«В тот год Германия представляла собой обширную пустыню, покрытую грудами развалин, — вспоминал У. Ширер. — Людям, — ошеломленным событиями, обессиленным и голодным, предстояло пережить суровую зиму 1945 г. До такого состояния довело их сумасбродство Гитлера, да и их собственное. Ведь они слепо (а подчас — и с энтузиазмом) следовали за ним. Тем не менее, возвратившись той осенью в Германию, я почти не встречал немцев, осуждавших Гитлера».

Немцы относились к Герингу с симпатией. Он не был фанатиком, как Гитлер и Геббельс, и его слабости на фоне нечеловеческих выходок других нацистских вожаков казались простительными. Во время нюрнбергского процесса он говорил, что через пятьдесят лет после войны ему поставят памятники в Германии и назовут его именем улицы в городах. Пока что этого не произошло, но кто знает? Известно, что история любит возвращаться вспять и повторять саму себя, хотя и на новом уровне. Людям же свойственно совершать ошибки, раскаиваться в них, а потом совершать новые.

«Что касается немцев, то они, конечно, не испытывают нужды в том, чтобы прощать себе что-либо. Они чувствуют, что были, как всегда, правы: разве ход истории это не подтверждает? Просто их силу одолела еще большая сила — вот и все! Немцы — счастливая нация: их дух укрепляют два непреодолимых фактора: чувство собственной правоты и жалость к себе». Так высказался один из героев романа писателя Ирвина Шоу, участника Второй мировой войны; поскольку это слова из произведения западного автора, то они в данном случае звучат особенно убедительно.

Немцы осудили нацизм и сохранили Бухенвальд как памятник истории; но они, конечно, сохранили и память о том, что Щецин, Гданьск и Калининград раньше назывались по-другому и входили в состав рейха. По-иному, наверное, просто не может быть: такова природа людей. Там же, где есть память, — есть и желания (разумеется, «благие») — те самые, которыми «вымощена дорога в ад»! Вот пример «благого пожелания»: забота о судьбе судетских немцев. В свое время фюрер говорил, что их нужно вернуть в состав рейха — и вернул, своим, свойственным ему способом. Теперь, уже почти в XXI веке, говорят, что их нужно вернуть в родные места (на территорию Чехословакии, где они жили до войны). Здесь стоит только начать, создать, так сказать, «прецедент», — и все может опять пойти известным путем — так, как было уже не раз в мировой истории.

В XVIII веке Германия подарила миру Гете; в XIX — Вагнера; в XX она стала известна как страна, где правили Гитлер и Геринг. Кто знает, чем прославят эту страну (здесь мы о ней ведем речь) и осчастливят мир новые деятели, таланты которых развернутся в XXI веке? А ведь они, наверное, уже родились, живут среди людей и присматриваются к миру, выбирая свой путь. «Немцы, — говорил Вагнер, — предназначены для великой миссии, которая не по плечу другим народам. Мы должны сейчас найти героя будущего, Барбаросса или Зигфрид скоро вернутся, чтобы спасти германский народ в минуту нужды!»

События, происходящие в наши дни, говорят о том, что настоящий итог под прошлым еще не подведен и выбор еще не сделан: история, кажется, еще не решила, кому ставить памятники и какими будут новые герои.

 

* * *

Все, знавшие Геринга, отмечали противоречивость его натуры (о которой говорилось выше): «стальной солдат» — с сердцем ребенка, мужественный летчик, участник великой войны — любитель украшать себя дорогими безделушками… Главное противоречие его жизни заключалось, пожалуй, в том, что он действительно достиг огромного могущества, крупного богатства, высоких званий, и все это оказалось, по сути, ненастоящим, дутым, фальшивым и не спасло его в трудную минуту жизни. Почему? Ответ прост (если основываться на рассказанном выше): потому что он служил неправедному делу (как ни наивно это звучит), противоречившему его собственной натуре. Служение фюреру загубило его жизнь; Гитлер, которому он поверил, стал причиной его несчастий, он наградил его многим, но все его дары оказались мишурой и в считанные дни обратились в ничто — как в сказке, где с последним ударом часов золото превращается в прах!

 

* * *

Гитлер придавал большое значение символам, особенно свастике. Куда бы он ни направлялся, всюду его присутствие отмечал личный штандарт со свастикой, которому он, кажется, придавал мистическое значение и использовал (так говорили) в качестве «оберега». В свастике он видел символ творческого движения. Если попробовать углубиться в трудную тему о символах, припомнив германский «мистический идеализм» (имевший важное значение для времени и для героев, о которых выше шла речь), то на примере жизни Германа Геринга можно сделать вывод, что свастика, по своему характеру, — таинственный и недобрый знак, еще неразгаданный, символизирующий неистовую злую энергию и не приносящий окончательной удачи тем, кто ему следует. В жизни Геринга свастика появлялась, как знамение, несколько раз, и всегда это были переломные моменты, обещавшие добро и счастье, манившие в будущее, которое в конце концов оборачивалось несчастьем, болью и злом. Свастикой были отмечены встречи Геринга с главными людьми его жизни: с любимой женщиной и со своим вождем, и обе встречи обернулись для него бедой — хотя обещали счастье.

* * *

Впрочем, все, о чем здесь было рассказано — это прошлое, и уже достаточно далекое. Оно все дальше от нас уходит, погружается в глубины времени; его краски блекнут и стираются, его звуки — топот солдатских сапог, лязг гусениц, команды палачей и крики жертв — уже почти не слышен из-под толщи прошедших лет. Скоро все забудется. Человечество живет новыми заботами, и с позиций настоящего прошлое всегда кажется и незначительным и наивным — не говоря уже о будущих оценках. В самом деле: если произойдет атомная война — кто же вспомнит о страданиях миллионов несчастных, погибших в концентрационных лагерях! Все повторяется: и история, и люди; герои XXI века (в том числе, возможно, и новые претенденты на мировое господство) уже живут среди нас и ждут выхода на сцену.