Столетия назад Декарт изображал ум и тело как отдельные реалии. Этот дуалистический разрыв до сих пор пронизывает наши представления о себе. В этой части мы будем показывать, что монизм, основанный на первичности материи, не способен изгнать демона дуализма. Действительно преодолевает разрыв только идеалистическая наука — применение квантовой физики, интерпретируемой в соответствии с философией монистического идеализма.

Мы увидим, что идеалистическая наука не только исцеляет разрыв отношения ум-тело, но и отвечает на некоторые вопросы, на протяжении веков ставившие в тупик идеалистических философов, — например, как одно сознание становится многими ? Или, как из целостного бытия возникает мир субъектов и объектов?Ответы на подобные вопросы содержатся в таких понятиях, как сложная иерархия и самоотнесение — способность системы видеть себя отдельной от мира.

В Индии существует чудесная легенда о происхождении реки Ганги. В действительности, Ганга рождается из ледника высоко в Гималаях, но легенда говорит, что река начинается в небесах и стекает на землю по заплетенным в косу волосам Шивы. Индийский ученый Джагадиш Бозе, высказавший далеко идущие идеи относительно сознания растений, в своих воспоминаниях писал, что в детстве, прислушиваясь к звукам Ганги, он задавался вопросом о смысле легенды. Став взрослым, он нашел ответ — цикличность. Вода испаряется, образуя облака, затем возвращается на землю в виде снега, лежащего на высочайших пиках гор. Снег тает и становится источником рек, которые затем текут в океан, чтобы снова испаряться, продолжая цикл.

В юности я тоже проводил часы на берегах Ганги, раздумывая о смысле легенды. Почему-то мне казалось, что Возе не нашел окончательного ответа. Цикличность, разумеется, но каково значение заплетенной косы Шивы ? Тогда я еще не знал ответа.

Я видел много разных рек, но легенда продолжала озадачивать меня, пока я не прочитал книгу Дугласа Хофштадтера «Гедель, Эшер, Бах: вечная золотая тесьма». В легенде река Ганга (другое имя божественной матери) символизирует бесформенное начало, стоящее за проявленной формой, — архетипы Платона; а Шива — это бесформенное начало, стоящее за проявленным самосознанием, — бессознательное. Заплетенная коса Шивы представляет сложную иерархию (вечную золотую тесьму Хофштадтера). Реальность приходит к нам в проявленной форме через сложную иерархию так же, как Ганга нисходит в мир формы через заплетенные косы Шивы.

Мы обнаружим, что этот ответ ведет к идее спектра самосознания. Мы увидим, что за пределами эго существует самость. Принятие во внимание этой большей самости позволяет соединять различные теории личности современной психологии — бихевиоризма, психоанализа и трансперсональных психологий — с представлениями о самости, выраженными в великих религиозных традициях мира.

 

ГЛАВА 10. ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОБЛЕМЫ УМ-ТЕЛО

Прежде чем изучать, каким образом можно применить идеалистическую философию и квантовую теорию к проблеме «ум-тело», давайте вкратце рассмотрим современную господствующую философию. У всех нас есть непреодолимое интуитивное ощущение, что наш ум существует отдельно от тела. Есть и противоположное ощущение (например, когда мы испытываем телесную боль), что ум и тело — это одно и то же. Вдобавок мы интуитивно догадываемся, что обладаем самостью, отдельной от мира, — индивидуальной самостью, которая осознает все, что происходит в нашем уме и нашем теле, и по своей (свободной?) воле вызывает некоторые из действий тела. Философы проблемы ум-тело исследуют эти интуитивные догадки.

Во-первых, есть философы, утверждающие, что наши интуитивные догадки об отдельном от тела уме (и сознании) верны; это дуалисты. Другие отрицают дуализм; это монисты. Одна школа, материальный монизм, полагает, что тело первично и что ум и сознание — всего лишь эпифеномены тела. Вторая школа, монистический идеализм, исходит из первичности сознания, рассматривая ум и тело как эпифеномены сознания. В западной культуре, в особенности в последнее время, в монистической философии господствовал материальный монизм. С другой стороны, на Востоке монистический идеализм сохранил свои позиции.

Существует много подходов к проблеме ум-тело, много способов делать выводы и много тонкостей, требующих объяснения. Я бы хотел, чтобы вы помнили об этих тонкостях, отправляясь вместе со мной на экскурсию по тому, что я буду называть Университетом Изучения Ума-Тела. Представьте себе, что здесь собрались все великие мыслители, изучавшие проблему ум-тело, и теперь преподают на традиционном факультете предлагавшиеся на протяжении всей истории решения этой проблемы — старые и новые, дуалистические и монистические. Прежде чем вы войдете в университет, предупреждаю: сохраняйте скептицизм, и прежде, чем соглашаться с любой философией, соотносите ее со своим собственным опытом.

Вы без труда находите университет — вокруг него распространяется соблазнительный запах. Подойдя ближе, вы видите, что аромат исходит от фонтана под названием Значение, расположенного у входа. Эликсир, текущий из этого фонтана, всегда меняется, но его аромат всегда пленяет.

Вы проходите через ворота и оглядываетесь. Здания университета относятся к двум разным стилям. На одной стороне улицы располагается старое, очень элегантное строение. У вас слабость к классической архитектуре, так что вы поворачиваете в эту сторону. Современный небоскреб на другой стороне может подождать.

Однако на подходе к зданию вас останавливает пикетчик и дает вам листовку, в которой написано:

Берегитесь дуализма!

Дуалисты пользуются вашей наивностью, проповедуя устаревшие идеи. Подумайте вот о чем: Предположим, что один из роботов на японском автомобильном заводе обладает сознанием, и вы спрашиваете его мнение о проблеме ум-тело. Согласно нашему лидеру, Марвину Мински: «Когда мы спрашиваем такого рода создание, что оно за существо, оно просто не может ответить прямо; оно должно изучать свои модели. И оно должно отвечать, говоря, что, по-видимому, оно является двойственным — состоящим из двух частей, "ума"и "тела"». Мышление робота — это примитивное мышление. Не поддавайтесь ему. Настаивайте на монизме, предлагающем современные, научные и утонченные решения.

«Но, — возражаете вы пикетчику, — я и сам иногда чувствую себя таким образом — как отдельные ум и тело. Вы же не говорите... Но в любом случае, кто вас спрашивал! И, чтобы вы знали, мне нравится старая мудрость. Я хочу проверить все сам, так что, пожалуйста, дайте мне пройти».

Пожав плечами, пикетчик уступает вам дорогу. Перед зданием расположена вывеска, которая гласит: Колледж Дуализма, декан Рене Декарт. В самом первом помещении, в которое вы входите, вас охватывает ностальгия. Мужчина средних лет, как вы предполагаете, профессор, молча смотрит в потолок. Его лицо вам почему-то знакомо, и вы чувствуете, что должны его узнать. Вдруг вы замечаете эмблему на его письменном столе: Cogito, ergo sum. Ну конечно! Это, должно быть, Рене Декарт.

Декарт отвечает на ваше приветствие доброй улыбкой. С сияющими глазами он горделиво отвечает на вашу просьбу объяснить взаимоотношение ума и тела. Он дает ясное объяснение своего принципа «мыслю, следовательно, существую»: «Я могу подвергать сомнению все, даже свое собственное тело, но не могу сомневаться в том, что я мыслю. Я не могу подвергать сомнению существование своего мыслящего ума, но могу сомневаться в существовании своего тела. Очевидно, что ум и тело должны быть разными вещами». Он говорит, что имеются две независимые субстанции — субстанция души и физическая субстанция. Субстанция души неделима. Из этой субстанции состоят ум и душа — неделимая, несводимая часть реальности, ответственная за нашу свободную волю. С другой стороны, физическая субстанция является бесконечно делимой, сводимой, и управляется научными законами. Но субстанцией души управляет только вера.

«Свобода воли самоочевидна, — говорит он в ответ на ваш вопрос, — и только наш ум может это знать».

«Потому, что наш ум не зависит от тела?» — спрашиваете вы.

«Да».

Но вы не удовлетворены. Вы вспоминаете, что картезианский дуализм ума и тела нарушает законы сохранения энергии и импульса, установленные физикой вне всякого сомнения. Как мог бы ум взаимодействовать с миром без периодического обмена энергией и импульсом? Но мы всегда обнаруживаем, что энергия и импульс объектов в физическом мире сохраняются, остаются теми же самыми. Как только предоставляется возможность, вы бормочете извинения и покидаете кабинет Декарта.

На двери следующего кабинета написано имя: Готфрид Лейбниц. Когда вы входите, профессор Лейбниц учтиво интересуется: «Чем вы там занимались со старым Декартом? Всем известно, что добрый интеракционизм Декарта не выдерживает критики. Как может имматериальная душа быть материально локализованной в шишковидной железе?»

— У вас есть лучшее объяснение?

— Разумеется. Мы называем его психофизическим параллелизмом.

Он кратко поясняет: «Ментальные события происходят независимо от физиологических событий в мозге, но параллельно с ними. Никакого взаимодействия, никаких смущающих вопросов». Он самодовольно улыбается.

Но вы разочарованы. Философия не объясняет вашего интуитивного чувства, что вы обладаете свободной волей, что ваша самость обладает причинной властью над телом. Она звучит подозрительно похоже на заметание грязи под ковер — с глаз долой, из ума вон. Улыбаясь про себя собственному каламбуру, вы замечаете, что вам кто-то призывно машет рукой.

«Я профессор Джон К. Монист. У вас, должно быть, кружится голова от всех этих дуалистических разговоров об уме», — говорит этот человек.

Вы признаетесь в растущей умственной усталости, и он заявляет с оттенком сарказма: «Ум — это призрак в машине». В ответ на ваше явное замешательство он продолжает: «В Оксфорд приехал посетитель, которому показывали все колледжи, здания и т. д. Впоследствии он спрашивал — а где же тут университет? Он не понимал, что колледжи и есть университет. Университет — это призрак».

«Я думаю, ум должен быть чем-то большим, чем призрак. В конце концов, у меня же есть самосознание...»

Мужчина раздраженно перебивает вас: «Все это иллюзия; проблема состоит в использовании неподходящего языка. Идите к монистам на другую сторону; они вам расскажут».

Возможно, мужчина прав; в конце концов, монисты могут быть знатоками истины. Несомненно, в огромном блестящем здании на другой стороне имеется гораздо больше кабинетов.

Но здесь вас тоже встречает пикетчик. «Прежде чем вы войдете туда, — просит он, — я только хочу, чтобы вы знали, что они будут пытаться обмануть вас обещаниями материализма; они будут настаивать, что вы должны верить их заявлениям, потому что доказательства, "несомненно", будут получены в ближайшем будущем». Вы обещаете быть осторожным, и он отступает. «Я буду молиться за вас», — говорит он, скрещивая пальцы.

Вестибюль выглядит роскошно, но вы слышите шум, который исходит, главным образом, из аудитории, на дверях которой висит объявление с темой лекции — «Радикальный бихевиоризм». Внутри аудитории какой-то мужчина, расхаживая взад и вперед, выступает перед довольно немногочисленными слушателями. Подходя ближе, вы понимаете, что лектор говорит о работе знаменитого бихевиориста Б. Ф. Скиннера. Ну, конечно! На вывеске перед колледжем указано, что его декан — Скиннер; естественно, что его работа должна быть здесь на особом положении.

«Согласно Скиннеру, проблемы ментализма можно избежать, если обращаться непосредственно к предшествующим физическим причинам, оставляя в стороне промежуточные чувства или состояния ума, — говорит лектор. — Следует рассматривать только те факты, которые можно объективно наблюдать в поведении человека по отношению к предшествующей истории его окружающей среды».

«Скиннер хочет освободиться от ума — нет ума, нет и проблемы ум-тело — точно также, как параллелисты пытаются устранить проблему взаимодействия. На мой взгляд, и он, и они в большей степени уклоняются от проблемы, нежели решают ее», — говорите вы профессору в соседнем кабинете.

«Верно, радикальный бихевиоризм слишком узок. Мы должны изучать ум, но только как эпифеномен тела. Эпифеноменализм, — объясняет профессор, — это идея — и, кстати, единственная идея, имеющая смысл в проблеме ум-тело, — согласно которой ум и сознание являются эпифеноменами тела, продуцируемыми мозгом, подобно тому как печень продуцирует желчь. Скажите мне, как это может быть иначе?»

«Это вы должны сказать мне — вы же философ. Объясните, как из мозга возникает эпифеномен самосознания?»

«Мы это пока не выяснили. Но мы, несомненно, узнаем. Это только вопрос времени», — настаивает он, качая указательным пальцем.

«Обещания материализма, как и предупреждал пикетчик!» — про себя бормочете вы, уходя.

В кабинете напротив лекционной аудитории вас настойчиво обхаживает Профессор Тождественность. Он не хочет, чтобы вы покидали его отдел, не узнав истины. По его мнению, истина заключается в тождественности ума и мозга. Они представляют собой два аспекта одного и того же.

«Но это не объясняет моего опыта ума; если это все, что вы можете сказать, то это меня не интересует», — заявляете вы, направляясь к двери.

Но Профессор Тождественность хочет, чтобы вы поняли его позицию. Он говорит, что вы должны учиться заменять в своем языке ментальные термины нейрофизиологическими терминами, поскольку каждому ментальному состоянию, в конечном счете, соответствует физиологическое состояние, которое действительно реально.

«Кое-кто еще проповедует нечто вроде этого под названием параллелизма». Вы испытываете неподдельное удовольствие оттого, что теперь можете без труда разбираться в философских терминах.

В ответ профессор с профессиональной уверенностью предлагает еще одну интерпретацию теории тождественности: «Даже хотя ментальное и физическое — это одно и то же, мы различаем их, так как они представляют разные способы познания. Вы должны изучить логику категорий, прежде чем полностью это поймете, но...»

Это последнее заявление наконец выводит вас из себя, и вы раздраженно бросаете ему: «Послушайте, я уже несколько часов хожу из одного кабинета в другой с простым вопросом: какова природа нашего ума, наделяющая его свободной волей и сознанием? И все, что я слышу в ответ, — это что у меня не может быть такого ума».

Профессор не смущается. Он бормочет что-то насчет того, что сознание — это неясное и путаное понятие.

Вы все еще сердитесь: «Сознание — неясное, да? Что же, мы с вами — неясные? Тогда почему вы принимаете себя так серьезно?»

Вы быстро уходите, прежде чем озадаченный профессор может вам ответить. По пути вы размышляете — возможно, что мое действие было условным рефлексом, инициируемым в моем мозгу, и одновременно возникающим у меня в уме как то, что казалось свободной волей. Может ли философия действительно доказать, что у человека есть свободная воля, или она тут бессильна? Но философия может подождать — все, что вас сейчас интересует, — это порция пиццы и кружка пива.

Ваше внимание отвлекает тускло освещенная часть здания. При более внимательном рассмотрении вы обнаруживаете, что здесь более старая архитектура. Новое здание было построено на частях старого. Вам бросается в глаза табличка: «Идеализм. Входите на свой страх и риск. Возможно, вы больше никогда не будете настоящим философом ума-тела». Но предостережение лишь усиливает ваше любопытство.

Первый кабинет принадлежит профессору Джорджу Беркли. Интересный человек, этот Беркли. Он говорит: «Послушайте, любые ваши высказывания о физических вещах в конечном счете относятся к ментальным феноменам — восприятиям или ощущениям, разве не так?»

«Это правда», — отвечаете вы, под впечатлением от его слов.

«Представьте, что вы внезапно просыпаетесь и обнаруживаете, что вам снился сон. Как вы можете отличить материальную субстанцию от субстанции сновидения?»

«Вероятно, я не могу этого сделать, — признаете вы. — Однако существует непрерывность опыта».

«К черту непрерывность. В конечном счете все, чему вы можете доверять, все, в чем вы можете быть уверены, — это субстанция ума: мысли, чувства, воспоминания и все такое. Поэтому они должны быть реальными».

Вам нравится философия Беркли; она делает реальной вашу свободную волю. Однако вы не решаетесь называть физический мир сновидением. Кроме того, вас беспокоит кое-что еще.

«Мне кажется, что в вашей философии нет никакого места для тех объектов, которые не находятся ни в чьем уме», — сетуете вы.

Но Беркли самодовольно отвечает: «Они находятся в уме Бога».

А это звучит для вас как дуализм.

Ваш интерес привлекает полутемная комната, и вы заглядываете в нее. Ну и ну! Что это? На стене происходит действие театра теней, проецируемых находящимся сзади светом, но люди, наблюдающие действие, привязаны к своим сиденьям и не могут обернуться. «Что происходит?» — шепотом спрашиваете вы у женщины с проектором. «О, это демонстрация монистического идеализма профессора Платона. Люди видят только теневой театр материи и обольщаются им. Если бы они только знали, что тени отбрасывают находящиеся позади них "более реальные" архетипические объекты — идеи сознания! Если бы у них только была сила духа, чтобы исследовать свет сознания — единственную реальность», — сокрушается она.

«Но что привязывает людей к их сиденьям — я имею в виду, в реальной жизни?» — интересуетесь вы.

«Почему людям больше нравится иллюзия, нежели реальность? Я не знаю, как на это ответить. Я знаю, что на нашем факультете есть такие люди — кажется, их называют восточными мистиками, — которые говорят, что всему причиной майя, или иллюзия. Но я не знаю, как действует майя. Возможно, если вы дождетесь профессора...»

Но вы не хотите ждать. Снаружи коридор становится еще темнее, и на стене едва видна стрелка с надписью «К восточному мистицизму». Вам любопытно, но вы устали; вы хотите пива и пиццы. Может быть, позднее. Несомненно, восточные мистики согласятся подождать. Жители Востока известны своим терпением.

Но ждать приходится пиву и пицце. Выйдя из здания, вы оказываетесь посреди большой дискуссии. Табличка на одной стороне гласит «Ментализм», и вы не можете противиться желанию выслушать этих менталистов. «А кто же их оппоненты?» — спрашиваете вы себя. Вот! На табличке написано «Физикализм».

В данный момент выступают физикалисты. Оратор выглядит весьма уверенным в себе: «С точки зрения редукционизма, ум представляет собой более высокий уровень иерархии, а мозг, нейрональный субстрат — более низкий уровень. Более низкий уровень причинно определяет более высокий; наоборот не может быть. Как объяснял Джонатан Свифт:

И натуралисты видят: у блохи есть сидящие на ней более мелкие блохи, а у них — еще более мелкие, которые их кусают, и так до бесконечности.

Более мелкие блохи кусают более крупных, но более крупные блохи никогда не влияют на поведение более мелких».

«Не спешите, — предостерегает менталист, в свою очередь получая слово. — Согласно нашему идеологу, Роджеру Сперри, ментальные силы не вмешиваются в нейронную активность, нарушая или возмущая ее, но сопровождают ее; ментальные действия, с их собственной причинной логикой, происходят как нечто добавочное к действиям мозга на более низком уровне. Причинно-действенная реальность сознательного ума представляет собой новый эмерджентный порядок, который возникает из организационного взаимодействия нейронального субстрата, но не сводим к нему».

Выступающий делает короткую паузу; физикалист из противоположного лагеря пытается вмешаться, но безрезультатно. «Сперри считает субъективные ментальные феномены первичными, причинно-действенными реалиями, каковыми они субъективно переживаются, отличными от их физико-химических элементов, большими, чем они, и не сводимыми к ним. Ментальные сущности превосходят физиологические, точно так же, как физиологические превосходят молекулярные, молекулярные превосходят атомные и субатомные, и так далее».

Выступающий со стороны физикализма отвечает, что все выводы, подобные тем, что делает Сперри, — это очковтирательство, и все, что делает любая композиция или конфигурация нейронов, неизбежно сводится к тому, что делают нейроны, из которых она состоит. Каждое так называемое причинное действие ума должно, в конечном счете, прослеживаться к каким-то лежащим в его основе нейрональным компонентам мозга. Ум, инициирующий изменения на более низком уровне мозга, — это все равно что мозговой субстрат, без всякой причины воздействующий на мозговой субстрат. И откуда берется причинная действенность ума, свободный выбор? «Все доказательство д-ра Сперри строится на недоказуемой теореме холизма — что целое больше, чем его части. Я закончил». Оратор садится, самодовольно улыбаясь.

Но у менталистов готово опровержение. «Сперри утверждает, что свободная воля — это тот аспект ментальных феноменов, который больше, чем их физико-химические элементы. Этот причинно-действенный ум каким-то образом возникает из взаимодействия своих элементов — миллиардов нейронов. Ясно, что целое больше своих частей. Нам нужно только выяснить, как».

Оппозиция не хочет сдаваться. На сцену выходит некто с большим значком, на котором написано «Функционализм». «Мы, функционалисты, рассматриваем ум-мозг как биокомпьютер, в котором мозг представляет собой структуру, или аппаратное обеспечение (hardware, "железо"), а ум — функцию, или программное обеспечение (software). Как вы, менталисты, несомненно, согласитесь, компьютер — самая универсальная из всех метафор, придуманных для описания ума-мозга. Ментальные состояния и процессы — это функциональные сущности, которые могут воплощаться в разных видах структур, будь то мозг или кремниевый компьютер. Мы можем доказать свою точку зрения, построив систему искусственного интеллекта, обладающую умом, — машину Тьюринга. Но и здесь, хотя мы используем язык программного обеспечения, описывая ментальные процессы как программы, действующие на программы, в конечном счете мы знаем, что все это — действие какого-то аппаратного обеспечения».

«Но должны существовать программы ума высшего уровня, которые могут инициировать действия на уровне аппаратного обеспечения...» — пытается перебить его менталист, но функционалист не уступает.

— Ваша так называемая программа высшего уровня, любая программа, всегда выполняется в аппаратном обеспечении! Поэтому вы имеете причинный круг: «железо», без всякой причины воздействующее на «железо». Это невозможно. Ваш холизм — это не что иное, как замаскированное дуалистическое мышление.

Вы видите, что менталист взволнован. Должно быть, для менталиста обвинение в дуализме — это высшее оскорбление. Но кто-то пытается отвлечь вас. «Вы напрасно тратите свое время. Физикалисты правы. Ментализм — это псевдомонизм; он действительно отдает дуализмом, но Сперри тоже прав. Ум действительно обладает причинной действенностью. Решение заключается в современной, совершенно новой форме дуализма. Вот философ сэр Джон Дуал, который вам его объяснит».

Когда Дуал начинает говорить, вам приходится признать, что он умеет производить впечатление. «Согласно модели, которую предложили сэр Джон Экклз и сэр Карл Поппер, ментальные свойства принадлежат к отдельному миру, миру 2, а значение происходит из еще более высокого мира — мира З. Экклз утверждает, что функцию посредника между мозговыми состояниями мира 1 и ментальными состояниями мира 2 выполняет связующий мозг, находящийся в доминантном полушарии коры мозга. Подумайте, как можно отрицать, что способность творческой свободы требует скачка за пределы системы? Если вы — единственная имеющаяся система, то ваше поведение обязано быть детерминированным, поскольку любое предположение ума, инициирующего действие, неизбежно должно приводить к парадоксальной причинной петле "ум—мозг-ум", в которую попал Сперри».

Вы совершенно ослеплены харизмой Дуала, или дело просто в акценте? Но как насчет законов сохранения? И разве связующий мозг Экклза не кажется еще одной формой шишковидной железы? На ваш взгляд, это так. Но прежде чем вы успеваете задать эти вопросы, ваше внимание привлекает кое-что еще — табличка «Китайская комната», прикрепленная к закрытому ящику с двумя отверстиями.

«Это разоблачающее устройство, построенное профессором Джоном Сирлем из университета Беркли для демонстрации несостоятельности функционалистского представления об уме как машине Тьюринга. Я сейчас объясню, как оно действует, — говорит дружелюбный мужчина. — Но, может быть, вы сперва войдете в ящик?»

Вы немного удивлены, но соглашаетесь. Вы не упускаете случая испытать разоблачение машины Тьюринга. Вскоре из прорези в стене ящика выпадает карточка с текстом. На карточке написаны какие-то знаки — как вы подозреваете, китайские иероглифы, — но не зная китайского языка, вы не можете узнать их значение. Имеется надпись на английском, предлагающая вам обратиться к словарю, также английскому, где даются указания относительно карточки с ответом, которую вы должны выбрать из кучи карточек, лежащей на столе. После некоторых усилий вы находите карточку с ответом, и, согласно инструкции, опускаете ее в выходную прорезь.

Когда вы выходите наружу, вас встречают улыбки. «Понимали ли вообще семантическую ситуацию? Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, какое значение передавали карточки?»

«Разумеется, нет, — говорите вы с легким нетерпением. — Я не знаю китайского языка, если это был он, и я не ясновидящий».

«Однако вы были способны перерабатывать символы, точно так же, как это делает машина Тьюринга!»

Вы ухватываете суть. «Таким образом, машине Тьюринга, когда она перерабатывает символы, как и мне, вовсе не обязательно понимать содержание происходящей коммуникации. Только из того, что она манипулирует символами, нельзя делать вывод о том, что она понимает их значение».

«А если машина, перерабатывая символы, не способна их понимать, то как мы можем утверждать, что она мыслит?» — говорит человек, выступающий от имени Джона Сирля.

Вы восхищены изобретательностью Сирля. Но если утверждение функционалистов неверно, то должны быть неверными и их представления об отношении ума и мозга. Предлагаемая Сперри идея эмерджентности сродни дуализму. А дуализм вызывает сомнение, даже когда его предлагают в новой упаковке Поппера. Вы спрашиваете себя, а есть ли вообще какой-то способ понять сознание и свободную волю. Может быть, старик Скиннер прав — нам следует просто анализировать поведение и этим ограничиваться?

Что это там за суета около фонтана? Вы не ожидали увидеть индийского буддийского монаха на колеснице, спорящего с кем-то, кто может быть только царем — трон, корона и все такое. К вашему изумлению, монах начинает разбирать свою колесницу Сначала он выпрягает коней и спрашивает: «Тождественны ли эти кони колеснице, о благородный царь?»

Царь отвечает: «Конечно, нет».

Затем монах снимает колеса и спрашивает: «Тождественны ли эти колеса колеснице, о благородный царь?»

Получая тот же ответ, монах продолжает процесс, пока не снимает с колесницы все, что можно снять. Тогда он указывает на остов колесницы, спрашивая в последний раз: «Это колесница, о благородный царь?»

Царь снова-отвечает: «Разумеется, нет».

Вы замечаете раздражение на лице царя. Но разумеется, по-вашему, монах доказал, что хотел. Где колесница?

Вам следовало бы пообедать, поскольку мелькание экзотических образов вызывает у вас головокружение. Затем, как по волшебству, перед вами снова появляется профессор Джон К. Монист и презрительно говорит: «Вот видите, я же вам говорил. Не существует никакой колесницы без ее частей. Части составляют целое. Любое понятие колесницы, отдельной от ее частей, — это призрак в машине».

И теперь вы действительно приходите в замешательство, полностью забыв о пиве и пицце. Как может буддийский монах — настоящий восточный мистик, который заведомо должен принадлежать к идеалистическому лагерю, — высказывать доводы, льющие воду на мельницу такого циника, как профессор Монист?

Однако, если вы знакомы с буддизмом, тут нет никакой загадки. Буддийский монах (его звали Нагасена, а царя — Милинда) может говорить те вещи, как и профессор Монист, поскольку они оба отрицают наличие у объектов собственной природы. Однако, согласно материальному монизму, объекты не обладают собственной природой, отдельной от предельных единиц анализа — элементарных частиц, из которых они состоят. Это радикально отличается от позиции Нагасены — монистического идеализма, согласно которому, объекты не имеют никакой собственной природы, отдельной от сознания.

Особо отметьте, что нет нужды приписывать собственную природу и субъектам. (Именно здесь сталкивается с критикой идеализм Беркли.) Согласно классическому идеализму, реально только трансцендентное и единое сознание. Все остальное, включая субъект-объектное деление мира, — майя, иллюзия. Это философски проницательно, но не вполне удовлетворительно. Доктрина не-самости (или иллюзорной природы самости) не объясняет, как возникает индивидуальный опыт самости. Она не объясняет наше очень личное «я». Таким образом, она оставляет в стороне одно из наших самых убедительных переживаний.

Таков наш краткий обзор философии. Дуализм сталкивается с трудностями при объяснении взаимодействия ума и тела. Материальные монисты отрицают существование свободной воли и считают сознание эпифеноменом — шумом программ нашего материального биокомпьютера. Даже идеалистические монисты не оправдывают ожиданий, поскольку они тоже, будучи слишком увлечены целым, подвергают сомнению опыт личной самости. Может ли квантовая механика помочь найти выход из тупика некоторых из этих трудных вопросов?

 

ГЛАВА 11. В ПОИСКАХ КВАНТОВОГО УМА

В предыдущей главе мы видели, что ни одно из философских решений проблемы ум-тело нельзя считать полностью удовлетворительным. Самой удовлетворительной философией кажется монистический идеализм, так как он основывается на первичной реальности сознания, но даже он оставляет без ответа вопрос о том, как возникает опыт нашего индивидуального, личного «я».

Почему личная самость оказывается для идеализма трудной проблемой? Потому что в идеализме сознание единое и трансцендентное. Тогда вполне можно спросить, почему и как возникает ощущение отдельности? Традиционный ответ, который дают такие идеалисты, как Шанкара, состоит в том, что индивидуальная самость, подобно всему остальному имманентному миру, иллюзорна. Она составляет часть того, что на санскрите именуется майей — иллюзией мира. Аналогичным образом, Платон называл мир театром теней. Но ни один идеалистический философ никогда не объяснял, почему существует такая иллюзия. Некоторые из них просто отрицают, что объяснение вообще возможно: «Доктрина майи признает реальность множественного с относительной точки зрения (мира субъектов и объектов) — и просто утверждает, что отношение этой относительной реальности к Абсолюту (недифференцированному, не-проявленному сознанию) не может быть познано или описано». Это неудовлетворительный ответ. Мы хотим знать, действительно ли опыт индивидуального «я» представляет собой иллюзию — эпифеномен. Если это так, мы хотим знать, что создает такую иллюзию.

Если бы вы увидели оптическую иллюзию, то сразу же стали бы искать ее объяснения, не так ли? Этот опыт индивидуального «я» представляет собой самый постоянный опыт в нашей жизни. Разве нам не следует искать объяснения того, почему он возникает? Может быть, если бы выяснили, как возникает индивидуальное «я», мы бы могли лучше понимать самих себя? Может ли наша модель объяснять майю? В этой главе я предложу точку зрения на ум и мозг (систему, которую можно называть ум-мозг), которая, в рамках монистического идеализма, объясняет наш опыт существования в качестве отдельного «я».

Идеализм и квантовый ум-мозг

В течение нескольких прошлых лет мне становилось все яснее, что единственное представление об уме-мозге, способное давать его полное и непротиворечивое объяснение, состоит в следующем: ум-мозг представляет собой взаимодействующую систему, которая содержит в себе как классические, так и квантовые компоненты. Эти компоненты взаимодействуют в рамках основной идеалистической концептуальной системы, где сознание первично. В этой и двух следующих главах я буду исследовать решение проблемы ум-тело, которое предлагает такая точка зрения. Я покажу, что эта точка зрения в отличие от других решений проблемы ум-тело объясняет сознание, причинно-следственные отношения в вопросах ума-мозга (то есть природу свободной воли) и опыт личной самотождественности. Вдобавок мы увидим, что творческая способность представляет собой фундаментальную составную часть человеческого опыта.

Разумеется, различие между квантовыми и классическими механизмами здесь носит чисто функциональный характер (в смысле, описанном в главе 9).

Квантовый компонент ума-мозга является восстанавливающимся, и его состояния многогранны. Он служит средством воплощения сознательного выбора и творчества. Напротив, в силу долгого времени своего восстановления, классический компонент ума-мозга может формировать память и, таким образом, служить точкой отсчета для опыта.

Вы можете спросить, есть ли вообще какие-либо доказательства того, что идеи квантовой механики применимы к уму-мозгу? По-видимому, на этот счет существуют, по крайней мере, косвенные доказательства.

Дэвид Бом, а до него — Огюст Конт, отмечали, что в мышлении, судя по всему, действует принцип неопределенности. Если мы сосредоточиваемся на содержании мысли, то упускаем из виду направление, в котором идет мысль. Если мы сосредоточиваемся на направлении мысли, то ее содержание становится расплывчатым. Понаблюдайте за собственными мыслями и убедитесь в этом сами.

Можно обобщить замечание Бома и утверждать, что мышление имеет архетипический компонент. Его появление в поле осознания связано с двумя сопряженными переменными: признаком (мгновенным содержанием, сходным с положением физических объектов) и ассоциацией (движением мысли в осознании, сходным с импульсом физических объектов). Заметьте, что само осознание сходно с пространством, в котором появляются объекты мысли.

Таким образом, ментальные феномены, например мысль, по-видимому, демонстрируют взаимодополнительность. Мы можем утверждать, что хотя мысль всегда проявляется в определенной форме (описываемой такими атрибутами, как признак и ассоциация), между проявлениями она существует в виде трансцендентных архетипов — подобно квантовому объекту с его аспектами трансцендентной когерентной суперпозиции (волны) и проявленной частицы.

Вдобавок существует множество свидетельств отсутствия непрерывности — квантовых скачков — в ментальных феноменах, особенно в феномене творчества. Вот убедительное высказывание моего любимого композитора Чайковского: «Вообще говоря, зародыш будущего сочинения появляется внезапно и неожиданно... С необычайной быстротой и силой он укореняется, прорастает, выпускает ветви и листья и, наконец, расцветает. Я никак не могу определить процесс творчества, кроме как с помощью этого сравнения».

Это в точности такое сравнение, какое бы мог использовать квантовый физик для описания квантового скачка. Я не буду приводить другие цитаты, но великие математики — например, Жюль Анри Пуанкаре и Карл Фридрих Гаусс — сходным образом описывали собственный опыт творчества как внезапный и дискретный, подобный квантовому скачку.

Ту же мысль очень хорошо передает комикс Сидни Харриса: Эйнштейн с обычным рассеянным видом стоит у доски с мелом в руке, готовый открыть новый закон. На доске написано, а затем зачеркнуто уравнение Е = та2 . Под ним написано и тоже зачеркнуто Е = mb2 . Подпись гласит «Момент творчества». Появится ли Е = mс2 ? Навряд ли. Комикс представляет собой карикатурное изображение момента творчества именно потому, что все мы интуитивно знаем: момент творчества не следует за такими непрерывными, логическими шагами. (Прекрасное обсуждение так называемой неряшливости и отсутствия строгости в действительных занятиях математикой дано в восхитительной книге Джорджа Полья «Как это решать».)

Существуют свидетельства нелокальности и в действии ума — не только приводившиеся ранее спорные данные по дальновидению, но также данные недавних экспериментов по когерентности мозговых волн, которые мы будем обсуждать позднее.

Исследования Тони Марсела говорят в поддержку идеи квантового компонента ума-мозга. Эти данные достаточно важны и заслуживают особого рассмотрения .

Возвращаясь к данным Тони Марсела

В течение более чем десяти лет данные Тони Марсела не получали полностью удовлетворительного объяснения с помощью существующих когнитивных моделей. Эти данные касаются измерения времени распознавания последнего слова в таких трехсловных последовательностях, как дерево—palm (ладонь/пальма)—запястье и рука— palm (ладонь/пальма)—запястье, где среднее двусмысленное слово иногда маскировалось узором, так что его можно было воспринимать только бессознательно. Оказалось, что действие маскировки устраняло конгруэнтное (в случае руки) и инконгруэнтное (в случае дерева) влияние первого (подготавливающего) слова на время распознавания.

Ситуация отсутствия маскировки, в которой испытуемые осознают второе слово, свидетельствует в пользу того, что называется избирательной теорией воздействия предшествующего контекста в распознавании слов. Первое слово влияет на воспринимаемое значение многозначного второго слова. Воспринимается только преднастроенное (действием первого слова) значение второго слова. Если это значение гармонирует (дисгармонирует) со значением распознаваемого третьего слова, мы получаем облегчение (затруднение) распознавания — более короткое (длинное) время распознавания. Если рассматривать ум-мозг как классический компьютер, как это делают функционалисты, то в такого рода ситуации компьютер, по-видимому, действует последовательным, линейным и однонаправленным образом, сверху вниз.

Когда многозначное слово маскируют узором, для последующей переработки информации, по-видимому, доступны оба его значения — независимо от присутствия подготавливающего контекста, — поскольку в конгруэнтных и инконгруэнтных условиях для распознания третьего слова требуется аналогичное время. Сам Марсел ссылался на важность проведения различия между сознательным и бессознательным восприятием и замечал, что к бессознательной идентификации должна применяться неизбирательная теория (избирательная теория применима только к сознательному восприятию). Вдобавок представляется, что такая неизбирательная теория должна основываться на параллельной переработке информации, при которой множественные единицы информации перерабатываются одновременно, при наличии обратной связи. Такие параллельно распределенные модели переработки информации представляют собой примеры коннекционистского подхода «снизу вверх» к устройствам искусственного интеллекта, в котором главную роль играют соединения между различными элементами.

Если не слишком вдаваться в технические подробности, можно констатировать, что линейные и избирательные классические функционалистские модели без труда объясняют действие преднастраивающего контекста в случаях, когда не используется маскировка, но не могут объяснять значимое изменение, наблюдаемое в случаях бессознательного восприятия в экспериментах с использованием маскировки. То же справедливо и для теорий неизбирательной параллельной переработки. Их можно приспособить к тому или другому набору данных — к случаям сознательного восприятия или бессознательного восприятия, — но они не могут логически последовательно объяснять оба набора данных. Следовательно, заключает Марсел в упомянутой выше работе, «эти данные [для случаев маскировки] противоречат данным для случаев отсутствия маскировки и качественно отличаются от них». Поэтому различие между сознательным и бессознательным восприятием было проблемой для сторонников когнитивных моделей.

Психолог Майкл Познер предложил когнитивное решение, в котором роль решающего элемента в различии между сознательным и бессознательным восприятием играет внимание. Внимание предполагает избирательность. Таким образом, по мнению Познера, мы выбираем одно из двух значений, когда используем внимание, как в случае сознательного восприятия неоднозначного слова в эксперименте Марсела. Когда мы невнимательны, не происходит никакого выбора. Поэтому воспринимаются оба значения неоднозначного слова, как при бессознательном восприятии слова, замаскированного узором, в эксперименте Марсела.

Так кто включает или выключает внимание? Согласно Познеру, это делает некий центральный процессор. Однако никто никогда не находил в уме-мозге центральный процессор, и это понятие вызывает в воображении картину последовательности маленьких человечков, или гомункулусов, заключенных внутри мозга.

Нобелевский лауреат биолог Френсис Крик намекает на эту проблему в следующей истории: «Недавно я безуспешно пытался объяснить интеллигентной женщине проблему понимания того, как мы вообще что-либо воспринимаем. Она не могла понять, в чем же тут проблема. Наконец я в отчаянии спросил ее, как, по ее мнению, она сама видит мир. Она ответила, что, вероятно, где-то у нее в голове есть что-то вроде телевизора. "Так кто же его смотрит?" — спросил я. Теперь она сразу же увидела эту проблему».

Мы тоже можем с ней столкнуться: в мозгу нет никакого гомункулуса, или центрального процессора, который включает и выключает внимание, который интерпретирует все действия ментальных конгломератов, приписывая им значение и настраивая каналы из центрального поста управления. Таким образом, самоотнесение — способность ссылаться на наше «я» как на субъекта нашего опыта — представляет собой чрезвычайно трудную проблему для любых типов классических функционалистских моделей. Мы ищем то, что ищет, — эту неотъемлемую рефлексивность так же трудно объяснять в материалистических моделях ума-мозга, как цепь фон Нойманна в квантовом измерении.

Однако предположим, что когда кто-то видит замаскированное узором слово, имеющее два возможных значения, ум-мозг становится квантовой когерентной суперпозицией состояний — каждое из которых соответствует одному из двух значений слова. Это предположение может объяснять оба набора данных Марсела — сознательное и бессознательное восприятия — без привлечения идеи центрального процессора.

Квантово-механическая интерпретация данных по сознательному восприятию заключается в том, что контекстное слово рука проецирует из двузначного слова palm (ладонь/пальма) (когерентной суперпозиции) состояние со значением руки (то есть волновая функция коллапсирует с выбором только значения руки). Это состояние имеет большое перекрывание с состоянием, соответствующим конечному слову запястье (в квантовой механике положительные ассоциации выражаются как большие перекрывания значения между состояниями), и потому распознание этого слова облегчается.

Сходным образом, в квантовом описании инконгруэнтного случая с отсутствием маскировки контекстное слово дерево проецирует из состояния когерентной суперпозиции palm (ладонь/пальма) состояние со значением дерева; перекрывание значения между состояниями, соответствующими дереву и запястью, мало, и потому распознавание затрудняется. При использовании маскировки в обоих случаях — конгруэнтном и инконгруэнтном — слово palm (ладонь/пальма) воспринимается бессознательно, и потому не происходит проекции никакого конкретного значения — никакого коллапса когерентной суперпозиции. Таким образом, можно видеть прямое свидетельство того, что слово palm (ладонь/пальма) ведет к состоянию когерентной суперпозиции, содержащему оба значения этого слова — и дерево, и ладонь (часть руки). Как иначе можно было бы объяснить тот факт, что действие подготавливающего (контекстного) слова в эксперименте Марсела почти полностью исчезает, когда слово palm маскируется узором?

Феномен одновременного доступа к обоим значениям слова palm — дерево и часть руки — трудно поддается объяснению в классическом линейном описании ума-мозга потому, что это описание по принципу «или-или». Преимущество квантового описания по принципу «и-и» очевидно.

Я отдаю себе отчет в том, что данные, предполагающие параллели между умом и квантовыми феноменами — неопределенностью, дополнительностью, квантовыми скачками, нелокальностью и, наконец, когерентной суперпозицией — нельзя считать неопровержимыми. Однако они вполне могли бы указывать на нечто радикальное: то, что мы называем умом, состоит из объектов, которые сходны с объектами субмикроскопической материи, и подчиняются правилам, сходным с правилами квантовой механики.

Позвольте мне выразить эту революционную идею по-другому Допустим, что подобно тому как обычная материя, в конечном счете, состоит из субмикроскопических квантовых объектов, которые можно назвать архетипами материи, так и ум, в конечном счете, состоит из архетипов ментальных объектов (очень похожих на то, что Платон называл «идеями»). Я также предполагаю, что они состоят из той же основной субстанции, из которой состоят материальные архетипы, и что они тоже подчиняются квантовой механике. Поэтому к ним тоже применимы соображения, касающиеся квантового измерения.

Квантовый функционализм

Я не одинок в этом предположении. Десятилетия назад Юнг интуитивно догадывался, что психика и материя, в конечном счете, должны состоять из одной и той же субстанции. В недавние годы ряд ученых предприняли серьезную попытку объяснять данные исследований мозга существованием квантового механизма действия ума-мозга. Далее приводится краткое резюме их рассуждений.

Каким образом электрический импульс проходит от одного нейрона к другому через синаптическую щель (место контакта одного нейрона с другим)? Согласно общепринятой теории, сигнал передается за счет химического изменения. Однако доказательства этого носят несколько косвенный характер, и Е. Харрис Уокер поставил их под сомнение, предложив взамен квантово-механический процесс. Уокер полагает, что синаптическая щель настолько мала, что в передаче нервных сигналов может играть решающую роль квантовый туннельный эффект. Этот эффект представляет собой способность квантовых объектов проходить через иначе непроницаемый барьер, обусловленную их волновой природой. Джон Экклз обсуждал сходный механизм, высказывая предположение о квантовых эффектах в мозге.

Австралийский физик Л. Басс, а в более недавнее время американец Фред Алан Вольф, замечали, что для работы интеллекта необходимо, чтобы импульсная активность одного нейрона сопровождалась активностью многих скоррелированных с ним нейронов на макроскопических расстояниях — до 10 см, что составляет ширину кортикальной ткани. По мнению Вольфа, для того чтобы это происходило, необходимы нелокальные корреляции (разумеется, типа тех, которые предполагает эксперимент ЭПР), существующие в мозгу на молекулярном уровне, в синапсах. Таким образом, даже наше обыденное мышление зависит от природы квантовых событий.

Ученые из Принстонского университета Роберт Джан и Бренда Данн использовали квантовую механику в качестве модели — правда, только метафорической — паранормальных способностей ума-мозга.

Рассмотрим еще раз модель, используемую функционалистами — классический компьютер. Ричард Фейнман однажды математически доказал, что классический компьютер не может имитировать нелокальность. Поэтому функционалисты вынуждены отрицать действительность нашего нелокального опыта, например ЭСВ, поскольку их модель ума-мозга основывается на классическом компьютере (который не способен моделировать или иллюстрировать нелокальные феномены). Какая невероятная близорукость! Вспомним еще раз фразу Абрахама Маслоу: «Если у вас есть только молоток, вы подходите ко всему, как если бы это был гвоздь».

Однако можно ли имитировать сознание без нелокальности? Я говорю о сознании, каким переживаем его мы, люди, — сознании, способном к творчеству, любви, свободе выбора, ЭСВ, мистическому опыту, — сознании, которое осмеливается создавать осмысленное и развивающееся мировоззрение для того, чтобы понимать свое место во вселенной.

Возможно, мозг вмещает сознание потому, что в нем есть квантовая система, работающая бок о бок с классической, — считают биолог из университета Альберты К. Стюарт и его сотрудники, физики М. Юмезава и Й. Такахаси, а также физик из лаборатории Лоуренса Беркли Генри Стэпп. В этой модели, которую я адаптировал для данной книги (см. следующий раздел), ум-мозг рассматривается как две взаимодействующие системы — квантовая и классическая. Классическая система представляет собой компьютер, работающий с программами, которые для всех практических целей подчиняются детерминистическим законам классической физики, и поэтому могут моделироваться в алгоритмической форме. Однако квантовая система работает с программами, которые являются лишь частично алгоритмическими. Волновая функция эволюционирует в соответствии с вероятностными законами новой физики — это алгоритмическая, непрерывная часть. Имеется также фундаментально не алгоритмизируемая дискретность коллапса волновой функции. Только квантовая система демонстрирует квантовую когерентность, нелокальную корреляцию между своими компонентами. Кроме того, квантовая система восстанавливается, и потому может иметь дело с новым (поскольку квантовые объекты вечно остаются новыми). Классическая система необходима для формирования памяти, для регистрации событий коллапса и для создания ощущения непрерывности.

Накопление интересных и наводящих на размышления идей и данных может продолжаться, но суть дела проста: среди многих физиков растет убеждение, что мозг представляет собой интерактивную систему с квантово-механической макроструктурой в качестве важного дополнения к собранию нейронов. Подобную идею пока еще никак нельзя назвать общепринятой, но не является она и одиноким исключением.

Ум-мозг — и квантовая система, и измерительный прибор

Технически мы рассматриваем квантовую систему ума-мозга как макроквантовую систему, состоящую из многих компонентов, которые не только взаимодействуют посредством локальных обменов, но также скоррелированы по типу ЭПР. Как представлять состояния такого рода системы?

Представьте себе два маятника, свисающие с туго натянутой струны. Или, еще лучше, представьте себе, что вы и ваш друг раскачиваетесь как мятники. Теперь вы оба образуете систему сопряженных маятников. Если вы начинаете двигаться, но ваш друг неподвижен, то очень скоро он тоже начнет раскачиваться — так сильно, что очень скоро он будет забирать всю энергию, и вы остановитесь. Затем цикл повторится. Однако кое-чего не хватает. В ваших действиях не хватает единства. Чтобы это исправить, вы оба можете одновременно начать раскачиваться в одной и той же фазе. Начав таким образом, вы будете раскачиваться вместе в движении, которое продолжалось бы вечно, если бы не было трения. То же самое было бы справедливо, если бы вы вместе начали раскачиваться в противофазе. Эти два способа раскачивания называются нормальными модами двойного маятника. (Однако корреляция между вами носит полностью локальный характер; ее делает возможной натянутая струна, которая поддерживает ваши маятники,)

Можно сходным образом представлять состояния сложной системы, хотя и квантовой, ее так называемыми нормальными модами возбуждения, ее квантами, или, в более общем виде, конгломератами нормальных мод. (Еще слишком рано давать этим ментальным квантам названия, но на недавней конференции по сознанию, где я присутствовал, мы забавлялись с такими названиями, как психоны, ментоны и т.д.)

Предположим — что, если эти нормальные моды составляют ментальные архетипы, о которых я упоминал ранее? Юнг находил, что ментальные архетипы носят универсальный характер; они не зависят от расы, истории, культуры и географического происхождения. Это довольно хорошо согласуется с той идеей, что архетипы Юнга представляют собой конгломераты универсальных квантов — так называемых нормальных мод. Я буду называть состояния квантовой системы мозга, состоящие из этих квантов, чистыми ментальными состояниями. Такая формальная номенклатура будет полезна в дальнейшем обсуждении.

Предположим также, что большая часть мозга представляет собой классический аналог измерительного прибора, который мы используем для увеличения субмикроскопических материальных объектов, чтобы делать их видимыми. Предположим, что классический прибор мозга увеличивает и регистрирует квантовые объекты ума.

Это разрешает одну из самых стойких загадок проблемы ум-мозг — проблему тождественности ума и мозга. В настоящее время философы либо постулируют тождественность ума и мозга, не поясняя, что тождественно чему, либо пытаются определять тот или иной вид психофизического параллелизма. Например, в классическом функционализме невозможно действительно установить соотношение ментальных состояний и состояний компьютера.

В квантовой модели ментальные состояния — это состояния квантовой системы, и при измерении эти состояния становятся скоррелированными с состояниями измерительного прибора (подобно тому, как в парадоксе кошки Шредингера состояние кошки становится скоррелированным с состоянием радиоактивного атома). Поэтому в каждом квантовом событии состояние ума-мозга, которое коллапсирует и переживается, представляет собой чистое ментальное состояние, измеряемое (усиливаемое и регистрируемое) классическим мозгом, из чего следует ясное определение тождественности и ее обоснование.

Признание того, что большая часть мозга представляет собой измерительный прибор, ведет к новому и полезному образу мышления о мозге и сознательных событиях. Биологи часто доказывают, что сознание должно быть эпифеноменом мозга, поскольку изменение мозга в результате травмы или действия наркотиков изменяет сознательные события. Да! — говорит квантовый теоретик — потому что изменение измерительного прибора, безусловно, меняет то, что он может измерять, и, следовательно, изменяет событие.

Та мысль, что к уму-мозгу следует применять формальную структуру квантовой механики, вовсе не нова и развивалась постепенно. Однако идея рассмотрения ума-мозга как квантовой системы/измерительного прибора является новой, и я хочу здесь исследовать именно последствия этой гипотезы.

Исследователи мозга, придерживающиеся материалистической ориентации, будут возражать. Макроскопические объекты подчиняются классическим законам, хотя и приблизительно. Каким образом можно применять квантовый механизм к макроструктуре мозга, чтобы это вносило достаточные различия?

Те из нас, кто хочет исследовать сознание, будут отклонять это возражение. Существуют некоторые исключения из общего правила, согласно которому объекты в макрокосме подчиняются классической физике — пусть даже приблизительно. Существует ряд систем, которые невозможно объяснять с помощью классической физики даже на макроуровне. Одна из таких систем, которую мы уже обсуждали, — это сверхпроводник. Еще один общеизвестный случай квантового феномена на макроуровне представляет собой лазер.

Лазерный луч путешествует к луне и обратно, оставаясь тонким, как карандаш, потому что его фотоны существуют в когерентной синхронности. Видели ли вы когда-нибудь людей, танцующих без музыки? Они движутся совершенно несогласованно, правда? Но начните отстукивать ритм, и они будут способны танцевать в полной гармонии друг с другом. Когерентность фотонов лазерного луча возникает от ритма их квантово-механических взаимодействий, действующего даже на макроуровне.

Может ли быть так, что квантовый механизм в нашем мозгу, действующий аналогично лазеру, открывается направляющему влиянию нелокального сознания, причем классические части мозга играют роль измерительного прибора, усиливающего и регистрирующего (хотя бы временно) квантовые события? Я убежден, что может.

Действительно ли тот тип когерентности, который демонстрирует лазер, возникает между различными областями мозга при определенных ментальных действиях? Некоторые экспериментальные данные свидетельствуют о существовании такой когерентности.

Исследователи медитации изучали мозговые волны от различных частей мозга — передних и задних, правых и левых, чтобы выяснить степень их совпадения по фазе. Используя сложные методы, эти исследователи показали наличие когерентности биоэлектрической волновой активности мозга, измерявшейся в отведениях с разных участков кожи головы испытуемых в состоянии медитации. Первоначальные сообщения о пространственной когерентности мозговых волн впоследствии были подтверждены другими исследователями. Более того, было обнаружено, что степень когерентности прямо пропорциональна степени непосредственного осознания, о которой сообщали медитирующие.

Пространственная когерентность — это одно из поразительных свойств квантовых систем. Таким образом, эти эксперименты по когерентности, возможно, дают прямое свидетельство того, что мозг действует как измерительный прибор для нормальных мод квантовой системы, которую мы можем назвать квантовым умом.

В более недавнее время эксперименты с когерентностью ЭЭГ медитирующих испытуемых были распространены на измерение когерентности волн мозга одновременно у двух испытуемых и дали положительные результаты. Это новое свидетельство квантовой нелокальности. Два человека совместно медитируют, или становятся скоррелированными посредством дальновидения, и их мозговые волны демонстрируют когерентность. Что еще, помимо корреляции по типу ЭПР, может объяснять такие данные?

На настоящий момент самым убедительным свидетельством в поддержку идеи квантовых феноменов в уме-мозге следует считать непосредственное наблюдение ЭПР-корреляции между двумя мозгами Джакобо Гринбергом-Зильбербаумом и его сотрудниками (глава 8). В этом эксперименте два испытуемых в течение некоторого времени взаимодействуют друг с другом, пока не почувствуют, что между ними установилась непосредственная (нелокальная) связь. Затем испытуемые поддерживают прямой контакт, находясь в удаленных друг от друга отдельных экранирующих камерах (клетках Фарадея). Когда мозг одного из испытуемых реагирует на внешний стимул вызванным потенциалом, мозг другого испытуемого демонстрирует «потенциал переноса», сходный по форме и силе с вызванным потенциалом. Это можно интерпретировать только как пример квантовой нелокальности, обусловленный квантовой нелокальной корреляцией между двумя умами-мозгами, устанавливающейся через их нелокальное сознание.

Не беспокойтесь, если квантовый компьютер кажется вам похожим на связующий мозг Экклза и, таким образом, дуалистическим. Квантовый компьютер образован квантовой кооперацией между некоторыми, пока еще неизвестными, мозговыми субстратами. В отличие от гипотетического связующего мозга он не является локализованной частью мозга, и его связь с сознанием не нарушает закон сохранения энергии. До направляющего влияния сознания ум-мозг (подобно любому объекту) существует в качестве бесформенной потенции в трансцендентной сфере сознания. Когда нелокальное сознание коллапсирует волновую функцию ума-мозга, это осуществляется посредством выбора и признания, а не какого бы то ни было энергетического процесса.

А как насчет того, что квантовый мозг — это многообещающая гипотеза, а не наблюдаемый факт? Верно, что квантовый ум-мозг — это только гипотеза. Однако эта гипотеза основывается на прочном философском и теоретическом фундаменте и поддерживается многими наводящими на размышления экспериментальными свидетельствами. (Теория кровообращения формулировалась до того, как был обнаружен последний кусочек этой головоломки — капиллярная сеть. Точно так же, для проявления и циркуляции ментальных процессов в мозгу нам нужна ЭПР-скоррелированная квантовая сеть. Она должна существовать.) Кроме того, эта гипотеза достаточно конкретна для того, чтобы давать возможность дальнейших теоретических предсказаний, которые можно подвергать экспериментальной проверке. Вдобавок, поскольку эта гипотеза использует классический (поведенческий) предел в качестве нового принципа соответствия (рассматриваемого в главе 13), она согласуется со всеми данными, которые объясняет прежняя теория.

Все новые научные парадигмы начинаются с гипотез и теоретизирования. Философия превращается в пустые обещания именно тогда, когда она не помогает формулировать новые теории и способы их экспериментальной проверки, или когда она не хочет иметь дело со старыми экспериментальными данными, не получившими адекватного объяснения (как произошло с материальным реализмом в отношении проблемы сознания).

Здесь может быть применим принцип дополнительности между живым и неживым — невозможность изучения жизни отдельно от живого организма, на которую указывал Бор. Двойственный ум-мозг как квантовая система/измерительный прибор характеризуется интенсивным взаимодействием, и именно это взаимодействие, как мы увидим, ответственно за появление индивидуальной и личной самотождественности. По-видимому, здесь тоже может быть дополнительность. Быть может, невозможно изучать квантовую систему мозга отдельно, не разрушая являющийся ее отличительной особенностью сознательный опыт.

Подведем итоги: я предложил новую точку зрения на ум-мозг, как включающий в себя и квантовую систему, и измерительный прибор. Подобная система включает в себя сознание, коллапсирующее ее волновую функцию, объясняет причинно-следственные отношения как результат свободных выборов сознания и предполагает творчество как новое начало, каковым является каждый коллапс. Далее излагаются теоретические основы для понимания того, как эта теория объясняет субъект-объектное деление мира и, в конечном счете, личную самость.

Квантовое измерение в уме-мозге: сотрудничество квантового и классического

Классический функционализм исходит из предположения, что мозг — это аппаратное обеспечение, а ум — программы. Было бы столь же необоснованным говорить, что мозг имеет классическую природу, а ум — квантовую. Вместо этого в предлагаемой здесь идеалистической модели переживаемые ментальные состояния возникают из взаимодействия классической и квантовой систем.

Что самое важное, причинная действенность квантовой системы ума-мозга происходит от нелокального сознания, которое коллапсирует волновую функцию ума и переживает результат этого коллапса, В идеализме переживающий субъект нелокален и един — существует только один субъект опыта. Объекты выходят из сферы трансцендентной возможности в сферу проявления, когда нелокальное единое сознание коллапсирует их волновые функции, но мы доказали, что для завершения измерения коллапс должен происходить в присутствии осознания ума-мозга. Однако, пытаясь объяснить проявление ума-мозга и осознания, мы попадаем в порочный круг причинности: без осознания нет завершения измерения, но без завершения измерения нет осознания.

Чтобы ясно видеть и этот порочный круг, и выход из него, мы можем применить к уму-мозгу теорию квантового измерения. Согласно фон Нойманну, состояние квантовой системы изменяется двумя отдельными путями. Первый из них представляет собой непрерывное изменение. Состояние распространяется как волна, становясь когерентной суперпозицией состояний, допускаемых ситуацией. Каждое потенциальное состояние имеет определенный статистический вес, соответствующий амплитуде его волны вероятности. Измерение вносит в состояние второе, дискретное изменение. Внезапно состояние суперпозиции — многогранное состояние, существующее в потенции, — сводится к только одной актуализируемой грани. Представьте себе распространение состояния суперпозиции как развитие набора возможностей, а измерение — как процесс, который путем отбора (согласно правилам вероятности) проявляет только одно состояние из набора.

Многие физики считают процесс отбора чисто случайным. Именно эта точка зрения вызвала протестующее замечание Эйнштейна, что Бог не играет в кости. Но если Бог не играет в кости, то кто или что отбирает результат единичного квантового измерения? Согласно идеалистической интерпретации, выбор осуществляет сознание — но нелокальное единое сознание. Вмешательство нелокального сознания коллапсирует облако вероятностей квантовой системы. Здесь имеется дополнительность. В проявленном мире процесс отбора, с которым связан коллапс, выглядит случайным, в то время как в трансцендентной сфере процесс отбора выглядит как выбор. Как однажды заметил антрополог Грегори Бэйтсон: «Случайность — это противоположность выбора».

Кроме того, квантовая система ума-мозга должна развиваться во времени в соответствии с правилами теории измерения и становиться когерентной суперпозицией. Классические функциональные системы мозга играют роль измерительного прибора и также становятся суперпозицией. Таким образом, до коллапса состояние ума-мозга существует в виде потенциальностей множества возможных паттернов, которые Гейзенберг называл тенденциями. Коллапс актуализирует одну из этих тенденций, что после завершения измерения ведет к сознательному опыту (с осознанием). Важно то, что результат измерения представляет собой дискретное событие в пространстве-времени.

Согласно идеалистической интерпретации, исход коллапса любой и всех квантовых систем выбирает сознание. Это относится и к постулированной нами квантовой системе в уме-мозге. Таким образом, рассуждая о взаимодействующей классической/квантовой системе ума-мозга на языке теории измерения, интерпретируемой с позиции монистического идеализма, мы приходим к следующему выводу: наше сознание выбирает исход коллапса квантового состояния нашего мозга. Поскольку этот исход представляет собой сознательный опыт, мы выбираем свой сознательный опыт — однако не осознаем процесс, лежащий в основе такого выбора. Именно эта бессознательность ведет к иллюзорной отдельности — отождествлению с отдельным «я» самоотнесения (а не с «мы» единого сознания). Иллюзия отдельности возникает в два этапа, но связанный с ней основной механизм называется сложной иерархией. Этот механизм рассматривается в следующей главе.

 

ГЛАВА 12. ПАРАДОКСЫ И СЛОЖНЫЕ ИЕРАРХИИ

Однажды, когда я говорил о сложных иерархиях, одна слушательница сказала, что эта фраза привлекла ее интерес еще до того, как она узнала ее значение. Она сказала, что иерархии напоминают ей о патриархате и власти, но термин сложные иерархии имеет освобождающий оттенок. Если у вас такая же интуиция, как у нее, вы должны быть готовы исследовать магический, озадачивающий мир парадоксов языка и парадоксов логики. Может ли логика быть парадоксальной? Разве сила логики не состоит в способности разрешать парадоксы?

Приближаясь к входу в пещеру парадоксов, вы встречаетесь с существом мифических пропорций. Вы сразу же узнаете в нем Сфинкса. У этого похожего на Сфинкса существа есть для вас вопрос, на который вы должны дать правильный ответ, чтобы получить право войти: какое создание утром ходит на четырех ногах, в полдень на двух, а вечером на трех? Вы на мгновение приходите в замешательство. Что это за вопрос? Возможно, ваше путешествие прервется в самом начале. Вы всего лишь новичок в этой игре головоломок и парадоксов. Готовы ли вы к тому, что кажется вам сложной загадкой?

К вашему огромному облегчению, на помощь вашему доктору Ватсону приходит Шерлок Холмс. «Меня зовут Эдип, — представляется он. — Вопрос Сфинкса представляет собой загадку потому, что он смешивает логические типы, верно?»

Это так, понимаете вы. Было полезно узнать о логических типах, прежде чем пускаться в это исследование. Но что теперь? К счастью, Эдип продолжает: «Некоторые из слов фразы имеют лексическое значение, но другие имеют контекстуальные значения более высокого логического типа. Вас приводит в смятение именно наложение этих двух типов, характерное для метафор». Он ободряюще улыбается.

Верно, верно. Слова «утро», «полдень» и «вечер» должны контекстуально относиться к нашей жизни — к нашему детству, юности и старости. Действительно, в детстве мы ходим на четвереньках, в юности — уже на двух ногах, а три ноги — это метафора для двух ног и палочки в старости. Подходит! Вы подходите к Сфинксу и отвечаете на его вопрос: «Человек». Дверь открывается.

Когда вы проходите через дверь, вам в голову приходит такая мысль: откуда Эдип — мифический персонаж из Древней Греции — знал столь современный термин, как логические типы? Но раздумывать нет времени: вашего внимания требует новая задача. Один человек, указывая на стоящего рядом с ним другого, спрашивает: «Этот человек Эпименид — критянин, который заявляет, что все критяне — лжецы. Говорит ли он правду или лжет?» Ладно, посмотрим, рассуждаете вы. Если он говорит правду, тогда все критяне — лжецы, и, значит, он лжет — это противоречие. Вернемся к началу. Если он лжет, тогда все критяне — не лжецы, и он, возможно, говорит правду — и это тоже противоречие. Если вы даете ответ «да», он отдается эхом «нет», и если вы даете ответ «нет», он отдается эхом «да», и так до бесконечности. Как можно решить подобную загадку?

«Ладно, если вы не можете решить загадку, то, по крайней мере, можете научиться ее анализировать». Как по волшебству, рядом с вами оказывается еще один помощник. «Я — Грегори Бэйтсон» — представляется он. «Вы имеете дело со знаменитым парадоксом лжеца: Эпименид — это критянин, который говорит: "все критяне лжецы". Первое условие создает контекст для второго условия. Оно его квалифицирует. Если бы второе условие было обычным, оно бы никак не влияло на свое первое условие, но нет! Оно переквалифицирует первое условие, свой собственный контекст».

Ваше лицо проясняется: «Теперь я понимаю — это смешение логических типов».

«Да, но это — не обычное смешение. Смотрите, первое переопределяет второе. Если да, то нет, то да, то нет, до бесконечности. Норберт Винер говорил, что если ввести этот парадокс в компьютер, то это бы его добило. Компьютер печатал бы последовательность да...нет...да...нет,., пока бы не кончились чернила. Это хитроумная бесконечная петля, из которой невозможно выбраться с помощью логики».

«Разве нет никакого способа разрешить парадокс?» — спрашиваете вы огорченно.

«Конечно есть, так как вы — не кремниевый компьютер, — говорит Бэйтсон. — Я дам вам намек. Предположим, к вашей двери приходит торговец с таким предложением: "У меня есть для вас красивый веер за пятьдесят баксов — это почти даром. Вы заплатите наличными или чеком?" Что бы вы стали делать?»

«Я бы захлопнул перед ним дверь!» Вы знаете ответ на этот вопрос. (Вы вспоминаете приятеля, чьей любимой игрой был вопрос «Что бы ты выбрал?» — я отрублю тебе руку, или я откушу тебе ухо. Ваши отношения очень быстро закончились.)

«Совершенно верно, — улыбается Бэйтсон. — Выход из бесконечной петли парадокса состоит в том, чтобы захлопнуть дверь, выскочить из системы. Вон у того джентльмена есть хороший пример». Бейтсон указывает на человека, сидящего за столом с табличкой, на которой написано: «В эту игру могут играть только двое».

Джентльмен представляется как Дж. Спенсер Браун. Он утверждает, что действительно может показать, как выйти из игры. Однако для того чтобы это понять, вы должны взглянуть на парадокс лжеца в форме математического уравнения:

х = — 1 /х.

Если вы подставляете в правую сторону решение +1, то уравнение дает — 1 ; вы подставляете -1, и уравнение дает + 1. Решение колеблется между +1 и —1, в точности подобно колебанию да/нет парадокса лжеца.

Да, вы можете это понять. «Но каков выход из этого безумного бесконечного колебания?»

Браун говорит вам, что в математике существует хорошо известное решение этой проблемы. Определим величину, именуемую i, как √—1. Отметим, что i2 = — 1. Деление обеих сторон выражения i2 = — 1 на i дает

i= —1/i.

Это альтернативное определение i. Теперь попробуем подставить решение x = i в левую сторону уравнения

x = —1/x.

Теперь правая сторона дает —1/i, что по определению равно i — никакого противоречия нет. Таким образом i, которое называют мнимым числом, превосходит парадокс.

«Это поразительно». У вас захватывает дыхание. «Вы — гений».

«Чтобы играть в игру, нужны двое», — подмигивает Браун.

Ваше внимание привлекает нечто отдаленное: шатер с большой надписью «Гёдель, Эшер, Бах». Когда вы приближаетесь к шатру, вам на глаза попадается мужчина с веселым лицом, который призывно машет вам. «Меня зовут д-р Геб, — говорит он. — Я распространяю идею Дугласа Хофштадтера. Я полагаю, что вы прочитали его книгу "Гёдель, Эшер, Бах"».

«Да, — бормочете вы в некотором смущении, — но я не все в ней понял».

«Послушайте, на самом деле все очень просто, — снисходительно говорит посланец Хофштадтера. — Все, что вам нужно понимать, — это сложные иерархии».

«Сложное что?»

«Не что, а иерархии, друг мой. В простой иерархии нижележащий уровень обеспечивает вышележащий, а вышележащий никак не реагирует. В простой обратной связи вышележащий уровень реагирует, но вы все равно можете сказать, что есть что. В сложных иерархиях эти два уровня настолько перемешаны, что вы не можете определять разные логические уровни».

«Но это всего лишь ярлык». Вы равнодушно пожимаете плечами, все еще не решаясь принимать идею Хофштадтера.

«Вы не хотите думать. Вы упустили очень важный аспект сложнойерархических систем. Ведь я следил за вашим продвижением».

«Я полагаю, что вы со своей мудростью объясните мне, что я упускаю», — говорите вы сухо.

«Эти системы — важнейшим примером которых является парадокс лжеца — носят автономный характер. Они говорят о самих себе. Сравните их с обычной фразой, например "у вас красное лицо". Обычная фраза отсылает к чему-то вне самой себя. Но сложная фраза парадокса лжеца относится к самой себе. Вот как вы попадаете в плен ее бесконечного обмана».

Вы неохотно признаете это, но это стоящая догадка.

«Иными словами, — продолжает посланец Хофштадтера, — мы имеем дело с самореферентными системами. Сложная иерархия — это способ достижения самоотнесения».

Вы сдаетесь: «Д-р Геб, это чрезвычайно интересно. У меня действительно имеется определенный интерес к тому, что касается самости, так что, пожалуйста, расскажите мне больше». Человека, распространяющего идеи Хофштадтера, нет нужды упрашивать.

«Самость возникает вследствие завесы — явного препятствия нашей попытке разгадывать систему логически. Именно отсутствие непрерывности — в парадоксе лжеца, это бесконечное колебание — не дает нам видеть через завесу».

«Я не уверен, что понимаю это».

Вместо того чтобы объяснять еще раз, сторонник Хофштадтера уговаривает вас посмотреть картину голландского художника М. К. Эшера. «В музее Эшера, вон в том шатре», — говорит он, ведя вас к нему. «Картина называется "Галерея гравюр". Она весьма странная, но точно соответствует сути нашего обсуждения».

Рис. 32. Картина Эшера «Галерея гравюр» — сложная иерархия. Белое пятно посередине показывает разрывность

Внутри шатра вы изучаете картину (рис. 32). На ней молодой человек в художественной галерее смотрит на картину, изображающую корабль, который стоит на якоре в гавани города. Но что это? В городе имеется художественная галерея, в которой молодой человек смотрит на корабль, стоящий на якоре...

Бог мой, это сложная иерархия, восклицаете вы. Пройдя через все эти строения города, картина возвращается к исходной точке, где она начинается, чтобы снова начать свое циклическое движение, таким образом продлевая внимание зрителя к себе.

Вы с восторгом поворачиваетесь к своему гиду.

«Вы понимаете суть». Ваш гид широко улыбается.

«Да, спасибо».

«Заметили ли вы белое пятно посреди картины?» — внезапно спрашивает д-р Геб. Вы признаетесь, что видели его, но не придали ему большого значения.

«Белое пятно, в котором имеется подпись Эшера, показывает, как ясно он понимал сложные иерархии. Понимаете, Эшер не мог, так сказать, свертывать картину обратно в нее саму, не нарушая общепринятые правила рисунка, так что в ней должна быть разрывность. Белое пятно напоминает наблюдателю о разрывности, присущей всем сложным иерархиям».

«От разрывности происходят завеса и самоотнесение», — кричите вы.

«Верно. — Д-р Геб доволен. — Но есть еще одна вещь, один другой аспект, который лучше всего виден при рассмотрении одноступенной самореферентной фразы "Я — лжец". Эта фраза говорит, что она лжет. Это та же самая система, как парадокс лжеца, с которым вы сталкивались ранее, — только из нее устранена несущественная форма условия в условии. Понимаете?»

«Да».

«Но в этой форме начинает становиться ясным кое-что еще. Самоотнесение фразы — тот факт, что фраза говорит о себе, — не обязательно бывает самоочевидным. Например, если вы показываете эту фразу ребенку или иностранцу, не слишком хорошо владеющему английским языком, вас могли бы спросить: "Почему вы — лжец?" Поначалу он или она могут не видеть, что фраза отсылает к самой себе. Таким образом, самоотнесение фразы возникает из нашего неявного, а не точно определенного знания английского языка. Как будто фраза — это верхушка айсберга. Мы называем это ненарушенным уровнем. Разумеется, он является ненарушенным с системной точки зрения. Взгляните на еще одну картину Эшера — она называется "Рисующие руки"» (рис. 33).

Ряс. 33. Картина Эшера «Рисующие руки»

На этой картине левая рука рисует правую руку, которая рисует левую руку; они рисуют друг друга. Это самосоздание, или аутопоэз. Кроме того, это сложная иерархия. А как система создает саму себя? Эта иллюзия создается, только если вы остаетесь в системе. Находясь вне системы, там, откуда вы на нее смотрите, вы можете видеть, что художник Эшер нарисовал обе руки с ненарушенного уровня.

Вы взволнованно рассказываете д-ру Гебу о том, что вы видите в картине Эшера. Он одобрительно кивает и убежденно говорит: «Д-р Хофштадтер интересуется сложными иерархиями, так как полагает, что программы нашего мозгового компьютера — те, что мы называем умом, — образуют сложную иерархию, и из этой сложности происходит наша достославная самость».

«Но ведь это только смелая гипотеза, не так ли?» Вы всегда с подозрением относились к смелым гипотезам. Приходится быть осмотрительным, когда ученые начинают высказывать безумные идеи.

«Ну, вы знаете, он много думал об этой проблеме, — мечтательно говорит сторонник Хофштадтера. — И я уверен, что когда-нибудь он это докажет, построив кремниевый компьютер с сознательной самостью».

Вас впечатляет мечта Хофштадтера — нашему обществу нужны мечтатели, — но вы чувствуете потребность защитить логику. «Я должен признаться, что немного остерегаюсь сложных иерархий, — говорите вы. — Когда я изучал логические типы, мне говорили, что их придумали для сохранения чистоты логики. Но вы, то есть д-р Хофштадтер, причудливо смешиваете их не только в языке, но и в реальных естественных системах. Откуда мы знаем, что природа дает нам такое право? В конце концов, парадоксы языка имеют оттенок произвольности и искусственности». Вы очень довольны, что можете спорить если не с Хофштадтером, то, по крайней мере, с его сторонником, используя то, что вам кажется неопровержимой логикой.

Но сторонник Хофштадтера готов к спору.

«Кто говорит, что мы можем сохранять чистоту логики? — возражает он. — Или вы ничего не слышали о теореме Гёделя. Я думал, вы читали книгу д-ра Хофштадтера».

«Я говорил вам, что не понимал ее. И именно теорема Гёделя стала для меня окончательным камнем преткновения».

«На самом деле это очень просто. Теорию логических типов придумали два математика — Бертран Рассел и Альфред Уайтхед, — чтобы, как вы говорите, сохранять чистоту логики. Однако еще один математик — Курт Гёдель — доказал, что любая попытка создания математической системы, свободной от парадоксов, обречена на неудачу, если эта система достаточно сложна. Он доказал это, продемонстрировав, что любая достаточно богатая система обречена быть неполной. В ней всегда можно найти утверждение, которое система не способна доказать. По существу, система может быть либо полной, но противоречивой, либо непротиворечивой, но неполной, но никогда не может быть и непротиворечивой, и полной. Гёдель доказал эту теорему, используя так называемую смешанную логику сложных иерархий. Тем самым он отправил на свалку несколько концепций, включая возможность полной и непротиворечивой математической системы, наподобие теории логических типов Рассела и Уайтхеда. Вам все понятно?»

Вы не осмеливаетесь задавать какие-либо дальнейшие вопросы. Математика кажется вам похожей на осиное гнездо. Чем больше вы около него задерживаетесь, тем больше рискуете быть ужаленным. Вы поспешно благодарите своего собеседника и направляетесь к ближайшему выходу.

Но, разумеется, по пути к нему вас останавливаю я. Видя меня, вы удивлены. «А вы что тут делаете?» — спрашиваете вы.

«Это же моя книга. Я могу вмешиваться, когда захочу, — поддразниваю я вас. — Скажите, поверили ли вы обещанию Хофштадтера построить самоосознающий кремниевый компьютер?»

«Не совсем, но это показалось мне интересной идеей», — отвечаете вы.

«Я знаю. Идея сложной иерархии восхищает. Но объяснил ли кто-нибудь, каким образом Хофштадтер собирается порождать разрывность в программах классического кремниевого компьютера, которые по самой своей природе непрерывны? Дело не столько в том, что программы связаны друг с другом обратными связями и становятся настолько переплетенными, что вы практически не можете прослеживать их причинную цепь. Дело вовсе не в этом. Действительно должна существовать разрывность, настоящий скачок за пределы системы — ненарушенный уровень. Иными словами, вопрос в том, каким образом наш мозг, рассматриваемый как классическая система, может иметь ненарушенный уровень? В философии материального реализма, на которой основываются классические системы, существует только один уровень реальности — материальный уровень. Поэтому где же в ней место для ненарушенного уровня?»

«Не спрашивайте, — просите вы. — А что предлагаете вы?»

«Позвольте рассказать вам историю. Однажды кто-то увидел, как суфийский учитель мулла Насреддин, стоя на коленях, добавляет йогурт к воде в пруду. "Что ты делаешь, Насреддин?" — спросил этот прохожий.

"Я пытаюсь делать йогурт", — отвечал мулла.

"Но так же невозможно делать йогурт!"

"А вдруг получится", — с оптимизмом сказал мулла».

Вы смеетесь. «Забавная история. Но истории ничего не доказывают», — возражаете вы.

«Слышали ли вы о кошке Шрёдингера?» — спрашиваю я в ответ.

«Да», — говорите вы, немного светлея.

«Согласно квантовой механике, по прошествии часа кошка наполовину жива и наполовину мертва. Теперь предположим, что мы установили машину, чтобы наблюдать за тем, жива кошка или мертва».

Вы не можете сдержаться: «Мне все это известно; машина принимает дихотомию кошки. Она не способна давать определенные показания, пока ее не выручает сознательный наблюдатель».

«Ладно. Но предположим, что мы создаем целую иерархию неодушевленных машин, последовательно наблюдающих показания каждой предыдущей машины. Разве не логично считать, что все они будут приобретать квантовую дихотомию состояния кошки?»

Вы согласно киваете. Это кажется вполне логичным.

«Поэтому имея волновую функцию кошки в виде квантовой суперпозиции, мы, в действительности, открываем возможность того, что все материальные объекты во вселенной могут заразиться квантовой суперпозицией. Квантовая суперпозиция стала универсальной. Но это достигается определенной ценой. Вы понимаете?»

«Нет, не понимаю».

«Система не замкнута».

«Аа».

«Эта открытость или неполнота становится логической необходимостью, если вы, вслед за Шрёдингером, даете квантовое описание макроскопическим системам. Вот это — подлинная дилемма Гёделя».

«На что вы намекаете?» — спрашиваете вы озадаченно.

«Чтобы разрешить дилемму, мы должны быть способны действительно выходить за пределы системы, а это означает существование квантового механизма в нашем мозгу и коллапсирующего его нелокального сознания. Поэтому для того чтобы иметь подлинную сложную иерархию — разрывность, ненарушенный уровень и все прочее, — в наших головах должна быть квантовая система».

«В самом деле?»

Но я заканчиваю нашу беседу (скачком, используя ненарушенный уровень). Все, что имеет начало, должно в свое время где-то заканчиваться — даже волнующие идеи, вроде существования квантовой системы у нас в мозгу.

Ладно, теперь вы знаете, что такое сложная иерархия, вы согласны с тем, что она работает только для квантовой системы в рамках общей идеалистической схемы, и вы интуитивно догадываетесь, что это может объяснять наше собственное самоотнесение. Давайте посмотрим, так ли это.

Возвращение к кошке Шрёдингера

Чтобы понять, каким образом в уме-мозгу возникают сложная иерархия и самоотнесение, давайте еще раз вернемся к кошке Шрёдингера.

Согласно квантовой механике, по прошествии часа состояние кошки наполовину живое и наполовину мертвое. Если мы устанавливаем машину для измерения того, жива кошка или мертва, то машина заражается дихотомией кошки. А если мы устанавливаем целый ряд неразумных машин, в котором каждая последующая измеряет показания предыдущей, то неизбежным логическим следствием этого становится то, что все они приобретают квантовую дихотомию.

Это похоже на историю об островитянине и миссионере. Миссионер объясняет, каким образом землю держит сила тяготения и т.д. Но островитянин возражает ему, заявляя: «Я знаю, кто действительно держит землю. Это черепаха».

Миссионер снисходительно улыбается. «Но тогда, дорогой мой, кто держит черепаху?»

Островитянин остается невозмутимым. «Вы меня не обманете, — укоряет он миссионера. —Это все черепахи, до самого низа».

Суть цепи фон Нойманна, разумеется, состоит в том, что дихотомия измерительных приборов, наблюдающих кошку Шредингера, идет «до самого низа». Система бесконечно регрессивна. Она не коллапсирует сама по себе. Мы тщетно ищем коллапс в цепи фон Нойманна, подобно тому как мы тщетно ищем истинностное значение в парадоксе лжеца. В обоих случаях мы приходим к бесконечностям. Мы имеем дело со сложными иерархиями.

Чтобы разрешить дилемму, мы должны выйти из системы на ненарушенный уровень. Согласно идеалистической интерпретации квантовой механики, в качестве ненарушенного уровня действует нелокальное сознание, поскольку оно коллапсирует ум-мозг извне пространства-времени, таким образом, заканчивая цепь фон Нойманна. С этой точки зрения никакой дилеммы Гёделя не существует.

Однако, с точки зрения ума-мозга, все иначе. Давайте построим примерную модель реакции ума-мозга на стимул. Стимул обрабатывается сенсорным аппаратом и представляется двойной системе. Состояние квантовой системы распространяется как когерентная суперпозиция, и все соединяющиеся с ней классические измерительные приборы тоже становятся когерентными суперпозициями. Однако не существует никакой ментальной программы, осуществляющей выбор между разными аспектами когерентной суперпозиции; в уме-мозге нет никакой программы, которую можно идентифицировать в качестве центрального процессора. Субъект — это не гомункулус, действующий на том же уровне, что и программы ума-мозга.

Вместо этого имеется разрывность, нарушение причинной связи в процессе выбора из возможных альтернатив в пуле вероятности, который дается квантовой системой. Выбор представляет собой дискретный акт в трансцендентной сфере — действие нашего нелокального сознания. Никакое линейное, причинно-следственное описание в пространстве-времени невозможно. Это — «белое пятно» (как в картине Эшера «Галерея гравюр») в нашей картине сложной иерархии в уме-мозге. Результатом становится самоотнесение. Сознание коллапсирует общее квантовое состояние двойной системы, приводя к первичному разделению субъекта и объекта. Однако, вследствие сложной иерархии, сознание отождествляется с «я» самоотнесения и переживает первичное осознание — Я есть.

Самость нашего самоотнесения обусловлена сложной иерархией, но наше сознание — это сознание Бытия, которое лежит за пределами субъект-объектного деления. Во вселенной нет никакого другого источника сознания. Самость самоотнесения и сознание изначального сознания вместе создают то, что мы называем самосознанием.

 

ГЛАВА 13. «Я» СОЗНАНИЯ

Стоит еще раз повторить вывод предыдущей главы, так как он дает нам основу для понимания себя во вселенной: самость нашего самоотнесения обусловлена сложной иерархией, но наше сознание — это сознание Бытия, которое лежит за пределами субъект-объектного деления. Во вселенной нет никакого другого источника сознания. Самость самоотнесения и сознание изначального сознания вместе создают то, что мы называем самосознанием.

В некотором смысле мы заново открываем древнюю истину. Действительно чудесно, что человечество всегда потенциально знало о происхождении самосознания из сложной иерархии. Это знание, присущее многим культурам, проявлялось в разных местах и в разные периоды времени в архетипическом изображении змеи, кусающей собственный хвост (рис. 34).

Рис. 34. Уроборос (Из книги Эрика фон Нойманна «Происхождение и история сознания», Изд-во Принстонского университета, 1982)

Именно видимость мира проявления ведет нас к опыту самости или субъекта, отдельного от объектов видимости. То есть субъект и объект одновременно проявляются в первоначальном коллапсе квантового состояния ума-мозга. Как интуитивно догадывался романтический поэт Джон Ките: «Если хочешь, смотри на мир, как на место для создания душ».

Без имманентного мира проявления не было бы никакой души, никакой самости, которая переживает себя отдельной от воспринимаемых ей объектов.

Ради удобства можно ввести новый термин для описания этой ситуации. До коллапса субъект не дифференцирован от архетипов объектов опыта — физического или ментального. Коллапс вызывает субъект-объектное деление, и это ведет к первичному осознанию ситуации «Я есть», которое мы будем называть квантовой самостью. (Разумеется, мы могли бы также сказать, что осознание квантовой самости вызывает коллапс. Помните о круговом характере, присущем самоотнесению.) Сознание отождествляется с возникающим самоотнесением своей квантовой самости, в которой все еще сохраняется единство субъекта. Следующий вопрос в том, как возникает наша так называемая отдельная самость — наша уникальная точка отсчета для всего опыта, индивидуальное эго?

Возникновение эго

«Мы не можем уклоняться от того факта, что мир, который мы знаем, создается для того, чтобы (и, значит, так, чтобы быть способным) видеть себя, — говорит математик Дж. Спенсер Браун. — Но для того чтобы это делать, он, очевидно, сперва должен разделяться на как минимум одно состояние, которое видит, и как минимум одно другое состояние, которое видится». Механизмами этого субъект-объектного деления служат вдвойне завораживающие иллюзии сложной иерархии и тождественности самости средоточию нашего прошлого опыта, которое мы называем эго. Как возникает эта эго-тождественность?

Я уже говорил, что ум-мозг представляет собой сдвоенные квантовую систему и измерительный прибор. Как таковой он уникален: это место, где происходит самоотнесение всей вселенной. Вселенная осознает себя через нас. В нас вселенная делится надвое — на субъекта и объект. В результате наблюдения умом-мозгом сознание коллапсирует квантовую волновую функцию и завершает цепь фон Нойманна. Мы разрешаем проблему цепи фон Нойманна, признавая, что сознание коллапсирует волновую функцию, действуя самосоотносительно, а не дуалистически. Чем самосоотносительная (самореферентная) система отличается от простого сочетания квантового объекта и измерительного прибора? Ответ на этот вопрос имеет решающее значение.

Измерительный прибор мозга, подобно всем другим измерительным приборам, регистрирует в памяти каждый коллапс — то есть любой опыт, возникающий у нас в ответ на определенный стимул. Однако вдобавок к этому, если тот же самый или сходный стимул предъявляется снова, классический регистрирующий аппарат мозга заново проигрывает прошлую память; это вторичное проигрывание становится вторичным стимулом для квантовой системы, которая затем на него реагирует. Классическая система измеряет новую реакцию, и так далее. Это повторное взаимодействие измерения ведет к фундаментальному изменению в квантовой системе ума-мозга: она перестает быть восстанавливающейся.

Каждая ранее переживавшаяся, заученная реакция повышает вероятность повторения этой же реакции. Это приводит к следующему: поведение квантовой системы ума-мозга по отношению к новому, не заученному стимулу подобно поведению любой другой квантовой системы. Однако когда стимул становится заученным, повышается вероятность того, что после завершения измерения квантово-механическое состояние двойной системы будет соответствовать состоянию прежней памяти. Иными словами, обучение (или прошлый опыт) настраивает ум-мозг.

Это объяснение, конечно, представляет собой теоретический анализ в рамках существующей модели ума-мозга, основанной на идее простого поведенческого обусловливания. До того как реакция на тот или иной стимул становится обусловленной, до того как мы переживаем его в тысячный раз, пул вероятности, из которого сознание выбирает нашу реакцию, включает в себя ментальные состояния, общие для всех людей во все времена и во всех местах. По мере научения обусловленные реакции постепенно начинают приобретать больший вес по сравнению с другими. Это процесс развития заученного, обусловленного поведения индивидуального ума.

Как только задача выучена, в любой ситуации, включающей ее в себя, вероятность того, что соответствующая память будет включать обусловленную реакцию, приближается к 100%. В этом предельном случае поведение сдвоенных квантовой системы и измерительного прибора становится практически классическим. Тут мы видим аналог принципа соответствия Бора применительно к уму-мозгу. В предельном случае нового опыта реакция ума-мозга носит творческий характер. По мере обучения вероятность обусловленной реакции все больше увеличивается, пока — в предельном случае бесконечно повторяющегося опыта — реакция не становится полностью условной, как утверждает бихевиоризм. Это важно, поскольку классическое обусловливание, постулируемое бихевиоризмом, становится частным случаем более общей квантовой системы.

Многие заученные программы накапливаются уже на довольно ранних стадиях индивидуального физического развития и определяют поведение ума-мозга — несмотря на то что необусловленные квантовые реакции остаются доступными для нового творческого опыта (особенно в ответ на неизвестные стимулы). Но когда творческий потенциал квантового компонента не используется, сложная иерархия взаимодействующих компонентов ума-мозга по существу становится простой иерархией заученных, классических программ: ментальные программы реагируют друг на друга в четко определенной иерархии. На этой стадии творческая неопределенность в отношении того, «кто выбирает» сознательный опыт, исчезает; мы начинаем допускать существование отдельной индивидуальной самости (эго), осуществляющей выбор и обладающей свободной волей.

Чтобы лучше понять эту идею, предположим, что в ум-мозг приходит заученный стимул. В ответ квантовая система и ее измерительный прибор становятся когерентной суперпозицией, но со значительным перевесом в пользу заученной реакции. Память классического компьютера также реагирует заученными программами, ассоциирующимися с данным стимулом. После события коллапса, связанного с первичным опытом, происходит ряд вторичных процессов коллапса. В ответ на классические заученные программы квантовая система развивается в сравнительно однозначные состояния, и каждое из них усиливается и коллапсирует. Этот ряд процессов приводит к вторичным переживаниям, обладающим отчетливым качеством, например к привычной двигательной активности, мыслям (типа «я это сделал») и т.д. Заученные программы, способствующие вторичным событиям, по-прежнему составляют часть сложной иерархии, но следуя им, мы находим в их причинной цепи разрыв, который соответствует роли квантовой системы и ее коллапса нелокальным сознанием. Однако эта разрывность затеняется и интерпретируется как акт свободной воли (псевдо-) самости; потом за этим следует (ложное) отождествление нелокального субъекта с ограниченной индивидуальной самостью, связанной с заученными программами. Это то, что мы называем эго. Ясно, что эго — это наша классическая самость.

Конечно, наше сознание в конечном счете едино и находится на трансцендентном уровне, который мы теперь распознаем как ненарушенный уровень. Однако внутри физического пространства-времени (с точки зрения классических программ нашего ума-мозга) мы становимся одержимыми индивидуальной самотождественностью: эго. Изнутри, будучи мало способными открывать сложноиерархическую природу нашей системы, мы претендуем на свободную волю, чтобы скрывать свою искусственную ограниченность. Ограниченность возникает от принятия точки зрения заученных программ, причинно воздействующих друг на друга. В неведении мы отождествляемся с ограниченной версией космического субъекта: мы заключаем: я есть это тело-ум.

Как реальный субъект опыта (нелокальное сознание) я действую извне системы — превосходя мой ум-мозг, который локализован в пространстве-времени — из-за завесы сложной иерархии систем моего ума-мозга. Моя отдельность — мое эго — возникает только в качестве мнимого представителя свободной воли этого космического «Я», затеняющего отсутствие непрерывности в пространстве-времени, которое представляет коллапс состояния квантового ума-мозга. В связи с вопросом об отдельности человека актуальна цитата из одного стихотворения Уоллеса Стивенса:

Вещи, как они есть (как то чистое, неразделенное космическое сознание) проявляются как отдельное, индивидуализированное эго; они изменяются блюзовой гитарой простой иерархии заученных программ индивидуального ума-мозга.

Однако отдельная самость — это лишь вторичная личина сознания, поскольку нелокальная, творческая потенция сознания и переменчивость квантового ума никогда не исчезают полностью. Они продолжают присутствовать в первичной квантовой модальности самости.

Классическая и квантовая самость

Психолог Фред Эттнив определяет эго следующим образом: «...сохраняемая информация о прошлых состояниях сознания может возвращаться в сознание. Таким образом, для сознания становится возможным видеть свое собственное отражение — хотя всегда (слегка нарушая метафору) с задержкой во времени. Я полагаю, что эго следует определять именно таким образом».

Отметьте, в особенности, задержку во времени, о которой упоминает Эттнив: это время реакции между коллапсом пространственно-временного события (началом квантовой моды) и выражаемой словами вторичной классической модой, или основанным на интроспекции опытом эго. В поддержку этого представления о времени интроспекции имеются впечатляющие свидетельства.

Нейрофизиолог Бенджамен Либет, нейрохирург Бертрам Файнстейн и их сотрудники открыли интригующий феномен времени интроспекции у пациентов, подвергавшихся операциям на мозге в клинике Маунт Сион в Сан-Франциско. (При операциях на мозге пациенты могут оставаться бодрствующими, поскольку в таких случаях не бывает никакой боли.) Либет и Файнстейн измеряли время, требующееся для того, чтобы осязательный стимул, передающийся по нервам в виде импульсной электрической активности, достиг мозга. Оно составляло примерно 0,01 с. Однако Либет и Файстейн обнаружили, что пациент устно сообщал об осознании стимула лишь спустя почти полсекунды. По контрасту с этим для поведенческой реакции таких испытуемых (нажатия на кнопку или произнесения слова «готов») требовалось только 0,1-0,2 с.

Эксперименты Либета свидетельствуют в пользу той идеи, что нормальное классическое эго-самость возникает из процессов вторичного осознания сознательного опыта. Почти полсекунды между поведенческой реакцией и устным сообщением — это время, требуемое для переработки вторичного осознания; это (субъективное) время реакции, необходимое для интроспекции типа «я есть это». Наша поглощенность вторичными процессами (на которые указывает задержка во времени) затрудняет осознание нашей квантовой самости и переживание чистых ментальных состояний, доступных на квантовом уровне нашего функционирования. Многие медитативные практики призваны устранять задержку во времени и непосредственно связывать нас с этими чистыми ментальными состояниями в их таковости (на санскрите — татхата). Имеющиеся (хотя и предварительные) данные показывают, что медитация уменьшает задержку во времени между первичными и вторичными процессами.

Кроме того, есть косвенные свидетельства того, что уменьшение временной задержки сопровождается возвышенными переживаниями. Джордж Леонард сообщал о возвышенных переживаниях спортсменов. Например, в бейсболе, когда игроку в дальней части поля удается поймать особенно трудный мяч, его возбуждение может быть не результатом успеха (как обычно считают), а следствием уменьшенного времени реакции (облегчающего для него поимку мяча), которое позволяет ему мельком увидеть свою квантовую самость. Выдающийся успех в поимке мяча и возбуждение возникают одновременно — по существу, каждое из них вызывает другое. Данные Маслоу о пиковых переживаниях — непосредственном трансцендентальном опыте самости как укорененной в единстве и гармонии космического Бытия (например, о творческом опыте «эврика») — тоже можно объяснить с точки зрения уменьшенного времени реакции и квантовой самости переживающего.

Временная задержка вторичной интроспекции создает возможность ощущения непрерывности опыта сознания нашего эго. Наш так называемый поток сознания — это результат бездумной интроспективной болтовни. (Какой ценой нам достается накопление опыта!) Сознание делится на субъект и объект путем коллапса квантово-волновой функции ума-мозга. Коллапс представляет собой событие разрывности в пространстве и времени, но мы однобоко переживаем субъект-объектное деление в непрерывной, классической модальности эго. Мы почти не осознаем доступной в квантовой моде непосредственности опыта, которую Т. С. Элиот в одном из своих стихотворений назвал «точкой недвижимости»:

Теперь объясняется майя. Майя — это не имманентный мир, и даже не эго. Действительная майя — это отдельность. Чувствовать и думать, что мы действительно отдельны от целого, — это иллюзия. Мы достигли конечной цели квантового функционализма — объяснения нашей отдельной самости. С классическими заученными программами, образующими кажущуюся простую иерархию, сознание обретает эго (самоопределение «я есть это»), которое отождествляется с заученными программами и индивидуальным опытом отдельного ума-мозга. Такая отдельная самость, как и подозревал Сперри, имеет аспекты эмерджентного феномена. Она возникает из интроспективного взаимодействия наших заученных программ, происходящих от нашего опыта в мире, но тут есть одна особенность. Отдельная самость не имеет никакой свободной воли помимо свободной воли квантовой самости и, в конечном счете, единого сознания.

Я надеюсь, что теперь вы понимаете суть квантового функционализма. В то время как общепринятые теории ума-мозга избегают понятия сознания как помехи, квантовый функционализм начинает с сознания; в то же время он восстанавливает в правах поведенческое описание действий ума-мозга в качестве граничного случая и даже соглашается с материалистами в том, что свободная воля эго — это обман. Однако новая теория гораздо более универсальна в качестве вспомогательного средства для понимания ума-мозга, поскольку она признает и квантовую модальность самости.

Психологи-материалисты верят только в эго — если хотя бы в него. Многие из них сказали бы, что никакой квантовой самости нет. Однако представьте себе, что, если бы было снадобье, способное отделять квантовую самость. Какой была бы жизнь? Этот вопрос обыгрывается в следующей притче.

Любовь к классической механике: притча

Однажды была женщина, которая верила в классическую механику и классическую логику. Ей становилось не по себе от всех разговоров об идеалистической философии, мистицизме и тому подобных вещах, которые вели многие из ее друзей, а порой — даже ее муж.

В своих отношениях с людьми она не могла понять, чего они хотят. Она всегда хорошо относилась к своим родителям, но они хотели, чтобы она проявляла участие. Она не знала, что они имеют в виду. Ей нравился секс с мужем, но он слишком много говорил о любви и доверии. Это были просто слова. Какая польза от таких слов? Порой, лежа без сна после секса с мужчиной, который был ее мужем, она чувствовала, что ее наполняют чувства эмоциональной нежности. Она воображала, что они относятся к тому же сорту, как и те, что порой заставляли ее родителей молча смотреть на нее со слезами на глазах. И она ненавидела эту сентиментальность.

Она не могла понять, почему некоторые из ее друзей ищут в своей жизни смысл. Некоторые из них постоянно говорили о любви и об эстетике. Ей приходилось сдерживать смех, чтобы не обидеть их, но она знала, что они наивны. Она считала, что не существует никакой любви помимо секса. Однако иногда, когда она неосознанно смотрела на океан, ее охватывало чувство единства с ширью океана. Тогда она теряла несколько мгновений своего существования и погружалась в любовь. Она боялась таких мгновений и ненавидела их.

Несколько раз она пыталась рассказать о своем беспокойстве, но те, кому она доверялась, успокаивающе говорили об ее внутренней квантовой самости, за пределами ее обычного эго. Она бы никогда не поверила во что-то столь неуловимое. Даже если бы у нее была какая-то внутренняя самость, она в ней совсем не нуждалась. Затем, однажды, она услышала об открытии снадобья, способного отделять человека от квантовой самости. Она нашла человека, который открыл снадобье.

«Позволит ли мне ваше средство наслаждаться сексом без сентиментальных чувств относительно любви?»

«Да», — сказал человек, у которого было снадобье.

«Я не могу выносить ненадежность доверия людям. Я бы, скорее, рассчитывала на взаимные уступки и на подтверждение слов делами. Позволит ли мне ваше средство жить своей жизнью, не будучи вынужденной доверять людям?»

«Да», — ответил изобретатель снадобья.

«Если я приму ваше средство, смогу ли я расслабляться в красоте океана без необходимости справляться с чувствами так называемой вселенской любви?»

«Всегда», — ответил ее собеседник.

«Тогда ваше средство — для меня», — сказала она, жадно выпивая снадобье.

Шло время. Ее муж начинал чувствовать в ней перемену. Она вела себя примерно так же, но, по его словам, он больше не мог ощущать ее флюиды. Затем, однажды, она рассказала ему, что приняла средство, чтобы отключить свою квантовую самость. Он немедленно нашел человека, который дал его жене снадобье. Он хотел, чтобы его жена вновь обрела свою квантовую творческую способность.

Человек, давший его жене снадобье, некоторое время слушал его, а потом сказал: «Позвольте мне рассказать вам одну историю. Однажды был человек, который ощущал невыносимую боль в ноге. Врачи не могли найти лекарства и в конце концов решились на ампутацию. Проснувшись после долгих часов, проведенных под наркозом, пациент увидел врача, который вопросительно смотрел на него. Все еще чувствуя себя не слишком хорошо, он спросил врача: "Ну и как?"

"У меня есть для вас кое-какие хорошие и кое-какие плохие новости. Начнем с плохих. Мы отрезали не ту ногу". Пациент непонимающе смотрел на него, но врач поспешил его утешить. "А теперь — хорошие новости, Оказалось, что ваша больная нога не столь уж плоха. Ее не нужно ампутировать. Вы сможете ей пользоваться"».

Муж выглядел озадаченным. Человек, давший его жене снадобье, продолжал: «Вашей жене не нравилась творческая неопределенность жизни, которая приходит с квантовой самостью, и потому она от нее освободилась. Она предпочла как бы ходить на одной ноге. Это для вас — плохая новость. Но теперь — хорошая новость. У меня действительно есть средство для таких мужей, как вы. Я могу приучить ее к душевному поведению, которого вы от нее хотите. После моего обучения она будет давать вам и чай, и симпатию».

Муж был обрадован. И так и было сделано. Его жена снова казалась прежней. Временами она шептала нежные слова любви, как делала до того, как приняла снадобье. Но ее «душевный» муж по-прежнему не мог ощущать ее флюиды.

Он снова пошел к человеку, который дал его жене снадобье и научил ее любящему поведению. «Одно только поведение не приносит мне действительного удовлетворения. Я хочу кое-чего невыразимого — я хочу чувствовать ее флюиды», — пожаловался муж.

Человек сказал: «Есть только одна возможность. Я могу дать вам снадобье, а потом обучить вас, как обучал вашу жену».

Поскольку никакой другой альтернативы не было, муж согласился. И с тех пор эта пара жила счастливо. Никто в их городе никогда не видел более любящей пары. Их даже избрали пожизненными членами местного отделения Уолден II — подобная честь была оказана впервые.

Не беспокойтесь, такое снадобье никогда не будет найдено. В то же время постоянное и не обязательное поведенческое, культурное, политическое и социальное обусловливание действительно функционирует как химическое снадобье в притче, сдерживая потенциал, который предлагает нам квантовая самость. Поэтому следующий вопрос состоит в том, как мы можем принимать на себя ответственность за возникающее знание того, что мы — нечто большее, чем признает материализм? Куда мы пойдем дальше? Это — тема части 4.

 

ГЛАВА 14. ОБЪЕДИНЕНИЕ ПСИХОЛОГИЙ

Самость («я») — это не вещь, а отношение между сознательным опытом и непосредственным физическим окружением. В сознательном опыте мир выглядит разделенным на субъекта и объекты. При отражении в зеркале памяти это разделение порождает преобладающий опыт эго.

Философы много думали о природе самости (или «я»). Эту ветвь философии иногда называют феноменологией. Феноменологи изучают ум путем интроспекции, весьма сходной с медитацией, которую используют восточные мистические философы и психологи. Кроме того,.имеются многочисленные западные психологические модели (помимо бихевиоризма). Например, психоаналитическая модель, предложенная Фрейдом, утверждает, что над самостью властвуют бессознательные влечения.

Интересно посмотреть, как модель самости, которую мы назвали квантовым функционализмом, объясняет многообразие опыта «я», и сравнить квантовый функционализм с другими философскими и психологическими моделями. Эта глава включает в себя такое сравнение, куда входят некоторые идеи из философии, психологии и новой физики (касающиеся природы самости и свободной воли).

Характеристики, связанные с опытом «я»

Характерные формы опыта «я» таковы:

L Интенциональность (целенаправленное сосредоточение на объекте, включающее в себя желание, суждение и размышление).

2. Самоосознание (чувство себя).

3. Рефлексивность (осознание осознания),

4. Опыт эго (ощущение себя уникальной сущностью с определенным характером, личными качествами и соответствующей личной историей).

5. Внимание (опыт способности самости сосредоточиваться на том или ином объекте).

6. Опыт надличностной самости (моменты откровения или прозрения, как в творческом опыте «эврика»),

7. Неявный опыт самости (переживания, в которых имеется субъект-объектное деление мира, но нет явного опыта «я»).

8. Выбор и свободная воля.

9. Переживания, относящиеся к бессознательному.

Разумеется, эти формы опыта «я» не исключают друг друга. Совсем наоборот, они тесно связаны друг с другом. Помня об этом, рассмотрим подробнее каждую из этих форм.

Интенционапьность, самоосознание и рефлексивность

В философской литературе указание на объект, сопутствующее большей части сознательного опыта, именуется интенциональностью. Существует много модусов интенциональности, например желание, суждение и размышление. Таким образом, это слово не относится к одним лишь намерениям (интенциям). Переживаемое интенциональное «я», разумеется, осознает само себя, но это далеко не все; его мысли и чувства носят направленный и целеустремленный характер.

Итак, одна из самых распространенных форм опыта «я» — это переживание себя в качестве субъекта с интенциями, направленными на некоторый объект. Еще один распространенный опыт «я» имеет место, когда мы размышляем о себе, когда в рефлексивном переживании мы осознаем, что осознаем. Это тоже субъект-объектный опыт, в котором «я» играет роль субъекта, а сознание — роль объекта.

Что вызывает разделение мира на субъект и объекты? Разные философии дают на этот вопрос разные ответы. Как из конгломерата материальных объектов, вроде нейронов и белого вещества, возникает субъект? Одним из ответов является эпифеноменализм — субъект представляет собой эмерджентный эпифеномен мозга. Однако никто не смог показать, как могло бы происходить такое возникновение. Модели искусственного интеллекта (коннекционизм) изображают мозг как компьютерную сеть с параллельной обработкой информации; в рамках этой основной философии теоретики принципа «снизу вверх» пытаются доказывать, что субъект-сознание возникает как «порядок из хаоса», как новая эмерджентная функция. В своей основе все эти модели сталкиваются с одной и той же проблемой: не существует никакой доказуемой связи между состояниями компьютерной (или нейронной) сети и состояниями ума, которые мы переживаем.

Напротив, согласно монистическому идеализму, все находится в сознании и происходит от него. В этой философии актуальный вопрос заключается в том, каким образом сознание, являющееся всем, разделяется на переживающего субъекта и переживаемые объекты? Здесь достаточные доказательства того, как могло бы возникать такое деление, способна дать квантовая теория самосознания. Согласно этой теории, состояния ума-мозга считаются квантовыми состояниями, которые представляют собой вероятностно взвешенные (то есть имеющие ту или иную вероятность актуализации. — Прим. пер.) многоаспектные структуры возможности. Сознание коллапсирует многоаспектную структуру (когерентную суперпозицию), выбирая один аспект, но это происходит только в присутствии осознания ума-мозга. (Вспомните, что осознание — это поле ума, в котором возникают объекты опыта.) Что первично — осознание или выбор? Это сложная иерархия. Именно эта сложноиерархическая ситуация дает начало самоотнесению, субъект-объектному делению мира.

Дальнейшие процессы вторичного осознания ведут к интенциональности — тенденции отождествления с объектом. «Я» рефлексивного осознания тоже возникает из этих процессов вторичного осознания. И первичный опыт, и вторичные процессы в норме остаются в том, что в психологической литературе называется предсознанием; это затенение сложной иерархии первичного процесса имеет фундаментальное значение для простой иерархической тождественности с нашим «я».

Опыт эго

Польский психолог С. Заборовски на основании обзора психологической литературы по самоосознанию определил самоосознание как кодирование, переработку и объединение информации о самости. На мой взгляд такого рода определение более удачно, чем термин «самоосознание»; кроме того, оно соответствует тому, что обычно называют опытом эго. Самоосознание сопутствует опыту эго, но не исчерпывает его.

Опыт эго, как видимого действующего агента, кодировщика, переработчика и объединителя всех наших программ (если использовать компьютерную метафору Заборовски) представляет собой самое неотразимое переживание «я». Эго — это конструируемый нами образ того, кто кажется нам переживающим наши повседневные действия, мысли и чувства.

Эго играло заглавную роль во многих теориях личности. Радикальный бихевиоризм и теория социального научения подразумевают, что эго представляет собой центр социально обусловливаемого поведения — результат стимула, реакции, подкрепления. Однако в более недавней бихевиористской литературе эго считается опосредующим внешнее поведение через внутренние ментальные мысли. Таким образом, когнитивное определение самоосознания, которое дает Заборовски, сходно с более поздним поведенческим определением эго.

Однако даже согласно поведенческой-когнитивной школе действия эго допускают полное описание в терминах утверждений входа-выхода (даже хотя выход зависит от внутренних ментальных состояний). Если это так, то нет никакой необходимости в связи эго с самосознанием. Этого парадокса удается избежать, используя в определении эго спецификатор «видимый».

В квантовой теории самосознания субъект-объектное деление мира создается коллапсом когерентной суперпозиции квантовых состояний ума-мозга. Однако в результате обусловливания некоторые реакции становятся более вероятными, когда уму-мозгу предъявляется заученный стимул. Сознание отождествляется с видимым (кажущимся) процессором заученных реакций, то есть эго; однако отождествление никогда не бывает полным. Сознание всегда оставляет место для необусловленной новизны. Это делает возможным то, что мы называем свободной волей.

Внимание и сознательно направляемые действия

Как заметил феноменолог Эдмунд Гуссерль, самоосознание и, следовательно, эго связано с направлением сознательного внимания. Существуют и случаи, когда внимание движется спонтанно.

В когнитивных экспериментах, включающих в себя восприятие стимула и реагирование на него, испытуемые, как правило, способны демонстрировать поведенческую реакцию (например, нажимать кнопку звонка) до того, как у них появляется самоосознание осознания стимула, и до того, как они способны устно сообщить об осознании стимула. Эта способность позволяет предполагать, что существует опыт первичного и вторичного осознания и что эго связано с вторичным опытом самоосознания, но не с первичным опытом.

Гуссерль, описывая неотъемлемую связь самоосознания и способности направлять внимание (которая не дана самоосознанию), предложил термин чистое эго для обозначения единой самости, в качестве двух аспектов которой выступают самоосознание и то, что направляет внимание. В этой книге мы, как и раньше, будем использовать для обозначения единой самости простое слово самость.

В когнитивной функционалистской/коннективистской модели не дается никакого объяснения самоосознания. Внимание считается функцией центрального процессора, который определяет эго.

По контрасту в квантовой теории самоотнесения самость действует в двух модальностях: 1) обусловленной, классической модальности эго, относящейся к вторичному опыту, который включает в себя самоосознание; и 2) необусловленной квантовой модальности, связанной с опытом первичного осознания, таким как выбор и направление внимания без самоосознания. Следовательно, квантовая модель согласуется с феноменологической моделью.

Опыт надличностной (трансперсональной) самости

В некоторых видах опыта отождествление самости с эго значительно меньше, чем обычно. Примером может служить творческий опыт, в котором переживающий зачастую описывает творческий акт как действие Бога. Еще один пример — это «пиковые переживания», которые изучал психолог Абрахам Маслоу. Такие переживания всегда происходят внезапно, по контрасту с более обычной эго-непрерывностью потока сознания. Мы будем называть их переживаниями надличностной самости, поскольку в них не преобладает отождествление с конкретной личностью переживающего.

Переживания надличностной самости часто ведут к творческому расширению самотождественности, определяемой эго. Маслоу (в упомянутой выше работе) назвал это самоактуализацией, а в этой книге используется термин «акт внутреннего творчества». В восточной психологии это творческое самосозидание называется пробуждением разума — на санскрите буддхи. Поскольку на Западе слово «разум» имеет другой смысл, мы будем использовать для обозначения расширения самотождественности за пределы эго санскритское слово буддхи. Хотя поведенческая-когнитивная модель не признает надличностный опыт, квантовая теория интерпретирует его как непосредственный опыт квантовой модальности самости.

Главной характеристикой надличностного опыта является нелокальность — передача или распространение влияния без локальных сигналов. Возможными примерами такой нелокальной синхроничности могут служить одновременные научные открытия. Другие примеры дают паранормальные явления, например телепатия.

Неявный опыт самости

Как указал философ-экзистенциалист Жан Поль Сартр, большая часть нашего обычного опыта не включает в себя «я»-эго. Сартр приводил пример человека, считающего сигареты. Считая, человек поглощен этой задачей, и не имеет самоосознания или любого другого указания на свое эго. Затем к нему подходит приятель и спрашивает: «Что это ты делаешь?» Человек отвечает: «Я считаю свои сигареты». Он снова обрел самоосознание. В такого рода опыте имеется сознание, и мир неявно делится на субъекта и объект; однако при этом нет или почти нет вторичного отзвука опыта.

Пример Сартра попадает в низшую категорию того, что восточный интерпретатор йоги Патанджали (примерно во II в. н.э.) называл самадхи. Начиная с поглощенности объектом (состояния низшего самадхи), йог начинает процесс превосхождения объекта во все более высоких самадхи. В конце концов достигается состояние, в котором объект видится в его тождественности с космическим нелокальным сознанием.

В восточной психологии субъект опыта космического сознания носит название атман. В христианстве эта первичная универсальная самость известна как Святой Дух. В буддизме ее иногда называют не-самостью (анатта) или «не-я», поскольку она взаимозависимо со-возникает с осознанием (не будучи иерархически более высокой, чем осознание — ее объект). Другие буддийские философы (например, в тексте Ланкава-тара Сутра) называли субъектом чистого осознания универсальное космическое сознание. Как указывает теперешний Далай-Лама, термин «не-самость» вводит в заблуждение, поскольку заставляет думать о нигилизмe. Современный психолог Ассаджиоли назвал эту самость, лишенную «я», надличностной самостью. Ввиду отсутствия однозначного западного термина, мы будем использовать для обозначения самости опыта чистого осознания санскритское слово атман.

В квантовой теории самости атман интерпретируется как квантовая самость — необусловленный универсальный субъект, с которым отождествляется сознание и который взаимозависимо возникает вместе с осознанием при коллапсе квантовой когерентной суперпозиции. Опыт индивидуальной самости, или эго, возникает в зеркале памяти из вторичных отзвуков первичного опыта. Существенные нейрофизиологические свидетельства указывают на существование временной задержки между опытом первичного и вторичного осознания.

Выбор и свободная воля

Пожалуй, из всех видов опыта самости больше всего сбивает с толку тот, что связан с выбором и/или свободной волей. Любой сознательный опыт включает в себя раскрытие к будущему и в этом смысле может считаться связанным с открытостью или возможностью. Переживания выбора и свободной воли идут дальше такой открытости. Мы будем проводить различие между этими двумя терминами, хотя их часто используют как синонимы. Выбор относится к любому случаю, когда мы выбираем между альтернативами с самоосознанием или без него. Свободная воля относится к тем случаям, когда мы выступаем в качестве причинных инициаторов последующего действия.

Бихевиористы и когнитивисты обычно заявляют, что никакой свободы выбора или свободной воли не существует. Если человек представляет собой классический компьютер — не важно, с параллельной обработкой информации или без нее, — ни одно из этих понятий не имеет смысла. Доказательство состоит просто в том, что эго нельзя приписывать никакой причинной действенности, поскольку его поведение полностью определяется состоянием его аппаратного (мозгового) обеспечения и входными сигналами от окружающей среды.

Духовные и трансперсональные психологии согласились бы с оценкой бихевиоризма в том, что эго не имеет свободной воли, но настаивали бы на том, что настоящая свободная воля существует. Это свободная воля атмана — сознания, которое существует до любого вида рефлексивного опыта индивидуальной самости. Если эго не имеет свободной воли, то как мы в нашем эго выходим за пределы эго, что составляет цель духовных традиций? Ответ, состоящий в том, что эго — это иллюзия, не представляется удовлетворительным.

С помощью квантовой теории сознания мы теперь можем разрешить концептуальную проблему, связанную со свободной волей. В квантовой теории первичную самость — атман — определяет выбор. Я выбираю, следовательно (сложноиерархически), я есть. Однако при наличии обусловливания выбор перестает быть полностью свободным и становится смещенным в пользу обусловленных реакций. Вопрос в том, насколько далеко заходит обусловливание?

Очевидно, что на уровне первичного процесса никакого обусловливания нет, и, следовательно, имеется неограниченная свобода выбора. На вторичном уровне у нас есть обусловленные реакции в форме мыслей и чувств, но должны ли мы действовать в соответствии с ними? Наша свободная воля на вторичном уровне заключается в способности говорить «нет» заученным условным реакциям.

Заметьте, что мы вынуждены использовать два термина — выбор и свободная воля — немного по-разному, и это хорошо. Современные нейрофизиологические эксперименты показывают, что есть определенное преимущество в том, чтобы не использовать термин «свободная воля» по отношению, например, к таким ситуациям, когда человек по своей воле поднимет руку. Недавние эксперименты Бенджамина Либета ясно свидетельствуют о том, что еще до того, как испытуемый переживает осознание своего действия (необходимое для свободной воли), в его мозгу возникает вызванный потенциал, который сигнализирует объективному наблюдателю о его намерении поднять руку. Ввиду этого, как можно говорить, что такого рода свободная воля свободна? Но эксперименты Либета также показывают, что у человека сохраняется способность по своей свободной воле сказать «нет» поднятию руки, даже после того, как вызванный потенциал сигнализирует об обратном.

Такое прояснение смысла свободной воли может помочь нам увидеть преимущества медитации — сосредоточения внимания в поле осознания, либо на отдельном объекте ума, либо на всем поле. Медитация дает нам возможность становиться свидетелями ментальных феноменов, возникающих в осознании, — условно-рефлекторного парада мыслей и чувств. Она создает разрыв между пробуждением ментальных реакций и побуждением физически действовать в соответствии с ними и, таким образом, усиливает нашу способность по свободной воле говорить «нет» обусловленным действиям. Нетрудно видеть значение такого усиления для изменения вошедшего в привычку разрушительного поведения.

Переживания, относящиеся к бессознательному

Некоторые переживания относятся к тому, что остается в нас бессознательным, — к процессам, для которых есть сознание, но нет осознания. В квантовой теории существуют ситуации, когда квантовое состояние не коллапсирует, а продолжает развиваться во времени, в соответствии с динамикой ситуации. Однако бессознательная динамика может играть важную роль в последующих сознательных событиях. Этот аспект дает нам возможность проверять эффекты квантовой интерференции в экспериментах по бессознательному восприятию.

Согласно идеям психоанализа, некоторые переживания эго-самости вытесняются в то, что Фрейд называл «ид», а Юнг «тенью». Остающийся в результате этого сознательный опыт определяет «персону» — образ, который человек демонстрирует другим людям, образ того, кем он себя считает. Я буду называть вытесненную часть эго-самости просто личным бессознательным. Влияние личного бессознательного искажает некоторые переживания нашего эго, и это бессознательное влияние приводит к психопатологиям — в частности, к неврозам, с которыми пытается работать психоанализ.

Что может сказать квантовая теория о том, как возникает личное бессознательное? Оно возникает следующим образом: субъекта приучают избегать определенных ментальных состояний; в результате вероятность коллапса этих состояний из содержащей их когерентной суперпозиции становится крайне низкой. Однако такие когерентные суперпозиции могут без видимой внешней причины динамически влиять на коллапс последующих состояний. Незнание причины поведения может вести к тревоге, порождающей невроз. Со временем человек может вообразить причины и начать их устранять путем, например, такого невротического поведения, как навязчивое мытье рук.

Сходным образом, Юнг предположил, что на многие из наших надличностных переживаний влияют вытесненные архетипические темы коллективного бессознательного — универсальные состояния, которые мы обычно не переживаем. Эти вытесненные темы тоже могут вести к патологиям.

Согласно квантовой теории, возможная человеческая форма подвержена обусловливанию, которое не дает определенным ментальным состояниям проявляться в мире. Например, мужское тело должно стремиться подавлять те ментальные состояния, которые относятся к явно женскому опыту. Это источник описанного Юнгом архетипа анимы. Подавление анимы неблагоприятно ограничивает мужское поведение (точно так же, у женщин подавляется архетип анимуса, отделяя их от мужского опыта).

Когда мы сновидим или находимся под гипнозом, самость становится в основном свидетелем и входит в состояние относительного отсутствия событий вторичного осознания. В таком состоянии ослабляются нормальные запреты, направленные против коллапсирования вытесняемых ментальных состояний. Поэтому как сновидения, так и гипноз полезны для выведения бессознательного в сознательную осведомленность.

Сходным образом, в околосмертном опыте непосредственная близость смерти высвобождает значительную часть подавленного бессознательного обусловливания — как коллективного, так и личного. В результате многие пациенты выходят из околосмертного опыта полными радости и умиротворенности.

Для обретения свободы действия важно избегать угнетения как со стороны обусловливания эго/персоны, так и со стороны наших тиранических внутренних, подавляемых, бессознательных, когерентных суперпозиций.

Спектр самосознания

Рассматривая характеристики сознательного опыта, которые описывают феноменология, психология, когнитивная наука и квантовая теория, мы можем прийти к важному обобщению представлений о том, как в нас проявляется самость — то есть к описанию спектра самосознания (см. также Уилбер). Однако из всех этих теоретических моделей лишь одна — квантовая теория сознания — достаточно широка, чтобы охватывать весь спектр; поэтому мы с самого начала будем исходить из идеалистической квантовой точки зрения на сознания.

В монистическом идеализме сознание единично — одно без второго, как говорил Шанкара. Спектр самосознания состоит из пунктов, с которыми единое сознание отождествляется на разных стадиях человеческого развития. Весь спектр на нижнем конце окружен личным бессознательным, а на верхнем — коллективным бессознательным. Однако все стадии находятся в сознании.

Эту схему следует рассматривать с точки зрения развития, а не иерархии. Чем выше мы развиваемся, тем в большей степени становимся лишенными эго, до тех пор пока на высшем уровне не утрачивается всякая заметная тождественность с эго. Поэтому уровни за пределами эго характеризуются глубокой скромностью.

Уровень эго

На этом уровне человеческое существо отождествляется с психосоциально обусловленным и заученным набором контекстов деятельности. Эти контексты дают человеческой личности характер. В зависимости оттого, насколько абсолютна такая эго-тождественность, человек на этом уровне более или менее склонен к солипсизму Контексты, в которых действует такой человек, как правило, обретают ауру непогрешимости, и о всех других контекстах он судит с точки зрения критериев этих личных контекстов. Человек верит, что первичной действительностью обладают лишь он сам и его расширения и дополнения (его семья, его культура, его страна и т. д.). Все остальное условно.

В рамках общего уровня эго мы можем различать две полосы. Первая из них, патологическая, находится ближе к личному бессознательному. На нее сильно влияют внутренние стимулы (не сколлапсированные когерентные суперпозиции) из бессознательного. Людей, чья самость отождествляется с этой полосой, нередко беспокоят стремления и побуждения бессознательного. Их эго разделено на образ себя и образ тени, первый из которых распространяется, а второй подавляется.

Вторая полоса, психосоциальная, представляет собой место, где живет большинство из нас — за исключением редких экскурсов в более низкие и более высокие (в смысле развития) области тождественности. Например, в более высоких областях мы можем быть способны говорить «нет» обусловленной привычной реакции, таким образом проявляя свою свободную волю; или мы можем погружаться в творческую деятельность, или можем бескорыстно любить кого-либо. Однако обычными побуждениями к действию на этом уровне руководит личная программа, которая служит для сохранения и укрепления тождественности образа-характера, в стремлении к славе, власти, сексу и т.д.

Уровень буддхи

Этот уровень характеризуется менее ограниченной возможностью отождествления самости, исследующей весь человеческий потенциал. Личный мотив жизни на уровне эго сменяется мотивом внутреннего творчества, самоисследования и актуализации.

В рамках этого уровня можно выделить несколько полос. Однако эти полосы не образуют иерархии и не обязательно переживаются в каком-либо хронологическом порядке. Некоторые из них даже могут быть пропущены.

Первую из них, располагающуюся ближе к уровню эго, мы будем называть психической/мистической полосой. Люди, чья самость отождествляется с этой полосой, переживают нелокальный психический и мистический опыт, который расширяет их видение мира и собственной роли в нем. Эти темы коллективного бессознательного нередко выходят на поверхность в сновидениях, творческих переживаниях и понимании мифов, которые дают дополнительные мотивации для свободы и объединения самости. Однако на этом уровне самотождественности люди все еще слишком движимы личными желаниями, чтобы перейти к подлинно текущей тождественности.

Вторая полоса — надличностная (трансперсональная). Здесь имеется определенная способность и склонность свидетельствовать внутренние процессы, не обязательно их экстериоризируя. Психологические контексты жизни человека утрачивают свой абсолютный характер. Человек открывает для себя инаковость, и некоторые из радостей этого открытия (например, радость служения) усиливают мотивацию.

Третья полоса — духовная, представляет собой тождественность, которую демонстрировали лишь немногие люди на земле. Жизнь проходит, в основном, в самадхи, достигаемом легко и без усилий (на санскрите — сахаджа). Самость более или менее едина; темы коллективного бессознательного в значительной степени исследованы; и действия соответствуют событиям. Из-за редкости в наши дни людей, чья самотождественность относится к этой полосе, о ней имеется очень мало научных данных. Конечно, в мистической и религиозной литературе мира описано много исторических случаев этой тождественности.

Высший уровень — это атман, уровень самости (или не-самости), достижимый только в самадхи.

Отметьте, что духовные психологии Индии и Тибета говорят о семи полосах спектра самотождественности (с еще одной дополнительной полосой на уровне эго). Происхождение этой системы связано с индийской идеей трех видов влечения — трех гун: тамаса, или инертности; раджаса, или либидо; и саттвы, или творчества. Индийские психологи постулируют существование трех полос эго — возможно, по одной для каждого типа преобладающего влечения, но поскольку признается, что у всех людей есть та или иная доля каждой гуны, такая классификация представляется несколько избыточной.

Могут спросить: как происходит смена самотождественности? Есть одна дзэнская история, касающаяся этого вопроса: «Ученик Доко пришел к мастеру дзэн и спросил: "Я ищу истину; в каком состоянии самости мне следует тренироваться, чтобы ее найти?" Мастер дзэн ответил: "Никакой самости не существует, так что ты не можешь ввести ее ни в какое состояние. Никакой истины нет, так что ты не можешь к ней готовиться"».

Иными словами, для смены самотождественности не существует никакого метода, никакой подготовки. Вот почему мы называем этот процесс внутренним творчеством. Это процесс нарушения границы, определяемой одним набором контекстов для жизни, который создает возможность расширенного набора контекстов. Мы будем более подробно рассматривать этот процесс в части 4. Заметьте, что достигаемая здесь интеграция теорий личности и самости в контексте квантовой теории сознания должна вести и к объединению различных направлений психологии — психоаналитического, поведенческого, гуманистического/трансперсонального и когнитивного. Хотя мы показали, что модель, основанная на идеях когнитивной науки и искусственного интеллекта не подходит для полного описания человеческой личности, она, тем не менее, может служить полезной имитацией большинства аспектов самости, относящихся к эго.