Но пора посмотреть и на место преступления: говорят, опытному следователю оно о многом может рассказать. Однако, чтобы понять, что весной 1940 года, впрочем, как и в другое довоенное время, в Катынском лесу нельзя было организовать массовый расстрел людей, никакой опыт не требуется, необходимо совсем немножко здравого смысла.

Репортажи с места захоронения польских офицеров неоднократно проходили по различным телевизионным каналам. Они, по-моему, дают о нем ясное представление. Сегодня это достаточно обустроенная территория, но видно, что могилы находятся в лесу, именно в лесу, а не в каком-то подлеске-перелеске. Нетрудно представить, какой глухоманью были эти места в довоенные годы. Читатели этих заметок уже знают из цитированных мною показаний свидетелей, а некоторые, возможно, из других источников, что это далеко не так. Но, убежден, что все, кто не знает, где именно находятся могилы, так и думают: убивали поляков в чащобе, конечно, подальше от людских глаз.

В Сообщении Специальной Комиссии есть описание Катынского леса: «Издавна Катынский лес был излюбленным местом, где население Смоленска обычно проводило праздничный отдых. Окрестное население пасло скот в Катынском лесу и заготавливало для себя топливо. Никаких запретов и ограничений доступа в Катынский лес не существовало».

Могилы поляков находятся менее чем в двухстах метрах от дороги между двумя областными центрами – Смоленском и Витебском. В семистах метрах от зданий функционировавшего здесь до войны дома отдыха Смоленского УВД. И практически на территории… пионерского лагеря. Да-да, в довоенные годы здесь располагался пионерский лагерь, принадлежавший смоленской областной Промстрахкассе. Место и в те годы было людным, исхоженным.

А теперь представьте, читатели, его в апреле или в мае 1940 года, когда, якобы, сотрудники НКВД расстреливали поляков. От станции Гнездово, что в двух с половиной километрах отсюда, машина за машиной – воронки – везут поляков. В двухстах метрах от шоссе, по которому в обе стороны катят полуторки, трехтонки, крестьянские телеги и, возможно, идут пешеходы, гремят выстрелы. На их звуки наверняка «заглядывают» отдыхающие в доме отдыха смоленские милиционеры, может быть, со своими женами. А через недельку, когда начались школьные каникулы, на свежевырытых могилах зарезвились детишки. (Кстати, в 1941 году их из лагеря вывезли лишь в июле.) В здравом смысле и не имея желания любой ценой обвинить Советский Союз в убийстве поляков, можно представить такую картину?.. Пустой вопрос…

А вот такую… В конце лета или в начале осени 1941 года немцы принимают решение расстрелять поляков. Где это сделать? В самих лагерях невозможно: офицеры – не бараны, они оказали бы сопротивление. Да и куда девать тысячи трупов? Не проще ли вывезти куда-нибудь живых поляков, но недалеко от лагерей? Конечно, маленькими партиями. И, конечно, в такое место, в котором были бы условия для проживания расстрельной команды: убить-то предстояло несколько тысяч человек – «работенка» не из легких.

Козьи Горы с милицейским домом отдыха отвечали всем требованиям. По показаниям местных жителей, «с захватом Смоленска немецкими оккупантами в Катынском лесу был установлен совершенно иной режим. Лес стал охраняться усиленными патрулями; во многих местах появились надписи, предупреждающие, что лица, входящие в лес без особого пропуска, подлежат расстрелу на месте.

Особенно строго охранялась та часть Катынского леса, которая именовалась «Козьи Горы», а также территория на берегу Днепра…».

Да, очень удобным стало осенью 1941 года это местечко для черных дел. И пострелять можно было без лишних глаз, и расслабиться от «трудов».

Ничего подобного, говорят свидетели у Ю. Мацкевича, никаких ограничений немцы не устанавливали. Это сотрудники ГПУ установили забор, а территорию охраняли с собаками. Тем не менее, местные жители пролезали под забором, чтобы собирать в лесу грибы и ягоды. Видать, смелыми были – даже собак не боялись, а собаки, напротив, – то ли трусливыми, коль на нарушительниц не гавкали, то ли ручными. Свидетели даже рассказали Ю. Мацкевичу, как часовые насиловали местных девчат, которые пролезали под проволокой, чтобы собирать в лесу ягоды. А об одном эпизоде рассказали с такой подробностью, словно слышали о нем от жертвы или насильника.

Может, в полиции панской Польши и было у часовых за правило насиловать женщин, которые оказывались рядом с их постами. Но представить себе, чтобы часовые НКВД, даже не один, а несколько, могли насиловать девчат из ближайших деревень, – для этого надо иметь очень большую фантазию. А уж допустить, что в те годы такие преступления, тем более получившие широкую огласку в народе, остались безнаказанными – на это никакой фантазии не хватит. Конечно, если человек понимает, чем была для простых людей в те годы Советская власть.

Поделился с Ю. Мацкевичем своими воспоминаниями о катынском заборе и И. Кривозерцев. Он якобы рассказал, что: «В 1929 году, не помню уж в каком месяце (месяц не запомнил, а год десятилетний мальчуган в памяти все-таки сохранил, отметим эту памятливость гитлеровского пособника – авт.), приехала комиссия ГПУ осмотрела этот лес и забрала его себе. С того времени его огородили проволокой, а со стороны дороги поставили деревянный забор и ворота. А над воротами вывеска: «Запретная зона ГПУ Вход посторонним лицам воспрещается».

Есть упоминание о заборе и в донесении полицейского Фосса. Но тоже со ссылкой на свидетелей. Сам полицейский чиновник ни забора, ни даже следов его не видел. Очевидец Ю. Мацкевич – тоже, иначе бы обязательно рассказал о своих наблюдениях. Куда же исчезло после оккупации Смоленской области немцами это явное свидетельство каких-то темных дел НКВД? Не иначе, как командир какой-то отступающей на восток части Красной Армии, увидев забор с воротами и вывеской, подумал, что его, тем более вывеску, ни в коем случае нельзя оставлять врагу, приказал его выкопать и забрать с собой. Вместе со следами…

Ю. Мацкевич сочинял свою «Катынь» для западного читателя и потому, не боясь разоблачений, писал любую чушь. Он знал: его читатели настолько убеждены в том, что советские люди живут в мире всевозможных ограничений свободы, что поверят ей. А уж существование какого-то забора тем более не может вызвать у них никаких сомнений. Но в русском-то издании поставленный Ю. Мацкевичем в лесу забор был совсем не к месту. Однако в воспаленных от злобы мозгах антисоветчиков, занимавшихся подготовкой книги к изданию на русском языке, такая мысль даже не мелькнула, и они перетащили деревянно-проволочный забор в русское издание. Не озаботившись даже снятием с него вывески «ГПУ». А это ведь разговорная в сороковых годах аббревиатура, такой организации тогда в Советском Союзе уже не существовало…

В 1923 году ВЧК преобразовали в ОГПУ – Объединенное главное политическое управление при Совнаркоме СССР. Но и такой организации к весне 1940 года давно не существовало. ОГПУ было ликвидировано еще в 1934 году. Так что вывеску с аббревиатурой «ГПУ» сотрудники ОГПУ никак не могли повесить ни на каком заборе. Ее повесил И. Кривозерцев, а, может быть, и сам Ю. Мацкевич. Он мог и не знать о расформировании ОГПУ а на Западе не только до войны, но и некоторое время после ее окончания советский орган государственной безопасности называли «ГеПеУ». Ю. Мацкевич вполне мог считать, что название «ГПУ» сохранялось до образования Министерства государственной безопасности. Но как бы там ни было, потом забор вместе с вывеской стали перетаскивать, как доказательство преступления советской власти, из одной публикации в другую. И нет в этом ничего удивительного: в «демократической» России обличители советской власти освобождены от необходимости задумываться над тем, что говорят и пишут. Подчас – в ущерб собственным интересам.

Все они оказались даже не в состоянии задуматься, что заявление Специальной Комиссии о том, что в Катынский лес перед войной был свободный доступ, поставило бы в глазах тысяч и тысяч людей под сомнение достоверность всего Сообщения. Если бы этот пресловутый забор существовал в действительности! Ведь его бы видели жители всех окрестных деревень. О нем наверняка знали бы их городские родственники, слышали жители и отдаленных деревень. Его видели бы водители и пассажиры проезжавших мимо забора машин. То есть о его существовании знало бы бог весть какое количество людей. На сколько же ртов работникам НКВД требовалось «накинуть платок», чтобы все они все молчали! Л. Берия, говорят, был весьма могущественным человеком. Ну, допустим. Но не до такой же степени, чтобы навеки вечные заставить молчать тысячи и тысячи самых разных людей. Ведь никто из них, а многие наверняка дожили до горбачевской «перестройки», когда разоблачать «злодеяния сталинизма» перестало быть просто безопасным, а стало откровенно выгодным занятием, никак не поспособствовал опровержению выводов Специальной Комиссии.

Кстати, ее члены тоже «не прошли» мимо забора. Они выясняли у местных жителей, существовали ли какие-нибудь ограничения для посещения леса. Нет, в один голос говорили свидетели. И рассказывали, что Козьи Горы были открыты для жителей всех окрестных деревень. А учащийся ремесленного училища связи Е. Устинов, который покинул пионерский лагерь за два дня до начала войны, прямо сказал, что никаких ограждений в лесу не было «и всем доступ в лес и в то место, где впоследствии немцами демонстрировались раскопки, был совершенно свободный».