Пара практически бессонных недель, прожитых на одних стимуляторах, здорово сказались на моем здоровье. Жжение в пояснице, которое я старался не замечать, периодически становилось таким сильным, что отвлекало меня даже от мыслей о Самире и Маше. Однако снять с себя автомед я даже не пытался — совершенно точно знал, что стоит лишиться постоянной подпитки извне, как я отключусь на сутки-двое. Если не больше. И просплю ядерный взрыв, даже если окажусь недалеко от его эпицентра. На душе было ничуть не лучше — количество требующих моего внимания или личного участия проблем было таким большим, что я не мог позволить себе отвлечься даже во время перелетов на флаере! Забравшись в салон, я сразу же активировал ближайший монитор, и, сжав зубы, старался сконцентрироваться на том, что мне в этот момент рассказывал Эол. С каждым днем воспринимать информацию на слух или визуально становилось все тяжелее и тяжелее: мозги, истощенные бесконечным бодрствованием, просто отказывались работать. И из-за этого я все чаще пользовался готовыми подсказками аналитического центра Логова. Или выводами очень неплохо вписавшегося в команду Шарля — увы, доверять самому себе мне стало страшновато.

Чисто теоретически ситуация, сложившаяся вокруг Аниора, критической уже не являлась: несмотря на то, что людские ресурсы, имевшиеся в королевстве на момент начала войны, не позволяли надеяться на победу, блицкрига у неведомого кукловода не получилось. Да и не «блиц» — тоже: резня, устроенная мною и Угги в войсках Чумы и ночные вылазки Деда возле осажденного Змеиного Зуба дали возможность Глазу успеть придумать и реализовать план государственного переворота в Спаттаре. Безумная идея Семы позволила стравить между собой пиратскую вольницу с ордой дикарей с Желтого континента. А план Нейлона использовать Ночное братство для поиска тех, кто организовывал нападения на приграничные поселения в королевстве Диона, сработал на сто процентов. Не менее эффективно отработал и Шарль: ему удалось обнаружить и уничтожить практически все диверсионные отряды, засланные в Аниор. В итоге, единственной силой, все еще продолжающей наступление на наше королевство, являлась армия Мааса. С началом вторжения последней, как оказалось совсем недавно, нам просто повезло: корабли Империи, разбросанные сильнейшим штормом, собирались к точке высадки лишние несколько дней, и эта задержка позволила Хранителю вовремя доставить Вовкиных горцев к тому небольшому количеству солдат, которых мы смогли выдвинуть навстречу железному кулаку Ордена. И даже вырезать подчистую один из их полевых лагерей…

С другой стороны, особого оптимизма сложившаяся ситуация тоже не внушала: без ребят из Ближнего Круга, разбросанного по всему Элиону, остановить многотысячное войско Мааса было практически нереально. Все, что мы могли ему противопоставить с имеющимися в нашем распоряжении силами — это партизанская война. И диверсии. Что, учитывая относительно небольшое расстояние от границы и до Аниора было катастрофой. Даже потрепанные за пару недель перманентных ночных боев орденцы могли без особого напряга захватить или сжечь столицу. А потом и все остальные более-менее крупные города. Да, в итоге, собрав все имеющиеся у нас силы, мы могли рассчитывать на победу, но она бы стала воистину Пирровой. Поэтому, мотаясь между Аниором и всеми остальными «горячими» точками, я не прекращал ломать голову над тем, как заставить скотину Мааса повернуть свою армию обратно.

Больше всего действовало на нервы осознание того факта, что виновником начала второй Аниорско-Имперской кампании стал, скорее всего, я сам. И моя выходка с ночным посещением Мааса. И хотя Эол с Шарлем в два голоса убеждали меня в том, что план этого самого кукловода БЕЗ участия армии Ордена не имел ни единого шанса на успех, верилось мне в это с большим трудом.

Еще больше меня угнетало то, что в момент, когда мой сын, снова похищенный солдатами Черной сотни, был вынужден бороться за свою жизнь черт знает где, я не мог выкроить пару часов свободного времени, чтобы слетать хотя бы к двигающейся по его следам Маше! Да, я следил за их передвижениями на экране своего планшета, я постоянно интересовался новостями и смотрел видеофайлы, которые Арти скидывал Эолу через спутник, но личного участия в Пути Самира, увы, не принимал. И если фраза «Маша должна понимать», десятки раз повторяемая Хранителем словно заклинание во время каждого из наших перелетов, его успокаивала, то я чувствовал себя предателем.

Возможность смотаться к Маше и Самиру выдалась совершенно неожиданно: ранним утром после побоища, устроенного нами в лагере седьмого, одиннадцатого и какого-то там еще полка Ордена, я понял, что как минимум до вечера совершенно свободен! Что мне уже не надо лететь на архипелаг Сотни Клыков, чтобы помочь Ремезову; я не нужен в Змеином Зубе, от которого вчера отступил получивший приказ возвращаться в Спаттар Меорд Кулачище. Что без меня обойдутся в Аниоре и Миере, где Нейлон самостоятельно дорезал немногих пытавшихся спастись бегством монахов Черной сотни. И, наконец, могу сделать то, что нужно МНЕ.

Мой звонок застал Эола на полпути к Аниору, — доставив Машу и Арти к месту, где Самир высадился на берег, он возвращался домой. То есть был относительно недалеко — пролетел неподалеку от нас где-то минут двадцать назад. И, выслушав мою просьбу, естественно, согласился вернуться.

Короткий, занявший около получаса перелет я провел в коме: забравшись в флаер, я не успел толком усесться в кресло, как почувствовал очередное жжение в пояснице и потерял сознание.

Просыпаться после короткого сна оказалось неимоверно тяжело: извинения «решившего позаботиться» обо мне Хранителя доносились до меня, как через слой ваты, а старания автомеда, усердно пытающегося меня разбудить, пропадали зря. Видимо, поэтому Эол взбодрил меня самым драконовским из всех доступных ему способов: дал прочитать последнее написанное им Пророчество. Вдумавшись в строку, в которой говорилось про горе, которое должна испытать Маша, я мгновенно пришел в себя. Вернее, ушел в джуше, чтобы сдержаться и не наговорить Хранителю всего того, что мне пришло в голову по поводу того, что я читаю эти строки не первым…

…Корабль, застрявший на верхушке рифа, с флаера смотрелся как красное пятно на синем стекле моря, гладком и абсолютно прозрачном с такой высоты. Сначала мне показалось, что бриг просто окрашен в такой экзотический цвет, но стоило воспользоваться оптическим умножителем и приблизить изображение, как я почувствовал, что холодею: почти вся палуба, от носа и до грот-мачты, была залита кровью!

— Где Самир? — не сообразив, что могу посмотреть его координаты на своем планшете, выдохнул я.

— Двенадцать с половиной километров от берега. Двигается по направлению к Излисскому монастырю… — мгновенно отозвался Эол. — На корабле — Маша и Арти. Хотя я высаживал их на берег… Летим к ним?

— Угу…

— Двадцать две секунды до посадки… — зачем-то сообщил Хранитель, и, не дожидаясь моей просьбы, заранее сдвинул наружный люк…

Вблизи палуба казалась не красной, а бурой — кровь, впитавшаяся в доски, успела подсохнуть. Зато при полном отсутствии ветра запах на корабле стоял тошнотворный. Спрыгнув на палубу, я огляделся по сторонам, пытаясь понять, как добраться до Маши и Арти, судя по ощущениям, находящихся где-то в трюме, и…окончательно проснулся! А мысль, до этого не дававшая себя поймать, оформилась в четкое, законченное предложение, и, словно колокол, принялась биться в мое сознание:

«Резня на палубе — дело рук Самира!

За долю секунды, потребовавшейся мне на то, чтобы в состоянии джуше сделать шаг к грот-мачте, в моей голове промелькнули кадры, снятые Арти в лесу и на берегу моря, рассказ Шарля о том, что он увидел в «Трех веселых вдовах», строки из нескольких последних Пророчеств. И слово, несколько дней назад показавшееся мне смешным. Палач. А потом в дверном проеме неподалеку возникло искаженное мукой лицо жены…

— Зачем ты прилетел? — движения ее губ оформились в слова раньше, чем я сообразил замедлить восприятие. — Зачем?

Вместо ответа я рванулся к ней, и, проскользнув между пытающихся меня оттолкнуть рук, обнял трясущуюся, словно в лихорадке, жену.

— Это все не просто так… — уперевшись ладонями мне в грудь и глядя на меня абсолютно сухими глазами, прошептала Маша. — Я знаю!

На мгновение прикрыв глаза в знак согласия, я прижал ее к себе и ощутил каменную твердость мышц спины: напряженная, как тетива, супруга готова была защищать Самира до последней капли крови! Даже передо мной!

— Ольгерд! Маша!! Сюда!!! — в вопле Арти, раздавшемся откуда-то с кормы, звучало ОБЛЕГЧЕНИЕ!

В принципе, в картине, открывшейся перед нами, не было ничего необычного. Два трупа молодых девушек, все еще прикованные короткой цепью с кандалами на конце к массивному брусу, подпирающему потолок. Изодранная, практически отсутствующая на телах одежда. Синяки и ссадины на каждом. Потеки крови на внутренних поверхностях бедер. Перерезанные на локтевых сгибах вены. Обычные пленницы, попавшие в руки к охочим до женской плоти солдатам и матросам, и сумевшие покончить с собой. Любая война, будь то на Земле или Элионе, для кого-то заканчивалась чем-то подобным. Смертью от похоти «победителей», мести «проигравших» или ощутивших полную безнаказанность и греющих на войне руки ублюдков всех мастей и расцветок. Ничего необычного для нас. Но не для Самира!

— Судя по количеству цепей и обрывкам одежды, их было четверо… — показывая нам следы пребывания здесь еще двух пленниц и заглядывая в глаза то мне, то Маше, рассказывал де Коннэ. — Я почти уверен, что над ними издевались все свободное от вахт и сна время. То есть почти четверо суток Самир слышал их крики и стоны. А, может быть, даже видел то, что с ними творили эти скоты. И терпел. Поэтому, увидев на горизонте берег…

— …прирезал их, как бешеных собак! — закончила его предложение Маша. Потом медленно повернулась ко мне, вытерла рукавом куртки прокушенную до крови губу и твердым, удивительно спокойным голосом очень тихо произнесла: — Боюсь себе представить, что творится у него в душе…