1. Допросы

Дом, где содержали под стражей Геринга вместе с его адъютантом полковником фон Браухичем и офицером его штаба майором Клаасом, находился на окраине Аугсбурга, в районе новой застройки, где американцы создали лагерь для нескольких сот арестованных руководителей нацистской партии, государства и германской армии, которых они подвергали непрерывным допросам. В случае с Герингом допросы имели форму длительных бесед, проводившихся в мягком, доброжелательном тоне, без составления протокола, и бывший рейхсмаршал охотно ответил на все вопросы (он насчитал их более 600), заданные его собеседниками. В первую очередь американцев интересовали сведения о Японии, с которой они все еще вели войну.

Отвечая следователям, Геринг утверждал, что он никогда и никому не подписывал смертный приговор и никого не отправлял в концентрационный лагерь — кроме случаев «военной необходимости». Он заявил, что был всегда не согласен с мерами преследования евреев и никогда не одобрял методов обращения с ними, более того — осуждал эти методы. В связи с этим он показал офицеру, проводившему допрос, целую пачку корешков денежных переводов, которые его жена регулярно отправляла знакомым евреям и заключенным концлагеря Терезиенштадт, где условия содержания были «вовсе не такими плохими, как об этом везде говорилось». Когда Геринг становился неразговорчивым, офицер называл его «господин рейхсмаршал», и пленник тотчас оживлялся. Он вел себя как знатная особа или влиятельное лицо, оказавшееся, волей обстоятельств, лишенным власти и богатства. Когда заходила речь об условиях его содержания, он приводил в пример судьбу французского маршала Петэна, которого немцы содержали под стражей, но со всеми почестями, в замке Зигмаринген. Петэн иногда обращался к Герингу за помощью «как маршал к маршалу», и Геринг ему не отказывал. Это напоминало пребывание Наполеона в ссылке на острове Святой Елены, и Геринг, возможно, рассчитывал на то. что американцы обойдутся с ним подобным же образом, но они готовили ему совсем иную участь.

В отчетах о беседах с Герингом, которые офицеры разведки представляли своему начальству, они неизменно подчеркивали тщеславие Геринга. Они говорили, что он умен, но лишен мудрой проницательности. Он не отличал себя от государственных деятелей других европейских государств, говорил, что всегда представлял в Германии государственную власть, а не нацистов и никогда не нападал на своих зарубежных коллег. Свою беду он видел в том, что после неудачи в «Битве за Англию» его авторитет пошел на убыль.

Во время пребывания в лагере проявилась и еще одна черта личности Геринга — его умение разбираться в людях и ладить с ними. Комендантом лагеря был майор Кубала, американец венгерского происхождения, довольно неприятная личность, но Геринг и с ним сумел договориться. Он получил от него разрешение вызвать к себе своего слугу Кроппа и держать его при себе в качестве денщика; Кроппу разрешили ездить в Фишгорн и привозить оттуда чистую одежду и еду для рейхсмаршала. Чтобы расположить к себе коменданта, Геринг подарил ему картину итальянского художника, изображавшую Мадонну (картину доставил Кропп). Геринг объяснил, что картина куплена законным путем, на аукционе в Париже, и принадлежала раньше семье банкира Ротшильда. Позже майор показал картину экспертам, и они оценили ее в 300 тысяч долларов.

Кропп привез своему хозяину также яд — капсулы цианида, которыми Гитлер снабдил своих самых верных сподвижников «в награду за многолетнюю службу». Геринг, в расчете на свой вес, держал при себе три капсулы (хотя одной было вполне достаточно, даже с избытком) и берег их для решительного момента, когда пришлось бы покончить счеты с жизнью. Видимо, он чувствовал, что дело принимает для него плохой оборот. Эмми заметила, что Кропп во время последнего посещения Фишгорна был рассеян, спешил и на ее вопрос об обстановке сказал, что «все складывается чертовски плохо».

19 мая 1945 г. генерал Патч, командующий американской 7-й армией, получил от майора Кубала отчет по итогам допросов Геринга. Там говорилось, что Геринг отнюдь не является комической фигурой, как его представляли американские газеты, он неглуп и не похож также на простодушного простака, вроде Фальстафа (персонажа комедий Шекспира), с которым его часто сравнивали англичане. «Этот человек способен проявлять холодное спокойствие и расчетливость, и его ни в коем случае нельзя недооценивать. Он с гордостью заявил, что это именно он составил план операции по захвату Крита парашютистами и он же разработал план осады и захвата Гибралтара. Он подтвердил, что руководил строительством люфтваффе, но наотрез отрицал свою причастность к разработке «расовых законов», созданию концентрационных лагерей и зверствам, которые совершали войска СС в Германии и за рубежом». Майор отметил, что замечания Геринга отличались умом, что он нередко проявлял остроумие и использовал любую возможность для того, чтобы выставить себя в самом выгодном свете. «Он не лишен актерского таланта и не заставил бы скучать свою публику».

Офицеры американской разведки, разумеется, поинтересовались происхождением и судьбой художественной коллекции Геринга, и он дал им вполне убедительные ответы. Он сказал, что все предметы искусства — картины, гобелены и прочее — куплены им за деньги. Если среди них и есть вещи, взятые из музеев или принадлежавшие евреям, то это не может быть поставлено ему в вину, потому что они все были приобретены на аукционах, и он готов их вернуть в случае предъявления обоснованных претензий. По его словам, вся его коллекция находится в Берхтесгаде-не, в вагонах, которые так и остались неразгруженными, когда его арестовали эсэсовцы 23 апреля. «Ну, может быть, какая-то часть застряла в Берлине, — сказал он, — но она наверняка попала в руки русских! Впрочем, за подробной информацией можно обратиться к моему консультанту доктору Хоферу, который хранит всю документацию».

Американцы бросились проверять полученные сведения, и, действительно, всё нашли — кроме тех вещей, которые, как им было сказано, «остались в Берлине». В вагонах были обнаружены даже ящики с шампанским, и американцы на радостях устроили вечеринку в офицерской столовой, на которую пригласили и Геринга.

 

2. В ожидании суда

21 мая, по окончании допросов, Герингу сказали, что он будет отправлен в Люксембург, в город Мондорф, где его будут содержать под стражей вместе с другими высокопоставленными деятелями нацистского государства и вермахта. Кропп тоже летел с ним. Когда Геринга привезли на аэродром и показали самолет, на котором он должен был лететь в качестве пассажира, — допотопный четырехместный «собачий ящик» (как его презрительно называли служащие аэродрома), Геринг сказал, что он, как бывший летчик-истребитель, знает, что эта машина ненадежна и что он отказывается на ней лететь. (Возможно, что он был прав, потому что он весил тогда 127 килограммов.) Только после того, как офицер сопровождения, полковник американской армии, почтительно назвал его «господином рейхсмаршалом» и заверил, что ручается за безопасность перелета, Геринг согласился сесть в самолет. На прощание он отдал военное приветствие роте американских солдат, выстроенных на поле и с интересом наблюдавших за сценой его проводов, но никто ему не ответил, и после этого случая уже никто и никогда не обращался к нему со словами «господин рейхсмаршал».

По прибытии в Мондорф Геринга поселили в местном отеле «Палас», самом захудалом заведении этого рода в городе, превращенном в «кутузку» для содержания германских военнопленных. Войдя в «номер» (точнее — в камеру или клетушку), в котором едва помещались стол, стул и убогая жесткая кровать, и где он сам едва мог повернуться, Геринг сказал со вздохом: «Да, пожалуй, фюрер был прав, постаравшись избежать всей этой канители!» Американцы называли отель «Палас» «жестянкой для мусора»; впрочем, знакомые, которых Геринг здесь встретил, уже притерпелись к местным условиям и не возмущались.

К тому же у него имелись спасительные капсулы, к которым он всегда мог прибегнуть, и это придавало ему мужества. Одну из них у него, правда, отобрали, найдя в банке с кофе «Нескафе»; отобрали и запас таблеток паракодеина, которые отправили на анализ; Геринг принимал их по 100 штук в день. Американский военный врач Келли, исследовавший таблетки, сказал, что они хотя и содержат некоторое количество морфия, но совсем небольшое, и не могут повлиять на умственные способности и поведение заключенного. Все же таблетки ему не вернули, пообещав выдавать по мере необходимости.

Потянулись однообразные дни заключения. В июне американцы приказали Кроппу, слуге Геринга, отправляться домой, в Германию, и Герингу пришлось самому исполнять все обязанности заключенного. Он коротал время в беседах с другими арестантами, среди которых нашлись и его бывшие друзья, и враги. Теперь все они, волей судьбы, оказались под одной крышей и вместе ожидали своей участи.

20 июня 1945 г. жена и дочь Геринга покинули Фишгорн (потому что всем немцам было приказано выехать из Австрии) и прибыли в Фельденштайн, в свой дом, который стоял пустым и разграбленным. Спать было не на чем, пришлось устроиться ночевать на мешках, набитых соломой. В домике для управляющего поселились американские охранники: семья Геринга тоже оказалась в заключении.

В августе Герингу сказали, что он предстанет перед международным судом в Нюрнберге, где его будут судить как «нацистского военного преступника № 1». (Вот она, судьба: наконец-то его признали «лицом № 1»!) Тогда же к нему в Мондорф прибыли для взятия показаний пять русских офицеров (среди которых был будущий писатель Лев Безыменский, служивший переводчиком на церемонии подписания капитуляции в Карлсхорсте). Геринга охватило беспокойство: уж не собираются ли его выдать русским, которые увезут его в Сибирь? Вопросы русских разведчиков были не всегда понятны Герингу, потому что казались ему слишком общими и отвлеченными; например, русские спросили его: «Когда вам стало ясно, что Германия проиграла войну?» Геринг, подумав, ответил: «Первые сомнения относительно удачного исхода войны появились у меня после высадки союзных войск в Нормандии, а когда русские армии прорвали фронт на Висле, а англичане и американцы начали одновременное наступление на западе, я понял, что дело плохо, и к концу января 1945 г. у меня уже не осталось никаких надежд». Геринг рассказал также о реактивных истребителях, вооруженных шестью пулеметами и двадцатью четырьмя ракетами, и сказал, что если бы удалось выпустить много таких машин, то они спасли бы Германию от бомбардировок. На вопрос о Гиммлере Геринг сказал: «Этот человек всегда занимал более низкое положение, чем я, но стал возвышаться, когда моя репутация пострадала. Меня считали консерватором, поэтому, чем радикальнее становилась политика Гитлера, тем более радикальные люди ему требовались. Но все хорошо в меру, и когда Гиммлеру доверили командование группой армий «Висла», то это было настоящим безумием — так считали многие. Гиммлер всегда хотел занять мое место, он уверял меня в дружбе, а сам действовал за моей спиной. Я обходился с ним любезно, но всегда был начеку».

Геринга спросили, правда ли, что Гиммлер погиб, и он ответил: «Не знаю, но если он и в самом деле мертв, то его место — в аду, а не среди ангелов».

Был задан и вопрос о том, оставался ли он до конца преемником Гитлера, и Геринг ответил: «Примерно год тому назад наши отношения с фюрером испортились, и глава рейхсканцелярии спросил его, буду ли я, как прежде, оставаться его преемником. Фюрер ответил на это, что если бы он решал этот вопрос теперь, то назвал бы преемником другого человека, но раз уж решение принято и закрепилось в умах людей, то пусть так все и остается.

Приближался день суда, и Геринг принял несколько важных решений. Во-первых, он решил придерживаться диеты, чтобы получше выглядеть в глазах публики на суде. Далее, следуя своему правилу «идти напролом», он пообещал себе, что не будет отказываться от ответственности за все то, что совершил; этим он сильно отличался от большинства узников, коротавших свои дни в «жестянке».

В его положении, впрочем, заключалась определенная ирония: всю жизнь он дожидался того дня, когда его назовут «персоной № 1», и вот дождался: он должен был предстать перед судом в качестве «обвиняемого № 1». Фюрер и здесь умудрился его перехитрить и подставить: никто не мог представить себе Гитлера сидящим на скамье подсудимых международного трибунала; он уступил эту честь своему «преемнику», и теперь Герингу приходилось отвечать за все, что произошло в годы их пребывания у власти.

В сентябре 1945 г. Геринга перевезли в Нюрнберг и поместили в тюрьму при местном Дворце правосудия. Директором тюрьмы был полковник американской армии Эндрюс, строго следивший за соблюдением всех порядков во вверенном ему заведении. Здесь Геринг опять встретил много прежних знакомых, среди которых был и Шпеер, который вспоминал: «Геринга поместили в камеру, располагавшуюся напротив нашей. Когда дверь за ним захлопнулась, он выглянул в окошко, прорезанное в двери, ошеломленно покачал головой, а потом принялся ходить по камере из угла в угол».