Мы всплываем на поверхность и видим приглушенный лиловатый свет. Морской конек изгибает спину, сжимая мешок, и мы выкатываемся на отмель.
Я кашляю и поднимаюсь на четвереньки. За спиной тащатся крылья, мокрые и грязные, как и вся моя одежда. Морской конек фыркает, разбрасывая пену своим лошадиным ртом, и снова погружается в воду.
Усталая от постоянных физических усилий, я заставляю себя встать – по щиколотку в воде. Папа поднимается, протягивает руку, и мы бредем на бетонный причал, чтобы сесть и отдышаться.
– Ты знаешь, где мы? – спрашиваю я, выжимая одежду. – Ты тут был в детстве? Помнишь что-нибудь?
Он хмурится.
– Этот мир теперь выглядит не так, как я помню, Элли. Он постоянно меняется. Как будто мы – в книжке с картинками, которую листает ветер.
Я оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть на темный тоннель, и у меня перехватывает дыхание. Там как будто на целые мили тянутся граффити. Надписи «любовь», «смерть», «анархия», «мир», разбитые сердца, звезды, лица, нарисованные яркими флуоресцентными красками…
Совсем как в сточной трубе, в которой мы с Джебом чуть не утонули месяц назад. В той трубе, в которую мы часто лазили в детстве. Даже звуки здесь такие же. Вокруг каплет вода. Но есть одно большое отличие: рисунки на стенах движутся.
Разбитые сердца срастаются, пульсируют, а потом снова разламываются и кровоточат. Звезды перелетают туда-сюда, рассыпая искры, которые вспыхивают и потухают, оставляя запах горелой листвы. Лица сердито смотрят на нас. Я подавляю вскрик.
– Ты видишь?
– Это невозможно…
– Здесь нет ничего невозможного, – говорю я, встаю и рассматриваю ультрафиолетовые рисунки.
Ноги дрожат, но я все-таки делаю шаг вперед.
– Ты понимаешь, что это значит?
Папа молчит.
Конечно, он не понимает. Он не может заглянуть в мое прошлое.
– Это воспоминания Джеба, – объясняю я. – Наши воспоминания.
При мысли о том, что скоро я увижу его, мои мышцы оживают. Я направляюсь в дальний конец тоннеля.
– Элли, осторожнее!
Папа догоняет меня и хватает за плечо.
Я отмахиваюсь.
– Мы должны найти его!
Но с каждым шагом тоннель уменьшается, и мы тоже. Ну или нам кажется, потому что я вовсе не чувствую, что уменьшаюсь. Я достаточное количество раз проделывала это, чтобы запомнить ощущения.
Нет. Не мы становимся меньше, а рисунки растут и удлиняются. Они поднимаются со стен и прикасаются к нам, когда мы проходим мимо. Звезды обжигают мне рукава, сердца капают настоящей кровью, лица покусывают. Зубы у них холодные и колючие, как булавки.
Я дрожу; мы с папой шагаем быстрее.
В конце тоннеля, как будто на страже, стоит неоновая оранжевая фея. За спиной у нее раскинуты розово-сине-белые крылья.
Это я. Джеб когда-то нарисовал меня на стенке трубы в нашем мире. Но рисунок вовсе не покоится на стене. Фея смотрит на нас и зловеще преграждает путь…
– Стой сзади, – говорит папа, достает кинжал и размахивает им, глядя на фею.
Яркие цвета отражаются от сверкающего лезвия, железо огибает контуры рисунка. Папа без проблем проходит прямо насквозь.
– Иди, Бабочка. Это просто иллюзия.
Он протягивает руку. Я тянусь к ней, но тут нечто, скрытое в тени, толкает его в плечо. Папа роняет кинжал, и тот с лязгом падает на пол.
– Беги, Элли! – кричит папа.
Его хватают и волокут прочь.
Меня охватывает ледяной ужас.
– Папа!
Мой флуоресцентный двойник снова преграждает мне дорогу.
– От тебя останутся одни клочки, как и от других, – шепчет фея.
От нее пахнет грустью, давними мечтами, разбитыми надеждами, как от старых, покрытых пылью сувениров на заброшенном чердаке.
Я стискиваю зубы, подавляя отвращение и страх. Папа прошел прямо сквозь нее. Значит, она не настоящая.
Я бросаюсь вперед.
И налетаю на преграду. Каждая линия рисунка напоминает колючую проволоку. Я кричу, и фея отзывается эхом. Я выпутываюсь из колючек и падаю наземь, с такой силой, что кости звенят, пусть даже крылья смягчают удар.
Рисунок движется ко мне; лицо и тело феи искажаются, по мере того как она подходит ближе. Рот делается чудовищно широким. Она вопит:
– Рвите ее!
Колючие пальцы царапают мне шею. Заслоняя лицо, я пытаюсь прибегнуть к магии, чтобы призвать на помощь другие рисунки со стен. Но или я слишком напугана, или на них действует еще чье-то заклятие – они отказываются повиноваться.
Я откатываюсь, хватаю кинжал, который выронил папа, и наношу удар наискось по флуоресцентным контурам, но ничего не происходит. Фея вновь атакует, а вместе с нею и прочие граффити, теперь сошедшие со стен. Светящиеся рисунки из колючей проволоки окружают меня.
Я отбрасываю кинжал и накрываю голову руками, как мы делали в школе во время учебной тревоги. Дневник на шее дрожит и вибрирует. Я украдкой смотрю на источник тепла у себя на груди. Из-под туники выбивается свет, как будто слова на страницах дневника написаны инфракрасными чернилами.
Рисунки содрогаются и отступают. Они хнычут. Даже фея. Вернувшись на прежние места, они прилипают к стенам. Тоннель остается без охраны.
Я подбираю папин кинжал и бросаюсь вдогонку, ведомая алым сиянием, которое исходит от дневника. Я впервые вижу, чтобы эта крошечная книжечка так себя вела. Как будто заключенная в ней магия желает вырваться наружу. Не знаю, что послужило причиной, но я благодарна. Дневник спас мне жизнь.
Втянув под кожу тяжелые мокрые крылья, я петляю по узким коридорам. Звук капающей воды стихает. Кукольные сапоги шлепают по каменному полу. Нервы так и гудят при мысли о том, чтó рисунки собирались сделать с мной и что, возможно, сейчас происходит с папой.
«От тебя останутся одни клочки, как и от других… Рвите ее!»
Что имела в виду фея под «другими»? Я вздрагиваю в своей сырой одежде.
Потолок постепенно опускается, как будто я опять расту. От этого ощущения кружится голова, но оно же вселяет в меня уверенность. Чем я больше, тем сильнее.
Мужские голоса эхом разносятся по коридору; они слышатся из коридора справа. Из-за приоткрытой тяжелой двери виднеется полоска мягкого света. Я крадусь к ней в надежде, что один из голосов принадлежит папе.
– Ты понятия не имеешь, что получилось из-за твоего отчаянного стремления держать меня под контролем.
Это Морфей.
– И от чего мне пришлось отказаться, – продолжает он.
– При чем тут отчаяние? – отвечает Джеб.
При звуках его голоса меня охватывает огромное облегчение. Я приоткрываю дверь чуть шире.
– Феи сказали, что Манти охотится за тобой, – продолжает Джеб. – Что он послал к тебе своих уродов. И вот благодарность! Я уже раз сто, с тех пор как мы здесь, прикрывал твою задницу.
– Мою задницу, черт возьми! – говорит Морфей. – А твоя задница, как всегда, упивается властью. Но ты перешел все границы. Когда я расскажу, чтó ты сделал, ты никогда себе не простишь.
Джеб фыркает.
– Угу. Сядь, я заделаю тебе ухо. Мне еще надо закончить картину.
Они общаются совсем по-домашнему, и это так необыкновенно, что я медлю. Интересно, давно ли они прячутся тут вместе. С тех самых пор, как оказались пленниками Гдетотам? Я заглядываю в комнату.
У меня перехватывает дыхание, когда я вижу Джеба. Он без рубашки, в вылинявших рваных джинсах. Комната освещена оранжево-розовым закатом. Свет проникает сквозь стеклянный потолок. Помещение похоже на теплицу. Это точная копия художественной студии, в которую его заманили месяц назад. Снова то же самое. Здесь всё состоит из воспоминаний Джеба.
Влажные пятна краски блестят на загорелых руках. Я едва дышу и мечтаю увидеть его лицо, но Джеб не поворачивается. Волосы у него отросли – темные непослушные кудри почти касаются плеч.
Морфей обманул меня. Джеб не изменился. Даже увлечения остались прежними.
Мольберты стоят повсюду. На одних нетронутые холсты, на других пейзажи; некоторые картины изображают меняющийся ландшафт, который мы видели в самом сердце зазеркального мира. Нахмурившись, я пытаюсь осмыслить то, что вижу.
Морфей сидит на столе перед Джебом, перебросив темные крылья вперед. Они волочатся по полу. Перчатки лежат на коленях. Морфей теребит дыру на штанине.
Его маленькая спутница, фея Никки, порхает вокруг обоих, словно не зная, куда приземлиться.
Джеб подносит кисть к уху Морфея и случайно наступает на кончик крыла.
Морфей вздрагивает и отталкивает руку Джеба.
– Ой! Лекарь из тебя никакой, мнимый эльф, вот уж точно.
Никки зависает перед носом у Джеба и грозит пальцем. Осторожно отогнав ее, он вновь наклоняется над Морфеем и заносит кисть.
– Если бы ты положил их на стол, ничего бы не случилось. Сиди смирно и не ной, как девчонка.
Вспышка фиолетового света перескакивает с влажных щетинок кисти на ухо Морфея. Как по волшебству, рана заживает. Я подавляю удивленный вздох.
Всё еще стоя ко мне спиной, Джеб выпрямляется, чтобы оценить свою работу.
Морфей ухмыляется – отработанной саркастической улыбкой.
– Что, я напоминаю тебе какую-то конкретную девчонку?
Никки зависает между ними, заломив руки и драматическим жестом склонив голову набок. Она хлопает ресницами.
– Ты права, Никки.
Коснувшись краски на груди Джеба, Морфей растирает ее большим и указательным пальцами.
– Он, наверное, думает о своей девушке. Хотя, надо сказать, будь на моем месте Алисса, он бы вел себя повежливее.
Джеб бросает кисть и хватает Морфея за рваный лацкан. Все мышцы на его спине напрягаются. Никки висит в воздухе и звенящим голоском бранит обоих.
– Она моя бывшая девушка, – говорит Джеб. – И я не желаю слышать ее имя. Не желаю, чтобы она навещала мое подсознание.
Он отпихивает Морфея.
– Ты помнишь, что случилось, когда ее лицо возникло в моих картинах. Нужно забыть Алиссу. Так же, как она забыла нас.
Бывшая девушка. Я чувствую, как гаснет во мне внутреннее тепло. Никогда еще Джеб не говорил таким раздосадованным тоном, даже после стычек с отцом. И это потому что он думает, будто я его бросила.
Морфей вытирает испачканные краской пальцы об одну из тряпок, которые грудой лежат рядом с ним на столе. Взгляд, обращенный на Джеба, полон дьявольского восторга.
– Жаль, что ты так мало доверяешь девушке, которой некогда поклялся в любви.
Он сует пальцы в карман пиджака и извлекает Чешика. Пушистый малыш хлопает крыльями и взлетает. Он улыбается Джебу, искренне радуясь встрече.
Джеб, спотыкаясь, отступает на два шага.
– Как… как он сюда попал?
Морфей жмет плечами.
– Лучше спроси, кто принес его сюда. Ответ будет гораздо интереснее.
Джеб качает головой, а Никки берет Чешика за передние лапы, и они принимаются танцевать в воздухе.
– Эл ни за что бы…
– Да, – ядовито перебивает Морфей. – Она это сделала. И скоро отыщет дорогу в наше убежище. Если только не попалась из-за того, что ты так несвоевременно меня выдернул. В таком случае она в беде, и это из-за тебя.
– Нет, – твердит Джеб. – Я ей безразличен.
Мне хочется ворваться в комнату и доказать, что он не прав. Он утратил всякую веру в меня. И это мучительнее и невероятнее всего, что я пережила с тех пор, как год назад провалилась в кроличью нору.
Руки немеют, и папин кинжал чуть не выскальзывает из потных пальцев.
Папа! Как я могла о нем забыть?
В темноте, дальше по коридору, эхом разносится какое-то шарканье. Затаив дыхание, я на цыпочках крадусь по извивающемуся тоннелю. Но уйти далеко не удается: кто-то хватает меня за локоть сзади. Одна рука зажимает мне рот, а другая швыряет об стену, так сильно, что позвоночником я врезаюсь в камень.
Стоящее передо мной существо сложено как мужчина. Свободной рукой оно хватает меня за запястья и прижимает их к моему животу. Я крепче сжимаю папин кинжал, который направлен лезвием в земле, и пытаюсь закричать, но незнакомец не отнимает вторую руку от моего рта. Он выше, чем я. Он смотрит на меня, наклонив голову набок, как любопытный щенок, и словно пытается понять, кто я такая. Его рост и фигура мне знакомы. Когда глаза привыкают к темноте, я чуть не падаю.
Это Джеб, его лабрет, его тело, которое я так хорошо знаю… и наконец я вижу лицо.
Красные точки драгоценных камней, в тон лабрету, тянутся изогнутой линией от правого виска до скулы. Я приглядываюсь и замечаю, что кончики ушей у Джеба заострились. Он походил бы на эльфа-рыцаря Королевы Слоновой Кости, если бы не щетина на подбородке. Даже глаза у него стали, как у эльфов – безучастные, пустые, без всяких эмоций.
Когда я различаю еще кое-какие ужасные подробности, из моей груди рвется вопль. Кожа у Джеба под левым глазом рассечена. Но вместо тканей и костей там пустота.
У меня пересыхает во рту. Крик глохнет под ладонью Джеба.
«Он теперь не тот, что раньше», – предупреждал Морфей. Вот что он имел в виду. Джеб подвергся искажению. По моей вине.
Я подавляю рыдание.
В пустоте, там, где разошлась кожа, я замечаю какое-то движение. На поверхность из раны появляется глаз, покрытый прожилками и обращенный зрачком внутрь. Я удерживаю тошноту и пытаюсь оттолкнуть Джеба. Но он слишком силен и удерживает меня прижатой к стенке.
Джеб наклоняется ближе. Из дыры над скулой появляются пальцы. Они пытаются дотянуться до меня и ощупать. Пальцы блестящие, красные, цвета крови. Ни к чему не прикрепленное глазное яблоко выкатывается на кончики этой чудовищной руки, чтобы лучше видеть; в то же время два обычных глаза Джеба продолжают изучать мое лицо.
Я тщетно пытаюсь вздохнуть под неумолимой ладонью, зажимающей мой рот. Жар, похожий на вспышку молнии, обжигает мне грудь, и дневник под туникой вновь начинает светиться. Тогда оживает чувство самосохранения. Я вцепляюсь зубами в пальцы Джеба – сильно, прокусив кожу.
Издав жуткий вопль, он выпускает меня. Я сплевываю кровь, смутно сознавая, что она на вкус как краска.
Пытаясь не упустить скользкий кинжал из потных пальцев, я перехватываю его в последнюю секунду, случайно полоснув Джеба по бедру. Он воет – душераздирающим, звериным голосом, – когда кожа на ноге расходится, оставив разрез длиной дюймов в шесть.
– Прости! – кричу я. – Прости, пожалуйста!
Глаза и красные, ни к чему не прикрепленные, пальцы лезут из раны, восседая на извивающихся темно-красных лозах, которые снабжены ртами, похожими на растения-мухоловки.
Я роняю кинжал. Прижавшись спиной к стене, соскальзываю на пол. Мои крики сливаются с мучительными воплями Джеба. Скользкие лозы вьются вокруг меня, и я отбиваюсь пинками. Желчь подступает к горлу, когда несколько лоз крепко обвиваются вокруг моей лодыжки.
Дверь в коридоре распахивается. Выбегает Морфей, Никки и Чешик летят следом.
Соленые слезы катятся по моему лицу и мочат губы, пока я, бессмысленно лепеча, извиняюсь за всё сразу. За всё, что нельзя повернуть вспять.
Морфей отдирает лозы, помогает мне встать и прижимает к груди.
– Уберите этого зверя отсюда! – кричит он через плечо.
Заплаканными глазами я смотрю туда же, чтобы понять, к кому он обращается.
Это Джеб. Мой Джеб. Тот, который несколько минут назад разговаривал с Морфеем. Брызги краски – единственное, что портит его безупречное лицо.
А другой Джеб, который напал на меня, лежит, скорчившись, на полу и воет. Жуткий двойник человека, которого я знаю и которому верю.
– Почему эта тварь бродит тут без присмотра? – продолжает сердиться Морфей. – Я же говорил… не следовало давать ему такую свободу.
Джеб обводит меня взглядом. Его зеленые глаза далеко не так бесстрастны, как у эльфа-рыцаря. В них шок, горечь и боль.
Меня с головы до ног охватывает дрожь. Я должна сказать Джебу, что пришла помочь ему. Что по-прежнему люблю его. Что хочу попросить прощения. Но голосовые связки как будто скованы морозом.
И голова тоже похожа на кусок льда. Тяжелая, онемевшая. Я даже уже не уверена, что бодрствую. Может быть, всё это было ночным кошмаром. Я повисаю на шее у Морфея, уткнувшись лицом ему в пиджак. Никки и Чешик зарываются мне в волосы, пока я вдыхаю запах лакрицы. Это единственное, что я узнаю. Единственное, что осталось неизменным.
Он относит меня обратно в освещенную солнцем комнату и осторожно усаживает на стол. Я не переставая дрожу. Горло болит от удерживаемых рыданий.
– Успокойся, Алисса, – говорит Морфей и набрасывает мне на плечи кусок тяжелой парусины.
Чешик перебирается с моего плеча на колени; его огромные изумрудные глаза словно спрашивают, что со мной. Никки порхает возле моего лица и поглаживает меня по виску крошечной ладошкой – по-матерински ласково.
Кровь то вспыхивает, то остывает.
– Ты совсем бледная, – замечает Морфей, плотнее запахивая на мне ткань. – Принести ведерко?
Я качаю головой, подавляя тошнотворное бурление в животе.
– Г-г-где Джеб? И что это было…
Мое тело сотрясается от кашля.
– Ш-ш, – Морфей кладет руки мне на бедра, заслоняя крыльями нас обоих. – Джебедия сейчас приберется и придет. Дыши глубоко и смотри на меня. Ты в безопасности.
Я с трудом делаю вдох – и давлюсь.
– Сосредоточься на мне, – настаивает Морфей.
Я не свожу глаз с его лица; заслоненное крыльями, оно обретает цвет снега в тени. Морфей начинает петь. Не мысленно, у меня в голове – поскольку железный купол не позволяет, – а вслух… простую и милую колыбельную, своим прекрасным голосом.
Он пел эту песенку, когда сам был ребенком и относил меня во сне в Страну Чудес. Тогда я укрывалась одним из его атласных крыльев, как одеялом, и запах лакрицы и меда, вместе с чудесной колыбельной, позволял мне расслабиться и спокойно уснуть.
Пока я слушаю, драгоценные камни на лице Морфея делаются безмятежно-синими, как морская гладь.
Сделав несколько глубоких вдохов, я подавляю кашель и говорю:
– Спасибо.
Морфей сжимает мои плечи сквозь ткань.
– Это существо не собиралось причинять тебе вред. Ему было просто любопытно. Оно уже видело когда-то твое лицо. Как все здешние создания.
Вспомнив колючую проволоку, я качаю головой.
– Нет. Рисунки вели себя так, как будто я могла им повредить. Они хотели убить меня.
Морфей поднимает бровь и проводит пальцем по моей исцарапанной шее.
– Это они сделали?
Я киваю.
Морфей рассматривает прорехи у меня на рукавах и ожоги, оставленные падающими звездами.
– Как любопытно.
– Это просто чудовища, – говорю я, плотнее запахивая ткань.
– Не все, – возражает Морфей. – У малютки Никки тот же самый создатель, но она довольно мила.
Словно в знак подтверждения Никки садится на плечо и гладит меня по голове.
Тот же самый создатель. Кровь, которой разбитые сердца испачкали мою одежду… она похожа на краску. И кровь двойника имела вкус краски.
От нехорошего предчувствия я замираю. Флуоресцентная фея, граффити, искаженная копия Джеба, пейзажи на его картинах… всё это напоминает мне о том, как я впервые узнала о своей силе. Как случайно оживила мозаику, висевшую на стене в коридоре. Я заставила мертвых сверчков и ягоды остролиста танцевать и истекать кровью на гипсовом фоне.
– О нет, – чуть слышно говорю я. – А я-то удивлялась, что Никки не страдает от последствий использования магии… но она состоит из магии. Ее нарисовал Джеб. И двойника тоже. Он оживляет свои рисунки.
Звучит фантастически, но я знаю, что это правда.
В черных глазах Морфея появляется проблеск гордости.
– Совершенно верно. Да, Джебедия приобщился к дарам Подземья. Но дело не только в этом.
Словно удовлетворившись, что я в порядке, Чешик спрыгивает с моего бедра и выныривает из-под крыльев Морфея. Никки следует за ним.
Когда оба пропадают, я вновь поворачиваюсь к Морфею:
– В каком смысле?
– Хм…
Изящные пальцы вновь касаются моей шеи. На сей раз он берется за шнурок и вытаскивает дневник и ключик, прежде чем я успеваю его остановить.
– Сначала ты расскажешь мне про это маленькое сокровище.
Красный свет озаряет лицо Морфея. Он пытается открыть книжечку, но магия слишком сильна, а ключик слишком велик.
Я выдергиваю шнурок и прячу дневник под тунику. Морфей внимательно смотрит на меня.
– Что ты написала на этих крохотных страничках, Алисса? И зачем?
Я смотрю на него в упор.
– Теперь у меня есть собственный секрет. Не очень приятно, когда от тебя что-то скрывают, правда?
Его лицо постепенно яснеет. Морфей склоняется ко мне и шепчет:
– Напротив, моя королева. Я не могу представить ничего более приятного, чем разрушать твою оборону, слой за слоем, чтобы раскрыть драгоценный… секрет.
От груди, опаляя шею и щеки, поднимается жар. С ума сойти, как быстро Морфей из утешителя может превратиться в палача.
Он смотрит, как я краснею. Очевидно, ему нравится меня дразнить.
– Я не прочь поспорить, что узнаю твой секрет раньше, чем ты узнаешь мой. Я всегда говорил: логика подземцев лежит на грани между разумом и безумием. Когда ты отбросишь всё, что раньше считала реальным, тебя озарит.
Он опускает крылья.
Теплый закатный свет льется сквозь стеклянный потолок.
– Скоро мы узнаем, в какой мере ты научилась полагаться на свою волшебную половину, – Морфей извлекает из моих волос рыжую прядь, подносит ее к свету, а затем заправляет мне за ухо. – Интуиция подземцев способна расшифровать алогичность всего, с чем ты столкнешься здесь. Она поможет тебе в ходе твоей великой миссии.
Я догадываюсь, что «великая миссия», о которой идет речь, – это не только наша с папой попытка найти маму.
Я опять про него забыла!
– Папа!
– Приятно видеть, что тебе не все равно, – говорит, стоя на пороге, Джеб; интересно, как давно он пришел? – Не волнуйся. Я только что был с ним, он в полном порядке.
На нем черная атласная рубашка с длинными рукавами, расстегнутая и развевающаяся. В глазах непонятный свет. Джеб сейчас явно полон чего-то странного. Я рада, что он не изменился физически, но страшно подумать, что творится у него внутри.
Лабрет сверкает алым в лучах заходящего солнца, и я вспоминаю, что эльфы-рыцари нарочно наносят себе ранки, чтобы украсить лица драгоценными камнями, в которые превращаются капли крови. Джеб, со своими длинными волнистыми волосами, действительно похож на эльфов, которых я встречала в Стране Чудес. И его каменное лицо – без всяких эмоций – лишь усиливает сходство.
– Ты отведешь меня к папе? – спрашиваю я.
Такое ощущение, что я говорю с незнакомцем.
– Сначала ответь на вопрос, – произносит Джеб. – Если ты так о нем беспокоишься, зачем притащила его сюда?
Он говорит обвинительным тоном, и мне больно. Я не видела Джеба несколько недель и только что подверглась нападению жуткого двойника, но, вместо того чтобы утешить или поприветствовать меня, Джеб читает нотацию.
– Мой папа – тоже часть этой странной сказки. Как и все мы.
Джеб смотрит на Морфея.
– Так. Жучара рассказал мне о прошлом Томаса. Но зачем ты снова подвергла его страданиям? Лучше бы он ничего не помнил.
– Мне… мне пришлось вернуть папе воспоминания, – запинаясь, отвечаю я, потрясенная тем, что Джеб и Морфей обмениваются задушевными признаниями. – Думаешь, тебе было бы лучше, если бы ты ничего не помнил?
Джеб смотрит в пол, и на лбу у него появляется задумчивая складка.
– Я бы предпочел, чтобы мне вообще нечего было вспоминать.
Я стараюсь не заплакать. Его слова режут, как бритва, и я, наверное, буду плакать кровью.
– Я нуждалась в папиной помощи, чтобы попасть в зазеркальный мир. Он хотел найти тебя и маму. Настало время открыть ему правду.
– Правду, – повторяет Джеб и оттирает красную краску с ладоней. – Как будто ты знаешь, что это такое.
Я всхлипываю, прежде чем успеваю спохватиться.
– Это не то, что ты думаешь, – продолжает Джеб, не глядя на меня.
Он показывает мне ладони, как будто я плачу из-за них.
– Это краска, а не кровь.
Я качаю головой:
– Мне нет дела, в чем у тебя руки. Пожалуйста, посмотри на меня. Я скучала по тебе. И так беспокоилась.
– Правда? К кому из нас ты сейчас обращаешься?
Он поглядывает на Морфея, который заговорщицки улыбается.
Неприятно, что они на одной стороне, но еще хуже, что они сплотились против меня. Острая боль вновь прорезает сердце, как будто там спряталась Червонная Королева, которая спорит со мной и наслаждается моим несчастьем.
Я закрываю глаза, преграждая путь слезам, которые готовы пролиться. «Не распускайся, Алисса. Ты королева. Веди себя соответственно». Тогда я распрямляю плечи и открываю глаза.
– Я сама найду папу.
Сбросив с плеч ткань, я начинаю слезать со стола.
Морфей кладет руку мне на плечо.
– Ты еще не готова бегать туда-сюда, любовь моя. Тебя трясет.
– Но я должна его найти.
– Я же сказал, что Томаса уже нашли, – отвечает Джеб, внимательно глядя на руку Морфея, которая лежит у меня на ключице.
Он прищуривается и слегка щелкает пальцами – тень Морфея поднимается с пола и оттесняет его в сторону.
Зарычав, Морфей отпихивает темный силуэт и гневно смотрит на Джеба.
– Дилетант. Жалкие салонные фокусы.
Джеб злобно ухмыляется:
– Какой учитель, такой ученик.
Я молча смотрю на них обоих.
Джеб поворачивается ко мне:
– Твоему папе просто нужно поспать. Он устал.
Зловещая тень Морфея принюхивается к моим спутанным волосам, как собака. Я отшатываюсь, и Морфей прогоняет ее.
– Я хочу сама посмотреть, – говорю я Джебу.
Тот прищуривается:
– Почему? Не доверяешь? Ты правда думаешь, что я могу навредить Томасу? Да ведь он был для меня настоящим отцом. Единственным в твоей семье, кто не нанес мне удар в спину.
Я не хочу, чтобы он видел, какую боль причиняют его слова.
– Я не доверяю не тебе, а той… штуке, которую ты нарисовал.
Склонив голову набок, Джеб шагает через порог.
– Ты ей рассказал.
Взгляд и упрек Джеба адресованы Морфею, но отвечаю я.
– Моего папу схватили и куда-то поволокли. Я уверена, что это сделало то существо, которое напало на меня в коридоре. Оно показало тебе, куда отвело папу? Не сомневаюсь, что да. Ведь ты его создал.
Джеб поднимает ресницы, и в это мгновение я узнаю своего лучшего друга. Залегшие под глазами тени говорят о неуверенности, которую он пытается скрыть. Он человек – и беззащитен. Нужно лишь спрыгнуть на пол, подойти к нему, сократить расстояние. Но тут Джеб отводит взгляд, и я с болью понимаю, что несколько шагов, разделяющих нас, – ничто по сравнению с преградами, которые мне придется преодолеть, чтобы добраться до его сердца.
– Откуда она столько знает? – спрашивает Джеб у Морфея. – Что именно ты ей рассказал?
Тот морщится.
– Убери эту штуку, и мы поговорим.
Джеб слегка наклоняет голову, и тень возвращается на пол. Больше нет ничего, кроме темного силуэта у ног Морфея.
Морфей приваливается бедром к столу и накрывает краешком ткани Чешика и Никки, которые крепко спят.
– Как всегда, ты недооценил находчивость нашей Алиссы. Она поняла это сама, после того как у входа в тоннель на нее напали твои рисунки.
Джеб смотрит на меня.
– Они напали на Алиссу?!
Я готова поклясться, что вижу в его глазах тревогу. Но тут же она исчезает.
– Но обычно они не проявляют жестокости к живым существам.
Морфей поджимает губы.
– Ну, большинство твоих созданий не выходят за пределы горы, а поскольку тут никогда не было гостей, то кто его знает. И потом, Алисса не просто гость. Ты на нее злишься.
– Неправда, – буркает Джеб, отводя глаза.
Морфей вздыхает:
– Отрицай, если угодно, но очевидно, что твои рисунки содержат гнев, который ты испытываешь. Они питаются твоим негативом.
– Джеб? – шепотом спрашиваю я.
Он молчит.
– Может быть, пора всё стереть и начать сначала.
Морфей говорит негромко – воплощенная мягкость, услужливость и мудрость, – но я не сомневаюсь, что он подначивает Джеба.
Джеб встречается с ним взглядом.
– По-моему, тебе пора замолкнуть.
– Почему? Алисса сама всё скоро поймет.
Меня снова начинает мутить.
– Я хочу, чтобы вы оба перестали говорить обо мне в третьем лице! Что с тобой, Джеб? Ты изменился? Это случилось, когда ты прошел в ворота?
Морфей смеется:
– «Изменился». Нет, детка, лучше сказать «эволюционировал». Джебедия отказался от своего прежнего обезьяньего состояния и обрел бессмертие подземца. Это шаг вверх, а не вниз.
– Просто заткнись, Морфей, – рычит Джеб, стоя за мольбертом. – Я сам решу, что ей рассказать и когда.
– Ну, будем надеяться, что ты определишься до того, как ее порвут на части.
Я сглатываю.
Джеб накрывает картину куском ткани и переходит к следующей.
– Твой папа о тебе беспокоится, – говорит он, даже не глядя в мою сторону. – Я отведу тебя к нему… чтобы вы могли отдохнуть вместе.
Главное – я хочу побыть наедине с Джебом, пусть даже во время короткой прогулки по коридору.
– Спасибо.
Морфей забирает Чешика и фею и шагает к дверям. На пороге он медлит, стоя к нам спиной.
– Спи крепко, Алисса. Когда вернешься, мы разработаем план военной кампании. И помни – я не забыл клятву, которую ты дала. И тебе не позволю забыть.
Он уходит, и я смотрю в пустой коридор. «Мы разработаем план военной кампании». Он знает, что я пришла сразиться с Червонной Королевой. Его так заинтересовал дневник… каким-то образом Морфей догадался, что я собираюсь использовать нечто находящееся на страницах этой книжечки, чтобы уничтожить Червонную. Война еще не окончена, а он уже подсчитывает трофеи.
– Ну? Ты расскажешь, какую сделку заключила с этим тараканом? – интересуется Джеб, застегивая рубашку и пряча круглые шрамы, прежде чем я успеваю сосчитать их.
Мне хочется прибегнуть к магии, чтобы затруднить процесс – пусть его кожу озарят лучи вечернего света, который заливает нас. Пальцы чешутся от желания нащупать все изъяны… небезупречные места, которые докажут, что Джеб настоящий. Что он тот самый парень, которому я доверяла и от которого зависела с пятого класса. Что человек, которого я люблю, по-прежнему где-то там, внутри.
После встречи с двойником, после обвинений Морфея и слов о подавляемом гневе мне нужно хоть в чем-то убедиться.
– Эл…
Услышав свое имя, я смотрю на Джеба. Я бы дорого отдала, чтобы услышать, как он называет меня спортсменкой…
– Что имел в виду Морфей? – настоятельно спрашивает он.
– Я кое-что ему пообещала, – негромко отвечаю я.
Не хочу признавать то, что он и так уже знает. Что между мной и Морфеем происходит больше, чем я выказываю.
– Обещание, да? Как романтично.
Его слова режут, как ножи. За время пребывания здесь Джеб научился владеть не только кистью.
– Вот, значит, почему ты разрушила наш маленький рай. Чтобы сдержать слово, которое дала Морфею.
Я вздрагиваю.
– Нет. Я пришла, чтобы спасти вас обоих. Ты вправе не верить… и сердиться. Я знаю, ты прошел через ад. Это место… оно сломало тебя.
– Я сломался еще раньше… – Джеб недоговаривает, но уязвленное выражение его лица недвусмысленно дает понять: «благодаря тебе и Морфею». – Но я вернул себе власть над своей жизнью. Именно я обладаю здесь магией. У меня есть способность творить мир – как и должно быть. Как должно было быть всегда.
Он поднимает левую руку и закатывает рукав, обнажая татуировку на внутренней стороне запястья. Латинские слова «Vivat Musa» перестали быть черными. Они сияют тем же фиолетовым волшебным светом, что и кисточка. Это придает совершенно новый смысл их значению – «Да здравствует муза».
– Теперь я понимаю, – бормочет Джеб. – Понимаю, почему магия соблазнила тебя. Одним движением руки я могу создать и убить, изувечить и исцелить…
Он движется и говорит бессвязно, как в трансе.
Моргнув, Джеб опускает руку.
– Отныне никто и никогда не сделает больно ни мне, ни тем, кого я люблю. Это место – не ад, а рай. А я… я – бог.
Эти зловещие слова повисают в воздухе. У меня что-то сжимается в груди, как от удара кулаком.
Джеб скользит взглядом по моему лицу – и выходит в коридор.
За стеклом появляется луна, окутав всё вокруг серебристой дымкой. Под покрывалами слышится шорох, словно рисунки начинают двигаться. Они тычутся в плотную ткань, как будто пытаются вырваться.
Прикусив язык, чтобы не закричать, я отскакиваю от стола и следую за человеком, создавшим этих чудовищ… за человеком, который опасно близок к тому, чтобы превратиться в одно из них.