Джеб убирает руку, когда я пытаюсь оценить серьезность повреждения. В мгновение ока его тон становится обвинительным.

– Что такое внутри этой книжечки? Почему она меня обожгла?

– Не знаю, – невнятно отвечаю я, не только ему, но и себе.

Дневник защитил меня уже дважды, с тех пор как я оказалась внутри горы. Может быть, он и Джеба считает опасным?

Может быть, так и есть?

– Там просто слова, – продолжаю я. – Волшебные слова. Ты тут ни при чем.

Я не могу говорить конкретнее, иначе Джеб поймет, что я собираюсь отправиться на поиски Червонной Королевы, пока их с папой не будет.

Джеб прищуривается, как будто не верит. Я недоумеваю и снова пытаюсь понять, откуда берутся эти подозрения и враждебность.

И тут возвращается папа. Он замечает мое полураскрашенное тело и поспешно отводит взгляд.

– У вас всё нормально?

– Как нельзя лучше, – отвечает Джеб.

Папа кладет сумку на стол и перебирает содержимое, повернувшись спиной. Он явно пытается нам не мешать.

Правда, мы в этом не нуждаемся. Джеб принимается за работу. Из-под края футболки выглядывает кружевная вставка, которая прикрывает пупок и поясницу. Потом появляются перчатки без пальцев. Отстраненная от всего, я чувствую себя плоской куклой, на которую надевают бумажную одежку.

Закончив, Джеб подводит меня к трюмо, чтобы я могла посмотреть на себя. Он касается всех нарисованных предметов одежды кончиком кисти, которая теперь сияет фиолетовым светом магии.

Золотистая краска на ногах превращается в блестящие лосины, которые доходят до щиколоток. Два полотнища в красно-зелено-кремовую клетку, которые он нарисовал спереди и сзади, от талии до середины бедра, становятся мини-юбкой, а черная короткая футболка расправляется и садится по форме тела. Рисунок на груди – череп цвета слоновой кости и золотые лозы – делается объемным, как будто он вышит металлической ниткой.

Джеб снимает заколку с моих волос и быстро проводит кистью по платиновым прядям. Я протягиваю руку и трогаю похожий на тиару обруч с белыми розами и сверкающими рубинами – в тон моей рыжей прядке.

Впервые за целый месяц я чувствую себя прежней. Отчасти подземцем, отчасти человеком – и немножко королевой.

Отражение Джеба появляется за моим плечом. Его подбородок выше моей макушки. Он вешает на место дневник и ключик, стараясь касаться только шнурков.

– И еще раз, – говорит он. – Не мочи одежду.

Я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить его за прекрасный наряд, но Джеб уже в другом углу – он обсуждает с папой поход к воротам Страны Чудес.

Стоя за ширмой, я заглядываю под одежду. Бинты слились с нарисованной одеждой, нетронутым остался только кружевной подарок Морфея. Я натягиваю поверх лосин пластмассовые сапоги Барби. Мы решили, что лучше иметь водонепроницаемую обувь. Я выхожу из-за ширмы, и папа с Джебом провожают меня на маяк.

Папа обнимает меня и строго наказывает никуда не ходить, пока они не вернутся. Вместе они шагают к лодке. Я мысленно злорадствую: они, кажется, позабыли, что я умею летать. Но на полпути вниз по лестнице Джеб останавливается, что-то говорит папе и возвращается ко мне.

Он опирается на косяк у меня над головой и склоняется к моему уху. Его мужественные черты озарены лунным светом.

– Я знаю, что ты собираешься сбежать, – говорит он.

Я подавляю возражения и молча злюсь. Джеб предвидит все мои действия, в то время как я не могу проникнуть даже сквозь один слой его мыслей.

– Есть лишь два способа выбраться из укрытия, – продолжает Джеб. – Первый – тем же путем, которым ты пришла. Я приказал рисункам не причинять тебе вреда, но и не впускать в тоннель. У тебя не хватит здесь дождевой воды, чтобы смыть их все. А если попытаешься зачерпнуть воду из моря, она испарится, как только ты вынесешь ее отсюда. Другой способ уйти – через проход в горе. Но я единственный, кто его контролирует.

Волшебная часть моей души восхищается этими изящными манипуляциями. Но человеческая половина, которая знает, что это не настоящий Джеб, боится того, во что он превратился.

– Пользуйся временем, – настоятельно советует Джеб. – Отдыхай, сохраняй силы для Страны Чудес. Для тебя и твоего папы это будет не самая легкая прогулка.

Он медлит, и я вижу проблеск прежнего Джеба. Может быть, он представляет, как мы расстроимся, если он останется в Гдетотам. Если мы расстанемся навсегда.

Он опускает обожженную руку и, прищурившись, смотрит на свежий шрам.

– Ты так и не сказала, что в этой книжке.

Я сжимаю дневничок между пальцев.

– Я сказала. Слова.

Джеб фыркает.

– Похоже, они всегда будут стоять между нами.

И уходит.

«Иногда слова важнее поступков» – вот что слышится мне в стуке его ботинок по каменным ступеням.

Что такого я сказала в тот последний раз, когда мы были вместе, если Джебу это показалось изменой и уничтожило всякую веру в наше возможное будущее?

Стиснув зубы, я захлопываю дверь. Что бы ни пытался внушить мне Морфей, не только гнев, ревность и сожаление убивают Джеба, которого я знаю. Может быть, подземная магия слишком сильна. Никакой смертный не в состоянии овладеть ею, не сойдя с ума.

Я сижу на кровати в башне. Беспокоясь за Джеба и папу, сбитая с толку постоянной темнотой, я оставляю полог отдернутым и ложусь на бок, чтобы полюбоваться звездным небом в иллюминаторе. Я вдыхаю соленый воздух и строю планы побега. Как только Джеб и папа уедут, я разыщу Морфея в подземных комнатах. Он наверняка знает, как выбраться из горы. Дневник приведет нас к Червонной Королеве. Хотя я сама не знаю, как мы потом вернемся назад.

Веки у меня тяжелеют, и я засыпаю…

Во сне я мельком вижу маму. Волосы у нее длинные, намного ниже плеч. Они поблескивают слабым розоватым оттенком. Она выглядит здоровой и буквально пышет магией. Она – в Червонном замке, вместе с Гренадиной, для которой играет роль шепчущих ленточек в отсутствие Ящерки Билля. Каждый день мама мягко напоминает Гренадине всё то, что она должна помнить. За это ее уважают и почитают подданные Королевы.

Но есть и подступающая тьма, которая не уважает никого… мрачный ужас, который ползет вдоль замковых стен и сочится в трещины.

Прежде чем он успевает захватить дворец, появляются Королева Слоновой Кости и ее рыцари. Королева выпускает серебристый туман, который замораживает всё, к чему прикасается, в том числе карточных стражей. Потом она ведет маму и Гренадину в безопасное место. Там, где светло и блещет надежда.

Сон заканчивается, и их местонахождение остается тайной. Я знаю лишь, что мама нашла убежище.

Сама не зная, как долго я проспала, я выбираюсь из постели и бегу наружу. Ощутив прикосновение прохладного ночного воздуха, я расправляю крылья. Отчасти летя, отчасти прыгая, я спускаюсь по лестнице на берег. В последний момент я отталкиваюсь от ступеньки. Мои сапоги касаются воды, а дальше я лечу.

Я вспоминаю, как мама летела рядом со мной в день выпускного. Морфей некогда сказал мне, что у нас с ней необычная связь. Что он использовал ее сны, чтобы проникнуть в мои. Может быть, мама нашла какой-то способ повернуть эту силу в обратную сторону и связаться со мной. Может быть, она сумела достучаться до меня, поскольку я в Гдетотам, неподалеку от Страны Чудес. Недаром сон, который приснился мне, похож на видение.

Мое тело становится легче, и я поднимаюсь выше, как будто мысли о маме помогают мне. Волны уменьшаются – они все дальше и дальше внизу. Белые барашки напоминают пенку на чашке капучино. Вода черная, как кофе. Не видно ничего, кроме звезд.

Оказавшись в горе, я втягиваю крылья и направляюсь прямо к студии Джеба – это единственная дверь, которая приоткрыта. Солнце светит, так что, может быть, я проспала не очень долго. Я смотрю на стол, где лежат кисти. Те, которыми Джеб рисовал мою одежду, еще полны фиолетовой магии.

Я беру кисть и направляюсь туда, куда ушел Морфей, сопровождаемый бабочками. В извилистом коридоре – пять дверей. Проходя мимо, я дергаю каждую ручку и не удивляюсь, что они заперты.

Первая дверь сделана целиком из мраморных шариков. Следующая – деревянная, покрытая сигаретными ожогами. Третья – из шишковатой коры и ивовых листьев. Предпоследняя сложена из бархатистых розовых лепестков. Я глажу их мягкую поверхность и задумчиво вдыхаю тонкий аромат.

– Морфей! – зову я.

Не услышав ответа, я решаю открыть все двери и найти Морфея методом исключения. Замочных скважин нет. Но каждый раз, когда Джеб отпирает алмазную дверь, он просто отдает приказ дверной ручке.

– Откройся, – говорю я мраморной двери, но ничего не происходит.

Тогда я поднимаю светящуюся кисть и касаюсь ручки щетиной. Опять ничего. Тут я замечаю, что дневник у меня на шее светится. Кроме того, он тянется к дверной ручке, словно намагниченный, туго натягивая шнурок на шее.

Наморщив лоб, я наклоняюсь, чтобы коснуться дневником металлической ручки. Искра, щелчок. Отложив кисть, я открываю дверь и вижу перед собой точную копию прихожей в доме у Джеба и Дженары.

– Эл? – говорит Дженара.

Я открываю рот. Глаза у нее пустые и бесстрастные, как у двойника Джеба. Розовые волосы собраны наверх. На Джен черно-белые клетчатые лосины и серебристая туника.

– А ты что здесь делаешь?

Она ведет себя так, как будто в моем появлении нет ничего странного.

Меня переполняют эмоции. Я хочу броситься ей на шею. Но это не Джен, а просто пустышка, отражение моей лучшей подруги.

– Мама! – зовет Дженара. – Эл пришла! Испеки нам печенье или что-нибудь такое!

Она берет меня за руку и ведет в полутемную гостиную.

Я покрываюсь мурашками. Это существо говорит как Дженара. Ведет себя как Дженара. Но ему не стоит доверять, судя по опыту моего общения с некоторыми созданиями Джеба.

Из темного угла, из-за деревянной платформы, снабженной колесами и рычагами, доносится мужской голос:

– Привет, Алисса. Джеб с тобой?

– Э… – отзываюсь я, смутно припоминая этот голос.

Дженара включает напольную лампу, осветив деревянную конструкцию, на которой спереди написано «МЫШЕЛОВКА БОРМОГЛОТА».

– О нет, – говорю я, не веря своим глазам.

Это та самая штука, которую мы с Джебом увидели, когда спустились по кроличьей норе. Та, которая помогла нам открыть дверь в сад – навстречу безумию.

Та, с которой всё началось…

Папа Джеба стоит за деревянной платформой и возится с одним из рычагов. Он выглядит молодым и добродушным, ничуть не похожим на озлобленного, увядшего мужчину, каким был незадолго до смерти.

Меня мутит. Джеб оживил отца и сделал его добрее, чтобы воскресить приятные семейные воспоминания. Это очень мило, грустно и тревожно.

– Наверное, он уже едет, – говорит мистер Холт и смотрит на меня.

Я подавляю стон. Глаза у него светятся оранжевым и мерцают, как зажженные сигареты. Когда он моргает, сыплется пепел. Серые комочки спадают с лица, оставляя на щеках серые полоски.

– В конце концов, это его любимая игра, – говорит мистер Холт, кладя на рампу мраморные шарики. – Он обещал дать мне отыграться.

– Ты надеешься, что на сей раз он позволит тебе выиграть, папа? – спрашивает Дженара и хихикает.

Мистер Холт подмигивает дочери, и с его щеки ссыпается рдеющий пепел.

Я вздрагиваю.

– Э… мне пора.

Я пячусь, а Джен и мистер Холт следуют за мной.

– Но ты же только что пришла, – говорит Джен, и ее голос звучит скорее угрожающе, чем дружелюбно.

Я врезаюсь во что-то мягкое и бесформенное и резко поворачиваюсь.

– Печеньку?

Пухлая миссис Холт улыбается мне и протягивает тарелку, полную лакомств. Шоколадное печенье, окровавленная бритва и битое стекло – блюдо дня.

– Мне нечего здесь делать, – шепчу я, не в силах оторвать взгляд от смертоносного угощения.

– Да, – отвечает миссис Холт. – Мы здесь, чтобы радовать Джеба. А ты его расстроила. Но мы всё исправим. Съешь печеньку.

В животе у меня стягивается узел. Я отступаю в центр комнаты, а они приближаются, шипя:

– Мы нас-с-стаиваем. Прос-сто воз-з-зьми печенье…

Висящий на шее дневник испускает ослепительный красный свет. Мнимая семья Джеба с воплем шарахается. Они падают на пол бесформенной грудой рук и ног. С бьющимся сердцем я выхожу из комнаты и закрываю дверь, радуясь, что Джеб нарисовал своих родных в особых декорациях. Значит, они не могут переступить порог.

Я прижимаюсь спиной к двери. Ее гладкая поверхность холодит кожу сквозь прорези в футболке. Мраморные шарики, видимо, напоминают Джебу о том, как он мастерил всякие штуки со своим отцом. Одно из его счастливейших воспоминаний.

Если это – приятная сцена, страшно подумать, что кроется за следующей дверью, покрытой сигаретными ожогами.

Отперев замок с помощью дневника, я заглядываю внутрь. Спортзал со штангами, велотренажер, беговая дорожка. Всё освещено тусклыми, мерцающими флуоресцентными лампами. В зале никого, поэтому я захожу. В нескольких шагах от стены, покрытой разбитыми зеркалами, висит боксерская груша в форме яйца. На ней нарисованы глаза, круглые щеки и рот – жутковатая версия Шалтай-Болтая.

Из-за груши доносится шипение. Дрожа, я вижу, как она медленно поворачивается и каким-то образом удерживается на месте, хотя скрученная веревка тянет ее обратно.

У меня захватывает дух. На другой стороне мешка – лицо мистера Холта. Не плоский рисунок, а настоящее объемное лицо, живое, злобно рычащее. Это – тот мистер Холт, которого я знала; его некогда красивые черты искажены гневом и недовольством, щеки ввалились от пьянства и неправильного питания.

Как и у предыдущего мистера Холта, вместо глаз у него горящие окурки.

Он рычит:

– Только налети на меня еще раз, ах ты никчемный сопляк. Если я снова разолью из-за тебя пиво… вот что с тобой будет! Перестань плакать, сукин сын. Вот что бывает, когда разбрасываешь игрушки. Нет! Твоя мать не обязана собирать их вместо тебя. Значит, я ее тоже накажу. Это ты виноват, что ей плохо. Ты.

Загнанный взгляд Джеба, который я так часто видела в детстве, горит в моей памяти. Вот что он переживал каждый день. Удивительно, как он вообще выжил. И нет ничего странного, что он винил себя в страданиях матери и сестры.

Мистер Холт продолжает говорить. Его слова унизительны и полны ненависти.

Что-то во мне щелкает. В конце концов, я давно хотела отомстить ему за всё, что он причинил человеку, которого я люблю. Я бросаюсь вперед и бью мистера Холта по губам так сильно, что рука начинает ныть. Резкий звук эхом разносится по залу.

Мешок медленно вращается.

– Ха-ха-ха! Думаешь, больно? Да твоя младшая сестра бьет сильнее, чем ты.

Мистер Холт выплевывает зуб и кровь. И снова льются ругательства.

Я не могу двинуться с места. Вот, я ударила его… рассекла губу и выбила зуб. Сколько раз Джеб приходил сюда и колотил отца? Судя по синякам и ссадинам на мешке, он, наверное, сам потерял счет. Но если он оставался таким же неудовлетворенным, как я теперь, толку от этого было мало.

Я бегу к двери, подавленная, упавшая духом. Жестокие насмешки мистера Холта остаются за спиной.

«Джеб, что ты с собой сделал?»

Он погрузился в такую бездну отчаяния и ожесточения, что это сродни смерти. Мою душу заполняет уныние, которое убивает всю надежду.

Едва волоча ноги, я миную следующий поворот тоннеля и подхожу к третьей двери.

– Морфей! – вновь кричу я срывающимся голосом.

Больше я ничего не хочу видеть. Джеб – уже не тот человек, которого я когда-то знала. И я понятия не имею, как вернуть его…

Хуже всего, что некогда это выяснять.

Нечто вроде шума мотора привлекает меня к двери, состоящей из коры и ивовых листьев.

Я медлю. Если каждая дверь символизирует то, что кроется за ней, эта комната как-то связана с ивой, которая растет у нас на заднем дворе. Там мы играли в шахматы в детстве. А потом, когда начали встречаться, то уходили туда, чтобы побыть вдвоем.

Вряд ли Джеб поместил сюда Морфея. Но вибрирующий звук не замолкает.

– Морфей?

Шум усиливается. Я делаю вдох, стучу дневником по ручке и заглядываю в комнату.

С потолка падает снег. Он пахнет, как настоящий, хотя не холодит кожу – только блестит на ней. Ультрафиолетовые лампы и туман дополняют полусказочную атмосферу. В отличие от двух других комнат, здесь нет ничего пугающего или странного.

Здесь красиво.

Я осторожно захожу внутрь. Часть комнаты представляет собой бальный зал. Серебряные колонны увиты зеленью, арка задрапирована фиолетовым бархатом, плетеная скамейка украшена белым тюлем. Блестящие карнавальные маски – лиловые, черные, серебристые – свисают с потолка на шнурках разной длины.

На скамье лежит точная копия платья, которое сшила для меня Дженара – белое кружево, жемчуг, нарисованные краской тени. Я придвигаюсь ближе, заинтригованная браслетом в прозрачной пластмассовой коробочке. Заметив в одной из роз кольцо – и выложенный из крошечных бриллиантов узор, в виде сердечка с крыльями, – я теряю силы и опускаюсь на скамейку. Оно выглядит совсем как то, которое подарил мне Джеб, когда делал предложение. То, которое я носила на шее и которое под действием магии Морфея сплавилось с ключом от Страны Чудес и с медальоном в форме сердечка.

Я провожу пальцем по крышке коробочки, по золотой ленте, которой она перехвачена. Стоит потянуть – и ленточка взрывается сверкающим каскадом золотых букв. Они складываются в воздухе в слова:

Что я надеялся тебе подарить:

1. Волшебная свадьба…

Подавив слезы, я достаю кольцо, надеваю его на шнурок вместе с ключиком от дневника и прячу под футболку, чтобы оно было в безопасности.

У моих ног, под скамейкой, стоит корзинка для пикника. На ней еще одна ленточка; когда я развязываю ее, в воздухе вновь, сверкая, появляются слова:

2. Пикники на озере с твоими родителями…

Я шмыгаю носом и иду в центр комнаты, где под табличками «продано» в воздухе парят копии моих мозаик. Я тяну ленточку и получаю следующее сообщение:

3. Жизнь, полная общих успехов и радости…

Охваченная эмоциями, я поворачиваюсь к источнику гудения, где-то у задней стены. Там, под самым потолком, среди гирлянд белых рождественских фонариков, парит мотоцикл. На руле завязан бантик. Я высвобождаю крылья и взлетаю. Снежинки окружают меня, когда я опускаюсь на сиденье и мысленно переношусь в те времена, когда я ездила позади Джеба, обвив руками его крепкое тело. Совершенно спокойная и в то же время страшно неуравновешенная. Ошибочно считающая себя человеком.

Я стискиваю зубы, чтобы подбородок не дрожал, и снимаю с руля ленточку.

4. Полночные полеты по звездам…

Прекрасные слова блещут вокруг, вселяя в меня жажду большего. Здесь бесчисленное множество ленточек. Я перелетаю от одной к другой, выпуская на волю новые и новые желания. Мечты о маленьких девочках, у которых будут мои глаза и волосы, и о мальчиках, обладающих материнским упрямством; о ночах, проведенных в уютных объятиях друг друга; о том, чтобы вместе состариться и любить каждую морщинку, каждое пятнышко, каждый седой волос. И так далее, и так далее…

Мою грудь переполняют чувства; она вот-вот лопнет. Эта комната полна всем, на что я когда-либо надеялась. Всем, что Джеб хотел мне дать. В том, что я вижу здесь, – его душа. Его самоотверженность, благородство и преданность, желание сделать другим приятно. Подлинная натура Джеба не погибла. Она просто подавлена, скрыта.

Мой Джеб жив.

Я опускаюсь наземь и прячу крылья. Не хочу отсюда уходить. Но, прежде чем я помогу Джебу, найду маму и спасу Страну Чудес, мне надо разыскать Морфея и сразиться с Червонной Королевой.

– Я вернусь, – шепотом говорю я и закрываю за собой дверь.

Остались две неисследованные комнаты.

Передо мной дверь из розовых лепестков. На сей раз я не колеблюсь. Одно прикосновение дневника – и я внутри.

Стены, также сплошь в алых розах, изгибаются и сходятся посредине, образуя купол. В воздухе парят крошечные прозрачные сферы, сталкиваясь друг с другом и позванивая. В каждой – яркие движущиеся картинки. Миниатюрное немое кино.

Одна сфера в особенности привлекает мое внимание. Внутри – пепельный вихрь, спускающийся с неба. Из него выпадает Червонная Королева в виде огромного цветка-зомби, за ней Джеб и Морфей. Так они попали в Гдетотам. Парни по-прежнему одеты как на выпускном, Джеб – в полумаске.

Я ловлю шарик, чтобы поближе рассмотреть происходящее. Червонная Королева нависает над Джебом и Морфеем, отбрасывая длинную синюю тень. В середине цветка, заменяющего ей голову, распахивается искривленный рычащий рот. На каждом лепестке моргают десятки глаз. Лозы обвиваются вокруг Джеба и Морфея. Парни борются, пытаясь спастись. Джеб высвобождает одну руку, сует ее в карман брюк и достает нож. Морфей отвлекает Червонную, перехватывая лозы, а она обвивает его снова и снова, чтобы не упустить. Джеб разрубает свои путы, совсем как в тот раз, когда мы во время путешествия в Страну Чудес оказались в саду чудовищных цветов.

Освободившись, Джеб хватает несколько отрубленных лоз, связывает Червонную Королеву и помогает Морфею встать.

Королева шатается и беспомощно падает наземь.

Когда пыль развеивается, Джеб и Морфей смотрят друг на друга. Всё еще сжимая в руках лозы, Джеб сбрасывает маску, что-то выкрикивает и поворачивается, чтобы уйти. Морфей прыгает на него сзади. Они борются на земле, и в конце концов Морфей оказывается сверху. Крылья накрывают их, как палатка. Лицо Джеба прижимается изнутри к черной атласистой мембране. Он задыхается. Во мне закипает гнев.

«Кино» прекращается. Королева Слоновой Кости, помнится, сказала, что верить надо не словам, а поступкам Морфея. В прошлом году он применил к Джебу этот приемчик с удушением, чтобы вырубить его и побыть наедине со мной. Значит, у Морфея и на сей раз была причина желать, чтобы Джеб потерял сознание. И есть один способ выяснить, в чем дело.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, оставшиеся шары спускаются, настаивая, чтобы я в них заглянула. Я поддаюсь – и меня охватывает неприятная дрожь. В одном шаре – мать Червонной Королевы в те времена, когда сама Королева была маленькой; в других – семейные сцены с родителями. Вот они пьют чай, смеются, сажают цветы, вот Червонная Королева танцует с отцом, а ее мама хлопает в ладоши.

Джеб ничего этого не знает. Это знает только Червонная Королева.

Прежде чем я успеваю понять, в чем дело, в уплывающем от меня шаре появляется лицо Чарльза Доджсона. Я протягиваю руку и хватаю шар.

Мистер Доджсон шагает по поросшей цветами тропке рядом с каким-то пожилым, благородным на вид джентльменом. Они идут в тени деревьев, и лицо старика меняется. Я вижу – ясно вижу, – как Червонная Королева принимает его облик. Как и сказал Губерт в таверне.

Сердце у меня колотится.

Чарльз несет тетрадь, полную написанных от руки уравнений и указаний широты и долготы. Вместе с мнимым профессором они проходят сквозь какие-то кусты и останавливаются возле статуи мальчика с солнечными часами, которая некогда скрывала вход в Страну Чудес, пока я всё не испортила.

Картинка темнеет. Я уже собираюсь отпустить шарик, но тут он вновь освещается, и я вижу другую сцену – группу людей, которые веселятся на пикнике. Несколько детей, отец, мать и Чарльз. Появляется личико семилетней Алисы Лидделл. Она похожа на девочку на рисунке, который мама спрятала в папином кресле. Видимо, это ее семья… Лидделлы, близкие друзья Чарльза Доджсона.

Полная радостного волнения, Алиса бежит куда-то одна, сквозь дымку. Булочки, чайные чашки на кружевных салфетках, зонтики повсюду. Она огибает знакомые кусты. Широко раскрыв глаза от удивления, она подходит вплотную к статуе. Та отодвинута, и под ней виднеется дыра.

Изнутри показываются два пушистых белых уха, потом кроличья мордочка с шевелящимся носом и забавными усиками. Алиса смотрит, раскрыв рот, а кролик манит ее мягкой розовой лапкой, предлагая последовать за ним. Чего она не видит – так это магическую ширму, за которой кроются костлявая рука, старческое лицо и белые рога Белла Кроллика.

Белый кролик исчезает в норе. Алиса оглядывается вокруг и медлит. Но любопытство пересиливает страх, и девочка прыгает в нору. Из-за розового куста живо выскальзывает Червонная Королева и заставляет статую встать на место, закрыв нору. Королева исчезает, прежде чем в поисках пропавшего ребенка появляются Чарльз и отец Алисы.

Судя по удивленным лицам, никто из них не знает, что под статуей нора. Чарльз нашел вход, но так и не выяснил, как его открыть.

Остальное я знаю наизусть: Алиса отсутствовала несколько дней. Потом, когда она вернулась, Чарльз Доджсон, он же Льюис Кэрролл, записал ее рассказ. Но вернулась вовсе не Алиса. Это была Червонная Королева.

Шар опять темнеет, и я выпускаю его.

И молча стою на месте.

Всё это время я думала, что Алиса случайно попала в Страну Чудес. Но Червонная Королева, прикинувшись коллегой Чарльза Доджсона, заронила ему в голову мысль о возможности существования Страны Чудес. Когда Чарльз нашел статую с солнечными часами – и больше ничего, – он подумал, что ошибся в расчетах. И история Алисы в его писательском воображении превратилась в сказку.

Он вскружил головы Алисе и ее сестрам вымыслами и сказочными соблазнами, а потом сделал ошибку: упомянул про статую и даже пригласил Лидделлов на пикник, чтобы показать ее. Чарльз не подумал про последствия.

Червонная Королева хотела, чтобы Алиса спустилась в кроличью нору. Она это подстроила.

Под черепом у меня разгорается неприятное тепло – пробуждается моя магическая интуиция. Я твердо знаю, что случай с Алисой – факт, а не предположение, то ли потому что дух Червонной Королевы некогда находился в моем теле, то ли потому что ее воспоминания по-прежнему на заднем плане моего сознания.

Губерт сказал, что Червонная Королева хотела улучшить кровь подземцев. Она якобы считала, что люди чем-то их превосходят.

Но чем же человеческие дети лучше волшебных существ? Почему Вторая Сестра крадет их и удерживает в саду душ?

Сны и воображение…

Дневник бьется у меня на шее, словно в знак подтверждения. Забытые воспоминания на его страницах были истинными мотивами Червонной Королевы – до того, как она предпочла всё забыть. И она забыла, почему ей так хотелось вернуть сны в Страну Чудес.

«Однажды я принесу нашему народу сны, отец. Они будут в изобилии повсюду, не только на кладбище. Однажды я освобожу души, чтобы они спали в наших садах, касались оконных стекол по ночам, стучались днем из-под земли. Я принесу воображение в наш мир, чтобы каждый мог всегда быть с теми, кого любит».

Единственное, о чем помнила Червонная Королева, после того как убила свои воспоминания, – это что она хотела принести сны в подземное королевство. А еще она жаждала власти и отмщения. Каким-то образом в ее мозгу то и другое слилось. Когда муж изменил ей, Королеве нечего стало терять – она играла роль беззаботной правительницы и доигралась до изгнания из собственного королевства, так что никто и не заметил, как она исчезла в мире людей.

Она заманила человеческого ребенка в Страну Чудес и для маскировки приняла его облик, чтобы соединиться со смертным и произвести смешанное потомство. Ее потомки должны были вернуть в подземный мир сны и воображение. Но разве наведение порядка в Стране Чудес могло утолить жажду мести и власти?

Голова у меня кружится. Все-таки я что-то упускаю. Критическую часть плана…

Я оглядываюсь в поисках других картинок.

В центре сводчатого потолка висит зеленая, покрытая листьями лоза, вроде той, что Джеб держал в руке, когда Морфей напал на него после спасения от Червонной Королевы. Эта лоза выпускает пузыри. Она висит прямо в воздухе, ни с чем не связанная, и вселяет жизнь в картинки с помощью алой магии, которая капает с ее кончика.

Алая магия. Это цвет волшебства Червонной Королевы. Цвет Морфея – синий. Джеба – фиолетовый.

Я прислоняюсь к стене, задыхаясь от сильнейшего запаха роз.

Как я могла это упустить? Когда Джеб, опутанный лозами, провалился в зазеркальный мир, он впитал часть магии Червонной Королевы, а заодно и часть магии Морфея, который тоже угодил в плен. Жизнью готова поклясться, Морфей об этом знает. Теперь понятно, почему картинки в этой комнате принадлежат Червонной Королеве и почему рисунки напали на меня. Понятно, почему Джеб сам на себя не похож… и почему забытые воспоминания Червонной Королевы обожгли его сквозь дневник.

В моей памяти всплывают слова коврового жука: «Отвергнутые воспоминания хотят отомстить тому, кто создал их и отбросил».

Воспоминания на страницах дневника чувствуют присутствие Червонной Королевы в Джебе и в его созданиях – и жаждут мести. Дело вовсе не в том, что они желают меня защитить.

Пятясь и спотыкаясь, я выхожу из комнаты. Дверь захлопывается за спиной.

Червонная Королева стала частью Джеба. Как я могу уничтожить ее дух, не убив заодно и его?