Я скоро умру. Смерть неизбежна, она придет через несколько недель, а может, даже через несколько дней. Она абсолютно реальна. Это объективный факт моей жизни. И от этого уже никак не отвертеться и не спрятаться. Никак не уклониться. Она уже здесь. Я умру очень скоро. И покуда я это повторяю себе и не ищу способов улизнуть от этой правды, я пребываю на правильном пути.

Представления о смерти, которые у меня были, оказались, как я теперь вижу, иллюзорными. Даже когда врачи говорили о 25-процентной, а затем о 60-процентной вероятности моей смерти, у меня всегда оставалась лазейка, какой-то шанс выжить. Эта лазейка закрылась, когда мне сказали: «Филип Гоулд, вы умрете. Привыкайте к этому факту. Это случится через несколько месяцев или через несколько недель, но случится». Лишь после этого человек начинает сознавать присутствие смерти, и неожиданно жизнь начинает орать ему прямо в уши.

Врачи, которые имеют авторитет в ваших глазах и которым вы доверяете, никогда не отворачивают лицо от этой правды. Они говорят: «Вы умрете, и это будет скоро, а не в каком-то расплывчатом будущем». Вспоминаю, что где-то в начале этого процесса я выступал по телевидению и сказал: «По словам врачей, мне осталось жить три месяца». При встрече со своим доктором я повторил: «Да, мне осталось три месяца», – на что он возразил: «Нет, это было шесть недель назад. А теперь вам осталось полтора месяца». Ключом к новому знанию становится именно эта абсолютная четкость, ясность, реальная привязка к реальному времени, которое вам осталось прожить.

Освободиться от смерти можно, только приняв ее. Лишь тогда можно с ней договориться и двигаться дальше вперед. Ключом к этому должно быть принятие.

Каждый раз, когда вы говорите себе: «Да, конечно, но…», или «Разумеется, это серьезно, но…», или «Трудно, но может быть…», – вы лжете. И эта ложь не позволит вам правильно дожить вашу жизнь, не позволит умереть доброй смертью.

Когда я сам пытаюсь уклониться от этой правды, начинаю думать: «Да, конечно, может быть…» или когда я слышу это от других, даже от самых любимых, я отвечаю: «Слушай, твой отец умрет, твой муж умрет… Этому нет альтернативы, это должно произойти».

Именно в этот момент ты обретаешь свободу. Ты обретаешь силу. Ты обретаешь мужество.

Вот что я думаю о природе смерти. Я знаю, что люди находят разные пути для взаимодействия со смертью. Есть такие, кто предпочитает ее отрицать. Для них это тоже по-своему честно. Это их собственное решение. Однако мне отрицание не подходит.

Мое понимание жизни, мое понимание смерти, мое понимание всех нюансов, связанных с этими сложными понятиями, позволяют мне абсолютно уверенно говорить: нужно быть честным перед собой, нужно хранить верность себе, то есть нужно принять это как данность.

Дожив до той точки, когда вам говорят (и вы верите этим словам), что вы умрете в самом близком будущем, знайте: вы прибыли на Территорию Смерти.

Если вы знаете об ожидающей вас смерти, но говорите себе: «Ну, мне пока еще далеко до Территории Смерти, потому что пока еще ничего не ясно», иначе говоря, если вам еще не ясно, что вы все-таки умрете, если вы думаете, что это может случиться через год или два, – тогда считайте себя отказником.

Это примерно как говорить: «Действительно, я уже прибыл на Территорию Смерти… но меня здесь пока еще нет». Такая позиция вам не поможет. Необходимо принять этот факт, признать, что вы умрете.

Если вы принимаете вашу смерть, у вас появляется возможность развития. И не только развития (об этом мы еще поговорим) – для вас становятся возможны самые разные вещи. Для этого нужно всего лишь признать, что впереди вас ждет смерть.

Я абсолютно уверен, что в тот момент, когда я принимаю смерть, когда я поворачиваюсь к ней лицом и гляжу ей в глаза, я не побеждаю смерть (ведь смерть победить нельзя), но освобождаюсь от нее. Как я понимаю, в этот момент можно показать себе, что у тебя есть еще мужество, чтобы переступить через смерть. И теперь, хотя смерть все так же нельзя победить, она уже не в силах победить тебя.

Ключ к победе – способность посмотреть смерти прямо в глаза и при этом не зажмуриться. Я знаю, что это звучит очень самонадеянно, но правда, как я думаю, именно такова.

Мы с женой снова отправились к викарию, чтобы обсудить похоронную церемонию. Мы нервничали, суетились, не понимали, что и как надо делать. Однако прошел час, на нас снизошел покой, и мы поняли, что смерти уже не боимся. Мы стояли перед смертью, смотрели ей прямо в глаза и благодаря этому обрели свободу.

В ту же неделю, несколькими днями ранее, я пережил пару очень тяжелых ночей. Дышать было трудно, болела вся пищеварительная система, меня мучили кашель и диарея. Все было плохо. И Гейл была в плохом состоянии.

Я лежал и думал: «Да, все плохо, но это смерть, и покуда у меня хватает мужества смотреть ей в глаза, покуда я способен ее принимать, я могу выбирать (хотя бы до какой-то степени), какой смерти я бы для себя хотел. У меня есть определенная свобода, есть силы, то есть в моей власти выковать для себя свою собственную смерть».

В этот момент я почувствовал свободу. И каждый раз, когда я ощущаю эту свободу, я свободен от смерти – хотя бы на миг.

Страх смерти – это роковое препятствие на пути к пониманию, и идея, что смерти можно посмотреть прямо в лицо, для меня является стержневой, принципиальной (возможно, самой главной), и я знаю, сколь она эффективна.

Ступив на Территорию Смерти, я получил в свое распоряжение алгоритм, с помощью которого шаг за шагом сумел ужиться с реальностью умирания.

Я всегда ожидал, еще после первого диагноза, который был поставлен четыре года назад, что, так или иначе, но я найду общий язык со смертью. Потом, когда пришел первый цикл химиотерапии, меня охватил ужас. В некотором смысле, химиотерапия – это иконографический образ рака как такового. Он приходит вместе со всеми этими трубками, побочными эффектами, столь ужасными вещами, что страшно представить, что они происходили с тобой.

До того как оно началось, я подумал: мне этого не пережить. Я не выдержу химию. Это слишком больно, слишком страшно.

Но ведь ничего, выдержал.

Потом люди, которые тебя лечат, говорят тебе: «Ты понимаешь, парень, что у тебя больше не будет пищевода, у тебя не будет того, другого, третьего, и ты уже никогда не сможешь даже нормально поесть».

Но и к этому ты раньше или позже привыкаешь.

Потом ты понимаешь: что бы на тебя ни свалилось, ты с этим как-то справляешься.

И все потому, что твои тело и разум обладают исключительными способностями справляться с тем, что тебя ждет. Это удивительная вещь. Ты встречаешь эти вызовы один за другим и на ходу учишься, как надо на них отвечать. В человеческом теле скрыто больше чудес, чем мы когда-нибудь сможем понять, – и в физическом плане, и в эмоциональном, и в духовном, и даже в религиозном. Твое тело может совладать со многим. И ты можешь. Ты способен все это победить. Ты можешь терпеть боль, неудобства, неведение, ты справляешься со всеми этими напастями. Все это вполне достижимо.

И осознание всего этого меняет тебя как личность.

А еще есть проблема мужества.

Ты думаешь: Господи, как я напуган! Да я же трус!

Я тоже думал, что я трус. Я ведь из тех, кто в детстве боялся по вечерам быстро гонять на велосипеде. Я боялся больших горок в аквапарке «Алтон Тауэрс», я боялся озорничать в воде, да я даже боялся сунуть голову под воду. У меня просто не хватало духу, чтобы проделывать все эти детские штучки.

Но вот пришел рак и принес с собой очень много боли и страха. И выяснилось, что я вполне могу их выдержать. Снова и снова у меня находилось мужество, чтобы совладать с этой ужасающей, выматывающей болью.

В боли никогда не было и не будет ничего хорошего. Неторопливая и вездесущая, она гложет вас день за днем, и ей помогают дурнота и тошнота. Бесконечная, бескрайняя боль. Но в тебе открываются силы, чтобы перетерпеть и ее. Как бы она ни была страшна, ваша болезнь готовит вас к тому, что ждет вас потом. Вот так она готовила и меня. Она приучала меня к мысли, что она еще вернется. И когда она возвратилась, она подготовила меня к пониманию, что вернется еще раз, и в гораздо худшей форме.

Она добросовестно подготовила меня к самому худшему, а потом устроила экзамен. Она сказала, что еще вернется, и причиной отчасти может стать ошибка врачей. Между прочим, я не говорю, что это непременно должно было произойти, но ошибка тоже оказалась одним из факторов в этой игре.

Учитесь сосуществовать и с такими вещами. Жить рядом с возможностью, что причиной вашей смерти станет человеческая ошибка.

Итак, вы все время соседствуете с множеством неприятных вещей. Это страх, неуверенность, боль. И я понял, что при таком соседстве вы становитесь все сильнее, все свободнее. И в течение всего моего онкологического путешествия мои тело и душа все время не прекращали готовиться к очередной ступени. Рак готовит вас к следующему шагу, не дожидаясь, когда вы завершите предыдущий. И на подходе к концу вы больше не боитесь следующего шага, потому что уже знаете, что и он вам по плечу.

Всем нам приходится терпеть боль, но она мешает жить. Кое-кто думает, что через боль к нам приходит просветление. Мой опыт в этом отношении вполне прозаичен. Когда я чувствую боль, я спотыкаюсь. Мои творческие способности покидают меня. Я в самом деле не люблю боли.

В процессе химиотерапии у меня одну неделю были инъекции, а вторую неделю я отдыхал, и творческой работой я мог заниматься только в свободную неделю. Тогда я писал и делал другие вещи.

Если у вас есть возможность избавиться от боли, не стоит колебаться. На Территории Смерти вам нужно много хороших, качественных дней, которые вы могли бы потратить на друзей, родственников, книги и прочие важные вещи. Избавляйтесь от боли любыми доступными вам средствами. И не важно, какие это будут средства.

И я избавляюсь от боли, как только могу. Она не помогает мне в моих творческих занятиях, в самовыражении, она не помогает завязывать и развивать отношения с другими людьми. Даже когда я беседую с дочерьми, ничего не получится, если я мучаюсь от боли.

Так в чем же смысл боли, если от нее мне нет никакой пользы?

Помню один-единственный момент, когда боль дала мне что-то положительное. Тогда она была самой нестерпимой из всего, что я хоть когда-то испытывал в жизни. Сразу после операции, которую мне делали в Ньюкасле, болело так сильно, что я, помню, сказал: «Господи, теперь я понимаю, что такое настоящая боль».

И я захотел поведать всему миру: я чувствую вашу боль, я понимаю, какую боль вы испытываете. Мне хотелось отправить это обращение всем людям.

Когда рецидив пришел ко мне во второй раз, врачи сказали: «У вас семь лимфатических узлов битком набиты раковыми клетками, а это совсем не хорошо».

Я спросил у врача, каковы мои шансы, а он по глядел на свои бумаги, переложил их с места на место, и я уже понимал, что моя игра закончена. Я не знал, что мне делать. Я не видел перед собой никакой цели. Я чувствовал себя потерянным.

Но все-таки я нашел себе цель. Для начала нужно было подумать: есть ли на новом этапе моей жизни что-нибудь такое, что придаст ей хоть какой-то смысл? Иначе говоря, поиск цели стал моей целью.

Потом пришла та страшная пятница, когда мне по звонили из больницы и сказали: «Один из онкологических маркеров в вашей крови подскочил с 5 до 58 процентов».

И это был конец. Полный и несомненный.

Такое уже не победить, если только вас не сопровождает фантастическая удачливость. Нет, я уже не собирался играть в эти игры. Именно это я и имею в виду, когда говорю о том, что нужно быть честным перед собой. К черту все. Прежде всего нужно быть честным.

Мы с Гейл зашли еще на один совершенно безрадостный консилиум, который проводился поздним вечером. Там медики анализировали результаты томографии. Это были прекрасные люди, но все, что они могли сказать: «Посмотрите, у вас рак повсюду, так что раньше или позже, но он вас убьет. Будет это через три месяца, четыре или пять, но смерть неизбежна». Никаких открытых вопросов уже не осталось, и я это знал. Да, было тяжело, и чувствовал я себя так, будто меня сбила шальная вагонетка, слетевшая с американских горок.

Моя Джорджия, цитируя Леонарда Коэна, повторяет, что во всем можно найти хоть какую-то трещину – иначе как свет попадет внутрь? Но здесь не было никаких трещин. А потому внутри – абсолютный мрак и смерть. Я и так, и эдак пытался сдвинуть разговор с мертвой точки, но от доктора слышал одно и то же: «Вы умрете, вот и все».

Мы с Гейл посмотрели друг на друга и заплакали. Мне было так грустно, что я плакал несколько часов подряд. Мы знали, что пришел конец, что не будет никакого спасения, вот мы и плакали.

Через день мы пришли в себя. Нас перенесло в другое место и в другое время. Это был момент какого-то преодоления. Теперь я видел, что цель, которую я так долго искал, состояла в том, чтобы раздать близким всю любовь, какая только у меня была. Да, я умирал, но я знал, что мне нужно делать. Все было совершенно ясно, никакой двусмысленности. Я умирал, и этот факт нужно было использовать самым эффективным образом. Мои цели были ясны. Вот так моя смерть стала моей жизнью.

И моя жизнь обрела такую интенсивность, какой никогда раньше не обладала. В ней проступили неведомые качества и силы.

В этот момент я опираюсь на жену и дочерей, потому что именно с их помощью смогу самоопределиться через смерть, придать значение собственной личности. Без них я даже не знаю, что бы делал. Мне нужна семья и нужен смысл, и в конце концов эти две ценности сходятся в одной точке. Я не вижу пути, как можно было бы пройти через это испытание без поддержки семьи.

Это совершенно невозможно. Я и представить не могу, как кто-нибудь смог бы сделать это в одиночку.

Я во всем безраздельно полагаюсь на свою семью. Я пытаюсь вести и вдохновлять их. Я пытаюсь показать им, как я силен. Да, это я умираю перед ними, но именно я должен при этом показать им путь вперед.

Я не думаю, что на свете много людей, которым оста лось жить на свете меньше трех месяцев и кто при этом сознательно пытается сформулировать свои чувства, как это сейчас делаю я. Нет, я не хочу сказать, что именно я так умен, что мне под силу выразить все эти вещи. Просто вот сейчас для меня открылась эта исключительная возможность.

У меня сейчас потребность писать и говорить о смерти. Мне это важно. Это ведь не простое житейское переживание – знать, что у тебя остались какие-то месяцы, недели или дни. И еще ведь нужно как-то описать чувства, которые при этом возникают.

Я хотел бы кое-что добавить, ведь мы же сейчас не на семинаре. Месяца через полтора или даже раньше я уже буду мертв. Перед этим меня посетит душераздирающий страх. Это реально, это неизбежно, и я вижу, как он встает на моем пути.

В тот момент, когда вы признаете неотвратимость смерти, страх исчезает – по крайней мере, до определенного момента. Прошлой ночью у меня ухудшились показатели в анализах крови, и это не радует. Все мои анализы оказались хуже, чем я надеялся, и мне стало страшно. Я увидел, как на меня наступает будущее. Время утекает между пальцев. Судя по всему, мне уже пора ложиться в больницу, но, попав туда, я живым оттуда не выйду.

Я чувствую все, что происходит, и страх при этом – вещь абсолютно неизбежная. Его можно победить, но нельзя, как ни старайся, его отменить. Даже и не думайте, что это у вас получится. Страх всегда остается при нас.

И вот что я теперь говорю раз за разом – идите навстречу своему страху, ищите, где он прячется. Представьте себя самонаводящейся ракетой, которая идет прямо на источник страха. Такой подход действует – не всегда, но в большинстве случаев. Вам наверняка поможет, если вы будете смотреть на страх под таким углом. Чем смелее вы будете двигаться навстречу своим страхам, чем решительнее попытаетесь их себе подчинить, тем будет лучше.

Вас, наверное, удивляет моя тактика. Казалось бы, без страхов жить лучше, чем в соседстве с ними. Но что поделаешь – мы находимся в мире, где правит один грандиозный парадокс. Это смерть, которая придает насыщенность нашей жизни. Это знает каждый из тех, кто попал на Территорию Смерти. Я все время говорю об этом с людьми, пребывающими в подобной ситуации, – жизнь во всей ее полноте можно почувствовать только через смерть и через страх смерти.

Вот ключик к проблеме. Полнота жизни сознается благодаря знанию, что ты умрешь, что ты умираешь. Это особенно верно, когда смертный приговор у тебя уже на руках, как в моем случае. Ты идешь прогуляться по парку, и на тебя снисходит озарение. Я хожу в Риджентс-парк напротив нашего дома, на художественную ярмарку Frieze. Я захожу в выставочный балаган, сижу там, пью кофе, и на меня волна за волной накатывают чудесные озарения. Они приходят ко мне благодаря новому чувству уверенности, новому знанию, ощущению близкой смерти. Я еще жив, и это счастье.

Только что я говорил, что недавно пережил ужасную ночь. Трудно представить что-нибудь страшнее. Я очень, очень устал, и почти всю ночь мне было дурно. Раз десять мне пришлось ходить в туалет, и все это было просто ужасно. Гейл присутствовала при всех моих муках.

Утром она зашла меня повидать, и в этот момент я выглядел не лучшим образом. Гейл одарила меня нежной улыбкой, столь чудесной, что ее не опишешь словами. Адресованная мне нежность была чем-то таким, чего я и не смел ожидать. Это было настоящее волшебство. И я почувствовал себя в безопасности. Я наконец ощутил, что я дома и меня никто не обидит.

И я понял, что нежность, написанная у нее на лице, полностью определялась тем, что она знала: я умру, вот уже совсем скоро буду мертвым. Без этого знания о смерти не может родиться такая нежность, залогом такого чуда является именно это скорбное знание. Смерть ужасающе жестока, но она же дарит сказочную силу.

Я радуюсь своей смерти. Сейчас, без сомнения, пришло время исполнения моих желаний. Наступила самая счастливая полоса в моей жизни. Меня посещают чудесные озарения. Я нежусь в самых близких и самых теплых отношениях со всеми членами семьи. В моей судьбе это самый насыщенный этап.

Почему радость должна вдруг прекратиться в тот момент, когда вам скажут, что вы скоро умрете? Разумеется, радость никуда не денется. У смерти много граней. Да, на меня накатила печаль. Я прощаюсь с женой и дочерьми. Джорджия сказала мне: «Папа, я очень хотела бы, чтобы ты был на моей свадьбе, чтобы ты поздравил меня с рождением ребенка». Такие же слова я слышал и от Грейс.

Я хотел бы сказать дочерям, что это самое увлекательное, самое необычное путешествие в моей жизни. Жаль только, что оно уже скоро заканчивается. А как было бы здорово путешествовать вместе целую вечность! Потому что я хочу постоянно быть рядом с вами. Я знаю, что это невозможно, но как хотелось бы этого невозможного! Перед вами лежат ваши собственные пути, вы примете от меня эстафету и превратите мой путь в нечто более величественное, еще более необыкновенное.

К сожалению, с приходом смерти у человека возникает чувство незавершенности. Но в то же время смерть запускает процесс перевоплощения, перемен, позволяет пережить состояние восхищения. На моем морально-философском уровне мне трудно сказать, какие грани этого переживания должны считаться более важными. Я просто не знаю.

Зато я знаю вот что. В течение последних пяти месяцев у меня было больше моментов счастья, чем за пять последних лет. Я испытывал глубокий душевный подъем. И наконец, я примирился со всем миром.

Итак, я говорю о моментах высшего наслаждения. Великое равновесие, царящее на Территории Смерти, – это равновесие между болью и победой. А для меня, без сомнения, победа всегда была слаще боли.

Этот завершающий этап становится самым важным, самым ярким в вашей жизни благодаря открывающимся перед вами новым возможностям, способностям, благодаря исполнению ваших замыслов. Можно ли этому радоваться? Конечно, можно! Следует ли этому радоваться? Да, если можно, то почему бы нет?

Я чувствую себя хорошо снаряженным в дорогу благодаря помощи близких. Смерть – это звучит страшно. Но ведь так же страшно совсем недавно звучало слово «рак». Такой же пугающей была химиотерапия, так же страшила операция. Все это суровые и страшные вещи. Но в конце пути все они уже внутри нас, и мы умеем с ними обращаться.

Когда мне поставили роковой диагноз, я уже совершенно четко знал, что мне делать. Инстинктивно я решил поделиться своим опытом со всем миром, и мне казалось, что в этом состоит мой долг. Я был полон решимости в том или ином виде передать мои знания окружающим. Я хотел это сделать и добился своего.

В том, как обычно говорят о смерти, чувствуется некоторое недопонимание. Безусловное недопонимание, хотя не скажу, что люди черное называют белым, а белое черным.

Прояснить это недопонимание – моя цель. Я хочу изменить общие представления о смерти – точно так же, как в прежней жизни я пытался изменить царящие в обществе представления о политике. Я хочу, чтобы люди поняли, что не все услышанное ими о смерти соответствует действительности.

Жизнь – диалектический, а не линейный процесс. Двигаясь вперед, мы подчиняемся законам диалектики. Вы идете своей стезей, узнаете что-то новое и меняетесь. Теперь вы выбираете другую дорогу, на ней узнаете что-то новое и снова меняетесь. И так далее.

Я работал в рекламе, и это мне нравилось. Потом я занимался политикой, и это мне нравилось еще больше. После многих поворотов на моем жизненном пути я очутился в мире рака. Это мир, где действуют грандиозные силы, и, надеюсь, то, что я о нем написал, поможет людям лучше его понимать. Теперь я ступил на Территорию Смерти. И мне кажется, людям хотелось бы узнать и о том, чему я здесь научился.

Не зашел ли я слишком далеко? Не переступил ли через какие-то барьеры? Скорее всего, да. Я без должного внимания относился к нуждам Гейл, Джорджии и Грейс, не говоря уж о моей семье в более широком смысле. Я был полон решимости идти вперед любой ценой, и эту цену я заплатил.

Вынужден признаться, что люди, которые мне очень дороги, не получили от меня того внимания, которого заслуживают. Опираясь на свое чувство долга, я рвался вперед, но при этом не глядел под ноги и явно переступил через какую-то границу, начертанную на песке. Да, я это сделал сознательно, поскольку был готов переступать через многие границы. Я решил, что постараюсь заглянуть дальше, чем подсказывает мудрость, и многие не согласятся с тем, что я делал.

Гейл внимательно прочитала все, что я написал на эту тему. Так же поступили и Грейс, и Джорджия. Но решения здесь принимаю я, а не кто-то другой. И я понимаю, что в этой моей позиции маловато смирения и явный избыток дерзости.

Многие просили меня, чтобы я рассказал всю правду. Многие терапевты, хирурги приходили ко мне в палату и говорили: «Пожалуйста, расскажите всем правду». Особенно это касалось перенесенных мной операций. Поэтому я уверен, что поступил правильно. Я соблюдал определенную осторожность, но, возможно, она была недостаточной. И все равно я не сойду со своего пути.

Я думаю, польза от моего дела неоценима. По крайней мере для Гейл. Еще недавно она боялась говорить о раке и о смерти, а теперь стремится к открытым разговорам на эту тему, она хочет, чтобы я обнародовал все, что знаю.

Моих дочерей это иногда заботит, а иногда и раздражает. Смерть всегда связана с чувством покинутости. А будучи покинутым, всякий ощущает и печаль, и обиду. Я это хорошо понимаю. И тем не менее даже мои дочери осознают, что на их счету не только утраты, но и приобретения. Все, что я написал и рассказал о своей болезни, оказалось очень важным для всех нас – в нашей семье подобные вещи обсуждались нечасто. Опасения не оставляли меня ни на минуту. Но я был полон решимости довести дело до конца или, по крайней мере, идти вперед, пока есть силы.

Смысл жизни состоит в том, что вы развиваетесь, меняетесь, растете, все время становитесь новым человеком. Суть в том, что жизнь – это нечто такое, что вы делаете своими руками.

Я абсолютно уверен, что скоропостижная смерть (то есть когда человек ни с того ни с сего вдруг упал и умер) вряд ли была бы лучше, чем та, что досталась мне. Умирая без осознания, человек теряет очень многое. Разумеется, хорошо было бы увернуться от встречи со смертью, как-нибудь затупить это острое лезвие. Разумеется, при этом вы сможете избежать сильной боли. Однако эти преимущества – ничто в сравнении с тем, что вы получаете, когда сознаете свою обреченность и действуете на основе этого знания.

Вам выделяется три месяца, два месяца, один месяц, да пусть хоть неделя, в течение которой вы можете сесть и подумать, привести к завершению все ваши отношения с миром, – вот величайший дар, который вам может преподнести ваша смерть. Если вы сумеете принять смерть, то состояние скорби, которое непременно последует за этим признанием, будет очень сильным, но все-таки преходящим, а главное, оно возвысит вашу душу и развяжет вам руки. Вы заглянете смерти в глаза и смиритесь с ней, после чего уладите ваши отношения с миром, и это прольет бальзам на вашу душу.

В течение последних недель я разобрался со всеми делами, которыми был занят шестьдесят лет моей жизни. Очень важно увидеть в этом особый смысл. Это не пассивное состояние примиренности, а активный процесс.

Весь прежний опыт сплавляется воедино. При этом обязательно надо рассмотреть все неожиданные пересечения и скрещения судеб, какие случались в течение вашей довольно-таки долгой жизни. И анализ, осмысление всех жизненных процессов даст вам энергию завершения, силу для роста и движения вперед. Применительно к себе я ощущаю, что в таком темпе не рос и не двигался вперед никогда в жизни.

Эта волна понимания переносит вас на другой уровень бытия. Все мы привыкли думать в терминах линейного времени, когда одно событие следует за другим. Однако это лишь одна из форм, в которых выступает перед нами такая сложная материя, как время. Представлять себе его столь примитивно я уже просто не способен.

Зачем мне сейчас традиционные представления о времени? Полгода или девять месяцев – такие периоды для меня уже не существуют. Поэтому я осмысляю мир не через время, а через чувство, через взаимоотношения, через любовь.

Я смотрю на мир сквозь прекрасный букет из эмоций, взаимоотношений, перемен и сдвигов – через все вместе. Вот так я теперь живу. Когда я пытаюсь шагать вперед, имея в виду привычные представления о времени, смотрю в будущее, считаю минуты, часы или дни, то рано или поздно упираюсь в каменную стену – по другую ее сторону я уже мертв.

Гораздо лучше думать, взяв за основу другие, более весомые представления о движении – человеческие взаимоотношения, эмоциональную связь, духовное взаимопонимание, ощущение Бога, представления о горнем мире. Для меня теперь нет будущего, я научился течь в обратную сторону, и существующее рядом со мной, то, что называют «здесь и сейчас», – это сцена, на которой развертывается весь мир. «Здесь и сейчас» – то место, где я живу, где крутится хоровод всех этих мыслей и чувств.

Разумеется, иногда, на какую-нибудь секунду я заглядываю в свое завтра. Я мысленно перебрал все дни будущей недели, и каждый из них был лучше, чем предыдущий. Любой конкретный момент оказывался лучше, чем тот, что стоял перед ним.

Моему оптимизму нет альтернативы. Я знаю, что будущее страшно. Я знаю, что мне придется очень трудно. Я знаю, что наступят страшные минуты, когда мой желудок будет вытворять, что ему вздумается. Все это я знаю.

Но лучшей жизни не бывает на свете. И я не могу быть счастливее, чем сейчас. Я не представляю себе, чтобы жизнь была добрее ко мне, чем в моем нынешнем состоянии. Зато я знаю, как улучшить жизнь тех, кто обо мне заботится и любит меня. Я понимаю это и не пытаюсь опровергнуть. И для меня нынешняя полоса в жизни, будучи самой тяжелой, остается при этом самой счастливой.

Приняв к сведению все, что я здесь наговорил, разумно было бы меня спросить: как бы я поступил, если бы вдруг вследствие какого-то чуда мне отменили мой смертный приговор? Принял бы я спасение ценой того, что мне пришлось бы забыть все открытия, которые я сделал здесь, на Территории Смерти? Вопрос непростой.

Я бы принял помилование ради моей жены и дочерей. Я вполне понимаю, что все еще нужен моей семье, и уважаю это. Но я уверен, что пребываю сейчас именно в том месте, которое мне уготовано. И я хочу оставаться здесь, сохранить эти свои представления и с ними умереть, если у меня на это хватит сил. Я есмь (по крайней мере надеюсь, что я есмь) новая личность, лучшая по сравнению с той, которая жила в моем теле до того, как пришла болезнь.

Я рожден для того, чтобы быть здесь, чтобы делать то, что я делаю. И это не должно остаться просто благими намерениями. На своем примере я хочу изменить жизнь других людей.

Мне сейчас спокойно жить. Разумеется, есть место и для страха. Но я уже говорил, что мы можем противостоять страху и преодолеть его. Пребывая здесь, можно перенестись в другие края. Это действительно так.

Последние четыре года со мной случались вещи и похуже, чем то, что ждет меня в ближайшем месяце. Придется тяжело, но я надеюсь, я верю, я думаю, что в конце станет легко. Не в возвышенном религиозном смысле, хотя и ему, возможно, найдется место. Я всего лишь говорю, что будущее мне видится в летучих и легких красках.

Я абсолютно спокоен. Я расслаблен. Я сознаю, что опыт, переживания последних недель были самым прекрасным, что я когда-либо знал. И такова была вся моя жизнь с того момента, как я ступил на Территорию Смерти.