Этот день настал.

 Настал с появления в гроте Матенаис, вид которой перепугал и встревожил невилл. Растрепанная и заплаканная женщина обвела девушек мутно-тяжелым взглядом и спросила едко:

 - Ну, что, готовы?

 - К чему? – отважилась отозваться ее любимица Лемаис.

 Мать Кхорха присела возле костра и, вдруг уткнувшись в ладони загоревшимся лицом, тихо и горько разрыдалась.

 Никто не отважился подойти к ней, даже та, которая любила ее всем сердцем и тоже заплакала, глядя на Матенаис.

 Та долго не успокаивалась, вздрагивая худыми плечами и протяжно всхлипывая. А потом отняла мокрые ладони от лица и стала смотреть на огонь, вытирая  с подбородка стекающие слезы.

 - Что так расстроило тебя? – не выдержала Лемаис.

 - Все кончено, понимаешь? – тихо ответила женщина. – Все кончено…

 - Что?

 Матенаис снова посмотрела на невилл потухшими глазами. Как изменились они с той первой встречи, которую ей не забыть теперь никогда.

 Взволнованные тем новым, что окружило их, девушки встретили ее настороженно и посматривали с опаской, после того, как она представилась, не забыв упомянуть, кто является ее сыном. Женщина видела, какое впечатление производит на всех Кхорх и не могла определить – приятно ей это или наоборот. Но она никогда не стыдилась этого, хотя многое понимала про него, многое…

 Но то, что он позволил матери принять участие в жизни невилл, стало для нее настоящим подарком. Наградой за те месяцы, что провела она в кошмарах безумия и дурмане снадобий. Только, здесь, в полной изоляции от мира, в таинственной тиши гротов, женщина почувствовала, наконец, себя спокойной. И глядя на цветущие юностью и здоровьем лица, невольно вспоминала собственную молодость, когда был еще жив ее Хсарт.

 Особенной нежностью прониклась Матенаис к живой и открытой Лемаис, которая отличалась от других девушек какой-то особой «ненашестью», как говорили сами ее подружки. И та сразу потянулась к ней, как тянется за светом оказавшийся в полутени цветок. С легкостью вспоминая свою прежнюю жизнь, Лемаис никогда не жалела о прежнем и навсегда утраченном. Да, самым непостижимым для матери первосвященника явилось отчетливое понимание того, что девушка не страшилась своего будущего, ясно видя его. Так часто она беспечно роняла: «когда меня не станет», словно воспринимая это как должное и нисколько не печалясь об этом. Только в глубине ее необычных глаз таилось и росло нечто странное и необъяснимое, не дающее Матенаис покоя. Женщина догадывалась, что происходило в душе Лемаис. Да и трудно было не заметить, как преображалась девушка, когда в гротах появлялся Лахвар. Он по-прежнему навещал больного друга, который медленно, но верно шел на поправку. Этим двоим никогда не бывало скучно вместе, и невиллы так часто видели, как друзья шепчутся о чем-то, явно опасаясь, что их подслушают, бросая быстрые, тревожные взоры на девушек. И у костра давно уже было подмечено, на ком дольше всего задерживался взгляд Лахвара. И как вспыхивала Лемаис, когда случайно или намеренно встречались их глаза. Когда уставший Фархус засыпал, его друг отправлялся на озеро и бродил там, в одиночестве, совсем не опасаясь встречи с хеписахафом, хриплый голос которого доносился глухими ночами с дальнего берега Хелла.

 Иногда Лемаис сама подходила к больному, который относился к ней заметно теплее, чем к другим невиллам и те, немного ревнуя, слышали, как он тихо посмеивается, о чем-то разговаривая с девушкой, поившей его настоями. Но такое их общение никогда не длилось долго, потому что в пещере неизменно появлялся Лахвар, словно чувствующий что-то. И сразу стихал смех Лемаис и Фархус становился подчеркнуто серьезным, пряча хитрую улыбку, отсветы которой мелькали в его глазах. Наверное, он тоже догадывался о чем-то.

 Но, ни Фархус, ни ее подруги, ни сама Матенаис никогда не поднимали эту тему, памятуя о страшном вечере, когда пропала Дельви. Тот вечер для многих стал переломным.

 Как и для матери первосвященника, тайно страдавшей оттого, что приходила к невиллам вопреки запрету сына, даже не скрываясь от Гереха, который по каким-то причинам стал молчаливым соучастником этого нарушения правил.

  Но девушки давно уже приняли ее в свой тесный кружок - может, потому что были лишены близких, может, потому, что распознали что-то недостающие им в ее душе. Приняли безоговорочно и навсегда. Как мать…

 Но каково же ей было знать, что эти милые затворницы никогда не выберутся из подземелий!

 Особенно тяжело стало после смерти Крорис.

 Тогда все обитательницы пещер до конца осознали неотвратимость рока, приведшего их в Улхур. Но никогда не говорили об этом друг с другом. И как могли, помогали бедняжке Тейнет, нелегко переносившей утрату обожаемой сестры.

 Не смотря ни на что, попав в западню, из которой был единственный выход, девушки не утратили присутствия духа и нашли в себе силы безропотно служить Кэух.

 Объяснить такое Матенаис могла только тем, что выбор Кхорха был не случайным. Он видел души тех, что могли покориться…

 Смешливая Дельви, серьезная Инелис, выдумщица Крорис, заботливая Тейнет, мечтательная и тихая Мейис – всех их объединяло одно: умение принимать немилосердные удары судьбы и не идти ей наперекор.

 Что ж, их час настал и все они, так или иначе, готовы к нему…

 - Дельви не пропала, - вобрав в ноющую грудь побольше воздуха, нервно заговорила мать первосвященника. – Она убита.

 Никто из присутствующих не ответил ей. Только еще тише стало в гроте, хранившим так много тайн.

 - И одну из вас ждет та же учась, - дрогнувшим голосом добавила Матенаис. – Сейчас…

 Договорить у женщины просто не хватило сил.

 - Кто будет приносить жертву? – спросила Лемаис на удивление спокойно.

 - Я, - отозвалась жрица. – Я…

 Чуть заметная краска проступила на щеках девушки:

 - Кого ты выберешь?

 Глаза их встретились, но Матенаис не отвела взгляда.

 - Возможно, умереть для каждой из вас будет теперь благом, - с трудом уже превозмогая душившие слезы, проговорила она. – Кхорх готовит невиллам невыносимое испытание, но, пройдя его, они могут получить освобождение, - отстраненно продолжила женщина, словно говоря не о тех, которых так хорошо знала и жалела, как может знать и жалеть только мать.

 - Что с нами будет? – отозвалась Инелис.

 - Вас отдадут зверю, - опустив голову, сказала жрица. – Вы станете его женами…

 Под сводами вновь восстановилась мертвая тишина, которую, казалось, больше никто никогда не нарушит. Словно и не осталось никого в гроте, где живым был только огонь, а вокруг застыли тени, безмолвные, пустые, сохранившие очертания тех, кто некогда жил здесь.

 Но вот одна из них неслышно поднялась, прошла и остановилась перед входом, оглянувшись.

 - Кто последует за мной? – прошелестели ее слова.

 Тейнет встрепенулась:

 - Мне незачем длить эти бессмысленные дни, - каждый звук, произносимый ею, царапал застывшие души молчавших. – Я лишь хочу быстрее встретиться с сестрой, что ждет моего прихода в царстве Теней.

 - Идем…

 Они вошли в пещеру жрецов, где на алтаре лежала туша теленка.

 - Что это? – удивленная девушка сбросила с себя оцепенение и осмотрелась, будто надеясь лицезреть того, кто затеял эту странную шутку.

 - Помоги мне, - быстро произнесла Матенаис, - сейчас не время.

 - Что ты задумала?

 Женщина взглянула на невиллу потемневшими от недовольства и обиды глазами:

 - И правда поверили, что я смогу… убить одну из вас? – она толкнула грязную и зловонную чашу ближе к камню и, оттянув еще теплую шкуру животного, сделала несколько глубоких надрезов. – Твари нужна кровь? Так пусть получит!

 - Где ты взяла теленка?

 - У кифрийцев. Неси угощение и возвращайся.

 Девушка послушно ухватилась за края ненавистного сосуда и поднялась, чуть растерянно глядя на женщину.

 - Мы поплатимся за это, - без страха, скорее с нотками вызова в голосе произнесла она и поспешила к гроту невилл, взбодренная настроем Матенаис.

 Вывалив содержимое в открытый колодец, она впервые за все это время не ощутила в себе страха и гадливости. Колотившееся сердечко уже предвкушало нечто особенное, важность которого отражалось в глубоких глазах матери Кхорха, в каждом ее движении. Что с того, что Матенаис явилась к ним в слезах? Эта женщина непременно найдет какой-нибудь выход и не отдаст их демону…

 Дрогнуло и застыло пространство, наполнившись тихими шепотами. Мокрая чаша выскользнула из ослабевших пальцев Тейнет. Уже не владея собой, невилла, как во сне шагнула к краю открытого зева колодца и заглянула в его темноту. Ужас пронзил душу.

 Но девушка не шелохнулась, заворожено глядя, как быстро перебирая длинными конечностями и отталкиваясь от покрытых слизью стен, к ней приближается отвратительное существо…

 Вернувшись, Матенаис уже никого не застала в гроте Дев. Как ни готовилась она к грядущим бедам, открытие это обрушилось на нее тяжелым ударом, мгновенно отнявшим силы и помутившим разум. Отказываясь окончательно поверить в то, что опоздала, она какое-то время бессмысленно смотрела на огонь, возле которого совсем недавно сидели невиллы, потом перевела взгляд на пустое ложе Фархуса.

 «Вечером приступим к подготовке торжества, - всплыли в памяти слова Кхорха. – Попрощайся со своими подругами, потому что теперь не скоро вы сможете, как прежде, посидеть возле костра».

 Он опередил ее…

 Подстегнутая этой невыносимой мыслью, женщина бросилась в грот Невилл, еще надеясь застать там Тейнет, и замерла, потрясенная, заметив следы крови на камнях колодца. Чувствуя, что снова сходит с ума, она вернулась назад и снова обошла вокруг мирно горевшего очага, с каким-то исступлением надеясь на чудо и не желая смириться с очевидным. Девушки исчезли!

 Постояв в нерешительности возле пустой постели больного, женщина выбежала в пещеру с колодцем и, дико глянув на него, кинулась в дом Стражей. Но и там никого не застала. Даже Дрэвха, окончательно тронувшегося рассудком и боявшегося просто спустить ноги с постели. Конечно, он не мог уйти сам…

 - Рабы, - выдохнула Матенаис и поспешила в столовую, где принялась бить по гонгу длинной палкой. Звон оглушил ее, но женщина не хотела останавливаться, заполняя этими тревожными, гулкими звуками пустоту в душе. Вложив в удары все свое отчаяние, но не достигнув никаких результатов, Матенаис вспомнила о тайном ходе на кухню, каким уже воспользовалась сегодня, открыв его перед кифрийцами, принесшими тельца в пещеру Жрецов. Не помня как, она добралась до места и, отворив дверь, оказалась в теплом, пропахшим специями и дымом помещении. Слабо булькал густой бульон с кусочками мяса, на длинном столе лежали ножи и пучки трав, вымытые овощи блестели влажными боками в глубоком блюде, и длинная деревянная ложка валялась на полу. Здесь подходило к концу приготовление трапезы - только тех, кто готовил, не было на месте.

 Гроты оказались совершенно пустыми….

 Закрыв лицо руками, Матенаис постояла, немного приходя в себя и собираясь с мыслями.

 Озеро!

 Женщина замерла, прислушиваясь к собственным ощущениям.

 Да, она не была одна. Где-то в пещерах на берегу Хелла пряталось живое существо.

 Ну, конечно…

 Матенаис медленно вернулась в грот Жрецов, закрыв за собой проход. Пусть все здесь останется по-прежнему. Вновь оказавшись там, где провела столько счастливо-спокойных часов, она задержалась, повинуясь непонятному, но такому явственному ощущению близости Лемаис.

 - Девочка моя, - сорвалось с её губ. – Дай мне знак. Дай. Я знаю, что ты не могла уйти, не попрощавшись…

 И через задрожавшие в глазах слезы, она вдруг увидела гиацинтовые камушки браслета, лежавшего на камнях очага. Рванувшись к ним так, словно перед ней предстала сама его владелица, Матенаис схватила браслетик и судорожно прижала к губам. Потом, оглянувшись, будто боясь быть застигнутой кем-то, она поспешно надела украшение на руку:

 - Я помогу тебе, помогу, дорогая.

   Она вышла к озеру и остановилась, удивленная тишиной. Укрытый густым туманом Хелл безмятежно спал.

 Войдя в теплую воду, Матенаис глубоко вздохнула, отбрасывая скорбные мысли и освобождая душу от боли.

 - Ты слышишь меня? – прошептала она, наклоняясь к спокойной озерной синеве и с наслаждением отдаваясь во власть ее влажных объятий. – Услышь и приди, я жду тебя…

 Женщина перевернулась на спину, раскинув руки. Вода удерживала ее, внушая долгожданное спокойствие, тихо лаская и убаюкивая. Закрыв глаза, Матенаис расслабилась, плавно поводя ногами и кистями рук, будто паря в пространстве, но в пространстве живом и чутко внимавшем биению ее сердца, понимавшем только одно ее желание и передававшем безмолвный призыв тому, кто должен был отозваться.

 Она поняла, что услышана и, что уже не одна. В глубине под ней осторожно двинулось что-то большое. Оно приблизилось, сделав круг, и снова нырнуло, словно играя, а потом оказалось рядом, легко коснувшись женщины.

 Та улыбнулась и, открыв глаза, быстро переместилась, принимая вертикальное положение и осматриваясь.

 - Ты пришел…

 Темная тень скользнула у самой поверхности, и голова ящера появилась над водой, мягко толкнув носом в грудь Матенаис. Засмеявшись, она обвила руками толстую шею хеписахафа:

 - Ты пришел…

 Большой желтый глаз в красных прожилках, подернутый влагой, смотрел близко и внимательно.

 - Ты должен служить той, что является госпожой твоей, - заговорила женщина вкрадчиво и настойчиво. – Должен сделать то, что я, помогшая придти на землю твоей хозяйке, повелю тебе.

 Дракон разжал челюсти, выдохнув: хааа…

 - В скалах, что держат храм, есть пролом, через который возможно проникнуть в пещеру Горон, где все и состоится. Он расположен слишком высоко, чтобы человек мог добраться до него, но ведь Хоруг теперь не человек.

 - Хааа, - отозвался ящер.

 - Ты будешь ждать, пока я не позову тебя, а когда поймешь, что пришло время, найдешь хозяйку этих камней и унесешь ее из Улхура.

 - Хааа…

 Голос женщины задрожал от слез, и она крепче сдавила мощную шею, покрытую жесткими пластинками.

 - Я знаю, что власть Кэух сильна и дух Хоруга порабощен, но чем дальше ты окажешься  от этого ужасного места, тем меньше будешь страдать от гнета страшной воли мерзкой твари. Хоруг-человек никогда не станет свободным, но Хоруг-змей может спасти невинную душу и боги смилостивятся над ним, - Матенаис отпустила хеписахафа. – Плыви и чутко слушай, - сняв браслет, она прижала к щеке прохладные камушки, а затем  украсила ими тонкий витой рог на голове дракона. – Пусть хранит тебя Улх…

 Священный грот был погружен в полумрак. Горели только чаши у ног восьмилапой статуи, высвечивая округлый живот и пасть чудовища, где мог бы свободно разместиться взрослый человек. Кхорх распорядился открыть только пару ворот из восьми, которые распахнуться только во время церемонии.

 Первосвященник сам пришел все проверить и со вниманием прошелся по зале, задержавшись у алтаря, где вычерчен был круг с символом Арахна – восьмиконечной звездой. Огромные средние лапы каменного монстра охватывали жертвенник, оставляя проходы для передвижения служителей у алтаря. С верхних лап свисали цепи, на которые  подвешивали жертву так, чтобы она оказывалась над колодцем, сокрытым сейчас алтарным камнем.

 Скоро все начнется.

 С внутренним трепетом ждал он часа пришествия Арахна. Близилась новая веха в его жизни, в судьбе Сульфура, что носил пока иное имя. Пусть. Немного осталось существовать Апикону. Земля, что тянулась к северу от Гефрека до самого Лакриса, должна принадлежать Кхорху. И будет ему принадлежать!

 Первосвященник глянул на размытый тенью лик нового божества и улыбнулся. Скоро, скоро озарится он огнями, зажженными избранными служителями Арахна и Кэух. Свежая кровь станет зароком между могущественным существом и людьми. И тогда свершатся все чаяния маленького мальчика, внимающего тихому голосу умирающего у него на руках Хэта…

 - Святейший, - появившийся прислужник отвлек Кхорха от приятных мыслей. – Не прикажешь ли послать за Матенаис?

 - Разве ее еще нет? – отозвался озадаченный первосвященник и поморщился, задетый тем, как долго прощалась мать со своими воспоминаниями.

 - Пусть найдут и поторопят, - распорядился он. – Пора начинать…

 Служитель исчез, а Кхорх еще немного постоял в задумчивости, созерцая алтарь и цепи над ним. Чем ближе была церемония, тем тревожнее становилось у него на душе. Он чувствовал, знал – не все окажется гладким. И Хэт предупреждал о непредвиденном, которому суждено случиться в решающий час.

 Ну, что же, пусть будет так, как должно быть…

 В залу решительно вошел человек в хитоне верховного жреца, который предназначался Гереху. Лицо человека прикрывал большой капюшон, а на груди поблескивал новенький золотой символ Арахна. Такие получили еще шесть человек из числа тех, кого особо отметила сама Кэух.

 - Все готово, владыка, - произнес он торжественно и поклонился.

 Кхорх усмехнулся.

 - Ты все больше нравишься мне, достопочтенный.

 - Благодарю.

 - Пусть войдут служители и поклонятся Кэух, а затем вознесут молитву.

 - Да, святейший.

 - Жертва назначена?

 - Мы оставили это право тебе, владыка.

 - Хорошо, пусть свершится…

 Первосвященник никак не мог справиться с нервной дрожью, слушая размеренные слова жрецов, вскоре появившихся в пещере и начавших ритуальное действо. Шесть открытых врат светились негромким голубым мерцанием, что создавало иллюзию небесной близости. А он все смотрел на сине-прозрачный камень и думал о том, придет ли сегодня Каэлис. В последний раз…

 Боль об этой утрате никогда не утихнет в его опаленное сердце, и только это неземное существо останется владычицей иссушенной жаждой души Кхорха. Навсегда.

 Появление невилл отвлекло первосвященника от мрачных раздумий, и его рассеянный взгляд остановился на Лемаис. Эта девушка напоминала Каэлис, но только так, как может цветок из шелка напоминать настоящий и живой, кропотливо созданный некой загадочной сущностью, вдохнувшей в этот бутон нечто большее, чем жизнь – дух бессмертия…

 Кхорх уже не мог оторваться. Снова и снова глаза его обращались к служительнице, облаченной в красные одежды, что подчеркивали нежность и юность пленительного женского совершенства. Но он видел ее совсем иной, видел, как из-под тонкого абриса хрупкой красоты проступают черты мерзкого вида, смерти, праха. Эта девочка была ненавистна ему! Чужая, ничтожная, приговоренная к закланию, она посмела отнять у него частичку материнской любви!

 Невиллы запели проникновенно и тоскливо, бередя что-то давно забытое, что помнит только душа. А Кхорху становилось все хуже. Подлой змейкой вползла в сердце неизбывная тоска, свернулась, проливая яд с остреньких зубок, отравляя, убивая его.

 Стоявшие на коленях за жертвенником невиллы звали Каэлис. А верный раб ее не находил себе места.

 - Жертву! – крикнул он, до боли стискивая холодные пальцы. – Приведите жертву!

 Открылись новые врата, пропуская людей, закутанных в черное с головы до ног. И в гроте сразу стало темнее. Вспыхнули красные огни глаз каменного истукана, ничуть не добавляя света в густеющее от мрака пространство под тяжелыми сводами.

 Жрецы разомкнули круг, и только Кхорх остался возле алтаря, повернувшись к Назначенным. Те сбились в кучку, понукаемые сопровождавшими их рослыми малусами, которые, совсем не стесняясь, тыкали в спины обреченных на жертву длинными пиками. 

 Первосвященник осмотрел замотанных в покрывала людей. От них исходили волны животного ужаса, внушавшего владыке брезгливость и желание поскорее закончить с этой частью церемонии.

 - Ты, - его обсидиановый нож уткнулся в грудь стоявшего напротив мужчины.

 Двое малусов подхватили избранного и поволокли к колодцу, камень на котором уже пришел в движение, открывая недра.

 Человек вскрикнул, попытавшись освободиться, но крепкие руки уже тащили вниз цепи, ловко обматывая ими несчастную жертву, лишившуюся черных пелен. Еще мгновение, и Назначенный повис над шахтой, жадно распахнувшей под ним бездонную пасть.

 Кхорх вырвал пику из рук сопровождавшего и, замахнувшись, ударил ею в обнаженный живот человека, еще и еще раз…

 Вопль жертвы разбил тишину. В беззвучном плаче затряслась Мейис. Они все боялись. Вполне осязаемый страх, разлитый  в пещере, густел, заставляя леденеть от ужаса человеческие сердца.

 Только над первосвященником он был не властен.  

 С исказившимся от ярости лицом, он смотрел, как побежала по обмякшему телу кровь, и отступил, воздев руки к уродливому лику статуи.

 - Явись же, Кэух, владычица душ наших! Прими последнюю жертву, предназначенную тебе!

 В смятении служители отпрянули от колодца, когда нечто темное метнулось из него, вцепившись в закланного. Оно с легкостью сорвало его с цепей и рухнуло в открытый люк, унося с собой жертву. Но не успели люди прийти в себя - существо вернулось, выскочив и усаживаясь на край шахты, явив себя во всем своем безобразии.

 - Кэух, - пробормотал Кхорх, в каком-то исступлении протягивая к демонице руки и, не удержавшись, падая перед ней на колени. – Кэух…

 Оцепеневшие люди, все те, кто видел тварь впервые, и те, которые уже сталкивались с ней, не смели даже пошевелиться, пока она изучающе взирала на собравшихся. Облик сущности менялся: вросли рожки, втянулись длинные черные когти, белые ручки заменили узловатые лапы и стройные ножки ступили на каменный пол пещеры. Людям явилась Каэлис. Не каждая признанная красавица могла похвастаться таким неоспоримым совершенством.

 - Мой верный друг, - ласково проговорила она, взглянув на первосвященника. – Ты приготовил достойный прием своей богине.

 Дивные глаза демоницы обратились на одного из Назначенных, и, томно улыбаясь, она приблизилась к нему, срывая с мужчины покрывало.

 - Фархус! – заулыбалась она. – И ты пришел воздать мне почести?

 Одурманивающий настой, которым напоили назначенных в жертву, уже утратил силу и Сидмас узнал ту, что пришла к нему в темницу и являлась в видениях, требуя покориться.

 Сознание возвратилось к сыну правителя уже в пещере, когда неуправляемый страх нахлынул на него, снова лишая разума. Он ничего не видел и мало что понимал. Помнил только одно – план их провалился…

 Как в тумане виделись ему последние минуты перед тем, как в гроте появился Кхорх в сопровождении двух вооруженных людей и маявшегося за их спинами Креламета.

 - Твой час настал, Страж, - подходя и недобро усмехаясь, проговорил Кхорх. – Ты избран в жертву.

 Они предусмотрели многое, и такой поворот событий не исключали. Наоборот, он казался наиболее вероятным и даже желанным – друзья беспрепятственно попадали на торжество, а там…

 - Не торопись, - добавил служитель. – Одежда тебе больше не понадобится. Болтаться на цепях ты будешь в чем родила тебя твоя маакорская мама.

 Сидмас отшвырнул рубаху и, хмуро глянув на первосвященника, стал медленно подниматься, кряхтя и постанывая, при этом, как можно незаметнее, привычным движением тронул диск. И замер…

 Сигиллы не было. Его бросило в жар и снова, уже не скрываясь, он ощупал пояс. Пусто.

 Руки предательски задрожали – он растерялся и не знал, как поступить правильнее. И не мог даже посмотреть в сторону Креламета, не понимая, как, когда, а главное – кто выкрал у него амулет…

 Теперь Сидмас не жалел об этом. Да и ни о чем уже не жалел. Понял, что проиграл. Только не хотел отдать себя просто так.

 - Я пришел посмотреть, как ты сгоришь в огне Тохуса, - не глядя в глаза демонице, проговорил он.

 Кхорха подбросило.

 - Что ты сказал? – прошипел он, все же, не рискуя приблизиться к божественной без ее соизволения.

 А та стояла перед мхаром, загадочно глядя на него блестящими глазами. Выражение ее милого личика не изменилось, только задрожала, как в плаче, верхняя губка.

 - Ты обидел меня, человек, - проговорила она и опустила голову…

 И вскинулась, мгновенно преображаясь.

 Сидмас отпрянул, но злобное существо бросилось, ударив в грудь и свалив его на пол. В устрашающей близости от шеи клацнули острые зубы.

 Кто-то пронзительно закричал. Люди шарахнулись кто куда. Только верховный жрец стал быстро  читать заклинание, отчетливо и громко проговаривая слова.

 Казалось, юноша был обречен. Но он вывернулся, сталкивая с себя демоницу, которая припав на лапы, зашипела, обращая ужасное лицо к служителю.

 - В жертву, - встрепенулся потрясенный этой сценой первосвященник. – Принесите его в жертву!

 Кэух поднялась, раскачиваясь на узловатых кривых ногах, прошла к колодцу, и нырнула в зловонное свое жилище.

 - Жертву, - дрожа, повторил Кхорх.

 Воспрявшие духом сопровождающие услужливо кинулись к мхару, нашедшему силы подняться.

 - Нет! – освободившийся от пелен Креламет рванулся к прислужникам, схватившись с одним из них.

 - Стойте! – крикнул верховный жрец, выступая вперед.

 - Тащите в цепи! – сквозь стиснутые зубы выдавил первосвященник, с пылавшим от гнева лицом, оборачиваясь к достопочтенному. – В чем дело?

 Сидмаса поволокли к алтарю, а друга его угомонили, стянув ему руки покрывалом и приставив пику к груди. Отчаянный бунт был подавлен.

 - Оставь мальчишку, - ровным голосом проговорил верховный жрец, сбрасывая с головы капюшон.

 - Одрух? – выдохнул ошарашенный Креламет. Взглянув на новоиспеченного служителя.

 - С чего это? – сдерживая ярость, клокотавшую в груди, едко поинтересовался Кхорх.

 - Я ни о чем тебя не просил, владыка и никогда не попрошу, но сделай мне этот маленький подарок, - он с покорным видом припал к ногам своего господина и замер, ожидая его решения.

 - Одрух… - не веря своим глазам, повторил сын сотника, – предатель…

 Кхорх глянул на жреца, умеряя злобу. В глазах его мелькнула тень интереса.

 - У тебя, видимо, есть причина, раз ты осмелился просить меня за это жалкое отродье?

 - Я любил его мать, - ответил достопочтенный.

 Сидмас у алтаря крикнул, хрипло, коротко и страшно. Двум малусам едва удалось удержать его. Он впервые видел человека, который оскорбил его семью, сделав несчастным его отца. Это его тайно оплакивала мать, считая погибшим! И этот человек теперь прислуживал Кхорху! Кхорху, которого поклялся убить когда-то!

 - Ого! – расплылся первосвященник в скабрезной улыбочке.

 - Он сын правителя Астемана, - добавил верховный жрец, поднимая голову, - и может быть нам полезен.

 Кхорх блеснул глазами:

 - Отпустите его!

 Он обернулся, окинув Сидмаса любопытным взглядом.

 - В темницу! А этого, – кивнул первосвященник на Креламета, - в жертву!

 …Темную залу в храме Эморх освятило вспыхнувшее огнем кольцо. Огромное, в три человеческих роста, оно было  установлено по центру комнаты в вертикальном положении и теперь пришло в движение.

 Стоявший перед ним Бамин-Ат заторопился, открывая портал и глядя, как проявилось внутреннее кольцо, охваченное синим сиянием, начавшее движение в обратную сторону.

 Воздух в зале накалился, пронизанный электрическими разрядами.

 Жрец дрожал от внутреннего напряжения и чувствовал, как проходят сквозь него волны токов, излучаемых зыбким черно-непроницаемым пространством во внутреннем круге.

 - Скорее, сюда, - он поспешно отступил, позволяя Наэле встать на плоский камень-площадку, - мы ждем тебя, девочка моя. Удачи…

 Она оглянулась на застывшую у стены Ла-Тиму, поняв, что та плачет.

 - Мы увидимся, я обещаю.

 Ослепительная вспышка, взорвавшаяся внутри набиравших скорость кольцах, поглотила ее…         

 - Я сам! – сын сотника оттолкнул прислужника и прошел к алтарю. Он взглянул на Лемаис, все также стоявшую на коленях по другую сторону жертвенника.

 - Не плачь обо мне, - тихо произнес мхар, - когда-нибудь мы обязательно встретимся.

 Она зажмурилась, чтобы не видеть  ни его спокойного лица, ни того, что должны с ним сделать сейчас.

 Криво усмехаясь, довольный таким оборотом дел, Кхорх взял пику наперевес.

 - Оставь эту затею, сынок, - раздался позади него голос Матенаис, и сама она прошла к колодцу, доставая из-за пояса золотой диск. – Или слова Фархуса исполнятся, и твоя Каэлис в очередной раз познает ярость Тохуса.

 Она протянула амулет изумленному Креламету и посмотрела в посеревшее лицо своего мальчика.

 - Ты не сильнее той, что подарила тебе жизнь, - она сняла с груди цепочку с жертвенным ножом, и крепко взявшись за его рукоятку, прижала острие к своей шее. – Хочешь проверить? Моя рука не дрогнет, и ты останешься совсем один, без Каэлис и без… меня.

 Первосвященник резким жестом остановил Одруха, сделавшего движение в ее строну.

 - Нет! Нет. Пусть сделают это, Равл-Ат. Отойдите! Отойдите все от алтаря!

 Ему подчинились, и у колодца остались только жрица и сын сотника, который,

 не тратя понапрасну время, занес над пропастью засветившуюся сигиллу и стал читать молитву духу Огня.

 Но едва были произнесены последние слова, как из колодца стремглав выскочила укрывшаяся там тварь и вслед за ней вырвались рыжие огненные всполохи. Достав до сводов, они смирились и опали. А свернутые их язычки, став прозрачно голубыми, лизнули края каменной шахты. Из недр послышался протяжный стон, будто кто-то огромный очнулся от долгого-долгого сна. Дрожь сотрясла пещеру так, что затрещали и осыпались пылью своды. Статуя божества покрылась трещинами, потухли огненные глаза. Затем все стихло, и только гулко звучали редкие подземные удары.

 Все замерли, даже притихшее у статуи существо, не сводившее почерневших и блестящих глаз с горевшего колодца. Но вот оно вздрогнуло, переведя дикий взгляд на свои лапы, что становились прозрачными, как если бы были зеркальными, отражая огненные всполохи.

 Кэух взвизгнула.

 И эхом отозвался Кхорх, вдруг тоже став прозрачным, как тонкий сосуд из стекла, наполненный огнем. А вскоре каждый из присутствующих в пещере с изумлением увидел себя таким.

 Но с новой силой взвыло существо и, рухнув к ногам статуи, заметалось по каменным плитам, изнывая от боли, терзавшей ее земное тело и мучавшей душу.

 Первосвященник пал на колени, закрыв руками голову и вонзаясь зубами в одежду.

 Только не на всех одинаково воздействовал священный огонь. Многие заулыбались, любуясь явлением, постигшим их. Чем чище был человек, чем меньше покорился духу злобной Кэух, тем более приятные чувства овладевали им. И каждый оставался занятым только собой, не слыша криков демоницы и жалобных воплей Кхорха. Лемаис восторженно целовала себе руки, смеялся Креламет, любуясь чудесной сигиллой и приплясывал счастливый Дрэвх, к которому вернулся разум. Даже прислужники побросали пики, зачарованные этой странной метаморфозой. Тихо плакала Матенаис, скрючившись на полу, и рычал, дрожа Одрух…

 Запрокинув голову, он силился избавиться от вторгшегося в него неземного пламени и, преодолевая разлитую по жилам боль, начал выкрикивать маакорское заграждающее  заклинание.

 Пламя ослабло. Свечение внутри людей исчезло.

 - Ты глуп, глуп и бессилен, мхар! – прохрипел первосвященник, поднимая голову и слизывая кровь с обкусанных губ. – Тохуса не может поднять каждый желающий. Его не пробудил бы даже ваш паршивый Бамин-Ат! Итак, представление окончено?

 Он поднялся, пошатываясь, подошел к растерянному Креламету и растянул губы в широкой улыбке:

 - Ничего, ничего, когда-нибудь у тебя обязательно получится. Ты встретишься с Лемаис и вызовешь Тохуса.

 Голос первосвященника был тягучим и успокаивающим и юноша лишь на мгновение внял ему, поверив в искренность этих слов.

 В черных глазах не мелькнуло ни тени угрозы, когда жреческий нож, обжигая, вошел в живую плоть.

 Он даже не сразу понял, что произошло, потому что Кхорх продолжал смотреть ему в глаза и улыбаться. А потом, сквозь нарастающий шум до него донеслись слова господина Улхура:

 - Прими последнюю жертву, Кэух…

 Она из последних сил цеплялась за длинные наросты на спине хеписахафа и все продолжала плакать. И уже было не важно, доберется ли он до верха отвесной скалы и утешала мысль, что они все-таки сорвутся…

 Удушающая боль ворочалась внутри, не находя выхода даже в слезах. Да и сколько должно их пролиться, чтобы Лемаис могла хоть на мгновение забыть то, что Лахвара больше нет? Она не могла. И не хотела думать о том, что будет дальше, там, на верху, если они все-таки доползут.

 Прижавшись к жесткой спине ящера, девушка видела, сколько усилий прилагал он, подтягивая грузное тело, напрягая мощные, жилистые лапы, с жутковатым звуком скребущие длинными когтями о камни. Наверное, это ему было нужно. А, значит, и ей. Только, она забыла – зачем…

 Душа ее осталась там, в темной пещере Горон с ужасной статуей, которая будет вечно охранять мхара, лишенного жизни именем демонического существа. Значит и сама Лемаис осталась там. И уже не знала, жива ли она…

 Но хеписахаф справился. Последним отчаянным усилием бросился с каменного выступа на мост и удержался, едва не сорвавшись в пропасть с туманом, покрывающим ставший далеким Хелл.

 Настал уже его час, час Хелла. Над кутавшейся в сумрак землей взошла полная луна.

 А человек и ящер спешили поскорее покинуть это место. Покинуть и забыть. Надеясь, что навсегда.