Роджер и Джеймс обедали в столовой «Шепота ветров». Перед ними был накрыт роскошный стол — в фарфоровой супнице суп из лобстеров и крабового мяса, рядом мясо ягненка, на блюде тушеный шпинат с чесноком, спаржа, воздушное овощное суфле, корзиночка с теплым хлебом.

Роджер уныло ковырял вилкой в тарелке. Все попытки вести непринужденную беседу не удавались.

Наконец Джеймс сказал:

— Что происходит? Почему ты такой тихий?

Роджер пожал плечами:

— Ничего грандиозного.

И два старых друга продолжили обед в тишине.

Потом горничная подала кофе в серебряном кофейнике, свежеиспеченный морковный пирог, вазочку со свежими фруктами, пирожные, взбитые сливки для пирога и бонбоньерку на ножках, полную сахарных трубочек и конфет.

— Мне не надо взбитых сливок. — Джеймс поднял руку в знак отказа.

Роджер тоже не захотел попробовать сладкое.

— Просто кофе, пожалуйста, — сказал он горничной.

Джеймсу не нравилось, как проходит вечер. С того дня, как погибла Лана, Роджер никогда не был таким замкнутым. Джеймс решил, что его поведение связано с отходом от дел в «Десмонд». Он знал, Роджер не привык иметь так много свободного времени. После того как его оправдали, Роджер восстановил «Десмонд» и работал без устали. Когда смерть Ланы уже стала историей, Джеймс наблюдал, как его друг продолжал бороться над собой. Только Джеймс знал, через какие муки пришлось пройти Роджеру. Он даже отказывался видеться с Кэссиди, решив, что встретится со своим ребенком только после того, как загладит вину за то, что ей пришлось пережить после убийства. Джеймс не одобрял решения Роджера. Хотя то, как Роджер справлялся со своим горем, вызывало у него уважение.

Человек, сидящий перед ним, теперь был почти неузнаваем, и это пугало. Правда, после сердечного приступа некоторые мужчины сильно меняются. Болезни, возраст не проходят бесследно. Джеймсу стало грустно. Сегодня в огромном доме было пусто, холодно, мрачно, и тишина становилась невыносимой. В камине потрескивали и шипели поленья, но тепло огня едва согревало неуютную, холодную комнату.

— Джонатан и Кэсс должны были присоединиться к нам. Как ты думаешь, что случилось? — Роджер завороженно и отчужденно смотрел на огонь.

Джеймс опустил глаза.

— Уверен, этому должно быть объяснение. — Он размышлял вслух, зная, как сильно задето самолюбие Роджера.

— С Джонатаном все давно ясно. — Он пожал плечами. — Но на Кэсс это не похоже. — Роджер взглянул на часы у себя на руке еще раз. — В это время она обычно уже дома. — Он взял сотовый телефон, лежавший рядом с тарелкой, и набрал номер киностудии. Коммутатор переключил его на линию Кэсс. На другом конце прозвучал автоответчик. Роджер бросил трубку, оттолкнул тарелку и поднялся со стула.

— Черт побери. Почему она не слушает меня? — Он несколько раз прошелся из стороны в сторону и остановился посередине комнаты. — Я только прошу, чтобы она следовала моим указаниям — очень простым указаниям, — раздраженно сказал Роджер.

Джеймс предпочел промолчать.

Раздался звонок в дверь, и они оба вздрогнули. Спустя мгновение появилась Рей. Выражение ее лица говорило, что что-то случилось. В воздухе повисло напряженное молчание.

— Там у двери полицейский, мистер Турмейн. Он хочет с вами поговорить.

— Что-то… с Кэсс? — В его глазах появился страх.

— Нет, — ответила Рей, и двое мужчин одновременно с облегчением выдохнули.

— Это Джонатан, — продолжала Рей. — Он попал в автомобильную катастрофу.

Лицо Роджера побелело. Он опустился на стул.

— Джонатан в порядке, его немного встряхнуло, и он весь в синяках. Скорее всего, заснул, вел машину нетрезвый, так говорит офицер. Он в порядке. — Рей опустила глаза. — Но, боюсь, девушка, которая была в машине, погибла.

Джеймс закрыл глаза, почувствовав сильную тошноту. Он с трудом взял себя в руки.

— Офицер хочет поговорить с вами, мистер Турмейн… — Она говорила едва слышным шепотом. — Молоденькая девушка, дочь сенатора и миссис Вильямс.

* * *

Кэсс снова работала допоздна. Она взглянула на свои часы от Картье: Рудольфо должен был заехать за ней в офис, они собирались пообедать вместе. Уже почти восемь, а его все нет. Возможно, он до сих пор дуется из-за того, что Челси будет играть Офелию.

Олли представила Кэсс расписание дел на следующее утро. Кэсс не могла сосредоточиться. Она думала над тем, что сказал Рудольфо: «Или она, или я». Но Джек настаивал на своем.

Если Рудольфо уйдет, ей могут навязать любого директора. Тогда ей будет очень сложно закончить съемки фильма в срок. Рудольфо привык работать сверх нормы и в рамках жесткого бюджета. На телевидении директора работают именно в таких условиях. Если он уйдет, неизвестно, что будет с фильмом.

Прежде она витала в облаках, а теперь ее мучили сомнения. Придется заставить одного из них изменить свое решение. Она подумала о Джеке, таком упрямом и самонадеянном. Это бесполезно, у него в руках все козыри. Ему принадлежит фирма, у него деньги и студия. Кроме того, на замену директора уйдут недели, а проигрывать пари Кавелли ей не хотелось. Стало быть, придется давить на Рудольфо. Ради нее он сделает все что угодно, если она даст ему хоть малейшую надежду. Кэсс не любила манипулировать людьми, но положение было отчаянным.

Она подняла трубку телефона и набрала номер Рудольфо.

— Рудольфо, нам надо поговорить. — Кэсс пыталась говорить спокойно, но ее переполняло отчаяние.

— Расслабься, Кэсс. Все не так плохо, — сказал он успокаивающим тоном.

— Я не могу допустить, чтобы ты ушел из этого фильма. Ты мне нужен. Может быть, мне удастся заставить Джека изменить решение.

После короткого молчания Рудольфо сказал:

— Послушай Кэсс, возможно, я слишком поторопился с выводами. Мисс Хаттон справится с ролью Офелии. Пусть попробует.

Кэсс не могла поверить своим ушам:

— Ты… ты уверен? Сегодня ты был непреклонен, что заставило тебя изменить свое мнение?

— Я долго думал. Не хочу подводить тебя. Я хороший директор. Я заставлю ее сыграть так, как надо, Кэсс. — Снова молчание. — Эй, мы же команда, верно?

Кэссиди была уверена, что за этим скрывалось что-то еще, но ей было все равно. Она с облегчением вздохнула.

— Спасибо. Я у тебя в долгу.

— Спокойной ночи. Увидимся утром.

* * *

Челси лежала на огромной кровати, повернувшись на бок и подперев голову рукой. Бежевую шелковую ночную сорочку от «Диор» ей подарил Джек. Она посчитала, что в этой вещи вполне можно показаться перед мужчиной, который поможет ей уговорить Джека оставить ей роль Офелии. Пока Рудольфо разговаривал с Кэссиди по телефону, она гладила его голую спину. Теперь, он повернулся к ней, и она наполнила его бокал шампанским, которое охлаждалось в серебряном ведерке рядом с кроватью.

— Все в порядке? — спросила она.

Рудольфо выпил бокал почти до дна, затем опустил палец в вино, чтобы уронить капельку между ее грудей.

— Теперь все отлично.

* * *

Около половины десятого Кэсс вышла из кабинета усталая и опустошенная. Направляясь к машине, она оглядела парковку. Черный «мерседес» Джека все еще стоял на месте. Свет в его кабинете горел, и ей захотелось подняться к нему и сообщить о новом решении Рудольфо, но она передумала. Пусть это подождет до утра.

Сев в сверкающий черный «порше», полагающийся ей от фирмы, в соответствии с ее новым положением, она поехала вниз с холма мимо проходной.

Сэм улыбнулся ей широкой белозубой улыбкой:

— Счастливо добраться домой, мисс Инглиш.

Кэсс в ответ кивнула ему и улыбнулась.

* * *

Он наблюдал, как она уходила, как шла по тротуару к своей машине, как опускались на асфальт ее длинные ноги. В черных волосах, зачесанных и убранных вверх, играли блики от парковочных огней. Даже в темноте было видно, как она красива. Спустя пять минут после того, как ее роскошный черный автомобиль проехал мимо охраны, он направился по коридору к ее кабинету.

Проникнуть внутрь было гораздо легче, чем он думал, потому что в дверях были все те же старые замки, которые можно было открыть даже кредитной карточкой. Он остановился посреди большой красиво обставленной комнаты, раздумывая, с чего лучше начать.

Эта красотка, должно быть, важная штучка, если судить по обстановке ее кабинета. Небедное местечко, столько шикарных вещей. Ужасно, такое красивое существо, и кто-то хочет уничтожить ее. Но с его стороны в этом не было ничего личного. За такие деньги можно легко забыть о чувствах. Тот, кто его нанял, был очень осторожен и аккуратен во всех мелочах. Заказ поступил по телефону, деньги переведены на его счет. Встречи не было, только короткие инструкции по телефону.

Он скинул с плеча спортивную сумку, расстегнул молнию и вынул компактную камеру и пару кожаных перчаток. Надев их, он приступил к работе, просматривая каждый листок бумаги на ее столе, затем порылся в папках. Он фотографировал все, что имело отношение к «Опасным желаниям». Убрав камеру в сумку, он установил крошечное подслушивающее устройство внутри телефонной трубки и прикрепил микрофоны к ящику стола, тщательно спрятав тонкий проводок. Когда все было закончено, он убедился, что «жучки» работают, выскользнул в коридор и по сотовому телефону набрал нужный номер:

— Все сделано. Фотоснимки у меня, «жучки» на месте. Все как заказано. Копии документов могу переслать вам по факсу немедленно, как вы просили. — Он ждал ответа, но слышал лишь дыхание на другом конце провода. — Похоже на то, что леди собирается снимать весь фильм в студии. На декорации они тратят миллионы. Уже почти все готово, — продолжил он.

Ответ был краток:

— Вы знаете, что делать.

* * *

Это были дикие семидесятые годы, когда все сходили с ума по диско. Толпы двойников Джона Траволты в белых пиджаках наводнили голливудские клубы и бары. Ансамбль «Би Джи» снова оказался на высоте после успеха кинофильма «В субботу вечером на дискотеке».

Война закончилась. Никсона выгнали из города, новички вроде Спилберга, Геффена, Терренса Малика, изо всех сил карабкались наверх.

Днем он посещал театральную студию «Экторз Вест», а по ночам слонялся по горячим местам. Девочки просто липли к нему. Некоторые, что постарше — обеспеченные вдовы и скучающие первые жены, чьи бывшие мужья дали им сумасшедшие деньги за развод, — даже платили ему за то, чтобы он сопровождал их на званые обеды и вечеринки. Он жил двойной жизнью, и это его устраивало. Жечь свечку с двух концов было захватывающе. Днем он входил в образ целеустремленного парня. Он много учился, отрабатывал каждую роль на сцене и тесно общался со студентами и преподавателями.

Благодаря немолодым дамам, нуждающимся в нем, денег у него было больше, чем можно было заработать игрой на сцене. В предложениях недостатка не было. Он снялся в паре фильмов. Даже получил небольшую роль в фильме Альтмана и в итоге смог вступить в Гильдию киноактеров и получить удостоверение ГКА. Он шел к своей цели.

Он никогда не переставал удивляться, что такой парень, как он, смог чего-то добиться в жизни. Не было больше ужасных воспитательных домов, сумасшедшей, отвратительной толпы «Валентайнс», Сэлли и ее мертвого дружка. Наивный, нечесаный мальчишка, который воровал с лотков и издевался над пьяницами ради забавы, давно умер.

Вчерашняя жизнь осталась лишь в воспоминаниях. Голливуд стал для него страной надежд и обещаний. Он знал, чего хочет, и знал, как этого добиться.

В городе, где сильные пожирали слабых, он присоединился к победителям, к женщинам вроде Марджори Хиллер, двадцатипятилетней особы, которая была одновременно страстной и мягкой, решительной и удивительно застенчивой. Он повстречал ее на съемках «Гамлета» киностудии «Экторз Вест». Она была замужем за известным европейским режиссером, но это его не остановило, и он покорил ее своей сексуальностью и мужским обаянием. Когда Марджори сообщила, что собирается ради него уйти от мужа, он убедил ее не делать этого.

«Экторз Вест» создала две группы: компанию «Шоукейс», где сосредоточились более опытные актеры, и «Воркшоп». Он попал в «Воркшоп», где были в основном ученики. К сожалению, прессу и киноиндустрию интересовала только «Шоукейс». Но у него был свой план. «Воркшоп» была готова выпустить свое полугодовое творение. В тот сезон это был «Трамвай Желание». Новый актер Ричард Гир был представлен как второй Стэнли. Он упросил Марджори пригласить мужа. В тот вечер он постарался выложиться в полную силу своего таланта, за что впоследствии был осыпан похвалами.

На следующий день позвонила Марджори: «Губерт тобой восхищен. Он хочет, чтобы ты ознакомился с его новым фильмом, над которым он сейчас работает. Роль не главная, но это хорошее начало». Так и было. Так он начал свое успешное восхождение по голливудской лестнице успеха.

Два месяца спустя он порвал с Марджори.

Он готовился стать самой яркой звездой Голливуда, какой еще не видел мир.

* * *

Как только Кэсс выехала за пределы киностудии, напряжение дня стало проходить. Несмотря на плохие воспоминания и ностальгию, «Шепот ветров» стал для ее убежищем. У дома она поставила машину между двумя «мерседесами», один из которых принадлежал Роджеру, а другой Джеймсу. Она выбралась из машины и, посмотрев на часы, задумалась, для чего приехал Джеймс. Она схватила с заднего сиденья кейс и, уже шагая по дорожке, вспомнила, что сегодня она должна была обедать с отцом. Конечно же он разозлился, и есть за что.

Как она могла забыть? Он проследил, чтобы Рей утром напомнила ей об обеде по автоответчику. Но Кэсс была так занята производством ЕГО фильма, что совсем забыла об этом.

На самом деле Кэсс надеялась провести вечер у себя в комнате. Ей надо было просмотреть поправки к сценарию, планы мест съемок и, наверное, немного отдохнуть. Теперь это было невозможно. Подойдя к двери, Кэсс сделала глубокий вдох, готовясь вступить в схватку.

Она настроилась защищаться и заранее знала, что Джеймс будет на стороне Роджера. Неужели отец хочет, чтобы она возглавила дело, завершила его шедевр и к тому же всегда успевала к обеду в шесть часов? Она застонала про себя, проходя по полированным полам к гостиной, готовясь отвечать на вопросы о фильме. Каков бюджет? Как насчет сроков? Хороши ли актеры? Все эти вопросы она прорабатывала последние пятнадцать часов. Она еще раз вздохнула. Из-за закрытых дверей слышались голоса Джеймса и Роджера — они спорили. Кэсс сумела прошмыгнуть мимо кабинета, поднялась по лестнице и почти добралась до своей комнаты, но тут из спальни Рей послышались рыдания. Войдя в комнату без стука, Кэссиди нашла Рей на коленях. Она молилась и плакала. Кэсс быстро подошла к ней и протянула руки своей любимой няне. Когда она наклонилась, ее черные длинные волосы опустились по краям лица словно плотное черное покрывало:

— Рей, Рей… что случилось?

Рей взглянула на нее глазами, полными боли:

— Джонатан попал в автокатастрофу.

У Кэсс перехватило дыхание:

— Что с ним. Он в порядке?

Рей кивнула и беспорядочно заговорила:

— Джонатан пьяный, ужасная катастрофа, девушка погибла, дочка сенатора.

Кэсс была потрясена. Ее брат вел себя ужасно, он был невыносим. Рано или поздно что-то подобное должно было произойти.

Рей протянула ей руки, и Кэсс помогла ей встать.

— Я нужна папе, — встревоженно сказала Кэсс.

— Нет, — ответила Рей, слезы текли по ее морщинистому лицу. — Оставь его в покое. С ним Джеймс. Подожди до утра, он все еще в шоке.

* * *

Кэсс прошла в спальню и разделась, раскидав одежду по комнате. В ванной она надела удобный домашний костюм, что висел за дверью, и только потом села за стол.

Как ни старалась, она не могла сосредоточиться на документах, которые лежали перед ней. Джонатан. Молоденькая девушка. Съемки. Снова девушка. Погибла. Ее брат вел машину. Через что предстоит пройти ее семье? Джонатан все-таки влип в историю. Но она была уверена, что он не испытывал никаких угрызений совести. Скорее всего, он до сих пор пьян и даже не сознает, что натворил.

С детских лет Джонатан использовал отца. Он прятался за его благополучием, влиятельными связями, избегая последствий своего поведения. За деньги можно купить что угодно и кого угодно, и вся беспорядочная жизнь Джонатана была тому доказательством. Он никогда не платил за неприятности, которые доставлял окружающим.

Для любой другой семьи известие о смерти девушки стало бы потрясением. Но Кэсс была уверена: в их семье к утру это будет не более чем воспоминание, еще одна трагедия в анналах истории Турмейнов.

Трагедия. Как часто слышала она это слово с тех пор, как умерла мама! Одна только мысль об этом вызывала ужасные воспоминания. Она опустилась в кресло, удобно положив голову на нежный атлас, и закрыла глаза. Она так хотела заснуть… Успокоение придет нескоро, как бы ее тело ни стремилось ко сну.

Внизу в холле послышалось движение, громкие, резкие звуки, голос отца. Сердце забилось сильнее. Впервые с детских лет Кэсс закрыла уши руками, чтобы ничего не слышать.

* * *

Мамочка, я такая же красивая, как ты?

У нее день рождения, ей исполнилось десять лет. Кэссиди стоит перед зеркалом, любуясь атласным, в кружевах платьицем, которое утром подарила ей мама. Наряд от «Дома моделей Неймана Маркуса», ручная работа.

Мама улыбается впервые за несколько дней. Ее дыхание все еще отдает этим странным мятным запахом, а широко открытые глаза кажутся стеклянными, но, похоже, она счастлива. Она хлопочет вокруг Кэссиди, поправляя воротничок, застегивая манжеты. Кэсс наслаждается ее вниманием. Ей ужасно хочется, чтобы мама крепко обняла ее, но мама что-то бормочет о том, что платье помнется и прическа испортится, поэтому Кэсс стоит смирно, пока мамочка суетится вокруг нее.

— Ну вот, — шепчет Лана с глазами, полными слез. — Ты самая красивая девочка на свете.

Кэсс улыбается и крепко обнимает маму, не боясь за платье и прическу. Ей очень хорошо от маминого теплого объятия.

— Лана, где ты? — В просторном холле раздается голос отца.

Мама мгновенно преображается, закрывает глаза, наклоняет голову и как-то вся сжимается. Потом она тихонько уходит, и Кэссиди слышит, как ее высокие каблуки торопливо стучат в сторону спальни.

Отец кричит, а мама плачет. Кэссиди закрывает уши, чтобы не слышать шума. На какое-то время все затихает. Папа стоит на пороге, но она не видит его лица. Дверь захлопывается, и она слышит злой голос Роджера и снова рыдания мамы. И тогда Кэсс в страхе убегает в свое «тайное убежище».

* * *

От лунного света Кэсс открыла глаза, и перед ее мысленным взором появилось лицо отца, скрытое тенью. Вдали были слышны рыдания матери. Нет, этого не может быть. Возможно, она заснула или просто много думала об этом. Она начала слышать голоса — стресс может подействовать так на каждого. Пахнущий дождем ветерок колыхал занавески. Кэсс подошла к окну и закрыла его, потом прыгнула в постель, забралась под одеяло и долго вертелась, стараясь улечься поудобнее.

Она почувствовала, как ее тело расслабилось и все глубже стало погружаться в сон. Рыдания раздались снова. Она прислушалась, и ей показалось, что они стали громче.

Кэсс вылезла из постели, надела халат и тапочки и на цыпочках вышла из спальни. В холле было тихо и спокойно, но вдали раздавался чей-то плач. Казалось, он доносился с чердака. Решив подняться по задней лестнице, она открыла деревянную дверь и быстро прошла по короткому пролету. Чердак представлял собой комнату почти в две тысячи квадратных футов. На дубовом полу был расстелен старинный восточный ковер, некогда яркий, а теперь поблекший от времени. У дальней стены стояла пузатая старая печка, рядом с ней лежали аккуратно сложенные дрова.

По центру, напротив окна, стоял длинный деревянный стол с двумя скамейками, сделанными специально для ребенка. Вид комнаты, где она играла в ненастные дни, вызвал у нее много воспоминаний, в детстве это место казалось Кэсс настоящими небесами. Когда скандалы родителей становились особенно шумными, даже ее «тайное убежище» наверху витой лестницы не спасало ее, и она была вынуждена бежать сюда. Она представила себя испуганной маленькой девочкой, забившейся в самый дальний угол. Иногда она пряталась на чердаке в течение многих часов, пока не утихал шум.

В дальнем углу Кэсс заметила аккуратно сложенные коробки. Она подошла поближе и увидела, что все они запечатаны. Кэсс открыла одну, потом вторую и начала рыться в их содержимом. Вещи принадлежали Лане — ее косметичка, письма, книги, маленькие рамки с фотографиями, на одной Кэссиди увидела себя младенцем на руках матери.

Она заглянула в коробку с вечерними платьями. Все они оказались либо белыми, либо голубыми. Мама любила голубое, особенно темные оттенки, которые так красиво оттеняли ее глаза. Вдруг она почувствовала мамин любимый аромат духов, и ее сердце сжалось. Потом Кэсс нашла платье, в котором мама получала награду Академии. Убрав эту коробку, она открыла еще одну. Что-то блеснуло золотом, и Кэсс достала из-под вороха предметов изящную резную деревянную коробочку. На верхней крышке были литеры «Л.Т.». Дрожащими пальцами Кэсс подняла крышку и увидела внутри дневник матери.

Она прижала его к сердцу и поспешила к окну, снимая с него паутину. Кэсс чувствовала холодный пол сквозь тапочки, и от этого ноги онемели. Вдруг Кэссиди захотелось куда-нибудь уйти из этого места. Спускаясь по лестнице, она снова услышала стоны.

— Помогите… помогите.

Теперь звук был приглушенный, от него холодило кровь. Крики слышались из темного алькова за дверью. Кэсс замерла, и вокруг нее повисла мертвая тишина.

Она заметила, что стены были покрыты портретами Ланы. Даже тусклый свет не мог скрыть ее красоту. Фотографии могли бы стать каталогом знаменитостей и событий Голливуда: Лана танцует с дряхлеющим Фрэдом Астером, Лана и Роджер улыбаются друг другу на фоне пейзажа, в котором Кэссиди узнала сады отеля «Бел эйр», Лана, Лана, Лана… Куда бы она ни посмотрела, отовсюду на нее глядели огромные, прекрасные и печальные глаза матери. Кэсс охватила взглядом все фотографии сразу. Проходя вдоль стен, она легко гладила пальцами изображения, чтобы очистить их от слоя пыли.

Фрэнк Синатра и Лана смеются, сидя на скамейке. Лана на церемонии награждения с Роджером и очень молодым Шоном Коннери. Лана празднует свой тридцатилетний юбилей, Лане тридцать один год, тридцать два. Лана держит Кэсс на руках в день, когда родила ее. Лана украшает обложки «Вэнити фейр», «Вога», «Верайети».

Подойдя поближе, чтобы лучше рассмотреть одну из фотографий, Кэсс нечаянно наступила на пожелтевший кусок белой кружевной материи, который упал перед ней на пол. Кэсс едва сдержала крик. Отступив назад, она увидела перед собой чудовищную картину: на портняжном манекене было надето испачканное кровью белое платье, на месте головы криво закреплена увеличенная фотография лица Ланы. Пока Кэсс сообразила, что это всего лишь манекен, она пережила невероятный ужас. Тут она поняла, что разгром в ее комнате во время приема Роджера был не простым хулиганством. Вероятно, кто-то хочет ее напугать.

Она уставилась на манекен, не в силах отвести от него глаз, запоминая каждую деталь этого кошмарного сооружения. Крик застрял у нее в горле. Пульс участился, тело покрылось потом, ее трясло. Спотыкаясь, она попятилась к выходу.

* * *

— Ради Бога, Рей, послушай меня, — закричала Кэсс пронзительным голосом. — Он был здесь. — Она стояла там, где еще недавно был манекен. Кэсс вытащила сонную Рей из постели и привела ее на чердак.

— Это была мама… Здесь валялся кусок ткани… — Кэсс дышала часто и сбивчиво. — Все платье в крови.

— Ты хочешь сказать в клюквенном соке. — Рей наклонилась, на ней была ночная сорочка и белый длинный халат, который она успела накинуть, выбегая из спальни. Подол халата волочился по полу чердака, поднимая пыль. Она положила на голову Кэсс свои большие мягкие ладони.

— Это всего лишь плохой сон, дорогая. — Глаза Рей осматривали альков. Посмотри вокруг. Ничего здесь нет. Мы выбросили старый манекен много лет тому назад.

— Но я его видела… вот здесь, — плакала Кэсс, переполненная отчаянием и страхом.

— Иногда глаза и сознание играют с нами злые шутки, дорогая. Это стресс, Кэссиди… ты вернулась сюда после стольких лет. Просто нагляделась на все эти фотографии.

Кэсс показала ей дневник:

— Он принадлежит моей маме.

— Где ты его нашла? — быстро спросила Рей, изменившись в лице. — Тебе не надо этого видеть.

Кэсс убрала дневник подальше от Рей:

— Почему нет?

— Это нельзя видеть никому, кроме твоего отца. Он, наверное, вообще не знает, что дневник существует. Скорее всего, те, кого наняли, чтобы убрать неценные вещи твоей мамы, упаковали в коробку и ее дневник. — Рей обняла ее за талию, и на ее лице появилось странное выражение. — Кэссиди, не читай. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Рей сразу же поняла, что не надо было говорить этого. Кэссиди быстро села, подол ее жемчужно-розового шелкового халата раскинулся на полу. Она медленно прочла первые несколько строчек. По ее лицу пробежала тень, губы сжались, пальцы перебирали страницы.

Рей протянула руку к дневнику, пытаясь выхватить его у Кэссиди, но та увернулась. Сдавшись, Рей произнесла:

— Ладно, Кэсс, но ты хотя бы поспи немного. Дневник почитаешь завтра.

Кэссиди чувствовала себя ребенком, который прячет запретную конфету.

«Запру его в моем кейсе и буду повсюду носить с собой», — подумала она.

Когда они дошли до спальни Кэссиди, она заметила на лице Рей глубокие морщины, ясно проступившие в розовом свете коридора.

Рей легонько прикоснулась к руке Кэсс:

— Я не могу тебе помешать. В конце концов, по закону дневник принадлежит тебе в той же мере, что и твоему отцу.

— Вот именно. И никому не должно быть никакого дела, что я его нашла.

Кэсс взглядом дала понять Рей, чтобы та молчала о ее находке. Старая женщина поцеловала Кэссиди в щеку:

— Ну ладно, иди спать. — Кэссиди быстро открыла дверь спальни. — И еще, Кэсс, — прошептала Рей. — Если тебе снова приснится этот кошмар…

— Это был не сон. Я еще раз повторяю: я видела манекен с маминой фотографией и окровавленным платьем. Мне безразлично, что ты не веришь.

Рей покачала головой:

— Хотела посоветовать тебе успокоительное.

Кэсс показала ей дневник:

— Собираюсь немного почитать.

Рей вздохнула и пошла по коридору.

* * *

Кэсс просмотрела первые строки записей, относившиеся к 1970 году.

«Что бы я ни делала, как бы ни старалась, никак не могу заснуть, — начиналась одна из записей. — Не ложусь в постель, пока не устану до полного изнеможения. Ничего не помогает — ни спиртное, ни таблетки… ни теплое молоко. Ничто. Моя жизнь настоящий кошмар… мое сердце истерзано. Постоянно думаю, что всем было бы лучше, если бы я однажды вообще не проснулась. А может быть, уйти из дома и никогда не вернуться, бросить все».

Перебирая страницы, Кэсс поняла, что брак ее матери и отца не был счастливым, если не сказать больше. Это был союз любви и ненависти, и Лана всегда чувствовала себя неспособной соответствовать тем высоким требованиям, которые предъявил к ней Роджер. Не случилось ли то же самое с Джонатаном? Впервые Кэссиди подумала, что, возможно, она была так уверена в себе именно потому, что почти не общалась с отцом в течение долгих лет.

Из написанного в дневнике она сделала вывод, что из них двоих Роджер был более властный, умный. Лана писала, что в его присутствии она ощущала себя беззащитной и даже какой-то неполноценной. «Он говорит, что любит меня, и я знаю, что это так, но он любит по-своему. Иногда мне кажется, что я всего лишь одно из его творений, и мне никогда не удастся достичь нужного ему совершенства». Кэсс была потрясена. Ее мать, легендарная красавица, состоявшаяся актриса, все же считала, что «недостаточно хороша, умна и совершенна», чтобы соответствовать Роджеру.

Кэсс стало невмоготу читать дальше, она заложила красную ленточку на странице, обозначенной «17 мая 1971 г.», и закрыла книгу. Выключила свет, но так и не могла избавиться от мучивших ее мыслей. Несколько раз ей удавалось задремать, но и во сне ее преследовали кошмары. Один раз она вскрикнула так громко, что прибежала Рей. Наконец, около двух часов Рей сумела уговорить ее выпить легкое успокоительное, и она погрузилась в беспокойное, наркотическое забытье, прижав к груди дневник матери.

* * *

Проснулась она от телефонного звонка. Голова была тяжелая, в области лба начинала разливаться боль. Где она? Почему она такая разбитая? Она сразу все вспомнила: чердак, манекен, дневник, снотворное. Телефон настойчиво продолжал звонить.

Кэссиди поднялась на кровати, и дневник упал на пол. Она вздрогнула, подняв трубку:

— Кэсс?

— Да, — прохрипела она.

— Думаю, тебе надо срочно приехать в студию, — беспокойно произнес Рудольфо.

Она взглянула на часы на тумбочке у кровати. Было почти четыре утра.

— Что случилось?

— Пожар… Декорации горят. Это все, что я знаю.

Время для нее остановилось.

* * *

На съемочной площадке, забитой пожарной техникой и машинами, гудели сирены, мигали сигнальные огни. Дорога была скользкой от дождя, и Кэсс резко затормозила, остановившись всего в нескольких сантиметрах от припаркованного автомобиля. Она выскочила из машины и, зажав рот носовым платком, промчалась мимо охраны, полицейских, пожарных, репортеров и толпившихся зевак. Она была готова к самому худшему и именно это и увидела.

В ночное небо поднимались клубы дыма. Сквозь пламя и дождь прозвучал взрыв. У нее перед глазами бешено полыхал огонь, подымаясь словно стены ада. Она подошла так близко, что жар обжигал ей лицо. От дыма она закашлялась. Закрыв рот и нос рукавом, она продолжала идти навстречу огню, не обращая внимания на невыносимый жар, протесты полицейских и пожарных.

— Эй, леди! Отойдите! — закричал ей охранник киностудии. — Не приближайтесь — это очень опасно.

— Уходите! — рычал пожарный, подбегая к огню с перекинутым через плечо страховочным канатом.

Кэсс не обращала на них внимания. Она была слишком потрясена и едва соображала, что делает. Сквозь слезы от едкого дыма она увидела Рудольфо. Он стоял рядом с командиром пожарной команды и директором по декорациям. Они направлялись к ней.

— Насколько это серьезно? — услышала она вопрос Рудольфо.

— Полностью уничтожены все декорации. Остался лишь пепел, — ответил командир пожарной команды.

— Сколько потребуется времени на восстановление? — не унимался Рудольфо.

— Не менее трех недель, — отвечал декоратор. — И это только декорации. Но еще нужно время на костюмы и реквизит.

— У нас нет трех недель, — выпалил Рудольфо.

— Есть ли какие-нибудь соображения, кому надо было сорвать съемки, мисс Инглиш? — спросил пожарный.

— Сорвать съемки? — Рудольфо удивленно поднял брови.

— Боюсь, что именно так. Очевидно, что это поджог. Все сделано профессионально. Тот, кто это подстроил, использовал небольшие порции динамита с таймером.

Все трое уставились на Кэсс. Она, словно окаменев, смотрела на них стеклянными глазами.

* * *

Постепенно оцепенение прошло. Кэсс и Рудольфо отошли подальше от огня. Он протянул ей фляжку. Она, не спрашивая, как он додумался прихватить виски, сделала большой глоток, совершенно не почувствовав вкуса. В голове звучал голос отца: «Я хочу, чтобы ты заменила меня. Уверен, ты единственная, кто сможет это сделать так, как надо, Кэсс».

Теперь ее переполняло невыносимое чувство поражения и утраты. Жар был настолько сильный, что казалось, языки пламени лизали ее тело. Но она ничего не ощущала — ни боли, ни сожалений.

Вдруг она услышала Джека: «Вы игрок, мисс Инглиш? Готов поставить половину моей доли “Колоссал”, что вы не сможете сдвинуть дело с мертвой точки».

Рудольфо обнял ее и прижал к себе. Желая успокоить ее, он произнес:

— Ну же, Кэсс. Все кончено. Ты ничем больше не можешь помочь. Иди домой.

Сквозь дождь и дым послышался грохот — это рухнула еще одна величественная декорация, весь тяжкий труд и усилия исчезли в темноте.

В этот момент все надежды на будущее и мечты Кэсс обратились в пепел.