Анну Дарвулию считают ведьмой, которая пользовалась особым покровительством Элизабет Батори. Говорят, она многому научила графиню…
В тот день, когда мы впервые встретились с графиней, я, как всегда в жару, купалась в лесном озере. Это прекрасное озеро, в оправе из величественных скал, из вековых буков и ясеней, точно драгоценный сапфир, скрывалось от любопытных глаз. Один из берегов его был открыт, а другие поросли густым камышом. Если бы не наша встреча тогда, гореть бы мне на костре, как прочим моим сестрам.
Уже войдя в озеро, я услышала выстрелы в лесу и ржание коня. Решив, что это — охотник, я укрылась в воде, у камышей. Думала, что смогу переждать и спокойно уйти. Все озеро и его чистый берег были передо мной, как на ладони. Солнце стояло за моей спиной, поэтому оно слепило всякого, кто вздумал бы посмотреть в мою сторону.
Слышно было, что всадник приближается. Каково же было мое удивление, когда я разглядела седока. Не мужчина сидел на коне, а прекрасная женщина. Тогда я не знала еще, какую встречу уготовила мне судьба.
Я поняла, что женщина хочет освежиться в озере. Не удивительно. В такую-то жару… Поначалу я отвела взгляд. Но когда она полностью освободилась от охотничьего костюма, не смогла удержаться от того, чтобы не залюбоваться ею.
*****
Она распустила волосы. Удивительные, сияющие, они водопадом спускались к самым кончикам пальцев ее рук, которые она опустила, входя в воду. Ее кожа, казалось, светилась в лучах летнего солнца. Я не видела еще такой белой, такой прекрасной кожи у женщин наших краев. На берегу росла неизвестно как попавшая в этот лес береза. Стройная и прекрасная, она стояла среди тяжелых буков. Красавица, ищущая прохлады озерной воды, была стройнее той березы. Она все еще не видела меня, вошла в воду и поплыла, словно русалка, прямо в мою сторону.
Когда она заметила меня, то воскликнула: «А ты кто такая?». Вместо ответа, я приблизилась к ней и улыбнулась. Она ответила тем же. Потом я, пытаясь преодолеть смущение первой встречи, предложила ей погадать по руке. Моя бабушка, которая научила меня и гаданию, и еще очень многому, всегда говорила: «Хочешь узнать человека, возьми его за руку. Сердце само подскажет, каков он». К моему удивлению, она согласилась. Я подплыла к ней. В том месте, где она остановилась, заметив меня, было довольно глубоко. Она держалась на плаву, слегка двигая ногами, а протянув мне руку для гадания, оперлась о мое плечо, чтобы мне удобнее было разглядеть судьбу в изгибах линий на ее ладони.
«Тебя ждет великое будущее, — сказала я ей. — Ты получишь все, чего только ни пожелаешь. Вижу тебя высоко над этим миром. Твоя красота и молодость будут с тобой всегда. Твой дом, как полная чаша, соберет в себя счастье со всего мира. Я вижу твое прошлое, какую-то темную тень, какой-то неясный фантом. Эти тени прошлого не нанесут тебе и другим вреда, если ты будешь помнить о том великом будущем, которое уготовано тебе».
Пока я говорила эти слова, она тихо смотрела на меня. От нее исходил тонкий аромат, будто посреди озера вдруг расцвел волшебный цветок. Рассказав ей о прошлом и будущем, я поцеловала ее ладонь и спросила: «А теперь ты скажи мне о своем настоящем».
Девушка, не забирая у меня свою руку, сжала мне пальцы и сказала: «Ты знаешь замок в Чахтице? Приходи туда, там я и расскажу тебе о своем настоящем». Тогда я не могла знать, что передо мной сама могущественная графиня Елизавета Батори…
Мы немного поплавали, вышли на берег. Она попросила меня: «Расскажи о себе». Тогда я рассказала ей мою незамысловатую историю.
*****
Я рано осталась сиротой, и вырастила меня бабушка. Она жила в избушке, в лесу. Издавна к ней тянулись люди из окрестных деревень. Бабушка и лечила, и гадала, и порчу снимала, и роженицам помогала. Я все время при ней была, да ее премудростям и обучилась. Некоторые косились на нас, говорили, что придет время, когда нас, как еретиков, будут судить, за то, что истинную веру попираем. Называли ведьмами. И как они могли так говорить?
Ведь мы никому не приносим зла — и верим в то, что каждый день окружает каждого из нас. Верим в доброту ветра и целебных трав, верим в тепло солнца и в мудрость древних лесов. Наше знание, как и любую силу, можно повернуть и во благо, и во зло, но это не значит, что каждая из нас — и есть само зло. Ведь то, что рука человека может и убить, и приласкать, не делает всех, у кого есть руки, убийцами?
Когда бабушка умерла, я знала уже достаточно, чтобы заменить ее. У нее была книга, которую она всю жизнь пополняла новыми знаниями. Эту книгу не мог читать никто, кроме нее самой, а когда бабушки не стало, книгу сожгли. Мне она подарила такую же — толстую книгу с прекрасными чистыми листами, в кожаном переплете, с застежками. Попросила меня запомнить строго-настрого, что эта книга — только для меня. Что если ее прочтет кто другой — жди беды. «Без силы своей ты останешься, а что с нарушителем будет, про то не ведаю», — так сказала моя бабушка. А когда я спросила: «Что же мне записывать сюда?», она ответила: «Сердце подскажет». Теперь эта книга наполовину полна. Я и не знала, как много может подсказать мне сердце.
В избушке, которая осталась мне от бабушки и стала теперь моей, я живу одна. Со мной — лишь мой верный черный кот, который часто кажется мне умнее многих людей. По ночам он рассказывает мне сказки, а днем зорко следит за тем, чтобы злые духи не проникли в мое жилище.
*****
Я рассказала все это девушке, с которой мы купались. Ее не оттолкнула моя история. А когда я рассказывала ей о чудесных травах, которые помогают хранить красоту, о снадобьях, которые возвращают жизненную силу, она и вовсе оживилась. Мы оделись, и она предложила довезти меня до моей избы. Я села на коня позади нее. Она правила конем, называя его Винар, а я указывала дорогу.
Когда мы приблизились к тому месту, где стояло мое жилище, я почувствовала запах дыма. Не успела еще я задуматься, откуда это, мы выехали на поляну, где и стояла моя избушка, и увидели вместо нее пылающий костер. Неподалеку, так, чтобы их не задело жаром, стояло человек пятнадцать крестьян во главе со священником. Тот что-то читал по своей книге и благословлял собравшихся.
Я слышала, что где-то на западе таких, как я, теперь судят и сжигают, но и подумать не могла, что это случится со мной. «Уезжаем, милая, спаси меня», — только и успела я прошептать. Но моя спутница лишь поторопила коня, который шел прямо на толпу тех, кто шел сюда за моей смертью.
«Вот она! Проклятая Анна Дарвулия! Сжечь ведьму!», — послышались крики. Не обращая на них внимание, моя прекрасная наездница остановила коня в двух шагах от горящих ненавистью лиц и что-то сказала им. Было видно, как лица, до этого горевшие злобой, силы которой хватило на то, чтобы сжечь мой дом, теперь наполняются рабской покорностью и страхом. «Графиня, Елизавета, мы не виноваты, мы только исполняли волю Господа», — только и сказал возвышающийся над толпой священник.
Только теперь я поняла, кто — моя спутница. Графиня выхватила плетку, до того свернутую, и со всего маху начала хлестать поджигателей моего дома. Те побежали, некоторые упали на землю. «Пошли вон, скоты!», — кричала она. Я не ждала тогда, что в той нежной красавице, перед которой лучшие цветы кажутся тряпичными свертками, таится такая ужасная сила. Не знала, что в ней живет зверь, способный уничтожить любого, кто перейдет ей дорогу. Каждый удар ее плетки был похож на взмах сабли. Под ней трещала одежда и оголялись кости. Кровь моих обидчиков забрызгала и нас с моей спасительницей, и коня.
Крестьяне побежали, лошадь священника несла его впереди толпы. Тогда графиня потянулась за ружьем, прицелилась, и один из убегавших упал, с ногой, почти оторванной мощным зарядом. Я онемела от страха — и перед графиней, которую посмела принять за свою, и перед теми людьми, которые пришли сюда убить меня. Мы подъехали к раненому. Тот корчился на земле, истекая кровью. Графиня, не говоря ни слова, сошла с коня и забила крестьянина до смерти плетью. Отдышавшись, она сказала мне: «Осмотрись, может что нужное осталось, и поедем ко мне. Будешь у меня жить и служить мне».
*****
Хата моя сгорела. Сгорели сушеные травы и снадобья, которые я собирала многие годы. Но большой беды в этом нет — наши леса богаты на травы, да на все остальное, что нужно в моем ремесле. Сгорел мой алтарь, на котором заговоренные амулеты подсказывали мне, как быть, шептали мне слова, которые я потом записывала в книгу. Но и это не беда — духи лесов сжалятся и пошлют мне новые талисманы. Больше всего меня беспокоили мой кот, и самое ценное, что есть у ведьмы — книга. Даже потеряй я кота, сгори он в огне, его душа вернется ко мне в новом обличье. А вот потерять книгу — значит потерять себя. Лучше умереть ведьмой, чем потерять книгу и стать ничем. Тут я вспомнила, что, уходя из дома, в этот раз я спрятала книгу в чаще леса, в дупле векового дуба. Какое-то смутное предчувствие заставило меня сделать это.
Когда я нашла книгу, будто из воздуха появился мой любимый черный кот. Так мы и въехали в замок на коне: впереди графиня, сзади — я с книгой и с котом, сидящим у меня на плече.
Я уже тогда поняла, что графине нужна помощь. И поняла, что только от меня она будет готова эту помощь принять. Ее муж, дети, бесчисленная родня, бесконечный рой всех, преклоняющихся перед ней и запуганных ею, все они были где-то в стороне от ее души. Гадание в озере показало мне какую-то темную тайну, живущую в ней. Какую-то разрушительную силу, которая скрывается за стенами ее всегда прекрасных нарядов, блещущих дорогими камнями. Силу, которая таится глубоко под ее кожей неземной красоты. Казалось, она сама боялась этой силы. Когда это начиналось, я, понимая, что пока ничего не могу сделать, старалась уйти подальше, чтобы не слышать криков и хруста костей.
*****
Она не выносила беспорядка. Все, что окружало ее, должно было быть воплощением ее воли. Был ли то замок в Чахтице, свадебный подарок ее супруга Ференца, была ли то карета, в которой она путешествовала, был ли то целый этаж гостевого дома, в котором она останавливалась в пути. Она подчиняла своим правилам всех и вся. Более того, те правила, которые она устанавливала служанкам, требовали неукоснительного исполнения. Эти ее правила давали ей сколько угодно поводов для наказаний тех, кто ее ослушался хоть в чем-то.
Она призналась мне как-то, что умом понимает, что нет разницы, говорят ли швеи между собой за работой, или нет. Но когда одна из них издаст хоть малейший звук, а приказано было молчать, в графиню будто бес вселяется. Она зашивает ослушавшейся рот и приказывает всем девушкам раздеться, после чего вызывает дворовых мужиков, чтобы девушки работали у них на виду. И так — целый день. А к вечеру бывает, что графиня уже только и думает, кого бы из них по-настоящему наказать.
Она в такие вечера, зная, что я этого вынести не могу, просила меня и детей с собой увести. Говорила, что боится за них, но понимает это только тогда, когда она со мной. Лишь со мной она была другой, настоящей. Не такой, которой видели ее глаза служанок, полные страха. Не такой, от надменного сияния которой жмурились придворные дамы.
Графиня находила еще одно оправдание жестокости, которой окружила себя. Она считала, что жизненная сила ее молодых служанок позволяет ей сохранять молодость и красоту. Всем известно, что кровь — это жизнь. И каждая капля крови, которую теряла, умирая, наказанная ею девушка, казалась графине каплей жизни, которая становится ее жизнью. Ведь все, что будет найдено во владениях графини, — и бесхозная жизнь не исключение, — принадлежит ей.
Я хотела помочь ей моими знаниями, моими чудесными травами. Я делала целебные отвары из лепестков роз, дубовой коры и корней лопуха, я купала ее, как дитя, в этих травах. Она говорила, что эти ванны помогают хранить ее красоту. Я заговорила талисман, и она всегда носила его с собой. Она говорила, что он успокаивает ее.
*****
Я привыкла жить одна и справляться с хозяйством. Я постоянно была рядом с графиней, пару раз она советовалась со мной по вопросам управления имуществом. Она заметила, что советы я даю дельные, поэтому очень скоро передала мне все дела по хозяйству. Я оставалась не у дел лишь тогда, когда муж графини, Ференц, возвращался из очередного похода. Тогда он сам занимался делами.
Всегда, когда графиня выезжала, она брала с собой меня. Обычно мы ездили в разных экипажах, ее карета всегда была полна служанок, призванных выполнять все ее желания в пути. Однажды я не смогла поехать с ней. Меня свалила хворь, и мне пришлось остаться в замке, в Чахтице.
Из той поездки графиня вернулась не такой, как раньше. Она почти не звала меня к себе. Служанки, которые были при ней, шептались, будто она с кем-то подолгу разговаривает в ночи. Она привезла из той поездки какие-то книги, которые держала под замком. В былые времена мы нередко читали с ней вместе те книги, что были у нее в библиотеке. А теперь она читала их сама, запершись в одной из башен замка. Она перестала делиться со мной своими печалями. Я не знаю, что она задумала, не знаю, смогут ли мои знания помочь ей.
Я уже говорила, что книга, принадлежащая ведьме, — это очень непростая книга. Если чужак, будь он хоть самым близким человеком, прочитает ее, ведьма потеряет свою силу. А вот что будет с тем, кто это сделает, мне не известно.
Может быть, прочитавший книгу чужак сразу получит все то могущество, которое в ней скрыто? Ведь книга содержит в себе не только опыт той, которой она принадлежит. Нет, она, через связь с духами предков, передает и те знания, которые накоплены всеми моими сестрами со дня сотворения мира. Именно поэтому книгу сжигают — дым ее страниц сохраняет для будущих поколений то новое, что открылось ее владелице.
Может быть, прочитавший книгу тут же умрет, или живьем попадет в ад, или обретет вечную жизнь или будет проклят? Никто еще не решался читать книги ведьм. Да и сами книги, они защищают себя, не даваясь в руки тем, кому не предназначены. Поэтому, наверное, никто и не знает, что будет с человеком, преступившим этот закон.
В замке я хранила свою книгу в надежном месте, в тайнике, о котором знали только два человека — я и графиня. Я обязана ей жизнью, поэтому доверяла ей безгранично. Жизнь и книга — для меня одно и то же.
Однажды мне было видение, там женщина в красных одеждах указывала одной рукой на воздушный вихрь, который располагался не от неба к земле, как обычно, а вдоль земли. Другой же рукой она держала холст с несколькими неизвестными мне символами. Так иногда бывает, когда в видениях являются непонятные поначалу знаки. Их и записывают в книгу, они раскрываются тогда, когда придет время.
*****
Книга хранилась в дальних покоях замка. Я, чтобы не забыть по пути, нарисовала то, что мне виделось, на клочке бумаги. Я шла по замку, и навстречу мне попался незнакомец, один из гостей графини. Мы раскланялись, он заметил бумагу у меня в руках, и только взглянув на нее, спросил: «Зачем вам это, сударыня? Не слишком ли мрачно для столь прелестного создания?». «А что вы видите у меня в руках?», — ответила я вопросом на вопрос, не желая показывать свое незнание. Незнакомец ухмыльнулся и произнес страшные слова, от которых повеяло адским пеклом и могильным холодом одновременно.
Не помня себя от ужаса, я ворвалась в комнату, где был тайник с книгой. Книги в тайнике не оказалось. «Лучше бы мне сгореть в день встречи с графиней», — подумала я.