– Не извиняйся, – папино дыхание греет мне макушку. – Конечно, я бы хотел жить со своими родными. Но я бы ничего не стал менять. Если бы я сделался Белым рыцарем, то никогда не встретил бы твою маму. Не родилась бы ты. И, между прочим, я ни на что в мире не променяю двух моих девочек…

Он целует мои волосы.

Я прижимаюсь к папе и стараюсь вернуть себе дар речи.

– Спасибо, – шепотом говорю я, успокоенная запахом детских мелков, который исходит от его рубашки.

Но, пусть даже папа в состоянии смириться с тем, как изменилось его будущее, я не готова принять настоящее.

– Так, – говорит он уже тверже и отстраняется. – Давай-ка на тебя посмотрим.

Папа хмурится, когда проводит большим пальцем по моему темени.

– А эта исцеляющая магия правда работает. Было столько крови… я думал, у тебя как минимум сотрясение.

Он, наверное, страшно испугался, когда увидел, как я прыгнула в грозовое облако и ударилась о дерево.

– Откуда ты знал, что меня можно исцелить?

– А я и не знал. Я хотел отправить тебя в больницу. Но мы оба были крошечные, а грибы потерялись.

Я вижу, как у него на шее дрожит жилка.

– Тогда я попросил бабочек отнести нас сюда. Я надеялся, что они поймут – и что кто-нибудь здесь нам поможет.

Наверно, было ужасно чувствовать себя абсолютно беспомощным, действовать вопреки логике и наконец поверить в то, что не имело смысла. У папы больше силы духа, чем думали мы с мамой.

Я стискиваю его руки.

– Ты молодец.

– Молодец – тот малыш. Котоптичка.

Папа разжимает мои ладони и проводит пальцами по шрамам.

– Именно это пыталась сделать твоя мама, когда ты была маленькой и напоролась на ножницы. Поэтому она твердила, что может исцелить тебя. Она хотела тебе помочь. А я ее оттолкнул.

Его влажные глаза устремляются на меня.

– Прости, Элли.

– Ты не знал. Мы тебе не говорили.

Он хмурится и прижимается лбом к моему лбу.

– Ну, ты можешь искупить свою вину. Во-первых, я больше не хочу видеть, как ты бросаешься в небо.

Я улыбаюсь сквозь слезы.

– Да ладно. У меня же есть крылья.

Папа откидывается на спинку.

– Да, и они очень красивые, но, боюсь, плоховато работают.

Он смотрит мне за плечо, на прозрачные крылья, которые отбрасывают тень на кушетку.

– Хотя, кажется, теперь они сильней, чем были.

Я двигаю крыльями. Не больно. Даже правое крыло вполне восстановилось. Видимо, магия Чешика исцелила не только мою голову.

Теперь я могу летать. Как раз вовремя, чтобы отправиться в Гдетотам.

Папа, очевидно, угадывает мои мысли, потому что вновь берет меня за подбородок.

– Ты уязвима, пусть даже у тебя есть способности, которых нет у других девушек. Никакого больше ненужного риска, ладно?

Я киваю, чтобы успокоить его. Папа не понимает, насколько необходим риск, чтобы всё исправить. А главное, он не понимает, что я уже начинаю мечтать об опасностях.

– Что еще? – спрашиваю я, чтобы сменить тему.

Он кладет руки на колени.

– Что?

– Ты сказал – «во-первых». Значит, есть продолжение.

На папином лбу вновь появляются тревожные морщинки.

– Да. Я хочу знать правду. Всю.

В животе у меня как будто сжимается кулак.

– Это же… много лет. С чего начать?

– С чего-нибудь. В первом приближении. Мамина история. При чем тут Джеб. Он знает, кто ты такая? И то крылатое создание, которое вынесло меня из Страны Чудес… какую роль оно играет во всем этом?

– Ого. В первом приближении, говоришь?

– Ну да.

– Понадобятся семимильные сапоги, пап.

Он улыбается в ответ, поощряя меня, и я всё ему рассказываю. С того момента, когда я впервые услышала спор пчелы и цветка в медкабинете в пятом классе, и до сна об Алисе. До прошлого лета, когда мы с Джебом спустились по кроличьей норе, когда я была коронована рубиновым венцом, а незадолго до того выяснила, от кого происходим мы с мамой.

Даже когда папа бледнеет, я продолжаю. Потому что он должен знать про маму. Про то, как она некогда сама хотела стать королевой, но отказалась от венца ради него. И как Джебу промыли мозги, заставив забыть наши приключения в Стране Чудес – но он всё вспомнил и сражался за меня и за всех людей. И поэтому он теперь в зазеркальном мире.

– О нет, только не это, – на лице папы я вижу ужас. – Я был с ним слишком резок, когда он признался, что спрятал тебя после пожара в спортзале. Джеб ничего не знал, просто защищал ваш секрет…

– Всё нормально. Он понял, что ты не хотел его обидеть.

Папа качает головой:

– Джеб всегда был для меня как сын. Когда мы его найдем, я обязательно извинюсь. Обещаю.

– Конечно, папа.

Приятно, что он говорит «когда», а не «если».

– Я бы тоже хотела всё исправить…

Хотя я причинила Джебу гораздо больше вреда.

Я с трудом перевожу дух, прежде чем признаться в остальном, а именно: какова роль Морфея. Я рассказываю, как он помогал маме получить корону и как она предала его, когда предпочла папу своей миссии. Как после этого Морфей стал навещать мои детские сны. Как он сам превратился в ребенка, чтобы заманить меня в Страну Чудес, не объясняя, что я на самом деле должна была сделать.

Папа мрачнеет; гнев и недоверие искажают его черты. Точно таким же обычно становится лицо Джеба, когда он слышит имя Морфея.

Папа открывает рот, но я вмешиваюсь.

– Прежде чем обрушиться на него, не забывай, что он спас мою жизнь в Стране Чудес. И здесь, в нашем мире, тоже. Более того, он спас Джеба. Морфей – не воплощенное зло, папа. Он…

«Слава и хула, солнечный свет и тень, бег скорпиона и песня соловья. – Слова Первой Сестры кажутся как нельзя более точными. – Дыхание моря и грохот шторма. Разве можно выразить все это на вашем языке?»

Нет. Нельзя.

– Что он за существо, Элли? – спрашивает папа.

– Злое. Опасное. Ему не стоит доверять. Но он предан мне и Стране Чудес. И в этом смысле он мой друг.

Я замолкаю, прежде чем успеваю выболтать остальное: «Он поселился в глубине волшебной половины моего сердца, как бы я ни пыталась воспретить ему вход».

– Как ты можешь так говорить? – спрашивает папа. – После всех бед, которые он навлек на нашу семью…

– Потому что мы не были бы семьей, если бы он не вытащил тебя из Страны Чудес и не держал твое имя в тайне столько лет. Морфей не был обязан это делать.

Папа хмурится сильнее.

– Не уверен, что готов согласиться с твоими доводами…

– Не существует никаких разумных доводов, когда дело касается Морфея. Нужно просто принимать его как есть.

– Ну а я не принимаю. Катастрофа произошла из-за него. Он виноват, что твоя мать и Джеб…

– Ты ошибаешься, – перебиваю я, прежде чем стыд успеет положить конец моим запоздалым признаниям. – Это я виновата, что всё вышло из-под контроля.

– Элли, нет. Я готов признать, что ты некоторым образом приложила руку к обрушению кроличьей норы. Но я знаю, что это была случайность.

– Не совсем… – говорю я, стиснув зубы. – Я выпустила на волю Червонную Королеву, но побоялась встретиться с ней лицом к лицу. Я не вернулась в Страну Чудес, поэтому она пришла в наш мир. Мама, Джеб и Морфей стали жертвами моей трусости.

Праведное негодование на папином лице исчезает. От стука в дверь мы оба подпрыгиваем. Заходит дядя Берни. Он принес воду, как и обещал.

– Я не вовремя? – спрашивает он.

Папа жестом просит брата зайти, и я беру стакан. Вода, холодная и чистая, освежает горло, хотя и не способна успокоить бурю в животе.

Я до сих пор не рассказала папе самое страшное. Как я выпустила силу, о которой почти ничего не знала, и послужила причиной того, что маму уволокли в кроличью нору, которая затем обрушилась.

– Ты не очень хорошо выглядишь, – говорит дядя Берни и касается тыльной стороной ладони моего лба. – Очевидно, побочный эффект грибного чая.

Я не разубеждаю его, хотя мы с папой оба знаем, что дело не только в чае. Я решаю заняться кукольным дневником. Вытащив из разорванной сумки шнурок, я пропускаю его сквозь замочек дневника и надеваю на шею, рядом с ключом, который теперь в три раза больше. Надо будет подогнать их друг к другу, когда настанет время открыть дневник и напустить летучую магию воспоминаний на ничего не подозревающую Червонную Королеву.

– Вам обоим надо поесть, – говорит Берни. – В столовой как раз почти пусто. Девочка будет в безопасности.

Дядя выходит из комнаты, а папа многозначительно смотрит на меня.

– Сначала прими душ. Договорим за ужином.

Столовая такая же карнавально пестрая, как наши комнаты. Там стоит десяток мягких столов и стульев. Пахнет едой. Занят один-единственный стол, и за ним сидят подземцы.

Они не сводят глаз с ямы глубиной в несколько футов, где сражаются четыре рыцаря. Это зрелище напоминает праздничные постановочные турниры в человеческом мире.

Два рыцаря одеты в алые туники и кольчужные плащи, другие двое – в белые. Каждая пара состоит из взрослого мужчины и мальчика восьми-двенадцати лет. Старший рыцарь в белой паре – дядя Берни. Мальчики дерутся, а взрослые наставляют их. Мечи гнутся, из-под ног поднимаются клубы серого пепла, временами почти закрывая бойцов.

– Что, ужин и представление? – шепотом спрашиваю я у папы.

– Это тренировочное оружие… гибкие мечи с затупленными остриями, – говорит папа, с затаенным блеском глаз наблюдая за происходящим в кругу. – Главное – не отвлекаться, поэтому мы заставляем наших мальчиков с ранних лет сражаться перед старшими. Нужно сохранять хладнокровие, даже зная, что на тебя направлено множество глаз, чувствуя запах еды, слыша голоса. Нельзя терять концентрацию.

– А откуда пепел?

– Он покрывает большую часть Гдетотам. Поэтому мы учимся двигаться по нему, не скользя и не замедляясь.

Поцеловав меня в лоб, папа жестом указывает на пустой столик в углу.

– Закажи что-нибудь, а я пока пойду поздороваюсь.

Он шагает по белому каменному полу к своим родственникам. Нашим родственникам.

Когда папа подходит, рыцари откладывают мечи и кинжалы. Он почти не отличим от белой пары – на нем такая же туника и коричневые замшевые брюки.

Я разглядываю собственную красную тунику. Видимо, мне дали мальчишескую, потому что она оказалась впору. А главное, на спине сделаны отверстия, чтобы просунуть крылья. Длинное белье под брюками слабо напоминает кружевные трусики, на которые я надеялась, зато оно мягкое на ощупь. И я по-прежнему в кукольных сапогах. Никакая другая обувь мне не подошла.

Я выгляжу неуместно и беспорядочно – и именно так себя и чувствую. Папины родственники машут мне, ничуть не смутившись при виде узоров на лице и крыльев.

Я машу в ответ, ощущая странную застенчивость.

Все поворачиваются к папе, который надевает кольчужный плащ. Он берет протянутый ему меч и входит в яму вместе с братом. Они кланяются друг другу – а в следующее мгновение принимаются фехтовать. Пепел так и летает вокруг, пока они обмениваются ударами.

Папа явно не в своей тарелке, он движется дергано и неслаженно. Несколько раз он спотыкается, и Бернард опрокидывает его наземь. Но вскоре как будто кто-то щелкает выключателем. Папины атаки делаются естественными и плавными. Его пальцы, запястья, плечи, туловище движутся изящно, как в вальсе. В воздухе звучит лязг клинков. Хорошо, что папа сохранил форму благодаря теннису и пробежкам, иначе он бы живо выдохся.

Откровения и события последних двадцати четырех часов начинают оживать в моей памяти. Я, едва переставляя ноги, иду к пустому столику, на который указал папа, и сажусь. Подземцы, собравшиеся в столовой, по-прежнему не обращают на меня внимания.

Один из них похож на ящерицу. Другой – на мохнатую обезьяну. У ящерицы голова и руки словно парят отдельно от тела. Перед моим внутренним взором проплывает воспоминание Червонной Королевы – Ящерка Билль. Оно кажется далеким и чужим. Тело Билля как будто исчезает, когда его одежда принимает цвет окружающей листвы. Как будто хамелеон – не он сам, а его наряд.

Это и есть Билль? Если так, мое королевство в большей опасности, чем я думала. Гренадина, забывчивая сводная сестра Червонной Королевы и моя временная заместительница на троне, не обладает королевской кровью и магией короны, в отличие от меня. Она безнадежно растеряется, если Билль перестанет осыпать ее волшебными ленточками-напоминалками. Если Билль застрял здесь… значит, по моей вине ситуация стала еще хуже.

– Это оптическая иллюзия, к твоему сведению.

Я переключаюсь на белое яйцеобразное существо, которое наклоняется надо мной. Его продолговатое туловище местами обклеено разноцветными бусинами и блестящей лентой. Он похож на гигантское яйцо Фаберже, сбежавшее из музея.

Он ставит на стол стакан воды и корзинку с горячими булочками, затем протягивает мне меню.

– Мой клиент, на которого ты глазеешь. На нем костюм с капюшоном, сделанный из шелка-симулякра. Его получают от волшебных телепатических шелкопрядов. Он соединяется с сознанием носителя и отражает то, что находится вокруг. Посторонние видят только те части тела, которые не скрыты одеждой. Ловко, а? Гораздо удобнее, чем можно подумать.

Желтые глаза, красный нос и широкий рот напоминают мне человека-яйцо, которого я встретила в Стране Чудес. И я не могу удержаться.

– Шелти?

– Ну нет, – кисло отвечает тот. – Я Губерт. А тебя что, никто не учил знакомиться, как положено?

Ого. Он даже говорит как Шелти. Я прищуриваюсь.

– Хм…

– Ну, ты так и будешь сидеть тут и тупить или что-нибудь закажешь?

Одна рука, похожая на ножку богомола, поправляет воротничок под подбородком, а другая балансирует подносом, на котором лежат блокнот и ручка. Губерт ждет моего ответа.

– Вы его брат? – спрашиваю я, отодвинув меню.

Булочки пахнут так вкусно, что я не удерживаюсь, хватаю одну и впиваюсь в нее зубами.

Губерт краснеет.

– О. Понимаю. Если мы одинаковой формы и цвета, значит, обязательно родственники, так? Те же яйца, только в профиль.

– Э… нет. Просто ты работаешь здесь, а таверна названа в его честь, – говорю я, жуя булочку. – Вот я и подумала, что это ваш семейный бизнес.

– Во-первых, – сердито отвечает Губерт, – я бы попросил тебя не разговаривать с набитым ртом. А во-вторых, если ты посмотришь на меню, то увидишь, что таверна называется «У Шелти и Губерта». Ленивые клиенты несколько столетий подряд сокращали название. Но оно прямо перед тобой, черным по белому, и уж, пожалуйста, не сокращай.

– Значит, вы партнеры.

– Точней сказать, были.

Я вздрагиваю.

– Хорошо. Извини. Я просто подумала…

– Пфа! Я знаю всё про тебя и твои дурацкие мысли.

Он машет тоненькой рукой.

– Это ты обрушила кроличью нору.

Мои щеки тоже начинают заливаться краской, а последний кусок булочки превращается в клейкий комок, слишком большой, чтобы его проглотить.

– Я… я… я не нарочно!

– Не нарочно! – красными делаются не только щеки Губерта, но и всё тело.

Я боюсь, что он вот-вот взорвется, и декоративные бусины разлетятся, рикошетя от мягких стен и от пола, как пули.

– Из-за такого же «не нарочно» треснула скорлупа Шелти, и он вынужден был удалиться в сад душ!

Тыча вилкой в хлебную корзинку, я хмурюсь.

– Ну… да. Он упал со стены. А потом споткнулся о голову Чешика.

– Его столкнули. Столкнули со стены. Твоя прапрапрабабушка. Чтобы Шелти свалился на голову Белла Кроллика. Чтобы его содержимое обварило беднягу, чтобы у того всё мясо слезло с костей – и чтобы Червонная Королева могла «спасти» Кроллика.

Я качаю головой:

– На Кроллика наложили злое заклятие…

– Да, злое. Но не заклятие. Наши внутренности подобны кислоте. Если только у тебя нет исцеляющего зелья. И, разумеется, у Червонной Королевы оно как раз оказалось под рукой. Очень кстати.

Губерт фыркает:

– Почему, ты думаешь, Шелти попал на кладбище, под опеку Первой Сестры? Просто из-за своей души? После двух падений он так потрескался, что его уже нельзя было залатать. Он представлял собой угрозу для окружающих. Вот почему здесь всё обито подушками, чтобы я не навлек такую же беду на клиентов.

Теперь понятно, почему Губерт похож на яйцо Фаберже. Он сам себя чинит. Как только на скорлупе появляется трещина, он на нее что-нибудь наклеивает.

– Но это нелогично, – говорю я, понимая в то же время, что Страна Чудес и логика слабо совместимы. – Червонная Королева подстроила несчастный случай, чтобы получить власть над Кролликом? Да к такой могущественной правительнице верные подданные должны сбегаться сами.

Из ямы доносится шум. Я вижу, как папа помогает брату встать. Остальные рыцари, собравшись вокруг, поздравляют его. Они улыбаются и смеются, даже дядя Берни.

Губерт сует мне меню.

– Ты, кажется, много знаешь про Червонную Королеву, – говорю я, гневно глядя на него.

Он хмурится:

– Я слышал это от надежного источника. Твоя прапрапрабабушка посетила мою таверну. И ее соотечественник, Кроллик, был с ней. Он и рассказал мне, как она спасла его. Но я уже знал правду от Шелти.

– Червонная Королева была здесь? В человеческом мире? Ты имеешь в виду – после того как ее изгнали из Страны Чудес?

Еще прежде чем этот вопрос срывается с моих губ, я понимаю, что где-то тут ошибка. После своего изгнания Червонная Королева явилась бы сюда в обличье Алисы – она ведь жила жизнью маленькой девочки из мира смертных.

– Она побывала здесь, еще когда была королевой, – говорит Губерт. – Задолго до того как эта поганка Алиса пробралась в кроличью нору и стала причиной всеобщего хаоса и падения Червонной Королевы.

У меня пересыхает во рту, и я делаю глоток воды.

– Но зачем Червонная Королева приходила сюда до истории с Алисой?

– Ты совсем дурочка? Она приходила, потому что страдала от одиночества. Муж изменял ей. Она как будто сама себя не помнила, а заодно позабыла и то, что венценосные родители учили ее быть доброй. Она даже забыла, как заводить друзей среди своего народа.

Сердитые и разрозненные воспоминания Червонной Королевы заслоняют мои мысли. Губерт понятия не имеет, в какой мере он прав насчет этой странной забывчивости – и насчет того, что она была не случайной.

– Она могла поверить, что кто-то ей предан, только если он был у нее в долгу, – продолжает человек-яйцо. – Похоже, это единственный способ, которым представители вашего рода могут обеспечить себе верность. Точно так же поступила ты, закрыв кроличью нору. Теперь все мы зависим от того, откроешь ли ты путь назад. Поэтому мы не можем уменьшить тебя до размеров букашки и раздавить ногой, как нам хотелось бы.

Пронзительный голос Губерта отдается эхом. Билль и его мохнатый сосед смотрят на нас. Увидев меня, они кривятся.

– Я совсем не такая, как Червонная Королева, – рычу я, потрясенная яростью, которая звучит в словах Губерта.

Хотя я уже заставила жука-кондуктора сделать по-моему… и вынудила папу съесть грибок и полететь на бабочке в Лондон, на другой край света. Но это же ради общей пользы.

Я стискиваю зубы.

– Я не тиран, в отличие от нее. Просто я… полна решимости.

– Она тоже. Полна решимости улучшить наш мир. Она так далеко зашла, что принялась изучать людей. Как будто они в чем-то лучше нас. Как будто мы должны стремиться стать такими, как они.

Губерт бросает взгляд на крылья у меня за спиной.

– Эти крылья – не единственное доказательство твоего происхождения. Ты – изменница, готовая погубить нас всех, чтобы спасти свою жалкую человеческую половинку. Ты просто…

– Бенедикт, – рычу я, стиснув зубы.

Губерт прищуривается. Его глаза полны любопытства и ненависти.

– Яйца бенедикт, – говорю я, указав на картинку в меню. – То есть в мешочек. Канадский бекон. Соус голландез и английская булочка. И фрукты, пожалуйста.

Он выхватывает у меня меню и записывает заказ в блокноте.

– Кстати, к твоему сведению, – добавляю я, глядя на сердитых клиентов-подземцев, – я здесь, чтобы вновь открыть порталы и кроличью нору. Мюмзики неправильно поняли меня и всё схлопнули.

Я слегка вздрагиваю при воспоминании о кошмарных призрачных созданиях и их душераздирающих воплях.

– Но я исправлю ошибку. Я здесь, чтобы помочь.

– Ну конечно, – насмешливо говорит Губерт. – Червонная Королева тоже собиралась помочь Стране Чудес. Но это была точно такая же извращенная идея улучшения. Она даже подружилась с одним человеком и начала выбалтывать вещи, которые следовало держать в секрете.

Меня посещает странное озарение.

– С каким человеком?

– По фамилии Доджсон. Большинство твоих сородичей его знают как писателя… Льюиса Кэрролла.

Я вжимаюсь в спинку стула и недоверчиво смотрю на Губерта.

– Ты хочешь сказать, что Червонная Королева знала Льюиса Кэрролла? Лично? До того как Алиса Лидделл побывала в Стране Чудес?

Глаза Губерта темнеют, как высохшие желтки.

– Как я слышал, Червонная Королева приняла облик профессора и подружилась с Доджсоном в каком-то колледже здесь, в Оксфорде. Они вели бесконечные философские беседы о волшебном мире и о том, как туда попасть. Червонная Королева помогла Доджсону вывести математическую формулу для вычисления долготы и широты портала. Так Доджсон обнаружил эту таверну. Лучше расспроси Кроллика, поскольку он во всем этом принимал участие, а в настоящее время состоит твоим советником.

Человек-яйцо поджимает губы и постукивает по ним пальцем.

– Нет, подожди-ка… он застрял в Стране Чудес, и теперь нет пути ни туда, ни оттуда. Благодаря тебе. Так что, наверно, мы никогда не узнаем, как было дело.

Он ковыляет прочь на своих тонких ножках, а у меня голова идет кругом.

На сей раз я не позволю чувству вины пробудиться. Я слишком сосредоточена на новом открытии. Объяснения Губерта вполне соответствуют папиным словам, что Чарльз знал про вход в Страну Чудес до того, как Алиса упала в кроличью нору. Но почему, для начала, Червонная Королева вообще заронила в голову Чарльза Доджсона мысль о возможности существования волшебного мира? Почему она хотела, чтобы он нашел Страну Чудес?

Папин голос врывается в мои мысли, и я поднимаю голову. Он вышел из ямы. Между ним и дядей Берни стоит Губерт. Он что-то записывает в блокноте, принимая папин заказ. Когда Губерт шагает на кухню, папа хлопает брата по спине, и они расходятся. Дядя Берни возвращается на ринг, а папа направляется ко мне.

Нахмурившись, я кручу вилку на столе. Мягкий свет свечей отражается от зубцов. Надо как-то уложить в голове эту историю с Чарльзом Доджсоном…

– О чем думаешь? – спрашивает папа, легонько потянув меня за косу.

– Ни о чем.

Не имеет смысла делиться новой информацией, пока я ее не осмыслю.

Папа садится и трет большим пальцем ямочку на свежевыбритом подбородке, как будто размышляя, стоит ли настаивать.

– Ты здорово дрался, – говорю я, чтобы отвлечь его от опасной темы.

Он улыбается и вытирает салфеткой пот с лица.

– Я просто вспомнил всё. Это как ездить на велосипеде… – папа указывает в сторону кухни. – Хозяин обещал поторопиться с нашей едой. Нам надо будет выйти в пределах часа.

Он искоса поглядывает на подземцев, которые собираются уходить.

– Так. И каков план? – спрашиваю я, подвигая хлебницу к папе.

Он берет булочку.

– Вечером смена стражи. Туда идет Бернард. Он обеспечит нам безопасный проход через множественные зеркала, если я не сумею сразу найти портал. Но нам все-таки придется пройти через ворота…

Тревожные морщинки на лбу намекают, что тут кроется что-то еще.

– Дядя Берни сказал тебе, что будет, если нас не пропустят? – спрашиваю я, не договорив до конца: «Тогда мы превратимся в чудовищ».

Папа опускает глаза.

– Я и так помню.

Я вздрагиваю. Несомненно, он видел, как кто-то или что-то сделалось зазеркальным изгоем. Чувствуя холодок под одеждой, я протягиваю папе полупустой стакан.

Папа делает несколько глотков.

– Если ты беспокоишься насчет превращения, это бывает лишь тогда, когда кто-то попадает в Зазеркалье через дерево тумтум. Уродства – результат того, что жертву глотают, а потом насильственно выплевывают. Опасно только для тех, в чьей крови есть магия. Человеку ничего не будет.

Глубокая морщина пересекает его лоб: видимо, до папы доходит, что человеческим иммунитетом я не обладаю.

– Всё нормально, пап, – говорю я, похлопывая его по руке. – Через ворота мы пройдем, только когда захотим покинуть Гдетотам.

– И мы будем двигаться в обратную сторону. Значит, тебе ничего не угрожает.

Не стоит удивляться замысловатым правилам. В Стране Чудес не бывает ничего простого.

– Так. Что касается ворот, ведущих в мир людей, – продолжает папа, постукивая пальцами по стакану. – У них есть глаз. Сто лет назад моя семья заключила с воротами договор. Согласно условиям, они при каждой смене стражи впускают двух рыцарей и выпускают двух. Сегодня на пост идут Бернард и твой кузен Филипп. Им придется как-то протащить нас с собой. Если ворота заметят обман, мы все погибнем.

Я застываю на месте. Какая прелесть. Я подвергла опасности не только любимых людей и всех жителей Страны Чудес, но также и дядю, с которым знакома два часа, и двоюродного брата, которого никогда не видела. Бред.

– Если ворота так грозны сами по себе, зачем вообще нужны рыцари? С какой стати вам подвергать себя опасности?

Папа отпивает еще воды.

– Некогда у ворот были два глаза – один следил за входящими, а другой за теми, кто пытался выйти. Но глаза боролись за власть, вместо того чтобы действовать сообща. Тот, что снаружи, сумел убить другой, не подумав, что с внутренней стороны ворот окажется слепое пятно. Вот зачем нужны рыцари. Мы следим за зазеркальным миром, на тот случай, если кто-нибудь попытается сбежать.

Я поднимаю брови. Просто удивительно – люди годами живут бок о бок с волшебным миром, однако большинство об этом и не подозревает.

– И еще кое-что, – говорит папа. – Брат сказал, что в Гдетотам впервые попало существо, способное пользоваться магией, несмотря на железный купол. Поэтому в последнее время менять стражу стало сложнее. Обычно рыцари сменяются каждые две недели. Но единственное средство связи со стражниками у ворот Страны Чудес – механические почтовые голуби. Стражи всегда берут с собой дополнительные припасы на случай форс-мажора, но и они вот-вот закончатся. Кем бы ни было это существо, оно достаточно сильно, чтобы сотрясать землю и менять облик мира. Оно не пользуется популярностью среди товарищей по несчастью. Остальные пленники злятся и завидуют. Возможно, мы окажемся в зоне военных действий.

Я напрягаюсь. Хотя я не впервые оказываюсь в потревоженном иномирье, папины новости застигают меня врасплох.

– Я думала, что буду там единственной, кто способен пользоваться магией.

– Да, я тоже так думал, – отвечает папа, сует в рот треугольный кусочек хлеба и жует.

Невыразимая тревога скользит по его лицу, как грозовая туча.

– А если это Червонная Королева? – спрашиваю я.

– Она не утратила там магию? Но как?

– Не знаю. Но именно теперь… вряд ли это простое совпадение. Может быть, железо не действует на нее, потому что Королева, чисто технически, обитает в теле цветка-зомби.

Я закрываю глаза, вспомнив эту картину. Нет, я не отступлю. Хватить бегать от Королевы, от своих ошибок, от собственного предназначения. Так или иначе, царству страха должен прийти конец.

Папа берет меня за руку. Я открываю глаза и вижу, как у него подергивается веко.

– Ты до сих пор не объяснила, почему оказалась в купе, на двери которого было написано ее имя, – говорит он и крепче стискивает пальцы. – Не надо лишних неприятностей. Королева получила по заслугам. Она там, где должна быть. Мы войдем, заберем Джеба и выйдем через ворота. Никаких взаимодействий с кем бы то ни было. Никаких задержек ради мести или старых долгов. Договорились?

Дневник у меня на шее кажется тяжелым, как кирпич, невзирая на кукольный размер. Наша миссия не ограничивается Джебом. Мы должны спасти еще кое-кого. Я не уйду из Гдетотам, не забрав Джеба и Морфея и не уничтожив Червонную Королеву полностью.

Папа допивает воду.

– Элли, ответь. Мы должны быть откровенны друг с другом.

Он прерывается на полуслове: слышится лязг посуды, и Губерт ставит на стол дымящуюся еду, воду и кофе для папы. Подземец яростно смотрит в мою сторону, прежде чем зашагать обратно на кухню.

– Превосходные манеры, – говорю я – громче, чем следовало.

Папа морщится, а хозяин таверны останавливается и ковыляет обратно. Его белая скорлупа, украшенная бусинами и мишурой, делается красной.

– Когда я в следующий раз тебя увижу, – произносит Губерт, указав на меня подносом, – ты либо будешь лежать в гробу, либо с пинком вылетишь из нашего королевства за безответственное поведение. Так или иначе, наслаждайся своим последним ужином в статусе Червонной Королевы.

Мы с папой остаемся в пустой столовой, и металлический лязг мечей повисает между нами, как похоронный звон.