Неслыханное нападение
Алексей мало что помнил о своем пребывании на первом курсе университета. Были лекции по общей биологии, химии, физике, были практические занятия. Но они оставляли его равнодушным. Разве что забавный старичок-анатом, приносивший на свои лекции небольшой узелок, из которого извлекал человеческие кости, аккуратно раскладывал их на столе и пускался в объяснения, любовно поглаживая каждую косточку. Или красивый, импозантный профессор, читавший курс лекций по зоологии беспозвоночных. Алексея не столько увлекало содержание лекций, сколько завораживающий голос профессора и театральная манера время от времени вскидывать голову в ожидании отклика аудитории на его повествование. «Ему бы в концертном зале выступать, а не перед этими молокососами», – думал Алексей. Он часто ловил себя на мысли, что скучает на занятиях. «Наверное, прав был отец, когда говорил мне, что биология – мимо», – рассуждал он.
– Не волнуйся понапрасну, – успокаивали его старшекурсники. – Все интересное начнется на третьем курсе, а пока набирайся ума и жди.
Ждать пришлось недолго. Двадцать второго июня сорок первого года, когда Алексей находился на практике в Подмосковье, он услышал доносившийся из громкоговорителя знакомый голос Молотова, который в своей обычной неторопливой манере, слегка запинаясь, произносил слова, на долгие годы врезавшиеся в сознание людей и перечеркнувшие все их планы. «Германские войска… без объявления войны… неслыханное нападение… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»
Недолго думая, Алексей собрал вещи и отправился в Москву. Около университета толпилась небольшая группа студентов.
– Не знаете, занятия осенью начнутся? – спросил кто-то.
– Конечно! – раздался в ответ уверенный голос. – К этому времени немцев давно уже отбросят от границы.
– Говорят, у них подавляющий перевес, – не унимался первый.
– Не перевес, а фактор внезапности. Помните, как финская кампания быстро закончилась?
Алексей не стал ввязываться в разговор. Ему не верилось, что противника сумеют быстро отбросить от границы. Из короткого выступления Молотова было ясно, что война ожидается серьезная и затяжная. Вскоре немцы сбросили первые бомбы на Москву, а еще через некоторое время было объявлено об эвакуации университета в Ашхабад.
Алексей едва успел попрощаться с родными. Дома он застал только тетку Марию и повзрослевшего, худенького Тему. Отец был занят и не смог придти из мастерской.
– Нас, вместе с другими художниками, собираются эвакуировать в Тбилиси, – сказала Мария. – Когда мы там устроимся, я тебе напишу.
Ашхабад
Первый университетский эшелон прибыл из Москвы в Ашхабад в ноябре сорок первого года. Студентам сразу же выдали на руки месячную стипендию и карточки на хлеб, а затем разместили их в общежитии, наспех переоборудованном из школы. Преподавателей расселили по отдельным домам.
Чувствовалось, что занятия начнутся нескоро. Ждали прибытия второго эшелона со студентами и хоть каким-то элементарным оборудованием. Алексей ничего не знал о Туркмении и с удовольствием бродил по городу. Мог ли он предположить, что судьба занесет его когда-нибудь в Ашхабад? Главные впечатления от города он выразил бы в двух словах: тишина и жара. Не верилось, что улица может быть такой тихой. Между тем, в городе шла обычная жизнь. По улицам неспешно передвигались пешеходы. У мужчин огромные каракулевые шапки, производившие странное впечатление на фоне сорокаградусной жары. Позднее Алексей узнал, что такие шапки содержат воздушную прослойку, предохраняющую голову от перегревания. У женщин открытые лица, никакой паранджи, а на голове высокий тюрбан с наброшенным на него рукавом верхней одежды. Смуглые лица, глаза с поволокой, спокойный взгляд, плавная, ритмичная походка. Так выглядели современные туркмены – потомки древних кочевых племен.
Транспорт был, в основном, гужевым. Чаще всего встречались повозки, запряженные лошадьми, на головах которых красовались забавные соломенные шляпы с прорезями для ушей.
По краям дороги двигались неприхотливые ослики, навьюченные огромной поклажей. И, наконец, в центре улицы гордо шествовали верблюды, презрительно взирающие по сторонам. Окрики погонщиков лишь изредка нарушали тишину.
В городе ежедневно работал базар, на котором можно было купить по сходной цене все, что угодно: поношенную одежду, обувь, хозяйственные мелочи и неожиданные предметы быта, вплоть до самовара или старого граммофона. Тут же продавали овощи и фрукты. Поскольку русского языка никто из торгующих не знал, Алексей быстро выучил несколько фраз по-туркменски. Первую из них он хорошо запомнил: «Эки бадрин нэча?», что означало «Почем два огурца?»
Распорядок дня в городе определяла погода. Базар функционировал только в ранние утренние часы. С наступлением жары люди разбредались по своим домам, или дувалам, – глинобитным сооружениям, где, в отличие от строений городского типа, было всегда прохладно и царил полумрак. Магазины работали с четырехчасовым перерывом на обед. В вечернее время улица ненадолго оживала, но вскоре вновь наступала тишина – местные жители привыкли рано ложиться спать. Все вокруг казалось незыблемым, и трудно было поверить, что где-то в стране идет кровопролитная война.
* * *
Студентов-биологов в общежитии было всего трое: темпераментный брюнет Олег Заманский; спокойный, немногословный Шура Маслов и пронырливый, простоватый Пашка Сенцов, как он выражался, «с Костромы». Самым ярким из них был, разумеется, Заманский. Он и внешне не походил на студента. У него были длинные, волнистые волосы, красиво зачесанные назад. По вечерам он облачался в ярко-синий пиджак с блестящими пуговицами, на руке сверкали дорогие часы.
В силу сложившихся обстоятельств биологи старались держаться вместе, хотя их мало что связывало по существу. Алексей быстро нашел с ними общий язык. Когда жара спадала, все четверо покидали общежитие и направлялись в центр города, соблюдая при этом некий ритуал. Они двигались прямо по опустевшей проезжей части, сомкнув ряды и громко распевая куплеты известной народной песни «Расписные сухари», с повторяющимися в такт движения словами:
Продолжение песни содержало, в основном, слова, не принятые произносить в приличном обществе. Зато как приятно было орать их во весь голос на пустой улице, разрезая ими гнетущую тишину. Впоследствии, во время службы в армии, Алексей не раз с удовольствием наблюдал, как лихо маршируют солдаты под «Расписные сухари».
Путь до центра был недолгим. Там находился единственный в городе ресторан, где можно было поужинать по доступной цене и даже получить в придачу кусок хлеба без карточек. Заняв отдельный столик, веселая четверка с интересом рассматривала посетителей.
Местные жители ресторан не жаловали, а приезжих было немного. Среди завсегдатаев-москвичей оказался известный киноактер Борис Андреев – создатель ходульного образа русского богатыря, обладающего огромной физической силой и в то же время ранимой душой, чем пользуются коварные злодеи. В ресторане то и дело гремел его раскатистый смех.
– Хороший артист, только всегда у него по лицу не то слезы, не то сопли текут, – язвительно заметил Олег Заманский. – А иногда даже морская вода, – добавил он, вспомнив еще один фильм с участием Андреева.
Другой знаменитостью был писатель Юрий Карлович Олеша, невысокого роста человек с тихим голосом и южным акцентом. Алексей считал себя большим поклонником творчества Олеши. Еще в детстве его любимой сказкой были «Три толстяка», а позже он оценил и другие сочинения Олеши, особенно «Зависть». Олеша держался просто, говорил мало, больше слушал. Его интересовали подробности современной студенческой жизни. О собственных планах он предпочитал не распространяться, и у Алексея почему-то создалось впечатление, что писатель переживает творческий кризис.
* * *
С прибытием из Москвы второго университетского эшелона на биофаке возобновились занятия. Правда, на одного лектора приходилось от силы пятеро студентов, причем нередко с разных курсов. Слушать такие лекции было невыносимо – от недоедания и жары студентов постоянно клонило ко сну.
Между Алексеем и его приятелями существовала договоренность: трое спят, один бодрствует. Однажды во время своего «дежурства» на лекции по дарвинизму у Алексея стали предательски слипаться глаза. «Вздремну-ка я минут пять, – решил он. – Никто ничего не заметит». Сколько времени прошло – неизвестно. Открыв глаза, Алексей с ужасом обнаружил, что находится в помещении один. Впрочем, никто его потом за это не укорял.
«Новички», как прозвали москвичей ашхабадские старожилы, держались на первых порах обособленно и вели себя высокомерно. Выяснилось, что во время налетов на столицу немецкой авиации некоторые студенты успели подежурить на крышах домов для борьбы с зажигательными бомбами и считали себя чуть ли не фронтовиками.
Часть новичков объединилась в некую коммуну: общие деньги, совместное питание, единый распорядок дня. Во время досуга коммунары громко распевали: «Наш паровоз, вперед лети!» и другие революционные песни. «Ашхабад их быстро обломает», – подумал Алексей и оказался прав. Действительно, вскоре в коммуне начались мелкие бытовые склоки, а потом у кого-то нашли припрятанные деньги. Состоялся товарищеский суд, и провинившийся коммунар был с позором изгнан из объединения. Этот эпизод положил начало взаимной подозрительности, и вскоре коммуна прекратила свое существование.
* * *
Между тем обстановка в городе начала меняться. Приезжих стало так много, что в ресторан теперь с трудом можно было пробиться, а из меню исчезли мясные блюда и больше не подавали к столу хлеб. В то же время деньги у Алексея и его друзей катастрофически таяли.
Единственное место, где можно было бесплатно и с пользой скоротать вечернее время, оказалась городская библиотека, на удивление богатая хорошей литературой на иностранных языках. Рассказывали, что книги преподнес в свое время Ашхабаду в дар какой-то заезжий меценат, очарованный гостеприимством жителей Туркменистана. Неожиданно для себя Алексей обнаружил, что не забыл французский язык, и с удовольствием погрузился в чтение романов Бальзака, Стендаля и других классиков.
К сожалению, посещение библиотеки не приглушало чувство голода. Первым не выдержал Заманский. Однажды он заявил:
– У меня сегодня день рождения. Приглашаю вас всех вечером в ресторан.
– Туда теперь не пробиться, – возразил Шура Маслов.
– Не беспокойтесь, я обо всем договорился с шефповаром. Он проведет нас со служебного входа.
– Как будем расплачиваться? – спросил практичный Сенцов.
Заманский засучил левый рукав рубашки.
– Пришлось отдать часы, – небрежно заметил он. – Ничего, это все наживное!
Ужин удался на славу, но почему-то веселья не получилось. Вскоре Заманский расстался и со своим синим пиджаком.
– Сейчас стоит такая жара, что пиджак все равно в шкафу висит, – объяснил он ребятам. – А скоро он мне вообще не понадобится, ухожу добровольцем в армию. Шикарные проводы устроим!
Казалось, меньше всего такого поступка можно было ожидать от холеного, ироничного Олега.
– Что тебя побудило к этому? – спросил Алесей, когда они остались одни.
– У меня за плечами два полноценных года на биофаке – это хорошая основа, – ответил Олег. – Полагаю, что продолжать обучение в таких условиях, как сейчас, бессмысленно. После провала под Москвой немцы опять активизировались. Надеюсь пригодиться на войне. Если останусь жив, вернусь в университет.
– И ты ни о чем не жалеешь?
– Разве что о волосах, – улыбнулся Олег.
* * *
С отъездом Заманского Алексей впервые задумался о своем ближайшем будущем. В университете закончилась зимняя сессия, и начался второй семестр, но занятия шли кое-как. Студенты недоедали, продавали последнее и хватались за любую подработку.
Поразмыслив, Алексей записался на двухмесячные курсы агротехников-хлопководов. Там он узнал, что хлопчатник – источник хлопка-сырца, который используется для изготовления текстильных изделий, что он – основа хозяйственной культуры и гордость Туркменистана. К сожалению, хлопковые поля кишели вредными насекомыми. Особенно свирепствовала тля, для ее уничтожения хлопчатник подвергали специальной обработке химикалиями. На курсах агротехников обучали, как выявлять зараженность растений по характерному налету на листьях и другим признакам.
Весной сорок второго года Алексей, заручившись справкой об окончании курсов и направлением из университета, выехал поездом в город Чарджоу – ведущий центр хлопководства, расположенный на берегу реки Аму-Дарьи. В городском управлении сельского хозяйства с Алексеем провели краткий инструктаж. Ему предстояло ежедневно совершать обход площади хлопчатника размером около тридцати гектаров, брать пробы растений и определять степень их зараженности по трехмерной шкале: слабая, средняя и сильная (один, два и три «креста» соответственно). Пользуясь этими данными, местные хлопководы могли подбирать для обработки нужные реагенты. Если же степень заражения превышала отметку «три креста», полагалось срочно сигнализировать в город для организации опыления хлопчатника с самолета. По окончании инструктажа Алексею выдали обходной лист, денежный аванс и небольшой русско-тюркский разговорник, а также посоветовали обзавестись тюбетейкой.
– Не вздумайте ходить с непокрытой головой, – предостерегли его. – Летом у нас в тени доходит до сорока градусов и выше. Население в районах смешанное: есть и туркмены, и узбеки. Всю молодежь позабирали в армию, а дома остались только женщины и старики. Они плохо говорят по-русски, так что вам придется на первых порах заглядывать в разговорник.
* * *
Алексей вспоминал свою недолгую работу агротехником-хлопководом, как особую страницу жизни. Чтобы понять Среднюю Азию, нужно походить по ее просторам пешком. Тогда, в дополнение к первоначальным ашхабадским впечатлениям – жара и тишина, появляется еще и ощущение безбрежности, бесконечности этого края. Передвигаться на расстояние в десять – двенадцать километров здесь можно только в темное время суток. Когда идешь ночью от одного аула до другого по пустынной местности, где отсутствуют селения и люди, тебя со всех сторон окружает горизонт и начинает казаться, что ты один на белом свете, а земля и в самом деле плоская. Отрезвляет лишь вой шакалов.
Один пожилой хлопкороб, немного говоривший по-русски, сумел объяснить Алексею, что шакалов не следует бояться. Они никогда не нападают на людей первыми, поскольку питаются только падалью, и ждут, когда человек свалится с ног от усталости. Так что засыпать в пустыне опасно – это правило Алексей твердо усвоил.
Жители аулов отличались радушием. Узнав, что Алексей прибыл для борьбы с вредителями хлопка, они готовы были оказать любую помощь и отдать ему последнюю лепешку. Гостеприимство было присуще как мрачноватым туркменам, так и веселым узбекам. Если Алексей пытался протянуть кому-нибудь деньги, люди в ответ только качали головой.
Чекуртка – яман (тля – это плохо), – говорили селяне. – И уруш (война) – тоже яман. А вот часы – это якши (хорошо).
При этом они долго рассматривали наручные часы Алексея и широко улыбались. Для того чтобы показать, где находится следующий по обходному листу аул, Алексея поворачивали корпусом в определенном направлении по отношению к солнцу и говорили:
– Бу гидты (так иди)!
Этого было достаточно. Вообще Алексей обнаружил, что у местных жителей совершенно иное представление о времени, чем у горожан. Обитателю аула безразлично, доберется он до города сегодня или через три дня. Ему и в голову не придет попросить, чтобы его подвезли.
Алексею нравилась работа хлопкороба-обходчика, и он с удовольствием наблюдал, как растет и созревает хлопчатник. Когда на растениях стали раскрываться плоды, коробочки, в которых содержался хлопок-сырец, его командировка подошла к концу. Получив в городском управлении деньги под расчет и, неожиданно для себя, похвальную грамоту, Алексей отправился обратно в Ашхабад.
* * *
После долгого пребывания на азиатских просторах обстановка в городе произвела на него удручающее впечатление. Прошел слух, что университет в скором времени перебросят на север, и занятия на факультетах были, по существу, свернуты. Первым, кого Алексей встретил по возвращении из Чарджоу, оказался Пашка Сенцов.
– Нам с Шуркой Масловым повестки из военкомата пришли, – сказал он невесело. – Когда немцев от Москвы отогнали, думал – проскочу. А они теперь на юг поперли.
В общежитии Алексея ждала короткая открытка от Марии, в которой та сообщала, что семейство Крыловых срочно переезжает из Тбилиси в Самарканд, и прилагала новый адрес.
Поскольку университет в Ашхабаде практически перестал функционировать, каждый заполнял свой досуг, как умел. Одни студенты убивали время на базаре, продавая или меняя барахло. Другие предпочитали укрываться от жары в общежитии и вообще не вставали с коек. Некоторые, напротив, не выдерживали замкнутого пространства и бродили по улицам, нацепив на голову лошадиную соломенную шляпу с прорезями для ушей и шаркая по тротуару полуотвалившимися подошвами ботинок.
Математики и физики-теоретики ходили, как правило, группами и вели между собой научную полемику. По-видимому, они не теряли времени даром. Среди торгующих на базаре можно было увидеть теперь не только студентов, но и преподавателей. Однажды Алексей услышал рядом с собой знакомый бас доцента-эмбриолога Перегудова, упитанного мужчины с крупным носом и оттопыренными ушами, который яростно что-то доказывал покупателю. «Как подошла бы ему сейчас лошадиная шляпа!» – невольно подумал Алексей.
На почве бездействия и жары среди студентов были зафиксированы случаи легкого помешательства. Так, астроном Володя Бам неожиданно объявил, что разочаровался в выбранной специальности и собирается посвятить свою жизнь изучению не болидов и астероидов, а мхов и лишайников. Зоолог Игорь Зубцов, придя в отчаяние от назойливого кошачьего мяуканья по ночам, стал собственноручно истреблять всех кошек в городе.
* * *
Наконец, пришла долгожданная весть: Московский государственный университет в полном составе будет переведен в город Свердловск. До места назначения добирались поездом больше месяца. Дорога была изнурительная, с непредвиденными остановками, поскольку приходилось пропускать военные эшелоны.
В Самарканде поезд задержался на сутки, и Алексею удалось повидаться с родными. Он без труда разыскал дом по адресу на открытке, полученной от Марии еще в Ашхабаде, и обнаружил, что Крыловы ютятся втроем в двух крошечных комнатах тесной квартиры. Дома Алексей застал только Тему с Марией.
– Кого я вижу! – радостно воскликнула Мария.
Тема улыбнулся, и братья крепко обнялись. Словно стесняясь этого порыва, они, молча, стояли, глядя друг на друга.
– Отец сейчас в Изоинституте, но скоро придет к обеду, – нарушила тишину Мария. – Он теперь редко бывает дома, иногда даже ночует в мастерской, там не так душно. Видишь, в какой тесноте мы здесь живем. То ли дело было в Грузии – там отца буквально носили на руках.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Тема благополучно окончил в Тбилиси школу с математическим уклоном и в дальнейшем собирается поступать в МГУ на мехмат.
– Он у нас молодец! – с гордостью произнесла Мария. – Никогда ни на что не жалуется и мне по хозяйству помогает. Все книги, какие только дома были, перечитал.
В голосе Марии Алексей уловил не свойственные ей прежде нотки нежности. Он взглянул на брата, и тот улыбнулся. Похудевший, бледный, но с ясным, открытым взглядом. Чувствуется, что знает, куда ему двигаться. Вот тебе и тихий, боязливый мальчик, которого Алексей когда-то опекал от хулиганов во дворе.
Наступила пауза.
– А что поделывает Антон? – спросил Алексей, чтобы поддержать разговор. – Наверное, в армии служит?
– Что ты, Антон теперь большой человек в Москве, – возразила Мария. – Он там какими-то продовольственными складами заведует.
Алексей даже присвистнул от удивления.
– Значит, с картами и клиентами покончено?
– Никто об этом больше не вспоминает. Антон такой солидный стал. Вера с Митей сейчас ни в чем не нуждаются.
«Чушь какая-то, – подумал Алексей. – Антон – и солидный человек. Ни за что не поверю!»
Ход его мыслей прервал звук приближающихся шагов, дверь распахнулась, и в комнату вошел Крылов. Алексей давно не видел отца и сразу ощутил, как тот постарел и сдал. Казалось, Крылов даже не понимает, кто перед ним находится.
– Здравствуй папа! – приветствовал его Алексей.
– Алешка, Алешка… – пробормотал Крылов. – Большой, загорелый! Какими судьбами, откуда?
– Да вот, по дороге из Ашхабада в Свердловск, с университетом, – объяснил Алексей.
– Где же ты так загорел?
– На хлопковых полях.
– Так ты что, теперь ботаник?
– Нас посылали в совхозы на трудовой фронт.
– А должны были направлять на военный фронт! – неожиданно загремел Крылов. – Почему немцы так далеко на юг продвинулись? – гневно обратился он к сыну, словно это была его вина.
По старой привычке Алексей решил не возражать отцу, зная, что тот быстро успокоится. Между тем, Мария успела поставить на стол тарелки с приборами, а Тема принес из кухни кастрюлю с супом.
– У нас теперь, как у местных жителей, все в одном котле – и первое, и второе, – сказала Мария.
Похлебка была сытная, густая, с кусками курицы и душистыми травками. Ели молча, заедая суп хлебом. После обеда Алексея разморило. Усилием воли он встряхнулся и увидел, что Крылов дремлет, сидя на стуле.
– Отец очень устает, – произнесла Мария извиняющимся тоном. – Не стоит его сейчас тревожить.
– Да и мне пора, – спохватился Алексей, встав с места. – Вдруг поезд ненароком раньше времени тронется.
– Что ты тогда будешь делать?
– Догонять на попутных!
Мария протянула ему небольшой сверток.
– Вот шерстяные носки местной вязки, в Свердловске пригодятся. И немного денег, – добавила она. – Береги себя.
Подошел Тема. Они крепко пожали друг другу руки, и Алексей отправился на станцию.
Свердловск
С вердловск так и остался в сознании Алексея, как самый холодный и неприветливый город среди всех, где ему довелось побывать. Приехавших из Ашхабада студентов и педагогов расселили по квартирам местных жителей. В преддверии морозов свердловчане, пережившие уже одну тяжелую зиму, восприняли это уплотнение, мягко говоря, без энтузиазма. Алексей попал на подселение к одинокой угрюмой старухе, которая жила на первом этаже в крошечной квартире, видимо, служившей когда-то хозяйственным помещением. К единственной жилой комнате примыкали, вместо прихожей, неотапливаемые сени, где старуха держала козу. В этих сенях, куда с трудом удалось втиснуть деревянную койку и стул, Алексею и предстояло провести зиму вместе с козой.
Оценив обстановку, он решил, что необходимо как можно скорее обзавестись теплыми вещами. Хозяйка сообщила ему, что в доме проживает портниха, которая чинит и перелицовывает старую одежду в обмен на хлеб. Поторговавшись, Алексей уговорил женщину привести в порядок и утеплить за две буханки хлеба куртку, провалявшуюся без надобности в Ашхабаде.
– Ватные брюки и валенки купишь на базаре, – сказала портниха. – Без валенок ты зимой пропадешь.
«Одной стипендией мне с такими расходами не обойтись, – понял Алексей. – А если пойду на завод – прощай университет! Попробую-ка я стать донором».
На станции переливания крови Алексею сопутствовала удача. У него оказалась первая, самая «ходовая» группа крови.
– Мы заинтересованы в донорах, – сказали ему на станции. – Ваша кровь подходит для раненых с любой группой, а госпитали сейчас переполнены. Можно было бы взять у вас сразу пятьсот кубиков, но на первый раз ограничимся половиной дозы.
По окончании процедуры Алексей почувствовал легкое головокружение. Ему выписали чек на пятьсот рублей, а также выдали талоны на обед в столовой и на получение там же набора продуктов: буханки хлеба, пачки сливочного масла и бутылки красного вина.
– Приходите снова через месяц, – сказал врач.
«В целом, неплохо, – думал Алексей, сидя в столовой и поглощая пустые щи. Ему очень хотелось заесть их куском душистой буханки, но он удержался от соблазна. – Отдам портнихе аванс за утепление куртки, а масло и вино поменяю потом на хлеб», – решил он.
* * *
К немалому удивлению и радости студентов, изнывавших от безделья в Ашхабаде, университет начал функционировать почти сразу же по прибытии в Свердловск. Занятия проходили в аудиториях и кабинетах Политехнического института, помещения отапливались и были оснащены всем необходимым. Там же располагалась и библиотека.
Засев за учебники, Алексей в течение короткого времени подтянул все, оставшиеся от второго курса «хвосты»: сдал несколько зачетов, а также экзамены по зоологии позвоночных и низшим растениям. Из разговоров со студентами он выяснил, что среди эвакуированных в начале войны в Свердловск москвичей есть знакомые люди.
«Неплохо было б нанести им дружеский визит», – подумал он.
Намерение оказалось опрометчивым. Москвичи не только не радовались встрече с земляком, но испытывали при его появлении неловкость, граничащую с неудовольствием. Они явно стеснялись убогих условий своего проживания, обветшавшей одежды и зависимости от хозяев жилья. Но больше всего опасались, как было заметно, не намекнет ли посетитель, чего доброго, на угощенье.
«Нужно найти кого-нибудь посостоятельнее», – решил Алексей и тут же вспомнил, что в Свердловск в сорок первом году была эвакуирована семья академика Глуховского, давнего приятеля Крылова.
Сергей Петрович Глуховский считался крупным специалистом в области тонких химических технологий, используемых в военной промышленности, и его знания нашли должное применение, когда возникла необходимость развивать эту отрасль за Уральским хребтом. Академик Глуховский был хорошо известен в Свердловске, и Алексею без особого труда удалось выяснить, что он проживает в гостинице «Урал». «Заявлюсь-ка я к нему без всяких предварительных договоренностей, а то еще отошьет, не глядя, – справедливо рассудил он. – Моя визитная карточка – поклон от старого друга Павла Крылова!»
Войдя в гостиницу, Алексей сразу обратил внимание на аляповатую роскошь ее внутреннего убранства: позолоченные ручки дверей, огромные зеркала, отполированную до блеска мебель. Он направился было к лифту, но его тут же остановили.
– Куда держите путь, молодой человек? – строго спросил его атлетически сложенный человек в форме швейцара.
– К академику Глуховскому, – с нарочитой небрежностью ответил Алексей.
– И как прикажите доложить? – ухмыльнулся швейцар.
– Передайте, что я с поручением от народного художника СССР Крылова, – доверительно сообщил Алексей, слегка приглушив голос.
По-видимому, магическая аббревиатура «СССР» произвела на швейцара должное впечатление, так как он незамедлительно потянулся к трубке внутреннего телефона.
– Номер триста двадцать три, проходите, – отчеканил швейцар, кивнув головой Алексею, и тут же занялся очередным посетителем.
Поднявшись на третий этаж и нажав кнопку звонка рядом с дверью указанного номера, Алексей был готов к чему угодно, но то, что он увидел, превзошло все его ожидания. Дверь открыла миниатюрная брюнетка в наброшенном на плечи халатике, под которым, судя по всему, ничего из одежды больше не было.
– Вы к Сергею Павловичу? – спросила брюнетка, ничуть не смущаясь своего вида. – Заходите, пожалуйста, садитесь. Сейчас приведу себя в порядок, а то я в таком неглиже!
Женщина кокетливо улыбнулась. Через несколько минут она вновь появилась в комнате, и Алексей смог рассмотреть ее более внимательно. На ней была черная юбка до колен и ярко-желтый свитер, а прямые, короткие волосы расчесаны набок в виде косой челки.
– Ну, давайте знакомиться! – весело сказала женщина. – Я – жена академика Глуховского и зовут меня Маргарита Васильевна. Можно просто Рита, – добавила она, улыбнувшись. – А вы, как я поняла со слов швейцара, принесли мужу какой-то пакет от народного художника Крылова. Это что – картина?
Алексей ощутил внутреннее раздражение. «Ввязался в дурацкую историю!» – подумал он. Ему захотелось встать и уйти.
– Швейцар все перепутал, – произнес он. – Я ничего не принес, хотел лишь передать вашему мужу поклон от его старого друга, моего отца Павла Николаевича Крылова. Вот, собственно говоря, и все.
– Ох, какой вы ершистый! – воскликнула Маргарита. – Поверьте, вас никто здесь не укусит. Сергей Петрович будет рад побеседовать с сыном своего старого друга. Кстати, как вас зовут? Алексей? Значит, вы тот самый маленький Алеша, который, стоя на стульчике, читал наизусть по-немецки поэмы Шиллера?
– Откуда вы знаете? – невольно вырвалось у Алексея.
– Я часто бывала в гостях у Крыловых на Пятницкой вместе с моим отцом Василием Николаевичем Белоноговым. Нас очень радушно принимали ваша очаровательная мама Варвара и ее сестра Мария Звягина.
От этих слов на Алексея повеяло чем-то уютным, домашним, хотя сама Маргарита отнюдь не излучала тепла.
Несмотря на то, что черты лица у нее были правильные, она не казалась привлекательной. Движения ее были резкими, угловатыми, и улыбалась она как-то нервно, словно ее кто-то дергал за веревочку.
– Непременно дождитесь Сергея Петровича, – сказала Маргарита. – А пока предлагаю спуститься в ресторан и перекусить. Сейчас захвачу талоны. Не успела Маргарита произнести эти слов, как в комнате появилась молодая девушка, которая тащила за руку кричащего и упиравшегося мальчугана. При виде постороннего человека малыш мгновенно умолк и оторопело воззрился на незнакомца.
– Нас пришел навестить сын папиного друга Алексей Крылов, – представила гостя Маргарита. – Знакомьтесь, это моя сестра Туся, а молодой человек – мой сын Георгий, или Гуля. Он готовится поступать в школу. Туся молча протянула Алексею пухлую руку. Она была полной противоположностью Маргарите. Ее движения казались скованными, рукопожатие – вялым. Черты лица у нее были мягкие, стертые, подбородок убегающий, округлый.
– Пойдемте-ка все вместе в ресторан, – предложила Маргарита.
– Гуля только что позавтракал, а я хочу дождаться папу, – возразила Туся. – Он обещал сегодня приехать пораньше.
Маргарита кивнула головой, и они с Алексеем спустились на первый этаж. В полупустом ресторане официантка забрала у них талоны и принесла сразу целый обед, показавшийся Алексею роскошным, хотя он состоял всего-навсего из водянистого картофельного супа, котлет, слепленных наполовину из хлеба, и мутного компота.
Алексея разморило, у него стали предательски слипаться глаза, но громкий голос Маргариты привел его в чувство.
– О чем вы задумались? – спросила она.
– Не понимаю, как такое возможно, – признался Алексей. – Туся – ваша сестра и одновременно дочь вашего мужа?
– Действительно, у нас очень запутанная родословная, – засмеялась Маргарита. – Дело в том, что мой отец, генерал Белоногов, был намного старше мамы. После его смерти она осталась молодой вдовой с ребенком, то есть со мной, и вышла замуж за Сергея Петровича Глуховского. В этом браке родилась дочь Наталья, или Туся, которую вы видели. Таким образом, Туся – моя родная сестра по матери. После родов мама тяжело заболела и вскоре умерла, а я оказалось к этому времени в разводе с первым мужем и маленьким Гулей на руках. И вот мы с Сергеем Петровичем – две одинокие души – не нашли ничего лучшего, как пожениться. Все это звучит диковато, но на самом деле – вполне прозаическая история, и никакого кровосмешения в ней нет. Хотя, правда и то, что настоящей семьи у нас не получилось, – продолжила Маргарита после небольшой паузы. – У каждого свой образ жизни. Даже едим, как вы, наверное, заметили, когда кому заблагорассудится. Туся уже давно со мной не считается. Если ей нужна протекция, играет роль падчерицы, а когда хочет настоять на своем – ведет себя, как сестра. Сергей Петрович далек от всего этого. Он целиком погружен в работу и не очень прихотлив в быту. К счастью, у него всегда есть возможность уединиться. Пойдемте, я вам покажу.
Они поднялись на третий этаж. Только теперь Алексей разглядел, что просторный двухкомнатный номер, который занимали Глуховские, соединен общей дверью с одноместным номером, переоборудованным в кабинет.
– Видите, как удобно, – сказала Маргарита.
Словно в подтверждение ее слов, в комнате появился и сам академик в сопровождении шофера, держащего в руках огромный портфель и кучу бумажных пакетов.
– Тебя ожидает сюрприз, Сережа! – воскликнула Маргарита.
Пока Глуховский, с помощью шофера, снимал с себя пальто и переобувался в домашние войлочные туфли, Алексей успел его рассмотреть. Прежде всего бросалось в глаза его сходство с дочерью: такое же округлое лицо, пухлые губы и общее ощущение мягкости. Но, в отличие от Туси, глаза у него смотрели зорко и, как выяснилось в дальнейшем, он быстро реагировал на происходящее.
– Какой сюрприз, Ритуша? – спросил Глуховский жену, взглянув на Алексея.
– Этот молодой человек – сын твоего старого друга, художника Крылова, – представила гостя Маргарита.
– Смотрите, какой у Павлушки Крылова богатырь вырос! А вот меня женский пол окружает.
Глуховский перевел дух.
– Пойдемте-ка в кабинет, поговорим, – предложил он Алексею. – Вы что, тоже по художественной части?
Вопрос прозвучал неодобрительно.
– Нет, Сергей Петрович, я биолог, студент третьего курса МГУ. Наш университет находится здесь в эвакуации.
– Значит, серьезный молодой человек. Понятно… Помощь нужна?
– Я записался в доноры… – начал было Алексей.
– На это не проживешь, – прервал его Глуховский. – Вам требуется постоянный заработок. Что вы умеете делать? Иностранные языки знаете?
– Немецкий и французский, – не моргнув глазом, ответил Алексей.
– Вон там, справа от вас, лежит роман Шодерло де Лакло «Опасные связи». «Liaisons dangereux», – повторил Глуховский название книги по-французски. – Начинайте читать вслух прямо с первой страницы.
– Сейчас или никогда, – решил Алексей и раскрыл книгу.
– У вас хорошее произношение, – раздался по прошествии нескольких минут голос Глуховского. – Если можно, чуть-чуть помедленнее. Вот так, достаточно. Что ж, могу предложить вам работу. Будете приходить ко мне по вечерам, часа на два, и читать вслух главы романа. Для меня это своего рода разрядка после утомительного дня, деловых встреч, консультаций. До войны мне читала по вечерам вслух французские романы очаровательная старушка – парижанка, но она, увы, недавно скончалась.
– Случайно, не мадемуазель Тибо? – полюбопытствовал Алеша.
– Она самая. Значит, мы с вами почти однокашники! – развеселился академик. – К сожалению, новое поколение плохо знает иностранные языки и изучает, в основном, немецкий. Если вас устраивает мое предложение, начнем прямо с завтрашнего дня. Об условиях договоритесь с Маргаритой. Она у меня и управделами, и казначей.
Глуховский доверительно нагнулся к Алексею.
– Держу пари, если бы я вас не перехватил, она предложила бы вам другую работу: гулять с сыном и готовить его к школе. А он, между нами говоря, избалованный и капризный мальчишка – растет без мужской руки. Я в это не вмешиваюсь, – добавил Глуховский, еще больше приглушив голос.
– Согласен на ваше предложение, Сергей Петрович, – поторопился заверить академика Алексей, боясь, что тот может передумать. – В первой половине дня у нас занятия, а вечерние часы меня вполне устраивают.
Они вернулись в общую комнату, где их с нетерпением поджидала Маргарита. Если у нее и возникло недовольство по поводу предложения Глуховского, то она его никак не проявила.
– Чудесно! – воскликнула она, выслушав мужа. – Значит, Алеша приходит завтра ровно в семь часов. Впрочем, лучше на час раньше, тогда мы успеем перекусить.
– Скажите честно, – продолжила Маргарита, когда Глуховский вернулся к себе в кабинет, – вас устроит, если я буду расплачиваться за работу продуктами? Не стесняйтесь, сейчас все так поступают – деньги совсем обесценились.
– Знаю, – сказал Алексей. – Сам отдаю хлеб в обмен на ремонт одежды.
– Тогда могу предложить вам буханку хлеба за два дня работы. Думаю, это справедливо.
– А где ваша сестра? – полюбопытствовал Алексей.
– Гуляет с племянником. Как видите, я одна сижу без дела.
Маргарита улыбнулась, словно приглашая Алексея к продолжению разговора. «Сейчас, чего доброго, потреплет меня по щеке», – подумал он и резко поднялся с места.
– До завтра, – коротко бросила Маргарита, уловив его настроение.
* * *
Вечером следующего дня Алексей приступил к работе. Ровно в шесть часов он пришел к Глуховским, и они с Маргаритой спустились в ресторан, где быстро пообедали. До семи часов оставалось еще много времени и, когда они вернулись в номер, ему показалось, что Маргарита смотрит на него призывно, словно ожидая от него каких-то действий или, по крайней мере, добрых слов. Но она отталкивала его своей прямолинейностью. К тому же его опыт общения с женщинами был невелик, и он, не зная, как себя вести, угрюмо молчал. «Она скучает, – думал он, – но я-то здесь причем? Буду лучше держаться академика. В конечном счете, он тут главный».
В эту минуту в номере появились Туся с Гулей и, пока они раздевались, пришло время идти к Глуховскому. Первый «сеанс художественного чтения», как мысленно окрестил свою работу Алексей, прошел гладко. Глуховский слушал его внимательно, ни разу не перебив. Время от времени он закрывал глаза, и тогда казалось, что он дремлет. Но стоило Алексею приглушить голос, как академик тут же поднимал голову и делал знак, давая понять, что темп снижать не нужно.
Пауза возникла лишь однажды, когда Глуховскому пришлось выйти из комнаты по естественной надобности. Отсутствовал он долго, поскольку единственный на третьем этаже туалет находился в самом конце коридора. Отряхнувшись от чтения, Алексей успел заметить, что на верхней полке книжного шкафа лежит надрезанная буханка хлеба. Почувствовав острый голод, он невольно потянулся к шкафу, но в это время за дверью послышались шаги, и чтение пришлось продолжить.
Второй сеанс мало чем отличался от первого, с той лишь разницей, что Маргарита не пригласила Алексея в ресторан. Зато он сумел обзавестись теперь острым кухонным ножом, который под шумок стащил у своей квартирной хозяйки. Воспользовавшись вынужденным отсутствием академика во время сеанса, Алексей мгновенно вскочил с места и, вытащив из шкафа буханку, успел отрезать от нее тонкий ломтик и быстро проглотить его, после чего, как ни в чем не бывало, уселся на место.
Так продолжалось недели две. Постепенно Алексей втянулся в работу и почувствовал, что начинает получать удовольствие от чтения вслух. Подкрепившись ломтиком хлеба, он старался произносить текст с выражением, делая нужный акцент на отдельных фразах и оттеняя главное. Если Глуховский и заметил, что хлеб в шкафу тает, то и бровью не повел, и вскоре на месте прежней буханки появилась новая.
* * *
Благодаря гонорарам за «сеансы» Алексей сумел, наконец, расплатиться с портнихой за куртку, но внезапно грянули морозы и он понял, что нужно срочно утепляться. К тому же университет переживал далеко не лучшие времена. Студентам перестали выплачивать стипендию, заменив ее на обеденные талоны в местной столовой. Обед состоял из единственного блюда, носившего изящное название «шу-крут» и представлявшего собой капусту, тушеную в собственном соку, с микроскопическими следами растительного масла.
Помещения Политехнического института больше не отапливались, и занятия практически прекратились. Проглотив с утра шу-крут, студенты разбредались на заработки. Одни донорствовали, другие устраивались разнорабочими на завод, третьи промышляли скупкой и перепродажей барахла на базаре.
Единственным относительно теплым местом в институте оставалась библиотеке, где с утра коротали время самые неприспособленные студенты, или «доходяги», прозванные так сокурсниками, обогатившими родной язык во время полевых работ под Свердловском в компании с заключенными. Доходяги тешили себя надеждой, что кто-либо из более удачливых студентов подбросит им кусок хлеба. Крошки хлеба попадались иногда и среди страниц старых книг.
Однажды академика Глуховского вызвали во второй половине дня на ответственное совещание, у Алексея освободился вечер, и он направился в библиотеку. Там он встретил своего однокурсника Самвела Мирзояна и был поражен его худобой. Самвел не стал жаловаться на судьбу, а сразу же приступил к делу.
– Помнишь Володьку Бама? – спросил он Алексея. – Ну, того психа, который еще в Ашхабаде переквалифицировался из астронома в ботаника. Так вот он кучу времени не ел и вчера упал в обморок. Но в больницу не хочет, там его быстро приведут к общему знаменателю. Теперь мы собираем для него еду – кто что может.
Алексей, не задумываясь, достал из сумки большой кусок хлеба.
– Значит, все так плохо? – спросил он.
– Хуже некуда. Пошли, поговорим.
Выяснилось, что по приезде в Свердловск Мирзоян, как и Алексей, сумел найти состоятельных знакомых – жену и дочь крупного ответственного работника.
– Дочь – перезрелая девица, – рассказывал Мирзоян, – а с молодыми людьми сейчас туго. Вот и приставили меня к девице, чтобы я ее везде сопровождал. Пошли мы с ней как-то раз за хлебом и возвращаемся из булочной домой. Я несу ее сумку, а у нее в руках буханка и два довеска: маленький и большой. Она о чем-то болтает, а я глаз не могу оторвать от довесков и все думаю, как намекнуть, чтобы дала мне большой. Девица неглупая была и мой взгляд перехватила.
– Может быть, вы хотите… – начала она.
– Да, хочу вот этот! – воскликнул я радостно и, схватив довесок, тут же начал его жевать.
– А она что?
– По-моему, порядком испугалась. Потому что больше меня к ним в гости не приглашали. Видно, нашли другого сопровождающего.
– Да, история… – протянул Алексей.
– Я-то еще ничего, кое-как на базаре промышляю. А некоторые понемногу доходят. Веньке Люмкису с истфака кто-то подарил талон на крупу, а ему отоварили его лапшой. Он такой голодный был, что всю лапшу в сухом виде съел, и она у него внутри разбухла. Потом желудок пришлось промывать.
Разговор с Мирзояном поверг Алексея в уныние. «Нужно выбросить из головы чужие заботы и заняться собственными делами», – решил он. С помощью заработанных у Глуховского буханок ему удалось снискать расположение своей квартирной хозяйки, и она снабдила его старым тюфяком, которым можно было укрываться ночью поверх одеяла. Козу пристроили к соседям в хлев, и теперь по ночам в сенях стало тихо.
Но снаружи все больше холодало, и Алексей понял, что без зимней шапки и валенок он пропадет. Вздохнув, он отправился на пункт переливания крови, решив на этот раз не мелочиться и сдать сразу пятьсот кубиков. Кровь у него взяли охотно, но каково же было его разочарование, когда количество продуктов, полученных им по окончании процедуры, оказалось ничуть не больше, чем в предыдущий раз. И никакого обеда!
– Паек урезали, – коротко объяснили ему на выдаче.
Когда Алексей вышел на улицу, у него закружилась голова, и его начало подташнивать. «Ничего, отлежусь», – решил он и вечером, как обычно, отправился на сеанс к Глуховскому. Но тут с ним произошел конфуз. В какой-то момент во время чтения романа текст поплыл у него перед глазами, и книга выпала из рук.
– Вам плохо? – раздался чей-то встревоженный голос. Алексей заметил, что Глуховской дремлет, сидя в кресле, а над ним склонилась Маргарита.
– Извините, – пробормотал он. – Я сдал сегодня поллитра крови. Наверное, мне нужно было остаться дома, а я не рассчитал свои силы.
– У вас случился голодный обморок, – сказала она. – Выпейте рюмку конька, он вас взбодрит. Вот так! А теперь скушайте все, что лежит на этой тарелке.
– Да вы настоящая целительница! – невольно воскликнул Алексей.
– Мне пришлось в свое время ухаживать за мамой, так что у меня есть некоторый опыт. Маргарита улыбнулась. – Видите, я не всегда была такой бездельницей, как сейчас. А теперь рассказывайте, зачем вам понадобилось сдавать сразу столько крови?
Алексей не стал сочинять небылицы.
– Мне нужны теплая шапка и тулуп, – чистосердечно признался он.
– Это поправимо, – тут же откликнулась Маргарита. – У Сергея Петровича давно лежит в шкафу кроличья ушанка, которая ему мала. Он не будет ее носить, мы недавно приобрели ему пыжиковую шапку. Подумаем о тулупе. Не вздумайте отказываться! Рассматривайте это, как вознаграждение за хорошую работу. Сергей Петрович очень доволен вашим чтением.
* * *
На следующей день Алексей пошел в институт и разыскал Мирзояна.
– Мне позарез нужны валенки, Самвел, – сказал он ему. – Ты давно промышляешь на базаре, у тебя есть опыт. Выручай!
Мирзоян чувствовал себя на базаре, как рыба в воде. Уверенно торговался с барыгами, бесцеремонно щупал вещи, приценивался, качал головой, цокал языком и двигался дальше. В результате долгих поисков, в обмен на буханку хлеба, пачку сливочного масла и бутылку красного вина Алексею удалось приобрести подбитые кожей валенки, из которых один был целый, а другой слегка прожжен с правой стороны.
– Его легко можно подлатать, – заверил Алексея Мирзоян. – За твои продукты ничего лучше здесь все равно не найдешь.
Между тем, на дворе становилось все холоднее. Алексей поражался стойкости своей квартирной хозяйки. Высунув голову на сорокаградусный мороз и поведя носом, она каждое утро невозмутимо повторяла одну и ту же фразу:
– Морозно, ну дык и не сказать, что ветер дут!
Облачившись в новую ушанку и залатанные валенки, Алексей взбодрился и стал прикидывать, как бы поскорее обзавестись тулупом, но тут произошло событие, перечеркнувшее все его повседневные заботы. Зайдя в институт на очередную встречу с Мирзояном, Алексей увидел, что перед одной из аудиторий толпятся студенты, оживленно между собой переговариваясь.
– Что здесь происходит? – полюбопытствовал он.
– Экзамен по немецкому языку. Набирают переводчиков в армию. Только вот пополнение идет туговато – знатоки-то, сам знаешь, какие.
«Почему бы не попробовать свои силы?» – подумал Алексей и, дождавшись, когда после экзамена в коридор вылетит очередной забракованный студент, вошел в аудиторию. За небольшим столом сидела молодая женщина и что-то записывала в блокнот, а рядом стоял маленький, невзрачный на вид очкарик в форме майора.
– Name? – спросил человек отрывисто.
– Крылов, – ответил Алексей.
– Vorname?
– Алексей.
Человек с интересом взглянул на вошедшего.
– Удивительно, но вы первый, кто правильно ответил на мой вопрос. Дело в том, что, когда у немца спрашивают его имя, он называет фамилию. Откуда вам это известно?
– Очевидно, у меня в детстве были хорошие учителя.
Экзаменатор протянул Алексею книгу.
– Начинайте читать вслух со второго абзаца.
«Забавно, – подумал Алексей. – Еще один сеанс художественного чтения». Но он ошибся. Текст оказался сложным, малопонятным и лишенным всякой романтики. Это был боевой устав немецкой пехоты.
– У вас хорошее произношение, – услышал он голос майора. – Как насчет разговорной речи?
– Полагаю, я ее порядком забыл, – признался Алексей.
– Это быстро восстанавливается. Сейчас под Свердловском организованы месячные курсы будущих переводчиков для освоения военной терминологии и языковой практики. Вот вам направление, – майор протянул бумажку.
– А что потом? – спросил Алексей.
– Потом – на фронт!
– Я не могу вот так все сразу бросить, у меня есть обязательства.
– Подключитесь позже. Запишите телефон. Моя фамилия Чанов. Этого достаточно.
Алексей вышел за дверь порядком ошарашенный. Что вообще происходит? Почему вдруг срочно понадобились переводчики? Среди толпившихся в коридоре студентов нашлись сведущие люди. Они рассказали Алексею, что в Свердловск с Дальнего Востока перебросили 70-ю армию, которая полностью укомплектована, но в ней отсутствуют переводчики немецкого языка. Алексей дождался Мирзояна, и тот подтвердил услышанное.
– Говорят, что первоначально 70-ю армию должны были направить под Сталинград, но после того, как немцев удалось там окружить, необходимость в этом отпала. Теперь армию готовят для прорыва на Курской дуге.
Вечером Алексей отправился, как обычно, к Глуховским, где его поджидал очередной сюрприз. Он застал Маргариту в приподнятом настроении.
– Скоро в Москву! – радостно воскликнула она. – Дела на фронте идут так успешно, что Сергею Петровичу с его институтом нет больше необходимости оставаться в Свердловске. Через неделю – другую уезжаем домой.
– Значит, сеансы чтения заканчиваются?
– Отчего же? Сергей Петрович не любит менять распорядок дня. Пока мы здесь, приходите, как обычно.
Алексей не стал посвящать Маргариту в свои дела. Он все еще колебался, словно ожидая какого-то побудительного толчка. Случилось это неожиданно. Зайдя в очередной раз на факультет, Алексей обратил внимание на памятную доску с фотографиями погибших в боях студентов МГУ, где появилось несколько новых имен. Последним, в правом углу, значился Заманский Олег Михайлович, с короткой пометкой: геройски погиб в боях под Ржевом. В коротко остриженном угрюмом сержанте невозможно было узнать обаятельного Олега, с его красивой шевелюрой и неповторимой улыбкой. Ни секунды не раздумывая, Алексей вышел на улицу и набрал номер телефона Чанова.
– Говорит Крылов Алексей из МГУ, помните меня?
– Вы всегда так долго принимаете решение? – услышал он в ответ.
– Наверное, да.
– Немедленно приезжайте на вокзал.
– Какой?
– С которого составы отходят на запад, естественно. Буду ждать вас у входа на перрон.
«Прощай холодный, неприветливый Свердловск! – мысленно воскликнул Алексей. – Вряд ли мы с тобой еще когда-нибудь увидимся».
Курская дуга
В состав, следовавший на фронт, Алексей попал буквально в последний момент перед отправкой. Размещались новобранцы в теплушках. Посреди вагона – печка, на которой разогревали размоченные в воде сухари. Горячее приносил дневальный по вагону, а спали вдесятером на нарах. Среди новобранцев были, кроме Алексея, еще двое будущих переводчиков. Пользуясь разговорником, они вяло разучивали вслух немецкую военную терминологию и набор несложных фраз для короткого первоначального опроса пленного. Их произношение, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Быстро сориентировавшись, Алексей, словно невзначай, заметил:
– Скучно работаете, господа! Предлагаю оживить занятие: вы выполняете по очереди роль переводчиков, а я буду военнопленным. Договорились?
– Name (имя)? – крикнул переводчик.
– Steinschweinmacher (Штайншвайнмахер)! – ответил на одном дыхании «военнопленный» Алексей.
– Dienstgrad (звание)?
– Gefreiter (ефрейтор)!
– Einteilung (подразделение)?
– Zweiter Zug der dritten Kompanie des ersten Pionierbataillones (второй взвод третьей роты первого саперного батальона), – не моргнув глазом, отчеканил на превосходном немецком Алексей.
Переводчики слегка обалдели.
– Где ты этому научился? – пробормотали они.
– С детства говорю по-немецки, – небрежно заявил Алексей.
На самом деле он успел заглянуть в разговорник рано утром, когда весь вагон еще крепко спал. С того дня его авторитет в теплушке стал непререкаемым, и он мог пользоваться в любое время словарями и разговорником.
Вскоре Алексей узнал, что конечным пунктом следования является Курск, где еще недавно были тяжелые бои, но нашим войскам удалось закрепиться в городе, и теперь немцы его ежедневно бомбят. До Курска ехали долго. По пути следования состав несколько раз атаковали «Юнкерсы», но, к счастью, обошлось без потерь. Под чей-то громкий окрик «Все врассыпную!» Алексей, вместе с другими новобранцами, выпрыгивал из вагона и кубарем катился под откос, а по команде «Отбой!» все возвращались в вагон.
В Курске, против ожидания, было тихо. Будущих переводчиков направили в штаб 70-й армии, где им выдали обмундирование и с ними провел собеседование майор. В процессе разговора выяснилось, что полковой переводчик – лейтенантская должность, а у вновь прибывших новобранцев нет вообще никакого воинского звания. Возникла небольшая заминка, и тут Алексей впервые отметил про себя, как быстро принимаются в армии решения.
– Ничего страшного, – сказал майор. – Будете носить пока офицерские погоны без звездочек, а со временем вам присвоят звания. – Если отличитесь, – добавил он. – Или посмертно.
– Посмертно? – оторопело пробормотал один из переводчиков.
Поняв, что сболтнул лишнее, майор резко поднялся с места.
– Вопросы есть? – гаркнул он.
– У меня есть просьба, – тут же нашелся Алексей. – Нельзя ли позаимствовать у вас какой-нибудь разговорник?
– Вот русско-немецкий военный словарь, – великодушно произнес майор, протягивая Алексею книжку. – А ты не теряешься, – похвалил он его. – Так держать!
* * *
До штаба 103-й дивизии, где предстояло распределение переводчиков по полкам, двигались пешком в сопровождении связного сержанта, разбитного малого, который не скупился на рассказы. Вдали слегка погромыхивало. Связной сообщил ребятам, что 103-я дивизия считается одной из лучших в 70-й армии. Что пограничники – отличные кавалеристы, в седле сидят, как влитые, а выправка у них – любо-дорого смотреть! Но дивизию успело потрепать в первом же столкновении с противником. Сразу после тяжелого пешего перехода бросили в бой и дали по пять патронов на человека. Там почти все и полегли, никого вынести не удалось – разве немцы дадут? Связной крепко выругался.
Теперь эта высота находится на нейтральной полосе, а остальные командные высоты так и остались у немцев. В ожидании пополнения наши окапываются и готовятся к длительной обороне.
До штаба дивизии дошли без приключений, только громыхание становилось все громче.
– Это фрицы прицельный огонь по штабам ведут – для острастки, – пояснил словоохотливый связной.
* * *
Штаб 103-й дивизии располагался в бункере. Оттуда Алексею предстояло следовать в 41-й полк в сопровождении помощника командира разведвзвода старшины Волкова, коренастого, кряжистого мужика лет тридцати.
– Командир полка распорядился, чтобы мы прямо в разведвзвод следовали, – сказал Волков.
В отличие от армейского связного, он был угрюм, немногословен и лишь поинтересовался, какое у Алексея звание.
– Считайте, что лейтенант, – с ходу придумал Алексей. – Переводчикам звезд не положено, для камуфляжа, так сказать, – развязно добавил он.
– А может просто звезд не хватило? – мрачно заметил Волков. – У нас ведь, что хочешь, разворуют.
Такого поворота мысли Алексей не ожидал. «Мне еще многому нужно научиться», – подумал он.
Дальше двигались молча. Неожиданно Волков остановился.
– Иди за мной след в след, лейтенант, – сказал он. – Тут мин пехотных немерено.
– Немецких?
– Наших! Немцы свои минные поля огораживают, а наших разве заставишь? Сами же на них и подрываются.
Через некоторое время вблизи громыхнуло, и Алексей непроизвольно наклонил голову.
– Это не по нам, а по артбату, – тут же отреагировал Волков. – Садись, лейтенант, перекурим. Сейчас двигаться все равно нельзя. А головой мотать бесполезно, она у нас одна.
Алексей с удовольствием затянулся самокруткой. Он еще в поезде начал покуривать вместе с новобранцами и не заметил, как это вошло у него в привычку.
– Вставай, лейтенант, немец теперь по соседнему полку долбает, – раздался голос Волкова.
– Откуда вы знаете? – не удержался Алексей.
– Обстрелялся! – коротко ответил Волков и больше на всем пути следования не проронил ни слова.
* * *
– Вот и пришли, – сказал Волков.
Они стояли на склоне небольшого овражка, но Алексей ничего, кроме зеленых кустарников впереди, не увидел.
– Хорошо замаскировались, – одобрительно заметил Волков. – Там блиндаж комвзвода и землянки.
Только теперь Алексей разглядел солдат, валявшихся за кустарниками. Выглядели они странно: на некоторых были тельняшки, на других – немецкие галифе и самодельные украшения в виде цепочек и амулетов, а один солдат вообще скинул гимнастерку, обнажив на груди замысловатую татуировку. «Вылитые махновцы», – подумал Алексей.
– Ребята отдыхают, им завтра ночью в поиск за «языком». Это переводчик, лейтенант Крылов, – представил он Алексея разведчикам. – Будет ходить с нами на передок. А пока, лейтенант, иди в блиндаж и дожидайся комвзвода. Капитан Погодин сейчас на рекогносцировке.
* * *
Алексей спустился по ступенькам в блиндаж и сел на табуретку. Он устал от долгой ходьбы, и у него начал ныть большой палец на правой ноге. Не успел он скинуть сапог, как в блиндаже появился курносый, конопатый паренек, который тут же бойко отрапортовал:
– Здравия желаю, товарищ лейтенант! Вас приветствует ординарец комвзвода Погодина ефрейтор Пчелкин.
Парень широко улыбнулся.
– В отсутствие командира взвода мне приказано вас везде сопровождать – у нас поодиночке ходить не положено.
Если старшина Волков произносил не более двух-трех слов в час, то из Пчелкина они сыпались, как горох из порванной сумки.
– Хорошее звание ефрейтор, удобное, – весело заметил он.
– Почему?
– Вроде ты уже не рядовой, а звание маленькое, потому и спрос небольшой, – пояснил Пчелкин. – Многие ефрейтора за дурачка считают, что, мол, с него взять. Даже анекдоты про ефрейтора есть, может, слышали?
– Нет, не приходилось.
– Ну вот, например, просится офицер к хозяйке на постой, а она спрашивает: «Ты один?». Он ей отвечает: «Нет, со мной еще ефрейтор». «Ну, – говорит хозяйка, – ефрейтора можно и во дворе привязать!»
– Да, забавно, – улыбнулся Алексей. – Только какая же в этом для ефрейтора польза?
– А та польза, что раз тебя за дурачка принимают, тебе и сложную работу не дадут и на передовую отправить побоятся: мало ли чего там натворишь! Одним словом, ты – хозяин положения.
Пораженный этой логикой, Алексей с сомнением покачал головой.
– Тогда бы все дурачками прикидывались, – резонно заметил он.
– Не каждому дано, – возразил Пчелкин. – Вон Кулешова из четвертой роты комбат себе в ординарцы взял, так тот на каждый окрик начинал отвечать: «Имею большое желание исправиться!» До того доотвечался, что комбата вконец разозлил, и он его обратно в роту отправил.
– А как же быть, если в дурачка играть не получается?
– Тогда нужно умельцем становится.
– Как это умельцем?
– Вот вы, например, я вижу, ногу себе натерли, потому что у вас портянка неправильно надета. А я могу вас научить ее в три поворота накручивать, причем на весу. Сразу – почет и уважение!
– У разведчиков?
– Разведчики портянок не носят. У них немецкие сапоги на наш фасон перешитые – любо-дорого смотреть. Со временем и вам добудут, если уважать станут.
Пчелкин ловко намотал Алексею портянку на правую ногу.
– Теперь обувайтесь, а то скоро капитан придет.
– А что еще умельцы делают?
– Да что угодно, лишь бы лучше других. Вот, например, лейтенант Дюднев из службы тыла умеет одним движением бутылку с вином откупоривать. Пошевелит ее немного, и пробка у него в руках.
– Откуда же сейчас такие бутылки?
– В Курске наш полк винный склад захватил, и теперь Дюднев из штаба полка не вылезает.
– А когда вино кончится?
– Дюднев говорит, что умеет плясать и, не сходя с места, коленца ногами выделывать.
– Где же плясать-то?
– В блиндаже у полковника, когда гости приезжают. Там в полный рост можно плясать. Сам я, правда, не видел, – с сожалением добавил ефрейтор.
– Все болтаешь, Пчелкин? – раздался негромкий возглас, и в блиндаж спустился среднего роста худощавый человек в форме капитана.
– Никак нет, товарищ капитан! Ввожу в курс дела вновь прибывшего переводчика.
– Помолчи, Пчелкин, без твоего инструктажа обойдемся, – устало произнес капитан, присев на край койки.
Пчелкина из блиндажа как ветром сдуло, а Алексей вскочил с табуретки и оправил гимнастерку.
– Значит, переводчик. Наконец-то, – произнес Погодин, но радости в его голосе не чувствовалось.
– Так точно, лейтенант Крылов. Откомандирован в разведвзвод по распоряжению командира полка.
Погодин вяло махнул рукой.
– Понял, садись. Завтра пойдешь вместе с разведгруппой в поиск. На тот случай, если языка придется на месте допросить. Только его еще нужно поймать. А вообще-то дело нехитрое, старшина объяснит. Волков!
Старшина возник как из-под земли.
– Покажи переводчику, что к чему, а я ненадолго прилягу.
– Есть, показать, товарищ капитан! Пошли, – сказал Волков, обращаясь к Алексею.
* * *
– Мы сейчас будем следовать в четвертую роту, где на завтра назначен поиск, – сказал Волков. – Посмотришь все на местности.
Двигались молча, кое-где перебежками. Когда кончился лес, спрыгнули через бруствер в траншею и пошли по ходам сообщения в роту, где их уже ждал комроты, которому на вид было не больше семнадцати лет.
– Рано на нейтралку выходить, не совсем стемнело еще, – сказал ротный. – Давайте пока чай пить.
За чаем Волков объяснил Алексею, в чем состоит «нехитрое дело». С наступлением темноты нужно проползти через заранее обезвреженный саперами узкий проход в минном поле, затем пролезть в отверстие, проделанное в рядках колючей проволоки, не зацепив не единого волоска, и, наконец, занять удобную позицию на нейтральной полосе.
– Там ты будешь находиться вместе с капитаном, пока не вернется группа, – сказал Алексею Волков. – На случай, если придется срочно допросить языка.
– А группа?
– Действуем сообразно обстоятельствам. Если саперы все сделали правильно, то подберемся к немецкому окопу, схватим первого попавшегося фрица и под прикрытием огня обратно.
Волков взглянул на слегка обескураженного Алексея и усмехнулся.
– Это я тебе схему обрисовал. А на самом деле мы уже сколько раз ходили, а языка только однажды взяли, и то допросить некому было. Хорошо, что без потерь.
В ту ночь Алексей впервые побывал на нейтральной полосе. «Метров двести от немецких окопов, не больше», – решил он. Короткие минометные и пулеметные очереди перемежались с периодами затишья, и тогда можно было услышать, как переговариваются немцы в окопах. Отчетливо Алексей разобрал лишь одну фразу: «Альберт, у тебя есть табак?» «Совсем, как у нас», – подумал Алексей.
На следующий день вечером в поиск ушла разведгруппа – пятеро во главе с Волковым, а Алексей всю ночь пролежал рядом с Погодиным на нейтральной полосе. Разведчикам не повезло. Немцы то и дело запускали осветительные ракеты, и их передний край был виден, как на ладони.
– Ничего сегодня не получится, – с досадой махнул рукой Погодин. – Вон какую иллюминацию устроили!
Под утро разведчики вернулись в полном составе, уставшие и злые.
– Что дальше? – спросил Алексей Погодина, когда они спустились в блиндаж.
– Будем готовить новый поиск на другом участке. Саперы без работы не останутся. А ты пока осматривайся.
* * *
Теперь Алексей переместился к разведчикам в землянку, где старшим был пожилой, лет под сорок, сержант Лухта. Он успел повоевать еще в финскую кампанию и любил, как он выражался, «поучать молодняк». Разведчики к нему привыкли и не очень-то его слушали. Алексей оказался для него просто находкой.
– Что такое война в обороне? – рассуждал он. – Изо дня в день одно и то же. Иное дело финская, они нас прямо с деревьев отстреливали, только успевай увернуться, – говорил Лухта весело, будто вспоминал что-то приятное.
– А как же подвиги? – полюбопытствовал Алексей.
– Подвиги придумывают потом, для поднятия у солдат боевого духа.
Алексей слушал Лухту внимательно, хотя и не во всем с ним соглашался. Он уже успел убедиться, что повседневная жизнь в обороне отнюдь не монотонна, а таит в себе массу особенностей.
Прежде всего, решение на войне должно приниматься мгновенно. Другой случай может просто не представиться. Вот только что ты разговаривал с человеком стоя, а уже через секунду вы оба продолжаете беседу, лежа на земле, не заметив, как там очутились. Ну, и опасные звуки различать тоже нужно уметь. Пуля, она свистит. «Чва-чва-чва!» – это тяжелый снаряд рядом пролетел. На него вообще не следует реагировать. А вот шелестящий звук самый опасный. Немедленно падай и прижимайся к земле. Если повезет, может только задеть осколком. Но головой ни в коем случае мотать не следует. Ни от пули, ни от снаряда все равно не увернуться, а выглядишь глупо. Все эти премудрости Алексей постиг, естественно, не сразу, но со временем, как говорят на войне, обстрелялся.
* * *
Некоторое время разведчики присматривались к Алексею. С ними удалось наладить отношения после того, как по просьбе Марьянова – парня с татуировкой на груди, Алексей рассказал о поражении Германии в первой мировой войне, об истоках национал-социализма, о патриотическом подъеме, в результате которого Гитлер пришел к власти. Не забыл упомянуть и о разделе Европы и всеобщем ликовании по поводу вхождения в состав Германии Австрии и Судет.
– Зачем же мы с немцами дружбу завели? – спросил Марьянов.
– Видимо, чтобы выиграть время, – подумав, сказал Алексей.
Разведчики слушали его, не проронив ни слова.
– Значит, они нас опередили, а мы, как водится, остались в дураках, – подытожил Марьянов. Мне об этом в зоне один историк рассказывал, но я тогда не все понял. Грамотешки не хватило, – пояснил он. – Спасибо за инструктаж, лейтенант.
* * *
Если во время подготовки к поиску саперы трудились над разминированием проходов в нейтрально полосе, то и разведчики, не принимавшие участия в поиске, не оставались без дела. Ежеминутно рискуя подорваться на мине, они выползали по ночам на нейтралку, где снимали с убитых немцев полевые сумки, в которых, помимо удостоверения личности, всегда можно было найти неотправленные письма или дневники. Если нашего солдата с трудом удавалось уговорить написать домой письмо – все обрывки бумаги шли под табак – то немцы, напротив, сочиняли своим близким обстоятельные послания, нередко содержавшие сведения о передвижении частей. Почти каждый немецкий солдат вел на фронте дневник. Записи делались по пути следования на фронт, в полевых условиях, во время отступления – где угодно. Они отличались необычайной скрупулезностью, будь то перемещение или пополнение части, настроение или предстоящий отпуск, полагавшийся в Германии каждому фронтовику.
Алексей выпросил у ефрейтора Пчелкина небольшой ящичек и складывал туда карточки с указанием добытых сведений. Постепенно ему удалось собрать довольно обстоятельную картотеку воинских частей и даже возможных огневых точек противника на оборонительном участке против 103-й дивизии. Попутно Алексей сделал для себя одно важное наблюдение: настроение у большинства немцев было подавленным, и мало кто из них верил в победу.
* * *
Наконец, состоялся долгожданный поиск. Всю ночь, до самого рассвета, Погодин и Алексей пролежали бок о бок на нейтралке, дожидаясь группы во главе с Волковым. И не напрасно. Под утро разведчики приволокли, хоть и оглушенного, но целехонького фрица. Радости не было предела! В блиндаже у командира полка Гнатюка собралось все дивизионное начальство. С помощью крепкого чая немца быстро привели в чувство. Он оказался тощим чернявым ефрейтором, дрожащим от страха. Сначала Алексею тоже было не по себе: вдруг не поймет пленного и не сможет ничего перевести? Но он сумел быстро справиться с волнением, попросил топографическую карту, а затем успокоил немца, заверив, что его не расстреляют. И хотя ефрейтор мало что знал и был к тому же не слишком сообразителен, Алексей, досконально изучивший передний край противника, работал за двоих. Допрос прошел гладко. Разведчики оценили это событие по достоинству, и Алексей почувствовал, что стал среди них своим.
– Послушай, лейтенант, ты по-немецки, как по-русски шпаришь. Где успел научиться? – спросил Марьянов.
– Меня еще в детстве учили, – уклончиво ответил Алексей.
– Вот видишь, а я в детстве по чужим карманам лазил, – покачал головой Марьянов. – Ничего, жив останусь – грамотешки наберусь.
– Говорят, толково работал, лейтенант, – позже сказал Волков, и это была для Алексея высшая похвала.
* * *
– Крылов, пойдешь сегодня в штаб полка с Пчелкиным за письмами и газетами, – сказал Погодин.
Алексей тут же вскочил и оправил гимнастерку.
– Есть следовать в штаб полка, – отчеканил он.
Алексей не мог до конца понять, что заставляет его, как, впрочем, и всех остальных – своенравных разведчиков, неторопливого Волкова и нагловатого, развязного Пчелкина – мгновенно бросаться выполнять любое распоряжение Погодина. Этот спокойный человек, с тихим ровным голосом ухитрялся каким-то непостижимым образом держать в руках всю разношерстную когорту грубых, ежеминутно рискующих жизнью людей и внушать им уважение. Ему подчинялись беспрекословно, поскольку он до мельчайших подробностей продумывал, обсуждал с подчиненными вслух и отрабатывал на местности все детали предстоящей операции. Он точно знал, кто и с кем в паре может наиболее успешно выполнить поставленную задачу, а в случае провала всю вину брал на себя.
– Далеко до штаба? – спросил Алексей Пчелкина, когда они двинулись в путь.
– Нет, километра полтора-два. Сначала будем двигаться по ходам сообщения, а когда дойдем до перелеска, поднимемся наверх. Но впереди два оврага, так что, если накроют, кубарем будем катиться, – со знанием дела сказал Пчелкин. – Местность лесистая, поэтому вы, товарищ лейтенант, пилотку крепко руками держите.
– Зачем?
– Потеря пилотки приравнивается к дезертирству.
– Ничего себе! Почему?
– Потому что на ней опознавательный знак – звездочка.
«Все-то он знает», – с досадой подумал Алексей.
Дальше двигались молча, овраги миновали без происшествий.
– Вот и блиндаж командира полка, – Пчелкин протянул руку вправо, где, кроме зелени, ничего не было видно.
В эту минуту до Алексея донесся странный, шелестящий звук, и при входе в блиндаж он больно ударился о какой-то предмет.
– Лейтенант Крылов, прибыл из разведвзвода за почтой, – начал было Алексей, но у него вдруг все поплыло перед глазами, и он почувствовал, что падает.
– Чего ты там замешкался, лейтенант? – раздался чей-то голос.
– Так точно, ударился о косяк, – глупо отрапортовал Алексей и съехал куда-то вниз.
– Какой там косяк, мать твою, ты под немецкую шестистволку попал. Фриц по нам уже целый час долбает! У тебя, видать, шок.
Постепенно оцепенение прошло, и Алексей явственно разглядел склонившегося над ним полковника Гнатюка и рядом с ним фельдшера.
– У вас легкое сквозное ранение в правое бедро, лейтенант, – сказал фельдшер. – Осколок прошел через ногу, не задев кость, повредил кожу на животе и оцарапал левую руку. Считайте, что вы родились в сорочке. На два сантиметра ниже и… – тут он присвистнул.
– На вот, выпей водки, – услышал Алексей голос полковника. – Четверть стакана, и шок как рукой снимет. Проверено!
После выпитой водки Алексей действительно взбодрился.
– Пару раз сделаю вам перевязку, и через неделю будете в строю, – сказал фельдшер.
* * *
– Ну ты, лейтенант, действительно родился в сорочке, – развел руками Марьянов. – Я лишь второй такой случай знаю, когда после шелеста снаряда человек жив остался.
– А первый? – не удержался Алексей.
– Первый – я сам. Снаряд пошелестел, но не разорвался, рядом упал. Вот такая везуха.
– Считай, ты теперь заговоренный, – сказали в свою очередь разведчики. – Второй раз снаряд в одну и ту же воронку не попадет.
Между тем, в разведвзводе вовсю готовились к новому захвату языка. После того, как во время разминирования подорвались сразу два опытных сапера, пришел приказ срочно прекратить подготовку к поиску и переключиться на разведку боем.
Разведка боем представляла собой короткую и неожиданную имитацию наступательных действий на одном участке обороны при массированной огневой обработке. Цель – ошеломить противника и, застав его врасплох, захватить пленного.
Пока готовились к разведке боем, Алексей внимательно просмотрел еще раз свою картотеку. Про себя он отметил, что его данные о расположении огневых точек противника были использованы при подготовке к бою. Он уже не боялся предстоящего допроса, понимая, что хорошее знание языка и быстрая реакция на ответы пленного выручат его и на этот раз.
Пленный, которого удалось взять во время разведки боем, оказался бравым, вышколенным унтер-офицером. Он был легко ранен в руку и время от времени морщился от боли, но на вопросы отвечал четко, хорошо ориентируясь по карте. Его быстро допросили и увезли в штаб армии, а полковник Гнатюк похвалил переводчика.
Из штаба полка в разведвзвод Алексей возвращался в приподнятом настроении. Начнется наступление, а там пленные пойдут косяком. Они с Пчелкиным миновали овраги и спустились в траншею. «Скоро и наши землянки», – подумал Алексей.
– Товарищ лейтенант, пригнитесь, – услышал он голос Пчелкина. – Вы вон какой высокий, голова у вас выше бруствера.
– Пустяки, – отмахнулся Алексей. «Вечно он лезет со своими советами», – подумал он с раздражением.
Неожиданно Алексей услышал легкий свист. Пуля угодила ему прямо в правый висок, и он упал, уткнувшись головой в бруствер.