ли? И этот век не девятнадцатый даже, а гораздо древней. Ещё «странной» назвали, когда сами – ненормальные!

Скорая приехала только через четыре часа, выскочила девица на каблуках с длинными распущенными волосами и громко на всю улицу спросила:

– Это у вас ребёнок с пневмонией?

– У нас, – кивнула Людмила Евгеньевна, испугавшись, что фельдшер уедет, если выяснится, что ни у кого пневмонии тут нет, как нет и никакого ребёнка.

Девица застучала каблуками по дому, возмутилась, что надо обслуживать какого-то старика:

– Опять пьяный? Достали эти алкаши! Одного сейчас с железнодорожной насыпи вытаскивали, потом ещё на носилках пёрли – все ногти обломала! – и фельдшер показала безупречные длинные ногти, покрытые тёмно-синим лаком.

Хозяйка дома и хотела высказаться по поводу её ногтей и распущенных волос, но девица так стрекотала, что не было никакой возможности вставить хоть слово. Даже когда мерила давление Илье Михайловичу! Потом влепила ему укол… анальгина и была такова. Людмила Евгеньевна чуть не лишилась дара речи, но девица заявила:

– У меня из лекарств больше нет ничего! Вы же сами сказали, что у него боли в сердце, вот я и обезболила.

– Да Вы врач, вообще, или кто? Мало того, что мы прождали такую «скорую» помощь полдня, так она ещё сердечный приступ анальгином лечит!

– А если вы знаете, чем надо лечить ваш сердечный приступ, вот сами и лечите, а не отвлекайте людей от работы. У меня ещё больных – будь здоров! Вот ребёнка какого-то с пневмонией с утра ищем…

– Да он помрёт, такую «скорую» ждавши!

– Одним вызовом меньше.

Илья Михайлович принял старый-добрый корвалол и уснул сном младенца, а Людмила Евгеньевна впала в ступор. Потом решила: не на ту напали. Позвонила на станцию Скорой помощи:

– Что это сейчас ко мне приезжало? Это врач или финалистка конкурса красоты?

– А? Что? Так она у вас УЖЕ была?

– Была-была. Спустя четыре часа после моего первого звонка. Четыре часа!

– Но ведь приехала же. Какие ещё претензии к нам? Врач был? Был. Что вам ещё надо?!

– Что это за Скорая помощь, которая едет четыре часа?!! Я в новостях видела, как в Самаре неотложка ехала сорок минут, и это вызвало такой скандал, что сняли руководство не только на станции Скорой помощи, но и в Администрации города…

– Ну и чё? Нас снимут, ты за нас пойдёшь работать, скандалистка?

– Это, извините, не работа!

– Ой, иди ты на х…! Достала уже всех! Мужика своего сама и довела до сердечного приступа, а врачи ей виноваты…

– Что-о?!

Трубка ответила короткими гудками.

– Я, наверно, с ума схожу, – плюхнулась Людмила Евгеньевна рядом с телефоном.

Ночью у Ильи Михайловича возобновились боли в груди. Жена не рискнула звонить «03», поняла, что больше они не приедут. Ей каким-то чудом удалось раздобыть домашний телефон главного врача поликлиники, начала рыдать в трубку. Главврач ответил:

– Да не связывайтесь Вы со Скорой никогда! У них всего две машины на смену. Одна тяжёлых больных развозит, кого в туберкулёзный диспансер, кого в ожоговый центр, а это даже не в нашем районе, кого в областную больницу, а это почти сто километров только в один конец, а надо ещё обратно. Другую машину приходится по несколько часов ждать, потому что все вызовы фактически на неё сваливаются. И жаловаться бесполезно – об этом даже наверху знают. Я лично писал в Министерство о сложившейся ситуации – ноль эмоций!

– Но к нам приехала какая-то лохматая девица и вколола анальгин! Ни ЭКэГэ не сделала, ни…

– Она не умеет. Она и не врач, а аптекарь. Подрабатывает вот… Некому работать, не-ко-му! У кого закончены медучилища, не идут на такую зарплату. Зачем вы из Москвы уехали? Там на Скорой – бригады по два-три врача, а у нас по одному фельдшеру, да и тех не хватает.

Сказал, что сейчас попросит подъехать медсестру кардиолога с переносным электрокардиографом. Приехала женщина, больше похожая на медицинского работника, чем её предшественница, представилась Полиной. Сделала кардиограмму – всё в норме. Давление немного высоковато, но это от переживаний.

– Межрёберная невралгия у вас. Огород копали? Возможно, с непривычки к физической активности мышцы потянули или продуло на сквозняке. Здесь такой климат, что лучше одеться и перегреться, а потом медленно дома остывать, чем всё с себя скинуть на обманчивом солнышке, а холодный ветерок тут как тут. Я сразу поняла, поэтому захватила анестезирующую мазь.

– Господи, я всех взбаламутила, а оказалась обычная невралгия! – у Людмилы Евгеньевны уже начал формироваться комплекс вины. – Я же испугалась, что с сердцем плохо, не дай бог…

– Невралгию тоже надо лечить, – удивилась медсестра-спасительница, – запущенные формы в радикулит могут перейти, да и боль нешуточная. По любому надо купировать очаг воспаления. Я оставлю свой домашний телефон, звоните в экстренных случаях по вечерам. А днём звоните в регистратуру поликлиники – терапевта должны прислать. Но регистратура работает только до обеда.

– Почему только до обеда?

– Некому работать.

– Послушайте… Вам не страшно… здесь жить? – вдруг спросила Людмила Евгеньевна, осторожно подбирая слова.

– Где «здесь»? В России?

– Ну, вот здесь, в этом городе… Ведь ничего не работает! Свет отключают посреди бела дня, а на звонки в аварийку отвечают: «А вы ложитесь спать пораньше, бабуля». Дескать, для вашей же пользы всё делается. Это в три часа дня я спать лягу, а ночью что делать? Да ещё и в кромешной темноте! Я даже не думала, что в нашей стране ТАКОЕ возможно.

– Да вы ещё не знаете, как здесь хорошо! – улыбнулась Полина. – У нас рядом есть посёлки, где вообще бабки-повитухи и всякие знахарки появились, потому что даже самых примитивных амбулаторий не осталось. Вот уж где Каменный век!

– А пишут всюду, что у нас капитализм наступил. Вот чего людей в заблуждение вводят? Какой тут к чёрту капитализм? Капитализм – это развитие самых разных профессий и услуг, а у нас только из проституции профессию сделали да суррогатное материнство поставили на поток. Ещё недавно слово «проститутка» было ругательством, а теперь это обычная и даже с чьей-то точки зрения весьма престижная профессия. Студентки подрабатывают стриптизёршами, и это как бы в порядке вещей. И вот это мы капитализмом считаем? Капитализм – это борьба за качество продукции, это конкуренция за каждого клиента, а у нас словно бы отбиваются от людей или делают работу настолько отвратительно, чтобы больше не было охочих обращаться. Жизнь откатилась в такие дебри, что и не знаешь, как эту эпоху назвать! В городе нет даже обувной мастерской, а дороги такие, что подмётки отлетают уже к концу сезона. Какой-то пенсионер переделал свою квартиру под мастерскую и брал заказы на дом, но ему быстро кислород перекрыли из-за неуплаты налогов за ведение такого почти подпольного бизнеса. В Райцентр обувь ремонтировать возила! Там у вокзала узбеки в вагончике, переделанном под ларёк, делают только набойки, а всё прочее они не умеют, да и языка не знают – на пальцах пришлось объяснять. Наверно, когда в Средневековье ремёсла зарождались, именно так всё и выглядело. А наши чиновники ликуют, частным предпринимательством это называют. Всё на таком уровне, что страшно!

– Зачем Вы в Райцентр ездили? У нас в городе есть Дом Быта. Правда, туда не ходит никто… Но говорят, что там есть ремонт обуви.

– Я была в этом городе лет двадцать назад, когда моя тётка тут жила. Здесь всё работало «при кровавых коммунистах». Можно было и костюм себе пошить, и туфли починить, и зонтик в ремонт отдать – сколько рабочих мест было и сколько услуг оказывалось! Зачем было это всё разрушать? Я не спорю, разрушайте то, что вредно, но зачем уничтожать нужное людям?

– Власть экономит себе в карман, – вздохнула Полина. – Мне тоже надо утюг починить, а все хмыкают: «Мужика себе найди, вот пусть он и чинит или новое покупает!». А где его нынче найдёшь, если он на женщину смотрит с недоумением, как изнеженный кот, который вдруг узнал, что его для ловли мышей в дом взяли: «Я мало того, что согласился твоим мужем побыть, оказал тебе такую милость, так ещё что-то чинить должен?!». Быть мужчиной – теперь тоже как профессия, которая ещё и не каждому по зубам. Современный мужик привык, что семья – это не работа, а развлечение, удобство. И если развлечения с удобством не получается, если какие-то проблемы, он найдёт себе другую семью, где не будут «грузить проблемами». Он сам семью не создаёт, а ищет уже готовую, кем-то уже сделанную для него и, желательно, без проблем. Потому что он сам и есть одна большая проблема.

– Вам тоже так говорят?

– Что?

– Вот это «мужика себе найди».

– Тут всем про этого мужика говорят. У нас в доме с апреля отключили отопление, а у меня ребёнок простужен. Ночью до минус десяти, днём снег с дождём, стирка неделю сохнет. Я куда только ни звонила – и в район, и в котельную, и в Жилконтору. Надоела им до того, что в какой-то момент мне сказали эту кодовую фразу брезгливым таким тоном, как неполноценной какой: «Мужика себе найди, он и согрет». Я бы электрическую печку включила, так их все включили, а сеть не выдерживает таких нагрузок, свет отключили. Я сдуру пошла к электрикам, так вообще чуть не изнасиловали – они там все пьяные с обеда.

– Это вообще уже статья!

– Какая там статья? Ментам пожалуешься, они скажут: «Сама пришла, сама дала». Они же все себя слишком мужчинами считают, всё ухмылочки поганые да намёки паскудные. Тёлку какую увидят и думают, что она к ним трахаться пришла. Ты им про электричество, они тебе скабрезности всякие: «Зачем тебе свет, в темноте оно даже как-то сподручнее».

– А мужчинам они что советуют?

– Мужчины никуда и не обращаются. Хотя, скорее всего, им водки выпить посоветуют. Или бабе своей в ухо закатать.

– Бандитская страна какая-то!

– А что делать? Надо же как-то жить. Да не переживайте Вы так! У нас люди сами по себе не такие уж безнадёжные. Иностранцев в нашу страну сунуть – ещё неизвестно, во что те превратятся. Наша беда, что мы воспитаны для жизни, которой УЖЕ нет. А молодёжь сейчас растёт на образцах жизни, которой ЕЩЁ нет. И, вполне возможно, что не будет никогда. Все ходят обвешанные проводками от плееров на фоне аварийных зданий с торчащей из стен проводкой, которая то и дело «коротит». Едут в общественном транспорте, который ещё лет двадцать тому назад морально устарел. Сидят в аварийном жилье и влезают в долги, чтобы купить мобильный телефон и ноутбук по принципу «живу в сарае, но с последней моделью Самсунга». Подержанные иномарки появились, с трудом переваливаются через ухабы и рытвины на нашем средневековом бездорожье – смешно и грустно на это смотреть.

– А во всём мире давно построен социализм, где всё продумано для каждого человека! Ведь те страны, которые в советской школе изучали как капиталистические, давно перешли к социализму, только без дурацких революций и кровопролитных войн с многомиллионными жертвами, как это любят делать у нас «за счастье народное». В этом вся наша сущность абсурдная: истреблять свой народ ради «счастья народного». Тогда как во всех нормальных странах социализм совершенно мирно пришёл на смену капитализму, который привёл к росту качества жизни всего общества, к повышению культуры населения в силу его поголовной грамотности. В Европе можно не работать, жить под мостом и даже вести аморальный образ жизни, а всё равно существование будет вполне сносным. А у нас работающие граждане выглядят хуже бродяг. В других странах невозможна и немыслима ситуация, чтобы работающий человек был бедным, а у нас возможно всё – страна возможностей, блин! Потому что у них там – социализм, а у нас – неизвестно что. Ведь настоящий социализм – это очень здорово! Это только в нашей стране, где людей ненавидят как явление, социализм получился в виде какого-то выродка типа колхоза или концлагеря, которые держались на запугивании, выдаче пайков и обещании дурацкого «светлого будущего». Он у нас и возник-то в результате уничтожения миллионов на баррикадах и в окопах, когда огромное количество сирот и неполных семей остались без кормильца, поэтому роль этого кормильца было вынуждено взять на себя общество. А теперь у нас что? Капитализм?

– Криминализм.

– Да этому даже названия не подобрать. Пытаются создать общество на основе частной собственности в стране, где людям даже малюсенькую квартирку не купить? Получается какое-то уродство, а не капитализм – уж лучше бы социализм вернули.

– Никто сейчас ничего для людей делать не будет. Всюду сидят балаболки. По телику здоровые дядьки в дорогих костюмах трясут тройными подбородками о падении режима Апартеида и деградации экономики ЮАР, лишь бы родной страной не заниматься. Жизнь катится куда-то вспять и останавливаться не собирается. В Госдуме то отменяют старые законы и порядки, то рассматривают проекты, как их вернуть. А зачем было отменять? Получается, что мы сегодня пытаемся нагнать то, что у нас было вчера? Но ведь это противоречит самому ходу жизни, которая должна развиваться вперёд, а не нагонять свои достижения в прошлом. В стране ничего не работает, поэтому женщины мечтают о сильном-умном-надёжном мужчине, который выполнит роль и милиционера, и сантехника, и грузчика. Мужчинам не платят, поэтому они мечтают о женщине, которой совсем не нужны деньги. Как будто она в магазин ходит, а ей там продукты питания бесплатно выдают! И за квартиру не надо платить, и ребёнку всё бесплатно достанется. Никак не понимают, что сейчас куда ни сунься, а всюду – деньги, деньги, деньги. Мужчины жалуются, что «бабам только деньги нужны», как будто бабы их под диван складывают. А их платить надо на каждом шагу! За транспорт, за продукты, за коммунальные услуги, за детский сад, в школу ребёнка собираешь – целое состояние нужно!

– А муж что?

– Какой там муж… Был гражданский.

– Ну, гражданский – это не муж.

– Уж чем богаты, как говорится. У кого-то и такого не было. У меня теперь тоже нет. Как проблемы начались, сразу сбежал. К маме. Мачо хренов! Сразу нашёл виноватую: «Ты – плохая жена! Ты ничего не можешь». А что он может? Я на двух работах работаю, а он и на одну не считает нужным устроиться: «Я не лох какой-нибудь, чтобы на капиталистов пахать».

– Вот поэтому и нужен социализм. В фильме про Москву, которая «слезам не верит», героиня от государства получила и работу, и образование, и ребёнка вырастила, и сама в люди выбилась, и папашу этого ребёнка «не грузила своими проблемами», и выжила при этом. Вот он – социализм! Ведь любая крестьянка за сто лет до этого в такой ситуации погибла бы наверняка. Её бы просто общество затюкало, что как она посмела родить, такая-сякая, будучи не замужем. Работу и заработок ей бы тоже никто не предоставил, потому что самих понятий «рабочее место» и «занятость населения» не было и в помине, поэтому она бы просто умерла с голоду. А сейчас сколько таких, которых родили в угаре свободной любви и всех этих гражданских браков с чёрт-те кем? И вот этот Чёрт-те-кто и не собирается помогать растить своего ребёнка…

– Ой, он его вообще своим не считает! Он уверен, что вокруг полно умопомрачительных мужчин, с которыми я непременно ему изменила. А с кем тут изменять-то? Одна пьянь да рвань. Какой смысл одно чудо в перьях менять на другое? Я со своим прожила три года – на три жизни вперёд хватило. Конечно, это ненормально, когда родители так ненавидят друг друга, а что делать? Для ребёнка это всегда трагедия. У кого-то из нашего поколения были пьющие и беспутные отцы, некоторые даже были лишены родительских прав, но мы все выросли, получили образование, профессию, работу, кто-то успел даже жильём обзавестись. Простой крестьянский парень, какой-нибудь седьмой ребёнок в бедняцкой семье имел возможность учиться, выбирать себе любое образование и профессию.

– Правильно. Потому что социализм был. А сейчас если у ребёнка нет хорошей семьи, то жизнь для него закрыта, не светит ему ничего. Если у женщины с детьми нет надёжного и серьёзного мужа, что она может им дать? Только свой пессимизм, патологическую усталость и обиду на жизнь. Потому что общества нет, социума нет единого, поэтому и социализм невозможен.

– Баба с детьми сейчас вообще никому не нужна: ни обществу, ни государству, ни работодателю, ни мужику. Мужик нынче словно одолжение великое делает, если женится на матери своих детей. А уж если не своих, то не передать о каких утехах своему самолюбию думает. Сразу дуреет от того, что люди от него зависят. Начинает мнить себя этаким царьком в семье, которому кажется, что перед ним недостаточно раболепно преклоняются. Начинает пить и дурить, типа «куда ты, дура, денешься, а я к Маньке пойду – у неё сиськи больше». Ненадёжно это всё как-то. А то ещё такие любители появились в последнее время, которым дети якобы нужны, а вот та, что их родила, нафиг пошла. От своих матерей-одиночек такому героизму научились, что ли? Бегают, судятся с ней, пока через эти перебранки окончательно не возненавидят мать своих детей, с которой и хотели-то только весело время провести, а она «вдруг чего-то залетела». Ещё и жизнь откатилась куда-то к феодальным устоям, где нужна крепкая семья, которая держится на умном и надёжном мужчине. А где его нынче взять, если он зачастую и на своих ногах нетвёрдо держится? Сейчас много умников развелось, которые бредят патриархатом, много говорят о семейных и православных ценностях, но на деле их действия этим ценностям больше противоречат. Они считают, что бабы во всём виноваты, что это бабы должны налаживать для них патриархат, пока они на диване с пивом лежат и телевизор смотрят. И не понимают простой вещи, что это уже никак не может быть патриархатом, потому что его создают и налаживают именно мужчины! Нет, им что-то нравится из той далёкой эпохи, когда баб вожжами драли и за косы таскали, но на этом хамстве их «патриархальность» и заканчивается.

– Зачем Вам этот патриархат? Он нужен для самоутверждения юнцам, которые воюют с женщиной, чтобы превратить её в забитую кулёму, а потом недоумевать: «Почему все бабы такие дуры?». А нормальный мужчина не соперничает с женщиной, не боится, если она растёт и развивается. Тоталитаризм и тирания – это подростковый возраст человечества, к нему тяготеют люди с инфантильной психикой. Зачем людям осваивать роли, какие выполняли их далёкие предки двести-триста лет тому назад? Тогда выживание семьи зависело от наличия мужчины, который умел и дом построить, и наладить в нём работу всех необходимых узлов, и защитить мог семью от озлобленных неудачников, которые не сумели свою жизнь разумно обустроить, потому что руки из жопы растут, вот им и приходится отнимать то, что создано кем-то другим. Сейчас многие призывают вернуть патриархат, а получается костюмированное шоу, а не жизнь. Они думают, что если баб обрядить в сарафаны, а мужиков – в холщовые рубахи, то всё наладится. А под холстиной этой совсем другие настроения. Люди в какой-то момент поняли, что поскольку любой гражданин – существо общественное, социальное, то общество может более эффективно решать его проблемы, чем один человек в лице мужа или отца, который зачастую может оказаться самодуром.

– Конечно, хорошо бы вернуть социализм, когда человека общество на себе тащило, спасало от его же собственной глупости, находило работу и давало образование иногда даже против воли. Когда за государственные деньги лечили пьяниц, а их детей пристраивали в детский садик и обучали в школе. Но сегодня мы живём совсем в другой стране, где за государственные деньги совсем другие дела проворачиваются. Невозможно, чтобы жизнь вспять повернула – общество развивается только вперёд. А наша страна сейчас откатилась куда-то не к капитализму даже, а к дикому рынку, как ещё говорят. Всем правит капитал, а у кого он есть? Явно, не у нас, простых смертных. Поэтому мы в современной жизни – никто и даже ничто. Капитализм держится на предпринимательстве, а какие предприниматели из людей, которые пассивны и непредприимчивы с рождения, которые приучены, что всё за них должен кто-то решить? Кремлёвские фантазёры думали, что мужчины в разваленных посёлках сами начнут создавать предприятия, а они вместо этого дружно в запой ушли. О чём говорить, если у нас третье тысячелетие на носу, а наличие санузла и электричества в квартирах власти преподносят как неслыханный бонус! А ведь у кого-то «этаких благ» до сих пор нет. У нас на город один терапевт остался, а нужно как минимум три. Приехала семья врачей из Сибири, им выделили комнатёнку в бывшем общежитии фабрики, где туалет на улице за сто метров, а вода – в колодце за полверсты. Из мэрии пришли убеждать: «Вам ещё повезло, что в окнах стёкла есть! А что туалет далеко от дома, так это очень хорошо – вони меньше нюхать будете, вам же лучше. Мы ж всё для людей стараемся, всё для людей!». Не, нормально в эпоху электронных технологий жить в доме без санузла, отчего иные жильцы справляют нужду прямо в своих комнатах в вёдра, а то и на стены в общем коридоре, поэтому вонь стоит такая, словно в канализации живёшь!

Они ещё долго проговорили, и Людмила Евгеньевна была рада, что встретила такую собеседницу. А то ей уже становилось страшно, словно только она одна замечает, что вокруг творится что-то не то.

Зимой наступили тёмные времена в прямом и переносном смысле. Если летом длинный световой день позволял не замечать отсутствия искусственного освещения, то ранние зимние сумерки это подчёркивали. А тут ещё выяснилось, что улицы в городе вообще не освещаются! Точнее, фонари стоят, и даже с лампами, но существует негласное распоряжение Администрации, согласно которому их не включают. Для экономии бюджета. И сколько бы они так ни экономили, но в бюджете денег как не было, так и нет.

Ещё выяснилось, что здесь не убирают снег на улицах. Вот совсем не убирают! Люди протопчут тропинки в снегу по колено, а у кого автомобиль есть, тот пусть сам думает, как ему пробиться. Автовладельцы иногда скидываются и нанимают снегоуборочную технику. У частников. В муниципалитете нет ни одной машины для этого! Поэтому на улицах, где живут одни «безлошадные» старики, толща снега так и лежит до весны. Только тропки протоптаны.

Людмила Евгеньевна пробовала пойти в Городскую Администрацию, чтобы узнать, надолго ли это «затмение», но… никого там не нашла. Стоят пустые кабинеты, всё на распашку, шкафы с документацией – бери, что хошь! На крылечке курят какие-то девицы, которые и разговаривать с ней не стали: «Осподя, от вас даже в обед спасу нет!». Нет ни главы Администрации, ни его заместителей, ни их помощников. Одно радует, что кабинеты закрытые стоят. По коридорам шныряют надменного вида расфуфыренные дамы, которых как ни наряжай, а ничем не залепишь клеймо «дура дурой». И надменность эта, которая им самим видится царской позой «не видишь, с кем говоришь, холоп!», придаёт ещё более глупое выражение. Пофыркали, понедоумевали между собой, как это у кого-то хватило наглости их о чём-то расспрашивать, после чего самая горластая сдула Людмилу Евгеньевну зычным окриком: «Не мешайте работать!». И продолжила листать Cosmopolitan.

Отнесло экс-москвичку звуковой волной на первый этаж в вестибюль, где охочая до разговоров старушка-уборщица ей поведала, что глава Администрации – мэр города «кости греет в какой-то Анталье». В родном городе-то и вправду холодно. Замы «евонные» тоже где-то за бугром зависают по служебным делам, а помощники «ихние» на работу не ходят, а рулят городом из дома. Дистанционно.

– Какие «служебные дела» могут быть за границей у руководства среднего звена из российской деревеньки? – удивилась Людмила Евгеньевна, но уборщица её осадила:

– Ка-акой ещё «деревеньки»?! Город у нас! Понимать надо.

Людмила Евгеньевна решила пойти на таран и во что бы то ни стало добиться, чтобы улицы хотя бы освещали. Она мотала нервы и работникам Жилконторы, и коменданту садоводства, и энергетикам. Даже в отдел по благоустройству города звонила! Там онемели, потом судорожно сглотнули, собрались с мыслями и рявкнули:

– Прекратите хулиганить!

По другим номерам ей чего только ни говорили: от перечисления тарифов на установку линейных автоматов многоразовой защиты электрических установок до привычного уже «да пошла ты!» и даже «I don’t understand». В Энегросбыте посоветовали установить собственный генератор и с его помощью освещать «нужный вам участок улицы». В Энергоснабе покачали головой:

– Приличные женщины в темноте по улицам не шарятся!

– Какие «приличные» женщины, если в пять вечера уже темно, идут школьники с продлёнки и студенты с электрички.

– Пусть ихние родители об этом и думают!

– Родители сами ещё позже идут с работы…

– Можно объединяться в группы с фонариками. Есть масса вариантов! Сами ничего не хотите!

Ну, и естественно, уже ставшее привычным «мужика себе найди, пусть он тебе фонарь засветит… под глаз», тоже говорили неоднократно.

Людмила Евгеньевна даже не предполагала, что в её стране обычные житейские потребности могут так выводить из себя людей, которые по долгу службы обязаны ими заниматься. Стоматолог же не беснуется и не закатывает истерики, если к нему приходит пациент с больными зубами. Это – его работа. А здесь-то что? Отмахиваются, отбиваются от людей, как от главных своих врагов, фыркают, как хамоватые подростки. Непрофессионализм высшей категории! Они рады должны быть, что кому-то ещё нужны, что у кого-то есть спрос на их деятельность. Зачем они прутся на должности, где надо работать с людьми, когда они их вообще за людей не считают? Надо любить общаться с людьми, уметь их выслушивать, интересоваться жизнью каждого гражданина, а эти индюки надутые могут только отпугивать своими чопорными мордами!

– Там платят хорошо, вот они и сидят на окладах, – объяснила ей медсестра Полина, с которой они сдружились. – Туда вообще по великому блату можно угодить. В Администрации в отделе по благоустройству вообще целая семья сидит! Начальник снабжения пристроил туда и бывшую жену, и нынешнюю тёщу, и брата своей любовницы, и сына от невесть какого брака, и сожителя своей сестры. Они раньше кто дворником работал, кто охранником, кто продавщицей в Сельпо, с образованием тоже ничего не поймёшь. О чём Вы говорите, какой там профессионализм! Сейчас работу ищут, лишь бы работать поменьше и получать побольше. Мой Вам совет: не мотайте себе нервы – всё равно ничего не добьётесь.

– Вот потому и жизнь такая, что все предпочитают не мотать себе нервы и молчать!

– Да не знаете Вы ничего… Думаете, что народ в стране безразличный ко всему, поэтому и жизнь такая, да? У нас любят об этом депутаты да чиновники трещать, когда в очередной раз облажаются по полной. Дескать, опять во всём народ виноват. Дескать, надо было написать три жалобы в пяти экземплярах и… забыть. У нас в каких-то случаях бесполезно обращаться в разные инстанции. Если вся страна застроена хлипкими хрущёвками, которые давно пора сносить и заменять на нормальные здания, но никто ничего не делает, то какой смысл обращаться к коммунальщикам с жалобами? Какой смысл жаловаться в милицию, что соседи-пьяницы спать не дают, если дома такие, что каждый чих через подъезд слышно? Даже если нормальный милиционер придёт на вызов, что он сделает? Всех алкашей и сволочей к себе домой жить уведёт, чтобы они не мешали соседям и родственникам? Нам, бабам-дурам, ещё как-то сумели навязать ответственность за алкашей, и если муж пьяницей оказался, то сама виновата, так что неси свой крест до конца. Как будто в поголовно лакающей водку стране можно за кем-то другим замужем оказаться! А если соседи-пьяницы жить не дают, какой тут крест кто нести должен? Людям на работу надо, а им спать по ночам не дают, орут за стенкой. И стенка эта – чуть толще газетного листа. Страна разорится, зулусам помочь не сможет, если в нашем холодном климате стены потолще сделать. Мы все живём во «временных», наспех возведённых домах, которые были рассчитаны до начала восьмидесятых годов, когда по заверению властей должен был наступить коммунизм, и все переехали бы во дворцы. Но мы до сих пор живём в этих халупках-скорлупках. И ничего не сделать. Крыши текут, трубы лопаются, стены крошатся, кровля осыпается, а что делать? Другого-то жилого фонда нет. И не будет. Сбережений ни у кого нет, чтобы построить или купить новое жильё. И это все знают. И власть это прекрасно знает, что народу-дураку деваться от такого «управления» страной некуда. Как муж-пьяница над женой издевается и знает, что ей некуда идти, поэтому она никуда не денется. Разве только в могилу. Вы думаете, что наши власти не знают, какой бардак они в стране развели? Вы считаете, что это нерадивый ленивый народ должен «довести до сведения» ничего не подозревающих слуг народных? Да они и без нас всё прекрасно знают! Он не идиоты, они всё делают сознательно. Они понимают, что если прекратить платить зарплату в стране и финансировать школы и больницы, то ничего хорошего из этого не выйдет. Но у них другие виды на эти финансы. Вы не представляете себе, сколько людей строчит жалобы в разные инстанции на то, что вот это не работает, то не отвечает нормам, там всё хуже некуда, и так далее, и так далее. Люди пишут, звонят, кричат, вопят, куда только ни обращаются, сидят в длинных очередях на приём к разным обормотам и глупо верят, что их читают, слушают, вникают, думают, как помочь. Верят! А их верой подтёрлись давно…

– Как это?

– Так это! У моей сестры сын-студент пять лет ездил на учёбу в Петербург, застудил почки в вагоне, потому что в электропоездах не топят, а только в один конец надо ехать два часа. На «железке» сейчас бардак, как и всюду. Если раньше на железную дорогу невозможно было попасть без соответствующего образования, то сейчас лезут по блату даже те, кто цифру «шесть» от девятки не отличает! Диспетчерами работают откровенно безграмотные люди, которые не умеют и не знают, как наладить нормальное движение. Мало того, что в электричках не топят, так они ещё запихивают пригородные поезда на запасные пути, пропускают скорые и товарные составы. Вместо двух часов пассажиры добираются домой три-четыре часа. Племянник рассказывал, что люди в вагоне примерзают одеждой к стенам! Только фашисты такие опыты в концлагерях ставили: помещали человека в холод и наблюдали, когда он, извините, сдохнет. И вот он застудил почки, ходил кровью две недели, мы боялись, что будут осложнения. Сестра два года потратила на то, чтобы выяснить, кто отвечает за отопление в пригородных поездах. Два года! Ни фига не выяснила. Там столько начальников, всяких отделов, подотделов, разделов и переделов, что чёрт ногу сломит! Полные кабинеты каких-то ответственных лиц, только сами поезда ремонтировать некому. Дураков нет руки мазутом пачкать. Сама чуть не заболела, пока пыталась хоть что-то выяснить, куда только ни писала, кому только ни звонила! Потом устроилась подрабатывать уборщицей при каком-то железнодорожном ведомстве, а там во внутреннем дворе, куда мусор свозят, целая свалка из таких писем. Она и свои письма там нашла. В нераспечатанных конвертах. Их никто даже не читал! Их сразу выбрасывают и сжигают. И таких писем там – тонны. Тонны жалоб и воплей о помощи, сигналов о гибели, а никому и дела нет. А Вы до сих пор наивно верите, что и надо-то всего-навсего куда-то там позвонить, написать, сообщить – и всё наладится. Ну, нельзя в таком заблуждении в нашей стране жить!

– Бандитская страна…

– Да не бандитская, а полусонная и полупьяная, когда всем всё пофиг. Бандиты, кстати, доносы на себя не пропустят, они-то как раз за этим зорко следят. Вы вообще можете здесь отношения испортить с такими людьми, которые Вам потом жизни не дадут. Из Администрации хотя бы.

– А как они узнают, если письма никто не читает?

– Если накатать жалобу на кого-то из властей, эти жалобы им перешлют с координатами того, кто жалуется. Да-да, и не удивляйтесь. Я удивляюсь, как Вы этого не знаете! Например, напишите Вы в район или даже в областную газету, что местные органы самоуправления такого-то города не реагируют на пожелания населения включать освещение на улицах в тёмное время суток. В районной администрации письмо вскроют, увидят название города, напишут на конверте «в мэрию такого-то города», вложат туда Ваше письмо и отправят нашему мэру.

– Зачем?

– А чёрт его знает. Чтоб он лучше знал своих недоброжелателей в лицо. Предполагается, что ему станет стыдно за недоработки, и он решит проблему на месте, чтобы не отвлекать от безделья высшие эшелоны власти. А может, это какая-то преступная круговая порука сформировалась. Людей сливают, чтобы другим неповадно было жаловаться. Знаете, сколько здесь честных ментов и даже сотрудников Администрации слетело со своих постов, потому что они пытались сообщить о коррупции и расхищении бюджета в высшие инстанции? Представьте себе, что какой-нибудь наивный лейтенантик милиции пишет или по телефону сообщает, что его начальник связан с криминалом, а это письмецо или номер телефона потом этому криминальному начальнику и приходит? Мало не покажется. Некоторым даже семьями уезжать приходилось, такая травля начиналась. Где ещё такое есть, чтобы вышестоящая власть предупреждала преступника, что некто догадался о его преступной деятельности и сообщала, кто именно? Раньше весь город знал один телефон на все случаи жизни – телефон Горкома Партии. Старожилы его до сих пор наизусть помнят. Туда звонили, если свет отключали, врач на вызов долго не приходил, пожарная не ехала. Даже на супружеские измены жаловались! И всегда был результат. Если бы сейчас в стране существовал какой-то единый многоканальный телефон, по которому можно было бы сообщить о бездействии местных служб. Но его нет и быть не может. Потому что насрать властям на то, что на местах творится, и как люди посреди этого выживают.

Людмила Евгеньевна так расстроилась, что на остаток зимы уехала с мужем в Москву к сыну. Дом доверили охранять какому-то местному ЧОПу, расплатились за постановку на сигнализацию и поехали со спокойной душой: отдохнём в Москве от этой ужасной и несуразной России, а там видно будет. К весне вернулись, а дом разграблен. Как говорится, кто бы сомневался! Выяснилось, что один молодой охранник облюбовал вверенный ему объект под попойки с собутыльниками и свидания с девицами – не к себе же домой их тащить, где жена и дети. Логичней некуда! Кто-то из жильцов улицы пожаловался в правоохранительные органы на стихийно возникший притон в частном секторе. Дурака отстранили от работы, в ЧОП назначили проверку. В это время пустующий дом облюбовали местные маргиналы, которым надо было где-то перекантоваться в морозы, когда их не пускали домой, настолько они там осточертели своим мерзким поведением. Они просто высадили дверной проём, которому не помогло его железное происхождение. Для согрева жгли костёр из журналов и книг прямо на полу, отчего паркет прогорел до перекрытия, а потолок закоптился. Оставалось только удивляться, как не загорелся весь дом.

Сказать, что хозяева были в шоке, когда увидели этот разгром, – ничего не сказать. Людмила Евгеньевна ревела в голос. Пришлось выкинуть изгаженную кровать вместе с бельём, на котором горе-охранник кувыркался со шлюхами. Потолок кое-как отмыли и замазали краской, а вот ремонт прогоревшего пола обещал вылиться в кругленькую сумму. Хорошо, что удалось выйти на местного предпринимателя Леонтьева, ведавшего делами Леспромхоза. Его работники быстренько заменили обуглившиеся балки на новые и покрыли пол досками за умеренную плату. Предприниматель Леонтьев удивился, когда Людмила Евгеньевна усомнилась в качестве ремонта «за такие копейки»:

– С чего тут цену накручивать? Вы по Москве не судите: там строительные материалы дорогие, потому что везут издалека – за транспортировку набегает наценка приличная. А у нас лес рядом, оттуда всё и берём. Кстати, новую дверь тоже можем установить. Деревянную. Вы зря на железо уповаете. Материал хрупкий, хотя и дорогой. Хвалёные «бронированные» двери сейчас по стране только так вскрывают – любым домкратом можно отжать из проёма. А дерево – материал пластичный, упругий. Если деревянный косяк загнать в коробку до упора, то никакой силой не отожмёшь.

«Господи, да неужели в этом городе есть нормальные мужчины!» – восхищённо подумала Людмила Евгеньевна ему вслед, когда он ушёл.

Плохо было то, что в милиции упорно не хотели принимать заявление о разорении дома: «Вы с ЧОПом договор заключали, вот с ними и судитесь». Но от ЧОПа и след простыл! Предприятие ликвидировали за многочисленные нарушения, начальство слиняло в неизвестном направлении, охранники разбежались. Кто – в новые ЧОПы, кто вернулся в родную милицию.

С местной милицией Людмила Евгеньевна уже была знакома. Так получилось, что в целом на соседей ей грех было жаловаться, но в доме слева за забором семья оказалась неблагополучной: беднота, детей куча мала, пьющий муж колотит жену. Иногда они так яростно дрались, что через забор к соседям перелетали сковородки и ухваты. Один раз даже топор прилетел! Илья Михайлович не стерпел и вступился за женщину:

– Как Вам не стыдно устраивать такие безобразные сцены на глазах собственных детей? Если Вы свою супругу ни во что не ставите, то хотя бы детей…

– Чё-о?! – никчемный алкаш пошёл изображать из себя крутого. – Ты на кого пасть раззявил, сявка! Да я те щас в неё твою же жопу засуну!

И попёр на отважного интеллигента, который собирался встретить смерть, колеблясь на ветру. Но он не учёл нрав его жены, которая взяла лопату с грядки и с наслаждением хрястнула плашмя по горбу эту распоясавшуюся гориллу:

– Я те щас покажу, кто кому и куда чего будет засовывать, образина!

– Охренела, што ля? – по-детски обиженно пролепетал поверженный на землю алкаш. – Ну и бабы пошли, ну и фашистки! Мужика лопатой – да где это видано, да что ж это деется… Дожили! Не иначе, конец света скоро…

– Конец, конец, – заверила Людмила Евгеньевна. – Сейчас ещё раз лопатой тебя пришмякну, и будет тебе конец. А кто слушал, молодец!

– Слышь, Михалыч, ты придержи свою мегеру!

– Люся, не надо, – мягко попросил Илья Михайлович, но жена вошла в раж:

– А чего я такого сделала? Сейчас вот улопачу этого, да тут где-нибудь и прикопаем сразу, чтоб трупак не вонял.

– Понаехали тут бандюги столичные, нам своих местных как будто не хватает! – не на шутку прощался с жизнью сосед-алкоголик. – Да на таких, как я, Русь держится!

– Ползи отседа, держатель для душа! С заводским браком.

– Ты мужука мово не очень-то… – выпучила глаза побитая жена соседа. – Ишь, мне тута придумала чего. Не очень-то! Может, у вас в Москвах так принято, а у нас положено мужуков уважать!

– Я мужиков очень даже уважаю, а вот это, непонятно что, я уважать не собираюсь. Где только нашла такое чудо?

– Не твово ума дело! Где надо, там и нашла…

– А ну, пшла домой живо, курва! – благоверный закатал ей в ухо. – Я те поговорю таким тоном с антиллихентной женщиной!

Ушли и затихли на сутки. Но затем началась такая битва с литаврами из кухонной утвари под вопли перепуганных детей, что Людмила не выдержала и позвонила в милицию:

– У нас сосед жену бьёт смертным боем.

– Вот стерва! – ответила телефонная трубка крепким перегаром. – Довела мужука! Ты ей передай, что мы сейчас приедем и оттрахаем её по кругу, чтоб больше не провоцировала.

Обрадовало, что никто так и не приехал. Людмила Евгеньевна встретила как-то соседку на улице, сказала, что надо что-то делать, что нельзя же так дико жить на рубеже третьего тысячелетия.

– Почему сразу дико-то? – обиделась та. – Нормально мы живём. Все так живут.

– Может, в милицию заявить?

– Да Вы совсем с ума сошли, что ли! Какая милиция? Мой гад – сам бывший мент. Выперли вот, за пьянку и растрату… Я сдуру один раз вызвала, когда он моего старшего сына хотел вниз головой повесить. Приехали его собутыльники: «О! Какие люди! Братан, сколько лет, сколько зим!». И сели дальше вместе бухать. Чуть дом мне спьяну не спалили! А Вы говорите: милиция.

Людмила Евгеньевна онемела от таких слов. Когда дар речи к ней вернулся, она решила попасть на приём к начальнику ОВД. Как ни странно, он её принял и даже выслушал. Правда, с таким выражением лица, словно хотел сказать «шла бы ты отсюда».

– Вы вообще занимаетесь случаями домашнего насилия или только на уже готовые трупы выезжаете? – спросила Людмила Евгеньевна. – Ведь он её когда-нибудь убьёт! Пятеро детей останутся сиротами…

– Государство вырастит, – ответил начальник ОВД. – Государство у нас богатейшее в мире, после войны миллионы беспризорников в люди вывело.

– Но послушайте…

– Нет, это Вы меня послушайте. Не лезьте Вы в эти пьяные разборки. Алкогольные семьи – это такая зараза, с которой сам чёрт не разберётся. Вы говорите, что там кого-то бьют смертным боем, а милиция приедет, и у них полная идиллия, никаких жалоб нет. Откуда нам знать, что там за Камасутра такая? Может, у них так принято друг с другом обращаться, а это уже вторжение в чужую личную жизнь. Вы за свою соседку заступаться пришли, а почитайте, что она про Вас написала.

И вытащил из стола лист бумаги, где было довольно-таки грамотно составлено заявление на неё, как она «без видимых причин напала на соседа в огороде, пыталась разрубить его лопатой на части и собиралась захоронить эти части тут же с помощью своего мужа, который только маскируется под тихого интеллигента, а на самом деле имеет задатки серийного маньяка – они все с виду тихони».

– Вы собираетесь дать ход этому заявлению? – дрожащим голосом спросила она. – Я же только утихомирить его хотела, я же…

– Людмила Евгеньевна, я ещё не выжил из ума, чтобы давать ход чьим-то пьяным фантазиям. Не надо оправдываться, чего Вы там хотели! Мне прекрасно известно, что такое соседи-алкаши. Я к тому, что не надо брать на себя ответственность за их жизни. Вы их спасти хотите, а они вас утопят при первом же удобном случае.

– Но там же дети…

– А не надо рожать детей от пьяниц! Я уже сколько говорил этим бабам-дурам, но они так воспитаны, что главное для них – выйти замуж. Лишь бы за кого, но любой ценой замужем оказаться.

– Почему вы все так женщин не любите? Что плохого в том, что они хотят замуж? А чего они должны хотеть? Атомные бомбы делать или у шлифовального станка работать? Тоже «изъян» нашли в бабах, что они стремятся создать семью! Проституток нынче так не высмеивают, как женщин, стремящихся к семейной жизни. У Вас есть сёстры или дочери?

– Так точно.

– Вы хотите, чтобы они вышли замуж за хороших надёжных мужчин или по рукам ходили у случайных сожителей, которые будут относиться к ним, как к дерьму? Что за мода такая – высмеивать женщину за то, что она хочет быть женой и матерью, а не потаскухой или старой девой? Такое впечатление, что средства информации сейчас захватили слизняки какие-то, сосунки, которые не могут дать женщинам ни семьи, ни детей, потому что это трудно. А могут они только резвиться и сношаться толпой, и для этого им нужны не женщины, а шлюхи. Вот они через прессу, рекламу и фильмы всеми силами такой «эталон» поведения навязывают населению. И мне странно, когда я вижу серьёзных мужчин, отцов дочерей, которые подхватывают эти гнилые идеи. Сейчас в стране царит идеология прыщавых подростков, целая пропаганда развёрнута, согласно которой вертлявый юнец или блудливый старикашка провозглашены настоящими мужчинами. Не хватает мужчин с психологией отцов, глав семей, которые могли бы этим прыщам навалять, как следует. Вы вот сами сколько лет женаты?

– Ну, восемнадцать, – снисходительно ответил начальник ОВД, который уже жалел, что задел эту щекотливую для женского сердца тему.

– Ого! Стаж.

– Ещё бы.

– То есть, сразу после армии женились?

– Угу.

– А Вы знаете, что женатые мужчины живут дольше холостых? У женщин всё наоборот: замужние живут меньше одиноких. И весь парадокс, что женщины стремятся в брак, а мужчины от него бегут.

– Мужчины и женщины стоят друг друга, что говорить.

– И что, плохо Вам в браке? Страдаете, наверно, мучаетесь с бабами-дурами?

– Скорее, они со мной.

– Замечательно, что Вам не чужда самоирония… А у нас с Ильёй Михайловичем сыну уже под сорок. Вот как Вам. И он только недавно женился. В Новосибирске жену нашёл, с ребёнком. Мы не возражали. Потому что в Москве женщины замуж уже не хотят. Мужчины слишком долго и едко их высмеивали, какие они дуры, что каждая «любой ценой норовит замуж пролезть», вместо того, чтобы просто так шляться с кем попало, рожать детей неизвестно от кого, самой их растить, не отвлекая отцов от ночных клубов и футбола по телевизору. Слизнякам всяким куда как удобно таких баб пользовать и ни за что не отвечать. И что Вы думаете? Мужчины там теперь возмущаются, как же, мол, эти подлые бабы совершенно не дорожат семейными ценностями! Мужчины нынче ничего больше не умеют, как возмущаться тем, что сами и создали.

– Я не собирался семейные ценности высмеивать. Я говорю, что в нашей деревне нынче выбор женихов такой, что женщине если не пьянь забубённая достанется, то махровый алкоголик. И он не изменится, если ему сказать, что бедным женщинам уже не за кого замуж идти – не надейтесь. Не на тех напали. У нас в стране никто не понимает, что такое алкоголизм. Большинство населения считает его дурной привычкой типа ковыряния в носу: неприятно, но пережить можно. А на деле это – тяжелейшее и необратимое поражение центральной нервной системы, сильнейшее токсическое отравление организма, при котором человек навсегда утрачивает качества, которые и отличают человека от остального животного мира. Тут мужики пьют древесный спирт. Знаете, что это такое? Это забродившая масса из опилок и прочих отходов деревообработки. Опилки и древесная кора в процессе брожения выделяют кучу вредных веществ, дубильных и прочих, из которых делают морилку и полироль. А они выжигают этим свои внутренности и растворяют мозги, без которых человек не может считаться человеком.

– Таким людям надо помощь оказывать! Люди-то сами по себе не такие уж и плохие…

– Ага, полироль плохой. Хорошие нормальные люди не станут жрать такие яды, и никто меня в обратном не убедит. Никто! Насмотрелся я на хари этих извращенцев и на то, что они потом вытворяют… Находятся мечтательницы, которые верят, что своей любовью (вот уж чего алкашам меньше всего надо, так этого добра) их исцелят, и они станут им хорошими мужьями и замечательными отцами для детей. А от таких детей вообще рожать нельзя. Тут одно время даже врачи из района ходили и просвещали жён алкоголиков, чтобы те делали аборты, потому что участились случаи, когда рождается непонятно что. Потом перестали ходить, потому что фактически все бабы живут с алкашнёй, и многие уже сами бухают с ними на равных. Но некоторые дуры до сих пор подвязываются «спасать» олухов, которые довели себя до такого состояния смолоду. А он будет обвинять, что это она его довела. Хотя задолго до знакомства с ней уже был хроническим алкашом и токсикоманом, и без спирта теперь не может. Одна половина алкашей жалуется на жену, другая – на её отсутствие. Дескать, оттого и пьют, что баба неправильная досталась или её вовсе нет. Заканчивается тем, что жена вместе с ним начинает пить, потому что такова природа любой наркомании: втягивать в неё всё новых участников. Они и Вас скоро начнут обвинят, что Вы их спаиваете или доводите, если заметят Ваше участие хотя бы по отношению к их несчастным детям. А про побои я даже слушать не хочу! Эта ваша соседка уж третьего сожителя меняет. А чего меняет, и сама не знает: каждый новый – точная копия предыдущего: алкаш и садист. Не связывайтесь, говорю я Вам! Они ведь, чего доброго, ваш дом подпалят, а пожарная не успеет приехать. Там машин не хватает.

Милицейский начальник угадал: соседка стала очень враждебно вести себя по отношению к Людмиле Евгеньевне. Смотрела исподлобья и всегда начинала громко смеяться со своими товарками, такими же битыми и пьющими колодами, когда она проходила мимо.

– Почему Вы себя так ведёте, уважаемая? – спросила однажды Людмила Евгеньевна. – Я же Вам в матери гожусь.

– Пошла ты! Тоже мне мамаша нашлась. Ворюги! Понаехали тут…

Соседка уже распускала слухи, что Илья Михайлович с женой где-то всю жизнь воровали, а теперь прикидываются рядовыми пенсионерами.

– Вот откуда у них такие деньги? Приехали и сразу дом купили. Разве честный человек может себе так сходу дом купить? Это сколько деньжищ надо! Я сколько лет работаю, а у меня даже на новый забор выкроить не получается. А у них ещё сын в Москве живёт. Где это видано, чтобы дети могли отдельно от родителей жильё приобрести? Я в коммуналке с родителями и братьями-сёстрами тридцать лет прожила, потом ещё сами родили, опять все вместе жили. А у этих буржуев недорезанных и там квартира, и здесь домишко, и все живут отдельно. Одно слово, ворюги! Вот такие сволочи и разграбили всю страну…

Людмила Евгеньевна не пыталась вступать с ней в объяснения – бесполезно. Как в другой мир попала! Правильно ей говорили: не лезь, а то схлопочешь. Вот и терпи теперь сплетни этой забитой кислой дуры. Молодая баба, а уже квашня квашнёй. Нарожала целый выводок детей, а что она может им дать – как-то не подумала. Она уверена, что правительство об этом должно думать! И чего горланят, что в России мало рожают, когда в провинции семьи такие огромные, словно супругам больше нечем заняться на досуге, кроме делания детей. Лучше бы в театр хоть раз в жизни съездили или в санаторий на море, на мир посмотрели, себя показали. А то стругают потомство с таким остервенением, словно это бирюльки какие-то, которые можно будет выбросить, когда надоедят. И мысли нет, что это – новые граждане страны, живые люди, пусть ещё маленькие, но люди! Которые постоянно растут, их надо развивать, образовывать, прививать что-то хорошее. Но они только слышат: «Пожрал, дармоед? Тогда отвали от стола и заглохни!». Живут в ужасных условиях, в тесноте, с какой-то дальней роднёй, как при общинно-родовом строе! Словно хотят выяснить, когда дом лопнет. Жена живёт, муж-пьяница, пятеро детей, ещё больная свекровь, а при ней разведённый брат мужа со своей сожительницей и двумя её детьми от предыдущих сожителей. Таких же алкашей, которые только и могут бабе пузо заделать, а обеспечить нормальное существование детям не считают нужным. А эти дуры и рады! Гордится, что первого ребёнка родила от какого-то педофила в шестнадцать лет, замуж вышла первый раз за алкоголика только в тридцать. Лучше бы школу толком закончила, а то новый век на носу, а они щеголяют отсутствием хотя бы среднего образования! Такое сто лет тому назад в России было. Ни образования, ни профессии, ни работы, ни заработка! Могут только уборщицами работать да пивом торговать в придорожных забегаловках, где и находят себе очередных кобелей.

Лживая такая, противная, глаза злые, сюсюкает на людях: «Ах, детиски мои, ладость-то какая! А чаво у вас детисек так мало, больные шоль? Это же щастие – детисек плодить». Ага, особенно от таких пьяниц, как её сожители. Сама матом на них орёт, когда думает, что никто не видит и не слышит. Они набегут на грядку с клубникой, как саранча, всё вытопчут, ягоды оборвут, потому что постоянно жрать хотят у такой горе-мамаши, вот тут уж она их приложит: «Опять всё обожрали, проститутки чёртовы! Чтоб вы все передохли, гандоны проклятые. Все в папаш своих, уродов вонючих».

Считает ворюгами всех, кто просто нормально живёт! Такие хотят, чтобы все жили, как они: в бедности, пьянстве и озлобленности. Детям своим дать ничего не могут – ни манер приличных, ни образование оплатить, ни жильём обеспечить, ни хорошей наследственностью, – но стругают их пачками! А потом виноват кто-то. С подачи рекламы мечтают жить в коттеджах, но никто их не строит, ни у кого денег нет. Зарплата по городу сто-двести долларов в месяц – при такой «зарплате» кредит никто не даст даже в самом вшивом банке! На что надеются – не понятно. Людмила Евгеньевна никогда не считала себя богатой, росла одним ребёнком в семье, как и многие москвичи, поэтому получила в единоличное пользование квартиру родителей. У Ильи Михайловича тоже от родителей квартира осталась, да ещё от бабушки – сыну её отдали. От работы жильё получил, где они, собственно, и жили, а две родительские квартиры продали, купили машину и домик – тоже мне роскошь! Все нормальные люди так живут. Людмиле Евгеньевне до недавнего времени так казалось, во всяком случае. А тут попала в дурдом, где до сих пор на покупку подержанных «жигулей» смотрят как на признак мошенничества! Потому что «нормальные граждане домов не покупають, у честных людёв на это денюжков нетути». А что у них есть? У них всегда только на палёную водку «денюжки» имеются, чтобы быстрее в ней мозги свои бестолковые растворить, которые и так не работают.

Эти «честные» даже обрадовались, когда у соседей дом разграбили, чуть ли не в открытую ликовали:

– Ну и лохи, на ЧОП повелись! Да там отродясь никаких обязательств не выполняют, а эти дураки столичные любой вывеске верят. Это называется «у меня на сарае неприличное слово написано, а там – дрова», ха-ха-ха!

Даже драться друг с другом перестали, так их эта радость сплотила. А Людмила Евгеньевна поймала себя вдруг на ужасной мысли, что если сосед опять начнёт бить жену, то ей это даже… отрадно будет.

– Господи, в кого я превращаюсь? До чего я дошла! – плакала она над ворохом сожжённых книг посреди гостиной. – Зря мы сюда приехали, зря! Думала, что сбежим от пробок, выхлопных газов и городского идиотизма, а попали в позапрошлый век! На дешевизну похорон позарились, думали, что и в остальном так же подфартит. Вот и получилось, что дёшево здесь только умирать, а не жить.

– А мне здесь нравится, – признался Илья Михайлович. – Телевизор не показывает, когда свет отключают, а это происходи пять раз на дню – и тишина. Никуда спешить не надо, ничего не отвлекает. Наконец-то, я свою диссертацию допишу.

– Кому сейчас нужна твоя диссертация! Ты одну давно уже защитил…

– Мне нужна, Люся. Мне!

– Тогда остаёмся, – покорно вздохнула она.

Но про себя решила: я не я буду, если не добьюсь расследования, кто разграбил их дом. Тут её ждал облом полный: милиция не сдавалась! Складывалось впечатление, что правоохранительные органы теперь предназначены не столько для поимки преступников, сколько для примирения с ними жертв их преступлений. Так раньше в судах по разводам супругов мирили! Чтобы сохранить советскую ячейку общества. А тут-то с чего она должна мириться?

– Да имейте Вы совесть! – отбивался от неё следователь. – У нас оперативников не хватает, дознавателей нет, как таковых, а я буду людей снимать с дел и бросать на ерунду какую-то…

– А разграбление дома – это не дело?!

– Ну, не убили же никого. Полы вам отремонтировали, дверь вставили за умеренную очень даже плату… Видите, мы работаем: всё про вас знаем.

– Вы бы лучше про преступников, которые мой дом разорили, подробные справки наводили!

– Если дом купили, то надо в нём жить. Да-да, дома надо жить, а не мотаться туда-сюда, не провоцировать нищету на зависть. А то у вас тут – дом, там – квартира, сям – ещё какая-нибудь недвижимость. А люди живут всю жизнь в аварийных халупах с кучей родственников на одной жилплощади, размером с одиночную камеру. Да ещё соседи-пьяницы за картонной перегородкой.

– Да что же это! Да как Вы…

– Можете не благодарить. Всем давно известно, что пустующие дома грабят, разоряют, бомжи в них зимуют. Можно возмущаться по этому поводу сколько угодно, но ситуация не изменится, только гипертонию себе наживёте. Многие дачники на это обстоятельство вовсе не обращают внимания, каждый год по окончании дачного сезона вывозят всё ценное в квартиры, начиная с мебели и заканчивая посудой. Хотите иметь дачу в пригородах – будьте готовы к дополнительным тратам на уход, на её ежегодное восстановление. Почаще ездите, проверяйте запоры, чтобы все видели, что в доме есть хозяин, что дорожки по снегу протоптаны, двор расчищен от листопада. Эти простые правила знают все! Кроме Вас. А не хотите так «напрягаться», покупайте дома в каких-нибудь элитных посёлках, где шлагбаум на въезде, где охрана своя натаскана.

– Да почему Вы меня во всём обвиняете? Меня же ограбили, но Вы меня и обвиняете, а не преступников!

– Вы найдите сначала этих преступников и докажите, что именно они нанесли урон вашему дому.

– Вы должны их искать!

– Я-а?! Я ничего искать не собираюсь. Вы спровоцировали людей на преступление своим неосмотрительным поведением.

– Если Вы сегодня домой придёте, а там всё разграблено, Вы тоже согласитесь, что спровоцировали преступников своим отсутствием? Где такой закон, по которому человеку нельзя оставить свой дом, иначе его сразу обворуют? Этак можно договориться, что и магазин нельзя выйти…

– Вы отсутствовали два с половиной месяца. Вот Вы пишете, что у вас ценные книги сожгли, а зачем вы их оставили, если уезжали надолго? Кто ж так делает!

– Я же не думала… Я всё предположить могла, но и мысли не было, что в доме будут разжигать костёр книгами!

– Вы наивная такая, – вздохнул следователь. – Извините, конечно, но трудно с такими наивными людьми разговаривать… Нельзя такими быть в нашей стране. Нельзя! Дом вы фактически бросили без присмотра, а теперь нагрянули, как господа в крепостную деревеньку и гневаетесь, пошто холопы не уследили.

– Но мы же заплатили в ЧОП…

– Вот с ними и судитесь.

– Так от их фирмы и след простыл!

– Ничем не могу помочь.

У Людмилы Евгеньевны после таких нервотрёпок и в самом деле разыгралась гипертония. Вызвала Полину, и та сказала, что правоохранительные органы ничего искать не будут.

– Милиция только в кино всё распутывает, разнюхивает, раскрывает самые сложные преступления, а в жизни совсем другая картина. Мой бывший тоже ментом был. Здесь в городе почти все мужики в милиции отслужили – другой-то работы нет никакой. Кто в ГАИ, кто в ОМОНе, кто патрульным, кто дежурным, но так или иначе почти каждый познакомился с системой внутренних дел. Однажды у него случай был: поехали с другом на рыбалку и завернули на дачу за удочками. Даже не дача, а заброшенный домик, ему от деда остался. А там покойник лежит в разбитой головой! Видимо, бомжи или пьяницы залезли, напились и подрались, одного убили нечаянно и смылись. Они с другом испугались: что делать, как быть? Милицию вызвать, так их же и повяжут. Позвонили своему начальнику, а он им спокойно говорит: «В большой мешок упакуйте и вывезите на помойку. Лучше ночью, когда никто не видит». Это в кино всегда кто-то что-то видит, знает, помнит, а в жизни люди не всегда замечают, какого цвета у них стены в подъезде…

– Чем история-то закончилась?

– Вывезли ночью покойника. И всё. Никто его не искал, не спрашивал, представьте себе. У нас кучу народу находят, когда снег сходит. Кто пьяным в метель замёрз, кого избили и в сугроб бросили умирать. Есть такие гуляки, они свою родню выдрессировали, что те их и не ищут уже. У моей сестры муж полгода где-то шлялся. Она месяца два его искала, всю область объездила по изоляторам, больницам и моргам. А он через полгода явился с такой рожей, как будто пять минут тому назад за газеткой вышел! Сел, телик включил и говорит: «Пожрать-то дай чего-нибудь, курица». И так несколько раз было. Когда последний раз пропал, она его уж и не искала: надоел! Тоже мне, сокровище, чтоб искать его. Потом по весне нашли в овраге, ножом кто-то пырнул. Милиция сразу сказала, что искать убийц не будет: «Надеемся, он у вас не член Политбюро».

– Ох, бандитская страна…

– Вы бы в самом деле поменьше себе нервы мотали – всё одно мир не переделаете. Просто с местными нравами пока на знакомы, вот и тяжело вам. По поводу охраны дома лучше к нашему Авторитету обращаться, а не в ЧОПы эти липовые. Там только крутых из себя изображают, а на деле пустующие дома и квартиры, которые им доверили охранять, сдают другим жильцам, пока владельцы отсутствуют.

– Я думала, только в Москве такие проходимцы, а они уже по всей России орудуют. В Москве так с жильём мухлюют. У нас соседи уехали отдыхать на три недели, а за это время охранная фирма их квартиру четыре раза продала разным покупателям!

– Вот и правильно, что вы из такого бандитского города уехали. А здесь, если с Авторитетом договоритесь, на ваш дом даже птичка не покакает, как у нас говорят. И вообще, если средства позволяли, надо было дом брать поближе к тому месту, где наш мэр живёт или сам Авторитет. Там подороже, но и порядка больше.

– Здрасьте-приехали! С какой стати я буду обращаться к матёрому бандиту? Это же опасно, в конце концов!

– С нашей милицией конфликтовать гораздо опасней.

* * *

Людмила Евгеньевна узнала, что в городе давно сложилась весьма своеобразная практика решения конфликтов. Ей сказали, что есть некий Игорёк с обрезом, бывший конвоир, который «за приемлемую плату» найдёт и накажет любого, кто обидел заплатившего. Ещё есть некий внук Антоновны «с иголкой» – да-да, именно так и обозначили, который вообще может заявиться на БТРе и разобраться с врагом до полного его уничтожения. Её водили к панельной пятиэтажке, где живёт эта Антоновна, у которой внук – с иголкой, показать, как он расправился с обидчиками своей бабушки. На месте одной панели зияла дыра. С иголки шмальнули. «Иголка» – это такая труба вроде тубуса, которую кладут на плечо и пуляют ракетами, переносной ракетно-зенитный комплекс, что ли.

Случилось так, что Антоновне не повезло с соседями: уж больно громко музыку включали. А панельные дома не зря так называются, потому что панель – она панель и есть! Продуваемая всеми ветрами, как юбка проститутки. Если кто музыку включает, то громко и не надо – всё одно, что ты сам себе под ухом включил. Соседи попались молодые и дерзкие. Необстрелянные. Молодая пара: он только ухмыляется и чего-то мычит, зато она звонко матерится и щеголяет знанием прав человека, который имеет полное право на своей жилплощади делать всё, что ему вздумается. Иногда музыку даже не для себя включали, а врубали на полную катушку и… уходили гулять. Пущай тёмные и отсталые соседи послушают, приобщатся к последним веяниям попсы. А Антоновна отдыхать хочет! Всю жизнь отработала в токарном цеху, всю жизнь в грохоте, в коммуналках, в электричках, чёрт их дери, где покой и тишина невозможны по определению. Дали вот на старости лет квартиру: «На, Антоновна, помирай с комфортом, заслужила-таки отдельную конурку за полвека безупречной службы», а старухе и тут покоя нет! Да и другие жильцы дома не рады, что такая гангрена поселилась. Уж пробовали с этой парочкой по-хорошему договориться, но он только придурковато ухмыляется: «Гы! А чё такова-та?», она – звонко и со знанием дела матерится про ущемление прав человека.

А тут к Антоновне как раз внук пожаловал, который служит на сверхсрочной в районной воинской части и иногда навещает дорогую бабусю, когда учения проходят на полигоне поблизости. Прямо на БТРе, чтоб машину зря туда-сюда не гонять, да и дороги такие, что только на бронетранспортёре одолеешь. Тоже заметил, что приходится говорить громче, чтобы переорать громыхающую где-то исповедь: «А я люблю военных – красивых, здоровенных».

– Ущемление прав, говоришь. Ну-ну. Защемим так, что и кронштейн не понадобится. Не дрейфь, Антоновна, ты есть бабка красного командира!

Рассмотрели окна врага, примерились, отъехали, чтобы весь этаж не снести – мы ж грамотные люди! Сначала сослуживцы предложили из пушки вмазать, но внук выразил сомнение, что жилой объект выдержит: «А у меня же там бабушка наискосок живёт. Лучше с иголочки войдём».

И достаёт эту самую «иголочку», чисто в современном кино про крутых мужиков, которые всё воюют-воюют, а порядка как не было, так и не предвидится. Народ так и присел! Вместе с домом. Дом весь напрягся, принял удар ракетой, которая вошла ровно в окна «музыкальной шкатулки», содрогнулся, но – выдержал. Выстоял в бою, родимый ты наш! А ещё клевещуть, что хрущёвки – жильё ветхое и хлипкое! А оно эвона – ещё могёть вооружённый натиск выдержать… Только чиновникам нашим об этом не говорите, а то страна ещё сто лет в таких домах срок мотать будет.

Квартира идиотов, не пожелавших убавить звук музыки, выгорела полностью. Вместе с завидным музыкальным центром и колонками, издававшими некогда сотрясающий весь дом рёв и вой. Соседка слегка окосела и стала заикаться, но выяснилось, что кроме мата она знает ещё кучу таких замечательных слов, как «здравствуйте», «спасибо» и «как поживаете». Вот сожителю её повезло меньше – взрывом выбросило в окно и сломало позвоночник. Но в целом это никак не сказалось на его речевых способностях: так при своём «гы-гы» и остался.

Внуку Антоновны ничего не было. У него куча сослуживцев в органах, так что происшествие списали на взрыв бытового газа. Он и жену дома этой «иголкой» гоняет, ежели чего не так. Женат третьим браком. Первая жена у него как-то быстро померла через полгода совместного проживания. Поговаривали даже, что он её нечаянно прибил, не рассчитав правильно вид вооружения в войне с женщиной. Дело замяли, так как «он же за нас кровь проливал» и всё такое прочее. Да и вообще баба всегда сама во всём виновата. Вторая благоверная так же быстро смылась в дальние страны, пока муж где-то бился за счастье народное вдали от Родины. Шмальнул вот так ракетой в огороде по туалету касательно, когда она там на толчке сидела. Он-то думал, что ей весело сделается от потрясной шутки такой, но бабе сделалось плохо – три перелома и сотрясение мозга как-никак получила. Поговаривали, что он её искал одно время, а потом бросил: «Не стоит ракеты на такую стерлядь тратить. Мало ли ещё дур вокруг».

Это ж только наивные певички поют про военных – «красивых, здоровенных», а на деле нет там никакого здоровья, особенно нервного. Военный человек в нашей стране при столкновении с бытовухой и «гражданкой» становится очень проблемным. Испортил он себе нервную систему участием в бесчисленных командировках «по наведению конституционного порядка в дружественных странах». Хотя дома закон тоже как-то не очень охотно работает.

Народ был в отпаде от таких историй! Приглашения и Игорьку с обрезом, и внуку Антоновны с иголкой так и сыпались со всех сторон. Людям уже мерещился в их лице благородный разбойник Робин Гуд, герой средневековых фантазий забитых и обездоленных, которым тоже не на кого было рассчитывать. Люди устали жить и мириться с соседями дебоширами и пьяницами за символическими перегородками между тесными квартирками и в переполненных коммуналках. Людям нужна была защита их огородов и сараев, где хранилось всё самое ценное: лопаты, вилы, грабли. Огороды в округе вообще грабили по-чёрному! И людей приучили, что в милицию «с такими пустяками» обращаться бесполезно. Проще мужика с обрезом попросить припугнуть супостата. Короче, озверел народ.

Но действенней всего работало упоминание имени самого Авторитета, который якобы оказывает покровительство чьим-то грядкам с капустой, так что лучше туда не соваться. Никто и не совался, даже не догадываясь о бредовости таких заявлений, что матёрому бандиту вдруг с чего-то так дороги сотки каких-то оборванцев. Авторитет по этому поводу никогда не напрягался и большей частью даже не знал, как жители его города пугают друг друга наличием связей с ним. Но одно упоминание его имени заставляло и телевизор громко не включать, и от музыки вообще отказаться. А то мало ли что? А вдруг, не врут? Шкуру снимет, на плечо взвалит и уйдёт.

Людмила Евгеньевна сразу отмела такие дикие варианты решения своей проблемы и решила ещё раз поговорить с начальником ОВД. Но на этот раз он и слушать её не стал. По коридорам отделения бегали милиционеры, на ходу распихивая пистолеты по кобурам и вешая на плечи автоматы – что-то случилось. «Господи, совсем дети», – растерянно подумала незваная гостья, глядя на парней двадцати-тридцати лет. Дверь в кабинет начальника была распахнута, сам он облачался в бронежилет. Увидел настырную бабу в проёме:

– Вы ко мне уже ходите, как в гости к старому знакомому. А я Вас и не ждал, и даже не звал. Я, представьте себе, занят! Очень занят. Если ещё раз придёте, то…

– С кем это ты так «вежливо»? – в кабинете сидел ещё кто-то.

– Да понаедут тут из столиц в Россию-матушку, потом ходят и удивляются: «Куда мы попали, да как же это, да что же это»! – не скрывая раздражения ответил хозяин кабинета. – Вэлком ту Раша! Что в переводе: будьте, как дома…

– Вы извините, что я, может быть, не вовремя, – совсем растерялась Людмила Евгеньевна и шагнула в кабинет, чтобы не мешать снующим по коридору сотрудникам отделения.

– Может быть! – подтвердил её опасения начальник и встал у неё на пути.

– Майор, чего ты женщину третируешь? – спросил насмешливый голос. – Может, у неё случилось что?

В кабинете сидел некий товарищ, которого она приняла бы за рядового проворного оперативника, но было в нём что-то этакое, что явно говорило: это никак не может быть сотрудник милиции. Сразу видно, что важная персона. Хотя бы потому, что с начальником ОВД на «ты» и сидит у него в кабинете, как в привычной для себя обстановке. Держится просто, не как обычный посетитель такого учреждения, где люди невольно становятся скованными и зажатыми. Но и не нагло, когда простота достигает своего крайнего выражения по причине того же страха и волнения.

Это был Авторитет. Он пригласил Людмилу Евгеньевну присесть, а хозяин кабинета закончил свой туалет и ушёл, буркнув непонятно кому:

– Всё, меня нет. У меня там людей стреляют.

– Если что, за мной будете, – сказал Авторитет Людмиле Евгеньевне. – Он мне тоже нужен, да вот удрал.

– Может, нам в коридор надо выйти? – неуверенно спросила она.

– Зачем? Здесь же удобней.

– Всё-таки кабинет начальника. Может, здесь документы какие важные?

– А мы не будем их трогать, – ответил Авторитет, внимательно её разглядывая. – Вы, наверно, кино любите смотреть? Там у милиции всегда какие-то важные документы пропадают. На самом деле все документы в канцелярии надёжно хранятся.

– А что случилось? Все бегают, как будто военная тревога какая-то.

– В соседнем посёлке сержанта милиции застрелили.

– Как?! Ужас! Кто?

– Дети.

– Кто-кто…

– Подростковая банда. Знаете, что это такое? Это сопляки без надлежащего надзора взрослых. Отцов нет ни у кого или такие пьяницы, что лучше бы и не было. Матери вкалывают за троих, чтобы семью содержать, ездят на работу в Питер, где ещё платят. Рано утром уезжают, поздно ночью приезжают. А дети предоставлены сами себе. Раньше хотя бы пионерия с комсомолом были, но теперь детских организаций нет, никто не задаст им разумного направления, вот и творят, что хотят. Здесь на болотах до сих пор много оружия со времён Великой Отечественной лежит. Немецкого. В очень хорошем состоянии. Находят целые арсеналы.

– И что теперь будет?

– Разоружать будут.

– А как же… дети?

– Если станут отстреливаться, придётся открывать ответный огонь… Да Вы не волнуйтесь, милиция знает, что надо делать. Не первый случай уже.

– А Вы тоже здесь работаете, в милиции?

– Спаси и сохрани! Зачем же так сразу – в милиции? Как будто больше работы нет.

– Говорят, что нет.

– Кто именно говорит?

– Люди говорят.

– Имена-фамилии есть у этих людей?

– Слушайте, Вы как сотрудник спецслужб! Сразу имена-фамилии, пароли и явки все назови…

– Да что ж это Вы меня то сотрудником милиции обозвали, то уже спецслужб! – удивился Авторитет. – Я вообще рядовой обыватель. Зашёл вот паспорт гражданина Советского Союза обменять на документ нового образца. А что у Вас-то опять стряслось, Людмила Евгеньевна?

– Откуда Вы меня знаете?

– Кто ж Вас не знает? Приехали из Москвы, дом купили в неблагополучном районе города.

– Почему в неблагополучном?

– Дороги в плохом состоянии, нет освещения на улицах, пьющие соседи. Уже жалеете, поди, что переехали?

– Ох, ваша правда, жалею! Так жалею, что и не передать! Я даже не думала, что у нас в стране такое может быть.

– Что именно?

– Ничего ж не работает! Такое впечатление, словно в Средние века угодили, в феодализм, когда ещё не было придумано коммунальных служб и полезных общественных организаций. Зонтик не починить, утюг не отремонтировать – никто не занимается такими «пустяками»! Здешнему обывателю всё пустяки, акромя политической ситуации где-нибудь в Бутане. Их к карте мира подвести, так они и приблизительно пальцем не ткнут, где этот Бутан находится, а судачат о нём, как о соседней деревне. У себя под носом полный развал не замечают, а до причин экономической нестабильности в каком-то Бангладеш дело есть! И обожают это словоблудие только потому, что ситуацией в Бутане им не надо заниматься. Вот своей непосредственной работой надо заниматься, надо что-то решать с нищетой своей семьи, с неустроенным бытом, поэтому эти балаболки и относят их сразу к «бабским» мелочам и пустякам. Чтобы только ни за что не отвечать.

– Приносите свой зонтик с утюгом в Дом Быта, там замечательные в своём роде мастера работают, всё починят за умеренную плату.

– Там, говорят, бандиты сидят в этом Доме Быта!

– Кто такую глупость Вам сказал? Вы сами вслушайтесь: бандиты – в Доме Быта. Что за диссонанс? Бандиты в «малинах» сидят да на хазах. Какие тут у нас бандиты? На базе чего бандитствовать? Грабить-то некого – людям не платят ни фига.

– Ой, бандюги всегда найдут, чем поживиться! А самый главный у них, Волков, что ли, Авторитет так называемый – вообще киллер. Людей убивает на заказ, а за это сейчас платят больше, чем министру.

– Ха-ха-ха! Кошмар какой…

– Да-да! А в Доме Быта сидит какой-то Часовщик, и прозвали его так за то, что он часовые бомбы умеет виртуозно изготавливать…

– Да, помилуйте, какие часовые бомбы в наш продвинутый век? Всё на дистанционном управлении давно.

– Ну, уж я тонкостей не знаю, а бандюги, говорят, каких свет не видывал. Неужели Вы не слышали?

– Нет, я краем уха что-то такое слышал, конечно же, но значения не придал…

– Очень легкомысленно с Вашей стороны. Ужасный город! Воду и свет отключают целым кварталам без всякого предупреждения. Почему нельзя повесить объявления, предупредить, чтобы люди на это время не планировали расход электричества или стирку, купание детей в ванне? Оказалось, бумаги нет в Жилконторе! Я сама купила бумагу в Канцтоварах и согласилась писать эти объявления, лишь бы они сказали, на какое число, но они даже дату внятно назвать не могут: «Откудова мы знам? Если Димон ко вторнику после рыбалки появится, то сварганит плановый ремонт, будет вам отключение. А если не выйдет, то будем ждать Толика к четвергу». Ага, а там и пятница не за горами, так что жди-пожди-выжди. Полный развал! Что за порядки такие: телефонного мастера месяц вызываем, электрика вообще не дозваться! Куда это годиться? Вот Вы электрика как вызываете?

– Никак.

– А если перебои со светом?

– У меня не бывает перебоев со светом.

– Как же не бывает, если у всего города бывает, а у Вас нет?

– Потому что у всего города казённое гнильё установлено, которое то там коротнёт, то сям замкнёт. А я себе всё лучшее сам установил, когда дом строил. Нет, конечно, вызвал потом проверяющих из Энергосбыта, они опломбировали счётчик, всё осмотрели, сказали, что претензий нет. Стану я электрика вызывать, свою проводку постороннему человеку доверять! Неужели так трудно самому порядок в ней навести? Раньше на уроках труда этому всех лоботрясов седьмого класса учили.

– Но вот у меня муж – интеллигент. Не умеет он с проводкой обращаться.

– Интеллигент – это не приговор. У нас тут интеллигенты и навоз на огородах перекапывают, и генераторы устанавливают. Всему можно научиться.

– Что же нам делать, если мы совсем под электрические дела не заточены?

– Я бы вам посоветовал в Дом Быта обратиться, но коли у Вас уже сформировалось такое предубеждение относительно его работников…

– Да не стану я к бандитам обращаться! Мало ли, они нам вместо изоляторов какую-нибудь бомбу установят.

– Зачем вы нужны бандитам со своими изоляторами? Во народ как криминалом-то запугали! Зачем кому-то на вас взрывчатку изводить? Она ж денег стоит.

– Мало ли? Бандиты же. Хотя в местном ЖЭКе типы не лучше сидят. Целый список телефонов, пятнадцать номеров. А куда ни позвонишь: ждите. У самих телевизор работает, музыка играет. «Работают»! Кино смотрят, музыку слушают, у них свет есть, а остальным – не обязательно. Бездельники! Звонишь им, чтобы электрика вызвать, а они объясняют: «Ой, у него столько работы! Вы себе не представляете, как он устаёт», а я не хочу представлять. Пусть дома сидит, раз ему тяжело, пусть жена его кормит – жена всегда выход найдёт. Всюду выслушиваешь какие-то объяснения и жалобы от людей, которые не считают нужным грамотно выполнять свою работу. Ты им жалуешься, что у тебя нет света, а они тебе жалуются, как им тяжело сделать так, чтобы свет был! И не понятно: жалуются они на такое положение вещей или хвастаются? Дескать, вот мы какие непонятные и загадочные, что у нас всё ни как у людей. Врача надо ждать полдня, пожарная машина приезжает на пожар без воды, электрик есть, но один на всю округу! В каких-то случаях бесполезно вызывать милицию, обращаться в Жилконтору или даже в Городскую Администрацию. У нас сосед бьёт жену, она орёт, дети воют – пять человек детей, а никому и дела нет! Я звоню в милицию, а мне пьяный голос отвечает: «Скажете тоже – избил! Поду-умаешь, синячки какие-то своей кулёме поставил. Вот я свою так бью, что она к соседям в комнату улетает, потом два дня встать не может». Вы представляете?

– Представляю.

– Сотрудник милиции такое говорит, даже не интересуясь, кому! А если это для проверки кто-то звонит? С врачами тут вообще беда: помирать будешь, не дозовёшься. На Скорой никто даже не подходит к телефону – куда это годится? Мой Илья Михайлович в гололёд подвернул ногу, вызвать врача удалось только через час из Райцентра. Приехал пьяный фельдшер, упал у нас в прихожей и уснул! Представляете?

– Бывает.

– Я даже не думала, что такое возможно! Хорошо, я познакомилась здесь с медсестрой, которая знает эту публику. Она сказала, что это какой-то Виталик, позвонила его жене. Та приехала, утащила его на себе, ещё меня отругала: «Знаете, как он устаёт? Да вы понятия не имеете, какая у него работа!». Я говорю: не иначе, Русь на таких держится.

– Ха-ха-ха!

– Вот Вам смешно, а мне не до смеха было. Хотели на снимок пойти, а тут в поликлинике то электричества нет, то рентгеновский аппарат не работает. Сказали ехать в район, а как мы поедем с больной ногой? Я плюнула, сама накладывала мужу повязки, чтоб сустав не разболтался. Каждый день звонила в регистратуру, чтобы уловить момент, когда и рентген заработает, и электричество не вырубят. Они на меня открытым матом орали: «Вы уже достали всех!». Наконец, приползли на снимок, а нас отказываются принять, потому что мы «не договорились заранее» и не напомнили, вот они про нас и забыли. Бред какой-то! Как выглядит это «заранее договариваться»? О чём и с кем? Звонить и спрашивать: «Ау, вы про нас случаем не забыли в пучине более важных дел? Не будете ли вы столь любезны, не соблаговолите ли вы снизойти до нас»? Ерунда какая-то, честное слово! И как часто следует напоминать? Каждую неделю или каждый день, включая выходные? Я могу почасовой обзвон устроить – мне ведь больше и заняться-то нечем. Я думала: серьёзная служба, занятые люди работают, чего их отвлекать пустыми напоминаниями о том, что у них и так наверняка записано, зафиксировано – двадцать первый век на носу как-никак, компьютеры всюду устанавливают. Наверняка есть какие-то журналы и книги учёта, куда заносятся все заявки и звонки. Я там так орать начала, что они решили нас таки принять. В приёмной к рентгеновскому аппарату сидит какой-то молодой хлыщ в белом халате, жвачку жуёт и глянцевый журнал читает. Не отрываясь от журнала спрашивает: «Какая нога у вашей тётки сломана-то?».

Её так и понесло дальше рассказывать об ужасах провинциальной жизни. Авторитет внимательно слушал, и Людмила Евгеньевна подумала, что из обитателей города это, пожалуй, первый человек, кто обладает способностью слушать и понимать услышанное.

– Я никогда не думала, что столкнусь с людьми, которые настолько не хотят заниматься своей работой! Всё с таким тяжким вздохом, словно ты их просишь у себя дома полы помыть. И так – всюду! Куда ни позвонишь, к кому ни обратишься, а любой разговор начинается с такого тяжкого вздоха, словно человек на работу пришёл для чего угодно, но только не для выполнения этой работы. В магазине очередь собралась, а продавщица, молодая сонная девица, у которой работа в руках кипеть должна, разгадывает за прилавком сканворды, зад оттопырив. Когда её упросили-таки продать какие-то продукты, она с таким же тяжким вздохом поднялась, словно великое одолжение сделала. А люди уже виноватыми себя чувствуют, извиняются, что её отвлекли! Я её спросила: «Для чего Вы, собственно, на работу пришли? Вы совсем не заинтересованы, чтобы у Вас больше товаров купили?». Она глаза выпучила, даже не понимает, о чём это я. Посмотрите, как на рынке южане торгуют: «Заходи, дорогой! Выбирай, что душе угодно! Свежие фрукты завезли, персики отдам за полцены, если ведро возьмёшь». Люди на работу пришли ра-бо-тать! А у нас – томно вздыхать. Все так и вздыхают от продавщицы до чиновника. Ладно, когда женщины вздыхают, но уже и мужики повадились!

– Спят на ходу люди. Будить надо.

– Устанешь будить. Одного вот так разбудишь, другого растолкаешь, третьего, а первый опять спит. Что за эпоха такая наступила: людям надо звонить на работу и напоминать, чтобы они эту СВОЮ работу выполнили! Всех надо подгонять, агитировать и мотивировать заняться СВОИМИ прямыми обязанностями, а то у них «из головы вылетело» или «руки до всего не доходят». Хоть бы узнать, чем у всех таким интересным голова и руки на работе заняты, если не самой работой? Я уже не удивляюсь, что у нас монтёра надо месяц вызванивать и каждый раз выслушивать его искреннее недоумение: «А чего же вы мне не напомнили, что у вас провода на столбе болтаются? Да, заявка есть, даже три раза в журнале записана, но это же вам надо, а не мне!». При вызове Скорой помощи надо ждать такую «скорую» несколько часов, а при повторных звонках выслушивать удивлённое: «А что же вы нам не напомнили?! Это же ВАМ надо». Я уже не удивилась, когда вызвала мужу терапевта, но в назначенный день выяснилось, что «вы ДОЛЖНЫ были позвонить накануне и договориться насчёт машины – это же вам нужно». Прям хоть такси на свои деньги нанимай, чтобы к тебе врача привезли! Я всё понимаю: дорог нет, машин нет, врачей нет – на весь город в несколько тысяч человек по Скорой в смену дежурит всего два фельдшера. Но нам-то что делать? Всюду наше неизлечимое «рассейское» сонное царство сидит. За счастье посчитаешь, если в трубку не зевают при разговоре с тобой. Вызываю электрика – месяц нет. Иду в Жилконтору, сидит дюжина мужиков, по телику смотрят передачу про ситуацию в Ираке. Типа, не мешай, женщина, мы политикой заняты. Уже спорят, как они пойдут туда воевать, да кто из них лучше там порядок бы навёл. У самих в городе срач полный, а они на чужой срач пялятся. Один курит, другой чаи гоняет, третий газету читает «ох, как ворують в высших эшелонах власти!», четвёртый дрыхнет откровенно. Пятый в компьютер уставился. Я раньше думала, что компьютер для умных людей создан, оказалось, для дураков – самое то. Уставился туды, по клавиатуре лапищей барабанит и взятки с него гладки – типа, делом занят. Здоровенная детина играет на компьютере! Куда это годится? Так запущенных детей родители отрывают от компьютерных игр: поешь хоть, умойся, поспи. А тут мужиков взрослых надо из мира фантазий вырывать на ненавистную работу.

– Тяжело вам тут, наверно?

– Не то слово! Даже по ночам в подушку реву. Тайно, как в юности! Чтоб мужика свово не расстраивать… Вот, уже по-деревенски мужа называть стала!

– Зачем же забрались сюда из Москвы? Там-то, чай, порядку больше?

– Да какой где сейчас порядок, если всюду бардак… Знаете, я подумала, что сейчас нигде порядка не стало. Мы же поначалу хотели поближе к Москве домик купить, но там цены неподъёмные, да и такие дела творятся, что могут домик твой запросто снести и даже разрешения не спросить. Присмотрели красивый посёлок, а там уже строят какую-то заправку, бензин будут сливать прямо в озеро. То есть чудесный край через пару лет превратиться в зловонную ядовитую лужу. И ужасней всего, что никто никого не спрашивает, удобно ли коренным жителям, которые там с прошлого века живут, такое наглое вмешательство в их среду обитания. Их хозяевами вообще никто не считает – хозяином стал хам с деньгами! И вот эти безграмотные хамы теперь перестраивают и перекраивают всё, как хотят, нанося урон и городам, и деревням. Если лесок украшает округу, так никто не даст гарантии, что его вскоре не вырубят, чтобы проложить какую-нибудь объездную трассу для грузовых машин. И так всё обставят, что люди ещё радоваться должны, что дорога не по их огородам пройдёт. Люди точно так же собирают чемоданы документов, что на улице такой-то уже третий год нет электричества, а кровля дома такого-то скоро обрушится из-за гремящей поблизости стройки какого-то развлекательно-торгового центра, а сказать проще – очередного стойбища для проституток. Жителей этих посёлков словно бы берут измором, все с самого начала знают, что никто не будет реагировать на их жалобы и вопли о помощи. Чиновники взяли свои взятки и притихли, делают вид, что ничего особенного не происходит. Власть словно ждёт, когда народ сопьётся, вымрет, убежит в крупные города или даже за границу. И некому станет трепать ей нервы.

– То есть, Вы выбрали меньшее из зол – наш город?

– Получается, что так. Здесь хотя бы нет таких безобразий с землёй, какие вокруг Москвы творятся.

– Пожилым людям надо жить в крупных развитых городах, а в таких посёлках им по любому плохо. Тут хорошо таким, как я.

– Чем же?

– Тем, что я всегда могу отсюда смыться. Для меня не проблема семью в машину посадить и увезти в другой город. А пожилые не обладают такой мобильностью. Пожилым нужны врачи, хорошая медицина, поликлиники, магазины, аптеки, общественный транспорт, чтобы пешком не ходить в ту же поликлинику. Здесь много инвалидов среди пожилых людей, они отработали по полвека на заводах и комбинатах, а советская промышленность грешила плохой охраной труда. Кто работал в горячих цехах, сжёг себе верхние дыхательные пути годам к сорока. Тут многие ещё задолго до пенсии становятся инвалидами, слух сажают, зрение теряют, суставы разрушают. Офтальмолог уволился из поликлиники, теперь слепые бабки из дома не выходят, а за очками ехать в Питер рискованно, если не видят ничего. В сельском хозяйстве преимущественно женщины работают, ворочают тяжести и простужаются, ковыряясь в холодной земле какими-то допотопными палками-копалками. У таких к пенсии – целые букеты хронических заболеваний. Теперь им проблема оформить документы на инвалидность, на какие-то лекарства, потому что надо ехать в районный или даже областной центр. А как поедешь на костылях или со слабым сердцем? Раньше в Администрации было что-то наподобие филиала Пенсионного фонда и Собеса. Там работали такие же пенсионерки, они собирали справки у инвалидов, оформляли нужные документы, отправляли, куда надо. Теперь их всех сократили, хотя у них зарплата копеечная – всё держалось на чистом энтузиазме. Так что для стариков жизнь здесь совсем не продумана. Вообще, сворачивают и ликвидируют очень многие структуры власти. Как перед сдачей города врагу.

– Как это?

– Есть такой военный приказ: перед тем, как оставить город, из него следует вывести глав Парткомов и прочих руководителей партийной ячейки, руководство крупных предприятий и медсанчасти, если таковые имеются. Сами предприятия разорить и вывести из строя.

– Кому сдавать-то собираются?

– Не знаю. Криминалу, наверно. Больше некому. Такая картина сейчас во всех промышленных посёлках наблюдается. Все орут о гибели деревни, а уже города вымирают. Разговоры идут, что и поликлинику скоро закроют.

– А таким, как Вы, поликлиники не нужны?

– Мне? Нет.

– А как же Вы больничный лист оформляете?

– Никак! – рассмеялся он. – Я только сейчас подумал, что даже не знаю, как это делается…

– Послушайте, Вы меня просто удивляете! Здесь так холодно, наверняка, простудные заболевания никого не обходят стороной. Ведь тоже как-то болеете, я надеюсь.

– И не надейтесь, – опять улыбнулся он. – Сам не знаю, как так получилось… У меня с детства привычка с местными пацанами с мая по октябрь каждое утро ходить на речку – она у меня в двух шагах от дома. Если зима мягкая, и вода не замерзает, то можно и зимой. Тридцать метров туда и обратно проплыл от берега к берегу, слился с окружающей средой, поэтому она уже не беспокоит своими перепадами.

– То есть Вы хотите сказать, что вместо визита к врачу все должны в холодной реке купаться?

– Ни в коем случае! Да и смотря, что за река. Я себя к такому «лекарству» приучил, кто-то привык по врачам ходить, кому-то без пилюль не обойтись – у каждого свой кайф.

– Похвально заниматься спортом, но и спортсменам врачи нужны.

– Вы не поняли: это не спорт. Спорт – это борьба за рекорд, соревнование, где всё делается наперегонки, кто выше, дальше, больше, иногда даже с помощью каких-то уловок. А это что-то вроде утреннего умывания. Приводишь себя в соответствие с той средой, в которой существуешь, поэтому она уже не кажется слишком холодной, суровой или ещё какой-то некомфортной. Негодовать в её адрес бесполезно – она другой не станет. Легче самому подстроиться под неё. Болеют те, кто всё время в конфликте с той средой, в которой живут.

– Оригинальная точка зрения. Но им-то что делать?

– Не знаю. Вы говорите, что все ходят к врачам – не все. Поликлиника в нашем городе появилась только после Революции, но ведь до этого люди как-то жили. Вот Вы лично в молодости ходили по врачам?

– Нет. Да и старики тогда не особо туда бегали. Это было как-то…

– Не модно. Это было не популярно. Настрой у людей совсем другой был. Это сейчас все повадились скрипеть да жаловаться, детей тащат сидеть в очередях к врачу, где все чихают и кашляют – вот где в самом деле заболеть можно. Медицина – великая вещь, я перед нею преклоняюсь. Я видел не раз, как врачи вытаскивали людей с того света. Но это не значит, что надо постоянно их теребить, если сам можешь очень много сделать для своего здоровья. Хотя бы не волноваться по пустякам – уже огромный подарок себе сделаете, который не принесёт вам и десяток самых лучших докторов. Сложилась культура, когда люди ходят по врачам, как в клуб по интересам. Они бодры, проворны, энергичны – врач на их фоне глубоко больным человеком выглядит. Они там оживлённо общаются друг с другом, успевая в очереди связать по целому носку или прочитав книгу, обмениваются новостями, рецептами. Некоторые так увлекаются, что заходят в кабинет к врачу, когда подошла очередь, и забывают, что у них вообще болело. У нас терапевт жалуется, что «больные» приходят «просто поговорить» о погоде, политике, росте цен или когда надо огурцы высаживать. За рубежом, где уровень жизни растёт, а с ним растёт и доля пожилого населения, для людей создаются клубы, куда они могут ходить, чтобы скучно не было. У наших таким «клубом» стала поликлиника.

– Я согласна, что к врачам ходит много тех, кто в этом не нуждается, но медицину надо развивать.

– Смотря, что называть медициной. Вот я читал в одном журнале, что развитие медицины в так называемых развитых странах ведёт к тому, что у населения этих стран растёт генетический груз, то есть происходит накопление отрицательных мутаций в генофонде человека. Грубо говоря, вырождение. Раньше у женщины происходил выкидыш, если она вынашивала нежизнеспособного ребёнка, а теперь её кладут на сохранение, при котором она почти не двигается, у неё снижается потребление кислорода, замедляется кровоток. Кровь не получает необходимого движения и питания и не может донести это питание до нуждающихся в нём органов. При этом она вынашивает слабый плод, который и так еле живой, а тут и минимума необходимого питания не имеет. Сто лет тому назад женский организм в такой ситуации отторгал эмбрион с нарушениями естественным путём, а теперь медицина не даёт. Теперь рожают даже наркоманки и женщины с разрушенной моралью, в современной России практически каждая вторая баба рожает от хронического алкоголика или малахольного нытика с дурной наследственностью – другой материал просто не найти. Борцы с абортами ликуют: «В нашем полку прибыло». Прибыло дебилов, а то ведь мало было. Многие люди живут в промышленных зонах, где рожать вообще нельзя, настолько там дрянная экология. Раньше крестьянки работали в поле вплоть до родов, дышали чистым воздухом и много двигались, поэтому рожали здоровых и сильных детей. Это не намеренное издевательство над женщиной было, а естественный отбор. Представляете, как цепко эти дети у неё в утробе сидели? А кто не хотел за жизнь держаться, тот вылетал.

– Ну, это какой-то…

– Фашизм, хотите сказать? Да, так принято считать, что подобные рассуждения попахивают фашизмом. Но через сто лет, когда два человека из трёх будут иметь серьёзные отклонения в развитии, люди будут вынуждены прислушаться к этим идеям. Я не спорю, среди инвалидов очень много сильных людей, даже можно сказать, что инвалидность их сделала сильней и у них есть чему поучиться здоровым, которым при их здоровье хватает наглости хныкать или пропивать его. Брюшко отрастят и скулят – догадайся, кто из них в большей степени инвалид. Я знаю людей, которые без ног ходят, и ходят так, что никто даже не догадывается, что у них ног нет. О чём говорить, если инвалиды уже свои Олимпиады устраивают, тогда как многие условно здоровые на турнике ни разу подтянуться не могут, вообще своим телом не владеют. Надо учиться у этих людей силе, но в нашем слезливом и всё время причитающем обществе, в нашей охочей до соплей культуре больных и слабых, особенно детей, принято делать ещё слабее хныканьем и сюсюканьем. Люди не хотят быть сильными, им удобней стяжать жалость и сострадание. Теперь многие женщины все девять месяцев лежат «на сохранении», дышат выхлопными газами с улицы через форточку – в городах это называется «проветривать помещение» – и глотают таблетки. Чего они там сохраняют, спрашивается? Болезни и аномалии своего будущего ребёнка. При искусственном поддержании такой беременности, тяготеющей к самопрерыванию, происходит сохранение всех этих отрицательных факторов. В естественных условиях генетические нарушения и мутации отсеиваются за счёт выкидышей или бесплодия. Раньше банальная импотенция была гарантированным препятствием к передаче дефектного генетического материала следующим поколениям. Но теперь придумали таблетки, с помощью которых любой старый пердун в состоянии зачать ребёнка, передав ему целый букет своих возрастных заболеваний и отклонений, что раньше было просто невозможно – таких чудо-таблеток не было. Вы посмотрите вокруг: все жрут какие-то таблетки! Многие уже не мыслят своей жизни без них. Даже совсем молодые семьи имеют целые арсеналы разнообразных лекарств и считают это признаком медицинской грамотности. Это нормально? Как говорится, дешевле похоронить, чем таблеток на всех напастись. Детей рожают слабых, болезненных, над ними трясутся, доказывают, что они не смогут жить самостоятельно, чем формируют у них истеричный характер в стиле «мне все должны, а то щас помру, и всем стыдно будет». Во многих городах уже приходится создавать специальные условия для перемещения инвалидов, которые с рождения не могут ходить, не способны себя обслуживать, их нельзя оставлять одних, потому что таких людей всё больше и больше. А медицина вытягивает деньги. Сначала она помогает женщине за деньги выносить нежизнеспособного ребёнка, потом за ещё большие деньги лечит его. И «лечение» это может длиться до бесконечности. Пока деньги не кончатся. В нашей стране медицину сейчас никто не финансирует, поэтому она вынуждена делать себе рекламу, доказывать людям, что тем без неё никак.

– Ну, к стоматологу-то Вы ходите? Я смотрю, у Вас зубы хорошие, и все на месте.

– А зубы мне пока ещё рано терять.

– Ничего себе «рано»! Мы внуку уж две пломбы поставили.

– Это когда сверлят?

– Неужели никогда не делали? Кошмар! Вам и в самом деле медицина совсем не нужна.

– Видимо, потому что я конфет не ем. В детстве это дефицит был, мать только на Новый год ездила за ними в Ленинград, стояла в километровых очередях. Но их не столько ели, сколько смотрели, как на сувенир. Поэтому привычки есть сладкое не сформировалось. С современными детьми сложнее – магазины завалены какой-то сладкой дрянью на палочке всех цветов радуги. И вот с этой палочкой теперь через одного ходят, у некоторых она как сигарета изо рта торчит.

– Это Чупа-Чупс называется, – любезно подсказала Людмила Евгеньевна.

– Я бы гуталин с таким названием не купил, а они это в рот суют. Что это? Еда? Что-то полезное там есть?

– Психологи говорят, что повальная страсть всё время жевать жвачку или сосать леденцы является признаком хронического стресса у современных людей.

– А чем таким заняты нынче люди, что у них стресс? Я понимаю, когда стресс у тех, кто самолёты строит или мосты возводит и волнуется: не рухнет ли их творение в первый же день. Но кто у нас сейчас что-то строит, создаёт, возводит? Все только жуют это дерьмо на палочке. Даже из детских колясок она торчит – там тоже стресс? Одни конфеты жрут, другие водку хлещут, третьи таблетки глотают горстями – у всех стресс. Ох, уеду в тундру жить.

– Там сейчас тоже кризис. Экологический.

– Только это и останавливает… Всё-таки у нас было счастливое детство. Мы были глупее современных детей, но лучше ограждены от всякой дряни. Был дефицит на конфеты, теперь они доступны, зато зубы выпадают уже у дошкольников. Я со своими воюю, я им говорю: «Организм – не помойка, чтобы в него пихать всё подряд. Надо сортировать мусор, который в себя закладываешь».

– Сколько их у Вас?

– Трое.

– Господи, здесь у всех такие семьи огромные!

– Где ж огромные? Огромные – это семь-восемь детей.

– А Вы тоже выросли в большой семье? Нет, я просто заметила, что выходцы из больших семей чаще имеют только одного ребёнка или вообще без детей живут.

– Я один в семье рос. Точнее, не один… У меня ещё были сестра и брат, старше меня на несколько лет. Я их никогда не видел. Они погибли до моего рождения. На мине подорвались.

– Как это?

– Очень просто. Здесь до сих пор бомбы и мины времён Второй мировой взрываются, если кто нечаянно наступит. На моей памяти случая два-три точно было, когда школьники находили фугасы в черте города и взрывались. А уж в лесу этого добра, как грибов, из земли торчит, даже искать не надо… Они играли где-то на опушке, бегали, прыгали, как обычно дети делают. Видимо, кто-то наступил на взрыватель. А срок службы у мины не ограничен. Мало того, от коррозии корпуса чувствительность возрастает настолько, что детской ногой достаточно задеть, чтоб взорвать… Здоровая, стерва, оказалась. Убила сестру, брата и ещё какого-то ребёнка, двоих покалечила. Моя жена там тоже была, но её не задело, ей тогда лет шесть было. Меня отец потом туда водил, показывал воронку, метров десять в диаметре. Её сразу вода заполнила, пруд образовался. Мать сколько раз его просила это место показать – не пускал. И мне не велел. Я туда хожу иногда, красиво там… А родители после этого спешно меня родили, чтоб совсем одним не остаться, хотя им уже за тридцать было – тогда это считалось поздно для рождения детей. И как же они надо мной тряслись! Я только потом понял, что они очень боялись и меня потерять.

– Ещё бы! Смелые они у Вас. Я бы, наверно, не смогла ещё родить, если бы первые дети так… погибли.

– Никто не знает, чего он может. Баловали они меня. Я сначала таким барином рос: чуть что не по мне – пасть открыл пошире и давай орать, пока мне всё не вынесут. Дед мной вовремя занялся. Как увидел эти мои концерты, так и пресёк на корню: «Я те щас по жопе-то надаю, будет повод выть». Я аж рот захлопнул от удивления: ни фига себе, думаю, да нешта так можно с бедным дитятей. Он стал меня лет с пяти с собой повсюду таскать, на работу брал, где мужики лес валили. Там работали гуцулы и валахи – чёрные такие дядьки, на разбойников из сказок похожи. Я любил с ними у костра сидеть, слушать их рассказы, говор их необычный, когда дед меня с собой в ночь брал. Родители в шоке были, но деда не переубедить: вы, говорит, внука мне не портите. Хотя у него этих внуков человек пятнадцать точно было, но он именно в меня так вцепился. А мать хотела, чтобы я музыкой занимался, договорилась с директором Дома Культуры, чтобы мне разрешили там на пианино какие-то гаммы разучивать. Пианино простым советским гражданам тогда было не купить как таковое. А я уже становился шпаной, мне больше нравилось драться, гаммы забросил, стал на кулаках отжиматься. Мать как увидела, так и обомлела: «Ты же руки себе испортишь». Дед ликовал: «Мужику руки нужны, чтобы топор крепко держать, а не на клавиши нажимать». Один раз мы с друзьями дрались на Ведьминой Горе – это микрорайон на другом конце города. Там раньше самая приличная в округе дискотека была, все туда таскались, но тамошние парни били чужих.

– Чужие – это из этого же города, но из другого его района?

– Да. Ох, как же хорошо они дрались, как они нас метелили – до сих пор не забуду. Домой пришёл, рожа разбита, а я довольный, не передать как. Бедные мои родители! До сих пор помню их лица с выражением беспомощности: что ж ты с нами делаешь. Я думал, что дед меня поддержит, но он мне ещё оплеух добавил. Ты что ж, говорит, мать и отца так пугаешь, свинья этакая. Кто тебя так учил драться, удары пропускать? И запомни, говорит, никогда не пугай своими приключениями близких – не по-мужски это. Врагов своим кровавым оскалом пугай, а не женщин, тем более, мать. Если врагов этим напугаешь, конечно, а не насмешишь. Потому что, если морда разбита, значит, драться не умеешь. И нечего ею тут отсвечивать, позориться. Так пропесочил, что у меня как-то сразу поведение выровнялось, перестал самоутверждаться на каждом повороте.

– А что же отец не мог у деда влияние над сыном перехватить?

– Отец у меня очень мягкий был. Я даже не знаю, почему он таким был. Он вырос в ужасное время. Они все вышли из такой жёсткой крестьянской среды, какую ещё Горький описывал, где детей пороли и били без всякого повода каждую пятницу или субботу, что ли. Для профилактики. Иногда даже убивали или калечили на всю жизнь. Потом война началась, они всю войну здесь в лесах просидели. Отцу тогда лет двенадцать было, и ему доводилось убивать. Он мне никогда про это не рассказывал. Я жалею, что его не расспросил. Да он бы и не сказал ничего. Мне потом его братья и друзья детства рассказывали, как он убил первый раз. Они шли вечером по улице и увидели в одном дворе, как немец домогался до какой-то молодухи, а её мать кинулась на помощь, и он стал эту старуху душить. Отец всадил ему вилы в спину, потом они утопили его труп в болоте и сами убежали в лес.

– Это ужасно, когда дети вынуждены в войне участвовать! Конвенция по правам ребёнка запрещает использовать детей в боевых действиях.

– Всё равно используют, и очень успешно. На Ближнем Востоке, на Кавказе дети обучены воевать наравне со взрослыми. Да и всех советских детей несколько десятилетий воспитывали на образах пионеров-героев, а уж они-то воевали не по-детски. Зина Портнова больше ста немецких офицеров на тот свет отправила, на своём же допросе умудрилась выхватить у следователя пистолет и застрелить ещё троих дюжих мужиков. Девчонка! Лёня Голиков уничтожил десять машин с боеприпасами, взорвал несколько мостов, в том числе железнодорожных, убил несколько десятков немцев. Не помню, кто, но какой-то юный снайпер застрелил около двухсот солдат и офицеров вражеской армии. Представляете, результативность какая? Ребёнок сам по себе обезоруживает, военный человек поначалу не ждёт от детей оккупированной территории никакой угрозы, а зря. На этом вся система и держится. Здесь дети в основном оружие собирали для партизан. Выходили навстречу патрулю, прикидывались дурачками, отвлекали, заговаривали зубы, пока кто-то самый сильный не заходил сзади и не бил ножом или любым другим подручным инструментом. Я думаю, что такое детство навсегда отвратило отца от насилия. Меня никогда пальцем не трогал, даже когда я этого заслуживал. Посмотрит так сокрушённо: «Ты же уже взрослый парень, ну как тебе не стыдно?». Их столько погибло в войну, что я до сих пор понять не могу, сколько у моих бабок было детей. У старшей сестры моей бабки по матери было восемнадцать детей, так после войны осталось только двое. На городском кладбище у каждого семейного участка есть такие могилки, куда их всех хоронили. На камне так и написано: Паша, Маша, Нина, Федя – целый список детских имён. Кому десять лет было, кому и того меньше. Кто от голода умер, кто от тифа, кого и убили. Эти бедные старухи потом моей жене советы давали: «Ленка, рожай побольше, а то война начнётся, поубивают всех к едрене, как будто на сносях и не мучилась. А так хоть кто-нибудь останется, будет кому хоронить». Или говорили: «Не рожай вообще – никому в нашей стране люди не нужны». Мы с женой смеялись: ну какая война может быть в Стране Советов, бабули?

– А мы невестку не можем раскачать на ещё одного внука – ни в какую. У неё в роддоме пьяный акушер принимал первые роды, чуть инвалидом не сделал. Она потом долго болела, её бывший муж из-за этого бросил. Теперь боится рожать. Тут по телевизору какие-то антропологи с демографами выступали, трясли графиками смертности, галдели, что русские в двадцать первом веке исчезнут как вид. Мы, оказывается, уже давно стабильно закрепились на первом месте по смертности, которая продолжает расти, а вот рождаемость падает. Так что каждая баба должна быстро народить кучу детей.

– От кого, не сказали?

– Ха-ха, нет. Сказали, что Россия каждый год теряет по миллиону человек. Приводили в пример беднейшие страны мира, где рождаемость очень высока.

– Кто ж так бабу уговаривает? Всюду порнуху крутят, а элементарные вещи разучились делать. Как она «быстро» родит кучу? Кучу могут только мужики, извините, навалить. Но не детей, а говна. У нас вообще какие-то странные требования к слабому полу. Хотят, чтобы рожала, но быстро и без проблем для мужиков, которые ей этих детей сделали.

– А как надо уговаривать?

– Женщине вообще нельзя говорить про смертность, да тем более такую катастрофическую, как у нас. Ещё и графики какие-то показывать, вообще бред! Это же не агрегат, который по желанию выдаст нужное количество недостающих деталей: «Слышь, будь другом, выдай новых болтов, а то мы целую партию запортачили». Любая баба, когда слышит, что где-то погибает миллион человек, интуитивно представляет себе, скольких трудов это стоило: выносить и родить миллион младенцев, а потом их ещё и вырастить. И вот какие-то полудурки, как ни в чём ни бывало, заявляют: «Ой, мы их всех угробили не по делу, так что будь любезна ещё миллион роди по-быстрому». А понизить смертность они не пробовали? В Китае население за счёт низкой смертности растёт, как на дрожжах, хотя у них уже четверть века запрещено иметь более одного ребёнка на семью. У моего деда было двенадцать человек детей, он сам был пятнадцатым ребёнком у своих родителей. Где результаты такой ударной рождаемости, при которой население должно было бы вырасти в десятки раз, а оно у нас не может «догнать» численность царской России?

– Двенадцать детей – с ума сойти! У моего деда было только двое детей.

– И правильно. Зачем рожать много детей, если у нас выкашивается население миллионами, если у нас людей так «любят»? Теперь начнут призывать брать пример с беднейших стран мира, а почему никто с нашей страны пример не берёт? Чего-то никто не скажет: «Давайте жить, как в России». Потому что все страны живут своим умом, исходя из реальной ситуации. А у нас своего ума нет – только позаимствованный. Мы всё время крутим башкой по сторонам, как двуглавый орёл на гербе.

– Мне серп и молот больше нравился.

– Серп и молот сейчас не актуальны. Наши нынешние символы – болт и грабли. Их надо на герб. Наши государственные деятели заведут страну в тупик и начинают формировать комплекс вины у народа: «А вот, посмотрите, в Монголии в юртах живут – может, и нам, то есть вам так жить попробовать? А то вы оборзели, не по средствам жить хотите, в собственных квартирах!». Я согласен брать пример с других стран, но с богатых и высоко развитых, а не Буркина-Фасо какого-нибудь. Таков закон эволюции: выросшее дерево, у которого крона развилась выше пятого этажа, не сможет стать опять маленьким. Если россияне не хотят жить, как в Пакистане или Нигерии, то это говорит только в пользу их психического здоровья. Уже родившиеся граждане в стране никому не нужны, и верх идиотизма, когда начинают какими-то графиками трясти и призывать население спешно увеличить своё поголовье. Любая женщина, даже самого скромного интеллекта, когда видит таких полудурков, невольно в уме прикидывает, что её ждёт с ними, если у них такое отношение к человеческой жизни. И дело даже не в том, что она рожать не хочет, а прежде всего она не захочет рожать именно от бракоделов, у которых отсутствует программа бережного отношения к жизни. Женщина самой природой настроена всё время сканировать состояние общества, в котором живёт, стоит ли в нём давать жизнь своим детям, если оно зациклилось на соревновании за первые места в мире по смертности.

– Многие рожают, совсем не задумываясь об этом. Есть девки – иначе и не назовёшь, – у которых рождено с десяток детей, все распиханы по приютам и детским колониям, многие имеют серьёзные проблемы со здоровьем и развитием, потому что делали их в пьяном угаре. И им ничего не сказать, потому что на любые упрёки они пышут перегаром: «Зато я – мать-героиня!». У меня вон соседка…

– Я не пьяниц имею в виду, а пока ещё более-менее вменяемых людей. Пьяницы – это такой сорт живых существ, которых никогда не надо рассматривать в качестве примера человеческого поведения. Когда баба бухает с сожителем, да ещё детей спьяну плодит – этим должна наркология с психиатрией заниматься, а не демография.

– Сейчас как раз бьются за таких детей, потому что пьяниц всё больше, а нормальные люди рожают всё меньше. Как будто вырубили роскошный здоровый лес из корабельных сосен или крепких кедров, а теперь трясутся над редкими чахлыми деревцами, которые никогда уже не станут такими красивыми и высокими, какими были деревья в уничтоженном лесу.

– Хорошо Вы это сказали, про лес…

– А Вы так и не сказали, как Вам удалось жену уговорить родить так много детей в такое нестабильное время? Да ещё в городе, где даже нет родильного отделения.

– Ограждал от этой несуразной жизни, как мог. Женщину надо ограждать от грубого мужского мира. Почему на Ближнем Востоке много рожают? Потому что женщина там гарантировано защищена от нестабильного внешнего мира, которым правят мужчины. Она привыкла, что рядом всегда есть мужик, который решит любые проблемы. Если это не муж, то отец, брат или ещё какой-то опекун – одна женщина там никогда не остаётся. Если муж не справляется и не может обеспечить чьей-то дочери, племяннице или сестре достойный уровень жизни, то отец, дядя или брат могут её забрать у него. А на Востоке это для мужика – позор несусветный, если у него бабу забрали, потому что он не сумел обеспечить ей нормальную жизнь. У нас сейчас много придурков развелось, которые в своих алкогольно-половых фантазиях грезят гаремами и женской покорностью, но даже не понимают, что сами не потянут такую модель общества. И проблема не в женщинах, а как раз в мужиках – спившихся, глупых и инфантильных. Они мечтают о тихой и покладистой овечке с поволокой в глазах, которая никогда не спорит и не перечит. Но не понимают, что она не делает этого только потому, что ей глубоко безразлично, где мужчина достанет денег на содержание семьи, как будет выкручиваться из самой сложной ситуации. Родился с яйцами – будь любезен знать. Они не замечают, что сами похожи на этих пассивных восточных баб – ничего не хотят решать, ни за что отвечать. Наш мужик бежит к своей маме жаловаться: «Там какая-то корова опять говорит, что от меня беременная». И в тридцать лет к маме с этим бегают, и в пятьдесят. Мама за него, за взрослого кобеля, который уже вовсю баб огуливает, идёт разбираться – с ней свекровь в своё время точно так же «разбиралась», когда она её придурковатого сыночка на себе женила. На Востоке такое невозможно, у нас – почти норма. Отовсюду слышна заветная мечта таких лохов: кабы кто пришёл и решил разом все их проблемы, а им самим не надо никаких прав и свобод, лишь бы телевизор и дешёвую водку оставили. Мечтают о бабе-овце, но делают всё для того, чтобы она превратилась в ломовую лошадь или даже быка. И тут начинается самое интересное: они требуют, чтобы бык вёл себя, как овца.

– Зато у наших женщин больше прав. Восточные жёны даже деньгами не распоряжаются, мужчины покупают и утварь, и продукты, и одежду. Проси вот у него… на трусы!

– На трусы надо просить у наших доморощенных «шейхов» и «султанов», которые сейчас повадились разыгрывать шариат со своей конопатой картофельной рожей, но получается какая-то фигня. Где-то услышали, что при таких отношениях женщина боготворит мужчину, а им, ущербным, этого как раз и не хватает. Но вот как себя вести, чтобы это поклонение получить, они не знают. Жене дадут денег на хлеб и наблюдают, когда она на трусы запросит, чтобы была возможность изобразить из себя мудрого падишаха, который решает государственной важности проблему: великодушно дать или не дать за недостатком почтения со стороны недостойной рабыни. В конце концов, до того доиграется, что она его пошлёт куда подальше и пойдёт сама работать – это гораздо проще, чем ждать каждые три рубля от такого мудака. Естественно, «падишах» в недоумении: где ж он ещё такую дуру себе найдёт для новой игры?

– Ха-ха-ха!

– У нас менталитет не тот, поэтому не получится так, как на Востоке. У нас могут спустить всю зарплату за один вечер, если жена у кассы комбината не перехватила. А если перехватит, то будут орать, что все бабы – транжиры. Пропить за вечер несколько тысяч – это нормально, а если жена сковородку купила за триста рублей, чтобы на ней тебе же жратву готовить, это уже дорого. И именно жена будет думать, как выжить семье ещё один месяц, если «глава» пропьёт семейный бюджет. Вот и все её «бо́льшие права». При столкновении западного и восточного взгляда на женщину всегда возникает этот парадокс. Западу кажется, что восточную женщину угнетают, но на практике она, как это ни странно для европейского уха звучит, лучше защищена в социальном и финансовом плане. Она никогда не останется матерью-одиночкой без средств к существованию, она никогда не окажется в доме престарелых при живых детях-эгоистах. Европейские слабые мужики всучили своим бабам право рожать без семьи и мужа как «высшие завоевания демократии», а восточная женщина на такую лажу вряд ли поведётся. Многие думают, что она, бедняжка, бьётся там за свои права, но она не хочет ничего решать и за что-то отвечать. Это настолько равнодушное ко всему происходящему создание, что даже при собственном убийстве молчит, потупив взор. Типа, пусть мужчины сами всё решают, а меня оставьте в покое. Она не борется за свои права, потому что они ей не нужны. Её устраивает право прятаться от жизни за теми, кто оградит от всех невзгод.

– Да ну, так жить! Женщины там по сути содержанки.

– Содержанка получает только материальное обеспечение, а там бери выше: мужчина отвечает даже за поведение и правонарушения женщины. Она может на машине кого-то сбить, а отвечать и штраф платить будет муж.

– Они там водят машины?

– А почему нет? Во многих ближневосточных странах достаточно высокий уровень жизни, в Иране и Эмиратах два-три автомобиля на семью – не роскошь, а норма. Они же нефтью торгуют и алмазы добывают, а власть доходы распределяет так, что коренное население может вообще не работать. В нашей стране это трудно осуществить. У нас женщина не сможет закрыться в своём домашнем мирке – её оттуда тот же муж сразу вытолкнет: «Иди работай, тебя никто содержать не подписывался». Русская баба привыкла, что рядом всегда есть тот, кто не решает проблемы, а создаёт. И грузит ими. Её постоянно грузят негативом: то цены растут, то маньяки детей убивают, а их самих убивать нельзя, потому как надо уважать нетрадиционные интимные наклонности других, то какие-то геморроидальные шишки очередную войну развязать хотят. Всё вокруг постоянно ей твердит и доказывает: жить опасно, рожать нельзя. В новостях – только аварии и катаклизмы, падение самолётов, морали и курса рубля. Кто разводит куриц, знает, что в курятнике даже дверью нельзя хлопать или громко разговаривать, иначе курицы примут это за угрозу выживанию и перестанут нестись. А современную женщину пугают атомными войнами, террором, вирусами, ростом преступности.

– Видимо, в надежде, что баба – не курица.

– Тут у одной бабы выкидыш произошёл, как по телевизору увидела репортаж из Чечни с отрезанными головами. Вроде здоровая баба, крепкая даже – трактор водит. Наблюдалась у врача, никакой угрозы выкидыша не было, а увидела такое, и здоровый организм сделал здоровый вывод: спасайся, кто может. Другая вообще померла, когда фильм какой-то смотрела, художественный, где мужика, подвешенного на дыбе, избивают железным прутом. У неё сердчишко и не выдержало. Сейчас ведь такие фильмы снимают, что помереть легче, чем это смотреть. Пытки, казни, и всё так натурально. Зачем мирному населению такие вещи показывают, с какой целью? Цель какая-то должна быть. Такие вещи иногда показывают на передовой, чтобы завести солдат перед атакой, но никак не женщинам.

– А зачем, в самом деле, такое смотрят?

– Сейчас люди всё смотрят, без разбора. Народ, как загипнотизированный, перед телеящиком сидит. Раньше хотя бы предупреждали, мол, покажут что-то этакое, на что нормальным людям смотреть нельзя, если они хотят нормальными остаться. Невзоров, когда своё невинное «Чистилище» показывал, и то предупредил, чтобы убрали детей от экранов и людей с неустойчивой психикой. Я как-то телик включил новости посмотреть и через пять минут выключил. Затошнило, как беременную бабу. «Пьяный отец засунул плачущего ребёнка в работающую стиральную машину, пьяная мать заснула и забыла новорожденного младенца на балконе, пьяная тёща зарезала пьяного зятя розочкой из бутылки после совместного распития этой самой бутылки, пьяные студенты вырезали ложкой глаз своему сокурснику, пьяный подросток облил бензином и поджёг голубя». Показали, как горящая птица летает перед смертью, пытаясь сбить с себя пламя. И гадать не надо, что этот подросток – жертва аборта какой-нибудь проститутки и наркоманки. Я понял, что война – это не так уж и страшно, по сравнению с подобной «мирной» жизнью. Полезной информации – ноль, одни помои. Зачем они мне? Какие это «новости»? Это больше похоже на запись из журнала главврача после обхода дурдома. С тех пор я телевизор уже несколько лет не смотрю.

– Откуда же Вы узнаете, что там показывают?

– Из разговоров. О чём сейчас все говорят? О том, что видели по телевизору, слышали по радио, читали в газетах. Своих собственных оригинальных мыслей ни у кого нет. Мне кажется, что люди уже не способны их вырабатывать. Есть категория людей, которые считают, что читать надо не для собственного развития, а чтобы грузить друг друга прочитанным. И если раньше они грузили окружающих прочитанным, теперь – увиденным или услышанным. Все перемалывают то, что видели по «ящику» сами или с чужих слов. И, к сожалению, полезных и способствующих установлению нормальной жизни сведений там не звучит. Убийства, извращения, деградация. Но даже если баба от телевизора отвернётся, плохие новости её в покое не оставят. Пьяный супруг, «надёжа и опора» приполз с работы, где грузовик по пьяни утопил, и она теперь должна искать деньги, чтобы его не посадили. Он ещё и наваляет по сусалам, что у неё настроение испортилось от такой «радости». Если восточной бабе скажут, что баррель нефти в цене упал или торговая палата ввела ограничение на импорт мяса, она не поймёт, что это такое, и даже вникать не станет: пускай мужчина с этим разбирается. Наша вынуждена вникать и в курсы валют, и в обвал на бирже! Наша в такой ситуации бежит на дополнительную работу устраиваться, потому что мужика сейчас с работы попрут в связи с очередным финансовым кризисом. Он, естественно, в законный запой уйдёт на год, а надо как-то детей поднимать. Если она в такой ситуации ещё и беременная, муж её погонит на аборт или бросит. И общество будет на его стороне: «Совсем с ума сошла, баба-дура, рожать в такое проклятое время. Довела бедного мужика!». Вот и объяснение, почему дети перестали рождаться. Не до этого. Женщина ещё и в политику лезет, наивно полагая, что это какая-то разумная система, которую можно подогнать под её нехитрые бабьи нужды. А на Востоке главная политика у женщины – семья.

– Зато восточные страны лидируют по уровню насилия над слабым полом. Как бы ни была тамошняя женщина покорна и покладиста, а её бьют и унижают за такую «опеку».

– А русских баб, думаете, не бьют и уважают? Метелят только так. Восточная жена хотя бы понимает, ради чего огребает. Да, неприятно, но зато не надо работать и зарабатывать, учиться и получать профессию. Это ведь не так-то и легко. В соседнем районе муж жену прибил. Колотил её уже много лет, а тут удар не рассчитал. Она была директором магазина, он не работал нигде, как только закон об обязательном трудоустройстве отменили. Она его обеспечивала, по курортам возила, машину ему купила, его дочке от первого брака – квартиру, сына от второго брака в университет пропихнула на коммерческое отделение. Думала, что он её за это будет любить вечно, да вот прогадала.

– Может, его раздражало, что она такая сильная?

– И сильных бьют, и слабых. У директора комбината Воротилова уже третья семья по этой схеме разваливается. Жену-домоседку стал поколачивать, приговаривая в стиле «куда ты, дура, денешься», она – на работу устроилась. Он на развод подал, шейх наш недоделанный: «Я нормальные бабки зарабатываю, а тебе, значит, всё мало». Но она-то рассудила логично: раз его раздражает, что она дома сидит и живёт за его счёт, то надо идти работать. А он сам не знает, чего хочет. Приходил ко мне, плакался: «Ты подумай, тут в городе у меня одного жена дурака валяет, остальные бабы на двух-трёх работах вкалывают, чтобы семью прокормить. Да она за это в ногах у меня валяться должна!» и прочие буйные фантазии высказывал.

– Говорят, что тут в городе только у Авторитета жена не работает.

– Кто такое говорит?

– Ну, говорят.

– Не знаю, не слышал… Ну, правильно: теперь-то у Воротилова жена работает, да и не жена она ему уже. Он оправдывается, что жену гонять стал за то, что она якобы была «недостаточно благодарна», как ему показалось. В чём эта благодарность выражается, в какой валюте? Гимн на кастрюлях надо было сыграть или «Танец маленьких лебедей» сплясать, когда он с работы приходил? Или с транспарантом по улицам города пройтись: «Ура товарищу Воротилову, что он содержит свою семью»? А кто её содержать должен?

– Чужой муж, наверно. А Ваша жена работает?

– Работает.

– Кем?

– Моей женой.

– Дома, что ли, сидит?

– Не сидит. Работает на меня. Это я здесь сижу, языком трещу, а неё дел выше крыши. Ну, посудите сами: прислуги у нас нет, а ей надо за всеми убрать, постирать, приготовить, помыть и тэ дэ, и тэ пэ. Домашняя работа – это не работа, а каторга: сколько пыль ни вытирай, а она снова ложится на то же место, сколько ни стирай, а опять полная корзина белья. Как сквош: сколько мяч не отбивай, а он снова и снова возвращается. Мужики это не понимают, потому что весь мир судят по себе. А в нашей культуре мужик дома только спит, ест и телик смотрит. Поэтому он и про женщину думает, что она точно таким же приятным делам дома предаётся, когда он где-то там подвиг вершит – на работе положенное время высиживает. Американцы любят называть всему цену, и вот они посчитали, что если работу женщины по дому перевести на деньги, то она в два раза превышает зарплату среднего американца. Если сложить вместе зарплаты няни, уборщицы, прачки, повара, носильщика сумок с продуктами, которые ещё надо купить, помотавшись по магазинам и отстояв в очередях, и ещё многих видов занятости, которые на Руси баба выполняет «по любви», потому что «я на ней всё ж таки женился – осчастливил по самое не хочу». А если жена ещё выполняет роль финансового директора, который оплачивает счета и рассчитывает семейный бюджет, то есть умудряется втиснуть семейные потребности в зарплату мужа, какой бы скудной она ни была, то оплату такого специалиста себе не каждый бизнесмен может позволить. Тех же жён наши горе-бизнесмены засовывают на должности бухгалтера и экономиста, чтобы не тратиться. В других странах любая работа хорошо оплачивается, и домовитая жена прежде всего выгодна семье, потому что мужчине не потянуть на свои доходы оплату домашней прислуги, которая к тому же в любой момент может уйти в отпуск или на больничный.

– Ого! А у нас считается, что домохозяйка вообще не имеет права на доходы семьи.

– Я давно заметил, что у многих дураков семья разваливается из-за того, что они про жену говорят «дома сидит». На самом деле сейчас про работающих можно сказать «на работе сидит». Многие «сидящим» дома завидуют, что не надо до работы добираться по несколько часов каждый день, потому что работают в другом городе. И не столько работа выматывает, сколько дорога до неё на автобусе, в электричке, а где-то и пешком. Но преимущественно на работе люди сидят. Всё меньше рабочих мест, где работники землю пашут, сталь варят или хотя бы научные открытия совершают, мозгой шевелят, чтобы придумать что-то нужное и полезное для страны и общества. В гараже автобусного парка одна исправная машина осталась, мужики около неё сидят, «козла забивают». Что делают в офисах? Сидят. Чиновники в кабинетах чем заняты? Тоже сидят. Если придётся пару раз встать, они уже вопят, что «на таких Русь держится», да как они за-ради нея надорвались, два-три раза за день зад от стула оторвавши. Вы рассказывали, как в Жилконтору ходили, где тоже все сидят, а если кого пошевелить, то начинаются тяжкие вздохи с видом великого одолжения. У нас страна сейчас застряла во времени и полностью остановлена, ничего не развивается, не производится, не создаётся, не строится. У меня ума хватает это понять, у других – нет. Они начинают себя пяткой в грудь стучать, что вообще на работу ходят! Нашим дедам в голову бы не пришло этим хвастаться. Это норма была, что мужик работает, закон об обязательном трудоустройстве был, сами рабочие места были. А теперь это – подвиг. Потому что на фоне того разложения, какое у нас царит, любой, кто ещё не окончательно спился и скурвился, героем выглядит.

– А Ваша жена хочет работать? Ну, не дома, а за его пределами…

– Зачем? Вы не подумайте, что я тиран-деспот какой, лишил бедную женщину права на бесплатный труд. Мы так сразу договорились, что она будет очень уставать, если придётся и домом заниматься, и мной, и работой для записи в трудовой книжке. Придёт домой уставшая и издёрганная на «основной работе», а там ещё я сижу, своего требую. Вообще, она у меня не робкого десятка, да со мной тяжело жить. Мы из такого поколения, которое в молодые годы ещё верило, что всё будет хорошо, вот-вот наступит светлое завтра… Мы всё делали наоборот. Тогда как раз общественные лидеры и деятели культуры стали говорить, что семья не нужна, женщина-мать чуть ли не дура, женатый мужик вроде как лопух – продвинутый самец если и женится, то в пятьдесят лет и на школьницах. А я давно себе уяснил, что в нашей стране надо делать всё поперёк тому, что диктует реклама и пропаганда – не прогадаешь. Эти две проститутки никого ещё до добра не доводили. Я никогда не скупал ваучеры, не вкладывал деньги в какие-то пирамиды или банки, наспех сколоченные бывшими партийными деятелями. Никогда не вёлся на пьянку, как стиль поведения, на примитивные манипуляции вроде сексуального раскрепощения зажатых советских граждан, в котором они выглядят ещё более нелепо. Мы на фоне этого дурдома родили детей. Когда родилась дочь, была относительно нормальная обстановка. В том смысле, что в городе ещё функционировал роддом. Моя жена так спокойно её выносила, такая умиротворённая все девять месяцев проходила, почти постоянно спала. А вокруг уже начиналось какое-то нездоровое шевеление, все откуда-то таскали муку и сахар мешками, спички и макароны кубометрами, телевизор и газеты подзадоривали: это только начало. Потом перестали платить зарплату, и так всё обыграли, как будто обворованные работники сами в этом виноваты, да ещё кому-то и должны. А мы опять беременные!

– Мальчик?

– Ага. И тут жену как подменили: то плачет, то смеётся, то умирать собирается. Я понял, что мужики столько беспокойства создают женщинам – их даже выносить не так-то просто. Он не давал нам покоя! Шевелиться начал раньше, чем она поняла, что он вообще там у неё есть. Боксировал часами, потом вдруг затихнет, она ревёт: «Вызывай врача, с ним что-то случилось!». Врач приезжает, она уже спит. Ребёнок как лягнётся, она подскакивает: «Ну, скажи ты ему, как отец! Он же ушибётся, если будет так прыгать». Я думал, родится егоза какая-нибудь, будет нас по потолку гонять. Нет, родился такой спокойный и уравновешенный философ, даже по ночам не орал ни разу. Читать научился в четыре года. Сам научился! А я перед его рождением собрался в командировку, чтоб хоть каких-то денег раздобыть, поэтому решил отвезти жену в роддом заранее, договорился с врачами. Тогда уже в районной больнице рожали – тут в городе всё свернули в связи с Перестройкой. Домой приехал, она через пару часов тоже возвращается: «А я уже выписалась. Сам туда ложись! Целая палата беременных баб, и все рассказывают о своих коликах и врачебных ошибках при родах. Я чуть не родила от ужаса!». Я её в охапку и назад, она на мне виснет: «Я там умру!». Согласилась поехать через неделю, но тогда в роддоме отопление отключили. Всех рожениц собрали в две палаты, установили там по буржуйке, потому что при включении радиаторов электросеть традиционно не выдерживает нагрузку. Я своё сокровище, конечно, там не оставил.

– Что это такое было: война – не война? Как будто во время боевых действий жили.

– Не знаю, я тогда об этом не задумывался. Я тогда был совсем другим человеком… Короче, допрыгались мы, что родили прямо дома.

– А чего неотложку не вызвали?

– На Скорой телефоны отключали за неуплату. Медицину пытались перевести на хозрасчёт и обязали самостоятельно оплачивать техническое обслуживание. Потом смекнули, что у отечественной медицины совсем нет денег, но телефоны какое-то время не работали. Дело было ночью, поликлиника не работает, больница закрыта, машин нет ни у кого. Я боялся, что у жены паника начнётся, но паника была как раз у меня. Дрожал, как лист осиновый! А она вдруг такой спокойной сделалась, какой я и отвык её видеть за эти месяцы. Говорит: «Да ладно тебе, зато ехать никуда не надо». Зевнула, да и родила прямо мне в руки.

– Это Вы её так «ограждали» от грубого внешнего мира?

– Ха-ха-ха… Я же говорю, что в нашей стране это практически невозможно. Поэтому мы не имеем права от женщин требовать того, что не можем им обеспечить. Россия всё равно будет вымирать – это слишком запущенный процесс. Во многих развитых странах рождаемость падает. В Германии и Англии уже несколько десятилетий прирост населения «в минусе», но они не бьют тревогу. Они совершенно спокойно к этому относятся, полагая, что пусть населения будет меньше, но оно будут лучше обеспечено и развито. Лучше родить одного ребёнка, но подойти к этому процессу сознательно, создать для него хорошую семью, дать образование, в отличие от примитивных народов, которые бездумно плодят детей и совсем не знают, что с ними потом делать.

– Вот они скоро всю Землю и заселят.

– Население Земли всю свою историю только увеличивается, к концу этого века оно перевалит за шесть миллиардов. Оно выросло на миллиард только за последние двенадцать лет, хотя совсем недавно на это уходило сто с лишним лет. Европейцы первыми задумались, что будет, если человечество не остановится в увеличении своего количества. Ведь должен быть какой-то предел этому росту? Европу последние столетия сотрясали войны и революции, кровь лилась рекой, десятки миллионов жертв. В Азии уже сейчас не хватает плодородной земли для получения урожая, чтобы прокормить живущее там население. Там до сих пор случаются холера и оспа, которых давно нет в Европе. Африка не может победить голод и эпидемии, которые возникают только потому, что нет воды, и люди элементарно не моют руки перед едой. Вообще, за двадцатый век от банального гриппа народу померло больше, чем во всех войнах. Отчего это происходит? Природа вынуждена защищаться от людей, потому что они легкомысленные, безответственные и нечистоплотные. От них очень много отходов. Люди плодят свалки, помойки, вытаскивают из недр земли радиоактивные элементы и заражают ими окружающую среду. Опыляют поля химикатами, осушают болота, вырубают леса, поворачивают реки вспять и много ещё чего делают, с чем природа, видимо, не согласна. Поэтому время от времени в мире случаются эпидемии. Как только люди находят вакцину против одной чумы, появляется другая. В человеческом сообществе появляются идиоты, которые развязывают войны, устраивают теракты без всякой цели. Появилось такое понятие, как немотивированная агрессия, которая наваливается на образованных и обеспеченных жителей крупных городов, так что дело тут не в одичании и отсутствии образования.

– И Европа решила начать с себя добровольную практику естественного сокращения населения.

– Да. Для этого европейскую женщину выгнали с кухни, оторвали от дорогих сердцу кастрюль, обязали заниматься общественной жизнью, карьерой, придумали для неё кучу профессий, чтобы она перестала «сидеть дома» и плодить детей. Говорят, что в Европе для женщины это позор даже больший, чем для мужчины – не работать. Но работать именно на общество, а не семью. Детей никто не запрещает иметь, но с количества цель переходит на качество. В целом, всё разумно: уменьшить население без войн, экологических катастроф и эпидемий, которые «урезают излишки» очень жёстко. Зато не надо тратить госбюджет на вооружение, на восстановление разрушенных городов в ходе боевых действий – европейцы уйму денег на это угрохали за двадцатый век. Теперь в Европе эти деньги идут и на пособия.

– Может, Ваша жена просто очень любит Вас, что в такие времена решилась родить детей? Может, всё дело в любви? Нет, правда: восточной женщине надо, чтобы её защищали и обеспечивали, европейской права и свободы подавай, а русской нужна любовь…

– Любой женщине нужна защита и содержание, как бы она не верещала о каких-то там правах и свободах. Она и твердит-то о них только потому, что прекрасно понимает: ей тут ничего другого не светит. Женщина так выдрессирована веками ещё с пещерных времён: поддакивать мужикам. Потому что они сильнее. Она всегда говорит то, что они ожидают услышать, потому что им опасно перечить – многие из нас по жизни неадекватны. Она телепатически прочитывает, что хочет услышать мужчина, и озвучивает это. Если она видит мудаков, которые ничего кроме пьянства, свободной любви и гражданского брака дать ей не могут, то она поддакивает: «Ой, а мне как раз этого и не хватало! Да здравствует кокаин, равенство, братство и прочее бл…во», извините. Особенно, когда кроме этих слабаков больше никого нет в наличии. Нормальный мужик это понимает, дурак – никогда. Дурак будет придумывать кучу теорий по женской части, хотя из женщин он знавал только парочку шлюх. Да и те ему не дали, даже за деньги. Потому что он их достал своими дурацкими рассуждениями в стиле «чего хочет женщина». Нормальный мужик никогда бабе таких дурацких вопросов не задаёт, потому что мало кто вообще знает, чего он сам хочет. Современный человек хочет то, что ему навязывает реклама. Он даже не догадывается, что якобы его мечты навязаны извне. Вы заметили, сколько тут в городе брошенных частных домов?

– Заметила.

– Потому что всем хочется иметь домик в деревне, как в рекламе. Приезжают, поживут и убегают, всё бросив. Потому что уклад жизни совсем другой, потому что надо дрова заготавливать, чего не было в городской квартире, надо газ выкупать в баллонах, иногда надо за водой ходить. Кажется, пустяк, а человек уже никакого дома не хочет. То же самое с автомобилями. Запчастей нет, автосервиса нет, ГАИ на дороге выступает в роли откровенного рэкета – ну этот автомобиль к лешему! Казалось, человек так страстно мечтал его заполучить, и вот уже расхотел. А что касается женщины, то она хочет спокойно и по возможности комфортно прожить свой короткий бабий век в этом опасном и ужасном мире. Можешь ей это обеспечить – флаг тебе в руки, не можешь – отвали и не скули.

– Я хотела сказать, что мужчинам нравится, когда их любят, а женщине интересней любить самой. Если женщине мужчина нравится, то она рада от него даже букетик полевых цветочков получить. Мужчины большую ошибку делают, когда пытаются на основе своих приключений выводить какие-то теории в стиле «чего хочет женщина». Потому что всё дело не в каких-то предметах, которые он может ей дать, а в нём самом. От неприятного человека не захочется ничего принимать. Вот за мной в молодости ухаживал один, но мне он так не нравился, что я не знала, как ему это культурно объяснить. Современные невесты могут сразу по матушке послать, а я-то до сих пор материться толком не научилась. Он был из приличной семьи, отец у него во Внешторге служил, со связями. Вроде нормальный парень, но какой-то закомплексованный, как сейчас сказали бы. «Я вас, баб, – говорит, – не понимаю! Вы, бабы, все зажрались. У меня институт закончен и папа со связями, а вам всё чего-то надо». Это мне восемнадцать лет было, ему чуть больше двадцати, а уже как скобарь испорченный выражается: «бабы». И не просто бабы, а все – только во множественном числе о них говорил. Все бабы разом его интересовали, стручка недозревшего! Я уточнила, кого конкретно он имеет в виду, так разорался: «Да ко мне в очередь такие, как ты, пачками стоят! Чего ты тут о себе вообразила?». Я так поняла, что никто за него замуж идти не хотел, потому что он распугивал потенциальных невест своей ненавистью ко всему «бабскому». Посоветовала в следующий раз, когда познакомиться с новой избранницей, чтобы не говорил обо всех бабах сразу – их несколько миллиардов, а он тут с одной дурой познакомился и вообразил, что уже всех баб познал, дурак прыщавый.

– Это раньше так ухаживали? Да ещё и москвичи? Если б я так «ухаживал», моя веником по морде надавала бы.

– А что Вы думали, в Москве все такие культурные? Там тоже всяких хватает. Я думала, что он после этого от меня отвяжется, но он стал мне подарки присылать, плакал и грозился себя убить. Жалкий такой, глупый, злобный, слабый – тьфу! Противно было брать от него что-то – я всё собирала и его маме отправляла. Он меня ругал неприличными словами, потом каялся. Под окнами в дождь встанет с букетом дорогих цветов, весь вымокнет, стоит с кислой физиономией, ссутулившись: дескать, пусть тебе станет стыдно, как я ради твоего же блага мучаюсь. В таких ситуациях сразу «доброжелатели» вылезают со своими советами: «Гляди, Люська, прокидаешьси! Папа-то со связями, каждый год в Варну ездют. А то, что сын дурак, так ещё и лучше – будешь им вертеть, как хошь!». А я подумала, что это будет, если всю жизнь придётся выслушивать его глупости и гадости? Нет, есть бедные женщины, которые как раз согласны душевный комфорт и самоуважение променять «на Варну», лишь бы из нашей отечественной нужды вылезти хотя бы чуть-чуть. Но я, видимо, не такая бедная была.

– И как Вы его отшили?

– А я как раз со своим Илюшкой познакомилась, и уехали мы с ним в колхоз на картошку. Этот во мне сразу разочаровался, пожалел только, что потратил на «такую дуру, как и ВСЕ прочие бабы» столько времени и денег. Пять букетов чайных роз, считай, зря выкинул – я уж хотела ему деньги вернуть, какие в колхозе заработала. Вот так. А Вы говорите, что женщина с мужчиной только из страха соглашается. Она соглашается не из страха, а из любви. Любовь с женщиной может сыграть злую шутку, если она начнёт потакать наркоману какому-нибудь или даже преступнику.

– Что делать? Любовь зла, полюбишь и козла.

– Просто, если мужчина нравится, с ним всё интересно. А если мужчины пьянствуют или угрюмо требуют восхищения и благодарности за то, что не пьют и на работу пока ещё ходят, то женщине и влюбиться-то не в кого. Когда некого любить – это для неё трагедия. Вот она и не рожает.

– И пусть не рожает. Это ж тяжело.

– Так страна-то вымирает.

– И пусть вымирает, чёрт с ней совсем! Не надо слушать пропаганду – она лжёт. Если бы нашей стране были нужны новые граждане, если бы государство было серьёзно заинтересовано в росте населения, то повсюду строились бы новые города, комфортабельные жилые кварталы, школы и кинотеатры, молодые семьи получали бы квартиры, создавались бы рабочие места. И это – только малая часть того, что надо сделать. Что-нибудь из этого делается? Нет. Ликвидируется даже то, что было, закрывают школы, больницы, детские сады. Вывод: рост населения государству не нужен. Если вы хотите на грядке вырастить цветы, то надо вскопать землю, внести удобрения, высадить рассаду, укрывать её в заморозки, удалять сорняки и так далее. Но вы ничего этого не сделали – лень было или какие-то другие дела отвлекли. Вы же не станете топать ногами и недоумевать, где цветы, почему они сами не выросли. Наше государство напоминает такого горе-земледельца, который не только ничего не сделал, но ещё и ядохимикатами эту грядку полил, что в ней даже дождевые черви умерли. А теперь вопрошает: где урожай? У нас экономят на населении, а этого делать нельзя. В население надо вкладывать, но государственный бюджет подо что-то другое заточен.

– Ой, да, дурость несусветная! И тут же горят поваленные деревья. Денег в бюджете нет, но хорошую древесину жгут.

– Вот так у нас «экономят». Чтобы не тратиться на бензин для грузовиков, на которых древесину можно было бы отвезти, где она нужнее. И знаете, мне не жалко, что наш народ вымирает. Таким придуркам лучше в самом деле сойти со сцены.

– А если народ не захочет вымирать?

– Не захочет, так будет жить. Но если у нас последние десять лет идёт агрессивная реклама проституции и пьянства, если в современных фильмах фигурируют только гопники и шлюхи, доказывая, что являют собой эталоны мужчины и женщины, то глупо надеяться, что потребители всего этого кинуться создавать крепкие семьи и рожать счастливых детишек. Мы сами, как детишки, инфантильны и наивны до ужаса, не знаем, чего хотим. Головой по сторонам крутим, то западные ценности к себе примеряем, то восточный образ жизни навязываем, а получается ерунда какая-то. Потому что «сколько негра в кимоно не наряжай, а он от этого японцем не станет».

– А в чём выражается русский образ жизни?

– У нас нет своего образа жизни. Не сформирован. Всю свою историю только заимствуем что-то у кого-то. То немецкую моду, то французскую, то американскую. В конце концов, разочаровываемся в этой моде, потому что в нашем исполнении любые импортные ценности на российской почве не работают, как ожидалось. И начинаем их высмеивать, хотя дело не в них, а в нас. Тот образ русского мужика, который сейчас навязывают, что он непременно должен пить водку, жрать сырой лук, рыгать за столом и держать свою бабу в страхе, тоже неизвестно откуда взят.

– От такого страшилища не только бабы, но и другие мужчины заикаться начнут.

– Видимо, для того весь образ в целом и придуман, чтоб врагов заранее запугивать. Или придуман образ мачо, который жену свою уже не бьёт, но зато должен ей активно изменять. Должен! И не хочет, бедняга, а надо. Иначе, какой он на хрен мачо? И народ наш так на всё ведётся, что, вот ей-богу, не жаль его совсем. Устаёшь от дураков. У меня дед вырос в деревне, и он рассказывал, как из деревень раньше всем миром выгоняли пьяниц и просто людей нечистоплотных.

– Куда выгоняли?

– В город. Куда ж ещё? Крестьяне были неграмотны, но уже тогда знали о таких свойствах алкоголизма и блуда, что его участники вербуют в свои ряды всё новых и новых последователей. Крестьянам же надо было много работать, землю пахать, страну кормить, включая рассусоливающих о «диком народе» наивных господ. А из пьющего и гулящего мужика работник никакой, как бы алкаши и блудодеи сами себя не нахваливали, что они якобы замечательно работают, благодаря такому «досугу». Поэтому проще было сразу вырвать заразу с корнем. Всей деревней собирали таким ущербным какие-то пожитки и предлагали удалиться, что называется, в двадцать четыре часа. Если сейчас где об этом сказать или написать, то затопчут и заклюют за «такую клевету». Набегут учёные и с пеной у рта будут доказывать, что такого не было, потому как на Руси все пили и блудили поголовно. Возникает вопрос, как это от алкашей и проституток такие умные потомки произошли? Так что нет у нас никакой своей идеологии, и никогда не было.

– Как же жить без национальной идеи?

– Надо определиться, чего ты конкретно хочешь, и двигаться в этом направлении. Хочешь, чтобы жена дома сидела и семьёй занималась – работай сам. Не хочешь «тащить» семью один, пусть жена идёт работать, но тогда не скули, что дома нет обеда и уюта. Хватит верить в сказки про скатерть-самобранку, которая накормит до отвала, и денег на продукты тратить не надо. Надо, чтобы действия соответствовали мечтам. Нужна тебе рыба – покупай удочку, а не бутылку водки. А то среднестатистический дурак мечтает, чтобы жена и зарабатывала, и все проблемы решала, и обеды варила, и при этом «знала своё место», то есть тихонько сидела в углу и не вякала при таком «господине», когда он рассусоливает с другими бездельниками о политической ситуации в Зимбабве. И он недоумевает, когда баба посылает его на хрен с его противоречащими друг другу претензиями. Она посвящает себя дому – он заявляет, что она у него на шее сидит. Она идёт работать – он скулит, что она домом совсем не занимается. Он не может заработать – она устраивается на вторую работу. Он опять недоволен, видит в этом вернейший повод запить.

– Как это люди работают на двух-трёх работах? Я не представляю!

– Ничего особенного. У людей нет интересного досуга, так что лучше работать. У нас в городе преимущественно бабы на двух-трёх работах вертятся, мужики-то уже в конце первого рабочего дня в хлам надираются. Баба домой с работы прибежит, а там уже пьяный муж поперёк кухни валяется или пьяные соседи скандалят. Поневоле на другую работу побежишь. Моют полы в магазинах перед закрытием, в больнице санитарками подрабатывают, в совхозах овощи перебирают – всё ж лучше, чем дома в тесной и непригодной для жилья квартирке сидеть. Хочешь, чтобы жена дома сидела, так дай ей этот дом, чтобы она там хозяйкой была, а не с соседками по коммуналке из-за каждой конфорки ругалась. Хочешь загнать бабу на кухню, так дай ей эту кухню, но мужик даже этого не может. Он только критикует бабу, что она не хочет заниматься домом, но дома-то у неё как раз и нет. Мы ж как бездомные, да ещё гордимся этим. Советский человек фактически бездомным был, потому что те халупы и бараки, какие ему давали от производства – то есть, их ещё и забрать у него могли, если он увольнялся, – жильём назвать нельзя. Это было сделано специально, чтобы человек не «вяз в быту», не отвлекался от великих идей, занимаясь обустройством своей жизни. На него вообще не смотрели, как на человека – это был винтик системы, который после работы забегал домой, чтобы там пожрать, переспать и бежать опять в цех, на шахту, в поле, к станкам. Потому что из такого смрада не захочешь – побежишь. Любая каторжная работа раем покажется по сравнению с таким «домом». Если сказать, что человек владеет трёх– или четырёхкомнатной квартирой, то в нормальном обществе решат, что речь идёт о роскошных апартаментах. Но в СССР трёхкомнатные квартиры могли быть тридцать квадратных метров. Тесную конуру делили перегородками на ещё меньшие закутки, как келья, камера, карцер, где умещается только кровать заключённого и столик. Такими «апартаментами» вся Россия застроена, даже в Петербурге и на окраине Москвы. Большинство россиян в них сейчас так и доживают – другого нет ничего. Бабушка получила квартирку двадцать квадратов от фабрики, сейчас там уже внуки выросли, пытаются создавать свои семьи, в одной комнатёнке живёт по семь-восемь человек. Сейчас ещё приватизацию этих клозетов придумали, как издевательство. До десяти человек участвует в приватизации такой клетушки. Это даже недвижимостью назвать нельзя. Человек должен владеть как минимум сотней квадратных метров, чтобы считаться владельцем жилья, а на что он обменяет свои три метра? На такие же в другой клетушке? Многие сейчас разводятся, очумев от проживания на такой «жилплощади», думают, что смогут разъехаться, разменяться, отделаться от надоевшей родни жены или мужа. А в итоге продолжают жить вместе, потому что оба там прописаны, только муж в эти «хоромы» ещё новую бабу приводит, как будто там без неё народу мало.

– Говорят, тут один пенсионер квартиру гранатой взорвал. Двенадцать человек тесной двушкой владело, даже ванную комнату под жилую комнату приспособили.

– Ошалеешь так жить. Дети орут, старики кряхтят, мужики бухают и телик смотрят, бабы варят-парят на тесной кухне, где парализованная прабабушка на диване писается. Ещё удивляются, почему многие россияне не доживают до пенсии. А чего они там забыли? Среднестатистический россиянин сидит на пенсии дома. И он умирает до пенсии, потому что ему не хочется в таком аду на старости лет сидеть, где с потолка капает, за стеной пьяные соседи орут, всё заставлено кроватями, как в больничной палате или СИЗО. Советский человек не понимал описания быта помещиков у русских классиков, где упоминались какие-то гостиные, столовые, гостевые, детские комнаты. Он рос, делал уроки, ел, спал, сношался, болел и умирал на одной и той же шконке, как заключённый.

– Экономисты по телевизору заявляют, что люди сами виноваты. Надо каждому обзаводиться собственным жильём.

– Экономисты в Лондоне живут, а не в таких конурках, которые и жильём-то назвать нельзя, но тем не менее они уже стоят миллионы, а люди получают в десятки тысяч раз меньше. То есть нужны десятки тысяч месяцев, чтобы скопить нужную сумму или выплатить кредит. А в году только двенадцать месяцев. В человеческой жизни, даже если он проживёт сто лет, что маловероятно, чуть больше тысячи месяцев. А нужны десятки тысяч. Нужны десять жизней, чтобы заработать на квартиру, хотя и этим наших людей не запугаешь, но жилья как такового нет. Жилищное строительство уничтожено как таковое. Только в американской рекламе показывают, как баба с работы приходит, а у неё такая кухня, чисто президентские апартаменты. Просторная, светлая, красивая, всюду бытовая техника, только кнопки нажимай: и постирает, и вымоет, и сварит. Ещё и компьютер стоит, американка на нём фотографиями и рецептами блюд обменивается с подругами. С такой кухни женщину выгоняй – не уйдёт. А у нашей бабы не только техники для ведения хозяйства никакой нет, но банальное отключение света и отсутствие водопровода превратит её в бесполезный хлам. Воду отключают даже в многоквартирных домах, на пятый или шестой этаж вёдра с водой переть – совсем не женский вид спорта. Лифтов, естественно, тоже нет – в стране до мельчайших подробностей всё продумано, чтоб людям было максимально неудобно жить. Кухни такие, что бабы их «гроб моей семейной жизни» называют. В первые годы Советской власти такие кухни специально делали, чтобы развивать систему столовых Общепита, а бабу гнать на заводы и фабрики, чтобы заменяла там мужиков, убитых на баррикадах и в окопах. Отвадили её от дома, а теперь пытаются загнать назад, чтоб щи варила и рожала, но условий никаких создавать не хотят.

– Но мужчины не могут такие дома перестроить или водопровод подвести, если его нет.

– Не слушайте никогда, что мужики чего-то там не могут! Не хотят, не считают нужным, правильней сказать. В обществе сформировалось какое-то ложное убеждение, что русского мужика повсюду угнетают и ни фига ему не платят. Да он из горла вырвет, если ему не заплатить. Я в свой дом и воду провёл, и кабельную ЛЭП стребовал от нашего спящего на ходу муниципалитета для всей улицы. На кой чёрт мне эти кривые столбы с провисшими до земли проводами, которые любой ветерок обрывает и полгорода в средневековые сумерки погружается? И знаете, я не почувствовал, что это как-то особенно тяжело. Если тебе тяжело, то иди с бабами носки вязать – хоть какая-то польза будет. Мужики могут всё – именно за это их зовут сильной половиной человечества. Знаете, сколько здесь было миллионеров, когда советский строй рухнул? Богатели за пару недель на торговле лесом и торфом – говорят, такое только в России возможно. Но лишь единицы обогатили этим себя и свои семьи. Большинство спускало деньги настолько бессмысленно, что после никто не мог внятно объяснить, куда конкретно его миллионы ушли. В это трудно поверить, но потом их видели, как они в Питере на помойке с бомжами в мусоре копаются. И никто, глядя на такого оборванца, не предположил бы, что ещё пару месяцев назад у него было три квартиры и четыре гаража с машинами. Всё спускали! А потом ползли к жёнам и детям скулить, что их святая обязанность принять такого «папку» со всеми его недостатками. Везло тем, кого принимали, но семьям с ними очень не везло. Сейчас многие ездят в Сибирь на нефтеразработки, на сплав леса – платят там прилично. Но они так же тупо спиваются в массе своей, когда приезжают в отпуск на три-четыре месяца после вахты. Много таких, кто в море ходит на иностранных судах инженерами и механиками, перевозят на танкерах нефть и сжиженный пластик. Работа не простая, но за год на квартиру в Москве заработать можно. Я сам на первую квартиру заработал на сплаве леса под Вологдой.

– Вы здесь квартиру покупали?

– Боже сохрани. В Петербурге, в хорошем районе, сталинский ампир. Здешняя недвижимость через десять лет ничего не будет стоить. Её уже сейчас сносить пора. Всё ж наспех построено комсомольцами-энтузиастами, всякими любителями и мечтателями или случайными шабашниками, а дома должны строить профессионалы. Сейчас вообще, если где и идёт строительство, то гастарбайтеров набирают, которые кирпич от пеноблока не отличают, так что их строения ещё раньше хрущёвок завалятся. Город не развивается, притока населения нет, само население в таком состоянии, что даже возможность заработать ничего не меняет. У большинства семьи так и не могут выйти на какой-то более приемлемый уровень жизни.

– Неужели, всё спускают?

– До последней копейки. Чаще всего по пьянке проболтаются в кабаке, что имеют на кармане сумасшедшие деньжищи – ведь так и распирает, что кругом нищие, а у тебя бабло есть. А там уж и менты местные тут как тут. Слава богу, если живым после этого останется. Были дурни, которые заказывали шлюхам бассейн с шампанским. Краем уха слышали что-то подобное из жизни богачей, а как деньги появились, захотелось и себя в этой роли почувствовать – когда ещё такая возможность представится. Мужик так нелепо устроен, что всеми лапками начинает работать только когда, пардон, блядь какая-нибудь поманит. Она будет с него тянуть деньги, содержать на них других сожителей, он будет её проклинать, но деньги добудет даже в условиях крайней нужды. Всё растратит, шлюхи и официанты дорогих кабаков сразу теряют к нему интерес: «Кому ты нужен, дурак сермяжный?». Он плетётся к жене и недоумевает, когда она его использованным презервативом обзовёт: «Да ты чё! Да меня в районной бане все массажистки любили! Да я в столичном ресторане только чаевых оставлял, как твоя зарплата за полгода, дура». Всё – только для чужих, для своих ни фига не остаётся. Для своих только унылая пьянка и нытьё, что домочадцы не догадываются, какой крутой перец с ними под одной крышей соизволил проживать. Если мужик чего-то не может сделать для своей семьи, то он лишается права что-то требовать от этой семьи. Вы не подумайте, что я призываю мужиков выполнять любой каприз избалованной дуры. Самое удивительное, что многие кобели сливают деньги тоннами на шлюх и рестораны, но им это не кажется трудным и затратным. Зато жене пожалеют на какую-то сраную кофеварку дать или серёжки с грошовыми стекляшками купить. Это не правда, что якобы бабы какие-то невыполнимые требования предъявляют – всё выполнимо. Моя, например, когда я спрашиваю, что ей привезти, говорит: «Главное, себя привези. И вообще, веди себя там хорошо, чтоб мне краснеть за тебя не пришлось». Неужели это так трудно выполнить? Если она просит кастрюлю купить, чтобы для тебя же еду готовить, то не выкатывай шары на лоб, а купи. Если ей понадобилось корыто для стирки твоих же портков, то добудь ей это корыто. А не ходи жаловаться золотой рыбке, как тебя «старуха запилила», потому что в такой ситуации сам больше на сварливую каргу с климаксом похож.

– Но ведь есть женщины, которые постоянно пилят мужчин.

– Не пилят, а корректируют. Это их святая обязанность. Я, например, тащусь, когда меня жена пилит. Значит, ей не безразлична степень моей деградации. Она сразу теряется, потому что замечает блаженство на моей роже: «Да ты меня совсем не слышишь и не слушаешь». Слабаки, естественно, ноют и жалуются – таков уж их удел. Есть хлюпики, которые постоянно скулят, что баба им всё время противоречит и «пилит не по делу», а она просто реагирует на их внутреннюю слабость, разболтанность и тоскливую злобу. Я не понимаю мужской солидарности с теми, кто связывается с бабой, а потом жалуется на неё. Чего он с ней живёт, да ещё и детей куёт, если она его ни в грош не ставит? Он ущербный какой или думает, что тем самым подвиг совершает? Такие только мнят себя сильными и самоуверенными, но на деле ими не являются, поэтому и не заслуживают такого мнения от окружающих. Баба не чувствует в нём мужской вибрации, она видит слабенький генератор, что трещит и искрит из последних сил, изображая мощную электростанцию, которую всегда можно узнать по спокойному и ровному гулу, а не визгливому и истеричному жужжанию. Может и есть где мужики, которых не пилят, но это, скорее всего, тибетские монахи какие-нибудь с очень гармоничной структурой сознания. Остальные в массе своей ведут крайне нездоровый и разрушительный образ жизни, поэтому обладают колоссальными зажимами, фобиями, неустойчивой психикой, моральной и физической распущенностью – короче, сплошная дисгармония. И пусть она тщательно замаскирована, а баба учует – её не проведёшь. Ведь быть женщиной – безрадостное занятие. Она полностью зависит от присутствия мужчины в её жизни. А что делать, если его вообще нет в наличии, или есть, но чмо какое-нибудь? Современная русская баба живёт в опасной криминогенной среде с неустойчивой экономикой и неопределённой политикой, а мужику всё по барабану. Он её не защищает, не ограждает, не любит. Он говорит ей, что у неё куриные мозги, но своими «петушиными» ещё хуже соображает. Рядом с ним она перестаёт чувствовать себя женщиной, ему это не нравится, естественно, но он ничего не делает, чтобы у неё была возможность просто быть бабой: слабой, глупой, наивной и так далее. Фактически, он ведёт себя как враг, поэтому она его и пилит. И её всё равно осудят, будет ли она делать из него человека (скажут: запилила) или воспитывать не станет и просто уйдёт, потому что с придурком невозможно жить, а он без неё сопьётся и загнётся (скажут: не уберегла мирового парня). Встречаются среди нашего брата внешне благожелательные «правильные» тихони, но внутри жутко не организованные, разбалансированные, дестабилизированные и негативно настроенные. Таких всё время преследуют различные несправедливости и несчастья, их постоянно кто-то провоцирует, им страшно не везёт в жизни, как бы они ни сверкали всеми гранями своих «талантов». Подобных чудиков всегда можно опознать по их нытью, что их никто не ценит и не понимает, с каким гением выпало жить в одну эпоху. Главный талант у них один: во что-нибудь вляпаться даже на ровном месте и обязать окружающих спасать его. На таких ещё собаки нападают вроде без причины, начинают лаять, даже укусить могут. Кстати, в некоторых серьёзных мужских организациях желающих вступить в них проверяют собаками: если облает, к службе не пригоден – психологически слаб и неустойчив. Собаки всегда таких атакуют, они их чувствуют по запаху адреналина.

– Вы это женщин с собаками сравниваете?

– Собаки лучше и умней людей. Если меня кто сравнит с собакой, я это за комплимент посчитаю. Собака очень тонко чувствует человека. Хозяин плохое письмо получил, она уже тревожно скулит. Ни читать, ни писать не умеет, но уже «прочла» – людям такие способности и не снились! Два иностранца не смогут друг друга понять, если один не знает языка другого – собака прекрасно поймёт без переводчика и того, и этого. Собаки не любят пьяных, как и женщины. Потому что пьяный – это поддельный человек, не настоящий, полученный в результате химической реакции водки с кровью. Сам себя он считает смелым и интересным, но таковым не является. Женщина может атаковать и «облаять» кислого и нудного мудака со слабой душонкой, каким бы крутым он себя ни выставлял, чтобы его от себя оттолкнуть, потому что от него и дети такие же бракованные пойдут. Но такие мужики мир видят шиворот-навыворот, поэтому считают, если женщина говорит «нет», это означает «да». Прилипают к такой «пиле» намертво, пока она его не вылечит, или он её не убьёт, и суд его оправдает: довела. Но бабе не страшно умереть, чем с такими придурками жить. Она его пилит за внутреннюю слабость, а он в ответ её бьёт, чтобы продемонстрировать внешнюю силу, типа она у него есть. Но ей не внешняя сила важна, а внутренняя. Ей нужна сильная воля и надёжный характер в мужчине, а у таких чмырей внутренней силы как раз и нет. И бабы это очень хорошо чувствуют, как и собаки. Но мужики этого не понимают, потому что у них всё перепутано и разболтано, как растянутые струны на старом рояле. У Суворова есть совет держать ноги в тепле, голову в холоде, а желудок в умеренности. Современный человек это выполняет, но со смещением: ноги держит в холоде, желудок – в тепле, а голова у него…

– В умеренности. А если женщина будет внутренне разболтана, кто её будет «пилить»?

– Женщина редко может себе такую роскошь позволить, потому что слишком привязана к земным делам и своим природным процессам, требующим большого внимания. Если она забудется и начнёт в облаках витать, то нанесёт ущерб прежде всего себе, и природа её живо на место поставит. Есть и мужики-пилы, но они не умеют внятно высказать женщине свои претензии. Они могут только запить, загулять, поколотить, но не объяснить, что именно их не устраивает. Дескать, пусть сама догадается. Многие мужики уверены, что женщина обязана понимать их без слов, как собака, поэтому страшно негодуют, если нарываются на «непонятливую» бабу. Женщина всегда может внятно сказать: хочу жить красиво, хочу денег, хочу детей, хочу замуж, хочу хороший дом, хочу туфли, хочу на море, хочу покоя, иди на… И закатить скандал, если не получит того, чего хочет. Надо заметить, что у баб всегда очень конкретные желания, всё чётко и по делу. Мужик так не умеет. Он мямлит какую-то ерунду типа «если б море было пивом» или «чтоб все бабы ходили голые», а на кой оно ему – и сам не знает. Так, чисто поржать да пожрать на халяву. Есть придурки с претензией на интеллект и духовность, которые якобы хотят, чтобы наступил «мир во всём мире» или «братский народ Ирака победил засилье американской военщины» – под пиво и водочку такие темы особенно хорошо идут посреди нашей российской грязи и нищеты. Вот такая помойка в башке у русского мужика. Чего удивляться тому срачу, какой он развёл вокруг себя. Он якобы ничего не хочет для себя – всё для людей, которых он на самом деле терпеть не может, всё для других, чтоб им пусто было. Ему кто-то внушил, что это – круто, быть таким придурком, который всех презирает, ненавидит, считает ниже себя, но при этом якобы жертвует собой ради всеобщего блага. Он боится признаться самому себе, что хочет жить в достатке, ездить на хорошей машине, чтобы рядом была красивая жена, которая не превратится в развалину раньше времени от выживания с ним. Он вроде и не против, чтобы у него была семья и кто-то создавал для него уют в доме, но в то же время не хочет жениться. Он вроде и хочет жить хорошо, но с дивана вставать не охота, чтобы добыть деньги, построить дом, отвезти семью на море. Да и вообще не хочется разрушать полюбившийся имидж сраного бессребреника, которому якобы ничего не надо, лишь бы воровское государство не напрягать вниманием к своей незначительной персоне. И даже тут противоречие, потому что на самом деле он считает себя очень важной персоной, которую хронически недооценили и недопоняли. Он может увидеть какую-нибудь отвязную оторву, расстроиться, что она ему не досталась, нализаться с такого горя в кабаке, и приползти к своей затюканной бытом жене, чтобы навешать ей от души, что она не такая. Вот попробуйте понять, чего ему надо? В уголовной практике есть понятие немотивированной агрессии, когда мужик нападает без причины иногда на совсем незнакомых людей, но чаще всё-таки на родню.

– Почему именно мужик?

– Потому что он крайне недоволен своим уровнем доходов, своим бессмысленным образом жизни, своими внешними и умственными данными, но он не способен это внятно сформулировать и не знает, кому можно такие претензии впаять. Он никак не хочет признать, что ему тоже очень много надо от жизни, а не только «этой чёртовой бабе всё чего-то неймётся, а я в одних носках могу всю жизнь проходить, вот только жаль, что мне почётную грамоту за такую скромность никто не выдаст, сволочи». Вся теория о «загадочной русской душе» держится на этом противоречии: русскому человеку хочется хорошо жить, как и всем другим народам, но ему с рождения вбивают в голову, что жить, а уж тем более хорошо – это плохо, это стыдно. Вот загнуться от водки в тридцать лет – самое то. Или сгинуть на чужбине за победу Кубинской революции – ещё лучше. Ну, вот миссия у него такая особая: гореть за чужую идею, насрав на собственную жизнь. Чувствуете, как на нашей непомерной гордыне играют? Если бы русский человек не страдал таким самомнением и манией величия, эти номера с ним бы не прошли. Сидит в говне по колено и фанатичным глазом блестит: «Зато мы Наполеона разбили»! Кто это «мы»? Ты сам-то конкретно каким боком к Наполеону? Ты сам чего достиг в своей жизни? А он опять: «Зато мы миру дали Толстого и Рахманинова». Прям, все вместе поднатужились и дали. Рахманинов-то в курсе, что они его «дали»? Человек как-никак много учился, работал над собой, прежде чем у него стало что-то получаться, а эти «мыкалки» даже семь классов закончить не удосужились. А зачем им? Много ль ума надо, чтобы тараторить: «Мы победили, мы достигли, мы одолели»? Только свою пьянку и глупость никак одолеть не могут. Живут хреново, паршиво, убого, но при этом убеждены, что другим народам могут создать замечательную жизнь. А самим не надо ничего, потому что им с молоком матери внушили, что хорошо и долго живут только мерзавцы. Да ещё те, кто эту лапшу дуракам на уши вешает. А порядочный русский человек прямо-таки обязан если не на войне за процветание Камбоджи голову сложить, то на пьянке – уж точно.

– Я думаю, что это оттого, что русский человек живёт не только материальным, но и духовным аспектом даже в больше степени.

– Ой, эти сказки про нашу хвалёную духовность я, конечно же, тоже слышал. А что это, можете сказать?

– Ну, это… Как бы… Это такое…

– Противовес материальному меркантильному миру, так?

– Пожалуй.

– А Вы знаете, что это противостояние существует только в нашей культуре? В других странах никто не делит людей на хороших и плохих по причине их материальной бедности или достатка. Бедность всюду считается злом, социальной заразой, с которой надо бороться всеми силами. Но у нас в стране решили как всегда «сэкономить»: не выводить людей из нищеты, а внушить им повод для гордости отвратительным материальным положением. Дескать, это от переизбытка духовности. Примитивная такая схема: где мало материи, там духа – завались. Народ в силу своего непомерного самомнения так подсел на эту грубую лесть, что иные аж хвалятся, что живут в лачугах и одни портки пятый десяток лет носят! В других странах тоже есть бедные люди, но они этим не хвастают. А у нас придумали духовность. Но в чём она выражается?

– Ну, в этом… Да я не знаю, честно говоря.

– И никто не знает! И никто внятно не скажет, что это. Я в юности кантовался в общаге заводской, там заседали такие «высокодуховные личности», как они сами себя называли, которые ночи напролёт трендели о смещении короля Лаоса и ошибках Николая Второго в войне с Японией, о реформах Дэна Сяопина и перегибах Политбюро в вопросе о трёх колосках. На этаже был один туалет, он всегда был забит и протекал. И вот из этих одухотворённых личностей ни один не знал, что с этим можно сделать. Но что должен был предпринять при сдаче Порт-Артура царь-батюшка Николай Александрович, которого они для простоты звали просто Колюней, как своего собутыльника (я даже не сразу понял, о ком речь, когда услышал первый раз) – знал каждый. Это поразительное свойство наших людей: не знать своего дела в сегодняшнем дне, но лезть в чужие дела и далёкие эпохи со своими ментальными помрачениями. Они мололи об этом годами! Ладно бы, обсудили проблему и успокоились, да какое там. Я понял, что они об этом не первый десяток лет трендят под водочку или пивко каждую ночь, не давая спать всей общаге. Утром вяло плелись на завод, кое-как отбывали там положенное время, засыпая на ходу, кто-то выполнял за них работу, так как они умели работать только глоткой по ночам, а в рабочее время кемарили где-нибудь, прикрывшись газеткой. Желательно, с кричащим заголовком о перегибах и недочётах каких-нибудь хунвейбинов. Чтоб все знали: духовно богатая личность дрыхнет, не кто-нибудь, так что просьба не беспокоить. Особенно, такими меркантильными пустяками, как предложение приступить к своей работе. Если им начинали грозить урезанием трудовых часов или лишением премии, они сразу давали понять, что материальные выгоды им безразличны: лишь бы в Багдаде всё спокойно было. К ночи ближе они окончательно просыпались и опять начинали орать, перебивая друг друга: «Ох, эта Прибалтика нам ещё покажет! Рига-то прекратила выпуск электричек, прям хоть на пути ложись», хотя эти электрички до сих пор ходят. Иногда из недр коридора выплывал какой-то шишок из начинающих ленинградских кришнаитов и начинал фанатично шептать: «Условные истины допускают присущее существование субъекта и объекта, а сознание и материя постулируются порознь, потому что материя не есть субстанциальная причина сознания, она тождественна сознанию и нет ничего кроме сознания, сведённого к абсурду. Душа не имеет начала, это непрерывная длительность без начала и без конца, но у отдельных воплощений есть начало, но нет конца».

– Ха-ха-ха!

– Вы понимаете, до чего допить можно? Хроническое блуждание сознания. Доходило и до поножовщины. Один другого загонял под стол и грозил насадить на перо по причине расхождения во мнениях относительно личности генерала Деникина или ещё кого-то там. Приходилось брать того и другого за шкирку и «мирить» – бить лбами. Ох, как они меня за это не любили: «Да что ж ты бездуховный такой? Да как у тебя на нашего Сашка рука поднялась – он же так хорошо о правлении Хрущёва только что говорил! Ты пошто об его харю Мишане морду разбил?». Это они со времён правления Хрущёва в общаге для холостых кобелей сидели! У всех детей понаделано разным дурам, охочим до высокодуховных бесед, но продолжали жить с себе подобными мудаками. Мужикам под пятьдесят лет, а они всё в Мишанях и Сашках ходят. Мораль как у зеков: была бы баланда да шконка, а больше не надо ничего. Так государство больше ничего и не предложит. Вот и вся схема нашей хвалёной честности и духовности, от которой только дух перегара и грязных носков. К ним «за шкаф» шлындали прокуренные барышни с претензией на интеллект – у таких ум всегда почему-то с сигаретным дымом ассоциируется, что лучше вони портянок, конечно же. Недоумевали в мой адрес: «Ах, Константин, Вы опять вчера в три часа ночи прервали нашу беседу на самом интересном! Ну как же Вам не интересно завершение военного правления в Бразилии!», на что я отвечал, что ещё от убийства Индиры Ганди опомниться не могу. Одна вот так ходила-ходила, пока не пришла с пузом. Мишаня от неё на шкаф, Сашок – под шкаф: «А мы причём? Мы тут вовсе ни при делах! Мы ж только об очередном Пленуме ЦэКа тебе поведали, да ты, видать, всё не так поняла, дура бездуховная». Свято место пусто не бывает, поэтому на место выбывших прибывали новые искательницы богатой духовной натуры, опять недоумевали: «И как же у этой меркантильной хамки язык повернулся обозвать Мишаню ушлёпком?! Да он такой эрудированный, начитанный, всё время с книгой, с газетой, даже на работе, даже когда спит!». Бедные женщины. Тяжело быть бабой среди таких придурков, что и говорить. Потом и эта поклонница ближе к сорока годам обзывала сей «кладезь знаний» козлом и уходила жить к снабженцам – у тех хотя бы по отдельной комнате было, не надо за шкафом от остальных «эрудитов» прятаться. А они делали вид, что не заметили такой незначительной потери в своих рядах, типа «мы не продаёмся в рабство подлому бабью – у них только комфорт на уме», и продолжали трещать ни о чём. Как ни странно, любили трещать и о деньгах, которых им не хватает даже при таких минимальных запросах, потому что проклятые бабы требуют алименты, хотя по идеи сами им должны приплачивать, что они до них снизошли. Их труд не ценят, потому что всюду сидят ворюги и сволочи, естественно. Я удивлялся, как им вообще платят за сон на рабочем месте, а они ещё требуют: мало! Им советовали сдать на разряд, получить бригадирство, закончить наконец-то техникум, в котором они лет десять не показывались, взяв академический отпуск, как в декрет. Да какое им бригадирство, если они свою-то работу не в состоянии выполнить, а тут надо будет отвечать за работу всей бригады? Таким бы только никогда ни за что не отвечать. Они не понимали, о чём речь: «Ну о каких вы пустяках говорите, когда во всём мире такая напряжённость?! Вот-вот лопнет хрупкий мир в Ливане, а потом и Ангола подтянется, да Штаты навалятся, а вы – техникум, разряд, категория… Как это пошло, нелепо, когда ТАМ детей танками давят!». Говорить, что ты-то не там, а ТУТ, было бесполезно. Шла ещё более жёсткая ломка сознания от долгого пребывания в душном помещении. Ведь у них дух такой стоял, что поневоле духовной личностью сделаешься. Не зря говорят, что у тех, кто застрял в прошлом и упорно не желает заниматься настоящим, всегда проблемы со стулом. Стареющие мужики с гастритом, чёрт-те что жрут с газет, иногда вместе с газетой, пердят, курят чуть ли не самокрутки из той же газеты с дешёвой вонючей махоркой – всё за одним столом.

– Может, люди просто любят общаться.

– Это не общение. Это бегство от жизни. Есть бегство от жизни, как сознательный выбор монаха, а тут вынужденный пофигизм к реальности, которой человек упорно не хочет заниматься. Общение должно быть в радость, а тут желчный лай, нервное желание показать себя умней, чем есть на самом деле, болезненное стремление убедить всех в собственной правоте, озлобленность, если кто-то не разделяет твоих взглядов. Они пытаются жить по книгам, написанным двести-триста лет тому назад и негодуют, что окружающие не желают этим книжным сюжетам соответствовать, потому что мир слишком изменился с тех пор. Но в том-то и дело, что они бегут от мира, боятся, не знают и не понимают его, считают, что мир сам должен им себя разжевать или даже построиться под них. От такого типа все начинают шарахаться, что его ещё больше бесит, потому что он уже возвеличил себя в качестве носителя недоступной окружающим истины. Которую он сам где-то подслушал или вычитал. Они не могут сказать просто, что чего-то не знают, они предпочитают орать, что знают буквально ВСЁ на свете, и по поводу всего у них есть собственное мнение, а чьё-то другое мнение они и слушать не желают. Посмотрите, сколько сейчас развелось противников эволюции и цивилизации, которым современная жизнь кажется угрозой их непрошибаемой серости. Потому что из всех достижений науки и техники они облюбовали только пивнушку и порнушку. И теперь, когда деградировали от своего выбора, они призывают всех вернуться к первобытному строю, жрать брюкву и молиться, чтоб и это не отняли. Но большинство из них даже не открывало учебников по биологии и истории хотя бы для средней школы. Они даже не знают, что в развитии всего живого поворот назад невозможен. Тем не менее, собственное мнение касательно довольно сложной научной проблемы они хотят иметь, не приложив для этого никаких усилий. Получается воинствующее невежество. С людьми интересно общаться, когда был перерыв в общении, а о чём говорить с теми, кому давно всё сказал? Уже вся улица знает, как он оценивает личность Мао Цзедуна, зачем же он снова и снова орёт об этом каждую ночь? Так при поражении центральной нервной системы человек долдонит одно и то же, тут же забывает об этом, поэтому снова повторяет. Ум топчется на месте, не развивается, никуда не движется, не производит полезной работы. Можно очень интересно общаться и взаимодействовать с людьми, особенно если долго их не видел, потому что был занят, и они тоже были заняты делом. А можно использовать общение как маскировку собственной несостоятельности и глупости, как средство ухода от реальности. Есть люди, которым не интересны мировые проблемы, а есть такие, кто готов нырнуть в них с головой, лишь бы не заниматься проблемами собственными. И вот у нас принято считать, что сие якобы следствие большого ума и даже утончённости, тонкая душевная организация, проще сказать, слабохарактерный и безвольный нытик, избалованный окружением. Кто-то за него работает, кто-то растит его детей, хоронит его родителей, пока он костерит их всех вместе взятых плюс тех, кто даже не догадывается о их существовании. Прибежала ко мне мать этого Сашка: его отец копал в деревне огород, сорвал спину, надо бы в город привезти. Я ей машину нашёл, привёз семидесятилетнего деда в областную больницу, а сын всю ночь в словоблудии упражнялся. Что он сделал, чтобы старикам своим жизнь облегчить? Он недоумевает, какие к нему претензии: «Ой, да мы тут с мужиками так хорошо Горбача пропесочили с его Перестройкой». Горбачёв-то как расстроился, должно быть, что какие-то спившиеся оборванцы с заводской окраины его в своих бессмысленных бдениях «пропесочили».

– Как говорится, холоп барина до хрипоты ругал, а барин-то об этом даже не знал.

– Ещё есть пословица, как шавка лает, а караван идёт. Жизнь идёт своим ходом, как бы выпавшие из неё участники не материли её со своей обочины. Жизнь идёт мимо них, обдавая пылью, а они её только обсуждают. У нас народ так верит в силу своей болтовни, как будто она оказывает влияние на жизнь. На всю страну человек пятьдесят живёт интересно и весело, а остальное население на эту жизнь пялится через телевизор и выдаёт свою «высокодуховную оценку энтому блядству». Но жизнь-то проходит мимо них, прёт своим ходом и не собирается меняться под их требования, потому что они в ней не участвуют. Тот же караван и лающая шавка на обочине жизни. Нормальный человек не станет так тупо проматывать свою драгоценную жизнь, чтобы пялиться в ящик с экраном и тут же этому ящику высказывать своё возмущение, как его достало всё то, что ящик ему показывает. У нас полстраны так с телевизором разговаривает, считая, что это как-то влияет на реальную жизнь. Придумана целая идеология и спущена падкому до своей значимости населению, которому система не может обеспечить такую же насыщенную жизнь, как и элите, что трепотня в стиле «а вот вчерась по телевизеру показали» есть признак высокой духовности, политической грамотности и гражданской активности. Чтобы нищее население не путалось под ногами, не мешало жить весело отдельным единицам требованием такой же сытой доли для себя, а пребывало в самообмане, что как-то влияет на ход событий тем, что сидит в своих клетушках перед теликом и скрипит зубами, плюётся, бубнит под нос проклятья, наживая себе гипертонию с язвой. Не зря тут какой-то министр обронил, что у нас население стало жить лучше по сравнению с советской эпохой хотя бы потому, что телевизор есть почти в каждой квартирке, тогда как в годы его юности они ходили смотреть Новогодний огонёк и футбол к соседям. А теперь на телевидении массовики-затейники подбивают зрителя: «А давайте обсудим ситуацию в Югославии! А как вы относитесь к работе кабинета министров Канады? Не беда, что вы живёте в двадцать раз хуже, чем в Канаде, зато вам до всего остального дело есть, душа за весь мир болит». Что угодно, только бы люди не занимались своей собственной жизнью, не пытались вылезти из этих клетушек, где телевизор – самый дорогой предмет мебели. И люди, в силу своей непомерной спеси, на это охотно ведутся, трещат языками о том, на что они не влияют и что им неподвластно: «Ой, вчера один известный режиссёр прямо мои мысли относительно воровства в нашей стране пересказал! А этот популярный телеведущий – вот даже не думал, что он такой же умный, как и я, – так хорошо этих проституток от либералов поддел!».

– Людям лестно, что такие известные личности им как бы поддакивают, кивают, соглашаются с ними, снизошли до них, таких незаметных и незначительных.

– Ага, им ведь много внимания и не надо, они ж не гордые. Зависимость от чужого мнения потрясающая! Если кто-то из великих режиссёров назовёт своего коллегу говном и посоветует не смотреть новый фильм «этого говна», они с готовностью сделают его мнение своим, вместо того, чтобы самим читать, смотреть, думать и иметь собственный взгляд на вещи. Они начинают и себя отождествлять с этим великим политиком или известным актёром, который прямо с языка у них снял какой-нибудь избитый штамп типа «эх, какую страну просрали, сволочи» или «доколе ж эта проституция продолжаться-то будет». Они никак не могут взять в толк, что известным людям за их трепотню на телевидении платят заоблачные суммы, а им за их пересказ другим оборванцам в электричке, на автобусной остановке, на работе «как наш депутат вчера вашего сделал» никто ничего платить не будет. Известные люди свою-то жизнь устроили, обеспечили безбедное будущее и себе, и близким, так чего же теперь не поговорить на отвлечённые темы. Но рванина-то у телеэкрана чего себя с ними равняет? Только теряет время, которое эквивалентно деньгам, на просмотр этой галиматьи, а потом и на выражение «своего» мнения по этому поводу. И никто не восстановит потраченные на это нервы, испорченное настроение, отравленную кровь. Один нищий пересказывает другому нищему о том, что он видел в телевизоре или читал в газетах, как будто об этом ещё кто-то не знает. Проще пойти воду в ступе молоть.

– В чём же заключается духовность?

– Её просто не существует. Это чисто наша отечественная амбиция, что мы хоть в материальном отношении и нищие, зато духовно богаты. Любим поговорить о серьёзных вещах, о развитии личности, о том, какие мы думающие, серьёзные, одухотворённые, а тут вдруг деньги какие-то – да тьфу на них совсем, не нужны они нам! Мы выше этого! Любые проявления тела всегда греховны, высокому духу с ними не по пути. Дескать, высокий дух вынужден обслуживать низкое тело, которому только плотские удовольствия подавай. Но попробуйте этого возвышенного и одухотворённого не пустить в туалет – совсем другой дух повалит. В других культурах нет этого разделения, там понимают, если не кормить тело, то страдает и голова. Тело и сознание составляют неделимое целое, физический организм реагирует на плохое настроение повышением давления, напряжением мускулатуры, что приводит к развитию хронических заболеваний. Эмоции и мысли вызывают в крови человека химические изменения, которые влияют на метаболизм и иммунитет, а некачественная пища и яды из атмосферы городов оказывают влияние на физическое здоровье, которое в свою очередь изменяет и настроение. Мир вообще состоит из взаимодействия света, энергии и материи. Эйнштейн доказал, что энергия равняется материи, умноженной на квадрат скорости света, так что всё взаимосвязано. А у нас даже на мышлении дефицит отразился, что человек может обладать только или тем, или этим, а всего на всех не хватит. Или чай с сахаром, или мытьё рук с мылом – что-нибудь одно. Если красивая – значит, умом обделена. Богатый – непременно мерзавец, каких свет не видывал. Нищий – стопроцентно хороший человек, даже если на всех волком смотрит. Денег нет ни шиша, да походка хороша. Или пусть бедный, но зато такой духовный – уж такой дух прёт из всех щелей, что и законопатить нечем. Ещё говорят: денег нет, зато ума много. Деньги можно потратить на разные вещи, а кому твой ум нужен? На что его тратить, если его так много? Конечно, трудно тратить деньги с умом, когда ума больше денег. На Западе никто не сортирует жизнь в таком стиле, там считают, что богатый и в уме богат, и в душе красив. А почему нет? Тамошний Бог любит успешных, а не сирых и убогих, как у нас. Если человек красив, то Бог ещё и ума подкинет, и счастья даст. А кого ж ещё одаривать? Это у нас о горькой бабьей доле говорят: не родись красивой, а родись счастливой. Уж что-нибудь одно. В западной культуре красивая женщина обязательно счастливая и любимая, по-другому и быть не может. А у нас то дурой назовут, то шлюхой сделают, то алкаша какого-нибудь спасать обяжут: «А то, ишь, тута, размечталась курица о счастье и любви, ага, как же, держи карман ширше». Там создано целое направление, что человек с помощью определённых духовных практик может и богатым себя сделать, и счастливым, и сильным. Убрать из сознания мусор, который мешает человеку поверить в себя, внедрить туда нужные установки, и в жизнь хлынет всё, о чём так давно мечталось.

– Сейчас и в России эти идеи приживаются, быстрые и легкие пути достижения счастья или избавления от несчастья. Полно литературы на эту тему.

– Нашим людям эти идеи мало помогут – нытьё и жажда героических страданий всё пересилят. Но жизнь в самом деле так устроена, что трудные цели оказываются легко достижимыми, а самое простое и лёгкое становится доступным только в результате многолетних поисков. Что мне нравится в европейцах, они понимают, что для развития ума и духовных качеств надо хорошие книги читать, образование получить, а всё это денег стоит. Материального достатка нет, и закрыта дорога к духовности, а богатый человек имеет возможность учиться, развиваться, путешествовать. Плохо быть одержимым только материальной выгодой и достатком, но ничем не лучше быть одержимым своей якобы небывалой духовностью и грузить всех своим могучим интеллектом. Это должно быть только для себя, чтобы сам мог своими качествами воспользоваться в случае необходимости. А то у нас ума палата и широкая душа, а кроме мата ничего не слышно, кроме пьянки ничего не видно. Все представляют себя исключительно крутыми суперменами, а видна только вялая полупьяная масса, которая еле шевелится по жизни, да ещё и восхищения требует, что она вообще шевелится. Изменяем своё сознание с помощью водки и выдаём эти бредни за просветление, озарение и ещё какое осенение до посинения. Так на Востоке аскеты морят себя голодом, замедляют все процессы в организме настолько, что у нас таких по ошибке похоронили бы. Мозг не получает необходимые питательные вещества и начинает выдавать галлюцинации, которые его обладатель выдаёт за достижение благодати и снисхождение духа. Чистая химия, которую религия почему-то не уважает, хотя что ж тут такого. Кстати, на Востоке духовным человеком считают какого-нибудь молчуна, который сидит, завязав ноги бубликом, и медитирует на третьем глазу. И молчит! Это обязательно. Восток считает, что говорильня – это удел глупости, а духовность и мудрость всегда молчат. Потому что им не о чем с идиотами разговаривать, а умные сами до всего докопаются. Носитель восточной духовности всегда с прямой спиной – это тоже обязательно. Уж прокуренных сутулых хануриков, хрипящих что-нибудь злобное о вступлении Караганды в НАТО, там никто духовными не назовёт. Их организмы слишком отравлены пищевыми ядами и токсинами, а испорченная с детства осанка не позволяет энергетике свободно перемещаться вдоль позвоночного столба, переносить важные импульсы к мозгу и обратно. Они дышат всякой дрянью и кое-как, а истинно духовный человек следит за своим дыханием, потому что слова «дух» и «душа» того же корня, что и «дыхание», «дышать». Люди с неправильным дыханием по определению не могут постичь истину и озвучить что-то стоящее того, чтобы быть сказанным вслух.

– Складно Вы это говорите, как будто на Востоке жили.

– Не жил. Так, бывал проездом. Я не так уж и много где был, но заметил, что такое явление, как интеллигенция, есть только у нас. В других странах даже слова такого нет. Там есть понятие «человек интеллектуального труда» в противовес труду физическому, но общество не наделяет его той значимостью, какой у нас наделена интеллигенция. Я так и не понял, кто это.

– Люди с высшим образованием.

– Сейчас покупают дипломы о высшем и любом другом образовании. Знаете, есть такое определение «скобарь с двумя высшими». Страшное явление.

– Ну, тогда уточнение: с не купленным высшим образованием.

– А реально выстраданным?

– Проще сказать, с советским высшим образованием. Тогда дипломы не продавали.

– У меня советское высшее. Про меня можно сказать, что я – интеллигент?

– Вы прям задачу задали… Не знаю. Нет, не похожи Вы на интеллигента.

– Почему?

– Не знаю! Есть в Вас что-то такое…

– Что?

– Чёрт его знает! Не могу понять. Интеллигентами принято считать людей несколько малахольных, что ли. Сам образ интеллигента в нашей культуре – это что-то такое беспомощное, хлипкое даже. А Вы слишком мужик.

– А мужик не может быть интеллигентом?

– Зачем ему им быть? Кто ж тогда мужиком будет? И вообще, считается, что мужик – это противоположность интеллигента. Даже не конкретно мужик, а народ в целом и интеллигенция противопоставлены друг другу. А почему так, я не знаю.

– Нет, всё правильно: интеллигент – это не образование и не профессия, а социальная прослойка типа разночинцев. Интеллигенты появились ещё до Революции, когда образование было в диковинку. Подавляющее большинство жителей России было безграмотным и жило в деревнях, куда приезжал юрист, учитель или врач после университета, чтобы просвещать людей. Это был кто-то из потомков разорившихся дворян, поэтому не щеголял своим происхождением, а пробивался по жизни исключительно хорошим воспитанием, знаниями, интеллектом. Он отличался от простых людей именно наличием образования, умел читать и писать, мог составить челобитную, прошение какое-нибудь подать, похлопотать о чём-то, что-то подсказать. Это было такое передающее звено между правящим классом и бесправными слоями. И с помещиком мог общий язык найти, и к батракам подход имел – прообраз депутата, если хотите. И так повелось, что интеллигенты были невольно втянуты в разные житейские проблемы, которые их самих лично не касались. Их обязали «радеть за народ», который они плохо понимали и даже боялись. Теперь образование доступно даже крестьянам, поэтому первоначальное значение интеллигенции для общества стёрлось, но вот это отношение осталось: интеллигенцию обязали брюзжать, как всё хреново, как будто от этого оно станет лучше. И вместо утончённых врачей и образованных помещиков, какие описаны в русской классике, вместо самоотверженных сельских учителей и первых агрономов, которые тянули крестьян к свету, появились какие-то нахрапистые матершинники, иногда с двумя-тремя «вышками», которые только тем и заняты, что брызжут желчью. Они уже не используют интеллект, в честь которого их и прозвали, чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки и улучшить жизнь. Они просто не умеют им пользоваться. Они получают образование не для дела, а для какого-то непонятного статуса. Я встречал в Питере людей после аспирантуры, которые работали курьерами, официантами, охранниками, дворниками ещё при Советах. Они это объясняли тем, что их никто не ценит, не понимает, какое светило за быдлом сор метёт. То же нытьё и гнилая спесь, что и всюду. Я им говорил: езжайте на периферию, там всюду нужны учителя, врачи, инженеры, строители. Но это противоречило их представлениям о роли интеллигенции. Вот этим они отличаются от своих предшественников столетней давности, которые ехали из столицы в Россию, понимая, что надо как-то вытягивать страну за уши из навоза. А нынешние интеллигенты не умеют пользоваться своим интеллектом. Они кричат, что «в этой стране умные люди не нужны», себя имея в виду, но они не умные. У них ум только для демонстрации, а по-настоящему умные люди способны решать проблемы с помощью ума, они умеют его употребить для пользы дела.

– Например, для обогащения?

– Не обязательно, если уж Вы обогащение таким позором считаете. Умный человек не рассусоливает о передаче Гибралтара испанскому королю, сидя на своей кухне в коммуналке, где лопнули трубы. Он для начала хотя бы что-то сделает, чтобы горячая вода по ногам не хлестала. Но чем занята наша интеллигенция? Она сидит в переполненных коммуналках и грызётся со сволочными соседями. Что показательно, в соседях у них всегда алкаши. То ли специально так делают злодеи по распределению жилплощади, то ли мистика какая, что сама жизнь умудряется так уравновесить «мощный интеллект и высокую нравственность» каким-то аморальным пьющим существом. Чтоб интеллигенты озверели окончательно и вместе со всей страной чесали языками, кого повесить, а кого живьём закопать, вот тогда-то сразу всё наладится. Чем подают очень плохой пример народу, который по старинке им подражает, желая хоть чем-то походить на «образованных людёв». Уже и народ полюбил бормотать: «Там в космосе чёрные дыры затягивают пространство, взрываются и гаснут звёзды, свет от которых доходит до ближайших объектов через века, рождаются и умирают галактики, а мы тут…». А жизнь в этом и заключается: быть тут, заниматься этим самым «тут», а не на вспышки сверхновых звёзд себя равнять. Надо участвовать в жизни! Жизнь бесполезно обсуждать – она этого не слышит. Она идёт своим чередом и прогибается только под тех, кто в ней участвует, кто оказывает на неё влияние. Бесполезно обсуждать баб, что они якобы нынче не те, поэтому некий духовно богатый Сашок никак жениться не может. Я всегда фигею, с какой укоризной такие бестолковые мужики это говорят, словно сейчас все рыдать начнут, что он ни одну дуру так и не осчастливил: носки свои рваные никому и не доверил стирать, а потом ещё штопать. Женщин на планете несколько миллиардов, эта огромная армия не станет подстраиваться под какого-то вяленного дурака, вся заслуга которого, что он до пятидесяти лет в общаге или с мамой прожил и на работу ходит, словно одолжение всем делает. Бабы подстраиваются только под тех мужиков, которые влияют на жизнь, создают её, пока остальные ноют, что им эпоха не та досталась. Так всегда говорят во все времена: и про молодёжь, что она «не та», и про вождей, и про женщин.

– Да и про самих мужчин.

– Вот именно. Мужики жалуются на противоположный пол и даже не догадываются, что женщины тем временем сами недоумевают, когда же вместо этих мудил появятся нормальные мужчины. Эти претензии и сто лет тому назад актуальны были, и тысячу, и миллион. Но человек столько не живёт. У него всего одна жизнь, и она очень короткая. Каждое мгновение жизни бесценно, надо дорожить каждым днём, каждым часом, а у нас люди живут так, словно ждут, когда «эта чёртова жизнь» закончится, не знают, на что её промотать. И дальше что? Они думают, что им новую жизнь кто-то выдаст, которая будет лучше? Если бы русские люди не страдали самомнением и спесью, не имели бы такой тяги к самолюбованию, их нельзя было бы развести на такую лажу. Они бы просто потребовали нормальной жизни для себя, но им внушили, что жить плохо – это хорошо. А чтобы люди не тяготели к изменению жизни, их убедили, что трепотня «о высоком», о радении за трудовой народ Сенегала, которого в природе не существует – это признак большого ума и высокой духовности. Вот они до сих пор и лаются друг с другом в своих коммуналках и бараках на эту тему, не замечая, что собственная жизнь фактически проиграна. Среднестатистический обыватель тратит себя на рассусоливания, что жизнь не та, вместо того, чтобы просто жить. Надо не лаять на караван с обочины, а думать, как попасть туда в погонщики. Нормальный мужик не обсуждает политику и коррупцию – он в них участвует. Нормальный мужик не бредит, что ему не та баба досталась, – он с ней живёт и приятными вещами занимается. Это намного интересней – самому участвовать в жизни, быть игроком в игре, а не болельщиком, который только трясёт пузом с трибуны и орёт о чужой неправильной подаче. Иди сам сделай, как тебе кажется нужным и правильным. Все костерят Ельцина да Горбачёва, так шли бы на их место. Они такие же простые мужики, как и все: один прорабом начинал, другой комбайнёром работал. Они сами себя пропихивали, проталкивали, где надо, у них не было влиятельных родственников и связей с сильными мира сего, поэтому они были вынуждены сами ими стать. Мы живём в эпоху, когда власть перестала считаться божественной: в неё может влезть практически любой. Так надо этим пользоваться, а не ныть, что вот опять кого-то не того выбрали. Но они даже не могут получить рабочий разряд, соразмерный своему возрасту. Я четвёртый разряд получил через пять лет, как работать пришёл, они третий не могли получить к пенсии. Лишь бы ни за что не отвечать и не отвлекаться от игры в духовность. Когда эти «высоко одухотворённые» задохлики попали ко мне в бригаду, для них наступили чёрные времена. В конце концов, накатали на меня высочайшую петицию на пяти листах аж в Партком, чтобы их перевели в другую бригаду «с более одухотворённым» бригадиром. Вся суть их претензий сводилась к тому, что они никак не хотели принять тот факт, что на работу ходят работать. Они на работу ходили покемарить, покурить, потрендеть о политике, ценах и бабах. Перемывать кости всем вокруг могли часами. Рабочими часами, которые им ставили в табель и начисляли за них оплату, хотя они никакой работы не производили. Так сидеть и пиздеть обо всём, что мимо ни пролетит, простительно только бабушкам на скамейке у подъезда, потому что бабушки своё уже отработали, отпахали, отрожали. Отстрелялись. Им – можно. Но откуда у нас столько «бабушек» среди дееспособных мужиков? Они могут сутками сидеть вокруг какой-нибудь железки, на ремонт которой у нормального рабочего уйдёт полчаса, курить среди горючих материалов, тыкать пальцем в газету: «Ить, ведь чё деетси в Ниракагуа! И куды токмо тамошний генсек смотрить? Какие будут мнения, тарищи» или верещать в стиле «а вот вчерась по телевизеру сюжетец был про одну лярву». Прям, глаза стёр, смотревши «на энту лярву». Спрашивается, кто больше лярва? Уж на что я работать не люблю, а и то не смог бы так с ума сходить от безделья на работе.

– Вы не любите работать?

– Нет.

– И Вы так просто об этом говорите?

– А как надо говорить? Я не люблю работать, как и все нормальные люди. Я предпочитаю работу выполнять. Если на работу выделено полчаса, её надо делать за ещё меньшее время, а не сидеть до ночи с видом, как вся душа за дело изболелась. Работа не баба, чтобы её любить. Она не нуждается в любви, её надо просто выполнять. Просто! Вот что нашим людям трудней всего: делать что-то просто, без выпендрёжа, без лозунгов. Не говорить, а делать. Без всяких громких заявлений. Потому что любые заявления что-то сделать, особенно громкие, лишают силы того, кто заявляет. Но мы так привыкли к этим заявлениям на фоне бездействия, что даже самые примитивные действия выглядят как подвиг, как вызов привычному порядку вещей. Вы замечали, как сейчас пролезают в депутаты? Проще пареной репы! Приезжает кандидат в регион, от которого он собирается баллотироваться, и выясняет у тамошних обитателей, чего им обещали его предшественники. Ремонт подъездов? Уж десять лет? Ах, даже все двадцать? Да не проблема, сделаем! Это не так уж и дорого, как принято считать, больше на откаты уходит. И делает. Молча! И люди его на руках в депутаты вносят. Он может потом весь свой депутатский срок ничего больше для своих избирателей не делать – простят. Точнее, не заметят. Потому что он уже тем в историю вошёл, что хоть что-то сделал. Вот как у нас люди привыкли к трепотне о потугах что-то сделать, о любви к работе, но совсем не видят конкретного дела. Работа должна быть выполнена. Чётко, грамотно и быстро. Почему врачи в реанимации возвращают из клинической смерти только в течении пяти минут? Почему не сидят вокруг умирающего с сокрушённым видом до конца смены, а то и больше? Потому что через пять минут наступает смерть биологическая, и организм умирает окончательно. Поэтому надо успеть за эти утекающие минуты и драгоценные секунды завести сердце.

– Но есть профессии, где поощряется зависание, что ли, больше положенного. Мир искусства, например, театр.

– Нет таких профессий. Даже в кино, на съёмочной площадке любой режиссёр будет счастлив, если актёры всё отыграют с первого дубля, и не надо будет тратить километры плёнки и нервов на многодневные зависания, на топтание на одном месте, на одном кадре. Моё преимущество в том, что я это понимаю, пока другие тонут в соплях умиления по самим себе, как они всех себя отдают работе, которой фактически не занимаются. Отдавались бы лучше в другом месте – больше бы пользы было. Они ноют, как любят своих детей, и при этом думают, как изменить их матери или развестись с ней, делая вид, что не понимают: самый верный способ сделать своих детей несчастными – обидеть их мать. Надо внимательней себе жену выбирать, а не по пьянке на гулянке, чтобы потом не травмировать собственных детей разборками с их матерью. Для детей это всегда трагедия, когда отец и мать в конфликте, когда мужик начинает бодаться со своей женой, кто из них двоих лучше. Это природа, против неё не попрёшь и под свои капризы не переделаешь. Дети, которые вынуждены взрослыми мозгодолбами выбирать между отцом и матерью, всегда с разрушенной моралью и извращённым мировосприятием. Природа вещей такова, что работой надо заниматься, а не признаваться ей в любви. Но у людей всё перепутано: они не любят свой дом и семью, потому что там, видишь ли, не ценят и не восхищаются, как они любят работу и буквально горят на ней, хотя она в этом не нуждается. Они тратят себя там, где не надо, и ничего не дают там, где это нужно. Психологи говорят, что бессонница происходит оттого, что люди совмещают место для сна с просмотром телевизора, с приёмом пищи, с чтением газет. А потом не могут уснуть, потому что организм ассоциирует это место с чем угодно, но не со сном. Потому что там надо только спать. Точно так же на рабочем месте надо только работать. Если там нет работы, если она выполнена, то оттуда надо уходить заниматься другим делом, а не разлагаться, не сходить с ума от безделья. Я никогда не заставлял людей торчать на работе, когда они уже выполнили то, что им положено выполнить. Тогда уже начиналась Перестройка, предприятия сбрасывали обороты, появлялись простои, зато появлялись какие-то кооперативы, работяги устраивались туда для дополнительного заработка – я никогда не препятствовал. Ради бога, если свою работу выполнил, то катись, куда хочешь. Хоть домой отсыпаться, хоть детей в зоопарк сводить – это намного лучше, чем киснуть на рабочем месте, где нет конкретного дела. Ох, как от этого ломало нашу заводскую интеллигенцию, в каких корчах наша духовная элита и эрудиты из общаги брызгали ядовитой слюной на такой подход к делу. Когда я им доказывал, что это не приводит к убытку для завода, потому что необходимый объём работы выполнен, а оставшееся время рабочий имеет право потратить на получение дополнительного дохода, который ему не может обеспечить родное предприятие, то они предлагали эти «остатки рабочего времени» потратить… на партийное собрание о напряжённой ситуации в Секторе Газа.

– Там всегда напряжённая ситуация.

– Там никогда не будет по-другому. Потому что нельзя селить рядом еврея и араба. Это как москаля и хохла в один автобус запихнуть – грызня гарантирована на века. Но кто-нибудь считал, сколько драгоценных часов в нашей стране угробили на заседания по поводу этого самого Сектора Газа? Этот Сектор, скажу я Вам, как бальзам на душу для наших бездельников на производстве. Сиди на лавке, склоняй его на все лады, типа серьёзным делом занят. Так и работаем. Потом удивляемся, почему столбы криво стоят и асфальт с дорог вместе со снегом сходит. Потому что вместо работы то профсоюзное заседание о положении рабочего класса на Марсе, то даже партийное собрание.

– А Вы были в Партии?

– А Вы?

– А мы, как все…

– Ну и как?

– Да так…

– Так как-то всё, да? Ох, уж мне эта конспирация! Я заметил, что многие граждане нынче так стыдятся своего членства в КомПартии-эС-эС, словно по причине юношеского любопытства и неопытности угодили в бордель, а теперь хотят это всеми способами скрыть. Известные деятели дают сенсационные интервью, как им удалось избежать «этой страшной и позорной участи», как будто без них там горькими слезьми заливались, что такого увесистого засранца не удалось туда затащить и отыметь всем президиумом. По мне, так нормальная банда была, с хорошей системой взносов. Что мне в ней понравилось, так это организация партийной кассы.

– Сейчас говорят, что её не существовало.

– А ещё говорят, что её ищут до сих пор и найти не могут.

– Сейчас много чего говорят.

– Ага, успевай только уши развешивать.

– Ну, хорошо, вот Вы говорите, что у нас не умеют разумно распределять рабочее время. Так? А я заметила, что у нас никто словно бы и не заинтересован в том, чтобы люди на работе ударно трудились. Куда ни посмотришь, а два-три человека в грязи копается, ликвидируют аварию, а десять тут же рядом на брёвнышке, вывернутой шпале или лопнувшей трубе сидят, курят и судачат о Судане, о великом, о высоком, о далёком. И такая картина – всюду.

– Правильно. Потому что мы очень медленно развивающаяся страна с низким уровнем жизни. Мы начинаем нехотя развиваться только тогда, когда приходит тиран типа Петра Великого или Сталина, даёт всем пинка, запугивает расправой, издаёт законы об обязательном получении хотя бы среднего образования и обязательном трудоустройстве, налог на бездетность. Вы только вдумайтесь, что это за народ такой, который надо в уголовном порядке заставлять учиться и работать? Который уже не размножается по любви, а только под давлением взыскания. Только отменили эти законы и вот тебе истинное рыло попёрло: серость, скудоумие, мракобесие. Мы изучали историю дореволюционной Руси по картинам передвижников, как крестьянские дети в рваных лаптях шли за несколько вёрст в школу. Это какая тяга к развитию была, что фактически босиком, но шли учиться, чтобы разобраться, как устроен мир, как сделать жизнь лучше! Сейчас некоторые богатые россияне детям каких только репетиторов ни нанимают, создают какие-то элитные гимназии и лицеи для особо одарённых, возят этих «особо одарённых» туда на личном авто с водителем, а им знания всё одно на ум не идут. У нас тут один чиновник из района пристроил сынка учиться в Англию, и что Вы думаете? Он там научился только кокаин нюхать да в зад сношаться. Скота как к свету ни тяни, а он так скотом и останется, хоть в иномарку его сажай, хоть в телегу впрягай. Кажется, недавно развенчали культ Сталина, а дайте срок, и его реабилитируют. Уже сейчас раздаются всхлипывания, что вот пришёл бы Сталин и навёл порядок. Дескать, да где же это он, да что же он там думает, ведь страна-то гибнет! И мысли нет, что каждый сам может навести порядок, хотя бы у себя в башке. Нет, нужен тиран, чтобы закатал хорошего пендаля и загнал всех в бараки и на рудники, где гарантировано выдадут миску баланды и телогрейку. А пока тирана нет, у нас всегда разложение и остановка в развитии, как и свойственно рабам, оставленным без присмотра. С кислым видом курят в сторонке от жизни и обсуждают эту недоступную жизнь, какая она неправильная. Вся страна подсажена на эту дешёвую соску с махоркой, потому что она чувство голода притупляет. Кому удаётся бросить курить, тех сразу разносит, потому что начинают жрать остановки: сохраняется психоз всё время что-то во рту держать. В старых советских фильмах герои почти постоянно курят самокрутки – на работе, за баранкой, в цеху, в постели даже. Потому что это оказалось дешевле, чем дать народу нормальную жратву.

– Сейчас курение с особым остервенением рекламируют, даже женщин втягивают.

– Потому что проще наводнить страну дешёвым табаком, чем качественными продуктами. Потому что курящий человек – работник никакой, а в России никто в хороших работниках не нуждается. Схема такая: пущай они там дымом давятся, отсидят положенное время на работе, а то и сверх нормы отмучаются, но только не лезут с расспросами, почему предприятие фактически стоит и даже разваливается. Работы нет как таковой, вот и кури на рабочем месте, изображай радение и бдение за процесс. У нас всюду аварии и пожары, потому что все курят. От стариков до подростков, от мужиков до баб. Самая распространённая причина домашних пожаров: подвыпивший охламон заснул на диване с сигаретой. Из электрички окурок бросили на пути, залитые мазутом, который стекает в канаву – стена огня вспыхнула на сто метров, цистерна в тупике взорвалась. На станции решили, что Третья мировая началась, начальник вокзала успел аж до границы с Финляндией удрапать, где его отловили и успокоили – не началась. Свои родные соотечественники могут так подпалить, что мировая война новогодним салютом покажется. В гараже тут пожар был, два человека умерло от ожогов, один вместе с машиной взорвался. И ведь даже дети знают, что в гараже в принципе курить нельзя, потому что сам воздух пропитан легко воспламеняющимися веществами и горючими испарениями. Достаточно только зажигалкой щёлкнуть, чтобы всё вспыхнуло, но такова природа наркотической зависимости, когда всё по барабану, гори оно всё синим огнём, лишь бы организм получил очередную дозу наркотика. Зато будет повод походить с героической харей, что опять кто-то якобы погиб за великую идею. Сгорел на работе. Великих идей – как собак нерезаных, а жопа-то одна. В бухгалтерии при комбинате архив выгорел, потому что там несколько тонн бумаг, документов, которые надо хранить до восьмидесяти лет. Работают одни бабы, и все курят. И курят прямо на рабочем месте, чтоб далеко не ходить, от работы не отвлекаться. Пепел кто-то стряхнул не туда, и пошёл огонь плясать с бумаг на пыльные шторы. Почему во всём мире идёт борьба с курением? Это ведь не из человеколюбия даже, а потому что курение – враг работы. Курильщик может сосредоточиться на работе только минут пятнадцать-двадцать, после чего его начинает «ломать». Если через полчаса он не получает дозу, то становится раздражительным, допускает ошибки, ему реально плохо. И вот у нас считай вся страна – махорочные наркоманы. Горят на работе в буквальном смысле слова, аж дымятся. Они потому и засиживаются там сверх нормы, что рабочее время проматывают на сосание цигарок, а потом начинают лихорадочно изображать собственно «горение». Кто был в Америке, бросают курить через неделю, потому что там самая настоящая дискриминация к этому делу. И не здоровья ради, а в целях пожарной безопасности и в интересах рабочего процесса. Курильщик может травиться дымом только в гордом одиночестве в специально отведённой для этого каморке с вытяжкой. Каморки эти располагают в некотором отдалении от рабочих кабинетов, так что пока он туда-сюда бегает, ему вычитают растраченное не по делу время. Заскочил в каморку, сделал две-три затяжки и пулей назад. Если он вздумает дымить вне этой каморки, там всюду противопожарные датчики, реагирующие на концентрацию дыма, дают команду автоматам под потолком заливать водой помещение, если уровень задымлённости превышен. Курильщик будет оплачивать ремонт. Курильщику не доверяют выгодные проекты, каким бы высококлассным специалистом он себя сам не выставлял. Он по любому не столько работает, сколько скачет туда-сюда каждые полчаса, как в туалет при недержании. А у нас курят толпой. И где?

– На пожарной лестнице.

– Анекдот! Создатели пожароопасной ситуации дымят на пожарной лестнице, по которой принято драпать от пожара. Вот она наша хвалёная русская логика, которой мы так гордимся. По одному курить не ходят, обязательно за компанию, чтобы было с кем потрендеть, блеснуть эрудицией, послушать, что думает умный Андреич из отдела бумаговарения по поводу последнего повышения цен, да что скажет эрудит Сергеич из цеха опилкодробления в связи с притеснением курдов в Армении. Сколько курильщику надо, чтобы заглотить очередную порцию ядов? Пару затяжек за несколько секунд. Эти как уйдут, так с концами. Известны случаи, когда на три часа уходили «покурить». Полчаса маются на рабочем месте и опять на перекур, и опять пропали: «Михалыч так интересно ситуацию в Карабахе обрисовал!». Целый час он им там что-то обрисовывал, толпа в тридцать человек собралась, иные подразделения полностью остановились. Такое облако дыма накурили, что заводские трубы закашлялись и смущённо заткнулись. Только в нашей стране такая лафа возможна. А куда спешить? Наши люди ведь на работу не работать ходят. Они туда ходят, чтобы ходить туда-сюда, слоняться из угла в угол и грузить каждого встречного своим могучим интеллектом и космической духовностью. А потом удивляемся, почему на двести-триста лет отстаём от развитых стран, почему многие россияне до сих пор не знают, как асфальт выглядит и как водопроводным краном пользоваться. Народ угодил в ловушку, когда на всю страну две-три дюжины человек по-настоящему живёт на всю катушку, а остальным, чтоб не мешались под ногами, поручили эту жизнь обсуждать с мудрым ликом и думать, что они таким образом на жизнь влияют. Чуть что – всегда можно обиженно гаркнуть: зато на таких, как мы, Русь держится.

– А на ком Русь держится?

– А на ком Штаты держатся или Европа? На тверди земной. А человек слишком слаб и неустойчив для этого. Нормальному человеку это не нужно – держать на себе такие сложные конструкции, как государство. Мужик, который постоянно заявляет, что на нём весь мир держится, – проблема ходячая. Он этим сигнализирует, что его вообще нельзя никуда допускать: ни к работе, ни в семью, ни к бабе. Авария будет. Как правило, это всегда хронический алкаш, допивший до необратимых изменений в организме. Во всяком случае, я никогда не слышал таких заявлений от трезвенников. Это стопроцентно алкогольный бред, пропаганда, которую спустили «скромным» обитателям обочины жизни, чтоб они себя тешили этой нескромной мыслью время от времени. А пьют они потому, что хотят величия и славы, но кроме серого существования ничего не получают. Так и разрывается этот скромняга липовый между попыткой прожить настолько незаметно, словно его и не было, и тайными мечтами о собственном превосходстве, которое никто так и не заметил. Особенно, бабам он этого простить не может. Кое-как работает где придётся и пассивно выполняет то, что говорит ему жена, которая его кормит, обувает-одевает и следит, чтобы он совсем не одичал. И она прекрасно чувствует, как он глубоко презирает её за то, что она «слишком много хочет», тогда как ему, такому святому, вообще ничего не надо, лишь бы детишки в Анголе не голодали. Но куда ей от таких придурков деваться, если ими вся страна заселена? Ей надо для них быт налаживать, кастрюли со жратвой подносить, пока они глотают сопли, как нашим футболистам опять голландцы наваляли или в Сирии с Ливией-то что деетси, а никому и дела нет. Если мужики и не пилят своих баб, то только потому, что сильный пол не чувствует женщину так, как она его, не интересуется ею настолько – мужики больше на себе зациклены. Женщина выбирает себе мужчину для жизни, а подавляющему большинству мужиков вообще без разницы, с кем спать. Они ищут себе кого-то для времяпровождения, потому и недоумевают, чего их баба пилит. Мужик не понимает, что его выбрали для долгосрочных отношений. А он, так, погулять вышел. Присматривает себе кого-нибудь, чтобы все оглядывались, когда она рядом с ним идёт, чтобы завидовали, чтобы друзьям показывать, чтобы отбил кто-нибудь, тогда будет достойных повод пободаться с другим бараном, а ответственность за всё свалить на бабу. И очень часто мужиков-дураков это подводит: под ангельской внешностью избранницы может чёрт скрываться. Хотя, иногда с чертовкой даже веселей – кому что ближе. За что можно пилить бабу? За слабость? Ну, так она ей свойственна по природе. Вот мужик нынче расхлябанный пошёл – в этом я с бабами полностью согласен. Сам давно замечаю, что трудно стало найти людей надёжных, чтобы можно было в настоящее дело взять, поручить что-то серьёзное, доверить важную проблему, поставить задачу и быть уверенным, как в себе, что без провала пройдёт. Наплевательское отношение ко всему стало нормой. Не мужик, а ходячий невроз, сонливый и эмоционально развинченный, неуверенный в себе, с бабскими перепадами настроения.

– Почему сразу «бабскими»?

– Так принято считать. Самодовольными мужиками так принято считать, что все худшие черты характера свойственны именно женщинам. Хотя это не мешает большинству мужиков обладать полным «бабским» набором качеств, какие редко встретишь в самих женщинах: импульсивность, завышенные переживания по пустякам и отсутствие вообще какого-либо внимания к далеко не пустяковым проблемам, склонность обвинять в своих неудачах всех вокруг. Современный мужик боится даже небольших трудностей, сразу тонет в соплях, стяжает жалость к себе, всем доказывает уникальность и неразрешимость собственных проблем, не замечая, сколько проблем создаёт сам. При этом практически каждый переоценивает себя, навязывает всем вымышленную уникальность своей личности, на которую навалились уникальные же трудности, хотя они проистекают из его банальной лени, вредных привычек и отсутствия самоконтроля. Самодовольное ничтожество, что и говорить. Мало кто из нас нынче обладает необходимой устойчивостью – все только понты колотить мастера. И перед кем? Перед бабьём или своими кислыми собутыльниками. По телику насмотрится на вымышленную крутизну и пошёл по деревне увиденное внедрять. Вместо дела с бабами воюет, с друзьями – квасит, перед врагами – заискивает. Баб то и дело ставит на место, а своего-то места и не знает, вообще забыл, где оно. Баб боится и мстит им за то, что они – бабы. Но не мстит своим врагам, а заигрывает с ними, задабривает: дескать, не убивайте меня, смотрите, какой я великодушный и безобидный. Во многих фильмах про войну советский солдат кормит кашей немецких детишек, чьи папаши жгли русские города и сёла. А детей этого солдата никто из вражеской армии не подкармливал, их убивали на равных со взрослыми, потому что война есть война. Потом эта «широкая и щедрая душа» возвращается домой и орёт матом на своих детей, что те слишком хорошо жить хотят – для них у него ничего другого нет. Он всегда готов быть нужным и полезным на чужбине в противовес тому, что ничего не может и не хочет делать для своих. Современные долбоёбы точно так же задабривают всех подряд, называя врагов «братскими народами», и втолковывают своим чадам, как голодают дети Анголы: «А вы, подонки, ещё не видели лиха». А почему голодают ангольские дети? Потому что их папаши точно так же не хотят заниматься своими прямыми обязанностями, а клянчат и кое-где уже враждебно требуют деньги у благотворительных организаций Европы и Америки, которым это рано или поздно выйдет боком. Такие мужики никогда не будут стремиться что-то создать для своих. Если больше заработают, то больше и пропьют. И опять пошёл по той же схеме геройствовать: бабам непременно кузькину мать показать, друзьям – налить, врагам – жопу подлизнуть. Всё – мимо цели, всё перепутано и не к месту. Только и умеют водку жрать да хихикать, как проститутки при облаве в борделе. Страна в говне, а вместо дела – сплошная «сатира юмора» на всех уровнях. Чиновников спросили, проводили ли они эксперименты на себе, хватит ли прожиточного минимума, прежде чем его утверждать? Они только хихикают и отшучиваются: типа, наш народ-дурак в лихую годину и не на такие копейки шиковал. Юмористы гребут деньги, как никогда – урожайные дни для них настали.

– Что делать? Смех продлевает жизнь.

– Смех? Да. Но вот эти «хи-хи-хи» и «гы-гы-гы» отравляют жизнь тем, кто вынужден выслушивать такие глупые звуки вместо внятных ответов, а ещё лучше – нужных дел. Зачем людям продлевать жизнь, если они не хотят жить, потому что жить невозможно? Всюду теперь хихиканье и гогот. Иные смеются так, что морда болит. А потом удивляются, что баба по этой морде вдруг веником даст. Потому что тяжело быть бабой, когда вокруг вместо мужиков сплошная слизь. Я бы и пилить таких не стал – убил бы сразу. Пилить-то можно дерево или камень, а эту слизь пили – не пили, а даже опилок не получишь. Такие и сами иногда осознают свой чудовищный внутренний диссонанс, но не понимают, что в таких случаях надо работать над собой, а не копить говно против баб. И женщин они выбирают для своей злобы по очень простой причине – слабый пол. К сильному полу со своими претензиями не подвалишь – наваляют по рогам. В мужских коллективах таких, кстати, всегда бьют. Поэтому они с мужиками или не дружат совсем, или сбиваются в стайки с себе подобными, где брызжутся соплями друг другу, как они ненавидят всех баб разом, что те не замечают, не ценят и не восхищаются, какие они замечательные и правильные. Публика хуже гомосеков, честно говоря.

– А Вас жена пилит тоже за этот «чудовищный внутренний диссонанс»?

– Я иногда могу так достать своим поведением, что глупо жаловаться на «распилку». Предпочитаю получать удовольствие. А уж кренделей от неё схлопотать – вообще кайф! Как пойдёт снимать стружку до самой макушки…

– Это как? Бьёт, что ли… Как ей это удаётся?

– Ну, «бьёт» – слишком громко сказано. Если ребёнок взрослого ударит, больше ребёнка жалко, что ручонки свои отобьёт. Я это называю «схлопотать». Помню лет двенадцать назад мы с младшим шурином пробовали машины перегонять. Всё шло нормально, мы свою деятельность не афишировали, ещё людей набрали. Но один раз напали на нас конкуренты со стальными прутьями, кого-то из наших положили, машины разбили. Спасло, что мимо грузовой состав проходил, на нём и удирали, кто заскочить успел. Завезло нас чёрт-те куда, на ходу пришлось прыгать, не все после этого уцелели. Потом добирались какими-то лесами-болотами, на кого были похожи – лучше не вспоминать. Я своей сказал, что через пять дней вернусь, а отсутствовал все десять – у меня как раз отпуск на заводе заканчивался. Я тогда ещё за трудовую книжку держался… Позвонить нельзя, телефонов ни у кого нет, семья не знает, что и думать. Домой явился во всей красе – одежда в клочья, денег нет, на морде тина болотная висит, добытчик и кормилец, блин! А моя краля в огороде копошится: с парника раму сняла, огурчики поливает. Огурцы такие длинные росли, по полметра – она их в магазин сдавала. Иди сюда, говорит, я тебя рассмотрю поближе. Шурин сразу почуял недоброе, между грядок окопался и затих. Она меня обошла со всех сторон, осмотрела и вдруг как даст сзади ногой под колени – где только научилась! Я на карачки упал, а она огурец взяла, как резиновую дубинку, и давай меня охаживать. Ещё дед был жив, уже не ходил, но с веранды командовал, костылём дирижировал: «Так его, доча, так! Зайди с другой стороны, оттуда сподручней. Прижми коленкой гада, чтоб не рыпался!». А я как бойцовская собака после драки ничего не чувствую – что мне этот огурец. Представил, как всё со стороны выглядит, и хохотать начал. Шурин чего-то заверещал про наши подвиги, а дед свой вариант событий предложил: «Ленка, это они, кобели, у чужой жены были, не иначе. На мужа, видать, нарвались, уходили огородами». Моя душу отвела и огурец на место в парник повесила. Потом потащила меня в баню отмывать, а у меня на спине ссадины и синяки – видимо, арматурой зацепило или когда с поезда прыгал. Жена решила, что это её работа, плачет: «Ой, что же я наделала? Бедный ты мой ребёнок! Никогда себе этого не прощу». Я, естественно, изобразил скорбь на морде, а про себя думаю: до чего женщину довёл, скотина. Дочке года три было, заступалась за меня! Что, говорит, досталось тебе за опоздание с прогулки?

– Ха-ха-ха! Слушайте, Вы так хорошо об этом рассказываете! Я думала, что здесь все мужики – женофобы. Вы первый, кто хорошо о своей жене говорит.

– А почему о жене надо говорить плохо? В некоторых армиях мира военнослужащие не имеют права плохо говорить о своей жене и семье. Считается, что такой человек может предать не только семью, но и государство, которому служит. А у нас образцом военной доблести и чести считаются гусары – гуляки, пьяницы и подлецы «по женской части». Что такие «герои» дома творят, можно только догадываться. Поэтому у нас все друг на друга только «стучат» и доносы строчат, как только выпадет такая возможность. В самые успешные спецслужбы не берут мужиков, которые конфликтуют с жёнами или вообще не могут жениться. Шпион должен обладать такой гибкой психологией, какой можно научиться только у женщины. А он с ней конфликтует! Он не способен наладить отношения с собственной бабой, с которой живёт, ест из её рук, спит под боком и всё прочее делает. А по работе ему надо будет налаживать контакты с совершенно посторонними и незнакомыми людьми, втираться к ним в доверие. Я вообще никогда не беру на работу таких, кто с бабами воюет.

– А Вы кем работаете?

– Да так, по мелочи… Но таких ущербных людей лучше никуда не брать, кто говорит про свою семейную жизнь: «Мне не повезло, я живу с сукой». Это верный показатель, что он сам – сука. Это по любому никчёмное существо, как бы он себя ни нахваливал. Если у него жена в самом деле шлюха или стерва, то чего он с ней связался? Значит, он тянется именно к шлюхам, желает угодить к ним в прислуги, так и получи. А если он верную жену такими словами костерит, то ему сам бог велел рога наставить. Нормальный мужик не считает женский пол проблемой, по очень простой причине: он не видит в женщинах противника для себя, какой-то преграды в делах. Я, если с кем и бодаюсь по жизни, то только с мужиками. И преимущественно с такими, которые чего-то достигли в жизни своими силами, а не у мамы или тёщи на диване до пенсии пролежали, переругиваясь с бабьём. Мне смешно, когда в нашем затюканном обществе мужиков, которые гоняют бабьё, считают этакими суперменами, что всегда может дома по столу кулаком треснуть, домочадцев под лавку загнать, потому что он – глава. Народ вроде как очарован, когда слышит такие истории: ох, он и крут! Но если разобраться, в чём именно он крут, кроме демонстрации говённого характера в домашнем кругу он ничего больше не умеет. Живёт с тёщей и гоняет тётку в её же собственном доме. И даже не догадывается, что с бабой может соперничать и лаяться только другая баба. У таких куриц все беды из-за бабы. Как она их родила, так и пошло: то не так, это не этак. Спрашивается, чего ты живёшь с тёщей? Обзаведись своими хоромами. И вот тут начинается самое интересное, самая суть из человека лезет: «А что я могу? А где я возьму? А как?» и прочее покак. Разбогатевший мужик ничем не лучше, он точно так же первым делом спешит нагадить своей бабе, изменить, чтоб знала, что на него ещё спрос имеется. И с кем? Точно с такой же бабой, которую он боится и ненавидит. Зачем, для чего – да хрен его знает, это где-то в подсознании. Был нищим служащим, так и сидел тише мыши, а как бабло появилось – полезло говно ломтями из всех щелей. Даже так называемые бабники, которые верещат на каждом углу, как любят «этих самых» баб, запрограммированы на постоянный конфликт с женским полом. Напаскудил с чужой женой и доказывает, что это же ради любви к этим самым, как их там, б… этих, нынче величать. И получается, что крутым он может быть только на кухне у тёщи, только в словесных перепалках с мамками и няньками, а во внешнем мире – лох обыкновенный, который боится бабу, как явление, и всё время бормочет, что она его изводит и со свету сживает. Хотя по наблюдениям правоохранительных органов чаще убивает бабу сам мужик. Тут какой-то год падчерица отчима подрезала, когда он её трахнуть собрался, так вся область на ушах стояла. Это очень редко бывает, когда женщина выходит победительницей из схватки с мужчиной.

– Мужчины говорят, что с женщинами трудно. Например, работать многие не могут с женщинами.

– Где не могут-то? Школы, больницы, фермы, предприятия лёгкой промышленности, где преимущественно бабы работают, всегда возглавляют мужики и прекрасно себя чувствуют. А то, что он там бубнит про какие-то трудности, так слушайте больше. Мужик кокетничает, когда так говорит. Не додали ему чего-то. Или вообще не дали. У меня приятель есть, возглавляет аудиторскую фирму в Питере, в подчинении куча баб. Или главный врач поликлиники женским батальоном командует: двадцать девок, один он. Мы иногда собираемся, они начинают ныть, как им, бедным, трудно. В аудиторской фирме с праздников все сотрудницы вышли, нет, чтоб как нормальные люди прогулял хоть кто-нибудь, а то начальник сам хотел «задвинуть» на недельку. Нашёл на что жаловаться! Другой бы мечтал о такой дисциплине, какой и в армии нет. Баба не выйдет на работу только в двух случаях: или ребёнок болеет, или сама при смерти. У мужика тысяча «уважительных причин» свалить куда-то: от «друзей встретил» до «тёща довела». То у него футбол по телевизору, то будильник не прозвенел, то в Ираке опять неспокойно – ему до всего дело есть, только не до своей работы. Главный врач сетует, что вот-де на Восьмое марта надо голову ломать, каждой врачихе и медсёстрам по цветочку подарить от организации. Я слушаю и диву даюсь, до чего мужики наглеют в женском окружении! Говорю, вот проблему придумал. Забирай весь цветочный лом в Доме Быта, там в марте горы этого добра у салона цветов навалены, бабы к своему празднику по охапке ломаных гвоздик и помятых роз с замёрзшими хризантемами набирают. Спрашиваю, тебе наверно, такому жмоту, они на День Советской Армии один носовой платок дарят, да и тот виды видавший. Нет, говорит, Ролекс подарили! Скинулись всем женским коллективом.

– Да, женщины могут.

– Чтоб я так жил! В прошлом году сотовый телефон ему справили, теперь шепчутся, как бы ноутбук купить. Да ещё с его женой советуются, чтобы не подарить чего ненароком, что у него уже есть, во как! Никто не подсиживает, никакой конкуренции, и он ещё жалуется. Мужики – очень наглый народ, не слушайте их никогда. Такие сволочи! Никогда их не любил. Определённо, женщины мне всегда нравились больше. Вот у меня коллектив – хрен что подарят. С праздников половина выйти не может, другая половина выползла, но на ногах держится как-то неубедительно. Чувствуешь себя воспитателем в детском саду: одного из кастрюли с кашей вытащил, а уже другой в какую-то заварушку лезет. Чуть что не так – сразу сцепились. Этих разнял, уже тем кажется, что на них кто-то не так посмотрел. Не уважил, короче говоря. Постоянно кто-то против кого-то «дружит», плетут интриги, какие даже самым стервозным бабам не снились. Как на минном поле с ними! Кому что не так скажешь или оплеух надаёшь в воспитательных целях – в отместку гранату к стулу могут привязать. Это у них запросто.

– Ничего себе!

– Так что с бандюг взять? Я в долгу не остаюсь, тоже иногда пошалить могу, чтоб не расслаблялись. Они ещё и верещат, когда из-под обломков штукатурки вылезут: «Мы ж тебе имитацию поставили, а ты совсем охренел такие шутки шутить!». А зачем я буду повторяться, муляж искать, когда под рукой всегда есть настоящий зелёный «цитрус»? У меня утончённое чувство юмора, не какое-нибудь, пора бы привыкнуть… А эти женофобы избалованные сидят, можно сказать, в цветниках и жалуются, как им трудно, уж не знают, какой ещё недостаток в женщинах найти. Поменялись бы со мной местами. Мои ребята живо вылечат от любых претензий к женскому полу. Рады будут, что вообще живы остались.

– Но всё чаще встречаешь таких мужчин, которых словно бы оскорбляет, что им приходится жить с женщиной.

– Здрасьте-приехали, а с кем ещё мужику жить? Или поголубели совсем? Знаете, на Востоке говорят, что ни мужской взгляд на жизнь и ни женский не являются правильными, а правильным является их синтез. Человек – это не мужчина и не женщина, а их союз, способность сосуществовать вместе. Нет ничего позорного для мужчины, если он слушает свою жену. Ведь она – его выбор и часть его окружения. Надо уметь слышать то, что тебя окружает. На флоте есть такие понятия, как «режим тишины» и «слушать в отсеках», когда надо заткнуться и вслушиваться в любой звук. Очень полезное занятие. Иногда надо такие режимы включать. Не развешивать уши и ловить в них всё подряд, как неводом, но прислушивается. Мало ли, пригодится.

– А если женщина придирается не по делу? Ведь есть женщины с настолько расстроенной нервной системой, которых вообще всё раздражает. Они с детства видят отцов-алкоголиков и замордованных неустроенным бытом матерей, потом сами выходят замуж за пьяниц – от такой женщины глупо ожидать эмоциональной уравновешенности.

– Эмоционально распущенная баба никогда не привяжется к мужику, которого не за что «облаять». Если её цель мстить за свою испоганенную жизнь, она его обнюхает, может, тявкнет пару раз, но поймёт, что ей тут ловить нечего, и побежит искать какого-нибудь раздолбая и неврастеника. Баба в этом отношении – прибор безотказный, точнее барометра! Только мужики не умеют им пользоваться. Они не понимают, что если их самих превратить в баб хотя бы на день, они друг друга перестреляют. Это бабы ещё терпят нас как-то, а мы себя так терпеть не смогли бы. Мужики боятся женщину-пилу больше огня, не понимая, что бояться надо совсем другого. Что ужасного она делает? Своими придирками она сигнализирует мужику, что нельзя быть таким легкомысленным идиотом в этом коварном мире. Нельзя быть малодушным и безвольным, эмоционально и морально расхлябанным слабаком. Вот нашли «изъян» в бабах, что те пилят мужей за пьянку! А что она должна, квасить вместе с ним и от радости в ладоши хлопать, что он в идиота превращается? Что за радость для женщины, если к ней вместо мужчины каждый день приползает какое-то чмо, в хлам упившиеся? Я бы убил, если бы кто ко мне в дом в таком виде приполз, а женщина ещё уговаривает: «Не пей, Иванушка, козлёночком станешь». Мужики друг друга за пьянку не пилят, а спаивают – вот что гораздо страшней. Знаете, сколько «друзей» разводит друг друга на бабки по пьянке, сколько предпринимателей спьяну подписывают бумаги на свой бизнес собутыльникам? Мужики друг друга не пилят, а нагло пользуются тем, что кто-то оказался слабее, поддался на провокацию, запутался в своих фантазиях, не разбирается в людях и документах, жаден и глуп без меры. Вот чего надо бояться. В грубых мужских коллективах вроде армии, тюрьмы или цеха таких пилить никто не будет, но жёстко укажут на место возле параши. Так что бабье пиление – это самое безобидное, на что мужик может нарваться по жизни. Когда баба на тебя наезжает, это всегда сигнал, что ты внутренне распустился, а она всегда чувствует эти вибрации. Мужик, который боится бабу и не умеет воспользоваться её подсказками, это – тьфу, дерьмо полное. Оскорбляется на её замечания и бежит искать себе овечку, которая не чувствует его внутреннее состояние или ей «хорошее» воспитание не позволит сказать, что он из себя представляет. А овец себе ищут только бараны, потому что львица или волчица такого просто порвёт. Находят и разлагаются дальше, ничего в жизни не достигнув, лишь бы не тормошил никто. Сидит с торчащей соплёй из носа и отросшим брюшком и радуется: «Зато она меня принимает таким, какой я есть!». Ну, так и говно все принимают таким, какое оно есть – другим-то оно не станет. А человек может стать другим. Человек вообще может стать любым, каким захочет, чтобы достичь, чего угодно. Когда он поймёт, как тупо и трусливо прожил жизнь, то сам запилит бабу: «А ты, мать, куды смотрела?». Но она играет роль прилежной дуры, дескать, какая я славная и замечательная, что никогда не говорю мужу правду о нём. Вот только в награду за такое примерное поведение в качестве мужа какой-то придурок достался. Почему-то.

– Но бывает так, что хороший перспективный мужчина попадает в сети к плохой злой женщине.

– Не бывает такого. Не путаются хорошие и перспективные люди с теми, кто их утянет на дно – это противоречит самому определению перспективы. Только хронического неудачника угораздит нарваться на неподходящую для совместной жизни бабу, а перспективные люди ищут и находят окружение, которое будет помогать им расти выше и дальше. Успешный умный мужик никогда не попадёт ни в какие сети – он их сам расставляет на тех, кто ему нужен. Он для этого слишком хорошо разбирается в людях. Если он не умеет этого делать, то никакой он не успешный, а лох обыкновенный. Он знает, кто конкретно ему нужен и для чего, а не путается абы с кем, где нальют и ещё кой-чего в довесок дадут. Это у женщины нет выбора, она очень уязвима, слаба и верит в рыцарей. Залетела от какого-то идиота и ничего не попишешь – любуйся теперь на него, если замуж возьмёт, конечно. Если она живёт в поголовно пьющем безработном городе, то неминуемо выйдет замуж за нищего алкаша. Женщина не может менять мир, она не может из руин возвести дворцы, отстроить новые города, поэтому она только подстраивается под унылую действительность, которую создали для неё мужики. А мужчина может менять жизнь под себя – этим он кардинально от бабы отличается. Если он не хочет от бабы отличаться, то пусть не ноет, что бабы его по жизни опускают и всячески гнобят. Потому что они не видят в нём противоположный пол, а так, подружку какую-то хныкающую. Вообще, отношения мужика и бабы очень похожи на связку власти и народа. Народу тоже некуда деваться от власти, а власть выделывает с народом, что угодно. Нравится власть людям или нет, а приходится как-то с ней уживаться. Кто поддакивает, кто критикует, кто из страны драпает, кто восстания поднимает, но в целом уровень жизни у людей не меняется. Власть это всё прекрасно знает, но ей плевать – у неё другие задачи. Она не изменится. Баба может хвалить или хаять своего бестолкового мужика, но он как был придурком, так полудурком и останется. Разве что она саму себя загипнотизирует, что её жизнь не так уж и погано сложилась. Бабы это умеют. Особенно, в безвыходных ситуациях.

– Но власть выбирает сам народ…

– Да перестаньте! Власть прёт своим курсом, не обращая внимания на «избирателей»: девяносто девять процентов населения бедствует, один процент живёт приемлемо, чтобы было кого иностранцам показать, не опозорившись, доля процента живёт хорошо. Это продолжается столетиями, какую бы политическую систему в стране ни насаждали. Вы посмотрите, каким был Ельцин, когда его выбирали? Бодрый, бравый, деловой, по броневикам лазал, всеобщим процветанием грозился. Куда это всё подевалось? Развалины какие-то от человека остались, двух слов связать не может. Такого ли президента хотела себе страна? А страну никто и не спрашивает. Сама страна тоже превратилась в развалины. Теперь власти хоть в оба уха ори, что «так жить нельзя», но ничего от этого не изменится. Потому что власть такая штука, что ломает об колено тех, кто в неё влез. Если человек удар не держит, то от него мало что останется. И никуда народу от такой главы государства не деться, как бабе от дурного мужа. А если мужик врёт, что не может нужную себе бабу найти, то тут ситуация другая, тут игра какая-то присутствует. Меня всегда умиляют байки, как некий «хороший и порядочный» товарищ очутился женатым на какой-нибудь отстойной наркоманке, проститутке или стервозе. Ну, не случается такого с умными и порядочными людьми! Мировая литература и кино кишат историями, как замечательный парень женился на мерзавке, так вот я Вам скажу: никакой он не замечательный. Такие мужики всегда себе на уме, с гнильцой, с заскоком, и это мягко сказано. Это или лох откровенный, у которого жизнь пущена на самотёк, и он считает, что всё должно само собой вокруг него благополучно сложиться, но тогда он никакой не умный и не порядочный. Или у него свой расчёт на эту странную связь, чтобы пожалели его или восхитились: мол, какой добрый барин подобрал падшую женщину, одел-обул-накормил, а она – о, неблагодарная! Дескать, с хорошей-то женой любой дурак проживёт, а ты попробуй на прожжённую потаскуху жизнь угрохай, чтоб все ахнули, а ей стыдно сделалось. Такие годами изменяют жене с какими-нибудь овцами без претензий, но от своей «мегеры» так и не уходят. Ну, каково им разрушить ореол великомученика, который всего-то оказался трусливым кобельком? Находятся дуры, которые ему верят и не понимают простой вещи. Мужик превыше всего ценит личный комфорт, это женщина может за любимым в шалаш убежать. Мужик – никогда. Если он костерит бабу, но продолжает с ней жить, значит, ему с ней хорошо.

– А как же женщины-стервы? Они же существуют. Они же могут сломать мужчине жизнь.

– Не-а, не могут. Жизнь вообще никто никому не ломает – это очень гибкая и прочная конструкция. Люди себе льстят, когда думают, что смогли кому-то жизнь сломать. Значит, не жизнь и была. Иногда сам Бог человека ломает, а ничего с ним сделать не может. Плюнет, скажет: чёрт с тобой, гад живучий… И что такое стерва? Это баба, которая вынуждена вести себя, как самец, потому что её окружают мужчины-самки: пассивные, пугливые, истеричные и очень враждебно ко всему женскому настроенные. Если она встретит нормального мужика, то необходимость быть стервой у неё отпадёт сама собой. Так в природе устроено, что самец – это тот, кто завоёвывает себе самку для пары. Если мужик ведёт себя в стиле «завоюй меня сама – это же тебе надо таким сокровищем обладать», то самцом становится баба. Потому что кто-то им в паре должен быть. В любой паре сразу видно, кто там в большей степени самец. И это не всегда мужчина.

– Женщина сама может перехватить у мужчины первенство.

– Зачем оно ей? Зачем нормальной бабе быть мужиком в отношениях? Это противоречит её природе. У неё своих женских забот выше крыши, чтоб чужие на себя брать. Это неуверенные в себе нытики всем доказывают, что бабы хотят отнять их главенствующую роль от нечего делать. Но они не понимают, что мужика невозможно заставить перестать быть мужиком, если он им является. Это как тополь заставить стать берёзой или липой. Даже если ему крону обкорнать, берёзы из него всё равно не выйдет – древесина не та. У мужчины и женщины тоже «древесина» разная. Половая принадлежность – это не только телеса определенных очертаний, но характер прежде всего, внутренние повадки. Бывает, что в женщине мало женского, или она сама его убрала за ненадобностью и даже вредностью, потому что только козлы какие-то липнут. Сейчас появились мужики, которые рядятся в бабское платье и объявляют себя за это женщинами. Они думают, чтобы стать бабой, достаточно платье одеть и на каблуках ходить. Но её природные функции ни один мужик не сможет скопировать. Жизнь бабы – сплошное терпение. Это ещё моя бабка говорила. Хрупкое здоровье, дети, бытовые проблемы, огорчения и тревоги, которые ей всегда поставляют близкие в избытке – женщине нервы надо иметь стальные, чтобы всё это перетерпеть. Мужик, который ругает бабу психопаткой, даже не подозревает, что сам на её месте оказался бы на грани нервного срыва при первой же менструации. Мужики ведут себя в глазах женщины так, что она их может только терпеть, но не догадываются об этом. А уж если они вынуждают бабу ещё и выступать самцом в отношениях, то на пощаду пусть не надеются.

– А как определить, что мужчина в большей степени самка?

– От таких за версту этим разит. Ну, например, есть мнение, что мужчинам нравится женская слабость, так вот мужиков-самок она не очаровывает, а бесит, причём – дико. Для них это всегда повод поржать, высмеять женщину, какая она «странная», что так непохожа на мужчину, не может брёвна таскать или в электросхемах разбираться. Если она сдуру научится какой-нибудь мужской работе, чтоб ему угодить, он ещё больше её возненавидит. Такие всегда конфликтуют с бабами, сравнивают себя исключительно с женой: «Попробовала бы ты с моё мужиком побыть». Он всё время ноет, как ему тяжело быть мужиком, потому что бабе в самом деле трудно им быть. Внутри у него превалирует женская сущность, какие бы бицепсы он себе ни накачал и как бы челюсть кирпичом ни выдвигал. Женщина чувствует в нём эту самку, поэтому отталкивается от него, как и положено одноимённым полюсам, но его это ещё больше бесит. Хоть в чём-то её превзошёл и уже рад, поэтому ничего в жизни на уровне мужского мира не достигает. Это их любимая тема разговоров: как тяжело быть мужиком, тяжело работать на мужской работе, тяжело вести себя по-мужски, тяжело служить в армии, тяжело совершать мужские поступки, тяжело отвечать за свои дела и слова. Тяжело иметь дело с бабой – главная их претензия к миру. Сменил бы пол, если ему так тяжело мужиком быть. Если ему это худо-бедно удаётся, он ликует и требует восхищения у баб: «Видала, дура, какие мы? Не такие, как вы. Мы – лучше». Таких в нашей стране всюду можно видеть. Бухают вместе, потом целоваться друг к другу лезут чуть ли не взасос: «Васька, мы ж с тобой такие мировые мужики, а ни одна курица даже не догадывается!». Мужиков однозначно любит больше, как самке и положено, а баб ненавидит откровенно, считает их злом, как нищеброд – деньги. Опустить бабу ниже плинтуса для таких – всегда счастье. Доказать, какая она дура и слабачка, и насколько он лучше её. Любитель отираться на кухне и учить жену щи варить, считая себя асом кулинарии – короче, баба из него так и лезет на каждом шагу. С бабой соперничает во всём, как будто это тоже мужик, обижается на её успехи, словно лично его задели. Соревнуется с ней, сражается, борется, пререкается на каждом слове, стремится переспорить её, переорать, встревая в любые женские разговоры. Квасят со своими жёнами и сожительницами – вот чего я совсем не понимаю. Как с мужиками бухают, на равных! Такие никогда не соревнуются с мужиками, которые что-то достигли, построили, создали, основали, объясняя тем, что «а у мине денюжков нету». Но дай ему денег хоть миллиард долларов, он будет продолжать барахтаться в привычном для себе говне на самом дне жизни. Где-нибудь на кухне в коммуналке с собутыльниками-пустобрёхами, яростно отбиваясь от атак жены, требующей прекратить это скотство. На бабу он фактически смотрит как на лицо своего же пола, чем и выдаёт в себе самку, соперницу. Он не понимает, что нормальный мужик никогда с бабами не соперничает ни в чём, не конфликтует и не враждует – это другое измерение. Какой бы сильной, крутой и деловой женщина не казалась, а мужик никогда не станет с ней бодаться. Он соперничает только с другими мужиками, и чем умней, тем меньше враждует, а больше учится у тех, кто многого достиг. Он выбирает себе образцом для подражания людей, которые превосходят его, чтобы было, куда развиваться. А такие чмыри энергию тратят не на дело, а на ерунду, всегда соревнуются с себе подобными или даже более низшими, кто больше водки выжрет или глупость какую-нибудь совершит, башку себе свернёт без надобности, на спор прыгнув с крыши сарая в компостную кучу. Таких развести «на слабо», втянуть в любую аферу через «ссышь, што ля» или «очкуешь» – плёвое дело. Всегда готов лишний раз подтвердить звание идиота – всё равно жена или мать будут за последствия отвечать. Бабу грузит своим говном, не переставая. Уверен, что она ему для того и дана. То он Ваське денег за водку задолжал, то Петьке в карты две зарплаты проиграл, то с Витьком они на рыбалке чужую лодку утопили, то с Толиком на мотоблоке в витрину магазина въехали… Ей-богу, я бы таким полубабам операцию по смене пола насильно делал – это не мужики по любому.

– Ха-ха-ха! Однако, подход у Вас.

– Нет, правда. Какая-то особая разновидность людей, но не мужик. Если баба дура, это ещё как-то можно пережить. Но когда мужик – дура, это кранты всему его роду. Именно, не дурак, а дура. У таких одно стремление: переплюнуть бабу хоть в чём-то, обойти, подкузьмить, найти в ней хоть какой-то изъян, шпильку вставить – всё у них по-бабски как-то. Когда женщина ведёт себя по-мужски, это не так уродски выглядит. Обожают анекдоты про блондинок, про то, какие все бабы – дуры и курвы. Они не понимают, что с ними только дуры и могут дело иметь. Они не подозревают даже, что с женщиной совсем другие разговоры надо вести, что это совсем другой мир, куда нельзя вваливаться и орать про устройство карбюратора, ликуя, что «эта дура тему не сечёт». Но у мужиков-самок такие нарушения на половом уровне, что обосрать бабу для таких – всё одно что переспать с ней. У таких всегда пожизненные войны с тёщами, бывшими жёнами, соседками и даже женщинами-коллегами. Они всегда живут с тёщами, на бабской территории, ещё и права там качают, а своей территории у них никогда нет. Когда я работал на заводе, там ещё давали жильё от предприятия. И был у нас такой мастер, который часами мог зудеть на излюбленную тему, как его тёща изводит. Его спросили, чего он не получит квартиру, и выяснилось, что он её даже не просил никогда у завода! Дескать, зачем честному человеку у государства жильё стяжать, казну грабить, пущай, лучше детишкам из детских домов достанется. Про детишек из детдомов обожают сопли лить – видимо, приняли активное участие в деле размножения беспризорников. Я его отвёл в профком, они там взвыли: он к ним неделю ходил и рассказывал, какая у него тёща сволочь, когда выяснил, что они об этом ещё не знают. Ему дали квартиру, но он туда два года не мог въехать. Мы всем цехом перевезли ему вещи, но себя он не мог перевезти – не в силах был от тёщи отлипнуть. Потом она умерла, и он сам чуть не помер: где он ещё такой объект для своего говна найдёт. Закончилось тем, что он развёлся: жена без тёщи ему стала не нужна. Квартиру оставил бывшей семье «как честный и порядочный человек» – рассказывал об этом несколько лет всем, даже на эскалаторе в метро. Мы ему советовали соорудить транспарант, где всё это подробно описать, чтоб речевой аппарат не перетруждать, но потом догадались, что ему это в кайф. После развода сразу женился «на очередной жабе», как сам охарактеризовал свою избранницу, потому что там было такое шикарное «приданое»: тёща, её сестра, их мать-старуха и целая коммуналка бабья с периферии от какой-то фабрики – то, что надо!

– Мне кажется, таких мужчин пилить бессмысленно.

– Женщина не пилит осмысленно. Она это делает спонтанно, как собака лает, почуяв что-то неладное – лучше и не скажешь. Она в шоке: что это ей досталось? Какое-то нервное желе, слабое, мелочное и злобное, всё время ждущее обиды, что его как-то заденут, не так посмотрят, не то скажут. Хотя с виду вроде как ничего, вполне себе так, но баба чувствует этот брак, который следует или исправить, или обнаружить, чтоб все это увидели. Вроде мужчина по внешним очертаниям, но по качеству «древесины» чего-то не того. Такой «подарок судьбы» для женщины всегда трагедия – ей придётся стать сильным полом в отношениях. Вот она и орёт от ужаса. Ей придётся стать с ним и сильной, и умной, и смелой, а он смелым становится только от водки и прочих психотропных веществ, но такую «смелость» тратит исключительно на глупость. Такие, кстати, часто налегают на выпивку и курение, не следят за гигиеной, чтобы вонять табачищем, перегаром и прочими «мужскими» ароматами.

– А я уж думала, что Вы интеллигентов в число таких мужчин занесёте.

– Ничего подобного. Ошибка считать интеллигентов слабыми. Знаете, немцы в годы Второй мировой в лагерях смерти проводили очень много разных экспериментов над людьми, которые были признаны преступными и бесчеловечными, но тем не менее им удалось сделать несколько интересных выводов. В Чехии был концлагерь, куда определяли преимущественно интеллигенцию со всей Европы: учёных, врачей, профессоров, писателей, музыкантов, даже политиков, ещё старой формации, не чета нынешним. И этот лагерь отличался от других самым высоким процентом выживших узников. В лагерях смерти не все погибали в результате казни. Многие умирали сами от нервного истощения, сходили с ума, что в любой момент могут убить, от страха в ожидании пыток, от инфаркта и инсульта, надрывались на тяжёлой работе. В кино любят эксплуатировать образ безмозглой горы мускулов, которая никогда не пасует перед трудностями. На самом деле примитивный человек, зацикленный только на физическом состоянии и интересующийся прежде всего физическими отправлениями организма, в сложных стрессовых условиях, вроде концлагеря, очень быстро сдаётся и ломается. Какой-нибудь современный качок-бычок, если его оставить без жратвы и возможности холить мускулы, превращается в скулящую тряпку через несколько дней. Оказывается, чем выше уровень образования и развития человека, тем легче ему игнорировать трудности, тем успешнее он выживает, не тратится на изматывающие истерики, которые всё равно не помогут. И не только физически выживает, но и не теряет человеческого облика. Узники этого лагеря в таких чудовищных условиях умудрялись читать лекции и даже издавать журнал! Кто-то книгу писал в уме, чтобы уже после войны её опубликовать, кто-то музыку сочинял. Один врач-психиатр создал целую систему психологической помощи вновь прибывающим заключённым, которые, понятное дело, находились в подавленном состоянии от свалившихся на них несчастий, потому что «разум недействителен, когда действительность безумна». Он пришёл к выводу, что отсутствие смысла жизни является главнейшим стрессом для человека: кто знает, зачем жить, преодолеет почти любое как. Бессмысленность бытия приводит людей к неврозу и в условиях войны, и в мирной жизни. И эту систему успешно используют до сих пор. А сам врач умер только в прошлом году, и было ему за девяносто. Вот по-настоящему сильный характер. А то ведь многие думают, что сильный человек – это визгливый скандалист, который пытается контролировать всех и вся, но только не себя. Собой такие вообще не владеют. Часто они намеренно идут в «мужские» профессии, чтобы скрыть свою «бабскую» сущность. Именно поэтому у нас столько аварий и столько раздолбаев там, где их быть не должно: в армии, за рулём, на производстве. Хамят и матерятся без нужды, изображают из себя крутого рубаху-парня – что называется, «добирают» мужественности, которой в них попросту нет, любым способом: от бранной речи до небритой морды. Но бабу не проведёшь: она чует, что мужика в нём нет, хоть ты весь бородой зарасти. Она его пилит за то, что ей пришлось взять на себя неженскую роль, нарушив саму природу или даже разрушив её в себе. А он не догоняет, чего этой дуре ещё надо, испуганно спрятавшись от семьи за телевизором с газеткой или засиживаясь на работе допоздна, где он на самом деле никому не нужен. И вот он жалуется, что его пилят, даже не понимая: если он безропотно уступил бабе место самца, просрал свою ведущую роль слабому полу, то его вообще убить мало. Потому что такой мужик – угроза всей цивилизации.

– Но женщина может очень едко пилить, хотя можно бы и помягче.

– На это обращают внимание только слабаки, которые не о исходе дела думают, а о насыщенности звука и тональности голоса, которым их предупреждают, что они рискуют в полной заднице оказаться. Так женщина может думать не о том, куда идёт, а что обула не те туфельки, потому что они не подходят к сумочке, которую она купила к шарфику. Вот слабаки, как бабы, и думают. Пока их разводят и опускают другие самцы, которые церемониться не будут, подбирая методы помягче. Я на войне таких придурков видел, которым кричат «к бою!», а они в шоке не от того, что их сейчас враг рвать начнёт, а от этого крика: «Не орите на меня, пожалуйста». Как из пансиона благородных девиц! И в мирной жизни встречаются такие утончённые тёлки с яйцами, у которых это «ах, не орите на меня» – самая ходовая фраза в разговоре. Убивать таких надо на месте, а то ведь они ещё и расплодятся – у баб-то нынче выбор небольшой, так что будет и у этих мудаков на улице праздник. Пока женщина будет подбирать слова «помягче», он уж влезет по уши в дерьмо. А отстирывать-то ей. В женщине это самое ценное, чтобы она успела вовремя за шкирку дёрнуть, пока ты не заигрался. Чтобы просто сказала: «Ты мне не нравишься таким» и «это может плохо закончиться». И я знаю, что она права. А другие свою бабу не слышат, поэтому приходится им орать. Они вздрагивают, вывалившись из своих иллюзий, как какашка при недержании, и… обижаются! С их точки зрения это – самое важное, что данной ситуации нужно сделать.

– А Вы замечали, что в России необходимость семьи больше навязывают женщинам, а не мужчинам? Все фильмы «про либофь» посвящены тому, как красивые сильные бабы воюют друг другом за какого-то сморчка, готовы пойти на аморальный поступок и даже на преступление, лишь бы замуж кто взял.

– Ага, какой-то недоумок, который периодически выкаркивает, что он категорически не хочет жениться. Хотя кому этот гондон жёванный вообще нужен? Он что у мамы своей на диване перед телевизором лежал, что у жены так же лежит, пока она тазами и кастрюлями грохочет, но стресс от семейной жизни вкупе с депрессией и законным зароем именно у него. Жена – его главный враг. Русский мужик воюет за что угодно, но не за жену. За землю, за волю, за план соцсоревнования, за свободу зулусам, за чужую сожительницу, за дешёвую водку, за право вступать в связь со всем, что шевелится, но только не за семью. Дескать, мужик и так хорош сам по себе, а женщине без семьи никак нельзя. При этом одинокие бабы цветут и пахнут, вдовы живут до глубокой старости. Бабы в совершенстве владеют искусством маскировки, живут с алкашами и нищебродами, но умудряются выглядеть как королевы. Мужики так не умеют. У них на харе сразу написано, кто у шлюхи под каблуком, а кого с набитой дурой спутаться угораздило. Как бы челюсть кирпичом не топорщил, а всё равно до крутого не дотягивает – мазня мазнёй. Хорошую хозяйку тоже за версту видать по облику её мужика.

– Некоторые женщины даже влюбляются в таких, не понимая, что его привлекательность – дело рук жены. У меня Илья лет двадцать тому назад из семьи пробовал уходить – не миновала и нас чаша сия. Но за собой следить не любит, пинками приходилось загонять на стрижку, старалась одевать его хорошо – он же преподавал, надо прилично выглядеть перед аудиторией. Не разрешала есть всякую дрянь, пиво с квасом лакать вёдрами, чтоб пузо не росло. Однажды, достаралась – влюбилась в него аспиранточка. Ушёл к ней, а я думаю: подожду, чем сей роман окончится.

– Быстро она его бросила?

– Через два месяца вернулся. Выгнала она его, не выдержала. Я б не сказала, что при нём совсем в служанках надо бегать, но если не напомнить, что надо умыться и позавтракать, может так небритым и неумытым на работу потопать в грязной рубашке. Получилось, что влюбилась она в его образ, а с ней он его и утратил. Только разочаровал девку.

– Простили?

– А что с дураками делать? Он вообще лет до пятидесяти храбрился, ликовал, как ребёнок, если замечал, что на улице на него какая-нибудь дамочка оглянулась. Даже мне рассказывал! А потом зрение упало до минус трёх, он и успокоился. Чего не видит, того и нет. Я где-то слышала, что мужчины себя воспринимают, как при дальнозоркости: в зеркале не видят недостатков в своей внешности. А женщин разглядывают близоруко: даже мельчайшие морщинки заметят и не простят.

– У мужиков вообще отсутствует способность адекватно воспринимать себя со стороны. Даже самый спитой и облезлый обжимок считает себя краше Алена Делона и любит пускать ядовитые плевки в адрес красивых баб, которые его бесят, что проходят мимо такого Аполлона. Дуры те бабы, которые реагируют на эту «критику». А он на такую технику знакомства только дур себе и находит. Холостой мужик на Руси – всегда одна картина. Брошенка. Безалаберный, неухоженный, непременно спившийся и помятый охламон «с эффектом потёртости». Из авоськи торчит бутылка дешёвой водки и плавленый сырок на закусь. Шнурки сам завязать не может, пуговицы застёгнуты криво, да ещё сопля с носа торчит. Типа, не царское дело такими пустяками заниматься: пущай бабы женят его на себе и нос подтирают, а ему недосуг – о великом думу думает. Всем своим видом как бы говорит: «Как же вам, нахалки, не стыдно? Такого мирового парня прохлопали». Этакий павлин без перьев. Баб почти открыто ненавидит, но при этом жаждет их любви и восхищения, что заметно ещё больше. Считается, что женщины сами должны разглядеть за этой непрезентабельной внешностью и похабными привычками его «тонкую душевную организацию», а ему самому эта морока и нафиг не нужна. Это странное желание русского человека получить то, чего он якобы не хочет. Или требовать, что ему не нужно, и недоумевать, когда приходит совсем не то. В итоге вместо семьи с таким олухом получается сплошное расстройство стула.

– Конечно, невозможно жить с мужчиной, которому это якобы не нужно! Который всем своим видом вопит «нужна нянька», но при этом шипит: «Я лучше съем перед загсом свой паспорт». Он хочет жить сам по себе, но чтобы им кто-то занимался, и не понимает, что такие желания исключают друг друга. В крупных городах вроде Москвы мужчины кое-как научились за собой следить, пользоваться бытовой техникой, ходить в парикмахерскую и даже в спортзал. Но в остальной России бесхозного бобыля сразу видать. Горе луковое! К сожалению, мужчины совершенно не умеют пользоваться свободой. Преимущественно, они её тратят на пьянство, обжорство, нарушение режима и норм гигиены. Мало кто умеет свою холостяцкую жизнь как-то полезно организовать, создать себе интересный досуг, кроме лени и телевизора. Одинокие женщины на их фоне смотрятся куда как достойней.

– Ну, правильно. Сумки с жратвой таскать не надо, нервы никто не мотает, по врачам бегать не надо, чтобы поправлять здоровье после родов, абортов, выкидышей и побоев. Деньги на помаду и платья она себе всегда заработает, а шубы и бриллианты ей не так уж и нужны, как бы обделённые женским вниманием нытики желчью не исходили. К тому же, в нашей нищей стране единицы разбираются в мехах и драгоценностях. Питается как птичка: одну котлету разделит на обед и ужин, в то время как мужик шесть таких котлет сжирает за один подход. На мужика ведь идёт очень много денег, как бы он не доказывал, что это баба всё проматывает. Мужики устраивают аварии, всё бьют и ломают, не замечая этого. Пьяный дурак разбил витрину магазина – кто будет платить? Он нигде не работает, друзья у него все такие же, только пить вместе могут. Жена или мама будут платить. Много ли женщин, которые себя так ведут, а мужики за них платят? Я ни одной не знаю. Мужики обожают войны – знаете, сколько война денег сжирает? Миллионы долларов любая война стоит. Кто её оплачивает? Работающее население из своих налогов. Когда мужики воюют, а другие квасят с горя, что их туда не взяли, кто работает?

– Бабы.

– Да. Обеспечивают им очередную игрушку. Мужик может нажраться, сесть за руль, въехать в джип какого-нибудь крутого комода – семья будет платить ущерб. Есть случаи, когда жёны квартиры своих мам продают, чтобы спасти «любимого» от расправы, и даже сами мужья их в бордель сдают, чтобы свой долг покрыть. Но если на фоне этого она себе флакончик духов купит, он будет орать, что она его по миру пустит с такими тратами. Мужик – кривляка ещё большая, чем баба! Если поставить рядом сорокалетнюю незамужнюю бабу и холостого мужика её возраста, то она выглядит на десять лет моложе, он – на десять лет старше. Но наше общество именно её грузит: «Ой, бедняжка, как же тебе плохо без мужа-то! Там так круто – замужем: будешь стирать, мыть, убирать, варить, жарить, парить, получать по морде и выслушивать, какая ты дура. Надо срочно хоть за вот эту образину проскочить, пока он совсем в хлам не спился». Но за ним ещё побегать надо, проявить чудеса смекалки: «Это ведь тебе, курица, надо, а не ему! Ему и так хорошо». Спрашивается, чего ж он так хреново выглядит и не доживает уже до пятидесяти, если ему хорошо?

– Потому что семья нужна, прежде всего, мужчинам, я думаю.

– Ой, как нужна! Я, например, без жены давно б на кладбище лежал. И я рад, что мне хватает ума это понимать. Нормальные мужики это понимают, поэтому ищут себе не приключения, а жену хорошую. Приключения тебя сами найдут, а вот баба хорошая – нет. Хорошие бабы мужиков не ищут, хорошие бабы дома сидят. Такую ещё вычислить надо, тут азарт нужен! Такие в старину у свах нарасхват были.

– Мне кажется, такие женщины только самым отъявленным сволочам достаются.

– В наш уличный век многие почему-то думают, что дома только забитые курицы сидят. Может, она там картины пишет или розы выращивает? Никто не мешает, ничего не отвлекает. Жена-домоседка не такая уж и беспомощная. У меня, например, были периоды, когда я не у дел был, и мы жили только за счёт того, что жена корову держала и огород. Просто не надо бабу специально ставить в такие условия и соревноваться с ней, кто без кого дольше протянет, как дураки обычно и делают. Конечно, дома можно сидеть, как и на работе многие сидят, щеку подперев, в окно смотрят. Дело хозяйское. А быть замужем за сволочью не так уж и страшно. На Руси сволочами считают тех, кто не пьёт со всем стадом под общий скулёж, а ищет и находит выход из того говна, в котором остальные сидят, притупив своё обоняние махоркой и водкой. Сволочь активно участвует в создании своей жизни, чего ни одна баба не дождётся от «честного и хорошего» парня с говённым характером, помноженным на алкоголизм. Такой святоша жизнью вообще не занимается, потому что честные и порядочные люди в нашей стране умеют только под водочку рассусоливать о том, что происходит где-то далеко, и к ним не имеет никакого отношения. И когда такой «святой» своим нытьём и беспомощностью доведёт бабу до ручки, она уйдёт к сволочи, которому не надо объяснять, что семья что-то жрать должна и за квартиру год как не плачено. А «святому» хоть в мегафон кричи об этом – не поймёт, не в том измерении. У этих «честных и хороших» только тумблер по включению дурачка хорошо работает. Скотским своим поведением доводит до скотского к себе отношения и недоумевает, почему его наконец-то послали. И выводов никаких правильных не делает, а делает выводы только искажённые под свою дурную натуру. Будет из своих честных копеек грошовые алименты платить, как истинно честный человек, и жаловаться собутыльникам, таким же святым и честным соплеглотам, как бывшая жена-сука на его деньги шикует, когда трудовой народ братской Антигуа и Барбуды живёт в исключительно трудных условиях.

– Ха-ха-ха…

– Наконец, самая приятная для женщин черта у сволочи: он сам её ищет. Потому что у него ничего не пущено на самотёк. Нынче мужик воспитан так, что женщина сама его с азартом искать должна, а не он. Он её за это презирает и считает падшей, но сам никакого азарта вообще не имеет. Ведёт себя, как приз в брачных играх. Сидит такой «приз» всю юность в каком-нибудь злачном месте и недоумевает, почему вокруг одни проститутки, да и те за него не воюют. Считает их дурами, но они не такие уж и тупые, что с этим мудилой не связываются, как раз умные. Мечтает о верных и самоотверженных декабристках, но всем предпочитает пьяных шалав. В результате, берёт его за рога какая-нибудь прошмандень, женит на себе, невзирая на его невнятное мычание и вечно угрюмую безучастную харю, как будто это всё не с ним происходит. Потом он через несколько лет (до таких «одарённых» изменения в паспортных данных только через годы доходят) начинает недоумевать, чего ж так на личном фронте у него всё погано сложилось, да где ж достойные женщины, и почему они, заразы, его сами не нашли, такого славного и замечательного! Он никак понять не может, что мужик сам свой личный фронт выстраивает, активно в этом участвует, а не сидит с обиженным видом «подберите меня хоть кто-нибудь – это же вам, дурам, надо, а не мне». Так кривляется и заламывает себе цену, пока окончательно не потеряет товарный вид в пьянках и гулянках. Потому что горд, но не в том месте, где надо. Потому что позором считает поиск жены, но не считает позором, что стал добычей какой-то шлюхи. Его раздражает, что она его «пилит», но пилит всегда тот, кто ведёт отношения. Не хочешь – сам становись ведущим. Но он и вести отношения не способен, и ведомым быть не хочет. Ему и нужна какая-то баба, но чтобы её было не видно и не слышно. Он и бормочет что-то о семейных ценностях и падении нравов, но в семье как бы с краю держится. Типа, я сам по себе, а вы уж там как-нибудь тоже сами.

– Короче, сам не знает, чего хочет.

– Потому что мужик – пленник своей половой принадлежности, ему тестостерон сильно на мозги давит, у некоторых практически их вытесняет. Поэтому сильный пол в массе своей молодость тратит на саморазрушение, самоутверждение перед другими кобелями, стремится перепробовать все виды ядов и способы сделать себя инвалидом или идиотом. И тут нужен кто-то способный его вовремя за хвост одёрнуть. Среди мужчин таких найдётся мало в силу нашей всеобщей деструктивности. Только на хорошую женщину вся надежда. Но среднестатистический мужик воспитан так, что баба – его главный враг. Он всё делает ей поперёк: «Выслушай эту дуру и сделай наоборот, чтоб знала, какой ты умный. Главное, никогда не подчиняйся бабе, даже если она предлагает не в детскую кроватку блевать, а хотя бы в тазик». Такой тип, даже заработав приличные деньги, на которые можно было бы хорошо жить, всё спустит, лишь бы жене насолить. Предел мечтаний среднестатистического дурака. Предел. Дальше которого мышление не движется, как бы баба ни старалась его за этот предел вытолкнуть.

– А почему Вы таким не стали?

– А что я? Я на природе вырос. И никогда не слушал перекошенных от неправильного развития уродов. Я всегда прислушивался только к людям сильным, красивым, чего-то достигшим. К таким именно прислушиваться и надо, потому что они мало говорят, в отличие от уродов. Я видел, что всё живое должно развиваться, а для этого требуется вложение сил, питания, ресурсов…

– Денег.

– Да, и денег тоже. Вы знаете, что корову содержать намного дороже, чем содержать автомобиль? Чтобы нашу тощую и промёрзшую землю превратить в сад или огород, на котором хоть что-то вырастет, надо годами удобрять илом и торфом. Годами! Нужны вложения. В дом, в семью, в детей тоже нужны вложения. Мужики, которые этого не понимают, делают из своих жён ломовых лошадей, меняясь местами с бабами и нарушая порядок вещей в природе. Отсюда и феминизм, и гомосексуализм, и прочая дрянь.

– Но что может сделать рядовой мужчина, если ему не платят?

– Пусть платит себе сам. Надо учиться у власти: она последние пятнадцать лет властью фактически не занимается, а увлечена исключительно самообогащением. Надо пользоваться моментом, что сейчас в стране нет никакого контроля. У нас здесь в городе даже своей налоговой службы нет. Она есть только в районном центре, и предполагается, что граждане сами горят желанием платить налоги. У нас только в кино зорко следят за расхищением страны, а на деле сами следящие давно в доле. При Советах в Городской Администрации сидел настоящий гэбист. Нет, его открыто никто так не называл, он значился на должности какого-то инструктора особого отдела Горкома Партии, но это был реальный махровый чекист, который в случае чего мог «нажать на кнопку», дать сигнал тревоги, куда следует. Его сократили одним из первых ещё в середине восьмидесятых. Всё сокращено и урезано, Кремль не понимает, что нельзя сокращать и закрывать службы, которые контролируют и обеспечивают факт существования самого государства – это даже бандиты понимают. Милиция наша работает по принципу «оружие с наручниками выдали, а дальше крутись-вертись сам, как хочешь». Вы верно заметили, что здесь многие отслужили в милиции. Теперь они мечтают стать агентами разведки и выдающимися шпионами – американских фильмов по видику под пиво насмотрелись.

– А как туда попасть? Это же надо в Госбезопасность.

– Вы бы видели, как они тут ищут эту Госбезопасность!

– Ну, в Райцентре-то она наверняка есть.

– Не падайте в обморок, но её даже там нет. Вот и надо этим пользоваться, а не скулить, что начальник-сволочь не платит. Откуда начальник что возьмёт? У нас начальство по старинке считают всесильным хозяином предприятия, а на деле это – такой же наёмный работник капитала, который ничего не решает и может в любой момент слететь с должности, если начнёт отстаивать интересы пролетариата. Каждый сам себе должен стать начальником и вести дела только в своих интересах.

– Это же… нечестно.

– Вот, нашли тоже недостаток!

– А Вы не считаете это недостатком?

– Я вообще не делю человеческие качества и способности не достоинства и недостатки. И уж никогда не сортирую людей на честных и нечестных. Сумел выкрутиться – его право. Это личное дело каждого, каким быть. Никто не знает, как человек формировался, через что прошёл, прежде чем приобрёл набор каких-то привычек и взглядов. Вы так и не сказали, что считаете честностью?

– Ну, эту… правдивость.

– Ещё не легче. Дурнушке соврали, что она красавица, и она от этого расцвела. Это плохо? Или вот Говорухин книгу написал «Страна воров». Не читали? Мне понравилось, хотя многие недовольны: зачем же так народ травмировать правдой, нельзя же так, честно слово, людям и без того тошно. Дескать, мяхше надо к людям-то, а на проблемы смотреть ширше и не усугублять там, где можно углыбить. Снял бы лучше порнушку какую для подъёма боевого духа слоёв трудовых масс населения. Он и снял. Фильм по этой книге, всю правду показал: страну захватили бандюги, пока интеллигенция гороскопами зачитывалась. Говорят, что из кинотеатров иных особо впечатлительных зрителей вперёд ногами выносили. Правдой можно так нокаутировать, что не каждый потом оклемается. Так что не надо её от людей требовать. Правда, как проститутка – все её хотят, но никто не любит.

– Ну, знаете ли, этак можно всё повернуть и вывернуть…

– Не можно, а нужно – мало ли какой стороной оно вывернется-то. Я всегда вру своей матери, что у меня всё хорошо, хотя у меня иногда всё очень хреново. Но зачем мне женщину грузить тем, с чем я, взрослый мужик, не справился? Я раньше пытался что-то скрывать от жены, пока не понял, что это бесполезно – она у меня как рентген, насквозь видит. А честность – это девичьи представления о жизни, потому что честной может быть только девушка, да и то, пока с нами, с кобелями, не спутается. А уж после нас – вряд ли. Но мужик никак не может быть честным, поэтому незачем к этому даже стремиться. Мужик должен развивать жизнь, а для этого надо брать ресурсы из внешнего мира. И мир так устроен, что он редко сам отдаёт, чаще силой или хитростью отнимать приходится. Волк не сидит и не хнычет: «Не пойду резать кур – это не честно, это нарушение прав пернатых». Идёт и режет. А что делать? Крупный хищник жрёт мелкого, но мелкий грызун – такой же хищник, только мелкий. Знаете, что самыми хищными признаны обычные домашние коты? Они постоянно кого-то ловят и давят, даже если не голодны – просто инстинкт такой на птичек, крыс и мышей. И заметьте, что крысы и мыши от этого никуда не исчезли. Их не становится меньше, так что ещё не на один кошачий век хватит. Птица несёт червяка своим птенцам в гнездо, потому что ей надо их кормить, растить, хотя червяк жить хочет. Червяк вправе возмутиться: «А я-то здесь причём?». Сам червяк, как ни удивительно, питается высшим творением природы – человеком. Нас точно так же черви жрать будут, когда мы умрём. Есть люди-вегетарианцы, которые считают себя лучше людей-хищников только потому, что не едят мясо, а лишь овощи и фрукты. Но яблоко или шпинат точно так же хотят жить – они живые, представьте себе. А мы их, живых, зубами рвём. Думаете, им не больно? Даже мясо люди едят преимущественно мёртвое, варёное, а вегетарианцы питаются живой пищей, да ещё гордятся этим, дескать, так лучше. Волка принято считать коварным зверем, потому что он, видите ли, жрёт такого милого и пушистого зайчика, который, лапочка такая, питается исключительно корой деревьев и молодыми ветками. А деревья погибают после такого знакомства с зайцами. Вы знаете, что дерево забирает из почвы несколько тонн воды для своего питания? Почва вправе возмутиться, потому что ей самой вода нужна для поддержания очень важных химических процессов. Деревья тоже живые, а мы делаем из них мебель, строим дома, варим бумагу. Может, отказаться от всего этого, опять в пещеры залезть?

– Но Вы описываете животный мир и даже растительный, а у людей должны быть нравственные законы…

– И уголовные в том числе. Но об этом должна думать государственная власть. Если она не сумела создать разумные законы, которые способствовали бы полноценной жизни и развитию людей, а людям было бы удобно и выгодно их соблюдать, то это – проблема власти. А люди тут ни при чём. Это не их проблемы. Люди обязаны жить и развиваться, какая бы власть ни была. Самой природой обязаны, не кем-нибудь. А законы природы намного суровее государственных. По сути это и есть нравственные законы. Безнравственно всё то, что противоречит природе человека. Человек хочет нормально питаться, хорошо одеваться, жить в комфортном доме, а не в халупе какой-то – в этом не может быть ничего безнравственного. Но когда государственная власть не справляется со своей работой – созданием разумных законов, – она начинает подменять законы нравственные: «Ах, ты хорошо жить хочешь? Это же плохо! Это безнравственно. Надо жить честно, скромно, много места не занимать. Вообще, постарайся жить так, словно нет тебя. Не питайся, не расти, не дыши». И получается какое-то уродство вместо жизни. У нас в стране эта практика вообще приобрела патологические формы глумления, когда человека повсюду от телевидения до рекламных растяжек призывают быть богатым и иметь всё самое лучшее, якобы он этого достоин. И платят ему МРОТ – хоть в…, хоть в рот. Знаете, какой самый простой способ свести человека с ума? Дать команду и сделать всё, чтобы было невозможно её выполнить. Ему приказывают: будь успешным, деловым, крутым. Замечательно! Вопрос: где? В деревне нашей? В городской коммуналке? Крутой перец из хрущёвки – каково звучит?

– Получается, что у нас вся страна в таком состоянии?

– В жутком состоянии! В таком состоянии, что многие не выдерживают и отказываются от развития, предпочитая стать «честными и скромными». На радость раздолбаям у власти, которые живут куда как нескромно, но не способны придумать и создать такое устройство государства и экономики, чтобы и другие граждане получили возможность жить хотя бы приемлемо. На комбинате испокон веков работники тырят по мелочи материалы. Кто банку лака сопрёт, кто доски через лаз в заборе вынесет. Раньше товарищеские суды над такими глумились, дескать, вы растащите государство. Потом стало модно охрану нанимать. Рабочий день заканчивается, охрана заступает на смену, открываются главные ворота, заезжает три грузовика, на них грузят бочки с краской и повезли главе района на дачу. И тут же ловят бабу-крановщицу, которая под ватником пыталась пронести маленькую баночку морилки, чтобы дома дверь протравить. У нас гнилой климат, обшивку деревянных домов надо каждый год обрабатывать, а тут привезли такую замечательную морилку, держится несколько лет. Естественно, её стали выносить вёдрами. Я был на складах, там стоят бочки с краской, датированы шестьдесят первым годом – мои ровесницы. Так отдай ты их людям! Давно надо было работникам под зарплату выкатить, а не ловить их по заборам. Нет, нельзя – не честно! Или доски гниют годами под открытым небом, потому что нет складских помещений, потому что даже на складах крыша течёт, и первоклассные материалы гниют. Отдали бы людям, всё равно пропадёт. Население могло бы давно отстроиться с помощью этих материалов. Нет, пусть лучше сгниёт, а потом будут по каким-то липовым счетам оформлять расход материалов. Зато честно. Бухгалтерия голову ломает, куда списать убытки. И такой идиотизм у нас везде! На какое бывшее советское предприятие не сунься, а всюду эти гниющие пиломатериалы, ржавеющие листы прокатной стали, тлеющие рулоны бумаги, контейнеры с треснувшим стеклом. И сохранить не могут, и отдать не хотят. Помешательство какое-то. В природе всё должно развиваться, а наш человек похож на прутик, который рос-рос, но в ветвистое дерево так и не превратился, не отбросил ни одного нового побега. Получилась голая дубина без единой ветки и листьев. Зато все честные! А честным трудом в нашей стране…

– Ничего не заработаешь.

– Известная песня. Да, они на большой дороге людей не грабят, но воруют жизнь у своих матерей, что ничем не лучше. Они все с мамами живут. Не развиваются, ничего не требуют от жизни, ничего не берут от неё и очень гордятся этим. Когда мужик первым делом спешит заявить о себе, что он честный и порядочный, я ищу глазами его маму или жену. Она всегда где-то рядом, этакая мощная глыба, которая всё достанет, добудет, обеспечит, пока этот дурак забавляется любованием на самого себя, такого честного и правильного. Он только свысока на всех смотрит: я честный, а они – тьфу, пресмыкаются, прогибаются. А он, честный, вообще не гнётся, даже на физическом уровне. У таких всегда отложение солей, радикулит. Домой придёт, навернёт недельный запас продуктов и не задумывается: откуда всё берётся, если он зарплату не приносит уже который месяц, или она у него такая, что лучше бы и не приносил. Есть мужики, которые вообще предпочитают «ничего такого» не замечать. Баба при таких умниках вынуждена как-то вертеться, искать подработку, желательно, делать это незаметно, чтобы честного мужа не расстроить, не задеть его ранимую честь и больное самолюбие, чтобы он и дальше витал в детских фантазиях. Тут на деревообрабатывающем комбинате сидел главный инженер, кристально честный человек, но до чего шустрая жена у него была! Они сначала жили у её родителей, он вдруг запил из-за конфликта с тестем в вопросах внешней политики Гренландии. Она квартиру выхлопотала, взятку дала при распределении, чтобы ускорить этот процесс. Она и племянника мужа в НИИ почвоведения пристроила, и свекрови дачу достроила, и другому её сыну помогла квартиру получить. Не баба, а машина по решению проблем! Сын у неё женился, она молодым квартиру в Райцентре выбила. Потом невестка выставила сына из квартиры, так он ей надоел со своими соплями и загулами, свою родню из деревни туда перевезла. Он опять женился, мать опять им квартиру сообразила.

– Ох, и проныра!

– Ну вот такие мужики в семье у бабы, поневоле пронырой сделаешься. Сын у неё такой же бестолковый, только свой половой рефлекс всем демонстрировать умеет, а где жить жертвам этого рефлекса, не знает – к маме бегает. Картина маслом: крутой мачо бегает за помощью к мамане. Потом муж её вяленный опять запил, она его спасать бросилась: чего тебе ещё надобно, старче. Он промямлил: «Я вот такой умный и талантливый, а главное – честный. Но никто этого не замечает! Столько лет в технологах маюсь, а мог бы и инженером работать, и даже главным. Ни одна сволочь не догадается меня туда утвердить, а я сам не могу намекнуть, потому что я к тому же ещё и скромный». Жена и тут нашлась – с Воротиловым переспала. Он тогда как раз по части снабжения делал первые робкие шаги, так что связи были. Шепнул нужным людям: сделали её дурака главным инженером комбината. Воротилов ей ещё и строительного бруса отвалил, она дом построила. Он тогда был очень молод, но уже испорчен и пока беден, так что расплачивался с любовницами списанными со складов пиломатериалами высшего сорта.

– А что же муж?

– Он ничего не замечал. Или не хотел замечать? Город небольшой, все шептались, наверняка что-то слышал, но прикидывался глухим – честному человеку так проще жить. Потом грянул скандал, который он был вынужден заметить: замели его бабу. То ли на взятке, то ли в каких-то экономических схемах участвовала.

– Ворюги!

– Все кричат «ворюги!», как будто это такое уж страшное оскорбление, смешно даже… Люди двигают жизнь. Ну, закон нарушают, потому что он им не помогает, а только мешает. А эта жена главного инженера очень многим помогла в своё время. Она же в земельном отделе работала по району, по великому блату устроилась.

– Типичная проныра.

– Я через неё участок получал, когда жениться мне приспичило. Тут по городу в те годы только стандартные шесть соток выдавали, от предприятий и совхозов и того меньше – четыре. А что такое четыре сотки? Даже картошки на среднюю семью не хватит посадить. Коммунальный огород, те же дрязги с соседями из-за тесноты. В садоводствах до сих пор за каждую грядку воюют, заборы туда-сюда на пару-тройку сантиметров по ночам передвигают, лишь бы расширить свои «владения», чтоб на дополнительный куст укропа хватило. А ведь некоторые ещё умудрялись там домики ставить. Люди есть люди, они хотят жить, владеть хоть каким-то жильём! Опять же, чтобы свои переполненные квартирки разгрузить, переселяли туда кого-то хотя бы на лето. В садоводстве на своих четырёх сотках ставили некую дощатую постройку, которая только по виду сарай обыкновенный, а внутри – вполне жилое помещение, утеплённое, самовар кипит, диван стоит, телевизор работает. Ходили комиссии по борьбе с тягой несознательных советских граждан к роскоши и «излишкам жилых метров», требовали сарай сделать сараем, «как положено», даже громить пробовали. Владельцы участков не терялись и грозили расправой над членами комиссий. Там у одного мужика яблоня росла, мой дед её три раза прививал – умел он это делать. Мужик мечтал о яблоневом саде, чтобы рос у него там и Анис Полосатый, и Антоновка Ребристая, и Голден Делишес. Он позвал деда сделать четвёртую прививку, а яблоня уже не выдерживала столько побегов, даже подпорки ставить пришлось. Надо бы ещё одно дерево посадить, но места на огороде больше нет. Хочет человек землёй заниматься, хочет сад вырастить, любит это дело, понимает, так дай ты ему землю! У нас только скулят, что какие-то злодеи извели мужика-земледельца, но на деле захочет кто земли, так его отошьют: получи свои четыре сотки и не вякай, когда в Бейруте дома бомбят. Земледельцы-то никуда не делись, очень многие люди хотят жить и работать на земле, но уже и в деревне им предлагают въехать на двенадцатый этаж тесной хрущёвки с подселением из пяти человек, смотреть на досуге телевизор и грызть чипсы «как все нормальные люди». А что за земледелец без земли? Это как программист без компьютера или пловец без бассейна. И земли этой заброшенной на километры тянется. Перегоны между населёнными пунктами по несколько километров пустой земли – нигде такого больше нет. В Европе и Азии такая теснота: один город закончился – другой тут же начинается. А у нас уже на окраине запустение чувствуется. Отдали б людям, которые хотят растить сады и строить не сараи, а дома. Я тут поехал в Сибирь одного приятеля разыскивать, он мне денег задолжал – там вообще можно сутки на машине ехать и ни одного населённого пункта не встретить. Несколько сот километров пустой земли! И какой земли. Есть и лес, и песок, и камень – все виды строительных материалов. И пустая стоит. Представляете?

– Не очень.

– Потому что как на другой планете. Если из Москвы в Питер ехать, всё плотно заселено вдоль дороги, хотя и там есть приличные разрывы. Но это – единственный густо заселённый участок на всю страну. А за Уралом населения вообще нет. Въезжаешь в какой-нибудь посёлок, всё застроено типовыми хрущёвками и бараками, электричество обрублено ещё с Перестройки, поэтому вместо телевизора люди смотрят в окно. Автомобилей ни у кого нет, потому на любую проезжающую мимо машину смотрят с интересом, как иностранный фильм, других зовут посмотреть. Иногда из одного окна семь голов выглядывает – сколько их там набито в тесную квартирку? Напоминает автобус, который на тридцать человек рассчитан, а влезли все триста, потому что электричку опять отменили, а следующая только завтра пойдёт. И вот люди из окон торчат, по стеклу размазанные. И уезжать оттуда не хочется, потому что опять ехать пятьсот километров, где ни единой живой души.

– Да, идиотская какая-то политика у нас с расселением населения.

– Не то слово. Когда я здесь свой кусок земли отхватывал, тётки из Горсовета как только ни отговаривали: «Да что ж это вы такие молодые, а не хотите с родителями пожить хотя бы до рождения второго ребёнка! Это ж так удобно, а то вдруг они у вас заболеют, а вас и рядом нет. Да вот я со своими стариками и их родителями до сорока семи лет прожила с двумя детьми, потом ещё за парализованной свекровью ухаживала, чтоб комнату нам подписала. Потом мы с мужем развелись, и я с детьми у сестры жила, где и её бывший с новой семьёй обитал, да ещё спившегося брата приволок. Только к пенсии и получила. Отдельную. Комнату. В коммуналке». Спасибо, что не сразу гроб и место на кладбище. Отдельные. Странно, что ещё никто не додумался гробы коммунальные делать. Хотя некоторых и в самом деле в два-три этажа хоронят… Никогда этим тёткам не хамил, сочувствовал даже. Всю жизнь прожили с какими-то рассусолями и их роднёй, со свекровями при расстроенной нервной системе, как будто не за мужика, а за его маму замуж шли. Живут в ожидании, что кто-то из близких заболеет и помрёт, свои шестнадцать аршин жилой площади освободит. Такие люди в брак вступают, чтобы было кому в старости стакан воды подать и похоронить. Одно это говорит, насколько это глубоко несчастные люди, которые думают о смерти и немощной старости на свадьбе, где полагается веселиться. Что обычно чувствует нормальная женщина, когда рожает ребёнка?

– Радость, наверно.

– А они думают: вот теперь будет кому за мной в старости ухаживать. У них жизнь такая, что не даёт никаких ощущений, кроме чувства выполненного долга перед Родиной. Они словно бы не для себя живут, а вот для этого стакана воды в старости. Который ещё неизвестно, поднесут ли? А в Европе такие же старухи ходят на танцы и пьют шампанское – им стакан воды не нужен. Я видел бабусь в инвалидных колясках, которые играют в футбол. Там даже онкологические больные бодро себя чувствуют, водят Феррари, общаются, даже в брак вступают, зная, что через год умрут. Живут на полную катушку! А у нас здоровые ходят с такими мордами, как будто им нехороший диагноз поставили, и ворчат: «Всю себя им отдала, а где благодарность?». А не будет никакой благодарности. Потому что жить надо было, а не отдавать себя всю, кому ни попадя.

– Ага, надо было гулять и пьянствовать, так что ли?

– Я давно заметил, в России именно это жизнью считается, даже образованными слоями населения. Возможно, поэтому от такой «жизни» многие бегут в другую крайность, когда вообще никакой радости, а только обязательства в расчёте на свой стакан воды в старости. Под жизнью я имею в виду развитие и рост, расширение пространства для себя и своей семьи. Когда я понял, что в Горсовете с этим туго, мне посоветовали обратиться к этой «проныре», как Вы изволили выразиться. Я ей сразу сказал, что не хочу жить с родителями до второго пришествия. И на шести сотках тоже ютиться не хочу! Что это за клочок земли для проживания гражданина крупнейшего государства мира? За порог дома шагнул и тут же можно соседу руку пожать через забор. Я сказал, что хочу большую лужайку перед домом, чтобы мои дети там играли, а за домом – сад. И не из пары яблонек с кучей прививок, а настоящий такой сад, чтоб жена моя там гуляла и любовалась на эту красоту. Она аж заслушалась! Я говорю, что мне для этого надо соток пятнадцать, а то и двадцать. Она присвистнула: «Ого, смело! Умеешь ты мечтать. Да не вопрос». Объяснила, как всё можно обставить, с кем договориться, кому и сколько заплатить: есть участки по району, которые дёшево стоят, потому что считаются непригодными, хотя там вполне можно обосноваться. И вот мне такие люди нравятся, потому что у них всегда всё чётко, внятно и по делу. И никаких соплей «как вам не стыдно» хорошо жить и вообще хотеть жить, когда в Гималаях-то опять не спокойно.

– Как же её «замели»?

– Да как и всех: побыла под следствием полгода, попугали, да и отпустили.

– Выкрутилась? Вёрткая бабёнка.

– Скорее, откупилась – там тоже деньги ой как любят. Да и нужные люди помогли. Я слово доброе замолвил, мне не трудно, я помощь не забываю. А вот семья от неё отвернулась – они же там все честные, им с ворьём не по пути. Им много не надо. При этом они хотят жить в отдельной квартире со всеми удобствами, чтобы кто-то платил за их проживание, чтобы их уважали, сами догадались дать должность главного инженера. То есть хотят такие очень даже много, что само по себе хорошо. Одна беда: ничего не хотят делать для этого. Муж пробовал инфаркт изображать, дескать, довела недостойная жена-проститутка честного человека: «Да я на ней вообще жениться не хотел! Она меня сама опоила и в койку затащила, а так бы я с мамой спокойно жил». Покривлялся с недельку в местном стационаре, да к маме вернулся. Самое время к пенсии. В дом, который жена им тоже построила. Сын у неё в очередной раз развёлся, опять квартиру прохлопал какой-то проворной бабёнке с периферии, тоже успешно вернулся в отчий дом. И вот с такими мужиками бабе можно только проституткой быть. Сейчас все жалуются, что бабы больно боевые стали, могут сами за яйца взять, а с другой стороны, что им остаётся делать с такими «честными девицами»? Ведь как пугливые старые девы с мамами сидят, дрожат, что там с ними будут делать, если из дома нос высунуть. Иногда высовывают, и не только нос, но и ещё кое-чего, кого-то сдуру оплодотворят и опять вприпрыжку к маме. И как бы ни бормотали о своей честности и духовности, но развести таких можно только на пьяный секс. Преимущественно, их так и женят. Был такой старинный кобелиный метод, как осторожную честную девушку под себя уложить, а теперь бабы его переняли. Потому что все твердят «замуж тебе, дура, пора» и тут же к маме убегают.

– Получается, честность специально придумана для того, чтобы мужчина отказался от развития и ничего не требовал от государственной системы?

– В нашей культуре именно так. Некоторым мужикам по пятьдесят лет уже, а они всё к маме льнут, как первоклассники. Как они мыслят свою жизнь? Мама-то не вечная, мама завтра помрёт – чего он будет делать? Некоторые могут на мамину пенсию пить. Есть и такие, кто сами зарабатывают, но когда их спрашиваешь, почему бы не купить себе участок земли, не построить там дом, они крайне удивляются: «А зачем? У меня же мама есть». И что показательно, все мам своих костерят на чём свет стоит. Ни в одной стране мира так не ругают матерей, как в России. У нас даже нецензурная брань в честь матери названа. И чем дольше взрослые дети живут с матерью, тем больше к ней претензий. Если американец, которому под сорок лет, пожалуется, что мама на пиво не дала, его в дурдом поместят, а у нас ещё поддержат, чего это она в самом деле так плохо себя ведёт. Беда России, что это страна очень хороших мам, которых дети считают плохими, но живут с ними до старости. Пятидесятилетние «дети» жалуются, что мама штаны не купила, мама на водку не дала, мама на работу не устроила. И не понимают, что с плохими мамами так долго не живут. То, что у нас взрослые мужики живут с мамами до своей пенсии, как раз говорит, что мамы эти – слишком хорошие, покладистые, удобные. А от плохих мам сбегают лет в пятнадцать и не имеют никаких претензий, даже благодарят. У меня один парень работает, его мать выгнала отца-пьяницу и вышла снова замуж, когда сын восьмой класс заканчивал. Он пробовал бунтовать, но отчим тоже с характером оказался, сразу предложил подыскать ему путягу с общагой.

– Да разве так можно?

– Нужно! Именно так и нужно. Некоторые дуры мужа выгоняют, чтобы потешить своё самолюбие ролью самоотверженной матери, которая готова на любые жертвы ради «бедной деточки». А надо гнать сына, потому что это первый признак, что пора ему на вылет из отчего дома, как только он начинает бодаться с отцом или отчимом. Значит, он уже пересидел дома, перезрел, раз мать ревнует. Значит, ему уже своя баба нужна.

– А если он погибнет? Если он не справится со взрослой жизнью?

– И чёрт с ним. Естественный отбор для того и существует, чтобы вычищать популяцию от нежизнеспособных особей. Если взрослый мужик не может справиться со взрослой жизнью, то на кой чёрт он вообще нужен? Когда я начал жить самостоятельно, то родителей даже больше зауважал, потому что там заплати, сям заплати, это нужно, то надо, всё денег стоит, всё приходится где-то добывать, доставать, азарт появляется. Начинаешь понимать, как это не просто – жить. Как родители с этим справлялись, а ты даже не догадывался, что им тяжело. Перестаёшь тратить энергию на претензии к ним, что очень важно. А мать, которая ограждает взрослого сына от жизни, никто никогда уважать не будет. Таких баб только шпыняют, потому что её дети даже не знают, что мама за них платит как за квартирантов. Есть семьи, которые из квартир вылетели, потому что не платили. Потому что мама умерла, а взрослые дети живут себе и не знают даже, что за квартиру, телефон, свет и газ платить надо. Настолько мать их оградила от реальной жизни. Что в этом хорошего? Не умиляться надо таким несчастным мамашам, а гнать взрослых детин во взрослую жизнь. И мой сотрудник родителям очень благодарен, что они его вовремя из отчего дома выставили. Сейчас в гости ездит, отчима папой зовёт, очень хорошие отношения поддерживают. Потому что, благодаря такому раскладу, он был вынужден вовремя повзрослеть и научиться жить самостоятельно, когда мужику и положено. А не к пенсии, когда уж помирать пора, но он так из детства и не вышел. И у него в двадцать пять лет уже была своя жизнь, квартира, семья. Потому что самая лучшая мама – это плохая мама, как ни странно звучит, которая хотя бы немного думает о себе. Которая не бежит, всё бросив, над упавшим ребёнком кудахтать, а ждёт, когда он САМ встанет. И ведь иные так кудахчут, когда «ребёнку» уж четвёртый десяток ломится. Если сын не хочет делать мать в глазах общества плохой, он должен сам от неё уйти вовремя. Потому что общество наше считает плохой мать, если та не скачет вокруг своих взрослых сынков и бестолковых дочек, которым давно пора выметаться из-под материнского крыла. Сейчас именно такие бестолковые кулёмы засели у СМИ, поэтому навязывают обществу свои уродства в качестве нормы. А где-то в Германии есть храм, на стенах которого выбита надпись, что родителей, которые помогают своим взрослым детям, надобно бить палками, потому что это – социальное зло, перекос слоёв общества. Потому что это – противоестественно. В природе такого нет, чтобы взрослый самец жил с мамой. Птенец вырос, окреп, научился летать – сразу дают пендаля: лети, живи, развивайся, становись сильным, строй гнездо, выводи своих птенцов. Кто наблюдал за птицами, тот знает, что птица-мать именно выталкивает повзрослевших птенцов из гнезда. Это здоровая материнская программа, которая во многих русских бабах нарушена извращённой общественной моралью. Взрослая детина сидит у неё на шее, а общество ещё и не стороне этой детины: «Да он же погибнет, если его без присмотра оставить! Корми его получше, а то он чего-то с лица спал» и так далее. Бедная мать думает, что сын её за это любить будет, не понимая простой вещи: чем больше она скачет вокруг взрослого отпрыска, который уже сам должен не только о себе заботиться, но и о ней, чем больше ему прислуживает, тем больше он её ненавидит. Потому что он где-то глубоко в душе тоже понимает, что такое положение вещей противоречит природе. А природные законы, я уже говорил, очень суровы, им амнистия не знакома. И если человек продолжит их нарушать, то они разрушат его окончательно.

– Что ж плохого, если дети живут с родителями?

– Я не про детей говорю, а про взрослых лосей. Практика показывает, если с пожилой матерью живут два сына старше тридцати лет, то они чаще всего пьют друг с другом и метелят свою старуху, потому что им кажется, что именно она им жизнь сломала. Таким бытовым насилием пестрят все милицейские сводки. Общественность негодует, кто виноват и что делать, а проблема в том, что взрослые мужики не должны жить вместе. Вот у нас любят изображать изумление, что у европейцев в ходу «голубые» браки, но в России-то семьи на что похожи? У иных не семья, а сборище какое-то. Кто только с кем не живёт! В иной дом сунешься, а там вообще не понятно, кто на ком женат, кто под кем ходит. Многие семьи полностью бабские: вдовы, мамы, бабушки, тётки, внучки. Отдыхают от пьяниц. Хотя и сами уже пьют. Есть чисто мужские образования, где мать умерла, парализованный отец помирает, а с ним живут потрёпанные жизнью сыновья, которых жёны за пьянку турнули или вообще никуда не брали, настолько они непригодны для отношений. На днях убийство произошло в двухкомнатной каморке, где жена жила со своим бывшим мужем. Они разведены, но живут вместе, да ещё двое детей. Он девку какую-то привёл, уже беременную, потом прискакал её бывший сожитель – ему тоже, видишь ли, жить негде, все обязаны в его положение войти. Потом пришёл брат жены из тюряги после отсидки и тут же сошёлся с этой девкой – не помеха, что на сносях. Её сожителю-то фиолетово, а у мужа назрела ярость благородная, порешил обоих изменников. Его забрали, естественно, тесная жилплощадь немного освободилась. Только её хозяйке теперь не вытурить бывшего сожителя беременной подстилки своего бывшего мужа – прикипел к квадратным метрам окончательно, да ещё и тёлку какую-то притаранил.

– Сейчас многие так живут. Возможно большинство населения страны. А сколько баек, как враждуют свекрови с невестками, потому что вынуждены делить одну жилплощадь?

– Но две взрослые бабы не должны жить вместе. Одна всегда будет вытеснять другую, и это нормально, потому что в доме должна быть одна хозяйка. Но «хозяин» сидит в сторонке, типа он тут ни при чём, типа эти чёртовы бабы его достали непомерными требованиями, а ему ничего не нать, лишь бы дали телевизер посмотреть о положении напряжённости на международной арене на высшем политическом уровне. В отношениях есть такое понятие, как третий-лишний, потому что мозгу свойственно сравнивать между собой два объекта. Когда мама видит только своего ребёнка или муж видит жену, отношения в норме, потому что никто никого не сравнивает и никому не противопоставляет. Но вот мать видит сына и его жену, они живут все вместе. Жена видит мужа и его мать, муж видит двух баб: одна его родила, другая ему родила. Так устроен человек, что он невольно начинает сравнивать, кто лучше, чью сторону принять. Начинаются конфликты, и бесполезно выяснять, кто в них виноват, потому что нарушена полярность. Семейный союз создают он и она, а тут непонятно что, какой-то перекос, одно одеяло делит три стороны или даже больше. Это ненормально, когда чужие друг другу люди живут вместе в коммуналках, в общагах, в хрущёвках с картонными перегородками между «отдельными» квартирами. Это нарушение всяких норм гигиены, какое и гомикам не снилось. Словно людей для эксперимента поместили в тесный вольер, как в реторту для опытов, и наблюдают, кто раньше озвереет, кто кого первым рвать начнёт, жизненное пространство отвоёвывать. Тут же вылезут моралисты и начнут осуждать выживших в конфликте: «Нельзя же так! Надо соблюдать нормы общежития, не одни живёте». Но человеку надо хотя бы иногда быть одному, ему нужно своё отдельное пространство, а стадом жили только первобытные дикари. Человеку нужна семья, а у него сборная солянка какая-то из совершенно посторонних и ненужных ему людей.

– Община.

– Но община – это не жизнь, а форма выживания. Вот Вы сказали, что здесь семьи огромные. Они не огромные, они вымирающие. Они просто живут все вместе, как крестьяне Древней Руси. А крестьяне так жили, потому что помещик с них брал оброк за каждый двор. Вот они и решили не разделяться, а так и жить всем гуртом в одном доме, когда одно поколение постепенно вытесняет другое.

– Голь на выдумку хитра.

– Вот именно, что голь. Потом система налогообложения смекнула, что надо брать налоги не со двора, а с каждой двери. Крестьяне стали замуровывать двери и всей семьёй толкались через один проём. Это служило плохую службу при пожарах, а Русь горела очень активно, потому что была преимущественно деревянной. Где-то брали оброк по количеству окон, кто-то начислял его по количеству печных труб – не суть. Проблема в том, что обитатели таких поселений не развивались, сами эти поселения не разрастались, как и должно быть, когда сын строит новый дом рядом с родительским, потом и все его братья делают то же самое, вырастает целая улица, потом и город. Так выросли и Москва, и Париж, и любая другая деревня.

– Это Москва-то деревня?

– Была когда-то. Как любой человек был когда-то младенцем. Что ж тут такого? Любой город начинается с деревни. Но он становится городом только в том случае, если развивается. Вот наш город вырос по размерам в пять раз только в этом веке, когда здесь появились фабрики и комбинаты, они стали обрастать промышленными и торговыми конторами, жилыми кварталами, появились дороги и магазины. А до этого он пять-шесть веков вообще не менялся. Я был на Урале, где снимали фильм «Тени исчезают в полдень» – там за тридцать лет ничего не изменилось. Сам фильм изображает события вековой давности, то есть за последние сто лет развития нет никакого. А ведь это Урал – железо, золото, медь, самоцветы. Во многих крупных странах нет того количества природных ресурсов, какие у нас есть только на одном Урале, но они обскакали нас в развитии. Если взять русского крестьянина века пятнадцатого, то по уровню жизни он ничем не отличался от своих потомков через триста-четыреста лет. Те же лапти и рубище из льна домашней выделки, та же каторжная работа, навязанная гордость за такой образ жизни, что «честный человек обязан мучиться и страдать», пока нормальные люди просто живут. Когда молодые дворяне при Петре Великом стали ездить на учёбу в Европу, их поразило, как там выглядят крестьяне. Они были зажиточны, хорошо одеты и даже грамотны, жили в отдельных домах, а не лачугах, у них было больше железных орудий труда и даже механизмов для земледелия и обработки урожая. Случались казусы, когда эти дикие русские рабовладельцы могли оскорбить и даже ударить европейского крестьянина, потому что в их понимании это был не человек. Они дома так привыкли. А в Европе крестьянин уже был полноправным членом общества, активным налогоплательщиком, он кормил страну, он мог и в суд подать. Есть целая экономическая теория насчёт крестьянства, кратко она звучит: кто растит хлеб и создаёт продукты, тот фактически печатает деньги. Потому что есть люди, которые не пользуются техникой и ничего не знают о театре, но едят-то все – ещё ни одному человеку не удавалось без этого обходиться. И если тот, кто создаёт продукты питания, беден, то в государстве явно что-то не так. Если земледелец отказывается от ухода из родительского дома ради экономии, то экономии тут нет никакой, потому что он может и сохранит какие-то гроши, но зато откажется от собственного развития. И сейчас точно такая же ситуация в России: население преимущественно сидит на родительской территории. Весь плюс этой ситуации, что население уходит в минус.

– Но что плохого, если родственники живут вместе?

– Вы же не живёте вместе со своими родственниками под одной крышей. Если всех Ваших родственников собрать по Союзу – тётушек, кузенов, племянников, – то человек двадцать ведь тоже наберётся?

– Пожалуй. Мы иногда встречаемся.

– Иногда можно. Вся прелесть родственных отношений, что иногда близкие люди ездят друг к другу в гости, бабушки общаются с внуками, им есть что рассказать друг другу, потому что они давно не виделись. Сходят вместе на карусели или в музей – и достаточно. И надо расстаться, чтобы в следующий раз опять встретиться и интересно общаться. А когда родственники вообще не расстаются, то из людей лезут совсем другие настроения. Им нечего сказать друг другу, потому что они постоянно маячат перед глазами в одних трусах и с помятыми рожами. Они не общаются, а матерят друг друга и ждут, когда же хоть кто-то свалит отсюда. И дело не в том, что люди какие-то ненормальные, что кто-то должен кому-то уступить свой угол. Люди-то как раз нормальные, если их не устраивает такая ситуация. Если в одну квартиру запихнуть двух взрослых котов, они будут драться смертным боем. И не потому, что кто-то из них плохой. Такова природа. Живому существу нужна своя территория. Если ему её не дать, он будет отвоёвывать. Или виснуть на шее мамушек и тятюшек, как в России, если люди не хотят развиваться – они для этого слишком честные. Точнее, идеология им это внушила, чтобы они ничего не требовали для себя, а так-то просто глупые люди. Их только в двадцатом веке попробовали выдернуть из допотопных представлений о семье и бабе, попытались отселить от родителей, дать отдельные квартиры от производства, чтобы хоть как-то выманить на работу. А теперь государство рухнуло, жилищные программы уничтожены, они сразу и откатились на сто лет назад. К мамам.

– А Вы когда от мамы отделились?

– Я поздно от мамы ушёл, ме уже двадцать лет было.

– Ничего себе «поздно»! И мама не плакала?

– Ревела, конечно. Мама есть мама. Но я ей сказал, что у меня теперь другая хозяйка, я ей подчиняюсь.

– Жена? И у мамы с ней хорошие отношения?

– Естественно, хорошие. Когда люди вместе не живут, у них всегда хорошие отношения.

– Конечно, с невесткой легко ладить на расстоянии.

– Ну, а зачем усложнять? Ребёнок попал в надёжные руки, мама и успокоилась.

– Сейчас много говорят, что родственники как раз должны держаться вместе, потому что детям не хватает общения с родителями, с дедушками и бабушками, рвётся связь поколений…

– Я тоже слышал эти разговоры. Я даже знаю, почему они появились именно сейчас. Потому что жильё перестали выдавать молодым семьям. Жильё вообще перестали строить уже лет двадцать как. Конечно, надо какую-то лапшу населению на уши вешать о прелестях жизни в тесной квартирке со взрослыми детьми, внуками и всеми прабабушками. Закрываются детские сады и школы, поэтому кто-то вынужден сидеть с детьми дома. На квартире образуется что-то типа несанкционированного детсада, чему не рады соседи, когда за хлипкой стеной скачет куча малолетних беспризорников, которые устраивают пожары и заливают нижние этажи. Потому что бабушка, которую оставили присматривать за ними, спит или мексиканский сериал смотрит. Бабушка устала, она своих бестолковых детей вырастила, на производстве отработала полвека, а теперь ей скинули внуков и детей каких-то знакомых. С детьми должен не сидеть, как пахан над сокамерниками, а заниматься профессиональный педагог, воспитатель, который обучит их чему-то нужному и полезному. А у нас образовательную базу развалили, педагогам и воспитателям платят столько, что на десять поездок на рейсовом автобусе не хватит, зато придумали замену: с детьми будут сидеть бабушки. В тесных захламленных квартирках. А я на это скажу, что в таких домах царит только антисанитария и пьянство. И никакой «связи поколений» не существует. Вот я застал своих прабабок, разговаривал с ними, даже что-то помню, а они удивлялись: «Чудно как! До правнуков дожили, с ума сойти». Только в этом веке русские бабы стали доживать до правнуков. Моя прабабка свою прабабку не застала, как и бабку – они умирали до сорока лет. Она запомнила только свою мать: седую горбатую старуху без зубов, хотя той было всего тридцать восемь лет. Она родила что-то около двадцати детей, да ещё в поле работала даже на сносях, умерла от разрыва внутренних органов – надорвалась на работах. Они почти всю жизнь ходили беременные – чего ж хорошего? У этих баб был настолько изношенный организм от такой эксплуатации, что они умирали годам к тридцати-сорока, поэтому даже не успевали своих младших детей вырастить, за них это делали старшие дочери. Моей прабабке было лет пять, когда её мать умерла, она даже не помнила, о чём с ней разговаривала. Её забрала к себе старшая сестра, у которой уже была своя семья и семеро детей. Их отец опять женился, новая жена родила ему с десяток отпрысков. И из всей этой оравы детей, которых ему родила первая жена, вторая и старшие дочери до совершеннолетия дожило пять человек, такая высокая смертность была. Вот так они жили. Больше умирали. В год по три-четыре человека в семье умирало, похороны были рядовым событием семейной жизни. Сейчас у некоторых за всю жизнь один кто-то из близких помрёт – он это пережить не может, слёзы льёт годами, к психологам ходит, целый культ из своего траура создаст, пока окончательно с ума не сойдёт. Вы понимаете, как люди изменились? Поэтому не надо слушать сказки о связи каких-то поколений и прочие «предания старины глыбокой». Никто ничего не знает или имеет самое смутное представление. О жизни крестьян вообще нет никаких внятных описаний, не считая сексуальных фантазий озабоченных господ о проказах с пастушками-потаскушками. Население было неграмотным, поэтому никаких первоисточников по себе не оставило. Это была очень грубая жизнь, жестокая даже. Если кто пытается её романтизировать или призывает современных людей вернуться к ней, то сам не понимает, о чём говорит. Предполагается, что в этих «больших, дружных и сплочённых» крестьянских семьях люди часто убивали друг друга. За основу берётся бешенная рождаемость и тот факт, что многие семьи почти полностью вымирали.

– Потому что медицина была недоступна.

– И это тоже учитывается. Но делаются чисто юридические предположения, потому что современные люди, живущие в приблизительно похожих условиях, валят друг друга только так. Вот на днях в одной окрестной деревне нашли захоронение троих детей в огороде. Тревогу забили не родители даже, а воспитатели детского сада, куда ходил один ребёнок и вдруг пропал. Мать по их требованию как-то неохотно подала заявление о пропаже, что-то неразборчиво мямлила, была сильно избита. Сожитель её в запое который уж день. Предположили, что он по пьяни избил жену и ребёнка, который и умер от побоев. Соседи сказали, что он копался в огороде, хотя картошку вроде как рано сажать. Менты порылись и нашли три детских трупа. Живут бедно, тесно, в доме своего деда. По-крестьянски. На пятьдесят квадратов площади ютятся фактически три семьи: две сестры и брат со своими мужьями-жёнами, ещё какими-то приживалами из разряда седьмая вода на киселе и пятью детьми. Чья-то бабка парализованная умирает в углу, гадит под себя, никто не убирает, не ухаживает. Какие-то мужики спят вместе, что называется, валетом, но не по интимным соображениям, а просто места больше в доме нет. У матери пропавшего ребёнка ещё двое детей, один нигде не зарегистрирован. Сейчас некоторые бабы даже на учёт не становятся в период беременности, поэтому фактически нигде не фиксируется, что она вообще родила. Рожают дома, потому что поликлиники и больницы закрываются, а в район ехать тяжело, да и денег нет. Даже в ЗАГСе не была, нет свидетельства о рождении! То есть нет никаких документов, что этот ребёнок вообще где-то живёт. Если его прибьют, то никто не спохватится. Один из закопанных в огороде был точно такой же, поэтому никто не заметил его пропажи.

– Это что же, отец по пьянке убивает своих детей, а мать молчит?

– Весь ужас, что они сами не знают, как это происходит. Менты их даже били при допросе, но битым жизнью это не страшно. Мужики в доме пьют, ходят ещё собутыльники, дерутся. Такой вот бессмысленный домашний террор без всякой цели. Видимо, ненароком зашибли кого-то из детей, когда те подвернулись под руку. Сейчас очень много таких случаев. Где-то с полгода тому назад один алкаш забил свою бабу и даже заявление написал о пропаже. А потом её нашли какие-то бабки в погребе у реки, четверо детей осталось.

– А что же органы опеки не следят за такими неблагополучными семьями?

– Они уже третий месяц едут. Там работать некому. Были две пенсионерки, одна уволилась, другая померла – бабке как-никак под восемьдесят, а она за беспризорниками гонялась по всему району. Соседи пока забрали детей к себе, ждут, когда новые желающие работать в опеке найдутся. Тут много людей пропадает. Эти-то дураки у себя в огороде зарыли, а другие закапывают где-нибудь в заброшенном поле, где никто и искать не будет. А если и найдут, то хрен определят, кто это и откуда. Это только в кино по анализу кала и мочи могут сходу определить прописку покойного и даже его убийцу, а в жизни труп пролежит в земле пару месяцев, и никто его уже не опознает. И никто не ищет. Я имею в виду не милицию, а самих родственников. Потому что сами и замочили. Если спросят, то отвечают стандартно: «Он ушёл в неизвестном направлении, а не били тревогу, потому что отношения плохие, достал уже всех своей вечно пьяной харей». И поди-пойми, где там его по башке топором тюкнули: дома родной брат-сват или лихие люди с большой дороги. А ведь это люди окультуренные более-менее, у них получено обязательное среднее образование в советское время, они грамотны. Это имеет значение.

– Думаете, в крестьянских семьях такая же ситуация была?

– Крестьянский мужик умел убивать. Должен был уметь. Во-первых, это был солдат, и служба в армии в прошлые века была гораздо жёстче, чем сейчас. Во-вторых, он должен был защищать свой урожай, на который было много претендентов. Это сейчас можно за продуктами в магазин сходить, а в прошлые века зерно и мука служили основной валютой на рынке, и они создавались только в крестьянских хозяйствах. Что делать обитателям удалённого хутора или мельницы, если на них напали какие-нибудь беглые каторжники или лесные разбойники решили пополнить свои запасы? По телефону «ноль-два» не позвонишь, поэтому мужик брал вилы или топор – и вперёд. И, в-третьих, крестьянин забивал скот, а способный убить крупное животное вроде быка или коровы не особенно растеряется, если придётся убивать человека. Не как сейчас пьяная шелупонь за бутылку водки за боровом по деревне гоняется, пока самих себя по ошибке не зарежут, а грамотно и тихо, не пролив лишней крови, потому что кровь тоже в пищу шла. Куриц и уток, кстати, в деревне всегда резали только женщины. Мужики голыми руками ворочали камни и брёвна, пахали землю. Это были очень свирепые люди, есть предположение, что у них даже не была развита речь в полном объёме. За ненадобностью. Если надо было что-то объяснить, это делалось с помощью побоев и оплеух. Они нещадно били жён и детей, считая это в порядке вещей. Если такой человек наносил удар женщине или ребёнку, чаще всего они умирали после этого. Судебная система была слабо развита, она и сейчас-то здесь не особенно заметна, сами представьте, как лет двести-триста тому назад всё выглядело. Какой-нибудь урядник на бричке был один на всю волость – когда он там приедет разбираться, да и приедет ли вообще. Ему ведь ещё и сообщить как-то надо с нарочным. Домочадцы предпочитали молчать, потому что мужик считался собственником семьи, и если убил кого, то дело хозяйское. Нечаянно убитых хоронили в общем порядке, никто их не осматривал. Детская и женская смертность были очень высокими, дети рождались слабыми и болезненными, витаминов никаких не было. Если где-то умирал ребёнок или баба, никто особо не интересовался, сами они это сделали или помог кто.

– А что же помещики не били тревогу? Они же следили за численностью своих крепостных.

– Не все крестьяне были крепостными. Например, в нашей губернии только четвертая часть. О крепостном праве вообще больше мифов. Многие крестьяне добровольно уходили в рабство к помещику, потому что не хотели сами платить налоги, вот и всё. Говорят, самый яркий пример закрепощения людей – это советские колхозы. У колхозников даже не было паспортов, словно это и не люди, им было запрещено перемещаться по стране. Так что крестьяне – это белое пятно истории. Никто про них ничего не знает. Сохранилось больше свидетельств о рабах Древнего Рима, потому что античное общество было грамотней и демократичней, чем наше средневековое мракобесие. Вы не найдёте ни одного произведения о жизни французских земледельцев или немецких пахарей, не говоря уж про русских. Почему книга Радищева наделала столько шуму? Потому что было не принято о крестьянах писать, это было верх неприличия, они не считались людьми, как если бы сейчас кто-то о насекомых роман написал. Хотя сейчас и о собаках кино снимают, и о кошках.

– И даже о поросятах. Американцы сняли – мы с внуком смотрели. Хороший фильм, добрый.

– Двадцатый век таков, что в поросёнке сумел личность разглядеть, но положил в войнах и революциях десятки миллионов человек. И, что хуже всего, не на полях сражений, не военных, а десятки миллионов мирного населения. Но надо уметь жить именно в своём веке, а не держать связь с той мрачной и дикой эпохой, когда не каждого человека наделяли правами считать себя человеком. Описание быта тех людей делается методом догадок, когда современный исследователь помещает себя в условия той жизни и додумывает от себя, как бы он там жил, что думал и так далее. Но современные люди на жизнь смотрят совсем иначе. Беда современных учёных, что они живут в столице, сходят в зоологический музей, увидят там корову и идут домой диссертацию о ней писать, как она должна себя вести в свете последних решений Партии и Правительства. А если в природе попадётся корова, которой все эти выкладки неведомы, наука уже имеет право назвать её неправильной коровой или ещё какой «разрушающей устои общества». Они и про баб такие же теории на скорую руку создают, увидев порнуху с лярвой в пикантной позе. Так на эту позу западают, что объявляют разом всех женщин ненормальными, если те не пожелают перед ними эту позу принять. Все теории сейчас так делаются и о жизни, и о людях, и о семье.

– Но если женщина сама хочет, чтобы её дети жили с ней всю жизнь? Ну, вот материнский инстинкт у неё такой сильный.

– Материнский инстинкт для детей, а тридцатилетние дубины какое отношение к ним имеют? Материнский инстинкт в нашем обществе поставлен на службу алкашам, а никак не детям. У нас сильно пьющее общество, страна всё время где-то с кем-то воюет, мужики истребляют себя так, что среди сорокалетних баб полно вдов, одиночек и вековух. Куда девать эту армию никому не нужных баб? А пущай живут со своими взрослыми детьми, словно те и не взрослеют. В Европе большой процент населения – пенсионеры, поэтому там придумана целая система, как старикам интересно жить, очень много оздоровительных и досуговых учреждений для пожилых, всевозможные клубы и даже институты. Многие европейцы на пенсии получают высшее образование. В молодости работали, учиться некогда было, а на пенсии самое то. В нашем обществе больший процент населения – алкоголики, поэтому всё заточено под них. Муж спивается – жена должна спасать, сын спивается – куда мать смотрит со своим материнским инстинктом, работник спивается – трудовой коллектив берёт его на поруки, великий артист спился – всё общество виновато, не доглядело, какого гения проглядело. Семья в России создаётся не для хороших отношений, а чтобы мужик окончательно не скурвился, чтобы мамы, жёны и дети его спасали. Но этого смертника сколько ни спасай, он всё равно дезертирует из жизни.

– Неужели мужчина настолько не хочет жить?

– Мужики вообще не жильцы, если говорить прямо. Загнуться как можно раньше, упиться на спор, эффектно застрелиться из-за придуманной несчастной любви, которую и закрутил именно для возможности самоубийства, сделаться идиотом от полового истощения или алкоголизма и сгинуть, словно и не было тебя – такая программа вбита в мозги, пожалуй, у половины мужского населения нашей страны, если не больше. Женщина – другое дело. Отбить у неё желание жить нелегко. Но тоже можно.

– Зачем?

– Не знаю. У меня такое впечатление, как будто население мешает нашему государству, поэтому идеология постоянно навязывает какие-то нездоровые формы поведения. У нас постоянно восхищаются смертью на фронте, на производстве, от любви к кому-то, хотя это банальное неумение воевать, работать и жить. Пропаганда мощная штука, и патроны тратить не надо. Мы живём как в пещерные времена, когда человек доживал только до двадцати лет, поэтому перед ним не стоял вопрос, как жить дальше. Отработали, родили себе подобных на замену и растерялись: а что дальше-то делать? Что можно жить как-то интересно, обустраивать мир для себя – даже не представляем, как это и зачем. Жизнь для себя нам ерундой какой-то кажется. Вот шумно загнуться в юные годы по глупости, по пьянке – самое то для русского человека. Да ещё других сагитировать последовать за собой. В Европе семья – это муж и жена. Детей вырастили, во взрослую жизнь выпустили и продолжают жить в своё удовольствие, ездят по миру, учатся кататься на лыжах – пенсия для того и придумана. В России семья – мать и дети, мужик всё время норовит слинять куда-то, на войну или сразу на тот свет. В запой уйти, что на войну не взяли, потому как жопа слишком большая отросла, пока перед теликом на диване лежал. Ну, куда тебе с ней? Разве только врага пугать. А от бабы требуют быть вечной матерью, потому что в таком перекошенном обществе её по сути больше нечем занять. Она лезет со своей гипертрофированной опекой в жизнь взрослых детей, буквально терроризирует своей любовью на грани ненависти, пытается стать для внуков лучше матери, с нею дико враждуют зятья и невестки, потому что она вытесняет их с законного места в иерархии семьи. Но ей не изменить свою программу поведения, потому что она только под неё заточена, её так воспитали. И только в нашей культуре существуют очень враждебные анекдоты про тёщу и свекровь, в других и проблемы-то такой не знают. Одно это говорит, что с обществом что-то не так. Страны воинственного Ислама придумали под вышибленных из строя мужиков забаву вроде многожёнства, чтобы как-то сгладить перекос в соотношении полов. У нас пошли ещё дальше: для баб придумали некий инстинкт, согласно которому личная жизнь женщине вообще не нужна, заниматься её устройством могут только несознательные проститутки. А «нормальная женщина», то есть согласная подыгрывать сложившемуся положению вещей, должна нарожать побольше детишек (не уточняется от кого конкретно, дескать, для материнского инстинкта это не важно) и посвятить себя всю служению им. Убивается сразу три зайца: мужики могут и дальше квасить и валтузить друг друга на полях сражений, а властям не надо думать о развитии государства, о строительстве жилья для населения, так как всё население будет жить с мамами, дожидаясь их смерти и вытесняя с жилплощади одно поколение другим естественным путём.

– А третий заяц где?

– А третий заключается в том, что для такой бабы ничего не надо делать. Разве что иногда хвалить, какая она замечательная и самоотверженная мать, пока мужики где-то там не менее самоотверженно сражаются у пивного ларька. Если бы русская баба не страдала болезненным самомнением, как и все русские люди, она бы не повелась на эту фигню. Всё дело в том, что мать детям нужна только в первые годы жизни. Например, на Кавказе детей забирают у матерей с восьми лет, и все прекрасно себя чувствуют. И там замечательные отношения к старикам, там нет ни одной брошенной пожилой матери. А у нас сидят с мамами до пятидесяти лет, и это очень сильно отражается на качестве жизни. Русские люди «славятся» отвратительным и неуважительным отношением к старикам, конкретно, к матерям. Потому что из матери сделали вечную служанку, а из детей – господ. Но господа на служанку всегда орут матом, её никто не уважает, а только пинают и шпыняют. У матерей-служанок с «обострённым материнским инстинктом» всегда вырастают бестолковые слабые дети, которые сбрасывают ей внуков. В природе нигде такого нет. Нигде вы не увидите, чтобы курица принесла цыплят своей матери и обязала их растить, а корова-мать водила взрослого быка-сына за рога, показывая ему, где лучше пастбище или куда надо ходить на водопой. Это только в России у вино-водочного отдела можно видеть сцены, как взрослый и даже старый уже мужик материт свою мамашу: «Да какая ты мать! Люди добрые, поглядите, что делается – эта курва опять мне денег не дала! Да ты тварь после этого, а не мать. Где у тебя сердце вообще?». И с ним все согласны. Всё общество на его стороне. И так – во всём. Денег ли он у неё требует, жилплощадь или сострадания. Сам он как бы вне критики, потому что все сразу понимают, что такой придурок не может ни на работу устроиться, ни заработать, а уж дом построить – тем более. Обратите внимание, что мать всегда находит и работу, и деньги, и жильё. Женщина, баба, слабый пол. Мужик и тут не теряется, готов объявить её сильным полом, лишь бы и дальше квасить с себе подобными, рассуждая об очередном росте напряжённости в Антарктиде. Вот к чему приводит гипертрофированный материнский инстинкт. К уродству. Любой инстинкт должен быть в норме, ему нельзя потакать. Человек тем отличается от животного, что умеет держать свои инстинкты в узде. Любые чрезмерности тут отвратительны. Баба, которая желает всех поразить своей непомерной материнской любовью, ничем не лучше разнузданного мужика, который всех затрахал своим инстинктом размножения и ставит его превыше всего, не понимая, почему окружающие не разделяют его зацикленности именно на этом замечательном инстинкте.

– Но культ матери и материнской любви есть во многих культурах.

– Культ матери сильнее всего в тех странах, где активно истребляется население. Естественно, нужны бабы, которые эти катастрофические потери будут с готовностью восполнять. Бешенная рождаемость – верный признак того, что человеческая жизнь ничего не стоит: ещё нарожают. Самой высокой рождаемостью славятся самые отсталые страны Азии и Африки, где масса народу умирает от отсутствия элементарных норм гигиены в виде воды и мыла, самые воинственные страны Ближнего Востока. Там всюду на женщину смотрят как на оболочку для другого человеческого организма или удобную постельную принадлежность, которая будет снимать стресс воину. Многие исследователи ломают голову, почему Афганистан и Сектор Газа постоянно воюют? То затишье, то опять резня, прекращение бойни и снова резня. А потому что вырезается целое поколение, и наступает ситуация, когда резать не просто некому, а некого. Уцелевшие остатки любителей резать себе подобных лезут на баб, выколачивают из них новое поколение головорезов, наспех растят их, пока те будут в состоянии держать в руках оружие, и опять предаются своему любимого оргазму – резне. Вы сами подумайте, в каком состоянии люди, если они добровольно отдают собственных детей на обучение смертникам, получают за это деньги и живут на них? Родители не в состоянии дать детям другое развитие. И этот круговорот повторяется из века в столетия. Это прекратиться только тогда, когда афганские и палестинские бабы пошлют своих садистов куда подальше, и пойдут учиться и работать. Они же совсем не развиваются, как государства. Там ничего не меняется тысячи лет, начиная с кухонной утвари и заканчивая способами строительства. И бабы напрасно надеются, что мужики их будут уважать за готовность им прислуживать и подыгрывать – в таких культурах процветает болезненная и даже гипертрофированная ненависть ко всему женскому. Всё по той же схеме: служанок нигде не уважают, а только трахают и отшвыривают. Заметьте, что в таких сообществах никто не интересуется качеством жизни женщин и детей. Лишь бы первые побольше родили вторых, как будто речь идёт не о людях, а поголовье скота. Никто не интересуется, как дети себя чувствуют среди таких сумасшедших взрослых, никто не спрашивает их, чего бы им хотелось, никто не заботиться об их обучении и образовании. Потому что они с рождения приговорены стать новыми жертвами резни или новыми самками для воспроизводства. Люди смотрят на себя, как на скот. Не кто-то на них так смотрит, а они сами с этим согласны.

– А в России?

– В России население вообще никому не нужно. Только природные ресурсы выкачивают, но даже деньги оседают не в России, а в банках Европы и США. А разговоры о материнском инстинкте ведутся только чтобы занять хоть чем-то никому не нужных женщин, которые тоже обречены на вымирание. Мужик и баба – это два полюса планеты, две чаши весов. Оборви одну и другая дерябнется. В двадцатом веке спились русские мужики, в двадцать первом будут спиваться бабы. Такими же бешенными темпами, не поддающимися никакому объяснению. Потому что природа будет приводить разбалансированную нацию к равновесию. Природе не нужны бабы с зашкаливающим материнским инстинктом. Вы, как городской человек, наверняка редко бываете в лесу, в самой его глуши. А именно там можно увидеть материнский инстинкт в чистом виде. Это очень жёсткие рамки поведения. Например, я видел брошенные гнёзда с умершими птенцами, которых оставила мать. Или вот мать-земля, в которую сажают что-то, чтобы получить урожай. Но эта «мать» не принимает многие семена при посеве, всегда какой-то процент отторгается, даже при самых благополучных условиях для прорастания и укоренения.

– На пакетиках с семенами иногда даже пишут процент всхожести.

– Потому что везде включаются какие-то ограничения, которых мы не понимаем, поэтому они кажутся нам неправильными. Работники зоопарков знают, что самка иногда отказывается кормить своих новорожденных детёнышей. Но почему она так делает? У неё же очень сильно развиты инстинкты, в том числе и материнский. Потому что она чувствует, что в помёте что-то не так, может, какое-то генетическое нарушение или врождённое заболевание. И именно материнский инстинкт даёт ей команду так «странно» себя вести, потому что это тоже входит в круг его полномочий: отказаться от заботы о потомстве, если оно нежизнеспособно. А то мало ли чего из него вырастет. Я помню, отец принёс из леса раненную волчицу, она к тому же брюхатая была. Выходили её, оклемалась, даже родила, сделала у нас гнездо за домом. Мне лет десять было, и я в какой-то момент совершил глупость: не удержался и взял одно кутёнка на руки. Он перестал существовать для волчицы. Это не капризы – животным они не свойственны. Они больше воспринимают друг друга по запаху, а запах человека им всё перешибает. И вот она волчонка своего просто перестала видеть, отказалась его кормить. Мне отец говорит: «Всё, теперь ты – его мама. Думай, прежде чем кого-то на руки брать». Я был в ужасе, что этот пушистый скулящий комок помрёт по моей вине! Он мёрз по ночам и плакал на весь дом, видимо, по маме. Приходилось брать его к себе под одеяло, где он писался от ужаса, что это за огромное странное существо лежит рядом. Я нашёл дворнягу, которая тоже недавно родила, как-то уговорил её принять на откорм этого волчонка. Потом кормил его из соски обычным коровьим молоком.

– А волчица что же?

– Она всех кутят выкормила и увела в лес. Им же надо учиться охотиться и создавать новые пары, или чему их там ещё обучают.

– И отвергнутый волчонок тоже ушёл в лес?

– Нет, ему уже нельзя в лес, его там сразу лесная братва порвёт. Он очеловечился, я же не мог его научить каким-то необходимым волчьим повадкам. Кто их там знает, как они передают друг другу информацию? Он у нас остался жить, как обычная собака. Я тогда понял, что инстинкты – это очень жестокая штука. Их глупо игнорировать, но и искусственно культивировать какие-то формы тоже нельзя. И даже опасно. Материнский инстинкт – это трагедия женского организма: зачать, выносить, родить, поставить на ноги и обязательно выпустить или даже выгнать во внешнюю жизнь. Если женщина не выполняет последнее условие, то материнский инстинкт у неё серьёзно нарушен. Не случайно ей о материнском инстинкте чаще орут именно какие-то ущербные пьяницы, у которых нарушение природы идёт по всем параметрам. Они даже жену называют мамой. Нормальным мужикам не это важно в женщине. Нормальные люди должны отпускать детей, когда те вырастут. А вечная мать – это как художник, который всё дописывает свою картину, да никак не закончит, хотя уже пятый слой краски мажет.

– Но даже психологи подсчитали, что современные родители общаются с собственными детьми не больше пятнадцати минут.

– Ох, уж эти мне психологи! А сколько надо общаться? Пятнадцать часов каждый день? Вы вспомните себя в детстве, долго может ребёнок выдержать разговоры со взрослыми? Да он через пять минут подскочит и убежит. Дети обожают играть с другими детьми, а взрослые их постоянно одёргивают: не шуми, не бегай. Бабушка отдыхать хочет, а тут внуков подкинули, она на них шикает. Кому-то покажется: ах, какая славная женщина! Мало того, что своих детей одна подняла, так теперь со внуками возится. Детям-то радости никакой. Они от неё бегут при первой же возможности. Или играй с ними, становись молодой и энергичной, или иди брюзжать с себе подобными старухами. Родственники не обязаны все вместе сидеть в одной квартире и галдеть. Ни один нормальный человек не выдержит такой концлагерь, так живут только беженцы, жертвы бомбёжки, оставшиеся без крыши над головой. Дети обязательно должны иметь свой круг общения, свои интересы, чтобы было о чём родителям рассказать, когда они соберутся вечером за ужином. Дети должны с детства учиться расставаться с родителями, чтобы потом встречаться. А изоляция от внешнего мира происходит от глупости или из-за страха перед ним. Я слышал, что большинство психологов не имеют детей и не состоят в браке, потому что умные очень. Но при этом создают теории для родителей-дураков, как тем следует воспитывать детей. Только такой психолог мог додуматься замерять общение с детьми в минутах. Теперь ещё соревнования начнут устраивать, кто больше с детьми высидит, да как бедные дети это выдержат. И опять-таки для чего? А потому что стали закрывать детские сады и даже школы, рабочих мест не хватает, поэтому родителям предлагают: сидели бы вы дома и читали своим детям нравоучения, которые сами взрослые норовят то и дело нарушать. Это как раз взрослым хочется дома посидеть, от работы отдохнуть, вот они и придумывают, что это якобы на благо детей. А детям самый кайф, когда скучных и занудных взрослых, которые ведут непонятные разговоры о всякой фигне, дома нет. Заговорили про допотопные обычаи, когда баба сидела дома и нянькалась с детишками, дескать, ах как это романтично. Но это делается только для того, чтобы освободить хотя бы женские рабочие места, в надежде, что их займут мужчины, хотя этого не произошло.

– У Вас жена тоже дома сидит.

– Моя жена не ради детей дома сидит. У меня такой специфический образ жизни, что мне спокойней, когда она дома. Потом она у меня педагог, она умеет детям какой-то интересный досуг придумать. Но не все матери таковы, ошибка думать, что любая мать является каким-то интересным собеседником и другом для своих детей только потому, что она их родила. Полно баб пьющих, неотёсанных, диких, грубых – что они могут дать детям? Я не говорю, что у них надо забирать детей или ещё как-то унижать. Но лучше будет, если дети пойдут в детский сад или на продлёнку в школу, где рядом будут взрослые, которые дадут им адекватный образец поведения. Вот молодая мамаша сидит с ребёнком в тесной захламлённой коммуналке, к ней приходят подружки с пивом, начинают квасить и галдеть, кто как спит с мужиками да какие они все козлы. Такие разговоры бывалому пошляку ухо режут, а тут ребёнок слушает. Недалёкие дураки умиляются: ой, как славно, какая идиллия, прям, мадонна с младенцем! Потом её сожитель пьяный вваливается, начинает бухать с соседями на кухне, после чего назревает драка. Прибегает бабушка с работы, чтобы бежать на вторую работу, всех обматюгает, надаёт оплеух – хороша такая «связь поколений», как думаете? Ребёнку не с кем поговорить в этом свинарнике. Он вынужден общаться с такими же несчастными и проблемными детьми, которых приводят собутыльники родителей, потому что «не с кем этого гадёныша оставить». Общение со старшими вообще надо свести к минимуму, потому что дети должны общаться со сверстниками – им вместе жить и работать. Ребёнок обязательно должен ходить в детский сад и школу, изучать людей, разбираться в них, учиться выстраивать с ними отношения методом проб и ошибок. Это за него никто не сделает, как нельзя за ребёнка научиться ходить, говорить, плавать – только сам должен. Знаете, почему нельзя поздно рожать? Не из-за проблем со здоровьем даже, а просто у родителей с детьми будет слишком большая разница в возрасте. Такие родители грузят своих отпрысков отжившей информацией, которая уже не работает. Надо не грузить, а общаться. Вот у меня тётка есть, с внуками на роликах и лыжах катается, обруч научилась крутить, в походы с ними ходит, им с ней интересно. Современная такая бабка, весёлая, заводная, модная. В Германию ездила, язык там изучила на старости лет. Она не всегда такой была, врачи помогли: лет пять тому назад сказали, что ей полгода жить осталось. В который раз убеждаюсь в пользе нашей медицины. Тётка решила пожить в своё удовольствие хотя бы последние дни, да и помолодела. Куда все болячки делись, даже врачи не поймут. А сидеть и брюзжать внукам только на основании того, что ты старше и тебя только за это должны уважать и слушать – она слишком живая для этого. Как некоторые старики обожают грузить внуков, что они Наполеона разбили, что они шведам наваляли. А внуки возьмут, да и спросят: «Деда, а почему ты на копеечную пенсию сидишь, если так много пользы стране принёс? Почему ты о любви к стране соловьём заливаешься, а она о тебе и знать не знает? Почему ты не смог навалять тем, кто твой завод развалил и выселил тебя из квартиры, а только Наполеону? Который, к слову сказать, помер, когда ещё твой прадедушка не родился».

– Сейчас внуки ещё и не такое могут сказать, так что с ними эти номера не пройдут.

– Просто они умнее нас. Я вообще со своими детьми преимущественно молчу. Домой прихожу, вижу, что все живы и здоровы, радуюсь этому про себя, а всё остальное пережить можно. С детьми надо просто жить, разумно ограждать от всего, что может нанести им вред, пока они сами не могут этот вред и опасность разглядеть. Надо присутствовать в их жизни, чтобы они знали, что ты у них есть, чувствовали тебя, а не болтать всякую дежурную дребедень ровно пятнадцать минут в день. Или сколько там психологи считают нужным? Нет никакой пользы, когда родители, состоящие из одних недостатков, дышат на ребёнка табаком, перегаром и матом, как ему следует себя вести. Самим над собой ещё работать и работать, а они забавляются в перерывах между пьянками и гулянками: а не наехать ли на своих спиногрызов. Мне здоровая самокритика не позволит бубнить какие-то прописные истины, которые они и так знают. Они взрослых насквозь видят и учатся врать с нашей же подачи, когда мы рассказываем сказки, как разбили Бонапарта и Гитлера, но ничего не смогли сделать с развалом собственной страны сегодня. Все полюбили орать, как наши предки кому-то там наваляли сто или двести лет тому назад, считая это личной заслугой. И ведь иные прям доказывают, что это именно благодаря им случилось! Такие разговоры из каждой хрущёвки и коммуналки звучат, из каждого барака. И чем аварийней барак, тем громче и яростней крики. А всё почему? А потому что сегодня ничего не могут сделать для страны, да и вообще стали не нужны ей. Старики призывают молодёжь любить страну, которая выиграла Вторую мировую, не понимая, что той страны-то уже нет. Так что старшее поколение может только в заблуждение детей ввести, а не научить чему-то полезному. Вот придут внуки к деду посоветоваться, как быть, если у них в школе продают наркотики, а в туалете на перемене изнасиловали их одноклассника. Что он им скажет? Он и слов-то таких не знает. У деда в мужской гимназии стояли вёдра с розгами в каждом классе, а учителями были преимущественно мужики, которые могли так врезать, что не каждый взрослый на ногах устоял бы. И жаловаться родителям было опасно, потому что тогда и отец ещё добавил бы от души.

– Если сейчас учитель ребёнка ударит, то родители драться прибегут.

– Потому что времена изменились, совсем другие настроения в обществе царят. Все эти «унучеки», воспитанные бабушками и мамушками, которые их ближе к пенсии родили – это своеобразная группа риска. Им навязаны манеры поведения, которые могут дать совсем не тот эффект, какой ожидался. Какой-нибудь перезревший юноша, на одних только книжках воспитанный, выберется в мир и тут же попадёт в дурную компанию, посчитав, что он как Д’Артаньян встретил своих мушкетёров. Он никогда не общался со сверстниками, он видел только маму и бабушку, каких-то тёток, которые его за ручку водили в школу до выпускного класса. У него нет ни друзей, ни подруг, он весь мир измеряет похожестью на привычных ему старых тёток. Он боится баб своего поколения, потому что они, видишь ли, не похожи на самых дорогих его сердцу мать и бабку. Вот изъян-то нашёл! Слава богу, что не копию своего папы в бабах ищет. Они и не должны быть похожи, потому что маму никто никогда не сможет заменить – это противоречит самой природе. Было б странно, если бы ему удалось найти в своём поколении копию женщины из другой эпохи. Надо учиться жить в свою эпоху среди современников, а не шарахаться от них с идиотскими претензиями: «Эти женщины такие странные – ни одна не похожа на мою маму! Это надо быть такими подлыми – ни одна не умеет так же вышивать, петь колыбельную и печь пирожки с курагой. Я в них ТАК разочарован». Вы сами подумайте, насколько это проблемный мужик.

– А ведь обвинения в излишней разборчивости обычно женщинам приписывают, хотя они уже давно ничего не выбирают, а рожают абы от кого, лишь бы одинокой не дразнили.

– Ага, впятером делят какого-нибудь бестолкового алкаша с выражением хари «мировой парень гибнет». И ведь находятся дуры, которые этим странным и, прямо скажем, нездоровым требованиям начинают подыгрывать и потакать, но тут их ждёт облом: то вышила что-то не то, то начинка в пирожках не с тем привкусом, как он привык, то ещё чего не так. По парню дурдом плачет, а они вокруг него скачут, удовлетворить никак не могут. В конце концов, ему бьют гормоны по башке, и он ложится под самую отстойную бабу, радуясь, что хоть такая дала. Мама с бабушкой, разумеется, в шоке. Такие «унучеки» и работать не могут с другими людьми, потому что те тоже очень непохожи на его старух. Или вот другая распространённая ситуация: родители девочки спились, их лишают родительских прав, а её берёт на воспитание бабушка. И бабушка учит: «Внученька, будь скромной, учись хорошо готовить и всех слушайся. За это тебе встретится муж хороший, который будет тебя любить и оберегать». Возможно, в годы юности бабушки такое поведение невест и давало положительные плоды, но в современных условиях жизни юной девице нельзя такой быть. К ней сразу прилипнет или какой-нибудь комнатный вариант садиста или извращенец мелкого пошиба. Для них такая внученька – подарок судьбы, когда ещё найдёшь. Она едет учиться в кулинарный техникум, который вскоре бросает, потому что её там обрюхатили, и никто ответственность брать не хочет, как террористы за неудавшийся теракт. И возвращается она с пузом к бабушке. Потом к ней какой-нибудь местный алкаш подкатит, который будет врать, что спился по её вине, когда её «городские спортили» вперёд него, хотя он квасил по-чёрному ещё до её рождения. И она ему тоже поверит, как учила бабушка, начнёт с ним пить, а он её будет бить. И когда-нибудь убьёт. Так что останется бабушка уже с правнучкой, и будет грузить той же глупостью, какой забивала голову её матери. И велика вероятность, что правнучка тоже повторит эту судьбу.

– Но почему именно так? Неужели никому не нужны чистые и беззащитные девушки? Многие мужчины как раз жалуются, что современные женщины стали слишком жёсткими и циничными…

– Ага, слушайте больше, кобелей этих, они напоют. Жалуются они, ха! Жертву трудно стало найти, вот и жалуются. Я вообще свою дочь карате обучил. Уже один раз пригодилось.

– Ужас… Почему люди так озверели?

– Потому что криминализация общества произошла, люди переняли уголовные повадки. Криминальный взгляд на мир – это страх, что тебя обставят первым. Самая простая формулировка: если не ты, то тебя. Этим сейчас пропитан каждый поступок, каждый взгляд, каждый жест, каждое слово нашего гражданина. Он жутко боится угодить в лохи, которых «развели-таки и отымели по полной», поэтому сам спешит сделать это с ближним своим, иногда без всякой определённой цели. Главное, не позволить это сделать с собой. Это как наработанный рефлекс, от которого уже не отвыкнуть. Увидел девушку домашнюю, бабушкой воспитанную, не наглую, не пьяницу – раньше на таких в самом деле женились и жили долго и счастливо. Но теперь не хотят жить долго и счастливо, теперь спиваются и подыхают очень рано в мучениях от ломки. А девушку спешат оприходовать и побыстрей свалить, а то вдруг она первая его облапошит хоть в чём-то. Это можно сравнить с превышением необходимой обороны – очень частая причина убийств сейчас. Идёт мужик, и вдруг кто-то захихикал в толпе. Мужику кажется, что смеются именно над ним, что его хотят как-то задеть, обидеть – атаковать. Поэтому он нападает первым, считая, что это «враг» сделал первый ход: достаёт заточку и валит пять человек, у которых были подозрительно весёлые лица. В московском метро недавно так троих завалили, с десяток ранили: кто-то задел локтем парня, пробегая мимо по эскалатору. Если такому человеку сядет муха на плечо, он взорвёт её гранатой. Себя покалечит, но мухе отомстит!

– Почему бы просто не согнать её рукой?

– Так делают люди с нормальным сознанием, а затюканные выходцы тоталитарного общества в любом проявлении внешнего мира видят настолько глобальную угрозу для себя, которую можно устранить только гранатой, ножом, грубым насилием. Тем и опасен тоталитарный строй, что он фактически воспитывает преступников, которых стоит только оставить без присмотра, как они перемочат и перекалечат друг друга, увидев повсюду врагов. Поэтому послушные внучки, воспитанные бабушками в духе Ветхого Завета, очень рискуют. Стариков вообще нельзя слушать, нельзя доверять им воспитание своих детей. По сути они сами как дети: наивные, беспомощные, очень доверчивые. Надо им помогать, но нельзя делать из них воспитателей. Это очень уязвимая часть населения, особенно сейчас по причине всё той же криминализации. Появились мошенники, которые специализируются именно на обмане пожилых людей. Их легко обмануть, они не разбираются в финансах, в каких-то технических новшествах, в юридических хитросплетениях. Их самих надо защищать, а не скидывать на них внуков. Уже советуют не оставлять стариков одних, без присмотра, потому что у них отбирают квартиры и пенсии, их грабят и выселяют. По той причине, что они на людей смотрят как на людей, а могут нарваться на блядей. Они жили в эпоху, когда было принято вести себя по-человечески, а теперь из человеческого поведения сделали подвиг, поэтому большинство ведёт себя по-скотски. Полученные ими установки поведения не работают в современном обществе. Общество стало другим. Тут подростки убили старшеклассницу, привязали за ноги к угнанному автомобилю и возили по округе, пока не заметили, что она уже не дышит. Временами останавливались, чтобы пустить по кругу, грязную, всю в крови – их это не останавливало.

– Господи… За что?

– Не знают, за что. Так привыкли себя вести, это для них норма. Предложили ей заняться групповухой, она отказалась, вот они и «проучили». Я в их годы ещё краснел от мыслей о женщинах, а они уж десять лет занимаются всяким скотством, сношаются со всем подряд. Никогда не делают это вдвоём, как двуполые существа, а только толпой. По-другому не умеют.

– Это же… не нормально.

– Теперь считается, что это нормальней нормального. Учёные выяснили и разрешили. Следователь не знал, что писать в отчёте по этому делу, спрашивал их: «Неужели по-другому никак нельзя? Ну, вот встретили красивую девицу, пригласили бы её в кино или на танцы – раньше так ухаживали». Они ржут, что предлагали ей порнуху посмотреть. Даже не догадываются, что совершили что-то из ряда вон выходящее, хихикали, типа, а чё такова-та мы сделали-та. Самому старшему пятнадцать лет. У него какой-то по счёту спившийся отчим любит орать: «Мочи этих баб побольше – все беды от них». Они следователя чуть не опустили, что он им посоветовал «за этими шлюхами ухаживать», для них это вообще западло. Вот дайте им хорошо воспитанных девушек. Богатые мужики жалуются, что их точно так же «кидают, разводят и опускают» уже сами «девушки». Казалось бы, живи с ним и горя не знай. С мужиком при деньгах ведь можно интересно жить, они не такие уж и крокодилы, среди них много вполне симпатичных людей. Но она находит какого-нибудь нищего наркомана, который смотрит на неё, как сутенёр на проститутку, что должна раздобыть ему денег на дозу.

– А вдруг это любовь?

– Да кака любовь-то? Как можно любить наркомана? Он же под себя ходит, в штаны постоянно мочится. У наркоманов отмирают нервные окончания в области таза, в области солнечного сплетения, где самые крупные нервные узлы, поэтому он не чувствует, как у него опорожняется мочевой пузырь и даже кишечник. Наркотики стихийно уничтожают кальций в организме, поэтому выпадают зубы, особенно передние. Это только в нашей гоп-культуре создан этакий романтичный образ наркомана-философа и загадочного красавца – на невест из приличных семей, не знающих жизни, производит неизгладимое впечатление. А на самом деле это – зассанец и засранец, от которого воняет, как от бомжа. Вот мне ей-богу не жалко тех, кто «влюбился» в наркомана или наркоманку. Это хуже некрофилии. Ну, пусть физические недостатки грех высмеивать, но там и характера быть не может. Там вместо характера перепады настроения, необъяснимые и хаотичные приступы веселья, тут же сменяющиеся депрессией и вспышками агрессии, странные разговоры, неуместное философствование.

– В нашей стране таким поведением мало кого удивишь. Алкоголизм по своим симптомам ничем не отличается.

– Или алкоголика выбирает для мести своему богатому дураку.

– Для мести?

– Конечно. Она же уверена, что он её тоже хочет облапошить. И вот они грабят её богатого мужа и бегут в неизвестном направлении. Для чего, куда, зачем – криминальное сознание не мыслит такими дальними категориями. Главное – обставить хоть кого-то. Один бизнесмен, заказавший жену киллерам, замечательную в этом отношении фразу сказал: «Я же не мог ждать, когда она меня сама кинет». Люди ждут предательства и подлости. Упорно ждут. А мир так замечательно устроен, что всегда даёт именно то, чего от него ждут. Некоторые почему-то думают, что криминальные склонности – это признак силы, способность изменять жизнь. На самом деле криминализация – это слабость. Это очень тяжёлое состояние для человека: всё время ожидать удара и бояться, что не успеешь ответить.

– Может, ещё пожалеть людей с криминальными наклонностями?

– Ошибка думать, что сразу надо жалеть тех, кому плохо. В природе часто срабатывает другой механизм: она добивает того, кому плохо. Нигде в природе вы не увидите, чтобы выпавший из гнезда птенец выжил – его сразу сожрут. В назидание другим: не фиг было вертеться, покуда мал. Это у людей одни влипают в проблемы, другие их вытаскивают. Все при деле, все получают своё. Одни начинают требовать, чтобы их постоянно спасали и вытягивали, другие получают порцию наркотика в виде восхищения: мы герои, мы спасаем людей. Спросить, чего эти люди так тупо лезут в проблемы и страдания – и мысли такой крамольной нет. В нашей культуре, например, обожают разные страдания, пропагандируют на все лады и навязывают их прелесть всем и каждому. Хотя страдание в природе рассматривается как признак неуважения к жизни. Если кто-то не может жить, не хочет учиться жизни, не умеет, не знает, как вылезти из сложившейся ситуации, предпочитает страдать и надоедать этим окружению – пошёл нафиг, заменим другим, который может, хочет, умеет, знает и страдать не желает.

– Зачем же так радикально? Для избавления от страданий есть психологи.

– Как бы человек ни деградировал, а сразу подоспеют разные «псюхологи», «быёлоги» и прочие брехологи, чтобы научную базу под этот процесс подвести. Чем слабее человечество, тем больше у него таких «специалистов», которые «помогают» этой вымирающей биомассе и дальше успешно разлагаться. Взять пьянство. Когда-то давно это считалось позором. С появлением психологии и гуманизма наркомания и пьянство объявляются болезнью. Якобы человек не властен над ней, она ещё не всех и поражает, а только тех, кто имеет «природную предрасположенность». Болезнь требует уважения, особенно в нашем охочем до всякой хвори обществе. Высмеивать больного нельзя, он не виноват, что заболел пьянством или ещё какими извращениями. Грешно смеяться над убогим, ему помогать все должны: «Что он вам сделал? Вы сами для него ничего не сделали!». Все должны бросить свои незначительные делишки и спасать дружно дегенерата, пока сами такими же не станут. Но наука не стоит на месте, и вот уже психология объявляет ненормальным того, кто ни разу не пробовал наркотики, не тяготеет к риску собственной жизнью. Да, пока ещё признаётся, что грех разрушает человека, но он интересен, пикантен и так далее. Особенно для недоумков, которым постоянно скучно. Посмотрите, как «наука» гибко меняется под разрушение человека? Было стыдно пьянствовать, не работать, вести аморальный образ жизни. Стало стыдно стыдить за это. Ещё из Библии чего-нибудь ввернут «не суди, да не судим будешь». В Библии каких только цитат нет – на все случаи жизни. Наука сыплет терминами о гормональных сдвигах, депрессивных стрессах и индивидуальных особенностях в наборе хромосом. Дескать, не придурь на Ванятку навалилась, что он неделями из запоя не вылазит и Маньке с Петькой изменяет, а по-научному с ним надо, с пиететом и уважением – пьянь это любит. Раньше из такого состояния выводили крепкой затрещиной, и не ради причинения боли, а чтобы банально мозги вправить, вставить на место, если они у него ещё остались. Теперь – ни-ни, незя! Мяхше надоть, хуманней.

– В Европе сейчас по этой же схеме «спасают» серийных убийц и защищают права людей с половыми отклонениями.

– У них – гомосеки, у нас – пьяницы. Разницы в принципе никакой. В Союзе гомосексуализм считался преступлением, в США уже мягче – психическим отклонением, пока не признали его вполне нормальным явлением, и из справочников европейских психиатров такой диагноз убрали. И вот вчерашние психически больные люди и уголовники потихоньку становятся верхушкой общества, «выстрадавшими право» быть опущенным и уже сами навязывают СВОИ правила. Священники венчают педерастов в церкви, этому посвящают передачи и фильмы, о таких пишут лучшие журналисты. Некоторые бабы годами ждут, «когда ж он на мне женится», а он просто живёт на две-три койки, потом разводится и женится, но совсем на другой. Мужики не хотят заключать традиционные браки, но борются за право заключать брак однополый. Зачем он им? Живи просто так, с кем хошь и как хошь, коль привык быть блядью. Но они требуют официального разрешения получать бумажку о браке с другим мудаком, ещё в церковь прут, хотя никогда туда не ходили, да и вообще им по природе сатанизм ближе. И тут уже не только наука и религия, но и законодательство готово подсуетиться под таких. Ещё звучат редкие мнения, что гомосексуализм имеет признаки социальной болезни, вроде проституции и наркомании, где повышенная заболеваемость ВИЧ и гепатитом, беспорядочные половые связи и прочая зараза. Здоровые силы общества ещё сопротивляются, но в целом оно уже сломлено. Протесты воспринимаются как нездоровая нетерпимость. Репрессии применяют как раз к несогласным участвовать в этом жопотырканье. Некогда запрещенное запрещают запрещать. Желание создать традиционную семью уже считается неприличным заболеванием. Женщина оценивается не по тому, насколько она хорошая хозяйка и жена, а как секс-символ, чтобы прыщавым подросткам можно было, пардон, дрочить на её фотографию. Яркий эталон такой женщины – Мэрилин Монро. Наркоманка, гулящая баба, детей нет, умерла молодой, зато никто не видел её безобразной старухой – это главное в обществе вечных подростков: не стареть. Для чего? Чтобы всегда быть востребованным для траханья. Бабушки отменяются, как и сами внуки. Монро трудно винить, потому что женщину создают мужчины, а вокруг неё сновали типы, которых уже трудно таковыми назвать. Они не могли дать ей то, что нужно женщине – семью, детей, защиту. Они могли только подсадить её на наркотики, развратить, втянуть в групповуху, сфоткать в голом виде и срубить на этом бабло, уже себе на наркоту и бордель. В таком обществе нормальный человек, не гомик и не алкоголик, уже имеет меньше прав, чем любой из этих «продвинутых». Его объявят лаптем отсталым, диким азиатом или даже диктатором, если он назовёт вещи своими именами. С пьяницей невозможно создать семью, как и с гомиком. Моралисты, которые винят баб, что те не желают «спасать» пьяницу – авось из него хороший муж выйдет, – сами за собой не замечают, что они на работу пьяницу вряд ли возьмут. Но предлагают бабе взять такого урода для совместной жизни. Он ведёт себя так, что баба или спивается вместе с ним, или бежит от него. С него спроса никакого, во всём подлая баба виновата, рушит устои общества, не хочет «бороться» за такого мирового парня. Но с кем бороться? С ним самим и приходится бороться. Естественно, он сопротивляется.

– А почему это всё происходит, для чего?

– Говорят, что грядёт эпоха информационных войн. Информация позволяет легализовать любую самую отвратительную и даже противоестественную идею, если умело с ней обращаться. Людей стало так много, что их сложно, а иногда и невозможно уничтожить на полях сражений. К тому же, от войн люди становятся сильнее: растёт самосознание, организованность, серьёзное отношение к жизни, к работе. Если на гражданке у многих детство в жопе играет почти до пенсии, то на войне его окончательно вышибает при первой же бомбёжке. Прогулять работу или уйти на больничный во время войны немыслимо, тогда как в мирной жизни допустима и пьянка на рабочем месте, и прогулы, и прочие детские капризы. Именно в военное время развивается промышленность, чтобы создать больше техники для фронта, придумываются новые виды оружия. Воевать с такими хорошо организованными и закалёнными в трудностях гражданами становится тяжело и даже невозможно. И тогда по людям наносят удары на уровне якобы невинной пока ещё информации о прелестях сексуальных свобод, наркотиков, которые если не пробовал, считай, и не жил. Насаждается алкоголизм, оккультизм, гомосексуализм и прочий скотинизм, но обязательно с припиской, что такими-то учёными доказана норма данного явления. Люди ведутся на это, как крысы – на продуктовый склад. Всё это постепенно внедряется в общество, в искусство и культуру, от высоких её видов, до бытовых. Я был с женой в Москве, ходили в театр Сатиры, видели знаменитых Ушакова и Васильеву – красивая пара красивых людей. Сколько лет они уже вместе, сколько им самим лет, но выглядят потрясающе! Сейчас про таких людей и их красивые отношения не говорят, а показывают только «гениальных» педиков, гомиков, потаскух, алкоголиков и наркоманов, которые скачут от сожительницы к сожителю якобы в силу неких духовных исканий и терзаний, жрут клофелин с дихлофосом, пробуют все виды суицида, зато на почве этого якобы выдают гениальные произведения. Которых никто так и не увидел, потому что у гения нет денег. Да и вообще его если не КаГэБэ преследует, то зелёные галлюцинации – уж точно. А я так понимаю, что не наливает уже никто. И как это Ахматова гениальные стихи писала, но на трезвую голову и без всяких муз? Как это Раневская великой актрисой была, но без наркотиков? А нынче какого спившегося гопника не покажут с претензией на гениальность, а каждому целый бордель шлюх подавай – он там будет очередную музу искать на благо творческого процесса.

– У меня муж шутит, что сейчас в людях не гениальность, а генитальность.

– Это не шутка, а правда. Обществу ненавязчиво так навязывается, что быть скотом – нормально для человека. Социопат и алкаш стал эталоном «настоящего мужчины», про эталон женщины лучше вообще не говорить – проще увидеть. И всё это – с научной подоплёкой, с подтверждением «британских учёных», с упоминанием каких-нибудь солидных университетов, где якобы проводятся исследования о нормальности человеческой деградации. Дескать, не переживайте, товарищи, что вы спиваетесь и разрушаете семьи – это нормально, так и должно быть, подтверждено опытным путём. Они там нашли какого-то хорька, который кроет всех подряд, включая самих британских учёных обоих полов, поэтому они сразу сделали вывод: самец должен стремиться оплодотворить как можно большее количество самок. Оказывается, какой-нибудь спившийся сифилитик по чужим койкам не забавы ради лазает, а выполняет важную эволюционную задачу по улучшению вида хомо сапиенса. Теперь где только эту прыщавую фантазию из жизни одноклеточных организмов не услышишь. Твердят её все от покладистых жён, чтобы своих гулящих мужей оправдать, до депутатов, которым приходится уже свой личный кобелизм как-то объяснять народу, чьи налоги на оплату блядства и ушли. Людям чего только не навязывают под эту песню: и нормальность блуда, и необходимость измены, и приемлемость вшей в одном месте. И никто не задумается, даже крамольной мысли такой не допустит, почему человек стал вдруг равняться на животных и даже микробов? Это же деградация. А её преподносят как «достижение цивилизации». И такая картина сейчас – по всем фронтам. Человечество слабеет и дурнеет, а наука, которая должна бы вытягивать его из этого дерьма, ещё больше туда опускает. Если учиться не хотят, то наука и тут как тут, доказывает: у индивида нет предрасположенности к учёбе, оказывается, Ай-Кью не тот, какой-то кислоты в моче не хватает. Раньше батька ремень возьмёт – тут тебе и предрасположенность появилась, и Ай вместе с Кью сразу в норме, и анализы мочи с калом образцово-показательные.

– Ха-ха-ха!

– Я давно заметил, что с современной культурой и наукой что-то не то. Например, раньше чтение считалось однозначно полезным и нужным занятием, но сейчас публикуют и читают такую порнуху, которая не только никакого развития не даёт, но ещё и вред наносит. Одни всякую глянцевую галиматью читают, тут же сидит какой-нибудь умник, весь пожелтевший от злости, что никто не замечает, как он нервно листает что-то высокодуховное или историческое – реальных людей узнавать перестал, так вчитался. Ну, рядом с таким «могучим интеллектом» уж точно ни одна быть не достойна.

– Вы не считаете, что чтение делает людей лучше?

– Это только в нашей стране бытует странная уверенность, что читающий человек – явление безусловно положительное. Я не знаю, откуда такая вера пошла. Должно быть, это влияние царской и советской цензуры, когда нельзя было встретить книги порнографического или экстремистского содержания, какие появились сейчас. Или это следствие того, что у нас только в этом веке удалось победить безграмотность населения, поэтому на грамотность до сих пор смотрят как на диковинку. Многие и читают-то только для того, чтобы казаться умнее, чем есть на самом деле. Не для себя читают, не дома, а именно на публике, чтоб все видели, иногда годами на одной странице топчутся. Умные люди читают для себя, чтобы полученную информацию использовать в жизни. Дураки тоже много читают, но всегда грузят этим фактом окружающих, а применить полученные из книг знания на практике они не могут. Они уверены, что читать надо только для того, чтобы об этом знало максимальное число других дураков. Могут одну книгу в год прочитать и пересказывать её содержание потом десять лет любому встречному, чтоб, не дай бог, кто усомнился, что он буквы различать ещё умеет. Начитанный дурак страшней и опасней дурака, который ничего не читает. Лично я чтение воспринимаю, как привычную и удобную форму досуга. Раньше даже у двоечников была прочитана школьная программа по литературе, потому что ничего не отвлекало, а не потому, что якобы «люди лучше были». Что ещё в России делать-то? Музеи и театры есть только в крупных городах, на рестораны деньги нужны, да и вообще лучше дома питаться. Водку пить? Так это не досуг, а тяжкий труд. Но начитанность не делает человека лучше или хуже. Сейчас экстремисты и сектанты такую качественную литературу выпускают, что у людей крышу напрочь сносит. Или, например, вожди Третьего рейха были людьми начитанными. Они жгли труды Толстого и Горького, Ремарка и Хемингуэя, прекрасно понимая, что это за литература. Они лучше любого современного школьника знали, как Анна Каренина познакомилась на дискотеке с Безуховым и почему Наташа Ростова под электричку попала. Геббельс даже любил поэзию Гейне, но это не помешало ему занести любимого автора в списки запрещённых книг. Кстати, у нас на многие вещи так странно смотрят. На спорт, например. Считается, что спорт однозначно делает человека лучше. Хотя многие бандиты достаточно серьёзно спортом занимаются, бывшие спортсмены идут в криминал, изучают единоборства, чтобы именно убивать, а не «закалять дух и развивать лучшие моральные качества».

– Что же людям навязывать, как ни спорт или чтение?

– Людям ничего не надо навязывать, они сами должны выбирать, что им надо.

– А если они не умеют выбирать?

– Тогда это не люди, а быдло. Быдло нуждается в рекламе и пропаганде, а человек без чьих-либо советов выбирает образ жизни для себя и под себя. На Западе, кстати, на эту тему уже пишут диссертации, вводят к обязательному изучению азы воздействия СМИ. Там обыватель знает, если ему назойливо предлагают купить что-то, то не надо возводить это в национальную идею. Просто кто-то хочет сделать бизнес на данном продукте. Наш человек, как всегда не готов к новым способам войны, поэтому любую, даже самую тупую рекламу воспринимает как приказ Партии: раз сказали – значит, надоть. В результате, пиво и водку теперь жрут вёдрами. А как же? По телевизору сказали, что это – исконная наша традиция и очень полезно. Завтра скажут жрать кефир – будут жрать кефир. Им всё равно, что жрать: сигареты, шампунь или стиральный порошок. Главное, жрать хоть что-нибудь, что из телевизора популярные лица присоветуют. Если оттуда начнут навязывать семейные ценности, они и их будут внедрять с такой же тупой спившейся рожей, с пожизненно приклеенной к этой роже цигаркой. Спят с ней, едят, сношаются. Не расстаются. В красивой рекламе увидели, где курит плечистый красавец-ковбой, думали, что так же будут выглядеть. В результате получился сутулый и кашляющий коричневыми соплями сморщенный задохлик. Всюду эта пародия на картинку из телевизора лезет. В рекламе ухоженная красавица нянчится с карапузом на фоне фешенебельных апартаментов, а в жизни спившаяся и опустившаяся безотказная давалка плодит детей от алкашни, и сама не знает, куда они ей в тесной заплёванной квартирке с подселением. Образуется подобие концлагеря, типа Освенцима, но только гуманного, бескровного, где никого не надо расстреливать или сжигать в печах. Сами сопьются и сдохнут: кто от СПИДа, кто от передозировки, кто в собственной блевоте захлебнётся. Дегенераты вымрут, гомики выродятся естественным путём, слабаки и нытики утонут в своих же соплях. Не надо тратить деньги на дорогостоящее вооружение, военную технику, множить армию хорошо обученных военному делу и дисциплине мужчин, потому что с ними такие номера уже не пройдут.

– Так уж в армии и учат дисциплине? По моим наблюдениям сейчас из армии молодые люди как раз возвращаются очень разболтанными и испорченными, практически все подсажены на алкоголь, в наколках, как с зоны. Уходит нормальным, а возвращается похабник и пьяница, который потом долго не может вписаться в жизнь, блеет о каком-то священном братстве со своими собутыльниками, надоедает родственникам казарменными понтами. Находятся придурки, которые эту ерунду называют «стал настоящим мужиком». Многие москвичи в армии не бывали, но кого знаю, никто лучше там не стал.

– Тут я с Вами согласен. Есть воинские части, где не воевать учат, а штампуют будущих дебилов для гражданки и поставщиков проблем для бедных мам и жён. Знаете, что меня больше всего поразило в армии?

– Что?

– Когда я туда попал, для меня было потрясением, что многие мужики банально не умеют себя обслуживать в быту. Они даже не догадываются, что свою одежду и обувь надо чистить, кровать заправлять, пуговицы пришивать. Некоторые настолько бурные истерики закатывали, вплоть до угрозы самоубийства! Я недавно спросил знакомого психиатра, как, собственно, определить начало того, что называют сумасшествием. Знаете, что он сказал? Неспособность обслуживать себя в быту. Сошедший с ума первым делом теряет интерес к уходу за собой, к своему внешнему виду. Начало безумия сразу заметна по неряшливости в облике. Оказывается, у человека уже с пещерных времён была потребность умываться, заботиться о чистоте одежды, даже когда он ещё шкуры носил. Начало взросления ребёнка происходит, когда он САМ хочет помыть за собой посуду, убрать игрушки. Получается, что советские мужики находились в своеобразной группе риска, потому что в Советском Союзе таких, кто сам за собой тарелку мыл, почти святыми считали и даже – не вполне нормальными. Таких презирали и считали «бабской прислугой». До сих пор нормой является, когда мужик ходит немытый-нечёсаный, оставляя за собой горы грязи и объедков, якобы задумавшись о чём-то более великом, а бабе его пеняют, что она за ним «плохо смотрит». Дедовщина вся наша хвалёная, которой сейчас так полюбили запугивать неврастеников на гражданке, держится на том, что один прыщ требует у другого, чтобы тот за него полы помыл или подворотничок пришил. На меня как наехал первый и последний мой «дед» с этим подворотничком, так я ему и пришил. Намертво. Прямо к коже на шее. Перед этим пришлось жёстко зафиксировать «дедулю», а то он чего-то дрыгался. Больше желающих не было.

– Они же могли отомстить… ну, «деды» эти…

– Я в карцер угодил за такое жестокое обращение с животными. А оттуда меня отправили так далеко, куда им точно не добраться было… Чего они там могут, эти истерички, которые по недоразумению родились с яйцами? Я никогда не видел среди них по-настоящему сильных парней. Их легко сломать если не физически, то морально. Сильным парням такая лажа не нужна, это всегда удел прыщей каких-то. Посрал, а кто-то говно за ним смыть должен. Сам он не может – не царское дело. А в армии его забросят в горы на неделю, где на спиртовой таблетке надо себе перловку разогревать, он уж готов с гор этих сброситься, лишь бы позор такой не пережить, потому как и это дело не царское. Представляете, как он потом грузит баб такими «подвигами», что утром просыпался, а не к обеду, и одевался без чужой помощи не два часа, а как это делают все нормальные люди за несколько секунд? Мужик в нашей стране очень сильно отстранился от реальной жизни. Он не случайно почти сразу загибается, как только остаётся без присмотра мамы или жены. Не редки истории, когда мужик уходит в запой и сгорает вместе с домом, стоит только бабе в роддом на день уехать или к больным родителям в другой город отлучится. Такого не бывает даже с детьми. Под водочку бубнят что-то о давно прошедшей войне и не замечают, что в данный момент собственный дом огнём объят. Что угодно готовы придумать, даже сгореть, лишь бы не заниматься реальной жизнью. Вот знаете, что важнее всего в боевых искусствах?

– Что?

– Присутствие в настоящем моменте. Способность в этом настоящем оставаться как можно дольше. Очень часто спортсмены с отменной физической подготовкой вылетают с соревнований именно из-за неспособности сосредоточиться на каждом своём движении и даже дыхании. Бой выигрывает не сильнейший, а тот, кто присутствует здесь и сейчас. Эта простое понятие из восточной философии, которую теперь все мусолят, на самом деле трудно осуществимо. Пожалуй, это самое трудное, что есть на свете. Да-да, самые трудные вещи в жизни имеют краткие и простые формулировки. Вроде ничего особенного, а достичь удаётся единицам. Внимание и мысли человека обращены куда угодно, но не в настоящий момент. Это как диагноз – всё время «болтаться» сознанием где угодно, но не там, где человек фактически присутствует. Сознание не сосредоточено в настоящем моменте. Человека постоянно куда-то «сносит», а в наших людях этот порок особенно велик. Знаете, есть такие мужики, про них ещё говорят «руки с жопы» – они всегда что-то роняют, разбивают, ломают, что в лапы ни попадёт. Взял чашку – нет чашки, вдребезги. Взял молоток гвоздь забить, вместо этого себя к стене приколотил.

– Просто рассеянные люди.

– Ещё придуман благозвучный эпитет «очаровательная рассеянность». Наверняка, женщины придумали, чтобы себя утешать, когда надоест за этим «очарованием» всё время ликвидировать последствия его присутствия. Я ещё понимаю, когда что-то очаровательное находят в рассеянной женщине, которая мило волнуется, конечно, если она не в Центре управления полётами работает. Но у мужика-то с какой менструации эта тряска во всех конечностях? А потому что он стойко отсутствует в настоящем. И это стало настолько повальным явлением, что психологи уже убеждают женщин в нормальности данного отклонения. Дескать, он весь где-то там, витает вдалеке высокими думами, ради вашего же блага, но только не здесь. У меня жена смеялась, когда в одном журнале вычитала, что мужчине надо четыре раза (какими-то учёными научно доказано) повторить что-то, чтобы до него дошло. Если война начнётся, мы страну просрём с такими идиотами, которым надо будет четыре раза повторять команду «огонь». На самом деле, это или алкаш, который мозги пропил и теперь страдает нарушением координации во времени и пространстве. Или непьющий, то непременно «высокодуховный» мямля – порхает мыслями настолько далеко, что в текущий момент его не всегда разрядом тока можно вернуть. Да, политикой такие всегда интересуются – это непременно. Не занимаются, а именно интересуются. На уровне, кто первым успеет пересказать другим губошлёпам последний блок новостей. Они уверены, что кто-то в их изложении и комментариях крайне нуждается. Такие «политикой» интересуются больше, чем бабами. Бабы при них – всегда с тазиком. У таких женщин постоянно наготове стоит тазик с водой и тряпка, чтобы за этим «комнатным мыслителем» ходить и подбирать да подтирать всё, что он уронил, пролил, разбил. Беда в том, что он может не только чашку уронить, но и собственного ребёнка. Он, извините, и в постели может до тяжёлого травматизма дойти. Если не в пододеяльнике запутается, то может невесть каким образом наволочку себе вокруг шеи обмотать и – одним полудурком меньше. Нормальные и психически здоровые женщины таких сразу распознают и выбраковывают, потому что с ними однозначно жизни не будет, какие бы доводы и недоумения не звучали: «Да он же такой умный и хороший! Ну, что гадит на каждом шагу, может же у такого идеального человека быть хоть какой-то невинный недостаток». Дескать, не барыня – подотрёшь. Для чего ещё жена и нужна.

– Говорят, что великие люди, актёры или учёные бывают такими в быту. Там действительно нужна не жена, а нянька.

– Многие великие люди даже не догадываются, что они – великие. Грузить своим «величием», особенно мамок и нянек, обожают как раз самые никчёмные людишки. Великие люди очень просты в быту, да и мало их, великих-то. Выдающихся учёных – единицы за всю историю человечества. Их много не бывает, потому что один Эйнштейн мир на пятьсот лет открытиями обеспечил. А таких раздолбаев, о которых я говорю, – через одного. У нас больше половины страны с нарушенной координацией движений ходит, а ещё чего-то от жизни хотят. Вы знаете, почему сейчас многие не могут в армии служить? Потому что там нет мамок и нянек с тазиками и тряпками, чтобы за такой квашнёй подтирать и подмывать каждый его шлепок говна. Там мужик должен себя полностью обслуживать от пришивания пуговиц до приготовления обеда. А эти мудни обычной штопальной иглой могут нанести себе травмы, несовместимые с жизнью. Потом остатками исколотых пальцев строчат домой письма в пятнах крови, как на протоколах допросов в Лубянке, грузят измученных мамаш «ужасами» армейской службы. Сколько бы ни сочиняли страшилок об армии, а основная причина страха перед ней именно в этом заключается. Роняют буквально всё! Хорошо, что в армии посуда металлическая. Да что там посуда – гранаты себе под ноги роняют.

– Ой!

– Вот именно с таким «ой!» и роняют. Чеку вырвал, иногда с куском собственного пальца, после чего гранату надо отшвырнуть как можно дальше от себя, но она у него, как обмылок, выскальзывает из вечно потных ручонок и падает между ног. Он совершенно по-бабьи ойкает и смотрит на окружающих: типа, чего это она. И получается, что граната всегда падает, куда надо, чтобы яйца ему наверняка оторвать. Чтобы какая-нибудь дура не родила по незнанию от него таких же неполноценных. Хотя такие и бабу из рук выронят в самый ответственный момент. Целые ящики с боеприпасами роняют и вот это: ой! Как говорится, что толку от меча, если он в руках у идиота. Я спрашивал полкового врача, что это за фигня с людьми, и он, как военный грубый человек, объяснил просто, без латыни: распущенность мышления, развращённость сознания. Можно развратить людей физически, приучив их к телесной грязи, сделав её для них нормой. Можно развратить морально, сделав их циничными. Но есть ещё один вид разврата – умственный, ментальный. Хуже всего, что такая развращённость ума многими воспринимается как признак большого интеллекта. В нашей стране – очень распространённое явление. Потому что средства информации и сама культура так выстроены, что человеку постоянно предлагается уйти от реальности, необустроенной и сто лет ожидающей мифического светлого будущего, куда-нибудь подальше. Куда именно – не важно. Человек всё время витает мыслями где угодно, но не там, где он фактически находится. Он никак не может сосредоточиться на настоящей реальности, поэтому у него всё валится из рук. Он устраивает аварии на пустом месте, постоянно попадает в какие-то несуразные ситуации. Приходится хлопать его сразу обеими руками по ушам, чтобы вернуть туда, где он находится.

– Зачем же так грубо?

– Только это и помогает! Таких надо возвращать в настоящее, иначе они тебя же угробят. Вот почему канатоходец не падает? Потому что он весь сосредоточен на точке, где его ноги соприкасаются с канатом. А у нас тут на вокзале мужик нырнул с перрона под электричку – промахнулся ногой мимо двери. Это какой талант иметь надо, чтобы мимо дверного проёма, куда юного слона запихнуть можно, своей ножонкой промахнуться? С такими «талантами» в цирке выступать надо, в самом деле.

– Он погиб?

– К сожалению, нет. Поезд-то стоял, так что вытащили акробата этого. Спросили, как он дошёл до жизни такой: может, жена довела или начальство затюкало? Нет, говорит, задумался просто, куда положил ключи и вообще закрыл ли дверь в квартиру. Потому что, когда он закрывал квартиру, тоже блуждал мыслями где угодно, но только не там, где находился. Дверь закрываешь – думай о двери, ключи убираешь – думай о ключах, но у таких никогда одно с другим не совпадает. В итоге, мимо двери мордой промахиваются, а струёй мочи не всегда могут в унитаз попасть, как бы широк он не был. Нет, они всегда мимо сандалят, будто это замочная скважина. Любая баба, какой бы терпеливой и покладистой она ни была, рано или поздно устаёт за таким придурком всё исправлять, подбирать да подтирать. Он ведь даже в носу не может поковырять, чтобы палец себе не вывихнуть или остатки мозга через ноздрю не выронить. Женщина ждёт от него, когда он станет надеждой и опорой семьи, а на деле его самого подпирать надо. А уж чтоб такой на руках её носил, и мечтать не приходится – уронит в ближайшую же лужу! Такой любую доведёт до исступления, если он даже свои грязные носки не может в таз с бельём бросить, а исключительно мимо. Баскетболисты мячом попадают в корзину на высоте, куда ещё допрыгнуть надо, а такое мудило грязной тарелкой в мойку на кухне попасть не может – мимо «ставит». С бабским таким вздохом, как будто воды отошли: «ой». Любая баба невольно в уме прикидывает: «Господя, ещё ведь и дети такие же пойдут! Когда я успею за всеми подбирать, подтирать, подшивать?». Она побегает-побегает с тазиком и тряпкой за такой «главой семьи», а потом ка-ак даст ему этой тряпкой по морде. Он в святом недоумении: «Пошто забижають? Бабы совсем сдурели – такого мирового мудака тряпкой по морде-с». Тут же к нему подтягиваются такие же единомышленники в заляпанных штанишках, потому что хронически не могут ложкой с супом себе в морду попасть – всё мимо. Должно быть, реконструкция Международного валютного фонда при дефиците платёжного баланса покоя не даёт.

– Да, женщине надо большое терпение иметь.

– Я удивляюсь, откуда они его берут, каким местом вырабатывают! Мужики сами себя так терпеть не смогли бы.

– Но что делать? Мужчины всюду таковы.

– Ещё скажите, что они генетически к этому предрасположены. Да ничего подобного! Это искусственно созданная культура. Есть страны, где как раз женщины словно бы не от мира сего, потому что мужики жизнью рулят. А у нас посмотрите, как люди в быту живут? В коммуналках, в хрущёвках, в бараках, в каких-то халупах, которым и название-то не подобрать. Живут плохо, тесно, бедно, грязно, но всегда там присутствуют «кухонные интеллектуалы», которые сидят на заплёванной кухне, где гроздья тараканов свисают со стен, и галдят… об экономическом росте Кореи в колониальный период! Как вытащить свою семью из этого смрада, они не думают. А под водочку погалдеть о восстании сипаев или лионских ткачей – самое то. Какую только галиматью ни придумают, чтобы ни черта не делать, но с умным видом, как будто важную государственную задачу решают. У них жёны до сих пор за водой на колодец ходят и обед готовят на закопчённой плите с утечкой газа. А эти мозгодолбы рассусоливают о роли маршала Сульта в истории Франции. И такая картина – от кухонь до трибун. У трибун такие же кулёмы стоят. Многие уверены, что политики – умные люди, потому что они постоянно трещат языками об изъянах политики регентши Анны Леопольдовны и знают, как надо было поступить с Петрашевцами. Они все знают, что надо было делать двести лет тому назад или на сто лет вперёд, только бы сегодня грязью на улицах не заниматься. Любого спроси: сколько у тебя в регионе километров дорог, по которым можно проехать и двигатель не потерять, сколько домов в аварийном состоянии, какой процент населения зарабатывает меньше прожиточного минимума? Ничего не знают! Если что-то обещают сделать, то через пару десятилетий. А бабе надо жить сейчас. Она не может, как мужик, резвиться до тридцати лет, а в сорок заявить что-то типа «я ещё не готов стать отцом – мне детские игрушки самому нужны». Её природа не спрашивает, готова она или нет. У неё ребёнок рождается, и она не может ему сказать: «Залезай назад, а то у нас тут страна совсем для жизни не обустроена». Этим она очень бесит мужика, который как раз может тридцать лет перед телевизором лежать и своих баб ругать, какие они дуры, что ничем кроме своих кастрюль не интересуются. Но если баба тоже засядет телевизор смотреть, он тут же запаникует, кто ему жратву будет подносить, пока он «духовно растёт».

– Нельзя же от телевизора совсем отказаться. Чем заняться людям, особенно в провинции, где не осталось никаких учреждений для культурного досуга? Люди тогда совсем одичают!

– Пушкин не смотрел телевизор, однако нельзя сказать, что он был одичавшим. Напротив, обладал эрудицией и культурным развитием, какими мало кто нынче обладает. Может, в его эпоху и было совершено столько научных открытий и создано столько произведений искусства и архитектуры, что люди телевизор не смотрели? Чем занимались наши деды и прадеды, не знавшие телевизора? Они за пару десятилетий создали жизнь в стране, к которой другие шли столетия. Создали не только промышленность, а превратили государство из патриархального в индустриальное, отвечающее нормам двадцатого века. Патриархальная царская Россия проиграла Первую мировую войну и развалилась, а промышленный Советский Союз выиграл Вторую мировую и стал сильнейшей державой мира. Может быть, советские люди именно поэтому успели столько всего создать и построить, чем мы до сих пор пользуемся? Они не говорили о своей крутизне, как это делают сейчас их бестолковые потомки, – они её создавали. Когда от ветхости рухнет всё то, что они построили, и выйдет из строя, то заменить будет нечем. Потому что наше поколение и сотой доли не создало из того, что было создано ими. Страну пугают демографической ямой, когда одно поколение вымрет, а на его место никто не придёт, потому что никто не был рождён. Но у нас сейчас по всем показателям такая «яма». У нас уже сейчас многих работников, выходящих на пенсию, некем заменить. Многие продолжают работать на пенсии, и их никто не вытесняет – некому это делать. Я своего прадеда застал, он дожил до девяноста лет, всегда работал, и я никогда не видел, чтобы он лежал на диване посреди дня. Лежачий у телика мужик – изобретение наших дней. Поэтому мы ничего не успеваем.

– Но телевизор для чего-то придуман!

– Он был придуман для американских домохозяек, чтобы было чем себя занять, пока стиральная машина бельё стирает, кухонный комбайн продукты шинкует, а электрическая скороварка еду готовит. А у нас мужики его под себя облюбовали. Пока их жёны ходят на речку бельё полоскать. Его самого нельзя попросить хотя бы ведро принести – он сразу в запой уйдёт. Он же подвиг совершил, что-то для своих сделал – это ж подвиг для него. У нас тут одна баба-дура рискнула, попросила «сокола свово» по воду сходить. Год ходил. Через год пришёл. Без штанов, как ни странно, но с ведром. И даже вода какая-то там плескалась, так что и придраться не к чему. Телевизор включил и сел смотреть. Она его осторожно спросила, не на Камчатку ли он по воду ходил, когда колонка на соседней улице есть, но он огрызнулся, чтоб не мешала ему отслеживать, как на Балканах конфликт назревает. Народ у нас скурвили такой «информацией»! Это и не информация вовсе, потому что она ничего людям не даёт. Вы не подумайте, что я совсем озверел и отрицаю достижения цивилизации. Телевидение – великая вещь. С его помощью можно творить чудеса, образовывать население, повышать его нравственный и культурный уровень, но мы от этого так далеки, как Владимирская Русь – до отмены Крепостного права. У нас СМИ мусолят «сенсационные события» как некая светская львица сломала ноготь. Стесняюсь спросить, где? Старого пердуна-продюсера бросила юная любовница, которая до этого сменила пол и уменьшила возраст. Очень важная информация, прям на злобу дня! Прям в нашем колхозе без таких «новостей» ну никак. Нищие россияне пялятся через экран на выблядков, которые делят наследство своего папаши, «известного политика», которому не до политики было, прямо скажем. Или он так понимает значение слова «политика»: трахать избирательниц всех подряд. Потому что это проще и приятней, чем ехать за пределы Москвы, чтобы продолжить электрификацию всей России, объявленную ещё дедушкой Лениным. И это – девяносто девять процентов содержания современных СМИ. Даже прогноз погоды перестал давать нужную и полезную информацию, потому что Гидрометцентр оставлен без финансирования. На местной метеостанции уже десятый месяц не платят зарплату, но тамошние сотрудницы продолжают честно записывать показания с допотопных приборов.

– Разруха.

– Не разруха, а разложение. Что, война какая-то была? Я что-то не слышал о её объявлении. Народ развращён болтологией под видом дела. Народ пассивно глазеет в телик, не желая заниматься реальной жизнью. Бросают людям новость, как кость собакам. Они её глодают и лают – собачатся. Интеллигентик морщит лобик, что бы этакое сказать об очередном заседании Пентагона своему соседу по коммуналке, блеснуть интеллектом. Сосед сам переполнен умными мыслями, которые озвучивает, что называется, с седьмого дубля. Работяга клянёт матом под водочку «всех энтих гадов». Вроде как народ делом занят. У него и так проблем навалом, но он ещё перегружает себя проблемами из телевизора. Он его ненавидит, но тупо смотрит.

– А кто по-Вашему сейчас живёт настоящим?

– Криминал. Вот уж кому не до витания в облаках. Но это, скорее, специфика профессии, по которой волей-неволей будешь в настоящем находиться, отметая всё лишнее.

– Вы предлагаете совсем ничем не интересоваться?

– Надо интересоваться, прежде всего, своей жизнью. Зачем мне знать, что где-то утонул паром, если люди уже погибли? Зачем смотреть на тела убитых в Палестине? Человеку глаза даны для того, чтобы реагировать на события вокруг. Это как рефлекс, и плохо, если он не работает. Сейчас много говорят, что люди стали чёрствыми и безучастными, а просто они привыкли смотреть на жизнь, как по телевизору: «Я не могу на это повлиять, а просто пассивно смотрю на предложенную кем-то картинку». Поколение наших родителей, если видели человека, которому на улице стало плохо, бежали к нему со всем ног – для них это было потрясение. А современный ребёнок смотрит с родителями-идиотами фильмы ужасов, где людей жрут вампиры – чем его можно потрясти? Ничем. Он ни на что не реагирует, рефлекс разрушен. Кстати, чёрствость и эмоциональная безучастность в психиатрии классифицируется как серьёзное психическое расстройство. Нормальный человек должен реагировать на то, что видит, потому что природой предполагается, что это происходит с ним, а не по телевизору. Природа не знает, что такое телевизор, в ней нет его аналогов. А у нас с людьми вытворяют какие-то противоестественные эксперименты: призывают не обращать внимания «на пустяки» в виде плохого быта и потери сбережений и собственности в реальности, а таращиться на то, что к ним не имеет отношения.

– Именно поэтому от советских людей скрывали аварии и катастрофы.

– И правильно делали. Зачем знать то, на что уже не сможешь повлиять? Дайте краткую информацию, а не растягивайте сопли на три газетных разворота. Почему наши СМИ не предупреждали людей о Павловской реформе, либерализации цен и гиперинфляции? Какой смысл грузить обворованных людей последствиями этих событий, если они на своей шкуре их уже прочувствовали? Информация должна ра-бо-тать. Если она не работает, это говно, а не информация. Многие удивляются, как советские люди пережили такую страшную войну, когда мирные жители до начала пятидесятых годов продолжали жить в блиндажах, так страна была разрушена? А потому что была дана правильная информация. Людей не грузили тяготами войны, потому что народ и так знал о войне не понаслышке. Посмотрите, какой кинематограф был создан в те годы: радостный, праздничный, солнечный. Он не был лживым, не приукрашивал реальность, а говорил людям: надо жить дальше и бить врага. Он налегал не на войну, а как раз на жизнь, на мир, как хорошо туда вернуться. Если показывали отношения, то красивые и искренние, если дружбу, то верную и чистую. А сейчас что? Кислое пьяное разложение по обе стороны экрана и газет. Жизнь не определена, враг – тоже. Население стремится поскорей спиться и сдохнуть под ближайшим обоссанным кустом.

– Зато реклама сейчас очень радостная и праздничная.

– Реклама слащаво-тошнотворная, как будто и в без того сладкий напиток ещё бухнули сахару. Она не рекламирует товар, а отталкивает от него. Какие-то дураки скачут вокруг шампуня, пива или кефира, как будто им долги по зарплате за позапрошлый год в полном объёме выплатили. И такое впечатление, что им всё равно, вокруг чего скакать. А между рекламой плачут об убиенном царе-батюшке, как будто он от этого воскреснет, показывают прелести Белого движения. Конечно, интересно послушать о России, которую мы потеряли. Спору нет, познавательно. Но нельзя об этом говорить десять лет, потому что ту Россию мы УЖЕ потеряли. Навсегда. Её не вернуть, даже если все напялят шинели царской армии. Надо думать, как не потерять страну, что пока ещё осталась. Потому что и её просрать можно. Но никто не ищет ответа, как жить сегодня, вот прямо сейчас. Поставлен только диагноз: ТАК жить нельзя. И на том спасибо. Мы не умеем жить в настоящем и не хотим, что показательно. Мы охотней думаем «как там сейчас на Марсе», чем пойдём забор в собственном огороде поправлять. А если и пойдём, то с такой значительной рожей, словно нас от чего-то важного оторвали – не дали, пардон, попиздеть ни о чём. Тут в городе лет пять назад муж жену убил за то, что она его «запилила», чтобы он полку повесил. Она его год об этом просила, прям как в анекдоте, где мужик жалуется, что сел парад Победы по телевизору посмотреть, а жена-стерва зудит: «Вынеси ёлку! Ну, вынеси ёлку». А это «повесь полочку» уже превратилось в национальное психическое расстройство. Сколько нужно мужику, чтобы повесить полку? Пять минут. Для особо одарённых – полчаса. И вот он настолько по жизни каким-то яйцетрением занят, что не может выделить эти минуты для собственного дома. Он вообще как будто дома не живёт. Такие домой ходят, как бляди, словно в гости, словно осчастливили кого-то несказанно, что вообще пришли пожрать, посрать и телевизор посмотреть! Удивляет, как таким бабы вообще дают? Это каким надо быть мудилой, чтобы в своём доме только жрать и срать? Я не помню, чтобы моему отцу мать напоминала, что где надо приколотить или починить – она вообще в это не вникала. Он сам каждое утро дом обходил и смотрел, что надо сделать. Где из забора доска выскочила, тут же брал инструмент и чинил.

– Хозяин!

– Просто нормальный мужик. А нынче такие «хозяева», что руки моют и не видят, как кран протекает. Всё задумавшись о чём-то великом. Не иначе, о детишках Мозамбика душа изболелась, нет ли среди них твоих. На унитазе дрищут и не замечают, что клапан пора сменить – не иначе, положением Национального конгресса Боливии озаботивши. Полку не повесил – жена не напомнила. Жена напомнила, да он опять где-то мыслями растекался в районе Сектора Газа, поэтому не обратил внимания на такой пустяк. Таких надо везти в психиатрию и электрошоком лечить, в настоящее время возвращать. Я б убивал таких, но у нас почему-то это законом осуждается. Она его просила разными интонациями в разное время суток и года, она часами выслушивала, когда он ей пересказывал содержание «Международной панорамы». Она пробовала не варить ему обеды и не стирать носки, пока он не сделает «эту ерунду» – ничего не помогало. Закончилось тем, что он взял в руки молоток, но не полку повесить, а ей череп раскроить. Так она его «достала».

– В нормальных городах есть специальные службы, чтобы можно было вызвать мастера, и он всё сделает, а не дёргать мужика…

– Вот-вот, эти мудаки уже женщинам внушили, что те их «дёргают». За какое только место? А чем он занят-то? В крупных городах уже есть вызов мужика с отвёрткой на дом, настолько его хозяин не хочет своим домом заниматься. И уже есть случаи, когда наглые городские жёны выгоняют такого горе-хозяина и выходят замуж за «мастера по вызову».

– Надо развивать общество, создавать общественные институты и городские службы, которые есть даже в Африке! Чтобы у людей была возможность выбирать себе жён и мужей по любви, по характеру, кому какой подойдёт. В браке человек живёт с человеком, а не с отвёрткой или мясорубкой. У нас женщины на мужа смотрят, как на слесарный инструмент какой-то, не понимая, что живут они прежде всего с его характером и способом мышления, с системой определённых ценностей, с отношением к ней. Если характер поганый, а в систему его ценностей жена вообще не входит, то никакой радости не будет, что мужчина периодически может что-то починить, приколотить и заработать. И любви нет, и пьёт он, и дерётся, зато шуруп в стену вкрутит, ежели чего. Живут с пьяницами и гуляками, годами мучаются и объясняют такое ужасное существование: «Зато он огород по весне вскопает». Как будто только ради этого огорода и живут – более интересной цели в жизни не нашли в двадцатом веке. А мужик потом всё лето пьянствует и кроет тем, что право имеет, заслужил – огород вскопал. Жена опять терпит его хамство и пьянство: «Зато осенью будет кому огород копать». После чего он не работает и пьёт всю зиму! Сами мужчины точно так же не с женщиной живут, а со стирально-уборочным агрегатом. Ненавидят её откровенно, не уважают, зато портки постирает и пожрать приготовит, а больше ему словно и не надо ничего. Ещё гордятся, что они такие нетребовательные.

– Потому что общество бедное. В таком обществе любой индивидуум оценивается по способности производить какую-то тяжёлую работу, выточить определённое количество дешёвых деталей, обработать выделенный надел земли. Не до эмоций и симпатий. В зажиточном обществе ценится тот, кто умеет обеспечивать высокое качество жизни, умеет других организовать для получения этого качества. А Россия до сих пор топчется на достоинствах аграрной эпохи.

– Самое время вылезать из этой эпохи. Вы же сами сказали, что пока женщина занимается домом, мужчина вращается во внешнем мире…

– Я сказал, что он не должен грузить бабу проблемами внешнего мира. И он не «вращаться» там должен, как стрипизёрша вокруг шеста, а обустраивать его. Если бы Вы выглянули в окно и увидели там потрясающий пейзаж с красивой архитектурой, современными автобанами и развитой инфраструктурой, то и вопросов бы не было, чем там мужик во внешнем мире занимается. Но где у нас всё это? Вы видели Дубай?

– Говорят, сказочной красоты город посреди пустыни.

– Раньше пустыни там были тропические болота, так что Дубай фактически стоит на болотах, как и Петербург. Там жара под пятьдесят градусов, а повсюду цветут сады, комфортабельные дома, в которых не жарко, есть даже лыжные курорты. Где у нас это всё? В домах в жару жарко, в холод – холодно. Сами дома вообще больше похожи на тюремные блоки. Сюда нельзя пускать иностранцев, они не поймут, что это. Филиал концлагеря. Посмотрите в окно. Что Вы там видите?

– Здание какое-то.

– Правильно, здание. В аварийном состоянии. Балконы уже отвалились. Но там продолжают жить люди, потому что расселять некуда – за последние двадцать лет не построено ни одного нового жилого дома. Перед ним канализационный канал разрыт уже второй год, но никаких нужных работ не ведётся. За это время в него свалился грузовик, колёса уже сняли, только кузов торчит. Столбы стоят, качаются, колышутся на ветру. И никто от чиновников до рядовых пьяниц этого не замечает, всем недосуг. Чем таким все заняты? Бабы ещё три года назад подводили мэра нашего, харей тыркали в эту яму, а он: «Да где? Да что вы выдумываете какие-то несуществующие проблемы! Вот землетрясение в Кобе – другое дело». Они ему в этом году напоминали, он их опять усовестил: «Слыхали, что тайфун Линда в Таиланде-то наделал? Вот где проблемы у людей, а вы всё дурака валяете». Взором куда-то за океан метит, а под носом у себя уже ямы не видит.

– Офтальмолога-то нет в городе, вот и не видит.

– В Райцентре есть, но там ситуация не лучше. Глава района с женой аж развёлся, настолько «на работе занят». Интервью тут региональной газете дал, население насмешил. Журналисты его спросили, чего это он давеча распылялся на тему семейных ценностей, дескать, падение нравов и моральное разложение в новом сезоне не модно, а тут сам эти «ценности» послал, куда подальше. Ох, он начал петь, как буквально живёт на работе, и всё это ради блага народного, оказывается. Семейную жизнь свою в жертву принёс, так душа за Отечество болит. Я понимаю, что царь Пётр хотя бы корабли строил, поэтому ему некогда было семье внимание уделять, а нынешние-то наши горе-царьки чем заняты? Я бы на такой «работе» тоже жил! Чем занят – шито-крыто. Телевизор, наверно, смотрит, трудоголик хренов. Дорог нормальных нет, водопровод в соседнем посёлке свернули «за ненадобностью», здания через одно в аварийном состоянии, а эти деятели «на работе живут». И не догадываются, что у нас любой пастух точно так же считает, что только он один в стране на работе горит. Никаких позитивных сдвигов никто не видит. О каком тогда «жил бы на работе» идёт речь? У него проблемы с женой, что ли, она его домой не пускает за «хорошее» поведение? По району проедешься – руины какие-то! Хоть кино о войне снимай. Ни одного нового жилого дома не построено, ни одной современной школы или клиники. Зато денег сколько «отмыли» на липовом строительстве – уж я-то знаю. Школы до сих пор не могут компьютерами обеспечить хотя бы для уроков информатики. Только за прошлый год развалили три ведущих предприятия, которые ещё могли прибыль давать – больше двух тысяч человек без работы остались, на базе этого больше десятка новых ОПэГэ возникло, хотя их и так было больше, чем почтальонов. Но деятели эти умеют только всё разваливать: от завода до собственной семьи. Остался один завод, да и тот они скоро угробят. Репортаж заказали, глава района бегал там в каске, перед телекамерами красовался опухшей рожей. Заявил, что на таком «передовом предприятии» сам бы с удовольствием работал. Так и шёл бы, работал! Тем и занят всю неделю, что проехался на ЭР-двести из одной столицы в другую, в храме всенощную отстоял, грехи отмаливал, потом в ресторане, говорят, перебрал так, что кровь чистили под капельницей. Любой на такой «работе» жил бы, что и за уши не оттащишь. Мало того, что ни черта не делают, так ещё взятки берут, хотя государство им хорошую зарплату платит. Без задержки, между прочим, а не как плебеям по полгода деньги где-то крутят. Жена его, кстати, сама из дома выперла, когда застукала в собственной постели с двумя несовершеннолетними кобылами. Он и теперь живёт с какой-то малолетней шлюхой, когда на работе «жить» надоедает. Жене заплатил отступные, чтоб она его не спалила за участие в групповухе, но те кобылы сами об этом раззвонили «по секрету всему свету».

– Я вижу, Вы не разделяете таких… увлечений.

– У меня дочь – подросток. Мне эта порнократия с педофилией никак не катит.

– Как же Вам удалось посреди такого распада создать и сохранить семью?

– Потому что я это делал только для себя. Я женился на женщине, которая мне нравится, а не потому что от меня кто-то по пьяни залетел. И дети у нас родились, потому что мне нравилось их делать именно с ней. А когда человек это делает для государства, под влиянием рекламы или ожидая похвалы и восхищения хоть от кого-нибудь, я даже не знаю, как такую патологию назвать. Это однозначно глубоко несчастные люди. Если они исчезнут, мне не будет их жаль. Кому они нужны? Если такие не оставят по себе потомства, миру будет только лучше. Личная жизнь должна быть только для себя, на то она и личная. А сейчас многие в брак вступают, словно подвиг на благо всего мира совершают и недоумевают, где же восхищение. Живут только с теми, кто им категорически не нравится, потому что спьяну чьё-то тело подвернулось, вот и завертелось. Хуже проституток – те хотя бы деньги берут за контакт с неприятным им человеком. А эти добровольно сами таких выбирают. Как неполноценные какие-то! Дружат, с кем пьют – у них вообще всё по пьянке случается, даже дети. Они не умеют жить для себя, а всё время играют на публику, ждут какого-то одобрения каждому своему поступку: «Ох, а где же мне награда, что я такой хороший – всю зарплату в семью принёс, между прочим, а не в кабаке спустил, как это делают все приличные мачо? Эх, почему обо мне героическую сагу ещё не сложили, что я на прошлой неделе забрал своего ребёнка из детсада? Ах, когда мне памятник поставят на главной городской площади, что я целых восемь часов на работе отсидел? Телевизор смотрел». Они не понимают, что памятники ставят преимущественно покойникам – у них философия мёртвых людей. Что напишут на их могилах: он САМ умывал свою морду по утрам и растил СВОИХ детей? А кто это должен был делать? Из-за этого жадного поиска одобрения, постоянной потребности в признании даже на бытовом уровне они не могут заняться никаким полезным делом. Никто не хвалит – ради чего шевелиться? Из-за склонности совершать хорошие поступки или хотя бы прилично себя вести только ради того, чтобы этим хоть кто-то восхитился, им всё безразлично и скучно. Потому в нашей стране все и квасят, не просыхая.

– Людей надо хвалить, поощрять на хорошие поступки.

– Хвалят животных при дрессировке. Аферисты хвалят лохов, когда «разводят». Целая технология придумана на этот счёт, уже учебники выпускают, как манипулировать людьми. Сам видел. Восемьсот страниц бреда, но если кратко сформулировать основную мысль, то объект манипуляции надо нахваливать на все лады, и за это он всё отдаст. Правда, в конце приписка, что ведётся на это только серенький примитив, а если человек хочет найти себе интересное и умное окружение, подобная тактика не поможет. Серость обожает, когда её хвалят, поэтому охочие до похвалы и живут всегда серо и уныло. Да ещё становятся жертвами преступлений. И это не случайно. Потому что преступность всегда играет на пороках людей. У нас тут какой-то год шабашники по женской части баловали. Приезжали лес валить, жили в вагонах, но один бойкий такой всегда находил себе ночлег под боком у какой-нибудь дуры, мечтающей о «чистой и светлой» любви. Потом грабил её и удирал к другой. За сезон набралось пять-шесть пострадавших, они написали заявления в милицию, оказалось, что всех «развели» по одной и той же схеме: нахвалил, своё получил и свалил. Да ещё из имущества что-то прихватил. Мужики только ныть любят, как бабы с них деньги тянут, хотя у них и брать-то нечего. У большинства баб всегда какие-то сбережения имеются, они не пропивают, не проматывают все деньги, как мужики в день получки. Откладывают детям на учёбу или родителям на старость. Бабы реже бродяжничают, живут с родителями или детьми, то есть у каждой прописка какая-никакая имеется, недвижимость, квартирка, домишко. А у мужика только половина дивана, да то на время постоя. Следователь не знал, что с этими бабами делать. Он уж их расспрашивал, ему как мужику интересно стало, как этот козёл потасканный смог их склонить к симпатии на раз-два-три. Ведь профессиональные мошенники годами учатся, оттачивают мастерство, как подкатить к человеку, найти подход, нащупать слабое место, чтобы заставить сделать то, что выгодно тебе, а не ему. Не так-то просто людьми вертеть. А тут какая-то видавшая виды образина дыхнёт на бабу перегаром, промычит ей что-то типа: «У тебя жопа круче, чем у всех здешних тёлок». И всё! И больше ничего делать не надо – она его уж к себе и в кровать, и в душу запустила. И в кошелёк тоже.

– Господи, какие несчастные женщины у нас в стране! Им уже о любви мечтать нельзя.

– Женщине можно мечтать только среди тех, кто способен эти мечты исполнить, а не среди алкашей и трахалей, у которых кроме бессмысленной болтовни и пошлых комплиментов, что она какая-то особенная на фоне остального безликого бабья, больше нет ничего. Откуда у простой деревенской бабы такая потребность в подтверждении своего превосходства, такое желание обожествления и одобрения хоть бы от кого? Почему все так хотят услышать о себе, что они лучше всех? Лучше кого? Забитых затраханных подружек? Тоже мне, высокая планка. На их фоне любая баба, которую пока жизнь не опустила, королевой выглядит. И от кого услышать? От какого-то пьяницы. Почему никто не умеет быть просто рядовым человеком или обычной женщиной? Что такое «лучше всех»? Получается, что такая женщина – обычная надменная дура, желающая, чтобы её рассматривали как меру всех вещей. В грубых мужских разговорах «самой лучшей» называют бабу нехорошим словом на букву «бэ». Вот и получи, как говорится, к чему стремилась. Живут отвратительно с какими-то недоумками всю жизнь, а скажи ей про любовь, что она «самая-самая», она ещё три жизни это паскудство терпеть согласна. Нет такого понятия, как «лучше всех» или «самая-пресамая». Лучшим называют человека, который конкретно говорящему максимально подходит для определённого дела, полностью устраивает по каким-то параметрам. Например, я не люблю сорить деньгами, мне нравится складывать в кубышку и наблюдать, как денежка растёт. Моя жена не считает это недостатком, потому что мы подходим друг другу для жизни.

– То есть надо одинаково смотреть на вещи?

– Совсем не обязательно. Никогда этого не требую, да это и невозможно. Это даже противоестественно, если мужик требует от женщины, чтобы она смотрела на жизнь, как и он. Нет, мы разные, нам нравятся разные вещи. Она, например, весну любит, а я осень. Позднюю осень, когда темно-темно. Я люблю, когда темно.

– Почему?

– Легче остаться незаметным.

– Вы, наверно, родились осенью?

– Я летом родился. Правда, в самый последний день августа. А жена родилась в июле, но любит весну. Я весну терпеть не могу, я весной больным себя чувствую, особенно, когда часы переводят. Жена водит меня на реку, слушать, как она подо льдом шумит. Радуется этому, как походу на концерт! Но я ничего не слышу, сплю на ходу и держу её за хлястик, чтобы она под снег не провалилась.

– А на концерты её не водите, в рестораны там?

– Не-а. Другие бабы подобных мужиков терпеть не могут. Они ищут таких, чтобы швырял купюрами, водил по разным заведениям, где надо много платить даже за чашку кофе. Они это называют «умеет ухаживать». Моя Елена Прекрасная считает, что такие мужики как раз не умеют ухаживать, да и жить не умеют. Всё растратят за один подход, а потом на мели сидят, едят поедом друг друга в стиле: «Это ты во всём виновата! – Сам дурак». Ради чего он тратил деньги, которых у него нет? Чтобы услышать заветное: ты – лучше всех. От кого, опять же? От какой-то выдающейся женщины, обладающей высокими моральными и душевными качествами? От недалёкой дуры, которая за привод в ресторан уже отдаться готова.

– А ещё говорят, что в провинции простые люди живут.

– Так принято считать, что в России за пределами столиц живут люди простые и чистые душой, а я Вам скажу, что люди у нас очень непростые. Очень! С виду, конечно, простоватые, даже придурковатые, можно сказать, но копни поглубже, там такой гонор и спесь, такие фантазии о превосходстве над всеми, что и царям не снилось. Великоимперское мышление, как сейчас говорят. Не зря их постоянно на этом разводят – от мелких мошенников до самой власти. Испокон веков на похвале у нас держится эксплуатация недалёкого раба, которому не платят, зато говорят, что он самый лучший. Говорить всякую глупость совсем не трудно, а вот платить людям, соразмерно их труду, уже сложнее. Он домой пришёл без зарплаты и недоумевает: «Зато меня сам начальник по плечу потрепал и сказал, что на таких Русь держится». Хорошо, что не по щеке, как фюрер гитлерюгенда. Мужиков начальство по плечу потрепало, баб за задницу ущипнуло: «Ничо, прорвёмся, наш народ ни какой-нибудь там изнеженный, а крепче стали». С такими охочими до похвалы идиотами начальство всегда в дамки прорвётся. И мне таких не жалко, потому что у них нет гордости, зато гордыни – выше крыши. Вместо гордости у них заносчивость, вместо самоуважения – самомнение. Они даже не знают, что это – самоуважение, человеческое достоинство. Ради похвалы готовы вообще за спасибо работать. Похвала есть у всех, любой ею может разбрасываться, это ж не деньги платить. Похвала ничего не даёт человеку, кроме воспалённого хвастовства. Ну, заметили тебя, сказали, что лучше просто быть не может, а дальше-то что? Если понаблюдать, в основе любой похвалы лежит намёк на эксплуатацию. За что работника хвалят? За то, что он обогащает работодателя, которому это выгодно, а самому работнику так себе. За что муж хвалит жену? Потому что ему с ней удобно: сварит, постирает, вымоет, уберёт. Ему хорошо, а баба вся в мыле. Зато похвалил.

– Неужели Ваша жена не любит, когда ей комплименты говорят?

– Терпеть не может! Женщине нужны конкретные дела, а не словоблудие. Ей обед надо варить из реальных продуктов, а не красивых слов. Я иногда начинаю мурлыкать, какая она у меня замечательная, а она посмотрит так внимательно: «Чего распелся, котяра? Нашкодил уже где или только собираешься?». Я говорю, что только собираюсь. Она дальше гадает: «Жрать, наверно, хочешь или ещё чего?». И я честно сознаюсь: ещё чего. Она упирается: «Ах, оставьте, Константин Николаевич, свои поползновения – у меня ещё пыль с комода не стёрта».

– Ха-ха, прелесть какая! Как же Вы её замуж звали, если совсем без комплиментов?

– Как и все мужики это делают: надоедал, угрожал, недоумевал, как такому сокровищу отказать можно. Так и сказал: лучше соглашайся, а то я буду приставать, не давать проходу, на нервы действовать, подло мстить и мелко гадить – что ж хорошего? Она рассудила здраво: лучше уступить, а то ещё полгорода в щепки разнесёт… Нет, тут я, конечно, преувеличиваю. Всё было проще. Я дом построил, сказал, что хозяйка в доме нужна, запустил её туда, как кошку. Она походила, осмотрелась: ладно, говорит, годится.

– Ничего себе «проще»! Дом – это, конечно, аргумент, не терпящий возражений, но принято считать, что женщины любят ушами.

– Вот кем принято считать, те пусть ушами и хлопают. Это стопроцентно мужская фантазия, потому что больше всего комплименты любят не бабы, а как раз мужики. Женщины вообще не слушают, чего там мужики блеют! Это мужик своим словам большое значение придаёт, а женщине они не интересны. Она их не воспринимает и правильно делает. Если бы женщина «любила ушами», она бы с мужиками никогда не связалась, потому что мы хамы по своей природе. Девяносто процентов любой мужской речи – это хамство в адрес баб. Достаточно сунуться в любое мужское сообщество типа казармы или гаража, чтобы в этом удостовериться, как там поливают баб на все лады. Не случайно так славятся поэты, которые умеют мужские скабрезности облачить в приемлемую речь, потому что это редкость. Это подвиг для мужика, если он может что-то сказать, чтобы у дамочек уши не завяли. Только очень глупые женщины любят нежные слова, но быстро умнеют, когда какой-нибудь козлина разведёт её на этом, своё получит и смоется. Тут-то до неё и дойдёт, что надо было требовать валюту понадёжней этой ничего не значащей болтовни. Про «любит ушами» придумано мужиками, которые кроме трепотни ничем не располагают. Вот они бабе и навязывают, что ей это якобы самой нравится. Должно нравиться! Естественно, находятся дуры, которые этому поддакивают, лишь бы кто оценил, какая она удобная и покладистая. По моим личным наблюдениям балагуры и болтуны, рассыпающиеся в комплиментах, женщинам как раз не нравятся. Если мужик много говорит, то баба рано или поздно скажет ему: «Заткнись, надоел». К этому заблуждению про уши есть парное, что мужчина якобы любит глазами. Учитывая, что зенки у него по жизни постоянно залиты, он в придорожные столбы с таким же успехом способен влюбляться. Он вообще ничего не видит, потому как погружен в тяжкие раздумья о приоритетах политики Кучмы, импичменте Билла Клинтона или переживает более насущную проблему, что Петрович опять на два стакана больше вылакал. А вокруг него разнаряженные бабы фланируют в поиске «своего единственного». Он смотрит на них с ненавистью: «И ведь ни одна сука на опохмел не даст».

– Но почему именно так?

– Именно так и происходит. По-другому у наших людей не получается. Поэтому и не надо искать у них восхищения и одобрения.

– Что плохого в том, что один человек восхищается другим?

– Ничего плохого. Я тоже восхищаюсь фигурами высшего пилотажа, потому что их могут только единицы выполнять. Восхищаются преимущественно тем, что редко встречается. Например, тем, что медведь играет на балалайке или обезьяна катается на велосипеде в цирке, потому что большинству животных это не свойственно. А человека хвалить за то, что он ведёт себя как человек – нельзя. Это должно быть нормой. Нормальный человек никогда никому ничего не доказывает, не оправдывается – не нуждается в этом. Не ищет одобрения, что он полезен семье и обществу, что работает и зарабатывает – он это делает для себя. Не ищет восхищения собой, не выставляет напоказ и не хвастается своими навыками и умениями, не драматизирует неудачи и ошибки, не грузит всех вокруг своей хорошестью, которой грош цена, если она у него только ради демонстрации другим. Он таков независимо от того, хвалят его за это или нет. Если мужика хвалить за то, что он ведёт себя как мужик, он вскоре мужиком быть перестанет, и мужское поведение станет редкостью. Нигде в природе такого нет, чтобы слона хвалили за то, что он на слона похож, а не на жабу. А волк похож на волка тоже не ради восторгов. Родился волком, так соблаговоли соответствовать. В природе всё чётко: если волк не хочет или не может волком быть, его сразу сожрут, без вопросов. А среди людей человека, похожего на человека хвалят, восхищаются им. Не нажрался, зарплату не пропил – батюшки, вот счастье-то, вот одолжение какое всем сделал великое! Дом по пьяни не спалил – это ж какой недостойной повезло с таким героем, медаль ему на шею срочно за это! Советская пропаганда от фильмов до передовиц несла идею, как тяжело быть мужиком – сильным, умным, надёжным. Вечно вокруг него какие-то препоны, подлецы и мерзавцы, с которыми он борется из последних силёнок, а все вокруг должны восхищаться, что мужик на мужика похож, а не на соплю кобылью. Именно поэтому сейчас никто и не хочет быть мужиком, да и не может. Все привыкли к лести и незаслуженным комплиментам, как к деньгам из чужого кармана, которые им перестали выдавать. Их «прикормили» на это, и они стали зависимыми. Они паразитируют на восхищении, которого им всё мало и мало, а без него они не способны вести себя по-человечески. Все сразу спились и скурвились. Это похоже на поведение курильщика, который вынужден постоянно получать новые дозы никотина, после чего работоспособность его увеличивается, но до тех пор, пока человек снова не почувствует потребность в никотине. Вот так и живут: не похвалили мужика за то, что он мужик – нет мужика. И не баба, и не то, не сё. Ордена ещё бы додумались давать за это.

– Как же надо воспитывать мужчин, чтобы им не трудно было быть мужчинами?

– Надо внушать, что мужиком быть не трудно, а интересно. У мужчин больше возможностей, мужчинам больше разрешено законом и природой, чем женщинам. Надо этим пользоваться, а не ныть. Даже многие женщины с этим согласны, когда берут на себя мужскую роль и привыкают вести себя по-мужски, а потом не в силах от этого отказаться. Потому что затягивает. Потому что кайфово управлять своей жизнью, научиться крепко стоять на ногах и уважать себя. Сейчас полюбили скулить, что у мужчин больше обязательств. А кто их выполняет-то? Единицы из мужиков выполняют свои обязательства перед семьёй и обществом, перед детьми и родителями, в профессиональном и личном отношении. Остальные только скулят, как им трудны мужские обязанности, вот бы дали прав побольше. Но они и правами-то разумно воспользоваться не умеют, все свои свободы потратили преимущественно на деградацию и пьянство. Как отличить мужское отношение к жизни? По отношению к проблемам. Нытик скулит, что ему трудно, а мужику интересно: смогу или не смогу с этим справиться? Многие виды деятельности очень трудны, но люди ими занимаются и достигают невиданных высот. Почему? А потому что интересно. Кто будет играть в футбол, если убрать всех соперников с поля, чтобы никого не расстраивать: бегай себе, забивай голы в пустые ворота, лишь бы никто не мешал. Кто захочет играть в такую ерунду? Интересно себя узнать: сможешь или нет, осилишь или раскиснешь, дойдёшь или свалишься. И такому человеку не нужна похвала и восхищение, потому что он сам про себя узнал, что чего-то стоит. А есть такие, которые всю жизнь плачут, что по утрам надо просыпаться и умывать свою харю. Самому, своими собственными руками! Вот несправедливость-то какая, и куды только правительство смотрит! Заставь такого жениться на матери собственных детей, он же им комплекс вины привьёт, на какие жертвы он ради них пошёл. Нашим прадедам такое в дурном сне не приснилось бы, чтобы мужик хвалился тем, что женился, работает, растит детей, имеет какие-то цели в жизни, способен решать проблемы. Наши бабки не поняли бы такого юмора, если бы ими восхищались, что они мужа себе нашли-таки и детей родили. Что хотите говорите, а по одним этим восторгам можно констатировать, что мы – нежизнеспособная деградирующая нация. Недаром и вымираем. Сильные и устойчивые народы не вымирают. Вот увидите, скоро телеэфир заполонят спившиеся потаскухи, которые родили в нищете от какого-то алкаша, а теперь им жить не на что. И такой же спившийся вымирающий народ будет им поклоняться, как язычники – деревянным идолам или каменным бабам: она же всё-таки родила, преумножила наши редеющие ряды новой слабой особью, а больше никаких достижений. Они будут тупо плодить таких же недоделанных и требовать восхищения. А знаете, почему им всем нужно восхищение? Потому что им несвойственно человеческое поведение.

– Вот и надо восхищаться человеческим поведением, чтобы люди ему следовали.

– Не-а, нельзя. Нельзя восхищаться тем, что должно быть нормой. Иначе это нормой быть перестанет. Вы сами вслушайтесь в свои слова: чтобы люди следовали человеческому. А разве люди могут НЕ следовать тому, что людям свойственно по определению? Значит, это не люди.

– Человеком быть трудно.

– Не-а, не трудно. Скоту тяжело быть человеком. А человеку быть человеком – нет. Кошке трудно быть мышкой, а кошке быть кошкой или мышке мышкой – нет. Человеку подвигом кажется всё то, что ему не привычно. Если человек привык вставать в пять утра, ему это не трудно. А если он привык вылезать из постели только часам к десяти, то в пять утра для него проснуться – уже подвиг. Если у него низкий уровень развития, он сразу начинает требовать восторгов за такой «подвиг». Человека создают режим и привычки. Попробуйте утром встать позже или раньше, чем обычно это делаете – весь день будете чувствовать себя разбитой. Одна известная актриса сказала, что быть красивой в современном мире – подвиг. Она тратит полдня на салоны красоты и тренажёрные залы, платит сумасшедшие деньжищи, чтобы навести лоск и сбросить лишний вес. Просыпается она к полудню, вся опухшая, потому что спать ложится под утро, вечером спектакль или концерт, потом уже ночью банкет с выпивкой и обжорством. А ночное обжорство не перерабатывается организмом, потому что пищеварительные органы ночью тоже спят. И всё съеденное и выпитое в ночные часы отражается на лице утром. При таком режиме трудно выглядеть не просто хорошо, а вообще хоть как-то выглядеть. И глупо так вкладывать время и финансы: зарабатывать, прожирать в самое неподходящее для этого время суток, а остаток расходовать на восстановление себя от ночного пережора. Режим – очень сильная штука. Вы только подумайте, что актриса очень хочет хорошо выглядеть, и сама понимает, что для этого надо высыпаться и перестать объедаться по ночам, но ничего не может поделать с привычным ей образом жизни. Очень хочет! Но не может. Поэтому и считает это подвигом. А тут в городе обыватели всю жизнь спать ложатся в девять-десять вечера, поэтому жратва за полночь отпадает сама собой, как и связанные с этим проблемы. И им это не кажется подвигом, потому что привычка такая сформировалась.

– Потому что здесь электричество в некоторых кварталах отключают после десяти вечера. Это во многих городах России практикуют с советских времён, кроме Москвы и Ленинграда, разумеется.

– Да, так называемое «выборочное» отключение света для экономии бюджета. Ещё многим надо на электричку успеть в пять утра, поэтому приходится ложиться спать рано. Это входит в привычку, поэтому не кажется таким уж трудным. Таких понятий, как «легко» и «трудно» на самом деле нет. Людям тяжело всё то, что противоречит привычному режиму. Отсюда хвастовство и требование похвалы. Они всё делают из расчёта получить её. Они и детей-то своих заставляют учиться не для развития и пользы, а из тщеславия, что когда-нибудь им вслед хоть кто-нибудь восхитится: «А у этих Говновых сын-то отличник». Сейчас начнётся пропаганда семейных ценностей, коли нация шагнула за грань своего исчезновения. Но людям репродуктивного возраста уже навязали другие стандарты поведения: пьянка, кутёж, разврат, общая придурковатость. Попрут герои, которые начнут душить страну подвигами в стиле «я ж на ней женился – чего этой дуре ещё надо» и «я же родила, поэтому теперь мне все кругом должны». Потому что им это непривычно, но они пожертвовали привычным им блядством ради получения порции восторгов в свой адрес. Есть матери-одиночки, которые рожают не потому, что любили, а их замуж не взяли, а чтобы все восхищались, как ей, бедняжке, трудно в одиночку-то детишек поднимать. Таких за версту видно по вечно постной роже. И как они потом киснут, и ненавидят своих детей, которые им по большому счёту и не нужны, потому что никто так и не оценил их «подвига» – тоже слишком хорошо видно. Такие сучки только разлагают кобелей, которые их трахают и не хотят ни за что отвечать. Дети хотят, чтобы их мать была красивая и счастливая, а эти клуши запускают себя, вообще перестают развиваться, превращаются в какое-то бесполое и бесформенное существо, оправдывая это тем, что «я же всё ради детишек, ради семьи, чтобы только у них всё было». А что у них есть, кроме тягостной обстановки дома, из которого хочется поскорее удрать? Детям не надо, чтобы всё ради них было, если горе-мамаша ещё не развратила их патологической показной заботой, не сделала эгоистами и психопатами. Дети хотят, чтобы у мамы всё хорошо было. А она на себя напялит какой-то мужской поношенный спортивный костюм, который от сожителя остался, морду состроит, что вот-де оттрахали, а так и не женился никто. Причёска такая, словно поплевал кто-то и пригладил. Всем своим видом вопит: всю себя этим гадам отдала! Потом люди удивляются, почему дети бросают «такую замечательную мать» на старости лет, хотя она их и на горшок сажала, и пелёнки стирала, и сопли подтирала. А потому что дети очень хорошо чувствуют ложь. Потому что дети хотят общаться с родителями, чтобы с ними было интересно и легко, а не выслушивать угрюмые монологи, как те голодали и недоспали ради «этих дармоедов». Ребёнка нельзя шантажировать тем, что ты его родил и вскормил. Любого человека кто-то родил и на ноги поставил, потому что любой начинает свой жизненный путь беспомощным и слабым младенцем, включая этих глупых тёток, которые настолько вознеслись, как будто они сразу родились такими взрослыми занудами. Есть такие же «героические» отчимы, которые женятся только на бабах с чужими детьми, чтобы все ахали, особенно, бабки у подъезда: «Какой добрый – с довеском эту торбу взял, а она и не ценит! Не догадывается даже, какое сокровище на неё свалилось». Впечатление складывается, что они только ради одобрения бабок у подъезда и живут. При этом родные дети у этих «добрых» брошены. Видимо, для других отчимов-героев. Одно дело, когда мужик женится на бабе, если любит её. Но он не любит, презирает даже, но приклеивается к ней именно в надежде, что уж теперь-то ему гимны будут петь. И какой облом для таких, когда они эти гимны не получают.

– Но ведь детей растить трудно. Трудно рожать, трудно быть хорошим отцом или матерью…

– Это трудно только тогда, когда привычный режим этому противоречит. Хвалить блядь за то, что та себя ведёт как хороший отец или прекрасная мать бесполезно – блядь всё равно рано или поздно ухнет в привычную для себя грязь. Есть мужики, которые хвалятся ролью отца. Потому что они тяготеют совсем к другим «радостям и ценностям», от которых в новой роли приходится отказаться. И вот их бесит, что пришлось утратить стиль жизни, который им близок и дорог. Они считают это слишком большой жертвой для себя. А ещё больше их бесит, что никто этим не восхищается. Я лично жертвой считаю время, потраченное на гулянку, а кто-то этой жертвой считает время, потраченное на семью. Мне, например, не интересно «дружить», как это понимают многие мужики, то есть квасить вместе. С мужиками интересно дела проворачивать или мяч погонять. Я у дома сделал площадку для волейбола, приходит главный врач, местный нарколог любит свой фирменный режущий удар продемонстрировать, начальник ГАИ, из ОВэДэ тоже кое-кто подтягивается. Дети усаживаются «болеть» за своих папаш. Мы побегали, попрыгали, поорали, поржали – выпустили лишнюю энергию и разошлись. Вот это мне интересно. А сидеть часами и трендеть под водку-селёдку про чьи-то сиськи или о политике, в которой ни черта не смыслят даже сами политики – тяжело. Мне легче детям сказку почитать, а галдёж с пьяными кобелями – скучное занятие. Вообще, разговоры между мужиками ничем не отличаются от детских: те же сказки, та же наивность.

– А как же мужская дружба?

– Не считаю дружбой совместные попойки и трепотню. Настоящий друг тот, с кем можно молчать. Интересней поговорить с женщиной. Вот как мы с Вами говорим. Женщины умеют слушать – ни один мужик так слушать не умеет. Женщины дают свою интерпретацию событиям, а мужчины просто пересказывают друг другу, что видели по телику, читали в книгах и газетах или слышали от других. Если ты сам это видел, читал, слышал, то и говорить не о чем. Мужики боятся выглядеть глупыми в беседе, женщины – нет. Именно поэтому мужики глупо выглядят, когда пытаются умничать – каждый всегда получает то, чего больше всего боится.

– Но человек – существо социальное. Именно поэтому он хочет нравится обществу, окружающим. Что в этом плохого?

– Я не о том говорю, что надо на всех наплевать и ходить в лохмотьях. Я говорю, что нельзя делать что-то только ради похвалы и одобрения лишь бы от кого. Что хорошего всю жизнь жить в стране, которую ненавидишь, и тупо ждать восхищения, какой ты патриот? Вот у нас есть такое явление, как квасные патриоты, которые всю жизнь со сморщенной харей квасят на скамейках у подъездов, навалят там кучу говна, рассуждая о судьбах Отечества, а потом начинают таскать друг друга за грудки и выяснять, кто сильнее Родину любит. Им не нравится здесь жить, но они живут, гадят на каждом шагу и недоумевают, почему их не наградят за верность и преданность «этой Рашке». Если тебе не кайфово где-то жить, то не живи, поезди по миру, посмотри, может, где и больше понравится. А может, и вернёшься, потому что здесь всё-таки лучше. Но они тупо сидят на одном месте, ничего кроме водки и рож собутыльников не видят, и сокрушаются, почему Родина их патриотизм никак не оценит. А много пользы стране от такого «живущего только ради неё»? Это всё равно, что жить с нелюбимой бабой и гордиться этой проституцией, требуя похвалы за такой «подвиг». Потому что это действительно тяжело: жить, с кем не хочется. Нельзя приносить себя в жертву, если ты сам не чувствуешь от этого удовлетворения. Нельзя всё время бояться, что тебя не оценят, не поддержат, не похвалят. Откуда в людях это идиотское желание нравиться всем подряд? Бабы хотят всем угодить, мужики хотят, чтобы все бабы считали их крутыми. Зачем они им в таком количестве – все? Чего они с ними всеми будут делать, если даже с одной не могут ужиться? Сами не знают. Нельзя жить с человеком и шпынять: «Я ж всё ради тебя». Надо делать это для себя, потому что тебе хорошо именно с этим человеком. Человек обязан думать о себе в первую очередь, и это не имеет никакого отношения к эгоизму. По той простой причине, что какое-нибудь горе луковое, какая-нибудь беспросветная пьянь, у которой в собственной жизни наделана куча проблем и ошибок, никогда не сможет сделать что-то хорошее для окружающего мира. Такие люди способны только загрузить окружающих своим дерьмом. Пусть даже от чистого сердца. Любой врач скажет, что собственное самочувствие значит для человека больше, чем самые грандиозные внешние события. Головная боль любого сделает дёрганым, зубная – жестоким, какой-нибудь деятель с геморроем может только дров наломать, так что лучше занимался бы он этими своими шишками в заднем проходе, а не брался за какие-то масштабные дела ради Родины с героическим выражением лица. Я не верю, что такие проблемные люди могут быть полезны при решении внешних задач. Кто бежит от проблем собственных, кто годами не может разобраться в личной жизни, кто веками не хочет обустраивать собственный дом, тот и во внешний мир потащит только раздражение и дискомфорт. Наверняка, именно поэтому самоотверженную русскую помощь во всём мире всегда воспринимают в штыки. Есть в ней что-то противоестественное, напускное, неискреннее. Потому что мы – глубоко проблемные люди. Но при этом настырно лезем решать проблемы других стран и даже непонятных нам культур. Что хорошего, если у нас миллионы «добрых и заботливых, честных и хороших» пожизненно ходят с недовольной мордой? Потому что не получили похвалы. Не оценили их «по достоинству», недопоняли такое «сокровище». Потому что не для себя всё делает, а на публику играет. И не понимает, что оценивают обычно товар для последующей перепродажи. Это рыночный термин.

– Однако!

– Да-да. Если ты выбрал быть честным, то делай это для себя, найди в этом личный кайф. А не можешь – нечего кривляться перед людьми и про себя сокрушаться, что ты взяток не берёшь, а тебе за это даже «мядаль не всучили». Не берёшь, не воруешь, так радуйся! А то иные лезут в коррупцию или даже в рэкет со слабыми нервишками, а потом их оттуда с инфарктом вперёд ногами выносят. Что хорошего? Если ты растишь своих детей, то радуйся, что у тебя получилось создать семью посреди тотального блядства, а не коси глазом, когда же тобой восхитятся по этому поводу. Не вздыхай тяжко вслед своим дружкам-алкашам, типа, вот у людей жизнь, а я на что свои лучшие годы трачу с этой – именно такие настроение прописаны на подавляющем большинстве морд так называемых примерных семьянинов. Для себя надо быть честным и порядочным, а не желтеть от злости, что и хотел бы к блядям, да вот беда – не зовут. Да ещё не хвалит никто за честность и порядочность. Ждут любви и восхищения от баб, которых считают суками, и не понимают, что одно противоречит другому: зачем тебе любовь тех, кого ты ненавидишь? У них поэтому и денег-то никогда нет, что они жаждут денег, но считают их злом и грязью. Они считают себя скромными, но всю жизнь ждут нескромной награды за это. Хорошо быть скромным, уметь управлять своим аппетитом, сдерживать свои капризы, радоваться, что ты способен обходиться малым, что у тебя это получается. Но в нашей стране скромность – это липа, показуха, как и всё прочее. Настоящая скромность всегда добровольная, когда человек осознанно ограничивает свои потребности, чтобы не захламлять окружающую среду. А у нас не скромность, а нужда, когда у человека нет возможности получить всё то, чего ему хотелось бы. И вот таких «скромняг» бесит, что они вынуждены во всём себе отказывать, и никто этим не восхищается. Они как бонсай, карликовые деревья, которые не получили должного питания и развития, но хотят, чтобы все их считали секвойей. Они думают, что никто не замечает их истинных настроений, но это видно за версту по вечно кислой роже. Таких напоить или дать им денег, и из них сразу полезут такие Наполеоны с Тамерланами, что рядом лучше не стоять. Таких всегда проще простого облапошить и развести. Вы сами подумайте, какое поле деятельности для мошенников, если человек так легко причисляет к хорошим всех, кто его похвалит, и даже готов записать их в лучшие друзья только за это? Такому уязвимому типу легко навязать, что угодно. Людей развратили похвалой и восхищением, поэтому они и стали такими слабыми. Они не получают свою порцию одобрения, как привычный наркотик, вот их и «ломает». Есть импотенты, которые не могут без стриптиза, так и эти без похвалы не могут мужиками быть. Не стоит прогибаться под тех, у кого без кривляющейся у шеста девки не стоит. А нормальному человеку не нужны чьи-то восторги и одобрения, потому что он живёт прежде всего для себя. Но у нас таких мало, потому что мы очень показушная нация. У нас всё на показ – ничего для себя. В советские времена на демонстрациях весь мир пугали военной техникой, а как реальная война начнётся, то винтовок нет, то патронов, то шинелей – солдаты в мороз прут в одних гимнастёрках, или что там мама из дома привезла. Умирают не столько в бою, сколько от пневмонии и переохлаждения. И что делает наша пропаганда? Она горланит: восхищайтесь их подвигом и гордитесь. Чем гордиться? Каким «подвигом»? Кто-то сделал бизнес на солдатских шинелях, «нагрел руки» на торговле оружием, а народ-дурак гордится, что опять потерял миллионы самого себя за просто так. Вот и вся наша ущербная психология. Русским людям надо срочно учиться жить для себя. И только для себя.

– А для кого же он живёт?

– Русский человек живёт для соседа, ради мнения друга-собутыльника, каким бы дурным и никчёмным тот ни был. Что сосед скажет, «что люди подумают» – это его гложет, даже когда люди и не собираются о нём вообще думать. Сосед машину купил – и ему надо, сосед развёлся – и этот задумался. Зачем, для чего – не анализирует. Не способен анализировать. При этом частенько орёт, что плевать хотел на соседей и «что бабушки у подъезда скажут», но то слова. А на деле он постоянно краем глаза отслеживает и прядает ушами, вслушиваясь, как окружающие отреагируют на то или иное его действие, да не похвалят ли, не одобрят хоть как-нибудь. Дома с женой собачатся, дерутся, живут отвратительно, серо, убого, оба ходят друг перед другом в обносках, как беженцы. На улицу вышли разнаряженные, под ручку друг друга взяли, лишь бы соседи чего такого не подумали. У неё бланш под глазом, и никто не поверит, что «такой галантный и обходительный» муж приложил. Вот она – показуха. Так всю жизнь и кривляются, не понимая, что жизнь-то проходит. Жизнь-то ждать не будет этих придурков, когда они начнут жить. Но они не живут для себя, да ещё и гордятся этим. У меня знакомый есть, он раньше в армии, ещё советской, работал инструктором ближнего боя, увлекался разными восточными практиками, когда ещё карате было запрещено. Сейчас уже военный пенсионер, создал клуб в Петербурге, преподаёт рукопашное ремесло. Прибыльное занятие! Оказывается, масса народу жаждет научиться морду друг другу бить на поражение. Чтобы каких-то нехороших подозрений не возникало, открыл там ещё курсы аэробики, дзен, йогу. У моей жены после третьих родов спина стала болеть. К врачам её не пустил – таблетками закормят бабу, печень посадят. В нашей медицине всё лечат анальгином.

– И ещё аспирином.

– А они не такие уж и безобидные. Отвёз её в этот клуб, попросил, чтобы подобрали ей комплекс гимнастики попроще. Они ей что-то из йоги наскребли, какие-то наклоны, прогибы, приседания. Всё медленно, вдумчиво, стараясь почувствовать каждый мускул. Главное условие: ничего не делать через силу, только по возможности, прислушиваясь к своим ощущениям. Через три месяца всё прошло. Оказывается, в йоге очень много простых упражнений, которые любой выполнит, даже если никогда зарядку не делал. И очень полезных, если правильно выполнять, с учётом дыхания и без боли. Но многие воспринимают эти практики, как завязывание человека в узел, чтобы публика ахнула. Нет, там есть какие-то сложные вещи, не столько полезные, сколько для демонстрации. К их исполнению готовятся годами, иногда с раннего детства, а так сразу нельзя ноги за голову закидывать. Но некоторые наши дураки приходят и хотят сразу. Зачем? Чтоб все ахнули. Чтоб сфотографировать и всем показывать. Им объясняют, что занятия гимнастикой нужны для поддержания здоровья, в процессе занятий надо думать не о том, как это со стороны выглядит, а комфортно ли ты себя чувствуешь, иначе пользы никакой не будет. Не имеет смысла делать упражнения, если они выполняются технически неправильно. Надо кайфовать, а не от боли корчиться. Но они готовы и боль, и смерть перетерпеть, лишь бы выпендриться. Перед кем? Перед такими же идиотами, потому что умный человек это добровольное самоистязание не оценит. Они не слушают себя, свой организм – не умеют этого делать в принципе. Они пялятся в зеркало, кто лучше позу принял, и соревнуются друг с другом, кто сильнее изогнётся, чтобы всем страшно стало, не переломится ли. Им инструктор объясняет, что это – не соревнование, это только для себя. А они не умеют для себя. Они умеют, только чтоб ахнул хоть кто-то, восхитился и позавидовал: эк тебя завернуло-то! Не до пользы им, не до здоровья. Рвут себе задницу, лишь бы окружающих поразить. Выбирают позу посложнее и лезут в неё. Один дурак себя инвалидом сделал, сразу в позу лотоса захотел сесть, а колени на пол не опускаются. Он попросил другого дурака, чтобы тот ему на колени встал. В результате всю промежность себе разорвал, теперь ходить не может. Настрочил жалобу в какой-то департамент, что в этом клубе преподают опасные виды спорта, наехали проверяющие. Руководство встревожилось: там же серьёзные люди тренируются. Но даже взятку давать не пришлось, комиссия пришла к выводу: если человек – идиот, то йога не виновата. Другие точно так же наращивают себе ненужные мускулы, которыми по жизни не пользуются, для чего жрут какие-то гормоны, протеины, отчего человека разносит на манер трёхстворчатого шкафа – мясо отрастает даже там, где его совсем не ждали. Набирают массу тела, как у слона, а потом или сердце не выдерживает, или скелет отказывается такой груз на себе таскать, суставы начинают болеть. Наши качки доморощенные бегемотов больше напоминают, а не спортсменов. Повернулся и уже взмок от веса собственной мускулатуры. Для чего она им в таком объёме? Опять же не для себя, любимого, а всё та же незрелая игра на публику.

– Неужели это так плохо?

– Это очень плохо! И даже вредно. Вот сейчас в России насаждают хвалёный американский оптимизм, когда принято постоянно улыбаться, даже если всё хреново. Говорят, помогает. Американцам помогает, видимо, а у русских опять какая-то лажа получается. Потому что если ты сидишь с голой жопой и босыми ногами в нетопленной лачуге, то не улыбаться надо и твердить «у мине всё о’кей», а всеми лапками работать, чтобы вылезти из этой разрухи. Надо быть оптимистом, особенно в нашей стране, надо! Но опять же только для себя, ликовать в душе, а окружающим необязательно это показывать. И даже не нужно разбазаривать свою радость. А наш человек и тут на публику играет: скалиться везде, гогочет, хихикает и периодически недоумевает, когда же улучшения произойдут. На придурка больше похож, чем на оптимиста. Доводит себя до нервного срыва этим несоответствием весёлых эмоций и удручающей реальности. В итоге или в петлю лезет, или пошло спивается. Толку от такого «оптимизма» – ноль, и даже в минус уходит. Потому что организм свой не обманешь. Он-то чувствует, что жрать охота, холодно ему, а денег на еду и нормальную одежду нет, глаза видят, что живёт человек в нищете, уши слышат, как пьяные соседи на кухне орут о своей духовности. И никуда это не денется, даже если он себе челюсть в улыбке вывихнет. А знаете, где всегда весело?

– В сумасшедшем доме, наверно.

– Правильно. Там как зайдутся с утра в хохоте, так до вечера и ржут, пока успокоительный укол не влепят. Или затрещину, чтоб дорогие лекарства не расходовать. Обратите внимание, какая сейчас изощрённая манипуляция людьми идёт. Им говорят: вы сами виноваты, что живёте плохо – мало улыбаетесь. Улыбайтесь чаще и шире, по возможности вообще пасть не закрывайте – мало ли приз туда какой влетит. И что будет? Экономика восстановится, асфальт сам на дорогах вырастет, страна станет пригодной для жизни? Нет. Не нужна никому эта страна для жизни – только для подвига. Больше платить станут? Не станут. Мужьям не платят – жёны виноваты: «Почему не хвалите своих мужиков, повышайте им самооценку». Одна баба похвалила мужа, когда он без работы остался, он её одним ударом убил: «Издеваться вздумала, сука». Какой смысл говорить обворованному мужику, что он – самый лучший? Он ведь не такой уж и дурак, он прекрасно понимает, в какой жопе оказался. У нас ничего нет для себя – всё на публику, всё на экспорт. Личная жизнь даже у многих звёзд политики и эстрады нынче выставлена на показ. Личная! Которая только для себя должна быть, а иначе её личной уже никак назвать нельзя. Русских людей всюду можно узнать по демонстративному поведению, даже за бугром. Выделываются, выёпываются, достать могут практически любого своим подростковым выпендрёжем, и краем глаза косят, как испуганная лошадь: заметили ли, оценили меня. И всегда их радует, если им завидуют, боятся или восхищаются. Зависть, страх и восхищение – мечта каждого получить их побольше. Мы даже в Бога не можем верить по этой причине, потому что верить можно только для себя, а у нас опять демонстрация, кто круче верует. Я помню, у прабабки моей в красном углу висела маленькая такая лампадка на цепочках: фитиль на деревянном масле чуть теплится, мерцает. Огонёчек ма-ахонький такой, искорка! Не огонь даже, а ребёнок огня. Я удивлялся, почему он никогда не гаснет. Один раз спросил, нельзя ли сделать огонь сильнее? И старуха моя мудрая объяснила, что сильный огонь разводить нельзя – икону повредит. А эта искорка и символизирует, собственно, саму веру. Главное, чтоб она была, теплилась в сердце, а яркая или большая – не важно. Это как пульс – пусть слабый, но он есть. Значит, жив человек. Веру нельзя демонстрировать и измерять. Нельзя! Это ж не туфли модные. Да и соблазн у многих появится загасить её или украсть – это же ценность, на самом деле, которой у многих нет. По-настоящему верующие люди не нуждаются в оценке их веры. Они верят очень тихо и радуются только для себя, что у них в душе теплится эта маленькая искорка, что им удаётся её сохранять, не смотря ни на что. Поколение наших бабок умело так верить, поэтому они и выжили в двадцатом веке, который метелил и истреблял их нещадно. Сейчас так никто не умеет. Сейчас только соревнование идёт, у кого крест дороже да махи руками шире, когда крестятся. Типа, удавись с зависти, какие мы офигенные, как мы охренительно молимся, чтоб в соседнем колхозе видать было. Ничего нет горше для таких «верующих», ежели хоть кто-то их религиозных потуг не заметил.

– А Вы верите в Бога?

– А не скажу. И Вас спрашивать об этом не стану. Не нужно об этом никому говорить… Мэр тут наш плакался: молюсь, говорит, каждую неделю за благополучие города и народа, а ни одна сволочь не догадывается, как у меня душа болит, за народ-то. По субботам ездит в храм районный, по полдня там торчит, как памятник всем скорбящим. Очень по-русски: развалить экономику города, разворовать муниципальный бюджет и… молиться! Я по грубости своей ляпнул, что он, видимо, на тот счёт молится, чтоб прокуратура за яйца не взяла за его «душевные терзания токмо о народе ради». Ох, он обиделся, чуть не разревелся: не понимаешь ты, говорит, тонких вибраций нашей широкой и загадочной души. Тьфу! Вот баба-то в мужском обличии…

– Я мэра здешнего так и не видела.

– Его трудно увидеть – он редко в своём городе бывает.

– Почему?

– А чего делать охочим до комфорта мэрам в неприспособленном для жизни селении?

– Разве это не работа Администрации: делать вверенный им населённый пункт пригодным для жизни?

– Не знаю. Но думаю, если Вы им это скажите, они очень удивятся. Я Вас заговорил. Ваш муж не спохватится, что жена в милицию ушла и след простыл?

– Мой муж привык, что я языком где-нибудь обязательно зацеплюсь. Да он и не заметит, он у меня диссертацию пишет. Говорит, что здесь всё к этому располагает: время бежит медленно, спешить некуда.

– Нравится ему здесь?

– Ага.

– Так оставайтесь. В принципе, тут не так уж и плохо. Главное, зиму пережить.

* * *

Тут Людмила Евгеньевна и поведала своему новому знакомому, что зимний экзамен они как раз не прошли: уезжали к сыну. За это время дом их разорили, а теперь в милиции не хотят даже заявление принять. Её собеседник удивился, зачем она обращается с этим в милицию. В ответ она удивилась не меньше:

– Ну, как зачем? Надо же выяснить, кто это сделал!

– Обычно это выясняют, чтобы грабитель возместил нанесённый ущерб. Но ваш дом обнесли, скорее всего, местные алкаши, которые нигде не работают, поэтому и возмещать ничего не будут. Вы ничего не сможете с них стребовать. С таких даже жёны не могут никаких алиментов на детей получить.

– Ну хоть что-то у них есть? Где-то они живут? Пусть продают свои квартиры…

– Они преимущественно с мамами своими живут. Вы пойдёте с этой несчастной мамы требовать, чтобы она продавала своё корыто, в котором полощет портки сына-алкаша?

– Пусть тогда отрабатывают.

– Где? Работы нет даже для законопослушных граждан, обладающих знаниями, профессией и опытом работы. А кто возьмёт на работу этих деградирующих пьяниц, которые ничего кроме пьянки не умеют?

– Ну, я не знаю, – сдалась Людмила Евгеньевна. – Были же раньше законы о каких-то общественно-полезных работах.

– Вот именно, что раньше. Сейчас нет. Даже если их найти и посадить, Вы всё равно ничего не выиграете. Они выходят через год за примерное поведение, да и вообще тюрьма не делает людей лучше. Милиция не берётся за такие дела, потому что их раскрыть невозможно.

– Почему невозможно? Не найти какого-то пьяницу?

– Представьте себе, не найти.

– Не может такого быть. Что ж тут сложного?

– Найти человека не так-то легко, особенно преступившего закон. Вы слышали что-нибудь о проценте раскрываемости преступлений?

– Я слышала, что в милиции от этого процента зависит оплата труда.

– Правильно, это что-то вроде выполнения плана. В нашем городе раскрываемость достаточно высокая, процентов семьдесят. Это очень хороший процент. Для сравнения, в Москве – процентов тридцать-сорок.

– В Москве?!

– Ничего удивительного. Чем больше город, тем выше уровень преступности, больше конфликтов между различными сферами влияния. В большом городе есть возможность затеряться в толпе, отсидеться где-то, найти хороших адвокатов. В столице много юридически грамотно состряпанных махинаций по части недвижимости, а в провинции недвижимость такая, что на неё мало кто позарится, люди до сих пор в аварийных бараках живут.

– Вот мы из Москвы и рванули, что там настоящая охота ведётся на пенсионеров с жилплощадью. Из собственной квартиры вышвырнут и не докажешь ничего.

– Как же, наслышаны про ужасы столичного квартирного вопроса. Опять же, больше преступлений среди госчиновников и крупных бизнесменов, которых практически невозможно на чистую воду вывести. Слышали, сейчас в Смольном опять кого-то разоблачают, да уж второй год не наскрести «достаточных улик и доказательств». Для чего такие спектакли на всю страну затевают, если и так все понимают, что не посадят? У страны уже в сознании закреплено, что, хотя вор и должен сидеть в тюрьме, но не обязан.

– Да уж! Скорее у человека группа крови изменится, чем таких посадят. Смехота: им теперь условно почти десять лет дают, а они ещё и ерепенятся, чего «так много»! Сделали гибкое законодательство, чтобы под ворюг прогибалось. Раньше десять лет давали без права переписки, а условно только два-три года – не больше. Скоро сделают условно пожизненно, как мой Илья Михайлович шутит. Чиновники сами и пишут законы. Под себя.

– Собственно, именно для этого и становятся чиновниками. Ворующий чиновник – стопроцентный «глухарь» для следствия. Именно поэтому самый худший показатель раскрываемости в Питере – «ударные» двадцать пять процентов. В целом по стране раскрывается чуть больше половины всех зарегистрированных преступлений.

– Откуда Вы всё это знаете? Вы юрист?

– Нет. Об этом можно прочитать в обычных газетах, услышать в новостях. Для улучшения показателей по раскрываемости милиция отказывается брать заявления «по мелочи», когда никого не убили, не покалечили. Пьяниц среди общей массы искать трудно – публика обезличенная, один мало чем от другого отличается. Найти можно, но тратить на это силы, время и кадры никто не будет. И в районном управлении это знают, и даже в областном. Сверху спустят приказ раскрыть, но кому? На местах не хватает следователей и оперативников как таковых, поэтому они уговаривают потерпевших забрать заявление, «не портить показатели». Или выколачивают признания из тех, кто подвернётся, чтобы хоть как-то замазать дыры в отчётах. Оно Вам надо? Даже если Вы пожалуетесь выше, никого не снимут и не накажут, потому что здесь и так работать некому. Здесь никто не держится за своё место. В эМВэДэ борьба за кресла идёт в высших эшелонах власти, где оклады в стоимость новой иномарки и столичная квартира с пропиской. А сюда бедолаг ссылают против воли, как раньше на Кавказ или Камчатку ссылали. Предыдущего начальника милиции сюда сослали из соседнего областного центра, из Великого из Новгорода, где он проворовался на торговле бензином для служебных машин. Но он и здесь не терялся, тоже весьма прибыльные дела прокручивал в свободное от основной работы время. Нынешний начальник раньше вообще в Питере служил, очень толковый оперативник, шёл на должность начальника отдела. Споткнулся на том, что в силу оперативного таланта размотал запутанный клубок о крупных хищениях, а ниточка тянулась аж из Москвы. Ему бы остановиться, догадаться, но он в азарт вошёл – с сыскарями это иногда случается. Попёр такие имена выковыривать, что его сначала «попросили» с ОМОНом на Кавказ прогуляться, а когда там не убили, то уж добро пожаловать сюда, в наше болото. Ещё легко отделался, можно сказать.

– А почему здесь такой высокий процент раскрытия преступлений?

– Потому что здесь преступность преимущественно пьяная, глупая, не продуманная. В России девяносто процентов преступлений совершается в состоянии опьянения, похмелья или ломки. Вопреки расхожему мнению, что в России проворачиваются какие-то виртуозные правонарушения, а криминальная борьба ведётся преимущественно за раздел сфер влияния – это один из самых редких мотивов преступлений. Всё давно поделено, и все давно успокоились. Каждый тянет свою долю и лишнего не надо. Потому что это тяжело – хотя бы в одной сфере порядок навести. Только в кино любят показывать, как приезжает в некоторый город некий честный хрен и начинает «строить» местных воротил. Якобы, он знает, как лучше рулить надо. А на деле вот, стоит завод брошенный. Бери его, рули, налаживай работу, да только не надо никому. Подавляющая часть убийств в России не связана с преступными группировками, а является результатом вызываемой алкогольным опьянением вспышки агрессии в пределах семьи и ближайшего окружения. Возросший уровень потребления алкоголя и наркотиков стал одной из причин роста насильственных преступлений в стране. Из десяти преступлений – только одно трезвое, с расчётом, сделанное на холодную голову, которое действительно трудно раскрыть. Скорее всего, «умная» преступность обосновалась в Москве и Петербурге, оттого там такая низкая раскрываемость.

– Почему же никто не борется с пьянством?

– Кто будет это делать? Менты, которые пьяными голосами посылают Вас по телефону, куда подальше? Они будут бороться как раз с теми, кто запретит им пить. Вы посмотрите на рожи наших государственных деятелей. Видели репортаж, как Ельцин «проспал» встречу где-то за бугром на высшем уровне? Ещё Клинтон хохотал до истерики.

– Да уж, ничего люди не стесняются. Мы с Ильёй Михайловичем ехали из Райцентра на автобусе и попали в пробку. Впереди столкновение произошло. Виновник аварии пьяный, пассажиры пострадавшей машины – пьяньей пьяного, свидетели происшествия – тоже все в различной стадии опьянения. Ужас! Всю трассу остановили, ждут ГАИ. Приехала автоинспекция, дверь машины открылась, выпал жезл в грязь, потом фуражка выкатилась и, наконец, сам гаишник вывалился. В хлам, в дугу! Его напарник даже выползти не смог. Когда столько пьяниц вместо собираются, естественно начинают «соображать». Стали составлять протокол, инспектор уснул на капоте помятой машины, участники аварии уже братаются, собираются мировую выпить, не обращая внимания, что километровая пробка стоит. Водитель автобуса хотел по рации милицию вызвать, но его отговорили: а вдруг и те в таком же состоянии приедут. Через два часа кое-как вырвались из этого пьяного кошмара.

– Не будут у нас никогда с пьянством бороться. И знаете, почему? Потому что всюду у руководства, пардон, кобели сидят. А кобелям большой трагедии нет, что другие кобели спиваются. Это бабы ахают, когда от водки гибнут их сыновья, потому что они их выносили, вырастили, и им невыносимо наблюдать, что все эти непростые нагрузки для женского организма оказалось напрасными. Невесты возмущаются, что замуж идти не за кого. А кобелям-то только лучше, что других козлов всё меньше, никому не нужных баб всё больше – сдавай их пачками в бордель, да ещё куда на мясо.

– Женщины сейчас эмансипированными стали, замуж не хотят.

– Обычная защитная реакция. Что им ещё остаётся при таком раскладе? За кого им хотеть замуж, когда кругом одна пьянь? Я больше, чем уверен, что эмансипацию придумали алкаши и наркоманы, чтобы бабы не отвлекали их от пьянки. Женщины по своей природе ужасаются смерти, а мужики ею гордятся. Женщины в шоке, когда слышат, что в войну погибли миллионы. Мужики чуть ли не хвалятся: зато больше всех! И от пьянки точно так же загибаются миллионами, как на войне. И каждый с верой, что совершает подвиг ради великой цели. Вы извините, что я так грубо, но это – правда. Поэтому у нас и не боролись никогда с пьянством по-настоящему. Вас не удивляет, что в сталинские репрессии не был репрессирован ни один алкоголик? Напротив, отбирали людей исключительно с хорошими мозгами.

– Но ведь сейчас и женщины спиваются.

– Женщины наивно полагают, что мужики будут возиться с ними и бороться за них, как это делают они сами. Не будут. Психология другая. Кобелиная. У нас сильно пьющая страна, а у пьющих людей мозги не работают так, как они должны работать по своей природе. Я как-то с сослуживцами возил нашего товарища в Институт мозга – у него было тяжёлое ранение в голову. От мозгов мало что осталось, он превращался в овощ, но продолжал жить. Мы разговаривали с врачом, чем можно помочь. А у него в шкафу в банках со спиртом плавают образцы мозгов. И там был мозг как будто молью изъеденный, дырявый, в просветах и значительно меньшего объёма, чем голова человека. Я подумал, что это мозги кошки какой-нибудь подопытной или собаки. Оказалось, мозг героинового наркомана. Героин является чемпионом среди дурманящих веществ по убийству нервных клеток и серого вещества. Врач тогда сказал, что у нас в стране таким мозгом обладают десятки миллионов, потому что вторым номером после героина идёт спирт. Если мужской части нашего населения провести томографию мозга, то больше половины наверняка не имеют его в полном объёме – пропит. Сейчас царит пропаганда «водка – наше всё», а пьянка объявлена исконной русской традицией, но её легко опровергнуть с медицинской точки зрения, потому что пьяницы вырождаются уже в первом поколении. Ни одна нация при таких «традициях» не протянула бы и полвека, а русский этнос выделился из славян около тысячи лет назад. Оказывается, нет таких понятий, как «качественный» алкоголь и «чистый» наркотик, в существование которых верят пьяницы и наркоманы. Любой алкоголь, дешёвый или дорогой, любой наркотик, чистый или синтетический, совершенно одинаково разрушают нервные ткани и мозговое вещество. Я тогда был ещё очень наивным и спросил этого врача, почему он не напишет об этом куда-нибудь в газету, не даст интервью. У него ведь много влиятельных знакомых, которые уже тогда лечили своих сынков от наркомании. Он засмеялся: «Никто не позволит. Это всё равно, что на Ближнем Востоке Ислам критиковать».

– Да, алкоголизм превратился в религию.

– Честно говоря, я много чего видел, но от мозгов этих в шоке был. Я видел людей, которым отрывало руки-ноги, сносило полголовы, но они хотели жить, продолжали бороться за жизнь и держаться за остатки разрушенного здоровья из последних сил. А в это время на гражданке кто-то зажравшийся совершенно добровольно сам «расстреливает» свои мозги, делает из них решето. Наркологи ещё говорят, что наркоманы и алкоголики писают своими мозгами, но это на самом деле так – в буквальном смысле слова. Отмирающие клетки мозга выводятся из организма с мочой. И мозг становится вот такой, как бы сейчас сказали, неполной версией самого себя. В нём отсутствуют важные участки, целые куски исчезают. Это можно сравнить, как человек сам отрубает себе пальцы, и даже если его остановить, то новые пальцы у него всё равно уже не вырастут.

– Но люди прибегают к алкоголю не просто так, а из-за проблем.

– Нет ничего естественного в том, чтобы приползать домой пьяным только потому, что появились какие-то проблемы. Ни одна жизнь не обходится без проблем. И ни одна проблема не стоит того, чтобы лишать себя мозга. Никто ведь не отрезает от себя части тела, если проблемы какие-то заели. Мозг дан для решения проблем, но что делает человек? Он первым делом начинает выводить из строя именно мозг, без которого невозможно остаться человеком. Если мускул сделать такой дырявой тряпкой, сможет он выполнять полезную работу? Встречаются, правда, среди людей существа, которые головой только едят. Я смотрю на многих и вижу, как они делают то, чего не следовало бы делать, подписывают то, чего не следовало бы подписывать, туго соображают, ходят как в полусне всю жизнь, попадая в разные неприятности. Теряют деньги, ввязываясь в какие-то сомнительные аферы, и только потом начинают соображать, куда они собственно влезли, совершают кучу ошибок, аварий, глупостей и никому не нужных подвигов. И даже себе не могут объяснить, зачем они это сделали. Это всё влияние пьянства, оно ни для кого не проходит бесследно, как бы эти дурачки не храбрились.

– Неужели всё так плохо?

– Куда как хуже. Нарушена экология человека. В Сибири каждый год бушуют пожары, возникающие из-за глупой веры необразованного, если не сказать проще – дикого населения, что надо сжигать прошлогоднюю сухую траву. В Новгородской области сгорел целый дачный посёлок, горят болота вдоль железной дороги из Петербурга в Москву, дымовая завеса уже висит над спальными районами Питера! В огне гибнут люди, получают тяжёлые отравления угарным газом, а последствия таких отравлений сохраняются в организме на всю жизнь. Страна каждый год теряет гектары леса – в других странах, у которых нет таких богатых лесных ресурсов, за это расстреливали бы. Но даже не это удивляет, а то, что люди ПРОДОЛЖАЮТ поджигать траву. Давно доказано, что трава не нуждается в таком диком вмешательстве человека в её развитие и рост, но в том-то и дело, что мозги ни у кого не работают. Посреди страшных пожаров ещё дополнительно что-то поджигать – это, извините, разновидность психического расстройства. Задыхаются в дыму, в огне сгорают их нехитрые пожитки, они навсегда отравляют себя и своих детей дымом, но продолжают поджигать свою землю. Сами! Это же полная катастрофа мозга у людей. Тут одна баба сожгла своё подворье и ещё три соседских дома. Объяснение такого поступка – за гранью понимания: это, говорит, чтобы травка лучше росла. Вы только вдумайтесь: сжигают траву, чтобы трава… была лучше! Освенцим какой-то. Тоже мне, специалисты по улучшению природы. Что они могут улучшить, если пропили и разрушили самих себя? В природе всё так разумно устроено, что ни один процесс не нуждается в чужом вмешательстве, а тут лезет какой-то алкаш с канистрой керосина, да ещё доказывает, что без этого новая трава не вырастет. Раньше так варвары поджигали вражеские города при нашествии, чтобы там все угорели и задохнулись, а наши идиоты делают это собственными руками. И так всё горит, выгорают дотла целые посёлки, но они продолжают устраивать поджоги. Их самих легче сжечь. Да они и сами готовы сгореть, только знать бы: ради чего? Это страшно, когда мозг у людей не работает, как он должен работать по природе своей. Мозги пропиты напрочь! Мне достаточно новости послушать, чтобы сделать вывод: страна спилась на корню. Достаточно посмотреть современное кино. Большая часть сюжетов современных фильмов – это похождения жертв алкогольного зачатия. Безмозглые, тупые уродцы совершают кучу глупостей, а потом разгребают их последствия – что ещё ожидать от тех, кто в семье вместо воспитания видел только бухих взрослых, кого в пьяном угаре делали? Многим модным нынче режиссёрам не о чем было бы снимать кино, кабы не дети алкашей и наркоманов.

– К сожалению, тут я с Вами согласна. У нас иногда достаточно выглянуть в окно, чтобы понять, что мы живём в стране алкоголиков. Страшный ландшафт, никакая архитектура, грязные дороги, необустроенная жизнь. Мне тут внук задал вопрос на засыпку: «Бабушка, а почему у нас люди изображают из себя крутых? Ведь крутые не живут в таких условиях. Разве они не понимают, не чувствуют, как смешно и глупо выглядят на фоне очередей, грязных дорог и коммуналок?». Это он про Москву говорит, а что скажет, когда выйдет за её пределы? Вот на нашей улице опять упала опора ЛЭП. Неделю лежит, никому и дела нет. Только умельцы провода под током сняли и в цветные металлы сдали. Люди идут и даже как-то рады, потому что опора упала прямо в грязь, и по ней теперь можно переходить через лужи. Приехали какие-то горлопаны из РЭУ, переругались с ДЭЗ, что это их работа. В конце концов, столб этот криво поставили на место и болезненно морщатся, когда им говорят, что из такой позы он опять рухнет: «Чего вам, курвам, ещё надо». Пьяницы говорят: не бывает некрасивых женщин – бывает мало водки. По этой же схеме они и города «красивыми» делают. Главный корпус комбината в аварийном состоянии разваливается, а начальство посылает рабочих… поправить и закрепить наверху здания буквы «Слава труду!». Рабочие были пьяные, поэтому один сорвался. Начальство, видимо, не лучше, раз решило, что эти буквы – самое важное, что в данной ситуации нужно было крепить.

– «Arbeit macht frei» какой-то…

– Как Вы сказали?

– Я говорю, что эти наши лозунги ничем не отличаются от девизов концлагерей.

– Поверх всего этого так и просится лозунг: «Пить надо меньше». Я ещё в Москве заметила, что трубы центрального отопления у нас ремонтируют непременно зимой. Почему бы не сделать это летом, когда отопление отключено – никто и никогда не сможет объяснить такую «загадочность» нашей души. Хотя такие неадекватные поступки при алкоголизме – обычное дело. И душа тут совершенно не при чём, если физически повреждён мозг. Вырыли яму, она мигом наполнилась водой, ночью ударил мороз ниже двадцати градусов, вода замёрзла – всё, суши вёсла. Сантехники сидят в парадной, курят: «Нам приказ дали, мы его выполнили. А что морозы ударили – кто ж мог знать?». Оказывается, морозы зимой – это редкость, начальство такой поворот дел никак не могло ожидать. Или в начале весны начинают ковыряться, а тут к маю опять морозы, они опять «ничего такого не подозревали». То в конце октября, когда уже пора бы начинать топить, а у них всё лето «конь не валялся». Люди мёрзнут в квартирах, получают пневмонию, не выходя из дома, а тепла нет. Бегают какие-то опухшие начальники, числом поболее рабочих в десять раз, у каждого выражение лица «да на таких Русь держится!». Или помню, как асфальт у нашего дома в Москве проложили – сколько лет мы его ждали! А на следующий год… весь изломали бульдозерами, когда меняли какой-то гнилой стояк на другое гнильё. Мозги что ли ни у кого уже не работают? Почему никогда не могут сначала сменить трубы, а потом положить асфальт – этого не выяснят даже шпионы ЦРУ! По степени глупости превзойдёт даже пресловутую «женскую логику». Трубу зарыли, всё заровняли, потом вдруг вспомнили, что забыли одеть какую-то муфту или фланец. Опять ломают асфальт, вырывают всё с мясом, снова грязь на годы. Выводят коммуникации зачем-то наружу, из земли торчат уродливые ржавые трубы, обмотанные стекловатой и рваным брезентом…

– Это в Москве такое?

– А где же? Там, думаете, другого качества люди сидят? Такие же пьяницы. Уж и не знаешь, где лучше: в столице или в деревне… Так Вы говорите, что у меня заявление не примут?

– Могут принять, но оно будет лежать несколько лет. Некому будет расследовать.

– Неужели следователи такие бестолковые?

– Толковых следователей забирают в Москву или Питер, потому что они там нужней. Талантливый и гениальный следователь – это такая же редкость, как в любой другой профессии. Например, музыкантов много, а гениев от музыки – единицы. Вы видели музыкантов с мировым именем в глубинке? Такими можно стать только в Москве. И сильного следователя глупо в таком болоте губить. Его сразу переманят или в столицу, или в частное детективное агентство.

– Или в криминальные структуры.

– Бывает и так. Потому что хорошему следователю надо оттачивать талант, нарабатывать опыт, заниматься какими-то сложными и запутанными делами, а не пьяными драками у сельпо или кражей умывальника со двора какой-нибудь Марьи Петровны. Здесь население не способно разрабатывать тщательно выверенные нарушения закона, чтобы их было трудно разоблачить. Поэтому и следователей особо одарённых не засылают. Это только в детективных фильмах показаны виртуозные преступления, хитроумно заплетённые сюжеты, неуловимые грабители и находчивые аферисты. А в действительности даже у бывалых столичных следователей за всю карьеру наберётся пара-тройка по-настоящему интересных и захватывающих дел, о которых можно было бы кино снять или книгу написать.

– Но в кино все преступления всегда раскрываются.

– Живём-то мы не в кино, а в жизни. Вы помните, был такой некрофил и каннибал Чикатило? Его ещё незадолго до моратория на смертную казнь успели расстрелять.

– Забудешь такой ужас.

– Знаете, сколько его ловили? Двенадцать лет.

– Двенадцать? Лет?! Не догадывалась даже.

– Да-да, двенадцать. За это время он убил более шестидесяти человек. Мальчиков, девочек, детей, взрослых – людей самых разных возрастов и социальных слоёв. На его поимку были брошены лучшие силы милиции – лучшие в Советском Союзе! Кого-то другого даже расстреляли вместо него. Его самого арестовывали, но потом отпустили за недостатком улик – эксперты напутали там что-то с анализом крови. И он после этого ещё шесть лет людей потрошил, ужас наводил на местное население. Об этом, кстати, нельзя было трепаться, чтобы не шокировать весь народ. Его и шлёпнули-то только через четыре года, после того, как взяли.

– Изучали, наверно. За рубежом такого бардака нет.

– Да всё там есть. Во всяком случае, знаменитого Джека-Потрошителя в Англии так и не поймали. До сих пор спорят, кто это мог быть хотя бы приблизительно.

– Сейчас фильмов об этих маньяках и потрошителях столько, хоть телевизор не включай.

– Да, тема поставлена на поток. Я бы запретил. Только учат совершать преступления. Зритель анализирует ошибки киношных преступников, учитывает всё нюансы, которые те не учли. А самое главное, подражает им.

– Козьма Прутков говорил: «Смотри, но не подражай».

– Это невозможно. Козьма не знал законов распространения информации. Сейчас много говорят, что человечество вступает в информационную эпоху, но мало понимают, как это выглядит на практике. Просто люди поняли, что человека кормит не только земля, как в аграрном обществе, или промышленность, как в индустриальном, но и информация. Сейчас даже биологи говорят о генах или клетках, как о носителях информации, о хранилище данных. Информация создаёт человека: какую он получает, таким и становится. Человек с рождения подражает тому, что его окружает – такова его природа. Недаром родителей учат, что надо не детей воспитывать, а самого себя. Если не хочешь, чтобы у детей были дурные манеры, убери их у себя, прежде всего. Известны случаи, когда дети вырастали среди зверей, и повадки этих животных сохранялись у них на всю жизнь. Если человека годами грузить через телик или газеты убийствами, грабежами, насилием и прочими «завоеваниями демократии», это так или иначе отразится на его психике. Не обязательно он станет преступником, но его взгляд на мир и отношение к людям и жизни непременно изменятся.

– Телевизор сейчас смотрят только бездельники, а другие люди работают.

– Ой ли! Вы осмотритесь вокруг: телевизор сейчас смотрят ВСЕ. И как смотрят? Не оторвать! Недавно встречаю бывшую одноклассницу. Она сразу после школы родила, дочка сейчас уже техникум заканчивает. Присмотрела там себе какого-то студента – тоже замуж собралась. Приезжает его мать с будущей сватьей знакомиться. А она как раз телевизор смотрела, какую-то мыло-оперу, то ли мексиканскую, то ли ещё какую аргентинскую. Короче, про любовь. Русские бабы устали на алкашей в реальной жизни смотреть, повадились в телике себе кого-то присматривать. Гостья воскликнула: «Ой, мой любимый сериал! Я его тоже очень внимательно смотрю с самой первой серии уже третий год». Сели вместе смотреть и вдруг заспорили: одной в этом сериале какой-то Энрике нравился, другой – некто Хорхе. Рассорились, так и не познакомившись: «Да что ты в мужиках понимаешь? Да кому сдался этот урод, то ли дело Энрике! – Э, ты полегче. Руки прочь от Хорхе!». Гостья разобиделась, уехала, а эта тёща будущая даже имени у неё не узнала. Даже не поговорили, не расспросили друг друга, о чём обычно нормальные люди говорят, когда их дети в брак вступают. Теперь собирается к ней ехать мириться и ещё одну попытку предпринять, чтоб познакомиться-таки. Я говорю: главное, телик не включайте, а то ведь опять ничего не выяснишь про будущую родню. Паспортными данными обменяйтесь по-быстрому, а там уж смотрите свою пятьсот двадцать шестую серию.

– Ха-ха-ха!

– Сейчас это повальное явление: родственники на досуге не общаются, а только в телевизор смотрят. Изредка переругиваются, если кто-то кому-то экран загородил. Достаточно увидеть количество телевизионных антенн на зданиях. Жилые дома стоят покосившиеся, облупившиеся, с обвалившимися карнизами, но все утыканы мачтами антенн, как ёж иголками. Иногда от балкона только перила остались, но к ним намертво прикручена рамка какая-нибудь. Каких антенн только нет: аналоговые, директорные, рамочные, «польские», зонтичные и даже параболические кое-где появились. Здание вот-вот рухнет, но его обитателей это словно и не беспокоит – лишь бы телевизор показывал. Лезут на стены, рискуя сорваться, но не для того, чтобы привести их в божеский вид, а чтобы закрепить очередную антенну. Телевизор смотрят даже на работе. Работа сейчас у всех одна и та же: начинается с кофе и телевизора, а заканчивается нервным тиком на лице и желанием убивать. На днях вот универмаг ограбили. Магазин большой, ещё с советских времён стоит. Естественно, следуя моде, наняли охрану – двух амбалов. Они в отделе бытовой техники футбол смотрели, пока соседний отдел бытовой химии грабили. Какие-то токсикоманы, должно быть: один продавщиц на мушке с обреза держал, другой вынес коробку клея «Момент» и ящик стеклоочистителя. Денег в кассе негусто было, поэтому заставили продавщиц отдать свои кошельки и брошки-серёжки. Те верещали, звали на помощь, но оторвать мужика от футбола по телику не сможет даже сирена воздушной тревоги.

– Толку от этих охранников! У нас такие же дом «охраняли». Только деньги брать мастера. Ещё и телевизор смотрят.

– А что ещё делать на работе?

– Как что? Работать!

– Вот так и «работают». Страна фактически остановлена, никому не нужны ударники производства. Сельское хозяйство развалено, промышленность уничтожена, строительство ликвидировано, транспорт больше ломается, чем ездит. В городе было ДРСУ, а когда стране дороги стали не нужны, они перестроились под фирму по грузоперевозкам. Приватизировали, естественно, но владельцам ума хватило только на то, чтобы всю технику распродать. Осталась парочка КамАЗов, которые никто не купил, потому что слишком старые. Персонал пока не разгоняют, но и не платят. С десяток мужиков приходят на работу, включают телевизор и смотрят. В конце рабочего дня все напиваются и ползут домой скандалить с домочадцами, метелить жён, потому как они отработали, а потому «право имеют». Жёны терпят, хотя сами работают на двух-трёх работах, чтобы можно было выжить при такой «главе семьи». Потому что верят: мужья заняты делом, на таких Русь держится, они Наполеона с Гитлером разбили и прочие бредни из лексикона отечественных алкашей. Одна тут зашла к мужу на работу, обед принесла. Он накануне с ней поругался: обиделся, что дома никто перед ним на колени каждый час не падает по причине того, что он на работу всё ходит и ходит, как дурак. Короче, дверью хлопнул и ушёл в неизвестность с гордым поворотом головы. Она подумала, как он там на себе Русь-то держит без горячего супа и гарнира с котлетами. Пришла, а они сидят, по телику какую-то порнуху смотрят, бурно комментируют. Гараж пустой, только две развалюхи без колёс и прочих запчастей стоят. Обед скормила своему благоверному и ушла. Вечером они опять напиваются, ползут домой, только начинают орать, как они с Будённым в атаку ходили, поэтому «получи, родная, по лбу», а бабы им в ответ: «Да вы, оказывается, бездельники! Вы на работе телевизор смотрите». Что тут началось! Двое своих жён сразу на месте убили за такое хамство, ещё двоих сильно покалечили – одна до сих пор в коме лежит. Остальные отделались кто лёгкими побоями, кто лёгким испугом, кто убежать успел. Начальство фирмы аж вздохнуло, появился повод её окончательно ликвидировать и уехать жить в лучшие края.

– А убийцы что же?

– Осудили. Да они уж выйдут скоро. Такие долго не сидят, их за примерное поведение выпускают по УДО. Они же только дома с бабами умеют воевать, а среди мужиков тише воды и ниже травы ходят, овечью морду потупив, так что все изумляются, как этот тихоня мог кого-то прибить. Одного уже три невесты ждут, другого – четыре, дерутся друг с другом за женихов, одной даже косу оторвали. А куда им, дурам, деваться? Адвокат на суде сказал, что нельзя так провоцировать пролетариат, бабоньки. Кто-то из местных революционеров было высказал мысль крамольную, что это не пролетариат, а говно: «Пролетариат не с бабами воевал, а с буржуями». Но судья пригрозил арестом за призывы к государственному перевороту.

– Господи, как ужасно люди живут!

– Это для Вас ужасно, а для них – в самый раз.

– Неужели никто ничего не может сделать, создать, придумать, чтобы у людей появилась работа, полезное производство, заработок, возможность как-то развиваться?

– Чем придумать-то, если мозги пропиты? Всё в это упирается. Чтобы создать полезное производство в условиях нынешнего экономического краха – это каким умом обладать надо? Это надо быть Столыпиным или Путиловым, но у людей даже самого примитивного мышления не осталось. На наших государственных деятелей глядя, можно сказать, что у этих людей высшее образование? Такое впечатление, что средняя школа не у всех закончена. У любого деревенского механизатора ума на лице больше. У них одна цель – удержаться у кормушки. А для этого почти ничего не надо, только понравиться избирателям-пьяницам, играть на их примитивных ужимках и алкогольном юморе. У всех мысль работает только на разрушение: как бы чего развалить, растащить, пропить, промотать, прокутить и так далее. Вы обратили внимание, что сейчас даже писателей в России не стало? Где нынешние Толстые и Чеховы? Спились все на корню. Раньше писатели черпали вдохновение в глубинке, куда уезжали от столичной суеты, а сейчас сюда приезжают деградировать.

– У меня Илья писать здесь повадился. Как приехали, так третью тетрадь уж исписал какими-то заметками. Я раньше думала, что это он для диссертации, а там какие-то зарисовки из жизни.

– Только на него вся надежда. Хотите, издадим?

– Да ну, скажите тоже… Кто это сейчас читать будет? Людям нынче только разврат да мордобой подавай.

– Кто у нас людей когда спрашивал, чего они хотят читать? Им внушили, что современный и «культурно-продвинутый чувак должен это хавать». Должен! Вот они и хавают, иногда против воли, потому как слово «должен» на наших людей почти гипнотическое воздействие оказывает. Если такое говно читают, то и зарисовки вашего Ильи Михайловича проглотят, не подавятся. Нет, правда, где писатели? Россия всегда славилась своей литературой, а сейчас что? Как городские сюда в лес или на озёра завалятся, так быдло быдлом. Пьянка, визг, траханье на глазах у изумлённой публики и громкие заявления, какие в деревне дикари живут – культурно отдыхать не умеют. А когда-то сюда сам Некрасов приезжал отдыхать, Тургенев здесь у какого-то промышленника гостил, Набоков дачу снимал. И писали о том, что видели, как и чем страна живёт. А сейчас из Лондона и Москвы сочиняют сказки о банкирах и суперменах. Где они их видели? Вот мне нравится тема про банкиров. Жена читала какой-то роман, смеялась так, словно Ильф и Петров попался: некий банкир уездного города Кренделёво влюбился в фотомодель с консервного завода, что в соседнем посёлке Коромыслово. Так и хочется автора спросить: он банкир какого банка? Это чем обкуриться надо, чтобы такое придумать? В стране банки как таковые только-только появляются и тут же загибаются. Больше половины – реорганизованные филиалы госбанков типа Агропромышленного, Строительного и им подобных. Прочие – мелкие конторы по отмыву сомнительных денег криминальных структур, в большей степени чёрные кассы для своих, а не банки. В большинстве населённых пунктов до сих пор доступен лишь Сбербанк – бывшие советские Сберкассы. И сидит в нём бессменная тётя Тоня-кассир уж лет сорок. А владелец Сбербанка, то бишь банкир – чего он тут забыл? Встретить его в нашей провинции в принципе невозможно. Вообще, кто-нибудь хоть раз в банке видел мужика в качестве банковского работника? Там одни тётки рулят, потому что мужики в массе своей не умеют так считать и с бумагами управляться. Это редкость, как Дима Горин один на весь отдел, когда в нашей культуре из мужика хороший бухгалтер или счетовод получается. У наших мужиков большие проблемы с математикой, как бы они ни бубнили, что все бабы дуры, поэтому их в банки берут только охранниками. Фактически, кроме Сбербанка в России и нет ничего, даже в Райцентре других отделений нет, и картина эта ещё не скоро изменится. То есть, и банкир один на всю страну. Банк «Империал» какую рекламу себе создал, а уж загибается, «Менатеп» тоже наверняка дефолт не переживет. Не поедут они в провинцию свои отделения открывать. Так что стоять нам к тёте Тоне в очередях по пятьдесят человек и в новом веке. И вот при таком раскладе современные писатели выдумывают сюжеты о похождениях провинциальных банкиров с деревенскими фотомоделями.

– А я читала детектив, как бухгалтер украла в банке два миллиона долларов для своего любовника.

– Прям интересно посмотреть, что за любовник такой, а то ведь акромя опухшей пьяни никого рядом с бабами не видать. Два миллиона долларов даже в Сбербанке по району вряд ли наскребут. И вообще, бухгалтер работает только с бумагами и не имеет доступа к деньгам – это грубейшее нарушение банковской системы. У такого банка лицензию надо отзывать.

– Ну, ещё про бизнесменов сейчас романы пишут и фильмы снимают.

– Эта тема вообще бьёт все рекорды по идиотизму. Особенно, когда герои сих романов живут в Пердях каких-нибудь – какой там может быть бизнес? Палёную водку друг другу впиндюривать? Век динозавров, страна идиотов, блин. Только в рекламе трещат про Хай-Фай да Эйч-Ди с Два-Джи, а в реальности как электричество вырубят на сутки, и даже простой кипятильник не включить. В искусстве создан ложный образ бизнесмена, сплошной гламур да лямур, который беззаботно сидит в шезлонге у бассейна и «стрижёт купоны». Можно, конечно, валютой торговать или ещё какой пассивный доход придумать, но для этого хорошими мозгами обладать надо, а нашего-то населения они пропиты. В результате образовалась целая армия дуриков, которых невесть каким ветром занесло в бизнес. Ведь чтобы в нём удержаться, надо работать двадцать пять часов в сутки. Здесь есть такой предприниматель Леонтьев. Он к тридцати годам уже седым сделался, в тридцать пять получил первый инфаркт, три раза был опасно ранен, страдает язвой желудка. Ходит в телогрейке и кирзовых сапогах, потому что занимается строительством, а там во фраке слишком марко. Ездит на УАЗике, потому что по нашему лесному хозяйству на другом автомобиле не добраться. Вот он, образ отечественного бизнесмена. А в кино что? Сауны, курорты, развесёлые шалавы всех мастей вокруг. А в жизни у него только две жены и было. И то, потому что первая умерла.

– Говорят, бандиты убили.

– Её никто не убивал, только в машину затащили. Хотели передать, чтобы муж не артачился и заплатил, а она возьми, да и помри от разрыва сердца. Нельзя же так женщину пугать своими зверскими рожами.

– Я слышала, что этот Леонтьев уходил из семьи, но Авторитет его насильно к жене вернул.

– Так он дурить стал к сорока годам, а вместе с тем и бизнес его зашатался. Появились какие-то секретарши длинноногие, которые на досуге тоже романы читают и телевизор смотрят. А там – сплошной трах-бах, призывающий провинциальных барышень идти не на завод или фабрику, а становиться любовницами или даже суррогатными мамашами, а в перспективе – и женами каких-то богатых олухов, так что и работать не надо. А можно, певичками – колбасных и куриных королей в Москве хватит на всех. Каждая считает свои интимные услуги бесценными. «Всё ему отдала» – так в их изложении повествуется о самом обычном сношении. Каждый мужик считает свои способности в этом плане тоже самыми выдающимися, так что никто не разубедит. Так сильна эта глупая вера в свою исключительность, как каждый человек убеждён, что никогда не умрёт, хотя вокруг все умирают. Может быть, они все и состоялись как самцы и самки, но вот работники и профессионалы дерьмовые. Никакие просто. Работать не умеют, а только и без того патологическую сексуальность повышать. Надо бы профессию какую освоить, образование получить, пока молодая, пока мозги ещё работают, а они не понимают. Насмотрятся фильмов про завоевание миллиардеров в нищей стране и – вперёд раздвинутыми ногами.

– Длинными.

– А у кого они сейчас не длинные? Антропологи говорят, что сейчас у всех ноги длинные, особенности современного питания и образа жизни сказываются. Лет пятьдесят тому назад коротконогие бабы в моде были: такие рожали легче, и вообще по жизни были устойчивей. Теперь же излюбленный киношный сюжет, где сволочь-начальник, этакий бык-производитель средних лет, домогается непременно длинноногой и голоштанной секретарши, которая ему в дочки годится. Она, значит, по жизни без штанов ходит, даже в лютые морозы, но невинно недоумевает, чего это к ней все с нехорошими намёками пристают, странные какие, фи! У нас на заводе была секретарша, так в рабочем комбинезоне всегда ходила. Начальник в цех уйдёт, а ему звонят из министерства, она за ним карабкается куда-нибудь по промасленной лестнице, по мазуту скачет. Тут уж не до мини или каких ещё бикини. Все эти мини-бикини на производстве и вообще на любом рабочем месте – вернейший признак простоя и полного застоя. Я был на одной фирме, там баба-бухгалтер со флюсом сидит вся в шарф замотанная и в уме шестизначные числа складывает. И директору фирмы по барабану, как она выглядит, секси или флекси, прости-господи. Потому что она приносит реальную пользу организации, двигает процесс. А интим на производстве – это крайне невыгодно и даже ущербно для работы. Тут директор комбината Воротилов повадился своих любовниц в бухгалтерию пристраивать – ну, не в пыльный же цех сожительницу свою запихивать. Я не против, пусть работают, если умеют. Но в том-то и дело, что не умеют и не хотят уметь. Ошибок в отчётах понаделали столько, что пришлось уволенных этим озабоченным кобелём пенсионерок просить, чтобы вернулись и исправили. Эти старухи ещё на счётах с костяшками без всяких калькуляторов умели баланс свести без единой ошибки, когда комбинат работал на полную мощь – сейчас-то он и даёт процентов двадцать от своих реальных возможностей. Они начисляли зарплаты ещё на советских предприятиях, где по несколько тысяч человек работало, а эти фотомондели не могут самим себе заработок правильно рассчитать! И вот директора это вообще не трогает. Он хорошего толкового работника убирает, потому что тот, видите ли, его сексуально не возбуждает, а набирает шлюх. И забавляется, как эти юные недоразвитые дуры за него друг с другом соперничают. Одна на работу без штанов пришла, другая в декольте до коленей, третья вроде как одета, зато вся спина голая, у четвёртой всё наоборот. Из кожи вон лезут, ради кого же он с очередной женой разведётся. Такие девки всегда из неблагополучных семей, они не столько мужа себе ищут, сколько прототип отца, которого у них никогда не было – мама или от чужого мужа родила, или от алкаша, который спился годам к тридцати. Нормальный отец, если он есть, никогда не допустит, чтобы его дочь такой хернёй занималась.

– Что же сам Воротилов?

– А он бормочет, что «они сами на меня лезут – я же альфа-самец какой-никакой». Наука ущербным и здесь подкрякивает: раньше таких звали просто – местный ёбарь. Теперь же – альфа-самец, усё по-научному. Попался бы такой группе «Альфа», так поставили бы его в позу омеги… Пришлось разгонять его гарем на производстве. А то понабрал идиоток, которые думают, если шеф их отымел прямо на рабочем месте, то они и дальше могут делать чудовищные ошибки в важнейших финансовых документах. Комбинату толковый бухгалтер нужен, а не эти сиськи на ходулях и без мозгов.

– Вы не досказали, что с Леонтьевым случилось.

– То же самое. Правда, он не такой пошляк, как Воротилов. Он сразу, как честный человек, жениться собрался. А куда с его язвой? Его ж лет десять назад ранили заточкой в живот и повредили желудок. С тех пор проблемы. Жена кормила его хорошей пищей, следила, чтобы не жрал жаренное или пересоленное – нельзя. Язва вроде как подзажила. А тут с молодой дурой загулял, она за его питанием не следит, готовить вовсе не умеет. Он фактически загибаться стал от перекусываний сухомяткой и в забегаловках. Язва – она такая, она к себе невнимательного отношения не потерпит. Это тебе не жена. Жена всё стерпит, язва – нет. Пошла она у него воспаляться, работать он не может, а кроме него дела вести некому. У него предприятие на несколько сот рабочих мест, народ в шоке, если вдруг всё кердыкнется. Работники пробовали его жену уговорить, чтобы она хотя бы обеды ему варила.

– А юная любовница что же?

– На кой он ей «такой старый»? Она в нём быстро разочаровалась и сбежала. Она ж видела предпринимателей только в кино: весёлый, щедрый, холёный барин. А в реальной жизни люди раньше времени стареют от занятия бизнесом на наших рассейских просторах, где не знаешь, что хуже – менты, рэкет или налоговая с аудиторской. Она-то мечтала о красивой беззаботной жизни, а какое с ним веселье? Больной весь, седой, ходит в куртке камуфляжной, ездит на УАЗе. Как-то не катит ей такой скучный образ, хотелось бы кого-то на иномарке. Если сам не хочет, то мог бы ей эту иномарку купить вместе с правами, «как все приличные люди делают». Строительством занимается, а ей даже коттедж не подарил! Они ж так современной пропагандой воспитаны, что мужик должен себя вести, как в песне «Миллион алых роз», где бедный художник ради любимой продал дом, картины и кров. И на вырученные деньги купил ей этот самый миллион алых роз. На кой бабе это море цветов, которые через пару дней завянут – вопрос отдельный. Меня другое всегда занимало: одна роза стоит две-три сотни. Это получается, что его ветхая хибара стоила около трёхсот миллионов? Ведь поётся, что это был именно «бедный художник». Вот так искусство и воспитывает невест, что каждая уверена: он со мной переспал, а за это мне имущество отпишет, свой бизнес отдаст, буду жить на проценты с акций. Хоть бы одна знала, что это такое. Да его бизнес – это пятнадцать лет крови и пота! Она в фильмах ужасов не видела, через что ему пройти пришлось, чтобы на плаву удержаться. Он же тут один из немногих, кому из перестроечного беспредела удалось выбраться и более-менее живым остаться. И вот эти пятнадцать лет жизни он ей за одну ночь отпишет? Это что за ночь должна быть? Ему работники скажут: «Плати нам зарплату», а он им: «Ребята, я тут с бабой переспал, радость-то какая для всех вас! Вы теперь на неё работать будете бесплатно, потому что она дела вести совсем не умеет, а я ей долю в бизнесе отписал». Почему-то киношные предприниматели все зациклены на интиме, хотя биологи давно доказали, что «на передок слабы» преимущественно дегенераты и алкаши, которые ничего кроме пьянки предпринять не в состоянии. В реальной жизни интимные услуги на хлеб не намажешь, и работягам, которые на тебя вкалывают, в качестве зарплаты не выдашь. А эти дуры такого кина насмотрелись, где длинноногие тёлки на работе только тем и заняты, что с начальством на столах занимаются паскудством всяким, и ищут теперь, с кем бы подобные фантазии на практике можно было осуществить. Вот ведь что телик с людьми делает!

– Я слышала, что Авторитет этого Леонтьева даже убить грозился. Говорят, притащил его к жене за шкирку еле живого с воспалённой язвой и сказал, что застрелит прямо у неё на глазах, если она его назад не примет. А она сказала, чтоб не смел его трогать.

– Откуда Вы всё это знаете?

– Леонтьев у нас ремонт делал, поэтому я всё про него выяснила. В деревне это совсем не трудно. На одной улице пукнет, на другой – стукнет.

– Катастрофическая утечка информации… Но поведение криминала вполне объяснимо: ему тревожно, если ещё одно предприятие в городе загнётся. Он же с них со всех оброк имеет. И хороший оброк! А если Леонтьев сляжет со своей язвой, кто его заменит? Некем его заменить. Я ж говорю, один из тысячи. Да какой там из тысячи – из десяти тысяч. У нас город ещё недавно был десять тысяч душ, и вот из всего города только один такой толковый предприниматель. Жене, понятное дело, обидно, что он так с ней поступил. Она ж с детьми от первого брака его взяла – для женщины вообще редкость. Вырастила их, сама ещё родила. Должна была второго родить, но их обстреляли в машине, ей больше всех досталось. В больнице вместе с пулями вырезали и ребёнка не рождённого, и другие органы, так что рожать она больше не смогла. Их старшего сына в заложники брали, после чего он с ума сошёл, потом даже инвалидность дали по психиатрии. Жизнь-то у неё с ним совсем невесёлая получилась, как в кино про бизнесменов любят показывать. Не сумел он её оградить от своих проблем. А теперь ещё шашни закрутил с молодой сучкой, которая ходит и нагло в глаза смеётся. Мало того, что шлюхой выросла, так ещё и старших уважать никто не научил. Что с такой взять? Пришлось на жену надавить. А что делать? Жена согласилась, чтобы он обедать и ужинать к ней приходил. Город с тревогой следил: не прогонит ли. Потом выследили, что он после ужина у неё остался, а на утро до работы подвёз. Город вздохнул с облегчением: предприятие не загнётся, люди не потеряют рабочие места.

– Как-то обидно быть женщиной при таких мужчинах…

– А куда деваться? Других-то нет. Женщин неправильно воспитывают, не готовят к реальной жизни, потому им и обидно. Им рассказывают сказки о рыцарях и благородных героях, которые ради любви к своей даме сердца готовы на всё. А в жизни она видит только алкоголиков и нытиков, которые на всё готовы только ради бутылки водки и грубого секса с какой-нибудь нетребовательной шлюхой. Он, может, вслух и не ноет, крепится из последних сил, бедолага, но бабу не проведёшь: она всё равно эти его ноющие интонации, пусть и внутренние, распознает и уловит. У нас неправильное искусство. Оно не отражает реальной жизни. Искусство может что-то придумывать, я не спорю, но уходить настолько далеко от реальности нельзя. Женщина ищет мужчину, потому что думает, что он – сильный, умный, смелый, надёжный. Он сможет оградить её от грубой и жестокой жизни. Она верит, что ему нужна жена, семья и дети. А ей попадается слабый, глупый и крайне ненадёжный трус, который не только не в состоянии оградить её от грубостей жизни, но ещё и сам этих грубостей предоставит в избытке. Сила у него есть, но он тратит её исключительно на то, чтобы скамейку у подъезда сломать или бабу свою поколотить. Ради женщины что-то делать ему вообще западло, он ковыряет при ней в носу и недоумевает, чего этой дуре от него ещё надо. Жена с семьёй ему и на хрен не нужна, только сожительница, которую всегда можно послать куда подальше, или собутыльница. Она ищет мужчину, а находит сынков, которым не жена нужна, а мамка и нянька. Такие под семьёй понимают не жену и детей, о которых надо заботиться, а некое сборище подонков, которые сами ему должны. Семья должна вокруг него вертеться, что он осчастливил её своим присутствием, а не наоборот. Поэтому бабы и пилят мужиков, что те и близко не соответствуют тем образам, на которых женщины воспитаны. А воспитание – это на всю жизнь. Это как неправильная осанка или прикус с детства – с годами их практически не исправить.

– Да неужели всё так плохо?

– Куда как хуже. Большинство мужиков вообще не подходит для отношений, как их представляет себе женщина. Именно поэтому мужик, которого прибрали-таки к рукам, всю жизнь мстит своей бабе. Изощрённо. В стиле «а чё я такова-та сделал?!». Хотя он, сука, всегда прекрасно знает, что именно сделал. Не знает только, зачем. Он потому и требует постоянного восхищения собой, что ему очень трудно выглядеть мужчиной, как его представляет себе женщина. Для него это в самом деле подвиг: жить в семье, ходить на работу, быть цивилизованным. Он очень устаёт от этого, потому что огромные силы прикладывает, чтобы ненароком не показать своё истинное звериное рыло, где не надо. Не убил никого за день, не отравил никому жизнь, и слава богу. Женщина в большей степени цивилизована, а в мужике больше от зверя. Типичный мужской характер – терроризм. Разрушение без всякой цели, только ради самих разрушений. Чтоб потом восстанавливать созданные им же руины. Разумеется, с героической харей и упрёками, что он всё это делает якобы ради баб и детишек, а ему самому эта лажа не нужна. Женщины любят цивилизацию. Наверняка, они её придумали и подарили эту идею мужикам, как и всё прочее. Они обожают комфорт и разумное обустройство мира, их радует вид красивых городов, уютные дома, развитая инфраструктура, культура и искусство. Женщины больше ходят в библиотеки, в театры и на выставки, пока мужья под пиво смотрят низкопробные боевики про крутых наркоторговцев и туповатых рэкетиров. Женщины больше интересуются миром и лучше учатся. Такова статистика. Женщины никогда не ломают скамейки в парках, не переворачивают мусорные урны, не сносят клумбы, как это постоянно делают мужчины, тайно или явно, потому что цивилизация их бесит. Им хочется в пещеры, в дикое сообщество полузверей, где можно зажать кого-то в углу и оттрахать, не интересуясь самочувствием и не заботясь о последствиях, жрать полусырое мясо грязными руками, кидаться друг в друга объедками и дико ржать над грубыми шутками в адрес слабого пола, разумеется. Мужики именно так себя ведут, когда остаются без женского присмотра. Потом они устают от такого бешенства, которое очень много сил забирает, решают, что надо опять побыть человеком «ради этой несносной бабы». Но как они это делают – аттракцион отдельный. С видом величайшего одолжения.

– Вы тоже себя так ведёте?

– Мне всё больше нравится цивилизация. Старею, что ли, но надоели разрушения, нищета, деградация и те, кто их создаёт. Хотя раньше тоже бесновался, но всегда старался уехать подальше, чтобы своих не пугать. Жена меня не держала, она сразу поняла, что лучше отпустить, пока дом не разнёс. Она уж заранее знала, что я через пару месяцев куда-нибудь в бой сорвусь, когда я сам ещё ничего не чувствовал. Я только начинал истерики закатывать на пустом месте, а она: «Ну чего, опять схватки начинаются? Опять куда-то собрался в войнушку поиграть с другими обормотами». Я сразу отнекиваться: мол, да вот и мысли такой нет! А она прижмётся ухом ко мне и слушает, как дерево слушают, когда в нём воды зашумят и слои затрещат: «Помолчи, не мешай мне тебя слушать. Какие тут могут быть мысли, если это не голова, а жопа приключений ищет?». Так и живём. Многие мужики вообще не догадываются, что женщины нас совсем по-другому воспринимают, как нам хотелось бы, как мы сами себя видим. Иной вообразит себя таким замечательным парнем, о котором якобы любая мечтает, а баба видит только засранца какого-то. Мы с женой вначале семейной жизни пробовали жить в городе, снимали комнату в коммуналке. Туда ещё пять семей было забито, и жила одна пара – бывают же случаи, когда такие разные люди оказываются вместе. Он типичный скобарь, матюгальник всё время нараспашку, собой доволен не передать как. Мелкий, но шумный. Всё время гвалт какой-то создаёт, словно этим росту себе добирает, чтоб заметили и не раздавили ненароком. Она, как барышня из позапрошлого века: кофей пьёт из чашечки с напёрсток, держит эту чашечку исключительно с оттопыренным мизинчиком, как представитель дворянского сословия, наедается маленьким листиком салата. Как такие далёкие люди пересеклись, и главное, где? Чувствуется, что недавно они вместе, но чем дальше, тем больший ужас на неё это наводит. Мужик её съедает большую кастрюлю супа за присест, гарнир поглощает вёдрами, пельмени – тазами. То есть постоянно надо что-то варить, строгать, готовить в промышленных объёмах, привычная схема средней советской семьи «кастрюля борща на неделю» не работает. А ещё он каждый день унитаз из строя выводил. По большой нужде сходит, словно камней навалит, стояк забивал конкретно! Откуда брал столько? Сам чуть больше унитаза, а отходов как стружки на мебельном заводе. Навалил и поскакал, типа «нас ждёт подвиг», руководил каким-то тормозным цехом. Бабы из коммуналки зычными голосами на его жену орут: твой насрал – тебе убирать. Она в шоке! Она замуж шла, видимо, ради красивых отношений, а тут ей вантуз какой-то вручили и объясняют, куда и каким концом его пихать. Она его взяла двумя пальчиками, естественно, мизинчик оттопырен. Тут уж бабы в шоке: «Как ты замужем-то оказалась?». В конце концов, убежала она от него к маме-папе-бабушке: они вместе взятые столько не нагадят. Он в запой ушёл, естественно, ревел на кухне, недоумевал, мне жаловался: «Чего этим бабам надо? Я такой замечательный – на работу хожу, руковожу важным подразделением, тормозным. А уже пятая стерва от меня сбегает! На таких, как я, Русь держится, можно сказать, а они своими куриными мозгами постичь масштаб моей личности не в силах». Я его спросил, как он своим масштабом так толчок намертво заколачивает? Ну, говорит, такая у его организма особенность, даже в армию не взяли за это. Точнее, взяли, но, когда он в воинской части канализацию из строя вывел, назад вернули. Хотя и могли стратегически использовать, например, к врагам забросить. Я так понял, что он тяготеет к аристократам, поэтому западает на изящных и утончённых барышень из города. Познакомил его с одной здешней бабой, она на соседней улице жила и давно просила: «Найди какого-нибудь городского мужичка покомпактней, чтоб много места не занимал. Если в запой уйдёт, по лбу ему закатаю и в угол оттащу, а то деревенские мужики как гренадёры, тяжело с ними войну вести». Продуктов у неё много, одной капусты по две бочки каждую осень делает. Туалет в огороде самой примитивной конструкции, а такой любой натиск выдержит. До сих пор довольна: навоз уже несколько лет не покупает! Он тоже доволен, потому что она его хвалит постоянно: «Не мужик, а золото». Тут «золотом» называют продукт ассенизации, смешанный с компостом.

– Ха-ха-ха! Ну, знаете, если женщин воспитывать на таких образах, какие Вы описываете, то они вообще потеряют интерес к жизни! Нельзя же такие дикие картины показывать маленьким девочкам, которые хотят верить в сказку.

– Нельзя, конечно. В этом и заключается трагедия жизни, что девочек воспитывают нежно, а потом им приходится жить в грубом мире. И они разочаровываются в той жизни, какая у них сложилась, разводятся со своими несносными мужьями, а общество радуется, что «эта взбалмошная истеричка» хотя бы родить кого-то успела для дальнейшей эксплуатации. Она верит в принцев и рыцарей, а на деле отношения с мужиком похожи на сцену из фильма «Большая прогулка», где выдохшийся Бурвиль таскает на себе Де Фюнеса, который возмущается, когда его в конце концов ссадили с шеи: «Странно, а мне было так удобно». У мужика на первом месте всё то, что удобно ему. У него отсутствует отдел мозга, которым понимают, что его удобно может быть неудобно окружающим. Когда баба разрушает такую неудобную для себя модель отношений, он вопит, что она рушит устои общества. У нас всё поставлено с ног на голову. У нас невесты ликуют и скачут от радости, когда их берут-таки замуж после долгих уговоров того, кто «берёт». А жених с угрюмой мордой кисло бухает на собственной свадьбе, как будто его невинности лишили, разрешения не спросив. Принято считать, что мужик теряет что-то ценное, вступая в брак. Но он, как квасил, так и будет квасить, как гулял, так и будет гулять, как лежал перед теликом после работы, так и будет лежать. Ничего в его жизни ровным счётом не изменится. А женщины бросают учёбу ради семьи, теряют работу из-за декретного отпуска. Женщина отдаёт себя семье полностью, руками моет полы и посуду, утробой вынашивает детей, кормит своим молоком, отдаёт все ресурсы своего организма. Семья эксплуатирует её нещадно, все смотрят на неё, как на собственность, то и дело теребят, требуют себе внимания. Дети рвут её на части, обижаются на неё, если она «уделяет им мало внимания», хотя всего-то на пять минут на кухню вышла – у детей эти минуты и секунды в их богатом воображении растягиваются в часы и даже дни. Спустя годы взрослые дети вполне серьёзно могут выговаривать матери, как она их «бросила на долгие годы», уехав на два дня к больной бабушке, или якобы одевала в обноски, а на самом деле просто не купила модные джинсы. Детей спать уложила, вроде можно и самой отдохнуть, да не тут-то было: муж лезет со своей нуждой. Никто с ней не считается, никто не верит и даже не предполагает, как она смертельно устала от этой «мечты всех баб – семейной жизни». У неё исчезает такое понятие, как свободное личное время. То самое, которое мужик тратит на ковыряние носа перед телевизором и нытьё, как подлая баба лишила его свободы. Всё должно быть наоборот. Мужик должен радоваться, что его хоть какая-то баба согласилась к рукам прибрать, пока он совсем от своих разрушительных привычек не загнулся. А невеста должна на свадьбе в три ручья реветь, потому что у неё жизнь, собственно, на этом закончилась, и теперь начинается ад. Лично я, когда женился, ликовал, что нашлась-таки смелая женщина, которая не побоялась со мной связаться, невзирая на все мои, мягко говоря, сдвиги. А она такая задумчивая была. Я даже нервничал, как бы не передумала. Даже дома её запирал, когда на работу уезжал.

– Да Вы что…

– Да, такой вот придурок. Боялся, что бросит меня, скулил как щенок, которого оставила хозяйка. Один раз так её достал, что она мне по морде врезала и сказала: «Я не собираюсь уходить из своего дома! Господи, какой ты у меня слабый. Как же мы с тобой жить будем?». И я сразу успокоился. Потому что она наш дом назвала своим, и меня своим признала: «ты у меня». Короче, скулить перестал. Зато начал тявкать, хозяином себя вообразил. Она и тут меня приложила: «Ого, какой рык! Но щенячьи нотки ещё остались, басов добавь». Так целый год её изводил – хорошо, что дети не видели, не родились ещё. Потом понял, что мы так болезненно прирастали друг к другу. Как она это выдержала – до сих пор не пойму.

– А обязательно так себя вести?

– А что делать, если сволочной такой характер?

– Если Вы это признаёте, то не такой уж он у Вас и безнадёжный. Мужчины с поганым характером никогда этого не признают.

– Если признают, но продолжают себя погано вести, то это суперсволочной характер.

– Неужели мужчинам так тяжело побыть рыцарями ради женщин?

– Конечно, тяжело. Потому что мужики сами по себе не рыцари. И никогда не надо от них требовать рыцарства – они ж потом бабе плешь проедят, что им пришлось совершить ради неё что-то этакое рыцарское. Например, не нажраться на Восьмое марта или новогоднюю ёлку вынести до майских праздников. Благородные, смелые и самоотверженные рыцари в отношениях – это как раз женщины. Они и приписали свои рыцарские качества мужчинам. Как мужчины веками приписывают женщинам свои качества – глупость и распутство. Люди так устроены: они приписывают другим свои наклонности. Мужик веками доказывает бабе, что она – дура и шлюха. Потому что он именно такие качества хочет в ней видеть прежде всего, потому что только такая баба и может с ним спутаться. И если мужики встречают женщину, которая не отвечает этим ожиданиям, то возмущению их нет предела.

– Видимо поэтому всё больше женщин, которые вообще не хотят никому нравиться и живут только для себя.

– Женщина не умеет жить только для себя, чем мужики всегда и пользуются. Женщина понимает, что в мире всё взаимосвязано, и каким бы дураком мужик ни был, а надо его и такого любить, а то ведь по нему, горемычному, жизнь прошлась, прямо скажем, танком. Даже так называемые феминистки всё делают только ради мужчин. Они пытаются доказать именно мужикам, что ничем не хуже их. Зачем? Мужики эти доказательства не воспринимают, потому что женщина для них хороша сама по себе, а не по способности копировать мужчину. Даже те женщины, которые умышленно не следят за собой, одеваются кое-как в мешковатые штаны и мужские свитера, хотят показать этим, что им плевать на мнение окружающих, что они слишком умны, независимы и серьёзны, чтобы интересоваться такими глупостями, как бабские тряпки. Показать! Кому, спрашивается? Да всё тем же мужикам спешат себя продемонстрировать, дескать, мы так же презренно смотрим на женскую моду, как и вы, так что оцените эту нашу жертву. Беда в том, что нормальный мужик никогда не станет высмеивать женщину за её стремление выглядеть красиво. То есть, все эти «независимые и умные» дуры опять-таки выслуживаются перед самыми проблемными и бестолковыми представителями противоположного пола, которые не могут позволить бабе даже прилично одеться. Они и становятся-то феминистками только потому, что всегда пытаются что-то доказать каким-то кислым мудакам. Сам по себе человек никогда не живёт, он всегда с кем-то связан. Его всегда кто-то родил, кто-то учил, кто-то натаскивал, кто-то должен ему, и кому-то должен он сам. Крайние проявления самостоятельности и независимости так же нежелательны, как и крайняя беспомощность. Вот говорят, что появилось слишком много самостоятельных женщин. А кто их такими сделал? Мужики. Почему женщины такими стали? Потому что им не на кого рассчитывать, проще своими силами обходиться, чем надеяться на каких-то ненадёжных болтунов, нытиков и пьяниц. А не хочет она никому нравиться, потому что некому ей нравиться. Всему в жизни старт задаёт мужчина. Когда ему надоедят феминистки, то они сразу же исчезнут. Их присутствие говорит только о том, что такие бабы зачем-то нужны сильному полу. Он веками какие только претензии ни выдвигал – баба-дура всё выполнила. Надоело ему. Он начинает скулить на очень высоких нотах: «Женщины, что ж вы дуры такие? Учитесь уважать своё человеческое достоинство, цените себя! Не надо ради нас наряжаться – развивайте свой богатый внутренний мир. Хватит нас, дураков, слушать. Живите так, как вам лично удобно, а мы пошли воевать друг с другом за очередное счастье во всём мире». Вот тебе, бабушка, и эмансипация.

– Что ж с этим делать?

– А скалка на что? Есть такой хороший кухонный прибор – скалка. Полицейская дубинка жены. Выбивает из мужика всю дурь и прочие ценные показания.

– Ну это уж вообще тирания какая-то!

– А не будет, дурак, феминисток из баб делать. Сделал, так получи. Теперь мужики и хотели бы им это запретить, но правила диктует большинство, а эти вояки после войн уходящего двадцатого века в меньшинстве остались. Они пытаются козырять этим меньшинством, думая, что их будут больше ценить как раз за редкость, но природа так устроена, что вытесняет вымирающие виды окончательно. Большинство военных на гражданке спивается ударными темпами, потому что они не умеют жить в условиях мирной жизни. Их выбивает из колеи одно то, что дома надо платить за свет и газ. Они находят себе бабу, которая берёт на себя все их бытовые проблемы, и гнобят своим нытьём, как они героически где-то там за что-то воевали. А ей-то что с того? Она-то не там, а тут. И ей надо тут за таких героев землю пахать и на заводах работать. Ошибка думать, что пацифистом быть легче, чем милитаристом. Я давно заметил, что к войне всегда призывают гражданские пустобрёхи, которые даже армейской жизни не познали и на передовую уж точно не собираются. На самом деле военная жизнь намного проще мирной, а дезертиром можно стать, не только сбежав из армии, но и наоборот: удрав на войну от мирной жизни. Именно поэтому мы войну под себя и облюбовали – мужики всегда выбирают, что попроще. И убедили баб, что это им как раз повезло – обустраивать жизнь, пока сильный пол где-то героически воюет «за правду». Типа, в мирной жизни делов-то всего ничего: на работу сходил, зарплату получил, в кабаке пропил. Но мирную жизнь налаживать значительно труднее любой войны. Мужики дезертируют от жизни на войну, в пьянку, на тот свет именно потому, что не хотят, да и не умеют жизнью заниматься. А на войне всё просто: приказ дали – выполняй. На войне все герои. На гражданке героев нет – тут никому не интересно, какой ты смелый с миномётом. Война очень развращает в этом отношении. Привыкаешь, что вот ползёт враг, ты можешь его подстрелить, и тебе за это ничего не будет. А тут «ползут» цены, и ты ни-че-го не можешь сделать, чтобы их остановить! Тут тебе никто обмундирование не выдаст и на постой не определит, тут самому надо себя обувать и одевать. А чем платить? Где деньги взять? Надо идти работать. А куда идти, если никто нигде никому не нужен, если работы как таковой нет? Или она есть, но нет зарплаты? Думай. А с этой способностью как раз и проблемы. Потому что на войне не надо думать, достаточно только приказ выполнять. Подвезли боеприпасы – армия стреляет. Не подвезли, так и не подвезли – отступает. Тыл не в состоянии помогать фронту – фронт будет сдавать врагам тыл с бабами, стариками и детьми без всякого сожаления. Любой полк, когда у него в условиях войны заканчивается жратва и медикаменты, входит в ближайшую деревню и совершенно безнаказанно грабит и насилует там безоружное мирное население, которому уже фиолетово: свои солдаты это делают или чужие. И те, и другие – враги.

– А почему мужчины так любят войну?

– Потому что самцы. Самцы всегда истребляют других самцов, иногда без всякой цели. Так, на всякий случай, чтобы конкуренция за самок была меньше. В криминологии есть такое понятие, как непреднамеренное и зачастую совсем необъяснимое убийство после совместного распития спиртных напитков. Потому что алкоголь убирает контроль, и человек показывает своё истинное лицо, что бы он до этого ни трендел о какой-то там крепкой мужской дружбе с тем, кого убил. Алкоголь – это как сыворотка правды: всё дерьмо сразу очень хорошо видно. И то, что из наших пьяных сограждан сейчас столько говна лезет, говорит о том, что они сами по сути своей – говно. Удивительно, почему мужики мочат друг друга именно после «дружеских» посиделок. Да что там дружба – убивают родных братьев, отцов и сыновей в состоянии опьянения. Любая баба знает, если её муж, брат или отец с кем-то «по пьянке дружит», его запросто могут замочить или втянуть в какую-нибудь нехорошую историю. Он на неё огрызается за слежку и волнение и не понимает, что в данной ситуации правды больше на её стороне. Любой участковый, любой судебный эксперт знает, что вся эта хвалёная «дружба» или любое другое мужское «братство» – своеобразная группа риска, где убийство по настроению такой же привычный атрибут, как и водка. Любой мент знает, когда вскрывает квартиры пьющих бобылей, где по заявлению соседей долго шумели, а потом подозрительно затихли, что бесполезно спрашивать какого-то спящего хмыря с топором, за что он покромсал своих «друзей». Он не знает, за что. На сознательном уровне они не могут объяснить, зачем так делают, потому что это как инстинкт, непроизвольное действие. Это мучение для любого дознавателя: составить более-менее внятный акт о причинах убийства некоего гражданина своим «закадычным дружбаном». Никто никогда не сможет логично объяснить, зачем, за что, почему и на кой он убил кого-то из своих дружков, хотя раньше любил орать что-то типа: «Да мы с Витьком – не разлей вода!». Вот так и «дружат» эти «братья навек»: бухают вместе, влипают в разные глупости, медленно, но верно превращаются в идиотов. В какой-то момент начинают цеплять друг друга: то одному кажется, что кто-то на него не так посмотрел, то другой уверен, что ему кто-то что-то не так сказал и вообще угрожает. И начинается прелюдия убийства. Очень рискуют те глупые жёны, которые разрешают мужу таскать в дом таких дружков, потому что в большинстве случаев всё заканчивается групповым изнасилованием этой слишком покладистой дуры.

– Но мужчины любят острить на тему женской дружбы, которой якобы вовсе нет, а настоящая дружба – именно мужская.

– Мужики обожают рассусоливать об этом только потому, что дружба – больная тема для них. Они утверждают, что женская дружба – это серпентарий или ещё какой террариум для ядовитых рептилий и насекомых. Мужики тут уж на комплименты не скупятся, подбирают самые ядовитые словечки, выдавая с головой собственные страхи. Якобы бабы не умеют дружить, потому что завидуют друг дружке и конфликтуют за нас, за сокровищ таких. Между тем, какая-нибудь Марья Никаноровна и Федосья Христофоровна, которые всю жизнь открыто враждуют по лестничной клетке из-за графика уборки подъезда, обе живут до глубокой старости, мирно переругиваются на скамеечке. Одна для другой иногда сходит за хлебом, другая достанет нужные лекарства, когда «верный враг всей жизни» захворает. Женщины всегда враждуют открыто. Если одна другой не нравится, это сразу видно. У мужиков всё завуалировано под дружбу, всё исподтишка. И в этой «дружбе» народу гибнет больше, чем в любой войне. Потому что в любом мужике сидит эта самцовая психология: уничтожать лиц своего пола. Не зря говорят, что мужчины – это случайно выжившие мальчики. Я сам замечаю, что многие мои ровесники постепенно переселяются на кладбище. Найдётся много мужиков лет сорока или пятидесяти, которые остались одни без своих компаний – остальные все полегли, как на войне. От дружбы. Кто зимой в сугробе замёрз, кого на рыбалке по дружбе утопили, кого-то поезд сбил, когда весёлая компания куда-то перемещалась с одного места пьянки на другое. Они ревут и жалуются, какие это были мировые мужики, как они здорово дружили и весело кутили, но их сжили со свету государство, эпоха, история, начальство, сионисты, фаза луны, или просто родители на горшок не так посадили. Первыми в списке обвиняемых идут, конечно же, жёны и тёщи. Они, дорогие! При этом тёща-кобра не раз этого «мирового парня» из сугроба вытаскивала и на себе до дома пёрла, когда друзья его там после пьянки попросту «забывали». А жена-змеюка находила своё «сокровище» в луже, где он мог захлебнуться, упав туда мордой, когда они плелись с дружками из магазина, но «отряд не заметил потери бойца». Женщина никогда не пройдёт мимо человека, даже если терпеть его не может, но видит, что он посреди улицы в одном ботинке валяется. Она всех поднимет, разбудит, растолкает, закатит истерику, но заставит перенести эту сволочь туда, где он не околеет от холода или не захлебнётся в собственной блевоте. А то и сама притащит, отмоет, отстирает, откачает. Мужик всегда её по-своему отблагодарит: назовёт падлюкой и заявит, что это именно она его со свету сживает. Допустить крамольную мысль, что он когда-нибудь сдохнет стараниями своих «друзей», ему развал мозговой деятельности не позволяет.

– А женщины умеют дружить?

– Женщинам дружба не нужна. Они не делают из дружбы культа, а просто общаются. Если мужики дружат, об этом должны знать все. Они всех достанут тем фактом, кто у кого в корешах ходит, кто с кем братается. А без стаи сразу теряются, потому что в одиночку ничего из себя не представляют. Мужики оценивают друг друга, у кого какие связи, кто дружит с влиятельными людьми, а кто – лишь с местной пьянью-рванью и прочей шпаной. Мужик с полезными связями, который «умеет дружить» с нужными людьми, – это как человек с солидным капиталом. Если кто дружит с начальником ГАИ или директором кладбища, то на него смотрят как на состоятельного человека. А если он с ними вдруг разругался, это можно приравнять к потере солидной части имущества.

– Но бывает же дружба без выгоды?

– Зачем она нужна? Зачем себя тратить на отношения, которые ничего не дают? Жизнь слишком коротка для этого. Это мальчишество, если хотите, тяготеть к бессмысленному прожиганию времени абы с кем, лишь бы налили и «поняли». Такие и бабу себе ищут, лишь бы было кому сопли свои излить и ещё кой чего. Мужик с годами должен обрастать нужными связями с полезными людьми, только нежелающие взрослеть лохи и хронические неудачники дружат непременно с каким-то горем луковым, только на том основании, что они когда-то вместе в детский сад ходили или в одном подъезде кантовались. Как бы это горе луковое не тянуло их на дно, а будут продолжать эти непонятные отношения до их логического завершения: пьяной поножовщины или белой горячки. А настоящих друзей всегда мало, так что их даже искать бессмысленно. Среди мужиков под друзей чаще враги маскируются. Это иногда настолько хорошо видно, что остаётся только удивляться, насколько плохо мы в людях разбираемся. Например, мужики обожают галдеть о некой мужской солидарности, но если присмотреться повнимательней, то эта солидарность липовая всегда направлена на какое-то разложение. А исповедующие эту солидарность «друзья» терпеливо наблюдают, когда же этот разлагающийся полудурок окончательно деградирует и сдохнет. В чём мужики преимущественно друг друга покрывают? Никто не просит друзей, чтобы они не проговорились его жене, что он нашёл выгодную работу, второе образование получает или дом для неё строит. Скрывают пьянки, измены, растраты, мелкие пакости, преимущественно по женской части, потому что на большее не способны. Короче, паскудство всякое. И всё такое мелкое и незначительное, как и сама их жизнь. Есть такой заезженный анекдот: женщина всегда расскажет мужу своей подруги, если та ему изменяет. А если жена ищет подгулявшего мужа, то все его друзья по очереди скажут, что он сейчас у них сидит. Даже когда он уже домой приполз. Но для чего это нужно? Чем мужики тут гордятся? Тем, что женщины говорят правду, а они врут? Чем такие истории заканчиваются? Жену он рано или поздно потеряет с таким отношением. Из тех же друзей её кто-нибудь перехватит, увидев, что толковая баба пропадает с бестолковым мямлей. Любовница его тоже бросит, когда ей надоест десять лет обещаний развестись «с этой грымзой». Или ей просто нравилась роль соперницы, а с мужиком, которого даже жена бросила, ей как-то в облом. Так они всё и теряют: и семью, и работу, и деньги, и здоровье. И плетутся ныть к друзьям, которые их по жизни прикрывают из солидарности, а те будут врать, что на наш век бабья хватит. А век-то не такой уж и бесконечный. И бабы не такие уж дуры, как мужикам хотелось бы. Он за свой век не только семьи не нажил, но и настоящих друзей у него никогда не было. Так, только шелупонь какая-то вертелась, лишь бы потрепаться с кем было. А настоящий друг всегда скажет тебе правду в глаза, что ты ведёшь себя, как дерьмо, что вот тут ты очень ошибаешься, и объяснит, к чему эта ошибка может привести. Не спьяну это орать будет, когда собутыльники обычно убивают друг друга, а тихо скажет, с глазу на глаз, чтобы никто больше не слышал. И скажет так, что ты сам поймёшь: а ведь он, зараза, прав. Я друзей настоящих только так и находил. И уже не отпускал. Потому что это – редкость. Но мужики в массе своей любят лесть, чтобы кто-то постоянно врал им, какие они нереально крутые и самые лучшие. Поэтому очень часто за лучших баб принимают шлюх, а настоящих друзей путают с врагами. Потому что друг иногда обязан вести себя довольно-таки жёстко, чтоб дошло до тебя, в чём ты заблуждаешься. Дружба – она ведь, как и правда.

– В смысле, что горькая?

– Да. Дружить нелегко, это совсем не увеселительное занятие. Но дураки ищут в жизни только веселье, поэтому и нарываются на таких вот «друзёв», которые могут облапошить по пьяни и глазами хлопать: «Да ты чо, мы ж друзья!». А друзей мало. Но их и не нужно много. Одного настоящего друга можно целой армии врагов противопоставить. Вообще, в любых мужских коллективах должна царить не дружба, а железная дисциплина, иначе мужики друг друга окончательно истребят. Хотя иногда даже дисциплина не помогает, настолько силён этот инстинкт. Взять дедовщину в армии. Вроде и дисциплина есть, а не помогает: всё равно убивают друг друга. Без всякого повода, без всякого смысла. А уж гражданскую дружбу взять, глупую и бесцельную, пьяненькую, которая, собственно, на одной только пьянке и держится, так целая армия народа гибнет каждый год из-за участия в ней. Мужики именно из-за склонности к уничтожению друг друга обожают подбивать друзей то с моста прыгнуть на спор, то на мотоцикл усядутся впятером на слабо. С нашего железнодорожного моста постоянно прыгают. Там рядом городской пляж расположен, так заложат на солнцепёке за кадык литр водки и пошли геройствовать. На моей памяти человек десять точно погибло, если не больше. Для такого маленького города это много.

– Как же с такого моста прыгать? Зачем? Он же высокий очень…

– Чем выше, тем для настоящей мужской дружбы лучше, чтоб кто-то из друзей наверняка не всплыл. Вообще, в глубокие советские времена такие мосты охраняли стрелки ВОХРа, которые имели право стрелять на поражение и без предупреждения в любого, кому взбредёт в башку прогуляться по стратегически важному объекту. А сейчас там появляются раз в сутки какие-то обходчики, но «друзья» даже их умудряются напоить и уговорить прыгнуть, «чтоб никто не подумал, что ты приссал». Мост же не просто высокий, а его во время Войны взрывали, и на дне реки до сих пор лежат бетонные глыбы прежних опор. Есть всего две-три точки вхождения в воду, чтобы не напороться на рваную арматуру. Они прыгают, естественно, мимо этих точек, рвут себе задницу и всплывают с обиженным видом на мёртвой морде: не уберегли-таки мирового мужика, падлы. И ни разу не было, чтоб друзья такого придурка остановили. Ни разу! Прибегали бабы, привязывали его за трусы к перилам, грозились прыгнуть следом, сообщали в милицию о готовящемся теракте на железной дороге. А «друзья» разочарованно следили и ждали: ну, уж сдохни ты хоть на этот раз, чтоб был законный повод нажраться на поминках лучшего друга до зелёных чертей. Всегда в мужских кампашках есть кто-то самый дохлый, зато самый заводной – дохлякам это вообще свойственно. Дружки таскают его всюду, подбивают на всякую глупость и ждут, когда же он угомонится навсегда. Потом смотрят друг на друга и выискивают: кто будет следующим. Бывает, что такие «дружбы» сами разваливаются после первой же смерти, аварии, обвинения в групповухе или ещё каких бессмысленных деяний, которые обычно мужики совершают за компанию. Если они ещё не окончательно деградировали, у них срабатывает здоровый инстинкт самосохранения, и они понимают, что это общение заводит их куда-то не туда. Что жизнь не такая уж скучная, чтобы так тупо из неё сваливать на тот свет. Они понимают, что неосознанно уничтожают друг друга и самих себя, умудряясь найти смерть даже в самых мирных условиях. У нас тут недалеко в лесу заброшенный военный аэродром проворные ребята переоборудовали под парашютную базу. Знаете, сейчас у скучающего и малахольного обывателя обострилась этакая своеобразная и очень нездоровая мода на риск, до опасности сами все не свои. Шли бы на шахту, в самом деле, если так свербит, – больше пользы было бы. Ну, короче, наблюдается повышенный спрос прыгнуть с большой высоты за большие деньги. Отбоя нет от желающих! Не скажу, что все смертники, но как заявляется некая шумная и очень «дружная» компашка, даже воронам на деревьях сразу ясно – трупу быть. Хоть сейчас санитаров из мозга вызывай. Хоть сейчас на кладбище яму заказывай. Все под мухой, что называется, все на взводе, бьют копытом, сил нет терпеть, чтобы подвиг хоть какой-то совершить. Некоторые аж в самолёте бухают, что запрещено инструкцией, но проносят водку в носке под штаниной, как хронические алкаши в палату во время обхода. Ни одна баба не пустит своего пьяного дурака с парашютом прыгать, друзья – не шелохнётся ни один. Друзья только наблюдают, когда самый главный мудила в их компании башкой приложится, чтоб остатки мозгов уж точно не собрать было. Ржут, хихикают, подкалывают сомневающихся, выставляют всё, как шутку, мол, ничего страшного, так и должно быть: «Да мы столько лет дружим! Да мы друг за друга глотку любому порвём». И начинают искать этого «любого» в каждом. Пока жена этого мудилы не прибежит. Она орать будет, огребёт от него же по сусалам, «шоб не позорила такого крутого мужика перед друзями», но не успокоится, пока не стащит его с самолёта. Потому что чует баба смерть, а от этих «друзей» смертью так и разит. Тут бизнесмены из Петербурга с пьяных глаз прыгали, так некоторых потом только к зиме с сосен сняли. Один всё ж таки погиб на радость товарищам. Следствие склонялось к версии, что друзья его сами опоили и из самолёта выкинули, чтобы убрать конкурента из бизнеса.

– Почему не запретят такое опасное занятие?

– Занятие само по себе не опасное. Опасным его делают охочие до такой вот «дружбы» мужики. Да там и женщины прыгают, но никаких эксцессов. Ни один юрист не докажет, что парашют – это опасно. Дураку его дать – будет опасно. А дураков много, поэтому услуга пользуется повышенным спросом. База со своих доходов и милиции деньги отстёгивает, и в муниципалитет хороший процент платит. Налоговая тоже за них горой: в наших краях не так уж и много доходных предприятий. Да и вообще, кто ищет, тот найдёт. Если мужик горит желанием загнуться, он это сделает даже на пуфике. Так уж нелепо мы устроены. А выпусти нас в природу, да ещё с друзьями – гарантированная смерть. Вот сейчас лес горит, сколько там этого добра находят! Тут из районной прокуратуры пострелять приезжали, охотнички, блин. Как их в прокурорские-то взяли? Там всё-таки стрелять учат, а лейтенантик какой-то шмальнул по кабанчику, а попал в главного следователя управления. А кабанчика никто так и не видел. Кабанчик, кстати, если не знаете, когда с разбегу наскакивает на человека, то травмы такие, словно автомобиль сбил. Очень тяжёлая зверюга. И вот они лыко не вяжут, а едут на кабанчика охотиться. Потом их тут целыми подводами из леса вывозят, как у Чехова в каком-то рассказе. Кого-то в болоте по пьяни утопили, другой в дымящийся торф упал, да так и не встал. Двух-трёх вдохов достаточно, чтобы окочуриться. Нашли какие-то головешки, теперь гадают, чьи да откель. В район везти надо, а оттуда и в область – здесь-то на местах никакой экспертизы нет. Некоторые ещё и девок с собой везут в одних летних платьицах.

– Это в горящий-то лес?!

– Ага. Те визжат почти без умолку, потому что спутники на каждом шагу подвергают их и себя смертельной опасности. Бабам страшно – мужикам смешно. Я ж говорю, мужики сами по себе не жильцы, за жизнь ни фига не держатся, да ещё гордятся этим и зло высмеивают тех, кто им сигнализирует о смерти. Чуть подтолкнул его, он уж и рад в ящик сыграть, ещё и спасибо скажет. Или притопят бабёнку в болотце, выждут, пока она пузыри начнёт пускать, потом полезут спасать с видом рыцарей, которые ох, как устали от этих несносных женщин – от них ведь одни только беды! Бабы теряют к таким «лыцарям» всякий интерес, потому что ей жить надо, а он весь настроен на смерть, на подвиг, на выпендрёж без повода. Бабы их пилят нещадно, орут в оба уха, но эта могила ходячая их не слышит, только пугается: «А чаво ты такая злая?». Он не понимает, что смерть куда как злее. Она орать и предупреждать о своём приходе не будет. Хотя она их сама уже боится, потому что не смерть их ищет, а они её уже затрахали своей готовностью сдохнуть в любой позе. А уж в банях сколько охочих загнуться «дружбу водят» – и не сосчитать. Самый настоящий клуб самоубийц. Мрут как мухи. Сейчас ведь повадились в бане квасить и жрать, что совсем извращение. Два года тому назад целый зам прокурора в бане преставился. А кто виноват, если ему чего ни нальёшь, он – хлоп и повторить, хлоп и повторить. Хлоп и в гроб. Нормальные люди в баню мыться ходят, очищаться от грязи, а эти в рыбной чешуе сидят, пивом обольются, от ерша переблюются – спрашивается, чего ты и мылся-то, если вылез оттуда свинья свиньёй. Баня – это серьёзная нагрузка на организм, как и жратва. Поэтому совмещать их никак нельзя.

– Я «Иронию судьбы» вспомнила, под Новый год всегда показывают.

– Это вообще фильм ужасов какой-то, всегда с содроганием его смотрел. Мужская «дружба» в чистом виде. Русским провинциалам вообще трудно понять, что столичные жители могут так озверело жрать водку – у них же там якобы культура, театры, книги и всё такое прочее. Показано тихое советское время, а сейчас главный герой не выжил бы. Его или таксисты ограбили бы, или менты замочили, или носильщики в аэропорту воспользовались бы тем, что дурак лыка не вяжет. Вы сами подумайте, какой это риск, вусмерть напиваться в России зимой? Сколько родственников с ног сбиваются в поисках, сколько пожилых родителей получают инфаркт и умирают раньше времени от переживаний за своё великовозрастное чадо, которое вот так вышло якобы на пару часов и зависло где-то на несколько дней. А сколько всяких служб на уши ставят, чтобы нашли и спасли такое безответственное дерьмо? Знаете, сколько народу так гибнет? Каждую весну в растаявших придорожных сугробах только по нашему району по три грузовика трупов собирают. Когда этот фильм вышел, мы от школы трудовую практику на стекольном заводе проходили. Я помню, как заводские мужики этот фильм бурно обсуждали, даже ужасались, нашли кучу ляпов. Они многие пили годами, иные имели такие солидные стажи в этом деле, почти как трудовые. Но нажраться вот так, чтобы свой дом с другим городом перепутать, в чужую квартиру ввалиться и не заметить этого – это алкоголизм забойный. В конце концов, улечься в чужую постель, где до этого спала одинокая женщина, которая даже пахнет по-другому – это уже нечто. У любого мужика, у самого спившегося и потасканного кобеля нюх на своё лежбище сохраняется, даже если он домой без глаз приползёт. Даже если здания совсем одинаковые, любая собака свою парадную отличит из сотни тысяч: дверь не так на петлях болтается, не так скрипит, почтовые ящики иначе расположены, стены по цвету всегда отличаются, ступени по-другому сбиты и так далее. Если мужик свой дом не узнаёт – это кранты. Это уже такая стадия алкоголизма, при которой надо помещать на принудительное лечение. Если бы у главного героя были настоящие друзья, они бы приняли его на плечо, как корабельный канат, и понесли бы к хорошему наркологу. Но они тащат его в баню, там поят до бессознательного состояния и ждут, чем всё закончится. Вот такая странная у мужиков дружба.

– А в чём же ляпы фильма?

– Главный герой – хронический алкоголик. Но показано, что он якобы не пьющий, а просто «по неопытности» вот так нализался, ах, как это смешно, сплошное ха-ха да хи-хи. Дескать, как это забавно, когда к женщине под Новый год в дом вваливается такое мурло, чисто подарок от Деда Мороза. А она не ценит, потому что все бабы – злыдни и стервы, сживают нас, таких замечательных, со свету. Любой алкаш со стажем знает, что начинающий пьяница никогда не станет пить в бане. Он для этого пока ещё соображает, что делает. Баня – это опасная зона высоких температур, где человек должен не просто трезвым быть, а супертрезвым. Там умирают не только пьяные, но и у внешне здорового человека может сердце не выдержать или сосуды лопнуть. Начинающий пьяница никогда не станет так лакать водку или пиво – его просто вырвет. Организм всегда сопротивляется первой сигарете, наркотикам, спирту. Это неправда, что наркоманы сразу кайф получают, как только начинают принимать дурь. Они первые месяцы постоянно блюют и дрищут, настолько сильное сопротивление идёт со стороны всех систем. Организм сигнализирует, что в него поступает сильнейший яд, пока человек сознательно не заглушит эти сигналы дальнейшим отравлением самого себя, настолько сильна в людях тяга к смерти. Мужики, которые пьют в бане, делают это не раз в году, а гораздо чаще. Пить в бане – это скрытая склонность к суициду, в психиатрию прямая дорога, но алкаши из этого культ сделали. Чтоб так пить, надо какое здоровье иметь, а где оно у них? Спортом никто не занимается, сердчишко у всех слабенькое, организм нетренированный, хлипкий. Баба только прикрикнет на него, а он сразу глазки закатывает и за свою сиську дряблую хватается, от одной звуковой волны уже помирает. Ну, куда он лезет-то с такими нервишками в пьянку? С банки пива идиотами делаются, алкогольную нагрузку совсем не держат. А почему? А потому что сосуды у всех слабые, вместо мускулатуры слизь какая-то болтается, вот и развозит, как квашню. Ещё недоумевают, почему их бабы воспринимают только как недоразумение. Водка сразу бьёт прямой наводкой по мозгам, потому что мясо не может хотя бы часть этого удара на себя принять, нет на них мяса. Только верещат, что все вокруг выедают им мозги, но у них и мозгов-то нет – выедать нечего. Вместо крови тоже что-то жиденькое и для жизни непригодное, так что начальникам-вампирам или тёщам-кровопийцам и поживиться-то нечем. У нас в стране подавляющее большинство алкашей не располагает тем здоровьем, которое необходимо для участия в тех попойках, которые они называют своей священной дружбой.

– Странно слышать, что для пьянства нужно здоровье.

– Да ещё какое! Пьянство – тот ещё спорт, в него без здоровья и соваться нельзя. Если у кого оно и есть, то его быстро пропивают. Это хуже всего, когда мужик пить не умеет, но пьёт. Хуже всего, когда мужик пытается делать то, чего не умеет. Не умеет воевать, но лезет в войну, развязывает её на пустом месте, не понимая, как потом сложно её остановить. Не умеет водить, но лезет за руль. Не умеет строить, но воображает себя строителем, который способен создать пригодное для жизни пространство. Если ты садишься пить, то умей это делать. Если идёшь в баню, так будь любезен выдержать её жар и пар, а не грузи окружающих, вот как я, дескать, там напился, вот событие-то века, посочувствуйте мне, поучаствуйте все в моей судьбе, забив на свои дела, ведь я ж – такой хороший. Короче, каких бабы терпеть не могут, но им упрямо доказывают, что это и есть счастье для женщины, которая сама ничего в своём счастье не смыслит. К сорока годам первый раз в жизни без маминого присмотра остался, вот его и повело. Ничем не выделяющийся скромняга, считающий, что когда-нибудь его за это должны оценить и наградить, но иногда самого колбасит от этого, и тогда он, как я понял, надирается по-чёрному. С друзьями. И прут из этого тихони такие оккупанты – ведь самую настоящую оккупацию устроил в чужом доме! Его ждёт невеста-красавица, но он всё ищет чего-то этакого, чего у других нет, что ли. И для таких «чем-то этаким» является преимущественно чужая баба. Она для них тем и хороша, что чужая. Невыносимо им, если до них её никто не имел. Как другого кобеля увидел рядом с ней – уже влюблён по уши. А она думает: вот и встретила своего единственного, уж со мной он так пить не будет. Ещё как будет! И она так же будет искать его по другим городам и чужим койкам, куда он якобы по недоразумению угодил без всякой задней мысли, как будто у него какие-то другие мысли есть. В нашей стране сторонники алкоголизма и прочего самцового самоистребления бабам так мозги закомпостировали, что каждая верит, будто женитьба на хорошей и покладистой женщине может заставить мужчину отказаться от своих смертоносных привычек.

– А разве не так?

– Это всё равно, что вступать в брак с онкологическим больным и верить, что он только от этого сделается здоровым. Не сделается. Хронический алкоголизм тоже никуда не денется. Надо понимать природу этого явления. Только в нашей стране верят, что от пьянки исцелит образование, музеи и театры! Хотя в бухле утонули и продолжают тонуть не только какие-то безымянные деревенские ханурики, но и образованные представители искусства и культуры, как бы их не спасали мамы, жёны и прочие дуры. Это заблуждение, что пьяницу надо спасать, он-де в пьянке гибнет. Ему там хорошо! Плохо-то как раз тем, кто его «спасает» – они жизнь свою фактически просрали. Всем этим горе-спасительницам надо психологическую реабилитацию проводить и специальную пенсию назначать, что угрохали свои лучшие годы на требуху какую-то.

– Но бывают же истории, когда люди исцеляются благодаря любви!

– В кино бывают. Такие истории, скорее всего, женщины придумывают. Или сценаристы, которые рассчитывают именно на женскую аудиторию. Потому что женщины верят в любовь и очень дорожат ею. Мужики ничего это не ценят и даже высмеивают.

– Всё равно женщина будет верить в прекрасных принцев, как бы мужчины эту веру не высмеивали и не опровергали!

– Будет, конечно. Что ей ещё остаётся? Мало какой современный мужик считает свою бабу такой уж ценностью и подарком судьбы, чтобы ради неё отказываться от саморазрушения. Да он скорей её саму подсадит на алкоголь и никотин, чтоб всегда было с кем фуфырь раздавить или у кого сигарету стрельнуть. Не спорю, возможно бывают удивительные случаи, когда человек меняется в лучшую сторону, почувствовав, что его любят…

– Конечно, бывают!

– Возможно…

– Бывают!

– Ну, хорошо, пусть бывают. Но для этого надо верить во всё это и очень дорожить этой верой. Чудеса работают только тогда, когда человек в них по-настоящему верит. А он не верит. Не умеет. Он испорчен настолько, что скулит, спивается и ждёт, когда же его кто-то подберёт и полюбит «такого, какой он есть». Но он не способен любить сам. Как других, так и себя, особенно «таким, какой есть». Он не может никого любить, потому что слишком зациклен на себе, на своей персоне, и уверен, что вокруг этой персоны весь мир должен вращаться, и каждого человека оценивает по способности к этому вращению. Он ноет, что бабы его не замечают и не уважают, но при этом делает всё возможное, чтобы его уважали ещё меньше. Он только требует, чтобы его любили и хвалили, но при этом сам в это не верит. Не верит настолько, что его даже бесят те дуры, которым хватило ума выбрать его для отношений. Именно поэтому в нашей культуре так привычна мужская враждебность к жёнам. Именно поэтому ни одна баба никогда не сможет исцелить и спасти своего мужа-пьяницу: он просто не позволит ей этого сделать. Ему это не нужно и даже мешает образу вечно скулящего страдальца, которого так и не оценили, не заметили, не допоняли. Хотя он сам себя понять не в состоянии. Полстраны ходит с выражением непонятого гения на морде и не понимает, что гениев так много не бывает. Полстраны квасит до синевы и спешит перекочевать на кладбище, только за то, что на них не так посмотрели, не то сказали, не похвалили, что мимо своего подъезда не промахнулся и мимо горшка не нассал. Таких зачумлённых людей никто никогда не выведет из их мрака. Им остаётся только ныть и пить вместе с себе подобными, назвав сие странное занятие дружбой.

– Неужели мужчины совсем не могут дружить без водки и риска?

– Не получается. Осмотритесь вокруг и найдите примеры такой дружбы. Её нет и быть не может. Потому что взрослому мужику дружба не нужна и даже вредна. Я давно заметил, чем больше мужик тяготеет к такой бессмысленной «дружбе», тем он глупей и бестолковей в деле. В природе взрослые особи не дружат, а охотятся вместе, согласовав свои действия и чётко распределив роли. И не забавы ради, как у современных бездельников, а ради добычи реальных ресурсов для жизни. Взрослый дядька должен заниматься работой, своей семьёй, помогать пожилым родителям, а не тратить драгоценное время на выслушивание каких-то пьяных баек в тысячный раз. Мужики могут вместе только работать, дело делать, создавать что-то. Всё остальное от лукавого, как в старину говорили. Не случайно они так часто гибнут от дружбы. Но обвиняют в этом бабу. А она верит, что исцелит его, хотя там одна болезнь – дружба. Друзья будут его поить в бане до полусмерти и с укоризной ей выговаривать: «Что ж ты так плохо за мужиком смотришь, женщина? Да он же у тебя гибнет! Как тебе не стыдно?». Они его поят, но виновата баба. Только в нашей стране такое и можно увидеть, как мужики обиженно бубнят, что их спаивают жиды, америкосы, бабы и прочие враги России, но при этом сами подливают друг другу водочку. Да ещё и в бане. Да ещё и зимой. Чтобы убить уж наверняка. Страшная черта характера, кстати. Потому что тщательно скрытая и замаскированная под какие-то придуманные святыни. Знаете, у некоторых особо опасных хищников есть такие повадки, когда предстоящее убийство замаскировано настолько, что жертва вообще ничего не подозревает.

– Клещи, например.

– Хороший пример. Все боятся крупного зверя, а убивают чаще букашки всякие, микробы и вирусы, которых даже не разглядеть невооружённым глазом. И клещ-то сам – букашка мелкая, невзрачная, а скольких убил или инвалидами сделал? Сколько таких дружков отправило на тот свет своих собутыльников – в нашей стране и не считал никто. Вы представьте, как мужики молотят друг друга, когда до войны дело доходит, если они в невинной дружбе сами себя так истребляют. Наверняка, в истории не раз были периоды, когда мужики настолько увлекались этим процессом, что от них практически ничего не оставалось. Что делать бабам при таком раскладе, когда мужик упорно дезертирует из жизни? Русские мужики весь двадцатый век занимались тем, что истребляли друг друга ударными темпами. Революции, гражданские и мировые войны, политические репрессии плюс бьющее все мировые рекорды пьянство. А на дворе – двадцатый век, развитие науки, техники, промышленности, которыми кто-то должен заниматься, управлять ими. Это не глухое Средневековье, когда экономика держалась только на кустарных артелях и ремесленниках. На фронте начинают использовать автоматическое и химическое оружие, взрывчатые вещества огромной поражающей силы, число убитых превышает жертвы всех войн вместе взятых за прошлые века. С войны возвращаются контуженные калеки, которые уже не могут адаптироваться к мирной жизни, в которой обязательно надо учиться, работать, зарабатывать. Кто за них это будет делать?

– Кроме женщин некому. Ничего не попишешь, но приходится брать на себя мужские роли в обществе, в работе и даже в семье.

– Вот вам и феминизм. Но кто его всегда создаёт? Мужики, которые периодически выпадают из жизни, слишком увлекаясь бойней. Они думают, что завоёвывают мир, а на самом деле миром владеют совсем другие люди. Вы можете припомнить, чтобы индусы или зулусы где-то завоёвывали какие-то земли или порабощали чужие народы?

– Нет.

– Зато теперь они без всяких войн спокойно заселяют Европу и Америку, да и Россию тоже. Вот она, истинная восточная мудрость и азиатская хитрость: завоевать весь мир без войны. А европейцы себя истребили в окопах и прочих мучительных потугах за дурацкое стремление управлять всем миром. Тогда как человек самим собой управлять не может. Любая война рано или поздно сходит на нет, потому что некому воевать, армии почти истреблены, истощены. И тогда ветераны плетутся домой на костылях, они уже не могут работать, у них разрушено не только физическое здоровье, но и психика. Вся история Европы – сплошные войны с небольшими перерывами. Редкое десятилетие можно отыскать, когда там не царила междоусобица, какие-то нескончаемые политические дрязги и козни, выливающиеся в затяжные и кровопролитные восстания, революции и просто мясорубку без названия. Востоку такая резня и не снилась! Европейский мужик самый кровожадный, как ни странно это покажется поклонникам европейского гуманизма. Мы привыкли кровожадность и жестокость называть «азиатчиной», но на самом деле азиаты никогда не переплюнут в этом «культурных и цивилизованных» европейцев. К тому же, азиаты умеют воевать. Именно воевать, а не героически загибаться на войне. У них не ценится и даже считается позором, если воин позволяет себя ранить или убить. Они себя берегут как вид. Европеец же, оказавшись на фронте или баррикадах, норовит принять позу «я презираю страх смерти», получает свою пулю или удар шпагой и требует, чтобы его неумением воевать восхищались. Европейский военный менталитет держится на глупости типа рыцарства и чести, на сказках, что убийство на войне или дуэль могут быть благородными и даже справедливыми. В эпоху Ришельё благородная молодёжь так увлекалась дуэлями, что знатным невестам не за кого было идти замуж – их женихи могли перемочить друг друга только за один неосторожный чих. Представляете, какие психопаты? Что остаётся делать невестам таких полудурков?

– Учиться жить без них.

– А куда деваться? Европейский мужик извёл себя ещё раньше русского. Именно поэтому Европа не смогла противостоять Гитлеру, он легко подмял её под себя почти без войны. А сейчас европейские и американские мужчинки создают союзы по защите себя от злобных феминисток, которые ущемляют их права: место в трамвае не уступают, не разрешают краситься и носить каблуки, запрещают бить женщин. Вот ужасти-то! В России правители что хотят, то и творят, потому что знают: протестовать никто не будет. Некому. Мужики сразу в запой уходят, чуть что не так, а бабы если и протестуют, то их никто не слушает. Некоторые политики уже открыто говорят, что это у них просто критические дни или их трахать некому, вот они и бесятся. Политики сами ноют с трибун, как им трудно управлять страной, не уточняя почему-то, чего их туда попёрло, если «так трудно». Где-то в Латинской Америке электричка опоздала, и разгневанные пассажиры перевернули несколько вагонов, сожгли вокзал, взяли в заложники его начальство. Правительство в срочном порядке выплатило всем компенсацию и привлекло к суду тех, по чьей вине поезд не пришёл вовремя. Правительству дали понять, что у народа мужской характер, с которым шутки плохи. А у нас цены выросли в десять тысяч раз, зарплату увеличили в два-три раза – и тишина. Иностранные газеты пишут, что в России вот-вот вспыхнет восстание, мол, нельзя так над народом-то издеваться. Можно! У нас всё можно. Мужики вместе собираются только ради пьянки, а никак не для создания какой-то защиты от этого беспредела. Обратите внимание, что сразу появилась реклама, которая выставляет это как настоящее мужское поведение. Народ утратил способность себя защищать, потому что мужики перебили друг друга в войнах и пьянках, а бабы выдохлись, вкалывая за себя и «за того парня». Русский мужик теперь только квасит, рассусоливает о политике и цапается с бабами, почему те не могут его заменить во всём. Он и хотел бы всех баб построить, но они бегут мимо него с одной работу на другую. Он и хотел бы их всех загнать под лавку, но сам валяется под скамейкой в парке. Его бесит, что они зарабатывают сами – иди зарабатывай ещё больше. Он не против, чтобы зарабатывали, но «знали своё место и не вякали» – так не бывает. Ему не нравятся деловые и активные бабы – сам становись деловым и активным. Но он не может. Он настолько разрушен и деморализован, что может только из канавы злобно шипеть, почему ни одна сука не видит, какой крутой мужик в его лице гибнет – друзья опять денатуратом напоили. От собственной дурости, кстати, и гибнет. Ему никто не вливает водку в глотку, он каждый день это делает собственными руками. Он думал, что один из своих собутыльников на всю округу останется, и бабы к нему в очередь выстроятся. А они не выстраиваются. Потому что им надо жить, а он настроен на смерть, на вымирание, и женщины это очень хорошо чувствуют. Конечно, находятся дуры, которые тащат его к себе в дом и пытаются сделать из него мужа. Одной он дом сжёг, заснув с сигаретой, а потом долго недоумевал: «А чего я такого сделал-то? Уж и покурить нельзя! Совсем мужиков со свету сжили, курвы, своими придирками». У другой ребёнка потерял, когда пошёл с ним гулять, но по дороге встретил дружков и завис на пьянке на несколько дней. И опять полная жопа недоумений: «А чаво я сделал? Опять мужуков притесняют!». И уходит в законный запой. Что ему ни поручи, к какому делу ни приставь, он всегда выруливает на разрушение, на летальный исход. На деревообрабатывающий комбинат уже не берут мужиков, только баб. Потому что бабы смену отработали и побежали на другую работу или домой носки вязать и занавески строчить, чтобы обменять на рынке на продукты. А мужики напиваются уже к обеденному перерыву, устраивают аварии, выводят цеховое оборудование из строя, пропивают материалы. Потому что «подлое бабьё» обнаглело и не восхищается, что они тоже работают. Это совершенно идиотское состояние. Их развратили тем, что работающий мужик – это теперь редкость, которую за каждый шаг должны похвалить и почётную грамоту дать, восхититься и сказать, что без этого конкретного мудака предприятие давно бы захватили инопланетяне. Уж подумывали, не поставить ли на выходе какой автомат, который будет эти грамоты и похвалу раздавать с пинком под зад, но потом решили, что проще их всех просто бабами заменить.

– Я слышала, что здесь на комбинате многие женщины становятся инвалидами от работы.

– Потому что нарушаются санитарно-гигиенические нормы труда. Женщине нельзя таскать тяжести, доски или листы фанеры, потому что у неё нет таких мышц и сухожилий, какими обладает даже самый тщедушный мужичонка. Когда человеку не хватает мышечной силы, он невольно напрягает внутреннюю мускулатуру, отчего разрушаются внутренние органы. Очень многие советские бабы были бесплодны по этой причине. Хвалёная эмансипация бабу не освободила, а заставила ещё больше работать. Не только дома щи варить и в огороде грядки полоть, но и на фабрике вкалывать наравне с мужиками. От домашней-то работы их никто не освобождал. Обманули доверчивых тёток, как всегда.

– В России какой-то своеобразный феминизм получился. Хотя, говорят, что в России любая заморская идея на свой лад обыгрывается.

– Никакого феминизма на самом деле нет. У нас этим словом называют извращение, когда бабы пытаются пить, курить и материться, как заправский извозчик. А мужики, насмотревшись на своих матерей-одиночек, пытаются и сами повторить их «подвиг», для чего выбирают себе в жёны выпивох и шлюшек, а потом хнычут, как те их отымели и бросили с детьми, чисто куриц. Бабы-то в одиночку детей растят, потому что не с кем по факту. Очень многие мужики не подходят для семейных отношений, они всему предпочитают водку и общение с собутыльниками. И вот нарождается поколение придурков, которые начинают копировать своих несчастных матерей. Потому что у нас культура такая: несчастьем восхищаться. Создана трудная жизнь, а чтоб люди не роптали, сыграли на их тупой гордыне: это же круто, гордись, хвались этим! Сразу ясно, что улучшений не будет. И вот появляются герои, которые начинают вершить подвиг на базе этого. У меня один такой работал, так заколебал разборками с женой, делил с ней дочку. Доказывал, что его бывшая – пьяница и проститутка. Я его прямо спросил: на кой он с такой связался? Он не смог ответить внятно. Но люди никогда ничего не делают просто так. Если мужик делает ребёнка пьющей и гулящей бабе, значит ему это зачем-то нужно. Потом он забрал дочку и пришёл к маме. Прям, как девки, честно слово! Раньше гулящие девки так в подоле детей маме приносили. Говорит, хочу с мамой жить, с ней мы будем растить дочь, а жена мне вообще не нужна, потому что бабы – все шлюхи. А мама и дочь у тебя не бабы? Как ты дочь растить будешь, что за баба вырастет из неё под эту песню? И так никто бабами быть не хочет, все в крутые мужики сразу метят, включая слабый пол. На кой чёрт мне такой работник, который на шухере начнёт дёргаться: «Ой, мне надо дочку из садика забирать»? Решил я с его женой поговорить. Оказалось, что никакая она не пьяница, просто был у неё непростой период в жизни, когда её поколотил предыдущий сожитель, и она потеряла ребёнка. Запила с горя. Тут-то он её и встретил. Она даже удивилась, чего он прилип к такой непрезентабельной бабе. Сначала всё было хорошо, она родила дочку, и тут он стал брыкаться: «Ты плохая мать, нам таку не нать». Начал выпивать и требовать, чтобы она пила с ним. Она один раз выпила, он сразу созвал соседей, дескать, поглядите, люди добрые, как мать бухает при маленьком ребёнке. Типичное поведение самки, которая всеми силами вытесняет бабу из своей жизни, потому что самкам бабы не нужны. Я понять не мог, чего ему неймётся! Придумал бодаться с бабой, когда её и так жизнь не хило приложила. Крутил-вертел, а он блеет, как заученную песню: дуры они все и шлюхи. Не догадывается даже, что самые большие шлюхи – это мужики. Ни одна баба не переплюнет, допрыгается до первого аборта, а потом будет долго здоровье восстанавливать, потому что у этих кобелей не только нет денег на пиво, но и презервативов никогда нет. А дура – что за обвинение такое? Что под этим понимают? Это ведь женщина, она не может на мир смотреть, как ты, она всё по-другому видит, и тебя в том числе. Радуйся, что дура, потому что умные таким, как ты, не дают. Ходил вокруг да около, но в конце концов сознался: «Я хочу один растить ребёнка, потому что мама меня с братом одна растила и все её за это хвалили и восхищались». Кто восхищался-то? Такие же затюканные дуры и те, кто их трахал втихаря, пока жена на дежурстве была? Достойная цель в жизни, ничего не скажешь. Короче, надоел мне, рассчитал я его.

– Дочь так с ним и осталась?

– Дочь вернули матери, потому что он умер вскоре. Машина переехала.

– Ужас!

– Надо внимательней дорогу переходить, смотреть по сторонам, а не о шлюхах думать, да кабы их всех разом поиметь. Но у таких ущербных всегда мысли в одном месте, сам – в другом. Так что не удалось ему подвиг своей мамы многострадальной повторить.

– И Вам его не жалко?

– Мне вообще людей не жалко. Не люблю я их. Из тысячи человек только один по-настоящему живёт, чего-то добивается, а остальные откровенно дурю по жизни маются, но даже самим себе в этом сознаться не хотят. Люди везде разные. За что уважают в России, не будут уважать ни в какой другой стране, там ужасаются: зачем, это же трудно. Но наша страна постоянно воюет или спивается, поэтому мать растит одна ораву детей, которых её настругали герои. Ей доказывают, как это красиво и здорово. Хотя в природе это делает пара, он и она, мужчина и женщина, небо и земля. В природе никто не заставляет детёныша делить неделимое и выбирать, кто лучше: мать или отец. Это то же самое, как спрашивать, какое облако лучше, какое дерево краше. Что лучше: небо или земля? Если убрать из своей жизни небо и закопаться в землю, то это прототип могилы. Если отказаться от земли и оставить только небо, то это витание в облаках. Люди единственные живые организмы на свете, которые заставляют детей выбирать между тем, что выбрать невозможно, нарушая их развитие. Бодаются друг с другом и сами собой восхищаются: «О, я крут, я показал своей бывшей кузькину мать». Да ты не крут, ты такая же баба, как и твоя бывшая. Две дуры с психологией одиночек оказались в одной связке. Отец-одиночка, который нянчится с детьми, сам похож на ребёнка. Стоит мужика с детьми оставить, он уже в их игрушки играет – сколько раз сам за собой замечал. Доиграться можно до того, что баба перестанет всерьёз такого воспринимать. Гордятся тем, что одни тащат ребёнка – слово-то какое, «тащат». Хотя ведут себя как обычные потаскухи, потому и тащат, а не живут. Клепают детей абы с кем, а потом начинают их калечить, выясняя, кто лучше: козёл-папа или сука-мама. Кого ни выбери, а по любому в проигрыше останешься.

– Но бывают же супруги, которые не могут ужиться вместе.

– Человек должен уметь уживаться с тем, с кем делает детей. Нормальные люди не вступают в контакт с тем, кто им неприятен. А идиоты вступают, потому что им хочется именно конфликта в дальнейшем, чтобы был повод бодаться друг с другом и пытать собственных детей, кто из нас лучше. Хотя таким надо в обязательном порядке контрацептивы выдавать, чтоб они не засоряли и без того перегруженное общество новыми неврастениками.

– Говорят, что это влияние войны. Любая война влияет на общество ещё несколько десятилетий после своего окончания, а уж такая, как Вторая мировая с её колоссальными потерями, будет влиять и в новом веке. В Европе именно после Первой мировой войны появились так называемые «экспериментальные» браки, потому что война вышибает многих членов семьи. Военное поколение растёт без отцов, но пока ещё помнит, кто это. Следующее поколение растёт без отцов, потому что неполная семья становится нормой. А последующее поколение отцов пробует взять на себя роль матери-одиночки, потому что у них нет другого образца поведения в семье. В чём беда неполных семей? В них растут дети с неполными представлениями о жизни.

– То-то я гляжу там и сям появляются мужики, которые лезут на кухню. Вместо того, чтобы обеспечить бабе возможность заниматься домом, он сам пытается вытеснить её с кухни. Словно соревнуется с ней: мол, я тоже так могу, а ты иди зарабатывай за меня. И все удивляются, почему баба уходит от такой завидной кухарки. Потому что кухонная клуша ей не интересна. Люди просто пробуют себя в роли противоположного пола, причём выбирают для этого самых отстойных и неудачных его представителей. Как говорится, уж если подражать, то Рокфеллеру, а не каким-то пьянчугам или затюканным жизнью дурам. Дали нищете эмансипацию, вот они и соревнуются друг с другом в дурости, кто кого перепьёт да перегуляет. Бабы пытаются вести себя как кобели, ударяются в разгульный образ жизни, пока пошло не залетают, делают безграмотный аборт, и вот тут до них доходит, что женщина – это несколько другое состояние, нежели мужчина. Кому нужны такие бабы? Кобелям и нужны. То есть так называемая эмансипированная и раскрепощённая дамочка – это просто удобная и безотказная подстилка для гулящих мужиков, которым удалось убедить бабу-дуру, что «она этого сама хотела». А сколько сейчас идиотов с яйцами, которые обряжаются в женское платье и думают, что только от этого становятся женщинами? Они уверены, что быть бабой – это носить патлатый парик и вилять задом при ходьбе. Всё – на этом по их убогим представлениям отличие женского мира от мужского заканчивается. Большинство женщин не выглядит так, как их изображают накрашенные мужики в трусах из ремней. Так выглядят только бляди. И вот эмансипация на обывательском уровне именно так и понимается: мужики косят под проституток, а бабы изображают из себя козлов, которым якобы всё нипочём. А на кой это надо? Как будто среди мужиков козлов мало – ещё и бабы станут в них превращаться. Не проще ли женщине быть женщиной, а мужчине оставаться мужчиной?

– Люди с рабским мышлением не знают, куда тратить хлынувшие на них свободы. При этом женщинам кажется, что это мужчины с ума посходили от вседозволенности, а мужчины доказывают, что вся проблема именно в бабах, которым «слишком много воли дали».

– А чего ж они хотели, если бабу тысячу лет за косы таскали и доказывали ей, что она как бы не вполне человек? Конечно, теперь будет дурить. Но мужики себе льстят, когда думают, что выглядят лучше – такие же затюканные, забитые и закомплексованные клуши. Раб так и лезет из всех. Освобождённый раб бессмысленно разбазаривает своё время и деньги. Раб требует себе побольше свободного времени, а когда получает, то ищет всё новые способы его убить, потому что привычные способы убийства свободного времени ему быстро наскучили, хочется «чего-то этакого». Всякие свободы или борьба за права сношаться с каждым встречным-поперечным и ходить в одних трусах из верёвок всегда востребованы именно нищетой, которая обделена не только деньгами, но и умом. А нормальные люди понимают, что никаких свобод не существует. Жизнь состоит из сплошных обязательств, и человека даже смерть не освобождает от позора и долгов. Если бы мужики соревновались с женщинами не хождением на каблуках и ношением кружевного белья, а по уровню образования, которое у слабого пола по статистике выше, если бы они вытеснили баб с производства и из армии, вернули себе рабочие места в промышленности и науке, чтобы женщина могла спокойно семьёй и домом заниматься, такая борьба за равноправие была бы ещё понятна. Равнялись бы на академика Наталью Бехтереву, а то соревнуются только в паскудстве всяком.

– И как дальше всё будет развиваться?

– Как и всегда. Пройдёт несколько десятилетий, а может, и веков, мужики залижут раны, окрепнут, обнаглеют, очистят свои ряды от особей с зашкаливающей программой саморазрушения и презрения к жизни, и снова займут свои места, загнав баб на кухню. Нет, это не обязательно будет в грубой форме, очень может быть, что за дело возьмутся лучшие манипуляторы и психологи, которые станут мягко насаждать, как хороши слабые и домашние женщины, которые создают уют в доме и варят обеды, а не уродуют свою нежную природу грубыми профессиями, в которых даже сильный пол инвалидом становится. Очень может быть, что русской бабе наконец-то выделят нормальную кухню, свою собственную, персональную, а не две газовые конфорки на плите в коммуналке по средам и пятницам вечером с восьми до десяти. Мужчины станут похожи на мужчин, а женщины – на женщин, поэтому эксперименты по перемене мест между полами станут никому не интересны.

– И женщины так уж и согласятся?

– Женщины так устроены. Они всегда подстраиваются под мужчин. И в этом нет ничего унизительного, потому что женщины мудрее, они понимают, что лучше уступить этим упёртым засранцам, которые уж точно ни под кого не прогнутся. Ни один мужик ради бабы даже пить не бросит, а она верит в каких-то принцев и рыцарей, которые её на руках носить будут.

– Теперь в нашей стране «принцами» стали считать бизнесменов, банкиров и бандитов.

– Три «бэ». Какие тут у нас бандиты? Так, баловство одно… Про банкиров я уже говорил, а быть бизнесменом не каждый и может. Для бизнеса мозги нужны, но с этим беда.

– Да неужели никто нормальными мозгами совсем не располагает?

– Все люди считают себя нормальными, но, как до дела дойдёт, дурь так и лезет. У нас тут был такой предприниматель Хлебников. Он стал первым миллионером в наших краях. Знаете, как он умер? От обжорства. Так в средние века знать умирала, когда обжиралась на пирах. Ещё не была придумана диетология, и люди не знали правил приёма пищи, которая может убить, если её жрать без остановки. Ведь желудочно-кишечному тракту надо давать отдых, чтобы он успел переварить загруженную в организм еду и сбросить отходы. А если жрать без остановки, то пища в желудке начинает гнить вместе с самим человеком. Неправильно питающихся людей можно узнать по запаху гниения, которое от них исходит. И вот Хлебников этот огрёб третий лям и засел в ресторане на три дня, откуда его вперёд ногами и вынесли. Так и умер среди жратвы, водки и шлюх – мечта рядового нищего. Один раз в районной бане ему стало скучно, и он возжелал, чтобы вместо столов с едой стояли голые бабы раком. Банщики навезли ему девок из неблагополучных семей, кого-то даже уговаривать не пришлось, кто-то даже дрался, чтобы своим тощим задом поближе к богатому человеку протиснуться. Он свой первый миллион банщикам так и спустил. Всё время что-то жрал, как нищий на поминках! Никто не помнит, чтобы он хоть что-то не жевал. На переговорах, в бане, на охоте – всюду устраивал обжираловку. Без этого никак не мог. Собственно, все деньги свои прожрал. И высрал.

– Получается, что все деньги сливаются в унитаз?

– Как и мозги. Нищие всегда работают на унитаз и только на него. Не случайно некоторые русские нувориши, только разбогатев, первым делом заказывают себе золотой толчок. Это и есть их бог. Если не прожирают, всё равно тратят на какие-то ненужные вещи.

– Например, на ремонты. Психоз настоящий с этими ремонтами! Как только у людей деньги стали появляться, первым делом пошли подгонять свои квартирки под евростандарты. Казалось бы, подогнали и успокоились, но не тут-то было – новый ремонт на подходе. Мы, когда сюда приехали, просто отсыпались первые дни, потому что в Москве это невозможно. Там всё время кто-то стучит, пилит, колотит, сверлит, да так, словно артобстрел какой! Внутренние перекрытия передвигают, обрушают, потом новые возводят, снимают штукатурку отбойными молотками, полы отдирают, настилают. Заливают цементом, не догадываясь, что стены нижних этажей могут не выдержать такую нагрузку, пойдут трещинами. Потом кусками его вырубают, строительный мусор мешками складывают прямо на лестничных площадках… И так продолжается с раннего утра до поздней ночи. За одной стеной ремонт заканчивается, за другой начинается. Соседи делали ремонт полгода, но не успели мы дух перевести, как через три-четыре месяца они опять какие-то панели тащат, новые обои, «старые» отдирают и выкидывают, хотя те ещё от запаха магазина не выветрились. Опять грохот с семи утра, хоть из дому беги! Хорошо, что здесь такого дурдома нет. Вы не представляете себе, сколько людей каждый год полностью меняют мебель, обои, потолки, двери. На помойку выбрасывают вещи в прекрасном состоянии, которые могут ещё годы исправно служить! Потом хватает наглости ныть, что у них денег нет, что платят мало.

– Если хозяин страдает бедняцким мышлением, он будет «ремонтировать» своё жилище до тех пор, пока окончательно не разорится, так и не успев в отремонтированных хоромах пожить. Потому что главная цель нищенского сознания – избавиться от денег любой ценой. Деньги – главный враг бедности, поэтому она уничтожает их в любом количестве. Это общая черта бедности – всё прожирать. Страшная черта, дикая. Знаете, у меня есть знакомый врач. Психиатр. Русский, но не здесь живёт, в Европе. Любит путешествовать, как и все европейские пенсионеры. Раньше ему нравились американцы, в США ездил часто. Говорит, лет двадцать тому назад американцы были, пожалуй, самой красивой и здоровой нацией: спортивные, подтянутые, бодрые, энергичные, целеустремлённые. Ни одного сутулого или пузатого с уставшим и погасшим взглядом, ни одного бессмысленного лица – в силу своей профессии он таких сразу выделяет из толпы. А сейчас, говорит, их как подменили. Был недавно и разочаровался: порченая какая-то нация стала. Всё больше оплывших фигур, которые и фигурами-то назвать нельзя, с нарушениями опорно-двигательного аппарата и центральной нервной системы. Есть культуры, где ценится полнота, но одно дело полнота здоровая, статная, а тут полнота болезненная, изнуряющая, тучная, когда пот градом, одышка, аритмия, гипертония, диабет. Когда уже на лицо проблемы с сердцем, сосудами, почки барахлят, ноги не держат. У него на глазах какой-то американской беременной бабе стало плохо. Он, как врач, счёл своим долгом оказать ей помощь, типа: «Can I help you? What can I do for you?». Ну, он образованный человек, знает язык…

– А Вы были в Америке?

– Меня в Америку не пустят. Я в нехороших войсках служил – туда таких не пускают.

– В каких?

– Да неважно… Короче, оказалось, что это не баба, а молодой парень, тридцати лет ещё нет. Приехал учиться из Мексики и за год вот так отожрался, что сознание уже на улице теряет. Они там все такими становятся через два-три года сытой жизни. Потому что срабатывает нищенская психология: а вдруг жратва кончится? Заметьте, что в России всегда умели делать запасы, особенно, в провинции. Потому что революции, войны, политические передряги, дефицит, экономическая нестабильность идут нескончаемым потоком всю историю страны. Такая несуразная «политика», когда у власти стабильно сидят туго соображающие пьяницы и идиоты, выдрессировала людей запасаться необходимым на всякий случай. Но одно дело складывать продукты в погребок. Да, они там могут испортиться, но гораздо хуже, когда человек складывает их в самого себя. И продукты гниют прямо в человеке, разрушая его здоровье. Здравоохранение США бьёт тревогу, но врачи считают это проблемой больше психологической. Прёт огромный приток мигрантов из беднейших стран мира. И вот мигранты эти, попав в Штаты, первым делом начинают отжираться. Потому что еды много, и она бесплатная. Как наши чиновники отъедаются – это же всё выходцы «из народа». Посмотрите, в кого многие из них превращаются. Туши по два-три центнера, даже морда деформируется до неузнаваемости. Срабатывает мышление бедняка: чем больше у тебя денег, тем больше жратвы надо на них купить.

– По статистике, россияне практически всё, что зарабатывают, тратят на еду.

– Это один из основных признаков нищеты. Мы крайне бедная нация. У нас даже в праздники принято прежде всего насыщаться, некоторые кроме обжорства никак по-другому не умеют ничего «праздновать». Люди собираются и начинают есть без остановки, тяжело сопят и смотрят друг на друга, кто как ест: «А ты чего так мало ешь? Почему третью тарелку студня не доел? Попробуй ещё вот это!». Поклонение еде почти первобытное, словно только ради её поглощения и ждали праздника. Потом идут по врачам, жаловаться: там болит, тут ломит. А как не болеть, если все выходные жрут и почти не двигаются? Денег нет, в стране кризис, но влезут в какие угодно долги, чтобы стол ломился от жратвы, чтобы «усё как у людёв». Когда я ещё учился, преподавали какую-то белиберду из Политэкономии и Научного Коммунизма, которые сейчас никому нафиг не нужны. Студенты в массе своей ничего не понимали в этом предмете, а тупо зубрили и сдавали только зачёта ради. Я зубрить не любил, поэтому отловил профессора после лекции и спросил, как это пересказать человеческим языком. Для чего это вообще придумано? Неужели, Маркс всё замутил, чтобы студентам жизнь усложнять? Цель-то какая у этой науки? Профессор сначала сам не знал, как перевести основные вехи экономики на понятный язык. Ну, это ведение народного или любого другого хозяйства таким путём, чтобы удовлетворить все разумные и насущные потребности участников данного хозяйства. Но не абы как, а применяя бережное отношение к ресурсам и окружающей среде, а также к человеку труда. Человек, способный трудиться и обладающий профессией – это тоже очень ценный ресурс. Разбазаривание и уничтожение данного ресурса должно преследоваться по закону. И вот это бережное отношение велит не уничтожать природу, потому что лес выгодно вырубить и продать, а улучшать и приумножать. Не уничтожать человека изнурительным трудом, заменяя новым рабом, а образовывать и освобождать его от вредных и бесполезных занятий. Что такое труд? Это действия, направленные на удовлетворение разумных потребностей человека, применяя разум и достижения науки и техники. Всё, что есть на Земле, создано природой или трудом человека. Природа и человек не соперники, а сотрудники, во как! То, что у нас рабочий человек обречён на нищету и болезни – это не экономика, а чёрт знает, что.

– Так и сказал?

– Именно так. Я его спросил: а как определить бедность? Он сказал: это когда сжирается всё, что добывается. Это уровень пещерного общества. Потом человечество умнеет, взрослеет и начинает понимать, что нельзя так тупо существовать: сожрал, высрал, пошёл ещё жратвы раздобыл, снова сожрал, снова… И так далее всю жизнь. ВСЮ жизнь! Разумному человеку уже неинтересно так «жить», поэтому он начинает планировать доходы, расходы, пересматривает потребности, учится делать какие-то запасы и не только продуктовые. Самое главное, можно сказать, революционное изменение в повадках человека: он перестаёт прожирать всё, что добыл. Он начинает обрабатывать землю и строить жилища, то есть окончательно выбирается из пещер. Он учится вкладывать ресурсы в обустройство жизни, начинает облагораживать грубую реальность, непригодную для жизни. Дальше – больше: человек начинает делиться с другими людьми сбережениями, если они не могут или не хотят «вылезать из пещер». Это нужно для баланса общества, которое распадается, если разница в доходах слишком велика. Появляются налоги и банки, а с ними и само государство. Появляется его величество капитал, ради которого, собственно, и придуманы все экономические и даже математические науки. Человек учится его создавать и преумножать. И тут есть два пути. Социалисты считали, что человеку надо больше платить, чтобы было, что откладывать. Практика показала, сколько нищему ни дай – он всё прожрёт. Вся проблема в психологии человека. Гражданин, наделённый нищенской психологией, способен прожрать абсолютно любые деньги. Есть ещё один путь, более жёсткий, но зато управляемый самим человеком, когда он сознательно выделяет из своих доходов определённый процент, как бы мало ни зарабатывал. Это работает, но только у людей с железной личной дисциплиной, которая русским людям по определению не свойственна, хотя на Западе по такому методу людям удаётся разбогатеть. Я его спросил, сколько тратят на еду богатые люди. Он сказал, что тут возможны вариации, но принято считать, что богатый человек на еду, одежду, мыло, зубной порошок и прочие предметы первой необходимости тратит всего десятую часть своих доходов. Я спросил, кто ж мы тогда, если у нас вся зарплата всегда уходит на «предметы первой необходимости»? Он руками развёл: науке это не известно.

– Ха-ха-ха! Ничего себе! А куда же ещё тратить деньги?

– На себя. На своё развитие, образование, на грядущую старость, на охрану окружающей среды, на развитие общества. Природа капитала очень интересна, она вынуждает вкладываться в общество, потому что богатому рано или поздно надоедает жить среди оборванцев. Как это происходит? Капиталист, пресытившись богатством, хочет видеть вокруг себя не заискивающих перед ним нищих рабов, которые в случае чего воткнут ему нож в спину, не ветхие хибары, посреди которых торчит его дворец, не безграмотных пьяниц, среди которых буду жить его хорошо образованные дети. Богатому человеку очень тяжело жить среди нищих – мир капитала это давно понял. Он понял, что от основной массы населения, которое живёт бедно, в элитные посёлки не спрячешься, как это делает современная российская знать. Капиталу скучно щеголять богатством перед теми, у кого вообще ничего нет, чем опять-таки грешат многие русские богачи. Капитал пришёл к выводу, что надо все слои общества постепенно привести к приемлемому уровню, иначе распадётся и общество, и само государство, и капиталу тоже мало не покажется. Люди с разным уровнем доходов перестают понимать друг друга, как иностранцы. Но если иностранцам можно дать переводчика, то между бедным и богатым диалог невозможен даже с переводом. Именно поэтому раньше ошибочно считалось, что социалистическая революция необходима. Но двадцатый век показал, что многие капиталистические страны перешли к социализму без всяких кровопролитий. Россия же, где революция случилась, зашла куда-то не туда, затратив кучу ресурсов на истребление собственного населения и гонку вооружений, которая ей так и не понадобилась. Теперь у нас и не капитализм, и не социализм.

– На феодализм больше похоже.

– Согласен. И по повадкам сейчас богатый русич больше похож на барина-самодура, а не капиталиста. Капитал тупо проматывается, фактически смывается в унитаз. Среди предпринимателей один из тысячи соображает, чем он занимается, понимает смысл своего предприятия. Остальным без разницы, что перепродавать: алюминий, лес или трусы. Настоящих толковых предпринимателей всегда мало. Вот здесь Леонтьев – единственный из всех, пожалуй, кто обладает предпринимательской жилкой. Он один даёт третью часть городского дохода. До него допёрло в какой-то момент, что наша земля и строительные материалы бьют мировые рекорды дороговизны совершенно безосновательно. Те халупы, в которые у нас всё население распихано, не стоит тех денег, которые с народа за них дерут. Они отвратительно сделаны из самых отвратительных и дешёвых материалов. Земля у нас тоже ничего не стоит. Заоблачные цены на землю оправданы только там, где много желающих на этой земле жить. На нашей земле никто жить не хочет – бегут отсюда так, что целые дома в пригодном для жизни состоянии бросают. Видели, наверно, сколько здесь домов брошено?

– В России такая картина везде. Кроме Москвы и Подмосковья.

– На такую землю надо сбрасывать цену, чтобы её хоть как-то худо-бедно заселить. Но у нас в Администрации сидят идиоты, которые на пустующие уже десять лет участки выставляют ценники с шестью нулями, чтобы их ещё двадцать лет никто купить не мог. Потому что у населения на конце зарплаты только два нуля. Нет у населения денег, нет! Нет сбережений – сгорели все сбережения, у кого были, инфляция сожрала, денежные реформы доели. Никак до нашей власти не допрёт, что они правят в стране с бедным населением. А Леонтьев этот придумал строить много и дёшево, потому что материалы все рядом. И материалы высокого качества – натуральный камень, настоящая древесина. Стекольный комбинат тут недалеко есть, карьеры с глиной и песком – ничего не надо привозить за тридевять земель, тратиться на дорогу и доставку. Выстроил целую улицу, сумел привлечь покупателей, потому что не заламывал цену. Никто уже не помнит, как эту улицу раньше называли, но в народе зовут Второй Леонтьевской. Здесь плохая почва для садоводства и огородов, северная, каменистая, больше глина, а не земля. Он и эту проблему решил: забрал навоз у местных совхозов, в котором те тонули. Ил взял в прудах и озёрах, торф на болотах, где раньше было много разработок. Рассчитал всё, отладил, и пошли у него обороты, что живи – не тужи. Не рассчитал только, что живёт в стране, где не любят такие обороты.

– Я слышала на него милицейский рэкет наезжал, чуть не убили. Он был вынужден просить помощи у Авторитета. Говорят, даже душу готов был ему продать, лишь бы спас от этих бандитов в погонах.

– Вот уж нашли главного скупщика душ! Человек не может свою душу продать, потому что она ему не принадлежит. Избитый тезис, не более того. Человек из себя только и может свою письку никчёмную в аренду сдать, или вот торговля внутренними органами во всём мире обороты набирает. Душу – нет. Да и кому она нужна-то, если не каждый знает, что с собственной душой делать? Куда её девать? Зачем Авторитету чьи-то души? Ему, как и всем, деньги нужны. Авторитет ему первым делом зубы вставил – ему ж здесь в милиции все зубы выбили. Это ж только в нашей стране такое может быть, чтобы человека со светлой головой, который смог придумать и создать выгодное действующее предприятие в эпоху тотального развала, били по этой самой голове так, чтоб зубы вылетали. С таких людей надо пылинки сдувать, беречь их, как раритет, а они ему тут рёбра крошили, монтировкой поддевая.

– Господи, какое зверство! За что?!

– За обиду свою, что он сумел, а они не могут. Они могут только разорять и пропивать, что ни попадёт им в ручонки потные. Бывший начальник милиции возжелал его бизнес прибрать. А зачем он ему? Я его спрашивал: ты сможешь так же рулить предприятием, чтобы оно процветало и доход без перебоев давало? Он только глазками своими поросячьими в опухших глазницах вертел. Рожа такая, что все пороки человечества на одной харе прописаны. Ясень пень, что пропил бы всё за месяц, весь город без прибыли оставил бы. Имел тут с предпринимателей столько, что самолёт можно было купить, но у таких фантазия дальше районной бани с малолетними дочками местных алкашей не работает. У таких всегда, как только деньги появляются, первый пункт: жену сменить. Ту самую советскую жену, которая его ещё нищим комсомольцем полюбила. Потом пытаются себе новую жену сделать из того, что в бане подвернётся. И не получается! И не понимают, почему из шлюхи хорошей жены не получается. Потому что из колючей и вечнозелёной сосны плакучей ивы или кудрявой берёзы не получится. Это только в нашей стране таких дуроломов можно встретить, которые верят, что в борделе можно хорошую жену найти. Они «в кине» видели. Так и живут, как «в кине»: друзей ищут в кабаке, жён себе из-под других кобелей вытаскивают. Потом праведно недоумевают, почему у них вместо друзей одна пьянь, вместо баб – проститутки. Когда его валили, он пел стандартный гимн лоха, что всё из-за баб, что кабы не они, проклятые, был бы девственником. А у самого первая жена с двумя детьми осталась ни с чем, до сих пор тут в школе учительницей работает, по вечерам ездит на переборку овощей. Получает копейки и тащит всю семью. У второй жены с сыном он вообще квартиру оттяпал после развода, когда стал туда девок таскать на свою половину. Жене пришлось к родителям в коммуналку вернуться, чтоб ребёнок не видел этого паскудства. Ничего им не оставил. Куда все деньги спустил, даже внятно озвучить не мог. Сумасшедшие же деньжищи в руки пёрли.

– Может, на любовниц потратил?

– Да не бывает у таких любовниц. Не любят они баб, только трахают. Преимущественно, в грубой форме и спьяну. В банях, на трассах, в изоляторе. Больных, заразных, пьяных. По-другому не умеют. Сам болел постоянно то циститом каким-то, то колитом, гнил на ходу. Вроде при таких деньгах, какие он огребал, можно было как-то интересней прожить. Но человеком правит психология. И если она у него ущербная, но ни деньги не помогут, ни бабы, ни политическая система. Их тут много таких было. Кто спился, кто с ума сошёл от денег…

– Кого криминал покарал.

– Вот дался Вам этот криминал. Зачем ему кого-то карать?

– Чтобы править единолично и ни с кем не делиться властью.

– Вы уверены, что в нашей стране кто-то хочет править и заниматься властью? Не поверите, но у нас ни-ко-му власть не нужна, поэтому никто за неё не воюет. Очередной избитый художественный образ, что все рвутся до власти. А на деле все рвутся к льготам и должностям, где как раз не надо ни за что отвечать и управлять. Чтоб на досуге по пьянке ПэДэДэ нарушать и права человека, а от закона отмахиваться мандатом и связями в верхах. Это самое большое массовое заблуждение, какое только есть на свете, что люди любят власть и готовы ради неё на всё. Я до власти никогда не рвался, ни одного патрона за неё не потратил – я её просто за другими подбирал, никому не нужную. Это настолько просто делается, что никто не верит! Всем в башку вбит стереотип, как амбициозные мужики воюют за возможность управлять отраслью или городом, не щадя живота своего. Да и близко этого нет! Живот у них с дивана свисает от пребывания в правящем кресле – ну, куда им с ним на поле боя? Так что и воевать-то не с кем. Я под властью понимаю способность править, удерживать влияние, не только владеть каким-то имуществом, куском земли или городом, а формировать его под себя. И под других людей, если не хочешь, чтобы он совсем опустел. Где у нас люди, желающие этим заниматься? Нету. Я сам таких ищу, они мне нужны, чтобы было кому важные объекты поручить, но днём с огнём их не найти. Бери власти, сколько надо, управляй городом, восстанавливай промышленность, наведи порядок на улицах – не хочет никто! Стоят объекты брошенные – владей, развивай, всё дадим для этого. Но никому не надо! Иные от власти бегут так, что приходится за резинку трусов ловить и обратно усаживать, а они ещё и рыдают: «Отпустите, пожалуйста!». Не то, чтобы воевать за власть, а в руки её даёшь – не берут! Потому что это очень трудно. Власть – это очень трудно, запомните. Никто не хочет ею заниматься, у кого она есть, только и думают, как бы скинуть кому. Все хотят только по-быстрому руки нагреть и так же по-быстрому всё спустить. Это как человек сам провозгласил себя царём природы, так и будь царём, веди себя по-царски: преумножай свои владения, мудро управляй, делай природу ещё краше и богаче. Но человек только гадит в природу, засоряет и истребляет её. Куда ни сунется, а там уж насрано. На природе отдохнул и по себе только горы бутылок и консервных банок оставил. Он так понимает слова «царствовать» и «править». Типа, а чё мне будет? Я ж царь природы, что хочу, то и творю. А хочет он преимущественно срать, но не улучшать и беречь свои владения. Власть – от слова «владеть», а сейчас владеть никто не умеет, все хотят иметь уже готовый удобный пост, кем-то для них созданный и обеспеченный окладом из налогов. Есть ещё более точно слово «отыметь», попользоваться и свалить в отставку. Вы слышали хоть что-то о политиках развитых стран, где лучше всего жить?

– Про Клинтона, что ли?

– Я не Америку имел в виду, а Швейцарию, Австрию, Канаду, Финляндию. Мне, например, в Азербайджане и Армении очень понравилось – красивые развитые государства. Можете навскидку назвать хоть одного политика из этих стран или хотя бы президента.

– Э-э… м-м… Нет.

– И я не могу. Вот это и есть настоящая власть, которую никто не видит и не слышит, потому что она занимается своим делом. Никакой политической грызни, соревнований по дальности плевка в оппонентов, выяснения, кто кого жёстче приложил, потому что настоящей власти некогда подростковым выпендрёжем заниматься. А у нас что? Сплошные великие политики! Про кого сейчас больше всего говорят? Про Саддама Хусейна и Милошевича. И именно в тех странах, где они рулят, людям живётся очень плохо. Чем ярче политик, тем хуже живёт его народ. Только и слышишь: «А вы видели, как тот вчера этому в харю компотом плеснул, а тот в него стулом метнул? Вам который больше понравился? Мы сегодня даже подрались с теми, которым по сердцу тот, что с компотом, потому что мы глотку порвём за нашего со стулом». Но страна-то в говне. Потому что такие «великие политики» не властью заняты, а чем-то другим. И все так к этому привыкли, что даже нищие обыватели, живущие в конце двадцатого века на уровне века пятнадцатого, крякнут: «Вот ведь как за власть-то сражаются». И такая картина везде. Вот уже какие-то провинциальные чиновники перепились и устроили дуэль на дороге, чей кортеж круче. Если их потрясти за шкирку и спросить, чем они, собственно, тут занимаются в рабочее время, они захлебнутся возмущением: «Как это чем?! Властью!». А власть – это как огород. Он постоянно зарастает, если им не заниматься, не пропалывать, не вскапывать, не поливать. Вот стоит он лопухами заросший, а его хозяин где-то орёт о политическом конфликте Силенда с Хаулендом, несогласных с его прозорливой точкой зрения табуреткой гоняет. Дом такой же стоит заброшенный и покосившийся, потому что никто им не владеет, а его ремонтировать надо, фундамент поднимать. Но нет в нём власти, только горлопаны какие-то обитают, временные жильцы. Когда он рухнет, они в другой дом залезут бухать и трепаться. Кто у нас лезет во власть? Или пьяницы, которым кажется, что они всё могут и знают – забыл, как наркологи это явление крайней самоуверенности при алкоголизме называют, когда в мозгу какие-то зоны из строя выходят. Или озабоченные кобельки с гормональным сбоем, которым дворовая недотрога в подростковом возрасте не дала, поэтому они теперь всеми лапками рвутся наверх социальной лестницы, чтобы она пожалела, какой кусок говна проморгала. И тратят себя такие преимущественно на месть ей, трахая всех подряд, включая экономику региона. Вы посмотрите на наших чиновников, политиков, депутатов – на что они тратят свои полномочия? Только для отмазки своих беспутных сынков, которые то лохушку какую-нибудь изнасилуют с дружками, то по пьяни кого-то собьют, то с наркотой на кармане их при облаве в ночном клубе загребут. Они способны до бесконечности производить такие бессмысленные проступки, а влиятельные папаши раздают взятки и должности, запугивают, задабривают, обещают содействие «нужным людям», лишь бы замять инцидент. И вот на это тратится власть! Хоть бы один чиновник потратил свои полномочия, чтобы его земляки или отпрыски смогли что-то нужное для страны создать или построить. Силы тратятся исключительно на галиматью, которую раньше успешно вышибали розгами из упорно нежелающих взрослеть недоумков. Или вот отправка в армию тоже очень хорошо от болезней роста помогает. Поэтому людей, которые хотят заниматься властью и умеют управлять, не убивать надо, а беречь. Потому что мало их, считай, что совсем нет. И не верьте никогда, если услышите, что кто-то где-то там за власть борется – не нужна она никому. От власти бегут даже те, кто ею официально наделён. Заставьте какого-нибудь мэра или губернатора сделать свой край процветающим и эффективным – да он лучше на больничный уйдёт или в отставку подаст.

– Или сразу застрелится.

– И такое бывает. Наш градоначальник в своём городе месяцами не появляется, вообще никаким своим его не считает. У нас многие чиновники и депутаты вообще НИКОГДА не бывали в «своих владениях» – деревнях и городах, от которых они «выдвигались». У нас мэр какого-нибудь провинциального городишки может фактически жить в Москве, а то и вовсе за бугром. Это только в нашей стране такое возможно. На просторах России не увидишь мэра Лондона или Парижа, губернаторы американских штатов тут тоже не бывают, а наши крупные государственные чиновники сидят в Европе и США безвылазно, обзаводятся там недвижимостью на деньги своих избирателей. Типа, они только ради этого их и выбрали. Какая ж это власть? Так многие мужики в семье себя ведут: он хочет, чтобы его считали главой семьи, но ничего не делает для этого, а только пьяной рожей отсвечивает. Может вообще исчезнуть куда-нибудь на неопределённое время. Чуть что, он лапой по столу хлопнет: «Я тут главный!» и опять в телик уставился или в запой ушёл. Чтоб власть удержать, за неё не воевать, а заниматься ею надо. Но таких и властная жена раздражает, и сам ни в какую не хочет править. Да и не умеет. Чиновники за свои посты держатся не ради власти, а только за оклады и льготы. Если до Ельцина вдруг допрёт, что разбухший и неэффективный управленческий аппарат в стране сжирает почти весь бюджет, но взамен ничего не даёт, и он решит урезать его содержание, то чиновники без сожаления покинут кабинеты. Их там ничего не держит, кроме хорошей зарплаты, автомобиля с мигалкой и бесплатно полученной квартиры с дачей. А за власть они совсем не держатся и, подозреваю, даже не знают, что это такое. Поэтому криминалу они не помеха. Криминал имеет право тратить силы только на устранение сильного и опасного противника, а от этих, про кого я рассказываю, сразу могилой несло, как только у них деньги появились. Сразу было понятно, что деньги их и убьют, так что и пуля не понадобится. Я в людях это очень хорошо чувствую – желание жить, готовность бороться за хорошую жизнь, способность её обустраивать. В них ничего этого не было. Ни один из них ничего не построил, не создал, не организовал – ни одной дороги, ни больницы, ни единого разумного предприятия. У них даже мысли не было, что на те деньжищи, которые к ним в карман хлынули, можно что-то сделать, чтобы после себя оставить. Хотя бы родную школу отремонтировать или для поликлиники оборудование купить. Даже семей нормальных ни у кого не осталось – всё развалили. Хороших жён пропили, детей променяли на пьянку-гулянку, родителей забыли. Страсть к разрушению в таких людях сильней всего. К саморазрушению, в том числе. Одно время царил тут такой весёлый бандит Славик Трубачёв, сколотил состояние больше, чем у всех вместе взятых местных воротил. И в двадцать пять лет загнулся от героина. А я ведь ему, засранцу, в третьем классе пионерский галстук повязывал…

– Я что-то слышала о нём. Заброшенный вычурный особняк стоит в начале улицы Железнодорожников, местами крыша обваливается. Говорят, после него остался. А почему он от героина умер? Я слышала, что его Авторитет убил…

– Да что ж такое… Вот и пальцем не трогал! Авторитет, между прочим, хоронил его за свой счёт. А его люди сразу разбежались, как хозяина убили. Потому что в людях он никогда не разбирался, окружал себя исключительно отморозками. Все свои деньги спустил на героин. Подсел на него сам и баб своих подсаживал, поэтому они ему даже не родили никого. Всё промотал на эту дрянь, влез в такие долги несусветные к наркоторговцам, что им оказалось дешевле его завалить. У него полные шкафы денег дома стояли! Они разоряли тут Торфосбыт, а он при Советах зажиточный был, не чета нынешнему. Так ему сразу грузовик денег подогнали после этого. Я был у него дома, когда он уже деградировал, морду ему бил, чтоб он хотя бы немного опомнился, но было поздно. Он показывал мне эти шкафы с деньгами, плакал и смеялся, что не знает, куда их девать. Сказал, что героин стал принимать только потому, что это самый дорогой наркотик, чтобы было куда тратить эти сумасшедшие деньжищи. Вы понимаете, что за психология в наших людях сидит? Откуда в наших краях настоящий героин? Ведь шмаляются всякой дешёвой синтетикой, наполовину стиральным порошком разбавленной, оттого и дохнут. У него – был. Настоящий! Он этим гордился, как главным достижением жизни. Он верил, что от чистого героина не умирают – вычитал у какого-то американского писателя. Под конец жизни в религию ударился, порывался храм в городе восстановить. На те деньги, что у него были, пять храмов можно было построить заново, но он ничего не сделал. Такие люди не способны что-то создать, потому что всё в них настроено на разрушение. Здесь когда-то было депо, которым даже немцы восхищались. Его взорвать не смогли ни партизаны, ни фашисты, настолько устойчиво построено. Даже сам царь-император тут по перрону прогуливался лет сто назад, когда его поезд ставили на техосмотр. Оборудовано по последнему слову техники! Было. Сейчас-то разворовали всё, что только могли. До Перестройки имелось несколько цехов, в каждом по несколько десятков рабочих. Сейчас осталось пять слесарей. Гайки крутят на сгнивших тепловозах и дрезинах, запчастей нет – заводы по их производству давно умерли, смежные предприятия свёрнуты. Цеха отдали под офисы для начальства. Пятью рабочими командует тридцать начальников. Каждый отхватил себе офис в полцеха, затребовал отдельную секретаршу с кофеваркой, но все первым делом установили себе по телевизору. Работа кипит.

– Я думаю, что это ненадолго. Кто ж будет содержать в условиях рыночной экономики этих бездельников, если они ничего не производят?

– Бюджет. Он в нашей стране – дай бог каждому. Так что, это – надолго. И где Вы рыночную экономику разглядели, если в начале нашего разговора сказали, что попали в феодализм? Как раз при феодализме только такое и возможно.

– Вы тоже замечаете, что никакой рыночной экономики нет? Я давно поняла, что мы куда-то ниже капитализма сползли. Вас это не раздражает?

– Меня? Нет. Меня пока всё устраивает.

– Я думаю, что у нас и информационное-то общество невозможно, если под ним понимать развитое постиндустриальное, с цифровой экономикой, с информационными технологиями в производстве. Где у нас это?

– В том-то и дело, что в России всё всегда получается «по-расейски», на свой лад. Населению из всех атрибутов развитого общества доступен только телевизор, вот они его и пользуют. Призывы не смотреть его или не слушать радио, не читать газеты – не помогут. Если вся страна смотрит «Санта-Барбару», ты невольно будешь в курсе этого. Я вот ни одной серии не видел, но знаю, что такой сериал идёт уже несколько лет, приблизительно представляю о чём – ни о чём. Стандартное содержание многих современных фильмов. Вы можете чего-то не смотреть или не читать – вам в толпе другие расскажут. Информация всюду проникнет, как радиация. Если в воздухе растворить какое-то вещество, люди невольно его вдохнут. Можно, конечно, не дышать, но долго ли человек так продержится?

– Информация сейчас такая, что трудно остаться нормальным.

– Это не главный её недостаток. Хуже всего, что она не даёт информации для жизни и расходится с реальностью. Взять хотя бы детективы, в которых преступление всегда раскрывается, иначе для чего, как говорится, огород городить. В начале фильма или книги совершается преступление, к концу – обязательно раскрывается. Обязательно! Зритель или читатель начинает думать, что правоохранительные органы – это безотказный конвейер по раскрытию преступлений в течение одного часа экранного времени или трёхсот страниц текста. В реальной жизни на это иногда годы уходят.

– Разве плохо, если хотя бы в кино людям дают надежду на справедливость?

– А зачем она им нужна, киношная? Справедливость людям нужна реальная, не вымышленная. Вот кино, я Вам скажу, людей и развратило в этом плане. Современные люди фильмам верят больше, чем реальной жизни. Вы говорите, что Вас удивляет, как может пить сотрудник милиции. А знаете, почему они пьют? Потому что они на досуге ничем больше не заняты, как просмотром телевизора. А там нынче почти все фильмы посвящены работе правоохранительных органов. В одном все преступления раскрывает некий чудо-компьютер, в другом – овчарка Рекс. Респектабельные копы, больше похожие на преподавателей из Гарварда, шутя извлекают нуклеотиды из макромолекулы ДээНКа, которую нашли на месте преступления. А на деле наша милиция даже до «Улиц разбитых фонарей» не дотягивает. Там, кстати, очень высокий уровень работы показан. Они и пошли-то в милицию служить, кина насмотревшись, где всё круто, быстро и клёво. Как в детективном романе Агаты Кристи, в котором всё совершается чётко по минутам, как было просчитано злобными супостатами. А в жизни нашей милиции приходится разгребать чьё-то пьяное говно, когда потерпевшего его же собутыльники пошинковали топором, когда он по неосмотрительности послал их на три буквы. После такой работы сами идут бухать от разочарования, что в жизни всё совсем не так. Потом ползут домой, телевизор смотреть. Слышите, в дежурке тоже телик работает? Боевик какой-то идёт.

– По-моему, у них там телефоны звонят…

– И не подходит никто.

– А может, где-то кого-то убивают или грабят, люди надеются на помощь?

– Они иногда ещё трубку специально снимают с рычага, чтобы не звонил, не мешал смотреть фильм, где крутые парни наваляют другим, не менее крутым засранцам. Они идут в милицию, думая, что их ждёт такая же крутая работа, где они смогут проявить себя крутыми, а на деле сталкиваются с кислым заунывным пьянством, как основной причиной отечественной преступности. Мечтают, как совершат подвиг, раскрыв какое-нибудь сложнейшее преступление, а на деле львиная доля преступлений тут совершается на почве нищеты, безработицы и деградации. Спят и видят, как будут преследовать ловкого и хитрого преступника, а в реальности и ловить-то некого не надо. Преступник от них не бежит – он сам хочет в тюрьму, потому что там кормят и не надо ходить на работу. Приедут вот так на труп, а убийца тут же рядом спит, с тесаком в обнимку. Ведь пьют так, что сами не помнят, кого и за что убили, потом придумывают на ходу излюбленное «довели» да «не уважили». Опять же, бабы во всём виноваты, не усмотрели, не доглядели. Сложные и запутанные преступления показывают только по телику для впечатлительных дурачков, а на деле: из десяти – девять по пьянке. Сценарий почти один и тот же: совместная попойка заканчивается убийством. Отвёрткой, молотком, консервным ножом – всё в ход идёт. Убийца падает тут же и дрыхнет, пока милиция не заберёт. Даже двери не закрывают, так что и взламывать не надо.

– Говорят, что в российской действительности любое мало-мальски запутанное преступление всегда превращается в чеховскую «Шведскую спичку», где соскучившийся по большому делу провинциальный следователь развел бурную деятельность по поводу исчезновения…

– Какого-то пьяницы. Который никуда не исчезал, а бухал в бане у замужней любовницы – классический пьяный анекдот. На этом фоне сыщики и сейчас мечтают отличиться, но не знают, как это сделать. Как говорится, и хотел бы красиво с обрыва броситься, но то берег не высок, то воды всего по колено. Разочарованный в такой работе оперативник идёт домой смотреть американский сериал, где красивые и энергичные полицейские на крутых тачках никогда не устают, не спят, не едят, но при этом выглядят, как будто полдня в салоне красоты провели. Почти боги! Знают всё на свете: петрят и в медицине, и в химии с физикой на уровне аспирантуры. Шутя разбираются в самых сложных компьютерных штуковинах, которые у них там на каждом шагу, тогда как в России реально не до этого. Умеют водить любую технику от танка до самолёта! По нечаянно оброненной козявке могут сразу определить паспортные данные преступника. Американцы залудили фильм, как некий эксперт широкого профиля по одним только жестам и мимике определяет обман и мошенничество. Наши готовят свой «ответ Чемберлену» – точная копия голливудского творения по степени ухоженности актёров и респектабельности офисов, но главный герой уже выявляет преступление по зрачку. Зритель не поймёт, чего он с такими способностями в наши бесцветные и безденежные органы попёрся-то? Это какие мозги надо иметь, какой высокий уровень развития, наблюдательность, осознанность! В кино у сыщиков азарт в глазах, интерес к работе, они пришли в неё по призванию, а в жизни – случайно попавший работать в милицию, хронически уставший гражданин, сильно пьющий, мятый, сонный, с вечного похмелья. Он в принципе ничего не может разгадать, распутать, потому что ничего не видит и не слышит, даже если в ухо орать. Он не только на свидетелей преступления не глядит, чтобы подметить степень их правдивости по жестам или изменению цвета глаз, но даже выслушать их считает западло. Одна мысль гложет, на кого бы это поскорее навесить, выбить зубы и пойти дальше водку глушить с горя, потому что опять не дали возможности подвиг совершить на пустом месте. Вот она – сила информации. Дали ложную информацию, и люди уже несчастны.

– А как надо показывать милицию, чтобы её сотрудникам не приходилось разочаровываться?

– Героизм убрать. Нет его вовсе. Да, разгребать чужое пьяное говно совсем не интересно, но это очень важная и нужная работа, как работа дворника или санитара. Потому что все сразу замечают, если дворник не выполнил свою работу. Она такая же рутинная, как сортировка отходов на конвейере мусороперерабатывающей фабрики, но кто-то должен её выполнять качественно, внимательно и ответственно. Чтобы ничего не перепутать, чтобы по ошибке не выкинуть в утиль что-то ценное, чтобы ядовитые и вредные вещества не попали во вторсырьё, которое ещё можно использовать.

– Говорят, что в двадцать первом веке именно такие профессии выйдут на первый план: санитары, спасатели, уборщики. Потому что мир захлестнут отходы и неадекватное поведение населения из-за нехватки ресурсов, плохой экологии и повального увлечения лекарствами, так что будет много аварий и катастроф.

– Такие профессии нужны уже сегодня, но людям они не по зубам, потому что они развращены крутизной. Сейчас наугад включи «ящик», а там обязательно кого-то крутого показывают, как он метелит других крутых. Никто не способен просто жить и просто работать, вот что хуже всего. Всё заполонили хлюпики, которые сами себе кажутся крутыми, но на деле ничего из себя не представляют, ничего не могут, а только обладают поразительно завышенной самооценкой и болезненным самомнением.

– Но ведь есть какие-то героические мужские профессии, где нужны смелость, отвага, где мужчине надо как-то самоутверждаться.

– Мужчине не надо самоутверждаться – это удел сопливых хлюпиков, которые убеждены, что на пустом месте надо непременно как-то отличиться и выслужиться, чтобы хоть одна лярва дала. Современные СМИ делают люди с подростковым мышлением.

– Вы тоже заметили?

– Это трудно не заметить. И они навязывают свою половую незрелость потребителям информации, которую создают. Таким подвиг всюду мерещится, они верят в крутизну, потому что плохо знают реальность. Между тем, крутизна – это противоестественное состояние для природы. В природе нет крутых деревьев, классных птиц или клёвого неба. Вот Вы говорите про смелость. А что это? Это знание, что надо делать в той или иной опасной ситуации. Если не знание, то интуиция или способность в данной ситуации находиться настолько осознанно, что ответ приходит сам собой, как выйти из опасности. Например, на пожаре людям страшно, они паникуют, потому что не знают, как управлять огнём, что он из себя представляет, чем питается и как ему это питание перекрыть. Животные интуитивно чувствуют маршрут, по которому можно выйти из огня. А профессионально обученный пожарник или спасатель знает, как с огнём обращаться, как через него пройти без ожогов, что надо делать, чтобы он совсем погас, как его укротить. Поэтому у него нет паники. Осторожность обязательно должна быть, но ужаса, который парализует волю и заставляет делать всякие глупости, уже нет. Если Вы общаетесь с людьми таких профессий, сразу заметите, что они никогда не высмеивают тех, кто убегает от опасности, трусит. Потому что знают: никакой смелости и трусости на самом деле не существует. И если человек не знает, что надо делать, то ему в самом деле лучше убежать, а не усложнять своим мёртвым телом работу тем, кто знает. Так называемого труса можно обучить, как действовать в той или иной ситуации, довести его действия до автоматизма. И вот он уже никакой не трус, вот он уже в состоянии подвиги совершать. Я видел здоровых мужиков, обвешанных оружием, как они падают на дно окопа и ползают там, обделавшись. Ревут так, что стрельбу заглушают. Картина называется «и тут зенитка смущённо замолчала и попросила: нельзя ли потише». Потому что они никогда не были на передовой и не знают, что надо делать. Это только в кино всё легко делается, а в условиях реальной войны у человека всё из башки вылетает, каким бы смелым он себя до этого ни считал. И чем смелее он себя представлял, тем больше, я извиняюсь, гадит сквозь штаны. Через пару-тройку атак привыкнет к грохоту и начнёт соображать, что надо делать. Гадить в штаны перестанет.

– Вас послушать, так ничего не существует: ни дружбы, ни смелости, ни благородства, ни мужества…

– Не существует, представьте себе. Всё надуманное и пустое. Смелостью что только ни называют, иногда откровенную глупость. Её намерено и маскируют под смелость, чтобы своим именем не называть. В конце концов, есть крайнее проявление смелости, клиническое, разновидность шизофрении, когда в мозгу на развиты какие-то участки, отвечающие за чувство опасности. Её обладатели подвиг могут организовать на пустом месте, из ничего. Экстремалы – самый яркий пример такой «смелости», адреналиновые наркоманы. Это самая настоящая наркомания хотя бы потому, что они всегда вовлекают в неё других. Или всем известно состояние, когда «на подвиги тянет» под воздействием водки или наркотиков. Много говорят, как от армии «косят», прикидываясь шизиками, а никто не представляет себе, сколько махровых психов туда рвётся. Но их нельзя туда – беда будет. Сейчас медкомиссии повсюду упраздняют, поэтому психопаты лезут в органы, в авиацию, на флот, поэтому там столько «подвигов». Раньше в милицию или армию абы кого не брали – сейчас берут всех подряд: алкашей, дебилов и даже уголовников. У современных людей голова забита сказками, где друг другу противостоят смельчак и трус, сильный и слабый, щедрый и жадный и так далее. Женщинам с детства внушают, что надо любить первых и презирать вторых. Но любая мать, если её ребёнок убежит от собаки или не полезет в реку, не умея плавать, никогда не станет его называть трусом, а наоборот похвалит, что он вернулся к ней живым и невредимым. Нормальную мать я имею в виду, а не сумасшедшую, которой привили противоестественное для женщины мышление. Нормальная баба никогда не станет требовать от мужика героизма. Наоборот, она всегда своего дурня одёрнет за холку: «Куда опять полез? Сиди, без тебя разберутся». Потому что он ей нужен для жизни, а не для того, чтобы с него памятник лепили для поклонения каких-то посторонних психопатов. По городу тут листовки расклеивали: на Кавказе убили какого-то контрактника из Райцентра, вечная память герою и прочая тра-ля-ля. В конце приписка, что у него осталось четверо детей. Типа, пусть чеченцам станет стыдно, какого мирового парня они порешили: бабе наделал кучу детей и полез куда-то в далёкий край «демократию налаживать», когда у самого задница в заплатках. Кто теперь будет их растить? Теперь вся надежда на какого-нибудь доброго отчима, который уйдёт из своей семьи к этой бабе, чтобы «поднимать отпрысков такого героя». Тоже с героической харей, желательно.

– Цинично это всё. Так можно договориться, что ничего святого нет…

– Ничего святого и нет. Что может быть святого у людей? Мы, обычные люди – грешные, слабые, глупые. Но метим в святые, крутые и прочая. Куда мы лезем? Звёздная болезнь так и прёт из всех щелей.

– Но на войне, в конце концов, без героев никак не обойтись!

– На войне героизм категорически противопоказан. Категорически! Уж поверьте мне, я знаю, что говорю. Армия большую часть времени не воюет, а занимается серой бесцветной работой, совсем не героической. Тушит пожары, разбирает завалы, ликвидирует последствия наводнений и крушения поездов. Это очень нужная работа, но её надо выполнять без расчёта на подвиг. Подвиг – это всегда признак того, что ситуация выходит из-под контроля. В боевых условиях идеальная армия должна действовать очень просто и тихо. Никто там ногами не машет, как в американских боевиках, не дерутся по полчаса, потому что человечеством придумано очень много быстрых и коротких приёмов, достаточно простых в исполнении, которые гарантировано приводят к смерти противника. Убивают лёгким движением руки, самым коротким ударом ножа, какой только возможен, а прыгать и скакать, закидывая ноги выше ушей, пучить глаза и произносить глубокомысленные монологи – пустая трата сил и времени. Это как автомобиль, который жрёт много бензина, а ездит так себе, зато ревёт громко и постоянно требует ремонта. Разбирающийся в машинах человек такую не купит. Но сейчас люди мало в чём разбираются, потому что только телевизор смотрят. Их легко убедить, что какой-то скачущий выше третьего этажа козёл умеет драться. Тратить силы и энергию на войне впустую нельзя, потому что их там очень много требуется. Профессиональных военных учат не совершать ни одного лишнего движения, это в привычку входит на всю жизнь, даже на бытовом уровне. На войне не героизм нужен, а умение воевать. Сейчас на Кавказ знаете, сколько придурков лезет, которые кроме как мечтать о подвиге и верить, что их потом за это пожизненно благодарить будут, ничего больше не умеют? Ходят грудь колесом там, где надо ползти, под ноги не смотрят, где надо не только смотреть, но и принюхиваться, и прислушиваться, наступают на что не надо. Вот так оторвёт всё, что от тела на пару сантиметров выступает, включая нос и уши, и передают в госпитале, что от него осталось, жене: «На, дура, гордись, какой герой тебе достался». Приедет за ним хрупкая изящная девочка – что ей светит? Превратиться такая нежная лань в мощного быка рядом с этим «героем», а учёные потом голову ломают, чего это с бабами.

– И таких женщины любят.

– Конечно, есть женщины с колоссально разрушенной психикой, которые коллекционируют именно героев, сортируют их, кто смелее и отважней, кто с большим азартом себе башку свернёт, а то и её за компанию прихватит. Если мужик с такой свяжется, то должен помнить, что на любого крутого героя всегда найдётся некто более героический. Так что променяет она его сразу, как только найдёт более выдающийся экземпляр. Баба, которая требует от тебя подвигов, – не твоя баба. Не подходит она для жизни, если мужик вообще жить собирается, а не мечтает хоть где-нибудь этак пафосно загнуться, лишь бы на работу каждый день не ходить. Свою бабу всегда можно опознать по тому, что она ценит тебя за способность жить, а не умирать, пусть даже героически. В каких бы соплях ты к ней ни приполз из переделки, а она тебя любого примет. Конечно, пендюлей надаёт обязательно, что ты опять куда-то влез, силёнок не рассчитав, но это для твоей же пользы. Главное, не злоупотреблять этим. Если женское терпение лопается, это не шкив – не заменишь. Есть такие бешенные кобели, которые бабу своей грёбанной смелостью и отвагой затрахать могут. Испытанный способ заинтересовать барышню, когда на дурака совсем никто не клюёт: втянуть её в опасность, а потом «спасти». Героически, разумеется. Если женщина – дура, она в такого может влюбиться, и есть риск, что когда-нибудь он её конкретно подставит под удар. Женщина не должна такое позволять, женщину беречь надо, а не выставлять себя героем на фоне её слабости. Женщина в мужском мире окружена всякими механизмами, техникой, машинами, в которых она не разбирается, поэтому здесь такое поле деятельности для героев, у которых проблемы по женской части, что пора конкурсы по идиотизму проводить. Нормальный мужик никогда женщину за это не гнобит, но дурак не упустит возможности «подвиг свершить». Могут бабу и с парашютом сбросить, и даже без. Или автомобиль разогнать, чтобы вихлять начал, а потом героически выводить из заноса. Если не выведет, всегда есть оправдание: «Всё из-за бабы. Я ж всё ради неё». Она визжит от страха, он кайфует – по-другому не умеет с женщиной радость получать. Если оба разобьются, то не так уж и плохо: не родят ещё новых идиотов.

– Сейчас многие женщины сами за руль садятся.

– Видимо, устали ездить с такими «героями». Как бы мужик за баранкой ни выделывался, а женщина только усмехнётся: «Ну-ну, этот наивняк думает, что им управлять легче. На мужике ездить и знание правил не поможет, тут права на халяву не купишь. Сцепление у него барахлит, тормозов вообще нет, руль как ни крути, а его постоянно налево заносит. А уж бензина жрёт – не передать, сколько. Хотя постоянно и бубнит: мне много не надо».

– Ха-ха-ха! Кстати, многие мужчины становятся беспомощными, когда попадают в царство женских механизмов. Если попросить фен выключить или кофеварку включить, то катастрофа будет. А уж швейной машинки как боятся – не передать.

– Потому что в основе так называемой смелости всегда лежит знание. Боится тот, кто не знает, что и как надо делать. Научился, и бояться уже как бы нечего. Врач, который много лет отработал в медицине катастроф, уже не пугается вида страшных ран и травм, потому что знает, что надо делать, как эти раны обрабатывать. Знаете, есть иллюзионисты, а есть шарлатаны. Первые показывают фокусы, но открыто признаются, что в их основе лежит только ловкость рук, многолетние тренировки и знание свойств материалов, секретов, которые они не разглашают, потому что зарабатывают ими на жизнь. Вторые точно так же показывают какие-то трюки, но объявляют их «чудесами», себя, любимого, провозглашают неким избранным и «посвящённым», который оптом постиг все тайны мироздания, но он их не разглашает, потому что другие этого не достойны, чакры себе не прочистили, в астрал не вышли. Сказать проще, мордой не вышли. Точно так же зарабатывает фокусами на жизнь, но не признаётся, что здесь кроме ловкости рук и игры на человеческой глупости ничего нет. И вот первый – хороший профессионал, который грамотно делает своё дело и не скрывает, что этому может научиться каждый. Второй тоже неплохо со своим делом справляется, но тяготеет к восхищению собой, ревнует к успеху других, которые могут обскакать его по части чудес. И вот герои в каком-то смысле похожи на шарлатанов. Они знают какие-то профессиональные секреты, как надо воевать или спасать людей, как бороться с огнём или управляться с какой-то техникой, но выдают это как свою личную заслугу. Хотя когда-то они были ничего не умеющими щенками, которых гоняли старшие волки по полной выкладке, не обращая внимание на их повизгивание и поджатый мокрый хвост.

– Вы так не любите героев?

– Я бы всех этих героев не награждал, а расстреливал. Что они делают? Они развращают подвигами бездарных командиров, которые умеют только пузом и тройным подбородком трясти, а не грамотно разрабатывать военные операции. Армейское начальство у нас очень развращено этим, оно знает, что солдат всегда выкрутиться, огневую точку своим телом прикроет, в какое бы пекло ни засовывали, каким бы голодом и холодом ни морили. Убрать этих спившихся идиотов из армии, и не надо будет никаких подвигов совершать. Вам, может быть, трудно в это поверить, но в военном деле все успешные операции совершаются очень тихо и грамотно. Иногда совсем без стрельбы, но это вообще ювелирная работа. Я на Кавказе видел чеченского подростка, который два раза ножом махнул и двоим взрослым мужикам горло перерезал, ещё одного тяжело ранил. И главное, тихо так, легко, совсем без напряжения! Умеют же воевать, заразы. Он ещё меня должен был ножом задеть, но я увернулся. Ох, как он удивился! Так и смотрели друг на друга: я с интересом, как он это делает, он в недоумении, почему я жив остался. Как будто у него первый раз такая осечка вышла. Тоненький белокурый ангел с пёрышком. Махнул пёрышком, и мы, двухметровые дубины, вооружённые до зубов, не знаем, что с ним делать!

– Белокурый? Чеченец?

– И глаза голубые.

– Они же все… тёмные.

– Я, пожалуй, даже темнее буду. А чеченцы в основном русые или шатены, много синеглазых.

– У Вас глаза почти чёрные… Или карие, я не пойму?

– Мне жена говорит, что у меня глаза оранжевые.

– Разве такие бывают?

– Не бывают. Но она так сказала, мне понравилось.

– И что вы сделали с этим чеченским ребёнком? Убили?

– Зачем? Подружились.

– Он же убил ваших сослуживцев…

– Вот я и захотел, чтобы он показал, как так ловко это делает. Никогда такого не видел. Старший брат моей матери на фронт попал в начале войны, когда винтовки не всем выдавали, а только каждому пятому или даже восьмому. И спасло, что оказался у них в части кавказец, который учил с ножом обращаться. Так здорово рубился, что и ствол не нужен был. Дядьку моего научил, он потом мне кой-какие приёмы показывал, позже другие учителя были. Но тут – прям, виртуозное что-то! Так мне интересно стало, что приказал я его семью в заложники взять. А иначе его никак не поймать. Вёрткий, как комар! Нож у него не выбить в принципе, словно это продолжение руки. Кажется, вот прихлопнешь сейчас, а он – вжик, и нет его. От семьи у него остались мать и две сестры-школьницы. Были ещё старшие сёстры, но их боевики с собой угнали, скорее всего убили, старшие братья тоже где-то в горах сгинули. Как узнал, что его баб тронули, сразу явился. Пятнадцать лет, а он уже себя главой семьи чувствует, за своих как лев готов сражаться! За своих только, за чужих – нет. Русские дуры млеют от этих джигитов, но на них там смотрят, как на легкодоступных, потому что они на любви помешаны, а там женщине нельзя такой быть. Там на первом месте – благополучие рода, корни, семья, умение жить и ладить именно со своими. Вот этим они от нас кардинально отличаются. Наш мужик сказал бы: баба с возу – кобыле лехше. Наш бы своих баб ещё и обвинил: типа, сами спровоцировали, курицы, не надо было перед врагом жопой вертеть, так что терпите, авось обойдётся. А этот глазами сверкает, пружинящей походкой круги нарезает, как перед прыжком. И не боится, сволочь, ни фига! Вот как они их так воспитывают? Наши до пятидесяти лет взрослеть не хотят, всё бабам плачутся: «Поплёбывала бы ты с моё музиком побыть! Ох, как тлудно». А этот прям кайфует, что мужиком родился. И всё-то он может, и так спокойно в этом уверен! Ну, думаю, не выдаст он мне мастерства своего. И вдруг вспомнил, что давно где-то читал, как Александр Второй с Шамилем воевал. А до этого ещё папаша его, Николай Павлович, с ними несколько лет бился, да без толку – они всю жизнь могут воевать и не устают от этого. Заключит с ними мир, а они опять нападают, нарушают всякие договорённости. Русские в недоумении, а чего недоумевать, если тебя режут? Тут не на недоумение надо силы тратить, а выяснить психологию противника. И вот Александр понял, что любят они лесть. Но не грубую, типа «о, пацан, ты реально крут» – такой примитив там не сработает. А надо что-то утончённое, почти незаметное, чтобы почти правда была. Предложил им русский царь возглавить свою охрану. Мол, где ж я ещё таких доблестных воинов найду – лучших во всём мире просто не существует. Собственно, правду и сказал. И всё. И конец войне. А все эти «как же им не стыдно, они же нам обещали, они же вот перемирие подписали» – не работают там слова и обещания.

– Вас как будто это восхищает?

– Не восхищает. Просто это другая логика, в которой коварство и хитрость не считаются плохими чертами характера.

– Если люди не умеют договариваться между собой и постоянно нарушают данное слово, то речь им не нужна. Поэтому они ничем не лучше пещерных людей, которые только мычали.

– О, речь у них очень красивая, изящная даже. У них нет мата. Мы настолько привыкли к мату, что нас шокирует, почему у многих народов нет матерной ругани в языке. На рынке торговцы с юга горланят на своих диалектах, но мат – русский. Своего нет. Не сформирован за ненадобностью. Они никогда никому не угрожают, не оскорбляют – просто убивают того, кто им мешает или не нравится. Иногда без предупреждений. У нас, наоборот, из каждой подворотни несётся, как кого-то порвут или ломтями настругают, но на деле ничего из обещанного не осуществляется. А у них речь, как красивый орнамент: «Я хочу быть луной, чтоб смотреть в твои окна и украшать небо звёздами для тебя. Я хочу стать молнией, чтобы освещать твой путь в ночных горах». Так и говорят! Даже в быту. «Да будет благословен твой путь, добрый человек, да будет усыпан он нежными тюльпанами и лилиями». И тут же могут горло этому «доброму человеку» перерезать. Наших это шокирует до глубины души: «А чего это они?! А чего они нас не обматюгали хотя бы для приличия, не пообещали глаз на жопу натянуть, прежде чем нападать? Странные какие-то».

– А разве не странные?

– Странно всё то, что непривычно. Если они посмотрят на нас, им тоже много чего странным покажется. И не просто, а очень странным. У нас всяких странностей не меньше.

– Например?

– Да устанешь перечислять. Например, то, что у нас родственники только бухают вместе. У нас большинство семей существует только для того, чтобы вместе выпивать и телевизор смотреть – разве не странно? Другие в противовес таким семьям вообще детей плодят вне брака. Каждый ребёнок имеет право на отца и мать, каждый должен знать свой род, а у нас многие дети лишены этого права, которое соблюдается даже у птиц и животных. Мать-одиночка жалуется: «Он жениться не хочет, да и вообще он – придурок». Спрашивается, чего ты лезла под него? Он бормочет в своё оправдание, что не готов стать отцом – чего ты на бабу тогда полез? Сиди с мамой, если ты не готов, а не по бабам лазай. Как придурки, честно слово! Все считают себя какими-то несказанно продвинутыми в плане интимных отношений, а самый обыкновенный презерватив не могут правильно одеть, уж коли до сорока лет отцами стать «не готовы». Есть даже такие, кто бабу обвиняют, что она должна им этот презерватив купить, а то они… стесняются! Кого от таких родить можно? Им надо бесплатно презервативы раздавать, чтоб новых идиотов не плодили.

– Просто люди не осознают свою жизнь. И детей не хотят, но рожают. И семью не готовы создать, но она у них словно бы сама собой складывается, но не с теми, с кем хотелось бы.

– Согласитесь, что странно всё это со стороны выглядит? У нас человека и убивать не собираются, но на словах так приложат и по матушке, и по батюшке, и по всем прочим параметрам, что в других культурах испугались бы такой словесной атаке и приравняли бы к тяжкому преступлению. Я не пойму, как в российском законодательстве прижились статьи, связанные с оскорблениями и угрозой расправы? У нас же все друг другу чем-то угрожают, то и дело кого-то оскорбляют – полстраны пересажать можно. И одно оправдание: ну не убивают же. Толкнули человека в автобусе, и такое понеслось: убью, порву, в крови утоплю, на кишках повешу, порежу кусками, лентами, ремнями, кружевами. Ты определись со способом – ведь убить-то можно всего один раз, а тебя эвон как понесло. У южан всё наоборот: на словах никто никому не угрожает. Могут улыбаться и даже оказать гостеприимство, но это ровным счётом ничего не значит: врага не грех и накормить перед смертью. У них речь очень сильно отличается от нашей по составу. У нас почти не говорят так нежно, даже с женщинами не принято так «расшаркиваться». «Мать, дай пожрать» и «Не заслоняй телик жопой, корова» – вот и все комплименты для слабого пола. У нас любят постоянно выяснять: «Ты мине уважаешь?» или «Ты меня любишь?». Он ей, не отрываясь от телика, буркнул такой же фирменный ответ: угу. Она и рада, больше ничего и не надо! Только вот это «угу». Ага, любит, как же. Живут паршиво, относятся друг к другу ужасно, она его терпит из последних сил, он её вообще терпеть не может, бесит в ней буквально всё. На Кавказе женщине и в голову не придёт такую глупость выяснять, если муж каждый день приползает пьяным к жене и осыпает её матами. Понятно, что никто никого не любит в таких отношениях. Им понятно, нам – нет. Мы друг друга пытаем: подтверди на словах, любишь или нет, сволочь. У нас всё на словах. Беда в том, что только на словах. Они – люди дела, мы – люди слов. Это не ради красного словца постоянно говорят о богатстве русского языка – он в самом деле очень разнообразен на все случаи жизни, чтобы в любой ситуации можно было собеседнику лапшу на уши вешать или осыпать ругательствами. Мы сорим словами на каждом шагу. У нас раньше писали лозунги «Слава труду», а на деле человека труда никто не уважал, теперь он вообще живёт в нищете. Сейчас пишут «Слава России!», а на деле Россия стоит заплёванная, неухоженная, неуютная для жизни. Диктор по радио брешет о какой-то «великой державе» и тут же электричество гаснет, а потом и сам диктор глохнет, поперхнувшись на идее о величии, которого нет – вырубают и само радио. В великой державе уже нет денег на радио для поселян: «Слишком много хотите, когда в Сомали трудящие голодают, панимашь ли». Слова у нас катастрофически расходятся с делом. Вот надо строить путепровод над железной дорогой, но тридцать лет идут какие-то заседания правительства района, симпозиум управления дорожного хозяйства области, там – форум, тут – кворум. Судят-рядят, сорят словами, кто «за» и «против», тонны бумаги изведут для публикации докладов и прений – гектары леса на ерунду фактически спустят. Этот лес можно было на стройку того же путепровода пустить, ан не тут-то было…

– И как же Вам удалось подружиться с тем подростком-головорезом?

– Уболтал, представьте себе. Сказал, что нас всё равно убьют – ну, что мы против таких воинов. Так что покажи мне перед смертью своё искусство, уважь старика. Вижу, нравятся ему мои слова. Ох, как же люди любят лесть! И чего они её так любят? Никогда этого не понимал… Разговорились. Он меня спрашивает: «Ты теперь моих сестёр себе заберёшь?». Я аж испугался: да и мысли не было! У меня дочь такая же, меня жена домой не пустит, если узнает, какими гнусными вещами я тут занимаюсь. Он удивился: «У нас женщины не вмешиваются в сердечные дела мужчин». Я говорю: очень плохо, что не вмешиваются, особенно в так называемые «сердечные», которые к сердцу не имеют никакого отношения, а совсем из других мест выползают. Женщина должна требовать, чтобы мужик себя как человек вёл, а не как скотина. А то нам, кобелям, дай волю – мы всех перетрахаем, да ещё обвиним, что сами виноваты. Он хохочет: нравится, что я с ним на равных говорю, а не как с ребёнком. Показал ему фотографию своих детей, он спрашивает: «А чего их у тебя так мало? У моего отца в твои годы было уже восемь. – Ну, и где они теперь? – Да вот только я и две сестры остались. – И стоило твоей маме столько рожать? Больно же ей. – Что больно? – И рожать очень больно, и терять своих детей матерям особенно больно. Не знал? – Ну, мужчина не должен о таких вещах думать! – Если мужчина не будет об этом думать, то женщина может послать его, куда подальше. – У нас женщины не так воспитаны, чтобы мужчину посылать. – Много ты знаешь о женщинах. Если она вслух об этом не говорит, то это ещё ничего не значит. Мы, мужики, такие стервы, любую воспитанную можем довести. И пошлёт так, что сама удивится». Он опять смеётся: здорово, говорит, ты это всё сформулировал.

– Значит, Вы тоже были на Кавказе?

– Был. С начальником этого ОВэДэ как раз и ездил. За компанию взял меня с собой в ссылку.

– Получается, Вы тоже в правоохранительных органах работали? Омоновцы – это же милиция?

– Это такая банда… Ну ладно, пусть будет милиция.

– Вы же только что высмеивали эту тягу русских воевать за счастье братских народов и восстанавливать демократию в далёких краях, когда у самих дома чёрт ногу сломит.

– Я там деньги зарабатывал, а не этой глупостью занимался. Там хорошо платили за качественно сделанную работу.

– Но у Вас же трое детей! А если бы…

– Да не убили бы. Война – это такая же работа, которую можно изучить настолько хорошо, что травматизма почти не будет. Смерть на войне – это неумение воевать. Это как смерть на производстве, когда рабочего током убило или в станок затянуло, потому что он не умел с оборудованием обращаться. Думаете, у нас мало людей гибнет на заводах и фабриках, за рулём машин или пультом какой-нибудь электростанции? Если людям не хватает знаний и опыта, они могут погибнуть даже при переходе через улицу. Почему профессиональный спортсмен прыгает с трамплина и не разбивается? Потому что он обучен этому. Он даже падать умеет грамотно, чтобы ничего себе не сломать, он знает, как и о чём надо думать в каждый момент прыжка. А в войнах у нас всегда жертвы колоссальные, потому что мы воевать не умеем. Подвиги совершать – это да, этого у нас не отнять. Древняя мудрость, что «лучший бой – это бой, которого не было», не для нас. Бойню устраиваем даже там, где она не нужна, где без неё можно было бы обойтись. У нас же стахановщина в крови, тяга совершать подвиги даже там, где они никому не нужны, и ради тех, кто об этом не просит. Толку от таких «подвигов» – ноль, зато масса вреда. Эта способность находить и совершать подвиги на пустом месте – наше национальное психическое заболевание, «энтузазизьм». Вы не подумайте, что я такая циничная сволочь, сижу и рассуждаю о том, чего не знаю. Мне это говорили сами ветераны Войны, однополчане моих дедов. Вы знаете, что в первые дни Великой Отечественной из каждой сотни советских солдат уцелело только два-три человека? То есть потери личного состава – девяносто восемь процентов. Вы только вдумайтесь в эту цифру! Такая статистика делает необходимой мобилизацию почти всего населения страны, так что экономика через несколько месяцев просто перестаёт функционировать. Воюющему государству нельзя экономику из строя выводить, надо фронт кормить. Если бы американцы так воевали, весь Пентагон посадили бы на электрический стул. А у нас – ничего, ещё повод для гордости додумались из этого соорудить. Какая нормальная хозяйка додумается хвастать тем, что вместо одного стакана муки для теста она впустую рассыпала или ещё как-то испортила тысячу вёдер этой муки? Да она никому об этом не скажет, чтобы никто не догадался, какая она нерадивая идиотка. Зато наши политики и полководцы число жертв в каждой бойне с такой гордостью оглашают, словно речь не об убитых людях идёт, а о тоннах добытого угля. Это должно быть закрытой информацией, чтобы не позориться на весь мир своей бездарностью. Весь мир смотрит, посмеивается или ужасается, как мы «умеем» воевать, а мы на весь мир обижаемся, потому что хотим, чтобы нашей смертью восхищались. Но нормальные люди смертью никогда восхищаться не будут, или они ненормальные. Конечно, можно толпы безоружных гражданских лиц в атаку гонять, чтобы потом их всех канонизировать, а можно их заменить хорошо обученными для этого дела людьми и хорошим вооружением. Но у нас вооружение часто разворовано и пропито, поэтому пропаганда преподносит гибель на поле боя как «красивую смерть», на которую должны равняться, кого ещё не прибило.

– Мне кажется, что любая смерть всегда безобразна.

– Потому что Вы – женщина. А до мужиков это очень медленно доходит. Советские солдаты только под Сталинградом стали понимать, что немцы погонят их ещё дальше, если они не научатся возвращаться живыми после каждого боя. Им стало страшно, что на их место опять возьмут необстрелянных новобранцев, которых чёрт-те сколько надо натаскивать, чтобы они превратились в солдат. За это время живыми останутся опять два-три человека из каждой сотни. И война будет продвигаться всё глубже и дальше. До них медленно стало доходить, что самое главное на войне – не подвиги, не героическая смерть, а способность выживать. На войне важней всего не умирать, а живым остаться. Впрочем, как и в любой другой профессии. Война – это такая же работа, которую надо выполнить и вернуться, чтобы завтра опять «выйти на работу». Представьте себе, если каждый врач, инженер или учитель, вышедший на работу, будет погибать. А чтобы подготовить хорошего врача, инженера или учителя нужны годы учёбы и практики. И вот его подготовили, вложили в него время, знания и средства, а он каждый раз погибает. Что хорошего? Опять новых работников надо готовить. Опять тратить ресурсы и время, опять ждать, когда человек начнёт отрабатывать вложенные в него силы и знания. Экономика загнётся с такими «специалистами». Хорошего солдата точно так же долго готовят, он не сразу становится пригодным к службе, с ним ещё очень долго приходится повозиться, но оно того стоит. И ужасно досадно, когда он уходит на задание и не возвращается. Это что же, опять всё сначала? Опять надо искать кого-то подходящего, потому что далеко не каждый мужик подходит для войны, большинство сразу готовы загнуться, лишь бы никто не дёргал. В городе одно время повадились погибать электрики на рабочем месте. Стали разбираться и выяснили, что происходило это по причине пьянства посреди бела дня, а электричество пьяных не любит.

– Как и женщины.

– Да. Точнее, электричество любит бить пьянь на поражение. Одного такого «спеца» бабка с нашей улицы вызвала проверить автоматы, искрят они у неё. Электрик пришёл и сел пить с её дедом, потом ещё брат подтянулся, а за ним и сват. Ну, вот они так «работают», такие у них представления о своём труде. Полдня просидел, не выгонишь. А Вы удивляетесь, что электрика не дозовёшься. Он на один вызов должен тратить не больше получаса, а на деле по полдня сидит. Собрал вокруг себя каких-то дураков, начал им втолковывать про резистор и транзистор. Он считает, что в этом его работа и заключается: населению рассказывать про вольты, омы и амперы. Особенно, бабам. И непременно сокрушаясь, что бабы не способны постичь своими куриными мозгами весь масштаб его героической деятельности, так что ему, бедолаге, и по душам поговорить не с кем. Если бабы окажутся в самом деле дурами, то примутся горячо ему доказывать, что кой чего смыслят в канделах и кельвинах, так что он зря на них сходу крест ставит. Если баб не найдёт, то с мужиками сядет бухать, потом обязательно подерутся из-за расхождения во мнениях, чем переменный ток отличается от постоянного. Даже и мысли не допускает, что в его обязанности входит заставить эти вольты и амперы работать на практике, а не демонстрировать потребителям электроэнергии свои познания на уровне ПэТэУ двадцатилетней давности. Таким баранам знания никогда не идут на пользу, потому что они не способны преобразовать их в полезное действие, как генератор преобразует механическую энергию вращения в электричество.

– Сейчас всюду вместо дела – словоблудие. От политиков до электриков.

– Если б только болтовнёй всё ограничилось, так он ещё «ласты склеить» умудрился. Полез в щиток после третьей бутылки водки, а электричество тут ему всё и высказало, какой он мудак. Потому что электричество такого отношения к себе не потерпит. Замкнул своим глупым телом цепь, пережёг проводку. Не только автоматы, а вообще всё вывел из строя окончательно. А уж хоронили его с такой помпой, как будто на войне за святое дело погиб. Собутыльники с такими мордами шли, словно генсека на погост несут. Я уж думал, что сейчас подушки с орденами и медалями вынесут. Награждён посмертно. Приходит ко мне эта бабка – она раньше с моей матерью работала, и сейчас дружит. Так и так, говорит, войди в положение, но нет больше сил с лучиной куковать, когда двадцать первый век на подходе. Кого ни вызовет из Жилконторы, а полдня ходят обормоты, перегаром пыхтят, носками трясут, называют какие-то суммы заоблачные, за которые готовы «всё исправить». Из района вызывала – тоже все пьяные приехали, засели с её дедом обсуждать под пиво рост цен и падение нравов. Еле выгнала! Я пошёл к ней, поменял автоматы на новые, она их сама купила. Провод новый вывел по стенке – пятнадцать минут у меня всё заняло. Я даже не понял, как такую работу можно полдня делать или какие-то огромные деньги за неё из старухи выколачивать. Вы понимаете, как мешает делу героизм? Работа, которую можно сделать за четверть часа, растягивается на несколько дней. Я бы героев этих сраных вешал сразу, чтоб не путались под ногами и не мешали жить. Они даже работать не способны, настолько их развратили философией, что надо непременно найти место подвигу. Хотя именно мужских профессий, где нужен героизм, не существует.

– Как же так?

– Представьте себе, вот так. Герой – это всегда довесок к идиоту. Рядом с героем непременно должен присутствовать некий придурок, который периодически устраивает аварии, а герой героически ликвидирует последствия. Я заметил, что любители подвигов всегда окружены идиотами – они сознательно выбирают себе таких «друзей», чтобы те поставляли им повод для подвигов. Убрать идиотов и алкашей – героям нечего будет делать, но в том-то и дело, что спивающемуся обществу это не грозит. Любая схема фильмов и книг с героическим сюжетом до смешного примитивна: некий придурок устраивает аварию. То свой обсосанный окурок сплёвывает, где разлиты горючие материалы, то с похмелья не тот тумблер включает, упав мордой на пульт управления полётами. И тут-то вылезает герой! Тот самый, которому в конце грудастую тёлку вручат в качестве награды за подвиг – мечта прыщавого подростка. На самом деле, в мужских профессиях героизма нет. Он там недопустим, если хотите. Потому что придурков туда не берут. А если берут, то это уже не профессия, а сборище недорослей, которые играют в игру: давай, ты глупость какую-нибудь совершишь, а мы будем расхлёбывать с ошпаренной задницей и состроив героическую морду, чтоб потом был повод баб шпынять, какие мы герои на фоне этих клуш. Но мировоззрение современного человека формирует культура, а она захламлена фильмами и книгами про «крутых суперсолдат», спецагентов и прочий бред мальчика, который по недоразумению вообразил себя мужчиной. Вот сейчас крутят фильмы про спецслужбы, какие там все навороченные и понтовые, а на деле самое важное качество таких людей – незаметность. Это же тайная полиция. Тайная! То есть, не явная, которую никто не должен видеть. Туда и отбирают только невзрачных, серых, неказистых людей, чтоб никто не запомнил, не смог внешность описать. Про таких, честно говоря, и фильмы-то делать не о чем, потому что настоящие профессионалы среди них работают настолько тихо и незаметно, что никто даже не догадывается, что они вообще где-то существуют. Знаете, сколько людей советская Госбезопасность убрала незаметно, профессионально? До сих пор спорят, почему Горький «так странно» умер, обстоятельства смерти Фрунзе считаются подозрительными. Убирали кучу народу: тихо, мирно, грамотно. Человек умирал от якобы сердечной недостаточности, под которой понимай, что хочешь, и даже не догадывался, что его убили. Чего-то незаметно в еду подсыпали, куда-то чем-то укололи, в толпе как бы невзначай пальцем ткнули в шею или меж рёбер, и человек умирает через несколько часов словно бы сам. Говорят, что Солженицына в переполненном автобусе какой-то отравленной иглой укололи, он потом тяжело болел, но выкарабкался. Видимо, очень сильным человеком оказался, как-никак в Экибастузе выжил. Убийства Троцкого и Бандеры считались провальными, потому что шуму много наделали. А сейчас так и говорят: громкое заказное убийство. Разведут шухер до небес и даже не догадываются, что спланированное убийство не должно быть громким. Работать совсем разучились, сплошной подростковый выпендрёж! Делают всё словно специально для того, чтобы было о чём очередное детское кино снимать.

– Неужели подвиги совсем не нужны?

– Вы хотите, чтобы вокруг вас свершались подвиги? То есть находиться в опасной ситуации, из которой выведет только супермен какой-нибудь?

– Нет! Боже сохрани.

– И я не хочу. И никто не хочет. Вы представьте себе, как пожарник не хочет в огонь лезть на пожаре, который устроили какие-то пьяницы, не хочет травиться дымом и получать увечья. Как врачу не хочется, чтобы ему привезли обгоревшего героя, которого надо латать, собирать по частям. Ведь это реально страшно. Вера в подвиги и бред героизмом идёт от незрелого ума. Молодому человеческому организму кажется, что он должен заслужить право жить, а то его не примет общество, противоположный пол не заметит – и прочие полудетские ужасы мучительно взрослеющего сознания. Ни одна зверушка или пташка ни перед кем не выслуживается за право существовать. Коли родился, так живи, а не самоутверждайся, как дурак. Перед другими дураками. Потому что только дуракам это и может быть интересно. Нормальным мужикам смотреть на это тяжко, а бабам – тошно. Это только в кино какими-то надуманными героями восхищаются женщины, а в реальной жизни женщины эти даже летом вынуждены ходить в резиновых сапогах, такая на улице грязища. А их угоревшие от просмотра подвигов по телевизору мужики лазают на спор по ретрансляционной вышке, кто красивше с неё сверзится. Надо делом заниматься, а не дурью маяться. Надо просто жить и делать то, что нужно на данный момент. Но сейчас никто просто жить и заниматься своим делом не хочет, все выпендриться норовят. Потому-то у всех этот блядский тяжкий вздох от продавщицы до кассирши, от мента до сантехника, когда люди к ним обращаются, чтобы они выполнили-таки свою работу. Очень нужную, но совсем НЕ героическую, так что восхищаться никто не будет. Как инвалиды какие-то. Им инвалидность надо устанавливать вследствие неспособности пациента выполнять свою работу или вообще работать. Все только героями хотят быть «как в кине». Многие даже не умеют себя дома вести, создавать отношения, потому что «в кине» не видели, как это делается. В кине у них только подвиги, герой то на работе «горит», то пожар собой тушит, а дома роль его не прописана, поэтому кроме лежания на диване он там больше ничего осилить не в состоянии. В советских фильмах герои только за столом дома сидели, подкреплялись перед очередным подвигом и произнося с набитым ртом что-нибудь глубокомысленное. Вокруг него скакала хозяйка с кастрюлями и сковородками, сияя от радости, что герой её так осчастливил: пожрал, посрал и дальше поскакал подвиги вершить.

– Какие же фильмы надо снимать?

– Просто живых людей показывать. Сейчас в искусстве реальные живые люди никак не отражены, словно их нет совсем. Вот такие, как Вы, например.

– Или как Вы.

– Меня не надо отражать, я не очень хороший пример для подражания. В современном искусстве и так кошмаров хватает. Шарятся там какие-то вымышленные персонажи на понтах, вампиры, банкиры, нефтяные магнаты, деловые менты, фотомодели. А в реальности выживают инженеры, ткачихи, электрики, уборщицы, водилы, санитарки, грузчики, машинисты.

– Не зря киностудии и называют «фабриками грёз».

– Беда в том, что многие эти грёзы за чистую монету принимают и потом с реальным положением дел никак примириться не могут. Вот у меня дочка хочет стать врачом. У них полкласса мечтает врачами стать, и знаете, почему? Потому что вышел американский сериал «Скорая помощь». Красивый сериал, качественный. А уж на фоне приевшегося кинохлама о преступности и разных извращениях такая свежая тема смотрится с особым интересом. Наверняка, когда наш кинематограф выйдет из кризиса, и его начнут нормально финансировать, обязательно сделают что-нибудь подобное и на русский лад. Мне там больше всего костюмы врачей нравятся: всех цветов радуги, идеально выглажены, меняют их по три раза за серию. В наши больницы заглянешь, а там какие-то застиранные балахоны на врачах болтаются, непременно на два размера больше, одна пола длинней другой или зад короче переда – это обязательно. Словно где-то во врачебном уставе прописано, что медицинский персонал должен своим видом больше отпугивать. В современных фильмах и рекламных роликах медсёстры – чисто барышни по вызову. Халатик только трусы прикрывает. Сунься вот в таком халатике в нашу отечественную медицину. И суются. У нас тут раковый корпус при комбинате есть. От работы в деревообрабатывающей промышленности люди получают столько разных ядов, что некоторые ближе к пенсии попадают в онкологию. И вот повадились там такие медсёстры фланировать среди умирающих, которым уже не до халатиков и торчащих из-под них трусов. Моя царевна устроилась туда на практику, ей выдали балахон, который вокруг меня два раза можно обернуть. Им там вообще ничего не выдают, даже врачам со стажем, поэтому кто старое донашивает, кто заказывает в каких-то специализированных фирмах, кто сам шьёт. И вот некоторые девицы запали на эти халатики. Вообще, это не халат, а куртка, к которой полагаются брюки, но они их заменили капроновыми колготками. А моя сшила себе костюмчик из плащёвки, чтоб не запачкать одежду кровью и что там ещё с больных льётся. Там же тяжело больные люди лежат. У кого почки отказали, мочу через катетер сливают, иногда с кровью. У кого недержание, прямо под себя ходят, иногда и по большому. Медицинские костюмы придуманы для защиты врача от попадания на одежду или кожу биоматериалов больного. Даже если у него нет инфекции, его кровь, моча или лимфа могут угодить врачу, куда не надо. В военных госпиталях персонал вообще одет, как космонавты в скафандрах, фартуки из клеёнки до пола, такие там фонтаны крови и всего прочего брызжут. А тут привезли в больницу мужика, который древесным спиртом отравился, блюёт какой-то зелёной массой – то ли спирт такой еловый, то ли внутренности уже разлагаются. И вот подходит в нему медсестра без штанов, а он, недолго думая, выдал ей на ноги целое ведро рвотных масс. Потом не столько его спасали, сколько медсестру эту отмывали. На ней же кроме трусов и халатика до письки ничего нет, вот протекло прямо туда, куда не надо. Зелёное и липкое. Женщине такие деликатные места закрывать надо, а у неё там всё нараспашку, можно сказать, заходи, кто хошь.

– Почему не запретят такую наглость? Я тоже заметила, что в медицине сейчас появились девицы, одетые как для панели.

– Ага, запретишь им, как же. Да они только ради такого вида в медицину и попёрлись. Как по телику увидели, так и сделали выбор профессии. Заведующий их гоняет, орёт, чтоб оделись нормально – в больнице же ещё и не топят иногда, холодно, а они ходят, как на пляже. Халат этот порнографический запретили одевать, сразу половина практиканток уволилась, разочаровались в медицине окончательно.

– А Ваша дочь что же? Не боитесь её к умирающим пускать?

– Сам не знаю. Жизнь – жестокая штука. И пугать ею детей не нужно, но и обманывать нельзя. Нет, я мог бы запретить, но возникнет ситуация «нашла коса на камень», чего уж я совсем не хочу. Поэтому не возражаю, хотя и контролирую сей процесс в разумных пределах. Пусть ребёнок увидит свою мечту в настоящей жизни. Авось, одумается. А не одумается, так станет врачом настоящим, что тоже неплохо. Но я думаю, что бросит она это дело.

– Почему?

– Ей людей очень жалко. В болезни люди страдают, и врач вынужден смотреть на это. И врачу надо чувствовать переживания больного, чтобы вовремя оказать помощь, но и свою нервную систему не перегрузить. Она пришла вечером в корпус, а там женщины лежат, уже не ходят. И кто-то с другой стороны коридора кричит, что у них из окон закат красивый виден. А этим умирающим бабам тоже хочется его увидеть, потому что до завтра кто-то уже не доживёт. Она их перекатывает в кроватях на колёсиках, кого-то в каталку сажает и везёт в те палаты, где виден этот закат, будь он не ладен. И они его смотрят молча, как фильм, и радуются, как дети. Если человеку осталось несколько дней жить, ему всё в радость. А в глазах отражается уходящее солнце… И потом она плачет мне в плечо, как ей горько и грустно от этого, а я говорю: бросай ты эту мелодраму. Но она головой мотает: «Как же они без меня? Там такие санитары, что пошлют куда подальше этих умирающих с «ихними капризами», а даже преступникам перед смертью положено последнее желание». Такова наша медицина в реальности – грубая, непрофессиональная, нищая. А в кино всё респектабельно и красиво.

– Что же, этот развал показывать?

– Надо показывать, как из него вылезти. Не приукрашивать и не запугивать, как всё плохо, не героизм разводить, как это здорово, когда всё так плохо, а искать способы улучшения. По телику полюбили показывать каких-то чудиков из глубинки, обворованных пенсионеров, но как шутов для знати, как диковинку, уродцев, которые сами виноваты, потому что «жить не умеют». Мол, открыли бы автосервис у себя в деревне, где из транспорта есть только мотоблок у деда Ерофея. Это выставлено на показ не для того, чтобы решить проблемы людей, а чтобы поржать, какие идиоты «в этой стране» живут, и порадоваться, что ты на их фоне ещё прилично выглядишь. Нужно не слащавое восхищение и не нытьё, а конкретная информация, как людям всё же удаётся выживать в этом говне. Не герои нужны, а люди, способные людьми оставаться. И из этой их способности ни в коем случае нельзя делать подвиг, потому что это должно быть нормой.

– Интересно Вы рассуждаете. Получается, что нет ни подвигов, ни преступлений, ни героев, ни слабаков. Нет ни рая, ни ада.

– И что, сразу скучно стало? Нет ни рая и ни ада. Всё людьми на ходу придумывается под их сиюминутные потребности, включая рай и ад… Знаете, я ещё в начале девяностых, когда из Хорватии ноги уносил, рванул безопасным северным путём через Венгрию и Чехословакию в Польшу – единственные из стран бывшего соцлагеря, которые не сошли с ума, как другие. Задержался в Кракове, документы ждал. Красивый город, древний. Весь его облазил от нечего делать и перешёл на окрестности. Не знаю как, но занесло меня в Освенцим. Оказалось, тоже очень красивый город с многовековой историей – наши города по сравнению с европейскими, как правнуки. Я думал, что знаменитый лагерь смерти располагался в самом городе, но на самом деле он в соседней деревне. Берёзовке, что ли. Поехал. Посетителей почти не было. В Европе неонацисты появились, в России тоже свастика в моду вошла – никому не интересно, к каким последствиям такие невинные увлечения могут привести. А я там бродил полдня.

– Там страшно, наверно?

– Очень страшно! И уехать хочется, и что-то держит. Ходишь и понимаешь, что находишься на крупнейшем кладбище Земли, на самой большой братской могиле в мире, что миллионы убитых у тебя прямо под ногами, их пепел смешался с почвой. Людей сжигали штабелями, как сейчас деревья у нас сжигают. До сих пор не могут сосчитать, сколько человек там лежит. Ведь многие попадали туда добровольно, потому что им обещали на Востоке работу и даже землю. Ехали целыми семьями со всей Европы и даже не догадывались, что их ждёт. И семьи уничтожались целиком, так что не оставалось родных, близких, друзей, которые могли бы сообщить имена погибших. Люди просто не верили, что с ними может произойти такое в культурном двадцатом веке. Тогда информацию невозможно было передать, как сейчас в виде репортажа по телевизору. Никто не знал о планах нацистов по тотальному уничтожению населения захваченных стран – это держалось в строжайшем секрете. Поэтому люди пытались выполнять требования оккупантов, надеясь выжить. Просто уезжали и пропадали – война идёт, поди-пойми, что там с ними случилось. Приезжает огромная семья с пожилыми родителями и маленькими детьми, их сразу сортируют. Мужчин на работы, пожилых и слабых сразу сжигали, как отработанный материал. И вот люди видят, как их старых больных родителей сбивают с костылей, тащат в крематорий, как мешок с картошкой, туда же – всех женщин, отнимают у них детей. У детей там просто выкачивали кровь для раненных солдат Вермахта. Сразу всю, сколько там есть в ребёнке. И бросали тут же умирать. Удивительное дело, но некоторые выживали, и их повторно использовали в качестве доноров. Представляете, какой ужас испытывали матери и отцы, дети и внуки, братья и сёстры, наблюдая мучения своих близких и понимая, что они ничем не могут друг другу помочь?

– Сейчас говорят, что не было всех этих ужасов.

– Но люди куда-то исчезли. Более пяти миллионов человек – население современного Петербурга. Согласитесь, трудно такое не заметить? Это ж не пару деревьев в густом лесу спилить.

– В основном, это были евреи.

– То есть, евреев можно убивать? Перекинулись бы и на славян, если бы войну не закончили. В растопленную печь всегда надо новые дрова кидать. Поляков и русских там тоже прилично положили. Кстати, отравляющий газ испытывали именно на советских военнопленных. И потом, кто такие евреи?

– Как кто? Нация такая.

– А что такое нация? Язык, гражданство, цвет волос? Национальные костюмы уже почти никто не носит, питания по национальной кухне тоже мало кто придерживается. Кто такой Утёсов? Великий русский артист. Он же не еврейскую культуру обогатил, а именно русскую. Он жил в России, любил Россию, она его тоже. Польские евреи говорили по-польски, немецкие – по-немецки. Еврейского гражданства не было как такового, потому что не было самого государства Израиль. В Польше было казнено несколько тысяч поляков только за подозрение, что они скрывали евреев или как-то помогали им. В Крыму было убито двадцать тысяч населения при активном содействии местных стукачей, которые могли в любого пальцем ткнуть и заявить, что это – еврей. Может, он ему до войны за пиво денег задолжал, вот и сдал, чтоб не отдавать. И человека арестовывали и убивали, даже не разбираясь, какого он там рода-племени.

– Украинцы даже немцев пугали жестокостью по отношению к своим.

– Мы с ними в этом очень похожи – родня как-никак.

– Нашему поколению в школе говорили, что в Освенциме людей сжигали живьём, а потом выяснилось, что предварительно травили газом.

– Ах, какие добрые немцы, что перед сожжением придушили газом! Видимо, из гуманизма. Но у людей разная восприимчивость к ядам, поэтому не все умирали от газа, а попадали в бессознательном состоянии, но ещё живыми в крематорий. Вот где ужас был, вот он, ад в чистом виде – очнуться живым, утрамбованным между трупами в раскалённой топке. Ад из древних мифов по сравнению с этим – детская страшилка. Кого им можно напугать после того ада, который создают сами люди?

– Убитых перед сожжением всех проверяли, наверно. Немцы всё же, нация пунктуальная…

– Немцы этим не занимались. Из самих заключённых формировали «трупные команды», которых потом тоже убивали и заменяли другими. Потому что у хлипких представителей сраной арийской расы не выдерживали нервишки, когда надо было перемалывать то, что осталось от трупов после кремации, делать удобрения из пепла, варить мыло из костей. Вы сами подумайте, как психика должна быть перекошена, чтобы такими вещами заниматься? Комендант лагеря на допросе в Нюрнберге рассказывал, что высшим немецким чиновникам, которые приезжали в Освенцим с проверкой, становилось дурно, они теряли дар речи, когда видели такой «апофеоз войны». Впервые в истории убийство людей было поставлено на поток, даже останки приспособили для использования в качестве вторичного сырья. Кто будет проверять такое количество убитых, если каждый день в лагерь прибывало до десяти эшелонов с людьми, в каждом по пятьдесят и более вагонов, в каждом вагоне набито до ста человек? Многие умирали в этих вагонах от духоты и давки – вот кому везло. А что в печи крематория попадали живые, определяли по дыму. При сжигании трупов идёт белый «сухой» дым, потому что кровь свернулась и засохла в сосудах. Когда горит живой человек, у которого кровь всё ещё циркулирует по жилам, дым получается чёрный, «жирный».

– Теперь говорят, что это всё неправда.

– Не надо слушать, что говорят другие! Надо увидеть своими глазами, своим носом потянуть. Надо, извините, своей задницей почувствовать – уж она не обманет. Я там был, принюхался, понял: здесь был ад. Пожалуй, самое страшное место на земле. После него все религиозные сказки про ад – ничто. Говорят, что существует некая эмоциональная энергия, что-то вроде слабого электричества, которое выделяют люди, если собираются в одном месте в большом количестве. О некоторых знаменитых церквях говорят, что там много такой энергии, но положительной, «намоленной». А в таких местах, как Освенцим или Хиросима, где сразу погибли миллионы, люди оставили колоссальную энергию своего ужаса. И она там до сих пор присутствует. Я никогда не верил в мистику, но тут понял, что это не мистика, а вполне реальное явление из области физики. Действительно, на загривке шерсть дыбом. Даже не думал, что может быть ТАК страшно в мирной жизни. Очень тихо и очень чисто. Мы же привыкли к грязным улицам и раскисшим дорогам без покрытия, а там такой порядок, какой нам и не снился! У нас порядок на улице всегда ассоциируется с высоким уровнем жизни и хорошим воспитанием обитателей этой улицы. И вдруг попадаешь в мир, где за этим стоит смерть. Чисто и стерильно, как в кабинете хорошего и аккуратного врача. Только врач этот не лечит, а убивает.

– Вы так просто сознаётесь, что боитесь? Многие мужчины никогда не сознаются, что они чего-то боятся.

– Хм, боятся сознаться, что чего-то боятся? Мужики вообще все трусы, и это нормально. Иначе они давно бы все вымерли. А я в этом сознаюсь, потому что у меня нет глупых подростковых комплексов по поводу смелости, трусости, силы, благородства и прочих «рыцарских» бредней, которые одним дуракам навязывают другие дураки. Меня вообще радует, что я ещё способен бояться. Я недавно узнал, что это признак психического здоровья.

– А Вас беспокоит тема психического здоровья?

– Очень беспокоит.

– И Вы не побоялись поехать с ней в Освенцим?

– Как-то меня туда вынесло. Я и не планировал. Просто в Кракове это слово услышал и поехал, как заворожённый.

– Какое слово?

– Освенцим. Само название-то какое… свинцовое. Не находите?

– По звучанию на Венецию чем-то похоже. Если бы не лагерь смерти, то это название никто не знал, и оно никому не казалось бы таким пугающим.

– Очень может быть. Но мне эта поездка помогла, многие проблемы как рукой сняло.

– Один большой страх вышиб множество мелких страхов?

– Возможно. Странное дело, но меня туда тянет. И в то же время не хотелось бы ещё раз там побывать. Первый раз со мной такое. Что бы это значило?

– Может, Вам к психологу походить? Я вижу, Вы… не бедный человек. Думаю, Вам это доступно.

– Ай, у нас это совсем не развито, даже в Москве нет хороших врачей. Уж я-то знаю. Лучшие специалисты в Израиле.

– Евреи везде впереди планеты всей!

– Такая нация, ничего не попишешь.

– За это их и не любят.

– Людмила Евгеньевна, Вы меня удивляете! Уж ладно, кто из местных люмпенов такое ляпнет, но образованному ли человеку не знать, что неприязнь к евреям основана не на этнической принадлежности, а на религиозной. В наш век атеизма это просто смешно. Например, у древних людей был страх перед молнией. Сейчас её мало кто пугается, но в некоторых нет-нет, а всплывёт этот пещерный необъяснимый ужас. Так и перед евреями у многих людей страх, но они не способны логично объяснить, на чём именно он основывается. Так многие мужики баб ненавидят и боятся, а чего боятся – и сами не знают. Наделяют их в своём больном воображении самыми злодейскими качествами, на какие только их извращённая фантазия способна, и трясутся всю жизнь, что эти ведьмы ведут на них охоту, чтобы погубить. А «ведьмам» и дела нет до этих чудиков – летят себе мимо. На мётлах. У людей много страхов. В западных культурах принято бояться змей, а на Востоке они символизируют мудрость, медицину и коварство – там это полезной чертой характера считается. Я там видел детей, которые с кобрами играют, как у нас с кошками, и ни у кого мысли нет, что их следует бояться. Да и нам ли не знать, какое необъяснимое отвращение испытывают к русским бывшие сограждане из союзных республик? Россия у них всегда во всём виновата. Средняя Азия до экспансии Российской империи представляла собой разрозненные и всё время воюющие с соседями кишлаки и аулы. Население не имело возможности ни учиться, ни развиваться, люди жили какими-то дикими обычаями, резали друг друга без всякой цели, чтобы хоть как-то скорректировать высокую рождаемость. Но России удалось сделать из них республики и даже государства, такие как Узбекистан, Туркмения и так далее. А после распада Советского Союза они вместо независимости и самоопределения первым делом довели себя до такого состояния, что ухнули в список беднейших стран мира. Все народы, которые Россия брала под своё крыло, полностью сохранили свою национальную идентичность, многие обрели письменность и собственную литературу, свои школы, институты и промышленность. У них до сих пор это работает и исправно функционирует, если они сами не развалили.

– Хороша «экспансия»!

– Но они так считают. Каждый житель Прибалтики нынче уверен, что любая его мозоль или геморрой – это происки Кремля, не иначе. Латышу жена не дала – Россия виновата. Это ничем не отличается от присказки «если в кране нет воды – значит, выпили жиды», но только жиды заменены на русских. Я видел в Эстонии, как официанты теряли сознание, когда к ним обращались по-русски. Буквально ссались от страха в штаны! Я приводил их в чувство и спрашивал, что такого с ними сделали русские, что они теперь нас ТАК боятся? Может, кого-то съели у них на глазах или отняли жильё? Нет-нет, отвечают, ничего подобного с ними не делали, но вот такой первобытный ужас сидит в людях, и они даже не в состоянии его контролировать.

– Некоторым нашим дуракам это даже льстит, что их боятся. Они считают это признаком уважения.

– Им не хватает самоуважения, поэтому они стяжают ущербное «уважение» к себе со стороны. Я не люблю такие настроения в любом проявлении, потому что на свете и без того слишком много неадекватных форм поведения, которые мешают жить и работать. Есть такие опыты с рефлексами, вроде тех, что Павлов проводил с собаками. Допустим, человеку показывают ткань красного цвета и тут же бьют током. И у него где-то там в мозгу отпечатывается, что красный цвет равен сильной боли. Если он когда-то увидит ткань такого же цвета или хотя бы похожего, то его непроизвольно будет дёргать. На разумном уровне он понимает, что ничего не имеет против красного цвета, он его всем устраивает, но в то же время есть какой-то непонятный дискомфорт. По этой же схеме люди испытывают неприязнь к неграм, американцам, евреям, русским… Вы знаете, как азербайджанцы ненавидят армян? Я никогда не думал, что у них такая свирепая ненависть друг к другу. За что, почему – спрашивать бесполезно! Сами не знают. Мы не всегда знаем, чем они друг от друга отличаются, а у них такая вот «любовь». Когда была резня в Сумгаите, там выбрасывали с балконов высотных домов старух. Только за то, что те были замужем за армянами. И это – на Кавказе, где пожилого человека в принципе нельзя обижать. И ведь не дикари какие-нибудь, образованные люди. Сейчас радикальный исламизм со своим болезненным стремлением конфликтовать с любой культурой уже вытеснил угрозу сионизма, которым мир пугали всю его сознательную историю. Уже косо смотрят на любых мусульман, даже если те не имеют ничего общего с экстремистскими движениями, скоро и гонения начнутся. Уже боятся ездить в метро и летать в самолётах, если там присутствуют бабы в хиджабах.

– Но евреи в самом деле стремятся занять многие высшие посты в сфере финансов, экономики, информации…

– Я гляжу, у Вас какие-то свои претензии к сынам Израиля?

– Да нет… Просто мой Илья Михайлович шёл на завкафедрой – он у меня в техникуме преподавал. А назначили другого.

– Еврея.

– Да.

– Горе какое.

– Не то, чтобы горе, но мы просто надеялись, что Илья мой заслужил… А эти хитрецы всюду пролезут!

– Так в том и разница, что вы «надеялись», что «заслужил», ждали, поди, несколько лет, так? А эти – лезут, карабкаются, добиваются, когти рвут. Им надеяться не на кого и ждать некогда. В советское время как раз евреям не давали поступать в престижные ВУЗы, на высокие должности. Но даже при таком сопротивлении они умудрялись туда пролезть! Если считаете, что они всё захватили, так захватываете сами – кто не даёт? Мы интересный народ: сами не хотим заниматься жизнью и других осуждаем за это. Но так устроен мир: если человек не хочет заниматься его обустройством, всегда найдётся другой, кто будет это делать. Но уже на свой вкус. Не нравится – делай на свой. Но делай! Мы можем только с телевизором переругиваться, да кости всем перемывать, кого там увидели, и всю жизнь ждать, когда же придёт некто, кто «наведёт порядок» и «даст должность». И если на этом фоне какой-нибудь еврей школу откроет или фирму создаст, нам уже тревожно: о, сионизм! Они, дескать, хитрые. А кто вам мешает быть хитрыми? Они всеми манипулируют. А кто заставляет поддаваться на эти манипуляции? Если человек боится другого только из-за того, что он другой национальности, то его легко напугать, чем угодно. Почему евреи всегда «лезли» в революцию, в политику, в бизнес? Потому что активное участие в социальных преобразованиях могло предоставить им освобождение от преследований и дискриминации. По той же причине они всегда стремились стать элитой общества, выдающимися специалистами, советниками при правителе, лучшими юристами и адвокатами, что это была возможность оградить себя от нападок. То, что их так мало, но они так сильно влияют на мир, уже о многом говорит.

– Евреев мало? Иногда кажется, что они повсюду!

– Это, скорее, от страха перед ними. Когда чего-то боишься, предмет страха всегда кажется больше, чем он есть в действительности.

– Тут один депутат от либералов раскритиковал Холокост, что там и убили-то всего парочку миллионов евреев, а столько шуму до сих пор.

– Шесть миллионов.

– Пусть шесть. Советский Союз двадцать миллионов потерял и… ничего.

– Замечательно Вы это «ничего» сказали, прямо, как политики наши. Сейчас настаивают, что не двадцать, а уже тридцать. Тоже ничего? Разница в том, что все народы оплакивают свои жертвы, пусть даже одного человека. А Советский Союз своими жертвами гордился и жаждал восхищения, как достижением: чем больше – тем круче. Живым их ставил в пример, чтоб знали, дармоеды, чего от них страна ждёт. А для евреев шесть миллионов убитых – это цифра катастрофическая. Их сейчас около десяти миллионов во всём мире. На самом деле это очень маленький народ. Особенно, на фоне таких огромных наций, как немцы или англичане, не говоря уж про китайцев с индусами. Гитлер уничтожил третью часть евреев, они до сих пор не могут восстановить свою довоенную численность. Если взять, например, треть китайцев от их миллиарда, то считайте сами, сколько это будет. Очень опасно, когда такие потери у нации: она может войти в стадию дальнейшего уничтожения или даже самоуничтожения. У маленьких народов всегда сильно развита самозащита. Во всяком случае, должна быть развита. Чеченцев всего полтора миллиона человек на всей планете, поэтому они так отчаянно сопротивляются любому вмешательству. Сохранить свою идентичность, особенность и неповторимость – их эволюционная обязанность. Если они не будут этого делать, эволюция их выпихнет из биосферы. Нам этого не понять. Мы смеёмся над эстонцами, латышами, как они стремятся сохранить свой язык даже на магазинных вывесках, сражаются с русским влиянием в искусстве и культуре, а ведь эстонцев всего около миллиона человек, латышей только в два раза больше. В одной Москве народу больше, чем во всей Прибалтике.

– Ну и что?

– А то, что есть такое понятие, как степень жизнеспособности языка. Например, на русском говорят около четверти миллиарда человек во всём мире, английским владеет более миллиарда. Таким языкам ничего не грозит. А представьте, что на латышском говорит меньше двух миллионов человек. Да ещё в советское время был риск, что он станет домашним: его использовали только дома, а для внешнего общения учили русский. Конечно, им тревожно, что они могут утратить свою самобытность. И это похвальное качество! Нам бы учиться у них, потому что нам ни фига не тревожно, что мы себя давно утратили. На них не стоит обижаться за языковые или юридические реформы, надо понимать их природу. Им страшно в окружении таких огромных народов. Им реально тревожно, что большой народ-сосед может их запросто поглотить. Они, как маленькие дети, которые боятся, что их задавят более крупные взрослые, не заметив у себя под ногами. «Взрослые» их успокаивают: мол, перестаньте вы так дрожать, ничего мы вам не сделаем, и в мыслях даже нет вас как-то притеснять и обижать. Но они всё равно продолжают плакать – им страшно. Как дети.

– Они иногда очень дерзят, эти «дети».

– Это удел детей – дерзить. Что им ещё остаётся? Нам надо у них учиться бережному отношению к себе, к своей культуре и ресурсам. Я был в Прибалтике, там такого бардака нет, чтобы леса горели, чтобы поваленные деревья жгли, как у нас жгут, словно древесина – это мусор. В лифляндской деревне стоит какой-то трёхсотлетний дуб, огороженный изящным заборчиком. Вся деревня заботится о нём, собирают деньги на оплату специалиста, который вылечит участок коры от разрушения. Наши ржут: «Во заняться-то нечем, придурки». Забор сломали, на дуб нассали, накарябали на его коре неприличное слово перочинным ножиком и недоумевают, почему их обозвали сволочами, таких весёлых и прикольных. Потому что у нас так принято, чтобы забор был непременно сломан, под каждым деревом чьё-то говно лежало, иначе день не задался, считай, жизнь в пустую прошла. У нас всё валяется, повсюду какие-то провода висят или целый кабель из земли торчит. Дело даже не в том, что под током, а что он денег стоит! Как и само электричество, которое впустую уходит в землю. Но никому дела нет. Только бабы верещат, что какого-то непоседливого ребятёнка может током убить, да их никто не слушает. Мужики все полупьяные, бормочут что-то о политическом положении в Гватемале и Гваделупе с Гонолулой – типа, важным делом заняты. Из каждого десятка только полтора человека наберётся в более-менее вменяемом трезвом состоянии. Вот наше отношение к жизни. Вы видели нашу городскую водонапорную башню?

– Красивая! Интересное архитектурное решение, чем-то на маяк похожа.

– Ага, посреди моря. Я к тому, что из неё всегда текла вода на землю. Я ребёнком думал, что это для пользы дела надо. Каждую весну вокруг башни возникала непролазная грязь, чтобы врагам было не подобраться к стратегически важному объекту! Зимой под ней «вырастал» целый ледяной город, где мы играли и восхищались, как это здорово придумали взрослые, что вода на лету замерзает и превращается в такие причудливые ледяные своды. Но детство кончилось, и я понял: здесь что-то не так. И ещё я понял, что всем, кто за эту воду отвечает, пофиг, что она льётся день и ночь в никуда.

– Сейчас не льётся. Говорят, что этот бандит, который Авторитет, пригрозил застрелить там смотрителя. Вода сразу течь перестала.

– Я не знаю, что там делал этот ваш Авторитет, но вода перестала течь, потому что неисправный вентиль заменили. Я туда заходил, там сидит смотритель дядя Лёша, естественно, пьяный в стельку, потому что «платят так мало, что аккурат только на водку и хватат». Я его вежливо спросил, какой великий подвиг надо совершить, чтобы вода перестала вытекать из башни. Он мне объяснил, что там в резервуаре есть какой-то вентиль, он «маленько подтекает». Маленько! На моей памяти тридцать с лишним лет вода текла. Подозреваю, что полилась она не в честь такого знаменательного события для всего города, как моё рождение, а ещё за несколько лет до этого. И вот по нашим русским меркам это – маленько. Вы представляете, в каком состоянии у нас мозги? Я подозреваю, что у многих мозгов уже совсем нет. Я удивляюсь, как у нас люди с таким отношением к жизни ещё смеют ныть и жаловаться на то, что в говне сидят. Полвека льётся вода в грязь, которой и так кругом девать некуда, а никто не догадывается поставить нормальный вентиль. Вы знаете, сколько стоит этот вентиль? Тридцать рублей. Цена вопроса – дешевле поездки в столичном метро. И злодей Авторитет не застрелить кого-то там грозился, а купил этот вентиль. Но богатое народное воображение, не зная, куда себя ещё девать, расписало сие прозаичное событие «в духе современного триллера с элементами хоррора», как мой младший сын говорит. Если бы в Африке так вода лилась, там виновных просто убили бы, потому что у них нет воды. Совсем. Только привозная, по две чашки в день на человека. А наш раздолбай воду открыл, чтобы чашку помыть, телефон позвонил, пошёл говорить, потом ещё что-то отвлекло. В результате, тонну воды слил на одну чашку. Почему на Востоке люди мало двигаются? Они очень медлительные, если сравнивать с нами, потому что стараются не расходовать воду в организме. Когда человек много и энергично двигается, он потеет и ему надо восполнять потери воды, чтобы кровь не загустела. А в южных регионах планеты, где жарко, это вдвойне опасно. Нехватка воды там уже отразилась на образе жизни.

– Мы избалованы ресурсами. Всего много, вот и кажется, что так будет всегда, потому и не бережём.

– В том-то и дело: в России люди постоянно жалуются, что у них ничего нет. Они пропивают здоровье и даже не догадываются, какое это богатство. Они не представляют, сколько людей в мире мечтает хотя бы сотую долю такого здоровья иметь. У нас же народ пока ещё очень здоровый от природы, потому что пьяные на снегу спят и им ничего не делается. Жрут чёрт-те что и всё переваривают. Европеец еду пересолил – уже сердце барахлит. Летом ноги промочил (летом!), и уже почки отказали, уже в очередь на пересадку органов записывается. А наши эти почки пропивают в хлам годам к тридцати и продолжают жить вообще без почек. И без мозгов. Они им как будто и не нужны: ни мозги, ни печень, ни сердце, ни почки. Лучше продали хотя бы одну почку, пока ещё не пропитую, кому она нужнее, кто будет её беречь и радоваться, что продолжает жить, благодаря ей.

– Русские вошли в стадию самоуничтожения. Уже и сионисты не нужны, и исламисты с фашистами погоды не сделают. Сами сопьются и в канавы помирать улягутся.

– Сейчас все коренные европейские народы уменьшаются. Немцев и англичан с каждым годом всё меньше и меньше, как и русских. Многие вообще не вступают в брак, предпочитают жить без обязательств, то есть без детей. Считается, это последствие Второй мировой войны: евреев выкосили, а теперь другие народы выравниваются под этот дисбаланс. В природе всё так устроено, что вмешиваться в неё надо очень осторожно или вообще не лезть. Где-то мух истребили, а следом пропали птицы, которые этими мухами питались. В лесу лис перебили, а вместо них расплодились зайцы, армия которых теперь обдирает кору с садовых деревьев и съедает урожай капусты и моркови на полях. У меня жена как-то вывела сныть у забора, а с ней пропала дикая земляника. Потому что сныть спасала землянику в заморозки, оказывается. А уж когда человек начинает людей сортировать на тех, кто имеет право жить, а кого надо «прополоть», тут уж никто не скажет, чем это закончится. Человек плохой селекционер, потому что он выбраковывает других, исходя из своих ущербных представлений «о прекрасном». Если посмотреть на Геббельса, Гитлера и иже с ними – ну кого они там могли улучшить и усовершенствовать? Страшненькие, тщедушные, с кучей физических недостатков и психических отклонений. Только такие здоровенные кобылы без мозгов, какими были немцы в ту пору, могли уверовать в их «теории». Я давно заметил, что к рассусоливанию на тему совершенства людей всегда склонны только какие-то ущербные уродцы. Все теоретики по женской части или специалисты по улучшению породы людей, которые рассуждают о человеке, как заправские скотоводы, – сморчки сморчками. Я удивляюсь, как их ещё кто-то слушает! Среди них никогда не встретишь людей по-настоящему красивых, хорошо развитых и безупречно воспитанных. Всё время какой-то отстой вылезет чёрт-те из какой клоаки и начинает грузить население своими психополовыми завихрениями. Говорят, что Инквизицию придумали какие-то задроченные чмыри, которые даже не мылись и не стирали свои шмотки – представляете, какая вонь была. Женщины, понятное дело, от них шарахались, но чмыри эти умнее ничего не придумали, как сжигать на кострах самых красивых из них в отместку. Вместо того, чтобы заинтересовать бабу своей персоной, приведя в порядок своё хилое тельце и жиденькие мозги. Теперь европейцы скулят, что у них мало красивых женщин, многие увязли в гомосексуализме. А европейские бабы послали на хрен всю эту хныкающую слизь и делают карьеру вместо семьи.

– Освенцим чем-то похож на Инквизицию.

– Европа добила себя окончательно в Освенциме. Убили миллионы миролюбивых и образованных евреев, а теперь заменили их миллионами агрессивных и отсталых беженцев из Африки и Азии, которые не имеют привязанности к жизни, растят из собственных детей террористов, ищущих смерти любой ценой, желающих гибели себе и другим.

– В террористы попадают, в основном, жители экономически отсталых регионов. Надо их окультуривать, улучшать уровень жизни…

– И вчерашние головорезы станут добрыми и хорошими, да? Не станут. И кто будет им повышать уровень жизни? Уж не Россия ли? Она и так копытом бьёт в нетерпении, как бы засыпать всех голодранцев мира своей грёбанной гуманитарной помощью. Вся хвалёная русская щедрость идёт на экспорт – от материальных благ до отношения к людям. Россия гордится, что строит электростанции в Средней Азии, а русские старухи в деревнях до сих пор сидят без света. Знаете, сколько всего Советский Союз настроил в «дружественных странах» типа Афганистана? Целые жилые кварталы, современные заводы, фабрики, школы, поликлиники. А зачем? Им это ничего не нужно. Они всё разрушили и вернулись в свои кишлаки на исходный уровень. И учиться они категорически не хотят, как и работать в промышленности – им проще мак выращивать. Не разумней ли было строить в своей родной стране? Но у нас колоссальная тяга к показухе, к бутафории. Для иностранцев – щедрая душа, для своих – нету ни шиша. Но с террористами нельзя играть в гуманизм. Есть много видов терроризма. Есть даже экологический терроризм, куда преимущественно входят заносчивые и агрессивные жители крупных городов, отравившиеся гамбургерами и решившие вернуть свободу всем зверушкам и отомстить людям, к виду которых они сами относятся, за каждое срубленное деревце и совранный цветочек. Они выпускают пушных зверей из клеток в лес, где те сразу погибают, потому что никогда не охотились и не добывали себе пропитание. Они препятствуют вырубке лесов, мало что понимая в лесном хозяйстве. Они не знают, что рубка деревьев необходима для оздоровления, возобновления леса и повышения его продуктивности. Надо удалять деревья, которые растут слишком тесно, потому что каждому дереву для полноценного развития нужен определённый участок земли. Если лес не вырубать, он превратится в непроходимые заросли из больных и слабых стволов. Даже за садами и парками надо следить, выпалывать лишние побеги, которые выросли мимо аллей. Но эти борцы за справедливость вообще ничего не знают! Мне тут пересказывали содержание одного американского фильма, где лесник воюет с промышленниками и вообще со всеми конфликтует, не разрешая вырубать взрослый лес. Кто такое мог придумать? Только мальчик, который с мамой пересидел. Люди создают информацию, даже не понимая, о чём она. Лесное хозяйство – это как огород, с которого периодически надо собирать урожай. Не каждый год, а через несколько десятков лет. И сажать новый «огород» из деревьев. Корабельный лес именно для того и растят, чтобы получить материалы для строительства. А идиоты, которые никогда нигде не работали, выдумывают глупые подвиги, как некий дурак отважно спасает лес, который скоро начнёт гнить и заваливаться, если его не вырубить. Это всё одно, что не выкапывать картошку по осени: пусть она живёт. А она просто замёрзнет и сгниёт под холодными дождями и снегом. В террористы всегда идут идеалисты, которые мало знают жизнь – это общая черта данного явления. Тут не в экономическом развитии проблема, а недостаток развития психического сказывается. Инфантильные, глупые, охочие до славы и приключений – вот общий портрет любого потенциального террориста.

– Таких и уничтожать-то рука не поднимется.

– Тогда они уничтожат вас. Они же устраивают реальные теракты.

– Может, они чего-то хотят? С ними надо как-то договориться. Ведь это такие же люди!..

– Вас убить они захотят – согласны с ними об этом договариваться? В том-то и дело, что это не «такие же люди», а особый сорт живых существ. Вы пойдёте убивать без всякой цели? Нет. А они идут. В этом их отличие от обычных людей. Современный терроризм возник на Ближнем Востоке, а там настолько своеобразное устройство общества, что нам этого не понять. У них так исторически сложилось, что женщин меньше, чем мужчин. Там могут разрешить аборт, только если ультразвуковое исследование покажет, что родиться девочка. Когда УЗИ не существовало, то отец мог новорожденную дочь отнести в пустыню и оставить там умирать. Закон это не порицает.

– Почему?

– Не знаю. Я говорю, что это трудно понять даже грубому русскому мужику. На Востоке какие-то свои традиции, потому что дочь приходиться отдавать замуж, и она становится членом другой семьи, а её семье это почему-то не выгодно, хотя там выкуп за жену платят. Это встречается и в Индии, и в Китае, кстати. В Индии вообще женщин живьём сжигают, чуть что не так. Одно это говорит, что люди очень дикие и находятся на низком уровне развития, так что чтение букваря им точно не поможет. И они не хотят отказываться от таких традиций. Это привело к тому, что баб у них мало, а у мусульман, к тому же, многожёнство. Таким образом, образуется прослойка, которой не вписаться в общество, где очень высок культ семьи, а им её не с кем создавать. При этом мусульманка воспитана так, что она доступна только своему мужу. Это у нас бабам внушили, что быть давалкой безотказной – повод для гордости и признак продвинутости, так что кобелям не проблема нужду справить и по своим делам дальше бежать. А во многих ближневосточных странах такое невозможно. И вот куда девать целую армию мужиков, которые не имеют возможности найти себе бабу, не тяготеют к образованию и не хотят работать, то есть не способны развивать страну? Получаются как бы излишки общества, которые некуда деть, поэтому их решили пустить в расход. Но не абы как, а с великой миссией. Вооружённые группировки исламистов, как ваххабиты, уже много веков существуют, смертники вроде шахидов аж с двенадцатого века в горах сидят. Вербуют молодых дураков, потому что только дураков и можно завербовать, что быть боевиком или террористом – почётная обязанность для настоящего мужчины, а прятаться у бабы под юбкой – стыд и позор. Всё. Больше ничего даже говорить не нужно. Ведутся на это, как окунь на мотыля. К ним нельзя применять привычную нам логику: дескать, они что-то требуют, если им это дать, они угомонятся. Не угомонятся. Только физическое уничтожение. Они же – смертники. Они свою жизненную программу в самом названии несут. Это им и надо дать.

– Смерть?

– Да. Другого им ничего не надо.

– Может, всё дело в религии. Ведь она оказывает достаточно мощное воздействие на людей.

– Религия – это пустота, которую каждый заполняет на своё усмотрение. Один с помощью веры просветления достигает и развивает небывалые способности, другой обвязывает себя гранатами и взрывает, третий превращается в занудного брюзгу, пожелтевшего от злости, что только он один на всём белом свете умеет верить «правильно». Все трое верят в Бога, но какие разные результаты. Религия не делает людей хуже или лучше, а только выявляет и усиливает, что в людях и так уже было, поэтому говно становится суперговном, дураки – супердураками, болтуны и хвастуны ещё больше начинают языками чесать и себя пяткой в грудь стучать. Например, когда буддизм пришёл в Японию, то там возникла культура самураев и простая, но в то же время утончённая эстетика вроде сада камней и каллиграфии. А когда он попал в Америку в середине прошлого века, то появилось движение битников, которые культивировали приём наркотиков, добровольную безработицу, половую распущенность и отказ от социума. Многие молодые американцы того поколения рано умерли от передозировки и СПИДа. Короче говоря, что и у нас можно наблюдать последние годы: панки, хиппи, кришнаиты с пустыми глазами, с неизменной укоризной на морде: «Вам не понять мой офигенно богатый внутренний мир».

– Я слышала такое сравнение, что религия подобна удобрению сада, полного сорняков, которое вызовет их гигантский рост и тем самым удушит цветы.

– Религия в исполнении идиотов – это всегда тяжкий груз для человечества. Если она попадает к умным людям, то получается смертельное оружие для идиотов. Сложность ещё в том, что никто не может говорить за Бога, потому что никто с Ним не встречался, не говорил с ангелами. Да и говорят ли они вообще? Одни предположения, кто во что горазд. В одних культурах религия навязывает прелести убогой скудной жизни, за которую неминуемо настигнет вознаграждение в загробном мире, типа, умри поскорей – освободи жилплощадь. В других та же самая конфессия прославляет зажиточность и богатство. Взять Христианство в России и Европе – совершенно разные взгляды на человеческую жизнь, на её ценность, на предназначение человека. Хотя в основе одна и та же Библия. Во многих славянских языках ещё со времён язычества, когда люди были гораздо смелее, сильней и свободней, слово «богатство» в основе содержит корень «бог». Но современное Православие никогда не согласится, что обогащение – это богоугодное дело. Ислам точно так же исковеркан под нужды пользователей. Они кричат, что Бог – велик. А кто спорит? Покажите мне, кто против? Никто. Верующие уверены, что Бог придумал человека, атеисты считают, что Бога придумал сам человек, но ни те, ни другие ничего не имеют против Бога. Никому уже не интересно отрицать его существование только потому, что он невидим. Воздух, которым мы дышим, тоже невидим. Они заявляют, что убивают только «неверных», но переход в их религию не спасёт от смерти. Потому что они с упоением режут вообще всех, включая самих мусульман. Они словно напрашиваются: убейте и нас, наконец, хоть кто-нибудь. Им просто некуда себя деть в этой жизни. А ведь это южные регионы планеты, жара, там от зноя и так все сумасшедшие. Вы замечали, что мусульманские страны Азии и Африки почти не принимают участие в Олимпиадах и мировых чемпионатах, у них не развит спорт. Им некуда девать свою энергию. Спорт и вышел из войны, чтобы человек мог расходовать лишние силы, если они у него есть, но без вреда для общества, без разрушений. Это вообще беда современного мира, где огромная армия бездельников получила доступ к дешёвой жратве. А куда девать энергию, полученную из еды, на добычу которой не надо тратить силы, они не знают. От этой дурной и бесцельной, но колоссальной энергии происходят теракты, аварии, наркомания и алкоголизм. Короче, разрушение и деградация. На Западе таких тоже полно, и не только среди эмигрантов. Там не только жратва доступна, но и секс, такой же дешёвый. Ни за что не надо бороться: ни за продукты, ни за бабу, ни за семью. Энергию расходовать некуда. Раньше надо было вспахать и засеять поле, чтобы получить хлеб. А теперь многим даже в магазин лень за ним сходить, могут создать из этого проблему.

– Почему же современные люди чувствуют себя такими уставшими, если совсем не расходуют энергию? По идее они должны бы летать, как на крыльях, а они еле ноги волочат.

– Таков закон распределения энергии: если человек её не тратит, она может совсем его покинуть. Или не тратит её на достижение разумных целей в жизни, тогда она высвобождается на разрушительные цели.

– Откуда Вы всё это знаете?

– В армии тренер по рукопашному бою рассказывал, что такое энергия человека и как её разумно использовать, включая энергию своего противника. И как её забрать у того, кому она не нужна. И как такого человека распознать.

– Нет, откуда знаете про исламистов и ваххабитов, про уклад их жизни?

– Не поверите, но в той же армии читали великолепные лекции по истории вооружённых конфликтов на Ближнем Востоке.

– В армии есть лекции?

– За нынешнюю армию не ручаюсь, но в советской политическая учёба была на приличном уровне.

– Не знала, что в армии такие интересные занятия есть.

– Там много чего есть.

– И что же теперь ждёт Европу?

– Ничего хорошего. Истребили народ, который внёс серьёзный вклад во все сферы жизни, а на смену ему впустили дикарей, которые только ударно размножаются, но ничего не могут дать своим детям, кроме нищеты и претензий ко всему миру. Теперь они превращают прекрасные европейские города в придаток Третьего мира, тонущий в грязи, бедности и преступности. Капризные и глупые, требующие к себе терпимого отношения, но нетерпимые ко всему, что противоречит их невежеству. Не хотят ни учиться, ни работать, ни поддерживать достойное существование своих семей. И европейцы их даже выгнать не могут! Потому что помнят последствия нетерпимости к евреям, и через силу пытаются проявлять эту терпимость к тем, кто её не заслуживает. К бездельникам, которые живут на пособия из налогов коренного европейского населения и селятся в домах, предоставленных бесплатно правительством. И вот так сидят на шее у европейцев, да ещё строят планы, как бы побольше убить этих «неверных» в терактах без всякой цели и причины. Как побольше взорвать тех, кто построил для них бесплатное жильё, кто работает и платит налоги, из которых они получают пособия.

– Гитлер бы второй раз застрелился, кабы узнал, к какому «расовому улучшению» он привёл свою страну.

– Да уж, так лохануться мало кому удавалось. Ему надо было сотрудничать с евреями, а не убивать их. Ведь умные же люди! Они могут развивать любую страну, любую сферу деятельности. Пользоваться надо было этим. Какая разница, какой человек национальности, если он может быть тебе полезен? Надо быть идиотом, чтобы истреблять умных людей. Ведь сейчас их так не хватает. А неприязнь к евреям настолько глупа по своей природе, что сейчас уже никто не помнит её истинных причин.

– Вы сказали, что религиозные.

– Ну да, они первые придумали верить в единого Бога в противовес язычеству с множеством богов. И было это в те далёкие времена, когда религия играла настолько важную роль в жизни человечества, что любые попытки её как-то пересмотреть или перестроить воспринимались как… Да и не сказать, как. Короче, как самая серьёзная угроза, какая только может быть. Сейчас это можно сравнить, как если бы у современных людей кто-то отнял бы все телевизоры, компьютеры, автомобили, бытовую технику и само электричество. На что там ещё мы молимся?

– Почему именно технику? Сейчас как раз идёт возрождение духовных ценностей.

– Где? Я чего-то не замечал.

– В Россию же вернулись православные традиции!

– И в чём это выражается? В том, что раньше пьяные валялись только на Первомай, а теперь ещё и на Пасху с Троицей их задницы из канав торчат? То, что все разводятся по поводу и без, и беспризорников появилось больше, чем после войны? Извините, но трудно это к возрождению Православия причислить. Как вести себя благообразно, не предаваться чревоугодию и быть воздержанным, так дураков нет. А как бухать с католического Рождества до православного – все сразу верующие. Мы живём в эпоху атеизма, интерес к религии падает во всём мире последние сто лет. Нет, конечно, местами наблюдаются всплески моды на неё, как сейчас в России. Но это именно мода на религию, а не сама вера. Психозы вокруг Ислама, теракты «во имя Аллаха» – из той же оперы. Такие агрессивные вспышки больше похожи на непогоду весной, когда зима уже прошла, но бессильно пытается о себе напомнить. Современным людям религия мешает, потому что они разучились ею пользоваться. Они её больше демонстрируют окружающим, даже не понимая, что прежде всего нужна работа над собой и только для себя. По-настоящему верующим людям ничего не надо никому объяснять, доказывать и демонстрировать себя, такого правильного на фоне атрибутов той или иной конфессии. А у нас одни носят на шее кресты такого размера, чтобы на соседней улице было видно и завидно, где ж такие отливают. Другие считают нужным отрицать современные достижения цивилизации, выслужиться перед какими-то шизофрениками, кого-то взрывать, резать головы «неверным». Как это связано с их духовным ростом – они и сами не знают.

– Но ведь есть движение сионистов.

– Все ругают масонов и запугивают сионистами, но никто не видел, чтобы они ссали в подъездах и блевали под забором. Что такого ужасного они совершили? Создали своё государство, которого нет теперь только у цыган, и эмигрировали в него – это большая угроза для мира? Вокруг них больше мифов, чем реальной опасности. Аль-Каида вон посольства взрывает, самолёты сбивает, героином торгует, вооружает необразованных оборванцев уже в Таджикистане. И таких организаций на Востоке, как бумажных денег при инфляции. Сионисты на их фоне – наивные дети. Евреев сгубило, что они оказались слишком мягкими и цивилизованными. Они совершенно не умели себя защищать! Они и мысли не допускали, что культурные немцы, давшие миру Гуттенберга, Гёте и Бетховена, провозгласившие себя к тому же высшей расой, додумаются до такой мерзости, как уничтожение людей в промышленных масштабах. Сионисты предпочитали использовать слово вместо силы, переговоры вместо противостояния, права человека вместо национальной гордости. Если бы они на самом деле были такой грозной силой, какой её любят выставлять наши алкаши в своих пьяных фантазиях, то они уничтожили бы Гитлера, когда он ещё только начинал страдать юдофобией. Это сейчас Израильская армия считается одной из самых эффективных в мире. Она умудряется выигрывать войну против превосходящего её противника и не выходя за пределы своей маленькой территории, где и развернуться-то негде. А Моссад входит в число самых успешных спецслужб мира. Работают нагло и жёстко, с огоньком. Гитлер и сам не догадывался, как он консолидирует и сплотит евреев своей подростковой ненавистью и жестокостью к ним. Лучше всяких сионских мудрецов! И такое бывает.

– Русских тоже всегда сплачивает только внешняя угроза.

– Ничего подобного! Наши бездарные политики любят эксплуатировать этот миф, когда заведут страну в жопу, а народ-дурак должен объединяться против какого-то внешнего врага, на которого ему укажут, чтобы своими силами в очередной раз вытащить этих политиков из говна. Не страну свою родную, а именно политиков. Страна от этих потуг населения никогда ничего не обретает. Русские – самая недружная нация на свете. У нас же куча претензий друг к другу буквально на кухонном уровне, не говоря уж об уровне культурном или правовом. Нет, мы иногда через силу изображаем «дружбу народов», потому что самим неловко становится от этой поганой черты характера хаять своих же, но это быстро проходит. Наших людей даже пьянка не сплачивает, потому что почти всегда заканчивается мордобоем и поножовщиной. В карьере у нас друг друга «подсиживают», стучат и сливают начальству не по принуждению, а с наслаждением! В бизнесе отжимают и выдавливают или используют такие методы, какие в других странах и культурах сочтут скорее пыточными. В армии у нас дедовщина. Одно то, что у евреев в армии нет «дедов», говорит, что люди обладают совсем другим менталитетом. А у нас даже в Афганистане они были, и их не пугало, что новобранцы с оружием в руках могут запросто подстрелить в бою такого надоевшего всем мудака. Потому что у нас на первом месте не выполнение задачи и защита страны, а возможность выепнуться любой ценой, пусть даже ценой собственной жизни.

– А как же уважение к старшим товарищам?

– Среди солдат не бывает старших товарищей. Там все молодые, приблизительно одного возраста. Мужчина может считать старшим товарищем ровесников своего отца или тех, кто старше лет на десять. А разница в два-три года только у собак солидной считается. Когда одни щенки шпыняют других щенков только на основании того, что те моложе их на год или два – это навязчивое деструктивное поведение, присущее юным кобелям, у которых половое созревание зашло куда-то не туда. Валить таких – одно удовольствие… Шучу.

– Ну и шутки у Вас!

– Казарменные, да?

– Вы говорите, что русские недружные, а я недавно видела передачу, что Хатынь, оказывается, сожгли не немцы, а какие-то местные подонки, перешедшие на сторону оккупантов. В советское время это скрывали самым тщательным образом, потому что такое уму непостижимо!

– Сожгли коллаборационисты, русские и украинцы. Один из них был расстрелян только в семидесятые годы, другой дожил в Советском Союзе до середины восьмидесятых, считался ветераном войны. Детишки его на День Победы поздравляли, а он им речи толкал о любви к Родине. Кто-то до сих пор живёт то ли во Франции, то ли в Канаде… Я это всё знаю, я отдыхал в Белоруссии в прошлом году – места там красивые. А разницы никакой между русскими, украинцами и белорусами нет – тысячу лет назад это была единая нация славян. Вы, кстати, замечаете, как славяне любят собачиться друг с другом? Хлебом не корми, а дай хохлу москаля обосрать. Ну, или наоборот. Белорусы самые адекватные из нас, самый приятный народ из всех славян.

– Вы тоже, как я погляжу, любите своих костерить.

– Ага! Это говорит только об одном, что я таки русский. Стопроцентно.

– Ха-ха-ха! Честно говоря, я удивлена, что Вы не антисемит… Я думала, что в провинции все националисты. Нас тут с мужем москалями обозвали, чисто на Украине!

– На Украине вас назвали бы дважды москалями – и из России, и из Москвы. А знаете, почему в глубинке национализм в ходу? Потому что люди ничего не видят, нигде не бывают. Всю жизнь любуются на одни и те же рожи. Конкретно здесь жидом могут обозвать, кого угодно, если он приезжий. Как только появляется новое лицо, это уже напрягает, уже расценивается, как угроза. Шокирует, что мир такой большой, в нём навалом самых разных людей, а ты застрял в своём мирке. В наших деревнях не то, что национализм – мужики с соседних улиц до сих пор дерутся, если кто не в свой переулок забредёт. Это и есть простейшая схема любой ксенофобии. А у меня жизнь так сложилась, что я рано уехал далеко от дома, увидел мир настолько незнакомый, и потом много где был, много кого видел, поэтому чужие лица меня не удивляют. Я понял, что никаких рас и наций на самом деле не существует. Не знаю, кто их придумал, и зачем они нужны. Видимо, для того, чтобы постоянно был повод воевать и без надобности усложнять и без того сложную жизнь. Все народы одинаковы: у всех идиотов хватает, всюду люди одинаково страдают, и больше всего – от самих себя. Национальность – это реакция людей на свою среду обитания. Как-то глупо их за это ненавидеть. Национальный костюм складывается под влиянием погодных условий, в которых живёт нация, какими материалами для создания одежды располагает. Национальная кухня состоит из тех продуктов, какие могут быть добыты или выращены на территории проживания. Язык тоже зависит от климата: у северных народов существует несколько десятков вариантов слова «снег», у жителей Экватора его вообще нет – они не знают, что это такое… Вы не подумайте, что я такой уж продвинутый. Я тоже иногда говорю людям гадости на основании их национальной, социальной, половой и прочей принадлежности, чтобы особо не выделяться из стада. Но отдаю себе отчёт в этом.

– А почему не хотите выделяться?

– Не люблю. Мне тревожно, когда становлюсь заметным. А что касается нашей провинции, то здесь семитов в глаза никто не видел, чтоб исповедовать антисемитизм. Вы замечали, что в таких небольших городах России евреев вообще нет? Они тут были до войны, но в оккупации их убивали первыми. А после войны никто сюда уже не поехал. Здесь нет науки, медицины, торговли на таком уровне, чтобы привлечь тех, кого принято называть евреями. Здесь жизнь не развивается. Бабы до сих пор копают огороды голыми руками и полощут бельё в ледяной воде на реке, а их спившиеся мужики гордятся, что таких лошадей больше нигде нет. Потому что, видимо, больше нечем гордиться.

– Даже там, где евреев нет, есть антисемитизм.

– Я не про наш пьяный и посконный антисемитизм говорю, когда упившийся в хлам лох вылезает из канавы или из-под забора и, понимая своё скотское состояние, начинает мычать, что это сионисты проклятые виноваты. Он и не понимает, о чём говорит, и что это такое. Он краем уха слышал от собутыльников, как их всех «жиды споили», но как конкретно эти «жиды» выглядят на практике, даже не представляет. Нет, они все за неимением других дел матерят евреев, что те якобы «всё захватили», но сами не стремятся хотя бы над собой власть захватить. Философ Бердяев писал, что есть только один способ борьбы против того, что евреи играют ведущую роль в науке и философии: делать самим великие открытия, самим развивать себя и общество. Бороться с преобладанием евреев в искусстве и культуре можно только собственным талантом и творчеством. Но «антисемиты из канавы» предпочитают и дальше водку трескать под жалкие претензии, как их то «бабы довели», то «масоны доконали». Потому что это любому по силам. А вот вытащить свою задницу оттуда, отстирать обоссанные штаны, отмыть свою харю, усадить её за книги, найти в себе таланты и развить их – это для них настолько трудно, что впору спиться.

– Откуда Вы знаете про… Бер… Бер-дяева?

– Ой, я гляжу, Вы прям с лица спали, когда я Бердяева упомянул. Не скрою, мне нравится наблюдать, как столичного человека шокирует, что деревенский дурак цитирует классиков русской философской мысли.

– А Вы разве деревенский?

– Дурак-то? Да. Самый что ни на есть.

– Я думала, что вы тоже… приезжий.

– Да сейчас! Я всю жизнь тут живу на окраине, у Волкова болота.

– Там что, в самом деле волки водятся? Откуда такое название?

– Оно от слова «волок» произошло, лишняя буква «о» выпала со временем. Так что всё не так страшно, как звучит. Хотя волки тоже водятся. Но, как говорится, не в их честь улица названа. Деревья из леса волоком по болоту доставляли для строительства собственно города. Для этого присылали сюда крепостных татар казанских и поморов архангельских. От них мы и пошли. Здесь в области до сих пор существует очень мощная татарская диаспора. Магометане, но без фанатизма.

– А почему именно их присылали?

– Потому что были выносливыми и живучими. Здесь ведь никто не обитал, кроме редких поселений чухонцев, когда царь Пётр в берега Невы вцепился. А надо было обживать территорию, закрепляться окончательно. Заселяли насильственно, включая дворян и бояр. Они ехали сюда, как в ссылку, и долго не жили, умирали от чахотки и лихорадки. Потому что здешний климат сильно отличался от привычного русскому человеку в средней полосе России. Первую деревню так и назвали – Волково болото. Соседнюю Зайцев луг – там зайцев до сих пор много. Потом их включили в состав города, но они ещё долго «отстаивали свою независимость» в драках на ярмарке по праздникам. Мой дед рассказывал, что сто лет назад тут полгорода имели фамилии Волковы или Зайцевы. Немецкая оккупация внесла серьёзные коррективы: кого убили, кого в плен угнали, кто в эвакуацию смылся и там осел, а на их место приехали чужие. Кто в партизанах всю войну по лесам шастал. Леса тут были – не чета нынешним! До пятидесяти вёрст в глубину уходили. Немцы сюда попадали и с ума сходили – у них в Европе таких лесов давно нет. Сидели на кочках и боялись сдвинуться с места, наблюдая, как тонут в трясине более прыткие товарищи по оружию. Кто рыдал, кто хохотал, но в конце концов все тонули или замерзали, а партизаны потом спускались с деревьев и забирали стволы и боеприпасы.

– Как отвратительна война!

– Да это не война, а мучение на разности потенциалов. Асимметричная война: у одних оружия совсем нет, другие вооружены до зубов, но это вооружение утягивает их на дно и вязнет в грязи на бездорожье. В военном искусстве бывают такие парадоксы, когда хорошо вооружённый противник проигрывает безоружному, потому что тот берёт его фактически измором. А его самого ни холод не дерёт, ни голод не берёт. Именно поэтому в спортивных состязаниях соперников подбирают в равной весовой категории.

– Вам об этом тоже в армии лекции читали? Скажите, там очень страшно?

– Где, в армии? Да кому как. Тут всё зависит от личной стрессовой устойчивости конкретного индивидуума. Есть люди с низкой устойчивостью, им всё страшно и тяжело. Утром с кровати слез – уже стресс, морду умыл – конкретно надорвался, из дома вышел – стресс с депрессией, на работу сходил – вообще в хлам напился от такого нервного потрясения. Не даром сейчас многие россияне тот факт, что на работу ходят, преподносят с таким обиженным видом, словно каждый день подвиг совершают, а никто не восхищается. Народ скурвился – дальше некуда. Пьяного мужика жена из канавы тянет, а он ревёт, что у него повод был нажраться – на работе своё отбыл. Его баба с одной работы прибежала, уже на другую сбегала, сейчас его домой оттащит, отмоет-отстирает и побежит на третью. И ничего, нормалёк. Надо баб в армию набирать – у них стрессовая устойчивость выше. У мужиков она нынче никакая. Буквально всё из равновесия выбивает. Скоро собственную задницу не смогут подтирать без жалоб на нарушение гомеостаза и сопротивление внешней среды…

– Но в армии сейчас в самом деле страшные вещи происходят!

– Какие, например?

– Ну, как это, какие? В газетах пишут, по телевизору всё какие-то ужасы рассказывают, призывников пугают.

– Происки сионизма, должно быть.

– Да ну, ха-ха-ха… А мы всё-таки сына туда не пустили.

– Отмазали?

– Не так, чтобы очень уж отмазывали… Он хорошо учился! Очень много учился, но… В общем-то, да – отмазали.

– Ну и правильно. Учился же, не дурака валял.

– Мы очень боялись, что он попадёт в армию! Тогда как раз начался этот ужасный Афганистан.

– Вы так говорите, как будто туда всех поголовно забривали. Там и побывало-то всего шестьсот тысяч.

– Ничего себе, шестьсот тысяч! Это ж целая армия… бандитов.

– Это половина современных вооружённых сил России, а численность Советской армии в те годы составляла пять миллионов человек.

– А чего ж сейчас такая маленькая армия?

– В современных условиях достаточно один процент от всего населения. Население уменьшается, да и вообще, бюджет экономят.

– Вот ворюги! Сейчас, говорят, в армии даже обмундирование не выдают. Там так страшно!

– Думаете?

– Конечно! Я по телевизору видела.

* * *

Хозяин кабинета по возвращении заявил собеседнику Людмилы Евгеньевны, что ему нужна машина для доставки убитого милиционера и «ещё двух жмуров» в районный морг.

– Сделаем, – пожал плечами тот и вежливо извинился перед дамой, что ему надо бежать.

– Вы, наверно, опять заявление хотите подать? – неожиданно миролюбиво спросил её начальник ОВД и сел за свой стол, отряхиваясь от пыли.

– Нет-нет! Я… передумала.

– Чего так? – поднял на неё удивлённый взгляд начальник, но тут же словно испугался, что она снова передумает, сказал: – Ну, тогда не смею задерживать.

Она и хотела у него спросить, с кем это только что разговаривала, но не решилась. Зато на следующий день не удержалась и рассказала всё Полине.

– Наверняка, это сам Волков и был, – сразу поставила диагноз та. – Он иногда любит со старухами потрендеть о том да сём. Наверно, устаёт только с бандитами общаться, тяжело ведь это… Ой, извините, что я Вас старухой назвала.

– Да ничего, старуха и есть.

– У него мать постарше Вас будет, он у неё в гостях когда бывает, с её подругами лясы-балясы точит. А бабульки ему всё рассказывают, чего в городе происходит. Другие мужики пенсионерок не любят, потому что с тёщами пожизненно воюют, а он с тёщей никогда не жил.

– Вот уж никогда бы не подумала, что это – преступник. У него рассуждения, как у промышленника! О развитии экономики так просто говорит, понятно всё объясняет, почему бизнес невозможен в условиях нищеты населения. Мне показалось, он даже переживает, что в городе почти не осталось крупных предприятий.

– Ещё как переживает! Они же все ему платят. Ему даже приходится оставшихся за уши вытаскивать из разных передряг, с налоговой договариваться, аппетиты мэра урезать, чтобы хоть кто-то уцелел, а то вообще никто платить не сможет. Он же никогда не дерёт рядовых граждан, прекрасно понимая, что у людей брать нечего, а «крышует» только более-менее успешный бизнес. Играет по-крупному. Это его выгодно отличает от отморозков, которым лишь бы на дозу героина наскрести, а там хоть и трава не расти. Он вообще мужик не вредный, даже помочь может, если в настроении. Ему многие благодарны, что он угомонил шпану, которая тут баловала ещё с конца восьмидесятых. Тут недавно рвался в главари преступного мира такой придурок Лёня-Кобура – отморозок, каких свет не видывал. Они стариков грабили в день пенсии. Выяснили через подставную бабу на почте, кто когда получает и шли, выколачивали, убивали даже. В день получки пятого числа нападали на рабочих комбината и плевать хотели, что зарплату давно не платят в этот день. Нападут и бьют до смерти, дескать, вынь и положь им зарплату, коли сегодня пятое число.

– Ужас! Я об этом ничего подобного не слышала.

– Они давно о себе не напоминают.

– Куда же они пропали?

– Лёня сгинул куда-то, банда его распалась: кто спился, кто от передозировки загнулся. Потом подростки из неблагополучных семей, насмотревшись современных фильмов, пытались играть в благородных разбойников, как они это себе представляли слабыми мозгами. В сумерки нападали на прохожих, преимущественно женщин, срывали цепочки да серёжки. Дескать, украшения носят только буржуйские подстилки. У нас в стране эта мысль, кстати, очень крепко в мозги велась населению: если женщина носит золото, то это непременно ей хахель за определённые услуги непристойного характера подарил. Я, например, все свои цацки сама покупала – не таких уж сумасшедших денег и стоят. И многие мои подруги точно так же и дублёнки, и кольца, и меховые шапки себе покупали, откладывали деньги с получки год или два. А мужики свои зарплаты пропивают, цен на меха и золото не знают, вообще ничего не знают, что сколько стоит, а только орут на всю округу, как «эти проститутки опять шикуют на наши кровно заработанные». Такие алкоголики наверняка и науськали этих подростков грабить женщин. Как обезьяны напрыгнут и рвут всё, что блестит. И не снять требуют, а именно сами рвут! Серьги могли с куском уха оторвать. Если у кого зубы золотые замечали, ударом кулака вышибали до тех пор, пока они не вылетали. Одну женщину вообще задушили. Думали, что у неё цепочка золотая на шее, а это шнурок был из люрекса, с блестящей нитью. Они её с ног сбили, на спину запрыгнули и тянут за этот шнурок, а он ей в горло впился. Возьми, замок расстегни! Нет, рвут так, чтобы с куском мяса вырвать, как дикие животные. На нашу мать напали, когда она с работы шла, а у неё из украшений всего-то одно колечко церковное «Спаси и сохрани», уж не знаю, из какого металла сделано. Она им говорит, что это же не злато-серебро, зачем оно им, а они ей – ногой по лицу.

– Какие сволочи!

– Дети. Самому старшему четырнадцать лет.

– А милиция что же?

– А милиция доказывает, что сами виноваты: не фиг в тёмное время суток на улицу нос высовывать. Их-то не трогают. Мать это кольцо давно носила, даже в палец вросло, и вот эти садисты сорвали его прямо с кожей. Даже кость видна была! Она от боли так кричала, что люди из домов выскочили, отбили. Я боялась, как бы палец не пришлось отрезать, но зажил, слава богу. Не даром кольцо хоть и не стоит ничего, зато освещённое было. Старший сынок ваших соседей, кстати, у этих подонков главарём состоял. У них же не пятеро детей, а шестеро. Я потом к его матери ходила, говорила, чтоб кольцо вернул, за него всё равно ничего не выручить. А она говорит: «И правильно делает, что грабит вас. Приличные женщины себя не украшают, чтобы чужих кобелей к себе переманивать!». Такие вот дикари, что мужики, что бабы. Чего удивляться, что сумасшедшие дети у них выходят?

– Но есть же детская комната милиции, в конце концов! Там какие-нибудь действия предпринимаются?

– Какая там «детская комната», о чём Вы говорите? В том-то и дело, что детская. Там женщина работает, она этих трудных подростков из пьющих семей пыталась то в театральную самодеятельность пристроить, когда ещё Дом Культуры функционировал, то моделированием увлечь. Принесла им какой-то конструктор, модели кораблей и самолётов, а они её чуть не изнасиловали этим самолётом. Это уже не дети, которые в игрушки играют и имеют чувство прекрасного, а испорченные кобельки. Они давно порнографию смотрят вместо детских фильмов и мультиков. На женщину смотрят, как на грязную скотину, которую надо обязательно наказать насилием, потому что она сама всех совращает – кто-то из взрослых определённую работу провёл. А порнография, говорят, как наркомания: кто на неё подсажен, тот уже нормальным не останется. Взрослые-то мужики идиотами становятся, а у подростков с неустойчивой психикой тем более идут серьёзные нарушения в восприятии противоположного пола. С людьми что-то случилось. Воспитателей детских комнат милиции специально готовят для работы с детьми. Пусть с трудными, но с детьми, с подростками, а это уже… Это и мужиками-то назвать нельзя. Какой-то неопределённый сорт живых существ. Понимают только шутки грубые, анекдоты матерные, дрочат на журналы с голыми бабами прямо при посторонних.

– Что делают?

– За половой член себя дёргают прилюдно.

– Господи, какой ужас… А я и не знала, что у моих соседей ещё старший сын есть. Мне соседка что-то такое рассказывала, как однажды муж хотел его вниз головой повесить, но я этого ребёнка так и не видела.

– И не увидите. Он давно на кладбище лежит. Нашли мёртвым в канаве без внешних повреждений. Без сомнения, Авторитета работа, его почерк. То ли ему нажаловались на эти подростковые банды, то ли самому этот детский сад на понтах надоел. Вычислил их лидеров и всех троих угомонил.

– Как? Это же дети…

– Нападут на Вас такие «дети» – забудете про всё на свете. Страшно, конечно. И что детей убивают – страшно, и что дети сами убивают, ещё страшней. А куда от такой жизни проклятой денешься? На другую планету не убежишь.

– Но экспертиза-то что показала?

– Какая экспертиза? Как в кино, что ли? Здесь такой нет даже в районе. Милиция ругается: народ насмотрелся современных фильмов, где анализы за полчаса делают, а на практике это иногда на полгода растягивается, да и то ничего установить не могут. Если сонная артерия перебита, то не определит никто. Санитары в морге только живот вспарывают, внутренние органы вырезают, чтобы труп до похорон не испортился, и вся «экспертиза». Но сейчас многие семьи даже на вскрытие покойника не отдают, оно ж денег стоит. Есть указ Минздрава или даже эМВэДэ, чтоб всех покойников обязательно вскрывали, но указ указом, а моргов-то нет. У нас при больнице морг закрыли, так теперь в район возят. А это тридцать километров или все сорок, если с объездом проблемных участков дороги. Потом ещё назад, специальную машину надо заказывать – труп же на легковушке в багажнике не повезёшь. Кто захочет туда-сюда мотаться? Поэтому многих хоронят без вскрытия. А все похоронные дела в городе Авторитет курирует.

– И никого не осудили? Три детских трупа и никакого следствия?

– Ещё какое было следствие! Посадили отчима одного из этих подростков. Они его незадолго до своей смерти сильно избили, вот он якобы отомстил. Мужик спившийся, изрядно одичавший, ничего внятно объяснить не мог. Там семьи такие – сам чёрт не разберёт, кто кому отец или отчим. У ваших соседей дети под четырьмя фамилиями ходят, мать под пятой, её муж – под шестой. Пойми, что у них там происходит. Все друг с другом конфликтуют, дерутся, постоянно грозят расправой, а это уже отягчающее обстоятельство. И знаете, никто не плакал, никто не сожалел. Устали люди. Всех понимать, всем сочувствовать, входить в положение. Бояться устали. Это же очень тяжело, когда на улицу страшно выйти, когда с работы идёшь и не знаешь, дойдёшь ли до дома. Очень от этого устаёшь. Я помню лет пять тому назад шли вечером с соседями, осень уже была, но снег ещё не выпал. На улице темно уже с пяти часов, ни один фонарь не горит – городские власти бюджет экономят. И вдруг на дороге скользко так, кто-то падает, и не понять, что это? Гололёда вроде не должно быть, а под ногами словно катается что-то. Темно, ничего не видно, я тоже упала, чувствую под рукой что-то круглое, как подшипники. Схватила машинально, в карман сунула, кое-как выбралась за обочину – там тоже вся трава этим пересыпана, но идти можно. Домой пришла, брату показала свою находку. Он говорит: «Это гильзы стрелянные, боевые». И вся дорога ими усыпана. Вот что творилось в городе! Сейчас намного лучше стало, такого безобразия нет. Но мы всё равно стараемся с соседями ходить и в магазин, и на работу, и домой. Мы давно группами объединяемся, кто рядом живёт, договариваемся и идём вместе, кто с работы, кто с поезда. Потому что страшно.

– А что вы сделаете, если бандиты с ножами выйдут? Тоже мне, форма защиты – толпа. Надо бы оружие какое-то.

– Нам оружие нельзя, мы со страху кого не того зарежем или застрелим. Страшно ведь так, что зубы стучат! Некоторые мужики с ножами ходят или даже с обрезами, так только и слышишь, что кого-то не того пырнули или пришили. Шёл кто-то, в темноте что-то такое показалось и – пиф-паф. А мы один раз криком спаслись. Шли после работы, сумерки уже наползали, и вдруг какой-то долговязый на пути встал, топор вытащил и говорит: «Дуры, гоните бабки, а то всех изнасилую». А нас пятеро баб – как он себе это представляет? Прям, не знаешь, что и выбрать! Мы как завизжим, и такой звук сильный вышел, что сами не ожидали. Долговязого как ветром сдуло, звуковой волной снесло. Другой раз вообще казус вышел: какой-то придурок стал кухонный тесак вытаскивать из кармана и письку себе порезал – ну, кто ж в карманах такие вещи носит! Придурков у нас в стране – как деревьев в тайге, не перевалишь! Мы же ещё и помощь потом оказывали этому обрезанному, а он плакал, маму звал, дубина тридцатилетняя. Спасите, говорит, имейте совесть, а то моя мама не переживёт, если со мной что случится. Вы знаете, Авторитет на фоне всего этого ей-богу как-то в большей степени человеком выглядит.

– Может, он и не бандит вовсе? Внешность у него такая, что и мысли не возникло, что это бандит. Он же не похож совсем…

– На преступника-то? А где Вы их видели, чтобы сравнивать, похож или нет?

– В кино. Там всегда такие мордовороты, а этот… У него даже татуировок нет.

– Зачем они ему? Он у нас и так красивый. Да и нельзя ему, он же не сидел никогда. Вообще блатной романтикой не страдает, попадание на зону считает полным поражением. У него в банде даже уголовников нет. Он считает, если под следствие попал, значит, проиграл закону, так что крутись-вертись, как хочешь, но не попадайся – сам закон переиграй. О его людях поговаривают, если кто влипнет и вытащить никак нельзя, то или сам застрелись, или соратников по банде попроси. А с тюремными наколками ходить, всё равно что с плакатиком: «Я пробовал нарушать закон, да вот не получилось». Зачем настоящему преступнику заявлять об этом открыто? Настоящая преступность, которая наносят серьёзный урон обществу, всегда скрытая, невидимая, а если видимая, то это от глупой дерзости своей, как товарищ Жеглов говорил. Сейчас многие делают себе наколки или фиксы стальные, даже если не сидели. А потом попадают в тюрьму, потому что бредят этим, и там эти наколки им с кожей снимают. Не всем можно их носить, оказывается.

– Зачем же они их себе делают?

– Считается, что модно, круто. Представляете, какое смещение у людей в сознании произошло? Сейчас в Смольном каких-то чиновников сажать ходят за растрату. Уже второй год волынку тянут, всю страну напрягли ожиданием чуда, да так и не посадят никого, наверняка. Группа товарищей то ли миллион, то ли миллиард из казны украла. То ли рублей, то ли долларов – даже это установить не могут, как будто не велика разница. Вот воруют по-настоящему, профессионально – аж дух захватывает! Представляете, в какой ступор ввели тех уголовников, которые «зону топчут», что из родного сельпо ящик водки вынесли и мешок сахара, на чём и погорели? Ну, что там они украли в сравнении с таким, прямо сказать, космическим расхищением страны? И ведь сели. А эти не сядут. Так результативно хапнули, а их хапнуть не могут – вот где грамотность. И по фене они не базарят, фиксы не носят, как и наколки – оно им ни к чему. Образованные люди, у всех университеты закончены, кто-то даже стихи пишет или картины, по-английски с лучшими адвокатами мира изъясняются. А Вы говорите: похож – не похож на преступника. Кто там знает, на кого нынче преступник похож?

– Должны же быть хоть какие-то опознавательные знаки.

– А их нет. Был такой фильм «Последнее лето детства» – мы на нём выросли. Там показан преступный мир Москвы после Революции: нэпманы, совбуры, лишенцы. Они не терроризируют общество, как сейчас, а просто живут для себя, проворачивают тёмные делишки, пока власть не запретила, занимаются махинациями, которые вроде как и допустимы, если всё с умом обыграть. Главные бандиты там – фотограф, тапёр, приёмщик бутылок – почти интеллигенты! Есть ещё начальник снабжения, расхититель мануфактуры – Евстигнеев его играет. Вообще джентльмен, говорит о Саре Бернар, галантно ухаживает за дамами, ходит в театр. А ведь это бандюги самые настоящие, они и убить могут. Но они занимаются своей деятельностью, как рядовой работой, а не грузят окружающих некой крутизной, что они хоть на что-то способны. Они не показывают там, где не надо, что они – преступники. Есть там ещё дворовая шелупонь Витька Буров, который третирует тёток, собрал шайку из малолеток и вообразил себя королём двора. Парень из неблагополучной семьи, практически безобидный, бандиты его легко подставляют. Но он всеми силами старается выглядеть хуже, чем есть, хамит и дерзит. Преимущественно бабам и детям. И рвётся в преступный мир, да его не берут. И вот сейчас большинство мужиков, как этот Витька. Показывают зубы там, где не надо. И поджимают хвост, где надо бы рявкнуть. А таких, которые действительно что-то могут предпринять, умеют провернуть, знают как это сделать – единицы. Подавляющее большинство просто выстёбывается, играет на публику, состоящую из старух у подъезда да малолеток с пальцем в носу.

– Вам как будто преступный мир больше нравится, чем те, кто только хочет на него походить?

– Вы знаете, преступный мир никуда не исчезнет, нравится он нам или нет. Он существует со времён Каина. Но преступный мир обычно скрытый, тайный, его никто не видит – это его основная черта, если хотите. А сейчас появилась такая разновидность преступности, которая себя больше демонстрирует, грузит собой общество, терроризирует людей какой-то нездоровой бравадой, доказывает, что ничего с ней сделать нельзя. Люди бравируют своей дружбой и связями с преступным миром или даже принадлежностью с нему. Крупного государственного чиновника обвиняют в вымогательстве и подозревают в организации заказного убийства, он только посмеивается! Представляете, как бы он «смеялся» при Сталине? В нормальных странах связь с криминалом, один только намёк на неё ставит крест на любой карьере, не говоря про государственную. А у нас депутатов криминал выдвигает, никто этому уже не удивляется. И никто это не скрывает. И вот от этого очень устаёшь, когда рядовых граждан грузят преступностью и посмеиваются, что они со сложившимся положением вещей ничего сделать не могут. Хотя ничего не могут сделать даже созданные для этого государственные структуры. И больше всего устаёшь от идиотов, которые косят под бандитов и даже не понимают, что это такое. Авторитет именно потому и не похож на преступника, что скрывает это. Потому что он бандит настоящий.

– Я заметила, есть в нём какая-то странная особенность: говорить очень доброжелательно об ужасных вещах. А вообще сначала подумала, что это иностранец какой-то.

– Он за границей несколько лет прожил, вот и окультурился маленько, цивилизованным стал. Ничего, в российских реалиях станет прежним нормальным бандитом.

– Чего он делал за границей?

– От закона скрывался. На него ж тут много чего накопилось. За это время его люди канцелярию при РУВэДэ подпалили, где невыгодные ему показания хранились. Уж за это им весь преступный мир района до сих пор благодарен. Потом заместитель прокурора, который больше всего на него зуб точил, скоропостижно в бане скончался, а ещё на охоте какого-то принципиального следователя из управления якобы по ошибке подстрелили. Ведь эти вчерашние коммунисты и разжиревшие комсомольцы, которые мало-мальски в люди вышли, сразу блядские привычки начинают практиковать: баня, охота, рестораны. И непременно спьяну. Авторитету, собственно, и делать-то ничего не надо, чтобы их со своего пути убрать.

– Он что-то такое рассказывал… Как в болоте кто-то спьяну утонул, а от кого-то в тлеющем торфе одни головешки остались.

– Все, кто на него бочку катил, так и полегли. Одного следователя он на свою сторону переманил, тот из органов ушёл, сейчас на Авторитета работает, беглых должников ему ищет. Хороший следователь, говорят, хорошо ищет. Был ещё один упёртый и морально устойчивый: по баням и борделям не шлялся, в ресторанах не шиковал, к пьянке на охоте не тяготел. Авторитет лично с ним встретился, по плечу похлопал, тот вечером и умер. Как будто от инфаркта. Чёрт его знает, как он так делает.

Людмилу Евгеньевну аж передёрнуло:

– Господи, а я ведь с ним вчера весь день проговорила! И заболтал меня как, и говорит-то как хорошо, складно – заслушаешься. Я даже решила, что он из Москвы…

– Ой, вас, москвичей послушаешь, только у вас говорить умеют! Как же, слышали. Президент наш полторы минуты своё «а шта» выговаривает. А Горбачёв как говорит, а Черномырдин – ничего не поймёшь. Что удивительного, если человек умеет говорить? Он же кем только ни рулит, умеет так извилины заплести, что не распутаешь. Он же не всех силой в нужные ему схемы запихнул, а кого и уболтал, кого и словом добрым сманил. Он, вообще, очень хитрый человек, его за хвост не ухватишь. Говорить-то говорит, но никогда ничего лишнего не скажет, не проболтается о своей преступной деятельности.

– Тем более удивительно. В кино бандюги только мычат да утробные звуки издают как пещерные люди, а этот так свободно изъясняется.

– И что?

– Как что! Учёные считают, что преступники не обладают полноценным мышлением и не способны связно излагать свои мысли.

– Так он, наверно, об этом не знает, что там учёные опять считают, поэтому и не соответствует. Вы помните, был такой Чикатило?

– И чего вы его все вспоминаете?

– Так мы умрём и нас не вспомнят, а его будут помнить теперь уж всегда. Ещё, подождите, кино снимут. Про него тут большую статью опубликовали в газете «Криминал Профи». Он же был типичным советским интеллигентом, закончил два ВУЗа, работал инженером и даже внештатным корреспондентом районной газеты, писал статьи по вопросам морали и патриотического воспитания молодёжи. Потом даже преподавал. В армии служил в войсках КаГэБэ! Многие люди, что знали его, потом тяжело заболевали от потрясения и даже умирали, когда им становилось известно, чем он занимался «на досуге». Говорят, что его жена седой сделалась за пару дней, когда его арестовали. У них же была нормальная семья, дети, никто ничего странного за ним не замечал. Был случай, когда он убил студентку, вырезал у неё матку, положил в портфель и пошёл с ним прямо к кому-то в гости на день рождения. Вы представляете, что чувствовали люди, когда потом узнали, какая ужасная поклажа лежала у него в портфеле, а портфель этот стоял у них дома? Представляете, если бы у вас в доме где-то в прихожей среди одежды гостей лежали остывающие внутренние органы только что убитого человека? Ужас!

– Самим рехнуться можно.

– И ведь никто даже мысли не мог допустить, что этот тихий образованный человек такое творил… Хотя мой бывший, когда ещё в милиции работал, говорил, что близкие меньше всего знают о человеке. Какой-то эффект сожительства сказывается, когда люди видят друг друга только близко, а на расстоянии, со стороны человек выглядят совсем по-другому, но родственники это не видят. Сейчас любят показывать криминальные передачи, например, как один мужик детей чего-то вдруг в окно выбросил, и вот собирают всю его родню, даже бывших одноклассников и начинают расспрашивать, мог он или не мог это сделать. Мой аж плевался: «Да откуда мать-то может знать, чего он там мог? Какая баба признает, что чудовище родила?». Родственники меньше всего знают человека. Или вот многие дети из дома сбегают. Жилищные условия у всех никакие, отцы пьянствуют, матери на нервах, плюс больные старики – все ж вместе живут, да ещё в коммуналках, где то света нет, то канализация протекает. Дети, как индикатор, который остро реагирует на нездоровый климат в доме, сбегают. И родню спрашивать бесполезно! С кем он дружит? Не знают. Чем интересуется? Не знают. Где бывает? Не знают. Только бормочут: «Он у нас хорошо кушает, мы ему джинсы новые купили – чё ещё надо?». А где он, что из себя представляет, к чему тяготеет – ничего не знают. Когда оказывается, что ребёнок ушёл в какую-то секту, попал в подростковую банду или даже националистическую организацию, для родни это всегда полная неожиданность! Они его воспринимают, как телёнка на откорме: пожрал-посрал, одет-обут, плеер и кроссовки купили – чё ещё-то надо? Об этом интересная публикация была в «Вечернем киллере».

– Зачем вы читаете такие газеты?

– Так других нет. Есть ещё «Эра Эро» и «Сексотрест», но на кой они нам, коль мы уже не замужем? Криминальная пресса интересней: там больше про человека в целом, а не отдельные части тела.

– Это Чикатило-то человек?

– Человек, представьте себе. Такое поведение свойственно только человеку и ещё какому-то виду обезьян. В остальной флоре и фауне случаев истязания и насилия без всякой цели не встречается. Только человек на такое и способен. Люди иногда говорят про садистов: зверь, животное, хищник. А на самом деле ни один зверь себя так не ведёт… Вы не переживайте так, в этих газетах не только про маньяков и живодёров пишут. Была статья интересная, как кинематограф вводит людей в заблуждение. Например, во многих фильмах о бандитах для исполнения их ролей отбирают актёров с этакой характерной внешностью, как у меня бабушка говорила: «За рожу посадить – не ошибёшься». И обыватель начинает недоумевать: чего у нас никак не могут покончить с преступностью, если бандюг по физиономии за версту видать? Перехватали бы всех обладателей мордоворта и нет проблемы! Есть такой актёр, который играл матёрого бандюгу в «Место встречи…». Он там ещё клещами замки перекусывал. Колоритный такой дядька! Он много в эпизодах играл и преимущественно бандитов. А в жизни он не был профессиональным актёром – только за лицо приглашали на роли различных правонарушителей, – преподавал черчение в техникуме или даже в институте, коренной москвич, очень культурный и начитанный человек. Ну, вот внешность такая «бандитская», какой её привыкли видеть. Точнее, кинематограф приучил. На самом деле это не так. На самом деле не существует стандартной преступной внешности, и преступная деятельность не проступает так явно на лице. Просто искусство создают художники, а они, как люди впечатлительные, верят, что уродства характера и души непременно должны отразиться и на внешности.

– Американцы, например, любят показывать, что к преступлениям склонны как раз тихони: незаметные клерки, внешне законопослушные обыватели, тщедушные очкарики, даже судьи или священники. А на духовенство такой поклёп возводить – это особую дерзость надо иметь. Это же не у нас байки о блудливом дьяконе рассказывать под видом пропаганды атеизма. Любой американский фильм ужасов взять – там всегда главным злодеем оказывается тот, на кого меньше всего думаешь. Мы тут с мужем такой страшный американский фильм смотрели, «Серебряная пуля» называется. Но до чего хорошо поставлено! Наши пока так не умеют. Аж орали от ужаса! Мой под одеяло прятался, меня оттуда просил комментировать, когда «эта страшная сцена» закончится. Главным злодеем там оказался священник, от которого никто такого не ждал, настолько благообразный человек.

– И это тоже вводит в заблуждение. Уже многие так и говорят про благообразных людей: не пьёт, не гуляет, наркотики не употребляет – не маньяк ли какой? В России вообще бытует убеждение, если мужик пьяным в канаве не валяется, то сволочь стопроцентная. А если спился, истаскался, потерял облик человеческий, то неприятно, конечно, но он наверняка хороший. Потому что не скрывает себя в непотребном виде, не вводит общество в заблуждение. Вот Авторитет не пьёт, и многие только за это считают его нехорошим человеком.

– Он совсем не пьёт?

– Говорят, его водка не берёт. Его другие вещи опьяняют. Он вообще странный. О бабах своих заботится, в смысле о родственницах – здесь мало кто из мужиков так делает. Здесь больше от баб требуют, что они должны обо всех заботиться и за всех думать, хотя при этом дурами считают. Странные требования, чтобы дуры на себе жизнь держали… У Авторитета тётка есть, сломала она как-то в гололёд шейку бедра. Для России такой диагноз – кранты. Такие старухи умирают очень быстро, гниют в собственных испражнениях, потому что ходить не могут, а ухаживать охотников нет. А Волков отправил её в Германию, там пожилым людям шутя делают операции по установке искусственных суставов, так что ещё на танцы можно ходить. Она вернулась оттуда – не узнать! Ещё и на глазах операцию сделала, зрение поправила, ревматизм вылечила, распрямилась, а то ходила согнутая, всю жизнь в совхозе тяжести таскала. И такая модная мадама получилась, на каблуках, в джинсах. Помолодела лет на двадцать! Говорит, в Германии пять раз такую красоту замуж звали, но племянник наказал: «Ты не очень резвись там, врагу сразу не сдавайся». Вернулась. По огороду соскучилась, по курочкам своим. По внукам.

– Ой, да. Русских баб только это и держит, а все пользуются.

– Баба на пенсии, а её замуж зовут! У нас после тридцати уже не зовут никуда: «Кому вы, старые кобылы, нужны». Да и до тридцати не особенно зовут, больше самой звать приходится. А уж чтобы ухаживать за пожилыми мамками и няньками, дураков нет.

– Просто у людей денег нет. Чтоб сейчас о пожилых заботиться, это какие деньги нужны? Лекарства, обследования, ещё и с работы надо уходить, если с тяжелобольным сидеть придётся.

– Да в деньгах дело, а в самом отношении. Вот у нас в подъезде бабка одна прямо на лестнице сознание потеряла, сосуд в голове лопнул. Упала и лежит, а её взрослые сыновья в квартире бухают. Она в магазин им же за жратвой вышла, несколько часов её нет, а они и внимания не обратили на такой пустяк. Обсасывают политическую ситуацию то ли в Свазиленде, то ли в Диснейленде. Соседи её к себе домой занесли, такие же старухи. А эти взрослые дубины огрызаются: «А что мы можем сделать? У нас же денег нет, как у Авторитета, чтобы эту кошёлку старую за бугор на лечение сплавить. Были б деньги, так не вопрос, вылечили бы, это как два пальца об асфальт!». Холодные такие, как рыбины дохлые! Никого не любят, не умеют просто. Это же мама твоя, родная мама! Возьми её на ручки, как она в детстве тебя брала, занеси в дом, пьянку там прекрати, чтобы она хотя бы последние часы жизни спокойно в своём доме пожила… Когда она умерла, всем подъездом деньги на похороны собирали. Сыновья-пьянчуги только орали, кабы дал им кто миллион, они бы «эту старую грымзу» в кремлёвскую стену замуровали бы, не вопрос, это как два пальца обмотать. Потом весь подъезд терроризировали, чтобы им на опохмел денег собрали и на девять дней, и на сорок. Дескать, раз мы их мамашу хоронили, то теперь обязаны и её «детишек» на содержание всем миром взять. Они ж на мамину пенсию жили. А тут пошли с обрезом деньги вымогать у людей, которые фактически выполнили их сыновний долг, пока они пьянствовали. Помогло, что вскоре брат брата убил после пьянки и сел.

– И как вы не боитесь здесь жить, если бандиты так свободно разгуливают?

– А Вы не боитесь?

– Я что, я уж жизнь прожила. Но преступников никогда так близко не видела.

– Откуда Вы знаете? Сейчас в России среди мужского населения отсидел каждый четвёртый или даже каждый третий, так что видели наверняка.

– Иногда кажется, что сейчас уже каждый второй с зоной познакомился, настолько блатные манеры в людей въелись.

– Многие совершенно сознательно сами их в себе культивируют, даже если не сидели. У меня младший брат тоже сидел… Да, не ужасайтесь так. В стране безработица плюс пропаганда алкоголизма. По пьянке большинство и попадаются. Настоящий преступник всегда трезвый и расчётливый, а эти дурачки пьяные гроздьями в тюрьму сыплются. Наш напился с дружками, залезли под сенью ночи в какие-то железнодорожные склады – там и брать-то нечего, начальство давно всё ценное растащило «на законных основаниях». Нашли какие-то башмаки, которые под колёса вагонов кладут, чтоб не укатились. А это уже статья, потому что недавно в соседней области подростки шутки ради с помощью такого башмака скорый поезд чуть под откос не пустили. На рельс положили, а локомотив на полном ходу наехал. Говорят, только благодаря сноровке машиниста состав с колеи не вылетел, тормозил на нём, пока об рельс не истёр. Теперь хищение этих башмаков и тормозных колодок, которые ещё недавно повсюду в районе станции и депо валялись, приравнивают к подготовке теракта. То есть, статья очень нехорошая, на «десятку» тянет. И вот они пьяные ходили-бродили с этим башмаком по городу, потом он им надоел, швырнули его куда-то и попали в витрину, стекло разбили. Наш дурачок полез доставать, да и заснул прямо в витрине в обнимку с этим башмаком. Представляете, какие идиоты?

– Да уж.

– Оперативники мозги вывихнули, чтобы внятно записать такое «преступление», чтобы другим можно было прочитать и понять, что совершено, а главное: зачем? На последний вопрос они даже в суде так и не смогли ответить. Я его по морде хлестала перед этапом: «Зачем ты это сделал? Для чего?! Ты понимаешь, что это теперь клеймо на всю жизнь, не отмоешься», а он храбрится: «Дура ты, ничего не понимаешь! Это же круто, когда мужик на зоне побывал, наоборот, все уважать будут!». Мать до сердечного приступа довёл, ему ж хотели двенадцать лет дать! Потом видят, что дурак дураком – зачем его ещё тюрьмой портить? Дали пять, отсидел три. И знаете, тюрьма всё-таки исправляет, как это ни ужасно звучит. Людей, которые ещё не окончательно себя пропили, заставляет задуматься: а туда ли я иду? Брат мне потом рассказывал, что на самом деле очень испугался, потому и храбрился. Нормальный человек тюрьмы сильно пугается – там очень страшно. Мужская зона в России вообще очень жуткое место, говорят, с женской колонией не сравнить. Настолько мрачное и гиблое, что человек сразу понимает: «Допрыгался. Доигрался. Говорила тебе мама: не балуй с огнём». Там настолько жёсткие нравы царят, даже не верится, что их могли придумать люди. Не со стороны конвоя, а именно между самими заключёнными. Почти везде туберкулёз, очень холодно, мало света, на нормальных кроватях с матрасом спят только зеки с каким-нибудь особым статусом, остальные – фактически на голых досках. Он видел там «законников», уголовников со стажем, образ которых сейчас так романтизируют все, кому не лень. Это насквозь больные, высохшие от чахотки старики. Не такие уж и старики, но состарившиеся раньше своих лет, харкающие кровью и умирающие прямо на нарах. И он себе слово дал: как бы трудно не было на воле, но в тюрьму больше ни ногой. Вернулся, на работу устроился, женился, дружков-алкоголиков послал – всю дурь как ветром сдуло. И я заметила, что у многих отсидевших мужиков блатных манер вообще нет. Они не используют характерный говор, жесты какие-то уголовные, словечки, манеры. Потому что там, на зоне, очень доходчиво объясняют, что ты не имеешь право это делать, если не собираешься дальше заниматься преступной деятельностью. А вот обожают щеголять тюремными ужимками как раз те, кто не знаком с ужасами зоны. Сейчас всюду льётся эта речь характерная, вихляющаяся. Мне брат объяснял, что уголовный говор не в одной фене заключается, а сначала вырабатывается этакая манера разговаривать каким-то разнузданным пьяным тоном. Как Иван Бортник в роли Промокашки пел: «Собака лайла на дядю фрайра». А потом, уже поверх такой разболтанной речи, накладывается, собственно, сам блатной жаргон. И вот сейчас вихляния эти практически у всех в разговоре присутствуют, даже у известных артистов и политиков. Брат сразу замечает, ему как ухо режет. Говорит, что у зеков речь такой становится от туберкулёза и прочих простудных заболеваний, потому что места заключения преимущественно в холодных и непригодных для жизни районах страны располагаются. Или даже от сифилиса, когда разрушаются кости в носоглотке, и звуки получаются такие «гуляющие», болтающиеся. А дураки на свободе не знают этого и копируют.

– Я тоже замечаю эту речь всюду, даже у сотрудников милиции. Дурацкая какая-то мода. Ведь некрасиво же!

– Тут не в красоте дело, а просто люди думают, что они выглядят от этого сильней и успешней. Им внушили, что быть преступником, уголовником, бандитом – это круто. Вот и добирают крутизны, кто как может. Особенно перед бабами. Хотя в уголовной среде считается, что перед бабой или мамой «быковать» как раз нельзя, последнее дело. Стоило только слух пустить, что бандиты носят кожаные куртки – сразу все эти куртки на себя напялили, чуть ли не из собственной кожи пошитые, лишь бы хоть чем-то на современный эталон успеха походить. Я на учёбу ездила, в электричку зайдёшь, а она вся скрипит от кожи! Крутая такая электричка. Ещё такая кожа была дешёвая, плохо выдубленная, вообще не гнулась. Если в ней садились, она как футляр на сидении стояла, в плечах поднималась. Мужики сидят все бритоголовые, по блатному базарят, морду кирпичом обязательно сделав, чтобы девок пугать, типа крутой чувак перед тобой, курица. А на самом деле, кто на завод едет работать, кто грузчиком, кто маляром. И вроде неплохо, что человек хоть где-то работает, но вот эта морда кирпичом не к месту отпугивает несказанно, а они обижаются: «Это наверно потому, что я на самом деле не киллер, не диллер или ещё какой-нибудь триллер». Сами что-то придумают, а на баб спихнут, дескать, это им надо, это бабы заставляют мужиков такими крутыми быть. Женщины-то хотят, чтобы рядом был мужчина сильный и надёжный, но им это трудно. А вот ходить с оттопыренной челюстью и изображать киношных бандюг – это всем по силам. Они и облюбовали себе дело попроще. Чуть ли не игрушечные пистолеты готовы носить, чтобы их на пальце крутить, как в кино. Взрослые дядьки! Сейчас кто-то клич бросил, что бандиты спортивные костюмы носят – все сразу их напялили! Раньше-то в Советском Союзе обычные костюмы для физкультуры такие страшные были, чисто саван, только чёрный.

– Как же, помню. От ношения растягивались в длину на два номера.

– Ага, ими ещё хорошо полы было мыть. Не помню других половых тряпок, кроме как из тренировочных штанов. Потом Адидас появился, правда, подделок много, но всё равно фирма. Его теперь и в музеях на людях увидеть можно, и в театрах, и чуть ли не на светских раутах. Даже в рекламе женщину показывают, как она в ресторан в спортивном костюме заявилась, а потом скупила всю коллекцию, чтобы на все случаи жизни был отдельный наряд. Даже зимой ходят, надо только вниз что-то тёплое одеть. Особенно забавно смотрится на мужиках, далёких от спорта настолько, что им больше поповская ряса пошла бы для маскировки колыхающихся телес.

– Пижамный какой-то стиль. В наши годы и в Москве можно было фирменный спортивный костюм достать, но носили их преимущественно дома, как пижаму. Или на даче. После бани самое то. А преступники их облюбовали наверно потому, что от погони убегать удобней, прыгать и драться. Ещё говорят, что спортсменов очень много в криминал прёт, многие спортивные клубы и стадионы переходят в руки сомнительных структур. Да и самих спортсменов не обошла стороной безработица, в спорте тоже всё разваливается, как и везде. Олимпийский чемпион, конечно, может за границу махнуть, а что делать рядовым спортсменам без мировых рекордов, из региональных сборных? Их же там миллионы. Вот и рванули в рэкетиры, спортивная подготовка пригодилась.

– А ещё недавно мода была на пиджаки цветастые, красные или зелёные, и чтоб гавайская рубашка в пальмах, типа «на югах» был. У нас тут девчонки на заводе в Питере работают. Им в зарплату вместо денег выдали по швейной машинке. Как мы их пёрли на перекладных в электричке и автобусе – лучше не вспоминать. Уж они так ревели, как теперь эти машинки в деньги превратить, что до Авторитета их рёв дошёл. Он им предложил ателье открыть, место выделил – у него Дом Быта тогда полупустой стоял. Сказал, что будет брать с них десять процентов от прибыли, а если дела успешно пойдут, то все пятнадцать. Дела никак не пошли, он за данью является, спрашивает: «Чего там сейчас в моде-то у народа? На какой стиль у обывателя спрос выше всего?». Кто-то из его людей обронил, что бредят все сейчас малиновыми и ядовито-зелёными пиджаками, какие носильщики в зарубежных гостиницах носят. Он подивился, что за странная мода такая, но потом девчонкам говорит: «Так нашейте этих пиджаков, дайте народу, чего он хочет». Прислал им ящик пуговиц из латуни под золото и ткани красной, зелёной и «с пальмами» – из такой ещё стёганные одеяла шьют. И такой спрос на эти пиджаки был – аж из соседнего района с заказами приезжали! Даже многие женщины себе пошили приталенную модель. Сам Воротилов три лапсердака себе купил, разных. Железнодорожникам ещё хорошо платили, почти без задержек – путейцы первыми себе стали длинные пальто из настоящей мягкой кожи покупать. От пиджаков тоже не удержались. А к такому яркому оперению с золотыми пуговицами, которые ярче солнца сверкают, если зубным порошком начистить, так и просится цепь золотая или браслет. Да потолще, чтоб за версту было видно, что человеку деньги совсем девать некуда. Даже если не платят ни фига. Народ и здесь не растерялся: потащили цепи из нержавейки к Ювелиру, а он наносил позолоту через электролит. Чем нержавейка хороша, что из неё цепи делают, как для якоря. У иных не цепь – ошейник, в два пальца толщиной. Сверкает так «златая цепь на дубе том», что на соседней улице жмурятся. Находились и такие, кто умудрялся из настоящего золота себе и цепь, и браслет с перстнем отлить. Мой бывший серёжки у меня забрал – мне отец подарил на окончание школы, капельки. У тётки две коронки золотые выпросил – она в торговле работала, а раньше там традиция была золотые зубы вставлять. Заказал себе печатку золотую, «гайку», как их называют. Мы всё равно золото не носим.

– Почему? Ах, да…

– Опасно. Я свои украшения в шкатулку спрятала, а мой говорит: «Чего золотишко без дела лежит? Отдай мне, я себе гайку сделаю. Уж с меня-то не сорвут – убью на месте, кулаком в землю вобью». А мне жалко, что ли, пусть играется, пока детство не кончилось. Только, говорю, как ты в поношенной милицейской форме будешь с золотым перстнем смотреться? Некоторые мужики в этом золоте такой странный вид обретают, что и не знаешь, как описать. Маневровый машинист из депо выезжает на тепловозе, весь в саже, руки чёрные, только печатка золотая сверкает. Мамкино обручальное кольцо и сестрину брошку переплавил. И смешно, и грустно. Когда депо разваливали, там забастовки начались. Один раз приехал народ усмирять какой-то крупный управленец аж из Петербурга. Вывалил из своих иномарок, только рот открыл, только собрался работяг усовестить, только свои светлые очи на народ обратил, как чуть не ослеп. Народ трудовой стоит в малиновых и малахитовых пиджаках, а под ними «гавайские» рубашки с пальмами и южными закатами солнца переливами шёлка играют, да у кого цепь золотая на шее сверкает, у кого браслет глаза огнём режет. Ни дать, ни взять – съезд партии «Русь криминальная»! Управленец как зашёлся в мелком смехе, так и не смог остановиться. Согнётся, головой потрясёт, словно какое-то наваждение с глаз стряхнуть хочет, разогнётся, увидит ту же картину и опять мелкой дробью пошёл. Его к нам в поликлинику так в полусогнутом состоянии и привезли, делать укол успокоительный. Укол сделали, он и успокоился. Совсем.

– Умер, что ли?

– Ага. Сердце не выдержало такой нагрузки. В газете «Гудок» некролог напечатали, что умер по причине сильного переживания за развал отрасли.

– Я заметила, что Авторитет ваш совсем золота не носит.

– Ой, он не любит это. Он вообще предпочитает особо не сверкать, одевается серо.

– Нет, он очень хорошо одет! Уж я кое-что в дорогой мужской одежде понимаю, я своего мужика у лучших московских портных одевала, у настоящих барыг лучшие ткани заказывала. А серо – это и есть модно. И даже стильно, когда одежда не «перекрикивает» самого человека. Одежда должна человека одевать, а не затмевать… Всё-таки странно, что такой человек – и бандит. А про женщин он как хорошо говорил…

– Ой, покажите мне мужика, который не умеет хорошо про женщин говорить! Это они все умеют. Одна беда, что слова у них с делом расходятся. Попадись ему баба на пути, помешай в его делах, так шею свернёт, не задумываясь. Они ещё в конце восьмидесятых валили цеховика какого-то на железнодорожном мосту, а тут вдруг женщина какая-то шла, припозднилась с последней электрички, увидела всё, онемела от ужаса. Авторитет её тут же в охапку сгрёб и с моста скинул, чтоб лишних свидетелей не было.

– Откуда же это знают, если свидетелей нет?

– Его люди иногда проговариваются, не выдерживают. Не все ж могут скрывать убийства и погромы. Это ж нервы какие надо иметь, чтоб такими вещами заниматься и делать вид, что ничего особенного не происходит. Авторитет периодически чистит свои ряды от «неврастеников», которые начинают болтать больше, чем надо.

– Как же на его деятельность жена смотрит?

– Никто не знает. Вообще, он её не грузит своей деятельностью, как другие мужики любят. Конечно, до неё доходят какие-то слухи, она его ругает. Но он на это не сердится. Было бы странно, если б женщина спокойно относилась к таким вещам. Он с такой, скорее всего, сам бы не связался, он таких «повёрнутых» баб не любит. Которые тащатся от убийств или жестокости… Нет, он сейчас намного лучше стал. В начале девяностых их тут много таких бегало – с расширенными зрачками, страшных, безумных, опьяневших от крови и насилия. Мы один раз видели, как его жена плакала прямо на улице, когда ей рассказали, что он другого такого же бандита, который хотел его «отжать» из сфер влияния, сжёг в машине вместе с бабой и ребёнком. Тут же он подлетает со своими архаровцами, все в рассыпную от неё – он почему-то не переносит, когда рядом с ней кто-то есть. Кроме него, разумеется. Она его оттолкнуть пытается, а он хохочет, как чёрт, на колени перед ней бухнулся, к себе прижал и рычит: «Рр-р-ры, тигр-р-рица моя сер-р-рдится! Ох, какая тигр-р-ра у меня стр-р-рогая, ни у кого такой нет. Пойдём, накажешь меня». В охапку её сгрёб, в машину запихнул и укатил. Нам так страшно было, что он и её убьёт.

– Как же они не боятся так жить? Ведь мальчики ещё совсем, сорока лет нет… Ведь всё к ним и вернётся!

– Чего там к ним вернётся? В кино только да романах глупых к злодеям всё возвращается. Я сколько лет работаю в медицине, ещё со школы в больнице подрабатывала, чтобы младшего брата на ноги поставить, а никогда не видела, чтобы такие люди тяжело болели или как-то страдали. Знаете, кто больше всего болеет? Люди с совестью или с какими-нибудь непоколебимыми принципами. Такие только и болеют, а бандиты всю свою ярость сразу выплёскивают во внешний мир, а не носят годами в себе. Я работала в раковом корпусе, так постоянно ревела, сколько там хороших людей помирает: добрых, работящих, заботливых. Ни одного злого или вредного человека там никогда не видела. Вот почему так? Родня тоже ревёт и вспомнить про умирающего ничего плохого не может, чтобы не было так тяжело провожать в мир иной. У нас тут умирал бывший директор комбината, когда всё разваливаться стало ещё в Перестройку. Так переживал, что у него сначала инфаркт случился, а потом и онкологию нашли. А как не переживать, если они после Войны комбинат восстановили с нуля, целый квартал города отстроили, наладили безупречную работу! И вдруг какие-то дураки пришли к власти, спускают указание всё сокращать и разваливать. Это сейчас у директоров по три квартиры, а он жил по соседству с нами сначала в семейном общежитии, потом по распределению в порядке общей очереди. А скольким людям помог! Кому с яслями, кому с жильём, кому с получением образования от производства. В высшие ведомства не боялся звонить и скандалить, чтобы не отключали отопление в цехах – там же люди работают. Живые люди! Когда Воротилов его замом стал, то хотел вообще всех пенсионеров из квартир от комбината выселить, бизнес на недвижимости сделать, но директор не позволил, отстоял стариков. Это людей, которые всех себя комбинату отдали! Мои родители среди них были, очень ему благодарны до сих пор. И вот только таких людей жизнь и наказывает. А лиходеев всяких – да никогда! На них даже медицинских карточек не заводят – не болит ничего. Только в кино да книгах мудрое провидение до таких докапывается. Люди и создают такие сюжеты от бессилия, что ничего не могут сделать с несправедливостью в реальности, так пусть хоть в вымышленном мире наказание настигнет того, кто его заслуживает.

– Такое впечатление, что этот Авторитет на всех вас влияет. Он точно так же рассуждает, точно так же не верит хорошим фильмам и книгам, в добро и зло – вообще их не различает. Откуда такой скептицизм у вашего поколения?

– Я не знаю. Откуда-то взялся. Глупо спрашивать человека, почему у него глаза такие или цвет волос – так получилось. Вы верите в книги и считаете, что это хорошо, а другие люди считают, что это – оторванность от жизни. Наши предки не знали кинотеатров, не видели фильмов, поэтому веры в искусство от них никто не требовал. Они, если и читали, то только Библию – возможно от этого и пошло требование верить прочитанному. А сейчас верить прочитанному или услышанному нельзя. Потому что паскудство всякое навязывают. В том-то и беда, что большинство верит и книгам, и фильмам. Какую газету ни возьми, какой фильм ни включи, а там доказывают, что настоящий мужик должен сношаться с каждым встречным предметом, нормальная баба должна отдаваться любому, у кого яйца есть, «без претензий и лишних вопросов». И все верят! И многие следуют этому, как уставу. А что хорошего? Завтра скажут, что «настоящий мужик должен быть хорошим отцом для своих детей» – получится у этих испорченных трахалей роль отца на себя взять? Да они с трудом вспомнят, кому и сколько детей заделали, как им ещё недавно реклама и фильмы велели.

– Но они хотя бы не преступники.

– А кто там знает, что такое преступность? Говорят, в Средние века все мужики были преступниками. Никто не удивлялся, если сосед убивал соседа из-за земли или за оскорбление. Это норма была, так выяснять отношения. Полиции не было, суд подчинялся только князю, в существующих учреждениях царили подкуп и запугивания. Кто ходил в любимчиках князя, тот выходил сухим из воды – всё, как сейчас.

– И это нормально?

– Это доказывает, что Средние века вернулись. Я давно замечаю, что все какие-то повёрнутые стали. Говорят, что это от обнищания население звереет, но даже зажиточные слои деградируют. Один чиновник из района у нас тут коттедж себе купил, его жена на спа-процедуры во Францию ездит, сын в Англии учится – всё честь по чести. Казалось бы, культурные люди, жизнью не обижены, ничего плохого от них ждать не приходится. Но сынок приезжает сюда как-то с дружками, хватают первую попавшуюся девицу на улице, тащат в папашин коттедж, там её не насилуют даже, а просто истязают. Засовывают в промежность разные предметы и наблюдают, что будет. Успокоились, только когда засунули ей в задний проход шишку еловую, а назад вытащить не смогли. Шишка во влажной среде разбухла и впилась чешуйками в стенки прямой кишки. Девица начала сознание терять, кровотечение у неё открылось, они её вывезли куда-то и выкинули в овраг. К женщине отношение, как к игровой приставке: поиграли на ней, кнопки разные понажимали, попутно что-то отломали, поржали, как она странно устроена и поковыляли себе новую забаву искать. Я уж привыкла, что у нас в стране принято считать, будто баба ничем от мужика не отличается, почти одно и то же, только мужик значительно лучше, но тут вообще отношение как к лягушке.

– Спасли её?

– Нет. В районную больницу ещё живой привезли, хирург-грузин оперировал, сам чуть сознание не терял. Он во Владикавказе работал в военном госпитале, а такого не видел, чтобы мирное население в условиях мирной жизни так истязали. И кто? Выходцы из так называемых приличных семей. Уж, казалось бы, такие должны знать более интересные виды досуга, за бугром как-никак культуры набирались, а всё то же самое колхозное уныние: водка, наркотики, извращения всякие, беспорядочный секс абы с кем. Даже импортное образование таким не помогает. Прискакал папаша этого сосунка, нанял толпу адвокатов, они выяснили, что девица из неблагополучной семьи, пятеро детей, отец выпивает, мать на трёх работах, детьми заниматься некогда. Дескать, таких убивать можно и даже нужно. Вот если бы она была дочерью состоятельных родителей, то эти обкурившиеся всякой дрянью гопники её бы не тронули.

– И никого не посадили?

– Посадили. Только не сразу. Поговаривали, что жители улицы, где эта девица жила, стали собирать деньги на киллера. Люди бедные, но так эта сволочная жизнь уже достала, что несёт каждый, чем богат. Какая-то бабулька свои единственные сапоги умудрилась продать, ношенные даже! Родители этой девчонки сняли дома со стены старый телефонный аппарат, несут, плачут: больше нет ничего. Авторитет прослышал об этих брожениях, сказал, чтоб дурью не маялись: внук Антоновны скоро из командировки приедет, ему как раз надо будет где-то стресс снимать. Никто ничего толком не знает, но однажды ночью коттедж этого чиновника взорвался. Всё списали на шаровую молнию, которая якобы залетела в окно и повредила систему газоснабжения. Чиновник там был, с какой-то секретаршей кувыркался, оба в окно вылетели, в чём мать родила. Ей-то хоть бы хны, видать, и не из таких передряг выходила, а он умер. Немолодой ведь, этот брак у него третий или четвёртый. Молодая жена во Франции как прослышала, что мужа так бомбят, передумала со спа-курорта возвращаться, сын остался без поддержки. А такие ничего без своих отцов не могут: ни дела вести, ни себя защитить. Приостановленное следствие возобновили, загремел он в СИЗО, но до зоны не дожил, руки на себя наложил. Не выдержал. Ему там сокамерники разные предметы в задний проход вставляли.

– Господи, что ж такое с людьми! Может, нарушения в экологии так влияют?

– Не знаю. Но с людьми явно что-то случилось.

– Наверно, действительно криминализация общества произошла, если из людей всё худшее лезет, словно канализацию прорвало.

– Ужас, как лезет! Тут приезжали помощники депутата – вылитые гопники. Водителя избили, который им дорогу не уступил, девицам местным предлагали гуманитарную помощь за интимные услуги, пенсионерок, которые пришли на «встречу с избирателями», обозвали старыми шлюхами. Пальцы веером, пьяные, мерзкие, манеры как у сволочей. Раньше и представить нельзя было, чтобы люди из административного аппарата так себя вели. Простые директора колхозов себе такого не позволяли! А сейчас всюду эта ботва прёт. В депо приехал ревизор, лез под юбку к пятидесятилетней секретарше, потом обрадовал, что «на такую старую корову у него не стоит», обозвал всех быдлом и отстоем – а сам-то кто? Ввалился в кабинет начальника, положил ноги на стол, закурил сигару и затребовал «откат за прокат» и девочек в комнату отдыха «посисястей, а не дохлятину всякую». В противном случае грозился «всех закатать», изображал, что звонит в Кремль «самому Боре». Говорят, что иногда у наркоманов такой бред бывает, но тут хуже, тут эта публика совершенно серьёзно себя хозяевами жизни возомнила. Все плебеи теперь хотят господами побыть. А быть господином в их понимании – хамить подчинённым, пьянствовать в бане и на охоте в рабочее время, щеголять связями с самим президентом или главарём Казанской бандитской группировки. К нам в поликлинику приезжала комиссия, так её председатель прямо во время работы набирал молоденьких медсестёр для поездки с ним на Кипр! Раньше эти комиссии состояли из настоящих врачей, которые много лет отработали в медицине, что-то понимали, люди культурные, образованные. Спрашивали медперсонал, какие замечания, какое оборудование требуется, всё записывали. А сейчас такие морды приезжают, что не по себе становится. Вот как братву в телике показывают, такие и приезжают. Бабы размалёванные и полуголые, мужики пьяные и нисколько этого не скрывают, вряд ли скажут, чем невролог от некролога отличается, зато сразу матом орут: «Да мы, мля, в Лондоне стажировку, мать вашу, проходили, епать вас всех в…». Безграмотные, неотёсанные, ничего не знают по профилю своей работы, некоторые даже никогда ею не занимались! Какой-то инженер машиностроения возглавляет проверку районных больниц, а бывший зубной техник учит жизни работников лесного хозяйства. Но этот с Кипром вообще всех переплюнул. И так себя ведёт, как будто это – нормально! Мы сначала поверить не могли, думали, что глупый розыгрыш какой-то. Но нас заперли в массажном кабинете и приказали раздеться для осмотра, кто достоин ехать с этим пердуном! Меня отпустили, потому что я уже старая.

– А сколько Вам лет?

– Сейчас уже тридцать. Да мне первый раз сказали, что я «уже старая» и того раньше – в двадцать лет.

– Кто?

– Муж мой. Это он так ухаживал. Они спиваются к тридцати годам, поэтому баба после двадцати им анахронизмом уже кажется.

– Дикость какая! Вы такие молоденькие, а слушаете каких-то пьяниц.

– Да мы не слушаем, но они так часто и так громко об этом говорят, что поневоле услышишь. А в больницу на практику ходит дочь нашего Авторитета, ей пятнадцать лет. Хорошенькая, как ангелочек. Этот «проверяющий» её увидел в вестибюле, пальцами щёлкнул: «То, что надо! А ну-ка иди сюда, озолочу по самое не хочу». Я ему говорю: «Вы чего придумали? Это же ребёнок совсем». Он на меня замахивается, как на свою постылую бабу: «Тебя, корова старая, отбраковали, вот и не завидуй тёлкам молодым! Да я вас тут всех закатаю и на перегной пущу». И попёр на неё. Навстречу своей погибели. Он же, придурок нездешний, не понимает, чья это дочь, а знающие не сообразили оттащить – что с этих пьяниц взять. А она и не поймёт, чего этой образине надо. Она же нормальный ребёнок, не из такой семьи, где к детям уже в нежном возрасте какие-нибудь собутыльники родителей в кровать лезут. Но ей что-то не понравилось, когда он близко подошёл, она как даст ему ногой, что называется, по яйцам. Папаня драться научил. Он аж до потолка подпрыгнул, головой люстру сшиб, а она убежала. Папе жаловаться. А уж папа у неё таких финтов не любит, когда к его близким кто-то настолько близко подходит.

– От мужика-то хоть что-то осталось?

– Осталось. Сейчас в областном сумасшедшем доме лежит. Старая верная жена ходит кормить его с ложечки и калосборник менять.

– Ну и дела! Прям, не знаешь, кто больше бандит… Нет, я тоже замечаю, что сейчас много таких повадок даже там, где не ждёшь совсем. Чиновники приблатнённые, про милицию и говорить страшно. Тут в Госдуме один политик выступал, так вылитый пахан! Даже известные актёры и музыканты под уркаганов подстраиваются. И чувствуется, что нравится им это. А почему? Что хорошего? Уродство какое-то.

– Потому что все наши государственные службы вышли из опричников. А они были как бешеные псы, несли стране только террор и разорение, но прикрывались службой больному царю. Чиновники, милиция, налоговая, ревизоры вышли из опричнины. Вот она из них и прёт, раз уж Россия в Средневековье провалилась. Из одних людей псы лезут, из других – волки. Многие люди искусства в шуты и скоморохи подались, новых господ забавлять похабными ужимками, а что-то другое те не воспринимают. Не знаешь, что хуже. И бандитизм страшен, но ещё хуже вот эта псарня, которой народ травят, словно господа какие-то потешаются. Люди уже ментов боятся, считают их образцом организованной преступности.

– Нет, мне здешний начальник милиции понравился. Серьёзный товарищ. Правда, грубоватый слегка.

– Он только и сделал, что особо злостных пьяниц и откровенных ворюг выгнал, чтоб под ногами не путались. Мой бывший попал под эту «чистку». Но оставшиеся вообще ничего не делают, только частные заказы выполняют. Они живут какой-то своей жизнью. К ним почти не обращаются – отучили. Перестрелка на улице, людям страшно из дома выйти, а они в трубку отвечают: «А мы что сделаем? Они же нам на машине колёса прострелят, а у нас и так одна машина на ходу осталась. Вы подождите, когда они все патроны отстреляют – ну, не арсенал же у них там, в самом деле».

– А где же Ваш бывший муж теперь работает?

– Не знаю. Мы не общаемся.

– Но он помогает сына растить?

– Нет, я и не настаиваю. Он живёт по принципу «ты мне – я тебе». Если что-то сделает для ребёнка, то потом затребует в десять раз больше.

– Вы плохо расстались?

– Куда уж хуже. Я не верю, что люди хорошо расстаются. Всегда какое-то зло в отношения вклинивается.

– Он Вас обидел?

– Ой, я не люблю эти слова бабские: «обидел», «обиделась», а потом ещё и «простила» сдуру… Он меня от себя отвадил. Раз и навсегда. Я поняла, что нельзя с ним рядом находиться. Опасно. Он и раньше мне это давал понять, но я не замечала. Очень хотелось семью. А потом я узнала, что у него ещё две таких же семьи. Две такие же дуры с детьми, как и я. А он только плечами пожал: «Я тебе ничего не должен. Ты мне не жена, чтобы я перед тобой отчитывался, сколько у меня баб». Мы ведь брак не регистрировали, он сразу сказал, что это – пережитки прошлого.

– Так любит женщин?

– Терпеть не может! Они подражают каким-то зачумлённым, о каких сейчас по телику и в газетах трендят, как об эталоне мужчины. То спившегося артиста какого-нибудь покажут, который по женской части шибко балует, то певца-наркомана, от которого уже пятая сожительница сбежала, то скандального писателя, который хвалится, что не только с девочками может «этим делом» заниматься, но и с мальчиками. И «мальчиков» ещё этих покажут, но лучше бы не показывали таких дедов размалёванных. Кто с мальчиками, кто со слониками, кто вообще с торшером. Кто по старинке – с бабами. Главное, чтобы много их было. Зачем – никто не знает. Надо! Круто же. А наши дураки деревенские подражают из последних сил, превозмогая неприязнь к бабью. Никогда не слышала от них, чтобы они хвалились хорошими отношениями: «Ребята, я такую замечательную женщину встретил, всё у нас хорошо, живём душа в душу, любим друг друга». У них язык не повернётся назвать женщину женщиной, да ещё замечательной. Только негатив какой-то лезет: «Домой пьяным ввалился, нассал в прихожей, а эта сука тупая и не знает, что делать. Она, видишь ли, о семейном счастье мечтала, так получи! Я потом ещё и на диван наблевал, чтоб знала своё место, курва». Как о победе над своим главным врагом расписывают! В запой или загул уходят, ничего не объясняя, мол, сама должна догадаться, что не так. Но сами не знают, что им не так. Просто такая привычка: вести себя враждебно с домашними, со своими. У нас тут многие равняются на Воротилова – у того, как у Аллы Пугачёвой, в паспорте уже живого места нет от штампов ЗАГСа. Хоть чем-то на известного человека похож, считай, не зря жизнь прожил.

– Я слышала, что любвеобильный мужчина.

– Он пил раньше крепко. Видимо, повлияло. Они же тут такие дела проворачивали, а Воротилов трусив, нервишки слабые, вот и заливал страх. Теперь баб меняет, как трусы. Увидит, в койку уложит, чего-нибудь подарит, а потом пить начинает и драться, типа она его доводит. А просто новые трусы на горизонте замаячили, менять пора. Уж не знаю, что под словом «любвеобильный» понимать, но женщина – само слово для них как ругательство. Они сами не понимают, что от них просто за версту разит ненавистью к бабам, ко всему женскому. На бабу смотрят как охотник на трофей: убитую дичь за ноги поднял, всем показал и отшвырнул в общую кучу падали. Ничем так не гордятся, как способностью обмануть, оставить в дурах, хоть как-то нагадить большему количеству женщин. При этом лезут с ними в отношения, одни создадут, другие, пятые, десятые – как подневольные какие. Воротилов до того догулял «налево», что одно время даже психолога посещал. У нас тут мэр женился на продвинутой девахе, она ему сказала, что все реальные чуваки должны ходить к психологам. А у нас в городе по части проблем с психикой отродясь только нарколог был. И вот мэр – чего ради любимой не сделаешь – пригласил откуда-то всамделишного психолога, женщину. Говорят, что Воротилов только по этой причине туда и зачастил – у него психологинь ещё никогда не было.

– А где же она приём вела?

– Она у нас в поликлинике сидела, по соседству с нашим кабинетом. Воротилов как начнёт реветь – у стоматологов бормашину заглушит. Жаловался, что его опять предали, бросили подлые бабы, недооценили, недопоняли, какое сокровище им в руки пёрло в его лице. Она его и спрашивает: «А зачем Вам бабы, в смысле, женщины, если Вы считаете их подлыми?». Он аж закашлялся: то есть как зачем?! Она его ещё больше озадачила: «Вы женщин хотя бы любите?». Что тут с ним началось! А как же, орёт, я же Камасутру вдоль и поперёк изучил, так что будьте уверены, по части любви толк знаю. Она уточнила: «Я человеческую любовь имею в виду. Вот Вы не задумывались, почему все дети от котёнка до ребёнка такие хорошенькие? Чтобы их любили и лелеяли. Это очень важно, чтобы на старте жизни живое существо убедили, что его любят просто за сам факт существования, а не за заслуги, деньги или умения по части Камасутры. И эта безусловная привлекательность рассчитана именно на человека, потому что животным не свойственна эстетика. Чтобы человек не истребил природу окончательно, не вытоптал цветы, потому что они красивы, не истребил птенцов и зверят, охотясь на птиц и зверей, потому что они прехорошенькие. Женщин по этой же причине природа наградила внешностью, которая нравится мужчинам, и желанием себя украшать. Иначе мужчины покончили бы с ними ещё в пещерные времена. Ну, и сами, естественно, вымерли бы». Так ему извилины заплела, он аж взвыл: «Какая к этим бл…дям может быть любовь?! Да трахать их ковшом от экскаватора надо, а потом ещё проехать!». А она не теряется: «Нравится истязать женщин? А когда у Вас это началось? Какие-нибудь травмы или ушибы головы этому предшествовали?». Но тут он своё истинное рыло обнаружил, не выдержал: «Да я щас тебе нанесу такие травмы и ушибы, что ни один гинеколог не поможет! Да у меня таких, как ты, и не сосчитать!». Но психолог такая отважная баба попалась – даже не думала, что такой смелый народ эти психологи. Говорит ему: «У Вас не семейная жизнь, а счётная палата какая-то, в этом и причина всех проблем». Он ей стал проблемами грозить. В технике Камасутры. Она смеётся: «Вот дали скобарям Камасутру, и получилось в мире животных какое-то». Укротила его! Он её даже слушаться стал. Она ему дала задание влюбиться. Просто для себя влюбиться и ничего не ждать от предмета любви, а наслаждаться этим чувством в себе и радоваться, как прекрасен этот мир. Он влюбился в стриптизёршу. На отдых куда-то поехал и влюбился. Вусмерть! Как на крыльях летал от счастья. А она его послала, куда подальше. Вокруг неё таких «влюблённых» – складывать некуда. Деньги в трусы пачками суют, тоже складывать некуда. Воротилов психологиню во всём обвинил: «Ты меня на это подбила, курва учёная!». Она говорит, что не заставляла его влюбляться в представительницу такой специфической профессии, в которой эксплуатируются примитивная похоть. Он орёт: «А в кого я должен был влюбиться? В здешних куриц, что ли, которые не умеют ни стриптиз плясать, ни косметикой толком пользоваться! Которым лишь бы детей побольше нарожать, мужика к себе привязать и бегать с полными авоськами жратвы, да в очередях за талонами на хозяйственное мыло стоять». И в запой ушёл.

– А психолог что же?

– Она отсюда уехала. Чего ей в нашей деревне делать? К ней и не ходил больше никто. А Воротилов до того допил, что собрался своей стриптизёрше даже какие-то акции комбината отписать. Но тут уж Авторитет вмешался, вылечил его и от несчастной любви, и от депрессии, и из запоя вывел. Он вообще это виртуозно умеет делать, некоторых от многолетнего алкоголизма излечил окончательно – наркологом мог бы работать. Пару раз в бочку с керосином его башкой макнул с задержкой – вся дурь улетучилась.

– Зачем же такого дурака держат на должности директора комбината?

– Там только дурак и нужен. Комбинатом фактически криминал рулит, а Воротилов как ширма. Какой умный человек на такую роль согласится?

– И Ваш муж так же гулял?

– Я не знаю, как он гулял и с кем. Мы не из-за этого с ним расстались.

– Но Вы же хотели семью?

– А он хотел машину. Все уши мне с этой машиной прожужжал: «Это ж тебе надо! Я же тебя на ней буду возить, все обзавидуются, что по грязи чапают, а ты – как человек, на машине мимо пронесёшься, дерьмом из лужи их обдашь». Господи, да я бы и купила ему машину, но на какие шиши? Я же медсестрой работаю, а не банкиром. «Ты вечно ничего не можешь! Другие бабы своим мужикам квартиры покупают, на курорты возят». Вот насмотрятся по телевизору на красивую жизнь, а ты осуществляй. Я на комбинат устроилась в мебельный цех по вечерам подрабатывать. Там не платили, но выдавали мебельные заготовки – их хорошо кооперативы покупали. Целый год работала без выходных! Даже Воротилов заметил, на свой лад выводы сделал: «Полька, ты всё себе на шубу не можешь накопить? Нашла бы спонсора, как все нормальные бабы, пока ещё сиськи не отвисли». И ржёт с такими же похабниками, аж пилораму заглушает. Не может мимо пройти, чтобы какую-нибудь гадость бабе не сказать! Так они нас «любят», что даже жалко их, как мучаются, бедолаги.

– И Вы заработали на автомобиль?

– Нет. Он же не хотел «жигули» какие-нибудь, а только иномарку, чтобы не очень битую. Я половину необходимой суммы заработала, а он со своей стороны в долги влез к каким-то полукриминальным ростовщикам. Там дают в долг, а возвращать надо в три раза больше.

– Ничего себе!

– А если не вернёшь в срок, то сумма вырастает в пять раз. И вот он ничего умнее не придумал, как назвал им меня в качестве своей жены, которая будет этот долг выплачивать. Адрес мой им назвал, а сам пропал куда-то на несколько дней. И вот ко мне пришли эти бандиты… Нас так били с сыном! Я до сих пор по ночам кричу. Муж иногда меня поколачивал – а уж он-то умеет бить, но чтобы так… Сыну десять лет, а они его били, как мужика взрослого, аж голова запрокидывалась. И ужасней всего, что я это вижу, а ничего сделать не могу. А он видит, как бьют меня. Это так страшно! Я даже не думала, когда в кино показывают, как людей бьют, что это так страшно. А в кино ещё так долго бьют, но на деле двух-трёх ударов достаточно, чтобы человек от ужаса помер. Я так обоссалась, что даже к соседям внизу протекло, ха-ха… Не догадывалась даже, что когда говорят про испуганного человека «обделался», что это в буквальном смысле! Больше всего боялась, что ещё насиловать станут при ребёнке. Он с того дня заикаться стал, во сне плачет. Говорят, надо к детскому психологу, да где тут у нас его найдёшь… Они дали мне неделю, чтобы я деньги собрала – три моих годовых зарплаты. И ушли. Сказали только: «Догадайся сама, что с тобой и твоим щенком будет в следующий раз». И это – мужчины. Сильные и смелые. С бабами воюют. Свои, русские, местные, я даже по школе кого-то помню, учились на два-три класса постарше. Я не понимаю, как советские люди Великую Отечественную войну выиграли, если свои своих так метелят? Или это были совсем другие люди?.. Я пошла штаны обоссанные менять, а у меня полные трусы крови. Это как надо бабу бить, чтобы в трусы кровь брызнула?

– Господи! Полина, Вам надо уезжать отсюда. Ноги в руки и бежать! Вас здесь сломают. Вы даже не плачете, рассказывая такое – женщин здесь даже плакать отучили, я давно заметила.

– Зато мужики хнычут. За себя и за ту бабу.

– Но муж хотя бы знает, что вам с ребёнком пришлось пережить?

– Знает. Он через пару дней объявился, вещи ко мне перевёз, типа мы семья. Я как в тумане была, даже не понимала, для чего он это делает. Только и спросил: «Они тебя чего, трахнули?». Брезгливо так, дескать, мне такая не нужна. Но я заметила, что он сам очень боится. И вот тут у меня как пелена с глаз упала. Я думаю, не зря у нас в России баб так бьют. Потому что мы дуры, каких поискать. Видимо, врезать надо как следует, чтобы дошло до нас, что нельзя такими дурами быть. Ждём любви от тех, кто любить не умеет. Рожаем детей тем, кто смотрит на нас, как на подстилок. Мечтаем создать семью с теми, кому это не нужно. Ведь он же здоровый сильный мужик! Он в милиции служил, у него оружие есть, он умеет им пользоваться, он умеет драться – их учили. У него есть такие же друзья – почему он даже мизинцем не пошевелил, чтобы отвести удар от нас? Ну, ладно, меня он за человека не считает, но сына-то мог защитить! Я даже не стала ему ничего говорить – он бы всё равно ничего не понял. Он делал вид, что ничего не произошло: «Да ладно тебе пургу гнать! Ну, не убили же никого. Вы, бабы-дуры, вечно на пустом месте повод для истерики найдёте, лишь бы мужикам нервы помотать! Через неделю придумаем что-нибудь». Но я поняла, что через неделю он опять смоется. А нас придут убивать.

– Как… как же вы выбрались из этой… ужасной ситуации?

– Авторитет помог. Я ж говорю, он мужик не вредный. Надо было видеть, как я к нему шла! Три раза возвращалась. Страшно! Под деревом встану и реву – я тогда ещё умела. Опять иду и думаю: а куда я иду? Он такой же бандит, даже ещё хуже. Он же их всех и контролирует. Пошла назад и опять думаю: куда? Домой через несколько дней придут бандиты и тоже убьют. Так какая мне разница? Мысль была с железнодорожного моста прыгнуть. Если бы не сын, пожалуй, больше ничего не держало. Потом решила, что надо всё-таки поговорить с Авторитетом. Ничего не получится – мост от меня никуда не убежит. Чего мне бояться, если меня по любому убьют? Пришла, а у него ворота нараспашку, он в машине копается. Увидел моё отражение в капоте и спрашивает, не оборачиваясь: «Чего тебе?». А я и объяснить не могу, так мне страшно! Трясусь, всхлипываю и думаю одно: только бы не обписаться. Тут уж он обернулся: «Тебя что, твой придурошный отметелил? Заказать его пришла? Я дорого беру». Я выть начала. Он своим людям знак подал, мне стакан водки принесли, выпить заставили, меня вырвало. Кто-то спросил: «Может, ей врезать?». Я при этих словах так и обделалась! Ха-ха-ха, позор какой… Авторитет аж растерялся: «Ты умней ничего не придумала? У меня сейчас жена из города вернётся, а тут такое! Объясняй потом, что я тут ни при чём». А я думаю: пусть убивают – орать буду, хоть не так страшно. Умирать буду громко и скандально, не дождутся они от меня хвалёной бабьей покладистости. Но он меня усадил на скамеечку, даже одеяльце какое-то подстелил и рядом сел, не побрезговал. Говорит: «Ничего страшного, мне не привыкать, при мне ещё и не такие горы наваливают, как будто я – лучшее слабительное средство. Давай, возьми себя в руки, сформулируй внятно свою проблему, а то я сегодня не очень понятливый». Я выпалила, что меня с ребёнком убивают, денег требуют, каких мне и за три года не заработать – мой влез в какие-то долги к бандитам. Он не понял: «Ты-то здесь при чём? Ты ж ему даже не жена. Это ты в мебельном подрабатывала, чтобы ему денег собрать? Нельзя так мужика развращать своим участием – блядь получится, которая ещё не так «отблагодарит». И правильно сделает». Он, зараза, всё про всех знает! Кто где работает, сколько зарабатывает, где подрабатывает. У нас чиновники не знают, сколько люди зарабатывают, как концы с концами сводят и на какие шиши – этот всегда в курсе, у кого какой оклад с учётом инфляции, включая самих чиновников.

– Видимо, это профессиональное. Он же должен знать, у кого что можно взять.

– Вот-вот, я ему об этом и сказала, что с меня взять, если я получаю чуть больше прожиточного минимума! А он говорит: «Ой ли! Люди иногда не догадываются, каким богатством обладают. Верещат, что нет ничего, а как вымогатели станут от их ребёнка по кусочку отрезать, так сразу вспомнят, что где-то домик от бабушки остался. С огородиком. Или даже квартирка. Правда, там многочисленная родня проживает, но ребёнку-то больно. Режут ведь его. Прямо на твоих глазах. Когда они обещали-то прийти? Через неделю? А они ведь придут. Они слов на ветер не бросают, в отличие от тех балаболок, с которыми ты по жизни дело имеешь. Если сказали, то сделают. Так что ищи деньги. Ты – найдёшь. Такие наизнанку вывернутся, а всё добудут. За мужика и на войну сходят, и отработают за него, и ребёнка вырастят. А он, паразит, так и не женится. Не осчастливит курицу, хотя ей и надо-то всего-ничего». Я реву: «Ну, Константин Николаевич, помогите, чем можете, что Вам стоит! Нет у меня ни домов, ни земли, я живу в служебной квартире от поликлиники, а родители у меня в двушке от комбината, там ещё брат с семьёй ютится». Он вздыхает: «Скучно с вами – ничего у вас нет. Как будто вас самих нет! Я могу только этот долг на твоего мужа, или кто он там тебе, назад перекинуть. Это не твой долг, а его. Пусть платит, а ты не лезь, женщина». А он-то где чего возьмёт? Он прописан у мамы в коммуналке, сейчас без работы сидит. Они же его убьют, а каково матери будет? У неё и так один сын спился, другого в пьяной драке заточкой пырнули – жалко же старушку! Авторитет мне и говорит: «Дура ты, дура. Тебя, прям, и убивать грешно, какая ты дура. Ты знаешь, что он в прошлом году в Китай грузовые контейнеры перегонял и заработал на две новые иномарки? Машину себе купил, весёлых девок на ней катал по Райцентру, пока через неделю в столб не въехал. Другую часть денег потратил на взятки, чтобы дело на него не завели, что он пьяным за рулём сидел, а одна из его спутниц инвалидом стала в результате аварии. Ты об этом даже не знаешь ничего, потому что он не считает нужным вообще с тобой делиться. Прибежал к тебе, пожрал, посрал, потрахался и – привет. У него таких, как ты, три ведра. Считаете себя какими-то шибко современными барышнями без предрассудков и пережитков прошлого, а на деле – бесплатные подстилки. Не дешёвые даже, а совсем бесплатные. Ещё волнуется: где он что возьмёт! Его за яйца возьмут и отправят на работы. Три-четыре рейса в Китай сделает и отдаст долг. Не захочет – к дереву за руки подвесят. День повесит и шёлковым станет. А если не станет, то можно за ноги. Это он перед бабьём выстёбывается от души, а там такие псы натасканы – сам их боюсь. Воспитательная работа поставлена в лучших традициях ГУЛАГа».

– Это правда? В смысле, что машину купил и разбил?

– Я ничего не знала об этом. Он действительно уезжал в то время куда-то на три месяца, хвастал, чтоб ждала его «на коне». Потом приехал какой-то помятый, сказал, что ему ничего не заплатили, да ещё ограбили в дороге. Я его даже жалела… А тут меня как обухом по голове. Надоела я Авторитету со своим нытьём, позвонил при мне этим бандитам, отчитал их: «Вы когда отучитесь на всяку рвань западать? Работать надо по-крупному, а по мелкому пусть возле рынка и вокзала карманники щиплют. То шелупонь какую-то на счётчик ставите, то вообще баб прессуете, как молодогвардейцев! А с них и взять-то нечего. Баба ему вообще никто – не жена, не сестра, а так, иногда под одеяло пускает… Мало ли, что он крутого из себя изображал! Сейчас все – крутые. Других в нашей стране не держат. Все себя ведут так, словно у них родня в Кремле, и дома мешки денег стоят – девать некуда. Ты не на понты смотреть должен, а выяснить реальную платёжеспособность клиента! А таким бесчеловечным рэкетом может заниматься только наше государство, которое бабе сто рублей в зарплату выдаст и потребует миллион за лечение ребёнка или его обучение. Мы же с тобой не звери, мы понимать должны, что деньги всегда проще взять там, где их много, а не выколачивать из тех, у кого их никогда не было и не будет». И оклад мой копейка в копейку назвал! И доходы моего бывшего знает. Всё знает! Тут депутат какой-то приезжал в депо, а там самые высокие зарплаты по городу – тысяча рублей. Хотя на них тоже не прожить. И вот люди жалуются депутату, что им этих денег хватает только на неделю. Он согласился: «Безобразие! Мне бы тысячи долларов и на неделю не хватило». Долларов, ха-ха-ха…

– А Вы смелая. Я бы, наверно, так не смогла.

– Я сама до сих пор не пойму, как отважилась к нему обратиться! Видимо, настолько страшно было. Я потом ещё долго дрожала: а вдруг он обманул, кто его знает? Ужас, так жить! Неделю, месяц, другой ждать, что сейчас убивать придут… Но он же помог – отстали от нас. Он меня ещё отчитал на прощание: «А чего у тебя квартира служебная? Ты больше десяти лет в поликлинике отработала, можешь оформить служебное жильё на себя, как владелец. Никто не говорил об этом? И не скажут! Как господа сидите, ждёте, когда вам всё вынесут и вручат. Иди в Мэрию в жилищный отдел, скажи, что я послал. Своё непосредственное начальство тряси, скандал закати – сколько можно овцой быть? В России живёшь, здесь бабе нельзя овцой быть – волки сожрут». Я позже, когда оклемалась после всех потрясений, действительно сходила в жилотдел. Там удивились, кто мне это подсказал. Я так и ляпнула: Авторитет. Больше вопросов не было, оформили мне квартиру.

– А муж как на всё это отреагировал?

– Да не муж он мне… Я после того разговора к сестре пошла переодеться – у меня же по ногам дерьмо текло. Она там близко живёт. И так я у неё напилась с горя! Соседке позвонила, попросила, чтобы она за моим сыном присмотрела. Домой еле пришла только на следующий день, а мой… муж с соседкой в кровати лежит. Оправдываться стал: «Я же альфа-самец по всем показателям! Настоящий мужик должен чаще самок менять – это только на благо эволюции, между прочим. Передача по телику была, учёные люди рассказывали, между прочим. А ты не знаешь ничего, наукой не интересуешься, тёмная ты женщина». Трещит и не понимает, как мне безразлично всё, что с ним связано! Расслабься, говорю, ты мне ничего не должен. Сказала, что Авторитет обещал его со счётчика снять. Это «благо эволюции» только зевнуло: «Он тебя трахнул, наверно, за это? Домой даже не могла дойти». Я на него смотрю и не пойму: чего я в него вцепилась? Только одно на уме: кто кого трахнул, да кто больше водки выжрал. Глупый, слабый, испорченный, жестокий. Такие мужики никак понять не могут, что жестокость – это слабость. Нет, они её признаком силы считают, специально в себе культивируют и всем демонстрируют. Даже не всем, а исключительно бабам. Короче, выгнала я его. Он три дня уходил! Ныл, носки свои разбросанные по квартире собирал, весь холодильник сожрал, дескать, не доставайся ж ты никому. Уж не знал, чем меня ещё поддеть: «Ты куда мою пену для бритья дела? Украла? Всего меня ограбила, проститутка! Я вот всем расскажу, как тебя Авторитет сутки напролёт имел». А мне смешно, какой дурак! Говорю, ты с такой вестью на языке только до ближайшего поворота дойдёшь, а там срежут её тебе. Вместе с языком. Поганым. Вот ничего по-мужски не умеют сделать, даже от бабы уйти! Мечтала создать с ним семью, а теперь мечтаю вернуться в тот день, когда встретила его. Чтобы пройти мимо.

– Он не просил его простить?

– Такие супермены никогда не просят прощение – они его требуют. Он недоумевал, какая я бессердечная, как он мог связаться с такой мегерой, которая не способна простить такой «невинный проступок». Он сам убил бы, не раздумывая, если б я его так подвела! Да ни один мужик не простит, если его так подставят. А сами подставляют баб с детьми и требуют прощения: «Да ладно тебе! Из пустяка проблему раздула, ничего ж не случилось. Подумаешь, по морде огребла пару раз – тоже мне, трагедия века». Я даже не спорила с ним. Бесполезно. Это не обида, не злость, а просто чувство опасности. Ну, вот как дикий зверь вас покусает – вы же не станете на него обижаться, выговаривать, как он мог так низко поступить, а просто поймёте, что от него надо держаться подальше. Он же этим бандитам мою квартиру в счёт своего долга обещал! Мне потом близкие к их кругам люди рассказывали, а тут многие с этими ростовщиками знакомы. Он всем на меня жаловался, как я его выгнала, а «сына лишила отца», и допрыгался до того, что все его бабы от него разбежались – испугались, что он и с ними так поступит. Они просто выяснили, за что я его выгнала. Оказывается, у него в Райцентре девица была, ждала от него ребёнка, и они уже подали заявление на бракосочетание. Она в полной семье выросла, и её папаша сразу сказал, что не потерпит никакой свободной любви. А потом навёл справки о долгах будущего зятя и сам забрал заявление из ЗАГСа, да ещё дочь на аборт отвёл: ему внуки от таких уродов не нужны. Он тогда принялся меня штурмовать: «Совсем с ума сошла такими мужиками разбрасываться? Кому ты нужна? Я ж за тебя волнуюсь, это ж тебе надо, а не мне. Я-то не пропаду, я себе всегда грелку на ночь найду, а вот ты-то кому нужна, дура старая». А я и не хочу быть кому-то нужной. Я с этим дурацким стремлением быть хоть кому-то нужной самой себе нужной быть перестала. Так мне надоел со своими «признаниями в любви», что я даже в церковь съездила. Тут в районе церковь есть, где у одной иконы надо молитву прочесть на избавление от злых людей. Бабы в церковь преимущественно бегут молиться, чтобы замуж хоть кто-то позвал, а я, чтоб отстали от меня с этой фигнёй. И знаете, помогло!

– Что ж Вы сразу на себе крест ставите? Такая молодая, в Ваши годы женщины ещё любви ждут, о принцах мечтают.

– Если я чего и жду, то следующую жизнь, если она вообще существует. А эта жизнь у меня конкретно не задалась. Менять что-то уже поздно. Не работу, не дом, не годы, а вот этот настрой жизненный уже не изменить. И мне кажется, что о принцах женщины давно не мечтают. Им просто мужик нужен, но его нет. К бабам лезут, чего они не замужем и не понимают, что дело не в бабах – каждая готова за любого алкаша выскочить, – а в мужчинах. Мужики никогда не признают, что это с ними что-то не так. Они лучше бабу забракуют. Ко мне один кавалер тут подкатил и честно так выдал: «Неплохая ты баба, но не повезло тебе – не в моём вкусе. Был бы у тебя бюст на размер побольше – сразу бы женился, а так не обессудь». Это мне не повезло, что такое чмо ко мне не приклеилось? А вообще, я таким даже завидую. Ничего им по жизни не надо, лишь бы сиськи рядом побольше болтались. Прям вся жизнь на этих сиськах завязана, как грудному младенцу мамкина грудь всю Вселенную заменяет. И жениться на сиськах готовы, и влюбиться запросто, и запить могут, если выяснится, что где-то есть сиськи ещё круче, чем те, что с ними спят. Тут влюбиться не в кого, придурки одни кругом, а эти… Кусок жира побольше увидел, уже очарован, уже на подвиг готов. Офигеть! Не зря по радио передача была, что человечество слишком разрослось и загадило планету. Поэтому в природе включаются некие механизмы, чтобы люди прекратили размножаться. И мужчины такими несносными стали, чтобы женщинам было невозможно с ними иметь дело. Хотя мужчины уверены, что всё с точностью до наоборот.

– Наверняка, какие-нибудь новомодные учёные новую теорию придумали, чтобы население разлагать.

– Не знаю, но очень убедительно прозвучало.

– Неужели Вам совсем никто не нравится?

– Мужчины-то? Я им завидую! Я у них хочу научиться так же жить, чтобы всё вокруг вращалось… По телику передачу видела о бабах, которые взяли себе в мужья инвалидов войны на Кавказе. И без рук, без ног, а к рукам приберут и у ног сядут. От некоторых женихов вообще одна голова осталась – и тех разобрали! Прям, друг у друга вырывают, делят, как смелые рыцари капризную принцессу – аж завидно! А сами бабы словно бы никому не нужны. Молодые, здоровые, красивые, а главное – живые бабы. Но никому не нужные. Жизнь в них так и бьёт, так и играет, особенно на фоне спивающихся и умирающих мужиков. Журналист этих женщин спрашивает, что их подвигло на такой героический шаг – выйти замуж за проблему, если уж прямо говорить. Были какие-то скомканные ответы про неземную любовь, естественно, и о величии нашего непотопляемого народа. Но слишком явно лезла одна мысль: так ведь больше и не за кого. Больше как-то и не зовут. Какой-то безрукий солдатик плакал, каялся: «Я раньше плохо себя вёл, женщин обижал, предавал и даже бил. А теперь осознал, как был не прав, какие они замечательные и полезные люди – женщины эти». Конечно, осознал. Теперь бить нечем, разве только ногами наловчиться. Теперь нянька нужна, чтобы еду подносила и судно выносила. Вот они только так могут «осознать». Невеста с выбитыми зубами так откровенно и сказала о своём безногом женихе: «Зато драться не будет. Меня бывший сожитель шибко бил, а этот на костылях пока доскачет, я уж сто раз убегу». Студия хохочет, бомонд изображает недоумение, ведущий снисходительно морщится на такой плебейский ответ. Другая кандидатка в жёны героя созналась, что до тридцати пяти лет не могла выйти замуж, а тут сразу позвали – ну не чудо ли?

– Сейчас появилась семейная психология, в крупных городах курсы можно найти, где помогут разобраться в личных проблемах.

– Да я вижу, что сейчас многие женщины литературу штудируют, как выйти замуж, как стать любимой, как сохранить семью с этими разрушителями. Вы хоть одного мужика представляете себе с книгой «Как стать любимым» или «Как создать крепкую семью»? Они на это срать хотели. А баб буквально прессуют, что их не любят, потому что не достойны, потому что «какие-то не такие». Всё сейчас завалено этой «женской» литературой, иные газеты и журналы на подобной теме тиражи тоннами реализуют. Ни одна самка в природе никаких наук дополнительно не изучает, чтобы реализовать свои природные женские программы. Наши прабабки простыми крестьянками были, не умели косметикой пользоваться, не владели искусством флирта, а их замуж брали, стоило только на улицу выйти. А нынче русской бабе какие только претензии со стороны «женихов» не звучат, любую забракуют: групповухой не занимается, матом не ругается, марихуану не курит, водку не пьёт – кому такая ненормальная нужна. Кто своё отгулял, здоровье подорвал, ещё пуще бабу бранят, что она не успевает подать, поднести, приготовить, заработать, добыть, достать. Один до сорока лет жениться не может, потому что бабы оборзели – ни одна на его маму не похожа. Другой не может простить, что ни одна не умеет готовить гуся в апельсинах, как это делала его бабушка. Не знают, что ещё придумать, какой изъян в бабе найти! Мужиков и спившихся, и опустившихся, бездомных, безработных, больных, сумасшедших – любых подберут. Мужики и голову на эту тему не ломают, их и так все любить обязаны. Всегда вокруг них какие-то няньки вертятся, да ещё соперничают друг с другом, кто лучше обслужит. Бабам простого каприза во время беременности не простят, бросят, объявят психопаткой и истеричкой, а если мужик за женой с топором бегает – это нормально, это она простить должна. Вот ей-богу завидно! Им ничего не надо делать, чтобы ими восхищались и о них заботились. В кино показывают таких баб противных, мерзких похотливых сучек, которые постоянно подводят мужчин, а те якобы ради них совершают подвиги. Я вот фильм видела, там какая-то кулёма промотала все мужнины деньги в казино, да ещё изменила ему за два часа три раза, пока не попала в сексуальное рабство, откуда её муж, как на грех бывший морской пехотинец, спас. Почему-то в кино бывшие пехотинцы всегда миллионеры. И всегда находят какую-то задрыгу, которая их от денег освободит, хотя он там что-то вяло бормочет, что мечтал о детишках и тихой семейной жизни с такой прожжённой оторвой.

– Кино снимают преимущественно мужчины, они нас такими видят.

– Да любой мужик убьёт, если баба его так подставит! Я знаю, что говорю. Здесь есть мужики, которые своих баб за пролитую рюмку водки убили, и никогда об этом не жалели, а говорили: «Жаль, что эту сволочь можно было убить только один раз». Он бандитов в дом напустит, они тебя рвать будут, но он скажет: «Сама виновата». Где-то я читала, что мужчина должен быть твёрдым в жизненных вопросах и мягким со своей женщиной, а у этих мудил всё наоборот. А кино про себя такое снимают, что аж завидно, как же они себя любят, сами собой не налюбуются! Бабам так никогда не научиться… Передача была про какого-то дурня, он чего-то вдруг стал в женское платье рядиться. Говорит, бабой хочу быть. Мужиком быть трудно, надо работать, быть сильным и ответственным, думать, как жить дальше, заботиться, обеспечивать, оберегать – все женские обязательства перечислил. А бабы по его мнению хорошо устроились, никаких проблем: ходи себе на каблуках и верти жопой. Ещё до того, как его переклинило, сделал детей двум дурам из своей деревни, остальные клянчат: «А нам?». А вам, говорит, только за большие деньги. Красивый такой, яркий, наглый – женщины такими не умеют быть. Женщины на его фоне выглядят как моль бледная. Неухоженные, с виноватым видом, затюканные вопросом «пачаму не замузем?». Изловчись тут замуж пролезть при таком раскладе. Ради кого им быть яркими и красивыми? Такой павлин всю косметику отнимет и на себя намажет. Платье себе купишь – он его сам напялит.

– Я эту передачу тоже видела, но выключила. Мне кажется, это провокация какая-то. Такого мужика убьют свои же в деревне.

– Да не тут-то было! В него там влюбилось сразу несколько мужчин, в конце многие руку и сердце предлагали, кто-то даже из семьи ушёл. Бабы годами ждут предложения, а этот за полчаса убедил. Бабы никому не нужны, а это – нарасхват. Аж из-за границы какой-то страдалец дозвонился, замуж позвал. Типа, айда к нам в цивилизованное общество, бросай ты этих кошёлок со своими сраными детьми – чихнуть в их сторону не успеешь, а они уже с брюхом, тьфу на них. И вот завидую мужикам, все двери им открыты. Он даже если захочет замуж, его возьмут! Он даже в платье всем нужен, а баба никому не нужна, хоть в платье, хоть без. Она и работает, и дом ведёт, и выглядеть хорошо старается, и проблемами никого не грузит, ещё и чужие проблемы успешно решает – всё равно никому не нужна. А мужику нынче достаточно просто не пить, чтобы на фоне всеобщего говна себя царём чувствовать! Может пять лет дома сидеть, телевизор смотреть, на все вопросы один ответ: «Я же не пью – чё те ещё надо?!». Не любят они женщин и семейную жизнь. Это в них въелось, как солярка в тракториста, не выветришь. Общаются с женщинами словно через силу. Они так воспитаны, уже не переделать. В семье сами мучаются и родню мучают. Никого не любят. И гордятся этим! Чем паскудней к близким относятся, тем в большей степени считают себя мужчинами. Тяжело жить с мужчиной, когда он постоянно доказывает, что ему это не нужно, что он в жертву себя принёс. Семье мужчина нужен, а не жертва. А он в семье, как плохой работник на нелюбимой работе: так и норовит куда-то улизнуть, пассивно отбывает повинность и прилагает усилий ровно столько, чтобы не уволили. Один про себя постоянно ноет: «Я тряпка, я дерьмо, поэтому ничего от меня не жди, кроме пакости». Намекает, какой он замечательный, что сам себя дерьмом обозвал. Другой стремится возвысить себя и опустить других, считает, что лучше его никого быть не может: «Я супер, а ты дура». И с тем, и с другим – невозможно! Оба душат.

– Да что вам дались эти спившиеся идиотики? Сейчас многие россиянки за иностранцев замуж выходят, там на них даже спрос…

– Ой, да ну! Спрос на дешёвый товар, который никогда не переведётся… Поймите, ни один нормальный и стоящий мужчина не полезет выписывать себе жену из стран Третьего мира. Зачем она ему? Вы сами прикиньте, что это за мужчина, если он со своими соотечественницами не нашел общего языка? Из разряда «хочу того, не знаю, чего». С таким явно что-то не того. Конечно, бабы хвастаются, что уехали за границу, вырвались из этой нищеты, а какие там подводные камни – никто не скажет наверняка. И заграничные мужики не дураки, они прекрасно понимают, почему русские бабы за них идут. Не идут даже, а бегут! Чтобы сбежать от той жизни, в которую их судьба забросила. И отношение к ним у тамошнего общества соответствующее: чего с ней церемониться, куда она денется? Она уже тому рада, что не бьют. Говорят, там это законом запрещено, бить человека! А у нас мало того, что людей даже в милиции могут до смерти избить, так ещё бабу за человека никто не считает…

– А вы сразу так плохо стали жить? Ну, я имею в виду с мужем. Было же что-то у вас хорошее, раз ребёнок родился? Дети же от любви рождаются.

– Дети, по последним данным науки, рождаются от секса. А сексом люди могут заниматься совсем без любви – так мой бывший говорил… Я не помню, но он сразу пить начал, как только я залетела. Сразу вопросы полезли: «А это точно от меня?». Сначала неуверенные, потом всё грубее: «Ты мне изменяешь, наверно, со всеми подряд!». Они все уверены, что им изменяют. Кого из подруг ни спрошу, а у всех такая же картина. То ли они настолько в себе не уверены, то ли алкоголизм даёт себя знать со своими галлюцинациями. С кем тут изменять-то? На кой бабе одного дурака и пьяницу менять на другого? А он ревёт: «Да как же это с кем? Вот Толян такой мужик мировой – может литр водки выжрать за один присест и на милицейском мотоцикле по старому деревянному мосту проехаться по одной доске на спор. А Колян чем плох? Голым кулаком гвоздь забивает с одного удара, я ему ящик пива тут проспорил. Ай, да вы, курицы, в настоящих мужиках-то ничего не петрите! Да на таких парнях Русь держится». Видела я этих Колянов и Толянов – алкаши и хамы, нажрутся и лезут кто за руль, кто кулаком всё приколачивать, как будто для этого молотка нет. А мой от них в отпаде. Его такие восхищают, и он уверен, что и женщины это восхищение разделяют. Сам в них влюблён по уши, а мне их навязывает, романы с ними приписывает. Да ещё недоумевает: «Во бабы зажрались, настоящих мужиков ни в грош не ценят! Ничо, война начнётся, мы за Родину погибать пойдём, а вы под врага ляжете, потому что вы все шлюхи. Что у нас за политики такие, не могут приличную войну развязать, чтоб эти курицы увидели, каких замечательных мужиков не ценили?». Война – их вторая любовь после выпивки. Уже и мой пищит, как они Гитлера разбили. Тридцать лет с небольшим, а туда же, захотел примерить стариковское брюзжание. Думал, что умней от этого будет выглядеть. Я ему говорю: «Ты не выгляди, а будь. Ты бы пьянство своё победил, уже много пользы было бы. Тебя пьянка угробит, а не Гитлер». В нормальных культурах все члены общества дополняют друг друга, а у нас все слои противоречат и мешают друг другу. Женщин воспитывают, что для них главное выйти замуж, а мужикам внушают, что им это как смерть. Ну, так и женщинам надо какие-то другие установки давать, чтоб они не мешали этим засранцам в бой рваться. Старики брюзжат, что они Гитлера разбили, но их внуков разобьёт не Гитлер, а наркотики, водка, порнуха, разложение. Слабо им такой Рейхстаг взять? Население выкашивает как на войне, а они помнят и ждут войну, которая давно прошла. Ты вот эту войну выиграй, реальную. По Скорой каждую ночь возят умерших от пьянки, две-три смерти а ночь. Это сколько за год выходит? Для нашего района такие потери населения – катастрофа. Но никто и не волнуется даже! Горлопаны и тут не теряются: оказывается, это бабы не рожают. Ни одна баба не восстановит такие потери, даже если будет каждый день рожать. И от кого рожать? От ещё живого алкоголика или наркомана? Которые спились и скурвились, потому что им не довелось на войне побывать. Они на ней никогда не были, но почему-то уверены, что проявят себя очень круто. Мой уж как просился в Чечню, а его не взяли. Начальник так и отшил: «Ты же умеешь только водку жрать и баб задирать, а там воевать надо». И жалко его, и опасно с ним.

– А почему жалко?

– У него ж никого нет. С детьми он не знается, братья спились. Сейчас живёт у матери в коммуналке. Видела её тут, она мне высказала: «Зачем ты его от бандитов отмазала? Пенсию отнимает, дружков водит, пьянки устраивает, меня бьёт. Лучше бы убили, скотину!». Вы представляете? Это до чего мать надо довести, чтобы она так сказала? Со всеми отношения портит, как помешанный. Друзей нет. Вместо друзей какие-то проходимцы, они его и надоумили к этим ростовщикам обратиться – разве друзья так делают? Всю дорогу его подставляют, эти Толняны с Колянами, а он продолжает с ними квасить, «дружить». Всегда во что-то втянут, чаще всего спьяну, когда не соображает никто. Его и с работы попёрли, потому что дружки бензин сливали, а на него списали. Он потом штраф платил. Точнее, я на овощехранилище устроилась, чтобы на этот штраф денег заработать. Я ничего против дружбы не имею, но дружи ты с людьми надёжными, верными, умными, а он только огрызается: «Да у вас, у баб, вообще никаких представлений о дружбе, друг друга передушить готовы! Куда вам с куриными мозгами нашу священную мужскую дружбу понять!». Я на своих подруг всегда могу положиться, всегда помогут и поддержат. Я после того столкновения с бандитами через месяц заболела, такой грипп тяжёлый развился на нервной почве, думала, помру. И вот мне бабы из соседнего подъезда, которых я даже не знала, продукты носили, лекарства покупали! А мой перепугался, что я слягу, сына ему скину, решил мотоцикл продать, друга попросил помочь, дескать, жена болеет, деньги нужны. Этот «друг» мотоцикл продал и скрылся с деньгами, до сих пор не нашли. Наверняка, пропил всё да умер от пережора или в сугробе замёрз. Вот где таких сволочных друзей находит?

– Может, ещё всё наладится, поумнеет, повзрослеет. Женится на ком-нибудь.

– Если б это про юнца какого сказали, у которого вся жизнь впереди, а тут мужику за тридцать лет уже. Люди в таком возрасте не меняются. Разве только от очень сильных потрясений, но не всегда в лучшую сторону. Жениться таким на ком-нибудь не проблема. Проблема в том, что у них психология бобылей. Они никого не терпят рядом, любая их рано или поздно начинает раздражать. Я помню, мой любил сковородку скрести вилкой, сделала ему однажды замечание, он так взвился, из дома на месяц ушёл. Из-за чего? Каково же было моё удивление, когда я узнала, что он об этом случае всем своим друзьям пожаловался, как я его «достала», и моей матери, и своей, и всем своим сожительницам! Мне бы кто подобное замечание сделал, я бы и внимания не обратила, а они помнят по десять лет. И не прощают! Всё им кажется, что их кто-то порабощает, неволит, покушается на них, на их свободу в виде пьянок под кильку в томате. То ли политика их так воспитывает – Россию ведь постоянно кто-то атаковать хочет. То ли от водки кажется, что их враги преследуют. Вот так отбиваются от бабы, огрызаются, фыркают всю жизнь, а потом бац – пятьдесят лет стукнет, а ты и даром никому не нужен. Всех от себя отпугнул, отогнал, и тут вспоминает, что где-то у него семья была, дети, вот пусть теперь заботятся – на кой они ещё нужны. Бобыли, одним словом. Сделали из бабы надсмотрщика для себя, отбрыкиваются от неё, не слушаются, но если куда влипнут, то первый вопрос именно к ней: «А ты куды смотрела, раззява?».

– А если он опять к вам вернётся?

– От таких чего угодно ждать можно. Бабы постарше мне говорят: как песок с задницы посыплется, так и прибежит. Всю жизнь по бабам бегают, как клумбу топчут. Нормальные люди на цветы любуются, а этим главное каждый новый цветок в землю втоптать. А как старость постучит в спину, так придёт окончательно сдаваться в плен к чёртовой жене, которая ему свободно жить мешала. Нянька станет нужна, он про жену и вспомнит, намертво приклеится. Тогда хоть гони его – не уйдёт.

– Но ведь трудно одной ребёнка растить! Мужчины всё-такие больше зарабатывают.

– Знаете, это странно, но после его ухода нам с сыном даже легче стало жить. Не только в плане безопасности, но и в отношении финансов. Его ведь ещё уговаривать было надо, чтобы он хотя бы часть зарплаты в семью отдавал. Другие бабы мужей в день получки у кассы караулят, унижаются, чтобы всю зарплату не промотал за вечер. Некоторым мужикам это нравится, они могут жену рэкетиршей нежно обозвать, а мой всегда с ненавистью шипел: «Вам, проституткам, только деньги подавай». От таких вообще не захочешь ничего брать. Они как дурачки на каждом углу жалуются, что зарплату отдают туда, где живут, питаются, где их обстирывают и обшивают, обувают, одевают. Ну, отнеси в другое место, если тебя так коробит своей бабе зарплату отдавать. Там у виска покрутят пальцем, но возьмут, конечно. У нас в стране всю жизнь бабам выговаривают про эту зарплату, которую муж отдаёт с видом величайшего одолжения, как будто баба свою зарплату в огороде закапывает. Да я три зарплаты в семью вкладывала, когда замужем была! Другие бабы замуж выходят, чтобы не работать, а только домом заниматься, а у нас замуж выйдешь и надо на вторую работу устраиваться, а там и на третью. Ведь эти чокнутые мужики ничего не знают, что сколько стоит, сколько они съедают, сколько на них одних только носков надо. Сколько платишь за квартиру, сколько стоит газ, на сколько электричество опять подорожало – ничего не знают! И знать не хотят. Они ничего не замечают, если это не касается ситуации в Ираке и последнего решения ассамблеи ООН. Купишь ему ботинки новые, модные, чтобы он выглядел хорошо, он же молодой ещё, хочет нравиться. А он приползает вечером в одном ботинке, да и на том подмётка оторвана. Утром ставишь ему новые ботинки, он их обувает и даже не замечает этого, даже не вспоминает, куда дел «старые». Куртку ему купила модную, как чуяла, взяла сразу две. Через неделю пришёл, пуговицы вырваны с мясом, один рукав оторван, на спине мазутное пятно. Проспался, утром обматюгал меня, что в Секторе Газа опять напряжённость, а мне, дуре серой, и дела нет. Одел новую куртку, полюбовался на себя в зеркало и опять не обратил внимания, индюк самодовольный, что это другая куртка. Они не видят себя со стороны, не способны видеть. И вот на него столько денег идёт, но он ничего не замечает! При этом постоянно ноет, что ему приходится отдавать зарплату «этой проститутке». Да пусть подавится своей зарплатой! Они большую часть своих сил расходуют на претензии, как бабы для них обустраивают быт, а к себе, любимому, никаких нареканий. Говорю ж, завидую я им! Нам так никогда не научиться…

Людмила Евгеньевна так расстроилась от полученной за последние дни информации, что к ночи ей стало плохо с сердцем. Растерянный Илья Михайлович вызвал Скорую помощь. Машина приехала через полторы минуты.

 

III. Повышение мэра

Всё просто, как в химии. Стадия за стадией, и химическая реакция завершается ожидаемым результатом. Как при ингрессии происходит медленное проникновение воды в рельеф суши, как при диффузии частицы определённого сорта проникают и закрепляются в среде, которая никак не противодействует этому проникновению, так и преступные нравы входят в обычную жизнь. На смену реактивности приходит пассивность, ассимиляция пассивная перетекает в активную, простая активность завершается проактивностью. Сами слова свидетельствуют о том, что причина здесь кроется в безучастности и пассивности той среды, которая подверглась активному вторжению чужеродных элементов.

В какой же момент в нашем сознании произошёл этот переход? В какой день и час мы вдруг заметили, что нотки блатной речи уже звучат не только из подворотни, но из уст известных политиков, учёных, деятелей культуры? Даже не сама «феня», а вот это характерное «вихляние» речи приблатнённого человека, которому очень хочется выглядеть блатным «на все сто», льётся сейчас буквально отовсюду. Отец с сыном разговаривают так, словно старый пахан «базарит с сявкой», глава семьи с женой общается, как с «марухой». «У нас с ним были тёрки, и я огребла по полной», – вы думаете, это шпана какая-то «перетирает»? Нет, это секретарша столичной фирмы описывает отношения с шефом. «Мы вам не какие-нибудь лохи отстойные, чтобы нас так разводить!» – и это тоже не уркаган с подельниками общается, а депутат Госдумы прямо на заседании выражает недовольство действиями оппонентов.

Пропадает уважение между людьми, потому что преступный мир так устроен, что уважения между его обитателями нет и быть не может. Многие тюремные прозвища обидны и унизительны не просто так, а с целью воспитания нового полноценного хищника. Уважительно или нейтрально обращаются только к уже состоявшемуся хищнику, который в случае чего может перегрызть глотку за хамство. А как воспитать хищника из человека? Мордой его в парашу: «Ты – никто, и звать тебя – никак!». Потом он, если выживет, сам будет точно так же макать кого-то другого, воспитывать…

Самое удивительное, что сейчас очень многие сообщества россиян от семьи и школы до армии и футбольных болельщиков активно заимствуют блатные замашки и даже не догадываются об этом! Посмотрите, что творится на наших дорогах. Самый настоящий беспредел! И многие видят причину в том, что на дорогах наших теперь всё не по Правилам дорожного движения, а «по понятиям». Задеть «крутую тачку» – это всё равно, что начинающий уголовник законнику на ногу нечаянно наступит:

– Ты чё, лох, в натуре, не видишь, на кого наехал?!

Глагол «наехать» в привычном значении «натолкнуться на кого-либо во время езды» вовсе не употребляется, а только сугубо в уголовном значении: требовать что-либо с помощью угроз и шантажа. Так же в ходу уголовное понятие «поставить на счётчик». Владелец «крутой тачки» имеет полное право ставить на этот самый счётчик владельца автомобилишки подешевле, который его поцарапал, пусть даже нечаянно. Он же богаче, а кто богаче, тот и прав. А у кого денег нет, тот пусть вообще хавальник не разевает! Всё по понятиям. И ещё говорят, что только в нашей стране можно при покупке машины обнаружить в документах на неё приписку: «В розыске Интерпола».

Уже ни для кого не секрет, что в армии могут убить просто «по понятиям». Само понятие «дедовщины», то есть требование особого положения и уважения для тех, кто «не первый год в казарме срок мотает», очень напоминает тюремную классификацию между заключёнными. В школе точно так же старшеклассники на правах «давно здесь сидим» могут выбивать деньги из учеников младших классов, которые «сидят всего ничего». От футбольных болельщиков, к сожалению, вообще ничего не осталось, кроме пьяной гопоты, которая всё крушит на своём пути, поэтому нахождение любого на этом пути становится крайне опасным. Дети бегут из семей, где вместо отношений царят самые настоящие криминальные разборки, глубокое неуважение к близким. А зачем кого-то уважать, дорожить близкими, если «реальному пацану» семья и вовсе не нужна? Может быть, он ещё до статуса «вора в законе» дойдёт, а наличие семьи ему только попортит все показатели.

То ли в сталинские годы слишком большой процент населения отсидел, то ли слишком многие сидели за такие вещи, на которые сейчас закон не обращает никакого внимания, то ли ещё что, но в какой-то момент преступный мир перестал казаться чем-то таким, к чему следует испытывать здоровое чувство брезгливости. Подсчитано, если в каком-нибудь коллективе шестьдесят процентов участников научить играть в футбол или пить водку, то оставшиеся сорок вскоре втянутся в то, чем заняты шестьдесят. Именно шестьдесят процентов, чтобы с небольшим перекрытием половины. Если пятьдесят процентов будет играть в футбол, то другая половина просто отколется от неё и станет самостоятельной группой. Если шестьдесят процентов населения страны криминализованы, если они уже познакомились с миром тюрьмы и нравами преступного мира, то втянутся и остальные сорок – никуда не денутся. Большее поглощает меньшее.

В советскую эпоху были репрессированы и побывали в тюрьмах многие учёные, писатели и поэты, формировавшие мнение в обществе. Тогда казалось, что СССР просто-таки наводнён преступниками! С точки зрения его тогдашних хозяев каждый второй был шпионом или вредителем. Кто тогда только ни сидел: учёные, совсем не учёные, инакомыслящие, просто мыслящие и совсем не умеющие мыслить. Но прислушивались к мнению мыслящих. Это сейчас в нашем обществе мнение запросто может формировать какая-нибудь неотёсанная и совершенно бессмысленная девочка из тусовки. А тогда ещё было в силе слово, изречённое людьми мыслящими. Они описали тюремный быт, поскольку он окружал их многие годы и стал их реальностью. Именно тогда многие слова уголовного жаргона, изначально призванные идентифицировать участников преступного сообщества как обособленную часть социума, противопоставляющую себя законопослушному обществу, стали литературными, вошли в лексикон населения, политических деятелей и журналистов. В какой-то степени «благодаря» сталинизму в сознании закрепилась мысль, что у нас посадить могут просто так, за пустяк, за ерунду вроде хранения валюты, за политический анекдот, за простую шутку, в которой кто-то усмотрел нечто враждебное государственному строю. Закрепилась мысль, что сажают-то всё не тех, кого следовало бы, а совсем наоборот. Сформировался образ заключённого-мученика, и образ этот перешёл даже на тех, кто от него очень далёк. Страшные лагеря сталинской эпохи, смертоносные прииски Колымы, каторга на строительстве Беломорско-Балтийского канала, урановые рудники, где радиоактивную руду добывали голыми руками – сколько людей там сгинуло! И каких людей. Какая жестокость была допущена к этим гражданам, какая нечеловеческая свирепость, что даже могил не осталось. А теперь мы играем в гуманизм и демократию с маньяками и садистами, на их охрану и содержание выделяются солидные бюджетные средства, вместо того, чтобы выделить… всего несколько патронов.

Сформировалось двойственное отношение к тем, кто оказался за решёткой. С одной стороны – преступник, что доказано судом, а суд действует согласно букве закона. Если в законе прописано, что на территории страны нельзя торговать джинсами собственного изготовления, то суд ничего не может сделать, кроме как осудить человека за такое деяние. С другой стороны – мученик, жертва. Не тот жертва, кто у него джинсы приобрёл – тот-то как раз обогатился, – а жертва как раз тот, кого закон объявляет виноватым.

В XX веке среда деклассированных элементов общества, среда «дна» человеческого общества не была противопоставлена общественному сознанию. Мы все воспитывались на образах революционеров, которые так или иначе бывали на каторге, в ссылке, годами «томились в мрачных застенках царизма». Которые, в общем-то, ничем больше не занимались, как сидели по тюрьмам. Сколько было снято фильмов об этих «томлениях» в советское время? И как снято. Талантливо! До сих пор смотрится на одном дыхании и «Юность Максима», и «Надежда» Марка Донского, и «В начале века» Анатолия Рыбакова. Кто из нас не зачитывался «Оводом», кто не восхищался «подвигами» якобинцев и народовольцев, не ходил на экскурсии по казематам Петропавловской крепости, где ожидали казни особо опасные государственные преступники перед отправкой в Шлиссельбург? Великая Французская революция, Парижская Коммуна, взятие Бастилии, падение Бастилии – нам всем казалось, что в Бастилии несправедливо заточены только самые благородные люди Франции вроде Вольтера! Мы даже и мысли не допускали, что там могут сидеть отпетые сволочи, душегубы, садисты, людоеды. А сколько по школьной программе мы читали про «обиженных, униженных и оскорблённых», которых освободить от обид и унижений могли только радикальные меры, как государственный переворот – кстати, одно из самых тяжких преступлений с точки зрения правоведения. Обитатели ночлежек и казённых домов в произведениях русских классиков представлялись нам людьми гораздо лучшего сорта, чем законопослушная буржуазия, «жирующая на горе народном» – нам внушали, что таково уж её основное занятие во все времена. В её ряды попасть трудно – нужны несметные богатства или хотя бы «благородное» происхождение. А «дно человеческое» – вот же оно, ныряй в него с головой и становись его неразличимой частью. Человек-протест, человек, бросающий вызов «отжившим нормам буржуазной морали» – главный герой произведений, на которых воспитывалось ни одно поколение советских людей. Мало кто догадывался, что большинство «героев» революций погибли не на баррикадах, а в кабаках и публичных домах – именно там они сильнее всего боролись с «отжившими» нормами морали. Потом мы будем пытаться оживить те самые «отжившие» нормы морали, чтобы хоть как-то выжить в наступившем беспределе, но будет поздно. Поздно пытаться сделать свежими маринованные овощи и фрукты, когда соль и консерванты уже глубоко проникли в их структуру. Произошла необратимая химическая реакция.

К сожалению, человек-протест ничего больше не умеет, кроме как протестовать. Он будет протестовать и бросать вызов обществу при любом политическом и экономическом строе, любая мораль ему будет в тягость. Человек-протест – это полуребёнок. Он считает, что кто-то должен обеспечить ему хлеб насущный, пока он занимается таким важным делом – протестом. Он ведь не для себя, а для всеобщего блага этим занимается! Для освобождения этого «погрязшего в лицемерной морали» общества, для будущих поколений, которые ещё неизвестно – народятся ли после такой-то борьбы. Завсегдатаи тюрем, ночлежек, все те, для кого пребывание там стало нормой, тоже ведь не думают, откуда что берётся: нары есть, баланду выдадут, на прогулку выведут. Инфантильность и безучастное отношение к жизни – основные черты такой публики. Тюремная мораль тем и привлекательна, что человеку не надо ничего делать для приобщения к ней! Ни над собой, ни над своей жизнью не надо производить хоть какую-то работу. Промотал состояние – в ночлежку. Нарушил закон – в тюрьму. Вышел, опять нарушил, опять в тюрьму. Тюрьма встретит, накормит, обогреет. Тюрьма – дом родной! Даже лучше, чем дом. Дом требует заботы и ухода, строительства и ремонта, вложения сил и средств, умения ладить с другими его обитателями. Зона ничего этого не требует, зато даёт почти всё необходимое. А нам ведь много не надо: покушать, поспать, погулять, на горшок сходить… Самое ужасное, что в последнее время попадание в тюрьму многими россиянами перестало восприниматься как наказание и позор. Одни верят, что там – какая-то необыкновенная романтика, других привлекает, что не надо думать о таких невыносимых вещах, как заработок и поиск пропитания.

Специалисты считают, что россияне сами виноваты в криминализации себя, потому что не протестовали. Вот нас и нашпиговали фильмами, передачами, уголовными нравами и прочими ужасами той античеловечной среды, которая царит в преступном мире. Но это не правда, что все как губки послушно впитали в себя «главные ценности новой морали». Очень многие протестовали, видные деятели культуры предлагали оградить население страны от подобной пропаганды самым решительным образом, но… Очень часто в нашей стране людей призывают протестовать против каких-то невыносимых условий жизни. Эти условия сначала создаются, насаждаются, очень тщательно продумывается каждая деталь их невыносимости, а потом задаётся ехидный такой вопрос: «А чего ж вы не протестовали?». Едет человек на работу в не отапливаемом транспорте, получает воспаление почек, а ему: «А что же ты так послушно ехал? Надо было протестовать, надо было бороться за свои права! Сам виноват!». И что он должен был сделать? Окна все выбить, и оттуда флагом махать? Или вооружённое восстание поднять? Чтобы те, кто по долгу службы обязан думать о комфорте проезда граждан, «догадались»: нельзя возить людей зимой в холодных салонах и не отапливаемых вагонах. Но если до них это не доходит, пока к ним разгневанные люди с вилами не явятся, то они вообще вряд ли когда сумеют «проявить чудеса смекалки» и догадаться, как надо выполнять свою работу.

У нас постоянно втягивают граждан в решение проблем, которыми обязаны заниматься специалисты – люди, специально назначенные, обученные и получающие за это зарплату из налогов тех самых граждан, которым они потом говорят своё излюбленное «сами виноваты». Можно представить, чтобы некий дворник похерил свои обязанности, не чистил бы подконтрольную ему территорию, а на возгласы возмущения ответил бы: «А чего же вы раньше мне не сказали? Надо было хотя бы намекнуть, хотя бы с транспарантами выйти и проскандировать, что вас не устраивает такое положение вещей! Сами виноваты, что не умеете бороться за свои права»?

И так ведут себя многие наши административные и властные структуры, наделённые такими полномочиями, что их с лихвой хватило бы на наведение порядка и на улицах, и в транспорте, и на телевидении, и даже в головах у кое-кого. Вместо выполнения своих прямых обязанностей они нагло отфутболивают эти обязанности рядовым гражданам:

– А что же вы нам не подсказали, какой у нас бардак повсюду творится?! Что же вы не протестовали против того беспределу, который мы… тут развели. Точнее, с вашего согласия… то есть… Ай, да вы сами во всём виноваты!

Вы многих видели, кто в результате протеста хотя бы по поводу неработающих светофоров на перекрёстке добился чего-то в свою пользу? Я видела только таких, кто на этих протестах себе инфаркт или даже инсульт «по блату выхлопотал». У нас же никто не слышит рядовых граждан! Вся страна может выйти на улицы, чтобы заявить категорическое несогласие с проводимой политикой, но результата не будет. Никто не слышит и не слушает людей по принципу «мы этих сявок ваще в упор не видим!». Сознание-то криминализировано не только у «дна», но и у «верхушки».

* * *

Криминализация сознания и отказ от морали насаждались и насаждаются не только в нашей стране. Но другие государства почему-то считают нужным себя от них защищать. И не таким способом, когда протестуют рядовые граждане, а вообще не доходит до крайних точек кипения в обществе. Например, в Узбекистане, который иные наши граждане считают олицетворением отсталости, запретили в своё время программу «Окна», где ведущий ругался матом, и велись скабрезные и вульгарные обсуждения сокровенных для любого нормального человека тем. А у нас на возгласы возмущения зрителям отвечали: «Да вы же САМИ хотите всё это смотреть, иначе вы бы не знали содержание передач!». Там же запретили сериал «Близнецы», где начальник милиции показан казнокрадом и извращенцем, склоняющим к сожительству собственную дочь, а его жена – шлюхой, которую он убивает и успешно скрывает это. А у нас уже слышны возгласы: «Так оно и есть! Знаем мы их – все они такие! И взятки берут, и до разврата сами не свои!». У нас этот сериал показали «от корки до корки», и не один раз, отчего зритель окончательно утвердился во мнении, что глупо искать защиты и помощи в правоохранительных органах – там царит криминал похлеще зоновского. Но в Узбекистане власти почему-то понимают, что в их обязанности входит защищать граждан от этого дерьма, иначе их государственность рухнет без единого выстрела из стана врагов.

Когда человек что-либо создаёт, всегда следует ответить на вопрос: «ЗАЧЕМ он это делает?». Зачем снимают фильмы и пишут книги, где героями выступают существа с серьёзными нарушениями психополовой и культурно-нравственной сферы, целые стада этих существ? Цель-то какая? Ну, показали фильм, где кроме маньяков и извращенцев больше никто не фигурирует, запустили сериал «про школу», где дети-социопаты в нежном возрасте занимаются уже совсем не нежными вещами и «не по-детски». И что дальше? Запустите сериал о том, как в детском саду детишки кокаин нюхают и насилуют нянечку? А почему бы нет? Ведь каких только отклонений в природе не бывает! В человеческом обществе всегда присутствует какой-то процент уродцев – видимо, их наличие задумано самой природой, и они просто должны быть. Но этот процент очень невелик, и эта величина не меняется на протяжении всей истории человечества, а подавляющее большинство людей имеют нормальные умственные способности и равные возможности для развития, учёбы и достижения жизненных целей. Но посмотришь «опусы» наших современных деятелей искусств, и создаётся впечатление, что туда специально согнали вот эти два-три процента недоделанных. И совершенно не важно, о чём опус: о школе, о врачах, о милиции, о чиновниках, об армии. «Художники» зациклены на показе циклов жизнедеятельности какой-то человекообразной животинки, которая умеет только колоться, сношаться, воровать деньги на эти нехитрые развлечения и упрекать окружающих в отсутствии любви к себе. Нормальные люди словно бы остались за бортом такого «искусства». Они по ту сторону экрана на это смотрят, и у них формируется некий комплекс: ребята, мы же все – ненормальные, мы как-то не так живём, а надо как в телике, где пьяные школьники сморкаются прямо под ноги учителям. Где герои – непременно проститутки, наркоманы, извращенцы, садисты и так далее по списку из «Справочника психиатра» по разделу «Виды отклонений в развитии и поведении».

Такие «художники» словно бы рассуждают примерно так: «Давайте покажем, что вся милиция – хуже бандитов! А что? Ведь такое же может быть? Ещё как может! Давайте залудим серьял, что школьники тоже ничем от уголовников не отличаются! А что? Не так, скажете? Знаем мы этих сволочей малолетних! Выпустим цикл передач о том, что все генералы – дебилы и досуг проводят исключительно в банях с проститутками! А почему нет? Разве так не может быть? Мо-ожет! А раз может быть, то это – ПРАВДА! А если кто попробует заткнуть глотку правде, то он – пособник фашизма и враг демократических веяний! Забыли, как Солженицыну кислород перекрывали!».

Так орут, словно неизданные произведения Шекспира хотят опубликовать, а им какие-то сатрапы и душители свободы по рукам бьют. В итоге, если из их «мастерской» выходит фильм про милицию, то она там показана хуже бандитов. Если про армию, то врагу не пожелаешь в такой армии служить. Если про школу, то вместо учителей и учеников там показана какая-то невыразительная урла с явными нарушениями психополовой сферы. И тут же лагерь поддержки орёт: «А чё, усё ПРАВДА, меня так же одноклассники (менты, солдаты, врачи, учителя) ногами охаживали и пользовали в деликатное место! Реально, так и было!». Только вот не понятно: они на это жалуются или гордятся? За неимением других поводов для гордости. Мол, пожалейте нас, горемычных, видите, как нас жизнь пришибла! Но жалости и внимания к себе обычно требуют те, кто сам на них не способен.

И какую же цель преследуют создатели такого барахла? А никакую. Их деятельность так же бесцельна, как и жизнь их героев. Все их «откровения» являются банальной погоней «за клюквой», потому что только это может принести им деньги и популярность. А ради этого не грех и родну маму на унитазе заснять, и на обозрение миллионов выставить. А почему нет? Ведь люди при любой погоде и общественном строе ходят на горшок, следовательно, это – правда. И опять лагерь поддержки неистовствует, правдолюбы и правдорубы заходятся в крике:

– Вы что, против ПРАВДЫ?! Душители свободы! Не дают, панимашь ли, Художнику с большой буквы «хэ» раскрыть все грани евонного таланту! А вот мы вас по сопатке за енто! Ведь ни доли ж вымысла: реально сидит товарищ на толчке и делает ка-ка. Да мы за ЭТУ правду у Белого Дому насмерть стояли!..

Милые мои, так можно дойти до сюжетов, чтобы слон с памятником Марксу роман крутил. А давайте про это сериал снимем! А что? Почему нельзя, если это может быть правдой? Вы что, против ПРАВДЫ?! Разве не за такую «правду» вы где-то там насмерть стояли? Но в том и дело, что правда у каждого своя. И информационные помои сейчас только прикрываются оправданиями: «Это – жизнь! Это – правда!». Хотя это самое простое: снять «чернуху» и назвать её реализмом. Тысячи комментариев «ну-у, наконец-то правду показали!» – не больше, чем слабое оправдание для малодушия и подлости. А кому она нужна, такая правда, если не найден выход из ситуации?

Искусство не может абсолютно достоверно отражать реальность. Если человека постоянно тыкать лицом в дерьмо, он ещё больше опустится. И на душе гадко, и руки опускаются после такого «реализма»: какой смысл бороться со сволочью, если ВСЕ сволочами стали? Просто нормальных обычных людей показывают как недоносков, завидующих всеми фибрами души тем, кто утонул в разврате и продажности. Человека учат: «Смотри, это и есть жизнь. Все люди – дерьмо и сволочи, только притворяются хорошими. Жизнь всё равно всех научит быть изворотливыми, низкими и грязными – лучше рано, чем поздно. Нас не надо изменять – лучше мы вас изменим своей правдой!». Но когда такая информация идет потоком, человек начинает воспринимать увиденное как само собой разумеющееся. Если каждый всюду начнет говорить, что людоедство – это нормально, то через какое-то время людоедство в самом деле станет нормальным и рядовым явлением. Как говорится, не можешь вылечить людей от пьянства – пей вместе с ними, становись одним из них, не выпендривайся, не старайся быть лучше, чем ты есть на самом деле: уж мы-то знаем, что все люди – дерьмо.

Как только у нас в искусстве появляется что-то поганое, опускающее людей, этому поганому сразу даётся зелёный свет и открываются дороги: твори и дальше свою мерзость. Если с таким упорством пропагандировать все низости и пороки человеческие, это и станет образом жизни. Попытки внедрить в сознание зрителей очередную мерзость увеличиваются в геометрической прогрессии, при этом обязательно пытаются «ставить на место» недовольных: «Зато показана ПРАВДА жизни!». В жизни всё бывает: и жук свистит, и бык летает. И если это показано, то допускается мысль, что это – допустимо, вроде некоего разрешения: если один так делает, значит, и другим можно. И даже нужно! Если прокуратура заботится о моральном и нравственном облике граждан страны, а тем более подрастающего поколения, такое искусство в цивилизованном государстве может рассматриваться, как наносящее вред национальной безопасности.

В современной же России перепутаны цели и средства развития общества, человека. Деньги и другие материальные блага стали целью, хотя должны быть только средством. Общество деградировало, «хозяевами» жизни, героями СМИ, а, следовательно, и общественными ориентирами, с которых люди копируют жизнь, стали личности, которые раньше никак не могли бы таковыми стать. Вчерашние валютные проститутки, бандиты, сутенёры сегодня пробились в фотомодели, банкиры, шоумены. Прочно укоренившийся в повседневный обиход блатной жаргон и мат, сексуальная распущенность вместо свободы, отсутствие уважения к старшим, желание не быть кем-то, а только что-то иметь, причем любым способом. И вот в таком бедламе мы пытаемся выяснить: кто есть бандит?

Поговаривают, что в МВД планируют создать «банк запахов» и на его основе выявлять преступников. А какой запах у олигархо-чиновничих паханов? Есть ли у общества измерительный инструмент, чтобы выяснить, кто и насколько погряз в тёмном прошлом и имеет ли его в настоящем? Кого конкретно в современной России называют бандитом, если в головах царит философия, что есть только две категории людей – воры и идиоты. Идиотом быть обидно, поэтому лучше воровать. «Все воруют, один ты, дурак, в стороне остался!» – разве редко сейчас можно услышать такой упрёк в адрес человека, который ещё не освободился от «комплексов»? Прежние идеалы объявлены отстоем, мерилом всего становятся деньги, которые вскоре и занимают место идеала. Кому сейчас нужны в России морально-нравственные принципы, если нынешнее российское государство создано ворами и для воров? Периодически объявляемая война с преступностью и коррупцией – всего лишь ширма, за которой «проворачиваются реальные дела», необходимые средства и полномочия переходят от одних лиц к другим.

Кто теперь там разгребёт-разберёт, как в стране сложилась система мегакоррупции, сращенной намертво спайкой олигархворья с зажравшимися чиновниками? Кто теперь даст объяснение последнему поколению советских граждан, которые именно в те годы потеряли веру в свою страну? В её институты власти и экономики, в возможность стать средним классом хотя бы к выходу на пенсию.

Никто не знает, что делать с создавшимся положением вещей. Никто. Предполагают, якобы, это из-за отсутствия некой «национальной идеи», которую надо срочно выработать. Как её выработаешь, если в умах царит идея «невыработанная», созревшая самостоятельно, поэтому более живучая, чем любая официально утверждённая. Современные СМИ уже сейчас многие называют преступной организацией, подчинённой антиобщественным интересам. А как, в самом деле, расценивать все последние «громкие» премьеры, когда сериал о школе больше напоминает фильм ужасов о колонии строгого режима, а сериал о милиции – сагу о вампирах? С экрана внятно проходит лишь один призыв: «Обогащайтесь любыми способами – воровством, насилием, обманом!». Устное народное творчество в виде пословиц и поговорок тоже не отстаёт, подсказывает: «Пусти душу в ад – станешь богат», а «не на…ёшь – не проживёшь», и наконец, старое-доброе «хочешь жить – умей вертеться». Все делают вид, что нам близка другая идея типа расплывчатого «Родину надо любить» или «детишек надо растит», но на деле тянутся совершенно к другому.

Некоторым хочется верить, что россиян от засасывания в криминальное болото спасёт религия. Сомнительно. Все видят, что братва тоже весьма религиозна. Братва охотно крестится, венчается, привозит на освящение к батюшке угнанные автомобили и мобильные телефоны в бриллиантовой обсыпке. В самые трудные времена, чтобы обуздать народ, власти частенько обращаются к религии, сами превращаются в неистово верующих. При этом как бы держат религию на крючке, требуя от неё поддержки в своих начинаниях, но это уже манипуляция, а не вера. И само правительство вряд ли поможет. Какой оно показывает пример? Можно ли представить, чтобы премьер Российской империи Столыпин выражался бы на блатном жаргоне, как это делают современные политики?

Словом, с какой стороны ни глянь, а ситуация безвыходная. Мы основательно запутались в самых главных понятиях жизни. Так запутались, что по замкнутому кругу бегаем уже не одно десятилетие, и какую национальную идею ни ухватим, а всё в пьянство и коррупцию упирается. Про коррупцию говорят так давно и так много, что все уже смирились с ней, как с неизлечимым хроническим заболеванием русского общества.

Все всё знают, но делают вид, что ничего не происходит! Если президент Ельцин знает, что воруют бюджетные деньги, выделенные на определенные проекты, если премьер Черномырдин докладывает, как ворует и кто, чьё ведомство, но оба с этим ничего не делают, значит, они сам – их пособники? Они сами уже по другую сторону закона – так получается. Но может быть ещё хуже: они знают, что срочно надо что-то делать, но… сделать ничего не могут. Не позволяют им, например. Как любому рядовому гражданину, который тоже всё видит, знает и понимает, но сделать ничего не может. При этом нельзя сказать, что каждый рядовой гражданин – пособник ворья. Но в том-то и дело, что президент и правительство – это не рядовые граждане, а руководство государства. Получается, что кто-то другой «правит бал» в стране? Возможно, именно потому наши власти так часто апеллируют к народу: «Что же вы прозевали, как вашу страну разграбили?!», что у них у самих полномочий и влияния в этой стране никаких нет…

Но пока не будет воли правителей России, а не показухи в деле борьбы с коррупцией и преступностью – всё будет по-старому. Это только в криминальных блокбастерах какой-нибудь рядовой ковбой может в одиночку разбить на голову целый воровской синдикат, а в жизни вы много таких «ковбоев» видели?

Большинство россиян не верит в политику. Они словно бы оправдывают такое положение дел: политика изначально сама по себе дело грязное, порядочный человек в грязь не полезет, а если уж полез, то чего от него ждать. Единственное, что вдохновляет сегодня любого россиянина: обогатиться, как можно быстрее, любыми способами. Власть периодически объявляет войну коррупции, тем не менее, взятка в понимании большинства населения уже не кажется таким уж злом: «Взятки брал бы КАЖДЫЙ, если бы их… каждому давали». Что такое взятка с точки зрения рядового обывателя? Быстрый способ получить желаемое. Народ в любом государстве выживает ровно так, как позволяет государство. А у нас как прикажете выживать, если честно заработать можно только жалкие крохи? Кто-то ворует? И пусть ворует! Государство ворует у нас, мы – у государства. Греха в том нет. Государство – это чиновники. Все чиновники – взяточники. Чисты только пенсионеры и студенты, да и то, через одного. Что касается остальных, то от них надо защищаться всеми способами, включая предательство, ложь, подставу и прочее. И это не низость – это средства к выживанию в стиле «либо ты, либо тебя – третьего не дано». А воровство и мошенничество – просто нормальный заработок. Это ли не национальная идея в чистом виде!

Но воровать, давать или брать взятки и мошенничать можно только благодаря круговой поруке – этой сложнейшей системе взаимных обязательств и неписаных правил, пронизывающей российское общество сверху до низа и вширь, и вглубь. Система, работающая и «по вертикали», и «по горизонтали». Система, которую невозможно взломать, так как она имеет свойство регенерации: оборванное звено тут же заживает. Честному человеку в принципе невозможно интегрироваться в эту систему. Если честный человек в силу обстоятельств попадает в эту систему, он или перестает быть честным (что обычно и случается), или оказывается немедленно вышвырнутым из системы. И ещё неизвестно, что он посчитает для себя бо́льшим горем.

Ни контролировать, ни бороться с этим невозможно – вот в чём главная трагедия России. Для её населения самоцелью стало стремление «выжить среди волков». Но если ты при этом станешь низким и недостойным, пополнишь и без того многочисленные ряды моральных уродов, то какой вообще смысл в том, что ты живёшь?..

* * *

Во времена, когда жулики считали «западло» ездить в одном автобусе с работниками милиции, два мира (законопослушный и преступный) не «пересекались» – ещё одно блатное заимствование в современном русском языке. «Воры в законе» определяли порядок в своей епархии, а остальное общество жило по общим законам развития. С недавних пор все изменилось: тюремный мир и общество с приходом капитализма в Россию оказались тесно связанными. Картины, где воротилы теневого бизнеса и криминальные авторитеты красуются на фоне депутатов, чиновников и генералов, стали обыденностью. Или это государственные деятели уже считают за честь для себя, если им удаётся завести «полезные знакомства» в преступной среде? Люди с наколотыми звездами на плечах стали вместе охотиться, рыбачить, париться в банях, вести совместные дела с теми, у которых эти звёзды на погонах. Зачастую жулики и сами теперь не прочь занять теплое депутатское кресло. «Новое поколение» преступного мира посчитало возможным идти во власть и сращиваться с бизнесом. Журналисты теперь пишут: «Криминал дошел до ручки… с золотым пером». Как у власти. Это стало реальной угрозой национальной безопасности государства. «Правильным» ворам, естественно, наплевать на государственные интересы, но они видят, что кланы вышли за пределы разумного, а им с государством нельзя «ручкаться», тем более – брататься. Ворам есть до этого дело! А государственным структурам хоть бы хны. Какой-то старый «законник» пытается вернуть прежний порядок, когда сохранялся паритет между государством и криминалом, и все знали своё место! А государство, которое рискует погибнуть, прогнив насквозь от симбиоза с преступным миром, настолько тесного и плотного, что уже дошкольники сыплют феней, словно бы и не волнуется по этому поводу. Волнуются даже иностранные исследователи, которые называют крайне высокой степень опасности криминальной деятельности российских преступных организаций. Криминал давно проник во все сферы нашей жизни и влияет не только на преступность в стране, но и на экономику, культуру и правопорядок. Влиятельные преступники кочуют из тюремных камер в телекамеры и приобретают известность далеко за пределами «своего круга». Усе оне типа трижды депутаты. И пальцы так: безымянный соединить с большим «колечком», а остальные растопырить и потрясти ладонью, словно сопли с неё стряхиваешь – и ведь каждый норовит своей соплёй до Луны достать.

Государство прекрасно понимает, КТО теперь в нём правит бал. Каждый мент это знает! Милиции в стране всё больше и больше. И чем больше милиции, тем больше преступников – такая странная пропорция. У Авторитета почти все одноклассники в разное время отработали в милиции, когда на ближайшие двести кэмэ из работы остались только отделения милиции, следственные изоляторы, посты ГАИ и вытрезвители. И он, естественно, не собирался брезгливо «выпрыгивать из автобуса», если там ехал человек в милицейской форме. Напротив, он тесно общался с ними, как и в школьные годы. Благодаря этому он знал почти все тонкости и нюансы «ментовской работы» от оперативника до конвоира. И даже мог помочь по-приятельски, если кто влипал в нехорошее дело, когда подавался в коммерцию «без отрыва от производства», чтобы увеличить свой достаток без увольнения с работы – где ж он ещё работу найдёт? Вот только немного поправит свой баланс, никто и не заметит. Потом ещё немного, потом ещё… Ведь в современной России стыдно быть нищим! Как нищему учителю перед учениками из семей тех, кто «сумел пристроиться» в новой России, бывает стыдно за свою бедность. А перед ним сидит ученица с НАСТОЯЩИМИ бриллиантами в серьгах и кольцах, жуёт жвачку, выдувая из неё пузыри. А учитель стоит в заношенном до дыр на заплатках костюме и неуверенно рассказывает о каких-то истинах, на которые ученики клали. И сотрудникам какого-нибудь уездного отделения милиции тоже бывает не по себе, когда они на какой-то развалюхе по бездорожью приезжают арестовывать хапугу, у которого во дворе – три новых иномарки. И их владелец смеётся им в лицо и даже угрожает. Они и сами знают, что его никто не посадит, а этот арест – всего лишь очередная «нестыковка в работе ведомств», поэтому вечером того же дня его отпустят. Им говорят: это – мелочи, вы не должны на это обращать внимание. Но они обращают, так как для самих говорящих эти «мелочи» – совсем не мелочи. Это как раз те мелочи, которые стали главными «нравственными ценностями» в стране. И тем, кто не обладает этими ценностями, иногда становится очень туго жить. Особенно, кто по долгу службы вынужден часто лицезреть чужой достаток, не имея своего. Милиция прежде всего. Они же не «воры в законе», у них есть семьи, дети – сотрудникам милиции это не возбраняется. Пока, во всяком случае. И этим семьям надо где-то жить, их детям надо где-то учиться. Можно было бы выхлопотать бесплатное обучение для детей тех, кто охраняет порядок в стране, выделять нормальное жильё, но «в кассе нет денег» на такие мелочи.

А пока Россия погружена в хаос и столь ослаблена, что никто не уверен, дотянет ли она до нового века. Очень немногие её граждане могут вести добропорядочный образ жизни, а не выживать. Оказывается, очень немногие могут позволить такую «роскошь», чтобы и в достатке жить, и достоинство не уронить. Кто-то предпочитает достоинство достатку, кто-то делает выбор в пользу достатка, отодвинув в сторону достоинство.

Так или иначе, но преступность вошла в жизнь достаточно большого числа граждан. Хотя и не все люди, совершающие те или иные правонарушения, принадлежат к мафиозным кругам, но «круги» эти постоянно кружат среди них, подобно огромной хищной акуле, заставляя одних идти к себе в услужение, выкачивая деньги из других и запугивая третьих. Ненасытная и практически неуязвимая, современная организованная преступность проглатывает фабрики, кооперативы, недвижимость, источники сырья, рынки валюты и драгоценных металлов. Что там «воры в законе» 30-ых годов на её фоне? Куда там до современного госворья всем этим «правильным»! Это вам не «вагонами воровать», как хвалился своим псевдо-папашкой герой легендарного фильма «Место встречи изменить нельзя». Грабят уже целые города! Разворовывают сразу по несколько предприятий, из государственного бюджета берут миллиарды, как из собственного кармана! Организованная преступность шагает по стране семимильными шагами. Если в 1991 году ей принадлежала четверть российской экономики, то в 1992 – уже одна треть, к середине девяностых – половина.

Прослеживается тенденция к восприятию российской организованной преступности не как совокупности относительно разрозненных преступных организаций, а как некой единой монолитной силы, возглавляемой чуть ли не бывшими сотрудниками силовых ведомств. Делается вывод о большей опасности, изобретательности и беспощадности российских преступных организаций по сравнению с преступными сообществами других стран (колумбийских картелей, китайских триад, сицилийской мафии) в силу имеющегося у преступников опыта противостояния тоталитарной политической системе. Делаются предположения о возможной связи русской мафии с процессом утечки из России ядерных материалов и оружия, об установлении российскими преступными организациями криминальных связей с преступными формированиями других стран как процессов создания некоего «мафиозного мира». Наконец, делается вывод о крайней опасности процессов становления преступности для наметившейся демократизации российского общества и их способности привести к становлению нового националистического или тоталитарного режима, вплоть до превращения России в криминальную сверхдержаву.

Не все разделяют эти волнения. Звучат даже ноты гордости за нашу преступность, раз она признана «самой-самой» в целом мире – хоть в чём-то мы продолжаем оставаться «впереди планеты всей». Даются оптимистические оценки из уст некоторых «аналитиков», что вот-де организованная преступность в современной России выполняет позитивные социально-экономические функции, предоставляя альтернативу неэффективно работающим государственным институтам, призванным обеспечивать выполнение гражданско-правовых обязательств и разрешать споры. Российский преступный мир превратился в единственную силу, способную обеспечивать стабильность, предоставляющую помощь в «выбивании» долгов, гарантии выплаты процентов по банковским ссудам и эффективно разрешающую споры о правах на собственность. Как истинный санитар леса, он взял на себя юридические и карательные функции государства. Государства, которое уж от всего открестилось! Которое теперь облегчённо охает, когда граждане сами очищают от снега улицы городов, потому что оно даже это не может осилить.

Конечно, с таких позиций ОПГ в России представляют собой «крайнюю форму капитализма», учитывающую лишь интересы, связанные с материальной выгодой, и игнорирующую такие социальные «пережитки и комплексы», как нормы закона и морали. Они видятся наиболее прогрессивными общественными силами, так как являются движущей силой процесса первоначального накопления капитала и становления рыночной экономики! Слышны и такие заявления, что преступность является своего рода индикатором административных нарушений. К примеру, как только у администрации какого-либо города или области появляются коррупционные доходы, тут же рядом возникают криминальные авторитеты, вымогающие эти средства. Как вообще криминал получает доступ к бюджетным деньгам? Всё очень просто: авторитеты сразу берут на заметку коррупционеров, присваивающих выделенные казной средства, планируя получить свой процент. Идеальная связка: жертва молчит, потому что какой же «расхититель социалистической собственности» из мэрии додумается заявить вслух о своих махинациях, а криминал получает свою долю. Тоже молча. Город чахнет, как при запущенном тяжёлом заболевании, но это только его проблемы – ведь именно такая философия сейчас у нас во всём. Заикнись о бездорожье или не вывозе мусора в конторе, которая якобы занимается решением данных вопросов, и непременно услышишь: «Это только ВАШИ проблемы, а не НАШИ. У нас и без вас проблем невпроворот!». Все словно бы проворачивают какие-то свои делишки на работе, забив на саму работу!

Кто должен был заниматься проблемой растущей не по дням, а по часам преступности, наплевали на неё. Не на преступность, которая уж никак не потерпит наплевательского отношения, а на проблему: авось обойдётся, пронесёт – и не из такого выныривали! Что в подготовке к отопительному сезону, что в противостоянии разрушающим общество тенденциям – всюду царит наш Авось Иванович. И вот не пронесло. Теперь ищут «механизмы криминализации общества и причины эскалации преступности» в современной России, диссертации на эту увлекательнейшую тему строчат. Обвиняют рыночные преобразования, которые проводились в экстренном и форсированном порядке и «были основаны на некритично принятом положении о самодостаточности рынка как регулятора общественных отношений». Призывают к ответу «игнорирование социальной составляющей преобразований в обществе, приведшее к распаду традиционных нравственных ценностей и отсутствию насаждаемых легалистским обществом новых ценностных установок», в результате чего значительное влияние на процессы формирования подрастающего поколения стала оказывать преступная среда.

Отношение власти к народу как к объекту наживы, а не субъекту воздействия, привели к тому, что не были предсказаны и вовремя скорректированы тенденции преступного реагирования на изменения привычного образа жизни. Да что вы говорите! А как же быть с обычными деревенскими старухами, которые ещё в Перестройку предсказывали, что безработица, подкреплённая массированной пропагандой алкоголизма, приведёт страну к состоянию той подворотни, в которую даже днём будет страшно зайти, чтобы не получить нож в бок? Потому что это было очевидно. Это знал любой крестьянин с семью классами образования. А теперь учёные мужи плечами пожимают: «Невероятно! Мы не просчитали, чем всё кончится! Мы не подумали, куда пойдут бывшие комсомольские и партийные работники, которые не заняли новых постов в системе государственной власти, но сохранили связи с государственными органами и чиновниками. Мы не догадались, куда денутся бывшие спортсмены и военные, которых на преступный путь толкнуло отсутствие иной специальности и, следовательно, возможности законным путём зарабатывать деньги». Что им можно ответить? Вы на свои посты назначены не думать и не догадываться, а знать. Знать элементарные законы развития и жизни общества.

Произошла недооценка способностей преступности воздействовать на общественные отношения, изменять структуру общества, обусловившая непродуманность и недостаточную эффективность мер борьбы с ней. Имело место быть сознательное непринятие мер к недопущению формирования преступных капиталов, обеспечение им финансовой неприкосновенности, что дало возможность преступным формированиям выйти на политическую и международную арены. И что теперь? А теперь ничего не остаётся, как лекции стране читать, что на становление ОПГ оказала влияние слабость правоохранительной системы государства, вызванная «недостатками законодательной основы деятельности правоохранительных органов, слабостью их материальной базы и недостаточной подготовленностью для борьбы со сложными экономическими преступлениями». Кто ослабил, если не сказать точнее, разграбил эту самую базу – никто не ответит, словно бы существует некая договорённость не называть этого самого «кто».

Есть мнение, что организованная преступность в России – это явление временное и обречённое на полное поглощение легальным бизнесом, как только отпадут «кое-какие» социально-экономические условия. Специалист по экономической реформе в России Джим Лейцель так характеризует этот процесс: «Как только организованная преступность исполнит необходимые функции в экономике на определённых стадиях перемен в государстве, её сфера влияния под неизбежным давлением реформ немедленно сузится до нормальных западных размеров». Бандитизм сохранится лишь в качестве фольклорного образа «лихих девяностых», в виде ряженного в красный пиджак придурковатого клоуна из фильмов «про нашу мафию».

Но куда денутся преступники? Не из фильмов, а из жизни. С киношными-то бандитами как раз всё ясно – их исполнители давно переквалифицировались на роли героев Великой Отечественной, особенно в преддверии очередной даты со дня Победы. Но чем займутся реальные люди, которые последние десять лет убивали и грабили? Вымрут ли они как класс? Да не дождётесь, как отвечал Рабинович на вопрос о его здоровье.

В сознании народном прочно сидит миф о том, что «мафия бессмертна» – в годы Перестройки даже фильм под таким названием сняли. Содержание фильма никто не помнит – какие-то доморощенные элементы мордобоя и рукоприкладства, – но вот название запало в память. Кому – в память, а кому и в самое сердце, если не в душу. Или пришлось по душе. Сама фраза стала очень ходовой, мало кто её не слышал. Мол, преступность – вечна. С ней никогда ничего не произойдёт.

Знатоки криминальной истории с этим утверждением не согласны: преступность вполне искоренима, и тому есть подтверждения. Например, в Грузии с недавних пор одно только упоминание, что человек принадлежит к «ворам в законе», сулит не поклонение и восхищение, а немедленный арест вне зависимости, совершил ли он преступление, и даже высылка из страны. Это привело к тому, что 90 процентов криминальных авторитетов в одной только Москве являются… выходцами из этой некогда братской республики. Зато Грузии удалось практически уничтожить организованную преступность на территории своей страны.

Ещё приводят в пример борьбу советской власти с «ворами в законе» в 1950-ые годы, когда в Пермском крае был создан специальный лагерь, куда помещали заключённых строго этой категории и вынуждали – голодом, карцерами и угрозой отправки на Крайний Север – отказываться от своего статуса. В результате, после нескольких бунтов многие «законники» отреклись от «короны», и данная категория преступников к началу шестидесятых годов фактически перестала существовать. Но кого они сейчас можно заставить отказаться от «короны»? В том-то и дело, что в нынешней России не существует чёткого определения этой категории. Статус «вора в законе» стал покупаемым, следовательно, и продаваемым, каким-то расплывчатым и совершенно иного качества, чем прежде. Он распался на «правильных» и «неправильных» воров, да и вообще: воров ли, если преступник конкретно воровским промыслом вообще никогда не занимался?

Само понятие «короны» преступного мира стало неким брендом. На смену «заработанному» в лагерях рангу пришёл одноимённый бренд без всяких лагерей, когда разбогатевшие уголовники начали приобретать «корону» как символ лидерства за деньги. Если в 1991-ом году на учёте в советской милиции находилось около 800 «законников», то сейчас уже никто точно не скажет, кого к этому «лику» причислять. От старых традиций остались только названия, пафос и… ностальгия по тем временам, когда вор был согласен с тем, что «вор должен сидеть в тюрьме». Нужны новые определения, другие подходы и законы, а все знают, с какой неповоротливостью и леностью у нас старое уступает место новому, если вообще когда уступает.

Сегодня имеет смысл говорить не о «ворах в законе», а о лидерах преступного мира. И говорят о них весьма оживлённо! Их имена хорошо известны широкой публике, за коллизиями их жизни миллионы россиян следят так же внимательно, как за судьбами героев любимых латиноамериканских телесериалов или шоу. За них «болеют», как за игроков любимой футбольной команды! Милиция регулярно накрывает многочисленные сходки, задерживая десятки криминальных авторитетов, но спустя несколько дней подавляющее большинство из них выходит на свободу. Это видит вся страна! Вся страна понимает, что если правоохранительные органы захотят посадить человека – его посадят. При обыске «найдут» оружие или наркотики – и не таких сажали глубоко и надолго. Но если многие, известные даже за пределами страны преступники, которым приписывают весьма серьёзные злодеяния и называют лидерами преступных групп, не только остаются на свободе, но и систематически появляются на светских тусовках, то опять же вся страна понимает, почему так происходит. Никто не запретит гражданам страны строить предположения, что такой человек или выполняет определённую функцию «на своём участке», или участвует в совместном коррупционном бизнесе с представителями власти, или помогает правоохранительным органам информацией. Некоторые из них пользуются покровительством милиции и даже при их помощи борются с конкурентами. И беда не в этих «криминальных лидерах», а в том, что каждый считает себя круче другого. Каждый делает «свой бизнес» – это гораздо проще, чем строить и поднимать экономику страны, которая им безразлична до глубины души. Чиновники с «рыльцем в пушку» только делают вид, что борются с преступностью, а на деле питаются из той же кормушки, используя бандитов в своих целях – для устрашения коммерсантов или в силовых акциях по «отжиманию» заводов, земель и других объектов. Нечистоплотные сотрудники силовых ведомств могут держать «на крючке» и тех, и других, получая свою прибыль. Бандиты тоже имеют «в хвост и гриву» тех, кому только кажется, что криминал у них на подхвате.

Ведутся даже споры, чей криминал круче: столичный или региональный? В некоторых российских регионах криминал настолько сросся с властью, что уже открыто ставит на руководящие должности своих людей. Главы преступных сообществ, контролировавшие ранее большинство видов бизнеса, начали вкладывать полученные средства в дело и, таким образом, со временем сами стали полноправными компаньонами. Опять же, мнения по поводу такой ситуации разделяются: одни говорят, что это опасно, другие почти ликуют, что бывшие члены ОПГ, ещё недавно делившие страну на зоны влияния, в последнее время переходят на передел по сферам бизнеса и стараются легализоваться.

Авторитет тоже вроде как «легализовался», хотя специально и не старался для этого. Он никогда не делил людей на отсидевших и никогда не сидевших в тюрьме, а интересовался только тем, какую пользу эти люди могут принести лично ему. К тому же, никогда не сидевшие теперь по повадкам мало чем отличались от сидевших. У каждой эпохи своя мода на те или иные повадки, и уголовный мир тоже не чужд этого. Авторитет, если судить о людях его «сферы занятости» по современным фильмам о братве, мало походил на киношные образы. Он никогда не носил каких-то немыслимых малиновых пиджаков, золотых цепей в два пальца толщиной и плохо понимал, что значит выражение «понты колотить». Но интуитивно догадывался, что эти самые «понты колотят» обычно те, кто ничем другим не располагает. Он был так устроен, что воспринимал людей только по поступкам и способностям, а не по внешним проявлениям, и его раздражало, когда под слишком кричащим внешним стёбом не обнаруживалось никакого содержания.

Сам по себе он был скрытным человеком, а тут совсем отказывался понимать, откуда пришла эта глупая забава, чтобы преступники (а Авторитет прекрасно отдавал себе отчёт, что все они так или иначе преступают закон) так шумно афишировали свой достаток, статус и род деятельности. Во-первых, это опасно. Во-вторых, очень уж напоминает детские игры. А детские поступки во взрослом исполнении он не любил. Крутизна человека не в том, что он ездит на дорогущей тачке и гнёт пальцы веером, а в том, что он может подчинить себе район, и никто даже не заметит, как он это сделает. Он может управлять, находясь в тени, а отвечать будут те, кто занимает руководящие посты от государства. И какую роль в таких делах может сыграть, носит ли он какой-то кургузый пиджак идиотского цвета, «ботает» ли по фене и совершает ещё кучу разных глупостей, какие приписываются представителям преступного мира современными фильмами, книгами, передачами, просвещающими обывателя за неимением других дел на фоне массового пьянства и безработицы?

Все эти пиджаки и «пальцы веером» Авторитет воспринимал, как стальную фиксу, которую раньше носила шпана с рабочей окраины. Ещё в безоблачное глубоко-застойное время у советской шпаны была такая «фишка»: вставная коронка из нержавейки вместо переднего зуба – фикса. Специально зуб себе выламывали, иногда друзей просили, чтобы по сусалам съездили, резец или клык выбили, дабы водрузить на его место эту самую фиксу. Современным людям, начинающим терять зубы уже в школьные годы, такое трудно понять, но вот был такой шик. Специально учились потом через фиксу сплёвывать, зажимать изжёванную беломорину, топорщить губу, чтобы железная коронка всегда была видна – не напрасно же себя зуба лишали, чтобы никто такой «красоты» не увидел и не оценил. Потом взрослели, понимали весь идиотизм подростковых выходок, вставляли нормальную белую коронку в изуродованную без надобности десну. И с ужасом наблюдали, как их дети начинают «косить под панков»: выбривают виски и затылок, чтобы остаток растительности на голове поставить гребнем. Или тем же веером.

Как и многие сорванцы его поколения, Костя Волков ещё в детстве с упоением прочёл всего сэра Артура Конан Дойла и знал, что короли преступного мира викторианской Англии были людьми сплошь образованными, даже слишком образованными и культурными, с Оксфордом или Кембриджем за плечами, где веками формировалась элита страны. Поэтому у них была совсем другая «мода». Они не заучивали блатные термины, зато умели разрабатывать и совершать виртуозные преступления, которые не мог раскрыть даже славный Скотланд-Ярд. Поэтому приходилось обращаться за помощью к обладателю такого же тонкого и изощрённого ума с Бейкер-стрит. Именно поэтому его всегда смешил убогий и туповатый имидж соотечественников, которые всеми силами хотели походить на преступников.

На днях был у него в гостях участковый, разнесчастный наш Николай Борисович. Никто его так и не отважился сменить на этом сумасшедшем посту. Погода была дождливая и ветреная, поэтому он промочил ноги, пока гонялся за каким-то пьяницей по чужим огородам. Авторитет увидел его в окно и зазвал к себе немного обсохнуть и выпить чего-нибудь согревающего.

– У нас на Суконной улице опять «бытовуха» произошла, – поведал измождённый участковый. – Два дурака квасили вместе сутки напролёт, а потом, как это часто у дураков водится, проснулась в них пьяная агрессия. Стали драться. Один другому лопатой снёс нижнюю челюсть. Соседи вызвали меня да Скорую. Отрезанную челюсть в мешочек со льдом сложили – такой грамотный в криминалистическом отношении народ пошёл, что и эксперт не нужен!.. Этого, который лопатой махал, мы скрутили, в кутузку отвезли. А который без нижней челюсти остался, сбежал, придурок. Ему врачи морду-то перебинтовали, он фельдшера в ухо ударил «в благодарность» и смылся. Ещё и чемоданчик с медикаментами прихватил. Врачиха за голову разбитую держится и мне говорит, что его надо непременно поймать, так как повязку необходимо каждые два часа менять, а то может начаться обширное заражение крови. Да и пищу принимать самостоятельно без нижней челюсти он уже не сможет. Вот, ловим, мать его растак! В сараях каких-то прячется. Козу бабки Мироновны в заложницы взял.

– Так пристрелите этого придурка, и дело с концом, – пожал плечами Авторитет. – Хочешь, я в свидетели пойду? Кому он нужен? Я тут статью в журнале прочитал, как наши следователи нобелевского лауреата Иосифа Бродского по морде били во время допросов. Перед ним преклонялась вся мировая элита, сам шведский король ему поклоны отвешивал, а у нас – по морде. А теперь ты спасаешь какой-то человекообразный экземпляр, который сам скоро под забором загнётся. Потому что он именно под зассанным забором чувствует себя на своём месте.

– Да ладно. Нет пророка в своём Отечестве. Я вот читал, что изобретателя первого механического ткацкого станка в Европе тоже сначала чуть ли не прокляли. А после смерти земляки ему памятник поставили.

– Пророка нет и не будет, потому что не нужен он никому – не о том я. Врачей от дела оторвали, когда люди по полдня неотложную помощь ждут, всю милицию на ноги поставили, а ради чего? Чтобы какое-то спившиеся дерьмо ещё несколько лет людям нервы мотало и жизнь отравляло?

– Легко тебе, Костя, говорить! Мне за каждый выстрел отчитываться надо, как… законнику на сходняке.

– Ха-ха-ха!

– Да-да! А уж если на поражение стрелять, так я об этом даже думать боюсь… Сам иногда не понимаю: вот чем я занимаюсь? Ведь ладно бы, настоящие дела раскрывал, как Шерлок Холмс, – участковый тяжко вздохнул и скосился на золочёные переплёты полного собрания сочинений Конан Дойла в книжном шкафу, рядом с которым в большом кресле царственно сидел Авторитет, – а я бегаю за недоумками, которых и людьми-то назвать нельзя. Мозги пропьют со школьной скамьи, потом дурью маются. А я за ними гоняюсь… Конан Дойл-то, поди, такие случаи вряд ли стал бы описывать.

– Да уж! – и тут уж они оба расхохотались.

Хорошо посмеялись. От души. После этого Николай Борисович грустно сказал:

– Я чего-то за годы работы таким мизантропом сделался. И жалко людей, и устаю ужасно от их глупости – плохой симптом для моей должности. Мне ведь в каждом надо человека увидеть, каждого понять, а не вижу я там человека. Пристально смотрю, а не вижу. Вижу только, как люди всё больше в какое-то одичалое зверьё превращаются…

А мужик без челюсти кому-то из обывателей продал за бутылку мутного пойла чемодан с медикаментами. Но, когда понял, что ему без нижней части рта её не вылакать, повесился в чужом сарае. Участковому за этот случай начальство сделало выговор и даже хотело лишить премии! Но Авторитет за него замолвил слово, кому надо, так что всё обошлось: получил Николай Борисович свою премию. Его жена на неё новую штору в комнату купила. Красивую. В цветах тропических, как продавец сказал. Хотя кто там видел, какими они должны быть?

* * *

Из всех понятий уголовного мира Авторитету нравилось только одно правило: никогда и ничего не требуй от государства. Очень верное правило. Бери всё сам! Только вовремя руку отдёргивай, пока кто-нибудь не догадается ударить тебя по ней. Хотя в нашей сонной, вечно не выспавшейся стране только лет через сто начинают чесаться в месте укуса, так что вовремя смыться всегда успеешь. Только сейчас все стали удивлённо осознавать, что же у нас произошло в далёком 1917-ом году. Заговорили, как об открытии нового материка, что, дескать, нас, горемычных, истребляли семьдесят лет, а мы и не знали. Столько доказательных обвинений в преступлениях против своего народа обрушили на этот самый ничего не подозревавший народ, что остаётся только дивиться: как такое могло происходить в России XX века, и почему никто не догадался обратиться в Гаагский суд или ООН! А что происходит в стране сейчас? Для ответа на этот вопрос нужен ещё век. Интересно, как через сто лет будут оценивать все эти перестройки и перестрелки с реформами и политплатформами? Эпоха жизни «по понятиям»?

Нынче у каждого свои понятия: выгодно тебе предать и продать верящих в тебя людей – предай и продай, выгодно купить их – купи, выгодно убить – убей. У самого Авторитета было одно единственное понятие: если человек тебе не подчиняется или действует на нервы, его всегда можно и нужно убрать, пока он тебя не опередил. Так что остались от того «косящего под законника» задохлика рожки да ножки, а его палец с фальшивой наколкой вора в законе нашли у него в заду. Человек всё одно, что дерево: кого-то легко завалить, кого-то долго выкорчёвывать приходится, а есть такие, что и от дуновения ветра сами падают. Прав Феликс тысячу раз: у железного Феликса – железная логика.

Первая разминка после долгого простоя не принесла радости: задохлик оказался из тех трухлявых и чахлых деревьев, которые сами рассыпаются от твоего чиха. Тогда Авторитет вспомнил про того борова, с которым он так и не расквитался перед отъездом за смерть младшего шурина. Вот уж кого завалить трудно будет, зато потом так хорошо станет дышать! И так ему эта мысль стала на мозги давить, что потерял он всякий покой. Словно между зубами чья-то кость застряла, и пока не извлечёшь, будет грызть ужасное ощущение незавершённости чего-то очень важного именно для тебя.

Подобрались они тогда к борову, который ещё круче и толще стал, а от этого ещё соблазнительней. Ведь победа тем более славна и желанна, чем сильнее побеждённый противник. Кто-то из людей Авторитета охрану ему обеспечивать вызвался. Потерял боров бдительность. Правильно диетологи говорят, что ожирение ухудшает умственные способности. Прошло всё замечательно, так что потом даже «мальчики кровавые в глазах» несколько месяцев не беспокоили. Как же всё-таки хорошо жить на свете!..

И чего у современной российской элиты так вошла в моду охота на беззащитных зверушек? Нынче мало кто из этих элитных овощей и фруктов не лазает по заповедным лесам, не прячется за стволами со стволами, чтобы наивное и доверчивое зверьё мочить, объясняя это необходимостью снять стресс – модная болезнь для малоподвижной и обжористой публики. Даже актрисули какие-то да певуньи с вечным отпечатком тупого оптимизма на лицах, натянув на свои тугие и сексапильные тела бронежилеты и патронташные ремни в стиле садо-мазо, теперь в передачах из цикла «Досуг замечательных людей», постреливают в косуль и на камеру посматривают, чтобы позу получше принять. Барская забава. Способность на убийство беззащитного существа в наш развращённый безнаказанностью и вседозволенностью век некоторые стали считать признаком сильной воли и решительного характера, а не разрушенной психики и деградирующей личности.

Авторитет не любил этих сытых охотников, которым есть, чем питаться. Его раздражали звуки пустой стрельбы, когда люди стреляют только потому, что у них есть ружья и они заряжены. Эта мелюзга может палить сутки напролёт из-под каждого куста, самоутверждаясь в своих глазах. Он знал, что для убийства не нужно так много стрелять и шуметь. Достаточно всего лишь одного точного и лёгкого движения.

В местное лесное хозяйство, которое он фактически контролировал, охотники никогда не совались. Арнольд Тимофеич вот даже на сафари в Африку повадился кататься. Оно понятно, что мясо диких животных является диетическим, нежирным, так как его обладателям приходится выживать в трудных условиях, спать прямо на снегу и много бегать – волка-то ноги кормят. И от такого мяса моделька или ещё какая субретка, которую кормит её стройность и вечная желанность, не потолстеет и не оплывёт. Но это практический подход к жизни, без души, а душа требует радости от процесса. Авторитет давно понял, что охотиться на кабанов и бегемотов в дорогих костюмах и новёхоньких машинах, стоимостью в десятки тысяч годовых зарплат среднестатистического российского учителя, рабочего или крестьянина – гораздо занимательнее. Ведь эти кабаны и бегемоты куда как хитрее и сильнее, чем беззащитные представители фауны. И если попадётся он в твои сети, это уж будет такая радость… Уж так забирает, что лучше всех забав человечества, ей-богу!

К тому же воздух без них значительно чище становится, чего не происходит при убийстве и сотни зайцев, поэтому Авторитет в такие моменты совершенно серьёзно причислял себя к тайным вершителям судеб, санитарам человеческого общества, которое на его взгляд мало чем отличалось от диких и опасных джунглей. Мясо, правда, у его добычи было всегда паршивое, ядовитое от совершенно бессмысленного образа жизни. Но вот банковские счета и прочие накопления, которые они сулили, ползая у него в ногах перед смертью и вымаливая право на жизнь, с лихвой компенсировали такой недостаток.

Через какое-то время после всех этих пертурбаций решил Авторитет собрать долги за прошлую пятилетку. Не дарить же.

Все люди как люди: сдали, что брали, плюс проценты. А как дошла очередь до Арнольда Тимофеевича, так начались критические дни и тяжёлые роды одновременно. Как увидел его мэр, так и обмэр. Пришлось слегка попрессовать, чтоб в себя пришёл.

– Думал, что замочили меня? Ду-умал: спал и видел мои похороны, – догадался Авторитет. – Потому и взял у меня тогда деньги, что заметил тучи грозовые над моей головой, да?

Племянник мэра тогда так никуда и не пролез, а денежки тю-тю. Мало того, что отдавать не собирался, так ещё и профукал куда-то. Замочить его, что ли? А то мусор жжёт, дым коромыслом по всей округе целое лето не прекращается. Авторитету и так дышать трудно из-за астмы, а тут совсем не продохнуть стало… Да ну его! Не велика шишка: кайфа не будет.

Он достал из пакета тяжёлый браслет с самоцветами, заигравшими разноцветными искрами в фосфоресцирующих глазах рыжего кота. Через мгновение самоцветы последовали за кулоном под диван, а Авторитет про себя усмехнулся: «Ну, Тимофеич, не перестаю тебе удивляться! Развёл гламур в вымирающей деревне со статусом города, словно тебя для этого сюда и назначили вышестоящие власти. Однако, каковы бабы пошли! Школу толком не закончила, а уже подавай ей брульянты».

Сам Авторитет никогда не страдал тем, чтобы перед женщиной, какой бы она ни была, разыгрывать роль богатенького Буратино. Не видел смысла в том, чтобы по глупой страсти, которая время от времени посещает любую мужскую особь, впускать в свою жизнь какую-то охочую до чужих денег и новых приключений праздную бабёнку только для того, чтобы несколько раз её поиметь. Уж больно хлопотно, да и зачем тратить деньги на то, что можно взять бесплатно? Именно взять самому, так как женская инициатива в таких делах казалась ему чем-то противоестественным и ненормальным. Он был воспитан на образах строгого бабьего царства, а все эти раскрепощённые и вечно развесёлые дамочки, все эти русские веснушчатые дуры, играющие роли изощрённых гурий или гейш из примитивных сказок для озабоченных, напоминали ему нездоровых сук, у которых по какой-то причине никогда не проходит течка. И он, вместо того, чтобы пользоваться их постоянной безотказностью и готовностью к случке, в большей степени с интересом какого-то зоолога желал кого-нибудь из них если и не порешить, то как-нибудь хорошенько покалечить. Вылечить, так сказать, от такого нездоровья. И желательно после этого ещё и башку ей свернуть, чтобы не болтала лишнего, чтобы даже не смела сравнивать его с другими. Его!.. А то ещё жене донесут, что он иногда вытворяет с бабами. Но только иногда. Не всегда же… Ведь куда-то он должен пристроить эту оглушительную ярость, которая наваливается на него периодически, как на добермана, которого инструкторы давно не гоняли по полной выкладке! Ярость такая, что зубы сводит, хлещет по глазам, звенит в ушах, закладывает, забивает слух. И вообще всю оториноларингологию донимает так, что хочется её просто отхаркнуть. Но не получается. А тут как раз подвернётся какая-нибудь… В родной-то деревне со своими таким быть нельзя. Даже по слухам.

Однажды какая-то мочалка в ресторане попробовала вешаться ему на шею. Редко он в эти рестораны ходил, но пришлось заявиться со своими хлопцами, чтобы прояснить ситуацию с одним хмырём. А тут вылезла какая-то шалашовка и давай вокруг него увиваться. Лапки ему бряк на плечи, а он ей за такую наглость спокойно и в порядке строгой очереди на одной руке три пальца сломал, а на другой только два успел. Третий не дали – оттащили от него эту профессиональную давалку в шоковом состоянии. Ломал и внимательно смотрел ей прямо в глаза – совершенно бессмысленные и мутные глаза напрасно живущего на земле существа, как они становятся осмысленными от боли, как с каждым резким хрустом в фалангах её зрачки резко расширяются и медленно спадают… И, главное, столько недоумения вокруг возникло, столько негодования! А чего он такого сделал-то? Привёл бабу в чувство, чтобы впредь вела себя осмотрительней, знала, кому и как себя предлагать. Интересно, она хоть успела понять, кто её так? И за что? Хмырь-то, по чью душу они в этот чёртов ресторан пожаловали, как эту сцену увидел, потом без лишних разговоров согласился на все условия Авторитета.

Зачем дарить всякие побрякушки или как-то иначе распинаться перед шлюхой, которой её обострённые примитивные инстинкты велят испытывать свою женскую силу на каждом шагу? Словно она всю жизнь кому-то доказывает, что у неё между ног есть что-то такое, чего у других нету. А кроме инстинктов у таких дур больше и нет ничего. Инстинкт самосохранения заставит её выполнить все твои требования, если как следует ей объяснить, что с ней будет в случае отказа.

Вот тоже выдумали блажь: самые красивые женщины – русские! А на деле это просто не видавшие в жизни ни черта готовые жертвы. Вырвутся из родительской хрущёвки, из мира пустых прилавков и изношенных туфель в Европу или даже в Москву и начинается: хочу то, хочу это! Её слишком долго продержали взаперти от мира, как в тёмном подвале. Но вот она вырвалась на свет и сразу удачно наскочила на ходячий источник финансирования всех этих «хочу». А хочется ей всего и сразу: и Рив Гош, и Кьянти, и Тиффани. А мужикам, опьянённым деньгами, которые они не зарабатывали тяжёлым трудом, а получили в результате махинаций или от щедрой к ним государственной системы, это нравится. Потому что они такие же нищие, вот и пьянеют сразу и от бабла, и от бабья. Им нравится быть нужными дешёвым шлюхам в обмен на её, пусть и покупную, но всё-таки нежность. Они и тяготятся этим, но с бабой, которой от них ничего не нужно, тоже долго не протянут. И уже никто из них не замечает: красива она или нет. Какая разница? Она согласна дать любому, кто оплатит ей эти кьянти и рив-гошы – в этом её «красота» и заключается.

Таким бабам нужен дворец. Но не для жизни в нём, а чтобы хвалиться перед нищей страной. А нормальному мужику нужна берлога. Вот у Арнольда дом – чисто терем, палаты царские. Чего хорошего, если в этот терем можно со всех сторон пролезть? Кто же в таком идеальном месте для ведения огня и боевых манёвров додумается дом строить? Только наш мэр-умник. Десять раз тебя убьют в таком доме, десять врагов в нём спрячутся. Прислугу держит, чтобы такой особняк содержали в порядке, а ведь прислугу всегда можно подкупить. На кой чёрт это надо?

Авторитету хватило бы пальцев одной руки, чтобы перечислить тех людей, которым он доверял, с которыми он чувствовал себя надёжно и уютно, поэтому расширять круг своего общения он никогда не стремился. Вот у него был дом так дом: ни одна собака не пролезет. А если пролезет, то уже не вылезет. Как-то залезали за его головой, когда жена с детьми ещё за бугром сигнала к возвращению ждали. Он даже руки не марал: попали два лазутчика в одну комнатку без окон и дверей с хорошей звукоизоляцией, а выбраться так и не смогли. Сидели там несколько дней до голодного психоза, пока у них даже собственная моча не кончилась, пока не стали друг друга зубами грызть. Потом выползли еле живые, отдал их своим бойцам для развлечения. Вот в каких домах надо жить в наше продажное время! Может, ещё подземный ход к реке или в лес проложить?.. Главное, чтобы никакой прислуги: все свои. Хорошую хозяйку надо в жёны выбирать, а не на задницу западать. Задница – величина сомнительная, чтобы на её основе строить жизнь. Если ты, конечно, её сам строишь, а не кто-то использует тебя в качестве строительного материала для своих нужд и потребностей.

Он знавал многих дураков из «коллег по цеху», которые от связи с какой-нибудь фарфоровоголовой Мальвиной или силиконовогрудой Синди вскоре умирали с дыркой в голове и фигой в кармане. Самсончик, уж на что крутым парнем был – сколько раз от пули и суда уходил, – а погорел от козней некой длинноногой куклы. Всё правильно: сильные Самсоны всегда гибнут при содействии хрупкой Далилы. Это тебе не ослиной челюстью размахивать среди братьев по разуму, богатырь патлатый. Это в мужском мире ты – герой, а для женщины твоя сила – пшик и не больше, в её царстве правят другие законы. Есть такие среди них, которые умеют быть настолько беззащитными и наивными, что рядом любой хлюпик и дурак начинает чувствовать себя Гераклом и Эйнштейном одновременно, этаким благородным львом. Самым-пресамым лучшим. Тонкий расчёт. Какой же мужик не любит быть самым-пресамым? Как в рассказе про льва и собачку, который в детстве Авторитету читала его будущая жена, тогда ещё ученица пятого класса. А ему тогда было лет пять, и как же он безутешно рыдал над смертью благородного и сильного льва, который умер от тоски по маленькой и верной собачке, потому что только рядом с ней он и чувствовал себя львом! А без неё кому нужны его великодушие и сердечность, сила и мудрость? Только и остаётся сразиться с каким-нибудь дураком Самсоном, который решил, что Далила его от этого будет крепче любить. Видать, до того надоел бабе своими дурацкими «подвигами» и бесчеловечным обращением с представителями семейства кошачьих, что решила его сдать врагам, чтобы он больше львёнка не мучил. Но это уже из другой сказки. А тогда будущему Авторитету казалось, что нет повести печальнее на свете, чем рассказ про льва и собачку, который написал суровый и косматый, как лев, писатель по имени Лев. Именно он был на обложке книги, что читала ему строгая девочка в коричневом школьном платьице с такими же коричневыми атласными лентами в золотых косах…

Он вдруг подумал, что жене за все годы совместной жизни из разряда побрякушек подарил только обручальное кольцо и тоненькую цепочку с кулоном в виде сердечка. Раньше женщины в провинции золото вовсе не носили – на кой оно им в огороде или на ферме? Его мать носила широкое обручальное кольцо, которое за годы вросло в палец. Когда умер отец, она так и не смогла его снять, чтобы переодеть на левую руку. Иногда вздыхала:

– Костя, вот умру, и придётся мне палец резать, чтобы кольцо снять. С кольцом меня не хорони, а то ещё могилу разроют: как-никак девять граммов золота!

Ювелир потом это кольцо так аккуратно распилил прямо на пальце, что даже кожу не задел, снял и запаял, расширив диаметр. Но мать уж не стала его носить, а то, говорит, опять врастёт. Хранит его теперь в шкатулке. Раньше всё говорила: это мне на смерть. А какие могут быть сейчас похороны на девять граммов золота? Эх, мама-мама…

Тут дочка запросила серьги. Даже не серьги, а непонятно что. Сейчас у них мода такая: ухо всё утыкают какими-то гвоздями или кольцами по периметру, как часовыми вокруг секретного объекта. А то в нос или даже в пупок чего-нибудь вденут. Стиль дешёвых проституток из развивающихся стран с трипперным тропическим климатом теперь в России считается признаком хорошего тона. Бред! Сотня мелочей вместо настоящей мечты! «И это мечты наших детей! – ужасался про себя Авторитет. – Мечты поколения нового тысячелетия». Одна ученица в классе ухо себе изувечит, а на следующий день всем остальным надо. Один ученик татуировку на заднице себе соорудит, а на следующий день уже остальные не могут ровно сидеть после самиздатовского выкалывания неуклюжих узоров швейной иглой. Стадное сознание. Приобретается и формируется в результате длительного пребывания в одной стае.

У многих родителей такое же стадное сознание сразу срабатывает. Кто-то из учеников явится в настоящих фирменных джинсах или дорогой дублёнке, и уже начинается в классе гражданская война и классовая борьба в одном флаконе. Теперь школьной формы и единых стандартов внешнего вида в школе нет, поэтому глупое тщеславие отцов и матерей превращает иногда их детей в подобие новогодних ёлок на конкурсе «Кто богаче нарядит». На днях у дочки директора рынка бриллиантовые серьги украли в раздевалке, когда она на уроке физкультуры была, а у сына начальника ГАИ – телефон с встроенной видеокамерой. Такой шмон устроили, и не нашли ничего. Надо же, умеет из школьников кто-то по-настоящему воровать! Даже Авторитету намекали, не поможет ли, мол, найти.

– И не пошевелюсь даже. Хоть двадцатый век и на исходе, а незачем школярам таскать в школу настоящие алмазы в ушах и все эти Самсунги в карманах. Совсем охренели новоявленные деревенские богачи!

Своей дочке объяснил, что в её возрасте надо больше думать об учёбе, а не о кольцах в ухе, которые беспокоят её воображение только потому, что уже у кого-то там болтаются. Глупо плестись в хвосте у всевозможных псевдомодных веяний. Да и вообще, его здоровый отцовский инстинкт был против, чтобы родное дитя себя так истязало, таскало по морозу в нежном ушке промерзающий насквозь металл в таком количестве. Ещё воспаление какое начнётся… Дочь сделала бровки домиком, подумала, уткнулась ему в плечо и сказала:

– Папка, ты самый умный. Так хорошо объяснил, что мне всё сразу понятно стало.

Кто бы сомневался!

А своей жене Авторитет с первой получки после того, как женился, купил-таки тот кулон с цепочкой. И был он тогда никаким не Авторитетом, да и не поверил бы, если кто сказал ему в те годы, кем он вскоре станет. Был он тогда бригадиром на заводе, и все звали его Костей или Константином Николаевичем. Потом как его только не называли, и ему всё это было безразлично – хоть горшком назови, только в печку не ставь. Но больше его запомнили под прозвищем Вожатый. Теперь, когда прибамбасы уголовного мира перестали быть принадлежностью тюремной культуры, а намертво въелись в обыденную жизнь многих добропорядочных граждан, и сделались для них даже основной линией поведения, стали звать его просто Авторитетом. Коротко и ясно, как «Просто Мария», словно это должность какая. Словно так и можно кому-то представить человека: «Вот это – наш Главный Энергетик, это – здешний Начальник ГАИ, а вот это – наш местный Авторитет». И все сразу догадаются, о ком речь идёт, а то пойми, что эти клички означают. Иного уж так грозно обзовут, как и самых великих тиранов и маньяков не звали, а на деле хватает этой «грозы» только до первой разборки.

Жена Авторитета до сих пор зовёт его Котей, даже Котёнком – всё думает, что он остался тем прежним безобидным шалопаем, каким она его знала с детства. Даже не думает, а твёрдо верит. И ему приходится им быть. Для неё. Разве это трудно сделать ради женщины, которая, в общем-то, больше ничего не требует?

Она никогда не интересовалась драгоценностями, была абсолютно равнодушна к блеску благородных металлов и всегда спокойно проходила мимо ювелирных магазинов. Но вот этим кулоном с цепочкой, которые он ей подарил, всегда так дорожила, что не хотела ни на что променять. Она как-то с детьми играла, и цепочка порвалась. Такая тонюсенькая, толщиной с конский волос – не хватило бригадиру Волкову зарплаты на что-нибудь потолще и поувесистей. Ювелир даже не хотел её в ремонт брать, сказал, легче новую купить, чем эту канитель канителить. Авторитет уж хотел было купить, но жена ни в какую: нет, и всё тут! Это, говорит, ты мне подарил, когда был совсем другим. Каким «другим», загадочная ты моя… И вот чего она в нём разглядела? Решала с ним какие-то уравнения и задачи по вечерам, когда он ещё на заводе работал и учился на вечернем отделении института, подгоняла, если он начинал лениться. Вспомнить бы, где сейчас его диплом о высшем образовании валяется… Неужели, она его так до сих пор и любит?

– Ой, да отстань с ерундой всякой! – ответила она, когда он однажды её об этом спросил. – Не поймёшь ты…

Мужчина весь погружен в себя, занят только своими мыслями, и его внутренняя конструкция здорового эгоиста, как говорят современные психологи, не предполагает интереса к чьим-то настроениям и эмоциям, поэтому он понимать никого не хочет. Понимать он иногда всё-таки способен, но не считает нужным. Собака или кошка отлично понимают человека, угадывают его мысли, но человек их совсем не понимает и только поэтому считает глупее и недостойнее себя.

Женщина вынашивает, рожает мужчину и видит, как он изначально растёт и развивается, знает его как облупленного, понимает все его фантазии и мечты, тайны и страхи. Он перед ней весь, как на ладони. Поэтому женщина и взяла на себя эту миссию: понимать мужчин. Уступать им. Потому что понимает и уступает всегда сильнейший и мудрейший. В женщинах за несколько миллионов поколений это умение видеть мужчину насквозь сформировалось генетически, а он ничего не знает про женщину. Она для него как тёмный дремучий лес в страшных детских сказках с чудовищами, поэтому он всех горгон и мегер выводит в образе женщин: ведьма она, и всё тут! Когда человек чего-то не знает и не понимает, он наделяет эту неизвестность в своём сознании враждебной ему силой. Так древние люди боялись грозы, слагая мифы о злых духах, пока не узнали её истинной природы. Хотя многие её до сих пор боятся почти первобытным страхом.

– Ты просто хороший, – объяснила ему жена потом. – Нет, правда! Помнишь, как в детстве на коньках катались на Большом пруду? И Варвара провалилась там под лёд, а нас какая-то дворняжка туда притащила. Мы с другой стороны кинотеатра были и ничего не видели, а эта дворняжка чего-то вдруг заметалась, вцепилась мне в пальто зубами и тащит, и урчит, словно сказать чего-то хочет. Помнишь, как мы Варьку твоим шарфом вытащили? Я тогда в тебя и влюбилась… Такой маленький был, хорошенький! Бежит, из рукавов варежки на резинке болтаются, валенок в сугробе потерял, но всех обогнал. Один конец шарфа бросил, за другой тащишь – ну, как не влюбиться было в красавца такого? Я даже не представляю, если бы Варька тогда утонула…

– Поду-умаешь! Это сто лет тому назад было. «Героическая смерть будущей заведующей детского сада потрясла нас до глубины души».

– Волков, я тебя сейчас укушу за такие слова!

– Всё-всё, сдаюсь! Кусай.

Он с детства любил её вот так послушать, когда она что-то вспоминала или рассказывала. А она умела интересно рассказывать даже о каких-то пустяках, и ему в такие моменты мир казался столь прекрасным, что совсем не хотелось кого-то обижать и уж тем более – убивать.

Он потом понял: она всё ещё верит, что он так и остался тем наивным добрым мальчиком, которой не пройдёт мимо, если тонет кто-то слабый и беспомощный. Который способен искренне сопереживать трагедии благородного льва и маленькой собачки, а его поздние поступки – это что-то чуждое и напускное. Ему самому иногда снились такие хорошие сны, где он был прежним, словно и не было последующих лет с тяжёлым грузом преступлений. И такую лёгкость он чувствовал в этих снах, словно стряхнул с себя какой-то тяжёлый панцирь! Так был несказанно счастлив, что вся жизнь ещё впереди, оказывается, что не совершал он на самом деле тех многих страшных дел, какие ему довелось совершить… Не было ничего этого! И это потрясающее чувство, что у тебя целая вечность, которой ты можешь распорядиться, как тебе на самом деле когда-то хотелось, окрыляющее чувство, какое бывает только в ранней юности, резко и жестоко обрывалось с пробуждением… Кто там разберёт, что есть человек? В чём его сущность? Где он настоящий, а где ещё какой… Придуманный? Но кем?

Стало вдруг Авторитету совсем не по себе: у других жёны сбегают чёрт-те с кем, прихватив золотишко, мужей под удар подставляют, а твоя – сама золото, даже лучше всякого золота. И всё, что у тебя по женской части когда-либо было, ей и в подмётки не годится. Она-то по-настоящему тебя любит, она ж с тобой, со змеем, все эти годы как на войне прожила! Но, как бы тяжело ни было, никогда этого не показывала, а только трогательно смущалась, когда ты иногда вспоминал о ней. И вот ты, скотина, теперь не можешь какую-то её пустяковую просьбу исполнить! Вот прямо развалишься ты, зараза, если пригонишь эту платформу берёзовых дров, да?

Да! Сразу пойдёт слух, что опять-де Авторитет грехи замаливает добрыми делами, кается перед какими-то кровавыми тенями, которые преследуют его больное сознание. Начнут все клянчить хором: «Ах, Константин Николаевич, благодетель Вы наш, ах, вот кабы нам то, да это в придачу с тем-то». Не дождётесь! Вот к мэру идите со своими нуждами, к Арнольд Тимофеичу, а то он от безделья не знает, как ещё изогнуться и выгнуться. Ему государство каждый месяц вашу годовую зарплату отваливает за его «самоотверженный труд» на таком ответственном посту. Авторитету, кстати, никто ничего не платит, чтобы он работал за этих многочисленных и говорливых, как дети в семье пуштунского многоженца, чиновников, которые делают что-нибудь только тогда, когда им захочется порисоваться перед публикой или из любопытства. Такое желание только лицемерных людей толкает на благородные поступки. Это очень тешит тщеславие, когда в маске добродетели совершаешь дела, которые лучше и чище твоих обычных дел и помыслов, но быстро надоедает… Наш-то мэр опять, говорят, новый магазин строит в соседнем посёлке. На чужое имя. Всё просчитал, мудрый градоначальник! Ну, строй-строй: будет Авторитету, что экспроприировать. А почему он должен за здорово живёшь выполнять его работу? Или пристрелить кого-нибудь из этих просителей, чтобы раз и навсегда отвадить? Нет. Жена тогда рассердится на него по-настоящему. А кто кроме неё вовремя за шкирку вытащит из очередной катавасии? Кто кроме неё поймёт и поддержит? Кому он ещё нужен со своими тараканами в голове, хоть превосходящий всех, хоть поверженный? Кто ещё станет молиться за него, если он давно не верит ни в каких богов, ни в какие идеи? Ох, тяжела ты шапка Мономаха…

Тут Авторитет вздрогнул и понял, что всё-таки заснул и даже сон какой-то увидел. Хороший солнечный сон, сквозь который, как помеха, пробивался другой, плохой. Рыжий кот не спал, а сидел в позе сфинкса с закрытыми глазами и только прядал ушами, словно прислушивался к беспокойным мыслям самого лучшего человека на свете – своего хозяина. Хозяин вздохнул, встал, переложил драгоценности в сейф, не забыв о кулоне и браслете под диваном, и пошёл в соседнюю комнату, где жена готовила младшего сына к школе: осенью пострел идёт в первый класс. Сел рядом с ней, уткнулся губами в родной висок, щекой почувствовал, как под мягкими волосами бьётся тонкая жилочка. Посидел так молча с минуту, а потом спросил, хотя отлично знал ответ:

– Где этот начальник станции живёт-то?

– За два дома от мэра.

– На нашей местной Рублёвке, стало быть… Пойду, схожу.

– Сейчас не ходи. Поздно уже.

– Ну, я уже большой мальчик. Мне можно и поздним вечером прогуляться.

– Феликса с собой возьми.

– Ладно.

– Папка, меня с собой возьми! – с готовностью вскочил сын, отпихнув учебники.

– Мал ишшо! Ты лучше учись, мой сын, ведь «наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни»… Я быстро.

* * *

Древесины привезли аж две платформы! Разгрузили на машины и отвезли к Феликсу Георгиевичу. Он сразу определил, что тут годится только на дрова, а что пойдёт в дело. И закипела работа.

Две ночи работала его пилорама, а на третий день он приехал к детсаду, где перепилил все валявшиеся на земле деревья. Варвара только ему поясняла:

– Феликс, ты нам круглые спилы сделай, а мы ими выложим дорожки и клумбы.

– Угу, – буркал он в бороду.

– А вот там мы хотим маленький теремок или беседку какую-нибудь, чтобы дети во время дождя могли на свежем воздухе побыть и не вымокнуть.

– Угу.

– Материалов хватит, чтобы ещё горку сколотить?

– Угу.

Их было столько, что можно было выстроить целую крепость. Крепость строить не стали, но на детской площадке появились горки, качели, песочницы, ажурная беседка, теремок, избушка Бабы-Яги и прочие детские радости. Это вам не черепашек-ниндзя с автопокрышкой на попе изображать!

Материалов хватило даже на несколько скамеек за пределами территории детского сада. И проснулся в Феликсе Георгиевиче азарт художника. Тот самый азарт, когда живописец сначала неуверенно делает несколько мазков на холсте, отходит, всматривается и морщится. Потом подходит, снова чего-то подрисовывает, рассматривает, задумывается. И вот уже подскакивает и начинает творить с чувством упоения, так что и за уши не оттащишь от работы, не отвлечёшь никакими соблазнами жизни! Пока не уронит кисти и палитру из рук со вспухшими от длительного напряжения венами, не вытрет пот со лба и не скажет со счастливым видом: «Всё!».

Когда через три дня Феликс Георгиевич произнёс это слово, нашему взору открылась такая декорация, словно в ней собираются снимать добротную русскую сказку. Он не только из дерева понаделал всяких чудес детсадовского зодчества, но ещё выковал такие решёточки, словно их оплели лианы каких-то сказочных растений и райских цветов. Украсил ими и беседки, и карусель, и навес над горками, и ворота на территорию детсада выполнил в таком же стиле. На крыши беседок и карусели приварил сказочных птиц: петушков, плывущих лебедей и павлина с ажурным хвостом. Для теремка и избушки вырезал наличники, красоту которых описывать бессмысленно – лучше увидеть. Забор сделал из досок разной длины, так что они при сборке образовали волну по верхнему краю, а посередине – чередующиеся ромбики и сердечки. Установил его так ровненько и прочно, как женщинам никогда не суметь. Каждую дощечку к перекладинам не приколотил, а прикрутил на шурупы – словно для себя делал!

Человек с руками и головой, что тут ещё скажешь. Мастер, которому и доказывать не надо, что он – Мастер. Сделал и скромненько удалился, потому что ужасно смущался, а ещё больше недоумевал, когда его начинали хвалить: «Что такого особенного я сделал?». Был он из той исчезающей в наш бездеятельный и болтливый век породы мужчин, которые обещают меньше, чем делают. Он и вовсе никогда ничего не обещал, а просто внимательно выслушивал, о чём его просили, буркал своё «угу» и выполнял заказ так, что заказчик при получении оного всегда терял дар речи. А когда начинал говорить, то первым делом сообщал, что он всего ожидал, но не такого великолепия.

Мы тоже сначала онемели и ходили среди всего этого как оглушённые. Потом кинулись красить забор, горки и всё остальное, пока не прошли выходные и не пошли дожди, чтобы эта красота долго прослужила детям и радовала взоры прохожих. Жена Авторитета прислала Варваре какую-то финскую краску очень хорошего качества и разных цветов. Такая богатая палитра получилась, что даже пасмурный день показался солнечным. Натащили со своих теплиц и огородов рассаду цветов – чего тут только не было! Варвара и Маринка сходили в лес и притащили оттуда несколько кустов дикого шиповника, посадили его вдоль дорожки от ворот. Дед Рожнов привёз на тележке белую и жёлтую акации. Потом Феликс Георгиевич привёз подарок детсаду от сестры: горку из пластика, с которой можно летом кататься.

На следующий день все смотрели из окон на детский сад и глазам не верили. Даже те дети, которые имели привычку каждое утро сопротивляться походу туда, сопровождая это сопротивление слезами и истериками, бежали впереди изумлённых матерей и бабушек. Ревели они уже вечером, когда их забирали из этой сказки.

А совсем поздно вечером, уже почти ночью, скучающая местная шантрапа сошлась около детского сада и уселась на новенькие скамеечки. Кто на лавочке сидел, кто на улицу глядел, кто-то пел, другой молчал, третий ногой качал. Дело было вечером, делать было нечего. Но тут у кого-то стали проявляться симптомы тяжёлой и неизлечимой, как аллергия, болезни с длинным названием «Ой ты гой еси, добрый молодец! Раззудись плечо, размахнись рука!». Болезнь эта заразная, так что через какое-то время уже у нескольких молодцев сильно зачесались руки чего-нибудь этакое как-нибудь отломать или скрутить в бараний рог. А тут такое поле деятельности прямо под носом, как специально для них сделано! Руки так ходуном и ходят: совсем грешно мимо пройти. Молодёжь, конечно, краем уха слышала, что патронировала всё это дело ни кто-нибудь, а жена самого Авторитета, человека жёсткого и непредсказуемого. Ну, да кто узнает, тем более, что очень хочется чего-нибудь этакое как-нибудь раздолбать, прямо, хоть караул кричи, держите меня, люди добрые всемером, а то вшестером не удержать!..

И просто как-то глухо злила эта красота на фоне всеобщего раздолбайства. Хотелось свернуть ей шею, да ни как-нибудь, а прокричать что-то этакое: «Народу жрать нечего, а оне тута лоск навели!». Деликатно терпели до вечера это хрупкое торжество красоты, и никто не знает, каких сил такое терпение им стоило.

Бабка Валерьяновна оставалась на ночь в детском саду в качестве бесплатного сторожа. По штату такая должность не предусматривалась, но она упросила Варвару сторожить бесплатно, потому что жила вместе с запойным сыном в однокомнатной квартирке, и порой дома оставаться было опасно для жизни. Вот и подалась Валерьяновна искать приют в детсаду. Там она ставила раскладушку в коридоре – много ли старушке надо – и чувствовала себя комфортно и безопасно. Варвара согласилась – как тут откажешь. Тем более Валерьяновна, как человек ответственный, и посторожит, и полы намоет, когда кто-нибудь из девчонок заболеет, и даже на кухне поможет с утра, когда самая запарка. Сторожить-то, собственно, нечего и не от кого – разве что игрушки или детские горшки. Хотя нет такого предмета, который наши граждане не сумели бы приспособить под свои нужды. Был, правда, год тому назад инцидент, когда явился сынуля Валерьяновны, прознавший, где прячется от него мамаша, и выбил камнями стекла в нескольких окнах на первом этаже, так как мать отказалась открыть ему дверь и дать денег на пойло.

Вызвали милицию, угомонили дебошира, а Валерьяновна тряслась как осиновый лист, что Варвара её теперь выгонит. Но та ничего не сказала, потому что не знала, что тут и сказать. Стёкла кое-где вставили, а где-то закрыли тонкой фанерой. Сына Валерьяновны припугнули тюрьмой за порчу государственного имущества. Он не испугался, так как тюрьма не представлялась ему чем-то страшным, но больше стёкол в саду не бил.

В этот вечер Валерьяновна замоталась – полила клумбы с цветами, подмела дорожки, собрала игрушки. Как легла спать, так сразу заснула. Она, как человек пожилой, засыпала рано, за три-четыре часа совершенно высыпалась, а потом ходила по территории или читала какие-нибудь газеты. А тут слышит сквозь сон голоса на площадке, просыпается, встаёт и смотрит в окно. Видит, какие-то верзилы подсаживают ещё одного на крышу карусели с непонятной взрослому и разумному человеку целью. Одного в слабых летних сумерках она сразу узнала: это был внук одной её товарки Вадька Дрыгунов.

А Вадька этот предложил отломать с крыши карусели петушка. Негоже настоящим крутым мужикам, в самом деле, вот так уйти и ничего не раздолбать! Они по площадке-то походили, прокатились с горки, подёргали всё и выяснили, что отломать что-либо тут непросто. Красота оказалась не хрупкой, а весьма прочной. Хотели для галочки хотя бы одну доску из забора вырвать – уж больно красочный забор, прямо, всех цветов радуги, – тоже не получилось. Увидели этого петушка на крыше, который сверху гордо так на них посматривал, уперев крылья в боки и выставив вперёд одну ножонку в сапожке со шпорами. Вот они и решили узнать, нельзя ли его как-то откурочить. Даже поспорили на пиво.

Залезли, подёргали – не-а, не оторвать: приварено намертво. Знал мастер, для кого делал. Для соотечественников! Спорщик проспорил два литра «Хольстена». А тут ещё вдруг Валерьяновна высунулась в форточку и пронзительно закричала:

– Вадька, я вот ужо жене Константин Николаича-то расскажу, как ты тут безобразишь! А он узнает, кто тут баловал, и так тебя дёрнет за твой петушок, что мало не покажется. Петушок им, дубинам, понадобился! Идите лучше свои огороды полоть, мамкам помогать, если грабли чешутся!

Последние слова она им кричала вслед, так как вся ватага при упоминании имени Авторитета уподобилась пыли, которую резко сдули с поверхности. Они дружно перемахнули с разбегу через забор и бросились наутёк. Если бы Авторитет узнал, что им, как маленьких детей Бармалеем, пугают вечных недорослей, то очень, должно быть, удивился бы.

А парни убежали от греха подальше, но руки стали чесаться ещё сильнее, потому что им так и не дали раззудеться и размахнуться. Делать нечего: пошли отгибать уголок от края перрона на станции. Это вам не на огороде лопатой махать, не дрова колоть, не дороги прокладывать! Тут такая силища нужна, что только по-настоящему крутой мужик осилит сию задачу. Пыхтели-пыхтели, даже пукали, чуть грыжу себе не выпятили, но отогнули, закрутили прямо-таки в логарифмическую спираль. Вот вам, суки: знайте, на что способны настоящие супермены!

* * *

Электричка на следующее утро приехала да не проехала. Куда же она проедет, если от перрона на полтора метра отогнут уголок, закрученный, как пружина в механических часах? Иногда в летнюю жару уголки эти так раскаляются на солнце, что сами отстают от перрона. Если такой уголок вопьётся электричке в бок, то приятного будет мало.

На красивом авто прикатил какой-то большой начальник, а начальник станции начал ему объяснять, что это, должно быть, от жары уголок отогнулся. Вадька Дрыгунов специально пришёл, чтобы посмотреть на реакцию народа, и справедливо возмутился:

– Какая жара? Да где жара-то?! Это ж я с пацанами отгибал, а вы жаре всё приписываете! Это вам не в офисе сидеть, такая силища нужна…

На него все посмотрели и решили, что парень не проспался. Большой начальник на авто стал кричать на начальника станции, начальник станции стал кричать на мастера путейцев. Мастер открыл было рот на путейцев, но их бригадир опередил его, сказав что-то невозможное по нецензурности, так что мастер повернулся и повторил то же самое начальнику станции. Тот в свою очередь, как в детской игре в сломанный телефон, передал большому начальнику из красивого авто приблизительный перевод сказанного.

Начальники бегают, путейцы курят, пассажиры кто матерится, кто радуется, кто слоняется по перрону, а Вадька чуть не плачет, что никто ему не верит. В целом весело. Нашли какой-то автоген, но выяснилось, что он неисправен, после чего начальник на авто опять стал кричать на начальника станции, начальник станции закричал на мастера, мастер… Ну, и так далее по схеме: дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку. Но никакую репку они так и не вытащили, а электричка продолжала стоять, пропуская по соседнему пути поезда дальнего следования, из окон которых смотрели любопытные глаза: «Чего это у вас тут делается? Авария, да? Жесть! А трупы есть?».

– Ну, сделайте же хоть что-нибудь! – уже почти умолял самый большой начальник. – Сейчас же поезд из Финляндии пойдёт, изверги!

Нет ничего страшнее для нашего начальства, как осрамиться перед иностранцами. Перед своими-то ничего не стыдно, а иностранцам показать своё истинное рыло смерти подобно. Сие у нас почему-то называется русским гостеприимством.

К счастью, раньше этого поезда из Финляндии прошёл Феликс Георгиевич со старшим сыном после ночной рыбалки. Начальник станции подскочил к нему, стал чего-то объяснять, энергично жестикулируя. Феликс Георгиевич кивнул кудрявой головой, сказал в бороду своё фирменное «угу», отправил сына домой за автогеном. Затем отрезал спираль, как хирург отсекает аппендикс измучившемуся от адской боли больному. Все аж облегчённо вздохнули: «Уф-ф!», а некоторые добавили: «Слава те осподя!». Но в который раз воочию увидели подтверждение поговорки: «Кто умеет – делает, кто не умеет – учит».

Внеплановый разбор полётов прекратился, большой начальник укатил на красивом авто докладывать ещё более высокому начальству об успешно завершённой ликвидации аварии и своём активном участии в этом. Прошёл скорый поезд, потом и электричка тронулась в путь, путейцы уехали на плановый ремонт. Все разошлись-разъехались по делам, а Вадька Дрыгунов рыдал на перроне над отрезанной спиралью. Так ни одна сволочь и не поверила, что это он сделал. А ведь это вам не шпалы укладывать и не коров доить! Тут такая силища нужна, что не каждый и осилит.

Ведь могли и площадку перед детсадом вот так в спираль закрутить, но страх не дал. Страх перед братом Юльки не дал кому-то у нашего дома поломать клумбы: там всё цвело до поздней осени. А у других домов ни одна клумба не уцелела, ни один цветочек не выстоял, всё втоптали в землю чьи-то ноги сорок восьмого размера. И в этом варварстве не было никакого смысла, никакой выгоды. Тупой и дремучий протест глупости, наделённой зачем-то силой. Цветы можно было просто аккуратно сорвать, чем втаптывать их в землю. Можно было их поставить у себя дома в вазу, можно было кому-то просто подарить, продать, в конце концов, если сейчас так уж приветствуются любые коммерческие сделки. А месить землю, пачкать обувь грязью – трудно, что и говорить. Занятие достойное настоящих атлетов. Это вам не на Олимпиаде выступать.

– А чего же вы хотели, – сказал на это дед Рожнов. – У нас народ привык к страху, как наркоман к опиуму. Если есть кого бояться, то и ведут себя хорошо. А где бояться некого, всё своё дерьмо напоказ выставят. Вот кто мы после этого?

– А вы как же? Ваше поколение ещё при Сталине жило, когда было кого бояться. Почему же сейчас ничего не крушите, в клумбах не валяетесь?

– Я-то? Не знаю. Моя бабка говорила, что страх бывает разный. Я совсем пацаном был, и спросил её как-то: «Вот зачем говорят, что Бога надо бояться? Чего хорошего в том, когда кто-то кого-то боится?». Она мне и объяснила тогда, что надо не кого-то пугаться, а бояться огорчить того, кто тебе дорог, или даже самого себя. Вот, говорит, придёт твой батька с работы усталый, а ему скажут, что сын вёл себя плохо. И он, мало того, что устал, работая на благо семьи, ты ещё своим поведением его «добивать» начнёшь. Разве после этого будешь себя чувствовать счастливым? Нет. Будешь тоже переживать, потому что расстроил близкого и дорогого тебе человека. Даже если будешь скрывать эти переживания ото всех, сам всё равно от них не скроешься. Вот этого и надо бояться. Чего хорошего, что по вине каких-то дурней электричка не пошла вовремя, люди на работу опоздали, график поездов сбился? Счастливее они от этого стали? Нет. Человек в таких случаях некомфортно себя чувствует от своих же поступков, ещё больше несчастным становится по своей же воле, потому что живёт среди людей, которым то и дело гадит. Такая философия в моду вошла, что каждый якобы живёт сам по себе, не замечая никого вокруг. Потому-то люди так и страдают.

* * *

Арнольд Тимофеевич все эти события пропустил. До конца июля он стажировался где-то в Англии: изучал работу тамошних администраций таких же небольших населённых пунктов, как наш город. Хотя злые языки утверждали, что он банально прячется от Авторитета. Перед отъездом он вырубил ивы у школы и укатил с чистым сердцем, пообещав, что по приезде займётся-таки парком: «Сколько же можно, в самом деле, уже тянуть с этим рассадником аллергии и листопада?».

Его отъезд никак не сказался на жизни города, многие собственно и не заметили, что он уехал, а город якобы остался без хозяина. Охоту обращаться к нему с просьбами он давно всем отбил. Разве только Варвара настойчиво его допекала. Иногда.

– Варька, ты наверно в него влюблена! – шутили бабы. – Всё ходишь за ним, ходишь, просишь чего-то.

– Да ну вас! – краснела Варвара. – Я же не для себя, а для дела прошу.

– Как ты смогла из него капроновую сетку для ограды выбить? – изумлялась Марина-библиотекарь. – Я бы лучше на свои деньги купила, чем его хамство выслушивать по поводу половых причин нашей всеобщей личной неудовлетворённости. Я к нему обращалась по поводу протекающей крыши в библиотеке, что полки гниют от сырости, книги коробятся, а он мне порекомендовал… замуж выйти хоть за кого-нибудь, хоть за Примуса. До чего же у мужиков логика странная! Уж я согласна, что у многих женщин, особенно тех, которые умудряются влюбиться в кого-нибудь из их брата, с логикой проблемы. Но у мужчин-то вообще плохо с этим делом. Значит, если я замуж выйду, то полки в библиотеке от этого гнить перестанут или трещины в шифере на крыше сами собой зарубцуются, так что ли? Какая может быть связь между процессом гниения деревянных полок и семейным положением библиотекаря? Ни одна баба не додумается протекающую крышу увязать с личной жизнью тех, кто под этой крышей находится, а эти так верят в силу секса – буквально любую проблему могут к нему привязать, вплоть до объяснения причин начала Второй мировой.

– Это ещё что! – засмеялась Маргарита Григорьевна. – Наш мэр ещё ангел по сравнению с другими. Из соседней деревни тётки ездили к депутату, чтобы им дорогу отремонтировали, а то насыпь в овраг осыпается – в прошлом месяце кузов с молоком опрокинулся, полтонны молока в реку вылилось. Он сначала хихикал, что у них теперь молочные реки и кисельные берега, а потом им курс по Истории древнего мира прочитал, пристыдил, что первобытные люди и без дорог, и без электричества, и даже без зарплат обходились. А у нас в доме воды полгода не было – в подвале труба лопнула, – так жильцы добрались до какого-то чиновника в Райцентре, чтобы договориться насчёт ремонта. Сидит здоровенный мурластый мужик в кабинете площадью в шесть соток, морда размером с телевизор. А выражение этой морды такое брезгливое, словно не людей, а червей в своей тарелке увидел. Он им так и сказал, что во время войны люди в землянках жили и не вякали, а мы так зажрались, что уже на колодец за водой лень сходить. Да ещё слёзу на глаза напустил и всхлипнул, вот как, сердешный, расстроился из-за страданий военного поколения. Я всё удивлялась, сколько сейчас спешно штампуют фильмов о той войне. То криминал прославляли, а теперь те же самые физиономии героев Великой Отечественной из себя изображают. Смотришь на эту «братву» в форме советских солдат и кажется, что они сейчас мобилки достанут и по фене заботают. Потом дошло до меня, что это нас специально окучивают. Мол, смотрите, сволочи, какую нужду народ терпел, а вам, слабакам, теперь в облом за бесплатно работать, без света и воды обходиться, бандитов и террористов на каждом шагу бояться.

– Во время войны люди понимали, за что страдают, а сейчас ради чего вся эта проституция? – возразил дед Рожнов. – Чтобы какая-то чувырла жила в своё удовольствие за счёт труда и нищеты большинства? Чтобы наши теледивы ежемесячно катались на Мальдивы? Тогда страна все силы фронту отдавала, а сейчас кому? Я ещё могу понять, когда страна работала на космос или на оборонку, а теперь-то на что? Это что же получается: за полвека после Победы у нас жизнь вообще с места не сдвинулась, и мы этим гордиться должны? Равняться на Древний Рим по уровню жизни? Между прочим, в Древнем Риме и дороги уже были, и водопровод, а мы в третьем тысячелетии без них должны обходиться.

– Выходит, что так.

– Да чёрт с ними со всеми, – перебила их Маринка. – Мне бы крышу в своей библиотеке залатать. Я бы сама её отремонтировала, но мне лист шифера не затащить на такую высоту. Я уж пробовала. Эх, был бы у нас такой мэр, как Лужков: энергичный, хозяйственный, предприимчивый, а не то, что другие сонные тетери! Он бы сделал из нашей деревни вторую Москву. В Москве ведь перед Великой Отечественной половина населения жила в деревянных бараках, а сейчас там какую красоту навели! Сразу чувствуется, что есть у города хороший хозяин.

– Тогда все в Москву от голода и послереволюционной разрухи драпали, – объяснил Рожнов, – вот и селили их в бараки.

– Сейчас туда ещё больше народу драпает со всей России… Ничего-ничего, будет и на нашей улице праздник. Вот в Европе есть бывшие средневековые столицы, которые пробыли пару-тройку веков в забвении и запустении, а теперь снова расцвели, и нисколько не комплексуют из-за своей провинциальности и радуют туристов замками. Ведь современный человек порядком устал от суеты и грохота мегаполисов. Обидно, конечно, что жить приходится в своём городе в период его забвения и запустения. Эх, пожить бы в эпоху его расцвета, а то нам упадок по всем пунктам достался и в масштабах города, и всей страны… Позавчера фильм показывали, какой беспредел и бандитизм царил на западе США сто лет тому назад, зато сейчас там люди живут припеваючи.

– Ха! Через сто лет, конечно, будет тебе праздник, – хохотнула Маргарита. – Только, нас уже не будет. Пустяк, а обидно. Мы же не деревья, чтобы жить по два-три века, если какой-нибудь деятель не спилит. У нас сколько поколений в могилу сошло с верой, что не сегодня завтра замечательная жизнь наступит? Десятки миллионов, почитай, целый век ждали и верили, но так ничего и не дождались. А ты теперь говоришь, что надо ещё сто лет подождать, а то и до следующей тысячелетки. Чего же не подождать-то? Дело привычное. Куда нам спешить-то в самом деле? У нас же впереди – целая вечность! Наши богачи столько денег нахапали, что на несколько веков хватит. Может, они как остистая сосна собираются пять тысяч лет жить? Местная алкашня с утра зенки залили, а теперь ругаются, зачем-де Царь-Освободитель продал Аляску американцам. Вчера, вишь, передача по телику была, взбудоражила, так сказать, в их сердцах какие-то смутные чувства. Свою страну засрали, а теперь им Аляску подавай, а то уже какать некуда: мусор вторую неделю не вывозят. Умнейшие головы страны в газетах, по радио, в телевизоре долдонят о сталинизме, о столыпинских реформах, но никто не говорит о дне сегодняшнем, как будто сегодня все проблемы у нас решены. Или про Ирак с Ираном все уши прожужжали, словно в России всё тип-топ. Иногда кто-нибудь лениво заметит: а не пообещать ли ещё раз повысить пенсии и оклады нашим дуракам, чтоб они заткнулись на время? И снова про свой Ирак: бу-бу-бу. В собственном огороде не можем порядок навести, а всё туда же. В Европе уже полвека люди нормальные пенсии получают безо всяких обещаний и заверений, а у нас всё это делается с претензией на подвиг ради своего народа. Что нам-то делать? Ведь жизнь снова проходит, и мы её опять проболтали, так получается. Словно бы всё разгонялись, брали разбег, но так и не решились с места сдвинуться хотя бы на шаг.

– Да уж, – вздохнул дед Рожнов. – Мэр по заграницам катается. Авторитет, говорят, вторые сутки в плохом настроении пребывает, так что страшно к нему даже подойти. А вы мечтаете, что скоро здесь будет Город-сад. Откудова ему появиться, если у нас никому ничего не нужно? У нас же всё зиждется на каком-то нездоровом терпении, когда человеку надо бы в туалет сходить и облегчиться, а он всё терпит и гордится этой своей терпеливостью. Оказывается, патологическое терпение – это психическое заболевание, когда человек терпит боль или ещё какие неудобства и гордится этим. Такую терпеливость надо электрошоком лечить, а не гордиться ею! Мусор копим целый год, а потом хотим за один день убрать. Ни один народ до такого не додумается. Годами спиваемся, вымираем миллионами от преступности и нищеты, а потом хотим за пару лет продолжительность жизни и рождаемость в стране повысить. Беспредел какой-нибудь терпим десятилетиями, а то и веками, а потом лезем на баррикады друг в друга стрелять. Своих же перестреляем и прыг-скок снова на завалинку, чтобы предаться воспоминаниям о подвигах на баррикадах. Только с помощью вооружённого восстания и можем изъясняться друг с другом. А просто потребовать у власти, чтобы она добросовестно выполняла свою работу, никак не научимся. Один раз потребовать, другой, пятый, десятый, пока не внушим им, пока не дойдёт до неё, что у нас народ не такой уж терпеливый и покорный, как кому-то кажется. Ведь это работа власти – выполнять требования тех, кто её избирал. Не на джипах разъезжать, шокируя нищий электорат роскошью, не новыми царями себя мнить, которым власть дана от Бога, не сходить с ума на почве привилегий и своей популярности, а заниматься делом. Надо достучаться до них, разъяснить им, что Россия мало похожа на холёные пригороды Лондона, что у нас до сих пор во многих городах нет воды и света. В Европе политик или новоявленный богач попробуй так бесноваться, как у нас это можно наблюдать, его быстро в чувство приведут, а мы терпим чего-то. Россия стала подобна дереву, которое давно на два ствола разделилась. И чем дальше растёт, тем больше расстояние между ними, тем меньше они связаны друг с другом.

– Мужики просохли бы хоть маленько, да задумались об этом, – предложила Маргарита, – а бабам с этой махиной не совладать. У нас принято считать, что порядочная женщина должна быть всем довольна и молчать, потупившись. Хотя молчать всё трудней и трудней, потому что вокруг творится чёрт-те что. Но если у нас женщин никто всерьёз не воспринимает, почему мужчины головы в стаканы попрятали и не скажут ничего? Только и могут развалить всё да разворовать, а потом ныть, что виноваты в этом евреи, марсиане, високосный год или ещё что-то: выбирай – не хочу. Зачем же мы в богатейшей стране всю жизнь как нищие живём?.. Город-сад, вторая Москва здесь будет! Ничего-то здесь не будет: ни нас, ни города. Даже деревни не останется.

– Я и не хочу жить в большом городе, – успокаивала саму себя Ольга Павловна. – В больших городах всегда много крыс, тараканов и бомжей, а у нас крысы живут только в частных домах у реки или рядом с кладбищем. Человек – это же самое нечистоплотное существо на свете. Если где селится в больших количествах, сразу столько грязи образуется, что тут же начинают плодиться разные грызуны и насекомые. Не нужна нам тут вторая Москва! И вообще, наш мэр красивше московского. Первое место на конкурсе красоты среди мэров занял бы.

– Ой, да ну вас! – сморщилась Маринка. – Толку-то от его красоты! Вот Феликс Георгиевич говорит, что в дереве главное не внешняя красота, а качество древесины.

– Ха-ха-ха!

– Была бы у него такая жена, как у Авторитета, чтобы через неё можно было на него как-то ненавязчиво воздействовать, но он ведь и в бабах-то ничего не смыслит. Выбирает себя жён, которые менее всего на эту роль подходят, пофигисток каких-то, которые только в оттенках загара на разных курортах разбираются. Ни одна из них его Виктории Васильевне и в подмётки не годится.

Варя при таких разговорах начинала краснеть. Она, в самом деле, была немного влюблена в Арнольда Тимофеевича. И даже не немного, но это неважно. А важно, что любила она его на расстоянии, как Земля любит Солнце, но никогда не приблизится. Потому что, если она хоть немного приблизится к нему, всё живое на ней погибнет, сгорит, расплавится, как воск в крыльях Икара. А он, как человек бывалый, конечно же, чувствовал, как она меняется, лишь оказавшись рядом с ним и услышав его голос. Но ему это, прямо скажем, не льстило: роман со старой девой в его планы никак не входил. Эта категория женщин, по его мнению, была самой вредной и даже опасной для него. Ведь кому нужны кинотеатры, дома культуры и библиотеки? Старым девам! Кто больше всего возмущается грязью и сжиганием мусора на улицах? Старые девы! Кого беспокоит, что подъезды в домах не ремонтировались уже лет двадцать? Всё тех же старых дев! Кем была состряпана акция ремонта труб в подвалах в прошлом году? Ими же!

Мужики весь день сидят на завалинке и никогда ничего им не надо, никогда ничего не беспокоит, никогда ничего не требуют от власти и государства. Святые люди! На таких Русь и держится до сих пор. Эти вялые и со всем согласные обыватели свято верят, что всё в жизни наладится само собой и без их участия. Главное их достоинство в глазах власти – пассивная готовность довольствоваться малым при минимальных усилиях. Равнодушные ко всему, что не связано с возможностью выпить и поорать про свои «подвиги», они готовы в рубище ходить, лишь бы никто у них над душой не стоял. Быстро и энергично передвигаются только тогда, когда в воздухе пахнет дешёвым пойлом. Бегут на этот запах, как лососи на нерест, так что родную мать не пощадят, если она на пути встанет. Бутылёк раздавят и начинают бесконечные разговоры о делах давно минувших дней, о том, что происходит где-то вдали, о будущих войнах, катаклизмах и своём героическом участии во всём этом дерьме. А что делается сейчас под носом, их слабо интересует. И баб своих приструнят в случае чего, когда те, стервы, слишком хорошо жить захотят. Недаром тут на днях известный политик по телевизору аж трясся от восхищения нашим народом, дескать, пьют, но зато работают и почти задаром, да ещё и гордятся этим. Как тут не понять его ликование, если с пьющим народом можно выделывать всё, что угодно, и даже больше, так что дух захватывает от таких перспектив! Только периодически лапшу на уши этому народу подвешивай про восхищение его самоотверженным выживанием, а там хоть трава не расти. Они за это восхищение и последнюю рубаху с себя снимут. Ведь нельзя не помнить, что раньше спирт использовали в качестве наркоза при ампутациях. Так и сейчас: есть у человека возможность дешёвого спирта тяпнуть и хоть режь его потом, хоть кожу с него снимай на продажу, а он всё одно ничего не чувствует, ничего его не колышет. А не станет человек пить, да оглядится вокруг внимательно, да задумываться начнёт над своим нелепым житьём-бытьём, да станет чувствовать и ощущать всё то, что вокруг происходит. А вдруг, да не дай бог, конечно, откажется он от своей рабской философии, да начнёт требовать от власти элементарно хорошего отношения… Арнольд Тимофеевич кричал от ужаса во сне, когда ему такое снилось.

Вот Авторитет не пьёт, потому и запросы имеет такие, что хоть на луну от него прячься. Один плюс, что ничего не требует, а сам берёт всё, что ему нужно, любым способом. Умеет человек держать судьбу за горло и обходиться своими силами, не то, что эти несносные бабы-попрошайки! Ведь в Администрацию города за все годы работы Арнольда Тимофеевича ни один мужчина не обращался с дельным предложением или разумным требованием. Одни только бабы ходят! Активистки недоделанные.

Мэр встретил как-то Лёху-Примуса, когда с главой ЖКХ объезжал свои владения перед подготовкой к зиме, пересчитывая количество отсутствующих оконных рам на лестничных площадках для отчёта в Райцентр. Спросил его, все ли окна у них на лестнице целы, и главное, есть ли входная дверь в подъезд. Примус посмотрел на него, как на идиота, и говорит:

– Да мне по х… что там цело, а что выбито! Я простатитом не страдаю, чтобы к таким пустякам придираться.

– Так зимой мёрзнуть будешь.

– Ой, я спиртику приму, мне и не холодно.

– А крыша в твоём подъезде протекает у кого?

– Да чё ты пристал, Тимофеич, с какой-то хернёй?! Я что, сраная баба, что ли, или старая дева какая озабоченная, чтобы о такой фигне думать? На Ближнем Востоке кризис назревает, Прибалтика в НАТО вступила, а ты – крыша! Я брезентом на ночь закроюсь с головой, так мне по барабану, протекает надо мной крыша или нет.

Это Шерлок Холмс знал, сколько ступенек ведёт к его квартире, какая из них скрипит и на какой меняли доски. А наши люди не заметят, если целый лестничный пролёт исчезнет. Но старые девы заметят всё! Ох, за кого бы их всех замуж выдать, где бы столько дураков найти?.. Неугомонные заразы! Это ведь они первые скандал подняли, что зимой в метель из-за отсутствующих окон и дверей на лестничные площадки наметает сугробы снегу, который тает, протекает сквозь пол и разрушает краску и штукатурку на стенах. Помойку жгут, а они, видишь ли, от угарного газа задыхаются! Мужики вот не задыхаются. Да у них и обоняния-то уже не осталось, хоть газом их трави, а эти грымзы всё учуют! Нет, не найти более опасных и вредных созданий, чем они. Замужним бабам и разведёнкам с детьми вообще некогда лишний раз вздохнуть, ни то, что думать о чём-то несущественном, а эти мерзавки всё подметят, всё запомнят. Никакого житья нет от их требований и жалоб! Хоть бы закон какой выпустили, что ли, чтобы можно было от них защититься…

– Вот уехал и даже не попрощался, – переживала Варвара отъезд мэра. – Только деревьев навалил полный овраг.

Срубленные ивы лежали в глубоком овраге за школой. Мы в детстве любили там лазать. Ивы росли на склоне оврага, и некоторые из них перекидывались на другой берег, как арочные мосты, а из их мощных толстых стволов вверх росли новые гибкие побеги. Когда весной или в начале осени у нас отменяли уроки, мы в этих джунглях играли в индейцев или ещё кого-то: бегали по стволам над кипенью ручья внизу. Там прямо на дереве был построен вигвам из ветвей, оплетённых другими ветвями. Но это всё ностальгия или, как сказано выше, собачья верность. А одно всегда уступает место другому. Иногда, чтобы построить что-то новое, приходится разрушать старое. Но у нас могут снести красивейший храм или старинный парк, чтобы затем возвести там какой-нибудь пакгауз или сортир. Как будто другого места в такой огромной и бескрайней стране нет для столь «значительного» сооружения. Чаще всего на месте сноса образуется просто помойка, словно в стране наблюдается недостача в их количестве. «Когда-нибудь, когда не станет нас, возникнет тоже что-нибудь такое, чему любой, кто знал нас, ужаснётся».

* * *

К середине августа мэр вернулся-таки. Поездка на деятельный Запад его активизировала, и он был полон решимости преступить к рубке парка прямо чуть ли не с дороги. Но к тому времени слух о чудо-площадке перед детским садом распространился так далеко, что заинтересовалось ею руководство из Райцентра и даже бери выше. Приехали человек двадцать из разных управлений да ведомств и стали трясти Арнольда Тимофеевича, который ни сном, ни духом, что тут в его отсутствие произошло:

– Ну-ка, покажи нам своё чудо!

Поехал он с ними к детскому саду, вышел из машины и не сразу понял, куда попал. Он даже в Англии такой красоты не видел. Мало того, что все творения Феликса Георгиевича стоят в целости и сохранности, так ещё цветы умудрились прижиться, невзирая на спешную посадку, и зацвести. Клематисы и ипомеи оплели решётки, клумбы, выложенные спилами, пылают шалфеем и петуниями. Даже шиповник с акацией прижились, словно из чувства ответственности, что не имеют права зачахнуть в такой красоте.

Мэр ходит, изумляется, а чиновники решили, что он просто скромничает. Или даже кокетничает, так как скромность – не его конёк. Ведь Арнольд Тимофеевич даже тот факт, что в своё время обеспечил детсаду триста метров капроновой сетки для ограждения, чуть ли не до сведения Москвы довёл. Если не Вашингтона. А тут вдруг промолчал о такой колоссальной работе. Ох, хитрец!

– Да как же это Вы, да что же это Вы, Арнольд Тимофеевич, скрыли от нас такое? – облепили его нежданные высокие гости. – Тут надо было бы провести торжественное открытие с разрезанием ленточки, а вы так скромненько. Скромность, она только девушек украшает.

– Тимофеич, почём штакетник брал? – щупал забор мэр Райцентра.

– А-э-э…

– Так он тебе и скажет! Ну, скромняга, ну, удивил! А краска-то… никак финская?

– Да зачем это всё? – ворчал всем недовольный ответственный по хозяйственной части. – Вот у Горького ничего этого не было в детстве, а он великим писателем стал. А как драли его? Ох, как драли! И он великим писателем поэтому стал, а не тратил время зазря на ерундень всякую. Зачем это всё нужно? Одна растрата казне. Кровать с ночным горшком есть, ложка с миской есть, а всё остальное – это уже излишество. Только казне растрата. Экономить надо, а не жировать в такое трудное время, когда на мировой арене эвона что деется. Казна-то не резиновая.

– А чего окна-то на первом этаже фанерой заколочены? – вдруг спросил помощник заместителя председателя какой-то комиссии по улучшению чего-то. – Такая красота на площадке, а окна заколочены.

– Да так, – растерянно сказал Арнольд Тимофеевич. – Руки-то до всего не доходят.

– Да что там окна? – заступился кто-то. – Уж за то, что такую работу человек провернул, можно было и не обращать внимания на такой пустяк!

В саду как раз был тихий час, но высокое начальство спешно решило провести задним числом открытие такого чуда, поэтому детей разбудили и вывели на площадку, где они, сонные и немного испуганные, жались друг к другу и никак не могли выстроиться в линейку. Самый главный из чиновников решил произнести речь. Он долго говорил о том, как прекрасно жить в обществе, где нет равнодушия, где есть желание сделать свой край процветающим. И как повезло этим маленьким детям родиться в такую эпоху, когда есть такие скромные и деятельные патриоты своего края, как Арнольд Тимофеевич. Потом он вспомнил своё детство, «полное лишений и недетского труда». Хотя по приблизительным подсчётам его детство приходилось на рубеж пятидесятых и шестидесятых годов – пожалуй, самое спокойное время за весь двадцатый век.

– Вы посмотрите, какая красота вокруг вас, дети, благодаря НАШИМ стараниям, а ведь мы в своё время корке хлеба были рады! – сокрушённо закончил речь оратор и прослезился.

Не знаю почему, но в речи многих наших чиновников часто звучит этот перл про корку хлеба, которой они все якобы когда-то были очень рады. И стар, и млад из их холёной братии любит говорить об этом. Даже почти мои ровесники любят упоминать нужды и лишения своей юности, что разруха и голод Гражданской войны 1918 года раем покажутся. Может, они все на каких-то специальных курсах учились, где их научили этим глупейшим фразам?

Нет, чтобы просто сказать: «Дети, мы не можем и не умеем создать нормальные условия жизни в вашей стране, поэтому выдумываем на ходу байки, как хорошо быть нищим, голодным и забитым». Есть люди, которые натурально питались землёй в детстве во время войны и Блокады. Они рефлекторно ели землю, чтобы хоть чем-нибудь заполнить пустой желудок. Но они никогда этим не хвастаются, понимая, что такого не должно быть, что это страшно и ненормально. И они не станут теперь, когда их страна переживает не лучшие времена, с помпой разъезжать на дорогих иномарках по нищим городам и весям России. Для них это неприемлемо, потому что они выжили благодаря сплочённости, а не разобщённости, и им сложно понять, как можно в такой показной роскоши пребывать, когда кругом столько людей нуждается в самом необходимом? А эти мордовороты расписывают, как «сухой я корочкой питался», так что… теперь надо лечиться от ожирения. Кого они хотят обмануть?

Дети смотрели на толстого дядю с лоснящимся красным лицом и соглашались с тем, что голод – это плохо. Потому что из-за него человек становится таким вот пузатым, бесформенным, глупым, у него появляется одышка и нездоровый лиловый румянец. Потом стал выступать другой оратор – кислый ответственный по хозяйственной части. Когда он стал рассказывать о том, как драли в детстве писателя Горького и прочих великих людей, детям стало страшно, и они начали плакать, поэтому воспитательницы увели их досматривать сны.

Потом кто-то из высоких гостей дал команду спешно организовать фуршет. Приехала продуктовая машина, привезла выпивку и разнообразную закуску. Чиновники немножко выпили, покатались с горки, покачались на качельках, полазали по шведской стенке и заглянули в теремок. Впали в детство. Арнольда Тимофеевича кто-то постоянно тряс за руку, кто-то хвалил и обещал перспективы. Захмелевшие дамы из этой компании всё норовили его расцеловать как следует, взасос, а он беспомощно косился на Варвару и даже несколько раз пытался сказать, что он здесь ни при чём, но его слова тонули в хохоте:

– Ох, Арнольд, не знал, что ты такой скромняга! – быстро осоловел на жаре самый главный из высоких гостей. – А? Каков! И скрыл!.. Дай-ка я тя расцелую! Люблю таких людей, а то иной сделает какую-нибудь херню и уже бежит хвастать перед начальством! С гулькин хрен что-нибудь сделает для людей, а шуму столько поднимет, словно новую Эйфелеву башню построил. Ох, как не люблю таких выскочек! Я бы их в разваленные совхозы отправлял: пущай восстанавливают. Бегают, всё чего-то клянчат, всё чего-то надо им. Ух! Выселять таких в отдалённые сельские районы для оздоровительных занятий поэтическим сельским трудом и сближения с народом. А то зажрались все, пузо наели, а про народ-то забыли. А наш народ – это такой народ…

И так далее: ля-ля-ля, тру-ля-ля, «наш народ самый народистый народ в мире, век бы его не знать».

– Да-а, Тимофеич, спасибо тебе! Порадовал, – включилась какая-то весомая дама из Райцентра. – Вот порадовал, так порадовал: ведь ничего ни у кого не просил, сам всё провернул. Молодчина! Не перевелись ещё мужики на земле русской! А то есть такие чмыри, которым всё дай да подай, весь бюджет на них истратишь, а результата нет. У нас вот в прошлом году кто-то из мэров клянчил сетку капроновую за каким-то лядом, все нервы вымотал! Даже такой пустяк сами не могут осилить. Даже какой-то трипперный забор вокруг какого-нибудь долбанного объекта своими силами возвести не могут, импотенты хреновы!..

– А-а, это из соседнего посёлка? – припомнил эпопею с сеткой кто-то.

– Да нет! – не согласился другой. – Это вообще из другого района клянчили. У нас таких побирушек нет. У нас вона, какие люди есть!

Тут Арнольд Тимофеевич закашлялся и густо покраснел, чего за ним сроду не водилось. А Варвара стоит и даже ничего не говорит. Мэр уж хотел, чтобы она сама сказала, что всё это было сделано без его участия, а она молчит и на него даже не смотрит.

Вся эта пытка, в конце концов, закончилась. Высокие гости разъехались, мэр тоже куда-то исчез, и Варя позвала нас на чай. Потому что торт, который привезли для начальства, так и не тронули: всё больше налегали на спиртное, селёдку и грибочки.

Сидим мы тихо в танцевальном зале, который в детстве казался до невозможности огромным, а теперь сомневаешься, как в такой тесноте вообще можно было танцевать. Сидим на детских стульчиках, обсуждаем прошедшее мероприятие, и вдруг кто-то сиротски так в дверь скребётся. Открываем, а там Арнольд Тимофеевич как потерянный.

– Что же вы меня так подвели! – восклицает он, но без обычного своего апломба, а почти приятельски. – Я еле от них отбился… Уф! Можно я в вашем бабьем царстве посижу?

– Конечно-конечно, Вам всегда можно, – испугались мы, что наш мэр такой испуганный и робкий.

Но он вдруг перестал разыгрывать несчастье, сразу как-то воспрянул и спросил:

– Варвара, что за дела? Почему ты со мной не посоветовалась?

– Мы советовались, – спокойно ответила Варя. – Я уж тысячу раз Вам говорила, что детская площадка нужна. А то сад – детский, а площадки нет ни детской, никакой другой.

– Ах, да-да, помню… Ох, замотался я! Столько дел, столько хлопот! Всем чего-то от меня надо…

– Да Вы садитесь, – пригласили мы его. – Давайте мы Вам чаю нальём.

– Ну, налейте, – разрешил мэр за собой поухаживать и опять скосился на Варвару: – А как вы это всё сделали-то?

– Мы Феликса Георгиевича попросили помочь.

– Чем же вы с ним расплачивались?

– Древесиной. Он себе всю оставшуюся древесину забрал. Несколько кубометров осталось.

– Так просто! Натурой, значит, расплатились, ха-ха…

Стали мы его расспрашивать о поездке в далёкую Англию, чтобы он хоть немного развеялся от давешнего потрясения, а его как подменили. Всегда любил он что-нибудь рассказывать, особенно нравоучительное, особенно, когда были слушатели, а тут отвечает односложными словами.

– Ну, Арнольд Тимофеевич, – подливает ему чаю Марина. – Вы сегодня прямо сам не свой. Феликса легче разговорить, чем Вас! Расскажите, какие там в Англии женщины.

– Да женщины как женщины, – мэр опять скосился на Варвару. – Что вас всё какие-то глупости интересуют?

– А там есть парки? – спросила воспитательница младшей группы.

– Да.

– Их там вырубают? – спросила воспитательница старшей группы.

– Нет.

– Вот! А почему же у нас…

Маринка хотела его ещё о чём-то спросить, но он вдруг сказал такое, что мы не сразу поняли, послышалось нам или нет. Поставил он чашку, повернулся к заведующей детсада и сказал:

– Варвара, выходи за меня замуж.

Варька сильно вздрогнула, уронила чашку, внимательно посмотрела на Арнольда Тимофеевича, как в сумраке под утро вглядываются в циферблат будильника, и сказала что-то своё, словно и не расслышала его:

– Я не знаю, куда мне остатки сетки девать. Она у нас в кладовке лежит.

– Выброси, – усмехнулся мэр.

– Как же можно? – Варвара испуганно на него посмотрела. – Она же казённая!

– Я тебе не о том говорю, – Арнольд Тимофеевич встал и направился к ней. – Я спрашиваю, ты замуж за меня пойдёшь?

– Да я не знаю… куда сетку девать… она в кладовке лежит, – Варя тоже встала и пошла вокруг стола.

Мы сидели кружком вокруг детского столика, вот они и пошли по кругу: он за ней – она от него. Хотя, как посмотреть. Солнце с Землёй тоже движутся по кругу относительно друг друга, так что не поймёшь: то ли Земля от Солнца убегает, то ли она его догоняет.

– Варвара, ты можешь мне ответить?

– А? Что?

– Выходи за меня.

– Как это я за Вас пойду, если Вы женаты?

– Так я разведусь.

– Чего я вдруг пойду замуж? Мне уж сорок лет, а я вдруг замуж пойду.

– Да мне-то больше, чем сорок.

– Я не могу: у меня детей шестьдесят три человека, а я замуж пойду.

– Так мы ещё своих родим.

– Да чего я буду рожать во столько-то лет? Со мной ни один врач возиться не станет в таком возрасте.

– В Англию поедем рожать.

– Не поеду я в Англию. Там у англичан и без нас забот хватает.

– Ну, тогда в Москву.

– Нет.

– Да какие твои годы?

– Да отстаньте Вы от меня!

– Да не отстану я от тебя!

– Не пойду я за Вас.

– Пойдёшь.

– Нет.

– Да.

– Малолеток себе найдите каких-нибудь и им лапшу на уши вешайте.

– Да зачем мне они? Я тебя столько лет знаю, и ты меня знаешь таким, какой я есть. Я твоих родителей знал, как родных, и они меня знали, как облупленного. Чего ж тут думать?

– Я Вас не люблю, и Вы меня не любите. С чего нам вдруг жениться-то?

– Тьфу ты, гаданье на ромашках! Люблю – не люблю… Варвара, надо быть серьёзней!

– Вы сами-то кто! Вы легкомысленный и ветреный человек, Арнольд Тимофеевич, – сказала вдруг она и испугалась.

– Да знаю я! – засмеялся он.

– Я Вам надоем через неделю.

– С чего ты мне надоешь, если я уже лет тридцать тебя вижу каждый день, и ты мне не надоедаешь?

– Ну, через две недели.

– Нет.

– У Вас жён было больше, чем у меня волос на голове.

– Да это всё пустое. Это всё не то.

– Мне перед Викторией Васильевной неудобно будет.

– Да она на меня давно рукой махнула.

– Нет!

– Да. Я же тебе ни шуры-муры какие-нибудь предлагаю, а законный брак!

– А я вот не ценю, да?

– Я не это хотел сказать…

– Не пойду я за Вас.

– Пойдёшь. Должна же быть семья у человека!

– Отстаньте Вы!

– Нет.

– Да!

– Да?

– Нет!

– Может, нам уйти? – предложила Марина.

– Куда уйти-то? – ужаснулась Варвара громким шёпотом. – И вы оставите меня с этим?!

– Варвара, ну что ты такое говоришь? Девчонки, помогите мне её уговорить! – обратился к нам мэр.

А мы прикинулись предметами интерьера, не зная, как и реагировать на такие латиноамериканские страсти на нашей скупой до чувств и эмоций северной почве. Только головами крутим с него на неё, с неё на него, как при наблюдении за игрой в теннис. Варька стала перечислять свои недостатки, что она уже старая, что у неё низкая зарплата и нет видов на жильё. Арнольд Тимофеевич отвечал, что в этом для него нет ничего ужасного. Варвара вообще-то хорошо выглядит для своих лет: вся такая ладненькая, аккуратненькая с хорошим цветом лица без единой морщинки. Целыми днями она возится с детьми, играет с ними, полдня пребывает на свежем воздухе и за последние двадцать лет совсем не изменилась. Как она сама объясняет, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Вот и набралась вечной юности от детей.

Мэр смотрел на неё восхищённо, даже когда она стала перечислять его недостатки:

– Вы грубый и неорганизованный, безответственный, равнодушный и… и…

– Я больше не буду таким ужасным.

– Будете!

– Нет.

– Да!

– Что «да»? Ты согласна?

– Нет.

– Что «нет»?

– Чего Вы ко мне пристали?! – Варька заревела и уткнулась в угол зала.

Арнольд Тимофеевич подошёл к ней, обнял и прижал к себе, как ребёнка, и сам чуть не плакал при этом. Мы потянулись на выход бочком, словно боялись разрушить эту хрупкую конструкцию колебаниями воздуха, а они так и стояли.

– Варвара, мы в случае чего тут рядом будем, – многозначительно сказала Маринка.

* * *

Марина стала собирать подписи против вырубки парка. Но желающих конфликтовать с мэром из-за такого пустяка было мало. Она нашла всего шесть сумасшедших, которые уверенно подписались под петицией о том, что городу нужен парк, что деревья выделяют кислород, снижают уровень загрязнения атмосферы, увлажняют воздух, улавливают пыль, задерживают сток вредных веществ в водоёмы, улучшают качества грунтовых вод, предоставляют пищу и укрытие для множества видов животных. Да и вообще, наш парк – это память о Победе, в конце концов, связка между поколениями, между разными эпохами и просто красивейшее место нашего небольшого городка! Почему, собственно, во всём мире сажают деревья, а у нас беспощадно вырубают?!

– Ничего-ничего, нас мало, но мы в тельняшках, – успокаивала она саму себя, – а их много, а шорты одни на всех. Балтийский флот погибает, но не сдаётся!

Этим словам она научилась у Василия Филипповича, который был единственным посетителем её библиотеки из представителей сильного пола. Ходить в библиотеку он начал после того, как у него нашли язву, так что дорога в кабак для него закрылась. Он любил всем – особенно женщинам – рассказывать, что его хочет женить на себе буквально каждая баба, но он, как и положено грозному «Варягу», врагу не сдаётся, а держит оборону до последнего. Маринка теперь каждую неделю слушает его повествования, что он скорее уйдёт на дно морское, чем позволит завести себя во вражескую бухту.

– Надо на мэра через Варьку воздействовать, раз он вдруг воспылал к ней страстью, – Маринка продолжала развивать тему. – Вот не умеем мы мужиками манипулировать. По телику каких тигриц показывают: прямо верёвки из их брата вьют, а мы с простой просьбой боимся обратиться, чтобы не прослыть неудобными занудами. А нам-то с ними как «удобно»!

Но Варвара отказалась подписывать нашу петицию в какой-то районный комитет по охране окружающей среды или что-то в этом роде. Сказала, что нельзя смешивать личные отношения с общественными.

– Как так «нельзя»?! – возмутилась Маринка. – Ты ему скажи, что не пойдёшь за него замуж, если он не оставит затею вырубить парк.

– С чего ты взяла, что ему очень надо на мне жениться? – пожала плечами Варя. – Это было минутное настроение, обусловленное сильным эмоциональным потрясением.

– Ой, психологиня ты наша! Ну, о чём с тобою говорить? – Маринка развернулась и пошла, напевая: – «Всё равно ты порешь ахинею».

Некоторые бабульки уже с умилением шептали, что у мэра вовсе не «минутное настроение на почве потрясения», а нечто более долгоиграющее. Ведь на следующий день после визита высокого начальства он сам на своей машине (бог ты мой!) привёз контейнер стекла (силы крестные!!) и собственноручно (святители небесные!!!) застеклил заколоченные ещё с прошлого года фанерой рамы на первом этаже детсада. А то, говорит, такая красота кругом, а стёкол в окнах нет.

Именно за эту своевременную инициативу власти многие не захотели подписывать петицию. Получается, что человек начал что-то для города делать, а мы на него фактически кляузу накатали? Но Варвара была очень растеряна и встревожена, поэтому даже взяла больничный, чего ни разу не делала за все годы работы, чтобы не встречаться с мэром, который основательно нарушил равновесие её мира. Арнольд Тимофеевич тоже ломал голову, как найти подход к такой нестандартно ведущей себя женщине. Он был уверен, что может завоевать любую, а тут ни с места. Что за странные бабы пошли? Даже не захотела, чтобы он её до дома довёз. Это на такой-то машине! Нормальным женщинам купишь какую-нибудь дорогую безделушку или оплатишь обед в самом лучшем и, разумеется, дорогом ресторане Москвы или Петербурга, а дальше их и просить уже ни о чём не надо: сами всё предложат и сами всё дадут. А эти выйдут замуж за какого-нибудь дебошира и бездельника вроде Лёхи-Примуса, который будет их при каждом запое или приступе абстинентного синдрома за косы таскать и ногами пинать, нарожают от него целый выводок плохо одетых и запуганных детей и даже не догадаются, что можно совсем иначе жизнь прожить.

Тут и не знаешь, чем прельстить. Любая женщина любит комплименты, подарки, бусики-колечки, серьги-браслетики, цветы, просто внимание – некоторые до безумия на этом зациклены. А этой не надо ничего! Тоже мне… Все шалавы обожают, когда им вслед мужики шеи сворачивают, так что даже в канализационные люки падают или машины разбивают, а эта поздоровается и… покраснеет. Бабе сорок лет, а она краснеет, как школьница! Такого экземпляра точно не было в его богатой коллекции. Своевременный вывоз мусора ей нужен, а с самим мэром проехаться по главной улице, чтоб все увидели и умерли от зависти – нет! На велосипеде ездит. Велосипед-то уж весь ремонтированный: переднее колесо давно пора менять, как и заднее. Может, новый ей подарить? Не возьмёт. В гости позвать? Не пойдёт. Настоящая дикарка, и имя соответствующее: Варварка! Барбара, Барби…

Так раздумывал мэр, и сам себе удивлялся, что который уж день думает о «какой-то старой деве», и ничего с собой поделать не может. Да и не хочет. Такая глупая влюблённость не посещала его уже давно, и он радовался ей. Как школьник! То злился на неё, то оправдывал. То ликовал от счастья, что ещё способен влюбиться, как молодой дурак, то ругал себя за это. Снова выискивал изъяны в этом «глупом чувстве», пока не вылезал его внутренний критик и ставил на место: никакая она тебе не Барби. Она – Варя, Варенька, Варечка, Варюша… И имя такое тёплое и уютное, как маленькая рукавичка! Серенаду ей, что ли, спеть под окнами? Нет, не по статусу мэру так себя вести.

И чего вдруг так потянуло к ней? Ведь самая вредная категория женщин! Да и о чём говорить с ней, если она всю жизнь прожила в захолустном городишке, разве только в институт ездила учиться в большой город, тогда ещё Ленинград? Она же совершенно не знает жизни, и выше всего ценит семью и домашнее хозяйство… Ага, а ты, стало быть, жизнь знаешь? А то! Ещё как знаешь! Видишь её воочию каждый день, а не с экрана телевизора или с газетных страниц, откуда её жадно глотают недостойные. Но так вдруг надоела эта самая жизнь, под которой мэр понимал бесконечные пьянки под видом банкетов, презентации с кучей чёрствых чиновников и ждущих благодарности спонсоров, всякие заседания и совещания, бессонницу, страх, связь с криминалом… И жгучий тайный стыд за эту связь. Иномарки, дачи, бары и ночные клубы, набитые безотказными прожжёнными бабами, опять совещания и заседания, выслушивание бесчисленных жалоб и выговоров, когда голова раскалывается с похмелья. У каждого свои представления, что такое настоящая жизнь. И какое бы разнообразие не входило в эти представления, человек иногда устаёт от неё. И это разнообразие вдруг представляется потоком неотличимых друг от друга однообразных дней. Хочется чего-то совсем другого, тихого и упорядоченного. А потом и это проходит, так что совершенно перестаёшь понимать, что же такое жизнь.

Что есть жизнь – никто не знает. Кому-то пределом мечтаний видится статус усталого взяточника средней руки в какой-нибудь администрации непонятно чего, где место под солнцем зависит от размера взятки. Где состоятельность жизни определяется тем, на что эта взятка потом была потрачена и насколько интенсивно пропита. А по сути – болото болотом. Скукотища! Иные дураки сюда хотят нырнуть, думают: вот она, настоящая жизнь! А жизнь опять ускользнула куда-то, опять она где-то не здесь. Потому что слишком часто мы живем ненастоящей жизнью. Её определяют другие люди, под которых мы подстраиваемся и от которых ждем признания. И не принимаем себя, если эти «временно значимые» для нас люди не принимают и не замечают нас.

Арнольд Тимофеевич был из тех людей, которые тайно воюют то со сердцем, то с разумом. Такой человек всё время о чём-то сожалеет, маскируя это шумной самоуверенностью и излишним самодовольством. Откажется ради доводов рассудка от каких-то безумных приключений, от желанных встреч и влечений, а вскоре уже корит себя за обретённый покой – зачем он тебе? Неужели в глубине души ты этого и хотел? Стоило ли ради этого принимать трудные решения, ломать и подавлять себя? Не лучше ли было окунуться с головой в самый омут человеческих страстей и фантазий? Окунувшись же, начинает ругать себя за утрату комфорта и уюта в душе. На какую дорогу ни поверни, а всё одно потом будешь жалеть о выборе, будешь оглядываться на пропущенный поворот.

Ещё недавно он жалел, что когда-то ради определённой выгоды впутался в отношения с самим Авторитетом. А теперь думал, не посвятить ли себя скромной и честной жизни с такой же скромной и честной Варей. Ещё в Англии поймал себя на мысли, что скучает без неё. Даже страшный сон увидел, будто она замуж вышла в его отсутствие. Вот бред! Даже в молодости так не переживал: баба с возу, так и кобыле легче, а тут… Конечно, она – провинциальная женщина, и в её жизни не случалось ничего такого захватывающего. А зачем ей это захватывающее? Только для того, чтобы было кому-то рассказать? Разве мы только для того и живём, чтобы потом кому-то рассказывать о своих безумствах? Выдумывай, да рассказывай – большинство так и делает. Всё дело в том, чтобы было что рассказать детям и внукам. Им ведь не станешь трепаться про свои пошлые похождения. Кому они нужны, кого нынче ими можно удивить? Человек наделён воображением, и ему необязательно что-то испытать на своей шкуре, чтобы потом поделиться впечатлениями, а совершенно лишённые воображения люди верят в такие сказки. Сколько раз сам Арнольд Тимофеевич расписывал про себя чего-нибудь этакое, чего и не было никогда, а все слушали, разинув рты. Даже Варя.

Ах, Варя-Варя… Конечно, ей не хватает столичного шарма и европейской элегантности, да и зачем они ей здесь? Зато в ней есть что-то живое и сердечное… Откуда такие сантименты? Старость, что ли, начинается?.. Оссподя, а что в тебе-то самом такого элегантного есть? Обычный мужик из обычной деревни. Одел дорогой костюм, нахлобучил поверх него иномарку и вообразил уже о себе, бог знает, что! Это тебя бывшая жена заразила таким дешёвым подростковым стёбом…

Нет, надо им ещё палас выхлопотать в младшую группу, а то дети зимой по полу ползают, простужаются. Ага, сделаешь им палас, скажут: доставай пылесос! Этим бабам всё время чего-то надо! До чего ужасна эта женская черта всё постоянно обустраивать, создавать какой-то уют, который на самом деле никому не нужен. И почему бабы так отличаются от мужиков? Тем вот ничего не надо… Хотя, зачем бабе быть похожей на мужика?.. Вот влип… Да куда ты влип-то? Кому ты нужен, старый хрыч? Варвара тебя и просить теперь не станет ни о чём. А ведь ходила, говорила то про забор, то о площадке, и сразу настроение улучшалось от встречи с ней, а теперь вот и нос не кажет. А носик у неё такой хорошенький, аккуратненький! И ямочки на щеках, особенно, когда улыбается или смеётся. Он-то считал, что она – слабая и нерешительная, а она добилась-таки, чтобы появилась хорошая детская площадка! Наверняка, ходила к жене этого… зверюги. Додумалась, к кому обратиться. До отчаяния девку довёл, раз она на такое решилась! Хозяйственная, домовитая, беспокоится за детский сад как за собственный дом. Это другим ничего не надо, хоть последнее с них сдирай.

Может, фейерверк в её честь устроить? Нет. Она ещё больше станет тебя сторониться. Знаешь её столько лет, а вдруг выяснилось, что ни черта ты про неё не знаешь. Видел её каждый день, когда она ещё в школу ходила. Арнольд Тимофеевич тогда с первой женой жил, с Викторией Васильевной. Ездил каждый день в Горком, и Варя ему каждый день встречалась, когда в школу шла. Идёт такая маленькая, с бантиками в косичках, с ранцем и мешком на верёвочке для сменной обуви. Всегда кивнёт: здравствуйте, мол. Родителей её знал.

Она была поздним ребёнком. Мать её работала каменщицей, и детей, как сказали врачи, у неё не могло быть из-за тяжёлой работы. А когда ей было уже за сорок, то родилась вот Варька. Отцу её тогда было за пятьдесят, как Арнольду Тимофеевичу сейчас. Родители любили её так, как люди сами себя не всегда любят: лелеяли и пылинки сдували. А теперь она одна на всём белом свете осталась. Мать её перед смертью всё тревожилась и говорила:

– Вот помру, так Вареньку-то нашу не обижайте. Она же у нас такая беззащитная.

Нет, женщина из такой семьи за какого-нибудь похабника или пьяницу не пойдёт. Такая будет искать мужчину, с которым можно чувствовать себя защищённой от всех невзгод. А где она сейчас такого найдёт? Сейчас мужики сами не прочь за бабой от жизни спрятаться.

Да она даже нисколько не переживает за своё одиночество! Другим скажешь чего-нибудь про их неустроенность, они чуть не плачут от обиды, врать начинают, что всё у них чики-дрики по этой части. А какое там «чики-дрики» у вас может быть? С кем?! С алкашнёй вот этой местной? Лишь бы оправдаться.

Только библиотекарша-язва его пару раз оглоушила хамскими ответами:

– Вы не знаете, Арнольд Тимофеевич, почему некоторые так любит давать советы в той области, в которой они сами несостоятельны?

– В чём это я несостоятелен?

– Так от Вас жёны бегают, как куры от плохого хозяина, хи-хи! Вы бы сначала в своей личной жизни порядок навели, а потом уж других учили, хи-хи! – да ещё и процитировала кого-то из классиков, что ли: – «Только тот, кто сам счастлив, способен распространять счастье».

Вот зараза учёная, а! И так ехидно сказала, что Арнольд Тимофеевич даже перестал мимо её библиотеки ездить. А Варваре он сколько раз хамил подобным образом, чтобы отделаться от требований поспособствовать благоустройству детсада, а она только плечами пожимает. Сколько раз он говорил, что ей давно пора сойтись на любых условиях хоть с распоследним алкашом, а она сделает удивлённое лицо, как у ребёнка, и скажет:

– За кого же я пойду? Я никого не люблю и меня никто не любит. А пьющие люди сами себя не любят, не говоря уж о близких.

Такая вот железная детская логика, что и сказать нечего. А кто сейчас кого любит? Все сейчас любят большие деньги, разнообразные удовольствия, беззаботную жизнь и весёлое времяпрепровождение. Живой человек со своими чувствами и переживаниями никому не нужен. Все любят, когда их любят, а сами любить никого не хотят. Потому что не умеют. Сколько раз сам Арнольд Тимофеевич расставался с женщинами, когда они предъявляли ему ультиматумы, говорили, что на самом деле о нём думают. Сколько раз сами его бросали, когда он выражал им своё истинное отношение. Были такие, которые сами на шею вешались и пытались доказать, какой прекрасной стала бы его жизнь, если бы он на них женился. До того напористые бабы пошли, что и от мужиков их не отличишь! Сколько раз он при каких-то совместных посиделках скучным голосом рассказывал, как какая-то тёлка буквально проходу ему не даёт, хотя он сам ничего и не планировал, а просто так само собой всё получилось…

Поглядите-ка, вешались на него! Ну и кто ты после этого? Пассивная рохля, а не мужик! На Авторитета ни одна не рискнёт вешаться, а ты как был бабьей вешалкой, так и остался. Хвалишься друзьям, что в копилке твоих мужских побед появилось новое приобретение, а в то же самое время это «приобретение» хвастается подругам, что одержала победу над тобой. Никакой скромности у этих баб не осталось! Одно дело, когда мужик своими подвигами хвалится, но женщине-то это зачем? Всю жизнь на таких ограниченных дур, которые эту ограниченность выдают за раскрепощённость и самодостаточность, и потратил. А Варвара ждёт настоящую любовь, верит, что где-то ещё остались надёжные мужчины, и одного из них ей предстоит встретить. Ну и пусть ждёт. Может, и встретит. Когда на пенсию выйдет, хе-хе…

А у Арнольда Тимофеевича дом без хозяйки остался. Да и не было там никогда хозяйки. Строил дом, строил планы на будущее, а вот как оно вышло. Думал, что всё ещё успеет, что будет в его доме звучать детский смех, а теперь там пусто, как в ночном метро, так что и поговорить не с кем. Домина-то огромный, даже эхо по комнатам. Ходи теперь по нему, слушай отзвук своих шагов.

Раньше улица, на которой Арнольд Тимофеевич несколько лет тому назад построил дом, носила имя народовольца Желябова. А когда наверху переменилась политика, и бывшие революционеры стали не героями, а банальными убийцами и палачами своего народа, то улица Желябова превратилась в улицу Железнодорожников. Она и разрослась благодаря тому, что ещё в советское время там выдавали железнодорожникам участки под огороды. Было такое «странное» время, когда власть считала своим долгом заботиться о пролетариях. Железнодорожники постепенно обживались, расширяли владения, на участках стали появляться дома и домики. Обычные такие одноэтажные домики с двухскатной крышей средней высоты, каких по всей России стоит несметное количество. Какие-то просто бревенчатые, но большинство – обшитые: железнодорожники считались зажиточным классом общества. Дома и заборы были выкрашены или красной, почти алой краской, какой красят электровозы серии ЧС, или тёмно-зелёной, как тепловозы ВЛ и вагоны. Один мастер вагонного депо на своём доме даже жёлтую полосу провёл посередине параллельно фундаменту и нарисовал на фронтоне эмблему в виде железнодорожного колеса с крыльями, так что любой прохожий мог догадаться, что живут здесь железнодорожники, а не какие-нибудь банкиры.

Железная дорога оказалась самой живучей отраслью в государстве, и когда развалилась промышленность и пал смертью храбрых советский Аэрофлот, она ещё продолжала жить и кормить работников. Но потом реформы добрались и до неё. Это выразилось в том, что сначала закрыли депо на станции, потом расформировали ещё какие-то предприятия, и многие люди потеряли работу. Потом вообще началось непонятно что, и улица Железнодорожников стала терять неповторимый колорит. Улица занимает очень хорошее место: высоко над склонной к разливам даже посреди зимы рекой, близко ко всем важным объектам города. И земля здесь не такая глинистая, как в других местах, где с осени до мая стоит непролазная грязь, а с преобладанием песка. Поэтому облюбовала сию улицу ещё в начале 90-ых годов новая элита, пришедшая на смену бывшему гегемону, как обычно и бывает после любой революции.

Вот и Арнольд Тимофеевич решил построить здесь дом. Раньше-то он был типично квартирным человеком, а тут началось такое строительство, что мэру было как-то грешно в стороне стоять. Пригласил архитектора и сказал: «Сделай так, чтобы круче всех было!».

Архитектор растерянно посмотрел на дом с лепниной и колоннами у начальника ГАИ, на мини-копию Теремного дворца директора районного рынка, почесал в затылке и на другой день привёз эскизы чего-то такого в готическом стиле с острыми башенками, арками, балконами и прочими нагромождениями. Мэр ахнул, кое-какие излишества приказал удалить, что-то дорисовал сам и через год над улицей Железнодорожников вырос дворец – не дворец, терем – не терем, но что-то очень величественное и помпезное в стиле «знай наших, мать вашу!».

Улицу эту уже никто не называл прежним именем, хотя его никто и не отменял, но в народе окрестили её несколькими названиями, среди которых преобладали Местная Рублёвка и Наш Беверли Хиллз. А как ещё такую улицу назвать, если сосредоточились на ней богатейшие люди города?

Один Авторитет как жил на своей Лесной, так на ней и остался. И ведь денег у него немерено, а живёт как скупой рыцарь в каком-то обычном доме без намёка на роскошь. Этого Арнольд Тимофеевич решительно не понимал. Тоже мне, Авторитет всея Руси!

Хотя поговаривали, что дом этот не так-то прост, как кажется. С виду – обычный кирпичный дом в два окна на фасаде. Размер дома иногда описывают по количеству окон на лицевой стороне. Конечно же, можно выстроить в тесный ряд и пять узких окон, и два больших, но обычно оконные проёмы делают шириной в аршин, чтобы зимой тепло быстро не уходило, с таким же расстоянием между ними. Большинство домов в наших краях имеют три окна по такой схеме. Хотя есть и дома в пять-шесть окон почти без перемычки между ними с четырёхскатной низкой крышей, что выдаёт в их хозяевах потомков волжан. Есть дома совсем с малюсенькими окнами, где живут потомки выходцев с Русского Севера. Но вот у Авторитета окна были большие, как в современных квартирах, и поговаривали, что с пуленепробиваемыми стёклами. Хотя, кто это вообще может знать? То есть, дом достаточно просторный, с большим мезонином и просторной верандой. И возвышается он на высоком и основательном фундаменте среди тесно поставленных друг к другу соседних домишек, построенных ещё в те годы, когда на одну семью не полагалось более десяти соток земли. Большинство этих домов выкрашено во все оттенки жёлтого – от ярко-лимонного до тёмной охры – и реже в светло-оранжевый. Очень жизнерадостные цвета! Сказывается неосознанное желание таким образом восполнить хронический недостаток солнечного света под неизлечимо свинцовым небом. И вот посреди таких жёлтых, как цыплята или солнечные зайчики, домиков, возвышается дом цвета кремлёвской стены. На этом все его внешние особенности заканчиваются. Рядом с ним стоит дом Феликса Георгиевича, совсем простой, с деревянной обшивкой, покрытой тёмно-коричневым, почти чёрным лаком, так что на солнце стены блестят, как жидкий шоколад. И на этом мрачном фоне в глаза бросаются окна с белыми резными наличниками, словно кружевной воротничок на форменном платье советской школьницы.

К дому Авторитета, говорят, невозможно подойти незаметно. Даже, если просто приблизиться к забору, сразу там что-то такое срабатывает, и хозяин дома уже видит и знает, кто вторгается на его территорию, так что мимо него стараются особенно не ходить. Но сам Авторитет в этом плане так уж особенно с ума не сходит, поэтому если какие-то мальчишки зафутболят мяч ему в забор, или какая-нибудь кошка пролезет под ним в гости к его рыжему коту, он на это внимание не обращает. Но вездесущие старухи с противоположной стороны улицы шёпотом рассказывали, что как-то залезали под сенью ночи в этот дом люди, неслышные как тени. Но назад не вышли! А одного из них через несколько дней видели в совершенно безумном состоянии с сильно искусанными руками и лицом. Он рыдал и хохотал, совершенно не мог объяснить, кто он и откуда, так что отвезли его в областную психушку, где он через пару дней умер в беспамятстве.

Такой вот странный дом на самой окраине. Недалеко живёт его мать. В доме, где прошло его детство. Прямо хоть табличку вешай: «В этом доме прошли детские годы НАШЕГО уважаемого Авторитета»!

Авторитет так и не стал расширять свои земельные владения, тем более что его участок почти вплотную подходит к лесу, где он чувствует себя полным хозяином. Участок этот он получил, когда был простым советским гражданином. Почти даром получил, как заболоченный и «непригодный» для возделывания, но будущий Авторитет вырыл там пруд, и болото отступило. Теперь пруд этот выложен плиткой и обсажен цветами. Говорят, что в этом пруду Авторитет как-то утопил одного своего конкурента, который во время его отъезда за бугор осмелился претендовать на его высочайшую должность. Теперь он разводит там рыбу.

Вообще из-за высокого и глухого забора не видно, что находится у него рядом с домом, но огорода уж точно нет. Его жена и дочь обожают заниматься цветоводством, поэтому Феликс Георгиевич выстроил им шикарную оранжерею с отоплением и освещением. Мэр заезжал как-то к Феликсу заказать решётки для окон первого этажа – уж больно виртуозно он их делает, – так видел краем глаза, что вокруг дома Авторитета растёт роскошный сад с великолепными цветниками, и он сам копошится там под руководством жены. Странно иногда наблюдать у такого человека, как Авторитет, подобные проявления сентиментальности. Хотя, где-то мэр читал, что все злодеи, как правило, чувствительны настолько, что их может растрогать даже какой-нибудь детский стишок и вылезший из-под снега первый цветочек.

Арнольд Тимофеевич, пока сидел у Феликса, услышал краем уха, как за забором жена Авторитета сказала:

– Котёнок, вскопай мне эту грядку. Я тюльпаны пересажу.

– Хорошо, царица моя, – покорно буркнул «котёнок».

Мэр так и навострил уши: надо же! Послушный мальчик. Арнольд Тимофеевич не поверил бы, если б сам не услышал. Со своими-то жёнами он как только ни разговаривал, чаще всего ругался, но чтобы так…

Сначала женщины перечисляют твои достоинства, а в конце отношений больше давят на недостатки, выкрикивают их, точно хищные птицы, хотя ещё вчера ворковали подобно голубям. Сначала называют тебя щедрым, а потом вдруг выясняется, что ты – обормот и мот. Бывшая жена мэра сначала называла его какими-то сюсюкающими эпитетами, вроде «папик», «пусик» и «нольдик», а потом неженским басом заявляла, что он «чмо полнейшее». Его должность мэра обозначила как «умывальников начальник и мочалок командир». Даже прилюдно не стеснялась с ним так отношения выяснять! Арнольд Тимофеевич в долгу не оставался и именовал благоверную словами вовсе непечатными. Такие «высокие отношения». А этот головорез, даже когда думает, что его никто не видит и не слышит, свою жену царицей называет! Другой-то местный хам, если жена попросит чего вскопать, таким трёхэтажным матом на неё рявкнет, что и цветы завянут. А этот волчара и грядку вскопал, и сам луковицы посадил, чтобы его «царица» руки не пачкала. Арнольд Тимофеевич аж к забору припал, чтобы в щель подсмотреть – он между участками Авторитета и его шурина почти прозрачный. Чтобы удостовериться, что это в самом деле Авторитет, а не галлюцинация.

Сам-то мэр выписывал дизайнеров для разбивки сада и клумбы у дома из какой-то фирмы аж в Москве. Обошлось это, правда, в копеечку, но, как говорится, положение обязывает, да и городской бюджет на что. А этот, вишь, близко никого к своему дому не подпустит. Может, денег ему жалко или боится каких лазутчиков? Имеется у него в этом плане такой неслабый бзик. Или есть около его дома что-то такое, чего никто из посторонних не должен видеть. Хотя, скорее всего, просто не любит он чужих на своей территории. Арнольд Тимофеевич наоборот специально ажурные ворота и ограду вокруг своего участка сделал, чтобы народ видел, какая у него там красотища, а этот отгородился ото всех высоким забором. Как ещё не додумался ров с водой вокруг выкопать!

Ещё за домом у Авторитета есть такой аккуратненький сарайчик, в котором, как говорят, находится небольшая электростанция. Это ему ещё старший шурин, учёная голова, сконструировал. На чём она работает – неизвестно, но мэр не удивился бы, если б узнал, что на ядерном топливе. Поэтому наш Авторитет всегда при электричестве. Когда по вечерам отключают свет во всём городе, когда зелёное море леса становится зловеще чёрным и неподвижным, то при взгляде в конец Лесной улицы кажется, что из погруженной во мрак окраины горят два больших волчьих глаза.

А на Местной Рублёвке свет раньше никогда не отключали – мэр запретил. Негоже, чтобы лучшие люди города без света сидели. Но энергетический комплекс стал существовать сам по себе, так что в какой-то момент справедливо задумался: «Зачем подчиняться власти, если электроэнергия у тебя, а не у неё?». Обнаглел, короче говоря. Поэтому теперь и Арнольд Тимофеевич иногда бродит по своему дому с фонариком или свечкой.

Лесная улица значительно длиннее Железнодорожников – дворов по сотне с каждой стороны будет. Живут на ней в основном старики, и они соседству с Авторитетом очень рады. Во-первых, на улице практически прекратилось какое-либо хулиганство, что в наше криминогенное время стало большой редкостью и не может не радовать особенно тех, кто более всего беззащитен. Во-вторых, когда Авторитет проводил себе газопровод, то пришлось его тянуть на всю длину улицы, так что все её жители смогли подключиться к нему, поэтому Авторитета за это старики просто боготворят. И, в-третьих, к старикам стали чаще приезжать молодые родственники, дети и внуки. Потому что всё же приятней жить с газом и отоплением, знать, что можно спокойно пройтись по улице даже вечером и отпустить туда своих детей, чем просыпаться в промёрзшей насквозь за ночь лачуге и бояться высунуть нос на улицу с наступлением сумерек.

А на улице Железнодорожников, соединяющейся с Лесной под прямым углом, хоть дворов и поменьше, но зато каких дворов! Есть участки по гектару, а есть и побольше, так что улица сия вскоре распласталась во все стороны и даже заняла часть огромного неприкосновенного поля, некогда принадлежавшего местному совхозу. Некоторые из новых обитателей этого респектабельного района города объединяли по несколько участков, некогда принадлежавших железнодорожникам. Железнодорожников-то тут почти не осталось, как таковых. Доживали свой век те, чьи дети и внуки уже давно разбежались кто куда от безработицы. В основном это были бабульки – народ беззащитный и доверчивый. Этой-то беззащитностью и доверчивостью некоторые у нас всегда и пользуются с большим успехом. Начальник бензозаправки обманом переселил несколько таких бабулек в какой-то барак у самого железнодорожного полотна, по которому днём и ночью постоянно туда-сюда перегоняют товарные составы. Бараки эти были построены ещё при Сталине, сразу после войны, и, возможно, тогда на фоне послевоенной разрухи были пределом мечтаний многих. Но спустя полвека обветшали до невозможности и находились в аварийном состоянии, хотя, кому это интересно. Бензиновый же король домишки бабулек на их участочках по шесть соток снёс, объединил землю и поставил трёхэтажный особняк с имитацией под «аглицкую старину». Уж бабки его и проклинали, и грозили судом, но это было бесполезно. У него во всех структурах «всё схвачено и за всё заплачено» кому надо и на десять лет вперёд. Поэтому из-за старушечьих проклятий и угроз он нисколько не переживал, а только посмеивался:

– Не надо было подписывать документы, в которых вы, старые дуры, ничего не смыслите. Сами виноваты, а я тут ни при чём. И вообще, я не желаю, чтобы со мной по соседству жили какие-то оборванцы! Вам всё одно скоро подыхать. Вот в бараках самое подходящее для этого место.

Конечно же, богатым людям всегда трудно ужиться рядом с травмирующей их благородный взор нищетой. Тем более, если она значительно превосходит богатый люд по количеству, поэтому приходится героически превозмогать себя, «любоваться» таким соседством и ждать с терпением достойным Прометея, когда же нищета вымрет. Тем более, надо отдать ей должное, вымирает она ударными темпами.

Две бабульки после переселения вскоре простудились в не отапливаемых бараках и умерли. А примеру начальника бензозаправки хотел последовать внук бывшего инструктора по хозяйственной части бывшего райкома КПСС – дурной пример заразителен! Дедушка наворовал, так что надо куда-то тратить, как он сам объяснял с усмешкой, хотя его никто никогда не расспрашивал.

К упрямцам, не желающим покидать свои дома, новые землевладельцы иногда применяли тактику выжженной земли. Подговаривали дегенератов каких-нибудь, которые за бутылку водки и родную маму в огонь бросят. Однажды глубокой ночью подожгли дом одной пожилой женщины, в пожаре не только сгорели все постройки на участке, но хозяйка и двое гостивших у неё внуков-подростков сильно обгорели – дверь оказалась подпёртой с другой стороны. Они все умерли через несколько дней в Областном ожоговом центре. Но тут уж старожилы улицы Железнодорожников взбунтовались: недаром эта улица столько лет носила имя сторонника радикальных мер! Какие-то старушки обратились к матери Авторитета, и она попросила сына пресечь «весь этот фашизм, какого и при немцах не было».

– Костя, ты сам посуди, – сказала она сыну, – как можно от молодёжи ждать человечности и требовать уважения к старшим, если у них на глазах пожилых людей совершенно законно из собственных домов выселяют в какие-то полуразвалившиеся бараки, как в концлагерь? А то и сжигают в собственных домах! Во время войны так немцы наших людей живьём сжигали, а тут свои орудуют.

Авторитет ненавидел, когда ему приходилось вмешиваться в такие «бытовые» ситуации, но мать очень почитал, поэтому кротко обещал пресечь «фашизм» на корню и сокрушённо вздохнул. Как только об этом горьком вздохе стало известно внуку бывшего инструктора по хозчасти, он сразу убрал экскаваторы и бульдозеры с чужих участков от греха подальше. Когда же Авторитет затащил его в какой-то сарай, где «слегка попинал» и по-отечески посоветовал несостоявшемуся землевладельцу «не борзеть больше положенного», то внук экс-инструктора хозчасти экс-райкома партии после нескольких недель лечения окончательно отказался от идеи сноса ветхих домов. Приковылял на костылях весь в гипсе на улицу Железнодорожников, чтобы принести «искренние извинения» людям с героическими трудовыми стажами и нулевыми сбережениями. Все только дивились степени его наглости и тупости, как он после таких ужасных деяний осмеливается говорить:

– Да ладно, чё там. Извините, если кого очень уж расстроил.

Строить новый дом он так и не стал: Авторитет «слегка общипал» его капиталы. Мол, раз ты не знаешь, куда ещё можно деньги деть, так отдай лучше мне. Зачем ему понадобился новый дом, когда у него уже был двухэтажный «старый», построенный три года тому назад, так никто и не понял. Видимо, человек вообразил, что живёт на настоящей Рублёвке. После этого случая авторитет Авторитета значительно повысился и окончательно укрепился в глазах местных жителей.

Арнольд Тимофеевич тоже отхватил участок побольше, но без борзости – мэру это не к лицу. Честь по чести расселил четыре дома по квартиркам (две старушки-соседки даже согласились поселиться вместе в одной, чтобы меньше платить за коммунальные услуги), объединил все их огороды, потом ещё прикупил землицы на бывшем совхозном поле. Он-то думал, что семья его рано или поздно разрастётся, приедет дочка с внуками, родятся у него свои дети от молодой жены, и будут они бегать по саду со счастливым смехом. Нарисовал идиллические картины, а жена-зараза сбежала, и даже дочка уже три года не приезжает. Всё некогда родного папулю навестить, сокрушался мэр. А папуля-то ты был неважнецкий.

* * *

Когда дочь Арнольда Тимофеевича приезжала последний раз, они крупно повздорили. Приехала с какой-то француженкой Аделью, архитекторшей, с которой и жила, оказывается, всё это время, что называется, гражданским браком. Французская любовь, блин! Кого только нет в природе! Арнольд Тимофеевич тогда чуть с ума не сошёл. Уж думал, что вряд ли его можно чем-то удивить, уж слышал о таких вещах, но как-то не думал, что они его лично коснутся. О-хо-хо! Раньше девок кнутами драли, если они гуляли с парнями, а теперь бы и рад, чтобы она нашла какого-нибудь распоследнего пошляка и дурака.

Только б народ не прознал о таком позорище: здесь же вам не Монмартр, здесь – русская деревня, где до сих пор таких случаев не было ни одного! А дочурке хоть бы хны: ходила с этой драной кошкой Аделью повсюду, со всеми знакомила. Да вроде никто ничего такого не заподозрил. Две девчушки-подружки. Ну и что? Не так страшен чёрт, как его малюют, к тому же народу как-то по барабану до всех этих тонкостей – лишь бы цены не повысили да зарплаты не понизили. Был бы человек хороший, а уж особенности его организма и психики – его личное дело. Своих забот полон рот, чтобы в чужие встревать.

– Я не понимаю мужчин. Мне с ними трудно, – спокойно объясняла мэру дочь своё предпочтение, когда у него прошёл первый шок. – Мужчина главный враг женщины. Даже очень образованный и современный мужчина в глубине души не воспринимает женщин за настоящих людей и специально всё делает им во вред. Когда кто-то из мужчин говорит, что у него было много этих самых женщин, такое чувство, что он говорит о биомассе какой-то. Словно больные запором хвалятся, у кого этой самой массы вышло больше. И, может быть, это преступление, но я не хочу стать частью этой биомассы. Они, мужчины эти, совершенно нелогично себя ведут с точки зрения женщин, они разрушают всё то, что так дорого и важно женщинам. Их совершенно невозможно понять! И сами мужчины в своём большинстве совершенно не понимают женщин. Поэтому союз двух мужчин или двух женщин намного естественнее и понятнее, чем традиционные отношения с постоянным давлением друг на друга, когда надо постоянно что-то объяснять друг другу. Мужчина постоянно недоумевает, почему женщина смотрит на мир иначе, чем он. А женщина приходит в ужас, если он плюёт на всё то, что для неё является самым важным в жизни. Зачем такие сложности? Ты же сам страдал, когда жил с нами.

– Да когда это я страдал?! – ужаснулся Арнольд Тимофеевич таким подозрениям.

Даже хотел её поколотить, но почувствовал какой-то барьер между собой и дочкой, словно перед ним – совершенно чужой человек с набором холодно-вежливых ответов «oui, papa», «non, papa».

– Почему мужчина, имея благополучную семью, хорошую и вполне устраивающую его жену, замечательных детей, успешную работу, вдруг ни с того ни с сего начинает всё это собственноручно разрушать ради… даже не сказать, ради чего?

– Да потому что он – безответственный дурак!

– Non, papa. Ты никогда не был безответственным дураком. Ты уже много лет возглавляешь администрацию целого города, а оставил ты нас, потому что мужчине трудно с женщинами. Ответственный и серьёзный мужчина привлекателен в глазах нормальных женщин, но сам-то он при этом чувствует себя несчастным от своей ответственности и нравственности. Женщина, которой есть о ком заботиться, ребёнок это или муж, чувствует ответственность за них и тем счастлива. А вот мужчина – несчастен. Он всё время думает, что попал в какие-то сети, и как ему теперь выйти из этой странной группы под названием «семья». Женщина всё свободное время тратит на семью, а мужчина старается своё время провести вне семьи. Мужчинами придумана масса способов и оправданий, чтобы избежать этого главного ужаса их жизни, потому что это безумно трудно – быть настоящим главой семьи. А быть капризным и эгоистичным – проще всего. Вот они и выбирают, что полегче. Именно такой образ жизни доставляет им удовольствие. Именно поэтому ответственный мужчина часто превращается в зануду, потому что на самом деле он тяготится этим, потому что он по сути своей – беспутный человек, который только прикидывается добродетельным.

– Это задача женщины: создать мужчине такие условия, чтобы он захотел каждый день возвращаться к ней.

– Но складывается такое впечатление, что женщина постоянно мешает мужчине заниматься его любимыми делами. Она согласна помогать ему, прислуживать даже, пока он якобы работает на благо общества. А на деле все мужики стремятся только к пьянству и разврату. Если они воруют много, то для того, чтобы привлечь к себе как можно больше продажных женщин. На что богатые мужчины тратят львиную долю денег? На шлюх. Если мужчины зарабатывают мало, то единственно для того, чтобы пропить. Все устремления мужчины, так или иначе, выходят на эти два пути. И вот женщина ему в этом мешает.

– А что мужику делать, если ему не платят, когда он честно работает? Кому-то приходится воровать.

– Но кто не платит? Одни мужчины не платят другим. Мир таков, каким его сделали мужчины. Они придумали коррупцию и войны, оправдываясь иногда, что всё это из-за женщин. А на самом деле мужчина не так уж и нуждается в женщине, как пишут в романах. Скорее, без неё ему даже лучше. Она хочет, чтобы он был главой в доме и полезным для общества человеком, а он со всех ног бежит от этого. Он, может, и достигает чего-нибудь на профессиональном поприще, но в один прекрасный день сорвётся, запьёт, и найдут его в самом грязном притоне. И он имеет право быть таким, потому что устал изображать, что ему совершенно не свойственно. Человек не может устать, если он занят любимым делом, если он ведёт себя, как ему удобно. А мужчина занят тем, что ему не нравится, но общество его заставило таким быть, придумало какие-то мифы, что он умный и сильный, что на нём весь мир держится. Ему не нравится быть умным и сильным. Ему нравится валяться пьяным мешком и лапать безотказных баб. Мужчины – это люди, которые живут только ради одних наслаждений и удовольствий, а из таких людей по определению никогда не может получиться хорошего хозяина жизни. Вот ты так и не обрёл счастья с другими жёнами. И maman могла совсем иную жизнь прожить, а она только всё время тебя ждала, когда ты устанешь от очередного загула и вспомнишь о ней. Дожила так до пенсии, и кому она теперь нужна? Зачем женщине так глупо растрачивать свою жизнь? Мужчина за это только ещё больше её презирает. Преступно так относиться к своей неповторимой жизни. Женщина рядом с мужчиной становится какой-то уязвимой, беззащитной, как открытая рана. Её так легко обидеть, сделать несчастной, и мало какой мужчина этой возможностью не воспользуется. Ты пойми, что мужчина и женщина – слишком разные, чтобы благополучно существовать вместе. Для женщины мир в семье важней амбиций, а мужчина, наоборот, ради амбиций может легко разрушить этот мир. Их отношения изначально обречены на провал. Это всё одно, что пытаться идти по жизни рука об руку, но в разные стороны. Нельзя скрещивать рыбу с птицей.

– И кто тут птица?

– Мужчина, конечно. Летает как птичка, порхает с веточки на кустик. А женщина-рыба убеждает его всеми правдами и неправдами, что лучше её подводного царства нет ничего, что она ему там создаст все условия. Они слишком разные: она из моря, а он витает в облаках. Такие непохожести не создают семьи – не получается. Глупо отказываться верить такой очевидной правде. Это очень утомительно для обоих. Женщина для мужчины – это или служанка, или в лучшем случае просто украшение, безделушка, которая может надоесть за один сезон. Мужской мозг так нелепо устроен, что его обладатель не способен идентифицировать противоположный пол: ему все бабы на одно лицо, и на то, что ниже. А брак – это вообще глупое состояние: она счастлива, а он чувствует, что загнан в угол, попал-таки в ловушку к одной из этих, которые все для него на одно лицо. Брак противоестественен хотя бы потому, что нельзя не заметить, как в нём деградируют люди. Мужчина из умного, сильного и смелого человека превращается в какую-то жалкую и беспомощную тряпицу, которой можно только подтираться. Гордая и красивая женщина становится невыразительной квашней, плаксивой клушей или расчётливой экономкой. Зачем это всё? Потом начинают друг друга винить. Он упрекает её в своём разочаровании, ему кажется, что она виновата перед ним, потому что он мог потратить это время как-то более весело и интересно. Как на основе такого подхода можно строить доверительные отношения? Да никак ты их не построишь. Это же самые бесперспективные отношения, какие только существуют в природе, вечная битва двух начал! А вот японцы говорят, что лучшая битва – та, которая не состоялась.

Дочка ему сказала, что в просвещённой Европе однополая любовь является обычным делом, что там даже есть какие-то комитеты по защите всего этого дела. Конечно, в Европе все социальные проблемы решены, вот там и придумывают, из чего бы ещё проблему высосать, чтобы совсем скучно не стало. У нас тоже к этой глупости подтягиваются – русские никогда не могут в стороне спокойно стоять, когда речь заходит о копировании всего плохого, что есть в мире. Уже и в России, к примеру, наркомания объявлена болезнью, пьяниц причислили чуть ли не к лику святых, смертную казнь отменили. Недалёк тот день, когда на баррикадах начнут биться за то, чтобы мужик с мужиком могли создать семью. Когда же будут защищать нормальных людей, которых всё меньше и меньше, так что уже никто точно не скажет, кого нынче можно считать нормальным?

Дочурка ещё что-то говорила, что рождение детей – это удел живучих примитивных народов Азии и Африки, которым даже СПИД не страшен и которые уже заселили пол-Европы. А вырождающиеся европейцы научились общаться с компьютерами и межпланетным разумом, но напрочь разучились понимать противоположный пол. Природа мужской породы деградирует и там, и сям по всем направлениям. Там – все в сексменьшинства подались, тут – в поклонение Бахусу. Бабам ничего не остаётся, как сидеть в старых девах или с ума сходить от своей полной невостребованности и нереализованности.

Конечно! Семья – это тяжело, это каждодневный самоотверженный труд, заботы, хлопоты, взаимопомощь и поддержка друг друга. А на черта это нужно образованному человеку, если можно прожить жизнь в своё удовольствие, никому ни в чём не уступая, ни с кем не считаясь, поддерживая бесплодные, ни к чему не обязывающие отношения с такими же мудрилами своего пола? Что он мог ей теперь сказать? Он так и не смог опровергнуть или оспорить хотя бы одно её слово. Правда была на её стороне. Он сам всегда стремился жить для себя, ни с кем не считаясь, и совсем не помнил, как и о чём беседовал с дочерью в детстве. И вот теперь она не понимает мужчин! Упустил время, когда она была ребёнком. Где ты был, когда ей надо было читать сказки? И ладно бы теперь ей рассказывали сказки другие мужчины, так на, тебе: с бабой спуталась! Что ты теперь можешь с этим поделать? Всю жизнь считал себя настоящим мужчиной, а оказался никаким отцом, но даже не догадывался об этом.

Он-то мечтал, что она приедет когда-нибудь с мужем-архитектором, с детьми, скажет: «Привет, папуля, я так соскучилась!». Будут они по вечерам сидеть на балконе, пить чай и любоваться летним закатом. Он верил, что именно так и будет, невзирая на то, что дочь уже давно выросла и отвыкла от него. Даже комнаты на втором этаже специально приготовил, а тут приехала какая-то высокомерная интеллектуалка: «Bonjour, papa, как здоровье maman? Je ne comprends pas». Фу ты, ну ты!..

Терпел-терпел мэр, да не выдержал: выгнал обеих с треском. Не дай бог, они бы ещё его тогдашнюю жену посвятили в свои соображения. Но дочь так и не поняла его горя: «Adieu, papa. Я же говорила, что мужчины и женщины совершенно не понимают друг друга». Мэрова жена через пару дней тоже начала болтать что-то про врождённую неспособность мужчин понять женщин, а когда Арнольд Тимофеевич сделал ей какое-то замечание, она ушла от него, гордо заявив, что мужчина, позволяющий себе критиковать женщину, ей не интересен. Дочкина работа, нет сомнений. Откуда в людях берётся столько цинизма? Уж ладно, когда нервное дитя урбанизации, страдающее от хронического кислородного голодания, рассуждает о флоре и фауне только по чахлому цветку на подоконнике, по крысам и тараканам в перенаселённых домах. Или кокаиновая богема мегаполиса выдаёт банальный блуд и духовную пустоту за сенсуализм или ещё какой охренизм, так что путает член с пальцем – чего с них взять-то, с угоревших от выхлопных газов? Они давным-давно не просто отдалились от природы, а полностью отделились, окончательно вышли из неё, как новая разновидность механизмов, придуманных задохнувшейся в смоге цивилизацией. Но откуда это всё в девочке, выросшей в изолированном от худших изобретений этой самой цивилизации, тихом провинциальном городке с чистым воздухом, в гомеостазе с пока живой ещё природой, где можно увидеть, как птицы вьют гнёзда, как корова рожает телёнка?

Голубизной сейчас никого не удивишь, а тут ещё и русские провинциальные дуры стали подражать этому. Слабый пол нынче помешан на равноправии до колик: если мужик чего-то делает, так и бабе надо в этом преуспеть. Мужики блудят – и бабам надо, мужики пьянствуют – бабы отставать не хотят, у мужиков ум за разум заходит – бабы туда же. Зачем женщинам копировать мужиков? Кто это придумал? Какой на хрен гомосексуализм в наших широтах?! Убожество и дикость! Вот Колька Колупаев как обопьётся гербицидов каких-то, тоже за родным братом гоняется чёрт-те с какими намерениями, а как трезвый, так тише воды, ниже травы. На дискотеке парни накурятся какого-то дерьма в туалете и начинают друг друга тискать. Навалятся толпой на толпу посреди танцзала и лазают там друг по другу, лапают да гнут в дугу, прости-господи. То ли дерутся, то ли ещё чем занимаются. Лёха-Примус и вовсе на соседского барашка кидается, когда пропьёт пенсию своей многострадальной матери. Как в анекдоте про петушка, который топтал и кур, и уток, и барашка, и коровку с бычком, а тут вдруг и на своего хозяина так выразительно посмотрел, что тот схватил чудо-птицу в охапку и понёс на продажу от греха подальше. А не пьянствовали бы они, да читали бы книги умные, да смотрели бы фильмы хорошие, а не чернуху с порнухой, да имели бы хоть какой-то интерес к работе на благо себя и общества, к нормальной семейной жизни, так и досуг был бы у них совсем иным. А на фоне безработицы и безденежья при хронической скуке на фоне повальной пропаганды идиотизма всех видов ничего другого не остаётся, как терять человеческий облик ударными темпами.

Ходил тогда Арнольд Тимофеевич к Виктории Васильевне, рыдал, что же делать-то теперь, а она сказала, что перебесится дочурка, встретит нормального парня и всё будет хорошо.

– Где ж она его найдёт, нормального-то? В России одни пьяницы, за бугром – и того хуже.

– Ну, я уж не знаю, – парировала Виктория Васильевна. – Тут уж у кого совесть раньше проснётся. А вообще, она нам просто мстит, что мы не сумели сохранить семью. Обычное дело: повзрослевшие дети имеют привычку указывать родителям на их ошибки, пока сами родителями не станут. Да и не живёт она с этой Аделью, а так, из упрямства притащила её сюда, чтобы нас попугать. Характер-то у неё твой. Помнишь, как ты меня разводами своими пугал?.. Да не бери ты в голову! Говорю тебе: повзрослеет и перебесится. Мужика настоящего пока не встретила. Где-то они ещё должны остаться…

А если не перебесится? Уж больно спокойно она рассуждает о жизни, словно человек с большим жизненным опытом. Хотя, что нам даёт этот опыт? Один наделает кучу ошибок за свою долгую жизнь, но так и не поймёт ничего, а если и поймёт, то слишком поздно. А другой проживёт совсем мало, но поймёт очень многое, глядя на ошибки других или интуитивно представляя их последствия. Один всю жизнь бесится, никак не перебесится, а другой и начинать беситься не станет, так как не нуждается в этом нисколько.

И где она встретит нормального парня? Уж лучше бы в России жила: нашёл бы ей здесь какого-нибудь ещё не окончательно скурвившегося и спившегося аппаратчика. Ведь сам отослал её в этот Париж, будь он неладен, когда на него в первый раз «наехал» ужасный Авторитет! Так горько стало Арнольду Тимофеевичу от этой мысли, что он по привычке решил во всём обвинить Викторию Васильевну, чтобы немного разбавить горечь:

– Это ты во всём виновата! – воскликнул он, стараясь, чтобы голос его звучал искренне. – Я её такому не учил! Я весь в делах, в работе, а ты… ты проглядела дочку… нашу.

– Да знаю я твою «работу», – нисколько не обиделась и не удивилась его первая жена. – От таких «дел» и родная дочь не оторвёт.

От этих слов стало ещё горше. Ведь хотел спасти ребёнка, эвакуировать в цивилизованное государство, а вышло что-то совсем уж непредвиденное. Неужели прав был Авторитет, когда ему тут о новой русской эмиграции за бугром рассказывал: наших дикарей куда ни зашлёшь, а они всюду говно найдут, чтоб по уши вляпаться? Сам-то оттуда только лучшее вынес, такие офисы себе отделал по евростандартам, что самому градоначальнику завидно. Не взялся бы ещё за здание Мэрии. Без ведома мэра. С него ведь станется, прёт как танк. Из-за него всё и началось! И хуже всего, что ему таких претензий не выскажешь. Это бывшую жену легко во всех бедах обвинить – она уж привыкла быть во всём виноватой. А бандиту этому как скажешь, что из-за его «наездов» мэру пришлось выслать дочь за границу, где она нахваталась всяких глупостей? Тогда он её точно своим костоправам отдаст на перековку, как прознает о таких утончённых извращениях женской натуры! Ещё хорошо, что дочь быстро уехала.

В начале кровавых девяностых криминал лютовал страшно – как только ещё и выжили. Хотел спасти дочку от угрозы встречи с этим садистом, а вот что вышло. Ох, горе отцу, горе! Знал бы раньше, так своими бы руками… Кто же ему теперь внуков-то родит?

У Авторитета и то трое детей! Уж на что волчина, а обзавёлся-таки хорошей семьёй. И, что самое удивительное: дети его обожают! Видел тут на Троицу его с дочкой на кладбище. Жена Авторитета почти никуда не ездит, разве только за покупками, а так сидит дома, как восточная жена, ведёт хозяйство. А дети частенько с ним повсюду путешествуют. Дочка его, умница и отличница, скоро школу заканчивает. Уже сейчас знает, что обязательно станет врачом. Шутка генов: отец людей калечит, а дочурка – лечит. Очень уж она похожа на свою мать, с такой же пушистой косой. Но глаза – копия отца, только значительно теплее. Вообще сразу видно: папина дочка. Только черты характера Авторитета в ней обрели какую-то свою трактовку.

Арнольд Тимофеевич тогда командовал расчисткой подъезда к кладбищу: в Троицу так запрудят «запорожцами» и «копейками» – беднеющая нация, называется! – что начальству не проехать. Вдруг слышит знакомый и леденящий кровь голос:

– Здравствуйте, господин мэр.

Мэр вздрогнул, как от удара током, оглянулся и увидел, что у могилы шурина на кованной скамейке сидит Авторитет с дочей, как тёмное царство в обнимку с лучом света, а вокруг стоят его люди в чёрном.

– Здравствуйте, Константин Николаевич, – ответил машинально.

Авторитет улыбнулся хищной улыбкой, а глаза так и остались свинцово-холодными, или какие они у него там. Пригвоздил Арнольда Тимофеевича ненавидящим взглядом к какому-то дереву, стоящему на краю главной кладбищенской аллеи.

– Что, – спрашивает, – уже не боитесь под деревьями стоять? А если какое из них шибанёт Вас прямо… как там… по кумполу? Или ищете, чего ещё можно спилить в МОЁМ городе?

Кто-то из окружающих хихикнул, но Арнольд Тимофеевич в такой толпе не разглядел. Стало мэру неприятно от такой встречи и этих слов. Каков хозяин: в моём городе! Да не в твоём, а в… Но развернуться и уйти мэр всё-таки не решился. Только дочка Авторитета и спасла. Завертелась, закивала мэру: здравствуйте, мол, Арнольд Тимофеевич, а заколка у неё в волосах расстегнулась и упала за скамью.

– Ой, папаня, сломалась! – воскликнула она звонким, детским голоском, а «папаня» отвернулся от мэра, забурчал что-то вроде как нежное:

– Что же ты, царевна моя, так вертишься?

Арнольд Тимофеевич аж вздрогнул, как услышал, что Авторитет может таким тоном говорить, а тот ловко вставил в заколку выскочившую пружину и заколол дочке волосы. От щелчка заколки мэр вздрогнул, как от лязга затвора, но воспользовался возникшей заминкой, чтобы исчезнуть из поля зрения Авторитета.

Странно всё-таки слышать, как хрупкий ребёнок, девочка-тростиночка, называет такого матёрого волка, ласковым словом «папаня», которое так мало вяжется с его родом деятельности. Странно видеть, как этот «папаня» проявляет такую нежность к кому-то. Надо же, «царевна моя»! Себя-то, поди, уже царём чувствует? Сидит, как на троне, а все мимо идут и чуть ли ни в пояс кланяются, чуть ли ни в грязь валятся, честь отдают. Имел он вашу честь и в хвост, и в гриву! И начальник ГАИ, и главный энергетик города, и начальник ОВД, и директор рынка с мэром здороваются всегда приветливо, конечно же, но вот Авторитета за версту уже видят и козыряют:

– Ой, здравствуйте-здравствуйте, Константин Николаевич! Да как живёте-поживаете, дорогой Вы наш?

– Да чего ему сделается-то, волчине этому! – шептал всегда в таких случаях мэр. – Вы лучше смотрите, как бы он вам здоровье не подпортил, друзья детства…

Жопу готовы этому бандюге лизать! Поду-умаешь: новую линию электропередачи он на свою улицу провёл, газопровод выхлопотал! Он для себя это всё сделал, а не для народа, не для города. А я для города… я в лепёшку расшибусь заради города! Да я!.. я для них… я из-за них!.. Арнольд Тимофеевич так и смог вспомнить, что и когда он последний раз сделал для города и его жителей. Ну, приказал какой-то полусгнившей фанерой заколотить окна в детсаду, да засыпал щебёнкой огромную лужу по Советской улице. Точнее, бабы засыпали под его бдительным руководством. Мужики никто не пришёл. Мужики ушли в законный запой по такому случаю. Чей-то мужик в лужу упал, бабы его аккуратно щебнем и обложили. То есть засыпали из рук вон плохо! Он бы сам так никогда не засыпал. Хотя и тогда лужа от этого никуда не исчезла бы. Но он же не виноват, что лужа такая большая, что тут не камни надо сыпать, а проводить полноценный ремонт всей дороги, менять подземные трубы, копать новые канавы… Ага, щас, разбежался я вам! Вот пусть Авторитет этим занимается, раз ему все кланяются. Я и так тружусь, можно даже сказать, через край! Не щадя себя, хоть мне и платят гроши. А народ что? А что народ! Они и не догадываются о моих горестях, а расскажи им – так и не поверят.

Всегда Арнольд Тимофеевич тайно ревновал к криминалу власть в городе, которая по праву должна полностью принадлежать ему. И в то же время тайно завидовал авторитету Волкова, который, казалось бы, не прилагает никаких усилий к тому, чтобы эту власть удержать. Он и сам смутно чувствовал, что именно Авторитет является истинным хозяином города и окрестностей, и влияние его растёт и крепнет, отчего мэр к нему постоянно приглядывался и невольно сравнивал себя с ним. Подстёгивал иногда этакий азарт обскакать Авторитета, но тот был совершенно не азартен. Если чего и делал, только в своих интересах и к любым мэровым проявлениям оставался равнодушен. Попросту не замечал его.

Такой-то «папаня» из его дочки всю однополую дурь вытряхнул бы за раз. Хотя похоже, что Авторитет на домочадцев не то, чтобы руки никогда не поднимает, а даже и голос не повышает. Сыновья и дочь его совершенно не боятся, но и не пытаются вести себя с ним как с равным, как это бывает в семьях с инфантильными и неавторитетными отцами, а смотрят с каким-то нескрываемым восхищением и обожанием. Дети – это такой народ, который никогда не даст ошибочной оценки. Забитый ребёнок, смотрящий исподлобья на своего нелюбимого и не любящего родителя, одним этим взглядом расскажет окружающим о том, какие отношения царят у них дома. На Руси вообще испокон веков бытует такое угрюмое убеждение, что настоящий мужик непременно должен держать домашних в страхе, чтобы они буквально писались от его вида. А если он этого не делает, то он – тряпка и подкаблучник. Считается, чем безобразней мужик ведёт себя дома, тем в большей степени он имеет право называться мужиком. Не нагнать страху на домочадцев, не запугать как следует жену и детей беспричинной грубостью и демонстративным пренебрежением для таких людей означает очень серьёзный позор. Боятся – значит, уважают. У рабов так повелось. Даже некоторые женщины с этим согласны и расценивают хамское поведение какого-нибудь облезлого хмыря, как признак чрезмерной мужественности, а страх перед ней – производной любви. Не на такой ли «любви» держится тоталитарная власть, когда глава страны скорее запугает подданных до заикания или унизит их так, что они сами перестанут себя уважать, чем попытается заслужить их уважение разумной политикой и мудрым ведением государственных дел? Так и в каждой семье есть свой генсек или президент, а то и император. Есть такие гнусные мужики, которые ведут себя паиньками перед чужими, как Любочка в знаменитом стихотворении Агнии Барто, на произведениях которой было воспитано не одно поколение советских детей. Но если к этому «паиньке» вы придёте в дом, там вы эту «заиньку» узнаете с трудом.

Когда Арнольд Тимофеевич был ещё примерным семьянином, жил с первой женой и дочкой, был у них соседом по лестничной площадке такой Васильчиков с семьёй. Тишайший и милейший человечек, услужливый и исполнительный работник. Работал инженером в районном котлонадзоре, ходил перед всеми чуть ли не на цыпочках и за много лет никто даже голоса его не слышал. Арнольд Тимофеевич даже обрадовался, что сосед у них такой спокойный, когда их новый дом заселяли. Ведь в наших хрущёвках шумные соседи – это как извержение вулкана для тех, кто живёт у его подножия. А будущий мэр был в те годы очень молодым и ещё не разучился верить своим глазам, и когда видел внешне благообразного человека, то таковым его и считал. Каково же было его удивление, когда каждый вечер из-за стены от новых соседей стали раздаваться бесконечные матерные рулады, которые выкрикивал визгливый мужской голос, грохот и удары непонятного происхождения. А как-то ночью к ним прибежала жена этого тишайшего и милейшего на людях товарища с избитым дочерна пятилетним сыном на руках, сама вся в крови, с разорванной губой и сломанным носом. Следом за ней мчался пьяненький «тихоня» Васильчиков, размахивая на ходу табуреткой. Арнольд Тимофеевич вспомнил юношеские занятия боксом и вырубил одним ударом такую нешуточную угрозу человечеству, после чего соседушка опять стал паинькой на пару дней – склонные к насилию рабы сами понимают и уважают только язык насилия.

Тут уж и не знаешь, что лучше: быть хорошим дома и плохим за его пределами, или наоборот. Один весь сор души сваливает на головы близких, другой демонстрирует его чужим. Никак людям не научиться уважительно и бережно относиться как к своей семье, так и к посторонним людям. Это пока недостижимая планка для них. Сам мэр совершенно не терпел насилия человека над человеком, а уж тем более над женщиной или ребёнком, как бы они себя ни повели. Мог нагрубить, нахамить, даже наорать или сказать что-нибудь очень обидное. И то не каждому, а только тем, кто не отреагирует на это слишком брутально. Но ударить кого-либо ему было трудно. Он потому и бокс бросил, что достигал хороших результатов, но не находил удовольствия, чтобы молотить кого-то кулаками под восторженные визги публики-дуры. Когда вынужденно врезал Васильчикову по морде, даже переживал и хотел попросить прощения у этого подпольного дебошира, но Виктория Васильевна запретила ему унижаться перед «этаким дерьмом».

А вот у Авторитета сия традиция повёрнута ровно на сто восемьдесят градусов. У него вообще много таких вывертов. Вроде бы образованный и рациональный человек, начитанный и просвещённый, даже интересный собеседник, когда в нормальном настроении, а иногда такое вытворяет, что удивило бы и варваров. Псих, одним словом. Когда ещё только становился бандитом и делал первые шаги на этом нелёгком поприще, мог со своими людьми ворваться в чужой дом и учинить там такое, что после их ухода пропитанные кровью обои отслаивались от стен. Обитатели сих домов, включая женщин и детей, если и выживали после пережитого ужаса, то теряли всяческий интерес к дальнейшей жизни. Авторитет как раз именно перед чужими мог показать себя во всей «красе», а дома – идеальный образец сына, мужа и отца. Да и сколько в человеке может быть злости и жестокости, чтобы после таких дел их хватило бы ещё на близких? Сейчас-то он уже так не лютует, потому что давно всем внушил, что с ними может статься в случае непослушания. А может, стареет?

Хотя, какое там «стареет»: на мэра ведь наехал. И вот никак не может научиться нормально в дом входить! Явится, как Копперфильд какой-то, словно сквозь стену проходит. Домой придёшь, дверь откроешь, а он уже там сидит. Прямо на нервы действует эта его сволочная манера! Ещё недовольство выразил, увидел подвох в том, что Арнольд Тимофеевич дар речи потерял от такого явления. Заехал мэру по морде пару раз, что тот якобы не ждал его живым увидеть. Да почему же не ждал?! Очень даже ждал, чуть ли не каждый день готовился, как к смерти, но нельзя же так пугать, в самом-то деле! Замок не взломан, окна изнутри закрыты, следов нет никаких. Чёрт его знает, как он так делает? Шёл бы в цирк выступать, что ли, с такими талантами. Мужику уже под сорок, а он всё в прятки играет.

Арнольд Тимофеевич, после его ухода тайком в окно выглянул, зажимая разбитый нос полотенцем, а в машине Авторитета его старший сын сидит. Белокурый хрупкий мальчик лет тринадцати. Интересуется алгеброй и шахматами, побеждает в районных и даже областных математических олимпиадах. И вот отец уже берёт его на свои «разборки»! Что скажет ему сын на всё это? Станет участвовать в делах отца? А может, он и так знает, чем папа занимается?

Мэр напился с горя. И как раз Авторитета повстречал на заправке – на ловца и зверь бежит. С пьяной смелости спросил его об этом. Спросил и испугался, что тот сейчас размажет его по капоту за подобную дерзость. Но Авторитет спокойно ответил, что скоро необходимость насилия и террора, этих вечных повивальных бабок истории, отпадёт сама собой, поэтому дети его будут жить совсем иначе. Должна же когда-нибудь смениться эта блядская эпоха! У него за эту эпоху дети выросли, а она, сука, всё не кончается. И укатил. Умиротворённый такой. Не иначе, порешил кого-нибудь.

Мэр подумал, какой всё-таки странный эффект даёт смесь марксизма и бандитизма, и вспомнил о дочке, которая тоже успела закончить школу и институт, уехать и разучиться его понимать за эту нескончаемую эпоху. Ужаснулся: «Неужели мы раньше этой эпохи закончимся, так ничего другого не увидев?». Не сумел он своему единственному ребёнку объяснить самые важные вещи в жизни. Вёл себя дома всегда как-то бесцветно. Была у него какая-то аллергия на семью, как на тополиный пух. Ему четвёртая или пятая жена – он точно уж не помнил, какая именно – как-то сказала:

– Ты красиво ухаживаешь, но жить с тобой в браке скучно до безобразия! Почему мужчины после свадьбы становятся такими пошлыми и кислыми?

Это с ним-то скучно? А кто их возил на курорты, кто дарил подарки стоимостью в несколько десятков минимальных окладов? Даже квартиры и машины дарил, когда в стране народ вовсе зарплаты не получал. Обнаглели бабы! Привыкли, что их веками били смертным боем, а теперь не знают, как отыграться за это на тех, кто их по-настоящему любит и лелеет… Хотя, кто там знает, что такое любовь? Он сам знал за собой, что в семейной жизни нападала на него мучительная хандра, когда внутренний голос неизменно задавал коварный вопрос: «И вот к этому ты стремился? Неужели? Неужели, не захочешь ещё раз проверить своё мужское обаяние и покорить новую вершину?». Подарки дарил, а сам думал, как бы начать всё по-новому. С новой бабой, разумеется.

А теперь жены нет и снова скучно. Дома так одиноко, что он иногда на работе остаётся ночевать, чтобы эти гулкие стены не давили на психику. Никто не зайдёт, бывшие жёны не вспоминают, дочка не приедет. Авторитет как-то заходил на днях, так мэр даже обрадовался, что хоть кто-то пришёл, пусть даже этот кто-то – ужас всей его жизни. Дорогой гость удивлялся, как можно жить в таком огромном и мёртвом доме, в котором не продуман путь к отступлению и мало возможностей для проведения каких-то манёвров. Всё к какой-то войне готовится, стрельба ему мерещится! Поговаривают, подземный ход или даже бомбоубежище строит под своим домом. И как с ним жена прожила столько лет! Хотя, куда от него денешься…

И вот этот мальчик, которого Арнольд Тимофеевич так же, как и Варвару, помнил ещё учеником начальной школы, знавал его родителей много лет, теперь считает себя вправе бить его по морде. Никакого уважения к старшим! Хотя, к матери Авторитет относится очень почтительно. Пожаловаться ей, что ли? Нет, лучше не рисковать. Был бы жив его отец, так надрал бы сыну уши за такое хамское поведение.

Отец Авторитета умер в начале девяностых. Точнее, не умер, а убили его. Мэр хорошо помнил этого сильного человека с хитрыми татарскими глазами. Он был егерем в местном лесничестве. Егерем он только назывался, а на самом деле никогда не охотился. Не любил это дело – тишину любил. Хотя стрелял хорошо и сына научил бить по цели без промаха. А так, то подранков каких-нибудь найдёт и выходит, то заблудившегося волчонка приютит. Осиротевшего лосёнка, у которого браконьеры завалили мать, возил пристраивать в питомник в соседнюю область. Говорил, уж коли человек провозгласил себя царём природы, то надо относится к ней, как к своему царству: защищать, беречь и преумножать. А кто грабит и разоряет своё царство, тот не царь, а так – почесаться вышел.

Когда лесное хозяйство в ходе реформ перестало финансироваться, он всё равно там работал. Говорил просто: «Кто же, если не я? Лесу ведь не объяснишь, что в государстве деньги на его содержание закончились». За это начальство его очень уважало. Наше начальство вообще любит ответственных работников, которые своими силами обходятся там, где начальством этим всё расхищено, развалено и пропито. И ставит их в пример всем несознательным, требующим хоть какой-то оплаты за то, что им разрешили трудиться на благо кого-то, но только не себя.

Волков-старший был очень ответственным человеком, за что и пострадал. Говорят, что только в других странах ответственных и требовательных людей жизнь и власть ласкает, а в России таких всегда больше бьют. Иногда убивают.

Он на свои деньги и своими же силами каждый год высаживал ели на окраине леса, чтобы варварский «ёлочный десант» не лез вглубь под новогодние праздники, не тонул в болоте, не уродовал и не калечил лес спешными и неуклюжими вырубками лесных красавиц. А то ведь так испоганят лес, словно через зажиточное хозяйство прошла шайка одичавших мародёров. Постоянно обновлял эти посадки, следил за ними, как за детьми. Иногда целыми днями ходил по лесу, сбивал с веток слежавшийся снег, превращавшийся в лучах солнца в огромные куски льда, которые застревали в кронах и ломали своей тяжестью ослабшие за зиму деревья.

Однажды в декабре обходил так свои владения и увидел, как двое парней пилят макушку у высокой ёлки. А ель после такого надругательства гнить начинает и вскоре погибает. Или растёт на две макушки вкривь и вкось, а ствол от такой нагрузки тоже деформируется или вовсе ломается. Он им сказал, зачем же вы, ребята, губите такое высокое и красивое дерево, если на окраине полно стройных и пушистых молодых ёлочек, специально посаженных для новогодних праздников? Они только захохотали, слезли вниз и… помочились на ствол изувеченного ими дерева. Есть такие обладатели мужских мочеполовых органов, которые считают, что деревья, собственно, для того и созданы, чтобы им было на что свою нужду справить. Иногда совсем без нужды.

Назревал конфликт. Сам-то егерь был человеком недюжинной силы, большой, как медведь, но как-то не ожидал, что эти дети станут его убивать из-за обычного замечания. Раньше ведь не было столько неврастеников с гипертрофированной обидчивостью и болезненным самолюбием. Каким только местом нынче делают таких психопатов?

Их оказалось не двое, а трое. Третий сзади вышел и ударил егеря по голове дубиной. Добивали все вместе. Как потом на суде сказали, «чтобы дед не вякал не по делу». Суд этих парней оправдал. Адвокаты подсуетились, что егерь сам на них напал, вот и пришлось невинным юношам защищаться. Они оказались детьми каких-то влиятельных «шишек» из бывшего Обкома Партии, а один даже имел родственника чуть ли не в Смольном. Кто-то из них снимал одно время дачу в наших краях, вот они и приехали культурно отдохнуть на природе, так сказать. А макушку ёлки спилили, потому что так прикольней.

Волкова-младшего тогда в городе не было. Он в это время служил по контракту где-то в Югославии, где с новой силой разгорался вечный «спор славян между собою», за неимением другой работы поближе к дому. Тогда многие его друзья этим делом промышляли. Через пару месяцев после случившегося приехал, всё узнал и словно бы не удивился. Он вообще после службы в армии уже никогда и ничему не удивлялся. Так бы все и забыли тот случай – эка невидаль, убили лесника, если в стране стали стрелять именитых журналистов и депутатов! Но через пару недель стало известно, что парни те пропали куда-то. Словно бы растворились. Искали их повсюду, с ног сбились, но так и не нашли хотя бы один волос с их голов.

Подозревать стали, что это сын отомстил за отца, но у того было алиби: мать и жена подтвердили, что он никуда за это время не отлучался. Да что там мать и жена: вся улица подтвердила, что сидел он безвылазно дома. Да что там улица, если на другом краю города нашлись «свидетели». Может быть, из соседской солидарности подтвердили, а может, уже тогда почувствовали, кем вскоре станет этот человек, у которого даже ни один мускул на лице не дрогнул за всё время поисков и следствия. Прямо, хоть на детектор лжи его сажай, а всё одно ни до чего не докопаешься.

Заявились тогда к Арнольду Тимофеевичу следователи из Ленинграда. Подскажите нам, мол, где тут у вас Лесная улица, а то в природе даже самой приблизительной карты вашего городишки не существует. Участковый как специально заболел, а других ментов было бесполезно подключать: они все оказались закадычными друзьями детства будущего Авторитета. И некоторые даже прошли с ним все эти «Боснии, Абхазии и прочие оказии». Пока дотащились до самой окраины города, ночь уже наступила. А ещё оттепель случилась посреди зимы, так увязли по уши на размокшей и неосвещённой дороге. Следователь помоложе всё ругался:

– У вас тут можно исторические фильмы про семнадцатый век снимать – декорация самая что ни на есть подходящая. Даже фонарных столбов нет! Распродали уже все, что ли? И как это Ленину в его лысую башку пришла мысль о возможности электрификации всей страны сто лет назад, когда до сих пор народ лучину жжёт вместо лампочки?

– Никто здесь лучину не жжёт, – обиделся градоначальник на эти слова, но про себя пожелал, чтобы хоть в одном окне загорелся электрический свет, и гости из Северной Столицы не думали, что они угодили на три века назад.

Доползли-таки до нужного им дома, зашли во двор, а на них там настоящий волк рычит. Огромный такой матёрый волчина. Это ещё Волков-старший его приручил, когда он волчонком приковылял к ним на двор с перебитой лапой. Жена Волкова-младшего вышла, провела нежданных гостей в дом, в котором, слава богу, свет был.

Жил будущий Авторитет тогда небогато. Машины у него не было. Да она ему и не нужна была, так как если он и уезжал куда, то на очень большие расстояния, когда лучше сесть на поезд или самолёт. Даже телевизора не было, хотя в большой картонной коробке стоял не распакованный новый. Цветной! Это хозяин дома купил на деньги, полученные за участие в очередной бойне за суверенитет новоявленного государства на теле некогда единой страны. Мебель была, как и у всех в городе, с местного деревообрабатывающего комбината. Подписывались на неё в счёт зарплаты все работники леспромхоза и их родственники. Хорошая была мебель! Из настоящей древесины, а не из пластика и прессованной стружки, как сейчас. Арнольд Тимофеевич запомнил ещё два шкафа книг. Но книги в то время заменяли людям нынешние телевидение, радио, прессу, Интернет и даже путешествие по миру, поэтому их наличие не казалось такой экзотикой, как сейчас. Напротив, настораживало их полное отсутствие.

Сам Волков, похудевший и косматый, как призрак среди живых, сидел на диванчике с годовалым младшим сыном на руках, который мирно спал, уткнувшись носом отцу в плечо. Старший сын читал сказку про кота в сапогах, демонстрировал папе, как он в его отсутствие научился читать. Дочка сидела у старенького пианино и разучивала какие-то гаммы, всё время обращаясь к отцу: «Папа, смотри, как я уже умею!».

Незваные гости даже смутились поначалу такой идиллии, как они посмели вторгаться со своими нелепыми подозрениями в это царство покоя и уюта. Разве может этот тихий и мирный человек в мягком свитерочке домашней вязки, заботливый и внимательный отец, которого так любят его дети, совершить что-нибудь противоправное?

Но когда Волков медленно поднял на них тяжёлый взгляд, стало понятно: может. Столько ненависти у него было во взгляде, что совершенно невозможно стало смотреть ему в глаза. И была там некая дьявольская усмешка: ну-ну, мол, попробуйте найти и доказать хоть что-нибудь. Ребёнок у него на руках сразу проснулся и раскричался, да так громко, что жена Волкова унесла его в другую комнату. Следователи, словно извиняясь, начали в обыск.

– Делайте, что хотите, следопыты, – равнодушно обронил Волков и злобно добавил: – Только, чтобы к моей жене и детям близко не подходили.

Осмотрели «следопыты» подвал, чердак и сам дом. Даже в печку заглянули, но ничего интересного там не увидели. Огород был завален толстым слоем спрессованного, как пенопласт, снега с режущей коркой наста. Никаких следов. Даже оружия никакого не нашли, хотя от покойного егеря оно вполне могло остаться.

Арнольд Тимофеевич всё это время сидел с Волковым в одной комнате и вдруг почувствовал, что боится чего-то, потому что исходит от этого человека какая-то волна агрессии. К тому же, он в какой-то момент отмочил странную шутку. Мэр просто спросил о чём-то – то ли о погоде, то ли ещё о какой-то ерунде, – а Волков в ответ лёгким движением руки, словно пылинку со стола смахивал, метнул нож, которым он перед этим чистил апельсин детям. И этот нож крепко впился в дверной косяк в двух-трёх сантиметрах от головы мэра. Небольшой такой, но очень острый.

– Костя, ты что?! – зашептал мэр от ужаса. – Что я такого сказал? Я же ничего такого не сказал! Я же… Меня просто попросили твой дом показать. Участковый-то болеет… Ну, не я, так другой кто-нибудь показал… Константин, я очень соболезную твоему горю, но ничего такого не думаю даже…

– Я знаю, – спокойно оборвал его Волков.

Мэру потом казалось, что Авторитет именно в тот момент завербовал его на какую-то свою невидимую и страшную сторону.

Когда они уже поздней ночью уходили от него, на дворе на них опять зарычал волк, преградив дорогу к калитке. Ходит так свободно по двору и даже не привязан! А дома трое маленьких детей.

– Ты волка-то своего убери, – сказал старший из следователей.

– Идите. Он вас не тронет, – усмехнулся Волков. – Это он свой норов показывает, чтобы никто не сомневался, что он волк. Молодой ещё, глупый. Чего испугались-то? Страшнее человека зверя нет.

Волк, в самом деле, их не тронул. Сел и зачесал лапой за ухом, как обычная собака. Сладко зевнул, подошёл к своему хозяину и ткнулся чёрным мокрым носом ему в ладонь. Потом, когда они молча ехали по ухабам в забрызганной до крыши машине, старший из следователей вдруг сказал словно бы самому себе:

– А ведь его рук дело. Да только, боюсь, не докопаться будет. С такими-то навыками, как у этого парня…

И не договорил. Арнольд Тимофеевич тогда только удивился этим словам. Он-то из фильмов знал, что все преступления всегда раскрываются. Но фильмы снимаются по сценариям, которые профессиональные драматурги и литераторы сочиняют по законам жанра «сколько верёвочке не виться». А тут человек, четверть века отработавший в розыске, говорит, что в реальной жизни законы классического детективного жанра, увы, не действуют. Причём, совершенно спокойно говорит.

Мать одного из этих пропавших парней тоже приезжала к Волкову. Сначала кричала на него, что это он убил её сына, что ей сердце что-то такое подсказывает. А потом стала умолять, чтобы сказал хотя бы, где могила её мальчика. Даже на коленях перед ним ползала, а он в ответ только рассмеялся и сказал, что её «мальчик» должно быть, загулял с какой-нибудь бабой, а как нагуляется, так и вернётся к мамочке. Но она огорошила его заявлением, что сын ей приснился с распоротым животом, и какой-то лицензированный и сертифицированный оракул выдал ей квалифицированное заключение, что её ребёнок погиб и убил его человек с седой головой. При этих словах Авторитет ещё пуще развеселился:

– Говорите, и вам мальчики кровавые снятся? Надо же! Я вижу, бывшая обкомовская шушера теперь не только дружно в официальную религию подалась, но и наловчилась удачно её совмещать с языческой верой в магию и тайны потустороннего мира. И как это только правоохранительные органы не додумались пока прибегнуть к помощи оккультизма?

А потом вышвырнул несчастную женщину на улицу с крыльца своего дома. После этого к нему наведался тот самый родственник чуть ли не из Смольного. Тот уж грозился основательно, пучил опухшие глаза и брызгал кислой слюной, пугал большими полномочиями, упоминал связи со Смольным и чуть ли не Кремлём. Произносил много разных глупых угроз, которые прут из человека, как шипение маленькой и слабой кошки перед большой и сильной собакой, когда она выгибает спину, чтобы казаться больше и страшней. Потому что сама очень боится, но хочет запугать потенциального врага таким угрожающим поведением. Вот и он словно бы боялся, что сейчас разоблачат его полную бесполезность и беспомощность безо всех этих связей и знакомств с «нужными людьми». Или сам глубоко в душе понимал бессилие и ничтожность, если от него отнять эти полномочия. Но не было сил это признать. Поэтому он боялся и одновременно возмущался, что, оказывается, кому-то в этой стране весомость его личности ни о чём не говорит и ничего ровным счётом не значит. Он даже и не подозревал, что такие люди вообще могут быть!

Авторитет вежливо выслушал незваного гостя, потом сказал «до свидания» и с преувеличенной учтивостью указал на дверь. Мужик этот ещё раз выругался и уехал в сторону Ленинграда. Это и осмотр дороги потом подтвердил, а наша не асфальтированная грязь в таком деле не обманет. Но до дома так и не доехал. Пропал куда-то вместе с водителем и машиной. Опять искали-искали, но так и не нашли. Перерыли все болота, откопали даже остатки солдат времён Великой Отечественной и несколько монет XVII века! Но от человека с большими связями и полномочиями не нашли даже пуговицы. Один оперативник чуть не утонул в трясине, другой застудил почки в холодной воде, но поиск так и не дал результатов.

Искали там, потому что Авторитет в своё время с отцом облазил весь лес и, говорили, знал его настолько хорошо, что мог залезть в такую гиблую трясину, куда никто не совался от сотворения мира. Свидетели с Лесной улицы теперь прятались от следователей или твердили, что никто ничего не видел, никто ничего не знает, слёзно умоляя не упоминать их имена при Волкове. Так ни до чего и не докопались. Уголовного дела тоже не завели: тела нет – и дела нет. К тому же, сам Авторитет уже тогда начал обрастать своими связями и невидимыми слугами среди влиятельных людей, которые ему были чем-то обязаны. Он делал для них грязную работу, которая всем влиятельным ой как нужна, но они редко решаются пачкать в ней руки, да и, честно говоря, не умеют её выполнять, как следует. Все любят мясные блюда, но при этом мало кому охота самим разделывать тушу. Он умел это делать. Они его за это боялись и презирали, как и положено цивилизованному обществу презирать работу палача, но когда надо было кому-то заткнуть рот, то обращались именно к нему, как к профессионалу. Он чихать хотел на их отношение, сам презирал их нисколько не меньше, но работу для них всегда выполнял идеально. Поэтому ту историю с пропажей каких-то обкомовских детей-идиотов, которые сами нарвались, потому и огребли, его покровители сумели замять. На смену обкомовцам уже выдвигалась новая алюминиевая и бензиновая элита.

Такие вот дела творились ещё совсем недавно. Столько-то жертв из-за одного дерева. «Чего ж удивляться теперь, что этот человек может тебе по морде настучать? – размышлял мэр. – Не на много ты его и старше. В чём-то он даже значительно взрослей тебя».

Местные пьянчуги, желающие хоть как-то заработать на жизнь, раньше под Новый год вырубали ели под сенью ночи, где придётся, а потом продавали их вдоль автомагистралей. Даже у мэрии какая-то сволочь осмелилась спилить красивейшую голубую ель!

А теперь эти «бызнысмэны еловые» жалуются, что продажа такого скоропортящегося по причине осыпания хвои товара идёт совсем вяло: народ постепенно обзаводится дешёвыми искусственными ёлками из Китая. И это хорошо! А то раньше в январе как завалят все помойки этими несчастными жертвами праздника, и городские власти должны хлопотать о дополнительных машинах для вывоза мусора.

«Празднуя Христа рожденье, верующие христиане, добрые прихожане жертву приносят: миллионам невинных младенцев горло режут. Затем маленьких покойников обряжают, вокруг зарезанных пляшут, счастья друг другу желают… А после торжества трупы убитых ёлок долго гниют на помойках».

Раньше их сжигали прямо у мусорных баков, но мальчишки-подлецы стали привязывать к ёлкам баллончики из-под дезодоранта или дихлофоса, так что однажды дворнику чуть глаз не выбило взрывом. А мэр отвечать за это должен!

Он тоже купил искусственную ель. Не китайскую, а дорогущую немецкую за триста баксов, которая ничем от китайской-то не отличалась. Но тогдашняя жена Арнольда Тимофеевича очень страдала, если на товаре не было фирменного лейбла какой-нибудь высокоразвитой европейской страны. Даже ёлочные игрушки, которые на рынке можно купить за копейки, приобрела с этими лейблами в фирменном магазине, дурища! Гости приходили, а она их первым делом тыкала мордой в эти ярлыки: мол, мы люди образованные и какое-нибудь дерьмо на манер нищих плебеев в дом не потащим. Но он не для жены ёлку купил, а для дочки. Думал, что приедет на праздники.

В последний Новый год жена мэра уехала со своими развесёлыми друзьями в какой-то Питерский ночной клуб, сказав, что только лохи в такую ночь сидят по домам. И мэр один в компании с этой ёлкой, ставшей уже членом его неопределённой семьи, слушал бой курантов и пил, не закусывая. Хотел податься к Виктории Васильевне, но та Новый год совсем не праздновала, как и многие бабы, которые ещё держали коров, так как в пять утра каждый день, вне зависимости от праздников, надо было идти в сараи кормить и доить свою бурёнку. А молодая жена заявилась домой только через неделю после Рождества с диким похмельем. Он тогда уже разбирал эту неживую, но, казалось, всё понимающую ёлку и тайно плакал, уткнувшись в её мягкие зелёные лапы. Потому что вспомнил, как горько плакала его маленькая дочка, когда после праздников в доме убирали новогоднюю ель и мишуру. Ей было жаль, что праздник закончился, и он успокаивал её сказкой, что ёлка отправляется к себе в лес, а через год обязательно вернётся ещё красивей и пушистей. Дочка верила. Она тогда ему ещё верила…

И вот ему теперь тоже жаль, что праздник закончился, прошёл незаметно, как молодость, да и вообще подумал, а что, если это последний год моей жизни? Что, если не доживу до следующего?..

Жена решила, что это он из-за её долгого загула расстроился:

– Чё ты, в натуре, папик? Мне уже из дома нельзя выйти? Что за деревенские предрассудки! Я могу ваще с друзьями хотя бы раз в году встретиться, чтобы оттянуться по полной?!

Он ей рявкнул что-то в сердцах и запустил дорогой тарелкой с японской росписью. Ужасно стала бесить её пошлая глупость. Но она решила, что он её безумно ревнует к друзьям, молодым повесам. Об этой бурной сцене ревности, которую ей якобы устроил муж, весь вечер щебетала по телефону своим подружкам. Таким же дурам. За день на три минимальных оклада наговорила.

– Слышь, они прямо обделались от зависти! – сообщила она ему потом.

Самое смешное, что раньше эта пошлость ему как раз больше всего нравились в ней. Точнее говоря, он расценивал их как очаровательную непосредственность. Ему раньше нравилось, как она курила, небрежно зажав сигарету в сильно напомаженных губах, а теперь это стало раздражать и казаться вульгарным. Накурит в доме, как в солдатской казарме, сучка!

Как жестока жизнь! Кому теперь это нужно, ёлки-палки?.. Может, продать Авторитету свой дворец в счёт долга? Купить маленький домик и жить там спокойно. С Варей. А что, если беглая жена вернётся?

Последняя жена Арнольда Тимофеевича спала до обеда, а потом, «как и полагается настоящей леди», ехала к косметологу. Мэр даже специально выхлопотал должность косметолога в городскую поликлинику, чтобы «его куколке» не мотаться в Питер каждый день. Теперь вот сбежала, а косметологиня посидела неделю в кабинете, да и уволилась: из местных баб никто к ней не ходил. Кого им тут прельщать? Местных алкашей вроде Примуса, которые пару раз в году просыхают, и то не полностью? А Варваре этот косметолог вовсе не нужен. Вон она какая! Как яблочко! Не пьёт, не курит, весь день на свежем воздухе, зимой на лыжах катается и многих других сагитировала. Глупые женщины упорно отказываются стареть, пока не встретят своего единственного, надёжного, сильного, доброго. И это на фоне слабых, ненадёжных, обозлённых и обиженных на весь свет угрюмых неврастеников! Ну, ни дуры ли?

Арнольд Тимофеевич тут смотрел передачу про крокодилов, которые, оказывается, появились на свете более семидесяти миллионов лет назад, умудрились пережить даже динозавров и не изменить своего облика до наших дней. Потом женщинам, которые приходили в Мэрию опять чего-то у него клянчить, вроде как комплимент сделал:

– Вы, бабы, и живёте долго, и мужиков, которые вымирают подобно динозаврам, переживёте, и облик свой не меняете. Ну, вылитые крокодилы!

Не поняли глупые бабы его тонкого юмора, расстроились, обиделись почему-то. Да и куда им понять с их куриными-то мозгами? Они и передач-то никаких просветительских не смотрят, окромя тупых сериалов про придуманную любовь, которая давно исчезла, как те же динозавры. Только Варя и улыбнулась. Нежно…

А бывшая жена мэра иногда в день по три литра пива выпивала, по две пачки сигарет выкуривала. На следующее утро проснётся, когда нормальные женщины уже работают. Лицо опухшее, глаза заплывшие, узкие, как у китаянки. Девке всего двадцать лет, а выглядит как ровесница Арнольда Тимофеевича. И вот он когда-то считал её эталоном сексапильности и женственности! Потом у косметолога сидит полдня, омолаживается. А зачем ему это? Воистину сказано, что человек первую половину жизни тратит на то, чтобы беспощадно гробить здоровье, красоту и молодость, а вторая половина уходит на лихорадочные попытки вернуть эти бесценные и безвозвратные дары мудрой природы.

Он жене посоветовал пить-курить поменьше, так и косметолог не понадобится, а она психанула, чуть ли всю посуду в доме не переколотила:

– Другие мужики жёнам косметолога на дом приглашают, а я должна на нищих бабок каждый день в поликлинике любоваться! Теперь ещё прикажешь на пиве и сигаретах экономить, когда другие своим бабам яхты дарят!

Где она таких мужиков-то видела? В телевизоре, что ли? Куда на яхте собралась плыть по нашей речушке? Ох, пришлось на курорт везти, вину замаливать. И ведь сама родом из простой деревни, дочь агронома, а гонору, как у московской светской львицы или даже больше! Откуда это у них? Из телевизора, не иначе. Никаких деликатных манер, никакой культуры, а только жадность до чужих денег и мужиков. Вот где она сейчас? Авторитет-то её нашёл, поди… Нашёл! Этот, кого хошь найдёт. Недаром к нему сам начальник ОВД ходит как к эксперту на консультацию, ежели какую загадку своими мозгами не разгадать. Раз про долг ему больше не напоминает, значит забрал себе цацки. На десять тысяч у.е… Только бы не покалечил девчушку слишком сильно, а то попортит этим фактом мэру всю биографию.

И дёрнул же чёрт связаться с ним, когда это казалось нормой, что градоначальники «дружат» с криминалом! А что же с ним ещё делать, как не дружить? Воевать? Вот уж увольте! Наслушался Арнольд Тимофеевич историй про тех дураков, которые наивно объявляли войну преступности, после чего от них… даже хоронить было нечего. Теперь мэру эти воспоминания были тяжелы, как гири.

Эх, уехать бы куда-нибудь! И Варю с собой увезти. В Англию, где нет никаких кровавых Авторитетов. Да не поедет она. Скажет, что у неё тут дети, шестьдесят три человека, огород и прочая, и прочая… А в огороде у неё такой порядок, как в Англии, даже лучше: сорняков нет, дорожки между грядками ровные, чистые! Свёколка к свёколке, луковка к луковке… Надо ей помочь картошку копать, вот что. Точно! Надо брать инициативу в свои руки, а то привык, чтобы бабы сами за тобой бегали…

Так он терзался и даже не знал, что мы с Маринкой собрались поехать к товарищу Саванову в Райцентр, который командовал каким-то комитетом по охране окружающей среды. Но для этого нужны были подписи, и имеющихся у нас шести подписей было явно мало. Что это за проблема, которая из десяти тысяч человек населения города беспокоит всего-то полдюжины придирчивых граждан? Такую проблему и рассматривать никто не станет. Мы прекрасно понимали, что нам больше десятка не собрать, хотя не подавали и виду.

* * *

В одну из суббот мы отправились «дожимать сомневающихся», чтобы уже в понедельник ехать к Саванову. Я пошла в одну сторону, Марина – в другую. Я отправилась по дороге, которая раньше соединяла разрозненные островки нескольких деревень, на основе которых и возник наш город. Теперь эта дорога обросла домами и стала довольно-таки плотно заселённым микрорайоном.

Уже началась осень, спокойная и тихая. На улице никого не было: кто-то отсыпается после трудовой недели, а кто-то уже работает на огородах с утра пораньше. Почти дошла до станции, а никто так и не встретился. Зато снова встретилась с парком. Вот он, украшенный первой золотой листвой, замер, словно прислушивается к чему-то. И так тихо-тихо вокруг…

Вдруг эту тишину нарушает надорванный рёв мотора. Мимо проносится автомобиль, вихляющий задом, словно задние колёса хотят обогнать передние. И это по нашим-то дорогам с выбоинами и рытвинами! Чувствуется, что водитель хорошо «заложил за воротник» перед тем, как сесть за руль. Иду дальше и вижу сбитую кошку на краю дороги. Она лежит на боку и прерывисто дышит, издавая чихающий звук. Ну, почему я всегда натыкаюсь на то, что меня травмирует! Ну, зачем это случилось именно здесь, где я как раз иду?! Стою над кошкой и чувствую, что слёзы сжимают горло. Что я могу сделать? Я – человек, не могу помочь этому маленькому зверьку! Ужасное состояние.

– Что, очень жалко? – слышу я за спиной.

– Очень, – хлюпаю я носом и оборачиваюсь.

За мной стоит Авторитет. Я его не видела года три. Мало что в его наружности напоминает то время, когда он был свирепым рэкетиром. Как говорят про иностранцев, долгое время проживших в России, обрусел, так и Авторитет несколько окультурился на европейский манер. Запросто вписался бы в какой-нибудь совет директоров, какими их показывают по телевизору. Хотя и там уже не чужой, но и здесь своим остался.

– Надо бы её добить, – кивает он на кошку, держа руки в карманах брюк, – чтобы не мучилась. Но думаю, тебе это не понравится. Ты иди.

– Куда?

– Вперёд иди! Какого лешего ты смотришь на чужую смерть, странное создание?

– А разве она умирает? – спрашиваю я ошарашено и всё-таки иду вперёд.

– Уберите это с дороги, когда умрёт, – даёт команду Авторитет своим людям в машине, которая стоит в нескольких метрах от нас.

– Может, её можно спасти? – всхлипываю я.

– Не-а. Наверняка, черепно-мозговая. Слышишь, как она дышит? Это дыхание Чейн-Стокса, гипервентиляция лёгких. Такое имеет место быть перед самой смертью. Сам не раз видел: несколько резких вдохов и всё, кранты, – Авторитет шагает рядом, а его машина медленно едет следом. – Платок-то у тебя есть? А то не люблю все эти бабьи сопли…

Я демонстрирую ему носовой платок, как белый флаг при капитуляции, а он продолжает учить меня жизни. Авторитет, как и все наделённые властью люди, тоже иногда любит поговорить с народом.

– Таким впечатлительным барышням, как ты, надо жить в цивилизованной Европе. Вот в Швеции ни бездомных людей нет, ни беспризорных кошек-собак. Всё-таки верно было сказано, что все дороги ведут в коммунизм. Они его там безо всяких войн и революций построили. У них даже если человек под мостом живёт – не потому, что ему негде жить, а потому, что ему нравится так жить, – и то с голоду не помрёт. Я так и не понял, как они умудряются бюджет распределять, чтобы и люди были сыты независимо от их вклада в экономику страны, и кошки целы.

– Это её пьяный водитель сбил, – я всё оглядываюсь туда, где лежит кошка.

– Под ноги-то смотри! – Авторитет грубовато подталкивает меня вперёд. – И не сбивай меня с мысли. Вот, о чём я говорил только что?

– О кошках.

– Это ты сказала, что кошку кто-то сбил. Ладно, проехали… А ты всё так же на каком-то там заводе работаешь? Ведь не платят, поди, ни черта?

– Зато без «крыши».

– Да? Хм! Хорошая хохма… Да не переживай ты из-за этой кошки – они сами под колёса лезут! Сколько раз замечал: едешь, а она сидит на обочине, ждёт, когда ты с ней почти поравняешься и прыгает прямо под бампер. Остановишься, назад сдашь, и она назад отходит! И ждёт, когда опять поедешь. Почему они так на машины реагируют? Может, они их как-то иначе воспринимают, не видят в них источника опасности? Я тут повёз дочку на вокзал – она же у меня собралась в медицинский поступать, на подготовительные курсы записалась, представь себе. Видим, на перроне котёнок сидит. Махонький такой, серенький, грязненький. Пошёл товарный состав, и когда до тепловоза полметра оставалось, взял и прыгнул через колею. Как будто другого момента у него, заразы, не было для этого прыжка! Моя царевна аж зажмурилась, а я думаю: всё, размотало парня по путям. Нет, гляжу, жив курилка: сидит в соседней колее и морду лапой моет! Доча в меня вцепилась: давай его домой возьмём. Ни в какой институт не поехали, повезли этого засранца домой отмывать. Оказался он рыжим, а не серым. Я его держал, дочка намыливала, а он такими глазами на нас смотрел, словно мы его съесть собираемся – отстирываем вот, перед варкой. Кусать меня пробовал, да меня не очень-то и прокусишь. Сердчишко колотится через шкурку мне по пальцам, как молоток в будильнике. Даже жалко как-то. Странно. Я чего-то к сорока годам таким сентиментальным становлюсь. Старость, что ли, приближается…

– И где теперь этот котёнок?

– Где-где, дома сидит. Отъелся до размеров средней собаки. В Швеции такие же холёные коты живут.

– Чего же Вы там не остались?

– Я-то? Скучно мне там. Сам не пойму, почему. Все сейчас стремятся на модные европейские курорты, а мне там скучно. Все эти курорты, как близнецы, на одно лицо, словно на одном месте остаёшься. Повсюду одни и те же пальмы, песок, молодящиеся бабы, озабоченные мужики. Я помню, когда ещё бригадиром на заводе работал, выдали мне в профкоме за выполнение плана путёвку на Ладогу. И как мне там понравилось, как я счастлив был тогда! Сам не знаю, отчего… Мне в последнее время часто снится странный сон, будто я до сих пор бригадиром на заводе работаю. До сих пор помню, как кого звали, у кого когда день рождения. Хороший сон… К чему бы это, а?

– Не знаю.

– Как не знаешь? Женщины любят верить во всякие сны и гадания на кофейной гуще… Или ещё в школе всем классом ездили в Парголово на электричке на лыжах кататься. Никаких альпийских горнолыжных курортов даром не надо было. Хотя всё там до мелочей продумано для людей, а мне скучно.

– Почему?

– Да как сказать, – Авторитет пожимает плечами. – После России вообще всё разочаровывает. Мы же с детства к борьбе приучены, к войне даже, а там никто ни с кем не воюет, все счастливы каким-то спокойным и очень простым счастьем, все равны. Не как у нас равны по нищете и льготам, а по доступности нормальной жизни. Понятно?

– Угу. А в городе говорили, что вы в Финляндии жили.

– И в Финляндии был. Там то же самое: всё красивое, холёное, леса такие ухоженные, каких у нас и парков нет. Деревьям прививки делают, как людям. Уничтожение дерева расценивается как убийство живого существа, – Авторитет остановился и посмотрел куда-то вверх на кроны деревьев в парке. – Свой лес называют «зелёным золотом» и берегут, в России покупают. Моей жене там очень понравилось. У неё же прабабка финкой была, сказался зов крови. А мой прапрадед был татарином, поэтому меня никуда кроме России не тянет. Совсем не унаследовал я страсти к кочевой жизни… Моя-то там финский язык настолько хорошо выучила, что никто не догадывался, откуда мы приехали.

– А Вы?

– Не-а! Я как узнал, что в их ужасном языке пятнадцать падежей, так сразу приуныл. Хотя, вот послушай, – и он очень складно произнёс на манер рассказчиков древних эпосов:

– Красиво звучит.

– Ещё бы! Это мне жена курс молодого бойца каждый день проводила, чтобы я окончательно не свихнулся от скуки. Говорила: «Пока не выучишь десять слов и предложений, жрать не получишь». Женщины всё-таки лучше мужиков умеют адаптироваться к жизни. Мужики подобны дубам негнущимся, а женщины или гибкие, как рябины и ивы, или хрупкие, как сирень с черёмухой. «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться», – пропел он и поддал ногой валяющуюся на обочине пустую консервную банку: – У вас тут кругом такой же срач, как и прежде. Такое ощущение, что на обустройство города выделили сто рублей, и девяносто девять сразу украли.

– Субботники ещё в начале лета закончились.

– А что, до сих пор проводятся субботники?

– Угу.

– Какая беззастенчивая эксплуатация женского труда! – насмешливо сказал он.

– А в Европе есть субботники?

– Чего не видел, того не видел. Врать не буду. Хотя, зачем им субботники? Туда мигранты из стран Третьего мира едут, чтобы их улицы каждый день мести. Я видел среди них даже бывших преподавателей наших ВУЗов. Кстати, очень хорошо оплачиваемая по российским меркам работа… Вот ещё одно знакомое лицо! – Авторитет увидел, как с другого конца улицы идёт запыхавшаяся Маринка. – Барышни, и чего вам не отдыхается в день покоя?

– А вам? – переводит она дух.

– А нам надо по делам, – объясняет Авторитет.

– Натаха, где ты ходишь? Подписался хоть кто-нибудь?

– Нет.

– И у меня нет! Константин Николаевич, поставьте подпись в защиту нашего парка, – вдруг говорит Авторитету Марина.

Она всегда держится с ним по-свойски, потому что её старший брат работает на Авторитета. У Маринки кроме брата никого нет. Их отец давно спился, а мать умерла от кровоизлияния в мозг пару лет назад, когда Маринкиного брата арестовали по подозрению в убийстве какого-то бизнесмена из Выборга. Но он «получил свой кайф заблаговременно» и через неделю вышел на свободу. То ли достаточных улик против него не нашлось, то ли «отмазал» кто.

За годы работы на Авторитета он стал состоятельным по местным меркам человеком и живёт теперь в Райцентре. Но регулярно, когда приезжает в родные пенаты для отчёта о проделанной работе своему «начальнику», навещает сестру. Помогает ей деньгами, так как её библиотечной зарплаты не хватает даже на самое необходимое для выживания, и зовёт к себе. Но она отшучивается, что здесь библиотекарь – личность весомая, а в большом городе она будет никем и ничем. Он даже хотел её замуж выдать за кого-то из своих подчинённых, но она заявила, что хватит на их семью одного бандита. Вместо жениха выпросила денег на компьютер с подключением к Интернету для библиотеки. Говорит, двадцать первый век на носу, а в её Храме мудрости нет того, что во всём цивилизованном мире давно стало обычным явлением. Брат согласился с условием, что она будет каждый вечер забирать компьютер домой, а то вмиг сопрут. Теперь Маринка на работу и с работы ходит с большими коробками. Зато читателей у неё вмиг прибавилось, особенно среди школьников.

– И это всё, что вам нужно для счастья? – удивлённо посмотрел на нас Авторитет.

– Нет, не всё, – Маринка сразу мёртвой хваткой вцепилась в этот вопрос. – Нужен ремонт крыши в библиотеке…

– Ой, отстань ты со своей крышей! – возмутился такой наглости Волков и было видно, что он уже жалеет о своём неосмотрительном вопросе насчёт чужих потребностей.

– Ну что «отстань»? Опять отстань! Просьба-то пустяковая.

– Я пустяковыми просьбами не занимаюсь.

– Да знаю я! У нас в стране мужчины умеют только глобальными проблемами заниматься, а забор там починить или крышу залатать в родной деревне – это не царское дело. Мужская работа – это мир спасать от космических пришельцев или ликвидировать последствия аварии в чужой стране, а в своём доме порядок навести – увольте на такую глупость своё драгоценное время тратить. Вот с марсианами сражаться или за суверенитет русофобов каких-нибудь воевать – это всегда, пожалуйста, и просить не надо. А что в моей библиотеке пятый год крыша протекает, до этого ни одному Илье Муромцу дела нет…

– Ох, и острый же у тебя язык, Марина Викторовна, – ласково улыбнулся Авторитет, положил ей руку на плечо и продолжил самым любезным тоном. – Когда-нибудь я его тебе точно отрежу.

– Смотрите не порежьтесь.

– Уж постараюсь. Чего вы ко мне со всякой фигнёй пристаёте? Полно всяких депутатов и комитетов, которые занимаются и заборами, и канавами, и крышами. Вот и ходите к ним, а мне своих проблем с возведением «крыш» хватает.

– Я уже год проездила по этим конторам, а толку ноль! – Маринка обиженно насупилась.

– Так тебе и надо, – ехидно заметил он. – Не дёргай государственных людей по пустякам. Я у государства ничего не прошу, чего и вам желаю. Учитесь жить собственным умом и своими силами.

– Откуда взяться силам у слабого пола, если их у сильного уже не осталось? Я всю зарплату истратила на билеты для поездок по всяким депутатам и кандидатам, а там сказали, что у нас все ремонты крыш на десять лет вперёд расписаны. Потому что здания или недавно наспех построены, или совсем уже старые, поэтому всюду полы проваливаются, трубы лопаются, двери провисают, крыши протекают…

– Угу, всё протекает, всё изменяется. И люди стареют, и дома дряхлеют. Короче говоря, куды не плюнь – всюду нужда.

– Вот именно! А я хочу, чтобы у меня СЕЙЧАС крыша в библиотеке была отремонтирована, а не к следующему тысячелетию…

– Следующее тысячелетие через пару лет начинается, так что повезло тебе – недолго ждать осталось.

– Через пару лет у меня все книги сгниют. Может, и меня через год не будет. Получается, что я так и не дождусь ничего.

– Чего это тебя через год не будет? Помирать, что ли, собралась? И без моего ведома! Совсем обнаглела.

– Так ведь продолжительность жизни в стране сокращается ударными темпами. К тому же, если вспомнить про высокий уровень преступности, уносящий ежегодно десятки тысяч жизней…

– Вот будешь мне грубить, тебя точно не будет, – благодушно заверил Авторитет.

– Я и говорю, что мне сейчас ремонт крыши нужен.

– В ножки поклонись чиновникам, – предложил Авторитет. – Они это любят. Как раньше, ещё до революции, господам в ноги бросались да шапку перед ними заламывали. Прямо так в грязь и валились, когда чья-нибудь карета мимо ехала. Милиция им до сих пор честь отдаёт, хотя по уставу и не положено.

– Да ну Вас! Пётр Великий уж на что был великим, а уже триста лет тому назад не любил, чтобы люди перед ним в грязь валились.

– Великим людям это не нужно. А где же великих нынче взять? – Авторитет продолжал глумиться. – Мелюзга одна. А мелюзга поклонение и заискивание очень любит. Они для этого и лезут во власть, а не для того, чтобы о ваших протекающих крышах и лопнувших канализациях думать. Не знала?

– Ну и не надо мне ничего! – фыркнула Маринка, в конце концов. – Никто ничего не может! Я бы сама этот ремонт сделала, но мне лист шифера не затащить на крышу. Я уже пробовала.

– Что же, у тебя и шифер уже есть? Где украла?

– Я его со своего сарая на огороде сняла. Сарай-то у меня сгнил совсем, а шифер остался. Два листа уже какие-то пьянчуги стащили и пропили. Вот я и хочу успеть хотя бы крышу в библиотеке отремонтировать, пока остальное не унесли. Скажите, неужели у меня такие уж непомерные требования? Неужели ликвидировать последствия какого-нибудь землетрясения на наши русские деньги за тысячи вёрст от России легче? Я же не новое здание для библиотеки прошу. Я в своей избушке на курьих ножках уже много лет работаю и другой избушки мне не надо.

– Тоже мне Баба-Яга выискалась, – усмехнулся Авторитет.

– Так обратите хоть Вы внимание на недостойные слои общества, на проблемы представителей низших классов. Для Вас-то это даже не деньги, Константин Николаевич. Вы же сами это прекрасно знаете. Вы же ровным счётом ничего не потеряете. Для Вас это даже не копейки, а гроши.

– Не умничай, ребёнок. Вот брат твой приедет из отпуска на следующей неделе, с ним и говори на предмет ремонта своей крыши, – он заглянул в нашу петицию и сменил тему разговора: – А чего же так мало подписей?

– Нас мало, но мы в тельняшках…

– Слушай, у тебя манеры, как у пацана какого-то! Где ты таких выражений нахваталась? Не люблю, когда бабы под портовых грузчиков косят. И потом, мне-то какое дело до парка этого? – он облокотился на свою машину. – Я вообще лес люблю, а парк – это слишком цивилизованно. В лесу заберёшься в какие-нибудь дебри, где деревья похожи на застывших чудовищ из сказки, и ощущаешь себя человеком древнего мира, где нет ни времени, ни признаков эпохи…

– Вот наш Арнольд Тимофеевич скоро и до леса доберётся, будут Вам дебри.

– Ну, это вряд ли. Лес – мой.

– Да вы все просто боитесь мэра нашего! – выпалила Марина и осеклась: Авторитету такое утверждение могло очень не понравиться.

– К-кто это боится мэра-пэра вашего? – спросил он шёпотом, грозно склонившись над ней, как огромный утёс над маленьким деревцем.

Хорошее настроение его вмиг улетучилось, и было видно, что он аж побелел от злости.

– Да все, – проверещала она, сжавшись, как нашкодивший щенок, а я начинаю думать, что сейчас прольётся чья-то кровь…

– Кто «все»? Я?! Ты у меня когда-нибудь договоришься, хранительница фолиантов! Ну-ка, дай мне вашу петицию-репетицию, – он выдернул у Маринки из рук листок с подписями, достал из внутреннего кармана авторучку, вывел седьмым номером: «Волков К. Н., ул. Лесная, дом № такой-то» и поставил роспись с зигзагообразным энергичным росчерком. Потом сказал своим людям в машине сделать то же самое.

По другой стороне улицы шла мать Лёхи-Примуса, несла две огромные сумки пирожков для буфета на станции.

– Мария Игнатьевна, подойдите к нам, пожалуйста, – вежливо пригласил её Авторитет и, когда она подошла, протянул ей петицию: – Подпишитесь в защиту парка, будьте так любезны.

– А, ну, можно и подписаться, чего же не подписаться-то, – забормотала она, неловко приспосабливая в деформированных от таскания тяжёлых сумок пальцах авторучку, и поставила подпись уже десятым номером.

Авторитет определённо мог бы успешно работать в какой-нибудь общественной организации! Вдруг в поле его зрения попал Вадька Дрыгунов, который трюхал куда-то с завязанной в узел железкой на плече. Он после инцидента с опозданием электрички так и ходил с отрезанной спиралью из уголка по всей округе, как мастер ходит и показывает всем образцы своих изделий. Некоторым до того надоел, что они эту спираль выкрали и утопили в реке. Он её искал, нырял, даже простудился, но так и не нашёл. Зато какую-то другую железяку умудрился оторвать у железнодорожного моста и завязать в узел. Даже разогревал её на костре, чтобы она лучше гнулась, ладони сжёг. Теперь с утра до позднего вечера не знал покоя: ходил и хвалился. Кто-то из дружков усомнился, что Вадька сам гнул железо, посмеялся над ним, и тот ему за такое кощунство пять рёбер своей завязанной в узел железкой сломал.

– Вечный призывник Дрыгунов, – окликнул его Авторитет. – Ну-ка, подь сюды.

– Я?!

Вадька, как увидел Авторитета, сразу решил, что злодейка Валерьяновна донесла-таки о его «подвигах» на детской площадке, и его самого сейчас будут завязывать в спираль или узел. Он выронил свою железяку, попятился назад и забормотал:

– Ка-кас-кан-кастин Ни-ник-никлалаич, я больше не бу-уду-у! Я… мы… я не один был… Санька был и Вовка. Мы только с горки прокатились и всё. Я больше в детский сад никогда ни ногой… ни-ни! Мы… они только петушка хотели отломать, а он… а я…

Авторитет знать не знал, да и знать не желал про то, что кто-то имел намерение раздолбать детскую площадку в саду, благоустройству которой способствовала его жена. Поэтому ничего не понял из бессвязного потока сознания Вадьки и, в конце концов, рявкнул на него:

– Какого петушка? Какой тебе детский сад?! Тебе уже давно пора институт заканчивать, дубина, а не в детский сад ходить! Нанюхаются клея с утра, а потом бредят весь день. Брысь отсюда, токсикоз ходячий!

Вадька, ещё не веря своему счастью, побежал сначала в одну сторону, потом в другую, вспомнил о железке, подскочил к ней, подхватил, с рыси перешёл в галоп и карьером, карьером от греха подальше!

– Константин Николаевич, ну не сердитесь Вы так! – дёргает Авторитета за рукав Маринка. – Я пошутила, я больше не буду. Честное слово.

– Ещё раз так пошутишь, я тебе язык отрежу и своим волкам скормлю, и никакой брат тебе не поможет. Поняла? – совершенно спокойно и холодно говорит Авторитет.

– Угу, – она испуганно гладит его по рукаву, словно бы желая успокоить эту внезапно разбушевавшуюся стихию гнева.

– Не «угу», а так точно! – отдёргивает он руку.

– Так точно.

– Всё. Обе кругом марш! – скомандовал он, и мы пошли к станции, а Авторитет укатил в сторону своей Лесной улицы.

– Удивляюсь, как он тебя ещё не придушил! – злюсь я на глупую выходку Марины. – Чего тебя дёрнуло с ним сцепиться?

– Ничего он мне не сделает. Ему жена не позволит нас обижать, – нервно смеётся Марина и начинает ворчать: – Но ремонта крыши мне теперь не видать, как своих ушей. Чёрт, ещё и петицию нашу испортил… Как с ней теперь поедешь? Расписался! Как узнают – кто, так страшно подумать, что будет!

– Ты сама сказала: распишитесь. Тебя вечно кто-то за язык тянет, когда не надо!

– Я же в шутку. Я думала, что он откажется, а он намахал тут… Придётся по новой подписи собирать.

И мы пошли по новой. Но сначала зашли в буфет на станцию, чтобы съесть по пирожку с чаем, подкрепиться перед новым хождением по мукам. Но нам встретилась рыдающая Мария Игнатьевна со своими баулами.

– Вы представляете, не взяли у меня мои пирожки-ы-ы!

– Почему?

– В одном битое стекло нашли-ы-ы. Это всё Лёха, подлец такой! Я ему вчера денег не дала на выпивку, вот он и отомстил: в начинку стекло подсунул, идиот. Ведь идиот, каких поискать! Я ещё думаю, куда банка литровая пропала, а он её разбил и в пироги добавил. Буфетчица их всегда пробует первым делом, разломила, а там – стекло. А если бы не заметила?.. Я бы дала этому ироду денег, кабы они были, да где же я их найду?! До пенсии ещё три недели жить. Сегодня бы пирожки сдала, и были б деньги, а он, придурок, всю партию испоганил. Вот есть ум у мужика или нет? Если теперь в буфете откажутся мои пироги брать, как я буду жить на одну пенсию-у-у? Хоть бы киллера какого нанять, чтобы прибил этого гада! Всю душу мне вымотал, скотина, у-у-у! – она вдруг поняла, что слезами горю не поможешь, и уже бес слёз добавила с яростью: – Ведь сорок лет дубине, а ума всё нет. Авторитет его моложе, а сколько уже достиг в жизни. Мать свою не бьёт и пенсию у неё не ворует. Его-то мать так баулы не таскает, каждую копейку не считает. Даже корову давно продала за ненадобностью. Живёт как царица: в отдельном доме с газом и отоплением. Внуки какие у неё славные, невестка заботливая – ведь дал же Бог бабе такого сына! А мой тут голубя подстрелил из рогатки, домой принёс и хвалится: «А ты говорила, что я не могу ничего в дом принести! А я мясо принёс, почти целая курица, хоть суп вари». И жалко его, дурня, и сил уже нет на своём горбу тащить, – и она опять заревела.

Мы не знали, что сказать. Приуныли, что нам не придётся отведать вкусных пирожков, и это сказалось на нашей работе: никто не согласился подписывать нашу петицию. Но мы до того отупели, что чуть самому мэру не предложили поставить подпись в защиту парка. Идём и видим: Варвара едет на велосипеде домой, а вокруг неё, тоже на велосипеде, какой-то интересный мужчина кружит. Кто ж это такой, думаем, моложавый. Уж хотели ему предложить подпись поставить, смотрим, а это ж наш Арнольд Тимофеевич! Мы-то привыкли, что он всё время в джипе от людей прячется, а тут такие пируэты на велосипеде около Варьки выписывает! И так они увлечённо при этом о чём-то беседовали друг с другом, что мимо нас проехали и даже не заметили. Ну, дела! Мы постояли с разинутыми ртами, а потом я Маринке говорю:

– Даже неудобно как-то: человек в таком окрылённом состоянии, а мы на него кляузу стряпаем.

– Воевать надо или до полного разгрома врага! Балтийский флот не сдаётся… Слушай, мне тут этот язвенник и трезвенник Василий Филиппович, который про морские приключения книжки читает, выговор сделал, что я на него внимания не обращаю, что он уж не знает, как на себя его обратить. Это он, оказывается, дурацкими рассказами о том, что все бабы на него покушаются, хотел, стало быть, меня своей персоной заинтересовать! Странные всё-таки эти мужики: ничего не могут прямо сказать. Все с какими-то выкрутасами.

– Ну, а ты чего?

– На кой чёрт он мне нужен! Здоровье и ум где-то промотал с ранней юности, а теперь на меня взор обратил. Ха! Книги читает, которые у меня ещё в детстве были прочитаны. А потом мне их содержание пересказывает с умным видом: дескать, вы, бабы-дуры ничего не знаете. Хотя я уж привыкла, что женихи со странностями меня сами находят… Ты меня не отвлекай: нам надо ещё как минимум пять подписей собрать. «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает».

Мы собрали ещё четыре. Только не понадобились нам ни подписи, ни петиция эта.

* * *

Бывает, так устанешь, что даже снов не видишь. Во сне время как-то странно себя ведёт. То несколько часов сжимаются в одно мгновение, когда только что закрыла глаза, а уже открываешь и видишь утро за окном. То за четверть часа успеет присниться история на несколько томов повествования. Но тут приснился под утро сон мало сказать, что странный, а вовсе неописуемый! Может, дымом надышалась? Нечто в духе сюрреализма, будто иду я по коридору, куда выходят двери кабинетов всевозможных начальников, и ищу кабинет товарища Саванова. А Маринки почему-то со мной нет. И в коридоре тоже никого нет, хотя в таких заведениях всегда очереди, так что не с первого раза и попадёшь на приём к занятым государственным мужам. Всем чего-то надо, все чего-то просят у них вместо того, чтобы своими силами решать свои проблемы, как это делает криминал. Так бы и сказали людям, чтобы все равнялись на него, а не отвлекали занятых господ по пустякам. Мы бы поняли.

И вот бреду я по этому коридору, а вокруг ни души. Даже спросить не у кого, где находится нужный мне кабинет. Даже страшно, как в пустыне. Наконец, вижу дверь с табличкой «тов. Саваофф». Вроде бы то, что я ищу. Но почему два «эф» на конце и «эн» нет? Мало ли. Может быть, новые нормы грамматики ввели, а мы и не заметили в своём захолустье. Есть же водка такая, на которой пишут «Smirnoff» и «Немирофф». Массовый выезд русских предпринимателей из страны после Революции породил эту традицию при транслитерации фамилии то ли на немецкий, то ли на французский лад писать двойное «эф» на конце. Если она, конечно, оканчивается на «-ов», а то у нас каких только окончаний нет. Теперь многие наши бизнесмены, которым с фамилией повезло, тоже ставят её в название фирмы типа «Петроff», как символ выхода на международный рынок. Может, и здесь так принято. А «н» нет, потому что на то оно и «эн», что слово «нет» на эту букву начинается. Логично? Очень логично! Или буква «эн» отвалилась, вот на её место и наклеили ещё одно «эф», потому что ничего другого не нашлось. Ещё логичнее! Определённо, это та самая дверь, которая мне нужна.

Стучусь, стало быть, а оттуда отвечают: «Не заперто». Захожу в приёмную, а там секретарша сидит в каком-то странном наряде… Из перьев, что ли? Ну, думаю, это с твоими деревенскими представлениями о моде покажется странным, а у них тут униформа такая. Только рот открыла, чтобы озвучить свою просьбу, а секретарша говорит: «Вас уже ждут». И склонилась над бумагами. А за спиной ещё больше перьев топорщится! Прямо, как… крылья?! Не моего ума дело, думаю, и захожу в кабинет товарища Саванова. Захожу и спохватываюсь: а где же наша петиция? Она ведь у Марины, которая почему-то не поехала со мной. Как же я без петиции-то, без подписей? Чего сказать-то?

– Ну, заходь уже, што ля. Чего ты там топчешься? – слышу я приветливый голос.

За столом сидит человек. То ли солнце на него слишком ярко светит, то ли у меня глаза от коридорных сумерек ещё не привыкли к свету, но никак не могу его как следует рассмотреть. Светится, как сварка, так что невольно отводишь взгляд.

– Да долго ты там будешь маячить! Садись, а то у Меня дел невпроворот.

– В коридоре посетителей нет.

– Нет, так будут.

– А Вы – товарищ Саванов?

– Меня как только ни называют. Если тебе удобнее Меня товарищем называть, ничего страшного.

– Я могу и «господин Саванов» назвать.

– Да ладно. Саваоф – он и господин, и товарищ, и друг, и брат, и сват…

– Как «Саваоф»? Какой-такой Саваоф? Вы что – Бог?!

– Ни что, а Кто. Чего так пугаться-то? – хозяин кабинета сам испугался и отпрянул назад.

– Нет, я просто не в тот кабинет зашла, – я вскакиваю и собираюсь уйти. – Мне надо к Саванову, а тут – Вы…

– Ничего страшного, бывает. Человек, он на то и человек, чтобы ошибаться, – хозяин кабинета склонился над какими-то бумагами.

Я стою и думаю: чего же я пойду в другой кабинет, если тут сам Бог сидит. Это ж как глупо уйти и не поговорить, раз представилась такая возможность.

– Ну, поговори, – не отрывается от бумаг Саваоф.

– А… э… Как же Вас зовут на самом деле? – я осторожненько сажусь на край стула, чтобы в случае чего сразу смыться.

– В смысле?

– Ну, вот одни народы зовут Вас зовёт Яхве, другие – Абсолютом, третьи – Дао, четвёртые – Аллахом, пятые – Буддой, и так далее, и так далее. Есть ещё такие имена, как Кришна, Вишну или… Да всё и не перечислить.

– Так и не перечисляй.

– А как же правильнее называть? Ведь сейчас такая мода пошла, что те, кто зовёт Вас Аллахом, повадились убивать всех прочих, кто зовёт Бога как-то иначе.

– Я вообще Себя лучше чувствую, когда люди совсем не упоминают Меня в свой бессмысленной болтовне. Что слова? Словами «вертеп» и «притон» изначально совсем не злачные места обозначались.

– А как же «вначале было Слово»?

– Так то – Слово, а не слово! Это Моё Слово было, а не ваши напыщенные или грубые словеса.

Тут по связи прозвучал голос из приёмной:

– К Вам Лютик просится.

– Пусть войдёт, раз просится, – вздохнул Саваоф. – Куда от этого чёрта денешься…

Я никак не могу его рассмотреть: вижу только какой-то светящийся контур. «Он не имеет ни формы, ни цвета, ни имени, но, оставаясь неизменным, является причиной всех изменений», всплывает откуда-то из глубин памяти.

Вошёл какой-то красавец. Или красавица? Да нет, определённо, умопомрачительно красивая женщина в чёрном наряде из лоснящихся перьев… Нет, всё-таки мужик. Выражение лица вошедшего – или вошедшей? – какое-то текучее. Овал и черты лица то мужские, то вдруг незаметно смягчаются под женские.

– Папа, а Мишка мне снова морду набил буквально ни за что! – полилась речь, переходящая с высоких женских ноток на глубокие мужские, так что в самом деле не поймёшь, чего тут больше. – Я ведь даже ничего такого! Иду, значит, думаю, как бы напакостить где. А он подлетел и сходу по харе мне, и по харе. Ну, нельзя же так, в самом-то деле! Ты бы с ним поговорил, что ли.

– Да знаю Я. Мне некогда сейчас: у Меня вот человек сидит.

– Поду-умаешь, человек! Да к тому же это не человек, а баба, – и незваный гость окончательно перешёл на мужские повадки, вальяжно развалившись в кресле напротив.

– Иди, Лютик, иди! – замахал на него руками хозяин кабинета. – А то сейчас Михаил должен ко Мне с отчётом о проделанной работе заскочить. Ещё не хватало, чтобы вы тут сцепились.

– Нигде нет демону покоя! – Лютик сценически схватился за голову и завилял попой к выходу, напевая: – «Если б море было пивом, стали б бабы все красивы».

Дверь мягко закрылась. Точнее, вместо неё было какое-то подобие облака, в которое нырнул выходивший. Стены тоже были такими же. А окон вовсе нет! Но местами сквозь «стены» светили яркие лучи солнца.

– Кто это? – спрашиваю я с большим любопытством.

– Это? Лютик.

– Какой Лютик?

– Такой. Уменьшительное имя от Люцифера, которое в переводе с вашей латыни означает «светоносный».

– Так это дьявол, что ли?!

– Что ли.

– Какой ужас!

– Да в чём ужас-то? Он такой же важный винтик в Моей системе, как и все остальные.

– Так его же надо бояться!

– Чего его бояться? Чертовщины боится тот, кто сам тайно к ней тяготеет. Поставь перед человеком банку со спиртом, и он останется на своём месте, если не тяготеет к пьянству. А который тяготеет, вылакает и будет валяться в непотребном виде. Потом ещё орать начнёт, что это бес его попутал. А бес ни сном, ни духом! Человек сам выбирает, катиться вниз или карабкаться наверх. А нечистую силу во всём винит, чтобы одному не так скучно было за свои поступки отвечать. Никак не может человек повзрослеть. К тому же, падать вниз значительно легче, чем пробираться наверх.

– Почему?

– Почему-почему. По закону Ньютона.

– А разве законы физики действуют в духовном плане?

– А как же? Я Сам Ньютону этот закон и подсказал, чтобы он довёл его до сведения всех людей.

– Надо же! А нас раньше учили, что наука и религия – это вечные противники, что они постоянно друг друга опровергают.

– Да где ж они друг друга опровергают? Напротив, подтверждают на каждом шагу! Вот ты удивляешься, должно быть, зачем Мне нужен дьявол, почему бы ни сделать так, чтобы нечистой силы вовсе не было, да? А ведь без нечистой силы не может быть силы чистой.

– Почему?

– Размагнитится. На аккумуляторе есть «плюс» и «минус», а если один из полюсов убрать, то это уже не аккумулятор будет. Да это и невозможно.

– Надо же! А кто такой Михаил, который поколотил Люцифера?

– О! Это серьёзный товарищ. Главный противник дьявола. Людям лучше его не встречать.

– Почему?

– Не прощает он людям даже малейшего греха, даже вот такусенькой плохой мыслишки о ком-нибудь. Он – абсолютная правильность, чистота и безгрешность. Настолько грозный, что Сам иногда ужасаюсь.

– А разве не Вы являетесь абсолютной правильностью?

– Я-то? А что ты называешь правильностью?

– Да как сказать… Вот у нас, у людей, говорят, что Боженька добрый и справедливый.

– «Боженька»? Хм… А что такое добро и справедливость?

– ???

– Представь, что родитель потакает детям во всех капризах, на любые их проступки и даже преступления смотрит с любовью и никогда не наказывает. Это добро?

– Вроде как.

– А дети в результате такого «добра» вырастают слабыми, беспомощными и жестокими людьми. Это хорошо?

– Плохо.

– Вот! А теперь вообрази, что ты идёшь по дороге, и вдруг некто толкает тебя в канаву с грязной водой.

– Ой!

– Это справедливо?

– Нет!

– А некто просто увидел, что тебя может сбить машина.

– Ну, я не знаю! Вы меня совсем запутали. Получается так, что добро всегда может обернуться злом и наоборот, а справедливость не всегда видна сразу?

– Угу. Если в чём-либо дойти до крайности, то сразу отшвырнёт к противоположности. Как маятник достигает крайнего положения и тут же устремляется в противоположную сторону. Я ж тебе говорю: всё по науке.

– А почему этот Люцифер такой… красивый? Или это – она?

– Ни он и ни она. Вы, люди, привыкли всё делить на тех и этих. Когда надо – это он, а иногда – она. В зависимости от обстоятельств. А что красивый, чего ж тут странного?

– У нас его изображают в виде страшенного такого существа с козлиной головой, копытами и длинным облезлым хвостом.

– Ха-ха-ха! Ох, люди-люди, не соскучишься с вами! Да кого же он тогда сможет ввести во искушение, если таким будет? Какой дурак станет его козлиное блеяние слушать? Наоборот, слушают речистых и самоуверенных, за красивыми и сильными идут на край света, а не за страшненькими и облезлыми. Вот Лютик иной раз как начнёт «заливать», так Сам заслушиваюсь.

– Значит, красота – преступна?

– Ой, да ну тебя! У вас, у русских, всё какие-то крайности. Красота и уродство – это всего лишь две условности. Вот яблоня уродлива по форме, а яблоки её прекрасны. Что красиво в одну эпоху – уродливо в другую, и наоборот. Лютик знает, что каждый конкретный человек считает красивым, и именно такой образ подсовывает, А люди придают красоте или слишком большое значение, или, наоборот, гонят и высмеивают её, стремясь втоптать в грязь. И то, и другое – неправильно. Важна золотая середина. Вот тебе нравится парк в родном городе, а другому кажется, что он представляет угрозу для людей. Дерево упадёт на кого-нибудь. И прямо по кумполу… Ты чего хотела-то спросить у Меня?

– Я не у Вас, а у товарища Саванова. И не узнать, а подать петицию… Только она не у меня, а у Маринки…

– Знаю.

– Знаете? Как Вы так всё знаете? Когда же Вы всё успеваете?

– Так назвался Богом – успевай всюду. А не можешь – ищи себе другое ремесло.

– И Вы правда всё-всё можете?

– Угу.

– То есть, я могу любое своё желание загадать, и Вы исполните?

– Ну, а чего же не исполнить-то? Правда, если оно не будет противоречить всеобщему ходу событий.

– Надо же! У меня столько желаний, что и не выбрать.

– Валяй что-нибудь одно. Самое важное.

– А… э… Как бы сделать так, чтобы у меня была своя семья? А то мне уже миллион лет, а я всё не замужем.

– Ну вот, ещё одна! До чего же у вас, у женщин, неинтересные желания. Мне вот каждая такие просьбы шлёт, – Саваоф потряс толстенной пачкой бумаг. – Некоторые тайно, чтобы никто не заподозрил в старомодности, другие – в открытую прут, как на амбразуру. А где Я вам столько женихов найду? Тебе ведь нужен хороший, внимательный, непьющий и так далее?

– Ага!

– «Ага». Нету! Таких – нету.

– Как так нету? А куда же они подевались?

– А Я почём знаю? Вот есть немного, – Саваоф вынул из сейфа тощую пару бумажек и положил её рядом с толстой пачкой прошений от женщин, – но они все пишут, чтобы я их защитил от кары такой, как брак: «Нас мало, но мы в тельняшках! Балтийский флот погибает, но не сдаётся!». Женщины просят: «Господи, помоги выйти замуж!», а мужчины просят: «Господи, сделай так, чтобы я никогда не женился!». Вот кого слушать?

– Даже не знаю.

– Хотя, вот есть китайцы. У Меня этих китайцев, как в Австралии зайцев. Тесно им, а Россия – велика. Им российское гражданство нужно, поэтому они охотно женятся на русских ду… то есть, женщинах.

– Вот уж угодили, так угодили, спасибо! У всех мужья как мужья, а у меня китаец будет! Вы мне дайте кого-нибудь из соотечественников.

– Большой дефицит.

– Почему сразу дефицит?

– Ну, нравится им быть дефицитом, чтобы цену себе набивать. За дефицитом гоняются, в очереди стоят, а какому кобелю это не лестно? Да и чем тебе китайцы не нравятся? Русские, когда утром с опухшими глазами и невнятной речью просыпаются, тоже ничем от китайцев не отличаются.

– Нет! Мужчины и так, как иностранцы, не поймёшь их ни черта, а если он ещё другой нации, считай, вообще как инопланетянин…

– Да зачем они тебе? Соединение с немилым – страдание, разлука с милым – опять страдание, желание недостижимого – одно страдание от этого.

– Что же такого недостижимого в том, чтобы иметь свою семью? Женщине за жизнь надо успеть построить дом, посадить сад, родить и вырастить детей, а я так ничего и не успею! Я же не бриллиантовое колье прошу. И почему именно соединение с немилым, а разлука – уже с милым? Нельзя ли сделать наоборот?

– Нельзя.

– Да почему же?!

– Слишком много вы требуете от мужчин. Мне вот один градоначальник жалуется, чтобы Я нашёл управу на женщин его города, а то они уже замучили своими требованиями: то крыши в домах протекают, то мусор неделями не вывозится. Хочет, правда, чтобы заведующая местного детского сада обратилась к нему хоть с какой-нибудь просьбой. Вот, тоже трагедия: кто не надо – просит, а те, ради кого согласен горы свернуть, – не просят ни черта! Ох, у людей, прямо не жизнь, а сплошное горе… А женихов у Меня не проси. Что хошь проси, но только не это. Давай-ка, лучше, в самом деле, тебе колье справим. Со стразами.

– Тогда вообще ничего не надо! – ворчу я. – Единственный раз в жизни попросила, а Вы мне про какой-то дефицит толкуете. У нас вот в детский сад когда-то больше ста детей ходили, а теперь – в два раза меньше.

– Да знаю Я.

– Ну вот! А если и дальше так пойдёт, что же от нас лет через пятьдесят останется?

– Ничего.

– Как же это «ничего»?

– Так. Надоели вы Мне. Такая бестолковая нация из вас получилась, что не знаю, кому вас и перепоручить. Уж, казалось бы, всё Я вам дал. Даже больше, чем надо! А вы всё жить не научитесь. Вечно пьяные, глупые, всё время на кого-то обиженные – тьфу! Леса дал богатые – они у вас горят, полезных ископаемых каких только ни накидал в недра – всё разворовывается и пропивается. Земли дал от Балтики до Курил – таких просторов нигде больше нет, даже на Луне места меньше! А вам всё тесно, всё хочется новых территорий прихватить, чтоб и их засрать. Нет ни городов обустроенных, ни деревень, ни дорог. Население при таких просторах сидит, забившись в тесные квартирки и коммуналки! Что ни здание, то аварийное – куда это годится? Обидно Мне, избаловал Я вас. Столько работал-работал, столько для вас всяких благ придумал, а вы… Нельзя же так Бога обижать, Он ведь тоже не железный. Я люблю, когда люди, мои дети, живут хорошо. А вы любите жить плохо, чтобы всегда был повод ныть, пить и революции устраивать. Да и революции у вас какие-то дурацкие: перемочат тех, кого не надо, и каяться начинают. Опять повод для пьянки и нытья на сто лет обеспечен, прости-господи! Вот в Швеции люди без всяких революций хорошо живут, а что есть-то у этой Швеции? Одни фьорды. Вместо земли – камни, вместо неба – тучи. А они процветают. Как им это удаётся?

– Не знаю.

– И Я не знаю. Вот Мне из Иордании доклад пришёл. Там нет ни полезных ископаемых, ни плодородных земель – одна пустыня вокруг. А ихний король Хусейн за сорок лет правления средневековую страну кочевников превратил в высокоразвитое процветающие государство. За сорок лет! А вы со своими полезными ископаемыми и всевозможными ресурсами за целый век настроили колхозов и бараков. А потом ещё за десять лет полностью развалили даже то, что было. Только и воевали против себя, а на мирную жизнь сил уже не осталось. Вот как вас назвать можно?

– У нас миссия такая, говорят: страдать за весь мир. У нас говорят, кто больше страдает, тот Богу милей.

– Кто говорит-то? Вот извращенцы, а! И потом, Я о миссии России ничего такого не говорил. Ни один суд не докажет. Я абсолютно аполитичен.

– Это наши идеологи говорят.

– Ну-ну… А вы им до сих пор верите? Нельзя же быть такими идиотами. Нет, идиотами быть можно, если очень уж хочется, но не до такой же степени. У Меня ни стран, ни народов избранных нет. Я бы тогда не был Богом, если бы имел склонность собственных детей делить на любимчиков и изгоев. А что сами дети хвастают друг перед другом своей избранностью, это Я в курсе. Но люди так ведут себя от незрелости и недоразвитости. Хотя, очень может быть, что вы осмелились считать себя избранными, потому что Я другим народам и сотой доли тех ресурсов не дал, что вам. Так не в коня корм. Это вы Мне давно доказали.

– Я, наверно, пойду, – мне становится как-то неудобно отвлекать от важных дел такого занятого челове… Бога.

– Желание-то какое исполнить? – Саваоф снова склонился над какими-то бумагами. – А то ко Мне просто так не ходят.

– Никакого не надо.

– Как?! Другие клянчат, просят чего-то и всё им мало, а тебе не надо ничего?

Тут меня как громом поразила мысль: что же это я делаю? Меня сюда направили парк спасать, а я про какую-то ерундень битый час болтаю! Хороша, нечего сказать. Доверили козе капусту! На днях вырубят деревья, посаженные твоим отцом, его братьями и однокашниками, а у тебя тут вышла из-под контроля бабья натура с пошлыми, с точки зрения модной нынче антисемейной философии, потребностями, загнанными холодным рассудком на дно сознания в эпоху бесконечных экономических, социальных и нравственных потрясений.

– Ну, говори, говори… Только дефицит не проси. Нету!

– У меня же совсем другое дело! Как бы сделать так, чтобы наш мэр отказался от затеи вырубить городской парк?

– Да это проще пареной репы! – обрадовался Саваоф.

– Только, чтобы без травматизма или какого прочего садизма!

– Как это?

– Чтобы он просто передумал парк уничтожать, как бы сама собой прошла у него эта дендрофобия. Не потому, что ему там память отшибло, или он, не дай бог, в больницу попал…

– Или в ящик сыграл…

– Нет!

– Или по этапу пошёл…

– Зачем же так круто? Короче говоря, чтобы и парк остался, и мэр был жизнью доволен.

– То есть, ты хочешь, чтобы и волки были сыты, и овцы целы?

– Ага!

– Трудно тебе будет с такими многогранными желаниями. Не, Мне обычно просьбы формулируют проще: этого убрать, чтоб совсем его не было, а всё его имущество просителю отдать. Конкретно всё. Хотя Я могу и так, как ты говоришь. А чего тебе так мэра жалко?

– Да он несчастный какой-то. Жена его бросила, мафия наезжает, дочка не навещает. И вообще, он в городе уже тридцать лет руководит: от секретаря Горкома Партии до мэра путь прошёл. Как-то привыкли все к нему. Как и к парку.

– Ладно, сделаю, как ты просишь: без травматизма.

– А что Вы сделаете?

– Это уж Моё дело! Тебе вообще пора, а то сейчас Михаил придёт с отчётом о проделанной работе.

– Да-да, пойду, – я спешно поднимаюсь, чтобы не столкнуться с Абсолютным Добром и Правильностью, не прощающим малейшей неправильности недоделанным людям.

Выхожу в коридор, а там народу – тьма. Как же я удачно так рано пришла, думаю, пока никого не было! Слышу, кто-то из посетителей хрипло спорит о вступлении России в ВТО. Надо же, думаю, и здесь! Открываю дверь из коридора на лестницу, а лестницы-то и нет.

– Как же мне вниз спуститься? – спрашиваю охранника, который тоже наряжен в униформу из перьев и свободно парит в воздухе с той стороны двери.

– Так оченно просто, – отвечает он и толкает меня вниз. – По закону Ньютона. Падать вниз всегда легче, чем карабкаться наверх…

Падаю я вниз и думаю: какая же тут, в самом деле, может быть лестница. Это ж какая должна быть лестница, чтобы достать до Самого Бога! Я вообще часто во сне летаю, хотя и бытует мнение, что это бывает в детстве, когда человек растёт. Видимо, всё никак не могу вырасти.

– Уже с утра надрались, черти! – орёт кто-то сбоку.

– Да зачем нам с тобой это ВэТэО? – хрипит другой голос. – Глаза-то разуй!

Открываю глаза и вижу: в самом деле, утро. Значит, это был сон? Как жаль, что это был только сон! А с другой стороны, приснится же такое… Нет, всё-таки хорошо, что это сон.

С улицы раздаются звуки горячего спора, который вот-вот перерастёт в драку. Встаю и выглядываю между занавесками. На поваленном тополе, который за год по всей длине ствола дал корни, и его так и не смогли отодрать от земли даже бульдозером, сидят три китайца. Да не может быть! Я тру глаза и вижу, как пить дать – китайцы. Только матерятся по-нашенски и без акцента… Да нет же, свои! Просто лица у них так характерно опухли, как бывает у людей с большим стажем возлияний, отчего даже родная мать не отличит среди их однообразных лиц своего сына.

– Ты сам подумай, вот вступит Россия в ВэТэО, и сразу цены поползут вверх, – хрипло кричит один. – Дешёвой водки не увидишь, как своих ушей!

– С чего они поползут-то? – не соглашается другой. – Они и так уже выше некуда уползли!

– Мужики, давайте выпьем за вступление в энто самое Вэ-Тэ-Ёо! – предлагает третий и поднимает сделанный из обрезанной пластиковой бутылки стакан какой-то мутной жидкости.

– Нас сравняют с мировыми ценами, дурья твоя башка! – срывается на крик первый.

– А разве у нас сейчас не мировые цены? – снова не соглашается второй. – Москва считается самым дорогим городом мира после Токио, а в Европе всё копейки стоит. Моя баба каждый месяц ездит в Европу за шмотками. Покупает их там за копейки, чтобы потом тут на рынке продавать втридорога.

– Да что твоя баба-дура может понимать в мировой экономике?! Говорю тебе, что поползут цены вверх.

– А я говорю, что не поползут. Некуда им дальше ползти!

– Мужики, давайте выпьем за то, чтобы Россия наша во вто Э-Тэ-О не вступалО! – третий снова выпил целый стакан и опять налил себе из какой-то замызганной канистры, в каких масло для смазки двигателей продают.

Они ещё какое-то время спорили и, в конце концов, сцепились.

– Вот, уже с раннего утра нажрались, черти! – зычно орёт женский голос с нижних этажей. – Васька, не трогай Эдика! Тебе за него Любка все глаза выцарапает.

– Ты смотри, эта сволочь сейчас всю канистру вылакает! – приподнимается с земли тот, кого предположительно зовут Василием.

– Точно! Мы пока спорили, он уже половину приговорил, – вылезает из-под него предположительно Эдуард.

Эти слова они адресуют третьему своему собутыльнику, который в этот раз предложил ещё какой-то тост за важное событие в экономической жизни нашей страны. Вася с Эдиком поколотили и его, опять подрались между собой, после чего ушли все в обнимку, оставив вокруг поваленного «рассадника аллергии» несколько мятых газет, обрезки пластиковых бутылок различной ёмкости и прочий сор, которому не подобрать и названия.

Я перевожу взгляд на жестяной козырёк с той стороны моего окна, и к своему неудовольствию вижу на нём несколько окурков, лоскутки картофельных очистков, шелуху семечек и почерневший огрызок яблока. Сколько же всего этого «добра» накапливается на балконах и козырьках нижних этажей, если на моём пятом такое творится! Когда наши граждане ещё не были такими раскрепощёнными, и их беспощадно мучили разные комплексы, которые не позволяли выкидывать отходы из окон, то было красиво, если на подоконник или балкон осенью ветром приносило резные кленовые или алые рябиновые листья. В утренние заморозки их края покрывались мелкими каплями росы, как россыпью алмазов, и они становились похожими на драгоценные броши. А теперь вместо этой трогательной и хрупкой поэзии – сплошная грубая проза жизни. Где теперь тот клён и те рябины? Кому они мешали? Им даже не дали возможности стать мебелью или топливом, чтобы украсить или наполнить теплом жизнь беспокойного человека. Их сожгли где-то на свалке, как казнённых узников концлагеря.

* * *

Это был прозрачный день осенний, тихий-тихий, очень светлый день. Было сразу ясно – воскресенье… Что ещё сказать? Трень-брень, трень-брень.

После завтрака я решила пойти в библиотеку к Маринке, чтобы договориться, как завтра поедем в комитет по охране окружающей среды. Библиотека по воскресеньям работала, чтобы работающие и учащиеся читатели могли спокойно сдать книги, зато в понедельник была выходной.

Прихожу, а там никого нет. Только Василий Филиппович сидит на крылечке и перелистывает книгу «Два капитана».

– А где все?

– Вот книга, так книга, – не отвечает он на мой вопрос. – Это не то, что вы, женщины, читаете всякую ерунду про амуры да синекуры! Чтоб я когда вам поддался – да ни за что. Врагу не сдаётся наш грозный «Варяг»…

– Где Маринка-то?

– Побежали все к Мэрии, и эта туда же! Я иду, значит, книгу ей сдать в срок, а она ускакала на Арнольда поглазеть. Как будто никогда его не видела!

– Чего на него глазеть? Что с ним случилось-то?

– Я откуда знаю! Забирают его от нас.

– Куда?

– А ты и не в курсах! Это ещё вчера вечером известно стало, пока вы со своей дурацкой петицией бегали по всей округе. В Райцентр его забирают. В тамошнюю Администрацию на какую-то хорошую должность. А где ему плохая должность? Он везде хорошо устроится. Он ведь, как детскую площадку у детсада отделал, якобы, – Василий Филиппович повертел рукой, словно вкручивал воображаемую лампу накаливания в патрон, – так на него вышестоящее руководство сразу и обратило внимание. Дескать, такой трудяга и скромняга, что надо бы его повысить и вообще как-то наградить! Дескать, такие люди как раз нужны в Райцентре, а то там сплошное равнодушие и косность по отношению к рядовым гражданам. А наш Арнольд это болото, стало быть, расшевелит своим примером самоотверженного участия и сочувствия… Тьфу!

– Как же мы без мэра?

– Так нового какого-нибудь лоботряса пришлют. Мало их, что ли, на Руси? Таких у нас никогда мало не бывает.

– Ничего себе!

– Так-то.

Я иду к Мэрии, а там счастливый и растерянный Арнольд Тимофеевич уже произносит наспех сочинённую прощальную речь. Бабы растроганно хлопают глазами, мужики ухмыляются, а Варвара горько плачет, уткнувшись экс-мэру в плечо:

– Не уезжайте! Я без Вас буду очень скучать, у-у-у…

– Так поехали со мной, глупая. Чего ты так ревёшь, словно меня на войну отправляют? Поехали, а?

– Я не могу-у-у. У меня здесь огород и дети-и-и. Пятьдесят один человек.

– Как пятьдесят один? Ты же раньше говорила, что шестьдесят три.

– В этом году в школу двенадцать человек пошло, у-у-у. А теперь вот и Вы куда-то уезжаете, у-у-у, ы-ы-ы…

– Поехали со мной! А то у тебя в этом году двенадцать человек в школу ушли, в следующем ещё столько же пойдёт…

– Нет, в следующем пятнадцать человек пойдёт, – Варька хлюпнула носом.

– Ну вот! Так совсем одна и останешься. И я там один буду, как дурак.

– Варвара Евдокимовна, не уезжайте! – захныкали тут же несколько Варвариных воспитанников.

Я увидела Маринку и сказала, что её дожидается Василий Филиппович.

– Арнольд Тимофеевич, – с решительным видом спросила она экс-мэра, отчего все плакальщики затихли. – А парк?

– Чего парк-то?

– Вы же собирались его рубить.

– Когда это я собирался его рубить?

– Нет, Вы нам точно скажите, а то мне некогда тут стоять: меня читатель ждёт.

– Да, – поддержала её учительница биологии. – Мы уже собрались в районный экологический комитет ехать.

– Вам всё время нечем заняться! Нашли бы себе му… Не собираюсь я рубить ваш парк! Новый мэр к вам прибудет, вот с ним и обсуждайте этот вопрос.

– А кого к нам пришлют? Молоденького, да? Хорошенького? Когда? Куда? Откуда? – посыпались главные женские вопросы со всех сторон.

– Ага, щас вам молоденького да хорошенького! – усмехнулся Лёха-Примус. – Какого-нибудь пенсионера с подагрой пусть нам дадут, чтобы не отвлекался от работы.

Арнольд Тимофеевич пожимал плечами, так как в самом деле не знал, кто прибудет на его место. Ему было и радостно, и грустно от случившегося. Радостно, потому что он, как человек любящий перемены, уже много лет мечтал хоть о каком-нибудь повышении. И грустно, потому что за столько лет работы и жизни в нашем городе он, как пересаженное молодое дерево, невольно прирос к этой земле. А теперь в его возрасте пересадка крайне трудна, и нет никакой гарантии, что на новом месте прирастёшь и приживёшься. К тому же, тут он был если не первым, то уж точно не последним парнем на деревне. А там он станет ещё неизвестно каким по счёту.

Собравшихся проводить его людей тоже терзали противоречивые чувства. С одной стороны, находясь у власти города, мэр сделал не так и много. Грубо говоря, совсем ничего. Но ведь с людьми власти на Руси это сплошь и рядом случается. С другой, он за столько лет уже отстроился, накопил себе на безбедную старость, и вот-вот только начал предпринимать какие-то действия по благоустройству города, а его тут же забирают, словно где-то наблюдается недостача в чиновниках средней руки. Все изучили его повадки и методы воздействия на него, привыкли к нему, как к старой и хорошо знакомой пользователям операционной системе, а теперь пришлют какую-то совершенно новую версию мэра, которую надо будет изучать с нуля со всеми её программами и приложениями. Приедет кто-то незнакомый и чужой, да пока освоится, пока обживётся и отстроится, пока прирастёт, пока люди к нему присмотрятся, опять пройдёт целый век.

– Ну, бывайте, – сказал экс-мэр, как обычно говорят в таких случаях. – Не поминайте лихом.

– Ладно, Вы нас там тоже не забывайте, – ответили ему в том же духе. – Приезжайте. Иногда.

Он уехал и поначалу частенько приезжал, потому что ему надо было улаживать дела с продажей недвижимости. Свой дом он продал какому-то чиновнику из Газпрома и наконец-таки расплатился с Авторитетом по долгам и процентам. Варвара решилась было ехать к нему в Райцентр, но тут к экс-мэру вернулась беглая жена и потребовала компенсации за моральный и физический ущерб. Арнольд Тимофеевич заметался. В конце концов выяснилось, что на него в районной администрации уже «положила глаз» какая-то серьёзная дама среднего возраста и больших возможностей. За большие отступные он развёлся с женой-перебежчицей и женился на этой даме. А Варя через положенные девять месяцев родила здорового мальчонку. Родила она на удивление довольно-таки легко, хотя врачи и ругались, что вот досидят до сорока лет, старые дуры, а потом бегут рожать. Но Варвара не чувствовала ни обиды, ни вины, ни страха. Главное, что теперь у неё был ребёнок от любимого человека, и жизнь наполнилась новым смыслом. Мы с девчонками скинулись и купили коляску, а жена Авторитета прислала новую детскую кроватку и две большие сумки одежды для новорожденного.

Вот Виктория Васильевна на экс-мэра очень рассердилась, что он так поступил с доверчивой и наивной бабой-дурой.

– Уж ладно бы, – выговаривала она экс-мужу, – какую наглую шлюху обманул, а Варька-то в своём детском садике где может научиться такой виртуозной стервозности, какая тебе в бабье нравится? Втрескалась в тебя по уши и совершенно утратила способность соображать, а ты и воспользовался!

– Да ничего я не воспользовался! – оправдывался Арнольд Тимофеевич. – Она сама… первая предложила. Ей ведь лет уже о-го-го сколько, а ни мужа, ни детей – любому рада будет…

Но из-за таких слов Виктория Васильевна ещё больше осерчала и перестала пускать Арнольда Тимофеевича к себе домой, когда он в очередной раз приезжал к ней поплакаться на своё горькое житьё-бытьё с новой женой. Поэтому теперь он ходил с этой миссией к Варваре. Она его жалела и кормила любимым борщом. Он ей врал, что она самая лучшая, что она даже слишком хороша для него. Да, он не с ней. Но по-настоящему любит только её – то есть всё то, что раньше врал Виктории Васильевне и всем прочим своим жёнам. Варя это знала, но его не разоблачала, потому что человек – это всё одно, что дерево: если вырос кривым, уже не исправишь. А снимать стружку тоже незачем, потому что получится тогда из живого дерева неживое бревно.

Арнольд Тимофеевич стал всё реже и реже её навещать, обещая при каждом визите, как летом они обязательно поедут куда-нибудь в Париж. А вскоре получил повышение в Петербург, так что ему стало вовсе некогда. В Париж он поехал со своей новой женой, но Варвара отнеслась к этому с пониманием, и уже через пару месяцев после родов вышла на работу. Благо, что в свою группу яслей она могла брать новорожденного сына. Ей было, прямо скажем, не до Парижа: надо было и сына растить, и на жизнь зарабатывать.

* * *

Опять наступило лето, и спасительная трава закрыла жизнерадостным ковром следы человеческой безалаберности, апатии и отсутствия культуры общежития, когда человек не верит, что мир вокруг – это продолжение и отображение его самого. Это его дом, который нуждается в разумном хозяине.

Снова мой парк сделался «изумрудно мрачен». И я всё так же люблю гулять по тропе Золотого Жёлудя и аллее Каменного Цветка, чтобы выйти на улицу с красивым названием, которое звучит, словно прозрачная шёлковая лента струится в воздушном потоке. Где можно подслушать «Евангелие от куста жасминового», которое, дыша дождём и в сумраке белея, не меньше говорит, чем от Матфея.

Я вижу деревья, которые были посажены поколением моего отца, а они видят меня. А ещё в парке остались старинные деревья, которые помнят моих прапрадедов. Эти прекрасные создания не только выделяют кислород, увлажняют воздух и служат домом для множества зверушек, но и связывают разные поколения и эпохи, которые в своё время прошли по этой земле. И так хорошо, что кто-то из них позаботился, чтобы этот мир был красив, а ты просто описываешь эту красоту, потому что она не может остаться незамеченной живым существом. Даже в Райцентре нет такой красоты!

Говорят, что после Венеции всё разочаровывает. «This city is the eye’s beloved. After it, everything is a letdown». Но не хочу я в Венецию. Чтобы никогда уже не разочаровываться в чарующей красоте моего парка.