ЛИФТЫ НА ПАЛЬМАХ

Живут ли в Африке люди на деревьях? Что за нелепый вопрос! — ответит каждый здравомыслящий человек. И все же…

Лет двадцать назад тогдашний министр экономического планирования, видный политический деятель Кении Том Мбойя, только что вернувшийся из Соединенных Штатов, где он выступал с лекциями о проблемах развивающихся стран, рассказал, как в одном из университетов студент спросил его:

— Скажите, в вашей стране люди по-прежнему живут на деревьях?

— В каком смысле? — переспросил Мбойя.

— В самом прямом: слезли ли они, как далекие предки человека, с деревьев или остаются на них?

— А!.. Понятно. Да, мы живем на деревьях, но поднимаемся туда… на лифтах.

Общеизвестно, сколь невежественны представления многих американцев, включая политиков, о жизни в зарубежных странах, особенно в молодых развивающихся государствах. Том Мбойя, учившийся в США, знал это и, по его словам, не особенно удивился нелепому вопросу. Поразило министра другое. После лекции к нему подошли несколько слушателей, всерьез воспринявших его ответ. Одни высказывали сомнения в «столь быстром прогрессе, достигнутом африканцами», другие выражали неудовольствие «дезинформацией, допущенной министром».

Нет, в Кении люди не живут на деревьях, и, естественно, у них нет необходимости подниматься туда на лифтах. Однако в ответе кенийского министра дана довольно точная характеристика современной Кении, где причудливо переплелись день сегодняшний и день вчерашний, прогресс и отсталость, богатство и бедность, блеск и нищета.

Центральные улицы столицы Кении Найроби — города с миллионным населением — застроены современными зданиями, архитектуре которых могут позавидовать многие американские города, и лифты в этих урбанистических шедеврах отвечают новейшим стандартам. В городе один из самых крупных в Африке университетов, удобные кинотеатры, консерватория, где выступают приезжающие знаменитости. В последние годы Найроби стал одним из оживленных центров международной жизни. Здесь находится несколько отделов ООН, и сюда на конференции съезжаются политики, ученые, общественные деятели со всего мира.

Найроби называют городом вечной весны. Почти всегда здесь солнечно, сухо, круглый год что-то цветет и плодоносит. Лет пятнадцать назад в кенийском парламенте один из депутатов поднял вопрос о высокой стоимости земельных участков в столице. Он сообщил, что за квадратный метр земли, предназначенной для строительства жилья, заламывают цену, превышающую стоимость того же квадратного метра земли в Лондоне. Представитель министерства жилищного строительства, отвечая на вопрос и соглашаясь с тем, что спекуляцию надо пресекать, резонно заметил, что нет ничего удивительного в том, что стоимость земли в Найроби выше, чем в Лондоне. «Разве можно сравнивать наш зеленый солнечный город со столицей туманного Альбиона, пораженного вечным смогом!» — закончил он под одобрительные возгласы.

Зелени и солнца в Найроби действительно много. Только не все могут спокойно наслаждаться ими. Всего в нескольких минутах езды от центра города вы попадаете в район «Матора вэлли». Это большой открытый коллектор с расползающимся по его откосам поселком, состоящим из лачуг с глиняными полами, без электричества и воды. По утрам и вечером воздух здесь окрашен дымкой от горящего древесного угля, на котором готовят пищу. Во время дождей поселок утопает в жидкой глине. Тысячи жителей поселка не имеют постоянной работы, пробиваются случайными заработками, промышляют перепродажей овощей, скупаемых у сельского населения, варят самогон — напиток «чанга», нанимаются сторожами к владельцам богатых вилл, мастерят домашнюю утварь из упаковочных ящиков и банок. Мальчишек из этого поселка можно встретить в центре Найроби в качестве чистильщиков обуви, продавцов газет. Другие слоняются вокруг ночных заведений и ресторанов, указывая автомобилистам свободное место на стоянке и сторожа машины за небольшое вознаграждение. Их называют «продавцами воздуха». Городской совет Найроби во имя «сохранения чистоты и санитарии» периодически сносит бульдозерами части этого поселка. На месте развалин вырастают кирпичные дома, но арендная плата за проживание в них оказывается не по карману жителям поселка. Хижины, как грибы после дождя, вырастают в другом месте. Тяжба между городскими властями и жителями «Матора вэлли» превратилась в перманентную войну с переменным успехом.

Кения уже более пятнадцати лет назад шагнула в «космический век» — там функционирует станция космической связи. Города страны связаны между собой железной дорогой и отличными автомагистралями, а современные лайнеры государственной компании «Кения эрвейс» летают в 30 зарубежных стран.

Но есть в стране и места, не затронутые современной цивилизацией, где люди живут охотой, занимаются подсечно-огневым земледелием, пользуются иголками из рыбьей кости и кастрюлями из панциря черепахи. Здесь есть этнические группы, в которых почитаются заклинатели дождя и знахари. У них сохранилось немало отсталых обычаев и поверий. Существует, например, поверье, что черепахи приносят несчастье. В одной из деревень округа Мачакос община вынесла смертный приговор… черепахе. Безобидное животное, случайно оказавшееся вблизи жилья, обвинили в причастности к таинственной гибели шести жителей деревни. Однако из-за боязни «мести» со стороны других черепах охотников привести приговор в исполнение не нашлось. Тогда, чтобы помешать «приговоренной» совершить новые «преступления», ее приковали к дереву…

В Найроби один из членов городского совета был привлечен к суду после того, как стало известно, что он прибегал к колдовским заклинаниям во время проведения выборов. Кандидат нанял колдуна, попросил его посыпать из коровьего рога «магическим» порошком вокруг кабины для голосования и предостеречь избирателей, что на них обрушатся проклятия, если они не будут голосовать за «нужного человека». Незадачливый поклонник старины лишился доверия. Иногда последствия бывают более трагическими. В восточной провинции ушедший в отставку чиновник был замучен до смерти жителями своей деревни, заподозрившими его в злом колдовстве.

Конечно, далеко не все американцы имеют превратное представление об Африке. Есть недалеко от Найроби «Маунт-Кения сафари клаб». Там богатые туристы и местные нувориши коротают время, купаясь в бассейне с подогретой водой, играя в гольф и теннис, гуляя среди прудов, населенных экзотическими рыбами. Тут все так ухоженно и благоустроенно, что те же американцы не чувствуют разницы между Африкой и каким-нибудь фешенебельным клубом в своем Канзасе. Основал «сафари клаб» американский киноактер Холден, по достоинству оценивший благодатный климат, живописные ландшафты и богатейший животный мир Кении.

Но бывают и другие «ценители». Пентагон, например, «оценил» кенийский порт Момбаса как один из самых современных на африканском побережье Индийского океана и навязал Кении соглашение о военном сотрудничестве. Так же, как арабские одномачтовые суда приплывали в Момбасу в прошлые века, сейчас сюда заходят американские военные корабли, несущие на борту ядерное оружие. В порту уже побывали авианосцы «Констенлейшн» и «Китти Хок».

В отличие от американцев, англичане давно оценили не только красоту Кении, но и ее плодородные земли. Еще в 1884 году пионер европейских земельных захватов в Восточной Африке и один из инициаторов превращения Кении в «белую переселенческую колонию» Г. Джонстон основал первую в этой стране плантацию кофе. Спустя десять лет Англия сделала Кению своим протекторатом, а еще через три года объявила все ее земли «собственностью британской короны», обрекая африканцев на нищету, голод, отсталость. Силой отобранные у африканцев земли сдавались в аренду компаниям и частным лицам. Вскоре Кению стали называть в Лондоне «приусадебным участком» палаты лордов. Первоначальный срок аренды определялся в 99 лет, однако в 1915 году он продлен… до 999 лет. Подумать только, английские колонизаторы рассчитывали владеть землями Кении до 2914 года!

В первые годы после независимости, опасаясь экспроприации земель и национализации экономики, европейские поселенцы стали покидать Кению и число белого населения в стране сократилось. Но убедившись, что курс, избранный кенийским правительством, им не опасен, многие вернулись назад. Сейчас в Кении европейцев живет почти столько же, сколько их было до провозглашения независимости. Англичане, поселившиеся в Кении, сохраняют прежний стиль жизни и до сих пор любят поговорить о «своей маленькой колонии», которую они-де «превратили в самый прекрасный на земле сад». Бывшие колонизаторы чувствуют себя в Кении уютно. Их особняки и отели старятся вместе с ними, но их дети и внуки строят новые, еще более шикарные. Лично я за семь лет работы в Кении знал лишь одного «пострадавшего» англичанина. Это был Хит — чиновник иммиграционного департамента, с которым у нас были деловые отношения.

Однажды мы случайно встретились за чашкой кофе в отеле «Нью-Стенли», куда вход еще в 1950 году был запрещен «собакам, неграм и азиатам». Хит был явно чем-то расстроен. Разговорившись, он рассказал, что его должность подпала под «африканизацию», и с ним не возобновили контракт на продолжение работы в Кении.

— Нет худа без добра. Возвращайтесь на родину. У нас есть поговорка: хорошо в гостях, а дома лучше, — утешал я Хита.

— Извините, но вы, видимо, чего-то не понимаете. Кто я? Мелкий клерк. Но здесь у меня вилла, две машины, трое африканских слуг — нянька, повар и садовник. Разве в Лондоне я могу так жить с тремя детьми и неработающей женой?

А мы, русские, что знаем о Кении, как сотрудничаем с африканцами? Когда однажды советское посольство устроило в Найроби выставку изданных в Советском Союзе книг на языке суахили, тогдашний министр образования Таита Товет был поражен. Он с трудом верил, что в СССР не только изучают суахили, но и издают на нем книги, переводят африканских авторов. А для нас ничего удивительного в этом нет. Страна высокой культуры не может игнорировать тот факт, что по меньшей мере 40 миллионов африканцев говорят на суахили. В Кении суахили, наряду с английским, является официальным языком, а в соседней Танзании бывший ее президент Юлиус Ньерере даже перевел на суахили Шекспира.

Как-то поздно вечером, на сон грядущий, мы с приятелем бродили по пустынным улицам Найроби. На одном из перекрестков задержались у светофора в ожидании зеленого света. Здесь же стоял одетый в вечерний костюм молодой африканец. Услышав нашу речь, он на хорошем русском языке спросил:

— Извините, вы русские?

— Да. А откуда вы знаете русский язык?

— О, я учился в Советском Союзе. Меня зовут Чарлз Мванге. Я окончил Ленинградский энергетический институт и работаю инженером в министерстве энергетики.

— Ну и как идут дела?

— Хорошо. Меня ценят как специалиста высокой квалификации. Но на днях я уезжаю в Лондон.

— Почему?

— Министерству энергетики потребовалось послать одного из молодых инженеров на стажировку по электронному управлению энергетическими системами, и выбрали меня, хотя кандидатами были также инженер, получивший образование в Англии, и инженер, учившийся в США.

— Почему же выбрали вас?

— Видите ли, мои конкуренты оказались значительно слабее подготовлены, чем я. Теорию они знали, но практическая подготовка у них была слабой. В этом они не могли тягаться со мной. Во время учебы в Ленинграде я проходил трехмесячную практику на «Электросиле». Для меня это была отличная школа!

600 кенийцев, получивших образование в СССР, как и Чарлз Мванге, успешно трудятся в своей стране. Помощь в подготовке квалифицированных национальных кадров, в которых так нуждается молодая развивающаяся страна, — одна из форм сотрудничества между Советским Союзом и Кенией. В городе Кисуму работает современный госпиталь, это дар нашей страны кенийскому народу. Советские специалисты не только оказывают врачебную помощь населению, но и готовят медицинских работников — африканцев. Примеров советско-кенийского сотрудничества можно привести немало.

 

ПЕЙЗАЖ СО СЛОНАМИ

«Кению европейцы называют самой прекрасной страной в мире. Известно, чего стоят подобные восторженные отзывы, но в данном случае даже они не могут передать очарования этой страны».

Слова эти принадлежат не случайному туристу, ослепленному мимолетными впечатлениями, а человеку, совершившему десять длительных путешествий по Африке и имевшему возможность сравнивать и сопоставлять.

Немецкий путешественник Ганс Шомбург прав: природа щедро наградила Кению яркими и разнообразными ландшафтами.

Тут и вторая по высоте после Килиманджаро вершина Африканского континента — гора Кения, или Белая гора, как испокон веков зовут ее народы, живущие на ее склонах. На 6199 метров над уровнем моря подняла гора свою снежную шапку. По утрам, когда рассеивается туман, острые пики горы, покрытые ледниками, начинают ослепительно сверкать под жарким экваториальным солнцем. И тогда гору можно увидеть, находясь за добрую сотню километров от нее, — из небоскребов Найроби. Мне не раз приходилось видеть Белую гору, когда я возвращался из северных пустынных районов страны. Кругом все раскалено, все дышит зноем, всюду пески да камни, не на чем остановиться и отдохнуть воспаленным от пыли, жары и усталости глазам. И вдруг на горизонте появляется снежная вершина горы, становится все ближе и ближе, и, кажется, уже повеяло свежестью, прохладой, близостью дома, желанного отдыха.

Я не раз с улыбкой вспоминал свой первый день в Найроби. Отправляясь в Кению в июле, я выбросил из чемодана все шерстяные вещи, уложенные домашними. А прилетев в Найроби, побежал в магазин за шерстяным свитером и теплым пледом. Кенийское нагорье, где находится и столица, оказалось благодатнейшим местом, с редким для экваториальных широт климатом: температура обычно не поднимается выше +27 и не опускается ниже +7 градусов по Цельсию.

В меридианном направлении проходит рифт Грегори — часть гигантского Афро-Аравийского разлома земной поверхности. Рифт, пересекая центральную часть Кении, делит эту приподнятую вулканическую область на две части. Ширина рифтовой долины 60—80 километров, а края нависших над ней плато местами поднимаются более чем на 2500 метров над уровнем моря. К западу и востоку от этой естественной межи — засушливой, безлесной, с цепочкой озер, вокруг которых сосредоточена жизнь, — простираются плодородные горные плато, прорезанные бесчисленными реками. На юге рифтовые долины переходят в жаркие саванны, а на севере — в безжизненные лавовые поля.

Здесь и два из Великих африканских озер — Виктория и Туркана (современное название озера Рудольф). Над озером Виктория, раскинувшимся на 68 квадратных километров, постоянно клубятся свинцовые тучи, гремят громы и сверкают молнии. Ученые считают Викторию «виновником» того, что в «грозовых» районах Кении ежегодно от молний гибнут сотни людей. Погибает скот, разрушаются дома. Тем не менее берега озера давно обжиты и плотно заселены. Путь же к озеру Туркана до сих пор считается трудным из-за бездорожья и раскаленных пустынь, окружающих его. Но именно здесь, на восточном безлюдном его берегу, найдены останки древнейшего человека, нашего далекого прародителя. А на западном — люди народности туркана, чьим именем названо теперь озеро, желая задобрить духов, издавна сооружали на вершинах базальтовых скал пирамиды из камней. Современные ученые склонны считать некоторые из этих сооружений астрономическими обсерваториями древности.

В стране множество водопадов. В период больших дождей, случающихся в апреле — мае, «Фортин фолс» — четырнадцать водопадов на реке Ати ревут и грохочут на всю округу, низвергая свои шоколадные воды, нагромождая завалы из вырванных с корнем деревьев, плетней, пальмовых крыш, смытых паводком хижин, всевозможного домашнего скарба. В сухой сезон водопады усмиряют свой бег, светлые струи, разбиваясь о валуны, негромко шумят, а мириады брызг, пронизанных солнцем, перекидывают через берега реки лучистые радуги. На прибрежных камнях женщины из окрестных деревень полощут белье, расстилая его для сушки прямо на траве, и тогда берега напоминают огромное разноцветное одеяло, столь распространенное в старину в русской деревне.

Сохранились и тропические леса с исполинскими деревьями, увитыми лианами, покрытые лишайниками, развевающими на ветру свои белесо-зеленые космы; даже в полдень солнечные лучи, едва пробиваясь через зеленый полог плотно сомкнутых широколиственных крон, не могут прогнать таинственный сумрак, а звериные шорохи и резкие птичьи голоса заставляют то и дело останавливаться и оглядываться по сторонам. Микеланджело Антониони, осматривая джунгли Конго, нашел, что в них нет разных световых планов — зеленый цвет там везде одинаковый. Но когда пробираешься тропическим лесом, этого не замечаешь: надо в поте лица махать пангой — тяжелым обоюдоострым ножом, срубая цепкие заросли, и успевать смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о коварно спрятавшиеся в траве гнилые стволы умерших деревьев.

Саванны, которые можно сравнить с нашей степью или лучше лесостепью, занимают огромное пространство. Всюду жаркие, они такие разные — и лесистые, и кустарниковые, и травянистые, и полупустынные. Наиболее типичны, пожалуй, травянистые с редкими вкраплениями зонтиковых акаций, увешанные, словно рождественские елки шарами, гнездами птиц-ткачиков. Попадаются в саванне и самые, вероятно, экзотические деревья — баобабы. Баобаб сразу узнаешь и не спутаешь ни с каким другим деревом — так он своеобразен, величествен и задумчив, словно васнецовский богатырь на перепутье. Зато молодое деревце баобаба может отличить от других пород только знаток. Баобаб вначале растет, как обычное дерево с тонким стволом. Когда дерево достигнет высоты трех-четырех метров, ствол у него начинает «пухнуть» и пухнет всю свою жизнь, так что обхватить его могут лишь несколько человек. В дупле баобаба, а они встречаются нередко, так как слоны в период засух выдалбливают их своими бивнями, добираясь до влажной сердцевины, человек может укрыться от дождя и даже перекочевать. Жители саванн — масаи — устраивают в дуплах баобабов наблюдательные посты.

Кто-то из старожилов сказал нам, что баобаб цветет только ночью. Мы поверили и даже собирались совершить ночную вылазку, чтобы с помощью фонарей увидеть необычное зрелище. Каково же было наше удивление, когда однажды на полпути между Найроби и Момбасой, в районе Цаво, мы в полдень увидели цветущий баобаб, подбирали, рассматривали и нюхали его белые цветы диаметром сантиметров в двадцать…

В течение года саванна несколько раз меняет цвет. Перед сезоном дождей скотоводы-кочевники выжигают траву, и после ливней на месте пепелища пробивается изумрудная поросль, похожая на газон в парке. Но так будет недолго. В течение месяца растительность — высокие злаки или слоновая трава, бородачи — вымахает на два метра, станет буро-зеленой, а потом пожелтеет и сделается жесткой, словно жесть. Когда едешь на лендровере или «газике» по этому желтому травяному морю и спугнешь газелей или антилоп, то только по рогам можно увидеть вытянувшееся в линейку стремительно удаляющееся стадо. Да что газели! Трава в саванне на три четверти скрывает таких гигантов животного мира, как африканский буйвол.

Сколько травы здесь можно накосить! Но редко-редко, лишь в районах товарных животноводческих ферм, можно увидеть, как заготавливают сено. Кочевники не привыкли запасать корм для скота.

Однообразный, порой, пейзаж саванны скрашивают красные термитники — причудливой формы сооружения, достигающие иногда в высоту нескольких метров.

Во многих местах встречается буш — нечто среднее между лесом и кустарником. Но надо не просто увидеть, а попробовать пройти бушем, чтобы понять, что это такое. Пожалуй, наиболее точное представление о буше можно составить, попытавшись продраться через ржавую колючую проволоку. Кусты медоносной акации, растущей в буше, местные старожилы называют «погоди немного» — загнутые назад шипы так впиваются в одежду и кожу, что волей-неволей остановишься. В сухое время года буш выглядит удручающе уныло: серые, без листьев, как бы умершие кусты, серая, растрескавшаяся, без единой травинки почва, ни звуков, ни шорохов. Но после первого же дождя буш преображается: «погоди немного» покрывается нежным, фисташкового цвета пушком, на других кустах появляется бело-розовая кипень, из земли пробивается зеленая поросль разнотравья, в лужицах, удержавшихся на глинистой почве, копошатся всякие козявки, в воздухе появляются насекомые, за ними гоняются бойкие пичуги, оглашая все окрест восторженным щебетом. В буш приходят звери, и тогда можно увидеть чудесную картину — антилопа-геренук с длинной, как у жирафы, шеей, стоя на задних ногах, объедает нежную зелень высоких кустов…

А на севере и северо-востоке страны, в обширных районах, примыкающих к озеру Туркана и соседнему Сомали, раскинулись полупустыни, пустыни и безжизненные каменистые плато, то красные, то черные, как антрацит, ослепительно сверкающие на солнце, раскаленные до того, что в туфлях-сафари на толстой каучуковой подошве можно лишь переступать с ноги на ногу, словно на угольях.

Зато на самом востоке страны на сотни километров вдоль Индийского океана тянутся песчаные пляжи, отгороженные от сухого дыхания саванн бесконечными рощами кокосовых пальм, банановыми и манговыми плантациями, а от бурных волн океана — грядой прибрежных рифов. Рано утром, пока не проснулись фешенебельные туристские отели, по утрамбованному отливом до плотности гаревой дорожки песку у самой кромки воды чернокожие мальчики гоняются за крабами, какая-то дама выведет на прогулку фокстерьера вместе с мангустой, промчится на резвом скакуне одинокий всадник да причалит долбленная из целого дерева с дугами-противовесами лодка местных рыбаков с небогатым ночным уловом.

Однажды на рыбном рынке в Малинди мы договорились с местными рыбаками, чтобы они взяли нас с собой. Али, Мустафа и Хасан — трое пожилых мусульман, одетых кое-как, но в чалмах, — уже хлопотали у лодки. Отплыли с рассветом. Океан был спокойным, стоял полный штиль и потому шли на веслах. Отплыв километра на три от берега, бросили якорь. Рыбаки снабдили нас своими снастями — намотанными на дощечку нейлоновыми лесками с грузилом и крупным крючком. Насадкой служили куски нарезанной рыбы, прихваченной из дому. Способ ловли наипростейший — сиди ближе к борту и «макай» снасть. Поклевки были редкими, ловились некрупные рыбины, вроде нашей густеры, но с яркими черными поперечными полосами. Раза три-четыре меняли место, а результат тот же. Был мусульманский праздник ромадан, и к полудню наши африканцы, проголодавшиеся и страдавшие от жажды, один за другим начали клевать носом и похрапывать. Половив часов до четырех и разбудив наших хозяев, мы предложили плыть домой. К этому времени поднялся ветер, африканцы быстро натянули косой парус, и мы скоро вернулись на берег. Собирая улов, мы спросили старшего из рыбаков, Мустафу, сколько дали бы на рынке за пойманную нами рыбу. «Шиллингов пять, не больше». — «А сколько обычно зарабатываете вы?» — «Шиллингов по десять на брата, да и то как повезет, — ответил Мустафа. — Наша лодка не позволяет уходить далеко от берега, где рыбы больше и она крупнее». Незавидный заработок, подумали мы.

Днем пляжи заполняются туристами из Европы, преимущественно западными немцами. Многие жарятся под щедрым солнцем так, что на глазах принимают цвет вынутых из кипятка раков: тур оплачен, и надо «выжать» все, что можно, и из ресторана со шведским столом, и из африканского солнца…

Кенийские ландшафты завораживают. И все же не только они сами притягивают к этой стране, занимающей первое место в Тропической Африке по числу посещающих ее иностранных туристов, сотни тысяч людей со всех концов земли. На других континентах и во многих других странах есть и горы выше, и реки полноводнее, и равнины просторнее, и озера глубже и прозрачнее…

Валентин Распутин, например, пишет:

«В нашей природе все мощно и вольно… В Западной Сибири равнина — так равнина, самая большая и самая ровная на планете, болота — так болота, которым и с самолета нет, кажется, ни конца и ни края. Восточно-сибирская тайга — это целый материк… Реки — Обь, Енисей, Лена — могут соперничать лишь между собой. В озере Байкал — пятая часть пресной воды на земном шаре. Нет, все здесь задумывалось и осуществлялось мерою щедрой и полной, точно с этой стороны, от Тихого океана, и начала природа сотворение Земли и повела его широко, броско, не жалея материала, и только уже после, спохватившись, что его может не хватить, принялась выкраивать и мельчить…»

В Кении же главное, пожалуй, сказочное богатство и разнообразие животного мира, сохранившегося в ее лесах, саваннах и буше. Одних только диких копытных — от карликовых антилоп размером с кролика до огромных канн весом почти в тонну — здесь свыше тридцати видов, тогда как во всей Европе их пять-шесть. Есть здесь львы, леопарды, гепарды, шакалы, гиены и другие хищники. Огромное число пресмыкающихся, свыше тысячи видов птиц.

Подавляющему большинству людей из «старого» или «нового» света, живущих в каменных джунглях современных городов и отгороженных от живой природы, трудно даже вообразить, что своими глазами, даже без бинокля, можно увидеть пасущиеся на воле бесчисленные стада антилоп, газелей, зебр, сотни буйволов, десятки слонов, носорогов, жирафов, страусов, львиные прайды, резвящихся в воде бегемотов, греющихся на солнце крокодилов, парящих в небе грифов и других диковинных зверей и птиц. По свидетельству кенийских старожилов, еще в начале века все пространство, которое мог охватить глаз человека, было усеяно дичью, на львов охотились там, где сейчас стоят города, и били слонов с паровозов первой железной дороги, а всадники, которым предстояло пересечь долину Кадонг, чтобы попасть в Найроби, с трудом пробивались через громадные стада канн, зебр и гну…

На окраины некоторых наших городов иногда забредают лоси, косули. Сколько восклицаний, толков и пересудов вызывает каждый такой случай! В Кении встречи человека с дикими животными — явление довольно частое, но не столь безопасное, как у нас… Общее собрание одной из деревень на северо-востоке страны, по традиции проводившееся на берегу реки Тана, было неожиданно прервано… крокодилом. Хищная рептилия незаметно подкралась к людям, увлеченным дебатами, и напала на них. В одно мгновение берег опустел. Оправившись от испуга, люди, вооружившись палками и камнями, вынудили крокодила ретироваться. Однако, отступая, рептилия напала на мирно пасущегося на берегу буйвола, вцепилась в ногу и потащила его в воду. А кенийский город Мойале как-то подвергся нашествию полчищ змей. Служащий муниципалитета обнаружил вблизи своего кабинета гигантского питона, безмятежно дремавшего в углу коридора. Несколько незваных гостей пожаловали в местную больницу. Чудом спасся от смертельного укуса кобры санитар, а на следующий день другая змея забралась в палату. Опасный, хотя и бесплатный сувенир принес домой из магазина банковский клерк: в сумке с провизией и напитками оказалась гадюка. Вторжение змей в город объясняли тропическими ливнями, вынудившими пресмыкающихся покинуть свои подземные жилища.

Однако сегодня Кения не кишит животными, как это было восемьдесят и даже пятьдесят лет назад. И в этой африканской стране, как и всюду, человек с его хозяйственной деятельностью, а также хищническая охота значительно потеснили животный мир, нанесли ему огромный урон. За отдельными исключениями дикая жизнь в ее нетронутом виде и в Кении сохранилась лишь на заповедных территориях — в знаменитых на весь мир национальных парках и резерватах, о которых мы еще расскажем.

 

ЭТНИЧЕСКИЙ ВАВИЛОН

Двадцатимиллионное население Кении, занимающей первое место в мире по рождаемости (четыре процента!), — это поистине этнический Вавилон. Именно здесь сходятся границы расселения крупнейших лингвистических групп Африканского континента — банту, нилотов, кушитов. Леопардовые накидки, юбки из шкур антилоп, львиные шапки, головные уборы из перьев страуса, ожерелья из кораллов, ракушек, плодов деревьев, браслеты — спирали из меди и латуни, серьги и браслеты из волос слона, амулеты из когтей хищных зверей — каких только удивительных, своеобразных одежд и украшений не встретишь, особенно в праздники. В национальной одежде африканцев, в традиционных украшениях отражаются яркие краски окружающей природы.

Увы, в результате импорта европейской моды многие национальные мотивы в одежде утеряны, верх берет унылое однообразие. Все богатство национальных традиций можно теперь увидеть, пожалуй, лишь на уникальной коллекции портретов африканцев, находящейся в Национальном музее Найроби и в официальной резиденции главы государства. Эта портретная галерея — более 700 листов — принадлежит кисти Джой Адамсон. Она начинала свою деятельность в Кении как художница-флористка, а потом более шести лет провела в самых отдаленных местах среди различных племен, изучала традиционные обычаи, одежду и украшения, писала портреты вождей, воинов, танцоров, колдунов, невест, матерей и вдов, увековечив для будущих поколений быстро исчезающие племенные традиции, обычаи и нравы. Портретную коллекцию Джой Адамсон с полным основанием можно сейчас назвать «Исчезающая Африка».

Свыше сорока народностей Кении находятся на разных уровнях социально-экономического развития. Одни из них давно живут оседло, занимаются земледелием, скотоводством, рыболовством, осваивают индустриальные профессии, приобщаются к современной культуре и образованию. Другие до сих пор кочуют со своими стадами верблюдов, коров, овец и коз по огромным засушливым территориям в поисках зеленых пастбищ. Одни народности давно втянуты в товарно-денежные отношения, а в последнее время и в частно-капиталистическое предпринимательство — другие живут в условиях родо-племенной общины.

В выходные дни я часто ездил в окрестности большой деревни Гатура в междуречье Кимаки, Чаны, Таны, изобиловавших форелью. Познакомился с егерями, лесниками, мальчишками-проводниками. Все они были кикуйю — людьми из самой большой народности Кении.

Ярким представителем кикуйю был первый президент Кении Джомо Кениата, на протяжении многих лет возглавлявший освободительную борьбу в стране. Можно по-разному относиться к политическим концепциям Кениаты, но вряд ли кто может оспаривать, что это был незаурядный, сильный, мужественный человек. Кениата был прирожденным народным вожаком, умел убеждать и зажигать массы. Сколько раз приходилось слышать его выступления перед толпой, и никогда, даже в преклонном возрасте, он не говорил равнодушно, монотонно, не произносил заученных текстов. Его низкий сочный голос то проникновенно убеждал, то саркастически высмеивал, то клокотал, напоминая львиный рык. Внешне Кениата больше всего напоминал именно льва — плотный, широкоплечий, с мужественно-резкими чертами лица, как будто вырезанного из куска темного дерева, с гривой пепельно-седых волос. В 1969 году в городе Кисуму, куда Кениата приехал на открытие госпиталя, произошли непорядки. Перед самым началом торжественной церемонии вспыхнула стычка между участниками митинга и полицией. Когда Кениата уже сел в приготовленное для него кресло, в воздух полетели камни, обломки стульев, свистели полицейские дубинки, рвались гранаты со слезоточивым газом, раздавались одиночные выстрелы. Министры, парламентарии, представители дипкорпуса в панике укрылись в вестибюле нового здания. Джомо Кениата неподвижно сидел в своем кресле, опираясь на массивную трость, с которой он редко расставался. Лишь плотно, сомкнутые губы да резко обозначившиеся желваки выдавали его гнев. Страха он не испытывал… Много раз я видел его добродушным. Кениата любил народные танцы, мог часами любоваться ими, а иногда сам принимал в них участие, переходя от одной группы танцоров к другой. Как-то в Кению приехал советский цирк. Одно из представлений давали в резиденции президента под открытым небом. Кениата, как ребенок, радовался каждому номеру. А когда наш знаменитый фокусник Акопян прямо на глазах президента превращал белые листочки бумаги в кенийские ассигнации достоинством в 100 шиллингов, восторгу Кениаты не было предела. Смеясь, он сказал артисту: «Одно из двух — или я должен вас арестовать как фальшивомонетчика, или сделать своим министром финансов…»

Кикуйю — исконные земледельцы — живут главным образом на склонах и у подножия горы Кения, которую они боготворят. Дед моего постоянного проводника, смышленого подростка Джона, старый крестьянин Нджороге Камао, знал множество кикуйских мифов и преданий и любил пересказывать их у рыбацкого костра, хотя, как и все кикуйю, рыбу не ловил и ел ее с неохотой.

Верховное божество кикуйю Мвене-Ньяга, обладавший сверхъестественной силой, из «ничего создал все». Сотворяя мир, Мвене-Ньяга первой создал гору Кения, превратив ее в свою земную обитель. Кикуйю называют эту гору Кере-Ньяга — «блестящая гора Ньяги», Однажды Мвене-Ньяга позвал на вершину горы человека по имени Гикуйю и оттуда показал ему покрытые снегом склоны, прекрасные долины, прохладные реки, могучие леса, кишащие дичью, и цветущую в центре этого благодатного края рощу, которую он отдал во владение Гикуйю. Когда Гикуйю пришел туда, он увидел, что божество подарило ему еще и жену — красавицу Мумби, ставшую «прародительницей всех кикуйю». С тех пор кикуйю почитают гору, считают ее символом величия, благородства, всего самого ценного. Первые слова, которые произносят их дети, — это «отец», «мать» и «гора». Свои жилища (иганды) — круглые хижины с конусообразной соломенной крышей без окон — кикуйю строят так, чтобы их двери были обращены к горе. До сих пор при совершении ритуальных обрядов и танцев считается непозволительным повернуться спиной к священной горе. Ежегодно отмечается «праздник Ньяги».

Такая вот легенда… А не так давно специалисты по альпинизму всполошились, разглядев, что на вершину горы поднялся совсем неизвестный им человек. Самое невероятное состояло в том, что он был без всякого снаряжения — ледоруба, веревок, крюков. Альпинисты начали срочно снаряжать экспедицию по его спасению: ведь если трудно подняться на вершину без специальной экипировки, то спуск с нее еще более опасен; гора покрыта ледниками, случаются снежные обвалы, оползни. Но и при спуске африканец проявил завидную выдержку и осторожность. Метр за метром преодолевая опасные спуски, он оказался в своей деревне раньше, чем подоспели спасатели-альпинисты. Смельчаком оказался кениец-кикуйю. Восхождение на гору он объяснил желанием поклониться Мвене-Ньяге…

— А знает ли бвана, как давно кикуйю стали земледельцами? — спрашивает Нджороге.

— Нет, мзее.

— Так вот, когда Мвене-Ньяга показал Гикуйю рощу, где он должен был жить, он подарил ему палку-копалку. С той поры кикуйю обрабатывают землю.

Когда после бесплодных пустынь севера или засушливых саванн юга оказываешься на землях Кикуйюленда и видишь изумрудную зелень лугов, кофейных и чайных плантаций, волнующееся море хлебных полей, вдыхаешь прохладный, мягкий и пахучий воздух, кажется, что жизнь здесь легка и беспечальна. Глубокое заблуждение! Кикуйю трудятся, как пчелы, не зная отдыха: вырубают буш, распахивают поля, сжигают ветви, удобряя золой землю. Каждый клочок земли приходится взрыхлять мотыгой, разминать пальцами, сеять зерно рукой, поливать землю водой, которую женщины приносят в бочонках из ручья.

Семь лет я ездил в Гатуру, и с каждым годом все более оживленной становилась жизнь в этих краях. От города Тики пролегла асфальтированная дорога. Кое-где мотыгу заменил плуг, появились тракторы, фермы по выращиванию кофе и чая, многолюднее стали деревни, все больше прихожан по воскресным дням тянулись в храмы, чаще стали ходить автобусы на городские базары. Кикуйю более, чем какая-либо другая народность Кении, втягивалась в частное предпринимательство. Среди кикуйю происходит классовое расслоение, сравнительно быстро растет национальная буржуазия. Кикуйю заняли ведущее место в государственном аппарате, в торговле, расселяются по всей стране. Но мой знакомый Нджороге Камао не становился богаче и на мои вопросы о жизни неизменно отвечал: «Кидого, кидого».

Нджороге не любил жаловаться, но от егерей я знал, что живет он в большой нужде, земли у него совсем мало, а прикупить ее не на что. В поисках хоть какого-либо заработка подались в город его сыновья, а когда я уезжал из Кении, то узнал, что подросший за эти годы Джон, не закончив школы, нанялся на дорожные работы.

Как и Камао, многие кикуйю из-за безземелья лишены возможности заниматься своим исконным делом и меняют завещанную Мвене-Ньягой палку-копалку на кирку и лопату дорожного рабочего. И то если сильно повезет…

Восточные склоны горы Кения и прилегающие равнины населяют ближайшие соседи кикуйю — народы меру и эмбу. На плодородных почвах предгорий они выращивают один из лучших сортов кофе в мире — «чука-арабика». Меру известны также как лучшие в Кении танцоры и искусные музыканты на огромных тамтамах. Народ камба, четвертый по численности, заселяет более засушливые равнины, спускающиеся к Индийскому океану. Это край огромных сизалевых плантаций. Из сизаля делают канаты, сети, циновки, щетки и многие-многие другие изделия. В любой лавке хозяйственных товаров, на рынках, на обочинах дорог, по которым проходят туристские маршруты, можно приобрести изделия из сизаля — прочные и яркие хозяйственные дамские сумки, сосуды для хлеба, фруктов, орехов, подставки под столовые приборы. Местные рыбаки уверяли нас, что рыба «предпочитает» современным сетям из капрона сизалевые сети. В последнее время большие площади на землях камба отводятся под хлопок. Камба слывут одними из лучших резчиков по дереву. Они же — исполнители темпераментных виртуозных акробатических танцев. Они же — искусные охотники и… заядлые браконьеры.

Нагорья гигантскими ступенями спускаются в сторону озера Виктория. На его прибрежных равнинах два народа, занимающих второе и третье место по численности населения, — абалуйя и луо. Бантуязычные абалуйя, на чьих землях выращиваются практически все сельскохозяйственные культуры, которые есть на нагорьях, еще в прошлом веке создали в Приозерье ряд крупных феодальных государств, дали Кении большую часть интеллигенции и искусных ремесленников — гончаров, кузнецов, резчиков по камню, ювелиров. Соседи абалуйю — луо — нилоты, но в отличие от большинства народов этой языковой группы давно порвали с кочевым скотоводством и превратились в умелых земледельцев. Вдоль побережья озера Виктория они ловят рыбу. Из луо вышло немало видных представителей интеллигенции и деловых людей. Ни один народ Кении не может соревноваться с луо в нарядах — невероятно пышных и замысловатых.

В районе Каджадо, в типичной для этих мест кустарниковой саванне, я неожиданно стал свидетелем любопытнейшей сцены. В тени развесистого тамаринда на траве сидели тесным кругом юноши в красных туниках с копьями, сверкающими на солнце остро отточенными лезвиями. В центре круга стоял потный человек в форме районного комиссара и что-то говорил в микрофон. Закончив речь и обведя взглядом присутствующих, он громко спросил:

— Вы все поняли?

— Да, да! — хором ответили юноши.

— Вы согласны жить оседло, обрабатывать землю, строить поселки?

— Ни за что! — ответил хор.

— Что же вы собираетесь делать, кем хотите быть?

— Моранами, моранами, моранами! — дружно скандировали юноши, поднимая вверх в такт словам свои грозные копья.

Комиссар снял форменный головной убор, вытер цветастым платком пот с лица и шеи, махнул с досадой рукой, зашагал к стоящему неподалеку лендроверу. Я успел перехватить его и расспросить. Комиссар сказал, что из Найроби получено распоряжение еще и еще раз объяснить моранам, всем масаям преимущества оседлости, чтобы они прекратили воинственные набеги на соседей, не угоняли чужой скот.

— Вот я и решил собрать моранов на баразу и поговорить с ними. Результат вам известен.

Масаи, пожалуй, самая популярная среди иностранцев народность Африки. Туристы, прибывающие в Кению, обязательно хотят повстречаться с масаями, сфотографировать их, купить масайские украшения, заполучить предметы их домашнего обихода, а заядлые коллекционеры — и копье, но не то, что можно купить в лавке сувениров, а то, которое побывало в руках масаев. В туристских отелях за ужином часто можно слышать восторженный щебет пожилых, хорошо причесанных и искусно подкрашенных дам: «Ах, масаи!», «Ах, мораны!», «Они бесподобны!», «А какие красавцы!».

Действительно, масаи, сохранившие почти в неприкосновенности свои древние обычаи, нравы, одежду, неповторимы, не похожи на других. Мужчины-масаи, как правило, рослые красавцы с удлиненными лицами, тонкими носами, мягко очерченными ртами. Волосы у них заплетены во множество косичек, в ушах — серьги, на шее — бусы. Они носят ярко-красные свободно ниспадающие туники, закрепленные на одном плече, или только набедренные повязки, а в прохладное время — шкуры леопарда, льва, антилопы или козы. Масаи никогда не расстаются с копьем, а часто и с ярко раскрашенным щитом из кожи буйвола. Масайки невысоки ростом, с бритыми головами, шею и лоб стягивают тугими обручами, на руках и ногах — витые металлические браслеты, в ушах — фантастических размеров серьги из множества ниток бисера. Чаще всего одежду женщин-масаек составляют лишь юбки из шкуры антилопы, козы.

Живут масаи в очень низких хижинах, сплетенных из прутьев и обмазанных кизяком. Бочкообразной формы жилища, напоминающие огромные буханки хлеба, расположены по кругу. В центре круга образуется двор; на ночь сюда загоняют скот. Такие краали у масаев называются маньятами. Снаружи маньяты огораживаются забором из колючих кустарников — защита скота от хищных зверей. Свой скот масаи берегут и мясо едят не так уж часто. Основная пища — молоко, смешанное с кровью. Натренированной рукой в вену коровы или быка вонзают стрелу, нож и нацеживают в сосуд из тыквы строго определенное, как у донора, количество крови, чтобы животное не ослабло, ранку замазывают глиной. Масаи подолгу кочуют в безводных районах, и этот «коктейль» служит почти единственным источником, утоляющим жажду и восполняющим жизненные силы.

Достоверных сведений о происхождении масаев, о том, как они появились в центре Африки, мало. Существует гипотеза, что масаи — потомки древних египтян. Во всяком случае, известно, что масаи в не столь уж давние времена были самым могущественным и грозным народом в Восточной Африке. Их владения распространялись почти на всю центральную часть современной Кении и на значительную часть Танзании. Масаи бдительно охраняли свои территории, не допускали миссионеров, не пропускали через свои земли торговцев. Масаи наводили ужас на работорговцев. Не дай бог, если караван с закованными в колодки рабами повстречается с масаями. Торговцев живым товаром масаи убивали.

Много легенд и мифов сложено о воинственности масаев. Матери из земледельческих африканских племен пугали ими детей, а в молитвах кикуйю были такие слова: «Сделай так, чтобы ни один из нас не встретился с масаями, львами и слонами».

Я был знаком с единственным в 70-х годах представителем масаев в кенийском парламенте — Стенли Олонтипитипа, интересовался у него проблемами масаев, спрашивал, почему так много говорят о воинственности и жестокости масаев.

— Масаи действительно воинственный народ. Но воинственность не заложена в их крови, она определяется всем образом жизни масаев. Наши родичи были всегда скотоводами-кочевниками и других занятий не признавали, считали их низкими и недостойными. В старые времена саванна, на которой масаи кочевали со своими стадами, кишела хищными зверями. Масаи не могли не сделаться хорошими охотниками. С щитом и копьем, а иногда и одним ножом приходилось вступать в схватку со львом и побеждать его. Для кочевого скотоводства нужны обширные пастбища. Масаи отвоевали их и упорно защищали. Они, как и некоторые другие нилотские племена, считают, что весь скот на земле принадлежит им по праву. Для них он не только мясо и молоко, но и символ благополучия, процветания, положения в обществе. Вы знаете, как масаи приветствуют друг друга?

— Еще нет.

— Касадьян.

— А что это значит?

— Как поживает ваш скот. Что касается легенд о слепой жестокости масаев, — продолжал Стенли Олонтипитипа, — то это небылицы, распространяемые недругами. В войнах за пастбища масаи не стремились порабощать другие племена, не заставляли их, как это делали многие завоеватели, работать на себя, а лишь отбирали скот. По своему характеру масаи жизнерадостны, дружелюбны, великодушны. Мы горды и полны чувства собственного достоинства.

Общество масаев строго организовано. У них, как в древней Спарте, существовала система поголовного военного обучения мужского населения. С детских лет масаи приучались к военному делу, а в юношеском возрасте становились воинами. У мужчин-масаев четко определены права и обязанности каждой возрастной группы. Самое трудное время — детство, самое привольное — юность.

Уже в семь-восемь лет, когда наши дети начинают ходить в школу, мальчишки-масаи становятся пастухами, трудятся целый день, от зари до зари, присматривают за скотом, помогают взрослым перегонять его с одного пастбища на другое часто на виду у хищных зверей. Мальчишкам дают лук со стрелами, копье, которыми они учатся владеть. Пастушонок обязан выполнять все приказания взрослых масаев, будь то родственник или вовсе не знакомый масай: найти отбившуюся корову или овцу, что-то принести из деревни, побежать с каким-то поручением за добрый десяток километров. Такие поручения мальчишки выполняют и ночью, преодолевая страх и усталость. При всем при том масаи любят детей и желают им только самого лучшего. А по их представлению «самое лучшее» — это воспитать мальчика дисциплинированным, бесстрашным, сделать из него смелого воина, искусного охотника, способного вступить в единоборство с хищником.

Лет в пятнадцать-шестнадцать молодые масаи переходят в следующую возрастную группу — моранов. Подростки становятся воинами. Мораны строят посреди саванны коллективное жилище. В это время их занятие — соревнование в смелости, ловкости, в охоте. Под наблюдением опытных воинов мораны совершают долгие переходы, по нескольку дней не едят, учатся быстро бегать и прыгать, далеко и метко метать копье, умело владеть ножом, надежно прикрываться щитом. Наблюдая упражнения масаев, а такое зрелище посторонний может увидеть лишь благодаря протекции старейшин, невольно думалось: если бы масаи приняли современную цивилизацию с ее культом спорта, им не было бы равных во многих видах легкой атлетики — беге, прыжках, метании копья, диска. Рослые, атлетически сложенные масаи могли бы стать непревзойденными баскетболистами и волейболистами.

Доблесть морана проявляется в поединке со львом. В настоящее время подобные поединки запрещены, но масаи не признают запрета. Нам встречались мораны, украшенные ожерельем из когтей льва — символом храбрости. Моран не может жениться, однако свободная любовь у масаев не осуждается. В перерывах между набегами и стычками, с соседями, теперь редкими, все свободное время вольные и удалые группы вооруженных копьями моранов бродят от селения к селению, веселятся, делают все, что им заблагорассудится. Никто не может отказать им в гостеприимстве, в угощении, в крыше над головой. Все знают — моран служит всему племени, рискуя жизнью. Именно они ведут войны с соседями, отбивают у них стада, захватывают новые пастбища. Они же защищают селения масаев, где живут старики, женщины, дети.

«Пройдя службу» обычно годам к тридцати, мораны могут обзавестись домом, женой, детьми. Они переходят в следующий ранг — становятся «младшими старейшинами», членами родового парламента, который решает, как лучше пользоваться пастбищами и водопоями, обсуждает поступки членов племени, вершит суд при разводах, разделе наследства. В делах, касающихся взаимоотношений с соседними племенами, как мы сказали бы — в вопросах «внешней политики», решающее слово принадлежит «старшим старейшинам». Мужчины старше 65 лет считаются старцами, «старейшинами в отставке». Им поручается самая легкая, но и самая трудная задача — отвечать перед «богом» за всех соплеменников.

Новое, что пришло в Кению после обретения независимости, очень и очень медленно проникает в мир масаев. Очень немногие из них переходят к оседлости.

В последние годы молодых масаев можно увидеть на улицах городов, но они по-прежнему свысока относятся к любому труду, кроме воинского и скотоводческого, и приходят в города, нанимаются на работу, чтобы, накопив денег, купить скот и возвратиться в родные места к своему народу. Призывы политических деятелей к «ухуру» — «потянем все вместе», или, по-нашему «эй, ухнем», — пока плохо доходят до слуха масаев.

В Кении смешалось все, что есть в Африке, даже полушария здесь рядом. Разделяя страну почти пополам — одна половина территории в Северном полушарии, другая в Южном, — с востока на запад тут проходит экватор. Близ городка Нанъюки, у красочного щита, показывающего, как проходит экватор по Африканскому континенту, можно, не делая никаких усилий, не преодолевая никаких препятствий и не подвергаясь какому-либо риску, одной ногой стоять в Северном, а другой — в Южном полушарии. Редкая возможность, не правда ли?