1

Рыбак извлек свой нож из ножен.

Движение было инстинктивным, ибо ни один зверь, ни один человек не угрожали ему в эту минуту.

Рыбак взобрался на утесы, пройдя через джунгли, которые их окружали, и теперь стоял среди развалин. Разрушенные колонны и фрагменты полуразвалившихся стен создавали монументальный лабиринт. Рыбак стоял на мостовой, растрескавшейся и взломанной корнями деревьев.

Он был типичным представителем своей расы. Его племя, имевшее давнюю историю, теперь жило на материке в хижинах, вдоль южного берега моря Вилайета. Был он коренастым, густые спутанные волосы обрамляли длинное и плоское лицо. Ремень для ножа и кусок львиной шкуры, служивший набедренной повязкой, составляли его одежду.

Что он здесь делал? Как он тут оказался?

Люди редко посещали Ксапур. Это было забытое всеми место, один из множества островов, которыми усеяны все внутренние моря. Люди называли его Ксапуром, Укрепленным, потому что его руины, остатки какого-то доисторического города, потерянного и забытого еще до появления хиборианцев, пришедших с юга, напоминали бастионы.

Неизвестно, кто воздвиг этот город и что означали знаки, выбитые на его стенах. Однако легенды рыбацкого племени Юнетши смутно указывали на существовавшую в глубокой древности связь между рыбаками и островным королевством.

Старейшины племени, говоря о знаках на стенах руин, произносили одни и те же непонятные слова, значение которых было уже давно забыто.

И вот сейчас Юнетши оказался в сердце Ксапура. Шторм унес лодку Юнетши далеко от тех мест, где он обычно рыбачил, и потопил ночью в свете молний в ревущей воде возле утесов острова. Сейчас на заре небо сияло синевой и восходившее солнце превращало в драгоценности капавшую с листьев росу.

Он выбрался на утесы, которые увидел ночью во время шторма, когда гигантская молния, ударив в остров, осветила все окрестности. Рыбак озирался вокруг, его охватило ощущение надвигающейся беды.

Среди деревьев возвышались развалины куполообразного строения, некогда сложенного из гигантских серых камней, которые встречались только на островах Вилайета. Казалось невероятным, что человеческие руки могли придать этим камням такие изящные формы. Столь же невозможным представлялось, что человек способен разрушить это великолепие. Однако время или что-то другое раскололо массивные блоки и обезобразило некогда великолепную арку купола.

Рыбак взобрался на развалины строения и принялся рассматривать их. То, что он увидел, ошеломило его. В руинах купола, окруженный каменным крошевом и кусками разрушенной кирпичной кладки, на золотой плите лежал человек. Он был одет в юбку и широкий пояс.

Его черные волосы, которые ниспадали вниз густой гривой, были перетянуты тонким золотым обручем. На голой мускулистой груди лежал кинжал с широким лезвием и узкой ручкой, инкрустированной драгоценностями. Он был похож на нож рыбака, однако представлял собой настоящее произведение искусства.

Рыбака охватило такое сильное желание завладеть кинжалом, что он не стал задумываться о том, почему тело мертвеца сохранилось как живое.

Подобравшись к мертвецу, рыбак поднял кинжал с его груди. И тут произошло непостижимое — мускулы темных рук мертвеца сжались, веки задрожали и открыли огромные темные магнетические глаза, которые пристально уставились на обомлевшего рыбака. Тот отпрянул и уронил кинжал.

Взгляд человека задержался на Юнетши, и в этих узких щелях рыбак не смог прочесть ни дружелюбия, ни благодарности, он увидел только чуждый огонь и враждебность, такую же, как в глазах тигра.

Вдруг человек поднялся и положил свои гигантские руки на плечи рыбака. Собрав все свои силы, рыбак вытащил нож и резко направил его в живот незнакомца, однако лезвие разломилось. В следующее мгновение шея рыбака, подобно сухой ветке, хрустнула в руках силача.

 

2

Джехангир Агха, Лорд Кваризма и хранитель береговой границы, еще раз внимательно изучил витиеватый свиток пергамента с павлиньими печатями и рассмеялся, коротко и язвительно.

— Король стал нетерпеливым, — сказал Лорд. — Он опять выражает неудовольствие, из-за которого он назначил меня стражем границ. Если я не смогу разогнать грабителей на границах, в Кваризме может появиться новый Лорд.

Советник Лорда Газнази потрепал свою короткую серую бороду и задумался. Юздигер, король Турана, был самым могущественным монархом в мире. Его военные галеры под пурпурными парусами, строившиеся в Вилайете на Харканианском озере, грабили все империи мира. Темнокожие люди Замории ему платили дань так же, как восточные провинции Коса. Шемиты кланялись его правителям после долгих войн на западе. Его армии опустошили границы Стигии на юге и земли гиперборианцев на севере. Его всадники принесли мечи и огонь в Брисини, Опхири и Коринерф, даже на границы Немидии. Множество позолоченных шлемов его воинов падало под копыта лошадей, и множество воинов погибло под стенами горящих городов. На переполненных рабами рынках Ахрапура, Силтанапура, Кваризма, Шахпура и Ксорасана женщины продавались за три маленьких серебряных монетки, блондинки брисаннианки, рыжевато-коричневые стигианки, темноволосые заморианки, эбонитовые каштитки, оливковокожие шемитки.

В широких степях между морем и Гиперборианским королевством рождалась новая раса, состоявшая из беглых преступников и рабов, разоренных людей и дезертировавших солдат. Это были люди, совершившие множество преступлений и продолжавшие их совершать, многие из них были рождены в степи, многие бежали из королевств запада. Они называли себя казаками и считали остальных никудышными людьми.

Живя на равнине в открытой степи, не имея собственных законов, но имея свой кодекс, они превратились в общество людей, способных игнорировать даже Великого Монарха.

Они непрерывно совершали рейды на Туранские границы. Грабили побережье и торговые корабли, которые плавали между Гирканскими портами.

— Как я уничтожу этих волков? — спросил Джехангир. — Если я последую за ними в степи, я попаду в ловушку и буду отрезан от страны и уничтожен. Они могут также все время уклоняться от моих ударов и сжигать города в мое отсутствие у меня за спиной. После этого они станут еще смелее.

— Это потому, что у них есть предводитель, который ведет их, — ответил Газнази. — Вы знаете, кого я имею в виду.

— Конечно! — воскликнул Джехангир с чувством. — Это демон — Конан, он даже более дик, чем казаки, и хитер, как горный лев.

— Он более опасен, чем дикие животные, так как может думать, — ответил Газнази. — Другие казаки просто изгнанники, их выгнали цивилизованные люди. Он — варвар, но захватив его, мы сможем разогнать их.

— Но как его захватить? — спросил Джехангир. — Он неоднократно проходил по пути, который должен был быть смертельным для него. Инстинктом или хитростью он избегал всех поставленных ловушек.

— Любой зверь и любой человек, будучи в такой ловушке, не смог бы убежать, — сказал Газнази. — Когда мы вели переговоры с казаками, чтобы выкупить пленников, я видел этого Конана. Он любит острые удовольствия с женщинами и сильно пьет. Велите привести вашу пленницу Октавию.

Джехангир хлопнул в ладоши, и бесстрастный кашит, с кожей эбонитового цвета, в шелковых панталонах, поклонился им и вышел.

Он быстро вернулся, ведя за руку высокую красивую девушку с белоснежной кожей и светло-желтыми волосами. На ней была короткая шелковая туника, открывавшая чудесные контуры ее великолепной фигуры. Ее прекрасные глаза пылали огнем негодования, а губы были надуты, но она привыкла к покорности за время пленения. Она стояла с поднятой головой перед своим хозяином до тех пор, пока он не предложил ей сесть на диван. Затем он вопросительно посмотрел на Газнази.

— Мы не можем пригласить Конана без его казаков, — внезапно сказал советник. — Их военный лагерь сейчас где-то в низовьях Запорожки, реки, которая, как вы хорошо знаете, течет в пустыне, окруженная камышами и болотистыми джунглями. Там была уничтожена этими демонами наша отборная армия.

— Я не хочу вспоминать, — перекосившись, сказал Джехангир.

— Там есть необитаемый остров где-то возле материка, — продолжал Газнази, — известный как Ксапур. На нем полно древних руин, что соответствует нашим целям. Он недалеко от берега, круто поднимается из моря утесами в сто пятьдесят футов высотой. Даже обезьяны не могут подняться по ним. Место, где человек может спуститься или подняться, — узкая часть на западной стороне. Это подъем по изношенным ступенькам, ведущим в глубь острова среди скал и утесов. Если мы заманим Конана на остров, мы сможем охотиться за ним не спеша, как охотятся на львов.

— Так же можно пожелать луну с неба, — иронично сказал Джехангир. — Мы пошлем ему посыльного, приказав ему забраться на высокий утес и ждать нашего прихода?

— Примерно так!

Джехангир выглядел изумленным. Газнази продолжал:

— Мы начнем переговоры с казаками о выдаче заключенных на краю степей, в Форте Гхори. Мы пойдем с войском и расположимся лагерем в стороне от замка, они придут с равной силой. Мы будем вести переговоры с обычным недоверием и подозрительностью. Но в этот раз мы возьмем с собой вас, дорогая пленница.

Октавия переменилась в лице. Она слушала с интересом с того момента, как он кивнул на нее.

— Она будет играть роль приманки для Конана. Это будет ослепительным видением любви. Ее жизнерадостность и фигура будут привлекать его гораздо больше, чем любая из куклоподобных красавиц из вашего запаса.

Октавия вскочила, ее белые кулаки сжались, глаза сверкали.

— Вы хотите использовать меня в игре с этим варваром как марионетку! — воскликнула она. — Я не согласна! Я не неряха с рынка, с ухмылкой строящая глазки степнякам-грабителям. Я дочь Немидианского лорда…

— Вам не поможет все Немидианское дворянство, — цинично сказал Джехангир. — Сейчас вы просто рабыня, которая сделает то, что ей прикажут.

— Нет!

— Но, — возразил Джехангир с обдуманной жестокостью, — вопреки вашим желаниям, мне нравится план Газнази. Продолжайте, князь, ваш рассказ.

— Конан, вероятно, пожелает купить ее. Вы откажетесь продать ее или обменять на харканианских пленных. Он может затем попытаться украсть ее или взять ее силой, но я не думаю, что он решится нарушить мирный ход переговоров. Во всяком случае, мы можем быть готовы к любой его попытке. Затем сразу же после переговоров, но чуть раньше, чем он забудет о ней, мы отправим к нему вестника с обвинением в воровстве девушки и потребуем ее возвращения. Он может убить посланника, но более вероятно, он решит, что она убежала. Тогда мы пошлем шпиона-рыбака в лагерь казаков, который скажет Конану, что Октавия прячется на Ксапуре. Если я знаю этого человека, он должен рвануться в это место.

— Но мы не будем знать, один ли он пойдет! — воскликнул Джехангир.

— Берет ли человек с собой банду воинов, когда идет на свидание с женщиной? В пустыне? — спросил Газнази. — Конечно, он пойдет один. Но мы позаботимся и о других возможностях. Мы не будем ждать его на острове, где мы можем загнать в ловушку самих себя, а будем в тростниках на болотах, которые тянутся по берегу в тысяче ярдов от Ксапура. Если он приведет большое войско, мы отступим и придумаем другой план. Если он придет один или с маленьким отрядом, мы схватим его. Состоится ли это свидание, будет зависеть только от того, насколько сильно понравится ваша милая улыбка и робкие взгляды.

— Я никогда не дойду до такого стыда! — выкрикнула Октавия с яростью. — Я лучше умру!

— Ты не умрешь, моя бунтующая красавица, — сказал Джехангир. — Но ты станешь очень послушной и убедишься, что противоречить мне бесполезно.

Он хлопнул в ладоши, и Октавия побледнела.

Вошел сильный мускулистый человек среднего роста с короткой вьющейся иссиня черной бородкой.

— Вот для тебя работка, Гиазан, — сказал Джехангир. — Возьми эту глупышку и поиграй с ней недолго. Конечно, не портя ее красоты.

С нечленораздельным ворчанием Гиазан схватил запястье Октавии. С жалким криком она вырвала руку и бросилась на колени перед своим безжалостным повелителем, бессвязно моля о милосердии.

Джехангир отпустил разочарованного палача и сказал Газнази:

— Если наш план достигнет цели, я дам тебе возможность немного поплескаться в золоте, мой милый.

 

3

Джехангир, овладевший Октавией, был груб и жесток. Однако возможность попасть в руки его слуг приводила ее в ужас.

Не меньший страх и отвращение внушал ей предводитель казаков — Конан, с которым она должна была флиртовать по принуждению своего повелителя.

Веревка из разорванных гобеленов и счастливо попавшаяся под руку лошадь позволили Октавии бежать. Она скакала всю ночь, потом бросила загнанную лошадь и пробиралась через тростниковые заросли к берегу моря. Постепенно тростники вокруг нее становились все более редкими, а вода стала подниматься до бедер. Она увидела нелепо вырисовывавшийся в предрассветной мгле остров. Между нею и островом лежала широкая полоса воды, но Октавия не колебалась.

Она пропустила высокую волну и, с силой оттолкнувшись, поплыла к острову.

Берег острова отвесно поднимался из воды, даже зацепиться было не за что.

Она поплыла дальше, следуя извилистой линии утесов. Ее руки все время наталкивались на ровную поверхность камня. Она начала уставать. Внезапно она увидела расщелину в утесе, а под ногами почувствовала ступени. Октавия стала подыматься по лестнице и вышла из воды.

Она знала, что большинство островов в этой части моря необитаемы. На этом острове могла располагаться пиратская берлога, но даже пираты были предпочтительнее тех зверей, от которых она убежала.

Октавия выбралась на верхушку утеса и увидела лес, подступающий к его подножию. Она спустилась вниз и вошла в чащу, стараясь не думать о змеях. Ее босые ноги не производили никакого шума, ступая по болотистой плодородной земле под деревьями. Пугающая тьма поглотила ее. Через несколько шагов она потеряла направление. Через спутанные ветви не было видно ни одной звезды. Она остановилась.

Где-то впереди раздались ритмичные удары барабана, и почти одновременно с этим звуком она почувствовала чье-то присутствие. Октавия ничего не видела, но чувствовала, что кто-то стоит рядом с ней в темноте.

Она рванулась назад, и в этот момент кто-то схватил ее за руку. Она закричала и стала отчаянно сопротивляться, но схвативший держал ее, как ребенка. Потом она почувствовала, как кто-то поднял ее на руки и понес в глубь леса, туда, откуда слышались отдаленные удары барабана…

 

4

Первый луч зари окрасил море. Маленькая лодка с одиноким гребцом подошла к утесам.

Человек в лодке был колоритной фигурой. Темно-красный шарф был обвязан вокруг головы, широкие шелковые штаны пламенных оттенков поддерживал широкий пояс, на котором в шагреневых ножнах висела кривая сабля. Его сапоги из позолоченной кожи наводили на мысль скорее о всаднике, чем о моряке, но греб он мастерски. Через распахнутую рубашку была видна широкая грудь, коричневая от солнца. Когда он поднимал весла из воды, мускулы на его руках вздувались. Это был Конан, вожак казаков.

Он пришвартовался к выступавшей скале, затем без всякого колебания поднялся вверх по ступеням. Он был настороже, но не потому, что бессознательно чувствовал опасность, таившуюся где-то рядом, а потому, что настороженность была частью его существа.

Газнази предусмотрел эту способность Конана. Он предугадал, что могло прийти в дикарский ум варвара.

Конан не подозревал, что за ним наблюдают люди, скрытые в тростниках на берегу.

Когда он поднялся на утес, один из этих людей глубоко с облегчением вздохнул и произнес молитву. Джехангир прошептал ему в ухо:

— Глупец! Ты выдашь нас! Дай ему забраться в глубь острова. Он пойдет искать девушку. Мы останемся здесь на некоторое время. Иначе он может почувствовать наше присутствие или разгадать наш план. С ним могли прийти воины, которые спрятались где-нибудь неподалеку. Мы будем ждать. Через час, если ничего подозрительного не случится, мы подгребем к ступеням и подождем его там. Если он не вернется, мы начнем охоту на него на острове.

Между тем ничего не подозревавший казак углубился в лес. Он шел бесшумно в своих кожаных сапогах, а его взгляд исследовал каждую тень в надежде увидеть рыжеволосую красавицу, которая ему снилась и которую он видел в павильоне Джехангира Агха в Форте Гхори.

Обворожительная улыбка и взгляд этой белокожей цивилизованной женщины зажгли его кровь. Он желал овладеть ею даже в том случае, если она будет испытывать к нему отвращение.

Он бывал на Ксапуре. Всего месяц назад, когда здесь собиралось тайное совещание пиратов. Он знал, что приближается к таинственным руинам, которые дали острову имя, и не удивился бы, если бы девушка скрылась именно в них.

Внезапно что-то увидев, он застыл… Впереди него между деревьями вставало что-то, что казалось ему невозможным. Это была огромная темно-зеленая стена с башнями, поднимающимися по ту сторону бастионов, — всего месяц назад здесь были только руины.

Чьи руки воздвигли такое монументальное строение за несколько недель? Кроме того, браконьеры, которые постоянно скитались по Вилайету, не могли не знать о проводимых работах и, конечно, рассказали бы об этом казакам.

Это необъяснимая вещь, но все же она была в действительности.

Конан был в замешательстве. Он медленно вернулся назад в лагерь в устье Запорожки. Конан знал, что между ним и таинственным Востоком, где часть природных законов была нарушена и постоянно происходила какая-нибудь чертовщина, лежали тысячи миль.

В этот момент, быть может, решилась судьба многих королевств — варвар увидел кусочек шелка, болтавшийся на ветке.

Конан сорвал лоскут с куста и узнал этот пленительный аромат, который в его сознании связывался со сладкой крепкой плотью женщины из павильона Джехангира.

Рыбак не солгал: она была здесь! Затем на земле он увидел след голой ступни, длинной и тонкой, не мужской и не женской. Это существо несло ношу, так как след был глубоко вдавлен в грунт, и этой ношей, по-видимому, была девушка, которую казак искал.

Он стоял с наружной стороны башен, которые неясно вырисовывались сквозь деревья, его синие глаза пылали огнем, желание обладать желтоволосой женщиной боролось в нем со страхом перед неизвестностью.

Но его человеческие страсти оказались сильнее страха, и, согнувшись, он начал подкрадываться к стенам, как охотящаяся пантера, используя густую листву.

Приблизившись, он увидел, что стены составлены из тех же зеленых кирпичей, из которых состояли руины, а охватившие его ощущения были необычны — он смотрел на что-то, чего никогда не видел, но что хорошо знал по снам или грезам. Конан понял, в чем дело. Стены и башни воссоздавали то величественное сооружение, руины которого он видел прежде.

Ни звука не нарушало утреннюю тишину в то время, когда Конан крался к подножию стены, круто поднимавшейся из пышной растительности. Массивные ворота, которые Конан увидел в стене, никем не охранялись и были не заперты. Он верил, что женщина, которую он искал, находится где-то там, по ту сторону от стены, и, конечно, им руководила известная всем безрассудность.

Над ним к бастионам протянулись гирлянды виноградных лоз. Конан, как обезьяна, поднялся на большое дерево, добрался до края парапета и заглянул за стену, сжимая в руках толстую ветку, а потом, качнувшись, перелетел за стену.

Представшие его взору трех- и четырехэтажные строения из зеленого камня имели плоские крыши. Улицы сходились в центр города, где стояло очень высокое сооружение с куполами и башнями. Он не увидел ни одного человека в окнах или на улицах, хотя солнце уже взошло. Тишина, которая господствовала над городом, давала понять, что это мертвый и пустынный город.

Дома были закрыты. Подойдя к одному из окон, Конан заглянул внутрь. Там не было ничего видно, и шелковые занавески, подвешенные на сатиновых веревках, были задернуты. В щель между занавесок казак увидел, что стены комнаты задрапированы декоративным бархатом, пол покрыт коврами, скамейки сделаны из полированного черного дерева.

Он услышал, что кто-то идет ему навстречу по улице.

Конан нырнул в ближайшую дверь, которая, к счастью, оказалась открытой. Попав вовнутрь, он медленно двинулся вперед, разглядывая ковры.

Подойдя к возвышению в алькове, он увидел, что там лежит красивая темноволосая девушка, которая смотрит на него безжизненными глазами.

Конан с удивлением оглядел ее, каждое мгновение ожидая ее крика. Но она изысканно зевнула, прикрывшись рукой, встала и небрежно прислонилась к драпировке.

Она была, несомненно, белой расы, хотя ее кожа была смуглой. Ее подстриженные квадратом волосы были темными, на ней были только обрывки одежды, свисавшие с худых плеч. Она зевнула снова, гибко потянулась и без каких-либо признаков страха или удивления заговорила на диалекте Юнетши, который звучал страшно архаично, но Конан понял ее.

— Ты кого-нибудь видел? — спросила она так же равнодушно, как если бы в ее комнату зашел ее давний знакомый, а не вооруженный чужеземец.

— Кто ты? — спросил он.

— Я Юатели, — ответила она. — Я могу радовать поздно ночью, не сейчас. Сейчас я сплю. А кто ты?

— Я — Конан, гетман казаков, — ответил он. И сразу почувствовал, что она удивлена.

— Конан, — проговорила она сонно. — Ты не Дагонец. Я думаю, ты наемник. И много голов Юнетши ты отрезал?

— Я не воюю с водяными крысами! — фыркнул он.

— Но они так ужасны, — прошептала она. — Я помню, как они были нашими рабами. Но они восстали, они жгли и убивали. Только магия Кхосатрала Кхела удерживала их за пределами города.

Она сделала паузу, глядя загадочно и борясь со сном.

— Я вспоминаю, — прошептала она, — они поднялись на стены поздно ночью. Они кричали и жгли, а люди тщетно звали на помощь Кхосатрала.

Она тряхнула головой, как бы отгоняя воспоминания.

— Но, возможно, этого и не было, — прошептала она, — потому что я жива, тогда как они должны были убить меня… Черт с ним!

Она пошла по комнате, протянула руку Конану и потянула его к гобеленам. Девушка улыбнулась ему и стала похожа на засыпающего ребенка, ее длинные шелковистые ресницы поникли. Она сонно пробежала пальцами по своим темным локонам, как бы желая убедиться в реальности происходящего.

— Это сон.

Она зевнула.

— Возможно, что все это сон. Я чувствую, что хочу спать. У меня нет забот, я ничего не помню. Я чувствую, там есть что-то, чего я не понимаю, но мне хочется спать, когда я пытаюсь думать. Но все это неважно.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Конан. — Ты сказала, что они перелезли через стены поздно ночью? Кто?

— Юнетши, во всяком случае, я так думаю. Туча дыма, и тут этот голый демон ударил меня ножом в горло. О, как это было больно! Но это был сон, потому что здесь нет никакого шрама.

Она осмотрела свою гладкую грудь, а затем села на колени Конана, обвила руки вокруг его массивной шеи, заставив его присесть на край алькова.

— Не могу вспомнить, — прошептала она.

Она уютно пристроила свою голову на его мощной груди.

— Всюду дым и мгла. Все не материально. Ты не материален. Ты силен. Давай жить, пока сможем. Люби меня!

Он убаюкивал голову девушки в своих согнутых руках, потом поцеловал ее полные красные губы с непритворным удовольствием.

— Ты силен, — повторила она.

Ее голос постепенно становился все тише и тише.

— Люби меня, люби…

Сонное бормотанье затихло, туманные глаза закрылись, длинные ресницы опустились, гибкое тело расслабилось в руках Конана.

Он склонился над ней. Она казалась частью иллюзии, которая была сущностью этого города, но прочная материальность ее тела убеждала, что это живая девушка, а не сон.

Не беспокоясь, он положил ее на меха.

Она спала глубоко и натурально. Он решил, что она наркоманка и, по-видимому, употребляет черный лотос Ксасала.

Затем он увидел золотистую шкуру зверя, который жил самое малое тысячу лет назад.

Гигантский золотой леопард, который был известен по Тиборианским легендам и которого древние художники с восторгом изображали на камне и мраморе.

В изумлении тряхнув головой, Конан прошел через арку во внешний коридор. Он услышал звук, в котором его уши распознали шаги, такие же, как те, которые испугали его на улице.

Чуть позже он услышал, как кто-то вошел в комнату, которую он только что покинул. Повернувшись, Конан быстро побежал по коридору, удаляясь от комнаты, и почти сразу же наткнулся на человека, лежавшего наполовину в коридоре, наполовину в зале, куда вела потайная дверь в стене. Это был мужчина с грубыми чертами лица и бритой головой, тощий, с шелковой набедренной повязкой. Похоже, смерть настигла его в тот момент, когда он высунулся в коридор. Конан наклонился над ним в поисках причины смерти и увидел, что тот находится в состоянии глубокого сна, как и девушка в комнате.

В этот момент за спиной Конана снова раздался характерный звук — кто-то двигался по коридору следом за ним. Втащив тело мужчины в коридор, Конан шагнул в зал и быстро закрыл за собой дверь. Позади него щелкнула задвижка. Стоя в темноте, он слышал шаркающие шаги по ту сторону двери, и легкий озноб прошел по его спине. Звук не был похож на звериный.

Наступила тишина, затем слабо заскрипело дерево и металл. Вытянув руки, Конан почувствовал внутреннюю сторону двери, и, не дожидаясь, пока его таинственный преследователь откроет ее или пройдет мимо, казак пошел в темноту. Он услышал позади себя сюсюкающий звук, от которого волосы на его голове зашевелились. Он вытащил из ножен кривую саблю и тут же чуть не упал. Впереди были ступени, ведущие вниз.

Конан начал спускаться во тьму, полагаясь на свое чутье. Он понял, что спускается глубоко под землю. Наконец ступени перешли в ровный пол.

 

5

Конан шел ощупью по черному безмолвному туннелю, поминутно опасаясь невидимой ямы. Вскоре он обнаружил ступени, ведущие вверх. Поднимаясь по ним, он нащупал рукой металлическую дверь. Открыв ее, он вошел в темную и высокую комнату громадных размеров. Фантастические колонны выстроились вдоль испещренных стен, поддерживая свод, который был полупрозрачным и казался похожим на затянутое тучами небо в полночь. Лучи, проникающие в комнату с потолка, создавали очень оригинальное освещение. Комната была круглой и имела гигантскую бронзовую дверь, напротив которой располагалось возвышение. Это был медный трон, к которому вели стеклянные ступени. Конан с удивлением увидел, что на троне, свернувшись клубком, лежала гигантская змея, высеченная из нефритоподобного камня. Каждая чешуйка выглядела так, как будто она была реальной и переливалась яркими цветами. Огромная клинообразная голова была наполовину погружена в кольца тела, так что ни глаза, ни челюсти не были видны. Эта змея была одним из тех зловещих монстров, которые жили в прошлые века в южной части Вилайета. Но, подобно золотому леопарду, она вымерла столетия назад. Конан видел их грубые изображения на миниатюрах в Книге Скелетов, которую начертали колдуны предыстории.

Конан залюбовался великолепным изделием и невольно положил ладонь на его манящую поверхность. И тут… сердце его, казалось, остановилось, а все тело пронзил ледяной холод — под его рукой была волокнистая масса живого существа.

Конан отдернул руку, ужас и отвращение охватили его. Скатившись вниз по стеклянным ступеням, Конан обернулся. Страшное существо не двигалось, оно продолжало спать на медном троне.

На лбу Конана выступил пот. Он подошел к бронзовой двери и попытался открыть ее, дверь поддалась, и Конан выскользнул из комнаты.

Он оказался в широком коридоре с декоративными стеклами. Свет здесь был сумеречно-красным. Вдалеке были видны неясные тени. Они встревожили его, вызвав ассоциацию со змеей.

Ближайший гобелен на стене висел так, будто за ним был проход. Конан осторожно отогнул его и обнаружил ступеньки, ведущие вверх.

Немного поколебавшись, он стал подниматься, но внезапно сзади послышалось шарканье. Мог ли кто-нибудь последовать за ним по коридору?

Он быстро поправил гобелен.

Поднявшись по ступенькам, Конан попал в извилистый коридор. Он подошел к первой двери и вошел внутрь. В своих хаотических скитаниях он преследовал двойную цель: не встретить или, по возможности, избежать хозяев и конечно же найти Немидианскую девушку. Он чувствовал, что она была именно в этих палатах или храмах. Он верил, что этот гигантский купол в центре города именно то место, куда рано или поздно должны привести пленную рабыню.

Конан хотел вернуться назад, так как оказалось, что эта лестница никуда не вела, но застыл, услышав голос, проходивший через одну из стен. Подойдя ближе к этой стене, Конан разобрал немедианскую речь, но голос не был человеческим. Звуки напоминали колокольный звон.

— Нет ничего лучше жизни. Опасаясь, все воссоединилось во мне, — сказал голос. — Не было ни света, ни движения, ни какого-либо звука. Только ощущение одиночества впереди и позади привело меня в движение и направило в путешествие через века, над веками, сквозь неизменные эпохи тьмы.

Забыв обо всем, Конан подчинился гипнозу колоколоподобного голоса. Казак услышал историю человека по имени Кхосатрал Кхел, который приполз из НОЧИ И ПУЧИНЫ, век за веком превращая себя из субстанции в материальное вещество.

Но человеческая плоть была хрупкой, хотя и содержала такую великую вещь, как разум Кхосатрала Кхела. Он принял облик человека, но его плоть не была плотью из костей и крови. Он жил и думал, двигался и пульсировал, сохраняя свойства субстанции в человеческом бытии.

Божественная субстанция Кхосатрала была неуязвима для оружия, а земные столетия умещались в его сознании в один час.

Подобный богу, он снизошел до примитивного бытия людей острова Дагония, он помог людям создать культурное и цивилизованное общество, и с его помощью они построили город Дагон и жили там, и поклонялись ему. Чуждыми и страшными были его слуги, вызванные из темных углов планеты, где скрывались мрачные пережитки прошлых веков. Его дом в Дагоне был связан с каждым домом, из которых священники брали жертвы для приношения ему.

Прошло много лет, наполненных злобой и жестокостью. На побережье континента появились люди, звавшие себя Юнетши. Но после жестокой битвы они были разбиты и порабощены, и несколько поколений их умирало на алтарях Кхосатрала.

Но однажды он со своими священниками, существами нечеловеческой расы, удалился в пустыню. Вернулся он один, с кинжалом, выкованным из металла метеорита. Его колдовская сила пропала. Рабы-юнетши, поняв это, восстали и уничтожили почти всех дагонцев.

Во время кровавой резни откуда-то появился священник. Он проник во дворец Кхосатрала и с помощью обмана усыпил его на золотом ложе в зале, отделанном шкурами змей.

Минули века, башни и дворцы пустынного Дагона разрушились. Предания об этом богатом и красивом городе начали стираться из памяти немногочисленных потомков. Голод, чума и беспрерывные войны почти истребили народ Юнетши, жалкие остатки которого обитали на морском побережье материка.

Рыбак Юнетши обнаружил Кхосатрала на золотом ложе среди руин купального зала. Кхосатрал ожил и с радостью осознал, что колдовская сила вернулась к нему.

Он восстановил город таким, каким тот был многие века назад. Поклонявшиеся ему люди, умершие века назад, снова вернулись к жизни.

Но узнавшие смерть, жили только частично. В темных коридорах их душ и разумов таилась непобежденная смерть. К ночи люди Дагона оживали и двигались, а их собственная смерть казалась им ужасным сном.

С приходом дня они погружались в сон и просыпались только с наступлением ночи, которая сродни смерти.

Их жизнь была ужасной, и все это открылось перед Конаном в то время, как он согнувшись сидел у обтянутой декоративными тканями стены.

Теперь все случившееся с Конаном на острове стало ему понятно. Вдруг Конан услышал истерические рыдания женщины.

Он непроизвольно вскочил.

 

6

Джехангир Агха становился все более мрачным, сидя в своей лодке в камышах.

Больше часа прошло, а Конан не возвращался. Агха был почти уверен, что девушка скрывается на острове.

Джехангир сказал что-то гребцу, и длинная лодка скользнула среди тростников и поплыла к каменным ступеням.

Понаблюдав за людьми, плывшими с ним в лодке, Джехангир успокоился, десять могучих наемников из Кхваризма в остроконечных шлемах и в плащах из тигриных шкур, не считая гребцов, — похоже на охотников, едущих в убежище льва. Они поднялись по ступеням и прокрались под деревьями к стене. Тишина царила вокруг. Внезапным жестом Джехангир остановил свой отряд.

— Тарим! — прошептал Джехангир. — Пираты восстановили руины! Укрепленный город на таком острове! Пойдем! Несомненно, Конан там.

Они осторожно прошли вдоль стены. Вороты были открыты.

Они двинулись к смерти более страшной, чем смерть от отравленных стрел.

Звенящий голос замолк. Постояв в нерешительности, Конан пошел назад. В комнате было сумрачно… Всмотревшись внимательней, он увидел голову и пару гигантских рук, выступавших из темноты. Звука шагов не было, но существо приближалось, и гетман различил фигуру человека.

Он был одет в сандалии, юбку и широкий шагреневый пояс. Его подрезанная квадратом грива была охвачена золотым обручем.

Конан пристально посмотрел на размах его плеч и широкую грудь. Силачи и борцы из цирка могли только мечтать о подобном.

Лицо было исполнено решимости, глаза испускали молнии. Конан знал, что это был Кхосатрал Кхел, посланник Пучины, бог Дагонии.

Кхосатрал протянул свои гигантские руки, но Конан увернулся от них и нанес удар саблей в живот гиганта.

Раздался звон, и сабля, не оставив и царапины на животе гиганта, отскочила. В тот же миг Кхосатрал нанес ему неотразимый удар.

Кхосатрал неясно вырисовывался во тьме. Он попытался поймать Конана, но тот оказался проворней. Отбросив в сторону бесполезную саблю, Конан схватил тяжелую скамью и швырнул ее со всей силой. Скамья была тяжелым метательным снарядом, несколько человек едва ли смогли бы поднять ее.

Она ударила в могучую грудь Кхосатрала и развалилась на куски. Лицо монстра исказилось звериной гримасой. Он, подобно гигантской движущейся башне, наступал на Конана. Тот с отчаянием рванул декоративный гобелен со стены и с гигантской силой швырнул в голову великана. Кхосатрал немедленно запутался, замялся и потерял ориентировку. Конан подобрал свою саблю и выскользнул в коридор. Так быстро, как он только был способен, Конан закрыл дверь засовом.

Немного успокоившись, гетман огляделся… и увидел Октавию. Вся его кровь, казалось, хлынула ему в голову.

Золотые волосы стекали на ее обнаженные плечи, глаза наполнены ужасом. Это была женщина, которую он так страстно желал. Конан уже забыл про Кхосатрала, но, услышав грохот позади, понял, что медлить нельзя. Он схватил девушку и прыгнул к противоположной двери. Девушка была почти без сознания и не сопротивлялась.

Конан, не тратя времени, попробовал открыть дверь. Разбитый вдребезги его саблей, замок упал на землю, и в тот момент, когда они проскочили в следующую комнату, он увидел, как Кхосатрал с треском проламывается сквозь дверь.

Кхосатрал раздавил массивные панели так, как если бы это был картон.

Конан, взвалив девушку на плечо, словно она была ребенком, выскочил в круглый зал. И рвался дальше. Едва он успел закрыть засов следующей комнаты, как крепкая дверь затряслась под чудовищными по силе ударами гиганта. Это был конец. Здесь не было другой двери, только окно, за которым полумрак.

Он попробовал лезвие своей сабли.

Долгий крик вырвался из груди девушки в тот момент, когда под первым ударом гиганта застонала дверь.

Конан не смотрел вокруг, он знал, что дверь долго не выдержит, но он хотел, чтобы она продержалась как можно дольше.

— Мне сказали, что ты сбежала, — начал он. — Юнетши-рыбак сказал, что ты скрываешься здесь. Как твое имя?

— Октавия, — выдохнула она.

Затем снова слова ее стремительно понеслись. Она схватила его руками.

О, Митра, что за кошмар происходит здесь? Люди — темнокожие, один из них поймал меня в лесу и привел сюда. Они несли меня, как вещь. Он говорил мне… он сказал… Я сумасшедшая? Это сон?

Он взглянул на дверь, которая выгибалась под ударами гиганта.

Нет, сказал он, — это не сон. Эти петли долго не выдержат. Чудовище, которое пытается разрушить дверь, похоже на обыкновенного человека. Но сила его — дьявольская.

— Ты сможешь убить его?

Она задыхалась.

— Ты сильный.

Конан решил быть с ней честным.

— Если обычный человек может убить его — я сделаю это. — ответил он. — Пока я только затупил об него свою саблю.

Ее глаза потускнели.

— Тогда ты будешь убит, а… О, Митра! — крикнула она во внезапной ярости.

Конан поймал ее за руки, опасаясь, что она может причинить себе вред.

— Он говорил мне, что сделает со мной…

Она задохнулась.

— Лучше убей меня своей саблей до того, как он взломает дверь!

Конан посмотрел на нее и кивнул головой.

— Я сделаю, что смогу, — сказал он. — Я дам тебе шанс проскользнуть позади него. Потом беги к утесам. Я оставил там свою лодку. Все люди в городе спят.

Она опустила голову. Конан взял саблю и встал перед дверью. Ни один человек, увидевший его, не мог бы сказать, что он идет на смерть. Он приготовился к неизбежному.

Это был конец.

Петли поддались под чудовищными усилиями гиганта, и дверь закачалась, удерживаемая только засовом. Тонкая стальная полоса была вырвана из пазов.

Затем толчки прекратились. Конан услышал новый звук — удары крыльев и шепчущий голос, который походил на шелест ветра в полночь в ветвях. Внезапно наступила тишина, и он почувствовал, что повелителя Дагона больше нет за дверью.

Конан посмотрел через трещину в железе туда, где только что стоял Кхосатрал. Конан снял искореженный железный засов и осторожно потянул обвисшую дверь.

Кхосатрала не было, но он услышал, как далеко внизу хлопнула входная дверь.

Он не знал, что могло заставить гиганта изменить намерения, куда мог позвать его шепчущий голос, но он не стал тратить время на предположения.

Он позвал Октавию, и что-то в его голосе заставило ее подняться и подойти к нему.

— Что это? — сказала она, задохнувшись.

— Некогда болтать!

Он схватил ее за руку.

— Пойдем!

Он потащил девушку за собой по ступенькам.

— Волшебный кинжал Юнетши! Он должен хранить его в зале с куполом!..

Зал с куполом примыкал к огромной комнате, где на медном троне лежала гигантская змея.

Но он не колебался. Мягко ступая, они спустились по ступеням и вошли в зал с драпировками. Остановившись против гигантской бронзово-золоченой двери, Конан схватил Октавию за руку и с силой тряхнул ее.

— Слушай! Я войду в эту комнату и закрою за собой дверь. Стой здесь и слушай. Если Кхосатрал придет, зови меня. Ты поняла? Я иду за кинжалом Юнетши!

Прежде чем она успела что-либо возразить, он нырнул за дверь. Заперев засов, он стал привыкать к слабому освещению.

Постепенно он смог разглядеть темный трон. Конечно, чешуйчатый монстр был там.

Конан увидел дверь позади трона и понял, что он не ошибся, но, чтобы пройти туда, он должен был подняться на возвышение в нескольких футах от трона.

Конан, крадучись, начал приближаться к трону.

Его глаза неотрывно следили за спавшей рептилией. Он поднялся на возвышение и встал на стеклянные ступени. Змея не двигалась. Он потянулся к двери.

Засов на бронзовой двери шевельнулся, и Конан задохнулся от ужаса, когда увидел, как Октавия вошла в комнату. Она огляделась во мраке. Наконец она увидела его и побежала вперед по ступеням, крича:

— Я хочу пойти с тобой! Я боюсь стоять там одна! О!..

Увидев змею, она закрыла лицо руками и ужасно закричала.

Клинообразной формы голова поднялась из колец на толстой блестящей шее. Плавным движением змея начала вытекать из трона, кольцо за кольцом. Ее безобразная голова качалась на расстоянии фута от парализованной девушки.

Конан пересек расстояние до трона одним прыжком. Его сабля взлетела вверх, но змея с фантастическим проворством увернулась и обвила его ноги и тело полудюжиной колец. Сабля опустилась ii пустоту, и в тот же момент Конан покачнулся и покатился вниз по ступеням.

Тела человека и змеи, переплетаясь, корчились на полу. Кольца сжимались, но правая рука Конана еще была свободна. Но он никак не мог изловчиться для нанесения удара. Гетман знал, что одного удара будет достаточно. Наконец, собрав все свои силы, Конан сумел подняться на ноги.

Он шатался под грузом сорокафутового демона. В глазах его стало темнеть. Он взмахнул саблей и опустил ее на рептилию, разрубив рядом несколько колец. Конан чувствовал тошноту и головокружение, кровь текла из носа. Он схватил Октавию так, что она задохнулась.

— В будущем, если я скажу тебе стоять — стой!

Он перевел дыхание.

Октавия, ничего не сказав, взяла его под руку и повела прочь от извивавшихся на полу кусков. Когда они подошли к двери в зал под куполом, Конан уже окончательно пришел в себя. Где-то вдалеке он услышал человеческие крики, но его уши были как будто забиты ватой, и он решил, что это ему показалось.

Дверь поддалась под его нажимом. Конан опасался, что Кхосатрал мог поставить какое-либо чудовище для охраны купольного зала. Выдавив входную дверь, он вошел в зал и в полумраке увидел мерцание клинка, лежавшего на золоте.

Задыхаясь от радости, он поднял и спрятал кинжал. Взяв за руку девушку, он побежал к другой двери, за которой, как ему показалось, он увидел дневной свет. На этот раз чутье его не подвело, они вышли на улицу.

Нигде никого не было видно, но с запада неслись крики и вопли. Он повел ее к юго-западной стене и без труда нашел каменные ступени, поднимавшиеся на вал.

Сорвав в холле одного из домов большой гобелен, он обвязал его вокруг бедер девушки и мягко спустил ее на землю.

Затем, укрепив один конец между камней, он спустился вслед за ней. Теперь у него был один путь — прочь с острова по ступеням западных утесов. Доносившиеся из города звуки и крики привели Октавию в ужас. Она крепче прижалась к своему защитнику, который уже совершенно оправился после схватки со змеей. Они увидели фигуру на вершине утеса.

Джехангир Агха лишь бегством избежал гибели, когда железный гигант внезапно набросился на них у ворот и начал уничтожать их. Воины гибли страшной смертью, а их мечи и стрелы не причинили монстру никакого вреда. Когда Агха добрался до ступеней, он увидел, что гребцов и лодки нет. Напуганные дикими криками, они вернулись к тростниковым зарослям.

Джехангир обнаружил лодку Конана и готовился отплыть на ней, когда из леса вышли гетман и девушка. Агха решил попытаться убить казака, а не просто удрать на его лодке. Он помнил намерение, с которым пришел сюда. Он был немного удивлен, увидев девушку, которую он сам отдал Джелал Кхану, хотя и знал, что она сбежала. Прицелившись, Агха выпустил стрелу. Она воткнулась в дерево, и Конан засмеялся:

— Собака! Ты не можешь даже ударить меня. Я рожден не для того, чтобы умереть от гирканианской стали! Попытайся снова, туранская собака!

Джехангир не мог сделать этого снова — у него больше не было стрел. Он обнажил саблю, и противники сошлись в смертельной схватке. Сабли лихо мелькали в воздухе, противно лязгая, когда один из противников отбивал удар другого.

Октавия с замиранием сердца наблюдала за происходящим.

Внезапно Джехангир остановился, выронил саблю и схватился руками за живот. Пальцы его обагрились кровью, и через минуту он упал замертво. Конан стоял над бездыханным телом Агха.

В этот момент Октавия пронзительно закричала. За спиной Конана появился Кхосатрал Кхел. Казак обернулся и, мгновенно оценив обстановку, отскочил в сторону и вытащил кинжал Юнетши. Только он давал шанс на успех в бою с дагонским богом.

Кхосатрал набросился на казака, но Конан и не думал отступать. Он сделал встречный выпад и нанес несколько резких и коротких ударов по корпусу гиганта. Нож не раскололся. Темное тело Кхосатрала покрылось ранами, из которых полилась ручейками кровь.

Кхосатрал закричал ужасным голосом, эти скрежещущие металлические звуки были невыносимы. Он кружился, делал беспорядочные попытки нанести удары, от которых Конан уворачивался с ловкостью гимнаста. Кхосатрал стал отступать в лес, продираясь сквозь кусты. Конан преследовал его, нанося жалящие удары.

Добравшись до стен Дагона, Кхосатрал предпринял последнюю попытку расправиться с казаком. Он резко развернулся, Конан нырнул под руками чудовища и вонзил кинжал в его сердце.

Кхосатрал закружился и упал, в его груди торчал кинжал. Внезапно его лицо, тело и конечности стали деформироваться. В предсмертных муках Кхосатрал Кхел терял человеческое обличие и превращался в существо, которое тысячелетие назад выползло из Пучины.

Конан с отвращением отвернулся от останков противника и увидел, что башни и пики Дагона больше не проглядывали сквозь деревья. В его памяти вновь возникли бастионы, башни, огромные бронзовые ворота, роскошная утварь, темноволосая женщина и человек с бритым черепом. С исчезновением нечеловеческого разума, который дал им жизнь, они вернулись назад во мглу, а на месте города вновь простирались развалины. Только обломки разрушенных колонн стояли над искрошенными стенами, разворошенной мостовой и разбитым вдребезги куполом. Конан вновь видел руины Ксапура такими, какими он их помнил.

Гетман стоял в оцепенении, оценивая трагедию этого города и великой в прошлом империи, ныне погруженной во тьму. Он осмотрелся, как бы пробуждаясь ото сна, и, увидев останки на земле, отвернулся и направился прочь к девушке, которая ждала его у утесов.

Она сидела, страшно напуганная, под деревьями. Увидев его, радостно вскрикнула, а затем прошептала:

— Где ОН?

— Ушел в ад, откуда он выполз, — сказал бодро Конан. — Почему ты не спустилась и не уплыла в лодке?

— Я не была… — начала она.

Но смутившись, она нахмурилась.

— Я сейчас уйду, но гирканианцы могут снова поймать и поработить меня, и пираты будут…

— И казаки? — предположил он.

— А разве они лучше пиратов? — спросила она.

Конан был очарован ее стремлением быть снова неприступной после всего пережитого. Ее напускное высокомерие забавляло его.

— Ты, кажется, по-другому вела себя в лагере Гхори, — ответил он. — Ты была свободна и расточала улыбки.

Ее губы презрительно сжались.

— Ты думаешь, что я возбуждала твою любовь? Ты считаешь, что я не притворялась? Мой повелитель — его тело лежит здесь — заставлял меня делать это.

— О!

Конан, казалось, был немного озадачен, затем он засмеялся, это показалось ему забавным.

— Это не имеет значения. Сейчас ты моя. Ты принадлежишь мне. Поцелуй меня.

— Ты отваживаешься просить…

Она начала злиться…. и вдруг оказалась в объятиях гетмана. Октавия попыталась было возражать, но только смех был ответом на ее усилия.

Он подавил ее сопротивление и пил нектар с ее губ со всей своей безудержной силой, и ее руки невольно обвились вокруг его мускулистой шеи. Он засмеялся и, пристально глядя в ее глаза, сказал:

— Почему бы главарю свободных людей не предпочесть всю городскую скуку Турана ласкам светловолосой красавицы?

Она откинула назад голову, ощущая каждым нервом огонь его поцелуев, и не снимала свои руки с его шеи.

— Ты полагаешь себя в этом равным с Агха? — спросила она вызывающе.

Он засмеялся и прижал ее к себе еще сильнее.

— Ты оценишь это, — похвастался он. — Я зажгу весь Кваризм факелом, если он встанет на твоем пути в мой шатер.

 

1

Смерть поражает короля

Король Виндии умирал. Через жаркую душную ночь пролег его путь в чистилище.

Звонили колокола в храмах, отдаваясь эхом в золотом куполообразном зале, где Бунда Чанд боролся со смертью, возлежа на вельветовых подушках и сжимая потными пальцами четки. Молодой король Виндии умирал от раны, нанесенной дротиком. Его расширившиеся глаза всматривались в приближающуюся смерть. Над королем склонилась его сестра Деви Юсмина. Немного поодаль стоял Возам, дворянин, служивший при дворе.

Когда грохот барабанов достиг золотого зала, Юсмина с отчаянием воскликнула:

— Зачем священники так шумят? Они не сильнее и не мудрее беспомощных пиявок. Он умрет, так ничего и не сказав. Он умрет, а я буду стоять беспомощная…

— Не человек убил его, — ответил Возам, — может, Дьявол, а может, Яд.

— Нет, он не отравлен! — выкрикнула она. — С самого рождения он охранялся так тщательно, что самые ловкие отравители Востока не могли добраться до него. Пять черепов, белеющих на башне Бумажного змея, показывают, чем закончились попытки. Ты же хорошо знаешь, что десять мужчин и десять женщин имеют единственную обязанность пробовать еду и питье, пятьдесят вооруженных стражей сторожат их сейчас. Это колдовство, черное страшное колдовство.

Она замолчала, так как король заговорил.

Его посиневшие губы не могли двигаться, и не было заметно, что он узнал, кто перед ним.

Его голос шел, казалось, изнутри или издалека, так, как если бы он говорил с вершины утеса.

— Юсмина, сестра моя, где ты? Я не вижу тебя. Всюду тьма и ревут ужасные ветры.

— Брат! — крикнула Юсмина.

Она сжала его слабую руку.

— Я здесь! Ты узнаешь меня?

Ее голос замер. Слабый звук сорвался с его губ. Рабыни на полу зарыдали, Юсмина ударила себя в грудь…

В другой части города на решетчатом балконе, выходившем на длинную улицу, стоял человек и смотрел на снующих факельщиков.

Человек пожал плечами и вернулся в обставленные по-арабски палаты. Он был высок, плотно скроен и богато одет.

— Король не умер, но поют погребальные песни, — сказал он другому человеку, который сидел на корточках на коврике в углу.

Этот человек был одет в робу из верблюжьего меха, а на голове возвышался зеленый тюрбан. Он был спокоен до безразличия, его взгляд был отрешенным.

Люди знают, что он не увидит новой зари, — ответил этот человек.

— Чего я не понимаю, — сказал первый, — это почему пришлось так долго ждать вмешательства твоих повелителей. Если они убивают короля сейчас, почему они не могли сделать этого много дней назад?

— Искусством, которое вы называете колдовством, можно управлять, и им управляет космос, — ответил человек в зеленом тюрбане. — Звезды действуют. Даже мои повелители не могут влиять на звезды. До тех пор, пока планеты не были в соответствующем порядке, замысел был невыполним.

С этими словами он стал вычерчивать на мраморном полу карту созвездий.

Наклон Луны предвещает зло для короля Виндии. Звезды в смятении, какого я давно не видел. Змея в Доме Слона. Во время такого противостояния невидимые стражи удаляются от Бунда Чанда. Открывается тропинка в невидимое королевство, и когда контакт будет установлен, могущественные силы вступят в сражение на том конце этой тропинки.

— Покажите, как устанавливается контакт, — попросил первый. — Это, кажется, локоны Бунда Чанда?

— Да. Все сброшено с человеческого тела. Правители Азии имеют слабое представление о правде, но я вижу, что все когти уравновешены, а бесполезные части персон из королевской семьи осторожно худеют и распадаются в прах. Это должно вынудить молиться за принцессу Кхосала, которая трепетно любила Бунда Чанда, он дал ей локон своих длинных черных волос. Когда мои повелители решили положить конец этому, локон этот в золотом, инкрустированном драгоценностями ящике стал каменным. Подлинный локон пропутешествует по караванному пути в Иешкахаири, оттуда вверх в Зайбарский проход, в земли, которые лежат за ним.

— Ничего не понял. Только локон с головы, — пробормотал дворянин.

— В каждой душе встает заря из бездны этого пространства, — повторил человек в тюрбане, вычерчивая карту.

Первый внимательно изучал ее.

— Я не пойму, человек ты, или демон, Хемса, — сказал он позже. — Немногие из нас являются тем, что мы видим. Я из Конатриуоба, известен как Керим Шах, принц Иранистана. Я не умнее, чем те, кто выдает себя за гениев. Они все предатели, независимо от того, каким путем они идут, и половина из них не знает к тому же, что они слуги. Меньше всего подлежит сомнению, что я слуга короля Юздигера из Турана.

— А я Черный Пророк из Уисмы, — сказал Хемса, — и мои повелители более велики, чем ваши. Они показали, что их искусство сильней, чем сотни тысяч мечей Юздигера.

Снаружи доносились стоны тысяч людей.

Эти звуки, дрожа, поднимались к звездам, которые покрывали небо Виндианской ночи, и раковины ревели, как быки, страдающие от ран. Все дворяне Виндии собрались в огромном дворце или около него, и в каждой широкой арке ворот стояло по пятьдесят воинов с луками в руках.

Но смерть прошествовала через королевские покои, и никто не мог остановить ее призрачную поступь.

На возвышении под золотым балдахином король вновь закричал в ужасных муках.

Голос смерти исходил из его хрипевшего горла.

— Юсмина! — прохрипел он жутко, казалось, из бездонного колодца. — Помоги мне! Я на пути в свой смертный дом. Колдуны отдали заре мою душу с помощью ветров тьмы. Они ищут серебряный шнурок, соединяющий мое тело с моей душой. Помогите! Слуга моя, сестра! Их пальцы иссушают меня. Это похоже на огонь! Они убьют мое тело и проклянут мою душу. Что они несут ко мне? Помоги!

В ужасе от его беспомощного крика Юсмина, не сдержавшись, закричала и прижалась всем телом к нему, пытаясь облегчить его муки. Он плакал, бился в ужасных конвульсиях, пена выступила на его искривленных губах, и его бесчувственные пальцы легли на плечи девушки. Хотя глаза оставались пустыми, его речь приобрела осмысленность.

— Скорее!

Он задыхался.

Я знаю, что привело меня на погребальный костер. Я был в далеком путешествии, но я помню. Я был в ссоре с колдунами Гимилиана. Они оторвали мою душу от тела и тащат прочь в каменную комнату. Это их стараниями была разорвана серебряная нить жизни, и они толкают мою душу из тела, вызывая силы ада. Ах! Я чувствую, как они тянут меня! Вы кричите и, сжав пальцы тащите меня назад. Я скоро уйду. Моя душа цепляется за тело! но оно держит слабо. Убейте меня до того, как они вытащат мою душу!

Я не могу, — отвечала принцесса, рыдая.

— Скорее! Я приказываю тебе!

В его слабевшем голосе еще угадывались повелительные нотки.

— Вы никогда не ослушаетесь меня. Исполняйте мою последнюю волю! Мой приказ! Очистите мою душу, послав ее в Асала! Спасите, оставьте вашу нерешительность. Убейте, я приказываю вам!

Рыдая, Юсмина вытащила инкрустированный драгоценный кинжал и погрузила его по рукоять в его грудь. Он вытянулся и ослабел, мрачная улыбка появилась на его мертвых губах.

Юсмина упала лицом вниз на ковер. В стороне от нее послышались удары гонга, и священники вошли в зал с медными ритуальными ножами в руках.

 

2

Варвар с холмов

Чандер Шан, правитель Пешхаури, положил свое золотое перо и внимательно проглядел, что он написал на пергаменте, скрепленном его официальной печатью. Он правил Пешхаури так долго только потому, что взвешивал каждое слово, произнесенное или написанное. Опасность воспитывает осторожность, и только осторожный человек долго живет в этой дикой стране, где горячие равнины Виндии смыкаются со скалами Гимилиана.

Час езды на восток или на север, и ты пересекаешь границу и оказываешься среди гор, где люди живут по закону ножа.

Правитель сидел за инкрустированным столом из эбонита. Через открытое окно он мог видеть небо виндианской ночи, усеянное большими белыми звездами.

Примыкавший к комнате парапет казался смутной линией, а дальние зубцы и амбразуры крепостной стены едва различались в туманном звездном свете. Крепость правительства была сильной и располагалась вне стен главного города. Легкий ветерок, который шевелил гобелены, приносил с улиц Пешхаури обрывки заунывных песен и бренчание лиры.

Правитель прочитал то, что он написал, открытой ладонью затеняя глаза от бронзовой лампы и медленно шевеля губами, читая письмо, он уловил стук лошадиных копыт за охранной башней и резкий оклик стражи, но не обратил на это внимания.

Письмо было адресовано возаму Виндии в Аудхию и гласило после обычных приветствий:

«Да будет известно вашему превосходительству, что я тщательно выполнил ваши инструкции. Семь дикарей хорошо охраняются в тюрьме, и я периодически посылал известия в горы, приглашая их главаря на переговоры. Тот отметил, что, если его соплеменники не будут освобождены, он сожжет Пешхаури и покроет свое седло моей шкурой. На это он вполне способен, хотя я утроил число стражников. Человек этот не уроженец Афгулистана, и я не могу с определенностью сказать, каким будет его следующий шаг. Но поскольку это желание Деви…»

Он резко вскочил со своего кресла из слоновой кости и повернулся к сводчатой двери одним движением. В следующее мгновение он схватил лежавшую на столе изогнутую саблю.

На пороге стояла женщина. Ее богатые одежды из тонкой материи не скрывали гибкости и стройности ее высокой фигуры. Прозрачная вуаль сползла ниже груди, поддерживаемая снизу и сверху тройным золотым шнуром и украшенная золотым полумесяцем. Ее глаза рассматривали удивленного правителя через вуаль, затем величественным жестом белой руки гостья открыла свое лицо.

— Деви!

Правитель упал на колени перед ней.

Его удивление и смятение были совершенно искренни, несмотря на некоторую картинность позы.

Она жестом приказала ему встать, и он поспешил проводить ее к своему креслу из слоновой кости.

После паузы он со смирением произнес:

— Ваше величество! Граница неспокойна! Набеги с гор не прекращаются. Вы прибыли с охраной?

— Свита сопровождала меня только до Пешхаури, ответила она. — Я разместила моих людей там и приехала в крепость со служанкой Гитерой.

Чандер Шан застонал от ужаса.

— Деви, вы не понимаете опасности. В часе езды от этого места горы кишат варварами, профессия которых убийство и грабеж. Женщин крадут, а мужчин закалывают. Пешхаури не похож на ваши южные провинции.

— Но я здесь, и со мной все в порядке, — прервала она его с оттенком нетерпения. — Я показала свое кольцо с печаткой, и стража у ворот и около твоей двери пропустила меня, по-видимому, предполагая, что я секретный курьер из Аудхии. Давай не будем терять времени. Ты получил ответ от главаря варваров?

Ничего, кроме угроз и проклятий, Деви. Он осторожен и подозрителен, считая, что это ловушка. Винди не всегда выполняют свои обещания, данные людям холмов, в этом он прав.

Его надо заставить принять условия! — воскликнула Юсмина.

Костяшки ее стиснутых пальцев побелели.

— Я не пойму…

Правитель покачал головой.

— Когда я взял в плен этих семерых людей гор, я, как принято, доложил о них Возами, и прежде чем я смог повесить их, пришел приказ задержать казнь и связаться с их главарем. И я сделал это, но главарь держится отчужденно, как я уже сказал. Эти люди племени афгули, но он пришелец с запада, и его зовут Конан. Я пригрозил повесить их завтра на рассвете, если он не явится.

— Хорошо! — воскликнула Деви. — Ты правильно сделал. Я скажу тебе, почему я дала этот приказ. Мой брат…

Она замолчала, сделав паузу, и правитель склонил голову в привычном жесте уважения ушедшему монарху.

— Король Виндии был уничтожен магией, — сказала она наконец. — Я решила посвятить свою жизнь мести. Когда он умирал, он дал мне ключ к разгадке тайны, и я, похоже, поняла, что он имел в виду. Я прочитала «Книгу Скелоса» и разговаривала со многими отшельниками в пещерах Хелая. Я узнала, как и кем он был погублен. Его врагами были Черные Пророки Горы Уисмы.

— Азура! — прошептал Чандер Шан, побледнев.

Ее глаза пронзили правителя.

— Ты боишься их?

— Кто их не боится, Ваше Величество! — ответил он. — Это черные дьяволы, которые появляются в горах за Заибаром. Но саги говорят, что они редко вмешиваются в жизнь смертных людей.

— Почему они убили моего брата, я не знаю, — ответила она. Но я поклялась на алтаре Азура уничтожить их! И мне нужна помощь человека, который хорошо знает горы. Армия Виндии без его помощи не сможет достигнуть Уисмы.

— Да, — пробормотал Чандер Шан. — Вы правы. Двигаться по горным тропам Афгулистана, преодолевая сопротивление волосатых варваров, будет непросто. За каждый шаг винди заплатят десятки жизней. Туранцы когда-то прошли через владения Афгули, но много ли их вернулось домой?

Поэтому я и должна иметь опытных проводников — сказала она.

— Но все боятся Черных Пророков и избегают нечистое место, — вырвалось у правителя.

— А Конан боится их? — спросила она.

— Ну, что касается него, — пробормотал правитель, я сомневаюсь, есть ли что-то, чего боится этот дьявол. Так мне говорили Этот человек, с которым я должен поговорить, хочет освободить своих людей. Очень хорошо, их выкупом будут головы Чёрных Пророков!

Она кивнула и резко встала с кресла. Эта женщина, стоявшая с высоко поднятой головой, со сжатыми кулаками, казалась воплощением непреклонной решимости.

Снова правитель встал на колени, так как частью его мудрости было знание, что женщина в таком эмоциональном состоянии также опасна для окружающих, как слепая кобра.

— Будет, как вы желаете, Ваше Величество.

Затем, когда она немного успокоилась, он встал и осмелился обронить слова предостережения:

— Я не могу предсказать, каким будет поведение Конана. Дикари всегда неуравновешенны, и у меня есть причина думать, что эмиссары из Ту рана подбивают их к набегам на наши границы. Как знает Ваше Величество, туранцы обосновались в Секундераме и других северных городах, хотя племена гор остаются неподвижными. Король Юздигер давно смотрит с жадностью на юг и, возможно, ищет пути захватить сокровища, которые он не смог завоевать силой оружия. Я даже думаю, что Конан может оказаться одним из его шпионов.

— Мы увидим, — ответила она. — Если он любит своих подданных, он будет у ворот на рассвете. Я проведу ночь в крепости. Я приехала тайно в Пешхаури и разместила свою свиту в гостинице. Кроме моих людей, только ты знаешь о моем присутствии здесь.

— Я провожу вас в ваши комнаты, Ваше Величество, сказал правитель.

Служанка ждала их около двери. Лицо ее, как у госпожи, было закрыто вуалью. Она последовала за ними, вся группа прошла в широкий коридор, освещенный дымящимися факелами, и достигла комнат, предназначенных для благородных гостей — генералов и губернаторов. Никто из королевской фамилии до сих пор не был в этой крепости. У Чандер Шана было смутное чувство, что апартаменты не годятся для такой важной персоны, как Деви, хотя она старалась избегать церемоний. Он был рад, когда она отпустила его, и откланялся. Все слуги в крепости были собраны, чтобы служить гостье, хотя правитель и не разглашал ее тайны, он установил копьеносцев перед ее дверями. Среди них был и воин, который до этого охранял его собственные апартаменты. Он забыл поменять его.

Правитель давно уже ушел от нее, когда Юсмина вдруг вспомнила что-то, что она хотела обсудить с ним. Это касалось Керим Шаха, вельможи из Иранистана, который жил в Пешхаури до того как переехал ко двору в Аудхии.

Смутное подозрение по отношению в этому человеку возникло, когда она увидела его вновь в Пешхаури этой ночью. Юсмина подумала, не следовал ли он за ней из Аудхии. Она вышла в коридор одна и направилась к комнате правителя.

Чандер Шан закрыл дверь и подошел к столу. Он взял письмо которое писал, и разорвал его на клочки. Едва он это сделал, как услышал звук падения какого-то предмета на паркет около окна. В следующий момент правитель увидел фигуру, неясно промелькнувшую в проеме окна на фоне звезд, а затем в комнату вскочил человек.

Свет мерцал на стальном лезвии в его руке.

— Ш-ш-ш! - предупредил тот. — Никаких шуток или отправишься к дьяволу.

Правитель замер, потянулся было к сабле, но, вовремя оценив, что находится в пределах досягаемости длинного зайбарского ножа замер.

Пришелец был высоким мужчиной, сильным и стройным. Он был одет как афгулиец, что не сочеталось с его смуглой кожей и голубыми глазами. Чандер Шан никогда не видел человека, похожего на него — это был какой-то варвар с Запада.

— Пришел ты, как вор, ночью, — заметил правитель.

Он овладел собой, хотя помнил, что рядом нет стражи. Но дикарь мог и не знать об этом.

Я взобрался на бастион, — прорычал пришелец, — и охранник вовремя высунул свою голову, чтобы я мог ударить по ней рукояткой ножа.

— Ты Конан?

— Кто же еще? Ты послал известие в Горы, что желаешь начать переговоры. Ладно, я пришел! Отойди подальше от этого стола или я выпущу тебе кишки.

— Я хочу сесть, — ответил правитель.

Он осторожно опустился в кресло, отодвинув его от стола Конан беспокойно двинулся за ним, бросая подозрительные взгляды на дверь и поглаживая острие своего трехфунтового ножа Он не был похож на афгулийца и шел напролом там, где восточный человек стал бы хитрить.

— У тебя семь моих людей, — сказал он. — Ты отказался от выкупа, который я предложил. Какого дьявола ты хочешь?

— Давай обсудим условия, — осторожно ответил Чандер Шан.

— Условия?

В голосе варвара прозвучал едва сдерживаемый гнев.

— Что ты имеешь в виду? Разве я не предложил тебе золото?

Чандер Шан засмеялся.

— Золото? В Пешхаури больше золота, чем ты когда-либо видел.

— Ты ошибаешься. — возразил Конан. — Я видел золото купцов Хурусана.

— Ну, больше, чем афгулиец когда-либо видел, — поправился Чандер ІІІан. — И это только капля сокровищ Виндии. Зачем нам золото? Для нас было бы выгодней повесить этих семерых воров.

Длинное лезвие вздрогнуло в руке Конана, бугры мускулов зашевелились на его коричневой руке.

— Я раскрою твою голову, как созревшую дыню.

Дикое голубое пламя мелькнуло в глазах дикаря, но Чандер Шан с безразличием пожал плечами, хотя продолжал не отрываясь следить за зайбарским ножом.

— Ты можешь легко убить меня и, возможно, исчезнуть потом через стену, но это не спасет семерых твоих людей. Их наверняка повесят. А эти люди — вожди афгулийцев.

— Я знаю это, — прорычал Конан. — Племя воет подобно стае волков на меня, потому что я не обеспечил их освобождения. Скажи мне ясно, чего ты хочешь, ради Крома! Если не окажется другого выхода, я подниму орду и приведу ее к воротам Пешхаури!

Чандер Шан не сомневался, что Конан способен на это.

Он не верил, что какая-нибудь орда с Гор может взять Пешхаури, но он не хотел разорения провинции.

— Есть поручение, которое ты должен выполнить, — сказал он.

Он выбирал слова с чрезвычайной осторожностью.

— Есть…

Конан отпрыгнул, повернувшись лицом к двери. Уши варвара уловили едва слышный стук туфель в коридоре.

В следующее мгновение дверь распахнулась, и стройная, одетая в шелк женщина решительно вошла, захлопнула дверь, затем резко остановилась при виде дикаря.

Чандер Шан вскочил, сердце его ушло в пятки.

— Деви! — закричал он непроизвольно.

— Деви! — раздалось, подобно эху, рычание дикаря.

Чандер Шан увидел вспышку пламени в свирепых голубых глазах варвара.

Правитель застонал от отчаяния и схватил саблю, но дикарь, двигаясь со скоростью урагана, подскочил к правителю и нанес ему удар в голову рукояткой кинжала. Тот упал.

Конан схватил удивленную Деви одной бронзовой рукой и прыгнул к окну. Чандер Шан, отчаянно стараясь подняться на ноги, увидел, как человек в окне на мгновение замер, сжимая в руках свою пленницу. Затем последовало его варварское рычание:

— Теперь посмей повесить моих людей!

Конан исчез. Дикий вопль донесся до ушей правителя.

— Стража! — закричал он.

Шатаясь, он поднялся на ноги, рванул дверь и выскочил в коридор. Его крики отозвались эхом вдоль коридора, и прибежавшие воины с изумлением смотрели на правителя, державшегося за разбитую голову.

— Пошлите всадников, — проревел он. — Произошло похищение благородной женщины главарем афгулийцев.

Чандер Шан не назвал имя этой женщины. Здравый смысл возобладал над бешенством и сильной головной болью.

Правитель с отрядом всадников, который ждал его во дворе крепости, сразу начал преследование. Чандер Шан, вцепившись обеими руками в седло, с трудом удерживался на лошади. Голова продолжала болеть и кружиться.

Конан уже был далеко, но Чандер Шан знал путь, который он выберет, дорога, ведущая прямо к холмам Заибара. Луны не было, хижины крестьян неясно мелькали в звездном свете. Позади них осталась мрачная крепость и башни Пешхаури. Впереди угадывались черные громады Гимилиана.

 

3

Хемса использует магию

В смятении и неразберихе, возникших в крепости, никто не заметил, как девушка, которая сопровождала Деви, выскользнула из ворот. Высоко подобрав платье, она побежала в город. Девушка превосходно ориентировалась в кромешной тьме, избегая дорог и открытых мест. С легкостью тренированного бегуна она перепрыгивала бугры и канавы.

Добравшись до городской стены, девушка стала красться вдоль нее до того места, где возвышался шпиль башни. Остановившись и приложив к губам ладони, она издала странный низкий звук. Почти мгновенно из амбразуры упала веревка.

Девушка схватила ее, встав одной ногой в петлю. По взмаху ее руки веревку плавно, но быстро подняли. Спустя несколько минут девушка уже была на крыше, которая находилась рядом с зубцами крепостной стены. Мужчина в накидке из верблюжьей шерсти молча сматывал веревку. Ни усталости, ни напряжения не чувствовалось в движениях этого человека, и, глядя на него, нельзя было сказать, что он только что поднял взрослую женщину на сорокафутовую высоту.

— Где Керим Шах? — выдохнула она.

Она еще задыхалась от долгого бега.

— Спит в доме внизу. У тебя есть новости?

— Конан украл Деви из крепости и унес ее в горы. — выпалила она.

Хемс не высказал никаких эмоций, а просто кивнул головой в тюрбане.

— Керим Шах будет рад услышать это, — сказал он.

— Подожди!

Девушка обвила руки вокруг шеи, еще продолжая тяжело дышать от усталости. Ее глаза сверкали, как черные драгоценные камни при свете звезд.

Она прижалась лицом к лицу Хемса.

— Правитель отправился в горы со всадниками, но с таким же успехом он может преследовать привидение. Он никому не сказал, что похищена Деви. Давай воспользуемся тем, что кроме нас никто в Пешхаури и крепости не знает об этом.

Она тряхнула его в ярости.

— Ты тоже волшебник! Почему ты должен быть рабом, помогая возвышаться другим? Используй свое искусство для себя!

— Это запрещено!

Он трясся, как в ознобе.

— Я не принадлежу к Черному Кругу. Только по приказу хозяев я имею право использовать знание, которому они научили меня.

— Делай, что я прошу тебя! — страстно возразила она. — конечно, Конан забрал Деви, как заложницу, за жизни семи дикарей. Уничтожь их, чтобы Чандер Шан не смог использовать их для выкупа Деви, затем отправляйся в горы и забери ее у афгулийцев. Они не смогут устоять против твоего колдовства. Сокровища Виндианских королей как выкуп за Деви, а затем, когда они отдадут его нам и будут в наших руках, мы сможем обмануть их и продать ее королю Турании. Мы будем богаты, как в сумасшедшем сне. С помощью золота мы купим воинов. Мы возьмем Хорбшул, выгоним туранцев с холмов и равнин в южные страны и станем королями империи!

Хемса задыхался в ее объятиях. Его охватила дрожь, серое лицо покрылось крупными каплями пота.

Девушка прижималась к нему все сильней и сильней, продолжая душить в своих яростных объятиях.

— Я люблю тебя! Я сделаю тебя королем! За твою любовь я предала свою госпожу, за мою любовь предай своих хозяев! Зачем бояться Черных Пророков!? Своей любовью ко мне ты уже нарушил один из законов! Нарушь остальные! Ты такой же сильный, как и они!

Даже человек изо льда не смог бы противостоять обжигающему жару ее страстной убежденности.

С беззвучным криком он прижал ее к себе, запрокинул ее голову, покрыл поцелуями ее глаза, нос, губы.

— Я сделаю это!

Голос Хемса прерывался от охватившего его чувства. Он шатался, как пьяный.

Искусство, которому они меня научили, будет служить мне, а не моим хозяевам. Мы будем правителями мира.

— Тогда идем!

Гибко выскользнув из его объятий, она схватила его за руку и повела к люку.

Сначала мы должны сделать так, чтобы правитель наверняка не смог обменять этих семерых афгулийцев на Деви.

Он двигался как слепой, они спустились по лестнице в комнату, располагавшуюся под крышей. Керим Шах лежал неподвижно на кушетке, закрыв рукой глаза от мягкого света бронзовой лампы. Девушка дернула Хемса за рукав и сделала быстрый жест рукой поперек горла. Хемс отпрянул назад.

— Я ел его соль! — пробормотал он. — Кроме того, он нам не помешает.

Миновав комнату, они вышли на винтовую лестницу. После того как они удалились, мужчина на кушетке поднялся, вытирая пот с лица. Керим Шах не боялся удара ножа, но Хемса, как ядовитая змея, внушал ему ужас.

Люди, которые строят заговоры на крыше, должны говорить тихо, пробормотал он. — Но так как Хемса пошел против своих хозяев, а он был единственным посредником между нами, я не могу больше рассчитывать на их помощь. С этого момента я вынужден действовать самостоятельно.

Встав на ноги, он быстро подошел к столу, вытащил перо и пергамент из ящика и нацарапал несколько строк:

«Хосри Хану, правителю Секундерама. Киммериец Конан увез Деви Юсмину в лагерь афгулийцев. Это счастливая возможность заполучить Деви в наши руки, как этого давно желает король. Пошли сразу же три тысячи всадников. Я встречу их в долине Гурушан с проводниками».

Он подписал это именем, которое, во всяком случае, было не Керим Шах.

Затем из золоченой клетки он вынул голубя, к ноге которого прикрепил пергамент, скатанный в крошечный цилиндр и обвязанный золотой проволокой. Затем он быстро подошел к окну и швырнул птицу в ночь. Она качнулась на крыльях, исчезла подобно мимолетной тени. Схватив шлем, саблю и завернувшись в плащ, Керим Шах поспешил из комнаты вниз по винтовой лестнице.

Тюремный квартал в Пешхаури был отделен от остальной части города толстой стеной, в арке которой имелась единственная окованная железом массивная дверь. Над аркой горел зловещий красный факел, а рядом с дверью стоял, зевая время от времени, воин с копьем и щитом.

Вдруг он резко выпрямился. На мгновение ему показалось, что он все же заснул, а потом, пробудившись, увидел прямо перед собой человека. На нем была надета накидка из верблюжей шерсти и зеленый тюрбан. В мигающем свете факела его черты были неясны, но стражнику было видно, что глаза человека сверкают зловещим огнем.

— Кто идет? — спросил воин.

Он выставил вперед копье.

— Кто ты?

Незнакомец не смутился, хотя острие копья коснулось его груди. Он смотрел на воина со странной настойчивостью.

— Что ты здесь делаешь? — спросил человек странным голосом.

— Охраняю ворота, — меланхолично ответил воин.

Человек в накидке стоял, не отступая.

— Ты обязан подчиняться мне! Ты посмотрел в мои глаза, и твоя душа больше не принадлежит тебе. Открой дверь!

Страж скованно, с застывшим лицом, повернулся, вытащил из-за пояса большой ключ, повернул его в массивном замке и распахнул дверь. Затем он застыл, смотря прямо перед собой ничего не видящими глазами.

Из тьмы выскочила женщина и положила руку на плечо волшебника.

— Прикажи ему привести нам лошадей, Хемса, — прошептала она.

— В этом нет необходимости, — ответил Хемса.

Немного повысив голос, он сказал стражнику:

— Ты мне не нужен больше. Убей себя.

Подобно человеку в трансе, воин направил острие копья в свое тело чуть ниже ребер, затем медленно и флегматично навалился на него всем весом, так что копье проткнуло его тело и вышло наружу между лопатками. Соскользнув вдоль древка, он затих. Копье торчало ужасным стеблем, выросшим из спины.

Девушка уставилась на него в мрачном оцепенении, пока Хемса не повел ее через ворота. Факелы освещали узкое пространство между внешней стеной и низкой внутренней, в которой через равные промежутки были расположены сводчатые двери. В этом пространстве расхаживал воин, и когда ворота открылись, он подошел ближе. Он был настолько уверен в неприступности тюрьмы, что ничего не подозревал, пока Хемса и девушка не показались в проходе. Потом было слишком поздно. Волшебник не стал тратить времени на гипноз, хотя все его действия и казались девушке магией. Страж опустил копье, открыл рот, чтобы поднять тревогу, которая привлекла бы внимание охранников в другом конце двора! Хьиса отбил копье в сторону левой рукой, как человек отбрасывает соломинку, а ребром правой руки ударил воина в шею.

Страж без звука рухнул лицом вниз, его голова откинулась на сломанной шее.

Хемса, не взглянув на него, прошел прямо к одной из дверей и положил открытую ладонь на тяжелый бронзовый замок. С глухим стуком дверь распахнулась. Когда девушка прошла вслед за ним, она увидела, что толстые доски превратились в щепки, бронзовые болты согнуты и вывернуты из своих креплений, а огромные петли сорваны и сломаны. Тысячефунтовый боевой таран с сорока лучниками не смог бы разнести препятствие столь успешно.

Хемса был опьянен свободой и ощущением своей силы, ему нравилось то, что он делал.

Через сломанную дверь они прошли в маленький двор, освещенный факелом. Напротив двери была широкая решетка из железных прутьев, чья-то волосатая рука ухватилась за один из них. В глубине двора в темноте мерцали чьи-то белки глаз.

Хемса стоял молча, пристально глядя в сумрак, откуда на него с обжигающим напряжением смотрели глаза пленников. Затем рука Хемсы скрылась под накидкой и появилась вновь. Из его ладони посыпалась сверкающая пыль.

Вспышка зеленого пламени осветила пространство. На короткое время фигуры семерых людей, стоявших неподвижно за прутьями, стали видны в малейших деталях, высокие волосатые люди в рваных одеждах воинов гор.

Огонь погас, но шар остался, дрожащий шар мерцающей зелени, который поблескивал и испускал тепло, лежал на каменных плитах у его ног. Расширенные глаза дикарей были прикованы к нему.

Шар качнулся, вытянулся и превратился в светящийся зеленый дым, поднимающийся спиралью вверх. Дым скручивался и извивался, как гигантский змей, затем он расширился и расплылся сияющими складками и завихрениями. Облако бесшумно двигалось над плитами прямо к решетке. Люди смотрели на него наполненными ужасом глазами, решетка дрожала от рывков, они пытались спастись. Их рты раскрывались, но не было слышно ни звука. Зеленое облако окутало прутья и скрыло их, подобно туману, затем оно просочилось через решетку и поглотило людей, находившихся внутри. Из тьмы донеслось несколько приглушенных звуков, как если бы кто-то пытался кричать из-под воды.

Хемса коснулся рукой девушки, ошеломленной увиденным, и увлек ее за собой. Оглядываясь, она медленно пошла за волшебником. Туман рассеялся, между прутьев виднелась пара ног в сандалиях, а в глубине — нелепые контуры груды неподвижных тел.

— А теперь нам нужен конь, который быстрее самой быстрой лошади, когда-либо выращенной в стойбище смертных, — проговорил Хемса. — Мы будем в Афгулистане перед рассветом.

 

4

Встреча в ущелье

Юсмина Деви не могла ясно вспомнить детали своего похищения. Неожиданность и грубость ошеломили ее.

Весь водоворот событий сложился в вереницу обрывающихся впечатлений — ужасающая хватка мощной руки, горячее дыхание похитителя, прыжок из окна на парапет, бег по крышам, безрассудный спуск по веревке с крепостной стены. Потом был полет и снопы искр из-под копыт жеребца, помечавшие путь в ночи.

Когда девушка пришла в себя, ее охватил стыд и гнев — правители Виндии почитались наравне с богами, а ее вез варвар гор как простую женщину с базара. Впервые в жизни она поняла, что значит подчиниться грубой физической силе.

Конан отпустил поводья и сидел в седле легко и непринужденно. Юсмине казалось, что ее несет среди звезд и скал беззаботный кентавр.

— Ты, собака с гор! — выдохнула она с чувством стыда и гнева и ощущением беспомощности. — Как ты посмел!.. Заплатишь жизнью за это! Куда ты везешь меня?

— В поселок афгулийцев, — ответил он, бросая взгляд через плечо.

Позади них, за холмами, которые они только что миновали, была видна освещенная факелами крепость. Конан увидел световые сигналы, которые означали, что главные ворота крепости открыты. Он засмеялся низким грудным смехом, похожим на порыв ветра.

— Правитель послал за мной погоню. Ну что ж, устроим им веселую гонку. Как ты думаешь, Деви, отдадут ли они семь пленников за принцессу Виндии?

— Они пошлют армию, чтобы повесить тебя и твою шайку дьяволов, — убежденно пообещала она.

Он коротко рассмеялся в ответ. Ее одежда, развеваемая ветром, неприлично растрепалась за время скачки. Она решила, что презрительная покорность будет лучше соответствовать достоинству принцессы, и прекратила разговор.

Они подъезжали к Зайбарскому ущелью, которое напоминало прорезь, сделанную гигантским ножом в огромном скальном массиве. Среди черных, отвесных стен, поднимавшихся на тысячи футов Юсмина, забыв о гневе, ощутила благоговейный ужас.

Киммериец целиком доверился жеребцу, который продвигался по тропе, не выказывая признаков беспокойства и усталости.

Едва путники, выбравшись из ущелья, стали подниматься по тропинке на склон, как в воздухе со свистом пронесся дротик и вонзился в круп жеребца. Огромный зверь испуганно всхрапнул и, опустив голову, рухнул. Конан мгновенно отреагировал на ситуацию.

Он успел спрыгнуть, держа девушку на весу, чтобы предохранить ее от удара о камни. Он отскочил к скале и положил девушку в расщелину. Затем он вытащил меч и устремился в темноту, туда, откуда последовало нападение.

Юсмина, не понимая, что случилось, видела из своего укрытия какие-то смутные тени и слышала удары мечей друг о друга.

Затем звуки схватки прекратились и зычный голос проревел:

— Что же вы, собаки! Почему отступили? Вперед, вперед, проклятые, взять его!

Конан вздрогнул, вглядываясь в темноту, и окликнул:

— Афзал, это ты?

Прозвучало ругательство и голос осторожно спросил:

— Конан? Это ты, Конан?

— Ну!

Киммериец засмеялся.

— Выходи, ты, старый пес. Я убил одного из твоих людей.

Между скал возникло движение, тускло мелькнул свет, затем появилось пламя и двинулось по направлению к нему. Мужчина, который нес факел, другой рукой сжимал огромную кривую саблю.

Конан вышел вперед, пряча нож, и человек с факелом радостно приветствовал его:

— Конан! Выходите из-за камней, собаки! Это Конан!

Дикие бородатые люди в лохмотьях и с ножами в руках стали собираться вокруг колеблющегося круга света.

— На кого ты охотишься в Зайбаре, Афзал? — спросил Конан у бородатого вожака.

— Кто знает, что может оказаться в ущелье ночью, — ответил бородач с ухмылкой вурдалака. — Мы, вазули, ночные ястребы. Но ты, похоже, тоже с добычей, Конан?

— У меня есть пленник, — ответил киммериец и, подойдя к расщелине, вывел оттуда дрожавшую Деви.

Ее величественная осанка исчезла. Она, потупясь, смотрела на кольцо бородатых лиц, которые ее окружали, и была благодарна сильной руке, которая обхватила ее. Факел пододвинулся к ней ближе, и по кольцу прошел вздох изумления.

— Она моя пленница, — повторил со значением Конан. — Я везу ее в Афгулистан. Но вы убили мою лошадь, а Винди очень близко отсюда.

— Пойдем с нами в мою деревню, — предложил Яр Афзал. — У нас есть лошади, спрятанные в ущелье. Винди никогда не последуют за нами в темноте. Ты сказал, что они близко?

— Настолько близко, что я уже слышу стук их копыт о камни, — мрачно ответил Конан.

Мгновенно все зашевелились, факел был погашен, и оборванные фигуры растаяли в темноте. Конан подхватил Деви на руки, она не сопротивлялась.

Каменистая почва поранила ее ноги, обутые в изящные туфельки, и она чувствовала себя очень маленькой и беззащитной в этом жутком, первобытном мраке среди скал.

Почувствовав, что она дрожит на ветру, Конан сорвал плащ с одного из дикарей и укутал им принцессу. Он также прошипел ей на ухо приказ не издавать ни звука. Она не слышала никакого стука копыт, который улавливали уши дикаря, но была слишком испугана, чтобы ослушаться.

Конан вскочил на лошадь человека, которого он убил, и посадил девушку перед собой. Подобно привидениям, отряд пошел прочь из ущелья. На дороге они оставили мертвую лошадь киммерийца и убитого дикаря, которые были вскоре найдены всадниками из крепости. Те, признав в мужчине вазули, сделали свои собственные выводы.

Юсмина, согревшись в руках своего похитителя, незаметно для себя самой задремала.

Движения лошади, хотя и неровные, обладали определенным ритмом, который совместно с усталостью и эмоциональным истощением навели на Деви сон. Она потеряла ощущение времени и направления. Они двигались в плотной темноте, в которой она иногда мельком видела смутные гигантские стены, загораживавшие звезды. Иногда она ощущала ветер, несущий холод с головокружительных высот.

Сквозь сон она смутно почувствовала, что движение прекратилось, ее подняли и пронесли несколько шагов. Затем ее положили на что-то мягкое, в которое она была завернута. Она услышала смех Яр Афзала:

— Редкий приз, Конан, подходящая пара для вождя афгулийцев.

— Это не для меня, — донесся приглушенный ответ Конана. — Эта женщина — плата за жизнь семерых моих людей, лопни их души.

Это было последнее, что она услышала, погружаясь в глубокий сон.

 

5

Черный жеребец

Солнце стояло уже довольно высоко, когда Юсмина проснулась. Ее тело еще ныло от долгой езды, но, казалось, все еще чувствовало мускулистую руку, которая принесла ее так далеко.

Она лежала на овечьей шкуре, покрывавшей ложе из листьев на грязной земле.

Сложенная куртка из овечьей кожи была у нее под головой, а она сама была накрыта плащом. Юсмина находилась в большой комнате, стены которой были грубо, но прочно сложены из необработанных камней, замазанных обожженной глиной. Толстые столбы поддерживали свод, в котором виднелся люк. К люку вела лестница. В стенах вместо окон были только амбразуры.

В комнате была одна массивная бронзовая дверь, очевидно, трофей, снятый вазули с какой-нибудь Виндийской пограничной башни. Напротив двери в стене было широкое отверстие, загороженное несколькими прочными деревянными брусьями. За ними Юсмина увидела замечательного черного жеребца, с чавканьем жевавшего пучок сухой травы. Строение было одновременно крепостью, жилым помещением и стойлом.

На другом конце комнаты у небольшого костра сидела на корточках девушка в жилете и широких шароварах, жаря кусочки мяса на железной решетке, положенной на камни. В стене в нескольких футах от пола была запачканная сажей прорезь, и дым выходил наружу через нее. Часть дыма расплывалась волнами по комнате.

Девушка-дикарка взглянула на Юсмину через плечо, показав смелое приятное лицо, и продолжала стряпать. Снаружи раздались голоса, затем дверь распахнулась от удара ногой, и вошел Конан.

Он выглядел еще огромней, чем ночью. Юсмина заметила, что одежда была чистая и целая. Широкий бархатистый пояс поддерживал его нож в ножнах, а под рубашкой поблескивала толстая туранская кольчуга.

— Твоя пленница проснулась, Конан, — сказала девушка.

Он улыбнулся, шагнул к огню и смахнул кусочки мяса с решетки в каменное блюдо.

Сидевшая на корточках девушка засмеялась в ответ и сделала неприличный жест.

Конан ухмыльнулся и шлепнул девицу по ягодице. Затем он отдал ей короткую команду, и та поставила перед Юсминой большой ломоть хлеба, медный кувшин и каменное блюдо с мясом. Юсмина посматривала на все это с сомнением.

— Грубая пища для принцессы. Но живот можно наполнить и этим, — хмыкнул киммериец. Деви вдруг почувствовала сильный голод. Без слов она села на пол, скрестив ноги, поставила блюдо себе на колени и начала есть, используя пальцы за неимением столовых принадлежностей. В голове Юсмины промелькнуло, что способность к адаптации — качество настоящего аристократа.

Конан стоял, смотря сверху на нее, заткнув большие пальцы рук за пояс. Он никогда не сидел со скрещенными ногами по восточному обычаю.

— Где я? — вдруг спросила Юсмина.

— В хижине Яра Афзала, главы курумских вазули, — ответил он. — Афгулистан лежит на много миль дальше к западу. Мы спрячемся здесь ненадолго. Винди топчут холмы в поисках тебя. Несколько их отрядов уже уничтожены племенами.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Держать тебя до тех пор, пока Чандер Шан не пожелает обменять тебя на семерых моих негодяев.

Он хмыкнул.

— Женщины вазули выделывают чернила из листьев шоки, и, когда придет время, ты сможешь написать письмо правителю.

Тень монаршего гнева всколыхнула ее, когда она подумала, как по-сумасшедшему вкось пошли ее планы. Ведь она стала пленницей того самого человека, которого рассчитывала подчинить себе. Она сбросила на пол блюдо с остатками мяса и вскочила на ноги, задыхаясь от гнева.

— Я не напишу этого письма! Если ты не доставишь меня назад, они повесят твоих людей и еще тысячу в придачу!

Девушка-дикарка презрительно засмеялась. Конан нахмурился, но тут открылась дверь и с важным видом вошел Яр Афзал.

Глава вазули был крупнее Конана, но выглядел толстым и медлительным по сравнению с плотным киммерийцем. Он пощипал свою окрашенную в красный цвет бороду и со значением посмотрел на девушку-дикарку, которая встала и вышла из комнаты. Затем Яр Афзал обратился к своим гостям.

— Проклятая людская болтовня, Конан, — сказал он. — Они хотят, чтобы я убил тебя и забрал девушку. Они уверены, что это знатная и богатая женщина. Им непонятно, почему афгулийские собаки получат за нее выкуп, если рискуют они, держа ее в своей деревне.

— Одолжи мне свою лошадь, — сказал Конан. — Я возьму ее и уеду.

— Фи! — фыркнул Яр Афзал. — Не думаешь ли ты, что я не могу справиться со своими людьми! Я заставлю их танцевать голыми, если они будут перечить мне! Они не любят тебя, как и любого другого чужака, но ты однажды спас мне жизнь, и я не забыл этого. Выйдем, Конан, вернулся разведчик.

Конан последовал за ним. Они закрыли за собой дверь, и Юсмина выглянула через амбразуру. Перед хижиной было ровное пространство. На дальнем его конце стояло несколько каменных домов, голые ребятишки играли среди валунов, стройные женщины занимались домашними делами.

Прямо перед домом Афзала сидели на корточках несколько волосатых, оборванных мужчин, смотревших на дверь. Конан и Яр стояли недалеко от двери и слушали разведчика. Он обращался к главе на грубом наречии вазули, которое Юсмина едва понимала, хотя ее учили языкам Иранистана и наречиям Афгулистана.

— Я говорил с Дагозаном, который видел всадников прошлой ночью, — сказал разведчик. — Он прятался рядом, когда они подъехали к месту, где мы поймали в засаду господина Конана. Он подслушал их разговор. Среди них был Чандер Шан. Они нашли мертвую лошадь, и один из всадников узнал в ней лошадь Конана. Затем они нашли вазули, которого убил Конан. Они решили, что Конан убит, а девушка взята в плен вазули, поэтому они решили ехать в Афгулистан. Но они не знали, из какой деревни был убитый, а мы не оставили никаких следов, по которым могли бы последовать кшатри. Поэтому они поехали к ближайшей деревне вазули, которой оказалась деревня Угры, сожгли ее и убили много людей. Но люди Ходжура напали на них в темноте и убили некоторых из них и ранили правителя. Поэтому уцелевшие отступили, но вернулись с подкреплением на восходе солнца. Стычки и сражения на холмах кипели все утро. Говорят, что подошла большая армия, чтобы очистить холмы вокруг Зайбара. Племена точат копья и устраивают засады в каждом ущелье отсюда и до долины Гурашах. Я знаю, что в предгорьях появился Керим Шах.

Среди воинов раздались восклицания, и Юсмина подалась ближе к амбразуре.

— Куда он поехал? — потребовал ответа Яр Афзал.

— Дагозан не знает, но с ним было тридцать иракзан из нижних деревень. Они направились в горы и исчезли.

— Эти иракзан — шакалы, которые следуют за львом ради объедков, — зарычал Яр Афзал. — Они гребут монеты, которые Керим Шах разбрасывает среди пограничных племен, покупая людей, как лошадей. Мне он не нравится, хотя он наш родич из Иранистана.

— Не совсем так, — сказал Конан. — Я давно знаю его. Он хирканканец, шпион Юздигера. Если я поймаю его, я сдеру с него шкуру.

— Что мы сидим и ждем прихода винди? — закричали воины. — Они в конце концов узнают, где мы прячем женщину!

— Пусть они приходят.

Яр Афзал хмыкнул.

— Мы сможем удержаться против них.

Один из мужчин выскочил и потряс кулаком в сторону Конана.

— Почему мы должны рисковать, в то время как пожинать плоды будет он? — завопил воин. — Разве мы обязаны сражаться за него?

Конан прыжком подскочил к нему и немного нагнулся, чтобы увидеть его волосатое лицо.

— Я никогда не прошу сражаться за меня, — тихо сказал Конан. — Вынимай свое лезвие, если посмеешь еще раз тявкнуть, пес!

Вазули отпрянул назад, зашипев, как кот.

— Только посмей тронуть меня, и тут же пятьдесят воинов разорвут тебя! — зловеще прокричал он.

— Что? — проревел Яр Афзал.

Лицо его побагровело от злости, усы ощетинились, а желваки на щеках заходили от ярости.

— Курила, разве ты глава? Вазули получают приказы от Яр Афзала или от беспородной шавки?

Мужчина съежился перед своим грозным начальником, а Яр Афзал быстро подошел к нему, схватил за горло и душил, пока его лицо не стало серым. Затем он с яростью швырнул его на землю и встал над ним с кривой саблей в руке.

— Есть здесь еще кто-нибудь, кто оспаривает мою власть? — проревел он, окидывая взором своих воинов.

Те мрачно опустили глаза, Яр Афзал презрительно фыркнул и убрал свое оружие жестом, который был верхом оскорбления для вазули. Затем он с подчеркнутой мстительностью лягнул поверженного подстрекателя, что вызвало вопли его жертвы.

— Ступай в долину к наблюдателям и принеси известия, если они есть, — скомандовал Яр Афзал. Воин ушел.

Затем Яр Афзал с внушительным видом уселся на камень, ворча в бороду. Конан встал рядом с ним, раздвинув ноги и положив большие пальцы рук на пояс. Он внимательно наблюдал за собравшимися воинами.

Они мирно смотрели на него, не смея выступить против ярости Яр Афзала, но было ясно, что они ненавидели пришельца, как может ненавидеть только дикарь.

— Теперь слушайте меня, вы, сыновья безымянных собак, пока я рассказываю вам, как господин Конан и я задумали одурачить винди.

Рычащий голос Яр Афзала преследовал посрамленного воина, когда он удалялся от сборища.

Он прошел мимо скопища домов, где женщины, видевшие его поражение, смеялись над ним и выкрикивали обидные замечания, и поспешил по дороге, которая вела между скал в долину.

Едва пройдя первый поворот, он резко остановился и разинул рот. Он не мог поверить, что это возможно, — незнакомец в накидке из верблюжьей шерсти и в зеленом тюрбане вошел в долину Курум, незамеченный наблюдателями с ястребиными глазами.

Рот вазули раскрылся для вопля, а рука потянулась к рукоятке ножа. Но в этот момент его глаза встретились с глазами незнакомца, и крик замер в горле, а пальцы разжались. Он стоял, как статуя, с пустыми глазами.

Несколько мгновений оба были неподвижны. Затем незнакомец нарисовал пальцем на пыльной поверхности камня загадочный символ. Вазули не видел этого символа, но вскоре что-то засверкало там — круглый, сияющий предмет — черный шар, который выглядел, как сделанный из полированного нефрита. Чужак в зеленом подошел и протянул шар вазули, который принял его.

— Отнеси это Яр Афзалу, — сказал мужчина.

Вазули повернулся, как механическая кукла, и пошел назад по тропе, держа нефритовый шар на вытянутых руках. Он даже не услышал новые насмешки женщин, когда проходил мимо них.

Пришелец смотрел ему вслед с загадочной улыбкой. Рядом с ним была девушка, которая смотрела на него с восхищением и даже опаской.

Он бережно провел пальцем по ее темным локонам.

— У тебя еще кружится голова от полета.

Он засмеялся.

— Пока жив Яр Афзал, Конан будет пребывать в безопасности среди воинов вазули. Их много. Их ножи остры. То, что я задумал, будет надежнее даже для меня. Не нужно быть мудрецом, чтобы предсказать, что будет делать Вазули, мой посыльный, когда протянет шар Узудов главе Курума.

Яр Афзал остановился посреди своей тирады, удивленный и рассерженный при виде воина, которого он послал в долину.

— Я приказал тебе идти к наблюдателям! — проревел глава. — У тебя не было времени вернуться от них.

Воин не ответил. Он подошел к главарю и раскрыл перед ним ладони, на которых лежал нефритовый шар. Конан хотел сказать что-то Яру, но тот нанес Куриле сильнейший удар кулаком в лицо. Воин упал, как вол.

Нефритовый шар подкатился к ногам Яр Афзала, и глава, заметив его, нагнулся и поднял. Воины, уставившись озадаченно на своего бесчувственного товарища, видели, как их глава наклонился, но не заметили, что он что-то поднял с земли.

Яр Афзал выпрямился, взглянул на нефрит и сделал движение, чтобы засунуть его за свой пояс.

— Унесите этого глупца в его хижину, — прорычал он. — У него взгляд нюхателя лотоса. Я… Эй!

Вдруг он почувствовал, что шар ожил в руке. Он не ощущал больше ничего, кроме гладкой блестящей сферы в своих пальцах, и он не смел посмотреть, он не мог открыть ладонь, язык его онемел. Удивленные воины видели, как расширились от ужаса глаза Яр Афзала, как исчез румянец с его лица.

Вдруг рев вырвался из его груди, он покачнулся и упал. Пальцы правой руки разжались, и безобразный черный паук, тело которого сверкало, как черный нефрит, выбрался с его ладони и исчез в трещине скалы. Вазули завопили и отшатнулись назад, а чудовище заползло в трещину скалы и исчезло.

Воины столпились, недоуменно глядя друг на друга, и над их бормотанием послышался отдаленный голос команды, который пришел неизвестно откуда.

— Яр Афзал мертв! Убейте пришельца!

Впоследствии каждый из тех, кто остался в живых, отрицал, что он кричал, но все слышали команду.

Этот крик мобилизовал воинов. Оставив сомнения и страх, они бросились к Конану с поднятыми ножами.

Но киммериец среагировал на ситуацию мгновением раньше. Одним прыжком он оказался у двери, открыл ее ударом ноги и оказался в комнате. Бородатый охранник, стоявший у двери, рванулся за ним. Конан отпрянул в сторону, и стражник пролетел далеко в глубь комнаты. Киммериец успел захлопнуть дверь и задвинуть засов перед разъяренной толпой.

Он быстро развернулся и с обнаженным мечом набросился на охранника.

Юсмина, забившись в угол, смотрела с ужасом, как двое мужчин сражаются, двигаясь по комнате, иной раз почти касаясь ее. Мелькание и звон их лезвий заполнили комнату, а снаружи толпа вопила, как стая волков, тщетно рубя бронзовую дверь своими длинными ножами и швыряя в нее огромные камни.

Кто-то принес ствол дерева, и дверь стала прогибаться под его ударами. Юстина зажала уши, чтобы ничего не слышать.

Крики во дворе и удары в дверь привели жеребца в неистовство. Он повернулся крупом к бревенчатому ограждению стойла и стал бить по нему копытами. Один из ударов угодил в спину охранника, когда тот в какой-то момент схватки оказался прижатым к бревнам. Удар был так силен, что мертвый охранник, падая, повалил Конана на пол.

Юсмина вскрикнула и рванулась к ним, ей показалось, что оба убиты. Конан сбросил в сторону труп и встал. Юсмина схватила его за руку, дрожа с ног до головы.

— О, ты жив! Я подумала, что ты умер!

Он быстро взглянул в ее бледное запрокинутое лицо и расширенные темные глаза.

— Почему ты дрожишь? — спросил он. — Какое тебе дело, жив я или мертв?

Остатки ее гордости вернулись к ней, и она отошла, делая довольно жалкую попытку изобразить прежнюю Деви.

— Ты предпочтительнее тех волков, которые воют снаружи, — ответила она и жестом указала на дверь, каменный порог которой начал давать трещины.

— Она не продержится долго, — пробормотал Конан.

Затем, повернувшись, он быстро направился к жеребцу.

Юсмина сжала ладони и затаила дыхание, когда увидела, как он отдирает разломанную загородку и входит в стойло к обезумевшему зверю.

Жеребец угрожающе заржал и встал на дыбы. Конан, подпрыгнув, схватил его за гриву и рванул вниз с такой силой, что конь встал на четыре ноги. Киммериец взнуздал его и набросил на его спину позолоченное седло с серебряными стременами.

Затем позвал Юсмину, которая покорно приблизилась к фыркающей и вздрагивающей лошади.

Конан стал внимательно исследовать каменную стену позади стойла.

— Здесь есть тайная дверь, о которой вазули не знают. Яр Афзал показал мне ее как-то, когда был пьян. Она выходит к ущелью позади хижины.

Как только он надавил на выступ, который казался случайным, целая секция стены скользнула вбок на смазанных железных катках.

Девушка увидела узкий проход в каменной скале в нескольких футах от задней стены хижины. Затем Конан вспрыгнул в седло и посадил Юсмину перед собой. Позади них дверь застонала и рухнула.

В комнату ворвалась разъяренная толпа вазули с ножами в руках. Но Конан пришпорил коня, и тот, как дротик, выпущенный из катапульты, проскользнул через проход в скале и вылетел на тропу в ущелье.

Появление жеребца было столь неожиданным для двух людей на тропе, что один из них — мужчина в зеленом тюрбане — не успел увернуться и упал под копыта лошади.

Конан, на мгновение попридержав жеребца, обернулся и успел разглядеть стройную девушку в красивом платье, прижавшуюся к стене ущелья.

Из прохода в скале появились несколько вазули. Заметив их, киммериец вновь пришпорил коня и через считанные секунды исчез за поворотом тропинки.

Воинственные крики вазули, приблизившихся к лежащему человеку в зеленом тюрбане, сменились пронзительными воплями ужаса.

 

6

Гора Черных Пророков

— Куда теперь?

Юсмина попыталась усидеть прямо на качающейся луке седла, держась за своего похитителя. Она вдруг осознала, что эти вынужденные объятия не только придавали ей уверенность, но и вызывали приятные ощущения.

— В Афгулистан, — ответил Конан. — Это опасная дорога, но жеребец легко доставит нас, если только мы не встретимся с какими-нибудь твоими друзьями или моими врагами. Теперь, когда Яр Афзал мертв, проклятые вазули пойдут за мной по пятам.

— Кто был тот, кого ты сбил? — спросила она.

— Не знаю. Я никогда не видел его прежде. Какого дьявола он находился там, не могу понять. К тому же с ним была девушка.

— Да.

Взгляд Юсмины помрачнел.

— Девушка — моя служанка Гитейра. Ты не думаешь, что она шла на помощь мне, а этот человек был ее друг? Если так, то вазули схватили их обоих.

— Ладно, — ответил Конан. — Мы ничего здесь не можем сделать. Если мы вернемся, они убьют нас обоих. Я не могу понять, как такая девушка могла зайти так далеко в горы с одним человеком, да еще с ученым, так как он чертовски похож на ученого. Есть что-то странное во всем этом. Парень, которого избил Яр Афзал, двигался как человек, спящий на ходу. Я видел священников Заморы, совершавших свои отвратительные ритуалы. Их жертвы выглядели так же, как этот парень. Священники глядели им в глаза и бормотали заклинания, а затем люди становились подобны ходячим мертвецам с открытыми глазами и делали все, что прикажет повелитель. Еще я видел, как тот парень что-то нес в руках. Оно было похоже на большую черную нефритовую бусину, какую одевают девушки Изудов, когда танцуют перед черным каменным пауком, который является их богом. Яр Афзал поднял эту бусину и держал ее в руке, а когда он упал мертвым, паук, похожий на бога Изудов, только меньше, выбежал из его кулака. Затем, когда вазули стояли в растерянности, раздался голос, призывавший их убить меня, и я знал, что это не был голос кого-либо из воинов или женщин, стоявших около хижин. Он, казалось, пришел сверху.

Юсмина не ответила. Она взглянула на четкие очертания гор и вздрогнула. Их мрачное и скупое величие вызывало в ней, родившей на равнине, душевное смятение.

Солнце приближалось к зениту. Ветер, дувший небольшими порывами, казалось, срывался с заледеневших склонов. Она услышала над головой странное шуршание, которое не было порывом ветра. По взгляду, брошенному Конаном, она поняла, что для него это тоже было необычным звуком.

Никто из них не произнес ни слова, но Конан достал свой нож из ножен.

Они ехали по малозаметной тропке, нырявшей в настолько глубокие ущелья, что лучи солнца никогда не достигали их дна.

Солнце прошло зенит, когда Конан повернул коня и направился к югу, следуя почти под прямым углом к их прежнему маршруту.

— В конце этой тропы находится деревня Галзан, — объяснил он. — Их женщины ходят по этой тропе к колодцу за водой. Тебе нужно новое платье.

Посмотрев на свои тонкие одежды, Юсмина согласилась с ним. Они были настолько изорваны, что едва прикрывали ее. Но даже в целом виде они не подходили для путешествий в скалах Гинилианов.

Подъехав к ручью, пересекавшему тропу, Конан слез с лошади, помог спуститься Юсмине и стал ждать. Вскоре он кивнул, хотя она ничего не слышала.

— Женщина идет по тропе, — сказал он. Юсмина схватила его за руку.

— Ты не убьешь ее?

— Я не убиваю женщин, — великодушно сказал он. — Хотя некоторые из женщин гор этого заслуживают. Они настоящие волчицы.

Он ухмыльнулся.

— Клянусь богом, я заплачу.

Он вытащил пригоршню золотых монет и выбрал самую большую. Юсмина кивнула с облегчением. Возможно, это было естественно для мужчины — убивать и умирать, но мысль об убийстве женщины была невыносима.

Вскоре на тропе появилась женщина — высокая, стройная девушка галзан, гибкая, как молодой побег. Увидев их, девушка резко остановилась и уронила пустой кувшин, который несла. Она хотела бежать, но затем поняла, что Конан был слишком близко, и поэтому стояла спокойно, испытывая и страх, и любопытство.

Конан показал золотую монету.

— Если ты отдашь этой женщине свою одежду, — сказал он, — я дам тебе эту монету.

Ответ был мгновенным. Девушка широко улыбнулась от удивления и восторга. С пренебрежением женщины гор к правилам приличия, она быстро сбросила свой вышитый жилет, выскользнула из широких шаровар, сняла рубашку и скинула сандалии. Сложив все это в узел, она протянула его Конану, который передал вещи удивленной Деви.

— Встань за этой скалой и надень все это, — приказал он.

Он еще раз доказал этим, что он не похож на местных обитателей.

— Сложи свои вещи в узел и принеси их мне, когда оденешься.

— Деньги! — воскликнула дикарка и протянула руку. — Золото, что ты обещал мне!

Конан бросил ей монету, она поймала ее, попробовала зубами и засунула в свои волосы. Затем она нагнулась, подняла кувшин и пошла нагой по тропе без всякой стыдливости. Конан подождал с некоторым нетерпением, пока Деви в первый раз в жизни оделась сама. Когда она вышла из-за скалы, он чертыхнулся от удивления, и Юсмина почувствовала странный прилив эмоций от этого неприкрытого восхищения, горевшего в диких голубых глазах.

Встретив его выразительный взгляд, она почувствовала смущение, некоторое тщеславие, которого она никогда прежде не испытывала. Он положил тяжелую руку на ее плечо и повернул ее кругом, оглядев со всех сторон.

— Клянусь Кромом, — сказал он, — в тех ярких накидках ты была хороша, но холодна, как звезда. Сейчас ты женщина из теплой плоти и крови и совсем живая! Ты зашла за эту скалу как Деви Виндии, а вышла как девушка гор, хотя и в тысячу раз красивее. Ты была богиней — теперь ты реальная женщина!

Он шлепнул ее очень звонко, и она, приняв это как еще одно выражение восхищения, не почувствовала себя оскорбленной. Похоже, сменив одежду, она изменилась и сама. Чувства и ощущения, которые она раньше подавляла, поднялись в ней с новой силой, как только она сбросила королевскую одежду.

Но Конан в своем восхищении не забыл опасностей, которые их поджидали.

Чем дальше они удалялись от района Зайбар, тем менее вероятна была встреча с какими-нибудь войсками кшатри. Но Конан все время прислушивался в надежде заранее узнать о приближении вазули.

Подняв Деви, он уселся в седле и снова направил жеребца на запад. Связку одежды, которую дала девушка, Конан швырнул в глубину тысячефутовой пропасти.

— Почему ты сделал это? — спросила Юсмина. — Почему ты не отдал это девушке?

— Всадники кшатри прочешут эти горы, — сказал он. — Если они найдут девушку, носящую твою одежду, они пытками заставят ее все рассказать о нас.

— Что она будет теперь делать? — спросила Юсмина.

— Она вернется в свою деревню и скажет, что на нее напал незнакомец, — ответил Конан. — Она направит их на наш след, конечно, но сперва она сходит за водой, так как не посмеет вернуться без нее, иначе ей снимут кожу кнутом. Это даст нам запас времени. Они не догонят нас. К ночи мы пересечем границу Афгулистана.

— Здесь нет никаких границ, тропинок или знаков человеческого присутствия, — сказала она. — Даже для Гимилианов этот район кажется пустынным. Мы не видели дороги с тех пор, как оставили ту, на которой встретили девушку галзан.

Вместо ответа он показал на северо-восток, где она мельком увидела пик в кольце скал.

— Уисма, — добавил Конан. — Племена строят свои деревни как можно дальше от этой горы.

Она мгновенно сосредоточилась.

— Уисма! — прошептала она. — Гора Черных Драконов!

— Так ее называют, — подтвердил он. — Никогда так близко я не приближался к ней. Я отклонился на север, чтобы избежать каких-либо встреч с войсками кшатри. Основная дорога южнее. А эта очень древняя и редко используется.

Она внимательно смотрела на далекий пик.

— Сколько нужно времени, чтобы добраться до Уисмы с этого места?

— Остаток дня и всю ночь, — ответил Конан. Он усмехнулся. — Ты хочешь туда? Клянусь Кромом, это не место для обычного человека, как говорят люди гор.

— Почему они не соберутся и не уничтожат дьяволов, которые живут там?

— С саблями против колдунов? Как бы то ни было, они никогда не вмешиваются в дела людей, если только люди не мешают им. Я никогда не видел ни одного из них, хотя я говорил с людьми, которые клянутся, что видели среди скал на рассвете или закате высоких, молчаливых колдунов в черных накидках.

— А ты посмел бы напасть на них?

— Я?

Эта мысль, казалось, была новой для него.

— Ну, если они вынудят меня. Но мне нечего делить с ними. Я пришел в эти горы, чтобы найти сторонников среди людей, а не воевать с колдунами.

Юсмина ничего не ответила. Она посмотрела на пик, как на врага, чувствуя, как весь ее гнев и ненависть снова закипели у нее в груди. Чувство начало смутно проявляться у нее.

Юсмина задумала бросить против хозяев Уисмы человека, чьи руки несли ее. Возможно, был другой путь достижения цели, но она не могла ошибиться в чувствах, которые стала пробуждать в киммерийце. Королевства рушатся, когда изящные белые руки женщины натягивают нити судьбы.

Вдруг она напряженно застыла, указывая на что-то.

— Посмотри!

Еле видимое на далеком пике висело облако необычного вида. Она заметила, что оно было малинового цвета с прожилками из сверкающего золота. Это облако вращалось и уменьшалось. Вдруг оно отделилось от снежной вершины пика и поплыло над бездной, подобно раскрашенному перышку в лазури неба.

— Что бы это могло быть? — беспокойно спросила девушка, в то время как выступ скалы закрыл далекую гору из виду.

Явление было хотя и красивым, но тревожным.

— Люди гор называют это «Ковер Уисмы», — ответил Конан. — Я знаю, что они приходят в ужас и прячутся в пещерах, когда это малиновое облако всплывает на небе.

Они проехали узкую расщелину и оказались на широком выступе, с одной стороны которого находился склон, с другой — гигантская пропасть. Выйдя на этот выступ, жеребец резко остановился, фыркая и хрипя. Конан нетерпеливо пришпорил его, и лошадь захрипела, качая головой, дрожа и напрягаясь, как бы противясь невидимому барьеру.

Он пошел вперед с вытянутой рукой, как бы ожидая встретить сопротивление, но там ничего не оказалось. Когда он попытался провести лошадь, она пронзительно заржала и дернулась назад. Затем раздался крик Юсмины, и Конан резко повернулся, потянувшись рукой к ножу.

Никто из них не видел, как подошел мужчина в накидке из верблюжьей шерсти и в зеленом тюрбане. Конан хмыкнул от удивления, узнав того, кого сбил с ног его жеребец в ущелье около деревни вазули.

— Какого дьявола, кто ты? — потребовал он ответа.

Мужчина стоял со сложенными руками и молчал. Конан заметил, что взгляд мужчины концентрируется на нем.

Колдовство Хемел было основано, как и вся восточная магия, на гипнозе.

Бесчисленные поколения людей Востока жили и умирали в твердом убеждении в реальности и мощи гипноза. Это создало атмосферу, в которой индивидуум, воспитанный в традициях своей земли, оказывался беспомощным перед гипнотизером.

Но Конан — не сын Востока. Гипнотизм не был известен даже в мифах Киммерии. Поэтому традиции Востока не имели власти над Конаном, и киммериец был почти неуязвим.

Конан понимал, что Хемса старается с ним сделать, он чувствовал жуткую силу этого человека и смутное давление, которое он пытался на него оказать. Конан выхватил свой длинный нож и с быстротой горного льва нанес удар гипнотизеру.

Но гипнозом не исчерпывалась вся магия пророка Хемсы. Юсмина не увидела, каким обманным движением мужчина в зеленой чалме уклонился от ужасного сокрушительного удара, но острое лезвие не достигло цели. В ответ Хемса коснулся открытой ладонью бычьей шеи Конана, и киммериец упал, как оглушенный бык.

Хотя Конан и не потерял сознания, падая, он рубанул по ногам Хемсы, но и в этом случае гипнотизер увернулся. В этот момент из-за скалы и выскользнула Гитейра. Приветствие замерло в горле Юсмины, когда она увидела злобу на красивом лице своей бывшей служанки.

Конан медленно поднимался, потрясенный и ошеломленный жестоким ударом, нанесенным с мастерством, забытым людьми. Такой удар мог сломать, как гнилую ветку, шею менее крепкого человека. Хемса, который только что расправился с толпой безумных вазули, вооруженных ножами, взглянул на Конана с удивлением. Стойкость киммерийца поколебала уверенность пророка в своих чарах. Колдовство нуждается в успехе.

Хемса шагнул с протянутой рукой к Конану, но вдруг остановился и, устремив взор вдаль, замер в оцепенении.

Конан, Юсмина, стоявшая около дрожавшего жеребца, и Гитейра невольно последовали за взглядом волшебника.

По склонам горы, пританцовывая, спускалось малиновое конусовидное облако. Темное лицо Хемсы стало пепельно-серым, его поднятая рука задрожала и упала.

Гитейра, почувствовав перемену в нем, уставилась на него вопрошающе.

Малиновое облако оставило склон и спустилось по длинной дуге, окончившейся на выступе между Конаном и Хемсой. Пророк отпрянул назад с подавленным криком, таща за собой Гитейру.

Облако на мгновение замерло. Затем вдруг пропало, как исчезает пузырь, когда взрывается.

На выступе стояли четыре человека.

Это было чудо, но четверо мужчин с бритыми головами и в черных накидках не были ни призраками, ни фантомами.

Руки их были спрятаны внутри широких рукавов. Они стояли в молчании и пристально смотрели на Хемсу. Конан почувствовал, что страх подавляет его волю, он попятился, пока не натолкнулся на жеребца, которого била дрожь. Юсмина прижалась к плечу киммерийца. Никто не произнес ни слова. Молчание висело, как удушающая пленка.

Все четверо мужчин сверлили взглядом Хемсу. Их лица были неподвижны, глаза спокойны и задумчивы. Но Хемса трясся, как человек в лихорадке. Его ноги напряглись, как в схватке физической. Пот бежал ручейком по темному лицу. Его правая рука зажала что-то под коричневой накидкой. Левая рука упала на плечо Гитейры и сжала его в агонии тонущего человека. Девушка не отпрянула и не застонала, хотя пальцы пророка, как когти, впились в ее плоть.

Конан был свидетелем сотен битв в своей жизни, но никогда не видел подобной этой, в которой четыре дьявольских воли старались подавить одну дьявольскую волю, которая противостояла им. Но он только смутно чувствовал эту жуткую борьбу. Хемса боролся за свою жизнь всей своей темной мощью, всем своим страшным знанием, которому научили его прежние хозяева за долгие, мрачные годы ученичества и полной покорности.

Хемса оказался сильнее, чем думал. Он качался под безжалостным напором этих гипнотических глаз, но держался на ногах. Черты его лица были искажены звериной усмешкой агонии, члены скручены, как на дыбе. Это была война демонических душ и страшных умов, искушенных в науке исследовать бездны и подниматься к звездам.

Юсмина понимала это лучше, чем Хемса и Конан. Она смутно чувствовала, почему Хемса смог противостоять сконцентрированному удару этих четырех дьяволов, которые, казалось, могли расщепить в порошок скалы.

Причиной была девушка, за которую он уцепился с силой отчаяния. Она была подобна якорю для его погибающей души.

Ее слабость сейчас была его силой.

Его любовь к девушке, может быть, была сейчас опорой для его воли, нитью, которая связывала его с этим миром и которую колдуны не могли разорвать.

В конце концов и они поняли это. Один из колдунов обратил свой взгляд на Гитейру. Здесь не было битвы. Девушка отпрянула и вырвалась из рук своего любовника прежде, чем он понял, что произошло.

Затем девушка стала пятиться к пропасти, смотря на колдунов пустыми стекленеющими глазами. Хемса застонал и потянулся за ней, его воля не могла вести битву на два фронта. Девушка совершенно безвольно двигалась к обрыву, а Хемса следовал за ней, стонал от боли.

На самом краю пропасти девушка на миг задержалась, оцепенев, а он упал на колени и пополз к ней, тщетно пытаясь оттащить ее назад.

В этот момент один из колдунов засмеялся. Его жуткий смех, подобный звуку адового колокола, казалось, вернул ей понимание происходящего. Ее глаза наполнились невыразимым страданием, она решительно высвободилась из рук Хемсы и исчезла в пропасти.

Ущелье огласилось страшным предсмертным криком, который, многократно отражаясь от скал, долго раскатывался по горам. Хемса, перегнувшись через край, долго смотрел вниз. Его губы шевелились, что-то бормоча. Затем он повернулся и уставился на своих мучителей глазами, в которых уже не было ничего человеческого, а потом бросился к ним с поднятым в руке ножом.

Один из колдунов шагнул вперед и топнул ногой. Раздался скрежет, который быстро возрос до оглушительного рева. В прочной скале на пути Хемсы появилась трещина, которая мгновенно расширилась, и Хемса, мелькнув на мгновение с дико раскинутыми руками, исчез в бездне.

Четверо колдунов несколько мгновений созерцали изломанную кромку скалы, а затем неожиданно повернулись к Конану. Мозг его был затуманен. Он понимал, что ему нужно посадить Юсмину на черного жеребца и скакать, как ветер, но необъяснимая медлительность сковала его тело и мысли.

Теперь колдуны повернулись к ним. Они подняли руки, их очертания потускнели и расплылись, затем малиновый дым окутал их.

В следующий миг вращающееся облако поглотило Конана и Юсмину, отделив их друг от друга. Киммериец, ослепленный туманом, услышал удаляющийся крик Юсмины.

Малиновое облако, крутясь, поднялось вверх и исчезло за горными склонами.

Юсмина исчезла тоже, а с нею и четверо мужчин в черной одежде. Только дрожащий жеребец стоял рядом с ним.

 

7

К Уисме

Ясность сознания полностью вернулась к киммерийцу. Оглашая ущелье проклятиями, он влетел в седло и дернул поводья. Жеребец заржал, встав на дыбы.

Конан посмотрел на склоны, затем повернул жеребца в направлении, по которому двигался перед встречей с Хемсой.

Он отпустил поводья, и жеребец рванулся, подобно молнии. Бешеная скачка и для лошади, и для всадника была непроизвольной разрядкой после испытанного чудовищного психологического напряжения. Они спускались с головокружительной скоростью по узкой дорожке, вившейся по гигантской круче.

Он мог проследить путь, которым должен был проскакать. Далеко впереди он должен будет спуститься с гребня и сделать большую петлю назад до русла ручья. Конан проклинал необходимость терять столько времени на этот путь, но это была единственная дорога. Спуститься прямо здесь было невозможно.

Поэтому он пришпорил уставшего жеребца, когда вдруг до его ушей донесся стук копыт. Натянув поводья, Конан направил жеребца к краю гребня и посмотрел вниз.

Вдоль высохшего речного русла ехала пестрая толпа — пять сотен бородатых людей на полудиких лошадях.

Конан узнал афгулийцев.

— Я еду к Уисме! — загремел он сверху. — Я не надеялся встретить вас, собаки, по дороге. Следуйте за мной так быстро, как только могут ваши клячи!

Как только его крик достиг толпы, пятьсот бородатых людей запрокинули головы.

— Предатель! — услышал он вой, подобный шквалу.

— Что?

Конан увидел лица, искаженные яростью, и руки, потрясавшие ножами и луками.

— Предатель! — снова взревели они. — Где семь вождей?

— В тюрьме правителя, полагаю, — ответил он.

Ему снова ответил кровожадный вопль сотен глоток. Он перекрыл грохот своим ревом и загремел:

— Какой дьявол в вас вселился? Пусть один говорит, чтобы я мог понять, что вы хотите.

Костлявый старый вождь выдвинулся вперед, потряс своей саблей и закричал:

— Ты не спас наших братьев!

— Глупцы! — проревел выведенный из себя Конан. — Даже если бы вы преодолели стену, они повесили бы пленников прежде, чем вы ворвались бы в крепость.

— И ты поехал один, чтобы сторговаться с правителем! — завопил афгули, доведя себя до белого каления.

— Ну?

— Где семь вождей? — воскликнул старик, вращая саблей над головой. — Где они? Они мертвы!

— Что?!

Конан чуть не свалился с лошади от удивления.

— Да, мертвы! — уверенно заревели пятьсот кровожадных глоток.

— Но они не были повешены! — зловеще прокричал старик. — Вазули в соседней камере видели, как они умерли! Правитель послал колдуна, чтобы убить их!

— Они ошиблись, — сказал Конан. — Правитель не посмел бы. Прошлой ночью я говорил с ним.

Он зря признался в этом. Вопль ненависти и обвинений расколол небеса.

— Да! Ты пошел к ним один, чтобы предать нас! Вазули сбежали через двери, которые сломал колдун при входе, и рассказали все нашим разведчикам, которых мы послали, чтобы найти тебя. Когда они услышали рассказ вазули, они вернулись к нам и мы оседлали коней.

— И что вы, глупцы, намереваетесь делать? — спросил киммериец.

— Отомстить за наших братьев! — взвыли они. — Смерть Кшатри! Смерть Конану, он предатель!

Вокруг него начали падать стрелы.

Конан привстал в стременах, повернул коня и поскакал назад вверх по дороге.

Вскоре Конан достиг точки, где гребень соединялся со склоном.

Здесь Конан повернул на едва заметную тропинку среди скал. Он проехал совсем немного, когда жеребец вдруг фыркнул и попятился назад от чего-то лежащего на пути.

Конан уставился на кровавую, оборванную кучу, которая что-то невнятно бормотала обломанными зубами.

Только темные боги, которые правят мрачными судьбами колдунов, знали, как Хемса из-под упавших камней выбрался на тропинку.

Побуждаемый каким-то неясным чувством, Конан слез с лошади и стоя смотрел сверху вниз на бесформенную массу, понимая, что он стал свидетелем чудесного, противоречившего природе явления. Хемса поднял свою окровавленную голову, и его странные глаза, светившиеся агонией и приближавшейся смертью, уставились на Конана.

— Где они? — раздалось мучительное карканье, лишь отдаленно напоминавшее человеческий голос.

— Убрались назад в свой дьявольский замок на Уисме, — ответил Конан. — Они взяли Деви с собой.

— Я пойду за ними! — пробормотал он. — Они убили Гитеиру, я убью их и их прислужников. Четырех из Черного Круга и самого Повелителя! Убью их всех!

Он старался подняться, но даже неукротимая воля не могла оживить эту массу кровавого мяса, где расчлененные кости держались только изорванной кожей и остатками сухожилий.

— Иди за ними! — простонал Хемса, роняя кровавую слюну.

— Я собираюсь это сделать, — проворчал Конан. — Я отправился за моими афгулийцами, но они отвернулись от меня. Пойду на Уисму один. Я верну Деви, даже если буду вынужден разрушить эту проклятую гору голыми руками. Я не думал, что правитель посмеет убить моих вождей, но он сделал это. Юсмина не нужна мне теперь как заложница, но…

— Проклятие на них! — выдохнул Хемса. — Иди! Я умираю. Подожди! Возьми мой пояс.

Он попытался найти его, и Конан, поняв, что он искал, наклонился и вытащил из-за его окровавленной спины пояс удивительного вида.

— Следуй за золотой жилкой через бездну, — пробормотал Хемса. — Надень пояс. Я получил его от жрецов Стигии. Он поможет тебе, хотя он и подвел меня. Разбей кристаллический шар с четырьмя золочеными гранатами. Остерегайся превращений повелителя. Я ухожу к Гитейре, она ждет меня в аду.

Итак, он умер.

Конан посмотрел на пояс. Он был соткан из тысячи толстых черных женских локонов. В него были вплетены крохотные драгоценные камни, каких он никогда не видел прежде. Пряжка имела форму плоской золоченой змеиной головы, выполненной с удивительным искусством. Сильный разряд пронизал Конана, когда он дотронулся до пряжки, и он повернулся с желанием бросить пояс в пропасть, затем заколебался и, наконец, застегнул его вокруг талии, закрыв его своим бархатным поясом. Потом он сел на коня и отправился в путь.

Солнце опустилось за скалы. Конан взбирался по тропе в длинной тени утесов, которая была похожа на темно-голубой плащ, брошенный на долины и холмы далеко внизу.

Он был почти у перевала, когда услышал звон копыт впереди себя. Тропа слишком узка для разворота. Едва Конан выехал на ее расширяющийся участок, как его жеребец натолкнулся на лошадь, появившуюся из-за выступа скалы. Киммериец железной хваткой схватил руку всадника с занесенной саблей.

— Керим Шах, — пробормотал Конан. Турианец не вырывался, они сидели на своих лошадях, которые упирались грудью друг в друга. Позади Керим Шаха вытянулась в цепочку группа высоких иракзейцев на худых лошадях. Они сверкали глазами, как волки, сжимая луки и ножи, но оставались в нерешительности из-за бездны, разверзшейся под ними.

— Где Деви? — потребовал Керим Шах.

— Зачем это тебе, туранский шпион? — прорычал Конан.

— Я знаю, что она была у тебя, — ответил Керим Шах. — Я ехал на север с моими соплеменниками, когда попал в засаду в ущелье Шализах. Много людей било убито, а остальные разбежались по холмам, как шакалы. Когда мы отбились от погони, то повернули на запад к ущелью Иехун и этим утром наткнулись на вазули, бродившего среди холмов. Он был почти без памяти, но я многое узнал из его бессвязной речи, прежде чем он умер! Я узнал, что он был среди тех вазули, которые преследовали вождя афгулийцев и пленную женщину кшатри в ущелье близ деревни Курум. Потом он рассказал о человеке в зеленом тюрбане, который сначала был сбит с ног жеребцом афгулийца, а затем атакован толпой вазули. Однако он поразил почти всех их неизвестным способом, смяв их, как огненный шквал сметает скопище саранчи. Как этот человек остался жив, не знаю, — продолжал Керим Шах, — но я узнал, что Конан был в Куруме со своей королевской пленницей. А когда мы проехали через холмы, то обогнали обнаженную девушку с кувшином. Она рассказала нам, что ее раздел и изнасиловал гигант в одежде вождя афгулийцев, который отдал ее одежду своей спутнице. Она сказала, что ты поехал на восток.

Керим Шах не считал необходимым объяснить, что он ехал навстречу с ожидаемым отрядом из Секундерама, когда его путь преградили враждебные дикари. Дорога в долину урунах через ущелье Шализах была длиннее, чем дорога через ущелье Курум, но она пересекала частично край Афгулистана, который Керим Шаху очень хотелось избежать. Поэтому он повернул на заброшенную тропу в безрассудной надежде догнать Конана.

— Скажи мне, где Деви, — предложил Керим Шах. — Нас больше…

— Пусть только одна из твоих собак шевельнется — и я сброшу тебя в пропасть, — пообещал Конан.

— Если ты убьешь меня, это тебе ничего не даст. По моему следу идут афгулийцы, и если они обнаружат, что ты обманул их, они растерзают тебя живьем. Как бы то ни было, у меня нет к тебе сочувствия.

— У меня нет Деви, она в руках Черных Пророков Уисмы!

— Проклятие! — воскликнул Керим Шах, в первый раз выведенный из равновесия. — Хемса…

— Хемса мертв, — сказал Конан. — Его хозяева послали его в ад. А теперь прочь с моей дороги. Я был бы рад убить тебя, если бы у меня было время, но я иду к Уисме.

— Я поеду с тобой, — внезапно сказал туранец.

Конан засмеялся ему в лицо.

— Ты думаешь, я доверяю тебе, собака?

— Я не спрашиваю тебя, — резко оборвал его Керим Шах. — Нам обоим нужна Деви. Ты знаешь мою причину. Король Юздигер желает присоединить ее королевство к своей империи, а ее заполучить в свой сераль. И я знаю тебя с тех пор, как ты был слугой казаков степей, поэтому считаю твои амбиции ошибочными. Ты хочешь ограбить Виндию в качестве выкупа за Юсмину. Ладно, давай на время безо всяких иллюзий относительно друг друга объединим наши силы и попытаемся спасти Деви от пророков. Если нам повезет, и мы останемся живы, мы потом выясним, кому она достанется.

Конан внимательно посмотрел на Керим Шаха, а затем кивнул, освободив руку туранца.

— Согласен. А как насчет твоих людей?

Керим Шах повернулся к молчавшим иракзаи и кратко произнес:

— Вождь и я собираемся на Уисму сражаться с колдунами, вы пойдете с нами или останетесь, чтобы быть растерзанными афгули, которые преследуют этого человека?

Эти люди имели слишком много кровных врагов среди жителей скал, и их было очень мало, чтобы пробиться к границе без хитрого туранца. Они считали себя уже мертвыми и поэтому ответили, как только может ответить мертвый человек:

— Мы пойдем с тобой и умрем на Уисме.

— Тогда именем Крома, вперед! — прорычал Конан.

Он нетерпеливо вглядывался в сгустившийся сумрак.

— Мои волки отстали на несколько часов, но мы потеряли дьявольски много времени.

Керим Шах попятился на своем коне между черным жеребцом и скалой, убрал саблю и осторожно повернул лошадь. То же проделали иракзаи.

Вскоре весь отряд поднимался по тропе так быстро, как это было возможно.

Они выехали на гребень в миле от того места, где Хемса остановил киммерийца с Деви.

Даже Конан вздохнул с облегчением, когда лошади вскарабкались на более широкую дорогу. Они двигались, как призрачные всадники, через мрачное королевство теней, нарушая тишину тихим цокотом копыт уставших лошадей.

 

8

Юсмина испытывает ужас

Юсмина вскрикнула, когда почувствовала себя погруженной в малиновый вихрь и оторванной от своего защитника ужасной силой. Она была ослеплена и оглушена ураганным движением воздуха. Затем наступили головокружение и забытье.

Вновь обретя сознание, она закричала и замахала руками, как если бы продолжала невольный полет.

Ее пальцы сомкнулись на мягкой ткани, и облегчающее чувство устойчивости наполнило ее.

Она стала воспринимать окружающее и обнаружила, что лежит на возвышении, покрытом черным бархатом. Это возвышение стояло в большой, тускло освещенной комнате, на стенах которой висели шторы с извивающимися драконами, воспроизведенными с отталкивающим реализмом. Легкие тени говорили о высоком потолке, а сумрак создавал иллюзию чего-то затаившегося в углах.

Здесь, казалось, не было ни окон, ни дверей. Откуда проходил тусклый свет, Юсмина не могла определить. Огромная комната была царством загадок и темных теней, которое вызывало у нее непонятный ужас.

Ее взгляд остановился на фигуре, находившейся на блестящем черном возвышении в нескольких футах от нее. Ее длинное черное бархатистое одеяние с золотистыми нитями спадало свободно. Руки были спрятаны в рукавах, на голове — бархатная шапочка.

Лицо было спокойным, даже немного приятным, глаза имели непонятное выражение.

Он не двигался и не шевелил ни одним мускулом, рассматривая ее, и его выражение не изменилось, когда он увидел, что она пришла в себя.

Юсмина почувствовала, как страх леденит спину. Она приподнялась на одном локте и вопросительно посмотрела на незнакомца.

— Кто ты? - спросила она прерывающимся голосом.

— Я — хозяин Уисмы.

Голос был звучным и красивым, подобно негромкому звуку храмового колокольчика.

— Почему ты принес меня сюда? — потребовала ответа Юсмина.

— Разве ты не искала меня?

— Если ты один из Черных Пророков — то да, — ответила она безрассудно.

Она верила, что он легко читает ее мысли.

Он негромко засмеялся, и мурашки снова пробежали по ее спине.

— Ты повернула бы диких детей холмов против Пророков Уисмы? Я прочитал это в твоем мозгу, принцесса, в твоем слабом человеческом мозгу, наполненном мелкими мечтами о мести.

— Вы убили моего брата!

Поднявшаяся волна гнева соперничала со страхом, руки сжались, гибкое тело напряглось.

— Почему вы погубили его? Он никогда не трогал вас. Священники говорили, что Пророки не вмешиваются в человеческие дела. За что вы казнили короля Виндии?

— Как может обычный человек понять мотивы Пророков. — спокойно ответил хозяин. — Мои прислужники в храмах Турана настаивали, чтобы я сделал это ради Юздигера. По моим собственным соображениям я согласился. Как я могу объяснить мои тайные мотивы твоему жалкому интеллекту? Ты не поймешь.

— Я понимаю одно: мой брат умер!

Слезы горя и ярости прозвучали в ее голосе. Она поднялась на колени и уставилась на него широко раскрытыми блестящими глазами, гибкая, как пантера.

— Так хотел Юздигер, — спокойно подтвердил хозяин. — Это был мой каприз — помочь его амбициям.

— Юздигер твой вассал?

Юсмина старалась, чтобы голос ее не дрожал. Она почувствовала, что ее колено давит на что-то твердое и симметричное под скользким бархатом. Она немного изменила свое положение, скользнув рукой под бархат.

— Разве собака, которая лижет отбросы во дворе храма, вассал бога? — спросил хозяин.

Он, казалось, не заметил ее действий, которые она старалась скрыть. Ее пальцы под бархатом сжались на золоченой рукоятке кинжала. Юсмина наклонила голову, чтобы спрятать свет торжества в глазах.

— Сейчас я устал от Юздигера, — сказал хозяин. У меня теперь другие развлечения. Ха!

Юсмина с криком прыгнула, как кошка джунглей, на хозяина, взмахнув кинжалом. Затем она рухнула на пол, где съежилась, уставившись снизу вверх на него. Он не двинулся. Его загадочная улыбка не изменилась. Она подняла дрожащую руку и увидела что в ней не было кинжала. Пальцы сжимали стебель золотого лотоса, с которого опадали смятые лепестки.

Юсмина отбросила его, как гадину, и вернулась на свое возвышение, потому что это было по крайней мере более достойно для королевы, чем сидеть на полу у ног колдуна, и затем она обернулась к нему, ожидая наказания.

Но Хозяин не шевельнулся.

Все вещества одинаковы для того, кто держит ключ от космоса, сказал он загадочно. — Для посвященного все доступно. По его воле сталь расцветает цветами или цветок оборачивается мечом в лунном свете.

— Ты — дьявол! — воскликнула она.

— Я был рожден на этой планете давным-давно, — ответил он. — Когда-то я был обыкновенным человеком и не потерял человеческие черты в бесчисленных веках моего посвящения. Человек, владеющий темным искусством, — больше, чем дьявол. Я по происхождению человек, но я правлю демонами. Ты видела Повелителей Черного Круга, только я могу повелевать ими. Мой служитель Хемса задумал стать великим — бедный глупец, ломающий двери и перемещающий себя и свою госпожу через воздух от холма к холму. Хотя, если бы он не был уничтожен, его власть могла бы вырасти до моей!

Он снова засмеялся.

— А ты, бедная глупая женщина, задумавшая послать волосатого вождя из холмов напасть на Уисму! Я прочитал в твоем женском уме намерение использовать свои женские уловки, чтобы достичь этой цели. Но, несмотря на всю свою глупость, ты — женщина, на которую приятно смотреть. Это мой каприз — оставить тебя здесь как мою рабыню.

Дочь тысячи гордых императоров задохнулась от стыда и ярости при этих словах.

— Ты не посмеешь!

Его издевательский смех хлестнул ее, как кнут, по голым плечам.

— Король не смеет растоптать червя на дороге? Маленькая дурочка, ты не поняла, что твоя королевская гордость для меня не более чем соломинка, несомая ветром. Ты видела как я поступаю с непокорными! Я, который познал поцелуи королев Ада!

Потрясенная и напуганная, девушка сидела, съежившись на покрытом бархатом возвышении. Свет становился все более тусклым и призрачным. Черты Хозяина стали сливаться, в его голосе появились властные нотки.

— Я никогда не подчинюсь тебе!

Голос девушки дрожал от страха, но в нем звенела решительность.

— Ты подчинишься, — ответил он с пугающей убежденностью. — Страх и боль научат тебя. Я буду мучить тебя ужасом, пока ты не станешь мягким воском в моих руках. Ты научишься такой покорности, какой не знала ни одна смертная девушка, моя малейшая команда будет для тебя беспрекословной волей богов. А сначала, чтобы сломить свою гордость, ты совершишь путешествие через прошлые века и увидишь все формы, которые были твоими предками. Аи, Уил ла Коса!

При этих словах затемненная комната поплыла перед истерзанным взглядом Юсмины. Ее волосы приподнялись, язык прилип к гортани. Где-то прозвучал низкий звук гонга. Драконы на шторах сверкнули голубым пламенем, а затем исчезли.

Тусклый свет уступил место мягкой, плотной темноте, почти осязаемой, которая испугала Юсмину. Казалось, тьма излучает странное свечение. Она больше не видела Хозяина. Она ничего не видела. У девушки было ощущение, что стены и потолок отодвинулись от нее в бесконечную даль.

Затем где-то в темноте возникло свечение, подобное огненной искорке, ритмически темневшей и снова разгоревшейся.

Искорка выросла до размеров золотого шара, и ее свет стал более сильным. Неожиданно она взорвалась, осветив темноту белым светом, который позволил видеть гибкий ствол, росший из невидимого пола.

Он увеличивался, принимал форму стебля, появились широкие листья, и над ней нависли огромные черные ядовитые цветы. Слабый запах наполнил воздух. Это было жуткое подобие черного лотоса, какой растет в зловещих джунглях Хитаи.

Широкие листья были полны злой силы. Цветы тянулись к ней, как разумные существа, по-змеиному склоняясь на гибких стеблях. Вырисовываясь на фоне мягкой непроницаемой тьмы, черный лотос раскачивался над ней, как олицетворение безумия.

Ее мозг затуманился от одурманивающего запаха. Девушка закричала от ужаса и крепче сжала бархат, почувствовав, как ее пальцы неумолимо скользят по нему.

Возможно, ощущение, что весь ее здравый смысл и устойчивость рухнули и исчезли, повергло ее в панику. Она стала трепещущим чувствующим атомом, несомым через ледяную бездну ураганным ветром, который угрожал уничтожить ее слабую жизненную искорку.

Затем наступил период слепого блуждания, когда атом, которым была она сама, слился с миллиардами других атомов зарождающейся жизни в трясине существования, пока под действием формирующих сил она не вынырнула снова сознательной индивидуальностью, кружась в бесконечной спирали жизни.

Она прошла все свои прежние существования и воплощения став всеми телами, которые несли ее ЭГО через сменявшие друг друга эпохи. Она снова сбивала свои ноги по длинной тернистой дороге жизни, которая простиралась позади нее в незапамятных временах. Там, в туманных рассветах времени, она томилась, трепеща, в первобытных джунглях, прячась от хищных чудовищ.

Обнаженная, она бродила по пояс в воде в рисовых болотах, сражаясь с рептивыми паразитами за драгоценный урожай. Она работала с волами, тащившими заостренный кол через неподатливую почву, и бесконечно горбилась над ткацкими станками в крестьянских хижинах.

Она видела, как охватываются пламенем города, и бежала с криком от насильников.

Она корчилась, обнаженная, в кровоточащих горячих песках, ее тащили на аркане, как рабыню, она познала хватку жестоких рук на своей плоти, необузданность и грубость животной похоти.

Она кричала под ударами кнута и страдала на дыбе, безнадежно борясь с руками, которые неумолимо клонили ее голову на окровавленное колесо.

Она познала муки родов и горечь обманутой любви. Она перестрадала все горести, несправедливости и жестокости, которые мужчины причиняют женщинам во все эпохи, и она почувствовала всю злобу и коварство женщин, направленных на женщину.

Она была всеми женщинами до нее, хотя она знала, что она Юсмина. Это чувство не терялось в муках воплощения. В одно и то же время она была обнаженной рабыней, страдающей под кнутом, и гордой Деви Виндии. И она страдала не только как рабыня, но и как Юсмина, для гордости которой кнут был подобен раскаленному пруту.

Жизнь переходила в жизнь в летящем Хаосе, пока она не услышала свои собственный голос, протяжно и надрывно звучащий через века.

Затем она очнулась в загадочной комнате на покрывале из бархата.

В призрачном сером свете она снова увидела фигуру в накидке сидевшую напротив нее. Голова в капюшоне была наклонена, высокие плечи неясно вырисовывались на сером фоне. Она не могла ясно различить детали, но колпак возбудил в ней определенную тревогу, которая переросла в пугающую уверенность, что это не Хозяин.

Фигура зашевелилась и встала, возвышаясь над ней. Длинные руки в широких черных рукавах протянулись к ней.

Юсмина безмолвно боролась с ними, удивленная их худощавой твердостью.

Голова в капюшоне приблизилась к ее запрокинутому лицу. Она заскулила в невыносимом страхе и отвращении. Костлявые руки сжали ее гибкое тело, и из колпака выглянуло олицетворение смерти — череп, обтянутый разлагающимся пергаментом. Она вскрикнула, а затем, когда ухмыляющиеся челюсти приблизились к ее губам, она потеряла сознание…

 

9

Замок колдунов

Солнце взошло над белыми пиками Гимилианов. У подножия длинного склона остановилась группа всадников, и все, задрав головы, всматривались в необычную картину — фантастический замок на гребне и белый сверкающий пик Уисмы над ним. Все это создавало ощущение нереальности.

— Мы оставим лошадей здесь, — сказал Конан.

Он спрыгнул с черного жеребца, который стоял с опущенной головой. Они ехали всю ночь, на ходу жуя пищу из седельных сумок и останавливаясь для того, чтобы дать коням необходимую передышку.

— В этой первой башне живут прислужники Черных Пророков, — сказал Конан, — или, как говорят люди, сторожевые псы своих хозяев — начинающие колдуны. Они не будут безучастно наблюдать, пока мы будем взбираться на склон.

Керим Шах взглянул на гору, затем назад, на путь, который они прошли. Они были уже высоко на склоне Уисмы, и под ними простиралась обширная цепь маленьких пиков и вершин. Среди этих лабиринтов туранец тщетно искал признаки, которые выдали бы присутствие людей. Очевидно, афгулийцы потеряли след своего вождя в ночи.

Они привязали уставших лошадей в зарослях тамариска и без лишних слов отправились вверх по склону.

Он представлял собой обнаженную скалу без растительности, усеянную валунами.

Отряд не прошел и пятидесяти шагов, когда рычащий зверь выскочил из-за валуна.

Это был один из тощих диких псов, которые жили в горных деревнях. Его глаза горели светом, с челюстей капала пена.

Конан шел впереди, но пес атаковал не его. Он пронесся мимо и прыгнул на Керим Шаха. Тот отскочил в сторону, и огромный пес налетел на иракзаи, шедшего позади него.

Человек завопил и заслонился рукой, которая была разорвана клыками чудовища.

В следующее мгновение полдюжины сабель обрушились на зверя. Пока пес не был полностью изрублен, он не прекращал попыток схватить и разорвать нападавших.

Керим Шах перевязал раненого воина, посмотрел на него внимательно и отвернулся, не говоря ни слова. В молчании они возобновили подъем.

Вскоре Керим Шах сказал:

— Странно встретить деревенскую собаку в таком месте.

— Здесь нет отбросов, — глухо подтвердил Конан.

Оба оглянулись на раненого воина, тащившегося позади товарищей.

На его темном лице блестел пот, и губы были искривлены в гримасе боли. Затем оба посмотрели снова на каменную башню над ними.

Сонная тишина повисла над склонами.

В башне не было видно никаких признаков жизни, но люди, взбирающиеся вверх, шли с напряжением идущих по краю пропасти. Керим Шах снял с плеча мощный туранский лук, который поражал на пятьсот шагов, и иракзаи сделали то же.

Они были еще далеко от башни, когда что-то пронеслось мимо Конана так близко, что он почувствовал ветер, поднимаемый крыльями, и еще один иракзаи пошатнулся и упал. Кровь брызнула из его рваных ран. Ястреб с крыльями, подобными обожженной стали, взлетел вверх, кровь капала с изогнутого клюва. Прозвенела тетива лука Керим Шаха, и коршун упал вниз как камень, но никто не увидел, где он ударился о скалы.

Конан наклонился над жертвой атаки, но человек был уже мертв. Все молчали, хотя никто не слышал о случаях нападения ястреба на человека. Иракзаи с трудом сдерживали ярость. Они перебирали стрелы и бросали мстительные взгляды на башню, само молчание которой раздражало их.

Следующая атака не заставила себя долго ждать. Белый шар из дыма перевалился через край башни и устремился, скользя и подпрыгивая, на них. За первым последовали другие.

Они казались безвредными пушистыми шарами из клубившейся пены, но Конан отступил в сторону, чтобы не коснуться их.

Позади него один из иракзаи ударил саблей по шару. Раздался взрыв, огромный столб ослепляющего пламени поглотил воина. Когда дым рассеялся, на месте взрыва остались пепел, обожженные кости и кусок расплавленного металла, напоминавший о сабле.

Хотя остальные воины, стоявшие рядом, почти не пострадали, они были наполовину ослеплены внезапной вспышкой.

— Смотрите, вон еще один катится! — воскликнул Конан.

Склон над ними был почти покрыт скатывающимися шарами. Керим Шах согнул свой лук и послал стрелу в скопление шаров, и те, которых она коснулась, взорвались подобно первому.

Иракзаи последовали его примеру, и через несколько минут как будто буря забушевала на горном склоне. Когда преграда исчезла, все шары были взорваны, в колчанах воинов почти не осталось стрел.

Они двинулись дальше, мимо обожженных и оплавленных камней. До первой башни оставалось совсем немного. Они были готовы к любому новому испытанию.

На башне появилась одинокая фигура с поднятым десятифутовым горном. Протяжный рев прокатился эхом по склонам, подобно звуку труб в Судный День. В ответ земля задрожала под ногами пришельцев, и из подземных глубин донесся грохот и скрежет.

Иракзаи закричали, заметавшись в панике на качающемся склоне, а Конан со сверкающими глазами рванулся безрассудно вверх по склону с ножом в руке прямо к двери, которая была видна в стене башни. Керим Шах пустил стрелу прямо в горн.

Только туранец мог сделать такой выстрел. Рев горна внезапно прекратился, и раздался высокий тонкий крик. Фигура в зеленой накидке на башне покачнулась, а потом упала через парапет.

Огромный горн повис на краю башни, и другая фигура кинулась, чтобы подхватить его. Снова прозвенел туранский лук, и снова в ответ раздался смертельный крик.

Второй прислужник, падая, зацепил горн локтем и смахнул его через парапет. Горн разлетелся на куски, ударившись о камни у подножия башни.

Конан навалился на дверь. Предупрежденный врожденным инстинктом, он вдруг отскочил назад, когда масса расплавленного свинца обрушилась вниз с башни. В следующее мгновение он атаковал дверь с удвоенной яростью. Конан был уверен, что трясущаяся земля — самое мощное оружие прислужников колдунов.

Керим Шах заторопился вверх по склону, его люди следовали за ним неровным полумесяцем.

Тяжелая дубовая дверь рухнула под натиском киммерийца, и он осторожно посмотрел внутрь. Перед ним было помещение, из которого наверх поднималась лестница. На противоположной стороне была настежь открыта дверь, через которую были видны спины полудюжины отступающих фигур в зеленых плащах.

Конан завопил, шагнул в башню и тут же отскочил назад. Огромный камень рухнул откуда-то сверху на то место, где только что стояла его нога. Теперь Конан без опаски ворвался в башню.

Прислужники сдали первую линию обороны.

Выскочив из башни, Конан увидел зеленые плащи убегавших прислужников. Он рванулся в погоню, за ним — Керим Шах и яростно воющие иракзаи.

Башня стояла на нижнем краю небольшого плато, наклон которого был почти неощутим.

Через несколько сотен ярдов это плато оканчивалось пропастью. Зеленые плащи взметнулись и исчезли в ней.

Через несколько мгновений преследователи стояли на краю пропасти, отделявшей их от Замка Черных Пророков. Это было узкое ущелье с крутыми стенами, которое простиралось в обоих направлениях, насколько они могли видеть, очевидно, опоясывая гору. В нем от края до края сверкал и мерцал полупрозрачный туман.

Конан взглянул вниз и недовольно заворчал. На синевшем как серебро дне ущелья он увидел прислужников в зеленых плащах. Их очертания были расплывчатыми и нечеткими, подобно фигурам, видимым через большой слой воды. Они двигались группой, направляясь к противоположной стене.

Керим Шах достал стрелу и пустил ее вниз. Войдя в туман, она, казалось, потеряла скорость и далеко отклонилась от своего курса.

Керим Шах с удивлением смотрел вслед своей стреле.

Если они спустились вниз, то и мы сумеем! — проворчал Конан.

— Я видел их последний раз на этом самом месте…

Присмотревшись, он увидел что-то, сверкавшее подобно золоченой нити, проходящей через дно каньона. Прислужники, казалось, следовали вдоль этой нити, и внезапно он вспомнил слова Хемсы: «Следуй за золотой жилой».

На краю пропасти он нашел ее, тонкую жилку сверкавшего золота, сбегавшую от края вниз. Он обнаружил, что вдоль золотой жилки размещались шипы для ног.

— Вот где они спустились вниз, — сказал он Керим Шаху. — Мы пойдем за ними…

В это самое мгновение воин, который был искусан бешеной собакой, ужасно закричал и прыгнул на Керим Шаха, роняя пену с губ и оскалив зубы. Туранец, быстрый, как кошка, отпрыгнул в сторону, и безумец угодил в пропасть. Остальные подбежали к краю и с изумлением смотрели ему вслед. Он медленно опускался через розовую дымку, как человек, тонущий в глубокой воде. Черты его лица исказились и стали пурпурными. Наконец далеко внизу его тело опустилось на дно и осталось недвижимым.

— Там, в этой расщелине, смерть, — пробормотал Керим Шах.

Он отступил от розового тумана, мерцавшего почти у его ног.

— Что теперь, Конан?

— Вперед! — мрачно ответил киммериец. — Эти прислужники — люди. Если они прошли сквозь туман и он не убил их, то не убьет и меня.

Он подтянул ремень, и его руки коснулись пояса, который дал ему Хемса. Конан нахмурился, а затем улыбнулся. Он забыл про этот пояс, хотя трижды смерть прошла мимо него, выбрав жертву.

Прислужники достигли противоположной стены и уже поднимались вверх подобно большим зеленым мухам. Конан осторожно начал спускаться вдоль золотой жилы. Розовое облако плескалось о его ноги, поднимаясь к его телу. Оно достигло колен, бедер, талии, подмышек. Конан ощущал его, как человек ощущает плотный тяжелый туман в темную ночь. Когда туман заплескался около его подбородка, Конан поколебался, а затем нырнул в него. Мгновенно дыхание прекратилось, и он почувствовал, как сжимаются внутри его ребра. С неистовым усилием он поднялся выше, борясь за свою жизнь. Его голова высунулась над поверхностью тумана, и он стал хватать воздух большими глотками.

Керим Шах, спускавшийся следом, наклонился к нему и заговорил, но Конан ничего не слышал.

Его ум упрямо сосредоточился на том, что говорил ему умирающий Хемса. Киммериец поискал золотую жилу и увидел, что он отклонился от нее при спуске. Сместившись к нити, он снова погрузился в розовый туман. Его голова была под поверхностью, но он мог дышать розовым воздухом. Над собой он увидел своих спутников, смотревших на него. Он жестом позвал их следовать за собой и продолжал спуск, не ожидая, послушаются ли они его.

Керим Шах убрал саблю в ножны и без колебаний последовал за ним.

Иракзаи больше боялись остаться одни, чем ужасов, которые могли таиться внизу, и стали спускаться за ними. Каждый старался прижаться к золотой жиле, как это делал киммериец. Спустившись, они двинулись по дну, следуя за золотой жилой.

Они шли как бы по невидимому туннелю, через который свободно циркулировал воздух. Они чувствовали дыхание смерти сверху и сбоку от себя.

Жила направлялась вверх по такому же спуску на другой стене.

Наверху их ждали прислужники в зеленых плащах с ножами в руках. Возможно, они достигли рубежа, дальше которого отступать они уже не могли.

Вероятно, стигийский пояс Конана подсказал им, почему их смертоносные заклинания оказались такими слабыми и так быстро истощились. Возможно, это было знание об ожидающей их смерти, полагающейся за неудачу, которое заставило их прибегнуть в отчаянии к материальному оружию. Здесь среди острых скал уже не было колдовских чар. Шла смертельная схватка мужчин, в которой реальные ножи наносили рубящие и колющие удары, лилась реальная кровь, а обессилевшие от ран падали под ноги сражающихся. Все прислужники были уничтожены — изрублены, заколоты или сброшены в пропасть, чтобы медленно опуститься на серебряное дно ущелья, сияющего далеко внизу.

Победители приходили в себя, оглядывая друг друга. В живых остались Конан, Керим Шах и четверо иракзаи.

От места схватки по небольшому склону шла тропа к широкой лестнице, шесть ступеней которой были вырезаны из зеленого нефрита. Она вела к широкой галерее без крыши из того же материала, а дальше возвышался замок Черных Пророков. Его архитектура была строгой и величественной, украшения отсутствовали. Замок не подавал признаков жизни, ни дружественных, ни враждебных.

Они стали подниматься по тропе в молчании и осторожно, как люди, направляющиеся в логово змеи.

Даже Керим Шах молчал. Только Конан, казалось, не осознавал, что за чудовищное и необычное нарушение традиций представляло их вторжение. Он был рожден в Киммерии, где сражались с дьяволами и колдунами, как с обычными человеческими врагами.

Он прошел через широкую зеленую галерею прямо к огромной, украшенной золотом двери. Конан бросил единственный взгляд вверх на первый круг гигантской пирамидальной конструкции, возвышающейся над ним, и протянул руку к бронзовой ручке на двери, затем отдернул руку, мрачно усмехнувшись.

Ручка была сделана в форме змеи с поднятой головой на изогнутой шее, и у Конана появилось подозрение, что бронзовая голова может ожить под его рукой.

Он отрубил ее одним ударом, осторожно отодвинул змею острием в сторону и снова повернулся к двери. Полная тишина царила над замком. Далеко внизу склоны исчезали в розовой дымке.

Солнце блестело на снежных пиках. Высоко вверху висел коршун, подобно черной точке в холодной синеве неба.

Длинный нож Конана, расщеплявший дубовые панели двери, порождал в горах раскатистое эхо. Он ударял снова и снова, прорубаясь сквозь полированное дерево и бронзовые украшения.

Сквозь пробоины Конан увидел широкий зал с незадрапированными полированными каменными стенами и мозаичным полом.

В помещении никого не было. На противоположной стороне была видна другая дверь.

— Оставь человека на страже снаружи, — сказал Конан.

Керим Шах назначил воина для охраны, и тот с луком в руках вернулся к середине галереи. Конан пролез в зал, за ним — туранец и три оставшихся иракзаи.

Часовой снаружи сплюнул и заворчал про себя в бороду, но вдруг вздрогнул, когда негромкий презрительный смех достиг его ушей. Он поднял голову и увидел на выступе замка над ним высокую фигуру в черном плаще и с непокрытой головой.

Его черты выражали презрение и злобу.

Быстрый иракзаи натянул лук и выстрелил. Стрела ударила прямо в черную грудь, но презрительный смех не прекратился. Пророк вырвал стрелу и швырнул ее назад в стрелка. Иракзаи инстинктивно вскинул руку, его пальцы сомкнулись на вращающейся стреле.

Затем он вскрикнул. В его руке дерево стрелы внезапно ожило. Он попытался отбросить его от себя, но было уже поздно: он держал живую змею, и она уже обвила его запястье и мускулистую руку.

Воин снова закричал, его лицо побагровело. Он упал на колени, сотрясаемый ужасными конвульсиями, а затем затих неподвижно.

Услышав крик, Конан быстро направился к двери, но вдруг резко остановился в смущении. Он понял, что дверь загорожена щитом из прозрачного кристалла. Сквозь него он увидел иракзаи, лежавшего неподвижно на камнях галереи с обыкновенной стрелой, воткнувшейся ему в руку.

Конан поднял нож и ударил. Керим Шах и иракзаи были обескуражены тем, что его удар остановился в воздухе с громким лязганием стали, встретившей неподатливое вещество.

Конан не стал больше тратить усилий. Он знал, что даже легендарная сабля Амира Курума не разобьет невидимую завесу.

В нескольких словах он объяснил дело Керим Шаху, и ту ранец пожал плечами.

— Если нам преградили выход, мы должны будем найти другой. Пока наш путь лежит вперед, не так ли?

Конан с ворчанием повернулся и пошел через зал к противоположной двери с чувством приближения к порогу судьбы.

Как только он поднял нож, дверь беззвучно распахнулась. Конан прошел в большой зал с тонкими стеклянными колоннами по бокам.

В сотнях футов от двери начинались широкие ступени лестницы из зеленого нефрита, которая вела, сужаясь, к вершине. Что лежало за лестницей, он не мог сказать, но между ним и подножием лестницы стоял удивительный алтарь из отсвечивающего черного нефрита. Четыре огромные золотые змеи обвивали алтарь, их поднятые клинообразные головы смотрели в четыре разные стороны. Они были подобны зачарованным стражам сказочного сокровища. На алтаре между змеями стоял кристаллический шар, наполненный клубившейся дымообразной субстанцией, в которой плавали четыре золотых граната.

Вид их возбудил в Конане смутные воспоминания, но затем он больше не обращал внимания на алтарь, так как на нижних ступенях лестницы стояли четыре фигуры в черных плащах.

Он не заметил, как они появились там, их коршуноподобные головы кивали в унисон, их ноги и руки были скрыты просторными одеждами.

Один из них поднял руку, и рукав скользнул вниз, открывая какой-то обрубок кисти. Конан замер на полушаге, остановленный против своей воли.

Он встретился с силой, намного отличающейся от гипноза Хемсы, и не мог продвинуться вперед, хотя чувствовал, что в его власти отступить, если он захочет.

Его спутники также остановились и казались более беспомощными, чем Конан.

Пророк, у которого была поднята рука, поманил одного из иракзаи, и тот двинулся к нему, как в трансе, с неподвижными глазами и с саблей в вялой руке. Когда он проходил мимо Конана, киммериец вскинул руку, чтобы задержать его. Конан был намного сильнее иракзаи, но сейчас его мускулистая рука была отброшена в сторону, как соломинка. Иракзаи прошел к лестнице скованными механическими шагами, наклонив голову. Пророк взял саблю. Она блеснула, когда он взмахнул ею вверх и вниз. Голова иракзаи отделилась от тела и с гулким стуком упала на черный мраморный пол. Струя крови брызнула из рассеченной артерии, и обезглавленное тело опрокинулось назад.

Снова уродливое подобие руки поднялось, и другой иракзаи проковылял к своей смерти. Жуткая драма повторилась, и еще одно безголовое тело легло рядом с первым.

Когда третий иракзаи прошел мимо Конана, киммериец вдруг ощутил прилив невидимых сил, пробудившихся в нем.

Его левая рука непроизвольно скользнула под баккарианский ремень и легла на стигийский пояс. Конан почувствовал новую силу, хлынувшую в его онемевшие члены.

Третий иракзаи был уже обезглавлен, и уродливый обрубок поднялся снова, когда Конан почувствовал, что преодолевает невидимый барьер. Яростный и непроизвольный крик вырвался из него, когда он прыгнул вперед. Его левая рука сжала пояс колдуна, а длинный нож сверкал, как молния, в правой. Люди на ступенях не двигались. Они спокойно смотрели и, если и почувствовали удивление, не показали его. Конан не позволял себе думать, что могло случиться, когда он приблизится к ним. Его кровь стучала в висках, малиновая дымка плыла перед глазами.

Он горел желанием убить, погрузить свой нож в тело каждого из колдунов.

Дюжина шагов отделяла его от ступеней, на которых стояли усмехавшиеся демоны. Взгляд его случайно упал на алтарь. И мгновенно в ушах отчетливо, как наяву, прозвучали загадочные слова Хемсы: «Разбей кристальный шар».

Его реакция была молниеносной. Даже самый великий колдун не успел бы прочитать его мысли и предотвратить действия. Изогнувшись, как кошка, Конан обрушил свой нож на шар. Раздался оглушительный взрыв. Пробудившиеся к жизни золотые змеи, шипя и извиваясь, бросились на Конана. Но он был неудержим. С быстротой обезумевшего тигра он перерубил чудовищные стебли, которые потянулись к нему, и он ударил в кристаллическую сферу еще раз. Шар взорвался с громом, усеяв черными осколками мрамор, а золотые гранаты, как будто освобожденные из плена, взметнулись вверх к потолку и исчезли.

Безумный крик вырвался разом из четырех глоток и многоярусным эхом прокатился по огромному залу.

На ступенях лестницы извивались в конвульсиях четыре фигуры. Когда эхо стихло, они застыли, и Конан понял, что колдуны мертвы. Четыре безголовых змеи безжизненно обвивали алтарь.

Керим Шах медленно поднялся на ноги. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от звона в ушах.

— Ты слышал этот грохот, когда взорвался шар? Не души ли колдунов были заключены в золотых гранатах? Ха!

В этот момент Конан ощутил воздействие на себя какой-то новой силы. Действительно, на лестнице стояла другая фигура. Его плащ тоже был черным, но из богато вышитого бархата, а на голове была бархатная шапочка. Его лицо было спокойно и казалось даже приятным.

— Кто ты такой? — спросил Конан.

Он уставился на него, держа нож наготове.

— Я — Хозяин Уисмы!

Его голос был похож на перезвон храмового колокола, но с ноткой жесткой насмешки.

— Где Юсмина? — выкрикнул Керим Шах.

Хозяин засмеялся.

— Зачем тебе это, глупец? Неужели ты так быстро забыл силу, когда-то одолженную мною тебе, что пришел сюда вооруженным? Я возьму твое сердце, Керим Шах!

Он вытянул руку ладонью вверх, как бы принимая что-то, и туранец резко вскрикнул в смертельной агонии. Вдруг кольчуга Керим Шаха треснула, его грудь раскрылась, что-то темно-красное вылетело оттуда и оказалось на ладони хозяина. Туранец с развороченной грудью рухнул на пол. Хозяин засмеялся и швырнул предмет к ногам Конана — это было еще трепетавшее человеческое сердце.

С ревом и проклятиями Конан рванулся к лестнице. Пояс Хемсы придавал ему силу и безумную ненависть, текшую в него, необходимые, чтобы преодолеть ужасную эманацию власти, которая встретила его на ступенях. Воздух наполнился мерцающим, плотным туманом, через который он проталкивался, как через трясину.

Достигнув площадки на верху лестницы, Конан увидел лицо Хозяина, плавающее в тумане. Киммерийцу показалось, что в непроницаемых глазах колдуна мелькнул страх. Конан занес над ним нож, но демон исчез, как лопнувший мыльный пузырь. Что-то длинное и волнообразное метнулось вбок от площадки по коридору.

Киммериец рванулся вслед и успел заметить, как это что-то исчезло за занавеской в ответвлении коридора. Оттуда донесся крик. Конан рванулся к занавеске.

Страшная сцена предстала перед его взором. Юсмина сжалась в дальнем конце покрытого бархатом возвышения, крича от отвращения и ужаса, перед ней раскачивалась чудовищная голова ужасной змеи. Со сдавленным криком Конан швырнул в рептилию свой нож.

Мгновенно чудовище извернулось и метнулось к нему, как высокая трава под резким порывом ветра. Длинный нож торчал в шее. Огромная голова оказалась над киммерийцем, а затем устремилась вниз с широко раскрытыми челюстями. Конан выхватил кинжал из пояса и направил его вверх навстречу опускавшейся голове. Острие проткнуло нижнюю челюсть и вонзилось в верхнюю, соединив их. В следующее мгновение гигантское туловище обвилось вокруг киммерийца. Змея, потерявшая способность использовать свои клыки, прибегла к последней форме атаки. Левая рука Конана оказалась зажатой, но правая была свободна.

Упершись ногами, чтобы тверже стоять, он схватил рукоять ножа, торчавшего из шеи змеи, и вырвал его с брызгами крови.

Длинный нож поднялся и опустился, наполовину разрубив огромное туловище рептилии. Прежде чем он смог ударить еще раз, гигантские петли упали с него, и чудовище поползло по полу, поливая его кровью. Конан прыгнул вслед за ним с поднятым ножом, но змея увернулась и ударила оставшейся частью корпуса стенную панель из сандалового дерева. Панель отскочила назад и вверх, и кровоточащее чудовище скользнуло в отверстие и исчезло.

Конан мгновенно атаковал панель, несколько ударов разорвали ее, и он вгляделся в полумрак за ней. Киммериец увидел на мраморном полу кровавые следы, ведущие к таинственной сводчатой двери. Это были следы человеческих ног…

— Конан!

Он повернулся и едва успел подхватить на руки бросившуюся к нему Деви.

Конан сжал Юсмину в объятиях, которые заставили бы ее поморщиться в другое время, и прижал свои губы к ее губам.

Она не сопротивлялась. Деви превратилась в обыкновенную женщину. Она закрыла глаза и упивалась его сильными, горячими поцелуями.

— Я знала, что ты придешь за мной, — тихо сказала она. — Ты не оставил бы меня в этом логове дьявола.

При этих словах он поднял голову и внимательно прислушался. Тишина царила в замке Уисмы, но опасность поджидала их на каждом шагу.

— Нам нужно уходить, — пробормотал Конан. — Эти раны были бы достаточны, чтобы убить любого обычного зверя или человека, но у колдуна дюжина жизней.

Конан поднял девушку и понес ее, как ребенка, на руках. Он прошел мерцающий нефритовый коридор и лестницу, готовый к любой неожиданности.

Она дрожала и цеплялась за него.

— Он использовал заклинания, чтобы сломить мою волю. Самым ужасным был истлевший труп, который меня обнял. Я упала в обморок и лежала, как мертвая, не знаю сколько времени. Придя в себя, я услышала звуки борьбы, а затем этот змей появился между штор. О!

Она содрогнулась при воспоминании об этом ужасе.

— Я почему-то чувствовала, что это не иллюзия, а настоящий змей, который хотел убить меня.

— По крайней мере, он не был тенью, — загадочно ответил Конан. — Он понял, что побежден, но решил скорее убить тебя, чем позволить, чтобы тебя спасли.

— Что мы имеем в виду, когда говорим ОН? — спросила она беспокойно.

Затем, вскрикнув, она прижалась к нему и забыла о своем вопросе. Она увидела у подножия лестницы уродливые трупы пророков. Юсмина мертвенно побледнела и спрятала лицо на груди Конана.

 

10

Юсмина и Конан

Конан быстро прошел через зал, пересек прихожую и подошел к двери, которая вела в галерею. Здесь он увидел, что пол искрится крошечными сверкающими осколками.

Кристаллический щит, закрывавший дверной проем, был разбит на мелкие кусочки, и Конан вспомнил грохот, который сопровождал распад кристалла.

Он с облегчением вздохнул, когда вышел на зеленую нефритовую галерею. Иракзаи лежал там, где упал. Когда Конан спустился с лестницы, он был удивлен положением солнца на небе. Оно только подходило к зениту, хотя ему показалось, что прошло очень много времени с тех пор, как они вышли к Замку Пророков.

Он чувствовал инстинктивное чувство опасности, росшей за его спиной.

Он ничего не сказал Юсмине, а она, казалось, вполне удовлетворенная, уютно устроилась в его объятиях, склонив свою темноволосую голову на его грудь. Он помедлил мгновение на краю расщелины, нахмурившись и смотря вниз.

Туман, который наполнял ров, уже не был таким розовым и пугающе-плотным как прежде. Далеко внизу просматривалось дно ущелья и золотая нить сверкала так же ярко, как раньше. Конан положил Юсмину на плечи, где она послушно лежала, не шевелясь, и начал торопливо спускаться. Конан был убежден, что от его проворности зависит их жизнь, необходимо было пересечь ущелье до того, как Хозяин замка соберет достаточно сил, чтобы предпринять что-либо против них.

Выбравшись из расщелины, Конан с облегчением поставил Юсмину на ноги.

Она украдкой взглянула на замок. Он возвышался на фоне снежного склона Уисмы, как цитадель молчания и бесконечного зла.

— Ты, наверное, сам волшебник, раз победил Черных Пророков Уисмы, Конан? — спросила она.

Они шли по тропе, его тяжелая рука поддерживала ее гибкую талию.

— У меня был пояс, который дал мне Хемса, перед тем как умер, — ответил Конан. — Это удивительный пояс. Я покажу его тебе, когда будет время. Против некоторых заклинаний он не годится, но в данном случае он оказался хорошим помощником.

— Но если пояс помог тебе, — возразила она, — почему он не помог Хемсе?

Конан покачал головой.

— Кто знает? Хемса был рабом Хозяина. Возможно, это ослабляло его магию. На меня же Хозяин не имел такого влияния, как на Хемсу. Хотя я не могу сказать, что победил его. Он отступил. Но у меня есть подозрение, что мы еще встретимся с ним. Я хочу оставить столько миль между нами и его логовом, сколько мы сможем.

Конан очень обрадовался, когда нашел лошадей среди зарослей тамариска, где оставил их. Он быстро освободил их и, вскочив на верного жеребца, посадил девушку перед собой.

Другие лошади последовали за ним.

— Что же теперь? — спросила Юсмина. — Афгулистан?

— Не сейчас.

Он невесело усмехнулся.

— Кто-то, может быть правитель, убил семерых афгулийских вождей. Мои глупые дикари думают, что я имею к этому отношение, и если я не сумею убедить их в обратном, они будут охотиться за мной, как за шакалом.

— А как же я? Если вожди мертвы, я нужна тебе как заложник. Ты убьешь меня, чтобы оправдаться перед афгулийцами?

Он посмотрел на нее, его глаза яростно сверкнули, и он засмеялся над ее предположением.

— Тогда давай поедем в Виндию, — сказала она. — Ты будешь в безопасности от афгулийцев…

— Да, на виндийской виселице.

— Я королева Виндии, — напомнила она с оттенком прежней величественности. — Ты спас мне жизнь и будешь вознагражден.

Он прорычал, уязвленный ее тоном:

— Оставь награду своим городским псам, принцесса. Если ты королева Фавнии, то я вождь Холмов, и я шагу не сделаю к границе.

— Но ты будешь в безопасности… — повторила она в замешательстве.

— А ты будешь снова Деви, — прервал он ее. — Нет, девушка. Я предпочитаю тебя такой, какая ты сейчас, — женщина из плоти и крови, сидящая на луке моего седла.

— Но ты не можешь задержать меня! — закричала она.

— Увидишь, — мрачно ответил он.

— Я заплачу тебе огромный выкуп!

— Дьявол возьмет твой выкуп! — грубо ответил он.

Его руки плотно обхватили ее гибкое тело.

— Все богатства Виндии даже наполовину не утолят того страстного желания, которое я испытываю к тебе. Я добыл тебя с риском для жизни. Если твои придворные хотят тебя вернуть, пусть приходят в Зайбар и сражаются за тебя.

— Но у тебя нет больше сторонников, — запротестовала она. — За тобой охотятся! Как ты можешь спасти свою собственную жизнь, не говоря уже о моей?

— У меня еще есть друзья в горах, — ответил он. — Там есть вождь куракзайцев, который сохранит тебя, пока я буду в ссоре с афгулийцами. А если никто не поддержит меня, клянусь Кромом, я поеду с тобой на север в степи казаков. Я был гетманом Вольных Товарищей, прежде чем уехал на юг. Я сделаю тебя королевой Запорожии.

— Но я не могу! — возразила она. — Ты не должен удерживать меня…

— Если эта мысль так нравится тебе, почему ты подставила свои губы мне так охотно? — спросил он.

— Королева — тоже человек, — ответила она.

Она покраснела.

— Но потому, что я королева, я должна заботиться о своем королевстве. Не увози меня в другую страну. Поедем в Виндию со мной!

— Ты сделаешь меня своим королем? — спросил он иронически.

— Ну, есть свои обычаи…

Она запнулась, и он прервал ее невеселым смехом.

— Да, обычаи цивилизованных людей, которые не дают тебе возможности делать то, что ты хочешь. Ты выйдешь замуж за какого-нибудь дряхлого старого короля равнин, а я уйду своим путем с одним только запахом твоих нескольких поцелуев на своих губах.

— Но я должна вернуться в мою страну, — повторила она безнадежно.

— Зачем? — потребовал он сердито. — Протирать свой зад на золотых тронах и слушать комплименты хитрых, одетых в бархат глупцов? Где тут логика?! Послушай! Я родился в холмах Киммерии, где все люди — варвары. Я был наемным солдатом, корсаром, казаком и еще много кем. Какой король бродил по странам, сражался в битвах, любил женщин и занимался грабежом, как я? Я пришел в Гулистан собрать орду, чтобы ограбить южные королевства, и твое — одно их них. Стать вождем афгулийцев было только начало. Если я смогу примириться с ними, у меня будет еще дюжина племен, следующих за мной. Меньше, чем через год. Если я не смогу помириться, я поеду обратно в степи и вернусь к границам Турана с казаками. Ты пойдешь со мной. К дьяволу твое королевство.

Она лежала на его руках, смотря ему в глаза, и чувствовала, что ее душа рвется к беззаконной, безрассудной жизни. Но тысяча поколений монархов крепко держали ее.

— Я не могу, не могу! — безнадежно повторяла она.

— У тебя нет выбора, — уверял он ее. — Ты… Что за дьявол?

Они уже отъехали от Уисмы на несколько миль и скакали вдоль ущелья гребня, который разделял два глубоких ущелья.

В правом ущелье кипело сражение. До их слуха доносились лязганье стали и топот копыт. Три тысячи вооруженных всадников гнали перед собой растрепанную банду в тюрбанах, которая, отступая, огрызалась и отбивалась, как стая удирающих волков.

— Туранцы, — пробормотал Конан. — Полки из Секундерама. Какого дьявола они здесь?

— Кто эти люди, которых они преследуют? — спросила Юсмина. — Почему они отбиваются так упорно? У них нет шансов выстоять против такой силы.

— Пятьсот моих безумных афгулийцев, — прорычал он.

Он нахмурился, смотря в ущелье.

— Они в ловушке, и они знают это.

Ущелье действительно представляло собой ловушку — тупик. Оно сужалось в расщелину, полностью окруженную отвесными неприступными скалами.

Всадники в тюрбанах оттеснялись под градом стрел и сабель в эту расселину потому, что им больше некуда было отступать. Всадники в шлемах не наседали слишком сильно. Они знали отчаянную храбрость дикарей, а также то, что их добыча в ловушке, откуда нет выхода. Они узнали афгулийцев и хотели вынудить их сдаться, им были нужны заложники.

Их эмир был человек действия и инициативы. Когда он достиг долины Гурашах и не нашел там проводников, которые должны были ждать его, он двинулся дальше, полагаясь на свое знание страны.

Весь путь от Секундерама они прошли в сражениях, и многие дикари зализывали раны в своих горных деревнях. Он знал, что есть много шансов, что ни он, ни его воины не пройдут больше через ворота Секундерама, но был полон решимости выполнить приказ — отобрать Юсмину Деви у афгулийцев любой ценой и привезти ее пленной в Секундерам или, если это не удастся, убить ее, прежде чем умрет сам.

Обо всем этом Конан и Юсмина, конечно, не знали.

Какого дьявола они позволили загнать себя в ловушку? — бормотал киммериец. — Я знаю, что они делали в этих краях, — охотились за мной, собаки! Они заглядывали в каждое ущелье и попали в ловушку! Безумные глупцы! Они не смогут долго продержаться. Когда туранцы загонят их в тупик, они перебьют их без всяких усилий!

Шум битвы, поднимавшийся снизу, усилился. В узком проходе афгулийцы отчаянно сражались со всадниками в доспехах, которые не могли использовать своего численного перевеса в такой тесноте.

Конан мрачно и с беспокойством смотрел, держась за рукоятку ножа, и в конце концов сказал:

— Деви, я должен спуститься к ним. Я найду место, где ты сможешь спрятаться, пока я не вернусь. Ты говорила о своем королевстве ну, я не могу сказать, что эти волосатые дьяволы для меня как дети, но как бы там ни было, они мои сторонники, а вождь не должен оставлять их, даже если они бросили его первым. Я все еще вождь афгулийцев и докажу это! Я могу спуститься вниз в ущелье.

— Но как же я? — возразила она. — Ты насильно увозишь меня от моих людей, а теперь оставляешь умирать в скалах одну и бесполезно жертвуешь собой.

Эти слова привели Конана в замешательство.

— Это правда, — пробормотал он безнадежно. — Кто знает, что я могу?

Она вдруг повернула голову, странное выражение появилось на ее красивом лице.

— Слушай! — закричала она.

Отдаленный звук труб слабо доносился до их ушей. Они посмотрели на глубокую долину с левой стороны гребня. Она наполнялась множеством всадников, шлемы и копья которых отсвечивали на солнце.

— Всадники из Виндии! — взволнованно воскликнула она.

— Там их тысячи! — пробормотал Конан. — Давно уже кшатри не забирались так далеко в горы.

— Они ищут меня! — воскликнула Юсмина. — Дай мне лошадь. Я поскачу к моим воинам. Гребень не так крут слева, и я смогу спуститься в долину. Иди к своим людям и продержись с ними немного. Я приведу своих всадников к другому концу ущелья и нападу на туранцев! Мы сотрем их в порошок. Быстро, Конан! Неужели ты пожертвуешь своими людьми из-за упрямства?

Жар степей и ветер лесов сверкали в его глазах, но он тряхнул головой и, спрыгнув с жеребца, отдал поводья в ее руки.

— Ты победила, — проворчал он. — Скачи, как дьявол!

Она повернула вниз на левый склон, а он быстро побежал вдоль хребта, спустился с ловкостью обезьяны по каменной стене, цепляясь за выступы и трещины, и оказался в самой гуще битвы.

Лезвия сверкали и звенели вокруг него, и лошади вставали на дыбы и топтали людей.

Конан завопил, как волк, и, уклонившись от взмаха сабли, воткнул свой длинный нож в живот всадника. В следующее мгновение он был в седле, яростно выкрикивая приказы афгулийцам. Увидев своего вожака, разящего туранцев направо и налево, афгулийцы приободрились и без колебаний приняли его командование.

В этом аду не было времени спрашивать или отвечать на вопросы.

Всадники толпились в тесноте ущелья, коля копьями и рубя саблями, сталкивались грудь в грудь, коля кинжалами, когда на мгновение появлялось достаточное пространство. Когда воин падал, он не мог больше подняться из-под топтавших его копыт.

Вес и физическая сила имели основное значение в данных обстоятельствах, и вождь афгулийцев делал работу за десятерых, он рубил и колол, как одержимый. В такое время привычка много значит, и воины, видевшие Конана во главе, сильно воодушевились, несмотря на свое недоверие к нему.

Но численное превосходство тоже имело значение. Фут за футом афгулийцы отступали назад. Все ближе и ближе они были к тупиковой стене ущелья. У Конана промелькнули тревожные сомнения, сдержит ли Юсмина свое слово. Она могла присоединиться к своим воинам, повернуть на юг и оставить его и его отряд погибать.

Наконец, после, казалось, столетия отчаянной битвы в долине возник другой звук, отличный от клацания стали и воплей сражавшихся. Звук приближался и превратился в рев труб, который потряс стены ущелья. Пять тысяч всадников Виндии обрушились на воинов Секундерама.

Этот удар расщепил полки туранских воинов, разбил их и разбросал их остатки по всему ущелью. В одно мгновение натиск на афгулийцев ослаб, всадники-туранцы заметались в панике, а эмир упал с каштрийским копьем в груди.

Победители кинулись в погоню, и по всей долине и на склонах ближайших гор рассеялись беглецы и преследователи. Афгулийцы, которые оставались на конях, вырвались из расселины и присоединились к погоне за своими врагами, принимая неожиданную помощь так же, как они приняли своего вождя.

Солнце опускалось за далекие скалы, когда Конан в кольчуге, запачканной кровью, с ножами в руке и на бедре подошел к Юсмине, сидевшей в окружении своих вельмож.

— Ты сдержала слово, Деви! — воскликнул он. — Клянусь Кромом! Хотя был момент, когда я усомнился в тебе. Смотри!

С неба пикировал коршун чудовищных размеров.

Клюв величиной с саблю мелькнул над нежной шеей Деви, но Конан был быстрее — тигриный прыжок, неистовый взмах ножом, и коршун, издав ужасный человеческий крик, метнулся в сторону и рухнул вниз, в реку в трехстах футах ниже. Когда он падал, он превратился в человеческое тело в черном плаще с раскинутыми широкими рукавами.

Конан с окровавленным ножом в руке повернулся к Юсмине.

— Ты снова Деви, — сказал он.

Он усмехнулся, глядя на ее расшитую золотом накидку, которую она накинула поверх наряда горной девушки.

— Я должен поблагодарить тебя за спасение жизни моих бродяг, которые наконец убедились, что я не предатель.

— Я все еще должна тебе мой выкуп, — сказала она.

Ее темные глаза сверкнули, оглядывая его.

— Я заплачу тебе десять тысяч золотых монет.

Он сделал нетерпеливый жест, стряхивая кровь со своего ножа, и сунул его в ножны, вытирая руки о лохмотья.

— Я заберу твой выкуп в свое время, — сказал он. — Я возьму его в твоем дворце в Айдхиу, и я приду с пятьюдесятью тысячами воинов, чтобы проследить за справедливостью.

Она засмеялась, подняв поводья.

— А я встречу тебя на берегах Юмды с сотней тысяч!

Его глаза сверкнули одобрительно и с восхищением, и, шагнув назад, он поднял руку в жесте, показывающем, что дорога свободна.

 

Глава 1

Кроваво-красный полумесяц

Тамарис, королева Хаурана, пробудилась от сна в тишине, которая не походила на обычное спокойствие спящего дворца.

Она лежала, уставившись в темноту, и удивлялась, почему погасли свечи в золоченых канделябрах. Но Тамарис вдруг начала ощущать мерцавшее пятно в темноте перед собой. Она наблюдала, озадаченная. Пятно росло, и его яркость увеличивалась по мере того, как оно расширялось, — растущий диск мертвенно-бледного света парил на фоне черноты бархатной портьеры на противоположной стене. Привстав, Тамарис затаила дыхание. Темный предмет показался в этом круге света. Это была человеческая голова!

Испугавшись, королева открыла было рот, чтобы позвать своих стражников, но что-то ее остановило. Круг становился бледнее, а рисунок головы четче. Вскоре Тамарис заметила, что это маленькая изящная женская голова с благородной осанкой.

Королева внимательно всмотрелась в лицо. И, о ужас!

Черты лица были ее собственными! Она как бы глядела в зеркало, которое чуть изменило ее облик, придавая хищное мерцание глазам и мстительный изгиб губам.

— Иштар! — выдохнула Тамарис. — Я заколдована!

К ее ужасу, видение заговорило и голос был подобен сладкому яду.

— Заколдована? Нет, дорогая сестра! Здесь нет колдовства.

— Сестра? — пробормотала смущенная девушка. — У меня нет сестры.

— У тебя никогда не было сестры? — раздался сладкий насмешливый голос. — Сестры-близняшки, чья плоть была также чувствительна, как и твоя, к ласке и боли?

— Ну, когда-то у меня была сестра, — ответила Тамарис.

Она была убеждена, что находится во власти какого-то ночного кошмара.

— Но она умерла.

Красивое лицо в круге исказилось от ярости, его черты стали такими дьвольскими, что Тамарис отпрянула назад, ожидая увидеть, как змеиные локоны зашевелятся, шипя, над точеными бровями.

— Ты лжешь! — изрыгнули обвинение искаженные красные губы. — Она не умерла! Глупости! О, достаточно этой болтовни! Смотри — и пусть лопнут твои глаза!

Свет вдруг пробежал вдоль портьер, как огненные змейки, и свечи в золоченых подсвечниках снова необычайно вспыхнули.

Тамарис сжалась на своем бархатном ложе. Перед ним возникла гибкая фигура, которая каждой своей черточкой была похожа на Тамарис. Только это высокомерное существо наполняла чуждая и злобная суть.

Шелковая туника, схваченная на поясе кушаком, была копией королевской ночной рубашки, на ее ногах были такие же золоченые сандалии, что носила Тамарис.

— Кто ты? — выдохнула Тамарис.

Мурашки поползли по спине.

— Объясни мне свое присутствие здесь, прежде чем я позову стражу.

— Кричи, пока не рухнет крыша, — беззаботно ответила незнакомка. — Твои бездельники не проснутся до рассвета, хоть весь дворец сгори вокруг них. Твои часовые отосланы из этой части дворца, они не услышат твоих воплей.

— Что? — воскликнула Тамарис. — Кто посмел давать моим часовым такую команду?

— Я, дорогая сестра, — насмешливо ответила гостья.

Тамарис почувствовала, как удушающая сеть растерянности была накинута на нее.

— Кто ты? — отчаянно закричала она. — Что за безумие? Почему ты пришла сюда?

— Кто я?

В ее мягком голосе была злобность кобры. Гостья подошла к краю ложа, схватила белые плечи королевы жесткими пальцами и взглянула в испуганные глаза Тамарис. Под этим гипнотическим взглядом королева забыла о своем негодовании.

— Дура! — проговорила девушка сквозь зубы. — Ты еще спрашиваешь? Ты удивляешься? Я — Соломея!

— Соломея!

Тамарис выдохнула это имя, когда она осознала невероятную, оцепеняющую правду.

— Я думала, что ты умерла сразу после рождения, — сказала она, запинаясь.

— Так думали многие, — ответила та, которая назвала себя Соломеей. — Меня отнесли в пустыню. Проклятие! Почти младенца, чья жизнь еле теплилась, как огонек свечи. А ты знаешь, почему они обрекли меня на смерть?

— Я слышала историю… — пробормотала Тамарис.

Соломея злобно засмеялась и показала на свою грудь. Туника с низким вырезом открывала верхнюю часть ее грудей, и между ними сиял удивительный знак — полумесяц, красный как кровь.

— Знак колдуньи! — воскликнула Тамарис, отпрянув.

— Да!

Смех Соломеи колол кинжалом ненависти.

— Проклятие королей Хаурана! Да, благочестивые глупцы рассказывают, как первая королева нашей династии имела связь с демоном тьмы и родила ему дочь, которая жива до сих пор. И теперь каждое столетие в династии Асхаранов рождается ведьма — девочка с малиновым полумесяцем между грудей, который предопределяет ее судьбу. Некоторые из ведьм были убиты при рождении. Другие прошли по Земле как колдуньи, гордые дочери Хакрана с луной ада, горящей между их точеными грудями. Каждую из них звали Соломея. И всегда будут Соломеи. Они будут рождаться ведьмами, пока горы льда не спустятся с грохотом с полюса и не сотрут цивилизацию в прах, и не поднимется потом новый мир из пепла и пыли.

— Но ты… — пробормотала Тамарис.

— Я?

Мерцающие глаза вспыхнули темным огнем.

— Они унесли меня в пустыню далеко от города и положили голой на горячий песок под обжигающим солнцем, а затем ускакали прочь, оставив шакалам, коршунам и пустынным волкам. Но во мне есть часть сил, которые кипят в черных безднах за смертной чертой. Проходили часы, и солнце палило адским пламенем, но я не умерла. Да, кое-что из этой пытки я помню смутно, как человек вспоминает неясный отрывочный сон. Затем появились верблюды и желтолицые мужчины, одетые в шелковые одежды. Сбившиеся с караванной дороги, они прошли рядом, и их предводитель увидел меня и узнал малиновый полумесяц на моей груди. Он взял меня с собой и дал мне жизнь. Это был волшебник из далекого Хитаи, возвращавшийся в свое родное королевство после путешествия в Стигию. Он взял меня с собой в пурпурно-башенный Найнаиг. Я выросла там, учась у него. Годы, которые прошли там, принесли ему черную мудрость и усилили его власть над злом. Многим вещам он научил и меня…

Она замолчала, загадочно улыбаясь, злые искорки мерцали в ее темных глазах.

Затем она тряхнула головой.

— Он отослал меня прочь в конце концов, сказав, что я всего лишь обычная колдунья и не гожусь для управления могучими колдовскими силами, которым он научил меня. Он сделал бы меня королевой мира и управлял бы народами через меня, но я оказалась только служанкой тьмы. Но что из этого! Я никогда не стремилась заточить себя в золотую башню и проводить долгие часы, уставившись в хрустальный шар, бормоча заклинания, написанные на змеиной шкуре кровью девственницы, и сгибаться над заплесневевшими томами на забытых языках. Он заявил, что я только земная колдунья, не имеющая ничего общего с глубокими безднами космического колдовства. Ладно, этот мир содержит все, что я желаю, — власть, роскошь, празднества, красивых мужчин для любви и многих женщин для рабства. Он рассказал мне, кто я такая, поведал о проклятии и моем наследстве. Я вернусь, чтобы взять то, на что у меня столько же прав, сколько и у тебя. Теперь это все мое по праву.

— Что ты имеешь в виду?

Тамарис вскочила и уставилась на свою сестру, забыв о своем испуге и растерянности.

— Не воображаешь ли ты, что, усыпив нескольких моих стражников и служанок, ты захватила трон Хаурана? Не забывай, что я королева Хаурана! Я предоставлю тебе почетное место как сестре, но…

Соломея презрительно рассмеялась.

— Как ты великодушна, дорогая, милая сестра! Но прежде чем ты захочешь поставить меня на мое место, не скажешь ли ты мне, чьи солдаты стоят лагерями за городскими стенами?

— Это шемитские наемники Константинуса, воеводы Котака.

— А что они делают в Хауране? — продолжала Соломея.

Тамарис чувствовала, что над ней насмехаются, но отвечала с достоинством.

— Константинус просил разрешения пройти вдоль границ Хаурана на своем пути в Туран.

— Не он ли просил твоей руки сегодня? — спросила Соломея.

Тамарис бросила на нее подозрительный взгляд.

— Откуда ты знаешь это?

Ответом было презрительное пожатие плеч.

— Ты отказала ему, дорогая сестра?

— Конечно, отказала! — сердито воскликнула Тамарис. — Неужели ты, сама Асхаранская принцесса, полагаешь, что королева Хаурана ответит на такое предложение чем-нибудь, кроме отказа? Выйти замуж за авантюриста с окровавленными руками, за мужчину, изменившего собственному королевству и ставшему вожаком грабителей и наемных убийц! Я никогда не позволила бы ему привести своих синебородых бандитов в Хауран, но он фактически пленник в южной башне, охраняемый моими солдатами. Завтра я прикажу его войску покинуть королевство. Сам он останется пленником, пока они не пересекут границу. К тому же он предупрежден, что ответит за любое оскорбление, совершенное его людьми.

— Он заключен в южной башне? — спросила Соломея, хлопнула в ладоши и, повысив голос, с нотками злого веселья, позвала:

— Королева дает тебе аудиенцию, Фалькон Константинус!

Золоченая дверь открылась, и высокая фигура вошла в спальню.

Увидев ее, Тамарис возмущенно и гневно произнесла:

— Константинус? Ты посмел войти в мою спальню?

— Как видите, ваше величество!

Он наклонил свою ястребиноподобную голову в насмешливой покорности.

Константинус был высоким, широкоплечим мужчиной с узкой талией.

Его лицо, обожженное солнцем, было довольно красиво, глаза пронзительны и настороженны, твердость тонких губ не смягчалась черными усиками. На нем были сапоги из кордаванской кожи, штаны и камзол из простого темного шелка, потускневшего от дыма лагерей, и с пятнами оружейной ржавчины.

Он обвел взглядом королеву с таким бесстыдством, что ее передернуло от негодования.

— Клянусь Иштар, Тамарис, — сказал он мягко. — Я нахожу тебя более пленительной в ночной рубашке, чем в королевской одежде. В самом деле, что за славная ночь!

В темных глазах королевы появился страх.

Она была не глупа и знала, что Константинус никогда не осмелился бы на такое оскорбление, если бы не был уверен в своих силах.

— Ты сошел с ума! — сказала она. — Если я нахожусь в твоей власти в этой спальне, то ты в такой же власти моих подданных, которые разорвут тебя на куски, если ты коснешься меня. Убирайся сейчас же, если хочешь жить!

Соломея сделала нетерпеливый жест.

— Достаточно этого фарса. Послушайте, дорогая сестра, это я привела Константинуса сюда. Когда я решила захватить власть в Хауране, я стала искать себе помощь и выбрала Фалькона из-за того, что у него полностью отсутствуют такие черты, которые глупые люди называют хорошими.

— Я польщен, принцесса, — пробормотал Константинус иронически, с подчеркнутым поклоном.

— Я послала его в Хауран, и, когда его люди расположились лагерем снаружи города, а он был во дворце, я вошла в город через маленькие ворота в восточной стене. Глупцы, сторожившие их, подумали, что это ты возвращаешься из какой-то ночной поездки…

Щеки Тамарис вспыхнули. Соломея жестко улыбнулась и продолжила:

— Они, конечно, были удивлены и смущены, но впустили без всяких вопросов. Я вошла во дворец и отослала в казармы удивленную стражу. То же я сделала и с воинами, охранявшими Константинуса в южной башне. Затем я вошла сюда, усыпив твоих служанок.

Пальцы Тамарис сжались, и она побледнела.

— Ну, что дальше? — спросила она дрожащим голосом.

— Слушай!

Соломея наклонила голову. Через оконный переплет донесся звук маршировавших людей с оружием, грубые крики на чужом языке, перемешивавшиеся с криками хауранцев.

— Люди проснулись, и в них растет страх, — иронически сказал Константинус. — Ты лучше иди и приободри их, Соломея.

— Называй меня Тамарис, — ответила Соломея. — Мы должны привыкнуть к этому.

Что ты сделала? — закричала Тамарис. — Что ты сделала?

— Я отдала приказ солдатам у ворот открыть их, — ответила Соломея. — Они были удивлены, но подчинились. Ты слышишь, как армия Фалькона марширует по городу.

— Ты — дьявол! — воскликнула Тамарис. — Ты предала моих людей в моем обличье! Ты сделала меня в их глазах предательницей! О, я должна пойти к ним…

С жестоким смехом Соломея оттолкнула Тамарис в глубь спальни. Королева была беспомощна против грубой силы.

— Ты знаешь, как добраться до подземной темницы во дворце, Константинус? — спросила колдунья. — Хорошо. Бери эту гордячку и запри ее в самой крепкой камере. Тюремщики все спят. Пошли людей перерезать им глотки, прежде чем они проснутся. Никто не должен знать, что случилось. С этого времени я — Тамарис, а Тамарис — безымянный пленник в темнице.

Константинус улыбнулся, и его сильные белые зубы сверкнули под тонкими усами.

— Очень хорошо, но ты не откажешь мне в небольшом развлечении сначала?

— Хорошо! Укрощай эту девчонку, как знаешь.

Со злобным смехом Соломея швырнула сестру в руки Фалькона и вышла.

Та забыла о людях, маршировавших на улицах, забыла об оскорблении своего королевского сана перед лицом угрозы своей женской чести.

Только ужас и стыд испытывала королева Хаурана, когда сильные руки Константинуса сжали ее гибкое тело.

Соломея, торопясь вдоль коридора, злобно улыбнулась, когда крик отчаяния вырвался из королевской спальни.

 

Глава 2

Дерево жизни

Штаны и рубаха молодого солдата были испачканы кровью, мокры от пота и серы от пыли. Кровь сочилась из глубокой царапины на его бедре, из порезов на груди и плечах. Капли пота блестели на мертвенно бледном лице, пальцы вцепились в обшивку дивана, на котором он лежал.

Его слова отражали моральное страдание, которое сопровождалось физической болью.

— Она, должно быть, сошла с ума! — повторял он снова и снова, подобно человеку, ошеломленному чудовищным и невероятным событием. — Это подобно колдовству, это кошмар! Тамарис, которую любит весь Хауран, предала своих людей этому дьяволу из Котака. О, Иштар, почему меня не убили!? Лучше умереть, чем жить и видеть, как наша королева становится предательницей!

— Лежи спокойно, Валериус, — просила девушка, которая обливала его водой, обмывая и перевязывая раны трясущимися руками. — Пожалуйста, лежи спокойно, дорогой! Я же не могу вызвать знахаря…

— Нет, — бормотал раненый юноша. — Константинус, дьявол с синей бородой, будет обыскивать кварталы в поисках раненых хауранцев. Они повесят любого мужчину, раны которого доказывают, что он сражался против них. О, Тамарис, как могла ты предать людей, которые обожали тебя!

В яростной агонии он скорчился, плача от горя и стыда, а испуганная девушка прижала его голову к своей груди и умоляла успокоиться.

— Лучше смерть, чем черный стыд, который пал на Хауран в этот день, — стонал он. — Ты согласна, Инга?

— Нет, Валериус. Я проснулась от шума сражения, выглянула в окно и увидела шемитов, резавших наших людей. Затем я услышала тебя, звавшего меня из-за боковой двери.

— Мои силы были на исходе, — пробормотал он. — Я упал в переулке и не мог подняться. Я знал, что они очень скоро найдут меня, если я останусь лежать там. Я убью этих синебородых дьяволов, клянусь Иштар! Они никогда не будут топтать улицы Хаурана, клянусь богами!

Дрожащая девушка прижала палец к его губам, но он не мог лежать молча.

— Я не был на стене, когда вошли шемиты, — вырвалось у него. — Я спал в бараках с другими солдатами. Это было как раз перед рассветом, когда вошел наш капитан, и его лицо было бледно под шлемом. Шемиты в городе, — сказал он. — Королева пришла к южным воротам и отдала приказ, чтобы их пропустили. Она сняла людей со стен, где они стояли на страже с того времени, как Константинус вошел в королевство. Я не понимаю этого, и никто не понимает, но я слышал, как она отдала приказ, и мы подчинились, как всегда. Нам приказали собраться на площади перед дворцом и сложить оружие. Иштар знает, что все это означает, но таков приказ королевы. Когда мы пришли на площадь, на возвышении возле дворца стояли шемиты, десять тысяч полностью вооруженных синебородых дьяволов. Улицы, ведущие к площади, были забиты народом. Тамарис стояла на ступеньках дворца рядом с Константинусом, который поглаживал свои усы, как огромный тощий кот, только что сожравший воробья. Пятьдесят шемитов с луками в руках были выстроены перед ним. На этом месте должна была стоять охрана королевы, но она была оттеснена к подножию лестницы дворца, также озадаченная, как и мы, хотя они пришли полностью вооруженными, несмотря на приказ королевы. Тамарис заговорила с ними и сказала, что она пересмотрела предложение Константинуса — хотя только вчера она швырнула его же слова ему в лицо при всем народе — и что она решила сделать его королем-консортом. Она не объяснила, почему она привела шемитов в город так предательски, но сказала, что, так как Константинус руководит отрядом профессиональных воинов, армия Хаурана больше не нужна и, следовательно, она распускает ее. Она приказала воинам спокойно расходиться по домам. Мы стояли, как оглушенные, и не находили слов для ответа. Мы стали расходиться, не понимая, что делаем, как в тумане. Но когда тот же приказ был отдан дворцовой страже, вмешался капитан стражи Конан. Люди говорили, что он был свободен ночью и пьянствовал, но сейчас он был совершенно трезв. Он закричал стражникам, чтобы они стояли, как стоят, пока не получат приказа от него, и таково было его влияние на своих людей, что они подчинились, несмотря на приказ королевы. Конан поднялся по ступеням дворца и пристально посмотрел на королеву, а затем прогремел: «Это не королева! Это не Тамарис! Это сам дьявол в маске!» И тогда начался сущий ад! Я точно не помню, что случилось. Я думаю, что шемит ударил Конана, а Конан убил его. В следующее мгновение площадь стала полем сражения. Шемиты кинулись на стражников, и их копья и стрелы поразили многих солдат, которые уже стали расходиться. Некоторые из нас хватали все, что было под рукой в качестве оружия, и стали обороняться. Мы едва ли понимали, за что мы сражались, но против Константинуса и его дьяволов — не против Тамарис, я клянусь! Константинус кричал, что перережет всех предателей, но мы не предатели!

Отчаяние и смущение прерывали его голос. Девушка тихо утешала его, не понимая всего этого, но страдая вместе со своим возлюбленным.

— Люди не знали, на чью сторону встать. Это был сумасшедший дом. Мы сражались без доспехов, полувооруженные и, конечно, не имели никаких шансов на успех. Дворцовые стражники были полностью вооружены, но их было только пятьсот человек. Они взяли большую пошлину, прежде чем их перебили. В такой неравной битве другого и не могло быть. И в то время, как людей убивали на ее глазах, Тамарис стояла на ступенях дворца в обнимку с Константинусом и смеялась. Боги, это все безумие! Я никогда не видел, чтобы человек мог сражаться так, как сражался Конан, когда они потом все скопом навалились на него. Он встал спиной к стене дворца, и, прежде чем они одолели его, кучи трупов поднялись до высоты бедер вокруг него. Я слышал, как кто-то приказал взять капитана Конана живым или мертвым. Но в конце концов они повалили его, сотня против одного. Когда я увидел, что он упал, я потащился прочь, чувствуя, что весь мир рухнул.

Константинус улыбнулся. Он сидел на своей лошади среди толпы мускулистых шемитов с кучерявыми сине-черными бородами и ястребиными носами.

Низкое солнце поблескивало на их остроконечных шлемах и серебряных пластинах доспехов. Почти в миле от них поднимались стены и башни Хаурана.

В стороне от караванной дороги был поставлен огромный крест, и на этом месте был распят человек в набедренной повязке. Человек был гигантом по сложению, и его мускулы надулись огромными узлами и складками на теле. Из-под спутанной черной гривы волос, которая скрывала его широкий лоб, сверкали неукротимым огнем голубые глаза.

Кровь медленно сочилась из ран на руках и ногах.

Константинус насмешливо отсалютовал ему.

— Простите меня, капитан, — сказал он, — что я не могу остаться, чтобы облегчить ваши последние часы, но у меня есть дела в этом городе, и я не должен заставлять ждать нашу восхитительную королеву!

Он тихо засмеялся.

— Итак, я оставляю тебя без охраны, наедине с ними.

Он многозначительно кивнул на черные точки, мелькавшие далеко вверху.

— Если бы их не было, я бы мог подумать, что ты можешь протянуть еще несколько дней. Не пытайся спастись и не питай на этот счет никаких иллюзий. Я объявил, чтобы никто не приближался к твоему телу, живому или мертвому, а иначе с нарушителя этого указа и со всей его семьи будет содрана кожа на площади. У меня такая репутация в Хауране, что мой приказ сильней любого отряда стражников, и ты повиснешь здесь, на этом дереве смерти. Я не оставляю стражи, потому что коршуны не приблизятся, пока кто-то находится рядом, а я не желаю, чтобы они чувствовали какое-нибудь неудобство. Именно поэтому я увез тебя так далеко от города. Итак, храбрый капитан, прощай! Я вспомню тебя, когда Тамарис будет лежать в моих объятиях.

Кровь хлынула снова из пронзенных ладоней, когда огромные кулаки непроизвольно сжались на головках штырей. Узлы мускулов выступили на массивных руках.

Конан наклонил голову и яростно плюнул в лицо Константинуса. Воевода холодно засмеялся, вытер слюну с нагрудника и развернул лошадь.

— Вспомни меня, когда коршуны будут терзать твое тело, — окликнул он Конана с насмешкой. — Эта порода особенно злобная я видел людей, провисевших всего несколько часов на кресте, без глаз, ушей и со снятым скальпом.

Не оборачиваясь, он поскакал к городу. Его флегматичные бородатые солдаты двинулись следом. Небольшое облако пыли отмечало их путь.

Человек, висевший на кресте, казался единственным признаком разумной жизни в этом странном пустынном, покинутом всеми месте. Хауран менее чем в миле отсюда мог бы с таким же успехом быть на другом конце мира, как и существовать в другом веке.

Конан смотрел на эти просторы, купавшиеся в золотисто-коричневом свете позднего дня, как плененный орел смотрит на открытое небо.

Жажда мести прогнала прочь все мысли, проклятия срывались с его губ.

Вся вселенная сократилась, сфокусировалась, стала сосредоточена на четырех железных штырях, которые удерживали его от жизни и свободы. Огромные мускулы затрепетали, сжавшись, как железные канаты. Пот выступил на побелевшей коже, он искал опоры для того, чтобы вырвать штыри из дерева. Бесполезно Они загнаны слишком глубоко.

Тогда он попытался сорвать свои руки со штырей, и обжигающая бездонная мука заставила его прервать это усилие. Головки штырей были широкие и крепкие. Он не мог протащить их через раны. Приступ отчаяния потряс гиганта первый раз в жизни. Он повис без движения, опустив голову на грудь, закрыл глаза от болезненно яркого солнца.

Хлопанье крыльев заставило его посмотреть вверх как раз в тот момент, когда пернатая тень ринулась с неба. Конан резко отдернул голову в сторону, и острый клюв, направленный в его глаз, лишь поцарапал кожу. Он закричал отчаянным, хриплым криком. Коршуны отпрянули прочь и отлетели, испуганные этим криком. Затем они возобновили свое осторожное кружение у него над головой.

Кровь струйкой текла через рот Конана, он невольно облизал губы и сморщился от соленого вкуса..

Жажда дико мучила его. Он выпил немного вина прошлой ночью, и вода не касалась его губ перед битвой на площади, а убивать было потной, вызывавшей жажду работой. Конан смотрел на далекую реку, он думал о струях воды, омывающей плечи живым потоком, вспоминал огромные кубки пенящегося эля, кувшины искрящегося вина, безразлично проглоченные или вылитые на пол таверны.

Солнце зашло, бледный шар в огненном море крови.

Его затуманенному взору само небо казалось запачканным кровью. Конан кусал губы, чтобы удержаться от стона.

Снова послышалось громкое хлопанье крыльев. Подняв голову, он посмотрел горящим взором волка на тени, кружившиеся над ним. Конан знал, что его крик больше не испугает их. Он откинул голову назад, насколько это было возможно, ожидая с ужасным терпением. Коршун с диким криком устремился вниз, но его клюв разодрал только кожу на подбородке Конана, когда тот отдернул голову в сторону. Затем, прежде чем птица успела отлететь, голова Конана метнулась вперед и его зубы сомкнулись на шее птицы.

Коршун мгновенно взорвался в пронзительной истерии хлопающих крыльев. Его крики и бьющиеся крылья оглушили и ослепили человека, когти впились в грудь, но человек сжимал свои челюсти, и шейные позвонки стервятника хрустнули между этими мощными зубами. Дернувшись, птица неподвижно повисла.

Конан разжал зубы и выплюнул кровь изо рта. Другие коршуны, испуганные таким поворотом событий, полетели к отдаленному дереву, где уселись, как черные демоны.

Конан испытал злобное торжество. Он мог еще бороться со смертью, он еще жил. Каждое ощущение, даже боль, было победой над смертью.

— Клянусь Митрой! — произнес чей-то голос. — За всю жизнь не видел ничего подобного.

Отряхнув пот с глаз, Конан увидел четырех всадников, сидевших на конях в сумеречном свете и смотревших на него. Трое были худощавыми, в белых накидках кочевников-зуагиров, четвертый был одет подобно им в белый халат и головную повязку, спадавшую на плечи, но он не был шемитом.

Высокий, как Конан, хотя не такой мускулистый, с широкими плечами, гибкой фигурой. Короткая черная борода не скрывала агрессивно выдававшуюся вперед челюсть, а серые глаза смотрели холодно и пронзительно, как шпага. Успокаивая коня быстрой, уверенной рукой, он сказал:

— Клянусь Митрой! Узнаю этого человека! Да, это киммериец, который был капитаном королевской стражи! Она, должно быть, вышвырнула всех своих старых любимчиков, — пробормотал всадник. — Кто мог бы подумать такое о королеве Тамарис? Лучше бы произошла длительная кровавая война. Это дало бы народу пустыни шанс пограбить. А теперь мы подошли так близко к стенам и нашли только эту клячу.

Он кивнул на красивую кобылу, которую держал на поводке один из кочевников.

— И эту умирающую собаку.

Конан поднял окровавленную голову.

— Если бы я мог спуститься вниз, я бы сделал окровавленную собаку из тебя, запорожский вор! — проскрежетал он сквозь почерневшие губы.

— Митра, негодяй знает меня! — воскликнул всадник. — Откуда ты, негодяй, знаешь меня?

— В этих краях только ты один этой породы, — пробормотал Конан. Ты — Ольгерд Владислав, предводитель преступников.

— Да! И когда-то был гетманом казаков в Запорожье, как ты догадался. Тебе хочется жить?

— Только глупец задает подобный вопрос, — выдохнул Конан.

— Я жестокий человек, — сказал Ольгерд, — и сила — единственное качество, которое я уважаю в человеке. Я буду судить, мужчина ты или только говорящая собака, годящаяся лишь на то, чтобы висеть здесь и помирать.

— Если ты снимешь его, то нас могут увидеть со стен, — возразил один из кочевников.

Ольгерд покачал головой.

— Слишком темно. Возьми этот топор, Джейбал, и сруби крест у основания.

— Если он упадет вперед, он раздавит его, — возразил Джейбал. — Я могу срубить его так, чтобы он упал назад, но тогда удар может раздробить ему череп.

— Если он выдержит это, то он заслужит то, чтобы ехать со мной, — ответил Ольгерд невозмутимо, — если нет, то не заслуживает даже того, чтобы жить. Руби!

Первый удар боевого топора о дерево и сопровождавшая это вибрация прожгли болью распухшие ноги и руки Конана. Каждый новый удар отдавался нестерпимой болью во всем его израненном теле, но он стиснул зубы и не издал ни звука. Наконец крест наклонился и опрокинулся назад. Конан собрал все тело в твердый узел из железных мускулов, прижал голову назад к дереву и крепко держал ее таким образом. Бревно тяжело ударило о землю и слегка подскочило.

Ужасный удар рванул раны киммерийца, и он едва не потерял сознание. Конан переборол надвигавшуюся волну тошноты и головокружения, но понял, что железные мышцы, покрывавшие его, спасли его внутренности от сильного повреждения.

Он не издал ни звука, хотя кровь сочилась из его ноздрей, а мышцы живота сводило от тошноты. Со звуком одобрения Джейбал склонился над ним со щипцами, обычно используемыми для того, чтобы вытаскивать гвозди из подков лошадей. Он разорвал кожу в попытке захватить глубоко вошедшую в тело головку штыря на правой руке.

Ругаясь и потея, Джейбал ковырялся в уже распухшей ткани и раскачивал штырь. Конан лежал неподвижно и молчал. Наконец-то штырь выскочил, и Джейбал поднял окровавленное железо со вздохом удовлетворения, затем отшвырнул его и склонился над другим.

Процесс повторился, затем Джейбал занялся ногами Конана, но тот с усилием сел, вырвал у него щипцы. Руки Конана страшно распухли. Пальцы ощущались как бесформенные обрубки, сжатые ладони вызывали мучительную боль, заставившую его скрежетать зубами, но каким-то образом, неуклюже ухватив щипцы руками, он вырвал сперва один штырь, а потом другой.

Конан неловко поднялся и встал на распухшие, израненные ноги. Ледяной пот капал с его лица и тела, он стиснул челюсти, борясь с тошнотой.

Ольгерд безразлично наблюдал за ним и указал на украденную лошадь. Конан, спотыкаясь, двинулся к ней, и каждый шаг был пронзающим пульсирующим адом. В углах рта появились струйки крови. Бесформенная рука легла на луку седла, окровавленная нога нашла стремя. Сжав зубы, Конан рванулся вверх и почти потерял сознание, но оказался в седле, и как только он сделал это, Ольгерд резко ударил лошадь кнутом. Испуганное животное рванулось, Конан чуть не свалился, но, схватив одной рукой повод, удержался на месте.

Киммериец выжал остатки сил из слабеющих мышц и заставил лошадь повиноваться. Один из шемитов подъехал и протянул фляжку с водой. Ольгерд покачал головой.

— Пусть подождет, пока мы доберемся до лагеря. Это только десять миль. Если он годится для жизни в пустыне, он протянет без питья.

Ночь стремительно спускалась на пустыню.

В сгущающемся сумраке группа всадников направлялась к реке. Среди них был Конан. Он качался в седле как пьяный, из ран сочилась кровь, но глаза горели неукротимым огнем.

 

Глава 3

Письмо в Нимидию

Известный ученый Астриас, путешествовавший по Востоку с целью проникнуть в тайны этого мистического края, написал письмо своему другу-философу Алкемиду.

Астриас, в частности, писал:

«Ты вряд ли сможешь представить себе, мой дорогой старый друг, условия, существующие сейчас в этом крошечном королевстве с тех пор, как королева Тамарис допустила к себе Константинуса и его наемников, о чем я писал тебе в последнем письме. С тех пор прошло семь месяцев, в течение которых казалось, будто сам дьявол воцарился в этом несчастном королевстве. Тамарис, казалось, совсем сошла с ума. Так как она прежде была известна своими достоинствами, теперь она славится качествами, прямо противоположными. Ее личная жизнь — это скандал, хотя слово „личная“ не совсем правильно, так как королева не делает попыток скрыть распущенность своего двора. Она постоянно устраивает непристойные оргии, в которых вынуждены принимать участие несчастные люди, молодые замужние женщины и девственницы.

Она не утруждает себя узакониванием отношений с любовником Константинусом, который делит с ней не только постель, но и трон, и правит, как королевский консорт. А офицеры следуют его примеру и, не колеблясь, совращают любую женщину, которую они желают, невзирая на ее ранг и положение.

Несчастное королевство стонет от неумолимых податей, фермы обобраны.

Я чувствую твое недоверие, дорогой Алкемид, ты думаешь, что я преувеличиваю беды Хаурана. Такие вещи, конечно, были бы немыслимы в любой западной стране. Но ты должен понять огромные различия, которые существуют между Западом и Востоком, особенно в этой части Востока.

Во-первых, Хауран является небольшим королевством, одним из многих княжеств, которые в одно время образовывали империю Косх, и которое позднее обрело вновь независимость.

Эта часть мира состоит из таких же крошечных королевств, миниатюрных по сравнению с огромными королевствами Запада или султанатами ближнего Востока, но богатых благодаря контролю над важными караванными путями.

Хауран — самое южное из этих королевств, граничащее с пустыней восточной Шемии. Город Хауран является единственным городом в королевстве. Земля здесь настолько плодородна, что дает три-четыре урожая в год.

Человеку, привыкшему к огромным плантациям и фермам Запада, трудно поверить, что крошечные поля и виноградники обеспечивают мелких землевладельцев изобилием зерна и фруктов.

Жители деревень занимаются только возделыванием земли, они не воинственны и не способны защищать себя, им запрещено иметь оружие.

Целиком завися от солдат, они беспомощны при нынешних условиях. Поэтому мятеж сельских районов, который наверняка произошел бы в любой стране Запада, здесь невозможен. Он трудится в полях под присмотром синебородых шемитов Константинуса, вооруженных кнутами. Все это похоже на рабские плантации Зинрара.

Но жители городов живут не лучше.

Их богатства обобраны, их милые дочери служат для удовлетворения ненасытной похоти Константинуса и его наемников.

Эти люди — без жалости и сострадания. Они вероломны, жестоки и похотливы. Нации Запада научились испытывать отвращение во время войн против шемитских союзников Аргоса. Население города состоит из хауранского правящего класса, преимущественно хиборканцев, доблестных и воинственных. Но предательство королевы передало их в руки угнетателей. Шемиты — единственная вооруженная сила в Хауране, и самое дьявольское наказание ждет любого хауранца, у которого обнаружат оружие. Настойчиво продолжается уничтожение молодого хауранского поколения, в основном юношей, способных носить оружие, многие были безжалостно убиты, другие — проданы в рабство туранцам, тысячи убежали из королевства или поступили на службу другим правителям, или стали грабителями в многочисленных бандах вдоль границы. На Востоке идет непрерывная война между жителями городов и кочевыми обитателями пустыни.

Кочевое племя зуагиров на протяжении веков безуспешно нападало на Хауран. Ходят слухи, что их давний антагонизм подогревается человеком, который, будучи распятым Константинусом на кресте, каким-то образом избежал смерти и присоединился к кочевникам. Его зовут Конаном, и он сам варвар, один из тех суровых киммерийцев, чью свирепость наши солдаты познали на себе. По слухам, он стал правой рукой Ольгерда Владислава, казацкого авантюриста, который пришел из северных земель и сделал себя вождем банды зуагиров. Поговаривают, что эта банда сильно увеличилась за последние несколько месяцев и что Ольгерд, без сомнения, подстрекаемый этим киммерийцем, планирует набег на Хауран.

Это действительно будет набег, так как зуагиры не имеют осадных орудий и не умеют брать города штурмом, как они это не раз доказывали в прошлом. Против хорошо вооруженных и дисциплинированных шемитов-наемников, имеющих опыт защиты городов, кочевники вряд ли имеют шансы на успех.

Жители Хаурана, возможно, приветствовали бы вторжение, поскольку кочевники вряд ли бы стали более жестокими, чем их теперешние хозяева. Но они так трусливы и беспомощны, что не окажут никакой помощи захватчикам.

Их положение более чем несчастное. Тамарис, по-видимому, одержимая демоном, не остановится ни перед чем. Она упразднила поклонение Иштар, распорядилась уничтожить ее изображения и превратила храм в место идолопоклонства. Конечно, культ Иштар менее прогрессивен, чем истинная вера в Митру, которой придерживается западная нация, но он все-таки лучше, чем идолопоклонство шемитов. Она наполнила храм Иштар богопротивными изображениями — богами и богинями ночи в непристойных похотливых позах и со всеми отвратительными деталями, которые может вообразить развращенный мозг. Многие из этих изображений совпадают со злыми божествами шемитов, туранцев, хитанцев, но другие напоминают об ужасной в своем естестве древности. Где королева узнала о них, я даже не смею догадываться.

Она ввела человеческие жертвоприношения. Со времени ее связи с Константинусом не менее пятисот человек, среди них женщины и дети, были принесены в жертву. Несчастные погибали на алтаре, установленном в храме. Королева сама вонзала жертвенный нож в их тело.

Однако существует и другой способ принесения людей в жертву. Все знают, что в подвале храма содержится какое-то чудовище, которое пожирает людей. Откуда и как оно появилось в Хауране, никто не знает. Вскоре после подавления бунта ее солдат против Константинуса группа пленников была доставлена в храм. Поздно вечером королева явилась туда, и дверь закрыли.

Хауранцы, оказавшиеся ночью у храма, видели, как густой дурно пахнущий дым поднимался над его куполом. Они слышали исступленные заклинания королевы, предсмертные крики пленников и резкий квакающий звук, который привел всех в ужас. Наутро Тамарис, качаясь как пьяная, вышла из храма с глазами, сверкающими демоническим торжеством. Пленников никто больше никогда не видел.

Я не могу больше думать о ней как об обыкновенной женщине, но только как о бешеном демоне, с когтистыми, окровавленными пальцами, притаившимся на испачканном кровью ложе среди костей и останков своих жертв.

Когда я сравниваю ее нынешнее поведение с ее прежними манерами, я склонен поверить мнению многих людей, что демон овладел телом Тамарис. Молодой солдат Валериус имеет другое мнение. Он уверен, что ведьма приняла образ, сходный с обликом любимой правительницы Хаурана. Он верит, что Тамарис похищена и заключена в какой-нибудь темнице и что личность, правящая вместо нее, не кто иная, как колдунья. Он клянется, что найдет настоящую королеву, если она еще жива, но я сильно опасаюсь, что он сам стал жертвой жестокости Константинуса. Он принимал участие в мятеже дворцовой стражи, бежал и скрывался. Как раз в это время я встретил его и он рассказал мне о своих мыслях.

Но он исчез, как и многие другие, и я боюсь, что он был узнан слугами Константинуса.

Но уже пора заканчивать письмо. Утром быстрый голубь донесет его на границу с Котаком, туда, где я купил птицу. С верблюдами в караване, а потом на лошади оно доберется в конце концов до тебя. Я спешу, скоро рассвет.

Через ночь из храма доносится мрачный бой барабанов. Я не сомневаюсь, что Тамарис находится там, занятая дьявольскими делами…»

Но ученый ошибался в своих предположениях относительно местонахождения женщины, которую звали Тамарис. Девушка, которую весь мир знал, как королеву Хаурана, стояла в темнице, освещенной миганием факелов, которые играли на ее лице, подчеркивая его дьявольскую жестокость.

На каменном полу перед ней скорчилось тело, которое едва прикрывали разорванные лохмотья.

Соломея презрительно коснулась его загнутым кверху носком золоченой сандалии и мстительно улыбнулась.

— Тебе не нравится моя забота, милая сестра?

Тамарис не ответила и еще сильнее склонила голову, как человек, привыкший к издевательствам..

Эта покорность судьбе не нравилась Соломее. Она закусила красную губу и, нахмурившись, рассматривала пассивную узницу. Соломея была одета с непомерной роскошью. Драгоценные камни мерцали в свете факела на ее золоченых сандалиях, на золотых нагрудных пластинках и изящной цепи, которая скрепляла их. Золотые браслеты, украшенные драгоценностями, на обнаженных руках и ногах позвякивали, когда она двигалась. Нефритовые подвески сверкали в ушах.

С плеч свисал темно-малиновый плащ, закрывавший одну руку и то, что в ней находилось. Соломея вдруг наклонилась, свободной рукой схватила волосы сестры и отклонила ее голову назад, чтобы встретиться с ней взглядом. Несмотря ни на что, Тамарис все еще была прекрасной. Она встретила этот тигриный взгляд с вызовом.

— Ты не увидишь больше моих слез, — ответила она. — Слишком часто ты наслаждалась зрелищем королевы Хаурана, плачущей на коленях. Я знаю, что ты пощадила меня, только чтобы мучить, поэтому ты ограничиваешь свои пытки только такими, которые не убивают и не калечат внешне. Но я больше не боюсь тебя. Ты уничтожила во мне последние остатки надежды, страха, любви и стыда. Убей меня, и покончим с этим, ты, дьявол из ада!

— Успокойся, дорогая сестра, — промурлыкала Соломея. — До сих пор я заставляла страдать только твое тело, твою гордость и самолюбие. Ты забыла, что в отличие от меня способна на нравственное страдание. Я наблюдала это, когда потчевала тебя рассказами о комедии, которую я сыграла с некоторыми из твоих глупых подданных. Ты знаешь, что Карлидис, твой преданный советник, пробрался сюда из Турана и был схвачен?

Тамарис побледнела.

— Что ты с ним сделала?

Вместо ответа Соломея вытащила загадочный сверток из-под своего плаща. Она стряхнула шелковые обертки и поднесла к лицу королевы голову молодого человека с чертами лица, застывшими в момент нечеловеческой муки.

Тамарис вскрикнула, как будто лезвие пронзило ее сердце.

— О, Иштар! Карлидис!

— Да, он хотел поднять людей против меня, бедный глупец, говоря им, что я не Тамарис. Как люди могут восстать против шемитов Константинуса с палками и камнями? Ха! Собаки едят его безголовое тело на площади. Ну, сестра!

Она замолчала, улыбаясь, глядя на свою жертву.

— Ты теперь обнаружила, что пролила еще не все слезы. Хорошо! Я приберегу нравственные мучения напоследок. Вскоре я покажу тебе много таких зрелищ, как это!

Стоя при свете факела с отрубленной головой в руке, она не походила на человека, рожденного земной женщиной. Тамарис не поднимала глаз. Она лежала лицом вниз на скользком полу, ее изящное тело сотрясалось в рыданиях, сжатые руки бились о камень.

Соломея прошла к двери, ее браслеты позвякивали при каждом шаге, подвески вспыхивали в свете факела.

Несколько мгновений спустя она появилась из двери под темной аркой, где ее встретил огромный шемит с блестящими глазами и плечами, как у быка. Его большая синяя борода спадала на могучую грудь.

— Она плакала? — пророкотал низкий голос.

Это был генерал наемников, один из немногих приближенных Константинуса, который знал секрет королевы Хаурана.

— Да, Хамбанигаш. Имеется целая область чувствительности, которую я еще не трогала. Когда одно чувство притупляется постоянными терзаниями, я открываю новое, более уязвимое. Сюда, собака!

Приблизилась дрожавшая, спотыкающаяся фигура в лохмотьях, с грязными нечесанными волосами — один из нищих, что спали в аллеях города. Соломея швырнула ему голову.

— Вот, брось это в ближайшую канаву. Сделай знак ему руками, Хамбанигаш. Он не слышит ничего.

Генерал знаками показал, что надо сделать. Нищий понимающе кивнул и с трудом заковылял прочь.

— Почему ты продолжаешь этот фарс? — пророкотал генерал Хамбанигаш. — Ты так прочно обосновалась на троне, что ничто не сможет повредить тебе. Подумаешь, если хауранские глупцы узнают правду? Они ничего не смогут сделать. Объяви себя в своем настоящем обличии. Покажи им обожаемую экс-королеву и отрежь ей голову на городской площади.

— Нет, пока рано, дорогой Хамбанигаш…

Глухонемой нищий притаился во дворе, его руки, державшие голову Карлидиса, больше не дрожали.

— Я узнал правду, — прошептал он едва слышно. — Она жива! Карлидис, твоя жертва не напрасна! Они заперли ее в темнице! О, Иштар, если ты любишь людей, помоги мне теперь!

 

Глава 4

Волки пустыни

Ольгерд Владислав наполнил украшенную драгоценными камнями чашу малиновым вином из золотого кувшина и пододвинул его через стол Конану. Одежда Ольгерда удовлетворила бы тщеславию любого запорожского гетмана.

Его халат был из белого шелка с усеянной жемчужинами грудью. Пояс охватывал бахотрийский ремень, широкие шелковые шаровары были заправлены в короткие сапоги из мягкой зеленой кожи, вышитой золотой нитью.

На голове красовался зеленый шелковый тюрбан. Единственным оружием был широкий изогнутый нож в ножнах слоновой кости.

Откинувшись назад в золоченом кресле с орлами, Ольгерд шумно выпил искрившееся вино большими глотками.

Напротив него сидел загоревший до черноты киммериец. Скромность его одежд представляла сильный, контраст с роскошью Ольгерда. Он был одет в черную кольчугу, широкая золотистая пряжка сверкала на поясе, который придерживал меч в старых ножнах.

В палатке, сделанной из расшитых золотом штор и устланной богатыми коврами, награбленными кочевниками, никого, кроме них, не было.

Голоса тысячи людей, расположившихся лагерем, сливались в мерный шум, который проникал в палатку.

Ольгерд ослабил пояс, снова потянувшись за вином.

— Когда-то я был гетманом в Запорожье, теперь я вождь пустыни. Семь месяцев назад ты висел на кресте около Хаурана, теперь ты лейтенант самого сильного войска между Тураном и восточными землями. Ты должен быть благодарен мне.

Конан засмеялся и поднял кувшин.

— Когда ты позволяешь подняться человеку, ты уверен, что получишь от этого пользу. Я отработал все, что получил, своим потом и кровью.

— Ты сражался, как дьявол, — согласился Ольгерд. — Но не думай, что это благодаря тебе множество людей мечтает влиться в наше войско. Их привели к нам успехи в набегах, направленных моей мудростью. Эти кочевники всегда ищут удачливого вожака, и у них больше веры в пришельца, чем в человека их собственной расы. Нет предела, которого мы не могли бы достичь. У нас сейчас одиннадцать тысяч человек. На следующий год мы втрое увеличим это число. Мы до сих пор довольствовались набегами на поселения туранцев и города-государства на Западе. С тридцатью или сорока тысячами людей нам не нужны будут больше рейды, мы завоюем и обоснуемся в Шемии. Я буду императором, а ты моим визирем, если будешь выполнять мои приказы беспрекословно. А пока я думаю, мы сделаем рейд на Восток и нападем на поселки туранцев в Веземе, где они собирают пошлину с караванов.

Конан покачал головой:

— Я думаю по-другому.

Ольгерд раздраженно сверкнул глазами.

— Что ты имеешь в виду, говоря это? Я думаю о всей армии, о всей!

— В отряде сейчас достаточно людей для моей цели, — ответил киммериец. — Я устал ждать. У меня есть все права предъявить счет.

— О!

Ольгерд нахмурился и глотнул вина, затем усмехнулся.

— Ладно, мне нравятся такие люди. Но ты должен подождать.

— Ты когда-то говорил, что поможешь мне взять Хауран, — сказал Конан.

— Да, но это было прежде, чем я увидел новые возможности применения нашей силы, — ответил Ольгерд. — Я думал только о добыче в городе. Хауран — пока слишком крепкий орешек для нас. Может быть, через год…

— Через неделю, — ответил Конан.

Ольгерд нахмурился.

— Послушай, — сказал он. — Не думаешь ли ты, что эти собаки могут осадить и взять город, подобный Хаурану?

— Осады не будет, — ответил киммериец. — Я знаю, как выманить Константинуса на равнину.

— И что тогда? — разъярился Ольгерд. — В перестрелке нашим всадникам придется хуже, так как броня у шемитов лучше, а когда дело дойдет до сабель, их сомкнутые ряды прорубятся через наши беспорядочные толпы и разгонят их, как ветер кучу нарезанной соломы.

— Не разгонят, если там будет три тысячи отчаянных всадников, сражающихся тесным кругом, которому я научу их, — ответил Конан.

— А где ты найдешь три тысячи хауранцев? — спросил Ольгерд с явным сарказмом. — Ты сделаешь их из воздуха?

— Они у меня есть, — невозмутимо ответил Конан. — Три тысячи хауранцев стоят лагерем в оазисе Акрелы, ожидая моего приказа.

— Что?!

Ольгерд сверкнул глазами, как застигнутый врасплох волк.

— Да. Люди, которые бежали от тирании Константинуса. Большинство из них жили жизнью отверженных в пустыне, восточнее Хаурана. Каждый из них стоит трех наемников. Отчаяние и лишения закаляют людей и вселяют огонь в их мышцы. Они были разрознены в небольших бандах, и все, что им было необходимо, — это вожак. Они поверили посланцу, которого я направил к ним, и собрались в оазисе, предоставив себя в мое распоряжение.

— И все это втайне от меня?

Бешеный огонек заплясал в глазах Ольгерда. Рука двинулась к черкийскому ножу на поясе.

— Они хотят следовать за мной, а не за тобой.

— И что ты сказал этим отщепенцам, чтобы заработать их преданность?

В голосе Ольгерда звучала угроза.

— Я сказал им, что использую эту орду пустынников, чтобы помочь им уничтожить Константинуса и отдать Хауран в руки горожан.

— Ты глупец! — прошептал Ольгерд. — Ты уже вообразил себя вождем?

Они оба вскочили на ноги, смотря в лицо друг другу.

— Я разорву тебя голыми руками, — сказал как можно спокойнее Ольгерд.

— Позови своих людей и прикажи им сделать это, — с вызовом ответил Конан, — посмотри, подчинятся ли они тебе!

Оскалив зубы, Ольгерд поднял было руку, но сдержался. Уверенность, которую излучало смуглое лицо Конана, остановила его.

— Ты, подонок с западных гор, — прошипел он. — Ты посмел подкапываться под мою власть?

— Мне нужно было сделать это, — ответил Конан. — Ты солгал, когда сказал, что я ничего не имею общего с привлечением новых рекрутов. Это целиком моя заслуга. Они слушали твои приказы, но сражались за меня. В Зуагире нет места для двух вождей. Они знают, что я более сильный человек. Я понимаю их лучше, чем ты, а они понимают меня лучше, чем тебя, потому что и я, и они варвары.

— А что они скажут, когда ты попросишь их биться за Хауран? — язвительно спросил Ольгерд.

— Они последуют за мной. Они хотят добычи, и они будут сражаться с Константинусом, как с любым другим. Я дам им караван золота из дворца. Хауран заплатит им этим в качестве награды за освобождение от Константинуса. После этого я поведу их против туранцев, как ты планировал.

Увлекшись мечтами об империи, Конан мало обращал внимания на то, что происходило вокруг него. Только теперь он понял, что потерял реальную власть и что вождь зуагиров стоял перед ним.

— Нет, ты умрешь! — пробормотал Ольгерд и замахнулся ножом, но быстрая рука Конана рванулась через стол, и его пальцы сомкнулись на запястье Ольгерда. Раздался щелчок сломанных костей, и на мгновение противники замерли.

Боль исказила лицо Ольгерда, на его лбу выступил пот.

Конан засмеялся, не ослабляя хватки на сломанной руке.

— Годишься ли ты для того, чтобы жить, Ольгерд?

Лицо бывшего гетмана стало пепельным, кровь отхлынула от его губ, но он стиснул зубы и не произнес ни звука.

Конан со смехом выпустил руку и отпихнул Ольгерда.

Тот покачнулся и схватился за край стола здоровой рукой, чтобы не упасть.

— Я дарю тебе жизнь, Ольгерд, как ты подарил мне мою, — спокойно сказал Конан. — Испытание, которое ты придумал для меня, было более суровым. Ты не смог бы перенести его, никто не смог бы, кроме варвара. Возьми лошадь и уезжай. Она привязана позади палатки, и в седельных мешках есть пища и вода. Никто не увидит твоего отъезда, но уходи быстрее. В пустыне нет места для поверженного вождя. Если воины увидят тебя униженного и низложенного, они расправятся с тобой.

Ольгерд ничего не ответил. Он медленно, без слов, повернулся и вышел из палатки. Молча он взобрался в седло огромного белого жеребца и с засунутой под халат сломанной рукой направился на восток в открытую пустыню.

Опустошив кувшин с вином, Конан вышел из палатки и на мгновение остановился, чтобы окинуть взглядом лагерь. Затем проревел громовым голосом:

— Эй, вы, собаки, собирайтесь сюда, я буду говорить с вами!

 

Глава 5

Голос из кристалла

В подвале под башней городской стены собралась группа людей. Это были молодые мужчины, крепкие и мускулистые, но доведенные невзгодами до отчаяния.

На них были кольчуги и поношенные кожаные доспехи, на поясах висели мечи.

— Я знал, что Конан говорил правду, когда сказал, что это была не Тамарис! — воскликнул молодой воин. — Месяцами я бродил в окрестностях дворца, изобретая способ проверить догадку и изображая глухонемого нищего. Наконец я узнал, как и думал, что наша королева заключена в темницу. Я дождался счастливой случайности и захватил шемитского тюремщика, оглушил его, когда он выходил со двора поздно ночью, затащил в ближайший подвал и допросил. Перед тем как умереть, он рассказал мне то, что мы давно подозревали. Женщина, приведшая в Хауран шемитов, — ведьма Соломея, а Тамарис заключена в подземную темницу. Нашествие зуагиров дает нам возможность, которую мы искали. Что Конан намерен сделать, я не могу сказать. Возможно, он просто хочет отомстить Константинусу. Возможно, он намерен поджечь город и уничтожить его. Он варвар, и никто не может понять его поступков. Но вот что мы должны сделать — это спасти Тамарис, пока длится битва. Константинус выйдет на равнину для сражения. Уже сейчас его люди садятся на коней. Он сделает это потому, что в городе не хватает пищи, чтобы выдержать осаду. Конан появился из пустыни так внезапно, что не было времени запасти ее. Киммериец экипирован для осады. Разведчики доложили, что зуагиры имеют осадные машины, построенные, несомненно, по указанию Конана, который научился искусству войны среди западных наций. Константинус не хочет длительной осады, поэтому он выведет своих воинов на равнину, где он хочет рассеять силы Конана одним ударом. Он оставит только несколько сотен людей в городе, и они будут на стенах и в башнях, охраняющих ворота. Тюрьма останется без охраны. Когда мы освободим Тамарис, мы покажем ее людям. Если Конан будет побеждать, мы будем просить людей о помощи — они восстанут. Даже с голыми руками их достаточно, чтобы одолеть шемитов, оставленных в городе, и закрыть ворота от наемников и от кочевников. Никто не должен попасть в город. Затем мы должны будем встретиться с Конаном. Я верю, он пощадит город. Если же Константинус будет брать верх, а Конан будет обращен в бегство, мы должны выбраться тайком из города с королевой и искать безопасное место. Все ясно?

Они ответили дружным согласием.

— Тогда вынем наши сабли из ножен, вручим наши души Иштар и отправимся к тюрьме, так как наемники уже маршируют через южные ворота.

Воины ровным потоком, подобно стальной реке, направлялись по улицам города к южным воротам. Угрюмые фигуры в черных и серебряных кольчугах, с курчавыми бородами и горбатыми носами ехали на битву, не испытывая сомнений в ее исходе.

Истощенные горожане в рваных одеждах вышли на улицы и молчаливо наблюдали прохождение шемитского войска.

В одном из залов дворца на бархатной кушетке лежала Соломея, цинично наблюдая, как Константинус собирается в бой.

— К вечеру, — сказал Константинус, — ты будешь иметь пленников, чтобы накормить своего дьявола в храме.

Он покрутил свой тонкий ус.

— Не ослаб ли он еще от легкой плоти горожан? Возможно, ему понравится вкус твердой плоти людей пустыни.

— Будь осторожен и сам не стань добычей более свирепого зверя, чем Тхаг, — предостерегла его колдунья. — Не забывай, кто ведет этих дикарей пустыни.

— Я не забыл, — ответил он. — Это одна из причин того, что я еду вперед, чтобы встретить его. Собака сражалась на Западе и знает искусство осады. Мои разведчики не могли приблизиться к колонне, так как у его воинов глаза, как у ястребов. Но все-таки они разглядели машины, которые зуагиры тащат на повозках с помощью верблюдов, — катапульты, тараны, баллисты. Он, должно быть, заставил десять тысяч человек работать день и ночь в течение месяца. Где он взял для них материал, этого я тоже не могу понять. Возможно, у него заговор с туранцами, и он получил все это у них. Как бы то ни было, ему это не поможет. Я сражался с этими дикарями пустыни прежде — сперва небольшая перестрелка из луков, от которой моих воинов защитит броня, затем мои эскадроны пронесутся через беспомощные толпы кочевников, рассекая их на все четыре стороны. Я вернусь перед закатом с сотней голых пленников, спотыкающихся за лошадиными хвостами. Мы устроим развлечение вечером на большой площади. Мои солдаты любят сдирать кожу с живых врагов. Пусть этот городской народ со слабыми коленками посмотрит. Что касается Конана, то мне доставит огромное удовольствие, если мы возьмем его живым и посадим на кол перед дворцом.

— Сдирай кожу сколько хочешь, — безразлично ответила Соломея. — Мне нравится одежда, сделанная из человеческой кожи. Но по меньшей мере сотню пленников ты должен отдать мне для алтаря и для Тхага.

— Будет исполнено, — ответил Константинус.

Затем он взял под мышку шлем и поднял вверх руку в латунной рукавице.

— За победу и за честь Тамарис! — иронически просалютовал он и вышел из зала. Вскоре с дворцовой площади донеслись команды, отдаваемые его хриплым голосом.

Соломея откинулась на кушетку, зевнула, потянувшись, как большая кошка, и позвала:

— Занг!

Бесшумно вошел жрец. Его лицо казалось обтянутым желтым пергаментом.

Соломея повернулась к возвышению из слоновой кости, на котором стояло два кристаллических шара, и, взяв шар меньшего размера, протянула его жрецу.

— Поезжай вместе с Константинусом, — сказала она, — и передавай мне сведения о сражении. Иди!

Мужчина низко поклонился и, спрятав шар под темным плащом, заторопился из комнаты.

Спустя некоторое время Соломея поднялась по широкой мраморной лестнице на плоскую, с мраморным барьером крышу дворца, которая возвышалась над всеми зданиями. Большая площадь перед дворцом была пуста. С уходом войск улицы обезлюдели. Зато на южной стене и на крышах домов в южной части города находилось множество горожан, не знавших, чего желать — победы или поражения Константинуса. Победа означала прежнюю нищету и невыносимый гнет. Поражение, возможно, вело к поджогу города и кровавой резне. От Конана не было никаких известий. Они не знали, что ждать от него. Они помнили, что он варвар.

Эскадроны наемников, выйдя за пределы города, развернулись на равнине в боевой порядок.

Вдали, от реки, к ним двигалась темная масса из едва различимых людей на лошадях. Силуэты осадных машин угадывались на другом берегу. Конан не переправил их через реку, очевидно, боясь атаки во время переправы, но он переправился со всеми всадниками. Солнце уже поднялось. Эскадроны шемитов перешли в галоп, глубокий рев достиг ушей людей на стенах.

Сближавшиеся массы конницы сшиблись и перемешались. На расстоянии в этом месиве невозможно было различить деталей. Атаки и контратаки подняли клубы пыли, закрыв происходящее.

Соломея пожала плечами и спустилась по лестнице. Она вошла в комнату, где разговаривала с Константинусом, и подошла к возвышению. Кристаллический шар затуманился, и на нем появились полоски малинового цвета. Соломея наклонилась над шаром, негромко произнося заклинания.

— Занг! — окликнула она.

Через клубившийся в сфере туман были видны трупы людей и лошадей, воины, рубившие друг друга, и Конан, беспорядочно метавшийся по полю боя. Затем с пугающей отчетливостью внезапно появилось лицо Занга, его широко раскрытые глаза смотрели прямо на Соломею. Кровь струйкой текла из раны на голове, кожа была серой от налипшей на нее пыли. Губы приоткрылись и искривились.

Постороннему глазу показалось бы, что лицо в кристалле молча искривилось. Послышался голос Занга, звучавший так же ясно, как если бы жрец находился рядом. Только боги тьмы знали, какие невидимые магические силы связали эти мерцающие сферы.

— Соломея! — кричал окровавленный жрец.

— Я слышу! — закричала она. — Говори, как идет сражение!

— Рок пал на нас!

Голова застонала.

— Хауран потерян! Да, моя лошадь убита, и я не могу выбраться отсюда! Люди падают вокруг на меня. Они умирают, как мухи, в своих кольчугах!

— Прекрати стонать и расскажи мне, что случилось! — сурово воскликнула Соломея.

— Мы сошлись с кочевниками, — вопил жрец. — Стрелы поднялись тучами между обеими армиями, и кочевники дрогнули. Константинус приказал атаковать. Ровными рядами мы двинулись на них. Затем их орды отхлынули направо и налево, и через просвет на нас ринулись три тысячи хауранских всадников, присутствия которых мы даже не подозревали. Люди Хаурана, обезумевшие от жажды мести! Они раскололи наши ряды, прежде чем мы поняли, что произошло, а затем дикари пустыни набросились на нас с обоих флангов. Они разодрали наши ряды в клочья, сломали и рассеяли нас. Это был тактический ход, который придумал этот дьявол Конан! Осадные машины были уловкой — пальмовые стволы и окрашенный шелк. Они одурачили наших разведчиков. Трюк, который оказался роковым для нас. Наши воины бегут. Хамбанигаш упал, и Конан, кажется; убил его. Я не вижу Константинуса. Хауранцы неистовствуют среди бегущих масс, как кровожадные львы, а пустынники убивают нас стрелами. А-а-а!

Мелькнула сталь, брызнула кровь, затем внезапно образ исчез, как лопнувший пузырь, и Соломея смотрела в пустой кристалл, отражавший только ее собственное, искаженное яростью лицо. Она стояла совершенно спокойно несколько мгновений, уставившись в пустое пространство, затем хлопнула в ладоши, и появился еще один жрец с бритой наголо головой, молчаливый и неподвижный, как первый.

— Константинус разбит, — сказала она резко. — Мы обречены. Конан ворвется в ворота через час. Если он схватит меня, я погибну. Но сперва я собираюсь сделать так, чтобы моя проклятая сестра наверняка никогда не взошла снова на трон. Следуй за мной! Будь, что будет! Мы устроим пир Тхагу!

Дворец и тюрьма были связаны длинной галереей. Быстрым шагом фальшивая королева и жрец прошли через тяжелую дверь, ведущую в тускло освещенный двор тюрьмы.

Они подошли к каменной лестнице. Соломея вдруг остановилась и отпрянула, бормоча проклятия.

Снизу донеслись приглушенные голоса. Колдунья отскочила в черную тень арки, потянув жреца за собой.

 

Глава 6

Крылья коршуна

Тусклый свет факела вывел Тамарис, королеву Хаурана, из забытья. Она зажмурилась, ожидая увидеть злое лицо Соломеи. Но колдуньи не было. Над нею склонилось несколько человек. Эти худощавые орлиные лица могли принадлежать только хауранцам. Она не верила своим глазам. Одна из фигур упала перед ней на колени с протянутыми руками.

— О, Тамарис! Благодарю Иштар, что мы нашли тебя. Ты не помнишь меня, Валериуса? За мужество в битве с Корвеном ты наградила меня поцелуем!

— Валериус! — пробормотала она.

Слезы наполнили ее глаза.

— О, неужели я сплю! Это волшебство Соломеи, чтобы помучить меня!

— Нет! — прозвенел взволнованный крик. — Это твои подданные пришли спасти тебя. Но мы должны спешить. Константинус сражается на равнине против Конана, который привел зуагиров, но триста шемитов все еще в городе. Мы убили тюремщика и взяли его ключи. Необходимо идти! Вставай!

Ноги королевы подгибались от слабости. Валериус поднял ее, как ребенка. Они покинули темницу, поднялись по скользкой каменной лестнице и вышли во двор.

Когда люди поравнялись с темной аркой, взрыв голубого пламени, осветив на мгновение зловещее лицо Соломен, обрушился на них. Валериус с королевой на руках попытался бежать, но страшный удар остановил его, затем королева была резко вырвана из рук, и второй удар по шлему свалил его с ног.

Но он упрямо пытался встать на ноги, тряся головой в тщетных усилиях избавиться от голубого пламени, которое, казалось, все еще пылало вокруг дьявольским светом. Когда его взор прояснился, он увидел, что находится на дворцовой площади, рядом лежали его четверо мертвых товарищей. Ослепленные огнем, они погибли. Королева исчезла.

С горьким проклятием Валериус схватился за саблю и сбросил разрубленный шлем. Кровь бежала по его щеке из раны на голове. Он услышал звавший его голос:

— Валериус!

Шатаясь, он рванулся на голос и, завернув за угол, столкнулся с бросившейся к нему девушкой.

— Инга! Ты сошла с ума!

— Я должна была прийти! — всхлипывая, сказала она. — Я последовала за тобой и спряталась под аркой снаружи во дворце. Мгновение назад я видела ее выскочившей со двора, с негодяем, который нес на руках женщину. Я поняла, что это была Тамарис и что ты потерпел неудачу. О, ты ранен!

— Царапина!

Он отвел ее цепляющиеся руки.

— Быстрее, Инга, скажи мне, куда они пошли?

— Они побежали через площадь к храму.

Он побледнел.

— О, Иштар! Демон!.. Она решила отдать Тамарис дьяволу, которому она поклоняется! Быстрее, Инга! Беги к южной стене, где люди наблюдают за битвой! Скажи им, что их настоящая королева найдена, что самозванка тащит ее в храм! Иди!

Всхлипывая, девушка побежала прочь, ее маленькие сандалии застучали по мостовой, а Валериус рванулся через площадь к храму, возвышавшемуся на противоположной стороне.

Он бросился вверх по широкой лестнице, пробежал через портик с колоннами.

Очевидно, пленница доставила своим врагам какие-то хлопоты. Тамарис, чувствуя недоброе, боролась со всей силой, на какую еще была способна. Группа была на полпути к мрачному алтарю, за которым виднелась большая металлическая дверь, украшенная отвратительными рисунками. Через эту дверь прошли многие, но возвращалась назад только одна Соломея. Тамарис, тяжело дыша, извивалась в руках обезьяноподобного жреца, как белая обнаженная нимфа в руках сатира.

Задохнувшись от ярости, Валериус кинулся через огромный зал с мечом в руке. Жрец оглянулся от резкого крика Соломеи, затем отпустил Тамарис и вытащил тяжелый нож, уже запачканный кровью людей.

Но одно дело зарезать ослепленного дьявольским пламенем, выпущенным Соломеей, и совсем другое — сражаться с молодым гиборианцем, жаждущим мести.

Нож взметнулся вверх в руке жреца, но прежде чем он опустился, меч Валериуса вонзился в тело врага. Обезумевший Валериус нанес несколько уколов. Он рубил снова и снова, пока изувеченная фигура не упала.

Валериус огляделся, ища Соломею.

Она, вероятно, уже израсходовала весь огненный порошок, так как склонилась над Тамарис, зажав черные локоны сестры в одной руке, а другой сжимая кинжал. В следующее мгновение меч Валериуса пронзил ее грудь с такой силой, что острие выскочило между лопаток. С ужасным криком Соломея осела на пол, корчась в конвульсиях и хватаясь за лезвие. Ее глаза стали нечеловеческими, она цеплялась за жизнь, которая уходила через рану на малиновом полумесяце. Она царапала и кусала голые камни в агонии. Валериус наклонился, поднял бесчувственную королеву и направился к двери храма.

Он выбежал из портика и остановился на вершине лестницы. Площадь кишела людьми, которые пришли на зов Инги. Их терпение иссякло, толпа кипела, вопя и крича, откуда-то доносились звуки разбиваемого камня и дерева.

Отряд мрачных шемитов протискивался через толпу. Оставив северные ворота, воины торопились к южным на помощь товарищам. Взоры всех людей, заполнивших площадь, обратились к юноше на ступенях храма, который держал на руках тело женщины.

— Вот наша настоящая королева! — закричал Валериус.

Поднялся невообразимый шум. Валериус тщетно пытался что-то объяснить людям. Шемиты направились к нему, пробиваясь копьями через толпу.

Неожиданно из полумрака храма позади Валериуса появилась Соломея с красными пятнами на платье. Воцарилось молчание — все увидели, что женщина на руках Валериуса поразительно похожа на ту, которая облокотилась на колонну храмового портика.

— Тхаг! — позвала слабеющим голосом Соломея.

Как бы в ответ на ее голос из храма гулко прозвучало чудовищное кваканье.

— Это — королева! — проревел капитан Шемитов и поднял свой лук.

— Стреляйте в мужчину!

Толпа возбужденно загудела. Люди узнали в женщине, лежавшей на руках Валериуса, Тамарис и наконец-то поняли, что произошло. С яростными воплями они кинулись на шемитов, разрывая их зубами, когтями и голыми руками.

Соломея покачнулась и замертво рухнула на ступеньки.

Безжалостно рубя саблями людей и стреляя из луков, шемиты прорывались через обезумевшую толпу к Валериусу. Тот с Тамарис на руках бросился в храм, спасаясь от шемитов. Однако на пороге он остановился, испустив крик ужаса и отчаяния. Из храмового зала на него надвигалось огромное существо с клыками.

Валериус бросился прочь от двери, не выпуская из рук Тамарис, которая была в обмороке. Он увидел, как четверо или пятеро шемитов, пробившись сквозь толпу, взбегали по ступенькам к нему. Собрав последние силы, Валериус прыгнул за колонну. Шемиты взбежали на верхнюю площадку лестницы, когда в дверном проеме храма появилось чудовище. Обезумевшие наемники развернулись и бросились по лестнице вниз.

Люди в толпе, увидев чудовище, стали пятиться. Образовалась невообразимая давка. Чудовище остановилось на площадке, как будто ища глазами Валериуса. Тот не выдержал напряжения ситуации и ринулся со своей дорогой ношей вниз по лестнице.

Монстр, увидев его, устремился следом.

В этот момент через площадь, топча людей, пронесся конный отряд потрепанных и окровавленных шемитов. Они уходили от преследования. Во главе погони на площадь влетел огромный всадник в черной кольчуге.

— Конан! — закричал что было сил Валериус.

Киммериец, повернувшись на крик, мгновенно оценил ситуацию. Громовым басом он отдал команду своим воинам, и туча стрел устремилась к чудовищу. Десятка два из них воткнулись в монстра. Чудовище остановилось, покачнулось и взревело. Второе жалящее облако стало для него смертельным.

Вызванный злой волей ведьмы из тьмы веков монстр рухнул и покатился вниз по ступеням.

Конан наблюдал эту сцену, натянув поводья. Возле портика он спрыгнул с лошади. Валериус положил королеву на ступени, сев рядом с ней в полном изнеможении. Люди столпились вокруг. Киммериец отогнал их назад и приподнял темную голову девушки.

— Клянусь Кромом, это настоящая Тамарис.

Сорвав плащ с плеч стоявшего рядом солдата, киммериец укутал в него королеву. Ее длинные черные ресницы затрепетали, глаза открылись и недоверчиво уставились в покрытое шрамами лицо Конана.

— Конан!

Ее нежные пальцы ухватились за его плечо.

— Я сплю? Она сказала мне, что ты мертв.

— Вряд ли! — усмехнулся киммериец. — Ты не спишь. Ты снова королева Хаурана. Я разбил Константинуса около реки. Большинство его псов никогда не доберутся до стен города, так как я отдал приказ не брать пленных. Исключение сделано для Константинуса. Я оставил всех моих воинов снаружи, кроме пятидесяти. Я не доверяю им здесь, в городе, а этих хауранских парней достаточно, чтобы охранять ворота.

— Это был кошмар! — прошептала она. — О, мои бедные люди! Ты должен помочь мне отплатить им за то, что они так страдали, Конан. Ты отныне мой советник!

Конан засмеялся и покачал головой.

Поднявшись, он поставил королеву на ноги и поманил хауранских воинов, которые не участвовали в преследовании убегавших шемитов.

Они спрыгнули с лошадей, стараясь услужить своей вновь обретенной королеве.

— Нет, королева, с этим покончено. Теперь вождь зуагиров должен вести их грабить туранцев, как я им обещал. Этот парень, Валериус, будет тебе лучшим советником, чем я. Я не создан для жизни среди мраморных стен. Теперь я покину вас и завершу то, что начал. Шемиты все еще в Хауране.

Когда Валериус повел Тамарис через площадь к дворцу через расступившуюся радостную толпу, он почувствовал нежное прикосновение. Это была Инга. Валериус прижал ее к себе и расцеловал с чувством человека, получившего наконец заслуженный отдых.

Люди ждут отдыха и мира. Но те, кто рожден с духом бури в крови, не ведают покоя.

Солнце поднималось. Всадники в белых накидках на древней караванной дороге вытянулись колеблющейся ниткой до горизонта.

Киммериец Конан сидел на коне около деревянного креста, на котором, пригвожденный штырями, висел человек.

— Семь месяцев назад, Константинус, — сказал Конан, — я висел там, а ты сидел здесь.

Константинус не отвечал. Он облизывал серые губы, и его мускулы натянулись, как канаты, вдоль худощавого тела. Зрачки расширились от боли и страха.

— У тебя лучше получается причинять мучения, чем переносить их, — спокойно сказал Конан. — Я висел там, на кресте, как висишь ты, и я выжил благодаря обстоятельствам и живучести, свойственной варварам. Но вы, цивилизованные люди, изнежены жизнью. Итак, Константинус, я оставляю тебя в компании с птицами пустыни!

Он жестом показал на коршунов, чьи крылья мелькали над головой. С губ Константинуса сорвался нечеловеческий крик отчаяния и ужаса.

Конан натянул поводья и направил лошадь к караванной дороге.

Голодные коршуны кружили над крестом, опускаясь все ниже и ниже…

 

1 Пути интриги

Скалы круто вздымались над колыхающимся изумрудным морем джунглей.

Россыпи камней у подножия склона поблескивали под лучами восходящего солнца, скалы, в которых кое-где сверкали вкрапления кварца, казались неприступными. Но человек, продолжавший утомительный путь наверх, был уже на половине пути к вершине.

Он родился в горах, поэтому уверенно взбирался по страшным скалам, проявляя поразительную силу и ловкость. Его единственной одеждой была пара коротких бридж, к поясу которых крепились меч и кинжал. Его сандалии были перекинуты через плечо.

Кожа человека была бронзовой от загара, грива черных прямых волос удерживалась серебряным обручем. Хороший глазомер, крепкая мускулатура, цепкие длинные пальцы отлично служили ему. В ста пятидесяти футах под ним волновались джунгли. В сотне футов над ним на фоне утреннего неба выделялся край скалы.

Он поднимался, извиваясь, как червяк. Осторожно нащупывал руками и ногами углубления и выступы в скале, иногда подтягивался на самых кончиках пальцев.

Временами человек останавливался. Отдыхая, он выискивал в зеленом пространстве джунглей какие-либо признаки присутствия людей.

Вершина скалы была уже недалеко. Чуть ниже виднелась ниша. Это была маленькая пещера. Локти человека легли на ее край. Скорчившаяся коричневая мумия со сложенными на ссохшейся груди руками и опущенной сморщенной головкой сидела в нише. Конечности ее были перевязаны сыромятными ремнями, которые превратились в сгнившие обрывки. Время превратило одежду мумии в пыль. Между скрещенными руками и склоненной головой был сверток пергамента, от времени приобретший цвет старой слоновой кости.

Поднимавшийся вытянул руку и выдернул сверток. Не рассматривая, он сунул его за пояс, подтянулся на руках и встал в отверстии ниши. Прыгнув вверх, он схватился за край скалы и, подтянувшись, оказался на вершине скального массива.

Человек отдышался и осмотрелся. Перед ним лежала огромная чаша, три или четыре мили в диаметре. Стенки ее были покрыты густой растительностью. Скалы окаймляли лес со всех сторон.

Человек вздохнул с облегчением.

В центральной части чаши виднелись мраморные купола и крыши дворцов. Миф оказался реальностью. Внизу лежала легендарная покинутая столица королевства Кешан — город Алкменон.

Кешан был варварским королевством, лежавшим в восточных землях Кума, где широкие луга сливались с лесами, которые наступали с юга. Большинство населения были негры. Правители — принцы и жрецы — имели смуглую кожу и претендовали на происхождение от белой расы, которая в легендарное время управляла королевством со столицей Алкменон.

Противореча друг другу, легенды искали объяснения ухода жителей из города. Рассказы о сокровищах Алкменона, которые люди называли Зубами Гуахаура, были очень туманны. Считалось, однако, что ценность сокровищ превосходит богатство туранских королей. Этих легенд оказалось достаточно, чтобы привлечь в Кешан киммерийца Конана.

Он проделал долгий путь через степи, джунгли, горы и нашел королевство, хотя для многих северных и западных народов оно представлялось всего-навсего мифом.

Прибыв в Кешан, Конан не сумел узнать точное местонахождение сокровищ, кешанцы не любили любопытных чужеземцев.

Но Конан не пал духом. С холодной уверенностью он предложил величавым вельможам королевского двора ценные подарки. Киммериец заявил, что он профессиональный воин и пришел в Кешан в поисках работы. Если ему хорошо заплатят, он обучит королевских солдат приемам ближнего боя и поведет их против Пунта, заклятого врага Кешана. Конан знал, что недавние территориальные приобретения Пунта вызывают сильную обеспокоенность короля Кешана.

Это предложение было не таким уж дерзким. Подвиги Конана на южных берегах, где он был главарем черных корсаров, сделали его имя известным и в Кешане. Им восхищались и его боялись во всех негритянских королевствах.

Он не отверг испытания, придуманные осторожными повелителями. Стычки на границах не прекращались, позволив киммерийцу прекрасно продемонстрировать всем настоящее искусство рукопашного боя.

Его безрассудная свирепость покорила повелителей Кешана, и казалось, что его планы будут счастливо осуществлены.

Конан хотел подольше пробыть в Кешане, чтобы раскрыть тайну местонахождения Зубов Гуахаура. Но произошло неожиданное: во главе посольства из Зимбабве в Кешан прибыл Тхутмекри.

Киммериец знал этого человека уже давно. Тхутмекри был авантюристом и мошенником. Он отрекомендовался как доверенное лицо правителя Зимбабве. Король этой страны предлагает силами чернокожих коженосцев Кешана, шемитских стрелков и наемников Зимбабве захватить королевство Пунт, из которого были выдворены зимбабвийские торговцы.

В качестве платы за уничтожение Пунта король Зимбабве требовал монополию на торговлю с Кешаном и его данниками. Как залог верности в этом союзе Тхутмекри просил Зубы Гуахаура. Он поспешил заверить короля Кешана, что эти сокровища будут находиться во дворце Зимбабве позади приземистых золотых идолов Дагона и Деркето в священной гробнице королевства, чтобы закрепить соглашение между Кешаном и Зимбабве. Это заявление вызвало усмешку у Конана.

Союз с могущественной державой, очевидно, был более престижным и перспективным для короля Кешана, нежели предложение Конана. Поэтому киммериец не стал бороться с Тхутмекри и его шемитским партнером Загжебой за влияние на короля Кешана. Он понимал, что успех миссии Тхутмекри будет равнозначен полному крушению его замыслов.

Поэтому Конан решил обнаружить сокровище прежде, чем король Кешана заключит договор с Зимбабве и сам займется поисками Зубов Гуахаура.

К тому времени Конан был уже уверен, что сокровища спрятаны не в теперешней королевской столице.

Пока король Кешана, соблюдая дипломатический этикет, общался с нетерпеливыми гостями, верховный жрец Горулга объявил, что необходимо получить одобрение оракула Алкменона на союз с Зимбабве и на передачу сокровищ в эту страну. Решение жреца было благосклонно встречено королем, так как уже сто лет жрецы не бывали в древней столице.

Оракулом была принцесса Илайя, последняя хозяйка Алкменона. В прежнее время жрецы посещали священный город, и она учила их колдовству. Население древней столицы составляли слуги Илайи. Никто из Кешана, кроме жрецов, не смел появляться в Алкменоне.

Илайя умерла в расцвете лет, и ее тело непостижимым образом не подвергалось тлению.

Последний потомок — жрец, пришедший в Алкменон в одиночку уже после смерти Илайи, собирался выкрасть Зубы Гуахаура. Но он погиб во дворце при загадочных обстоятельствах. Спустя какое-то время слуги Илайи покинули город. Они рассказывали ужасные истории о дворце древней столицы.

Именно эти рассказы целую сотню лет отпугивали жрецов от посещений оракула.

Намерение главного жреца возродить старинный обычай паломничества в священный город стало известно всем кешанцам. Конан выведал, когда Горулга вместе с группой своих приверженцев отбывал в Алкменон, и отправился туда на несколько часов раньше.

Проехав верхом ночь, день и ночь, он на рассвете подъехал к скалам Алкменона, которые возвышались на юге королевства среди джунглей.

Ни один человек не взобрался бы на эти скалы, и никто, кроме священников, не знал секретного прохода к городу. Конан не стал терять времени на его поиски.

Отвесные скалы, которые были бы непреодолимым препятствием для чернокожих всадников, жителей болот и равнин, не смутили киммерийца.

Сейчас на вершине скалы он смотрел вниз на город и гадал — мор, война или суеверие заставили людей уйти из этой твердыни, чтобы быть поглощенными чернокожими племенами.

Дворец был их крепостью, он стоял с той поры, как здесь жила королевская семья и двор. Колыхавшаяся масса зеленых джунглей скрывала руины древней королевской столицы.

Конан быстро спустился через джунгли к королевскому дворцу.

Сжимая одной рукой меч, он внимательно осмотрелся. Не было причин думать, что люди лгали, когда говорили, что Алкменон покинут и населен только призраками былых времен. Но осторожность была характерной чертой Конана. Тишина была абсолютной, не было слышно даже шелеста листьев на ветках.

Тем не менее он долго оглядывался, выискивая хоть какие-то признаки опасности. Конан проходил мимо бездействующих мраморных фонтанов, роскошных фасадов с орнаментами, решеток из резного камня. Он бесшумно шел по широким тротуарам, которые, как и спланированные газоны, заросли молодым лесом и одичавшим виноградом.

Конан увидел перед собой широкий портик дворца. Пока он поднимался по широким ступеням, он заметил, что здание хорошо сохранилось.

Тонкие стены и массивные колонны казались слишком могучими, чтобы осыпаться под ударами времени. Тишина висела над заброшенным городом.

Конан прошел в широкий, высокий зал с колоннами, между которыми были своды с зиявшими дырками от сгнивших дверей. Он пересек его в темноте и прошел через двухстворчатые двери, которые были частично открыты, хотя они могли стоять так века. Он оказался в огромном куполообразном помещении, которое должно было служить как приемная королей Алкменона.

Зал имел восьмиугольную форму, стены его постепенно переходили в купол, через который в зал вливалось много света. Сияющий купол Алкменона не был небылицей. В дальнем углу у стены было возвышение с широкими лазурными ступенями. На этом возвышении стояло кресло массивных размеров с украшенными орнаментом подлокотниками и высокой спинкой, которая, без сомнения, поддерживала балдахин из золотой ткани. Глаза Конана сияли. Это был золотой трон Алкменона, упоминавшийся в древней легенде.

Он на глаз прикинул его вес. Это само по себе было удачей, если, конечно, удастся его унести. Это богатство разожгло его воображение и пробудило в нем азарт. Он уже представлял, как руки его погружаются в рубины, опалы и сапфиры, о которых он слышал на базарах Кешана.

За троном располагалась золотая дверь, за ней размещались два помещения, разделенных между собой стеной. В меньшее из них, альков, свет едва проникал из тронного зала. Большее, благодаря ажурным перекрытиям потолка, освещалось чуть лучше. В полумраке в глубине этого помещения Конан разглядел постамент из слоновой кости, на котором лежало безжизненно-алебастровое женское тело. Это была Илайя.

Как утверждали жрецы Кешана, колдовство древних сохранило тело принцессы нетленным. Каждый предмет одежды был нетронут. Конан нахмурился. Странное беспокойство охватило его. Чары, которые предохраняли тело, не должны были бы действовать на одежду, и все же они действовали. Нагрудная накидка, украшенная драгоценностями, золоченые сандалии, короткая шелковая юбка, поддерживаемая драгоценным поясом, не были разрушены.

Илайя была прекрасной даже после смерти. В ней было что-то демоническое.

Конан стоял, скептически смотря на нее, а затем стукнул мечом по постаменту. Ему пришло в голову, что именно под ним хранятся сокровища, но отзвук был глухим. Конан повернулся и с некоторой нерешительностью обошел помещение. Куда же ему надо пойти теперь, когда в его распоряжении огромное количество времени?

Конан начал склоняться к мысли, что разумней всего дождаться жрецов и, скрытно наблюдая за ними, выйти на сокровища.

Хорошо зная Тхутмекри, Конан был уверен, что мошенник подкупил верховного жреца и что все паломничество — уловка. Тхутмекри необходимо было вынудить короля к союзу с Зимбабве, а потом с помощью Горулги найти сокровище. Киммериец был убежден, что, заполучив Зубы Гуахаура, Тхутмекри бесследно исчезнет на пути в Зимбабве.

Было в этом замысле Тхутмекри всего одно звено, непонятное Конану. Что могло стать взяткой для Горулги, у которого под рукой было величайшее сокровище мира.

Конан знал, что Горулга поступит по разработанному совместно с Тхутмекри плану, вне зависимости от прорицаний оракула.

Опасаясь, что Илайя может выдать жрецам его присутствие во дворце, киммериец предпринял последнюю попытку разыскать сокровище самостоятельно.

Он прошел в тронный зал и обхватил трон. Он был тяжел, но Конан смог приподнять его. Пол под троном был цельным. Конан решил тщательно осмотреть альков. Он начал старательно простукивать стены и вскоре обнаружил пустоты. Присмотревшись более внимательно к этому участку стены, он увидел между мраморными панелями щель, гораздо большую, чем в других местах.

Он вставил в щель острие кинжала и надавил. Панель отошла в сторону, обнаружив пустую нишу в стене. Конан разочарованно выругался. На всякий случай он по пояс пролез в нишу и стал ощупывать ее стенки. Примерно на уровне головы в стене, разделявшей альков и помещение оракула, он обнаружил систему отверстий.

Конан ухмыльнулся, так как эта находка объясняла тайну оракула. Горулга должен был посадить сюда одного из своих людей, чтобы тот говорил через отверстия, а доверчивые зрители считали бы, что это настоящий голос Илайи.

Конан вспомнил о взятом у мумии пергаменте. Он осторожно развернул сверток, который едва не развалился, треснув во многих местах.

Киммериец задумался над тусклыми знаками, которыми был покрыт пергамент.

В своих приключениях и скитаниях по миру Конан получил массу поверхностных сведений в части разговорной речи и чтения на многих языках. Ученые удивились бы лингвистическим способностям киммерийца.

Знание языков спасло ему жизнь во многих переделках.

Знаки на пергаменте, хотя и были знакомы Конану, не поддавались расшифровке. Это были символы вышедшего из употребления языка. Киммериец нашел повторяющуюся фразу, которую он понял. Это было имя: Иакин. Он сделал вывод, что так звали писавшего, который пришел в Алкменон издалека.

Конан понял, что слуги захоронили Иакина в нише на скале, выполняя его последнюю волю.

Иакин не упоминался ни в одной из известных Конану легенд об Алкменоне. Это приводило к мысли, что он пришел в столицу после того, как жители ушли из нее. Киммериец также был убежден, что мумии более ста лет. Следовательно, Иакин появился еще до того, как жрецы приходили в Алкменон в последний раз, чтобы поклониться мертвой Илайе.

Почему человек жил в покинутом городе и куда ушли его слуги после смерти хозяйки? Конан пожал плечами, затем бережно свернул пергамент и засунул его за пазуху.

В этот момент тишину разорвал резкий звон большого гонга. Звук еще не стих, а Конан с мечом в руке уже пристально вглядывался в коридор, откуда он лился. Заговоривший гонг был очевидным доказательством присутствия человека во дворце.

Конан всегда действовал напрямик. Вместо того чтобы спрятаться или уйти в противоположном направлении, как сделал бы обычный человек, он побежал по коридору в направлении звука. Его сандалии не производили шума, глаза сузились, губы сжались. Первобытная решимость проснулась в нем при возникновении опасности.

Вскоре коридор вывел его в маленький открытый дворик, ограниченный несколькими арками. В одной из них висел позолоченный гонг, а рядом лежал латунный молоток, нигде не было никаких следов человека.

Конан притаился в одной из арок, но его терпение быстро истощилось, и он подошел к гонгу.

Ноздри киммерийца расширились, как у дикого зверя, он уловил очень слабый, но знакомый запах.

Мраморные плиты, на которых он стоял, внезапно ушли у него из-под ног, и через секунду Конан оказался в бурном потоке, который уносил его в темноту.

 

2

Божество пробуждается

Киммериец зажал меч зубами и, энергично работая руками, боролся с течением. Внезапно луч света прорезал темноту впереди. Киммериец увидел пенившуюся черную поверхность воды, крутые каменные стены с узкими карнизами и изгибавшийся наверху свод. В одном месте крыша была разрушена, возможно, просто провалилась, и свет проходил через пролом, за светлым участком должна была снова последовать кромешная тьма. Конан успел заметить лестницу, спускавшуюся с карниза к поверхности воды, и судорожно рванулся к ней, сражаясь с потоком, который выносил его на середину. Неистово борясь за каждый фут, киммериец схватился за нижнюю ступеньку и вполз на лестницу. Отдышавшись, он поднялся на ноги, вложил меч в ножны. Ему пришлось все время отплевывать кровь, так как лезвие меча поранило губы.

Киммериец нагнулся, чтобы не задеть потолок головой, и стал ощупывать край пролома в крыше. Убедившись, что камень выдержит его вес, он пролез через дыру и оказался в большой, сильно разрушенной комнате. Большая часть крыши рухнула, так же, как и часть пола, под которым текла подземная река.

Тишина, окутавшая древнюю столицу, казалась зловещей. Конан обдумывал и оценивал все накопившиеся факты и впечатления. Гонг не мог зазвенеть сам. По-видимому, шум был приманкой. Да и плиты вряд ли обвалились случайно. По крайней мере стало ясно, что во дворце был еще кто-то.

Возможно ли, что Иакин нашел сокровища за время своего пребывания в Алкменоне? Могли ли слуги забрать их с собой, когда покидали город?

Выбрав коридор, который, как он думал, вел в ту часть дворца, где он уже был, он торопливо пошел по нему, думая о той речке, которая бурлила у него под ногами. Его мысли сосредоточились на комнате оракула и ее загадочной хозяйке.

Где-то поблизости от той комнаты должен был храниться ключ к сокровищам, если они еще существуют.

Комнаты и залы, которые он проходил, превратились в руины. Конан на секунду задумался, зачем были нужны ступени к подземной речке, но сразу же выкинул из головы этот вопрос. Его не интересовали загадки далекой старины.

Киммериец довольно быстро добрался до тронного зала. Он решил, спрятавшись в нем, дождаться прихода кешанских жрецов, а потом, после того как они проведут фарс совета с оракулом, следовать за ними до места, где спрятаны сокровища. Возможно, они возьмут с собой часть сокровищ. Он удовольствуется оставшимися. Влекомый болезненным очарованием, он снова вошел в комнату оракула и опять стал смотреть на безжизненную фигуру принцессы, которой поклонялись как божеству. Какой секрет скрывался в этой чудесно вылитой форме?

Тело, которое он уже видел, все еще лежало, безжизненное и молчаливое, в нагруднике из золота, но появились небольшие отличия: юбка как-то иначе закрывала ноги, волосы казались значительно длиннее, а лицо утратило алебастровую бледность.

Конан выхватил меч.

— Кром! Она жива!

При этих словах длинные черные ресницы поднялись, глаза открылись и посмотрели на него, таинственные, темные, блестящие, магические. Он настороженно замер и онемел.

Она грациозно села, не отводя от него глаз.

Он облизнул сухие губы и обрел дар речи.

— Ты… Илайя? — проговорил он, запинаясь.

— Я — Илайя!

Голос был глубоким и музыкальным.

— Не бойся. Я не причиню тебе вреда, если ты выполнишь мое желание.

Сомнение загорелось в глазах Конана.

— Как может умершая женщина ожить после стольких веков? — спросил он.

Она подняла руки в таинственном жесте.

— Я — божество, много лет назад на меня обрушилось проклятие высших богов, находящихся по ту сторону границы света. Во мне умер смертный человек, но божество во мне никогда не умрет. Я пробуждаюсь каждую ночь и вместе с тенями прошлого устраиваю приемы, как в былые времена. Человек, беги прочь. Я приказываю тебе — беги!

Голос прорицательницы стал повелительным, и ее тонкая рука поднялась и указала на выход.

Конан, сузив глаза, медленно вложил меч в ножны и шагнул к ней. Без всякого предупреждения он схватил ее в медвежьи объятия.

Она издала не очень похожий на божественный крик, затем раздался звук рвущегося шелка, киммериец одним резким движением содрал с нее юбку.

— Божество? Да?!

Его слова были полны яростного презрения. Он игнорировал бешеные попытки своей пленницы освободиться.

— То-то я думал, почему это принцесса Алкменона говорит с коринтианским акцентом? Как только я подошел поближе, то сразу узнал, откуда ты. Ты — Муриела, танцовщица Зархебы Коринтианского. Эта серповидная родинка на бедре! Я видел ее, когда Зархеба хлестал тебя в Акбитане. Божество! Ха!

Он презрительно, звучно шлепнул ладонью по предательской родинке, и девушка жалко взвизгнула.

От былой властности не осталось и следа. Девушка превратилась в обычную танцовщицу, такую, каких много на любом шемитском базаре. Она презрительно фыркнула и тут же пристыженно заплакала. Ее разоблачитель смотрел на нее с явным торжеством.

— Божество! Ха! Ты одна из женщин, которых Зархеба взял с собой в Кешан. Ты думала, что сможешь одурачить меня, глупышка? Год назад я видел тебя, а я не забываю линии женских фигур. Я думаю, что я…

Извиваясь, как червяк, в его хватке, она со страхом обвила свои тонкие руки вокруг его массивной шеи. Слезы капали по ее щекам, и она зарыдала.

— О, не делай мне вреда! Не надо! Да, я сделала это! Зархеба заставил меня действовать, как оракула.

— Почему, маленькая потаскушка? — загрохотал Конан. — Ты не боишься богов? Кром! Здесь нет ничего настоящего!

О, пожалуйста! — умоляла она, непритворно рыдая. — Я не могла отговорить Зархебу. Я проклята этими языческими богами!

— Как ты думаешь, что сделают жрецы, когда обнаружат самозванку? — спросил он.

Она упала на колени, без остановки моля Конана о милосердии и защите.

Где Зархеба? - спросил он. — Прекрати ныть. Отвечай!

Его нет во дворце, прохныкала она. — Он следит за священниками.

— Сколько людей с ним?

— Ни одного. Мы пришли вдвоем.

— Ха!

Этот возглас был похож на удовлетворенное рычание охотящегося льва.

— Вы, должно быть, оставили Кешан через несколько часов после меня? Как вы поднимались на скалы?

Она тряхнула головой, давясь слезами. Наконец ей удалось внятно сказать что-то, но так тихо, что Конан не расслышал. Он схватил ее и принялся трясти.

— Ты прекратишь это бормотание? Отвечай мне! Как вы забрались на скалы и спустились в город?

— Зархеба знает скрытый путь. Жрец по имени Гварунга раскрыл ему и Тхутмекри эту тайну. С южной стороны к скалам примыкает широкий пруд. Под водой, левее большого вкрапления кварца, есть пещера, невидимая снаружи. Нырнув, мы оказались в ней, у подножия лестницы, которая вела в город. Выход из пещеры закрыт густыми зарослями.

— Я поднялся на скалы с восточной стороны, — пробормотал он. Хорошо. Что затем?

— Мы дошли до дворца, и Зархеба оставил меня среди деревьев высушить одежду, а сам отправился осматривать комнату оракула. Я не думаю, чтобы он полностью верил Гварунге. Пока он ходил, раздался звук гонга. Вскоре Зархеба вернулся и привел меня в комнату, где божественная Илайя лежала на возвышении. Он снял с мумии украшения и одел их на меня. Затем он ушел, чтобы спрятать тело Илайи и проследить за священниками. Когда вошел ты, мне захотелось подойти и попросить, чтобы ты унес меня отсюда, но я и тебя испугалась. Я подумала, что смогу от тебя избавиться.

— Что ты должна сказать как оракул? — проговорил он.

— Я должна была приказать священникам взять Зубы Гуахаура и отдать их Тхутмекри как залог военного союза, или оставить остальное во дворце в Кешане, если король не согласится с предложением Тхутмекри. Еще я должна была сказать, чтобы с тебя содрали шкуру.

Он не обратил внимания по последнюю фразу.

— Если мне удастся поймать Тхутмекри, я вырежу ему печень.

Горулга тоже участвует в этом обмане?

— Нет. Он верит в своих богов и неподкупен. Этот план целиком придуман Тхутмекри. Зная, что кешанцы должны посоветоваться с оракулом, он тайно отправил меня с посольством из Зимбабве.

— Хорошо! Будь я проклят, — пробормотал Конан. — Священник, который честно верит своему оракулу, не может быть подкуплен. Кром! Как хотелось бы быть уверенным, что это Зархеба ударил в гонг: но знает ли он, что я здесь и мог ли он знать о проваливающихся плитах? Где он сейчас, черт побери?

— Он прячется в зарослях деревьев лотоса рядом со старинной аллеей, которая ведет от южной стены к дворцу, ответила она.

Затем она снова стала канючить:

— О, Конан, сжалься надо мной! Я боюсь этого дьявольского старинного места. Знаешь, я все время слышала звуки крадущихся шагов. О, Конан, забери меня отсюда! Зархеба убьет меня, когда я выполню все, что он приказал. Я знаю это! Он дьявол. Жрецы могут убить меня, если раскроют обман! Он спас меня от торговца рабами, который украл меня из каравана, шедшего через южный Котч, а затем заставил участвовать в этом ужасном деле! Спаси меня от него! Ты не можешь быть таким жестоким, как он. Не оставляй меня умирать здесь! Пожалуйста!

Она стояла на коленях, ухватившись за Конана, ее прекрасное заплаканное лицо повернулось к нему, ее черные волосы в беспорядке ниспадали до пола. Их тонкий аромат достиг ноздрей Конана, и это решило судьбу девушки.

— Слушай меня. Я защищу тебя от Зархебы. Жрецы не узнают о твоем предательстве, но ты сделаешь то, что я скажу тебе.

Она пообещала искреннее повиновение, обняв его за шею и как бы ища защиты в соприкосновении.

— Когда придут жрецы, действуй, как Илайя. Будет темно, и в свете факелов они не увидят разницы. Ты скажешь им:

«Желание богов таково, чтобы стигиец и шемитские собаки были выдворены из Кешана. Они воры и предатели, которые строят козни, чтобы ограбить богов. Пусть о Зубах Гуахаура поручат заботиться генералу Конану. Пусть он ведет армии Кешана. Он любим богами».

На лице ее появилась покорная обреченность.

— Но Зархеба? — крикнула она. — Он убьет меня!

— Не беспокойся о Зархебе, — проворчал он. — Я позабочусь об этой собаке. Ты сделаешь, как я сказал. Приведи в порядок волосы. Они упали на плечи, — Конан, поправляя драгоценный камень в ее волосах, погладил их.

— Цена одного этого камня — целая комната рабов. Одень юбку. Она немного порвалась, но священники этого не заметят. Вытри лицо. Божество не кричит и не плачет, как маленькая девчонка. Кром! Ты вылитая Илайя — лицо, волосы, фигура и все остальное. Если ты сыграешь божество перед жрецами так же хорошо, как передо мной, ты легко их обманешь.

— Я попытаюсь.

Она задрожала.

— Хорошо. Я пойду искать Зархебу.

При этих словах она вновь занервничала.

— Нет! Не оставляй меня одну! Это заколдованное место!

— Здесь нет никого, кто бы повредил тебе, — нетерпеливо сказал он. — Никого, кроме Зархебы, а я пойду присмотрю за ним. Я вернусь быстро. Я буду наблюдать поблизости на случай, если что-нибудь случится во время церемонии, но если ты сыграешь свою роль как следует, ничего не случится.

Повернувшись, он торопливо вышел из комнаты оракула. Позади него всхлипнула Муриела.

Он плавно двигался вниз по мраморным ступеням, как пантера, с мечом в руке. В вышине мерцали звезды. Если священники Кешана пришли в город, то они не издавали ни звука, который мог бы их выдать.

Конан различил старинную, с разрушенным настилом аллею, ведущую к югу. Он осторожно скользил по ней в густой тени кустов, но пока не увидел впереди деревьев лотоса. Это была странная поросль, необычная для черных земель Кешана. Здесь, по словам девушки, должен был скрываться Зархеба.

Спрятавшись в кустах, Конан стал вглядываться в заросли лотоса. Неожиданно его взгляд наткнулся на встречный взгляд. Человек смотрел прямо на него. Прошло несколько секунд. Лицо не двигалось. Конан мог утверждать, что темный пучок внизу был короткой черной бородой.

Внезапно Конан сообразил, что Зархеба на полторы головы ниже. Однако их глаза были на одном уровне.

Конан, напрягая зрение, пытался увидеть, на чем стоит этот человек. Наконец киммериец сумел разглядеть то, отчего у него перехватило дыхание, — непосредственно под головой человека просматривался черный ствол дерева.

Совладав с собой, Конан с быстротой хищника ринулся к бородатому лицу и раздвинул кусты. На ветке дерева, подвешенная за свои собственные волосы, висела голова Зархебы.

 

3

Возвращение оракула

Конан отпрянул, свирепо озираясь вокруг обезглавленного тела.

Конан стоял, едва дыша, напряженно вслушиваясь в тишину. Деревья и ветки с большими мертвенно бледными цветками стояли темные, тихие и зловещие, как будто выгравированные в сгущающихся сумерках.

Конан, с трудом подавив в себе чувство страха, попытался найти объяснение этой смерти. Было ли это работой жрецов Кешана? Если да, то где они?

Опять он стал думать об Иакиме и его таинственных слугах. Иаким умер, высушенный смертью, и был помещен в свой выдолбленный склеп, чтобы все время встречать восходящее солнце. Но слуги Иакима? НЕ БЫЛО ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, ЧТО ОНИ УШЛИ ИЗ ДРЕВНЕГО ГОРОДА.

Конан подумал о девушке. Муриела осталась одна, беззащитная в этом затемненном дворце. Конан повернулся и побежал так, как несется кантер, которая способна на полном ходу отразить удар с любой стороны.

Дворец начал вырисовываться сквозь деревья, как вдруг Конан увидел колеблющееся зарево, отражавшееся красивыми языками на мраморе. До него донеслись голоса…

Это были жрецы Кешана.

Они не пошли по широкой заросшей аллее, как ожидал Зархеба. По-видимому, существовало несколько скрытых проходов в Алкменон.

Они шли гуськом по мраморным ступеням, высоко держа свои факелы.

Во главе шествия Конан увидел Горулгу. Остальные жрецы были высокие негры. Замыкал процессию Гварунга. Киммериец нахмурился, так как это был жрец, который, по словам Муриелы, открыл Зархебе тайну прохода в Алкменон. Конану важно было знать, как глубоко этот человек увяз в интригах стигийца.

Конан заторопился к портику, обходя открытое пространство и держась в тени.

Священники не оставили никого охранять вход. Они шли, не оглядываясь. Конан бесшумно двигался за ними. Жрецы прошли через тронный зал.

Верховный жрец слегка поклонился и вошел в помещение оракула. Остальные сделали то же самое. Конан незаметно проскользнул в альков и открыл потайную панель. Скользнув в нишу, он приготовился смотреть. Муриела прямо сидела на возвышении, руки ее были сложены, голова прижалась к стене в нескольких дюймах от его глаз.

Он не мог видеть ее лица, но ее поза говорила о том, что она смотрит прямо перед собой в какую-то точку пространства над и позади бритоголовых жрецов, которые стояли перед ней на коленях.

Он знал, что она охвачена страхом, но умело скрывает его. В рассеянном свете факелов она выглядела как совершенное божество.

— Маленькая девочка — актриса, — отметил Конан про себя.

Горулга начал какую-то песню на незнакомом Конану языке.

По-видимому, это был древний язык Алкменона, передававшийся от одного поколения жрецов другому.

Песня казалась бесконечной. Конан забеспокоился. Муриела может не выдержать такого длительного напряжения. Он вытащил меч и кинжал. Он не мог допустить, чтобы негры пытали и убили девушку.

Песнь наконец кончилась. Подняв руки и протянув их к распростертой на возвышении фигуре, Горулга закричал сильным, богатым голосом, который был необходимым атрибутом любого кешанского жреца:

— О, великое божество, обитательница величайшей тьмы, позволь твоему сердцу смягчиться и губам твоим открыться для ушей моих, ушей твоего раба, чья голова в пыли под твоими ногами! Скажи, великое божество святого города! Пролей сияние света своей мудрости на слуг твоих! Скажи нам о глашатае богов: каково их желание, касающееся стигийца Тхутмекри?

Какое-то подобие благоговейного стона вырвалось из уст Конана, слушавшего преклоненных жрецов.

В тишине, казалось, не нарушаемой даже дыханием, зазвучал голос Муриелы. Он был беспристрастным и повелительным, хотя коринтианский акцент не соответствовал торжественности ситуации.

— Желание богов будет, чтобы стигиец и шемитские собаки были выброшены из Кешана!

Она еще раз произнесла эти слова.

— Они воры и предатели, которые строят заговор, чтобы ограбить богов. Пусть Зубы Гуахаура будут под охраной генерала Конана. Пусть он ведет армии Кешана. Он любим богами.

Когда Муриела кончила, в ее голосе была дрожь.

Конан покрылся испариной. Он был уверен, что она была близка к истерике. Но негры не заметили ничего, они не были знакомы с коринтианским акцентом.

Глаза Горулги фанатично блестели в свете факелов.

— Илайя сказала! — срывающимся от волнения голосом выкрикнул он. — Это желание богов! Давным-давно, во время рождения мира, они вырвали наших предков из ужасных челюстей Гуахаура — короля тьмы. Зубы Гуахаура были скрыты богами, но теперь они будут переданы тому, кого любят боги.

— Идите! — сказало божество, сделав повелительный жест рукой в сторону двери.

Жрецы встали с колен, безропотно покинули помещение оракула и устремились, минуя тронный зал, к выходу из дворца. В специальном отверстии в полу остался горящий факел.

Обессиленная Муриела распростерлась на возвышении.

— Конан! — тихо позвала она.

Киммериец выскользнул из ниши и тихо последовал за жрецами через тронный зал, пытаясь понять, куда они направляются.

Конан уже далеко продвинулся по коридору, ведшему к выходу из дворца, как вдруг услышал сдавленный женский крик.

Конан в нерешительности остановился, вспомнив почему-то о звуке гонга, заманившем его в ловушку. Затем выхватил меч и бросился назад. Добежав до плотной двери, он осторожно заглянул в комнату оракула и увидел высокого негра, державшего за горло Муриелу. Это был Гварунга.

— Предательница! — шипел он. — Какую игру ты ведешь? Кто твой новый хозяин? Где он? Отвечай!

Конан рванулся к жрецу с поднятым мечом. Однако негр, почувствовав чьи-то шаги за спиной, резко повернулся как раз в тот момент, когда на его голову обрушился меч киммерийца.

Оглушенный жрец повалился на мраморный пол.

Конан подошел к нему, чтобы докончить дело. Он знал, что из-за внезапного движения негра удар пришелся плашмя. Но Муриела схватила его за руки.

— Я сделала, как ты велел! — истерично сказала она. — Забери меня отсюда, пожалуйста!

— Мы еще не уходим, — проговорил киммериец. — Я хочу проследовать за жрецами и увидеть, где они держат сокровища. Ты можешь пойти со мной. Где та драгоценность, которая была у тебя в волосах?

— Должно быть, я уронила ее на возвышении.

Она стала оправдываться.

— Я была так напугана! Когда жрецы ушли, это большое животное схватило меня.

— Ну ладно, поищи ее, пока я избавлюсь от тела, — приказал он. — Эта драгоценность — удача сама по себе.

Муриела, преодолевая желание остаться рядом с Конаном, направилась в комнату оракула. Киммериец решил спрятать тело негра. Он схватил Гварунгу за пояс и поволок его в альков. Втащив тело в слабо освещенную часть комнаты, Конан обнаружил меч. Он хорошо усвоил, что жалость недопустима, что враг безопасен только тогда, когда он мертв.

Едва он занес над телом жреца меч, раздался леденящий душу крик Муриелы.

Конан с проклятием бросился в комнату оракула. На ее пороге он остановился, пристально и непонимающе глядя вокруг.

Муриела лежала безмятежно на возвышении. Глаза ее были закрыты, как будто в дремоте.

— В чем дело? — спросил он кисло. — Не время для шуток.

Его голос упал. Взгляд его пробежал по бедру слоновой кости, закутанному в шелковую юбку. Эта юбка должна быть разорвана от пояса до каймы. Он знал это, потому что его собственные руки сделали это. Но юбка не была разорвана.

— Кром! — пробормотал он. — Это не Муриела! Это Илайя!

Он понял смысл неистового крика, который вырвался из уст Муриелы. Божество возвратилось.

Тело было одето и украшено так, как и в первый его приход в комнату оракула. Характерная заколка ясно виднелась среди волос.

— Муриела! — внезапно крикнул он. — Где дьяволы тебя носят?

Другого входа, кроме золотых дверей, он не видел, и никто не входил и не выходил через дверь. Это было неоспоримо: Илайя воцарилась на возвышении за время отсутствия Муриелы.

В его ушах все еще звенел крик Муриелы, но коринтианская девушка как будто растаяла в воздухе. Было только одно разумное объяснение исчезновения — где-то в комнате имелась потайная дверь.

Выхватив факел из отверстия в полу, Конан стал осматривать стены помещения и быстро обнаружил в стыке плит кусок шелка, часть юбки Муриелы.

Очевидно, что этот клочок ткани был зажат плитой поспешно закрываемой потайной двери.

Протиснув кончик кинжала в щель, Конан нажал на него рукой. Лезвие было из неломающейся акбитанской стали, и мраморная дверь открылась. Конан разглядел ступеньки, ведущие вниз. Он подпер дверь кинжалом и с факелом в руке пошел вниз по ступенькам. У основания лестницы Конан остановился, разглядывая росписи, покрывавшие стены коридора. Искусство было несомненно пелиштимское, он видел похожие фрески на стенах Асгалуна. Но изображенные на них сцены не имели ничего общего с чем-нибудь пелиштимским, за исключением фигуры худого белобрысого старика.

На фресках были изображены верхние помещения. Несколько сцен показывали комнату оракула, с фигурой Илайи, вытянутой на возвышении из слоновой кости. Рослый негр стоял перед ней, в нише алькова притаился древний пелиштимец. Три других фигуры, которые двигались через пустынный дворец, исполняли приказ пелиштимца и тащили различные предметы из подземной реки.

Несколько секунд Конан стоял без движения.

Непонятные до сих пор места пергамента теперь приобрели смысл. Тайны Иахима больше не существовало.

Конан кошачьей походкой пошел по коридору. В воздухе стоял запах, сходный с тем, который он ощутил у гонга. Где-то впереди он услышал шарканье ног. Киммериец ускорил шаг и вскоре наткнулся на закрытую дверь из литого металла. Он тщетно толкал ее, затем принялся острием меча искать невидимую трещину. Но дверь была так пригнана к косяку, как будто была единой. Он приложил все свои силы, его ноги упирались в пол, вены вздулись на висках. Все было бесполезно.

И вдруг его уши уловили скрежещущий звук, который возникает при соприкосновении ржавых металлических поверхностей. Конан почти инстинктивно отскочил от двери, и тут же каменная глыба с оглушительным грохотом обрушилась на то место, где он только что стоял.

Киммериец решил вернуться назад и поискать другой проход. В полной темноте, без факела, оказавшегося под глыбой, он добрался до лестницы. Вверху ее угадывалось светлое пятно дверного проема. Но когда он поставил ногу на первую ступень лестницы, свет над ним померк. Это с громким эхом захлопнулась подпертая его кинжалом дверь.

Нечто похожее на панику охватило киммерийца, оказавшегося в каменной ловушке.

Кто стремился раздавить его камнем? Почему дверь захлопнулась?

Но размышлять было некогда. Конан ощупью поднялся по ступеням. Он попытался плечом выбить дверь, но она не поддалась его усилиям. Тогда он начал методично ощупывать стену вокруг двери и довольно быстро обнаружил в углублении шляпку металлического болта. Он потащил его на себя, одновременно давя на дверь, и она открылась.

Он ворвался в комнату, как раненый ягуар, готовый вступить в бой с любым врагом.

Но в комнате никого не было. Пусто было и на возвышении оракула — Илайя исчезла. Конан вернулся к двери за кинжалом, но его не было.

Эти загадочные исчезновения породили догадку, которую можно было проверить. Он проскользнул в альков, где оставил бесчувственное тело Гварунги. Негр исчез так же таинственно, как и Илайя.

 

4

Зубы Гуахаура

Приступ бессильной ярости охватил киммерийца. Он знал о том, как найти Муриелу, не больше, чем о том, как найти Зубы Гуахаура.

Оставалось только одно — следить за жрецами. Возможно, они знали какой-то ключ ко всему происходившему. Это была хрупкая надежда, но это было лучше, чем бессознательно метаться по дворцу.

Навык следопыта, приобретенный еще в юности, помог Конану быстро найти следы жрецов. Дорожка из преждевременно опавших лепестков экзотически пахнувшего кустарника и едва различимая в лунном свете примятость травы вывели киммерийца к исполинской скале. Она напоминала замок и была частью спального массива, окружавшего древний город.

Конан понимал, что оказался уже довольно далеко от того места, где исчезла Муриела, но он был убежден, что каждая часть города связывалась с дворцом через подземные переходы.

Притаившись в глубокой черной тени ветвей, он увидел на отвесной поверхности скалы, обращенной к луне, гигантскую голову дракона. Она была вырублена в скальной породе так, что черный проем открытой двери был похож на разинутую пасть. Было очевидно, что жрецы прошли во внутрь.

Отбросив осторожность, он проскользнул в открытую дверь. Он был уверен, что там — Зубы Гуахаура и, возможно, разгадка исчезновения Муриелы.

Лунный свет освещал широкий туннель, в котором он оказался. Где-то впереди он услышал пение и увидел слабое зарево.

Жрецы были не так далеко от него, как он думал. Туннель вывел к огромной пещере. Свет факелов падал на изваяние непристойно-отвратительного бога, похожего на жабу. Перед этим божеством Горулга и его десять спутников стояли на коленях и отбивали поклоны, монотонно напевая. Конан понял, почему их продвижение вперед было таким медленным — вход в тайный склеп сопровождался особо сложным ритуалом.

Конан долго томился в нервном напряжении, ожидая, когда поклоны и пение закончатся.

Наконец жрецы встали с колен и вошли в туннель сзади идола. Конан быстро направился за ними, не слишком опасаясь быть обнаруженным. Он скользил в тени подобно созданию ночи, а жрецы-негры были совершенно поглощены церемонией. Очевидно, они даже не заметили отсутствие Гварунги.

Пещера, в которую вошли жрецы, была еще больших размеров, чем предыдущая. В верхней ее части скальные выступы образовали нечто похожее на галереи. Выдолбленная в стене лестница вилась от галереи к галерее, потолок терялся в темноте. Внизу располагалось изваяние другого божества, столь же безобразного, как первое.

Конан из черной пасти туннеля следил за жрецами. Их пение внезапно прекратилось. Они застыли на коленях, и их лица поднялись кверху. Сверхъестественный голубой свет со страшным треском разгорелся на потолке пещеры.

Жрецы радостно закричали.

На освещенной галерее показалась купавшаяся в блеске белая фигура в одежде из белого шелка и золота.

— Илайя! — закричал Горулга.

Его темные черты лица стали пепельного цвета.

— Почему ты следуешь за нами? Это твое желание?

Сверхъестественный нечеловеческий голос прокатился вниз с потолка, повторенный арочным сводом, который многократно усилил его.

— Остановитесь, неверные! Остановитесь, вероломные дети Кешана! Смерть тем, кто отречется от божества!

Потрясенный Горулга в ужасе закричал:

— Я не понимаю!

Он запнулся.

— Мы правоверные. В комнате оракула ты сказала нам…

— Не обращай внимания на то, что услышал в комнате оракула! — проговорил этот страшный голос, усиленный так, будто сотни голосов гремели и бормотали одновременно. — Берегитесь фальшивых пророков и фальшивых богов! Демон в моем облике говорил с вами во дворце и сделал лживое пророчество. Слушайтесь и повинуйтесь! Только я истинное божество, и я дам вам шанс спастись от смерти. Возьмите Зубы Гуахаура и отдайте их Тхутмекри — стигийцу, чтобы положить их в святилище Дагона и Деркето. Только это может спасти Кешан от судьбы, уготованной ему демонами ночи. Возьмите Зубы Гуахаура и немедленно возвращайтесь в Кешан, отдайте сокровище Тхутмекри, схватите дьявола Конана и на площади сдерите с него кожу с живого. Ступайте!

Горулга и остальные жрецы в ужасе вскочили с колен и с факелами в руках бросились к двери, расположенной позади изваяния. Вскоре в туннеле затих стук удаляющихся сандалий.

Но Конан не последовал за ними. Ему не терпелось узнать, была ли это действительно Илайя, или маленькая девчонка Муриела, предавшая его после всего? Его руки вспотели. Если это была…

Киммериец поспешно взобрался наверх по лестнице. Голубой свет померк, но Конан все еще видел, что фигура цвета слоновой кости неподвижно стояла на галерее.

Преодолевая страх, он замахнулся мечом и прыгнул к мумии.

— Илайя! — прорычал он. — Если ты жива, то должна умереть.

Каким-то непонятным образом Конан уловил движение воздуха у себя за спиной. Он развернулся в прыжке и бросил корпус в сторону, уклонившись от смертельного удара в спину. Как только кинжал в черной руке просвистел мимо Конана, он нанес ответный удар с яростью потревоженного питона, и длинное прямое лезвие пронзило его противника насквозь.

— Так!

Конан освободил меч, в то время как жертва безжизненно осела на пол.

В ужасном сверхъестественном свете Конан увидел черное тело и лицо Гварунги.

Конан отвернулся от трупа к божеству.

Веревки вокруг ее ног и груди держали ее привязанной к каменному столбу.

Но уже на расстоянии в несколько ярдов этого не было видно.

Он, должно быть, пришел после того, как я спустился в туннель, пробормотал Конан. — Так это он вытащил кинжал…

Конан наклонился, вырвал свой кинжал из сжатых пальцев убитого и положил его себе за пояс.

Это он захлопнул дверь. Затем он взял Илайю, чтобы обдурить своих братьев-идиотов. Это он, знакомый с планом пещер по картам, завещанным жрецами, вошел в пещеру после других, неся мумию кружным путем через туннель, укрылся с ношей на балкончике, пока Горулга и другие служители были заняты своим бесконечным ритуалом. Это он кричал. Я не мог узнать его голос из-за необычного эха. И это бьющее голубое пламя, то-то оно показалось мне знакомым. Это фокус стигийских жрецов. Тхутмекри, должно быть, поделился некоторыми из них с Гварунгой.

В одной из пещер, выходивших на галерею, Конан увидел слабое свечение. Источник его находился где-то внизу в глубине пещеры. Киммериец сообразил, что она ведет туда же, куда устремились жрецы. По мере продвижения по коридору освещенность увеличилась, послышалось пение жрецов.

Внезапно Конан уловил звуки истерического рыдания. Потолок ниши, вырубленной в толще скалы, светился фосфоресцирующим светом.

У дальней стены на гранитном троне сидел непристойный Ктеор, бог Пелиштима, сделанный из желтой меди, с характерно увеличенными членами, которые отражали грубость его культа. В его лоне сидела хрупкая белая фигура.

— Будь я проклят! — пробормотал Конан.

Он посмотрел на девушку, чьи слабые плечи сотрясались от рыданий. Ее лицо было опущено на руки. От тонких ободов идола к ее рукам бежали тонкие золотые цепочки. Он положил на ее плечо руку. Она вскочила и громко взвизгнула, отпрянув, как затравленный зверек.

— Конан! — залепетала она, увидев киммерийца и пытаясь обнять его. — Отпусти меня!

Конан стал освобождать ее от золотых пут.

— Когда я возвратилась в комнату оракула, я увидела божество, лежавшее на возвышении. — Она захныкала. — Я крикнула тебя и побежала, но кто-то схватил меня сзади. Он заткнул мне рот и пронес через потайную дверь в стене, по ступенькам вниз в темный зал. Я не видела, кто это был, но он держал меня до тех пор, пока мы не оказались в туннеле, крыша которого светилась как в этой комнате. И тут я увидела их. Это не люди! Это серые волосатые дьяволы, которые произносят тарабарщину, которую человек не может понять. Я услышала, что кто-то пытается открыть дверь. Тогда один из них повернул металлический рычаг в стене, и что-то рухнуло с другой стороны двери. Затем они пронесли меня по извивавшимся туннелям и каменным лестницам в эту комнату, где они сковали меня на коленях этого отвратительного идола и затем ушли. О, Конан, кто они?

— Слуги Иакима, — проворчал он. — Я нашел манускрипт, который рассказал мне множество вещей, а затем я наткнулся на фрески, которые раскрыли мне остальное. Иаким был пелиштимцем, который забрел в долину со своими слугами. Он нашел тело принцессы Илайи и обнаружил, что жрецы время от времени наведываются, чтобы принести ей жертвы. Он сделал из нее оракула, он говорил из ниши, которую вырубил в стене позади возвышения из слоновой кости. Жрецы ничего не подозревали и никогда не видели ни его, ни его слуг, так как те прятались. Иаким жил и умер, но жрецы его так и не раскрыли. Кром знает, сколько он жил здесь, но это, должно быть, продолжалось века. Мудрецы из Пелиштима знают, как увеличить продолжительность жизни на сотни лет. Я видел некоторых из них сам.

Не совсем ясно, почему они жили здесь одни и зачем появился оракул. Возможно, чтобы город оставался покинутым. Я всегда подозревал, что подземная речка, текущая из озера, — путь, которым люди горного Пунта отправляли своих умерших в мир иной… Эта река течет под дворцом Алкменона. Слуги Иакима выдолбили ступени, спускавшиеся к воде, и вылавливали проплывающие мимо тела. Иаким записал все на пергаменте и расписал стены. Но все-таки он умер, и его слуги превратили его в мумию, следуя его завещанию, впихнули в нишу в скалах. Остальное легко предугадать. Здесь жили и живут его слуги, которые более долговечны, чем он. Когда уже после смерти Иакима пришел верховный жрец, слуги разорвали его на куски. С тех пор никто не приходил, чтобы говорить с оракулом. Очевидно, они обновили украшения и одежду божества, как делал Иаким. Они одели божество и поставили его обратно в комнате оракула после того, как Зархеба снял с нее украшения. Кстати, они отрубили Зархебе голову и повесили ее на дерево.

Муриела с облегчением вздохнула.

— Теперь он уже никогда не будет хлестать меня.

— Не на этой стороне ада, — согласился Конан. — Я пойду следом за жрецами и украду у них добычу после того, как они возьмут ее, а ты держись ближе ко мне. Я не могу все время смотреть за тобой.

— А слуги Иакима? — со страхом прошептала она.

— У нас есть шанс, — проворчал он. — Я не знаю, что у них на уме, но пока они не проявляли желания выйти и сражаться в открытом бою. Пошли.

Очень скоро они оказались на верхней галерее большой пещеры с фосфоресцирующим потолком. В сотне футов под ними находился пол, рассекаемый узким потоком. Вырываясь из темного канала в одной стене, поток образовывал водоворот на дне пещеры и уходил вниз у противоположной стены. Галерея, на которой стояли Конан и Муриела, соединялась мостом с балконами на другой стороне пещеры.

Десятью футами ниже другой мост протянулся через пещеру над рекой.

На полу в углу пещеры стоял каменный алтарь.

Жрецы воткнули факелы в отверстия в каменном полу, образовав полукруг из огня перед алтарем. Горулга поднял его верхнюю часть, как крышку сундука.

Просунув руки в углубление, Горулга вытащил маленький медный ящичек.

Опустив алтарь обратно на место, он поставил на него ящичек и открыл его.

Как будто яркое пламя живого огня вырвалось наружу.

Сердце Конана вздрогнуло, а его рука легла на эфес.

Наконец-то он нашел Зубы Гуахаура, сокровище, которое сделает его богатейшим человеком в мире!

Неожиданно из темного пространства позади алтаря стали появляться смутные фигуры. Это были выросшие из мрака волосатые и отвратительные подобия людей.

Их глаза излучали огонь. Горулга жутко закричал и упал, закрывая лицо руками.

Слуги Иакима ринулись на жрецов. Негры были так ошеломлены появлением волосатых дьяволов, что почти не оказывали сопротивления. Многие из них даже не успели подняться с колен. Конан видел, как раскалываются о стены пещеры черепа жрецов, как пылающий факел втыкается в глотку священника, как негров разрывали на части и разбрасывали окровавленные куски тела по дну пещеры.

Конан разглядел Горулгу, который лежал, неловко обхватив боковую стенку алтаря, из его раздробленного черепа белой кашицей вытекали на алтарный камень мозги.

Один из священников не потерял самообладания и стал потихоньку пробираться к туннелю, по которому он и его товарищи попали в пещеру. Но в последний момент его бегство было замечено. Закончив кровавую расправу, перепачканные кровью и мозгами дьяволы с дикими воплями бросились в погоню.

Муриела стояла на коленях, обхватив ноги Конана, ее глаза были закрыты. Она дрожала от страха.

Идолы исчезли в туннеле. Среди кровавого месива на алтаре лежал драгоценный ларец с сокровищами.

— Я пошел вниз за ящичком, — сказал он. — Стой здесь!

— О Митра, нет!

Она упала на пол и схватилась за его сандалии.

— Нет! Не оставляй меня!

— Лежи и молчи!

Он вырвался, освободившись от ее бешеной хватки.

Со скоростью урагана Конан слетел вниз по извилистой лестнице и оказался у алтаря. Он окинул взглядом странные, удивительной формы камни, которые горели неземным огнем, и захлопнул крышку. Схватив ящик, он побежал вверх по ступенькам.

Он не имел желания встретиться с дьявольскими слугами Иакима. Увиденное им рассеяло всякие иллюзии относительно их боевых качеств.

Почему они ждали так долго, чтобы напасть на жрецов, он не мог понять. Да и какой человек мог постигнуть мысли и мотивы этих монстров?

Но то, что они обладали разумом, делало их особенно опасными.

Девушка, тихо съежившись, ждала его на галерее.

Теперь он схватил ее за руку и рывком поднял на ноги, проворчав:

— Думаю, время уходить!

На противоположной стороне пещеры был виден вход в туннель. Оказавшись на мосту над ревущей водой, Муриела пронзительно завизжала и остановилась. Прорычав ей на ухо угрозу, Конан подхватил девушку, перенес ее по мосту ко входу в туннель. В этот момент киммериец услышал внизу, на лестнице противоположной стены, характерное сопение и обернулся. По лестнице поднималась серая уродливая фигура. Не было сомнения, что эта скотина преследовала их.

Киммериец мгновенно оценил ситуацию. Убить этого дьявола было необходимо до того, как возвратятся остальные чудовища. Конан занес Муриелу в туннель и сунул ей в руки ящик.

— Стой здесь! — прорычал он вконец измученной девушке. — Не двигайся.

Выхватив меч, Конан вынырнул из туннеля и устремился по мосту навстречу дьяволу.

Человек и монстр оказались друг против друга над черной бурлящей водой. Конан нанес удар, вложив в него всю свою силу и ярость. Кровь забила струей из большой раны. Но времени для следующего удара не хватило. Движением огромной руки дьявол смахнул киммерийца с моста.

Он очутился в холодной воде, но меч из руки так и не выпустил.

Выбравшись из потока на каменный берег, Конан взглянул вверх. Монстр, истекающий кровью, по-прежнему был на мосту, а у края туннеля стояла Муриела с ящиком в руках.

Дьявол с торжествующим ревом бросился к девушке, схватил ее и пошел назад через мост.

Конан с чувством ругнулся и побежал к лестнице.

Кровь хлестала из раны на груди дьявола, и он пьяно шатался из стороны в сторону. Внезапно споткнулся, качнулся, завалился головой вперед и полетел вниз. Девушка и сокровища выпали из его вялых рук, и крик Муриелы заполнил все пространство пещеры.

Монстр, задев головой нижний мост, поднял столб брызг, скрылся под водой. Девушка и ящик оказались в воде мгновением раньше. Конан даже не взглянул на место падения ящика, который содержал богатство эпохи. Он устремился в воду, успев перехватить девушку до того, как поток успел унести ее под стену пещеры.

Вытащив потерявшую сознание девушку из воды, Конан рванулся вверх по лестнице. Когда он добрался до второго моста, внизу раздалось жуткое улюлюканье. Слуги Иакима с перепачканными кровью пальцами ворвались в пещеру. Увидев идущего по мосту Конана, они зарычали и рванулись за ним вверх по лестнице.

Киммериец стремительно бросился в туннель, через несколько мгновений он оказался на внешней стороне скал, которые окружили Алкменон.

В сотне футов под ними в свете звезд волновались джунгли. Размотав пояс, киммериец привязал к себе Муриелу и начал спускаться вниз по скале. Он прыгал с выступа на выступ с отчаянным безрассудством, пока не оказался у подножия стены.

Свирепые морды дьяволов, свесившись над краем скалы, глядели на них в нерешительности.

— Ну, — сказал Конан, — мы можем сейчас отдохнуть.

Он поставил девушку на ноги.

— Я не думаю, что эти животные будут преследовать нас. Как бы то ни было, у меня здесь в пещере привязана лошадь, если львы не съели ее.

Она закрыла заплаканное лицо руками, и ее худые плечи затряслись от рыданий.

— Не реви. Это я потерял сокровища.

Он ухмыльнулся.

— Это моя ошибка. Если бы я послушалась тебя и осталась в туннеле, это животное не увидело бы меня. Ты бы переправил сокровища, а потом и меня вниз.

— Да, — согласился он. — Ладно, забудь об этом. Никогда не терзайся из-за того, что уже прошло, и перестань реветь. Так лучше. Пошли.

— Ты хочешь сказать, что возьмешь меня с собой? — спросила она с надеждой.

— Ты можешь мне предложить иные сокровища.

Сказав это, он положил руку на бедро девушки, плотно обтянутое мокрой тканью.

— Нам незачем возвращаться назад в Кешан. Сейчас там ничего нет, что могло бы меня интересовать. Мы поедем в Пунт. Люди Пунта намывают золото из рек плетеными корзинами, и они предпочитают женщин с кожей цвета слоновой кости.

Что до меня, то я сумею быть полезным правителям этой богатой страны. Я думаю, мне наконец-то улыбнется удача, которая заменит потерянные драгоценности.