В дверь просунулась круглая голова бригадира Потехина:

– Наташа, бросайте всё и идите в Красный уголок: там сейчас будут поведение алкаша Самсонова разбирать. А Вы будете протокол заседания вести.

Я работаю технологом на Заводе. А поскольку у меня ни к селу, ни к городу для такой работы красивый почерк, то мне частенько поручают писать разные документы, плакаты, технические карты, выписывать удостоверения в отделе кадров и записывать протоколы разных заседаний, как будто от этого кому-то легче станет.

Заседаний у нас ой, как много. Полным ходом идёт возрождение России непонятно из чего, объёмы производства падают – наш цех наполовину остановлен, – а надо, чтобы все были при деле, поэтому и заседаем. Вокруг столько бессмысленной суеты, что голова кругом, но надо включаться в процесс и создать видимость бурной деятельности. С утра хватаешь какой-нибудь журнал какого-нибудь учёта и бегаешь с ним в обнимку по территории Завода со значительным лицом среди таких же деятельных индивидуумов. Начальство радуется, что народ вроде как при деле, бегает весь в мыле, якобы что-то решает, все чем-то заняты, погрязли в насущных заботах и производственных хлопотах, что и не разгребёшь, не откопаешься. А чем заняты, что за дела – поди разбери! Некоторые до того поднаторели в этой беготне, что смело могли бы открыть кооператив «Как создать видимость кипучей деятельности на пустом месте». Да ещё заседания – тоже все вроде как при деле.

У нас любят заседания. А как же не любить эту исчезающую культуру человеческих отношений? На заседании можно разгадывать кроссворды, играть в морской бой, читать газеты и детективы, спать, грызть чего-нибудь, знакомиться друг с другом, просто ничего не делать. Всего и не перечислишь, что можно делать на заседании. Я же люблю наши заседания, потому что это такой спектакль, какой нигде больше не увидишь.

Проштрафился у нас, стало быть, слесарь Самсонов, и теперь его будут воспитывать. Вообще-то современные психологи утверждают, что характер человека формируется до пятилетнего возраста, потом можно до пятнадцати лет корректировать этот характер, то есть вносить какие-то изменения и поправки, но не полностью, а частично. А уж потом характер человека становится настолько неподатливым для обработки, что отшлифовать его может лишь он сам, если очень захочет. Но не кто-то из вне. Потому как речь идёт о мощных пластах «не осознаваемых субъектом психических сил, процессов и механизмов, которые, сталкиваясь с цензурой сознания, разряжаются в разных формах», порой непредсказуемых. Слова-то какие: цензура сознания! Нет, мы раньше такого не изучали. Нам о психологии говорили: «Антинаучная реакционная теория». О той самой психологии, методологической основой которой прежде считался диалектический материализм и учение Ивана Павлова. А Виктор Гюго говорил: «Чтобы изменить человека, нужно начинать с его бабушки». У нас это практикуют в другую сторону, и некоторых товарищей воспитывают до тех пор, пока они сами не станут дедушками. С другой стороны, если бы не воспитывали, не стало бы такого чудесного мероприятия, как заседание.

Особенно любят воспитывать русские женщины. И не кого-нибудь, а мужей-пьяниц. Надо сказать, что только в России есть женщины, которые свято верят в возможность перевоспитания взрослого заматеревшего мужика. И сколько бы они не бились «за свово касатика», но никто так и не видел положительных изменений этого процесса. Кто пил, так и пьёт, кто бил, так и бьёт. Стоило ли силы тратить? Вот сама женщина изменилась и в худшую сторону. Постарела раньше времени, превратилась в брюзгу с разрушенной нервной системой и получила статус источника всех бед и главного врага человечества. Это уникальные женщины, потому что нигде таких больше нет. Американка или европейка, недовольная чем-то в поведении супруга, просто с ним расстанется, если увидит, что он не собирается расставаться с пагубными для семейной жизни привычками. Ещё и раскрутит на внушительную сумму за моральный ущерб и потраченные зря полгода жизни. Но наша женщина не приемлет таких лёгких путей в жизни: она будет шлифовать идеал из любого подвернувшегося ей материала, пусть даже совсем безнадёжного. Она, как древний алхимик, сделает-таки золото из… Да из чего угодно! Нет такого г…на, из которого русская баба не смогла бы слепить себе мужа.

– Наташа, Вы ведёте протокол? – этот вопрос застигает меня уже в Красном уголке, где идёт разбор поведения слесаря Самсонова. – Не надо этот монолог про спирт «Роял» записывать: протокол всё-таки.

А я даже не обратила внимания на этот, надо думать, содержательный монолог Самсонова. Был такой в своё время спирт, который, как позже выяснилось, предназначен для заправки примусов. Но поскольку на Западе давно никто не пользуется примусами, то сей залежалый товар присылали в Россию в качестве гуманитарной помощи: авось на что и сгодится. Сгодился, да ещё как!

Вот и слесарь Самсонов потреблял этот спирт, чем, конечно же, на Руси никого не удивишь. Вообще, он пил что угодно, что только содержит хоть какой-то градус. Но самое ужасное, что пил он на производстве, а это уже перебор, как говорил начальник цеха Олег Андреевич.

– Наглеть наглей, но так-то зачем? – негодует он на заседении.

– Так я ж это: чуть-чуть, уж простите, – бормочет Самсонов какие-то дежурные извинения, ничего не значащие для его спиртозависимой субстанции.

– У каждого свои представления об этом «чуть-чуть».

Начальство вычисляет выпивох по очень простому признаку: резко проявившейся разговорчивости. То молчит, набычившись, двух слов из себя выдавить не может, а то вдруг разговорится. Да так, что не остановишь, по принципу, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. На днях «вычислили» тщедушного инженерика, который молчал-молчал, крепился из последних сил, но всё-таки прорвало в конце концов: обрушился с критикой на новое правительство бывшей союзной республики в Средней Азии. Три часа заткнуть не могли! Пришлось дать убойную дозу спирта, чтоб затих.

Я сижу за столом в президиуме, куда входит ещё несколько человек: бригадир Потехин, главный инженер Завода товарищ Лещёв и инспектор отдела кадров Ольга Сигизмундовна. Потехин спит. Он вообще виртуоз по этому делу: может спать в любых условиях, что никто и не заметит. Сейчас сидит в позе мыслителя, прикрыв глаза левой ладонью, а в правой держит карандаш, как будто что-то записывает. Но мне сбоку видно, что дрыхнет товарищ Потехин крепким здоровым сном: видимо, плотно пообедал. В силу тяжёлого климата наш человек до обеда борется с голодом, а после обеда – со сном.

От нечего делать я, подперев щеку ладонью, рассматриваю стены Красного уголка, на которых ещё сохранились следы советской пропаганды. Поскольку в данном помещении чаще всего разбирались случаи нетрезвого поведения контингента, то и агитация здесь соответствующая. На стене слева висит плакат, выполненный в технике окон РОСТА с отрывком из стихотворения Маяковского «Секрет молодости»:

Далее находится целый стенд с высказываниями великих о пьянстве. «Пьянство не рождает пороков: оно их обнаруживает», – говорит нам Сократ сквозь века. «Никакое тело не может быть столь крепким, чтобы вино не могло повредить его», – заявляет Плутарх. «Мы пьём за здоровье друг друга и портим собственное здоровье», – подмечает Джером. «Сколько мужья выпили водки, столько их жёны и дети пролили слёз», – грозно констатирует первый Нарком здравоохранения Семашко. Очень поучительные высказывания, хотя не известны такие случаи, чтобы человек, прочитав их, бросил пить. Как говорится, спирт консервирует не только тело, но и душу, поэтому душа уже ничего не воспринимает.

А вот плакат ещё сталинских времён:

иностранные

РАЗВЕДЧИКИ

усиленно охотятся

за любителями ВЫПИТЬ

где двое выпивох болтают о чём-то за столом, а третий у них за спиной подслушивает.

– Я перед главным разгоном пивка в бак залил, вот и повело меня в крен, сам не знаю, как так получилось, – бормочет о наболевшем Самсонов, словно повествует о неудачной заправке неисправного автомобиля.

– Запишите в протокол: употребил пиво в недопустимом количестве, – переводит мне начальник цеха.

– Подождите, – возражает мастер участка, – у нас теперь есть допустимые количества пива? Вы с ума сошли?

Завязывается полемика о пользе и даже пищевой необходимости сего напитка, который набирает бешеную популярность в последнее время благодаря массированной телерекламе.

– Это не надо записывать, – даёт мне указание Олег Андреевич.

Ох, чувствую, надолго сегодня собрание затянется. Вижу рядом со стихами о молодёжи небольшую выписку в рамочке. Это несколько лет тому назад приезжал лектор с докладом об алкоголизме. Начальство вылавливало мужиков чуть ли не из туалета и тащило на эту лекцию. А лектор отчитался и эту выписку из справочника по наркологии подарил нашему Красному уголку. Ну-кась, что там написано-то мелким шрифтом: «По мере привыкания к алкоголю круг интересов человека сужается, подавляется интерес к противоположному полу, а вместе с этим нарушается нормальная репродуктивная способность, развивается немотивированная агрессия и апатия». Сейчас в такой апатии с примесью агрессии и находился Самсонов. Надо же, всё по науке. Он, как на плакате, сначала «напился, ругался, сломал деревцо», а теперь протрезвел и «стыдно смотреть стало людям в лицо». Типичный случай.

– Сергей Владимирович, как же так вышло? – вопрошает угрюмого Самсонова начальник цеха, молитвенно сложа руки. – Вы закрепили груз в несколько тонн стропами для груза в несколько килограмм!

Да уж, было шуму, когда груз своим внушительным весом разогнул крюки на стропах и сорвался с эстакады вниз.

– Ата-а-ас! – заорал страшным голосом крановщик Валера.

Груз ухнул, расколол бетонный пол в полуметре от уборщицы Валентины Петровны, обдав её серой пылью. Все замерли. Валентина Петровна так и стояла до тех пор, пока её не взяли, как манекен с витрины, и не уложили на носилки работники Скорой помощи. Вот метлу из рук не смогли вытащить. Начальник цеха потом ездил к ней в больницу. За метлой. И умолял не подавать заявление в суд! Но Валентина после обширного инфаркта не могла обещать ничего определённого.

Этот случай почему-то очень веселил и смешил мужиков, которые взахлёб рассказывали его друг другу, как весёлый анекдот, и крайне ужасал и возмущал женщин. Это оттого, что у последних по мнению первых нет никакого чувства юмора и ума. Всё им досталось, включая прочие достоинства.

– Где это видано, чтобы квалифицированный рабочий допустил такую грубую ошибку? Вы же не додумаетесь мизинцем пудовую гирю поднимать.

– Да это всё из-за тёщи, – понурив голову, отвечает Самсонов.

– Олег Андреевич, – спрашиваю я, – про тёщу записывать?

– Обождите!

Наступила понимающая тишина. «Тёща» – это пароль, ключевое слово для людей нашей страны, где квартирный вопрос вынуждает жить в махоньких квартирках по несколько поколений семьи с дедушками и прабабушками, с женатыми братьями и замужними сёстрами, со свекровями и тёщами, с племянниками и внуками. По квадратному метру на двух человек, и неча тут, панимашь ли, народ баловать.

Самсонову стать гармоничной личностью мешала тёща. Говорят, египтяне так любят свои пирамиды, что из размеров пирамиды Хеопса способны вывести всё, что возможно, включая число «Пи» с абсолютной точностью. Так же на Руси все беды в мужском сознании связаны с бабами. На Руси вообще испокон веков принято считать, что если с мужиком что-то плохое случается: загулял ли он, спивается или ещё что-нибудь там, то виновата или жена – не уберегла его от него же самого, плохо ухаживала – или мать жены, или собственная мать, если нет ни жены, ни тёщи, или, на худой конец, сестра, или дочка, или внучка, или жучка, или ещё какая-нибудь …ка. Короче говоря, особь женского пола. «Cherchez la femme!» – девиз мужчин, начиная с Адама, но нигде он не имеет такого значения, как в России. Русские женщины в свой черёд добросовестно отрабатывают вину, постоянно себя укоряют за что-то, хотя иногда и не понимают, за что именно. «Я сама во всём виновата, – думает про себя иная женщина. – Поблёкла раньше времени, завяла. Надо спать хотя бы по пять часов, а то вчера опять до двух ночи обед варила, а перед этим стирала, а перед этим обувь мыла, а перед этим… Нет, это не дело. Каково моему-то на меня смотреть, на такую страшную! Надо сегодня сэкономить на обеде и сходить в парикмахерскую после работы: сто лет не была. Кругом столько красивых и нарядных баб: вон каких по телевизору показывают конфеток, как мой их называет. А как он на них смотрит! Всё, решено: в парикмахерскую! Только когда же я успею в магазин, а ещё надо на почту заскочить заплатить за квартиру… Нет, завтра в парикмахерскую, точно! А завтра мне надо к детям в школу на собрание… Нет, я сама во всём виновата».

Обитательница гарема без образования, без работы, запрещённой женщине по законам Шариата, да и не имеющая никакой тяги к труду, сидящая на полном обеспечении мужа, и то имеет более высокую самооценку. Любой пьянчужка, вылезший после многодневного запоя из зловонной канавы, совершенно искренне считает, что более достойного человека на земле, чем он, быть не может. А русская баба, которая тащит на себе дом и страну, ходит с виноватой физиономией, как будто что-то украла.

Жена Самсонова, как и полагается, чувствовала себя очень виноватой в произошедшем. Очень! Она работала на Заводе обтирщицей – отмывала подшипники от мазута, – и сейчас сидела здесь же в зале с очень виноватым видом, закусив дрожащую губу. Хотя Самсонов пил и до встречи с ней, когда был женат на другой, при которой тёщи не было, и когда был холост. Он пил при жене, без жены, при жене и тёще, при жене без тёщи, при маме и без мамы, по приезде новой тёщи, после её смерти. Представлял собой тот распространённый на Руси тип совестливого человека, который в глубине души всё-таки стыдится своего непотребного поведения и образа жизни, поэтому всячески перекладывает ответственность за это на сильные женские плечи… Стоп, а тёща-то у него вроде как померла в прошлом году. Мы ещё деньги на похороны собирали, он тогда месяц из запоя не выходил…

– Как же так? – тоже вспоминает цепкой бабьей памятью это обстоятельство Ольга Сигизмундовна. – Тёща Ваша умерла год назад. Вы ещё через фонд мастера пробивали денежную помощь на похороны.

– Так в том-то всё и дело, – раздражённо оживляется Самсонов, – что как раз год тому назад она и сдох… скончалась. Я же должен был как-то это отметить! Я же не виноват, что она именно в этот день сдох… помёрла! Что вы такие непонятливые?

– Действительно, – раздаются голоса в поддержку.

– Ага, нализался на радостях, – укололи заводские тётки. – Тёщи год как нет, а зять как был пьянью, так и квасит по-чёрному.

– Вас бы на моё место, – вошёл во вкус Самсонов. – Редкая сволочь была, царствие ей небесное, конечно.

– Как же так можно? – вступает женский голос. – Про покойницу-то, пусть даже и тёщу. Нехорошо это.

– Ненависть к матери жены означает крайнюю нелюбовь к супруге, – интеллигентно говорит начитанная девушка Вика, техник из литейного, поправив очёчки на милом носике.

– Наташа, это не надо записывать.

– Я уже записала.

– Вычеркните!

– Всегда так: самое интересное вычёркивать, – бубню я под нос.

– К какой ещё супруге? – сокрушается Самсонов. – Ну, что вы как нелюди! Ну, что я такого сделал?

– Из-за тебя чуть человек не погиб!

– Какой человек? Петровна, что ли? Вот все беды в жизни из-за баб – не могла эта дура старая в другом месте встать!

– Самсонов, ты дураком-то не прикидывайся, – вдруг тихо, но веско произносит молчавший всё это время главный инженер. – В два счёта вылетишь с Завода: это я тебе гарантирую.

– Распустились, дальше некуда, – говорит старейший рабочий Завода Матвей Потапыч. – При Сталине попробовал бы так выдрючиваться – сразу бы к стенке или на Соловки за вредительство. А теперь авария за аварией, и мы с этой пьянью ничего сделать не можем. Чего хотят, то и творят – рабочий класс называется!

– За что сразу к стенке-то, чего я такого сделал? А ты чего молчишь? – громко шепчет жене испуганный Самсонов. – Жена называется! Меня уволят, так узнаешь, как на твою вшивую зарплату жить.

– О, женщины, ничтожество вам имя! – артистично декламирует рабочий Федин.

Жена Самсонова выглядит ещё более виноватой. Она встаёт и говорит срывающимся голосом:

– Не надо его увольнять: он же хороший человек. И работник… не плохой.

– Только ссыться и глухой, – резвится скучающая группа поддержки. – Обязуемся взять его на поруки.

– Сыт по горло я вашими поруками! – перебивает мастер цеха. – Пьяницы на поруках у своих же собутыльников, как если тонущие спасают утопающего. Он на прошлой неделе в канализацию свалился: где вы были со своими «поруками»? Не поруки, а руки, всегда готовые протянуть стакан. Ещё хорошо, что у него башка дубовая, даже скобы погнул. А если б разбил её вдребезги? Мне тогда что, в тюрьму из-за него садиться? А у меня дети.

– У всех дети, – шумят в зале.

– Если так, то надо думать о детях, а не о выпивке, – робко заявляет чей-то женский голос.

– А жить-то когда? – резонно вопрошает кто-то из лагеря мужчин.

– А жить – не только пить!

– Давайте не будем превращать заседание в фарс и комедию! – срывается на крик Олег Андреевич.

В этом гвалте жена Самсонова продолжает самоотверженно сражаться за благоверного, который угрюмо уставился в пол.

– Как я буду троих детей поднимать, если он дома сядет? Вам, конечно, плевать на это: у вас есть дела поважнее, чем будущее моих детей.

– Кому ты сдалась со своим алкогольным выводком? – даже собутыльникам Самсонова надоело слушать лепет этой жертвенной особы.

– Самсонов, что Вы конкретно можете сказать в своё оправдание? – вдруг отрезвил всех вопросом главный инженер.

– Так я это, как это, это самое…

– Понятно. Я предлагаю уволить товарища Самсонова за систематическое нарушение дисциплины и угрозу безопасности труда.

– Да я же совсем мало выпил в тот день: сам не знаю, чего меня так развезло!..

– Это субъективное мнение: много или мало. Для Вас может и мало, а шуму наделали много. Выпил на копейку, а выёживался на рубль.

– Не надо его увольнять! – взмолилась жена Самсонова. – Хотите, я перед вами на колени встану?

– Хочем, – хохотнул кто-то из зала, и жена Самсонова действительно бухнулась на колени:

– Только не увольняйте! Мы же с ним все в долгах, как в шелках…

– Это ты в долгах, а я-то тут причём? – огрызается Самсонов. – И хватит тут на коленях ползать: стелешься перед всеми, как подстилка бесплатная.

– Предлагаю объявить ему выговор с занесением в личное дело, – сказал начальник цеха, которому стало неловко смотреть на терзания жены Самсонова.

– Строгий выговор! – поправил Лещёв.

– Ой, какое «страшное» наказание! Удавиться впору, чем такую казнь пережить.

– Значит, Наташа, записывайте: объявить строгий выговор с занесением в личное дело.

– Да за что строгий-то?! – не сдаётся Самсонов. – Я выпил-то чуть-чуть! Вон «Биттнер» рекламируют, в чай добавляют, а это алкоголь между прочим!

– Ох, мой крокодил за один присест вылакал целый флакон «Биттнера», – громко шепчет подругам бригадирша смазочной Кроликова. – А он дорогущий! Я говорю, надо по одной ложечке в чай, а он за один присест всю бутылку. И никакого чая!

– Мы тебе не за «чуть-чуть» строгий выговор влепили, а ты чуть-чуть человека на тот свет не отправил, – объяснил ему Олег Андреевич, а потом добавил по-дружески: – И вообще, Серёжа, если ты не умеешь пить, то пей чаёк или кефир на худой конец. Противно смотреть, как вас с чекушки развозит, а вы мните себя чемпионами в этом деле.

– Это я-то не умею пить? Я?! Да я могу столько выпить, сколько ты воды не выпьешь! – зашипел Самсонов и обратился к собранию: – Товарищи, граждане, да что же он такое говорит, чего он на меня поклёп наводит! Выговор объявляй, пусть даже строгий, но зачем же так оскорблять-то…

– Кто тебя оскорбляет? Я говорю, если ты стакан совсем не держишь, то вообще за него не берись, зюзя! – разозлился вдруг Олег Андреевич. – Вас даже пьяницами назвать нельзя, зюзики вам имя. Не умеете пить и успокойтесь на этот счёт раз и навсегда. Не ваша это тема.

Повисла гнетущая тишина, которую невозможно описать, если не знать, что значит выражение «стакан не держишь». Это приговор, хуже смертного. Хуже этого для «настоящего мужчины» в понимании алкоголиков ничего быть не может. «Держать стакан» означает пить и не пьянеть, что достигается путём многолетних тренировок, как у спортсменов. Это тайная мечта многих пьяниц: научиться пить так, чтобы вылакать огромное количество водки или даже спирта и не захмелеть при этом. Какое практическое значение это может иметь, не знает никто. Зачем пить, чтобы не пьянеть? Не проще ли вообще не пить, если хочешь оставаться трезвым? Но у пьющих своя логика. Некоторые даже при совместном распитии тайно выплёскивают стопку-другую куда-нибудь под стол или в цветочный горшок, отчего пал смертью храбрых уже не один кактус и фикус, чтобы создать ложное впечатление у окружающих об этом самом высоком мастерстве «держать стакан». Надо заметить, что даже женщины нынче овладевают этим мастерством, полагая, что так им проще будет вызвать восхищение редеющего противоположного пола.

– Скажи честно: очень заметно, что я выпил? – иногда спрашивали работники Завода меня, как лицо незаинтересованное.

– Да как сказать? Не так, чтоб очень, – не хотелось расстраивать мне несчастных людей, хмельное состояние которых было видно за версту.

Василий Буслаев, набирая себе дружину, предлагал всем ковш хмельного напитка. Кто после этого нехитрого тестирования мог устоять на ногах, попадал в его весёлую компанию. Был у нас инженер Вадимов, который в совершенстве владел сим высоким искусством, так мужики завидовали ему и чёрной, и белой завистью! Выражение лица у него было всегда одно и то же: как будто целый лимон съел, кисло-презрительно-обиженное. Видимо, что не все окружающие понимают с каким необыкновенным человеком рядом живут. Когда мимо него проходила хорошенькая женщина, он шипел ей вслед, презрительно сплёвывая, хотя сам не мог объяснить, по какой причине:

– У-у, с-с-сука какая пошла.

Поэтому женщина испуганно съёживалась и быстро уносила ноги. Но мужикам, которые считали Вадимова героем, было непонятно, почему дамы шарахаются от него:

– Девки, и чего вы на Вадимова глаз никто не положите? Такой мужик! А стакан как держит – никто так не может!

– Да зачем нам его стакан? – недоумевали девки.

– И-эх, дуры, ничего-то вы в мужиках не смыслите: это же самое главное, чтобы мужик умел стакан держать. Мы на рыбалке так напились, что никто ничего не помнит даже, а этого лося даже не развезло! – восхищённо рассказывали они нам.

– Значит, он – алкаш законченный, и нечего дур молодых с толку сбивать, – констатировали бабы, ветеранши в безуспешной борьбе с мужским пьянством. – «Такой мужик, такой мужик»! Дерьмо мужик.

– Да что вы смыслите в мужиках-то!

– Да уж куда уж нам уж.

– А вот Леонид Алексеевич не закусывает никогда, представляете? Разве только чаинку-другую пожуёт.

– Осподя, такая пьянь и в Петербурхе, в культырной столице! – искренне пугались провинциалы, впитавшие с молоком матери, что в Питере только подобные академику Пиотровскому люди живут. – Вы тут от обилия культуры и искусства совсем одурели. Ехали бы в деревню. С колодца по бездорожью сорок вёдер воды натаскаешь полверсты туда-сюда – всяку дурь как рукой снимет. Нет, попробуйте, в самом деле, если уже ничего не помогает.

Пресловутый Леонид Алексеевич возил оборудование на КАМАЗе и часто хвастался, что он может напиться и после этого проехать по двум тонким, как он говорил, досточкам. Сказано – сделано! Правда, после этого приехали гаишники и сообщили, что этот «хренов ас» намотал несколько метров дорожного ограждения и снёс павильон автобусной остановки, в котором по счастью никого не было.

– Ты что творишь, гад? – орал начальник гаража и тряс героя за шиворот. – Ты где бампер потерял? А если б люди были на остановке, сволочь ты!

– Да это не я, – икал Леонид Алексеевич. – Мало ли уродов ездит, а на меня списали: ты же знаешь, как я стакан держу! Я могу литр выпить и по двум досточкам…

Этот случай опять-таки очень веселил и смешил мужиков, как весёлый анекдот, и крайне ужасал и возмущал баб. По причине отсутствия чувства юмора. Смешно же, если автобус ждёте, а в остановку въедет груженный КАМАЗ. Ухохочешься! Чего удивляться, что обладатели такого извращённого мышления – пьяницы.

Карьера же Леонида свет Ляксееча закончилась, когда он забыл поставить на ручник, и его боевой КАМАЗ нырнул в Обводный канал вместе с ценным оборудованием. Инстинкт самосохранения подсказал герою убежать с места происшествия, иначе растерзали бы начальники. А потом по кабинетам целый месяц ходила его жена и умоляла, чтобы мужа уволили по собственному желанию без отметки в трудовой книжке о тяжёлой форме алкоголизма. Сам он так и не появился: должно быть обиделся.

– Жалко, что Лёньку уволили, – вздыхали мужики. – Хороший мужик был, а как стакан умел держать!

Ещё одна трагическая личность вошла в историю: технолог Сашка Лямкин. Весь трагизм его жизни заключался в том, что он никак не мог научиться «держать стакан», хотя очень старался. Его здоровый организм совсем не принимал алкоголь, словно говорил: «Что за гадость ты в меня вливаешь? Нам с тобой это ни к чему, поэтому прими обратно». И Сашку начинало безудержно тошнить, а это с точки зрения асов пьянства самый большой позор. А высшим пилотажем в умении «держать стакан» как раз считается способность организма выдержать как можно большее количество несовместимых алкогольных ядов. Реклама пива и дорогой водки многими трактовались, как команда пить вообще всё, что льётся. Пили технический спирт, запивая его пивом, вином или ещё каким-то ужасным пойлом, потом шли напитки, которые таковыми и назвать нельзя, например, этиловый стеклоочиститель. Когда Сашку Лямкина начинало выворачивать наизнанку, он вымученно улыбался и говорил: «Кайф».

Сашка так страдал, что не может, как другие настоящие мужики «держать стакан», что несколько раз вскрывал себе вены с горя, отчего его жена ходила с очень виноватым лицом и вопрошала мужа:

– Сашенька, чего ты хочешь? Ну, что не так? Люди-то думают, что это из-за меня.

– Да отстань ты, дура! Что ты можешь понять своим бабьим умишкой?

После очередной попытки суицида Сашку определили на лечение в дурдом, после которого он впал в религиозный фанатизм и ушёл в какую-то секту. Психиатр сказал: стандартный случай для алкоголиков. У жены его на лице навечно застыло виноватое выражение. Ей настолько было стыдно, что она даже уволилась и уехала куда-то в Сибирь. Ей казалось, что каждый показывает на неё пальцем и говорит: «А энта стерва не уберегла свово мужука». Не зря психиатр сказал, что жён алкашей тоже надо серьёзно лечить – жизнь с пьяницей любого с ума сведёт.

В романах писателей XIX века про индейцев и папуасов встречается описание обряда посвящения в мужчины, когда юношам давали выпить ядовитый напиток, приготовленный из какого-то растения. Тех, кто выживал после этой инициации, причисляли к мужчинам, потому что уж никакая отрава им не страшна, а это являлось главной характеристикой настоящего воина. Видимо, след этого варварского обычая сохранился в мужской психике, охочей до острых ощущений, до сих пор. Мужчинам, тем более современным, ведущим диванный образ жизни, нужен риск: без него они не ощущают полноты жизни. Хотя сейчас постоянно говорят об участившихся авариях – то взорвётся что-нибудь неожиданно, то утонет непредсказуемо, то рухнет незапланированно. И все делают обречённое выражение лица, усмотрев в этом некий суровый рок, карающий перст судьбы, от которого не увернёшься, как ни крутись. А не от пьянства ли? Может, ларчик проще открывается?

Но следует заметить, что всё это является чисто женской точкой зрения, а мужской взгляд на данную проблему трактует её иначе. И первые здесь никогда не поймут вторых, даже если и будут пытаться. А вторые не поймут первых, впрочем, и пытаться не будут. Потому что на пьянство всегда будут смотреть с двух точек зрения. С позиции самого пьяницы, который чувствует, что именно в таком состоянии он способен на любой подвиг, например, помочиться у всех на глазах – это ж какую смелость надо иметь! И с точки зрения тех, кто вынужден рядом с таким «героем» находиться, обязан его «спасать» и «любоваться» на «подвиги». Не зря в Древней Греции пьяного раба показывали детишкам и говорили, что так нельзя себя вести. И дети, обладая врождённым чувством прекрасного, находили в этом отвратительный и непотребный образец поведения. Но сам-то пьяный раб, надо думать, считал себя в этот момент героем.

– Эт-т-то я-т-то ст-т-такан не держ-ж-жу? – зашептал Самсонов побелевшими губами и вдруг натурально зарыдал: – Ребята, да что он такое говорит, в самом-то деле?

– Серёженька, успокойся, – подскочила к нему жена.

– Да уйди ты с глаз долой, кур-р-рва! – завизжал Самсонов и закатал ей под глаз, с которого только недавно сошёл предыдущий синяк. – Да я могу стакан держать даже после трёхкратного ерша, даже никакой эксперт не заметит!

– Раньше мог – не спорю, было время, был ты молод. А теперь НЕ СМОГ. Стареешь, брат, теряешь квалификацию, – как приговор врача неизлечимо больному произнёс Олег Андреевич.

Все мужики вздрогнули при этом «не смог», а технолог Потехин даже проснулся:

– Кто не смог, чего не смог, а? – протирает он глаза. – Эх, хорошо поспал. Чего случилось-то?

– Да как ты смеешь меня после таких слов братом называть?! Да я… тебя за это… убью-у-у!!!

– Эти слова записывать? – растерянно спрашиваю я Потехина. – Угроза расправы как-никак.

– Всё, писательница, суши вёсла: сейчас представление начнётся, – весело говорит он, поудобнее устраиваясь на стуле.

Поднялся рёв. Основной тон сволочной глоткой задаёт Самсонов, который изо всех сил тянется руками к горлу начальника цеха, но ему мешают несколько рабочих и его разнесчастная жена, которую он беспрестанно материт.

– Такую бы энергию да в мирных целях, – задумчиво произносит Ольга Сигизмундовна.

Когда Самсонова угомонили, инженер по техбезопасности объявляет заседание закрытым и предупреждает, что завтра будет собрание по поводу поведения товарища Крамолина, всем известного алкаша и скандалиста, который уехал за пределы Завода в вино-водочный магазин на заводском автокаре, чем задержал погрузку и отправку вагона, что привело к сбою работы железной дороги.

Самсонов неподдельно рыдает. Первый раз вижу, чтобы взрослый мужик так рыдал, тем более по такому поводу. Это всё не согласуется с образом основательного и серьёзного мужика, на котором когда-то держалась патриархальная Россия. Та самая, которая по заверению современных историков пила по-чёрному, так что нынешним россиянам сам бог велел.

– Ведь я когда-то, – всхлипывает он, – мог всю ночь пить и не заметно было ни в одном глазу, честное слово! А теперь не получается так: старею. Не смог… А когда-то мог мимо начальства прошмыгнуть, и никто ничего не замечал. Ни одному Джеймсу Бонду такое не по зубам!

– Да брось ты так убиваться-то из-за ерунды, – успокаивают его заводские бабы.

– Вам, дурам, всё ерунда! У бабья никаких интересов в жизни, никакого интеллекта ни на грош, – начинает ещё больше страдать Самсонов. – Чего вы можете понять своими куриными мозгами? У вас же одна цель в жизни: нарожать каких-нибудь уродов от какого-нибудь дурака… Ох, гад этот Андреич! Так оскорбить, так обидеть! За что? Уж лучше бы он меня пидором обозвал!

Печально, конечно, но мужские сопли по поводу умения пить и «держать стакан» не имеют абсолютно никакого веса в глазах женщины, которая ещё не переняла окончательно мужской взгляд на мир. Такая женщина видит какое-то впавшее в детство неприкаянное создание, выдающее свой абстинентный синдром за высокодуховные искания и терзания, нуждающееся в расслаблении при любом малейшем напряжении. Ему мерещится, что он – отважный Агент 0,7: в его задачу входит пройти незамеченным мимо начальства, держась за стеночку цеха, словно карабкаясь по отвесной скале, чтобы совершить очередной подвиг и спасти всё человечество от мирового зла. Именно ВСЁ, потому что очень скучно жить только ради близких. И именно с мировым злом схлестнуться. Это намного проще, чем оградить людей от собственной пьяной рожи. Да, в конце подвига обязательно должна появиться награда 0,7 литра. Но тут его пьяную личность запеленговали враги, и доблестный Агент 0,7 отправляется в здравпункт дышать в трубочку.

Как же это нехорошо, так цинично и нагло высмеивать чужие святыни! Ведь в современной России критиковать пьянство – это всё одно, что посягнуть на религию.

На следующий день стало известно, что у Самсонова ночью случился сердечный приступ.

– Довели мужика, – мрачно констатировали его друзья по работе и объявили бойкот Олегу Андреевичу, написав петицию, что они отказываются работать под началом такой отъявленной сволочи, которая жестоко оскорбила их коллегу и растоптала при всех его неординарную личность.

Потом на работу приковыляла еле живая Валентина Петровна и сказала, что она не имеет никаких претензий к «касатику» Самсонову: дескать сама виновата, что не там стояла и не в то время. Жена Самсонова ходила как тень и боялась посмотреть в глаза людям: не уберегла мирового парня.

А потом снова началось заседание по поводу поведения товарища Крамолина, который на днях уехал в вино-водочный магазин на заводском автокаре. И все снова чего-то орали, отстаивая свои принципы. Но у нас всё равно все любят заседания. А как же их не любить, эту исчезающую культуру человеческих отношений? На заседании можно читать газеты, спать, ковырять в носу, разглядывать как это делают другие – да всего и не перечислишь, сколько полезных дел можно выполнить во время заседания. Я же их люблю, потому что такой спектакль нигде больше не увидишь.