Бюсси в своей персидской комнате, которую он называл сердцевиной бриллианта. Растянувшись на диване перед открытыми окнами, он медленно курил гуку, пропитанную розовой водой.

Он один, но в соседней комнате стоят пажи на страже, готовые явиться по малейшему его зову.

Погрузившись в мечты, он рассеянным взором следит за легкими облачками сизого дыма, которые уносились через окно и, разрываясь на верхушках пальм, исчезали. Потом взгляд его скользит за садами дворца по зданиям города, сплошь залитого светом; высокие минареты сверкают на солнце, подобно огромным факелам; стаи прожорливых птиц беспрерывно кружат в воздухе.

Маркиз думал о тех странных приключениях, которые так быстро привели его на вершину славы. Ученый факир, Сата-Нанда, не ошибся, действительность превзошла самые безумные честолюбивые замыслы капитана волонтеров. Его дворец с садами занимал пространство больше мили в окружности; он не знал даже численности своих рабов. Когда он выходил, окутанный душистым облаком, подымавшимся из курительниц, целое население становилось на колени. Индия прославляла его, Франция благословляла; Бюсси торжествовал вдвойне: он был генералом, рыцарем ордена Св. Людовика и в то же время набобом, почтенным самыми редкими титулами. Имя его было еще знаменитее имени Салабета, потому что теперь его звали набоб Бюсси-Багадур, Гумдет эль-Молук, Сайфет-Дауля, Газамфер-Синг. Что значит: Самый важный из царей, Меч государства, Лев Львов. Он даже получил от Великого Могола, Алемгуира II, который наследовал Ахмету, в высшей степени лестное письмо: «Его Всемогущество» утверждал титулы, пожалованные «достойнейшему его милости», и приглашал его посетить Дели.

Но превыше всего этого тщеславия, которое только забавляло его гордость, для молодого человека было глубоким счастьем сознание быть тайно любимым, и любимым даже прежде, чем блеск его величия дал ему видное положение. Неужели теперь, когда они равны, гордая Урваси не даст воли своему чувству, которое она так деспотически подавляет? Услышит ли он когда-нибудь признание из этих чудных уст, — признание, которое светилось в ее прекрасных глазах? Что произойдет еще? Он тешил себя планами будущего, отстраняя глухое беспокойство, которое овладевало им при мысли о неминуемой опасности — свадьбе. Она вызывала в нем холодную дрожь. Но он отталкивал от себя эти ужасы. Он любим и не хочет больше ничего знать.

Он закрыл глаза, чтобы лучше углубиться в свои мечты и дать дорогим видениям, которыми жил, выступить более ярко.

Так летели часы: он был счастлив своими мечтами, которым напитанный опиумом табак придавал необыкновенную живость.

Вдруг сильный звук трубы, вызвавший в нем болезненное потрясение, вывел его из мечтательного состояния. Он с сожалением открыл глаза.

«Что это такое? — подумал он. — Наверное, мусульманские войска возвращаются с маневров».

В тот день был смотр всей индусской кавалерии; но Бюсси не присутствовал на нем, чтобы не затмевать блеска даря; он по возможности избегал уязвлять его самолюбие, чтобы не дать ему почувствовать зависимость, в которой держал его; он предоставлял ему пользоваться всеми внешними проявлениями, скрывал всегда приказания, которые давал ему под видом советов или просьб.

Паж приподнял портьеру и доложил:

— Герольды возвестили, что его величество царь, будет здесь через несколько минут, чтобы отдать визит Твоему величию.

Царь? Здесь!

Бюсси быстро встал и отдал приказания для приема: пушки у входа должны стрелять; на дворе должны выстроиться шпалерой караулы, баядерки с гирляндами цветов… Но он не успел еще кончить, как другой паж раздвинул портьеру и провозгласил:

— Великодушнейший падишах, Салабет-Синг!

И молодой царь, улыбаясь сюрпризу, который он устроил, быстро приблизился в своем воинственном наряде, залитом блеском драгоценных камней.

Маркиз хотел опуститься на колени, но Салабет удержал его и обнял.

— Я боялся, что ты заболел, так как не видел тебя во время церемониального шествия: это обеспокоило меня, — сказал царь. — И наконец, мне надо поговорить с тобой. Но эта пыль, которую подняли лошади, возбудила во мне страшную жажду. Вели принести щербета, и затем пусть нас оставят одних.

Салабет бросился на диван, воздохнув от усталости.

— Какая честь и какой стыд! — сказал Бюсси. — Принимать тебя у себя, совсем не приготовившись к достойному приему.

— Я очень люблю дразнить моих друзей, приезжая к ним без доклада, как друг.

Он выпустил несколько клубов дыма, воспользовавшись гукой, которая еще курилась.

— Ах, Газамфер, слишком много опиума! — воскликнул он. — Ты повредишь себе. Я должен прислать тебе своего испаганского табака, который напоминает белокурые локоны европейцев. Разве ты не счастлив, что ищешь забытья? — прибавил он, пристально глядя на Бюсси.

— Я был бы сумасшедшим! — уклончиво ответил маркиз, предлагая царю принесенные освежительные напитки.

Он хотел сесть на табурет, но царь привлек его к себе.

— Ах, Бюсси! — сказал он, вздыхая. — Ты не любишь меня!

Молодой человек отпирался, но царь покачал головой.

— Нет! — сказал он. — Я знаю: ты дал мне трон, но отказываешь в дружбе. Почему? Я не могу понять.

— Разве я провинился в чем-нибудь перед моим царем? — воскликнул Бюсси.

— О, никогда! Это отвращение скрывается под полным почтением. Твое сердце подобно моему щиту, сплошь покрытому жемчужной сетью и выложенному бриллиантовыми цветами и птицами, но жесткому и непроницаемому под его нежной оболочкой.

Царь нагнулся и заглянул Бюсси в глаза.

— Кто знает, не скрывается ли под его холодностью чувство драгоценнее жизни, которую защищает металл, скрытый под жемчугом?

Царь выспрашивал его, как будто хотел вызвать признание. Но, встретив непобедимую холодность в светлом взгляде маркиза, он откинулся назад.

— Ах, вечно этот сверкающий снег, который ничто не согревает! — с горечью воскликнул он.

Но он тотчас овладел собой и ласково взял его руку.

— Несмотря ни на что, я все-таки доверяю только тебе, — сказал он. — И так как ты скучаешь подле меня, так я хочу отправить тебя посланником.

— Посланником! Куда же? — воскликнул Бюсси, чувствуя, что удар готов поразить его, и стараясь высвободить свою похолодевшую руку, которая выдавала его волнение.

— Ты должен отправиться поклониться от меня будущей царице Декана и напомнить ей обещания нашего детства, которые мы слишком запоздали исполнить.

Бюсси невольно так сильно сжал пальцы, которые держали руку царя, что тот едва подавил крик и свободной рукой схватился за рукоятку своей сабли. Но он оправился и сделал вид, что ничего не заметил.

— Ты раньше меня увидишь султаншу бегуму, — сказал он. — Ее называют самым чудесным цветком, который когда-либо расцветал под небом Индостана.

— Ты ее никогда не видел? — с живостью спросил Бюсси.

— Один раз, в день нашей помолвки. Ей было пять лет, мне семь; тогда я в первый раз сел на слона; радость, смешанная со страхом, которую вызвало это событие, одна занимала мой ум, я помню только об этом. Говорят, что у этой гордой царицы независимый нрав. Я, без сомнения, буду принужден пожертвовать ради нее Счастливой Звездой, моей любимой персиянкой, которую люблю до безумия; но я готов на все, чтоб угодить моей царственной невесте.

«Клянусь! — подумал Бюсси. — Если Урваси настолько любит меня, чтобы пренебречь троном Декана, то ты ее никогда не увидишь, хотя бы мне пришлось раздробить череп, который я украсил этой короной!»

Черные зрачки Салабета исподтишка наблюдали за Бюсси.

«В эту минуту он думает о моей смерти», — говорил он сам себе.

Потом он заговорил мягким и спокойным голосом:

— Благодаря твоей храбрости мое государство наслаждается миром; все восстания усмирены; следовательно, нам не грозит никакая опасность, и мы можем быть покойны в твое отсутствие. Великий визирь и Кержан будут вести дела по твоим указаниям и уведомлять тебя обо всем. Герольды отправятся сегодня же вечером, чтобы возвестить о прибытии посланника, дабы он был принят с подобающими ему почестями. Я же распоряжусь, чтобы твоя свита, которая должна быть великолепна, быстро собралась в путь. Посланник — это тот же царь, и даже больше, потому что это сам Бюсси, который выше царя.

Салабет встал. Страшно бледный, маркиз молча поклонился.

— Я не сказал тебе, что посылаю тебя в Бангалор.

— Я слуга царя, — пробормотал Бюсси.

Он помог принцу надеть каску и застегнуть ему портупею, усыпанную драгоценными камнями, от которой засверкали граненые стены. Потом он проводил его по залам и галереям до наружных ворот.

Прежде чем расстаться с ним, царь положил руки на плечи Бюсси и еще раз посмотрел на него долгим, невыразимо печальным взглядом; глаза его как бы подернулись слезами. Но маркиз, мучимый ревностью, не заметил их.

Наконец Салабет-Синг обнял его и, вздохнув, сел на лошадь. Бюсси держал ему золотое стремя.