Марченко достал из шкафа охотничье ружье и патронташ. Затем выключил электричество на первом этаже и приказал Тане сделать то же самое на втором. Не надо, чтобы в доме высвечивалась какая-либо цель для тех, кто, возможно, укрывался снаружи.

Неподалеку горел уличный фонарь, чуть раздвигая темь в комнате. Марченко подставил стремянку, снял с крюка и опустил на пол тяжелую тушу. Затем, преодолевая омерзение, впихнул еще теплые внутренности в брюхо, протащил убитую овцу по паркетному полу, распахнул широкое окно и вытолкнул тушу на открытую террасу. Таня молча вытирала кровавые следы, выжимая тряпку в ведро с водой. Марченко вспотел. Его руки были в крови. Он видел, как чистый снег вокруг туши заливается яркой кровью. Кровь. Всюду кровь.

Где-то в чернильной мгле соснового бора затаился безымянный безликий страх. Генерал это чувствовал. Каким-то образом раджабовская банда сумела обойти наилучшую систему безопасности и охраны, которую партия создала для своих верных служак вокруг этого поселка и других подобных ему.

Виктор Петрович крепко держал «зауэр». Затем быстрым рывком проскочил на веранду, сразу же захлопнув дверь. Было темно, пустынно, тихо. Смертью, кажется, не пахло. Он вспомнил «Волгу», которая стояла у дороги на дачу, когда он возвращался. Затем, уже из дому, он слышал, как машина разворачивалась и отъехала к воротам. Старая Катя впустила чужих, неизвестных в запретную зону. Не разобралась или была соучастницей? Если среди обслуги действительно были предатели, положение Марченко представлялось еще более угрожающим. Генерал мог стать жертвой той же беспощадности, какой сам требовал от людей в «Братстве». Плохо. И страшно.

Управившись с овцой, он вернулся в дом. Таня завесила разбитое окно пледом. Она всхлипывала, раскачиваясь в своем любимом украинском кресле-качалке. Виктору Петровичу, как любому семейному человеку, очень хотелось честно объяснить жене, что же произошло. Но служебная привычка и гангстерская натура понуждали, как всегда, молчать. Жена, которая великолепно готовила пироги и борщ, никогда не поймет, что такое бандитские схватки. И сейчас было бы нечестно впутывать ее в это дело.

Прямой телефон из проходной звонил беспрестанно. Это была, конечно, старая Катя. Семь дней в неделю все двадцать четыре часа она дежурила у въездных ворот, там же, в сторожевой уютной будке, и жила.

— Да, — ответил он, стараясь говорить спокойно.

— «Волга», которая недавно проехала с тремя людьми, — они ваши знакомые? — по-свойски справилась Катя.

Она всегда была начеку. Ворота в поселок находились полностью в ее ведении, и она до конца была предана своему высокому долгу. Она замечала все. Она знала всех. Она была хранительницей безопасности и покоя на самом важном, как она считала, участке охраны здоровья и жизни многих генералов и генеральш, их чад и домочадцев.

— Нет, Катя. Никто из них не был нашим другом или знакомым. А в чем дело? — Марченко было неловко и стыдно, что его голос дрожал и ружье в руке тоже тряслось. Повесить «зауэр» на место он забыл или не решался.

— Они сказали, что они ваши знакомые, — оправдывалась Катя. — Я только была поражена, как мало они у вас пробыли и с какой скоростью умчались. Их заносило на дороге, товарищ генерал.

— Вы запомнили их лица, Катя?

— Не очень. Но они показали пропуск КГБ, — возбужденно и все еще виновато говорила Катя. — Я видела такие удостоверения миллион раз. А в лица не очень вгляделась, грешная, показалось, что свои. Обыкновенные. В форме. Только нерусские. Кожа вроде темная и волосы черные. — Кате нечего больше было сказать. Вполне возможно, что это были узбеки.

— Их удостоверения нового или старого образца? — спросил Марченко, подумав, что эти личности обладали фальшивыми документами, выданными при недавнем обмене кем-то из канцелярии Управления кадров КГБ.

— Я сличила с новым образцом, все вроде в порядке, товарищ генерал.

Марченко представил Катину беззубую улыбку, вообразил, как верная хранительница стоит у телефона в тяжелом зимнем пальто, надетом поверх ночного халата, и от нее несет запахом пива и сигаретного дыма.

— Скажи, Катя, когда они прибыли?

— Должно, два часа назад, может быть, три, товарищ генерал.

— Что они сказали? По какому делу и к кому прибыли в поселок?

— У них был заверенный печатью документ. Вы знаете, обычная служебная записка, дескать, срочно насчет ремонта вашей дачи. Я впустила. Сейчас ведь у многих что-то с трубами или телефоном. Всякое случается, когда мороз минус двадцать.

Все сходилось на том, что здесь не обошлось без участия Зорина. Он был из числа тех немногих, кто имел право подписывать разовые удостоверения.

— Сказать по совести, Виктор Петрович, — сказала Катя, — у меня душа не очень спокойна, уж признаюсь вам, человек вы добрый, зла старухе не сделаете. Наши-то собственные работники сами могут выполнить все заявки по ремонту. Так что я посоветовала им поговорить с Евгением и Сашей в первую голову. Они поблагодарили, а вот как разыскать ребят — не спрашивали. Виновата я, наверно, Виктор Петрович? Но все-таки я думаю, что эти люди побывали у Саши и Жени. Они долгонько находились в поселке. И мне только потом пришло в голову — а почему они приехали так поздно?

Итак, думал Марченко, преступление свершилось, и к нему невольное, — а может, и не невольное? — отношение имела привратница Катя.

— Но, Катя, почему ты не позвонила Тане, как положено? Почему не спросила, ожидаем ли мы кого? — раздраженно спросил он.

— А они сказали, что отлично знают вас и вашу жену, и попросили не беспокоить зря. Конечно, мне следовало бы быть более бдительной. Но люди мне показались знакомыми, так себя уверенно держали, и служебная записка у них…

Катя запуталась явно и окончательно, дальнейший разговор был бесполезен. Таня не поинтересовалась, о чем он толковал с Катей. Генеральская жена жила в своем простом крестьянском мире, где не требовалось вникать в причины всего случившегося. И Марченко давно понял, что такая позиция жены его вполне устраивает.

Сначала он хотел поднять трубку специального телефона, который включил бы его в систему связи московского Центра. После дерзкого и странного налета он мог потребовать дополнительной охраны для себя и вызова бригады криминалистов для расследования. Он уже протянул к аппарату руку, но тотчас отдернул. Его генеральское положение в данном случае не имело значения, а о резне на даче следовало помалкивать. Здесь была схватка личного характера. Как и предполагаемые узбеки в «Волге», генерал был гангстером. Высококлассный и заслуженный, но тем не менее гангстер. И не следовало вызывать из Центра необходимых специалистов для расследования без того, чтобы ненароком не раскрыть себя. Случай был какой-то дикий — при чем тут овца, зарезанная и подвешенная, да еще в тюбетейке, — и не следовало заострять на происшествии внимания.

Так что Марченко оставалось полагаться лишь на те ресурсы, которыми располагал он сам или же его «Братство». И нынешние события лишь подтвердили необходимость и срочность его приказов, отданных Полякову и Барсуку, достать оружие, боеприпасы и подкрепление.

— Я выясню, в чем все дело, позднее, — сказал он Тане. Натянул валенки, надел армейский полушубок, сунул в карман «Макаров», перепоясался патронташем, взял ружье.

— Посмотрю, что там вокруг дачи. Не беспокойся. Эти люди уехали из поселка.

— А тогда зачем тебе ружье, дорогой? — спросила Таня.

Марченко не ответил. Он ободряюще положил руку ей на плечо и улыбнулся.

Лес был молчалив. Покров свежего снега глушил посторонние звуки. Сначала Марченко это понравилось. Затем показалось подозрительным. Он ожидал, что раздастся хруст веток или щелканье предохранителей автоматов. Он был уверен, что здесь больше нет никого чужого, подозрительного, но все-таки взял ружье на изготовку. Затем зашагал прочь от дома, инстинктивно угадывая, где тропа делает поворот.

Тени, отбрасываемые лампой на чугунном столбе, искажали перспективу и превращали насыпанные ветром снежные холмики в какой-то лунный пейзаж. Между ними возвышались пять красных конусов, прикрывающих доступ к канализационным люкам. В таинственных борах Архангельского эти вполне невинные сооружения выглядели похожими на головки ядерных снарядов, опущенных в глубокие гнезда.

Генерал ковылял по сугробам дальше от дачи, в сторону высоких сосен и засохшей травы на опушке. Впереди, едва различимая, показалась крыша, как у сарая. Стены отсутствовали, скат кровли стоял на земле, как шалаш. Из него высовывались две трубы, и сбоку находился вход, обнесенный бревенчатым тамбуром.

Отперев висячий замок, Марченко потянул на себя набухшую дверь и медленно начал спускаться. Ему не требовался свет. Там всего тринадцать бетонных ступенек, за которыми в самом низу крутой поворот направо и стальная дверь с шестью скобами и резиновыми прокладками, чтобы даже воздух не проникал внутрь. В полной темноте Марченко уверенно переместил задвижки, его обдало застоявшейся сыростью. Партия понастроила сотни тысяч таких бетонных бомбоубежищ в наивной надежде, что они повышают шансы аппаратчиков выжить в случае ядерного нападения. После августовского путча и краха советской империи эти жалкие «шалаши» очистили от запасов и забросили, но Марченко сохранил в одном из них хорошо упакованный резерв продовольствия и горючего не из-за страха перед войной — она стала практически невозможной, — а чтобы, если понадобится, несколько человек могли провести там недельку.

Дело в том, что у этого стандартного убежища имелось другое, главное предназначение: хранить ценности «Братства». Вдоль цементной стены находились металлические ящики, в дальнем конце — два стальных сейфа.

Генерал поднял валенками тучу влажной пыли, когда подходил к одному из них. Кодовый ключ знал только он один и умел пользоваться им на ощупь. Потребовалась вся его сила, чтобы открыть броневую дверь. Не видя, он знал: перед ним лежали аккуратно сложенные пачки рублей, крупных советских купюр и твердой валюты, это была лишь часть сокровищ «Братства». Тайники имелись еще и в Москве, и в зарубежных странах. Он присел, вытянул связку ассигнаций, которую засунул потом в переносной металлический ящик. Туда легли двадцать миллионов, и Марченко знал, что это лишь пятая часть содержимого тайника. А главные ценности — валюта, золото — хранились в другом месте. Тут — мелочь, на текущие расходы. Он закрыл сейф, закодировал.

В передней он услышал, как жена все еще раскачивается в своем кресле.

— Таня, мне нужно кое-что проверить, прежде чем запереть дверь, — крикнул он из прихожей. Ответа не последовало, только качалка по-прежнему постукивала.

Марченко опять взял ружье, проверил пистолет в наплечной кобуре, осмотрел запас патронов, — словом, повторил то, что делал полчаса назад. Береженого Бог бережет.

Он теперь пробивался по глубокому снегу в сторону обрыва над замерзшей излучиной Москвы-реки. Новая пороша прикрыла следы от их прошлой лыжной прогулки с внуками, но Виктор Петрович знал, как идти. Его валенки разбрасывали снег. С вершины обрыва он спускался прыжками, а местами просто скользил на подшитых подошвах. Марченко топал по глубокому снегу, вспоминая, как охотился за великолепными арктическими лисицами в Сибири.

Спустившись вниз, он увидел свет в окошке деревянного спортивного павильона, служившего пристанищем для Саши и Евгения, сторожей поселка, и услышал доносившуюся из приемника тихую музыку. Марченко остановился перевести дух, облизал губы и вытер пот со лба. Попытался заглянуть в окошко, но ничего не увидел из-за инея, осевшего на стеклах.

Генерал проверил, есть ли заряд в стволах, вытащил пистолет из кобуры, постоял немного и подошел к двери. Попытался открыть, она не поддавалась. Он сильно надавил — внизу держала ледяная кромка. Неожиданно с треском дверь открылась, и Марченко оказался в комнате, слабо освещенной керосиновой лампой. В хижине застоялся сладковатый запах. Евгений и Саша лежали поперек шаткого дощатого стола. Рядом стояли три пустых водочных бутылки и пять граненых стопок. Беспробудное пьянство было обычным явлением в одинокой хижине.

Марченко прошаркал по истертому деревянному полу, оставляя за собой спадавший с валенок снег. Ничто не встревожило людей. Марченко пригляделся к тому, как они дышат. Но не заметил, чтобы они вообще дышали. Он подошел ближе и схватил Евгения за шиворот. Тот неожиданно скатился на пол. Марченко сразу понял, в чем дело. Лужа крови растекалась по столу. На горле у каждого виднелись длинные тонкие порезы. Быстрые и четкие — такие генерал видел у водителей, убитых во время налета в Голицыне. Посреди стола лежала тюбетейка. Все ясно. В замеченной им «Волге» приехали трое узбеков. Они пришли в павильон, быстро подладились к Евгению и Саше, используя свои удостоверения КГБ и бутылки с водкой. И вот — результат…

Марченко запаниковал. Он подумал о Тане в ее кресле-качалке. Бросился из павильона, затем пробежал вдоль реки и вверх по крутому обрыву. Все заняло пятнадцать минут. Его гнал страх.

Страх заставил его остановиться у крыльца. Из дома не доносилось ни звука. Возникла ужасающая картина сидящей в кресле Тани с закинутой назад головой, перерезанным, как у Евгения и Саши, горлом и лужей крови на паркетном полу. Марченко рванулся и вбежал, выхватывая «Макаров». В комнате было темно, и угли в камине угасали. Но Таня была там, где ее недавно оставил Марченко. Катастрофы не случилось. Не было лужи крови. Лишь мирно спящая жена и в другой комнате металлический сундучок с двадцатью миллионами.

Марченко упал в кресло. В лексиконе генерала слово «ранимость» отсутствовало. Теперь он это чувство испытал. Его трясло. Он опасался самого худшего.