Январь 1949 года…
До последнего времени Харитон все ещё лелеял надежду, что до окончания правительственного срока успеет проскочить на завод «Б» и вторая загрузка реактора. Это обеспечило бы получение плутония ещё для одной — резервной бомбы. Подстраховка в случае неудачи с первой была бы нужна. Вторую АБ можно было бы изготовить уже не по американской схеме, а собственной конструкции. Были у Харитона хорошие предложения взрывников и теоретиков по модернизации самого узла сближения и сжатия подкритических масс. Эта схема обещала больший КПД использования плутония и, следовательно, большую мощность взрыва. Но для этого нужно ещё килограмм семь плутония. А может быть, успеют?
И Курчатов понимал, что подстраховка нужна. Неудачный взрыв в первой попытке имел бы катастрофические последствия для всего атомного дела. Пришлось бы отвечать всем. И уж в этом случае никакие объяснения и ссылки на объективные причины не помогут. Отвечать пришлось бы не аргументами, а головой. Однако события повернулись таким образом, что всякая надежда на резервную подстраховку исчезла совершенно. Испарилась полностью.
После первой массовой выгрузки урана из реактора в ноябре 1948 года предполагалась плановая замена прокорродированных труб ТК. При первом пуске котла были установлены неанодированные трубы. Уже первые недели и месяцы работы показали, что часть труб начинает протекать. В них появлялись микротрещины, через которые охлаждающая вода попадала в зазор «труба — графит» и замачивала кладку. Ситуация усугублялась ещё и тем, что проектная система контроля и влагосигнализации (система «В») оказалась, по сути дела, неработоспособной и не позволяла оперативно выявлять протекающий канал. Графитовая кладка для подсушки могла по проекту продуваться сверху через специальный сборный коллектор сжатым воздухом. Но это тоже опасно из-за горючести графита. Только через год была построена азотная станция, и котел стал продуваться не воздухом, а сухим инертным газом (азотом), что позволило поднять мощность реактора выше проектной величины. Но это — потом… А что было делать в декабре 1948 года? Анодированных труб ещё не было: не успели изготовить. Решено было новую массовую загрузку произвести в старые трубы. Авось простоят как-нибудь ещё одну кампанию.
На новую загрузку котла «А» пошел весь имевшийся в стране запас металлического урана. Результат этой спешки был печален. Уже в конце декабря началась массовая протечка труб и замачивание кладки. Физические параметры котла постоянно, день ото дня ухудшались. Запас реактивности таял на глазах. К тому же резко возрос риск очередных «закозлений» из-за трещин в каналах. В начале января 1949 года Курчатов через Музрукова и Славского запросил у ПГУ и СК разрешения на внеплановую остановку и ремонт реактора. Ванников колебался. Берия и Завенягин настаивали на продолжении работы. Берия ещё сильнее, чем Курчатов и Харитон, желал иметь резервную бомбу в запасе. Курчатов пытался объяснить: рискуем испортить весь графит и, следовательно, вообще вывести из строя котел.
— Продолжайте работать!
Берия знал, что требовал! Хруничев, министр авиационной промышленности, в эти дни крутился, как живая рыбка на сковороде. Анодированные трубы были на подходе.
18 января 1949 года Курчатов решил требовать остановки в ультимативной форме. А ничего другого и не оставалось. Защитные стержни были почти полностью извлечены из активной зоны. Коэффициент размножения в сборке в любую минуту мог перейти границу и стать ниже единицы. Тогда цепная реакция в котле заглохнет сама собой, независимо от решений Специального комитета.
20 января на комбинат была отгружена первая партия анодированных труб. Музрукову разрешили произвести остановку завода «А» на капитальный ремонт.
Из воспоминаний Е.П. Славского, записанных Р.В. Кузнецовой и опубликованных в «Военно-историческом журнале» в 1993 году:
«Чтобы изменить эту систему, потребовалось разгрузить весь реактор… Эта эпопея была чудовищная».
Если бы просто разгрузить! Тогда и эпопея была бы не столь чудовищной. Как раз вся проблема и заключалась в том, что разгрузить котел было нельзя! Потому что его нечем было заново загрузить. Не было больше в стране готового урана!
Вопрос стоял так: как заменить все технологические трубы, сохранив при этом старую загрузку?
Для проведения капремонта был создан оперативный штаб, который возглавил срочно прилетевший из Москвы Завенягин.
Напрашивалась стандартная проектная процедура. Массовая разгрузка котла в бункер. Обезвоживание реактора. Замена старых труб на новые. Рассортировка выгруженных блочков. И их повторная загрузка в новые каналы.
Но увы! В приведенной схеме последняя стадия была абсолютно невыполнимой. Котел был сконструирован для ручной загрузки чистых урановых блочков.
Блочки, проработавшие месяц в котле, сверхрадиоактивны и сверхопасны. Без человеческих жизней, положенных на алтарь отечества, в такой операции не обойдешься. Но причиной отказа от проектной схемы перегрузки была не сентиментальная жалость к человеку. Схема была бы безрезультатна по техническим причинам, а с ними надо было считаться, чтобы не допустить усугубления аварийной ситуации.
Проблема заключалась в том, что процесс разгрузки не ограничивается свободным полетом вниз урановых блочков. Разгрузка — это технологический тракт: канал — шахта разгрузки — кюбель (емкость) — бассейн выдержки и т. д. Проходя по этому тракту, блочки соударяются между собой, со стенками бункера и кюбеля. Они повреждаются в механическом смысле. Герметичная защитная оболочка нарушается. Все эти дефекты не имеют значения, если блочки идут дальше на радиохимическую переработку. Но, с точки зрения материала для новой загрузки, эти урановые блочки являются бракованными. Их повторная загрузка в реактор привела бы к массовым зависаниям и «закозлениям» каналов. В худшем случае могла бы оплавиться большая часть активной зоны, превратив такой котел в долгоживущии радиоактивный костер. Поэтому от подобной схемы в штабе отказались почти сразу и почти единогласно.
«Свежее и смелое решение» предложил Завенягин: заменять трубы, не разгружая вообще урановые блочки! Предложение было весьма сомнительным, но решили попробовать. Извлечь старую трубу с помощью крана — это удалось. Поставить же новую трубу оказалось невозможным. Для центровки урановых блочков в длинный ровный цилиндр труба ТК имеет три небольших внутренних ребра (1–2 мм) вдоль направляющей линии. После же извлечения трубы центровка столба блочков, естественно, нарушалась. Блочки смещались в разные стороны от оси, ликвидируя тем самым сквозной цилиндрический зазор между ними и графитовой кладкой. Поэтому новая труба не опускалась в технологический канал, не вставала на свое «законное» место, упираясь торцом в блочки. После нескольких неудачных экспериментов, сопровождавшихся порчей новых труб и урановых блочков, от подобной технологической операции пришлось отказаться. Время шло. Блочки постепенно «остывали» от первой сверхактивности. Ванникова, Хруничева и Курчатова вызвали в Москву на заседание СК: дать отчет Берия о происходящей аварии.
Перед отлетом в Москву Курчатов объявил на заводе об открытом конкурсе на рацпредложение по теме «Технология процесса перегрузки в нештатной ситуации». С обещанием солидной денежной премии. Заработали головы умельцев. Они предложили извлекать урановые блочки сверху, через горловину канала, с помощью специальной резиновой присоски.
Предложение быстро прошло по инстанциям. В вечернюю смену было произведено опробование. Один из центральных каналов был вскрыт. Рядом стоял металлический поддон, на котором аккуратно разложен кусок ткани, отрезанный от войлочного покрывала, прикрытый полиэтиленовой пленкой. Около горловины присел на корточках механик Володя Квашнин с длинным стальным тросиком, на конце которого был укреплен утяжелитель (грузило) и черная присоска из плотной резины. Члены штаба во главе с Курчатовым стояли вокруг, отпуская по очереди шуточные комментарии к происходящему.
Легкие авиалевые блоки были извлечены быстро и без каких-либо особых помех. Дошла очередь и до первого уранового. Дозиметрист подошел вплотную к механику…
Квашнин для удобства лег на свинцовую защиту и начал медленно опускать трос. Лицо его выражало старательную напряженность.
— Захватил, кажется, — комментировал он свои действия. — Идет, сука! По весу чувствую…
Дозиметрист фиксировал рост фона и предложил штабным отойти подальше от ячейки.
Через несколько секунд над горловиной показалось грузило. Затем присоска и прилепленный к ней плоским основанием серебристо-черный блочок. Дозиметрист отпрянул в сторону, глядя на зашкаливающий прибор. Но Володя Квашнин не спешил. Не дай Бог сейчас, в самый ответственный момент, потерять блочок. Квашнин перехватил тросик правой рукой в толстой брезентовой перчатке поближе к грузилу и, приподняв блочок над уровнем пола на 10–15 сантиметров, начал медленно поворачивать его, заваливаясь на бок, в сторону мягкой подстилки на поддоне. Уложил блочок аккуратно боком. Острой деревянной лопаточкой отсоединил его от присоски. Не торопясь, Квашнин разогнулся, как бы фиксируя окончание театрального действия, и только потом отбежал в сторону, подальше от источника невидимых смертельных лучей. Курчатов с сияющим лицом пожал руку механику. Ему теперь было что сказать в СК. «Пожалуй, справимся таким образом», — подумал он про себя и молча пошел на выход из зала. Штаб удалился на совещание. Через час ремонтникам передали распоряжение Славского срочно изготовить двадцать комплектов приспособлений для извлечения блоков.
«г. Москва, Кремль. Строго секретно
18 февраля 1949 г. (Особая папка)
По сообщению т. Ванникова
I. О ходе работы агрегата «А»
1. В целях предотвращения в дальнейшем преждевременной коррозии технологических труб и обеспечения более эффективной работы агрегата «А» (с повышенной мощностью) принять предложение т. т. Ванникова, Завенягина, Курчатова, Мещерякова, Музрукова и Славского:
а) о замене всех технологических труб с односторонним анодированием на технологические трубы с двухсторонним анодированием поверхности труб и
б) о ревизии и профилактическом ремонте всех доступных узлов агрегата.
2. Обязать т. т. Ванникова и Курчатова в двухнедельный срок представить в Специальный комитет мероприятия:
а) по разработке новых методов покрытия блоков А-9 для предохранения блочков от возможности попадания влаги и «распухания»,
б) по сокращению содержания хлоридов в охлаждающей агрегат воде,
в) по изготовлению технологических труб с присадкой бериллия.
3. Принять к сведению заявление т. Ванникова, что все выявленные в процессе эксплуатации агрегата «А» конструктивные недочеты учтены в задании по проектированию агрегата «АВ».
4. Для решения на месте (совместно с акад. Курчатовым и директором комбината т. Музруковым) всех вопросов, связанных с заменой труб, ревизией и профилактическим ремонтом завода «А», а также по пуску завода «Б» и подготовке к пуску завода «В» командировать на комбинат № 817 т. Ванникова.
После возвращения т. Первухина командировать на комбинат № 817 для этой же цели и т. Завенягина…
Председатель Специального комитета при Совете Министров СССР
Л. Берия».
Курчатов вернулся из Москвы хмурый и подавленный учиненным разносом. Обещал там, что примет все меры к сохранению урана для новой загрузки. Сроков не называл. Обязали докладывать ежедневно.
В. Ларин. «Комбинат «Маяк» — полвека проблем»:
«…Такая операция вела к переоблучению всех участников работ. К её исполнению был привлечен весь мужской персонал объекта. Всего было извлечено 39 000 урановых «блочков». Такой способ ремонта позволил уже 26 марта 1949 года начать вывод реактора на проектную мощность».
На такую варварскую и героическую операцию могли решиться, наверное, только в СССР.
Пятачок центрального зала был разделен на две локальные зоны, в которых поочередно копошились переоблучавшиеся люди. Это были извлекатели, комплектовщики, носильщики. Последний участок — «ревизорский» — был самым ответственным. Все извлеченные блочки поштучно подносились к столу, стоящему в стороне от пятачка, и аккуратно укладывались на приготовленный поддон, освещенный ярким направленным светом. На столе были стопкой уложены листки для пометок и десяток заточенных карандашей. У ревизора в руках был деревянный прутик длиной около метра. Он перекатывал с его помощью цилиндрические блочки. Внимательно оглядывал их со всех сторон, чтобы не пропустить бракованные, с трещинами или вмятинами. Проверенные блочки носильщики уносили на комплектовку и повторную загрузку после замены трубы. Проверяющий нес главный груз ответственности. Он же и получал наибольшую дозу облучения из всех, задействованных в работе. Почти два дня без перерыва эту роль выполнял сам Курчатов.
Курчатова почти насильно вывели из зала. Его дозу за два дня оценили в 250 рентген (дозиметр он оставил в кабинете).
Е.П. Славский:
«Эта эпопея была чудовищная… Если бы досидел, пока бы все отсортировал, ещё тогда он мог погибнуть…»
Курчатов чувствовал себя плохо. Его тошнило. Но обращаться к врачам категорически отказался. Его организм сам справился с этой первой ударной дозой. Видимых последствий не было. Потом, конечно, боком вышло.
Переоблучились, кроме Курчатова, сотни людей. Умерли только двое.
«Эта эпопея была чудовищная…»