Свой лимузин Марченко вызвал к семи часам, но продержал его до десяти. Успокаивал Таню, вел нудные переговоры с рабочими, вызванными заменить разбитые стекла на террасе. Некстати и по пустякам несколько раз звонил телефон.
Генерал снова думал, не позвонить ли в Центр, доложить о нападении узбеков и попросить дополнительную охрану на дачу. Но в конце концов бесповоротно решил, что слишком много придется объяснять, когда все дойдет до Зорина. Надо продолжать обычные дела, хоть и существовал некий риск.
Марченко приказал шоферу положить металлический ящик в «ЗИЛ» и отправился ежедневным маршрутом — через Архангельский бор, через Москву-реку на мост рядом с рестораном «Русская изба» и дальше по двухполосному шоссе в столицу. На пятнадцать метров с обеих сторон дороги обочины были расчищены от кустов и деревьев, дабы предотвратить попытки покушений на аппаратчиков и министров, живущих в этом районе. Существовала там и тайная система видеонадзора при помощи специальных камер. Даже в бронированном автомобиле Марченко не чувствовал себя в безопасности. Но когда «ЗИЛ» мчался мимо домов, выстроенных в сталинскую эпоху вдоль Кутузовского проспекта, он внушил себе: надо встряхнуться, преодолеть расслабленность, беспричинный и постыдный страх, вернуть годами выработанное мужество, уверенность в себе. Не раскисать, не поддаваться на провокации вроде фокуса с овцой. Словом, собрать волю в кулак. Борьба только начинается по-настоящему, и она будет жестокой.
Когда проезжали мимо российского Белого дома, Марченко приказал свернуть в сторону Арбата. Замощенный пешеходный проспект с традиционными домами в русском стиле сравнительно недавно обрел новую — и весьма сомнительную — славу как среди москвичей, так и среди приезжих. Здесь образовалось разгульное уличное торжище художественными произведениями, безделушками, туристскими сувенирами. Протекционистские деньги — так поначалу для благопристойности обозначали то, что вскоре стали называть тоже заграничным словом «рэкет», — собираемые с процветающих здешних бизнесменов, служили постоянным источником пополнения несметных богатств «Братства». Марченко велел шоферу запарковаться позади Министерства иностранных дел на Смоленском бульваре, рядом с Арбатом.
Всем торговцам и лоточникам на Арбате было известно, что существует где-то «Господин Большой». Однако кроме почтительного прозвища-титула о нем решительно ничего не было известно. Зато сам Марченко знал всех своих агентов и сутенеров, знал даже, где они сидят.
Он остановился у аптеки на углу Плотникова переулка и молчаливо наблюдал, как члены его банды осуществляют бизнес на благо «Братства». Здесь работал Валерий, бывший заключенный, сейчас восседавший в киоске по продаже кока-колы. Через день он замещал на Арбате самого Марченко. Он наблюдал за всеми операциями, происходившими у него на виду. Через улицу на стульчике сидел Павел в поеденном молью меховом пальто. Он торговал мороженым и присматривал за торговцами шашлыком. Под фонарем рядом со скрипачом стоял Дмитрий, в его ведении находились карточные шулера, фокусники, уличные музыканты и предсказатели судеб. А дальше Геннадий, наблюдавший за разложенными на лотках видеокассетами, балалайками и всякой мелочью Еще один — Владимир — имел свой процент с каждой проданной торговцами картины, рисунка, воинских знаков различия и наград. И наконец, в конце улицы около женщины, торгующей своими акварелями из неработающей телефонной будки, Марченко увидел Льва, украшенного синяками. Он получал десятую долю с каждой деревянной куклы-матрешки, изображавшей Ельцина или Горбачева.
Генерал знал, что всякий уличный торговец на Арбате зарабатывал в день столько, сколько токарь или водитель грузовика за месяц. Это касалось и мальчишек, прогуливающих школу, и учителей и профессоров, отчаянно нуждавшихся в деньгах. Марченко интересовало лишь, чтобы никто не увиливал от выплаты дани его агентам. По вечерам они были обязаны отсчитывать эти деньги, припрятанные в деревянной кукле, изображавшей Ельцина, или в раскрашенной вазе. Тот, кто не платил, не мог работать. Их били, их квартиры подвергали налетам, их семьи находились в постоянной опасности.
Таким образом действовала мафия Марченко, и Арбат был жемчужиной в ее бандитской короне. А еще в столице имелись и другие барахолки, вроде Измайловской на восточной окраине, центра торговли подержанными автомобилями в Южном порту на Москве-реке и десятков уличных базаров около железнодорожных вокзалов. Работали также казино и незаконные игорные притоны, и уже функционировала сеть торговли наркотиками: этот бизнес процветал. Деньги так и текли. Несмотря на тревогу, связанную с Раджабовым и Зориным, Марченко вернулся в «ЗИЛ», ободренный тем, что увидел на Арбате.
Близился полдень, и генерал решил, что будет разумно, если он покажется в Центре. С другой стороны, были и срочные дела, требовавшие его присутствия в морге. Он взял телефонную трубку в машине и попросил связать с начальником его канцелярии на Лубянке.
— Это Виктор Петрович. У вас есть что-нибудь для меня?
— Ничего, товарищ генерал, — с готовностью отрапортовал майор.
Марченко удивился:
— Никаких личных звонков? Ни телеграмм, ни шифровок? Ни данных разведки?
— Ответ на все ваши вопросы отрицательный, товарищ генерал, — несколько панибратски, на правах доверенного лица, сказал майор.
— Даже телеграмм нет? — Марченко почувствовал себя в какой-то изоляции и даже возмутился, как если бы Зорин мог внезапно исключить его из обычного круга высших чинов Центра.
— Сегодняшним утром, товарищ генерал, полное отсутствие событий. Разве лишь то, что мы тут вскипятили самовар и выпили стакан-другой чаю.
Марченко, не оценив его остроумия, опустил телефонную трубку на место в подлокотнике. Он подумал о морге. Но потом в голову пришла другая мысль.
— К «Бизону», — бросил он шоферу, который почему-то испытал непозволительно явное раздражение, когда Марченко приказал ему направиться к маленькому частному ресторанчику на Садовой, недалеко от Пушкинской площади. Почему, недоумевал шофер, Марченко проводил так много времени в незаметной кирпичной харчевне, пристроившейся в темном боковом переулке, в середине ничем не примечательного района, о котором никто и не знал? И почему Марченко всегда просил его высадить у «Бизона» и тотчас отпускал?
«ЗИЛ» пробился сквозь лабиринт переулков с односторонним движением. Пятнадцать минут спустя шофер помог Марченко внести железный ящик в закусочную, и водителя, как всегда, отправили восвояси.
Внутри «Бизона» управляющий-грузин приветствовал Марченко с полагающимся разве что князю подобострастием. Преданно и настойчиво он помогал генералу освободиться от шапки-ушанки и шубы на волчьем меху.
— Нет времени для всего этого, Эдуард, — сожалеючи сказал Марченко. — Очень занят. Где мои люди?
— В своем обычном месте, — ответил управляющий. — В заднем помещении пьют чай и играют в карты.
— Ты не давал им ни водки, ни коньяка? Ничего такого крепкого из Тбилиси?
Грузин смущенно улыбался своей обычной полуулыбкой.
Марченко была противна мысль о том, сколько его охрана проигрывает или выигрывает в покер и другие азартные игры. Любые крупные деньги в чужих руках представлялись ему как бы своими, отнятыми у него. Марченко не был завистлив. Он был жаден.
— Позови их. Надо погрузить этот ящик в машину, а мне — ехать дальше.
Как и повсюду, Марченко и здесь являлся всемогущим «вождем». Он владел этим маленьким закопченным ресторанчиком и вел себя подобно всесильному феодалу, являя собой нечто среднее между генералом в Центре и подпольным диктатором в морге.
Алекс и Володя появились в форме: тяжелых армейских куртках со множеством карманов. Марченко сказал, что ящик следует погрузить в машину «скорой помощи».
Было уже две минуты первого, и время поджимало. Если данные слежки, доставленные генералу вчера, верны, то Зорин в этот момент должен был находиться в Домодедовском аэропорту в пятидесяти километрах к югу от Москвы. Ему следовало пребывать в помещении для Очень Важных Персон, ожидая посадки в самолет, вылетающий на Ташкент. Взлету надлежит произойти через тридцать пять минут, начнется тот самый момент, когда Зорин просто-таки обязан чувствовать себя в полнейшей безопасности. Тот самый момент, когда Марченко решил сделать свой ход.
Он обернулся к управляющему, который сидел в темном алькове, подсчитывая ресторанные доходы на счетах.
— Скажи охране, пусть прогреют мотор и машину. Я побуду здесь еще минут пять.
Марченко прошел в заднюю комнату, пропитанную дымом сигарет, и достал записную книжку. Он должен сделать телефонный звонок точно в нужный момент. Ошибка в несколько минут в любую сторону — и рухнет элемент внезапности, а значит, и шанс на успех.
Он покрутил диск. Лишь после четвертой попытки произошло соединение, но женский голос на другом конце провода был еле слышен.
— Это аэропорт? Это депутатская комната в Домодедове? — Марченко приходилось кричать в трубку, будто он разговаривал с городом, находящимся от него за тысячи километров, а не с южным пригородом Москвы.
Генералу показалось, что женщина ответила: «да», но из-за аэродромного шума и рева самолетов он не был в этом уверен. Он представил себе жирную даму, одетую в неряшливую голубую форму авиакомпании, в комнате с поломанными стульями, порванными занавесками и разбитыми стеклами, где гуляли сквозняки. На Западе такое помещение не использовали бы даже для отдыха перевозимых животных. В Москве его предлагали большим начальникам, которые все еще требовали для себя особых привилегий.
Виктор Петрович говорил, разжевывая каждое слово, будто беседовал с тупицей:
— У вас там находится важный пассажир, вылетающий в Ташкент по маршруту номер шесть-шесть-один. Его фамилия Зорин. Это заместитель Председателя КГБ…
Он слышал, как служащая положила трубку и что-то говорила рассерженным голосом своему коллеге, они, видимо, проверяли список пассажиров, это было понятно.
— Да, товарищ Зорин летит в Ташкент. Билет уже прокомпостирован, и сейчас пассажир находится в автобусе на пути к самолету. Вы опоздали на десять минут.
Марченко посмотрел на часы. Справился у служащих. И весьма удивился, узнав, что самолет отправляется раньше времени, обозначенного в расписании. Такого еще не бывало, черт возьми эту бардачную страну. Сообщение было дикое, генерал не поверил, сочтя его той же совковой неразберихой.
— Вы, вероятно, ошиблись, раньше времени самолеты не вылетают. А мне нужно срочно поговорить с товарищем Зориным, — настаивал Марченко.
— Это невозможно, вы что, русского языка не понимаете? Полет начинается. Трап отъехал.
— Но сейчас всего двадцать минут первого. А время отправления — двенадцать сорок пять, — уже плохо соображая, жаловался и уговаривал Марченко. — Товарищ Зорин из КГБ. Ответственный работник. У меня очень важное…
— Мы закрыли в самолете двери, — визжала женщина. — Неважно, кто он. Из КГБ, из армии, может быть, космонавт? Какое это сейчас имеет значение? Пилот ухитрился как-то достать горючее, чтобы долететь до Ташкента. И все пассажиры с билетами сидят на своих местах. Самолет выруливает на взлетную полосу. Нечего спорить, товарищ, и мне все равно, кто вы такой и ваш Зорин.
— Зорин — заместитель Председателя КГБ, — сказал Марченко.
— Ну, и целуйте его в ж…
— Что?! Как ваша фамилия?
В трубке наступило молчание.
Марченко сунул записную книжку обратно в карман, перекинул через плечо шубу с таким видом, будто это была королевская мантия, и улыбнулся. Он ведь точно рассчитал время своего звонка. Он профессионал. Это главное. И разыграл он все просто великолепно. В режиссеры бы ему…
Он не произнес ни слова, когда проходил мимо своего управляющего. На заднем дворе влез в «скорую помощь» и, как всегда, уселся во втором ряду сидений, у окна, задернутого занавеской. Не было еще и часу, когда машина въехала во двор морга, где генерал застал Полякова, встречавшего первую партию доставленных Барсуком демобилизованных солдат.
— Олег Иванович! Ты мне нужен, — буркнул Марченко.
Поляков послушно подошел. Марченко взял его за плечо и отвел от машины, чтобы их никто не слышал. Он быстро рассказал заместителю об овечьей туше у себя дома, об убийстве Евгения и Саши и двух тюбетейках в Архангельском прошлой ночью.
— Раджабов не собирается оставлять нас в покое, — закончил он. — Этот басмач закручивает гайки. Он хочет сорвать нам резьбу. — Марченко показал пальцем на два автобуса с солдатами. — Вот потому-то нам и нужны эти люди и оружие из бараков во Владимире. Надо взять его сегодня ночью. Полный грузовик. Все, что найдете в арсенале и что можно погрузить. Если мы начнем борьбу против Раджабова — едва ли это будет легкое спортивное состязание. Это будет борьба жестокая и кровавая. Настоящая война. — Открыв заднюю дверцу «скорой», генерал кивнул шоферу и охраннику. — Возьмите ящик, — приказал он. — Положите в джип полковника Полякова. Затем примите охрану. Пистолеты из кобуры, «Калашниковы» наготове.
Когда это сделали, Марченко хлопнул ладонью по крышке ящика, она громыхнула.
— Там деньги, которые ты просил, — сказал он Полякову. — Двадцать миллионов. Можешь тратить сколько надо. Если все другие попытки вывезти оружие окажутся неудачными, тогда плати. Отчета не потребую, верю тебе безоговорочно. Во всем.
Полякову нравилось, когда накануне опасной операции командир подчеркивал свою уверенность в нем, доброжелательность, дружелюбие, помогал полковнику избавиться от присущих ему сомнений и опасений. Генерал крепко шлепнул его по спине, — любимый способ выразить свое удовольствие, надежду на успех, веру в товарища, — давний жест, ещё со времен, когда они были вместе в Афганистане.
— У меня к тебе, повторяю, полное доверие. Потому-то я и потратил столько сил, чтобы заполучить тебя.
Он улыбался. Поляков тоже, не думая сейчас о том, какими способами старый друг «заполучал» его и каково пришлось тогда полковнику. Он щелкнул в знак уважения каблуками и ушел.
Половина второго. Самолет 661-го рейса уже набрал высоту, он, вероятно, уже далеко, где-то над долиной Волги, к юго-востоку от столицы.
В кабинете, не раздеваясь, Виктор Петрович уселся у телефонов. По служебному справочнику нашел номер контроля за рейсами над Москвой. Соединился, спокойно подождал, пока освободится дежурный, тот говорил по другой линии.
— Да? — наконец откликнулся он совсем по-штатски, еще не зная, кто на проводе.
— Говорят из Второго управления на Лубянке. — Марченко отбирал слова и всеми силами увертывался от того, чтобы назвать полностью и точно свою должность, представиться, как положено, по званию и фамилии. Успокаивало, что дежурный, наверняка генерал, тоже обошелся и, может, обойдется и дальше без формальностей. — Самолет маршрута шесть-шесть-один необходимо немедленно вернуть в аэропорт Домодедово.
Командиру никогда не доводилось разговаривать с начальником Главного управления КГБ. Может быть, теперь все изменилось? Новые указания последовали за путчем? Раздумывать не пришлось, то, что услышал дежурный, оказалось делом чрезвычайной важности.
Дежурный по полетам был ошарашен. За свою долгую службу он никогда не получал таких приказов.
— Чем это вызвано? — отважился он спросить.
— На борту находится заместитель Председателя КГБ товарищ Зорин. Его присутствие в Москве срочно необходимо. Прошу немедленно распорядиться. — Тон Марченко не терпел возражений.
Сквозь шум, доносившийся из комнаты дежурного по контролю за полетами, послышалось характерное шуршание бумаги, и стало понятно, что там проверяют информацию о рейсе.
— Борт рейса шесть-шесть-один в настоящее время находится над городом Саратов на Волге, — произнес голос в трубке. — Через четыре часа посадка в Ташкенте.
— Полезная информация. Но сожалею, товарищ Зорин срочно должен вернуться к себе, на Лубянскую площадь. Мне приказано обеспечить. Мы не можем ждать обратного рейса из Ташкента в Москву. Повторяю: шестьсот шестьдесят первый — назад, притом немедленно, — подчеркнул генерал.
Марченко чувствовал, что командир пытается увильнуть.
— Могу я узнать ваши должность, звание и фамилию? — потребовал резким голосом Марченко; это был классический способ навязать свою волю, и командир поддался.
— Я генерал-полковник авиации Русланов Алексей Николаевич, командующий Московским районом по контролю за полетами, — поспешно произнес дежурный.
Уж коли он назвался по всей форме, значит, понимал, что могут случиться неприятности, если дело пойдет дальше. Несостоявшийся путч привел в числе прочего и к тому, что практика запугивания и угроз уходила в прошлое. Но большинство россиян все еще смотрели на КГБ с опаской и почтением, — кто их, чекистов, знает, на что они способны даже теперь?
— Так что распорядитесь, Алексей Николаевич, немедленно, — сбавил тон Марченко и этим обращением по имени-отчеству, должно быть, еще больше смутил командира.
— Мне нужен приказ, — не слишком уверенно и так и не узнав, от кого получает отнюдь не рядовое распоряжение, настаивал в свою очередь генерал-полковник. — Письменное подтверждение, телексом.
Марченко, конечно, имел о таких процедурах представление столь же обстоятельное, как и генерал-полковник. Следовало действовать нагло, давить на Русланова, пока не оправился от удивления и неожиданности.
— В случае чрезвычайных обстоятельств у нас в КГБ принято избегать обычных правил, если они мешают делу. План полета, бумажная волокита… Сейчас все это не имеет значения. Значение имеет лишь одно — товарищ Зорин должен немедленно вернуться в Москву. И каждая минута, что мы тратим на разговор, отдаляет от нас самолет на двенадцать километров.
— Я не хочу создавать проблем, но есть правила, которым я обязан следовать. — Кажется, генерал-полковник начал сдаваться.
— Генерал-полковник! — Голос Марченко был резким, обстоятельным и спокойным. — Возникнут очень большие проблемы, если вы не пойдете на это. Если же проявите понимание, то между моим начальством и вашим сложностей не будет. — Он говорил уже с угрозой.
Последовало неловкое молчание. Марченко ждал. Он слышал, как генерал-полковник советовался с одним, потом говорил с другим. Были сомнения, колебания. Затем последовало согласие.
— Рейсу шесть-шесть-один только что приказано вернуться в Домодедово. Командир корабля обязан доложить товарищу Зорину причину возвращения… И для рапорта мне, извините, нужно знать ваши должность, имя и звание, — обратился командующий полетами к Марченко, — и ваш номер телефона.
Виктор Петрович всю свою карьеру построил на обмане и недомолвках.
— У нас в КГБ не принято сообщать такие сведения о высших должностных лицах. И в вашем рапорте ссылка на распоряжение наших органов неуместна. Существует формула: рейс изменен по техническим причинам.
Он положил трубку, и самодовольная улыбка появилась на лице. Он отомстил Зорину. Отомстил безжалостно и безукоризненно.