Летом 1938 г. Германия выглядела мирной и процветающей страной, а ее граждане — полными энтузиазма и уверенности в себе. Количество безработных составляло всего 218 000 человек (против 4,5 млн в 1933 г.), и это в то время, когда в Англии насчитывалось около 2 млн безработных, а в США — 10 млн! Фактически работой было обеспечено все трудоспособное население, потому что германские статистики включали в число людей, не имеющих работы, всех тех, кто не мог или не хотел работать по найму. Чтобы обеспечить выполнение четырехлетнего плана, Геринг призвал увеличить продолжительность рабочей недели и широко использовать на производстве женский труд.

Гитлер потребовал увеличить численность люфтваффе в пять раз, и Геринг обещал ему это сделать, хотя и знал, что это невозможно — просто неосуществимо практически! Офицеры генерального штаба поражались его способности лгать фюреру в таком важном вопросе, но Геринг махнул на все рукой: он был уверен в том, что люфтваффе все равно разгромят любого противника, а новая война казалась ему далеким, почти невероятным делом. Он с пренебрежением относился к программе строительства бомбоубежищ и развития противовоздушной обороны, полагаясь целиком на силу истребителей люфтваффе, которых считал лучшим средством защиты от авиации противника; эту мысль он пытался внушить и фюреру, но тот настаивал на обязательном выполнении всех оборонных программ. В 1943 г., после усиления налетов англо-американской авиации на Германию, он жестоко выбранил Геринга, припомнив ему свои указания, данные в 1938 г., но было уже поздно. Все дело заключалось в разнице взглядов двух нацистских вождей: Гитлер желал войны и знал, что она будет, Геринг (так говорили) не хотел войны и не предвидел ее.

Тем не менее, указание фюрера «о пятикратном росте люфтваффе» нужно было как-то выполнять, и это стало для министерства авиации сущим кошмаром: ведь в таком случае следовало ввести в строй и содержать 19 000 самолетов, из которых только половина являлись боевыми. Чтобы задействовать такую армаду, пришлось бы ввозить большую часть авиационного горючего, вырабатывавшегося в то время во всем мире! По расчетам Мильха, для выполнения этой программы требовалось довести к 1942 г. выпуск самолетов до 31 000 машин в год, и из них 7700 машин должны были представлять собой бомбардировщики «Ю-88» и «Хе-177», которых в 1938 г. еще не существовало «в металле» (как выражаются конструкторы). Техническое управление, возглавляемое Уде-том, планировало, доведя выпуск самолетов до 500 машин в месяц, постепенно наращивать это число, чтобы достигнуть в 1941 г. производительности 1000 машин в месяц, что и было выполнено в действительности (это составляло меньше половины, количества, намеченного фюрером). Все это показывает, что Геринг, как ни трудно в это поверить, о полной серьезностью отнесся к заявлению Чемберлена о «мире на всю нашу жизнь»!хотя и неизвестно, был ли искренен, произнося эти слова, сам английский премьер-министр, к которому сразу и навсегда прилипла презрительная кличка «умиротворитель»).

Странно, но Геринг перестал понимать и своего обожаемого фюрера, который после Мюнхенской конференции неожиданно начал выказывать грубую агрессивность по отношению к Британии. Геринг чувствовал, что Гитлер от него отдаляется, и не знал, как поправить положение. Вскоре произошло еще одно событие, усилившее его тревоги.

9 ноября 1938 г. Геринг прибыл в Мюнхен на празднование 15-й годовщины памятного для него «Пивного путча». Воспоминания о полученном тогда страшном ранении расстроили его, и он едва дождался конца мероприятий, чтобы побыстрее уехать в Берлин специальным поездом. Однако еще до его отъезда поступило известие о том, что в Париже скончался советник германского посольства Эрнст фон Рат, застреленный 17-летним евреем, беженцем из Германии, явившимся в посольство, чтобы убить германского посла. Мотивы убийства объяснялись как-то невнятно. Фон Рат, по иронии судьбы, не был антисемитом и даже (как выяснилось позже) был настроен против нацистов. Он встретил своего убийцу в приемной, вежливо спросил его, чем может помочь, — и получил в ответ пулю, предназначавшуюся послу.

Геринг испытывал смутное беспокойство, чувствуя какую-то неясность во всей этой истории, и его дурные предчувствия усилились, когда ночью на одной из станций его разбудил адъютант и указал на большой пожару полыхавший в городе. Они ничего не поняли и только рано утром, прибыв в Берлин и проезжая по улицам, усыпанным битым стеклом, узнали, в чем дело: в Германии произошли еврейские погромы как месть за убийство советника германского посольства. Позже Геринг рассказывал об этом так:

«Я пришел в бешенство, когда понял, кто за всем этим стоит, и, поехав к доктору Геббельсу, высказал ему, не выбирая выражений, все, что я о нем думал. Я сказал ему, в присутствии его подчиненных, что для меня этот погром — все равно что плевок в лицо. Геббельс поспешил к фюреру и рассказал ему за завтраком о нашей ссоре — попросту наябедничал! После обеда фюрер попросил меня приехать, он попытался помирить меня с Геббельсом, который находился у него. Он поступал так всегда, когда случались ссоры между его подчиненными, но в этот раз он принял сторону Геббельса и назначил его, вопреки всем правилам, участником совещания, посвященного экономическому положению евреев в Германии. Это меня возмутило, потому что только я отвечал за эту область, как уполномоченный по четырехлетнему плану. Потом, когда мы остались одни, фюрер сказал мне: «Советую вам быть поосторожнее! Люди не должны знать о ваших сентиментальных симпатиях к евреям!»

В ту ночь во многих городах Германии были устроены жестокие погромы и избиения евреев. Геббельс произнес подстрекательскую речь, обвинив евреев в смерти фон Рата, и разъяренные эсэсовцы ринулись громить дома и магазины, поджигая синагоги, калеча и убивая людей. Тысячи евреев были согнаны в концлагеря, несколько десятков человек было убито. Осколки стекла устилали сплошным ковром весь центр Берлина, заставив сокрушаться бережливых и аккуратных немцев: ведь убыток только от разбитых витрин составил 5 млн марок! Раздосадованный Геринг выговаривал Геббельсу и Гейдриху: «От вас так и жди убытков! Где я теперь возьму столько валюты?! Ведь это дорогое зеркальное стекло, и его придется покупать за границей! Лучше бы вы убили еще сотню евреев, но не трогали бы эти витрины!» Когда он приехал домой, Эмми попросила его заступиться за нескольких знакомых евреев; она поступала так уже не раз, к большому неудовольствию Гиммлера, возмущавшегося ее «неарийским» поведением. Геринг был не против того, чтобы помочь хорошим людям, но ставить себя под удар, да еще после замечания фюрера — это уж увольте!

Погром 9 ноября 1938 г. вошел в историю Германии под названием «Хрустальная ночь» («Рейхскристаллнахт»). Это красивое название (вполне в духе романтической немецкой поэзии) отразило яркий образ, запечатлевшийся в сознании современников: «сугробы» битого «хрустального» стекла на улицах Берлина. Остальное: кровь и вопли жертв и ужас свидетелей, дрожавших без сна в своих домах, — осталось «за кадром», поскольку человеческая память отказывается хранить такие картины — наверное, в силу действия инстинкта самосохранения, свойственного людям. С другой стороны, кровь и трупы — обычное дело в наше время, они уже примелькались. Подумаешь, погибло 36 человек! Вот перебить витрин на 5 млн марок — это действительно впечатляет!

Но кто же все-таки был главным вдохновителем погрома? То, что Геббельс принял в событиях «Хрустальной ночи» самое горячее участие, было очевидно. Ну а фюрер? Ведь он давно вынашивал планы «окончательного решения» еврейского вопроса; неужели в этот раз он остался в стороне? Адъютант Гитлера фон Бюлов пишет, что фюрер, узнав о беспорядках, сначала рассердился (его гнев казался искренним), а потом, поговорив по телефону с Геббельсом, успокоился и больше ни о чем не спрашивал. Многие именно Гитлера обвиняли в происшедшем, и он знал это, но не считал нужным оправдываться. Для многих было ясно, что организатором был Геббельс. Его ненависть к евреям была известна, но главное, чего он добился своей «акцией», был подрыв позиций «проеврейски настроенного» Геринга, своего главного соперника в окружении Гитлера.

Было ясно также, что преследования евреев на этом не закончатся. 12 ноября 1938 г. в здании министерства авиации состоялось совещание, созванное Гитлером, решавшее дальнейшую судьбу германских евреев. Геббельс предложил не разрешать евреям ездить в одном купе с немцами, сказав: «До сих пор считается допустимым, что евреи ездят в поездах вместе с немцами, занимая спальные места в одном купе. Нужно, чтобы министерство железных дорог выпустило правила, по которым евреям отводилось бы в вагоне особое купе, которое они могут занимать лишь в том случае, если все немцы обеспечены местами. Евреи не имеют права сидеть, если не хватает мест немцам, и они не должны находиться в одном купе с немцами, а должны стоять в коридоре. Надо также запретить евреям ходить на прогулку в те леса, где гуляют немцы, а то они ходят, например, в Грюневальд целыми толпами и устраивают там провокации!»

Много еще говорилось всего в том же духе. Сошлись на том, чтобы (по предложению Геринга) обложить всю еврейскую общину в Германии контрибуцией в 1 млрд марок — «Чтобы эти свиньи подумали, стоит ли совершать убийства!», а также решили просить фюрера об организации «международной акции» по переселению всех евреев на остров Мадагаскар (!).

Многие современники Геринга (например, его друг, министр финансов Попитц) говорили о том, что ему не нравилось все это дело, что он не хотел преследовать евреев и после погрома чувствовал себя «замаранным» и гневно заявлял, что больше не допустит, чтобы Геббельс втягивал его в такие грязные провокации. Но ведь Геббельсу покровительствовал фюрер, которому Геринг служил верой и правдой, так что фактически это были только благие пожелания, не подкрепленные делами. К этому времени уже стало очевидным то, что хотел он быть соучастником в подобных грязных делах или нет, но он действовал заодно с их вдохновителями, а значит, был одним из них. Чем дальше он продвигался по пути сотрудничества с Гитлером, тем больше удалялся от тех понятий о чести и достоинстве прусского дворянина и боевого офицера, с которыми он начал службу своей стране.

После событий «Хрустальной ночи» отношение к Германии за рубежом изменилось. Рузвельт отозвал из страны своего посла. В посольствах зарубежных стран Геринг стал встречать вежливые официальные улыбки вместо прежнего дружеского расположения; он чувствовал, что связи с Западом, налаженные с таким трудом, ослабевают и рвутся. Чтобы как-то «спасти лицо», Германии и свое собственное, Геринг приказал (24 января 1939 г.) министру внутренних дел Фрику организовать «центральное агентство по эмиграции евреев, чтобы решить еврейский вопрос путем эмиграции и эвакуации наиболее благоприятным способом, возможным в данных условиях». Главой агентства был назначен Гейдрих, один из руководителей погрома 9 ноября 1938 г.

Все же среди влиятельных деятелей Англии оставалось немало таких, кто видел в Геринге если и не друга, то подходящего партнера. Например, посол Великобритании в Берлине Гендерсон писал в своей книге «Провал миссии»: «Из всех нацистских вождей я находил Германа Геринга наиболее симпатичным. Он мог быть жестким и безжалостным в годы кризиса и войны, но это в нем не отталкивало. Он мне признавался, что восхищается прежними англичанами, времен пирата Френсиса Дрейка. «С тех пор вы стали что-то уж слишком занудными!» — посетовал он. Сам же он по характеру был как раз настоящим «морским разбойником», «флибустьером», но не лишенным обаяния, так что иногда невольно вызывал к себе симпатию. Мне нравилась и его жена, фрау Геринг; пожалуй, ее требования к морали были более высокими, чем у мужа. Геринг часто давал мне понять, что, безусловно, является последователем Гитлера и его преемником на посту «вождя германского народа».

После событий 9 ноября германский посол в Риме фон Хассель намекнул Герингу, что можно было бы воспользоваться ситуацией и выступить против фюрера, но Геринг на это не согласился; он и помыслить не мог о том, чтобы попытаться занять место человека, наделившего его властью. Он верно служил Гитлеру и тогда, когда его сознание не могло смириться с делами фюрера; он повиновался, говоря себе: «Так надо!» Он получил свою власть из рук Гитлера, а не из рук народа, и никогда об этом не забывал; народ только присутствовал и почти всегда безмолвствовал, как и в тот последний предвоенный год, когда где-то за кулисами решалась его собственная судьба.