Дженифер с Люком за ростбифом предавались воспоминаниям, и все здешние преступления были забыты — главным была их новая встреча, оба это понимали. Какими бы разными путями они ни пришли к нынешней встрече, какими бы они ни были сейчас оба, какие бы радости и горести ни испытали на этом пути, — они дорожили мгновением, не желая его упустить.
Оба больше молчали, чтобы остаться в чистоте и высоте воспоминаний, чтобы никто не посмел потревожить их косым взглядом, подумать о них дурное, — и тем самым привнести реальность в их встречу.
Они оба были умны. Так что им удалось пронести эту изысканную отстраненность почти через весь вечер. Однако в конце все испортил Люк: он в принципе не был тем человеком, с которым можно было отмолчаться, как бы забыв о неприятном. Их послеобеденная прогулка в морозном предзимнем воздухе вечера неизбежно вывела их на Хай-стрит — и далее к реке, вниз. Дженифер вначале этого не замечала, настолько она была покорена добрым смехом Люка, его элегантностью, всем его внушительным видом. Освободившись от мыслей о расследовании, она нашла, что Люк отнюдь не утратил свое чувство юмора, правда, несколько злое; приятны также были в нем атлетическое сложение и грация. Он жестикулировал, рассказывая Дженифер о воре-карманнике, который попался ему в первые месяцы его службы.
— Этот воришка говорил мне, что я нарушаю его право на труд, — шутил Люк. — Сказал, что его случай — пример подавления свобод маленького человека государством. О, это была выдающаяся речь!
— И что же ты ответил?
— Я сказал: «Полностью с вами согласен, но вы арестованы, потому что это — моя работа и мое право на труд». Он сказал, что мы логически зашли в тупик, и предложил заключить дружеский договор.
— И ты?
— Я всегда был рассудителен. Я ответил, что разрешаю ему эскортировать меня в полицейский участок, а затем он разрешит мне посадить его в камеру. Мне это показалось справедливым распределением обязанностей. Он не внял голосу разума и предпочел побег — и украл у меня десять сантиметров кожи на левой ноге. Шрам до сих пор виден.
— С тобой трудно договориться, — рассмеялась Дженифер.
— Про меня так говорят, но я сам с этим не согласен. Пэдди утверждает, что я — как паровой каток, горячий и безжалостный, потому что в конце концов я всех преступников сравниваю с землей.
— А ты все еще плачешь, когда смотришь грустные фильмы?
Он остановился и поглядел на нее с улыбкой, в слабом свете фонарей с Моста Мучеников, падающем на тягловую тропу.
— Да, — тихо сказал он. — Все еще плачу. А ты знаешь, где уколоть, не правда ли?
Он приподнял ее подбородок и поцеловал ее: один раз — за вчера, второй — за сегодня, и еще раз, долго — за завтра.
— Черт тебя возьми, Дженни, — сказал он, почти шепотом, ей на ухо, — ну почему ты не могла вырасти уродиной, как обещала когда-то?
Потрясенная его прикосновением и теплом его тона, она, запинаясь, спросила:
— А разве… я обещала?
— Да. На вершине холма, летним вечером, за неделю до того, как твоя семья уехала. Я тогда сказал, что собираюсь разыскать тебя и жениться на тебе, когда мы вырастем, — а ты сказала, что собираешься стать толстой уродиной и никогда не выйдешь замуж. Я поцеловал тебя — и ты убежала.
— Мне тогда было только четырнадцать лет.
Он отстранился и внимательно посмотрел на нее:
— Так ты помнишь?
— Да. — Она тоже отступила, испуганная нахлынувшим чувством. — Ты знаешь, я возвратилась тогда на холм. Через несколько часов. Я была такая самонадеянная дура, что думала, будто ты все еще там и ждешь меня. Но, конечно, тебя уже там не было.
— Ты возвратилась… — На какой-то миг его охватило чувство потери, вновь вернулись его шестнадцать лет. У нее был такой красивый, влекущий рот — и тогда, и теперь. — Почему же ты не сказала мне?
— Мне было стыдно.
— Чего?
Она хихикнула:
— Мне хотелось, чтобы ты поцеловал меня еще раз.
— Так пусть это исполнится здесь. — И он обнял ее.
Внезапно позади раздались шаги, и темная фигура замаячила на тропе.
— Ну, ну, ребята, хватит. Боюсь, вам придется уйти, — раздался резкий, но вежливый голос. — Давайте-ка… — И по их лицам скользнул луч карманного фонарика. Люк отпустил Дженифер и щурился на свет.
— О Боже! — смутился человек с фонариком.
— Добрый вечер, констебль, — спокойно сказал Люк. — Все в порядке?
— Да, сэр. Несколько прохожих и целующихся парочек. О, то есть…
— Приятно слышать, что все в порядке, — серьезно заметил Люк. — Помни, что тебя не должны видеть.
— Да, сэр. А… простите, сэр.
— Ничего, ты поступил правильно. Продолжай. — Люк взял Дженифер за руку и пошел по тягловой тропе, прочь от моста. Река пенилась и билась о берег неподалеку от них. Над ними горели огни города, а на другой стороне реки им отвечали огни Пикок Мэнор. Дженифер старалась не глядеть в том направлении, боясь, что их увидит Марк, хотя, конечно, это было глупо. Как и то, что ей неудержимо хотелось хихикать.
Еще куст — и снова перед ними возникла фигура полицейского.
— Добрый вечер, констебль, — как ни в чем не бывало проговорил Люк, опередив постового.
— Сэр, — уважительно ответил констебль и скрылся во тьме.
Они пошли дальше по тропе, огибавшей излучину. Прокричала ночная птица, затем еще одна.
— Сколько их здесь? — спросила Дженифер, понизив голос.
— Не знаю, — ответил Люк, и она услышала его смех. — Это в ведении местного начальства. Я лишь сказал, чтобы установили наблюдение за тягловой тропой. Наверное, я навеки опорочил тебя в глазах общественности, обнимая под мостом?
— Бог со мною, но как насчет тебя?
— Ну, что ж, десять минут изумления обеспечено, если он расскажет, — это в случае, если ему вообще поверят, — не раздумывая ответил Люк. Он потер ухо и усмехнулся: — У меня репутация очень серьезного парня. Очень углубленного.
— Да… — тон Дженифер вновь был смущенным.
Он резко повернулся к ней:
— В чем дело?
— В том… зачем мы вообще здесь? Чтобы ты смог проверить боеготовность своих парней?
Он остановился и взял ее за плечи:
— Как насчет того, чтобы тебя кинули в реку? Тебе понравится?
— Вообще-то не очень.
— Тогда перестань притворяться идиоткой. Откровенно говоря, я забыл, зачем я сюда вообще приехал. Я просто хотел прогуляться с тобой у реки. Мне казалось, что это естественное продолжение воспоминаний.
— Но какая-то часть тебя помнит в точности, зачем ты приехал в Вичфорд, — настаивала Дженифер. — Я уверена в этом.
Он уронил руки и вздохнул, глядя за реку на Пикок Мэнор.
— Вероятно, ты права. Прости. Я уже говорил тебе, что это становится привычкой.
— Да; когда мы обедали с тобой и разговаривали о прежних временах, я тоже думала о том, как сказать своей пациентке о результатах анализа. У нее рак матки… — Дженифер потянулась к нему и коснулась его лица. — Мы выросли, Люк. Только дети владеют роскошью думать о единственном.
— Те времена прошли бесследно, — согласился Люк. — И, может быть, потому они нам так дороги. — И он вновь привлек ее к себе.
Ошеломленный нежностью встречи, а также и чувствуя вину за то, что на некоторое время пренебрег служебными обязанностями, Люк вернулся в отель, проводив Дженифер домой. Он хотел было задержаться у нее, но дома был Грегсон, еще не ушедший на вызовы. Краткое приветствие Грегсона и его полный презрения уход вернул их к реальности, и они оба поняли, что момент упущен. Будут ли еще впереди такие моменты — ни один из них не знал.
Этот эпизод обоих выбил из привычной колеи.
Люк вернулся в Вичфорд, чтобы искать убийцу, а Дженифер вернулась к своей профессии. Ни один из них не мечтал найти другого, ни, тем более, найти отблеск того огня, который когда-то был разожжен ими. Они были детьми — просто детьми, когда он вспыхнул…
После отъезда Дэвида Люк нежно коснулся лица Дженифер.
— Нам нужно опасаться необдуманных поступков, — сказал он. — Мы оба слишком долго были одни. И теперь мы должны решить, хотим ли мы вспышки молнии — или медленного горения, Дженни. И мы должны быть осторожны, чтобы не загасить пламя.
Она засмеялась:
— Вся эта речь — вместо «спокойной ночи»?
— Спокойной ночи. — Он поцеловал ее. — Я позвоню тебе завтра. Я надеюсь, ты придумаешь что-нибудь для своей пациентки.
— Я тоже надеюсь, — сказала Дженифер.
Она смотрела в окно, как он садился в машину и уезжал. Он помахал ей рукой, подъезжая к воротам.
Она ощутила слабость во всем теле — и была благодарна наступившей темноте.
В ту же минуту, как Люк вошел, Пэдди увидел, что он обеспокоен и не находит себе места. Однако он не подал виду, хотя до того ожидал возвращения Люка с возрастающим нетерпением.
— Я звонил по возвращении из госпиталя в полицейский участок, — сказал Пэдди. — У нас новость. Даже две.
— Говори, — Люк прошел в ванную и намылил руки, глядя на себя в зеркало.
Он выглядел незнакомо для себя самого. В нем не было уже ни намека на того мальчика, кем он был когда-то, но не был он похож и на человека, которым был до возвращения в Вичфорд. И все же оба этих человека жили в нем, и им отныне приходилось мириться с тем новым, кем он стал. Чувствовал он себя очень странно.
— Во-первых, ты когда-то приказал Беннету держать связь с городскими прачечными и чистками.
— Дело обычное.
— И оно себя окупило. Сданы брюки, на которых обнаружена кровь. Они уже у Сирила.
Люк вышел из ванной и взглянул на партнера:
— Продолжай, ведь у тебя есть еще что-то?
— Есть. Ханна Путнэм, из Центра ремесел. Пришла с заявлением, когда я уходил. — Он сделал паузу.
— И? — Люк становился все более нетерпелив.
— Сказала мне, что ей известно, с кем должна была встретиться Френхольм в ту ночь, когда была убита. В дополнение к тому, что она привечала каждого встречного, у мисс Френхольм был роман с каким-то парнем из города. Мисс Путнэм не знает его полного имени, но она дала нам в руки несколько примет, которых волне достаточно для опознания. Мы уже проверили. — Он вновь сделал паузу.
— И что? — напряженным голосом допытывался Люк.
Пэдди улыбнулся:
— Полнее всего эти приметы соответствуют некоему парню по имени Фред Болдуин. Он работает на фотозаводе, а в уик-энд подрабатывает садовником в Пикок Мэнор. — Пэдди вновь сделал было паузу, но затем выложил заключительный козырь: — Именно жена Болдуина принесла в чистку окровавленные брюки.
— Черт побери, — пробормотал Люк.
— Я полагал, ты будешь доволен, — язвительно заметил Пэдди. — Что с тобой: не хочешь ли ты закрыть дело?
— Конечно, хочу, — огрызнулся Люк.
Он вернулся в ванную, чтобы выключить свет. В зеркало он больше смотреть не стал.