1. Командир взвода разведки

113-й пехотный полк, в котором выпало служить Герингу, был известен своими старыми традициями; он состоял, главным образом, из уроженцев Пруссии, и Герман почувствовал себя среди своих; но, к несчастью, после смерти отца он не унаследовал никакого состояния, и в его жизни началась полоса финансовых затруднений. В те дни офицеру регулярной армии требовались, помимо жалованья, определенные дополнительные средства, чтобы поддерживать традиционно высокий общественный статус, соответствующий его званию. Опять, и не раз, молодому лейтенанту приходилось пожалеть о том, что его отец умер, а барон фон Эпенштейн женился не на его матери, а на другой женщине, и позабыл о своем крестном сыне.

Летом 1914 г., к моменту начала войны, Герман Геринг был командиром пехотного взвода. Его полк входил в состав 7-й армии, считавшейся самой слабой среди германских войск, действовавших на Западном фронте. Дело в том, что по плану ведения войны, разработанному генералом Шлиффеном, немецкие войска наносили свой главный удар севернее, на правом фланге фронта; поэтому полк, где служил Геринг, сразу же отвели за Рейн, где он и занял оборонительные позиции.

Чувствуя, что скоро начнутся бои, Герман решил написать письмо в Мюнхен, матери и сестрам. Он не стал рассказывать об отступлении за Рейн и о приближении боев, просто попрощался с родными, припомнив чудесные дни, проведенные в Фельденштайне и Маутерндорфе, которые теперь казались совсем далекими.

Пока полк, где служил Геринг, пополнялся и укомплектовывался на правом берегу Рейна, французы заняли почти все левобережье, в том числе и город Мюлуз, где прежде стоял 113-й полк. В это время германская армия наступала в Бельгии; 7 августа войска генерала Людендорфа взяли Льеж. Чтобы прикрыть их фланг, 7-я армия тоже перешла в наступление, форсировала Рейн и двинулась к Мюлузу. 9 августа взвод лейтенанта Геринга был отправлен вперед, на разведку французских позиций. Они беспрепятственно достигли окраин Мюлуза, а затем, двигаясь с осторожностью, направились к центру города, срывая по пути листовки французского коменданта, объявлявшие о введении военного положения. На улицах не было ни души, но на центральной площади разведчики увидели небольшую группу французских драгун, спешно готовившихся покинуть город. Завязавшийся короткий бой окончился в пользу немцев; французы отступили, бросив несколько лошадей и велосипеды, а взвод Геринга с триумфом вернулся в полк, забрав трофеи с собой.

На следующий день взвод снова двинулся в город во главе основных сил. Геринг посадил своих солдат на лошадей и на велосипеды, и они быстро достигли центральной площади, где снова пришлось вступить в бой, который, впрочем, быстро закончился с подходом основных сил полка. Геринг едва не захватил в плен французского командующего, собиравшегося выступить на площади перед гражданами Мюлуза, но эта авантюра сорвалась; все же ему, со своим взводом, удалось взять в плен несколько французских солдат; а потом и весь город оказался в руках у немцев. Это была победа, которую в Германии встретили с ликованием. Лейтенант Геринг был награжден «Железным крестом» второй степени. Он проявил храбрость, граничившую с безрассудством, — как когда-то в детстве, карабкаясь по отвесным горным склонам и рискуя сорваться; зато он доказал в первых же боях, что умеет действовать смело и самостоятельно, не спрашивая командиров о каждой мелочи. Он оставался таким же упрямым и своевольным, как в детстве, но теперь у него на плечах были погоны лейтенанта, а на груди красовался «Железный крест». В своем полку Герман Геринг оказался первым из офицеров, получившим боевой орден.

Тем временем германские армии, наступавшие на северном участке фронта, быстро продвигались к Парижу, но в сентябре 1914 г. проиграли решающее сражение на Марне и были остановлены французами. Седьмая германская армия, воевавшая в Эльзасе, прекратила наступление еще раньше. Началась долгая окопная война, солдаты мерзли в холодных сырых траншеях. Лейтенант Геринг простудился, заболел ревматизмом и был отправлен в госпиталь во Фрейбург, где его долго не могли вылечить, так что пришлось задуматься: не закончится ли на этом его армейская служба? И что делать дальше? Было ясно, что воевать в пехоте он уже не сможет. Положение казалось безнадежным, но выручили друзья из 113-го полка, подсказавшие выход, причем совершенно неожиданный.

2. «Воздушный цирк» на «летающей этажерке»

В 1914 г., впервые в истории, начались боевые действия в воздухе. Военная авиация Германии насчитывала 264 боевых машины, из которых было сформировано 32 эскадрильи полевого базирования (по 6 машин в каждой эскадрилье) и 8 эскадрилий аэродромного базирования (по 4 машины в эскадрилье). В качестве боевых машин использовались самолеты-монопланы «румплер» и несколько типов бипланов: «альбатрос», «авиатик» и другие, а также дирижабли «цеппелин». Но самым лучшим самолетом вскоре стал моноплан «фоккер», на котором немецкие летчики Иммельман и Бельке одержали первые победы в воздушных боях. Этот самолет создал авиаконструктор Антон Фоккер, перебравшийся в Германию из Голландии перед Первой мировой войной. Швейцарский конструктор Шнейдер изготовил для него пулемет, из которого можно было стрелять вперед, прямо сквозь вращающийся пропеллер (конечно, не задевая его, потому что стрельба пулемета была синхронизирована с работой двигателя). Это позволяло пилоту прицельно стрелять по вражеским машинам и сбивать их.

Авиация сразу нашла себе работу на войне. Фронт стабилизировался на долгих четыре года, и самолеты оказались совершенно незаменимым средством для ведения разведки и для корректировки огня артиллерии. В этих целях применялись двухместные машины: пилот управлял самолетом и выдерживал курс, а наблюдатель отмечал на карте все, что удавалось увидеть; потом они садились на полевой аэродром и передавали данные по назначению. Вскоре такие разведывательные эскадрильи появились в каждой армии и в каждом армейском корпусе. Все же самолетов было мало, они редко появлялись над полем боя и еще реже вступали в бой с самолетами противника. Воздушные бои велись «один на один» и напоминали, пожалуй, дуэли средневековых рыцарей, а не быстротечные схватки скоростных машин, характерные для современной авиации.

Герман Геринг начал свою летную карьеру весной 1915 г., сначала в качестве воздушного наблюдателя. Ему помог в этом его друг, лейтенант Лерцер, которого командование перевело из 113-го полка в летную часть. Лерцер посетил Геринга в госпитале и пригласил его на тренировки на аэродром, находившийся там же, под Фрейбургом. Поднявшись в первый раз высоко в воздух и увидев сверху знакомые холмы и долины, пересеченные траншеями, в которых продолжали воевать его товарищи и где он сам был не так давно, Геринг с волнением подумал, что жизнь еще не кончена и что ему еще найдется место в строю. Потом, оказавшись на земле и выслушав восторженный рассказ друга о новом роде войск, Геринг тут же написал рапорт командиру батальона резерва с требованием о зачислении его в летную школу во Фрейбурге. Командиру не понравился вызывающий тон рапорта, и он вернул его обратно, но Геринг уже ходил на занятия и тренировался с Лерцером. Как ему удалось это устроить, осталось неясным (он подвергал себя серьезному риску, так как дело пахло нарушением воинской дисциплины), но он остался-таки в школе, успешно закончил курс и был зачислен, вместе со своим другом, в 25-ю эскадрилью, входившую в 5-ю армию, которой командовал кронпринц Вильгельм.

Эскадрилья базировалась на аэродроме в Стенау, в 25 км севернее Вердена. Вскоре от командира резервного батальона пришел приказ, требовавший «посадить лейтенанта Геринга под арест на три недели за самовольный переход в другую часть», но все как-то обошлось, и ни Геринг, ни его друг Лерцер не пострадали.

Геринг быстро освоился на новом месте службы. Он удачно сфотографировал вражеские укрепления вокруг Вердена, заслужив похвалу командования, которое стало ценить его как мастера своего дела. Крепость Верден представляла собой центр французской обороны, и сфотографировать ее батареи было совсем не просто. Самолеты, пытавшиеся к ним приблизиться, попадали под убийственный огонь с земли и отворачивали с курса, не достигнув цели, либо гибли. Только Лерцеру и Герингу удалось справиться с задачей, маневрируя и заходя на цель с разных сторон. Но этим они не ограничились: каждый раз, закончив разведку и фотографирование, они снижались над линией фронта и, пролетая над окопами на бреющем полете, бомбили и обстреливали французские позиции. Биплан Лерцера не был вооружен авиапулеметом, но Геринг брал с собой в кабину пехотный ручной пулемет и стрелял из него по наземным целям.

Надо сказать, что в те времена и фотографирование, и стрельба с самолета были отнюдь не легким делом. Конечно, самолеты были тихоходными, но нижнее крыло биплана (прозванного в войсках «летающей этажеркой») закрывало обзор, и поэтому наблюдателю приходилось далеко высовываться из накренившейся кабины, удерживая в руках громоздкий фотоаппарат или пулемет, сотрясавшийся от выстрелов. Как удавалось Герингу, с его довольно плотной фигурой, удерживаться в кабине, не выпадая из нее на виражах, — оставалось загадкой даже для его друга Лерцера. Работа фотографа-разведчика напоминала номера воздушной акробатики, выполняемой над вражескими окопами, откуда в это время велась отчаянная стрельба — любому пехотинцу было лестно сбить вражеский самолет! Командование 5-й армии не осталось безучастным к подвигам друзей: за фотографирование укреплений Вердена Лерцер и Геринг были награждены, каждый, «Железным крестом» 1-й степени.

Война — тяжелая и неприятная работа, но иногда и на фронте случаются яркие эпизоды. Штаб принца Вильгельма располагался неподалеку от аэродрома, где стоял самолет Лерцера. Однажды на фронт, в гости к кронпринцу, приехала его жена, принцесса Цецилия. Французские летчики, прилетевшие разведать аэродром, заметили непривычное оживление у штаба и стали назойливо кружить над этим местом, снижаясь и сбрасывая бомбы, чем до смерти напугали принцессу. Геринг и Лерцер решили проучить невежд и постоять за честь гостьи. Взлетев (без приказа), они умудрились сбить вражеский самолет, пилота которого Геринг подстрелил из револьвера, а потом сбросили несколько мелких бомб на французский аэродром. Все это происходило на глазах у множества зрителей, и подвиг двух друзей получил шумную известность, а лейтенант Геринг заработал право быть лично представленным императорской семье. Геринга и Лерцера стали приглашать на заседания штаба кронпринца; так как они подробно изучили весь участок фронта близ Вердена, то их советы выслушивали со вниманием. Это было и лестно, и почетно. Кажется, госпожа Фортуна решила проявить благосклонность к молодому лейтенанту: два «Железных креста» на груди и знакомство с императорской семьей были неплохим началом военной карьеры; но Геринг не собирался на этом останавливаться.

3. Истребители

Геринг решил оставить работу наблюдателя и стать настоящим летчиком, пилотом-истребителем. В этом он последовал примеру друга, который передал свой тихоходный разведывательный самолет молодому летчику из пополнения и перешел в истребительную эскадрилью. Осенью 1915 г. Геринг прошел курс обучения в летной школе во Фрейбурге, получил диплом и в октябре был зачислен в 5-ю эскадрилью истребителей, где уже служил лейтенант Лерцер.

Их направили на самый северный участок фронта, где пришлось столкнуться с новым противником — британскими королевскими ВВС. Сразу же выяснилось, что английские летчики дерутся умело и упорно. У англичан было больше истребителей, а среди бомбардировщиков попадались новые двухмоторные машины «хендли» — настоящие махины по тем временам. Их было трудно сбить, потому что они были защищены броней и вооружены пулеметами.

Однажды, совершая патрульный полет над фронтом, Геринг, вместе с двумя другими летчиками своей эскадрильи, встретился с этими неуклюжими на вид машинами и подбил одну из них. Его тут же атаковали английские истребители прикрытия, повредившие его самолет и ранившие его самого, так что ему едва удалось дотянуть до своей территории. Он сел прямо за окопами, истекая кровью, но был быстро доставлен в госпиталь, и это его спасло. В самолете насчитали шестьдесят пробоин, а пилот Геринг, с глубокой раной в бедре, надолго застрял на лечении. Рана заживала плохо и сильно болела, пули задели кость, которая срасталась медленно и с трудом.

Война воспитала немало летчиков, оттачивавших свое мастерство в полетах над фронтом и воздушных боях; имена таких асов, как Иммельман, Бельке и Рихтгофен, были широко известны на фронте и в Германии. Геринг с завистью читал об их победах, находясь в госпитале, а потом — в замке Маутерндорф, куда его пригласил на отдых барон фон Эпенштейн.

Герману Герингу исполнилось 23 года, он пользовался успехом в обществе как герой войны и крестный сын известного богача барона Эпенштейна. Вскоре у него возник роман с красавицей Марианной Маузер, дочерью богатого фермера из Маутерндорфа, и дело начало склоняться к свадьбе, но родители невесты отказали бравому жениху, рассудив, что денег у него нет, а от его «железных крестов» будет мало проку, если его собьют (что было весьма вероятной возможностью).

После этой неудачи жизнь в тылу Герингу сразу опротивела; у него было направление в резервную летную часть, стоявшую в местечке Боблинген, под Штутгартом, но он туда не поехал (нахально написав в рапорте, что не смог найти Боблинген ни на карте, ни в расписании поездов); вместо этого он отправился прямо в Мюлуз, где раньше стоял его 113-й полк и где теперь служил его друг Лерцер.

Лерцер был уже командиром 26-й истребительной эскадрильи, в которой стал служить и Геринг. Положение на фронте было трудным, просто отчаянным. Авиация противника сильно выросла численно, и жестокие воздушные бои происходили ежедневно. Едва ли не в первой же схватке Герингу пришлось спасать своего друга, сбитого двумя французскими истребителями и совершившего вынужденную посадку; потом они даже перестали считать такие случаи. В ноябре 1916 г. погиб Бельке, лучший воздушный ас Германии, служивший примером многим летчикам, Любившим повторять, как девиз: — «Я хочу быть таким, как Бельке!» Начальник штаба военно-воздушных сил сказал на похоронах летчика прощальную речь, закончив ее словами из песни «Вахта на Рейне», популярной в Германии в те дни: «Пока у отечества есть такие сыновья…» Лица летчиков были угрюмы, многие из них думали про себя: «Да, вот именно — пока они есть!»

В 1917 г. эскадрилью, где служил Геринг, перебросили во Фландрию. Там, за подвиги в воздушных боях, он получил новые награды: «Рыцарский крест Гогенцоллернов», «орден Льва» и «орден Карла-Фридриха», а в мае 1917 г. его назначили командиром 27-й эскадрильи истребителей, боевая репутация которой была не слишком высокой. Геринг быстро исправил положение, догнав по всем показателям 26-ю эскадрилью своего друга Лерцера, стоявшую на том же аэродроме. Вместе с ними воевала во Фландрии и 11-я эскадрилья Манфреда фон Рихтгофена, нового героя Германии, лучшего воздушного аса тех дней.

Чтобы лучше противостоять авиации держав Антанты, немецкое командование объединило эскадрильи истребителей в авиаполки. Первым из боевых летчиков, получившим под свое командование авиаполк, стал Рихтгофен; Лерцер и Геринг остались командирами эскадрилий, и тогда же прославился пилот-истребитель Эрнст Удет, догнавший их по количеству сбитых самолетов противника.

В мае 1918 г., одержав двадцатую победу в воздушном бою, Геринг был награжден орденом «За заслуги», который ему вручил сам кайзер Вильгельм. Этот нарядный крестик с белой окантовкой, прикрепленный к голубой с золотом ленте, надеваемой на шею, представлял собой высшую военную награду Германии, которую считали за честь носить и царствующие особы (среди кавалеров ордена были, например, канцлер Бисмарк и русский царь Николай Первый). Ее присуждали и летчикам, но только тем, кто сбил не менее 25 самолетов противника; для Геринга же сделали исключение, учтя, как было сказано, его «выдающийся боевой опыт».

В апреле 1918 г. Манфред фон Рихтгофен был сбит и погиб в воздушном бою; командиром 1-го авиаполка, получившего название «Рихтгофен», стал капитан Рейнхардт, тоже вскоре погибший на испытаниях нового самолета… Так старший лейтенант Геринг стал командиром 1-го авиаполка истребителей имени Рихтгофена. Летчики передали ему жезл с зарубками, отмечавшими число сбитых вражеских самолетов, который барон Рихтгофен брал с собой в воздух как талисман.

Тем временем превосходство авиации Антанты становилось все более ощутимым. Чтобы сдерживать натиск противника, летчикам Геринга приходилось совершать по пять вылетов в день. Он с тревогой сообщал командованию, что ни машины, ни пилоты не выдержат такой нагрузки. Самолеты союзников, казалось, заполонили все небо. Английские истребители летали целыми соединениями, строясь друг над другом в несколько слоев («эшелонов»), чтобы прикрывать один другого и сверху, и снизу; они смело атаковали и мастерски вели воздушный бой, используя свое численное превосходство. Французские летчики-истребители, летавшие поодиночке, редко отваживались залетать за линию фронта и старались не ввязываться в воздушные бои, защищая свои бомбардировщики, которые «бессовестно» (по выражению Геринга) утюжили немецкие окопы, засыпая их бомбами. Германские истребители ничего не могли с ними поделать, потому что пулеметы не пробивали их броню и их приходилось атаковать по многу раз.

В июле 1918 г. Геринг одержал свою 22-ю победу в воздушном бою, и на этом список сбитых им самолетов был закрыт. Командование отправило его в отпуск, передав эскадрилью Лотару Рихтгофену, брату погибшего аса.

Геринг вернулся в свою часть, когда она находилась на аэродроме в Бельгии. К этому времени на счету авиаполка числилось уже 500 сбитых самолетов противника, но положение на фронте было тяжелым; германские войска отступали, Германия проигрывала войну. В довершение всех бед в стране назревала революция.

4. «Ненавижу красных!»

Полк Геринга получил приказ перелететь в Германию, на аэродром под Дармштадтом, отправив туда наземное оборудование на грузовиках, но плохая погода не позволила самолетам взлететь. Скоро пришел новый приказ: ожидать прихода американских войск и сдать им самолеты. 11 ноября 1918 г. пришло известие о подписании перемирия с Антантой, и офицер штаба приказал Герингу при первом же улучшении погоды направить авиаполк в Страсбург и там сдаться французам. Геринг понял, что нужно как можно скорее убираться из Бельгии. Разумеется, он не собирался сдаваться ни американцам, ни французам и хотел сохранить самолеты для Германии. Все, что было можно отправить по земле, уже находилось на пути В-Дармштадт; наконец, 12 ноября, туман над аэродромом рассеялся и самолеты поднялись в воздух.

Большая часть авиаполка во главе с Герингом благополучно приземлилась в Дармштадте, но часть самолетов отстала из-за неполадок и совершила вынужденную посадку в Маннгейме. В Маннгейме уже действовал солдатский Совет, приказавший разоружить летчиков и взять самолеты под стражу. Геринг, узнавший об этом по телефону, срочно вылетел в Маннгейм с несколькими самолетами: прилетев, он дал несколько предупредительных очередей и стал кружить над аэродромом, угрожая расстрелять и разбомбить здание, где заседал Совет. Солдаты, испугавшись, вернули задержанным летчикам оружие и самолеты и отпустили их, и Геринг, со всеми самолетами, вернулся в Дармштадт.

Настало время подвести итоги войны. На день подписания перемирия полк «Рихтгофен» имел на своем счету 644 победы в воздушных боях; погибло 56 офицеров и 6 рядовых, получили ранения 52 офицера и 7 рядовых. Раненые и больные были отправлены по домам. Многие офицеры, в том числе и Геринг, были повышены в звании: он стал капитаном авиации. 19 ноября авиаполк был распущен и формально перестал существовать.

Это был унизительный, бесславный конец — после нескольких лет тяжелых сражений и многих побед, доставшихся дорогой ценой. Офицеры полка собрались вместе в винном погребке, чтобы проститься друг с другом и отметить конец войны. Геринг выступил с речью перед подчиненными (бывшими подчиненными!). Он вспомнил бои и победы и погибших друзей, не пожалевших жизни ради Германии, и проклял революционеров и солдатские Советы, захватившие власть, нарушившие воинскую присягу и дисциплину и предавшие и Германию, и своих командиров. Он не мог смириться с мыслью, что его подразделение, храбро сражавшееся и вполне боеспособное, теперь распущено и не сможет больше служить своей стране. Офицеры, выпив «за Германию», разбили бокалы о стену в знак памяти по погибшим. Их командир призвал их быть стойкими и готовиться к новой борьбе: «Мы возродим авиаполк «Рихтгофен!» — провозгласил он, и присутствовавшие поддержали его дружными криками одобрения.

Тем временем на улице, у входа в погребок, собралась толпа солдат и горожан, громко ругавших и бесчестивших офицеров. Когда те стали выходить наружу, солдаты набросились на них, срывая с них погоны и ордена. Герингу еле удалось спастись, сохранив в целости эполеты и награды. С этого дня он возненавидел «красных», не простив им своего унижения и позора, выпавшего на долю товарищей. Его переполняла обида: эти люди, такие же немцы, как и он сам, оказались хуже врагов — они подняли руку на его боевые награды, которые он заработал кровью! Это было невыносимо, это невозможно было забыть!

5. «Нас предали, нанеся удар в спину!»

В те дни Германия стояла на пороге гражданской войны. Большинство социал-демократов поддерживали Фридриха Эберта и сформированное им правительство, а меньшинство, объявившее себя «независимым», выступало за создание нового правительства из представителей Советов, созданных по русскому образцу. Шли долгие переговоры, которые, благодаря осторожной, но твердой политике Эберта, увенчались успехом: «независимые» согласились войти в правительство и отказались от идеи «советской республики». Эберт договорился также с верховным командованием армии, и гражданской войны удалось избежать.

Во время этих событий Геринг находился в городе Ашаффенбург, недалеко от Дармштадта. Мир, в котором он жил до сих пор, завоевав себе место под солнцем, теперь рушился у него на глазах, не оставляя ему никаких надежд на будущее. Ему было 25 лет, он был блестящим офицером, капитаном авиации, награжденным многими наградами, врученными ему кайзером, но теперь сам кайзер, которому он присягал на верность, отрекся и от власти, и от своих подданных. Больше служить было некому, присягать новой власти казалось бессмысленным. Геринг так и не обратился в свой 113-й пехотный полк, где за ним сохранялось его законное место, полученное при распределении из военной школы, хотя другого пути у него, кажется, и не было. Как назло, стала беспокоить рана в бедре: боли иногда бывали такими сильными, что приходилось принимать уколы морфия. Все шло к тому, что бывшему капитану авиации предстояло разделить печальную участь многих демобилизованных офицеров, послуживших Отечеству, но вдруг оказавшихся лишними в своей стране.

Все же оставался один верный шанс, которым стоило воспользоваться: ведь он, Герман Геринг, был, как-никак, первоклассным летчиком, он хорошо знал самолеты, а на людей, связанных с авиацией, сохранялся спрос и в Германии, и за рубежом. Посоветовавшись с друзьями, он пришел к мысли, что еще не все потеряно. И надо было выполнять клятву, данную бывшим сослуживцам на их последней встрече, когда он пообещал, что не успокоится, пока не возродит снова германскую авиацию или хотя бы достигнет успехов на этом пути.

Хотя, сказать по правде, тогда, в 1918 г., казалось почти невероятным, что Геринг сможет когда-нибудь исполнить свою клятву. Ведь он не пошел служить в рейхсвер (как стали называться германские вооруженные силы в Веймарской республике), а потому и не был допущен к секретной деятельности по возрождению военной авиации, которая продолжалась, несмотря на все запреты, но была скрыта от посторонних глаз. Французские и бельгийские войска еще стояли в Руре, а генерал фон Зеект уже занимался реорганизацией армии.

Герман Геринг сам отрезал себе этот путь. В декабре 1918 г. он приехал вместе со своим другом Эрнстом Удетом в Берлин, в поисках работы, и был приглашен на собрание Общества защиты демобилизованных офицеров, на котором выступил, по поручению правительства, генерал Рейнхардт, военный министр Пруссии. Генерал призвал собравшихся не порывать связей с армией и постараться пережить тяжелые времена; для начала он пообещал принять желающих в военизированные формирования, создававшиеся для защиты правительственных зданий от мятежников и экстремистов. Многие из офицеров были рады и этому. Когда зашла речь об униформе для новых отрядов, было решено принять ее в упрощенном варианте, отменив эполеты, которые заменялись скромными голубыми нашивками на рукаве. Рейнхардт пришел на собрание уже в новой форме. Обращаясь к офицерам, он сказал, что эти нашивки ему не очень-то по душе, но придется потерпеть какое-то время.

В этот момент слова попросил Геринг и, не дожидаясь приглашения, вышел на сцену. Он был в полной офицерской форме кайзеровской армии, с белыми эполетами, на которых сияли капитанские звезды, с орденом «За заслуги», повязанном на голубой с золотом ленте вокруг шеи, с полным набором «железных крестов» и другими наградами. При общем молчании публики, застывшей от неожиданности, он сказал, обращаясь к Рейнхардту: «Ваше превосходительство, эти голубые нашивки вам не к лицу! Лучше бы вы повязали черную ленту в знак скорби по германской армии; впрочем, вам неплохо подойдет и революционный красный цвет! Сделайте себе красные нашивки на рукаве, господин генерал!»

Такая дерзость со стороны капитана по отношению к генералу, да еще и военному министру, была неслыханным нарушением традиций германской армии, тем более непростительным, что генерал пришел просить помощи у нижестоящих по званию. Собравшиеся застыли в растерянности, а потом разразились аплодисментами. Генерал Рейнхардт, не найдя, что сказать, молча сошел со сцены и покинул зал.

Геринг, дождавшись тишины, продолжал: «Мы, офицеры, выполнили свой долг на войне! Долгих четыре года мы рисковали жизнью ради отечества, а теперь они плюют на нас и лишают нас последнего, что у нас осталось — наших званий и наград! Позвольте мне заявить, что не народ виноват в нашей беде. На войне мы все были вместе и все делили трудности — и солдаты, и офицеры! Винить надо тех, кто нанес удар в спину нашей славной армии — тех людей, которые думают только о захвате власти и о том, чтобы обогатиться за счет народа!» Так впервые был введен в обращение миф об «ударе в спину» («дольхштосс»). согласно которому германская армия проиграла войну не на полях сражений, а из-за предательства левых внутри страны.

Затем Геринг сказал, что день расплаты придет и предатели будут изгнаны из Германии; он призвал всех трудиться ради этого дня и готовиться к нему. Потом он покинул зал вместе с друзьями.

Не всем офицерам понравилась речь Геринга. Более здравомыслящие были готовы служить в армии и при республике и досадовали на Геринга за то, что он оттолкнул руку помощи, протянутую правительством. Другие, не вдаваясь в суть разногласий, про себя осудили его за то, что он позволил себе дерзко обойтись (в присутствии публики!) с вышестоящим по званию, заслуженным генералом и министром; они сочли, что Геринг совершил тем самым поступок, недостойный офицера.

Как бы то ни было, но своим выступлением Геринг окончательно лишил себя возможности продолжать службу в армии. Хотя, как-никак, во всем этом нашлась и привлекательная сторона. Своим смелым выступлением Геринг привлек к себе внимание общественности и показал, что он не просто демобилизованный офицер, один из многих, оказавшихся не у дел, но и человек, думающий о судьбах своей страны и не лишенный к тому же таланта оратора. Он выделился из общей массы и призвал к борьбе за будущее, выразив мысли многих, разделявших его взгляды, но не имевших смелости (или умения) сказать об этом.

Так ли, иначе ли, но приходилось думать о том, как выжить. Сколько ни говори смелых речей, но рано или поздно приходится браться за дела. Геринг оставил Берлин и для начала поехал в Мюнхен, к матери, чтобы попытаться найти работу в столице Баварии.

1. История Карин

Бракосочетание Германа Геринга, студента Мюнхенского университета, и Карин фон Кантцов, урожденной баронессы фон Фок, состоялось 23 февраля 1922 г., и вокруг этого события было сложено впоследствии много легенд. Они возникли потому, что романтическая любовь окончилась трагедией, а в поведении Геринга после ранней смерти жены произошли резкие перемены, замеченные многими. К тому же он никогда не мог ее забыть и установил в своей жизни нечто вроде культа умершей, которому настойчиво следовал, стараясь сохранить многие, даже незначительные вещи, напоминавшие о ней. Карин оказывала на Геринга сильное и благотворное влияние, утрата которого (как говорят) коренным образом изменила и его жизненные взгляды, и его роль в политике. Он был готов разбиться в лепешку, стараясь приобрести власть и деньги, чтобы обеспечить достойную жизнь вместе с ней, но когда он получил все это — она умерла; власть и деньги были у него в руках, но никто не мог дать ему доброго и умного совета, как следует с ними обойтись, чтобы не запачкаться в грязи политической и повседневной жизни. Милая скромность и внутреннее достоинство Карин всегда служили ему примером — и вот ее не стало… Говорили также, что Карин проницательно и безошибочно разбиралась в политике и в людях, что злобная жестокость нацистов вызывала у нее отвращение, и что будь она жива, вряд ли ее муж оказался бы замешанным в их преступления.

Карин родилась и воспитывалась в Швеции. Ее родителями были барон Карл фон Фок, происходивший из древнего шведского аристократического рода, и Гульдин Бимиш, вышедшая из старинной английской семьи, имевшей родственников в Швеции. Предки барона Фока были рыцарями и солдатами. Многие поколения этой семьи, известной со времен средневековья, сражались за королей и владели землями сначала в Германии, потом в Прибалтике (которую завоевали, сражаясь за Тевтонский орден) и, наконец, осели в Швеции. Их девизом было: «Верная служба — наша профессия!» Что касается Гульдин, то среди ее предков, живших и владевших поместьями и в Ирландии, и в Англии, и в Швеции, было немало людей, известных своим интеллектом и художественным вкусом. Ее мать (т. е. бабушка Карин) имела поместье близ Стокгольма и была хозяйкой литературного и общественного салона, известного в шведской столице.

Гульдин Бимиш и Карл фон Фок (в то время лейтенант шведской гвардии) сочетались браком в Стокгольме в сентябре 1880 года. После этого у них родилось пять дочерей: Фанни (которая вышла замуж за графа фон Моллендорф), Эльза, оставшаяся незамужней, Мэри, ставшая женой графа Эрика фон Розена, известного путешественника и исследователя, владевшего замком Рокелстад; Карин, вышедшая замуж за лейтенанта Нильса фон Кантцов, а затем расставшаяся с ним по обоюдному согласию, и Лили, ставшая женой художника.

Старшая из сестер, Фанни, писала в своих воспоминаниях, что Карин (родившаяся 23 октября 1888 года) с детства отличалась редкой способностью: она «чувствовала» душевное состояние других людей, особенно их озабоченность и плохое настроение, умела разгадывать недобрые замыслы и планы и иногда точно предсказывала события, происходившие потом через много дней. Видимо, эти знания, которыми она редко делилась, лежали у нее на душе тяжелым грузом и стали со временем причиной серьезной сердечной болезни, первые признаки которой проявились еще в молодости.

Через два года после брака с Нильсом фон Кантцов у Карин родился сын Томас, и вскоре они всей семьей переехали в Париж, где муж стал учиться в прославленной французской военной академии Сен-Сир, куда его направило посольство Швеции. После окончания учебы семья вернулась в Стокгольм; это произошло как раз накануне начала Первой мировой войны.

Что-то случилось во время пребывания супругов в Париже, какое-то событие омрачило их жизнь и стало причиной отчуждения. По словам Фанни, Карин была рада оказаться снова вместе с родителями, а между тем в ее поведении стало все сильнее проявляться беспокойство, внутренняя неустроенность и чувство одиночества. Она начала выезжать в свет, завела много знакомств, но было заметно, что в душе она страдает от одиночества. Она попыталась отвлечься, занявшись искусством; известные художники и писатели стали гостями в ее доме, посвящали ей стихи, картины и музыку, прославляя как одну из самых красивых женщин Швеции. Действительно, ей была свойственна незаурядная, одухотворенная красота, освещаемая ожиданием удивительного и великого озарения или события, которое обязательно должно произойти. Такое бывает с некоторыми людьми; их надежды кажутся иллюзорными, а между тем они имеют под собой некую совершенно реальную, хотя и необъяснимую основу и глубоко укореняются в душе. Карин не выглядела несчастной, но ее терзали одиночество и ощущение внутренней пустоты. В этот период жизни она и встретила Германа Геринга. К тому времени ее брак с Нильсом фон Кантцов превратился в пустую формальность; они стали просто партнерами по совместной жизни и относились друг к другу с полным безразличием. Любовь Геринга и его обаяние (пока что — не более того!) привлекли ее возможностью изменить судьбу и разорвать узы, связавшие ее с посредственным и неинтересным человеком.

Что касается Геринга, то здесь нужно вспомнить особенности его детства: он тогда не знал нежной материнской любви и был долгое время разлучен со своей матерью, воспитываясь у чужих людей. Хотя он и относился к матери с должным уважением, но и это чувство было омрачено впечатлениями от любовного романа, который Франциска и фон Эпенштейн разыгрывали в течение пятнадцати лет на глазах у детей. Теперь, встретив Карин и полюбив ее, Геринг бессознательно искал в ней черты женственности и ласкового материнства, по которым соскучилась его душа. Его восхищала красота Карин, его очаровывала ее страстность, присутствовавшая и в нем; благодаря этому они быстро сблизились и легко поняли друг друга. Ему льстила возможность породниться с ее знатной семьей (имевшей, к тому же, германские корни). Но он поставил Карин одно условие: чтобы она развелась с мужем. Вся его душа восставала против повторения ситуации, существовавшей когда-то между его матерью и Эпенштейном; он хотел простых и ясных отношений. Карин согласилась бы жить с ним, и не получая развода, так как по закону ее сын Томас, при любых обстоятельствах, оставался с ее мужем, а не с ней, но Герингу совсем не нравилась мысль об очередном «любовном треугольнике», оскорблявшая его представления о чести. Пример унизительной «дружбы», существовавшей между его отцом и Эпенштейном, навсегда врезался в его память, и теперь он не желал повторения роли одного из них. Позже, после прихода нацистов к власти, Геринг пользовался в германском обществе репутацией верного семьянина, и это отличало его от других фигур из окружения Гитлера (например, от Геббельса), не считавших для себя обязательным придерживаться моральных ценностей, существовавших до 1933 г.; пожалуй, это способствовало популярности Геринга среди немцев, склонных прощать ради этого «толстяку Герману» многие другие его слабости.

Но вернемся к Карин: ее родители не были богатыми людьми; хорошим состоянием владели только сестры Фанни и Мэри, удачно вышедшие замуж. Поэтому невеста не принесла Герингу большого приданого, но его это не огорчило. Все же вопрос о том, как жить дальше, возникал сам собой: теперь появилось множество причин, по которым Геринга уже не могла устроить судьба профессионального летчика, работающего на заштатных шведских авиалиниях; например, нужно было учитывать то, что увлечение Карин отставным германским офицером (который был моложе ее на пять лет), не имевшим ни гроша в кармане, произвело неприятное впечатление на общество, поставив под угрозу репутацию ее семьи.

Карин жила с мужем и сыном в небольшом доме на одной из тихих улиц Стокгольма; Геринг как-то получил приглашение к ним на обед. Это событие запомнилось Томасу, сыну Карин, вспоминавшему о нем так: «Отец был совершенно захвачен рассказами гостя, а мать не сводила с него глаз; чувствовалось, что она в него влюблена!»

Говоря о своих отношениях с Герингом, Карин сказала своей сестре Фанни: «Мы — как Тристан и Изольда, опьяненные любовным напитком!» Да, любовь опьянила Карин. Чтобы быть вместе со своим возлюбленным, ей пришлось уйти от мужа. Геринг снял небольшую квартиру, в которой они поселились; временами там было страшно холодно, и денег — не то чтобы не хватало, но вечно было в обрез, так что пришлось отказаться от многих привычек и слабостей. Пришлось расстаться с сыном, который только изредка приходил к ним в гости, меньше встречаться со знакомыми, не одобрявшими ее поведение, — и Карин все это терпела! Ради чего, спрашивается? Ради любви… Стоит сказать, что ее муж, Нильс фон Кантцов, не проявил ни злобы, ни гнева в связи с ее уходом и продолжал выплачивать ей ежемесячно немного денег. Так что «любовный треугольник» все-таки возник, помимо воли его участников. Теперь уже никто не может сказать, что именно переживал каждый из них. Карин не зря упомянула героев Вагнера, эмоциональная музыка которого волновала послевоенное поколение немцев, столкнувшихся с ужасами войны, но не пожелавших расстаться со своими идеалами. Геринг тоже любил творчество Вагнера, и это была, наверное, единственная черта, роднившая его с Гитлером. Гитлер любил оперу «Риенци», полную мотивов общественной борьбы, а Герингу нравилась опера «Тристан и Изольда», рисовавшая страдания влюбленных, отвергнутых обществом. Судьба уготовила обоим будущим нацистским вождям мрачный конец, вполне в духе Вагнера, хотя композитор, создавая бессмертный финал «Гибель богов», конечно, не имел в виду ни Геринга, ни Гитлера, живших после его смерти; он только провозгласил идею великого предназначения германской нации, которую они развили и истолковали по-своему. Печальной была и судьба любви Карин к своему «германскому рыцарю».

2. Эдельвейс — цветок гор

Впрочем, тогда, в 1921 г., до финала было еще далеко. Геринг представлял собой, с точки зрения людей света, ничтожного выскочку, собравшегося жениться на красивой, интеллигентной и достойной женщине, — даме из благородного шведского общества, которая, как это ни странно, не отвергла его наглые притязания и даже занялась его культурным воспитанием. Они посетили вместе множество музеев и выставок — и не для того только, чтобы поглазеть на картины и скульптуры. Карин сумела пробудить в своем возлюбленном понимание настоящей красоты, попутно научив его отличать дорогие и прославленные произведения от претенциозных копий и подражаний. После этих уроков у Геринга навсегда осталась склонность к творениям великих мастеров прошлого, которая нашла потом достаточно уродливое выражение в коллекционировании предметов искусства, добытых сомнительными путями.

Знакомство с высоким искусством имело и другое важное значение: Геринг понял, что для него теперь недостаточно оставаться просто бравым летчиком, настроенным против несправедливостей Версальского договора. Он и раньше, бывая в замке барона Эпен-штейна, восхищался предметами искусства, а теперь Карин открыла ему глаза, показав, почему они действительно достойны восхищения. Ее рассказы нашли живой отклик в его душе: он легко увлекался тем, что ему нравилось, и смело шел к цели, не боясь препятствий, уверенный в себе и в том, что для него «все закончится хорошо»; он был законченным «эгооптимистом», игравшим эту роль до конца жизни.

Геринг и Карин иногда бывали в доме ее родителей. При доме был сад, а в нем — небольшая скромная церковь, принадлежавшая совершенно незначительной христианской секте, основанной бабушкой Карин. И секта, и церковь назывались одинаково — «Эдельвейс». В Швеции любят этот цветок, растущий в горах, у кромки снегов, и обозначают его именем все «высокое» и «передовое». Карин и Геринг находили в церкви уединение; здесь можно было побыть в тишине и послушать музыку. Постепенно они познакомились с «сестрами» ордена «Эдельвейс», одной из которых оказалась принцесса Мари-Элизабет цу Вид; она сочувственно отнеслась к влюбленным и оказала им покровительство, представив Геринга некоторым влиятельным людям из общества. В памяти Геринга маленькая церковь Эдельвейс осталась как место тишины и умиротворения, надежный приют от трудов и опасностей мира.

Общаясь с Карин, Геринг остро почувствовал пробелы в своем образовании, и влюбленные решили расстаться — временно, пока Герман будет учиться в Мюнхенском университете. Разлука должна была стать испытанием для их чувств; кроме того, жених должен был определиться, какую же профессию он изберет в жизни. Так Геринг снова оказался в Мюнхене, в доме матери, но прошло совсем немного времени, как там же очутилась и Карин: ей стало одиноко, она почувствовала, что не может жить без возлюбленного.

Матери Геринга понравилась невестка из Швеции, и она сразу посоветовала ей оформить развод с первым мужем: она знала по собственному опыту, что в Германии без этого невозможно создать новую семью — не то что в Швеции, где люди не придают этому значения. Пришлось Карин отправиться обратно в Стокгольм, чтобы оформить развод с Нильсом, который и не думал возражать; но сын Томас остался у него. Тем временем Геринг, как заправский студент, стал посещать лекции по истории и политологии; одним из первых учебных курсов, которые ему пришлось одолеть, стала история освободительной войны против Наполеона в 1813–1815 годах.

И вот, 23 февраля 1922 г., в Мюнхене, состоялась эта свадьба. Со стороны жениха присутствовали его мать, сестры и братья; со стороны невесты — старшая сестра Фанни (графиня Моллендорф) с дочерью Дагмар. По ее словам, праздник прошел в чинной, но сердечной обстановке. Был обед; выпили за Германию, положение которой никак не улучшалось; спели песню про «Дойчланд». Взоры всех были прикованы к Карин, выглядевшей как принцесса из сказки в своем белом подвенечном платье и в венке из белых роз. Перед ней стоял свадебный букет из темно-красных гвоздик, перевитых бело-зеленой (цвета рода фон Фок) и бело-красной (цвета рода Геринг) лентами. Молодой летчик, знакомый Геринга, зачитал поздравление от фронтовых друзей, содержавшее слова: «Мы всегда знали, что наш командир взлетит выше всех!» Потом бывший адъютант Геринга, Карл Боденшатц, служивший теперь в рейхсвере, спел романтическую песню под аккомпанемент лютни. У жениха в петлице был цветок эдельвейса — память о Стокгольме.

Молодожены провели медовый месяц в Альпах, в охотничьем домике в местечку Гохкройт, близ австрийской границы, и это были счастливейшие дни в их жизни, когда они забыли обо всех неприятностях и опасностях мира, прошлых и будущих. Так хорошо было карабкаться по горам и любоваться восхитительными горными видами. Геринг и Карин полюбили свой домик в горах и решили сохранить его за собой, хотя бы на время.

Занятия в университете не слишком увлекали Геринга, но утешало то, что он завел там себе новых друзей — среди тех, кто, как и он, не смирился с существованием Веймарской республики и мечтал о возвращении Германии ее былой славы. Он оставался монархистом, но в душе таил недовольство кайзером, покинувшим своих солдат и удалившимся в ссылку. Так или иначе, но книги валились у него из рук: ведь Карин оставалась в Гохкройте, и ему приходилось одному коротать свободные часы.

Странно, но он не вступил ни в одну из нацио-нал-патриотических организаций, которых возникло множество и в Мюнхене, и по всей Баварии. Было бы вполне естественно, если бы он проводил время среди бывших фронтовиков, вспоминая прошедшее и готовясь к будущему, когда их снова позовут служить своей стране. Да они и так не теряли времени даром, добившись права ходить (в определенные часы) в форме, а потом — и при оружии. Так что хотя рейхсвер и стал малочисленным, в стране существовал немалый резерв вооруженных людей в виде милиции (которую называли «черный рейхсвер») и национал-патриотических организаций.

Но Геринг пока что оставался один, не испытывая желания исполнять чужие приказы и маршировать с винтовкой на плече. Вот если бы ему предложили занять официальный пост — тогда другое дело! Но кто мог ему это предложить? Вокруг слонялось без дела предостаточное количество героев прошедшей войны, и никто не спешил использовать их таланты.

В это время в Мюнхене стало упоминаться имя Гитлера, но оно не вызвало сначала интереса у Геринга. Да и с какой стати мог его заинтересовать бывший ефрейтор, какой-то австриец, служивший добровольцем в баварской армии! Правда, он был награжден «Железным крестом» 1-й степени, но что такое «железный крест» ефрейтора для бывшего командира авиакрыла «Рихтгофен», награжденного высшими орденами страны! Гитлер был главой партии, называвшейся «НСДАП» — но в Мюнхене было полно таких партий и националистических организаций!

Геринг мог бы пойти служить в «Добровольческий корпус» — полувоенную организацию бывших офицеров, придерживавшихся правых взглядов. Отряды корпуса выступали против «изменников родины» — социал-демократов и коммунистов, а также воевали за целостность Германии, когда Польша, при содействии западных держав, хотела отторгнуть от нее ряд территорий. Геринг слышал обо всех этих событиях, находясь за границей; разлад и неурядицы, одолевавшие Германию, причиняли ему страдания, но постепенно он как-то отдалился от этих распрей и не испытывал желания вмешаться в борьбу. Карин открыла ему новый мир, казавшийся заманчивым: мир семейных радостей, красоты и искусства, и он был не прочь в него вступить. Наверное, он мог бы достигнуть многого, посвятив себя авиации: ведь он уже имел в этой области и опыт, и международную известность; он не сомневался, что найдет способ разбогатеть, и вполне вероятно, что он обеспечил бы себе благополучие, и не вступая в союз с Гитлером. Вот только власть, которой наделил его Гитлер, не могла быть завоевана в одиночку. Встреча с Гитлером в ноябре 1922 г. изменила жизнь Геринга, направив ее по новому пути.

3. В путь за «огненным колесом»

В то время правительство Баварии проводило независимую (и даже оппозиционную) политику по отношению к центральному правительству Германии, находившемуся в Берлине. Бавария входила в состав Германии, но называлась «Свободное государство Бавария». Весной 1919 г. там была провозглашена «Баварская советская республика», но она просуществовала недолго, так как была разгромлена отрядами Добровольческого корпуса, прибывшими из других частей страны. Утвердившееся после этого правительство республики Бавария вело переговоры о союзе с Берлином, но разногласия так и не были устранены.

Осенью 1922 г. в Германии существовало немало политиков, призывавших «очистить страну от предателей» (т. е. от центристов и левых, принявших В 1918 г. условия мира, продиктованные Западом), а затем свергнуть Веймарскую республику и провозгласить монархию. Подобные настроения были сильны в Баварии, и Гитлер являлся одним из тех, кто особенно рьяно призывал сделать Мюнхен «цитаделью для защиты национальных интересов».

Чтобы захватить власть, Гитлер предполагал использовать «штурмовые отряды» («штурмабтайлунген» или «СА») нацистской партии, созданные на базе нескольких подразделений Добровольческого корпуса. Их численность достигала тогда нескольких тысяч человек, но военная подготовка была слабой. Нацистам был нужен авторитетный и опытный военный руководитель, способный возглавить отряды СА и превратить их в серьезную военную силу. Герман Геринг как нельзя лучше подходил для этого поста.

Геринг впервые увидел Гитлера на одном из митингов в Мюнхене, которые в то время возникали по всякому поводу и были обычным явлением. Ораторы от разных партий произносили гневные речи, толпа слушала, потом все расходились. В тот раз в конце митинга все стали требовать, чтобы выступил Гитлер, но Гитлер отказался. «Он прошел мимо меня, — вспоминал потом Геринг, — и сказал кому-то из своих спутников: «Что толку выкрикивать протесты, если нет ни малейшей возможности претворить их в жизнь!» Эти слова меня поразили: я чувствовал то же самое и был готов сказать об этом вслух».

После этого случая Геринг пришел на митинг, организованный НСДАП, и там услышал, как Гитлер повторил эти слова с трибуны. На следующий день он явился в штаб-квартиру нацистов и имел разговор с Гитлером. Они сразу же сошлись в том, что «Версальский договор — это позор для Германии, и его нужно отменить!» После этого Гитлер сделал предложение бывшему капитану авиации: заняться реорганизацией СА. Он сразу нашел ключ к сердцу Геринга, сказав, что уже давно ищет на этот пост такого умелого руководителя, как бывший командир прославленного подразделения «Рихтгофен». Геринг не стал вникать в особенности политической программы НСДАП; ему была нужна работа, соответствующая его способностям и знаниям, и он ее получил. На всякий случай он сказал, что подумает и посоветуется с женой; Карин не возражала. Они купили небольшой дом в пригороде Мюнхена и обставили его новой мебелью. Наконец-то они могли жить вместе.

Через два месяца Геринг приступил к работе, заключавшейся в том, чтобы «превратить орду дикарей (по определению Гитлера) численностью в 11 тысяч человек в организованную и боеспособную воинскую часть, беспрекословно выполняющую приказы своих командиров и Адольфа Гитлера». «Сначала я комплектовал отряды из молодых и честолюбивых членов партии, готовых отдавать военной подготовке все свое свободное время. Затем я попытался искать добровольцев среди рабочих», — вспоминал Геринг позже. Вскоре его работа пошла быстрее, потому что стали поступать финансовые пожертвования.

Так прошел год, наметились первые успехи. Геринг отчитывался за все сделанное перед Гитлером, чувствуя себя во многом с ним на равных. Первый марш вновь обученных частей состоялся в январе 1923 г. Отряды, уверенно держа строй, прошли по улицам Мюнхена и прибыли на Марсово поле, где Гитлер выступил с речью и вручил знамена подразделениям; потом, с песней и под знаменами, штурмовики промаршировали через центр города. 1923 г. принес с собой новые потрясения. В стране началась жесточайшая инфляция, грозившая привести экономику к полному крушению. Стало нечем платить репарации странам-победительницам, были сорваны поставки угля из Рурского бассейна во Францию, и тогда французское правительство объявило о решении оккупировать Рур, чтобы обеспечить поставки в счет погашения долга. Франция и Бельгия ввели в Рур свои войска, и это вызвало огромное возмущение во всей Германии, давно не переживавшей такого унижения. Немцы, позабыв о внутренних раздорах, с редким единодушием проклинали французов и готовились отразить их интервенцию. На этом фоне роль Геринга и его отрядов СА резко возросла. Эти формирования, уже представлявшие собой реальную военную силу, Гитлер был готов двинуть на поддержку рейхсвера, если французы выйдут за пределы Рура.

Сохранилась фотография Геринга, сделанная в то время (она потом получила широкое распространение в Германии как почтовая открытка). На ней командир СА изображен в блестящем черном плаще, перетянутом офицерским ремнем с портупеей; на левом рукаве — повязка со свастикой, на голове — стальной шлем с белой кокардой, на шее — орден «За заслуги» на ленте. Он стоит в уверенной и свободной позе, заложив руки в карманы, как человек, умеющий руководить и отдавать приказы. Когда-то в детстве он представлял себя «генералом буров», и вот его мечты начали сбываться: у него под ружьем находилось не меньше людей, чем у некоторых генералов рейхсвера; формирования СА также превосходили по численности и выучке военизированные отряды других националистических организаций. В Германии их все узнавали по их коричневой форме (заимствованной у Добровольческого корпуса) и круглым фуражкам-каскеткам со свастикой; фуражки напоминали о форме австрийской императорской армии, а свастика стала символом НСДАП, введенным по предложению поэта и журналиста Дитриха Эккардта, автора призыва «Германия, пробудись!», ставшего боевым кличем нацистов. Так состоялось второе явление свастики в жизни Геринга.

Командование рейхсвера, считая отряды СА своим резервом, наблюдало за их деятельностью и поддерживало с ними связь. В штабе Баварского военного округа за связь со штурмовиками отвечал капитан Эрнст Рем, желавший полностью подчинить СА рейхсверу (и своему командованию), назвав их «милицией»; но Гитлеру эта идея не понравилась, и он ее отверг.

Геринг без устали тренировал штурмовиков, выводя их в леса, окружавшие Мюнхен; вот когда ему пригодились выучка и опыт, полученные в военной школе и в 113-м пехотном полку! Он не особенно вникал в политическую деятельность Гитлера; он ставил себе целью сделать военную карьеру, и его манила власть, возможности которой он почувствовал. Что же касается Гитлера, то для него Геринг стал настоящим «даром небес», потому что он легко и уверенно создал надежную военную основу для достижения его политических целей.

Геринг и Карин неплохо устроились в своем небольшом домике на окраине Мюнхена. На втором этаже были владения Карин, изящная мебель, картины, китайские вышивки, ковры и белая фисгармония придавали комнатам неповторимое очарование. Первый этаж занимал рабочий кабинет Геринга и небольшая уютная спальня. Красивые окна зеркального стекла в свинцовых переплетах, выходившие в сад, наполняли комнаты веселым блеском. Отдельная лестница вела наверх, в мансарду, где был устроен камин и стояла простая прочная мебель — стол и стулья. Именно эта «верхняя гостиная» в доме Геринга и стала местом, где Гитлер проводил совещания со своими ближайшими соратниками. Здесь бывали: Дитрих Эккардт, Герман Эссер, Эрнст Ханфштенгль, Макс Аманн, Рудольф Гесс и даже Альфред Розенберг. Эти весьма колоритные (хотя и достаточно одиозные, а то и зловещие) фигуры еще появятся на последующих страницах; пока скажем только, что Эккардт был издателем газеты «Фолькишер беобахтер» («Народный наблюдатель») — главного печатного ордена нацистской партии; ему помогал Розенберг — выходец из Прибалтики, считавшийся идеологом национал-социализма. Ханфштенгль, совладелец известной в Мюнхене издательской фирмы, закончивший Гарвардский университет в Америке, был личным другом Гитлера и его советником по связям с прессой; Гесс, «фолькс-дойче» (немец, родившийся за границей), учился в Мюнхенском университете, как и Геринг; Аманн служил в Первую мировую войну вместе с Гитлером и был тогда его командиром.

Вот что писал позднее Ханфштенгль о своих встречах с Герингом: «Геринг и Гесс были близкими помощниками Гитлера. Я очень скоро понял, что Геринг является, пожалуй, самой любопытной фигурой из окружения нашего «вождя». Он прибыл в Баварию не так давно, найдя здесь самое безопасное убежище для таких националистов, каким был он сам. Он не был интеллектуалом, но поступил в Мюнхенский университет и посещал лекции Карла фон Мюллера, читавшего курс «Освободительная война против Наполеона». Гесс тоже был слушателем этого курса, и оба они, как и я, стали сторонниками Гитлера, прослушав одну из его речей.

Геринг по характеру был законченный «кондотьер» — настоящий «солдат удачи», увидевший в нацистской партии средство, дающее возможность преуспеть в жизни и удовлетворить свое тщеславие. Тем не менее, он привлекал к себе своей общительной и открытой манерой поведения, и я сразу почувствовал себя с ним «на дружеской ноге». Мы очень скоро перешли на «ты», во многом благодаря женам. Карин Геринг, у которой мать была ирландка, происходила из состоятельной шведской семьи и представляла собой настоящую леди, очаровательную и образованную; она и моя жена Хелен сразу сблизились и нашли много общих тем для разговоров.

Геринг с юмором и не без легкого презрения отзывался о группе баварцев, окружавших Гитлера, считая их ограниченными провинциалами, шайкой любителей накачиваться пивом и таскаться с рюкзаком по городу. Он прибыл сюда из «большого мира», повидал войну, получил от кайзера орден «За заслуги», и это давало ему право судить кое о чем свысока.

Они с Карин жили душа в душу, несмотря на то, что большую часть денег для семейного бюджета давала она; у них был дом в пригороде Мюнхена, Оберменциге, неподалеку от дворца Нимфенбург; там, в мансарде, Геринг устроил нечто вроде «приюта заговорщиков», украшенного и обставленного в «готическом» и «германском» стиле, разумеется, с батареей громадных оловянных пивных кружек в шкафу у стены.

Геринг был любителем покрасоваться и напустить на себя важный вид. Помню, однажды я увидел его в одном из мюнхенских кафе: он сидел за столом и старательно вправлял себе монокль под бровь, а преуспев в этом, оглянулся вокруг с видом напыщенного и глупого превосходства, который эта штука обычно придает любителям пользоваться ею. Я еще верил тогда в «идеалы партии» и упрекнул его: «Дорогой Герман, — сказал я ему, — ведь ты — член партии, выступающей, по идее, за рабочий класс; если ты будешь строить из себя прусского «юнкера», то от нас разбегутся все рабочие!» К моему удивлению, он меня не обругал, а молча, с пристыженным и смущенным видом, снял монокль и поспешно сунул его в карман.

Гитлер находил Геринга полезным, но к его поведению и домашним порядкам относился с легким цинизмом. Однажды вечером он заехал к нам прямо из Оберменцига и, рассказывая о визите к Герингам, не удержался и передразнил их разговоры. «У них там — настоящее любовное гнездышко, — сказал он Хелен с гримасой и ловко передразнил ласковое воркование Карин. — Милый Герман — то, да милый Герман — это! Вот у меня никогда не было такого дома, и никогда не будет!» — заключил он и, перейдя на шутливо-сентиментальный тон, повторил слова героя из оперы «Риенци»: «У меня одна любовь — Германия!»

Скажу еще, что у Герингов был садовник по имени Грейнц, неприятного вида субъект, которого я сразу невзлюбил и который вел себя подозрительно. Он изображал из себя преданного члена партии, не к месту выкрикивая лозунги и тараща глаза с видом глубокого усердия. Я ему не доверял. «Слушай, Герман, — сказал я Герингу однажды, — готов поставить хоть сто марок, но этот парень, Грейнц, подослан полицией!» — «Ну что вы, Путци, — вмешалась Карин, — он такой милый, старательный, и такой отличный садовник!» — «Потому он и старательный, что он — шпик!» — ответил я и оказался прав.

Геринг и Гесс не выносили друг друга, между ними установились отношения соперничества, которые Гитлер использовал, искусно натравливая одного на другого. Это были люди совершенно противоположного темперамента, и хотя они оба служили летчиками во время войны, это их не сблизило, а наоборот, обострило их неприязнь. Геринг был человеком действия и не любил партийных «теоретиков», таких как Гесс, Розенберг и Геббельс».

Говорят, что наши недостатки — продолжение наших достоинств. Ханфштенгль подметил и достоинства, и недостатки Геринга: его целеустремленную деловитость, ограниченную соображениями практической пользы, и его честолюбие, переходящее в тщеславие. Но наиболее интересен в приведенном рассказе пример с Карин и садовником: оказывается, Карин утратила в Германии свой редкий дар «угадывать злые намерения людей», который приписывала ей сестра Фанни. Бедная Карин, очаровательная любительница китайских вышивок, мечтательница и идеалистка! Никого она не разгадала: ни шпиона, укрывшегося под маской садовника, ни Гитлера, сосредоточившего в себе все мировое зло и ставшего причиной гибели ее мужа.

О самом Геринге нечего и говорить: он с готовностью стал под знамя Гитлера, объявив себя его преданным помощником. Через несколько дней после встречи с Гитлером, состоявшейся в штаб-квартире НСДАП, он принес ему клятву верности (таков был порядок, принятый у нацистов и роднивший их то ли с бандитской шайкой, то ли с тайным орденом посвященных) и стал полноправным членом партии. Он поверил Гитлеру и проникся его идеями (хотя и ставил на первый план сугубо практические цели). Как и многих немцев, Геринга увлекло то, что Гитлер не ограничивался громкими призывами и проклятиями в адрес врагов, а предложил программу реальных действий, включавшую насущные и очевидно необходимые требования, обеспечивавшие строительство «новой Германии». Какой должна была стать в действительности «новая Германия», знал, наверное тогда только сам творец программы, но его речи звучали убедительно и увлекали многих.

Для Геринга настало время выбора дальнейшего жизненного пути. В те годы он встретил двух людей, повлиявших на всю его судьбу, и оказался на распутье (подобно кому-то из своих давних предков, прусских рыцарей, отправившемуся странствовать в поисках счастья и остановившемуся в раздумье перед вещим камнем, от которого расходились три дороги).

Он мог бы продолжить карьеру профессионального летчика, и это был бы совсем неплохой выбор — но он отказался от него ради Карин. Карин открыла перед ним новый мир — мир семейных радостей, любви к искусству и к знаниям. В таком случае можно было попытаться закончить университет. Это была хорошая возможность изменить себя, но менять себя — дело совсем не легкое; решиться на это иногда труднее, чем надумать изменить мир. Геринг, повинуясь честолюбию и обстоятельствам, выбрал третий путь — путь верного последователя Гитлера, за которым после этого он шел послушно, не осмеливаясь протестовать, до самого конца жизни. Как истинный «солдат удачи», он положился на судьбу, не представляя себе, куда приведут его безумные идеи «фюрера», сделавшего своим символом свастику — зловещее «огненное колесо», древний знак неистовых и недобрых сил.

1. Макароны, приправленные морфием

Поселившись в Швеции, Карин и Геринг часто вспоминали свое недавнее путешествие по Италии: прекрасные пейзажи этой страны, дружелюбный и легкий нрав ее жителей помогали забыть о несчастьях и болезнях. Хозяин отеля в Венеции брал с них по 65 лир с человека, вместо положенных 100 лир. «Там была замечательная еда, — вспоминала Карин, — омары, суп, омлеты, цыплята с салатом, баранина со спагетти и сколько угодно фруктов! А какие там были магазины и ювелирные лавочки! Приходилось обходить их по другой стороне улицы, чтобы не расстраиваться при мысли о своем безденежье». Зато они вдвоем обошли все музеи и художественные салоны, как когда-то в Стокгольме. «Нам не хватило бы и миллиона, чтобы купить все, что хотелось, но, увы, денег не доставало и на самое необходимое!»

Из Венеции супруги отправились в Рим через Сиену и остановились в столице Италии в дешевом пансионе, где кормили одними макаронами. Геринг поглощал их в неимоверных количествах и начал быстро полнеть.

В Риме они встретили знакомого, принца Филиппа Гессе, представившего их Муссолини. Геринг рассказал о путче и о трагическом марше в Мюнхене, но ему не удалось тронуть сердце дуче, который не оказал соратнику Гитлера никакой финансовой помощи (на что Геринг сильно надеялся). Пришлось залезть в долги, чтобы купить морфий (стоивший ужасно дорого), так как обычные болеутоляющие таблетки уже не давали облегчения. Геринг стал думать о самоубийстве, но ему было жаль оставлять Карин, которой он и так принес слишком много бед.

Сообщения об амнистии не поступало, и нужно было ехать в Швецию. Друзья помогли деньгами, и супруги отправились в путь весной 1925 г. Это было долгое путешествие: через Австрию, Чехословакию и Польшу, а затем — морем от Данцига до Стокгольма. Родные встретили их с радостью. Всех поражала красота Карин, но в ее облике ясно проявлялись страдание и тревога, внушавшие беспокойство родителям. Геринг делал уже по четыре укола морфия в день (вместо двух, которыми он обходился год назад).

Сыну Карин, Томасу, было уже 13 лет, и встреча с ним ее подбодрила, но ее болезнь все усиливалась: сердце работало плохо, стали случаться головокружения и обмороки. Геринг и Карин сняли квартиру в Стокгольме и стали жить на деньги, полученные от продажи дома в Мюнхене, но этих средств хватило ненадолго. Требовалось подыскать работу, но работы не было: страну захлестнула волна беженцев из Прибалтики и России, да и своих безработных было достаточно; Геринг ничего не смог найти. Родные Карин не разделяли его политических взглядов и не захотели ему помочь; только мать Карин, баронесса фон Фок, проявляла сочувствие, но была не в силах решить их проблемы.

Летом 1925 г. в состоянии Геринга, принимавшего морфий уже полтора года, наступил кризис; его положили на обследование в клинику, а оттуда он попал в психиатрическую лечебницу с диагнозом «наркоман, опасный для окружающих». Лечение было несложным: ему просто перестали давать наркотики и принудительно держали в лечебнице три месяца, предоставив самому справляться с мучительными болями, сопровождающими процесс отвыкания («ломки»), а потом выпустили, но продолжали сохранять под наблюдением. После этого он еще два раза попадал в «психушку», но это было уже все: он излечился и перестал принимать морфий. Позже ему приходилось прибегать к обычным болеутоляющим таблеткам, которые к тому времени стали более эффективными.

Раны продолжали его беспокоить, и это длилось до конца жизни. Позже он лечился у лучших докторов, сетовавших на его «повышенную чувствительность и недостаток моральной стойкости». Это звучит странно, если принять во внимание обстоятельства его жизни, полной опасностей и борьбы, но, видимо, запасы «моральной стойкости» человека не безграничны; возможно, что Геринг израсходовал их целиком в попытках победить боль и привычку к морфию. Тот примитивный способ лечения, который к нему применяли, мог бы сломить любого; он выстоял, но последующие события (относящиеся к периоду его пребывания у власти) показали, что ему действительно не хватало иногда подлинной моральной стойкости — той, которая и является высшей формой мужества.

Однако в тот раз его стойкость была вознаграждена: летом 1926 г. он нашел работу, подрядившись продавать парашюты, а затем — авиадвигатели фирмы «БМВ» («Байерише моторен верке»). Он сразу же получил выгодный заказ от шведского правительства на 12 двигателей, но, прибыв в Германию за комиссионными, едва не остался ни с чем: ему заявили, что его 30000 марок уже получил кто-то другой. Только после обращения к главе фирмы деньги были выплачены.

В это время Гитлер уже был на свободе, но ему не разрешали выступать публично. С его партии был снят запрет, однако она не имела широкой поддержки у населения. Большую часть его сторонников составляли люди среднего класса; в то же время ни рабочие, ни подлинно богатые люди не хотели иметь с ним ничего общего. У штурмовиков появился новый командир, фон Саломон; Герингу же правительство Баварии по-прежнему отказывало в амнистии. Он продолжал жить в Швеции, и никто в Германии не проявлял желания помочь ему снова оказаться дома.

Но тут произошли важные события: в феврале 1925 г. умер президент Германии Эберт, а его место занял престарелый фельдмаршал фон Гинденбург, которому в октябре 1927 г. исполнилось 80 лет. Юбилей был широко отмечен по всей стране, а рейхстаг единодушно (от крайне правых до коммунистов) проголосовал за всеобщую политическую амнистию: политзаключенные получили свободу, а политэмигранты могли теперь вернуться на родину.

2. В ту же ловушку, на ту же приманку

Геринг прибыл в Германию в октябре 1927 г. и сразу же отправил телеграмму Гитлеру в Мюнхен с просьбой подыскать ему какую-либо партийную должность, но был встречен весьма холодно. Гитлер не собирался брать его снова к себе на службу, а Герингу, кроме нацистов, не на кого было опереться. Пришлось просить фирму «БМВ» о продолжении сотрудничества, и он получил пост торгового представителя в Берлине, что было не так уж плохо само по себе и давало возможность поискать другие источники доходов. Плохо было другое: Карин, прикованная к постели, оставалась в Швеции.

Геринг решил стать депутатом рейхстага. Очередные выборы намечались на май 1928 г., и он снова обратился к Гитлеру, попросив включить его в список кандидатов от НСДАП («Национал-социалистише дойче арбайтер-партай»). Гитлер обещал подумать. Ему были нужны влиятельные представители в Берлине (самому ему было запрещено появляться в Пруссии), поэтому он предложил Герингу для начала постараться приобрести положение в столице Германии.

Геринг поселился в отеле недалеко от Курфюрстендамм и снял небольшое помещение под офис, где устроился вместе с известным инженером Виктором Зибелем, создателем платформы для транспортировки тяжелых крупногабаритных машин и агрегатов, которую он поставлял для флота. Зибель помог новому знакомому дельными советами, а Бруно Лерцер (старый друг, успевший разбогатеть благодаря удачной женитьбе) представил Геринга кое-каким влиятельным людям. Дела пошли в гору. Геринг получил работу в фирме «Хейнкель» и стал представителем шведской фирмы «Торнблад», изготовлявшей парашюты, а также завязал сотрудничество с компанией «Люфтганза», где работал директором-управляющим его знакомый Эрхард Мильх. Вскоре он уже приобрел репутацию серьезного независимого специалиста и торгового представителя, занятого в авиационной промышленности. Рождество он встречал в Стокгольме, вместе с Карин. К нему вернулась уверенность в своих силах, он надеялся, что сможет хорошо жить в Берлине.

Встретившись в январе 1928 г. с Гитлером, он поставил перед ним вопрос ребром: будет он включен в список кандидатов в рейхстаг от НСДАП или нет? Гитлер, поколебавшись, согласился, и Геринг занял место в партийном списке под номером «7». Так он снова связал свою судьбу с Гитлером и с нацистами.

Теперь трудно понять этот шаг Геринга, оказавшийся, несомненно, решающим в его жизни. Ведь он уже имел опыт сотрудничества с Гитлером, завершившийся полным фиаско, и у него было достаточно возможностей устроить свою карьеру самостоятельно. Но, видимо, Гитлер умел убеждать своих последователей, а может быть, их и не требовалось особенно убеждать. Мало кто хотел задумываться над будущим, напуганный недавним прошлым; устроиться в настоящем — и то считалось удачей! Немногие всерьез задавались вопросом о том, что представляет собой Гитлер и его движение и куда они могут привести своих сторонников, а если бы даже и задавались — то кто же мог дать достоверный ответ? Вот что ответила на подобные упреки Лени Рифеншталь, известная постановщица фильмов о нацистской Германии: «Это было начало. Тогда никто не мог знать, что из всего этого выйдет!» Но Геринг, в отличие от многих других немцев, своих современников, успел познакомиться с Гитлером и мог догадываться, «что из этого выйдет». Похоже, что он сделал свой шаг вполне сознательно, руководствуясь своей обычной решимостью «смело идти вперед, напролом, не думая об опасностях», с надеждой на судьбу, которая сама устроит все наилучшим образом. Его последующие поступки отчасти проясняют мотивы его действий и говорят в пользу этого предположения.

Так или иначе, но он стал активным участником предвыборной кампании и начал выступать на митингах перед избирателями. Он показал себя неплохим оратором: его внушительная внешность и мощный командирский голос с металлическим оттенком понравились публике, и он скоро научился играть на чувствах слушателей, используя приемы, заимствованные у Гитлера и другого выдающегося нацистского оратора — доктора Геббельса, ставшего его соперником в борьбе за влияние в партии. Положение Геббельса было более предпочтительным: он был гауляйтером (административным руководителем от НСДАП) Берлина, т. е. занимал в партии достаточно высокий пост, тогда как Геринг был ее рядовым членом; Геббельс, конечно, превосходил Геринга и умом и образованием, но далеко уступал ему в личном обаянии и умении нравиться публике: доктор Геббельс был циником, а Геринг искренне верил в свои убеждения, отличаясь при этом любовью к комфорту, выглядевшей как вполне понятная и простительная слабость. Геббельс не любил евреев, Геринг же ничего не имел против евреев. Будучи торговым представителем фирмы «БМВ», он служил на предприятии, принадлежавшем еврею. В апреле 1933 г., после первой кампании бойкота еврейских магазинов в Берлине, он писал своему работодателю: «Это было недоразумение, вспышка страстей, которая никогда не повторится. Господин Кастильони, моими лучшими друзьями с юности были евреи; они всегда относились ко мне хорошо, и я ничего не имею против них!» — «Но ведь Гитлер — антисемит!» — ответил Кастильони, и Геринг сказал на это: «Я добьюсь того, что он все это прекратит, можете мне поверить!» Так проявилась двойственность в характере Геринга (или — его беспринципность?): он не испытывал такой ненависти к евреям, как Гитлер и Геббельс, но он же сказал в 1924 г., что не желает «возвращаться в Веймарскую республику, где правят евреи»! Подобное лавирование не пошло ему на пользу, и не только в моральном плане.

Незадолго перед выборами 1928 г. Карин приехала в Берлин. Геринг жил в доме № 16 на Берхтесгаденерштрассе. Прибыв, Карин писала матери в Стокгольм: «Герман встретил меня на вокзале. Мы выпили кофе в кафе «Нордланд», а потом поехали домой на машине. У него тут такая большая угловая комната на втором этаже, с балконом, она вся залита солнцем, а под балконом цветет сирень! Весь Берлин сошел с ума перед этими выборами, они состоятся в воскресенье. Как бы все не начали стрелять друг в друга! Каждый день коммунисты с красными флагами, на которых нарисованы серп и молот, проходят по улицам и встречаются с людьми Гитлера, которые тоже несут красные флаги, но со свастикой; начинаются столкновения и бывают раненые и убитые. И чем все это только закончится! Надеюсь, что для Германа все пройдет благополучно, и тогда установится мир, надолго! Герман выглядит прекрасно, но он ужасно загружен работой! Как замечательно, что у нас есть автомобиль, «мерседес», его одолжил Герману один его друг.

28 мая 1928 г. Карин послала телеграмму в Стокгольм: «Германа выбрали, все хорошо, Карин». В рейхстаг прошли 12 национал-социалистов, и среди них — Геринг. Депутатами рейхстага стали также Геббельс, Грегор Штрассер и Вильгельм Фрик. За нацистов проголосовало 800 тысяч избирателей. В зале заседаний Герингу досталось место в переднем ряду, среди «правых», рядом с генералом фон Эппом, тоже сторонником Гитлера. Он стал получать депутатское жалованье — 500 марок в месяц, и мог пользоваться правом бесплатного проезда по железной дороге в вагоне 1-го класса. Многие известные люди (например, бывший кронпринц Вильгельм, под командой которого Геринг служил на фронте во Франции) вспомнили о нем и прислали свои поздравления.

Вот что рассказывал обо всех этих событиях Ханфштенгль: «В конце 1927 г. мне пришлось снова заняться делами нацистской партии, и толчком к этому послужило возвращение в Германию Геринга. Осенью была объявлена всеобщая амнистия, и он прибыл в Берлин, где жил (как я понял) кое-как, изворачиваясь, на деньги, получаемые от двух шведских фирм: одна выпускала парашюты, а другая — детали самолетов, а Геринг был их торговым представителем. Вскоре он объявился в Мюнхене, и я был искренне рад его видеть. Я уже и не надеялся, что он вернется из Швеции и будет жить здесь, с нами. Он выглядел заметно более упитанным и стал судить о жизни как материалист. Мы с ним переписывались, пока он находился в ссылке; время от времени я посылал ему немного денег, так что теперь мы встретились по-дружески. Партийные функционеры отнеслись к нему настороженно, а Гитлер и вовсе оказал ему явно холодный прием. Весной 1928 г. должны были состояться выборы в рейхстаг, и Геринг хотел занять место в верхней части партийного списка. Он поставил себе целью стать депутатом рейхстага, чтобы иметь солидное положение и кое-какой оклад, а также находиться под защитой закона о парламентской неприкосновенности, на случай, если политические противники припомнят ему его прежние прегрешения.

Но Гитлер его отверг и начал было искать оправдания своего отказа, так что Геринг в конце концов вышел из себя. У них состоялся разговор на повышенных тонах, завершившийся ультиматумом Геринга: «Так не поступают с человеком, получившим две пули в живот во время марша в Мюнхене. Либо вы проводите меня в рейхстаг, либо мы расстанемся — но уже как враги!» Это подействовало, и Гитлер согласился, хотя и без большой охоты; старые члены партии ворчали, что Геринг — «чуждый элемент» и что он проник в ряды руководства, шантажировав Гитлера.

Результаты выборов оказались не слишком радостными: нацисты получили в рейхстаге всего 12 мест, потому что за них проголосовало меньше миллиона избирателей. Нацистская партия оставалась организацией местного, провинциального значения и увлекала за собой только ярых националистов. Положение Геринга в партии было непрочным: старые партийцы возмущались его быстрым выдвижением и говорили, что он, со своей тучной фигурой, позорит партию, выступающую от имени рабочего класса. Гитлер тоже сомневался в его способностях. «Не знаю, справится ли Геринг с ролью депутата рейхстага!» — сокрушался он однажды в разговоре со мной. Но Геринг оставил их всех в дураках: он сделался заядлым оратором, научившись копировать манеру выступлений Гитлера и повторяя его фразы, но по-своему, со своей решительной командирской интонацией. Гитлеру это понравилось: он посчитал такое поведение проявлением верности и стал благоволить Герингу, в отличие, например, от Эссера, который тоже ему подражал, но стараясь проявить независимость и придать своим речам интеллектуальную окраску.

Геринг был в восторге от своих успехов. Как-то после выборов я встретил его на вокзале: он был одет в блестящее кожаное пальто (такие носили летчики) и в альпийскую шляпу с короткими полями, украшенную значками и цветком эдельвейса. Он был избран от Баварии и теперь хотел походить на баварца. «Зря ты не захотел присоединиться к Гитлеру! — сказал он мне. — Мы теперь все время будем выигрывать, и он согласился бы включить тебя в список кандидатов на следующих выборах. Как член рейхстага ты мог бы разъезжать всюду в первом классе, как я!» — и он хвастливо помахал у меня перед носом железнодорожным билетом. Я посмотрел на него с глупым видом простака. Передо мной стоял человек, преуспевший в жизни и в бизнесе: остряки шутили, что он сотворил чудо, «обеспечив себе подъем с помощью парашюта».

3. Легкая улыбка Фортуны

Общее количество депутатов рейхстага, избранных в тот раз, составило 491 человек, среди них «правых» (к которым относился и Геринг) было немного, большинство же состояло из представителей «левых» партий, которые и сформировали правительство «большой коалиции». Самую крупную фракцию образовала Социал-демократическая партия Германии, получившая в рейхстаге 153 места. Канцлером (председателем правительства) был утвержден Герман Мюллер.

В качестве депутата рейхстага Геринг сосредоточился на вопросах транспорта и транспортных перевозок. Еще до своего избрания он работал по контракту в фирме «Дойче люфтганза» в качестве консультанта. Теперь, после выборов, он получил от «Дойче банк» чек на 10000 марок, оплаченный компанией «Люфтганза». Таких же «консультантов» фирма имела и в других фракциях рейхстага.

Геринг познакомился с промышленным магнатом Фрицем Тиссеном. Тиссен, основатель и владелец сталелитейного концерна «Ферайнигте штальверке», поддерживал нацистов, считая, что Гитлер — «единственный человек, способный спасти Германию от крушения и позора». Он регулярно жертвовал крупные суммы денег в фонд нацистской партии. Побывав в гостях у Геринга, Тиссен оценил его деловые способности и проникся расположением к Карин, которая, по его словам, была «совершенно очаровательной женщиной и пользовалась исключительным влиянием на мужа». Тиссен стал оказывать Герингу финансовую поддержку, благодаря которой он и Карин смогли переехать в новую пятикомнатную квартиру, находившуюся в доме № 7 по Баденшенштрассе, в хорошем районе города, где жили зажиточные люди. Они поселились там осенью 1928 г., захватив на новое место остатки мебели, вывезенной ими еще из своего первого дома в Мюнхене; сохранилась и фисгармония, на которой Карин, как и прежде, любила играть по вечерам. Некоторые предметы мебели, проданные ими в Мюнхене в тяжелые времена, теперь удалось выкупить обратно. В доме имелся большой подземный гараж, что оказалось очень кстати: по вечерам к ним съезжалось много гостей, а оставлять машины на улице было опасно из-за неспокойной обстановки в городе. В доме был и лифт, что в те времена встречалось не так уж часто.

Дом супругов Геринг стал фактически представительством Гитлера в Берлине. Гитлер принимал здесь важных гостей: от руководящих деятелей своей партии до своих политических оппонентов, с которыми требовалось переговорить в спокойной неофициальной обстановке. Карин создала в доме атмосферу приветливого уюта, в которой гости чувствовали себя непринужденно и могли без помех поговорить с глазу на глаз. Муж нередко прибегал к ее советам: она лучше него разбиралась в людях высшего общества и могла сразу сказать, с кем удастся найти общий язык, а на кого не стоит тратить силы.

Геринг смог расплатиться с долгами. Он получал теперь больше 2000 марок в месяц — примерно столько же, сколько министр правительства. 500 марок ему платило государство как депутату рейхстага, 800 марок выплачивала партия за представительство в рейхстаге (оплачивая также и дополнительные расходы) и еще 1000 марок переводила ежемесячно компания «Люфтганза». Его дела шли на подъем, он становился авторитетной и уважаемой фигурой. Карин писала родным в Швецию: «Сегодня днем Герман впервые выступил в рейхстаге с программной речью, а вечером он будет встречаться со студентами Берлинского университета. Половина из них уже вступили в члены НСДАП; надеюсь, ему удастся склонить к тому же и остальных. Завтра у него речь в Нюрнберге, а потом он отправится в десятидневную поездку по Восточной Пруссии, где будет участвовать в презентациях. Наш дом вечно полон политиками; от этого можно было бы сойти с ума, если бы все это не было так безумно интересно!»

Так свершилось это удивительное превращение: за короткий срок забытый всеми молодой летчик, не имевший устойчивого материального и общественного положения, стал преуспевающим специалистом в области авиации, уважаемым депутатом рейхстага и благородным господином. Времена нужды и лишений ушли в прошлое.

1. Господин и. о. министра

Чтобы осуществить построение тоталитарного режима, нужно иметь контроль над полицией. Геринг получил такой контроль, когда стал (30 января 1933 г.) исполняющим обязанности министра внутренних дел Пруссии. Вот что он писал в своей книге «Строительство нации», вышедшей в 1934 г.:

«Прежде всего мне нужно было установить жесткий контроль над полицией, и я взялся за это дело со всей энергией. Из 32 начальников полиции разных городов Пруссии я сразу же уволил 22 человека. Потом за ними последовали еще сотни офицеров и тысячи рядовых полицейских, места которых заняли верные мне люди из СА».

Старый знакомый Геринга Мартин Зоммерфельдт, ставший его пресс-секретарем, так писал о событиях того периода в своем дневнике:

«До июля 1932 г. правительство Пруссии существовало только на бумаге, а на самом деле оно не было сформировано; Пруссией управляли чиновники центрального правительства Германии, занимаясь ее делами изредка, когда находилось время. Когда Герман Геринг стал и. о. министра внутренних дел Пруссии, его начальником оставался фон Папен, как министр-президент этой крупнейшей германской провинции. Геринг прекрасно понимал ее значение и взялся за исполнение своих обязанностей с огромным желанием. Меня он назначил на должность директора по делам прессы, и я принял присягу, поклявшись в верности конституции Пруссии, написанной еще Бисмарком. Приказ о моем назначении утвердил фон Папен. Когда Геринг принял свою должность, большую часть постов в министерстве, как и вообще в администрации Пруссии, занимали католики, демократы и социал-демократы, а национал-социалистов было совсем немного: сам министр Геринг, его помощник Пауль Кернер и капитан полиции Якоби, вся работа которого заключалась в том, что он сидел за столом в приемной и охранял свой собственный пистолет, лежавший перед ним; там же сидела секретарша Геринга, фройляйн Грундтман, которая тоже была членом НСДАП».

Геринг получил полную власть в пределах своих полномочий и мог сам решать, что ему надлежит делать; он не собирался получать указания от фон Папена, хотя тот и являлся его прямым начальником. Своим подчиненным Геринг напомнил, что является продолжателем дела своего отца, который был в свое время старшим государственным чиновником в администрации Пруссии и верно служил Второму рейху.

«Что касается меня, — вспоминал позже фон Папен, — то я допустил одну важную ошибку, недооценив наглую напористость национал-социалистов, с которой они стали воплощать в жизнь свою «Новую идею», адресуясь при этом не к буржуазии, все еще мыслившей категориями XIX века, а к широким массам, и в первую очередь — к их инстинктам, а не к их рассудку. Нацисты стали использовать методы, которые мы считали совершенно неприемлемыми; мы и подумать не могли о чем-нибудь подобном!»

Так оно и происходило на самом деле. Геринг начал осуществлять «национал-социалистическую революцию», отрабатывая в Пруссии методы и средства, распространенные потом на всю Германию. Он распустил прусский ландтаг (местное законодательное собрание), запретил коммунистам проводить массовые митинги и уволил многих государственных чиновников, не проявивших должной лояльности к нацистскому режиму. Он ввел и еще одно новшество, получившее скоро зловещую известность, создав (декретом от 26 апреля 1933 г.) «государственную тайную полицию» («гехайме штаатсполицай») — гестапо, которая начала следить за образом мыслей граждан, выявляя политических противников нацизма и преследуя их с изуверской жестокостью. Начальником гестапо был назначен Рудольф Дильс, ставший ближайшим помощником Геринга и не жалевший сил, чтобы угодить своему шефу: он составлял для него досье не только на коммунистов и социал-демократов, но и на видных деятелей НСДАП и министров правительства, и этот «взрывчатый материал», примененный в нужную минуту, давал сокрушительный эффект, сметая с пути Геринга его противников и завистников; кроме того, Дильс, имевший хорошие связи на бирже, помогал Герингу спекулировать ценными бумагами, чтобы пополнять свои личные средства и тем поддерживать блестящий статус министра, президента рейхстага и просто любителя пожить на широкую ногу.

Геринг приказал завести так называемые «черные списки», куда включали всех противников национал-социализма. Все, кто в период существования Веймарской республики занимал в Пруссии выдающееся политическое, административное или общественное положение, теперь стали подвергаться преследованиям, и вскоре этот пример был подхвачен по всей Германии.

Здесь просто невозможно не воскликнуть: вот что делает с людьми власть, да еще и свалившаяся неожиданно! Эмми Геринг писала об этом периоде в жизни мужа: «Что-то непоправимо изменилось в нем после дня 30 января 1933 г., когда свершился этот их «махтюбернаме» — захват власти. До этого, находясь в оппозиции, он выглядел более беззаботным, теперь же я часто видела его насупленным, погруженным в мрачную задумчивость».

Действительно, какая перемена, и притом — не в лучшую сторону! Командир боевой эскадрильи — и составитель «черных списков» инакомыслящих; кавалер высших орденов рейха, отмеченный самим кайзером, — и биржевой спекулянт, использующий незаконно добытую информацию; сын прусского государственного деятеля — и жестокий преследователь граждан Пруссии, распустивший прусский ландтаг. Где же «кодекс чести прусского офицера», где «дворянская честь» и «фамильные традиции»? Да, такое было не в правилах «наивного XIX века», о котором упоминал фон Папен; это приметы людей «нового времени», отбросивших «химеру совести» и действующих по «логике революционной борьбы», согласно «революционной необходимости»!

Так поступал теперь, в 1933 г., и Герман Геринг, получивший долгожданную власть и одержимый желанием «отомстить за позор 1918 г.». Он распорядился вооружить всех прусских полицейских пистолетами, вместо резиновых дубинок, и заявил на предвыборном митинге в Дортмунде: «Теперь никто не станет жаловаться на то, что полиция забивает людей до смерти дубинками! И пусть все помнят, что каждая пуля, выпущенная полицейским, — это моя пуля! Пусть попробуют назвать меня убийцей!»

Так, в считанные недели, Геринг, мастер политических игр, любитель тактических ходов и дипломатии, превратился в авторитарного властителя, открыто утверждавшего режим единоличного правления в доверенной ему провинции. Теперь он говорил так: «Всякий мой подчиненный, исполняющий свой долг согласно моим указаниям и выступающий против врагов государства в самой резкой и жесткой форме, используя без колебаний вверенное ему оружие, — может быть уверен в моей поддержке и защите!» Теперь Пруссией правил один человек, которому подчинялись все! Молва окрестила его «ужасный Геринг», и это прозвище вызывало у него самодовольную ухмылку.

Заработав такую репутацию, можно было обращаться за вознаграждением к подлинным «хозяевам жизни». В феврале 1933 г. Геринг принял, с согласия президента, членов Общества германских промышленников: Круппа, (который был председателем Общества) и других, столь же видных деятелей. Гитлер произнес речь, а Геринг выступил с просьбой о деньгах — и получил их: промышленники пожертвовали в фонд НСДАП 3 млн марок.

22 февраля Геринг издал приказ о создании «вспомогательных полицейских сил»: это были отряды СА и СС, бойцы которых носили нацистскую форму и белые нарукавные повязки, говорившие об их принадлежности к полиции; они были вооружены винтовками и пистолетами. Все это оправдывалось «необходимостью защиты от коммунистов»: Геринг говорил, что «левые» не будут спокойно терпеть пребывание Гитлера на посту канцлера и попытаются силой захватить власть. Сам он почти не выходил из своего министерства, откуда управлял Пруссией: там у него был оборудован «командный пункт», вроде тех, что у него были на аэродроме во время войны. Его энергичные действия очень нравились Геббельсу, который с удовлетворением записывал в дневнике: «Геринг смело взялся за расчистку «авгиевых конюшен»!»

24 февраля Геринг приказал полиции устроить обыск в штаб-квартире коммунистов в Берлине, а затем объявил, что «были найдены изобличающие материалы, свидетельствующие о том, что коммунисты готовили мятеж против правительства». Все это явно было шито белыми нитками: никто не стал бы хранить такие документы в течение месяца после прихода нацистов к власти, да и Геринг, найдя «изобличающие планы», не принял никаких мер предосторожности; ясно, что его целью было только запугивание избирателей, сочувствовавших коммунистам.

Этот случай показал, что нацисты готовы на многое, чтобы добиться убедительной победы на выборах в рейхстаг, назначенных на март 1933 г. В умах их главарей уже созрел план грандиозной провокации, которая должна была склонить на их сторону колеблющихся избирателей и позволить провести им «революцию сверху».

2. Кто зажег мировой пожар

Надо сказать, что Геринг, несмотря на все допущенные крайности, все еще был близок к буржуазным деятелям правого толка и продолжал сотрудничать с ними. Он гордился (по словам его пресс-секретаря Зоммерфельдта) своей общепризнанной репутацией «лидера правого крыла НСДАП» и противопоставлял себя Геббельсу, считавшемуся «левым радикалом» среди нацистов и отличавшемуся особенно экстравагантными политическими выходками. Например, в один из дней перед выборами по радио должны были транслировать на всю Германию выступление Гитлера, и Геббельс потребовал, чтобы Геринг выпустил распоряжение, предписывающее всем гражданам в день выступления фюрера открыть окна, выставить на них радиоприемники и включить их на полную громкость, «чтобы все могли послушать предвыборную речь вождя»! Геринг отмахнулся от этой затеи, назвав ее «пустяковой» и заметив, что от подобной директивы не будет пользы. «У нас в Берлине достаточно шума и без радио!» — сказал он Зоммерфельдту.

Геббельс уже давно был недоволен умеренной позицией Геринга, которая теперь начинала ему мешать. Он обвинял Геринга в «приверженности к буржуазии и к капитализму» и в том, что тот «готов пожертвовать священными идеалами партии, лишь бы спокойно жиреть, обеспечив себе личное благополучие». Главной причиной этих нападок было желание Геббельса сохранить влияние на Гитлера и придать развитию событий «правильное», «революционное» направление. По словам Зоммерфельдта, Геббельс с беспокойством наблюдал за тем, как Гитлер, несмотря на свой независимый характер, начинает прислушиваться к советам умудренного опытом президента Гинденбурга. «Доктор Йозеф Геббельс, этот радикал, способный на самые крайние и даже преступные поступки, обладавший дьявольски изощренным и проницательным умом, пытался противодействовать влиянию Гинденбурга на Гитлера, но наталкивался всякий раз на противодействие Геринга, не видевшего ничего плохого в буржуазии и капитализме», — писал Зоммерфельдт после войны. И вот произошло событие, втянувшее в свою орбиту многих: нацистов, коммунистов и все германское общество и повлиявшее на всю историю Германии. Этим событием стал пожар рейхстага, случившийся в ночь с 27 на 28 февраля 1933 г.

Пожар рейхстага стал историческим фактом особого, рокового и знаменательного характера: подобно пожару библиотеки в Александрии или сожжению Дворца юстиции в Вене, он стал символом своей эпохи и обозначил поворот в историческом развитии. Поджигатели не просто причинили вред зданию: они разрушили существовавший порядок жизни и изменили судьбы многих людей.

То, что это был не просто пожар, а поджог, стало очевидно сразу же и ни у кого не вызывало сомнений. Мало кто в Германии, как и в других странах, сомневался и в том, что поджог рейхстага осуществили нацисты, хотя они и подняли шумную (поистине — оголтелую) пропагандистскую кампанию, обвинив во всем коммунистов. Со временем были выявлены и конкретные организаторы и исполнители «акции» и установлен, достаточно подробно, весь порядок их действий. Неясным остался, пожалуй, только один вопрос: кто именно из высших нацистских руководителей — Гитлер, Геббельс или Геринг — разработал этот «дьявольски изощренный» план и отдал исполнителям приказ о претворении его в жизнь.

Многие указывали на Геринга, против которого, действительно, накопилось порядочное количество улик. Геринг, как президент рейхстага, распоряжался дворцом, стоявшим отдельно от главного здания и связанным с ним подземным переходом. В этом дворце, который так и назывался — «Дворец президента рейхстага», проводились пресс-конференции и устраивались приемы, но кабинет Геринга находился в самом здании рейхстага, и там, среди обстановки, было много вещей, представлявших для него большую ценность как предметы искусства и семейные реликвии: гобелены, портреты членов семьи, старинный письменный стол — и все это сгорело во время пожара. На Нюрнбергском процессе в ответ на вопрос судьи о том, кто же все-таки был виновником поджога, Геринг ответил: «Я не собираюсь лгать перед лицом смерти. Я не имел никакого отношения к поджогу рейхстага!»

Расследование, проведенное после войны, установило, что командой поджигателей руководил группенфюрер СА Карл Эрнст, ближайший помощник Рема и командир всех штурмовых отрядов Берлина. Эрнст и его люди действительно проникли в рейхстаг через подземный переход, подожгли здание во многих местах (полиция установила более 60 очагов возгорания) и благополучно скрылись тем же путем, оставив в «зале Бисмарка» некоего Маринуса ван дер Люббе, голландца, бывшего члена компартии, который в момент задержания не мог связать и двух слов, так как был то ли пьян, то ли находился под действием наркотиков. Тем не менее на суде именно он был признан главным виновником случившегося, а затем казнен. Группенфюрер Эрнст был позже расстрелян по приказу Гитлера после «Ночи длинных ножей»; были ликвидированы, кто раньше, кто позже, и остальные свидетели и участники поджога. Но кто отдал приказ Эрнсту?

По версии Зоммерфельдта, это мог быть только Геббельс, с его дьявольской способностью разрабатывать и осуществлять самые хитроумные провокации, решительно изменяющие ход событий. Для Геббельса это была не только возможность повлиять на настроение избирателей. Свалив вину на коммунистов, он, как опытный психолог, повлиял на поведение Гитлера и Геринга, дав им в руки такой козырь, от которого они просто не могли отказаться. Этим он заставил их принять ряд далеко идущих решений, имевших непоправимые последствия. Так был изменен ход истории. Вот что рассказывали очевидцы: о «Примерно в десять часов вечера в полицию города Берлина поступил звонок от неизвестного свидетеля, сообщившего, что горит здание парламента. Когда пожарные прибыли к рейхстагу, огромная постройка уже была охвачена огнем, бушевавшим на всех этажах. Толпы берлинцев высыпали на улицы, со страхом наблюдая за происходящим. Когда обрушился, с треском и грохотом, стеклянный купол рейхстага, по толпе прокатился возглас горя и сожаления. Символ германской демократии был разрушен, свободная либеральная Германия рухнула».

В ночь, когда произошел пожар, Геринг работал в своем кабинете в министерстве внутренних дел на Унтер-ден-Линден. Он приехал в рейхстаг спустя полчаса после первого сообщения о несчастье. Вслед за ним прибыли Гитлер и Геббельс, которые в этот вечер вместе ужинали; потом появился фон Папен. Гитлер был явно взволнован, кто-то слышал, как он пробормотал: «Это — знак свыше!» Геббельс сразу же заявил о «преступлении коммунистов». Зоммерфельдт писал в воспоминаниях:

«Геринг стоял в фойе, полном дыма, в окружении офицеров полиции и пожарных. Я подошел и отдал рапорт. Он выслушал меня с полным спокойствием, видно было, что он сильно огорчен случившимся, но не придавал событию слишком большого значения. Спокойно и в кратких выражениях он приказал мне собрать всю информацию о причинах возгорания и о размерах ущерба, поговорив для этого с пожарными и полицией, и подготовить отчет для прессы, представив его дня проверки в министерство.

Я опросил всех и в заключение обратился к начальнику политической полиции Дильсу, спросив его о причинах пожара. Он ответил, что подозревают заговор коммунистов и что скоро все выяснится на допросе арестованных.

В это время Геринг отправился в рейхсканцелярию к Гитлеру, который, в присутствии Геббельса, дал ему указание «подавить восстание коммунистов».

Потом я прибыл в министерство, вошел в кабинет к Герингу и подал ему свой отчет. Он сидел за столом, заваленным бумагами, и выглядел крайне возбужденным, меня поразила полная перемена в его поведении. Бегло просмотрев то, что я написал, он стукнул кулаком по столу, разметав сложенные бумаги, и закричал: «Что за ерунду вы мне суете! Это какой-то нескладный полицейский рапорт, а не политический отчет для прессы!» Его тон меня задел, раньше он такого себе не позволял, и я с обидой возразил: «Это не ерунда, а точная информация, подтвержденная пожарными и полицией. Это и есть материал для прессы, о котором вы меня просили!» Но он, не слушая, завопил: «Чушь, чушь собачья! Какие 50 кг горючего материала?! Да там было десять, а то и сто центнеров горючего!» — «Но это невозможно, господин министр! — возразил я. — Вам никто не поверит: ведь один человек не унесет столько горючего!» — «Да какой один человек! — продолжал он орать. — Их было там десять или двадцать человек! Это же коммунисты, они подожгли рейхстаг, чтобы дать сигнал к восстанию! Восстание уже началось!»

Но Зоммерфельдт продолжал стоять на своем, и Геринг сам продиктовал отчет секретарше. «Там говорилось, что рейхстаг подожгли коммунисты, дав сигнал к восстанию, и что «для предотвращения насилия» полиция уже производит аресты коммунистов и закрывает коммунистические газеты, выход которых отныне запрещен. Диктуя секретарше, Геринг все время заглядывал в какую-то бумагу, лежавшую перед ним на столе. Он использовал цифровые данные из моего отчета, но увеличил их все в десять раз».

«Я попросил Геринга подписать то, что он продиктовал: ведь это был уже не отчет о пожаре, а политический документ, способный вызвать весьма серьезные последствия. Геринг поставил в конце размашистую подпись, и я направился в отдел по связям с прессой; там доктор Гайссманн, редактор, буквально выхватил бумагу у меня из рук, воскликнув с досадой: «Где это вы пропадаете?! Тут все как будто с ума посходили, из-за границы вое время звонят и требуют информации!» — «Но ведь пожар уже потушен, — простодушно возразил я, — и все вроде бы успокаивается». — «Да при чем тут пожар! — продолжал шуметь редактор. — Дело ведь не в рейхстаге, а во всех этих арестах и запретах газет! Иностранные журналисты хотят знать причины!»

«Ничего не пойму! — вскричал я, тоже начиная волноваться. — Откуда иностранным журналистам стало известно об арестах, ведь они только что начались?!»

«Из моего сообщения, — спокойно сказал, поднимаясь из-за стола, незнакомый молодой человек. — Я пришел сюда два часа назад». Доктор Гайссманн поспешил представить мне незнакомца: «Это господин Берндт, представитель доктора Геббельса, он теперь будет работать с нами постоянно».

Теперь до меня дошло, я понял все: и перемену в настроении Геринга, и появление в его речи жаргонных словечек и ругательств, и то, что за документ лежал перед ним на столе, когда он диктовал свой отчет секретарше. Доктор Геббельс был предусмотрительным человеком и позаботился обо всем!»

Позже было установлено, что нацистское руководство заранее подготовило весь набор законов о чрезвычайном положении (они уже были подписаны министрами), которые сразу же после пожара были представлены на утверждение президенту и ночью 28 февраля немедленно вступили в силу. Были отменены (разумеется, «временно» и, конечно же, «для защиты народа и государства от заговорщиков») все гражданские права и свободы, которые после этого так и не были восстановлены. Нацисты потом говорили, что эти законы были подготовлены «на всякий случай»: они, мол, опасались покушения на Гитлера и восстания коммунистов.

На коммунистов и пал первый удар. Были арестованы все руководители компартии; 3 марта штурмовики и полицейские обнаружили квартиру, где скрывался Эрнст Тельман, арестовали и избили его. Геринг, узнав об избиении вождя коммунистов (который еще оставался кандидатом в депутаты рейхстага), приказал привести его к себе в кабинет, поздоровался за руку и, извиняясь перед ним (или оправдываясь перед собой), сказал: «Дорогой Тельман, если бы к власти пришли вы, то меня не стали бы избивать, но ваши люди сразу же снесли бы мне голову!» Это была война — война не на жизнь, а на смерть, и Геринг открыто заявлял, что не даст пощады своим противникам. Геббельс, подшучивая как-то над Герингом, сказал о нем: «У нашего «стального солдата» — сердце ребенка!» Теперь «стальной солдат фюрера» демонстрировал свою твердость и верность своему вождю, объявляя коммунистам беспощадную войну: «Око — за око, зуб — за зуб!» — провозгласил он, подражая своему изворотливому сопернику.

3. Поджигатели греют руки

Выборы в рейхстаг состоялись 5 марта. Несмотря на все чрезвычайные меры, предпринятые нацистами, они не принесли им той политической победы, которой они добивались, желая завоевать в рейхстаге абсолютное большинство. Правда, они получили 288 мест, сохранив за собой положение самой крупной политической фракции в парламенте, и еще 52 места получила Германская национальная народная партия, которой руководил Гугенберг. Коммунисты потеряли 19 мест, но выиграли 6 мест на выборах в ландтаг Пруссии, происходивших одновременно. Самые ощутимые потери они понесли в Берлине, завоевав там только 24 % голосов и уступив нацистам, получившим 35 % голосов.

Вечером 5 марта нацисты, заранее празднуя победу, веселились и гуляли напропалую. «Роскошную квартиру Геринга на Кайзердамм заполнила самая изысканная публика, все поздравляли и хозяина, и друг друга, — писал Зоммерфельдт. — Предсказывали, что НСДАП завоюет абсолютное большинство, может быть даже — две трети мест, а уж при поддержке националистов Гугенберга — и вообще «оккупирует» почти весь рейхстаг. Вокруг Геринга группировался кружок его близких друзей, но он старался уделять внимание всем гостям и всем расточал любезности. К полуночи квартира превратилась в подобие дорогого ресторана, где знатная публика веселилась, забыв об условностях, а люди в коричневой форме тем временем не отходили от столов, наедаясь, благодаря удобному случаю, самыми изысканными кушаниями. Промышленники, среди которых выделялся Фриц Тиссен, аристократы во главе с принцем Ауви и бывшие военные летчики, украшенные боевыми орденами — все были полны радужных надежд и строили смелые планы на будущее.

«Когда по радио стали передавать первые данные о результатах выборов, мы с Мильхом отправились к нам в министерство и засели за подсчеты, — продолжает Зоммерфельдт. — Общий итог был уже ясен, когда к нам в комнату вошли Геринг и Гитлер. Оба пребывали в превосходном настроении: Геринг потирал руки, а Гитлер заливисто смеялся над какой-то шуткой, что случалось с ним крайне редко. «Не беспокойтесь, мы вам не помешаем!» — сказал нам Гитлер дружеским тоном. «Да мы уже закончили. — ответил Мильх. — Никаких серьезных изменений больше не произойдет.» — «И что же, каков итог?» — спросил Гитлер, и в наступившей тишине все взгляды обратились ко мне, так как у меня в руках был листок с результатами подсчетов.

— НСДАП не хватает 50 мест, чтобы иметь большинство!

— Какое большинство? — с некоторым недоверием спросил Гитлер.

— Простое большинство! — ответил я. Гитлер нахмурился, поджал губы и забарабанил пальцами по столу.

— А Гугенберг? — спросил он.

— Около 50 мест, господин рейхсканцлер! — ответил я.

— Хорошо, прочтите, пожалуйста, общий итог! — попросил Гитлер, стараясь показать полное спокойствие, в то время как его пальцы выбивали быструю дробь по моему столу. Я медленно прочел:

— НСДАП — 288 мест, националисты — 52 места, буржуазные консерваторы — 33, центристы — 73, социал-демократы — 121, коммунисты — 81 место.

— Благодарю вас! — сказал Гитлер и, резко повернувшись, пошел к выходу. Мы услышали, как он сказал Герингу у двери:

— Пока жив «старый господин», мы не избавимся от этой проклятой шайки!»

После выборов Эрхард Мильх, ставший заместителем Геринга в министерстве авиации, переехал в здание бывшего Национального банка на Беренштрассе, освободившееся после краха банка в 1931 г. Uh занял апартаменты Ялмара Шахта, ставшего президентом Государственного банка Германии. Теперь в этих помещениях расположилось вновь созданное министерство авиации. Одну из самых больших комнат отвели для Геринга, но он пока заглядывал туда крайне редко.

1. Орел люфтваффе —

хищник, взращенный в тайне

С 1933 г. под руководством Геринга началось создание, в новом виде, германской военной авиации — люфтваффе. Впрочем, правильнее будет сказать, что он продолжил эту работу, начатую за десять лет до него министерством вооруженных сил Германии. В 1922 г. Германия и Россия подписали договор в Рапалло, содержавший секретные статьи о сотрудничестве между рейхсвером и Красной армией. Генерал фон Зеекг, командующий вооруженными силами Веймарской республики, принял твердое решение возродить военную авиацию, несмотря на запрет, установленный Версальским договором о мире с западными державами, и это решение еще больше укрепилось после оккупации Рура в 1923 г. французскими и бельгийскими войсками. С 1924 г. начались тренировки германских офицеров и курсантов военных училищ на секретной авиабазе под Липецком, севернее Воронежа. База принадлежала Красной армии, но находилась в полном распоряжении немцев. Германские военные прибывали туда под видом гражданских лиц, имевших соответствующие документы. Не менее напряженная работа шла и в самой Германии, где офицеры рейхсвера проходили тренировки в гражданских авиашколах. Они тоже (как и их друзья в Липецке) оформлялись как спортсмены и ходили в штатской одежде, а по окончании курса тренировок снова зачислялись в армию. Все эти мероприятия осуществлялись непрерывно и целенаправленно, с ведома канцлера и министра финансов, независимо от того, какая партия одерживала верх в рейхстаге. Полковник фон Шлейхер из военного министерства отвечал за политическое прикрытие этой деятельности.

Союзники запретили Германии выпускать на своих заводах военные самолеты, но и эту трудность удалось обойти: компания «Юнкере» из Дессау построила в 1923 г. в городе Фили, под Москвой, филиал своего завода, где изготовлялись двигатели и основные части корпуса истребителей. Председатель Совнаркома Ленин был в курсе всех этих дел и принял на себя политическую ответственность за сотрудничество с Германией, необходимое для укрепления обороны его страны: в те годы Советская Россия находилась в международной изоляции и встречала враждебное отношение со стороны западных держав. Существовал также совместный русско-германский проект по производству артиллерийских орудий крупного калибра и созданию полигонов для обучения германских офицеров этого рода войск. К 1933 г. в Липецке прошли подготовку 120 летчиков-истребителей и около 100 воздушных наблюдателей-разведчиков, многие из которых стали впоследствии офицерами люфтваффе и получили громкую известность.

Наконец, была широко развернута работа по привлечению молодежи в авиацию. Для этого существовала сеть спортивных аэроклубов, располагавших аэродромами, с которых осуществлялись полеты на планерах.

Все эти меры дали свои плоды: к 1933 г. военное министерство могло (в случае необходимости) быстро укомплектовать 4 полка истребителей (каждый «полк» состоял из нескольких эскадрилий и насчитывал около 40 самолетов) и три полка бомбардировщиков и самолетов разведки.

Таким образом, к тому моменту, когда Геринг возглавил министерство авиации, основа для развития германских ВВС уже была создана и можно было двигаться дальше.

Своим главным помощником Геринг сделал Эрхарда Мильха, которому поставил задачу: в ближайшее время создать военно-воздушные силы, содержащие в своем составе не менее 1000 боевых самолетов. Это количество было определено из политических соображений как необходимое воздушное прикрытие для сухопутной армии, способной защитить Германию от возможной интервенции. Таким образом, главной целью авиации считалась в то время оборона собственной территории и своих войск, и для решения этой задачи требовались в первую очередь истребители. Геринг отдавал предпочтение этому виду авиации, исходя из собственного боевого опыта, полученного в Первой мировой войне. Напротив, Эрхард Мильх и начальник штаба люфтваффе генерал Вефер считали необходимым создать в первую очередь крупные силы бомбардировочной авиации большого радиуса действия, полагая, что она гораздо более необходима, чем избыточное количество истребителей.

Пилотов бомбардировочной авиации готовили в летной школе компании «Люфтганза», под руководством Эрнста Бранденбурга, командовавшего во время Первой мировой войны соединением тяжелых бомбардировщиков, совершавших налеты на Лондон.

В марте 1933 г. вся гражданская авиация, находившаяся ранее в ведении министерства транспорта, была передана государственному комиссариату авиации, в составе которого имелись также отдел противовоздушной обороны и отдел обучения и спорта; ему подчинялась Германская ассоциация воздушного спорта, президентом которой стал Бруно Лерцер, старый фронтовой друг Геринга. Вскоре были созданы и боевые самолеты, которыми Геринг начал комплектовать люфтваффе.

В составе министерства вооруженных сил существовал секретный «отдел авиации»; теперь он был преобразован в «командный штаб авиации» и передан министерству авиации, по специальному указу президента. Эго означало, что создаваемые люфтваффе не будут входить в состав армии, а будут существовать как самостоятельный род войск, наряду с сухопутными силами (которые коротко назывались «армией») и военно-морским флотом («кригсмарине»). 15 мая 1933 г. стало, таким образом, «днем рождения» люфтваффе.

Распоряжение о закупке 1000 самолетов для люфтваффе (среди которых предусматривалось иметь значительное количество бомбардировщиков) было составлено Мильхом еще 6 мая. В качестве бомбардировщика предполагалось использовать модификацию гражданского пассажирского самолета «Ю-52», который, собственно, и создавался с учетом этой цели. Все эти меры осуществлялись пока что в полной секретности: офицеры и служащие министерства авиации, перешедшие из рейхсвера, ходили на работу в гражданской одежде.

2. Герман Геринг — «Король Пруссии»,

«Глава прусских лютеран»,

покровитель охотников и исследователей

Всеми делами в министерстве авиации стал руководить Эрхард Мильх, которому Геринг предоставил полную свободу действий. Сам он уделял главное внимание исполнению обязанностей министра-президен-та Пруссии. У него была теперь официальная резиденция в доме № 11-а по Лейпцигерштрассе, где он и поселился, оставив квартиру на Кайзердамм. Кроме того, в его распоряжении оказалась охотничья вилла Шорфгейде, располагавшаяся в крупнейшем государственном заповеднике недалеко от Берлина; раньше она принадлежала кайзеру, приезжавшему туда поохотиться.

9 мая 1933 г. государственное общество охотников (которое, как и другие ассоциации и клубы, приняло к руководству нацистскую идеологию согласно концепции «Гляйхшалтунг») предложило Герингу, известному своей любовью к охоте, стать своим председателем. Геринг принял предложение, сказав, что станет также покровителем и главой всех охотников Германии. В Пруссии находились крупнейшие лесные угодья страны, и министр-президент имел все возможности развивать здесь охотничье дело. «Эта отрасль имеет выдающееся значение, и я разработаю закон, регулирующий охоту, который станет образцом для всего рейха. Охота, как старинное и почетное занятие германцев, будет восстановлена в нашей стране». Так охота в Пруссии получила государственную поддержку, и был принят ряд законов об охране природы, необходимость в которых давно назрела.

В мае 1933 г. вышел также закон, утвердивший существование гестапо как государственной организации; ею руководил начальник прусской полиции Дильс, а затем она была передана в ведение Гиммлера.

Геринг создал также так называемый «Центр исследований», расположившийся в Шарлоттенбурге (пригороде Берлина), в строго охраняемом здании на берегу озера Литцензее. Здесь занимались прослушиванием телефонных разговоров и передавали достойную внимания информацию государственному секретарю Паулю Кернеру, другу и доверенному помощнику Геринга, который ее обрабатывал и давал шефу.

Герингу служил дворецкий, Альфред Кропп, бывший моряк, остававшийся с ним до 1945 г., когда Геринг попал в плен. Адъютантом Геринга стал полковник Боденшатц, служивший у него на этой должности еще в подразделении «Рихтгофен».

Некоторое время Геринг носился с идеей создания в Пруссии «новой аристократии», вроде той, которой окружил себя когда-то Наполеон Бонапарт; но ему отсоветовали это делать. Тогда он учредил «Прусский государственный совет» — консультативный орган при своей особе, членов которого он назначал лично, наделяя высокими окладами и привилегиями. Они хоть и не имели титулов, но фактически служили ему «придворными». Он также задумал стать официальным главой прусской лютеранской церкви и помирить лютеран и католиков, надоедавших ему своими спорами и жалобами.

Все эти фантазии имели явно выраженную «роялистскую» окраску, и Геринг сожалел, что их нельзя было осуществить в полном объеме до тех пор, пока во главе Германии находился демократически избранный президент Гинденбург.

3. Герман Геринг — кавалер многих орденов

Аппетит, с которым Геринг прибирал к рукам все новые и новые должности, был поистине гигантским; расширяя свою власть, он радовался, как ребенок, стараясь тут же переложить на кого-нибудь скучные и неприятные служебные обязанности, чтобы самому наслаждаться привилегиями, которые давал новый пост. Вокруг было сколько угодно людей, с радостью хватавшихся за любую работу, особенно если она давала возможность занять теплое местечко возле такой важной персоны. Гитлер отказался принимать ордена и медали, он носил только «Железный крест», которым его наградили в Первую мировую войну; но возникало много случаев, когда награда полагалась ему по протоколу официального мероприятия, и тогда она доставалась Герингу, как второму лицу в государстве; скоро он стал коллекционировать награды, стараясь заполучить самые дорогие и экзотические экземпляры (и непременно с условием, чтобы его награждали ими с соблюдением всех правил). Вот что рассказывал об этом его друг Ханфштенгль:

«Геринг переживал период процветания. Он пользовался доверием Гитлера и мог позволить себе изобретать для себя сколько угодно красивых мундиров и фуражек и разъезжать по Берлину в эполетах неимоверной величины и яркости, похожих на клубничный торт. Он коллекционировал ордена так, как другие коллекционируют марки, и приставал к знакомым из семьи кайзера с просьбами устроить ему награждение «Большим крестом за заслуги». Принц Виндишгрец, сильно нуждавшийся в деньгах, поддался на его шантаж и «устроил» ему крест за 150 фунтов стерлингов.

По характеру Геринг был совершенное дитя, но отнюдь не дурак. Он никогда не позволял собой пренебрегать, но чувствовал в глубине души, что все его величие — показное, и что он может его сохранять, только непрерывно блефуя. Он погряз в роскошной жизни, которую устроил себе сам, и Гитлер знал, что он готов на все, лишь бы не расстаться со своим положением».

Надо сказать, что Геринг в своем стремлении к богатству и почестям не был исключением среди нацистов. Страна переживала подъем, нацисты захватили себе всю власть (вскоре они стали единственной легальной политической партией в Германии) и стремились ею воспользоваться; каждый старался обогатиться любым возможным способом, не противоречившим официальным установкам.

Для Геринга власть была важна в первую очередь тем, что открывала доступ к деньгам. Он сразу завладел огромным богатством и, конечно, не благодаря государственным окладам, оказавшимся довольно скромными по сравнению с его претензиями, а в силу возможностей распоряжаться фондами, к которым он получил доступ согласно своим многочисленным должностям. Деньги теперь как будто сами текли ему в карман: многие были рады услужить могущественному министру-президенту. Например, он построил себе большой бревенчатый дом в Шорфгейде, и это не стоило ему ни пфеннига: все было оплачено из казны Пруссии; но главным источником обогащения стали подарки, точнее — дань, потому что дарение стало обязанностью для тех, кто хотел иметь с ним дело.

«Прошел всего год пребывания Геринга «на прусском престоле», — писал Мартин Зоммерфельдт, — и этот «стальной солдат с сердцем ребенка» превратил-ля в одну из самых странных и удивительных фигур эпохи Гитлера. Его натура всегда была двойственной, и вот теперь, за короткое время, он как будто повернулся ко всем своей незнакомой стороной, остававшейся до этого в тени. Перед глазами изумленной публики явились те его черты, которые до этого он обнаруживал редко и лишь в очень узком кругу близких людей; теперь же эти запоздалые игривые фантазии подростка вдруг открылись на всеобщее обозрение, повергая в неловкость его друзей». О Геринге ходило много анекдотов, он стал излюбленной мишенью для ядовитых шуток доктора Геббельса, не упускавшего случая опорочить своего соперника перед фюрером.

4. Поклонник и покровитель театра

Весной 1933 г. Эмми Зоннеманн получила предложение на выступления в Берлине. Директор театра в Веймаре, где она до этого работала по контракту, Франц Ульбрихт, и главный драматург театра, Ганс Йост, были приняты в СС и получили высокие посты в Прусском государственном театре. Йост, знавший, что Эмми — возлюбленная Геринга, предложил актрисе роль в своей пьесе «Шлагетер», премьера которой была намечена на март.

О своем прибытии в Берлин Эмми писала так:

«В Берлинском государственном театре меня встретили ледяными улыбками; многие старались не смотреть мне в глаза, мне давали понять, что я здесь — незваный и нежеланный гость. Атмосфера была гнетущей: все считали, что я «направлена в театр по указанию партии», так как знали, что я — подруга Геринга. Я никак не могла понять, в чем тут дело, но потом до меня «дошло», и я перестала обижаться на сотрудников театра за их отношение ко мне. Ведь Герман, как министр-президент Пруссии, мог сделать с театром все, что пришло бы ему в голову, и все боялись, что я стану доносить ему обо всем, что здесь делается и происходит».

Эмми сняла квартиру на Бендлерштрассе, и Геринг стал ее навещать. Он был явно обрадован ее появлением в Берлине, но не заговаривал о будущем их отношений. Оказавшись на вершине власти, он опасался неприятностей и не хотел привлекать к себе внимание каким-либо опрометчивым поступком.

Прусский государственный театр (включавший в себя, помимо большого драматического театра, также оперный театр на Унтер-ден-Линден и драматический театр на Жандарменмаркт) находился в ведении министра-президента Геринга, сумевшего успешно отбить все попытки Геббельса, желавшего подчинить себе это крупнейшее театральное учреждение Германии. Доктор Геббельс, став министром пропаганды, решил заполучить в свое ведение все учреждения культуры: он точно так же стремился расширить и укрепить свою власть, как и Геринг. Ссора из-за театра стала причиной еще большего отчуждения между двумя давними соперниками, повлияв на весь ход их дальнейшей борьбы за власть. Немалую роль сыграло и то, что Геббельс не сумел поладить с Эмми Зоннеманн, хотя она и была милой и привлекательной женщиной, разве что слишком преданной театру, ставшему для нее важной частью жизни. Раньше Геббельс любил вести долгие интеллектуальные беседы с Карин Геринг, показавшей себя пылкой почитательницей Гитлера, которого она считала «борцом за идею», но с Эмми министр пропаганды так и не смог найти общего языка; когда же Геринг возвысился и приобрел огромное влияние, Эмми заметила, что Геббельс относится к ней с явной враждебностью. Он, как и Гиммлер, весьма не одобрял ее свободных и дружеских отношений с евреями, которых еще не успели изгнать из труппы Прусского государственного театра.

5. Генерал Герман Геринг

30 мая 1933 г. Геринг созвал в министерстве авиации промышленников и специалистов и сообщил им, что новое правительство собирается размещать крупные заказы на изготовление новых самолетов и авиадвигателей, на строительство авиабаз и авиазаводов. Теперь ему все чаще приходилось вести дела с военными, и ему стало мешать то, что, при всех его высоких постах, у него не было соответствующего воинского звания. Он постарался довести свое желание до Гинденбурга, и тот, подумав, спросил: «Наверное, капитан Геринг хочет получить звание майора?» Президенту сказали, что министр-президент Геринг хотел бы стать генералом. «Генерал-майором?» — переспросил Гинденбург. «О нет, полным генералом какого-нибудь рода войск!» — ответили ему.

Так Геринг получил звание генерала пехоты, поскольку он служил когда-то в 113-м пехотном полку в Мюлузе. Повышение сразу на шесть рангов стало неслыханным нарушением традиций германской армии, но Геринг отвечал критикам, что его друзья, имевшие, как и он, звание капитана в 1918 г., уже давно стали генералами, поэтому и нет никаких причин, чтобы с ним обошлись по-другому. Последующие события показали, что капитан не становится генералом только оттого, что его «осыпали звездами». Геринг не служил на командных должностях в рейхсвере и не работал в Генеральном штабе, а значит, и не получил профессиональных знаний и опыта, соответствующих его новому высокому рангу. Руководя министерством авиации и командуя люфтваффе, он так и остался бравым капитаном авиации времен Первой мировой войны и допустил ряд дилетантских ошибок, дорого обошедшихся его стране. Но зато какой мундир, какие эполеты! Став генералом, Геринг не отказал себе в удовольствии, надев новую форму и ордена, посетить пехотный полк в Потсдаме и покрасоваться перед знакомыми.

Президент Гинденбург, с большой неохотой согласившийся на присвоение Герингу генеральского звания, забыл о своем недовольстве, когда получил «в подарок от правительства Пруссии» крупное имение Лангенау — «в благодарность за победу при Танненберге и за заслуги». Лангенау было родовым поместьем семьи Гинденбург, которое предки президента когда-то продали государству; теперь, получив его в подарок, он был растроган и уже не жалел, что выполнил желание Геринга. Вместе с Герингом они объехали новое поместье и имели долгую беседу о сельском хозяйстве и лесоводстве. Гинденбург был приятно удивлен познаниями Геринга в этих областях и его заботой о лесах Пруссии. 27 августа 1933 г. в Восточной Пруссии (где находилось поместье Лангенау), на месте былых сражений, состоялся праздник в честь победы при Танненберге. Геринг, прибывший на торжество в генеральской форме и в стальном шлеме, обратился к ветеранам и войскам, собравшимся у монумента, с призывом «приветствовать фельдмаршала Гинденбурга троекратным «ура» (как в «доброе старое время», когда еще не было в ходу нацистское приветствие «хайль»). Тут уж Гинденбург просто вынужден был признать, что хотя он и не любил нацистов, но Геринг, пожалуй, единственный из них, кто заслуживает уважения. Возможно, что президент, знавший, что дни его сочтены, увидел в Геринге защитника монархии, способного оказать благотворное влияние на Гитлера.

Чествование Гинденбурга происходило неподалеку от города Алленштейн, где в 1914 г. фельдмаршал одержал победу над русскими армиями. Геринг, узнав, что Гинденбург является почетным гражданином Алленштейна, тоже пожелал получить это звание, и мэру города был сделан соответствующий намек. Как ни отказывался мэр, говоря, что в казне города нет денег на золотой знак почетного гражданина, ему пришлось согласиться, услышав слова: «То, что приказано, должно быть выполнено!» Герингу не понадобилось ни о чем беспокоиться, за него все сделали его «слуги».

Устанавливая в Пруссии «новый порядок», Геринг имел целью его распространение на весь рейх, для которого Пруссия должна была послужить образцом. Он вполне ясно понимал, что рейх, руководимый национал-социалистами, станет, рано или поздно, централизованным государством, в котором самостоятельности провинций (даже таких, как Пруссия) будет положен конец. В свое время Пруссия собрала вокруг себя германские земли и создала империю; теперь наступало время, когда она сама должна была раствориться в рейхе.

Геринг полагал, что после ликвидации системы парламентской демократии, существовавшей в Веймарской республике, нужно будет вместо парламента учредить Государственный совет, действующий при верховном правителе рейха; поэтому он создал такой совет у себя в Пруссии, чтобы продемонстрировать правильность этой концепции Гитлеру. Членов совета он подбирал сам, по своему усмотрению, и назначил туда людей, которые ему нравились или от которых он хотел что-либо получить. Все они находились под его защитой и могли быть арестованы только с его согласия или же им самим, лично, — немалая привилегия во времена нацистского беззакония! Каждый член совета получал по 12000 марок в год — «на расходы»; для тех, кто жил в Берлине, эта сумма была уменьшена вдвое. Каждый имел в своем распоряжении автомобиль и двух адъютантов в чине майора, назначавшихся из состава люфтваффе. Совет заседал в правительственном здании, где раньше собирался ландтаг (в так называемом «Доме Пруссии»). Геринг имел звание «Президента совета» и был председателем на его заседаниях; жил он неподалеку, в министерской вилле, перестроенной и обновленной по его указаниям.

Членами Совета были министры, государственные секретари министерств, деятели партии, СС и СА, представители церкви, деловые люди, ученые и люди искусства. В день открытия Совета в Берлине, на Лейпцигерштрассе, состоялся парад, которым командовал сам министр-президент. Это был день его торжества и демонстрации его личной власти: Гитлер не появился на празднике, а его представители Рем и Гиммлер разместились где-то на задней трибуне. Общество истолковало это по-своему, и к Герингу стали обращаться за помощью те, у кого возникали проблемы в отношениях с НСДАП. Некоторым он даже помогал.

1. Призрак виселицы

Высокое положение Геринга казалось непоколебимым, но тут, совершенно неожиданно, ему был нанесен удар, показавший всю непрочность его позиции. Это случилось через неделю после великолепного парада на Лейпцигерштрассе, когда в городе Лейпциге начался суд по делу о поджоге рейхстага. Геринг и Геббельс были вызваны в суд в качестве свидетелей обвинения. Геринг согласился выступить, хотя и знал, что достаточно веские улики имеются только против голландца Маринуса ван дер Люббе. Остальные обвиняемые — Эрнст Торглер, депутат рейхстага от КПГ, и три болгарских коммуниста: Димитров, Танев и Попов, были арестованы необоснованно; нацисты сфабриковали все «дело», чтобы создать «основания» для запрета компартии. Самой яркой фигурой среди обвиняемых был Георгий Димитров, член Коминтерна, ставший после войны председателем правительства Болгарии. Суд (проходивший с 21 сентября по 23 декабря 1933 г.) вызвал интерес не только в Германии, но и во всем мире; германское радио вело непрерывные прямые репортажи о судебных заседаниях, длившиеся по нескольку часов.

Геринг был вызван в суд 4 ноября 1933 г., когда шел уже второй месяц разбирательства. Он явился на заседание в костюме для верховой езды, подчеркивая своим видом, что прибыл ненадолго и вообще не придает большого значения судебной процедуре: мол, вина арестованных доказана, и говорить тут особенно не о чем. Но его беззаботное настроение быстро рассеялось, когда ему пришлось вступить в словесный поединок с Димитровым, который легко спровоцировал его на глупую выходку, выставив на смех перед многочисленными иностранными журналистами, присутствовавшими на суде. Димитров вовлек Геринга в спор об отношениях между Германией и Советским Союзом, к которому всесильный министр-президент был явно не готов, и вскоре все присутствующие увидели, что Геринг чувствует себя загнанным в ловушку, из которой не находит выхода. В конце концов, доведенный до бешенства вежливыми вопросами Димитрова, Геринг, вскочив с места, закричал на него, потрясая кулаками: «Ты лжец! Твое место — на виселице! Вот выйдешь отсюда, и я прикажу тебя схватить — тогда заговоришь по-другому!» Эта вспышка поразила публику; в зале повисла тягостная тишина, а затем возник невероятный шум, сквозь который прорывались крики одобрения в адрес Геринга, звучавшие, однако, не слишком уверенно. Судья пришел на помощь Герингу, обвинив Димитрова в ведении «коммунистической пропаганды» и приказав удалить его из зала, но было поздно: событие уже состоялось, и многочисленные журналисты поспешили передать сенсационные сообщения в разные страны мира о «поединке характеров» между представителями двух идеологий и о конфузе, случившемся с «наци № 2».

Здание суда в Лейпциге уцелело во время войны, и в 1947 г. в нем был открыт музей в память о знаменитом процессе; в зале, где проходило заседание, для туристов теперь включают магнитофонную запись спора, происходившего между Герингом и Димитровым, и их голоса снова и снова разносятся под старинными сводами, как будто предлагая решить, кто же был прав в той яростной исторической борьбе, ареной которой стал суд.

Впрочем, мир уже тогда сделал свои выводы. Неуклюжее поведение Геринга показало, что он с пренебрежением относится к суду, а его чудовищная угроза расправиться с подсудимым открыла многим истинное лицо нацистов. Даже Гитлер остался им недоволен, потому что он чуть не поссорил его с Советским Союзом в неподходящий момент, когда время для такой ссоры еще не наступило.

Торглер, Димитров, Танев и Попов были оправданы, а ван дер Люббе приговорен к смерти, но приговор суда так и не прояснил вопрос: кто же в действительности был виновен в поджоге рейхстага? Тем не менее несчастный голландец был обезглавлен 10 января 1934 г. (нацисты широко применяли этот средневековый вид казни; сохранились фотографии, показывающие, как двое эсэсовцев держат приговоренного, выкручивая ему руки сзади и пригибая к плахе, а третий отрубает ему голову топором). Димитров же покинул Германию 28 февраля на специальном самолете, присланном из России. Он улетал из Кенигсберга, и чтобы попасть на самолет, ему пришлось проделать путь через всю Германию, во время которого его жизнь висела на волоске: Геринг, взбешенный унижением, перенесенным в суде, поклялся, что убьет его, представив его гибель как результат дорожного инцидента или недоразумения, возникшего при проверке документов.

Однако в Германии нашлись люди, решившие предотвратить убийство — и не потому, что им было жаль Димитрова, а потому, что они не хотели нового ущерба для престижа страны (как и для самого Геринга). Ханфштенгль, секретарь Гитлера по связям с иностранной прессой, и Зоммерфельдт, пресс-секретарь Геринга, представили дело так, что «слухи об убийстве» распространяются иностранными журналистами, и выпустили опровержение, в котором официально заявлялось, что Геринг, «джентльмен и солдат», никогда не унизится до трусливого убийства из-за угла и что он «вообще не такой, как другие нацистские вожди». Опровержение тут же перепечатали ведущие европейские газеты, и на другое утро Геринг имел удовольствие прочесть в лондонской «Таймс», что он — «настоящий джентльмен». Похвала англичан значила для него гораздо больше, чем судьба «какого-то Димитрова», и он незамедлительно выступил с резким заявлением о том, что «слухи о подготовке покушения — это выдумки его врагов», и что он не замышлял ничего подобного. Позже до него дошла правда о проделке Ханфштенгля, но в это время Димитров находился уже далеко от Германии.

Последствия неудачного выступления Геринга в суде (прозвучавшего в прямом эфире на всю страну) еще долго сказывались на его престиже и заметно пошатнули его авторитет среди нацистского руководства. До этого случая многие восторгались его проницательностью и умением быстро реагировать на «происки врагов» — и вот, надо же, такой конфуз, да еще в разгар кампании по проведению референдума, когда решался вопрос о том, быть ли в Германии однопартийному правлению нацистов, или нет. До этого пропаганда Геббельса искусно подводила население к мысли, что «многопартийная система — это зло»; той же цели служил и-суд по делу о пожаре рейхстага, который теперь оказался «скомканным», не сумев убедительно доказать, что поджог — «дело рук коммунистов, замышлявших вооруженное восстание», — как утверждали Гитлер и особенно Геббельс, а вслед за ними — и Геринг. История (уже не в первый раз!) мрачно подшутила над ним, сделав из его слов пророчество, обратившееся против него самого. Всего через 13 лет призрак виселицы, который он так опрометчиво потревожил, возник перед ним как реальная и страшная угроза для него самого.

2. Третье явление свастики

Накануне референдума с речью к населению страны обратился президент Гинденбург, которому исполнилось уже 86 лет. Он сказал:

«Я и правительство рейха едины в нашем стремлении вывести Германию из полосы внутренних потрясений и безволия послевоенного периода. Теперь мы призываем немцев решить судьбу страны и сказать миру О поддержке нашей политики. Благодаря смелому, решительному и уверенному руководству канцлера Гитлера и действиям его коллег, назначенных мною указом от 30 января этого года, Германия обрела веру в себя и нашла свой путь к возвращению национальной чести и светлому будущему!»

Неудивительно, что после такой речи президента, пользовавшегося доверием и уважением населения. 95 % голосовавших сказали «Да» на референдуме, одобрив таким образом деятельность НСДАП, ставшей с этого времени единственной разрешенной законом политической партией в стране. Так менялась Германия. Она действительно вступила на новый путь, который отнюдь не стал для нее «путем к обретению национальной чести». Это был путь к тоталитаризму и войне, и события 1933 г., ставшие его роковыми вехами, красноречиво говорили об этом:

3 сентября 1933 г. — Гитлер заявил: «Ведя войну с большевизмом, Германия выполняет европейскую миссию!»

14 октября — Германия вышла из Лиги Наций: Гитлер не захотел связывать себя обязательствами по разоружению.

12 ноября — референдум по однопартийной системе; 95 % голосовавших одобрили деятельность НСДАП.

На этом фоне в жизни Геринга произошел эпизод, который хотя и имел значение только для него лично, но был тесно связан с происходившими историческими событиями. \1 октября 1933 г. исполнилось два года со дня смерти Карин. Геринг побывал в Швеции и посетил ее могилу, на которой оставил венок с лентой; на ленте была изображена свастика. На другой день обнаружилось, что лента со свастикой сорвана и куда-то исчезла; на могиле была оставлена записка со словами: «Не потерпим нацистской пропаганды!» Видимо, это сделали местные антифашисты. Геринг сначала ничего не понял: ведь он впервые увидел свастику именно здесь, в Швеции, в 1920 г.; это была часть орнамента, украшавшего каминную решетку в доме графа Розена, известного путешественника и ученого. Тогда свастика воспринималась как старинный символ и экзотическое украшение, не лишенное оттенка тайны — но и только! Да, так было тогда — но не теперь! Теперь, в 1933 г., свастика стала символом нацизма, и случай на могиле показал, что она вызывает у людей совсем не добрые чувства.

Все это значило только одно: что времена изменились, и изменился сам Геринг, во многом ставший после смерти Карин другим человеком. Не заметить этого было просто невозможно. Со смертью Карин из его жизни ушли любовь и молодость и многие добрые чувства, согревавшие и смягчавшие душу. Остались: погоня за властью и жажда обогащения, превратившиеся в самоцель, а символ свастики стал обозначать не Швецию и Карин, а нацистов и Гитлера.

Случай на кладбище потряс Геринга: он был огорчен не только оскорблением, нанесенным памяти жены, но и тем, что это произошло в милой его сердцу Швеции, где он когда-то нашел приют после бегства с родины; теперь ему дали понять, что он здесь — нежеланный гость.

Он решил, что перевезет останки Карин в Германию и похоронит ее в бывшем охотничьем заповеднике прусских королей Шорфгейде. Там, на высоком берегу озера Дольнзее, будет построен мавзолей, и там она будет покоиться в тишине, в свинцовом гробу, и никто не нарушит ее уединение. Там же, неподалеку, он решил поселиться и сам, в новом доме, построенном в виде шведской фермы; он решил назвать его «Каринхалле» («Дом имени Карин»).

Все эти планы были быстро воплощены в жизнь. Лучшие архитекторы возвели дом и мавзолей (под который было перестроено старое военное укрепление), все расходы были оплачены из бюджета Пруссии, и поместье Шорфгейде было взято под охрану государства как природный заповедник.

3. Затишье перед грозой

1 декабря 1933 г. вышел закон «О единстве партии и государства», согласно которому НСДАП стала «государственной партией», единственной в стране. Тогда же Эрнст Рем и Рудольф Гесс были назначены министрами рейха, и Геринг с беспокойством увидел, что его оттесняют от фюрера и что он уже не является вторым лицом в государстве, а представляет собой всего лишь одного из деятелей в окружении Гитлера, личным и самым близким другом которого стал Рем. В то же время Геббельс, его самый ловкий и опасный соперник, продолжал методично расширять свою сферу влияния, учредив «Государственную палату культуры», взявшую под контроль всех деятелей искусства, и издав «Закон о редакторах», с помощью которого подчинил себе все газеты.

Геринг утешался тем, что в его распоряжении оставались все леса и всё воздушное пространство Германии; он имел доступ ко всем секретам немцев через свой «Центр исследований»; наконец, ему подчинялись оперные и драматические театры Пруссии! Под Рождество он сделал широкий жест: выпустил на волю по амнистии многих узников концлагерей, решив укрепить свою популярность и воспользоваться для этого властью, пока она еще была у него в руках.

После 12 ноября 1933 г. его должность президента рейхстага почти утратила свое значение, потому что в рейхстаге заседала только одна партия — НСДАП; зато теперь можно было не беспокоиться по поводу выборов в рейхстаг — успех был обеспечен надолго.

Подобным же образом вскоре обесценилось и главное достижение его жизни — пост министра-президента Пруссии. 30 января 1934 г. был принят закон «О реорганизации рейха», по которому приостанавливалось существование суверенитета государств, входивших в состав Германии, как и деятельность местных парламентов (ландтагов). Правда, сам пост министра-президента не был упразднен, но он превратился в чистую «синекуру» — почетную должность, не требовавшую от ее обладателя никаких трудов. Казалось бы, можно было наслаждаться жизнью — но… Какое-то неясное беспокойство не давало расслабиться и обрести уверенность.

Теперь он жил во дворце, который прежде служил официальной резиденцией министра торговли Пруссии. Там было множество маленьких комнат, стены которых были обиты темным бархатом; окна с мелкими стеклами пропускали внутрь мало света. Везде стояла тяжелая старинная мебель, и всюду были изображения свастики: на стенах, на полу и на потолке. Все это производило, по словам Альберта Шпеера, впечатление «какого-то мрачного ритуального праздника». Гитлер, тоже бывавший здесь, назвал дом «унылым» и посоветовал Герингу обратиться к Шпееру, чтобы тот его перестроил.

Геринг последовал совету, и за зиму дворец принял совершенно новый вид. По словам Шпеера, «это был замечательный заказ: деньги для Геринга не имели значения, и он тратил их, не считая!» Все перегородки на первом этаже были сломаны, и вместо множества маленьких комнат получилось всего четыре просторных зала. Один из них, самый большой (площадью в 140 кв. метров) был отведен под кабинет, лишь немного уступавший кабинету Гитлера. Мебель была крупной, под стать самому хозяину. Огромный стол в стиле «ренессанс» поражал размерами, а кресло у стола напоминало массивный трон, спинка которого поднималась много выше головы. На столе стояли две тяжелые серебряные лампы с широкими абажурами из пергамента, а на стене висел большой фотопортрет Гитлера. Фюрер подарил Герингу обычную фотографию, но она показалась ему недостаточно внушительной. Он ее увеличил и повесил на стену, чтобы каждый, кто приходил в гости, видел, что фюрер особо благоволит хозяину: ведь Гитлер дарил своим соратникам только небольшие настольные фотографии — всем одного размера и в одинаковых серебряных рамках, изготовленных для этой цели по специальному заказу. В просторной гостиной висела картина Рубенса «Диана на охоте», «позаимствованная» Герингом из музея короля Фридриха; она была так велика, что закрывала окошко, за которым стоял проекционный киноаппарат, поэтому во время показа фильмов картину поднимали к потолку.

Пока шла перестройка дома, Геринг жил во дворце президента рейхстага, стоявшем напротив главного здания, где шел ремонт после пожара. Помимо этой резиденции у него была еще и вилла на Штреземаннштрассе (переименованной, по его настоянию, в Герман Герингштрассе). Здесь он отмечал день рождения 12 января 1934 г., когда ему исполнился 41 год. В тот раз он получил особенно богатые подарки. Дарить подарки стало «хорошим тоном», и каждый (кто мог) старался при случае перещеголять другого. Заметим, что Гитлер отказывался принимать ценные подарки и ордена и всегда подчеркивал свое отличие от Геринга в этом вопросе, хотя и не слишком его осуждал, снисходительно называя «человеком эпохи Возрождения». Геринг же, получая очередную ценную вещь, прямо-таки светился от счастья, как ребенок, завладевший новой игрушкой, и подношения текли к нему рекой со всей Германии.

Президент Гинденбург был еще жив; в январе 1934 г. в его дворце состоялся новогодний праздник и прием, последний в его жизни. Мартин Зоммерфельдт писал: «Он стоял, опираясь на трость, как памятник самому себе, такой массивный и крупный, со снежно-белыми волосами и ярко-голубыми глазами, глядевшими то по-детски простодушно, то со старческой мудростью. Рейхсканцлер Гитлер стоял сзади, внимательно вглядываясь в гостей. Сразу бросалась в глаза разница между этими двумя людьми — бывшим фельдмаршалом и бывшим ефрейтором: между ними пролегла целая историческая эпоха, и старик казался уже пришельцем из прошлого, его ожившей легендой и последним предостережением. Он был последним препятствием на пути к диктатуре».

Биограф Гинденбурга Вольфганг Руге писал о нем: «Зиму 1933–1934 годов президент провел в своем дворце, живя спокойно и уединенно. У него не осталось никаких государственных занятий, и не было вопросов, требовавших его решения, поэтому все его бывшие помощники и приспешники разлетелись кто куда. Имена прежних идеологов: Людендорфа, Тренера, Штрайхера — находились теперь под запретом; нацисты не хотели их даже упоминать. Гинденбурга изредка навещали только фон Папен и Ольденбург-Янушау. Прочие старые друзья и соратники ослабли здоровьем и сидели, как и он, в своих отдаленных поместьях, забытые всеми, а сын Оскар скитался по стране в поисках работы, потому что нацисты не хотели доверить ему сколько-нибудь высокий пост. Единственным из всех, еще пытавшимся сохранять активность, был государственный секретарь Мейсснер, озабоченный тем, как бы удержаться на плаву после смерти Гинденбурга, которая была уже не за горами».

Пока был жив Гинденбург, Геринг оставался «промежуточным звеном» между ним и Гитлером; многие связывали его и с тем и с другим, и это укрепляло его положение. Геринг сохранял связи и с бывшей императорской фамилией, представители которой все еще питали надежды на восстановление монархии после смерти президента: ведь дуче в Италии хотя и был диктатором, но сохранил короля и его двор, почему бы и Гитлеру не поступить так же? Однако прежней близости в отношениях Геринга с династией Гоген-цоллернов уже не было; он утратил почтение к кайзеру, полагаясь больше на Гитлера, который, конечно, сам решит, кто будет занимать высший пост в стране после смерти президента. Геринг высоко ценил свои шансы в этой области; впрочем, при любых событиях он собирался оставаться верным последователем Гитлера.

1. Герман Геринг — поборник «прусской морали»

Зимой 1933—34 гг. в Потсдаме, близ Берлина, шло полным ходом строительство подземного командного пункта люфтваффе. Геринг был доволен быстротой и качеством работ, в результате которых под холмом Эренфортен создавалась разветвленная система штабных помещений и переходов; но с еще большим увлечением он занимался в ту зиму делами прусских государственных театров. Это была часть его «феодального владения», полученного из рук фюрера, которую он ревниво оберегал от поползновений со стороны министра пропаганды Геббельса, подчинившего себе всю культурную жизнь страны. Могущество Геббельса настолько расширилось, что без его ведома никто из людей искусства не смел сказать и слова, но перед Герингом ему пришлось отступить: «толстый Герман» не только сохранил под своей властью лучшие театры Германии, но и распорядился присвоить (не спрашивая Геббельса!) Эмми Зоннеманн звание «государственной актрисы» за исполнение роли Гретхен в спектакле «Фауст». Более того, Геринг запретил ставить в «своих» театрах пьесы драматурга Йоста, известного как «человек Геббельса», и возвысил актера Г. Грюндгенса, про которого говорили, что он «симпатизирует коммунистам». Герингу очень нравилось исполнение Грюндгенсом роли Мефистофеля, и он назначил его художественным руководителем театра на Жандарменмаркт, предоставив полную свободу действий. Сторонники Геббельса попытались опорочить нового руководителя, обвинив его в «покровительстве евреям» (потому что многие актеры его театра были женаты на еврейках); когда эти пересуды дошли до Геринга, он сказал знаменитую фразу, ставшую в Германии пословицей: «Здесь я решаю, кто еврей, а кто — нет!»

Надо сказать, что нацисты придавали большое значение театральному искусству. Национал-социализм стал официальным мировоззрением, находившим выражение в форме многочисленных фестивалей, торжественных шествий, многолюдных юбилейных праздников, оформлявшихся все более пышно. Народ «Великой Германии» получил возможность зарабатывать на хлеб, но нацистские руководители не забывали и о том, что массам требуются зрелища, прославляющие режим и отвлекающие от посторонних мыслей.

Постепенно между тремя главными нацистскими вождями образовалось своеобразное «разделение труда» в области искусства: Гитлер любил музыкальную драму и оперетты, особенно ему нравилась музыка Вагнера, повергавшая его в состояние мрачной эйфории. Геринг, будучи (как истый пруссак) сентиментальным по натуре, предпочитал классическую драму; некоторые спектакли трогали его до слез. Геббельс выше всего ценил искусство кино, в первую очередь за его богатые пропагандистские возможности. Германское кино стало «вотчиной» Геббельса, в которой он распоряжался как хотел, «казня и милуя» актеров, актрис и режиссеров по своему усмотрению.

Как бы то ни было, но за всеми этими увлекательными хлопотами, связанными с театром, Геринг не забывал и об авиации. Здесь у него был надежный помощник — Эрхард Мильх, которому (по распоряжению Гинденбурга) присвоили звание генерал-майора. Мильх умело руководил крупной строительной программой по созданию инфраструктуры люфтваффе: аэродромов, заводов, ремонтных мастерских и военных баз. Такое огромное строительство (сравнявшееся по бюджету с программой создания национальной сети первоклассных автодорог, тоже осуществлявшейся в те годы) было невозможно скрыть от посторонних глаз (хотя оно и маскировалось под гражданские проекты, например, для компании «Люфтганза»), но правительства Англии и Франции предпочитали делать вид, что не замечают ничего особенного.

В январе 1934 г. был подписан договор о ненападении сроком на 10 лет между Германией и Польшей. Германия получила безопасную границу на Востоке, а Геринг извлек из ситуации личную выгоду: он стал частым гостем маршала Пилсудского, приглашавшего его поохотиться в польских заповедниках. К тому времени Геринг уже имел звание «рейхсегермейстера» («государственного уполномоченного по делам охоты») и возглавлял созданное в 1934 г. министерство по делам охоты, так что у него было достаточно полномочий, чтобы выходить против любого крупного зверя (поляки уверяли его, что в их лесах еще сохранились медведи).

Министерство авиации стало весьма желанным местом для честолюбивых офицеров армии и резерва, которых привлекала как сама летная профессия, так и возможность быстрого продвижения по службе. Впрочем, те, кто хотел получить повышение, должны были успешно пройти обязательную летную подготовку.

По настоянию начальника штаба люфтваффе генерала Вефера были созданы специальные подразделения воздушной разведки, получившие тактическую самостоятельность (т. е. не входившие в состав бомбардировочных и истребительных соединений).

В марте 1934 г. Герингу пришлось расстаться с постом министра внутренних дел Пруссии. Весь штат его министерства был включен в состав министерства внутренних дел рейха, во главе которого стоял Гиммлер, получивший в подчинение также и прусское гестапо, основанное Герингом, а заодно и все прусские концентрационные лагеря. Герингу пришлось довольствоваться тем, что в его ведении осталось министерство авиации, которое непрерывно расширялось. Он ввел для личного состава светло-голубую форму с эполетами (для пилотов — эполеты на обоих плечах, для наземного персонала — на одном) и прибыл на церемонию передачи министерства внутренних дел Гиммлеру в новом голубом мундире с эполетами и при шпаге. Некоторое время в его ведении еще оставалась обычная полиция, но затем она была расформирована: лучшие кадры вошли в части «личной охраны», а остальной состав пополнил ряды армии и люфтваффе.

Тем временем были расформированы и другие прусские министерства, полномочия которых перешли к соответствующим общегерманским учреждениям. Осталось нетронутым только министерство финансов Пруссии, которое Гитлер счел за лучшее не перестраивать, чтобы не нарушить его хорошо отлаженную и ответственную работу. Это оказалось на руку Герингу, для которого прусская казна так и осталась источником для оплаты всех личных расходов. Прусское правительство приобрело до смешного куцый вид: оно состояло теперь только из министра-президента и министра финансов, но Геринга это не смущало; он сказал: «Это не важно, что Пруссия как государство исчезла с карты Европы, зато осталась «прусская идея» и «прусская мораль», ставшие идеологией всего рейха. Государства приходят и уходят, а народ остается!» Наверное, под народом он подразумевал себя, а под «прусской моралью» — возможность беспрепятственно залезать своей рукой в государственную казну и черпать из нее столько, сколько захочется.

В руках Геринга осталось еще одно ценное учреждение: его «Центр специальных исследований», который он не захотел передать Гиммлеру. Каждое утро ему давали для прочтения обзор материала, поступившего за сутки, а самые важные записи доставляли немедленно со спецпочтой. «Исследователи» прослушивали телефоны послов иностранных государств, министров, командиров СА и лиц, подозревавшихся в оппозиционных настроениях по отношению к правительству и партии; например, прослушивался телефон генерала Шлейхера (но и телефон Эмми Зоннеман, говорят, тоже был под контролем). В отделе использовалась самая современная техника, и жертвы слежки не подозревали о том, что находятся «под колпаком». В этом море информации Геринг чувствовал себя как сказочный Гарун-аль-Рашид, знавший до мелочей все, что происходило в его обширной империи; разумеется, наиболее важные сведения передавались Гитлеру. Это было сильное оружие, делавшее Геринга опасным для его противников даже после того, как он утратил контроль над гестапо, и он, не задумываясь, пускал его в ход, в полном согласии с правилами «прусской морали», которыми он руководствовался.

2. Постановки на фоне мавзолея

Гинденбург был еще жив, но в апреле 1934 г. у него начались осложнения со здоровьем, связанные с возрастом, и все, кто так или иначе зависел от его пребывания на посту президента, начали гадать о будущем и строить расчеты. Сразу же выросло значение армии, от поддержки которой зависела прочность положения главы государства; но кроме армии в стране существовала и другая военная сила — отряды СА, во главе которых стоял Эрнст Рем, министр рейха и начальник штаба СА. Рем задумал подчинить себе армию, объединив ее с СА и создав новые вооруженные силы по типу милиции.

Гитлер, желая стать главой государства после Гинденбурга, должен был, конечно, заранее обеспечить себе поддержку армии. Военный министр генерал-полковник фон Бломберг и его начальник канцелярии генерал Рейхенау были готовы признать Гитлера главой государства, потребовав за это, чтобы вермахт оставался единственной вооруженной силой в стране. Так было положено начало конфликту между Гитлером и Ремом, который считался его близким другом.

Между тем отряды штурмовиков, которыми руководил Рем, представляли собой внушительную силу; это были полувоенные соединения, возглавляемые местными командирами, преданными Рему и ожидавшими его приказа, чтобы совершить «вторую, социалистическую революцию». Третьей силой в стране были «правые»: монархисты, желавшие восстановления власти кайзера, промышленники и финансисты, не хотевшие и слышать о «социализме», и просто зажиточные добропорядочные граждане, которым надоели социальные потрясения. Монархисты не возражали против пребывания Гитлера на посту канцлера, но не хотели, чтобы он стал главой государства, зная, что тогда он превратится в диктатора и их надеждам на возвращение кайзера придет конец.

Чтобы утихомирить страсти, фон Папен, вице-канцлер в правительстве Гитлера, попросил Гинденбурга составить свое политическое завещание. Этот документ был готов к 11 мая 1934 г.; Гинденбург составил его по черновику, написанному фон Папеном. Завещание состояло из двух частей: первая представляла собой обращение к германскому народу, а вторая — письмо канцлеру Гитлеру. Обращение к нации заканчивалось словами: «Мой канцлер Адольф Гитлер и его движение предприняли решающие меры исторического значения, обеспечив достижение внутреннего единства германской нации, вопреки всем различиям политического и классового характера. Я надеюсь, что процесс, обеспечивший создание правительства 30 января 1933 г., приведет к полному достижению целей развития и совершенствования германской нации».

Письмо к Гитлеру никогда не было опубликовано. После Второй мировой войны появились сведения о том, что там содержалось пожелание о восстановлении монархической формы правления, но подтвердить это не удалось, потому что подлинный документ так и не был найден.

После составления завещания Гинденбург уехал в начале июня на летний отдых в свое имение в Восточной Пруссии.

В это время было закончено строительство летнего дома и мавзолея в имении Геринга в Шорфгейде. Поместье располагалось у двух озер, на краю обширного лесного массива, известного со времен глубокой старины. Здесь еще сохранились огромные древние дубы, составлявшие когда-то славу и богатство этих мест. Теперь тут располагался заповедник, на территории которого и было устроено поместье «главного охотника». Это было прекрасное место, где можно было вести уединенную жизнь среди природы, а отличные постройки обеспечивали комфорт и позволяли принимать самых высоких и взыскательных гостей. Гитлер устроил себе такое же гнездышко на юге Германии, в Оберзальцберге, неподалеку от Берхтесгадена.

Дом, выстроенный в Каринхалле (в заповеднике Шорфгейде), был обставлен так, чтобы напоминать Герингу замок Рокелстад, где он впервые встретился с Карин в 1920 г. В просторной гостиной на полу были постелены медвежьи шкуры, на стенах висели охотничьи трофеи, недалеко от входа был устроен большой камин. У окна стояло массивное кресло-трон с фамильным гербом Геринга: рука в стальной рыцарской перчатке, сжатая в кулак, в обрамлении венка из дубовых листьев. На огромном дубовом столе стояли два высоких подсвечника; большая изразцовая печь и дубовая скамья завершали убранство.

К гостиной примыкал кабинет, украшенный картинами Рубенса и портретом Карин на фоне Баварских Альп. Дом стоял в самом центре обширного имения; так как хозяину часто приходили в голову новые идеи, то здесь все время что-нибудь строилось, и такое строительство продолжалось даже во время войны.

Поместье находилось к северу от Берлина, в районе городка Гросс-Шенебек. Нужно было проехать около 70 км по шоссе на Пренцлау, а затем, миновав контрольно-пропускной пункт, еще около 12 км по отличной новой боковой дороге.

Геринг пригласил на праздник по случаю новоселья (состоявшегося 10 июня 1934 г.) 40 человек гостей, среди которых был и посол Англии в Германии сэр Эрик Фиппс. Хозяин встретил гостей на окраине заповедника и проехал с ними по лесу, показав растения и животных, среди которых имелся настоящий бизон; Геринг объяснил, что его хотели скрестить с коровой, чтобы получить потомство, но эта попытка, к сожалению, не удалась.

Затем гоночный автомобиль Геринга обогнал кавалькаду машин гостей, и он встретил их на пороге дома, одетый в другой костюм: белую фланелевую рубаху и в кожаную зеленую куртку без рукавов, белые брюки с поясом, на котором висел охотничий кинжал, и белые туфли. Он представил гостям Эмми Зоннеманн, назвав ее своей секретаршей, а потом все осмотрели дом и мавзолей.

Мавзолей был устроен в старом военном укреплении из камня и бетона, стены которого имели толщину около двух метров. Сэр Фиппс написал в отчете своему министру (после сообщения о печальной участи бизона), что никогда не видел до этого такой оригинальной и красиво оформленной постройки.

…Свинцовый гроб с телом Карин привезли из Швеции по железной дороге. На станциях по пути следования были вывешены флаги с траурными лентами и стояли женщины и дети, встречавшие и провожавшие поезд. На церемонии похорон присутствовали Гитлер, члены семьи фон Фок и графов Розен и сын Карин, Томас Кантцов. 19 июня 1934 г. останки Карин были похоронены в земле Германии.

За два дня до этого вице-канцлер фон Папен выступил с речью в университете города Марбург, в которой осудил попытки НСДАП подавить другие националистические партии, указал на ошибочность политики притеснений католической церкви и на опасность превращения Германии в гетто, изолированное от других стран Европы. Он упомянул также о преследованиях интеллигенции, о попытках заткнуть рот газетам, о терроре. Он назвал абсурдными призывы к «непрерывной революции снизу», ведущие к насилию и несправедливости, и выразил надежду, что германский народ сумеет распознать опасность такой политики. «Нельзя заставлять весь народ жить по законам воинской дисциплины, как в казарме, это противоречит человеческой натуре, и это я говорю вам с полной уверенностью, как старый солдат!» — заключил Папен свою речь.

Нацисты поспешили принять меры. Доктор Юнг, составитель речи, был арестован, а на Папена пожаловались президенту, который тут же подписал указ о его смещении, сказав: «Раз ему не нравится дисциплина, пусть он почувствует на себе, что это такое!»

Смелая речь фон Папена, выступившего от лица правой оппозиции, произвела большое впечатление в Германии. Геринг узнал об этом из донесений своего «Центра исследований» и предупредил членов Прусского государственного совета: «Не стоит верить этим слухам о «второй революции»! Первую революцию осуществил фюрер, он же проведет и вторую, если сочтет нужным. Если же нет — мы должны быть готовы выступить против любого, кто попытается противостоять его воле!»

1. Орел люфтваффе расправляет крылья

Усиленное строительство германских ВВС не прошло незамеченным за рубежом, но, из-за тщательного соблюдения секретности, никто не мог сказать ничего определенного. В начале 1935 г. Англия и Франция, чтобы прояснить ситуацию, предложили Гитлеру начать переговоры о заключении соглашения, ограничивающего численность военной авиации.

Тем временем немцы продолжали следовать своей программе. В январе 1935 г. Эрхард Мильх заложил первый камень в фундамент нового здания министерства авиации на Лейпцигерштрассе, а в следующем году его строительство уже было закончено. Чтобы воздвигнуть новый комплекс, пришлось снести обветшавший дворец Военного министерства Пруссии, издавна стоявший на этом месте.

Гитлер согласился на переговоры с западными державами, которые были намечены на февраль 1935 г.; одновременно он назначил на 1 марта официальное провозглашение существования люфтваффе в качестве третьего рода войск германских вооруженных сил. В городе Шлесхайм, под Мюнхеном, была открыта, при участии Геринга, первая авиашкола военных летчиков-истребителей, которая еще оставалась засекреченной. Выступая перед курсантами, Геринг рассказал, что основы люфтваффе уже созданы, что режим секретности скоро будет отменен и дальнейшее развитие авиации пойдет быстрыми темпами. Он представил своим слушателям новую летную форму, в которую был одет один из офицеров школы. Впервые в истории германской армии военнослужащие должны были носить галстук и рубашку с отложным воротником, и это произвело сенсацию в войсках; летчиков, не без зависти, стали называть «солдатиками в галстуках».

В один из февральских дней 1935 г. Геринг прислал Эмми Зоннеманн в театр записку, содержавшую всего две фразы: «Хочешь стать моей женой? Можем пожениться на Пасху, и фюрер будет свидетелем на свадьбе!» Эмми ответила: «Да, я согласна!», и свадьбу назначили на 7 апреля, но потом перенесли на несколько дней, чтобы на ней мог присутствовать принц Август-Вильгельм (7 апреля он отмечал годовщину со дня смерти матери).

Операцию по рассекречиванию люфтваффе Геринг решил производить постепенно, не открывая всю картину сразу, а показывая ее по частям. По словам Пауля Дейхмана, офицера штаба люфтваффе, Геринг пригласил к себе 10 марта 1935 г. английского журналиста Уорда Прайса и сообщил ему, что подтверждает существование германских военно-воздушных сил. На вопрос англичанина о численности авиации Геринг ответил, что не может пока назвать количество самолетов, но заявил, что их достаточно, чтобы дать отпор авиации любой европейской страны. Это было явным преувеличением. На тот момент в полной боевой готовности находились только три полка истребителей, два полка бомбардировщиков и пять эскадрилий разведки (эскадрилья содержала 9 самолетов, а в полк входили 3 эскадрильи). Всего же германские ВВС насчитывали в 1935 г. 251 истребитель, 822 бомбардировщика, 51 пикирующий бомбардировщик и 590 разведывательных самолетов, так что в случае мобилизации количество боевых эскадрилий можно было увеличить более чем вдвое. И все же этого было мало, потому что в случае войны союзники могли атаковать Германию с разных сторон одновременно. Самолеты люфтваффе по своей конструкции в общем соответствовали стандартам того времени, не уступая по качеству корпуса зарубежным аналогам; вот только «юнкерс-52», поднимавший всего половину стандартной бомбовой нагрузки, можно было (и то условно) назвать лишь «вспомогательным бомбардировщиком», потому что его мог сбить любой истребитель; но самой большой слабостью немецкой авиации были двигатели. Лучшие моторы развивали мощность в 600 л. с. (на крейсерской скорости), в крайнем случае — 750 л. с. (только в течение короткого периода), и не было двигателей, способных работать в форсированном режиме, поэтому на больших высотах мощность мотора падала. В то же время на французских и английских самолетах стояли двигатели мощностью в 1000 л. с., и некоторые из них могли работать с форсажем.

Что же касается количества самолетов, то и французские, и английские ВВС в то время превосходили люфтваффе по этому показателю, поэтому до 1936 г. немецкая авиация могла, более или менее успешно, противостоять только одному из противников, но не коалиции западных держав или стран «Малой Антанты» (куда входили Франция, Польша, Чехословакия и Румыния).

Хвастливое заявление Геринга было точно рассчитанным шагом, сделанным с ведома Гитлера, желавшего узнать: как отнесутся западные державы к этому явному нарушению Версальского договора? А они отнеслись к нему с полным благодушием, не высказав никакого осуждения в адрес Германии, и 16 марта 1935 г. правительство рейха объявило о введении всеобщей воинской повинности и об увеличении численности армии до 36 дивизий, что составляло 500 000 человек в мирное время (тогда как по Версальскому договору Германии разрешалось иметь армию численностью не более ста тысяч человек). Чем же объяснялось столь странное благодушие западных держав, обычно весьма щепетильных во всем, что касается их национальных интересов? Да ничем иным, как укреплением мощи Советского Союза, в котором они видели своего главного врага. Поощряя перевооружение Германии, они надеялись использовать армии Гитлера как «щит» против «угрозы с Востока», но, как оказалось, в мире не существовало человека, способного использовать Гитлера в своих интересах (возможно, за исключением Сталина); фюрер очень хорошо понимал своих противников и сам мог навязать кому угодно свою игру.

28 марта 1935 г. Геринг, вместе с Мильхом (получившим звание генерал-лейтенанта) продемонстрировал Гитлеру на аэродроме в Доберитце, близ Берлина, возрожденный полк истребителей «Рихтгофен-2» (номер один был оставлен за подразделением, которым Геринг командовал во время Первой мировой войны). Эта авиачасть положила начало воздушной эскадре, создававшейся для защиты района Большого Берлина. Она была укомплектована новыми самолетами-бипланами «хейнкель-51». Геринг сдержал-таки слово, данное фронтовым друзьям при прощании с авиацией после Первой мировой войны: он снова создал боевое подразделение, получившее имя Рихтгофена, которое должно было продолжить старые традиции.

Став главнокомандующим отдельного рода войск, Геринг попробовал склонить Гитлера к тому, чтобы он присвоил ему звание «маршала авиации», как это было принято в других странах (например, в Англии), но Гитлер ему отказал, заметив, что это не в обычаях Германии и что придется тогда думать о повышении званий командующим армией и флотом. Остановились на том, что Геринг получит звание генерал-полковника авиации, сравнявшись в чине с командующим сухопутными войсками.

2. Свадебное торжество

Эмми Зоннеманн прощалась со сценической карьерой: на 10 апреля 1935 г. была назначена ее свадьба с Герингом. После того, как был опущен занавес в последнем спектакле с ее участием, директор театра Густав Грюндгенс и коллеги-артисты попрощались с ней, пожелав удачи в новой жизни. Потом, по немецкому обычаю, состоялась вечеринка, на которой будущей невесте желали счастья, пили за ее здоровье и в заключение перебили всю посуду — «чтобы была удача!»

Тем временем стали поступать подарки, приходившие из разных стран, от официальных учреждений и от частных лиц, и среди подаренных вещей нашлось немало настоящих сокровищ. Болгарский царь прислал Герингу высший орден страны и сапфировый браслет для Эмми; магистрат Гамбурга подарил серебряную лодочку — символ города (копию достопримечательности, украшавшей холл здания городского управления); компания «Фарбен» преподнесла замечательные синтетические драгоценные камни, словом, подарков было не счесть; они заполнили до отказа две большие комнаты в квартире Эмми. Было много произведений искусства и разных дорогих художественных вещиц.

На том самом вечере, «где били посуду», специально для гостей поставили оперу Рихарда Штрауса «Елена Египетская», а потом на площади перед оперным театром оркестр люфтваффе сыграл в честь молодых «вечернюю зорю». Вернувшись поздно ночью к себе в квартиру, Эмми с удивлением обнаружила у дверей вооруженного часового «Он так мирно спал на своем посту, — вспоминала она, что я постаралась как можно тише проскользнуть в дверь, чтобы его не потревожить».

Утром за ней приехал Геринг, и они отправились в рейхсканцелярию, где их поздравил Гитлер, вручивший Эмми букет орхидей. «Оттуда мы отправились в ратушу, и по пути фюрера и нас приветствовали толпы народа», — рассказывала Эмми.

По воспоминаниям очевидцев, такой пышной свадьбы в Берлине не было со времен правления Гогенцоллернов. Погода выдалась великолепная («погода для кайзера», как говорят в Германии), и яркое весеннее солнце обливало золотом новое высшее общество и новых правителей страны. Глава государства Гитлер, одетый в коричневую партийную форму, скромно стоял среди гостей, а центром внимания был жених — бравый 42-летний генерал Геринг, и невеста — актриса из Гамбурга, того же возраста, блиставшая красотой и нарядом. Берлинцы, вдруг ощутившие себя в «добром старом времени», бурно приветствовали молодых, как новоявленного принца и принцессу. Когда свадебная кавалькада двинулась к кафедральному собору, в Люстгартен, в небе с грохотом пронеслась эскадрилья самолетов из авиаполка «Рихтгофен».

Венчание проводил государственный епископ Мюллер, глава германской лютеранской церкви. Он напутствовал молодых словами из Библии: «Венчаю вас короной жизни, будьте верны друг другу до смерти!» Под гром органа и радостную песню хора (были приглашены лучшие певцы, известные в Германии) молодые вышли на ступени собора, и тут над ними, широко взмахивая крыльями, пролетела пара аистов, вызвав неимоверное ликование толпы.

В отеле «Кайзергоф» всех ждал уже праздничный стол, накрытый на 320 персон. За столом сидел Гитлер, но также и дворецкий Геринга Кропп; родственники жениха и невесты, принцы и принцессы, фельдмаршалы и молодые офицеры люфтваффе. Партнершей Гитлера за столом оказалась графиня Розен де Рокелстад; принц Вид сидел рядом с Магдой Геббельс; министр финансов Попитц ухаживал за женой министра церквей Керля; государственный советник Тис-сен сидел с женой Рудольфа Гесса; Геббельсу выпало сидеть с женой министра образования Руста; Гиммлеру — с женой мэра Гамбурга Крогмана. Главный лесничий Койдел сидел с Винифред Вагнер, Гейдрих — с женой Роберта Лея, генерал-майор Вефер — с фрау Кессельринг, Штрайхер — с фрау Боулер, Шахт — с фрау Фрик, принц Филипп Гессе — с графиней Фанни Моллендорф, генерал Фрич — с фрау Заам, женой мэра Берлина, сочетавшего молодых гражданским браком. Генерал-лейтенанту Штуденту определили в партнерши актрису Эльзу Вагнер, адмиралу Редеру — жену посла Дирксена, руководитель театра Грюндгенс сидел рядом с фрау Тенгельманн, а актер Вернер Краус — с женой Бруно Лерцера.

«Были приглашены наши родные, друзья и близкие знакомые, в общем, все, кто был нам дорог, — вспоминала Эмми. — Свидетелями были Гитлер и министр церквей Керль, они выступили с речами. Потом говорили Бломберг и Крогман, а также граф Эрик фон Розен, родственник первой жены Геринга».

Свадебный обед прошел весело, но не все собравшиеся за столом были друзьями. Принц Август-Вильгельм, наследник кайзера, был посажен так, чтобы не встречаться взглядом с Гитлером, помешавшим ему взойти на престол; да и остальные гости напоминали, пожалуй, персонажей трагедии Шекспира, весело пирующих за королевским столом, а потом плетущих интриги и выясняющих отношения в поединках. Этих разных людей случайно собрала вместе судьба, готовая тут же разбросать их или противопоставить друг другу.

Во время обеда Гитлер успел сказать Эмми, что она теперь — «первая дама рейха» и что это налагает на нее определенную ответственность.

«Первое, что стало следствием моего нового положения, — вспоминала Эмми, — было мое превращение в «авторитетного судью и руководителя» для многих незнакомых мне людей, которые стали делиться со мной своими заботами и невзгодами. Помимо обширной почты от поклонников и поклонниц приходили письма с просьбами о помощи, с которыми иногда нужно было обращаться в разные официальные учреждения, и это приводило порой к нешуточным проблемам и даже конфликтам. Другой проблемой стало то, что, хотя мы с Германом и старались уберечь Каринхалле от слишком частых нашествий гостей, приходилось все же принимать важных лиц, прибывавших по приглашению Гитлера или просто по государственным делам, если общение с ними нельзя было ограничить приемом в официальной резиденции».

Из отеля «Кайзергоф» чета Геринг отправилась прямо в Каринхалле в сопровождении нескольких друзей. Жених пошел в мавзолей и оставался там один у могилы Карин в течение часа. Это был не просто жест вежливости по отношению к родственникам из Швеции (среди которых был сын Карин, Томас Кантцов); Геринг и в самом деле не мог забыть Карин; но и вторую свою жену он полюбил. После свадьбы они поехали вместе в Югославию, в Дубровник, чтобы провести там медовый месяц.

3. «Раса господ»

С этого времени Герингу пришлось много путешествовать, выполняя роль личного посланника Гитлера, наделенного особыми полномочиями. Он обладал дипломатическим талантом и представительностью, и у него была красивая жена, умевшая хорошо играть свою роль. Для иностранцев Гитлер оставался загадкой, Геринг же производил впечатление человека, с которым можно иметь дело. Старший переводчик министерства иностранных дел Шмидт, сопровождавший Геринга в заграничных поездках, говорил, что он, разговаривая с иностранными дипломатами, любил прикинуться «недалеким малым», «деревенским простаком», не разбирающимся в международных делах, но сам отлично все понимал и искусно добивался поставленных целей.

В это время германская дипломатия достигла важного успеха: в июне 1935 г. в Лондоне был подписан Англо-германский морской договор, по которому Германия могла иметь военно-морской флот общим тоннажем не более 35 % от соответствующего показателя Королевского военно-морского флота Великобритании. Заслуга заключения договора принадлежала Риббентропу, который стал считаться специалистом по английским делам.

Что касается Геринга, то его сферой деятельности стали Балканы, Италия и Польша. Особенно часто он навещал Польшу, куда ездил поохотиться; министры польского правительства и посол Польши в Берлине тоже бывали у него в гостях в Шорфгейде и выезжали с ним на охоту в Восточную Пруссию.

В мае 1935 г. Геринг посетил Белград, Софию и Будапешт. Всюду его принимали с почестями, фактически как главу государства, и ему удалось успешно провести важные политические переговоры.

Пока Геринг ездил по заграничным столицам, Геббельс подготовил и представил на утверждение в рейхстаг «закон о расе и гражданстве», по которому германские евреи подлежали отделению от «чистокровных арийцев»; «еврейский вопрос» предполагалось решить раз и навсегда. Согласно закону, евреям не только запрещалось вступать в брак с лицами «германской крови», но и иметь с ними интимную связь. Теперь только «истинные германцы» могли быть «полноценными» гражданами рейха и пользоваться политическими правами (в том объеме, в каком они еще сохранились в Третьем рейхе), а германские евреи объявлялись «лицами, принадлежащими к государству» и лишались гражданских прав. Все это звучало невероятно, такого в истории Германии еще не было, и тем не менее закон был сформулирован со всей традиционной немецкой тщательностью, и Геринг, как президент рейхстага, должен был руководить его утверждением.

Вряд ли он действительно испытывал ту уверенность, с которой, громко и внятно произнося слова, читал депутатам изуверские формулировки закона: ведь, согласно его положениям, мать Геринга подлежала бы теперь строгому наказанию «за интимную связь с евреем», а его крестный отец, человек, которым он всегда гордился, был бы лишен гражданства, титула и состояния. И что мог он теперь сказать своим друзьям-евреям, которым обещал, что не допустит, чтобы Гитлер принял сторону антисемитов? Закон был прочитан и утвержден, и похвальба Геринга насчет того, что он сам решает, «кто еврей, а кто — нет», превратилась отныне в пустой звук.

В октябре 1935 г. армии Муссолини вторглись в Абиссинию. Британия разрешила итальянским военным транспортам проследовать через Суэцкий канал; Лига Наций утвердила «санкции», результатом которых стало только сближение итальянского диктатора с Гитлером.

Люфтваффе, детище Геринга, насчитывали уже 1800 самолетов, но серьезность международной ситуации требовала их дальнейшего наращивания, и оно неуклонно продолжалось.

1 ноября 1935 г. состоялось открытие Берлинской военно-воздушной академии. С программной речью выступил генерал Вефер, начальник штаба люфтваффе, который воздал должное подвигам летчиков-истребителей времен Первой мировой войны, но подчеркнул, что в будущей войне главную роль станут играть бомбардировщики, заявив: «Теперь, в наше время, только нация, располагающая сильным бомбардировочным флотом, сможет предпринять решительные действия в воздушной войне». Вефер потребовал построить в достаточном количестве четырехмоторные бомбардировщики дальнего радиуса действия, типа уже имевшихся в Германии «дорнье-19» или «юнкерс-89», испытательные полеты которых начались в 1936 г.

Таков был хорошо обоснованный расчет профессионального военного, опиравшегося на выводы теоретиков авиации в других странах. С его позиции романтика полетов Геринга, строчившего из пулемета по окопам противника, свесившись из открытой кабины тихоходного биплана, казалась далеким и наивным прошлым; между тем Геринг (и у него имелись сторонники в этом вопросе) был еще не готов рассматривать авиацию в качестве наступательного оружия. По его представлениям, люфтваффе должны были служить в первую очередь средством устрашения противника и защиты от его нападения на германскую территорию. Выступая перед подчиненными в ноябре 1935 г., он объявил: «Без моего приказа ни один самолет люфтваффе не должен ни пересекать границу рейха, ни совершать полеты над чужой территорией. Вторжение в демилитаризованную зону и полеты над ней будут разрешены только в том случае, когда наша граница будет нарушена противником, обнаружившим явно враждебные намерения».

Так закончился 1935 г., ставший для Геринга периодом пребывания на вершине власти и могущества.

Осенью 1935 г. Франция и Чехословакия заключили договор с СССР о военном сотрудничестве. Гитлер посчитал это нарушением соглашения, заключенного в Локарно в 1925 г., и заявил, что теперь Германия не обязана его соблюдать. Его ближайшей целью стала оккупация демилитаризованной Рейнской области.

1. Орел люфтваффе:

не крупный, но злобный хищник

1 января 1936 г. в истории люфтваффе произошли два события, сильно повлиявшие на их судьбу: во-первых, на вооружение был принят пикирующий бомбардировщик «юнкерс-87» и, во-вторых, инспектором германской истребительной и бомбардировочной авиации был назначен Эрнст Удет, сослуживец Геринга по Первой мировой войне. Самолет «Ю-87» (немцы называли его «штука» — от слова «штурцкампфбомбер») был построен на авиазаводе фирмы «Юнкере» в Швеции, скопировавшей его с американской модели «геллдайвер» («адский пикировщик»), и представлял собой тактическое, но не стратегическое оружие. Он был задуман как «средство непосредственной поддержки армии», прежде всего — танковых войск, переживавших тогда период бурного развития, проходившего под руководством Гудериана и его коллег. Эрнст Удет, служивший консультантом в министерстве авиации с 1934 г., увидев «Ю-87» на испытаниях, был восхищен его возможностями, о чем с полным убеждением поведал Герингу, и Геринг выслушал его с большим сочувствием, тогда как идея создания флота стратегических бомбардировщиков, автором которой был генерал Вефер (начальник штаба люфтваффе), вызывала у него отвращение. Инспектируя авиазавод в Дессау в 1935 г. и увидев громадный фюзеляж «Ю-89» с четырьмя двигателями на крыльях, он остановился и воскликнул, пораженный: «А это еще что за чертовщина!» И неудивительно: ведь новый самолет был в 10 раз крупнее того хрупкого биплана, на котором он летал в Первую мировую войну. Такие большие самолеты стоили дорого и потребляли массу дефицитного горючего (и вообще их изготовление было связано со многими трудностями); фюрер же требовал от Геринга создания огромного воздушного флота в кратчайшие сроки, и с этой точки зрения «Ю-87» выглядел гораздо предпочтительнее. Генерал Вефер тоже похвалил достоинства «штуки» и подтвердил его пригодность для люфтваффе, но сразу определил его как «самолет фронтовой авиации, необходимый для непосредственной поддержки наземных боевых действий».

Подобные определения «кабинетных теоретиков» были чужды Эрнсту Удету, он их попросту презирал. Он был боевым летчиком-истребителем, в Первую мировую войну он сбил 62 самолета, уступив только Рихтгофену (80 побед). Он знал (он был в этом уверен!), что воздушный бой — это прежде всего схватка двух смельчаков, сражающихся один на один, в которой побеждает сильнейший — более искусный и отважный пилот и лучший самолет — вот и все! Все решают истребители (хотя бомбардировщики, конечно, тоже нужны). Мысль о том, что успех грядущей войны будут определять армады огромных самолетов, ведущих массированное («ковровое») бомбометание, находясь при этом в четком боевом строю (наподобие гвардейцев короля Фридриха Великого) как-то не умещалась у него в голове — а ведь именно ему предстояло оказать главное влияние на направление развития люфтваффе.

2. Стратегия устрашения

Впрочем, пока что подобные споры больше касались будущего, а не настоящего германской авиации. Гитлер решил осуществить оккупацию демилитаризованной Рейнской области, наметив операцию на 7 марта 1936 г. Его план стал сюрпризом для командования люфтваффе, как и для всего вермахта, находившегося в процессе реорганизации и строительства.

У Гитлера была своя логика: он хотел использовать выгодную ситуацию, созданную заключением франко-советского соглашения о военном сотрудничестве, дававшую ему возможность оправдать свои агрессивные действия. Он задумал смелый ход (в успехе которого и сам не был уверен). Военным не оставалось ничего иного, как принять все возможные меры для осуществления его планов.

Мильх, командовавший авиацией, разместил имевшийся в его распоряжении полк истребителей на аэродромах в Кельне и Дюссельдорфе; полк бомбардировщиков был сосредоточен под Франкфуртом и Маннгеймом. Все самолеты имели полный боекомплект, но пулеметы не успели пристрелять. С этими-то небольшими силами и предстояло выиграть операцию.

Герингу представилась возможность доказать правильность давно задуманной им стратегии, использовав авиацию в качестве «средства устрашения». Правда, для настоящего устрашения сил было маловато, так что на первый раз пришлось прибегнуть к блефу. И вот началась (как говорят теперь) «информационная война»: газеты, ссылаясь на «утечки информации», стали печатать сведения о многочисленности и техническом превосходстве германской авиации. Сообщалось, например, о неимоверном количестве новых эскадрилий и соединений, взявшихся неизвестно откуда: оказалось, что Геринг (как он признался позже) дал всем авиашколам и наземным командам оперативно-тактические обозначения, как боевым частям, и эти данные «просочились» в прессу.

Один из очевидцев событий того периода потом писал так:

«Иностранным военным атташе разрешили посетить авиазаводы и военные аэродромы, и увиденное потрясло их, потому что до сих пор все это хранилось в полной тайне. Кроме того, на каждом объекте им попадались на глаза двери с табличкой: «Строго секретно! Вход воспрещен!», за которыми, как им говорили, создаются новейшие, еще невиданные в мире марки самолетов. Иногда это так и было на самом деле, но иногда за такой дверью находилась пустая комната — и ничего больше! Было также спешно построено несколько единичных экземпляров сверхмощных двигателей, с которыми удалось установить ряд новых мировых рекордов, и сообщалось, что такие двигатели уже запущены в серию, хотя на самом деле до этого было еще далеко! Но газеты наперебой печатали фотографии новых самолетов, объявляя, что они уже поступают на вооружение.

Надо сказать, что хотя это и был обман, имевший целью запугать возможного противника, но он основывался на реальных ресурсах германской промышленности, вскоре обеспечившей нашей авиации передовое место в мире. Прототипы новых самолетов действительно поднялись в небо в 1935 г., показав, что мы опережаем другие страны не менее чем на 2 года».

Действительно, один из журналов писал, ссыпаясь на дневник Мильха, что уже в марте 1936 г. проводились летные испытания самолетов-истребителей фирмы «Мессершмитт»: «Ме-109» и «Ме-110» (с двумя двигателями); пикирующих бомбардировщиков «юнкерс-87» и «хейнкель-123» и бомбардировщиков среднего радиуса действия «дорнье-17», «Ю-87» и «Хе-111»; была даже начата разработка первой модели бомбардировщика «Ю-88». В мае 1936 г. фирма «Хейнкель», имевшая авиазавод под Ростоком, начала, получив заказ от министерства авиации, строительство нового предприятия в Ораниенбурге, которое должно было выпускать по 100 самолетов «Хе-111» в месяц, и именно эти машины были приняты в качестве основы бомбардировочной авиации Германии. Все эти факты говорят о том, что кампания устрашения, развернутая Герингом, имевшая целью запугать вероятных противников «подавляющей мощью германской авиации», хотя и выдавала желаемое за действительное, но все-таки имела под собой вполне реальную основу.

3. Кого и как следует бомбить

В мае 1936 г. была принята первая директива по тактике ведения воздушной войны, гласившая: «Бомбежки и обстрелы городов, имеющие целью запугивание и уничтожение мирного населения, должны быть отвергнуты в принципе». Увы, автор директивы, генерал Вефер, не смог проследить за ее претворением в жизнь, потому что погиб в авиационной катастрофе 3 июня 1936 г. под Дрезденом. Механик, готовивший его самолет к вылету, забыл освободить небольшой рычаг, запиравший рукоятку управления рулями поворота. Вефер, взлетев и обнаружив, что рули заблокированы, попытался переключить рычаг, но не успел: самолет задел за препятствие и рухнул на землю. «Из-за этого ничтожного рычага погиб великий человек, и изменилась вся судьба люфтваффе», — писал потом конструктор Эрнст Хейнкель. Случайно или нет погиб генерал Вефер, теперь сказать трудно, но очевидно то, что его идеи вошли в явное противоречие с намерениями и методами новых руководителей германской военной авиации. Четырехмоторный бомбардировщик так и не был принят на вооружение, а «бомбежки и обстрелы городов и уничтожение мирного населения» вошли в практику люфтваффе еще до Второй мировой войны, и потом, в годы войны, специально планировались германским политическим и военным руководством. Что же касается самих летчиков, то германские асы находили особое удовольствие спикировать под вой сирен (которыми предусмотрительно снабдили свои «штуки» знающие дело немецкие конструкторы) на беззащитную колонну беженцев или деморализованных отступающих войск, а потом пройтись над ними «на бреющем», бомбя и обстреливая из пулеметов.

Американский историк Эдвард Яблонски в книге «Воздушная война 1939—45 гг.» высказался так: «Исход «Битвы за Англию», а может быть, и результат всей войны в Западной Европе был предрешен 3 июня 1936 г. в результате катастрофы маленького курьерского самолета, разбившегося в окрестностях Дрездена. Позже (в конце войны) Дрезден стал местом гораздо более масштабной трагедии (город разбомбили американские «летающие крепости», о чем историк не говорит прямо), но оба названных события были связаны между собой. Со смертью генерала Вефера погибла и концепция создания немецкого дальнего бомбардировщика, которая могла бы (в случае ее осуществления) принести победу люфтваффе над британскими королевскими ВВС в 1940 г.».

Эти высокопарные слова можно посчитать преувеличением, но в них есть доля истины, и они не противоречат действительности. Генерал Кессельринг, назначенный Герингом вместо Вефера, отказался от программы строительства четырехмоторных бомбардировщиков, а Эрнст Удет, возглавивший техническое управление авиации, не сумел обеспечить комплектование люфтваффе современными самолетами. Германия осталась без стратегической авиации, которую зато успешно создали у себя ее противники — англичане и американцы.

И Кессельринг, и Удет выполняли волю Геринга, который придерживался идеи создания «авиации устрашения», исходя из своих собственных соображений: он совершенно не хотел, чтобы его люфтваффе участвовали в войне против Британии, которой он желал избежать во что бы то ни стало. Но в таком случае вероятными противниками оставались (по его мнению) только страны Центральной Европы, для войны с которыми как раз и было достаточно сил, созданных Кессельрингом и Удетом.

4. Самый богатый тот, кто умеет делить и отнимать

27 марта 1936 г. в Германии прошел референдум, на котором 98,5 % голосовавших одобрили меры фюрера по оккупации Рейнской области. Гитлер уверовал (и не без основания), что его намерения и действия выражают волю германского народа и что можно предпринять дальнейшие шаги в том же направлении.

Сложившаяся ситуация помогла тому, что Геринг обрел новое могущество, которое прежде он и представить себе не мог даже в самых смелых мечтах. Дело в том, что бурное развитие военной промышленности потребовало резкого увеличения поставок сырья, которого стало не хватать; дошло до того, что его пришлось распределять по нормам между отраслями, обеспечивавшими техникой и оружием разные рода войск, и каждый, конечно, требовал увеличить его долю. Гитлер пришел к мысли, что обычными методами эту проблему не решить и что нужно назначить, из числа самых доверенных лиц, ответственного руководителя, «экономического диктатора», который смог бы справиться с трудностями, регулируя объемы закупок и платежей и распределяя поставки. Вот такой ключевой и, можно сказать, — «сверхвыгодный» пост и достался Герингу, который заодно подсказал Гитлеру, что его племянник, Герберт Геринг, успешно работает в Рейхсбанке, и что вдвоем они сумеют справиться с делом, которое будет не по силам кому-то другому. Военный министр Бломберг и даже министр экономики Шахт (полномочия которого оказались урезанными) поддержали кандидатуру Геринга как «сильного человека с хорошими связями».

Назначение состоялось 27 апреля 1936 г. Преисполнившись сознанием важности своего нового поста, Геринг выступил в новой роли — «рачительного хозяина, умело распоряжающегося богатством нации». Немцы услышали от него наставления насчет того, «как надо жить»: смириться с возможными «непопулярными решениями» и быть готовыми потуже затянуть пояса, если придется делать выбор: «Пушки или масло?» «Пушки сделают нас сильными, — говорил Геринг, повторяя известный призыв милитаристов, — а от масла — только лишний вес, и никакого проку!» Многие приняли это за очередную шутку «толстяка Германа», не ведая, что дело принимает совсем нешуточный оборот.

5. «Кондоры» растерзали Гернику

Но пока судьба благоприятствовала Германии. В сентябре 1936 г. в Берлине состоялись Олимпийские игры, проведенные с большим размахом. Нацистское правительство выделило 25 млн марок на строительство спортивных объектов, но все затраты многократно окупились, принеся стране крупную выручку в валюте, которая пришлась весьма кстати, позволив укрепить бюджет, обремененный военными расходами.

На Олимпийские игры приехало много гостей из разных стран. В числе приглашенных был и Чарльз Линдберг, знаменитый американский летчик, совершивший в свое время первый в истории перелет через Атлантический океан. Геринг лично приветствовал Линдберга и пригласил его на церемонию открытия Игр в свою ложу.

Линдберг пришел в восторг от оказанного ему приема и от «новой Германии», поразившей его своей «энергией и духом мужества — в отличие от США и Англии, где воцарились всеобщее безразличие и равнодушие, и от Франции, переживавшей явный упадок». Он заявил, что у Германии — самая большая авиация в мире, способная нанести поражение любой стране, и что в будущем неизбежно произойдет столкновение между фашизмом и коммунизмом, исход которого определит позиция Британии: «Если Британия поддержит этих никчемных французов или красную Россию, то это принесет гибель европейской цивилизации!» Эти идеи много раз повторяла нацистская пропаганда, и Геринг, видимо, постарался внушить их своему гостю, чтобы он довел их до сведения общественности на Западе.

В середине июля 1936 г. началась гражданская война в Испании. Войска генерала Франко, поднявшего мятеж против республиканского правительства, находились в Марокко и не могли переправиться оттуда в Европу, потому что военно-морской флот республики блокировал марокканские порты. Франко обратился за помощью к Гитлеру, который приказал выделить в его распоряжение 20 военно-транспортных самолетов и пилотов-«добровольцев» из люфтваффе, обеспечивших быструю переброску сил мятежников (более 10 000 человек) на фронт в Испанию.

Но это оказалось только началом. Осенью 1936 г. Гитлер предоставил генералу Франко более существенную поддержку авиацией, приказав направить в Испанию так называемый «легион Кондор» — подразделение люфтваффе, принявшее активное участие в войне на стороне франкистов. Легион состоял из нескольких эскадрилий бомбардировщиков «Ю-52» и истребителей «Хе-51»; всего в боевых действиях приняло участие около 200 германских самолетов. Это была прекрасная школа для питомцев Геринга и Мильха: здесь они отработали основные тактические приемы, приобрели ценный боевой опыт и показали всему миру «мощь люфтваффе», а заодно и характер будущей «большой войны», разбомбив дотла небольшой город Гернику на севере Испании. Было убито 1600 мирных жителей (из 7000 человек населения городка). Так были похоронены «рыцарские традиции» летчиков времен Первой мировой войны, а с ними — и доктрина генерала Вефера, предписывавшая «не уничтожать мирное население». Хотя, сказать по правде, «рыцарские традиции» были заброшены еще в Первую мировую войну: например, прославленный германский ас барон Манфред фон Рихтгофен был известен среди своих боевых товарищей тем, что всегда бросался добивать самолет противника, поврежденный другими, чтобы увеличить личный счет боевых побед; ну а нацистские пилоты считали Рихтгофена основоположником традиций и лучшим образцом для подражания.

Говорят, Геринг не хотел заниматься делами легиона «Кондор», переложив их на Мильха, потому что считал участие в испанской войне слишком рискованной затеей, которая могла спровоцировать конфликт с Британией. Это было, по мнению Геринга, крайне нежелательно и опасно, так как завершение полного перевооружения вермахта было намечено только на 1941 г., и до этого времени, как он считал, Германии не следовало ввязываться в военные конфликты. При этом он исходил из указаний фюрера, назначившего его ответственным за выполнение четырехлетнего плана перестройки и развития промышленности, в результате которого Германия должна была избавиться от импорта иностранного оборудования и сырья и перевести экономику на военные рельсы.

6. «Ответственный» и «уполномоченный»

Заняв этот новый пост (Государственного уполномоченного по планированию), Геринг получил право издавать декреты и привлекать для выполнения четырехлетнего плана (1937—41 гг) любые партийные и государственные организации и учреждения. Его власть внутри страны стала практически неограниченной.

Промышленность Германии испытывала недостаток в цветных металлах, и Геринг решил обратиться за помощью к населению, призвав немцев жертвовать ненужные медные вещи, а также изделия из серебра и золота. Он захотел лично возглавить кампанию и 29 октября 1936 г. стал (вместе с женой) у коробки для пожертвований на площади перед Берлинским государственным театром. Прохожие жертвовали на нужды рейха, бросая в коробку медные и серебряные монеты, а то и золото. «Герману не хватает мелочи! — шутили берлинцы. — У него остались только крупные деньги.»

Шутка имела основания: Геринг купался в деньгах. В его распоряжении часто оказывались огромные суммы в иностранной валюте, и он не мог устоять перед соблазном положить их на время в Рейхсбанк (где трудился его племянник), чтобы воспользоваться процентами. У него было достаточно и других источников для выполнения любых своих желаний. Никто его не контролировал, даже Гитлер не хотел вникать в его дела, предоставив ему полную свободу действий.

Вот что написал о Геринге генерал Гейнц Гудериан, создатель германских танковых войск, имевший возможность хорошо его изучить:

«Это был необычный человек, твердый и безжалостный Вначале он действовал энергично и напористо, но, наладив дела в авиации, не устоял перед искушениями власти, стал вести себя как феодал и любитель роскошной жизни, коллекционировал ордена, драгоценности и произведения искусства и злоупотреблял едой и напитками». По словам Гудериана, решающий поворот в поведении Геринга произошел именно летом 1936 г., хотя все его пороки и темные пристрастия жили в нем всегда и составляли часть его натуры; но прежде они дремали, а потом проявились в полную силу.

30 января 1937 г. Гитлер выступил с речью в рейхстаге, в которой сказал, что Германия желает мира в Европе и во всем мире и что четырехлетний план не имеет целью противопоставление ее другим странам. Эти слова оказались только прикрытием истинных планов фюрера, но они устраивали многих, в том числе и Геринга.

1. За мир надо бороться

Настал 1939 г., и Геринг все заметнее начал проявлять желание отойти от дел. Он перестал заниматься внешней политикой, потратил некоторое время на реорганизацию люфтваффе, а потом засел в Каринхалле, стараясь как можно реже появляться в Берлине. Он проводил дни на охоте, иногда выезжая в Восточную Пруссию, и посвятил многие часы тому, чтобы сбросить лишний вес; затем, в феврале, они вместе с Эмми отправились в продолжительную поездку за границу. Он уже знал, что следующей целью дипломатических и военных устремлений фюрера стала Польша, но предоставил возможность вести длительные дискуссии с польским правительством Риббентропу, которого Гитлер сделал своим главным советником в вопросах внешней политики.

Что бы ни говорили впоследствии критики люфтваффе, но тогда, в 1939 г., германские ВВС представляли собой грозную силу. Геринг поделил всю авиацию на три флота, и к 1 февраля все новые структуры уже были готовы к боевым действиям. Командующим 1-го воздушного флота (на Востоке) стал генерал Кессельринг; командующим 2-го флота (на Севере) — генерал Фельми, а 3-й флот (западный) возглавил генерал Шперрле. Начальником штаба люфтваффе стал полковник Гешоннек, враждовавший с Мильхом; Мильх же снова стал заместителем Геринга в министерстве авиации. Самый ответственный из новых постов достался Удету, ставшему начальником технического управления, в состав которого вошли 24 отдела; Удет получил звание генерала. Он должен был руководить всей технической политикой по перевооружению люфтваффе, и его новые обязанности требовали от него огромной работоспособности и энергии, но Эрнст Удет был не из тех, кто гробит себя на работе. Его назначение было явной ошибкой Геринга, о которой он, может быть, и догадывался, но ему нравился Удет, отважный и талантливый летчик. Мильх был хорошим работником, даже слишком хорошим; Геринг чувствовал в нем соперника, который мог бы руководить авиацией лучше него самого, и старался не давать ему хода.

30 января 1939 г. фюрер выступил с речью в рейхстаге, полной угроз и «предостережений» в адрес «мирового еврейства». Он сказал: «Пусть они (евреи) не пытаются ввергнуть человечество в новую мировую войну, так как ее результатом может стать не только большевизация мира, но и гибель всех евреев, проживающих в Европе!» Геринг уже научился угадывать мысли и будущие поступки фюрера, скрывавшиеся за его риторикой, и понял, что если слово «война» произнесено, то значит Гитлер не просто думает о войне, но и целеустремленно готовится к ней, хотя, как представлялось Герингу в то время, будущая война могла и не превратиться в мировую.

Беседуя потом на эту тему с послом Гендерсоном, Геринг не без высокомерия сказал: «Ну что ж, пусть люди совершают те ошибки, которые хотят совершить!» Гендерсон писал лорду Галифаксу, министру иностранных дел Британии: «По-моему, в душе он желал, чтобы Германия пошла более достойным путем, во всяком случае, он высказался так: «Тиранов, действующих вопреки воле народа, всегда ждет плохой конец!» Германский народ, вне всякого сомнения, хотел жить в мире, того же хотел и Геринг. Но не зря говорят, что за мир приходится бороться; Геринг же только указывал на «ошибки других», до которых ему, по его словам, «не было дела».

Собравшись отдыхать, Геринг и Эмми направились в Италию и, приехав в Геную, отплыли оттуда на германском судне в Ливию, бывшую тогда колонией Италии. В поездке их сопровождали неизменный друг семьи Пауль Кернер, а также племянница Эмми. Вся компания стойко перенесла путешествие по морю, оказавшемуся очень бурным. В Триполи их встретил итальянский маршал Бальбо, поселивший гостей в доме у моря. Морские купания, вечеринки и пикники помогли тому, что время пролетело незаметно; собрались поехать в Испанию, в гости к генералу Франко, но тот отменил намеченный визит. Геринги вернулись в Геную и поселились на вилле в Сан-Ремо, где глава семьи отвел душу, занявшись увлекательным делом: покупкой и продажей картин, сумев неплохо на этом заработать. В эту жизнь совершенно не вписывались мысли о войне; Геринг гнал их от себя, думая о том, как хорошо было бы остаться в Италии подольше, поправить здоровье на местных курортах и просто отдохнуть, получая удовольствие от ласкового климата и от весны. В это время Гитлер заканчивал приготовления к тому, чтобы «проглотить» то, что осталось от Чехословакии.

2. «Ты виноват уж тем…»

Идею полного захвата Чехословакии фюрер задумал уже давно и ожидал только подходящего момента, который возник, когда начались волнения в Словакии, спровоцированные самими же немцами. Теперь можно было приступать к создании «протектората Богемии и Моравии». Адъютант Гитлера фон Бюлов предложил позвонить Герингу и сообщить ему о новых планах, но фюрер отклонил предложение, сказав, что не стоит отвлекать Геринга от отдыха. Это был первый случай за все время их сотрудничества, когда Гитлер не захотел посоветоваться с Герингом по важному вопросу. «Пусть Геринг остается в Италии, это поможет нам успокоить общественное мнение за границей!» — сказал фюрер фон Бюлову.

Гитлер назначил вступление германских войск в Чехословакию на 15 марта 1939 г. 13-го Бюлов сообщил Герингу о необходимости возвращения в Берлин, куда он и прибыл поездом 14-го. Дальше события развивались по уже отработанному сценарию. Президент Чехословакии доктор Гаха был вызван в Берлин, где Геринг стал настойчиво «убеждать» его согласиться на присоединение его страны к Германии, угрожая в противном случае «разбомбить Прагу» («Самолеты уже стоят на аэродромах с полным грузом бомб, готовые к вылету!»). Старый президент не выдержал давления и подписал договор, по которому Чехословакия лишалась независимости и присоединялась к рейху. Угрозы Геринга во многом были блефом: весенние туманы затрудняли полеты авиации, и нацистам, вполне возможно, пришлось бы пойти на попятный, если бы доктор Гаха обратился за поддержкой к мировому сообществу. Но президент был болен и слаб; во время одной из «бесед» с Герингом он упал в обморок, и немецкие врачи едва смогли привести его в чувство; после этого он был готов, кажется, подписать все что угодно, только бы вырваться из лап нацистов. Так или иначе, но дело было сделано. «Я же не виноват, что чехи выбрали себе в президенты такую развалину!» — сказал Геринг жене, когда она попеняла ему за то, что он чуть не довел до смерти старого больного человека. Точно так же он отвечал раньше тем, кто упрекал его за жестокости по отношению к евреям, творившиеся в Австрии: «Я же не могу приставить к каждому еврею полицейского, чтобы он не позволял ему совершить самоубийство!» Да, виноваты, как всегда, были жертвы: своими неуклюжими движениями они мешали господину волку спокойно их проглотить.

Утром 15 марта 1939 г. части вермахта без помех заняли Чехию. Словакия сохранила формальную независимость. Начался грабеж страны: каждый тащил себе все, что было ему под силу. Польша оккупировала один из приграничных районов Чехии, куда не успели войти германские войска; Гитлер был изумлен такой дерзостью, но стерпел, решив припомнить этот случай в подходящее время. Заместитель Геринга Мильх предложил создать на основе расформированных чехословацких ВВС новый, 4-й германский воздушный флот, чтобы прикрыть юго-восточное направление. Геринг согласился и 21 марта укатил обратно в Сан-Ремо, догуливать прерванный отпуск.

Хотя захват Чехословакии прошел гладко, он имел для Германии необратимые последствия. Британское правительство, возмущенное нарушением Мюнхенского соглашения, поняло, что Гитлеру нельзя доверять и что вести с ним переговоры бесполезно. Единственной подходящей фигурой для переговоров теперь стал Геринг, с которым англичане по-прежнему поддерживали контакты. Между тем положение Геринга изменилось: он понял, что перестал быть незаменимым помощником фюрера и что его влияние на Гитлера пошло на убыль.

3. Лавры «ничтожного Риббентропа»

Тем временем фюрер сосредоточил свое внимание на Польше, которую он наметил в качестве очередной жертвы своей агрессии. Для начала он надавил на Литву, и та вернула Германии Мемельский край и город Мемель (Клайпеду), доставшиеся ей по Версальскому договору. Мемель, важный (незамерзающий) порт на Балтике, был занят 23 марта 1939 г. германскими войсками, и Гитлер прибыл лично на военном корабле на церемонию в честь возвращения края в состав рейха. Польское правительство было напугано, почувствовав, что пришла очередь их страны: Гитлер уже заявлял о необходимости возвращения Германии Данцига (Гданьска) и «Польского коридора» (земель на побережье Балтийского моря, входивших до Первой мировой войны в состав Германии). Чтобы отвести угрозу, Польша в начале апреля подписала договор о союзе с Великобританией. 7 апреля 1939 г. Муссолини, решив, что и ему не стоит оставаться в стороне от увлекательного процесса передела земель, послал итальянские войска в Албанию, чтобы они оккупировали эту страну. Европа пришла в движение: правительства малых и больших стран прикидывали свои возможности поживиться (или хотя бы уцелеть) в наступающей войне, которая, похоже, становилась неизбежной.

Геринг тоже понимал неизбежность войны и надеялся только на ее отсрочку, хотя бы до 1942 г., на который было намечено завершение перевооружения вермахта; все его планы строительства люфтваффе тоже были рассчитаны на этот срок. Ему придал надежду договор о союзе с Италией, подписанный 22 мая 1939 г. Церемония подписания прошла очень торжественно. Она состоялась в богато отделанном новом здании рейхсканцелярии, построенном по проекту архитектора Альберта Шпеера. После того как были поставлены подписи под документами, король Италии Виктор-Эммануил вручил министру иностранных дел Германии Риббентропу великолепный итальянский орден «Аннунциата» на золотой цепи, которую посол Италии Чиано торжественно надел Риббентропу на шею, и все улыбались и поздравляли Риббентропа с успехом. Это было невыносимо! Геринг был так огорчен, что на глазах у него выступили слезы. Ведь это он подготовил заключение договора, ведя трудные дискуссии с Муссолини в течение многих лет! И вот теперь это ничтожество Риббентроп пожинает лавры и пользуется благосклонным вниманием самого фюрера, не желающего замечать его, Геринга! В мае 1940 г. Геринг, использовав свое влияние на Муссолини, добился того, что и ему был вручен такой же орден.

Союз двух стран, получивший название «Ось Берлин — Рим» (или «Стальной пакт») содержал специальную статью, обязывавшую союзников приходить на помощь друг другу в случае нападения на одну из сторон.

3 апреля 1939 г. Гитлер, не советуясь с Герингом, отдал приказ разработать «План Вайсс» («Белый план»), по которому вторжение в Польшу должно было начаться 1 сентября. Штабам всех трех родов войск было предписано представить уже в апреле примерный график хода операции.

18 апреля Геринг, загоревший и посвежевший, вернулся из Сан-Ремо в Берлин, где на него сразу обрушился поток неприятных новостей. За обедом в рейхсканцелярии фюрер сообщил ему, что уже принял план решения вопроса о Данциге и «Польском коридоре»: их следовало вернуть Германии, используя вначале мирные средства, а в случае неудачи — задействовать вермахт. Геринг от неожиданности едва не подавился едой. Он попытался возразить, сказав, что все мировое сообщество сразу же обратится против Германии, но видел, что его слова «не доходят» до Гитлера; он понял с горечью, что фюрер, как и в случае с Прагой, не нуждается в его советах. Гитлер резко ответил, что до сих пор все его начинания завершались успехом, и он не видит причин тому, чтобы Польша стала исключением; чувствовалось, что он уверовал в удачу и попон решимости идти до конца. Геринг посоветовал хотя бы не спешить с реализацией плана, но снова увидел, что его старания напрасны: фюрер не желал его слушать. Геринг решил про себя, что будет делать все возможное, чтобы не допустить разрастания конфликта. «Если бы фюрер предоставил мне возможность решить этот вопрос, — сказал Геринг позже Томасу Кантцову, — я бы позаботился о том, чтобы Германия заняла достойное место под солнцем, и будущее поколение могло бы жить в мире; я добился бы этого, не прибегая к войне!» Но Гитлер уже настроился на войну с Польшей, он уже видел возможность использовать для выполнения своих планов Советский Союз.

20 апреля 1939 г. на приеме, устроенном в честь собственного дня рождения (ему исполнилось 50 лет) Гитлер сказал своим военачальникам, чтобы они были готовы к возможным опасным событиям. Согласно его расчетам, Германия будет сохранять военное преимущество до 1942—43 гг., а потом положение начнет выравниваться, поэтому нужно провести решающие сражения до 1942 г. и захватить все, что удастся. Фюрер заявил, что чувствует себя в расцвете сил и могущества и намерен сам осуществить свои великие планы, не оставляя их на усмотрение своего преемника; преемник, Геринг, стоял здесь же, в толпе гостей, и молча слушал речь своего повелителя.

25 апреля Геринг отдал приказ люфтваффе на подготовку к войне. Он собирался снова поехать в Италию, но до отъезда предпринял еще один важный шаг, позаботившись о том, чтобы французское правительство узнало о намерениях Гитлера; для этого Геринг использовал французского военного атташе в Берлине Поля Штелена. 2 мая адъютант Геринга Боденшатц встретился со Штеленом и рассказал ему, что Гитлер собирается напасть на Польшу, не опасаясь противодействия со стороны Советского Союза, так что никакой войны на два фронта не будет. Этот шаг Геринга так и остался для многих на Западе непонятным: желал ли он снова припугнуть западные державы, приоткрыв им планы фюрера (которые Геринг как-то назвал «безумными»), или же он и в самом деле хотел предупредить их об опасности. Так или иначе, но сам он не хотел допустить войны на Западе, предоставив Гитлеру воевать на Востоке, раз уж ему так этого хотелось.

22 мая Геринг присутствовал на подписании «Стального пакта», а 23-го уехал в Италию; в тот же день Гитлер провел совещание с командующими родов войск, снова предупредив их о возможности возникновения войны; на вопрос Мильха: «Следует ли доложить о результатах совещания Герингу?» фюрер ответил: «Не надо, я скажу ему об этом сам в свое время!»

Посол Гендерсон сообщал в Лондон: «Геринг был рад меня видеть. Хотя он и не лучше прочих партийных шишек, но видно, что он не хочет войны, и он ненавидит Риббентропа!»

Вернувшись в Германию из Италии, Геринг предпринял кое-какие меры. Он позаботился о сестрах Баллин, еврейках, укрывших его когда-то, после провала Пивного путча, в своем доме и перевязавших его раны. Геринг устроил так, что им разрешили выехать в Аргентину, взяв с собой все свои деньги. Он помог также баронессе Лили фон Эпенштейн выехать к родственникам в Америку. Перед отъездом баронесса посетила Геринга в Берлине и передала ему в собственность поместье Фельденштайн, где он провел свои детские годы; она также составила завещание, по которому Геринг должен был унаследовать замок Маутерндорф после ее смерти. Америка не понравилась баронессе; шумный индустриальный Чикаго показался ей невыносимым после тихой жизни среди заснеженных вершин Австрийских Альп: она вернулась в Маутерндорф, где неожиданно скончалась от сердечного приступа 1 сентября 1939 г., в день начала войны с Польшей.

Теперь Геринг получил, кажется, все, чего хотел. Он стал собственником прекрасного поместья Фельденштайн, где прошло его детство, и владельцем великолепного замка Маутерндорф, залы которого, полные старинного оружия и дорогой утвари, казалось, еще хранили отзвуки голосов всех его близких: матери, сестер и крестного отца барона фон Эпенштейна, властно командовавшего всеми среди своих сокровищ. Но назревала война, которая несла с собой угрозу всему этому богатству и благополучию; страшно было и подумать о возможных потерях! Правда, Гитлер, встретившись с Герингом в конце мая, уверил его, что не станет доводить дело до мировой войны из-за какого-то ничтожного «Польского коридора», но можно ли было верить его словам? Ведь фюрер уже дважды пренебрег им, своим верным помощником, не поделившись планами о нападении на Чехословакию и Польшу!

4. Прекрасный журавль в небе

23 июня 1939 г. Геринг проводил заседание Государственного совета обороны. Члены Совета жаловались на трудности: в случае войны нужно было искать замену 7 млн рабочих, призывавшихся в армию. Еще хуже было положение с сырьем: в середине июня Удет доложил, что «намеченные поставки вооружений не могут быть выполнены из-за нехватки сырья».

3 июля произошло важное событие: на испытательном аэродроме в Рехлине (в Мекленбурге) Гитлеру были показаны образцы новой техники для люфтваффе. Руководство люфтваффе хотело воспользоваться случаем и обратить внимание фюрера на нехватку сырья для производства этого отличного оружия, поступление которого в войска намечалось развернуть в полном объеме только к 1943 г.; Геринг и Мильх осторожно попытались объяснить фюреру ситуацию, но он то ли не обратил внимания на их робкие попытки, то ли просто не пожелал слушать их жалобы. Он видел перед собой прекрасные современные самолеты, их можно было потрогать рукой, и перед лицом этого факта все «текущие трудности» казались ему мелкими и несущественными. Как Геринг сказал перед этим членам Совета обороны: «Это ваши трудности, вы их и решайте!», так и Гитлер думал теперь в том же духе. После просмотра его адъютант фон Бюлов еще раз попробовал остудить его пыл, сказав: «Вся эта новая техника — не более чем журавль в небе!», но фюрер пропустил его слова мимо ушей. «С демонстрации в Рехлине фюрер уехал, имея совершенно неверное представление об уровне развития своей авиации, — писал фон Бюлов. — Позже это стало причиной его необоснованных упреков в адрес люфтваффе».

Может быть, фюрер был не так и прост, как хотел показать, но он твердо решился на начало войны и был уверен в том, что авиация справится со своей задачей; что же касается озабоченности подчиненных, так ведь они всегда жалуются на нехватку времени — пусть поворачиваются побыстрее! 12 августа 1939 г. предстояло решить: начинать развертывание войск против Польши или нет; об этом знали и Гитлер, и Геринг, но мыслили они по-разному: один прикидывал, что удастся сделать в 1939 году, а второй думал о том как бы оттянуть решительные действия до 1942 года.

Надо сказать, что многое из показанного на выставке в Рехлине не было готово для использования в войсках и в 1943 году. Причину нужно искать прежде всего в поведении Удета и работе его технического управления. Удет был колоритной личностью; в свое время он успел даже сняться в нескольких фильмах в Голливуде, прославившись там мастерским исполнением фигур высшего пилотажа. Но обязанности начальника технического управления люфтваффе оказались ему явно не по плечу. Он неделями не появлялся на работе, пьянствовал, развлекался в сомнительных местах, принимал наркотики. Такими же были и его подчиненные, которых он набрал из своих «хороших друзей». Приходится удивляться тому, что такое оказалось возможным в германской армии, известной своей строгой дисциплиной, но у Эрнста был сильный покровитель — Герман Геринг, прощавший своему другу все его «шалости».

Тем не менее, самые перспективные проекты оказались проваленными. Особые надежды конструкторы связывали с реактивным истребителем «Хе-176», который тоже был показан Гитлеру. Создатель самолета Эрнст Хейнкель писал: «Мы ждали фюрера у взлетной полосы, располагавшейся в 3 км от места основной экспозиции. Он долго не ехал, с восторгом наблюдая за полетами «Хе-111», снабженного двумя стартовыми ракетными ускорителями. Самолет взлетал так стремительно, что такая же машина, не оборудованная новинкой, отставала от него на 150 метров. Но вот наконец машина фюрера подъехала к полосе, и наш необычный самолет, выстреливая пламя, покатился к месту старта.

Вот машина взлетела, пилот убрал шасси и сделал круг над аэродромом, потом плавно снизился, дал газ у самой земли и снова взмыл кверху. Я попытался понять, какое впечатление произвели эти эволюции на Гитлера и его спутников, но никто, кажется, еще не успел оценить значение происходящего. А ведь это был первый в мире реактивный самолет, показавший скорость 850 км в час!»

С началом войны техническое управление, которым командовал Удет, прекратило работу над самолетом, его сдали в музей авиации в Берлине, который позже разбомбила авиация союзников.

«Хе-176» открыл новую эру в авиации, но никто в Германии не придал этому значения. После полета Геринг отвел пилота в сторону и, положив руку ему на плечо, спросил: «Ну как, Варзитц, что ты скажешь? Стоит нам связываться с этой штукой или нет?» — «Господин фельдмаршал! — ответил летчик, — Я убежден, что через несколько лет почти все военные самолеты будут реактивными, а пропеллеры и двигатели внутреннего сгорания отойдут в прошлое!» — «Ну, ты оптимист!» — воскликнул Геринг с добродушной улыбкой, и в его голосе прозвучали и недоверие и снисходительность. — Потом, задав несколько вопросов, он подвел итог: «Ну что же, герр Варзитц, раз все так прекрасно, вы получите от меня премию в 20 000 марок!» — и пошел к машине, сказав Удету: «Наградить из особого фонда!» Потом он уехал.

После приема в честь участников выставки, на котором присутствовали Гитлер и Геринг, летчик-испытатель Варзитц, делясь впечатлениями, сказал: «Все они восприняли новый самолет как забавную игрушку, диковинку, от которой вряд ли будет польза в ближайшее время». Удет приказал продолжить разработку истребителя «Ме-262» с двумя реактивными двигателями, но потом и эта программа была отложена.

5. Дипломатия дилетантов

В 1939 г. в Англии был издан перевод биографии Геринга, написанной немецким автором Гритцбахом (официальным биографом фельдмаршала). Книга называлась: «Герман Геринг — человек и его дело», и в предисловии к ней, написанной Брюсом Локартом, известным английским разведчиком и дипломатом, говорилось: «Герман Геринг — не просто солдат на службе Гитлера. Сейчас от него многое зависит в европейских делах — и доброе, и злое. Одна из реальностей современного мира состоит в том, что нам нужно понять образ мыслей нацистов, отыскав ключ к их менталитету, и в этом деле Геринг, кажется, мог бы нам помочь и даже быть нашим другом. Если же с Германией не удастся решить дело миром, то мы будем иметь в его лице умного и безжалостного врага».

2 июля в Лондоне, в одном из клубов консервативной партии, был устроен обед для влиятельных деловых людей и политиков, на котором обсуждали отношения между Англией и Германией. Оказалось, что все присутствующие встревожены положением дел в Европе, и шведский промышленник Биргер Далерус, бывший среди приглашенных, предложил провести встречу с Герингом, чтобы прояснить ситуацию.

Далерус поддерживал знакомство с Герингом с 1934 г., что было известно его собеседникам. Все согласились с тем, что предлагаемая встреча может принести пользу: англичане попытаются объяснить немцам свою позицию и развеять их опрометчивые надежды на то, что новые агрессивные действия сойдут им с рук, как это бывало раньше. Далерус пообещал немедленно вылететь в Берлин для встречи с Герингом.

Прибыв в Берлин, а потом в Каринхалле, он поразился обстановке всеобщей беззаботности, совершенно не напоминавшей о грядущей войне. В поместье Геринга проходила вечеринка, устроенная в саду, на свежем воздухе, и там собралось около сотни гостей, среди которых преобладали звезды театра и кино. «Мне встретилось несколько офицеров люфтваффе в белоснежной парадной форме с золотыми аксельбантами у плеча, напоминавшими о пышных придворных приемах времен кайзера. Разговоры звучали весело и беспечно, никто не упоминал о каких бы то ни было серьезных и опасных вещах».

Далерус поразился изменениям, произошедшим в Каринхалле с 1935 г., когда он был тут в последний раз. Тогда здесь стоял лишь небольшой бревенчатый дом грубой постройки, а теперь возвышалось красивое двухэтажное здание, выстроенное в «германском стиле» и состоявшее из центрального корпуса и двух боковых пристроек. В нем имелось несколько кухонь, просторная гостиная и кинозал на 100 мест, а хозяин занимал огромный роскошный кабинет, увешанный картинами старых мастеров. Стройка еще продолжалась, и Далерус, не поленившийся поговорить с рабочими, узнал, что здесь будет выстроен целый замок, еще больший по размерам.

Начались долгие переговоры, результатом которых стало решение провести встречу Геринга с англичанами в Швеции и там обсудить все вопросы. Гитлер, поставленный в известность об этих планах, потребовал, чтобы была соблюдена строжайшая секретность (он не хотел, чтобы контакты с англичанами помешали заключению договора с СССР, который он задумал).

6. Большая политическая игра

Итак, начиналась Большая Политическая Игра, в которой Гитлер, и это надо признать, переиграл поначалу всех своих противников: и англичан с французами, и Сталина, и польское правительство. Он сделал себя центральной фигурой этой игры, потому что для каждого из его оппонентов у него была приманка, которую он искусно использовал. Поведение англичан и французов определяли два главных стимула: их нежелание воевать (по крайней мере, в ближайшее время) и их стремление натравить друг на друга Германию и Советский Союз, чтобы спокойно понаблюдать со стороны за схваткой двух кровавых режимов, а потом, когда они как следует измотают друг друга в войне, продиктовать им обоим условия мира.

Для Сталина приманкой служили земли Западной Украины и Западной Белоруссии, отошедшие к Польше после того как Советская Россия проиграла этой стране войну в 1921 г. И, разумеется, Сталин хотел получить отсрочку назревавшей войны с Германией.

Что касается Польши, то с ней Гитлер не собирался церемониться, продиктовав ей свои условия и получив Данциг и «Польский коридор» миром или войной, как он получил до этого Судетскую область у Чехословакии. Адъютант Геринга Боденшатц говорил об этом так: «Поляки ведут себя заносчиво и самонадеянно по отношению к Германии, потому что уверены в поддержке западных держав, а может быть, и России. Но это самообман с их стороны, не более того. Фюрер обязательно сначала с кем-нибудь договорится, например с Россией, так что войны на два Фронта не будет!»

Таким образом, у Гитлера было что предложить и Западу, и Советскому Союзу, и к тому же он знал, что его противники глубоко не доверяют друг другу и не выступят против него единым фронтом, что являлось для него главной опасностью, впрочем, почти теоретической; во всяком случае, ее можно было попытаться исключить. Имея на руках такие козыри, было бы просто грешно не вступить в игру, и Гитлер ее начал, ведя переговоры то с одной, то с другой стороной и выбирая момент, чтобы сделать решающий ход.

На таком фоне инициатива Далеруса выглядела, пожалуй, наивной и запоздалой. Гитлер все уже просчитал на много ходов вперед, и до 1 сентября оставалось слишком мало времени. Угрозу Второй мировой войны могли отвести только самые решительные меры со стороны английского правительства, оказавшегося к этому не готовым: англичане, похоже, хотели заручиться поддержкой Америки, но дело продвигалось не так быстро, как они желали.

С 9 июля в Германии началось время летних отпусков, и Геринг решил совершить путешествие по внутренним водным путям страны на своей яхте «Карин-2», взяв с собой жену и друзей. Отправившись, они побывали сначала в городе Эссен у Тиссена, спросившего Геринга: «Неужели правда, что фюрер ведет переговоры о мире с Советским Союзом? Это невероятно, как можно полагаться на дружбу с «красными»? Ведь союз с ними откроет двери для большевиков в Европу, и это станет трагедией для Германии!» Геринг поспешил успокоить друга: «Фюрер ведет переговоры для вида, чтобы предотвратить новую мировую войну, и только!»

Плавание по рекам и каналам среди мирных пейзажей Германии было прекрасным отдыхом, но мысли об опасности уничтожения всей этой красоты не давали Герингу покоя. Он знал, что его люфтваффе могут справиться с Польшей, но не выстоят в большой европейской войне, а на попытки Гитлера сблизиться с Советским Союзом он смотрел с недоверием.

Пока Геринг отдыхал на яхте, Гитлер прибыл в Байрейт, чтобы присутствовать на фестивале музыки Вагнера, открывшемся 24 июля. Это было его последнее посещение фестиваля, закончившегося 2 августа исполнением симфонической сюиты «Гибель богов». 25 июля Гитлер узнал, что из Лондона отправилась в Москву англо-французская военная миссия для ведения переговоров с советским правительством. Это известие не обеспокоило Гитлера: он знал, что западные державы не горят желанием заключить договор с СССР и не собираются делать Сталину серьезных предложений, а миссию направляют с целью узнать получше намерения советского руководства. «Да и вообще, пока они доплывут из Лондона, — подумал Гитлер, — можно будет спокойно дослушать концерты на фестивале!» Его прогноз оправдался: поездка англо-французской делегации закончилась ничем: союзники вели беспредметные дискуссии, тянули время, а затем убрались восвояси; у некоторых участников их делегаций не было даже официальных полномочий на ведение переговоров.

Геринг, закончив поездку на яхте, пригласил к себе Мильха и Удета и приказал им, во изменение прежних планов, сделать главный упор на выпуск бомбардировщиков, а не истребителей; было намечено создать к апрелю 1943 г. бомбардировочный флот, насчитывающий 4330 самолетов. После совещания Геринг сел в ожидавший его специальный поезд и отбыл в Бредштедт, на переговоры с делегацией английских промышленников.

1. Танки против кавалерии

«Я не хотел войны и не я ее развязал, наоборот, я делал все, чтобы ее избежать, ведя переговоры. Когда она разразилась, я старался обеспечить нашу победу. Против нас сражались три ведущие мировые державы, вместе с другими государствами, и в конце концов нам пришлось уступить». Таковы были слова Геринга, сказанные им в заключительной речи на заседании Нюрнбергского трибунала в 1946 г. В них содержится указание на его попытки сохранить мир в августе 1939 г. По его словам, сначала он был уверен, что Польша не рискнет начать войну против Великого Германского рейха, потому что этого не захотят Великобритания и Франция. Но война все-таки началась, вопреки его желанию, но по воле Гитлера, заключившего пакт со Сталиным, и Геринг, как он говорил, «ничего не мог с этим поделать». Он понял только, что Гитлер просто использовал его в своих целях, как марионетку, отправив вести переговоры с представителями Англии, хотя он, Геринг, вел эти переговоры со всей серьезностью и искренностью.

«1 сентября 1939 г., на рассвете, в тот самый день, который Гитлер выбрал еще 3 апреля для начала операции «Вайсс», немецкие войска пересекли границы Польши и двинулись к Варшаве с севера, с юга и с запада. В воздухе ревели немецкие самолеты, заходя на цели: колонны польских воинских частей, эшелоны с боеприпасами, мосты, железные дороги, беззащитные города. Через несколько минут поляки — военные и гражданские — поняли, что такое смерть, внезапно обрушившаяся с неба. Такого в мире еще не бывало, но в последующие шесть лет это чувство познали сотни миллионов людей — мужчин, женщин и детей в Европе и Азии. С тех пор тень этого ужаса (особенно после создания атомной бомбы) всегда преследует человечество, напоминая ему о возможности его полного уничтожения» (У. Ширер, «Крах нацистской империи»).

3 сентября 1939 г. в 9 часов утра чиновник консульского отдела Пауль Шмидт доставил Гитлеру и Риббентропу письмо британского правительства, в котором сообщалось, что Британия объявляет Германии войну, если до 11 часов утра германские войска не прекратят свою агрессию против Польши и не отступят с ее территории. Гитлер, услышав это, произнес: «Все-таки они решились!» — и насупился, посмотрев на Риббентропа, с которым он совещался, с гневом, недовольством и некоторой растерянностью. Геринг, тоже пришедший на совещание, сказал: «Да поможет нам Бог!» (хотя воззвать к Богу следовало, наверное, много раньше!). Друг Геринга, Фриц Тиссен, сказал, узнав о войне: «Это конец Германии!» Тиссен уехал в Париж, разорвав дружбу с нацистами и оставив в Германии все свое имущество. Когда Геринг попросил его вернуться, он ответил: «Нет уж, я лучше дождусь конца национал-социализма здесь, в Париже!»

По словам Эмми Геринг, ее муж в первые дни сентября 1939 г. выглядел рассерженным и удрученным. Он повторял вслух, что война будет ужасной, более страшной, чем думают многие; потом успокоился и стал прикидывать, что можно сделать.

Теперь уже не могло быть речи о том, чтобы использовать люфтваффе в качестве средства устрашения — в случае с Польшей этот вариант не годился. Тем не менее, германские ВВС оставались сильнейшими в мире, имея в своем составе 4093 боевых самолета (из них в готовности находилось 3646 машин). В это число входили: 1176 бомбардировщиков, 1179 истребителей (из которых 408 были двухмоторными и 771 — одномоторными) и еще 552 военно-транспортных самолета «Ю-52». К началу войны в частях был некомплект личного состава: согласно официальным данным, не хватало 139 пилотов для одноместных истребителей (10,8 % от штатного количества), 54 экипажей для двухместных истребителей (13,2 %), 36 экипажей пикирующих бомбардировщиков «Ю-87» (12 %), 61 экипажа для бомбардировщиков ближнего радиуса действия (17,8 %) и 11 экипажей для самолетов дальней разведки (3,2 %). Причиной некомплекта были, в основном, потери во время тренировочных полетов. Характерным явился инцидент, случившийся 15 августа на аэродроме Нойхаммер в Силезии. Подразделения 76-го авиаполка демонстрировали прибывшим генералам групповую атаку пикированием в строю, в которой участвовали новые самолеты «Ю-87Б» с двигателями повышенной мощности. Пикирование, производившееся с небольшой высоты, оказалось неудачным, и 13 машин врезались в землю, прямо в разрывы своих же бомб и под вой собственных сирен; погибли 26 летчиков. Эту трагедию, случившуюся незадолго до начала войны, многие летчики восприняли как мрачное предзнаменование грядущих неудач.

Война против Польши началась рано утром 1 сентября атаками люфтваффе, наносивших удары по наземным целям противника, в первую очередь — по его аэродромам, так что почти вся польская авиация (900 самолетов, из которых только половина отвечала современным требованиям) была уничтожена на земле в первые два дня войны. Это явилось первым боевым применением стратегии блицкрига, которую давно хотел опробовать Гитлер (ее впервые предложил Шарль де Голль, бывший тогда полковником, в 1939 г.). Согласно этой доктрине, военные действия проводились в 6 этапов, быстро сменявших друг друга. Сначала так называемая «пятая колонна» (подразделения шпионов и диверсантов) собирала разведданные и дезорганизовывала тыл противника. Затем наносился массированный бомбовый удар для уничтожения на аэродромах авиации противника и нарушения его коммуникаций. После этого осуществлялись бомбежки скоплений вражеских войск и техники, и уж потом в бой вводилась мотопехота, легкие танки и самоходная артиллерия, за которыми следовали тяжелые танки, пехотные части и полевая артиллерия. Вот как все это выглядело на практике:

«Наступление обрушилось внезапно. В небе с ревом проносились истребители и бомбардировщики, проводя воздушную разведку, атакуя цели на земле, сея огонь и ужас; визжали пикирующие бомбардировщики, устремляясь на свои жертвы; танки, целые дивизии танков, прорывая оборону, проходили за день по 60–80 км; самоходные скорострельные тяжелые артиллерийские установки мчались со скоростью 70 км в час по разбитым польским дорогам; невероятные скорости развивала даже пехота — целая армия в полтора миллиона солдат неслась на колесах, управляемая с помощью специальной связи — сложных радиосетей, телефонных и телеграфных средств. Эта сила, какой никогда не видел мир, казалась неким безжалостным механизированным чудовищем!» (У. Ширер, «Крах нацистской империи»).

Доктрина блицкрига принесла немцам быстрый успех. Танковые части генерала Гудериана, поддержанные истребителями и бомбардировщиками Геринга, растерзали польские армии, которые уже через две недели боев не смогли оказывать немцам сколько-нибудь существенного сопротивления, хотя сражались мужественно и стойко. Но что могли поделать кавалерийские и пехотные части против бронированной армады и авиации, засыпавших их снарядами и бомбами! Некоторое время еще продолжались оборонительные бои в отдельных опорных пунктах, но потом и там сопротивление было подавлено.

Здесь надо отметить, что техника и количественное превосходство еще не обеспечивают, сами по себе, успеха в современной войне. Осуществление тактики блицкрига требует высокой выучки, хорошей организации и четкого взаимодействия всех родов войск — одним словом, профессионализма в военном деле, и германскую армию вполне можно было назвать армией профессионалов. Это был серьезный противник, у которого было чему поучиться.

Война в Польше оказалась хотя и короткой, но кровопролитной. Люфтваффе потеряли 185 экипажей и 285 самолетов, большинство из которых были сбиты при подавлении польских зенитных батарей и при штурмовках на малых высотах. Семьи погибших летчиков получали компенсацию в 1000 рейхсмарок (в виде счета в банке); это был приказ Геринга, строго выполнявшийся до самого конца Второй мировой войны.

Разумеется, фельдмаршал не забыл и себя: он разъезжал по завоеванной стране в роскошном специальном поезде, имевшем кодовое название «Азия», вагоны которого, по удобствам и богатству убранства и отделки, напоминали о временах кайзера. Другой такой поезд, носивший название «Америка», находился в распоряжении у Гитлера. Оба они сохранились до сих пор: в поезде «Азия» ездил по стране председатель Государственного совета ГДР, а поезд «Америка» и сейчас обслуживает канцлера ФРГ.

За время боев в Польше германская авиация израсходовала половину всех запасов бомб, имевшихся на складах. Англичане с тревогой ожидали появления немецких самолетов над Лондоном, но небо над их страной оставалось по-прежнему мирным. Британские самолеты произвели несколько разведывательных вылетов и разбросали листовки над германскими городами. Один английский самолет был сбит. Морские суда англичан, стоявшие в портах, и их военные корабли, скопившиеся на базе в Скапа-Флоу, казались командованию люфтваффе заманчивой добычей, но Гитлер запретил совершать налеты на Британию и приказал ни в коем случае не тревожить и не провоцировать французские войска, стоявшие на «Линии Мажино».

Немецкие армии заняли Варшаву 27 сентября 1939 г. Город оборонялся почти месяц, но в конце концов сопротивление его защитников было сломлено в результате сокрушительных обстрелов и бомбежек. Многие исторические кварталы и красивые здания были разрушены, прекрасная польская столица была обезображена руинами и казалась покинутой людьми. С прибытием оккупационных властей все пошло по заведенному порядку: облавы на евреев и конфискация их имущества, концлагеря, расстрелы… Разумеется, территории, отошедшие от Германии к Польше в 1919 г. по Версальскому договору, теперь были включены в состав рейха; остальная часть Польши, оккупированная германскими войсками, получила название «Генерал-губернаторства». Главной задачей генерал-губернатора Ганса Франка, назначенного Гитлером и управлявшего страной от его имени, стала организация вывоза сырья и продовольствия, мобилизация рабочей силы для обеспечения работы военных заводов в Германии и, конечно же, подавление сопротивления оккупантам.

2. Итоги «первого раунда игры»

Итак, первый раунд «большой игры» остался за Гитлером: он выиграл войну и решил поставленную задачу, т. е. вернул утраченные земли, разгромив одного из противников и нейтрализовав другого; правда, война на Западе не входила в его планы, но и тут еще сохранялись возможности повернуть развитие событий в свою пользу.

Кое-что все же омрачало фюреру удовольствие от одержанной победы: Сталин оказался более хитроумным противником в политической игре, чем он предполагал. Понимая, что руки у Гитлера связаны необходимостью держать оборону на Западе, «советский диктатор» решил извлечь из ситуации всю возможную пользу для своей страны, чтобы укрепить ее позиции перед надвигавшейся войной. В соответствии с советско-германским «Договором о ненападении» от 23 августа 1939 г. Советский Союз получил после разгрома Польши земли Западной Украины и Западной Белоруссии, входившие в состав России до Первой мировой войны и отошедшие к Польше в 1921 г. Гитлер согласился также и с тем, что государства Прибалтики (Эстония, Латвия и, позже, Литва) «войдут в сферу влияния СССР». Вот что писал об этом современник событий, американский журналист Уильям Ширер, «гневно клеймивший» (по давней привычке западных пропагандистов) «циничного советского диктатора» за его участие в разделе Польши (как будто у него имелся какой-то другой выход перед надвигавшейся смертельной угрозой войны с Германией): «Оказав Гитлеру огромную услугу, т. е. предоставив ему возможность напасть на Польшу, Сталин стремился теперь, пользуясь благоприятными условиями, получить все, что возможно. Более того, он предложил включить в состав Германии основную массу польского народа. Хорошо усвоив урок многовековой истории России, он понимал, что польский народ никогда не примирится с потерей своей независимости. Так пусть по этому поводу болит голова у немцев, а не у русских! А между тем он получит Прибалтийские государства, которые были отняты у России после Первой мировой войны, географическое положение которых позволяло Советскому Союзу обезопасить себя на случай внезапного нападения нынешнего союзника».

Пропаганда западных стран метала громы и молнии в адрес Сталина (еще бы, ведь западным державам не удалось втянуть СССР в войну против Германии, с которой они сами оказались в состоянии войны!), называя его «соучастником уничтожения древней Польши», но факты говорят о том, что он просто постарался сделать все возможное, чтобы укрепить безопасность своей страны. Он не заключал договора с Гитлером до тех пор, пока западные державы не дали ему понять, что они не хотят союза с СССР. Красная армия не нападала на Польшу (на чем настаивал Гитлер) и не воевала с польской армией. И наконец, советские войска заняли Западную Украину и Западную Белоруссию только после того, как эти территории были сначала оккупированы германской армией, а потом оставлены немцами (согласно договору). Благодаря этим мерам границы СССР были отодвинуты на запад, что и позволило Советскому Союзу избежать поражения в 1941 г., когда германским армиям не хватило нескольких недель для захвата Москвы до наступления зимних холодов.

«Гитлер развязал войну против Польши и выиграл ее, но в куда большем выигрыше оказался Сталин, войска которого вряд ли сделали хоть один выстрел. Советский Союз получил почти половину Польши и взялся за Прибалтийские государства. Это, как никогда ранее, отдалило Германию от ее основных долгосрочных целей: от украинской пшеницы и румынской нефти, остро ей необходимых, чтобы выжить в условиях английской блокады. Даже нефтеносные районы Борислав и Дрогобыч, на которые претендовал Гитлер, Сталин выторговал у него, великодушно пообещав продавать немцам эквивалент годовой добычи нефти в этих местах» (У. Ширер, «Крах нацистской империи»). Таковы факты, которые признают сами западные пропагандисты. Фюрер был самолюбив и не забыл жесткого поведения «советского диктатора», решив рассчитаться с ним, когда придет время.

3. «Все хотели мира, но война продолжалась!»

Разгром Польши стал свершившимся фактом, но Гитлер и его западные противники еще в течение долгого времени не оставляли надежд заключить мир и поддерживали для этого необходимые контакты. Одну из возможностей предоставляла миссия Далеруса, не отказавшегося от попыток помирить Британию и Германию. 26 сентября Гитлер возвратился в Берлин из поездки в Польшу, и Далерус прилетел в Берлин из Стокгольма, чтобы встретиться с ним. Геринг организовал встречу, и Гитлер ясно и недвусмысленно обрисовал новые условия игры. Он сказал, что Британия может получить мир, но при выполнении ряда требований. Поскольку Польша побеждена, то германские территории, которыми она владела, отойдут к рейху; впрочем, Польша может существовать как независимое государство на остальных землях. Разумеется, Англия и Франция должны гарантировать неприкосновенность западной германской границы. Переговоры между Германией и Великобританией можно начать немедленно, в какой-либо нейтральной стране, сначала — на уровне представителей военного командования. «И англичанам следует поторопиться, потому что русские продвигаются на запад, к демаркационной линии, и Россия тоже будет теперь иметь право голоса во всем, что касается Польши».

Теперь англичане (правительство и правящие круги) должны были сказать свое слово, но они довольно долго не могли (или не хотели, ведя переговоры с Америкой) четко сформулировать свою позицию. В их среде были сторонники и противники войны, люди, считавшие возможным вести переговоры с Гитлером, и их оппоненты, решительно отвергавшие такую возможность. В этом деле осталось много неясного, потому что результаты дискуссий и переговоров держались в секрете, и многие документы, относящиеся к этой теме, до сих пор не опубликованы. Гитлер, кажется, склонялся к миру; 6 октября 1939 г. он выступил с речью в рейхстаге и снова торжественно предложил Британии заключить мир. Англичане колебались, не доверяли Гитлеру (или опасались растущей мощи Германии), выдвигали новые условия и заявили в конце концов (это произошло уже в декабре), что переговоры с Гитлером невозможны, что «Гитлер должен уйти, а немцы должны осознать, что его правительство ведет Германию к катастрофе». Об этом заявил Далерусу лорд Кадоган в Лондоне 28 декабря 1939 г. Так потерпела неудачу миссия Далеруса. Сам он, как это нередко бывает с миротворцами, оказался между двух огней: в Швеции его стали критиковать как «пособника нацистов», а в Германии, стараниями Риббентропа и Геббельса, он прослыл «британским агентом».

Так закончился «второй раунд Игры», без особого успеха для Гитлера. «Уговорить» англичан, как австрийцев и чехов, в этот раз не удалось; тактика «выкручивания рук» не сработала: «Джон Буль» оказался слишком крупным противником и не хотел сам лезть в хорошо расставленную ловушку. Ну что же, оставалась еще возможность «военного решения» (в пользу которого Гитлер стал склоняться уже в октябре, не получив ясного ответа на свое предложение о мире, высказанное в рейхстаге). Вермахт был хорошо оснащен и получил отличный боевой опыт во время войны в Польше, войска были отмобилизованы и развернуты, и тактика блицкрига себя блестяще оправдала. Можно было повторить!

Интересен рассказ Далеруса о впечатлениях от встречи с Гитлером, состоявшейся в начале войны с Польшей:

«Он сказал мне: «Я всегда подозревал, что Англия хочет войны!» Его нервозность нарастала, он начал размахивать руками и кричать мне в лицо: «Если Англия хочет воевать год, я буду воевать год, если Англия хочет воевать два года — я буду воевать два года!» Он замолчал, но потом закричал так, что голос его превратился в визг, и при этом он яростно размахивал руками: «Если Англия хочет воевать три года — я буду воевать три года!» Теперь вслед за руками стало дергаться все его тело, и он завопил: «Если будет необходимо, я буду воевать десять лет!!» При этом он пригнулся и так взмахнул кулаком, что почти коснулся им пола!»

Что касается Геринга, то его поведение не производило в тот период на современников столь яркого впечатления; он так и остался «вторым лицом в государстве», верным слугой своего фюрера. Хотя косвенный намек англичан насчет того, что Геринг мог бы быть подходящим партнером на переговорах, прозвучал достаточно откровенно (есть свидетельства, что премьер-министр Чемберлен и министр иностранных дел лорд Галифакс долго сохраняли надежду на такой вариант), но, видимо, для того, чтобы стать «первым лицом», требовались особые способности, которыми Геринга судьба не наделила. Как говорится: не можешь идти впереди — шагай следом и не сетуй, если тебя приведут не туда, куда тебе хотелось!

8 ноября 1939 г. в Мюнхене, все в той же известной пивной Бюргербройкеллер, произошло покушение на Гитлера. Кто его устроил, так и осталось неясным: кто говорил, что англичане, другие утверждали, что это провокация самих нацистов. Во всяком случае, Гитлер не пострадал, и никаких изменений в руководстве рейха не произошло. Надежды Геринга на мир с западными державами не оправдались; впереди была война, и оставалось надеяться только на «гений фюрера» и на его удачу. Фюрер обещал, что новая война продлится не больше пяти лет.

1. Требуется помощь экстрасенса

В начале 1940 г. Гитлер поручил Герингу организовать в составе люфтваффе специальный штаб для планирования военной операции в Норвегии. Собственно говоря, предметом его забот была не Норвегия, а месторождение железной руды на севере Швеции, близ города Кируна, откуда это жизненно важное сырье поступало в Германию морским путем через норвежский порт Нарвик. Месторождение оказалось в двойной опасности: со стороны Советского Союза, начавшего войну против Финляндии, и со стороны англичан, грозивших перерезать морские пути, по которым руда доставлялась в Германию. Чтобы отвести угрозу, Гитлер решил оккупировать Норвегию, назначив начало операции на апрель 1940 г.

Было также решено осуществить наступление на Францию через Голландию и Бельгию, но его начало несколько раз откладывалось из-за плохой погоды в январе, а затем произошло еще одно непредвиденное событие, спутавшее планы и доставившее Герингу много неприятностей.

Самолет, на котором находился офицер связи с планами вторжения в Бельгию и Голландию (их нужно было доставить из Мюнстера в Кельн), сбился с курса и совершил вынужденную посадку в Бельгии, возле города Мехелен. Офицер (майор Гельмут Рейнбергер из штаба парашютно-десантной дивизии) попытался сжечь документы, но не успел и был арестован бельгийской полицией. Он оказался безнадежно виноват в случившемся: ведь ему было приказано отвезти документы поездом, а он сам напросился в самолет, чтобы быстрее обернуться с командировкой. В руки противников Германии попали секретные сведения, касавшиеся планов ведения войны на Западе, и это грозило немецким войскам серьезной неудачей. Отвечать пришлось командованию люфтваффе и Герингу.

Эмми Геринг удалось спасти мужа от гнева фюрера. Она обратилась к знакомому экстрасенсу (телепату и прорицателю) доктору Хеерману, который, выслушав рассказ о случившемся, успокоил фрау Геринг, сказав, что ничего страшного не произошло: документы обгорели до такой степени, что стали совершенно непригодными для прочтения. Это подтвердил пилот самолета, вернувшийся из Бельгии. Фю-pep, и сам питавший склонность к оккультным знаниям, позволил себя убедить, приказав все же переделать планы наступления и расстрелять офицера связи, когда он вернется (майор Рейнбергер, предвидя такую участь, застрелился сам перед возвращением в Германию). Тем не менее, репутация Геринга серьезно пострадала. Гитлер перестал ему доверять и отстранил командование люфтваффе от составления планов операции в Норвегии, передав их в ОКВ («Оберкоммандо вермахт» — Главное командование вооруженных сил), объявив, что в будущем все военные операции станут планироваться только этим органом. Геринг был обижен, его потрясло недоверие фюрера, и он решил впредь не навязываться ему с советами и помощью, ограничиваясь выполнением своих прямых обязанностей, которых у него хватало: нужно было составить планы «освоения» новых территорий, которые должны были оказаться под властью рейха после наступления вермахта на Западе. Требовало внимания и строительство, продолжавшееся в Каринхалле: здесь было решено устроить «Музей Германа Геринга», в котором его хозяин задумал собрать все свои художественные коллекции: картины, предметы старины и художественные изделия; все это он обещал передать государству (которое пока оплачивало все расходы) в день своего шестидесятилетия (т. е. в 1953 г.).

17 марта 1940 г. Гитлер назначил инженера доктора Тодта государственным министром вооружений и снаряжения, передав ему в ведение и вопросы перевооружения армии. Это означало новое сокращение полномочий Геринга, уже получившего перед этим, 5 марта, очередной сильный удар по самолюбию. Фюрер отстранил его от командования операцией «Везерюбунг», предполагавшей оккупацию Норвегии, Дании и Швеции, передав все полномочия начальнику ОКВ генералу Йодлю. Это вывело Геринга из себя, так что он впервые осмелился противоречить фюреру. Дело шло к войне против Швеции, власти которой получили от Геринга обещание «уважать ее нейтралитет» (соответствующие заверения были переданы королю Швеции Густаву через Томаса Кантцова). Теперь возникла опасность того, что родные и знакомые Геринга, оставшиеся в Швеции (семья фон Фок, Томас Кантцов, граф Розен и многие другие) станут противниками Германии и даже выступят против нее с оружием в руках, а самого Геринга сочтут предателем и врагом. Такова была очередная плата за участие в «великих свершениях» фюрера, требовавшего, как сказочное чудовище, все новых кровавых и позорных жертвоприношений от своего слуги.

С большим трудом Герингу удалось убедить Гитлера отложить оккупацию Швеции, получив от нее гарантии на регулярные поставки железной руды и на пропуск немецких войск через свою территорию.

2. Призраки расплаты

В начале марта в Германию прибыл специальный посланник президента Рузвельта, Самнер Уэллес, объезжавший все воюющие страны и побывавший перед этим в Риме, где он встречался с Муссолини.

Геринг принял Уэллеса в Каринхалле, показал ему картины и животных, среди которых был даже львенок; но доверительной беседы не получилось. Одной из первых тем, затронутых гостем, стала проблема преследования евреев в Польше, о которой Геринг предпочел не распространяться, заметив только, что белые американцы в свое время тоже преследовали индейцев и истребляли их. Посланник откланялся, не получив даже приглашения на обед, но все же отметил потом в своем отчете, что Геринг — единственный из нацистских руководителей, способный здраво судить о германо-американских отношениях. Он написал также, что Геринг выглядит усталым и применяет грим.

Примерно в это же время Гитлер имел встречу с Муссолини, который заверил фюрера, что выступит его союзником в войне против Франции. Геринг скептически встретил это сообщение: он не верил ни в желание, ни в способность итальянцев оказать Германии серьезную поддержку и был к тому же рассержен на Муссолини за то, что тот так и не наградил его пока орденом «Аннунциата».

Все же встреча с американским посланником не прошла бесследно. Геринг вызвал к себе Гиммлера, усердно проводившего «германизацию» возвращенных рейху территорий, и посоветовал ему действовать осторожнее, чтобы избежать упреков в жестокости со стороны иностранной прессы. Посоветовавшись, два нацистских «вождя» пришли к мудрому решению: Геринг издает распоряжение о прекращении эвакуации евреев (чтобы успокоить иностранцев), но оно вступит в силу только в мае, когда Гиммлер уже закончит «акции» по переселению. Гиммлера не слишком волновали наскоки иностранных журналистов. Он был занят великим делом обустройства рейха, направляя многотысячные потоки людей в отведенные им места. На отвоеванных землях расселялись немцы, прибывшие из России и Прибалтики (по согласованию с советским правительством), евреев и поляков выгоняли из их домов и отправляли в «генерал-губернаторство»; там евреев сгоняли в гетто, где они тысячами гибли от голода и холода. Гиммлер рассказывал офицерам дивизии «Адольф Гитлер»: «В Польше приходилось перегонять при сорокаградусном морозе десятки и даже сотни тысяч людей, и нам нужно было проявлять твердость (вам следует узнать об этом и тут же забыть), чтобы расстреливать тысячи видных польских деятелей. Господа, часто бывает легче идти в атаку на фронте, чем подавлять этих лишних ничтожных людей с низким уровнем культуры, проводить казни и гнать переселенцев как скот, или выгонять истерично рыдающих женщин из их домов».

Слухи о жестокостях и массовых расправах, творимых эсэсовцами в тылу, достигли армии, и генерал Бласковиц, командующий восточной группировкой войск, осмелился пожаловаться фюреру на действия Гиммлера, но Гитлер приказал снять Бласковица с его поста «за нелояльность по отношению к политике рейха».

3. «Пусть король выполнит распоряжение фюрера!»

Операция «Везерюбунг» началась 9 апреля 1940 г.; Геринг отрядил для нее 1000 самолетов, половину из которых составили транспортные «юнкерсы». Гитлер намеревался осуществить «бескровную оккупацию» Дании и Норвегии, и это ему удалось, особенно в Дании, правительство которой заявило о капитуляции, едва германские бомбардировщики появились над Копенгагеном. Как пишет У. Ширер, «планы германского командования были претворены в жизнь без малейших помех. Транспорт с войсками подошел к Копенгагену перед рассветом, проследовал мимо береговых батарей форта, охранявших гавань, и мимо датских патрульных кораблей и спокойно пришвартовался у пирса Лангелини в центре города, всего в 50 метрах от Цитадели, где размещался штаб датской армии, на небольшом расстоянии от дворца Амалиенборг, постоянной резиденции короля. Оба объекта были быстро захвачены единственным немецким батальоном без какого-либо сопротивления».

В Норвегии пришлось повоевать, и германский военно-морской флот («кригсмарине») понес значительные потери, но бомбардировщики люфтваффе решили исход кампании, завершившейся еще быстрее, чем в Польше. Под конец германская авиация разбомбила деревню на севере Норвегии, где укрылся король Хокон и его придворные. «Деревня была стерта с лица земли, — рассказывает У. Ширер, — но король и правительство не пострадали. С приближением нацистских бомбардировщиков они укрылись в соседнем лесу и, стоя по колено в снегу, наблюдали, как немецкая авиация уничтожала скромные домики этой деревушки. Они оказались перед выбором: либо идти к границе и просить политического убежища в нейтральной Швеции, либо продвигаться дальше на север и скрыться в собственных горах, покрытых глубоким снегом…»

Англичане тоже проводили высадку своих войск в Норвегии, ничего не зная о планах немцев. Британские корабли прибыли к местам назначения всего на несколько часов позже, но были встречены огнем и бомбами и бесславно убрались домой. Только в Нарвике английский десант потеснил горно-стрелковую бригаду генерала Дитля и прижал ее к шведской границе, так что стрелки уже собирались сдаваться шведам. Но тут Мильх, посланный Герингом, организовал бомбежки английского десанта и спас положение. Англичане отступили, и Норвегия оказалась под контролем немцев. Мильх получил за эту операцию «Рыцарский крест».

4. Блицкриг во Франции

Начало наступления на Западе было назначено на 10 мая 1940 г. К этому времени Геринг сосредоточил там крупнейший воздушный флот, когда-либо существовавший в истории: 1016 истребителей, 1482 бомбардировщика, 42 штурмовика и 248 двухмоторных истребителей. Кроме того, там находился также воздушно-десантный дивизион, части специального назначения и военно-транспортная авиация. Этой армаде противостояли 1150 истребителей противника и небольшое количество бомбардировщиков, так что наземным германским войскам было обеспечено и надежное прикрытие, и поддержка их действий с воздуха.

10 мая правительство Чемберлена в Лондоне ушло в отставку, и премьер-министром стал сэр Уинстон Черчилль. Это была плохая новость для Геринга: он знал упрямство и несговорчивость Черчилля еще с тех времен, когда вел с ним переговоры через Далеруса. Впрочем, первые военные шаги Черчилля оказались неудачными: операция по захвату Норвегии, которой он руководил, потерпела провал, и впереди его ждали еще более крупные поражения.

До 15 мая Геринг оставался в подземной штаб-квартире люфтваффе, находившейся близ Потсдама, под холмом Эренфортен; рядом стоял в готовности его специальный поезд «Азия». Мильх ежедневно летал на фронт, возвращался и докладывал шефу об обстановке.

Утром 16 мая Гитлер отбыл на свой командный пункт, устроенный в горах Эйфель, а ночью за ним последовал и Геринг на своем поезде «Азия», перед которым шел поезд охранения, с зенитными пулеметами на платформе; на другую платформу были погружены автомобили. Штаб Гитлера, называвшийся «Горное гнездо», находился среди скал, неподалеку от Кобленца. Сохранилась фотография Геринга, сделанная в те дни: суровый воин, похожий на статую из железа, в мундире, затянутом ремнем и портупеей, с нарукавной повязкой авиаполка «Рихтгофен», с «Железным крестом» на груди и орденом «За заслуги» на шее, стоит в уверенной позе возле автомобиля; на голове — форменная пилотка люфтваффе, во рту — фарфоровая баварская трубка с длинным гнутым мундштуком, которую он придерживает левой рукой, зорко вглядываясь вдаль.

Его люфтваффе с первых дней наступления захватили господство в воздухе, громя аэродромы и уничтожая самолеты противника, не успевавшие взлетать. На Роттердам был сброшен десант парашютистов (4000 человек) под командованием генерала Штудента; они быстро захватили центр города, и голландское правительство запросило пощады, но бомбардировщики продолжали перепахивать городские кварталы, пока шли переговоры о капитуляции. Под бомбежку попал по ошибке немецкий город Фрибург, где были уничтожены жилые дома и детский сад: погибли мирные жители, но Геббельс объявил налет «варварской местью французской авиации». Голландия капитулировала 14 мая 1940 г.

В тот же день (по описанию У. Ширера) «танковая армия, невиданная в истории войн по своей численности, концентрации боевой техники, мобильности и ударной мощи, прорвалась через французские армии и устремилась к Ла-Маншу, оставив союзные войска в Бельгии. Это была грозная, неумолимая сила. Ее появлению предшествовали следовавшие одна за другой атаки пикирующих бомбардировщиков, обрабатывавших французские оборонительные рубежи; на месте переправ через реки и каналы суетились саперы и понтонеры, ставившие на воду лодки и наводившие понтонные мосты; у каждой танковой дивизии имелась своя самоходная артиллерия и по одной бригаде мотопехоты, а непосредственно за танковыми корпусами шли дивизии моторизованной пехоты, закреплявшиеся на позициях, захваченных танковыми частями. Такую махину из стали и огня невозможно было остановить теми средствами, которыми располагали обороняющиеся; они были ошеломлены и не выдерживали натиска».

23 мая танковые колонны немцев, прорвав фронт в Бельгии, вышли на побережье пролива Па-де-Кале, остановившись всего в 15 км от Дюнкерка, куда отступили части английского экспедиционного корпуса и подразделения французских и бельгийских войск. Геринг позвонил Гитлеру и сообщил ему, что люфтваффе могут самостоятельно решить задачу уничтожения окруженной группировки, без помощи наземных войск. Гитлер обрадовался такому предложению, так как торопился повернуть танковые соединения против основных сил французской армии. Вот что рассказывал после войны германский генерал Гальдер:

«В ходе последующих дней (после 24 мая) стало известно, что принятие Гитлером этого решения (остановить танковые армии на подступах к Дюнкерку) было сделано под влиянием главным образом Геринга. Быстрое продвижение войск, риск и возможности успеха которого были недоступны пониманию фюрера из-за отсутствия у него военного образования, обретало для него почти зловещий смысл. Он постоянно тревожился, что произойдет нечто непоправимое. Геринг, хорошо знавший фюрера, воспользовался его беспокойством. Он предложил завершить последнюю часть грандиозного сражения против окруженного противника только силами люфтваффе, устранив тем самым риск использования танковых соединений, столь важных для дальнейших планов. Он сделал это предложение из соображений, присущих столь неразборчивому в средствах тщеславному человеку. Он хотел, чтобы после поразительно удачных операций армии осуществление заключительного акта в этой грандиозной битве было поручено его авиации. Тем самым он надеялся снискать себе славу за успех всей операции».

Авиация Геринга принялась за работу, но уничтожить окруженных и прижатых к морю англичан оказалось непросто. Немецкие летчики не смогли остановить эвакуацию английских войск через пролив, производившуюся главным образом в ночное время, на всех крупных и мелких судах, оказавшихся под рукой: военных, транспортных, рыболовных и спортивных. Днем переправу прикрывали английские истребители «спитфайр», сражавшиеся на равных с немецкими «мессершмиттами». В результате английскому командованию удалось эвакуировать к 4 июня 224 000 британских и 114 000 французских и бельгийских солдат. Англичане потеряли 60 000 человек; почти всю боевую технику и вооружение пришлось бросить на берегу, и все же это не было разгромом. 40 000 французов прикрывали эвакуацию до конца и сдались, только расстреляв все боеприпасы. Бельгийская армия капитулировала.

Дюнкеркское сражение породило много толков и пересудов. Конечно, англичане потерпели поражение, но ведь и немецкое руководство допустило грубый просчет, позволив основным силам противника ускользнуть из окружения. Немецкие генералы ругали сквозь зубы «дилетантов, укравших у них победу». Генерал Гальдер записал в дневнике: «Главная ошибка состояла в том, что вследствие остановки механизированных колонн кольцо не было замкнуто на побережье, и после этого нам пришлось созерцать, как многие тысячи солдат противника у нас под носом бегут в Англию, так как авиация, по разным причинам, не могла действовать».

Ясно было, что Геринг не выполнил обещание, данное фюреру; его оправдания насчет «плохой погоды и слишком удаленных от фронта аэродромов» звучали неубедительно. Люфтваффе сбили 302 английских самолета, и это явилось хорошим козырем при подведении итогов операции, но и потери немцев оказались значительными: над Дюнкерком было сбито 130 германских самолетов.

Прошел и такой слух: мол, фюрер намеренно позволил английскому командованию эвакуировать свою армию из Дюнкерка, чтобы не подвергать Британию слишком большому унижению: он все еще надеялся заключить с ней мир, а потом вместе выступить против Советов. Эта версия кажется правдоподобной, но Геринг не мог быть сторонником такого маневра: он знал, что Черчилль, став премьер-министром, никогда не примирится с Гитлером.

Геринг следил за сражением за Дюнкерк, находясь!5 Амстердаме и получая регулярные доклады Удета, ежедневно летавшего на фронт и сообщавшего обо всем увиденном: о воздушных боях, об отступлении английской армии, о том, как десятки лодок и катеров с английскими солдатами пытаются пересечь пролив и попадают под бомбы и пулеметный обстрел с воздуха. Геринг обсуждал эти новости с Мильхом, и тот высказал свое мнение: нужно немедленно, всеми силами армии и флота осуществить вторжение на острова, преследуя отступающую английскую армию. «Если мы дадим англичанам хотя бы четыре недели передышки, — сказал он, — то потом будет поздно, мы уже ничего не сможем с ними сделать!» Геринг выслушал его совет, не возражая, и сказал: «К сожалению, это не в наших силах! У меня всего одна парашютно-десантная дивизия, да и ту я собрал почти тайком, вопреки протестам армейского командования. Вот если бы у меня было четыре таких дивизии, то можно было бы, не откладывая, организовать вторжение в Англию!»

5. Заботы победителя

Главные силы французской армии, отступавшие к Парижу, были разбиты, и 21 июня 1940 г. в Компьеннском лесу (вблизи французской столицы) было подписано перемирие. Церемония состоялась в том самом вагоне, где когда-то, в 1918 г., французский маршал Фош принимал капитуляцию немцев. На этот раз роли переменились: французы были побежденной стороной. Геринг стоял позади кресла, в котором восседал фюрер, пока длилась церемония; он думал о том, что очередной блицкриг прошел удачно, что теперь наступит мир, нужно только хорошенько прижать англичан, не давая им опомниться после Дюнкерка. Пока что это удавалось, в воздухе господствовали люфтваффе. «Да, вот именно, — пока! — мелькнула тревожная мысль, которую Геринг поспешил отогнать. — А потери? Из 3600 самолетов уничтожено 1500, и еще около 1000 получили повреждения!» Но дело было даже не в потерях самолетов, а в утрате экипажей: погибло 2400 летчиков, в основном — из бомбардировочной и военно-транспортной авиации, и среди них было много мастеров своего дела, опытных пилотов и инструкторов авиашкол. Конечно, летный состав тоже можно было пополнить, но обучение летчика — долгое и кропотливое дело, трудное в условиях войны. «Придется сокращать программу обучения и объем тренировок!» — продолжал думать Геринг.

Потом беспокойные мысли отступили, оттесненные более уместными для победителя приятными заботами. Геринг поехал в Париж, где с увлечением занялся любимым делом: покупкой и продажей картин. Дела шли удачно: продавцы нервничали, опасаясь невзгод военного времени, и проявляли сговорчивость. В голове у Геринга стала зреть дерзкая идея насчет того, что неплохо было бы подобраться к коллекциям Лувра. Но фюрер запретил трогать национальную сокровищницу Франции, имея на нее свои особые виды.

6 июля 1940 г. Геринг встречал Гитлера в Берлине, на Ангальтском вокзале; маршалу люфтваффе была оказана честь: его автомобиль ехал вслед за машиной фюрера, которого берлинцы бурно приветствовали на всем пути следования к рейхсканцелярии. Их радость была искренней: все верили, что теперь наступит желанный мир. Война была выиграна: давний противник, Франция, был повержен, и упрямые англичане, зализывая раны, с позором убрались на свои острова.

Германия праздновала победу. Рестораны и казино не закрывались до утра, на прилавках было полно дешевых продуктов, привезенных из Польши и из Франции — словом, жить было можно, если не забивать себе голову мыслями о концлагерях и о преследованиях евреев — но кому была охота об этом думать! «Пусть за всех думает фюрер — он знает, что делает! Немцы достаточно настрадались в годы Веймарской республики и кризиса — пусть теперь пострадают другие. Пусть поляки поработают на благо рейха — нечего было занимать германские земли; ну а евреи найдут выход из любого положения — на то они и евреи!» — примерно такие рассуждения звучали тогда нередко и не встречали особых возражений.

19 июля 1940 г. состоялось заседание рейхстага, на котором Гитлер выступил с речью; фюрер, как великодушный монарх, щедро наградил своих верных полководцев. Геринг получил звание «маршала рейха» («рейхсмаршала») и был награжден «Большим железным крестом», генералы люфтваффе Кессельринг, Шперрле и Мильх были произведены в фельдмаршалы, а начальник штаба люфтваффе генерал Гешоннек стал генералом авиации.

«Маршал рейха»! Для Геринга эти слова звучали как звон фанфар, возвещавший об исполнении давней мечты, об открывающихся новых великолепных перспективах. Но эти проклятые англичане, эти упрямцы! Их самолеты стали все чаще появляться над Германией и сбрасывать бомбы на немецкие города. Когда рейхсмаршал, не спеша, красуясь перед публикой, проезжал по берлинским улицам, во всем блеске нового мундира и орденов, он стал слышать за спиной неприятные выкрики: «Эй, Герман! Когда ты разбомбишь Лондон, чтобы они от нас отвязались?!»

1. «Теперь — очередь Англии!»

Новый мундир рейхсмаршала был и в самом деле великолепен: серо-голубой, с воротником, окантованным золотой тесьмой и украшенным эмблемами имперского орла и скрещенных маршальских жезлов на фоне из серебряной парчи. Еще один орел — символ люфтваффе — украшал высокую тулью парадной фуражки. На груди сияли высшие награды кайзеровской Германии и Третьего рейха: «Рыцарский крест» и «Золотой крест», на шее — орден «За заслуги», пожалованный кайзером. Последним предшественником Геринга, имевшим такой же комплект наград, был маршал Гинденбург, а титул рейхсмаршала носил до него принц Евгений Савойский, одержавший победу над турками в XVIII веке. Раньше, в старину, этот титул был наследственным, а потом его стали присваивать за самые выдающиеся заслуги перед государством. Он не предусматривал нового расширения военных полномочий (Геринг оставался командующим люфтваффе), но зато обеспечивал своему владельцу солидный оклад: 20 000 марок ежемесячно, которые Геринг стал тратить на приобретение произведений искусства.

16 июля 1940 г. Гитлер издал «директиву № 16», предписывавшую продолжить войну с Англией и готовить операцию по высадке десанта, «если это будет необходимо». Эта многозначительная оговорка отражала надежду Гитлера на то, что английское правительство, ввиду угрозы полной блокады своей страны, пойдет на уступки и заключит мир; но Геринг, лучше знавший реальное положение дел, не верил в такую возможность, да и идея высадки десанта с моря казалась ему проблематичной. Он предлагал фюреру сначала напасть на Гибралтар и перерезать морские коммуникации Англии (что было признано позже, после войны, умным и правильным замыслом), но Гитлер предпочел действовать прямо и решительно, в духе стратегии блицкрига, обеспечившей ему победы во Франции и в Польше. Директива № 16 отводила люфтваффе срок в три недели для полного разгрома английской авиации; после этого, силами армии и флота, предполагалось захватить три плацдарма на западном берегу пролива и развивать с них наступление вглубь Британских островов.

Предыдущая попытка вторжения на острова планировалась Наполеоном в 1805 году; тогда французский император уже собрал в порту Булонь значительные силы и начал готовить их к высадке, но потом отказался от этой затеи, опасаясь английского флота.

Теперь обстоятельства изменились: у немцев была мощная авиация, способная и подготовить, и прикрыть беспрепятственную переправу на острова, действуя с аэродромов во Франции, Бельгии и Голландии.

Однако когда военные приступили к планированию операции, выяснилось, что переправа через Канал (как называли англичане пролив Па-де-Кале) отнюдь не будет легкой морской прогулкой. Вот что писал об этом Пауль Дейхман, командовавший 7-м корпусом люфтваффе:

«Пришлось исходить из того, что запаса горючего истребителя «Me-109» хватает на 95 минут полета, из которых нужно было вычесть 15 минут на разогрев двигателя, взлет, посадку и на аварийный запас времени. Оставалось всего 80 минут на выполнение полетного задания. Выходило, что истребитель должен был, достигнув в свободном полете точки в 60 км севернее Лондона, сразу же поворачивать обратно; либо он мог в течение 20–25 минут вести бой над Лондоном, а потом опять-таки лететь домой, чтобы успеть совершить посадку на последних каплях горючего. И это только при использовании истребителей в качестве самостоятельного рода авиации. Если же нужно было сопровождать более медлительные бомбардировщики, то следовало уменьшить полезное (расчетное) время еще на 10–15 минут, уходивших на полет к месту встречи и на перестроение в воздухе. Короче говоря, получалось вот что: бомбардировщики могут в дневное время (когда их обязательно должны прикрывать истребители) действовать в зоне, захватывающей всего 1/10 часть площади Британских островов! В этом регионе находилось всего семь английских авиазаводов из двадцати пяти, да и те располагались в пределах Лондона, под прикрытием мощной противовоздушной обороны, включавшей зенитные батареи, истребители ПВО и аэростаты заграждения, а военные аэродромы англичан вообще оставались вне пределов досягаемости германских бомбардировщиков. Зона ночных бомбардировок была более обширной, но они давали мало пользы, потому что поиск целей был затруднен и бомбометание было неточным».

Все это подводило к одному необходимому, но неприятному решению: германские люфтваффе должны были сначала уничтожить английскую истребительную авиацию и завоевать господство в воздухе, а уж потом приступать к систематическим бомбардировкам наземных целей; но и это решение отнюдь не было легко достижимым, потому что английские истребители показали в боях над Дюнкерком, что одолеть их будет совсем не просто.

Видимо, решение, принятое в свое время Наполеоном, было достаточно обоснованным; тем не менее, 21 июля 1940 г. Геринг созвал в Каринхалле командование люфтваффе и поставил своим офицерам задачу: подготовить в течение нескольких дней предложения по достижению господства в небе над Британией.

Армейское командование тоже начало приготовления к высадке; только командование военно-морского флота пребывало в нерешительности, и адмирал Редер предпринял даже попытку отговорить фюрера от нападения на острова.

2. Легких противников не осталось

13 июля генерал Гальдер, начальник штаба сухопутных войск, сделал в Берггофе доклад Гитлеру о плане вторжения в Англию; позже он так описал впечатления от этой встречи со своим верховным главнокомандующим: «Фюрера сильно смущает то, что Британия до сих пор не хочет вести переговоры о мире; наверное, англичане питают какие-то надежды на союз с Россией. В таком случае, по мнению фюрера, придется принудить их к миру силой, но путь этот не слишком хорош. Если разгромить саму Англию, то Британская империя распадется, и тогда, пока немцы будут проливать кровь в битве за острова, Япония и Америка подберут все «жирные куски», а Германия останется ни с чем!»

От Геринга не укрылось, что Гитлер все чаще начинает обращать взоры к России, которую он всегда считал подходящим объектом для нападения с целью завоевания «лебенсраум» — «жизненного пространства». Такой поворот дела поверг Геринга в некоторую растерянность: Россия была не слишком понятным противником; война на два фронта выглядела рискованным делом, и потом: если следующей военной целью будет Россия, то зачем тогда гробить люфтваффе, растрачивая силы на борьбу с англичанами?

Адъютант Гитлера по связям с люфтваффе фон Бюлов вспоминал: «От начальника штаба Гешоннека я узнал, что уже разработаны подробные планы атак на Британию и что они отосланы рейхсмаршалу, но он положил их в сейф и не дает им хода. Соединения люфтваффе, сосредоточенные во Франции, ждали приказа на начало активных действий, но приказ не поступал. Тем временем Гитлер вел с рейхсмаршалом долгие разговоры о войне на Востоке. Постепенно Геринг пришел к убеждению, что фюрер ничего не станет предпринимать против Англии. Он стал привыкать к мысли, что в следующем, 1941 году, начнется война против России. Каково же было его удивление, когда фюрер издал «Директиву № 17», объявлявшую, что «люфтваффе должны нанести поражение британским ВВС, применив для этого все имеющиеся у них силы, чтобы решить задачу в возможно более короткий срок», причем начало операции было назначено на 5 августа 1940 г.».

Прежде чем издать директиву № 17, Гитлер имел совещание с Браухичем, главнокомандующим сухопутными войсками, Гальдером и Редером, которым в категорическом тоне заявил: «Британия надеется на помощь России и Америки. Если вывести из игры Россию, то и Америка не станет лезть в драку. Россия важна для Британии в первую очередь. Что-то у них там в Лондоне уже произошло, какие-то тайные переговоры, потому что англичане совсем было сникли, а теперь опять воспрянули духом. Если побить Россию, то надежды англичан развеются, и мы станем хозяевами положения в Европе и на Балканах. Так что с Россией необходимо разделаться. Мы начнем операцию весной 1941 г., и чем быстрее мы разгромим русских — тем лучше! Все это дело имеет смысл начинать лишь в том случае, если удастся разбить Советы за одну кампанию, и тут нельзя будет ограничиться только захватом территории, потому что за зиму русские снова придут в себя!». Все это Гальдер тщательно записал в своем дневнике.

Адмиралу Редеру Гитлер сообщил, что операция «Морской лев» (подразумевающая вторжение в Англию) начнется не раньше 13 сентября 1940 г. Чувствовалось, что мысли фюрера заняты уже не столько Англией, сколько Россией. Все же он хотел до вторжения в Россию разгромить английские ВВС и решил поручить это дело Герингу, сказав: «Он теперь рейхсмаршал, так пусть покажет, на что он способен!».

3. Битва за себя

3 августа 1940 г. Геринг отдал приказ о начале наступления люфтваффе в «День орла», когда метеорологи с уверенностью предскажут, что в течение ближайших трех суток будет стоять хорошая летная погода. Первый удар было решено нанести по цепочке английских радиолокационных станций, выстроенных вдоль побережья (у немцев тоже имелись радары, но они работали плохо и от них было мало пользы). Гитлер торопил Геринга с началом операции, но тот продолжал выжидать, ссылаясь на плохую погоду. Наконец, он выехал на своем спецпоезде в Париж, а оттуда — к побережью Па-де-Кале. Там поезд был укрыт в туннеле в ожидании начала наступления.

В распоряжении Геринга было три воздушных флота: 2-й, 3-й и 5-й (базировавшийся в Норвегии), имевшие в своем составе, в общей сложности, 702 одноместных одномоторных истребителя, 227 двухмоторных истребителей, 1000 обычных и 316 пикирующих бомбардировщиков. Внушительные силы: 929 истребителей и 1316 бомбардировщиков! Британские королевские ВВС имели только 250 бомбардировщиков и 736 истребителей (из которых 160 были двух- и трехместными машинами). Таким образом, силы англичан были заметно меньше, но на их стороне было «преимущество своего аэродрома», т. е. они могли дольше находиться в воздухе, не боясь перерасходовать горючее. Английские летчики, видевшие под крылом родную землю и свои дома, сражались с большим упорством и смелостью.

К тому же английским разведчикам удалось разгадать секретные коды немцев, применив для этого новое дешифровальное оборудование (установку «ультра»), так что с начала июля содержание всех радиопереговоров Геринга с командирами люфтваффе было известно английскому командованию. Командир группы дешифровки, капитан Фредерик Уинтерботтом, писал: «8 августа Геринг объявил готовность к операции «Орел», и сообщение об этом через несколько часов уже лежало на столе у премьер-министра, начальника генштаба и у командующего ВВС маршала Даудинга. Текст приказа Геринга был таким: «Рейхсмаршал Геринг — всем подразделениям флотов 2, 3 и 5. Объявляю операцию «Орел»: в течение нескольких дней необходимо очистить небо от британских ВВС. Хайль Гитлер!»

Операция «Орел» началась 12 августа 1940 г. 13 августа немцы выполнили 1485 самолето-вылетов (против 975 у англичан). Люфтваффе совершали налеты крупными соединениями в общем строю; английские истребители атаковали их мелкими группами и даже поодиночке, и эта тактика принесла им успех. Немецкие истребители не могли покидать общий строй, чтобы не оставить без прикрытия бомбардировщики, англичане же проникали в боевые порядки немцев и сбивали их самолеты, не давая бомбардировщикам прицельно сбрасывать свой груз. Дешифровщики, используя оборудование «ультра», держали английское командование в курсе всех распоряжений Геринга и его командиров.

Уже вскоре Геринг почувствовал, что сражение идет с огромным напряжением и чаша весов никак не склоняется в его пользу. Он обратился по радио к командующим флотов, требуя увеличить интенсивность ударов и разделаться, наконец, с английской авиацией. «Вышвырните их, с ними нужно покончить!» — исступленно требовал он. Он ощутил беспокойство: вся его репутация оказалась под угрозой! В глазах германских кадровых офицеров он всегда был выскочкой, выдвиженцем Гитлера, напялившим блестящий маршальский мундир, но не имевшим ни опыта командования крупными войсковыми соединениями, ни высшего военного образования. Германская армия всегда была армией профессионалов, глубоко знающих свое дело, и германские военные были щепетильны в вопросах профессиональной подготовки! Для пилотов Второй мировой войны Геринг не был ни боевым товарищем, ни авторитетным и знающим командующим, и когда накал битвы возрос, его приказы и гневные выговоры своим офицерам стали вызывать раздражение, наталкиваясь на глухое недоброжелательное молчание.

Англичанам хорошо помогла установка «ультра» и радарные станции на побережье, предупреждавшие их о появлении самолетов противника еще в то время, когда те строились в боевые порядки над проливом. Благодаря этому английское командование имело возможность маневрировать своими силами, направляя их на самые опасные участки, то есть выстраивать активную и целенаправленную оборону. Англичане располагали и еще одним важным новшеством: у них была разветвленная сеть наземных пунктов наведения, направлявших действия истребителей (Геринг отдавал приказы из своего дворца в Каринхалле). Всех этих подробностей рейхсмаршал не знал, либо просто не придавал им значения, полагаясь на массированный нажим своих превосходящих сил, тогда как его противник сражался изобретательно и с большим умом. Геринг не позаботился даже о том, чтобы полностью вывести из строя английские радары, дававшие англичанам ясную картину боя. Знаменитые «штуки», наводившие ужас на перепуганных беженцев в Польше и во Франции, стали для английских летчиков настоящим объектом охоты (из-за медлительности и неповоротливости), так что немцам вскоре пришлось отказаться от их применения в «Битве за Англию».

Постепенно зона бомбежек и воздушных боев сместилась на юг Англии; никто из противников не хотел уступать, и напряжение достигло предела: чувствовалось, что еще немного, — и наступит перелом в схватке, который принесет победу одной из сторон. Капитан Уинтерботтом рассказывал:

«30 и 31 августа удары люфтваффе достигли наивысшей силы; Геринг принял на себя оперативное командование всей авиацией и посылал свои распоряжения из Каринхалле, которые мы легко перехватывали. Королевские ВВС оказались в тяжелом положении: мы поняли, что если немцы смогут еще хотя бы в течение недели атаковать с такой же интенсивностью, то нам грозит катастрофа. Но постепенно мы поняли, что и положение противника не блестящее. Данные радиоперехвата подтверждали, что люфтваффе уже не успевают восполнять потери: их службы снабжения и ремонта просто не справлялись с объемом работ, который на них обрушился, поэтому в некоторых эскадрильях осталось чуть больше половины самолетов, из тех, что участвовали в боях в первые дни сражения. Люфтваффе столкнулись с достойным противником, и боевой дух немецких летчиков стал падать. И вот в этот момент наивысшего напряжения Геринг допустил решающую ошибку: 5 сентября он приказал фельдмаршалу Кессельрингу направить 300 бомбардировщиков не на штурмовку аэродромов, а на бомбардировку лондонских доков. Если бы он продолжал громить наши военные базы в Южной Англии еще в течение двух недель, то нашей истребительной авиации пришел бы конец.

Мы перехватили приказ Геринга (о бомбардировке Лондона) и сообщили о нем премьер-министру и командованию ВВС, и он вызвал у них оживленную дискуссию. Все гадали: что же все это значит? Неужели Геринг решил, что с королевской авиацией покончено и он может беспрепятственно громить столицу Англии? Или он хочет отомстить за налет наших бомбардировщиков на Берлин, состоявшийся прошлой ночью и показавший, что заверения рейхсмаршала о том, что «ни одна бомба не упадет на столицу Германии» — не более чем пустое хвастовство?

5 сентября был ясный солнечный день. Черчилль поднялся на крышу здания министерства авиации и наблюдал оттуда за разворачивавшимся боем. Солнце ярко освещало многочисленные вражеские бомбардировщики, волнами заходившие над Темзой на бомбежку доков. Наши истребители пересекли их курс и ворвались в их ряды, но они упорно шли к цели и нанесли свой удар! Послышались взрывы, и над доками поднялись облака черного и белого дыма. Это была первая бомбардировка Лондона, и мы почувствовали силу немецкого «блица»! Геринг хотел нас сокрушить, но мы ощутили облегчение: кажется, наша истребительная авиация уцелела!»

Так был допущен решающий просчет, характерный для некомпетентного недоучки, не умеющего точно оценить ситуацию и принять взвешенное профессиональное решение. Говорили, что на Геринга повлияли советы Гитлера и Геббельса, полагавших, что пожары и разрушения доков и городских кварталов вызовут такую панику среди населения, что дальнейшие бомбардировки аэродромов станут попросту ненужными и англичане запросят мира. В таком случае нацистские вожди просчитались: жители Лондона не были запуганы, а английские летчики продолжали стойко сражаться. Так что совет двух высокопоставленных дилетантов не помог некомпетентному командующему люфтваффе, облаченному в блестящий мундир рейхсмаршала.

Английская авиация продолжала бомбардировки Берлина, и Гитлер выступил с истерической речью во Дворце спорта, заявив, что «сотрет с лица земли» британские города и что он разрешает германским люфтваффе бомбить в Лондоне «любые промышленные и военные объекты».

7 сентября Геринг прибыл на командный пункт 2-го воздушного флота вблизи Кале, чтобы лично, в присутствии корреспондентов, наблюдать за началом крупнейшего налета на Лондон, в котором участвовали 1000 немецких бомбардировщиков. Когда строй самолетов прошел над командным пунктом, Геринг выхватил микрофон из рук корреспондента, дававшего прямой репортаж, и выкрикнул в эфир: «Я, Герман Геринг, принял на себя командование люфтваффе в войне против Британии!» Под гул моторов проплывавших бомбардировщиков он пообещал германскому народу «нанести удар гигантской сокрушительной силы по столице Британской империи».

Удар был нанесен, он оказался ужасающим, но англичане нашли, чем ответить. Маршал Даудинг подтянул резервы с аэродромов, остававшихся вне досягаемости люфтваффе, и собрал новый флот в количестве 360 истребителей. 17 сентября Гитлер объявил об отсрочке операции вторжения «Морской лев» на неопределенный период. Во второй половине сентября погода начала портиться, и германская авиация стала нести тяжелые потери. Так, бесславно для Геринга, закончилась «Битва за Англию». В период с августа по октябрь 1940 г. немцы потеряли 1103 самолета, а англичане — 642. Воздушные бои показали превосходство английской авиации.

В «Битве за Англию» отчетливо выявились два важнейших недостатка люфтваффе: отсутствие четырехмоторных бомбардировщиков, способных решать стратегические задачи, и неспособность вести длительные напряженные боевые действия. Тем не менее немецкие налеты продолжались, хотя Геринг изменил тактику: днем действовали небольшие соединения бомбардировщиков «Ю-88» и истребителей-штурмовиков «Ме-109», а по ночам вылетали на бомбежку главные силы. Но уже всем стало ясно, что люфтваффе не смогли добиться главной цели, объявленной Герингом, то есть завоевать господство в воздухе, и это было не чем иным, как поражением, подобным понесенному армией кайзера в 1914 г. в битве на Марне, изменившей ход войны.

4. Фюрер не любит неудачников

24 сентября 1940 г. германский летчик Галланд (известный ас, сбивший в боях над Англией 40 самолетов противника) был вызван в Берлин, к Гитлеру, вручившему ему в рейхсканцелярии «Дубовые листья к Рыцарскому кресту» — высокую награду, которую до него (из всех военнослужащих вермахта) получили только двое: Дитль (командующий горноегерской армией, действовавшей в Заполярье) и Мельдерс (летчик-истребитель люфтваффе). «Я не стал скрывать своего восхищения противником, с которым мы столкнулись в «Битве за Англию» — вспоминал Галланд. — Фюрер, слушая меня, кивал, соглашаясь, и сказал, что мой рассказ подтверждает его собственное мнение, и что он глубоко уважает англо-саксонскую расу. «Остается только пожалеть, — сказал он, — что, несмотря на благоприятное начало, нам не удалось сблизить английский и немецкий народы!» (Что за «благоприятное начало» имел в виду фюрер? Битву за Англию? В таком случае англичане поняли, какой «благоприятный конец» им был уготован, а потому и не пошли на дальнейшее «сближение».)

Из Берлина Галланд перелетел в Восточную Пруссию и 26 сентября 1940 г. встретился с Герингом, обосновавшимся в Роминтенской пустоши. Там у него была резиденция главного государственного лесничего — большой дом, сложенный из толстых бревен и накрытый соломой. «Он вышел мне навстречу, одетый в замшевую зеленую безрукавку и белую шелковую рубаху с широкими рукавами; на ногах у него были высокие кожаные охотничьи сапоги, а на поясе, обвивавшем могучую талию, — большой охотничий кинжал, похожий на саблю. Он пребывал в прекрасном расположении духа. Похоже было, что все недавние волнения, пережитые им во время «Битвы за Англию», слетели с него, как пух, не оставив следа. Стоял сезон охоты, и с вересковой пустоши доносился трубный рев оленей, призывавших самку. Геринг меня поздравил и сказал, что у него есть для меня почетный подарок: он разрешил мне подстрелить одного из королевских оленей, состоявших у него на особом учете. Это были его личные олени, принадлежавшие ему как «рейхсегермейстеру», он их всех знал по именам и ухаживал за ними. «Можешь не спешить на фронт, — сказал он мне, — я сообщил Мельдерсу, что ты пробудешь здесь не меньше трех дней».

На следующее утро, в 10 часов, я подстрелил своего оленя, но Геринг, как и обещал, оставил меня у себя, переговорив с Мельдерсом. В середине дня ему принесли рапорт о действиях 2-го и 3-го флотов за прошедший день; новости оказались неутешительными, сказать по правде — просто ужасными: потери, понесенные во время очередного налета на Лондон, были как никогда высокими. Геринг тяжело задумался: он никак не мог понять, в чем причина таких высоких потерь среди бомбардировщиков. Я попытался, как мог, объяснить ему, что хотя английские истребители и несут от нас урон, но их количество не уменьшается и их боеспособность не падает».

В начале октября Геринг приказал прекратить все дневные налеты на Англию и вылетать на бомбежки только по ночам. Тем самым он признал свое поражение. После этого он явно утратил интерес к войне, в том числе и к той, что Гитлер затевал на Востоке. Война требовала все больше самолетов, но их не хватало. Выпуск «Ю-88» понизился, упало и производство истребителей. Чтобы возобновить дневные налеты на Англию (которые планировались на весну 1941 г.), требовалось собрать флот из 1000 бомбардировщиков дальнего действия. Это были усовершенствованные двухмоторные «Ме-110» и новый «Ме-210», запущенный в серию Удетом без летных испытаний. Подобная поспешность оказалась грубой ошибкой: самолеты так часто ломались, что их выпуск пришлось остановить. Геринг потребовал от Удета разобраться в причинах неудач и наладить работу, но Удет был не силен в технике и стал в тупик — такая задача была ему просто не по способностям. Только Мильх работал уверенно и спокойно: он руководил программой строительства бомбоубежищ. Геринг недоумевал: зачем расходовать средства на строительство, не лучше ли направить их на расширение авиазаводов, но Гитлер ответил: «Нет, до победы над Советским Союзом этого делать нельзя!»

Геринг стал задумываться о том, стоит ли воевать с Россией. Битва за Англию кое-чему его научила, он убедился, что блицкриг не всегда бывает успешным. Однажды, в августе 1940 г., он собрался с духом и три часа провел у Гитлера, убеждая его не ввязываться в войну на два фронта, но фюрер был неумолим. Ну что было делать: приходилось мириться с неизбежным и заботиться о выпуске самолетов, которых требовалось все больше. Приходилось также укреплять противовоздушную оборону Берлина, так как англичане усиливали свои налеты.

В октябре Геринг поехал в Париж и там, в промежутках между работой в штабе люфтваффе, ходил в Лувр, присматриваясь к картинам, и на аукционы. Ему досталась богатая добыча. В то время картины, конфискованные нацистами у евреев, начали продавать с торгов, «чтобы пополнить бюджет НСДАП, потратившей много денег на антиеврейскую пропаганду» (как объяснил фюрер). Для (?ринга настало золотое время: он забирал все, что ему нравилось, не считаясь с затратами, потому что платил «оккупационными франками», которых для него могли напечатать сколько угодно. Дело портило лишь появление конкурентов из среды нацистских вождей, понявших прибыльность «увлечения искусством». Самым опасным соперником оказался не кто иной, как фюрер, на которого работали лучшие эксперты Германии, скупая для него все самое ценное, чтобы пополнять (этим занимался, например, доктор Поссе, директор художественного музея в Дрездене) «фонд Гитлера» для будущего «Центра искусств» в Линце. Геринг хвастал, что ему нередко удавалось обойти своих умудренных опытом соперников с профессорскими степенями, выхватывая у них из-под носа какую-либо бесценную вещь, которую они не умели вовремя распознать.

В конце октября рейхсмаршал сказал Мильху, что он устал от трудов и намерен вскоре пойти в отпуск, недель эдак на восемь, и пусть он, Мильх, замещает его в это время на посту командующего люфтваффе. Но он забыл о фюрере, бдительно наблюдавшем за работой подчиненных и не прощавшем им неудач. 4 ноября 1940 г. на очередном совещании в рейхсканцелярии, посвященном обсуждению текущей ситуации, Геринг вдруг (впервые в своей жизни) услышал из уст фюрера резкую (публичную!) критику в свой адрес и в адрес люфтваффе. Гитлер был раздосадован тем, что неудача в небе над Англией получила широкую известность в мире и вызвала серьезные политические последствия: например, диктатор Испании, генерал Франко, собиравшийся присоединиться к союзу Германии и Италии, отложил свое решение, сказав, что «подумает». Гитлер даже обвинил Геринга в завышении количества сбитых самолетов противника, сказав, что располагает другими, более точными данными.

Это был «гром с ясного неба», жестокий удар для самолюбивого рейхсмаршала, да еще и нанесенный самим фюрером. Как тут не вспомнить поговорку о том, что у победы много родственников, а поражение всегда остается сиротой. Первая же военная неудача, первая встреча с достойным противником, сумевшим дать нацистам отпор, вызвала в их лагере противоречия и взаимные обвинения. По сути фюрер, ставивший перед собой грандиозные политические задачи, но не привыкший соизмерять их с имевшимися у него реальными средствами для их решения (обычная слабость дилетантов!), был не меньше (а скорее — больше), чем Геринг, виноват в проигрыше «Битвы за Англию». Но Гитлер, как истинный диктатор, не был склонен к самокритике и предпочитал искать виновников среди своих подчиненных.

На следующий день после совещания Геринг сел в свой специальный поезд «Азия» и отправился в Восточную Пруссию, охотиться в Роминтенской пустоши. Поспешный отъезд был похож на бегство, и он действительно являлся бегством, вызванным желанием укрыться от ударов судьбы и обрести внутренний мир. Но не было возможности укрыться от войны, как и от судьбы! Да, здесь, в тихих лесах Восточной Пруссии, не звучали сирены воздушной тревоги, но вскоре после приезда пришло известие о жестокой бомбардировке английского города Ковентри, который люфтваффе превратили в груду развалин, как когда-то Гернику. Это вызвало у Геринга настоящие слезы ярости: не то чтобы он так уж жалел погибших под бомбами, но новая жестокость по отношению к англичанам еще больше отдаляла Германию от их страны, и это шло вразрез со всеми планами Геринга, со всеми его надеждами на спокойную жизнь среди обретенных богатств и почета. Фюрер шел своим путем, прямо к мировому господству (или к мировой катастрофе?), топча и расшвыривая не только своих врагов, но и своих верных слуг. Как легендарный Мефистофель, он соврати! и увлек их за собой богатыми дарами, которые грозили обратиться в прах, оставив после себя на руках тех, кто их принял, только грязь и кровь — и ничего больше!

«Хорошо, что хоть английские самолеты не могут пока долететь сюда, — в Восточную Пруссию!» — с тоской подумал Геринг. Но ведь всему, как говорится, свой черед!

Когда министр иностранных дел СССР Молотов приехал в Берлин, на встречу с нацистским руководством, Геринг присутствовал на официальном обеде, но не выразил энтузиазма. Гитлер и Риббентроп сами вели переговоры с советским министром, не пригласив на них рейхсмаршала. Разумеется, оба уверяли Молотова в дружбе, но после его отъезда Гитлер окончательно решил, что весной 1941 г. начнет войну против России. После этого Геринг провел в Роминтене совещание с Мильхом и Гешоннеком насчет помощи итальянцам, которые ввязались в войну с Грецией, но начали терпеть поражения. Война расползалась по Европе; теперь ее пожар охватывал Балканы и грозил переброситься в Африку. Британские войска оккупировали остров Крит и высадились в Ливии.

В начале января 1941 г. Гитлер отдал приказ люфтваффе включить Италию в зону своих операций, имея целью оказывать сопротивление англичанам в Средиземноморье, и вскоре после этого новый театр военных действий открылся в Северной Африке.

5. Способ фюрера:

напугать одного противника и напасть на другого

13 января 1941 г. Геринг провел совещание в министерстве авиации, на котором присутствовали Мильх (его заместитель), Гешоннек (начальник штаба люфтваффе) и адъютант Геринга Боденшатц. Геринг сказал им, что можно ожидать начала войны с Советским Союзом, и здесь впервые среди командования люфтваффе прозвучало зловещее слово «Барбаросса», которое отсюда пошло ходить по штабам и инстанциям. Подготовка к войне на Востоке началась.

1 февраля Геринг возвратился из отпуска в штаб люфтваффе под Парижем и снова принял на себя верховное командование авиацией. Он решил разведать возможности Советского Союза и послал туда своего представителя, инженер-полковника авиации, с задачей узнать все, что можно, о состоянии военной авиации русских. Через две недели инженер-полковник вернулся из командировки и доложил о новых авиазаводах и аэродромах, которые видел своими глазами. Геринг сообщил об этом Гитлеру, и тот сказал, что эти сведения только укрепляют его в желании напасть на Россию как можно быстрее, чтобы поскорее ликвидировать угрозу с ее стороны.

Геринга одолевали сомнения. Он понимал, что не все так просто и что предсказать уверенно исход войны с Россией не возьмется никто; но и поделиться сомнениями было не с кем.

В марте 1941 г. у Геринга состоялось совещание с Мильхом в Каринхалле, на котором его заместитель сообщил шефу добытые разведкой данные о военном потенциале Соединенных Штатов. Геринг все выслушал и сказал: «Ну что же, у нас в запасе есть еще год, чтобы обезопасить свой тыл на Востоке, прежде чем американцы смогут вступить в войну!» Мильх ответил, что войну с Россией вряд ли удастся закончить за один год. Тогда Геринг ответил: «Если наш удар будет достаточно сильным, то Россия рассыплется, как карточный домик, потому что ее народ ненавидит коммунистическую систему!» Затем последовала похвала Гитлеру: «Мы — мелкие люди, подчиненные, обязанные следовать за фюрером не рассуждая, с полным доверием к нему. Тогда с нами не случится ничего плохого!» Мильх видел, что его начальник произносит эти слова как заклинание, в которое ему очень хочется верить. «Да, — мысленно согласился Мильх, — всё верно, у нас просто нет иного выбора. Мы все должны подчиниться и следовать путем, на который вступили, иначе мы потеряем все!» Потом Геринг, стараясь отвлечься от тревожных мыслей, стал прикидывать, какие богатства можно (и нужно!) будет вывезти из России, и это его подбодрило.

Геринг смирился с тем, что утратил влияние на Гитлера. Он старался исправить положение безоговорочным повиновением фюреру, но это был не лучший выход: известно, что диктаторам мало простого повиновения, у них всегда достаточно покорных слуг. Гитлер использовал его теперь по своему усмотрению, не слишком веря в его способности.

Можно сказать, что Геринг потерпел личное поражение в «Битве за Англию» — так сказать, расшиб себе лоб, пытаясь сокрушить эту твердыню. И это бы еще полбеды, но и впереди у него не было ничего хорошего: он решил следовать за фюрером, как и многие другие безумцы, вольно или невольно поступавшие так же, но этот путь вел во мрак, к гибели.

Ему бы вспомнить своего друга Фрица Тиссена, который, бросив в Германии все имущество (в том числе — богатую коллекцию картин), уехал с женой во Францию и сказал оттуда Герингу по телефону (это было до войны с Францией): «Лучше я подожду здесь, в Париже, конца национал-социализма!» Умный Фриц дождался-таки своего, хотя и был после оккупации Франции схвачен нацистами и посажен в концлагерь. В обращении к фюреру из Франции он писал: «Одумайтесь, верните свободу, право и гуманность снова в германский рейх!» Но что диктаторам право и гуманность, если они уверены, что будут держать у себя в руках весь земной шар!

1. Мечты, которые не сбылись

После победы над Францией Гитлер назначил Альберта Шпеера генеральным инспектором по строительству столицы рейха. Началось возведение многих новых зданий и проектирование новых районов, и в том числе — «Военного квартала», который должен был протянуться от Потсдамерштрассе до Бендлерштрассе. Одно из лучших мест отводилось под новое здание верховного командования армии, и Геринг, ознакомившись с этими проектами, разумеется, не пожелал оставаться в стороне. Старое здание министерства авиации ему уже надоело, и он поручил Шпееру составить проект новой резиденции. Шпеер спроектировал грандиозное сооружение, названное им «Дом рейхсмаршала», расположив его напротив будущего Военного квартала, на краю парка Тиргартен; здесь, под одной крышей, должны были поместиться все многочисленные учреждения, руководимые Герингом. Проект был готов как раз к окончанию войны на Балканах; Геринг ознакомился с ним 5 мая 1941 г. и остался доволен. Альберт Шпеер писал об этом так:

«Здание, спроектированное для Геринга, отличалось тем, что в нем было много просторных залов, галерей и холлов, так что все эти помещения занимали больше места, чем рабочие комнаты и кабинеты. В центре постройки располагался грандиозный актовый зал высотой в несколько этажей, опоясанный галереями. Все это поражало размерами и показным величием, знаменуя отход от неоклассицизма к новой экстравагантной архитектуре в стиле «нувориш», так нравившейся «новым богачам» Третьего рейха. Достаточно сказать, что фасад здания, протянувшийся вдоль Гроссештрассе, имел в длину 240 м, и к нему прилегало, со стороны Тиргартена, боковое крыло такой же длины, где располагались жилые апартаменты Геринга и залы для торжественных приемов. Спальные помещения я расположил на самом верхнем этаже. Для защиты от бомб предполагалось укрыть крышу слоем земли толщиной в 4 м, в котором могли бы расти даже самые крупные деревья. Таким образом, на крыше, возвышавшейся над уровнем земли на 40 м, разместился бы парк площадью в 12 000 кв. м, плавательные бассейны и теннисный корт; фонтаны, беседки, павильоны мороженого и прохладительных напитков и летний театр на 240 мест, и все это — высоко над крышами Берлина, с прекрасными видами на Тиргартен и на городские кварталы. Геринг был поражен блестящими возможностями, которые открывал ему проект. «Какие великолепные приемы можно будет устраивать на крыше: с бенгальскими огнями и фейерверками; купол можно будет подсветить, а беседки украсить зеленью и цветами!» — в восторге восклицал он. Он отметил и то, что его резиденция объемом в 580 000 куб. м должна была превосходить даже здание новой рейхсканцелярии фюрера (400 000 куб. м). В благодарность за проект Геринг обещал установить в одном из холлов статую творца «этого непревзойденного сооружения» — архитектора Шпеера, которую он собирался заказать скульптору Брокеру.

Увы, реальность войны грубо напомнила о себе, не дав увлечься радужными мечтами о будущем. В апреле английская авиация совершила налет на центр Берлина, во время которого пострадали здания государственной оперы и центральной библиотеки, университет и дворец кронпринца. Адъютант Гитлера фон Бюлов вспоминал: «Здание оперы сгорело почти полностью. Гитлер был рассержен и гневно отчитывал Геринга, упрекая его за то, что новые бомбардировщики «Ю-88» никуда не годятся, и что бомбардировочный флот не справляется со своими задачами. Геринг оправдывался, говоря, что первые экземпляры «Ю-88» действительно имели недостатки, но что теперь они исправлены, и к 1942 г. на этих машинах начнут ставить новые, более мощные двигатели. Наконец, успокоившись, пришли к мнению, что нужно будет возобновить выпуск «Хе-111». «Геринг все-таки знал, как уговорить Гитлера. Фюрер еще немного побушевал, а потом вызвал Шпеера и приказал ему немедленно восстановить Дом оперы».

Шпеер давно изучил вкусы фюрера и составил проект по типу «шедевра», созданного им для Геринга, но его новое творение оказалось столь амбициозным и причудливым, что на его реализацию не нашлось средств, и оно так и осталось на бумаге, как и все остальные грандиозные планы реконструкции Берлина.

2. «Я не хотел этой войны…»

10 мая 1941 г. произошло неожиданное событие, заставившее Геринга вспомнить о своих обязанностях командующего люфтваффе: в этот день Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по делам НСДАП, по собственной инициативе и никого не ставя в известность, перелетел на самолете «Ме-110» из Германии в Шотландию, имея целью убедить правительство Британии в необходимости заключить мир с Гитлером. Геринг узнал о перелете Гесса, находясь в замке Фель-денштайн, который он перестраивал, чтобы сделать своей штаб-квартирой для руководства делами рейха. Вместе с Удетом он срочно вылетел в Оберзальцберг, где Гитлер, полный ярости от неожиданной и скандальной выходки Гесса, приказал рейхсмаршалу «немедленно вернуть этого сумасшедшего». Геринг позвонил во Францию, Галланду, и передал ему приказ фюрера. Галланд повиновался, хотя и знал, что приказ невыполним и перехватить Гесса нет никакой возможности. Позже он сказал о перелете Гесса: «Это был отчаянный поступок человека, вдруг осознавшего, что поезд движется к пропасти, и попытавшегося рвануть стоп-кран в последний момент».

Гесс был «вторым Я» Гитлера, самым преданным фюреру человеком в рейхе; после него «доверенным лицом фюрера» стал Борман, в котором Геринг сразу увидел своего врага. Борман был известен своей способностью выполнить любое желание фюрера и своей враждебностью ко всем, кто мог стать его соперником в борьбе за влияние на Гитлера. Теперь он получил многозначительный титул «Заместителя фюрера», и Геринг почувствовал, что может вскоре стать для Гитлера совсем чужим человеком.

20 мая германские парашютные и горнострелковые части осуществили операцию по захвату острова Крит, которой Геринг руководил лично. Английские и новозеландские войска оставили остров, но парашютисты понесли такие опустошительные потери, что их дивизия надолго утратила боеспособность и не смогла принять полноценного участия в войне против России.

Готовясь к войне на Востоке, Геринг провел встречу с генералом Каммхубером, командующим подразделениями ночных истребителей, защищавших территорию Германии от воздушных налетов англичан; встреча состоялась в Фельденштайне. Каммхубер потом рассказывал: «Рейхсмаршал выглядел усталым, его лицо было красным, под глазами собрались «мешки». Видно было, что разговор дается ему с трудом. После обеда мы вышли во внутренний двор замка. Геринг расправил плечи и сделал глубокий вдох, как будто ему не хватало воздуха. Потом мы вернулись в дом, и Геринг, став у большой карты Европы, сказал: «Война против Англии отходит на второй план, фюрер считает, что пришло время напасть на Россию. Сколько самолетов вы можете выделить для защиты Восточной Германии от русских?» Я сказал, что ни одного, потому что самолетов не хватает для борьбы с английскими бомбардировщиками, усиливавшими интенсивность своих налетов. Геринг сердито посмотрел на меня и сказал с досадой: «Я не хотел войны с Россией, я был против. Это ошибочное решение — с экономической, политической и военной точек зрения. Я желал бы не иметь с ним ничего общего, я вообще не желал этой войны. По мне лучше было бы жить в мире!» Сказав это, он круто повернулся и вышел из комнаты».

Позже, на процессе в Нюрнберге, Геринг сказал: «С точки зрения политики и стратегии я был против нападения на Россию в то время, но никаких угрызений совести я не испытывал!» 17 июня 1945 г. во время его допроса советскими офицерами Геринг заявил: «Я всегда был против войны с Россией, я считал эту войну нецелесообразной!»

Фюрер считал по-другому. 14 июня 1941 г. в рейхсканцелярии состоялось совещание сорока старших офицеров рейха под председательством Гитлера, на котором все получили ясные и категорические указания о подготовке к войне с Россией, а на следующий день Геринг провел такое же совещание с офицерами люфтваффе в Каринхалле. Мильх отметил в дневнике, что Геринг вел себя неуверенно и что собравшиеся встретили его сообщение угрюмым молчанием. Согласно указанию Гитлера, люфтваффе должны были сосредоточить на востоке силы, «достаточные для обеспечения быстрого развития наземных операций». В то же время не следовало прерывать атаки на Британские острова и на морские коммуникации Англии. Таким образом, люфтваффе должны были вести теперь войну на два фронта: против Англии и против России. Сухопутные войска вели еще и операции в Северной Африке.

Итак, Гитлер был инициатором войны против Советского Союза; Геринг был против, но не мог помешать ее началу, как и в случае нападения на Польшу в 1939 г. По свидетельству Эмми Геринг, ее муж сказал ей 20 июня: «Мы беседовали с фюрером, и я заявил ему, что он должен принять на себя всю ответственность за эту войну. Он ответил: «Да, Геринг, я беру на себя такую ответственность! Это моя собственная, моя личная война!»

Фюрер давно стремился к этой войне — чтобы завоевать желанное «жизненное пространство», разгромить большевизм и наказать «советского диктатора», в котором он нашел достойного соперника. «Сталин умен и коварен, — говорил Гитлер своим подчиненным. — Он требует все больше и больше, это хладнокровный шантажист. Победа Германии невыносима для России, поэтому необходимо поставить ее на колени как можно скорее!»

Сталин не только вернул в состав Советского Союза земли, утраченные Россией в результате Первой мировой войны, но и проводил независимую политику в интересах своей страны, не боясь противоречить новоявленному «союзнику по советско-германскому пакту» (строго соблюдая при этом условия договора). Сталин и Молотов сумели даже взять у Германии кредит в 200 млн германских марок на приобретение оборудования для военных заводов — и это в то время, когда эти деньги были крайне нужны самому Гитлеру для финансирования собственной военной машины! Взять кредит у будущего противника для укрепления собственной обороноспособности — такого в истории не у давалось, кажется, никому! «Если бы перед войной СССР сумел взять кредит у своих предполагаемых союзников по будущей войне — у Англии или США — то и это уже было бы подвигом, — пишет один современный специалист по экономике. — Но взять, накануне войны, кредит у совершенно очевидного противника — это невероятно!» (А. П. Паршев, «Почему Россия — не Америка», М., 2000 г.)

Это приводило Гитлера в неистовство. «Великий хладнокровный нацистский шантажист (по определению У. Ширера) встретил равного себе противника» и решил с ним разделаться, раз и навсегда. План «Барбаросса» (приказ на составление которого был отдан Гитлером еще 22 июля 1940 г., в те дни, когда нацистские руководители уверяли своих советских партнеров в «нерушимой дружбе») был приведен в действие.

Странно, но Сталин, сумевший переиграть фюрера в «большой политической игре», проявил недальновидность в отношении сроков нападения Германии на СССР и не принял необходимых тактических предупредительных мер (хотя стратегическая подготовка к войне велась уже давно). «Конечно, русскому тирану не было известно, какие тайные замыслы зрели в голове у Гитлера, но поведение фюрера в недалеком прошлом, его амбиции и ошеломляюще быстрые завоевания, — пишет У. Ширер, — должны были именно теперь стать серьезным предостережением о страшной угрозе, нависшей над Советским Союзом.

Однако, сколь это ни непостижимо, они не стали таким предостережением».

Так началась эта война.

3. «Барбаросса» — клич зловещей орды

насильников и грабителей

Ранним утром 22 июня 1941 г. бомбардировщики люфтваффе атаковали советские аэродромы и уничтожили на земле много военных самолетов, еще до того, как германские сухопутные войска перешли границу. Вот как описывал это Пауль Дейхман, один из старших офицеров люфтваффе:

«Мы хотели для начала хотя бы разрушить взлетно-посадочные полосы, чтобы не дать возможности взлететь их истребителям. Успех был полный! Когда к их аэродромам приблизилась основная масса наших бомбардировщиков, в небе не было ни одного русского самолета. Уже к вечеру 22 июня мы имели полное господство в воздухе. За сутки мы уничтожили 1817 самолетов русских, из которых 1500 были сожжены на земле, а остальные сбиты в воздушных боях. Геринг не поверил нашим донесениям и приказал пересчитать на захваченных аэродромах уничтоженные самолеты. Ответ был тот же, даже с превышением: 2000 уничтоженных русских самолетов!»

«В первые дни все мосты были захвачены исправными, — пишет У. Ширер. — Фактически, по словам генерала Гальдера, почти повсеместно вдоль границы русские не были даже развернуты для боевых действий, и их смяли, прежде чем они успели организовать оборону. Сотни советских самолетов были уничтожены прямо на аэродромах. В течение нескольких дней были захвачены десятки тысяч пленных, в окружение попадали целые армии. Все выглядело так же, как в польском походе».

Люфтваффе, начиная войну против Советского Союза, имели на Востоке 2770 самолетов, то есть больше, чем в «Битве за Англию» в 1940 г. (2600 самолетов). Это была огромная сила, но полного благополучия в «хозяйстве Геринга» не существовало. С лета 1940 г. Эрхард Мильх, заместитель Геринга, начал критиковать начальника технического управления люфтваффе Эрнста Удета за то, что тот, представив 16 различных программ на производство новой техники, не выполнил ни одной из них и только подписывал финансовые счета на оплату разработок новых самолетов, так и не начавших поступать в войска. Удет оправдывался, говоря, что после победы над Францией разработки его управления были отодвинуты на пятое место в списке приоритетных программ для вермахта и не получали необходимого материального обеспечения.

В течение нескольких дней после начала войны на Востоке Геринг находился в Каринхалле, а затем переехал в спецпоезде в Восточную Пруссию, где остановился неподалеку от Роминтена (своей охотничьей резиденции). Для него и его штаба были приготовлены помещения в ставке Гитлера «Вольфшанце» («Волчье логово») в Растенбурге (там же, в Восточной Пруссии), но Геринг предпочел оставаться в своем поезде. 29 июня 1941 г. Гитлер подписал официальный документ, в котором «маршал Великого Германского рейха Герман Геринг» снова объявлялся законным преемником его полномочий как фюрера и рейхсканцлера, на основании закона о преемственности власти от 13 декабря 1934 г. и в подтверждение других декретов, касавшихся этого вопроса».

Геринг воспрянул духом. К тому же уничтожение огромного количества русских самолетов и быстрое продвижение сухопутных войск на восток вселили в него оптимизм, напомнив о легкой победе над Францией. Все же в глубине души он чувствовал, что сомнения его не оставляют. Россия вызывала у него тревогу и неприязнь, он не испытывал желания посетить завоеванные русские города. Однажды он слетал в Винницу, которая очень нравилась фюреру, как центр благодатного плодородного края, где он решил устроить после войны свою летнюю резиденцию, но Герингу это захолустье пришлось не по душе. Угрюмые русские просторы нагоняли на него тоску, здесь негде было ни развлечься, ни пополнить коллекцию картин. «Нет, это не Франция, — думал Геринг со злобой. — Не зря фюрер называет русских «недочеловеками» и говорит, что после войны прикажет засеять их унылые поля крапивой, дающей превосходное прочное волокно. Пусть они тогда сидят в этой крапиве!»

4. Преступник среди преступников

В июле 1941 г., когда был взят Смоленск (от которого до Москвы оставалось всего 400 км), в ставке Гитлера пришли к мнению, что война фактически выиграна. Гитлер был преисполнен гордости и чувствовал себя триумфатором: он еще раз доказал всем свою гениальность и прозорливость. Сбывались самые дорогие его сердцу планы (изложенные еще в «Майн кампф»): о завоевании «жизненного пространства» на Востоке. Он уже прикидывал, как лучше поделить Россию. Геринг хотел, чтобы ему достались леса вблизи Восточной Пруссии, где были хорошие охотничьи угодья, и фюрер великодушно пообещал учесть его желание. Начался вывоз природных богатств из оккупированных земель, и Геринг с удовольствием подписывал декреты и распоряжения. За наступавшими германскими армиями двигались отряды СД — «службы безопасности СС», занимавшиеся «решением еврейского вопроса». Главой СД был Гейдрих, которого Геринг, по распоряжению фюрера, наделил широкими полномочиями. Гейдрих получил специальный документ, подписанный Герингом, гласивший:

«Рейхсмаршал Великого Германского рейха, Главный уполномоченный по выполнению четырехлетнего плана, Председатель Совета обороны рейха — начальнику Службы безопасности СС группенфюреру Гейдриху.

В расширение полномочий, уже предоставленных вам декретом от 24.01.39, предписывающим осуществлять наилучшее возможное решение еврейского вопроса, в соответствии с ситуацией, путем проведения эвакуации и эмиграции, я наделяю вас властью предпринимать все необходимые организационные, материальные и прочие меры для полного и окончательного решения вопроса о евреях на территории Европы, находящейся в сфере влияния Германии.

Данное распоряжение касается всех центральных учреждений рейха, которые также отвечают за решение поставленной задачи в пределах их компетенции. Предписываю вам представить мне в ближайшее время на рассмотрение предварительный план организационных, материальных и иных мероприятии, необходимых для выполнения указанного окончательного решения. Герман Геринг».

Автором термина «полное и окончательное решение еврейского вопроса» («эндлёзунг») был Гитлер, подразумевавший под этим физическое истребление евреев, которое он провозгласил еще в 1933 г., выступая в рейхстаге. Теперь Геринг стал единомышленником и соучастником преступных дел фюрера и подтвердил это письменно, в виде официального документа. Гитлер заверил эту бумагу своей подписью, подчеркнув ее важность и указав своему преемнику на то, что тот должен завершить его дело в случае «не-: предвиденных обстоятельств». Гейдрих приступил к разработке «предварительного плана», который и был представлен на совещании в Ваннзее 20 января 1942 г. К этому времени он уже успел немало сделать для «решения вопроса», не дожидаясь утверждения плана (крематории в концлагерях, где уничтожали евреев и других противников нацистов, работали, не остывая, день и ночь), но обстоятельства за этот срок заметно изменились, так что осуществление «полного решения» (как и достижение «полной победы на Востоке») стало достаточно проблематичным делом.

Но летом 1941 г. гитлеровцы чувствовали себя неограниченными хозяевами на равнинах России и будущими вершителями мировых судеб и не стеснялись в средствах. Согласно указаниям фюрера, «евреи, коммунисты и комиссары» подлежали истреблению. «Война против России такова, — внушал своим военачальникам Гитлер, — что здесь не может быть речи о «законах рыцарства». Это борьба идеологий и рас, и поэтому ее следует вести с беспрецедентной, неумолимой жестокостью. Комиссаров необходимо ликвидировать». Официальная директива, изданная от имени фюрера, гласила: «Подлежащие наказанию проступки, совершенные гражданским населением России, будут впредь рассматриваться не военно-полевыми судами, а офицерами. Лица, заподозренные в преступных действиях, доставляются немедленно к офицеру, который решает, следует ли расстрелять задержанных».

В августе 1941 г. в ставку Гитлера «Вольфшанце» в Восточной Пруссии приехал Геббельс, и они вдвоем увлеченно обсуждали планы эвакуации на восток 70 000 евреев, проживавших в районе Берлина. Было решено, что для начала все евреи будут помечены особым знаком — «желтой звездой Давида», которую они будут обязаны носить на груди. Постановление об этом было опубликовано в газетах.

Уничтожение людей в концлагерях приняло масштабы хорошо организованного «промышленного производства», имевшего свои планы, материальное обеспечение и строгую систему хозяйственного и финансового учета. Продукцией его «предприятий» были трупы заключенных, прибывавших, в качестве «сырья», эшелонами со всех концов оккупированной Европы. Главным центром «холокоста» (так была названа после войны нацистская политика уничтожения еврейского населения Европы) стал концлагерь Аушвиц, вмещавший до 100 000 человек; через его газовые камеры проходило в день по 10–12 тысяч приговоренных к смерти. Существовали и другие лагеря: Майданек, Треблинка, Собибор и, в дополнение к ним, — еще сотни специальных «центров сбора», где заключенных сортировали, определяя их судьбу: кому дать еще пожить, направив на работу на военный завод или на ферму, а кого послать на уничтожение в концлагерь.

В этой разветвленной отрасли промышленности германского рейха трудились знающие и прилежные специалисты, организовавшие ее работу по принципу «глубокой переработки сырья» (то, что эти термины здесь приходится употреблять в кавычках, показывает, что из-за преступлений гитлеровцев многие нормальные человеческие понятия оказались вывернутыми наизнанку): волосы казненных использовались для набивки матрасов и еще для каких-то особых нужд (стратегическое сырье!), кольца и золотые зубы изымались, пепел от сожженных трупов шел на удобрение полей… В лагерях среди эсэсовских охранников находились личности с художественной стрункой в характере (нельзя же сказать — «в душе»?), изготовлявшие сувениры на память: абажуры для ламп из человеческой кожи (особенно ценились экземпляры с татуировкой), пепельницы из черепов — но это были поделки кустарей-одиночек, которым, конечно, было далеко до своих руководителей, мысливших широко и действовавших с государственным размахом.

Впрочем, эти ужасные (подлинные и многократно подтвержденные) подробности в наше время уже не воспринимаются воображением и мало кого волнуют: жертвы давно погибли и их крики заглохли в прошлом, а человечество переживает другие беды. Говоря коротко, дело, у истоков которого стоял Герман Геринг, организовавший в 1933 г. в Пруссии первые концлагеря, широко разрослось (при содействии своего основателя, как подтверждает приведенный выше документ). Теперь, через 8 лет, способные ученики Геринга — Гиммлер, Гейдрих, Эйхман (и сотни других) придали его детищу вид четко налаженного «индустриального производства», приносившего рейху ощутимый доход в виде золотых слитков (из тех самых коронок и колец), направлявшихся на хранение в Рейхсбанк и в солидные швейцарские банки (на всякий случай!).

Согласно описанию У. Ширера, «помимо золота, сорванного с зубов, из лагерей смерти поступали золотые часы, серьги, браслеты, кольца, ожерелья и даже оправы от очков, поскольку евреям рекомендовалось «при переселении на новое место жительства» забирать с собой все ценности. Были собраны также большие запасы ювелирных изделий, бриллиантов и серебряной посуды, не говоря уже о толстых пачках банкнот. Рейхсбанк был переполнен поступлениями, зачислявшимися на специальный счет, открытый, Гиммлером; подвалы Рейхсбанка были до отказа забиты «трофеями», так что приходилось искать новые места для их хранения…»

Разумеется, в начале и во главе всего процесса преследований, расправ и дележа добычи стоял фюрер, направлявший его и дававший принципиальные указания. Он заявил своим помощникам: «Мы будем принимать все необходимые меры: расстрелы, перемещения лиц и т. п. Мы будем доминировать на этом жизненном пространстве, управлять им и эксплуатировать его».

Вот как он предполагал начать раздел России: «Прибалтика будет включена в состав Германии. Население Крыма будет полностью эвакуировано, и этот полуостров будет заселен только немцами. Другой полуостров, Кольский, с его залежами никеля, тоже отойдет к Германии. Финляндию присоединим на основе федерации, действуя с осторожностью. Ленинград мы сравняем с землей, а его территорию передадим финнам».

Геринг с восторгом поддерживал начинания фюрера. «Гигантские пространства России, — заявил он на совещании у Гитлера в Растенбурге 16 июля 1941 г., — должны быть умиротворены как можно скорее! Самое лучшее решение — пристреливать на месте всякого, кто отводит взгляд под взглядом немецкого офицера». Выступая перед нацистскими комиссарами оккупированных территорий 6 августа 1942 г., он объяснил им, как нужно поступать: «Обычно это называется грабежом, — сказал он, — и хотя в наше время предпочитают не употреблять это выражение, но я намерен грабить и буду делать это со всем старанием!»

Гитлер одобрял деятельность своих соратников, требуя от них «поступать решительно». В 1942 г., в разгар военных действий в России, он наставлял их так: «Что касается жалкой сотни миллионов славян, то мы превратим большинство их в таких, которые нам нужны, а остальных изолируем в их собственных свинарниках; всякого, кто заговорит о снисхождении к местным жителям, мы будем отправлять прямо в концлагерь!»

5. «Мой фюрер, это невозможно!»

Казалось, что этому душному лету 1941 г., с его тяжелым зноем, нависшим над покоренной Европой, не будет конца. Армии русских отступали, пропаганда Геббельса трубила об их гигантских потерях; немцы занимали все новые города, но их наступление на Ленинград застопорилось. В сентябре Гитлер созвал очередное военное совещание, на котором объявил о своем новом решении: он потребовал от Геринга собрать на Восточном фронте всю имевшуюся в его распоряжении военную авиацию, сняв ее со всех других направлений, и нанести бомбовый удар невиданной силы по Ленинграду и Москве, уничтожив эти города до основания, стерев их с лица земли вместе со всеми их обитателями! Фюрер решил показать «недочеловекам на Востоке» подлинную мощь германского оружия, поразить их ужасом и сломить всякую волю к сопротивлению.

Новый план фюрера ошеломил Геринга, сразу понявшего его нереальность и даже гибельность для люфтваффе. Вот как описал разыгравшуюся сцену генерал Боденшатц (адъютант и офицер связи Гитлера): «Рейхсмаршал вежливо и мягко сказал фюреру, что его идея, безусловно, достойна самого пристального изучения… но: надо сразу же сказать, что будет крайне трудно осуществить ее на практике. Когда Гитлер гневно спросил: «Почему!», его собеседник ответил, уже с большей смелостью и твердостью: «Потому что было бы самым настоящим сумасшествием снять подразделения люфтваффе со всех других фронтов ради выполнения одной-единственной операции! А как же быть с бомбардировками Лондона? Разве фюрер не говорил, что их надо непрерывно продолжать, не ослабляя мощи ударов ни на один день? Если их прервать, то англичане получат спасительную передышку, очень опасную для нас. Их авиазаводы заработают на полную мощность и выпустят столько самолетов, что королевские ВВС станут сильнее люфтваффе!»

Гитлер слушал эту речь молча, его лицо окаменело. Видно было, что все его дружеские чувства к Герингу исчезли, развеялись, как дым. Внезапно он прервал его слова резким взмахом руки и завопил пронзительно, с визгливыми нотками в голосе: «Я знаю, почему вам не нравится мой план! Вы просто боитесь! Все ваши люфтваффе — сборище трусов! Я уже догадывался об этом во время боев над Англией, а теперь я убедился в этом полностью! Вы не хотите бомбить Ленинград, потому что боитесь зенитных батарей русских!» Геринг хотел было сказать, что противовоздушная оборона Лондона, где уже много месяцев воюют люфтваффе, гораздо сильнее, чем в Ленинграде, — но, передумав, пожал плечами и негромко произнес: «Это невозможно, мой фюрер, это в самом деле неосуществимо!» С минуту Гитлер молча пронзал его взглядом, а затем повернулся к нему спиной и больше не сказал ему ни слова до конца совещания».

С этого дня в душе Геринга поселился страх: он стал бояться фюрера, опасаясь новых «озарений», которые могут его посетить.

Опасность подступала и с другой стороны: несмотря на блестящие военные победы, Геринг чувствовал, что люфтваффе не выдерживают напряжения боев. Вот что писал о тех днях авиаконструктор Хейнкель: «Летом 1941 г. поставки новых самолетов на Восточный фронт почти прекратились, чувствовалось, что назревает катастрофа. Не было сформировано ни одного нового подразделения. Авиация потеряла сотни самолетов — из-за огня зениток и из-за поломок на отвратительных полевых аэродромах. Многие вылеты откладывались ввиду отсутствия запчастей. Мильх вылетел на фронт во главе сформированного им отряда ремонтников, и они стали чинить в полевых условиях все, что было возможно, чтобы вернуть самолеты в строй хотя бы ненадолго. Гитлер одобрил деятельность Мильха, поставив его в пример другим, и тот приобрел славу героя. С этих пор подобная грубая работа стала нормой, но она только создавала видимость благополучия, скрывая за собой безнадежную реальность!»

6. Предвестники катастрофы

Говорят, что «где тонко, там и рвется»: как бывает всегда в условиях трудностей и чрезмерного напряжения, в люфтваффе начала давать сбои не только техника, но и люди. Первой жертвой новых обстоятельств стал Удет, явно не справлявшийся с обязанностями начальника технического управления авиации. Мильх, проверявший его работу и желавший возвыситься за его счет, обнаружил приписки в отчетах о выпуске продукции. Удет понял, что его загнали в угол. Он обратился за помощью к Герингу, но тот был обеспокоен собственным пошатнувшимся положением, которое могли совсем испортить новые неприятности. Покрывать Удета стало невозможно, но и снять его с должности было нельзя: Геринг не хотел усиления Мильха, который уже и так «наступал ему на пятки». «Ты должен взять себя в руки и работать вместе с Мильхом! — внушал Геринг Удету. — Если я тебя сниму, все поймут, что у нас здесь что-то сильно не ладится!» Но старый друг был уже сломлен. «Я не могу, Герман! — сказал он рейхсмаршалу. — Я не в состоянии даже выстрелить вот в этого зверька (разговор происходил на охоте в Роминтене), меня трясет от одного вида крови!» 17 ноября 1941 г. Удет застрелился у себя дома в Берлине. «Железный Человек, ты меня покинул! — написал он в записке, обращаясь к Герингу. — Зачем ты заставил меня работать с этим евреем Мильхом!»

Мильх тяжело переживал смерть Удета, а для Геринга она стала катастрофой. Его положению был нанесен ущерб, и он потерял своего лучшего друга. Он сам составил отчет для прессы, в котором говорилось: «Генерал-полковник Удет, главный технический инспектор авиации, получил тяжелые ранения во время испытаний новой техники, закончившихся неудачно, и скончался по дороге в больницу. По приказу фюрера он будет похоронен со всеми почестями, как офицер, погибший при исполнении служебных обязанностей». Это сообщение напечатали все газеты, а писатель Карл Цукмайер (эмигрировавший в Америку) написал о жизни Удета пьесу «Генерал дьявола».

Известно, что одна смерть влечет за собой другую. Полковник Мельдерс, прославленный германский ас, сбивший 115 самолетов противника и первым среди летчиков получивший в награду «Рыцарский крест с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами», погиб после похорон Удета в авиакатастрофе недалеко от Бреслау. Мельдерс прилетел на похороны друга из Крыма, где руководил боевыми операциями люфтваффе; он стоял в почетном карауле у гроба, а после, на обратном пути, не справился с управлением самолета: его «хейнкель» зацепился крылом за фабричную трубу и рухнул на дома пригорода.

Место Мельдерса занял другой известный летчик, Галланд, а должность Удета перешла к Мильху. Было начато расследование ошибок, допущенных Удетом, но, стараниями Геринга, дело замяли, так как оно грозило неприятностями рейхсмаршалу.

7. «Война вступила в новую фазу»

Военная кампания 1941 г. окончилась крупным поражением немецких армий под Москвой. 11 декабря 1941 г. Германия и Италия объявили войну Соединенным Штатам. 13 декабря союзники Германии — Венгрия и Болгария — тоже объявили войну США. 7 декабря японская авиация совершила налет на Пирл-Харбор, нанеся серьезный урон военно-морскому флоту США. Мировой пожар, разожженный Гитлером в 1939 г., заполыхал с новой силой; военные действия велись теперь на всех континентах. Война вступила в новую фазу, о которой конструктор Эрнст Хейнкель писал впоследствии следующее:

«Когда стало ясно, что конец войны с Советским Союзом отодвинулся куда-то «в туманную даль», а особенно — после вступления в войну Соединенных Штатов, — можно было с уверенностью сказать, что поражение люфтваффе неминуемо; оставалось только ждать, пока преимущество в ресурсах этих двух держав, в первую очередь — США, обеспечит им подавляющее военное превосходство. Теперь, когда все это уже в прошлом, можно назвать сколько угодно причин, непосредственно обусловивших это поражение, но это не так уж и важно. Если бы даже удалось избежать ошибок руководства и не допустить хаоса, воцарившегося по вине Удета, ничто не смогло бы изменить главного — стратегического неравенства сил, которое все равно никуда не исчезло бы. Тут не помог бы и переход к чисто оборонительной тактике, с переключением всех ресурсов на выпуск истребителей. Возможно, некоторую отсрочку и можно было бы получить, если бы руководители люфтваффе поняли вовремя преимущества новых реактивных самолетов, над которыми я работал с 1936 г., но, к сожалению, это важное изобретение стало жертвой ошибок, недальновидности и мелкого соперничества. Впрочем, в тех условиях это дало бы только временную передышку, но не более того».

Другой специалист, Герберт Мейсон, подтверждает этот вывод: «В планировании и техническом развитии авиации были допущены роковые ошибки, и их уже невозможно было исправить никакими усилиями. Германия вступила в войну против Советского Союза, не имея стратегической бомбардировочной авиации, которую генерал Вефер считал необходимым фактором для обеспечения победы над русскими. Правда, была сделана попытка возобновить производство «Хе-177», но эта машина имела серьезный конструктивный недостаток (по два сдвоенных двигателя на каждом крыле), ставший причиной многочисленных случаев самовозгорания моторов и гибели экипажа в испытательных полетах».

Удета и Мельдерса похоронили в Берлине, на кладбище Инвалидов, неподалеку от могилы барона Манфреда фон Рихтгофена. Геринг отдал им последние почести, сказав: «Да пребудут ваши души в Валгалле!» — и отправился во Францию, чтобы возложить венок на могилу племянника Петера Геринга, погибшего в воздушном бою 13 ноября 1941 г. Командир авиаполка Галланд вспоминал: «На военном кладбище в Абвиле, где было похоронено много наших летчиков, погибших в Битве за Англию и в боях над проливом, я увидел рейхсмаршала, стоявшего возле могилы своего племянника. Он объявил мне, именем фюрера, о присвоении мне звания полковника и вручил две золотые звездочки, достав их из кармана. Рейхсмаршал выглядел озабоченным: он спешил уехать в Париж, чтобы сделать покупки к Рождеству. Я убедил его заехать к нам в часть, где состоялся парад личного состава. Геринг приветствовал летчиков, поговорил с ними по-дружески и уехал, оставив по себе добрые воспоминания».

1. Фортуна требует назад свои дары

Говорят, что тому, кто высоко взлетел, бывает больно падать; богатый больше страдает от невзгод, чем бедный, которому нечего терять. В жизни Геринга настало время, когда он на себе почувствовал справедливость этих банальных истин. Судьба была к нему благосклонна и наградила многим: высокими званиями, орденами, богатством, но теперь она громко стучала в дверь, требуя вернуть свои дары — почему?! Альберт Шпеер писал о Геринге: «Он, несомненно, отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг, во всяком случае, я нередко слышал от него самые реалистические оценки ситуации. В те дни он действовал, как зарвавшийся игрок, который до последнего момента идет «ва-банк», надеясь обмануть и себя, и других!» Оценка Эмми Геринг была мягче: она писала, что ее муж постепенно, год за годом, осознавал недостатки своего положения, но не мог ничего поделать и оглушал себя таблетками паракодеина и морфия, не понимая, от чего он страдает больше: от физической боли или от душевных мук.

Нелегко было расставаться с огромной властью, но она уходила сама, не спрашивая, медленно, шаг за шагом, но неумолимо и безвозвратно, так что у Геринга стала все чаще мелькать мысль о том, что фюрер снова его одурачил, подставил, как и тогда, в памятный день Пивного путча, когда повел разношерстную толпу своих сторонников на пулеметы полиции.

В конце января 1942 г. Гитлер опять отправил его в Рим, на переговоры с Муссолини, попросить дуче, чтобы он послал свои войска на Восточный фронт. По возвращении Геринг узнал, что фюрер назначил на место доктора Тодта, погибшего в авиакатастрофе, Альберта Шпеера, ставшего теперь заведующим вооружениями, а гауляйтер Заукель стал полномочным комиссаром по набору рабочей силы на оккупированных территориях. Раньше все это входило в круг обязанностей Геринга, и он распоряжался на территории рейха, как полновластный экономический диктатор; теперь же, когда фюрер лишил его и прибыльной должности уполномоченного по распределению сырья, оставалось только наблюдать со стороны, как другие счастливцы, более молодые и крепкие здоровьем (а может быть — более способные?) забирают в свои руки экономику и хозяйство страны, лишая его, Геринга, легких прибылей и вскрывая ошибки, допущенные им раньше, за которые теперь приходилось нести ответ.

Чтобы утешиться, он стал больше внимания уделять красивым и дорогим вещам, которых накопил уже порядочно: бриллиантам и ювелирным изделиям, драгоценным камням и золоту. За ним стали замечать, что он, сидя на каком-нибудь важном совещании, вдруг, забывая об окружающих, извлекает из кармана очередную ценную безделушку и начинает вертеть ее в руках, рассматривая со всех сторон и любуясь ею. Приходя домой, он, как легендарный царь Мидас, доставал свои сокровища и перебирал их, получая удовольствие от их блеска Он начал, по словам Шпеера, носить дома бархатный зеленый халат до колен, в виде тоги, и появлялся в таком виде перед гостями, подобный римскому императору, с золотыми перстнями и крупной рубиновой брошью на груди, только что без лаврового венка на голове! Министр иностранных дел Италии Чиано так описывал свои впечатления от встреч с рейхсмаршалом в Риме:

«Геринг, как обычно, выглядит надменным и обрюзгшим. Сегодня он покидает Рим. Мы обедали в отеле «Эксельсиор», и во время обеда он почти все время говорил о своих бриллиантах. Он носит несколько красивых колец. Отправляясь на вокзал, он надел широкую, подбитую соболями доху, вроде тех, что надевали в начале века водители автомобилей, или тех, в которых в наши дни ходят в оперу дорогие проститутки».

Сначала он пробовал протестовать, когда фюрер начал урезать его полномочия, но потом смирился. Его подчиненные, которые, как он думал, будут находиться при нем вечно, стали потихоньку его покидать. «Геринг, который, без сомнения, сильно продвинул вперед выполнение четырехлетнего плана, — писал Шпеер, — теперь, в 1942 г., казался погруженным в меланхолию и полностью утратил интерес к работе. Он стал рассеянным и суетливым, высказывал массу идей, выглядевших совершенно нереальными. Все знали, что он тратит на себя деньги, отпускаемые на развитие промышленности, и он, кажется, боялся, что его лишат этого источника доходов, подорвав его репутацию».

Пока что все обходилось. Его агенты доносили ему из Парижа, Амстердама и Рима о новинках, появлявшихся на рынках произведений искусства, и он черпал деньги из государственной казны, чтобы оплатить покупки, говоря себе в оправдание, что все равно передаст все государству в день своего шестидесятилетия.

Его партнеры по деловым переговорам стали замечать, что он ведет себя странно: вдруг оживляется и жестикулирует, а потом впадает в оцепенение и едва не засыпает. Частые смены настроения стали характерной чертой его поведения.

Впрочем, немцам некогда было задумываться о странностях в поведении рейхсмаршала. С 1942 г. участились и усилились бомбардировки англичанами германских городов, а люфтваффе и силы противовоздушной обороны не давали им достойного отпора. В 1939 г. Геринг клялся согражданам, что на города рейха не упадет ни одна вражеская бомба. «Если это случится, то я пойду в горшечники!» — пообещал он. Теперь бомбы сыпались сверху тоннами, и берлинцы невесело шутили: «Проклятые англичане, перебьют нашему Герману все горшки!» Упреки, которыми осыпал его Гитлер, бывали иногда столь резкими, что он начал всерьез опасаться, как бы фюрер не прогнал его с поста командующего люфтваффе. С декабря 1941 г. Гитлер принял на себя обязанности главнокомандующего сухопутными войсками и стал лично руководить кампанией в России, где Герингу совершенно не хотелось бывать. Появившись однажды ненадолго в ставке фюрера в Виннице, он поспешил поскорее оттуда улизнуть и сразу же по приезде отправился в оперу, чтобы избавиться от неприятных впечатлений о «стране немытых славян».

В апреле 1942 г. состоялось его новое путешествие в Италию (где он бывал с удовольствием, как и во Франции). Рейхсмаршал посетил Сицилию, чтобы проинспектировать 7-й корпус люфтваффе, которым командовал генерал Пауль Дейхман, руководивший воздушными операциями на Средиземноморье. «Для переправы Геринга из Реджо-ди-Калабрия в Мессину, — писал Дейхман, — итальянцы подыскали шикарный скоростной катер, но эта изящная посудина показалась хрупкой и ненадежной скорлупкой, когда рейхсмаршал, пытаясь в нее влезть, никак не мог втиснуть в нее свое грузное тело, и к тому же на море поднялось волнение. Итальянцы, опасаясь, что их высокий гость потерпит неудачу в коварном Мессинском проливе, где когда-то с трудом прошел сам Одиссей, отрядили для его перевозки крупный морской паром, встреченный на рейде Мессины щеголеватыми военными кораблями, на палубах которых выстроились моряки в парадной форме, чтобы приветствовать посланника фюрера». На таком фоне медлительный и неуклюжий паром выглядел комично, и Геринг почувствовал, что его достоинству нанесен урон — но что было делать!» Пытаясь держаться величественно, как в прежние голы, когда он был на вершине власти, Геринг замечал, что окружающие не воспринимают его всерьез; он пробовал шутить, подбадривая себя, но шутки звучали неуклюже или мрачно.

В мае случилась новая неприятность: прямо в министерстве авиации была раскрыта целая шпионская организация, известная «Красная капелла», дававшая информацию в Москву! (То-то позлорадствовал Геббельс!) Во главе «капеллы» стоял лейтенант люфтваффе граф Шульце-Бойзен, внук легендарного адмирала Тирпица, работавший в отделе научных исследований. Худших неприятностей, казалось, невозможно было и вообразить!

2. Путь фюрера ведет к гибели

А в ноябре-декабре 1942 г. разыгралась трагедия в Сталинграде. 6 ноября германская 6-я армия оказалась в окружении, и Гитлер запретил генералу Паулюсу прорываться на запад, потому что Геринг торжественно пообещал фюреру обеспечить снабжение окруженных германских войск всем необходимым. Штаб люфтваффе, сделав расчеты, доложил рейхсмаршалу, что это невозможно, что для создания «воздушного моста» нужно иметь вдвое больше самолетов (600 вместо имевшихся 298), что погода плохая, и базовые аэродромы находятся слишком далеко от фронта; но Геринг (как и его фюрер) ничего и никого не хотел слушать. 12 декабря все германское руководство присутствовало на спектакле «Мейстерзингер из Нюрнберга», дававшемся по случаю открытия восстановленного здания Берлинской государственной оперы, а 22 декабря Гитлер и Геринг сами разыграли драматическую сцену высокого накала. Дело происходило в ставке Гитлера «Вольфшанце». «Когда я подошел к кабинету Геринга, — вспоминал Пауль Дейхман. — я услышал, что внутри кто-то воет, как раненый волк. Охранник, офицер СС, разрешил мне войти, и я увидел Геринга, сидящего за столом; уронив голову на руки, он громко всхлипывал и шумно вздыхал. Рядом стоял генерал Боденшатц, который тихо сказал мне, что, по поступившим последним данным, аэродромы в Тацинской и Морозовской (откуда производилось снабжение окруженной сталинградской группировки) захвачены противником. Геринг сопровождал его рассказ бессвязными ругательствами. Все это напоминало сцену из плохо поставленного спектакля. Видя, что беседа не состоится, я ушел».

В конце 1942 г. Геринг сказал Шпееру, тоже прибывшему в «Вольфшанце»: «Если после этой войны Германия сохранит границы 1933 г., то можно будет сказать, что нам крупно повезло!» Шпеер отметил в дневнике: «Мне стало ясно, что Геринг, несмотря на свою постоянную громогласную поддержку заявлений фюрера, на самом деле уже не сомневается в нашем поражении и боится его!»

14 января 1943 г. Гитлер дал личное поручение Мильху обеспечить снабжение 6-й армии, и тот, собрав самолеты отовсюду, где только мог, действительно увеличил количество рейсов, но это уже не могло изменить положение: 2 февраля остатки окруженной германской группировки сдались русским. Люфтваффе потеряли в сталинградской операции 488 самолетов и 800 летчиков. Это были последние опытные кадры германской авиации: для пополнения экипажей транспортных самолетов пришлось посылать инструкторов авиашкол и курсантов, прошедших ускоренную программу обучения. Спустя несколько недель Гитлер на очередном совещании стал упрекать Геринга за то, что люфтваффе проигрывают воздушную войну в Англии. «Куда подевались ваши самолеты?» — гневно вопрошал фюрер, и рейхсмаршал, собрав остатки мужества, ответил: «Они остались там, в России, гниют в полях под Сталинградом!»

30 января 1943 г. Геринг выступал в Доме авиации, и его речь передавалась по радио. Это было надгробное слово в память погибших в Сталинграде, хотя многие солдаты 6-й армии были еще живы и слушали выступление рейхсмаршала, затаившись в разрушенных окопах среди развалин города, который им так и не удалось захватить. Они проделали длинный путь к берегам Волги по приказу фюрера, пославшего их на завоевание «жизненного пространства», и вот теперь, в благодарность за труды, им довелось выслушать надгробную речь, посвященную им самим.

«Пройдут века, — возглашал рейхсмаршал с былым металлом в голосе, — и люди будут вспоминать Сталинград и павших героев, исполнявших свой долг перед отечеством до конца!» Но счет шел уже не на века: минуло всего десять лет с того дня, как фюрер назначил Геринга министром своего правительства, а конец нацистского рейха уже обозначился со всей ясностью. Спустя несколько дней Черчилль и Рузвельт на встрече в Касабланке заявили, что единственным условием заключения мира с Германией будет полная и безоговорочная капитуляция германских войск.

Гитлеру не понравилась речь Геринга (а может быть, он боялся, что теперь такие речи будут звучать слишком часто). В мае 1943 г. он распорядился, чтобы все выступления его министров, передаваемые в эфир, давались предварительно ему на утверждение, и с тех пор немцы уже ни разу не услышали по радио голоса «толстого Германа», к которому они относились не без симпатии. Многие восприняли это как еще один признак того, что наступают тяжелые времена.

1. «Что будет с нами со всеми и от кого теперь спасать Германию?»

27 января 1943 г. американская бомбардировочная авиация, базировавшаяся на Британских островах, начала совершать регулярные рейды на территорию Германии, выполнив первый налет на город Виль-гельмсгафен и открыв тем самым новый период войны в воздухе. Гитлер упрекал Геринга за то, что его истребители ничего не могут поделать с новым противником. Геринг почтительно напоминал фюреру о том, что он советовал ему не начинать эту войну и предупреждал в свое время о невозможности справиться с авиацией западных держав. Он и в самом деле предвидел многие из тех трудностей, перед лицом которых оказался теперь Третий рейх, но кому был толк от его предвидения? И кто мог сказать ему за это спасибо?

18 февраля во Дворце спорта в Берлине состоялся массовый митинг, организованный Геббельсом. Министр пропаганды решил «встряхнуть народ» после сталинградского поражения и выступил с речью, в которой объявил о начале «тотальной войны» против всех врагов Германии. Правильно подобранная публика послушно аплодировала в нужных местах, а после митинга и концерта Геббельс пригласил к себе Шпеера и Мильха, чтобы посоветоваться с ними насчет того, что же все-таки следует предпринять. Все трое были недовольны тем, что Борман и Ламмерс (заведующий рейхсканцелярией) подчинили фюрера своему влиянию и фактически узурпировали власть в стране. Шпеер подал дельное предложение: нужно возобновить работу Совета обороны, председателем которого был Геринг. Этот орган имел по конституции право разрабатывать и издавать декреты даже без участия фюрера; в последнее время он перестал собираться из-за безразличного отношения Геринга, забросившего все дела.

Геббельсу понравилась идея Шпеера: можно было попытаться, воспользовавшись ситуацией, ограничить полномочия Бормана и заодно вовлечь в свой круг Геринга, который что-то уж совсем отдалился от всех, как будто хотел снять с себя всякую ответственность за дела рейха.

28 февраля Шпеер посетил Геринга в Оберзальцберге (где он отдыхал), и рейхсмаршал встретил своего гостя с радостью, довольный тем, что нашелся человек, вспомнивший о нем и нарушивший его уединение. Сначала он отверг предложение о сотрудничестве с Геббельсом, на которого был зол за то, что тот, объявив «тотальную войну», закрыл в Берлине все рестораны и варьете. Герингу удалось было отстоять ресторан «Хорхер», где он часто «гулял» с офицерами люфтваффе, «обмывая» разные приятные события, но нашлись негодяи, поколотившие в «Хорхере» все окна, и это уютное местечко тоже закрылось. Все же, выслушав увещевания Шпеера, он согласился встретиться с Геббельсом, и встреча произошла 2 марта 1943 г.

Оба давних соперника решили не ворошить прошлые обиды и перешли к делу. Геббельс посетовал на ухудшение здоровья фюрера, и Геринг с ним согласился, сказав, что фюрер и в самом деле за последние три года постарел на пятнадцать лет; следовало бы освободить его от занятий военными делами — это, возможно, пошло бы на пользу и ему самому и рейху. «Хотя, пожалуй, уже слишком поздно!» — добавил он с сомнением в голосе. Он предложил также включить в состав Совета обороны Гиммлера.

Геббельс постарался убедить Геринга, чтобы он не устранялся от дел и не отказывался от полномочий. «Ну подумайте, что будет с нами со всеми, если мы проявим слабость!» — говорил он своему «товарищу по несчастью». Геринг не питал иллюзий на этот счет. Одно «решение еврейского вопроса» чего стоило! Тут уж бежать было некуда, нужно было защищаться изо всех сил. Геббельс был доволен достигнутым взаимопониманием. «Хорошо, что Геринг правильно понимает ситуацию, — записал он в дневнике. — Опыт истории показывает, что люди сражаются упорнее, когда знают, что все мосты сожжены и отступать некуда!» Геринг понял, что ему не дадут уйти от ответственности, но он был «эгооптимистом» и в очередной раз махнул на все рукой, положившись на удачу.

Потом партнеры разъехались: Геббельс вернулся в Берлин, а Геринг отправился в Италию. Вскоре союзники совершили жестокий налет на Берлин, во время которого погибло 700 жителей города и 35 000 человек остались без крова. Гитлер вызвал Геббельса и Шпеера к себе в ставку в Винницу и стал при них (заочно) жестоко ругать Геринга, назвав его «мечтателем, витающим в облаках». Оба «заговорщика» поняли, что не стоит даже заводить речь о возобновлении работы Совета обороны под председательством Геринга. Планы «спасения Германии от фюрера» пришлось временно отложить.

2. «Защитить Германию? Нет, наказать Англию!»

20 марта 1943 г. Гитлер вызвал к себе Геринга, вернувшегося из Рима, и устроил ему разнос за налеты союзников на Берлин и на Нюрнберг, посоветовав разобраться с тем, кто из генералов люфтваффе плохо справляется со своими обязанностями. Рейхсмаршал понял, что очередь может дойти и до него, и взялся за дела. Он отправил на фронт часть резерва личного состава люфтваффе, передав их в помощь сухопутным войскам, и организовал гвардейскую танковую дивизию «Герман Геринг», которая была направлена в Тунис, а потом воевала в Италии и на Восточном фронте. Затем он провел «воспитательную работу» среди пилотов истребительной авиации, назвав их, по примеру фюрера, «трусами, избегающими встреч с врагом». Его возмущение подогревалось тем, что американская авиация начала громить предприятия, входившие в концерн «Герман Геринг верке», в котором он владел многочисленным имуществом: это были 176 заводов, 69 горно-металлургических предприятий, 156 торговых и 46 транспортных компаний и 15 строительных фирм.

Разобравшись с делами, он снова занялся своей художественной коллекцией, благодаря которой уже стал самым богатым человеком во всей Германии. Сокровища искусства потоком шли к нему из всех покоренных стран Европы. В марте 1943 г. он получил от Бормана 6 млн марок на пополнение художественного фонда, которые пришлись весьма кстати. Еще 2 млн ему дал министр финансов фон Крозиг, сделавший это с большой неохотой. Геринг понимал, что дела идут плохо, и может случиться так, что будет не до картин, — и все-таки продолжал пополнять коллекцию и расширять Каринхалле, куда он свозил свои богатства. Адъютант Гитлера фон Бюлов говорил, что Гитлер с этого времени перестал обращать внимание на выходки рейхсмаршала и не хотел ничего знать о его поведении.

Американские «летающие крепости» начали совершать налеты на Италию, и немецкие истребители ничего не могли противопоставить их пулеметам и пушкам. 11 июля Геринг послал телеграмму командующему 2-м воздушным флотом, в которой нещадно ругал своих летчиков, обвиняя их в трусости и нежелании сражаться. «Я запрещаю вам отступать!» — приказал Геринг, и с этого времени люфтваффе стали нести невосполнимые потери, лишавшие летчиков всякого желания воевать.

Налеты авиации западных союзников усиливались. Американцы стали бомбить Германию днем, а англичане — в ночное время. В период с 25 июля по 3 августа 1943 г. союзники произвели опустошительные налеты на Гамбург, разрушив порт, предприятия и жилые дома; погибло 35 000 человек. Немецкие радары оказались бесполезными: англичане высыпали в воздух тонны мелко нарезанной алюминиевой фольги, создававшей помехи и сбивавшей с толку операторов. Геббельс записывал в дневнике:

«29 июля 1943 г. В течение ночи мы пережили самый сильный налет из всех, что были совершены на Гамбург. В нем участвовало от 800 до 1000 бомбардировщиков. Кауфман (местный гауляйтер) пишет о катастрофе, потрясающей воображение. Город с миллионным населением уничтожен, возникшие проблемы почти не поддаются решению. Население в миллион человек необходимо снабдить продовольствием, обеспечить одеждой и жильем и как можно скорее эвакуировать. Кауфман сообщает о примерно 800 тысячах бездомных, которые бродят по улицам, не зная, что предпринять».

Кто-то должен был отвечать, и Геринг обвинил в некомпетентности начальника штаба люфтваффе Ге-шоннека; 19 августа тот покончил с собой.

Самоубийство начальника штаба показало, что люфтваффе не в состоянии выполнять все то, что требовали их руководители. «Я всегда считал, что у нас преувеличивают возможности этого рода войск и приукрашивают их состояние!» — отметил в дневнике фон Бюлов.

После смерти Гешоннека Геринг созвал совещание своих ближайших сотрудников, чтобы поправить дело. Новым начальником штаба был назначен генерал Кортен. Галланд (командир авиакрыла) писал о совещании:

«Рейхсмаршал попытался подвести итоги и сделать выводы, сказав, что наступательный период войны закончился, и теперь придется переходить к обороне, по крайней мере, — на Западе. Теперь, сказал он, главной задачей люфтваффе становится защита жизни и имущества германского народа (особенно горожан, больше всего страдающих от бомбардировок), а также действия по защите военного потенциала рейха». Галланд отметил, что никогда, ни до, ни после этого он не наблюдал среди руководства люфтваффе такого единодушия: «Катастрофа в Гамбурге произвела на всех такое потрясающее впечатление, что мы забыли о всяких личных и ведомственных амбициях. Не было споров ни со штабными офицерами, ни с представителями заводов״ прекратилось соперничество между истребителями и летчиками бомбардировочной авиации. Геринг тоже был захвачен общим настроением. Когда обо всем договорились, он встал и сказал, что пойдет переговорить с фюрером по телефону: доложить о принятых мерах и получить необходимые полномочия. Все еще раз единодушно заявили ему, что нужно обеспечить господство в воздухе, хотя бы над территорией рейха, и защитить Германию от налетов. В создавшейся ситуации это можно было сделать, переключив все силы на производство истребителей. Геринг был полностью согласен с общим решением и готов был поддержать его всем своим авторитетом и властью. Потом он ушел в соседнюю комнату и долго не появлялся.

Я и еще один офицер (Пельтц) решили узнать, в чем дело. Зайдя в кабинет, мы увидели неожиданную картину: перед нами сидел совсем другой Геринг — измученный и сломленный человек, Он опустил голову на руки, что-то невнятно бормотал и даже стонал, как от мучительной внутренней боли. Мы не знали, что предпринять. Наконец, он поднял взгляд и сказал, что такого позора он еще не переживал. Фюрер совершенно лишил его доверия и отверг все его советы по коренному изменению ситуации в воздушной войне. Фюрер сказал также, что недоволен люфтваффе, которые слишком часто терпят поражения. Они опозорились, не справившись с его заданиями. Теперь он дает нам всем последнюю возможность оправдаться в его глазах, и для этого мы должны усилить налеты на Англию! Нужно ответить террором на террор — только так можно справиться со всеми врагами, как внешними, так и внутренними. Геринг сказал, что фюрер прав, — как всегда, и что нужно признать наши ошибки. С этими словами он встал и громко провозгласил: «Полковник Пельтц, я назначаю вас ответственным за налеты на Англию!»

Да, нам удалось усилить налеты на Англию! Мы получили новые самолеты «Ю-188» и «Хе-177» и приложили все усилия, чтобы выполнить приказ фюрера, следуя его тактике — «отвечать террором на террор». Но результаты оказались не слишком существенными, по крайней мере, они не имели стратегического значения». Никакого перелома в войне не получилось. Высадка союзных войск в Сицилии и выход Италии из союза с Германией еще больше ухудшили ситуацию.

Геринг выглядел растерянным. Он перестал надевать свои ордена и все чаще повторял, что бомбардировки германских городов — это божье наказание за грехи (но за чьи?). Один раз он попытался, вспомнив опыт «Битвы за Англию», руководить действиями истребителей прямо из Каринхалле, но запутался и ошибся, послав свои самолеты не в ту сторону. Американцы спокойно отбомбились и улетели, оставив после себя новые разрушения.

26 ноября Гитлеру показали новый реактивный истребитель «Ме-262». Осмотрев машину, Гитлер подозвал к себе конструктора и спросил: «Можно ли сделать так, чтобы это был не истребитель, а бомбардировщик?» Мессершмитт ответил утвердительно, сказав: «Да, можно! Он может нести две бомбы по 250 килограммов». Тогда Гитлер распорядился: «Пусть это будет скоростной бомбардировщик!»

Гитлер был одержим идеей уничтожения самолетов противника на аэродромах, а также задумывался об отражении возможной высадки союзников во Франции; что же касается защиты территории самой Германии, то это беспокоило его в последнюю очередь. Поэтому он настоял на своем решении («Делайте бомбардировщик!»), когда Геринг попытался его переубедить, доказывая, что новый самолет будет прекрасным истребителем, обладая преимуществом в скорости и высоте полета над всеми самолетами противника. Именно такой самолет позволил бы немецким летчикам вернуть превосходство в воздухе и защитить от бомбардировок германские города. Впрочем, эти споры имели достаточно отвлеченное значение, потому что выпуск нового самолета в больших количествах оставался делом будущего.

1943 г. приближался к концу, и Геринг, думая о будущем, решил положиться на судьбу, не пытаясь изменить происходящее своими силами. Размышляя о том, что ждет его впереди, он не мог отделить себя от фюрера; он всегда гордился тем, что немцы видят его рядом с фюрером, а не где-то внизу, среди прочих, и знал, что именно такое положение обеспечило ему почет, власть и уважение сограждан. Теперь он понял, что путь, которым следует Гитлер, ведет к катастрофе, но продолжал надеяться на благополучный исход, на то, что стечение обстоятельств еще может позволить ему, например, стать «первым лицом в государстве», унаследовав власть, которую он ждал так долго. Шпеер позже сказал, что если бы в Германии правил Геринг, а не Гитлер, то национал-социализм имел бы совсем другой вид, а может быть, вместо него в Германии утвердился бы совершенно другой строй. Впрочем, все это — не более чем предположения.

1. Присвоенное богатство, бесполезное могущество

12 января 1944 г. Герингу исполнился 51 год и он получил множество подарков, которые ему несли отовсюду, как дань, зная, что он считает эти подношения исполнением обязанности со стороны тех, кто хотел бы сохранить с ним дружбу. Наибольшее усердие проявила дивизия «Герман Геринг», приславшая из Италии 15 больших ящиков, наполненных картинами и художественными изделиями. Оказалось, что танкисты забрали их в монастыре Монте-Кассино, где хранилось 200 ящиков с произведениями искусства, эвакуированными из Неаполя перед сдачей города американцам. Геринг пожурил своих подопечных, даже пригрозил наказать, но ящики принял и отправил на сохранение в подземное убежище в Альпах, близ города Альт-Аусзее, оборудованное в пещере. У него появились новые хлопоты: нужно было пристроить в безопасные места картины и другие ценности, накопившиеся в его поместьях и замках. Места в специально подготовленных бункерах не хватало, часть картин пришлось сложить в коридорах подземного командного пункта Эренфортен (близ Потсдама), где уже стояли два гроба с останками древних прусских королей, вынесенные из гарнизонной церкви.

Магистрат города Берлина подарил рейхсмаршалу картину малоизвестного художника, ученика Антонио Моро, стоимость которой едва тянула на 25 тысяч марок; это было совсем не то, что картина Тинторетто, подаренная магистратом в 1942 г. и стоившая 250 тысяч — но что поделаешь! Времена изменились: берлинцы страдали от бомбардировок, и это отразилось на их щедрости по отношению к командующему люфтваффе.

Впрочем, по богатству коллекции Геринг и так мог поспорить со многими музеями: у него имелось пять картин Рембрандта, а также полотна Рубенса, Веласкеса, Фрагонара, Франса Хальса, Ван Дейка, Буше, Гойи и две картины Кранаха. В отличие от Гитлера, державшего все привезенные ему картины нераспакованными, Геринг развешивал свои сокровища по стенам, чтобы любоваться ими, пока возможно. У него было 217 больших альбомов с фотографиями всех картин и ценностей, которые он часто перелистывал. Иногда он так же увлеченно забавлялся с моделью железной дороги, устроенной в мансарде, и показывал ее гостям, но все же картины вызывали у него большую гордость: ведь они стоили уйму денег! Благородная страсть к художественным ценностям роднила его (как он полагал) с Наполеоном; но Наполеон сдавал все картины и скульптуры, привезенные из завоеванных стран, в Лувр, национальную сокровищницу Франции; Геринг же хранил их у себя, видя в них олицетворение своего богатства и престижа. Отблеск славы великих мастеров и их произведений возвышал его в собственных глазах: ведь он был владельцем этих сокровищ и с гордостью указывал на это своим гостям.

Однако теперь его мучили опасения, что картины попадут под бомбы и будут уничтожены, хотя пока что ни одно его поместье и ни один замок не подверглись бомбежке. Может быть, англичане еще помнили о договоре, который он заключил с их послом, Гендерсоном, покидавшим Берлин в 1939 г. и спросившим на прощанье: «Надеюсь, люфтваффе не станут бомбить мой дом в Англии?» — «Пожалуй, нет, — ответил тогда Геринг, — если вы не будете бомбить Каринхалле!» Пока что вражеская авиация не тронула ни Каринхалле, ни Фельденштайн, ни Маутерндорф, и Геринг понемногу успокоился. Все-таки англичане — джентльмены, и они меня уважают!» — решил он про себя.

Невероятно, но он все еще продолжал отстраивать и расширять Фельденштайн, в котором теперь часто бывал. Здесь он отдыхал, наглотавшись таблеток, здесь же распекал подчиненных, вспоминая уроки, полученные от крестного отца в детстве.

Удивительно и то, что немцы, страдая от бомбардировок, не возненавидели своих нацистских вождей, обращая весь гнев против англичан и американцев, засыпавших бомбами их города. Когда Геббельс или Геринг посещали район, пострадавший от налета вражеской авиации (Гитлер никуда не выезжал, предпочитая отсиживаться в рейхсканцелярии), горожане, оставшиеся без крова, охотно пожимали им руки и с благодарностью выслушивали слова сочувствия, довольные тем, что кто-то из высокого начальства еще помнит о них.

2. Союзники высадились в Нормандии

Между тем, еще 20 февраля 1944 г. союзники начали «большое воздушное наступление», имевшее целью уничтожить германскую авиацию и авиапромышленность перед высадкой десанта в Нормандии. Мильх и Шпеер приняли меры к тому, чтобы организовать производство истребителей на новых подземных заводах, построенных заключенными. Геринг не стал им помогать, сказав, что эта работа запоздала и ничего не даст, потому что разворачивается слишком медленно.

24 марта случилось ЧП: из концлагеря в Силезии совершили побег пленные английские офицеры-летчики. Гитлер пришел в бешенство и, не советуясь ни с кем, отдал приказ найти и расстрелять всех беглецов на месте. Эсэсовцы поймали и казнили 50 человек. Геринг был сильно обеспокоен и имел стычку с фюрером по этому поводу: он волновался за судьбу офицеров люфтваффе, оказавшихся в плену, а еще больше — за свое собственное будущее, зная, что союзники не простят немцам этого преступления. Это был самый подходящий момент для того, чтобы порвать с Гитлером, отмежевавшись от его политики: Геринг оставался еще достаточно авторитетной фигурой в глазах общественности как внутри страны, так и за рубежом, а Гитлер, несмотря на участившиеся споры и конфликты с рейхсмаршалом, дорожил его присутствием в правительстве и, наверное, не решился бы наказать его за неподчинение. Но Геринг так и не отважился на разрыв, чувствуя, что у него просто не хватает духа на такой шаг.

Высадка англо-американских войск в Нормандии произошла 6 июня 1944 г. Люфтваффе не оказали им существенного сопротивления, совершив в первый день сражения всего 30 вылетов, в которых участвовали 319 самолетов. Вот когда немцам пригодился бы скоростной реактивный истребитель, но его создание было отложено по приказу Гитлера, а реактивный бомбардировщик «Ме-262» пока только проходил испытания. Геринг приказал срочно перебросить во Францию все истребители, предназначенные для защиты территории Германии, но этого так и не удалось сделать, по разным техническим причинам, — главным образом из-за нехватки горючего, дефицит которого ощущался все острее. Многие нефтеперегонные заводы были разбомблены, и Геринг только беспомощно пожимал плечами в ответ на настойчивые вопросы фюрера о том, смогут ли люфтваффе, в конце концов, дать отпор противнику или нет?

Но вот 12 июня произошло событие, на которое нацистское руководство возлагало много надежд: состоялся первый пуск ракет «Фау-1», направленных на Лондон и на Южную Англию. Это было знаменитое «оружие возмездия» («фергельтунгсваффе»), с помощью которого фюрер хотел покарать англичан за бомбардировки германских городов и принудить их к миру. Ракету разработал конструктор Вернер фон Браун по заданию люфтваффе; в свое время, когда составляли программу на создание этого оружия, встал вопрос о том, что следует изготовить в первую очередь: ракету для поражения наземных целей или же сверхточную зенитную ракету, позволяющую легко сбивать вражеские бомбардировщики? Гитлер сделал выбор в пользу ракеты «земля-земля» и теперь предвкушал, как, обрушив на Лондон новое «чудо-оружие», поставит Англию на колени. К его разочарованию, этого не произошло, хотя ракеты «Фау-1» и «Фау-2» нанесли английским городам немалый урон и убили много мирных жителей (около 16 000 человек).

3. Заговор против фюрера

В Германии нашлись люди, не пожелавшие следовать за фюрером по пути к катастрофе. Группа военных и гражданских лиц, пользовавшихся известностью и авторитетом в германском обществе, организовала заговор против Гитлера и совершила несколько попыток покушения на него, окончившихся неудачно. Заговорщики собирались уничтожить также и Геринга, как преемника Гитлера, и Гиммлера, поскольку он возглавлял полицию и был одним из руководящих деятелей рейха, на которых опирался нацистский режим.

20 июля 1944 г. полковник резервной армии граф Клаус Штауффенберг оставил мину замедленного действия в ставке Гитлера «Вольфшанце», в комнате, где фюрер проводил совещание о положении на Восточном фронте. Произошел взрыв большой силы, в результате которого погибли 24 человека; многие были ранены — но фюрер почти не пострадал, отделавшись небольшой контузией. Геббельс потом заявил, что «его спасло божественное Провидение для блага Германии».

Гитлер жестоко расправился с заговорщиками. Многих расстреляли, некоторых задушили при помощи проволоки или подвесили за ребра на крюках, как свиные туши на бойне, заставив долго мучиться. Сцены расправ засняли на пленку и показывали в назидание солдатам, членам партии и курсантам военных училищ, «для воспитания у них духа патриотизма и преданности фюреру»; некоторые из зрителей падали в обморок во время сеанса или уходили, не досмотрев фильм до конца. Гитлер, требовавший все новых казней, несколько раз с увлечением посмотрел «картину» и заставлял смотреть ее своих сотрудников (говорили, что Геббельс, боясь лишиться чувств во время просмотра, закрывал себе глаза двумя руками).

Всего, по данным гестапо, было арестовано 7000 человек, и среди них — люди, известные всей Германии: адмирал Канарис, фельдмаршал Вицлебен, граф Шуленбург, пастор Бонхеффер и другие. Штауффенберг был расстрелян одним из первых. Немецкий писатель и дипломат Ганс Гизевиус писал о нем: «Штауффенберг не хотел, чтобы Гитлер увлек за собой в могилу всю армию, он считал, что спасти армию — значит спасти родину, и он не был одинок в этом убеждении».

Геринг посетил место покушения и осмотрел штабной павильон, развороченный взрывом. Увиденное, как и все случившееся, произвело на него удручающее впечатление; он расстроился и потерял контроль над собой во время чаепития, последовавшего за осмотром. Когда собравшиеся за столом видные нацистские руководители и военачальники (среди которых был и Муссолини, приехавший выразить сочувствие фюреру) заспорили о причинах случившегося, Геринг излил свой гнев на Риббентропа, обвинив его в том, что он «навязал немцам эту войну», как раз тогда, когда он, Геринг, вел переговоры о мире через Далеруса. Риббентроп попытался возражать, и разгневанный рейхсмаршал, назвав его «ничтожеством и жалким торговцем шампанским», приказал ему замолчать и едва не стукнул своим тяжелым жезлом, так что его едва утихомирили.

Фюрер сильно изменился после покушения. Он все-таки пострадал от взрыва (хотя и старался не показывать этого): у него болели уши, подергивалась щека и стала плохо сгибаться левая рука, но главное — изменилось его отношение к окружающим: он перестал доверять кому бы то ни было и везде подозревал врагов. «Что касается его твердости, то она превратилась в жестокость, — вспоминал генерал Гейнц Гудериан, — а склонность к блефу сменилась откровенной нечестностью. Теперь он часто лгал без малейшего колебания, полагая, что и другие лгут ему. Он никому больше не доверял, и с ним стало трудно иметь дело. Он часто терял самообладание, становился все более несдержанным в выражениях. С каждым месяцем это все больше превращалось в пытку, и никто не мог повлиять на него сдерживающим образом».

Что касается Геринга, то он после событий 20 июля постарался сделать все возможное, чтобы показать свое сочувствие и преданность фюреру. Он предложил ввести в армии вместо общепринятого воинского приветствия (прикладывание правой руки к голове) нацистский партийный салют, сопровождавшийся возгласом «Хайль Гитлер!»; фюрер был удивлен, но тут же издал соответствующий указ. Это, однако, не спасло Геринга от сыпавшихся на него упреков в небоеспособности люфтваффе. Раньше, когда он рапортовал о достижениях и когда люфтваффе одерживали победы, все были довольны; теперь же, когда настал критический момент и обнаружились все просчеты (виновником которых был не только Геринг), весь позор пал на него! Факты, говорившие о проигрыше воздушной войны, были ужасны, от них некуда было деться и любые оправдания казались бессмысленными.

4. «Война проиграна…»

В августе 1944 г. началось отступление из Франции, сопровождавшееся безобразными сценами дезорганизации и отчаяния. Солдаты и офицеры люфтваффе, вызывавшие прежде зависть военнослужащих других родов войск, теперь подвергались насмешкам и оскорблениям за то, что они, фактически, уже проиграли войну. Немецкие самолеты редко поднимались в воздух из-за нехватки горючего; неопытные пилоты, призванные на фронт после сокращенного курса обучения, не всегда отваживались вступать в воздушный бой один на один; многие машины износились, а некоторые из них казались устаревшими по сравнению с новейшими истребителями и бомбардировщиками союзников. Знаменитые «штуки», считавшиеся новинкой в 1939–1940 гг. и наводившие тогда ужас на пехоту противника воем своих сирен, теперь, хоть и продолжали наносить урон атакующим частям врага, выглядели угловатыми и медлительными; на Восточном фронте их прозвали «горбатыми» и «лаптежниками» за выпирающую кабину и нелепо торчащие неубирающиеся шасси с обтекателями. Войско Геринга утратило свой блестящий щеголеватый вид, поблек и осунулся и сам рейхсмаршал.

А тут еще этот злонамеренный Геббельс, вечно строивший козни «преемнику фюрера! Теперь, став уполномоченным по ведению «тотальной войны», он приказал закрыть все театры, а весь их персонал отправить на фронт или на военные заводы. Актер Грюндгенс, которому Геринг покровительствовал, пришел просить защиты у рейхсмаршала: ведь Геринг оставался шефом и распорядителем всех прусских государственных театров. Но в этот раз он ничего не смог сделать: его полномочия превратились в пустой звук. Вся его «театральная империя», которой он так гордился, рассыпалась на глазах; последнее слово в давнем споре осталось за Геббельсом.

И Геринг, и его новый начальник штаба, генерал Крейге, прочно числились в немилости у фюрера. Гитлер хотел поставить во главе люфтваффе генерала фон Грейма, оставив Геринга в качестве «почетного командующего», но Грейм не согласился, требуя полного объема полномочий. Тогда Гитлер отказался от своего намерения, сказав адъютанту фон Бюлову: «Геринга нельзя снимать: у него выдающиеся заслуги и он еще может мне понадобиться!»

Красная армия вступила в Восточную Пруссию, и Герингу пришлось навсегда распрощаться со своим охотничьим домом в Роминтене. Когда-то он спасался здесь от английских бомбардировщиков, не долетавших до этих отдаленных мест; теперь сюда пришли русские танки! Геринг решил ничего не оставлять врагам: он вызвал звено истребителей «фокке-вульф-190» и приказал летчикам расстрелять и разбомбить все постройки. Когда они вернулись и доложили о выполнении задания, он наградил каждого «Железным крестом» 1-й степени, как за боевую операцию, а на вопрос одного из летчиков: «Стоило ли бомбить? Может быть, Германия еще выиграет войну!» — ответил: «Нет, война проиграна! Нет никакого «чудо-оружия», и ничто нас не спасет!»

Но германская военная машина продолжала работать и наносить урон своим противникам. В октябре 1944 г. приняли решение о выпуске реактивных истребителей «Ме-262». Ни бомбардировщика (как того хотел Гитлер), ни штурмовика из него не получилось, теперь он стал поступать в войска в качестве истребителя. Другой реактивный самолет, «Хе-162», отличавшийся простотой конструкции и сравнительной дешевизной, Геринг предложил сделать «народным истребителем»: сажать на него летчиков-смертников, обученных таранить вражеские самолеты, в первую очередь — американские «летающие крепости». Оба этих проекта не получили развития, потому что массовый выпуск реактивных машин так и не был развернут, а главное — из-за острой нехватки горючего: «летающие крепости» уже успели разбомбить почти все нефтеперегонные заводы.

В октябре 1944 г. Геринг собрал в Ваннзее под Берлином совещание офицеров люфтваффе, на котором упрекал и бранил своих подчиненных, обвиняя их во всех грехах: трусости, лени и нежелании воевать. Его речь была напечатана и разослана в войска «для изучения и поднятия духа», но вызвала у военнослужащих только недовольство и горечь.

5. В красных сапогах со шпорами, на фоне ракеты

30 октября 1944 г. Геринг прибыл на базу люфтваффе «Пенемюнде», находившуюся на острове Узе-дом, в Балтийском море, чтобы наблюдать испытания зенитной ракеты «вассерфалль» («водопад»). Ракета, управлявшаяся по способу оптической наводки, имела дальность действия 26 км и «потолок высоты» 18 км. Разработка и испытания шли давно и еще не были закончены, хотя имелись и успехи: отдельные образцы показали скорость 600 м в секунду. На испытания прибыло много гостей и проверяющих, которых приветствовал генерал Дорнбергер, командир центра военных исследований «Пенемюнде». Вот как он описывал прибытие Геринга:

«В последний раз я видел рейхсмаршала еще весной 1939 г., и теперь его внешность меня поразила. Мне сразу бросились в глаза нарядные красные сапоги из мягкой дорогой кожи, с серебряными шпорами, и маршальский жезл, богато украшенный, но неуклюже насаженный на трость, на которую Геринг опирался при ходьбе. Он был одет в короткую шубу из меха австралийского опоссума, жесткие и длинные волокна которого торчали во все стороны. Когда эта объемистая фигура, похожая на пушистый шар на тонких подпорках, неуверенно двинулась ко мне, я увидел под распахнутой шубой светло-серый мундир люфтваффе, украшенный «Большим железным крестом», и еще один крест — орден «За заслуги», сиявший у маршала под подбородком. Его голову венчала карикатурно-высокая фуражка с орлом и кокардой, а на мягких пухлых руках сверкали золотые перстни с рубинами цвета густой крови и платиновые кольца с бриллиантами. На его когда-то энергичном лице застыло вялое, апатичное выражение, взгляд светлых голубых глаз неуверенно бегал по сторонам. Передо мной стоял «любитель удовольствий», изрядно поизносившийся и растративший всю свою энергию, пресыщенный жизнью и совершенно потерявший интерес к окружающему».

Собравшимся предстояло решить, какой тип зенитной ракеты следует принять для дальнейшей разработки. Впрочем, Геринг все это уже видел, и для него происходившее было просто чем-то вроде театрального представления. Он рассеянно слушал пояснения сопровождавшего офицера, водившего указкой по чертежам, развешанным на стене барака из рифленого железа, где собрались все приглашенные на испытания, но взгляд рейхсмаршала был пуст, он не проявлял ни малейшего любопытства. «Я стоял рядом с ним, — продолжает Дорнбергер, — и вдруг заметил, что он пошатнулся и прикрыл глаза, закатив их кверху так, что стали видны только белки, потом торопливо полез в карман и, достав маленькую розовую таблетку, быстро ее проглотил. Через секунду он выпрямился и принял обычный скучающий вид. Еще через пять минут вся процедура повторилась».

Послушав объяснения офицера-консультанта, Геринг сказал: «Ну ладно, достаточно, все это я слышал еще год назад! Покажите-ка что-нибудь новенькое!» После этого вся группа направилась наверх, на смотровую площадку, устроенную на крыше барака; генералы, украшенные орденами и аксельбантами, с трудом стали подниматься по крутой железной лестнице. Геринг, желая, кажется, показать, что такое восхождение для него — пустяк, неожиданно достал из кобуры тяжелый пистолет, прокрутил его несколько раз на пальце и хотел подбросить вверх, но адъютант, видимо привыкший к подобным фокусам, осторожно забрал у него оружие и сказал вполголоса, укоризненно, как нянька: «Не надо, ведь он заряжен, это небезопасно!»

Когда все столпились на площадке, послышалась команда «Пуск!», и ракеты, стремительно оторвавшись от земли, вонзились, грохоча, в серые нависшие облака и пропали из вида, так что прибор оптической наводки оказался совершенно бесполезным. Геринг, подавив зевок, произнес: «Ну вас к черту! Вечно у вас что-то не ладится! Когда ни придешь — всегда одно и то же!»

После этого объявили, что состоится пуск ракеты «Фау-2», и рейхсмаршал оживился. По словам Дорнбергера, «он вел себя как ребенок: то и дело заглядывал в стереотрубу, а потом таращился на лес, где находилась пусковая площадка. Наконец, впереди, среди деревьев, поднялись клубы дыма, раздался прерывистый стук двигателя первой ступени, и ракета с громовым ревом свечой взмыла вверх, наклонилась, легла на курс и быстро исчезла в облаках, нависших над лесом. Геринг засмеялся от удовольствия, как дитя, перед которым тряхнули красивой погремушкой, полы его шубы распахнулись, он прижал меня к животу и громко сказал: «Великолепно! Это другое дело! Теперь будет о чем порассказать на съезде партии, когда наступят спокойные времена!»

Потом он поехал на испытательный полигон «Пенемюнде-вест», где доктор Крамер из фирмы «Рур-сталь» проводил демонстрацию ракеты «Х-4» типа «воздух-воздух», запускавшейся с самолета. Испытания прошли успешно, и доктор Крамер обратился к Герингу: «Герр рейхсмаршал, эту ракету нужно пустить на доработку в первую очередь, иначе опять все застопорится!» В ответ Геринг, пожав плечами, сказал с кривой улыбкой: «Я-то могу вас поддержать, но что толку! Стоит мне выйти из штаба, как мое решение сразу же кто-нибудь отменит; мое слово теперь ничего не значит даже в моей собственной «лавочке»!»

6. «Геринг — не настоящий национал-социалист!»

Геринг одним из первых в Третьем рейхе понял, что люфтваффе фактически разгромлены, и в сентябре 1944 г. сказал Гитлеру, что хотел бы отправиться на Западный фронт, в 1-ю парашютно-десантную армию, но фюрер наотрез отказал ему в этом, заявив: «Не хватает еще, чтобы вас там убили, или, того хуже, взяли бы в плен!» Пришлось подчиниться. Геринг сделал своим главным военным штабом Каринхалле, откуда стал руководить действиями люфтваффе вместе с генералом Коллером, новым начальником штаба, часто у него бывавшим. Эмми и Эдца тоже жили в Каринхалле.

Неприятные вести с фронта шли одна за другой. В ноябре 1944 г. была сформирована первая эскадрилья двухмоторных реактивных истребителей «Ме-262» (40 самолетов) под командованием известного аса, майора Вальтера Новотны, на счету которого числилось 258 сбитых самолетов. К разочарованию Геринга, первые вылеты этой эскадрильи не имели успеха; майор Новотны погиб в воздушном бою, и эскадрилью расформировали, разослав самолеты по другим частям. Гитлер, прослышав об очередной неудаче люфтваффе, со злостью сказал о Геринге: «Ну вот, опять провал! У него ничего не получается! Это все потому, что Геринг — не революционер, а самый настоящий буржуа! Он на всех влияет плохо, у него и жена — не национал-социалистка!» Геббельс, к которому была обращена эта тирада, одобрительно поддакнул фюреру: он тоже слышал, что Эмми Геринг с пренебрежением отзывается о нацистских порядках и дружит с евреями.

11 ноября 1944 г. Геринг провел в берлинской авиашколе совещание заслуженных офицеров люфтваффе, продолжавшееся два дня. Один из его участников позже вспоминал:

«Это было блестящее собрание «героев нации», лица которых, знакомые всем немцам, постоянно мелькали в кадрах кинохроники и не сходили с обложек журналов. Все они выглядели мужественными и подтянутыми: крепкие молодые люди, державшиеся с полной уверенностью. Осеннее солнце, заливавшее светом актовый зал школы, ярко вспыхивало на их погонах и наградах. Здесь собралось командование и самые заслуженные офицеры люфтваффе, обладатели почетных орденов».

Геринг, выведший на сцену, был одет в серо-голубой мундир с белыми шелковыми отворотами; он тяжело уселся за стол, помолчал с минуту, а потом придвинул микрофон, и в зале загремел его звучный голос с металлическим оттенком: «Господа, вы мои самые храбрые и опытные солдаты, и я позвал вас сюда для того, чтобы вы могли критически оценить все недостатки нашей службы и указать на то, что нуждается в улучшении. Однако ваша критика не должна распространяться на меня, вашего главнокомандующего! Вы должны помочь мне восстановить репутацию люфтваффе. Этого ожидает от нас народ, которому надоели наши поражения!»

По словам офицера (это был Штейнгоф), «Геринг приободрился от собственной речи: его щеки порозовели, а маленькие глазки заблестели. Меня всегда удивлял его рот: большой, энергичный и твердо сжатый, он имел волевое выражение и одновременно выдавал чувственность этого человека и его пристрастие к удовольствиям».

Получив указание насчет того, что критиковать хоть и можно, но с оглядкой, офицеры, выходившие к трибуне, высказались все как один в духе преданности национал-социализму и делу фюрера. Многие из них считали, что воюют за Германию, а не за партию и ее идеи, но предпочли держать свое мнение при себе. В конце собрания Галланд прислал Штейнгофу записку: «Рейхсмаршал, по настоянию фюрера, снова собирается организовать эскадрилью реактивных истребителей, не хотите ли ее возглавить?» Штейнгоф ответил: «Спасибо, теперь не хочу!»

7. Последнее наступление

12 ноября 1944 г. Галланд доложил Герингу, что переформировка и пополнение люфтваффе закончены и что они готовы к новым боям. В строю находилось 3700 боевых самолетов с экипажами, такого еще не бывало за всю историю германской авиации. Однако, вся эта внушительная сила направлялась, по замыслу фюрера, не на защиту территории Германии, а на поддержку нового немецкого наступления-в Арденнах. Это была очередная смелая идея Гитлера, задумавшего нанести решительное поражение союзникам на Западе, чтобы развязать себе руки для борьбы против наседавших русских.

Операция в Арденнах началась 16 декабря 1944 г. Погода была пасмурной, и авиация оставалась на земле. К 24 декабря небо прояснилось, и воздушные сражения завязались по всему фронту.

«Наша истребительная авиация получила во время наступления в Арденнах смертельный удар, — вспоминал Галланд. — Наше численное превосходство нам не помогло, потому что большинство пилотов не имело не только боевого, но и летного опыта, и мы не подготовились к боям: мы даже не изучили по картам театр военных действий. Мы понесли большие потери уже на аэродромах и во время перелета, а потом противник разгромил нас в крупных воздушных боях. Много наших самолетов подбили наши же зенитчики, охранявшие пусковые площадки ракет «Фау». Им не сообщили о начале операции (по соображениям секретности), а наши летчики тоже ничего не знали об этих «закрытых зонах». Остатки нашей авиации были загублены во время операции «Боденплатте», проводившейся ранним утром 1 января 1945 г. Наши самолеты вылетели в темноте, на малой высоте, чтобы уничтожить самолеты союзников на аэродромах, но потерпели неудачу».

Все эти жертвы оказались напрасными, потому что наступление в Арденнах не имело успеха (хотя вначале немецкие дивизии прорвали фронт англо-американских войск и тем пришлось нелегко).

Вечером 1 января 1945 г. фюрер все-таки воздал честь люфтваффе, наградив майора Руделя, пилота пикирующего бомбардировщика «Ю-87», «Рыцарским крестом с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами». На счету майора имелось 2530 боевых вылетов и 532 уничтоженных танка противника. (Рудель воевал на Восточном фронте, был сбит и побывал в советском плену, но сумел бежать и после этого опять вернулся в строй.) Вручив награду, Гитлер приказал Руделю не участвовать больше в боевых вылетах, но тот не согласился, убедив фюрера отложить выполнение своего приказа. Геринг был поражен и сказал Руделю: «Неужели ты сумел убедить фюрера изменить свое мнение?» Для него самого это являлось немыслимым делом, совершенно невыполнимой задачей.

Рудель, вернувшись на фронт, продолжал бомбить наступавшие колонны советских танков. Он оказался единственным из всех, кому фюрер в тот новогодний вечер вручил «Золотой крест (и прочее, и прочее)», хотя некоторые генералы тоже претендовали на эту награду и намекали Гитлеру о своем желании. В феврале 1945 г. Рудель снова был сбит, получил ранение и лишился ноги, но все-таки дожил до конца войны и еще участвовал потом в неонацистском движении. Говорили, что именно он потопил в 1941 г. советский крейсер «Марат» на Балтийском море. Вот таких мастеров своего дела имел Геринг в рядах люфтваффе. Не стоит забывать, что победа над «орлом люфтваффе» досталась Красной армии и ее западным союзникам дорогой ценой: за нее пришлось заплатить многими жизнями. Гитлеровские армии, уже почти разгромленные, продолжали ожесточенно обороняться и наносить потери своим противникам. Их подстегивала фанатическая пропаганда Геббельса, запугивавшего немецкий народ «кровавыми зверствами большевиков».

1. Всеобщее разочарование под гром орудий

12 января 1945 г. Герингу исполнилось 52 года. Этот день рождения он встретил в Каринхалле, без гостей и без подарков. Никто из промышленников и деловых людей, заполнявших прежде его приемную, не приехал его поздравить, о представителях городов не приходилось и говорить: их мысли были заняты тем, как уцелеть от гибели под бомбами. Самые горячие поздравления (по словам фон Бюлова) Геринг получил от фюрера, принявшего его в своей новой ставке «Орлиное гнездо»; но тут как раз началось новое большое наступление Красной армии, форсировавшей Вислу, и фюрер забыл о рейхсмаршале. 17 января была освобождена Варшава; русские остановились только на Одере, и это было совсем недалеко от Каринхалле.

Приказом Гитлера в люфтваффе, как и в других родах войск, был создан «штаб политического руководства», отвечавший за «правильную идеологическую ориентацию и высокий боевой дух войск», и Геринг стал главой этого штаба. К нему начали поступать доклады о случаях саботажа во время ремонта самолетов на полевых аэродромах и о недовольстве среди офицеров люфтваффе, готовивших заговор против него и против Гитлера. Это грозило опасностью, но куда большая опасность надвигалась с другой стороны: к Одеру подошла группа армий, которыми командовал маршал Жуков. 30 января Гитлер приказал Герингу эвакуировать из Каринхалле всех женщин и детей. 31 января Эмми Геринг с дочерью навсегда покинула поместье в Шорфгейде; на Ангальтском вокзале в Берлине ее ждал специальный поезд Геринга, на котором она уехала в Мюнхен, а оттуда — в Оберзальцберг. Дом в Оберзальцберге стоял в полной сохранности в ожидании хозяев, и Эмми поселилась в нем вместе с дочерью и родственницами.

Геринг остался в Каринхалле. С востока уже доносился гром орудий наступавшей русской армии. Из поместья спешно увозили остатки художественной коллекции и все имущество: кое-что закапывали в тайниках в окрестном лесу. 27 января на совещании у Гитлера Геринг узнал, что фюрер собирается укрыться в районе Оберзальцберга, где строились тайные убежища и создавались склады; за выполнением этих работ следил Борман.

В распоряжении Геринга находилась 9-я парашютно-десантная дивизия, в которую вошли остатки полка СС «Герман Геринг»; это были надежные отборные войска, сформированные, в основном, из жителей Пруссии и преданные рейхсмаршалу, и он надеялся с их помощью выстоять как против внешних, так и против внутренних врагов.

Что касается последних, то среди них главным был Геббельс, прочно занявший место рядом с фюрером и использовавший каждую беседу с ним для того, чтобы опорочить рейхсмаршала, обвинив его и в разгроме люфтваффе, и в разрушении германских городов, и в поражении Третьего рейха. Геббельс не раз предлагал фюреру предать Геринга суду, чтобы окончательно убрать его с политической сцены, но Гитлер отверг эту идею, не желая давать лишние козыри вражеской пропаганде. Геббельсу очень хотелось лишить Геринга статуса «преемника фюрера» и самому получить это звание. Хотя перспективы воспользоваться высшей властью казались уже достаточно туманными, Геббельс полагал, что игра стоит свеч: новое звание стало бы высшим достижением его карьеры, с которым он надеялся войти в историю.

13 и 14 февраля 1945 г. англо-американская авиация совершила три крупных налета на Дрезден. Город был превращен в развалины, погибли десятки тысяч мирных жителей. Ни один истребитель люфтваффе не встретил противника в воздухе, в городе не осталось даже зениток, так как все они еще в январе были переброшены на Западный фронт для обеспечения проводившегося там «решающего наступления». Истребители союзников сбили над Дрезденом всего один немецкий самолет: это была небольшая гражданская машина, перевозившая почту в Берлин через Дрезден. Самолеты люфтваффе почти перестали появляться в небе над Германией; господство авиации союзников стало полным.

Герингу уже нечем было руководить. Он совершил несколько поездок на фронт, пока фюрер не запретил ему это делать, и перестрелял почти всех любимых бизонов и оленей, чтобы они не достались русским. Однажды его навестил в Каринхалле Шпеер, который позже написал об этой встрече следующее: «Геринг все еще оставался «вторым лицом в государстве». Если бы он, вместе со мной, Кейтелем, Йодлем, Деницем и Гудерианом, решительно потребовал от Гитлера рассказать о плане окончания войны, то фюреру пришлось бы раскрыть карты: хотя в создавшейся ситуации он никак не желал расстаться с иллюзией личного руководства, но, избегая, как всегда, конфликтов личного характера, наверное, не отказался бы это сделать.

Я открыто сказал Герингу о моем разочаровании в фюрере, и он так же откровенно ответил мне, что понимает мои чувства и нередко сам переживает то же самое. Но он уже был так тесно связан с Гитлером множеством связей, многие годы совместной работы и забот так переплели их судьбы, что он не находил в себе сил пойти на разрыв. В частных разговорах он еще храбрился, но, оказавшись лицом к лицу с фюрером, превращался в труса. Как рейхсмаршал, он должен был постараться защитить интересы родины, но он так и не решился проявить для этого смелость».

Геринг все еще хранил надежду на «неожиданный поворот судьбы», на «милость божью»; в противном случае он бы уже давно принял яд, который теперь всегда носил с собой, и у него было немало случаев, когда такой выход казался наилучшим: например, после бомбардировки Дрездена, когда погибло чуть ли не 80 000 человек.

2. «Тогда тоже была весна…

В середине марта парашютная дивизия, подчинявшаяся Герингу, заняла оборону по Одеру, оставив один батальон в тылу для защиты Каринхалле. Имущество, имевшееся в усадьбе, было погружено в вагоны (набралось два железнодорожных состава) и отправлено в Оберзальцберг; туда же выехал и Геринг. Там он встретился с семьей и занялся размещением своих коллекций в заранее подготовленных надежных местах, подальше от посторонних глаз, так как не знал, что готовит ему будущее. Покончив с этим, он распрощался с женой и дочерью и вернулся в Каринхалле. Здесь уже работали военные саперы, быстро подготовившие к взрыву и дом, и хозяйственные постройки, и подземный склеп, в котором покоилась Карин.

16 апреля возобновились бои на Одере, и вскоре русские и польские части, прорвав фронт, вышли к южным окраинам Шорфгейде. Парашютисты Геринга отчаянно оборонялись, но не выдержали натиска и были рассеяны, Геринг, видя, что дело плохо, застрелил последних четырех бизонов, остававшихся в загоне, отдал приказ о взрыве и отбыл в Берлин. Говорили, что взрыв получился слишком мощным и разметал все, что было в усадьбе, так что на месте построек остались лишь груды дымящегося щебня. Что стало с останками бедной Карин — неизвестно, но ясно то, что она не нашла покоя в чужой земле, на которой не нашла счастья при жизни. Геринг никому не рассказал о своих переживаниях при отъезде: он торопился на встречу с фюрером, которого хотел поздравить с днем рождения.

Гитлер уже находился в своем подземном бункере, устроенном возле рейхсканцелярии, и был занят решением вопроса: оставаться ли ему в Берлине или отправиться в Оберзальцберг. Генералы советовали ему уехать, пока дорога еще была свободной. Выглядел фюрер неважно: события последних месяцев губительно отразились на его здоровье. «Голова у него слегка тряслась, — рассказывал очевидец. — Его левая рука висела плетью, а кисть дрожала. Глаза сверкали непередаваемым лихорадочным блеском, вызывая страх и какое-то странное оцепенение. Его лицо и мешки под глазами создавали впечатление полного истощения. Все движения выдавали в нем дряхлого старика».

Не дождавшись решения фюрера, Геринг, сославшись на то, что у него есть срочные дела на юге Германии, сказал, что отправится туда на машине. Прощание с фюрером вышло коротким и сухим: Гитлер вяло пожал руку своему «преемнику» и сказал несколько ничего не значащих слов; было заметно, что его мысли заняты другим и что он, глядя на Геринга, уже не замечает его.

Той же ночью Геринг, едва не потеряв машину в Берлине во время очередного налета авиации союзников, отправился через всю Германию на юг, проехал Дрезден, от которого остались только жуткие руины, потом — Берхтесгаден и вечером следующего дня уже подъезжал к Оберзальцбергу. Стояла весна, погода была теплой, почти как летом. В горах недавно прошел дождь, и со склонов на дорогу наплывали запахи влажной земли и молодой травы. Вечер был так хорош, как будто не существовало никакой войны. По этой дороге Геринг когда-то проезжал вместе с Карин; тогда они были молоды и полны надежд, несмотря на трудности. Увы, с тех пор многое, слишком многое изменилось…

Дома его встретили жена и дочь; Эмми не стала спрашивать мужа ни о чем. Геринг думал, что фюрер все-таки приедет в Берхтесгаден, и это его пугало, потому что грозило гибелью всем, кто мог бы оказаться рядом с ним.

Геринг приехал в Оберзальцберг без своего личного военного эскорта. В городе было полно эсэсовцев, охранявших находившиеся здесь важные «государственные объекты» и подчинявшихся Гиммлеру, который в это время уже начал предварительные переговоры о мире с англо-американским командованием, используя в качестве посредника графа Бер-надотта, президента шведского общества Красного Креста.

Утром следующего дня пошел снег: в Альпы вернулась зима. Геринг хотел выехать в горы, чтобы проверить, в каком состоянии находятся тайные убежища, где он спрятал свои ценности, но его отвлек телефонный звонок из Берлина. Генерал Коллер, начальник штаба люфтваффе, сообщил ему, что фюрер не желает покидать Берлин и что он, Коллер, скоро прибудет к Герингу с важными новостями.

1. «Фюрер дал — фюрер и взял!»

Целую неделю до самоубийства Гитлера Геринг находился вдали от него, предоставленный самому себе; у него была полная возможность разорвать их отношения, но он этого не сделал. Всю жизнь он оглядывался на фюрера, как дитя на строгого отца, не совершая ничего без его позволения; похоже, что он собирался хранить ему верность до конца, других объяснений его поведению просто невозможно найти.

22 апреля, после обеда, когда стало известно, что прорыв корпуса генерала Штайнера к Берлину не состоится, Гитлер объявил, что остается в Берлине и покончит жизнь самоубийством, «когда наступит время». Он сказал также, что его преемником будет Геринг, который и начнет переговоры с противником.

Обо всем этом Геринг узнал от генерала Коллера, прибывшего к нему утром 23 апреля. Коллер сообщил также, что к этому времени русские уже захватили Александерплац, и их танки могли вот-вот прорваться к рейхсканцелярии, так что самоубийство Гитлера — вопрос нескольких ближайших часов.

Поразмыслив, Геринг решил начать действовать. Он позвонил начальнику рейхсканцелярии Ламмерсу и спросил его, остается ли в силе указание Гитлера от 25 июня 1941 г. о том, что он, Геринг, является преемником фюрера (подлинник этого документа хранился у Геринга в сейфе). Ламмерс ответил утвердительно, сказав, что если бы были какие-нибудь изменения, то соответствующие документы обязательно прошли бы через его руки, так как без подписи начальника рейхсканцелярии бумаги, исходящие от фюрера, недействительны.

Все-таки рейхсмаршал и «преемник» колебался, понимая, что его положение — достаточно сомнительное. «Если я начну сейчас действовать, — сказал он своим помощникам, — то меня могут заклеймить как предателя. Если же я буду бездействовать — меня обвинят в том, что я ничего не предпринял в час испытания!» Он еще раз перечитал завещание Гитлера, в котором говорилось: «Если я, фюрер германского народа, буду, по каким-то причинам, ограничен в своих действиях или окажусь недееспособным, то тогда рейхсмаршал Герман Геринг станет моим преемником во всех делах государства, партии и вермахта». Что ж, все было сказано достаточно ясно. Согласно отчету Коллера, Гитлер был и «ограничен в своих действиях» и «недееспособен», но почему он ничего не сказал Герингу, когда прощался с ним в Берлине? И Геринг решил подстраховаться, попросив разъяснений у фюрера. Вдвоем, вместе с рейхсминистром Ламмер-сом (прибывшим в Берхтесгаден), они составили следующее письмо: «Мой фюрер! Согласны ли вы с тем, что после вашего решения остаться в осажденном Берлине я, в соответствии с вашим декретом от 29. 06. 41 должен немедленно, как ваш преемник, стать главой рейха и руководить всеми внутренними и внешними делами государства? Если я не получу ответа до 22. 00 сегодняшнего дня, то буду считать, что вы ограничены в своих действиях. В таком случае я, основываясь на условиях вашего декрета, начну действовать, в целях благосостояния народа и отечества. Мои чувства к вам известны, я не могу передать их словами. Да хранит вас Бог и пусть он позволит вам прибыть сюда к нам как можно скорее. Преданный вам Герман Геринг».

Это послание было передано в ставку Гитлера по радио, и англичане сумели его перехватить и расшифровать. Такие же телеграммы Геринг послал Риббентропу и Кейтелю, попросив их приехать к нему в Оберзальцберг, если он не получит ответ от фюрера до 12 часов ночи. Эмми Геринг вспоминала, что ее муж в тот вечер не испытывал особой радости, видя, что он принимает в наследство разрушенную страну и что перспективы на будущее совершенно неясны.

Геринг был вполне уверен в том, что если он немедленно вступит в переговоры с Черчиллем, Эйзенхауэром и Трумэном, то сможет заключить с ними мир на приемлемых для Германии условиях. Хотя он, конечно, не рассчитывал, что все сойдет гладко и без потерь. Он знал, что союзники могут потребовать от него капитуляции, и спросил жену: сможет ли она вынести все испытания «ради блага Германии»? Эмми ответила утвердительно, и Геринг сказал: «Ну, теперь я могу действовать, надо только дождаться ответа от фюрера!»

И ответ не заставил себя ждать. Около 17. 00 из Берлина поступила следующая радиограмма: «24. 04. 45. По радио. Совершенно секретно. Только в собственные руки или через офицера связи. Текст: Декрет от 29. 06. 41 имеет силу исключительно в случае моего личного и безусловного согласия. Ни о какой ограниченности свободы моих действий нет речи. Я запрещаю вам предпринимать какие-либо шаги в указанном вами направлении. Адольф Гитлер. Заверил: Мартин Борман. Хайль Гитлер!»

Геринг сразу же телеграфировал Риббентропу и Кейтелю: «Фюрер сообщил, что располагает свободой действий. Я отменяю свои телеграммы, переданные вам сегодня. Хайль Гитлер! Герман Геринг». Он не знал, что Борман уже передал приказ в Оберзальцберг командирам СС Франку и фон Бредову «немедленно арестовать Геринга» по обвинению в государственной измене.

Адъютант Гитлера фон Бюлов узнал в тот же день от самого Гитлера о том, что «фюрер приказал лишить Геринга всех его постов и подвергнуть тюремному заключению на почетных условиях» в Оберзальцберге. «Не было никакого сомнения в том, — пишет фон Бюлов, — что все это дело с арестом и наказанием Геринга провел Борман, настроивший фюрера против рейхсмаршала и пославший распоряжения эсэсовцам в Оберзальцберг. Я сам говорил об этом с Гитлером, и он сказал, что понимает поступок Геринга, но считает, что Геринг, как «второе лицо в государстве», должен действовать только по его указаниям. Все это так, но теперь уже не осталось никакой возможности для переговоров с противником. Гитлер решил также назначить на место Геринга, как командующего люфтваффе, генерала фон Грейма и приказал мне вызвать его в Берлин».

Все это сказано достаточно мягко, на самом деле фюрер был вне себя от негодования и злости. Когда генерал фон Грейм прибыл к нему в бункер, он сказал ему: «Герман Геринг предал меня и фатерланд и дезертировал. Он установил за моей спиной контакт с врагом. Его действия нельзя расценить иначе как трусость. Вопреки приказу он бежал в Берхтесгаден, чтобы спасти себя. Оттуда он направил мне непочтительную телеграмму! Это был (и здесь лицо фюрера задергалось, а дыхание стало тяжелым и прерывистым) — это был ультиматум, грубый ультиматум! Я приказал немедленно арестовать Геринга как предателя рейха! Снял его со всех постов, изгнал его из всех организаций! Вот почему я вызвал вас».

Вот такой была последняя «милость» фюрера по отношению к своему преданному паладину, верно прослужившему ему всю жизнь.

Можно предположить, что Борман, не собиравшийся умирать вместе с Гитлером, хотел уговорить его покинуть Берлин и руководить страной из Оберзальцберга. Это ему не удалось, но Геринга он все-таки устранил со своего пути.

Так или иначе, но 23 апреля 1945 г. в дом к Герингу пришли эсэсовцы и объявили о его аресте. Ему было позволено оставаться дома и обедать вместе с женой — под наблюдением охранников. Потом и это было запрещено, и Геринг был полностью разлучен с семьей. Охранники сторожили его день и ночь, потому что Борман пригрозил им расстрелом в случае освобождения или побега их узника.

Утром 25 апреля американцы совершили воздушный налет на Оберзальцберг, вызвавший большие разрушения (хотя жертв было немного). Эсэсовцы заставили Геринга и всех, кто был в доме, перейти в старое бомбоубежище, находившееся под зданием. Никто не пострадал, но дом был сильно поврежден; удалось спасти кое-какие вещи, но ночевать пришлось в убежище.

Геринг попросил командира эсэсовцев Франка послать телеграмму Гитлеру; в ней говорилось: «Если Адольф Гитлер считает, что я изменник, и верит в это, то пусть прикажет меня расстрелять, но освободить мою жену и ребенка!» Он не знал, что в кармане у Франка уже лежала телеграмма Бормана: «Ситуация в Берлине осложнилась. Если столица падет и мы погибнем, вам предлагается расстрелять всех предателей. Исполните свой долг! Вы отвечаете за это своей жизнью и честью!» Франк не стал ничего телеграфировать в Берлин, ему и так все было ясно. Да и потом Берлин и Борман были все-таки далеко, следовало подумать о том, что будет дальше здесь, в Оберзальцберге.

23 апреля арестовали и генерала Коллера, находившегося в Берхтесгадене. но потом он получил приказ прибыть к Гитлеру, немедленно! Коллер прилетел в Берлин, но попасть к фюреру не смог, да и не особенно к этому стремился, не испытывая большого желания оказаться вновь в этом «дьявольском котле». Он думал о том, что может еще послужить Герингу.

25 апреля Гитлер лишил Геринга всех его должностей, сместив даже с поста «главного лесничего рейха». 27 апреля радиостанция в Гамбурге, все еще находившаяся в руках немцев, передала следующее сообщение: «Берлин, 27 апреля. Рейхсмаршал Герман Геринг заболел, по причине обострения хронического сердечного недомогания. Поскольку в создавшейся обстановке требуется напряжение всех сил для исполнения служебных обязанностей, он попросил освободить его от поста командующего люфтваффе и от всех связанных с этим дел. Фюрер удовлетворил его просьбу. Фюрер также назначил генерал-полковника фон Грейма новым командующим люфтваффе, присвоив ему звание фельдмаршала».

Всякий, слышавший это сообщение, мог понять, что дни Геринга сочтены; ясно было и то, что ссылка на его «болезнь» — не более чем предлог. Теперь могло последовать новое известие — о смерти «в результате сердечного приступа». Это могло произойти, при необходимости, еще до самоубийства Гитлера.

Геринг и его охранники услышали передачу из Гамбурга, находясь в пути. По предложению Геринга, они все решили покинуть разрушенный Оберзальцберг и переехать в замок Маутерндорф, где имелись все условия для проживания. Адъютантов и помощников Геринга решили оставить в Зальцбурге. (Их тоже было приказано расстрелять после смерти Гитлера.) Эмми Геринг не любила Маутерндорф и не хотела туда ехать, но пришлось согласиться. Там они все и поселились. И арестованные, и охранники обедали вместе за одним столом, и Геринг с удивлением и досадой думал о том, что среди офицеров люфтваффе не нашлось охотников приехать и освободить его. На самом деле желающие были: генерал Коллер уже отдал приказ, и группа летчиков 1-го воздушного корпуса, расквартированного в Линце, готовилась освободить своего (бывшего) рейхсмаршала, но им помешал местный гауляйтер Эйгрубер, заподозривший неладное и заявивший, что не позволит освободить «этого предателя Геринга» собравшегося перейти к американцам».

2. «Стало легко…»

1 мая 1945 г. радио сообщило о смерти Гитлера. Геринг передал новость жене (которой нездоровилось), и она, по ее словам, «внезапно почувствовала огромную легкость и умиротворение». «Полный, невероятный покой спустился на нас и на все вокруг. Я чувствовала пустоту в душе, как будто внутри у меня все выгорело». Ее муж переживал событие по-другому, воскликнув: «Теперь мне не будет оправдания! Ну почему я не мог сказать ему, что он неправ по отношению ко мне, и что я всегда, всегда был ему верен!»

Эмми попыталась отвлечь мужа от мрачных мыслей, сказав, что чувствует слабость, и он, стараясь ее успокоить, постепенно успокоился и сам.

Вскоре из Зальцбурга к Герингу прибыли два его адъютанта и остальные помощники. Геринг позвонил фельдмаршалу Кессельрингу, принявшему на себя командование и управление южной частью территории Германии, еще не занятой противником, и попросил сообщить адмиралу Деницу, что «рейхсмаршал намерен принять участие в переговорах о прекращении огня». Кессельринг передал сообщение в штаб Деница, но никакого ответа не последовало.

Почти сразу же в штабе Кессельринга раздался новый звонок: штандартенфюрер (полковник) СС Браузе, командир охранников, державших Геринга под арестом, спрашивал, следует ли ему привести в исполнение приказ Гитлера, предписывавший расстрелять Геринга, его семью, личного врача и офицеров его штаба (среди которых было два члена генерального штаба вермахта). Кессельринг запретил это делать и приказал штандартенфюреру покинуть дом Геринга, не причиняя ему и его людям никакого вреда.

Утром следующего дня, когда эсэсовцы стали укладываться, собираясь уехать, Геринг, прогуливаясь по саду, заметил отряд военнослужащих люфтваффе, проходивший по улице. Он остановил их и подозвал к себе, солдаты и офицеры зашли в сад и столпились вокруг него, поздравляя с освобождением и говоря, что они прибыли по приказу фельдмаршала Кессельринга. Генерал Пауль Дейхман рассказывал потом, что мог бы освободить Геринга и раньше, но не решился подвергать его жизнь опасности и выжидал, наблюдая за развитием событий.

Геринг наконец почувствовал себя свободным. Он продолжал жить в Маутерндорфе и отправил своего адъютанта фон Браухича к американцам, с письмом к генералу Эйзенхауэру, содержавшим предложение начать переговоры о прекращении огня, «как солдат с солдатом», в дополнение к тем, которые должно было вести правительство Деница. В качестве места для проведения переговоров была назначена вилла «Замок Фишгорн», которую генерал Коллер реквизировал у хозяина, не пожелавшего пустить к себе Геринга добровольно. 8 мая Геринг покинул Маутерндорф и поехал в Фишгорн вместе со своим штабом.

Дорога, по которой ехал Геринг вместе с семьей и подчиненными, была забита отступавшими немецкими войсками. На одной из остановок солдаты, узнав Геринга, окружили его машину и бурно его приветствовали, радуясь тому, что «Герман жив», и выражая надежду на то, что «теперь дела пойдут не так скверно!» Здесь же его встретил лейтенант американской армии, с которым они вместе поехали в Фишгорн. Там Геринга приветствовал американский бригадный генерал Стак, пригласивший его «вместе отобедать и обсудить положение».

Герингу и его семье отвели комнаты на втором этаже; на обед он пришел один, без жены, и генерал Стак сказал ему, что генерал Эйзенхауэр гарантирует Герингу безопасность, что, как выяснилось позже, было неправдой.

На следующий день Герингу предложили попрощаться с его семьей и сотрудниками и повезли в город Китцбюхель, в штаб американской 7-й армии, которой командовал генерал Шпаатц, присутствовавший ранее на церемонии подписания капитуляции германской армии в Карлсхорсте. Геринга поместили в отеле и разрешили провести пресс-конференцию, на которую собралась масса журналистов, фотографов и кинорепортеров. Они расспрашивали Геринга об аресте и о последнем периоде его деятельности; потом принесли шампанское, и Геринг почувствовал уверенность, видя, что его не собираются унижать и обращаются как с солдатом, исполнявшим свой долг. В его душе стала крепнуть надежда на то, что «все как-нибудь обойдется!» Он успокаивал себя, думая о том, что не допускал в свое время жестокостей по отношению к пленным вражеским летчикам, например во Франции, когда их приводили к нему с поля боя (потом они попадали в лапы людей Гиммлера, знавших, как с ними поступить, — но ведь он-то был ни при чем!).

Генерал Эйзенхауэр, узнавший на следующий день о пресс-конференции Геринга, был раздосадован и смущен и приказал перевезти бывшего рейхсмаршала в Аугсбург, посадить под стражу и подвергнуть допросам. По прибытии на новое место Геринга поместили в дом, где уже находились еще три пленных немецких генерала; у Геринга отобрали маршальский жезл и заставили снять ордена, эполеты и аксельбанты, а также и золотое кольцо с бриллиантом. Все это его встревожило, он рассчитывал на лучшее обращение: ведь он был рейхсмаршалом, далеко возвышавшимся над простыми генералами, с которыми теперь делил место заключения — но, может быть, американцы, известные своим невежеством, не разбирались в таких тонкостях?

1. Допросы

Дом, где содержали под стражей Геринга вместе с его адъютантом полковником фон Браухичем и офицером его штаба майором Клаасом, находился на окраине Аугсбурга, в районе новой застройки, где американцы создали лагерь для нескольких сот арестованных руководителей нацистской партии, государства и германской армии, которых они подвергали непрерывным допросам. В случае с Герингом допросы имели форму длительных бесед, проводившихся в мягком, доброжелательном тоне, без составления протокола, и бывший рейхсмаршал охотно ответил на все вопросы (он насчитал их более 600), заданные его собеседниками. В первую очередь американцев интересовали сведения о Японии, с которой они все еще вели войну.

Отвечая следователям, Геринг утверждал, что он никогда и никому не подписывал смертный приговор и никого не отправлял в концентрационный лагерь — кроме случаев «военной необходимости». Он заявил, что был всегда не согласен с мерами преследования евреев и никогда не одобрял методов обращения с ними, более того — осуждал эти методы. В связи с этим он показал офицеру, проводившему допрос, целую пачку корешков денежных переводов, которые его жена регулярно отправляла знакомым евреям и заключенным концлагеря Терезиенштадт, где условия содержания были «вовсе не такими плохими, как об этом везде говорилось». Когда Геринг становился неразговорчивым, офицер называл его «господин рейхсмаршал», и пленник тотчас оживлялся. Он вел себя как знатная особа или влиятельное лицо, оказавшееся, волей обстоятельств, лишенным власти и богатства. Когда заходила речь об условиях его содержания, он приводил в пример судьбу французского маршала Петэна, которого немцы содержали под стражей, но со всеми почестями, в замке Зигмаринген. Петэн иногда обращался к Герингу за помощью «как маршал к маршалу», и Геринг ему не отказывал. Это напоминало пребывание Наполеона в ссылке на острове Святой Елены, и Геринг, возможно, рассчитывал на то. что американцы обойдутся с ним подобным же образом, но они готовили ему совсем иную участь.

В отчетах о беседах с Герингом, которые офицеры разведки представляли своему начальству, они неизменно подчеркивали тщеславие Геринга. Они говорили, что он умен, но лишен мудрой проницательности. Он не отличал себя от государственных деятелей других европейских государств, говорил, что всегда представлял в Германии государственную власть, а не нацистов и никогда не нападал на своих зарубежных коллег. Свою беду он видел в том, что после неудачи в «Битве за Англию» его авторитет пошел на убыль.

Во время пребывания в лагере проявилась и еще одна черта личности Геринга — его умение разбираться в людях и ладить с ними. Комендантом лагеря был майор Кубала, американец венгерского происхождения, довольно неприятная личность, но Геринг и с ним сумел договориться. Он получил от него разрешение вызвать к себе своего слугу Кроппа и держать его при себе в качестве денщика; Кроппу разрешили ездить в Фишгорн и привозить оттуда чистую одежду и еду для рейхсмаршала. Чтобы расположить к себе коменданта, Геринг подарил ему картину итальянского художника, изображавшую Мадонну (картину доставил Кропп). Геринг объяснил, что картина куплена законным путем, на аукционе в Париже, и принадлежала раньше семье банкира Ротшильда. Позже майор показал картину экспертам, и они оценили ее в 300 тысяч долларов.

Кропп привез своему хозяину также яд — капсулы цианида, которыми Гитлер снабдил своих самых верных сподвижников «в награду за многолетнюю службу». Геринг, в расчете на свой вес, держал при себе три капсулы (хотя одной было вполне достаточно, даже с избытком) и берег их для решительного момента, когда пришлось бы покончить счеты с жизнью. Видимо, он чувствовал, что дело принимает для него плохой оборот. Эмми заметила, что Кропп во время последнего посещения Фишгорна был рассеян, спешил и на ее вопрос об обстановке сказал, что «все складывается чертовски плохо».

19 мая 1945 г. генерал Патч, командующий американской 7-й армией, получил от майора Кубала отчет по итогам допросов Геринга. Там говорилось, что Геринг отнюдь не является комической фигурой, как его представляли американские газеты, он неглуп и не похож также на простодушного простака, вроде Фальстафа (персонажа комедий Шекспира), с которым его часто сравнивали англичане. «Этот человек способен проявлять холодное спокойствие и расчетливость, и его ни в коем случае нельзя недооценивать. Он с гордостью заявил, что это именно он составил план операции по захвату Крита парашютистами и он же разработал план осады и захвата Гибралтара. Он подтвердил, что руководил строительством люфтваффе, но наотрез отрицал свою причастность к разработке «расовых законов», созданию концентрационных лагерей и зверствам, которые совершали войска СС в Германии и за рубежом». Майор отметил, что замечания Геринга отличались умом, что он нередко проявлял остроумие и использовал любую возможность для того, чтобы выставить себя в самом выгодном свете. «Он не лишен актерского таланта и не заставил бы скучать свою публику».

Офицеры американской разведки, разумеется, поинтересовались происхождением и судьбой художественной коллекции Геринга, и он дал им вполне убедительные ответы. Он сказал, что все предметы искусства — картины, гобелены и прочее — куплены им за деньги. Если среди них и есть вещи, взятые из музеев или принадлежавшие евреям, то это не может быть поставлено ему в вину, потому что они все были приобретены на аукционах, и он готов их вернуть в случае предъявления обоснованных претензий. По его словам, вся его коллекция находится в Берхтесгаде-не, в вагонах, которые так и остались неразгруженными, когда его арестовали эсэсовцы 23 апреля. «Ну, может быть, какая-то часть застряла в Берлине, — сказал он, — но она наверняка попала в руки русских! Впрочем, за подробной информацией можно обратиться к моему консультанту доктору Хоферу, который хранит всю документацию».

Американцы бросились проверять полученные сведения, и, действительно, всё нашли — кроме тех вещей, которые, как им было сказано, «остались в Берлине». В вагонах были обнаружены даже ящики с шампанским, и американцы на радостях устроили вечеринку в офицерской столовой, на которую пригласили и Геринга.

2. В ожидании суда

21 мая, по окончании допросов, Герингу сказали, что он будет отправлен в Люксембург, в город Мондорф, где его будут содержать под стражей вместе с другими высокопоставленными деятелями нацистского государства и вермахта. Кропп тоже летел с ним. Когда Геринга привезли на аэродром и показали самолет, на котором он должен был лететь в качестве пассажира, — допотопный четырехместный «собачий ящик» (как его презрительно называли служащие аэродрома), Геринг сказал, что он, как бывший летчик-истребитель, знает, что эта машина ненадежна и что он отказывается на ней лететь. (Возможно, что он был прав, потому что он весил тогда 127 килограммов.) Только после того, как офицер сопровождения, полковник американской армии, почтительно назвал его «господином рейхсмаршалом» и заверил, что ручается за безопасность перелета, Геринг согласился сесть в самолет. На прощание он отдал военное приветствие роте американских солдат, выстроенных на поле и с интересом наблюдавших за сценой его проводов, но никто ему не ответил, и после этого случая уже никто и никогда не обращался к нему со словами «господин рейхсмаршал».

По прибытии в Мондорф Геринга поселили в местном отеле «Палас», самом захудалом заведении этого рода в городе, превращенном в «кутузку» для содержания германских военнопленных. Войдя в «номер» (точнее — в камеру или клетушку), в котором едва помещались стол, стул и убогая жесткая кровать, и где он сам едва мог повернуться, Геринг сказал со вздохом: «Да, пожалуй, фюрер был прав, постаравшись избежать всей этой канители!» Американцы называли отель «Палас» «жестянкой для мусора»; впрочем, знакомые, которых Геринг здесь встретил, уже притерпелись к местным условиям и не возмущались.

К тому же у него имелись спасительные капсулы, к которым он всегда мог прибегнуть, и это придавало ему мужества. Одну из них у него, правда, отобрали, найдя в банке с кофе «Нескафе»; отобрали и запас таблеток паракодеина, которые отправили на анализ; Геринг принимал их по 100 штук в день. Американский военный врач Келли, исследовавший таблетки, сказал, что они хотя и содержат некоторое количество морфия, но совсем небольшое, и не могут повлиять на умственные способности и поведение заключенного. Все же таблетки ему не вернули, пообещав выдавать по мере необходимости.

Потянулись однообразные дни заключения. В июне американцы приказали Кроппу, слуге Геринга, отправляться домой, в Германию, и Герингу пришлось самому исполнять все обязанности заключенного. Он коротал время в беседах с другими арестантами, среди которых нашлись и его бывшие друзья, и враги. Теперь все они, волей судьбы, оказались под одной крышей и вместе ожидали своей участи.

20 июня 1945 г. жена и дочь Геринга покинули Фишгорн (потому что всем немцам было приказано выехать из Австрии) и прибыли в Фельденштайн, в свой дом, который стоял пустым и разграбленным. Спать было не на чем, пришлось устроиться ночевать на мешках, набитых соломой. В домике для управляющего поселились американские охранники: семья Геринга тоже оказалась в заключении.

В августе Герингу сказали, что он предстанет перед международным судом в Нюрнберге, где его будут судить как «нацистского военного преступника № 1». (Вот она, судьба: наконец-то его признали «лицом № 1»!) Тогда же к нему в Мондорф прибыли для взятия показаний пять русских офицеров (среди которых был будущий писатель Лев Безыменский, служивший переводчиком на церемонии подписания капитуляции в Карлсхорсте). Геринга охватило беспокойство: уж не собираются ли его выдать русским, которые увезут его в Сибирь? Вопросы русских разведчиков были не всегда понятны Герингу, потому что казались ему слишком общими и отвлеченными; например, русские спросили его: «Когда вам стало ясно, что Германия проиграла войну?» Геринг, подумав, ответил: «Первые сомнения относительно удачного исхода войны появились у меня после высадки союзных войск в Нормандии, а когда русские армии прорвали фронт на Висле, а англичане и американцы начали одновременное наступление на западе, я понял, что дело плохо, и к концу января 1945 г. у меня уже не осталось никаких надежд». Геринг рассказал также о реактивных истребителях, вооруженных шестью пулеметами и двадцатью четырьмя ракетами, и сказал, что если бы удалось выпустить много таких машин, то они спасли бы Германию от бомбардировок. На вопрос о Гиммлере Геринг сказал: «Этот человек всегда занимал более низкое положение, чем я, но стал возвышаться, когда моя репутация пострадала. Меня считали консерватором, поэтому, чем радикальнее становилась политика Гитлера, тем более радикальные люди ему требовались. Но все хорошо в меру, и когда Гиммлеру доверили командование группой армий «Висла», то это было настоящим безумием — так считали многие. Гиммлер всегда хотел занять мое место, он уверял меня в дружбе, а сам действовал за моей спиной. Я обходился с ним любезно, но всегда был начеку».

Геринга спросили, правда ли, что Гиммлер погиб, и он ответил: «Не знаю, но если он и в самом деле мертв, то его место — в аду, а не среди ангелов».

Был задан и вопрос о том, оставался ли он до конца преемником Гитлера, и Геринг ответил: «Примерно год тому назад наши отношения с фюрером испортились, и глава рейхсканцелярии спросил его, буду ли я, как прежде, оставаться его преемником. Фюрер ответил на это, что если бы он решал этот вопрос теперь, то назвал бы преемником другого человека, но раз уж решение принято и закрепилось в умах людей, то пусть так все и остается.

Приближался день суда, и Геринг принял несколько важных решений. Во-первых, он решил придерживаться диеты, чтобы получше выглядеть в глазах публики на суде. Далее, следуя своему правилу «идти напролом», он пообещал себе, что не будет отказываться от ответственности за все то, что совершил; этим он сильно отличался от большинства узников, коротавших свои дни в «жестянке».

В его положении, впрочем, заключалась определенная ирония: всю жизнь он дожидался того дня, когда его назовут «персоной № 1», и вот дождался: он должен был предстать перед судом в качестве «обвиняемого № 1». Фюрер и здесь умудрился его перехитрить и подставить: никто не мог представить себе Гитлера сидящим на скамье подсудимых международного трибунала; он уступил эту честь своему «преемнику», и теперь Герингу приходилось отвечать за все, что произошло в годы их пребывания у власти.

В сентябре 1945 г. Геринга перевезли в Нюрнберг и поместили в тюрьму при местном Дворце правосудия. Директором тюрьмы был полковник американской армии Эндрюс, строго следивший за соблюдением всех порядков во вверенном ему заведении. Здесь Геринг опять встретил много прежних знакомых, среди которых был и Шпеер, который вспоминал: «Геринга поместили в камеру, располагавшуюся напротив нашей. Когда дверь за ним захлопнулась, он выглянул в окошко, прорезанное в двери, ошеломленно покачал головой, а потом принялся ходить по камере из угла в угол».

«В тот год Германия представляла собой обширную пустыню, покрытую грудами развалин, — вспоминал У. Ширер. — Людям, — ошеломленным событиями, обессиленным и голодным, предстояло пережить суровую зиму 1945 г. До такого состояния довело их сумасбродство Гитлера, да и их собственное. Ведь они слепо (а подчас — и с энтузиазмом) следовали за ним. Тем не менее, возвратившись той осенью в Германию, я почти не встречал немцев, осуждавших Гитлера».

Немцы относились к Герингу с симпатией. Он не был фанатиком, как Гитлер и Геббельс, и его слабости на фоне нечеловеческих выходок других нацистских вожаков казались простительными. Во время нюрнбергского процесса он говорил, что через пятьдесят лет после войны ему поставят памятники в Германии и назовут его именем улицы в городах. Пока что этого не произошло, но кто знает? Известно, что история любит возвращаться вспять и повторять саму себя, хотя и на новом уровне. Людям же свойственно совершать ошибки, раскаиваться в них, а потом совершать новые.

«Что касается немцев, то они, конечно, не испытывают нужды в том, чтобы прощать себе что-либо. Они чувствуют, что были, как всегда, правы: разве ход истории это не подтверждает? Просто их силу одолела еще большая сила — вот и все! Немцы — счастливая нация: их дух укрепляют два непреодолимых фактора: чувство собственной правоты и жалость к себе». Так высказался один из героев романа писателя Ирвина Шоу, участника Второй мировой войны; поскольку это слова из произведения западного автора, то они в данном случае звучат особенно убедительно.

Немцы осудили нацизм и сохранили Бухенвальд как памятник истории; но они, конечно, сохранили и память о том, что Щецин, Гданьск и Калининград раньше назывались по-другому и входили в состав рейха. По-иному, наверное, просто не может быть: такова природа людей. Там же, где есть память, — есть и желания (разумеется, «благие») — те самые, которыми «вымощена дорога в ад»! Вот пример «благого пожелания»: забота о судьбе судетских немцев. В свое время фюрер говорил, что их нужно вернуть в состав рейха — и вернул, своим, свойственным ему способом. Теперь, уже почти в XXI веке, говорят, что их нужно вернуть в родные места (на территорию Чехословакии, где они жили до войны). Здесь стоит только начать, создать, так сказать, «прецедент», — и все может опять пойти известным путем — так, как было уже не раз в мировой истории.

В XVIII веке Германия подарила миру Гете; в XIX — Вагнера; в XX она стала известна как страна, где правили Гитлер и Геринг. Кто знает, чем прославят эту страну (здесь мы о ней ведем речь) и осчастливят мир новые деятели, таланты которых развернутся в XXI веке? А ведь они, наверное, уже родились, живут среди людей и присматриваются к миру, выбирая свой путь. «Немцы, — говорил Вагнер, — предназначены для великой миссии, которая не по плечу другим народам. Мы должны сейчас найти героя будущего, Барбаросса или Зигфрид скоро вернутся, чтобы спасти германский народ в минуту нужды!»

События, происходящие в наши дни, говорят о том, что настоящий итог под прошлым еще не подведен и выбор еще не сделан: история, кажется, еще не решила, кому ставить памятники и какими будут новые герои.

* * *

Все, знавшие Геринга, отмечали противоречивость его натуры (о которой говорилось выше): «стальной солдат» — с сердцем ребенка, мужественный летчик, участник великой войны — любитель украшать себя дорогими безделушками… Главное противоречие его жизни заключалось, пожалуй, в том, что он действительно достиг огромного могущества, крупного богатства, высоких званий, и все это оказалось, по сути, ненастоящим, дутым, фальшивым и не спасло его в трудную минуту жизни. Почему? Ответ прост (если основываться на рассказанном выше): потому что он служил неправедному делу (как ни наивно это звучит), противоречившему его собственной натуре. Служение фюреру загубило его жизнь; Гитлер, которому он поверил, стал причиной его несчастий, он наградил его многим, но все его дары оказались мишурой и в считанные дни обратились в ничто — как в сказке, где с последним ударом часов золото превращается в прах!

* * *

Гитлер придавал большое значение символам, особенно свастике. Куда бы он ни направлялся, всюду его присутствие отмечал личный штандарт со свастикой, которому он, кажется, придавал мистическое значение и использовал (так говорили) в качестве «оберега». В свастике он видел символ творческого движения. Если попробовать углубиться в трудную тему о символах, припомнив германский «мистический идеализм» (имевший важное значение для времени и для героев, о которых выше шла речь), то на примере жизни Германа Геринга можно сделать вывод, что свастика, по своему характеру, — таинственный и недобрый знак, еще неразгаданный, символизирующий неистовую злую энергию и не приносящий окончательной удачи тем, кто ему следует. В жизни Геринга свастика появлялась, как знамение, несколько раз, и всегда это были переломные моменты, обещавшие добро и счастье, манившие в будущее, которое в конце концов оборачивалось несчастьем, болью и злом. Свастикой были отмечены встречи Геринга с главными людьми его жизни: с любимой женщиной и со своим вождем, и обе встречи обернулись для него бедой — хотя обещали счастье.

* * *

Впрочем, все, о чем здесь было рассказано — это прошлое, и уже достаточно далекое. Оно все дальше от нас уходит, погружается в глубины времени; его краски блекнут и стираются, его звуки — топот солдатских сапог, лязг гусениц, команды палачей и крики жертв — уже почти не слышен из-под толщи прошедших лет. Скоро все забудется. Человечество живет новыми заботами, и с позиций настоящего прошлое всегда кажется и незначительным и наивным — не говоря уже о будущих оценках. В самом деле: если произойдет атомная война — кто же вспомнит о страданиях миллионов несчастных, погибших в концентрационных лагерях! Все повторяется: и история, и люди; герои XXI века (в том числе, возможно, и новые претенденты на мировое господство) уже живут среди нас и ждут выхода на сцену.