Отложив золотое перо, наместник Пешкаури, наиб Чундер Шан внимательно перечитывал письмо, которое только что закончил выводить на пергаменте, скрепленном печатью своего ведомства. Наиб привык взвешивать каждое слово, прежде чем молвить его или изложить письменно, и это помогало ему вот уже многие годы удерживать свое высокое положение. Лишь осторожные люди долго жили в этом диком крае на границе Вендии, по соседству с мрачными скалами Химелии. Час езды на север или запад — и путник оказывался в местах, где признают единственное право: право кулака и ножа. Опасность порождает осмотрительность, так считал наиб Пешкаури, так полагали и его подданные.

Сидя в полном одиночестве за искусно сделанным столиком красного дерева, Чундер Шан беззвучно шевелил губами, склонившись над письмом. Время от времени он отрывался от пергамента и поглядывал в окно, открытое для прохлады. На фоне темно-синего неба едва видимой полосой темнели зубцы крепостной стены, доходящей до окна. Сквозь бойницы и амбразуры ярко светили крупные звезды. Крепость наиба стояла вне стен города, охраняя ведущие к нему дороги. Ветерок, шевелящий гобелены на стенах комнаты, доносил слабые отзвуки жизни. Чундер Шан слышал топот конских копыт за сторожевой башней, резкий голос стражника, спрашивавшего пароль. С улиц Пешкаури долетали обрывки песен и тихий звон ситары.

Занятый чтением, наиб не придавал этим звукам значения. Заслоняя ладонью глаза от света латунного светильника, он пробегал по строкам, адресованным вазаму Вендии при королевском дворе в Айодхьи.

После традиционно длинных приветствий и восхвалений в адрес вазама, шло следующее:

«Да будет известно Вашей милости, что я в точности исполнил приказ Вашей милости. Тех семерых горцев запер в денно и нощно охраняемой темнице, непрестанно шлю вести в горы и теперь жду, что вождь их самолично прибудет договариваться об их освобождении. Однако тот сидит в горах и ничего не делает, кроме как грозится, как доносят, сжечь Пешкаури, если не выпустят его людей, и — да простит Ваша милость за то, что передаю речи нечестивца, — покроет свое седло моей кожей. От этого дикаря всего возможно ожидать, посему я устроил стражу на стенах. Сей вождь не гулистанского происхождения. Я не могу ручаться, что он предпримет. Но, поскольку все же это повеление самой Деви Вендии…»

Наиб вдруг отбросил письмо, сорвался с кресла и в мигом оказался у сводчатого проема двери, успев подхватить кривой меч в изукрашенных ножнах, лежавший на столе. Обнажив клинок, он воздел его в приветствии и застыл в почтительной позе.

Такая поспешность почтенного вельможи была вызвана неожиданным появлением в его комнате особы в муслиновых одеяниях, не скрывающих ни богатых украшений, ни гибкости прекрасного стана. Это была женщина, чье лицо прикрывала полупрозрачная вуаль, приколотая золотой булавкой в виде полумесяца к пышной прическе, охваченной тройной косичкой. Вуаль падала ниже груди, женщина прикрывала лицо ладонью, но наиб узнал ее по черным глазам, смотревшим сквозь трепещущую под вечерним ветром тонкую ткань.

— Деви!

Чундер Шан преклонил колено, но сделал это неловко, пребывая в полном замешательстве. Величественным жестом гостья приказала ему подняться. Беспрерывно кланяясь, он почтительно подвел ее к креслу из слоновой кости. Однако его первыми словами были слова упрека:

— Какое безрассудство, ваше высочество! На границах неспокойно, повсюду шайки разбойников, беспрестанные нападения с гор… Надеюсь, ваша охрана достаточно велика и надежна?

— Свита сопровождала меня до Пешкаури, — отвечала сестра Мехараджуба Вендии. — Там я оставила своих людей и отправилась в твою крепость со своей высокородной прислужницей, хаджибой Джитарой.

— Сумасшествие! — возопил наиб, забыв о всякой почтительности к особе царской крови. — Здесь опасно, о Деви, очень опасно! Всего лишь в часе езды в горах полно варваров, которые грабят, режут мужчин, похищают женщин… Такое не раз случалось и на дороге между городом и крепостью. Нет, это не место для прогулок двух одиноких дам!

— И все же я здесь, цела и невредима, — нетерпеливо прервала Жазмина излияния старого вельможи. — Твоя стража пропустила меня, увидев перстень с печатью короля. Они даже позволили мне войти без доклада, полагая, что я — тайный посланник из Айодхьи. Но не будем терять время. Какие известия от вождя горцев?

— Увы, он шлет лишь угрозы и проклятия. Этот человек осторожен и подозрителен. Видимо, считает, что его хотят заманить в ловушку. Пожалуй, трудно его в том винить: кшатрии не всегда держали слово, данное людям с гор.

— Я хочу немедленно его видеть! — непререкаемым тоном заявила Деви, сжав кулаки так, что побелели пальцы.

— Все это слишком для моего слабого разумения, — горестно покачал головой наиб. — Когда мои люди схватили семерых горцев, я, как положено, отправил донесение вазаму, полагая, что получу приказ повесить пленников. Вместо этого гонец привез ваше распоряжение не торопиться с казнью и вступить в переговоры с их вождем. Так я и поступил, но он, как уже было сказано, вовсе не торопится спуститься со своих скал. Пленники принадлежат к племени афгулов, а вот их вождь, насколько мне известно, явился с Запада. Зовут его Конан. Я передал ему, что завтра на рассвете повешу его людей, если он не придет.

— Хорошо задумано! — воскликнула Деви. — А теперь слушай внимательно и поймешь, почему я отдала такой приказ. Мой брат… — Голос ее прервался сдерживаемыми рыданиями, а наиб скорбно склонил голову, отдавая дань уважения покойному повелителю Вендии. — … Мехараджуб пал жертвой черного колдовства. Я поклялась, что отомщу убийцам, даже если это будет стоить мне жизни. Умирая, брат успел мне кое-что сказать, сейчас я иду по следу, который он указал. Я прочла Книгу и разговаривала с отшельниками из пещеры Йелай, старцами, которые не носят имен. Мне открылось, кто убил брата. Это сделали Черные Колдуны с горы Имш.

— О Ашура! — побледнев, прошептал Чундер Шан.

Сестра Мехараджуба окинула его презрительным взглядом.

— Боишься их?

— Кто же не опасается порождений Тьмы? — прошептал наиб, робко оглядываясь, словно опасаясь увидеть в своей комнате черного колдуна. — Многие слышали об этих демонах, живущих за пределами Забар. Однако предания утверждают, что они редко вмешиваются в дела простых смертных.

— И все же они убили моего брата, — голос Жазмины зазвенел в вечерней тишине. — Я поклялась на алтаре Ашура, что уничтожу их. Сейчас мне нужна помощь горцев. Без них армия кшатриев не пройдет на Имш.

— Истинная правда, — подтвердил Чундер Шан. — Нам пришлось бы сражаться за каждую пядь земли под градом камней, которые дикие горцы так любят швырять со своих скал. И в каждой долине нам рвали бы глотки эти волосатые парни. Когда-то туранцы пробились через Химелии, но много ли их вернулось в Хурусан? Лишь горстка из тех, кто избегнул кшатрийского меча, когда ваш брат разгромил их конницу у реки Юмда, вновь узрели Секундерам.

— Вот я и хочу договориться с приграничными племенами, — сказала Деви. — Их люди знают дорогу на Имш…

— Но они тоже боятся Черных Колдунов и сторонятся той проклятой горы, — поспешно вставил наиб.

— А этот Конан, их вождь, он тоже боится магов? — насмешливо спросила девушка.

— Ходят слухи, — опасливо сказал вельможа, — что это настоящий демон во плоти, который не ведает, что такое страх.

— Я тоже об этом слышала. Значит, он тот, кто мне нужен. Вождь хочет освободить семерых своих людей? Прекрасно, но платой за свободу будут головы Черных Колдунов!

Деви выпрямилась в кресле, глаза ее пылали ненавистью, тонкие пальцы сжимались в кулаки. Наиб почтительно преклонил колено. Его богатый опыт подсказывал, что женщина, которой владеет такая буря чувств, не менее опасна, чем разъяренная кобра.

— Да свершится все так, как пожелает ваше высочество, — смиренно произнес он.

Однако Чундер Шан знал, что Жазмина не только прекрасна, но и умна, и помимо слепой преданности умеет ценить дельный совет. Поэтому, заметив, что Деви несколько остыла, наиб поднялся с колен и попытался предостеречь сестру покойного Мехараджуба.

— Не могу ручаться, как поведет себя этот Конан. Горцы всегда доставляли нам много хлопот, и у меня есть все основания подозревать, что лазутчики туранцев подбивают их нападать на наши земли. Ездигерд издавна жадно поглядывает на юг. Вам известно, что он основал на севере своей страны Секундерам и другие города, хотя и не смог подчинить себе горские племена. Однако он хитер и не всегда действует грубой силой. Мне пришло в голову, что, может быть, Конан — один из его шпионов, призванных склонить горцев на сторону туранцев…

— Кто бы он ни был, — отрезала Деви, — если ему дороги его люди, вождь появится на рассвете у городских ворот, чтобы вести переговоры. Я заночую в твоей крепости. В Пешкаури я прибыла переодетой, своих людей устроила на постоялом дворе, а не во дворце, так что кроме них и тебя никто не знает о моем присутствии.

— Я провожу ваше высочество в покои, — поклонился наиб, поняв, что разговор окончен.

Оказавшись в коридоре, он сделал знак стражнику, который, обнажив меч, двинулся вслед за ними. К ним присоединилась хаджиба, тоже в вуали, как и ее госпожа. Все четверо двинулись по широкому извилистому коридору, освещенному колеблющимся пламенем факелов. Чундер Шан мучился мыслью, что покои, которые он может предложить, не совсем подходят столь высокородной особе. Доселе ему приходилось — принимать в своей резиденции лишь высокопоставленных вельмож и военачальников. И хотя Деви ничем не выказывала свое неудовольствие, наиб почувствовал огромное облегчение, когда, оставшись в роскошной спальне, она его отпустила. Низко кланяясь, Чундер Шан вышел и отправился отдавать распоряжения слугам. Он приказал им позаботиться о гостях, хотя и не сказал, кто те такие, возле дверей опочивальни поставил отряд копьеносцев, среди которых был и воин, ранее охранявший его собственную комнату. Замороченный неожиданными событиями, наиб забыл заменить его другим солдатом.

После ухода наиба Жазмина вспомнила, что забыла кое о чем его расспросить. С некоторых пор ее интересовал человек по имени Керим Шах, вельможа из Иранистана, который, прежде чем прибыть в Айодхью, некоторое время жил в Пешкаури. Сегодня она столкнулась с ним на улице города. Была ли то случайность, или Керим Шах следил за ней? Она решила немедленно продолжить разговор с Чундер Шаном и, вместо того, чтобы послать за ним, сама вышла в коридор и направилась к комнате наиба.

Тем временем Чундер Шан вернулся к себе, закрыл дверь и подошел к столу. И тут же замер, услышав тихий шорох, доносившийся с парапета за окном. Не успел вельможа перевести дыхание, как на фоне звездного неба возникла темная фигура, и в комнату ловко спрыгнул какой-то человек. В слабом свете настольной лампы зловеще блеснуло лезвие.

— Ша! — остерег собравшегося было схватить меч вельможу негромкий голос. — Поднимешь шум — отправлю к праотцам!

Наиб покорно опустил руку, потянувшуюся к оружию. Он отлично знал стремительность горцев и то неподражаемое мастерство, с которым каждый из них владел забарскими кинжалами.

Впрочем, пришелец не был исконным обитателем Химелийских гор. Могучий, сильный и ловкий, словно барс, он был одет в традиционную горскую одежду, но по суровым чертам лица и пронзительным голубым глазам Чундер Шан признал, что тот не принадлежит ни к одной из восточных рас. Скорее всего незнакомец был выходцем с далекого севера. Его манеры выдавали натуру дикую и необузданную, такую же, как у длинноволосых обитателей вершин Гулистана, чью одежду он сейчас носил.

— Ты пришел ночью, словно вор, — почти спокойно произнес наиб, хотя и помнил, что ни один стражник не успеет услышать его крика, позови он на помощь. И все же он не был бы наибом Пешкаури, если бы позволил себе поддаться панике даже при столь невыгодных для себя обстоятельствах.

— Я взобрался на стену крепости, — насмешливо проговорил чужак. — Твой страж вовремя подставил голову и получил заслуженный удар рукояткой кинжала.

— Ты Конан?

— Какой догадливый! Ты ведь сам пригласил меня поболтать, а встречаешь неласково. Убери-ка руки от своей железки в ножнах, иначе, клянусь Кромом, она тебе больше никогда не понадобится!

— Я только хочу сесть, — сказал наиб, осторожно опускаясь в кресло из слоновой кости, которое отодвинул от стола.

Конан, словно огромная настороженная кошка, мягко и бесшумно обошел комнату, подозрительно оглядел дверь и потыкал в гобелены своим полуметровым кинжалом. Двигался он иначе, чем афгулы, а когда заговорил, в голосе не было и тени восточной учтивости:

— Ты захватил семерых моих людей. Ты отказался принять выкуп. Чего тебе, старый павлин, надо?

— Что ж, поговорим об условиях, — осторожно ответил наиб.

— Об условиях? — В голосе варвара зазвучала угроза. — Разве я не предлагал тебе золота?

Чундер Шан рассмеялся.

— Оставь его себе! В Пешкаури столько золота, сколько тебе и не снилось. А это только капля в море богатства Вендии.

— В море, — проворчал варвар, усаживаясь на край стола и смахивая на пол письменный прибор и листы пергамента, — ты лжешь, как все восточные краснобаи…

— Не веришь? Что ж, вам, дикарям, не свойственно образное мышление.

Конан в сердцах выругался, его бронзовые мускулы напряглись, словно корабельные канаты, поднимающие тяжелую рею, а палец прошелся по отточенному лезвию.

— У меня достаточно воображения, чтобы представить, как твоя голова, словно перезрелая дыня, покатится по полу!

Наиб только пожал плечами, хотя и не отрывал глаз от сверкающего острия кинжала.

— Что ж, ты без труда можешь это сделать. Возможно, тебе даже удастся скрыться. Но семерым пленникам от этого не станет легче: на заре их повесят. А ведь они — вожди афгулов.

Конан яростно сверкнул глазами.

— Знаю! — рявкнул он. — Все племя грызет меня, точно стая голодных волков. Говорят, я мало забочусь об освобождении пленников. Скажи прямо, чего ты хочешь, иначе, клянусь задницей Нергала, я приведу всю орду к воротам Пешкаури!

Видя гневный блеск в глазах варвара, Чундер Шан нисколько не сомневался в реальности подобной угрозы. Конечно, даже самая многочисленная орда не сможет взять город, но наиб вовсе не желал разорения своей провинции.

— Есть одно поручение, которое тебе надлежит исполнить, — заговорил он осторожно, словно пробуя лезвие бритвы. — Ты должен…

Рот Конана вдруг оскалился в волчьей гримасе, варвар легко соскочил со стола и одним прыжком оказался возле двери. Его острый слух уловил шорох приближающихся шагов. В тот же миг дверь распахнулась, и в комнату вошла стройная женщина в легком платье. Не успела она прикрыть дверь, как замерла, увидев горца.

— Деви! — крикнул наиб, на мгновение потеряв голову и вскакивая с кресла.

— Деви! — эхом откликнулся варвар.

Чундер Шан, сразу поняв намерения пришельца, успел схватить со стола меч, но горец двигался со стремительностью налетевшего урагана: подскочив к наибу, он ударом рукояти кинжала по голове свалил вельможу на пол, потом метнулся к онемевшей Жазмине и сгреб ее могучей рукой. Очнувшийся Чундер Шан, безуспешно пытаясь подняться, успел увидеть темный силуэт на фоне окна, трепещущие одежды девушки, отчаянные жесты ее рук…

— Попробуй теперь повесить моих людей! — победно пророкотал похититель, спрыгнул на зубцы крепостной стены и растворился во мраке ночи. Раздался и смолк пронзительный женский крик.

Зажимая разбитый лоб, наиб поднялся и, шатаясь, побрел к двери. Он пытался позвать на помощь, но из груди вырывались лишь сдавленные хрипы. И только оказавшись в коридоре, Чундер Шан смог кликнуть стражу. Его крик эхом разнесся по коридорам, созывая солдат, которые удивленно таращили глаза при виде своего начальника с разбитой, окровавленной головой.

— В седло, воины! — командовал наиб. — В погоню! Похищение!

Ему хватило ума не вдаваться в подробные объяснения происшедшего. Только услышав с улицы удалявшийся стук копыт, мольбы о помощи и торжествующее гиканье варвара, погонявшего коня, Чундер Шан осознал весь ужас своего положения. Шатаясь, он устремился вниз по лестнице, за ним бежали ошеломленные стражники.

Во дворе крепости всегда располагалась сотня конников, державших лошадей оседланными и готовых по первому приказу пуститься в погоню. Наиб сам возглавил отряд, объяснив, что дворянку, носящую королевский перстень, похитил вождь афгулов и посулил каждому, кто схватит злодея, мешок золота.

Хотя варвар уже скрылся из виду, унося свою жертву, наиб отлично знал, куда тот направляется. Отряд понесся по дороге, ведущей прямо к ущелью Забар. Чундер Шан едва держался в седле, придерживаясь обеими руками за золоченую луку, но упорно гнал коня сквозь душную ночь, отлично понимая, что от исхода погони зависит его жизнь.

Ночь была безлунная, слабый свет звезд падал на стоящие вдоль дороги домики селян. Крепостные бастионы и башни Пешкаури остались далеко за спиной мчащихся во весь опор всадников. Впереди вздымалась черная стена гор Химелии.