Дэнгор кутался в теплый, бело-прозрачный туман. Тихо было на девяти островах. По спущенным мостам не спешили люди и это не смотря на то, что солнце уже высоко поднялось над синим Лакрисом. На самом обширном острове Мастеров не открывались еще цеха, и на Товарной площади не толпились, против обыкновения, ни торговцы, ни покупатели. Словно спали узкие улочки и даже детский смех не слышался в зеленых садиках. На острове Багряной башни не звучала музыка и в белых беседках, где собирались на послеобеденные беседы знатные господа и дамы, стояла непривычная тишина. Остров Водопадов не принимал гостей и никого не радовали ни тенистые аллейки, ни благоухающие розы, что стали символом антигусов. На шпилях королевского замка не видно было флагов, как в день траура.
Город будто вымер.
Но слабый, замирающий пульс его бился на острове Грахона, где вчера состоялась казнь девяти магистров Тайного общества.
Сегодня возле замка первого владельца Дэнгора Амаса собрана была огромная гора книг, подлежащих сожжению. Высилась она напротив возведенного эшафота, где на деревянном помосте еще виднелись бурые следы крови казненных.
За ограждением, отделяющим двор замка, молча стояли те, кто пришел выслушать указ нового владыки Дэнгора, взошедшего на престол Антавии по молчаливому согласию короля Рордана. Кхорх провозгласил себя царем царей и повелителем Сульфура, коим отныне должен называться падший Апикон.
Сам царь царей появился на балконе дома Амаса, кутаясь в черный плащ и пряча лицо под бархатной маской. Молча, не поклонившись, встали возле него герцог Приат, возглавивший Совет города и главный судья. За ним вышел глашатай и развернул свиток.
Люди внизу замерли и подняли глаза к балкону, с трепетом и страхом готовые услышать повеление нового господина. Нет, антигусы никогда не были трусами, да и среди собравшихся под старыми стенами замка не находилось ни одного простолюдина, привыкшего повиноваться. Но мистический ужас держал в ледяных цепях их души. Мятеж, который вспыхнул вслед триумфального восшествия в Дэнгор улхурского владыки, был быстро и жестоко подавлен. Многие из знатных взошли на эшафот по указу Рордана. Антавия, не знавшая казней, содрогнулась от ужаса, глядя, как умирают от рук палача-арахнида лучшие из её сынов.
- Волею бога, которому должны отныне и во все времена поклонятся антигусы и все жители Сульфура, – громко и выразительно начал читать глашатай, - я, сын его, Кхорх Улхурский повелеваю вам, жители Антавии: уважать и исполнять законы, изданные мною и переданные на высоком Совете Дэнгора его главам; отныне, приходя в храм, наряду с богами, которым надлежало молиться ранее, возносить дары и хвалебные гимны Арахну и Кэух, чьи алтари установлены в храмах; выплатить дань с каждого города и деревни в размере, указанном казначеями. Кроме того, повелеваю вам добровольно сдать запрещенные книги, в числе которых: девять книг магистров Тайного общества, «Книга Сотха», трактат магистра Тритемиса о магии, «Беседы жреца Лита с духами», а также знаменитая книга маакорского жреца «О Богах». Все, кто нарушит данный указ, будут казнены. За неповиновение знатные антигусы подлежат обезглавливанию, простолюдины – повешению, а женщины – закапыванию в землю живьем.
Глашатай опустил свиток и отступил за спину денгорского судьи, зябнущего в меховом плаще и не поднимающего глаз на собравшихся внизу.
По знаку Кхорха два арахнида облили книги, сваленные во дворе какой-то прозрачной, едко пахнущей жидкостью и подожгли.
Царь царей медленно кивнул и оперся о балюстраду, с удовольствием глядя на яро вспыхнувшее пламя. Он не боялся воинов, ни одного из тех, что шли против него с мечами. Он страшился той силы, что дана мудрецам – маакорским жрецам, арбошским ведунам, магистрам Антавии. Только они со своими знаниями могли противостоять ему. Но пока так испуганы уродством тварей, что вышли на свет из улхурских подземелий, что забыли о самом главном своем оружие. Что ж, он воспользуется их кратким замешательством, и вырвет смертоносное жало! Он заставит их трепетать пред ним, заставит забыть обо всем, чем они владели. Нет, не уничтожит их силу – возьмет себе, как отобрал опасные и такие ценные книги у антигусов, расправившись с наследниками тех, кому принадлежали великие сокровища знаний. Он заставит их забыть! Лишит книг и если нужно – языков! Он выльет по капле и выпьет всю кровь из прекрасного и сильного дракона, имя которому Мудрость. И сам примерит на себя его блестящую, волшебную кожу, выстланную искристыми чешуйками вековых знаний…
* * *
- Я хочу, чтобы все жители Дэнгора пришли в храм Аспилуса и поклонились Арахну, - проговорил первосвященник, внимательно взглянув на герцога Приата, который сопроводил его в одну из комнат замка Амаса.
- Храм не вместит всех, - тускло отозвался герцог. – Да и алтарь там еще… не установлен.
Кхорх нехорошо улыбнулся:
- По какой же причине?
В голосе его скользнули ядовитые нотки.
- Холдер, верховный служитель отложил освящение черного алтаря до окончания празднества Арктура.
- Но ты же знаешь, что бывает за неисполнение моих указаний? – вкрадчиво поинтересовался первосвященник, обнажив заострившиеся зубы.
- Да.
- Не слышу.
- Да! – герцог вскинул голову и бесстрашно посмотрел в прикрытое маской ненавистное лицо. – Если ты перережешь нас всех, Кхорх, тебе будет трудно справляться с народом.
- А я и народ твой передушу, Приат, – усмехнувшись, сказал первосвященник. – У меня есть свой, так чего мне заботиться о чужом? Это твоя обязанность. А то смотри, милый, будь осторожен. Да поторопи этого святошу, а то ведь и обидеть могу. Вижу, не боишься смерти. Только она может и не героической вдруг случиться. Раздену до исподнего и отправлю босым до замка, через три острова. А для сраму щит твой родовой с гербом подвешу на воротах перевернутым. Состояния лишу…
Герцог стиснул зубы, но сдержался.
Кхорх расхохотался ему в лицо:
- Вот так-то лучше! Пойди и приготовь храм к вечеру. Аспилус милостив и простит нам, а уж звезда так далека, что и не заметит, что праздник её сократился на два дня. Ступай!
Приат удалился.
А первосвященник медленно прошел к высокому креслу, установленному под черным балдахином и расположился отдохнуть. Он стал уставать от света и тосковал о подземельях, что прежде казались ему душными и давящими. Теперь же темная кожа его горела на солнце, а в душе закипала безудержная безотчетная злоба. Хотелось тишины и темноты. А еще – крови. Кхорх пристрастился пить её небольшими порциями в течение дня и ночью, когда чувствовал особенный прилив сил и тягу к магии. Теперь он мало спал, чаще всего днем, закрыв ставни и укладываясь в самой прохладной комнате, обязательно на низком ложе.
Сон сморил его. И скоро перед взором спящего первосвященника предстали неясные образы и послышались странные голоса. Он увидел себя летящим над выжженной землей и в страхе метались перед ним серые тени. Они имели облик бесов с плоскими лицами и острыми, торчащими ушами. Тела их оканчивались дымными завихрениями в которых мелькали черные и темно-красные хвосты. Эти хвостики были из плоти, как и уродливые лица, и когтистые лапки существ. Поминутно бесы оборачивались и, повизгивая, взглядывали на Кхорха черными глазами, скаля желтые острые зубы.
- Быстрее, быстрее, - поторопил их первосвященник и полет его стал стремительным. Сердце болезненно сжалось и тревога вцепилась черными, ядовитыми клыками.
- Еще быстрее!
Скоро показался хребет гефрекских гор. Каменная громада надвинулась и испуганные бесы взмыли ввысь. А Кхорх увидел Равл-Ата, разбивающего статую хеписахафа. Невдалеке, у самого обрыва, сложив крылья, сидела Лидэя.
Она первая заметила первосвященника. Вскочила, что-то беззвучно крича. Кхорх видел её исказившееся от ужаса лицо и влажный блек глаз, налившихся слезами.
Мхар повернулся и тоже закричал. Она бросилась к нему и, выхватив что-то из единственной руки Равл-Ата, взмахнула крыльями и полетела.
Остановившись, первосвященник расхохотался.
Скользящий вокруг него воздух сгустился и наполнился черными клубами дыма.
- Вернись, предательница! – прокричал он, чувствуя, как рассыпается, растворятся в зарождающемся смерче. - Я выдумаю для тебя новый указ – отрубать руки неверным женам!
Свирепый ветер заглушил последние слова, обрушился на мхара, свалив его с ног и погнался за Лидэей, летевшей в сторону Седых озер.
Первосвященник ощущал в себе нечеловеческую мощь шквала. Она проходила через незримое, огромное, казалось, необъятное тело, - да он и был этим ветром. Хрупкая крылатая фигурка стала так близка, что осталось только протянуть руки. И Кхорх вцепился в живое тело, смял гигантскими смерчевыми лапами, с гневом на то, что не может впиться зубами, швырнул о скалы.
И очнулся, дрожа и всё еще сжимая и разжимая ладони. В ушах звенел предсмертный крик крылатой.
- Тварь…
Первосвященник поднялся и подошел к закрытому окну. Неудовлетворенная ярость сжигала грудь, застилала глаза кровавой пеленой. Распахнув ставни, он со злорадным удовольствием увидел, как догорает над Дэнгором закат.
Наступало его время. Время сына улхурского демона…
Прикрыв глаза, Кхорх снова почувствовал мгновенную разрывающую боль и непередаваемое ощущение полета. Он знал, за яркой вспышкой, ослепляющей сознание, придет краткий и совершенный покой, похожий на маленькую смерть – когда забываешь кто ты и где, когда кончается всё…
Лемаис так умела?
Первосвященник открыл глаза, видя, как легкая дымка всасывается в кожу на руках.
Теперь можно двигаться, можно вдохнуть и снова вспомнить.
Лемаис…
Почему теперь так часто он думает о ней? Иногда ему казалось, что в невиллу вселялась сама Кэух. И тогда он страдал, понимая, кого лишился!
Только душа Лемаис не успокоилась и не отправилась в загробный мир, первосвященник это тоже знал. Освобожденная, она вернулась в Улхур и теперь встреча с ней могла иметь неприятные последствия.
Боялся ли он? Да. Непостижимым образом Кэух покровительствовала той, что умерла из-за неё, которая её проклинала.
Кэух!
Кхорх встряхнулся и пошел по храмовой зале, направляясь в алтарную. Как тихо было в святилище Аспилуса! Слабое песнопение едва достигало слуха. Где пели сейчас младшие служители? А если зайти, ворваться смерчем, испугать до полусмерти, с наслаждением глядя, как мечутся служки. Поймать одного, второго, вцепиться зубами в мягкую шею…
Нет, не время. Сейчас на очереди более ценная жертва!
Первосвященник с шумом распахнул врата и пыльный ветер ворвался в главную залу.
Стремительно поднялся на ноги Холдер, молившийся у алтаря.
- Как смеешь ты…
Договорить он не успел. Рванувшись, Кхорх в одно мгновение оказался возле верховного служителя и вцепился ему в горло.
- Как смею? – выдохнул он в побагровевшее лицо Холдера.
С треском вылетели окна в храме. Свечи погасли и святилище погрузилось во мрак. И только в алтарной вспыхнуло и разлилось зеленоватое свечение.
Первосвященник отшвырнул от себя жреца и тот упал на пол, кашляя и держась за шею, где остались царапины от длинных звериных когтей.
- Как смею, говоришь? – Кхорх с ненавистью опрокинул алтарный стол и оттолкнул его ногой. – Здесь будет стоять мой алтарь! Ты слышишь, пес Аспилуса? Мой!
Холдер поднялся.
- В этом храме не место черному камню, - хрипло проговорил он. – Строй свой храм, раз уж у тебя, ничтожного раба демона появился личный алтарь!
- Святейший! – В залу вбежал младший служитель и онемел, потрясенный увиденным.
- Уходи, Лэйф! – крикнул ему Холдер.
Кхорх рассмеялся:
- Чем мне нравятся антигусы, так это своим благородством! Зови на помощь, старик, зови!
Тебя ждет мучительная смерть, быстрая, но мучительная. Нет не для тела, для твоей отвратительной светлой души – я принесу её в дар господину Бездны! – он снова вцепился в жреца, когда на помост за его спиной грохнулся черный камень арахнидов. Легко приподняв служителя, Кхорх повернулся и повалил жреца на алтарь Арахна. Лицо его исказилось до неузнаваемости, глаза пожелтели и вытянулись к вискам, рот растянулся, обнажились острые зубы, нос провалился, оставив две узкие, неровные щели.
- Прими жертву, Отец, - прорычало существо, занося над оцепеневшим Холдером обсидиановый нож.
- Отпусти его! – пришедший в себя Лэйф, не зная, чем помочь верховному служителю, и страшась прикоснуться к мерзкому созданию, окатил его освященной водой из чаши.
Кхорх взвыл и отпрянул, выгнувшись и лихорадочно срывая с себя вспыхнувший плащ. Кожа его покрылась ожогами в тех местах, куда попала вода.
- Скорее! – вытирая кровь с шеи, Холдер поднялся и заковылял к выходу. Силы быстро покидали его, голова кружилась. – Беги! – он подтолкнул к воротам служку, который потянул его вперед. – Беги, закрой, закрой… - запутавшись в длинных полах хламиды, жрец упал, но упрямо отстранил руки младшего. – Читай молитву «Ключа», быстрее, не выпускай его отсюда!
Лэйф по привычке кинулся исполнять распоряжение, но, оглянулся и увидел, что ужасный арахнид уже сорвал с себя горевшую одежду и снова бросился к Холдеру.
Тот медленно поднимался.
- Святейший!
- Закрывай! – верховный служитель успел выхватить жреческий жезл и наотмашь ударил им Кхорха.
- Давай, - рыкнул первосвященник и перехватил руку Холдера. – Мне по душе твой героизм!
Жезл отлетел в сторону и хрустнул, ударившись о стену.
Длинное копье насквозь пронзило Кхорха и в пылающих его желтых глазах застыло изумление. Он выпустил жреца и опустил голову, с недоумением глядя на торчащее из его живота окровавленное древко.
Холдер отступил, потрясенный тем, как быстро меняется облик арахнида – теперь перед ним был совсем молодой мужчина, который растерянно посмотрел на него и опустился на колени, пытаясь вытолкнуть из себя копье.
- Беги, - сглотнув горячий комок, проговорил верховный жрец, взглянув на Лэйфа, что воспользовался одним из настоящих копий статуй королей Антавии. – Он не умрет. Беги! – и сам заспешил к воротам.
Закричав, арахнид вырвал из себя древко и прикрыл ладонью рану, удерживая хлынувшую кровь.
Холдер с Лэйфом были уже у резных алтарных врат и поспешно закрывали их.
- … Да пребудет с нами Лучезарный, - выговаривал верховный служитель торжественно, хотя и торопливо, - и да бегут от лика Его ненавидящие Его.
Ворота закрылись.
Кхорх вздрогнул и огляделся:
- Вы ответите за это…
- Как исчезает дым, да исчезнут; как тает воск от лица огня, так да погибнут бесы от лица любящих Бога…
- Я выпью вашу кровь и разрушу эти поганые пристанища мерзкого духа…
Рана медленно затягивалась, а сгустки черной крови, шипя, испарялись на каменном полу храма. Стены его начали мелко дрожать. Вскипела святая вода в ритуальных чашах.
Страшная мука вновь исказила лицо первосвященника, ставшего как будто прежним Кхорхом. Но теперь его терзала иная боль, намного страшнее телесной боли. Он вцепился в волосы и запрокинул голову, заскрежетав зубами. Черные глаза наполнились слезами и мутные струйки их побежали по бледным щекам.
- Матенаис… Матенаис! Где моя мать? Матенаис!..
* * *
Она танцевала с мечом. Босая, простоволосая, словно помолодевшая. Может, Наэле показалось так из-за отсутствия краски на лице Матенаис, а может невероятный свет горел в её глазах и озарял мягкие черты, стирая следы морщин.
- Тебе уже лучше? – спросила мхарка, когда жрица остановилась и опустила острие меча к полу.
- Да, мне лучше, - улыбаясь, проговорила Матенаис. – Сегодня во сне я видела Хсарта и… маленького Кхорха! Они держались за руки и были такими умиротворенными! А
муж сказал, что ждет меня.
Наэла опустила глаза.
- Они оба ждут меня, - продолжала жрица, не замечая смущения мхарки. – И я чувствую, что теперь свободна. Слышишь? Я не хочу служить тому, кто прячется в теле моего бедного сына. Взгляни, Наэла! Это меч первого арахнида-воина, но он не простой! Когда Хэт шептал над ним заклятье, дух Тохуса явился в пещеру! – она рассмеялась. – Только Кхорх никогда не узнает этого! Как и то, что однажды будет убит этим мечом! Ты расскажешь об это в Ахвэме, Наэла!
Мхарка вскинула на неё глаза, испугавшись, что бедняжка снова сходит с ума. Но ясный и ласковый взгляд жрицы убеждал в обратном.
- Я? – голос Наэлы дрогнул. – Как я попаду в Маакор?
- Неужели ты думаешь, что Матенаис не сможет помочь тебе? Теперь? Когда так счастлива?
- Я не совсем понимаю…
- Возьми, - жрица отдала ей меч, крепко стиснув на рукояти её пальцы. – Держи его крепче, обеими руками! И ничего не бойся, девочка моя. Я помогу тебе, а ты спасешь меня. Не выпускай меча и делай то, что я тебе велю, дорогая! В последний раз! – Матенаис направила в себя блестящее лезвие и одобрительно улыбнулась.
- Нет! – Наэла рванула меч и замерла, увидев, что острие впивается в ладони жрицы, которая крепко держала лезвие.
- Посмотри на меня! – голос Матенаис изменился, став властным и медлительным, сладким и тягучим, как мед. – Посмотри на меня.
Не в силах сопротивляться ему, мхарка подняла глаза и черные омуты гипнотического взгляда захватили её.
- Сделай это…
Содрогнулся пол. Далекий, полный отчаяния и ужаса крик Кхорха прокатился по пустым залам замка Амаса: «Матенаис… Матенаис! Где моя мать? Матенаис!..»
- Сделай это!
Наэла подалась вперед, дрожа, сходя с ума от страха и невыносимого желания оторвать руки от меча, не чувствовать, как клинок разрывает плоть, не смотреть в полыхающие живым черным огнем глаза. Она не видела, как яркие искры пробежали по лезвию, загораясь от выступившей крови Матенаис. Не видела, как сгорает меч, как искрящееся пламя добирается до её рук и они становятся прозрачными, тоже растворяясь в магическом огне. Уже не видела, как налетевшим шквалом выбило окна и Кхорх появился в зале, бросившись к истекающей кровью матери.
Пылающий свет ослепил её.
И всё исчезло…