Можно ли опровергнуть свидетельские показания, факты, выводы специалистов? Оказывается, запросто, было бы желание. А оно просто огромно у антисоветчиков-русофобов. Члены советской Специальной Комиссии, дескать, написали то, что от них требовали. Ф. Гаека тоже вынудили написать книгу. Ну да, вызвали Н. Бурденко в НКВД и сказали: «Слушайте, академик, напишите-ка Вы, что поляков расстреляли немцы, а то, знаете ли, неприятности у Вас будут». «Как прикажете», – ответствовал главный хирург РККА, лауреат, академик и пр. и пошел писать для И. Сталина фальшивку с грифом «совершенно секретно». (Напомню, что официальное Сообщение о результатах расследования «Катынского дела», опубликованное в «Правде», в значительной мере текстуально совпадает с подготовленной членами комиссии Н. Бурденко секретной справкой о результатах их работы. Но все-таки Сообщение – это не аутентичный справке документ. В нем опущены многие детали расследования и его результатов. Это представляется вполне оправданным: зачем загромождать важный документ не имеющими принципиального значения деталями? Но, на мой взгляд, они являются еще одним подтверждением достоверности приводимых в Сообщении доказательств.)

Читатели не поверят, но американские последователи д-ра Геббельса даже свидетеля энкаведевских угроз нашли. Ну, не свидетеля, скорее, слушателя. Был, оказывается, у академика Н. Бурденко какой-то уж совсем близкий друг, профессор из Воронежа по фамилии Б. Ольшанский, которому он едва ли не на смертном одре поведал страшную тайну: Сталин его заставил. Николай Нилович, как известно, умер в 1946 году, а лучший друг из Воронежа каким-то образом оказался на Западе, где и рассказал в 1951 году под присягой комиссии американского конгресса о признании покойного председателя Специальной Комиссии.

Но некоторым обличителям «злодеяний НКВД», вероятно, показалось, что заявления, даже «под присягой», одного наперсного друга маловато. Для непредвзято настроенных людей показания неизвестного никому перебежчика (кстати, еще и вопрос, был ли этот Б. Ольшанский другом академика) все-таки звучат неубедительно. И вот читаю на сайте РИА-Новости (www.rian.ru) в биографии Н. Бурденко: «В конце войны был назначен председателем комиссии по расследованию массовых убийств в Катыни. (Во-первых, комиссия, которую возглавлял Н. Бурденко, все-таки называлась иначе. Во-вторых, знают ли в РИА-Новости, когда закончилась война или когда была создана комиссия?) По свидетельству современников, в частных беседах признавал, что эти расстрелы – дело рук НКВД». Ну, действительно, чего мелочиться, если безо всяких трудностей из одного прохвоста можно сделать несколько современников Н. Бурденко? При этом, правда, умнейшего человека выставляют каким-то недоумком, вроде графа Липского, который в «частных беседах» рассказывает о тайне особой государственной важности. Но зато «доказательств» лживости выводов комиссии Н. Бурденко стало сразу больше. (В практике расследований не редкость, когда для выводов пользуются сообщениями из «вторых рук». Члены Специальной Комиссии также использовали полученную таким образом информацию. Однако в каждом таком случае – их, кажется, всего было два – они искали подтверждение ей через другие источники. А в системе «доказательств» современных последователей доктора Геббельса ссылки на то, что кто-то кому-то что-то сказал, – не эпизод, а довольно распространенный прием. Видимо, никому из них и в голову не приходит, что постоянно аргументировать свою позицию тем, что «одна баба сказала» – не солидно, а «размножать» «свидетелей» – это уж откровенно не порядочно. Но понять нынешних сподвижников доктора Геббельса можно: где им взять другие «доказательства»?)

Между прочим, советские и российские пособники Геббельса обычно обходили и обходят ответом вопрос: а множеству людей, привлеченных к работе Комиссии Н. Бурденко, им, как и членам Комиссии, включая митрополита Николая, тоже под угрозой расправы приказали держать язык за зубами? И более чем ста свидетелям, давшим устные и письменные показания Специальной Комиссии, тоже приказали молчать, предварительно заставив дать лживые показания? И еще нескольким тысячам, пожалуй, даже десяткам тысяч человек, о которых я скажу ниже, тоже приказали помалкивать?

(По поводу этих и подобных инсинуаций мне представляется необходимым сделать еще одно нелирическое отступление. Доморощенные антисоветчики, присвоившие себе название демократов, и старательно убеждавшие граждан СССР, а ныне убеждающие граждан России в том, что Советский Союз был государством тотального беззакония, вероятно, и сами поверили собственной клевете. Ведь, чтобы понять, могло ли такое-то событие произойти в Советском Союзе, подчас и не надо обладать обширными знаниями. Достаточно уметь задавать себе нужные вопросы и искать на них ответы, то есть обладать самыми элементарными качествами, необходимыми исследователю. И тогда, например, если ты честный человек, и знаешь, что за шесть лет Второй мировой войны погибло 50 миллионов человек, никогда не будешь, утверждать, что в Советском Союзе было расстреляно 100 миллионов человек или пусть 18–20 миллионов, как, ничуть не смущаясь своего бреда, объявила музыкальная чета Растропович-Вишневская. Ты не будешь утверждать, что кто-то в стране мог привести в исполнение приговор, подписанный не имеющими на это законного права людьми, даже, если они – самые большие начальники НКВД или даже члены Политбюро.)

А что можно сказать о книге чешского профессора Ф. Гаека? Я оставляю в стороне нравственный аспект предъявленных ему обвинений, хотя просто нельзя не обратить внимания на следующее обстоятельство: по утверждениям или намекам «группы поддержки» оберклеветника Геббельса, все, кто разоблачал его «доказательства» – трусливые, продажные, словом, аморальные личности. Посмотрим, так сказать, в корень. В 1946 году чехословацкие коммунисты были в обществе влиятельной силой. Но власть-то им не принадлежала. Во главе государства стоял вполне буржуазный и весьма популярный на Западе политик Э. Бенеш, а руководитель компартии К. Готвальд занимал всего лишь пост заместителя председателя правительства. Даже будучи убежденным, что терроризирование свидетелей – обычная практика советской госбезопасности, утверждать, что в тех условиях НКВД запугал профессора, можно лишь при большой глупости или при большом желании.

Не смущают антисоветчиков и русофобов и вещественные доказательства преступления гитлеровцев. На месте расстрела поляков обнаружены гильзы от патронов, которые выпускала немецкая фирма «Геншов и К», и пули «преимущественно калибра 7,65». Патроны использовались при расстреле поляков, пули – от этих патронов. Это обстоятельство даже Геббельса привело в смущение. До самых последних чисел мая немцы никак не могли придумать объяснение этим фактам.

У непредвзятых исследователей, кажется, не должно быть никаких сомнений в том, что эти «следы» оставили гитлеровцы. Однако поляки, проводившие экспертизу Сообщения Специальной комиссии (этот документ, в котором использованы, как уже отмечалось, данные из совершенно секретной Справки для руководства страны, был опубликован впервые еще 26 января 1944 года), все без труда объяснили: патроны именно этого калибра до 1929 года СССР экспортировал из Германии. Этому утверждению не хватило сущего «пустячка»: доказательства, несмотря на огромное желание, найти его не удалось. Оказывается, Советский Союз не экспортировал и сам не производил пистолеты, к которым подходили бы патроны этих калибров, так что нам совершенно незачем было их закупать у Германии. Ну и что! Тут же стали тиражировать другое «доказательство»: такие пистолеты закупала у Германии Польша, «оккупировав» восточную Польшу, Красная Армия захватила эти пистолеты, а потом передала их НКВД. И эту фальшивку можно разоблачить: наверняка где-то хранятся сведения о сданном поляками оружии, но какие российские прокуроры будут в наши дни их разыскивать? К сказанному можно добавить, что обе версии впервые «застолблены» в акте… судебно-медицинской экспертизы, написанном профессором Г. Бутцем. Так что советско-российские и польские антисоветчики и русофобы используют немецкое изобретение. Но кое-что и свое добавили.

Литератор Ю. Мацкевич, которого немцы в 1943 году привозили в Катынь, нашел в этих пулях и патронах доказательство того, что немцы не совершали преступления. Так как даже человек, всего лишь мало-мальски осведомленный о планах гитлеровского руководства, о настроениях немцев летом и осенью 1941 года, не поверит, что поляк мог написать что-либо подобное, я процитирую пана Мацкевича дословно. Иначе читатели решат, что я что-то не так понял. «Если бы немцы, – уверяет литератор, – то они воспользовались оружием и патронами, которых у них было вдоволь после поражения Красной Армии». Похоже, пан Мацкевич держит своих западных читателей – поделку свою он, прежде всего, для них изготавливал – за тех аборигенов, что съели мистера Кука. Но сам-то пан, живший во время немецкой оккупации под Вильнюсом (он литовский Вильнюс называет, конечно, Вильно) хорошо знал, с какими планами немцы начинали войну, какие настроения владели ими в ее первые месяцы. И знал, что камуфлировать уничтожение поляков под действия своего врага – Советского Союза тогда ни одному фюреру не могло прийти в голову… Но вынужден это утверждать все по той же причине: туговато у панов и их подельников с доказательствами.

На книге этого пана я хочу несколько задержаться. В его «Катыни» «доказательств» преступления Советов, как грачей на недавно вспаханном поле. Часть «доказательств» – это интерпретация общеизвестных событий и фактов, которая должна подвести читателей книги к мысли, а затем и утвердить их в ней, что польских офицеров расстреляли по приказу советского партийного руководства. Эти «доказательства» – не что иное, как мнение, которое в сознании людей, которым оно настойчиво внушается, трансформируется в их убежденность. Пан Мацкевич со мною, конечно бы, не согласился, но думаю, что все-таки признал бы: указанные им «улики» не являются прямыми. Вторая часть «доказательств» – письменные и устные источники, ссылаться на которые может кто угодно. Я, например, к ним тоже обращаюсь в надежде объяснить своим читателям, что все они – фальшивки.

Однако есть одно «доказательство», о котором автор мог бы сказать: «Я сам его видел»! Это «доказательство» я хочу процитировать полностью: «Когда я приехал в Катынь, уже раскопали все семь могил. Первое, что бросилось в глаза, – замусоренный лес вокруг уже пустых могил». Автор разъясняет, чем был замусорен лес: личными вещами убитых – щеточками, гребешками, спичками, мундштуками и прочей мелочью. «Со всем этим выбрасывали еще кое-что: газеты (подчеркнуто Ю. Мацкевичем – авт.). Немцы сохранили несколько газет как экспонат, а остальные повыбрасывали в лес.

Итак, датировка этих газет, найденных на телах убитых, указывает, если рассуждать здраво и честно, на не подлежащее никакому сомнению время массового убийства: весна 1940 года. Разве что…

Разве что немцы, еще до публичного осмотра трупов, сумели тайно и тщательно обыскать их карманы и изъять из них газеты с позднейшими датами. Но и этого мало: еще нужно было вложить в карманы газеты более раннего времени. Из этого следует, согласно советской версии, что немцы, задумав такой сложнейший маневр, должны были где-то достать, купить или иным способом раздобыть сотни и сотни советских газет от марта-апреля 1940 года…

Нет! Это немыслимо. Никакая человеческая сила, никакая техника не смогла бы обыскать, открывать карманы на одежде этих трупов, вынуть из них одни вещи, затем вложить другие, снова застегнуть карманы, положить трупы обратно, утрамбовать слой за слоем! Да еще догадаться завернуть какие-то мелочи в специально подобранные по датам обрывки газет, или сделать из них стельки для сапог. А кому-то вложить в карманы махорку, завернутую в «Голос Радзецки» как раз от 7 апреля 1940 года!.. Абсурд. Засыпать могилы и через месяц (согласно советской версии – см. Часть II) раскопать их и показывать экспертам, добиваясь участия Международного Красного Креста в расследовании.

Итак, не подлежит никакому сомнению: только большевики могли совершить это преступление».

Не требуется проводить глубокий анализ, чтобы увидеть, что пан Мацкевич и в этом случае за доказательство выдает свое мнение. Он так считает (мы должны сейчас допустить, что пан вполне искренен с читателями, во что я, прочитав его «Катынь», поверить никак не могу), следовательно, так и было. Чувство отвращения не позволило бы кому бы там ни было, ни при каких обстоятельствах залезать в карманы одежды трупов, убеждает пан литератор своих читателей, значит, никто и не залезал. А я полагаю, что если бы немцы приставили к голове пана Мацкевича автомат и сказали: «Ну-ка обыскивай трупы, или мы тебя самого в могилу уложим», гордый и брезгливый пан, не очень мешкая, нашел бы в себе «человеческие силы» и полез в карман ближайшего трупа. Что и делали сотни советских военнопленных. Впрочем, если верить Ю. Мацкевичу, другой пан, вероятно, не столь гордый и брезгливый, доктор Водзиньский, на его глазах «вынимал из карманов одну за другой газеты». Исключительно по собственной инициативе. И каких-то особых человеческих сил запускать руку в карманы одежды мертвецов ему не требовалось.

А некоторые «доказательства» Ю. Мацкевича у меня вызывают недоумение: при всем желании я не понимаю, что этот очевидец хочет сказать. Он с явным сарказмом пишет о махорке, завернутой в газету «как раз от 7 апреля 1940 года». Немцы, по мнению автора, положить махорку в карман трупа не могли. Ладно, не могли. Значит, ее положил в карман сам хозяин махорки, а объяснений, почему газета с махоркой от 7 апреля 1940 года оказалась в кармане человека, расстрелянного осенью 1941 года, может быть много. Или хитроумные большевики всунули зачем-то пакет с махоркой в карман офицера перед расстрелом? Предполагая, например, что весной 1943 года Смоленская область будет оккупирована немцами, они обнаружат могилы с убитыми поляками и вызовут Международную комиссию. Больше никак не объяснишь. Но до такой дури даже интеллектуалы из фонда г-на Филатова еще не договорились. Все-таки и они понимают, что обнаруженная на трупе махорка, завернутая в газету, изданную в апреле 1940 года, никак не свидетельствует против большевиков.

Ю. Мацкевич считает, что немцы не могли достать, купить или иным способом раздобыть сотни советских газет и, следовательно, не могли сфальсифицировать улики. Ну, купить в киосках «Союзпечати» нужные им газеты немцы, разумеется, не могли, а вот достать их каким-то «иным способом» – без всяких проблем. Печатали же они во время своих побед с целью деморализовать советских людей фальшивые экземпляры «Правды», почему же не могли повторить этот опыт после Сталинградского разгрома? Вполне могли. И что стоит с учетом этого личное мнение пана Мацкевича, которое он выдает за доказательство?.. Такова же цена и других «доказательств» автора «Катыни». Это точка зрения – и только. Но у автора, как видим, не было даже оснований для ее формирования.

Прежде, чем закончить разговор о «доказательствах» неутомимого очевидца советских злодеяний, хочу привлечь внимание читателей к тому, с какой ловкостью пера создавал их Ю. Мацкевич. (Хотя, признаться, мне очень хочется надеяться, что читатели и без меня заметили этот писательский дар автора.) Тут и патетическое «нет». И повтор одной и той же мысли: невозможно было вложить в карманы одежды разлагающихся трупов газеты. И использование подряд нескольких глаголов – достать, купить, раздобыть, что должно усиливать читателями восприятие внушаемой им мысли. И, вероятно, немало людей воспринимают. Совершенно не задумываясь над вопросом: а зачем немцам надо было вкладывать в карманы газеты? Перед ними стояла задача: убедить мировую общественность, и прежде всего, наших союзников, в том, что убийство офицеров произошло весной 1940 года, то есть в том, что их расстреляли советские власти. Но для этого немцам не надо было вкладывать в карманы убитых военнопленных апрельские газеты, делать из них стельки для сапог. Напротив, представляется, что им необходимо было изъять из карманов все, в том числе и газеты, что служило свидетельством того, что поляки были живы после апреля 1940 года. А уж если они в карманы что-то и вкладывали, то только такие предметы или документы, которые должны были подкрепить их версию.

Во время чтения «Катыни» у меня мелькнула мысль: а ведь задержись Красная Армия с освобождением Прибалтики, самой Польши от немецких захватчиков, глядишь, и успели бы немцы отправить пана литератора в освенцимский крематорий. Не успели… Пан остался жить, дожил до почтенного возраста, трансформировался в писателя и всю долгую жизнь с наслаждением обличал своих спасителей в преступлениях фашистов. Словом, отблагодарил гордый пан русское быдло…

И последнее, что считаю нужным сказать об этом пане. На конференции в министерстве просвещения и пропаганды 17 апреля Геббельс поддержал предложение какого-то Берндта направить в Катынь комиссию из представителей всех европейских наций, которая затем должна будет составить общую декларации. Он подчеркнул, что «яркая антибольшевистская декларация произведет глубокое впечатление». И добавил: «Вообще отовсюду должны быть посланы полуофициальные личности…» Через несколько дней после того, как Геббельс дал это указание, будущего автора «Катыни» привезли на место расстрела поляков. А я сейчас, прочитав творение пана Мацкевича, могу сказать: с поручением Геббельса он справился на отлично. Конечно, его «Катынь» – это не общая декларация представителей европейских наций, но весомый индивидуальный вклад в антисоветский пропагандистский котел.

На Руси когда-то говорили: столько правды, как в решете воды. Решето-то у мацкевичей есть, даже не одно… Но воду-то они в них удержать никак не могут. К сожалению, очень многие люди, оказавшись в паутине слов, завороженные псевдогуманистическими заклинаниями вольных или невольных гитлеровских пособников, к тому же одураченные многолетними, еще с советских времен, утверждениями о царившем в Советском государстве беззаконии, не замечают этого.