* * *

Солнце садилось. Его последние алые лучи заливали землю и лежали кровавыми коронами на покрытых снегом вершинах. Три человека, вдыхая запахи, принесенные ветром из далеких лесов, полюбовались угасанием дня, а потом обратились к более насущным нуждам. Один из них, готовивший оленину на маленьком костре, потрогал дымящееся кушанье и облизнул палец с видом знатока.

— Готово. Кулл, Хор-нак, можно есть!

Говоривший был молод, почти мальчик, высокий, широкоплечий паренек с узкой талией, двигавшийся с изяществом леопарда. Из его товарищей одни был постарше, властный, крепко сложенный волосатый мужчина со свирепым лицом. Другой казался близнецом говорившего, не считая того, что он был немного крупнее — выше, крепче в груди и шире в плечах. Даже больше, чем первый юнец, он производил впечатление стремительности, скрытой в длинных гладких мышцах.

— Хорошо, — сказал он. — Я голоден.

— А когда ты не бываешь голоден, Кулл? — пошутил первый.

— Когда я сражаюсь, — ответил Кулл серьезно.

Второй бросил на своего друга быстрый взгляд, словно пытаясь проникнуть в его мысли.

— Ну а тогда ты жаждешь крови, — вмешался старший. — Ам-ра, кончай трепотню и подавай нам поесть.

Опускалась ночь, замерцали звезды. Над погруженной в сумерки горной страной проносился слабый ветер. Где-то вдали внезапно заревел тигр. Хор-нак инстинктивно потянулся к лежащему рядом с ним копью с кремневым наконечником. Кулл повернул голову, и странный блеск появился в его холодных серых глазах.

— Полосатые братья вышли на охоту, сказал он.

— Они поклоняются восходящей луне. — Ам-ра показал на восток, где уже появилось красноватое сияние.

— Почему? — спросил Кулл. — При луне они видны и их добыче, и их врагам.

— Когда-то, много сотен лет тому назад, — сказал Хор-нак, — царь-тигр, преследуемый охотниками, воззвал к женщине на луне, и она скинула ему вниз лозу, по которой он взобрался к ней на луну и провел там много лет в безопасности. С тех пор весь полосатый народ поклоняется луне.

— Я в это не верю, сказал Кулл резко. — Почему полосатый народ должен почитать луну за то, что та помогла одному из них, сдохшему уже давным-давно? Множество тигров взбиралось на Обрыв Смерти, спасаясь от охотников, но они не поклоняются этому обрыву. Да и как они могут знать о том, что случилось так давно?

Хор-нак нахмурился.

— Не слишком-то приличествует тебе, Кулл, вышучивать твоих старейшин или насмехаться над легендами усыновившего тебя народа. Эта повесть должна быть правдивой, потому что она передавалась из поколения в поколение, дольше людской памяти. То, что всегда было, то и должно быть вовеки.

— И в это я не верю, вторично возразил Кулл. — Эти горы были всегда, но когда-нибудь они рассыплются в песок и исчезнут. Когда-нибудь море покроет эти горы...

— Хватит святотатствовать! — вскричал Хор-нак сердито. — Кулл, мы близкие друзья, и я терплю все это, потому что ты еще молод. Но одно ты должен зарубить себе на носу — уважай традиции. Ты смеешься над обычаями и путями нашего народа, ты, кого этот народ спас в дебрях, кому он дал дом и племя.

— Я был безволосой обезьяной, бродящей по лесам, — честно признал Кулл, не стыдясь. — Я не умел говорить на языке людей, и моими единственными друзьями были тигры и волки. Я не знаю, кем были люди моего народа, чья кровь течет в моих жилах.

— Это все не имеет значения, — прервал его Хор-нак. — Хоть ты и похож на человека из племени изгнанников, живших в Долине Тигров, которые погибли во время Великого Наводнения, это ничего не значит. Ты проявил себя доблестным воином и великим охотником...

— Где ты найдешь равного ему в метании копья или в борьбе? — прервал его Ам-ра с загоревшимися глазами.

— Истинная правда, — сказал Хор-нак. — Он делает честь племени Приморских гор, но, не смотря на все это, он должен придерживать свой язык и научиться относиться с почтением к святыням прошлого и настоящего.

— Я не насмехаюсь, — сказал Кулл спокойно. — Но я знаю, что многое из того, о чем говорят жрецы, — это ложь, потому что я бегал с тиграми и знаю диких зверей лучше, чем эти жрецы. Животные — это не боги и не дьяволы, они подобны людям, только без похоти и жадности человека.

— Опять святотатство! — воскликнул Хор-нак сердито. — Человек — это величайшее творение Валки!

Ам-ра вмешался, пытаясь изменить тему беседы.

— Утром я слышал бой береговых барабанов. На море идет война. Валузия сражается с лемурийскими пиратами.

— Проклятье тем и другим! — проворчал Хор-нак.

Глаза Кулла снова заблестели.

— Валузия! Земля чар! Когда-нибудь я увижу великий Город Чудес!

— И скверным будет этот день, буркнул Хор-нак. — Тебя закуют в цепи, и тебе будет суждена пытка и смерть. Ни один человек из нашего народа не видит Великого Города иначе, как попав в рабство.

— Проклятие ему, — пробормотал Ам-ра.

— Проклятие и кровавая судьба! — воскликнул Хор-нак, грозя кулаком востоку. — За каждую каплю пролитой атлантами крови, за каждого раба, надрывающегося на их проклятых галерах, да постигнет черное проклятие Валузию и все Семь Империй!

Ам-ра воодушевленно вскочил на ноги и повторил часть проклятия. Кулл отрезал себе еще один ломоть жареного мяса.

— Я дрался с валузийцами, сказал он. — И они храбро сражались, но убивать их было легко. И они вовсе не выглядели свирепыми.

— Ты дрался со слабаками из стражи северного берега, — проворчал Хор-нак, — или же с командами выброшенных на берег купеческих судов. Подожди, пока ты не встанешь лицом к лицу с налетающими Черными Отрядами или с самим Великим Воинством, как стоял я. Хай! Вот тогда ты и напьешься крови! Я грабил валузийские берега с Гандаро, Носителем Копья, когда я был младше тебя, Кулл. О, огнем и мечем мы прорвались далеко вглубь империи. Пятьсот человек нас было, из всех прибрежных племен Атлантиды. А вернулось из нас только четверо! У деревни Ястребов, которую мы разграбили и сожгли, передовые из Черных Отрядов раздавили нас. Хай! Там копья напились и мечи утолили жажду! Убивали мы и убивали нас, но когда гром битвы затих, четверо из нас бежали с поля боя, и все — жестоко израненные.

— Аскаланте рассказывал мне, — продолжал Кулл о своем, — что стены вокруг Хрустального Города в десять раз выше высокого мужчины, что блеск золота и серебра слепит глаза, а женщины, гуляющие по улицам или глазеющие из окон, одеты в странные гладкие одежды, блестящие и шуршащие.

— Уж Аскаланте-то должен знать, — мрачно сказал Хор-нак, — раз он был у них рабом так долго, что забыл свое доброе атлантское имя и вынужден с тех пор обходится валузийской кличкой, которую они ему дали.

— Он убежал от них, — заметил Ам-ра.

— Да, но на каждого раба, вырывающегося из темниц Семи Империй, приходится семеро гниющих в темницах и умирающих каждый день, ибо не подобает атланту влачить рабскую жизнь.

— Мы враждовали с Семью Империями с испокон веков, — пробормотал задумчиво Ам-ра.

— И будем враждовать, пока мир не рухнет! — с диким довольством сказал Хор-нак. — Ибо Атлантида, благодарение Валке, враг всем людям.

Ам-ра поднялся и взял копье, готовясь встать на страже. Остальные двое прилегли на траву и почти мгновенно заснули.

Что снилось Хор-наку? Возможно, битва или громовой топот буйвола, а быть может — девушка из пещер. Что же до Кулла...

Сквозь туманы его сна пробились издалека золотые голоса труб. Облака лучистого сияния плыли над ним, и вот величественное зрелище открылось его спящей душе. Неисчислимое скопление людей без края и конца, их оглушительные крики, сливающиеся в громовой рев, в котором угадывались слова незнакомой речи. Послышалось слабое бряцание стальных доспехов — отряды огромного воинства появились справа и слева. Туман поредел, и из него отчетливо выступило лицо, увенчанное царской короной, с профилем ястреба, бесстрастное, неподвижное, с глазами, напоминавшими цветом холодные серые волны северного моря. И тогда вновь прогремели голоса: “Славься царь! Славься царь! Славься, царь Кулл!”.

Кулл вздрогнул и очнулся. Луна озаряла дальние горы, ветерок шелестел в высокой траве. Рядом храпел Хор-нак, а Ам-ра стоял на страже — нагая бронзовая статуя на фоне звезд. Взгляд Кулла скользнул по его собственному скудному одеянию — леопардовой шкуре, обернутой вокруг бедер. Голый варвар-дикарь... Глаза его заблестели. Царь Кулл!

Он снова погрузился в сон.

Поднявшись наутро, они направились к пещерной стоянке своего племени. Солнце стояло еще невысоко, когда их взорам открылась широкая голубая река и показались знакомые темные зевы пещер.

— Глядите, — резко выкрикнул Ам-ра. — Они кого-то жгут!

Перед пещерами возвышался крепкий столб, к которому была привязана молодая девушка. В глазах людей, столпившихся вокруг, не было ни следа жалости.

— Самрита, — сказал Хор-нак с окаменевшим лицом. — Она вышла за лемурийского пирата, это распутница.

— Да! — буркнула женщина с жестокими глазами. — Моя родная дочь стала позором Атлантиды. Больше она мне не дочь! Дружок ее помер, а Самриту выбросило на берег, когда их корабль был разбит нашим.

Кулл с сочувствием разглядывал девушку. Он не мог понять, почему все эти люди, ее собственная плоть и кровь, так ополчились на нее просто потому, что она полюбила врага их народа. Во взорах, обращенных к ней, Кулл уловил лишь одни взгляд участия. Странные голубые глаза Амры были полны печали и сочувствия.

Трудно сказать, какие чувства отражались на неподвижном лице Кулла, но взгляд обреченной девушки не отрывался от его взора. В ее глазах не было страха, лишь напряженный зов. Взгляд Кулла упал на поленья у ее ног. Скоро жрец, выкрикивающий сейчас проклятия рядом с ней, подожжет эти поленья факелом, дымившимся сейчас в его левой руке. Кулл видел, что девушка была прикована к столбу тяжелой деревянной цепью, своеобразным, типично атлантским изделием. Он не смог бы разорвать эту цепь, даже если бы пробился сквозь преграждавшую ему путь толпу. Глаза девушки умоляли его. Взглянув еще раз на поленья, он прикоснулся к длинному кремневому кинжалу за поясом. Она поняла, кивнула, в глазах ее вспыхнула искорка надежды.

Кулл ударил так же неожиданно и внезапно, как кобра. Он выхватил нож из-за пояса и метнул его. Нож вошел прямо под сердце, убив девушку мгновенно. Люди застыли, словно зачарованные. Кулл повернулся, метнулся в сторону и вскарабкался по двадцатифутовому отвесному обрыву, точно кошка. Кто-то из ошарашенной толпы схватил лук и прицелился. Кулл перевалился через край обрыва, лучник прищурился — и тут Ам-ра, словно нечаянно, подтолкнул его, и стрела ушла далеко в сторону. И Кулл исчез.

Он слышал крики у себя за спиной. Его соплеменники, воспламененные жаждой крови, дико ринулись за ним, чтобы догнать и убить за нарушение их странного и кровавого кодекса чести. Но никто в Атлантиде не мог бы обогнать Кулла из племени Приморских гор.

* * *

Кулл спасается от своих соплеменников лишь с тем, чтобы попасть в плен к лемурийцам. Следующие два года он проводит рабом на галере, пока ему не удается бежать. Он пробирается в Валузию, где становится отверженным в горах, а затем его хватают и бросают в темницу. Удача улыбается ему, и он становится сначала гладиатором на арене, затем солдатом воинства и, наконец, военачальником. Тогда, опираясь на наемников и некоторых недовольных аристократов, он захватывает трон. Кулл убивает деспотичного царя Борну и срывает корону с его окровавленной головы. Сон становится явью. Атлант Кулл восседает на троне древней Валузии.