Из Вампума я уехал еще до восхода. Люди просили меня остаться, а шериф – тот даже предлагал стать его помощником, но я присмотрелся к дамскому населению и обнаружил, что из всех женщин незамужней здесь осталась одна кривая индианка Паюта, а этот вариант меня никак не устраивал. Вот почему я отправился в Рваное Ухо, держась подальше от гор Гумбольдта. Для этого пришлось сделать большой крюк: мне совсем не улыбалось до обзаведения городской подружкой опять напороться на колкий язычок Глории Макгроу. Однако я добрался до Рваного Уха не так быстро, как рассчитывал. Проезжая горной тропой где-то у истоков Мустанга, я неожиданно наехал на лагерь ковбоев из Гремучей Змеи. Те собирали по округе отбившуюся от стада скотину. Старший сказал, что им позарез нужны рабочие руки, и тут мне пришло в голову, что с монетами в кармане я произведу на красавиц Рваного Уха гораздо лучшее впечатление, так что я решил примкнуть к компании. Увидев нас с Капитаном Киддом в деле, старший ковбой сразу же заявил, что ему ни к чему нанимать еще семерых, как он думал раньше, и что я подхожу ему по всем статьям.

Я отработал с ними три недели, а после взял расчет и продолжил путь в Рваное Ухо.

Я весь горел нетерпением поскорее встретиться с городскими красотками и решил действовать напористо, не подозревая, что к ним, возможно, потребуется иной подход.

Но прежде чем продолжить, считаю нелишним предупредить, что слухи о моих дальнейших похождениях навряд ли сами по себе найдут дорогу на Медвежью речку и что мне вообще до чертиков надоела грязная возня, поднятая вокруг моего имени. Так что, если эта клеветническая кампания не прекратится, я буду считать себя вправе выйти из себя; а в горах Гумбольдта вам всякий скажет, что, когда я выхожу из себя, на окружающих это производит впечатление худшее, чем пожар, торнадо и землетрясение, вместе взятые.

А главная ложь заключается в том, будто я нарочно отмахал сотню миль, чтобы ввязаться в семенные распри, тогда как чужие дела меня ни с какого бока не касаются. Я не имел абсолютно никакого понятия о вражде между семьями Барлоу и Уоррен, пока не въехал в горы Мецквитал. Поговаривают также, будто я кому-то подрядился нанести урон имуществу Барлоу. Отвечу на это досужим вралям, что жилище следует строить попрочнее, если не хочешь, чтобы однажды оно развалилось само собой. А кроме того, все Барлоу нагло врут, будто Уоррены наняли меня с целью извести их род и якобы за каждый скальп кого-нибудь из Барлоу мне обещали по пять долларов. Просто не верится, чтобы Уоррены так дорого оценили их запаршивевшие скальпы. Во всяком случае, никто меня не нанимал, и ни на чьей стороне я не сражался. Кстати, Уорренам тоже нечего хныкать, будто я вознамерился заодно изничтожить и их род. Я лишь хотел устроить так, чтобы они мне не мешали и не лезли не в свое дело. А дело целиком и полностью касалось защиты семейной чести. И если бы между таким благородным занятием мне пришлось смести с лица земли пару враждующих кланов, тут уж ничего не поделаешь. Тем, кто дорожит своей шкурой, не следует заступать дорогу диким быкам, горным потокам и оскорбленному Элкинсу.

Вот как все произошло. Стояла невыносимая жара, и когда я наконец добрался до Рваного Уха, от меня, можно сказать, осталось одно воспоминание. Поэтому я прямиком отправился в салун утолить жажду. А после только собрался выйти на улицу и начать поиски какой-нибудь красавицы, как вижу – за одним из столов сидит премилая компания: конокрад и три грабителя поездов режутся в карты. Дай, – думаю, – подсяду к ним да сыграю разок-другой. И вот, покуда мы так играли, открывается дверь и появляется – кто бы вы думали? Правильно – мой дядюшка Джеппард Гримз. Мне еще тогда следовало сообразить, что это дурная примета, а значит, хорошего не жди. Все бедствия, которые только могут обрушиться на человека в южной Неваде, так или иначе исходят от него. У этого дядюшки наследственная предрасположенность втягивать окружающих в скандальные истории. И в особенности, своих родственников.

Дядюшка Гримз ни словом не обмолвился о недавнем событии, когда я, как последний дурак, поскакал за золотом, которое, будто бы украл у него Волк Эшли. Он подошел к столу и уставился на меня сверху вниз с таким мрачным видом, как если бы я промазал по рыси или того хуже – по медведю. Дождавшись моей очереди отбиваться, дядюшка Джеппард раскрыл рот и, укоризненно качая головой, произнес:

– Как ты можешь посиживать здесь, веселый и беззаботный, да еще с полным набором тузов, когда порочат имя твоей семьи?

Я грохнул кулаком по столу и крикнул:

– Думай что говоришь! Какого черта ты попусту треплешь языком на людях?

– Хорошо, – отвечает на это дядюшка, – Да будет тебе известно, что пока ты отсутствовал, пока в безделии и пустых забавах прожигал свою молодую жизнь...

– Я работал ковбоем! – с жаром возразил я. – А до того я шел ко следу человека, который, как мне тогда казалось, украл твое золото. И запомни: ничего я, кроме грязного салуна, никогда не прожигал! Лучше брось свои штучки и прямо говори, чего надо.

– Хорошо, – снова говорит он, – Я скажу: в твое отсутствие молодой Дик Блэнтон с Ручья Гризли начал ухлестывать за твоей сестрой Элеонорой. Вся семья уже решила, что вот-вот придется объявить о помолвке. Но вдруг до меня доходят слухи, будто среди своих дружков в поселке этот парень похваляется, как ловко он поддел твою сестру. Так неужели ты спустишь негодяю его насмешки и позволишь, чтобы твоя родная сестра стала посмешищем всего округа? Вот когда я был молодым…

– Когда ты был молодым, Моисей еще не вылез из пеленок! – заорал, я вне себя от гнева. Больше всего на свете меня огорчает несправедливость по отношению к кому-нибудь из близких. – Прочь с дороги! Я еду в Ручей Гризли! Чего кривишься, ты – пятнистая гиена! – Последние слова были обращены к конокраду, которого, как мне показалось, рассмешило мое очередное несчастье.

– Да не кривлюсь я вовсе, – ответил тот.

– По-твоему, я вру?! – совсем рассвирепел я и, машинально схватив со стола оплетенную бутыль с вином, опустил ее на голову наглеца. Тот свалился под стол, а парни у стойки побросали выпивку и гурьбой повалили на улицу, крича во все горло:

– Спасайся кто может! Брекенридж Элкинс в ярости!

Чтобы дать выход чувствам, я разнес в щепки стойку, затем, круша все на своем пути, покинул салун и, оторвав коновязь от Капитана Кидда, взлетел в седло. Даже конь понял, что сейчас не время своевольничать. Не переступив и семи раз, он взял в такой лихой галоп, что мы в мгновение ока вылетели из поселка и вихрем помчались к Ручью Гризли.

Перед глазами у меня все плыло, как в тумане. Кстати, люди, что повстречались мне в пути и позже в один голос утверждавшие, будто я хладнокровно пытался их убить, похоже, очень уж чувствительны и к тому же недалекого ума. Я лишь сбивал выстрелами шляпы, чтобы дать какую-то разрядку нервам: я очень опасался, что если хоть немного не остыну по дороге к Ручью Гризли, то в конце пути кого-нибудь непременно зашибу насмерть. А поскольку парень я учтивый и по природе отходчивый, мне не хотелось причинять неприятностей ни людям, ни животным, ни даже индейцам – это, конечно, если меня хорошенько не вывести из себя.

Вот почему, когда я вошел в салун Ручья Гризли, где обычно ошивался Дик Блэнтон, мои действия отличали достоинство и полное самообладание.

– Где Дик Блэнтон? – спросил я, и при звуке моего голоса все нервно повскакивали с мест, а бармен, выронив стакан, побледнел. – Ну? – прикрикнул я, теряя терпение. – Где этот койот?

– П-подожди, п-послушай, – начал бармен, – я, я в-в-вот ч-что…

– Ах, так! Не желаешь отвечать на вопросы, да? Приятель его, значит, да? Дружка покрываешь, да? – Меня настолько возмутило подлое поведение бармена, что я уже потянулся к нему рукой, но тот быстренько нырнул под стойку. Тогда я всей массой обрушился на стойку сверху, та не выдержала, и мы погребли хозяина под обломками. Посетители с воплями «Помогите! Убивают! Брек Элкинс прибил бармена!» бросились на улицу.

Спустя некоторое время обломки зашевелились, и показалась голова этой особы. Голова повела глазами и, увидев меня, взмолилась:

– Во имя, всего святого, Брекенридж, не трогай меня! Блэнтон вчера уехал на юг в горы Мецквитал.

Я швырнул в окно стул, которым собрался было пересчитать лампы на потолке, выбежал из салуна, прыгнул на Капитана Кидда и поскакал на юг. Увидев, что у меня нет намерения задерживаться в поселке, из погребов, вырытых на случай урагана, стали выползать люди, а в горы отправился всадник, чтобы передать шерифу с помощниками, что опасность миновала и те могут возвращаться домой.

Я знал, где приблизительно должны находиться горы Мецквитал, хотя самому там бывать не приходилось. Незадолго до заката я пересек границу штата Калифорния и уже в сумерках подъехал к подножию вершины Мецквитал, черной громадой нависшей над моей головой.

За время пути я несколько поостыл и потому решил дать отдых своему коню. Капитан не выглядел усталым – оно и понятно, ведь у этого коня в жилах текла кровь аллигатора, но я не исключал возможности, что нам придется гнаться за Диком Блэнтоном аж до самого Лос-Анджелеса, а значит, совершенно ни к чему было сбивать копыта Капитана на первом же переходе. В этой местности люди встречались довольно редко, а крутые горы заросли непроходимыми лесами. Но мне повезло: проехав еще немного, я увидел стоявшую у обочины хижину. Я подъехал поближе и крикнул:

– Эй! Есть кто-нибудь?

Свет в хижине сразу погас, в окно высунулся пучок ружейных стволов, и кто-то гаркнул:

– Кто такой?

– Я Брекенридж Элкинс с Медвежьей речки, штат Невада. Хотел бы переночевать да накормить коня.

– Стой где стоишь, – приказал тот же голос. – Ты нам прекрасно виден при свете звезд. Предупреждаю: в доме четыре, ствола и все нацелены на тебя!

– Ладно, – говорю, – решайте, да побыстрее.

А сам слышу – в хижине разгорается спор. Они, верно, думали, что говорят шепотом, но слышно было каждое слово. Вот один говорит:

– Похоже, он не из Барлоу. Среди них такие верзилы не водятся. А другой отвечает:

– А что, если он наемный убийца, которого Барлоу наняли в помощь? Племянник старика Джейка недавно ездил в Неваду…

– Пусть войдет, – говорит третий, – мы его живо расколем.

В конце концов один из них вышел и нехотя обронил, что мне дозволено переночевать. Потом показал стойло для Капитана Кидда и бросил ему охапку сена.

– Нам приходится соблюдать осторожность, – пояснил он. – Вокруг полно врагов.

Мы вошли в хижину. Снова зажгли свечу и на стол поставили лепешки, бекон с бобами и кувшин кукурузной водки. Всего мужчин было четверо – из семьи Уорренов, как они тут же пояснили. Джордж, Эзра, Илия и Джошуа – все родные братья. Я часто слышал, что горы Мецквитал славятся рослыми мужчинами, но эти парни были не слишком велики – не крупнее молодого медведя. Честно говоря, у нас на Медвежьей речке они сошли бы за недомерков. Разговорчивыми их тоже нельзя было назвать. Большую часть времени все четверо сидели с каменными лицами, положив ружья на колени и не раскрывая рта, что, впрочем, не помешало мне как следует подзаправитья. Я, пожалуй, съел бы и больше, да только еда кончилась. Я очень надеялся, что в доме где-нибудь еще осталась выпивка: когда я взял кувшин с намерением смочить горло, тот был полон, до краев, но не успела первая волна живительной влаги докатиться до желудка, как чертов сосуд показал дно. Но надежда не оправдалась. Покончив с ужином, я пересел на грубо сколоченный табурет у камина – по случаю летней жары огня не зажигали.

– Что у тебя здесь за дела, приятель? – спросили братья.

– Вообще-то, – говорю, не подозревая, что вот-вот вляпаюсь в новую историю, – вообще-то мне нужен один парень по имени Дик Блэнтон.

Черт побери! Не успел я произнести последнее слово, как все четверо, словно дикие кошки, бросились на меня и стали рвать на части! – Подлый шпион! – орали они все разом. – Проклятый Барлоу! Застрелить его! Зарезать! Дать стулом по башке!

И при этом каждый исполнял свое намерение с таким усердием, что в результате все только мешали друг другу. Так, лишь благодаря излишнему усердию Джордж промахнулся и вместо меня всадил нож в столешницу. Прочие оказались удачливее: Джошуа огрел меня по голове стулом, а Илия непременно застрелил бы, но я откинул назад голову, и мне лишь опалило брови. Столь явное отсутствие должного воспитания у хозяев до того подействовало мне на нервы, что я поднялся среди них, как поднимается гризли среди своры вцепившихся в него собак, и начал щедрой рукой раздавать тумаки, ибо уже достаточно насмотрелся на эту семейку и понял, что одними словами их не заставишь уважать законы гостеприимства.

Еще не улеглась пыль сражения, еще доносились отовсюду стоны, а сам я не успел зажечь погасшую свечу, как вдруг с южного направления послышался приближающийся топот копыт. Я повернулся лицом к двери и, как только всадник остановил лошадь, взвел курки обоих кольтов. Но стрелять не пришлось: в дверях возникла прекрасная босоногая девушка. Окинув быстрым взглядом поле битвы, она пронзительно закричала:

– Ты убил их? Подлая скотина! Убийца!

– Да нет же, – устало возразил я. – Им даже не особенно досталось: всего-то несколько треснувших ребер, пара вывихов, ушибы конечностей и прочие пустяки. А если на ухо Джошуа наложить пяток швов, то прирастет как миленькое!

Но, девушка не унималась.

– Проклятый Барлоу! – бушевала она в истерике. – Я убью тебя, чертов Барлоу!

– Да, черт побери! – в отчаянии воскликнул я. – Никакой я не Барлоу, а Брекенридж Элкинс с Медвежьей речки! Я и не слышал никогда о ваших Барлоу!

Тут Джордж приостановил свои стоны – ровно настолько, чтобы спросить:

– Если ты не водишься с Барлоу, откуда знаешь Дика Блэнтона?

– Он надругался над моей сестрой! – проскрежетал я сквозь зубы. – Я приволоку его обратно за шиворот и заставлю жениться на ней!

– Ну и дела, – говорит тогда Джордж. – Выходит мы просто не поняли друг друга. Но урон нанесен, и весьма ощутимый.

– Он больше, чем, ты думаешь, – заявляет на это девушка, дрожа от ярости. – Сейчас Уоррены собираются в доме отца, и меня послали за вами. Затевается крупное дело. Все Барлоу стягиваются к дому старого Джейка. Нам стало известно, что сегодня вечером они собираются устроить набег. Нас итак было меньше, а теперь выведены из строя еще четверо лучших бойцов. Тут и думать нечего – Барлоу передавят нас, как щенят!

– Усадите меня на лошадь! – простонал Джордж. – Я не могу ходить, но еще способен стрелять, – он попытался было встать, но со стоном, чертыхаясь, повалился на пол.

Девушка повернулась ко мне, в глазах ее стояли слезы.

– Ты должен нам помочь! – не допускающим возражений тоном решительно сказала она. – Раз сумел уложить четверку самых сильных наших мужчин, значит, твой долг – заменить их. К тому же Дик Блэнтон твой враг, а ведь он приходится племянником Джейку Барлоу и явился сюда, чтобы извести под корень наше семейство. Он сейчас вместе с остальными в доме Джейка. Мой брат Билл сказал, что там собрались все Барлоу, способные носить оружие. Единственное, что нам остается, – это запереться в родном доме и обороняться. И ты нам поможешь. Я вижу, в деле ты значишь не меньше, чем эти четверо мальчиков, вместе взятые.

Я рассудил, что, пожалуй, и впрямь кое что задолжал Уорренам, и после того как пришил сапожной дратвой ухо Джошуа, да вправил несколько конечностей и пару плеч, да перевязал несколько ран, да промыл ссадины – последних оказалось чертовски много, – оседлал, наконец, Капитана Кидда, и мы выступили в поход.

Проехав какое-то время молча, девушка вдруг сказала:

– Знаешь, из всех коней, что я видела, твой зверь самый крупный, самый дикий и, думается мне, самый коварный. Он вообще-то конь или дьявол?

– Конь, – заверил я ее. – Просто, у него кровь кугуара и повадки акулы. Кстати, откуда пошла ваша вражда?

– Не знаю, – ответила девушка. – Она началась так давно, что никто уже и не помнит причины. Наверное, кто-то обвинил кого-то в краже коровы, а тому это не понравилось. Какая разница?

– Никакой, – согласился я. – Если на две семьи найдет охота враждовать, причина роля не играет.

Вскоре послышался лай собак. Моя проводница свернула с тропы, и, проехав еще несколько шагов, мы спешились. Я увидел скрытый кустами небольшой загон, в котором уже стояло немало лошадей.

– Здесь мы их и держим, – сказала девушка. – Никто из Барлоу не знает про этот загон, поэтому мы спокойны за лошадей, – с этими словами она направила свою лошадку в загон, а я провел Капитана Кидда под уздцы в самый дальний угол и привязал там в полном одиночестве – а иначе он непременно стал 6ы лягать соседей и в конечном счете обязательно повалил бы ветхую ограду. Затем мы прошли дальше по тропе. Лай все усиливался, и вскоре мы вышли к большому двухэтажному дому с массивными ставнями на окнах. Местами сквозь щели пробивался тусклый свет. Луна скрылась за облаками, и стало темно, хоть глаз выколи. Мы встали под деревьями, девушка трижды прокричала болотной выпью, и ей ответили с крыши дома. Дверь чуть приоткрылась, и кто-то тихо произнес:

– Это ты, Элизабет? Мальчики с тобой?

– Я, – ответила девушка, – но без мальчиков.

Внезапно дверь распахнулась настежь, и дикий вопль разорвал ночную тишину:

– Беги, девочка! У тебя за спиной гризли! Уже на дыбки встал – сейчас бросится!

– Ерунда, – отмахнулась Элизабет. – Это Брекенридж Элкинс из Невады. Он хочет помочь нам в войне против Барлоу.

Он сразу угомонился, и мы вошли в дом. В большой комнате на первом этаже на столе горела свеча. Я насчитал там девять или десять мужчин, обвешанных винчестерами и кольтами. Кроме мужчин в комнате находились около тридцати женщин и детей. Все в равной степени бледны и напуганы. Они молча, с опаской посмотрели в мою сторону, а старый джентльмен так и впился взглядом, словно не был до конца уверен – человека он впустил в дом или гризли. Он что-то пробормотал в свое оправдание – что, мол, в конце концов, он был не так уж и далек от истины, и что в темноте мерещатся всякие страсти, а потом, обернувшись к девушке, сурово спросил:

– Я посылал тебя за мальчиками. Где они?

На что девушка ответила:

– Этот парень их так отделал, что они сейчас не годятся для драки. Не шуми, папа. Я выяснила – это произошло случайно. Джентльмен – наш друг. Он охотится за Диком Блэнтоном.

– Ха! Дик Блэнтон! – ворчливо заметил один из вояк. – Пусть только сунется – заставлю его замолчать навсегда!

– Ни в коем случае, – говорю. – Он мне нужен живым. Сначала женю его на сестрице Элеоноре, а там будет видно… Ну, где противник?

– Не думаю, чтобы они заявились раньше полуночи, – ответил старик Уоррен. – Остается только ждать.

– Так вы что же – намерены сидеть и ждать, пока эти парни не явятся и не обложат вас со всех сторон?

– А что нам еще остается? – ворчливо ответил он. – Послушайте, юноша, не след вам – молодым – учить стариков законам кровной мести. Я родился, когда вражда полыхала вовсю, я вырос среди этой вражды и положил на алтарь мести всю свою жизнь. Так что можете мне верить – я знаю правила игры.

– Вот именно! – фыркнул я. – Вы растягиваете свои чертовы войны на поколения. А у нас, в горах Гумбольдта, такие споры улаживаются быстро. Почти все мы выходцы из Техаса и потому ведем кровную месть по техасски – гораздо круче и, я бы сказал, с большим интересом для обеих сторон. Десять лет – предельный срок. Вполне хватанет, чтобы двум семьям укокошить друг у друга мужчин. Где дом, в котором собираются Барлоу?

– Милях в трех отсюда, за хребтом, – ответил молодой парень, которого все называли Биллом.

– Сколько их?

– Я насчитал семнадцать, – ответил парень.

– Любому из Элкинсов даже на закуску не хватит. Билл, ты проводишь меня. Остальные могут оставаться здесь или пойти со мной – мне без разницы.

Все разом загалдели, и никто никого не хотел слушать. Одни горланили, что надо идти, другие предлагали остаться. Те, что хотели меня сопровождать, предлагали напасть на врага внезапно, но им возражали: мол, это невозможно, что, мол, скорее всего, они сами попадут в засаду и, значит, самое разумное – запереться в доме и ждать, пока Барлоу к ним сюда не явятся. На меня больше никто не обращал внимания – так все были увлечены спором. Но для себя я уже все решил. В самый разгар перепалки, когда Уоррены, похоже, готовы были схватиться за оружие и без помощи Барлоу перестрелять друг друга, мы с мальчиком Биллом, оказавшимся для Уоррена на удивление разумным, выскользнули из дома. В потайном загоне он выбрал себе лошадь, а я отвязал Капитана Кидда, который, разумеется, нигде не мог обойтись без того, чтобы не напакостить: каким-то чудом он сумел дотянутьс зубами до шеи ближайшего мула, и к тому времени, как я подоспел, бедное животное было уже при последнем издыхании.

Горными тропами через лесную чащу мы выехали к поляне, посреди которой стоял дом. Из распахнутых окон вперемешку с ярким светом лилась отборная ругань, слышная еще за полмили от дома. Мы спешились и, оставив коней в лесу, подальше от поляны, вернулись к дому с обратной стороны.

– Они там – внутри! – с дрожью в голосе произнес Билл. – Хлещут кукурузную водку – нагуливают аппетит перед бойней. Ты только послушай – разве ж это люди? У двери на стреме человек с винчестером, и эта стена глухая. Правда, во всех остальных стенах есть окна, но если пойдем напролом, нас тут же засекут и нашпигуют свинцом – выстрелить не успеем. Смотри! Луна показалась из-за облака! Скоро они отправятся за скальпами Уорренов!

Вынужден признать, что справиться с домом Барлоу оказалось несколько сложнее, чем я предполагал. Когда я прибыл на место, никакого определенного плана, в голове еще не было. Ближний бой всегда удавался мне лучше всего, поэтому для меня главное в драке – поскорее забраться в гущу врагов. Но, честно говоря, в тот момент я не видел способа, как проникнуть в дом и при этом сохранить в целости свою шкуру. Конечно, можно было двинуться напролом, но мысль о семнадцати винчестерах, плюющихся свинцом в упор, мне пришлась не по нутру. Хотя, не придумай я ничего лучшего, все равно пришлось бы рискнуть. Пока я прикидывал, что да как, одна из лошадей, привязанных к коновязи у дома, вдруг захрапела, и откуда-то с близлежащих холмов донеслось: «О-о-о-а-у-у!»

И тут меня осенило.

– Отойди в лес и жди меня, – приказал я Биллу, а сам пошел к тому месту, где мы оставили коней. Я ехал по склону холма, со стороны которого, как мне показалось, исходил вой. На полпути к вершине спешился, забросил поводья коню на спину и, время от времени подвывая кугуаром, углубился в густые заросли кустарника, А надо вам сказать, не существует на свете кугуара, который мог бы с уверенностью отличить голос своего собрата от голоса парня, выросшего на Медвежьей речке. И точно: через пару сотен шагов из-за выступа скалы, ярдов за двести впереди, донесся ответный призыв. Я прошел еще немного, вскарабкался на выступ и за ним обнаружил в скале небольшую пещеру с огромным кугуаром внутри. Увидев перед собой человека, кугуар удивленно рыкнул и выпустил когти. Но я ударил его по башке кулаком и не дожидаясь, пока тот очухается, вытащил котика за загривок из пещеры и волоком доставил к Капитану Кидду. При виде кугуара Капитан радостно захрапел и обнаружил сильное желание немедленно вышибить ему мозги, так что мне пришлось хорошенько лягнуть в брюхо самого Капитана, то есть прибегнуть к единственному известному мне способу призвать этого парня к порядку. Затем я взобрался со своей ношей ему на спину, и мы втроем отправились к логову семейства Барлоу. Думаю, на свете найдется немало других, более приятных развлечений, чем перевозка крупного кугуара на крупе дьявола с железными челюстями, да еще по круче холма сквозь густые заросли, да в кромешной тьме. Одной рукой я держал кугуара сзади за шею, слегка сдавив ему горло, чтобы котик не орал. Приходилось держать его как можно дальше от себя и от коня. Зверь всю дорогу извивался, пытаясь вырваться, а я напрягал мускулы, чтобы – не дай Бог! – тот не задел когтями задних лап драгоценной шкуры Капитана Кидда. Мой неженка не медля огласил бы местность диким воем и пошел бы куролесить по всей округе. Он и так был явно не в духе: пару раз, вставая на дыбы, он швырял проклятого кугуара на меня, и оторвать от себя эти когти оказалось делом не менее трудным, чем очистить от репьев хвост строптивой коровы.

Наконец я подъехал к задней стене дома Барлоу, трижды прокричал выпью, но мне никто не ответил: Билла нигде не было. Должно быть, – подумал я, – парень испугался и вернулся домой. Тем лучше. Раз я здесь, все равно придется сразиться с этими Барлоу, а Билл, пожалуй, только помешал бы.

Остановившись у кромки леса, я отпустил поводья и слез с коня. Затем, неслышно ступая, подкрался к задней стене дома. Луна прошла уже половину пути, и ветер дул в мою сторону – можно было не опасаться, а то лошади у коновязи перед дверью раньше времени почуют мою кошку и поднимут переполох. Из дома по прежнему долетал громкий говор вперемежку с руганью. Приблизившись к окну, я услышал:

– Какого черта мы дожидаемся! Вперед! Мне не терпится выцедить кровь из Уорренов! – И в этот момент, размахнувшись, я швырнул в окно кугуара.

Ударившись об пол, тот издал жуткий вой, который утонул в вопле полутора десятков глоток. Через мгновение в комнате разразился настоящий ураган: страшный грохот, стрельба, вопли и проклятия слились воедино. Порой к общему шуму примешивался вой зверя. То и дело слышался треск разрываемой материи, в воздухе витали клочья одежды и шкуры представителей семейства Барлоу. Обезумевшие от страха лошади одна за другой рвали поводья и мчались прочь через кусты, не разбирая дороги. Отправив в окно кугуара, я сразу побежал к входной двери. Парень, что был оставлен на страже, с открытым ртом тупо вслушивался в жуткий хор, доносившийся изнутри. Он был настолько ошарашен происходящим, что и не подумал сопротивляться. Я вырвал из его рук ружье и разбил приклад о его же голову. Потом, сжав в руке ружейный ствол, встал за косяком. Я был уверен, что Барлоу вот-вот повалят наружу. Я уже не раз замечал, что нервишки у мелких людей ни к черту: наверняка они чувствуют себя не совсем уютно, запертые в одной комнате с сумасшедшим кугуаром, – точно так же, как и кугуару не по себе в компании с семнадцатью пьяными головорезами.

Но эти негодяи подло меня обманули. Похоже, в задней стене все-таки была потайная дверь, и пока я ждал, когда парни посыплются из парадного, готовый угостить каждого обломком ружья по черепу, негодяи отомкнули черный ход и гурьбой вывалились из дома.

Когда же до меня наконец дошло, что происходит, и я перебежал к противоположной стене, враги, вопя благим матом, уже унеслись под защиту деревьев. Вместо одежды за ними на ветру развевалась какая-то рванина, а с исцарапанных боков ручейками стекала кровь. Как видно, кугуар недаром провел время в компании с семейством Барлоу. Зверь вразвалочку покинул дом вслед за людьми, неся обрывки чьих-то штанов. При виде меня из груди кугуара вырвался сдавленный вой отчаяния, и, потеряв штаны, с поджатым хвостом, он помчался в горы так, словно за ним по пятам гнался сам дьявол с раскаленным клеймом.

Я повернулся к побежденному войску, в панике отступавшему к лесу, и приготовился открыть огонь из обоих кольтов. Но не успели те добежать до опушки, как из кустов поднялись Уоррены и с пронзительными воплями бросились на врагов. Это была презабавная битва. Я так и не услышал ни одного выстрела. Барлоу, все до единого, побросали ружья во время бегства, а Уоррены предпочли заявлять о своих претензиях с помощью кулаков и ружейных прикладов. Какое-то время на опушке царила страшная свалка: дикие выкрики, ругань, треск прикладов, разбиваемых о чьи-то лбы, клочья одежды и вырванные с корнем кусты – все смешалось в едином вихре. Прежде чем я подошел, ряды Барлоу дрогнули и парни бросились врассыпную, вопя, точно грешники в Судный день. Старик Уоррен степенной походкой вышел из кустов. В лунном свете отчетливо выделялась седина его бороды.

– Прегрешения нечестивцев да падут на их же головы! – возопил он, размахивая винчестером. – Знай, Элкинс: этой ночью мы одержали великую победу за правое дело!

– Откуда вы здесь взялись? Я думал, что вы по-прежнему жуете дома свою жвачку.

– Видишь ли, – отвечает старик, – после твоего ухода мы еще немного поспорили, а пютом решили пойти следом: очень уж хотелось взглянуть, как это ты один управишься с целой оравой. В лесу мы каждую секунду боялись нарваться на засаду. Вдруг откуда ни возьмись появляется Билл и говорит, что у тебя вроде бы есть план, как перехитрить негодяев Барлоу, правда, он не знает какой. Ну, значит, пошли мы дальше, а дойдя до поляны, залегли на опушке. Лежим и ждем. А остальное ты сам видел. Сейчас-то я вижу, что мы слишком долго церемонились с этими язычниками. Из-за нашей мягкости вражда неоправданно затянулась. В общем, ты прав: лучший способ обороны – нападение.

– Мы не перебили этих недоносков, – продолжал он, – их счастье! – но задали им хорошую трепку на память. Эй! Смотрите-ка! – воскликнул он. – Одного все-таки поймали! Тащите его в дом, ребята!

Те так и сделали. Когда мы со стариком вошли, в дом, в помещении уже горели свечи и шею несчастного Барлоу украшала петля. Другой конец веревки был перекинут через потолочную балку. Излишне говорить, что внутри царил полный разгром. Пол усеяли обломки ружей, столов и стульев. Повсюду валялись клочья одежды и ошметки шкуры Барлоу. Местами пол был чем-то испачкан, а несколько столбов, еще недавно исправно поддерживавших кровлю, превратились в обломки, годные лишь на дрова, так что крыша почти целиком покоилась на массивной подпорке в центре дома. Все Уоррены сгрудились вокруг пленника. Я посмотрел поверх их голов на бледное перекошенное лицо в слабом свете свечей и радостно вскрикнул:

– Дик Блэнтон!

– Он самый! – подтвердил старик Уоррен и обернулся к Дику: – Ну, парень, есть у тебя что сказать на прощание?

– Нет, – угрюмо ответил Блэнтон. – Одно скажу: если бы чертов кугуар не спутал нам карты, то еще до рассвета мы напились бы крови Уорренов. Вам здорово повезло: до сих пор еще не бывало, чтобы кугуары запрыгивали в окна.

– А этот кугуар и не думал запрыгивать, – говорю я, проталкиваясь плечом вперед сквозь толпу. – Он-то как раз был против. Это я ему помог.

У Блэнтона отвалилась челюсть, он вылупился на меня, точно я был не человек, а мрачный дух ночи.

– Брекенридж Элкинс, – прошелестел он едва слышно. – Все! Теперь мне уж точно крышка!

– Да что с ним цацкаться! – скрипнул зубами парень, который в пути зазевался и прибежал к шапочному разбору. – Чего мы ждем? Вздернуть его, и делу конец!

– Придержи язык! – сказал я. – Блэнтона вешать нельзя. Я должен доставить его на Медвежью речку.

– Никак невозможно, – отвечает на это старик Уоррен. – Мы, конечно, благодарны тебе за помощь, но и ты нас пойми: за последние пятнадцать лет это первый случай, когда имеется возможность вздернуть хоть кого-нибудь из Барлоу. Грех упустить такую удачу. Давайте, парни!

– Стойте! – зарычал я и шагнул вперед.

В следующий миг на меня смотрели дула семи ружей. Трое Уорренов налегли на веревку, и ноги Блэнтона задрыгали в воздухе. Семь винчестеров для меня не помеха. Я мигом справился бы со стадом неблагодарных Уорренов, а чтобы научить уважению, вдобавок вымел бы ими пол. Но я очень опасался, что во время пальбы – а без пальбы уж никак бы не обошлось – Блэнтона могли просто-напросто пристрелить, и я все равно оказался бы в дураках.

Я лишь хотел, чтобы, как говорят французы, все было в ажуре, иными словами – чтобы Блэнтон остался цел. Поэтому я обхватил центральную подпорку, и, прежде чем они успели сообразить что к чему, повалил ее на пол. Крыша немедленно поехала, а вслед за крышей обвалились и стены.

Дома больше не было. Вместо него на поляне возвышалась бесформенная груда досок и бревен, под которой барахталось семейство Уорренов, оглашая воздух жалобными криками. Само собой, я не забыл расставить в упоре ноги, так что, когда крыша рухнула, моя голова пробила в ней дыру, а бревна падающих стен ударили по плечам и соскользнули вниз. В результате я отделался несколькими царапинами и, когда пыль улеглась, одиноко стоял по пояс в развалинах.

От жутких воплей из-под обломков стыла кровь, но я не особенно беспокоился за жизнь погребенных – ведь если бы ранения были серьезными, вряд ли они смогли бы стонать так громко и протяжно. К тому же моя голова и плечи несколько замедлили падение крыши и стен, что также должно было пойти им на пользу.

Определив по голосу местонахождение Блэнтона, я принялся разгребать бревна и доски, пока не наткнулся на его ногу, а потянув за ногу, вытащил и всего Блэнтона. Потом уложил его в сторонке на холодок, чтобы тот отдышался – парню в живот ударила потолочная балка. Когда он очухался и открыл рот, оттуда вместо крика и слов донеслось только невнятное мычание – в жизни не слышал ничего забавнее.

Покончив с одним делом, я пошарил в обломках и извлек старика Уоррена, который, точно в бреду, все твердил что-то о землетрясении.

– Вместо того чтобы пороть чепуху, – холодно заметил я ему, – растаскивали бы лучше бревна. Я не намерен лично вызволять ваше невоспитанное племя. За помощь вы отплатили мне черной неблагодарностью, и отныне между нами все кончено. Был бы я человеком невыдержанным, давно перешел бы всякие границы. Но поскольку мой характер отличают доброта и благородство, я стараюсь держать себя в руках. Замечу лишь, что не будь я добродушен, как ягненок, то с удовольствием пнул бы тебя как следует в задницу. Вот так!.. – И я показал, как именно.

– О-о-о! – взвыл он и, пролетев по воздуху, ткнулся носом в лужу. – Я натравлю на тебя шерифа! – кричал он, размахивая кулаком и размазывая по лицу грязь пополам со слезами. Покидая вместе с пленником поляну, я услышал, как, приступая к освобождению сородичей, старик Уоррен затянул гимн, воспевающий месть и ненависть. Блэнтон попытался было что-то сказать, но я ответил, что не расположен к пустой болтовне и что чем чаще он будет разевать рот, тем охотнее я сверну ему шею. Меня терзали воспоминания о последней встрече с Глорией Макгроу – я-то бахвалился, будто найду себе городскую красотку, а вместо невесты везу на Медвежью речку завалящего женишка для сестрицы. «Наверняка мои милые родственнички затеяли какую-то дьявольскую игру, чтобы помешать осуществлению моих супружеских планов, – мрачно думал я про себя. – Похоже, я так никогда и не займусь личными делами.»

Капитан Кидд с двойной ношей одолел сотню миль между горами Мецквитал и Медвежьей речкой к полудню следующего дня. При этом мы обошлись без еды, питья и сна. А кто сомневается в правдивости моих слов, пусть лучше попридержит язык. Своим кулаком я убедил уже девятнадцать сомневающихся, а надо будет – поговорю и с двадцатым. С чувством исполненного долга я вошел в родной дом и швырнул Дика Блэнтона на пол к ногам Элеоноры. Сестрица посмотрела на меня так, точно я свалился с луны.

– Никогда не пойму, что ты нашла в этом койоте, – заявил я ей.– Но все равно – получай. Можешь выходить за него хоть сию же минуту.

А она и отвечает:

– Ты что, напился или перегрелся на солнышке? Чтобы я вышла замуж за этого бездельника, пропойцу и транжира? Еще и недели не прошло, как я поганой метлой выгнала его из нашего дома.

– Так он тебя не опозорил? – Я уже ничего не соображал.

– Он? Меня?! Да я сама могу ославить его на всю Медвежью речку! – ответила мне сестрица.

Я повернулся к Дику Блэнтону. Гнев пропал – его сменило сожаление.

– Скажи мне, – мягко произнес я. – Скажи мне, почему ты хвастал в Ручье Гризли, будто подцепил Элеонору Элкинс?

– Я хотел скрыть от парней, что мне дали от ворот поворот, – насупившись, ответил он. – Мы, Блэнтоны, очень гордые. Я и жениться-то на ней хотел лишь потому, что отец выделил мне ферму и надо было обзаводиться хозяйством. Женитьба на девушке из рода Элкинсов – дело со всех сторон выгодное: не надо тратиться на батраков, на покупку мулов, на…

У Дика Блэнтона не должно быть ко мне никаких претензий. Вряд ли он добрался бы до своего приобретения в целости – уж больно нрав у моего папаши с братьями горяч, – но, по счастью, они в тот день были на охоте. Я же, в отличие от них, славлюсь на всю округу добродушием. Несмотря на все несчастья, которые причинил мне Дик Блэнтон, я сумел остаться в рамках приличий. Я не сделал ему ничего плохого, разве что проводил миль пять-шесть по тропе в Рваное Ухо, а на прощание от души лягнул в тощую задницу.