Перед его широко раскрывшимися глазами из-за подступившего давления возгорелись точки-звёзды. Дыхание Лиму, резко выгнувшемуся на локтях, вернулось настоящим рывком, как если бы на голову сначала надели, а потом сняли плотный полиэтиленовый пакет.

– Рмун… – позвал он.

Шкафчик не был открыт, но внешне был сильно покорёжен при падении. Могло статься недоброе.

Лим тяжко поднялся. Ноги и спина сильно болели, дёргали за нервные волокна, и костюм, оставшись лишь относительно целым, не очень-то помогал в подавлении мышечных чувств от увечий. Шлем-маска работала, но запахов внутрь не передавала – Лим решил, что к лучшему.

Он перестроил костюм в режим адаптации к большим нагрузкам, включил магнитные усилители. За один подход Лим вырвал дверцу шкафчика, после непродолжительного полёта ударившуюся о скол дальней долеритовой стены. Идея со смягчающей подложкой из покрывала и защиты Могильных червей сработала. Она была цела, но…

– Рмун, что случилось? – увидел он через оптико-визуальный корректор скопления фотонных частиц. – Ты не ранена? Рмун, почему ты плачешь?

– У этого места такая чистая песня… Я никогда ничего подобного не ощущала. Святое Соату, Лим, она так чиста…

Её тело совершенно высохло и зашелушилось, белые пятна в глазах полностью закрыли зрачки и она очевидно бредила, находясь лишь в полусознании, но уже не сознавая происходящего.

– Хватайся вкруг шеи. Я понесу тебя на руках.

– Так чиста…

Северо-восточный подъём, как указали приборы, был насыщен примесями аммиака и кислорода больше других ходов и поэтому они направились именно туда. Высокий потолок пещеры порой осыпался камнем-другим, но Лим всегда вовремя успевал увернуться. Корректор высветил передаваемое изображение так хорошо, что заметны были даже блики на россыпи и грудах. Теперь, зная, что с Рмун ничего не случилось, он не спешил и двигался осторожно.

Подъём вскоре завершился и сменился волнистым спуском с выщербленными буераками. Проход постепенно сужался в размерах и шлем Лима часто тёрся об потолок. Через дакт, пройденный в этот спуск, ему пришлось передвигаться ползком, до тех пор пока ход не стал лазом, где мог пролезть только один за раз. С другой стороны свободного пространства было намного больше.

– Рмун, послушай меня внимательно. Я не могу пропустить тебя вперёд, так как не знаю, что ожидает впереди. Поэтому я пройду первым и потом проволоку тебя за руки. Вот, ложись на эти жилеты. – постелил он. – Как только дам сигнал – просунь руки навстречу.

Рмун кивнула, но было видно, что ещё не отошла от услышанной песни.

Он прополз с лёгкостью, прогибая лопатки, как учил его Кослу во время подготовки на орбитальной базе родного ортоса. Вставая и разгибаясь, Лим случайно зацепился о долеритовый шип, торчавший из стенки, и, не сразу сообразив, отдёрнулся от него, чересчур громко топнув. Эхо качнуло свод, окольцовывавший проход, будто кости морского чудища с Глан`Сура и с него посыпались камни. Лим успел заслонился от особенно крупного булыжника и в полёте разрезал тот напополам элетрорубилом, встроенным в левую руку. Тем не менее, включенная оптика начисто выгорела от взаимодействия с импульсом разряда. Он вновь ничего не видел. Свет обратился во тьму.

– Рмун, я готов. – наклонился он к лазу, отыскав его на ощупь. – Подай мне руки.

Она не ответила ему и не подала руки.

– Рмун? – Лим припал на живот, по пояс залез в лаз и поводил ладонью кругом. Её там не было. – Рмун! – приглушённо выкрикнул он, боясь, что на этот раз свод не выдержит.

Близко, совсем рядом к нему послышался скрежет. Скрежет, знакомый ему как никакой иной звук во вселенной.

Лим выскочил из лаза, перекрутился волчком, вскочил и встал в боевую стойку, раздвинув электрорубило подлиннее и установив максимум мощности подкачки. Переходящие искры синеватого цвета, струящиеся от прямоугольной направляющей, схожей видом с длинной линейкой, разрубали тьму много хуже чем тела врагов Клусса, но и этого Лиму оказалось достаточно, чтобы сложить картину их положения. Целый выводок элв пришёл сюда пировать и взял его в окружение полукругом, прижав к стенке долерита. Тонкие и цепкие ноги их тысячами сплетались меж друг другом, ряд стоял на нижнем ряду и всюду наблюдалось неустанное копошение.

– Рмун! – вновь крикнул он громче. – Рмун, ответь же мне!

Животные, выпуклые глаза-блюдца без радужек бесчувственно смотрели на него от бугорка над бритвенно-острыми жвалами, могущими перемолоть корабельные сплавы; смотрели на него и с их ног. Мышьяковая шёрстка у некоторых переливалась зеленоватыми линиями вибрисов, что были подлиннее – так Лим отличал солдат от основной массы землероек. Они копошились, шуршали и ему казалось, что это непрекращающееся трение заполонило все ходы, лазы и тоннели на этом мире. Рмун не ответила ему и, не стерпев собственных мыслей, вместо элв атаковавших его, Лим от отчаяния сделал выпад перед собой, взмахнув электрорубилом наискось.

Комок тел промялся внутрь пещеры. Элв отшатнулись, будто дикие звери от факела охотника. Они не бросались на него в ответ и ужасающим образом не разорвали как его соплеменников тогда на Клуссе, а только расширили полукруг, продолжив копошиться друг на друге и наблюдать. Мерзкое зрелище, какого не видать было даже на Кизе.

– Рмун!

– Песнь так чудесна здесь… – к звукам добавился тонкий голосок, промелькнувший сквозь копошение. – Так чиста…

Это была она, её голос. Лим сконцентрировался на цели и эхолокатор зафиксировал примерное направление: звук доносился из-за оградившего его скопления элв, где-то из глубины темноты. Грозно перемявшись с ноги на ногу, он перестроил броню, закрыв наиболее открытые участки тела, замахнулся правой рукой и разбил кулаком ограничитель энергии, завязанный на встроенное оружие. Электрорубило, высветив много больше элв чем до того, заискрилось до рези в глазах и Лим широкой, бесстрашной поступью солдата Со`Гат двинулся в самую гущу тел.

Среагировав и уловив позыв, элв, мерзко шурша стручками-ногами, расступились прямо перед ним, открыв меж своими склизкими телами проход. Лим остановился, не сделав и шести шагов до врага, замер и с минуту не двигался, остолбенев от зримого.

Огранённая ракушка из долерита в пятнадцати ярдах от него серпом полумесяца поддерживала собою лихорадочно сопящую и дрожащую Рмун, уложившую руки к груди. Луч белоснежного света забил в неё с бреши от далёкой поверхности, освобождённой от копошащихся элв, и тем сделал тьму пещеры лишь гуще. Рядом с ней, совсем близко, на свободной площадке стояли трое других элв, подобных которым никто и никогда ещё не видел.

У твари вылезшей слева неисчислимые короткие ноги были остры настолько, что превращали твердейшую породу в порошок, подобно форбуш-камерам, стоило ей двинуться. Тело зигзагом петляло во тьму долгим хвостом. Хвост тут и там сочился желтоватой слизью. Шкура дёргала за собой прозрачные пластинки хитина. Тварь приподнялась, будто кобра под мелодию флейты, и, избегая света, переваливалась головой то вправо, то влево, оглядывая Рмун.

Справа от полумесяца прожужжали крылья. Внезапно раскрывшиеся, огромные красные фасеточные глаза, вписанные в их узоры, напугали даже Лима. Будучи средней величины, элв не имел жвал и прогибался передними конечностями к низу, выше задирая в противовес задние. Стручок тела выглядел хлипким, словно изношенным. Шёрстка скомкалась, а кое-где и вовсе выпала – этот элв был очень стар.

Центральное существо занимало больше всех прочих места. В нём всё было больше чем у обычного элв. Восемь мохнатых ног разбухшими стволами труб гидропоники проросли в чёрную невидаль пола. Брюшко размером с транспортную капсулу-доставщик на несколько объёмов превосходило плоскую головогрудь. Четыре посаженных в ряд глаза-прожектора разделяли розовые полосы протяжённых шрамов, а потупленные жвалы-сабли нависали над беззащитным животом еле дышащей Рмун.

– Лим…

Пир. Чудовищный пир для этих чудовищ и они с Рмун часть его блюд.

Лим сделал шаг им навстречу, второй. Выводок его не трогал, расступался. Он понемногу понимал правила разыгрываемого представления. Полумесяц приближался словно магнитная гондола, лёгкой рукой пущенная в свободное парение.

Лим дошёл до полумесяца и согнулся вперёд, заложив оружие за спину. К Рмун можно было дотянуться, но он не сменил положения и не расслабил натянутые волокна мышц, что пустили бы электрорубило в безостановочную пляску по первому зову.

Три чудища напротив него тихо зашипели, прогнулись прочь в темноту – им не нравился яркий синий свет, коловший чувствительные глаза. Они трепетали перед ним. Выводок закрутился и стал извиваться, чуя их недовольство. Элв кругом было слишком много. Здесь не помешала бы фуллареновая граната, на раз сделавшая бы для планеты ещё один кратер, или хотя бы лучевая пила, но у него ничего из этого не было.

– Лим, прикоснись ко мне… – заговорила Рмун, а струйки слёз из её ослепших глаз окропили ложу. – Услышь песнь… Она так чиста здесь. Столь многое пытается сказать… Прикоснись…

– Мы уходим Рмун.

Он уверенно шагнул ближе, но слов её не слушал. Лихорадка мучила Рмун с перелёта на транспортной барке Кижтар. Чудища справа и слева отступили шире и вновь, предупреждающе зашипели.

– Не бойся ничего. – протянулся к ней Лим, приготовившись к атаке. – Я рядом.

Когда он притронулся к Рмун, то потерял контроль над ситуацией и самим собой. Прикосновение было подобно невыраженному чувству от понимания первоматерии вселенной: он покачнулся и упал на колено, едва совладав с мощью зримых образов, зашумевших в его голове мелодичнее аккордов Вон`Мэ. Песнь разлилась в его голове с великолепием послевкусия от голограммных квэл-записей штормового Соату. Его поразила её чистота.

Рмун плавно взмыла в воздухе над долеритовой ложей и стала медленно-медленно подниматься в белом свете. Элв отовсюду заклацали жвалами, поворачиваясь на неё, затрясли хитиновой чешуёй, зашипели.

– Страшный-страшный воин почтил нас. – изрекла поток направленных образов песня. – Страшный воин, мы боимся тебя и трепещем.

Лим безотрывно следил за Рмун. Вид её тела, поднимающегося без стороннего физического воздействия, поражал.

– Это невозможно… – пришёл он в себя, встряхнувшись. – Это противоречит всему…

– Не всё то зло, что безобразно с виду. Не всё то зло, что с лёгкостью способно умерщвлять. – заклокотали жвалы чудищ наперебой песне. – Мы хотим помочь. Мы хотим просить прощения.

– Что?.. – почти надрывно вырвалось у Лима.

– Мы не хотели кро-о-ови… – шумел хитин. – Мы не хоте-е-ели… Но мы так желали быть великими и узнать тепло нового мира, преобразить его воздух. Мы не могли больше сделать чище наш дом. Мы не могли показать чистоту другим. И тогда мы оседлали небеса и отыскали дом Киз, не ведая о вас. Там последовал крах надежды. Ты победил нас тогда, страшный воин. Здесь мы впредь будем обречены.

– Кто вы такие? – встал и закружился Лим по сторонам, размахивая оружием. – Кто говорит со мной?!

– Мы часто от других существ назывались именами, которые сами не хотели иметь. Мы и теперь не желаем называться. Мы желаем только быть. Мы те, что вокруг и везде.

– Это вы напали на Клусс! – бросил он обвинением, тыча электрорубилом в сторону стен элв, что спешили в испуге перед ним раздвинуться. – Из-за вас она теперь обречена! Всё из-за вас!

Какое-то время образы не отвечали ему. Тройка чудищ переминалась, подрагивала шкурами, ворочалась и затем опять обратилась на Рмун.

– Мы ощущаем твою боль и понимаем её, страшный воин. Случилась великая беда, но мы не виноваты в ней. Великая ложь – всегда она, как и здесь. Сотворена была великая ложь. Мы видели это и прежде. Видели её и здесь. Мы желаем рассказать о том, что мы видели. Быть может воин видел схожее.

За полумесяцем дёрнулась тень. Самая большая тварь поднялась на задних лапах не без труда и теперь казалась неимоверной в своей жути. Передние отростки-лапы науськали её жвалы, взмыли над телом Рмун и, коснувшись друг друга, растянули над певчей тончайшую липкую нить, провисшую в середине и заблестевшую радугой в отсвете луча.

– Она слышит и разделяет нашу чистоту – такое впервые произошло за время нашего одиночества. Мы желаем вылечить её. Мы желаем помочь.

Двое других элв, отличных от прочих, забрались по телам землероек повыше и также над ней стали вынимать из себя нити и ткать полотнище немыслимо сложного узора.

Рмун перестала дрожать. Глаза её – две святыни, завлечённые туманом морока – широко раскрылись, а руки развелись от груди в стороны. К ледышкам-пальцам возвращалась кровь.

– Как…

– Ей придётся пройти по мосту радуги. – отвечали образы. Нить в лапах большущего чудища растянулась до еле видного волоска. Чёрные глаза двух других элв кружили подле, оглядывая материал и жужжа вкруг него. – Ей придётся пройти по опасной дороге от начала и до конца.

– Вы можете спасти её? – он схватился за возможность, не ослабляя напряжение мышц. – Вы правда способны на это?

– Мы и раньше видели эту хворь, что терзает её…

И элв через образы принялись рассказывать свою историю.

На Унк, что от изначалия времён был таким, каков есть, существовал, как и везде, всего один вид разумных существ, пробившийся из массы более примитивных, что жил и искал себе место под звёздами. Ими были элв, не те другие, чьи кольцевые строения, спрятанные под кромкой кратеров, фиксировал геф-проктор с корабля Доу. Древний период их полуразумного существования полнится противоборством выводков, убийствами за пищу, разобщённостью особей. Они не знали, чего хотят, не умели плести. Как первый элв почувствовал и понял, что чистота надпространства не менее важна чистоты в физически ощущаемом пространстве? Как он понял, что любая идея, кроме истинной, продолжит разобщать и нести всем выводкам угрозу? Как он смог убедить остальных? Элв мало помнили из того, что следовало перед эрой чистоты.

К планете в незапамятные времена истории причалили чужие корабли пилигримов, искавших новый дом, и элв, увидев закрывшие их солнце металлические громадины, пришли в замешательство. Они тогда не знали ничего о межзвёздных путешествиях и не думали, что может существовать какой-то другой разумный вид, кроме них самих. Поэтому элв испугались кораблей и в страхе ушли с поверхности в норы, затаившись и выжидая. Сошедшие с небес не были похожи на элв ничем: ни строением тела, ни образом мыслей. Собрался совет племён. Прибывших одни из элв воспринимали как миролюбивых поселенцев, а другие как врагов. Долго шумели элв под землёй и спорили ночами и днями напролёт, но так и не решились что-либо предпринять. Не было достигнуто единства во мнениях.

Прошло много лет и элв так привыкли жить под землёй, что и думать забыли о возвращении. Их организмы за поколение адаптировались к новым условиям и большая часть выводка не хотела покидать гнёзд, предпочитая просто не попадаться на глаза тем, кто в свою очередь уже обустроился на поверхности.

Так две крайне разные расы на одной планете долго сосуществовали вместе, находясь в шаге от открытия друг друга и будучи с тем невообразимо от него далеко. Новые владетели поверхности вскоре стали считать себя здесь хозяевами, полагая, будто пещеры и норы под выстроенным Большим городом пустуют.

Они и дальше были бы в том абсолютно убеждены, но общество элв не законсервировалось в определённом состоянии надолго. Оно бурлило мнениями, поиском модели жизни, и некоторые дети от выводка, взращенные под влиянием новых идей, тяготились тайной кораблей, занявших дно кратеров, что когда-то принадлежали им.

Кто первым из поселенцев увидел неосторожных элв, близко подобравшихся к поверхности, они и сами не помнили, но помнили точно, что бежал пришелец до Большого города невероятно быстро даже по их собственным меркам. Так началась трагедия их истории.

К той пещере вскоре пришло намного больше существ с поверхности и некоторые были вооружены. Когда они снова, на сей раз потрудившись в поисках, наткнулись на элв, объедавших мягкий хрусталик, то сперва хотели их прогнать в норы или убить, взяв на прицел, но один из числа пришельцев, звавшийся остальными Уттумом, им это настрого запретил, разглядев в насекомовидных существах признаки разумности. Уттум и сторонники его виденья, отнёсшиеся к элв без предубеждения, ходили к ним и с разрешения старших попытались понять их. Крахом окончилась затея, так как элв, даже старшие, ещё не настолько были могучи и сильны, чтобы уметь обращаться к непохожим на себя через песнь, а иначе и сейчас не умеют. В конечном итоге, тот Уттум, став к элв посланником и узнавший о них больше остальных, настоял и претворил в жизнь план совместного сосуществования. Поверхность и пещеры опять зажили отдельной жизнью и не пересекались. Единственное, что осталось от элв в умах видевших их пришельцев, так это недоверие, смешанное с боязливостью за покой возведённого наверху уюта. Им не понравился ни их вид, ни их цвета, ни запах, от элв исходивший.

Выводки поколениями сменялись и, пусть планету давно покинул постаревший Уттум, но мир, хоть и немного странный, сохранялся. Потом, в 57-й период сбора гидропонного урожая у поселенцев, когда своды тёплых пещер по обыкновению сотрясала работа машин жатвы, прибыли клахар, совсем чуждые даже для элв. Поселенцы приняли их лучше и радушнее, потому что клахар, невесть откуда, знали и понимали их язык, о чём сразу стало известно. Они, эти другие, назвались "Клахар" сами, первыми взяв слово, и это насторожило элв, ведь значило, что поселенцев клахар нисколько не боялись. Они старались сообщить им свои сомнения, но по-прежнему не освоились должно в песне и потому поселенцы воспринимали образы диалога с элв, как образы собственных снов. Кто же будет отвечать снам?

Клахар не пользовались для путешествий кораблями, но исчезали и появлялись в мирах мгновенно, стоило им обратиться к той шершавой сфере, что нёс один из них, предводительствуя. Это поразило поселенцев, так как большая их часть видела прибытие, и они, возбуждённые небывалым зрелищем, предлагали клахар своё жильё, свою еду, металлы, труд и особей для размножения, но таинственным путешественникам, все дары отвергавшим, нужен был только долерит особых, местных пород.

Старшие от выводка, наиболее сильные в песне, задолго до случившегося предрекали появление хвори, разносчиков её заразы. И она явила себя. Это был акт дружелюбия клахар, что они совершили на приёме в Каюте Убранств, парящей над поверхностью города рядом с Каютой Истории, парящей немногим ниже. Деревья от ростков, принесённых ими с собой как подарок, скоро взросли от рук поселенцев сперва в атриуме, среди прочих убранств той каюты от разделённого корабля, а позже и везде по планете, радуя несведущих своим красивым видом.

Клусс и клисс: шторм и шквал. Лим по описанию узнал эту породу деревьев, названием выведенную от словообразования своего мира, и теперь осознал весь кошмар, продвигавшийся с культурной экспансией Клусского Единения многие века. Он то думал, что использовался только хиинцем с корабля Доу, а использованной оказалась вся жизнь, как и жизни поколений и целых эпох родного дома.

Элв не потребовались знающие, чтобы разобраться в ситуации. Они почуяли нечистое интуитивно и определили источник угрозы сразу, но не могли никак сказать тем, кто был наверху, а ростки всё глубже и глубже впивались в камень с каждым днём промедления. Тогда элв решили сами с ними покончить и так спасти поселенцев. Землеройки за одну ночь срыли все древа, пожрав разносчиков и каждый листок от них, а корни выкорчевали лапами да оставили преть под солнцем.

Поселенцы изумились, не поняли элв, возгордившись за свои уничтоженные труды, затем порицали их и попросили у клахар ещё семян. Клахар, занятые на другом полюсе мира, в просьбе не отказали. Взошли новые деревья, но и те были утащены по норам или поедены. Клахар, теперь вмешавшись в конфликт и видя тщетность своих попыток насадить здесь хворь, озлобились и стравили элв с поселенцами, пестуя их подавляемые страхи. Внушение легло на добротную почву непонимания и въелось в поселенцев до мозга костей. Элв предполагают, что это симптомы хвори, один из её эффектов.

В Большом Городе три дня гремела сирена, но погасли стены и спала невидимая преграда. К четвёртому дню на рассвете выступили построения и машины для совсем иной жатвы загудели над сводами, взрыхляя камни.

Элв не хотели войны, никогда не хотели сражаться с поселенцами и не знали как, но вынуждены были спасать себя. Старшие от выводка скорбели из-за того, что предстояло совершить с поражёнными скверной, но и уступить ей не могли, так как хворь не знала сытости.

Поселенцы умели плавить камень, обрушивать пещеры, превращать живое в лёд и жечь поверхность огнём со своих кораблей, но их было меньше чем элв. И элв были повсюду. Землеройки и воины, прорыв Ход Уттума, попытались вначале сразу добраться до подстрекателей-клахар, дабы погасить пламя конфликта до его начала, но те успели оставить Унк накануне, забрав с собой и добытый долерит.

316 долгих лет войны на поверхности уничтожили всё, что было создано. И элв и поселенцами, занимавшими поверхность. Ход Уттума, взяв за своё начало первое место встречи элв и поселенцев, послужил отличным укрытием от массированных бомбёжек и, благодаря восемнадцати его расширениям, почти неиссякаемым источником хрусталика – основной пищи. Озёра плазмы, радиоактивные накопители, сбрасываемые перед заменой с кораблей, ночные лазерные канонады над полюсами и погодные аномалии навсегда изменили поверхность, разрушили Большой Город.

Элв, когда-то обладающие зачатками высокой материальной культуры, тем не менее деградировали за эти года под облучателями кораблей иноземцев, что проникали слишком глубоко в камень, но и сами поселенцы, обернувшись врагами, не избежали этой участи, преобразившей их намного сильнее стойких обитателей пещер. Выводки как и встарь могли надолго засыпать, но больше не могли родить потомства. Эти старшие, что стояли рядом с Лимом, были последними.

Корабли, окончательно прекратив стрелять на 349 год войны, не вернулись к поверхности, не улетели прочь искать новое пристанище, а на 371 год стали вдруг падать, сходя с постоянных курсов у орбиты. Те, что не взорвались термоядерными цепями взрывов, землеройки тщательно обследовали. Что случилось в этот период с поселенцами и почему падали исправные корабли? Элв не захотели рассказывать.

– Мы использовали их корабли, из тех, что не поднялись в начале войны. – лилась песнь и клацали ей наперебой жвалы. – Мы научились воздействовать на металл, не прикасаясь к нему, и, полетев впервые, ощутили трепет, как перед вашим появлением. Киз не поддался нам и с тех пор мы не пытались летать на оставшихся кораблях, боясь очередного краха.

– Кто тогда атаковал Клусс? – медленно спросил он элв, как спрашивал сейчас себя. – Кто уничтожил мой родной мир?! – спросил он куда яростнее. – Я должен поверить вам?! Я должен забыть весь ужас того дня и смерть всех кого я когда-либо знал?!

– Мы не знаем, зовущийся Лимом. – склонились создания слева и справа. – Мы готовы бесконечно просить прощения и, всё же, мы не знаем. Элв бились с тобой, но никогда не помыкали, не унижали и не отбирали надежды, как делали другие из других миров. Элв не могут сделать грязное, ибо у нас ничего нет. Мы сама чистота: элв не разрушат созданного другими; элв не оставят после себя объедков хрусталика; элв милосердны к тем, кто милосерден к нам; элв не создают себе врагов и создающих врага не терпят; элв презирают унижающих и никогда не унизят иных сами; элв ни за что не погубят мир, где пребывает их выводок, и не дадут того сделать другим; элв всегда помогут чистым, если чистые будут в них нуждаться и всегда уничтожат хворь. Мы не знаем наверняка, кто взял ваши земли себе, но мы знаем, кто кроме вас знал наш облик и, в отличие от певчей Рмун, без устали готов был потакать желаниям завоевавшей их хвори.

– Клахар.

– Клаха-а-ар… – миллионом громких погремушек затряслись чешуйки хитина на живых стенах.

– Вы пытались искать их?

– Их не найти-и-и… – в эхе клацали жвалы. – Их не перехитри-и-ить… Их не нагнать. Что могут одни элв, страшный воин? Что могут, ничего не знающие о иных мирах? Нам осталось одно угасание среди тьмы.

Радужная нить задребезжала как струна, когда большой элв отчего-то дрогнул. Рмун теперь опускалась обратно в объятия ложи и чуть-чуть при этом подёргивала кистями.

Лим встал, выключая оружие, и приблизился к любимой.

– Рмун! – нетерпеливо объял он её за руку. – Во имя течений Соату, ты видишь!

Её глаза, жёлто-синий и чёрно-фиолетовый, выражавшие принятие каждому и всем из существующих существ, вновь налились цветом. Пелена морока спала с них. Дыхание её оживилось и участилось в такт клокотанию всех трёх сердец, ощутивших приток крови.

– Лим…

– Да?

– Люблю тебя, мой стражник страшных снов. – воссияла её осторожная улыбка. Свободная кисть пригладила его щёку.

– Как любят музыку прудов чистейших и их даров…

Свет над ними, на секунду став ярче, вдруг погас.

Пол, пусть и был сплошь каменный, ушёл у него из под ног в одно это мгновение. Лима откинуло на двадцать-тридцать шагов в сторону, закружило. Потолок стал обваливаться маленькими кусками с краёв, а потом и крупными с кратерного просвета. Что-то пошатнуло свод, затем вновь и вновь. Грохот гулом выхода метанового газа пронёсся по пещере несколько раз. Слюда, занявшая пространство аккурат над ним, потрескалась, начала падать.

Лим вынул электрорубило и, обходя препятствия, возвратился к полумесяцу с Рмун, рубя по пути камни впереди себя и над собою, что продолжали прилетать.

Трое элв, за исключением самого большого, накрывшего Рмун своим панцирем, не сдвинулись с места. Остальной выводок частью погиб под завалами, а частью убежал по тоннелям врассыпную. Старшие же не завершили начатой работы, даже когда крупные камни били им по ногам. Липкая нить и паутина над Рмун, вновь закашлявшейся, засопевшей и закрывшей глаза, дрожали с каждым толчком.

– Пришли-и-и… – зашипел двое элв, ткущих паутину. – Пришли-и-и нечистые… Пришли, чтобы осквернить небо.

– Вы спасёте её?!

– Мы пытаемся, но надежды мало. Хворь глубока в ней и иная хворь, что совсем близко от нас застыла в небе, питает заразу силой. Дети от выводков умира-а-ают… Элв сделают для чистой певчей всё, что могут дать их лапы и жвала и нити, но по мосту радуги она должна пройти сама. Никто не вправе помогать ей. Никто не сможет ей помочь. Даже ты, страшный воин. – Лим выделил в звуках работу завихрителей. К Унк вернулся Доу? – Они близко…

– Как подняться наверх?! – электрорубило периодически шваркало разрядами. – Как подняться на поверхность?!

– Выводок проводит тебя. Ступай за нашими детьми. Ступай в свей стихии, страшный воин.

– Спасите ей жизнь! – бросил он на последок. – Во что бы то ни стало, сделайте это!

Он не считал расстояние, в противовес тому, как учил Кослу, он не глядел по сторонам, не держал в уме гезхоры. Он лишь бежал, быстрее и быстрее за землеройками, которые вели его. Поворот направо и подъём по скользкой дорожке с гладкими вмятинами, где любой зилдраанец давно свернул бы ногу. Вот ещё один тоннель в системе сотен других, перебороздивших друг друга, что нож ломтики выпечки, доставленной из труб-змеек пищевого конвертера. Блики, свет и поверхность – после темноты он не сразу понял, что уже выбежал и не сразу отразил, что происходит наверху.

Чинту провели расчистку плацдармов для высадки и отстрелили кругляши-капсулы десанта, запалившие в синеве неба четырьмя своими термально-красными разгонщиками. Квэл-система костюма определила параметры автоматически, пока Лим забирался по уступам кратера: их семи палубный флагманский стинум тяжёлого класса "Ио", производя отстыковку одного из двух осадных тасагов, размещённых в карманах экранированного брюха, завис в тридцати девяти дакту на орбите Унк. Самая дорогостоящая игрушка в галактике, на которую чинту убили половину военных ресурсов. Его корпус в пятнадцать дактов по длине и четыре с половиной дакта по ширине, открывая виду неровно выдвинувшиеся ромбовые стержни, утыканные десантными челноками и орудиями завихрителей, ещё двигался по инерции после сверхсветового прыжка. Свет от внутренних помещений роботизированных ремонтников и контурных маяков Лим видел без увеличительных наглазных накладок. Технологическое отставание в чём-либо чинту всегда компенсировали внушительностью масштабов.

Они были не одни. Сразу под стинумом маленькой, еле заметной точкой болтался разведывательный эктим клусского флота. Лим не узнал окраски: вместо сплошного обесцвеченного серого он был выкрашен в траурные чёрно-белые цвета с золотыми завитками на перекрытиях верхней палубы.

– Зволл Киарар. – прошептал он. – Траурный флот.

На этот раз флот оплакивал не выдающегося адмирала или героя Единения, но весь свой погибший мир. Лим, словно почувствовав что-то от произнесённого, достал квэл Шудд. Сигнал усилился, и поток передачи вырос. Не могло быть сомнений, разведчик уцелевшего клусского флота, что должен был забрать Лим с Рмун, отыскал Унк, двигаясь на его частоту, а чинту удачно сели ему на хвост. Он должен был забрать их, если с вопросом лечения Рмун зилдраанцы не пойдут на компромисс, но их раньше перехватил Билглем Татт и с тех пор корабль всё время следовал по пятам.

Чинту долго не раздумывали. Отцепившийся от шлюзов осадный тасаг "Шорп" подцепил борта разведчика магнитными захватами МЗСГ-К, использовавшимися обычно для укладки особо сложных габаритных грузов в корабельные трюма, и, перенаправив щупы удержания, разорвал судно напополам. Двенадцать клусских солдат – стандартный экипаж подобных кораблей. От декомпрессии все умерли мгновенно.

Десант тем временем надвигался. Барки садились жёстко, без торможения, и лишь на открытой площадке обстрелянной поверхности. Удобная мишень – чинту не славились грамотным стратегическим планированием.

Воины от выводка не проспали нужный момент и, едва аппарели первой приземлившейся капсулы выдвинулись на все стороны света, врезались в толпы пристёгнутых стрелков, срывая сиденья вместе с ними и творя в отсеках форменный хаос кровавой бойни.

Костюм передал новую обработку данных: на планету садилась 1431 капсула противника и таким образом, предполагая среднюю вместимость единицы в 500 мест, ударный отряд первого эшелона насчитывал 725500 генно-улучшенных солдат чинту. Генетическая коррекция на закоулках центральных секторов не регламентировалась, и чинту повсеместно использовали её, надеясь получить преимущества. Лим понимал, что без 20-ти процентов перекрытия сил вторжения стантовыми вышками элв погибнут сегодня к исходу дня, пусть он и будет длиться словно вечность, и, что важнее, погибнет его Рмун.

Лим настроился через квэл на частоты переговоров и понял голову. Небо от приближающихся барок почернело, а гваркающее наречие чинту отчасти спутало мысли. Он бежал на перехват дальней барки за ведущим его выводком, стараясь не отставать.

– Научи-и-и нас своему ремеслу… – зашумел хитин. – Направь выводок, страшный воин. Научи-и-и…

– Но как? – спросил Лим.

– Желай этого, представь образ сражения и через песнь мы усвоим его.

Представить оказалось очень просто. Схема возникла в уме сама собой и элв, видя её как своим собственным воображением, перед ним разделились на два ручья, поползшие к долеритовым сколам. Землеройки оторвали куски породы и обмотали их липкой сетью, а воины, что были посильнее, стали их раскручивать, пока не отпустили в броске. Оба импровизированных снаряда смяли неприкрытые сопла разгонщиков с одного борта на приземляющейся капсуле и та, дав резкий крен вправо, врезалась в поверхность, а затем закрутилась словно катапульта, запуская свои обломки по курсу вращения. Другие выводки тут же переняли этот приём и капсулы посыпались одна за другой. Утро только вступало в права, а от теней не осталось и малого остатка – кругом вспыхивали очаги химических пожаров, сдобренные трупами элв, то разбегавшихся, то набегавших вновь.

В эфире чинту творилась подлинная паника. Такого ожесточённого сопротивления на стинуме не ждали, но проводить дорасчистку выбранных плацдармов было поздно. Велик был риск сбить не одну уже приземлившуюся капсулу с залпа неуправляемых болванок, а завихрители столкнули бы их ещё в воздухе.

Лим заслушался сумбурными переговорами и, пока он был в движении, осколок стального листа сбитой капсулы, отскочив от поверхности, проткнул ему выставленную правую руку до стыка костей. Неожиданная боль отбросила его с дороги мыслей. Он взвыл космическим фантраммом, упал, и только ему и оставалось бы, что беспомощно смотреть на страшную оголённую рану, если бы не подоспевшие элв.

Его чуть-чуть кольнули жалом в левую ногу выше коленей, и боль стала проходить. И как они проткнули ткань? А, не важно. Лим был сейчас благодарен любой помощи. Когда он почувствовал в себе уверенность, то решился и медленно, потягивая за края, вытащил осколок сам, даже не моргнув. Тело при этом ничего не почувствовало. Элв нацедили липких нитей и плотно обмотали ему поражённую область. Рука не гнулась, – кость разрубило – но и пока не болела.

Со стинума, наблюдая большие потери, уже запустили в подмогу десанту порядка пятисот капсул с "Руо", произведённых в Содружестве Дис – экзоскелетными боевыми машинами, использовавшимися пехотой чинту при штурмах или наступлениях на планетах с тяжёлой гравитацией.

Пространство изогнулось крутой дугой и на выходе из сверхсветовой в 48-52 дакту заскользил ещё один корабль, на сей раз зилдраанский.

Чинту, по своему обыкновению, не подумав толком, открыли по нему огонь из всего, что было в наличии и зилдраанцы, в свою очередь, запустив манёвр уклонения и перестройки щита, дали ответ веерными орудиями, оцарапавшими борта стинума будто когти животного циклопических размеров. Они стали вращаться рядом друг с другом, обходить линии прицеливания, уворачиваться и распылять по орбите обломки сыпавшихся фюзеляжей.

Стервятники, сцепившись, слетелись на поклёв и теперь делили тушу добычи.

Лим, при помощи воображения, дал элв, крушащим всё на своём пути, идеи подкопа под днище капсул и использования солдат противника в виде живого щита, но сам в бою уже не участвовал, а только слушал песнь, пока она вдруг не умолкла, будто что-то надломилось в чутком мироздании. Одна из подбитых камнями капсул, рухнув в кратер, подземелья которого покинул Лим, взорвалась и огонь, взойдя выхлопом гейзера по линии его краёв, словно фонтан, вырвался наружу. Десять капсул пролетали, маневрируя, под длинным языком небольшой скалы. Стоило подумать и элв, пробурив камень, обрушили её. Из-за специфической формы она стала довольно заметным надгробием для несколько тысяч чинту.

Эфир зашипел громче шнырявших чуть ли не под ногами элв. Он выключил квэл и послушал песнь. Лим заговорил, но не слышал на сей раз ответа от элв, и прождал в молчании, как показалось, довольно долго.

Трое старших элв выползли из-под взорвавшегося кратера сами, без помощи, хоть где-то им и не доставало прежних конечностей. Они подползли к нему, словно безучастные к сражению, что не собиралось прекращаться, и развернули у ног тело Рмун, которое… Не нашлось тех слов, которыми Лим бы мог прервать своё гнетущее молчание боли. От Рмун почти ничего не осталось из-за обрушения свода. Руки, её ноги, её… Нет, даже мысли сейчас причиняли ему новую боль.

– Мы готовы были бы сами слечь и закостенеть в хрусталики пещер, если бы могли так всё исправить. Рмун в своей несравненной чистоте была так сильна, что хворь убоялась и приближала с каждый мигом её исход. Мы сделали вс-с-сё… – негромко шипели раненые жвалы. – Мы до последнего ткали нити и дали ей всё-ё-ё наше время, чтобы пройти по мосту радуги… Мы теперь готовы, узнав певчую, пройти по тропе скорби за неё, но оттуда, куда ушла Рмун, никто не возвращается. Мы взываем, но она не услышит нас. Мы всегда отныне будем взывать к её чистоте. Мы всегда отныне с ней и будем почитать её, как одну из нас.

Лим всего этого не слышал, а слышал только звон в своих ушах, закровоточивших, хоть он и не был ранен. Всё смешалось на его пути и слилось затем во едино. Глаза и скулы медленно наливались тяжестью, словно кувшин, поставленный под неиссякаемый родник. Щипавший кожу ветерок совсем растрепал его отсохшие чешуйки, что он более совсем не чувствовал, и проскользнул меж пальцами правой руки, что не могли сжаться в кулак. Лим не успел ей сказать всего самого нужного и важного, не успел даже попрощаться, как следует. Он просто не успел всего, что непременно должен был успеть. Рмун умерла не на его руках, а в окружении элв на этой мерзкой, безжалостной планете, сначала давшей, а затем сгубившей все его надежды. А вокруг него и Рмун всё били и били снаряды с кораблей, зависших над планетой, и кратеры поднимали к небу тысячи тонн камня и пыли. Элв, что тысячами гибли от каждого залпа и огня синего пламени, скрипели хитином и трещали жвалами, умоляли до самой своей смерти его помочь. Но он бы так и оставил их всех до последнего на погибель, если бы не сильней желания собственной смерти в нём оказалось желание смерти всему живому.

Падальщики… Все они падальщики…

Лим часто, но тяжело задышал и лишь через пару гезхоров понял, что протяжно хрипит, надрываясь, не в силах кричать из-за вколотого через жало токсина.

Вокруг него на поверхность поднимались всё новые и новые элв, а десант Руо неумолимо приближался, словно норовя протаранить поверхность. Стервятники слетелись на поклёв – невинных здесь не было.

Падальщики… Все они падальщики…

Выводки, морем тел заполонив стонущую от синего огня, кислоты и лучей поверхность, зашумели хитином, подняли свои жвала и, раскрыв пасти так широко, как смогли, затрясли жвалами, но настоящей песни Лим больше не слышал. Возможно, больше и никогда не услышит – эту возможность отняли у него вместе с лицом Рмун. Вместо неё он услышал – быть может, не от элв, а в самом себе, – звуки мелодии, которую могли родить только пустоши и илистые утёсы поблёкшего Клусса. Эта мелодия взывала к морю.

Элв, чувствуя изменения в Лиме, расступились шире от него, создав заслон. Хитин их сначала медленно, а следом быстрее и быстрее зашелестел, затрясся из стороны в сторону. Жвалы стали клацать и тереться друг о друга в такт. Миллиарды миллиардов элв, высыпавшие на поверхность и опутавшие телами всю планету, стали, выбивая такт, клокотать вокруг него на небо – их было не счесть и не было предела совершенству их песни.

Лим, вслед за мелодией моря, услышал ритм, всколыхнувший его и ошеломивший, как древние языческие пляски первопредков на островах-городах, ушедших в небытие с морем Клусса, что так, через элв и него самого, теперь желало вернуться. Он ни о чём тогда не думал – разум его очистился, – но точно тогда же он и почувствовал, что может одним усилием воли сровнять с землёй горы.

Всё ещё не отрывая от Рмун взгляда, поглощённого скорбью, он поднял левую руку, указывая на "Шорп", как можно шире распластал ладонь и медленно повёл её к низу, на уровень своей груди.

Шуршание хитина…. Неистовая пляска… Трение миллиардов жвал…

Пожар, что жёг его ладони, пробудил в сознании элв силу, подвластную ранее лишь старшим из них. Оратория высокого наречия заполнила его собою, будто изменила и даже обожествила слабое тело.

Корабль чинту, вопреки всему мыслимому, начал менять свой курс. Экипаж осадного тасага забегал по рубкам, прокладчики курса включили приводы на все двигатели, но машина не слушалась и продолжала падать, сметая своим тупым П-образным носом собственные силы десанта. Командование с "Ио", прощупывавшего тяжёлыми орудиями толл-пактиридовые генераторы щита у зилдраанцев, видя смещение сил, решило покинуть сектор. "Ио" отстрелил с левого борта несколько барабанов металлических зонтов, тут же словивших встречную шрапнель от зилдраанских утуров, и перешёл на сверхсветовую с марша. Навигаторов явно подыскали из опытных наёмников пакмомму, в изобилии встречающихся в их старых колониях, давно забывших подчинятся дряхлой метрополии.

Лим, с огромными трудом и вернувшейся болью, воздел правую руку и, как и левую, стал опускать с наклоном.

Зилдраанский тасаг был исполнен искуснее прямого как синт-древо тасага чинту, но и его гибкие толл-пактиридовые двигатели, перестроившись четырежды, не совладали с неведомой мощью. Сплющенная пирамида носа в полтора дакта сходилась на угол к носу стинума чинту. Рубки и палубы не освещали традиционно острые углы зилдраанского корабля, оставаясь под толщей переборок, но тёплым желтоватым светом, лившимся из-за комбинированного торий-керамического стекла, подсвечивали основные двигатели и маневровые кабели. Стержни перекрёстного двухпалубного V-образного корпуса, четырьмя направляющими расходились от носового отсека вооружения, а с центра протянулись прямыми трёхзвенными двигателями, укорившими своё вращение. Капитан отдавал экстренные распоряжения, техники в спешке там готовили эвакуационные челноки, а навигатор корабля старался связаться с Зилдрааном, но судно им больше не повиновалось.

Лим, закрыв глаза, начал считать.

Три дакта… Два дакта… Дакт.

Корабли соприкоснулись носами, издали будто и совсем невесомо. Беззвучная белая вспышка мощнейшего термоядерного взрыва от детонации военного концентрата гелия и кислорода, как мигнувшая полярная звезда сверкнула вдалеке, а затем, за несколько секунд, пока остатки кораблей входили, падая, на уровень атмосферы, облака вспыхнули красно-синим пожаром, газовыми парами поджёгшим ядовитый воздух Унк и мир сотряс грохот небес. Прозрачная взрывная волна, по своим границам видимая невооружённым взглядом, докатилась до Лима, и дыханием Соату ударила по его шее и щекам, огорошила мелкими камнями, металлической пылью обломков. С элв тогда смыла она и вычистила пыль, слипшуюся с чешуйками, словно осенив сих существ при их втором нарождении, как победителей. Спустя тысячи лет под землёй, настал тот день, когда они вернулись наверх и больше никогда ничего не боялись.

После взрыва осадных кораблей десант чинту окончательно захлебнулся и, если и удавалось отдельным отрядам перестроится после высадки на взгорье, не успевал добраться до цилиндрических болванок-камер с Руо, под острым углом утыкавших поверхность. Выводки элв тут и там по планете оперативно встречали гостей жвалами, шипами, сетями и крючковатыми когтями лап. Они подчас, становясь друг на друга, своей массой и вовсе захлёстывали подлетающие челноки, обжирая на ходу стальные конструкции вместе с экипажем до последних винтика с костью. Погибло много выводков, задавленных упавшими капсулами или в начале операции распылённых завихрителями, – десятки тысяч детей – но теперь у них были аппараты для десантирования, частью полностью исправные, и нетронутые экзоскелеты Руо. Тем не менее, на Унк им оставаться больше было нельзя – о неудачном рейде "Ио", координатах Унк и стычке с зилдраанцами скоро узнают в Монн. Никто не станет разбираться кто прав, а кто виноват после сегодняшнего сражения. Строго говоря, теперь это и не имеет значения. Даже адмирал малого хиинского флота Ацц, обычно пассивный на заседаниях, наверняка проголосует за крайнюю меру сдерживания и планету "закроют". Последствия для миров испугали бы кого угодно. Рмун погибла вслед за Клуссом, зилдраанцы с чинту, не желая глубокой конфронтации между собой, обвинят в гибели своих кораблей остатки клусского флота, что отыскал планету врага, а Монн ополчится всеми силами на последних существ, что знают правду. Впереди у этой галактики, а может и у всей вселенной только война, горе да иные несчастья, что привычны для привычных к смерти. Зилдраанцы, чинту, сурву, хиинцы, хадву, пакмомму – каждый другого стоит, думал Лим, каждый рвёт другого будто голодная гончая. Зачем ему жить пред началом эпохи великих распрей, когда всё утеряно? Зачем ему жить без родины, Рмун и надежд на справедливый исход?

Лим стоял на коленях пред изувеченным телом жены и долго пытался увидеть собственное отражение лица в синих искрах включенного оружия, что медленно, но верно приближалось к шее. Оставалось совсем немного и всё будет кончено…

Краешек синего света коснулся чешуек и те, расплавившись, сильно обожгли Лима. От боли он склонился ещё ниже, коснувшись живота Рмун своей головой. Никому, и даже элв, что видели не только тела, не было в тот день полностью видно, сколько он познал печали.

– Нет. – решил он всё же. – Нет. Не так престало всему умирать. За правду кто-то должен заступиться… Кто-то должен. И кто, если не последний из Со`Гат?

– Стра-а-ашный воин, что ты желаешь этим сказать, общаясь с самим собой?

– Нельзя устать от правды. – проговорил Лим, с трудом вставая с колен. – Правду можно только презреть…

Он отнял электрорубило от своей шеи, поднял руки перед собой, так чтобы их видеть, и не узнал их: сколы и глубокие борозды на выцветшей броне, косые черты потёртостей на стекле облегающего голову шлема, липкий сгусток обмотанный на рану. Лим действительно остался последним из служивших в Со`Гат, но кто он теперь, всё потерявший и стоящий в кругу бесчисленных элв, коих считал заклятыми врагами? Похоже выглядел и Кослу в час своей смерти. Он тоже, будто заведомый пленник грядущего, сражался, не понимая должно происходящего, несмотря на то, что надежды победить в главной своей схватке у него уже не было.

Лим снова, переборов ядовитую смесь отягчающих чувств, коснулся Рмун и поразился с тем действием своим первым мыслям. Сначала это была та же боль, что росла и росла, набухала в висках, но затем… Он не желал впредь щадить вставших на его пути, не испытывал к ним прежнего чувства милосердия и гуманного снисхождения, что хранил даже пред настоятелем Динсамом у святилища дофмы на Тал`Иид. Лим возжелал торжества правды. Отныне любой ценой.

– Мы не ве-е-едали, что можем так… Мы не зна-а-али этого о себе… – взволнованно зашумел очищенный хитин, а элв завертелись по сторонам. – Веди-и-и нас, страшный воин, любимый великой певчей. – обратились вдруг все они к нему жвалами. – Веди-и-и нас…

– Хотите, чтобы я вёл вас? – тихо отозвался Лим, не надеясь быть услышанным.

– Веди-и-и нас… – шумели миллиарды хитиновых пластин и клацали триллионы жвал, поднимавших пылевые бури. – Веди-и-и нас… Веди-и-и элв, дабы мы могли сотворить покой для звёзд…

– Вы желаете увидеть далёкие миры и привнести чистоту землям, где разрослась великая хворь? – без малой доли прежнего себя поднял Лим глаза к звёздам, злостно наполняя грудь тяжёлым оксидом меди, пропитавшим жгучий воздух от разорванных двигателей десантных транспортов. – Тогда приготовьтесь и сделайтесь самим себе оружием. Станьте едины, как были едины до прихода чужаков на эти земли. – склонился он вновь и в оскале коснулся рукою прогретого долерита, подле остывшего тела Рмун. – Я покажу вам все миры, попавшие в сети ныне незримых ловцов. Я покажу вам самый нечистый из них.