Д ом, в котором проживал Горелов, располагался на одном из новых московских проспектов, недалеко от университета, и напоминал по форме букву «П». Просторные квартиры были спланированы так, что окна смотрели преимущественно во двор. Собственно говоря, это был даже не двор, а сквер, с газоном, кустарниками, невысокими деревьями и удобными скамейками. Настоящее раздолье для ребятишек и пенсионеров!

Дом был населен смешанной публикой: крупными учеными, военачальниками, народными артистами, известными врачами и иностранными специалистами.

Среди последних выделялись своим необычным видом молодой индийский инженер и его красивая жена в сари. У них было двое детей: девочка лет двенадцати, имя которой никто не мог выговорить, и пятилетний мальчик Биту. Индийские детишки прекрасно чувствовали себя среди русских сверстников. Девочка любила приветствовать окружающих протяжным возгласом «Здра-а-асьте!» с характерным московским ударением на букву «а». А для Биту, ходившего в детский сад, русский язык был вообще родным. И, как оказалось впоследствии, не только язык.

С мальчиком приключилась удивительная история.

Когда, после окончания очередной командировки, семья уехала в Индию, Биту неожиданно заболел. Болезнь протекала странно. Биту стал отказываться от пищи и начал хиреть. При этом он постоянно твердил одно и то же: «Не хочу ваших фруктов, дайте мне котлету с макаронами!» В конце концов врачи поставили диагноз: тоска по родине. Пришлось родителям срочно возвращаться в Москву.

* * *

Горелов любил посидеть в сквере, понаблюдать за жильцами, послушать, чем они живут.

Одним из соседей по дому был отставной полковник-связист Степан Петрович Титов, достигший в своей области определенных высот. Он с отличием окончил военную академию, защитил кандидатскую диссертацию и, двигаясь в ногу со временем, опубликовал руководство под названием «Спутниковое телевизионное вещание», выдержавшее два издания.

Степан Петрович был человеком с устоявшимися взглядами на жизнь и мироустройство. Превыше всего он ценил порядок. Малейшее отклонение от заведенных правил его раздражало, и он готов был без устали отстаивать свою правоту.

Переубедить Титова было практически невозможно, поэтому знакомые старались не ввязываться с ним в разговор. И хотя он слыл человеком с незапятнанной репутацией, близких друзей у него не было. Недавно овдовев, Титов болезненно переживал свое одиночество и часто спускался в сквер в надежде перекинуться с кем-нибудь парой слов.

Знакомство с Гореловым внесло большое разнообразие в жизнь Титова. В его лице он получил, наконец, внимательного собеседника, готового не только выслушать его доводы, но и развеять некоторые сомнения, которые в последнее время все чаще стали одолевать Степана Петровича. Взять хотя бы роль Сталина в нашей истории.

– Сталин в течение двух лет после войны восстановил промышленность! – уверенно говорит Титов, без всякой связи с предыдущей темой беседы о падении нравственности среди молодежи.

– Но на него бесплатно работала вся страна, – возражает Горелов.

– Это правда, – вынужден согласиться Титов. – Вы знаете, за последнее время мои взгляды претерпели существенную эволюцию.

Чувствуя, что Титову нелегко дается подобное признание, Горелов старается перевести разговор в мягкое русло.

– Вообще-то Сталин был весьма многогранной личностью, – замечает он. – Любил кинематограф и обладал прекрасным чувством юмора. Рассказывают, что однажды во время просмотра унылого отечественного фильма «Поезд идет на восток» вождь неожиданно поинтересовался у тогдашнего киноначальника: «Товарищ Большаков, а как называется эта станция, где сейчас остановился поезд? – Зима, товарищ Сталин. – Вот тут я сейчас и сойду!» – заявил отец народов и вышел из зала.

Большакову тогда крепко досталось. «Вы коммунист, товарищ Большаков? – спросил его Сталин. – Так точно, коммунист! – ответил Большаков по-военному. – Барахольщик вы, а не коммунист, – тихо сказал Сталин. – Ну, думаю, все, – рассказывал потом Большаков. – Но ничего, обошлось».

Титову не нравится разговор о Сталине в таком ключе. Одно дело, осуждать вождя за репрессии, а другое – подшучивать над ним.

– То, что вы рассказали, – говорит он Горелову, – это, конечно, анекдот. Но нельзя забывать, что Сталин выиграл войну!

– Я же сказал, что он был многогранной фигурой, – отвечает Горелов. – Известно, например, что Сталин питал необъяснимую слабость к немецким военнопленным. Хорошо помню, как на полевых работах под Свердловском в сорок третьем году немцы подкармливали наших голодных студентов. Позднее я узнал, что по нормативам НКВД пленные получали в два раза больше хлеба и в три раза больше остальных продуктов, чем советские граждане.

Иногда к Горелову и Титову присоединялся сантехник Виктор, доморощенный философ и футбольный болельщик. Правда, он больше слушал, чем говорил, но иногда вставлял многозначительные фразы, вроде «жизнь – это естество» или «жизнь – это бушующий океан». Однажды его прорвало.

– Я в своей жене разочарован, – сказал он вдруг, ни к кому не обращаясь.

– Что так? – спросил Горелов, чтобы поддержать разговор.

– Она от меня ушла.

– К другому?

– К матери. Говорит, вернусь, когда пить бросишь. А как бросить-то?

– Да, дела… – протянул Горелов.

– И вообще я теперь в людях разочарован, – продолжал Виктор.

– В каких?

– В «Спартаке», например: он в двух последних матчах очки потерял.

– А еще в ком?

– В генерале Лебеде. Зачем он Хасавюртовские соглашения подписал? – Виктор неожиданно оживляется. – Видали вон того человека?

В их сторону движется мужчина со связкой досок на плече.

– Нет, а кто это? – интересуется Горелов.

– Боря-плотник. Мы его зовем Боря-арестант. Чудной парень! Золотые руки, я его видел в работе. Одним топором может дом срубить. Но пьющий. Как деньги появятся, все до нитки спускает. Потом берет взаймы и не отдает. Сразу – срок. В тюрьме он, само собой, на самом хорошем счету. Всем начальникам квартиры ремонтирует, дачи строит. Только успеет оклематься, а ему уже выходить – срок-то маленький. На воле он обратно за свое, потом снова тюрьма. Раза три, считай, уже отсидел. Сейчас вон какой гладкий – значит, недавно вышел. Ну, пока, бывайте!

* * *

Еще одним соседом Горелова по дому, с которым он иногда беседовал в сквере, был известный кинорежиссер Аскольд Неверов, славившийся широким кругом интересов. Как съязвил какой-то недоброжелатель:

От английского газона До полотен Глазунова.

Сам же Неверов считал себя тонкой, художественной натурой и любил порассуждать о высоком.

Однажды он завел разговор о счастье.

– Удивительная вещь счастье, – начал Неверов. – Каждый испытывает его по-своему. Не могу забыть, как во время всесоюзного пионерского слета в Георгиевском зале Кремля я упал в обморок, когда трехтысячный хор пионеров вдруг запел: «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры – дети рабочих!» Я потерял сознание от счастья.

Горелову трудно было представить себя на месте этого пионера.

Его любимым занятием в детстве было чтение книжки про одинокого мальчика, которого звали маленький лорд Фаунтлерой. Коллективные мероприятия, напротив, отпугивали Горелова. Многие дети мечтали тогда о поездке в знаменитый пионерлагерь «Артек», но Горелова настораживали рассказы о царившей там атмосфере всеобщего ликования, сборах под звуки горна и обязательных массовых забегах с призами. Горелов не хотел бежать вместе со всеми. Он был благодарен родителям, снимавшим на лето небольшую комнату с верандой в подмосковном селе Коломенское, где можно было шлепать босиком по лужам и играть в бабки с деревенскими мальчишками.

Когда Горелов пошел в первый класс, в школе господствовала педология – придуманная психологами наука о роли биологических и социальных факторов в формировании детского сознания.

Обработка сознания проходила на всех занятиях, даже во время уроков пения, которые вела пышнотелая дама по имени Мелитриса Абрамовна. Под ее громкий аккомпанемент на рояле дети разучивали «Интернационал». Горелов отчетливо помнил низкий грудной голос Мелитрисы, когда она, хлопая по клавишам, торжествующе выводила последнюю строчку гимна «С интернатсиона-а-а-а-лом воспрянет род людской!»

Музыкальные упражнения продолжались и во время большой перемены в школьном дворе, где пионеры, на радость педологам, хором распевали:

А малыши, раскачиваясь на качелях, подхватывали:

Словно вторя воспоминаниям Горелова, из проезжавшего мимо автомобиля полилась знакомая мелодия арт-группы «Любэ»:

«Обработка сознания продолжается», – вздохнул Горелов.