…Один тут, выползая из моего кабинета, пролепетал: мол, не дошла до вас еще перестройка, а дойдет, говорит, тогда завертитесь как змеи ползучие… И он туда же. Теперь ведь на каждом углу: «Перестройка! Перестройка!» Как будто дефицит какой-то выбросили. А чего кричать-то? Перестраиваться? Да, пусть перестраиваются! Те, которые строили, строили, строили, а оказалось, что не то и не так построили. Пусть перестраиваются. А чего таким, как я, перестраиваться? Ну что нам перестраивать, если мы строить-то никогда не строили? Поэтому, когда я услыхал про перестройку, сразу понял, что я уже готов, как пионер. Я всегда готов. Завтра услышу: подстройка! — в один миг подстроюсь! Послезавтра крикнут: ломка! — да ради бога, я уже наломал!

Но смотрю я на людей и вижу все чаще среди них странных каких-то. Ну таких, которые за эту самую перестройку рады горло перегрызть кому угодно. Нет, я тоже «за», я — всегда «за». Но я за тихую такую перестройку, спокойную, не во вред человеку, и стало быть, себе не во вред.

А эти — прямо рвут и мечут. Требуют, чтобы все мы крутились как белки в колесе, чтобы все вокруг нас крутилось, вертелось — не просто шумело, а чтобы результат налицо. И польза общая чтоб видна была воочию. А не на бумаге, под микроскопом. И вот за это они нервов, здоровья, жизни порой лишаются, а все равно — самим спокойно не живется и других тянут. Но нас, других, не так-то легко затянуть. Мы крепкие. Закаленные. Мы десятки лет закалялись. Броня у нас уже. Они о нашу броню очень даже просто инфаркты с инсультами получают. Броня крепка, а эти неугомонные все активнее ее на прочность испытывают. И даже пробить норовят. Поживем — увидим. Увидим, что крепче: их перестройка или наша броня?

Приезжает тут к нам представитель завода с соседней республики. Чтобы продлить договор о наших поставках на будущий год. Я глянул на него и сразу понял — из этих… Не успел порог переступить — и пошел, и поехал: сейчас, говорит, в век перестройки, работая в новых условиях… теперь поставщики свои планы по заказам потребителей формируют: делают то, что требуется, а не то, что им проще… И все новое, и современное, и совершенное…

— Правильно, — говорю, — рассуждаешь. О самофинансировании слыхал? — спрашиваю.

— А как же! — отвечает. — Я,— говорит, — ратую за самофинансирование, полный хозрасчет. Это так необходимо, так необходимо, — говорит, — ну просто жутко необходимо…

— Мы тоже, — перебиваю я его, — это самофинансирование хорошо уяснили: если сами себя не сфинансируем, будем лапу сосать. Дядя нынче ничего не даст.

— Правильно, — говорит. — Для этого и затевалась реформа, — шпарит он газетной передовицей.

— Вам, — говорю, — прокладки нужны восьми видов?

— Уже десяти, — уточняет он.

— Очень хорошо, — говорю.

— А вот кувалд ваших нам больше не надо, — говорит. — Нам они и в прошлом году не нужны были, да вы их нам навязали. А теперь, сами понимаете, хозрасчет — это все по карману бьет, на себестоимости сказывается.

— Это мы понимаем, — говорю. — С пустым карманом и мы не можем жить. Так что, — говорю, — получите ваши прокладки вместе с десятком линий.

— С какими еще такими линиями? — вопрошает он.

— Да, — говорю, — сами понимаете, перестраиваемся: полуавтоматические линии.

— А чего они делают? — спрашивает.

— Известно дело, чего, — отвечаю. — Кувалды они, естественно, делают. Мы свой профиль не меняем — прокладки и кувалды.

— Да побойтесь бога, — взмолился он. — Зачем нам линии по производству кувалд? У нас фабрика по изготовлению пуговиц. Пластмассовых.

— И прекрасно, — говорю. — Вам прокладки нужны? — спрашиваю.

— Нужны! Очень нужны! Без прокладок у нас прессы стоят. Пуговицы не штампуются. Но…

— Раз прокладки нужны, значит и линии по изготовлению кувалд пригодятся.

— Нет! — закричал он. — Только не это!!

— Ладно, — говорю, — мы всегда идем навстречу заказчику— раз не хотите с нами работать, ищите себе другого поставщика. А вместо вас мы включим в свой план фабрику по производству… щеток.

— Нет!!! — истошно завопил он. — Только не это! Только не смертный приговор. Все что угодно…

И дрожащей рукой подписал договор.

И уже потом, когда, держась за сердце, вываливался из кабинета, бормотал себе под нос:

— Это сколько же теперь десятикопеечная пуговица будет стоить? Рубля полтора получается. Да кто же ее покупать будет? Кто?!

— А это уже ваша забота, — сказал я ему вдогонку. Да, похоже, он уже не слышал.

Так что и на этот раз наша броня устояла. И сколько еще стоять будет! И вообще, есть ли такая сила, которая эту броню сможет пробить? А если есть, то где она? Ну где она? Где?!